Дмитрий ЛазаревАрфист

И увидал при свете я,

Что тысячи людей стоят.

Они говорили, но без слов.

И без слуха слышали они,

И писали песни, что никогда не прозвучат,

Но никто, увы, с тишиной не боролся[1].

Саймон и Гарфункель. Звук тишины

© Дмитрий Лазарев, 2020

© ИД «Городец-Флюид», 2020

Пролог

Санкт-Петербург. 9 августа 2016 года

Мне больно. И холодно. Было бы, наверное, уже и мокро, находись я в обычной реальности – об этом говорит мрачный саван тяжелых туч, закрывающих небо.

Никогда не думал, что умру вот так – лежа на холодной земле, на Марсовом поле в Питере, глядя в его хмурое небо… Такое любимое небо. Правда, сейчас оно несколько отдает лиловым, потому что нахожусь я на Изнанке. Не худшая смерть, если разобраться. Всегда мечтал жить и умереть в Питере. И, похоже, последнее вот-вот исполнится.

Царит тишина. Живых душ, способных звучать, рядом со мной не осталось. Та, что чуть не убила меня, сейчас лежит в нескольких шагах правее, мертвая, как камни жутковатого мемориала в центре Марсова поля. Впрочем, «чуть не» – это пока: я чувствую фатальный надрыв черной струны моей жизненной силы, так что скоро мне предстоит последовать за ней.

Боль в груди усиливается, немеет левая рука, я перестаю чувствовать ноги. Понимаю, что заслужил смерть тем, что натворил, хоть и по недомыслию, но умирать не хочется. До крика, до скрежета зубовного. Жить! Чтобы если не исправить, то хотя бы искупить…

Говорят, перед смертью в голове проносится вся жизнь. У меня не проносится, а мерцает в рваном ритме, иногда слайдами, а иногда целыми эпизодами. То, что запомнилось и отпечаталось в душе. В том числе и события, которые привели меня на это поле.

Небо постепенно меняет цвет, становясь обычным пасмурным, уже безо всяких изнаночных примесей. Магия моей убийцы рассеивается, и меня скоро выбросит в физическую реальность. Долго же будут удивляться люди, обнаружив на берегу Мойки два неведомо откуда взявшихся трупа без явных причин смерти!

Переход между реальностями проходит почти незаметно. Просто становится чуть-чуть теплее и с неба падают первые крупные капли. Начинается дождь, столь типичный для Северной столицы. Небо плачет. И повод для этого ему совсем не требуется. Такой уж у него, питерского неба, характер…

На этой несвоевременно философской мысли я вдруг начинаю ощущать себя частью гигантского организма города: он звучит во мне, а я – в нем. Его струны сливаются с моими, внушая кощунственную и бредовую мысль попытаться… Но боль становится нестерпимой, а мгновением позже я вообще перестаю ощущать что-либо.

Загрузка...