Авгиевы конюшни

— Ситуация крайне деликатная, месье Пуаро.

Легкая улыбка промелькнула на губах знаменитого сыщика. Он чуть было не ответил: «Как обычно!», но вместо этого придал своему лицу выражение проницательности и сдержанности, характерное для врача у постели больного.

Сэр Джордж Конуэй продолжал авторитетно говорить. Фразы легко слетали с его губ: крайняя деликатность позиции правительства, интересы публики, солидарность партии, необходимость выступить единым фронтом, власть прессы, благосостояние страны…

Все это звучало хорошо — и ничего не значило. Эркюль Пуаро почувствовал знакомое напряжение челюстей, когда хочется зевнуть, но вежливость не позволяет. Иногда он ощущал то же самое, когда читал отчеты о парламентских дебатах. Но тогда не было необходимости сдерживать зевок.

Пуаро собрался с силами, чтобы терпеливо выслушать собеседника. В то же время он чувствовал симпатию к сэру Джорджу Конуэю. Этот человек явно хотел поведать ему о чем-то — и столь же очевидно утратил искусство просто излагать свои мысли. Слова стали для него средством маскировать факты, а не подавать их. Он был адептом искусства полезной фразы, то есть фразы, которая несет утешение слуху, но совершенно лишена смысла.

Слова лились и лились, лицо бедного сэра Джорджа сильно покраснело. Он бросил отчаянный взгляд на другого мужчину, сидящего во главе стола, и этот мужчина пришел на помощь.

— Ладно, Джордж, — сказал Эдуард Ферриер. — Я ему расскажу.

Эркюль Пуаро перевел взгляд с министра внутренних дел на премьер-министра. Его очень интересовал Эдуард Ферриер, и этот интерес в нем пробудила случайная фраза одного восьмидесятидвухлетнего старика. Профессор Фергюс Маклауд, закончив рассуждать на тему химической сложности осуществления приговора убийце, на мгновение затронул политику. После ухода от дел прославленного и любимого Джона Хэммета (теперь лорда Корнуорти) его зятя, Эдуарда Ферриера, попросили сформировать кабинет. Для политика он был молодым человеком, ему не было и пятидесяти лет. Профессор Маклауд сказал: «Ферриер когда-то был моим студентом. Он человек надежный».

Больше он ничего не сказал, но Эркюлю Пуаро это говорило о многом. Если сам Маклауд назвал человека надежным, это свидетельствовало о личности, по сравнению с которой никакой энтузиазм общественности и прессы не имел значения.

Правда, эта оценка совпадала с оценкой общества. Эдуард Ферриер считался надежным. Именно так — не блестящим, не великим, не особенно красноречивым оратором, не хорошо образованным человеком; он был надежным человеком, воспитанным в рамках традиций, человеком, женившимся на дочери Джона Хэммета, который был правой рукой Джона Хэммета и на которого можно положиться. Под его руководством политика страны будет следовать традиции Джона Хэммета.

Ибо Джон Хэммет был особенно дорог народу и прессе Англии. Он являлся олицетворением всех качеств, которые дороги англичанам. Люди говорили о нем: «Чувствуется, что Хэммет честен». Ходили анекдоты о простоте его семейной жизни, о его любви к работе в саду. Аналогом трубки Болдуина и зонтику Чемберлена был дождевик Джона Хэммета. Он всегда носил его, это потрепанное одеяние. Оно служило символом — английского климата, предусмотрительности расы англичан, их привязанности к старым вещам. Более того, Джон Хэммет был оратором, в своей грубовато-добродушной британской манере. Его речи, произнесенные спокойно и серьезно, содержали те простые сентиментальные клише, которые так глубоко укоренились в сердце англичан. Иностранцы иногда критиковали их как лицемерные и невыносимо благородные. Джон Хэммет ни в коем случае не возражал против благородства — в спортивном, несколько насмешливом духе привилегированной частной школы.

Более того, он был человеком приятной внешности, высоким, прямым, со светлыми волосами и очень яркими голубыми глазами. Его мать была датчанкой, а сам он много лет служил первым лордом Адмиралтейства, откуда появилось его прозвище Викинг. Когда в конце концов слабое здоровье заставило его отдать бразды правления, все ощутили глубокое беспокойство. Кто станет его преемником? Блестящий лорд Чарльз Делафилд? (Слишком блестящий — Англия не нуждалась в блестящих политиках.) Айвен Уиттлер? (Человек такого сорта мог вообразить себя диктатором, а нам в нашей стране не нужны диктаторы, большое спасибо.) Поэтому все вздохнули с облегчением, когда в должность вступил спокойный Эдуард Ферриер. Он был в порядке. Его учил Старик, он женился на дочери Старика. По классическому британскому выражению, Ферриер «продолжит в том же духе».

Теперь Эркюль Пуаро рассматривал спокойного смуглолицего человека с низким, приятным голосом. Худой, темноволосый, на вид усталый.

— Возможно, месье Пуаро, — говорил Эдуард Ферриер, — вам знаком еженедельник под названием «Экс-рей ньюс»?

— Я его просматривал, — признался сыщик, слегка краснея.

— Тогда вы более или менее знаете, из чего он состоит, — продолжал премьер-министр. — Из почти клеветнических материалов. Колкие статьи, намекающие на сенсационные тайные истории. Некоторые из них говорят правду, некоторые безвредны, но все составлены в скандальном духе. Иногда… — Он помолчал, потом произнес слегка изменившимся голосом: — Иногда даже более того.

Эркюль Пуаро молчал. Ферриер продолжил:

— Уже в течение двух недель появляются намеки на скорую публикацию материала о первоклассном скандале в «самых высших кругах». «Потрясающие разоблачения коррупции и злоупотребления служебным положением».

Пуаро пожал плечами:

— Обычная уловка. Когда печатают эти разоблачения, они, как правило, вызывают разочарование у любителей сенсаций.

— Эти их не разочаруют, — сухо произнес Ферриер.

— Значит, вам известно, что это будет за разоблачение? — спросил сыщик.

— И довольно точно.

Эдуард Ферриер на минуту замолчал, потом начал говорить. Тщательно, методично он обрисовал эту историю.

История выглядела некрасивой. Обвинения в бессовестном крючкотворстве, фальсификации акций, нецелевом использовании значительной доли партийных фондов. Обвинения были направлены в адрес бывшего премьер-министра, Джона Хэммета. Его рисовали бесчестным негодяем, который предал доверие и использовал свое положение для того, чтобы создать для себя большое личное состояние.

Тихий голос премьер-министра наконец умолк. Министр внутренних дел, застонав, выпалил, брызгая слюной:

— Это чудовищно — чудовищно! Этого человека, Перри, редактора этой газетенки, следует расстрелять!

— Эти так называемые разоблачения должны напечатать в «Экс-рей ньюс»? — спросил Эркюль Пуаро.

— Да.

— Какие шаги вы намереваетесь предпринять в связи с этим?

Ферриер медленно произнес:

— Это персональная атака на Джона Хэммета. Ему предстоит подать на газету в суд за клевету.

— Он это сделает?

— Нет.

— Почему?

— Вероятно, газета только к этому и стремится, — ответил Ферриер. — Они получат колоссальную рекламу. Их защита будет строиться на добросовестном толковании и на том, что их заявления — правда. Все это в мельчайших подробностях будет рассматриваться в ярком свете прожекторов.

— И все же, если это дело повернется против них, они понесут огромный ущерб.

— Оно, возможно, не повернется против них, — медленно произнес Ферриер.

— Почему?

Сэр Джордж чопорно произнес:

— Я действительно считаю, что…

Но премьер-министр уже заговорил снова:

— Потому, что то, что они собираются опубликовать, — правда.

У сэра Джорджа Конвея вырвался стон ярости от такой непарламентской откровенности.

— Эдуард, дорогой мой, — вскричал он. — Мы, конечно, не признаем…

Тень улыбки пробежала по усталому лицу Ферриера.

— К несчастью, Джордж, бывают случаи, когда нужно сказать голую правду. Этот случай — один из них.

— Вы понимаете, месье Пуаро, — воскликнул сэр Джордж, — все это строго между нами. Ни одного слова…

Ферриер перебил его:

— Месье Пуаро это понимает. — И медленно продолжил: — А вот чего он, возможно, не понимает: все будущее Народной партии поставлено на карту. Джон Хэммет, месье Пуаро, и был Народной партией. Он выступал за то, что она олицетворяет для английского народа, — за Порядочность и Честность. Никто никогда не считал нас выдающейся партией. Мы допускали промахи и ошибки. Но мы выступали за сохранение традиций, а также за основополагающую честность. Наша катастрофа вот в чем: человек, являвшийся нашим номинальным главой, честный человек из народа в полном смысле этого слова, оказывается, был одним из самых больших мошенников этого поколения.

У сэра Джорджа вырвался еще один вздох.

— А вы ничего не знали об этом? — спросил Пуаро.

Снова на измученном лице премьер-министра промелькнула улыбка.

— Возможно, вы не поверите мне, месье Пуаро, но, как и все остальные, я оставался в полном неведении. Я никогда не понимал странного, сдержанного отношения моей жены к отцу. Теперь понимаю. Она знала сущность его характера.

Он сделал паузу, потом сказал:

— Когда правда начала выходить наружу, я пришел в ужас — и не поверил в это. Мы настояли на отставке моего тестя под предлогом слабого здоровья и принялись за работу — разгребать грязь, если можно так выразиться.

— Авгиевы конюшни! — простонал сэр Джордж.

Пуаро вздрогнул.

— Эта задача, боюсь, для нас подобна подвигу Геракла, — сказал Ферриер. — Когда факты обнародуют, волна реакции на них захлестнет всю страну. Правительство рухнет. Будут всеобщие выборы, и, по всей вероятности, Эверхард и его партия вернутся к власти. А вы знаете политику Эверхарда.

— Подстрекатель, настоящий подстрекатель, — пролепетал сэр Джордж.

— У Эверхарда есть способности, — мрачно произнес Ферриер, — но он безрассуден, агрессивен и совершенно бестактен. Его сторонники нерешительны и некомпетентны — это будет практически диктатура.

Эркюль Пуаро кивнул.

— Если б только все это можно было замять… — жалобно произнес сэр Джордж.

Пуаро медленно покачал головой. Это движение означало поражение.

— Вы ведь не считаете, что это можно замять? — спросил он.

— Я послал за вами, месье Пуаро, — сказал Ферриер, — потому что вы — наша последняя надежда. По моему мнению, это дело слишком большое и слишком много людей о нем знает, чтобы его можно было скрыть. Единственные два способа, доступные нам, — это, говоря откровенно, применение силы или подкупа, но они не позволяют надеяться на успех. Министр внутренних дел сравнил наши неприятности с чисткой авгиевых конюшен. Для этого, месье Пуаро, нужен напор реки в половодье, разрушительное воздействие великих сил природы, нечто, фактически равное чуду.

— Здесь действительно необходим Геракл, — согласился Пуаро, кивая с довольным видом. И прибавил: — Вы помните, что меня зовут Эркюль?

— Вы умеете творить чудеса, месье Пуаро? — спросил премьер-министр.

— Вы ведь поэтому послали за мной, не так ли? Потому что считали, что умею?

— Это правда… Я понял, что если можно найти спасение, то только при помощи какого-нибудь фантастического и совершенно необычного решения… — Пауза. — Но, возможно, месье Пуаро, вы смотрите на эту ситуацию с точки зрения этики? Джон Хэммет был мошенником — но легенда о нем не должна быть разрушена. Можем ли мы построить честный дом на бесчестном фундаменте? Я не знаю. Но знаю, что хочу попытаться. — Он внезапно горько улыбнулся: — Политик хочет остаться на своем посту — как обычно, из самых благородных побуждений.

Эркюль Пуаро, встав, произнес:

— Месье, мой опыт службы в полиции не позволил мне составить слишком высокое мнение о политиках. Если б Джон Хэммет сохранил свою должность, я и пальцем не пошевелил бы — даже мизинцем. Но о вас я кое-что знаю. Мне сказал человек — действительно великий человек, один из величайших ученых умов нашего времени, — что вы надежны. Я сделаю все, что смогу.

Он поклонился и вышел из комнаты.

— Ну что за дьявольское самомнение!.. — взорвался сэр Джордж.

Но Эдуард Ферриер, по-прежнему с улыбкой, перебил его:

— Это был комплимент.

По пути вниз Эркюля Пуаро перехватила высокая светловолосая женщина.

— Пожалуйста, зайдите ко мне в гостиную, месье Пуаро, — сказала она.

Он поклонился и последовал за ней.

Женщина закрыла дверь, пригласила присесть и предложила сигарету. Сама она села напротив него и тихо произнесла:

— Вы видели моего мужа, и он рассказал вам… о моем отце.

Пуаро внимательно посмотрел на нее. Высокая леди, все еще красивая, лицо говорит об уме и характере. Миссис Ферриер была очень известной особой. Как жена премьер-министра, она, естественно, часто оказывалась в центре внимания, а как дочь своего отца пользовалась еще большей популярностью. Дагмара Ферриер слыла олицетворением идеала английской женственности. Преданная жена, любящая мать, разделяет любовь мужа к деревенской жизни. Интересуется только теми аспектами общественной жизни, которые считаются сферами, подходящими для женской деятельности. Одевается хорошо, но не нарочито модно. Бóльшую часть времени посвящает участию в широкомасштабной благотворительной деятельности, инициировала особые программы помощи женам безработных. Ее уважал весь народ, и она была самым ценным достоянием Партии.

— Должно быть, вы ужасно обеспокоены, мадам, — произнес Эркюль Пуаро.

— О, вы даже не представляете себе, до какой степени. Много лет я с ужасом ждала — чего-то…

— Вы понятия не имели о том, что происходит в действительности?

Она покачала головой:

— Нет, ни малейшего. Я только знала, что мой отец не такой, каким его все считают. Я понимала, с самого детства, что он… мошенник. — В ее низком голосе звучала горечь. — Из-за того, что Эдуард женился на мне, он может потерять все.

— У вас есть враги, мадам? — тихо спросил Пуаро.

Она удивленно посмотрела на него:

— Враги? Не думаю.

— А я думаю — есть… — задумчиво произнес сыщик. — У вас есть мужество, мадам? Развернута большая кампания — против вашего мужа и против вас самой. Вы должны быть готовы защищаться.

— Но для меня это не имеет значения! — воскликнула миссис Ферриер. — Важно только то, что касается Эдуарда!

— Одно включает второе, — возразил Пуаро. — Помните, мадам, вы — жена Цезаря.

Он увидел, как женщина побледнела, затем подалась вперед и спросила:

— Что именно вы пытаетесь мне сказать?

Перси Перри, редактор «Экс-рей ньюс» — маленький человечек, похожий на хорька, — сидел за своим письменным столом и курил.

— Мы смешаем их с грязью, это точно, — сказал он мягким, маслянистым голосом. — Чудненько, чудненько! Вот увидишь!

Его заместитель, худой юноша в очках, смущенно спросил:

— Вы не боитесь?

— Что ко мне подошлют убийцу? У них не хватит смелости. Да и это их не спасет. Учитывая, что мы выходим в свет и в нашей стране, и на континенте, и в Америке…

— Они, наверное, попали в очень тяжелое положение. Разве они ничего не предпримут?

— Пришлют кого-нибудь умаслить нас…

Раздался звонок. Перси Перри взял трубку:

— Кто, вы говорите? Хорошо, пусть войдет.

Он положил трубку и ухмыльнулся:

— Они подключили к этому делу того манерного бельгийского детектива. Сейчас он придет, чтобы выполнить свое задание. Хочет знать, не согласимся ли мы сотрудничать.

Вошел Эркюль Пуаро. Он был безупречно одет, с белой камелией в петлице.

— Рад познакомиться с вами, месье Пуаро, — сказал Перси Перри. — Заехали по дороге на королевскую трибуну в Аскоте?[1] Нет? Я ошибся?

— Я польщен, — ответил Пуаро. — Человек надеется хорошо выглядеть. Это еще важнее, — он окинул невинным взглядом лицо редактора и его довольно неопрятную одежду, — когда у него мало преимуществ от природы.

— О чем вы хотели со мной поговорить? — коротко спросил Перри.

Пуаро подался вперед, похлопал его по колену и произнес с широкой улыбкой:

— Шантаж.

— Что вы хотите этим сказать, черт возьми? Какой шантаж?

— Я слышал — мне принесла это на хвосте птичка, — что в некоторых случаях вы были готовы вот-вот опубликовать определенные, в высшей степени компрометирующие сведения в вашей высокодуховной газете. Затем ваш банковский счет вырастал на приятную небольшую сумму, и после этого сведения не публиковались. — Пуаро откинулся назад и удовлетворенно кивнул.

— Вы понимаете, что ваше предложение граничит с клеветой?

Сыщик уверенно улыбнулся:

— Уверен, что вы не обидитесь.

— А я обижаюсь! Что касается шантажа, нет никаких доказательств, что я когда-либо кого-то шантажировал.

— Нет-нет, я в этом совершенно уверен. Вы меня неправильно поняли. Я вам не угрожал. Я готовился задать простой вопрос. Сколько?

— Я не знаю, о чем вы говорите, месье Пуаро.

— Дело национального значения, месье Перри.

Они обменялись многозначительными взглядами.

— Я реформатор, месье Пуаро, — сказал Перри. — Я хочу очистить политику. Я против коррупции. Вы знаете, в каком состоянии политика в нашей стране? Авгиевы конюшни, не больше и не меньше.

— Подумать только! — воскликнул Пуаро. — Вы тоже произнесли эту фразу.

— И чтобы вычистить эти конюшни, — продолжал редактор, — необходимо великое очистительное наводнение общественного мнения.

Маленький бельгиец встал и сказал:

— Я аплодирую вашим чувствам. — И прибавил: — Жаль, что вы не нуждаетесь в деньгах.

— Погодите минуту, — поспешно возразил Перси Перри, — я этого не говорил…

Но Эркюль Пуаро уже вышел за дверь.

Позже он оправдывал дальнейшие события тем, что не любит шантажистов.

Эверит Дэшвуд, веселый молодой сотрудник газеты «Бранч», любовно похлопал Эркюля Пуаро по спине и сказал:

— Грязь бывает разная, приятель. Моя грязь — чистая, вот и всё.

— Я не говорил, что вы на одном уровне с Перси Перри.

— Чертов кровопийца… Он грязное пятно на нашей профессии. Мы все выступили бы против него, если б могли.

— Случилось так, — объяснил Эркюль Пуаро, — что в данный момент мне поручено замять политический скандал.

— Чистите авгиевы конюшни, а? — спросил Дэшвуд. — Вам это не по силам, приятель. Единственная надежда — направить Темзу в другое русло и смыть здание парламента.

— Вы циничны, — сказал сыщик, качая головой.

— Я знаю свет, вот и всё.

— Вы, — сказал Пуаро, — именно тот человек, которого я ищу. Вы склонны к безрассудству, вы молодец, вам нравится все необычное.

— И если вы правы?..

— Мне надо осуществить один небольшой план. Если мои идеи верны, то раскроется сенсационный заговор. Он станет сенсацией именно для вашей газеты.

— Идет, — радостно отозвался Дэшвуд.

— Речь пойдет об оскорбительном заговоре против одной женщины.

— Еще лучше. Материал с сексуальным подтекстом всегда пользуется успехом.

— Тогда садитесь и слушайте.

Ходили разговоры.

В пабе «Гусь и перья» в Литтл-Уилмингтоне беседовали посетители.

— Ну, я этому не верю. Джон Хэммет, он всегда был честным человеком, это точно. Не таким, как некоторые из этих политиков.

— Так говорят обо всех мошенниках — до того, как их разоблачат.

— Говорят, он сделал тысячи фунтов на нефтяном бизнесе в Палестине. Просто мошенническая сделка.

— Все они одним миром мазаны. Грязные мошенники, все подряд.

— Об Эверхарде такого не скажешь. Он представитель старой школы.

— Да, но я не могу поверить, что Джон Хэммет способен на такое. Нельзя верить всему, что пишут газеты.

— Жена Ферриера — дочь Джона Хэммета. Вы видели, что там пишут о ней?

Они читали и перечитывали захватанный руками экземпляр «Экс-рей ньюс».

«Жена Цезаря? Мы слышали, что одна леди-политик из очень высоких кругов была замечена недавно в странном окружении. Вместе со своим жиголо. Ох, Дагмара, Дагмара, как вы…