Юрий Бурносов Армагеддон-1 Крушение Америки

Пролог Город Высоких Сейб

«Всякий раз, когда я вспоминаю о том, что Господь справедлив, я дрожу за свою страну»

Томас Джефферсон,

третий президент США, автор Декларации Независимости

Юкатан, Мексика, 829 год н.э.

Вырывать сердца – нелегкая работа.

Это только в молодости кажется, что нет ничего проще, чем стоять на вершине пирамиды, облаченным в одеяние из перьев, и под крики толпы поднимать высоко над головой бьющееся, еще живое сердце жертвы. Алые капли благодатью богов падают тебе на лицо, ноги омывает восторг и ужас собравшихся внизу людей. Крестьян, купцов, воинов, знатных господ – тебе все равно. В этот момент для тебя даже сам правитель города – не более, чем прах под сандалией. Ты – больше чем человек, ты – рука богов. В молодости это чувство завораживает, наполняет ощущением всевластия, придает сил, необходимых, чтобы выдерживать длинную, многочасовую церемонию под палящим солнцем…

В старости все не так.

Болят руки, которые приходится долго держать над головой. Болезнь, которую лекари называют «костяной червь», поселилась в суставах, и потихоньку грызет их. Пальцы, скрюченные и плохо гнущиеся, могут не удержать сердце жертвы, а это ясный знак немилости богов.

Два Тростника очень боится выронить сердце из рук.

Два Тростника стар. Он живет на этом свете так долго, что помнит дни, когда в Городе Высоких Сейб правил свирепый Господин Пакаль, каждый год снаряжавший походы на земли соседей и приводивший в город тысячи пленных. Два Тростника учился тогда в жреческой школе, и мог только завидовать тем, кто вырывал сердца этим пленникам. Подумать только, какую милость богов можно заслужить, принеся в жертву тысячу человек зараз!

Боги и правда были благосклонны к Господину Пакалю и Городу Высоких Сейб, но сейчас Два Тростника понимает, что его зависть была глупа. Приносить жертвы – тяжелая работа, ничем не легче, чем ломать камень в карьерах или прокладывать дороги в джунглях.

Особенно когда жертв так много.

Сегодня их тысяча семьсот.

Тысяча семьсот сильных мужчин, покрытых шрамами и татуировками. Нет среди них вопящих женщин и несмышленых детей. Только мужчины, достойные предстать перед Великим Владыкой Севера, жестоким Болон Окте.

Пятьдесят лет назад Два Тростника гордился бы тем, что ему выпала такая честь – отправить к Владыке Севера целую армию. Но сейчас он стар, и думает только о боли в суставах и о том, чтобы не подвели изъеденные костяным червем пальцы.

Тысяча семьсот жертв – это тысяча семьсот ударов ножом. Любой мясник свалится с ног после первой тысячи. Но он, Два Тростника, Говорящий с Богами, не имеет права даже на один неточный удар.

Да, младшие жрецы раскладывают жертву на Кровавом Столе и держат за руки и за ноги так, чтобы кожа на груди натянулась, как барабан. Да, обсидиановые ножи острее любых других, они легко перерезают подброшенный в воздух волос. Да, Два Тростника упражнялся в своем искусстве всю жизнь, и никто не сравнится с ним в умении рассечь грудь жертвы так, чтобы трепещущее сердце само выскочило из-за ребер в подставленную ладонь.

Но тысяча семьсот ударов!

А он уже старик. Достаточно дрогнуть руке, и обсидиановое лезвие сломается о твердую грудину. Или разрез будет нанесен на два пальца ниже или выше, и сердце придется выковыривать из скользкого клубка внутренностей. Церемония замедлится, а это может прогневить Владыку.

Два Тростника не смеет даже подумать о том, что произойдет, если Болон Окте разгневается.

Самый страшный из Четырех Близнецов, хранящих стороны света, Черный Владыка, Дуновение Смерти. Бог, которому когда-то посвятил себя Два Тростника. Бог, от которого зависит решение – стереть род людской с лица земли или же подождать еще один цикл.

Приближается срок, предсказанный мудрецами прошлого. Исполняются предначертания, и появляются великие знамения. В ночном небе багряной змеей сверкает комета, вода в источниках стала белой, как женское молоко, и горькой на вкус. Над южными горами блестят сполохи, будто на вершинах бьются закованные в золотую броню великаны.

Надвигается конец бактуна[1]. Рассчитанный великими магами прошлого, он неизбежен, как неизбежна смерть. Прошлые циклы заканчивались наводнениями, сметавшими с лица земли все живое, или пожарами, от которых трескались даже скалы. Какую кару изберет для людей Болон Окте на этот раз, Два Тростника не знает. Все, что он может сделать – это умолять Черного Владыку об отсрочке.

Поэтому он старается изо всех сил. Он уже сбился со счета, лица тех, кого кладут перед ним на Кровавый Стол, сливаются в одну искаженную криком маску. Рука с обсидиановым ножом поднимается и падает, поднимается и падает. Два Тростника торжествующе вскидывает над головой очередное трепещущее сердце, и слышит восторженный рев толпы у подножия великой пирамиды.

Горячие капли падают ему на лицо, и он чувствует, как где-то в невообразимой дали жадно облизывается ненасытный Болон Окте.

Может быть, сегодня он смилостивится, думает Два Тростника. Если у меня хватит сил довести дело до конца… если я не допущу ошибки, и если не сломается нож. Впрочем, Черному Владыке неизвестна жалость и снисхождение. Нет, я напою своего господина кровью сильных мужчин, и он опьянеет и махнет рукой на жалкий человеческий род. Не будет же пьяница разбивать о стену кувшин, в котором осталось еще немного хмельного?

Что за мысли, одергивает себя Два Тростника. Думать о Владыке Севера, как о жалком пьянице – какая дерзость! А что, если он заглянет ко мне в душу?

Но в следующий миг он понимает, что Болону Окте совсем неинтересно, что происходит в человеческой душе. Также, как ему самому не приходит мысль заглянуть в душу муравья, перебегающего лесную дорогу. Раздавить сандалией – пожалуйста. Придумать изощренную казнь для всего муравейника – легко. Но вот интересоваться тем, что там себе думает жалкий муравей? Смешно.

И Два Тростника продолжает свою работу. Вздымается и опускается рука с зажатым в ней обсидиановым ножом. Брызжет теплая кровь.

Грохочут ритуальные барабаны.

Урчит от наслаждения Болон Окте.

Что бы сказал Великий Ураган, думает Два Тростника. Он не одобрял кровавых жертв, может быть, потому, что сам прошел через смерть и знал ей цену. Но правитель мертв, он лежит в мраморном ящике в потайной комнате в толще пирамиды, и не может высказать своему старому другу ни одобрения, ни порицания.

Перед глазами Два Тростника встают картины прошлого. Он видит лицо Правителя, прекрасное и мудрое, со скошенным назад лбом и большим благородным носом. Он вспоминает события, сотрясавшие его землю полвека тому назад…


Господину Пакалю наследовал его племянник, Правитель Ягуар. Несмотря на грозное имя, он был человеком миролюбивым и благодушным, и почти не вел завоевательных войн. В дни больших праздников к великой пирамиде сгоняли полсотни, в лучшем случае – сотню выловленных в лесу дикарей. Ясно, что такая скупость не могла понравиться богам, и они покарали Правителя Ягуара.

Правитель умер, поскользнувшись на ступенях своей купальни. Неудивительно, если учесть, что он был сильно пьян, а телохранители оказались нерасторопны. Их первыми и принесли в жертву – уже на следующее утро.

Городом стал править четырехлетний сын Ягуара, носивший имя Великий Ураган. Пока же Великий Ураган бегал по двору, запуская воздушных змеев, государственные дела взял в свои руки регентский совет, куда вошел и недавно ставший Говорящим с Богами Два Тростника.

В совете было пять человек, и все они были согласны с тем, что боги хотят новых жертв и новой крови. К несчастью, это было единственное, в чем регенты сходились – во всем остальном договориться им не удавалось.

Родственник покойного Ягуара, владетельный Семь Оленей настаивал на том, чтобы ввести новый налог – по ребенку с каждой крестьянской семьи, где насчитывается больше трех детей. Это, по мнению Семь Оленей, значительно увеличило бы количество приносимых в жертву и заодно вселило страх в простолюдинов, которые за последнее время слишком уж расплодились.

Старший Писец Белого Дворца возражал – городу, мол, нужны каждые рабочие руки, крестьян лучше использовать на государственных работах, а в жертву следует приносить лесных дикарей, как это делалось при предыдущем правителе, только в десять раз больше.

«Откуда же их взять в десять раз больше, если при Ягуаре последних выловили? – кричал, брызгая слюной, старый Дождевая Черепаха, один из дядьев Великого Урагана. – Надо идти воевать, захватывать пленников, как это делал Господин Пакаль! И прежде всего надо покончить с Городом Тысячи Попугаев, мерзостью перед лицом богов!»

Двадцать лет назад Дождевая Черепаха прибыл в Город Тысячи Попугаев свататься к дочери местного правителя, Зеленой Ящерке. Второй претендент на руку красавицы, молодой и богатый весельчак, зазвал Черепаху к себе во дворец, до бесчувствия напоил перебродившим соком агавы и велел своим слугам разрисовать тело соперника срамными рисунками, после чего Черепаху голым выгнали из дворца и отправили бродить по улицам города. Эту историю знали все, поэтому стремление Дождевой Черепахи выступить в поход против Города Тысячи Попугаев удивления ни у кого не вызвало.

Войну начинать надо, соглашался могучий и кряжистый военачальник по имени Три Топора. При мягкотелом Ягуаре воины забыли, какой сладкой музыкой звучат крики побежденных, и как приятен дым пылающих вражеских городов. Но Город Тысячи Попугаев – дешевая добыча, там нет ничего, кроме смазливых девок да кактусового вина. Надо идти на восток, на великие города у священных колодцев, на Нефритовый Замок, на Семь Белых Башен! Там сокровища, там склады ломятся от бобов какао, а храмовые хранилища полны нефритовых пластинок и привезенных с далекого юга золотых украшений. Там изнеженные и слабые воины, что выходят на битву в перьях вместо доспехов. Там мы захватим тысячи и тысячи пленных, и ступени великой пирамиды вновь обагрятся жертвенной кровью!

И Три Топора, говоря это, выразительно постукивал по полу рукояткой своей боевой секиры.

Сам же Два Тростника благоразумно помалкивал. Он был тогда самым младшим в регентском совете, и предпочитал слушать, а не говорить.

Пока регенты препирались, на кого из соседей идти войной, война пришла к ним сама. С севера нахлынули орды варваров, жрущих собачатину, и смяли защитников города, как свирепый ветер сметает тростниковую хижину. Три Топора погиб на ступенях дворца, отбиваясь от визжащей толпы варваров. Семь Оленей пытался купить благосклонность завоевателей богатыми дарами, но был убит их вождем. В дверях хранилища свитков пронзили копьем Старшего Писца. Исчез куда-то Дождевая Черепаха. Но Два Тростника варвары тронуть не посмели – когда они поднялись на великую пирамиду, он стоял там, воздев руки к небу, и по лицу его стекали капли жертвенной крови. Перед ним лежало тело четырехлетнего мальчика в богатом платье. У мальчика было вырвано сердце.

Варвары поняли, что Два Тростника принес в жертву самого правителя города, Великого Урагана, и устрашились. Даже они знали, что за такую жертву боги исполнят любую просьбу жреца.

Поэтому вождь варваров не стал сжигать Город Высоких Сейб, и даже не увел его жителей в рабство. Он оставил в городе своего наместника, огромного, пахнущего псиной длинноволосого пьяницу, которого все звали просто Нож, а с ним – две сотни воинов. И повернул на восток, покорять Нефритовый Замок и Семь Белых Башен.

А Два Тростника остался служить богам… и воспитывать юного принца, которого старый Дождевая Черепаха успел спрятать в подземельях великой пирамиды и переодеть. Принц упирался и плакал, когда с него срывали богатые одежды правителя. А крестьянский мальчик, наоборот, радовался, когда его нарядили в прозрачные ткани и перья.

Но Великий Ураган остался жив, а крестьянскому мальчику Два Тростника вырвал сердце.

Десять лет законный правитель города жил при храме как простой слуга. Два Тростника обучал его грамоте и письму, простому и долгому счету, посвящал в тайны календаря и объяснял, как толковать знаки звездного неба. Но когда юноше исполнилось четырнадцать, он попросил у своего наставника разрешения и ушел в лес искать себе новую судьбу.

Великий Ураган вернулся через два года, окрепший и возмужавший. Он носил шкуру ягуара, убитого им в лесу. Он стал славным охотником, а на руках его белели двенадцать шрамов – по одному за каждого убитого им врага.

В Городе Высоких Сейб по-прежнему правили варвары, и даже самый знатный вельможа должен был кланяться самому ничтожному пожирателю собачатины. Великий Ураган сказал своему наставнику, что хочет сбросить власть северян и восстановить прежнюю династию.

Два Тростника пытался убедить его в том, что это невозможно. Варвары сильны, а жители Города Высоких Сейб уже привыкли к их владычеству. В их сердцах нет отваги, и они не станут сражаться с теми, кто поработил их двенадцать лет назад.

Но Великий Ураган не послушал его. Он собрал отряд из двадцати отважных юношей, раскрыл им тайну своего происхождения и убедил выступить против варваров. Ночью заговорщики ворвались во дворец, в котором некогда родился Великий Ураган, и убили старого пьяницу Ножа.

Слух об этом распространился быстрее, чем пожар в сухом лесу, и Город Высоких Сейб восстал. Оружия у горожан не было, так что варваров убивали, чем придется – серпами, мотыгами, строительными молотками. Половина варваров разбежалась, а сотню захваченных в плен Два Тростника принес в жертву на вершине великой пирамиды.

Но прошел месяц, и вождь варваров привел свою орду к стенам Города Высоких Сейб. На этот раз никто даже не пытался сопротивляться. Горожане в страхе бежали, а тем, кто остался, варвары размозжили головы своими длинными дубинками.

Великий Ураган плакал, глядя, как убивают его людей – людей, которыми он правил всего месяц. Когда стало ясно, что город пал, он со своим отрядом пробился сквозь толпу варваров, свирепый, как защищающая своих детенышей пума, и исчез в лесу.

Два Тростника уцелел и на этот раз, хотя его сильно избили и сбросили с великой пирамиды. Любой другой, скатившись вниз по крутым каменным ступеням, расстался бы с жизнью, но Два Тростника, как видно, хранил его господин, Владыка Севера. Он пришел в себя ночью, когда Болон Окте шагал в звездном небе, высоко подняв хрустальный щит, и стал молиться ему, прося сохранить жизнь Великому Урагану и покарать врагов.

Жрецу казалось, что Владыка ответил, но, возможно, это демоны болезни шептали ему в уши.

Два Тростника болел долго, и не было никого, кто помог бы ему в те дни.

Прошло еще три года, и Великий Ураган вернулся на руины своего города. Он повзрослел и преисполнился мудрости и жестокости. В черных, падавших на плечи волосах его сверкали серебряные нити. С ним было трое уцелевших воинов его отряда и старуха, которую они несли на носилках, словно знатную госпожу.

Два Тростника был рад видеть своего воспитанника живым и невредимым, но старуха не понравилась ему с первого взгляда. Она была крючконосая и злобная, на одном глазу у нее было бельмо. И она не говорила на языках людей, а Два Тростника знал их много. Он понимал и язык Семи Белых Башен, и язык жителей южных гор, и даже лающее наречие варваров. Но язык, на котором говорила старуха, был ему неизвестен. В нем было много шипящих, отчего старуха напоминала рассерженную змею. Однако Великий Ураган обращался с ней уважительно, и делал почтительное лицо каждый раз, когда старухе приходило в голову его позвать.

Своему наставнику принц сказал, что старуха – великая колдунья из далекой страны на юге, что лежит за цепью высоких гор, непроходимыми лесами и полными чудовищ болотами. Там, посреди священного озера, стоит немыслимо древний храм, наполовину вросший в землю, и в нем живут три старые колдуньи, которых жители той страны называют Сестрами Смерти.

Два Тростника, служивший Владыке Смерти Болон Окте, услышал в этих словах ересь, но спорить с принцем не решился, только спросил, зачем он привел с собой одну из Сестер сюда, на развалины Города Высоких Сейб. И Великий Ураган ответил, что замыслил страшную месть пожирателям собак, которые разрушили его наследное владение и убили его подданных. И что теперь судьба варваров – в руках Сестры Смерти.

На этот раз Великий Ураган не спешил. Он посылал своих слуг в разные концы страны, собирая оставшихся в живых жителей Города Высоких Сейб. Всем им он приказывал вернуться туда, где когда-то возвышался его дворец. Прошло полгода, и в город вернулась тысяча человек – в тридцать раз меньше, чем когда-то жило в его стенах.

Едва вернулись последние, Великий Ураган пошел в подземелье, где обитала старуха, и провел там всю ночь. Когда наутро он вышел на дневной свет, в волосах его серебра было больше, чем угля. В руках он держал глиняный кувшинчик, изукрашенный неизвестными письменами. Два Тростника никогда в жизни не видел подобных знаков.

Когда принца спроси ли, что в кувшине, он ответил – смерть.

А потом велел привести к нему десять девственниц. И это было исполнено.

И каждую девушку отводили в склеп, где стоял кувшинчик, и приказывали заглянуть внутрь. Но кроме девушек, никто не должен был видеть того, что хранилось в кувшине. Говорить же, что они видели, девушкам было запрещено.

А затем Великий Ураган отослал девушек в города, захваченные варварами, где они должны были ублажать пожирателей собачатины и спать с их вождями и командирами. Девушки ушли, и никто больше их не видел.

А сам Великий Ураган сидел в покоях своего разрушенного дворца и принимал своих подданных. Каждому, кто приходил к нему, он возлагал руку на голову и произносил какие-то слова на языке, в котором было много шипящих.

Пришел к нему и Два Тростника, преклонил колени и спросил, что делает его бывший ученик. И Великий Ураган сказал – спасаю свой народ.

И он возложил руку на затылок своему учителю, и Два Тростника почувствовал холод, словно от прикосновения металла. Он осмелился поднять глаза, и увидел между пальцами принца серебристый блеск.

Но больше на его вопросы Великий Ураган не отвечал, только прошептал что-то на чужом наречии. Два Тростника ушел от него, недоумевая. Той ночью он чувствовал себя так хорошо, будто помолодел на двадцать лет, но вскоре забыл об этом – такие страшные события сотрясли землю.

Сначала до его ушей стали доходить слухи – слухи о том, что варвары умирают от какой-то болезни, которую прозвали Веселая Смерть. В заболевших вселялись демоны, и они принимались убивать друг друга с такой охотой, словно это была веселая игра. Родители убивали детей, а дети – родителей. Воины хватались за оружие и начинали резать своих товарищей. Многих убивали ночью, во сне. Некоторые влезали на крыши домов и, хохоча, перерезали себе горло. Те немногие, кого миновала зараза, погибали от руки обезумевших.

Потом Два Тростника увидел это своими глазами. Толпы безумцев, жаждущих крови, выходили из леса и бросались на штурм городских стен. Их были сотни, а может, и тысячи, но маленькая армия Великого Урагана справлялась с ними без труда – пораженные Веселой Смертью ничего не помнили о дисциплине, и сражались каждый за себя. Какое-то время они пытались ворваться в город, а потом просто обходили его стороной и исчезали в лесу.

Были и те, кому посчастливилось уцелеть и сохранить рассудок. Таких Великий Ураган принимал охотно, но с условием – они преклоняли колени, а принц возлагал им руку на голову. Тех же, кто не соглашался, в город не пускали.

Так прошел год, а потом посланные Великим Ураганом разведчики донесли, что варвары исчезли, будто их никогда и не было. Захваченные ими города обезлюдели, лишь кое-где в лесу жили маленькие общины спасшихся от Веселой Смерти. Страна опустела, на многие дневные переходы вокруг лежали покинутые селения и брошенные города.

Жителей Города Высоких Сейб болезнь обошла стороной – ни один человек из тех, кто становился на колени перед Великим Ураганом, не заболел и не сошел с ума.

Тогда принц вновь спустился в подземелье, где жила старуха, но на этот раз пробыл там недолго. Вернувшись, он объявил, что Сестра Смерти покинула их навсегда, и велел замуровать подземелье диким камнем. И Два Тростника украдкой вздохнул с облегчением.

С тех пор прошло много лет.

Великому Урагану удалось вновь отстроить Город Высоких Сейб. Он собрал под свою руку общины выживших, и восстановил Семь Белых Башен и Нефритовый Замок. Он поставил наместниками этих городов своих верных воинов, бывших с ним с самого начала, с той ночи, когда заговорщики убили старого пьяницу Ножа.

Он правил долго и справедливо, и самые искусные камнерезы соревновались в мастерстве, покрывая гимнами в его честь стелы из розового и зеленого камня.

А Два Тростника всегда оставался при нем самым доверенным лицом и Говорящим с Богами. Став правителем, бывший ученик жреца не забыл, кому он обязан жизнью.

Но закончилось время, отмерянное богами, и Великий Ураган умер.

Два Тростника омыл его лицо своими слезами и велел лучшим мастерам изготовить большой ящик из зеленого мрамора. На крышке ящика по его приказу вырезали Мировую Сейбу – дерево, пронизывающее собой все три мира. Под ветвями Мировой Сейбы полулежал Великий Ураган, вкушая сладкое звездное молоко.

Почти пять лет мастера трудились над ящиком, и Два Тростника боялся, что не доживет до конца работы.

Но он все жил и жил, словно Болон Окте в насмешку наградил его бессмертием. Под присмотром Два Тростника рабы уложили истлевшие останки правителя в ящик и задвинули тяжелую крышку, после чего воины убили их и оставили в склепе рядом с саркофагом.

И Великий Ураган обрел покой под сводами великой пирамиды.

А потом пришел страшный год, последний год бактуна, год багряной кометы.

Два Тростника надеялся, что он не увидит конца цикла, но этой надежде не суждено было сбыться. И вот настал день, когда он, старый и слабый, вновь стоит на вершине пирамиды, чтобы отвратить от людей гнев своего господина, Болона Окте, Дуновения Смерти.

И нет никого во всем мире, кто мог бы сделать это вместо него.

У Кровавого Стола – какая-то заминка. Вместо того, чтобы растянуть на выпуклом камне очередную жертву, младшие жрецы падают на колени и ползут к ногам дрожащего от нечеловеческого напряжения Два Тростника. Они плачут и стучат головами о гранитные плиты.

С некоторым запозданием Два Тростника понимает, что он только что вырвал сердце последней жертве.

Их было тысяча семьсот, повторяет он себе, не веря. Тысяча семьсот! Я не мог сделать это сам, наверное, мне кто-то помогал…

И тут он понимает, кто ему помогал, и чувствует холод, поднимающийся вверх по позвоночнику. Его тело выгибается и замирает, как натянутая тетива.

А потом он слышит голос Владыки Севера, похожий на рокот грома в ночном небе. Его не могут заглушить ритуальные барабаны.

Болон Окте говорит, но никто, кроме Два Тростника, не слышит ничего – только далекие грозовые раскаты.

Но все видят, что Говорящий с Богами внемлет своему господину, и боятся, и прячут лица. Жрецы отползают от застывшей в трансе фигуры, тихонько подвывая и расцарапывая себе ногтями щеки.

Проходит много времени, может быть, час, и Два Тростника падает, как подкошенный. Болон Окте вышел из него, и теперь он снова человек. Его поднимают и осторожно подводят к краю площадки.

Два Тростника воздевает над головой липкие от крови руки.

– Возрадуйтесь, люди! – кричит он. – Ибо бог простил нас! Владыка Севера доволен принесенной жертвой и не станет карать людей сейчас. Он дал нам время – еще три бактуна! Целых три бактуна вы можете жить, рожать детей и возделывать землю! И только по истечении этого срока гнев Болон Окте падет на головы наших правнуков.

Площадь внизу отвечает радостным гулом голосов.

– Но если вы забудете свои обязанности, кара может настичь вас раньше, – сурово предупреждает Два Тростника. – Вы не должны прекращать приносить богам жертвы, ибо кровь им по вкусу!

Толпа согласно воет.

– Я говорю это, потому что мой срок пришел, – продолжает Два Тростника. – Болон Окте требует меня к себе, и вам придется искать другого Говорящего с Богами. Не забывайте же, что я заповедовал, и гнев богов обойдет вас стороной!

Внизу слышны громкие крики разочарования. Два Тростника знает, что людям будет страшно без него, заступника перед Дуновением Смерти, но воля Болон Окте священна. Такова цена за спасение рода человеческого, и, хотя Два Тростника не понимает, почему Владыка Севера бросил на одну чашу весов его ничтожную жизнь, а на другую – жизнь всех прочих людей, ослушаться он не смеет.

К тому же перед смертью ему предстоит исполнить еще один приказ Болон Окте.

Этой же ночью он велит разобрать замурованный диким камнем склеп страшной старухи, которую Великий Ураган привез когда-то из далеких южных земель.

Когда кладку разбирают, двое рабов, первыми перешагнувшие порог, падают замертво, вдохнув смрадный воздух подземелья.

Два Тростника прикладывает к ноздрям тонкую, пропитанную благовониями повязку и, держа в руке факел, спускается вниз.

На последних ступенях лестницы, скорчившись, лежит старуха. Седые космы ее отросли почти до пят, ногти на руках длиною с початки маиса.

Два Тростника понимает, что Великий Ураган приказал замуровать ее в подземелье живьем.

На низком каменном столе стоит простой с виду глиняный кувшинчик. Сверху на нем лежит серебристая фигурка жука с изогнутыми передними лапами.

Два Тростника перешагивает через высохший труп старухи и осторожно берет в руки кувшин и фигурку. Скрюченные болезнью пальцы болят неимоверно, но он держит свою ношу крепко. Он знает, что если уронит ее, мир погибнет гораздо раньше отпущенного ему богами срока.

Прижимая к груди кувшинчик и жука, Два Тростника, хрипя от боли в суставах, взбирается обратно по лестнице. Когда он выходит из склепа, жрецы бросаются помочь ему, но он отгоняет их гневным движением руки.

Никто не должен прикасаться к нему.

Дальше все происходит, словно во сне. Взяв с собой двух самых сильных воинов, Два Тростника спускается в подземный лабиринт под великой пирамидой. В этих коридорах можно плутать бесконечно, но Два Тростника сам начертил на стенах тайные знаки, и без труда находит дорогу. В конце концов он оказывается у каменной двери, закрывающей вход в гробницу правителя.

Воины открывают двери и зажигают факелы на стенах, украшенных фресками. Их отблески играют на зеленой мраморной крышке, на которой изображен Великий Ураган, вкушающий звездное молоко.

Два Тростника приказывает отодвинуть крышку.

От Великого Урагана остались одни кости, завернутые в дорогие ткани. Пожелтевший череп скалится приветливой улыбкой.

Теперь приходит черед самого главного. Того, о чем говорил ему Болон Окте.

Два Тростника забирает у одного из воинов факел, и, недовольно ворча, растапливает на его огне шар пчелиного воска. Воск капает на кувшинчик, покрывая его неровным желтым слоем. Два Тростника достает золотую палочку и пишет на воске один-единственный иероглиф. Потом он погружает в мягкий еще воск серебристую фигурку жука. Теперь кувшинчик надежно запечатан.

Когда придет срок, отпущенный Владыкой Севера, печать будет сорвана, и смерть, таящаяся в кувшине, вырвется наружу.

Но это будет еще не скоро, спустя три бактуна.

Дело сделано, и Два Тростника чувствует себя опустошенным и легким. Он велит воинам вернуть крышку на место, стать на колени и закрыть глаза.

Воины догадываются, что их ждет, но не смеют ослушаться Говорящего с Богами.

Уколы обсидианового ножа точны и милосердны. Густая кровь обагряет плиты подземной усыпальницы.

Совершив это последнее в своей жизни жертвоприношение, Два Тростника ложится рядом с саркофагом, подтягивает ноги к животу и закрывает глаза.

Его господин, Болон Окте, ждет своего верного слугу в небесных чертогах.

Загрузка...