Ать-два!

Глава 3

В офисе царило оживление, все суетились. Вероятно, как подумал комиссар, по той же причине, какая была и у него: все чувствовали, что дело пахнет широкой оглаской. И в этом нельзя было винить прессу, поднявшую шум. Разве мог кто-то ожидать, что в одном из кварталов муниципальных домов в голландской провинции найдут женщину, в которую всадили семь пуль (неужели это действительно был автомат?)? Ничего столь выдающегося не происходило с ним долгие годы. Был, правда, один случай, с той девушкой в белом «мерседесе», но та просто ударила своего любовника перочинным ножом, хотя, безусловно, воспользовалась бы автоматом, окажись он у нее под рукой. Он усмехнулся. Милая Люсьена, в которую он и сам был глупо влюблен. Интересно, она все еще замужем за своим бывшим боксером? Батареи центрального отопления были, как всегда, раскалены. Комиссар снял пиджак.

«Вперед, в бой!» Эта фраза понравилась ему. Мы будем вести наступление на эту Макс мелкими отрядами. И заметьте, она вовсе не Макс, а Маркс. Телефонный звонок в городскую мэрию, стремительный поиск в их бесценных архивах, и он услышал, что Эстер Маркс вышла замуж за Джозефа Эгберта Зомерлюста во Франции (во Франции!), а вскоре после этого у вышеупомянутой Эстер родился (во Франции!) ребенок женского пола, зарегистрированный под именем Рут Сабина Маркс. Вышеназванную Эстер Маркс не рассматривали как иностранку, вышедшую замуж за гражданина Голландии. Она значилась домашней хозяйкой, не имевшей никакой профессии. Зомерлюст был сержантом, профессиональным военным, с местом службы в Джулиана-Сазерне в черте города.

Ван дер Вальк позвонил в спецгруппу и подозвал сержанта, который на самом деле был вахмистром.

— Что-нибудь прояснилось?

— Нет. Мы стараемся как можно быстрее разобраться с отпечатками, хотя у нас довольно слабый микроскоп. Никаких чужих пальцев. Она находилась в кухне, предположительно, открыла дверь на звонок, убийца, вероятно угрожая автоматом, заставил женщину отступить назад. Он особенно не задерживался и ни до чего не дотрагивался. Разумеется, мы делаем для вас план в масштабе.

— Держите меня в курсе… Дженет, соедините меня с отделом баллистики в Амстердаме… Алло, Сэм? Получил мое послание?

— Получил. Оно пришло по телексу. Но доказательств пока нет. Сразу же посмотрю, когда получу.

Ван дер Вальк был слегка возмущен. Прошло уже немало времени, хотя нет, меньше часа с тех пор, как уехал курьер, а тому надо было проехать на мотоцикле пятьдесят километров.

— Позвони мне сразу же. Случай из ряда вон выходящий, как я подозреваю.

— Хорошо, мистер. — Сэм называл всех мистерами. Он собирался в прошлом году в Израиль, но его остановили некоторые трудности. Он сказал, что ему осточертело иметь дело с пулями, выпущенными из пневматического оружия.

Ван дер Вальк оставил своего дежурного инспектора и двух детективов в штатском поработать в доме на Ван-Леннепвег, но они ему еще не звонили. Это означало, что им пока нечего ему сказать.

На его рабочем столе лежала сумочка Эстер. Ее нашли на кофейном столике. После того как сняли отпечатки пальцев и сфотографировали сумочку, комиссар велел своему шоферу забрать ее. Дамская сумочка могла… должна была… многое поведать о своей владелице.

Сумочка как сумочка. Нельзя сказать, что аккуратная, но и не неаккуратная. Искусственная кожа, но хорошего качества. Довольно дорогая, наклейка крупного универмага, сравнительно новая, а вот модная она или нет, он не знал. Одежда убитой тоже ни о чем ему не сказала. Эстер находилась на кухне, и на ней был нейлоновый фартук.

Обычное содержимое женской сумочки. Возможно, многовато теней для век, но он как-то не обратил внимания на ее глаза. Может, должен был? Кошелек со средней суммой денег на покупки — гульденов сорок. Список того, что необходимо купить. В конце списка: «Свекла, кофе, молоко, Р. носки». Рут нужны носки. Надо будет сказать Арлетт. Никаких документов, удостоверяющих личность, никаких бумаг или писем, даже ни единого конверта. Неужели у нее не было родственников? Кредитная карточка из обувного магазина — «Мадам Зомерлюст». Обычная ерунда: талоны на мыло, чеки, пуговицы и подвязки для чулок. Никаких шпилек — она коротко стригла волосы. Зазвонил телефон. Ван-Леннепвег.

— Ничего, шеф. Несколько туманных заявлений о незнакомце, но все описывают его по-разному. Одна женщина думает, что видела мужа жертвы — но со спины. Светлые волосы, крепкого телосложения, желтовато-коричневый плащ — и что это нам дает? Она не очень уверена. Они жили в этом доме полтора года. Никто о них не может сказать ничего особенного. Женщина держалась замкнуто. Безобидная, спокойная. Никаких близких друзей не замечали. Но она часто уходила одна. Ее муж нередко отсутствовал. Вам известно, что он военный?

— Да. Продолжайте в том же духе — соседи, магазины и так далее.

Странная смерть. Убийство прошло так гладко — слишком гладко. Когда соседка, услышав выстрелы, позвонила, убийца открыл дверь, спрятался рядом, в туалете, подождал, пока эта добрая душа прошла в гостиную, и спокойно выскользнул на лестницу. Все просто? Да, но только для человека, который привык бесшумно передвигаться и быстро соображать в таких ситуациях. Не похоже на эмоциональное убийство. К тому же муж — военный… Довольно уныло Ван дер Вальк попросил телефонистку соединить его с комендантом военного лагеря.

— Подполковник Бэккер, — неожиданно раздался в трубке низкий строгий голос.

— Полиция города, комиссар Ван дер Вальк, криминальный отдел.

— Чем могу быть полезен?

— У вас есть один военнослужащий — не новобранец, сержант, по фамилии Зомерлюст. Возможно, он вам известен.

— Так точно. Инструктор по оружию. — «Инструктор по оружию — нарочно не придумаешь».

— Он на месте сейчас?

— Я должен проверить… но лучше скажите мне.

— Его жена умерла, при трагических обстоятельствах. Я хотел бы первым сообщить ему эту новость. Такого рода вести распространяются быстро. Я бы хотел, чтобы вы выяснили, где он в данный момент находится, и задержали его там на часок.

— Это можно. Я вам позвоню.

Гм… ему бы следовало быть немного осмотрительней. Военное начальство не любит выносить сор из избы и не всегда с энтузиазмом относится к тому, что городская полиция дает о себе знать и сообщает новости из разряда тех, которые появляются в вечерних газетах. Но ответный звонок последовал менее чем через пять минут.

— Комиссар? Он здесь. Я попросил его зайти ко мне через полчаса. Если хотите, вы могли бы подъехать минут через двадцать. Я бы хотел, чтобы вы сначала поговорили со мной. Устраивает?

— Я приеду. Пусть часовые не спрашивают у меня пароль.

— Хорошо, — коротко ответил низкий голос. Трубку повесили.

Ван дер Вальк набрал номер своей внутренней связи:

— Машину с шофером немедленно. Я уеду на час-полтора. Все рапорты и сообщения кладите мне на стол.

Типичные проволочные заграждения и кирпичные строения не в меру бережливой военной администрации. Ряды грузовиков и полугусеничных машин строго выстроились вдоль линии, нанесенной на асфальт белой краской. Внутри — старушечья суета, отполированный красный линолеум, в коридорах — сплошная предупредительность, невыносимо блестят сапоги и значки. Типичный тыловой старшина с усами и медалями. «Тук-тук». Весь этот бред, слава богу, закончился в ослепительной чистоты кабинете с неожиданно приветливым офицером лет пятидесяти, поджарым благодаря усердным физическим тренировкам. Не теряя времени, тот приступил к делу:

— Комиссар! Добрый день. Какая печальная миссия.

Ван дер Вальку, который не очень уверенно отличал подполковника от полковника, ничего не оставалось, как сказать:

— Добрый день, полковник. Боюсь, что так.

— Наш человек придет через десять минут. Так вы говорите, трагические обстоятельства?

— Ее застрелили из автоматического оружия, сегодня в обеденное время.

— Ужасно. Но вы же не думаете…

— Нет. Но я должен быть уверен. Я бы с облегчением вздохнул, если бы все его перемещения сегодня можно было тщательно отследить.

— Так вздохните. Он был здесь весь день, и десяток людей могут подтвердить это. Сразу могу вам сказать — он хороший человек. Личная жизнь — это его личное дело, несомненно, но человек он хороший… Надеюсь, что могу утверждать это с гордостью. Как там говорится? «Предположения о преступных намерениях, поскольку его нахождение здесь не доказывает или не может доказать ничего ни с той ни с другой стороны, встречают… или могут натолкнуться на довольно прочный барьер скептицизма». — Он помолчал, решил, что недостаточно хорошо выразил свою мысль, улыбнулся, показав белые ровные зубы, и добавил: — Я пытаюсь сказать вам, комиссар, хотя и довольно неуклюже, что, если вы выскажете свои подозрения насчет этого человека, то они должны быть очень основательными, потому что моя обязанность, безусловно, защищать и отстаивать его интересы. Надеюсь, вы простите меня за то, что я так плохо излагаю свои мысли.

— Это было откровенно. Я рад, что вы предупредили. Не возражаете, если я тоже скажу напрямик? Хорошо. И речи нет о презумпции виновности вашего человека… о том, что он совершил это. Мне нужно допросить его, что я с удовольствием сделаю в вашем присутствии.

Решив как следует расслабиться, комиссар принял небрежную позу и развалился на армейском деревянном стуле. Он скрестил ноги и играл с сигаретой. Курить ему не хотелось, а сигарета была того сорта, который он не любил, но он хотел выглядеть обаятельным.

— Это соответствует традициям, полковник, что армия заботится о своих людях, соприкоснувшихся каким-то образом с гражданским законодательством. Кто-то убил жену этого человека. Почему ее убили автоматическим оружием, которое могло быть армейского происхождения? У меня пока нет заключения баллистической экспертизы.

— Я, разумеется, не стану возражать против того, чтобы вы допросили его. Я не припомню, — полковник выговорил это с некоторой болью, — чтобы у гражданских властей когда-либо были основания думать, что мы не хотим сотрудничать… когда это требуется.

— Я бы хотел взглянуть на его личное дело. Полагаю, что это не будет угрожать безопасности НАТО?

Полковник нахмурился, словно подумал, что будет.

— Как вы знаете, всякий офицер полиции дает присягу и должен хранить профессиональные тайны, точно так же, как всякий врач.

— Но когда вы допросите его и убедитесь в том, что он не мог иметь отношения к этому ужасному преступлению…

— Судебный чиновник, видите ли, затребовал бы все документы, прежде чем встретиться с человеком. Я же предпочитаю сначала встретиться с человеком, вот и все.

Полковник снял трубку:

— Досье сержанта Зомерлюста, пожалуйста. — Видимо, ему ответили: «Он сейчас здесь, сэр», потому что он добавил с наигранной бодростью: — Пусть войдет.

Ван дер Вальк встал. Он не хотел сидеть с таинственным и важным видом, словно агент ФБР.

Вошел человек и встал по стойке «смирно» с профессионально отработанным выражением вежливого уважения на лице. Взглянув на него, Ван дер Вальк почувствовал твердую уверенность в том, что вошедшему ничего не известно о смерти жены. Как ни крути, момент ужасный. Такое честное лицо. Ни один мускул на нем не дрогнул. Круглое, полнощекое, типично голландское лицо, с лоснящимся носом и высоким выпуклым лбом под кудрявыми светлыми волосами. Особенного интеллекта в чертах этого человека заметно не было, но он мог хорошо знать свое дело и быть хорошим товарищем. Полковник откашлялся.

— Зомерлюст, это офицер гражданской полиции, который пришел со срочным сообщением. Я должен добавить, что его новость не из числа тех, которые мне было бы приятно сообщить. — Мужчина устремил твердый взгляд на своего офицера.

Повисла тяжелая пауза.

— Моя жена? — наконец спросил он. Его тон был таким же ровным и невозмутимым, как выражение его лица, но Ван дер Вальк, которому несколько раз приходилось сообщать людям новости такого рода, подумал, что даже в этих двух словах чувствовалась скорее покорность, нежели неверие или даже тревога. Было похоже, что этот человек все время ждал, что рано или поздно… Но не будем читать сейчас чужие мысли.

— Произошел трагический случай, — сказал полковник с неприятной обыденностью.

— Она умерла? — Он произнес это почти без тени сомнения.

— Я говорю с солдатом — да, умерла.

Мужчина медленно перевел взгляд на Ван дер Валька. Он словно старался запомнить лицо комиссара. На его щеках заиграли желваки.

— Что произошло?

— Ее застрелили.

— Да… понятно. — Лицо Зомерлюста немного дрогнуло, и он постарался взять себя в руки. — Понятно, — повторил он, словно хотел проверить, не дрожит ли его голос.

— Нам надо поговорить, — сказал Ван дер Вальк. — Совершенно неофициально, без всяких начальников военной полиции, без всего.

Полковнику не понравилось, что его подчиненный не выказал ни малейшего удивления. Обеспокоенный, он поспешно поднялся.

— Я ничего не имею против вашего присутствия, полковник.

— Понимаю. Но мне кажется, что будет лучше, если я ненадолго оставлю вас наедине. Можете воспользоваться этим кабинетом. — Но тут в нем снова заговорило чувство солидарности. Он протянул руку: — Мои самые глубокие симпатии и сочувствие, Зомерлюст. И я убежден, что вы ни в коей мере не причастны к этому трагическому событию. Не волнуйтесь. Мы позаботимся обо всем. — Он перевел взгляд на Ван дер Валька. В этом взгляде не было ни симпатии, ни враждебности. — Я буду рядом. — Это прозвучало приветливо. Это было почти капитуляцией. «Собирается снова проверить этого человека», — подумал Ван дер Вальк.

— Сержант Зомерлюст, ваша жена убита. Ее застрелили в вашем доме. Она была убита мгновенно, и я бы сказал, совершенно неожиданно. Она не мучилась нисколько. Не было ни борьбы, ни конфликта, насколько мы можем судить. Это убийство. Вы можете мне очень помочь, и я собираюсь сразу расставить все точки над i. Можете мне точно сообщить, где вы были… в течение всего дня?

— Конечно. Здесь. Работал.

— Вы все время были на виду? Я не говорю о пятиминутных перекурах.

— На виду у всего моего подразделения.

— Значит, вы сможете доказать, и вы в этом уверены… где вы были весь этот день?

— Да, — ответил он очень спокойно, и Ван дер Вальк вздохнул с непривычным облегчением.

— Никому в вашем подразделении не должны приходить в голову мысли о лжесвидетельстве, — сухо сказал он. — Вы не находитесь под подозрением. Но мне очень важно, чтобы вы были чисты. У меня к вам много вопросов, как вы понимаете, отвечать на некоторые из них не доставит вам удовольствия.

— Это ваша работа, в конце концов, — проговорил Зомерлюст с грустной покорностью.

Однако что-то настораживало Ван дер Валька. Он знал, что именно.

— Вам будет легче, когда вы узнаете, что с вашей девочкой все в порядке. В данный момент я сам забочусь о ней. Она у меня дома, с моей женой.

Мужчина покраснел. Голландские лица легко краснеют.

— Вы не упомянули о том, что с ней что-то случилось. Я не подумал, что она могла находиться там.

— Все произошло во время обеденного перерыва — но я не говорил вам об этом.

Зомерлюст не стал возражать, что не знал этого.

— Она мне очень дорога, — смущенно сказал он. — Она мне вроде падчерицы.

— Это ни для кого не секрет, я думаю. Она носит фамилию вашей жены.

Не слишком ли легкомысленно он это сказал? Лицо мужчины стало обиженным и подозрительным.

— А я и не делал никогда секрета из этого. Зачем? Я никогда… я предлагал дать ей мою фамилию. Я — ее опекун.

— Ваша жена состояла раньше в браке?

— Не знаю. Не думаю. Это звучит глупо, понимаю. Но я никогда не спрашивал ее. Это был своего рода уговор… я никогда не спрашивал. Господи, какой кошмар, — проговорил он с отчаянием.

— Рут сейчас в порядке, там, где она временно находится. Ей сказали, что ее мама в больнице. Вы согласны с тем, чтобы пока она так думала… пока мы не узнаем больше?

— Наверное. Что тут еще скажешь?

— Я должен спросить о ваших пожеланиях. Ее не станут ни допрашивать, ни волновать — можете положиться на меня.

Теперь Зомерлюст забеспокоился и занервничал.

— Я не знаю… Мне надо подумать.

— У вас есть какие-то родственники, которые могли бы присмотреть за ней?

— Есть… но они не захотят, — нехотя произнес он наконец.

— Понимаю. Ну что ж, пусть все остается так, как есть, столько времени, сколько вы захотите.

— Я не знаю, кто ее отец, — снова проговорил Зомерлюст. — Я не хочу… я не захотел знать. Мы… моя жена и я понимали друг друга. Никаких вопросов не задавали. Так было лучше.

— Вы были с ней счастливы?

— Да. Она была хорошей женой.

— А она была счастлива?

Ответ прозвучал без запинки или агрессивности:

— Да.

— Мне приходится спрашивать о таких вещах.

— Вы думаете, что я мог застрелить ее. Что я не сделал этого, потому что не мог, но мог как-то организовать это? Вы ведь так думаете, правда?

— Это одна из весьма незначительных возможностей, но я думаю не о ней.

— А о какой? — В нем снова вспыхнуло подозрение.

— У вашей жены было много друзей, подруг здесь, в военном лагере?

— У нее вообще не было здесь никаких знакомых. Она терпеть не могла всех этих армейских жен. А почему вы спрашиваете?

— Вероятно, ее застрелил кто-то, кто знал ее и кого знала она, поскольку она впустила этого человека в квартиру. Ее застрелили из специфического оружия — несколько выстрелов, а гильзы военного калибра. Мы еще не знаем — но это был, возможно, какой-то автомат.

Зомерлюст выглядел пораженным.

— Вы думаете, что у нас здесь есть такое оружие?

— Не знаю. Мне говорили, что вы — инструктор по оружию, — осторожно произнес он.

Но Зомерлюст казался ошеломленным. Возможно, он и был ошеломлен. Шок имеет порой странные проявления. Ван дер Вальк попытался снова:

— Сначала мы проверяем самые невероятные версии. Всякие идиотские предположения… даже вовсе не криминального характера. Ревность, скажем. Но у кого в Голландии имеется подобное оружие или возможность его получить?

— Вы не думаете, что у военных? — Зомерлюст был настроен скептически, как будто речь шла о какой-то садистской сказке.

— Обе версии выглядят одинаково глупо, не правда ли? Что вы убили свою жену непредумышленно в порыве страсти, не заботясь о том, что вид оружия может изобличить вас, или что кто-то убил ее хладнокровно, выбрав оружие, которое могло указать на вас.

Его голос, тихий, безучастный, опустил Ван дер Валька на землю.

— Автоматы, естественно, у нас здесь есть — но вы никогда не сможете вынести их из расположения части. Они находятся под постоянным контролем — их пересчитывают, проверяют, расписываются за них.

— Правильно. Продолжайте и исключите любые глупые идеи.

— Никто тут не был даже знаком с моей женой, — резко сказал Зомерлюст. — Она никогда не приходила сюда… не имела никакого отношения… ей здесь не нравилось.

— Ей не нравилось то, что вы служите в регулярных войсках?

Зомерлюст мотнул головой, как человек, отгоняющий назойливую муху.

— Она ничего не имела против, но не хотела иметь ничего общего с солдатскими лагерями… с моей жизнью здесь. Мы жили своей… частной жизнью.

Это прозвучало неубедительно, с некоторым отчаянием.

— Что ж, на этом все, — произнес Ван дер Вальк. — Я еще увижусь с вами, конечно. Буду держать вас в курсе. А Рут пока побудет у меня, хорошо? Пока вы не определитесь.

— Да, — вяло ответил он, все еще не осознавая происшедшего до конца.

Ван дер Вальк открыл дверь. Командир подразделения сидел по-мальчишески на краешке письменного стола, на котором лежала коричневато-желтая папка.

— Извините, что лишил вас вашего стола, полковник.

— Это было не очень долго. — Командир произнес это таким приветливым тоном, словно либо позвонил в военное ведомство, где ему велели быть повежливей с этой гражданской полицией, либо его кабинет прослушивался — кто знает, до чего еще додумается служба безопасности НАТО? — либо (что было наименее вероятно) теперь он был убежден в невиновности своего подчиненного так же твердо, как Ван дер Вальк. — Хорошо, Зомерлюст. Задержитесь на минуту, ладно? Вы будете мне нужны… Итак, комиссар?

— Очень славный человек. Никого он не убивал.

— Да, приятный парень. Не очень много пользы приносит как сержант, но свое дело знает хорошо.

— У него безупречное алиби. Мне надо будет послать своего человека, взять короткие показания у тех, кто работает с ним, чтобы очистить его от подозрений официально. Я буду признателен, если вы сможете организовать мне помощь в этом. Я полагаю, вы дадите ему увольнение по семейным обстоятельствам?

— Он служит в армии. Мы будем поддерживать его.

— Я хотел бы изучить его досье, если это возможно. У меня нет подозрений, но это может помочь мне понять, что он собой представляет.

— Да… вообще-то это армейское достояние… но вы ведь отнесетесь к этому как к конфиденциальной информации?

— Могу дать расписку, если хотите. — Он вспомнил, что военные расписываются за оружие.

— Нет-нет, но… это только для вашего личного сведения.

— Я позвоню вам, полковник. Очень скоро. И вероятнее всего, завтра же верну вам все с посыльным.

— Если сможете. Вы знаете, куда идти? Сержант!..