У. Гайсултанов

АРБИ

Беда приходит без стука

— Малыш! — слабым голосом позвала Яха в открытое окно.

Арби вбежал в дом и остановился на пороге, босой, в мохнатой папахе, съезжающей на глаза, в длинном чёрном бешмете. Хотя бешмет он уже носил отцовский, мать по-прежнему звала его малышом. А ведь было время, когда он считал, что это и есть его настоящее имя.

Арби стоял, переминаясь с ноги на ногу. Мать с болезненной жалостью смотрела на его грязные ноги, на сбитые пальцы. Арби вздохнул и тихо спросил:

— Что тебе, нана?

— Отца не видно?

— Нет. Я скажу, когда он на дороге покажется.

— Ладно. Дай попить.

В углу полутёмной комнаты стоял высокий медный кувшин, с которым ходили к источнику. Арби нагнул его до самого пола, и из узкого горлышка побежала в кружку чахлая струя воды. Мать с трудом приподнялась на локте, потом села на постели и тяжко перевела дух. Горестно сморщившись, Арби исподлобья следил за ней. Исхудавшей рукой мать неуверенно взяла кружку, отпила несколько глотков, поправила на голове платок, стараясь, по обычаю горских женщин, спрятать наглухо каждую прядку своих угольно-чёрных волос…

Арби поставил кружку на место, потоптался ещё немного у двери, но мать опустилась на подушку, прикрыла глаза. Тогда он на цыпочках снова вышел во двор, сплошь поросший густой зелёной травой.

Дружок Арби, Бексолта, сидевший посреди двора на большом камне, встрепенулся, спросил с тревогой:

— Чего там?

— Отца всё не дождётся.

— Хочешь, залезем на хлев? Оттуда здорово видно, — предложил Бексолта.

Мальчики побежали к хлеву, забрались на плоскую крышу. Собака, бросившаяся было за ними, осталась внизу, обнюхивая приставленную к стене лестницу и беспокойно помахивая коротким пушистым хвостом. Переговариваясь, мальчики то и дело поглядывали на дорогу, которая вилась среди гор и исчезала где-то за дальним поворотом. По одну сторону дороги высился заросший густым лесом горный склон, по другую — гора внезапно обрывалась, будто срезанная ножом. Глубоко внизу, по дну ущелья, торопливо бежала, расталкивая камни, шумливая горная речка.

Дом, где жил с родителями Арби, ещё в давние времена был сложен из больших обтёсанных камней одним из предков его отца Махмуда. Позже неподалёку, на более плодородной земле, вырос аул, а этот дом — Махмуд не решался его покинуть из уважения к предкам — так и остался стоять в стороне. Махмуд сделал плетень и обнёс им свой дом и свою землю…

Вдруг Бексолта крикнул:

— Идёт! Идёт! Гляди, и козы!

Мальчики кубарем слетели с крыши. Собака в восторге, точно после долгой разлуки, стала прыгать вокруг них. Арби забежал домой, с порога сообщил новость матери, и ребята бегом припустились навстречу Махмуду. Собака мчалась рядом, распушив хвост.

Восьмилетний Бексолта был годом младше и слабее Арби, поэтому он вскоре отстал.

Собака сначала бежала лишь потому, что бегут её друзья, но вот она заметила хозяина и коз, которых тот гнал прутиком. Взвизгнув, она вырвалась вперёд и помчалась прямо на коз. Те пугливо сгрудились.

— Ка-рай, ка-рай, — пытался сдвинуть их с места Махмуд, помахивая прутом.

Но животные лишь теснее жались друг к другу, глядя на бегущую собаку блестящими жёлтыми пуговицами глаз. Мальчики уже разглядели: это были две взрослые козы и два козлёнка.

Махмуд сообразил, в чём дело, схватил с земли камень, угрожающе замахнулся. Собака замерла с поднятой передней лапой, насторожилась.

Она почуяла, что хозяин чем-то недоволен, повесила голову, поджала хвост и поплелась домой, поминутно оглядываясь. В иное время Арби непременно пожалел бы своего друга, но сейчас было не до того. Мальчики пробежали мимо собаки и остановились возле коз, которые на этот раз вовсе не испугались. Арби потянул из руки отца прутик и погнал коз домой.

— Отец, а козлят ты мне купил? Я сам буду их пасти?

— Сам, сынок, сам.

— И мне можно, дядя? — робко спросил Бексолта, словно испугался, что его лишат такого счастья.

— И тебе можно. Вместе будете пасти. Малыш, как дома?

— Так себе, — ответил Арби, подгоняя коз.

Собака ждала у ворот и пытливо смотрела своими умными глазами, будто спрашивала: «Что я такого натворила? Почему меня прогнал мой хозяин?» Но когда Махмуд и мальчики, гнавшие коз, приблизились, собака на всякий случай отбежала в сторонку от дома.

Коз загнали во двор. Они тревожно озирались в незнакомом месте. Козлята робко жались к матерям.

— А ну, Бексолта, беги отворяй хлев! — торжественно скомандовал Махмуд.

Бексолта со всех ног бросился выполнять поручение. Большая мохнатая шапка съехала ему на глаза, и, зацепившись за что-то, мальчик растянулся на земле.

Арби крикнул:

— Что ты там ищешь? Находка пополам!

Махмуд засмеялся. А Бексолта, притворяясь, что нисколечко не ушибся, поспешно вскочил на ноги и распахнул двери хлева.

Хлев пустовал уже несколько лет. И только сейчас, когда в него загнали коз, Арби показалось, что тут снова появился особый запах, который всегда бывает в помещениях для скота.

Махмуд быстро вошёл в дом. Яха, вытянувшись, лежала на жёстких нарах.

— Ну как ты? Не лучше?

— Как всегда. Ты чего задержался?

— Да я… всё выбирал коз получше. Ты поела? Я пошлю ребят за Санет, она приготовит.

— Я ничего не хочу, лишь бы ты был дома. Когда ты отлучаешься, я с тоски места себе не нахожу.

— Тебе нужно поесть, ты совсем обессилела. Больше я никуда не уйду. У нас, кажется, было немного муки? Чем беречь для гостей, давай лучше сами съедим.

Яха слабо улыбнулась, понимая, что он старается ей угодить.

— Так я пошлю за Санет, — обрадовался Махмуд и вышел к ребятам.

Когда он вернулся, Яха спросила:

— Хорошие козы?

— Хозяин уверял, что молока дают много. Молодые. Теперь у тебя всегда будет молоко.

— Малыш, наверно, радуется?

— Ещё бы. Но главное — быстрее поправляйся.

— Мне скоро будет лучше, я встану, увидишь…

— Дай бог!

Ворвались Арби и Бексолта.

— Уже, — сообщил один.

— Идёт, — добавил другой.

— Молодцы, — похвалил Махмуд.

Они снова втроём отправились посмотреть на коз. Махмуд открыл дверь и первым вошёл в хлев. Козы ничуть не испугались, наоборот, подошли, стали обнюхивать его руки. Махмуд принёс большой медный кувшин, таз и налил козам воды. Козы обнюхали таз и стали пить.

Мальчики отошли в сторонку и, присев на корточки, наблюдали за козами, которые обступили таз. Один козлёнок, видно уже напившись, забрался в воду ногами, потоптался, прыгнул, да так неудачно, что опрокинул таз. Мальчики захохотали.

— Купаться вздумал, — сказал Бексолта.

— Бессовестный, ни капли другим не оставил, — засмеялся Арби.

Махмуд, покачивая головой, взял кувшин и отправился к роднику. Родник протекал шагах в ста от дома. Вода, как по жёлобу, сбегала по крутому горному склону. Пересекая дорогу, она с шумом устремлялась вниз, в ущелье, и там вливалась в бурную горную реку.

Время от времени Махмуд поднимался вверх по горному склону к истоку родника и обкладывал его камнями, чтобы сор не попадал в воду. А там, где вода сбегала на тропу, он подложил под струю плоский камень, и получился маленький водопад. Подставишь кувшин — сразу наполнится.

Махмуд набрал воды. Не успел он сделать несколько шагов, как его окликнули. Оглянувшись, он увидел Санет, мать Бексолты. Махмуд осторожно опустил кувшин на землю. Женщина подошла, взялась за ручки кувшина.

— Оставь, Санет, я сам.

— Нет, нет, ничуть не тяжело. — И Санет ловко подняла кувшин на левое плечо. — Носить кувшины — не мужское дело. Как Яха?

— Вроде полегчало.

— Тяжело вам приходится…

— Что поделаешь, болезнь не спрашивает.

Бексолта ещё издали заметил мать и побежал ей навстречу. Собака, дремавшая на солнцепёке, сорвалась было с места, зарычала, но узнала Санет и снова блаженно растянулась на земле.

— Козы там, в хлеву, хочешь посмотреть? Купишь мне козлёнка? — суетился Бексолта, заглядывая в глаза матери.

— Куплю, куплю, — ответила Санет и с улыбкой обратилась к Махмуду: — Теперь Бексолту от вас кнутом не выгонишь.

Не к добру гость

Яхе стало немного лучше, и она поднялась с постели. До чего ж всё запущено во дворе и в доме, точно хозяйка надолго уезжала! Она прибрала единственную комнату, вышла во двор и начала подметать дорожку.

Услышав быстрый топот лёгких ног, Яха обернулась к воротам. Бексолта верхом на палочке вбежал во двор. Мальчик натянул воображаемую уздечку, резко откинул голову назад и громко крикнул:

— Тпр-р-ру!

— Да будет к добру твой приезд, всадник! — приветствовала его Яха.

Бексолта смутился, притворно закашлялся и наконец осведомился:

— А где Арби?

Скрипнула дверь. В тёмном квадрате появился заспанный Арби. При виде друга он ничуть не удивился. Арби привык видеть Бексолту у себя в такую рань. И немедля начинались никогда не надоедавшие игры. Мальчики становились то всадниками на быстрых конях, то вооружёнными с ног до головы охотниками. Им не требовались игрушки — палки заменяли и коней, и ружья, и сабли.

Козы, а особенно козлята, тоже стали участниками ребячьих игр. Они уже привыкли, никуда не уходили и свободно паслись во дворе на сочной травке. А мальчики «охотились» на них, устраивая засаду за большим камнем или за хлевом. Поминутно слышалось:

— Тр-рах! Бум-м!

Собака, привязанная у плетня, обиженно повизгивала — поиграть бы с друзьями. Но кому, как не ей, полагается быть сторожем, охраняющим покой и добро этого дома?

Теперь Яха разжигала очаг.

— Потерпи немного, сейчас испеку лепёшку, — сказала она, перехватив голодный взгляд Арби.

Яха раскатала и побросала на горящие угли несколько лепёшек. Через минуту лепёшки покрылись такой аппетитной розовато-коричневой корочкой, что у ребят потекли слюнки. Яха дала им по лепёшке с солёным творогом.

— А где отец? — спросил Арби, внезапно вспомнив, что отца не было дома, когда он проснулся.

Точно в ответ на его слова, в чистом горном воздухе прогремел далёкий выстрел. Но после выстрела, казалось, стало ещё тише, будто природа замерла. Лес и горы хранили насторожённое молчание.

— Слышали? — с гордостью спросила Яха. — Это твой отец, малыш.

— Он на охоте?

— Да.

Арби обернулся к другу:

— Скоро я тоже пойду с отцом на охоту.

— И я, — похвастался Бексолта.

В это время к ребятам сзади подбирался козлёнок, точно обиженный, что прервалась игра в охоту. Он всё вокруг обнюхивал и оглядывал озорными глазами — искал, как бы набедокурить.

Вот козлёнок отпрыгнул в сторону, пригляделся к мальчикам и, нагнув голову, помчался на них. Маленькие рожки с размаху так ткнули Бексолту в спину, что он от неожиданности не усидел на камне и свалился прямо на Арби. Мальчики покатились по траве. Козлёнок отступил с победным видом и приготовился к новой атаке. Но мальчики сами бросились на своего противника, поймали его, повалили. С перепугу козлёнок заблеял, будто его режут.

— Не мучайте его! — прикрикнула Яха с напускной строгостью, но чёрные глаза её сияли и смеялись — всё радовало её в это солнечное утро.

Мальчики отпустили козлёнка. Он со всех ног помчался к мамаше-козе, которая замерла у хлева, тревожно вытянув шею.

Яха расстелила на террасе под дверью домотканый коврик и села, прикрыв широким платьем ноги. Мальчики подошли к ней.

— Нана, расскажи сказку, — потребовал Арби.

— Сказки только на ночь рассказывают.

— Можно и днём.

— Расскажи, тётя Яха, — попросил и Бексолта.

— Какую же вам сказку?

— Какую хочешь.

— Ну, слушайте. Жила-была девочка по имени Жовхар. Красивая, как картинка, нарядная, точно кукла. Мать для любимой дочки ничего не жалела. Но вот однажды мать ушла в лес за хворостом, а брат девочки — на охоту. Жовхар осталась дома одна-одинёшенька. Вышла она во двор, стала бросать зёрнышки птичкам. Вдруг всё потемнело вокруг. Это, откуда ни возьмись, налетел Чёрный Хожа…

Тут мальчики и Яха услышали из-за ограды крик:

— Эй, Махмуд!

Яха прервала сказку, встала, направилась к воротам, поправляя платок на голове. Взгляд её стал тоскливым и тревожным.

За оградой, опираясь на посох, стоял рыжеволосый человек лет пятидесяти. Свободной рукой он поглаживал коротко остриженную бородку. Узкие быстрые глаза его оглядывали двор, цеплялись то за один предмет, то за другой. Неспроста пришёл сюда этот человек, и не зря приход его вызвал тревогу. Не было в ауле горца, который не задолжал бы ему. Он никому не отказывал, если у него просили денег, но зато вернуть ему полагалось больше, чем брали. Пусть даже появились у должника свои деньги — долг со временем всё рос и рос, и человек не мог выпутаться из него. Махмуд тоже год назад взял взаймы у него пятнадцать рублей.

— Да будет к миру твой приход, Супани, — приветствовала гостя Яха.

— Мир и вашему дому. А где хозяин?

— С рассветом ушёл на охоту, скоро вернётся. Заходи.

— Некогда мне рассиживаться. Передай, что я за долгом приходил. Время подошло, да и деньги позарез нужны.

— Супани, может, обождёшь немного? Нету у нас пока денег.

Супани посмотрел в глубь двора и вздохнул:

— Откуда ж быть деньгам, когда и скотину покупать приходится, и поесть охота пожирнее да послаще.

Яха молчала, потупившись. Хотя голос гостя прозвучал кротко и ласково, Яха съёжилась, даже ростом стала меньше.

— Так не забудь, передай Махмуду. Да, из тех двоих который ваш мальчик? Большой… вполне мог бы и за стадом приглядеть. — И Супани зашагал прочь.

Долго, точно в оцепенении, смотрела Яха на дорогу, пока не исчез вдали белый бешмет Супани.

Год назад этот человек появился в их доме — пришёл проведать её, когда она заболела и слегла в постель. Посидев немного, он сочувственно сказал Махмуду:

— В Грозном можно найти хорошего врача. Ведь сам аллах велел, как сказано в коране, лечить болезни. При поддержке аллаха врач и лекарства помогут Яхе. Думаю, ты постараешься спасти её…

— Так-то оно так, Супани, — угрюмо ответил Махмуд, — но ведь, если не заплатишь хорошенько, ни один врач не поедет. Да и лекарства немалых денег стоят.

— Ну, если дело только за этим, я помогу с радостью. Все мы должны помогать друг другу. Возьми у меня сколько хочешь. Люди мне к каждым десяти рублям рубль добавляют, а с тебя я даже меньше возьму.

— Спасибо. Пожалуй, я зайду вечером.

Супани тут же ушёл. А Махмуд, посоветовавшись с Яхой, взял эти злополучные пятнадцать рублей сроком на год.

Правда, тогда, после прописанного доктором курса лечения, Яхе стало как будто легче, но через несколько месяцев она снова слегла. И деньги, которые они откладывали, чтобы вернуть долг, пришлось снова потратить: купить коз. Ведь и доктор говорил, Яха должна постоянно пить молоко. Но как теперь вернуть долг? И на работу наняться не к кому — до уборки урожая далеко.

Всё это промелькнуло в памяти Яхи, пока она стояла у ограды, глядя вслед уходившему Супани. Внезапно ей стало дурно. Сердце… Точно его калёным железом коснулись. Она побледнела, опустилась на корточки…

Подбежали мальчики. Яха сидела, низко склонив голову, заговорила с трудом:

— Бексолта, скорее… за мамой. Скажи, очень прошу…

Бексолта исчез.

— Малыш, помоги мне встать, — попросила Яха.

От сильной боли в груди глаза у неё сразу ввалились, губы страдальчески морщились. Испуганный Арби растерянно потянул мать за руку. С огромным усилием Яха встала. Она задыхалась. Опираясь на плечо сына, стараясь не сделать ему больно, Яха поплелась к дому. Первая ступенька, вторая… Нужно протянуть руку, открыть дверь… Но дверь вдруг поехала вверх, ступени под ногами стали крутыми и покатыми… Яха поскользнулась, навзничь упала у порога.

Арби испуганно закричал:

— Нана!

Он опустился на колени возле матери и всё тянул, тянул её за руку, заглядывал в глаза — не моргая, они смотрели мимо него, в чистое небо.

Арби вскочил, побежал к воротам, вернулся, снова схватил тяжёлую руку матери. Он метался по двору, чувствуя, что произошла непоправимая беда. Он звал маму — впервые в жизни она не откликалась на его зов, звал отца, но тот не мог его сейчас услышать. Обессиленный, Арби упал возле матери и заплакал.

Отец и сын

Только во сне забывался теперь Арби. Ему всё время представлялось, как маму уложили на носилки, покрыли зелёным ковриком и под заунывную молитву унесли в сторону кладбища. Арби с плачем порывался бежать следом, но его удержали Санет и другие соседки. Они оставались дома — чеченские женщины, по обычаю, во время похорон не бывали на кладбище.

Следующим утром Арби с отцом пошли на могилу матери. Земля на холмике ещё была сырой. Отец с сыном стали возле могилы. Арби смотрел на этот тёмный холмик и всё вспоминал, как мама упала. Он помнил свою маму и больной, и смеющейся, и строгой, но перед глазами его неотступно стояло то, что произошло у порога дома…

Арби взглянул на отца. Лицо Махмуда было неподвижно, лишь частые слёзы горошинами катились по щекам.

Арби не выдержал — всхлипнул, прижался к отцу. Махмуд поднял сына на руки, и они медленно пошли домой.

Теперь они всё время были вместе, отец и сын. Бексолта приходил редко — войдёт во двор, постоит молча на одном месте и уйдёт неслышно.

А примерно через неделю снова пришёл Супани. Поздоровался, посочувствовал, горестно качая головой, а после сказал:

— Махмуд, срок уже прошёл. Я заходил раньше, да бедная Яха сказала, что ты на охоте.

Глаза Махмуда почернели. Так вот оно что! Он пошёл на охоту впервые за много времени в то утро, когда Яха поднялась с постели. Как он упрекал себя, что позволил ей встать, что сам ушёл из дому! А её, оказывается, вот кто расстроил…

Пристально посмотрел Махмуд в узенькие, хитрые глаза Супани и бросил с презрением:

— Низкий ты человек! В первый же базарный день я сполна верну тебе деньги, продам коз.

— Что за них дадут? Я ведь хотел договориться по-хорошему: пастух мне нужен, а твой сын…

Махмуд задрожал от ненависти. Арби, прижавшийся к отцу, почувствовал это по его дрогнувшей руке.

— Скорее ты свой затылок увидишь. Мой сын рабом не будет! Свет не без добрых людей: чего не хватит — займу, — твёрдо сказал Махмуд.

Не моргнув, Супани ласково ответил:

— Я не настаиваю, дорогой, были бы деньги — другого найму. Только успокойся… Ах, какое горе, какое горе! Бедная Яха…

И вот наступил базарный день. Махмуд поднялся засветло, потряс Арби за плечо:

— Вставай, сынок, напои коз.

Арби вскочил, не открывая глаз, нащупал свою одежду. Пока отец прибирал постель, разжигал очаг, он погнал коз к водопою. Доверчиво поглядывая на него жёлтыми пуговицами-глазами, семенили рядом две козы и два подросших озорных козлёнка. Но почему они притихли, жмутся друг к другу? Чуют, что ли, что Арби ведёт их к водопою в последний раз?

Отец с сыном съели подогретую чёрствую лепёшку, макая её в солёную воду, в которой когда-то лежал творог.

Солнце ещё не взошло, дымные облака прикрывали вершины гор. Слабый ветерок холодил щёки. Птицы перекликались осторожно, точно боялись вспугнуть просыпающееся солнце. Махмуд и Арби, подбадривая один другого взглядами и отрывистыми словами, гнали коз на базар.

Они миновали кривые улочки, низкие дома под земляной крышей. Глухие стены, окон на улицу мало, да и те крохотные. Улица извивалась между плетнями, сплошь закутанными вьющимися стеблями. Кое-где в зелени золотились дозревающие тыквы. А в воздухе, даже за версту от базара, стоял удивительный, ни на что не похожий гул. Базар расположился на южной окраине аула. Арби никогда не видел такого скопления людей. В одной стороне продавали коров, лошадей, буйволов, в другой — поношенные, старые вещи, домашнюю утварь. Мычание, ржание сливались с людским говором, и Арби показалось, что над селом жужжит монотонно огромный неведомый жук. Иногда мужской или женский голос вырывался из общего шума — это люди звали друг друга, стараясь перекричать остальных.

Махмуд погнал коз на площадку, где продавали мелкий скот. Арби ни на шаг не отставал от отца — трудно ли потеряться. А вокруг вовсю шла торговля, и каждый покупатель, приценяясь, непременно изо всех сил хлопал продавца по руке. Треск стоял такой, будто лопались большие бычьи пузыри.

К Махмуду подошёл старик.

— Твои? — спросил он и стал до обидного придирчиво оглядывать коз.

Потом старик принялся торговаться. Он брал правую руку Махмуда в свою левую и ударял по ней своей правой. Отец не соглашался; Арби видел, как старик снова и снова всё сильнее хлопал его по руке. Наконец старик полез в глубокий карман, долго рылся там, пока не вытащил такой же старый, как и он сам, кошелёк.

— И неуступчив же ты, — сказал он досадливо, отсчитывая деньги.

Когда старик погнал коз, Махмуд и Арби прошли по базару. Арби несколько раз оглянулся, хотя старик уже затерялся в толпе.

Махмуд утешал сына как мог. Но ведь он и не заметил, как в последнюю минуту озорной козлёнок остановился, посмотрел на Арби и заблеял тоненько, жалобно. Старик хлестнул его прутом — козлёнок заблеял ещё громче. Тогда старик грубо схватил его за рожки и повернул в другую сторону…

Махмуд шёл, глубоко задумавшись. Иногда он встречал знакомых, останавливался и подолгу разговаривал с ними, но, кроме имени Супани, Арби ничего не разобрал. Да он и не прислушивался. Только видел, как отец продал какому-то человеку свой острый кинжал с красивой рукояткой — прежде он никогда с ним не расставался. Купив горсточку липких конфет, они ушли с базара.

На главной улице села отец остановился у большого дома с воротами, похожими на ворота хорошей крепости. Он дважды пересчитал деньги, сжал их в левой руке и с силой постучал в ворота. Вскоре появился Супани, приветливо распахнул ворота, и Арби увидел в глубине двора второй дом, хлев, конюшню — всё под черепицей.

— Вот тебе деньги, — сказал Махмуд.

— Принёс? — притворно удивился Супани. — Вот спасибо. И проценты не забыл? Я сейчас очень нуждаюсь в деньгах.

Он сунул руку за полу бешмета, вытащил из нагрудного кармана толстый бумажник и спрятал деньги, любовно разгладив каждую бумажку. Из другого отделения он достал сложенный вчетверо листок бумаги и протянул Махмуду.

— Вот твоя расписка. Нам остаётся лишь простить друг друга.

— Человек должен быть хозяином своего слова и без этих бумажек, — гордо сказал Махмуд и, скомкав расписку, швырнул её на землю. — Идём, сынок, больше нам тут делать нечего.

Через несколько шагов Арби оглянулся и увидел, что Супани торопливо поднял брошенную Махмудом бумажку. «Вот жадюга», — удивился мальчик.

Опустевшие без матери дом и двор показались Арби ещё угрюмее: не было ни коз, ни весёлых козлят. Даже собаку отец пообещал отдать соседям — сторожить всё равно больше было нечего.

Послонявшись бесцельно по двору, Арби пошёл к Бексолте. Пока Санет готовила, мальчики впервые за долгое время затеяли какую-то игру.

Арби начал привыкать к тому, что у него больше нет мамы. Говорят, время залечивает даже самые тяжкие раны.

Нечаянный убийца

Махмуд разжёг печь и отливал на огне дробь. Арби подавал отцу куски свинца, всячески старался помочь. Ведь отец обещал взять его на охоту. Вот когда можно будет поважничать перед Бексолтой! Конечно, лучше было бы просто пойти на охоту всем вместе, но отец сказал, что Бексолту возьмёт попозже, когда поспеют лесные орехи.

На случай защиты от диких зверей Арби приготовил рогатку, несколько камней, а вот отец никак не закончит свои дела. То чистил ружьё, то начал отливать дробь для патронов, а их такое множество — не сосчитать. Зато работа у отца интересная. Сколько угодно смотри — не надоест.

Вдруг во дворе свирепо залаяла собака. Выглянув в открытую дверь, отец с сыном увидели вбежавшего во двор человека. Грудь его тяжело вздымалась, он был бледен и весь в поту: видно, долго бежал. Махмуд узнал своего односельчанина Беку и шагнул навстречу.

— Ради своего сына, помоги, — прошептал Бека, озираясь.

— Что случилось?

— Я убил человека. Клянусь, я не желал ему зла. Родные его за мной гонятся. Ради своего сына, спрячь меня!

Не спуская с отца глаз, Арби ждал ответа. Ведь не только Арби или его товарищи, а и сам Махмуд и его отец в детстве играли в «гостя». Человека, пришедшего под твою кровлю, нужно принять, а то и защитить, несмотря ни на какие опасности. И это было не только игрой — таков был закон гор, которому чеченцы учились с первых лет жизни.

Ни о чём больше не спрашивая, Махмуд взял Беку за руку и ввёл в дом. Потом быстро вытащил из большого сундука два войлока и одеяло.

— Лезь.

Бека забрался в сундук. Махмуд запер сундук на замок, аккуратно постелил войлок и одеяло сверху и повернулся к сыну:

— Никому ни слова, малыш.

Они снова принялись отливать дробь. Арби ничего не понял толком, но весь дрожал. Какое несчастье произошло с Бекой?

С улицы донеслись голоса:

— Сюда! Не в этот ли дом он забежал?

Двор наполнился людьми — они были вооружены вилами, топорами, ружьями. Арби прижался к отцу.

Махмуд привязал собаку, кидавшуюся на людей, и спросил с достоинством:

— Чего вы хотите?

За всех ответил пожилой горец с суровым лицом:

— Сегодня на базаре погиб Ахма от руки Беки. Бека убежал в эту сторону. Чтобы нам после не обижаться друг на друга, позволь осмотреть твой двор и дом…

Махмуд спокойно ответил:

— Можете осматривать, Маммид. Я никого не видел.

Тут, яростно жестикулируя, выступил вперёд Супани. Оказывается, и он был дальним родственником убитого Ахмы.

— Каждый уголок надо осмотреть! — закричал он.

— Ты что, не веришь мне? — нахмурился Махмуд.

Тут снова заговорил Маммид:

— Не в этом дело. Сам знаешь, Махмуд, сколько потом бывает пересудов. Не обижайся, мы должны сами убедиться…

— Пожалуйста, если вы так настаиваете.

И грозные люди рассыпались по всему двору, осмотрели хлев, заглянули за штабель дров.

— Зайдите и в дом, — открыл двери Махмуд.

Маммид махнул рукой:

— Не нужно.

Но Супани всё же вбежал в дом. За ним вынужден был войти и Маммид. Махмуд остановился на пороге. Супани, покраснев от натуги, заглянул под нары, сунулся за печку. Насмешливо улыбаясь, Махмуд протянул Маммиду ключ от сундука.

Арби невольно шагнул к отцу, чтобы выхватить ключ из его руки. Маммид внимательно посмотрел на мальчика, на покрытый войлоком сундук и отвернулся.

Супани вышел из-за печки, пнул сундук ногой и потянулся за ключом, Маммид с ненавистью глянул на него.

— Прочь отсюда! — указал он на дверь. — Ни стыда, ни совести нет. Что может быть в сундуке, если хозяин сам отдаёт ключ?

Маммид вышел и обратился к стоящим во дворе:

— Тут его нет. Пусть хозяин простит нас, мы уходим.

— Я прощаю, — ответил Махмуд. — Хорошо, что вы сами убедились.

Махмуд проводил непрошеных гостей до ворот и долго стоял там, смотрел вслед. А вернувшись, как ни в чём не бывало уселся за прерванную работу. Арби с недоумением поглядывал на отца: то сам отдавал ключ, то почему-то не хочет выпустить человека из сундука. Но тут Арби начинало казаться, что дом и двор снова окружают разъярённые люди, — тогда ему хотелось, чтобы Бека оставался в сундуке подольше.

Прошло, наверно, не меньше часа. Махмуд, точно припомнив что-то, поднялся. Он отпер сундук, поднял крышку, и Бека выпрямился во весь рост.

— Не задохнулся? — спросил Махмуд.

— Может, лучше было бы, — слабо улыбнулся Бека. — Никогда в жизни, Махмуд, я не забуду, что ты сделал для меня. А как страшно умирать!

— Сейчас можешь быть спокоен.

— Нет, покой теперь не для меня.

— Ты не испугался, когда я отдавал ключ? Я был уверен, что Маммид — благородный человек, настоящий мужчина. Ведь он догадался… Но лучше расскажи, как всё случилось.

Бека глубоко вздохнул.

— С утра я пошёл на базар. И есть у меня ружьё, а ноги сами повели меня туда, где продают ружья. А тут вижу, двустволка, вся в серебре. Сразу решил: куплю, а своё ружьё продам. Решил её проверить. Хозяин сказал: «Не заряжена», — я и нажал на спусковой крючок. Думаешь, я слышал выстрел? Я точно оглох. Только увидел, как впереди меня упал Ахма… Ведь это был мой друг, такой же бедняк, как и я. У меня вырвали ружьё, и я побежал в эту сторону…

Махмуд сочувственно покачал головой. Не было силы, способной отвести беду, зловеще нависшую над Бекой. В горах строго соблюдались неписаные законы кровной мести: каждый родственник погибшего становился мстителем. Считалось позором оставить убийцу в живых.

Правда, можно было собрать самых уважаемых стариков из рода Беки и послать их вымаливать прощение у родных убитого. Ведь не предательством, не гневом или несдержанностью было вызвано это злосчастное убийство. Но кто знает, простят ли родные Ахмы?..

— Что же ты теперь будешь делать?

— Сам не знаю. Уйду в лес. Мать жалко… Наверно, ей уже рассказали.

— Если хочешь, я навещу её вечером.

— Спасибо. И ещё просьба: забери у неё моё ружьё и патронташ. В лесу они понадобятся…

Вечером, заперев Беку в своём доме, Махмуд взял Арби за руку, и они отправились в село. Они шагали по тёмной безлюдной улице. Лишь кое-где поблёскивал в оконце слабый свет керосиновой лампы, то с одной, то с другой стороны раздавался лай собаки. Махмуд шагал задумавшись — наверно, не знал, как начать разговор со старой Хадижат, матерью Беки. Арби тоже не задавал вопросов. Он понял: об этом говорить нельзя.

Мать Беки жила на верхнем конце села. Махмуд остановился у приземистого домика, не решаясь окликнуть хозяйку. Стоять пришлось недолго: тявкнула собака и сразу же на пороге выросла Хадижат. Видно, поджидала Беку. Узнав Махмуда, Хадижат первая заговорила:

— Что поделаешь, значит, так у него на роду написано. Не для радостей жизни, оказывается, родился мой сын.

— Может, всё будет хорошо, Хадижат. Простят Беке эту случайную вину. Но пока что ему надо скрыться. — И Махмуд шёпотом рассказал обо всём, что произошло в его доме.

Хадижат утирала слёзы концом чёрного платка. Глядя на неё, заплакал и Арби. Потом Хадижат сняла со стены, с узорчатого коврика, ружьё и патронташ.

Посидев ещё немного для приличия, Махмуд и Арби простились с матерью Беки.

На улице Арби сказал:

— А можно, он навсегда останется у нас?

— Что ты, малыш! Я не против, но это невозможно.

Арби не решился ни о чём больше спрашивать. Отец сам знает, как следует поступить.

Когда они вернулись домой, Бека сразу же собрался уходить. Перед уходом он погладил Арби по голове и сказал:

— Ты славный мальчуган. При первой возможности я отблагодарю тебя за всё, что сделал для меня твой отец.

И никто из них троих не подозревал, что очень скоро Бека заменит Арби старшего брата, заменит отца…

В лесу

Ещё засветло отправились в путь Махмуд и Арби.

Арби никогда не бывал в лесу и теперь удивлялся тишине, удивительному могуществу и покою, царившему тут. А таких огромных деревьев он не видел ни в ауле, ни у своего дома. Они казались ненастоящими, точно в сказке. Пожалуй, пять человек, если станут в круг, не смогут обхватить такое дерево!

Арби осторожно ступал по тропе вслед за отцом.

А Махмуд тем временем учил сына всё примечать дорогой, чтобы не заблудиться. Вон там — небольшая ямка, тут, возле дикой груши, маленькое деревце — ветки у него удивительные, будто кто нарочно вывернул. А на большом дереве ножом сделано несколько зарубок.

Арби посмотрел на зарубки, поднял глаза выше, и вдруг между веток сверкнули два горящих уголька.

— Ой, что это?

— Белка. Ишь проказница! Погоди, тут, наверно, её дупло.

Махмуд отдал ружьё сыну и полез на дерево. Чем выше он поднимался, тем гуще становились ветки. И вот уже отец скрылся из глаз. Арби тоже попытался взобраться на дерево вслед за ним, но поблизости не было ни одной ветки, чтобы ухватиться.

Арби поминутно спрашивал:

— Есть гнездо? Нашёл?

— Пока не видно, — глухо отвечал Махмуд с высоты.

Прошло ещё несколько мгновений, и вдруг Арби услышал:

— Нашёл!

— Бельчат нету?

— Сейчас погляжу. Эге, малыш, бельчат нету, но для тебя кое-что найдётся.

— Что?

— Погоди, увидишь.

Арби еле дождался, пока отец спустился с дерева. Наконец Махмуд слез, но руки его были пусты. Неужто обманул?

— Ничего у тебя и нету…

— А это что? — И Махмуд достал из кармана горсточку лесных орехов. — Это тебе гостинчик, остальное белочке самой нужно.

Арби благодарно посмотрел на вершину дерева, где скрывалась среди веток добрая лесная хозяйка.

В полдень Махмуду удалось подстрелить дикую козу.

Домой охотники вернулись к закату. Махмуд разжёг огонь, сварил большой кусок мяса. После ужина он заглянул сыну в глаза, спросил ласково:

— Устал?

«Наверно, пойти куда-то хочет. Скажешь „устал“ — не возьмёт». И Арби отрицательно помотал головой.

— Ну, тогда пошли.

Арби схватил шапку. А Махмуд положил в мешок полтуши убитой сегодня козы.

Шли они по дороге, уже знакомой Арби, — эта дорога вела к дому старой Хадижат. С лаем навстречу кинулась собака. Махмуд бросил ей припасённую заранее кость, и собака скрылась.

Махмуд осторожно постучался и, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь.

— Хадижат, дома?

Чиркнула спичка, слабо закоптил фитилёк маленькой лампы, и Арби увидел мать Беки. Она была в чёрном платье.

— Дома, дома, вздремнула немного. Это вы, Махмуд? А я берегу керосин, не зажигаю лампу.

— Вот, проведать пришли. Тоскуешь, наверно?

— Как же не тосковать? Знаю, этим не поможешь, и всё равно глаз не могу сомкнуть.

— Не советовались ещё со стариками?

— Говорили. На днях пойдут.

Чтобы Хадижат не отказалась от подарка, Махмуд сказал, доставая из мешка мясо:

— Вот, Бека прислал.

— Ты видел его? Как он там? Здоров? Что он говорил?

— Здоров. Тоже по тебе скучает.

— Обо мне скучать не надо, я уж как-нибудь. Лишь бы сам уберёгся, родненький мой Бека.

Голос Хадижат дрогнул. Должно быть, ей, как и всякой матери, попавший в беду сын казался маленьким и беспомощным.

— Может, всё уладится, — сказал Махмуд, как и в первый свой приход не находя иных слов для утешения.

Арби снова заплакал вместе с матерью Беки. Ему казалось, он бы на всё решился, лишь бы помочь ей. Но она не замечала прижавшегося к стене мальчика. Опустив голову, задумался и Махмуд. У каждого было своё горе…

Арби остаётся один

Как большинство крестьян, Махмуд рано ложился спать — экономил керосин. Но и вставал он рано, ещё затемно.

Однажды на рассвете во дворе тревожно залаяла собака. Махмуд снял со стены ружьё и вышел.

— Кто там? — крикнул он с порога.

Ответа не было. Собака залаяла сильнее.

Махмуд подошёл к воротам и увидел человека, лицо которого было спрятано под башлыком. Человек откинул башлык, и Махмуд узнал Беку.

— Прости, что побеспокоил, — быстро заговорил Бека. — Я к тебе с просьбой. Передай, пожалуйста, это семье Ахмы…

Только тут Махмуд заметил, что Бека притащил к воротам тушу дикого козла. Как старый охотник, Махмуд оценивающе оглядел тушу — вряд ли уступит по весу хорошему барану.

Бека ждал ответа, но Махмуд, нахмурившись, молчал. Кто решится выполнить такую просьбу? Молод Бека, не знает ещё суровых законов гор. Да разве примут кровники подарок или подношение от человека, которого они должны убить?

Но Бека всё понял и заговорил торопливо:

— Знал бы ты, Махмуд, как мне тяжко. Целыми днями только об одном думаю. Прежде мне всё представлялось, как он падает, там, на базаре, Ахма… А теперь мне кажется, что вижу его голодных сестрёнок. Махмуд, облегчи мою душу, отдай им это, будто от себя. Эх, Ахма, Ахма, лучше бы мне быть на твоём месте!

Махмуд кивнул. Они втащили тушу во двор. Махмуд пригласил Беку в дом, но тот отказался.

— Нет, нет, я и так в долгу перед тобой. Не стану подвергать тебя лишней опасности.

— Переговоры не вели ещё?

— Старики пытались, но те и слышать не хотят. Ну, я пойду, а то заметит кто-нибудь. — Бека закрыл лицо башлыком.

— Да поможет тебе аллах!

Бесшумно ступая, Бека снова ушёл в темноту.

А когда рассвело, по той же тропе направились в горы Махмуд и Арби. Конечно, Арби ни о чём не догадывался. Он не слышал ни разговора во дворе, ни того, как уходил куда-то отец. Не было во дворе и туши дикого козла, когда мальчик проснулся.

— Как, малыш, узнаёшь эти места?

Арби огляделся по сторонам, увидел яму.

— Узнал, узнал! Вон и то дерево, помнишь, вывернутое. А там гнездо белки…

— Верно, — кивнул Махмуд. — Всегда запоминай места, где прошёл хотя бы раз. Без этого не станешь настоящим охотником.

Они свернули с тропы. Теперь приходилось пробираться сквозь густую чащу.

Махмуд пригибался, руками раздвигал ветки, а маленький Арби проскакивал внизу, как воробей. Наконец перед ними открылась небольшая поляна, три раскидистые груши окружили её, сцепившись длинными узловатыми ветками. Тень падала на сочную, густую траву.

— Тут и отдохнём, — сказал Махмуд.

— А я не устал.

— Не устали, зато проголодались. — И Махмуд достал из сумки круглую лепёшку, лук, сушёное мясо. Едва заметно улыбаясь, он поглядывал на сына, который с аппетитом уплетал кусок за куском.

— Всё будет хорошо, сынок. Подстрелим сегодня жирную козу, продадим мясо, купим тебе новую рубашку.

Арби так обрадовался, что даже есть перестал. На его выцветшей, ветхой рубашке было уже несколько заплаток. Последнюю отец пришивал сам, когда Арби зацепился за плетень и вырвал целый клок на спине. Отец тогда не стал его ругать, только сказал со вздохом: «Хорошо, что мы ещё не успели купить новую рубашку».

«О, в новой я бы не полез через плетень, — подумал сейчас Арби. — Новую я буду беречь».

Они поднялись, убрали в сумку остатки еды и снова двинулись сквозь чащу леса. Вдруг Махмуд остановился, прислушался и сделал сыну знак — не шуметь. Тут же из-за кустов вынырнула огромная медведица. Что это? У неё три головы? Да нет же, это справа и слева от неё катятся двое медвежат. А какая сама она неуклюжая, страшная! Арби прижался к отцу.

Махмуд стоял неподвижно. Он-то хорошо знал, как опасна бывает разъярённая медведица.

Один из медвежат смешно ковылял в их сторону, но вот он замер, насторожился и опрометью кинулся назад. Медведица поспешила на помощь и тоже заметила людей, она яростно зарычала и поднялась на задние лапы. Арби, струсив, спрятался за отца. Медведица шла прямо на них.

— Лезь на дерево, живо! — в отчаянии крикнул Махмуд — забыл, наверно, что медведи хорошо лазают по деревьям.

Арби спрятался за толстый ствол дерева. Раздался выстрел. Арби выглянул в ту самую минуту, когда медведица стремглав бросилась вперёд. Не успел Махмуд перезарядить ружьё и снова прицелиться, как медведица, точно соломинку, выбила у него из рук ружьё и отшвырнула далеко в сторону. Потрясая лес отчаянным рёвом, она подмяла Махмуда под себя.

Арби зажмурился и крепко обнял ствол дерева, будто хотел слиться с ним.

И вдруг прозвучал новый выстрел. Арби решил, что отцу удалось вырваться из лап медведицы. Он открыл глаза и выглянул из-за дерева. Медведица растянулась на земле, а над ней стоял человек с ружьём в руках. Где же отец? И тут Арби увидел под тушей медведицы ноги в знакомых шерстяных носках, в кожаных самодельных чувяках.

— Дада, дада!

Незнакомый охотник оглянулся:

— Арби?

Но мальчик припал к ногам отца, ухватился за них, потом вскочил, пытаясь сдвинуть огромную тушу зверя. Охотник с трудом оттащил мёртвую медведицу в сторону. Арби смотрел и не узнавал окровавленное лицо своего отца. Охотник приложил к груди Махмуда руку — сердце едва билось.

— Надо бежать за людьми, скорее, — сказал охотник. — Арби, ты не узнал меня?

Только сейчас Арби взглянул в лицо неожиданному спасителю. Бека? Ну да, это он.

— Отцу твоему худо, — сказал Бека. — Найдёшь дорогу в аул?

Арби кивнул. Бека крикнул вдогонку:

— Скажи, у поляны с тремя грушами!

Арби мчался во весь дух, а Бека достал из сумки самодельную флягу с водой, смыл с лица Махмуда кровь. Махмуд простонал, открыл глаза и сразу спросил:

— Где мой сын?

— Побежал за людьми. Ну, как ты?

После короткой паузы Махмуд с трудом ответил:

— Всё кончено. Счастье, что ты оказался близко, мальчик жив.

— И у тебя всё будет хорошо.

— Не утешай, я знаю, — еле слышно ответил ему Махмуд. — Бека, выполни мою последнюю просьбу.

— Говори.

Собрав остаток сил, Махмуд сказал:

— Если сумеешь, не оставь малыша…

Глаза раненого закрылись, голова откинулась.

— Я стану ему братом. На всю жизнь. Махмуд, ты слышишь? Махмуд…

Супани затягивает петлю

Немало дней утекло с того страшного утра, когда крестьяне бежали на подмогу Махмуду к поляне с тремя грушами.

Впереди всех бежал Хамид, отец Бексолты, родственник и друг Махмуда. А когда он вернулся домой, осунувшийся и озабоченный, Санет молча указала ему глазами на бредущего следом заплаканного Арби. Хамид кивнул: о чём говорить, пусть мальчуган остаётся у них…

И вот однажды утром Арби и Бексолта снова, как когда-то, заметили у ворот узкоглазого толстого человека с короткой рыжеватой бородой. Он оглядывал двор, будто цеплялся за каждый предмет. И снова навстречу ему вышла женщина, хозяйка дома, отворила ворота.

— Да будет к миру твой приход, Супани.

— Мир и вашему дому, — ответил гость, входя во двор, и обратился к Бексолте: — Ты — сынок бедняги Махмуда?

— Нет, вот он, — указал Бексолта на друга.

— Этот? Ага, помню, — кивнул Супани и присел на край террасы. — Где Хамид? У меня дело к нему.

Санет ушла в дом. Вскоре она снова вышла вслед за мужем. Мужчины обменялись приветствиями, по обычаю справились друг у друга о житье-бытье, о здоровье. После вежливой паузы Хамид спросил:

— По делу пришёл или так просто?

— Да вот, говорят, сынок Махмуда у вас.

— Зачем он тебе? — насторожился Хамид.

— Наша жизнь — суета. Бегаем, мечемся, только и мыслим, как бы самые суетные наши желания воплотились. Но все мы — лишь гости на бренной земле, перед аллахом каждый должен предстать без греха. И если человек умер, не получив прощения, долг живых замолить его грех…

Хамид и Санет переглянулись.

— Знаешь что, — сказал Хамид, — мы люди простые. Скажи прямо, что тебе от нас нужно?

Супани глубоко вздохнул.

— За беднягой Махмудом остался должок. Когда слегла многострадальная Яха, он взял у меня тридцать рублей на врача и лекарства. Половину долга Махмуд вернул, а вторую — не успел. И врата рая закрыты для него…

Санет нетерпеливо перебила:

— Какие тридцать рублей? Ты что? Он брал ровно пятнадцать и полностью тебе вернул.

Супани опешил было, но тут же успокоился, даже улыбнулся: ведь мёртвые не воскресают. Он сказал:

— Даже брат не обо всём сестре рассказывает. А вы, как я знаю, всего лишь дальняя родня…

— О нашем родстве не тебе судить, — резко прервал Хамид.

— Они от нас ничего не скрывали, — горячилась Санет.

— Это вам только казалось, — ехидно усмехнулся Супани и достал из нагрудного кармана пухлый бумажник. Он извлёк немного помятый, но, как видно, тщательно разглаженный листок бумаги.

— Читать умеете? Вот, читайте.

Читать Хамид не умел, да и помятая бумага не внушала ему доверия. Он отстранил протянутую руку Супани.

— Быть не может, — повторил он. — Ты не бумажку мне показывай, а приведи свидетелей.

Супани поспешно поднялся, будто ожидал этих слов. Он притворился, что уходит, дошёл даже до ворот и вдруг воскликнул, указывая посохом:

— Вон идёт Гома! Как хорошо, что я его заметил. Эй, Гома! А ну, спросите у него. Если он не видел всего своими глазами, я прощаю Махмуда.

Гома, ссутулившись, подошёл к воротам. Этого человека весь аул знал как лодыря, мелкого воришку, готового отца родного предать за подачку. Хамид даже сплюнул с досады. Но ведь он сам пожелал видеть свидетеля.

Супани спросил:

— Помнишь, Гома, что сказал Махмуд, когда возвращал мне долг?

— А как же, — торопливо заговорил Гома, надвинув на лоб папаху и глубоко засунув руки в рваные рукава. — Махмуд тогда сказал: «Вот, отдаю пятнадцать рублей, а остальные после принесу…»

— Сколько же он ещё хотел принести? — спросила Санет.

— Э-э… — Гома покосился на Супани.

— Ровно столько же, — поспешно вставил тот.

— Ведь не у тебя спрашивают, — зло бросил Хамид.

— Он сказал, — развязно заговорил Гома, — что за ним остаётся пятнадцать рублей, даже прощения попросил — мол, трудно сразу вернуть такие деньги. Хотите, клятву принесу на коране?

Хамид едва удержался, чтобы не дать лгуну затрещину. Он круто повернулся к Супани.

— Хорошо, допустим, так. Чего же ты хочешь?

— Кто принял к себе мальчика, должен рассчитаться за его отца. А если нет, пусть мальчик сам отработает долг, чтобы вымолить отцу прощение.

— Но ведь он ребёнок! — воскликнула Санет.

— Ты что, не видела, как такие джигиты пасут стадо?

У Хамида чесались руки — так хотелось ему вырвать у Супани посох и выгнать обоих обманщиков со двора. Но он припомнил пословицу: «Торопливость с ног сбивает, а терпение горы переворачивает».

— Хорошо, — ответил он. — Мы посоветуемся. Завтра получишь ответ.

Супани важно направился к воротам. Гома мелкими суетливыми шажками, как верный пёс, поспешил за ним.

За поворотом улицы Гома остановился:

— За труды с твоей милости.

Супани выгреб из кошелька мелочь и презрительно буркнул:

— Берегись, коли проболтаешься.

— Знаю, нам тогда обоим несдобровать. — И Гома, вполне довольный, зашагал в другую сторону.

А в это время Санет, обняв притихшего Арби, молча гладила его по голове. Хамид присел на корточки и горестно задумался. Можно ли спасти Арби от кабалы, в которую затягивал его Супани? Беда обрушилась так внезапно…

— Были бы у нас пятнадцать рублей, — с тоской проговорила Санет.

— Тогда и спорить не о чем.

Арби понимал, что этот толстяк Супани чем-то угрожал ему, но не мог сообразить, какие деньги остался должен отец. Разве они не сполна вернули долг? Ведь отец был так горд, когда уходил от дома ростовщика.

Но может ли взрослый старый человек выдумать такую страшную неправду?

Арби понимал: Санет охотно отдала бы в уплату долга собственные деньги, и смотрел ей в глаза доверчиво и благодарно.

— Ступай поговори с людьми, — тяжело вздохнула Санет. — Посоветуйся.

— Схожу, пожалуй. — И Хамид вышел за ворота.

— Не бойся, Арби, мы тебя не дадим в обиду, — ласково сказала Санет, обняв обоих мальчиков.

Хамид вернулся поздно вечером. По его хмурому лицу Санет поняла, что ничего утешительного он не принёс.

— Ну, как советуют люди? — спросила она.

— Ничего не поделаешь, долг придётся отдать, чтобы Супани простил покойному.

— А ты с кем разговаривал?

Хамид стал перечислять имена. Назвал и бедных соседей, и богатых, и самого муллу Ислама.

— Все говорят, что с мальчиком ничего не сделается, зато отец его получит прощение.

Санет заплакала.

— Пойми, нельзя идти против аллаха, — торопливо заговорил Хамид. — Они все ссылаются на аллаха, на коран. Особенно мулла. А я ему верю: не станет лгать, греха побоится. Он много случаев рассказывал…

— Чтоб он сгорел вместе со своими случаями! — в сердцах крикнула Санет.

— Не говори так. А мальчика обижать мы не позволим, ведь он тут, рядом будет.

Последние слова немного утешили Санет. Конечно, она каждый день будет навещать Арби. А Бексолта в любое время пускай бегает к нему поиграть.

— И долго ему придётся батрачить? — спросила она.

Хамид не ответил. Растянувшись на жёстких нарах, притворился спящим. У него духу не хватило рассказать жене, что больше всего времени он провёл сегодня у дома муллы. Мулла долго искал ответ в священных книгах и наконец сообщил, что Арби должен пасти овец пять лет. «Почему так долго? — возмутился Хамид. — Я же знаю, сколько платят чабанам». — «Одно дело взрослый, другое — ребёнок», — возразил мулла. «Вы сами говорили, что он уже достаточно взрослый». Мулла закрыл глаза, погрузился в размышление, а потом проворчал: «Он достаточно взрослый, чтобы вымолить прощение своему отцу, но он ещё мал, чтобы Супани мог полностью на него положиться. Ладно, пусть будет четыре года».

А по дороге домой Хамид увидел Гому, который гнал к дому муллы жирного барана. Уж не подарок ли это божьему человеку за помощь? Да и своего сынка Илеса мулла вряд ли послал бы пасти чужое стадо. Вон он таращит любопытные глаза из-за ограды. Крепкий малый, налитой: кажется, коснись щеки пальцем — сок брызнет.

Но Хамид отогнал от себя эти мысли и стал думать, что он всё же постарается выкупить Арби, не позволит ему быть рабом. Потому так и старался Супани закабалить мальчика, что даже самый бедный чеченец считал позором идти в услужение к богачу. Он скорее зубами перепашет свой клочок земли, откажется от сна, станет голодать, но никому не позволит быть над собой хозяином, точно над скотиной.

«Ничего, это ненадолго, — думал Хамид. — Вот сколотим немного деньжат и сразу вернём этот проклятый долг».

Маленький раб

Под утро Арби приснился сон: он и Бексолта играли, а рядом сгрудились козы. Повизгивала привязанная к плетню собака.

Мальчики заспорили, кто дальше прыгнет. Арби разбежался, взлетел высоко в воздух и упал. Он притворился, что сильно ушибся, и лежал неподвижно. Бексолта подбежал, стал трясти его за плечи.

«Вставай! — кричал он над ухом. — Эй, вставай!»

Арби открыл глаза. Над ним стоял Супани.

— Вставай! Ишь разоспался. Уже светает.

Сон сразу пропал. Арби вылез из стойла, где на сене ему была устроена постель, выбежал из хлева.

— Смотри далеко в лес не уходи, — поучал его вышедший следом Супани. — Говорят, волков много расплодилось.

— Хорошо.

— Как за село выйдешь, на опушке, где я тебе показывал, и паси.

— Хорошо.

— Ты что, других слов не знаешь, кроме «хорошо»?.. Иди к Кесират, попроси, чтобы с собой поесть дала. День длинный, будешь пасти и пожуёшь…

Звёзды на тёмном небе начали гаснуть. С востока край неба заалел, будто накаляясь. Перебросив через плечо маленькую сумку, Арби шёл к воротам. Супани окликнул его, приблизился своей тяжёлой походкой:

— Покажи, что тебе дала Кесират.

Арби вытащил из сумки половину лепёшки и две луковицы.

— Вот видишь, — сладким голосом заговорил Супани, — мы с тобой последний кусок хлеба пополам делим. Думаешь, ты много заработал? Мне с тобой больше хлопот и беспокойства. Ради твоего несчастного отца я тебя взял, чтобы ему там легче было…

Арби стоял потупившись. Он уже знал привычку своего хозяина провожать долгими напутствиями каждый съеденный кусок. И странно: чем слаще были речи Супани, тем горше казался его хлеб.

— Хорошо, — невпопад сказал мальчик, когда Супани наконец умолк, и побежал за овцами, которые ушли далеко вперёд.

Тяжело приходилось теперь Арби. С утра до позднего вечера караулил он овец, гоняясь за каждой из них, чтобы не отделилась от стада. В дождливые дни мальчик чистил хлев, убирал двор, гонял скот на водопой.

Солнце ещё пряталось за горой, когда Арби миновал последние дома аула. Он дошёл до опушки леса, повесил сумку на сук ближайшего дерева. Пока трава не совсем обсохла от росы, Арби попрыгал на одной ноге.

Но вот из-за горной высокой вершины показалось солнце, и росинки в зелёной траве засверкали яркими бусинками. Будь это драгоценные камушки, Арби набрал бы их сейчас в свою сумку и отнёс Санет. Пусть нанижет на длинные нити и носит, чтобы все завидовали да оглядывались. Какая она добрая — всякий день присылает с Бексолтой гостинчика или сама приходит, кормит Арби, гладит по голове, утешает самыми добрыми словами, какие знала одна только мама.

А бусинки вдруг исчезли, будто их и впрямь кто-то собрал в невидимую сумку. Арби присел на тёплую землю, достал из кармана перочинный ножик — единственную память после отца. Он поднял валявшуюся неподалёку ветку и стал очищать её от коры и сучьев.

В эту минуту со стороны леса донёсся слабый свист. Арби прислушался, огляделся вокруг, но никого не увидел. Свист повторился уже ближе. И тут Арби заметил за кустом человека, который манил его рукой. Арби встал, отряхнул с колен стружки и подошёл к кусту. Там сидел на траве охотник с чёрной бородой, с длинными усами. На коленях он держал ружьё. Рядом лежали две убитые куропатки.

— Ты опять не узнал меня, Арби?

— Бека! — радостно воскликнул мальчик.

— Тише. Беда, если кто услышит моё имя. Вот тебе гостинец, — сказал Бека, доставая из-за пазухи лесные груши и яблоки. — Плохо тебе приходится у этого дракона Супани?

Арби промолчал.

— Будь он проклят! — продолжал Бека. — Слышал я о его проделке. Ничего, потерпи немного, я тебя вырву из его рук. Хоть поесть-то даёт?

— Даёт… лепёшку с луком. Ещё Санет присылает.

— Да, эти люди ничего не пожалеют. Скажи-ка, Арби, ты знаешь, где живёт моя мать?

— Знаю, мы у неё были два раза. Сперва за твоим ружьём ходили, а после мясо относили.

— Какое мясо?

— Когда отец козу подстрелил.

— Эх, Махмуд, рано ты покинул этот свет, — горько произнёс Бека и задумался. Потом попросил Арби: — Будь другом, отнеси этих куропаток моей матери.

— Хорошо, — обрадовался Арби.

— Скажи, я жив-здоров, прошу не скучать обо мне.

Арби кивнул.

— И никому не проговорись, что меня видел.

Бека бесшумно исчез в лесу — ни одна веточка не хрустнула.

Когда зашло солнце, Арби пригнал к дому овец и устремился к воротам.

— Эй! — властно крикнул Супани. — Вернись-ка.

Арби вернулся.

— Ты куда помчался? Что это у тебя?

Супани вытащил у мальчика из сумки куропатку и стал обнюхивать, тычась в перья своим огромным носом.

— Где взял?

— Дал один человек.

— Гляди какой добряк! Кто он?

— Охотник.

— Я спрашиваю, как его зовут.

— Не знаю.

— Обманываешь? Какой дурак отдаст за здорово живёшь хорошую куропатку! Отвечай, живо! Может, ты украл?

Арби пожал плечами. Супани продолжал допрашивать:

— Старый, молодой — каков он из себя?

— Во-от с такой рыжей бородой, — показал Арби чуть ли не до колен.

Супани вытащил из сумки вторую куропатку и засеменил к дому. Этого Арби никак не ожидал. Он в отчаянии бросился за Супани, стараясь вырвать у него куропаток. Супани ударил мальчика посохом.

— Ах ты шайтан! Волчонок! Шкуру спущу! Не понимаешь разве, что незнакомец просто передал мне подарок? Вот тебе! Получай!

Арби отскочил в сторону и заплакал.

Когда Супани скрылся за дверьми дома, Арби пошёл по улице аула, сам не зная, куда и зачем. Так он очутился у ворот Бексолты, стоял там и плакал, пока на него не наткнулась Санет, возвращавшаяся от соседей.

— Арби, что случилось? Малыш мой!

Теперь Арби заплакал навзрыд. Санет привела его в дом. Забыв наказ Беки, Арби рассказал обо всём от начала до конца. Хамид и Санет понимающе переглянулись. Хамид вышел во двор и через несколько минут принёс только что зарезанную курицу.

— Вот, неси, — сказал он мальчику. — Скажи там всё, как велел Бека, а про остальное забудь.

Снова изгнанник

Быстрее ветра примчался Бексолта к лесной опушке, где Арби пас овец. Мальчик так запыхался, что свалился прямо в траву и не мог выговорить ни слова, только жадно ловил воздух открытым ртом. Арби не мог удержаться от смеха: собаки, что ли, гонятся за его дружком?

Но Бексолта сделал серьёзное лицо, сел, огляделся и сообщил шёпотом:

— Все пошли. Я сам видел.

— Что ты видел?

— Людей-то, людей! Весь аул.

— Где? — не понимал Арби.

— Ну, чтобы простили Беку.

Арби ахнул и зажмурился. Он не забыл обещания Беки вырвать его из рук Супани. Неужели это уже близко? Он схватил Бексолту за руку, спросил с тревогой:

— Простили?

— Простят непременно. Сколько людей пришло! Погоди, я по порядку…

Бексолта с торжественным видом начал рассказывать, как он вышел на улицу и вдруг услышал громкую молитву. Он подумал, не хоронят ли кого, и побежал посмотреть. По улице шли мужчины со всего аула. Они и в самом деле несли носилки, на которых лежал человек, с ног до головы закутанный в саван. Но ведь кладбище в другой стороне, куда же они идут? Мужчины были безоружны, даже кинжала ни у кого не осталось. Тут Бексолту нагнал отец и объяснил, что процессия идёт к дому убитого Ахмы. В самом деле, скоро все вошли во двор, и Хамид тоже, а Бексолта с одним мальчиком залезли на тутовое дерево. Они видели, как во дворе Ахмы и старики и молодые пали на колени, прикоснулись лбом к земле. Но сначала они опустили на землю носилки — это Бека был завёрнут в саван…

— Видишь, теперь его простят, — заключил Бексолта. — Ну, я побегу, погляжу, что там делается. И сразу — к тебе.

— Не задерживайся!

Арби снова закрыл глаза и прислонился головой к стволу дерева. Как хорошо, что Бека наконец станет таким же, как и все. Конечно, он сдержит своё слово, он мужчина. А тогда они вместе будут ходить в лес, на охоту, и пусть Супани попробует тронуть Арби, уж Бека-то ему покажет!

Иногда Арби поглядывал в сторону аула. Ему казалось, что он видит своими глазами всё происходящее. Ведь отец уже давно рассказал ему, как будут прощать Беку. Вот, наверно, самый старший из рода Ахмы подходит к носилкам, развёртывает саван, и Бека поднимается.

Тогда все мужчины, родственники Ахмы, станут в ряд, Бека подойдёт к каждому из них и с каждым обнимется. После этого Беку посадят на трёхногий стул или на большой камень и сбреют ему бороду. На этом обряд прощения закончится. Наверно, уже закончился…

Арби поглядел в сторону аула и действительно увидел бредущего по дороге Бексолту. Что же он не мчится во весь дух? Арби побежал навстречу.

— Простили, да? — крикнул он издали.

Бексолта приближался молча.

Арби остановился, ноги у него ослабли. Он повторил шёпотом:

— Простили?

— Всё этот проклятый Супани, — точно оправдываясь, начал Бексолта. — Отец говорит, совсем готовы были простить, а Супани такого наболтал, некоторых даже до слёз довёл. Говорит, скитается там Ахма, покоя не знает, рана его кровоточит, пока жив убийца. Всех, кто просил за Беку, прогнали за ворота. Носилки с Бекой тоже вынесли.

Арби всхлипнул:

— Как жалко Беку, какой он добрый! Неужели я его больше не увижу?

— А ты его часто видел? — удивился Бексолта.

— Никому не скажешь?

— Провалиться мне на этом месте.

Арби шёпотом поведал другу, как они с отцом прятали Беку в сундуке, как именно Бека добил разъярённую медведицу, как он и теперь выходит иногда из лесу.

— И мне его жалко, — сказал Бексолта. — Он даже мать не может навестить. Недавно пришёл домой ночью, а те устроили засаду, чуть его не убили. Несколько раз стреляли. Ты не слышал?

Арби отрицательно покачал головой.

Утомившись за день, он спал так крепко, что не услышал бы и пушечных выстрелов у себя над головой.

Лесной богатырь

Зато на этот раз Арби отчётливо слышал каждый выстрел… Бах-бах!.. И спустя какое-то время снова: бах!

Он сидел на траве и, поглядывая поминутно в сторону овец, мастерил себе свирель из стеблей тыквы. Острым ножом он прорезал дырочки, дул, но всякий раз звуки казались ему слишком резкими. И вдруг со стороны аула, как удары кнута, прозвучали эти выстрелы — один, другой, третий…

Всё, что происходило в селе, Арби узнавал через Бексолту. Сам он уходил с рассветом и возвращался в сумерки.

В полдень прибежал Бексолта.

— Слышал? Это опять в Беку стреляли. Когда его отказались простить, мать его слегла с горя и умерла, ты знаешь. А сегодня Бека пошёл на её могилу. Ведь на кладбище грех стрелять, вот он и не побоялся. А как вышел за ограду, кровники его подстерегли. Но он спасся.

— Как я рад! — воскликнул Арби.

— И я тоже! — прозвучал над головами ребят мужественный голос.

Они оглянулись и увидели Беку. Обрадованный Арби вскочил на ноги, а Бексолта растерялся, так и застыл с раскрытым ртом.

— Это сын Санет? — спросил Бека.

— Да, — прошептал Бексолта, во все глаза глядя на человека, который казался ему неуловимым сказочным богатырём.

— Похож. Как дела, Арби?

Арби молча вздохнул.

— Потерпи немного. Теперь мне уже не о ком беспокоиться, — грустно сказал Бека. — Ничто меня тут не держит, уеду в город. Вернусь — тебя заберу. Поедешь?

Арби кивнул, но произнёс едва слышно:

— Я хочу, чтобы Супани простил даду.

— Эх, мальчуган, неизвестно, достоин ли он сам прощения. Твой отец ни перед кем не виноват.

Арби всхлипнул.

— Ну хорошо, — сказал Бека. — Сделаем так, что простит. И станем жить вместе. Дожидайся меня. А ну-ка, ребятки, кто это там идёт?

Мальчики пригляделись и узнали Супани — он время от времени наведывался на пастбище.

— Бека, беги! — крикнул Бексолта.

— Не стоит, — спокойно ответил Бека. — Не вечно же бегать, иногда и побеседовать надо с достойным человеком. Присаживайтесь, ребята.

Мальчики опустились на траву рядом с Бекой и насторожённо притихли. Супани подошёл, грузно опираясь на посох, и лишь тут узнал Беку.

— Э-э, ты ли это, Бека? Я рад, я рад, — забормотал он, изрядно струхнув. — Хорошо, что ты жив-здоров. На всё воля аллаха, Бека. Что случилось, того не миновать… А я-то думаю: кто, мол, с ребятишками…

Бека поднялся, прервал эти льстивые речи:

— Вот что, Супани, мне давно не терпелось повстречаться с тобой. Помни: если этому сироте будет плохо…

— Вместо отца… Вместо отца я ему. Спроси у него, последнюю лепёшку пополам делим.

— Ладно, знаю. Так вот. Не хочешь получить пулю — запомни мои слова. Эх, посчитаться бы с тобой за твои ядовитые речи!.. Помнишь, в доме Ахмы…

— Я… да разве ж это из-за меня? Я ради вас хотел…

— Хватит, не нуждаюсь в твоих оправданиях.

— Что поделаешь, Бека! Аллах сильнее нас, он и решает, только он. А мальчику я вместо отца. Вот и сейчас пришёл узнать, не нуждается ли он в чём или, может, устал. Как, сынок, не нужно ли тебе чего?

— Нет, — буркнул Арби.

— Вот и славно, сынок, значит, я спокоен. Ну, сидите, беседуйте, мешать не буду. — И Супани заторопился прочь.

— Стой! — шагнул вперёд Бека. Загоревший до черноты, с густой бородой и сверкающими глазами, он стоял, откинув гордую голову в мохнатой папахе, положив руку на кинжал. — Стой! — повторил он. — Мы о главном не договорились. Вот сейчас, при мне, прости отца этого мальчика.

Бека усмехнулся, покачал головой, заглянул в самую глубину узеньких глаз Супани.

— Прощать-то ведь не за что, сам лучше меня знаешь. Но ради мальчика произнеси эти слова. Ну?

— Да как же я прощу, ведь Махмуд…

— Мне можешь не рассказывать. Ну?

Супани покосился на острый кинжал, на ружьё Беки, оглядел исподлобья всю его богатырскую фигуру. «Разве с таким справишься в одиночку? Что, если простить для виду? Никто и не узнает. Гляди, ещё прикончит», — подумал он.

— Я прощаю Махмуда, — елейным голосом заговорил Супани. — Прощаю от чистого сердца, да будет ему земля пухом.

— Арби, ты слышал?

Мальчик просиял и кивнул головой.

— Можешь идти, — обратился Бека к Супани, постоял ещё недолго возле ребят и тоже ушёл в сторону ближнего леса, повторив Арби своё обещание вернуться за ним.

Мальчики погнали овец домой. Им не терпелось рассказать Хамиду и Санет, а потом всем остальным, что Супани простил Махмуда и отпустил Арби. Далеко впереди маячила бесформенная фигура Супани. Высоко взмахивая посохом, он не шёл, а почти бежал. Даже не оглянулся ни разу. Ребята не заметили, когда он исчез.

Но вот из аула навстречу ребятам выехали вооружённые всадники. Арби с удивлением узнал в одном из них Супани.

— Где Бека? — крикнул он.

— Не знаю, — испуганно ответил Бексолта.

— В какую сторону он ушёл? — сурово спросил другой всадник. Арби узнал Маммида.

Мальчик махнул рукой в сторону, противоположную той, куда пошёл Бека. Всадники огрели коней плетьми и, подняв облако пыли, помчались на запад. Но Супани вернулся; пригнувшись к шее коня, со злобой отчеканил:

— Куда гонишь овец? Шкуру спущу! Поворачивай назад. А что я говорил перед этим разбойником, забудь.

Арби растерянно смотрел ему вслед. Бексолта, чтобы хоть как-нибудь утешить друга, пообещал злорадно:

— Скачите, скачите, он вас там заждался.

Вслед за стадом мальчики возвращались к лесу. Они снова уселись на траве, негромко переговариваясь. Арби часто вскакивал и пригонял отошедших в сторону овец. Ведь мальчик верил Супани, что в лесу полно свирепых волков, которые только и ждут случая задрать его овцу.

Белая овца ушла дальше остальных, только спина мелькала среди кустарника. Арби погнался за ней и едва не наткнулся на спрятавшегося в кустах человека. Это был Папаш, один из родственников Ахмы: совсем недавно он мчался на коне рядом с Маммидом.

— Куда бежишь? — строго спросил он.

Арби замер. Значит, Папаш надеется, что Бека снова выйдет к ребятам. Как бы прогнать его отсюда?

— Тебя спрашивают или нет? Куда бежишь? — повторил Папаш, а сам выкатил глаза, даже усами зашевелил, чтобы казаться страшнее.

— Никуда, — спокойно ответил Арби.

— Врёшь в глаза?

И тут Арби решился. Ведь Бека уже далеко, он вернётся лишь для того, чтобы забрать Арби, а тогда они ускользнут от самого злейшего врага.

— Мне показалось… — начал Арби. — Сюда должен прийти один знакомый…

— Ну смотри, если пикнешь — уши оборву. — И Папаш, пригибаясь к земле, ушёл ещё дальше за кусты.

Арби погнал белую овцу к стаду. Усевшись рядом с Бексолтой, он рассказал ему всё, а сам насторожённо поглядывал туда, где затаился Папаш.

— А ты не смотри, — предупредил он друга. — Или нет, нагнись и погляди между ног.

Бексолта так и сделал. Деревья перевернулись, повисли вниз вершинами, а за одним из кустов Бексолта заметил верхушку папахи.

— Давай прогоним его, — решительно заявил Бексолта.

— А как?

— Вот так. А ну, кто дальше?

Бексолта вскочил и запустил камнем в кусты с притворным дурацким хохотом. Ветки заколебались, Папаш переменил место.

— Ага, я дальше! — в восторге вопил Бексолта и швырял камень за камнем в ту сторону, куда отошёл Папаш. Ветки снова заколебались, мохнатая папаха исчезла.

— Хватит, — сказал Арби. — Догадается — отлупит. Я лучше вот что сделаю. Пригляди-ка за овцами.

Арби пригнулся, будто что-то высматривал вдали, и вдруг изо всех сил припустился к лесу. Папаш выпрыгнул из кустов и с ружьём наперевес помчался за ним. Оба скрылись между деревьями.

Через некоторое время Арби вернулся и повалился на траву.

— Он решил, что я хочу предупредить Беку, — сказал он радостно. — Ну, пускай побегает.

— Пока не свалится, — ликовал Бексолта.

К новой жизни

Прошла долгая зима, и снова наступила весна. Невидимыми добрыми руками она сбросила с земли ледяной панцирь, расстелила пёстрый ковёр из трав и цветов, одела в зелень леса. Точно набираясь сил, всё звонче пели птицы.

Арби по-прежнему пас овец на лесной опушке. Он вытянулся, точно прутик, чёрные глаза стали ещё печальнее.

Ещё два года предстояло мальчику пасти овец Супани. Хамид, как ни бился, не мог скопить пятнадцати рублей.

Но Арби ни на миг не забывал обещания Беки вернуться за ним. Эх, поскорее бы! Уехать подальше от Супани, который попрекает каждой луковицей, а сам всюду рассказывает, что растит сироту, заменил ему отца.

Однажды утром Арби услышал знакомый слабый свист. Он стремглав бросился к кустам и отступил, растерянный. Перед ним стоял молодой мужчина в городской одежде, с бритым лицом. Но сомнения рассеялись, когда Бека заговорил и достал из кармана пригоршню разноцветных конфет.

Весело и ласково поглядывая на мальчика чёрными блестящими глазами, Бека спросил:

— Дожидался меня?

— Ещё бы!

— Небось не верил, что приеду?

— Верил, только хотелось поскорее.

— Вспоминают обо мне в ауле?

— Сперва подстерегали. А потом стали говорить, что пропал бесследно, может, зверь загрыз…

Лицо Беки стало печальным.

— Бедный Ахма! Погиб из-за случайности, а за ним ушла моя мать, дом разорён, я живу среди чужих… Но ничего, Арби, я повстречал хороших людей, много узнал такого, о чём вовек бы не услышал. А ты поедешь со мной? Не раздумал?

— Нет, не раздумал.

— Я так и знал. Надо предупредить Санет.

Тут Арби заметил Бексолту, который бежал, размахивая прутиком.

Увидев, что Арби сидит с незнакомым человеком, Бексолта подошёл к ним степенно, не торопясь.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Не узнал, не узнал! — закричал Арби.

— Бека! — обрадовался Бексолта.

— Он самый. Молодец, тоже подрос. И остался таким же верным другом? На дружбе и верности мир держится, ребята. Нет беды для человека страшнее предательства и нет опоры надёжнее верной дружбы…

Бека тряхнул головой, улыбнулся.

— Вот что, Бексолта, беги-ка зови отца с матерью. По секрету, понимаешь? Дело у нас важное.

Бексолта ушёл домой и вернулся с отцом и матерью. Как всегда, поздоровались, справились о здоровье, но за вежливыми фразами, которые обычно произносились в подобных случаях, каждый прятал искреннюю радость. Бека сообщил, зачем приехал, попросил у Хамида и Санет разрешения забрать Арби. Ведь всё это время они были мальчику самыми близкими людьми.

— Наверно, там ему будет не хуже, чем тут? — спросила Санет, обняв Арби.

— Я заменю ему брата. Разве мне забыть, что сделал для меня Махмуд? Не пропадём. Я нашёл работу, без куска хлеба не останемся.

Договорились так: Бека и Арби тотчас уйдут. Но чтобы в ауле никто ничего не заподозрил, Бексолта останется до заката солнца пасти овец. Тогда никакая погоня не настигнет беглецов.

Арби обнял Санет, Хамида, Бексолту. Он не мог выговорить ни слова от волнения. Бека, утешая мальчика, повторял:

— Мы ещё вернёмся. Не скучайте. Непременно вернёмся.

Но в голосе его не было уверенности. Кто мог сказать, принесёт ли счастье эта новая жизнь, какова она будет?..

На закате Бексолта пригнал овец к дому Супани, а сам спрятался в сторонке. Он видел, как Супани вышел на террасу, как удивился, увидев сгрудившихся в беспорядке овец.

— Эй, малый! — со злостью крикнул Супани.

Ответа не было. Овцы рассыпались по двору.

— Арби, ты где?

Бексолта неудержимо смеялся, уткнувшись лицом в заросший зеленью плетень.

— Бездельник! Шкуру спущу! Кто тебе позволил так рано гнать овец домой?

Супани бегал по двору, заглянул в хлев, выскочил на улицу. А Бексолта уже мчался вприпрыжку домой.

Друзья познаются в беде

Первое время всё в городе отпугивало и удивляло Арби. Он никогда раньше не видел, чтобы коней запрягали в фаэтоны. Он и не слыхивал об автомобилях. А теперь дивился, когда они с шумом и треском проносились по городским улицам, оставляя хвост сизого дыма.

Закинув голову, мальчик с изумлением разглядывал высокие дома — в два, три и целых четыре этажа. А поезд, который он тоже увидел впервые в жизни, показался Арби огнедышащим драконом.

Они поселились с Бекой в длинном бараке на окраине города. Таких домов в ауле тоже не было. В одном доме и одном дворе тут жило множество чужих друг другу людей, а больше всего было ребятишек.

Иногда, если у Беки выпадали свободные минуты, он брал Арби с собой и показывал ему город. Но таких минут было очень мало, и чаще всего Арби просто молча стоял у стены барака и наблюдал, как играют мальчишки. Он не знал русского языка, поэтому не понимал ни споров ребят, ни слов, обращённых к нему. Вернее, он с усилием выхватывал и запоминал одно слово за другим и от души радовался, если ему удавалось понять новых соседей.

Больше всего Арби понравился мальчик по имени Ванюшка. Отчаянный, драчливый, с нечёсаными светлыми вихрами, тот первым заметил молчаливого Арби, пытался с ним заговорить, втянуть в игру. Он не задевал Арби, как другие, задиристо наскакивал на обидчиков.

Случалось, Арби и один отправлялся побродить по городу. Он подолгу останавливался у витрин магазинов, дивился красивым безделушкам: сколько, наверно, сил и труда было потрачено на эти удивительные, но бесполезные вещи! Ходил Арби и на базар, который гудел монотонно, как большой жук. Здесь всё было ближе и понятней. За длинными столами торговки зазывали покупателей, предлагая румяные яблоки, пышные лепёшки и другой аппетитный товар. Арби, глотая слюнки, проходил мимо. Пойти бы работать, что ли, как делают это мальчишки из барака — Саша и Колька. Они, правда, старше на два года, но ростом Арби им не уступит.

Однажды, когда Арби неведомо в который раз, шагая по пустынной улице, размышлял о работе, он услышал пронзительный свист. Арби оглянулся и увидел полицейского, который гнался за мальчишкой. Длинноусый дядька, раздувая щёки, не выпускал свисток изо рта — звал подмогу. Запыхавшийся мальчишка вихрем промчался мимо Арби. Ванюшка! Что он такое натворил?

Тяжело громыхая сапогами по камням мостовой, пробежал и полицейский. Арби ни о чём не успел подумать — просто схватил камень и с силой швырнул в широкую спину ретивого служаки. Полицейский остановился, круто повернул назад и погнался за Арби.

Арби нёсся как ветер. Метнулся за один дом, за другой и скрылся в узких, кривых улочках. Свисток полицейского звучал тише, глуше и наконец вовсе затих. Из осторожности Арби долго кружил по городу и лишь в сумерки вернулся домой. Ванюшка сидел на лавочке у барака — похоже, дожидался. Мальчики посмотрели друг на друга и засмеялись.

— Меня не догонит! — гордо сказал Арби.

— Да, был бы ты на моём месте. За мной ещё двое гнались.

— А что ты им сделал?

Ванюшка глянул по сторонам, перешёл на шёпот:

— Это тайна, понял? Ты не обижайся. Как-нибудь расскажу.

Истый горец, Арби не привык лезть в чужие дела и не стремился узнать о людях больше, чем они сами считали возможным о себе рассказать. Безо всякой обиды он кивнул и произнёс миролюбиво:

— Я рад, что ты не попал в беду.

— Давай будем друзьями, — горячо отозвался Ванюшка. — Настоящими.

— Согласен.

Ванюшка убежал в барак и вскоре вынес тетрадь и карандаш.

— Это я давно для тебя приготовил. Когда я свои рисунки ребятам показывал — помнишь? — ты старался получше разглядеть, а сам притворялся, будто внимания не обращаешь…

Арби смутился. Прямодушный Ванюшка, смеясь, заглянул ему в глаза.

— Ну, не красней. Ты тогда ведь только приехал. Думаешь, зачем я тетрадку издали показывал и ребят в сторонку отгонял? Потому что тебе поглядеть было охота. Я ж видел.

Теперь они смеялись оба. Нет, не сегодняшний день надо считать началом их дружбы. Сегодня они только высказали словами то, что началось уже давно без всяких слов, когда Ванюшка впервые увидел молчаливого черноглазого мальчика, который мог часами стоять у стены барака. Разве не Ванюшка отгонял обидчиков? Им ничего не стоило и даже нравилось задеть деревенщину. Разве не Ванюшка затевал под самым носом у Арби весёлые игры и беготню, точно старался, чтобы приезжий побыстрее привык и освоился? Вон даже тетрадь с карандашом для него приготовил…

Бека, как всегда, пришёл домой поздно. Арби сидел за столом и рисовал при слабом свете керосиновой лампы. Когда-то он видел в городе афишу: гордый всадник мчится на лихом скакуне. Арби тогда показалось, что в жизни он не видел картины прекраснее. И теперь он силился изобразить такого же лихого скакуна.

Бека снял рабочую спецовку, умылся из рукомойника, подошёл к Арби и, заглянув через его плечо, увидел изображение неведомого животного — не то коровы, не то верблюда.

— Что это? — удивился он.

— Конь.

— Ишь ты! Оказывается, у нас есть способности, — пошутил Бека, чтобы не огорчить Арби. — В школу бы тебя отдать…

Арби поднял на Беку засиявшие глаза, но тут же спросил:

— А нельзя мне пока на работу пойти? Ведь работают Колька, Саша…

Бека глубоко вздохнул:

— Эх, дружок! Колька и Саша за старших в семье остались, вместо отцов. Успеешь на работу. Нам с тобой хватит заработка — и на хлеб, и на книги.

В дверь негромко постучали. Вошли Ванюшка и его статный отец с огромными, сильными руками. Он работал кузнецом.

Маленькая комнатка сразу показалась ещё меньше. Ванюшкин отец осторожно присел на край скрипучей железной койки.

— Молодец у тебя братишка, Бека, — заговорил он густым басом. — Не у всякого взрослого достало бы отваги. Ванюшка мне всё рассказал.

— А мне ничего не рассказывали. — Бека с укором взглянул на Арби.

Ванюшкин отец попросил:

— Ну-ка, сынок, выкладывай.

Арби со смущением и любопытством услышал вновь о событиях сегодняшнего дня, о собственной смелости. Бека смотрел на него уже не с упрёком, а с гордостью. Ванюшкин отец, дядя Михаил, был первым, кто помог Беке в этом чужом, совсем незнакомом городе. Бека до изнурения бродил по улицам в поисках работы, увидел кузню и вошёл туда. Он плохо знал русский язык и не мог найти нужных слов, но статный кузнец понял его сразу: усадил на лавку, достал большой ломоть хлеба, присыпанный солью, разломал пополам. А на следующее утро Бека уже и сам работал в кузнице.

— Соколы растут! — похвалил отец, когда Ванюшка закончил свой рассказ. — Бека, ты сегодня пойдёшь к нашим?

— Конечно, — ответил Бека. — Идём вместе?

Когда взрослые ушли, Ванюшка посмотрел на рисунок Арби и весело изумился:

— Ну и художник! А ну, давай сюда.

Ванюшка тоже оказался не слишком опытным художником, но зато у его лошади копыта были как настоящие, даже с подковами, и великолепное узорное седло. У Арби дух захватило от восхищения.

Солдат

Однажды утром Арби вышел из барака и увидел на лавочке солдата в серой шинели. К стене были прислонены костыли. Горбясь, солдат крутил из обрывка бумаги цигарку. Выбежал Ванюшка. Он уселся рядом с солдатом и моргнул Арби. Тот сделал вид, будто не замечает приглашения.

— Ты чего? — удивился Ванюшка. — Дядя Фёдор, это мой друг. Ну тот, я тебе говорил…

Солдат повернулся к Арби:

— Иди-ка сюда, познакомимся, Тебя вроде Арби зовут? Присаживайся.

Арби вежливо присел, стараясь не выдать своей гордости и волнения.

— Дядя Фёдор, расскажи, как тебя ранили, — попросил Ванюшка, а сам снова подмигнул Арби — слушай, мол, сейчас начнётся самое интересное.

— Расскажу, коли слушать не наскучило, — помолчав, сказал дядя Фёдор. — Ты ведь вроде был, когда я отцу твоему рассказывал…

— Я не всё разобрал, — возразил Ванюшка и прибавил с обидой — Меня ещё тогда батька прогнал, помните?

— Не повезло тебе, браток, — шутливо посочувствовал дядя Фёдор. — Хорош ты малый, а вот солидности маловато, петушился, помнится, больше всех.

— Ладно, дядя Фёдор, — перебил Ванюшка, которому эти речи, как видно, не слишком пришлись по вкусу. — Вы лучше расскажите…

Дядя Фёдор задумался, припоминая. Негромко начал:

— Всё случилось неожиданно…

— А как? — спросил Ванюшка.

Арби вспыхнул, поглядел на него укоризненно и придвинулся ближе к солдату. Из барака вышла женщина с ребёнком на руках, горестно покачала головой при виде костылей, прислушалась к разговору. Один за другим подошли ребятишки.

— А вот так, — продолжал дядя Фёдор. — Возвращались двое наших из разведки. Им уж, должно быть, сотня шагов оставалась до наших окопов. А у нас в ту пору заступил новый командир, да такой дурной, такой трусишка! Возьми он и закричи, что это, мол, подбираются вражеские лазутчики. Стреляй, мол, чего смотрите! Что тут заварилось! Стреляют наши, стреляет противник. Прожекторы так и полосуют поле. И вдруг стихло. На фронте от тишины иногда жуть берёт. Вроде бы ты оглох внезапно. Я, ни у кого не спросясь, выбрался из окопа и пополз на подмогу своим. Чуяло сердце — живы они. И верно: одного ранили в ногу, второго — в плечо. Который ранен полегче, сам полз, другого я на себе тащил. Добрались до наших окопов, я и позови ребят. А командир с перепугу как пальнёт, прямо мне в ногу. Я как заору: «Что ж вы по своим-то лупите, собаки!» Ну, солдаты повыскакивали, помогли нам. А меня — в лазарет…

— Наказали хоть командира-то? — не утерпел Ванюшка.

— Кто ж его накажет! Жаловаться некому. Над народом — царь хозяин, над солдатом — командир.

— А ты снова пойдёшь воевать?

— Куда ж мне теперь? — Дядя Фёдор с сожалением посмотрел на свою ногу, но тут же улыбнулся, весело подмигнув ребятам: — И тут дела найдутся. Глядишь, ещё поважнее. Так-то.

— Да, делов немало, — подражая взрослым, солидно согласился Ванюшка. — Вы нам, дядя Фёдор, во как кстати.

Нет, определённо у Ванюшки была какая-то важная тайна. Ведь вот и отец не заругал его, когда он заставил троих полицейских гоняться за собой. Значит, это не просто мальчишеское озорство. Но вопросов Арби по-прежнему старался не задавать. И не только потому, что ему недоставало русских слов. Придёт время, дружок сам обо всём расскажет. Зато сегодня у Арби есть для него сюрприз.

Дядя Фёдор поднялся, Ванюшка услужливо подал ему костыли.

— Ну, ребятня, играйте, а меня дела ждут. В другой раз ещё расскажу вам про войну…

Дождавшись ухода дяди Фёдора, Арби поднёс к самому Ванюшкиному носу кулак и с торжествующим видом разжал его. На грязной смуглой ладони лежал новенький пятак.

— Откуда?

— Бека дал. Велел гостинец купить.

Мальчики немедленно отправились на базар.

Долго ходили они между рядами, останавливались возле одной торговки, возле другой. Разве не приятно сознавать себя богачами, которые в любой момент могут купить всё, что им заблагорассудится? Один дяденька так приветливо предлагал свои пряники, что ребята едва не купили. Но заманчивее показались разноцветные конфеты, которые голосисто расхваливала толстая тётка. Заметив мальчишек, тётка погрозила огромным кулаком:

— Марш отсюда! Я вам…

Арби показал краешек пятака. Тётка мгновенно стала доброй, расплылась в улыбке. Зато её слипшиеся конфеты, над которыми кружились осы, уже разонравились ребятам.

— Вернёмся к тому дяденьке, — предложил Ванюшка.

Они отдали деньги, взяли золотистые пряники, но тут кто-то сзади крепко ухватил их за руки. Мальчики обернулись и узнали усатого полицейского.

— Теперь не удерёте, — пригрозил он.

— Что вы, господин полицейский, — разволновался добродушный продавец пряников. — Они ничего дурного не сделали. Они порядочные мальчики, за свои деньги купили, даже не торговались…

— Молчать! — взревел полицейский. — Я лучше твоего знаю, какие они порядочные.

Вокруг стали собираться люди. Арби выронил один пряник — его расплющил квадратный сапог полицейского. Держа ребят за руки, полицейский шагнул прямо на людей:

— Р-разойдись!

Но тут, расталкивая толпу, вперёд вышел солдат на костылях.

— Что они сделали?

— Это без вас знают.

— Мы тоже хотим знать, — решительно заявил солдат.

Ребята только теперь узнали дядю Фёдора, когда он преградил дорогу полицейскому.

Подошли другие солдаты. Они окружили полицейского взволнованной враждебной толпой.

— На передовую бы тебя. С мальчишками воюешь? Они что, украли что-нибудь?

Тут вмешался продавец пряников:

— Ничего они не крали. За свои деньги купили, чинно, благородно.

— А ну, отпусти мальчишек! — Солдат с перевязанной рукой вплотную придвинулся к полицейскому. Тот стал озираться.

Арби и Ванюшка выдернули руки и нырнули в толпу, которая расступилась перед ними, а затем снова сомкнулась вокруг полицейского.

Отойдя подальше, Ванюшка сказал:

— Этого усатого надо остерегаться. Если попадёмся — я тебя не знаю, ты меня не знаешь, понял?

— Понял, — ответил Арби, хотя не совсем понимал, для чего это нужно. И снова он успокоил себя мыслью, что придёт время и Ванюшка сам обо всём расскажет, поделится.

Вдруг Ванюшка неожиданно остановился, свернул к большому каменному дому. Он заглянул в ворота и трижды свистнул. Во дворе играли ребята. Один из них оглянулся и подошёл к воротам. Это был худенький, чисто одетый, но какой-то удивительно застенчивый и бледный мальчик. Он и по земле-то ступал так осторожно, будто она обжигала ему пятки.

— Это ты, Ванюшка?

— Я. Клятву не забыл, Витька?

— Нет, что ты, — заискивающе сказал мальчик. — У меня в копилке уже много мелочи. Хочешь, принесу?

Ванюшка пренебрежительно усмехнулся:

— Не об этом разговор. Мы не грабители, понял? Может, нам твоя помощь понадобится. Долг платежом красен.

— Пожалуйста, я готов.

— Пока ничего не надо. А дома ты рассказал?

— Что ты! Знаешь, от отца влетело бы. — Мальчик даже поёжился.

— Купаться ходишь?

— Нет, боюсь. Идём к нам, хочешь? Поиграем.

— Заругают тебя. Мы лучше уйдём.

Когда они ушли далеко от этих ворот, Арби не выдержал и спросил:

— Что это за долг?

— Маменькин сынок, — презрительно сплюнул Ванюшка. — Плавать не может, а туда же, в речку полез. Кабы не я, утонул бы, как пить дать. Потом землю ел, клятву дал, что любой мой приказ выполнит. А ты что думал? Он и против того полицейского может помочь. Знаешь, кто его отец?

— Кто?

— Пристав, — почтительно произнёс Ванюшка. — Ух, зверь!

Спасайте белых голубей

Арби любил заходить в кузницу. Он мог сколько угодно стоять на пороге, наблюдая за работой взрослых. Вот в плавильной печи — её зовут горном — накаляется докрасна толстый железный прут. Бека ловко выхватывает его щипцами и опускает на наковальню. И с дядей Михаилом они изо всех сил начинают колотить по пруту: один — тяжёлым молотом, другой — молотком. Целые фонтаны искр сыплются на брезентовые фартуки. Зато прут меняется на глазах, будто он и не железный вовсе. И когда он становится таким, как требовалось, четырёхгранным, его бросают в чан с холодной водой, а он шипит, не может отдышаться — и бранится, и радуется, что его не будут больше молотить.

Однажды, когда Арби, по обыкновению, стоял на пороге кузницы, он услышал тяжёлые шаги, оглянулся и увидел полицейских. Заметили их и взрослые.

— Это за мной, — коротко сказал дядя Михаил. Он бросился к окну и отступил. — Эх, окружили, не уйти… Бека, пошли Арби, пусть уберут из дому белых голубей.

Бека сунул в руки Арби кусок проволоки и вытолкал его из кузницы.

— Слышал? Передай Ванюшке. Живее.

Полицейские остановились у дверей. Бека сделал вид, что бранит мальчика:

— Опять проволоку таскаешь? Убирайся отсюда! Надоели!

Арби с притворным испугом прижал проволоку к груди и кинулся прочь из кузницы. Он помчался напрямик, через чужие сады и дворы, карабкался на заборы. А сам всё думал: «Как же это я ни разу не видел у них белых голубей? Не только белых, а вообще никаких. Чего Ванюшка их прячет? И разве до голубей сейчас, когда там, в кузнице, полиция?»

При виде запыхавшегося друга Ванюшка спросил:

— Кто за тобой гонится?

— Отец велел, чтоб ты убрал белых голубей, — вместо ответа выпалил Арби.

Ванюшка насторожился. Выглянул на улицу и увидел, что к бараку шагают двое полицейских и с ними мужчина в штатском, в соломенной шляпе. Ванюшка было растерялся, но спохватился и скомандовал:

— Давай к окну!

Арби не торопясь зашёл за барак и одним прыжком очутился у крайнего окна. Окно отворилось, Ванюшка подал узел. Прижав его к груди, Арби пролез между досок забора и побежал куда глаза глядят. Так он оказался на окраине города и тут, как говорится, едва не попал из огня да в полымя. На перекрёстке стояли двое полицейских.

— Ты куда? — сердито окликнул мальчика один из них.

Арби растерянно отступил, повёл глазами в одну, в другую сторону, решая, куда лучше бежать.

— Что это у тебя такое? — грубо спросил тот же полицейский, но второй рассмеялся, довольный, что напугали мальчишку.

— Оставь, — сказал он. — Видишь, не понимает ни слова. На базар приехал. Очень уж они дики и пугливы, эти горские щенки.

— А как вырастут — не удержишь. Храбрость у них тоже дикая.

— И волчата трусливы, пока не подрастут.

Так, переговариваясь между собой, они пошли по узкой улице, уже не обращая на Арби никакого внимания. Мальчик долго стоял неподвижно, потом снова бросился бежать. Только далеко за городом он сел на траву, всё ещё прижимая к себе узел. Он уже понимал, что в узле — бумаги. Но что с ними делать? Для чего их нужно прятать и куда?

Он сидел, вытянув босые ноги, ощущая непомерную усталость. Наконец решил зарыть узел в землю и пойти посоветоваться с Бекой.

Арби отошёл в сторонку от дороги, руками вырыл ямку, опустил туда узел, а сверху тщательно присыпал землёй, закидал сухими ветками и листьями.

Не успел Арби дойти до барака, ему повстречался Ванюшка, спросил тревожно:

— Спрятал?

— Да.

Ванюшка коротко рассказал, что отца арестовали, дома всё перевернули вверх дном, но ничего не нашли. А раз не нашли, должны отца выпустить: дядя Фёдор говорит — улик нету. И вообще сегодня была настоящая облава — у многих делали обыск, некоторых рабочих забрали.

Арби слушал спокойно, даже сдержанно, показывая всем своим видом, что он не навязывается с лишними вопросами, но Ванюшка уже знал эту манеру своего друга терпеливо ждать, пока ему объяснят непонятное. И Ванюшка решился заговорить о самом главном:

— Знаешь, что это за бумаги? Там написано, чтоб царя скинуть. Призывы такие. Листовки называются. Для рабочих.

— Царя?! — Арби не мог скрыть ужаса и изумления.

Спроси его, каков из себя царь, он, наверно, затруднился бы ответить, и в то же время он не мог представить, что кто-то осмелится решать, нужен царь или не нужен. Он просто существует — и иначе быть не может, — как существует бог и всё там остальное на небе вокруг него.

А Ванюшка продолжал:

— Помнишь, ты мне тогда помог… Ну, ещё усач за мной гнался. Это ведь я листовки на стенах расклеивал.

— А кто тебе велел?

— Ишь какой, много будешь знать — скоро состаришься. Погоди, узнаешь.

Пришли Бека и дядя Фёдор. Бека задал тот же вопрос, что и Ванюшка:

— Спрятал?

Арби стал рассказывать.

— А там не сыро? — поинтересовался дядя Фёдор.

— Нет.

— Тогда на ночь можно оставить. А завтра с Ванюшкой заберёте.

В комнате, разливая по кружкам жидкий чай, Бека сказал Арби:

— Гляди, брат, язык держи за зубами. Тот не мужчина, кто болтает лишнее и не умеет хранить тайну. Меня сегодня тоже вызывали в участок, спрашивали, что я знаю о своём мастере. А что я про него знаю, кроме того, как он работает? Хорошо работает. И других учит. Беднякам добра желает. А как он выполняет своё желание — меня, мол, не касается. Слышать ничего не слышал, видеть не видел.

— Видеть не видел, знать не знаю, ходить не ходил, — торжественно, как клятву, произнёс Арби.

Ванюшка и Витька

Арби и Ванюшка играли за бараком в альчики. Здорово умел играть Ванюшка! Не только у барачных, но почти у всех ребят из «Баронской слободки», как иронически прозвали эту нищую окраину города, он выигрывал. С самого дальнего расстояния точно попадал битком. Любил он и похвастаться:

— Э, разве так ставят? Смотри, как нужно. Ну кто так держит биток? Вот как надо. Ну, держи как следует и целься…

Эта страсть показать своё умение делала Ванюшку бескорыстным. Если другие мальчишки, следуя его советам, попадали в цель, он ликовал:

— А что? Не я тебе говорил? Эх вы, растяпы, соображать нужно!

Сейчас он тоже подсказывал Арби:

— Стань чуточку правее. Эх ты, не так…

Из барака вышел дядя Фёдор, позвал негромко:

— Ванюшка!

Ванюшка скрылся за дверью, а вышел уже совсем другим, деловитым и озабоченным.

— Иду по делу, — коротко сообщил он. — Дядя Фёдор и тебя позволил взять, если хочешь…

Мальчики шагали по железнодорожным рельсам, до блеска отполированным колёсами тяжёлых составов. Дошли до серого приземистого здания вокзала. Перед ними вытянулась цепочка пассажирских вагонов, старенький паровоз тяжко дышал, фыркал паром, точно отплёвывался. В верхнем окне появилось запачканное сажей лицо машиниста. Ванюшка подбежал к паровозу, крикнул во весь голос:

— Дядя Коля, привет!

Машинист улыбнулся, дёрнул рукой рычажок — раздался оглушительный рёв.

— Слыхал? — похвалился Ванюшка. — Он всегда так здоровается.

Арби ещё ни разу не видел паровоз так близко. Он с удивлением разглядывал сложную машину: неужели человек может запомнить все её части и спокойно управлять ими?

— А ты катался хоть раз? — спросил он у Ванюшки.

— Всё нету времени, — шмыгнул носом Ванюшка. — Попросимся как-нибудь. Думаю, дядя Коля не откажет.

…Перед ними открылась широкая улица. Навстречу катил нарядный, украшенный лентами и фонариками фаэтон, запряжённый парой холеных коней. На козлах рядом с кучером важно восседал Витька, сзади — пристав и его жена. На приставе всё лоснилось — околыш фуражки, начищенные сапоги, пуговицы, перчатки…

— Гляди, гляди, — заволновался Ванюшка. — Никак, удирает? Чего это ему на вокзал спешить? Пошли назад.

Прибывшие сошли с фаэтона. Арби и Ванюшка прилипли к запылённому окну. Отец и мать Витьки скрылись в кабинете начальника вокзала. Тогда Ванюшка осторожно постучал по стеклу.

Витька вышел, растерянно глядя на ребят.

— Драпаешь? — накинулся на него Ванюшка.

Витька молчал.

— Тебе говорят или нет? Забыл клятву?

— Да это мама к сестре едет. Я и не думал…

— Провожаешь, что ли?

— Она меня берёт с собой.

— А клятва?

— Я же вернусь.

— После дождичка в четверг? — презрительно скривился Ванюшка.

— Может, денег хочешь? — заторопился Витька. — У меня есть…

— Ничего не выйдет. Помни: если уедешь, я сразу вознесу молитву богу, чтобы поезд перевернулся кверху колёсами. — Ванюшка поднял глаза к чистому голубому небу. — А что? Думаешь, бог не услышит мою молитву? Услышит, раз ты нарушил клятву. И тогда все, кто едет в этом поезде — и ты, и твоя мамаша…

Витька в страхе отступил.

— Что ты, ой, не надо!..

Ванюшка даже не знал, что бил по самому больному месту. Для Витьки и его матери бог давно уже стал единственным защитником и советчиком. Так говорила Витьке мать. Но никто не приходил к ней на помощь, когда пристав обрывал её грубостью, насмешкой. Слова её он выслушивал, снисходительно усмехаясь, точно она была совсем глупенькой. А Витька вообще не решался что-либо сказать при отце, отводил взгляд от его налитых кровью глаз.

И в то же время сам пристав был убеждён, что осчастливил и жену и сына. «Вот, мол, — говорил он всем своим видом, — позволяю вам сидеть у себя на шее, хотя пользы от вас ни на грош. За моей-то спиной припеваючи жить можно…»

Всё более молчаливой, робкой, поникшей становилась Витькина мать. Она больше не показывала сыну фотографий друзей своей юности — весёлых, энергичных студентов, а всё чаще молилась тому, кто единственный, казалось ей, приносит утешение страждущим. Вместе с ней молился и Витька, так же, как мать, растерянно и робко ступал по земле.

— Ясно? — сказал Ванюшка. Он видел страх на лице Витьки и не скрывал своего торжества. — Вот прямо сейчас и начну молиться. Пошли, Арби.

Они спрятались за углом и стали наблюдать. Они видели, как вышли отец и мать Витьки. Витька плакал, отец, побагровев, ругал его, мать часто прикладывала платок к глазам. Но вот мать, прижимая к груди руки, начала просить о чём-то отца. Пристав ответил ей кратко и грубо. Наконец Витьку усадили вновь на фаэтон и отправили домой. Мать издали торопливо крестила его, прижимая к губам платок.

Фаэтон свернул на широкую улицу. Ванюшка и Арби прицепились сзади, но на повороте соскочили. Ванюшка помахал Витьке рукой.

Арби был угрюм и молчалив. Он вдруг представил себя на месте перепуганного Витьки, и на душе у него стало нехорошо. Разве можно обращаться к богу с такой мстительной, злой молитвой? Ведь его просят о помощи, о справедливости. Не зная, как выразить свой упрёк, он сказал Ванюшке:

— Взял бы ты у него деньги…

— А зачем? Деньги трудно в руках удержать. Может, и возьму, если понадобятся. Стой, кажется, пришли.

Они остановились у небольшого, крытого железом домика; на гребне крыши горделиво высился вырезанный из железа петух.

— Тут зубной доктор живёт, — объяснил Ванюшка. — Чеченец. Я у него уже был один раз.

Он постучал в парадную дверь. На пороге появился худощавый седоволосый человек.

— Что вам угодно?

— Как поступают, если разболится зуб? — звонко отчеканил Ванюшка.

— Если дупло большое, лучше всего удалить, — в тон Ванюшке ответил хозяин, едва заметно улыбнулся и легонько подтолкнул мальчишек к сеням. Там он стал очень серьёзен и тихо спросил: — Вас прислали?

— Узелки велели взять.

— Хорошо. — Хозяин ушёл в комнаты и вернулся с двумя узелками. — Донесёте? Тяжёлые.

— Донесём, — решительно ответил Ванюшка и уже готов был уйти.

— Погодите, — остановил их хозяин. Он вышел со двора, поглядел во все стороны и лишь тогда разрешил — Ступайте. Будьте осторожнее.

— Есть! — откликнулся Ванюшка.

Кровники спускаются с гор

Нет, всё же на Ванюшку трудно было долго сердиться. Может, он нарочно пугал Витьку, когда грозил вознести богу свою страшную молитву? И потом, сказать по правде, Арби давно уже стал сомневаться в том, что до неба доходят даже самые праведные молитвы. Он попробовал рассказать про Ванюшкин поступок Беке, но тот искренне расхохотался:

— И этот дурачок поверил? Ну и ну! Да ведь Ванюшка просто посмеялся над ним.

Арби уже и сам так думал. Ведь, кроме Витьки и его матери, в поезде ехали десятки людей; так что же, значит, Ванюшка желал им зла? И своему другу — машинисту дяде Коле? Нет, конечно, это была шутка. И Арби снова проникся к Ванюшке полнейшим доверием.

Один раз во время прогулки по городу Ванюшка схватил Арби за руку:

— Смотри, настоящие горцы. Ну и шапки! Ох, здоровы!

Арби посмотрел в ту сторону, куда показывал Ванюшка, и сразу съёжился, спрятался за спину приятеля. Он узнал Супани, Маммида и его двоюродного брата Папаша.

Ванюшка засмеялся:

— Ты чего это? Будто того полицейского увидел.

— Они хуже полицейского, — шепнул Арби.

Тут до них донёсся ласковый голос Супани:

— Эй, ребятки, где тут воду найти?

— Мы не здешние, — через плечо кинул Ванюшка, загородил собой Арби и спокойно направился прочь.

Так мальчики прошли почти два квартала. Арби был не на шутку напуган. Ведь если бы его узнали, могли найти Беку. Непременно выследили бы.

— Эх, жаль, я по-вашему не понимаю.

— Зачем тебе?

— Вернулся бы, подслушал, про что говорят.

— Постой-ка, — остановился Арби. — Я и сам хочу знать, зачем они сюда приехали. Наверно, они надолго расположились, лошадей кормят. Что, если через забор подслушать?

— Вот здорово! — оживился Ванюшка. — Там как раз живёт Сашка. Кто спросит — скажем, к нему пришли.

Они перелезли через дощатый забор и вдоль него пошли обратно. Остановились, когда с улицы явственно донеслись голоса приезжих.

— Город велик, надо возвращаться, — устало говорил Папаш.

— Разве только случайно наткнёмся, — поддержал Маммид. И у него голос был усталый — видно, спор шёл уже давно.

— Я уверен, и мальчишка с ним. Не зря он всё его навещал. — В голосе Супани звучала нескрываемая злоба. — Ух, попадись они мне!..

— Безжалостный ты. — Это снова Маммид. — Над сиротой издеваешься.

— А ты слишком добрый. У меня за убитого Ахму душа болит — нет ему покоя, пока ходит по земле убийца. Ты, видно, Беку тоже готов пожалеть.

— Не умышленно же он это сделал.

— Вот-вот. Позор на всю твою семью, если люди тебя услышат.

— Меня только это и сдерживает, попрёков не хочется…

— А по-моему, — резко перебил Папаш, — всё это ерунда. Как совесть подсказывает, так и нужно поступить. Я много передумал за это время. Порядочный человек не упрекнёт, а если какая собака лает попусту…

— Ты что это говоришь? — взъярился Супани. — Зачем ты тогда ехал с нами?

Папаш не спеша ответил:

— Хотел защитить Беку, если бы вы на него наткнулись.

Сквозь узенькую щель в заборе Арби увидел, что Супани едва не подпрыгнул от бешенства, смешно растопырил пухлые руки.

— Ты что? Клянусь кораном, я на всю Чечню опозорю вас, трусы!

Тут не выдержал Маммид:

— Если дойдёт до этого, неизвестно, кто из нас заслужил больший позор. Не думай, мы про тебя тоже кое-что знаем. Да и не только про тебя…

Супани хотел ответить и не мог — его душил гнев. Он сплюнул в сторону и отвернулся. Папаш весело подмигнул Маммиду. Супани постоял недолго, о чём-то раздумывая, потом подошёл к своему коню, подпрыгнул несколько раз и наконец, кряхтя, взобрался в седло.

— И дурак же я! — крикнул он. — Верно говорят: не связывайся с нищими, у которых и дырявого пятака-то нет в кармане.

На молодом смуглом лице Папаша отразилось неподдельное изумление.

— Вот ты как заговорил! А мне-то казалось, что ты выше всего ценишь храбрость. Ну, я не позавидую твоему богатству, каждый твой рубль проклят народом, слезами сирот полит…

Супани хлестнул коня плетью и помчался прочь.

— Будь ты ещё раз проклят! — крикнул вслед ему Папаш. — Это твоё змеиное жало виновато, что никому нет покоя.

— Да, — сказал Маммид, — сколько мы сил потратили — устраивали Беке засады. Позора боялись… Болтовни этой змеи. Верили ему как слепые. И ведь знали, каков он сам! Давно следовало простить Беку, но и теперь не поздно.

— Весь аул спасибо скажет, — радостно подхватил Папаш.

Сияющий Арби отстранился от забора и посмотрел на Ванюшку. Это было очень вовремя. Сзади к ним давно уже подкрадывалась старуха с длинным прутом в руках.

— Нам бы Сашу, — поспешно сказал Ванюшка.

— Вижу я, какого вам Сашу. — Она подняла прут и, смешно раскачиваясь, погналась за мальчишками. — Порядочные люди через ворота приходят. Огурчики вам нужны с огорода, а не Саша.

Арби и Ванюшка перелезли через забор, выскочили на улицу.

Примчавшись домой, Арби обо всём рассказал Беке. Тот вначале даже не поверил такому счастью. Снова и снова просил повторить каждое слово Маммида, каждое слово Папаша, смеялся от души над бессильной злобой Супани. Он схватил Арби на руки и закружился с ним по комнате.

— Я всегда знал, ещё твой отец говорил, что Маммид — настоящий мужчина.

— Теперь, если я его встречу, я сам попрошу тебя простить, — сказал Арби.

Отворилась дверь, вошёл дядя Фёдор. Арби и ему рассказал обо всём подробно. Дядя Фёдор внимательно слушал.

— Иначе и быть не могло, — хлопнул он Беку по плечу. — Горцы — люди благородные, любят справедливость. Ничего, недалеко то время — плохо придётся этим разным Супани. А ты что будешь делать, Бека: уйдёшь в горы или останешься с нами?

Бека хорошо понял, что под словами «с нами» дядя Фёдор подразумевает рабочих, всех тех, с кем молодой горец связал себя в последнее время не только общей работой, но и общими заботами в большом и малом.

— Я тебя не уговариваю, пойми, — негромко продолжал дядя Фёдор. — Но главный удар по богачам мы должны нанести здесь. А в помощь подымем аулы. Ну как?

— Уехать в аул я всегда успею, — раздельно ответил Бека. — Сердце не позволит мне оставить друзей, пока я тут нужен. Моё место — рядом с вами. В ауле никто по мне не скучает. Верно, Арби?

Арби грустно улыбнулся — в памяти промелькнули лица Бексолты, Санет, Хамида.

— Не горюй. Придёт время, на крыльях полетим в наши горы…

Дядя Фёдор крепко, по-товарищески пожал Беке руку.

Во дворе Арби тихо спросил у Ванюшки, почему это дядя Фёдор сегодня без костылей.

— Говорит, мешают они ему. Большие дела, говорит, начинаются. А у самого ещё рана не зажила. Вот это человек, да?

Тревожная ночь

Ванюшка подошёл, присел на лавочку возле Арби и пригорюнился. Куда девались его лихие словечки, удалое хвастовство! Сидит, губы кусает и молчит. Видно, всерьёз чем-то огорчён.

Солнце вдали опустилось за горделивые горные вершины. Слабый ветерок ерошил рыжеватые Ванюшкины вихры, точно отвлечь хотел мальчика: не грусти, мол, у тебя ещё столько интересного впереди! Перешёптывались, пританцовывали листья на тоненьких деревцах, что посадил весной у барака Ванюшкин отец.

Ванюшка сжался в комок и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Помогаешь, стараешься, а чуть что — сразу ма-аленький. — Последнее слово он протянул с такой злостью и обидой, что Арби невольно улыбнулся.

— Ладно, в общем, — тут же перевёл разговор Ванюшка. — Могли и не прогонять, я бы сам ушёл. Очень нужны мне их «конспиративные дела»! Пойдём в город?

— Пошли.

Наползали сумерки. У кинематографа Ванюшка по складам начал разбирать афишу, на которой был изображён человек с перекошенным от ужаса лицом: «Воз… возвра… вращение из ада».

— Эх, поглядеть бы, жаль, денег нет.

— Может, у Беки попросить?

— Погоди, чего мне быть дураком? Возьму у Витьки. Сам ведь навязывал.

— А он дома?

— Куда он денется, маменькин сынок! Ясное дело, дома. Вот если только бай-бай в постельку не улёгся.

Ванюшка и Арби вышли на широкую главную улицу города.

На столбах покачивались подслеповатые фонари, выхватывали из сгущавшейся темноты кусок тротуара, занавешенное наглухо окно, спину запоздалого прохожего.

Внезапно поблизости один за другим прозвучали несколько выстрелов.

— Ой, прячемся! — Ванюшка схватил Арби за руку и скользнул в подворотню Витькиного дома.

Послышались цоканье копыт скачущей лошади и частая дробь колёс по камням мостовой. Снова ударами хлыста прозвучали выстрелы, пуля со свистом пролетела мимо ворот.

Ванюшка выглянул. Он увидел: на расстоянии квартала от них, возле столба с тусклым фонарём, упала лошадь и опрокинулась линейка. Три человека бежали, прижимаясь к стенам домов.

Ванюшка пригляделся, позвал:

— Дядя Фёдор, Бека, сюда!

Все трое свернули в подворотню; ребята заметили блеснувшие наганы.

— А вы что тут делаете? — накинулся на мальчишек дядя Фёдор.

— Так просто…

— Надо скрыться, — напомнил Бека.

— Погодите, — вмешался Ванюшка, — в этом доме можно спрятаться.

Никто и возразить не успел — Ванюшка бросился во двор, остановился под окном дома и тихо постучал.

— Кто там? — послышался тонкий Витькин голосок.

— Витя, это я, Ванюшка, отворяй быстрее.

Дверь отворилась. На пороге стоял Витька в коротких до колен штанишках, с полотенцем через плечо.

— Ты чего так поздно?

— Дело есть. Клятву помнишь? Сегодня ты должен её выполнить. Отец дома?

— Дома, — уныло кивнул Витька. — Гуляет там с друзьями, в крайней комнате. А что?

— Витька, ты должен спрятать меня и моих друзей, тогда будешь настоящий человек. И больше ты ничего не должен, понял?

— Заходите. Я вас у себя в спальне спрячу.

Ванюшка поманил прижавшихся к стене дома взрослых. Все на цыпочках прошли в сени, а оттуда в маленькую спальню Витьки. Фёдор задул лампу, но Арби успел разглядеть разобранную постель, вышитые коврики на стене и на полу. Первую минуту стояли затаив дыхание. Дядя Фёдор выглянул в окно и отшатнулся. Полицейские бежали по улице, навстречу друг другу. Один полицейский свернул во двор, и почти тут же раздался громкий стук в дверь. Витька хотел выйти, но дядя Фёдор удержал его. Стук повторился ещё настойчивее.

В сенях послышались голоса:

— Как? Неужто из-под носа ушёл, дуралей?

— Кто мог ожидать…

— Ну, вы-то у меня дождётесь! Самого главного, Серго, упустили. Мерзавцы! — грохотал начальственный бас пристава.

— На допрос везли…

— Вот я вам устрою допрос. Обыскать все закоулки! Доставить живыми или мёртвыми! Я сейчас иду.

Громко хлопнули двери, и всё затихло. Но вскоре снова прозвучали тяжёлые шаги, пристав громко позвал:

— Эй, сынок!

Бека на всякий случай припёр дверь, но тут другой голос сказал:

— Оставь, спит, наверно. Не до него сейчас. Послушный у тебя сынок, не озорует без матери.

— Я ему поозорую! — самодовольно отозвался Витькин отец. — Я его во-о как держу. Ну ладно, я с той стороны запру.

И снова тяжело хлопнула дверь. Щёлкнул замок. Все долго ещё стояли молча, прислушиваясь к удалявшимся шагам. Бека рукавом отёр пот со лба. Наконец дядя Фёдор скомандовал:

— Пора, товарищи. Как тебя зовут, мальчуган?

— Это Витька, — поторопился ответить Ванюшка.

— Ты хороший и смелый парень, Витя. Оставайся таким. И, гляди, про нас ни гугу.

Витька приосанился, впервые гордо и прямо посмотрел в глаза Ванюшке. Арби подумал, что сейчас он вовсе не похож на того маменькиного сынка, который в страхе пятился от них на вокзале.

Витька бесшумно отпер окно, выглянул во двор и ободряюще кивнул нежданным гостям.

Первым, охнув, выпрыгнул дядя Фёдор, за ним Бека и их третий молчаливый товарищ — курчавый, с чёрными усами. Уж не его ли Витькин отец назвал «главным»? Не Серго ли он?

Ванюшка пропустил Арби вперёд, а сам задержался на подоконнике.

— Ты, Витька, на старое не обижайся, лады? Клятву забудь, а так я тебе первый друг. Только плавать научись.

Дядя Фёдор вернулся, торжественно, точно героя, подхватил Ванюшку на руки.

Уже на улице дядя Фёдор сказал:

— Вы хоть поняли, товарищи, в чьё гнездо мы попали? Своей волей навряд бы мы сюда завернули. Ох уж этот Ванюшка! Ну, фокусник…

В плену у Супани

Шёл последний месяц зимы…

Арби ещё спал на расстеленной на полу тёплой кошме, когда в комнату ворвался Ванюшка и принялся отплясывать лихую чечётку, сам себе подпевая. Арби разозлился было спросонок, но тут же засмеялся — больно уж комично отплясывал его дружок.

Ванюшка ещё несколько раз пристукнул каблуками сапог прямо над головой Арби и во всё горло крикнул:

— Скинули! Вверх тормашками — р-раз!

Арби не понял:

— Кого?

— Да царя же! Николку. Собирайся живее, в город пойдём. Наши уже все ушли. Эх, жизнь теперь начнётся!

Арби вскочил на ноги…

А город бурлил. На большой площади, в толпе рабочих, ребята увидели бритый затылок Беки, вылинявшую солдатскую фуражку дяди Фёдора. Мальчики с трудом проталкивались между людьми, когда дядя Фёдор поднялся на большой ящик и начал говорить.

Арби слушал, прижавшись щекой к чьей-то жёсткой шинели.

То, что ещё вчера произносили шёпотом, те слова, за которые Ванюшка едва не попался в руки полицейского, сегодня дядя Фёдор произносил во весь голос, и слова эти гремели над площадью, как огромный колокол.

Арби посмотрел на Беку. Глаза Беки сияли чёрными звёздами — никогда ещё мальчик не видел своего друга, своего старшего брата таким счастливым. Он протиснулся поближе и прижался к плечу Беки. Тот оглянулся, заметил его.

— А где Ванюшка?

— Там, сзади.

Бека вытащил из кармана серебряную монетку.

— Держи. Такого праздника ещё не бывало. Купите себе, чего душа пожелает…

Магазины стояли на замках, лавочники попрятались. Лишь мелочные торговцы зазывали покупателей на все голоса, будто им и дела ни до чего не было. Как и раньше, были видны фигуры полицейских, но блюстители порядка сегодня отличались отменной любезностью.

Долго слонялись Арби и Ванюшка по рядам, купили и конфет, и пряников, а у выхода наткнулись на знакомого полицейского.

— Всё ещё тут шляетесь? Вот надеру уши…

— Права не имеете! — заявил Ванюшка. — Царя нету, всем теперь свобода.

Вокруг засмеялись.

Полицейский побагровел от злости:

— А ну, пшёл отсюда, я те покажу свободу!

Ванюшка сделал полицейскому нос и удрал, Арби за ним.

У поворота улицы путь им преградила толпа женщин. Какая-то старушка говорила:

— Своими глазами видела, жуть народу у тюрьмы собралось. Кажись, арестантиков выпустят.

Ванюшка дёрнул Арби за руку:

— Не отставай! Значит, папку освободят.

На мосту Арби остановился:

— Ой, Ванюшка, смотри, кто идёт…

Но тот уже и сам увидел отца, мать, дядю Фёдора. Он опрометью метнулся навстречу и повис у отца на шее.

И ни Ванюшка, ни взрослые не заметили, когда отстал от них, потерялся Арби…

Знай Арби, что случится с ним через несколько минут, разве отстал бы он от своих! Но так уж получилось: когда все, занятые разговором, шагали по улице, Арби неожиданно заметил в одном из переулков Супани. Держа коня на поводу, тот степенно шествовал к базару в сопровождении незнакомого человека в щеголеватой черкеске и папахе.

Арби скользнул за ними в надежде снова услышать что-либо важное о Беке или о себе. Дошли до базара. Супани и его собеседник остановились. Но разговор на этот раз показался ему неинтересным.

— Да, да, полнейшая неразбериха, — жестикулировал человек в черкеске. — Но нам предстоит создать своё крепкое государство — Горскую республику. Возможности у нас богатые. Свяжемся с другими мусульманскими государствами. Нам очень нужны такие влиятельные люди, как вы. Я вас познакомлю с нашими… Не сейчас, попозже. Они пока в отъезде. Непременно познакомлю.

— Благодарю, благодарю, — важно кивал Супани.

— Ваша задача — показать в аулах, как опасны русские… Ну, эти самые рабочие, голодранцы. Во всех бедах они одни виновны. Что ни день, убивают горцев, хотят всех мусульман обратить в свою русскую веру. Передайте нашим муллам: довольно сидеть в мечети сложа руки…

— Всё, всё сделаем, это легко. Будь они прокляты, безбожники! — Супани скрипнул зубами и стиснул рукоятку кинжала.

— Не так-то легко, но необходимо.

Чем дальше, тем скучнее становилось Арби. Он выбрался из-за лошади и хотел скользнуть в толпу. Мимо проходил казак-офицер. Он отдал честь и поздоровался с собеседником Супани.

— А вот этот русский… за нас, — проговорил тот несколько растерянно. — Ну, мне некогда, извините. Счастливо вам добраться.

Провожая офицера недоверчивым взглядом, Супани вдруг заметил худенькую мальчишескую фигурку, весь подался вперёд, натянул повод.

— Эй! — закричал он пронзительно. — Мальчик!

— Что случилось, кунак? — обратился к Супани мужчина лет тридцати в надвинутой на самые глаза кепке, который давно уже тёрся поблизости.

— Мальчик, — повторил Супани, вытянув руку. — Вон, вон! Беглый. Мой мальчик!

Человек в кепке мгновенно понял сбивчивую речь Супани, особенно когда увидел уголок толстого бумажника.

Арби потерял какую-нибудь секунду, не больше, — точно заворожённый, он прислушивался к каждому слову, которое произносилось за его спиной.

Всего одна секунда, но бежать теперь уже было поздно.

Тот, в кепке, нагнал Арби и ухватил сзади. Худые руки оказались цепкими, как железные клещи.

И вот Арби уже стоит перед Супани, который, вытащив бумажник, отсчитывает мелочь. А собравшиеся вокруг люди поучают:

— Ремня тебе дать, чтобы не бегал из дому. Отец должен гоняться за тобой, ночи не спать…

Арби молча глотал слёзы. Самый добрый из этих людей сейчас не пожалеет его. Ещё бы! Ведь они приняли Супани за его отца. Это казалось особенно обидным. Эх, Ванюшка, Ванюшка, верный друг! Ну появись же, придумай что-нибудь, выручи…

Супани взобрался на коня. Человек в кепке поднял Арби, помог усадить его впереди.

— Испасеб, испасеб, — важно благодарил Супани.

Выехали за город. Арби давно перестал плакать. Он решил, что всё равно сбежит из аула и вернётся в город. Нужно лишь, как учил когда-то отец, получше приметить дорогу. Мальчик старался ни единым словом не отвечать на бесконечную брань Супани.

— Шайтан!.. Вот погоди, закую тебя в кандалы, щенок паршивый! Побегаешь у меня. Связался с этим паршивцем Бекой…

Тут Арби не выдержал:

— Бека не паршивец, а хороший человек.

— Нет, паршивец. Дрянь, бандит.

— Сам ты дрянь.

Супани ткнул Арби кулаком в затылок.

— Смотри-ка, чему научился! Ничего, я тебя отучу. И твоему Беке недолго осталось гулять. Теперь-то я знаю, что он в городе.

Арби снова затих. Он понял, что пререкания бесполезны — только тумаки заработаешь.

По обе стороны дороги тянулся густой кустарник. Птицы, пронзительно перекликаясь, кружились над голыми ветками. Были бы у Арби крылья!

Раздался выстрел. Супани удивлённо вскрикнул: «О аллах!» — и Арби почувствовал, как разжались державшие его руки. Он рванулся, упал с лошади, но даже не ощутил ушиба и спрятался за кусты. Сквозь ветки он видел, что лошадь стоит неподвижно, Супани вытянулся на земле, а к нему бегут два человека — один незнакомый, а второй в кепке, надвинутой на самые глаза…

Арби юркнул ещё дальше за кусты. Бежал он долго, цепляясь за ветки, не разбирая дороги, но внезапно опомнился и остановился. Только сейчас он ощутил холод — пиджак и рубашка были изорваны в лохмотья, ныло ушибленное колено. Надо вернуться, выйти на дорогу, а то и заплутаться недолго. Да и темнеть скоро начнёт…

По своим же следам Арби пошёл обратно. Вот послышались приглушённые голоса. Он сделал ещё несколько осторожных шагов. Разговаривали те двое…

— Денег маловато.

— А мне казалось — много. Кто знал, что бумажник набит этой дребеденью. Каракули какие-то…

— Выкинь, на что они нужны.

— Да и бумажник потёртый.

— Ничего, от хорунжего ещё поживимся. Будет доволен, когда узнает, что мы уложили этого толстяка. Видно, старик в почёте был у своих. Зато опять можно сказать на этих голодранцев. Жаль, мальчишка ускользнул.

— Ты что? Ребёнок ведь. Идём, пока не поздно. Лошадь оставь, пригодится кому-нибудь.

В просветы между ветками Арби следил, как двое встали, пошли, тихо совещаясь, по дороге.

Нечего сказать, надёжных друзей приобрёл в городе Супани. А до чего же тот, в черкеске, доброжелательно напутствовал «союзника», как дружелюбно обещал познакомить со «своими»!

Спустя немного времени Арби выбрался на дорогу и прежде всего увидел старый пухлый бумажник. Он поднял его и спрятал за пазуху.

Домой Арби добрался ночью. Бека не спал — дожидался и сильно тревожился. Он удивился, увидев Арби в лохмотьях, стал нетерпеливо расспрашивать, но ещё больше удивился, когда увидел знакомый всему аулу потрёпанный бумажник.

Бека заставил Арби рассказать всё по порядку, послал его разбудить Ванюшкиного отца. Вместе с отцом поднялся и Ванюшка, с безмолвным восторгом уставился на Арби, пошёл, поёживаясь со сна, следом.

Бека потребовал, чтобы Арби обо всём рассказал вторично и особенно подробно о разговоре, который он подслушал, сидя за кустами.

— Приёмы знакомые, — сказал дядя Михаил. — Боятся казачьи офицеры, меньшевики, чтобы не окрепла наша с вами дружба. Если бы не кровная месть, послать бы тебя по аулам… Пусть знают люди, что русским рабочим ни к чему враждовать с горцами.

— А я не боюсь. Вы же помните, какую весть ребята принесли о моих кровниках?

— Помню, но торопиться не к чему. Трое верных людей уже поехали. А ну-ка, погляди, что за дребедень там в бумажнике.

Все записки, вернее, расписки были нацарапаны арабскими буквами. Бека стал читать: «Взято в долг тридцать рублей». И подпись: «Али». Взято в долг десять, восемь рублей… А вот помятая, но тщательно разглаженная бумажка. Внизу подпись: «Махмуд». Бека взглянул на Арби. Мальчик, закусив губу, внимательно рассматривал бумажку, и перед глазами его отчётливо возникла картина, как отец отдал Супани деньги, гордо скомкал и бросил на землю возвращённую ему расписку.

— Пятнадцать рублей, — сказал Бека.

— Ой, да ведь Супани второй раз показывал ту же самую бумажку: дада сказал, что человек и без бумажек должен быть честным. Он же бросил её, а Супани подобрал, я сам видел…

И этот человек говорил о боге, о прощении, о вине Махмуда перед ним! Значит, бог был молчаливым союзником Супани, когда тот обманывал Санет, Хамида, когда его, Арби, сделал своим рабом? Нет, такой бог навсегда уходит из сердца Арби вслед за Супани, вслед за этой бумажкой.

Бека смотрел в лицо Арби с необычной для него нежностью и глубоким сочувствием.

— Да, малыш. — Он впервые так назвал Арби. — Чаще вспоминай своего отца, он хотел всех видеть честными и прямодушными. Вот что, ребята, ступайте сожгите во дворе все эти расписки, а пепел развейте по ветру. Держите спички…

В родном ауле

Царя свергли, а жизнь почти не менялась. Так же шла война, так же едва сводили концы с концами обитатели бараков.

Арби часто спрашивал Беку:

— А когда же будет новая жизнь?

— Терпи, брат, терпи, — отвечал Бека. — Будут перемены…

Ванюшка теперь ничего не скрывал от Арби. Он сообщал:

— Рабочие скоро ка-ак стукнут по богачам! Готовятся. И тогда установится наша, рабочая власть. Дядя Фёдор говорил. Они с отцом и дома-то почти не бывают, заняты сильно.

— Эх, скорее бы! — вздыхал Арби. Новую жизнь он представлял себе такой, что только живи да радуйся. Все стоят за одного, один за всех, любому врагу или обидчику такой отпор дадут — только держись!

Ожидали новой жизни и взрослые, но им ещё предстояло дать отпор врагам и обидчикам.

Однажды отец Ванюшкин зашёл к Беке, придвинул табуретку к маленькому столику.

— Пока ребята во дворе, хочу с тобой посоветоваться, — сказал он. — Ты знаешь, Ванюшка нам во многих серьёзных делах помогал. Вот и вообразил, что ему всё под силу. Такое иной раз выкинет! Ну кто бы додумался прятать вас в доме пристава…

— Нет, Ванюшка молодец! Голова у него хорошая и сердце тоже.

Дядя Михаил нагнулся, пряча улыбку, — любому отцу приятно слышать такой лестный отзыв о сыне. Но продолжал он ещё серьёзнее:

— Наша мать всё со мной воюет, боится за него. Времена наступают опасные. Хорошо бы отправить мальчишек в аул. Белогвардейцы и с детьми шутить не станут.

— Верно, я и сам этого хочу. Нужно отправить их в наш аул. Не отправить, а отвести.

— Самому не терпится там побывать? — спросил Ванюшкин отец. — Повременить надо…

— Нет, я не о себе. Фёдора бы с ними послать. Пусть отдохнёт немного, плохо ему. Там и друг есть, Хамид, примет. А дорогу я объясню.

— Трудновато будет твоим знакомым. С продуктами-то сейчас…

— У нас говорят: где приготовлено для одного, там можно накормить и двоих. А Хамид ничего не пожалеет, хорошие они люди.

И уже на следующее утро дядя Фёдор, Арби и Ванюшка покидали город, уходили в горы по широкой дороге, которая постепенно становилась все уже.

Арби узнал место, где он вырвался от Супани, прятался в кустах. Он заново рассказывал друзьям страшные подробности этого события, которое навсегда врезалось в его память. Именно Супани заставил его ненавидеть аул, когда стала казаться чужой родная земля. Именно его, Арби, судьба сделала случайным свидетелем расправы над этим человеком…

— Не нужно, — сказал дядя Фёдор. — Ты лучше про свой аул нам расскажи.

О, теперь Арби так хотелось побегать по улицам аула между увитыми зеленью плетнями. А какой верный друг Бексолта! Он и с Ванюшкой подружится, иначе быть не может. А Санет готовит такие вкусные лепёшки — с розовой хрустящей корочкой: только мама Арби, Яха, пекла не хуже…

На закате солнца перед ними открылся аул. Минарет мечети в центре возвышался над всеми домами. А постройки вокруг были низкие, придавленные. Они казались бы ещё непригляднее, если бы не тонули в зелени садов.

На краю аула, на зелёном ковре травы, наши путники увидели большую ватагу ребят. Они играли… да нет же, отчаянно дрались. Арби с Ванюшкой заметили, как один мальчишка нащупал камень на земле и замахнулся. У его противника шапка сползла на самые глаза. Ещё бы, этого били сразу двое. Внезапно шапка слетела, открылось красное лицо, бритая голова.

— Бексолта! — завопил Арби и ринулся на защиту. Он повалил одного мальчишку, на второго набросился Ванюшка.

Бексолта недоуменно огляделся. Он не понял, отчего прекратился град сыпавшихся на него ударов, но решил воспользоваться нежданной помощью и стал колошматить мальчишку, которого держал Ванюшка.

Всё произошло так быстро, что дядя Фёдор не сразу опомнился.

— Прекратите, прекратите! — закричал он, когда понял, что драка идёт всерьёз.

Ребята, как по команде, перестали драться, все, кроме Ванюшки и Арби. Для мальчишек аула незнакомое слово прозвучало резко и устрашающе. Они растерянно глазели на незнакомцев, вмешавшихся в драку, и готовы были кинуться врассыпную. Дядя Фёдор осуждающе посмотрел на Ванюшку, и тот отпустил своего противника. Только Арби всё ещё сидел на спине мальчишки, хватавшего камень.

— Арби! — прикрикнул дядя Фёдор.

И тут же прозвучал отчаянный мальчишеский вопль:

— Арби! Арби!

Бексолта кинулся обнимать своего друга.

Ребята разделились на два лагеря. Друзья Бексолты окружили гостей, остальные отошли подальше и завистливо наблюдали.

— Вот он — мой друг, — говорил Арби, не выпуская руку Бексолты. — А это вот мои друзья… Мы будем у вас жить.

Бексолта от радости даже не нашёлся что ответить. Но зато обернулся к своим врагам и торжествующе крикнул:

— Теперь посмотрим, кто кого!

Нет больше кровных врагов

Дядя Фёдор собирался провести в ауле самое большее неделю. Горный воздух оказался для него, ещё не залечившего своих ран, по-настоящему животворным. Головные боли, которые в последнее время не проходили, заметно утихли с первого же дня.

Он старался хоть чем-нибудь отблагодарить хозяев за гостеприимство и каждый день находил себе работу в доме и во дворе. Да и вообще этот человек не умел сидеть сложа руки.

Как-то утром Хамид увидел, что Фёдор, поднявшийся раньше всех, обтачивает под навесом новые спицы для колёс арбы. Некоторые спицы давно уже следовало сменить, Хамид и сам об этом подумывал, да руки не доходили. Когда Хамид сказал, что собирается в лес по дрова, Фёдор обрадовался.

Серая лошадёнка шагала не спеша. За аулом дядя Фёдор прислушался, оглянулся и, смеясь, сказал Хамиду:

— Ведь обо всём пронюхают. Идут, чертенята, следом.

Хамид остановил лошадь:

— Ладно, пускай погуляют в лесу. — И он наугад помахал рукой.

Ребята вынырнули из-за кустов, догнали арбу и очень довольные взобрались на неё.

До леса было недалеко. На поляне у родника Хамид остановился. Ребята отправились бродить по лесу, а Фёдор и Хамид начали валить деревья, выбирая засохшие. Работал Фёдор быстро и ловко. Щепки летели во все стороны, дерево клонилось и с нарастающим треском и шумом валилось набок, а Фёдор умело принимался очищать его от веток.

Заметив, что Хамид с интересом наблюдает за ним, Фёдор засмеялся:

— Удивляешься, что знаю эту работу? В Сибири научился. Лесорубом я там был. За агитацию против царя сослали…

Высоко поднявшееся солнце осветило до краёв нагруженную арбу. Ребята ещё не вернулись.

— Пройдусь и я немного, — сказал дядя Фёдор.

Ноги ступали будто по войлоку, такой густой была лесная трава. Осторожно пробирался Фёдор вперёд, охваченный охотничьим азартом, как это бывает почти с каждым, кто с ружьём входит в лес.

Пройдя порядочное расстояние, он вдруг заметил на земле куропатку, вытащил из кармана наган, прицелился… и опустил руку. Нужно беречь каждый патрон, их и так немного.

Вернувшись на поляну, он увидел возле Хамида четверых горцев. Они поздоровались и попросили рассказать, что творится в России.

— Позавчера ночью, когда вы собирались у Ибрагима, мы не смогли прийти. Нам кое-что передали, но хотелось бы от тебя услышать.

Фёдор стал охотно рассказывать, как в России решили раздать крестьянам землю, как большевики восстанавливают разрушенное хозяйство. Он говорил медленно, перемешивая русские и чеченские слова.

— До нас тут про генералов доходят слухи…

— Появляются разные смутьяны, верно. Некоторые из них хотят установить на Кавказе свою власть. Но куда им против народа.

— Говорят, казаки за них…

— Только не все. Кто гнёт спину за кусок хлеба, за ними не пойдёт. Богатеи разве. Ну, а слепым скоро откроют глаза.

— Мы ещё хотим спросить… Почему русские враждуют с нами, чеченцами?

Фёдор отрицательно покачал головой.

— Неправда это. Что нам с вами делить? Вот, к примеру, я — русский рабочий, вы живёте в ауле — крестьяне. Ты на земле трудишься, для меня хлеб выращиваешь, я тебе разные нужные в хозяйстве инструменты присылаю. Ну чего нам враждовать?

Один из горцев — это был Маммид — подумал и ответил:

— Вроде бы нечего.

— В том-то и дело! — горячо подхватил Фёдор. — Но нам нужен настоящий союз, чтобы всем было хорошо. А некоторые боятся такого союза. Кто мешает нам стать братьями? Вы не думали?

Ребята уже вернулись и тихонько уселись на краю поляны, прислушиваясь к разговору взрослых. Арби узнал Маммида и Папаша, поглядывал на них с беспокойством.

Вдруг дядя Фёдор спросил:

— Вы этого мальчика знаете?

Все посмотрели на Арби.

— Он ведь из вашего аула.

— Это сын бедняги Махмуда, — сказал Хамид.

— Правда? Большой вырос, — удивился Папаш.

— Вот он вам сейчас ответит, — сказал Фёдор. — Арби, расскажи эту историю с твоим бывшим хозяином…

Арби придвинулся ближе и уже привычными словами стал рассказывать, как он шёл по улице, как его заметил Супани, как тому помогли «друзья», которые потом оказались убийцами. Особенно подробно он припомнил разговор на дороге у трупа Супани. Только имени Беки мальчик не упомянул ни разу.

— Слышали? — сказал Фёдор, когда Арби закончил свой рассказ. — А вот нашей дружбе пусть никто не помешает.

— Это верно, — кивнул Папаш.

— Арби, у кого ты жил в городе? — спросил Маммид, глядя в упор на мальчика своими умными, проницательными глазами.

Арби молчал. Он беспомощно смотрел то на Хамида, то на дядю Фёдора. И зачем только он вернулся в аул? А вдруг Маммид неспроста задал этот вопрос? Ну конечно же, неспроста…

— Он жил с Бекой, — ответил дядя Фёдор, видя нерешительность мальчика: Арби совсем растерялся. Он озирался, точно пойманный зверёк. Разве можно упоминать имя Беки!

— Всё это время? — спросил Маммид.

— Да.

— Добрый человек Бека, — заметил Папаш, покосившись на Маммида.

Арби немного овладел собой, когда услышал эти слова. В ответ заговорил Маммид, и на душе у мальчика стало совсем легко.

— Не будь он добрым, он не взял бы на себя заботу о сироте. Я чувствую, он и отца ему заменил, и брата…

— А Бека говорил… — Арби испуганно запнулся.

— Что? — спросил Папаш.

— Что Маммид настоящий мужчина.

Маммид умел скрывать свои чувства, но все заметили, как потеплел его обычно суровый взгляд. Ещё бы — услышать такой отзыв о себе, да ещё из уст кровного врага, который лишился дома, матери, был вынужден покинуть родной аул…

— А ты расскажи, Арби, почему он так говорил, — лукаво предложил дядя Фёдор.

Арби посмотрел на Ванюшку, и оба они засмеялись.

— Мы же видели вас в городе. И слышали через забор, как вы разговаривали. Я всё рассказал Беке. — И в неожиданном порыве Арби бросился к Маммиду: — Маммид, ты прощаешь Беку? Пожалуйста, прости, я тебя очень-очень прошу…

Маммид поднялся со ствола поваленного дерева. Он поочерёдно оглядел всех и торжественно сказал:

— Я давно уже в душе простил Беку. Бессовестно преследовать человека, чья вина — в злой случайности. А теперь, когда меня просит сирота, будьте свидетелями моему слову: отныне Бека не враг мне…

Над пропастью

Мулла Ислам тоже узнал, что в ауле появились русские.

Его сын Илес был среди ребят, которые дрались с Бексолтой, а после, перешёптываясь, провожали Бексолту и его неожиданных спасителей до самого дома.

Мулла совершал омовение, когда вошёл Илес. Мулла даже не повернулся в сторону сына: он бормотал молитву и поливал себе на руки из кувшина.

Илес нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Ну, что тебе? — неприветливо спросил мулла, вытирая полотенцем лицо и руки.

— У Хамида гости! — выпалил Илес.

— Ну и что?

— Они русские.

— Как? — удивился мулла, и его рука с полотенцем на мгновение застыла у седой бороды.

— А это верно, что все русские — безбожники?

— Так же верно, как то, что аллах един.

— Зачем же Хамид пустил их к себе?

Мулла помедлил, постарался вместить в свой ответ как можно больше яда и злости:

— Потому что он сам безбожник. А кто побывает с безбожником под одной крышей, перед тем отверзаются врата ада. Смотри больше близко не подходи к сыну Хамида…

Возможно, ни Илес, ни Бексолта не смогли бы объяснить, почему они дрались в тот раз, когда гости увидели их на дороге. Разве не бывает у мальчишек такого, что они припомнят в подробностях весь ход драки, но никак не вспомнят главного — из-за чего она возникла?

Но сейчас Илесу пришлось туговато. Он давно помирился бы с Бексолтой — и в альчики сыграл бы, и в лапту, и, вполне возможно, стал бы на какое-то время его закадычным другом, но гореть за всё это в аду Илес не желал. Так он и заявил во всеуслышание, когда его позвали играть в альчики.

— Сами играйте с безбожниками, — решительно ответил Илес, — а я по аду не соскучился.

Ребята переглянулись, стали смеяться. Однако не все смеялись искренне. Двое, будто припомнив неотложные дела, вскоре ушли. Бексолта и Арби, смущённые, постарались отвлечь Ванюшку, который, хотя и прислушивался внимательно, ничего, к счастью, не понял. Решил, видно, что попросту сводятся давние счёты.

Бексолта, как радушный хозяин, отдал Ванюшке ровно половину своих альчиков — пять штук. Городскому гостю разрешили бросить биток первым. Он, не целясь, нарочно швырнул его далеко в сторону. Арби усмехнулся, а Бексолта искренне огорчился: пропали последние альчики…

Бросили биток остальные ребята, и каждый считал своим долгом подшутить над Ванюшкой:

— Ну как, не жалеешь, что начал?

— Выходи из игры, пока не поздно.

Но вот игру начали снова. Ванюшка примерился, пригладил светлые вихры и сразу сбил весь ряд.

— Это случайно, везёт же! — решили ребята.

Но Ванюшка уже начал выигрывать. Смех и шутки стихли — ребята не успевали ставить альчики на кон, один за другим с опустевшими карманами отходили в сторону. А у плетня росла и росла гора альчиков.

А когда игра закончилась, Ванюшка посмотрел на возбуждённые красные лица ребят, подмигнул Бексолте, разложил выигранные альчики на ровные кучки и раздал всем игравшим.

Наверно, царский подарок не мог удивить ребят сильнее, чем такое сказочное великодушие победителя. Теперь каждый хотел сыграть с Ванюшкой. Наперебой ребята учили его чеченским словам, задавали вопросы, отгоняли от гостя более нескромных и любопытных. Всем вновь подходившим сверстникам ребята уважительным шёпотом сообщали об удивительном поступке Ванюшки.

А в это самое время один из двоих ушедших мальчиков вёл возле своего дома важный разговор с отцом. Этот мальчик, Лом-Али, тревожился не только о себе, но и о Бексолте, с которым особенно подружился в последнее время. Вдруг Илес говорит правду и Бексолте одному из первых предстоит гореть в аду?

— Откуда ты это взял? — удивился отец. Он даже дрова перестал колоть, с размаху вогнал топор в чурку, сдвинул на затылок огромную папаху.

— Илес говорит…

— Ну, начали отраву сеять, — махнул рукой отец и снова взялся за топор.

Лом-Али не разобрал смысла этих слов, но понял главное: Илес наврал. Надо немедленно рассказать ребятам и сообща надавать Илесу хороших тумаков. Сделать это было нетрудно: Илес, хотя и опасался адского огня, но часто появлялся у дома Бексолты. Он с завистью смотрел, как играют ребята, а дядя Фёдор, отложив в сторону колесо от арбы, мастерит что-то наподобие лука и стрел, вытачивает деревянную саблю.

Но когда ребята во главе с Лом-Али набросились на него, Илес, задыхаясь под грудой навалившихся тел, выкрикивал сквозь рыдания всё те же слова про ад и безбожников. Дядя Фёдор едва разнял дерущихся.

Зато на другой день Илес услышал удивительный разговор между своим отцом и Ибрагимом, их соседом.

— Мулла Ислам, — сказал Ибрагим. — Я видел издали, как мальчики дрались, и твой тоже. Я хотел их разнять, но русский гость меня опередил. Драться нехорошо, а сыну такого почтенного человека особенно.

— Верно, верно, — закивал мулла козлиной бородкой, повернулся к сыну, ткнул его посохом и строго спросил: — Ты почему дерёшься?

— Лом-Али первый пристал! — захныкал Илес.

— За что он тебя?

— Я сказал, кто дружит с русским — будет гореть в аду.

Мулла смущённо захихикал, Ибрагим нахмурился, отвёл взгляд. С превеликим удовольствием мулла выместил бы сейчас на сыне свою злость: время тревожное, беднота тянется к этим безбожникам. Но, пожалуй, лучше превратить всё в шутку. Изобразив на лице подобие улыбки, мулла сладким голосом сказал Илесу:

— Кто не захочет, никогда не станет безбожником, с кем бы он ни дружил.

Илес удивился, открыл было рот, но мулла снова ткнул его в спину своим посохом и тут же суетливо заговорил:

— Ох уж эти дети, чего только не выдумают! Не разберут, не расслышат…

Вот тебе и раз! Илес совсем повесил голову. Выходит, он сам всё это выдумал? И сам же больше всех боялся?

А ребята уже бегают по аулу с деревянными саблями и луками, которые мастерит этот русский солдат. Они все прилипли к дому Бексолты, слушают рассказы солдата, играют с Арби и Ванюшкой. Его, Илеса, они больше не трогают, но и внимания на него не обращают.

Вот и теперь они шагают в лес, окружив дядю Фёдора…

Илес долго стоял на противоположной стороне улицы, не зная, как ему поступить, а потом поплёлся следом.

Ребята изображали из себя настоящих охотников: рассыпались по лесу, вспугивали «дичь», гонялись за ней, а устав, валились на траву и требовали от дяди Фёдора всё новых рассказов про город, про войну, про автомобили и паровоз…

Не успел дядя Фёдор закончить одну из своих занимательных историй, как откуда-то донёсся отчаянный вопль:

— На-на!

Дядя Фёдор вскочил:

— Что там стряслось?

Он побежал, прихрамывая, через лес в ту сторону, откуда звали на помощь.

Ребята не отставали от него, закрываясь руками от хлеставших по лицу веток.

Внезапно лес оборвался. Впереди, по склону высокой горы, вдоль глубокого ущелья, вилась тропа. Дядя Фёдор заглянул в пропасть и увидел мальчишку — тот висел над бездной, крепко вцепившись в корень дерева.

Дядя Фёдор сбросил ремень, обвил им куст орешника и тоже свесился в пропасть. Свободной рукой он ухватил руку мальчика.

— Отпусти корень! — крикнул он.

Мальчишка, позеленевший от ужаса, смотрел широко раскрытыми глазами, не понимая, что ему говорят, и ещё судорожнее сжимал корень.

В это время сверху, с горы, спускался Папаш с охотничьим ружьём за спиной. Комья земли сыпались у него из-под ног. Он спрыгнул на тропу и прежде всего схватил за руку дядю Фёдора, чтобы тот не сорвался.

— Тяни наверх! — скомандовал дядя Фёдор.

Папаш зацепился ногой за дерево, росшее на самом краю пропасти, и потянул Фёдора наверх, тот потянул за собой мальчишку, упираясь локтем в острые уступы обрыва. Лишь теперь мальчик выпустил корень.

Едва над краем обрыва показалось его искажённое страхом лицо, как ребята закричали:

— Илес!

Илес дикими глазами смотрел на ребят, на взрослых — он ещё не мог прийти в себя.

— Как ты здесь очутился? — спросил Папаш.

Илес, кажется, лишь теперь осознал случившееся.

Он опустился на дорогу и, дрожа всем телом, громко заплакал. Ванюшка и Бексолта присели рядом, стали утешать.

Дядя Фёдор, прихрамывая, снова подошёл к пропасти, глянул вниз и отшатнулся, ухватившись за дерево. Он отошёл назад и сказал с улыбкой:

— Странно создан человек! За пять минут до этого я не думал об опасности, в голове одно было: спасти мальчишку. А посмотрел, и жутко стало…

Илес понемногу пришёл в себя. Ребята повеселели. Арби отдал Илесу своё ружьё, Ванюшка — саблю. Илес рассказал, что он хотел сорвать орех и поскользнулся — счастье, успел за корень ухватиться.

— Да, — задумчиво произнёс Папаш. — Родители его всю жизнь должны тебя, Фёдор, благодарить, от верной гибели спас ты мальчишку…

Весть о спасении сына муллы, Илеса, в тот же день разнеслась по всему аулу на быстрых мальчишеских ногах.

— Ты чего, шайтан, шлялся в лесу? — свирепо допрашивал мулла сына.

Илес плакал и прятал лицо в широкой юбке матери.

— Из-за тебя все ждут теперь, чтобы я шёл спасибо говорить этому безбожнику — из тех, что восстали на бога и царя. Будь ты проклят вместе с ними!

Мать вступилась за сына:

— Ну и что, если в лес пошёл? Не окажись там безбожника, у нас над аулом пели бы сейчас похоронные молитвы. Да продлит аллах его дни!

— Замолчи! — в бешенстве закричал мулла.

Мать увела сына в другую комнату, а мулла Ислам долго сидел, горестно задумавшись. Что, если не пойти? Нет, любой отец пошёл бы на его месте. Не пойдёшь — назовут неблагодарным, бесчестным человеком, уважать перестанут. Ничего не поделаешь, придётся идти, только пусть весь аул про это знает…

Сквозь сумерки, опустившиеся на пустынные улицы и низкие домики аула, слабо пробивались оранжевые лучики света от керосиновых ламп. Мулла в нарядном зелёном одеянии — чапане — медленно брёл по дороге и с затаённой обидой поглядывал вокруг. Как назло, ни одного человека! Кто же поведает людям о его благородном поступке?

Недавно мулла Ислам получил весточку от имама Узун-хаджи, будущего правителя мусульманского государства. Имам сообщал всем муллам, что безбожники гибнут в войнах, что недолго осталось ждать — объединятся Дагестан и Чечня. Тогда восторжествует ислам и «неверные» будут изгнаны; аулы, которые попробуют сопротивляться, будут разорены. Но в сердцах мусульман нужно будить ненависть к безбожникам — таково было главное повеление имама. А делать это следует осторожно, через верных людей. Если не считать нескольких дворов, весь аул в любую минуту готов идти на подмогу рабочим города. Это мулла знал хорошо. Знал он и то, что почётными, дорогими гостями во многих аулах стали русские рабочие и солдаты. Мутят умы правоверных мусульман. Только и разговору в горах, что про безбожников: благородные они, мол, люди, они и «леворюци» сделали для счастья народов…

Мулла, заметив, что из одного двора вышел человек, ускорил шаг, притворно закашлялся. Человек остановился, обождал и поздоровался. Это был Зяуди, отец Лом-Али. Не успел Зяуди и рта раскрыть, как мулла Ислам выложил:

— Вот иду к Хамиду. Всю жизнь буду благодарен его гостю. Ты слышал?

— Да, Лом-Али там был.

— Подумать, вытянул моего сына, как лягушонка! Разве это не геройство? Другой бы и не решился, а он вытащил. Слава аллаху — это он, конечно, придал отваги чужому человеку, который не знает наших мест. Вот иду большое спасибо сказать.

И мулла, приосанившись, зашагал дальше. А Зяуди долго ещё стоял на дороге и смотрел ему вслед. Ну и диковинка! Не иначе завтра вместо одного два солнца засияют в небе!

Обычаи гостеприимства священны

Дядя Фёдор готовился к отъезду и ожидал сигнала от своих.

Город Грозный был уже в руках белогвардейцев, и вести доходили самые страшные: рабочих, большевиков расстреливают, вешают. Близлежащие аулы, которые не покорились им, деникинцы сожгли, сровняли с землёй, в других объявили мобилизацию: от каждых одиннадцати дворов — по одному коннику в полном снаряжении. Кроме того, они потребовали от всех чеченских аулов немедленной выдачи русских.

И вот наступил день, когда жители аула по зову муллы Ислама собрались на площади у мечети. Никто не знал толком, зачем их созвали, каждый пытался узнать у другого.

Появился мулла, и все притихли.

— Как вы знаете, — начал мулла, — у нас в ауле есть русские. Я никакого зла против них не имею; солдат даже спас жизнь моему сыну, а такое вовек не забывается. Но власти, как это ни печально, требуют выдачи всех русских…

— Какие власти? — крикнули из толпы.

— Ну те… что сейчас, — замялся мулла.

— Наша власть — мы сами! — крикнул тот же голос.

Хамид посмотрел поверх мохнатых папах и увидел возбуждённое лицо Ибрагима. «Спасибо, друг», — про себя поблагодарил Хамид.

— Как же можно без власти? — растерялся мулла. — Сами подумайте.

— Наша власть — большевики, — твёрдо сказал Хамид. — Скоро они вернутся, и наши гости сами выйдут им навстречу.

— Быстро бежит река, да не всегда с морем сливается, — ядовито возразил мулла. — А кто будет скрывать русских, навлечёт беду на весь аул.

— Погоди-ка, мулла Ислам. — Вперёд вышел старик с белоснежной по пояс бородой. Он поднял длинный посох и закричал, потрясая им — Кто посмеет нарушить завещанные нам отцами вековые обычаи гостеприимства? Кто посмеет предать гостя? Вы знаете, случалось, горцы погибали, защищая жизнь гостя, если даже сам он не спас в ауле ни одной жизни…

Мулла Ислам понял намёк и пожал плечами. А площадь гудела:

— Среди нас нет предателей!

— Обычаи гостеприимства священны!

Когда шум немного стих, мулла сказал мягко:

— Это не предательство, а наша обязанность. Соседние аулы её уже выполнили. Зачем же нам идти против всего народа? Подумайте хорошенько, прежде чем решать. Наши соседи тоже не глупые люди…

— Верно, мулла! — раздался молодой голос.

Все оглянулись, чтобы видеть, кто поддержал муллу. А тот уже сам протолкался вперёд, в середину. Никто в ауле не знал этого юношу. Обрадованный мулла закивал головой. Незнакомец продолжал:

— Мы, ваши соседи, тоже не глупцы и знаем, что устоит лишь та крепость, защитники которой дружны и едины. Вчера в нашем ауле была сходка, и знаете, что мы сказали?

Люди презрительно молчали. Только лентяй Гома, ещё более жалкий и ободранный, чем всегда, высунулся вперёд:

— Говори!

— Мы ответили: не предадим!

Гул одобрения и радости прокатился над площадью.

Мулла не решился продолжать спор и осторожно ускользнул домой.

«Пусть делают как хотят. Нельзя спорить с народом, когда уже видишь, что своего не достигнешь. Вот Супани этого не понимал и погиб страшной смертью, а люди радуются», — мысленно оправдывался мулла перед своими вчерашними ночными гостями — владельцем отар овец Жабраилом и муллой Хасаном из соседнего аула. Это они передали ему важное поручение — выдать русских.

Долго не спали вчера мулла и его гости. Мулла Хасан говорил:

— Белогвардейцы хотя и русские, но наши друзья. Нам нужны союзники, которые умеют вести хозяйство. А у большевиков ни кола ни двора.

Жабраил перебил его:

— О чём разговор! Мулла Ислам и сам не маленький, понимает, с кем нам по пути.

— И откуда аллах принёс их на наши головы! — скорбно вздыхал мулла Хасан.

— Завтра мы выпроводим русских, — заверял муллу Ислама богач Жабраил, умалчивая, что они едва унесли ноги из своего аула.

Ночные гости надеялись, что смогут потом ставить в пример односельчанам соседей, потому так и уговаривали муллу Ислама. Слышали бы они сейчас, как он шепчет им вслед:

— Моё дело — сторона, пусть решают, как хотят…

А у Хамида и Санет в эту ночь тоже был новый гость. Он растормошил уснувшего Арби, Ванюшку, Бексолту, крепко обнялся с дядей Фёдором и Хамидом, низко поклонился Санет.

— Как ты возмужал, Бека, — порадовалась она.

— Видишь, друг, — невесело пошутил дядя Фёдор, — у тебя больше нет врагов в ауле, зато из-за меня пришлось тебе прятаться от солнца.

— Ничего, — засмеялся Бека. — Я теперь ночная птица.

Он не спешил рассказывать, что пришёл в аул как связной между штабом партизан в горах и подпольной организацией города. Местный житель, которому ведома в горах каждая тропка, он, кроме того, был проводником для тех, кого приходилось срочно переправлять к своим.

Мальчики не сразу сообразили, что уходить с Бекой собирается один только дядя Фёдор. Арби, услышав строжайшее повеление оставаться в ауле, вздохнул, но Ванюшка взбунтовался:

— Важные дела. Кон-спи-ра-тивные. Мы же маленькие, — говорил он, задыхаясь от горькой обиды.

— Если ты в самом деле наш помощник, ты останешься, — настаивал дядя Фёдор. — Думаешь, это смелость? Нет, малодушие. По-твоему, я к своим не рвался? А ведь ждал. И вы дождётесь. Но пока не позовём, чтоб духу вашего в городе не было. Это я тебе, Ванюшка.

Ванюшка глянул исподлобья: прямо мысли читает этот дядя Фёдор. Ведь он-то думал сейчас, что Арби — проводник не хуже Беки, и можно, не откладывая в долгий ящик…

— Ладно, — сказал он мрачно. — Есть оставаться, пока не позовут!

Дядя Фёдор и Бека начали прощаться, но Хамид решительно сказал:

— Я с вами, товарищи. Большевики говорят, что власть принадлежит рабочим и крестьянам. Значит, мы, крестьяне, в трудную минуту должны быть защитниками своей власти…

Дорогой к Беке и дяде Фёдору присоединились Маммид, Папаш, Ибрагим и ещё несколько вооружённых горцев. Один за другим они бесшумно возникали из темноты, чтобы спешить на помощь тем, кто в крови и огне бился с врагом.

Бронепоезд идет вперед

Зато мальчики с этого дня начали всерьёз ссориться.

— Нужно было идти следом, и всё, — говорил Ванюшка и косился на Арби. — Самим нам, ясное дело, дорогу не найти, и показать некому.

Арби пропускал обидный намёк мимо ушей.

— А ты забыл своё обещание?

— Мне тут делать нечего.

— Если и нечего, надо ждать. Думаешь, это смелость?

— Знаю. Малодушие, — пренебрежительно перебивал Ванюшка. — А чужие слова повторять — это…

— Похоже, у нас скоро и дружба врозь, — печально говорил Арби.

Тогда Ванюшка умолкал.

Такие ссоры повторялись изо дня в день, лишь с небольшими изменениями. Бексолта в них обычно не вмешивался. Он внимательно слушал одного и другого и всякий раз склонялся на сторону Арби — очень ему не хотелось, чтобы друзья ушли. А кроме того, разве можно ослушаться такого человека, как дядя Фёдор!

Однажды Ванюшка заявил:

— Я своё слово сдержу. Буду ждать ровно неделю.

Не прошло и трёх дней — в аул вернулись двое раненых. Ребята вслед за взрослыми помчались узнавать новости. Стараясь выглянуть из-за спины пожилого горца, Ванюшка слушал сбивчивый рассказ.

— Косят вовсю. Белым достаётся. Крепко. Наших с каждым днём всё больше. Дерутся — просто львы. Мы даже не ожидали, что рабочие так умеют. Но и горцы врагу спину не показывают…

В те минуты, когда затихали расспросы или один из раненых не сразу находил ответ, издалека доносились глухие раскаты — это грохотали пушки, а мальчикам казалось, что они зовут их в город, на подмогу своим, на геройские подвиги. Не только Ванюшка, но и Арби приуныл, не вступал в споры с другом. Ребята из аула почти не навещали их, у каждого хватало своих забот.

Прошла неделя. Как уговорились ещё накануне вечером, мальчики, даже не попрощавшись с Бексолтой и Санет, вышли на дорогу, ведущую в город. Арби утешал себя тем, что Бексолта всё поймёт и объяснит матери, а у Санет Арби сам попросит прощения — ведь очень скоро они с Бекой вернутся сюда уже надолго…

Громче, грознее звучали выстрелы, стрекотали пулемёты. С горки ребята увидели, что дорога круто сворачивает в сторону и делает большой крюк. Решили идти напрямик, через поросшее травой поле.

Вскоре они добрались до окраины города и остановились около железнодорожного полотна.

— Кажется, поезд шумит… — пробормотал Арби.

И в самом деле на рельсах показался бронепоезд.

Ванюшка разобрал яркую надпись на паровозе:

— «Бо-рец за власть и сво-бо-ду тру-до-во-го…» Ура! Наши!

— Наши! Наши! — закричал Арби, как только разглядел красный флажок.

Ванюшка снял фуражку и, размахивая ею, завопил:

— Эй, на бронепоезде! Э-эй!

Их заметили. Бронепоезд, тяжело отдуваясь, замедлил ход и остановился. Отворилась дверца, на землю спрыгнул солдат с красной лентой на рукаве.

— Дядя Коля, машинист! — узнал Ванюшка. — Ой, бежим!

И оба кинулись бежать обратно, в сторону поля.

— Ванюшка! — догнал их властный голос. — Назад!

Ребята нехотя двинулись навстречу дяде Коле.

— Что это значит? — сурово спросил машинист.

Ванюшка отвернулся. Арби решил выручить друга, а заодно и себя.

— Мы ждали наших в ауле. Целую неделю. А после подумали, что про нас, наверно, забыли… Хлопот ведь много. А мы, может, и пригодимся…

— «Пригодимся»! — передразнил дядя Коля и улыбнулся.

В эту секунду Ванюшка взглянул направо и вдруг заметил отряд всадников, что летел во весь опор прямо на бронепоезд.

— Ой, кто это?

Дядя Коля вздрогнул и тут же помахал рукой в сторону бронепоезда:

— Товарищи! Казачий отряд! — И скомандовал ребятам: —Ложись!

С бронепоезда застрекотали пулемёты. Сквозь траву было видно, как растерянно остановились, заметались всадники, беспорядочно повернули назад.

— Ишь какие, — сказал дядя Коля. — Решили внезапной атакой захватить бронепоезд. Губа не дура! Ну, сорванцы, некогда тут с вами возиться…

Ребята взобрались на подножку паровоза, и крепость на колёсах двинулась к городу. Но у моста дядя Коля высадил непрошеных пассажиров.

— Бегите к Варваре, ясно? И никуда больше. Морока мне с вами.

Отсюда уже отчётливо можно было расслышать каждый выстрел. Бой в городе не прекращался.

Варвара, Ванюшкина тётка, жила за слободкой. Пробираясь к её дому по опустевшим улицам, ребята издали видели марширующие по городу вооружённые отряды рабочих. Иногда, размахивая саблей, отстреливаясь, пролетал всадник на коне.

Ванюшка сперва всё оглядывался, потом остановился.

— Слушай, а ведь тётка Варя нас сразу под замок. А вдруг нашим помощь понадобится?

И оба, не сговариваясь, свернули в ближайшую подворотню.

Отсюда можно было разглядеть, что линия фронта протянулась от моста до самого парка. Со всех сторон доносилось отчётливое «та-та-та» пулемётов, гремело временами грозное могучее «ура-а-а», звучали победные выкрики и лихой посвист горцев.

— Надо через мост перебраться на ту сторону, — сказал Арби, и они, пригибаясь к земле, двинулись вдоль стены дома.

Впереди санитарка тащила раненого. Мальчики хотели было помочь, но тут Ванюшка узнал свою мать и скользнул в другую подворотню. Точно вдогонку ребятам, просвистело несколько пуль. Это отстреливался один из белых офицеров. Он бежал без фуражки — видно, потерял в атаке. Миновав подворотню, где притаились ребята, офицер остановился и прицелился из нагана в горца-всадника. Ванюшка и Арби одновременно метнули два камня. Офицер схватился за голову, выронил наган. Подоспевший всадник соскочил с коня.

— Папаш! — крикнул Арби.

Папаш тоже узнал их.

— А ну, прочь отсюда! Вон туда бегите.

Но для чего было бежать, если атаку врага, судя по всему, уже отбили?

Ванюшка подобрал наган офицера, и мальчики стали совещаться, с какой позиции для них удобнее всего ожидать следующую атаку. К ним подошли ещё несколько горцев. Тут были Хамид, Бека, остальных ребята не знали.

— Они мне жизнь спасли, — сказал Папаш, увидев рассерженное лицо Беки.

Но Бека ничего и слышать не хотел. Отругал мальчишек и строго потребовал, чтобы они немедленно убирались отсюда. Ванюшка спрятал наган под рубаху.

— Хорошо, — сказал он миролюбиво. — Мы уходим.

— Живо убирайтесь!

— Мы к тёте Варе! — заискивающе крикнул Ванюшка вслед уходящим бойцам.

Но ушли ребята недалеко. Спрятались в той же самой подворотне. Бой возобновился. Когда ребята решили, что прошло достаточно времени и на своих они уже не наскочат, Ванюшка предложил:

— Два патрона твои, два — мои. Согласен?

— Хорошо. Ты стреляй первым.

И они уверенно вышли на самую середину улицы.

Ванюшка шёл впереди и с восхищением разглядывал наган. Тут и угодила в него шальная пуля.

Арби склонился над другом, закричал испуганно:

— Ванюшка!

Тот попытался встать, но не смог и застонал жалобно.

Арби крикнул громче:

— Ой, Ванюшка! — а потом опустился прямо на камни мостовой и закрыл лицо руками.

Арби и сам не помнил, сколько просидел он возле своего раненого друга. Если бы не наткнулся на него незнакомый всадник, он, наверно, до темноты оставался бы там в оцепенении.

Всадник поднял бредившего Ванюшку в седло и повёз в госпиталь. Тогда Арби поднялся и побрёл по улице, сам не зная куда. Потом вспомнил про наган, вернулся и поднял его с мостовой.

Только поздно вечером наткнулся на мальчика Бека, искавший ребят по всему городу.

— А где Ванюшка? — спросил он с тревогой.

Арби молча протянул Беке наган и заплакал.

— Что случилось?

— Отомсти за Ванюшкину рану…

Эпилог

Утро было ослепительно ярким. Но, казалось, ярче солнца сиял в это утро черноглазый мальчишка, шагавший по широкой улице. На нём была чистая, белоснежная рубашка, за спиной — чёрный глянцевитый ранец. Не близкую дорогу выбрал он сегодня к школе, но разве можно сесть за парту, не повидав больного друга?

Вот уже вторую неделю ходит Арби в школу, но и дня не пропускает, чтобы не навестить раненого Ванюшку.

Ванюшкина койка — у самого окна. Арби перепрыгивает канаву, барабанит пальцами по стеклу, и в окне, как в рамке, появляется рыжая голова.

Арби уже рассказывал другу, что в их школе самый строгий и заботливый директор — дядя Фёдор, что он, Арби, теперь знает все буквы. Скоро в школе ребят будет ещё больше — приедут из аулов. Бексолта, наверно, тоже приедет.

А сегодня Арби гордо сообщает:

— Я целое слово написал. Сам.

Он разворачивает лист бумаги. Красивыми печатными буквами там выведено: «ВАНЮША».

И оба мальчика от души смеются.

— Когда тебя выпишут?

— Доктор сказал — скоро.

— Ну, не скучай. Сегодня к тебе дядя Фёдор придёт. Он тебя каждый день ругает: вот, говорит, мальчишка, который от всех отстал исключительно по собственной вине. Ну, я побегу, а то опоздаю.

— Ис-клю-чи-тель-но, — шёпотом повторяет Ванюшка заковыристое слово и качает головой. — Погоди, а ещё что нового?

— Всё, всё новое. Главное — выходи поскорее!

И Арби, помахав другу рукой, вприпрыжку бежит к школе.

Загрузка...