Асы нелегальной разведки

© Шварёв Н.А., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2015

Сайт издательства www.veche.ru

Легенда нелегальной разведки

Иосиф Ромуальдович родился 5 мая 1913 года в Вильно в семье караима-фармацевта. В 1924 году отец потерял работу и эмигрировал в Аргентину. Иосиф остался с матерью в Вильно, окончил гимназию имени Великого князя литовского Витовта. Помимо родного, с детства свободно владел литовским, русским и польским языками. Позже в совершенстве овладел итальянским, испанским, португальским, французским и английским языками.

В 1926 году вступил в нелегальный Коммунистический союз молодёжи Западной Белоруссии. В 1930 году стал членом компартии Польши. В феврале 1932 года арестован польской полицией, приговорён к двум годам условно и выслан из Польши. По решению Литовского коммунистического бюро Григулевич выехал во Францию и поступил в парижскую Высшую школу социальных наук. В августе 1934 года по предложению Коминтерна направлен на работу в Аргентину. В начале сентября 1936 года ЦК КП Аргентины командировал Григулевича в Испанию. С марта 1937 года начал сотрудничать с советской разведкой. Из Испании Иосиф Ромуальдович возвратился в Москву.

В 1938 году недавно назначенный начальник разведки П. Фитин подписал приказ о направлении Григулевича в служебную загранкомандировку. Ему был присвоен псевдоним «Артур». В то время в Латинской Америке только в Мехико действовала нелегальная точка. Грянула Вторая мировая война, и Григулевич оказался, по его словам, «нужным человеком в нужную минуту и в нужном месте». Сразу после нападения Германии на СССР всем резидентурам были даны указания о переходе всей оперативной деятельности в режим военного времени.

П.М.Фитин

Перед И. Григулевичем были поставлены следующие главные задачи:

«Примите все меры по налаживанию диверсионной работы, чтобы воспрепятствовать транспортировке стратегических грузов из Аргентины для фашистской Германии. Используйте любые другие возможности, включая создание рабочих комитетов для сокращения и приостановления переброски в страны “оси” грузов, которые могут применяться для военных целей: продовольственных товаров, продукции сельского хозяйства и других материалов, которые в больших количествах вывозятся через Буэнос-Айрес.

Приступите к подбору и переброске надёжной агентуры во вражеские и оккупированные врагом страны с разведывательными заданиями. Организуйте свою работу, используя возможности “земляков”». В полученной телеграмме было и приятное сообщение для Григулевича: «Вы награждены орденом Красной Звезды за выполнение специальных заданий в 1940 году».

Большую помощь по реализации указаний Центра Григулевичу оказывал лидер Компартии Аргентины Викторио Кодовилья (1894–1970). На одной из встреч с Григулевичем Кодовилья (партийный псевдоним «Медина») был взволнован сообщениями из Советского Союза, но, как всегда был конкретен и деловит. Он рассказал о программе действий, принятой на экстренном заседании руководства партии. Главная задача: создать широкий национальный фронт борьбы против нацизма и фашизма, оказывать помощь и поддержку советскому и другим воюющим с Гитлером народам, потребовать от правительства Аргентины разрыва отношений со странами «оси» и незамедлительного установления дипломатических отношений с Советским Союзом.

«Выше голову, камарада Хосе, – сказал Кодовилья Григулевичу. – Напав по-разбойничьи на Россию, Гитлер подписал себе смертный приговор. Очень скоро он обломает себе зубы. Мы в Аргентине сделаем все возможное, чтобы ускорить его путь на виселицу. Для коричневой чумы есть только одно подходящее место – на свалке истории».

Григулевич почти еженедельно встречался с Кодовильей, решая неотложные дела по подбору кадров для резидентуры, обсуждая очередные шаги по развёртыванию движения солидарности с СССР.

По всей стране создавались комитеты по сбору средств для Красной Армии. Позже они были объединены в Демократическую конфедерацию помощи. Кодовилья был откровенен: «Не будем предаваться иллюзиям, Хосе. Война предстоит долгая и затяжная. Кажется, что борьба ведётся из последних сил, но Советский Союз выстоит. Нацисты ощущают себя хозяевами всего мира. В Аргентине последователи Гитлера ведут себя всё наглее. Они повсюду в государственном аппарате, в армии. Особенно зверствуют те, что работают в полиции. Проводят незаконные обыски, аресты, отправляют без всяких на то причин на крайний юг – в ссылку. Составляют списки коммунистов, подлежащих нейтрализации. Но Комитеты помощи мы продолжаем открывать, несмотря ни на что…»

Об указании из Москвы по созданию диверсионной группы в КПА не знали, в том числе и Кодовилья. Тема была слишком деликатной.

Поздней ночью 2 июля резидент «Артур» в своей небольшой квартире на улице Суипача подготовил первое сообщение для отправки в Нью-Йорк. Начиналось оно словами: «Приступил к выполнению задания…»

Юозас Григулявичус (литовский вариант имени и фамилии) родился 5 мая 1913 года в г. Вильно (Вильнюсе) Российской империи. В графе «национальность» во время своих зарубежных странствий он писал в соответствии с «легендой» – литовец, чилиец, мексиканец, костариканец. Когда же начался легальный период его биографии (в 1953 г.), Григулевич неизменно и не без гордости указывал в пресловутой пятой графе: «караим» или «еврей-караим». Караимы – одна из самых малочисленных народностей в Советском Союзе. По данным переписи, их не более 3 тысяч человек, часть живёт в Крыму, часть – в Литве и Польше. По версии Григулевича, караимы – потомки древнего народа Крыма – тавров, которые были порабощены и ассимилировались с тюркскими народами – гуннами и хазарами. Вероучение караизм, т. е. почитание Ветхого Завета, они приняли у хазар. После разгрома хазарского царства часть исповедавшей караизм народности перебралась в Литву. Среди них были и предки Иосифа Григулевича.

Иосиф учился сначала в Паневежской, а затем в Виленской (литовской) гимназии им. Великого князя Витовта. В 1931 году, будучи гимназистом, он включился в подпольную комсомольскую работу, был арестован. Допрашивал Григулевича некий Пясецкий, который специализировался на искоренении коммунистической крамолы в Вильнюсе.

Пясецкий начал с того, что он «всё знает». «Признайтесь, и мы забудем этот печальный инцидент. Польские власти относятся к литовцам по-дружески, более того, – поляки и литовцы братья. Ах, ваши убеждения? Ну что ж, известное дело: кто в молодости не был социалистом, – даже маршалок (Пилсудский) им был; вы нам подтвердите то, что мы знаем, и сразу окажетесь на свободе».

В ответ на эти «медовые» речи Григулевич категорически отрицал свою принадлежность к комсомолу или компартии и утверждал, что политикой он не интересовался, а занимался только учёбой. Всего было арестовано 13 учащихся-литовцев, из которых большинство выпустили «на поруки». Из гимназистов за решёткой остались только двое – Д. Пумпутис, секретарь комсомольской организации, и Григулевич. Прямых улик против Иосифа не было. Он успел уничтожить всю нелегальщину и комсомольские документы на квартире задолго до обыска.

Из «централки» Иосифа перевели в известную строгостью режима виленскую тюрьму Лукишки. Именно там, в апреле 1933 года, он узнал о смерти матери, близкого дорогого человека. Ничто не предвещало несчастья, оно обрушилось на него внезапно. Из заключения был освобожден один из сокамерников Григулевича. Зная, что у того нет своего угла в Вильнюсе, Иосиф посоветовал ему остановиться на квартире у своей матери. Гость рассказал всё о тюрьме и бесчеловечных условиях содержания заключенных. Разговор оказался для Надежды Лаврецкой роковым. Она была настолько потрясена услышанным, что сердце не выдержало. Ей было 47 лет.

Иосиф остался один на один с суровой действительностью. Отец не мог помочь из далёкой Аргентины ни материально, ни морально. Приехать он тоже не мог, поскольку и польские и литовские власти были прекрасно осведомлены: в дни большевистского переворота в Петрограде Григулевич-старший был среди красногвардейцев и принимал активное участие в установлении советской власти.

«В марте 1933 года следствие было закончено. Примерно через два месяца в Вильнюсском окружном суде разбиралось дело по обвинению бывших учащихся гимназии им. Витаутаса Великого: Д. Пумпутиса, Ю. Григулявичуса, Ю. Айдулиса, К. Мацкявичуса и студента И. Каросаса. Все они обвинялись в принадлежности к коммунистической партии и в распространении идей коммунизма. Первых двух – Д. Пумпутиса и Ю. Григулявичуса – суд признал виновными и осудил на 2 года тюремного заключения условно. Трёх остальных и студента оправдали».

Обвинителем на суде выступал прокурор пан Ястржембский, председательствовал судья пан Лимановский. Обвиняемых защищали четыре адвоката. Обвинитель Пиотровский (Григулевич назвал именно его, а не Ястржембского), «бывший белогвардеец, перешедший на службу к пилсудчикам», пытался доказать, что на скамье подсудимых находятся экстремисты и отщепенцы, представляющие реальную угрозу для безопасности Речи Посполитой. Адвокаты старались представить своих подзащитных идеалистами-правдоискателями, будущими светилами Литовского научного общества и литовской культуры. Выступил в свою защиту и сам Иосиф:

«Будучи ни в чём не повинным 19-летним парнем, я подвергся аресту и был посажен в тюрьму, где господствует произвол охранников, где к политическим заключенным относятся хуже, чем к уголовникам. Хотя я был подследственным и моя вина не была ещё доказана судом, ко мне применялся режим каторжника, меня заковывали в наручники, подвергали избиениям. По мнению начальников Лукишской и Стефановской тюрем и прокурора Пиотровского, я должен был сносить эти надругательства с христианским смирением, чтобы доказать, что не являюсь коммунистом. Я, однако, считал своим долгом протестовать против тюремного произвола и не боялся этого делать, так как совесть моя была чиста…»

Выйдя из тюрьмы, Иосиф снова включился в подпольную партийную работу, а в августе 1933 года был неожиданно вызван повесткой в прокуратуру, и ему в двухнедельный срок предложили покинуть Польшу. Поскольку Григулевич в Польше был уже сильно заметной личностью, Литовское комсомольское бюро рекомендовало ему выехать через Варшаву в Париж, где находился один из польских центров эмиграции.

«Я мог бы уехать в Советский Союз, и это было бы для меня величайшим счастьем, – отмечал Григулевич в своих воспоминаниях, – но я видел свой долг в продолжении борьбы против капитала и фашизма».

В Варшаве, на пути во Францию, Григулевич впервые соприкоснулся с деятельностью Международной организации помощи революционерам (МОПР). На явочной квартире ему передали контактные адреса, деньги на поездку и паспорт с «железной» визой, во Францию. В начале октября 1933 года Иосиф прибыл в Париж и, не теряя времени, отправился на встречу с представителем польской компартии во Франции З. Модзалевским, который взял новичка под опеку».

Модзалевский помог Иосифу поступить в Высшую школу социальных наук Сорбонны и ввел в польскую редколлегию журнала МОПР. Он поставил перед Григулевичем задачу: «Приобретай опыт международной политической работы, чтобы в будущем тебе можно было давать более серьёзные партийные поручения».

Иосиф колесил по французской столице и её пролетарским предместьям, совершенствуя своё ораторское мастерство на митингах и встречах. В кампании за политическую амнистию в Польше он постоянно выступал первым. «Тяжелая артиллерия» – секретарь ЦК КПФ Жак Дюкло, писатель-пацифист Анри Барбюс, друг Маркса Шарль Раппопорт – выступала последней, «на бис», как вспоминал потом Григулевич.

Особенно насыщен событиями был для Иосифа 1934 год. Фашизм захватывал в Европе всё новые позиции, на что Коминтерн отвечал стратегией «народных фронтов». Благодаря журналу Иосиф быстро усвоил специфику работы в МОПР, что доказал на практике. Из группы молодых литовских эмигрантов-пролетариев он создал боевую мопровскую ячейку, члены которой с наилучшей стороны проявили себя в акциях за освобождение Г. Димитрова.

В августе 1934 года по предложению представителя Коминтерна во Франции Эдуарда Герека Григулевич был направлен в Аргентину, г. Буэнос-Айрес. В подкладке пиджака Иосифа было зашито письмо Модзалевского к аргентинским товарищам, в котором сообщалось, что «предъявитель сего» командируется Коминтерном для участия в оргработе по линии МОПР.

Григулевич был в восторге от проявленного к нему доверия, возможности повидаться с отцом и познакомиться с неведомым континентом, о котором он почти ничего не знал. Из французского порта Шербур Иосиф убыл на пароходе, который после двухнедельного пути вошёл в порт Буэнос-Айреса. Один из тех, кто встречал Григулевича, напишет через несколько лет: «На палубе, чуть в стороне от пассажиров, крепко держался за поручни молодой человек лет двадцати, стройный, со смуглым лицом, тёмной волнистой шевелюрой и живым взглядом. Он пристально всматривался в толпу встречавших. Наконец еле заметная улыбка промелькнула на его губах: Иосиф узнал отца (как же он постарел после почти десятилетней разлуки) и, конечно же, его спутника». Это был Франсиско Муньос Диас, член ЦК компартии Аргентины, с которым Григулевичу доводилось встречаться в Париже по мопровским делам.

По прибытии в Аргентину Иосиф сразу начал брать уроки испанского языка у местного учителя, активно общался с местными жителями, среди которых много было еврейских переселенцев из Восточной и Юго-Восточной Европы, решивших посвятить себя аграрному труду. Столицей еврейских сельскохозяйственных поселений в Аргентине являлся Моисесвиль, основанный в конце XIX столетия, а непререкаемым авторитетом – Альберто Герчунофф, видный журналист, один из организаторов аргентинского Еврейского общества.

Врожденный талант Иосифа к языкам помог ему «взять испанский» буквально в первые месяцы, и вскоре он вовсю общался с простодушными земледельцами Ла-Клариты. Обаятельный молодой брюнет понравился жителям селения, и кое-кто из почтенных отцов семейств, у которых были дочери на выданье, стали ходить вокруг Румальдо, исподволь выясняя намерения его сына в плане поиска брачных уз. Черноокие красотки дружно дефилировали мимо аптечных окон (отец Иосифа работал аптекарем).

Прошло несколько месяцев, и на подпольной конференции в г. Росарио Иосиф Григулевич был избран в исполком MOПP и членом редколлегии нелегального журнала «Красная помощь»[1]. Ему дали партийный псевдоним «Мигель».

«Одной из форм работы “Красной помощи” в Аргентине, – писал позднее Григулевич, – были так называемые национальные патронаты, которые создавались из эмигрантов разных национальностей. Патронаты шефствовали над тюрьмами своих стран. В исполкоме МОПР я руководил работой патронатов всех национальностей, в том числе и литовских, которых на территории Аргентины было несколько».

Некоторое время Иосиф находился в Росарио, налаживал «морскую работу». Этот речной порт, расположенный в 320 километрах от Буэнос-Айреса, называли «аргентинским Чикаго». Индустриальное развитие города шло по нарастающей. Григулевич охотно погружался в среду портовых рабочих. По вечерам его можно было увидеть в дружеской компании простодушных парней в кепках и беретах в каком-нибудь ресторанчике.

Завязанные им в Росарио дружеские связи пригодятся через семь лет при задействовании в Буэнос-Айресе лаборатории по производству зажигательных бомб для осуществления диверсий на судах, перевозящих стратегические грузы в порты враждебных Советской России и западным союзникам стран – Германии, Испании и Португалии. Некоторые химические компоненты для снарядов будут поступать из малоприметной аптеки в пригороде Росарио. Молодая женщина с тонкими библейскими чертами лица совершит десятки поездок в аргентинскую столицу, прижимая к себе невзрачную хозяйственную сумку с начинкой для «зажигалок».

По словам ветерана КПА Фанни Эдельман, Иосиф был своим человеком в самых разных партийных «кабинетах», если можно таковыми назвать конспиративные квартиры КПА (или, как их называли для зашифровки, «технические бюро»). К этому времени относится первая встреча Григулевича с Викторио Кодовилья. У влиятельных партийцев сложилось положительное мнение о «Мигеле»: «Парень перспективный, с твердыми убеждениями, не гнушается черновой работы». Особенно тёплые отношения сложились у Иосифа с Армандо Кантони, будущим секретарём райкома Буэнос-Айреса. Эта дружба пройдет проверку в боевой обстановке в Испании. Исходя из этих фактов, можно с уверенностью сказать, что «Мигель» безболезненно вошёл в работу компартии Аргентины. Следует однако заметить, что далеко не все посланцы Коминтерна «приходились ко двору» в латиноамериканских компартиях.

Бывали случаи, когда» местные товарищи» под благовидным предлогом отделывались от тех, кто проявляя излишнее рвение, вмешивался в проблемы, далёкие от их компетенции.

Нет сомнения, что Григулевич мог бы искренне повторить вслед за Фанни Эдельман: «Я храню о “Красной помощи” самые тёплые воспоминания». Эта организация «отражала самые прекрасные чувства, свойственные человеческому существу: солидарность – нежность между народами», – как весьма точно назвала её никарагуанская поэтесса Джиоконда Белли.

Григулевич написал в биографических заметках, что в «первый период» пребывания в Аргентине совмещал революционную и трудовую деятельность. Он был продавцом радиоаппаратуры, страховым агентом, электриком, журналистом.

Иосиф много ездил по стране, выполняя партийные поручения. У него сложились неплохие связи в литовских эмигрантских кругах, хотя оценивал он их с «классовых позиций». Например, клуб взаимопомощи «Пролетариат» в Бериссо он считал «своим» и часто бывал там, чтобы обсудить последние новости из сметоновской Литвы. Были коммунисты и в клубе «Утренняя звезда». Позже он завел друзей в организации демократического толка «Объединенные литовцы в Аргентине».

В поисках новостей с Родины Иосиф с жадностью поглощал издаваемые в Аргентине эмигрантские газеты, в особенности «Голос литовца в Аргентине», которая была старейшим органом эмигрантских организаций, ориентированных на создание подлинно конституционной и демократической Литвы. Особенно высоко ценил Григулевич литературно-политический журнал «Дарбас», издаваемый в Росарио П. Улявичисом, человеком прогрессивных взглядов. Впоследствии он принял участие в гражданской войне в Испании на стороне республиканцев.

Хорошими знакомствами обладал Иосиф в еврейской общине Буэнос-Айреса. Близкие отношения у него сложились с обаятельной Флорой Тофф, секретарём ДАИА (Представительство еврейских ассоциаций в Аргентине), руководящего органа еврейских организаций в Аргентине. Наверное, не было в Буэнос-Айресе уголка, куда бы не заглянул неутомимый «Мигель». В порту ему был знаком каждый док, каждый причал.

Сумел просочиться Иосиф со своим другом Эйнштейном и на масштабно организованный праздник немецкой общины. В зале Цирка Саррасани, украшенном знаменами со свастикой, собралось более 12 тысяч человек. С докладами выступили руководитель НСДАП в Аргентине партайгеноссе Кестерн, партайгеноссе Шмидт, с заключительным словом – посол фон Терманн. Основной тезис всех выступлений: «Национал-социалистическая Германия должна занять лидирующее место на мировой арене. Оно ей принадлежит по праву».

«Тевтонский натиск на Южную Америку набирает силу, – поёжился Финштейн. – Сегодня Цирк Саррасани, завтра – Патагония, а затем и весь континент. Так и назовут его – Новая Германия. Чувствую я, что в один прекрасный день Буэнос-Айрес станет полем битвы с нацистами. Они всё больше распоясываются…».

Иосиф с ним соглашался, вспоминая разъяснения Коминтерна в отношении фашистской доктрины и фашистских государств. Германские линкоры то и дело наведывались к берегам Бразилии и Аргентины. Прилёты пассажирских дирижаблей Германии на континент воспринимались как демонстрация нацистской мощи и претензий на «особое» положение в Южной Америке. «14 200 000 немецких эмигрантов, проживающих в странах Западного полушария, – это первый десант Германии, за которым последуют другие», – вычитал Иосиф в пропагандистском листке, распространявшемся на нацистском слёте в Цирке Саррасани.

В Аргентине действовало не менее десяти организаций, связанных с нацистской Германией: Национальный союз немцев; рабочий фронт; военная организация ветеранов; суррогат нацистских профсоюзов «Сила через радость»; национал-социалистический союз моряков; германская федерация физкультуры; социальная помощь НСДАП; рабочий союз немецких женщин. Патриотическое рвение немцев доходило до такого абсурда, что многие женщины-немки, проживавшие в стране, стремились рожать на германских судах, заходивших в аргентинские порты.

Григулевич постоянно следил за политическими событиями во всём мире. По поводу убийства Кирова Иосиф не сомневался в том, что организаторами покушения на популярного лидера были «троцкистско-зиновьевские элементы». Главным организатором покушения Сталин назвал Троцкого (настоящая фамилия Бронштейн), и Григулевич верил в истинность этих утверждений. Он был убежден, что Троцкий и его последователи сознательно вредят единству мирового рабочего движения.

Немалое влияние на политическое развитие молодого Григулевича оказали аргентинские учёные-марксисты Эмилио Тройсе и Аугусто Бунхе. Григулевича представил Тройсе сам Кодовилья, который отозвался об Иосифе как о «близком и надёжном друге». Пройдут годы, и Тройсе окажет Григулевичу неоценимую услугу, организовав переброску солидного архива нелегальной резидентуры из Буэнос-Айреса в Монтевидео.

Аугусто Бунхе, видный руководитель Независимой социалистической партии, был страстным пропагандистом «советского опыта» в Аргентине. Он издал книгу о Советской России, и ему удалось в своё время побывать в Стране Советов.

Для Григулевича, который встречался с Бунхе по делам, связанным с организацией сбора средств для «Красной помощи», «старик Аугусто» был человеком, достойный восхищения.

Опыт двух лет пребывания в Аргентине окажется жизненно важным для Григулевича во время второй «служебной командировки», на этот раз уже «по линии НКВД». Ему не придётся тратить время на адаптацию. Он уже хорошо знает особенности аргентинского быта, привычки, обычаи и нравы аргентинцев, жаргонный язык обитателей Буэнос-Айреса.

Вечером 19 июля 1936 года Иосиф был арестован на вилле Аугусто Бунхе. Всего по доносу осведомителя было задержано 109 человек. Полиция приняла всерьёз информацию о том, что маститый учёный, известный просоветскими симпатиями, проводит нелегальную сходку, на которой планировалось прослушивание Московского радио.

Фанни Эдельман так описала этот арест: «Многочисленная группа парней и девушек беззаботно танцевали в саду. И тут неожиданно ворвались агенты “специального отдела”, арестовали всех подряд. В грузовиках нас перевезли в здание департамента полиции Ла-Платы.

Задержанным всё же пришлось провести ночь в полицейском участке. Всех нас переписали и взяли на учёт, однако благодаря своевременным действиям адвокатов на следующий день нас отпустили по домам».

Григулевичу этот трёхдневный арест грозил серьезными неприятностями. Он не прошёл натурализации и, как иностранец, был весьма уязвим. Иосиф понимал, что он легко отделается, если его просто вышлют из страны. Обычным исходом для таких, как он, была отправка в каторжную тюрьму.

Если бы полицейские агенты были повнимательней, «Мигель» не вышел бы из этой переделки с такой лёгкостью. Ему просто повезло. Его допрашивал малоопытный новичок, который поверил, что разговорчивый «арестант» ничем, кроме девушек и танцев, не интересуется. Однако анкетные данные Григулевича и его дактилоскопические отпечатки полиция всё-таки получила. При необходимости полиция теперь могла докопаться до истины – что это за подозрительный литовец, не удосужившийся за два года пребывания в Аргентине легализовать нормальным образом своё пребывание?

После происшествия на вилле Бунхе дальнейшее пребывание Иосифа в Аргентине стало небезопасным: полицейские сыщики «навестили» несколько его бывших адресов, в том числе в Ла-Кларите, чем изрядно взволновали отца. Служба безопасности партии получила данные от своего источника в полиции, что «Мигелю» грозит неминуемый арест. Тут руководство КПА прореагировало, наконец, на неоднократные просьбы Иосифа о направлении его в Испанию. Получив «добро» на отъезд, Григулевич через посла Осорио-и-Гальярдо, писателя-католика, известного своими антифашистскими взглядами, получил в свой литовский паспорт драгоценный штамп с подписью консула – въездную визу в Испанию.

Отправляясь на Иберийский полуостров, «Мигель» отчетливо представлял себе, что участие в гражданской войне – не увеселительная прогулка. Он был готов к любому исходу. А Буэнос-Айрес, который он искренне полюбил, покидал с лёгкой грустью. «Придётся ли когда-нибудь вернуться?» – вопрошал он себя, поднимаясь в начале сентября 1936 года на борт греческого парохода, который отправлялся в Антверпен. Чтобы приберечь свои скудные финансы, Иосиф нанялся помощником повара. По большому счёту, именно отъезд в Испанию определил на многие годы, а лучше сказать – навсегда, судьбу Иосифа Григулевича.

Путь от Антверпена до Мадрида Иосиф проделал за десять дней. Вначале в Париж на экспрессе, оттуда – после инструкций товарищей из Центра по переброске добровольцев – поездом до Тулузы, затем самолётом до Барселоны. «Трудно описать ту радость, которую я испытал, ступив на испанскую землю», – напишет через несколько лет Григулевич. Случилось это в первые дни октября 1936 года.

В Мадриде Григулевич прибыл в редакцию газеты компартии «Мундо обреро». Его принял оказавшийся в редакции генеральный секретарь КПИ Хосе Диас. Иосиф передал ему письмо компартии Аргентины, а также свой мандат мопровского работника. Диас сразу позвонил по телефону и попросил кого-то из товарищей зайти к нему. Григулевич был удивлен, когда в комнату вошёл Викторио Кодовилья. Он с первых дней войны находился в Испании.

Кодовилья с одобрением посмотрел на Иосифа: «Просишься на фронт? Рядовым? Похвально. Но в Мадриде тоже боевая обстановка!»

Как вспоминал потом Григулевич, знание иностранных языков предрешило его судьбу: «К этому времени я, помимо литовского, говорил свободно на испанском, французском, немецком и польском языках. А по-русски у нас общались в семье, русский всегда был для меня родным и главным языком».

«К нам приехали советские военные специалисты, – продолжил Кодовилья. – Полным ходом создаются интернациональные бригады. Позарез нужны люди, знающие языки, в особенности русский. Мы тебя направим в распоряжение командира 5-го полка. Только, компаньеро, советую тебе сменить фамилию Григулявичус. Это слишком заковыристо для испанского уха».

Иосиф предложил фамилию Окампио, вспомнив известную аргентинскую писательницу, книгами которой зачитывались его подружки в Буэнос-Айресе. Так Иосиф стал в Испании «Хосе Окампио».

Итак, Хосе Окампио стал «адъютантом по международным поручениям» у комиссара 5-го полка Витторио Видали. Он был итальянцем, кадровым сотрудником Коминтерна, человеком с завидным опытом антифашистской борьбы. В списках ОВРА – тайной полиции Муссолини[2] – он значился в первой десятке лиц, подлежащих розыску и ликвидации. Спасаясь от убийц, Видали одно время скрывался в Мексике, представляя Коминтерн в мексиканской компартии. Потом был на руководящей работе в Испокоме Межрабпрома в Москве. В 1932 году советская военная разведка планировала направить его вместе с женой Тиной Модотти для работы в Китай в составе группы Рихарда Зорге, но, по настоянию Елены Стасовой, нарком обороны Ворошилов отменил эту командировку. Коминтерн тоже нуждался в проверенных кадрах.

«Адъютантский» хлеб Иосифа оказался нелёгким. С Витторио Видали стремились встретиться члены всех делегаций и все журналисты, прибывающие в Испанию. Он был своего рода символом героической обороны Мадрида. «Хосе Окампио» приходилось встречать гостей, отвечать за их размещение, а то и сопровождать на передовую, если кому-то для полноты впечатлений хотелось услышать свист пуль и разрывы снарядов.

Все, кто встречался с «Окампио» в то время, вспоминают его как улыбчивого молодого парня, невысокого, склонного к полноте, в непременном интербригадовском берете.

Месяц спустя Григулевич получил повышение. Его перевели в штаб армии Мадридского фронта при генерале Висенте Рохасе. Но и там он не задержался. По ходатайству советского посла Розенберга Иосифа направили на работу в полпредство. Переводчиков русского языка не хватало даже в полпредстве. Именно там «Окампио» попал в поле зрения советнического аппарата НКВД, который возглавлял Александр Орлов[3] (псевдоним «Швед»). Опытный разведчик, исколесивший полмира, человек с изысканным вкусом. Он умел читать на лице собеседника самые сокровенные чувства. Орлов каждый день твердил своим подчиненным в советской группе: «Ищите надёжных людей, без них – в одиночку – мы в Испании ничего не добьёмся».

Кто же привлёк Иосифа Григулевича к сотрудничеству с советской разведкой? Сам «Швед»? Вряд ли. В различных источниках говорится только о том, что он был первым оперативным руководителем Григулевича. Тогда кто же стал «крёстным отцом» Иосифа в разведке?

Скорее всего, заместитель «Шведа» – Наум Маркович Белкин. С сентября 1936 года по август 1938-го он работал в Испании под крышей заведующего бюро печати полпредства. Он был правой рукой Орлова в подготовке разгрома троцкистских групп.

Вероятнее всего, что именно Белкин в ноябре 1936 года вытащил Иосифа из посольской рутины и на явочной квартире НКВД в Мадриде преподал ему «краткий учебный курс молодого бойца невидимого фронта». После этого «Окампио» устроили на работу в Генеральное управление безопасности республики, или Сегуридад. К этому времени Иосиф уже имел свой первый оперативный псевдоним – «Юзик».

О своём первом задании в качестве сотрудника Сегуридад Иосиф Григулевич рассказал в автобиографическом очерке «Первые шаги разведчика», опубликованном под псевдонимом «И. Григорьев»[4].

Действие происходит в Мадриде, в марте 1937 года. Герой очерка – Борис Иванович Миронов (Иосиф Григулевич. – Авт.). Его, против собственного желания, определили переводчиком в штаб армии Мадридского фронта, узнав, что Миронов знает испанский и итальянский языки. Не мешкая, он тут же отправился к своему начальнику П.А. Бодрову.

«Давайте договоримся так, – сказал Бодров, – если моё предложение покажется вам неподходящим, вы скажете мне об этом, и тогда мы будем считать, что разговор не состоялся…»

Но разговор состоялся, и вскоре Миронов приступил к исполнению своего первого оперативного задания. Его «подсадили» в тюремную камеру к пленному испанскому генералу под видом арестованного «офицера связи» генералиссимуса Франко. По мнению Бодрова, эту роль Миронов мог сыграть великолепно, поскольку прежде блистал в институтском драмкружке. У пленного генерала Педро де Сильвы надо было выяснить, насколько боеспособна его дивизия, которая, по словам Бодрова, была для республиканской армии «как гвоздь в стуле».

Миронову удалось преодолеть недоверие Педро де Сильвы. После долгих диалогов генерал поверил, что «майор Луис Косас» – действительно тот, за кого себя выдаёт. И Педро де Сильва рассказал Иосифу о том, что от него ждали: «Я держал фронт чудом. Если бы враг знал, насколько моя дивизия деморализована, то он разгромил бы её без каких-либо трудностей».

Полученные сведения оказали большую помощь в разгроме дивизии генерала Педро де Сильвы, и Миронов наконец-то почувствовал, что может открыто смотреть в глаза своим товарищам». Первое задание Иосиф выполнил блестяще.

Очерк заканчивается такими словами Бодрова: «Заходите, Борис Иванович, и закройте дверь плотнее. Сегодня у нас разговор будет не менее серьёзным предыдущего. Пора переходить к игре более крупного масштаба. Москва уполномочила меня дать вам новое поручение…»

К этому периоду относится знакомство Григулевича со вторым человеком резидентуры, помощником «Шведа» – Наумом Исааковичем Эйтингоном, с которым ему придётся работать в Мексике в 1939–1940 годах, выполняя задание Сталина по ликвидации Троцкого.

Эйтингон прибыл в Испанию с паспортом на имя Леонида Александровича Котова. Свои сообщения в Центр он подписывал псевдонимом «Пьер». Эйтингон обладал блестящей разведывательной биографией, и, конечно, для «Юзика» не проходили даром уроки и советы 37-летнего сотрудника ИНО (внешняя разведка. – Авт.) Наума Эйтингона.

Отношения представительства НКВД с республиканскими спецслужбами имели свои взлёты и падения, и А. Орлов нередко прибегал к помощи «Хосе Окампио», чтобы «прозондировать обстановку» изнутри, выяснить, кто в Сегуридад «мутит воду» и мешает совместной работе. Премьер-министр республики Ларго Кабальеро был политиком традиционного склада, и его консервативность, постоянная оглядка на «возможную международную реакцию» несомненно сказывалась на эффективности сотрудничества резидентуры НКВД и Сегуридад.

В одной из служебных характеристик Григулевича есть такие строки: «Проявил себя как смелый и находчивый боевик в операциях по ликвидации агентуры “пятой колонны” в Испании. В “лирическую минуту” Иосиф любил вспоминать о подчиненной ему группе “отчаянных парней из социалистической молодёжной организации”, с которыми выполнял особые поручения Сегуридад (и попутно – представительства НКВД), принимая участие во многих боевых операциях. Каждая такая акция сопровождалась огромным риском.

С бандами уголовников расправлялись безжалостно, как правило, под покровом ночи. К месту их базирования спецотряд Сегуридад прибывал на двух-трёх машинах. В окна помещений летели гранаты, потом следовал ураганный огонь из автоматического оружия. Через несколько минут отряд исчезал в неизвестном направлении, а на место происшествия прибывало подразделение регулярной милиции для выяснения обстоятельств».

Через три года после Испании похожая схема «молниеносного налёта» будет предпринята в Мексике против «крепости Троцкого» в районе Койоакане…

Для будущей оперативной работы Иосифа особое значение будет иметь знакомство с мексиканским художником и революционером Давидом Альфаро Сикейросом. Вряд ли эта первая встреча была значимой для Сикейроса, только что назначенного командиром 29-й дивизии республиканской армии Испании, но Иосиф сохранил её в памяти до мельчайших деталей. Особенно его поразил интеллект и одухотворенность мексиканца, который в мундире полковника сохранял элегантность и благородство внешности и был боготворим своими подчиненными.

Ключевым эпизодом своего пребывания в Испании Григулевич считал участие в подавлении мятежа в Барселоне в мае 1937 года. В Каталонии действовала враждебная коммунистам политическая организация под названием «Рабочая партия марксистского единства» (ПОУМ). Возглавлял эту партию Андрес Нин, в прошлом – активный соратник Троцкого.

Григулевич позже напишет: «В Мадриде я руководил группой социалистов, которую использовали в различных сложных ситуациях. Однажды меня вызывает мой шеф и говорит: “В Барселоне произошло восстание. Все наши попытки арестовать кого-либо из зачинщиков не имели успеха. Ты можешь выехать со своей группой?” Отвечаю: “Конечно могу”. “Поезжай в Барселону и арестуй всех вожаков. Только действуй решительно”. Группа выехала в Барселону на машинах. Там мне сказали, что я должен арестовать трёх человек из “федерации анархистов Иберика”. Поехали по данному нам адресу, и что мы застали там? Андалузцев с налитыми кровью глазами, которые предложили нам угоститься… водкой, русской икрой и борщом. Говорят по-русски, жутко матерятся… Ничего не понимаю! И кем же они для нас оказались?

В 1922 году был убит председатель Совета министров Испании. Так вот, это их рук дело. Они бросили в него бомбу! Затем укрылись в Париже, а в 1926 году – подались в Москву. Вернулись на родину в 1931 году. В СССР они поженились на русских и украинках, которые работали официантками в столовых. И единственное, чему те смогли научить своих мужей, – это пить водку, есть борщ, ругаться матом и плохо говорить по-русски. Они остались такими же анархистами, какими приехали в Москву. Итак, я выкладываю на стол пистолет и говорю: “Собирайтесь в дальнюю дорогу”. – “В какую дорогу?” – “К сожалению, должен вас арестовать”».

Мятеж был подавлен за два дня. Пролилось много крови. Потери с обеих сторон достигали трёх тысяч человек. Вспоминая о боях в Барселоне, Григулевич всегда повторял: «Никому не пожелаю пережить такое. Там я по-настоящему понял смысл слов: “звериный оскал гражданской войны”. Несколько раз я был на волоске от гибели. До сих пор не знаю, кто стрелял в меня – свои или чужие, мятежники?»

В Испании Иосиф познакомился с политкомиссаром интербригад Андре Марти. В годы Гражданской войны в России А. Марти был руководителем восстания французских военных моряков на Черном море. Иосиф часто бывал в штаб-квартире Марти, выполняя поручения Белкина. В секретной канцелярии Марти он получал опечатанные сургучом пакеты с паспортами и другими личными документами погибших интербригадовцев. Один из этих паспортов, который принадлежал студенту-аргентинцу, Иосиф получит в 1938 году из рук резидента НКВД в Нью-Йорке Петра Гутцайта для использования в качестве документа прикрытия в Мексике и Соединенных Штатах.

Позднее, подбирая людей в разведывательную сеть в Буэнос-Айресе и Сантьяго-де-Чили, Григулевич с особым доверием относился к тем кандидатам, о которых когда-то с похвалой отзывался Марти.

Именно поэтому он считал несправедливым, даже клеветническим, то, каким изображен Андре Марти в романе Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол». Григулевича познакомил с Хемингуэем Михаил Кольцов, но дальнейшего развития это знакомство не получило. Может быть, из-за тех самых выпадов в адрес Андре Марти. Григулевич называет Хемингуэя «писателем, стремящимся к успеху», а его роман – произведением с «троцкистской подкладкой». Не менее постыдной является попытка Хемингуэя очернить Рубена Руиса (сын Долорес Ибаррури), «укрывающимся якобы от опасностей войны в далёкой Москве». «Теперь понятно, насколько подлыми выглядят эти инсинуации, – подчеркнул Григулевич. – Сейчас все знают, что лейтенант Рубен Руис Ибаррури погиб в бою, сражаясь против фашистов в России…»

О возвращении в Москву в своих автобиографических заметках Григулевич повествует следующее:

«В конце 1937 года я тяжело заболел[5] и был отправлен в Москву на лечение. Поездом с испанским паспортом из Барселоны я пересёк всю Европу. Поезд проследовал через Варшаву и Вильнюс, но, соблюдая конспирацию, я никого не смог повидать из своих товарищей. Наконец поезд прибыл на станцию Негорелое. На огромной арке, разделявшей два мира, сверкал написанный золотыми буквами лозунг: “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” Новый мир, который я защищал в борьбе с юношеских лет, служению которому посвятил свою жизнь, гостеприимно распахивал свои широкие двери».

В октябре 1937 года Григулевич был вызван в Москву и направлен на учебную дачу наркомата в Малаховке. Там по индивидуальным программам проходило подготовку свежее пополнение нелегального аппарата ИНО. В учебном центре всё было организовано так, чтобы не допустить общение слушателей: нелегалы всё-таки! Но остроглазый Иосиф несколько раз издалека замечал друзей, которые зарекомендовали себя в Испании хорошими боевиками. В Испанию Григулевич так и не вернулся и наблюдал за драмой падения республики издалека.

В конце 1937 года по распоряжению наркома внутренних дел Н. Ежова начальник разведки С.М. Шпигельглас приступил к подготовке операции по Троцкому («Старик» в переписке НКВД). В распоряжении НКВД в Москве находилась группа «испанцев», успешно справившаяся с задачей «исчезновения» Андреса Нина. К сожалению, кандидатуры многих из них по различным причинам (в том числе и по состоянию здоровья) были отсеяны. Шпигельглас, посмотрев «объективки» и заслушав мнение начальника курсов, сделал свой выбор: в Мексику будут направлены двое: старшим группы – Григулевич, его помощником – испанец Эмилио Санчес (псевдоним «Марио»), человек с безупречным боевым прошлым и с крепкой политической закалкой.

В начале апреля 1938 года «Фелипе» (новый псевдоним Григулевича) и «Марио» пароходом отправились из Новороссийска в Соединенные Штаты. Морской канал для заброски агентуры использовался часто и был отработан в совершенстве. Рейс прошёл без приключений. Оба нелегала спокойно сошли на берег в нью-йоркском порту и растворились в городской толпе. О прибытии нелегалов резидентура в Нью-Йорке была информирована. С учётом специфики задания, на встречу с «Фелипе» на этот раз вышел сам резидент Пётр Давидович Гутцайт.

На скамейке в Центральном парке он вручил Иосифу новые документы, две тысячи долларов наличными, обсудил дальнейшие условия связи. Боевикам надлежало обосноваться в Мексике, ознакомиться с оперативной обстановкой в стране и после этого наладить изучение «объекта» операции, чтобы в дальнейшем войти в его ближайшее окружение. В мае 1938 года «Фелипе» и «Марио» прибыли в столицу Мексики город Мехико (в оперативной переписке – «Деревня»). Мексиканская столица поразила их множеством недавно построенных школ и десятками заброшенных церквей.

Несколько дней нелегалы прожили в гостинице, изображая, что не знакомы друг с другом, потом разъехались по арендованным квартирам. Изучая город и его окрестности, они побывали и в районе Койоакане. Обошли вокруг «Синего дома», в котором после приезда в Мексику в январе 1937 года поселились Троцкий и его жена Наталья Седова. Из газетных интервью Троцкого Григулевич знал, что «Старику» понравилась экзотическая Мексика. Он надеялся, что эта страна станет его пристанищем на долгие годы.

На улице Акасиас, в нескольких кварталах от «Синего дома», «Филипе» арендовал небольшой особняк, в котором организовал «явочную квартиру». Чуть позже был создан пункт наблюдения, из которого осуществлялся контроль за передвижением Троцкого и его сотрудников, изучалась система внешней и внутренней охраны, порядок допуска посетителей.

Существуют сведения о том, что в 1937–1938 годах секретарём у Троцкого работала девушка из семьи с русскими корнями, которая была якобы «двойным агентом», работая на НКВД и ФБР. Скорее всего, это была Сильвия Агелоф. В некоторых публикациях в числе лиц из ближайшего окружения изгнанника называется «Патрия» – Африка де Лас Эрас, испанка, полковник советской разведки.

Подготовка операции по «Старику» развивалась динамично. «Фелипе» вёл активную переписку с резидентурой в Нью-Йорке, получал инструкции, писал отчёты о проделанной работе, И вдруг связь прервалась. Нью-Йорк замолчал. В нескольких газетах появились сообщения об аресте и расстреле наркома МВД СССР Николая Ежова.

Некоторое время спустя это сообщение подтвердилось. В октябре 1938 года Гутцайта вызвали в Москву, где он был арестован. Резидент всё отрицал, но его обвинили в «предательстве» и работе «в пользу вражеских разведок». Как и Шпигельгласа. Главных оперативных кураторов операции по «Старику» в конце концов расстреляли.

Находясь в полном неведении, «Фелипе» вынужден был выехать в Нью-Йорк. Гутцайт как в воду канул. На условные телефонные звонки он не отвечал. На конспиративной квартире не появлялся. В сложившейся ситуации Иосиф вернулся в Мехико, решив продолжать работу, несмотря ни на что. Такая неопределённость сохранялась около полугода.

Но польза от поездки в Нью-Йорк всё же была. Там Григулевич встретился с человеком, который стал его другом, главной опорой и помощником в разведывательной работе на долгие годы. Леопольдо Ареналь[6] прибыл в США по заданию мексиканской компартии (МКП), чтобы закупить новое типографское оборудование для нужд партии. Весь вечер «Фелипе» провёл с Леопольдо и пришёл к выводу, что его можно рассматривать в качестве кандидата в свою резидентуру. Ещё до встречи в Нью-Йорке Иосифу доводилось слышать об Ареналях. Его друзья-мексиканцы говорили о них так: «Это семья революционеров». В семье было четверо детей: Леопольдо, Луис, Анхелика и Берта. Луис, как художник, входил в «творческую бригаду» Давида Альфаро Сикейроса. Благодаря Луису Давид подружился с семьёй Ареналей, а Анхелика через несколько лет – уже в Испании – стала его женой.

В начале 1939 года Анхелика вернулась из Испании в Мексику и была привлечена Леопольдо к работе по «Старику». Несколько позже в Мехико появился Сикейрос и после беседы с Григулевичем, которую организовал Леопольдо, дал согласие на участие в операции. Леопольдо получил псевдоним «Поло» и стал основным помощником Иосифа.

Между тем Сталин напомнил новому руководителю НКВД, что задание по ликвидации Троцкого никто с разведки не снимал. Преемник Ежова Лаврентий Берия понимал, что устранение «Иудушки-Троцкого» даст ему шанс заявить о себе «во весь голос» и обеспечит доверие Хозяина на обозримое будущее, конечно, в тех пределах, в которых Сталин был способен «доверять».

В феврале 1939 года Сталин вызвал к себе в Кремль комиссара госбезопасности 3-го ранга П. Судоплатова. Разговор был кратким: Сталин говорил без обиняков. В ЦК принято решение о ликвидации «фашистского отщепенца» Троцкого, подрывная деятельность которого наносит всё больший вред стране. Для окончательного решения «проблемы» разведка должна использовать все имеющиеся в её распоряжении средства. Координатором операции в Москве назначается П. Судоплатов. В качестве оперативного руководителя в Мексике – Наум Эйтингон (псевдоним «Том»).

Вскоре Судоплатов и Эйтингон разработали план операции под кодовым названием «Утка», который был схематичен и оставлял простор для импровизаций. Предусматривались такие методы, как использование подрывного устройства в доме или в машине «Старика», отравление пищи или воды, применение удавки, кинжала, огнестрельного оружия, просто тяжелого предмета для нанесения смертельного удара. Не исключалось нападение на жилой дом Троцкого вооруженной группы боевиков. Документ санкционировал привлечение к операции проверенных агентов-испанцев – Каридад Меркадер (псевдоним «Мать») и её сына Рамона («Раймонд»). Вспомогательный центр в Париже должен был возглавить Лев Василевский (Тарасов), в Нью-Йорке – Павел Пастельняк (псевдоним «Лука»)[7]. Сталин согласился с планом, но визы своей на нем не поставил.

Прибывшая информация резидента в Нью-Йорке об успешной работе «Фелипе» в Мехико Л. Берию не удовлетворила! «На этого человека я хочу посмотреть сам. Он слишком долго работал с Орловым, Шпигельгласом и Гутцайтом. Не исключено, что для успеха дела “Фелипе” придётся убрать из Мексики».

Григулевич отправился в Москву в конце 1939 года. В Европе шла война. Поэтому был предложен для поездки в СССР более безопасный «тихоокеанский вариант».

Через некоторое время экспресс прибыл на московский вокзал. Времени на передышку Григулевичу не дали. На следующий день, с утра, – первая беседа с Судоплатовым. Множество вопросов. Деловая обстановка, корректность. Всё более тёплый взгляд собеседника. Григулевича заслушивали несколько раз: Судоплатов, снова Судоплатов, ещё раз Судоплатов, затем начальник разведки П.М. Фитин. Было очевидно, что оперативные наработки «Фелипе» оказались более чем кстати. Чем-то надо было отчитаться перед Сталиным. А «Фелипе» предоставил практически подготовленную операцию по штурму «крепости» Троцкого.

В ходе докладов в Москве Иосиф дал исчерпывающую характеристику командиру боевой группы Давиду Альфаро Сикейросу: это человек действия – решительный, бесстрашный, безжалостный к врагам. Самое главное: стоит на чётких политических позициях и считает, что Троцкий – главный виновник поражения республиканской Испании. Сикейрос не раз призывал на митингах и в своих статьях «выбросить» этого агента Гитлера и Франко из Мексики. Григулевич заверил руководство НКВД, что художник доведёт дело до конца, какими бы последствиями это ему ни грозило. Сикейрос не раз сидел в тюрьмах. Он достойно проявил себя в Испании. Свой чин полковника Сикейрос заслужил на передовой, командуя бригадами, а затем 29-й дивизией.

В этот приезд в Москву Григулевич встречался с Берией на его загородной даче. Нарком признал удовлетворительной работу «Фелипе» в Мехико. Скупой на похвалу Берия сказал Судоплатову: «Этот ваш нелегал – самостоятельный парень. По всему видно, что троцкистов не боится и готов с ними бороться до конца».

Казалось, что Берия искренне верил в то, что говорил. Он приказал снова отправить «Фелипе» в Мексику для завершения операции.

По прибытии в Мехико в феврале 1940 года Григулевич взял вновь бразды правления группой Сикейроса в свои руки. Иосиф заметил, что Леопольдо не терял времени зря и продолжал ведение слежки за ««крепостью». Именно так называла мексиканская пресса новое пристанище Троцкого в Мехико.

Для известного в Мексике адвоката, доктора философии, пропагандиста марксизма Висенте Ломбарде Толедано троцкизм был воплощением предательства в политической жизни. Тезис о сотрудничестве Троцкого с Гитлером и Муссолини у Толедано не вызывал сомнений. «Сталин – их общий враг, – говорил мексиканец. – Сталин – крепкий орешек. Один на один с ним не справиться. Вот они и собрались в “волчью стаю”. Для них этот союз необходим». По всей видимости, поэтому в выступлениях Толедано имена Троцкого, Гитлера, Муссолини часто назывались рядом. Это враги! Антитроцкистская пропаганда, возглавляемая компартией и Толедано, привела к тому, что в Мексике Троцкого стали обвинять даже во всех кровавых авариях и катастрофах, которые происходили в стране. Именно на него как «главного саботажника» указала прокоммунистическая пресса после крупной железнодорожной катастрофы между городами Ироло и Ометуско, в которой погибло более 50 человек.

По прибытии в Мексику Эйтингон встретился на следующий день с Григулевичем. Подготовку к операции Наум Исаакович одобрил и приказал ускорить решение оставшихся проблем, чтобы операцию провести уже в мае, в разгар избирательной кампании в Мексике. Шёл 1940 год. Эйтингон сказал, что в Москве настаивают на скором проведении операции, поскольку война с Гитлером неминуема, а без устранения Троцкого, как показывает испанское поражение, трудно будет добиться безоговорочной поддержки Советского Союза силами международного коммунистического движения.

В отличие от многочисленного аппарата «Фелипе», в разведывательную сеть Эйтингона входило не более десяти человек. Среди них не было новобранцев. Все были проверены на практической работе в Испании и Франции в 30-х годах.

Следует заметить, что Эйтингон не спешил с вводом «Раймонда» в состав операции. Это был запасной вариант. Главная надежда возлагалась на страшный налёт на «крепость» Троцкого группы боевиков Давида Сикейроса.

Однажды Леопольдо Ареналь порекомендовал в группу поддержки комсомольскую активистку Лауру. Так Иосиф познакомился с Лаурой Араухо Агилар, девушкой двадцати лет, строгие глаза и белозубая улыбка которой раз и навсегда покорили его. Лаура работала учительницей в школе. Она была родом из небогатой многодетной семьи. Всего в семье было 12 детей. Сёстры Лауры говорили, что она была лидером в семье и всеми командовала. Дело дошло до того, что Лаура запретила матери и сёстрам ходить в церковь: «Священники вас обманывают». Никто не возразил Лауре. Все подчинились её нравоучению.

Однажды судьба свела Лауру с невысокого роста парнем по имени Хосе. Весёлый прищур его глаз не исчезал даже тогда, когда он говорил о делах серьёзных. Их отношения быстро переросли рамки сугубо конспиративных. Взаимное притяжение было столь велико, что Иосиф нарушил – впервые! – золотое правило разведки: не смешивать личную жизнь и жизнь разведчика-нелегала.

Встреча с Лаурой была важнейшим событием в жизни Иосифа. В напряженные дни по подготовке к операции он сумел понять, что Лаура – его судьба, его будущая верная спутница в беде и радости. Их удивительное соответствие друг другу отметил Эйтингон, сказавший однажды Григулевичу:

«С вас только семейный портрет рисовать, вы как голубки на одной веточке. Повезло тебе, брат. Разведчику необходимо иметь прочный тыл. Мексиканки – верные жёны. Она не подведёт. Всегда прикроет, отстреливаясь до последнего патрона».

Иосиф рассмеялся:

«Надеюсь, до этого дело не дойдёт. Патроны нам пригодятся в Койоакане. Но ты прав в главном. С Лаурой у нас серьёзные отношения».

Иосиф и Лаура заключили гражданский брак весной 1940 года. В семье Араухо никто, даже мать, об этом не знал. Лаура умела принимать самостоятельные решения.

Эйтингон завидовал. У него была семья в Москве. И у него же был в самом разгаре роман с Каридад Меркадер[8], женщиной в критическом возрасте, с трудным характером, страстной, крайне нерасчётливой в любви и поступках. Их отношения начались в Мадриде в годы гражданской войны. Учитывая все эти нюансы, порвать Наум с Каридад не мог, потому что это вызвало бы непредсказуемую реакцию женщины, сын которой оставался «запасным участником» операции «Утка».

Вместе Иосиф и Лаура прошли почти пятьдесят лет, и каких! Им пришлось пережить продолжительное преследование ФБР, двухгодичную разлуку, облавы «Сексьон Эспесиаль» в Буэнос-Айресе, смерть от врождённого порока сердца шестимесячного сына в Рио-де-Жанейро, разведывательную эпопею в Италии в самый разгар «холодной войны», «жизнь с нуля» в 50–60-е годы в Москве, злобную травлю первых лет «перестройки». Они преодолели эти испытания рядом…

Сикейроса друзья называли «Конь» Во многих странах Латинской Америки о решительном, мужественном, презирающем опасность человеке говорят: «Es un caballo». «Фелипе» использовал прозвище «Конь» в качестве оперативного псевдонима Сикейроса.

Когда приготовления к штурму «крепости» были завершены, Эйтингон, взвесив все «за» и «против», дал добро на проведение операции. Подгоняли сроки, поставленные Москвой.

«Ну что ж, – сказал Иосиф, – надеюсь, всё пройдёт без сучка, без задоринки. Иначе нам не сносить головы. Итак, делаем ход “Конём”». Ход операции по ликвидации Троцкого подробно изложен мною во второй книге, в очерке «Наум Эйтингон приказ Сталина выполнил».

Утром 24 мая 1940 года в Нью-Йорке был получен условный телефонный звонок из Мехико. По ключевым словам Пастельняк понял, что операция проведена. «О результате сообщим позже». Ближе к полудню резидентуре стало известно, что Троцкий остался жив.

Специальное сообщение разведки об операции, составленное на основании донесения «Тома», Сталин получил несколько позже – 8 июня 1940 года.

Своё объяснение «Том» написал 30 мая:

«1. О нашем несчастье Вы всё знаете из газет.

2. Если не будет особых осложнений, через две-три недели приступим к исправлению ошибок, так как не все резервы исчерпаны.

3. Для завершения дела мне нужны ещё 15–20 тысяч долларов, которые нужно срочно прислать.

4. Принимая целиком на себя вину за этот кошмарный провал, я готов по Вашему требованию выехать для получения положенного за такой провал наказания».

Сталин не стал устраивать разноса ни наркому, ни его сотрудникам. Он был неплохим актёром, умел маскировать подлинные чувства и эмоции. Судоплатову и Эйтингону был дан ещё один – последний! – шанс. «Тому», «Фелипе» и «Марио» предлагалось покинуть Мексику, если им угрожает опасность. «Тому» сообщили, что ему из Нью-Йорка будут направлены частями деньги (10 тысяч долларов взамен запрошенных 15–20). В конце шифротелеграммы имелась приписка, несколько успокаивающая: «Привет от тов. Берия».

Тем временем полиции удалось выйти на одного из участников операции, студента Нестора Санчеса Эрнандеса. Во время обыска у него в квартире нашли мундир и фуражку полицейского, а также пистолет системы «Стар», который принадлежал охранникам Троцкого. Нестор всё рассказал полицейскому полковнику Саласару об операции. Он его знал ещё по периоду срочной службы в мексиканской армии. Старые знакомые почти друзья. Стоит ли запираться? Вот таким образом полиция вышла на группу Сикейроса. Были установлены имена большинства боевиков, принимавших участие в операции.

«Том» предупреждал «Фелипе»: «Нас, участников операции, будут искать долго, может быть, всегда. Мексиканцы забудут нас через 3–4 месяца, американцы – никогда. Для директора ФБР Гувера – дело чести разоблачить красных агентов и тех, кто помогал нам в США».

Студент Нестор подробно описал агентам полиции внешность «Фелипе». Стал известен его псевдоним, даже место возможного рождения и расовые корни – «французский еврей». Студент поведал, что «Фелипе» давал ему свой телефон. Установить адрес теперь не составляло труда. На телефонные звонки в доме «Фелипе» никто не отвечал. Полиции пришлось взломать дверь. Тщательный обыск результатов не дал, если не считать нескольких грязных рубашек с французскими ярлыками.

Полиция начала разыскивать «Фелипе». Особенно плотно велось наблюдение на границе с Соединенными Штатами. Но всё было напрасно: «французский еврей» как в воду канул. Да, так оно и было: Григулевич «лёг на дно». Он заранее подготовил себе убежище, в котором сыщики не додумались бы его искать. Через доктора Барского, бывшего начальника медицинской службы интернациональных бригад, «Фелипе» устроился в клинику для душевнобольных в пригороде Мехико, изображая из себя «чудаковатого коммерсанта со средствами».

Григулевич размышлял о причинах провала операции, тщательно подготовленной и всесторонне продуманной. Слишком много было допущено ошибок. Надо было просто забросать дом гранатами, а не палить куда попало. Шутка ли, столько дыр в стенах, и все под потолком. Боевики были, в общем, хорошо подготовлены, но по всей видимости, перебрали для храбрости текилы. И по мнению Эйтингона, наш агент Харт дал неверную информацию о месте нахождения Троцкого в доме.

Иосиф с нетерпением ждал появления Лауры. Она появлялась раз в неделю, приезжая в городок. После проверки на предмет выявления слежки она шла на вокзал, неторопливо прогуливаясь по перрону, присаживалась на край кирпичной ограды клиники для душевнобольных, изображая, что ждёт поезда. Затем поднималась в вагон экспресса и с верхней площадки прощально махала ему рукой.

Визиты Лауры преследовали две цели: она убеждалась, что с Иосифом всё в порядке, и оставляла ему в тайнике письмо от «Тома». Тайником (на оперативном языке – «дубком») служила выемка в кирпичной ограде, куда Лаура бросала спичечный коробок. «Том» сообщал, что обстановка в Мехико остаётся сложной. Самое время покинуть страну. «Уходи в Тир (кодированное название Нью-Йорка) по запасному аргентинскому паспорту. На сегодня это лучший вариант». Иосиф понял, что операция движется к развязке. «Том» – профессионал, упрямец, он сумеет довести дело до конца.

«Раймонд» остался последней надеждой ИНО НКВД в успешном проведении операции «Утка». Григулевич знал Рамона Меркадера ещё по Испании, а также встречался с ним и в Мексике.

В конце июля 1940 года Григулевич прибыл в Нью-Йорк. Покидая Мексику, Иосиф так и не простился с Лаурой. Инструкции «Тома» были жесткими: никаких личных контактов со связями в Мехико.

По плану операции «Утка» покушение на Троцкого совершил Жак Морнар («Раймонд») 20 августа 1940 года. Смертельный удар был нанесен ледорубом. В последний момент рука «Раймонда» дрогнула и острие ледоруба по касательной пробило голову Троцкого. На следующий день Троцкий скончался в больнице. Убийцу тотчас схватили охранники, и если бы не крики Троцкого («не убивайте его, он нужен будет для разоблачения Сталина»), жизненный путь Рамона Меркадера оборвался бы там, в «крепости» на улице Вены.

Рамон Меркадер отсидел в тюрьме 20 лет! Был удостоен звания Героя Советского Союза. Скончался на Кубе в 1978 году. Похоронен на Кунцевском кладбище как Лопес Рамон Иванович.

Сикейрос, который скрывался у друзей-горняков в горах Халиско, был арестован в октябре 1940 года. Он категорически отвергал свою причастность ко второму покушению на Троцкого. Отрицал он и какую-либо связь с органами НКВД. Однако просидеть за решеткой несколько месяцев ему всё же пришлось.

Решение об освобождении Сикейроса принял недавно избранный президент Мексики М. Авила Камачо. Он сказал художнику: «Убирайтесь из страны как можно скорее. По имеющимся у меня сведениям, ваши враги – троцкисты – собираются убить вас. Я же этого не хочу, особенно в период моего правления. Завтра утром вы вместе с женой и дочерью отправляйтесь самолётом через Панаму на Кубу, а затем в Чили, где сможете спокойно жить и работать».

По распоряжению Центра Иосиф приступил к подготовке собственной «эвакуации» в Аргентину, где ему предстояло отсиживаться до тех пор, пока не затихнет «шум погони». Дело в том, что ФБР развернуло поиски по всей стране, предъявляя фотографию «Арари» своим осведомителям в ресторанах, в портах и на вокзалах. Поэтому паспорт на это имя был сожжен, а взамен появился другой – чилийский, подлинность которого не вызвала бы сомнения у самого дотошного сотрудника погранслужбы. Григулевич был доволен. Ему предстояло вернуться в Буэнос-Айрес. Куратор из резидентуры посоветовал избрать окружной путь; перебраться из Нью-Йорка в Сан-Франциско и там приобрести билет на пароход в Гавану. Оттуда можно спокойно отправляться в Аргентину, не опасаясь цепких глаз агентов ФБР.

Лауре тоже пришлось бросать дела в Мехико и срочно уезжать в Нью-Йорк. Произошло это летом 1941 года после тревожного предупреждения, полученного от директора школы: её разыскивает полиция. Неутомимый Нестор Санчес вспоминал всё новые подробности о таинственном «французском еврее». Однажды кто-то показал ему на худенькую девушку с косичками и сказал, что это «подружка» «Фелипе», учительница начальной школы. Этого было достаточно для её розыска.

Резидентура советской разведки взяла Лауру под опеку. Её надежды на скорую встречу с Иосифом не оправдались. На все просьбы отправить её туда же, где находился муж, Лауру просили набраться терпения и «дать Иосифу время для устройства на новом месте». Иосифа же известили, что в целях безопасности Лаура находится в Нью-Йорке.

Что касается Рамона Меркадера, то следует заметить, что обычно спецслужбы делают всё возможное и невозможное, чтобы выручить своих людей из беды. Почему же советская разведка не помогла своему ценному агенту выйти из тюрьмы досрочно? Почему не организовали побег? Почему через влиятельного адвоката Эдуардо Сенисероса не добились сокращения срока?

Одна из причин лежит на виду: через десять месяцев после ликвидации Троцкого началась Великая Отечественная война. Усилия внешней разведки были сосредоточены на обеспечении стратегической информацией советского руководства и командования Красной Армии. Другие задачи, какими бы важными они ни казались до 22 июня 1941 года, разом потеряли приоритет. Наверное, и сам Рамон понимал такую ситуацию. Хорошо ещё, что «Том», покидая страну, оставил «группу поддержки», главной задачей которой было оказание узнику помощи деньгами и качественным питанием, организация защиты от покушений уголовных элементов, нанятых троцкистами. Необходимые средства были оставлены адвокату Сенисеросу и нелегалам «Хуану» и «Гарри».

К Рождеству 1944 года «группа поддержки» наконец-то подготовила побег Рамона. Планировалось перебросить его в Веракрус и после отсидки на конспиративной квартире переправить на судне в Гавану. Кубинский паспорт на Рамона был заготовлен и находился в сейфе у резидента советской разведки.

Но тут в Мехико вновь появилась Каридад Меркадер (псевдоним «Кира»). Она прибыла в сопровождении кадровой сотрудницы нелегальной разведки Анны Каратаевой («Инес»). В оперативной переписке женщины проходили под кодовым названием «Дуэт». Как и следовало ожидать, «Дуэт» вскоре распался.

«Кира» отказалась от встреч с Каратаевой, так как не нашла с ней общего языка. В Мехико «Кира» решила действовать самостоятельно. Неожиданное вторжение Каридад в операцию (иначе не скажешь) стало катастрофой. Не советуясь ни с кем, пренебрегая конспирацией, не разобравшись в обстановке, «Кира» начала действовать почти вслепую. А ведь её слишком хорошо знали в Мехико. В 1936 году она приезжала туда по заданию испанского правительства для закупки оружия. Переговоры велись со многими влиятельными лицами и привлекли всеобщее внимание, включая прессу и секретные службы. Оказавшись в Мехико вновь, Каридад не могла рассчитывать, что останется незамеченной. Конечно, «Кира» постаралась изменить свой внешний облик, но вряд ли это помогло замаскироваться.

Не прошло и трёх недель после приезда «Киры» в Мехико, а последствия уже сказались: более суровым стал режим содержания Рамона в тюрьме, появились дополнительные надзиратели, больше внимания уделялось его посетителям. Угроза увольнения повлияла на имевшиеся «договорённости» с рядом охранников и тюремных чинов. Но «Киру» ничто не могло остановить. Она считала, что в 1941–1943 годах можно было вполне безболезненно вытащить Рамона из тюрьмы. Никто не стал бы связывать его побег с «рукой Москвы», поскольку посольства СССР в Мехико тогда не было[9].

«Кира» настояла на встрече с руководством «группы поддержки». Пришлось в нарушение всех правил безопасности организовать встречу Каридад с нелегалом А. Купером[10]. Во время личной встречи Купер вроде бы сумел уговорить «Киру» не вмешиваться, добился от неё согласия на немедленный отъезд на Кубу. Однако она не уехала из Мехико. Её суетливые действия отдаляли проведение операции. Внутриполитическая ситуация в Мексике тоже менялась не в лучшую сторону. Каридад начала злоупотреблять спиртным и попала в автомобильную аварию, переходя улицу. Её обнаружили на мостовой без сознания. При ней была значительная сумма денег и шифроблокнот, которые чудом не оказались в руках полиции.

Через некоторое время Каридад словно подменили. Уговоров больше не потребовалось. Со свойственной ей энергией она сразу же засобиралась в путь.

В начале октября 1945 года «Кира» обменялась прощальными письмами с сыном, а 24-го числа того же месяца в нью-йоркском порту поднялась на борт парохода. Резидент, наконец, свободно вздохнул.

Каридад умерла в 1975 году в своём доме во Франции. Рамон пережил её на три года. Уходил он из жизни в муках – от рака костной ткани. Оба они до самой смерти получали пенсию от КГБ. Надгробья на могилах были установлены также за счёт КГБ: её – на парижском кладбище Пантин, а его – Кунцевском в Москве.

Итак, Григулевич вернулся снова в Аргентину. Он был рад новой встрече с Буэнос-Айресом. Иосиф бродил среди миллионов его обитателей. Казалось, что мелодии танго звучат отовсюду. Он даже не вспомнил о том, что когда-то назвал эту музыку «мелкобуржуазными стенаниями». Тогда она воспринималась совсем иначе.

Первые недели Григулевич жил на квартире Теодоро Штейна, с которым познакомился в Париже в 1934 году, когда учился на высших курсах в Сорбоне. Иосиф жадно впитывал свежие впечатления, старался понять, куда движется Аргентина в столь непростое время.

Новая страна – новый псевдоним: Иосиф стал «Артуром». «Возьмёшь паузу в Аргентине, – сказал ему на прощание “Том”. – Пусть ищейки потеряют твой след, утихнет шум погони. Будь уверен, о Троцком скоро забудут. Грядут другие события. Поэтому не расслабляйся. Курортная жизнь не для разведчиков. Помни: перед тобой стоит задача легализации. Надо нормализовать ситуацию с документами, создать приличную “крышу”. Центр напомнит о себе в самый неожиданный момент. Так всегда бывает, ты ведь знаешь».

Григулевич прибыл в Аргентину по чилийскому паспорту. В соответствии с иммиграционными законами прибывший должен был сдать паспорт местным властям. Возвратить документ владельцу должны были накануне выезда из страны.

В Аргентине, которой правили военные, находиться в положении «беспаспортного» было крайне опасно. «Адресок», где могут помочь с легализацией, Иосифу подсказал старый друг-товарищ Моисей Тофф, который считал необходимым помогать в беде всем евреям, каких бы политических взглядов они ни придерживались.

Через неделю Моисей свёл Иосифа с представителем еврейского благотворительного общества Давидом Гольдманом. У этого мага по части документирования было всё «схвачено» в провинции Чако – это на границе с Парагваем. Когда все вопросы были согласованы, Гольдман произнёс: «На все расходы потребуется около 600 долларов. Половину ты в вручишь мне сейчас, в качестве гонорара. Остальные можно будет отдать позже. Имеешь такие средства?»

Иосиф вытащил банкноты из новенького кожаного бумажника. Вручая доллары, он всем своим видом давал понять, что расстаётся с ними с кровью сердца. Про себя нелегал подумал, что у брата по крови мог бы взять и подешевле…

Два месяца спустя Гольдман сообщил, что суд вынес положительное решение. Иосиф встретился с ним в Чако, где принял присягу как полноценный аргентинец. Ему вручили натурализационную книжку, а потом и военный билет, без которого мужчине в Аргентине невозможно получить удостоверение личности. Имея на руках эти документы и справку о благонадёжности, можно было оформлять заграничный паспорт и ехать в любую страну мира. «Правда, – писал Григулевич, – за получение документов мне пришлось заплатить всем участникам процедуры посвящения меня в аргентинца. Адвокату я подарил швейцарские часы, прокурору – бинокль и позолоченный хронометр для ипподрома, свидетелям вручил по двадцать долларов. Даже швейцар в суде нажился на мне: в самый ответственный момент он, подлец эдакий, спрятал моё дело. Чтобы он “нашёл” его, мне снова пришлось залезать в свой кошелёк»…

Год спустя бизнесу Гольдмана пришёл конец. Фашистская газета «Паиперо» опубликовала разоблачающую статью, в которой суд в Чако обвинялся в деятельности, подрывающей безопасность государства: «Сионисты платят большие деньги, чтобы стать аргентинцами». Началось следствие, которое постепенно привело к ещё более скандальным разоблачениям, связанным с поголовной коррупцией властей во главе с самим губернатором. Контрабанда, дома терпимости, торговля наркотиками, подпольные казино, преследование журналистов – все пороки аргентинской жизни разом проявились в Чако.

Возвращаясь из Чако с новенькими документами, Иосиф сошёл на станции Ла-Кларита, чтобы повидать отца. Эта встреча больше расстроила, чем порадовала его. Отец заметно сдал: волочит правую ногу, у него нарушена речь… Иосиф потом принял меры, чтобы переселить отца поближе к столице.

Став полноправным аргентинцем, Иосиф начал налаживать деловое прикрытие. В компаньоны выбрал себе Теодоро Штейна, который должен был стать «безупречной витриной» дела (нелегалу не стоило особо светиться в стране). Вместе они создали небольшой завод «Т. Штейн и Ко». Но дела у них шли не совсем ладно, и позднее Григулевич закрыл дело.

Для наведения справок о некоторых друзьях из интербригад Григулевич в феврале 1941 года навестил писателя Кордобу Итурбуру, с которым познакомился в Испании. В ходе разговора с ним Иосиф заметил, что писателю не нравилось то, что творилось в стране. «Нацисты наступают, – то и дело повторял он. – Наши аргентинские генералы окончательно обезумели. Они скоро заставят нас приветствовать друг друга возгласом “Хайль Гитлер!” И пошлют в Европу, чтобы помочь фашистам не говяжьей тушенкой, а пушечным мясом…»

Шумиха вокруг Сикейроса затихла так же быстро, как и началась. Ещё бы – у журналистов появилась новая тема! Гитлер разорвал пакт о ненападении с Москвой и двинул свои армии на Восток. Вторая мировая война набирала всё новые обороты.

В конце июня 1941 года на имя Григулевича поступило, возможно, самое главное послание в его жизни, письмо с тайнописным предписанием Центра: «Вы назначаетесь… Примите меры по налаживанию…»

После получения директивы из Москвы Григулевич спал по 3–4 часа в сутки. В Буэнос-Айресе надо было срочно создавать разведывательную сеть и диверсионную группу.

Много пришлось нелегалу потрудиться, и к декабрю 1941 года агентурная сеть в Аргентине была в основном создана. Среди своих помощников только «Бланко» знал, что «Артур» – советский разведчик. В общении с членами своей сети Иосиф использовал разные имена, хотя чаще всего представлялся как «Антонио».

В резиденцию «Артура» поступали сведения о различных сторонах политической, экономической и военной жизни в Аргентине. «Свои» люди у Григулевича были в министерстве иностранных дел, министерстве внутренних дел, в департаменте охраны иностранных посольств. В полицейском аппарате Буэнос-Айреса было несколько источников. От кого-либо из них обязательно поступил бы сигнал тревоги, если бы резидентуре угрожала опасность.

После вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз Центр поставил перед Григулевич главную задачу: проведение актов саботажа против объектов стран «оси»[11]. Поэтому в июле – декабре 1941 года Григулевич занимался формированием диверсионной группы. Начинать пришлось почти с нуля. Прежде всего он отыскал у букинистов книжку шпионских мемуаров Франца фон Ринтелена.

Прославленный мастер саботажа с истинно немецкой педантичностью описал свою работу по проведению диверсионных акций в американских портах и трюмах транспортных судов. «Артур» решил воспользоваться рекомендациями немца.

В выборе целей для диверсий «Артур» думал постоянно. В конце 30-х годов немецкие коммерческие миссии успешно закупали стратегическое сырьё в Латинской Америке. В Чили их интересовала селитра, в Боливии – олово, в Аргентине продовольственные товары, кожа, шерсть, в Бразилии и Колумбии – кофе и какао. В начале Второй мировой войны германский торговый флот оказался запертым в Балтийском море. Поэтому десятки тысяч тонн грузов для стран «оси» перевозились на судах под нейтральным флагом – Португалии, Испании, Швеции и даже Швейцарии. За годы войны немцы истратили в Аргентине миллионы долларов на закупку сырья для военных целей.

В начале 1942 года «Артур» получил информацию о том, что контрабандой сырья на нужды рейха руководит Дитрих Нибур (псевдоним «Диего»), главный резидент абвера в странах Латинской Америки. По «крыше» он является военно-морским атташе германского посольства в Аргентине.

Поначалу сведения о моряках-контрабандистах и судах, используемых для операций абвера, добывались резидентурой «Артура» с трудом. Но по мере привлечения новых людей эта проблема постепенно решалась. В нужный момент в разведгруппу был привлечён лидер профсоюза портовых служащих «Гелеос». От него стала поступать информация о конкретных судах и конкретных грузах, отправляемых для стран «оси».

Ветеран советской разведки Л. Воробьёв, первый биограф Григулевича, написал о диверсионной работе резидентуры «Артура» следующее: «Благодаря усилиям своих помощников нелегал разгадал весь этот сложный механизм. Были выявлены конкретные морские компании, изучены расписание и маршруты судов-перевозчиков, установлены склады, изучена система охраны, режим в порту и т. д. После анализа информации решили: уничтожить грузы для Германии путем организации диверсий в порту Буэнос-Айреса и на судах-перевозчиках».

Особенно перспективным объектом для проведения диверсий была чилийская селитра. Прожорливая военная промышленность рейха поглощала её тысячами тонн. Из селитры изготовлялись взрывчатка, чёрный порох, различные материалы для химических лабораторий и предприятий Германии.

Иосиф понимал, что просить Центр о помощи по организации работы бесполезно. Под Москвой шли ожесточённые бои с танковыми колоннами немцев. Там решалась судьба Советского Союза.

Для создания взрывных зарядов требовалось довольно много времени. Поэтому Иосиф решил отказаться от взрывчатки, поскольку это было чревато быстрым провалом, а сделал выбор в пользу зажигательной мины замедленного действия. Для изготовления «зажигалок» он привлёк своего друга-аргентинца Антонио Гонсалеса, работавшего в химической лаборатории «Патагон». После ряда неудачных попыток Антонио разработал удачную схему «зажигалки». Пробный образец испытывался несколько недель. В марте 1942 года на одной из встреч с Антонио Гонсалесом Григулевич в откровенной беседе вынужден был сказать:

«Нацисты все больше наглеют; на причалах ежедневно загружаются по три-четыре судна для стран “Оси”. Нашей группе пора приступить к активной работе. Представь себе чувства ребят, когда они смотрят на безнаказанно уходящие пароходы со стратегическим сырьём в Западную Европу».

К счастью, усилия «кустарей-конструкторов» увенчались успехом. Горючая смесь готовилась из различных химических реактивов, которых было достаточно в свободной продаже. Компоненты смешивались в нужных пропорциях, и получалась вязкая масса, которая при горении выделяла температуру более 2000 градусов.

После проведения испытаний «Артур» убедился, что термитный заряд может применяться для осуществления диверсий с замедлением от одной до двух недель.

Для создания филиала резидентуры в относительно демократическом Уругвае и обеспечения тылов на случай провала в Аргентине в конце 1941 года Григулевич ездил в Монтевидео, где ему была назначена встреча с Михаилом Певцовым (псевдоним «Роке»). Они не знали друг друга, поэтому встреча состоялась по паролю.

Иосиф проинформировал Певцова, что он прибыл для работы по немецкой и итальянской колониям и по германскому посольству. В этот приезд в Монтевидео Григулевич при содействии «Роке» подобрал кандидатов в уругвайский филиал своей разведсети. Особенно полезными стали со временем сотрудник МИДа «Фред», близкий к министру иностранных дел Альберто Гуами, и «Корсар», чиновник почтового ведомства. Он переснимал наиболее важные сводки и передавал их Певцову.

Однажды «Роке» показал Григулевичу здание, в котором находилась резидентура британской разведки (Сикрет интеллидженс сервис – CMC). С первым выстрелом Второй мировой войны англичане активизировали свою разведдеятельность в странах Латинской Америки. Особое беспокойство британцев вызывал германский шпионаж в портовых городах тех стран, куда традиционно вели морские и океанские маршруты из Великобритании. Гитлеровские субмарины зверски топили торговые и пассажирские суда Англии, стремясь полностью блокировать Туманный Альбион, пресечь поставки жизненно важных стратегических материалов.

К успешной работе СИС в Латинской Америке можно отнести операцию против «патагонского заговора нацистов». Заговорщики стремились реализовать план Гитлера по захвату территории Патагонии. Это вызвало в Аргентине взрыв антинацистских настроений. Были проведены массированные обыски в немецких учреждениях, клубах, школах. Десятки нацистов были арестованы и подвергнуты тщательным допросам.

Григулевич воспользовался присутствием в Уругвае Мануэля Деликадо Муньоса[12] и с его помощью установил полезные связи среди испанских коммунистов. В Уругвае испанцы чувствовали себя вольготно. Председатель местного Союза помощи республиканцам делал для беженцев всё, что только мог. Возможности у него были. Сенатор познакомил Деликадо с начальником полиции в городе Такуарембо, который был обязан своей политической карьерой Муньосу и потому бескорыстно выполнял все его просьбы, особенно по изготовлению надёжных документов (паспортов, удостоверений личности и т. д.).

В Такуарембо был изготовлен паспорт для жены Григулевича Лауры на имя Инелли Идалины де Пуэро-Ньевес.

Из Монтевидео Григулевич отправился в Сантьяго-де-Чили. Там нелегалу необходимо было определиться с людьми, подобранными «Алексом» для разведсети, и наметить дальнейшие задачи по предстоящей работе.

Поезд прибыл на вокзал Маночо поздно ночью. Иосиф поселился в гостинице и быстро уснул, зная, что впереди насыщенный плотным графиком день.

Утром Иосиф встретился с Леопольдо, и весь день у них ушёл на обсуждение самых насущных вопросов.

Успешнее всего шла работа на «фабрике документов», имевшая кодовое название «Рынок». Так, за 1942–1943 годы «Рынок» снабдил чилийскими паспортами не менее 150 испанцев, которые без единого провала перебрались в Аргентину и Уругвай, а оттуда – в воюющую Европу. Многие из них попали в отряды партизан и сражались против нацистов на оккупированной французской территории, а после освобождения Франции – на испанской земле против Франко.

По заданию Москвы в Чили были подобраны люди для нелегальной работы в Испании и Португалии. Руководство советской разведки планировало создать в Лиссабоне и Мадриде резидентуры, т. к. эти города рассматривались как подозрительные места, кишащие нацистскими шпионами.

Во время своего первого пребывания в Сантьяго Иосиф привлёк к работе по иностранным общинам в Чили француза Клемента Дюро Бутри, немца Герхарда Фишера и итальянца Мануэля Солимано. В своей переписке нелегал называл их «мушкетёрами». Информация, поступавшая от них, позволяла судить не только о степени проникновения нацистской агентуры во французскую, немецкую и итальянскую общины, но и проявляемом к ним интересе со стороны чилийской тайной полиции, английской и американской разведок.

Следует отметить, что чилийская разведсеть «Артура» постепенно расширялась, улучшалась её информационная работа. Из материалов, поступавших в резидентуру, становилось всё более очевидным: гитлеровская разведка, обладая поддержкой в правительственных и военных кругах Чили, действует в стране почти безнаказанно.

Политическая элита ОНА никогда не сомневалась в том, что воевать американцам рано или поздно придётся. Для этого Штатам следовало расширить свою разведывательную сеть в Латинской Америке. Одним из этапов этой компании стало выступление президента США Франклина Делано Рузвельта в конгрессе 12 августа 1941 года, когда он продемонстрировал присутствующим «секретную национальную карту» будущей перекройки Латинской Америки. Страны, которые симпатизировали гитлеровской Германии, получали значительные территориальные «приращения» за счёт своих непосредственных соседей.

Распоряжение о создании Специальной разведывательной службы (СРС) Рузвельт подписал 24 июня 1940 года. Штат СРС определили в 360 человек, на обеспечение оперативной работы которых были выделены значительные средства. Шеф ФБР Эдгар Гувер понимал важность человеческого фактора в работе своей организации, но всегда стремился подкреплять его финансами: вражеские амбразуры лучше закрывать долларами, чем телами своих сотрудников.

Анализ поступающей информации от агентов показал, что в ряде стран Латинской Америки действуют разведчики союзных стран. «Артур» ни на минуту не забывал, что сегодняшние союзники завтра могут стать врагами.

Для своей первой боевой операции с применением «зажигалок» Иосиф считал издательство газеты «Памперо». Это издательство было филиалом геббельсовской газеты «Фёлкишер Беобахтер». Финансировало газету германское посольство. За покупкой газеты Иосифу приходилось стоять в очереди среди ярых поклонников Гитлера и с заинтересованным видом выслушивать их восхищенные комментарии о победоносном продвижении вермахта на Восток. Оставалось терпеть, стиснув зубы.

Вот типичные заголовки из «Памперо»:

«Полный провал русских в Крыму»; «Финская авиация разгромила колонны Красной Армии на Ладоге»; «Немцы вошли в Тулу»; «Рузвельт – главный поджигатель войны в Латинской Америке»; «Независимая политика Чили вызывает недовольство Вашингтона»; «Москва в осаде бронетанковых соединений вермахта» и т. д.

Врагов у «Памперо» было немало, и полиция строго охраняла редакцию. Отлаженная система пропусков, тщательная проверка посетителей, усиленная ночная охрана – всё это указывало на то, что в «Памперо» опасались и ожидали покушения. Сотрудники издательства были подобраны из нацистских активистов, поэтому расчёт на поиск надёжных людей в редакции перспектив не имел. Исходя из этого, Иосиф, не без сожаления, отложил исполнение диверсии в «Памперо» до лучших времён…

А первую боевую операцию Иосиф провёл в самом центре Буэнос-Айреса. Объектом стал пропагандистский центр нацистов и их магазин «Гёте», через который по всей стране рассылали издания НСДАП. Иосиф лично провёл рекогносцировку в магазине и определил наилучший вариант закладки зажигательного устройства.

Исполнителя подобрали надёжного со всех точек зрения – секретаря-машинистку из бюро переводов Эльзу Броне. Её отец был профсоюзным работником, выходцем из Восточной Пруссии, в прошлом он не раз вступал в рукопашные схватки с подручными гауляйтера Эриха Коха. На нескольких встречах на конспиративной квартире Иосиф рассказал Эльзе о технике обращения с зажигательным боеприпасом, подсказал, в каких местах лучше всего сделать закладку.

Во время операции Эльза проявила удивительное хладнокровие: вошла в магазин в час пик, походила вдоль стеллажей, купила несколько брошюр арийского теоретика Розенберга, потом проскочила на склад и запрятала свою сумку с «закладкой» между пачек с книгами. Заряд сработал поздно ночью. Склад, магазин и часть помещений центра пылали около часа, пока не прибыли пожарные. Пожары в Буэнос-Айресе вспыхивали ежедневно по разным причинам, в разных местах города. По мнению Иосифа, Эльза оправдала доверие. Теперь можно было решать вопрос о её внедрении в организацию нацистов. Однако дальнейшие её действия и поведение заставили Григулевича отказаться от сотрудничества с ней. Одной операции в книжном магазине оказалось явно недостаточно для её полной проверки.

«Артур» использовал любую возможность для получения информации о деятельности нацистов в Аргентине. От проверенного и надёжного источника «Отто» Иосиф получил список установленных нацистских агентов из секретной картотеки аргентинской полиции.

После удачной операции в пропагандистском центре «Гёте» Григулевич принял решение о переносе боевых акций в порт Буэнос-Айреса. Именно там диверсионная группа (Д-группа) могла действовать более продуктивно. Люди в разведгруппу подбирались надёжными агентами. После их проверки на конкретных поручениях «Артур» принимал решение о пригодности или непригодности кандидатов.

В разведгруппу входили люди разных профессий (крановщики портовых кранов, маляры в доках, складские рабочие и др.).

Каждая операция в порту тщательно готовилась, чтобы избежать провала. За день до операции заряд перевозили в подвал конспиративной квартиры. За несколько часов до закладки взрывное устройство доставляли к месту передачи исполнителям акции. Передача заряда осуществлялась на явочной квартире близ порта. Нервные нагрузки, которые испытывали участники операции в день «Д», были огромными. Больше всех стрессу был подвержен Иосиф. Ведь он болел за исход каждой операции по закладке, зная о том, что любая случайность может сорвать идеально просчитанную хронограмму действий.

Первое время «зажигалки» проносили в порт в сумках с едой. В течение нескольких месяцев Д-команда действовала без видимых осложнений. Заряды конспиративно закладывались среди грузов на выходящие в рейс суда. Через несколько дней пути в трюмах неожиданно вспыхивал пожар. Команды судов были подготовлены для всех чрезвычайных ситуаций военного времени, в том числе для борьбы с огнём. Чаще всего с пожаром удавалось справляться, но ценой потери значительной части груза. Пожары на судах с грузами для стран «оси» возникали с пугающей регулярностью. После каждой удачной диверсии портовая стража ужесточала меры безопасности. Обязательным был личный досмотр рабочих и служащих, проверка содержимого сумок, свёртков и пр.

Эти меры вынуждали подбирать оптимальные формы и размеры зарядов. Первые образцы были в виде небольших фляжек. В ходе операций приходилось менять их внешний вид и камуфлировать под различные бытовые приборы. Остановились на заряде плоской формы, внешне напоминавшем небольшую грелку. Заряд привязывали к внутренней стороне бедра, что позволяло успешно проходить контроль.

Обычно загрузка судна продолжалась 2–3 дня. На ночь в команду сторожей входил агент. На процедуру закладки взрывчатки уходило не более 10–15 минут: надо было распороть шов мешка с селитрой, выбрать и выбросить часть минерала, заложить «зажигалку» и снова зашить мешок. Казалось, что всё было предусмотрено, и все-таки никто не застрахован от чрезвычайных ситуаций.

Однажды заряд из-за технического дефекта воспламенился на борту одного из судов прямо в порту. Пламя стало лизать мешки с селитрой. Возникла угроза, что огонь перебросится на соседние суда. Горевшее судно спешно отбуксировали на середину акватории порта. Тут же подоспели пожарные катера с мощными водомётами, но было поздно: несколько портовых рабочих ушли на дно вместе с судном. Но через несколько дней организовали подъёмные работы и силами военной контрразведки было проведено расследование. В одном из мешков нашли искорёженные куски металла и следы зажигательной смеси. Вывод был очевиден: совершена диверсия. Полиция начала следственные действия. Никаких следов. Чтобы спасти честь мундира, следователи остановились на окончательной версии о том, что «зажигалки» закладывались на судно не в Буэнос-Айресе, а в чилийских портах. Это мол, дело рук английской и американской разведок.

Через следователей прошли практически все члены Д-группы. «Временно лечь на дно», – такой приказ отдал «Артур» членам разведгруппы. В своих квартирах агенты уничтожили все материалы, которые могли бы служить компроматом. В своей деятельности скрупулёзно соблюдались меры безопасности и конспирации.

Свою четвёртую командировку в Чили Григулевич совершил в марте 1942 года. В этот приезд он встретился с Давидом Сикейросом на импровизированной конспиративной квартире. Сикейрос поставил вопрос прямо: «Мне пора возвращаться домой, в Мехико. Будь что будет. Свои обязательства перед Советским Союзом я полностью выполнил. Меня ждут новые творческие дела. Я не могу жить в глухомани. Если Москве потребуется моя помощь, ты знаешь, как со мной связаться».

Григулевич понимал, что Сикейрос не отступится от своего решения. Его не переубедишь. И в самом деле, сколько он должен прозябать в Чили, чтобы забыли о его причастности к операции «Утка»?

«У меня нет возражений, – сказал Иосиф. – Художнику нужны новые впечатления, поездки, выставочные залы и хорошие заработки. Можешь считать, что с этой минуты ты волен как птица. Но одну формальность мы должны выполнить».

«Какую?» – насторожился Сикейрос.

«Надо запросить мнение Центра по этому делу. Ты напишешь в письме то же самое, что я только что услышал от тебя».

Письмо в Москву Сикейрос вручил на следующий день. В письме он изложил следующее:

«Я поехал в Чили по личной инициативе. Провёл там два года и в основном жил на свои собственные средства, зарабатывая своим ремеслом художника. Я отказался от решения задач, которые считал посильными. Об их исполнении я всегда информировал Антонио.

Уезжая отсюда, я никак не нарушаю наше соглашение. Делаю это по материальным соображениям и необходимости серьёзного медицинского обследования. Я намерен осесть где-нибудь на постоянном месте в ожидании возобновления контракта с фирмой и любого задания, которое Вы доверите мне».

Вскоре Сикейрос покинул Чили. Он проследовал по маршруту Перу – Эквадор – Колумбия – Панама, добрался до Кубы, откуда рукой было подать до родной Мексики. Путешествовал художник при финансовой поддержке американского координационного комитета. Предоставление такой поддержки Сикейрос истолковал как свою «победу». Янки сменили гнев на милость. Конечным пунктом в поездке художника значились Соединенные Штаты. Перед отъездом он без всяких проволочек получил в посольстве США в Сантьяго въездную визу. Тем не менее слежка за поездкой Сикейроса велась. Во время поездки художник читал лекции о современной мексиканской живописи и создавал антинациональные «Группы боевого искусства». Григулевич в монографии о Сикейросе подробно описал эту поездку, отметив её пропагандистский успех у творческой интеллигенции стран Латинской Америки.

Добравшись до Гаваны, Сикейрос узнал, что его виза в США ликвидирована решением госдепартамента от 28.04.1943 года. Американский посол на Кубе господин Враден сообщил художнику, что причина – «коммунистическая принадлежность» Сикейроса. Судя по рассекреченным материалам досье ФБР на Сикейроса, великодушному сотруднику ФБР из Сантьяго дали нагоняй «за потерю бдительности и чрезмерный либерализм», а сам художник долгие годы оставался под пристальным присмотром ФБР. Шла «холодная война», и «красный» мексиканец был в ней не на той стороне…

«Артуру» было известно, что английская резидентура успешно действовала в Сантьяго и привлекла к сотрудничеству влиятельных членов Социалистической партии и тех чилийских дипломатов и военных, которые были связаны по службе, а иногда и родственными узами с Великобританией. Известно, что на формирование чилийской национальной элиты заметное влияние оказали выходцы из английской аристократии. Этими именами до сих пор пестрят чилийские справочники «Кто есть кто?». О чилийцах нередко говорят: «Это англичане Южной Америки». Британские послы в Сантьяго и Буэнос-Айресе вели свою линию, писали в МИД солидные депеши о том, почему надо развивать нормальные отношения с Чили и Аргентиной. Главный тезис был очевиден: из этих стран бесперебойно поступают сырьевые ресурсы и продтовары. Рубить сук, на котором сидишь, нет никакой выгоды.

Разведчики английской коалиции, действовавшие в Буэнос-Айресе, старались не выпускать из поля зрения посла Третьего рейха Эдмунда фон Терманна. Он обладал солидным дипломатическим опытом и в свои 56 лет не раз попадал в поле зрения разведок, работая в Мадриде, Будапеште, Брюсселе и Вашингтоне. Особенно напряженными для него были 1925–1933 годы, когда Терманн являлся генеральным консулом в городе Данциге. С давних пор между Германией и Польшей обострились отношения, так как обе страны претендовали на этот город. Почти все страны Европы имели свои резидентуры в Данциге. Их было столько, что Данциг мог претендовать на звание «шпионской столицы» Балтики. В сводки советской разведки фон Терманн до отъезда в Аргентину попадал регулярно. Вот одно из сообщений:

«Сов. секретно

(для Розенфельда).

Эдмунд Фрейхер фон Терманн посетил Советский Союз, чтобы переговорить с послом Германии Дирксеном о своей дипломатической работе в СССР. Он хотел бы получить должность генконсула в Тифлисе. Фон Терманн знает русский язык, так как был военнопленным в Сибири. Жена его – Вильма Реймере – рижанка (немка), окончила в Риге гимназию, свободно говорит по-русски. Сторонник возрождения Германии на идеях Гитлера».

До начала Второй мировой войны он был самым популярным персонажем дипломатической жизни в Аргентине. В начале 1941 года немецкий посол ездил в Берлин. По возвращении состоялось совещание с немецкими послами в Чили, Перу и Боливии. Как потом стало известно, фон Терманн привёз тревожное известие: Гитлер принял решение о войне с Советским Союзом. Об этом посол и сообщил своим коллегам. Ориентировочный срок нападения на СССР – май 1941 года. Посол знал Россию и русских и считал, что Советский Союз не надо было трогать до полного разгрома Англии. Но этими сомнениями он не делился ни с кем, даже со своей женой Вильмой.

Для «Артура» было очевидно, что за фон Терманном и германским посольством требовалось установить слежку. Но для этого нужны были подготовленные агенты. Таковыми можно было считать «Отто» и «Дино». Они довольно полно освещали деятельность штаб-квартиры рейха в Аргентине. «Отто» служил в департаменте полиции, который обеспечивал безопасность иностранных посольств в Буэнос-Айресе. Аргентинцы установили плотное наблюдение за миссиями США, Великобритании, Италии. Немцы не были исключением.

Однажды «Отто» рассказал Иосифу о том, что, по достоверным данным, в германское посольство доставлена большая партия взрывчатки. Эта информация стала достоянием гласности. В резиденцию посла фон Терманна поступил анонимный звонок. Трубку взяла фрау Терманн. Незнакомый мужчина сообщил: «На территории вашего посольства находится грузовик, который может поссорить наши страны. И тогда вам всем придётся вернуться на родину».

Фрау Терманн срочно вызвала супруга в резиденцию. Посол разыскал курьера и потребовал вскрыть ящики, прибывшие с дипломатической почтой. Курьер недолго сопротивлялся и признал:

– В ящиках взрывчатка.

Посол опешил:

– Какая взрывчатка?

– Для специальных целей. Через день-два мы уберём её из посольства конспиративно.

– Я запрещаю делать это. Аргентинцы знают о взрывчатке. Они должны быть уверены, что мы не намерены использовать её на территории Аргентины.

По приказу посла поздней ночью грузовик покинул территорию посольства и на одной из свалок взрывчатку сбросили в глубокую яму…

В начале 1942 года Гитлер отозвал фон Терманна из Аргентины, словно давая понять, что его «заинтересованность» в этой стране как плацдарме для экспансии на континенте является пропагандистской шумихой союзников.

В порту один из журналистов спросил фон Терманна:

– С какими чувствами вы покидаете Буэнос-Айрес, господин посол?

– С самыми тёплыми! Я доволен своей работой в Аргентине. Это были лучшие годы моей жизни! Как-никак восемь с половиной лет! Я хорошо узнал вашу страну. Хотел бы передать мои приветствия трудолюбивому аргентинскому народу. Я уверен, что у него многообещающее будущее. Я доволен, что возвращаюсь на родину. Идёт война, и я хочу быть с моим народом.

Баронесса Терманн слушала мужа, улыбалась, но в душе её не было оптимизма. Они ехали на войну.

Отчалить судну вовремя не удалось. В трюмах «Монте Норбеа», там, где были складированы ящики с продовольствием, вспыхнул пожар. Это было прощальное «послание» Д-группы «Артура» германскому послу.

Пожарные прибыли быстро. С опозданием на пять часов пароход все-таки отчалил. Но это был не последний инцидент с «Монте Норбеа». На полпути между берегами Южной Америки и Африки пароход был перехвачен английскими крейсерами. Супругам Терманн пришлось ещё раз пострадать за Германию. Досмотрщики перевернули весь багаж, перебрали все вещи, даже книги перелистали. Несмотря на дипломатический иммунитет немцев, англичане осуществили их физический досмотр, заставив раздеться почти донага. «Конечно, они ничего не нашли, что могло бы скомпрометировать посла, – сказал фон Терманн. – В отместку англичане похитили наши личные вещи и две тысячи долларов».

В середине 1942 года в Буэнос-Айрес прибыла Лаура. Два года разлуки! И каких! Пережить их могла только настоящая любовь.

Её путешествие было долгим и утомительным. Морем на пароходе через Панамский канал, затем вдоль тихоокеанского побережья до Вальпараисо. В порту её встретил Леопольдо Ареналь – настоящий чилийский кабальеро. В Чили Лаура ни под каким видом не захотела останавливаться. На всё следовал отрицательный ответ. Всё это потом, потом. Не надо привлекать внимание к её приезду. Скорей в Буэнос-Айрес, к Хосе! Он ждёт!

Наконец они встретились на вокзале, обнялись, застыли на несколько мгновений…

– Как долго ты добиралась сюда! – сказал Иосиф, вглядываясь в лицо Лауры. – Пришлось послать много писем, чтобы в Нью-Йорке вспомнили, что у меня есть жена.

– Ну, это их волнует меньше всего, – улыбнулась Лаура. – Моя миссия: оказание помощи по связи, техническим вопросам и финансам. Про мужа – ни слова…

Лаура с нескрываемым любопытством осмотрела скромную квартиру резидента-нелегала «Артура». Самым дорогим предметом в ней был радиоприёмник. Всё остальное выглядело ветхим и особой ценности не представляло вообще.

– Всё, кончилась твоя холостяцкая жизнь, – сказала Лаура. – Теперь ты в надёжных руках!

Она расстегнула кофту:

– Помоги снять пояс. В нём деньги на твою работу.

И тут же поправилась: на нашу работу. Вскоре они сменили квартиру, переехали на улицу Сан-Матео.

Сан-Матео – улица небольшая, протяжённость её всего-то 200–300 метров. На ней-то в 1942–1944 годах и жил в доме номер 3761 резидент советской нелегальной разведки «Артур». Немецкие агенты и временные союзники-«конкуренты» пытались обнаружить штаб-квартиру советского резидента-нелегала в Буэнос-Айресе, откуда он руководил своей разведывательной сетью. Однако адрес на Сан-Матео так никогда и не был установлен.

Связь резидентуры «Артура» с Нью-Йорком поддерживалась через почтовый канал и курьеров. Подобным образом осуществлялась связь с филиалами в Чили, Уругвае и Бразилии. Почта в Южной Америке не отличалась надёжностью. Письма порой пропадали по вине нерадивых почтальонов. Однако из нескольких сот писем, которыми обменялась резидентура в Буэнос-Айресе и её филиалы за три года активной работы, затерялось не более двух-трёх. И всё-таки связь с Москвой через Нью-Йорк оставалась слабым звеном в деятельности нелегальной резидентуры «Артура».

Памятуя, что наиболее уязвимое место в работе разведчика – это связь, «Артур» старался чаще менять адреса переписки. Со временем тайнопись сменили на микрофотографию (микроточка).

И все же, несмотря на все ухищрения, проколов избежать не удалось. Примерно с 1943 года в обстановке строжайшей секретности американцы приступили к реализации ещё одной операции против «красного союзника» под названием «Венона». Они пытались расшифровать сообщения, которыми обменивались Москва и её дипломатические и торговые представительства за рубежом. В результате «конкурентам» стали известны имена некоторых советских агентов, действовавших в США и Мексике в 1939–1940 годах. Были подтверждены и данные ФБР о том, что в Аргентине находится хорошо законспирированный советский резидент нелегальной разведки.

Когда в Москве узнали, что американцам удалось выйти на след «Артура», руководство разведки решило, что он должен сократить до минимума использование почтового канала, сделав упор на курьерскую связь. Одновременно Григулевичу дали указание создать в Буэнос-Айресе радиоточку. Задание было выполнено, радисты были подобраны. Но, видимо, из-за малой мощности радиопередатчиков связь с Москвой установить сразу не удалось. «Артур» срочно выехал из Буэнос-Айреса в Сантьяго. По линии Коминтерна был направлен запрос начальнику внешней разведки П. Фитину: «По поручению т. Димитрова P.M. прошу вас оказать содействие в отправке в Аргентину коммуниста Дефрутоса (псевдоним “Лео”)»[13].

В конце 1943 года начальник разведки П.М. Фитин сообщил в ИНКИ, что Центр перебросит Дефрутоса в Мексику. Но необходимо было прежде всего обеспечить безопасность человека. А это было не так просто сделать. Достаточно вспомнить переброску в Аргентину известного вербовщика «кембриджской пятёрки» Арнольда Дейча, который с разведгруппой направлялся для усиления резидентуры «Артура». В водах Атлантики в ноябре 1942 года танкер «Донбасс» был атакован германским крейсером «Адмирал Шпеер» и потоплен. Вместе с пароходом на дно океана ушёл и легендарный разведчик-нелегал Арнольд Дейч.

В это время связь с Москвой установить не удавалось. Григулевич сообщил об этом в Нью-Йорк, но оттуда вдруг поступило указание: «отбой». В Москве пришли к мнению, что в условиях Чили и Аргентины работа на рации представляет определённую опасность. В регионе нелегально действовали американские специальные группы, которые осуществляли перехват радиосообщений и поиск вражеских радиопередатчиков.

В январе 1941 года администрация президента США Рузвельта приняла решение о размещении в Латинской Америке пяти центров радиоперехвата и 60 вспомогательных радиопунктов. Американцы следили за советскими резидентурами, а советские – за американскими.

Григулевич знал, что ФБР и военная разведка США бросили в Аргентину крупные силы. Эта страна представлялась американцам готовым плацдармом для высадки войск вермахта в Южной Америке. За годы своей работы в Аргентине Иосиф постоянно ощущал близкое дыхание американских «конкурентов». Руководителем разведки Гувера в Аргентине был легальный атташе Уильям Дойл, человек предприимчивый, способный на риск. Но оперативный успех ему давался с трудом, т. к. аргентинские спецслужбы отказались от сотрудничества с людьми Гувера.

В «Истории ФБР», изданной через 15 лет после описываемых событий, так излагалось о деятельности людей Гувера:

«Работа была тяжёлой и опасной из-за враждебности полиции и правительственных чиновников. Сотрудники спецслужб находились под неусыпным надзором, и наши информаторы, схваченные полицией, подвергались интенсивным допросам, в том числе с применением электрического тока. До разрыва дипломатических отношений со странами “оси” в 1944 году СРС (специальная разведывательная служба) использовала в своей работе старую моторную лодку, которую прятали в притоках реки Лa-Плата, неподалеку от порта Буэнос-Айрес. Этот вариант использовался для срочной и конспиративной переброски своего человека на территорию Уругвая».

С начала 1942 года американцы наряду с борьбой с нацистами стали уделять всё больше внимания противодействию националистическим кругам Аргентины. Военный режим «не воспринимал» США в качестве доминирующей силы на континенте, и Вашингтону это решительно не нравилось.

В отличие от Аргентины правительственные круги Уругвая в сложной обстановке того времени поставили на Соединенные Штаты и не проиграли. Американцы не жалели ни денег, ни средств для укрепления отношений с Уругваем.

Уругвай был превращён в витрину двустороннего сотрудничества по созданию военной инфрастуктуры, укреплению уругвайских вооруженных сил, в торгово-экономических делах. Финансовые вливания стимулировали экономику страны, на глазах превращали Монтевидео в один из самых оживлённых и процветающих городов на континенте.

В то время газеты Аргентины сообщения о боях за Сталинград публиковали на первых полосах. Ими открывались выпуски радионовостей. Аргентинцы понимали, что именно там, в далеких приволжских степях, решалась судьба войны: «Русские улучшили свои позиции в фабричной зоне Сталинграда. За каждый захваченный дом солдатам вермахта приходится платить огромной кровью. Выступая в Мюнхене, Гитлер заявил, что битва в Сталинграде будет продолжаться до победоносного конца, потому, что слова “капитуляция” в немецком языке не существует…» Но сомнения среди аргентинцев в конечной победе Гитлера появлялись все чаще и чаще.

В октябре 1942 года разведгруппы «Артура» активизировали диверсионные работы. Одним из объектов диверсий стал портовый склад селитры. Громадные хранилища, в которых скопились десятки тысяч тонн минерала, располагались на берегу реки Риачуэло. Если промедлить с акцией, большая часть селитры будет отправлена в Испанию, а оттуда по железной дороге – в гитлеровский рейх. Первая попытка операции провалилась. Заряд не сработал. Через три дня закладку повторили, на этот раз с использованием усиленного заряда, чтобы взрыв был гарантирован.

Ранним утром склад засветился изнутри, словно там включили мощный прожектор. Потом огонь вырвался наружу. Черный дым завис над пробуждающимся Буэнос-Айресом. Он был виден на десятки километров. Утренние газеты сообщили, что в огне погибло около 40 тысяч тонн ceлитры. Ущерб от пожара превысил два миллиона пятьсот тысяч песо. Начались следственные действия полиции.

Сталинград вдохновил рабочих Аргентины на проведение акций. Даже поверхностный анализ сообщений о пожарах в порту Буэнос-Айреса за октябрь 1942 года – февраль 1943 года показывает, что разведгруппы Григулевича действовали успешно. Удары наносились по складам с хлопком, шерстью, кожей и продовольствием, если подтверждалась информация о том, что товары предназначались для отправки в Испанию. Термитные заряды, как правило, приносили в трюмы судна в час обеденного перерыва, когда бдительность охраны ослабевала. Аргентинский флот тоже терял суда. Но разведчики Григулевича не имели к этому никакого отношения. Германские субмарины потопили несколько торговых пароходов Аргентины, среди них – «Рио Терсеро», который был торпедирован неподалеку от берегов Соединенных Штатов.

Новый 1943 год Григулевич и Лаура встретили в компании друзей – на конспиративной квартире, куда пришли Армандо Кантони и Мануэль Деликадо с женами.

Первый тост поручили произнести Деликадо, и он сказал то, что сказал бы каждый из присутствующих:

«За разгром гитлеровских войск под Сталинградом, за нашу победу!»

Второй тост произнёс Кантони:

«За победу над нацизмом в Аргентине!»

Третьим говорил Иосиф:

«За всех республиканцев, живущих вдали от родины! Чтобы в наступающем году все они могли бы встретиться у ворот Солнца в Мадриде».

Иногда из Центра поступали задания по розыску (установке) лиц, которые по тем или иным причинам интересовали советскую разведку.

Самый, пожалуй, оригинальный запрос поступил в мае 1943 года. В мировой прессе появилось сенсационное сообщение о том, что германский генерал Вильгельм Фаупель, главный «специалист» рейха по Латинской Америке, провёл якобы в Аргентине тайные переговоры с военным правительством. В Москве заинтересовались этой новостью, и вскоре «Артур» получил из Нью-Йорка задание: перепроверить информацию, установить, действительно ли генерал посещал Буэнос-Айрес. Если да, то какие вопросы обсуждал он с аргентинской военной кликой? Если нет, то велись ли какие-либо другие важные переговоры между Германией и Аргентиной в указанный период? На выполнение задания «Артуру» дали всего две недели.

Москва имела основания для беспокойства. Информационные агентства в деталях описывали, как генерал Фаупель в середине апреля 1943 года спустился на борт немецкой подводной лодки в испанском порту Кадис. В начале мая он прибыл в Аргентину и был якобы встречен адмиралом Скассо в обусловленном пункте на побережье, а затем доставлен в немецкую евангелическую церковь в Буэнос-Айресе, где и прошли переговоры. После переговоров Фаупель вернулся на подлодку, которая курсировала вблизи г. Мар-дель-Плата.

Иосиф долго размышлял, о чём могли совещаться эмиссар Гитлера и правители Аргентины.

По сведениям посольства Аргентины в Германии, успевшего отреагировать на «дезу», Фаупель в конце апреля находился в Берлине, вернее, в его окрестностях, на даче директора завода «Сименс» в Ланквице, спасаясь от ежедневных бомбардировок города. Если бы Гитлер намеревался послать эмиссара в Аргентину, то он предпочёл бы кого-нибудь из службы Гиммлера.

Информацию в отношении Фаупеля Иосиф направил в Нью-Йорк с очередным курьером.

С приближением войск Красной Армии для обороны Берлина Фаупель организовал из бойцов «Голубой дивизии» боевой «Отряд Эскерра». Отряд принял участие в боях близ Рейхстага. Командир отряда Мигель Эскерра, подполковник СС, успел даже получить Железный крест.

Фаупель боялся плена. Он не сомневался, что ему не миновать суда за деяния «пятой колонны» и разведывательных органов Германии в Латинской Америке. Поэтому он и его жена приняли решение покончить с собой. Они воспользовались ампулами цианистого калия. До подхода передовых частей Красной Армии оставалось не более часа.

К середине 1943 года использование порта Буэнос-Айреса для вывоза селитры и других стратегических материалов в Испанию заметно сократилось. Акции саботажа, проведённые разведывательной группой Григулевича, сыграли в этом деле не последнюю роль. К началу 1945 года издержки резидентуры не превышали трёх тысяч долларов. По распоряжению Центра почти все они были возвращены. Некоторые от денег отказались: «Считайте это нашим скромным вкладом в дело победы».

Деятельность аргентинской группы «Артура» за июнь 1941 – февраль 1945 года, по подсчётам специалистов, обошлась советской разведке в 23 тысячи долларов. В то же время ущерб, нанесённый странам «оси» за два с половиной года активной работы резидентуры Григулевича, оценивается в шесть миллионов долларов.

В период правления в Аргентине генерала Рамона Кастильо местным нацистам жилось вольготно. «Нейтралитет» Кастильо подпитывался германофильскими настроениями в вооруженных силах, уверенностью военной касты в том, что вермахт победит на всех фронтах. Претензии США на установление политико-экономического контроля над Южной Америкой вызывали раздражение аргентинского правящего класса, считавшего, что экспансия СНА угрожает их жизненным интересам.

Репрессии в стране не уменьшились после переворота 4 июня 1943 года, когда к власти пришла «Группа объединенных офицеров» (ГОУ). Новое правительство возглавил генерал Педро Рамирес. «Артур» колесил по городу, встречаясь со своими людьми, которые могли пролить свет на будущий курс правительства ГОУ. Выводы были неутешительными: перемен не ожидается! Это всего лишь новое проявление властных амбиций военной касты. Переворот организован последователями нацизма, фашизма и фалангизма Франко.

В конце февраля 1944 года в Аргентине вновь сменилась власть. У государственного руля встал очередной поклонник нацистов – генерал Эдельмиро Фаррель. Но у него не было выхода. Под давлением США и союзников Аргентине пришлось «вступить в войну» с Германией, которая была объявлена 27 марта 1945 года, за несколько недель до падения гитлеровского режима. Германию предупредили, что этот шаг вынужденный и что Аргентина после войны будет оставаться для нацистов надёжным убежищем. И в самом деле, со второй половины 40-х годов в Аргентину стали прибывать по «тайным тропам» сотни нацистов.

Центр снова напомнил «Артуру», что американцы продолжают операцию «Фридман». Они под благовидным предлогом опрашивали всех Фридманов, которые находились в Буэнос-Айресе. Гуверовская операция проводилась с размахом. К ней были подключены оперативные контакты ФБР. Американцы не сомневались, что поиски рано или поздно приведут к резиденту советской разведки в Аргентине.

Иосиф знал о том, что американцы ведут массированный контроль почтового канала. Одно из нью-йоркских писем поступило с признаками проверки специальными химическими реактивами. Но подлинным сигналом тревоги стало письмо от Тересы Проэнсы[14], пришедшее на почтовый ящик Фридмана, который с молодой женой уехал в провинцию Сан-Хуан. Она сообщила о предстоящем приезде в Буэнос-Айрес сотрудника американской разведки и по поручению мексиканской компартии просила организовать ему встречу с аргентинскими товарищами, чтобы обсудить вопросы совместной борьбы с нацистами. Иосиф помнил по работе в Гаване и Мехико эту женщину с мужскими повадками. Как ни ломал голову Иосиф, но так и не додумался, от кого именно Тереса могла получить адрес почтового ящика в Буэнос-Айресе. Очевидным было одно: американцы ищут подходы к резидентуре Григулевича. А потом грянули события, поставившие точку на разведывательной работе «Артура» в Аргентине…

В связи с осложнением положения в Аргентине «Артур» запросил у Центра разрешение на переезд в Монтевидео. Разрешение было получено быстро: в Москве понимали опасность создавшейся ситуации. Иосиф приехал в порт и поднялся на борт «Сьюдад Монтевидео». Сирена оповестила об отходе судна. Тут Иосиф вспомнил об отце, которого так и не повидал перед отъездом.

Утром пароход причалил к пристани, неподалеку от которой высилась башня уругвайской таможни. Двери в Аргентину для «Артура», советского разведчика-нелегала, захлопнулись навсегда…

В Уругвае Иосиф поспешил встретиться со своими верными друзьями, чтобы узнать от них об истинном внутреннем и международном положении Уругвая. Контрразведывательный режим в стране стал значительно мягче. Все понимали, что до разгрома гитлеровской Германии оставались считаные месяцы. Среди испанской эмиграции царило праздничное настроение: казалось, на далёкой родине вот-вот вспыхнет восстание, ненавистный Франко падёт и республиканцы смогут вернуться домой. В этой ситуации Иосиф решил немедленно поговорить с тов. Рябовым из советского посольства.

С Рябовым (псевдоним «Рене») Григулевич познакомился в мае 1944 года. После некоторых уточнений из Москвы Рябову сообщили условия связи с нелегальным резидентом. Через неделю встреча двух тридцатилетних разведчиков – легального и нелегального – состоялась. Рябов представлял Центр и потому выступал по отношению к «Артуру» в качестве начальника.

В прошлом Валентин Рябов работал в Эстонии (1939–1940), потом в Дании (первые месяцы 1941 года), участвовал в обороне Москвы, затем несколько лет работал в центральном аппарате внешней разведки. О своей командировке в Уругвай узнал за считаные дни до отъезда, и пришлось собираться в пожарном порядке. В резидентуре был всего один сотрудник – это сам резидент.

Первые три месяца, когда посольство временно располагалось в «Пар-отеле», консульская нагрузка была терпимой. Но когда посольство было расквартировано на бульваре Испании, жизнь резидента «Рене» стала кошмаром. Нескончаемые очереди соотечественников, жаждущих вернуться на родину: Это русские, белорусы, украинцы, другие братья-славяне, имеющие право на получение советского паспорта.

Посол Орлов выслушивал просьбы Рябова о выделении помощника, разводил руками и говорил: «Народу нет. Поэтому терпи, батенька Валентин Васильевич, терпи и радуйся общему патриотическому подъёму. Во имя Победы Красной Армии мы готовы работать один за троих…»

Подтвердив личность «Артура», Центр прислал подробный вопросник. В Москве должны были знать о проделанной «Артуром» работе, агентурном аппарате, его информационных возможностях, как обстоят дела по поддержанию режима конспирации и безопасности в разведывательной сети.

Изо дня в день Иосиф писал и писал, восстанавливая шаг за шагом этапы своей разведработы в Южной Америке. Иногда ему самому казалось, что всё это совершил другой человек. По большому счёту, он переиграл немецких, английских и американских разведчиков. Оставаясь в тени, он знал почти всё об их деятельности на континенте.

С первых встреч между «Артуром» и «Рене» установились товарищеские отношения. Резидент «Рене» сам был завален работой по горло и хорошо понимал, какие неимоверные нагрузки пришлось перенести «Артуру» за минувшие годы. При такой усталости, и физической и душевной, не всегда объективная критика из Москвы воспринималась Иосифом болезненно. Но несмотря ни на что, он без колебаний брался за трудновыполнимые дела, продумывая эффективные и оригинальные варианты их исполнения.

Рябов мог бы охарактеризовать суть характера Григулевича одним словом – пассионарный, то есть пламенный, болеющий за дело, идущий вперёд, несмотря ни на что.

По просьбе «Рене» Иосиф написал аналитический обзор на тему «Аргентина как центр международных противоречий в Южной Америке». Когда Рябов прочитал исследование, он пришёл в восторг. Это же готовая книга! Материал книги получился документированным, актуальным и увлекательным. У «Рене» не было сомнений: со временем Иосиф вне сомнения может стать крупным учёным.

Узнав о предстоящем приезде в Монтевидео «инспектора» из Москвы, «Рене» вздохнул с облегчением. Ему надоело отбиваться в одиночку от нареканий Центра. «Артуру» будет полезно «из первых рук» узнать о новых требованиях руководства разведки по решению разведывательных задач.

«Тагор» – Иосиф Львович Коген, 34 лет, опытный сотрудник разведки – прибыл в инспекционную поездку по странам Латинской Америки.

Иосиф Львович встречался с «Артуром» на явочной квартире, содержателем которой был итальянец по имени Марчелло. На данной квартире представитель Центра проводил встречи также с основными помощниками «Артура». Из Чили были вызваны «Алекс», из Аргентины прибыл «Бланко», «Эктор» из Бразилии.

По окончании работы «Тагор» сделал приятный для «Артура» вывод: «Это преданный разведчик, у него есть все необходимые данные для нелегала. Из опыта разведывательной работы известно: самые лучшие агенты терпят неудачу, если ими не руководят. Чем дольше агент находится вне контроля, тем скорее он теряет интерес к работе. С “Артуром” этого не случилось. Он устал, хотя соблазнов было много: разгул мирной жизни, очаровательные дамы, рестораны, футбол. Впечатляет его политическая подготовка».

В начале 1945 года в Монтевидео приехала Лаура. Первые месяцы были для Иосифа и Лауры относительно спокойными. Они несколько раз съездили в курортную зону, чтобы побродить по песку, посидеть на берегу океана.

Сообщение о падении Берлина и красных флагах на Рейхстаге пришло в Уругвай 2 мая 1945 года и было встречено массовым ликованием. Толпы горожан выплеснули на улицы, бульвары и площади Монтевидео.

Кто-то из манифестантов выкрикнул: «Почему нет флага СССР? Это провокация! Долой нацистов!» В окна зданий полетели камни, и завязалась перепалка демонстрантов с полицией. Иосиф схватил Лауру за руку, и они поспешили удалиться от разъярённой толпы.

В июле 1945 года Григулевич вылетел из Монтевидео в Сантьяго для свёртывания дел и оформления паспорта. Вопрос о замене старого паспорта был более чем актуален. Иосиф считал, что в Аргентине он серьезных «хвостов» не оставил. Но за минувшие годы в недрах полиции многое могло произойти. Поэтому от старого паспорта надо было избавиться.

Через много лет после работы в странах Южной Америки Григулевич так оценивал те события:

«В Буэнос-Айресе свободно действовали дипломатические и торговые представительства фашистских держав и их резидентуры, которые опирались на фанатично настроенных выходцев из Германии и Италии. Особенно сильными были позиции немцев. Выходцы из Германии занимали командные должности в госаппарате, промышленности, торговле, армии и полиции. Германская резидентура имела хорошую базу для вербовочной работы.

В тот период американская и английская разведки не пользовались покровительством аргентинских властей, но база у них была не менее солидной, чем у немцев. Разведчики США и Англии получали всяческую поддержку со стороны своих посольств в Буэнос-Айресе. Советская разведка была лишена многих “привилегий”, которыми располагали наши противники и союзники того времени, но солидарность, поддержка и помощь антифашистов всегда были на стороне советской разведки. Вот почему наша разведка представляла значительную силу и успешно выполняла задания Центра».

Ну а теперь попробуем разобраться, как нелегалу Григулевичу удалось стать послом Коста-Рики в Италии и Югославии. Подробности этой операции по «документированию» Григулевича долго оставались глубокой тайной. Многие «григоведы» длительное время гадали о том, каким образом Григулевич смог получить подлинный паспорт гражданина Коста-Рики и как он ухитрился стать незаконнорожденным сыном почтенного костариканца из города Адахуэла, который умер в 1935 году. Если бы не указание Центра о завершении дипломатической карьеры и возвращении в Москву, кто знает, как долго вращался бы резидент «Макс» в высших дипломатических сферах Италии и западноевропейских стран, снабжая Кремль секретной информацией из сейфов НАТО и посольств ведущих европейских стран.

Приблизиться к разгадке тайны коста-риканского паспорта помогла книга Хосе Мигеля Вараса «Шлёпанцы Сталина». Чилийский журналист и писатель все долгие годы диктатуры генерала Пиночета провёл в Советском Союзе, работая в латиноамериканской редакции «Радио Москвы». Его наблюдения и были запечатлены в этой объективной, предельно искренней книге, достоверно отражающей драматическую эпоху «кануна развала Красного континента».

Одна из глав книги под названием «Формирование академика» посвящена Григулевичу, с которым Варас дружил и у которого неоднократно бывал в гостях. Пытливый чилиец, общаясь с Иосифом, невольно ставил перед собой те же вопросы: «Кто вы, доктор Григулевич? Почему в вас больше латиноамериканского, чем русского? Почему вы так досконально знаете Латинскую Америку? Какова ваша реальная, а не мистифицированная, жизненная стезя?»

Вот что пишет в связи с этим Варас:

«Его центральноамериканский паспорт, приобретённый в Чили, распахнул ему двери в деятельности иного типа, весьма прибыльную, полностью неожиданную для него… Он прочно вошёл в мир коммерции и дипломатии. Сотрудники коста-риканского посольства в Риме воспринимали его как молодого, перспективного сотрудника из хорошей семьи.

Григулевич впервые появился в Риме “в роли костариканца” в 1948 году. Логично было предположить, что коста-риканский паспорт на имя Теодоро Боннефила Кастро был приобретен в период его активной работы в странах Южной Америки».

В Национальной библиотеке Чили Варас отыскал несколько брошюр – «Список консульских работников» – с 1940 по 1947 год. На страничке, отведенной Коста-Рике, значилось:

«Генеральный консул – Алехандро Ореамуно Борбон». Выходит, что только он мог выдать Григулевичу коста-риканский паспорт.

Собрать биографические данные о консуле оказалось делом нелёгким. До того как появиться в Чили, Ореамуно Борбон сделал блестящую карьеру в армии Коста-Рики. Он был личным помощником президента Просперо Фернандеса. Но шумная любовная история прервала карьеру, и он подался в добровольное изгнание. После долгих скитаний он оказался в Чили и со временем был назначен генеральным консулом Коста-Рики.

Долгие годы дон Алехандро Борбон был дуайеном консульского корпуса. Правительство Чили наградило его орденом B.О. Хиггинса в степени командор. Однако, пребывая на вершине славы и почёта, дон Алехандро сильно скучал по родине. Вот почему с такой лёгкостью он поверил «лирической истории» Григулевича: незаконнорожденный сын богатого костариканца вынужден жить далеко от родины, чтобы не позорить честь семьи. А тут на него свалилась ещё одна беда: во время землетрясения пропали все его документы.

Вот что по этому поводу поведал Юрий Папоров[15]:

«11.12.1944 года между СССP и Чили были установлены дипломатические отношения и в Сантьяго было открыто наше посольство. “Артур” тут же поспешил в посольство, чтобы передать свою агентуру на связь разведчикам, прикрытым посольством. Среди помощников “Артура” был один интеллектуал-костариканец (“Амиго”). Прежде чем передать его на связь, Иосиф попросил его о том, что хотел бы получить надёжный паспорт… “Амиго” ответил, что этот вопрос можно решить, так как посол Коста-Рики его хороший приятель. Надо только придумать правдоподобную историю, и сам же её придумал. Перед послом “Артур” предстал как незаконнорожденный сын вполне реального человека…»

Следует заметить, что исследователи-«григоведы» не раз пытались обнаружить следы «возникновения» дипломата Теодора Б. Кастро в архивах Коста-Рики. Среди этих исследований нельзя не упомянуть коста-риканскую писательницу Маржори Росс. Ещё в середине 90-х она опубликовала в одной из газет Сан-Хосе статью под названием «Шпион, который выдавал себя за тико» (т. е. костариканца).

В этой публикации Маржори Росс без огорчения отметила, что большая часть материалов, посвященных деятельности Григулевича, погибла во время пожара в здании МИДа Коста-Рики. Росс рассказала, что ей удалось разыскать некоторых соотечественников, с которыми коста-риканский посол общался в Риме. Мнений было много. Кто-то считал его выходцем из Бразилии, кто-то полагал, что Теодоро родился в Уругвае. По мнению Росс, Григулевич был человеком с авантюрной жилкой, внутренне свободным, щедро одарённым от природы, в котором восхищает то, что он сумел, несмотря на невероятные жизненные препятствия, полностью реализовать себя.

В ноябре 2004 года в столице Коста-Рики состоялась презентация новой книги Маржори Росс «Секретное очарование КГБ: 5 жизней Иосифа Григулевича»[16]. В течение десяти лет писательница искала в архивах разных стран, в различных публикациях информацию о советском разведчике-«костариканце». В первую очередь Росс интересовал вопрос о человеке, который помог Григулевичу получить паспорт гражданина Коста-Рики. По мнению писательницы, это был коста-риканский писатель Хоакин Гутьеррес Мангель, который в годы Второй мировой войны жил в Чили и иногда помогал Ореамуно Борбону в консульской работе. Росс не сомневается, что Гутьеррес был «агентом КГБ», что именно он разработал легенду для Григулевича, с которой Иосиф обратился к генеральному консулу. Это, пожалуй, главная сенсация, ради которой была написана книга. Писательница не сомневается, что Гутьерресу принадлежит и «авторство» имени Теодоро Боннефил Кастро. Дедушку Гутьерреса звали Теодоро, бабушку – Боннефил. Фамилия Кастро была выбрана в силу её распространенности[17].

О принадлежности Григулевича к советской разведке в странах Южной Америки знали немногие: «Алекс», «Бланко», Кодовилья, Реаль, Гало, конечно, Лаура, возможно, ещё два-три человека. Для других «Антонио» был уполномоченным Коминтерна по специальной работе. Если Хоакин Гутьеррес помог Григулевичу в оформлении документа, удостоверяющего личность, то, без всякого сомнения, как «эмиссару Коминтерна», который организовал борьбу с нацистами на континенте и нуждался в безупречных документах, чтобы покинуть Южную Америку после выполнения миссии. Член компартии Гутьеррес не мог поступить иначе.

Гутьеррес был в Москве в 1962 году корреспондентом чилийской газеты «Эль Сигло». В этот период (до 1967 г.) Иосиф Григулевич был в числе самых близких друзей Хоакина. Гутьеррес и потом несколько раз бывал в Москве. В 1987 году он участвовал в работе форума «Интеллектуалы за мир». На вопрос, как он стал коммунистом, писатель отвечал так: «Я думаю, что я был им всегда. Я всегда шёл по жизни под одним и тем же флагом – красным».

В книге воспоминаний «Голубые дни», изданной за год до смерти, Хоакин написал: «Надеюсь, что красное знамя останется до моего собственного реквиема первым и единственным знаменем моей жизни».

Генерального консула Ореамуно Борбона Гутьеррес пережил почти на полстолетия. Умер он 16 октября 2000 года.

Итак, Ореамуно Борбон вручил паспорт улыбающемуся «Теодоро». Через две недели Григулевич с «железной книжкой» гражданина Коста-Рики отправился в Бразилию.

Прикрытие в Рио-де-Жанейро Иосиф, следуя указаниям Центра, создал «неброское». Это был книжный магазин, доходов от которого вполне хватало на жизнь преуспевающего буржуа. До прибытия в страну представителя Центра «Артуру» было запрещено ведение агентурной работы. Бразилия в те годы «славилась» засильем провокаторов и предателей.

В Бразилии «Артуру» явно не хватало живой оперативной работы. Он не мог неделями сидеть просто так, без дела, ожидая, когда его наконец «загрузят». Чтобы заполнить паузу в разведывательной работе, он начал писать книгу о Бразилии. И название подобрал лестное для бразильцев: «Бразилия – страна будущего». В Рио владельцы книжных магазинов, как правило, являлись писателями или поэтами, так что издание собственной книги не помешает. Это позволит ему войти в круги интеллектуалов, кружки любителей истории и литературы, в которых не редкость высокопоставленные военные и дипломаты.

Тем временем из Москвы пришла телеграмма, в которой куратор Центра по Латинской Америке полковник Граур устроил «Артуру» суровый разнос. Граур был весьма требовательным в таких серьёзных вопросах, как соблюдение конспирации, беспрекословное выполнение указаний Центра, дисциплина. И он был прав, поскольку «Артур» после работы в Испании, Мексике и особенно в Аргентине мог попасть в поле зрения иностранных разведок.

«Артур» дал ответ на телеграмму, которую завершил словами: «Благодарю вас за откровенность. Надеюсь, вашего доверия в мою способность работать успешно я полностью не утратил».

В декабре 1945 года Иосиф и Лаура в очередной раз зарегистрировали свои супружеские отношения в одном из ЗАГСов Монтевидео. Мексиканское свидетельство о браке на подлинную фамилию Лауры «устарело» из-за её перехода на уругвайский паспорт, выданный на имя Инелии Идалины де Пуэрто-Ньевес. Изменилось имя её мужа, который стал костариканцем Теодоро Б. Кастро. Внеочередную медовую неделю они провели в Пуанта-дель-Эсте, куда отправились на рейсовом автобусе. В курортных городах народу было полно. Во все времена, даже в годы войны, есть в мире особая порода людей, имеющая возможность беспечно жить, сытно питаться, комфортно отдыхать и в эгоистическом упоении не думать о судьбах человечества.

Иосиф вернулся в Рио в середине 1946 года. За время его отсутствия магазин работал без прибыли. Григулевич провёл ревизию и заменил экспедитора. Тот оказался жуликом: воровал книги и сбывал их на чёрном рынке города.

«Артур» был уверен, что его книга «Бразилия – страна будущего» не останется незамеченной, и потому поздними вечерами работал над рукописью.

Об открытии в Рио-де-Жанейро советского посольства Григулевич узнал из сообщения радио. Потом каждый день он с нетерпением ожидал сообщения: когда же советские дипломаты переселятся из отеля в собственное здание. Когда же это произошло, Иосиф после некоторой паузы отправился в посольство. Советский резидент «Нил» знал уже о пребывании «Артура» в Рио. Бразилия была тогда для Москвы «неизвестным континентом». О стране, которая в переписке именовалась «Кофейная», хотели знать как можно больше: о внешнем курсе правительства Варгаса, о степени ориентации на США, об отношении к развитию связей с Советским Союзом.

Послом Советского Союза в Бразилии был назначен Яков Суриц. «Нил» относился к нему с предубеждением. В Москве перед отъездом в Рио он наслушался историй о былой близости Сурица к бухаринцам, зиновьевцам и троцкистами. Позже резиденту очень не нравились критические высказывания посла в адрес руководства МИДа СССР. Он считал, что ловкий интриган Суриц пытается подстроить ему ловушку. Жизнь в Бразилии не обещала быть лёгкой и по другим причинам.

Резидент «Нил» не ошибся, рассчитывая на всестороннюю помощь «Артура». От него поступала своевременная и точная информация. Реакционное правительство Бразилии, не успев установить дипломатические отношения с Советским Союзом, намеревалось… прервать их под любым подходящим предлогом. В это время в мире постепенно накатывалась очередная война. На этот раз «холодная», оружием которой являлись клевета, измена, предательство, провокации.

В ноябре 1947 года завершилась командировка «Артура» в Латинскую Америку. Семья Кастро покинула Рио-де-Жанейро вскоре после разрыва советско-бразильских отношений.

«Артур» поместил несколько объявлений об оптовой продаже книг в газетах, чтобы оставить след, который позже можно будет легко проверить, и закрыл магазин. Ну а соседи Теодоро и Инелии Идалины считали, что обаятельные супруги уезжают в Европу из-за пережитой ими семейной трагедии: скоропостижно скончался их полугодовалый сын Хосе. У него было больное сердце. Там, вдали от Бразилии, они постараются найти покой, если это будет возможно.

Москва встретила семью Григулевичей пургой и морозом. «Московская пауза» в разведывательной работе Григулевича длилась около полутора лет. Иосиф и Лаура испытали все тяготы скудной послевоенной жизни. Иосиф вглядывался в усталые лица москвичей, их поношенную одежду, жалкие авоськи с продуктами и чувствовал себя неловко, замечая недоброжелательные взгляды в свой адрес. Его принимали за сытого преуспевающего иностранца.

В эти зимние дни в кабинете Павла Судоплатова на Лубянке Григулевич после многих лет разлуки вновь встретился с «Томом» – Наумом Эйтингоном. О прошлом почти не говорили, возможно, потому, что в кабинете не было ещё одного человека: Рамона Меркадера, который отбывал свой 20-летний срок в «Чёрном замке» – тюрьме Лекумберри в столице Мексики.

И. Григулевич с супругой

Как стало известно Григулевичу из беседы с П. Судоплатовым, его планируют направить на работу в Италию в качестве резидента-нелегала.

А вот два интересных документа из архива КПСС:

«Москва, 15 октября 1943 года.

Заявление Иосифа Ромуальдовича Григулевича.

Я работаю в советской внешней разведке двенадцать последних лет. В прошлом неоднократно ставил перед моим руководством вопрос о вступлении в партию. Однако длительное пребывание за границей на положении нелегала, а затем война, в годы которой я работал за кордоном, не позволили разрешить этот важный для моей жизни вопрос. Хотя за эти годы я не числился членом партии, но фактически всегда считал себя большевиком, смотрел на мою работу с партийной точки зрения и относился к ней как к ответственному партийному поручению.

Прошу принять меня в ряды ВКП (большевиков)».

«ЦК ВКП(б), тов. Маленкову Г.М.

Тов. Григулевич Иосиф Ромуальдович обратился в парторганизацию Комитета информации с просьбой принять его в члены ВКП(б).

Тов. Григулевич И.P., 1913 года рождения, уроженец Литвы. По национальности караим, гражданин СССР. Начиная с 1928 года он вёл активную политическую работу сначала в комсомоле Литвы, Польши, затем в компартиях Франции и Аргентины.

Будучи в 1936 году в Испании, он был привлечен к работе с советской разведкой. С тех пор Григулевич выполняет наши разведывательные задания за границей. За время работы в разведке тов. Григулевич зарекомендовал себя преданным CCСР и партии товарищем, смелым и решительным разведчиком. В ближайшее время он вновь будет направлен за границу с разведывательными заданиями. В силу того, что тов. Григулевич в течение последних лет постоянно находился в конспиративных условиях и был связан с весьма ограниченным кругом советских товарищей, просим Вас разрешить рассмотреть вопрос о приёме тов. Григулевича И.Р. кандидатом в члены ВКП(б) на парткоме Комитета информации, минуя первичную парторганизацию, и на общих основаниях, а не как выходца из братской партии.

На годы, проведенные в Италии, пришёлся пик разведывательной карьеры И. Григулевича. Его работу на Апеннинском полуострове не раз называли «высшим пилотажем нелегала». Приобретение коста-риканского гражданства было блестящей оперативной импровизацией Григулевича. У суперагента советской разведки было несколько вариантов перевоплощения: он мог получить паспорта чилийца, уругвайца, аргентинца, а при желании – боливийца или эквадорца. Но судьба предопределила, что он стал коста-риканским послом в Италии, ни разу не побывав в самой Коста-Рике.

Григулевич (новый псевдоним – «Макс») отправился в Италию с паспортом на имя Теодоро Боннефила Кастро в середине 1949 года, и вместе с ним – его неизменная спутница Лаура под именем Инелии Идалины (псевдоним «Луиза»).

Выехали они в страну по туристическим визам и поселились в скромной гостинице неподалеку от центра Рима. Предстояло создать прикрытие, обеспечивающее финансовую независимость и свободу действий.

В те годы латиноамериканцы, которые пытались завести своё дело в Европе, было редкостью. Наоборот, европейцы стремились в далёкие страны «нового» мира. Свой приезд из Бразилии в Италию супруги Кастро объяснили сугубо личными обстоятельствами – смертью сына. Связей в стране у них не было. Поэтому проблему легализации пришлось решать «с нуля». В Центре рассчитывали на разведывательный опыт «Макса», его уникальную способность находить выход из любых затруднительных ситуаций.

Вскоре после прибытия в Рим супружеская пара нанесла визиты в консульства Коста-Рики и Уругвая. Уругвайский консул через свои связи в полиции «пробил» для латиноамериканской четы разрешение на постоянное проживание в стране. Потом оформил Теодоро Кастро на работу в консульство в качестве секретаря, но, конечно, номинально.

Чем мог торговать коммерсант из Центральной Америки в Европе, чтобы не привлекать внимания? Чем-нибудь традиционным – например, бананами, кофе, какао.

«Макс» остановился на кофе. В Италии после дефицитов военной поры можно было надеяться, что мешки с ароматными зернами всегда будут востребованы.

С этого и началась операция по налаживанию «крыши» в Италии. Вначале «Макс» отыскал поставщиков из Центральной Америки, потом организовал пробную партию кофе.

Первыми компаньонами стали уругвайский консул (через подставное лицо) и итальянец – бывший военный, ветеран войны в Эфиопии и Греции. Неудачный поход войск Муссолини на землю Эллады оставил майора без руки, что в условиях экономического кризиса обрекало его на безработицу и социальную деградацию. Предложение «Макса» войти «в долю» майор воспринял как спасение.

Через майора «Макс» зарегистрировал фирму в местных органах, подыскали помещение для конторы, арендовали склады, наняли технический персонал, приобрели автотранспорт. В рекламно-коммерческих целях «Макс» периодически приглашал из Уругвая одного из бывших членов своей разведывательной сети. Он помог «Максу» с приобретением клиентуры не только в Италии, но и во Франции. Были заключены прибыльные сделки, на счёт в банке потекли деньги, хотя и не столь большие, как мечталось разведчику-нелегалу. Он помнил, как его предупреждали в Москве: «Наша служба не такая богатая, чтобы сорить деньгами. Средства на обустройство тебе дадим. Но потом, кровь из носу, переходи на самообеспечение».

Связь с Центром была на первых порах нерегулярной. Григулевичу дали возможность окрепнуть «экономически», обзавестись полезными контактами, вжиться в итальянскую среду. Встречи с курьерами проводились в Вене и Париже.

Отец Иосифа Ромуальдо последнее время был сильно болен. Иосиф пересылал ему из своего заработка деньги на лечение. Врачи предполагали, что у него запущенная язвенная болезнь или рак почек. В начале апреля 1950 года состояние Ромуальдо резко ухудшилось. Вмешательство хирургов не помогло, метастазы расползлись по внутренним органам. 20 августа 1950 года Ромуальдо скончался. Похоронили его в колумбарии на муниципальном кладбище. Ниша была оплачена безымянным переводом из Италии на срок до 2000 года…

В октябре 1950 года в Италию приехала группа политических деятелей из Коста-Рики. Некоторых из них привела в Рим не политика, а коммерческий интерес. Состоятельные люди, владельцы плантаций и товарных запасов «золотого зерна», подыскивали в Италии надёжного коммерсанта. Среди приезжих выделялся бывший президент Коста-Рики Хосе Фигерес, Дон Пепе, коста-риканский посол во Франции. Почётные консулы Коста-Рики – а их было в Италии около десятка! – встретили влиятельных гостей хлебосольно: приёмы, банкеты, званые обеды. Кто-то вдруг вспомнил о Теодоро Б. Кастро. Он ведь именно тот человек, которого ищут Фигерес и его коллеги. Преуспевающий коммерсант, к тому же соотечественник! Для него в кофейном бизнесе секретов нет. По инициативе делегации Коста-Рики состоялась встреча с Кастро. По легенде, он имел склонность к экстравагантным поступкам, «раскованному образу» жизни и одновременно интерес к научной деятельности. Кастро и впрямь поразил костариканцев своей эрудицией, гибкостью мышления, взвешенностью оценок. Узнав подробности биографии «Макса», Фигерес воскликнул: «А мы с вами дальние родственники! Именно так! Ваш покойный отец приходился племянником мужу тётки моей матери! Как сложна и запутанна наша жизнь: только сейчас я узнал о вашем существовании! Где вы пропадали всё это время?»

Теодоро сделал маленькую паузу и «признался»: «Я незаконнорожденный сын. Это всегда вызывает проблемы в семьях. Я не хотел подводить отца…»

В беседах с экс-министром Франсиско Орличем Фигерес удивился, почему о Теодоро так мало известно на родине, ведь это «незаурядный, масштабно мыслящий человек, которому всегда найдётся место на ответственных государственных постах». Костариканцев поразило, что их соотечественник, ни разу не бывавший на родине, так хорошо знает её историю, географию, культуру, со знанием дела комментирует внутриполитические события. После Орлич расскажет Иосифу, что Фигерес «на всякий случай» наводил справки о нём в Италии, Бразилии и Уругвае, но ничего компрометирующего в прошлом своего «торгового представителя» не нашёл. А торговым представителем Фигереса Кастро стал после двухмесячного общения в совместных поездках по Италии. Отношения «Макса» с экс-президентом приобрели близкий, почти дружеский характер. «Дальние родственники» перешли даже на «ты».

Итак, Теодоро Б. Кастро стал соучредителем торговой фирмы, занимающейся реализацией в Европе кофе из Коста-Рики. С помощью Кастро Фигерес распродал имевшиеся у него кофейные резервы, присылая ежемесячно по 300–500 мешков стоимостью до 50 тысяч долларов за партию. Коста-риканский кофе постепенно вошёл в Италии в моду. Италия постепенно оправлялась после войны, зажиточных людей становилось всё больше, и чашечка кофе из далёкой Коста-Рики напоминала, что всё возвращается на круги своя…

В своих отчётах в Москву «Макс» характеризовал Коста-Рику как «искусственно созданную страну, которой США пожаловала роль нации». По мнению нелегала, «империализм проявил определённое джентльменство к Коста-Рике потому, что она является в основном “белой страной”, в которой почти нет метисов: у власти находятся потомки испанских пришельцев».

«Макс» критически отзывался о Фигересе, называя его властолюбцем, который жесткой рукой управлял страной после победы в гражданской войне 1948 года. Воевали, с одной стороны, правительственные войска, с другой – повстанцы Фигереса. О перипетиях внутриполитической жизни в Коста-Рике «Макс» узнавал от «соотечественников», прибывавших регулярно в Италию. Очень многое для понимания процессов в Коста-Рике Иосиф вынес из бесед с писателем Хоакином Гарсией Монхе, редактором журнала «Репорторио Американо». По мнению писателя, режим Отилио Улате почти не отличается от латиноамериканских диктатур в Чили, Колумбии и Доминиканской республике. Но Улате, по словам Гарсии Монхе, тоже контролируется людьми Фигереса, которые хозяйничают в конгрессе, в правительстве, в экономике. Даже личный секретарь президента – человек Фигереса!

В Ватикане кофе тоже любили, поэтому Кастро поспешил передать мешок отборного зерна для личного стола Пия XII. Подарок не остался незамеченным. На костариканца обратил внимание принц Джулио Пачелли, нунций Коста-Рики при Святом престоле, а по родственной линии – племянник папы. В первой же беседе Кастро и Пачелли нашли точку соприкосновения: коммерция! Пачелли был очень алчен и пользовался своим дипломатическим статусом для осуществления различных финансовых махинаций. С его помощью «Макс» продал Ватикану первую партию кофе по льготной цене (с солидным наваром для Пачелли) и затем стал постоянным поставщиком папского престола.

Так шаг за шагом разведчик-нелегал осваивался в Ватикане. Быть принятым папой римским считается особой честью в католических кругах Запада. За годы своего пребывания в Италии Кастро 15 раз лобызал перстень на руке Пия XII. Наверное, не было в Ватикане структур, в которых не появились бы у «Макса» устойчивые контакты. Даже в полицейской службе Ватикана – Конгрегации «Святого отдела» – Кастро считали «своим» человеком.

На одной из встреч «Макса» с Пием XII после того, как он возвратился из Парижа, где участвовал в работе VI сессии Генеральной Ассамблеи ООН, нелегал рассказал папе, о чём там в основном шла речь. Выслушав Кастро, папа покачал головой:

«Печальные новости, сын мой. Наша беда не в недостатке силы, а в моральном кризисе, который переживает западная цивилизация. Новая мировая война может принести только беду и никакого утешения страждущему человеку».

Однако это были лишь пустые слова. Пий XII без колебаний включился в «холодную войну», призывал к «крестовому походу против коммунизма». По словам Иосифа Григулевича, папа мучительно переживал тот факт, что в годы войны в рядах борцов Сопротивления установились дружественные связи между коммунистами и католиками, которые продолжали своё сотрудничество в правительственных кругах и после разгрома фашизма.

Я помню, как популярный в ту пору артист эстрады Илья Набатов, занимавшийся политической сатирой, исполняя свои куплеты, пел:

А теперь снова обратимся к Хосе Фигересу. Отношения Макса с ним достигли такой степени доверительности, что экс-президент Коста-Рики предложил своему «коммерческому партнёру» стать его политическим представителем в Европе. Фигерес намеревался вернуться к власти путём демократических выборов.

Из всех возможных разработчиков политической предвыборной программы Фигерес предпочёл Кастро. И Григулевич написал её, руководствуясь тезисами, полученными от Дона Пепе: «Долой империализм, в том числе американский! Долой коммунизм любого типа, в том числе московский! “Да” проведению всесторонних социальных реформ!» Эти чёткие пункты были по душе простым костариканцам. Опираться на свои силы, довольствоваться тем, что есть, не ввязываться в чужие споры – это мудрая национальная политика.

Программа, подготовленная Кастро, Фигересу понравилась, и она была одобрена в несколько откорректированном виде на съезде Партии национального освобождения.

«Моя программа привела Фигереса к власти в 1953 году, – говорил Григулевич. – А он отплатил мне чёрной неблагодарностью. Пост вице-президента я так и не получил!»

До 1950 года Коста-Рика имела в Европе только одно полноценное посольство во Франции. В других странах действовали генеральные, почётные и просто консулы. В казне небольшого государства не было средств на содержание дипломатов за границей. В начале 1951 года МИД Коста-Рики учредил ещё одно посольство в Испании, причём посол Антонио Фасио был по совместительству в этом же ранге в Англии и Италии. В июне 1951 года Фасио вручил верительные грамоты чрезвычайного и полномочного посла президенту Италии Луиджи Эйнауди. Фасио представил Теодоро Б. Кастро президенту и направил вербальную ноту в МВД о его назначении и.о. поверенного в делах. Вскоре Кастро получил из Сан-Хосе дипломатический паспорт 1-го секретаря посольства, и на его автомашине появился дипломатический номер. В официальном справочнике МИДа Италии о членах дипкорпуса, который обновлялся каждые полгода, появилось имя Теодоро Б. Кастро.

Во второй половине 1951 года «Макс» с помощью Центра провёл большую работу по созданию разведывательных точек в Западной Европе. Одна из них была открыта в Швейцарии, куда по рекомендации Григулевича был направлен из Буэнос-Айреса «Бланко». Переброска «Бланко» была больше чем своевременна, так как военная контрразведка Аргентины настойчиво искала агентов советской разведки и её неуловимого «хефе», считая, что он продолжает действовать в Аргентине.

Между тем Кастро с подачи Фигереса становится всё более популярной личностью в Коста-Рике. Среди костариканцев наиболее уважаемым у Кастро был архиепископ Виктор Мануэль Санабрие. Во время пребывания Санабрии в Риме Кастро старался быть рядом с ним. Архиепископ с горечью рассказывал о спорах, которые вызывала его религиозно-реформаторская деятельность в высших сферах Ватикана.

«Макс» арендовал под представительство Коста-Рики первый этаж роскошного пятиэтажного дома на площади Саллустио. Центр с большим скрипом принял такие расходы. Но в Сан-Хосе «патриотический порыв» Кастро оценили благосклонно: этот человек не жалеет личных средств, чтобы достойно представить свою страну! Президент Коста-Рики Отилио Улатэ в тёплом письме поблагодарил «Макса» за самоотверженное исполнение гражданского долга.

Вскоре в МВД Коста-Рики одна за другой пошли дипломатические депеши из Рима, за подписью и.о. временного поверенного. Усилия Кастро нужно было поощрить, и специальным правительственным декретом ему было назначено жалованье в 150 долларов в месяц. Даже президент Коста-Рики получал всего на 60 долларов больше.

В переписке с Сан-Хосе Кастро при любой возможности напоминал о своих амбициях. Разве не крепнут коста-риканские связи благодаря его, Кастро, усилиям? Разве не делает он всё возможное для сближения с Югославией, которая готова закупать все излишки произведённого в Коста-Рике кофе?

Чтобы «пробить» назначение «Макса» на пост посланника в Италии, Центр направил в Коста-Рику Лауру. Личная поездка Григулевича в Сан-Хосе была признана нецелесообразной, поскольку могла привлечь внимание агентов ЦРУ, которые всё активнее внедрялись в станы Центральной Америки.

Формальное обоснование для поездки Лауры было «серьёзным»: присмотреть земельный участок, на котором будет возведён дом. Не всегда же семья Теодоро Б. Кастро будет скитаться на чужбине.

В Сан-Хосе Лаура, изображая состоятельную даму, остановилась в фешенебельном «Гранд-отеле» на Театральной площади. С первым визитом она отправилась к Офелии, супруге нового министра иностранных дел Коста-Рики Фернандо Лары Бустаманте. Не так давно семья министра находилась в Риме и была принята четой Кастро по высшему разряду. Проделанная работа «Луизой» с Офелией и жёнами других коста-риканских ответственных работников в Риме оказалась ненапрасной.

В марте 1952 года Лауру принял президент Улате. Потом последовали встречи Лауры с другими высокопоставленными лицами – Франсиско Орличем и, конечно, Фигересом. Вскоре президент Улате подписал необходимый декрет, а в МИДе подготовили верительные грамоты и дипломатический паспорт номер № 2026 на имя Теодоро Б. Кастро. Если бы знал Улате, антикоммунист до мозга костей, что его дипломатический «выдвиженец» в Италии является одним из асов советской разведки! Улате любил повторять: «Борьба против коммунизма является наиболее важным делом как в Коста-Рике, так и в других странах».

Лаура направила полученные документы авиапочтой в Рим, а сама надолго задержалась в Сан-Хосе: её свалила жёлтая лихорадка.

«Макс» вручил грамоты президенту Италии Луиджи Эйнауди 14 мая 1952 года. В соответствии с ритуалом новому послу Теодоро Б. Кастро были оказаны военные почести. У входа во дворец Киринале его встретил почётный караул. Кастро с подчёркнутой теплотой был встречен президентом. Кастро вручил ему верительные грамоты, и тот распечатал их, по своему обычаю, старательно ознакомился с их содержанием. Затем итальянский президент пригласил посла в соседний салон для беседы. В заключение – официальное фото на память. Потом президент и посол обменялись подарками. Кастро преподнёс Эйнауди роскошный кофейный сервиз, а тот – фотоаппарат в кожаном футляре с дарственной гравировкой. Сейчас фотоаппарат хранится в персональной витрине Григулевича в Музее СВР.

Внешнеполитическое ведомство Коста-Рики старалось на всю катушку использовать новоиспечённого посланника в Риме. Кастро был неизменным участником европейских ярмарок и выставок, где по его инициативе всё чаще появлялись стенды е сельскохозяйственной продукцией республики Коста-Рики.

Выделялся сеньор Кастро интересом к научной деятельности. Он читал в Итальянской академии культуры и искусства лекции по истории древних цивилизаций майя и инков, выступал по радио, публиковал в итальянской печати блестящие, преисполненные эрудиции статьи о проблемах Центральной Америки. Нередко его можно было видеть в библиотеке Ватикана. Если бы знали святые отцы, какие литературно-научные планы вынашивал усидчивый учёный муж!

За годы оперативной работы Григулевич контактировал с сотнями людей, которые могли что-то знать о его «сомнительном» прошлом, связях с советской разведкой и Коминтерном.

Весьма надёжный агент Иосифа «Роке» исполнял роль своеобразного «фильтра» по предварительному изучению посетителей. О каждом из них он докладывал «Максу», и тот решал, давать или не давать аудиенцию. Для некоторых визитёров посол навсегда оставался «неуловимым» и «недосягаемым».

Послы и посланники из Латинской Америки тесно общались друг с другом, и вскоре «костариканец» был на короткой ноге с каждым. Вот где пригодились энциклопедические познания Григулевича. С мексиканцем Рамоном Бететой он на равных обсуждал тонкости монументальной живописи. С бразильцем Карлосом Альвесом Соусой – проблемы освоения Амазонки. С боливийцем Аугусто Сеспедесом – возможные пути возвращения страны к тихоокеанскому побережью. С перуанцем Раулем Пинто – генеалогию инкских императоров. С парагвайцем Вирхилио Каталди – историю миссии католических монашеских орденов. Довольно тесные отношения были у посла с Анибалом Риосом из Панамы, Амадео Канессой из Сальвадора, Лопесом Родесно из Гондураса.

Успешно развивались отношения с американскими дипломатами. Периодически Кастро вел задушевные беседы с послом США Элсуортом Банкером. «Познавательный» характер носили собеседования с послом ФРГ Клеменсом фон Брентано. Во время визитов к председателю Совета министров Италии де Гаспери, его заместителю и министрам «Максу» удавалось получить важную для советского правительства информацию. Кастро умел расшевелить собеседников.

Наиболее представительной фигурой «панамериканской группы представителей» была очаровательная блондинка Клара Бут Люс, сменившая в 1953 году Элсуорта Банкера на посту посла США. Она была «царицей бала» на протокольных и иных мероприятиях в Риме. Все знали, что несколько театральных пьес, написанных ею, были поставлены на Бродвее и высоко оценены публикой.

«Неотразимая блондинка», как выяснилось, обладала железной волей и ни на йоту не отклонялась от стратегической линии США на Апеннинах. Надо признать, что обязанности посла Бут Люс выполняла достойно.

Ценным источником «Макса» стал отставной американский генерал, крупный бизнесмен, бывший сотрудник военной разведки «Хант». От него, в частности, была получена информация о размещении Соединенными Штатами усовершенствованного атомного оружия на ряде баз в Европе и Азии, о сравнительных американских оценках военных потенциалов СССР и США. Не менее полезным источником был «Нативо» – шифровальщик Министерства иностранных дел Италии.

Агента «Хроноса» Иосиф приметил в военной комендатуре Рима. Это был скромный, незаметный служащий. «Макса» он считал французским шпионом. За помесячно выплачиваемое содержание «Хронос» передавал нелегалу документы итальянских военных спецслужб. Схема их получения была предельно проста. Его двоюродный брат, работавший в одном из подразделений разведывательной службы вооруженных сил СИФАР[18], раз в неделю передавал «Хроносу» фотоплёнки с секретными материалами, а у последнего забирал «Макс».

Как выяснил Иосиф, в кодовых обозначениях западных спецслужб СИФАР проходила под шифром «Бренно». Техники СИФАР уделяли большое внимание контролю радиотелефонных линий. Почти вся «снятая» информация передавалась в Агентство национальной безопасности США, которое занималось подслушиванием и дешифровкой перехватов.

Сотрудничество СИФАР – ЦРУ в указанной сфере истолковывалось в спецслужбах настолько вольготно, что микрофоны, установленные итальянскими «водопроводчиками», вскоре появились в кабинетах президентского дворца Квиринале и библиотеке понтифика в Ватикане. Сотрудники спецслужб решили на всякий случай записывать личные разговоры итальянского президента и самого папы Пия ХII.

К периоду итальянской командировки относится награждение Кастро орденом Мальтийского креста. Сам Григулевич не без гордости рассказывал друзьям об этом эпизоде своей жизни во время встреч, которые обычно приурочивались ко «дню создания разведки», 20 декабря. Ему, конечно, не верили. Но вот он удалялся на минуту в другую комнату и появлялся, выпятив грудь, с Мальтийским крестом.

«Я возведен в рыцарское достоинство, – вполне серьёзно говорил он гостям. – Так что пользуйтесь случаем, общайтесь с первым и, наверное, единственным настоящим рыцарем в вашей жизни!»

Один из биографов Григулевича, сравнивая его с вымышленным разведчиком Штирлицем, написал: «Если сравнивать те должности-маски, в которых функционировали на пике своей славы нелегальной деятельности эти два персонажа, то, согласитесь, штандартенфюрер сильно недотягивает до чрезвычайного и полномочного посла!»

С руководителями суверенного военного ордена Сан-Хуан из Иерусалима Григулевич сблизился в Риме, где мальтийские рыцари обосновались после Второй мировой войны, чтобы расширить дипломатическое присутствие организации в других странах мира. Кастро сделал всё возможное, чтобы представители ордена были приглашены, признаны и обласканы в Коста-Рике, несмотря на все противоречивые слухи, которые ходили о таинственных рыцарях. Для «Макса» общение с членами Мальтийского ордена было своего рода путешествие в историю. Он знал, что среди рыцарственных кавалеров был российский император Павел I, и парадоксальность ситуации с его собственным награждением в очередной раз доказывала Григулевичу: реальная жизнь куда интереснее любых выдумок и фантазий.

У постороннего наблюдателя могло создаться впечатление, что дипломатическая рутина давалась «Максу» легко и что вся его жизнь прошла на паркете роскошных дворцов. Но это была только видимость. Даже «Макс» с его неисчерпаемой энергией переносил нагрузки по разведработе и «крыше» на пределе сил. Надо отдать должное, что бесценную помощь ему оказывала «Луиза». Она была на роли «Фигаро» в резидентуре: шифровальщицей, оперативным фотографом, курьером (десятки поездок в Австрию и Швейцарию!). А ведь ей приходилось вести активную нормальную жизнь: быть гостеприимной хозяйкой, светской дамой, личным секретарём сеньора.

Одна из дилемм постоянно возникала у «Макса»: посещать или нет приёмы в советском посольстве? А вдруг наткнёшься на кого-нибудь из тех, с кем встречался в Литве, Польше, Испании или Советском Союзе? С большим сожалением резидент «Макс» решил игнорировать советское посольство, несмотря на получаемые приглашения. Для эпохи «холодной войны» его «принципиальная позиция» была более чем похвальной. Надо сказать, что посол М.А. Костылев навёл справки о Кастро и убедился, что очень даже хорошо, что этот реакционер, проамериканец и неприкрытый враг Советского Союза демонстративно не приходит на приёмы.

Через энное количество лет Костылев посетил Юрия Жукова, председателя Государственного комитета по культурным связям с зарубежными странами. Костылев забежал на минуту в туалет… и опешил, увидев перед собой невозмутимого Теодора Б. Кастро.

Жуков потом не раз со смехом вспоминал вытаращенные глаза Костылева, когда тот влетел в кабинет и с ужасом закричал:

«У тебя, слепец ты эдакий, в комитете окопался матёрый агент Ватикана! Срочно звони в КГБ!»

В августе 1951 года министр иностранных дел Марио Эчанди дал указание о включении Кастро в делегацию, которая прибыла в Европу для участия в VI Генеральной Ассамблее ООН. Возглавил делегацию вице-президент страны Альфредо Волио. «Макс» принял самое активное участие в работе форума и даже выступил на нём. Красноречие и эрудиция костариканца были замечены, и в кулуарах Генассамблеи о нём заговорили как о «восходящей звезде латиноамериканской дипломатии». Представитель СССР А. Вышинский в своём выступлении тоже упомянул коста-риканского «оппонента»: «Не скрою, по части красноречия он достиг больших высот. Но как политик он пустышка. Это просто болтун, и место ему не на этом форуме, а в цирке».

Григулевич встретил госсекретаря США Ачесона в коридоре и посетовал на то, что последовал его наставлениям и «подставился» под критику Вышинского, что, мол, негативно скажется на его, Теодоро Боннефила, дальнейшей карьере. Клеймо болтуна и пустышки – не лучшая для него рекомендация.

Американец снисходительно похлопал костариканца по плечу: «Дорогой коллега, когда Вышинский кого-то заметит и отругает, то пострадавшему это только придаёт авторитета. Знаю по себе…»

Генассамблея в Париже породила много анекдотических ситуаций, участниками которых нередко были американцы. Григулевич не раз вспоминал о «проколах», допущенных ими.

Например, сенатор О. Коннели, член политической комиссии сената, особенно «блистал» ограниченностью своих знаний в международных делах. Однажды ему представили министра иностранных дел Чехословакии Масарика. О. Коннели застыл на минуту, что-то напряжённо вспоминая, потом воскликнул:

«Да, да! Именно Масарик! Я знал вашего отца. Боже, каким великим скрипачом он был! А потом, через много лет, он стал президентом вашей страны!»

«Извините, но вы ошибаетесь. Он был не скрипачом, а великим пианистом. И не в Чехословакии, а в Польше. Его фамилия была не Масарик, а Падеревский. И смею категорически утверждать, что он не был моим отцом никогда».

По свидетельству Ю. Папорова, в Париже с Григулевичем случился забавный казус, к которому имел отношение Юрий Дашкевич, впоследствии известный латиноамериканист. Формально Дашкевич входил в группу переводчиков советской делегации на Генассамблее, а фактически, будучи майором КГБ, занимался своими оперативными делами, изучая дипломатический персонал иностранных делегаций. В число потенциальных кандидатов на вербовку попал Теодоро Б. Кастро, и Дашкевич «довольно неуклюже» пытался создать ситуацию, которая помогла бы превратить улыбчивого костариканца в агента советской разведки.

На этой же Генассамблее могла произойти встреча, которая имела бы для «Макса» непредсказуемые последствия. Делегацию Израиля возглавлял выходец из Аргентины Моше Тов, боровшийся в 30–40-е годы за создание независимого еврейского государства. В Аргентине его звали Моисей Тофф. Шла «холодная война». Иосиф благодарил судьбу, что его «сольное» выступление на VI сессии пришлось на время, когда Моше Тов приболел и находился в отеле. В своих воспоминаниях, изданных в Израиле, Тов упоминает о Генассамблее в Париже и о знакомстве с коста-риканским представителем, который поздно вечером пришёл к нему в отель «Ройал Монсо». Этот костариканец собирался выступить в пользу Израиля и хотел уточнить некоторые тезисы, чтобы не ошибиться в аргументации. Визит этот нанёс, конечно, не Григулевич, а Альфредо Волио.

Похожая ситуация позднее возникла в Риме. Польским посланником в Италии был человек, который знал Григулевича по работе в революционном кружке в Ковно. «Макс» сообщил о потенциальной опасности в Москву, Прошло несколько недель, и польский дипломат получил новое – с повышением! – назначение.

Критическая ситуация возникла однажды у Лауры. На встрече жён сотрудников латиноамериканских представительств к ней приблизилась дама, оказавшаяся атташе по культуре мексиканского посольства: «Вы мне очень напоминаете одну из моих бывших учениц».

Лаура не потеряла самообладания:

«Я – уругвайка. В Мексике была, но проездом».

Как тесен мир! Это была действительно одна из школьных учительниц Лауры. Конечно, с тех пор прошло более пятнадцати лет, но Лаура легко узнала свою наставницу. Какое самообладание надо было иметь, чтобы с приветливой улыбкой отрицать почти очевидное: «Очень сожалею, но вы обознались…»

Тем временем Иосифу было приказано возвратиться в Москву. О причинах спешного возвращения резидента в Москву существуют несколько версий. Он блестяще выполнил все задания по разведывательной линии и по «крыше». На его оперативном горизонте не было ни облачка. Ценные источники позволяли вовремя узнавать о закулисных маневрах Запада в отношении СССР и его союзников. В Москву почти ежедневно шли шифровки, упреждающий характер которых о действиях проамериканского блока на фронтах «холодной войны» помогал Кремлю ориентироваться в складывающейся обстановке на юге Европы.

И всё-таки к концу 1953 года «Макс» получил указание Центра о возвращении в Москву.

Существует несколько мнений о причинах такого решения Центра. Первая связана со смертью Сталина. Кончина генсека сняла «обет молчания» с генерала Орлова, который начал печатать в США в журнале «Лайф» отрывки из своей книги «Тайная история сталинских преступлений». Первая публикация под заголовком «Страшные тайны сталинской власти» появилась 6 апреля 1953 года. Сама книга увидела свет осенью того же года. Апрельская публикация как бы дала сигнал о грозящей опасности, трудно было прогнозировать объём и характер разоблачений, на которые мог бы пойти бывший резидент в Испании «Швед». В Центре не исключали, что он может раскрыть известные ему имена сотрудников ИНО (советская внешняя разведка) НКВД, особенно тех, кому поручались «ликвидаторские» операции за рубежом. Таким образом, вывод «Макса» из Италии был спровоцирован Орловым.

Вторая версия о причинах отзыва «Макса» имеет отношение к плану убийства югославского лидера Иосипа Броз Тито.

Теодоро Б. Кастро по совместительству представлял интересы Коста-Рики в Югославии. Во второй половине 1952 года он несколько раз посетил Белград, где установил полезные контакты среди близких к Тито югославских политиков. В одном из отчётов «Макс» сообщил, что существует реальная возможность получать через них аудиенцию у югославского лидера. Эта информация заинтересовала Москву, учитывая разгоравшийся «конфликт амбиций» между Сталиным и Тито. В первых числах февраля 1953 года «Макс» был вызван в Вену, где на конспиративной квартире он был принят одним из руководящих сотрудников Центра, специально прибывших в Австрию для проработки вариантов теракта в отношении «Стервятника», то есть Тито.

Результатом этой затяжной беседы стал документ, подготовленный в Москве 20 февраля 1953 года:

1. Поручить «Максу» добиться личной аудиенции у Тито, во время которой он должен будет из замаскированного в одежде бесшумного механизма выпустить дозу бактерий лёгочной чумы, что гарантирует заражение и смерть Тито и присутствующих в помещении лиц.

Сам «Макс» не будет знать о существе применяемого препарата. В целях сохранения жизни «Максу» будет предварительно привита противочумная сыворотка.

2. В связи с ожидаемой поездкой Тито в Лондон командировать туда «Макса», который, используя своё официальное положение и хорошие личные отношения с югославским послом в Англии Велебитом, добьется приглашения на приём в югославском посольстве, который, следует ожидать, Велебит даст в честь Броз Тито.

Теракт произвести путём бесшумного выстрела из замаскированного под предмет личного обихода механизма с одновременным выпуском слезоточивых газов для создания паники среди присутствующих с тем, чтобы создать обстановку, благоприятную для ухода «Макса» и сокрытия следов преступления.

3. Воспользоваться одним из приёмов в Белграде, на который приглашаются члены дипломатического корпуса. Теракт произвести таким же путём, как и во втором варианте, поручив его самому «Максу», который как дипломат, аккредитованный при югославском посольстве, будет приглашён на приём.

Кроме того, поручить «Максу» разработать вариант и подготовить условия вручения через одного из коста-риканских представителей подарка Тито в виде каких-либо драгоценностей в шкатулке, раскрытие которой приведет в действие механизм, выбрасывающий моментально действующее отравляющее вещество.

«Максу» было предложено ещё раз подумать и внести предложение, каким образом он мог бы осуществить акцию против Тито.

Считали бы целесообразным использовать возможности «Макса» для совершения теракта против Тито.

«Макс» по своим личным качествам и опыту работы в разведке подходит для выполнения такого весьма ответственного задания.

Все эти варианты были настолько провальными, что даже при гипотетической готовности Иосифа к самопожертвованию должны были вызвать серьёзные сомнения у тех, кто должен был дать «добро» на проведение такой операции.

Беседа в Вене оставила у Григулевича тяжёлое впечатление. Он знал одно: попытка ликвидации Тито поставит крест на всех его планах. Другой жизни, о которой он всё чаще мечтал, жизни учёного, литератора, публициста уже не будет. Охранка Тито выбьет из него всё. А это значит, что без яда не обойтись.

Можно себе представить, что чувствовал в те дни и недели Григулевич, настраивая себя на акт самопожертвования. Планируемая операция не давала никакого шанса на спасение. Наверное, Иосиф не раз вспоминал в те дни Рамона Меркадера (он ликвидировал Л. Троцкого. – Авт.), осужденного на 20-летнее тюремное заключение. Рамон отсидел срок от звонка до звонка и, кстати, ни разу не проронил ни перед кем, что он советский разведчик.

Смерть Сталина 5 марта 1953 года поставила точку на операции «Стервятник». Григулевичу в очередной раз «повезло»: ангел-хранитель не подвёл. Аудиенцию у Б. Тито посол Коста-Рики получил 12 мая 1953 года. В газетах Белграда и Сан-Хосе были опубликованы соответствующие материалы о встрече и помещены фотографии.

Третья версия о причине отзыва Григулевича к нему прямого отношения не имела. Она связана с действиями Берии по перетряске нелегального аппарата разведки, в ходе которой в Москву были отозваны десятки нелегалов. Некоторые из них необоснованно оказались вдруг за решёткой.

Без всякого преувеличения можно констатировать, что Григулевич вовремя оставил пост посла Коста-Рики. За долгие годы разведывательной работы он стал слишком заметен. Беда могла нагрянуть неожиданно. Многие знали его под разными именами и псевдонимами. Любая фотография посла Коста-Рики в прессе могла привести к роковым последствиям.

Неприятности вызревают медленно, но если обрушиваются, то трудно бывает выбраться из-под лавины живым. Даже в МИДе Коста-Рики с первых шагов дипломатической карьеры Кастро против него стали плести заговоры: заместитель министра, ответственный секретарь и многие другие чиновники мечтали попасть на завидный пост в Риме.

Уход с дипломатической службы «Максу» предложил сам Фигерес. Он победил на президентских выборах в мае 1953 года и, как это часто бывает у политиков, становящихся вершителями национальных судеб, забыл о тех обещаниях, которые давал «Максу». Послом для особых поручений в Италии и Франции Фигерес назначил Даниэля Одубера. «Макс» был настолько поражён чёрной неблагодарностью Фигереса, с такой болью говорил об этом, что в коста-риканской колонии в Италии ему сочувствовали все без исключения.

В начале декабря 1953 года «Макс» направил в МИД Коста-Рики телеграмму с просьбой о предоставлении ему длительного отпуска. А недели через две он подал в отставку, мотивируя это необходимостью лечения жены в Швейцарии. После сложных родов она чувствовала себя неважно и нуждалась в квалифицированном лечении. Имя для дочери придумал Иосиф: «Она появилась на свет в Риме, и мы будем звать её Романеллой в память об Италии». Но у черноглазой «римлянки» было и другое имя, главное, которое было зарезервировано до возвращения в Москву, – Надежда. В память о матери Иосифа Григулевича.

Все последующие действия «Макса» были направлены на то, чтобы отъезд Кастро и его семьи не выглядел бы побегом. Много времени потребовалось для ликвидации имущества.

Слухи о судьбе четы Кастро после отъезда и в Риме и Сан-Хосе ходили противоречивые: одни говорили, что она поселилась на севере Чили (мол, сухой воздух Атаканы был полезен Инелии Идалине), другие утверждали, что он попался на крупной контрабанде кофе в Югославии и был вынужден потихоньку уйти в отставку. Третьи выдвинули более трагическую версию: вся семья погибла от рук уголовника в Швейцарии или Западном Берлине. Но самые проницательные – их было немного – не исключали вероятности ухода Б. Кастро за «железный занавес».

В Москву семья Григулевичей прибыла в декабре 1953 года. Их ожидала новая жизнь на родине. Время в стране было тревожное. Расстрел Л. Берии и его ближайших сподвижников, обвинённых в измене Родине, потряс Григулевича: ведь это же были его прямые начальники! Шифровки, которые он направлял из Италии, докладывались в первую очередь этим лицам! Не думать об этом Григулевич не мог, и его невольно одолевали нездоровые мысли.

Он был уязвим как нежелательный свидетель. А от таких стараются избавляться. К счастью, от этих тяжких раздумий отвлекали бытовые проблемы. Надо было думать о крыше над головой, о том, как одеть и прокормить семью. По сути, всё надо было начинать с нуля. Приказом руководства разведки нелегал «Макс» был выведен в резерв нелегальной разведки, но перспектива работы за кордоном становилась всё более призрачной.

Семья Григулевичей поселилась в небольшой – но своей, наконец-то своей! – квартире. После настойчивых просьб Григулевича у него появилась возможность поступить на учёбу в Высшую партийную школу при ЦК КПСС.

По окончании школы Григулевича направили на работу во Всесоюзное общество по культурным связям с зарубежными странами. Накопленные знания, богатейшая информация, которой он располагал, привычка к предельным умственным нагрузкам – всё это привело к тому, что Григулевич занялся писательской деятельностью. Так началась научно-писательская биография Иосифа Григулевича: днём исполнение служебных обязанностей, ночами – творческая страда за письменным столом.

Для первой научной работы Иосиф выбрал актуальную для того времени тему. Реакционный католицизм вёл неустанные атаки на Советский Союз. Григулевич, изучавший Ватикан изнутри, пытался не только раскрыть тайные маневры его высших иерархов, но и рассказать о том, как реагирует католическая церковь на вызовы времени, как борется за сохранение своего влияния на верующих, порой солидаризируясь с их стремлением к безопасному и социально справедливому миру.

Лаура во всём помогала мужу, стараясь адаптироваться к сложной московской жизни. Своим родным Лаура сообщила: «Мы поселились в Москве. Думаю, это надолго. Наши поездки по миру завершились».

В 1956 году Григулевич был выведен из резерва нелегальной разведки. Под эпохой зарубежных операций, путешествий и авантюр была подведена черта. Иосифа привлекали к работе по некоторым делам, связанным с Латинской Америкой, приглашали для консультаций, выступлений перед молодыми сотрудниками разведки, но не более того. Лаура вела приватные занятия по «специализации нелегалов», делилась своим разведывательным опытом с их женами…

Устроив свои дела в Москве, Григулевич съездил в Вильнюс, отыскал могилу матери на караимском кладбище. В следующий приезд в Литву Иосиф поставил на могиле памятник, и потом при любой возможности приезжал навестить мать. Предлогов для поездок было много: встречи с соучениками по гимназии в Паневежисе и Вильно, друзьями по подполью, сокамерниками по тюрьме в Лукишки, а ещё – решение издательских вопросов.

Монография «Ватикан: религия, финансы и политика» была опубликована Григулевичем в 1957 году под псевдонимом И. Лаврецкий, избранным в память о матери. Книга стала убедительной заявкой разведчика-нелегала на независимое место в учёном мире. Через год эта работа была с блеском защищена Григулевичем в качестве кандидатской диссертации на общих основаниях. Поэтому необоснованны утверждения о том, что научные степени «присваивались» Григулевичу по указанию руководства КГБ.

С появлением Григулевича в латиноамериканистике подуло свежим ветром, вспоминал один из его друзей. Он с ходу взялся за поиски талантливых молодых учёных, создание неформальных творческих коллективов, публикацию тематических сборников по различным аспектам жизни Латинской Америки.

В июне 1960 года Григулевич перешёл на работу в Институт этнографии АН СССР в сектор Америки, Австралии и Океании на должность старшего научного сотрудника. Престижные издания всё чаще заказывали ему статьи о Латинской Америке. Его сокровенной мечтой было создание Института Латинской Америки в структуре АН СССР. Известно, что он рассчитывал возглавить его. Мечта эта сбылась лишь наполовину. Институт был учреждён в 1961 году. Правда, директором этого Института Григулевич назначен не был.

«С подачи» всемогущего М. Суслова Григулевича решительно отодвинули в сторону. Суслов заявил: «О роли тов. Григулевича в организации покушения на Троцкого сейчас знает почти полмира. Но предположим, что об этом станет широко известно из-за чьей-то оплошности или предательства: бывший сотрудник НКВД, да ещё с таким прошлым, возглавляет академический институт! Тов. Григулевичу целесообразнее оставаться на прежнем, не столь заметном месте в системе АН СССР».

Оставаясь в Институте, Григулевич внёс существенный вклад в разработку столь болезненной для советской истории проблемы, как теория и социальная практика расизма. Исходил он из трёх незыблемых для него принципов: нет шовинизму, нет расизму, нет фашизму.

В 1982 году вышел в свет первый выпуск ежегодника «Религии мира», основанного Григулевичем. Тогда же стала своего рода «энциклопедийным бестселлером» десятитомная серия «Религия в XX веке», изданием которой руководил неутомимый Григ. На его плечах держалась и бесперебойно функционировала Иностранная редакция Секции общественных наук Президиума АН СССР (созданная по инициативе Григулевича).

Нагрузки у Григулевича были запредельные. Надо ещё учесть, что Григулевич входил в редколлегии многих «толстых» журналов и в учёные советы, принимал активное участие в деятельности Советского комитета защиты мира, был членом правления многочисленных обществ дружбы и к тому же находил время для подготовки и участия в конференциях, симпозиумах и конгрессах…

И плюс к этому личная многосторонняя научно-литературная работа. Книги Григулевича, какими бы тиражами они ни выходили, раскупались мгновенно. Его читатели знали, что Лаврецкий мыслит широко, неординарно, блестяще владеет темой, на которую пишет.

«Докторской» работой Григулевича стала монография «Культурная революция на Кубе» (1965). Это многоплановый труд, в котором были исследованы изменения, которые произошли в кубинской культуре после революции: ликвидация неграмотности, реформа образования, подготовка кадров для национальной экономики, отделение церкви от государства и школы от церкви, ликвидация расовой дискриминации. Эта книга «сделала имя» Григу на Острове свободы, где он стал желанным гостем. Григулевич написал документальные романы-биографии, посвящённые Хосе Марти и Эрнесто Че Геваре. Для сбора материалов о героическом партизане он не раз приезжал на Кубу.

Произведения Григулевича были переведены на многие языки мира, и прежде всего на испанский. Можно сказать, что своими книгами он навсегда вернулся в Латинскую Америку.

Научные заслуги Григулевича были признаны за рубежом: он стал почётным членом Ассоциации писателей Колумбии и членом-корреспондентом Института исследований в Каракасе, был награждён венесуэльским орденом Фрациско де Миринды, золотой медалью перуанского Института проблем человека, высшими кубинскими орденами и медалями. Неутомимую деятельность вёл Григулевич в сфере культурных связей: являлся вице-президентом Общества советско-кубинской дружбы, Общества дружбы с Венесуэлой, членом Советского комитета защиты мира и Советского комитета солидарности со странами Азии и Африки.

Образ типичного советского академика почти всегда ассоциируется с «заслуженным достатком», многокомнатной квартирой, полированной мебелью, кожаными креслами, дорогим антиквариатом, личной автомашиной, поездками на престижные курорты. Ничего подобного в быту члена-корреспондента Григулевича не было, хотя его заработки по тем временам были высокими. Основной доход давали гонорары за издание и переиздания книг, в том числе и за рубежом.

В редкие свободные минуты «отставной резидент» был не чужд обычным радостям жизни. Семейный очаг Григулевичей славился гостеприимством и хлебосольством. Коллеги-разведчики и коллеги-учёные, побывавшие в доме у Грига по тому или иному праздничному случаю, единодушно вспоминают, что пиршественный стол был почти всегда уставлен вкусными яствами, изысканными винами и дефицитными водками. Лаура радушно и ненавязчиво потчевала гостей, курсируя между кухней и столовой, снисходительно поглядывая на своего мужа, увлечённого беседой.

По воспоминаниям друзей, Лаура была человеком поразительно сдержанным, скупым в оценках, не склонным к преувеличениям. Кто-то из московских знакомых характеризовал её как женщину, которая даст фору любому мужику, но при этом выглядит очень женственной. Поклонников у неё было много, и она до преклонных лет пользовалась успехом, не прилагая к этому абсолютно никаких усилий. По словам Надежды Григулевич, «мама всегда оставалась человеком, которого сломить было невозможно даже при самых враждебных обстоятельствах».

Это подтверждают и служебные характеристики Лауры-«Луизы», в которых неизменно присутствовала оценка-вывод: «При необходимости может успешно руководить нелегальной резидентурой».

На политические темы Иосиф предпочитал не говорить, потому что никогда не испытывал позывов к диссидентству. Однако своё отношение к проблемам, переживаемым Советским Союзом, особенно в эпоху «позднего Брежнева», выражал откровенно. Когда в начале 1980-х в «определенных кругах» стала входить в моду Джуна, а вслед за ней и другие экстрасенсы, Иосиф Ромуальдович поставил свой диагноз: «Это – вернейший симптом загнивания. Так было в начале века, когда царизм шёл к концу. Вспомните Распутина и прочих».

Возраст и приобретенные недуги всё больше давали о себе знать, вносили коррективы в его динамичный, безжалостный к самому себе образ жизни. Для «поправки здоровья» он предпочитал подмосковный (в то время. – Авт.) санаторий «Узкое», куда привозил с собой очередную начатую рукопись, нужные архивные материалы и коробки с книгами. Трёхнедельная лечебная путёвка предоставляла ему благословенную возможность для творческой работы. В перерывах Григулевич неторопливо прогуливался, слегка прихрамывая, по аллеям санатория – невысокий, грузный, широкоплечий, с крупной головой мыслителя, обдумывая очередные страницы труда или только что прочитанную книгу.

По привычке он тщательно следил за всем, что происходило в США и странах к югу от Рио-Гранде. Конечно, Григ мечтал снова побывать в тех странах Америки, где прошли его молодые боевые годы. Но об этом и речи быть не могло, потому что «компетентные органы» не без основания считали, что бывший резидент – вероятный объект для провокаций со стороны западных спецслужб. Куба и страны народной демократии – таковы были позволенные заграничные маршруты Григулевича-академика.

Под занавес своего земного пути Иосиф Григулевич добился всего, почти всего, что планировал на «вторую половину жизни» в те морозные декабрьские дни 1953 года, когда «прошлое» – завершилось, а московское «будущее» только-только начиналось.

Со своим прежним начальником Наумом Эйтингоном[19], который был осуждён за связь «с бандой Берии» и просидел во владимирской тюрьме 12 лет (1953–1964), Григулевич встречался крайне редко и всегда случайно. На улице, в коридорах какого-либо издательства или в букинистическом магазине. Эйтингон при жизни так и не добился реабилитации и вполне справедливо чувствовал себя человеком ущемлённым. Система, для процветания которой он принёс столько жертв, предательски отторгла его, превратила в изгоя. Наум Исаакович никогда не козырял своими достижениями в разведке. Но в её архивах есть сотни дел с материалами успешно проведенных операций. Именно он завербовал легендарного Рихарда Зорге и долгое время работал с ним.

А как не вспомнить о «раннем» Абеле, о создании особого диверсионного отряда Дмитрия Медведева, получении из гитлеровского Генштаба сведений об операциях «Средняя Волга» и «Кремль», безошибочных ходах в «атомной разведке»…

С Григулевичем Эйтингон говорил о чём угодно, но не о своих нерешённых проблемах. Слишком велик был контраст в их положении.

Человек, которого Эйтингон знал под псевдонимом «Юзик», «Фелипе», стал преуспевающим учёным, автором «бестселлеров» престижной серии «ЖЗЛ». Вот оно – везение! Нет, не мог Эйтингон при встречах с бывшим подчиненным жаловаться на жизненные неудачи. Григулевич понимал это и мучился от того, что ничем не может помочь «Тому» – постаревшему, с запавшими глазами, в которых угадывалось глубоко запрятанное страдание.

С 1985 года здоровье Григулевича начало сдавать. Он вынужден был принимать таблетки, перейти на диетическое питание. Ему всё чаще приходилось ложиться в больницу, подвергаться долгим лечебным процедурам, а затем восстанавливать силы в санатории. Разрушительное воздействие болезни было всё заметнее. Иосиф терпеливо следовал предписаниям врачей, много поглощал пилюль, но видимого улучшения не наступало.

Вспоминает Надежда Григулевич (дочь Иосифа Григулевича): «Отец по жизни был крепким и физически выносливым человеком, который никогда не болел, даже в самые сильные эпидемии гриппа. Общеизвестно, что мужчины не любят и не умеют болеть. А те, которые всю жизнь отличались великолепным здоровьем, – особенно. Поэтому, когда отец начал прихварывать, он воспринял это как катастрофу. Он раздражался, ходил по врачам в надежде на быструю помощь, ложился в больницы, после которых, как правило, ему становилось только хуже. Особенно трагически он воспринимал свою неспособность работать творчески в прежнем напряжённом режиме».

После того как Григулевич начал падать на улице без видимых причин, а порой и терять ориентацию, он перешёл на режим домашнего затворничества. Целыми днями Григ проводил за письменным столом, стараясь завершить очередную статью, и не мог: онемевшая рука не поспевала за полётом мыслей. Григ пытался делать «щадящую гимнастику», совершал прогулки по домашнему коридору, опираясь на палочку. «В последние месяцы жизни отец действительно тяжело болел, – вспоминает дочь Надежда. – Он был прикован к постели, хотя и не парализован полностью…»

В одной из статей, посвящённых Григулевичу, было отмечено, что его хоронили как рядового научного сотрудника, с дежурными формальностями и штампованными прощальными словами. На дворе стоял 1988-й перестроечный год. Искреннее всего оплакивали кончину Григулевича в латиноамериканской общине в Москве. В день его смерти прочувствованный некролог прозвучал в очередной передаче «Радио Москвы» на Латинскую Америку. Написан он был чилийским журналистом и писателем Хосе Мигелем Варасом: «Печальная весть: в Москве скончался Иосиф Григулевич, автор десятков книг о крупных исторических деятелях нашего континента, о католической церкви и её истории. В душе Григулевича всегда горело пламя революционера-интернационалиста, и он вдохновенно и действенно участвовал в движениях солидарности с Кубой, Никарагуа, Чили и Сальвадором».

В одно из последних посещений квартиры на Ломоносовском проспекте Варас, прощаясь, пожал руку Григулевича и неожиданно почувствовал ответное пожатие. «Я наклонился, чтобы увидеть его лицо вблизи, – написал чилиец в своей книге, – и вдруг увидел его широко раскрытые глаза. В них сверкал привычный свет. Я пораженно застыл, тронутый до глубины души, но наш контакт длился считаные секунды. Его рука тут же выскользнула. Он вздохнул и закрыл глаза».

В свой последний визит к Григулевичам Варас увидел, как из квартиры к лифту то и дело, как муравьи, сновали грузчики со связками книг. Лаура кивнула головой в их сторону:

– Вот видишь: уносят книги Иосифа.

– Уносят? Куда?

– Я позвонила в Институт этнографии, и они оповестили другие институты. Хранить все эти книги в квартире не имеет никакого смысла.

Умер Иосиф Григулевич 2 июня 1988 года. Прах его покоится на Донском кладбище в Москве. Колумбарий, мраморная доска, тишина…

Но не забвенье…

Огромная библиотека Григулевича «разлетелась» по разным адресам, включая Ленинку, Иностранку, а также библиотеку Службы внешней разведки. Однако книги, написанные Григулевичем, журналы с его статьями, записные книжки, учёные и некоторые боевые награды, личные вещи бережно хранятся в семье. Надежда Иосифовна мечтает о том дне, когда будут преодолены все препятствия, в Москве будет создан музей разведчика, куда можно было бы передать эти реликвии. К сожалению, добиться в столице необходимых квадратных метров на подобные цели невероятно трудно. Увы, только и остаётся, что ждать…

В мае 2003 года в московском Доме дружбы прошла конференция, посвящённая 90-летию со дня рождения Иосифа Григулевича: «И.Р. Григулевич: Учёный? Разведчик? Писатель?»

«Талантливый человек – талантлив во всех своих проявлениях» – таким был лейтмотив выступлений участников конференции: латиноамериканских дипломатов, учёных из Российской академии наук и представителей Службы внешней разведки РФ. По словам ветерана СВР Вадима Кирпиченко, Иосифа Григулевича можно назвать идеальным разведчиком, который неоднократно доказывал, что и один в поле воин. Он обладал всеми необходимыми для этого качествами: самообладанием, изобретательностью, энциклопедическими знаниями, политическим чутьём и способностью мгновенно осваивать новые профессии.

Известный латиноамериканист Карен Хачатуров назвал Григулевича необыкновенным человеком, который поражал своим аналитическим умом, невероятным художественным воображением, проницательностью, добротой, щедростью. По мнению Хачатурова, Григулевич – одна из тех знаковых фигур, которые определяли историю нашего государства. Такой человек составил бы гордость любой нации, любой страны, и жизнь его – тема не для одного романа. Всё, что им написано в 50–70-е годы, читается как написанное сегодня. У него были противники – узколобые вульгаризаторы марксистских идей. Иосиф Григулевич тоже был марксистом, но прежде всего – учёным и пытливым исследователем. Он был человеком универсальных знаний, но сердце его было отдано Латинской Америке. Его могут назвать своим учителем все российские латиноамериканисты, для которых он первым проложил дорогу в Российскую академию наук.

После ухода Григулевича появляются всё новые легенды и истории, связанные с его именем. Вот только две из них.

В Буэнос-Айресе встретились два человека: резидент советской легальной разведки «Вертер» и бывший агент «Крон», выведенный из сети несколько лет назад. Время неумолимо, и даже самые надёжные агенты уходят на «заслуженный отдых».

– Я пишу завещание, – сказал «Крон». – Детей и родственников у меня нет, а разного рода фонды полны отпетых мошенников. Хочу оставить всё, что нажито, вашему сотруднику.

Резидент постарался ничем не выдать своего изумления.

– Большое наследство?

– Если посчитать движимое и недвижимое имущество, счета в банках, антиквариат, – то потянет на 15 миллионов долларов.

– И кого ты избрал своим наследником?

– Я хотел бы завещать всё «Антонио»…

Резидент знал, что под этим псевдонимом работал в Аргентине Иосиф Григулевич. Давно это было, миновало более 25 лет. «Крон» был на связи у многих советских разведчиков, но остановил он свой выбор на «Антонио».

– Почему именно «Антонио»?

– Я начинал с ним. Для меня та давняя работа – лучшие годы, и я уверен в одном: «Антонио» сумеет правильно распорядиться наследством.

Резидент сообщил об этом в Москву и попросил совета. Ответ пришёл с задержкой, но был категоричен:

«Въезд “Артуру” в Аргентину закрыт по известным вам причинам. Рекомендуйте “Крону” передать имущество компартии Аргентины». На этом данный вопрос был закрыт.

Покидая Аргентину и резервируя свою разведсеть в Буэнос-Айресе, «Артур» назначил «вечную явку» одному из своих агентов. Назовём его «Нико». Тот должен был выходить на встречу на каштановую аллею у памятника «X» дважды в год с журналом «Тайм» в правой руке. Так случилось, что об агенте надолго забыли и вспомнили, когда выяснилось, что только через него можно решить сложную разведывательную задачу. В одном из рабочих кабинетов внешней разведки КГБ долго обсуждали проблему выхода на агента «Нико».

Кто-то вдруг сказал:

– А если использовать условия связи, назначенные в своё время нелегалом «Артуром»?

Предложение вызвало сначала дружный смех. После подробного обсуждения данного предложения разведчик «Карел», которому Центр поручил провести встречу, отправился в Буэнос-Айрес. Никаких иллюзий на тему «вечной явки» он не испытывал, но всё-таки поехал к обусловленному «Артуром» месту встречи с агентом.

«Карел» уже издали увидел пожилого мужчину в белых спортивных брюках и голубой тенниске с журналом в правой руке. На мгновение «Карелу» показалось, что у него галлюцинации. Приблизившись к старику, бросил взгляд на журнал – это был номер «Тайма». И тогда «Карел» рискнул произнести слова пароля:

– Довезёт ли меня трамвай сорок четвёртого маршрута до фонтана Лоры Моры?

Мужчина застыл как вкопанный, журнал выпал из рук на асфальт.

– Вам надо воспользоваться 19-м маршрутом.

Пароль и отзыв были произнесены точно. Комичным лишь было то обстоятельство, что в Буэнос-Айресе трамвайные линии были демонтированы давным-давно.

Они обнялись, и «Нико» сказал подрагивающим от волнения голосом, в котором смешались в одно упрёк, лёгкая ирония и – одновременно – прощение:

– Самое главное, мой друг, что именно на эту встречу никто из нас всё-таки не опоздал…

Вот, пожалуй и всё, что я хотел поведать о легендарном разведчике – нелегале, академике, дипломате, крупном историке, писателе, уникальном и добром человеке – Иосифе Ромуальдовиче Григулевиче.