Аргидава

© Гончарова М., 2015

© Оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2015

Издательство АЗБУКА®

Глава перваяРепочка

Самое популярное имя у нас здесь, в Прикарпатье, – Мария. В горах, например, каждая вторая девочка – Мария.

А ну давай крикни: «Мариииия!» И со всех сторон к тебе тут же подбегут шустрые девчонки и девушки, подплывут молодые матери, неспешно подойдут зрелые женщины, приползут умилительные младенцы и, опираясь на палочку, приковыляют любопытные бабушки. Со следами былой красоты. Потому что природа лепит внешность изнутри. А разве женщина с именем Мария может быть недоброй, завистливой или ехидной? То есть – не красивой?.. Так что давай, крикни. Прибегут, прискачут, притопают. Ну а если не прибегут, не придут, не приползут и не приковыляют, то отовсюду вы просто услышите:

– Га?!

И все они будут Машеньки, Маруси, Марии Ивановны, Манечки и Марички.

И вот когда однажды родилась девочка, папа пришел встречать ее в роддом, взял кулек с репочкой в чепце из рук нянечки и говорит:

– Привет, Маша!

Репочка в кульке нахмурилась, сморщилась и чихнула.

Все хором, папа, мама, бабушка и дедушка, рявкнули:

– Будь здорова, Маша!

А нянечка:

– А почему Маша?

И Машин папа ей:

– А кто? – насторожился так. – Стоп, стоп! Это вообще точно девочка? – поинтересовался и с подозрением заглянул кульку в личико. Потом на маму глянул сурово, а потом уже на нянечку зыркнул.

– Девочка-девочка! – хором успокоили его мама и нянечка. Папа очень хотел дочь.

– Ну значит, Маша, – сразу успокоился папа и разулыбался. – Мария Олеговна, значит.

Нянечка обиженно протянула:

– Н-ну, не знаю, не знаю… А как-нибудь оригинально, например Света? Не хотите назвать? – и засмущалась сразу.

Машкин отец сунул ей коробку конфет и говорит:

– Света? Спасибо вам, конечно, Света! Но у нас, знаете ли, Маша. Нам нравится.

– Ну ладно, – разрешила нянечка. – Пускай Маша. Была бы здоровая.

– И умная! – добавил папа, с обожанием любуясь розовой репкой в кульке.

– И талантливая! – вступила мама.

– И чтобы любопытная! – Как фея из сказки про Спящую красавицу, нянечка Света махнула вслед кульку букетом цветов будто волшебной палочкой. Репка из-под кружевного треугольника с интересом повела глазами за хризантемами, что волшебно рассыпали вокруг невесомые, нежные свои осенние лепестки. И те затанцевали, закружили: фрррр!..

Настоящий маститый писатель N., задумав книжку о тайнах старинной крепости, как бы сделал? Зачесал бы шевелюру длинную седоватую назад снопом и в косичку, открыл бы вдохновенный лоб высокий белый, стал бы ходить по разным ведомствам и, широко открывая дверь ногой, с порога важно говорить:

– Я известный писатель, я лауреат N., пишу книгу о крепости вашего ничтожного маленького провинциального городка, в котором даже нормального ресторана нет. Но ничего, ничего, вот когда мы с вами издадим книгу…

Он не экономит на движениях и громкости, его становится много в небольшом кабинете, что важно, он бесцеремонно садится без приглашения поудобней и давай описывать, как благодаря его будущей книге расцветет туристический бизнес в городе А., на окраине которого стоит известная цитадель. И не простой книге, а на мелованной бумаге. Конечно, она будет дорогая, уверенно заявляет N., и сердцу каждого, и по деньгам, но ведь это будет книга на века. Она будет переиздаваться, вы будете дарить ее самым именитым гостям.

– Короче, вижу, вы все поняли. – И ладонью о полированный стол, прихлопнув ожидаемые робкие возражения: – Деньги вперед, а то упустите возможность.

И вот что я вам скажу: дадут.

Потому что я читала Ильфа и Петрова и, увы, знаю писателя N.

Исполненный горячей любви к себе и кипящей неутомимой злобой к другим, невероятной пробивной силой и – что очень важно – фантастической работоспособностью, он обладает завидным умением – за ночь, продержавшись на кофе, коньяке и сигаретах, состряпать добротную главу. А то и две, если ночь летняя и теплая. И за два месяца – книгу. А уж рассказывать о тех, с кем на дружеской ноге, и хвастать про тридцать пять тысяч одних курьеров – так это он просто мастер, артист-виртуоз.

Словом, хоть прием и давно известный, описанный в литературе, но по-прежнему действует наверняка. Вот как надо начинать работу! С уверенностью в завтрашнем дне и послезавтрашнем тоже.

А я, увы, трус и слабак. Нерешительный, неуверенный в себе. Все время думаю: да куда мне! И крепость эту обхаживаю со всех сторон, пожалуй, десятки лет уже. С детства. То пытаюсь взять ее штурмом, несусь сломя голову, безоружная, наивная, разину рот от восхищения, готовая узнать, познать, открыть, мол, поделись, умоляю, я же вреда не причиню. А она не сдается. Молчит и не отвечает. То годами веду осаду: шатаюсь вокруг, разговариваю с археологами, с реставраторами, пристаю к научным работникам, гуляю неподалеку, сижу у реки, опершись спиной о крепостную стену. Трогаю камни, глажу, всматриваюсь, мысленно спрашиваю. А она, неприступная, вообще как будто и внимания на меня не обращает, не откликается, высокомерная, холодная, безмолвная. То зайду с главного входа через большой деревянный вечный мост, то со стороны Днестра, добравшись моторной лодкой с помощью друзей. То отдаю мзду за вход, как обычный турист, то забегу нелегально, тайными тропами, в обход. То прихожу побыть наедине, когда нет никого, только она и я, стою, прислушиваюсь. То заявлюсь в крепость в дни исторических реконструкций, когда играет она с новыми поколениями в баталии, сражения, осаду и штурмы, играет не всерьез, легко, посмеиваясь, как кошка с мышкой, мол, ну-ну, попробуйте. Ты мне никто, как будто говорит она мне, и сил у тебя недостаточно, и душа у тебя, как вижу, мелкая, и намерений твоих я не чувствую, неконкретны они, твои намерения, туманны они, твои намерения. Таких много тут было во все века, и никто, ни один не взял меня ни силой, ни лаской, ни уговорами, ни посулами. Да, бывало, стояли во дворах моих разные люди, бились и убивали друг друга, жгли, разрушали, уничтожали, но ни один, ни один тайн моих не узнал и не унес.

Она притягивает меня так, как будто в прошлой жизни я имела к ней близкое, практически родственное отношение. Знать бы, знать бы. Да, я хожу туда часто, брожу по крепости и вокруг подолгу, обязательно вожу туда своих гостей, рассматриваю ее чужими глазами. И кажется, я там помню и знаю все: каждый камень, каждую ступеньку. Руки мои помнят прикосновение к холодным стенам и к деревянным перилам мостов и лестниц, сердце мое помнит страх высоты, когда поднимаешься на самую высокую башню и с нее смотришь вниз, ноги помнят, как бежать потом к Днестру, куда и как ступать, перескакивая с камня на камень, чтобы не поскользнуться и не упасть. Мне кажется, я помню и чувствую едва уловимый из прошлого запах костров, дыма, мокрой шерсти, кожи, лошадей. Железа запах едкий такой, что чувствуется во рту. Я слышу запах грязи, крови, пожарищ. Скошенной травы и гнилых водорослей. Когда я привожу туда гостей своих, всегда спрашиваю, заглядывая пытливо в лицо:

– Ты чувствуешь запах? Чувствуешь?

– Да, – как правило, отвечает гость мой, к себе прислушиваясь, – пахнет речная вода. И что… Камни. Пахнут стены. Чем-то еще. Не могу понять чем.

Я прожила рядом с ней несколько жизней. И когда бы ни приходила туда, а приходила я часто и проводила там внутри много времени, чувствовала себя эмигранткой. Снаружи менялся строй, на символические троны – большие и поменьше – влезал то один, то другой, страстно обещавший послужить народу, очередной, как правило, негодяй, подгребавший под себя длинными руками все, что плохо лежит. Менялась жизнь, менялись города и села, менялись ценности, менялась мода, уходили навсегда одни люди, рождались, росли и взрослели другие. А в Аргидаве все оставалось по-прежнему. Неприступные стены чуть крошились от ветра, дождей и снегов, плохо росла трава, а деревьев испокон веков там не было. Редко в Аргидаву залетала птица, но никогда не селилась там внутри, не вила гнезда. Не было в Аргидаве ни насекомых, ни пресмыкающихся, ни мелких грызунов, как будто жизнь обходила ее стороной, боялась там заселиться, как будто Аргидава была необитаемой, готовой для чего-то искусственной планетой. Хотя, как я полагаю (да что там, уверена!), она сама по себе была живой: нервной и чуткой.