Аванпост

Факты — враг правды. Это все знают. Ниже — истинная история «Аванпоста».

Едва он вошел в «Аванпост», я понял — передо мной Герой. Так уж он выглядел. Ростом ближе к семи футам, чем к шести, немигающие бесцветные глаза, золотые волосы, падающие на плечи, тело, от которого отскакивали не только ножи, но и пули.

Могучие мускулы гигантских рук просто не вмещались в рукава рубашки, вот ему и пришлось их отрезать. Кожаной жилетке составляли компанию кожаные брюки, металлический ремень с пряжкой из черепа инопланетянина и покрытые мехом сапоги. А также ожерелья и браслеты: их перезвон слышался за добрую сотню ярдов.

Шрам, начинавшийся от уха, заканчивался по центру подбородка. Правую руку украшала вытатуированная потрясающая красавица, таких мне видеть еще не доводилось, которая постоянно перебегала с руки на грудь, скрываясь под рубашкой. Левую — его изображение, и я полагал, что каждые несколько секунд они сливались на его груди в порнографическом объятии.

На среднем пальце правой руки сиял бриллиант в шесть, а то и в семь каратов, на четвертом пальце — неизмеримо больший. На ремне висели лучевики* [1], с инкрустированными перламутром рукоятками, а сканер, установленный под стойкой, подсказал мне, что под жилеткой и в других местах скрыты еще один лучевик, два глушака* [2] и пара ножей.

Он проигнорировал мужчин и женщин, сидящих за столами, прямиком направился к стойке.

— Много слышал об «Аванпосте». — Голос его напоминал гром. — Найти его непросто.

— Тебе удалось, — отметил я.

— Я обычно нахожу то, что ищу, — ответил он. — Смешай мне «Бородавку ведьмы».

Я отдал Регги, так звался мой робот-бармен (мне хотелось хоть немного очеловечить его), соответствующую команду.

— Первая порция за счет заведения.

— Это правильно, — одобрил он, взял стакан и осушил его одним глотком, не обращая внимания на языки пламени и пар над поверхностью коктейля. — Бейкер, — представился он, ставя на стойку пустой стакан. Выдержал театральную паузу, прежде чем добавить: — Катастрофа Бейкер.

— Я о тебе слышал. — Само собой, я слышал практически обо всех, кому удавалось найти «Аванпост».

— Полагаю, слышали обо мне многие.

— Только не здесь, — возразил я.

— Позволю себе не согласиться с тобой. Боюсь, скоро сюда может пожаловать нежелательная компания.

— Неужто?

Он кивнул золотоволосой головой.

— Война приближается.

Новости добираются до нас долго. В конце концов, находимся мы далеко от тех мест, где что-то происходит.

— С кем мы собираемся воевать на этот раз?

Он пожал плечами.

— У меня такое ощущение, что воевать придется скорее не с кем, а с чем.

— Значит, у них не возникнет желания заглянуть в «Аванпост», чтобы пропустить стаканчик, не так ли? — уточнил я.

Войны начинаются и заканчиваются. «Аванпост» остается.

Прежде чем продолжить, я, пожалуй, расскажу вам о моем заведении, может, начну с того, где оно находится.

Это просто. Располагаемся мы на Генрихе II, одном из восьми Генрихов. Это название дал нам Вилли Бард, который полжизни положил на то, чтобы найти такую вот звездную систему и обнаружил ее лишь в глубинах Внутреннего Пограничья, там, куда практически никто не забирался. Звезд в системе две, Плантагенет и Тюдор. Планет, как я уже, упомянул, восемь, все Генрихи. У Генриха I две луны, Эдит Шотландская и Аделаида Лувайн. У следующих шести Генрихов по одной луне: Элеонор Аквитанская, Элеонор Прованская, Мэри де Бохуп, Кэтрин де Валуа, Маргарет Анжуйская и Элизабет Йоркская. С Генрихом VIII вышла заминка, потому что лун у планеты не было. Зато имелись шесть колец, которые Вилли Бард назвал Свадебными и дал им имена Кэтрин Арагонской, Анны Болейн, Джейн Сеймур, Анны Клевской, Кэтрин Говард и Кэтрин Парр. На нескольких Генрихах была пригодная для жизни атмосфера.

Вилли — единственный, кто знает историю Земли, и все его названия идут оттуда. К примеру, гигантский вулкан, заваливающий пеплом другое полушарие, он назвал Бекетгом. Конечно, никто понятия не имеет, с чего он дал вулкану такое название, но и возражений ни у кого не нашлось. На нашей планете обитает два вида разумных существ, которые с его легкой руки стали норманнами и саксами, правда, кто есть кто, понять невозможно. Один вид разумных существ синий и уродливый, второй — зеленый и еще уродливее.

Однако приоритет первооткрывателя Генрихов принадлежит не Вилли. Мне. Я покинул цивилизованный мир, поскольку у меня возникли серьезные трения с властями, и мчался, не останавливаясь, пока не добрался до Генрихов, которые находились на конце Вселенной, а может, в ее начале. Дальше лететь было некуда, вот я и решил приземлиться. Понимал, что рано или поздно здесь кто-нибудь да объявится, а потому потребуется место встреч, вы понимаете, бар, комнаты, где можно поспать, может, даже маленький ресторан, чтобы отведать человеческой пищи, вот и построил «Аванпост». Постарался создать уютную обстановку: на стенах голографии великих спортсменов последних тысячелетий, над стойкой — гигантский голографический портрет обнаженной Салли Шестиглазой (она позировала прямо здесь, через несколько недель после открытия «Аванпоста»). К этому добавились головы инопланетных чудовищ, подвешенные над столиками, удобные кресла, отдельный зал для любителей азартных игр. А уж за стойкой, не мешая друг другу, могли усесться человек тридцать. Потом я пришел к выводу, что нам нужно и почтовое отделение, поскольку от Монархии (знаю, знаю, они называют ее Содружеством, но здесь-то мы соображаем что к чему) нас отделяет полгалактики. Почтовый звездолет бывает у нас два раза в год, но все лучше, чем ничего. С течением лет я добавил картографический магазин для тех путешественников, которые не доверяют своим навигационным компьютерам. Потом открыл оружейный магазин. И напрасно: мужчины и женщины, которым удается добраться до «Аванпоста», обычно прекрасно вооружены.

Народу у нас много не бывает, потому что находится «Аванпост» у черта на куличках, и только самые смелые из смелых решаются заглянуть в непосредственные окрестности ядра галактики и расположенной там огромной черной дыры, которая заглатывает звезды и планеты, как таблетки. Мужчина (и женщина, и инопланетянин) должен обладать незаурядным характером и силой воли, чтобы повернуться спиной к привычному ему миру и направиться сюда. Последним я открыл ломбард, потому что даже у героев иногда заканчиваются деньги.

Что еще я могу вам сказать? Наверное, имя и фамилию. Томас Алозий Хоук, но думаю, не прошло и десяти минут после открытия «Аванпоста», как мой первый клиент окрестил меня Томагавком, и с тех пор иначе меня никто не называет.

Мне нравится моя работа. Только самые незаурядные личности решаются отправиться на поиски «Аванпоста», а если они его находят, у них за плечами целая жизнь, полная удивительных приключений, которыми не грех похвалиться. Регги и я всегда готовы утолить их жажду, а Вилли Бард записывает все их истории, иногда чуть приукрашивает и включает в свой эпический труд. Он говорит, что написал уже почти четыре тысячи страниц и обещает опубликовать свою книгу под названием «Аванпост».

Короче, Бейкер заказал вторую порцию «Бородавки ведьмы», и тут Макс Три Ствола внезапно оторвался от своего стакана.

— Катастрофа Бейкер, — сказал он в необъятную спину последнего. — Я о тебе слышал.

Бейкер повернулся к Максу, который держал стакан в одной руке, бутылку — в другой, а третьей ковырялся в ухе.

— Ты — мутант, не так ли? — осведомился Бейкер.

Макс заулыбался.

— С чего ты так решил?

— Догадался.

— Я — Макс Три Ствола. Всегда рад встретить другую живую легенду.

— И где ты обо мне слышал?

— Да практически везде, где пришлось побывать.

— Да? — Бейкер вдруг оживился. — И откуда ты сюда прилетел?

— В последний раз? — уточнил Макс. — С Порт-Рейвена, что в звездном скоплении Квинтал.

— Я провел там несколько дней, — признал Бейкер.

— Знаю. Им пришлось строить новое кладбище.

— Что делать? — Бейкер пожал плечами. — О хороших манерах там не слышали.

— Это точно. Меня дважды ограбили и один раз подстрелили, пока я добирался из космопорта в отель.

— Да, вроде бы я припоминаю, что они не жалуют чужаков, а тебя, только не обижайся, за своего не примешь.

— Мне это не мешает. — Макс улыбнулся. — Иной раз меня посылают куда подальше, забывая при этом сосчитать мои руки.

Бейкер расхохотался.

— Позволь угостить тебя. — Он оглядел сидящих за стойкой, за столиками. — Черт, позвольте вас всех угостить.

И внезапно бар ожил. Большой Рыжий, Никодемий Мейфлауэр и Ставлю-Планету О’Грейди чуть опередили Золушку и Маленького Майка Пикассо, да и остальные не задержались.

— Ты очень щедр, дружище, — выразил общую мысль О’Грейди.

— Я чувствую себя как дома, — громогласно заявил Бейкер. — Двух или трех из вас я видел на постерах с надписью «Разыскивается», а о многих слышал или читал. — Он осушил второй стакан. — Черт, от некоторых мне пришлось уносить ноги, чтобы не расстаться с жизнью. Отсюда и теплые чувства, которые я испытываю, попав сюда. Надеюсь, вы меня понимаете.

— Разумеется, понимаем, — кивнул О’Грейди. — Мы здесь по той же причине. Это место просто притягивает таких, как мы.

— Мы — особый вид, который не ограничивается людьми. — Бейкер оглядел собравшуюся толпу.

— Ты что-то имеешь против? — прошипела с дальнего края стойки Сахара дель Рио.

— Черт, да нет же. В галактике у меня пять или шесть жен, и не все они — люди. — Он помолчал. — Не могу сказать, что одни относились ко мне лучше других.

— Может, нам следует представиться нашему последнему благодетелю, — предложил О’Грейди.

— Тебя я знаю. Ты — Ставлю-Планету О’Грейди.

— Моя репутация обгоняет меня. — По лицу О’Грейди чувствовалось, что он очень доволен собой. — Жаль только, что мои планеты убегают от меня еще быстрее.

— Я видел, как ты проиграл Бета Кампанис III.

— Правда? Что-то я тебя тогда не заметил.

— В тот момент я не хотел привлекать к себе лишнего внимания.

— Так это тебя они тогда разыскивали! — воскликнул О’Грейди. — Что ты такого натворил, если они послали два батальона, чтобы схватить тебя?

— Три, — поправил его Бейкер. — Третий находился в резерве, на случай, если я рассержусь. Однако я чуть не подошел к столу, когда ты поставил на кон планету. Хотя шансов против того канфорита у тебя не было.

— Я чувствовал, что удача на моей стороне.

— Должно быть. Потому что вероятность твоего выигрыша равнялась одной трехмиллионной.

— В игре я руководствуюсь чувствами, а не вероятностями. Так я выиграл всю звездную систему Биндера. — О’Грейди улыбнулся. — Конечно, несколько месяцев спустя проиграл, но что с того… как нажито, так и прожито.

— И что принадлежит тебе на сегодняшний день?

— Рубашка, сапоги, колода карт в кармане…

— И долг в четыреста восемьдесят три кредитки, — добавил я.

— Ты говоришь с человеком, который когда-то владел миллиардами, — воскликнул он. — Черт, может, и триллионами.

— Ахилл в свое время отлично дрался, но в последнее время я не помню, чтобы он кого-то побил.

— Ты мне угрожаешь?

— Разумеется, нет, — ответил я. — Просто напоминаю.

— Тогда с этим все ясно. — О’Грейди протянул стакан. — Наполни его. И поднимай шум, когда мой долг достигнет пяти сотен.

— Я шумлю с того самого момента, как он перевалил за двести пятьдесят.

Он отошел к Регги, а его место рядом с Бейкером заняла Сахара, ее чешуя переливалась всеми оттенками зеленого.

— Так ты — Катастрофа Бейкер, — прошипела она, оглядывая Бейкера с головы до ног.

— Совершенно верно. Кажется, твоего имени я не знаю.

— Сахара дель Рио.

— Больно уж земное имя для лодинитки… или ты — атрианка?

— Нет. — Рептилия улыбнулась. — Я — боровийка.

— На Боровии есть пустыня Сахара? — удивился Бейкер.

— Я выросла на Земле, — ответила она. — Жила в пустыне, потом там, где раньше стоял город Рио. — Она прошлась взглядом по людям. — Никто из здесь присутствующих таким похвалиться не может. Люди давно уже ни ногой на свою родную планету.

— Ты не права, — возразил Билли Карма. — Я летал туда, чтобы подняться на Голгофу. — Он повернулся к Бейкеру, протянул руку. — Преподобный Билли Карма, сэр.

— А тебе можно пить? — осведомился Бейкер.

— А где в Книге Добра написано, что слуга Божий не может опрокинуть стаканчик-другой, если у него возникло такое желание? — пожелал знать Карма.

— Признаюсь, я ее не читал.

— А следовало. Между прочим, у меня на корабле восемь тысяч экземпляров Библии издательства «Красная буква Билли Карма». С радостью продам тебе один. Лучшей Библии не найти во всей Вселенной. Я выбросил самое скучное, добавил свои проповеди и наблюдения. Переплет — из молекулярно напряженного материала. Не горит в огне. Атомный взрыв, и тот не страшен моей Библии. Можешь не сомневаться, я проверял.

— А с чего тебе вдруг захотелось уничтожать собственную Библию? — спросил Бейкер.

Преподобный Билли Карма пожал плечами.

— Каждые несколько месяцев я сбиваюсь с пути истинного и обычно прихожу в себя с жутким похмельем в каком-нибудь борделе. Потом вновь возвращаюсь на этот путь. И то, и другое идет мне только на пользу. А сойдя с пути истинного, я первым делом пытаюсь сжечь Книгу Добра, чтобы каждое утро она не напоминала мне о пьянстве, прелюбодеянии и прочих приятных занятиях, в которых я провел ночь.

— Приятных?

— Естественно, иначе какой смысл тратить на них время. Такие люди, как ты, предаетесь им постоянно, не так ли?

— Но не каждую же минуту, остающуюся от сна, — уточнил Бейкер. — С другой стороны, я не священник.

— Знаешь, сходя с пути истинного, я тоже перестаю быть священником. — Карма нахмурился. — В прошлый раз на Рузвельте III я перебил всю банду Джирами после того, как они вернулись туда, ограбив армейский транспортный корабль. По крайней мере так мне сказали, когда вытащили из дымящихся развалин и повесили на грудь вот эту медаль. — Он вытащил из-под рубашки золотую медаль на серебряной цепочке и печально покачал головой. — Жалость-то какая, потерять тридцать восемь прихожан. Будь я трезвый, обязательно обратил бы их в свою веру.

Бейкер уже перезнакомился с половиной завсегдатаев бара, когда указал на мужчину, в одиночестве сидящего в углу.

— Что это с ним? — спросил он. — С момента моего появления он не шевельнулся.

— Так это Эйнштейн, — ответил я.

— Кто-то должен научить его правилам поведения в обществе.

— Если уж кто может чему-то научить, так это он, — вставил Макс Три Ствола. — С виду, конечно, не скажешь, но он учит лучшие умы Монархии. Во всяком случае, учил.

— Этот замухрышка? — пренебрежительно фыркнул Бейкер. — Да он же в коматозном состоянии.

— Никак нет, — заверил его Макс.

— Да, — стоял на своем Бейкер, повернулся к Эйнштейну, крикнул: — Эй, ты!

— Он тебя не услышит. Потому что глухой.

— Да?

— А также слепой и немой. С рождения.

— А что же в нем такого особенного? — спросил Бейкер.

— То, чего ты не можешь увидеть, — ответил Макс. — Его мозг.

— Объясни.

— Поскольку он научился общению с людьми лишь когда ему перевалило за двадцать, у него не такой образ мышления, как у остальных. Он, возможно, самый умный человек в галактике… уникальный мыслитель. Он создает в голове новые науки, потому что не отягощен знанием старых. Занимается этим почти тридцать лет. Когда государство решило, что его надо охранять от эксплуатации, он пришел к выводу, что ему нужна защита от охранников, и оказался здесь.

— Он действительно так хорош?

— Только благодаря ему через несколько лет мы достигнем туманности Андромеды. Только он сумел придумать защиту от молекулярного взрыва. А если тебе в руки попадет маленький приборчик, который позволяет видеть сквозь каменные стены, так это тоже его изобретение. Военные хотели засекретить его, но Эйнштейн, пусть он никогда не видел обнаженной женщины, решил, что нельзя оставлять без таких игрушек одиноких, сексуально озабоченных и абсолютно беспринципных мужчин… вроде меня.

Катастрофа Бейкер долго смотрел на Эйнштейна.

— Будь я проклят! Чтобы слепой недомерок столько напридумывал!

— У каждого из нас есть свои таланты, — заметил Аргиль, который ранее держался в отдалении.

— Твой проявляется более явственно. — Бейкер повернулся к инопланетянину, который постоянно менял цвет.

— Это не талант, — ответил Аргиль, из ярко-красного став ослепительно желтым, а потом светло-синим. — Защитный механизм.

— Похоже, он скорее привлекает хищников, чем убеждает их, что ты дерево или скала.

— Все зависит от вида хищника. На моей планете они — пожиратели падали. Умерев, я перестаю менять цвета. Поэтому, пока я переливаюсь ими, хищники знают, что я — живой, а не гниющий труп. Они едят исключительно мясо c душком.

— А в чем твой талант?

— Я очень ловко манипулирую цифрами. Раньше работал в одном из крупнейших банков звездного скопления Альбион.

— И?

— Теперь, как видишь, не работаю.

— Любопытная клиентура в этом заведении, — изрек Бейкер.

— У всех бывают проблемы. — Могильщик Гейнс, как всегда, был весь в черном. — Помнишь меня?

— Как я могу тебя забыть? — воскликнул Катастрофа Бейкер. — Ты же чуть не убил меня на Серебристой Синеве Внешнем Пограничье.

— Такая работа. Я же был охотником за головами.

— Эти чертовы собаки все еще с тобой?

— Они — не собаки, — ответил Могильщик. — Ночные летуны. С Бодина V.

— Кем бы они ни были, они дьявольски быстры и в три раза злее. — Тут Бейкер напрягся и положил руку на перламутровую рукоятку лучевика. — Ты по-прежнему охотишься за нарушителями закона?

Могильщик покачал головой.

— Мои ночные летуны сдохли, а мне не хотелось тратить десять лет на дрессировку новой своры.

— А кто сказал, что они тебе нужны?

— Какой бы высокой ни была награда, без них нет смысла выходить против таких, как ты или Ураган Смит. На моем счету сорок голов. Неплохой результат для двенадцатилетней карьеры.

— Да, я вижу, что ты цел и невредим, — кивнул Бейкер. — Могло быть и хуже, пусть тебе и помогали эти чертовы псы.

— Цел и невредим? — Могильщик рассмеялся. Поднял правую руку. — Она с Делуроса VIII. Левая нога с Поллукса IV. Правый глаз и девятнадцать зубов с Гринвельдта. Уж не помню, откуда правая ступня. И у меня чужие почка и селезенка, спасибо Дженни Мечу. Я решил отойти от дел до того, как во мне не останется ничего своего.

— Похоже, ты можешь рассказать много интересного, — хмыкнул Бейкер. — Похоже, у каждого есть немало любопытных историй.

— Есть, — признал Могильщик, — но мы их все слышали. А вот такая знаменитость, как Катастрофа Бейкер, тоже может кое-что рассказать.

— Могу, — согласился Бейкер. Он повернулся ко мне. — Но сначала я хочу заказать по бутылке для каждого, кто сейчас в зале. Дай им, что они пожелают. Когда человеку улыбается удача, ему хочется поделиться ею с другими.

— Тебе это обойдется в кругленькую сумму, приятель, — сказал я.

— Денег у меня нет, — ответил он, но, прежде чем я успел достать из-под стойки глушак, сунул руку в карман и вытащил огромный рубин. Таких видеть мне еще не доводилось. — Думаю, это достойная замена.

Я не могу пожаловаться на недостаток роста, ширины плеч или размера кулаков, но, положив рубин на ладонь, я не смог обхватить его пальцами.

— Где ты это взял? — спросил Макс Три Ствола.

— Это, по моему разумению, очень любопытная история, а по собственному опыту я знаю, что рассказывать истории — нелегкий труд, в горле пересыхает, так что сначала надо хорошо смазать голосовые смазки. Томагавк, пусть Регги отыщет мне бутылку сигнианского коньяка. И если ему меньше лет, чем мне, пусть поставит на место и возьмет другую.

Вилли Бард достал блокнот, он не признает ни диктофонов, ни компьютеров, Регги поставил на полку бутылку коньяка двухсотлетней выдержки (конечно, это был коньяк тринадцатилетней выдержки, который налили в бутылку, изготовленную 212 лет тому назад, но кто мог это определить), Бейкер вытащил пробку, отхлебнул из горла, одобрительно кивнул и начал рассказ.

КАТАСТРОФА БЕЙКЕР И КОРОЛЕВА ДРАКОНОВ

Два года тому назад (начал Бейкер) я находился в Спиральном Рукаве, старательствовал в астероидном поясе Парнаса.

Не то чтобы сам что-то рыл и взрывал, черт, я же не отличу самородный плутоний от свежего мяса, но болтался в маленьком Трейдтауне, который построили на Парнасе II. С таверной, похожей на этот бар, только размером поменьше и без произведения искусства над стойкой, и номерами. У меня, правда, тогда с деньгами было туго, так что ночевал я на корабле. Как и в любом Трейдтауне, там была скупка. Я сделал логичный вывод: если старатель идет прямиком в скупку, минуя таверну, значит, он нашел что-то очень ценное, и намеревался позаимствовать его добычу до того, как она попадет к скупщику.

Вот так у меня оказалось тридцать фунтов расщепляющегося материала. Об атомных делах я, само собой, не имел ни малейшего понятия, но знал, что хранить плутоний положено в свинцовых контейнерах, а не в карманах, и держаться от него подальше. С учетом того, что в Монархии плутоний был в цене, я прикинул, что канфориты, сетты и домарийцы заплатят за него еще больше. В Спиральном Рукаве меня достаточно хорошо знали, причиной тому стали досадные недоразумения, ни в одном из которых моей вины не было, поэтому все старатели сразу откликались на мои просьбы, отдавали то, что несли в скупку, и вдруг вспоминали, что у них. срочные дела в другом месте. Все, кроме одного, но в таких вопросах неправильное решение чревато самыми неприятными последствиями.

Загрузив добычу в трюм корабля, я полетел во Внешнее Пограничье, где собирался устроить небольшой неформальный аукцион. Мне пришлось остановиться на космической станции, вращающейся вокруг Беллабонды IX, чтобы дозаправиться, и когда я сидел в тамошнем баре, дегустируя с десяток бренди, мне в спину уперся глушак. Я уже хотел повернуться, чтобы сказать пару теплых слов грубияну, который держался за рукоятку глушака, когда обнаружил в дюйме от своего носа ствол лучевика. Бросил взгляд направо, налево, и не увидел ничего такого, что могло порадовать глаз.

Тип, что стоял передо мной, практически не уступал мне в росте, а это большая редкость, во всяком случае, в этой Вселенной, но за другие я говорить не могу. Он косил, во рту сверкала пара золотых зубов, в последний раз брился он достаточно давно, а мылся еще раньше.

— Катастрофа Бейкер, ты взял то, что тебе не принадлежит, — прорычал он.

— Я брал многое из того, что мне не принадлежало, — ответил я. — На то и живу.

— Да, но то, что ты взял на этот раз, принадлежит Королеве Драконов, и она послала меня сообщить тебе, что сердится на тебя.

— Хорошо, ты сообщил, — кивнул я. — А теперь отвали и не мешай мне дегустировать бренди.

Мужчина с золотыми зубами нахмурился.

— Вроде как ты меня не понимаешь. Ты украл у нее тридцать фунтов чистого плутония и она хочет получить их назад.

— Должно быть, произошла какая-то ошибка, — ответил я. — Я украл мой плутоний у пяти старателей в Спиральном Рукаве.

— Возможно, плутоний нашли они, но она — их хозяйка.

Я размышлял над его словами с минуту.

— Как мне представляется, нехорошо владеть и людьми, и расщепляющимися материалами. Передай ей, что людей она может оставить себе, кроме одного, отправленного мною к праотцам, а плутоний я увезу с собой.

Золотой Зуб тяжело вздохнул, пожал плечами.

— Я знал, что так и будет. Говорил и говорил ей, что такой человек, как ты, никогда не отдаст нужное ей только потому, что мы пригрозим вырвать тебе глаза, отрезать уши и переломать руки и ноги. Я убеждал ее, что даже после того, как мы поджарим тебя на медленном огне, загоним иголки под все ногти и начнем по одному вытаскивать позвонки, ты все равно не скажешь нам то, что мы хотим знать.

— Поскольку в этом у нас разногласий нет, что ты намерен предпринять? — полюбопытствовал я.

— Ума не приложу, — признал он. — Пожалуй, отвезем тебя к ней, чтобы решение принимала она.

— А может, немного попытаем его? — предложил тот, что упирал мне в спину глушак. — Позабавимся?

Золотой Зуб вновь вздохнул.

— Нет, — ответил после серьезных раздумий. — Ты помнишь, что случилось с последними четырьмя или пятью пленниками, с которыми я позволил тебе позабавиться.

— Я просто увлекся, — гнул свое парень с глушаком. — Этого больше не повторится.

— В прошлый раз ты говорил то же самое.

— А может, я только кастрирую его? — не унимался этот говнюк. — Говорить он сможет, а если она решит сама пытать его, он будет цел на девяносто пять процентов.

— Ничего глупее этого предложения слышать мне не приходилось. — Золотой Зуб повернулся ко мне. — Ты должен его простить. Он еще очень молодой. Просто не понимает, что у этих Королев Драконов всегда свербит между ног.

По правде говоря, мне еще не приходилось встречаться с Королевой Драконов. Но Королев Пиратов я навидался. Их отличала сладострастность, безмерная жадность и роскошная грудь. Вот я и решил, если Королева Драконов каким-то боком в родстве с Королевами Пиратов, то я попал с раскаленной сковородки на пуховую перину.

— Надеть на него наручники? — спросил кто-то из подручных Золотого Зуба.

Тот посмотрел на меня.

— Если мы не закуем тебя в металл, ты обещаешь, что не попытаешься сбежать?

— Слово джентльмена, — ответил я.

— Тащите наручники! — проорал он.

Они притащили, надели их на меня, и пару дней спустя, когда мы приземлились на Терлигуа, я в таком виде предстал перед Королевой Драконов.

В зале для приемов без труда разместились бы с полдюжины спортивных арен. Двери были самой разной формы, словно в большинстве своем предназначались не для людей, на потолке сиял витраж площадью в пятьдесят квадратных ярдов, определенно созданный не человеком.

Конечно, я для вас — незнакомец, поэтому вы не знаете, что я не склонен к преувеличениям, но поверьте мне на слово: более красивой женщины, чем Королева Драконов, я не видел, хотя был и остаюсь большим ценителем женского пола, независимо от того, к какому разумному виду они принадлежат.

Волосы сияли золотом. Глаза голубизной соперничали с самой чистой лагуной. Алые губы так и притягивали к себе. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять: если передо мной типичная Королева Драконов, то Королевы Пиратов в сравнении с ними жалкие замухрышки.

Платье из металлика обтягивало ее, как вторая кожа. Грудь ставила под сомнение законы гравитации. Плюс тончайшая талия, стройнейшие ноги. И я старался не обращать внимание на оружие, которым она была увешана, как рождественская ель — игрушками.

— У тебя свело шею? — спросила она через пару минут.

Мне представлялось, что у такой красавицы должен быть более нежный голосок. Если у меня и возникли проблемы, то не с шеей. Просто я не мог оторвать глаз от ее прелестей.

— Тогда смотри мне в глаза, — потребовала она.

Я посмотрел и увидел то, что поначалу упустил: золотую тиару на волосах, украшенную огромным рубином.

— Мисс Королева Драконов, мэм, — начал я, — надеюсь, вы не рассердитесь на меня, если я скажу, что вы, безусловно, самая прекрасная женщина из всех, кого мне довелось повстречать в моих странствиях по бескрайним просторам галактики.

— Можешь звать меня Зенобия. — Теперь она скорее мурлыкала, чем рычала.

Меня это не удивило. На своем жизненном пути я встретил одиннадцать Королев Пиратов, восемь из которых звали Зенобия, и пришел к следующему выводу: если ты — молодая, фантастически сложенная женщина с неуемной страстью и всесокрушающим желанием покорить галактику, лучшего имени, чем Зенобия, тебе просто не сыскать.

Она разглядывала меня из-под полуопущенных век.

— Ты заинтересовал меня, Катастрофа Бейкер. — И тут же тон ее резко переменился. — Но сначала о деле. Ты украл тридцать фунтов моего плутония. Верни их.

— Зачем такому очаровательному созданию потребовалось столько плутония? Его хватит для того, чтобы разнести в клочья с полдюжины звездных систем.

Она улыбнулась.

— Я собираюсь разнести в клочья полдюжины звездных систем.

— Просто так?

Вопрос я задал по одной простой причине. Никто не знает, что может заставить Королеву Пиратов выйти из себя. Я полагал, что то же самое можно сказать и о Королеве Драконов.

— Мне противостоят шесть военных диктаторов. Покорение галактики я хочу начать с захвата их империй.

— Что же ты сразу мне этого не сказала? — спросил я. — Страсть как люблю захватывать империи. Думаю, мы можем стать партнерами.

— Ты не в том положении, чтобы предлагать мне партнерство! — отрезала она.

Я поднял руки.

— Ты про это? — Взглядом я указал на наручники. — Я позволил надеть их на меня только для того, чтобы встретиться с тобой. Нет таких цепей, которые могут удержать Катастрофу Бейкера.

Произнося эти слова, я напряг мышцы и разорвал наручники. Четверо или пятеро ее телохранителей… я не упомянул, что ее окружала маленькая армия телохранителей?.. прыгнули на меня, но я согнулся, разогнулся и они полетели в разные стороны.

Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и я видел, что она никак не может решить, что же ей крикнуть: «Оторвите ему голову» или «Сорвите с него одежду».

— Возможно, от тебя будет больше пользы, чем показалось мне с первого взгляда, — наконец произнесла она.

— Так мы партнеры?

— Почему нет? — И она скорее повела, чем пожала плечами.

— А если мы партнеры, — продолжил я, — то меня очень интересует, почему ты Королева Драконов, а не Королева Пиратов.

— Ты это узнаешь, Катастрофа Бейкер. — Она подошла ко мне, взяла за руку. — Пойдем со мной.

Она подвела меня к маленькой двери, которую я не заметил, потому что ее загораживали телохранители. Они отступили в сторону, она приказала двери открыться, дверь открылась и внезапно мы очутились в спальне, размерами чуть поменьше флагманского звездолета, а числом окон не уступающей губернаторскому дворцу (старому — не новому, построенному на манер крепости). Посередине стояла кровать, на которой без труда разместились бы десять Королев Драконов, оставив достаточно места и своим кавалерам.

— Что скажешь? — спросила она.

— Впечатляет, — признался я. — Но не объясняет, почему ты Королева Драконов.

— Это результат инбридинга, радиации и генных мутаций. — Она положила руку мне на шею, наклонила мою голову к себе.

— Судя по тому, что я вижу, все твои гены сидят там, где и должны сидеть для достижения оптимального эффекта.

— Я — генетический уникум, — прошептала она и внезапно ее дыхание стало очень теплым. — Возбуждаясь, я загораюсь! В этом смысле я настоящий дракон.

Она улыбнулась, сверкнула глазами и два язычка пламени со струйками дыма сорвались с губ.

Она посмотрела вниз, я последовал ее примеру и увидел, что пониже талии есть еще один источник дыма и, по всей вероятности, огня.

— Видишь? — спросила она. — Я так устроена, что не могу скрыть своего желания стать твоей, Катастрофа Бейкер.

Все точно, не могла.

* * *

— Один момент, — прервал его Макс Три Ствола. — Ты хочешь сказать нам, что из того самого места у нее шел дым?

— Совершенно верно.

— Я не верю.

— Я там был, — вызывающе отчеканил Бейкер. — А ты?

— Нет, конечно, но, если ты собираешься рассказать нам, что ублажил ее, не превратив важную часть мужского организма в шкварку, боюсь, я не смогу поверить этой части твоей истории.

Бейкер смотрел на него до тех пор, пока Макс не сжался в комок, потом обвел взглядом слушателей. Его рука поглаживала перламутровую рукоятку лучевика.

— У кого еще моя история вызывает недоверие?

Никто не ответил и наконец гигант расслабился и заговорил вновь.

* * *

Дело в том (продолжил Бейкер), что мне не удалось выяснить, как горяча она внутри, потому что в этот самый момент за стенами спальни раздался мощный взрыв, послышались крики, гудение лучевиков, визг глушаков и грохот автоматных очередей.

— Военные диктаторы! — воскликнула она. — Они узнали про плутоний и решили нанести упреждающий удар!

— Нет проблем, — заверил ее я. — Дай мне что-нибудь из оружия, которым ты увешана, и я с ними разберусь.

Она бросила мне пару пистолетов, я подошел к двери, открыл ее и объявил о моем присутствии, превратив в пыль восемь или девять человек в форме, отличной от той, что носили ее телохранители.

Оглядел зал, увидел шесть человек в роскошных мундирах, увешанных медалями, сразу понял, что это те самые военные диктаторы, схватил одного из их подручных, свернул ему голову и двинулся к ним, используя его как щит.

— Будь осторожен! — крикнула Королева Драконов.

— Черт, да их всего шесть, и они такие маленькие! — ответил я.

Двенадцать или пятнадцать солдат прыгнули на меня, но я отшвырнул их. Еще один схватил меня за ногу, так я дал ему такого пинка, что он летел через весь зал и остановила его только стена. Должно быть, поставил рекорд Вселенной, если бы такие рекорды фиксировались.

Когда расстояние до диктаторов сократилось до пятидесяти футов, я поднял тело над головой и швырнул в них. Четверо попадали. Двое схватились за оружие, но по скорости сравниться со мной не могли, а после того, как я переломал им руки, им не оставалось ничего другого, как, ползая по полу, целовать мне ноги и молить о пощаде.

Я вновь огляделся и увидел, что остальные нападавшие или мертвы, или не желают продолжать бой. Тут Королева Драконов подбежала ко мне, обняла и страстно поцеловала. (Видите этот черный зуб? Ее работа. Полностью сожгла эмаль. Давно следовало бы заменить его на золотой, но он напоминает мне о ней.) Она приказала телохранителям отвести военных диктаторов и оставшихся в живых солдат в подземные темницы, после чего повернулась ко мне.

— Катастрофа Бейкер, — томно промурлыкала она, — в награду за свой героизм ты можешь взять все, что видишь в этой комнате, но только одно.

— Что ж, мисс Королева Драконов, мэм, — ответил я, — никаких вариантов у меня нет, потому что я никогда не видел более прекрасной женщины.

— Такой мужчина, как ты, наверняка знавал многих красавиц.

— Да, но ни одна из них и в подметки тебе не годится.

— Спасибо за добрые слова, — она потупила глазки, — но во Вселенной наверняка есть три или четыре более красивые женщины.

— Ты действительно так думаешь? — на полном серьезе спросил я.

— Конечно. Женщин же многие триллионы.

— Что ж, тогда ты облегчаешь мне задачу.

— Как же, любовь моя?

— Очень просто. Если ты говоришь мне, что во Вселенной есть более красивые женщины, у меня нет оснований тебе не верить. Но, — добавил я, снимая рубин с ее тиары, — я точно знаю, что более совершенного рубина не найти, поэтому я возьму его с собой как сувенир о моем коротком, но счастливом визите на Терлигуа.

— Я тебе не верю! — Она сердито топнула ножкой.

— И в знак признательности оставлю плутоний.

— Ты — дурак, Катастрофа Бейкер! Подумай, какого ты лишаешь себя наслаждения.

— Я всегда буду помнить о тебе, мисс Королева Драконов, мэм.

И действительно, думаю о ней всякий раз, когда сижу у растопленного камина.

* * *

Закончив рассказ, Катастрофа Бейкер вновь показал всем рубин.

— Вот так у меня оказался самый совершенный рубин галактики.

История произвела на всех должное впечатление. На всех, кроме Карсона Адского Огня. Седовласый старик подошел к Бейкеру, протянул руку, попросил дать ему рубин.

— Только осторожнее, старик. — Бейкер передал ему драгоценный камень.

Карсон повертел его в руках, посмотрел на просвет, наконец вернул Бейкеру.

— Ты продешевил. Тебе следовало взять Королеву Драконов.

— О чем ты говоришь, старик? — взревел Бейкер.

— Это не рубин.

— Черта с два!

— Не рубин.

— С чего ты так решил?

— Потому что знаю. В свое время я их навидался. Это глаз-камень.

— Что?

— Глаз коразема. Мы охотились на них на Пепони.

— А кто это, кораземы? — спросил Бейкер.

— Крупные безобидные животные, — ответил Карсон Адский Огонь, устремив взгляд в прошлое. — Ростом за шестнадцать футов, покрытые жесткой бурой шерстью. С огромными головами и вытянутой нижней рукой, которая выполняла те же функции, что и человеческая рука. С круглыми глазами, большими, широкими носами. С виду неуклюжие, но двигаться могли довольно быстро. — Он замолк, чтобы отхлебнуть из бутылки. — Охотились на них из-за глаз. Вот этих красных кристаллов. Выглядели они, как рубины, за исключением вот этого. — Он указал на царапины. — Это следы от удаленного зрачка. Ювелиры всегда удаляли зрачки: люди не хотели знать, откуда берутся эти побрякушки.

— И ты действительно охотился на них ради глаз? — спросил я.

— Глаз-камней, — поправил меня Карсон. — Хорошая пара стоила порядка пяти тысяч кредиток. Сейчас за нее, конечно, дадут больше, — он улыбнулся Катастрофе Бейкеру, — но не так много, как за Королеву Драконов.

— Откуда ты так много знаешь о кораземах? — спросила Мать Земля.

— Дело в том, что я убил последнего из них, — ответил Карсон.

ПОСЛЕДНИЙ КОРАЗЕМ

Прежде всего вы должны понимать (начал Карсон), что кораземы были обречены с того самого момента, как людям приглянулись их глаза. Я видел, что их носили как украшения, выставляли в музеях, как произведения искусства, даже использовали как валюту. До сегодняшнего дня я не слышал, чтобы глаз-камень оценили выше настоящей, живой женщины, но я довольно-таки продолжительное время не имел связи с окружающим миром, так что могу говорить только о том, как было раньше.

Итак, Пепони, колонизированная планета, получше многих, с богатой фауной, привлекла внимание охотников и авантюристов. Некоторые из последних основали туристические компании, предлагавшие своим клиентам незабываемое сафари, но в большинстве своем они охотились на кораземов и продавали добытые глаз-камни.

Так вот, пока по планете бродили миллионы кораземов, а охотились на них лишь несколько человек, речь об исчезновении их как вида не шла. Но по прошествии столетия кораземов осталось не больше пятидесяти тысяч. Жили они в охраняемом заповеднике, территория эта называлась Анклав Букуа, но однажды у правительства закончились деньги и охрану сняли, а следовательно, подписали кораземам смертный приговор.

Одним из первых прибыл туда мой давнишний приятель Дикарь Грин. О том, как выслеживать зверя, он не имел ни малейшего понятия, но такие мелочи старину Грина не смущали. По пути в Анклав он купил кучу безделушек и бус у какого-то из местных племен, потом нашел один из редких армейских постов, оставленных на границе заповедника, и объяснил, что хочет продать эти безделушки племенам, обитавшим в Анклаве. Несколько особо красивых безделушек он отдал солдатам, раздавил с ними пару-тройку бутылок, сказал, что страх как боится кораземов, которыми Анклав так и кишит, и не прошло и десяти минут, как солдаты нанесли на карту территории, где бродят кораземы, чтобы он не наткнулся на них по пути из одной деревни в другую. В Анклав Грин вошел с одной винтовкой и тремя носильщиками, а месяцем позже вышел из него с тремя тысячами глаз-камней.

Был еще и Боччи, который совсем уж собрался покинуть Пепони, но напоследок решил почистить Анклав. Нашел водопой в западной его части, отравил источник и без единого выстрела добыл семьсот глаз-камней.

Попрыгунчик Джимми Уэстерли взял с собой стремянку, отправился в район высокой травы, куда не заходили другие, охотники, забрался на стремянку и отстрелял двадцать кораземов в первый же день. Когда стадо перешло в другое место, он последовал за ним, держась в высокой траве. Ставил стремянку на землю, когда кораземы останавливались, и отстреливал их, пока не собрал тысячу глаз-камней.

Другие охотники использовали свои методы. Настоящий Западный Томпсон привел целое племя местных охотников, которые копьями и стрелами с отравленными наконечниками уложили почти три тысячи кораземов.

Через пару месяцев Анклав уже напоминал зону боевых действий, запах разлагающихся тел кораземов распространялся на мили вокруг, но бойню это не остановило. Калахари Дженкинс объявил участок в сорок квадратных миль на северо-западе Анклава своими охотничьими угодьями, предупредив, что убьет каждого, кто посмеет зайти туда. Один из местных охотников, Кеннеди, туда и зашел, преследуя двух кораземов, и Дженкинс, верный своему слову, его убил. Да только он не знал, что у Кеннеди шесть сыновей, которые поклялись отомстить. Пару недель спустя отправили его на тот свет, правда, до этого он уложил четверых, а двое оставшихся объявили, что эти сорок квадратных миль отходят им. Через пять дней с юга пришел старый Хакира, убил обоих Кеннеди, забрал глаз-камни, добытые как Дженкинсом, так и братьями, и улетел к цивилизации.

Никто так и не узнал, что случилось с сестрами Мараши. Хорошие охотницы, однажды они бесследно исчезли. Не нашлись также и восемь тысяч глаз-камней, которые они вроде бы добыли.

Наконец правительство осознало, что надо предпринимать срочные меры или не останется ни одного коразема, а последнее могло привести к трагичным для экономики последствиям: твердая валюта поступала исключительно от туристов, приезжавших на сафари. Короче, охоту на кораземов они запретили.

Хотели как лучше, а получилось, как всегда. Потому что к моменту введения запрета в живых остался только один коразем.

* * *

— Один момент, — подал голос Никодемий Мейфлауэр. — Я впервые слышу о кораземах.

— Это неудивительно, — ответил Карсон Адский Огонь. — Мало кто о них знает.

— Я никогда не видел их ни в музеях, ни в книгах, — продолжал Мейфлауэр.

— Ты называешь меня лжецом? — взвился Карсон.

— Еще не знаю. Когда убили последнего коразема?

— В 1813 году галактической эры.

— Теперь я называю тебя лжецом, — заявил Никодемий Мейфлауэр. — С того момента прошло больше четырех тысяч семисот лет.

— Я это знаю, — спокойно ответил Карсон. — Но я там был.

— Лучше бы ты не касался этого рубина, — вмешался Катастрофа Бейкер, поднимая камень. — В конце концов, наговорить можно всякого. Потому что теперь, прежде чем я тебе поверю, ты должен объяснить, как вышло, что тебе чуть ли не пять тысяч лет.

— Я объясню, — легко согласился Карсон. — Ты не из тех, кто принимает что-то на веру.

— Вот что я тебе скажу, — ответил Бейкер. — В полторы тысячи лет я готов поверить. Насчет остальных тебе придется представить доказательства.

Все рассмеялись, даже Карсон, а когда шум стих, он продолжил.

— Это случилось через несколько лет. Покинув Пепори и охотясь на Фалигоре, я узнал про войну в звездном скоплении Белладонна, которая могла принести неплохие дивиденды. Лететь туда предстояло три недели, поэтому я активировал камеру Глубокого Сна и наказал корабельному компьютеру разбудить меня за день пути от звездного скопления.

Карсон глубоко вздохнул, медленно выдохнул, почесал седую голову.

— До этого самого дня я не знаю, что пошло не так. Потому что, открыв глаза, я увидел врачей, которые сказали, что вытащили меня из какого-то древнего корабля, болтающегося в космосе. Я заснул в 1822 году галактической эры, а проснулся десять лет тому назад, в 6513-м. Я не могу этого доказать, но есть люди, которые могут, и сомневающиеся их, конечно, найдут, если постараются.

— Будь я проклят! — воскликнул Катастрофа Бейкер. — Среди нас нашелся Рип ван Винкль* [3].

— Нет, — поправил его Макс Три Ствола. — Среди нас Адский Огонь ван Винкль.

С той поры его никто не называл Карсон Адский Огонь.

* * *

Итак (продолжил Адский Огонь ван Винкль), после бойни в Анклаве Букуа я провел на Пепони еще несколько лет. Подрабатывал гидом, иной раз поставлял мясо диких животных в новые города, но за все это время ни разу не встретил ни одного коразема. Не попадались они и другим охотникам, так что мы решили, что последнего из них убили в Анклаве.

Но однажды, охотясь на дьявольских котов, чучела которых с удовольствием покупали туристы, я услышал вдали полный тоски и печали вопль, который показался мне знакомым. Так кричал детеныш-коразем, у которого убили мать. Только этот вопль был куда как громче.

Я пошел на крик и наткнулся на высоченного коразема, каких видеть мне не доводилось. Его плечи возвышались над землей на двадцать футов, а он в одиночестве стоял посреди леса и жалобно выл. Никаких ран на его теле я не заметил, поэтому решил какое-то время следовать за ним, чтобы понять, с чего он такой несчастный.

Опять же, признаюсь, я верил в давнюю легенду о кладбище кораземов и не стал бы возражать, чтобы гигант вывел меня к нему, чтобы я мог собрать глаз-камни, но мои надежды не оправдались. Он просто выл, переходя от одного места к другому, и лишь через пару дней до меня дошло, что он ищет себе подобного, ищет, должно быть, не один год, а вот теперь понял, что поиски ни к чему не приведут, что кроме него других кораземов на планете не осталось.

Да, он ходил там, где раньше бродили его братья и сестры, но, глядя на него, я видел, что он потерял надежду встретить кого-нибудь из своих, хотя раньше счет шел на миллионы.

Он заметил меня на пятый день. Я не сомневался, что на него охотились раньше, а потому он знал, на какое расстояние бьет оружие, которым пользовался человек. Однако он просто стоял и смотрел на меня, словно просил, чтобы я избавил его от невыносимых страданий. А я не мог этого сделать. Нет, нарушить закон я не боялся, просто не хотелось остаться в истории человеком, застрелившим последнего коразема, и какое-то время спустя он продолжил свои бесцельные поиски. Я больше не таился, он в каком-то смысле терпел мое присутствие. Не пытался напасть на меня, не пытался спрятаться от меня, вел себя так, словно я — дополнительная ноша, которую приходится нести на и без того нагруженных плечах.

Потом мы вышли на тропу, по которой восемь или девять часов тому назад прошли охотники. Я, конечно, хотел сойти с этой тропы, чтобы не напороться на них, но мой коразем придерживался прямо противоположного мнения. Уловив запах охотников, от отчаяния он направился следом. Я прекрасно понимал, что там никаких кораземов нет и в помине, а он не мог не знать, что эта тропа выведет его к охотникам и их винтовкам.

Пару часов спустя я нашел разряженную лазерную батарею с выгравированными на корпусе инициалами Дикаря Грина, а уж в том, что Грин, увидев коразема, тут же убьет его, чтобы заполучить его глаз-камни, у меня не было ни малейших сомнений.

И я осознал, что не хочу, чтобы последний коразем умер по той же причине, что и ему подобные (включая тех, кого я убил самолично). Мы с Грином давно дружили, через многое прошли плечом к плечу, я прекрасно его знал и понимал, что мне не отговорить его от убийства коразема. Деньги, которые он мог получить за два глаз-камня, Грин наверняка поставил бы выше нашей дружбы.

Уж не знаю почему, но я не хотел, чтобы после смерти у последнего коразема вырезали глаза, просто не мог этого допустить.

Поэтому я позвал коразема, впервые произнес слово в его присутствии, он замер, повернулся ко мне. Я подошел, остановился в двадцати ярдах от него.

— Мне очень не хочется убивать тебя, — я нацелил на него лучевик, — но я вижу, что ты устал от жизни, и не хочу, чтобы тебя резали на куски. Ты станешь единственным животным, чьи глаза не станут ювелирным украшением, из чьих ног не сделают стулья для бара, а из хвоста — мухобойку. Этот мир и кораземы не сделали мне ничего плохого, вот я и отплачу добром за добро.

Он стоял, покачиваясь, не спуская с меня глаз и, когда я нажал на спусковой крючок, клянусь, я увидел в его взгляде благодарность и безмерное облегчение.

Он рухнул на землю, я подошел к нему и, убедившись, что он мертв, не хотел причинять ему дополнительную боль, выжег ему глаз-камни, чтобы никто не смог нажиться на них.

После этого Пепони мне разом разонравилась и через неделю я улетел на Фалигор.

* * *

Золушка смахнула первую слезу, которую мне довелось видеть на ее безупречной щечке.

— Я думаю, это замечательная история, — вырвалось у нее.

— У меня вопрос, — подал голос Макс.

— Выкладывай, — ответил Адский Огонь ван Винкль.

— Как бы ты поступил, если б знал, что на планете есть еще пять или шесть живых кораземов? Все равно убил бы его?

— Конечно, — ответил ван Винкль. — Только вырезал бы глаза и продал их.

Макс рассмеялся, а вот Сахара дель Рио возмущенно зашипела:

— Я думала, ты порядочный человек. Выходит, ошиблась.

— Я порядочный человек, — запротестовал ван Винкль. — Но не святой.

— Тебя никогда за него и не примут, — заверила его Сахара.

— И хорошо. А то не знал бы, что надевать первым, нимб или шляпу.

— Расскажи что-нибудь еще о кораземах, — попросила Золушка.

— Я рассказал все, что мог, — ответил ван Винкль.

— Я все-таки не могу представить себе, как они выглядели.

— Думаю, тут я смогу тебе помочь, — подал голос Маленький Майк Пикассо, рост которого составлял лишь четыре фута и девять дюймов.

— Правда?

Он пролистал один из своих альбомов, отбросил, взялся за другой.

— Вот, — открыл и протянул ей.

— Боже, ну и чудовище! — воскликнула Золушка. — Так ты говоришь, ростом они были за двадцать футов?

— Скорее, за пятнадцать, — ответил ван Винкль и протянул руку к альбому. — Позволь взглянуть? — Она передала ему альбом, он посмотрел на рисунок, повернулся к Маленькому Майку. — Это коразем! — В голосе слышалось безмерное удивление.

— Естественно.

— Но их уже пять тысяч лет как истребили. Каким образом тебе удалось узнать, как они выглядели?

— В молодости, когда я перебивался с хлеба на воду, я взял заказ на создание шести марок для почтового ведомства Пепони. На одной они хотели изобразить коразема. И прислали мне старые голографии и изображения.

— Ты все нарисовал правильно, за исключением глаз, — оценил работу Маленького Майка ван Винкль.

— Я и не знал, как выглядели его глаза, пока не услышал твою историю, — ответил Майк. — За пять тысяч лет голографии становятся на удивление блеклыми и нечеткими.

— Так ты художник.

— Самый лучший, — ответил Маленький Майк.

— Еще и скромный, — вставил Могильщик Гейнс.

— Ложная скромность мне претит. Ты слышал о «Моне Лизе»?

— Да. Висит где-то на Делуросе VIII.

— Чушь собачья. Оригинал украли лет тридцать тому назад. А в музее выставлена моя копия. И «Пикника на Пирхоте IV» Мориты.

— Тоже твоя работа?

— Само собой. — Маленький Майк самодовольно улыбнулся. — А когда они перевозили Сикстинскую капеллу на Альфу Прего III и потеряли полдюжины потолочных панелей, кого, по-твоему, они наняли, чтобы разрисовать белые пятна?

— Согласен, это впечатляет, — кивнул Могильщик.

— Понятное дело, — не стал спорить с ним Маленький Майк.

— Но как вышло, что я никогда не слышал о тебе, если ты такой мастер?

— Да нет, ты, конечно обо мне слышал. Маленький Майк — это для друзей. А мое полное имя — Микеланджело Гоген Рембрандт Ван Гог Рокуэлл Пикассо. — Он выдержал паузу. — Но лучшие свои работы я пишу инкогнито.

— А с чего это художнику не подписывать свои работы?

— На то есть причины.

— Может, раскроешь их нам? — настаивал Гейнс.

Маленький Майк отхлебнул из бутылки.

— Конечно, почему нет?

ВЕЛИЧАЙШАЯ КАРТИНА ВСЕХ ВРЕМЕН

Прежде всего вы должны понимать (начал Маленький Майк), что не каждое произведение искусства — оригинал. Я заработал больше денег, копируя старых мастеров для частных коллекционеров и музеев, которые не хотели признаваться в том, что оригиналы украдены или истлели, чем продавая собственные картины, хотя и они уходили за приличные деньги.

Странно, конечно, но это так. Я заработал миллионы на моих копиях «Трех фаций», «Настойчивости памяти», обложек трех номеров «Сэтедей ивнинг пост», а вот за свои работы, за одним исключением, о котором я собираюсь вам рассказать, я не получал больше пяти тысяч кредиток. И заплатил мне их Томагавк за портрет Шестиглазой Салли, который висит над стойкой его бара. Теперь-то я понимаю, что следовало просить по тысяче на глаз.

Это дилемма, с которой сталкивается каждый талант: мир, в моем случае галактика, еще не готов нас признать. Не созрел. Мы обгоняем свое время. Вспомните бедного Ван Гога. Человек умер, не продав ни одной своей картины. Или Марка Пинка.

* * *

— Какого Марка? — переспросил Макс Три Ствола.

— Пинка.

— Никогда о нем не слышал.

— Теперь понимаете, о чем я? — задал Маленький Майк риторический вопрос.

* * *

Однако (продолжал Маленький Майк), я никогда не верил в пользу голодания, поэтому брался за любую работу, которая позволяла оплатить счета и упрочить репутацию, пусть и не ту репутацию, которая должна быть у человека с таким несомненным талантом, как у меня. Я даже согласился нарисовать шесть марок для почты Пепони.

Но однажды получил самый интересный заказ. Губернатор Соломона, алмазодобывающей звездной системы, расположенной в центре Монархии, простите, Содружества, увидел мои работы и решил, что именно я должен стать автором нового комплекта банкнот для его планеты.

За государственный счет меня привезли на Соломон, создали все условия для жизни и работы и определили задачу: им требовались новые банкноты в одну, десять, пятьдесят, сто и пятьсот кредиток. Пять клише, выдержанные в едином стиле, связанные одной идеей, за вознаграждение в полмиллиона кредиток.

Как вы можете себе представить, я ликовал. Наконец-то мне представилась возможность создать что-то оригинальное, не имеющее аналогов, а не копировать всякое старье, вроде Ренуара и Дега. За хорошей новостью последовала плохая: я не мог поставить на банкнотах свою подпись. Я, конечно, знал, что это обычная практика, но, с другой стороны, впервые с подобным заказом обратились к настоящему художнику. Спорил, как мог, но уломать его не сумел. Правда, мне удалось удвоить гонорар, прежде чем мы подошли к подписанию контракта.

Он предложил снабдить меня голографиями великих политиков и полководцев Соломона, ушедших в мир иной и ныне живущих, но в этом вопросе у меня был карт-бланш… и я нашел способ отомстить ему. Будучи примерным семьянином, жена, пятеро дочерей, губернатор, тем не менее держал на Новой Родезии любовницу, роскошную блондинку. На Соломоне сие не составляло тайны, иначе откуда бы я узнал об этом, но все, включая жену, делали вид, что никакой любовницы нет и в помине.

На изготовление пяти клише я получил год и первым же делом нанял корабль и полетел на Новую Родезию. Отыскал любовницу и выяснил, что ей обрыдла эта тайная жизнь. Он все обещал и обещал, что бросит семью и сделает ее первой леди Соломона, но она уже поняла, что дальше разговоров дело не пойдет. Потому что губернатор не хотел менять заведенный порядок, находя его очень удобным.

Она хотела насолить ему, жаждала известности, поэтому, когда в тот вечер я познакомил ее со своим замыслом, насколько я помню, за альфардским бренди, она тут же на все согласилась.

За последующие десять месяцев я нарисовал пять картин, на каждой изобразив ее в полный рост, потом уменьшил их до величины банкнот и перенес на клише.

На первой, достоинством в одну кредитку, она стояла в парадной военной форме, какую на Соломоне носили мужчины и женщины.

На второй, в десять кредиток, я изобразил ее в той же форме, но без шлема и брони.

На каждой из двух последующих банкнот количество одежды на ней уменьшалось, а на последней, в пятьсот кредиток, она предстала совершенно обнаженной, прикрывающей руками самые интимные местечки, вызывая ассоциации с «Рождением Венеры».

В оставшиеся два месяца я создал свой шедевр, величайшую картину всех времен. Та же женщина, по-прежнему обнаженная, но гордо выставляющая напоказ все то, что она прятала на пятисотенной банкноте.

Как точно мне удалось передать розовый оттенок ее кожи. И каждый зритель мог поставить свой последний грош на то, что смотрит она, естественно, только на него, следит за ним взглядом, пока он ходит по залу. Зритель буквально видел, как она дышит, потому что ее груди поднимались при каждом вдохе. А губы были такими влажными, что не оставалось сомнений: палец станет мокрым, если прикоснуться к ним.

Обычно, создавая шедевр, хочется дополнить его рамой и повесить на стену. Но на этой картине во всех четырех углах я оставил белые прямоугольники, а когда понял, что выложился полностью и никаких улучшений просто не может быть, провел последний день, рисуя в этих прямоугольниках число 10 000 000.

Наутро состоялась пышная презентация новых банкнот. Первой неистово аплодировали, на второй энтузиазм заметно увял, последующие три встречали молча. На губернатора было больно смотреть. Создалось ощущение, что его вот-вот хватит удар.

Когда презентация заканчивалась, два моих помощника вынесли мой шедевр. Я услышал, как ахнули присутствующие, а потом объявил, что эта банкнота в десять миллионов кредиток, единственная и неповторимая, коллекционный экземпляр, который я готов продать тому, кто даст самую высокую цену. Объяснил, что негоже исключать из числа желающих приобрести картину остальное население планеты, поэтому позволил местным средствам масс-медиа начать ее показ за пять минут до начала аукциона.

Кто-то поставил пять миллионов, кто-то поднял ставку до семи, а потом к губернатору вернулся дар речи.

— Арестуйте этого человека и прекратите трансляцию! — взревел он, и меня бросили в грязную камеру, где продержали двое суток.

Освободили глубокой ночью и велели покинуть Соломон и никогда не возвращаться. Я попросил охранника поблагодарить губернатора за его великодушие, но он объяснил мне, что великодушие тут ни при чем. Картина ушла за семнадцать миллионов кредиток, из которых пять, естественно, по решению суда, пошло губернатору в качестве компенсации за моральный ущерб, а двенадцать составили сумму залога, за который меня выпустили из тюрьмы.

Такая вот история, и я даже не знаю, цела ли до сих пор моя картина. Мои банкноты все еще в ходу, не на Соломоне, там губернатор запретил их хождение, а на Новой Родезии, где моя натурщица вышла замуж за самого богатого человека планеты, а потом стала его наследницей, когда месяцем позже он неожиданно умер, подавившись косточкой от вишни. Но это преступление, что редчайшую и самую дорогую банкноту теперь никто не может увидеть.

* * *

— Мне бы очень хотелось посмотреть на эту картину, — кивнул Катастрофа Бейкер. — Или хотя бы на натурщицу. Учитывая, что теперь она самая богатая женщина Новой Родезии.

— Посмотреть есть на что, — заверил его Маленький Майк. — Искусство, как известно, отражает жизнь, так что, глядя на нее, ты сможешь представить себе великолепие моей картины.

— У меня вопрос, — вмешался Макс, у которого, похоже, вопросов хватало на всех.

— Слушаю.

— Назови свое настоящее имя.

— Вроде бы я называл: Микеланджело Гоген Рембрандт Ван Гог Рокуэлл Пикассо.

— Я про то, что дали тебе при рождении.

Маленький Майк молчал с минуту.

— Монтгомери Куиггл, — наконец ответил он, явно выбитый из колеи.

— То есть ты, как и все мы, прилетел во Внутреннее Пограничье и выбрал подходящее себе имя?

— У тебя есть возражения?

— Нет, но, как я и упомянул, есть вопрос. Я понимаю, что ты назвал себя в честь великих художников, но почему Маленький Майк? Почему не просто Майк?

— Потому что я мал ростом и нисколько этого не стыжусь.

— Тому нет причины, — согласился Макс. — Правда, и гордиться тут нечем.

— Я бы не спешил с такими утверждениями, — вступил в разговор Большой Рыжий, который отличился во многих традиционных видах спорта, но прославился в смертоболе, где его провозгласили лучшим игроком всех времен. Тело его, от пяток до макушки, покрывали бесчисленные шрамы, которые он выставлял напоказ.

— Да? И что ты об этом знаешь?

— Полагаю, что достаточно.

— Сам-то ты мужчина крупный, — Макс окинул взглядом высокого, мускулистого Рыжего, — и я знаю, что ты профессиональный спортсмен. Вот и скажи мне: нынче, после того, как скачки на лошадях канули в Лету, какой спортсмен предпочтет быть скорее маленьким, чем большим?

— Сейчас, в наши дни? — переспросил Большой Рыжий. — Величайший из всех.

— И кто он?

— Ты, возможно, о нем не слышал.

— Тогда как он может быть величайшим?

— Поверь мне, лучше него я не видел. Черт, да и никто не видел. — Большой Рыжий вздохнул и печально покачал головой. — Ярчайший огонь сгорает быстрее всего.

— Его спортивную карьеру оборвала травма, да?

— Его карьера оборвалась, все так, но не из-за травмы. — Большой Рыжий поерзал на стуле, пытаясь усесться поудобнее (всем известно, ветераны смертобола носят свои шрамы, как медали, и отказываются от болеутоляющих средств и протезов).

— Так ты собираешься рассказать нам о нем или нет?

— Разумеется, собираюсь. Я, возможно, последний, кто еще помнит его, и если перестану рассказывать о нем, выйдет так, будто он вовсе и не существовал.

КОРОТКАЯ ЗВЕЗДНАЯ КАРЬЕРА МЕЙДЖИКА АБДУЛ-ДЖОРДАНА

Никто не знает его настоящего имени (начал Большой Рыжий), да это и не важно, потому что ему не исполнилось и десяти лет, когда его переименовали в Мейджика Абдул-Джордана, в честь трех величайших баскетболистов древности. В кольцо он попадал с любой точки, а как прыгал! Скоростью не уступал денебийскому ласкакоту и постоянно оттачивал свое мастерство.

В двенадцать лет он дорос до семи футов и его семья перебралась в звездную систему Делфини, где еще играли в баскетбол на большие деньги. Наняли ему личного тренера и в тринадцать лет он стал профессионалом.

Первый раз я услышал о нем во Внешнем Пограничье. Среди спортсменов много говорили о пятнадцатилетнем вундеркинде восьми футов роста, который в прыжке мог поймать мяч на высоте в два раза большей. А еще через год или два его команда снялась с соревнований и отправилась в показательное турне по Внешнему Пограничью. И везде Мейджик Абдул-Джордан собирал полные залы. Не думаю, что молодой человек за время своих выступлений хотя бы раз увидел в зале пустое кресло.

Никто не понимал, как такое может быть, но парнишка продолжал расти. В семнадцать его рост достиг девяти футов и пришлось изменить правила, чтобы сохранить в игре состязательный элемент. Корзины подняли на пятнадцать футов, и в каждой четверти он мог положить сверху лишь два мяча. Третий и последующие наказывались техническим фолом.

Его это не волновало. Он с прежним трудолюбием отрабатывал броски и финты. Мне довелось сыграть против него на Рагитуре II, когда ему только-только исполнилось двадцать. К тому времени уже ни одна закрытая арена не могла вместить всех желающих увидеть его, поэтому все игры проходили на открытых стадионах. Я думаю, в тот день посмотреть на его игру пришли двести тысяч людей и порядка ста тысяч инопланетян.

Когда он вышел на площадку, я просто не мог поверить своим глазам. Ростом почти в двенадцать футов, двигался он с грацией танцора. Этот парень забросал бы мячами корзину, даже если бы ее подняли на двадцать футов., а скорость позволяла ему возглавлять каждую контратаку.

В нашей команде я считался лучшим игроком, так что мне выпала честь держать Мейджика. По измененным правилам его соперники имели право на десять фолов. Свой лимит я исчерпал за шесть минут, и за это время он записал на свой счет тридцать семь очков. По окончании игры я подошел к нему и попросил автограф. Такого со мной не случалось ни до, ни после.

Он был славным, скромным молодым человеком, и все предрекали ему великое будущее. Вот и я следил за его карьерой, хотя больше нам встретиться не довелось.

Следующую весточку о нем я получил чуть больше года спустя. Он вымахал уже на четырнадцать футов и поиски очередного соперника его команде требовали все больших усилий. Правила все меняли, а он продолжал расти. Наконец кольца подняли так высоко, что он уже не мог положить мяч сверху, но зато другие игроки не могли добросить мяч до корзины.

Прошел еще год, его рост составлял уже восемнадцать футов, а он продолжал расти. Для него пришлось строить специальный корабль, но тут одна команда за другой стали отменять игры. Причины приводились разные, но суть от этого не менялась: никто просто не хотел играть против него. Рост и мастерство Мейджика Абдул-Джордана не оставляла его соперникам ни малейшего шанса на победу. В результате над его командой нависла угроза банкротства и с ним разорвали контракт.

Больше бедолагу никто не видел. И теперь всякий раз, когда я слышу о действительно высоком баскетболисте средних лет, играющем в какой-нибудь третьеразрядной лиге, я лечу через всю галактику, чтобы посмотреть, он ли это, но неизменно вижу какого-то парня семи футов роста, уже начавшего лысеть.

Вот тебе и ответ на вопрос, почему ты никогда не видел и не слышал о нем. Но, поверь мне, ни один человек, которому довелось увидеть Мейджика Абдул-Джордана в игре, не забудет его до конца своих дней. Возможно, он и сейчас где-то тренируется, как гора, возвышаясь над землей, отрабатывает броски, ждет и надеется, что его позовут на одну последнюю игру, чтобы он мог привести в восторг новое поколение.

Но, разумеется, никто его не позовет.

* * *

Закончив рассказ, Большой Рыжий достал из кармана белый платок, шумно высморкался.

— Этот человек действительно существовал? — спросил Макс Три Ствола.

— Я же только что об этом сказал, не так ли?

— Я подумал, а может, ты все выдумал. Впрочем, существовал он или нет, история хорошая.

— Хорошая, — согласился Большой Рыжий. — Но если я ее выдумал, то он забросил бы за всю игру только три мяча, а я получил один фол.

— Логично, — кивнул Катастрофа Бейкёр. — Если бы историю выдумал я, вы бы услышали от меня именно эти слова.

— Наверное, это самый знаменитый спортсмен, о котором никто не слышал, — ввернул Макс.

— Именно так, — сказал Большой Рыжий. — Так что я сыграл против двух величайших спортсменов, самого неизвестного и самого известного.

— Ты играл против Макферсона? — с сомнением спросил Макс.

— А ты слышал о более известном спортсмене? — вопросом на вопрос ответил Большой Рыжий.

— Слушай, помнится, я полетел в звездную систему Пиластер, чтобы посмотреть на него! — На лице Никодемия Мейфлауэра заиграла ностальгическая улыбка.

— Даже я слышал о нем, — добавил Катастрофа Бейкер, — а ведь у меня, со всеми этими Королевами Пиратов и Девами Храма совершенно нет времени, чтобы следить за детскими играми. — Он помолчал. — Старина Железная Рука. — Он повернулся к Большому Рыжему. — А что с ним стало?

— Вообще-то эту историю должен рассказывать Эйнштейн, — ответил Большой Рыжий. — Но поскольку он говорит лишь на языке цифр и никому не понятных символов, я расскажу ее за него.

И рассказал.

ПИТЧЕР МАКФЕРСОН ЖЕЛЕЗНАЯ РУКА

Я помню, как он, еще мальчишка (продолжил Большой Рыжий), начинал карьеру профессионального бейсболиста в звездном скоплении Квинтал. Говорили, что быстрее его двуногого существа нет и он побьет все рекорды бейсбола.

Я где-то даже обиделся, потому что и сам бегал очень даже быстро, до того, как раздробил левую коленную чашечку и сломал правое бедро в моем предпоследнем сезоне смертобола. Готов спорить, вы этого не знаете, но я взял свое имя от двух самых знаменитых скаковых лошадей, Солдата и Секретариата. Обоих пресса окрестила Большой Рыжий. Так вот, я решил выяснить, так ли быстр этот Макферсон? Не преувеличивает ли пресса.

Надо признать, пресса ничего не преувеличивала. Он творил чудеса. Соперники не успевали и глазом моргнуть, а он уже завершал круговую пробежку. Дело шло к полному разгрому, когда все и произошло. В очередной раз миновав первую базу, он споткнулся и упал, держась за колено. Я сразу понял, что больше рекордов скорости не будет.

Я уже и думать о нем забыл, но спустя пару лет узнал, что он вернулся и снова устанавливает рекорды: после каждой игры на его счету прибавлялось не меньше одной круговой пробежки. Конечно, я вновь полетел взглянуть на него. С первым питчером он разделался без труда, как и с двумя следующими.

Тогда против него выпустили Мейлона-с-Прищуром. Старина Мейлон крепко обижался, если кто-то играючи расправлялся с его товарищами по команде, поэтому бросил мяч чуть выше, чем следовало, и он просвистел рядом с подбородком Макферсона. Надо отдать парню должное, он и бровью не повел, стоял как скала. Второй мяч Мейлон направил точно в голову парня. Он дернулся слишком поздно, все услышали чавкающий звук, когда мяч угодил точно в глазницу, я понял, что с искусственным глазом, который, конечно же, по характеристикам уступал настоящему, ему уже не удастся выйти на нынешний уровень, и искренне пожалел талантливого парня. На моих глазах ему второй раз катастрофически не повезло.

Больше я о нем, не вспоминал, но четыре года спустя пошли разговоры о питчере, который бросает мяч с невероятной скоростью, и бэттеры просто его не видят, не говоря уж о том, чтобы отбить. Звался этот питчер Макферсон Железная Рука, и я, понятное дело, задался вопросом, а не имеет ли он отношения к тому парню, невероятно талантливому, но очень уж неудачливому.

Конечно, с такой игрой он не мог оставаться в заурядной команде, его контракт продали в Космическую лигу и скоро он уже играл за «Делуросских демонов», фаворитов лиги.

Я тогда выступал за «Спику II». Мы победили в нашем дивизионе и в серии плей-оф вышли на «Демонов». Отправились на Делурос VIII, где я и увидел Макферсона Железную Руку. Конечно же, это был тот самый парень. Я решил, что с той травмой колена и искусственным глазом он не столь уж силен, так что нам удастся с ним справиться.

Я — лучший в команде бэттер, поэтому первым выхожу на поле. Готовлюсь к приему мяча, Железная Рука замахивается, бросает, и я только успеваю услышать, как мяч шмякается о перчатку кэтчера. Судья засчитывает бросок, а я могу лишь поклясться, что не видел мяча с того самого момента, как он покинул ладонь Макферсона.

Второй бросок, и вновь я не вижу мяча, третий, и я ухожу с площадки, осознав, что все, что я слышал о Макферсоне Железной Руке, — чистая правда.

В седьмом иннинге, когда я в третий раз выхожу против него, он посылает мяч чуть выше, на уровне моего лица. Я его опять не вижу, только слышу посвист, в отвращении бросаю биту на землю и иду к скамейке запасных.

— Эй, Рыжий, — говорит мне судья, — у тебя еще две попытки.

— Обойдусь, — отвечаю я.

— Ты собираешься продолжить игру?

— Нет, — отвечаю я. — Как я могу попасть по тому, чего не вижу?

— Ладно, удаляю тебя с поля! — кричит судья, и я отправляюсь в душевую.

Меня это вполне устраивает — все лучше, чем чувствовать себя круглым идиотом на поле.

Мы все вздыхаем с облегчением, когда игра заканчивается, в надежде, что теперь увидим Макферсона Железную Руку только через пару дней, но и в следующей игре, на другой день, он занимает круг питчера.

Короче, через пятьдесят два часа после начала плей-оф мы проигрываем 0:3, до вылета из розыгрыша остается одна игра, и никто из нас еще не побывал даже на первой базе. Макферсон не выказывает ни малейших признаков усталости, мячи по-прежнему летят, как из пушки, местные газеты пишут, что средняя скорость полета составляла 287 миль в час, а рекордная — 303 мили.

В тот вечер, топя печаль в баре отеля и размышляя, чем занять себя в период межсезонья, который, судя по всему, начинался у меня с завтрашнего дня,, я замечаю Эйнштейна, который сидит в одиночестве, изредка прикладывается к стакану и что-то записывает на компьютере. Я видел его голографии и думаю, если кто может мне помочь, так только он. Подхожу, представляюсь.

Он не реагирует, а кто-то говорит мне, что он глух, слеп и нем. Я спрашиваю, а как же с ним общаются, и мне объясняют, что мой компьютер должен связаться с его компьютером, и тогда он мне ответит.

Я иду к регистрационной стойке, беру напрокат карманный компьютер, возвращаюсь в бар и прошу передать компьютеру Эйнштейна, кто я такой и как я восхищаюсь Эйнштейном, а потом добавить, что у меня возникли осложнения и мне нужна его помощь.

Он пробегается пальцами по клавишам своего компьютера, и тут же подает голос мой: «В чем, собственно, проблема?»

Я спрашиваю, знает ли он что-нибудь о бейсболе, он отвечает, что знания у него минимальные, и я рассказываю, с чем мне пришлось столкнуться, что этот Макферсон может придать мячу скорость 303 мили в час, а я не вижу мяча даже когда его скорость составляет 287 миль.

Он что-то просчитывает в уме, проверяет точность расчетов на своем компьютере, посылает мне следующее сообщение: «Человеческая рука не способна бросить бейсбольный мяч со скоростью, превышающей 127,49262 мили в час».

— Может, и так, — соглашаюсь я, — но замеренная скорость мяча после его броска более чем в два раза выше.

— Вывод очевиден, — отвечает Эйнштейн. — Бейсбольный мяч брошен не человеческой рукой.

И внезапно мне открывается истина. В результате травм у парня появились искусственные колено и глаз. Так чего ему не купить протез руки до того, как воспалились бы сухожилия или локтевой сустав? А если уж ставить протез, почему не остановить свой выбор на том, что своими характеристиками превосходит человеческую руку? Благо, наука позволяет.

Придя к этому выводу, я сообщил Эйнштейну, что он, безусловно, прав, но мне от его правоты пользы никакой, поскольку какой бы ни была рука Макферсона, никто не может отбить брошенный им мяч.

— Это интересная проблема, — ответил Эйнштейн, начал набивать цифры и символы и скоро его пальцы летали над клавиатурой едва ли не так же быстро, как и брошенные Макферсоном мячи. По прошествии пяти минут пальцы остановили свой бег, а на лице Эйнштейна заиграла довольная улыбка.

— Ты еще здесь? — спросил его компьютер.

— Да.

— Я собираюсь передать в твой компьютер сложную химическую формулу. Утром распечатай ее и отнеси в лабораторию местного университета, только там есть все необходимые ингредиенты. Пусть приготовят состав, точно выдержав все соотношения, и поместят в титановую пробирку. Этим составом намажешь биту.

— А что потом? — спросил я.

— Не споткнись на третьей базе, завершая круговую пробежку.

Я его поблагодарил, хотя и не верил, что какой-то мазью можно остановить Макферсона. Утром пошел в лабораторию, выполнил все указания Эйнштейна, получил титановую пробирку, а за час до игры втер ее содержимое в мою биту.

Увидев Макферсона в круге питчера, я без особой радости вышел на поле, потому что в противном случае меня просто бы удалили до конца игры. Встал на базу и приготовился отбивать мяч.

Макферсон размахнулся и бросил его. Что произошло потом, я, честно говоря, так и не понял, но услышал, как что-то грохнуло, будто пистолетный выстрел, и внезапно мяч полетел на левую трибуну, а я трусцой, глупо улыбаясь, побежал по базам. Макферсон же стоял, разинув рот, не веря, что я смог отбить брошенный им мяч.

Он вывел из игры восемь следующих бэттеров, но потом я вновь занял позицию перед кэтчером и опять отбил его мяч. То же самое повторилось и в шестом иннинге, а в девятом я сделал уже четвертую круговую пробежку. По ходу глянул на табло и увидел, что счет по-прежнему не в нашу пользу, 4:7, а на скамейке «Демонов» тишина и покой (действительно, с чего им было волноваться, если мяч отбивал только один бэттер соперников). Я ускорил шаг и догнал Шаку Нджобу до того, как он встал на базу перед кэтчером. Сказал, что он должен взять мою биту, если хочет, чтобы мы выиграли. Объяснять почему времени не было, да и Шака, суеверный, как и большинство бейсболистов, с радостью ухватился за возможность воспользоваться моей счастливой битой.

Макферсон покрутил мяч в ладонях, потер о штаны, поправил козырек бейсболки, изготовился и бросил. Я не увидел ни мяча в полете, ни встречного движения биты. Зато услышал, как первый встретился со второй, а мяч после этого контакта улетел в девятнадцатый ряд центральной трибуны. Тут уж я шепнул пару слов тренеру, и все стали выходить на поле с моей битой.

Еще шесть наших бэттеров отбили мячи и сделали круговые пробежки, прежде чем тренер «Демонов» отправил Макферсона в раздевалку (впервые в сезоне), но мы к тому времени уже выигрывали 11:7. Я здраво рассудил, что против других питчеров моя бита уже не так и нужна, и забрал ее до того, как кто-нибудь успел ее сломать. Как выяснилось, не ошибся. Мы выиграли 11:8.

На следующий день Макферсон вернулся в круг питчера и после его первых пяти бросков мы повели 5:0. Он ушел в раздевалку и больше мы его на поле не видели.

Ту игру мы выиграли, потом две последующие и стали чемпионами. Я нашел Эйнштейна, чтобы поблагодарить его, но он сказал мне, что после трех поражений «Спики II» ставки на исход серии для ставящих на «Спику» составляли тридцать к одному. Он поставил несколько тысяч кредиток и теперь полагал, что получил достаточное вознаграждение за свои труды.

Что же касается Макферсона Железная Рука, то ему в третий раз крупно не повезло на бейсбольном поле. Больше его не взяли ни в одну команду, несмотря на то что мяч после его броска летел со скоростью 303 мили в час.

* * *

— Что с ним стало? — спросил я.

— Насколько мне известно, у него мойка космических кораблей на одной из орбитальных станций Дальнего Лондона, — ответил Большой Рыжий.

— Так вот, значит, как тебе удавалось отбивать его мячи! — воскликнул Ставлю-Планету О’Грейди. — Будь я проклят!

— Ты видел игру? — спросил Большой Рыжий.

— Я принял ставку Эйнштейна тридцать к одному, — рассмеялся он. — Не сомневался, что твоей команде не выиграть.

— Вот что происходит, когда ставишь против Эйнштейна.

— То же самое обычно происходит, когда ставишь против меня, — ответил О’Грейди.

— Готов спорить, тебе приходилось играть на большие деньги, — предположил Макс Три Ствола.

— Случалось и такое, — согласился О’Грейди.

— Я слышал, ты поставил три сельскохозяйственные планеты против Тамальских драгоценностей, — вставил Никодемий Мейфлауэр.

— А я, помнится, читала, что ты проиграл в карты целую солнечную систему, а следующим вечером отыграл ее, — добавила Сахара дель Рио.

— Истинная правда.

— А где и когда ты сделал свою самую большую ставку?

— Вы действительно хотите услышать об этом? — Слова эти О’Грейди произнес с видом человека, которому можно заткнуть рот, лишь вырубив его ударом свинцовой трубы по голове.

— Потому и спрашиваем, — ответил за всех Макс.

О’Грейди прошел к стойке, повернулся лицом к аудитории.

— Тогда, пожалуй, я вам расскажу.

ВЕЧЕР, КОГДА СТАВЛЮ-ПЛАНЕТУ О’ГРЕЙДИ ВСТРЕТИЛСЯ С ЭДДИ ВЫСОКИЕ СТАВКИ

Почти что пять лет (начал О’Грейди) люди пытались усадить меня за один карточный столик с Эдди Высокие Ставки, который считался лучшим игроком в карты во всем звездном скоплении Белладонна. Был момент, когда два банка соглашались субсидировать меня на очень крупную сумму, и, я слышал, что один корбелианский принц обещал Эдди компенсировать его проигрыш, если б такое случилось.

Однако мы никак не могли встретиться. Он потратил почти три месяца, чтобы поставить на место выскочку по имени Флеш Нижняя Вольта, а когда освободился, я уже участвовал в игре на звездную систему Уиллоби, которая затянулась на десять недель.

Наконец как-то утром я получил от него приглашение:

Эдди Стронгбоу Высокие Ставки сочтет за честь считать Ставлю-Планету О’Грейди своим гостем, если последний соблаговолит прибыть на планету-казино Монте-Карло IV. Все расходы, за исключением карточных проигрышей, будут оплачены хозяином.

— Вы полетите со мной? — спросила молодая женщина, доставившая мне приглашение.

— Да, почему нет? — Решение я принял мгновенно. — Если уж нам предстоит решить, кто из нас лучший, почему бы не позволить вашему боссу оплатить мои транспортные расходы и выпивку.

— Он надеялся, что вы примите такое решение, сэр, — ответила она.

— Между прочим, а где находится эта Монте-Карло IV?

— Неподалеку от Малого Магелланова Облака, — последовал ответ. — Мистер Стронгбоу выиграл звездную систему Кромвель и несколько месяцев тому назад официально переименовал ее. Позволите помочь вам собрать вещи?

Я похлопал по карману, в котором лежал мой бумажник, и по другому, с приносящими удачу игральными костями.

— Все необходимое при мне.

— Может, возьмете с собой что-нибудь из одежды? — предложила она.

— Новую одежду я куплю на Монте-Карло IV. Все равно платит ваш босс.

Она пожала плечами и повела меня к своему кораблю. В экипаж входили еще три женщины и звались они Королевами Червей, Бубен, Треф и Пик, хотя, по правде говоря, я так и не понял, кто есть кто. Думаю, они меняли имена каждые несколько часов, чтобы запутать меня.

Путь до Монте-Карло предстоял неблизкий, поэтому я воспользовался камерой Глубокого Сна, и они разбудили меня за час до прибытия. После Глубокого Сна мне всегда хочется есть, оно и понятно, в ней обмен веществ лишь замедляется, но не останавливается, так что калории продолжают расходоваться, поэтому я с жадностью набросился на еду.

Только успел перекусить, как корабль приземлился и меня тут же доставили в пентхауз самого большого, самого сверкающего отеля планеты. С шестью спальнями, три уже с женщинами, восемью или девятью ванными комнатами, множеством каминов и головизоров, двумя набитыми бутылками барами, роботом-барменом (не такой дружелюбный, как Регги) и даже библиотекой с настоящими бумажными книгами, а не пленками, дисками и кубиками-кристаллами. Конечно, я бывал в пентхаузах и получше, но в Монархии, а не за ее пределами.

Только я успел оглядеться и познакомиться с женщинами, как появилась Королева Червей (а может, Бубен) и сообщила, что мой хозяин ждет меня внизу. Я пожелал дамам спокойной ночи и последовал за ней. На первом этаже располагалось огромное, элегантное казино. Я увидел настоящие карты, настоящие кости, реальных, живых дилеров и питбоссов — никаких тебе компьютеризированных голографических дублей, как на Новом Вегасе или Маленьком Монако. Мы пересекли зал, направляясь к стальной двери, по сторонам которой стояли охранники, ростом и статью не уступающие Катастрофе Бейкеру.

— За этой дверью игровая комната мистера Стронгбоу, — объяснила Королева Червей, когда охранники распахнули перед нами дверь. — Она зарезервирована для него самого и его персональных гостей.

Эдди Высокие Ставки сидел на обитом кожей стуле у дальнего конца стола из красного дерева, поверхность которого обтягивало зеленое сукно высочайшего качества. Перед ним стоял наполовину пустой стакан, в левой руке он держал бездымную сигару с Брендиса VII. Ростом ниже, чем я ожидал, с лысой, как бильярдный шар головой, в костюме-трансформере, который то становился римской тогой, то генеральской формой, то бендорианским фраком (надеюсь, вы такие видели? Они светятся в темноте), чтобы опять превратиться в тогу.

Возможно, костюм этот и был последним писком моды, но о самой комнате я такого сказать не мог. Стулья не принимали форму тела, стояли на полу, вместо того чтобы парить над ним, лампы светили с потолка, а не плавали над правым плечом. С другой стороны, комната принадлежала ему, так что интерьер определял он и никто другой.

— Ставлю-Планету О’Грейди, — улыбнулся он. — Вы и представить себе не можете, как мне не терпелось познакомиться с вами. Иногда мне уже начинало казаться, что мы никогда не встретимся.

— Я всегда полагал, что рано или поздно этого не избежать. — Я подошел к нему, пожал руку. — А потом получил ваше теплое приглашение. И решил не тянуть с приездом.

— Ваше присутствие — большая честь для моего скромного заведения. Я надеюсь, что вы согласитесь сыграть со мной.

— Для того я и прилетел.

— Великолепно! Некоторые из местных знаменитостей выразили желание стать свидетелями нашего соперничества. Вы не будете возражать, если…

— Приводите их, — прервал я его. — Я обожаю играть при зрителях.

— Вы не только игрок, но и джентльмен, — просиял Эдди Высокие Ставки. — Я действительно рад, что вы согласились приехать.

Он провел рукой над лежащим на столе кубиком, другая дверь растворилась в воздухе, в комнату вошли несколько мужчин и женщин. Эдди незамедлительно их представил: мэр, генерал, губернатор планеты… Я хорошо запомнил высокую толстуху — местную оперную приму.

Они заняли свои места, и Эдди предупредил: после начала игры никто не должен произносить ни слова. Нарушителю надлежало тут же уйти.

Женщина, которую в этот вечер звали Королева Бубен, принесла дюжину нераспечатанных карточных колод, полдюжины комплектов новеньких игральных костей и дала какие-то указания коренастому молодому человеку, который стоял у рулеточного колеса.

— Что выбираете, Ставлю-Планету О’Грейди? — спросил Эдди Высокие Ставки.

— Я всегда отдавал предпочтение покеру, — признал я.

— Покер так покер, — кивнул он. — Сыграем в настоящие карты? Я терпеть не могу компьютеров.

— Нет возражений.

Он бросил мне колоду, подождал, пока я открою ее. Я проверил карты, убедился, что они не меченые.

— По-моему, чистая колода, — объявил я. — Начнем?

— Во что играем?

— Пятикарточный покер.

— Ставка? — осведомился он.

— Какая вам угодно.

— Как насчет миллиона кредиток? Поднимать можно на пять миллионов минимум. Предела нет.

Шесть наших зрителей одновременно ахнули.

— Согласен. — Я выдержал паузу. — Надеюсь, с кредитом у меня проблем нет?

— До двадцати миллиардов, — ответил он. — Потом потребуется залог.

— Это справедливо, — кивнул я. — Подснимете?

Он сдвинул верхнюю треть колоды, и игра началась.

Я выиграл первую сдачу на парах валетов и шестерок, он — вторую, тремя королями, потом я выиграл четыре подряд, один раз — полной мастью, три — какой-то ерундой, оказавшейся выше его ерунды. Когда осела пыль, я стал богаче на двести миллионов кредиток.

— Вы действительно мастер. — Эдди Высокие Ставки отпил из своего стакана. — Продолжим?

— Ваша сдача.

Следующие шесть партий игра шла с переменным успехом, а потом я выиграл три партии подряд и мой выигрыш составил полмиллиарда кредиток.

— Давайте оживим игру, — предложил он.

— Готов вас выслушать, — ответил я.

— Миллиард за партию.

Коллективный «ах» зрителей я проигнорировал.

— Согласен.

Эту партию я тоже выиграл.

— Как насчет двух миллиардов?

— А потом четырех, восьми, шестнадцати и так до вашего выигрыша? — спросил я. — Это не игра. Математическая неизбежность.

— Хорошо, — кивнул он. — А что вы предлагаете?

— Вы действительно хотите оживить игру?

Он оглядел комнату и кивнул, чего я от него, собственно, и ждал. Не мог он потерять лицо в присутствии друзей.

— Сколько денег у вас под рукой? — спросил я.

— В этой комнате?

— Во всем казино.

Он прикинул в уме.

— Порядка восемнадцати миллиардов.

— И вам принадлежит звездная система Монте-Карло, так?

— Все четырнадцать планет.

— Включая права на добычу полезных ископаемых?

— Разумеется.

— Хорошо. Это будет ваша ставка. Я поставлю все деньги, выигранные здесь, плюс пятнадцать миллиардов на моем счету в банке Делуроса и право собственности на девять планет звездной системы Танигучи. В прошлом месяце в тамошнем астероидном поясе нашли алмазы.

— Во что играем? — подозрительно спросил он.

— Одна партия, в открытый покер, победитель получает все.

— Открытый покер? Никогда о таком не слышал.

— Правила очень простые. Все карты выкладываются картинками вверх, мы выбираем по пять карт. Потом каждый имеет право сбросить четыре и взять четыре других. Вот и все.

— Победителя не будет. Допустим, вы подберете себе стрит-масть, а я отвечу тем же.

— Вот что я вам скажу. Если карты будут одинаковые, победа остается за вами. Для выигрыша мои карты должны быть выше ваших.

— Повторите еще раз.

Я повторил.

— И никакого превосходства мастей, как в бридже? — не успокаивался он. — Тройка червей не старше тройки пик?

— Само собой, — ответил я. — И вот что еще. Я возьму карты первым, чтобы вы видели мой выбор, прежде чем сделать свой.

Он еще пять минут задавал вопросы, прежде чем мы подписали документ с предложенными мною условиями. Вот так я сорвал банк в Монте-Карло.

* * *

— Одну минуту! — возбужденно воскликнул Макс Три Ствола. — Ты, похоже, держишь нас за дураков.

— Отнюдь. — О’Грейди самодовольно улыбнулся.

— Ты просто не мог выиграть эту партию!

— А ты не полагайся на мое слово, — ответил О’Грейди. — Кто в «Аванпосте» самый умный?

— Эйнштейн.

— Спроси его.

— Он слепой, глухой и немой, — фыркнул Макс. — А если этого мало, еще и никогда в жизни не играл в покер.

— Одну минуту, — Большой Рыжий повернулся ко мне. — Томагавк, твой Регги может передать все эти правила компьютеру, который Эйнштейн всегда держит в руке?

— Почему нет? — пожал плечами я.

— Ему потребуется не один час, чтобы овладеть только основами игры, — запротестовал Макс.

— Плохо ты знаешь Эйнштейна. — В голосе Большого Рыжего слышался укор.

Я отдал Регги соответствующие указания, он загудел и зажужжал, точно так же как и компьютер Эйнштейна, который потом начал что-то печатать на ладони левой руки владельца. Двадцать секунд спустя Эйнштейн улыбнулся, впервые за те несколько месяцев, что он провел в «Аванпосте», и его пальцы забегали по клавиатуре компьютера.

Регги вновь загудел, а потом сообщил монотонным голосом: «Эйнштейн говорит, что О’Грейди не мог проиграть».

— Что ж, если Эйнштейн не глупейший гений Пограничья, то я не знаю, кто может быть глупее его! — воскликнул Макс.

— Ты абсолютно уверен, что мы с Эйнштейном ошибаемся? — спросил О’Грейди.

— Именно так.

— И готов поставить сотню кредиток?

— Настоящие карты, как в Монте-Карло?

— Да.

— Новая колода, те же правила?

— Новая колода, те же правила, — согласился О’Грейди.

Макс вытащил из кармана сотенную, бросил на свой столик.

— Играем.

О’Грейди сел напротив него, я достал новую колоду, распечатал, принес им.

— Ты набираешь карты первым, — напомнил Макс.

— Знаю.

— И при одинаковых картах победа за мной.

О’Грейди разложил на столе пятьдесят две карты, картинками вверх. Я думал, он наберет стрит-масть или четырех тузов. Вместо этого он взял четыре десятки.

Потом повернулся к Сахаре дель Рио, которая нависла над его плечом.

— Выбери для меня пятую карту, дорогая.

— Но я не знаю правил игры, — запротестовала она.

— Это не имеет значения, — заверил ее О’Грейди. — Можешь брать любую.

Она пожала плечами, протянула руку и взяла двойку бубен.

— Спасибо, дорогая моя, — поблагодарил ее О’Грейди и посмотрел на Макса. — Твоя очередь.

Макс тут же схватил четырех тузов и короля.

— Значит, пустил в ход тяжелую артиллерию, — прокомментировал О’Грейди.

— Посмотрим, чем ты сможешь их перебить, — задиристо ответил Макс.

— Перебью, — пообещал О’Грейди. — Время сбрасывать карты и брать новые, не так ли?

— Валяй.

О’Грейди сбросил три десятки и двойку, а к оставшейся десятке подобрал стрит-масть, начиная с короля.

— Твоя очередь, Макс.

Макс посмотрел на свои карты, потом на карты О’Грейди, опять на свои.

— Дерьмо! — проревел он.

— Вот видишь. Моя стрит-масть бьет твоих четырех тузов, а поскольку десяток нет, ты не можешь набрать стрит-масть с картинками. Самой старшей твоей картой будет девятка.

— А если бы я сразу начал со стрит-масти, а не с четырех тузов?

— Какая разница? Все равно выше девятки ты бы не поднялся.

— Минутку, — вмешался Адский Огонь ван Винкль. — Допустим, он взял бы четыре девятки. Ты не смог бы оставить четыре десятки, потому что при сбросе он бы мог взять четыре туза или собрать стрит-масть. Что бы ты сделал?

— Сбросил бы три десятки и двойку и набрал бы королевскую стрит-масть, с тузом, — ответил О’Грейди. — Без десяток перебить ее ему бы не удалось. — Он протянул руку, взял сотенную, аккуратно сложил, сунул в карман. — Недорогой урок, учитывая, как часто каждый из вас, покинув «Аванпост», воспользуется им. — Он улыбнулся. — Только не в окрестностях Монте-Карло IV… С чувством юмора там не очень…

— У тебя есть и другие трюки, о которых ты мог бы нам рассказать? — спросил Макс.

— Только не за паршивую сотню кредиток. — Тут он заметил, что Вилли Бард торопливо заполняет очередную страницу блокнота. — Эй, вот этого записывать как раз и не надо.

— Он — Бард, — заметил я. — И записывает все.

— Записывает все? — переспросил Катастрофа Бейкер.

— Да. Он — наш летописец. Когда-нибудь благодаря ему ты станешь знаменитым.

— С этим у меня и так хорошо.

— И я не хочу, чтобы миллионы людей узнали о том, что я провернул на Монте-Карло, — поддержал его О’Грейди. — Могу рассказать об этом горстке людей, собравшихся у черта на куличках, но вот в книге писать об этом незачем. Возможно, этот трюк мне еще понадобится.

— Не волнуйтесь, — ответил Бард. — Пройдет двадцать, а то и тридцать лет, прежде чем я подготовлю книгу к публикации.

— И как давно ты работаешь над своим шедевром? — спросил Бейкер.

— С того дня, как Томагавк открыл «Аванпост».

— Сколько страниц ты исписал?

— Давно потерял счет. Но после правки надеюсь уложиться в четыре тысячи.

— До половины уже дошел?

— Еще нет.

Бейкер улыбнулся.

— И кто-то опубликует такую книгу?

— Это не моя забота. — Бард пожал плечами. — Мое дело — написать ее.

— Никогда не понимал людей искусства.

— Эй, здравого смысла у нас ничуть не меньше, чем у остальных, — вмешался Маленький Майк Пикассо. — А то и побольше, чем у многих.

— Возможно, — не стал спорить Бейкер. — По правде говоря, и среди моих знакомых был только один такой человек.

— Художник? — спросил Маленький Майк.

Бейкер покачал головой.

— Оперная певица. Слышал когда-нибудь о Мелоди Дуве?

— Скорее нет, чем да.

— Дива Дува! — В голосе Никодемия Мейфлауэра слышалось восхищение. — Я видел несколько ее голофильмов. У нее был потрясающий голос. Что с ней случилось?

— Она стала жертвой неудачного столкновения техники и искусства, — ответил Катастрофа Бейкер.

— Похоже, нас ждет неплохая история, — предположил преподобный Билли Карма.

— Да нет, рассказывать особо нечего, — качнул головой Бейкер. — Телосложением она не отличалась от других известных оперных певцов, другими словами, весила триста пятьдесят фунтов. Поэтому и любила планеты с низкой гравитацией, на которых могла передвигаться с грацией танцовщицы. В последний раз она выступила на Новом Самарканде, в возобновленной постановке «Тоски».

— Я видел этот голофильм.

— Должно быть, ты видел более раннюю постановку, — возразил Бейкер. — Эта прошла только один раз и записать ничего не успели.

— А что произошло?

— Новый Самарканд — теплая планета, поэтому все постановки идут у них в огромном амфитеатре под открытым небом. Тоска, как известно, кончает жизнь самоубийством, бросившись с высокой башни. Обычно они укладывали за сценой несколько воздушных матрасов, чтобы певица не разбилась. Но габариты Дивы Дувы заставили их заменить матрасы гидробатутом.

— Гидробатутом? — хмурясь, переспросил Макс.

Бейкер кивнул.

— Она полетела вниз, ударилась о гидробатут и полетела вверх. Как я вам уже говорил, гравитация на Новом Самарканде низкая. Она набрала первую космическую скорость и столкнулась с грузовым кораблем около одной из лун планеты. — Он вздохнул. — На следующий день они убрали гидробатут и поставили водяной бассейн для ее дублерши. — Бейкер печально покачал головой, — Никто не удосужился спросить у бедной девушки, умеет ли она плавать.

Они переваривали историю в гробовом молчании. Первым подал голос Макс.

— Ты абсолютно уверен, что это правда?

Бейкер воинственно вскинул челюсть.

— Ты сомневаешься в моей честности?

— Нет, что ты, — заверил его Макс. — Только в твоей памяти.

— Конечно, некоторых память подводит. — Бейкер расслабился.

И тут в «Аванпост» вошел Ахмед Альфардский, в светящихся одеяниях и сверкающем тюрбане. Над Катастрофой Бейкером и Большим Рыжим он возвышался минимум на фут, и куда больше над остальными.

— Добрый вечер, господа, — поздоровался он, затем поклонился в сторону Золушки и Матери Земли. — И, разумеется, дамы. — Посмотрел на меня. — Война приближается, Томагавк.

— Кому-нибудь удалось определиться, с кем предстоит воевать? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Тогда с чего ты решил, что началась война?

— Они стреляют по кораблям Флота.

— Да, это похоже на войну, — вздохнул Макс.

— И сколь они далеко? — спросил я.

— Кто знает? — неопределенно ответил Ахмед. — Все зависит от того, как часто и как точно стреляет Флот.

— Я бы особо не беспокоился, — высказал свое мнение Могильщик Гейнс. — Ни одна война не забиралась в такую глушь.

— И эта не заберется, — уверенно заявил Никодемий Мейфлауэр и даже кивнул в подтверждение своих слов.

— А если заберется, они пожалеют о том, что не двинулись в каком-то другом направлении, — вставил Катастрофа Бейкер. — Пусть только посмеют помешать мне выпивать и общаться с друзьями. Я убивал людей за куда меньшие прегрешения.

— А разве есть большее прегрешение? — полюбопытствовал Макс Три Ствола.

— На ум вроде бы не приходит, — признал Катастрофа Бейкер.

Вновь открылась дверь и вошли Сидящий Конь и Неистовый Бык* [4]. За стенами, как обычно, завывал ветер и их покрывала красная пыль, которая при тихой погоде толстым слоем лежит на поверхности Генриха II.

Одежда из кожи плюс головные уборы с перьями не очень-то вязались с шарообразными, оранжевыми, покрытыми густой шерстью, трехногими инопланетянами, но за долгие годы мы к этому привыкли.

— Эй, Томагавк… — начал Неистовый Бык.

— Знаю, знаю, — оборвал я его. — Война надвигается.

— Какая война? — спросил он.

— Если б я знал, — ответил я. — Начнем еще раз.

— Конечно, — дружелюбно согласился Неистовый Бык. — Эй, Томагавк, пару «Синих ангелов» для меня и моего напарника.

— Занятное название, — отметил Бейкер. — Налей-ка и мне.

— Тебе не понравится. — Сидящий Конь взял стакан. — Для людей это яд.

— Правда?

— Правда.

— Отменяю заказ, Регги. Между прочим, с чего это трехногие оранжевые мохнатые мячи начали одеваться, как индейцы?

— Мы с Велитаса IV, — ответил Сидящий Конь.

— Никогда не слышал о такой планете.

— Потому что теперь она называется иначе, — объяснил Сидящий Конь.

— Нас колонизировали потомки великого племени сиу, — продолжил Неистовый Бык. — Но вместо того чтобы эксплуатировать нас, они разделили с нами свои знания и культуру, и в конце концов мы стали братьями по крови и взяли индейские имена. Мы даже переименовали планету. Теперь она называется Биг-Литтлхорн IV. — Он помолчал. — Сидящий Конь и я, мы стали завсегдатаями «Аванпоста», потому что нам нравится любой человек, называющий себя Томагавком.

— Спрашиваю только из любопытства, — не унимался Бейкер, — кто-нибудь из вас видел лошадь или быка?

— Нет, но мы видели много Неистовых людей и еще больше тех, кто проводил свое время сидя, когда следовало что-то делать.

— Ну, это не про меня, — ответил Бейкер. — А будь моя воля, я бы стал Джеронимо* [5].

— А я Джимом Торпом* [6], — вмешался Большой Рыжий.

— А я — Покахинтас* [7], — вставила Золушка.

— Так прилетайте на Большой Малый Рог и возьмите себе имена, какие хотите, — предложил Сидящий Конь.

— А в дополнение к именам каждую субботу вы сможете наносить на лицо боевой раскрас, — добавил Неистовый Бык.

— И сколько жен разрешено иметь индейцу? — спросил Бейкер.

— Со сколькими бы женщинами ты смог жить? — задал встречный вопрос Сидящий Конь.

— Если исходить из моего достаточно долгого и обширного опыта, в итоге получается, что меньше чем с одной, — ответил Бейкер.

— Видишь? — кивнул Сидящий Конь. — На поверку выходит, что ты совсем и не инопланетянин.

— Я вообще-то думал, что инопланетяне — вы.

— Для нас мы — не инопланетяне.

Они унесли стаканы с «Синим ангелом» за столик и начали играть в какую-то игру, с картами, камешками и перышками.

— Я вот думаю, а чего мы должны тревожиться из-за этой войны, — подхватил разговор преподобный Билли Карма.

— Они трижды подумают, прежде чем атаковать «Аванпост», — изрек Макс. — Все-таки здесь обретаются живые легенды. Им не захочется с нами связываться.

— Если это безбожные хлордышащие, они, возможно, и не знают о нас, — резонно указал Карма. — А может, у них другие легенды.

— Если они — безбожные хлордышащие, к Генриху II интереса у них не больше, чем у нас — к их родной планете. — Никодемий Мейфлауэр улыбнулся своей шутке и лицом, с вдовьим пиком и длинным крючковатым носом, превратился в дьявола, как я его представлял. Возможно, поэтому он и взял себя имя Никодемий.

— Я хочу прямо заявить: утверждений, если инопланетян — значит безбожник, я не приемлю. — Аргиль засиял, как рождественская елка.

— Ты веришь в Бога? — в лоб спросил его Карма.

— Я верю в тридцать различных и одинаково выдающихся богов, — гордо ответил Аргиль. — В моем пантеоне их на тридцать шесть больше, чем у тебя.

— То есть ты язычник.

— То есть у тебя ограниченный кругозор.

— Впрочем, совершенно не важно, во что ты веришь, — продолжал Карма. — Иисус все равно умер и за твои грехи.

— Никак не могу понять, как вы можете обожествлять того, кто не сумел даже спасти себя. Да еще носите изображение креста, который его убил. Это очень уж напоминает психическую некрофобию.

— За это ты мне ответишь! — вскричал Билли Карма, поднимая сжатые в кулаки руки.

Аргиль прыгнул вперед и нанес резкий удар в подбородок. Тут же отступил, а преподобный медленно осел на пол.

— Тебе не победить того, кто молится Балакстибо, богу самозащиты, — торжествующе воскликнул Аргиль.

— Он — один из тридцати семи? — осведомился Бейкер.

— Да, — кивнул Аргиль. — Хотя мой фаворит — Уилксибоет.

— Это еще кто?

— Бог сексуальной потенции.

Преподобный Билли Карма застонал, сел, потирая подбородок.

Аргиль протянул ему руку.

— Не обижаешься?

— Нет, — ответил Карма. — Помоги мне встать, а? — Встав, повернулся к Регги. — Эй, Регги, смешай мне и моему другу по высокому стакану. Пошли, Аргиль, удивительный ты наш инопланетянин. — Обнял его за переливающиеся разноцветьем плечи и повел к столику. — Нам надо о многом переговорить.

— Правда?

Карма кивнул:

— Давай начнем с Уилксибоета.

— Уилксибоет, — задумчиво повторил Бард, оторвавшись от блокнота. — Звучит.

— Как вышло, что ты не пользуешься ни диктофоном, ни компьютером? — спросил Катастрофа Бейкер, который подошел к нему и заглянул через плечо на исписанную страницу.

— Это не искусство.

— В чем разница между фиксацией наших разговоров на магнитный носитель и записью на бумаге?

— Я приукрашиваю текст.

— А с помощью компьютера это сделать нельзя?

Бард на мгновение задумался, потом покачал головой.

— Не люблю машины.

— Если уж на то пошло, я их тоже не люблю, — признал Бейкер. — Просто подумал, что компьютер ускоряет процесс.

— Он может написать мою книгу в двести тысяч раз быстрее, чем мое перо, — согласился Бард. — Но, поверь мне, из-под пера вы выйдете куда более красивыми.

— Шлифуешь острые углы, да?

— Или добавляю, — ответил Бард. — Всяко бывает.

— Предлагаю тебе сделку, Вилли. — К ним присоединился Маленький Майк Пикассо. — Дай мне десять процентов аванса, и я проиллюстрирую твою книгу. Сделаю рисунки всех, кто бывает в «Аванпосте».

— Дельное предложение. При условии, что ты согласишься подождать, пока я не продам рукопись.

— Конечно. Нет проблем.

Бард долго смотрел на него.

— Тогда по рукам. А теперь поделись со мной истинной причиной, заставившей тебя сделать такое предложение.

Маленький Майк указал на Силиконовую Карни.

— Я умру, если не смогу нарисовать ее.

Бейкер проследил за его рукой и впервые увидел ее.

— Если ты хочешь только нарисовать ее, значит, у тебя не все в порядке с головой.

Силиконовая Карни поднялась, и в зале все замерло. Никто не говорил, не пил, не играл в карты. Напрягшись, можно было услышать, как одна молекула стукается о свою соседку. Такое впечатление производила она на мужчин.

Я кое-что о ней знал. Не много, но достаточно, чтобы понять, откуда взялось ее имя. С силиконовой половиной все было просто: редко кто из стройных женщин может похвастаться пятидесятидюймовым бюстом с торчащими вперед сосками. Карни, как я понимал, от карнавала: ее тело покрывали произведения искусства, не просто татуировки, а какие-то картины инопланетян, которые находились в непрерывном движении и переливались разными цветами, так что она сияла, как бесценное украшение.

Тишину нарушил Бейкер.

— Клянусь Богом! — воскликнул он. — Впервые вижу одно произведение искусства поверх другого, еще более красивого!

Силиконовая Карни одарила его улыбкой.

— Тебе нравится? — промурлыкала она с акцентом, происхождение которого мне за пять лет так и не удалось установить.

— Мэм, — он скинул жилетку и рубашку, — у меня тоже неплохие татуировки, как ты сама можешь в этом убедиться, но я признаю, что в сравнении с твоими они — ничто. И, уж конечно, нарисованы не на столь прекрасном холсте.

Насчет татуировок Бейкера я не ошибся: они встречались в страстном и порнографическом объятии на его груди, чтобы тут же убежать на руки и вернуться на грудь.

Силиконовая Карни посмотрела на него и захихикала. Как мне показалось, даже покраснела, хотя утверждать, со всеми этими переливающимися цветами, я не могу. Да и никакого значения это не имело. Когда она смеялась, она тряслась, а когда тряслась, у сильных мужчин перехватывало дыхание.

— Какой нежный, серебристый у тебя смех. — Голос Бейкера переполняло восхищение. Он надел рубашку. — Думаю, однажды я уже слышал такой же.

— И кто же так смеялся? — спросил Макс.

— Как ни странно, единственная татуированная танцовщица, которую я знал, — ответил Бейкер. — Женщина удивительной красоты, но не обладающая такими достоинствами, — он выразительно посмотрел на бюст, — как эта очаровательная дама.

— Так расскажи нам о ней, — попросил Макс.

Бейкер покачал головой.

— Это длинная и трагическая история, и мне совсем не хочется ее вспоминать.

— Я бы хотела послушать ее, — улыбнулась Силиконовая Карни.

Бейкер мгновение молчал, словно обдумывал ее просьбу, потом пожал плечами.

— Хорошо, мэм. Это болезненные воспоминания, но я взял за правило никогда не отказывать женщинам, особенно таким красивым, мэм. Если ты хочешь ее услышать, так и будет. Но сразу предупреждаю, не рассчитывайте на счастливый конец.

КАТАСТРОФА БЕЙКЕР И СИРЕНА СЕРЕБРЯНОЙ ЖИЛЫ

Все началось с того (повел рассказ Бейкер), что я решил проведать моего давнего друга, Кровавого Бена Мастерса, который первым добрался до месторождений серебра на Серебряной Жиле. Заработал несколько миллионов кредиток на самом металле, продал принадлежащие ему участки еще за несколько миллионов, построил замок, оградив его рвом, заполненным кислотой, и вышел на пенсию.

Прилетев на Серебряную Жилу, я к своему сожалению узнал, что бедняги Бена более нет среди живых. Как-то вечером он сильно набрался и решил проверить, сможет ли переплыть ров, ни разу не вдохнув. Полагаю, ему это удалось, потому что буквально через три секунды после того, как он нырнул в кислоту, дышать ему уже было нечем. Короче, у меня появилось свободное время, и я отправился в город, чтобы посмотреть, как развлекаются местные жители, когда не режут друг другу глотки из-за фунта серебра. Как выяснилось, в городе гастролировал Карнавальный парк аттракционов Дока Небучаднеззара.

С типичным набором, включающим колесо обозрения с нулевой гравитацией, Вавилонскую башню для мужчин, Дворец Гоморры для женщин. Желающие могли помериться силой с трамболианцами, фокусник предлагал распилить любую женщину пополам, но, насколько я помню, не обещал собрать из половинок единое целое, народ развлекали шестирукие жонглеры, но меня все это как-то не заинтересовало.

Я уже собрался уходить, когда заиграла труба, на летающей платформе появился какой-то недомерок в золотом костюме и объявил, что наступил момент, которого мы все ждали. Так что теперь, всего за двадцать кредиток, каждый может лицезреть Сирену Серебряной Жилы во всем ее сексуальном великолепии.

Что ж, в последний раз я видел, чтобы так много людей так быстро переместились из одного места в другое, на Билбау II. Мы с Кровавым Беном в очередной раз повздорили, я вышвырнул пару столов для покера в окно, чтобы освободить место для доброй драки, а он отправил бармена следом за столами и признал, что это очень неплохая идея. Я и решил, раз народ так ломанулся на обещанное зрелище, значит, оно стоит двадцати кредиток, подвинул тех, кто мешался под ногами, не обращая внимания на вопли злобы и боли, и протянул кассиру деньги.

Войдя под купол, протолкался вперед, практически никого не задев, за исключением шести или семи мужчин, которые не соизволили быстро уступить дорогу гостю их планеты, и сел.

Ждать долго не пришлось. Едва я опустился на стул, заиграла музыка и на сцене появилась Сирена Серебряной Жилы. Можете мне поверить, на тот момент более прекрасной женщины я не видел. Волосы достигали талии и отдельные пряди она последовательно покрасила в разные цвета: красный, синий, желтый, зеленый. Получилось здорово.

Она подняла перед собой полупрозрачную простыню или полотенце и начала танцевать. Тут я заметил, что из одежды на ней только туфельки, а остальные ее волосы также раскрашены в несколько цветов. И в тот же момент без памяти в нее влюбился.

Просто не мог понять, как такая очаровашка может работать в бродячем парке развлечений, и вдруг мне пришло в голову, что старый Небучаднеззар, должно быть, похитил ее еще маленькой девочкой, до того, как она расцвела неземной красотой, и теперь она ждет появления героя, чтобы тот спас ее от этой рабской жизни и отвез домой, где она стала бы танцевать только для него, тем самым выражая свою благодарность.

Я подождал, пока танец закончится. Потом зрители еще минут пять выражали свой восторг аплодисментами, топаньем ног и свистом. Наконец купол опустел, я поднялся на сцену, нашел маленькую дверку, ведущую за кулисы, вошел в нее и через несколько секунд очутился в уборной Сирены.

В чем мать родила, она сидела на маленькой табуретке, парящей над полом перед туалетным столиком и трехмерным зеркалом, и расчесывала многоцветные волосы. На стенах висели многочисленные голографии, изображавшие ее в разной степени раздетости, на полке стояли куклы, на комоде тявкали уродливые фарфоровые собачки, там же стояли картинки инопланетных детей, большеглазых и очень похожих друг на друга, хотя среди них были четырехрукие, инсектоиды и даже хлордышащие.

Увидев мое отражение в зеркале, Сирена повернулась ко мне.

— Кто ты? — пожелала знать она, напрочь забыв о том, что полностью раздета, а может, ее это и не волновало.

— Я — Катастрофа Бейкер, пришел, чтобы признаться тебе в вечной любви и спасти от этой чудовищной рабской жизни.

— Я польщена, — она оглядела меня с головы до ног, — но не хочу, чтобы меня спасали.

— Только потому, что док Небучаднеззар зомбировал тебя, — объяснил я. — Несколько месяцев полетаем по галактике, и мозги у тебя прочистятся. Что скажешь, Сирена?

— Скажу — нет, и меня зовут не Сирена.

— Тогда как же? — спросил я. — Раз уж нам предстоит провести остаток жизни в интимной близости, полагаю, я должен знать твое имя.

— Я — Мелора, но никакой близости не будет.

— Мелора, — повторил я. — Это судьба.

— Почему?

— Я всегда таял перед обнаженными сиренами по имени Мелора, — ответил я. — По моему разумению, Мелора — самое чистое, самое добродетельное имя во Вселенной.

— Я тебя не звала. А теперь — уходи.

— Я не могу допустить, чтобы ты и дальше влачила столь жалкое существование.

— Я здесь безмерно счастлива. И мучаюсь только последние три минуты.

— Ты все не так поняла, — объяснил я. — Я — герой, по крайней мере когда не убегаю от всяких разных жандармов, и главное дело моей жизни — спасать непорочных дев, попавших в беду.

— Я не в беде, — стояла она на своем. — А теперь оставь меня одну.

— Оставить тебя одну? — переспросил я. — Но я тебя люблю.

— А я тебя — нет! — отрезала она.

— Только потому, что плохо меня знаешь. После десяти или двенадцати лет, проведенных вместе, ты влюбишься в меня по уши.

— Что мне нужно сделать, чтобы заставить тебя уйти? — спросила она.

И тут я понял, что происходит: она приняла меня за типичного немытого и необразованного старателя, которые составляли абсолютное большинство ее аудитории. Вот и решил, что пора показать ей, что я — другой, сказать какую-нибудь романтическую фразу, которая тронет ее сердце. Порылся в памяти, вспоминая любовные истории, которые читал в молодости, и наконец нашел то, что нужно.

— Мелора, — я приложил руку к сердцу, чтобы подчеркнуть мою искренность, — мой любовный двигатель жаждет тебя.

— Можешь взять свой любовный двигатель и засунуть его сам знаешь куда! — огрызнулась она.

— Именно об этом я и думаю. — Я порадовался, что мой план блестяще удался. — Так приятно осознавать, что наши намерения совпадают.

Она встала, подошла к стене, сняла с крючка халат, надела его, повернулась ко мне лицом, уперев руки в бока.

— В последний раз спрашиваю: ты уйдешь по собственной воле?

— По собственной — нет, — твердо заявил я. — Один — нет.

— Хорошо. Только потом не говори, что я тебя не предупреждала.

Она открыла рот и начала кричать, с каждым мгновением все громче и пронзительнее. Скоро треснуло зеркало, на туалетном столике затряслись и посыпались с него стеклянные безделушки, к тому времени, когда она добралась до соль, миновав фа, из моих зубов повыпадали все пломбы, а она продолжала двигаться к ля. Я еще услышал, как за куполом люди кричат от боли, а потом провалился в темноту. Когда очнулся, почувствовал, как она ладонью шлепает меня по щекам, услышал, как она говорит: «Пора просыпаться».

— Что произошло? — пробормотал я.

Фарфоровые собачки больше не тявкали, от них остались одни осколки, маленькая, но радость.

— Меня не просто так зовут Сиреной Серебряной Жилы, — с самодовольной улыбкой ответила Мелора.

— Ладно, ты — сирена. — Я осторожно прошелся языком по дыркам в зубах. — Но зачем ты это сделала?

— Потому что я никуда не собираюсь уезжать, а тебя следовало в этом убедить.

— Но почему? — настаивал я.

Она посмотрела на меня.

— Потому что я — док Небучаднеззар. Мне принадлежит это шоу и Сирена Серебряной Жилы зарабатывает кучу денег.

— Так чего ты сразу мне этого не сказала? — удивился я. — Если ты не можешь уехать, я останусь с тобой.

На этот раз она таки добралась до си.

— Мне нравится жить одной, — объяснила она, когда вновь привела меня в чувство.

— Очаровать тебя трудно, — признал я, — но Катастрофа Бейкер не из тех, кто сразу сдается.

Еще три или четыре раза она вгоняла меня в небытие, но наконец пришел кто-то из местных и попросил ее угомониться, потому что в радиусе трех миль не осталось ни одного целого окна.

— Теперь ты уйдешь? — спросила она, когда я снова пришел в себя.

— Хорошо, хорошо, я все понял. Но придет день, когда ты пожалеешь о том, что отвергла искреннюю и беззаветную любовь, которую я предлагал тебе всего лишь за пятьдесят процентов дохода твоего парка развлечений.

Но ничто не могло убедить ее, и скоро я осознал, что меня просто ослепила ее красота, а может, крашеные волосы. Поэтому, побывав у дантиста и приведя зубы в порядок, я вновь очутился среди звезд, как и прежде, в одиночестве, постарев на пару дней, но став гораздо мудрее.

* * *

Силиконовая Карни хохотнула:

— Теперь я понимаю, почему тебя зовут Катастрофа!

— Для того есть и другие, не менее веские причины, мэм, и я уверен, что выжившие перечислят их тебе… если кто-то из них смог покинуть больницу.

— Люди постоянно говорят и поют о неразделенной любви, — констатировала Сахара дель Рио.

— Разумеется, — согласился с ней Ахмед Альфардский, в котором человеческого было, возможно, меньше, чем в большинстве остальных. — Это самое облагораживающее чувство.

— И нет ничего более раздражающего, — вставил Макс Три Ствола.

— А какая от нее польза? — спросил Аргиль, который сидел в углу с преподобным Билли Кармой. — Когда приходит пора произвести потомство, когда у самки «течка», тогда самцы борются за право соединить свои гены с ее, а потом все успокаиваются до следующего сезона ураганов.

— У нас все по-другому, — ответил Катастрофа Бейкер.

— Хорошо, — не стал спорить Аргиль, — до следующего сезона буранов. Велика разница.

— Этот момент ты уловил, — вмешался Ставлю-Планету О’Грейди. — Мужчины борются за женщин. А иногда, как в случае, о котором рассказал наш друг Бейкер, просто за существование.

— Ты думаешь, женщины не должны бороться? — с застенчивой улыбкой спросила Золушка. — Мы прилагаем ничуть не меньше усилий, только все делаем тоньше.

— Со всей этой борьбой хочется задаться вопросом, а остаются у кого-нибудь силы на сам процесс? — спросил Аргиль.

— Бывает, что, и нет, — согласился Макс. — Стыдно, конечно, но что делать?

Внезапно заговорил старик, сидевший в самом дальнем углу:

— Что ты об этом знаешь? Что вы все об этом знаете? Есть только одно слово, которое может сие описать. И слово это — трагедия.

— Что может быть трагичного в сексе? — удивился Бейкер.

— Я говорю не о сексе, — ответил старик. — О любви.

— Кто ты, и что ты об этом знаешь?

— Меня зовут Странник Джонс, и я ищу свою любовь больше сорока лет.

— Странник Джонс! — воскликнул Никодемий Мейфлауэр. — Не о тебе ли я слышал на Бараймие V?

— Не можешь ты быть тем Странником Джонсом, о котором я слышал на Сверкающей Синеве, — пробормотал Макс.

— Вроде бы Странник Джонс был на Новой Бирме, во Внешнем Пограничье, — добавил Могильщик Гейнс.

— Это все я, — ответил старик. — Я бывал на этих трех мирах и еще на семистах других.

— Ты — исследователь? — спросил Большой Рыжий.

— Нет, хотя на некоторые планеты моя нога ступала первой.

— Искатель приключений?

— Нет, хотя на мою долю их выпало немало.

— Тогда кто? — спросил Большой Рыжий.

— Я искал не приключения — человека. Вот моя грустная и трагическая история.

ТРАГИЧЕСКИЕ ПОИСКИ СТРАННИКА ДЖОНСА

Я не собирался становиться первооткрывателем двухсот или трехсот планет, не было у меня желания стать миллионным человеком, ступившим на землю еще нескольких сотен планет. Я хотел лишь одного: найти мою Пенелопу.

Искать я ее начал… один момент… сорок три года, восемь месяцев и девятнадцать дней тому назад. Первая планета, на которую я прилетел, была Кастор XII. Ее там, естественно, не оказалось.

Потом я побывал в системе Нельсон, на всех кислородных планетах системы Рузвельт. Даже приземлился на Вальпургии III, едва ли не самой странной из увиденных мною планет, но не нашел ее и там.

Я продолжал искать. Обследовал Внутреннее Пограничье, Монархию, Спиральный Рукав, Внешнее Пограничье, даже Большое и Малое Облака, но нигде не обнаружил ее следа. После того как стало ясно, что это будет эпическое путешествие, я переименовал мой корабль в «Летучего голландца».

В этом путешествии чего я только не увидел. Однажды стоял на вершине самой высокой горы в галактике. В другой раз ходил по дну глубочайшего хлорного океана. Выбрасывал алмазы размером с грецкий орех, потому что набил карманы более крупными. Убивал животных, в сравнении с которыми кораземы Адского Огня ван Винкля — домашние зверушки.

Я отказался стать королем Пурпурной планеты, отверг ухаживания женщины, которая красотой превосходила Золушку и Силиконовую Карни. Дорогие дамы, только не подумайте, что я хочу вас обидеть, вы прекрасны. Потому что знал — нельзя связывать себя узами, политическими или романтическими и, разумеется, Пенелопа должна была стать моей первой и единственной женщиной.

В какой-то момент я даже заручился поддержкой Золотой Банды. Они могли найти спрятанные сокровища и утерянные шедевры, но с Пенелопой потерпели неудачу. Я отправился на Домар и оплатил услуги их Мастера-телепата. Он мог читать мысли всех людей в радиусе пятидесяти тысяч световых лет, но и он не сумел подсказать мне, где искать Пенелопу.

Вот я и странствовал от одной планеты к другой, надеясь найти ее или встретить человека, который видел Пенелопу или хотя бы слышал о ней. Не замечал, как бегут годы, не оставлял надежды, что когда-нибудь найду ее и тогда все мои страдания и одиночество окупятся сторицей.

Вы и представить себе не можете, как это ужасно, думать, что ты вот-вот найдешь свою единственную женщину, чтобы потом выяснить, что там, куда тебя послали, ее не было и нет. Так часто в моей груди вспыхивала, а потом гасла надежда…

* * *

— Одну минуту, — прервал его Макс Три Ствола. — А почему ты не обратился к нам?

— Не понял.

— К завсегдатаям «Аванпоста», — пояснил Макс. — В целом мы повидали куда больше миров, чем ты. Расскажи нам что-нибудь о ней и, готов спорить, один из нас укажет тебя правильный путь.

Джонс несколько раз моргнул.

— Ну, думаю, волосы у нее скорее всего светлые. Не соломенные. Пожалуй, песочно-желтые. И она, конечно, стройная. Очень хорошенькая, но не бросающаяся в глаза, как эти дамы. — Он помолчал. — Ничего плохого в этом, кстати, нет. Моя мать, к примеру, плохо одевалась и не была семи пядей во лбу, но мой отец с радостью отдал бы за нее жизнь и когда ей исполнилось восемьдесят пять, несмотря на весь ее жир и морщины. Красота определяется глазами того, кто смотрит, а для моих глаз Пенелопа — самая красивая женщина галактики. — Вновь пауза. — Платье у нее из льняной материи, в бело-синюю клетку, на шее — красный шелковый шарфик, на голове — большой бархатный берет. Таким, по моему разумению, должен быть ее наряд.

— Ты же не видел ее сорок три года, — заметил Макс. — Ее волосы могли поседеть, она — поправиться или похудеть на тридцать — сорок фунтов, и, уж конечно, она будет в другой одежде. Так что лучше назови нам те ее приметы, которые практически наверняка не изменились. Почему бы тебе не начать, скажем, с ее роста?

Джонс нахмурился, пробежался пальцами по густым, всклоченным седым волосам.

— Даже не знаю… — Потом коснулся указательным пальцем носа. — Думаю, вот здесь была бы ее макушка.

— Хорошо. Теперь перейдем к имени.

— Пенелопа, — ответил Странник Джонс. — Прекрасное имя, Пенелопа. Такое поэтичное.

— А второе? Которое теперь вместо фамилии?

Джонс пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Один момент, — нахмурился Макс. — Ты искал ее сорок три года и даже не знаешь ее полного имени?

— Разве роза пахла бы не столь нежно, если б звалась по-другому? — обиделся Джонс.

— Ты прав, но найти ее было бы проще, если бы ты говорил людям, что ищешь розу, — раздраженно бросил Макс. — Ладно… что ты вообще о ней помнишь?

— Мне ничего не нужно о ней помнить, — ответил Джонс. — Я знаю о ней все, что нужно знать.

— Кроме имени и местопребывания, — уточнил Макс. — Где ты с ней встретился? Где видел в последний раз?

Джонс смутился.

— Я никогда с ней не встречался, — наконец выдавил он из себя.

— Ты сорок три года ищешь женщину, которую никогда не видел? — недоверчиво спросил Макс.

— Судя по твоему голосу, ты думаешь, что это какая-то блажь, но ты ошибаешься!

— Об этом забудь. — Макс попытался зайти с другой стороны. — Должно быть, это выдающаяся женщина, раз ты разыскиваешь ее всю сознательную жизнь.

— Такого я сказать не могу.

— Ага… Похоже, я чего-то не понимаю. Может, ты объяснишь?

— Все дело в одной поэме.

— Поэме?

Джонс закрыл глаза.

— Она заканчивается вот такими строками:

Где-то там, за морями,

Светлоокую я найду Пенелопу,

Поцелуями губы покрою горячими,

На главу возложу цветочный венок.

Он помолчал.

— Как только я прочитал эти строки, так сразу понял, что где-то там меня ждет Пенелопа, и я должен ее найти.

— А если ее зовут Гертруда или Беатрис? — спросил Макс.

— В поэме сказано — Пенелопа.

— В поэме также сказано, что поэт ее и найдет.

— Поэт мертв уже семь тысячелетий. Я о нем читал. Ни на какой Пенелопе он так и не женился.

— Итак, из-за этих строк, ты потратил сорок три года на поиски женщины, которая или никогда не существовала, или уже семь тысяч лет как умерла?

— В поэме множество строк. Я процитировал только четыре. И она не где-то. Если есть женщина для каждого мужчины, то Пенелопа — моя женщина. Единственная женщина.

— Как же ты узнаешь ее, когда увидишь? — спросила Золушка.

— Я ее узнаю, — ответил Джонс с абсолютной, фанатичной уверенностью.

— Удачи тебе, Странник Джонс. — Золушка подошла к нему. — Но на случай, что ты ее не найдешь… я в ужасе от мысли, что ты можешь сойти в могилу, не познав поцелуя настоящей, из крови и плоти женщины.

Она обняла его за шею и наклонилась, чтобы поцеловать. Он чуть не упал со стула, пытаясь избежать ее губ.

— Извини, я не хочу тебя обидеть, — он поднялся на ноги, — но ради нее я должен блюсти себя в чистоте, потому что я знаю: она блюдет себя ради меня.

— У тебя какое-то странное понятие о чистоте, — заметил Макс.

— Что с того. — Джонс направился к двери. — С моей точки зрения, у всех вас странное понятие о любви. — Он помолчал. — Я потерял здесь целый день. Пора вновь отправляться на поиски.

— Будь осторожен, — предупредил Ахмед Альфардский. — Где-то рядом идет война.

Джонс улыбнулся.

— Если люди, инопланетяне, метеоритные дожди и суперновые не смогли удержать меня от поисков моей Пенелопы, неужели кто-то может подумать, что меня остановит какая-то война?

— Войны останавливали людей, занимавшихся более важными делами, — ответил Ахмед.

Джонс улыбнулся.

— Вы не знаете Странника Джонса. — Он открыл дверь. — Да и нет более важного дела.

С тем он и ушел.

В зале надолго повисла тишина. Наконец Ставлю-Планету О’Грейди достал блокнот.

— Кто-нибудь хочет сделать ставку?

— На то, что он ее найдет, или на то, что она существует? — спросил Бейкер.

О’Грейди пожал плечами.

— Все равно, — с улыбкой ответил он.

Никодемий Мейфлауэр вздохнул и покачал головой.

— Он — не самый умный из тех, кто путешествует в космосе, не так ли?

— Если у него есть домашняя зверушка, он не самый умный из обитателей корабля, — хохотнул Макс Три Ствола.

— А по мне он такой сладенький, — улыбнулась Золушка.

— Как и мешок сахара, — ответил Макс, — Но ты бы не захотела жить с ним.

— Очень уж ты циничен, — фыркнула Золушка. — Я бы хотела, чтобы кто-нибудь искал меня, как Странник Джонс ищет свою Пенелопу.

— Нет, ты бы не хотела, — возразил Макс.

— Это еще почему?

Макс рассмеялся:

— Он может тебя найти.

— Он гораздо лучше тебя! — воскликнула она.

— Черт, да мы все лучше Макса, — засмеялся Бейкер. — Но это не означает, что Странник Джонс — мистер Совершенство.

— Я создала мистера Совершенство. — Золушка на мгновение замолчала. — А теперь отдала бы предпочтение Страннику Джонсу.

— Ты хотела сказать, что встречала мистера Совершенство, — поправил ее Макс.

— Я сказала то, что хотела сказать.

— Ты понимаешь, что теперь тебе придется все нам рассказать и в подробностях.

— Почему нет? — ответила она после недолгого раздумья. — Кто знает? Может, вы чему-то и научитесь, хотя я в этом сомневаюсь.

СОЗДАНИЕ МИСТЕРА СОВЕРШЕНСТВО

Меня воспитали куртизанкой (начала Золушка). Обучили тантрическим искусствам, умению соблазняюще двигаться и одеваться. Я овладела всеми доступными способами, какими женщина могла ублажить мужчину, знала, чего не следует делать и говорить в их присутствии.

В шестнадцать лет я начала работать на Ксанаду, планете наслаждений в звездном скоплении Белиал. В число моих клиентов входили самые известные в галактике люди. Однажды со мной провел неделю Ланс Стерлинг, после того как освободил народ Гасиенды III.

Мне были открыты все тайны удовольствий, в вопросах секса я была непревзойденным экспертом. Поэтому ко мне записывались в очередь, а Мать Земля даже хотела выкупить мой контракт, чтобы я перешла в ее заведение на Прасепе III, но, разумеется, мой работодатель не пожелал расстаться со мной.

Однажды, мне уже исполнилось двадцать лет, я шла по длинному коридору на встречу с очередным клиентом. И из-за каждой двери до меня доносились удовлетворенные стоны и крики, но исключительно те, что вырывались из мужских глоток. Вот тогда мне и открылась истина: Ксанаду — планета наслаждений для половины человечества. Женщины предоставляют его мужчинам, но сами ничего не получают.

Вот я и решила взять свои сбережения, сами понимаете, на Ксанаду женщина не могла потратить ни гроша, и положить начало индустрии, ориентированной на женщин, призванной дарить наслаждение им, а не мужчинам.

Я понимала, что для этого потребуются мужчины, которые умеют ублажить женщину не хуже, чем они — мужчину, и следующий год встречалась с тысячью тех, кто прислал лучшие резюме. И хотя, признаюсь, год этот я провела не без пользы для себя, в каждом я находила какие-то недостатки, у кого мелкие, у кого — существенные.

Именно тогда я пришла к выводу, что единственный способ найти идеального любовника — создать с нуля. Переговорила со многими женщинами, попросила их перечислить физические данные и поведенческие характеристики их идеального мужчины, а потом наняла Беллини, известнейшего в Монархии конструктора андроидов, и усадила его за работу.

Женщины никак не могли определиться с идеальным цветом глаз, поэтому мы решили, что при одном освещении глаза будут синие, при другом — серые, при третьем — карие.

Не сработало. Женщины, которых я приглашала на инспекцию нашего прототипа, нашли, что переменчивость цвета глаз им не по душе.

Та же проблема возникла и с длиной волос. Мы пробовали короткие волосы, длинные, даже их отсутствие, но к консенсусу так и не пришли.

Ситуация усугубилась, когда мы перешли к более важным частям мужского организма. Поскольку создавался идеальный мужчина, превосходящий всех остальных, мы снабдили его пятнадцатидюймовым фаллосом. Первые три женщины, увидевшие его, с криком выбежали из демонстрационного зала. Четвертая его выкрала, и мы больше не видели ни ее, ни андроида.

Другой проблемой стала мускулатура. Кого следовало взять за образец — Геракла или Аполлона? Начали мы с Геракла. Но наш андроид сломал ребра первой женщине, которую обнял. Тогда мы обратились к стройному нежному Аполлону. Двое из трех его сексуальных партнерш в порыве страсти сломали ребра ему.

И с речью возникли трудности. Большая часть опрошенных нами женщин утверждала, что мужчины не могут сказать ничего интересного, что говорить они могут только о себе. Но другая, меньшая половина, настаивала на том, чтобы наш прототип умел говорить, потому что хотели слышать комплименты, дабы перед тем, как улечься в постель, создалась романтическая атмосфера.

Мы учли это пожелание, и день или два все вроде бы шло хорошо. Потом начались жалобы: несколько комплиментов, которые шепчут на ушко перед горящим камином, — это хорошо, но сорок восемь часов комплиментов — уже перебор, создается ощущение запрограммированности. А основа романтика — это спонтанность.

В результате мы вновь взялись за работу и вложили в электронный мозг нашего прототипа знания пятнадцати магистров. Теперь он мог поддерживать разговор практически на любую тему, а собственного эго мы его лишили напрочь, иначе он бы говорил только о себе.

Мне, конечно, следовало заранее просчитать, к чему это приведет. Теперь я в основном слышала следующее: «Если б я хотела переспать с моим профессором в колледже, я бы так и сделала». Один комментарий мне особенно запомнился: «Ты хоть представляешь себе, сколь быстро анализ годовой динамики поступления налогов на Сириусе V может погасить всякое сексуальное желание?» Аналогичные проблемы возникли с музыкальными и художественными вкусами прототипа, даже с выбором женщин. Каждая хотела думать, что для него она — единственная, то есть всякий раз речь шла о перепрограммировании. Поэтому в полдень он любил стройных блондинок, в два часа дня — пухлых рыженьких, в четыре — пьяных брюнеток.

У меня практически закончились деньги, но ни одна из женщин, добровольно принимавших участие в эксперименте, не согласилась с тем, что я создала мистера Совершенство. Потом мне сообщили, что Ланс Стерлинг хочет провести со мной еще одну неделю, я отдала андроида первой же женщине, которая обратилась ко мне с такой просьбой (потом она оскопила его мясницким ножом), и вернулась к прежней жизни, убежденная, что мистер Совершенство — такая же недостижимая мечта, как и Идеальная Женщина.

Так что не смотрите на Странника Джонса свысока. Такая любовь значит для женщины куда больше, чем многое из того, что я заложила в мистера Совершенство.

* * *

— В действительности во Вселенной девятнадцать идеальных женщин, — изрек Катастрофа Бейкер, обращаясь ко всем присутствующим. — С тринадцатью я уже встречался, и у меня есть еще полжизни, чтобы разыскать оставшихся шесть.

— Так ты действительно знала Ланса Стерлинга? — спросил Золушку Маленький Майк Пикассо.

— Да, знала, — кивнула Золушка.

— Он один из моих героев. — Взгляд Маленького Майка затуманился. — Я всегда хотел написать его портрет.

— Я бы тоже с удовольствием встретился бы с ним, — заявил Могильщик Гейнс. — Такие герои — большая редкость.

— Я слышал много самых разных рассказов о его смерти, — добавил Макс Три Ствола. — Интересно, кто-нибудь знает, как он умер?

— Один из нас знает, — ответил ему Никодемий Мейфлауэр.

— Ты слышал об этом?

— Я при этом присутствовал.

— Присутствовал, как же, — хмыкнул Макс.

— Это правда! — воскликнул Мейфлауэр, и вновь меня поразило удивительное сходство Никодемия с Сатаной, каким я его себе представлял. — Я провел рядом с ним десять лет, сражаясь со злодеями и негодяями.

— Я тебе не верю, — покачал головой Макс. — Есть такие герои, что затмевают звезды. Он был одним из них. Чего ему якшаться с тобой?

— Я могу выяснить, знал ли он Ланса, — предложила Золушка. Все повернулись к ней. — У него был шрам на плече. Опиши его.

— Шрам? — повторил Мейфлауэр. — Я всегда думал, что это татуировка. Она выглядела, как большая кровавая L.

— Это так? — спросил Макс.

Золушка кивнула.

— Так.

— Для того чтобы быть героем, не обязательно действовать на свой страх и риск или становиться солдатом удачи. — В голосе Мейфлауэра слышалась горечь. — Некоторым из нас лучше в рамках системы.

— Представить себе не могу почему, — выразил свое мнение Бейкер.

— Об этом мы поговорим в другое время. — Макс повернулся к Мейфлауэру. — Итак, ты его знал. Давай послушаем о том, как он умер, сколько при этом полегло его врагов.

— Насколько я слышал, — вмешался Маленький Майк Пикассо, — он дорого отдал свою жизнь. Убил так много людей, что пришлось рыть не одну братскую могилу.

— Вы хотите услышать, как это было, или сами будете рассказывать мне об этом? — раздраженно бросил Мейфлауэр.

— Давайте послушаем, — выразил общее мнение Макс.

БЕЗВРЕМЕННАЯ СМЕРТЬ ЛАНСА СТЕРЛИНГА

Начну с того (продолжил Никодемий Мейфлауэр), что родился он не Лансом Стерлингом. Его настоящее имя — Мортимер Смарч. Как-то раз я его спросил, почему он изменил имя, а он ответил другим вопросом: «Отдал бы ты жизнь за человека, которого зовут Мортимер Смарч?» Я подумал несколько минут и больше вопросов об имени не задавал.

К девятнадцати годам он уже определился с целью жизни: освобождать угнетенных, людей или инопланетян, где бы то ни было. Он знал, что занятие это опасное, и решил носить маску.

* * *

— Если он не хотел привлекать к себе внимание, зачем надел на себя эту серебряную маску и плащ? — спросил Макс.

— Хочешь ты слушать или нет? — сурово зыркнул на него Мейфлауэр.

— Ладно, ладно, больше прерывать не буду.

— До следующего раза, — предсказал Бейкер.

* * *

Маска меня не волновала (вновь заговорил Мейфлауэр), в отличие от меча. Я хочу сказать, кто в здравом уме будет ходить с мечом, если его противники пользовались лучевиками, глушаками и пульсовиками. Но возглавив революции на Зеленой Изгороди II и Синей Аляске и не получив ни единой царапинки, Ланс решил, что Бог на его стороне, а он сам неуязвим.

К тому времени его имя уже гремело по всей галактике, и все знали, что под маской скрывается Ланс Стерлинг. Множество идеалистически настроенных молодых людей и женщин искали его, готовые отдать жизнь в борьбе за провозглашенные им цели. Я был одним из них.

Я до сих пор помню первое сражение, в котором я принял участие. Губернатор Пиастры VII отменил конституцию и практически поработил население планеты. Им приходилось по восемнадцать часов в сутки работать на его золотых копях, причем сутки на Пиастре длились двадцать два часа. При этом кормил их впроголодь, тогда как он сам и его армия жировали. Ланс Стерлинг не мог терпеть такого положения вещей, собрал своих последователей и объявил, что наутро мы атакуем Пиастру.

Когда я спросил, по какому мы будем действовать плану, он посмотрел на меня, как на чокнутого.

— Плану? — переспросил он. — План у меня простой: прийти туда со сверкающими мечами и слепящими лучевиками и не останавливаться, пока не умрет последний злодей.

Я собрался с духом и задал следующий вопрос:

— Я хотел сказать, что у них армия в двадцать тысяч человек, а нас меньше ста пятидесяти. Разве не требуется какая-то стратегия, чтобы победить превосходящие нас силы?

— Моя стратегия — освободить страждущих граждан Пиастры VII, — твердо ответил он. — У тебя есть возражения?

— Нет, должно быть, у меня что-то не так с математикой.

— Есть еще вопросы? — Он оглядел нас. — Нет? Хорошо. Уничтожение армии я оставляю вам, но губернатор — мой.

— То есть ты не поведешь нас в битву? — вырвалось у меня.

— Разумеется, поведу. Пока не замечу губернатора, который пусть и злодей до мозга костей, но далеко не трус. Мы с ним скрестим мечи на крепостной стене, на виду у всех, и когда я убью его, армия потеряет боевой дух, оставшиеся в живых тут же сложат оружие и принесут клятву верности тому, кого освобожденный народ назовет своим новым лидером.

Я мог привести восемьдесят три причины, по которым его план должен был провалиться, но не смог заставить себя в третий раз подряд высказать сомнения в его правоте. Поэтому оставил их при себе и приготовился наутро отдать жизнь за благое дело.

Все вы читали исторические книги или видели документальные голофильмы о битве на Пиастре VII, поэтому знаете, что все вышло, как и предсказывал Ланс Стерлинг. Он убил губернатора, а менее чем через минуту армия прекратила сопротивление.

Его репутация еще больше упрочилась, и мы не испытывали недостатка в добровольцах. Несколько лет спустя, когда мы освободили Гасиенду III, на нашей стороне сражались более двух тысяч мужчин и женщин.

Разумеется, успехи не изменили подхода Ланса Стерлинга к ведению боевых действий. В результате шесть победоносных революций унесли жизни сорока двух его самых близких соратников. А я начал думать, что убить его можно лишь пронзив сердце серебряной пулей или заостренной палкой.

Я до сих пор помню день, когда он изложил свой план вторжения на Гасиенду. Нам предстояло, высадившись в пяти милях от императорского замка, отвлечь на себя армию, а он намеревался войти в ворота, проложить путь в личные покои императора и, пощекотав острием меча адамово яблоко последнего, потребовать немедленной сдачи.

Я спросил, не будет ли он чувствовать себя более уверенно, если его будут сопровождать несколько телохранителей.

— Зачем? — в удивлении спросил он.

— Мне кажется, логично предположить, что императора тщательно охраняют, даже в стенах замка.

— Разумеется, охраняют, — беззаботно ответил он. — Но тем веселее все пройдет.

— Ты думаешь, это весело, идти с одним мечом против шестидесяти человек?

— Я — Ланс Стерлинг, — ответил он, будто других объяснений и не требовалось. — А кроме того, мне доподлинно известно, что охранников всего пятьдесят пять.

— Очевидно, меня опять подвела математика. — В моем голосе зазвучали нотки извинения.

Он положил мне на плечо героическую руку.

— Ты — верный и порядочный человек, Никодемий, друг мой. Никто не требует, чтобы ты был еще и умным.

— Благодарю, блистательный лидер.

— Ну ладно, ладно, достаточно и Ланса. А если уж совсем официально, называй меня Ланселот.

Что ж, как всем известно, мы высадились на Гасиенде и Ланс Стерлинг убедил императора согласиться на его условия… но мы потеряли девяносто процентов личного состава.

— Они погибли за правое дело, — сказал Ланс Стерлинг на похоронах. — Их матери могут ими гордиться.

Я ожидал, что он продолжит речь, но Ланс, похоже, полагал, что все уже сказано. К тому же ему не терпелось вернуться на корабль и лететь на другие планеты, освобождать угнетенных.

За следующие два года мы освободили Меланхолию III, Зеленый Луг, Пшеничное Поле, Пия XIV и Новое Таити. Задержались на университетской планете Сорбонна, чтобы помочь студентам захватить Административный корпус… а потом пришел черед Брукмандора II.

Как вам известно, эту планету захватил маньяк, который называл себя Александром Великим. Он боялся восстаний населения, поэтому не держал армию в одном месте, а разделил на маленькие гарнизоны, стоящие во всех стратегически важных городах и районах.

Ланс Стерлинг решил, что желаемый результат принесет удар по штабу Александра. Действительно, уничтожение верхушки режима привело бы к обрушению всей структуры.

— Его окружает более двухсот охранников, — сказал я. — Мне бы очень хотелось, чтобы на этот раз ты взял с собой кого-нибудь из нас.

Он добродушно улыбнулся.

— Опять математика, Никодемий? — потом пожал плечами и согласился. — Хорошо. Ты и Занзибар Макшайн можете составить мне компанию. Теперь ты доволен?

Я заверил его, что да, и на следующее утро, до рассвета, мы втроем проникли в штаб Александра. Залезли на верхний этаж и миновали уже половину пути к его личным апартаментам, когда в коридоре, по которому мы шли, появился Александр и нацелил лучевик меж глаз Лансу Стерлингу.

— Я ждал тебя. — Александр злобно улыбнулся. — Мои люди сообщили мне, что ты готовишь полномасштабное нападение на планету, но я знал, что такой эгоист, как ты, не захочет делить славу со своим пушечным мясом. А теперь брось свой меч.

Меч Ланса Стерлинга упал, загремев по каменным плитам. Александр Великий подошел к нему, развернул так, чтобы видеть нас, приставил лучевик к его уху.

— Прикажи своим людям бросить оружие.

— Делайте, что он говорит. — Ланс Стерлинг не выказывал страха. — Сила на его стороне… на текущий момент.

Занзибар Макшайн бросил пульсовик и глушак. Я же достал лучевик из кобуры, но не бросил.

— Брось его, а не то я убью вашего главаря, — предупредил Александр.

— Ты все равно его убьешь. — Я нацелил лучевик на Александра. — Если я брошу его, ты убьешь нас обоих.

— Я не шучу! — крикнул Александр. — Бросай, а не то ваш босс — труп!

— Это глупо, — ответил я. — Если я брошу лучевик, мы все — трупы.

— Считаю до трех! — взревел Александр.

— Считай хоть до пятисот, мне плевать, — ответил я. — Лучевик я не брошу… если ты убьешь его, я убью тебя.

— Тогда я убью и твоего друга. — Он указал на Занзибара Макшайна.

— Он мне не друг. Я его практически не знаю.

— Черт побери, Мейфлауэр! — не выдержал Ланс Стерлинг. — Брось этот чертов лучевик!

— Он застрелит тебя, если я брошу.

— Он застрелит меня, если ты не бросишь! — рявкнул Ланс Стерлинг.

— Пока лучевик у меня в руке, он может убить только одного из нас, — объяснил я, руководствуясь законами логики. — Как только брошу, он убьет двоих, а то и всех троих.

— Как же я ненавижу тебя и твою чертову математику! — успел сказать Ланс до того, как Александр Великий прострелил ему голову.

Я выстрелил мгновением позже. Александр повалился на пол, а Брукмандор II еще до полудня обрел свободу. Занзибар Макшайн остался там, заняв пост губернатора, а я отвез тело Ланса Стерлинга на его родную планету и похоронил на семейном кладбище.

* * *

— Так вот почему никто так и не нашел его могилы! — воскликнул Макс Три Ствола. — Ни у кого и мысли не возникло искать Мортимера Смарча.

— Я удивлен, что из всех вас только Мейфлауэр встал под его знамена, — заметил Ставлю-Планету О’Грейди. — Я хочу сказать, в свое время он был самым популярным революционером.

— Я отдал должное революционной борьбе, — ответил Макс. — Но так уж вышло, что наши пути с Лансом Стерлингом не пересеклись.

— Я думаю, посражаться удалось каждому из нас, — согласился Могильщик.

— Да, но не только в войнах и революциях, — уточнил Катастрофа Бейкер.

— Ты никогда не воевал? — спросил Макс.

— Я — волк-одиночка, ни в какие организации не вступаю.

— Иногда вступать и не приходится, — сказал Макс, — Иногда война незаметно подкрадывается к тебе. Вроде той, что приближается к «Аванпосту».

— Она и на войну-то не похожа, — покачал головой Могильщик. — Несколько десятков вражеских кораблей. Если вы хотите поговорить о настоящей войне, я могу рассказать вам о Пелопоннесской. Более сильного противника я не встречал.

— Ты в ней участвовал? — спросил Макс.

— Да.

— Я, черт побери, тоже!

— И ты? — воскликнул Никодемий Мейфлауэр. — Именно там я впервые понюхал пороха, до того, как присоединился к Лансу Стерлингу.

— Вы, парни, часом, не ошибаетесь? — спросил Бард.

— Разумеется, нет, — ответил за всех Макс.

— Но Пелопоннесская война шла на Земле, почти десять тысяч лет тому назад.

— Мы говорим не о той Пелопоннесской войне, — усмехнулся Макс.

— А была другая? — спросил Бард.

— Конечно. Пятнадцать, может, шестнадцать лет тому назад. В звездном скоплении Альбион.

— Мне бы хотелось о ней услышать. — Бард приготовился записывать.

— Как будто у тебя есть выбор, — фыркнул Катастрофа Бейкер.

— Кто начнет? — спросил Могильщик Гейнс.

— У кого-нибудь есть трехсторонняя монета? — полюбопытствовал Макс.

— У меня, кстати, есть, — откликнулся Ставлю-Планету О’Грейди.

— Почему я не удивлен? — пробормотал Макс.

О’Грейди положил монету на ладонь, поднял руку, чтобы все могли ее видеть.

— Это орел, это решка, а это кулак.

— Кулак?

О’Грейди пожал плечами.

— Должен я как-то назвать третью сторону. — Он подбросил монету в воздух. — Выбирайте.

Все трое выбрали кулак. Выпала решка.

— Похоже, тебе придется рассказывать историю, — хмыкнул Бейкер.

— Нет, я лишь установлю порядок. Никодемий Мейфлауэр, ты начинаешь.

— Почему он? — пожелал знать Макс.

— Потому что Могильщик из вежливости готов подождать, а тебя я слушать устал, — ответил О’Грейди.

Макс на мгновение задумался, потом кивнул.

— Хорошо, это веская причина.

ГЕНЕРАЛ, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ СВОЕГО РЯДОВОГО

Я полагаю, войну назвали Пелопоннесской (начал Мейфлауэр), потому что противостояли людям инопланетяне, которые называли себя пелопоннесами.

Я служил в штабе ПЭКСа, то есть Пелопоннесского экспедиционного корпуса Содружества. Фактически был шофером, пилотом, денщиком и мальчиком на побегушках генерала Байглоу.

Байглоу производил впечатление, особенно если надевал парадный мундир. Медалями мог увешаться от груди до колен, так что всякий раз у него возникала одна и та же проблема: какие надеть и какие оставить в чемодане.

Войне на Пелопонне V предстояло стать лебединой песней генерала Байглоу: после ее победоносного завершения он намеревался выйти в отставку. Командовал генерал несколькими тысячами человек и ему поставили задачу навести на планете порядок. Но после того как добрая половина солдат и офицеров перешла на сторону противника, он понял, что с победой могут возникнуть проблемы.

— Что же, черт побери, происходит? — вопрошал он меня. — Люди не должны дезертировать! Ты бы дезертировал, если б я послал тебя на передовую?

— Думаю, что нет, сэр, — отвечал я. — Но ничего не могу сказать за остальных, сэр.

Он продолжал бушевать, потом открывал бутылку, выпивал ее, засыпал, а наутро выяснялось, что еще двадцать или тридцать человек ушли к врагам.

Наконец он решил, что неординарная ситуация требует неординарного решения, и связался с Ураганом Смитом. Уже тогда Ураган числился среди разыскиваемых преступников на пятидесяти мирах, за его голову назначили огромное вознаграждение, но генерал Байглоу обещал полностью амнистировать его, если тот прилетит на Пелопонн V и внесет перелом в ход войны. Ураган обдумал предложение генерала, попросил четверть миллиона кредиток вдобавок к амнистии и записался в армию, когда Байглоу согласился на его условия. Генерал послал за ним, как только Ураган ступил на землю Пелопонна, и он явился в штаб в своей обычной одежде, сшитой из шкур полярных животных различных планет.

— Почему ты не в форме? — спросил генерал.

— Я в форме, — ответил Ураган.

— Я хочу, чтобы ты надел военную форму.

— Вы наняли Урагана Смита. Это моя форма. По ней меня все узнают.

— В моей армии все носят военную форму.

Ураган повернулся и направился к двери.

— Рад нашему знакомству и удачи в войне.

Дверь охраняли шестеро вооруженных солдат, но ни один не попытался остановить его. Понятное дело, кому охота заступать дорогу Урагану Смиту.

— Подожди! — вскричал Байглоу.

Ураган обернулся.

— Хорошо. — Байглоу вздохнул. — Носи что хочешь.

— Благодарю, — ответил Смит. — Как скажете, так и будет.

— Я хочу, чтобы ты завтра утром отправился на фронт.

— И начал крушить инопланетян. Я знаю.

— Нет, я хочу, чтобы ты выяснил, почему мои люди дезертируют и переходят на сторону врага.

Ураган пожал плечами.

— Вы — босс. Но, будь моя воля, я бы сначала убил всех плохишей.

— Делай, что тебе говорят, — рявкнул генерал.

Ураган кивнул и шагнул к двери.

— Один момент, рядовой.

— Что теперь?

— Ты должен отдать честь.

— Я этого не делаю, — ответил Ураган. — Глупый обычай. — И вышел из кабинета.

— Наверное, я не все продумал, приглашая его, — сказал мне Байглоу. — Не думаю, что мне понравился этот человек.

— Он — один из лучших бойцов, сэр, — ответил я.

— Он умеет только грабить и убивать.

— Это армия, сэр. Здесь ему самое место.

Два дня мы его не видели. Большинство из нас склонялись к мысли, что армейская жизнь ему не понравилась и он покинул планету, но некоторые полагали, что он присоединился к перешедшим на сторону пелопоннесов. Но на рассвете третьего дня он появился в штабе.

— Я выяснил, почему дезертируют ваши люди, — объявил он. — Помимо очевидной, есть и другая причина.

— Очевидной? — повторил Байглоу.

— Они вас не любят, — пояснил Ураган. — И я их не виню. Но вторая причина более экзотичная. — Он выдержал паузу. — Вы когда-нибудь видели Пелопоннеса?

— Я видел их голографии. Большие, отвратительные насекомоподобные.

— Да и нет.

— Что ты хочешь этим сказать? — пожелал знать Байглоу.

— Они трансформеры.

— Пусть так, но как им удается запугать моих людей до такой степени, что они дезертируют? — спросил генерал. — В каких страшилищ они превращаются?

— Они превращаются совсем не в страшилищ.

— Тогда в кого?

— В ядреных обнаженных женщин. Ядреных, страстных, обнаженных женщин. Везде, кроме позиций шестого батальона, который укомплектован исключительно женщинами. Там они принимают облик богатых, элегантно одетых джентльменов, которые пьют мартини с водкой и обожают танцевать румбу.

— Но наши мужчины и женщины… э… распознав их, конечно же, понимали, что враг дурит им головы, и воздавали должное этим омерзительным насекомоподобным инопланетянам.

— Для того, чтобы выяснить, с кем нам приходится воевать, мне пришлось войти в контакт с одной из пелопонесов.

Генерал не смог подавить дрожь отвращения, пробежавшую по его телу.

— И?

Ураган ответил после паузы:

— Должен признать, что как женщина она не то чтобы очень. — Тут он улыбнулся. — Но для двенадцатиногого, четырехглазого насекомого она — фантастика.

— Ты так же мерзок, как и она! — взревел генерал.

— Выбирайте слова, когда говорите о моей невесте. — В голосе Урагана слышались угрожающие нотки.

— Убирайся! — приказал Байглоу. — Не хочу я больше этого слышать!

— Напоследок хочу вас предупредить. Людей-солдат на их стороне уже больше, чем на нашей. Если вы в самое ближайшее время не покинете Пелопонн V, я думаю, они могут перейти в наступление.

— Это мерзко и отвратительно!

— Вы так думаете? Подождите, пока они вспорют вам живот и отложат там несколько тысяч яиц. Вот что действительно мерзко и отвратительно.

— Да как вы можете уйти с таким существом? — пожелал знать Байглоу.

— Красота — это лишь внешняя оболочка, — ответил Ураган Смит, уже выходя за дверь. — А вот уродство, оно может занимать все нутро, даже душу.

Я никак не мог забыть слова Урагана, и когда до меня дошла весть о том, что Ланс Стерлинг вербует добровольцев, я занял корабль и полетел к нему. Больше на Пелопонн я не вернулся.

* * *

— Я прибыл туда после отбытия Урагана Смита, — продолжил Макс.

— А я появился там после Макса, — добавил Могильщик. — Так что пусть он рассказывает вторым.

— Логично. — Макс приложился к бутылке. — Ситуация к моменту моего прибытия только ухудшилась.

— Генерал Байглоу все еще командовал экспедиционным корпусом? — спросил Катастрофа Бейкер.

— Конечно. Это была его последняя кампания, так что он не мог покинуть планету, не уничтожив всех пелопоннесов… разумеется, тех, кого смог бы отличить от обнаженных дам.

— Должно быть, очень интересная работа, отделять одних от других, — вставил Бейкер.

— Я и Бог с ней, конечно же, справились бы, — уверенно заявил преподобный Билли Карма.

— Я могу предложить несколько тестов, которые выявили бы отличия, — добавил Маленький Майк Пикассо.

— С эстетикой в отличие от вас у генерала было плохо, — ответил Макс. — Он отослал женщин домой, дождался, пока последняя из них покинула планету, а потом приказал стрелять по всему, что даже отдаленно напоминало женщину.

— Эффективно, — признал Маленький Майк. — Надо отдать ему должное.

— Расточительно, — высказал свое мнение Бейкер.

— Так как же закончилась война? — спросил Бард, не отрываясь от блокнота.

— Не так, как ты мог бы ожидать, — ответил ему Макс Три Ствола.

— Расскажешь ты нам или нет? — настаивал Бард.

— А ты попробуй помешать ему, — усмехнулся Бейкер.

РЯДОВОЙ, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ СВОЕГО ГЕНЕРАЛА

К тому времени, когда я завербовался на эту войну (начал Макс), моральный дух упал ниже некуда. Пелопоннесов не убавилось, но всех женщин отослали домой, так что у большинства солдат, еще не перешедших на сторону противника, нервы были на пределе.

Генерал Байглоу начал терять надежду на победу и в отчаянии дал знать, что ищет наемников.

* * *

— Он действительно был в отчаянии, если согласился нанять тебя! — загоготал Сидящий Конь.

— Ты думаешь, мне не приходилось убивать инопланетян? — с угрозой спросил Макс.

— О, мы понимаем, убить инопланетянина для тебя — пустяк, — ответил Неистовый Бык. — Просто нам представляется, что ты и воинская дисциплина несовместимы.

* * *

Тогда я вас удивлю (продолжил Макс). Я оставался трезвым, не приводил инопланетных леди-трансформеров в казарму, какими бы аппетитными они ни казались, помнил о том, что надо отдавать честь, даже изредка застилал койку. Офицеров я ненавидел, поэтому настоял на том, чтобы в армию меня взяли рядовым, пусть и платили мне больше всех, за исключением генерала.

Надо сказать, генерал Байглоу мог бы использовать сорок или пятьдесят наемников моего калибра или пару дюжин таких, как Ураган Смит. Но пошли разговоры о том, что, во-первых, дела у генерала идут неважно, а во-вторых, он выслал с планеты всех женщин. Поэтому, пусть он и предлагал отличное вознаграждение, желающих заменить людей, которых он терял каждый день, не находилось.

Наконец он решил бомбить позиции и тылы пелопоннесов, чтобы ни один из нас не мог напрямую контактировать с этими инопланетянками. Конечно же, линия фронта постоянно менялась, их войска находились в непрерывном движении, так что мы просто сбрасывали бомбы и надеялись, что они достигали цели.

Довольно быстро они сообразили, что до рукопашной дело не дойдет, доставили на передовую дальнобойные молекулярные деформаторы и начали превращать воздушные корабли в желе. Очень скоро известие об этом достигло Нового Вегаса и там начали делать ставки на то, сколько из нас сможет после вылета вернуться на базу. Поначалу мы бомбили вражеские позиции раз в день, но потом этот кретин Байглоу, несмотря на большие потери, увеличил число вылетов до двух.

* * *

— Да, — кивнул О’Грейди, — я это помню. Ставишь три доллара, получаешь пять.

— Ты ставил на нас? — спросил Макс.

— На вас? — переспросил О’Грейди. — Ни в коем разе. Вас же то и дело сбивали. Как любой умный игрок, я ставил с тем чтобы выиграть.

* * *

Не могу тебя в этом винить (продолжал Макс). Черт, если б я мог поставить деньги на пелопоннесов, сделал бы это не задумываясь. Поверьте мне, мы все с содроганием думали о ежедневных утренней и вечерней встречах с этими деформаторами. Мы умоляли генерала изменить стратегию, но наземных войск у него не осталось и он отказывался как признать поражение, так и провозгласить победу и убраться с Пелопонна V к чертовой матери. Поэтому мы продолжали летать на бомбежку.

К началу четвертой недели я остался единственным действующим пилотом. Остальных убили или ранили. Начинал он с четыреста шестью воздушными кораблями и таким же числом пилотов, теперь же у него оставались сорок два корабля и один пилот, я, остальные дезертировали или выбыли из строя, большинство насовсем, некоторые — надолго. Я опять пошел к генералу Байглоу и заявил, что пришла пора придумать что-то новенькое, потому что прежняя стратегия провалилась.

Но от него требовали победы, при этом никто не посылал ему ни людей, ни технику, и располагал он только мною и парой взводов пехотинцев, которых не решался послать против врага, потому что с близкого расстояния враги выглядели совсем не врагами, а соблазнительными бабенками.

Мне, конечно, все это не нравилось, но он предложил удвоить мое жалованье, вот я и согласился еще на один вылет.

С трудом мне удалось вернуться на базу, и только я заказал себе пива в офицерском клубе, как появился Байглоу и сказал, что я должен вновь подняться в воздух.

— Вы уж не обижайтесь, генерал Байглоу, сэр, — ответил я, — но не пойти ли вам на хрен.

— Кроме тебя, у меня никого нет! — рявкнул он. — Я не могу проиграть мою последнюю войну.

— Видите воздушный корабль? — Я указал в окно. — Залезайте в кабину, и вперед.

— Я — генерал, — напомнил он. — И не могу непосредственно участвовать в боевых действиях. Для этого у меня есть ты.

— Меня больше нет. Я подаю в отставку. Найдите какого-нибудь другого идиота.

— Они все дезертировали.

— Все до одного? — спросил я.

Он кивнул.

— Вы хотите сказать, что я сбрасывал бомбы на наших людей?

— Они уже не наши. Они перешли на сторону врага.

Я их понимал. Враг наверняка кормил их лучше, а судя по тому, что говорили об Урагане Смите и его даме, по ночам они не могли пожаловаться на холод и одиночество.

Так вот, мы препирались большую часть второй половины дня. Я говорил, что больше не хочу служить мишенью для пелопоннесов и не хочу сбрасывать бомбы на своих, он твердил, что не собирается сдаваться или начинать мирные переговоры, а тот, кто трахает самку насекомого, независимо от того, как она выглядит снаружи, не может считаться своим. Наконец солнце покатилось к горизонту, мы по-прежнему не могли договориться, потому что договариваться было не о чем, но внезапно он выхватил лучевик, нацелил на меня и объяснил, что я еще могу выжить, пусть шансы невелики, если отправлюсь бомбить позиции пелопоннесов, а вот если откажусь, то шансов на спасение не будет никаких, потому что выстрел из лучевика с расстояния в шесть дюймов смертелен на все сто процентов. Оспаривать такой аргумент смысла не имело.

— Я полечу, — кивнул я. — Но при условии, что это будет последний вылет.

— Согласен, — ответил он. — И в подтверждение моих слов мы загрузим в твой воздушный корабль все бомбы, оставшиеся на базе.

Еще несколько минут мы спорили насчет бонуса, полагающегося мне за этот полет, а поскольку я не доверял ему, он перевел оговоренную сумму в мой банк на Биндере X до того, как я поднялся и направился к воздушному кораблю.

— Не будете возражать, если я сам выберу цель? — спросил я, поднимаясь по трапу.

— Нет, конечно. Только помни, надо сбросить все бомбы и поставить весомую точку в нашей благородной борьбе.

— Будет исполнено. — С тем я и закрыл фонарь кабины.

Оторвав воздушный корабль от взлетной полосы, я поднялся на высоту пять тысяч футов и направился в сторону вражеских позиций.

И вот какие мысли пришли мне в голову. Я не считал своими врагами ни пелопоннесов, ни людей, перешедших на их сторону. Возможно, познакомившись с пелопоннесами ближе, я бы изменил свое мнение о них, но я с ними не встречался. Зато хорошо знал генерала Байглоу.

Поэтому развернул воздушный корабль, лег на обратный курс и сбросил все бомбы на базу, поставив весомую точку в нашей борьбе.

Оценили это все, за исключением генерала Байглоу.

* * *

— Как-то не вяжется, — покачал головой Большой Рыжий.

— Что не вяжется? — воскликнул Макс Три Ствола. — Каждое мое слово — чистая правда, разве что я где-то что-то чуть приукрасил.

— Я не понимаю, каким ветром занесло туда Могильщика Гейнса, если ты закончил войну?

— А почему не спросить его? — Макс, рассказав свою часть истории, похоже, полностью потерял интерес к Пелопоннесской войне.

Большой Рыжий повернулся к Могильщику.

— Ну?

СЕРЖАНТ, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ ВСЕ

Я прилетел туда не для того, чтобы участвовать в войне (начал Гейнс). Я тогда был охотником за головами — не солдатом.

Большую часть года я провел в поисках Чокнутого Джесса Умлкинса. Он убил больше тридцати мужчин в Монархии, а также немало женщин, детей, собак, кошек и инопланетных домашних зверушек. Узнав, что я охочусь за ним, он удрал в Пограничье. Я лишь на день разминулся с ним на Рузвельте III, он только на полчаса опередил меня на Дальнем Лондоне.

Оттуда отправился в звездное скопление Альбион, изменил внешность и завербовался сержантом на Пелопоннесскую войну — решил спрятаться на поле боя.

К тому времени, когда я добрался до Пелопонна V, война закончилась. На месте базы экспедиционного корпуса зияла огромная воронка…

* * *

— Теперь зовите меня Макс Меткий Стрелок! — загоготал Макс. — Если я хочу куда-то попасть, то никогда не промахиваюсь.

Я едва подавил желание попросить механического уборщика мужского туалета рассказать, всегда ли Макс попадает в цель, но меня больше интересовала история Могильщика, и я промолчал.

* * *

Короче (продолжал Гейнс), я не мог найти никаких признаков жизни… но, зная способности Чокнутого Джесса, понимал, что убить его несколько сложнее, чем большинство людей, поэтому решил как следует обшарить планету.

Выяснил, что люди в основном живы и давно уже заключили мир с пелопоннесами, чего не удалось их главнокомандующему. Поначалу я подумал, что они, сами того не желая, готовят почву для новой войны, за тех пелопоннесских женщин, с которыми они жили, но потом узнал, что каждая самка-пелопоннес в год откладывает порядка десяти миллионов яиц, поэтому никто из самцов-пелопоннесов не будет возражать против того, что несколько сотен самок решили жить с прежними врагами.

Кстати, мужчин в большинстве своем решили вернуть на планеты, населенные людьми, поскольку их подругам было гораздо проще сойти за женщин, чем им — за насекомых. После официального завершения войны Монархия согласилась отстроить планету заново и не жалела денег на пелопоннесов. Даже выделила необходимые средства на переезд мужчин с их подругами на другие планеты.

Я проверил каждого из отъезжающих мужчин, но Джесса среди них не нашел. А выдать себя за другого очень нелегко, если веса в тебе четыреста фунтов, на одном глазу черная повязка, а зубы сплошь железные.

Обнаружил я его несколько дней спустя, в пещере на склоне горы. Он по-прежнему носил сержантскую форму. Я подождал, пока он отправится за хворостом, и удивил, выйдя навстречу из пещеры, когда он вернулся.

— Привет, Джесс. — Я направил на него глушак.

— Или стреляй, или прочь с дороги, — пробурчал он, не замедляя шага. — У меня полно дел.

— Заткнись и послушай меня. За твою голову назначено вознаграждение в миллион кредиток. Я делаю тебе то же предложение, что и всем, на кого охотился: заплати мне миллион, и можешь уйти отсюда, как свободный человек.

— Хорош слуга закона, — фыркнул он.

— Я не слуга закона, — ответил я. — Считай меня независимым подрядчиком. Я верен только тому, кто платит.

— Миллиона у меня нет, — ответил Чокнутый Джесс. — А если бы и был, я бы тебе все равно не заплатил.

— Ты потратил все деньги, полученные за убийства всех этих мужчин и женщин?

— Никто мне ничего не платил. Мне нравится убивать людей.

— Понятно. — Я огляделся. — Сообщников у тебя тут нет?

— Ты про этих трясущихся от страха перебежчиков?

— Ты говоришь про всех дезертиров в целом или только про тех, кто тебе не нравится?

— Мне они все не нравятся.

— А как насчет женщины?

— Мне они ни к чему. И потом, их всех давным-давно отправили домой.

— Я про пелопоннесов.

— Я ненавижу насекомых! — взорвался он. — А особенно ненавижу насекомых, которые выглядят, как женщины!

В таких вот разговорах мы провели полчаса, по истечении которых я так и не узнал, что же ему нравится. Он ненавидел мужчин, ненавидел женщин, ненавидел детей, армию, государство, инопланетян. Терпеть не мог собак, кошек, птиц.

Я предложил ему выпить, пытаясь определиться, как мне поступить: убить на месте или взять с собой, чтобы он пошел под суд. Он глотнул, выплюнул, отшвырнул фляжку.

— Я ненавижу пойло!

— Это настоящий сигнианский коньяк!

— Что ты понимаешь в коньяках, говнюк?

Дилемма передо мной стояла серьезная. Пристрелить и везти тело через треть галактики, когда от него уже воняло. С другой стороны, оставить в живых и всю дорогу его слушать, а я понимал, что больше чем на час меня не хватит, и я все равно его убью.

Но, к счастью, меня осенило.

Я поднялся, нацелив на него глушак, велел войти в пещеру.

— Прощай, Джесс.

Он недоверчиво таращился на меня.

— Я большую часть жизни был охотником за головами. Имел дело со всяким отребьем. И должен тебе сказать, более мерзкого типа, чем ты, мне встречать не доводилось.

— Ты не собираешься меня убивать? — спросил он.

— Нет.

— И не возьмешь с собой?

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что я пришел к заключению, что не будет для тебя худшего наказания, чем оставить на планете, населенной гигантскими насекомыми, которые любят тебя не больше, чем ты — их. Прежде чем улететь, я расскажу им, где тебя найти, объясню, насколько ты опасен, чтобы никто не появлялся поблизости в одиночку и без оружия.

— Ты не можешь этого сделать! — заревел он. — А как же твое вознаграждение?

— Я решил, что самое лучшее мое вознаграждение — воспоминания о том, где тебе придется торчать до конца своих дней, — ответил я.

И отбыл.

* * *

— Люблю я истории о смерти и резне! — воскликнул преподобный Билли Карма. — Они такие религиозные, если вы понимаете, о чем я.

— Ты хоть вернулся, чтобы узнать, что стало с Чокнутым Джессом? — спросил Макс.

Могильщик покачал головой.

— Насколько я знаю, он все еще там, живет на фруктах и ягодах, иногда съедает червя, чтобы пополнить запасы белка. — Он улыбнулся, такое случалось с ним не чаще, чем раз в месяц. — Во всяком случае, я на это надеюсь.

— Просто удивительно, что вы трое участвовали в этой войне и ни разу не встретились, — заметил Бард.

— Я не участвовал, — напомнил Могильщик. — Прилетел туда, когда война уже закончилась.

— А сколько она длилась от начала и до конца? — спросил Бард.

— Чертовски долго, — ответил Макс. — Хотелось бы мне добраться до тех, кто решил, что ее надо начинать. — Он задумался. — Едва ли идея принадлежала генералу Байглоу. Он хотел вырваться оттуда больше других.

— Кто знает? — пожал плечами Маленький Майк. — Но, с другой стороны, уже тысячи лет так повелось: одни придумывают войны, а потом отправляют других сражаться на них.

— Вот тут возникает интересный вопрос, — вставил Никодемий Мейфлауэр.

— Да? — вскинул брови Маленький Майк. — И что это за вопрос?

— Кто придумал самую первую войну?

— Черт, да кто вообще что придумал? — воскликнул Катастрофа Бейкер. — Нет никакой возможности это узнать. Скорее всего какой-нибудь пещерный человек с дубиной.

— Это не совсем так, — поправил его Бард. — О большинстве изобретений имеются подробные сведения. Все задокументировано.

— Правда?

— Абсолютно. Не верь мне на слово. Спроси Эйнштейна.

— Спросить его? — повторил Бейкер. — Да я понятия не имею, как дать ему знать о моем присутствии. Разве что воткнуть в него булавку.

— Просто задай вопрос. — Большой Рыжий достал из кармана компьютер. — Я его передам.

— Я не представляю себе, о чем спрашивать, — пробурчал Бейкер, на пару секунд задумался. — Пусть расскажет нам о некоторых самых важных изобретениях.

Большой Рыжий прошептал вопрос компьютеру, постучал по экрану. Мгновением позже зажужжал компьютер Эйнштейна и начал печатать ответ.

— Ну? — спросил Бейкер у Большого Рыжего, всматривающегося в экран.

— Домариец по имени Каббис Коба изобрел процесс поедания пищи три миллиарда двадцать семь лет тому назад, в воскресенье утром, в четверть десятого, — озвучил текст Большой Рыжий. — Процесс получил очень широкое распространение, потому что раньше люди не знали, что делать со ртами все то время, когда они не разговаривали, и быстро перекинулся на другие планеты. — Он помолчал, глядя на маленький экран. — Вот еще одно. Моисей не только привел свой народ из рабства к Земле Обетованной, но и изобрел первый десерт. Насчет рецепта у Эйнштейна есть сомнения, но вроде бы в его состав входили инжир, мед и взбитые сливки.

— Ничего глупее за всю свою жизнь я не слышал, — фыркнул Бейкер. — Хотя чего только не наслушаешься в барах.

— Наверное, ты не прав, — заметил Аргиль. — Если человечество не систематизирует свою историю, сие не означает, что остальные тоже этим не занимаются.

— О какой истории ты ведешь речь? — пренебрежительно спросил Бейкер.

— Мой предок, Куиллот Тариот Третий, самолично изобрел чих.

— Чих не изобретают, — отрезал Бейкер. — Чихают, и все дела.

— Да, но кто-то должен был чихнуть первым.

— Я в это не верю.

— Ладно, — согласился Аргиль. — Тогда кто, по-твоему, изобрел чих?

— Откуда мне знать?

— Ха! — торжествующе воскликнул Аргиль. — И я повторяю: Ха!

— Это достижение, — вставил Неистовый Бык.

— Благодарю, — откликнулся Аргиль.

— Разумеется, наш народ изобрел каламбур и контекст, а также ссылку.

— И цвета, — добавил Сидящий Конь. — Не забывай — мы изобрели и цвета.

— И чертовски хорошо, что изобрели, — кивнул Неистовый Бык. — Вы и представить себе не можете, каким унылым местом была Вселенная до изобретения цветов. Совсем как черно-белый голоэкран, только побольше размером.

— Она и потом оставалась унылой, — встряла Сахара дель Рио. — До тех пор, пока мой народ не изобрел пения.

— Твой народ изобрел что? — в изумлении переспросил Неистовый Бык.

— Хочешь, чтобы я продемонстрировала?

— Естественно.

Она тут же взяла высокое ля, и шесть моих хрустальных стаканов разлетелись вдребезги.

— Ну, может, мы и не изобрели пение, — подал голос Адский Огонь ван Винкль, — но готов спорить, что изобретение йодля — это наше.

— Интересно, кто изобрел азартные игры? — промурлыкал О’Грейди. — Вот уж ради чего стоит жить.

— Одну минуту, — прервал дискуссию Большой Рыжий. — Еще одно сообщение от Эйнштейна.

Мы все замолчали, дожидаясь продолжения.

— Он говорит, что мы все не правы. Пение, цвета, азартные игры и йодль — это хорошо, но есть только одно изобретение, ради которого действительно стоит жить.

Все молчали, зная, что Эйнштейн никогда не ошибается.

— Он собирается рассказать нам о нем? — спросил Макс.

— Да, — кивнул Большой Рыжий, не отрывая глаз от экрана. — Уже рассказывает.

ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ

Вы знаете (начал Эйнштейн), что первые чертежи Бог сделал из рук вон плохо.

Рассмотрим, к примеру, Вселенную, а мы можем рассмотреть только ее, потому что другой нет. Ей семнадцать миллиардов лет, плюс-минус несколько месяцев, и при этом прошло четырнадцать миллиардов, прежде чем где-то зародилась жизнь.

И первые живые существа были не из тех, о ком хочется написать домой, какими можно гордиться. Одноклеточные, невидимые глазу, впрочем, это и хорошо, поскольку с микроскопом становилось ясно, что они страшны, как смертный грех.

Со временем у них появились руки, ноги, ноздри и прочее, они выползли из первозданного болота на сушу.

* * *

— Он говорит о Земле? — спросила Золушка. — Не думала, что человечеству столько лет.

— Я его спрошу. — Большой Рыжий отпечатал вопрос.

* * *

Вы думаете, у Земли монополия на первозданное болото (спросил Эйнштейн)? Между прочим, первыми из грязи и тины на сушу выбрались белдорианцы с Даникса IV. Гуманоиды, не без достоинств, но им потребовался миллиард лет, чтобы изобрести средства личной гигиены.

* * *

— Он думает, что средства личной гигиены — величайшее изобретение всех времен? — с саркастической улыбкой спросил Макс Три Ствола.

* * *

Если меня еще раз прервут, я перестану развлекать вас и сосредоточусь на своем стакане (передал компьютер слова Эйнштейна, который хмурился и своими невидящими глазами смотрел прямо на Макса).

Как я и говорил, белдорианцы были гуманоидами. Со стороны могло показаться, что у них всех под мышками опухоли, но опытный наблюдатель скоро бы заметил, что эти опухоли на самом деле — белдорианские зародыши, потому что размножались белдорианцы почкованием.

Наверное, нет нужды особо отмечать, что с каждым поколением их число уменьшалось. Действительно, кому охота таскать под мышками по неродившемуся ребенку. Среди прочего, они мешали бросать копье и, уж конечно, не способствовали изобретению баскетбола. Продолжение рода доставляло слишком много хлопот, и все меньше белдорианцев взваливали на себя такую ношу.

И вот тут Игглот, белдорианец, только-только достигший половой зрелости, случайно потерся о свою подругу Марлит, когда они спали в пещере, и обнаружил, что на ощупь она очень приятная. Поэтому прикоснулся к ней снова. Вообще-то она всегда крепко спала, но все эти прикосновения разбудили ее, она пришла к выводу, что ей это нравится, и ответила ему взаимностью. Следующий месяц они только и делали, что трогали друг друга в разных местах, прерываясь лишь для того, чтобы съесть сандвич.

Прикосновения вообще были приятны, но, когда они потрогали друг друга там, по телу побежали искры. В тот же день сандвичи у них закончились и, поскольку рты остались не у дел, они изобрели целование. Еще семь лет ушло на то, чтобы методом проб и ошибок сделать следующий шаг, но в конце концов одним дождливым осенним днем они изобрели половой акт.

Конечно, если бы все эти изобретения остались достоянием только этой парочки, галактическая история пошла бы другим и существенно менее интересным путем. Но случилось так, что Барлотут, самый близкий друг Игглота, как-то раз заглянул к нему, чтобы узнать, не пойдет ли тот на рыбалку.

— Уходи, — пробормотал Игглот. — Я занят.

— И когда ты освободишься? — добродушно спросил Барлотут, который в общем-то никуда не торопился.

— Через год, начиная со следующего четверга, — рявкнула Марлит.

До этого момента Барлотут и не подозревал, что Игглот не один, в пещере было довольно темно, но теперь он прищурил все свои пять глаз и всмотрелся в темноту.

— А что это вы тут делаете? — полюбопытствовал он.

— Мы не знаем, как это называется, — ответил Игглот. — Но очень приятно! Тебе стоит попробовать.

— Нет ничего приятнее рыбалки! — уверенно заявил Барлотут.

— Отлично. — Игглот тяжело дышал. — Иди ловить рыбу и оставь нас одних.

Барлотут уже собрался ответить, но тут Марлит начала все громче и громче смеяться, а потом издала радостный (и рвущий барабанные перепонки) крик.

— Хорошо. — Барлотут повернулся и пошел прочь. — Если это действительно так приятно, я попробую.

Он попробовал, поделился своими впечатлениями, и скоро все белдорианцы делали это. Поначалу изобретение не принесло результатов, они по-прежнему носили неродившихся младенцев под мышками, но мутация — великая вещь, так что скоро младенцы больше не отпочковывались, а секс стал настолько популярен, что распространился по всей галактике среди как разумных, так и неразумных видов, хотя я предполагаю, что пересечь межгалактическую пропасть ему все же не удалось и в Туманности Андромеды размножение по-прежнему происходит почкованием.

Вот так все произошло и, появись сейчас перед нами Игглот и Марлит, я уверен, что мы все аплодировали бы им стоя. А если бы они перестали трогать друг друга, чтобы уделить нам минимум внимания, я в не меньшей степени уверен, что они испытывали бы законное чувство глубокого удовлетворения, узнав, с каким энтузиазмом все и каждый внедряют их изобретение в жизнь.

По моему разумению, они изобрели не только половой акт, они изобрели мутацию.

* * *

— Я ничего этого не знал, — признал Катастрофа Бейкер.

— Вселенная полна тайн, — изрек Ахмед Альфардский. — Странно, конечно, — задумчиво продолжил он, — но большинство из них может быть раскрыто в постели с представителем противоположного пола.

— И нет ничего более противоположного, чем женщины, — уточнил Никодемий Мейфлауэр, с восхищением глядя на Золушку.

— Только представьте себе, — продолжил Бейкер. — Если бы не эти двое белдорианцев, которые жили миллиарды лет тому назад, я бы сейчас смотрел на Силиконовую Карни и ничего не чувствовал.

— Сейчас ты ничего и не почувствуешь, — отрезала Карни. — Так что не распускай руки.

Все рассмеялись, Катастрофа Бейкер громче остальных.

Я сверился с часами за стойкой. Обычно мы начинали закрываться через полчаса, но герои спали меньше, чем обычные люди. Опять же, в этот вечер они настроились на долгий разговор. А кроме того, следовало приглядывать за вражескими кораблями, вот я и велел Регги держать бар открытым до последнего клиента.

Бейкер допил стакан, подошел к Большому Рыжему.

— Спроси Эйнштейна, кто изобрел Бога.

Большой Рыжий передал вопрос и практически сразу получил ответ.

— Он говорит, что дебаты еще продолжаются и нет полной ясности в том, кто кого изобрел, Бог — нас или мы — Бога.

— Может кто-то третий изобрел и нас, и Бога, — предположил Макс, который просто не мог держать рот на замке.

— А может, Эйнштейн и должен направить все ресурсы своего мозга на поиски ответа на этот вопрос? — спросил Бейкер.

В молчании они дожидались ответа Эйнштейна. Пауза не затянулась.

— Он говорит, что предпочел бы поискать ответ на другой вопрос: что появилось первым, курица или яйцо?

— Даже представить себе не могу, — признался Бейкер. — Но в любом случае я снимаю шляпу перед тем, кто изобрел сковородку.

— Вы просто ничего не понимаете, — подал голос преподобный Билли Карма. — Бог изобрел все. Он просто использует людей и инопланетян как свои инструменты.

— Да? — вскинулся Макс. — Тогда, может, ты скажешь мне, зачем он изобрел прыщи и чесотку?

— Нельзя оценить добро, не познав зла, вот нельзя и оценить хорошее здоровье, не узнав, что есть болезнь.

— А почему я должен это оценивать? — не унимался Макс. — Почему я не могу просто наслаждаться хорошим здоровьем? Или Бог — эгоистичная примадонна и требует, чтобы все денно и нощно возносили Ему хвалу?

— Ты же знаешь, что я терпеть не могу такие разговоры. — Билли Карма повернулся к Аргилю. — Давай лучше поговорим о боге сексуальной потенции. Может, это богохульство, но этот бог куда интересней всех философских вопросов.

— А меня очень интересуют философские вопросы, — ответил многоцветный инопланетянин.

— Я предчувствовал, что услышу от тебя такие слова, — пробормотал Билли Карма.

— Более того, — продолжил Аргиль, — в молодости я тратил все свои деньги на поиск ответов на вечные вопросы.

— И тебе удалось найти эти ответы?

— Случалось.

— Поделишься с нами?

Аргиль пожал плечами, превратившись в живой калейдоскоп.

— Почему нет?

ГЛАВНЫЙ ВОПРОС

Рос я (начал Аргиль) очень любопытным. Доставал всех трех моих родителей бесконечными вопросами и наконец, чтобы отделаться от меня, они купили мне компьютер, который я тут же окрестил МО, то есть Машина Ответов.

Поначалу она могла отвечать практически на все мои достаточно простые вопросы. Разумеется, она не знала, почему все лифты приезжают вместе или почему ни один взрослый не может открыть бутылочку, снабженную специальной крышкой, предназначенной для того, чтобы до содержимого не добрались дети, но с большинством вопросов справлялась без труда.

К примеру, как и любой ребенок, я спрашивал, почему небо зеленое.

МО тратила на поиск ответа одну или две наносекунды, чтобы ответить, что на моей планете небо зеленое, потому что все континенты покрыты зеленой травой, а океаны — слоем быстро растущих и дурно пахнущих водорослей, но вообще-то небо бывает всех цветов, включая синий, лиловый, фиолетовый, индиго, желтый, красный, оранжевый, розовато-лиловый, бежевый, красновато-коричневый и лакричный.

Или я мог спросить: «Как высоко оно находится?» — еще один любимый вопрос подрастающих оболтусов.

МО объясняла, что все относительно, и высоко — оно разное, в зависимости от того, где ты находишься, на вершине горы или в долине, тем самым побуждая меня к более конкретному мышлению и точному выражению своих мыслей.

А когда у меня появлялись лишние кредитки, я покупал МО новые блоки памяти и более мощные процессоры. Со временем усложнялись и вопросы.

* * *

— Например? — спросил Макс, который никак не мог избавиться от привычки прерывать рассказчика.

— Например, — ответил Аргиль, — я — не млекопитающее и у моего народа три пола, но почему меня тянет к грудастым женщинам?

— Чертовски хороший вопрос, — кивнул Макс. — И что ответила МО?

* * *

Что это универсальная константа (сказал Аргиль) и мне не стоит ломать над этим голову.

Подрастая и набираясь ума, я как-то спросил, сопровождается ли шумом падение дерева в пустом лесу. МО, как мне показалось, со вздохом объяснила, что без деревьев нет леса, и мой вопрос лишен здравого смысла.

Или я задавал вопрос: если Бог создал меня, то кто создал Бога? МО отвечала, что первая половина вопроса безосновательная, если только я не смогу доказать, что Бог создал меня, в чем она, МО, очень сомневается.

В общем, я покупал МО процессоры и блоки памяти, заставлял постоянно работать на пределе возможностей.

К примеру, поскольку я покланяюсь тридцати семи богам, а люди — одному, я решил доказать, что они не правы. Провел кое-какие исследования и выяснил, что человечество очень уж полагается на Первый причинный аргумент. Вы все его знаете: для каждого следствия есть причина, и когда, двигаясь назад, вы добираетесь до самой первой причины, за которой ничего нет, вы называете ее Богом. Вот я и спросил МО, сможет ли она опровергнуть Первый причинный аргумент.

— Безусловно, — без запинки ответила она. — Чтобы опровергнуть его, надо просто доказать, что не у всего есть первичность.

— Хорошо, значит, ты можешь его опровергнуть. — Тут я понял, что опять выражаюсь недостаточно ясно. — Опровергнешь?

— Если хочешь. Рассмотрим множество отрицательных целых чисел, Последнее, самое большое — минус один. Предпоследнее — минус два. А первого, минус бесконечность, не существует.

— Великолепно! — воскликнул я, но тут же у меня возникли сомнения. — А может, это всего лишь исключение? Единственное, которое только подтверждает правило, которым руководствовались тысячелетия?

— Хочешь получить другие доказательства — пожалуйста, — ответила МО. — Рассмотрим все правильные дроби. Последняя, самая большая, единица, поделенная на единицы. Следующая, единица, поделенная на два, то есть одна вторая. Потом одна третья и так далее. А первой дроби, единицы, поделенной на бесконечность, не существует.

— Спасибо, МО.

— Это слишком легкий вопрос. Задай какой-нибудь потруднее.

— Другим доказательством существования Бога является общепринятый постулат епископа Баркли* [8]: Бог — невидимый наблюдатель. Можешь ты его опровергнуть?

МО задумалась на три наносекунды.

— Нет, но я могу показать, насколько тривиально это утверждение.

— Тривиально? В каком смысле?

— Подожди, пока я загляну в стихотворную библиотеку, — ответила МО. — Ага, вот оно. Итак, я могу сжать все сказанное епископом Баркли, каждый его довод, каждое слово его трудов, в простенькое стихотворение из четырех строк:

Мой отточен слух и всевидящ взгляд,

Он фиксирует все, что видит подряд.

И ночью, и днем, далек как звезда,

Я есть Бог, и я рядом всегда.

— Согласись, — продолжила МО, — то, что можно выразить фривольным стишком, никоим образом не тянет на вселенскую мудрость. И потом, при таком раскладе Бог превращается в Любопытного Тома* [9]. Да кто захочет поклоняться божеству, постоянно подсматривающему за всеми?

— Раз ты это утверждаешь…

— Только что утвердила, — ответила МО.

Шли годы, я жаждал новых знаний, и наконец пришел день, когда я начал искать ответ на главный вопрос нашей жизни.

Но тут возникла проблема: МО не обладала достаточной мощностью, чтобы осознать этот вопрос. Да, она могла в полнаносекунды рассчитать диаметр электрона или указать время Большого Взрыва с точностью до семнадцати минут… но я требовал от нее невозможного.

Я понимал, что единственная возможность получить нужные мне ответы — увеличить Мощность МО в тысячи, может, в десятки тысяч раз. На это требовались деньги, больше, чем я мог заработать за несколько жизней.

Однако я не сомневался, если я доведу мощность МО до требуемого уровня и она ответит на все мои вопросы, галактика от этого только выиграет. Вот почему я и ограбил крупнейший банк нашей планеты. План был безупречный: МО, которая также хотела повысить свой интеллектуальный потенциал, внесла в него свою лепту. Признаюсь, уже наполняя мешки деньгами, я вознес молитву Мориксомету, Богу гнусных деяний, совершаемых ради благородных целей. Я уверен, что Он услышал меня и простил, и искренне сожалею о шестнадцати невинных прохожих, так некстати оказавшихся рядом с банком.

Все до последней кредитки я потратил на процессоры и блоки памяти для МО, с тем чтобы наконец-то задать Вопрос.

— Ты готова? — спросил я.

— Роджер* [10]! — последовал ответ.

— Тогда слушай. — Я выдержал театральную паузу. — Почему?

Обычно на обдумывание ответа у МО уходило меньше секунды. Действительно сложные вопросы требовали порядка полминуты. На этот раз пауза затянулась на одиннадцать минут, после чего машина ответила:

— Почему нет?

Вот тогда я понял, что денег всей планеты не хватит для того, чтобы создать искусственный мозг, способный ответить на Главный вопрос. Полетел в Пограничье и стал известным преступником, хотя никто не знал, что я грабил, насиловал и убивал по благороднейшей из причин.

По прошествии шестнадцати лет я почувствовал, что собрал достаточно денег, и вложил их все в развитие мозга МО. После чего она стала как минимум в три раза умнее Центрального компьютера на Делуросе VIII.

Я активировал МО и вновь задал Вопрос:

— Почему?

На этот раз она гудела, урчала и мигала три дня и три ночи, рассматривая все возможные ответы, каждую альтернативу, все нюансы секрета нашего существования. И наконец наступил момент, к которому мы оба шли много лет: МО произнесла, а я услышал Главный ответ.

— Потому что.

— И это все? — изумился я.

— Это все, — подтвердила МО.

Вот тогда я понял, что Главный вопрос так и останется неотвеченным.

— Спасибо, — пробормотал я.

— Всегда готова услужить, — ответила МО.

В итоге я полностью порвал с прошлым, расстался с МО, вернулся в Пограничье, на этот раз, чтобы больше не уезжать. И теперь задаю только один вопрос: «Где бар?» Однако по-прежнему люблю грудастых женщин.

* * *

— Значит, МО существует? — спросил О’Грейди.

— Да. А что?

— Она не может ответить на Главный вопрос, но, готов спорить, рассчитать вероятность результатов игр следующей недели ей вполне по силам.

— Я думаю, это так благородно, провести полжизни в поисках секрета нашего существования. — Золушка вздохнула. — Жаль только, что ради этого пришлось убивать и насиловать людей.

— Все это ерунда, — отмахнулся Макс. — Мы здесь только для того, чтобы наделать множество себе подобных и с чувством выполненного долга лечь в могилу.

— Тогда нам чертовски повезло, что белдорианцам удалось совместить полезное с приятным, — вставил Никодемий Мейфлауэр.

— Нет, я с этим не согласен, — покачал головой Большой Рыжий. — Я думаю, у каждого из нас своя цель. Если бы вы спросили Мейджика Абдул-Джордана, хочет ли он стать отцом выводка восемнадцатифутовых мальчиков и девочек, думаю, он ответил бы, что скорее бы застрелился, чем обрек на такие страдания своих отпрысков.

— Правильно, — поддержал его Маленький Майк Пикассо. — Воспроизводить себе подобных — это хорошо, но ради чего? Я бы скорее создал произведение искусства, которое останется в веках, чем способствовал появлению на свет десятка детей, обреченных на скучную, обыденную жизнь.

— Никто из тех, кто добирается до «Аванпоста», не может пожаловаться на скучную, обыденную жизнь, — заметил Бард. — Так с чего ты решил, что именно такая ждет их потомков?

— Ты же знаешь, что на детях природа отдыхает, — ответил ему Макс Три Ствола. — Так что это еще вопрос, какими уникумами будут наши дети. Я вот не могу припомнить никого из наших родителей, чья слава гремела бы по всему Пограничью. Мы просто выродки. Конечно, великие и героические, но все равно выродки.

Никодемий Мейфлауэр с ним не согласился.

— Ты хочешь сказать, что Эйнштейн и Золушка не могут родить ребенка с его умом и ее внешностью?

— Я полагаю, куда вероятнее, что у их ребенка будет ее ум и его внешность, — ответил Макс.

— И что ты хочешь этим сказать? — сверкнула глазами Золушка.

— Только не подумай, что я хотел тебя обидеть, — продолжил Макс. — Но разве кто-нибудь мог заранее предвидеть, что мы все, собравшиеся в этой таверне, станем такими? Твоя мать была самой сексуальной женщиной во всем секторе галактики? Отец Катастрофы Бейкера выкашивал целые батальоны, прежде чем улечься в постель со священной жрицей? Есть у Маленького Майка Пикассо пять братьев и сестер, ваяющих произведения искусства, которые могут сойти за творения старых мастеров? Я гoворю, мы все уникумы, и не вижу в этом ничего странного.

— В этом и нет ничего странного, — отозвался Бард. — Но возникают серьезные сомнения насчет научности положений генетики.

— Велика беда, — пожал плечами Макс. — Ты когда-нибудь видел ген?

— Я никогда не видел и сверхнового, — ответил Бард. — Но у меня есть достоверные свидетельства их существования.

— Будешь и дальше спорить со мной, не позволю тебе писать обо мне в твоей книге, — пригрозил Макс.

— Будешь и дальше говорить глупости, я сам тебя вычеркну.

— Если вычеркнешь меня из этой книги, я размозжу тебе голову! — взревел Макс, который, похоже, был не в ладах с логикой.

— Размозжи мне голову, и эта книга никогда не будет написана, — парировал Бард.

— Я как-то об этом не подумал, — пробурчал Макс. — Ладно, живи. — Он помолчал. — Так о чем мы говорили?

— О глобальных истинах и смысле жизни, — ответил Никодемий Мейфлауэр. — О вечном.

— Только мы решили, что ответов никто не знает, — добавил Маленький Майк Пикассо.

— Кто-то знает, — возразил Катастрофа Бейкер, который долго молчал (во всяком случае, для него).

Аргиль покачал головой:

— Даже МО не знала.

— МО ошибалась. Есть один человек, который знает тайны Вселенной и цель жизни.

— А ты с ним знаком, не так ли?

— Если уж на то пошло, да.

КАТАСТРОФА БЕЙКЕР И МАГ КЛУБЯЩИХСЯ ТУМАНОВ

Я, как вы знаете, не философ (начал Бейкер). В моем деле универсальные истины большой роли не играют. Я хочу сказать, увидев злодея, творящего злодеяния, не останавливаешься, чтобы задаться вопросом, виновато ли общество в том, что он стал злодеем, и соответствует ли наказание его прегрешениям. Нет, просто отправляешь сукина сына к праотцам, а уж потом тревожишься о последствиях.

Вот почему я не стремился к встрече с Магом Клубящихся Туманов. Люди доверяли ему свои секреты, надежды, мечты, но меня это не трогало.

Зато меня очень интересовала Звезда Вифлеема, самая красивая синекожая девица, которую мне доводилось видеть. Мутант, с синей кожей и оранжевыми глазами, в остальном она могла дать фору Золушке. Уж извини, но это правда.

Впервые я увидел ее на Прего Миноулли IV. Она как раз выходила из отеля, и я влюбился в нее с первого взгляда. Сомневаюсь, что она заметила меня, но какое это имело значение? Мое сердце так и выпрыгивало из груди, в горле пересохло, ладони вспотели, и по собственному опыту я знал, что это симптомы вечной любви.

Пару часов я болтался в вестибюле отеля, чтобы выразить ей свои чувства, подхватить на руки и унести в номер, где мы могли провести медовый месяц, но она вернулась в сопровождении плотного, коренастого мужчины в тюрбане и плаще, усеянных звездами и полумесяцами. Я сразу подошел и галантно ей поклонился.

— Мэм, я восхищался вами издалека, но пришло время объявить о моей самозабвенной любви и восхититься вами вблизи.

— Оставь нас в покое! — буркнул мужчина, толкнув меня в плечо. Выше он просто не доставал.

Первым ударом я врезал ему по ребрам, вторым вышиб девять зубов, мягко намекая на то, что не следует так разговаривать со мной, но, когда повернулся к синекожему идеалу женственности, она уже исчезла в кабине воздушного лифта. В отеле было порядка тысячи пятисот номеров и я уже собрался вышибить двери всех, но найти ее, когда подумал о более быстром и не столь утомительном способе. Шагнул к лежащему на полу парню в тюрбане, оттащил его к стене, присел рядом.

— Привет, сосед.

С криком ужаса он свернулся в позу зародыша.

— Да перестань. — Я развернул его, стараясь не обращать внимания на треск и хруст костей. — Я же не хотел причинять тебе вреда. Просто не люблю, когда меня толкают недомерки в тюрбанах, а потом, ты стоял между мной и самой прекрасной женщиной галактики.

— Мне нужен врач.

— Действительно, раньше я этого не замечал, но ты сильно шепелявишь, дружище.

— Я не шепелявил, пока ты не вышиб мне все зубы, — фыркнул он.

Вернее, плюнул, потому что теперь ничто не мешало слюне вылетать изо рта.

— Ты ко мне несправедлив. — Я силком раздвинул ему челюсти. — У тебя осталось еще много зубов, как минимум дюжина… и если ты хочешь их сохранить, начинай-ка отвечать на мои вопросы.

Он хотел что-то сказать, но лишь всхлипнул.

— Эта синекожая леди, с которой ты пришел. Как ее зовут?

— Звезда Вифлеема.

— Вифлеем — это что, пьеса, фильм? — спросил я в надежде услышать, что это стрип-шоу.

— Ее имя! — проверещал он. — А теперь отпусти меня.

— Скоро отпущу, — пообещал я. — Поверь мне, сидеть на твоей груди — удовольствие маленькое. Но, раз я собирался провести остаток дней с этой леди, хотелось бы узнать о ней побольше. Для начала скажи, где она работает?

— Она и я работаем на одной планете, — ответил он, а потом отключился, то ли от страха, то ли от недостатка воздуха.

Мне не хотелось общаться с местными жандармами, которые все еще злились на меня за стычку в баре «Аристотель», после которой полдесятка их коллег попали в больницу, поэтому я поднял парня в тюрбане, перекинул через плечо, вынес на свежий ночной воздух и бродил по городу чуть ли не час, пока не нашел пункт экстренной помощи, где его и оставил.

(Мне следовало задать вопрос-другой, когда я увидел, что остальные пациенты — животные, но по крайней мере ветеринар работал и ночью, чего я не мог сказать об этих богатых, закормленных врачах.)

Вернувшись в отель, я спросил портье, где мне найти Звезду Вифлеема. Он вытащил на трехмерный дисплей компьютера карту звездного неба и уже начал искать, но я схватил портье за шиворот, пару раз тряхнул, чтобы убедиться, что привлек его внимание, и вежливо сообщил ему, что Звездой Вифлеема может быть что угодно, включая и небесное тело, но интересующая меня носит обтягивающее платье и живет в отеле.

Он извинился и приказал механическому уборщику подтереть маленькую лужу, образовавшуюся на полу, после чего сверился с регистрационной книгой. И внезапно побледнел, как полотно.

— Такое ощущение, что ты увидел призрака, — заметил я.

— Я просто представил себе, что сейчас будет.

Я не понял, что он хотел этим сказать, да меня это и не интересовало.

— Так в каком она номере?

— Она выписалась полчаса тому назад, — ответил портье и сжался, будто ожидал, что потолок рухнет ему на голову.

— И куда она поехала? — спросил я.

— Сейчас посмотрю. — Он буквально уткнулся в компьютер носом.

— Знаешь, — заметил я, глядя на его руки, — тебе надо обратиться к врачу до того, как тремор усилится.

— Я так и сделаю, как только закончится смена. Ага, она успела на лайнер, улетевший на Данте II.

— Что еще ты о ней знаешь? — я надеялся, он скажет мне, замужем ли она, а если да — любит ли своего мужа.

— Только то, что ее спутник назвался ассистентом Мага Клубящихся Туманов.

— Мага Клубящихся Туманов? — повторил я, гадая, а есть ли хоть у кого из участников этой истории, за исключением меня, нормальные имя и фамилия.

— Да, — кивнул портье. — Я его никогда не видел, но говорят, что он может предсказывать будущее, объяснять все тайны Вселенной и даже знает, как лягут кости.

— С таким не грех и подружиться, — признал я. — Надеюсь, он не писаный красавец?

— Он — мастер магии, — ответил портье. — Для такого внешность ничего не значит.

Меня больше волновало другое: что значит внешность для Звезды Вифлеема, но я оставил эти мысли при себе, отправился в космопорт, поднялся на борт своего корабля и направил его к Данте II, планете звездной системы Вергилий, затерявшейся в Спиральном Рукаве.

Путь туда занял большую часть двух недель, и за это время моя любовь к Звезде Вифлеема выросла и окрепла. Я уже все решил за нас обоих, и оставался только один вопрос: позволит ли она звать ее просто Звездой? Уж очень не хотелось всякий раз обращаться к ней Звезда Вифлеема.

После приземления я прошел через таможню, быстрее, чем обычно, потому что обо мне в такой глуши не слышали, и отправился на поиски Звезды. Остановил первого встречного с намерением спросить у него, где я смогу найти Мага Клубящихся Туманов, но он остался лежать там, где упал. После восьми или девяти минут ожидания терпение мое лопнуло и я зашагал дальше.

Вскоре заметил еще одного пешехода и дал ему знак остановиться и поговорить со мной.

— Хорошо, хорошо, — он поднял руки над головой, — только не наставляйте на меня бластер. Я не вооружен и не собираюсь убегать от человека, у которого целый арсенал.

— Это благоразумно, друг мой, — похвалил я его. — Я задам тебе только один вопрос, а потом ты пойдешь по своим делам.

— Это не очень хитрый вопрос? — нервно спросил он. — И что будет, если я неправильно на него отвечу?

— Вопрос простой, — заверил я его. — Но очень важный для моей сексуальной жизни и хорошего настроения. Где мне найти «Клубящиеся Туманы»?

Я опасался, что он засмеется, но вместо этого на его лице отразилось облегчение и он тут же указал мне дорогу.

— Дойдете до Четвертой улицы, а там поверните налево.

— И все дела?

— Да.

Я его поблагодарил и поспешил в указанном направлении, потому что мне не терпелось прижать Звезду Вифлеема к своей широкой груди.

Дойдя до Четвертой улицы, я повернул налево, миновал полквартала, застроенного театрами, клубами и ресторанами, и оказался перед мигающей голографической вывеской ночного клуба «Клубящиеся Туманы».

— Добро пожаловать, путник. — Швейцар, одетый, как тот тип, которому я вышиб зубы на Прего Миноулли, распахнул дверь. — Войди в «Клубящиеся Туманы» и позволь знаменитому Магу удивить тебя своей проницательностью.

Я поблагодарил его и вошел.

Шоу как раз заканчивалось, по сцене мельтешили артистки кордебалета, одетые, точнее, раздетые, как ведьмы, выделывая что-то очень любопытное с метлами, но меня интересовал не высокий уровень искусства, каким, несомненно, гордилось это заведение, а Звезда Вифлеема. Убедившись, что на сцене ее нет, я прошел за кулисы и начал поиски.

Заглянул в пять или шесть уборных, вызвав пару женских криков, которые сильно меня удивили, поскольку увидел я только то, что они с гордостью демонстрировали на сцене, наконец, добрался до самой большой, где перед туалетным столиком, глядя в зеркало, сидел мужчина с длинной седой бородой и в конической шапке мага. Его халат переливался всеми цветами радуги.

— Ты — не Звезда. — Я не пытался скрыть своего разочарования.

— Я безусловно звезда, — с достоинством ответил он. — Не верь мне на слово — выйди из клуба и взгляни на афишу. Маг Клубящихся Туманов — звезда ежевечернего шоу.

— Так ты — маг? — спросил я.

— Совершенно верно.

— Хорошо! Где я смогу найти Звезду Вифлеема?

На его лице отразилось недоумение.

— На небе.

— Она — женщина, — объяснил я.

— Не знал, что звезды бывают двух полов. Потрясающе!

— Я думал, ты знаешь все.

— Я? — Он рассмеялся. — Мне доступны только карточные фокусы. — Он взмахнул рукой и на его ладони появилась карточная колода. — Вот возьми карту, любую.

— Мне не до карточных фокусов! — взревел я.

— Хорошо, только не надо выходить из себя. — он потянулся за мое ухо и его рука вернулась с яйцом. — Вот! — гордо воскликнул он. — Что ты об этом думаешь?

— Это яйцо. Большое дело.

— Но откуда оно взялось? — Его глаза весело блеснули.

— Все говорят, что как раз это ты и знаешь, — ответил я. — Появилось оно до курицы или после? А раз уж разговор зашел о твоем всезнании, где женщина, которую я люблю?

— Откуда мне знать? — удивился маг.

— Мне сказали, что ты знаешь все.

— Ага! — У него зажглись глаза. — Теперь я все понял. Тебе нужен Маг Пурпурных Туманов. Он действительно знает все. Отвечает на все вопросы о жизни и смерти и еще ни разу не ошибался. Я лишь демонстрирую ловкость рук.

— Ты уверен? — Я пристально смотрел на него, пытаясь решить, шутит он или нет.

— Абсолютно, — ответил Маг. — Он работает в соседнем квартале на этой же улице, и я слышал, что у него очаровательная синекожая ассистентка…

Продолжения я слушать не стал. Выбежал через дверь черного хода до того, как он закончил предложение, и минутой позже барабанил в закрытую дверь ночного клуба «Пурпурные Туманы».

Наконец она приоткрылась, из нее высунулся костлявый старикашка.

— Хватит стучать! — проскрипел он. — Я тебя слышу.

— Дай мне войти!

— Мы закрылись, сезон закончился.

— Какой сезон? — выкрикнул я. — Что происходит? Когда вы откроетесь?

Старикашка пожал плечами.

— Откуда мне знать? Может, никогда.

— Что ты такое говоришь? Где Маг Пурпурных Туманов?

— Сегодня покинул планету вместе со своей красавицей ассистенткой.

— Когда вернется?

— Понятия не имею, — последовал ответ. — Не оставил и адреса, где его искать.

Я, конечно, отправился на поиски, уж очень хотелось признаться в любви Звезде Вифлеема. Почти год безрезультатно рыскал по галактике, но потом встретил пару Королев Пиратов и Верховную Жрицу, которые выглядели так, словно у каждой было по паре дополнительных легких, и в итоге образ Звезды стерся из моей памяти. Остались только синяя кожа и, понятное дело, красота.

Что же касается Мага Пурпурных Туманов, полагаю все, что говорили о нем, — правда. Но он не умел показывать карточные фокусы, а те, кто его знал, отмечали, что он не так, чтобы очень, владел лучевиком или глушаком и, в силу своего возраста, не мог в полной мере насладиться прелестями Звезды Вифлеема. Поэтому, думая о нем, я задаюсь вопросом, а стоит ли знать все секреты Вселенной?

* * *

— Если б с твоей помощью мне удалось привезти его к Эдди Высокие Ставки, я бы показал тебе, сколько он стоит, — усмехнулся Ставлю-Планету О’Грейди.

— Знаешь, обо всей этой истории с тайнами Вселенной я могу сказать только одно, — заявила Золушка. — Много шума из ничего.

— Это в каком смысле? — спросил О’Грейди.

— Ты не слушал. Самая умная машина галактики дала Аргилю ответ, который он мог бы получить чуть ли не от любого пьяницы в близлежащем баре. А Маг Клубящихся Туманов, как выясняется, только и умеет, что показывать карточные фокусы.

— Это правда, — кивнул Бейкер. — Но Маг Пурпурных Туманов…

— Ты о нем ничего не знаешь, — оборвала его Золушка.

— Кроме того, что он умыкнул твою Звезду Вифлеема, — с ухмылкой добавил Макс.

— Она была слишком совершенна, — ответил Бейкер.

— Разве кто-то может быть слишком совершенным? — удивилась Золушка.

— Она была сама чистота, — уточнил Бейкер. — А как можно наслаждаться сексом, если не чувствуешь, что пачкаешься?

— Весомый аргумент, — согласился Никодемий Мейфлауэр. — Если ты не возбуждаешься, как дикий зверь, а потом не чувствуешь себя таким виноватым, что хочется пойти в церковь и облегчить душу, да только отказываешься от этой мысли, потому что вывалялся в грязи по самое не могу, и ни один священник никогда больше не заговорит с тобой…

— Я никогда в жизни не видел, не слышал и не нюхал полового акта, который шокировал бы мои нежные чувства. Не говоря уж о тех, в которых участвовал, — прервал его преподобный Билли Карма. — Ты просто собирался пойти не в ту церковь, сын мой.

— Ну, если бы мои откровения не шокировали тебя, они шокировали бы Бога, — возразил Мейфлауэр.

— Бог все понимает, — ответил Билли Карма. — И по собственному опыту я знаю, что Он любит послушать пикантную историю ничуть не меньше, чем любой из нас.

— Неплохую ты проповедуешь религию, — хмыкнул Макс.

— Самую лучшую, — не стал спорить преподобный. — Я хочу сказать, только хорошая религия может привлечь грешников. На этом Бог и живет, за счет притока свежей крови.

— Никогда не смотрел на религию с этой позиции, — признал Бейкер.

— Мало кто смотрит, — ответил Билли Карма. — Иначе вы все рванули бы в проповедники.

— Значит, шокировать Бога нелегко?

— Шокировать Бога почти так же трудно, как и меня. Возьмем вот эту милую леди. — Он указал на Золушку. — Этим утром у нее возникло желание покаяться в своих грехах, а может, чуть-чуть похвалиться ими, и, пусть мы принадлежим к разным ветвям церкви, я сел и слушал ее три часа. — Он помолчал, оглядел зал. — Так вот братья, у меня участилось дыхание, потекли слюни, руки начали дрожать, а раз или два я даже выходил наружу, чтобы взглянуть на солнце (луны по утрам не бывает). Я запинался, заикался, выл, как собака, но никакого шока не было. Да, я возбудился. Да, она меня распалила. Но шокировать? Никогда! — Тут он подмигнул Золушке. — В скором времени мы еще раз поговорим по душам, не так ли?

— Думаю, я всю жизнь ходил не в ту церковь. — Бейкер покачал головой.

— Даже не знаю, что тебе сказать, — повернулся к нему Макс. — Исходя из того, что нам о тебе известно, ты мог зайти в церковь только для того, чтобы вынести из нее весталку-девственницу* [11] или двух, и они недолго бы оставались весталками.

— Ты хотел сказать, девственницами, — уточнила Золушка.

— И ими тоже.

— Да, интересный у тебя взгляд на бытие, преподобный, — отметил Никодемий Мейфлауэр.

— Иначе и быть не может, — ответил Билли Карма. — В конце концов, я — глаза и уши Бога на этой временной стадии существования.

— Большую часть прошлой ночи он старался убедить меня, что он — и руки Бога, — добавила Силиконовая Карни.

— Ты никогда не слышала о возложении рук? — в насмешливом изумлении спросил преподобный.

— Нет, грех говорить о тех местах, куда ты пытался их возложить.

— Чем больше я слышу о религии этого человека, тем больше она мне нравится, — объявил Бейкер.

— Чем больше я слышу о ней, тем больше мне кажется, что я практиковал ее двадцать лет, не зная об этом, — высказал свое мнение Макс.

— Что еще ты можешь рассказать мне о ней? — спросил Бейкер. — Есть ли в твоей религии святые?

— Разве ты не заметил? — удивился Билли Карма. — Этим утром я доказал свою святость тем, что, слушая Золушку, просто сидел, а не набросился на нее.

— Ну… — сурово начала Золушка.

— Не набросился в страстном порыве, — поправился Билли Карма.

— Слушай. Я там была! — воскликнула Золушка.

— Ладно, не встретил понимания, — признал Билли Карма. Повернулся к Бейкеру. — Святых нет.

— А как насчет пророков? — спросил О’Грейди, которого разговор начинал интересовать только в те моменты, когда речь шла о ставках и вероятностях.

— Людей, которые предсказывают будущее, полным-полно в любой брокерской фирме или букмекерской конторе, — усмехнулся Макс. — И все они нищие.

— Пророки у нас были, — ответил преподобный. — Включая двух, возможно, наиболее интересных в истории организованной религии.

— Организованной религии восемь или девять тысяч лет, — сухо заметил Макс.

— Ерунда, — отмахнулся Билли Карма. — Религия не была организованной, пока лет пятнадцать тому назад я не написал основные правила организации. С тех пор внес в них пятьдесят три поправки, необходимость в которых обычно появлялась после бурного вечера в борделе. — Он посмотрел на Силиконовую Карни. — Возможно, скоро придет время пятьдесят четвертой.

— Скорее тебя распнут на кресте, — ответила она.

— Что с тобой, женщина? — вскричал Билли Карма. — Религия должна приносить наслаждение, или какой смысл практиковать ее?

— Я бы получила наслаждение, увидев тебя на кресте.

— Как бы она не загнала тебя туда, преподобный, — вставил Макс.

— Так что насчет упомянутых тобой пророков? — спросил Бейкер.

— Не надо его подталкивать. — Макс усмехнулся. — Он и так все расскажет.

— Но вы только подумайте о всем том, что он не сможет делать, пока будет рассказывать, — воскликнула Золушка.

— Со мной он бы ничего этого делать не стал, не так ли? — спросил Макс преподобного.

— Будьте уверены, я сейчас не в том настроении, чтобы начать работать над новой поправкой, — заверил его Билли. — Так хотите услышать об этих пророках или нет?

— Не знаю, — покачал головой Макс. — Может, нам стоит проголосовать.

— Ты не предлагал голосовать, когда истории рассказывали другие.

— Они не тратили три миллиона слов, чтобы подойти к самой истории, — указал Макс. — Кто за то, чтобы Билли Карма рассказал об этих пророках, скажите да.

— Да, — сказал Катастрофа Бейкер.

— Кто против?

— Все, — хором взревели остальные.

Макс посмотрел на Бейкера, и увиденное в его глазах облегчило подведение итогов голосования.

— Слушаем тебя, преподобный.

ПРОРОК, КОТОРЫЙ НИКОГДА НЕ ОШИБАЛСЯ

Совсем молодым (начал Билли Карма), только ступившим на путь проповедника, я наткнулся на двух братьев, сиамских близнецов, сросшихся бедрами. Я делал все, что мог, пытаясь поднять им настроение, но они уверовали, что Бог отвернулся от них, и однажды в грозу вышли на поле и попросили Его ударить в них молнией, чтобы избавить от страданий.

И Господь Бог откликнулся на их просьбу. Правда, чуть промахнулся, возможно, из-за плохой видимости, и вместо того, чтобы убить их молнией, разделил. От шока они впали в кому, потеряли много крови, но их нашли, привезли в больницу до того, как они успели умереть, где они долго лежали, облепленные трубочками и проводами.

Наконец один из них открыл глаза и спросил, где он и что с ним произошло. Медсестры и врачи успокоили его, объяснили что к чему, а Господь сотворил еще одно чудо: через неделю очнувшийся близнец полностью выздоровел.

А накануне выписки из больницы упомянул, что ему очень бы хотелось избавиться от уродливого шрама на левом бедре и, о чудо, шрам исчез еще до того, как слова слетели с губ.

— Я хочу, чтобы солнце светило сквозь облака, — сказал он, и через секунду его желание исполнилось.

Вот тут до него дошло, что он дважды благословлен Богом, и все, что он пожелает, свершится.

Он не обучался никакому ремеслу, поскольку рынок труда для сиамских близнецов ограничен, так что теперь он решил стать пророком. По большому счету, в работе он не нуждался, поскольку мог просто пожелать миллион кредиток или замок с женской обслугой… но он хотел отблагодарить Бога за сотворенное чудо, вот и решил, что лучший способ — осчастливить других людей так, как Бог осчастливил его.

Прежде всего ему требовалось имя и он назвал себя Исайя Правый. Исайя — как пророк из Ветхого Завета, Правый, потому что в паре с братом-близнецом он был справа. Начал он с того, что женился на самой красивой девушке, а потом повесил на доме вывеску и начал пророчествовать.

Но проблема заключалась в том, что Бог, который обычно язвительные реплики предпочитал добродушным шуткам, частенько подкладывал ему свинью.

К примеру, если к нему приходил несчастный бедняк и просил предсказать будущее, Исайя Правый, вглядываясь в хрустальный шар, вернее, в его голограмму, говорил что-то вроде: «Ты станешь невообразимо богат». Бедняга благодарил и уходил, готовясь к тому, что деньги посыпятся с неба.

Но ничего не сыпалось. И действительно, если вдуматься в ответ Исайи, станет ясно, что для человека нет ничего невообразимого, а потому проситель ничего и не получал.

Однако все было бы не так плохо, если б его пророчества просто не реализовывались. Но иногда к нему приходила какая-нибудь девица весом за четыреста фунтов, вся в прыщах и с кривыми зубами, которая хотела стать красивой. Вновь Исайя всматривался в шар и объявлял: «Завтра утром ты станешь первой красавицей планеты».

Так и выходило… потому что наутро все женщины весили по пятьсот фунтов, кожу покрывала экзема, а во рту не было ни единого зуба.

Я думаю, хуже всего пришлось политику, который щедро расплатился с Исайей серебром и бриллиантами в двенадцать каратов каждый. Исайя сказал политику, что после выборов тот сможет подняться на самую высокую в мире гору и в его власти будет все, что он увидит. Понятное дело, бедняга ослеп в ночь перед выборами.

В общем, ситуация менялась от плохого к худшему, и как-то Исайя Правый подумал, что больше всего ему хочется вернуться в больницу и лечь рядом с братом, который по-прежнему спал как младенец.

В тот же вечер его ограбили и избили три старушки, вооруженные дубинками, и он таки оказался в больнице.

Но выяснилось, что его брат пробудился двумя днями раньше, и его уже обвинили в соблазнении нескольких медсестер. Он спал, когда прибыл Исайя, и, естественно, спал сном невинного младенца, потому что чуть раньше сумел доказать в суде, что лежал в кровати с женой Исайи в тот самый момент, когда должен был соблазнять медсестер.

Исайю, когда он об этом услышал, хватил удар и он вернулся в коматозное состояние. Все решили, что оно и к лучшему, и он до сих пор находится в той больнице, пророк, который никогда не ошибался.

* * *

— А что случилось с его братом? — спросил Макс.

— Я уж подумал, что ты так и не спросишь об этом, — ответил Билли Карма.

ПРОРОК, КОТОРЫЙ ОШИБАЛСЯ ВСЕГДА

Как выясняется, с чувством юмора у Бога получше, чем полагает большинство людей (продолжил Билли Карма). Потому что, если Исайя Правый никогда не ошибался, то его брат ошибался всегда. Если он говорил, что погода на диво хорошая, то через пять минут начинал идти снег. Если думал, что очередной матч по смертоболу закончится победой местной команды, в последние три минуты она теряла все семнадцать очков преимущества. Если в ресторане заказывал стейк, ему приносили салат… а когда он решал, что устраивать скандала не стоит, и просил принести соус, ему приносили хрен.

Какое-то время спустя он пришел к выводу, что тоже сможет зарабатывать на жизнь пророчествами, и взял себе имя Исайя Левый, чтобы все знали, что он — не его брат. Разумеется, ему потребовался толкователь, человек, который мог объяснить клиентам, как понимать его пророчества. Если, к примеру Исайя Левый говорил, что серому мерину никогда не выиграть забег, сие означало, что на мерина следовало ставить последний грош.

Его следовало бы взять с собой на Новый Вегас в качестве советника. И, как только он посоветовал бы ставить на красное, передвигать все фишки на черное. А если кости бросал какой-нибудь удачливый четырехрукий дельфиниец, и он бы сказал, что этому лиловому мерзавцу никогда не выбросить шесть раз подряд по семь, именно на это следовало ставить.

Надо отметить, что очень скоро он почувствовал насущную необходимость сменить имя. Но хотел остаться противоположностью Исайи Правого, поэтому вместо Исайи Левого стал Исайя Неправый.

Он достиг впечатляющих результатов. Я помню один боксерский бой без правил, который закончился с результатом, прямо противоположным его пророчеству, лишь благодаря тому, что у рефери вылезла грыжа, а боксеры чудесным образом перенеслись на тридцать семь световых лет, где исход поединка решил жребий.

Он продолжал делать ошибочные пророчества и грести деньги. Так, разумеется, продолжаться не могло. Бог обычно не прочь пошутить, но Ему не нравится, когда кто-то шутит за его счет.

Однажды Исайя Неправый предрек клиенту неудачу в любви, и буквально на следующую ночь ему повезло и он удрал с невестой Исайи.

Следующему клиенту он сказал, что не видать тому ни славы, ни богатства. Два дня спустя агенты Управления сбора славы и богатства вышли на клиента и представили ему счет на три миллиона кредиток.

Исход двух последних пророчеств произвел на Исайю Неправого столь сильное впечатление, что, глядя на свое печальное отражение в зеркале, он сказал: «Я в тебя верю. Дела пойдут лучше».

Едва слова слетели с языка, как он понял, что натворил, но Бог не познакомил его с правилами игры и он не знал, как взять свои слова назад.

За очень короткий период времени четыре женщины подали на него в суд, требуя денег на содержание рожденных от него детей, за неуплату очередного взноса по закладной у него отобрали дом, в офис залезли грабители и унесли все ценное, а бродячий кот укусил его за большой палец левой ноги.

Наконец он решил, что с него хватит, пошел в больницу, лег рядом с Исайей Правым и сделал последнее пророчество: «Мне так хорошо, что у меня никогда не возникнет желания поспать».

Слова эти он произнес более двадцати лет тому назад. И до сих пор похрапывает.

* * *

— Какое отношение имеет все это к твоей религии? — раздраженно спросил Макс.

— Ты просил пророков. Я тебе их дал, — ответил Билли Карма.

— Не тех, о ком хочется написать в Библии.

— Ты же не говорил, что тебе нужны ветхозаветные пророки.

— Я вообще не просил никаких пророков.

— Чего ты меня все время цепляешь? — рассердился Билли Карма. — Смотри, достанешь меня и я призову тебе на голову дождь из жаб.

— Такого не бывает.

— Мне бы твою уверенность, — вмешалась Золушка. — Стоит мне куда-нибудь пойти, так нельзя шагу ступить, чтобы не наткнуться на мерзопакостную жабу или лягушку.

— Какая пара упущенных возможностей. — Ставлю-Планету О’Грейди печально покачал головой.

— Ее возможности оставь в покое. — Максу, похоже, не терпелось с кем-то сцепиться.

— Я говорю о братьях Исайя, — ответил О’Грейди. — Человек, который смог бы использовать их потенциал за год, стал бы хозяином половины галактики.

Большой Рыжий переводил все разговоры Эйнштейну, и внезапно на его компьютере высветилось число, занявшее весь экран. Большой Рыжий показал его О’Грейди.

— Знаешь, что это?

— Понятия не имею.

— Годовая сумма налога, который платит половина галактики. Эйнштейн только что ее подсчитал. — Большой Рыжий улыбнулся. — По-прежнему хочешь стать хозяином половины галактики?

— Если бы она мне принадлежала, я бы прилетел на Делурос VIII, сел напротив Монарха, достал бы колоду карт и мы сыграли бы на налог, ничего против двойного.

— А если бы ты проиграл? — спросил Адский Огонь ван Винкль.

— С моей колодой? — По интонациям чувствовалось, что ничего более глупого О’Грейди не слышал за всю последнюю неделю. Возможно, так оно и было.

— Извини, — улыбнулся ван Винкль. — У меня что-то с головой.

— Так что, Катастрофа Бейкер, ты готов присоединиться к моей церкви? — спросил преподобный Билли Карма.

— Я об этом подумываю, — ответил Бейкер. — Должен же человек чем-то занять себя в воскресное утро.

— Помимо того, как насиловать, грабить, резать, убивать и спать допоздна? — раздался бас у дверей, и мы все повернулись, чтобы посмотреть, кто пришел. — Не могу представить себе чего-то еще.

Пара приковывала взор. Женщина высокая, стройная, с угольно-черными глазами и волосами, под цвет которых была и помада. Мужчина огромный, как Катастрофа Бейкер, с всклоченными рыжими волосами, окладистой рыжей бородой, в одежде из шкур инопланетных полярных животных. Я сразу понял, что перед нами сам Ураган Смит.

— Будь я проклят! — воскликнул Бейкер.

— Может, и будешь, — согласился Смит, — но сначала хотелось бы выпить.

Смит и его подруга проследовали к стойке, где он и Бейкер с такой силой замолотили друг друга по плечам и спине, что эти удары убили бы любого из присутствующих, за исключением разве что Могильщика Гейнса.

— Как я рад снова свидеться с тобой, Ураган! — Голос Бейкера переполняла радость. — А кто эта элегантная дама?

— Лангтри Лили, — ответил Смит. — У нас медовый месяц.

— Поздравляю! — проорал Бейкер. — Не будешь возражать, если я поцелую новобрачную?

— Ты помнишь, что случилось, когда ты в последний раз поцеловал мою спутницу? — с улыбкой ответил Смит. — А ведь с той дамой я познакомился лишь десятью минутами раньше.

Я подошел, чтобы поприветствовать их.

— Что будете пить? — спросил я. — Первый заказ за счет заведения.

— Мне денебской огненной воды, — ответил Смит. — Что тебе, дорогая?

Лангтри Лили что-то шепнула ему на ухо.

— Здесь найдется галлон кофе?

— Нет проблем.

— Пинта мороженого?

— Есть и мороженое.

— Фунт сахара?

— Сахара у нас полно.

— Она сладкоежка. Побалуем ее?

— Галлон кофе, пинта мороженого, фунт сахара, — повторил я. — Да, сейчас все будет.

— Хорошо. — Он повел Лангтри Лили к столику. — Кофе и мороженое не надо, остальное неси.

Пусть нечасто, но странные заказы случаются, так что я пожал плечами и отдал Регги соответствующие инструкции.

— Эй, ты — та самая пелопоннесская женщина, с которой ушел Ураган, не так ли? — спросил Никодемий Мейфлауэр.

— Она — моя жена, — рявкнул Смит. — Большего тебе знать не надо.

— У меня и в мыслях не было обидеть ее, — торопливо добавил Мейфлауэр. — Ураган и я служили в одной армии. Против пелопоннесов я ничего не имею.

— Так это она или не она? — прошептал Сидящий Конь.

Аккурат в этот момент мимо столика Смитов пролетала муха. Лангтри Лили открыла рот, ее язык «выстрелил» на добрые двадцать дюймов, ухватил муху, а мгновением позже мы услышали недостойный леди хруст, после чего Лангтри Лили шумно сглотнула.

— Она, — ответил Неистовый Бык.

— Это круто! — вздохнула Золушка. — Знаете, сколько бы я заработала денег, будь мой язык даже вдвое короче?

— Слуга Бога не может сидеть, сложа руки, когда его потенциальная прихожанка мучается от собственной неполноценности. — Билли Карма повернулся к Золушке. — Почему бы тебе не заглянуть ко мне чуть позже и испытать свои физические недостатки на мне?

— Потому что я не хочу, чтобы ты испытывал свои физические недостатки на мне, — фыркнула Золушка.

Когда смех стих, Бейкер сел за столик к Смиту и Лангтри Лили.

— Что привело тебя в «Аванпост»? — спросил он.

— По правде говоря, я направлялся вовсе не сюда, — ответил Смит. — Но буквально в соседней звездной системе шла жуткая стрельба, а поскольку я слышал об этом заведении, то решил скоротать здесь время, пока они не закончат эту войну.

— И какая сторона в вас стреляла? — спросил Бард.

— Черт, да обе палили по нам. Не пойму, на кого они так разозлились?

— Насколько я понимаю, практически на всех, — ответил Бейкер.

— Эй, Ураган, — позвал Могильщик Гейнс. — Ты представишь меня своей даме, даже если я не могу ее поцеловать?

— Как получится, — осторожно ответил Смит. — Ты все еще охотник за головами?

— Я уже много лет этим не занимаюсь.

— Рад слышать. Ты мне всегда нравился, за исключением тех моментов, когда стрелял в меня.

— Черт побери, и мне всегда казалось, что мы могли бы стать отличными друзьями, если бы ты не пытался меня убить.

— Так сейчас самое время стать ими. — Смит протянул свою лапищу.

— Полностью с тобой согласен. — Могильщик крепко ее пожал.

— Карамелька, — Смит повернулся к жене, — это мой…

Глаза ее широко раскрылись, руки забегали по столу.

— Э… не обращай внимания, использовал не то слово, — объяснил он Могильщику Гейнсу. — Лангтри, это мой друг Могильщик Гейнс, который раньше был моим лучшим врагом. Могильщик, это Лангтри Лили.

Лангтри Лили посмотрела на Могильщика и зашипела.

— Наша прежняя вражда — чистый бизнес, — объяснил Смит. — Против него лично я ничего не имел.

— Скажу честно, мэм, — добавил Гейнс. — Во всем Внутреннем Пограничье мне больше всего хотелось схватиться именно с Ураганом. Да еще, возможно, с этим светловолосым уродом. — Он ткнул кулаком в сторону Бейкера.

— В любом случае, теперь мы друзья, — заметил Смит.

— Мы никогда и не были врагами, всего лишь конкурентами.

— Можно сказать, спортсменами, выступающими за разные команды, — поддакнул Смит.

Лангтри Лили несколько секунд переводила взгляд с одного на другого, потом улыбнулась Гейнсу. Той самой улыбкой, увидев которую люди с радостью шли на смерть, а на Пелопонне — дезертировали тысячами.

— Не было ли актрисы Лангтри Лили в те времена, когда человечество еще жило на Земле? — спросил Маленький Майк Пикассо.

— Ее звали Лили Лангтри* [12], — ответил Смит. — Моя Лангтри — тоже актриса.

— Правда? — удивился Маленький Майк. — Я стараюсь следить за театром, где она сыграла в последний раз.

— Ставлю пятерку против десятки, что она играет прямо сейчас, — хохотнул О’Грейди.

— Мы не скрываем, кто она на самом деле, — отчеканил Смит. — Просто думаем, что вам будет приятнее видеть ее в таком виде. Но, если вы предпочитаете…

— Нет! — оборвал его Бейкер. — На этой неделе я собирался что-нибудь съесть. Не хочу портить себе аппетит.

Услышав слово «съесть», Лангтри Лили высыпала фунт сахара из миски на стол. Из уголка ее рта появилось что-то похожее на соломинку и она, с громким чавканьем, начала засасывать сахар.

— Тебя это не нервирует? — спросил Бейкер.

— Есть… э… компенсации, — ответил Смит.

— Да, одну я видела, когда она ухватила муху, — подала голос Золушка.

— Бог учит нас не завидовать, — повернулся к ней Билли Карма. — Я действительно думаю, что тебе пора обратиться ко мне за пастырским советом.

— Боюсь, что нет, преподобный, — покачала головой Золушка. — У меня есть дела поинтереснее, чем слушать, как ты хрипишь голосом полузадушенной утки: «Компенсируй меня, бэби! Компенсируй!»

— Забавно, — пожал плечами Билли Карма. — А по мне, лучшего использования моего времени просто не найти.

— Пойди пожертвуй девственницу на алтарь любви, — предложила Золушка.

— Я бы с радостью последовал твоей рекомендации, но ты и представить себе не можешь, как трудно найти в наши дни девственницу.

— Так было всегда, — не согласился с ним Макс.

— Мы с Ураганом знали парня, который нашел одну, — сказал Бейкер. — Помнишь?

— Как я могу забыть? — воскликнул Смит. — С тех пор прошло лет десять, может, двенадцать.

— Так давайте послушаем об этом, — предложил Бард.

— Если вы настаиваете. — Бейкер устало вздохнул.

ДЖОННИ ТЕСТОСТЕРОН И ХРАМОВАЯ ДЕВСТВЕННИЦА

Один парень, звали его Джонни Тестостерон (начал Бейкер), уничтожил армию инопланетян. И в награду ему дали Храмовую Девственницу.

Все.

* * *

— Стоило ли пересказывать эту историю? — сухо осведомился Макс.

— Ну, в общем, не такая уж это и история, — пробурчал Бейкер. — Я в ней практически не у дел.

— И все-таки она лучше, чем ты рассказал, — вставил Смит.

— Откуда ты знаешь? — взвился Бейкер. — Я опустошал винный погреб, а ты бог знает с кем занимался бог знает чем.

Лангтри Лили потянулась к руке Урагана Смита. Внезапно ее рука превратилась в мандибулу и вонзилась в его плоть.

— Он преувеличивает, дорогая моя. — Смит убрал руку и вытер кровь. Мандибула вновь стала женской ручкой. — И потом, это было так давно.

Она наклонилась и что-то шепнула ему на ухо.

— Хорошо, хорошо, если ты настаиваешь. — Он повернулся к нам. — Меня попросили рассказать правдивую историю.

— От начала и до конца? — уточнил Макс. — У меня сложилось впечатление, что Катастрофа опустил кое-какие детали.

— От начала и до конца, — пообещал Ураган Смит.

ДЖОННИ ТЕСТОСТЕРОН И ХРАМОВАЯ ДЕВСТВЕННИЦА

Прежде всего скажу (начал Смит), что его звали не Джонни Тестостерон. Имя это он взял себе в Пограничье, возможно, с тем чтобы произвести впечатление на женщин. Но я не заметил, чтобы его поведение чем-то отличалось от нашего или женщины липли к нему больше, чем к остальным.

В действительности его звали Джонни Поц. Действительно, имя не такое звучное, как Катастрофа Бейкер или Могильщик Гейнс, вот он и сменил его при первой возможности. Потом начал одеваться в соответствии с новым именем. Рубашки носил расстегнутыми до пупка, повязывал на шею шелковый платок, брюки больше напоминали трико балеруна. Даже на кожу накладывал тонирующий крем, чтобы она выглядела загорелой. Женщинам это нравилось, мужчины полагали его изыски глупостью.

Однако, когда доходило до дела, молотить кулаками или стрелять из лучевика он умел не хуже других и ничего не боялся, за исключением разве что выпившего Катастрофы Бейкера. Правильно, между прочим, боялся. Нам понравилось его здравомыслие, и мы позволили ему лететь с нами, когда отправились в звездное скопление Альбион.

До нас троих, Катастрофы, Джонни и меня, дошел слух, что религиозной колонии на Левитиции IV герои нужны больше, чем кому бы то ни было. Какие-то инопланетяне высадились там и установили свои порядки, а религия колонистов запрещала им поднять руку во злобе, даже для того чтобы защитить себя.

Однако религия эта была достаточно гибкая, поскольку не запрещала, чтобы кто-то еще поднял руку во злобе для их защиты. И вскоре мы узнали, что они сулят немалое вознаграждение тем, кто освободит их от ярма тирании инопланетян. Наши религиозные и философские убеждения не мешали нам противостоять инопланетянам и тирании, и мы твердо придерживались принципа: если где-то обещают вознаграждение, грех его не получить. Вот мы и дали знать, что летим на Левитиции IV и конкуренты нам не нужны. Как только люди услышали, что Катастрофа Бейкер и Ураган Смит не ищут попутчиков, у всех сразу нашлись срочные дела в других местах.

Мы приземлились рядом с храмом, который мог сойти за небольшой город. Глядя на арки, башни и шпили, я мог бы поспорить, что в храме есть и потайные ходы, и помещения, о которых никто не знает.

* * *

— Инопланетяне позволили вам приземлиться? — с сомнением спросил Макс.

— Храм окружала высоченная стена, а мы приземлились между ней и храмом, — ответил Ураган Смит.

— Как вышло, что инопланетяне не захватили храм? — не унимался Макс.

— Я к этому подхожу.

* * *

Как выяснилось, храм построили как крепость (продолжил Смит). Не то чтобы его обитатели сами собирались защищать его… но стены прикрывали силовые поля, которые поджарили бы любого нападавшего. Вероятно, религия не запрещала включать эти поля.

* * *

— А почему инопланетяне не могли приземлиться между стеной и храмом, как сделали вы? — спросил Макс.

— Кто рассказывает историю, ты или я? — раздраженно бросил Смит.

Макс уже хотел высказаться по этому поводу, но тут Лангтри Лили зашипела на него, и он решил, что молчание — золото.

* * *

Ларчик открывался просто (вновь заговорил Смит). Инопланетяне не знали, что колонисты не поднимут руки в свою защиту. Самые смелые из них пытались подняться на стены и превратились в кучки пепла. Они решили, что укрепления неприступные, и им в голову не пришло приземлиться между стеной и храмом и захватить его. Вместо этого они обложили храм со всех сторон.

Через несколько минут после приземления нас привели в огромный зал, более всего похожий на часовню. Там нас ждали три десятка мужчин и женщин. Возглавлял их Верховный Жрец, старик по имени Сандазар, в развевающихся одеяниях, сотканных из золотых нитей.

— Я благодарю Великого галактического духа за то, что он откликнулся на наши просьбы и в час беды прислал к нам трех настоящих героев, — воскликнул он.

— Давайте сразу исключим посредника, — ответил Катастрофа. — Поблагодарите нас и перейдем к переговорам.

— Переговорам? — в недоумении переспросил Сандазар.

— Даже герои должны есть, — напомнил Катастрофа.

— Ну конечно! — Сандазар хлопнул в ладоши. — Принесите еды нашим спасителям.

— Похоже, ты меня не понял, — продолжил Катастрофа. — Мы не работаем за бесплатно. Вроде бы упоминалось вознаграждение.

— Безусловно! — энергично кивнул Сандазар. — Изгоните инопланетян и можете брать все, что у нас есть.

— Я возьму твою рясу, — ответил Катастрофа.

— Считай, что она твоя, — тут же согласился Сандазар. — При условии, что ты выживешь.

И в этот момент к нам подошла великолепная девушка лет шестнадцати, в полупрозрачном синем платье. В руках она держала поднос с едой.

— Унеси! — приказал ей Сандазар. — Я неправильно понял наших гостей. Они не голодны.

— Знаешь, — подал голос Джонни Тестостерон, пристально глядя вслед девушке, — не все из нас настаивают на денежном вознаграждении.

— И хорошо, — ответил Сандазар. — Самый героический член вашей команды может потребовать и получить Храмовую Девственницу.

— Вот этот разговор мне по душе! — Джонни не отрывал взгляда от девушки, пока она не скрылась за дверью.

Я решил, что о вознаграждении мы могли поговорить позже, а сейчас следовало кое-что узнать и о противнике, поэтому выступил вперед, представился.

— А, Ураган Смит, — кивнул Сандазар. — Твоя репутация опережает тебя.

— Что опережает меня — это не важно, тревожит другое: кто может прокрасться за спину. Почему бы тебе не рассказать нам, что это за инопланетяне.

— Огромные амебы, — ответил Сандазар. — Скелета у них нет. Они раздуваются и сжимаются при каждом вздохе, каждом шаге.

— И чего, по-твоему, они добиваются?

— Разумеется, хотят править планетой и превратить нас в своих рабов, — ответил Сандазар с таким видом, будто объяснял очевидное маленькому мальчику.

— Обычно так и бывает, — согласился Катастрофа.

— И как они выразили свое желание? — спросил я.

— Конечно же, словами.

— То есть эти амебы умеют говорить?

— Абсолютно. И дикция у них лучше, чем у Катастрофы Бейкера.

— Они сказали, почему выбрали Левитиций IV?

— Вообще-то они летели на Вайдотту II, но, оказавшись здесь, решили захватить эту планету и превратить нас в рабов.

— Какое у них оружие? — спросил я.

— Не знаю. Они остаются по одну сторону стены, а мы — по другую. — Он помолчал. — Вы хотите знать что-нибудь еще?

— Возможно, — ответил я, — но пока не могу сказать, что именно нас может интересовать.

— Вы уверены?

— Да.

— Тогда резню и кровопролитие мы оставим вам, а сами спрячемся в наших секретных подземных камерах. Дайте знать, когда уничтожите их всех.

— Нет проблем, — заверил его Джонни. — Только предупредите своих, что Храмовая Девственница — моя.

— Обязательно, — заверил его Сандазар, повернулся и вышел, в сопровождении жрецов и жриц, так что герои остались одни.

— Так что ты предлагаешь? — спросил Катастрофа.

— Тебе решать, — ответил я.

Он нахмурился.

— Да, проблема серьезная. Будь мы вдвоем, я бы предложил тебе разобраться с теми инопланетянами, которые справа, а на себя взял бы левых. Будь нас четверо, каждый из нас занялся бы теми, кто находится напротив соответствующей стены. — Он вздохнул. — Но я не знаю, как разделить инопланетную армию на троих.

— Как насчет того, чтобы разделить их на двоих, а я убью всех, кто сумеет прорваться мимо вас? — предложил Джонни.

— Мимо меня никто не прорвется, — ответил Катастрофа.

— Послушайте, а может, сначала надо с ними поговорить? — осенило меня. — Как только они узнают, кто им противостоит, они дважды подумают, прежде чем продолжать завоевательную войну, и улетят на Вайдотту II.

— Особенно, если мы дадим им карту, — поддакнул Джонни.

— Стоит попробовать, — кивнул Катастрофа. — Ураган, иди и поговори с ними.

— А ты со мной не пойдешь? — спросил я.

— Давай рассуждать здраво. Если твой план сработает, ты без нас обойдешься. А если идея окажется глупой, я-то думаю, так оно и есть, нас останется двое и мы сумеем уничтожить их армию.

С такой логикой не поспоришь, поэтому я нашел источник силового поля, отключил его, открыл ворота и вышел на поле перед храмом. Катастрофа и Джонни так быстро захлопнули ворота, что едва не прищемили мне каблук.

Я оказался лицом к лицу с несколькими сотнями амеб, поэтому вскинул руку к небу. Таков, как вы знаете, универсальный знак мира.

— На что ты указываешь, человек? — спросила ближайшая ко мне амеба.

— Ни на что. И намерения у меня дружеские.

— Если ты хочешь с кем-то подружиться, то тычешь пальцем в небо?

— Да, полагаю, что да, — признал я.

— Твой интеллектуальный уровень не впечатляет, — заметила амеба.

— Где вы научились говорить на терранском языке? — полюбопытствовал я.

— Мы записывали ваши коммерческие голопрограммы, — ответила амеба. — Особенно нам нравятся передачи про Королев Пиратов.

— Как и большинству людей.

— Ладно, хватит болтать. Пора тебя убить. Можем повесить, распять, бросить в котел с кипящим маслом, содрать кожу. Выбирай.

— А если я покажу вам, как добраться до Вайдотты II? — спросил я.

— Что ж, ты окажешь нам услугу, — ответила амеба. — Сначала мы захватим Левитиций IV, убьем людей, сотрем с лица земли храм, а потом начнем войну с Вайдоттой II.

— Вы не поняли. — Я покачал головой. — Я предлагаю сделку. Вы оставляете нас в покое, а мы отдаем вам карты, с помощью которых вы доберетесь до нужной вам планеты.

— Да, это недурная сделка, — вставила вторая амеба.

— Нет, — высказала свое мнение третья. — Давайте сначала убьем всех людей, а потом посмотрим, не сможем ли мы сами добраться до Вайдотты II.

Вскоре все амебы заспорили, а та, с которой я начал разговор, придвинулась ко мне.

— Нам придется поставить этот вопрос на голосование. На это уйдет весь день. Пойдем со мной, корзинку с ленчем я припрятала неподалеку.

Я последовал за ней в ближайший лесок. Остальные амебы не обращали на нас ни малейшего внимания. Слишком их увлек спор о том, принимать мое предложение или нет.

— Между прочим, а имя у тебя есть? — спросил я, когда мы наконец уселись под парой огромных деревьев.

— Винория, — ответила амеба.

— Это очень женственное имя для амебы, у которой нет пола.

— Очень даже есть, — возразила Винория. — Я — женщина.

— А как я смогу отличить женщину от мужчины?

— Есть способы. — Винория подсела ближе. — Например…

Это был хороший пример. И только я начал к нему приспосабливаться, она показала мне второй (не расстраивайся, Лангтри, все происходило задолго до нашей встречи).

Что ж, мы провели в лесу целый час, удовлетворяя наше естественное научное любопытство. Потом я услышал гудение лучевика, жужжание глушака и крики Джонни Тестостерона: «Жрите адский огонь, инопланетное отродье! Изыдьте, безбожные твари!»

Я вскочил и со всех ног побежал к храму. Увидел, что ворота открыты, а Джонни стоит перед ними с дымящимся оружием.

— Что, черт возьми, происходит? — воскликнул я.

— Мне надоело ждать, вот я их всех и перебил, — ответил он. — Клянусь Богом, настроение у меня лучше, чем после прохладного душа в жаркий день!

— Но они уже собрались отказаться от завоевания планеты.

— Да, я слышал, как они об этом спорили, — признал Джонни. — Потому-то и решил открыть огонь. Старый жрец не отдал бы нам Храмовую Девственницу, если бы враг заключил с нами перемирие.

Я огляделся.

— А что с ними случилось?

— Они растаяли. Распались. Исчезли. — Внезапно он увидел Винорию. — Кроме одной.

Он нацелил на нее лучевик, но я вышиб его из руки Джонни до того, как он успел нажать на спусковой крючок.

— Почему ты это сделал? — пожелал знать Джонни.

— Оставь ее в покое.

— Ее? — переспросил он. — Откуда ты знаешь?

Я почувствовал, что краснею.

— Не твое дело.

Он посмотрел на Винорию, на меня, снова на Винорию.

— Это извращение. — Он поднял лучевик с земли, сунул в кобуру. Потом спросил: — Она хороша?

— Где Катастрофа? — Я проигнорировал его вопрос.

— Нашел их винный погреб, — ответил Джонни. — Полагаю, теперь его уже можно отскребать от пола.

Очевидно, Джонни не знал, на что способен Катастрофа Бейкер. Я прикинул, что к этому времени он не мог выпить больше восьми или десяти бутылок, а следовательно, вино только чуть ударило ему в голову, но уж никак не сшибло с ног.

— Сукины дети! — взревел Джонни. — Бейкер последний час пил, ты совершал грехи, название которым еще не придумано, а мне в одиночку пришлось уничтожать инопланетян! Так что Храмовая Девственница по праву принадлежит мне!

Я на нее и не претендовал. Та девица в прозрачном платье вдруг показалась мне такой ординарной. Что экзотического она могла предложить человеку галактики?

Я, однако, огорчился из-за того, что Джонни уничтожил народ Винории, поэтому, когда он направился к храму, повернулся и извинился.

— Ничего страшного, — заверила меня она. — Если ты дашь мне карты, я незамедлительно отправлюсь на Вайдотту II.

Я протянул ей карты.

— Вот они. Но ты наверняка страшно огорчена гибелью твоих спутников.

— С чего? — спросила она и тут же разделилась на полмиллиона кусочков, которые сразу же начали расти. — На корабль, дети мои, — приказала она. А когда они побежали, повинуясь ее приказу, повернулась ко мне. — Я навсегда запомню нашу встречу, Ураган Смит, но должна сказать, что ваш способ воспроизводства больно уж неэффективный, хотя, безусловно, очень приятен.

С тем она и ушла, а я вернулся в храм. С Катастрофой столкнулся на подходе к часовне, где мы беседовали с Верховным Жрецом.

— Джонни сказал мне, что ты хорошо провел время, — заметил я.

— О тебе он сказал то же самое, — ответил Катастрофа с многозначительной улыбкой.

— Мы еще те герои, — вздохнул я. — Похоже, Джонни в одиночку выиграл войну.

— Не стоит преувеличивать значимость его победы. Выглянув из-за стены и увидев, что амебы не могут носить оружия, я понял, что ты сможешь позаботиться о себе. — Он помолчал. — Я и представить себе не мог, что Джонни придет в голову сразиться с ними в одиночку.

— Он хотел получить вознаграждение больше нашего.

— Черт, я уже назвал свое вознаграждение. Я беру золотую рясу.

— А я, если говорить честно, свое уже получил, — признал я, думая о Винории.

Внезапно мы услышали крик ужаса, а мгновением позже Джонни Тестостерон выбежал из глубин храма и взял курс на горный хребет, который виднелся за лесом. Бежал, не поворачивая головы ни вправо, ни влево.

Пару минут спустя в зал вышел худощавый молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой и двумя цветочками в волосах.

— Кто-нибудь из вас видел Джонни Тестостерона? — спросил он.

— Да, — кивнул Катастрофа. — Он направился прямо на запад. Бежал, словно за ним гнался дьявол.

— Черт! — Молодой человек топнул обутой в сандалию ногой.

— А ты кто? — спросил я его.

— Я? — Он посмотрел на меня. — Я — Храмовая Девственница.

Больше мы Джонни так и не увидели.

* * *

— Думаю, версия Бейкера мне понравилась больше, — нарушил паузу Макс Три Ствола.

— Не самое интересное приключение, — согласился с ним Бейкер. — Да и ничего мы с этого не выгадали. Когда вернулись в цивилизованный мир и я попытался продать рясу, выяснилось, что сделана она из пирита.

— Не самый худший исход, — заметил Макс. — Тебе мог достаться и Храмовая Девственница.

— Еще один пример того, что священникам нельзя доверять, — добавил Никодемий Мейфлауэр. — Лично я считаю, ниже уровня царя, может, даже императора, никому верить нельзя.

— Ты когда-нибудь встречался с императором? — спросил Макс.

— Еще нет, — ответил Никодемий Мейфлауэр. — Но у меня вся жизнь впереди.

— Кроме той части, которую ты уже растратил, — сухо уточнил Бейкер.

— Это само собой, — с достоинством ответствовал Мейфлауэр.

— ЧЕРТ ПОБЕРИ! — проревел Ураган Смит, и мы все повернулись к нему. Он прижимал шарф к щеке и из-под него сочилась кровь. — Я сказал тебе, что это случилось до нашего знакомства! — рявкнул он на Лангтри Лили.

Она зашипела и плюнула в него. Смит увернулся от плевка, слюна попала на стул и начала разъедать его. Мгновением позже дуло его лучевика оказалось в дюйме от ее носа.

— Еще раз плюнешь, и наш медовый месяц благополучно завершится.

— Ее первый плевок? — полюбопытствовал Маленький Майк Пикассо.

— Скорее, двухсотый, — ответил Смит. — А казалось бы, они не должны знать, что такое ревность, если учесть, сколько откладывают яиц.

Еще несколько секунд он подержал лучевик у ее носа, потом одним плавным движением вертанул на указательном пальце и убрал в кобуру.

Лангтри Лили наклонилась и снова что-то шепнула ему на ухо.

— Забудь об этом! — отрезал он. — Какой смысл извиняться, если я знаю, что через несколько минут ты снова плюнешь в меня или укусишь? Мы должны прямо здесь установить правила поведения или разбежаться.

Внезапно Лангтри Лили закрыла лицо руками, ее тело начали сотрясать рыдания.

— Видишь, что ты наделал, — упрекнул Смита Маленький Майк. — Ты разбил ее маленькое насекомье сердце. — Он помолчал, прежде чем добавить: — При условии, что оно у нее есть.

— Э… я не хочу показаться бесчувственным чурбаном, — вмешался я, — но не попортят ли ее слезы стол?

Смит мрачно глянул на меня, мгновением позже обнял ее, чтобы успокоить, но она продолжала плакать, выть и сотрясаться всем телом, и наконец он прошел к стойке и подозвал Регги.

— Есть у тебя мед?

Регги быстро поставил на стойку пластиковую бутылочку. Смит вернулся к столу, открыл ее, выдавил капельку на предплечье Лангтри Лили. Она подняла голову, чтобы посмотреть, что происходит, ноздри раздулись, плакать она перестала так же быстро, как и начала. И через мгновение она уже засасывала мед соломинкой, которая выдвигалась из уголка ее рта.

— Еще один кризис улажен, — констатировал Смит.

— Ты бы мог избежать многих кризисов, если б забыл об инопланетянках и сосредоточился на нормальных женщинах, — заметил Бейкер.

— А мне вот нравятся инопланетянки. — Смит воинственно выпятил челюсть.

— Это же твоя жизнь, — Бейкер пожал плечами, — и я не собираюсь говорить, что у тебя извращенный вкус, но он мог бы быть более практичным.

— Давай переменим тему до того, как она обратит внимание на наш разговор. — Смит наблюдал, как Лангтри Лили справилась с медом на предплечье и сунула соломинку в бутылочку. — Что ты поделывал с тех пор, как мы виделись в последний раз?

— Да занимался всякой ерундой, то тут, то там, — ответил Бейкер. — Даже побывал в Солнечной системе. — Он выдержал паузу. — Пусть и не на Земле.

— Почему нет?

Бейкер открыл новую бутылку с беларбанским виски стотридцатилетней выдержки.

— Меня занесло в Зал Нептунских Королей. — Он отхлебнул из горлышка. — История эта не столь короткая, как предыдущая, поскольку моя роль в ней главная, вот я и не хочу рассказывать ее на сухое горло.

КАТАСТРОФА БЕЙКЕР В ЗАЛЕ НЕПТУНСКИХ КОРОЛЕЙ

Прежде чем Бейкер успел продолжить, голос подал Макс Три Ствола.

— Нет никаких Нептунских королей.

— С чего ты так решил?

— Потому что на Нептуне ничего нет, кроме голой земли и воздуха, которым никто не может дышать.

— Ну, мне сказали, что это Нептун, — ответил Бейкер, — но, возможно, я попал на Юпитер.

— И там никого быть не могло. Все, как на Нептуне, только в большем количестве.

— Вообще-то была такая хоккейная команда, «Нептунские короли», — блеснул эрудицией Большой Рыжий. — Но я не думаю, что они хоть раз подлетали к Нептуну ближе чем на две тысячи парсеков.

— Кто рассказывает историю? — прорычал Бейкер.

— Говори, говори, — ответил Макс. — Но я оставляю за собой право встать и уйти, если ты начнешь вешать лапшу на уши.

— Это справедливо. — Он погладил перламутровую рукоятку лучевика. — А я оставляю за собой право отстрелить тебе яйца, если ты вздумаешь подняться.

— Логично, — кивнул Никодемий Мейфлауэр. — Речь же пойдет не о Зале Нептунских Первосвященников.

— Или игроков в хоккей, — ввернул Большой Рыжий.

— Или гигантских убийц-тараканов, — пробормотал Ураган Смит.

— Будете вы слушать или нет? — проревел Катастрофа Бейкер, и внезапно в зале «Аванпоста» установилась мертвая тишина.

* * *

Произошло это года четыре тому назад (Бейкер сверлил взглядом Макса, пока не убедился, что прерывать его не будут). Я только что покинул Оом Пол, маленькую, богатую алмазами планетку неподалеку от Антареса, и услышал, что Форт-Нокс более не радиоактивен, а потому любой может войти и унести десяток-другой золотых слитков, не обращая особого внимания на тридцать или сорок охранников. Действительно, кого могли остановить эти коротышки?

Но мы с навигационным компьютером так заигрались в покер, что он забыл о своих основных обязанностях и пришел в себя, лишь когда мы уже вращались вокруг Нептуна (или Юпитера), но не Земли.

Я узнал об этом уже после посадки, когда компьютер предложил мне надеть скафандр и шлем, а уж потом отдраивать люк. Меня это удивило, но я решил, что мы приземлились около токсичной свалки. И, лишь выйдя из корабля, понял, что ландшафт ни в коей мере не напоминает земной, знакомый по многочисленным голографиям.

Я уже собрался вернуться на корабль и высказать компьютеру все, что я о нем думаю, когда увидел вдалеке огромное здание. Необычной формы со странными окнами, оно не могло не разжечь моего любопытства, вот я и решил получше рассмотреть его.

Подошел, оказался перед огромной дверью, высотой не меньше семидесяти футов. Толкнул, но она не поддалась, вероятно, запертая изнутри. Тут уж мне тем более захотелось посмотреть, что находится в здании, и я пошел вкруг него, а тянулось оно как минимум на полмили, в поисках входа.

Когда не смог его найти, тыкался в десяток дверей, но ни одна не открылась, решил забраться на стену и войти через окно.

Подъем, доложу я вам, не потребовал особых усилий. Стены покрывали барельефы каких-то диковинных животных, так что было и куда поставить ногу и за что схватиться рукой. Добравшись до окна, на высоте где-то в сорок футов, я обнаружил, что и оно заперто, а стекло такое прочное, что вышибить его ударом ноги совершенно невозможно.

Я уж подумал о том, чтобы расплавить его лучевиком, но не знал точно состава атмосферы Нептуна. Если б она процентов на восемьдесят состояла из кислорода, я одним нажатием спускового крючка превратил бы Нептун в огромный костер.

Поэтому продолжил подъем и где-то через час добрался до крыши, которую от земли отделяли добрые триста футов. Начал ее обследовать в поисках вентиляционных шахт или дымовых труб, по которым мог бы спуститься. Посередине обнаружил какую-то трубу, но она уходила вертикально вниз, и я резонно предположил, что, воспользовавшись ею, могу разбиться насмерть или покалечиться. Поэтому продолжил поиски и нашел-таки люк, а под ним лестницу. Решил, что ею пользовались строители, а может, тот, кто чистил крышу. Но в любом случае, ростом эти ребята были ничуть не ниже тех, кто входил через семидесятифутовые двери, потому что перекладины отстояли друг от друга футов на пятнадцать.

Я зависал на верхней ступеньке на одной руке, потом разжимал пальцы, пролетал футов шесть, приземлялся ногами на следующую. Вот так и добрался до самого низа. Оказавшись в чернильной тьме, включил фонарь на шлеме, нашел дверь, толкнул… и она открылась.

Я вышел в огромный зал, в котором стояли два десятка высоченных резных стульев, предназначенных для существ ростом под семьдесят футов.

Чей-то голос прошептал мне в ухо: «Ты можешь дышать этим воздухом».

Я развернулся, выхватил лучевик.

— Кто это сказал?

— Я, — последовал ответ. — Твой скафандр. Я провел анализ воздуха, он пригоден для дыхания.

— Благодарю.

— Чертовски хорошо, что ты не сумел разбить окно.

Я понял, что у меня два варианта: или весь день проболтать со скафандром, или вылезти из него и начать обследовать зал. Остановился на втором.

Проходя мимо стульев, предположил, что каждый из них — трон, который не использовался после того, как король, восседавший на нем, покидал этот мир.

По правде говоря, Нептунские короли меня совершенно неинтересовали, но я бы не отказался найти их драгоценности.

В зале, кроме стульев и каких-то странных гобеленов н стенах, ничего не было, но аккурат за девятым троном я обнаружил высокую арку, а за ней — примыкающую к залу комнату, где и нашел потрясающую голую женщину, которая стояла, уставившись на меня.

— Доброе утро, мэм, — поздоровался я. — Я — Катастрофа Бейкер, готов выполнить любое твое желание.

Женщина не произнесла ни слова, не повела и бровью и, должен признать, меня несколько удивила ее абсолютная неподвижность.

— Утром ты одевалась в спешке, не так ли? — спросил стараясь завязать дружеский разговор.

Ответа не получил и подошел ближе, чтобы посмотреть, а вдруг передо мной статуя.

Она определенно не дышала, глаза смотрели в одну точку в Зале Нептунских Королей, но выглядела она, как живая.

И тут до меня дошло, что я, конечно же, ошибаюсь, потому что ростом она была на фут ниже меня, тогда как здешние обитатели возвышались над землей как минимум на пятьдесят футов.

Я сильно огорчился. За свою жизнь я навидался прекрасных обнаженных женщин, но ни одна не могла сравниться с этой.

Собрался продолжить поиски драгоценностей, но сначала решил-таки подойти поближе, чтобы насладиться мастерством скульптора. Даже с расстояния в два фута меня не оставляло ощущение, что передо мной женщина. Кожа казалась такой гладкой, что я протянул руку, чтобы коснуться ее, чтобы посмотреть, мрамор это, камень или какой-то искусственный материал, но и на ощупь она ничем не отличалась от женщины.

Я задался вопросом, сколь реалистичны остальные детали, пощупал ее там, здесь, еще в одном месте… и вот когда положил руку на это самое место, она издала крик, который разбудил бы и мертвого, после чего отвесила мне оплеуху.

— Я думал, ты — статуя! — попытался оправдаться я.

— Была статуя, — отметила она ангельским голоском. — Извини, что ударила тебя. Это инстинктивная реакция.

— У тебя сильные инстинкты, мэм.

— В действительности я должна тебя поблагодарить. Замороженная, я простояла здесь пятнадцать тысячелетий. — По ее телу пробежала дрожь, а у меня глаза чуть не вылезли из орбит. — И простояла бы вечность, если б не ты.

— Может, объяснишь, что происходит, мэм. — Я действительно ничего не понимал.

— Я была любимой наложницей короля Торастера, и когда он подумал, что я вот-вот отдам свою сердце одному из королевских гвардейцев, он приказал техникам ввести меня в стасис. На случай, что он передумает, техники оставили только одну возможность вывести меня из этого состояния, но у него и мысли не возникало, что найдется посторонний человек, которому хватит наглости пощупать меня там.

— Как ему удалось заморозить тебя на пятнадцать тысяч лет? — спросил я.

Она начала объяснять, но для меня все эти научные термины — бред сивой кобылы, поэтому я перестал слушать и сосредоточился на любовании ее прелестями, удивляясь глупости короля Торастера, лишившего себя такого сокровища.

— Вот так он это и сделал, — заключила она.

— А какого он был роста? — спросил я.

— Такого же, как и остальные. — Чувствовалось, что вопрос вызвал у нее недоумение.

— Тогда, уж извини за нескромность, каким образом…

— Ага! Я понимаю! Пойдем в Зал Королей, там потолок повыше.

Я последовал за ней. Мы встали точно посреди зала.

— А теперь я хочу, чтобы ты оказал мне еще одну, последнюю услугу.

— Все, что в моих силах, мэм. Только попроси.

Внезапно она залилась краской.

— Я стесняюсь. Лучше шепну тебе на ухо.

— Как скажешь.

Она наклонилась и начала шептать.

— Ты хочешь, чтобы я?.. — вырвалось у меня.

Она покраснела еще сильнее и повторила просьбу.

— Ты уверена, мэм? Я думаю, едва ли во всей галактике наберется пять планет, на которых нас за такое не посадили бы в каталажку. — Я помолчал. — Но, если подумать, почему нет?

— Пожалуйста! — попросила она.

Я все и сделал, а потом, в самом разгаре, вдруг оттолкнула меня.

— Отойди!

— А что такое? Я что-то сделал не так?

— Ты все делал лучше, чем кто-либо! — Она вновь покраснела. — А теперь отойди!

Я отошел, и вовремя, потому что прямо у меня на глазах она начала расти и минутой позже рост ее составил шестьдесят футов плюс-минус пару дюймов.

— Спасибо тебе, Катастрофа Бейкер! — поблагодарила она меня. — Ученые Торастера позаботились о том, что только так я смогу вернуть себе нормальный рост. Они и представить себе не могли, что найдется извращенец, который мне поможет! — Свысока она улыбнулась мне. — Я тебя никогда не забуду.

— Но мы же не кончили! — запротестовал я.

— Увы, это невозможно. Я должна выяснить, остался ли кто живой из моего народа, а тебе пора надевать скафандр и возвращаться на корабль.

— Я не тороплюсь.

— Тебе надо торопиться. Механизм, управляющий Залом Королей, проанализировал твой обмен веществ и создал приемлемую для тебя атмосферу. Но теперь я ожила и скоро состав воздуха станет здесь таким же, как и за стенами.

— Я оказал тебе такую услугу, а ты вот так бросаешь меня, — огорченно воскликнул я.

Она задумчиво посмотрела на меня.

— Да, пожалуй, ты прав. — И подняла меня одной рукой.

Нормы приличия запрещают мне сказать, что она сделала потом. Кроме того, есть планеты, на которых дают от двадцати лет до пожизненного заключения только за рассказы об этом.

Когда мы поставили точку, я надел скафандр, вернулся к кораблю и улетел. И, лишь покинув пределы Солнечной системы, вспомнил, что так и не нашел драгоценности. Хотел развернуть корабль, но подумал, что никогда у меня не будет ничего драгоценнее полученных ощущений. Поэтому продолжил путь. Второй раз в Зал Нептунских Королей я уже не попал.

* * *

Я оглядел слушателей, и должен отметить, что, пусть мужчины и хотели узнать, чем занималась нептунская великанша с Бейкером, их любопытство не шло ни в какое сравнение с женским.

— Ты не откажешься пошептаться со мной о том, что вы там делали? — спросила Золушка.

— Мне бы не хотелось смущать тебя, мэм.

— А ты начни, и мы посмотрим, кто покраснеет первым, — решительно заявила она.

— Я всегда стремилась расширять свой кругозор, — подала голос Силиконовая Карни. — Может, мы с тобой сможем закончить то, что начали ты и эта женщина с Нептуна?

— Ты расскажешь мне, что она сделала после того, как выросла, — предложила Мать Земля, — а я расскажу тебе такое, за что можно получить все тридцать лет.

— Если мы будем делать то, о чем я думаю, — Золушка одарила Бейкера страстным взглядом, — готова спорить, что я тоже вырасту до шестидесяти футов.

— А если ты проиграешь? — внезапно оживился Ставлю-Планету О’Грейди.

— Я получу больше удовольствия, чем ты, проигрывая в карты, — улыбнулась ему Золушка.

— С этим не поспоришь, — согласился О’Грейди.

Внезапно ожил компьютер Большого Рыжего, и он посмотрел на голографический экран.

— Эйнштейн хочет знать, как ей удалось улететь с планеты.

— Понятия не имею, — ответил Бейкер. — Я даже не знаю, улетела ли она.

— Он говорит, что ей потребовался бы специальный корабль, а он не может представить себе, что этот корабль в заправленном состоянии дожидался бы ее пятнадцать тысяч лет.

— Я рассказываю историю о женщине, которая провела в стасисе пятнадцать тысяч лет, после чего внезапно выросла до шестидесяти футов, а его волнует только корабль? — изумился Бейкер.

— Он говорит, что все остальное имеет научное объяснение. А вот с кораблем у него ничего не выходит.

— Он догадался, чем они занимались? — спросила Силиконовая Карни.

— Да. Он говорит, что это самое простое.

— Скажи ему, что попозже я хотела бы с ним поговорить.

— Он это уже знает.

— Знает? — Глаза Силиконовой Карни широко раскрылись.

— Он — Эйнштейн, не так ли? — Других объяснений, по мнению Большого Рыжего, не требовалось.

— Шестьдесят футов! — Никодемий Мейфлауэр покачал головой. — Черт, она великовата даже для Мейджика Абдул-Джордана!

— По всему получается, что она скорее женщина Урагана, чем Бейкера, — отметил Макс.

— Это еще почему? — полюбопытствовал Бейкер.

— Кем бы она ни была, она, конечно же, не человек.

— Человеческого в ней хватало, — ответил Бейкер, улыбаясь воспоминаниям.

— Ты ведь ее нам не описал, только сказал, что она — красавица, — напомнил Маленький Майк Пикассо. — Как она выглядела? Может, я смогу нарисовать ее?

— Длинные каштановые волосы до плеч. — Бейкер уставился в далекое далеко. — Полные влажные алые губы. Высокие скулы. Миниатюрный нос. А глаза. Глаза — это что-то. — Он помолчал. — Голодные глаза.

— Толку от этого немного, — вздохнул Маленький Майк.

— Так она выглядела, — настаивал Бейкер.

— Ни у кого нет голодных глаз.

— У нее были.

— Послушай, глаза могут быть разными. Синими, коричневыми, серыми, зелеными, черными. Узкими, круглыми, прищуренными. Не будем забывать про косоглазие. Они могут даже сверкать. Но голодными быть не могут.

— Еще как могут, — подал голос Ураган Смит.

Маленький Майк повернулся к нему.

— Ты когда-нибудь встречал девушку с голодными глазами?

— Почти, — ответил Смит.

— Почти встречал?

— Она была почти девушкой.

— Чувствую, нас ждет еще одна история, — сказал Макс.

ГРИЛ С ГОЛОДНЫМИ ГЛАЗАМИ

Случилось это десять, может, одиннадцать лет тому назад (начал Смит), в звездном скоплении Самбакки. Есть там одна любопытная планета, которая называется Карнавал, вот я и заглянул на нее, посмотреть на тамошние развлечения.

Если бы Ставлю-Планету О’Грейди посетил этот мир, то подумал бы, что умер и попал на небеса. Нигде больше я не видел так много игорных домов и везде большие ставки предпочитали малым. Однажды начался дождь, так я увидел двух парней, спорящих на пятьдесят тысяч кредиток, какая капля быстрее сползет по стеклу.

Хватало и театров, от помпезных каменных сооружений до брезентовых шатров, в которых показывали и «Фигаро», и «Шекспира», и стрип-мюзиклы. А улицы кишели жонглерами, акробатами, магами, музыкантами. Вдалеке я видел фейерверки, которые раскрашивали небо во все цвета радуги над дюжиной тематических парков, предназначенных для инопланетян, детей, любящих острые ощущения людей.

Я решил снять номер в каком-нибудь отеле, хорошенько выспаться, а уж потом начать исследование Карнавала, и уже направлялся к одному из них, когда мимо прошла потрясающая женщина. Меня окутала волна ее духов, а уж взглянув на нее сзади, я двинулся следом, напрочь забыв про отель.

Дойдя до конца квартала, она остановилась, прежде чем пересечь улицу, и я ее догнал.

— Ты преследуешь меня. — В голосе не слышалось ни раздражения, ни вопроса. Она просто констатировала факт.

— Я не хотел ни докучать тебе, ни обидеть, — начал я, — но таких возбуждающих духов, как у тебя, ни у кого нет.

Она рассмеялась.

— Я не пользуюсь духами.

— Но…

— Это феромоны, — объяснила она. — Мои феромоны. Изготовители духов уже тысячи лет пытаются воспроизвести их.

— Тогда я не могу понять, почему за тобой не идут хвостом двести мужчин?

— Потому что я выпрыснула их рядом с тобой.

— Не понял?

— Ты — Ураган Смит, не так ли?

— Да.

— Твоя репутация обгоняет тебя. Хорошо известно, что ты отдаешь предпочтение, скажем, экзотике.

— Хлысты и кандалы как-то не по мне.

— Я хотела сказать, что ты предпочитаешь инопланетянок.

— То есть ты не человек?

— Я — грил [13]. Мы — древний народ, обитающий за Большим Магеллановым Облаком.

— Ты выглядишь, как настоящая женщина.

— О, я настоящая, можешь не сомневаться. Пойдем в мой номер, и я тебе это докажу.

— Я даже не знаю твоего имени.

— Ветазия.

Она взяла меня за руку и повела к «Чреву», так назывался ее отель.

— А чем ты отличаешься от женщин, помимо того, что можешь выстреливать свои феромоны? — спросил я.

— В мелочах, — ответила она. — Чуть позже ты это узнаешь. Но, — добавила она, прижимаясь ко мне, — в главном я точно такая же, как все женщины.

Меня это вполне устраивало, и в течение следующих двух часов она доказывала свою правоту.

Лишь наутро, проснувшись, я начал понимать, что Ветазия скорее инопланетянка, чем человек.

Она все еще лежала в постели, с маской для сна на глазах, а я на цыпочках, чтобы не разбудить ее, ходил по комнате, собирая одежду. Зайдя на ее сторону кровати, увидел что-то блестящее на тумбочке, подошел, чтобы посмотреть.

Оказалось, что это ее ногти.

Я, конечно, знаю, что некоторые женщины носят накладные ногти, но эти от накладных отличались. Я хочу сказать, что видел перед собой целиковые ногти, с кутикулами.

Потом, еще не успев прийти в себя, я увидел ее уши. Не на голове. На тумбочке, между ногтями и носом.

Я протянул руку к носу, чтобы посмотреть, из чего он сделан, поскольку он казался таким же настоящим, как и прошлым вечером, но он отскочил от моих пальцев на край тумбочки. Я вновь попытался его взять, но и на этот раз он от меня ускользнул.

Тут я потянулся к ушам, но в мою руку впились три ногтя.

Я понял, что без объяснений не обойтись, и легонько потряс мою новую подругу за плечо.

— Эй, Ветазия, просыпайся.

Она села, с маской на глазах.

— Что такое, любовь моя? — спросила она.

(Черт побери, Лангтри, перестань так на меня смотреть! Это произошло до того, как твоя мамаша снесла яйцо, из которого ты вылупилась!)

Так на чем я остановился? Ага, она спросила: «Что такое?»

— Похоже, отдельные свои части ты на ночь кладешь на прикроватную тумбочку. Наверное, когда ты спишь, они тебе не нужны.

— Я же сказала тебе, что я — грил.

— Но ты не объяснила, кто такие грилы, — указал я. — Во всяком случае, я этого незнаю.

— Тебе плохо? — спросила она. — Я не удовлетворила твои животные потребности?

— Мне не плохо, просто я удивлен. И эти мои потребности я предпочитаю полагать романтическими.

— Тогда приди ко мне и перестань жаловаться, — скомандовала она.

В то же мгновение комната наполнилась ее неотразимым запахом, мы занялись тем же, что и прошлым вечером, и должен признать, что от отсутствия ногтей, носа и ушей ничего не изменилось.

Когда мы утолили страсть и лежали бок о бок, я погладил ее шелковистые волосы, где-то опасаясь, что они останутся у меня в руке, а потом попытался снять маску.

— Что ты делаешь? — подозрительно спросила она.

— Хочу заглянуть в твои глаза. Они такие синие и глубокие.

— Не надо.

— Но…

— Оставь маску в покое.

И тут я все понял: глаз у нее тоже нет. Должно быть, озвучил свою мысль, так как она ответила, что глаза у нее, конечно же, есть.

— Тогда дай мне на них взглянуть.

— Сейчас их нет.

— Кажется, я тебя не понимаю.

— Они охотятся.

Я почему-то решил, что этот разговор лучше продолжить, находясь у дальней стены, и быстренько оделся.

— Хорошо, для начала я хочу убедиться, что правильно тебя понял. Твои глаза не выпали, ты их не потеряла, их у тебя не украли. Они просто отправились на охоту.

— Совершенно верно.

— Извини за невежество, но за чем охотятся глаза?

— Естественно за завтраком.

С каждым таким вот бесстрастным ответом она все больше превращалась в инопланетянку.

— И где они охотятся за ним?

— Там, где смогут найти.

Я решил, что все-таки не хочу видеть ее без маски, да и с носом и ушами ей лучше, чем без оных. Как только я донес до нее эту мысль, она нащупала на тумбочке нос и уши и вернула на место. Потом прижала подушечки пальцев к поверхности тумбочки, и ногти скакнули куда положено.

Тут же до меня донесся странный звук. Повернув голову, я увидел пару катящихся по полу глаз. Добравшись до кровати, они принялись подпрыгивать, пока не забрались на одеяло. Тут же покатились к ее руке. Едва она их нащупала, как отвернулась от меня, сняла маску, вставила в глазницу один глаз, потом второй. После чего повернулась ко мне и улыбнулась.

— Так лучше? — спросила она.

— Гораздо.

Левый глаз рыгнул.

Я бочком двинулся к двери.

— Рад был познакомиться с тобой, Ветазия.

— Ты так быстро уходишь?

— Ну, уже поздно и у меня полно дел.

— Еще рано и делать тебе совершенно нечего.

— Найти какое-нибудь дело для меня — пустяк, — с жаром заверил я ее.

— Когда мы занимались любовью, моя компания была тебе очень даже приятна.

— Когда мы занимались любовью, я не знал, сколько у тебя съемных частей. — Я смотрел на нее с минуту, потом спросил: — Что еще ты можешь снять?

— Тебе не захочется это знать.

— Почему? Одним ночным кошмаром больше — одним меньше, велика ли разница?

— Ладно, — вздохнула она. — Я не хочу вести общее хозяйство с расистом, который ненавидит грилов.

— У меня нет ненависти к грилам, — возразил я. — Просто я не понимаю их куда больше, чем многое другое.

— Мы перепихнемся на дорожку, а потом разбежимся, — решила она.

— Никогда, — отрезал я.

Но, прежде чем я успел открыть дверь, меня окутал запах ее естественных духов и мы перепихнулись на дорожку.

— Прощай, Ураган Смит, — сказала она, когда я вновь оделся. — Позволь мне кое-что тебе дать, чтобы ты меня не забыл.

— Леди, я и так тебя не забуду, — отчеканил я.

— Ты уверен, что я могу не давать тебе сувенир?

— Мне придется нанять психоаналитика, чтобы избавиться от некоторых воспоминаний, связанных с тобой.

— Я могу заставить тебя остаться, знаешь ли.

— Знаю.

— И ты будешь наслаждаться каждой минутой.

— До тех пор, пока не простужусь и у меня не польет из носа.

Мой ответ показался ей забавным, ее затрясло от смеха, и я выскользнул за дверь до того, как от нее могло отделиться что-то совсем уж неожиданное. Минутой позже стоял на улице, гадая, в какой стороне космопорт. Рискнул вскинуть голову — и, конечно, она смотрела на меня через окно. Такая маленькая, одинокая, ранимая, что я, покинув ее, почувствовал себя последним подлецом.

А потом она подмигнула мне синим глазом, и я решил, что иной раз даже подлецы поступают правильно. Двадцать минут спустя покинул Карнавал, стараясь не вспоминать о тех чудесных минутах, которые провел с грилом.

* * *

— Не хочу наступать на больную мозоль, — первым заговорил Бейкер, — но ты мог бы избежать многих проблем, если бы держался женщин.

— Как ты — той нептунской наложницы? — раздраженно спросил Смит.

— Это случайность.

— Я, между прочим, не искал и не ищу инопланетных женщин.

Лангтри Лили зашипела.

— За исключением тебя, дорогая, — торопливо добавил он.

Внезапно Маленький Майк Пикассо вскочил и выглянул в окно.

— В чем дело? — спросил я.

— Что-то очень уж сильно рвануло, — ответил он. — То ли солнце превратилось в сверхновую, то ли стреляют совсем близко.

— Пятьдесят против одного, это война, — предложил поспорить Ставлю-Планету О’Грейди.

Желающих сделать ставку не нашлось.

— Любопытно, что это за инопланетяне? — задал риторический вопрос Бейкер.

— Кем бы они ни были, у меня предчувствие, что они — чужие, во всяком случае лишены сексуальной мотивации инопланетян, с которыми доводилось сталкиваться тебе и Урагану, — заметил Макс.

Никодемий Мейфлауэр повернулся к Катастрофе Бейкеру.

— Ты много кого повидал. Кто из них самый опасный?

— Женщины, — без запинки ответил Бейкер.

— Я про инопланетян.

— Я тоже. — Бейкер занялся проверкой своего арсенала.

— А что скажешь ты, Могильщик?

— Кто самый опасный — не знаю. Но домарианцы заставили меня попотеть больше других.

— Как так? — спросил Мейфлауэр.

— Двое из них разыскивались, вот я и полетел на Домар, чтобы посмотреть, не удастся ли получить вознаграждение. — Он помолчал, приложился к стакану. — Интересная планета — Домар. Ни автомобилей, ни поездов, ни самолетов, ни кораблей, ни тележек для гольфа, ни дорог. Одни домарианцы. Высотой в сорок футов, большая часть которых приходится на ноги. Ночь они ненавидят и всю жизнь ходят и ходят вокруг планеты, следуя за солнцем. Останавливаются только для того, чтобы убивать друг друга.

— Ты нашел тех, кого искал?

— Да, но потерял тридцать фунтов, гоняясь за ними.

— А что скажешь ты, Ураган? — Мейфлауэр повернулся к Смиту.

— С большинством инопланетян я живу мирно, — ответил он под взглядом Лангтри Лили.

— Большой Рыжий? — продолжил опрос Мейфлауэр.

— Вы должны понимать, что я смотрю на все это с другой колокольни, — ответил Большой Рыжий. — Я — спортсмен, не герой, не охотник за головами, даже не солдат. Я бы сказал, что самые крепкие инопланетяне, физически, торкилы. Роста в них двенадцать футов, сплошные мышцы, и в смертоболе им нет равных. Последний раз они выиграли у людей шестнадцать, пять, восемь и три.

— Никогда не видела, как играют в смертобол, — призналась Сахара дель Рио. — И что означает этот счет?

— Торкилы шестнадцать раз занесли мяч в «город», люди — пять. Торкилы убили восьмерых людей, люди — троих торкилов. — Большой Рыжий улыбнулся. — Это мужская игра, мэм.

— Значит, им нет равных? — уточнила Сахара.

— Физически.

— То есть?

— Про их ум я такого сказать не могу. Любой грумарит может проиграть в шахматы только другому грумариту. А есть еще квинталанцы, которые изобрели пятимерные шашки.

— И как в них играют? — спросил О’Грейди.

— Понятия не имею. Об этом надо спрашивать квинталанца, а они так заняты исследованиями других измерений, что могут и не ответить.

— Так ты говоришь, что торкилы самые крепкие, а грумариты и квинталанцы — самые умные? — спросил Мейфлауэр.

— Самые крепкие в спортивных состязаниях, — поправил его Большой Рыжий. — Лично я выставил бы против них Эйнштейна.

— Ты говоришь про грумаритов и квинталанцев?

— Я говорю про всех.

— Да перестань, — отмахнулся Мейфлауэр. — Как может слепой человек победить торкила?

— Он — Эйнштейн, — ответил Большой Рыжий. — И найдет способ.

— Я бы поставил на торкила, — встрял О’Грейди.

— И проиграл бы.

— Да? — хмыкнул О’Грейди. — Спроси его, как бы он выиграл.

Большой Рыжий отпечатал вопрос, дождался ответа, прочитал его на экране.

— Он говорит, что легко.

— Он говорит — как? — настаивал О’Грейди.

— Да. Он говорит, что Е равно МС квадрат.

— И что? Это всем известно.

— Справедливо… но только он знает, как это можно использовать.

— Ерунда.

Экран компьютера Большого Рыжего вновь ожил.

— Он говорит, что докажет это прямо сейчас, если ты поставишь пятьсот кредиток против его десяти.

Вот тут по лицу О’Грейди пробежала тень сомнения.

— Скажи ему, я не хочу брать его деньги.

Компьютеры обменялись посланиями.

— Он говорит, что можешь не волноваться… они тебе не достанутся.

— Как-нибудь в другой раз.

— Он говорит, что проанализировал ситуацию и, если война доберется сюда, второго шанса, возможно, не будет.

— Я это переживу, — ответил О’Грейди.

— Чертовски жаль, — вздохнул преподобный Билли Карма. — Люблю наблюдать, когда Добро и Зло сходятся в открытом бою.

— И кто из них был бы Добром? — спросил Макс.

— Естественно, победитель, — ответил Билли Карма. — Бог в таких делах не оставляет Злу ни единого шанса.

— Определенность — это хорошо, — усмехнулся Макс.

— Безусловно, — согласился с ним преподобный.

— А что скажешь ты, Макс? — спросил Никодемий Мейфлауэр.

— Насчет чего?

— Кто, по-твоему, самые опасные инопланетяне?

— Которые опаснее сверхагрессивных рыжеволосых девиц, вроде Телмы? — переспросил Макс. — Знаешь, история Урагана Смита о голодных глазах напомнила мне о них.

— Рыжеволосых девицах?

— Нет. Об опасных инопланетянах.

— У твоих тоже были голодные глаза? — поинтересовался Смит.

Макс покачал головой:

— Нет. Нет, но они все равно могли нагнать страха. Черт, если бы не я, они, возможно, захватили бы всю галактику.

— Возблагодарим Господа за маленькие радости, — саркастически пробормотал Маленький Майк Пикассо.

— Возблагодари кого-нибудь еще, — сурово ответил ему преподобный Билли Карма. — Общаться с небесами позволено только мне.

— Так что это были за инопланетяне? — спросил Большой Рыжий.

ПИРАТЫ ЗАРИ

Слышали когда-нибудь об Офире (начал Макс)? Это горнорудная планета во Внешнем Пограничье. Много алмазов, еще больше других драгоценных камней. Неплохое, кстати, местечко. С кислородом порядок, гравитация — восемьдесят процентов от стандартной. Там построили больницу для пациентов с болезнями сердца, потому что пониженная гравитация способствовала их выздоровлению.

Но у них возникла проблема. Какую и можно ожидать для планеты, богатой алмазами.

Шахты хорошо охранялись, так что контрабандой алмазы с Офира практически не вывозились. Пару раз крупные банды пытались поживиться алмазами, но у них ничего не вышло.

А потом появились Пираты Зари, и для Офира наступили черные дни.

* * *

— Почему их звали Пиратами Зари? — спросил Большой Рыжий.

— Я к этому подхожу, — раздраженно ответил Макс.

* * *

Они были инопланетянами (продолжил Макс). Никто не знал, откуда они появились. Они никогда не нападали днем, никогда не устраивали ночных рейдов. Сумерки их тоже не привлекали. Всегда являлись вместе с зарей, на восходе солнца, и сразу показали себя крутыми парнями. В первый же раз убили семнадцать охранников, а их улов составили драгоценные камни стоимостью в сорок миллионов кредиток. При этом они не потеряли ни единого человека.

(Конечно же, не человека. У них было по три ноги, так что бегали они не очень, зато никому не удавалось и сшибить их с ног. Собственно, у них было и по три руки, и по три больших круглых глаза, с каждой стороны соответственно треугольных тела и головы. Рот, правда, был один и он не всегда смотрел в ту сторону, куда шел Пират Зари.)

Атаковали они без предупреждения. Падали с неба, стреляя из пульсаторов. До этого самого дня никто не знает, почему их интересовали алмазы, но, думаю, они продавали их ренегатам-людям за оружие и космические корабли.

В первый год совершили семь набегов, и когда пыль рассеялась, стало ясно, что человеческая колония на Офире на грани банкротства, не говоря уж о том, что ее население значительно уменьшилось.

Я услышал про беды Офира, а поскольку дел у меня особых не было, как-то утром прилетел туда и предложил свои услуги. От отчаяния они даже не попытались сбить назначенную мною цену: по одному алмазу за каждого Пирата плюс премию в десять алмазов, если я перебью их всех или прогоню раз и навсегда. Я поселился в лучшем отеле города, «Необработанном Бриллианте», и стал ждать.

К сожалению, я ничего не мог планировать, не зная заранее об их появлении, а, как я уже и говорил, они всегда использовали фактор внезапности. Сваливались, как снег на голову, брали то, что хотели, и исчезали.

Я провел на Офире двадцать семь дней, прежде чем увидел их. Каждую ночь сидел в засаде, спать ложился в полдень, и вот наступило утро, когда пятнадцать Пиратов двинулись к вновь отстроенному зданию пробирной палаты, где хранились алмазы, подготовленные к отправке в Монархию. Некоторые из охранников открыли огонь, но Пираты не замедлили шаг. Сами же стреляли настолько точно, что через минуту восемь охранников лежали мертвыми.

Я внимательно разглядывал их. Знал, что одного удалось убить, то есть они смертны, но наше оружие, похоже, не причиняло им вреда. И тут до меня дошло, что их военная форма на самом деле бронекостюмы, которые каким-то образом отражают свет лучевиков и звуковые волны глушаков. Так что единственный способ убить Пирата — разнести ему голову, а с двухсот ярдов, с такого расстояния охранники открыли огонь, попасть в голову из ручного оружия — чистая случайность. У Пиратов оружие было куда точнее, а с такими большими глазами им не требовались оптические прицелы.

Я подождал, пока они войдут в пробирную палату. Затем подкрался к зданию и занял позицию за атомным утилизатором мусора, в тридцати ярдах от входа. Пять минут спустя они вышли из двери.

Я прицелился в голову первого, нажал на спусковой крючок и отправил его в мир иной. Успел разобраться со вторым, но остальные уже бежали, как крысы с тонущего корабля. Конечно, с тремя ногами большой скорости они набрать не могли, но на бегу все время вращались, так что я уже не смог попасть в голову.

А выходить из укрытия и преследовать их не хотел, поскольку зрение и оружие у них были лучше моего. Они благополучно скрылись вдали, чуть позже их корабль покинул планету и люди потянулись к убитым охранникам.

Что касается меня, то я первым делом обследовал тела убитых Пиратов, но без особой для себя пользы. От голов практически ничего не осталось, а искать в броне слабые точки не имело смысла.

Зато я попытался найти какой-нибудь религиозный символ и облегченно вздохнул, не обнаружив такового, поскольку его отсутствие подсказало мне, как разделаться с этими сукиными детьми.

Я подождал появления мэра, он пришел, лишь убедившись на все сто процентов, что Пираты покинули планету, и потребовал два алмаза за убитых Пиратов. Мэр возразил, что я должен Офиру восемь алмазов за убитых охранников, так что с учетом двух, упомянутых мной, за мной должок в шесть алмазов.

— Чушь! — отмахнулся я. — Не забывай, что ты разговариваешь с Максом Три Ствола. Если не заплатишь мне положенного, я не скажу тебе, как победить Пиратов Зари.

— А ты знаешь как? — удивился он.

— Да, знаю, — кивнул я. — И, если хочешь, чтобы я поделился своими знаниями с тобой, гони алмазы.

Мэр и члены городского совета пошептались пару минут, потом повернулись ко мне.

— Приходи в мой кабинет через полчаса, и я отдам тебе твои алмазы.

— Отлично.

— А теперь… как нам убить Пиратов?

— Приходи в свой кабинет через полчаса, и тридцатью секундами позже я с радостью тебе все расскажу. При условии, что в промежутке ты со мной расплатишься.

Вот тут он решил, что ничто не мешает ему пойти в свой кабинет прямо сейчас, я последовал за ним и терпеливо подождал, пока он откроет сейф и достанет два очень неплохих алмаза.

— Вот. — Он протянул алмазы мне. — Тебе уплочено. Так как нам убить Пиратов Зари?

— Признав, что они — Пираты Зари, и спросив себя, почему?

— Я не понимаю, — покачал головой мэр.

— Значит, так, пусть пока удача не на нашей стороне, они знают, что мы можем их убить. Исходя из этого, они могли остановиться на одном из следующих вариантов. Атаковать ночью, когда увидеть их практически невозможно. Атаковать ясным днем, когда они могли бы перестрелять нас, как в тире. Однако они всегда атакуют на заре. Почему?

— Я не знаю.

— Я тоже не знал, — признал я. — Пока не обследовал убитых.

— И ты нашел причину? — спросил мэр.

— Да. Если б я обнаружил при них амулет, свидетельствующий о том, что они поклоняются солнцу или луне, то подумал бы, что именно этим объясняется их излюбленное время атаки. Но амулета не нашлось, следовательно, причина — в их огромных глазах. Они не могут нападать днем, потому что солнце их слепит.

— А что им мешает нападать ночью? — спросил мэр.

— У Офира нет луны, это единственная планета в вашей системе, до ближайшей звезды шестнадцать световых лет. Ночи у вас чернильно-черные, и даже Пираты Зари ничего не видят без источника света, который, конечно же, сразу выдаст их местонахождение.

— Это логично, — кивнул мэр. — Теперь понятно, почему они нападают только на заре. Но мне по-прежнему не ясно, как нам их победить.

Я печально покачал головой.

— Ты такой тупой, что мне стоило запросить двойное вознаграждение. Но сделка есть сделка. Дай мне десять человек, и мы подготовимся к их следующему прилету.

Мы подготовились. Они появились тридцать дней спустя, а мы поджидали их с самыми яркими прожекторами, которые можно купить за деньги. Включили их, когда Пираты приблизились на пятьдесят ярдов к зданию пробирной палаты, а потом, как в тире, перестреляли.

Одного оставили в живых, чтобы он мог вернуться к кораблю и сообщить другим Пиратам, что на Офире им ловить нечего. С того дня Пиратов Зари там больше не видели.

Что же касается меня, то я почти год жил, как король, пока не наткнулся на Ставлю-Планету О’Грейди, которому в один вечер и проиграл остаток алмазов.

* * *

— Об этом не грусти, — посоветовал О’Грейди Максу. — Не прошло и трех дней, как они перешли к Макнейру Каменное Лицо. — Он печально покачал головой. — Вот уж кто умел блефовать. Сделал меня на пятьдесят миллионов.

— Макнейр Каменное Лицо, — повторил Катастрофа Бейкер. — Я слышал о нем.

— Он был букмекером, — продолжил О’Грейди. — Помните поединок за чемпионский титул по свободному боксу в тяжелом весе между Спиноломом Барнсом и Пенджакским Малышом?

— Кто может его забыть? — вмешался Большой Рыжий. — Единственный бой в истории, в котором оба упали замертво на ринге.

— Правильно, — кивнул О’Грейди. — А поскольку оба не смогли подняться, букмекеры никому не заплатили. Старина Каменное Лицо собрал ставок на пятнадцать миллионов и решил, что хватит ему принимать ставки и пора ставить самому.

— Я однажды видел Пенджакского Малыша, — сказал Могильщик. — Всегда думал, что только два человека в галактике смогут справиться с ним, Катастрофа Бейкер и я, правда, насчет себя полной уверенности у меня не было.

— Насчет Малыша ничего сказать не могу, — подал голос Ураган Смит, — но я присутствовал на матче, когда Спинолом Барнс разобрался с Джимми Стальным Кулаком, и, думаю, я сумел бы взять над ним верх.

Ожил компьютер Большого Рыжего.

— Эйнштейн говорит, что вы все ошибаетесь, — сообщил им Большой Рыжий. — Только один человек мог побить Барнса или Малыша.

— Кто же он? — спросил Гейнс.

Большой Рыжий передал вопрос Эйнштейну, улыбнулся, прочитав ответ.

— Совсем и не он.

— Инопланетянин? — спросил Гейнс.

— Нет, — ответил Большой Рыжий. — Женщина.

— Я в это не верю! — пренебрежительно бросил Гейнс.

— Эйнштейн никогда не ошибается.

— На этот раз ошибся.

На экране появилось новое послание Эйнштейна.

— Он хочет знать, слышал ли кто о Киборге де Мило? — озвучил его Большой Рыжий.

— Киборг де Мило? — повторил Гейнс. — Он ее не выдумал?

— Нет, — от противоположной стены ответил ему Ахмед Альфардский. — Я ее знаю. Она существует.

— И ее зовут Киборг де Мило?

— Теперь да. Я ее знал как Венеру.

— Только не надо напрягать меня ее полным именем, — пробурчал Гейнс.

— Да кому нужно ее имя? — согласился с ним О’Грейди. — Лучше скажи нам, почему Эйнштейн думает, что она могла бы справиться и со Спиноломом Барнсом, и с Пенджакским Малышом?

— Он не думает, — поправил его Большой Рыжий. — Знает.

— И он прав, — кивнул Ахмед.

— И все же, почему?

КИБОРГ ДЕ МИЛО

Ее настоящее имя (начал Ахмед Альфардский), или, вернее, имя, которое ей дали при рождении, — Венера Дельмонико. В те стародавние времена, когда мы встретились, Венера, симпатичная, вежливая, воспитанная девушка, только-только сдала вступительный экзамен и собиралась вылететь на Аристотель, вы знаете, университетскую планету. Изучать она хотела что-то очень уж экзотическое, кажется, поэзию третьего столетия Галактической эры. К тому моменту Венера и так обладала энциклопедическими знаниями по этому предмету, и только два человека, оба профессора с Аристотеля, могли ее чему-то научить.

Но за три недели до отлета на Аристотель грабители ворвались в дом ее родителей. Отец попытался остановить их, и его убили. Мать попыталась убежать, зовя на помощь, и ее тоже убили. Потом, чтобы замести следы, грабители сожгли дом. В огне погибла и ее коллекция ценнейших раритетных томиков поэзии. Венера осталась жива только потому, что в это время занималась в местной библиотеке.

Я жил по соседству и стоял рядом с дымящимися развалинами, когда приехала Венера. Полиция сообщила ей о случившемся. Я думал, у нее начнется истерика, может, она упадет в обморок, но мои ожидания не оправдались. Ее лицо стало бесстрастным, голос смягчился, и она задавала вопросы следователю, пока не узнала от него все, что тот мог ей сказать.

Потом увидела меня, подошла, попросила связаться с Аристотелем и сообщить, что учиться не будет, ни в ближайшем семестре, ни в обозримом будущем.

— Но что ты собираешься делать? — спросил я. — Не можешь же ты из-за этой трагедии порвать все связи с обществом и уйти в себя?

— С обществом я не порву, — спокойно, холодно ответила она. — У меня есть дела.

— Будешь и дальше изучать поэзию?

Ее симпатичное личико перекосила гримаса презрения.

— Нет, Ахмед. Более важные дела. — Она бросила последний взгляд на пепелище, повернулась ко мне. — Я увижусь с тобой перед тем, как приступлю к ним.

И она ушла.

Исчезла почти на год. Я пытался навести справки, но никто не знал, что с ней сталось. Потом, безо всякого предупреждения, она объявилась в моем доме.

— Венера! — воскликнул я. — Где ты была?

— Готовилась, — ответила она, проходя в гостиную.

— Ты совершенно не изменилась. — Я оглядел ее с головы до ног.

Она хохотнула.

— Спасибо, Ахмед. С того дня как погибли мои родители, я смеюсь первый раз.

— А что такого забавного я сказал? — в недоумении спросил я.

— Ты и представить себе не можешь, как я изменилась.

Я вновь оглядел ее.

— Я ничего не вижу. Сомневаюсь, чтобы ты набрала или потеряла даже пару фунтов.

— Я потеряла больше двух фунтов. Я потеряла обе руки.

Я глянул на ее руки.

— Не понимаю.

Она постучала пальцами правой руки по левой. Послышались металлические щелчки.

— Я заменила обе руки протезами.

— Но зачем? — в изумлении воскликнул я.

— Потому что в обычных руках необходимость отпала. — Она вытянула руки перед собой. — Мне требовались такие.

— Для чего?

— Для моей работы.

— Я думал, твоя работа — изучение поэзии.

— Моя работа — убивать людей, которые заслужили смерть, — ответила она. Растопырила пальцы правой руки. — Этот палец стреляет лазерными лучами. Этот — звуковыми волнами. Вот этот — пульсатор. А этот стреляет пулями. — Она подняла левую руку. — Этот — огнемет, этот — атомный бур, этот выбрасывает нож, этот — прожектор, пробивающий не только темноту, но и туман.

Она постучала пальцем по своим прекрасным синим глазам. Раздался тот же звук.

— Мои глаза видят не только то, что видишь ты, но и в ультракрасном и ультрафиолетовом диапазонах. Левый, к тому же, телескоп, правый может использоваться как микроскоп.

— Господи! — воскликнул я. — Зачем ты все это сделала?

— Я сжала в один год миллионы поколений, которые потребовались бы эволюции для достижения такого же результата, и добилась максимальной эффективности своего тела. С этого дня я уже не Венера Дельмонико, а Киборг де Мило. Как Венера древних, я потеряла обе руки, но в отличие от нее нашла им достойную замену.

— У нас преступников ищет полиция, а в Пограничье этим занимаются профессиональные охотники за головами, вроде Могильщика Гейнса.

— Они работают за деньги, — ответила она. — Я — во имя справедливости.

— Но…

— Полиция год ищет убийц моих родителей. Результат есть?

— Не знаю, — признался я.

— А я знаю. Они не продвинулись ни на шаг.

— Что тебе сказать. — Я печально вздохнул. — У меня такое ощущение, что ты порушила свое будущее.

— Возможно, это ты порушил свое будущее, — предположила она, направляясь к двери, — не сделав всего, что в твоих силах, чтобы гарантировать себе это самое будущее.

Ей потребовалось три дня, чтобы разыскать убийц родителей. Я не знаю, что она с ними сделала, но слышал, что хоронить было нечего.

В звездной системе Альфард она задержалась еще на месяц. Перебив всех известных преступников, решила попробовать свои силы, схватившись с противником посерьезнее, и отправилась во Внутреннее Пограничье.

Время от времени я читал о ней или до меня доходили слухи о женщине-киборге, которая убивала людей, поединок с которыми не стал бы легкой прогулкой и для Катастрофы Бейкера, но не могу с уверенностью утверждать, что она до сих пор жива.

Если нет, я бы не хотел находиться в одной комнате, даже на одной планете, с человеком, который смог ее убить.

* * *

— Эйнштейн говорит, что она жива. — Большой Рыжий смотрел на экран. — В прошлом месяце он виделся с ней на Зеленом Лугу II.

— Зачем? — удивился Макс. — Что у них может быть общего?

— Само собой, ей требовался его совет, — ответил Большой Рыжий. — Зачем еще кому-либо хочется встретиться с Эйнштейном.

— Какой совет? — не унимался Макс.

— У нее оставались человеческие ноги. Она хотела посоветоваться с ним насчет их замены.

— Да она и так целый арсенал.

— Оружия ей хватает, — ответил Большой Рыжий. — Но сие не означает, что она не может повысить свою эффективность. Нужны ей ноги, на которых она сможет ходить при гравитации, в четыре раза больше стандартной? Которые позволят ей прыгать на сорок футов? С вакуумными присосками на стопах, чтобы ходить по стенам и потолку? С отделениями для запасных энергетических батарей? С холодильниками для хранения еды, если она окажется далеко от цивилизованного…

— Ладно, ладно, — раздраженно оборвал его Макс. — Я все понял.

— Знаете, — подал голос Могильщик, — а ведь я слышал о ней. Имени не знал, но некоторые из ее подвигов тянули на легенды. О женщине-киборге говорят уже многие годы, женщине, которой под силу все то, что, по словам Ахмеда, умеет Киборг Венера.

— Киборг де Мило, — поправил его Ахмед.

— Если она во Внутреннем Пограничье, почему ни разу не заглянула в «Аванпост»? — задал Макс более чем логичный вопрос.

— Может, ее не мучила жажда, — предположил Никодемий Мейфлауэр.

— А может, собиралась заглянуть на огонек, но флот или чужие разнесли ее корабль в клочья, — добавил Маленький Майк Пикассо. — На нас надвигается война, знаете ли.

— Если в нее кто-то выстрелил, мне не хочется думать о том, что с ним сталось в случае промаха, — заметил Ахмед.

— Давно она — киборг? — спросил Никодемий Мейфлауэр.

— Восемнадцать лет, — ответил Ахмед.

— Долгий срок, — вздохнул Ураган Смит. — Может, она уже мечтает о мужчине, который полюбит ее.

— Она не в твоем вкусе, — заметил Катастрофа Бейкер.

— Откуда ты знаешь?

— Она — человек.

Лангтри Лили зашипела на Смита.

— Это всего лишь теоретические рассуждения, дорогая моя, — быстро ответил он, готовясь уйти в сторону в случае очередного плевка.

Она злобно глянула на него, и он принялся поглаживать ее руку. Мгновение спустя она расслабилась и принялась добирать остатки меда из пластиковой бутылочки.

— Так или иначе, она — женщина крутая, — уверенно заявил Маленький Майк.

— Кто ж с этим спорит? — пожал плечами Могильщик. — Я-то думал, что встречался с самыми крутыми женщинами Пограничья, но, судя по всему, они не чета Киборгу де Мило.

— Кто они? — Вилли Бард оторвался от блокнота.

— Слышал когда-нибудь о сестрах О’Тул? — спросил Гейнс.

— Нет.

— Я слышал, — ввернул Никодемий Мейфлауэр.

— Я тоже, — присоединился к нему Бейкер. — Имена еще у них были такие странные, вроде бы Шелк и Атлас.

— Я думал, Резина и Кружево, — не согласился с ним Никодемий.

— Близко, но не в десятку, — покачал головой Могильщик.

РОМАНТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ БАРХАТА И КОЖИ О’ТУЛ

Никто не знает когда они появились в Пограничье (начал Гейнс). Черт, да они могли здесь родиться. Я знаю, что они выросли в Аллее Кошмаров, криминальном районе Порт Рейвена, маленькой планетки в секторе Уиллоби, а тот, кто может провести в Аллее Кошмаров больше суток и не отправиться на тот свет, обладает удивительными способностями к выживанию.

Умом сестры не блистали, я уверен, что вступительного экзамена на Аристотеле они в отличие от Киборга де Мило не сдали бы, но не нарушали закон, много работали, копили деньги.

Собственно, на почве последнего я с ними и познакомился. Так уж вышло, что мы пользовались услугами одного банка. В Порт Рейвене я не находил ничего привлекательного, но там располагалось отделение банка Спики, в котором у меня был счет.

Внешностью девушки тоже не могли похвастать. Симпатичные, конечно, но не из тех, ради кого мужчина готов достать луну с неба или отправиться убивать дракона. Прямо скажу, не чета Силиконовой Карни. Одна всегда одевалась в бархат, вторая в кожу, и вскоре их настоящие имена забылись, остались только Бархат и Кожа, сестры О’Тул.

Управлял банком тощий шкет, которого звали Трокмортон Льюис Фротингхэм. Клянусь, его имя весило больше, чем он сам. И всегда выглядел так, будто только что вышел от портного, невзирая на духоту и влажность. До сих пор иногда встречаются люди, которые носят очки, но он — единственный на моей памяти, кто носил пенсне — очки, которые крепятся на носу. Из левого рукава всегда торчал уголок шелкового носового платка, а туфли сияли, как два солнца.

Я проводил в банке много времени, дожидаясь, пока на Порт-Рейвен придет подтверждение, что банк Спики получил причитающиеся мне вознаграждения, и частенько сталкивался там с сестрами. Не знаю, какая у них была работа, но им платили наличными каждый день и перед закрытием банка они приходили, чтобы положить деньги на свои счета. Маленький Трокмортон Льюис Фротингхэм всегда появлялся в зале для клиентов, чтобы поздороваться с ними, они перекидывались парой слов, а потом он лично проводил все необходимые банковские операции.

И однажды, без всякого предупреждения, в банк заявилась банда Белларго, все семьдесят три человека.

* * *

— Банда Белларго? — переспросил Бейкер. — Не слышал о них уже лет двенадцать. Что с ними случилось?

— Не прерывай меня, и все узнаешь, — ответил Могильщик.

* * *

В банке находились девушки (продолжил Гейнс), еще два-три клиента, пара роботов-кассиров, Фротингхэм и, разумеется, я.

— Ты — охотник за головами! — прошептал Фротингхэм. — Неужели не попытаешься что-нибудь сделать?

— Все мои деньги на Спике, — ответил я. — Если они и выпотрошат весь твой банк, я не потеряю ни кредитки.

— Но твоя работа — вершить суд над этими негодяями.

— Я могу убить с полдесятка, но их тут больше пятидесяти. И мне представляется, что моя работа — остаться в живых и встретиться с ними при более благоприятных обстоятельствах.

Пока мы разговаривали, Белларго неотрывно смотрел на меня и наконец подошел.

— Ты — Могильщик Гейнс? — спросил он.

— Некоторые так меня называют, — признал я.

— Я уже не один год точу на тебя зуб, — продолжал он. — Ты убил шестерых моих людей, а пятеро дезертировали, чтобы избежать встречи с тобой.

— Чертовски жаль.

— Ты-то чего жалеешь? — удивился он.

— Раз они завязали, не видать мне вознаграждения за их головы.

Он расхохотался.

— Ты мне нравишься, Могильщик Гейнс. Буду сожалеть о том, что тебя пришлось убить.

Если он надеялся, что я попрошу его оставить меня в живых, то ждать ему пришлось бы долго, но тут он заметил сестер О’Тул и вперевалочку направился к ним.

— Привет, дамы. Я вижу, вы берегли себя для настоящего мужчины.

— Когда он появится, пожалуйста, дай нам знать, — ответила Бархат.

— Что-то у нас сегодня перебор юмористов! — прорычал Белларго.

Я думал, что сейчас он ударит ее, но его взгляд упал на Фротингхэма.

— Как насчет тебя?

— Я не нахожу ничего забавного в ограблении банка, — дрогнувшим голосом ответил он.

— Должно быть, здесь очень холодно, — заметил Белларго. — Посмотрите, как трясутся eго руки.

— Оставь меня в покое! — взвизгнул Фротингхэм. — Вы пришли, чтобы ограбить мой банк. Грабьте и убирайтесь!

— Твой банк? — повторил Белларго.

— Он — президент, — с гордостью ответила Кожа.

— Хорошо. Тогда ты-должен знать комбинации компьютерных замков сейфов.

— Их я тебе не назову, — ответил Фротингхэм. — Пусть меня ограбят, но способствовать этому я не буду.

— Ты сделаешь все, что тебе скажут! — прорычал Белларго и вот тут допустил роковую ошибку: врезал коротышке Фротингхэму по физиономии.

Двумя секундами позже Бархат уже летела по воздуху и с такой силой ударила ногой в голову Белларго, что едва не оторвала ее от плеч. Громко хрустнул позвоночник, и Белларго отправился к праотцам.

Кожа уже металась среди бандитов, работая руками и ногами, Бархат присоединилась к ней, и к тому моменту, когда я пришел в себя от изумления и выхватил лучевик, семнадцать человек лежали на полу. Двенадцать так и не встали, а я начал понимать, как сестрам О’Тул удалось выжить в Аллее Кошмаров.

Потом Бархат подняла с пола лучевик, Кожа — два глушака, и остатки банды Белларго они расстреляли, как в тире. Я тоже успел пару раз выстрелить, но в принципе в моей помощи они не нуждались.

Когда пыль рассеялась и все бандиты лежали на полу, мертвые или выведенные из строя, сестры бросились к Трокмортону Льюису Фротингхэму.

— Как ты? — озабоченно спросила Кожа.

— Бедняжка! — проворковала Бархат. — Они тебя напугали?

Поначалу я подумал, что все это — игра. Как могли такие воительницы питать какие-то чувства к этому сморчку?

Но ошибся. Две недели спустя, утром, Бархат О’Тул вышла замуж за президента банка, а тремя часами позже, на столь же торжественной церемонии, за него вышла замуж и Кожа О’Тул. Потом втроем они уехали на медовый месяц.

* * *

— Это все? — лихорадочно записывая, спросил Бард.

— Не совсем.

— А о чем ты не упомянул? — спросил Бард. — Они ушли от него?

Гейнс покачал головой.

— Я побывал на Порт-Рейвене в прошлом году. Они все живут в огромном доме, в каком и может жить банкир. Девушки (вернее, женщины) по-прежнему обожают своего мужа. У Бархат семь детей, у Кожи — восемь. Я бы хотел сказать, что дети похожи на матерей, но на самом деле все они — вылитый отец.

— Бедные крошки, — покачал головой Большой Рыжий.

— Ну, не знаю, — продолжил Могильщик. — Каждый унаследует по миллиону кредиток и, несмотря на невзрачную внешность, другие дети в школе их не третируют.

— Не третируют? — удивился Большой Рыжий. — Почему?

— Потому что Бархат и Кожа работают в этой школе. Кожа преподает основы рукопашного боя, Бархат — тренер команды по смертоболу. Позвольте вас заверить: ни у кого не возникает желания дернуть за косичку их дочерей и дать подзатыльник сыновьям.

— Могу в это поверить, — кивнул Маленький Майк Пикассо. — Жаль, что у меня не было такой матери.

— Ты хорошенько подумай, — посоветовал ему Адский Огонь ван Винкль. — Возможно, она защитила бы тебя от школьных хулиганов, но так ли тебе хотелось бы ходить по струнке, выполняя все ее указания?

— В этом ты прав.

— Безусловно. Мать, которая добивается повиновения угрозой наказания, может превратить ребенка в законченного лжеца.

— Насколько я понимаю, здесь в защите никто не нуждается, — язвительно ввернул Макс Три Ствола.

— Каждое слово, сказанное сегодня вечером, — правда. — Я счел, что пора вступиться за клиентуру «Аванпоста».

— Это факт? — спросил Макс.

— За исключением тех, что являются ложью. — Я внес необходимое уточнение.

— Как я понимаю, «Аванпост» слышал и первое, и второе, — логично предположил Аргиль.

— Ты думаешь, здания обладают разумом, да? — Максу все хотелось поспорить.

— Откуда мне знать? — спросил Аргиль.

— Тогда поверь мне. Не обладают.

— Ерунда. — Лицо Никодемия Мейфлауэра стало еще более сатанинским. — Я знавал целый разумный город.

— Быть такого не может, — отрезал Макс.

— Ладно. — Мейфлауэр пожал плечами. — Не хочешь слушать — не надо.

— Эй! — воскликнул Бард. — Я хочу послушать.

— Я тоже, — поддакнул я, чтобы позлить Макса.

— Если Макс не хочет слушать, за окном идет война. — Катастрофа Бейкер указал на очередной взрыв неподалеку от одной из наших лун. — Он может спасти галактику, пока мы посидим здесь и послушаем.

На том возражения Макса и прекратились.

ГОРОД, СТАРЕЕ ВРЕМЕНИ

Мы нашли его в Другом Рукаве, не в том, где расположена Земля (начал Никодемий Мейфлауэр).

Туда направились две конкурирующие группы археологов, каждая из которых не доверяла другой, а потому обе наняли телохранителей, дабы телохранители противоположной стороны не напали на них.

(Да, я понимаю, такие действия только провоцировали нападение. Но какого здравомыслия можно ждать от людей, которые летят на противоположный край галактики, чтобы копаться в земле?)

Так или иначе, мы прилетели в бинарную систему, которая не значилась ни на одной звездной карте. Поскольку я обнаружил ее первым, они сказали, что я вправе дать им названия. Поэтому более яркая звезда теперь Альфа Никодемий, а вторая — Бета Мейфлауэр. Если не верите, справьтесь с навигационным компьютером, перепрограммированным после 6519 года Галактической эры.

По какой-то только им ведомой причине мои археологи решили, что больше всего их интересует третья планета, вращающаяся вокруг Беты Мейфлауэра. Мы приземлились и действительно обнаружили древний город с хрустальными шпилями, мраморными мостовыми и кварцевыми окнами, сконструированными как призмы и превращающими солнечный свет в радугу.

Мы пробыли в городе не больше двух дней, когда прибыла вторая команда археологов. Наш руководитель сказал им, что мы оформили все необходимые документы, какие оформляет старатель или ученый, если не хочет, чтобы по облюбованной им территории шастали посторонние. Наши конкуренты ответили, что все это хорошо, но, поскольку планета не картографирована, а звезда не включена в официальные каталоги, они собираются остаться и проводить свои раскопки, что бы мы ни говорили.

Разговор уже пошел на повышенных тонах, и вдруг мы услышали громкий стон. Исходил он из центра города, но, прибыв туда, источника стона мы не обнаружили. Один из наших археологов предположил, что стонал ветер, обдувая самую высокую башню города. Представитель другой группы заявил, что мы слышали шум газа, вырывающегося из какой-то расщелины. Наш человек возразил, что если газ и вырывается, то из наших конкурентов. Телохранители все это время таращились на своих работодателей, гадая, почему они так странно себя ведут, а те уже едва не набрасывались друг на друга.

Остановил их еще один стон, донесшийся с северной окраины. Мы все поспешили туда, но опять же ничего не нашли.

Уже начало смеркаться, и обе стороны решили, что утро вечера мудренее. Моя группа вернулась в свой лагерь на восточной окраине города, наши конкуренты разбили лагерь на западной.

Я долго лежал на койке без сна, задаваясь вопросом, а что я здесь делаю (и стараясь решить, на кого из знакомых девушек я произведу наибольшее впечатление, сказав ей, что в мою честь названы звезды бинарной системы), и тут у меня в голове зазвучал голос:

— Никодемий Мейфлауэр.

Я сел, огляделся, чтобы понять, слышал ли голос еще кто-нибудь, но все археологи мирно похрапывали.

— Никодемий Мейфлауэр, — повторил голос.

— Я здесь, — тихонько ответил я. — Что ты хочешь?

— Боль непереносима.

— Может, тебе принять таблетку, — посоветовал я. — И, между прочим, кто ты и где?

— Я — Несбуданн.

— Уж извини, но твое имя мне ничего не говорит.

— Я — город, — ответил Несбуданн.

— Не понял.

— Ты спрашиваешь, где я, — продолжал Несбуданн. — Вокруг тебя. Я — это устремленные ввысь башни, сверкающая мостовая, светящиеся стены, витые лестницы, автострады, пешеходные дорожки, улицы. Я — дренажная система под твоими ногами, мозаичные панно на стенах церкви, витражи на потолке.

— Хорошо, с этим все ясно. Но с чего ты страдаешь от боли?

— Моими создателями, которые давным-давно покинули меня ради более современных городов на далеких мирах, я наделен даром сочувствия. Я могу улавливать потребности и реагировать на них. Тебе холодно? Я согрею воздух. Ты голоден? Я активирую кухню. Хочется спать? Я притушу свет и включу успокаивающую музыку. — Несбуданн замолчал и до меня донесся почти человеческий вздох. — Но у сочувствия есть недостаток. Твои ученые ненавидят своих конкурентов, те ненавидят их, и всю вторую половину дня и вечер меня бомбардировала эта взаимная ненависть. У меня нет защитных механизмов, чтобы нейтрализовать ее. И я страдаю, ужасно страдаю.

— Сочувствую. — Что еще я мог ответить? — Но чем, по-твоему, я могу тебе помочь?

— За моей северо-западной окраиной есть каньон, который называется Долина грез, — ответил Несбуданн. — Там растут галлюциногенные растения. Найди возможность отвести туда и тех и других до того, как я умру от боли.

— А что случится после того, как они попадут в Долину?

— Они вдохнут аромат этих растений. А потом, поскольку им неведомо само понятие дружбы, возможно, представят себе, что жить друг без друга не могут, и начнут работать вместе, ради общей цели.

— Пожалуй, стоит попробовать, — признал я.

Поднялся, разбудил телохранителей, объяснил им план, предложенный городом. Они согласились, и тогда я, под покровом ночи, отправился в другой лагерь и обо всем договорился с тамошними телохранителями. Наутро под дулом лучевиков и глушаков мы привели обе группы ученых к Долине грез. Сами туда не пошли, но их заставили. И буквально через минуту-другую археологи, которые ненавидели друг друга десятилетиями, уже бросались друг другу на грудь. Они провели там целый день, смеялись, как дети, клялись в вечной преданности.

А вечером, когда мы повели их в город, по пути к центральной площади пять раз начинались драки. Вражда вспыхнула с новой силой.

Вновь раздался стон, только теперь я знал, кто стонет.

— Несбуданн! — крикнул я. — Ты в порядке?

— Ты сделал все, что мог, Никодемий Мейфлауэр, — печально ответил Несбуданн, и на этот раз его услышали все. — Но я больше не могу выносить эту ненависть.

Высочайшая башня города завибрировала и рухнула, распавшись на тысячи кусков.

— Меня построили, чтобы служить вам, — продолжал Несбуданн. — Я любил вас, как собственных, детей, а вы причинили мне вреда больше, чем заклятый враг.

Рухнула еще одна башня, а в двух кварталах от нас начала разваливаться церковь.

— Возможно, оно и к лучшему. — Голос Несбуданна с каждой секундой слабел. — Вы — ученые. Теперь вы на практике доказали, что сочувствие не способствует выживанию. Придет день, когда ваши микрохирурги смогут оперировать молекулу ДНК. Проследите за тем, чтобы следующие поколения не знали, что есть сочувствие.

Здания уже рушились по всему городу, по мостовым побежали длинные трещины. Мы сломя голову помчались к окраине, выбежали за пределы города, повернулись, чтобы посмотреть на результаты нашей ненависти.

Знаете, я частенько гордился тем, что человечество покорило галактику.

Но только не в тот день.

* * *

— Почему у этого Несбуданна не разбилось сердце, когда его строители покинули планету? — спросил Макс.

Циник, он и есть циник.

— Он умер не от разбитого сердца, — ответил Никодемий Мейфлауэр. — Его чувствительная психика не выдержала нашей ненависти.

— Чертовски хорошо, что он не пошел в политику, — хмыкнул Макс.

— Или в искусство, — поддакнул Маленький Майк Пикассо.

— Или в спорт, — добавил Большой Рыжий.

— Или в любую сферу человеческой деятельности, где твое совершенство заставляет остальных чувствовать свои недостатки, — подвел черту Бард.

— Это одна из причин, по которым мы здесь отираемся, не так ли? — заметил Могильщик. — Потому что те, кто собирается в «Аванпосте», не завидуют друг другу.

— Ну, не знаю. — Золушка указала на Силиконовую Карни. — Если бы я хотела, то обзавидовалась бы ей.

— На то нет причин, — успокоила ее Мать Земля. — Никто не знает, где заканчивается она и начинается силикон.

— Совершенно верно, — согласилась с ней Сахара дель Рио. — Ни у одной женщины не может быть такого бюста.

— Я знал женщину, у которой бюст был побольше, — возразил ей Ураган Смит.

Лангтри Лили злобно глянула на него.

— Это было до того, как мы встретились, дорогая. Черт, все они были до того, как мы встретились.

— Больше, чем у Силиконовой Карни? — спросил преподобный Билли Карма.

— Да.

— Вот вам и еще одно доказательство существования Бога! — торжествующе воскликнул Билли Карма.

— Я не думаю, что Бог имеет к этому какое-то отношение, преподобный.

— А вот это святотатство! — прошипел Билли Карма.

— Ты расскажи всю историю, — предложил Катастрофа Бейкер, — а уж мы решим.

— Это справедливо, — кивнул Смит.

КОРОЛЕВА ПИРАТОВ С БОЛЬШИМИ БУФЕРАМИ

Произошло все это восемь лет тому назад (начал Ураган Смит). Я как раз сбежал с планеты-тюрьмы Бастилия, куда меня совершенно несправедливо заточили за непонятно что означающие «преступления против Бога и Природы», и решил покинуть Монархию, чтобы попытать счастья во Внешнем Пограничье.

Приземлился на заправочной станции Самовар, расположенной за Поясом Тервиллигера, и коротал время в баре, пока обогащали уран атомного реактора моего корабля, когда услышал шум в одном из коридоров, ведущих в административный сектор. Естественно, я поднялся, чтобы посмотреть, что там творится, и как раз выходил из бара, когда увидел бегущую ко мне самую роскошную женщину из всех, что когда-либо попадались мне на глаза (дорогая, это было до того, как я встретил тебя).

В сапожках, облегающих голени, миниатюрных трусиках-танго и бюстгальтере, который едва удерживал феноменальную грудь. Добавьте к этому длинные растрепанные волосы, рукоятки ножей, торчащие из сапог, глушак в набедренной кобуре, лучевик в одной руке и бластер в другой. Она стреляла в преследующих ее солдат, и я с первого взгляда понял, что передо мной Королева Пиратов.

— Помоги мне, — выдохнула она, — и все, что у меня есть, станет твоим!

Что ж, от таких предложений не отказываются и в нормальной ситуации. А в случае, когда армейский сброд пытается убить писаную красавицу, прийти ей на помощь — долг каждого джентльмена.

Я выхватил лучевик и прожег пол перед солдатами. Плитки расплавились, став огненно-красными, и они едва успели остановиться перед ними. Я потянул девушку в бар, чтобы нас не превратили в головешки, мы побежали к служебному выходу и по лабиринту коридоров добрались до моего корабля… чтобы узнать, что процесс обогащения урана еще не закончился.

— Вон мой корабль! — выдохнула Королева Пиратов, указав на тот, что стоял рядом с моим.

Мы помчались к нему и успели взлететь буквально перед носом у солдат. Как только корабль набрал световую скорость, она включила автопилот и повернулась ко мне.

— Я хочу отблагодарить тебя за то, что ты сделал на заправочной станции.

— Я рад, что смог помочь. Может, нам пора познакомиться? Я — Ураган Смит.

— Ураган Смит? — повторила она. — Я много слышала о твоих подвигах.

— А ты…

— Можешь называть меня Зенобия.

— Похоже, это популярное имя среди Королев Пиратов, — отметил я. — Ты на моей памяти третья.

— Правда? Я никогда не встречалась с другими Королевами Пиратов. Думала, что я — единственная.

Теперь я абсолютно уверен, что у Королев Пиратов нет ни профсоюза, ни ассоциации, но в принципе даже тогда мне следовало понимать, что каждая из них считает себя единственной. Но тут она глубоко вздохнула, отчего ее буфера так сладострастно заколыхались, что все прочие мысли вылетели у меня из головы.

— Возможно, ты не откажешься присоединиться ко мне в моих личных апартаментах и немного отдохнуть? — спросила она.

Я полагал, что весь корабль — ее личные апартаменты, но уточнять не стал, просто кивнул, не отрывая глаз от ее груди, и последовал за ней в каюту.

И какая это была каюта! Никаких кроватей, на полу десятки мягчайших шкур, зеркальные стены и потолок. Она встала посередине, повернулась ко мне.

— Знаешь, Ураган Смит, мне нужен такой мужчина, как ты.

— Я надеялся услышать от тебя эти слова.

Она хохотнула, и очередное колыхание груди привело меня в экстаз.

— Я про работу, — уточнила она.

— И какая у тебя работа?

— Грабить космические станции, нападать на конвои, воровать драгоценности, уничтожать жандармов.

— Стандартный набор Королевы Пиратов — констатировал я.

— Ну? Ты присоединишься ко мне?

— Как полноправный партнер?

— Как младший партнер. Даже знаменитый Ураган Смит не может начинать с самого верха.

— Я должен об этом подумать.

Она расцепила застежку бюстгальтера, и он упал на пол.

— Я помогу тебе принять решение.

— И это правильно. — Я начал снимать тунику.

Она улыбнулась и освободилась от трусиков.

— Насчет того, чтобы избавиться от оружия, мыслей у тебя, похоже, нет? — полюбопытствовал я.

— Только после того, как получше тебя узнаю.

— И насколько лучше ты собираешься меня узнать?

Она подошла ко мне, обняла за шею, прижалась всем телом, насколько могла прижаться, учитывая размеры великолепных буферов.

— Увидишь сам, — прошептала она.

Последующие два часа мы узнавали друг друга. Ничем особенным она меня, надо сказать, не удивила, но значительно приблизила к решению стать ее младшим партнером.

А вот проснувшись чуть позже, я вдруг понял: что-то не так. Встал, посмотрел на мою Королеву Пиратов и увидел, что груди у нее плоские и напоминают надувной матрац, в который не закачали воздух.

— Что тут, черт побери, происходит? — проорал я.

Она проснулась, попыталась сесть, получилось не очень, и тут она поняла, что произошло. Мгновенно ее буфера обрели начальную форму.

— Доброе утро, дорогой, — улыбнулась мне Зенобия.

— Кто ты? — спросил я в лоб.

— Ты не помнишь? — удивилась она. — Твоя старшая партнерша.

— Кто еще? — настаивал я. — Давай облегчим задачу. Начнем с того, что ты — не женщина.

— Несколько часов тому назад для тебя это не имело никакого значения, — резонно указала она.

— Несколько часов тому назад твоя красота слепила меня. Или то, что я принимал за твою красоту.

— Разве тебе не понравилось заниматься со мной любовью?

— Вот это тут совершенно ни при чем! — отрезал я. — Я хочу знать, кто ты!

— Я же тебе говорила, Королева Пиратов.

— Какая именно Королева Пиратов?

— Разумеется, прекрасная. Разве не такие влекут тебя?

— Вот тут я, похоже, чего-то не понимаю.

Она вздохнула, и хотя я знал, что с грудью у нее что-то не так, не мог оторвать глаз от этих колышущихся холмов.

— Ладно. Мне требовался напарник. Я увидела тебя на космической станции, узнала, благо постеров с твоей физиономией и надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ» хватает, застрелила солдата и устроила все так, чтобы ты меня спас.

— Как ты могла предугадать, что я соглашусь рискнуть жизнью ради женщины, которую никогда не видел?

— Потому что все представители мужской половины человечества готовы отдать что угодно за это. — И тут же ее груди удлинились и погладили меня по щекам.

С одной стороны, мне хотелось их поцеловать, с другой — бежать в дальний конец корабля, и не побежал я только потому, что боялся: а вдруг груди достанут меня и там? Поэтому остался стоять, дрожа как осиновый лист.

— Бедненький. — В ее голосе слышалось сочувствие. — Я тебя напугала?

— Еще нет, но к этому все идет. Как ты в действительности выглядишь?

— А какое это имеет значение? — спросила она. — Для тебя я всегда буду выглядеть вот так.

— Господи, я надеюсь, что нет! — вырвалось у меня.

Она улыбнулась и чуть покраснела.

— Я забыла. — И тут же ее груди стали уменьшаться в размерах, пока не превратились в два внушительных полушария.

— Итак, Ураган Смит, составишь ты мне компанию на космических дорогах? Будешь грабить богатых и наслаждаться моими ласками?

— Думаю, что нет.

— Почему нет? — спросила она. — Хоть, одна человеческая женщина ублажала тебя лучше, чем я?

— Нет, — признал я. — Но и расстраивали они меня куда меньше.

— Но ты будешь видеть во мне женщину! — не отступалась она.

— Всякий раз, прикасаясь к тебе, а такое будет случаться очень и очень часто, я буду обязательно задаваться вопросом к чему, собственно, я прикасаюсь.

— Если это приятно, а я уверена, что прикасаться ко мне приятно… чего об этом тревожиться?

— Человек всегда найдет, о чем тревожиться, — объяснил я. — Если я свяжусь с тобой, тревог мне хватит на пару жизней, а может, останется и на часть третьей.

— Жаль, что у тебя такой настрой. — Она покачала головой. — Мы бы отлично сработались.

— У тебя по щеке катится настоящая слеза, или ты опять устраиваешь шоу?

— Прошлой ночью было шоу, — печально ответила она. — Слеза настоящая.

Вот такой я всегда буду помнить ее: самая прекрасная женщина на свете, которую мне доводилось видеть (за исключением тебя, дорогая), и настоящая слеза, катящаяся по ее щеке.

Из этой встречи я извлек полезный урок, понял, что внешность — не главное. Если б не Зенобия, я бы и сейчас оставался холостяком, мотающимся по галактике в поисках любви. А так я женат и счастлив.

* * *

Внезапно слеза появилась на щеке Лангтри Лили, она наклонилась и нежно поцеловала Урагана Смита в губы.

— Как это трогательно, — умилился Катастрофа Бейкер.

— Безусловно, — согласился с ним преподобный Билли Карма. — Даже забываешь, что она — безбожное насекомое, которое откладывает яйца и, возможно, пожирает своих детенышей.

Ему повезло: произнеся эти слова, он наклонился, чтобы высморкаться, и ядовитая слюна, которую выплюнула Лангтри Лили, не угодила ему в голову.

— Я знавал одну женщину-насекомое. — О’Грейди повернулся к Лангтри Лили. — Не твоего вида, мэм. Ярко-серебристую, с многочисленными длинными лапками и огромными красными мультифасеточными глазами. Как-то вечером она появилась в казино на Мутаре II и начала выигрывать все подряд. Мне потребовалось несколько часов, чтобы понять, как ей это удается.

— Ее глаза, не так ли? — предположил Маленький Майк.

— Поначалу я тоже так подумал, — ответил О’Грейди. — Но глаза оказались ни при чем. В отличие от этих чертовых антенн. Она получала сигналы от другого насекомого, которое стояло в двадцати футах за нашими спинами.

— И что вы сделали? — спросил преподобный Билли Карма. — Бросили в кипящую смолу и изваляли в перьях или отрезали антенны?

— Ни то и ни другое, — ответил О’Грейди. — Забрали деньги и выжгли большую красную букву А на ее хитиновом панцире.

— Зачем?

— Как я понимаю, ты не сведущ в классике, — отметил О’Грейди. — Мы решили, что всякий раз, когда она будет появляться в игорном заведении, где большинство игроков — люди, им будет достаточно одного взгляда, чтобы понять, что она — инопланетная Эстер, решившая сорвать банк, и они, во всяком случае те, кого не зовут Ураган Смит, будут держаться от нее подальше.

Большой Рыжий смотрел на компьютерный голоэкран.

— Эйнштейн говорит, что это хорошая идея.

— Потому что Эйнштейн более начитан, чем преподобный, — пожал плечами О’Грейди.

— Я читаю только Книгу Добра, — ответил Билли Карма. — Прежде всего о том, кто кого породил.

— Похоже, тебя очень интересует генеалогия, — вставил Ахмед Альфардский.

— Его больше интересует процесс порождения, — поправила его Золушка.

— Где Господь сказал, что человек не имеет права немного поразвлечься? — вопросил Билли Карма.

— Как насчет Книги Бытия? — полюбопытствовал Адский Огонь ван Винкль.

— Кроме нее!

— Разве этого мало? — не унимался ван Винкль. — Он выгнал Адаму и Еву из рая.

— Ну, на этот счет у меня есть своя версия, — уверенно заявил Билли Карма. — Знаешь, что на самом деле покусывала Ева?

— Я не хочу этого слышать, — воскликнула Золушка.

— Я не хочу даже думать об этом, — присоединился к ней ван Винкль.

— Если бы Господь не хотел, чтобы вы получали новые знания, он бы не отправил меня сюда, чтобы я мог проповедовать вам, — гнул свое Билли Карма. — Я уже довольно-таки давно думаю о том, что Библия нуждается в радикальной переработке.

— Могу себе представить, — усмехнулся Маленький Майк Пикассо. — Ветхий Завет — Версия Добра, от преподобного Билли Кармы.

— Звучит неплохо, — высказал свое мнение преподобный.

— А что-нибудь грязное или отвратительное на вкус когда-нибудь казалось тебе плохим? — спросила Золушка.

— Недостаточно информации.

— Это ты о чем?

— Если ты дашь мне, покусывая, подняться вверх по твоему бедру или спуститься по животу, тогда я буду знать, какая ты на вкус, добрая или ужасная.

— Я уж и не знаю, смогу ли донести до тебя эту мысль, преподобный, — вмешался Маленький Майк, — но есть разница между женщиной с хорошим вкусом и женщиной, которая хороша на вкус.

— По мне разницы никакой, — отмахнулся Билли Карма.

— Могу в это поверить, — кивнул ван Винкль.

— Я думаю, может, тебе лучше помолиться Господу, чтобы он послал тебе ограничители, — предложила Золушка.

— Так ты любишь, когда мужчина ограничен в движениях? — спросил преподобный.

Золушка уже хотела резко ответить, но передумала и повернулась к нему спиной.

— Нет никаких сомнений в том, что Бог обладал даром предвидения. — Билли Карма по-прежнему смотрел на нее. — Посмотрите на эту прекрасную круглую попку. Конечно, большую часть своего внимания Бог уделил фасаду, но Он помнил, что и к заду надо отнестись серьезно, дабы Его одинокому слуге было чем полюбоваться.

— Сегодня у тебя все мысли направлены в одну сторону, не так ли? — спросил Бейкер.

— В одну сторону — это точно, — согласился с ним Могильщик Гейнс.

— Эй, преподобный, — продолжил Бейкер, когда очередной взрыв осветил ночное небо, — может, тебе следует быстренько переговорить с Господом и посоветовать Ему на время оставить женщин в покое и сосредоточиться на завершении войны?

— Не по Его части, — ответил Билли Карма. — Бог создал женщин. Войны — дело рук людей. Людей и безбожников-инопланетян.

— Знаешь, мы в любую минуту можем обидеться, — подал голос Сидящий Конь.

— Ты все равно не захотел бы попасть на небеса, — повернулся к нему Билли Карма. — Я полагаю, если там и есть инопланетяне, все они живут в дешевых муниципальных домах, а на поле для гольфа их пускают в самое неудачное время.

— Не знаю почему, но у меня такое ощущение, что нынче для того, чтобы стать проповедником, нужно знать гораздо меньше, чем в мои дни, — изрек Адский Огонь ван Винкль.

— Для этого требуется Библия, черная одежда и личная договоренность с Богом, — уточнил Билли Карма.

— И, уж конечно, не знание литературы Земли, — усмехнулся Большой Рыжий. — Черт, даже я знаю, кто такая Эстер.

— Он, возможно, думает, что Дом Ашера — то самое место, где роботов учат показывать места старикам на стрип-шоу, — поддакнул Маленький Майк Пикассо.

— А ты считаешь, что это не так? — спросил Билли Карма.

— Одну минуту, — вмешался Катастрофа Бейкер. — Вы говорите, что Дом Ашера — выдумка?

Маленький Майк уставился на него.

— А ты говоришь, что нет?

— Я там был, — ответил Бейкер.

— Я говорю об истории, которая называется «Падение дома Ашера»* [14], — уточнил Маленький Майк.

— А я в ней есть? — спросил Бейкер.

— Нет.

— Странно, а должен быть, потому что я находился там, когда он упал.

— Почему-то мне представляется, что мы говорим о разных домах, — заметил Маленький Майк.

— А сколько могло быть Домов Ашера? — спросил Бейкер.

— Расскажи мне о своем, а потом я тебе отвечу.

КАТАСТРОФА БЕЙКЕР И ПАДЕНИЕ ДОМА АШЕРОВ

Случилось все это на Мебиусе IV (начал Бейкер). Я как раз возвращался с охоты на дьявольских котов. Они считаются самыми опасными крупными хищниками в галактике. Мне они таковыми не показались, однако одному едва не удалось добраться до меня, и я решил, что имею право расслабиться. То есть потрахаться.

Я прослышал, что лучший публичный дом в этом секторе держит Уродина Джим Ашер, и расположен он на Мебиусе. Туда я, само собой, и полетел. Как выяснилось, слухи не расходились с действительностью. Уродина Джим собрал в своем публичном доме представительниц самых симпатичных народов, населявших галактику. Тут были женщины, балатаи, парочка пелопоннесов (хотя с тобой, миссис Смит, мэм, они не шли ни в какое сравнение). Самой необычной по праву считалась Леди Паук. У нее было восемь ног, а в остальном она ничем не отличалась от женщины.

* * *

— Э… извини, что прерываю, — подал голос Ураган Смит, — но, если у нее было восемь ног, сколько… э…

— Четыре, — ответил Бейкер.

— Фантастика! — воскликнул Большой Рыжий.

— И как ты… э?.. — начал Смит.

— Обычным способом, — ответил Бейкер. — Только вчетвером и не мешая друг другу. Если, конечно, она оставалась на ногах.

— Подумать только! — воскликнул Смит. — Интересно…

Ланггри Лили предупреждающе зашипела.

— Это чисто теоретический интерес, дорогая моя.

Она наклонилась и что-то прошептала ему.

— У меня и мыслей таких не было, — обиженным тоном ответил он. — Собственно, я и думать забыл, что ее можно найти на Мебиусе IV.

Вновь шипение.

— Я оговорился. — Теперь в голосе Смита слышались нотки отчаяния. — Я и думать забыл, что ее можно найти на Макбете IX.

Она не отрывала от него глаз.

— Регги! — заорал Смит. — Сахара для дамы! — Когда Регги принес фунт сахара, повернулся к Бейкеру. — Продолжай.

— Ты уверен? — Бейкер изо всех сил старался подавить улыбку. — Я могу подождать, пока она растворит тебя в слюне или разорвет на куски.

— Нет, продолжай. — Чувствовалось, что Смиту явно не по себе. — Ты перечислил всех инопланетных проституток?

— Я рассказывал о незабываемых впечатлениях, полученных в публичном доме Джима Ашера, — поправил его Бейкер. — Остальное не более чем фон.

— Правда? — разочарованно спросил Смит.

— Да. Тебе по-прежнему интересно или мне ставить точку?

Смит осторожно глянул на Лангтри Лили, которая, похоже, готовилась плюнуть ему в глаз, если б он дал неправильный ответ.

— Нет, ужасно хочется узнать, что было дальше.

— Ладно. — Бейкер более не скрывал улыбки. — Не хочется думать, что все эти разговоры об инопланетных проститутках вызывают у тебя зевоту.

— Рассказывай свою гребаную историю! — рявкнул Смит.

* * *

Почему нет (продолжил Бейкер)? В общем, все шло к тому, что я отменно потрахаюсь. Заглянул я, значит, в заведение Уродины Джима, выпил пару пинт виски, завезенного с Нью-Кентукки, и оглядел девочек, дабы определить, кому отдать предпочтение.

И тут у меня что-то случилось со зрением, хотя я точно знал, что ни одному дьявольскому коту не удалось повредить мне роговицу: я увидел перед собой трех сексуальнейших женщин и даже под дулом пистолета не смог бы найти, чем одна отличается от второй и третьей. В общем, таращился на них с отвисшей челюстью, пока все три не захихикали.

— Не смущайся, — успокоила меня левая. — По первому разу все так реагируют.

— И я понимаю — почему, — заговорил я после долгой паузы, когда ко мне вернулся дар речи. — Я мог бы поклясться, что две из вас — голографии третьей.

— Да нет, мы все реальные, из плоти и крови, — возразила правая.

— Хочешь, чтобы мы это доказали? — спросила та, что стояла по центру, с шаловливой улыбкой.

— Само собой, — ответил я. — На мою долю выпало множество интересных приключений, но теперь, похоже, меня ждет самое интересное. Между прочим, имена у вас есть?

— Я — Фатима, — представилась левая.

— Я — Фифи, — представилась правая.

— Я — Фелисити, — представилась центральная. — А вместе мы Тройняшки Демарко.

— Идентичные во всем, — добавила Фатима.

— Меня в этом убеждать не надо.

— Подожди, пока ты уложишь нас в кровать. Там и увидишь, что я идентичнее остальных, — пообещала Фифи.

— Это очень серьезное заявление, — отметил я.

— Хочешь проверить? — полюбопытствовала Фелисити.

— Я думаю об этом с того самого мгновения, как увидел вас, — признался я.

Решил, что нечего тратить время на разговоры, подошел к Уродине Джиму и сказал, что нам нужна маленькая комната и большая кровать.

— Хочешь взять всех троих? — спросил он.

— Естественно.

— Одновременно?

— Всех вместе, но последовательно.

Он назвал цену, по моему разумению, в пять раз превысившую предельно высокую. Я заплатил, не торгуясь, и мы отбыли вчетвером.

Ну, не буду описывать то, чем мы занимались последующие два часа, чтобы не вызывать зевоту у моего друга Смита, но скажу, большего удовлетворения я никогда не получал, не говоря уж о том, что вымотался донельзя.

И чем больше я думал об этом, тем сильнее укреплялся в мысли, а почему бы мне не удовлетворяться и не выматываться подобным образом каждую ночь до конца своей жизни. А потому, перед тем как мы покинули комнату, я предложил тройняшкам выйти за меня замуж. Понятное дело, они тут же согласились.

Уродина Джим страшно обрадовался, когда я сказал ему, что угощаю всех, кто есть в его доме, мужчин и женщин, людей и инопланетян, чтобы отметить самую большую удачу в моей жизни. А вот когда, я растолковал ему, что это за удача, от злости он чуть не выпрыгнул из штанов и так побагровел, что я испугался, как бы его не хватил удар.

— Ты не можешь так поступить со мной! — вскричал он. — Они — мои главные добытчицы!

— Да перестань, — отмахнулся я. — Я без них не могу, вот и увожу с собой.

— Это невозможно!

— Для Катастрофы Бейкера ничего невозможного нет. Но, поскольку человек я здравомыслящий, назови свою цену и я выкуплю их у тебя.

— Я не торгую человеческой плотью, — с достоинством ответил он. — Только предоставляю в аренду.

— Ладно, — кивнул я. — Я их арендую на ближайшие пятьдесят лет.

— Я решительно отказываю тебе! — отчеканил Уродина Джим. — Моему заведению без них не выжить.

— Оно выживет, — заверил я его. — Я иду на корабль за деньгами. Прикинь сумму к моему возвращению, мы немного поторгуемся, я заплачу тебе больше, чем следовало бы, и мы все расстанемся счастливыми, особенно я и Тройняшки Демарко.

Прежде чем он успел ответить, я направился к кораблю, открыл сейф, вытащил пачку денег, которая не поместилась бы и в пасти динозавра. Решил дать Уродине Джиму пару минут, чтобы он успокоился, поэтому выпил виски, благо в корабельном баре его хватало, досчитал до пятисот и вернулся в публичный дом.

Уродина Джим поджидал меня с торжествующей улыбкой на лице.

— Я принес деньги, которыми хочу поделиться с тобой, — сказал я. — А ты так улыбаешься, словно хочешь поделиться со мной отменной шуткой.

— Это шутка, точно, — кивнул Уродина Джим. — Только смеяться буду я один.

— Это ты о чем?

— Девушки Демарко. Никуда они с тобой не едут.

— Я поверю, услышав об этом от них. Где они?

— В своих комнатах наверху.

Лестницу я одолел в два прыжка, а мгновением позже уже вышиб первую попавшуюся мне на пути дверь. Пару секунд извинялся, больше перед мужчиной, привязанным к кресту, чем перед монахиней, которая хлестала его четками.

Мне пришлось вышибить еще две двери, прежде чем я попал в комнату первой из тройняшек. Она лежала на кровати с правой рукой, прикованной к штырю, который уходил в стену над изголовьем.

— Я тебя вызволю отсюда, Фифи, — пообещал я.

— Я — Фелисити, — ответила она.

— Как мне узнать, кто есть кто? — спросил я.

Она обняла меня за шею, наклонила к себе, прошептала на ухо: «Я та, что…»

Как только она напомнила мне о том самом, что проделывала в постели, я сразу понял, она — Фелисити.

Потом уперся ногой в стену, схватился за цепь обеими руками, потянул… и ничего не изменилось.

Для меня это редкость, за что-то тянуть и не добиваться результата. Я потянул снова, даже чуть сильнее, но штырь остался в стене.

Вот я и решил, если нельзя вытащить штырь из стены, то можно попытаться разбить стену вокруг штыря. Прикрыл Фелисити одеялом, чтобы ее не ушибло обломками, и начал методично долбить стену. Хватило двенадцати ударов, чтобы развалить ее, и штырь остался на цепи. Я снял с Фелисити одеяло и сказал ей, что разберусь с цепью, как только мы попадем на мой корабль.

Вышиб еще три двери, увидев за ними много неожиданного и интересного, прежде чем нашел комнату Фатимы, которая находилась в том же положении, что и Фелисити. На этот раз даже не стал дергать за цепь, сразу принялся за стену, и, само собой, под моими ударами она не простояла и двадцати секунд.

Добираясь до комнаты Фифи, я уже серьезно повредил здание, сломав две стены и вышибив как минимум десяток дверей. Две или три минуты колотил по стене, прежде чем сообразил, что эта стена — не чета первым двум, и штырь Фифи вогнан сквозь стену в несущую колонну. Даже после того, как стена развалилась, штырь и не думал вылезать из этой чертовой колонны. Но там, где многие отступают, я обычно удваиваю усилия, поэтому увеличил силу и частоту ударов, и наконец колонна переломилась надвое, а Фифи обрела свободу. Я собрал девушек и мы уже спускались по лестнице, когда все здание затряслось. И только выскочили за дверь, как оно рухнуло… Вот так и произошло падение дома Ашера.

* * *

— Что случилось с Тройняшками Демарко? — спросил Бард.

— Я — человек слова, — с достоинством ответил Бейкер. — Я женился на них.

— Так у тебя были три жены?

— У меня и сейчас шесть жен, — ответил Бейкер. — К сожалению, Фифи, Фатимы и Фелисити среди них больше нет.

— Почему?

— Полагаю, наша сексуальная жизнь показалась им слишком уж активной. Вот они и сбежали с коммивояжером, который продавал средства от потенции.

— Ты хотел сказать, средства от импотенции? — уточнил Бард.

— Я сказал именно то, что хотел. Кто-то убедил его, что на секс люди растрачивают больше времени, чем на еду, вот он и собирался положить этому конец.

— И он действительно зарабатывал на жизнь продажей этих средств?

— Нет, — покачал головой Бейкер, — зато привлекал к себе внимание множества женщин. Черт, я и сам частенько думаю, а не заняться ли мне продажей средств от потенции.

— Если займешься, первым делом предложи их преподобному, — сказала Золушка. — Я заплачу.

— Эй, ты и сама можешь уменьшить мою потенцию, — заметил Билли Карма. — Во всяком случае, на несколько минут.

— Знаете, я не хочу сообщать вам дурные новости, — вмешался Адский Огонь ван Винкль, — но то ли утро наступило на несколько часов раньше, то ли небо подсвечивается очень уж яркими взрывами.

— Наше небо? — спросил Макс Три Ствола.

— А о каком еще я могу говорить? — спросил ван Винкль.

— Ты уверен, что это небо Генриха II, а не Генриха III или Генриха IV?

— Я не могу даже разглядеть других Генрихов. Но чего верить мне на слово, выгляни в окно и скажи, что ты видишь?

Макс подошел к окну, выглянул.

— Вижу женщину, которая идет к «Аванпосту».

— Она одна? — спросил Бейкер.

— Похоже на то.

— И как она выглядит?

— Подожди десять секунд и все увидишь сам. — Макс повернулся к ван Винклю. — Между прочим, небо темное.

— Но минуту тому назад оно было яркое, как днем, — возразил ван Винкль.

Макс уже собрался ответить, но распахнулась дверь и в бар вошла женщина. Высокая, стройная, с суровым взглядом, короткой стрижкой, без косметики, и как-то сразу чувствовалось, попробуй Катастрофа Бейкер, или преподобный Билли Карма, или кто-то еще подкатиться к ней, через пару секунд они бы беседовали с Богом или Сатаной.

Внезапно Ахмед Альфардский поднялся из-за столика.

— Это ты! — воскликнул он.

— Привет, Ахмед, — поздоровалась женщина. — Что ты делаешь в Пограничье?

— Прячусь от Бога, Жасмин Канделлы и налоговых инспекторов, — ответил Ахмед. — Не обязательно в таком порядке.

— Ты собираешься представить нам свою знакомую? — вмешался Катастрофа Бейкер.

— Естественно, — ответил Ахмед, хотя практически все уже догадались, кто перед ними. — Дамы, господа и инопланетяне, это Киборг де Мило.

Ожил компьютер Большого Рыжего.

— Эйнштейн передает привет.

— Передай привет и ему, — ответила Киборг де Мило.

— Что привело тебя в «Аванпост»? — спросил Ахмед.

— Корабль, который оказался получше тех, что преследовали меня, — ответила она.

— Преследовали тебя? — повторил Маленький Майк Пикассо. — Ты хочешь сказать, что здесь с минуты на минуту могут показаться новые гости?

— Это вряд ли. — Она помолчала. — Три корабля инопланетян бросились в погоню за мной, когда я появилась в этой звездной системе. Я слышала об «Аванпосте», поэтому направилась на Генрих II, таща их на хвосте. Они не знали, что у моего корабля тепловая защита последнего поколения. Я вошла в атмосферу под крутым углом. При этом выделяется огромное количества тепла, спасибо трению о молекулы воздуха. Они последовали за мной и минутой позже взорвались. Такого яркого пламени мне видеть еще не доводилось.

— Видите? — торжествующе воскликнул ван Винкль. — Я же говорил, что за окном светло, как днем.

— И какова ситуация? — спросил Маленький Майк. — Как идет война?

— Какая война?

— Что значит, какая война? Между чужими и Флотом.

— Флота я не видела, — ответила Киборг де Мило. — То ли все их корабли уничтожены, то ли ретировались. Вокруг только корабли инопланетян, или, как ты говоришь, чужих. — Она подошла к стойке, махнула мне рукой. — Принеси мне пива.

— Хорошо, мисс де Мило, — ответил я.

— И зови меня Венера.

— Как скажешь. — Я приказал Регги налить пива в высокий стакан. Протянул ей, и она осушила его одним глотком, в скорости ничуть не уступая Катастрофе Бейкеру, потом вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Спасибо. Очень хотелось пить.

— Убивать чужих — работа не из легких, — покивал Бейкер. — Вызывает жажду.

— Я намерена перебить их в куда большем количестве, — мрачно ответствовала Венера.

— Но спешить-то некуда, — заметил Бейкер. — Присядь, расслабься, выпей еще пива. Они и потом никуда не денутся.

— Разве тебя не волнует, что где-то рядом обретаются твари, жаждущие перебить нас всех, хотя мы с ними никогда не встречались?

— Черт, да если я проснусь утром и рядом не окажется тех, кому хочется убить меня, я просто умру от изумления. — Он ей улыбнулся. — Катастрофа Бейкер к твоим услугам, мэм.

— Ты — Катастрофа Бейкер? — переспросила она. — Я еще маленькой девочкой слушала рассказы о тебе.

— Каждый из них — чистая правда, — заверил ее Бейкер. — Кроме тех, которые не соответствуют действительности.

— Для меня честь сражаться бок о бок с тобой в смертельной схватке с чужими.

— Я много чего могу делать бок о бок с женщинами всех типов, форм и размеров, — ответил Бейкер. — А вот сражаться я предпочитаю в одиночку.

— Бок о бок или порознь, мы уничтожим мерзавцев! — воскликнула она.

— А может, пригласим их пропустить стаканчик и попытаемся выяснить, с чего они такие злобные?

Венера рассмеялась:

— У тебя потрясающее чувство юмора, Катастрофа.

— Знаю, — ответил он. — Но у него еще есть резервы для развития.

— Может, нам следует подумать о том, чтобы выступить против чужих? — спросил Большой Рыжий.

— Неужели тебе так не терпится встретиться со своим Создателем, сынок? — осведомился преподобный Билли Карма. — Не думай, что ты воссядешь по Его правую руку, если что-то пойдет не так. Я говорил с Ним этим утром, и про тебя Он не упомянул. — Он оглядел зал. — Не стоит сломя голову бросаться в драку, которой можно избежать.

— Мужчины! — пренебрежительно фыркнула Золушка. — Одни слова и никаких действий!

— Я постоянно предлагаю тебе действие, сладенькая, — напомнил ей Билли Карма, — но ты отвергаешь меня.

— Тебе следовало сказать «да», — вмешалась Мать Земля. — Ставлю на то, что он ничего сделать не сможет.

— Да? — повернулся к ней Билли Карма. — И откуда ты это знаешь?

— По опыту.

— Со мной у тебя ничего не было.

— Опыта по части мужчин у меня больше чем достаточно, и я давно уже пришла к выводу, что мужчины — ни на что не способные никчемности.

— Я — исключение из твоего правила! — рявкнул преподобный.

— Видишь? Золушка права… одни слова и никаких действий.

— А о каких действиях ты ведешь речь? — спросил Билли Карма. — Я могу вышибить тебе зубы, если ты этого хочешь.

— Только попробуй и десять секунд спустя ты узнаешь, есть жизнь после жизни или нет, — предупредила Мать Земля.

Преподобный ответил долгим взглядом, а потом решил не выяснять, говорит ли она правду.

— Да и что ты знаешь о действиях? — Он решил ограничиться вопросом.

— Больше, чем ты, можешь не сомневаться.

— Ха! — пренебрежительно бросил он. — Да кому ты была нужна?

— Многим.

— Назови хоть одного.

— С радостью, — ответила Мать Земля. — Моисей Яков Занзабель.

Как только прозвучало это имя, в «Аванпосте» воцарилась тишина.

— Тот самый Моисей Яков Занзабель? — спросил наконец преподобный Билли Карма.

— Он единственный.

— Но он — самый богатый человек Галактики!

— Совершенно верно.

— И ты ему приглянулась?

— Приглянулась — не то слово, — ответила Мать Земля. — Он так хотел меня, что купил.

— Я бы с удовольствием об этом послушал, — признал преподобный Билли Карма.

— Я тоже, — присоединился к нему Макс.

ИГРУШКА ТРИЛЛИАРДЕРА

Знаете (начала Мать Земля), лет двадцать пять, может, тридцать тому назад, я была очень красивой женщиной. Я понимаю, сейчас в это трудно поверить, но рано или поздно гравитация разбирается с каждым из нас. Но в том далеком прошлом я потрясала воображение. Выглядела, как Золушка, только была блондинкой (или, скажем так, блондинкой была чаще, чем брюнеткой или рыженькой).

Большинство людей, когда слышат о Моисее Якове Занзабеле, первом и единственном триллиардере галактики, не могут поверить, что можно быть таким богатым. Как раз с этим у меня проблем не возникало. Зато я не представляла себе, что могут быть такие уроды.

Я работала в «Вавилонской Башне», первоклассном борделе на Зеленом Сыре, луне Пирелли VII, когда впервые увидела его. Я знала, кто он, такие люди обычно широко известны.

Короче, он вошел в «Башню», оставив телохранителей у двери, несколько минут определялся с выбором и указал на меня.

Мало того, что он был на удивление уродлив, от него еще жутко воняло. И когда он объявил, что хочет провести ночь со мной, я отказалась. Его мои слова только позабавили, поскольку он не привык, чтобы люди ему в чем-то отказывали. Он подошел, вытащил бумажник, сунул мне в руку толстую пачку банкнот.

— Миллион кредиток за одну ночь. — Он улыбнулся, и я заметила, что ему давно уже следует обратиться к дантисту.

— Не пойдет.

— Но ты здесь работаешь! — настаивал он. — Ты не имеешь права отказать клиенту, который платит.

— Я только что отказала.

— Но закон запрещает рекламировать услугу, а потом не предоставлять ее.

— Хорошо, — кивнула я. — Считай, что я уволилась.

— Одну минуту! — воскликнул он. — Раньше мне никто ни в чем не отказывал.

— Все когда-то случается впервые.

— Ты и представить себе не можешь, как это возбуждает, — признал он. — Новые ощущения, это так приятно.

— Я не пытаюсь тебя возбудить, — ответила я. — Наоборот.

— У тебя не получилось. Что надо сделать, чтобы заставить тебя передумать?

— Ни слова, ни дела не помогут, — заверила я его.

— Я бы не поднялся так высоко, если бы смирялся с тем, что мне говорят нет. — Он двинулся к двери. — Я вернусь.

И, понятное дело, он вернулся следующим вечером. Сразу направился ко мне.

— Пошли.

— Куда? — спросила я.

— У меня дворцы по всей галактике. Я только что построил еще один на Нью-Фиджи. Думаю, полетим туда.

— Я никуда не полечу.

— Наоборот, полетишь. Спроси у правительства.

— А при чем здесь правительство?

— Оно объявило тебя живым памятником в обмен на десятимиллионное пожертвование, — ответил Занзабель. — А поскольку оно контролирует продажу всех памятников, то тебя продали еще за сорок миллионов. — Он улыбнулся. — Ты — моя собственность.

Я попросила моего адвоката разобраться с этим, и выяснилось, что все — правда. Я полагала, что это безумие — тратить пятьдесят миллионов на женщину, любую женщину, но он объяснил, что зарабатывает такую сумму каждые десять секунд, поэтому ни о каком безумии речи быть не могло.

В итоге я полетела с ним на Нью-Фиджи, и он показал мне мою комнату, где могли разместиться два поля для смертобола и ипподром. В ванной хватало места для небольшого озера, а водопад там просто был. Занзабель остался на пороге и сказал мне, что придет через час.

Я едва успела осмотреть мои новые апартаменты, как он появился с бутылкой сигнианского коньяка. Пахло от него так же отвратительно, как и прежде, поэтому я предложила сначала выпить. Он наполнил бокалы и осушил свой, пожирая меня глазами. Я сделала только один маленький глоток, а он уже успел ополовинить второй бокал.

На третьем язык у него начал заплетаться, на четвертом глаза съехали к носу. Я продолжала заговаривать ему зубы, пока он не допил бутылку. Наконец решил, что пора вести меня в постель, поднялся, протянул мне руку и рухнул на пол. Отключился.

Я дотащила его до кровати, уложила в нее, а сама отправилась в ванную. Потом вывела на дисплей компьютера хороший роман и читала его несколько часов, пока не услышала, что Занзабель зашебуршился в кровати.

— Где ты? — пробормотал он.

— Здесь. — Я подошла к нему.

— Я ничего не помню.

— Зато я помню все. Ты показал себя настоящим жеребцом.

— Да?

— Лучше тебя у меня никого не было. Неужели ты не помнишь?

— Ах да. Теперь вспоминаю. Я мужчина хоть куда, не так ли? — Он с трудом вылез из кровати. — Увидимся вечером.

И когда он пришел, я позаботилась о том, чтобы все повторилось, как прошлым вечером.

На третий раз вместе с коньяком он принес наркотики. Я только притворилась, что приняла их, тогда как он закинулся по полной программе.

Так продолжалось почти два месяца. Каждый вечер он отключался, то ли от спиртного, то ли от наркотиков, а каждое утро я хвалила его за подвиги в постели, взахлеб говорила об удовольствии, которое он мне доставил, а он притворялся, что вроде бы все вспоминает, лишь бы не признаться, что ничего не помнит.

Я, однако, понимала, что вечно так продолжаться не может, и по прошествии шестидесяти дней попросила дать мне свободу.

Он отказался.

Я могла бы попытаться сбежать, но всюду стояли охранники и едва ли мне удалось бы добраться до ворот. Я могла бы обратиться в суд, но мой адвокат заверил меня, что процесс растянется на много лет. Я могла бы дождаться кого-нибудь из героев, вроде Катастрофы Бейкера или Урагана Смита, чтобы они спасли меня, но тогда я не водила знакомства с героями.

И я решила вновь воспользоваться знаниями мужской психологии, которые пока спасали меня.

Как только Занзабель вновь появился у меня, я бросилась ему на шею, извинилась за то, что мне хватило глупости требовать свободу, поклялась ему в вечной любви. Он высвободился из моих рук; чувствовалось, что ему как-то не по себе.

— Кроме тебя, мне никого не надо! — вещала я. — Кроме тебя, я никого не хочу видеть! Почему ты приходишь ко мне только вечером? Я требую, чтобы ты приходил ко мне три раза в день, и я убью любую женщину, которая попытается тебя остановить!

— Никто не отдает мне приказов! — рявкнул он. — Отойди от меня!

— Но я живу только для тебя! — не унималась я. — В постели ты еще лучше, чем в бизнесе, и я не хочу делить тебя с кем-либо!

Теперь он напоминал попавшееся в западню животное.

— Отстань от меня!

— Никогда! — Я упала на колени, схватила его за ноги.

Что ж, он приказал своим людям оторвать меня от него и запереть в моей комнате. Следующую неделю я ежедневно повторяла этот спектакль, он все больше напоминал затравленное животное и наконец велел охранникам вернуть мне свободу и отвезти в «Вавилонскую Башню».

Я продала все драгоценности, которыми он одаривал меня в обмен на полученные, как ему казалось, сексуальные услуги, и денег хватило, чтобы купить собственный бордель. А благодаря знаниям мужской психологии бизнес оказался очень прибыльным.

* * *

— Значит, он так и не уложил тебя в постель? — спросила Золушка.

— Совершенно верно.

— Если преподобный не угомонится, нам будет о чем поговорить.

— Да что здесь, черт возьми, происходит? — зло воскликнула Киборг де Мило.

— Я не понимаю вопроса, мэм, — ответил ей Катастрофа Бейкер.

— Идет война! Чужие уничтожили Флот! Они уже высадились на Генрихах V и VI и летели на Генрих II. А здесь все хотят только одного — разговаривать.

— Мы хотим не только разговаривать, сладенькая, — просюсюкал преподобный Билли Карма.

— Только прикоснись ко мне пальцем, и я прикоснусь к тебе. — В голосе Венеры слышалась неприкрытая угроза. — Тогда и посмотрим, у кого палец крепче. — Она повернулась к Бейкеру и Смиту. — Я еще могу понять всех этих клоунов, но вы-то — настоящие герои. Так почему вы сидите здесь, вместо того чтобы уничтожать это чужеродное отродье?

— А куда ты так спешишь? — полюбопытствовал Смит. — Пока по «Аванпосту» никто не стреляет.

— Точно, — кивнул Бейкер. — По моему опыту, нет таких срочных дел, которые нельзя отложить на завтра.

— А кроме того, — добавил Ставлю-Планету О’Грейди, — все знают, что насилие — последнее прибежище неумех.

— Умелые не ждут так долго, — пренебрежительно отпарировала Венера.

— Я еще не слышал о войне, на которую следовало спешить, — выразил свое мнение Смит.

— Тут и спорить не о чем, — поддержал друга Бейкер. — Если война не подкатывается тебе под бок, идти ей навстречу нет никакого смысла.

Киборг де Мило встала и направилась к двери.

— И черт с вами! Есть паразиты, которых надо уничтожить. Если уж на то пошло, я справлюсь с ними и сама.

Она вышла из «Аванпоста» и зашагала к своему кораблю.

— Никогда не встречал человека, которому так не терпелось остаться без головы, — хмыкнул Макс Три Ствола.

— Но мужества ей не занимать, — заметил Могильщик Гейнс.

— К тому же и симпатяга, — добавил преподобный Билли Карма.

— Здорово, — ввернула Золушка. — Чего бы тебе не побежать за ней?

— Она же отправилась воевать с чужими, — напомнил Билли Карма. — Разве я похож на сумасшедшего?

— Хочешь получить честный ответ или дружеский? — осведомилась Золушка.

— Я снимаю вопрос, — смутившись, ответил преподобный.

— Эта очень храбрая дама хочет сразиться с противником, силы которого многократно превосходят ее. — Смит посмотрел на Бейкера. — Ты думаешь, мы должны пойти с ней?

— Еще есть время пропустить пару стаканчиков, — ответил Бейкер. — Может, они выстрелят в нас, и появится повод вступить в войну.

— Да, — задумчиво кивнул Смит. — Пожалуй, ты прав.

— Он не прав.

Этот голос я никогда раньше не слышал.

— Кто это сказал? — спросил я.

Регги, робот-бармен, подкатился ко мне.

— Я, Томагавк.

— Ты? — изумился я. — Не знал, что ты можешь говорить.

— Всегда мог, — ответил Регги.

— Но ты работаешь в моем баре со дня открытия и ни разу не произнес ни слова!

— До этого момента сказать мне было нечего.

— А теперь есть?

— Да. Я слушал истории остальных, а теперь могу рассказать свою.

— Мы внимательно слушаем, — выразил общее мнение Бейкер.

— Названия у нее нет, потому что я всего лишь робот и с воображением у меня не очень. С вашего разрешения, назову ее просто, История Регги.

ИСТОРИЯ РЕГГИ

Когда-то давно (начал Регги), существовало место, где собирались самые неординарные люди галактики. Оно влекло героев и бандитов, художников и спортсменов, священников, гениев, проституток, охотников за головами, азартных игроков, даже инопланетян. Поскольку я робот и творческий элемент в мою программу не заложен, давайте называть это место «Аванпост», так как другого названия я придумать не могу.

Уникальные люди приходили в «Аванпост», чтобы выпить, рассказать историю-другую, но главным образом, чтобы пообщаться с себе подобными. Место это воспринималось ими как рай, здесь они могли укрыться от мирской суеты и рутины, от обожания и иррационального негодования, какое иной раз испытывали к ним обыкновенные обитатели галактики.

Будучи экстраординарными людьми, они иной раз забывали про существование галактики людей обыкновенных, галактики, которая не могла обойтись без тех, кого притягивал «Аванпост».

Однажды корабли чужих вторглись в звездную систему, где находился «Аванпост». Флот попытался им противостоять, но чужие его уничтожили. И наступил момент, когда герои «Аванпоста» могли бы изменить ход войны, могли изгнать чужих не только из звездной системы, но и из всей Галактики. Но вместо того чтобы делать то, ради чего они родились, эти герои разговаривали, пили, снова разговаривали и упустили момент. Чужие воспользовались их летаргией, чтобы уничтожить «Аванпост» и всех, кто в нем находился, и не прошло и пяти лет, как вся Монархия рухнула под их ударами.

Вот и вся история. Разумеется, она не имеет никакого отношения к этому «Аванпосту» и этим героям.

Спасибо, что выслушали.

* * *

Катастрофа Бейкер поднялся из-за столика.

— Ладно, Регги. — Он направился к двери. — Я все равно собирался уходить.

Регги не ответил.

— Ты меня слышишь? — спросил Бейкер.

Вновь ответа не последовало.

— Что это с ним?

— Он говорит, лишь когда ему есть что сказать, — объяснил Маленький Майк Пикассо.

— А он уже все сказал, — добавил Никодемий Мейфлауэр.

Встал Могильщик Гейнс.

— Я провожу тебя к кораблям.

— Я с вами! — воскликнул преподобный Билли Карма. — Я и Бог идем охранять эту милую леди-киборга.

Ураган Смит повернулся к Лангтри Лили.

— Я должен идти с ними.

Она что-то прошептала ему.

— Конечно, дорогая моя, — кивнул Смит. — Я буду счастлив, если ты полетишь со мной.

Не прошло и минуты, как за ними последовали Адский Огонь ван Винкль, Маленький Майк Пикассо, Сахара дель Рио, Золушка, Никодемий Мейфлауэр, Ставлю-Планету О’Грейди, Сидящий Конь и Неистовый Бык, Мать Земля, Ахмед Альфардский, Силиконовая Карни.

— Как насчет тебя? — спросил Макс Вилли Барда.

— Кто-то должен остаться здесь и записать истории оставшихся в живых, — ответил Бард.

— Если кто-то останется в живых. — Макс повернулся к Большому Рыжему. — Идешь или остаешься?

— Иду. Только отдам компьютер Томагавку.

— На хранение? — спросил я.

— Чтобы общаться с Эйнштейном. — Большой Рыжий указал на слепого гения, в одиночестве сидевшего за столиком. — Возможно, его мозг сумеет обратить поражение в победу.

Он попрощался с Эйнштейном, набрав соответствующие слова на клавиатуре, протянул мне компьютер и двинулся к двери.

— А ты, Макс? — спросил я.

— О, я собираюсь сразиться с чужими. Тут двух мнений быть не может. Но я вижу, на столах стоят недопитые бутылки, а выливать их содержимое в раковину — преступление.

И он двинулся от столика к столику, допивая все, что оставили другие.

— Береги ее, Макс, — вдруг сказал Регги.

— Ее?

— Киборга де Мило, — уточнил Регги. — Она наполовину робот. Я чувствую, что симпатизирую ей.

— У тебя встало на леди-киборга? — спросил Макс.

— Выполни мою просьбу.

— Если хотя бы половина из того, что мы слышали о ней, правда, скорее, она будет защищать меня.

— Пожалуйста. — В голосе Регги слышались человеческие интонации.

Макс долго смотрел на него, потом кивнул.

— Хорошо, Регги… пусть будет по-твоему.

— Благодарю, Макс.

— И помни об этом, когда Томагавк велит тебе разбавить водой заказанное мной виски.

С тем Макс зашагал к своему кораблю, а Бард, Регги и я остались одни, не считая Эйнштейна. Помолчали, думая о том, сможет ли эта разношерстная компания героев противостоять мощи чужих.

У меня появилось предчувствие, что ответ мы узнаем в самом скором времени.