Автобус

Автобус

Почти быль

Женщину старухой нельзя было назвать, однако от внимательного взгляда не ускользало, что ей за семьдесят — увядшее морщинистое лицо, седые, совсем белые волосы. Одета она была просто и аккуратно. Так выглядят сельские учительницы-пенсионерки: интеллигентность, которую не стерли годы непростой деревенской жизни, когда надо и ученические тетради проверить, и корову подоить, и ужин для мужа-тракториста приготовить. Так думал Антось об этой худенькой женщине, подходя к автобусу.

Женщина придерживала одной рукой инвалидную коляску, в которой сидел мальчик лет десяти. «Сейчас попросит помощи», — подумал Антось и решил, что ждать этой просьбы не будет — сам предложит.

— Добрый день. Помочь? — остановился он рядом с женщиной.

— И вам добрый, — смутившись, ответила женщина. — Если вас не затруднит, помогите. Сереженька не тяжелый, у нас 12-е и 13-е места… Давайте я сумку вашу подержу.

— Ну, иди ко мне, Сергей, — Антось передал свою небольшую сумку, где лежали диски с рукописями да бутылка минералки, женщине, протянул руки.

Мальчик, во весь рот улыбаясь, подался навстречу.

Салон был почти пуст: парень и девушка сидели в самом конце, дородная женщина со своим спутником — в самом начале. Полная, неуклюжая, она занимала почти два кресла, и мужчина, сидевший с ней рядом, был буквально прижат ее телом к окну.

Антось посадил мальчика в кресло.

— Здесь будешь или у окна?

— У окна. я сам, — весело отозвался мальчик и, не ожидая помощи, перетащил свое тело на другое кресло, потом перебросил дальше свои неподвижные ноги.

Антось вышел из салона, забрал у женщины свою сумку. Закурил.

— Это внучек мой, — словно каясь в каком-то грехе, тихо сказала женщина. — Дочки моей. Родовая травма. Кто там виноват и в чем — Бог им судья. Умным растет, так хорошо рисовать научился. А теперь вот в Минске выставка его картин, в Духовном центре.

Антось промолчал в ответ — нечего было сказать. Женщина тоже замолчала.

Пассажиры постепенно заполняли автобус. Пришел и водитель.

В это время к автобусу стремительно подкатило авто, открылась передняя дверца и невысокий мужчина, с большим животом, одетый в строгий деловой костюм, с галстуком, вылез из машины.

— Подождите! — кивнул он к водителю — просьба больше походила на приказ — и таким же непререкаемым тоном бросил в салон автомобиля: — Заберешь меня в восемь вечера, и чтобы без опозданий.

— Ну что вы, Игнат Вадимович, я только тещу отвезу — и сразу в Минск.

— Смотри у меня.

Водитель автобуса глазами пересчитал пассажиров, глянул в свою бумажку — все совпадало. Автобус тронулся с места.

Антось отбросил спинку кресла назад — там не было пассажира, только женщина сидела по соседству.

— Вам не будет мешать? — спросил Антось.

— Что? — быстро переспросила женщина, в такой степени занятая своими мыслями, что не только по глазам — по лицу было видно, что она чем-то очень обеспокоена: поджатые губы, сморщенный лоб. — А, нет, я здесь буду сидеть, — ответила вдруг со злостью, будто Антось пытался приволокнуться за ней, задавая простой вопрос.

Пожалуй, женщина и была привлекательной прежде, но не теперь — лицо ее исказила застарелая тоска, глаза болезненно блестели. Некрасивое лицо, блеклое. И почему-то даже враждебное.

Антось устроился получше, закрыл глаза. О, как он ждал этой минуты после бессонной ночи! Казалось, вот только закроет глаза — и уснет, провалится в темное, такое желанное забытье. Но не получилось: перед глазами возникла клавиатура компьютера.

Автобус покачивался, останавливался на сфетофорах, дергался. Сон не шел к Антосю, плохо становилось от пляшущих в глазах букв.

«Переработался», — мысленно отметил Антось, поднял спинку, стал смотреть в окно. Автобус, оставив позади городок, помчался по трассе.

Шесть часов, всего шесть часов — и дело будет сделано. Да не одно, а целых два! Два — серьезных и таких нужных. Вот они, здесь — в сумке на двух дисках: его повесть «Разрушение невозведенных храмов» и детектив «Последняя ставка Серого». Детектив — это занятие литературного раба. А повесть — это творчество, его самое значительное произведение на сегодняшний день.

Антось обдумывал, вынашивал свою повесть несколько лет. Она рождалась мучительно, в сомнениях и отчаянии. И записывал ее Антось только тогда, когда словно со стороны кто-то толкал его и требовал: садись, пиши. Были сомнения — одолеет ли, охватывало отчаяние — а нужна ли она кому- нибудь, кроме автора и редакции? Что он один со своей, пусть себе и высокохудожественной повестью, может сделать, что может переиначить, кого заставить задуматься? Но нельзя не писать, если можешь писать. Это для Антося было правилом, можно сказать, законом. Нельзя изменить мир, разрушая. Надо создавать. Это тоже закон. Высший закон.

И повесть удалась. И сам он чувствовал это, когда перечитывал написанное, и в редакции журнала, куда отдавал отрывок для ознакомления, сказали сразу: «Закончишь — привози».

Только редактор знал о повести. Алена, жена, знала о другом — о детективе, который ее муж пишет за деньги какому-то неизвестному издателю. Этот детектив выйдет совсем под другим именем. Антось получит то, на что рассчитывал: полтора доллара за страницу текста. Он написал 300 страниц — получит 450 долларов. Это были реальные деньги. Их так не хватает. Сколько могут заработать вместе учитель литературы и учительница начальных классов в райцентровской школе, не имея и пяти лет стажа?..

За окном проплывали перелески, поля, плавно покачивался автобус. Дремота постепенно все же овладела телом и разумом, и так приятно было в нее погружаться, отдаваться ее воле. Так хорошо ехать, так спокойно на душе, когда дело сделано, когда последняя ночь над рукописью стала временем удивительного душевного подъема, когда звучала музыка в душе и она, музыка, подсказывала, что и где исправить в тексте, время от времени стихая или умолкая вовсе.

— Здравствуйте! Александр? Это Валентина. Да, я буду через пять часов. Конечно, флешку с ключами я везу с собой. А скажите, курс остался прежним, да? Хорошо. Да-да, мне именно наличность нужна. Как мы и договаривались. Я понимаю, что 20 тысяч для вас — сумма немалая. Отлично, как только буду в Минске, я вам еще раз позвоню.

Голос женщины за спиной был возбужденным, резким, неприятным. «Черт, из-за этих коммерсантов не поспишь», — недовольно подумал Антось. Поди ж ты: он зарабатывал эти 450 долларов, сочиняя по ночам, недосыпая так, что круги под глазами не сходили неделями, а этой и 20 тысяч долларов — только «сумма немалая». Сонливость пропала, будто и не было. «Однако ж, ты смотри, как маскируются: такими деньгами ворочать — и на автобусе ездить, да и одета совсем скромно. А впрочем, ну их к черту.» — незлобливо подумал Антось.

Первая остановка.

— Пять минут, не разбегайтесь, — предупредил всех водитель, направляясь к зданию автокассы — небольшой бетонной коробке желто-серого цвета.

Тот самый деловой пузан отошел в сторону, начал звонить кому-то, громко говорил, срываясь на крик. Набирал номера, один за другим, не здороваясь, отрывисто задавал вопросы. И только последний телефонный звонок преобразил толстяка — его словно подменили. Можно подумать, набранный номер был особым кодом перевоплощения. Мужчина заговорил не просто вежливо — льстиво, тихо:

— Николай Степанович? Приветствую вас. Да-да, как договорились, все на месте, с собой, с собой. Нет, ну что вы, какое авто — еду на автобусе, я ж понимаю. Нет-нет, все аккуратно.

Антось мысленно чертыхнулся — ишь ты, и здесь какие-то коммерческие секреты. И неужели этому вот толстяку нужна будет его повесть о духовном возрождении белорусов? Или той женщине, которой 20 тысяч наличными требуются?

За окном вдруг потемнело — на небо наползала туча. Антось посмотрел вперед — зрелище было впечатляющее: дорога уходила в гору и там сливалась с темно-фиолетовым, разъяренным небом.

Не успели достичь вершины горы, как дождь не просто полил, а сплошной волной накрыл автобус. Водитель сбавил скорость, а пассажиры вжимались в кресла при виде каждой молнии и при каждом ударе грома. Только подъехали к высоковольтной линии, нависшей над шоссе, шарахнуло так, что водитель испуганно нажал на тормоза, автобус завихлял.

И сразу после этого оглушительного удара наступила тишина — дождь прекратился. Небо мгновенно прояснилось. Туча осталась где-то позади, будто была резко ограничена пространством.

— Заикой стать можно, — прозвучал голос девушки. — Да не держи меня так, синяки останутся, — высвободилась она из объятий парня.

Вздохнули с облегчением и остальные пассажиры. Мальчик-инвалид стал снова смотреть в окно. Дородная женщина вытащила из-под ног сумку и принялась разворачивать разные кульки, совала в руки своего соседа хлеб, огурец, помидор и половину куриного бедрышка. Такой же набор оказался и у нее в руках.

— Ешь, не кривляйся! — велела она мужчине, как ребенку, а его лицо не выражало никаких чувств — только покорность в тусклых глазах и привычка со всем соглашаться. Он особо и не прекословил, но, возможно, такое выражение лица подсказывало женщине, что ее муж (ну, ясное дело — муж) не хотел есть.

По-настоящему мучительно исказилось лишь лицо парня, сидевшего напротив Антося, через проход. Последний раскат грома разбудил его, он с надеждой потянулся было к бутылке с пивом, засунутой в сетчатый карман переднего сиденья, достал ее, ощутил порожнюю легкость и со злостью швырнул рядом с собой на сиденье.

Огляделся по сторонам, встретился взглядом с Антосем.

— Когда остановимся? Горит все.

— Минут через тридцать, — подсказал Антось и добавил, чтобы утешить парня: — Там станция большая, буфет есть.

— У-у-у, — простонал парень и, закрыв глаза, откинул голову.

Прошло минут двадцать.

— Что-то никак до Рудаков не доедем, — слегка волнуясь, сама себе сказала бабушка, сидевшая рядом с мальчиком-инвалидом.

Тот неотрывно смотрел в окно и вдруг громко сказал:

— Сейчас нас обгонит белый мерседес, а навстречу будет двигаться синий МАЗ с синим прицепом!

Многие пассажиры от нечего делать повернули головы сначала к мальчику, потом — к окнам.

Мимо автобуса беззвучно проплыл белый мерседес, потом с шумом промелькнул синий МАЗ с большим прицепом.

— Э-е-е, — повернулся к пассажирам худощавый с реденькими волосиками молодой человек, на коленях которого лежал включенный ноутбук. — Мимо этого поворота мы проезжали! Черт. Сейчас справа будет березка со сломанной верхушкой!

Березка мелькнула за окнами.

— Мы же проезжали здесь!

— Что такое? — раздался уверенный голос, которому хотелось подчиниться и ответить на вопрос, хоть ты ничего и не обязан отвечать. — Что за. выкрутасы у нас на трассе?

Это тот самый деловитый толстяк привстал в своем кресле. Он обращался к водителю, но определенно готов был искать виновного и среди пассажиров.

Ему никто не успел ответить, потому что сразу же послышался испуганный крик дебелой тетки, которая недавно старательно обгладывала куриные кости:

— А-а-а!

Она визжала как-то очень тонко, противно было слышать этот писк и видеть, кому он принадлежит. Ответом ей была вопросительная, пронизанная очевидным страхом, тишина в салоне. Не растерялся только самоуверенный пузан:

— Чего вы кричите? Что за причина?

— Курица. Вот. — женщина подняла высоко вверх пакет с половиной жареной курицы.

— И что в ней страшного? — уже грозно переспросил мужчина.

— Так мы ж ее съели! А она — вот. Как и была.

— Что вы городите? Если съели, то откуда ей быть? Может, вы по пять кур берете с собой.

— Я одну брала, — пробормотала женщина. — И мы ее съели пятнадцать минут назад.

Воцарилась растерянная тишина — очевидно, тот, кому была не безразлична эта тетка с ее половиной курицы, старался уяснить, о чем говорит толстуха.

— Водитель! — пузан недолго думая нашел того, кто должен отвечать за все в автобусе, и подался вперед. — По расписанию мы должны уже уезжать из Рудаков. Чего мы ездим взад-вперед!

— А я откуда знаю? — раздраженно ответил водитель. — Вы только сейчас заметили, а я уже трижды один участок проезжаю. Никуда ведь не сворачиваю.

Повисло молчание. Недоуменное, с легким налетом страха.

— Есть! — неожиданно раздался победный крик худощавого с ноутбуком.

— Что есть? — стремительно повернулся деловой мужчина к нему.

— Только что время на мониторе перескочило на десять минут назад. Я смотрю — мы едем там, где были как раз десять минут назад.

— Это как? — слегка оторопел мужчина. — Как это — время прыгает? Что за глупость? Чего ему перескакивать?

— Я думаю, последний удар грома пришелся на линию передач, возникло мощное электромагнитное поле, и мы попали в воронку пространства-времени, которая как раз образовалась. И вертимся в ней.

— Что за сказки. — тоном прокурора начал пузатый, но умолк с открытым ртом. Наверно, потому, что иного объяснения никто и придумать не мог. Некоторое время в салоне все молчали, переваривая услышанное.

— Если бы мы в воронке были, то начали бы разговор с самого начала, — нарушил молчание Антось, которому такое объяснение показалось неправдоподобным. — Чушь какая-то.

— Не обязательно, — возразил ноутбушник. — Поле воздействует на физическую мертвую материю. Вот, время перескочило, курица «воскресла».

— И бензин уже сколько времени на месте, — поддержал водитель. — И спидометр не двигается.

— Так. Спокойно, надо разобраться! — распорядился деловой человек, хоть никто и не собирался нарушать покой в салоне, и распоряжение это он отдал, вероятно, от собственной растерянности, чтобы успокоиться.

— Это суд Божий! Час наш пробил! — раздался громкий, уверенный голос откуда-то из середины салона, а потом поднялась женщина в пестром платке. — Суд будет, над всеми суд.

— Сядьте, не пугайте людей!

Этот категорический приказ, произнесенный спокойным, властным голосом, отдала женщина лет пятидесяти, одетая в строгий костюм. Она поднялась с места, вышла в проход, и Антось почувствовал некоторое облегчение — фигура женщины, ее лицо излучали уверенность и покой.

— От того, что мы будем кричать и пугать друг друга, лучше никому не станет, — строго произнесла женщина. — Говорю вам это как врач. Молодой человек, что вы говорили о закольцованном поле?

— Я уже говорил. Думаю, пространство-время вокруг нас свернулось в кольцо. Мы возвращаемся каким-то образом назад. И мобильники не работают, мой так точно.

— И что будет дальше?

— Не знаю. Что-то должно произойти. Как-то кончиться.

Волнение в салоне немного улеглось. Пока никакой угрозы не было. Но каждая дорога рано или поздно кончается — в этом был уверен каждый пассажир. За одним действием или явлением следуют другие, у последствий бывают причины, а последствия становятся источником новых причин. И в том, что цепочка времени прервалась, никто пока не видел особой угрозы.

Но прошло полчаса, и однообразие картин за окнами стало угнетать.

— А мы не опоздаем в Минск? Мы приедем вовремя? — обратилась к Антосю нервозная женщина сзади. В ее голосе звучал нескрываемый страх.

«Ишь, волнуется из-за денег», — подумал он, а вслух ответил:

— Надеюсь, приедем. Мне сегодня тоже опаздывать нельзя. И обязательно надо приехать.

И вдруг шальная мысль пронзила мозг: а если им предстоит вот так ехать и ехать, долго, бесконечно — и никогда не приехать? Антось внимательно смотрел на пассажиров и видел, что такие же сомнения постепенно овладевали всеми остальными, потому что лица мрачнели, явственно проступало беспокойство.

Надо было попытаться что-то сделать. все равно что.

— Все ничего, однако стоит подумать и о нашей физиологии, — заговорил деловой мужчина, и чувствовалось, что этого голоса ждут все, ждут просто любого уверенного голоса и какого-то действия — салон сразу оживился.

— Вы про «девочки налево, мальчики — направо»? — осторожно пошутил кто-то.

— И об этом тоже, — серьезно заметил мужчина. — Я предлагаю прямо сейчас остановиться. Открыть дверь, выйти.

Несмотря на то, что в этих словах не было ничего необычного, многие пассажиры едва ли не одновременно повернулись к окнам. Там было то же небо, и солнце то же. А вот все остальное? Твердая ли земля? Можно ли дышать воздухом? И хоть сомнения казались смехотворными, однако же они были. Почему бы воздуху не сделаться стеклянным и застывшим, если само время свернулось кольцом?

— Но останавливаться постепенно! Очень осторожно, — предупредил мужчина с ноутбуком. — Мы не знаем, какая там физика поля.

— А что может случиться? — тревожно спросил кто-то.

— Не знаю, — честно признался молодой человек. — Мы попали в колесо времени и движемся. Может, мы здесь только потому, что двигаемся.

— Ну, тогда я буду притормаживать потихоньку, — принял решение водитель.

Автобус замедлял ход плавно, почти незаметно. Все медленнее и медленнее двигались мимо автобуса придорожные кусты.

— Светится! Стенка прозрачная! — раздался удивленный крик мальчика- инвалида.

Восклицания, которые мгновенно заполнили салон после этого крика, полнились разом и ужасом, и удивлением, и восторгом.

И было от чего: сквозь стенки автобуса, его пол стала видна серая лента бегущей дороги.

— Газуй! Скорость давай! — закричал мужчина в костюме водителю, а тот уже и сам жал на газ, и мотор взвыл, рванул вперед автобус.

— Господи, что ж это будет, Господи, спаси, останови это, — бормотала позади Антося нервная женщина.

Несколько минут прошло в полной растерянности от известия, что автобусу нельзя останавливаться. Антось почувствовал, как сознание съежилось от страха — делалось дурно при мысли, что автобусу никогда не остановиться. Он стал смотреть в окно, будто там можно было увидеть подсказку.

— Что-то мы быстрей ехать стали, — заметил Антось вслух, поскольку за окном кусты и деревья мелькали очень уж быстро. — Испугали водителя.

— Испугаешься тут, — откликнулся водитель со своего места, — когда под собой дорогу увидишь. Кстати, я дорогу видел сквозь самого себя. Кто-нибудь еще это заметил?

— Я тоже прозрачным начал было делаться, — подал голос мальчик- инвалид. — У меня нога заболела, гляжу — а сквозь нее видится кресло, а сквозь кресло — дорога…

— Как нога заболела, внучек? — испуганно вскрикнула его бабушка. — У тебя ж ножки парализованы, не могут они болеть.

— Болела, — настойчиво ответил мальчик. — И теперь болит.

Бабушка молча прикрыла рот рукой и смотрела на ноги внука, не сводя глаз.

— А в самом деле, почему мы быстрей едем?

— Да нет же, — нервно отозвался водитель. — Те же девяносто на спидометре.

Заговорил молодой человек с ноутбуком, волнуясь, будто сам был виноват в том, что происходило:

— Время перехода меняется. ну, раньше через каждые десять минут мы возвращались в исходную точку. А теперь. через семь. И только что — уже через шесть.

— И при чем тут движение автобуса? — заинтересовался кто-то, не понимая.

— Ну, мы же проезжаем определенное расстояние от той точки. до края кольца. За определенное время. Теперь время сократилось, а расстояние то же.

— Так мы вскоре пролетать дорогу будем, — делано хохотнул водитель, но сразу же сделался серьезным: — Если время возвращения сокращается неумолимо, что будет, когда оно достигнет нуля?

— Не знаю, — пожал плечами молодой человек. — Для нас время остановится. Но мы двигаемся. Значит, для наблюдателя со стороны приобретем световую скорость.

— Что-то ты очень уж по-ученому. С нами что будет?

— Так. Откуда же мне знать? Теоретически физическое тело не может иметь такую скорость. Только поле.

— Станем полем? Что это значит? Что с нами станет? — истеричная напористость делового мужчины в строгом костюме была неожиданной для молодого человека, он испуганно вжался в кресло.

— Не знаю.

— Мы что, не вернемся? — отчаянно вскрикнула нервная женщина позади Антося, и сам он почувствовал противный холодок страха, заполняющий живот.

— Чему вас только учат!..

— Не кричите на него, — вдруг встала с места женщина в костюме, назвавшаяся врачом. Снова она стояла посреди салона. — Мы уже приехали.

— Куда приехали? Что значит — уже приехали? — нервничал мужчина, который, это было очевидно, чувствовал себя в западне и не видел выхода.

— Вы разве не поняли? — женщина повернулась к нему, потом окинула взглядом людей в салоне. — Никто не понял или не хочет понимать?

— А что здесь понимать? Время искривлено, поле какое-то. Где тут разберешься, — буркнул кто-то.

— А то мы должны понять. — врач выдержала паузу, ожидая полной тишины, хотя и так все замерли.

— Что понять? — умоляюще воскликнула женщина за спиной Антося, тоже поднимаясь со своего места. — Мне сегодня надо попасть в Минск! Надо, ясно? И я ничего больше не хочу понимать. Что я должна еще знать? — сорвалась она на крик.

— То, что мы — там! — женщина показала рукой назад. — Мы там, остались на дороге, — сказала она спокойно, но неумолимо, так, как может говорить только врач. — Тот удар молнии убил нас всех. Мы — мертвые! И мы не можем туда вернуться, не можем остановиться. Нас уже нет.

— Что-что? — затряс головой деловой мужчина.

— То! Вот вам ад и рай — вот такие они. Мы — в мире мертвых. И нам всем без конца ехать. И везти бесконечно свои мечты, мысли, свою боль, свои разочарования, свои надежды. Мы не постареем, не умрем уже, дважды не умирают. Мы здесь — вечные. И вечными будут те чувства, с которыми мы сели в автобус.

— Чушь! — выкрикнул мужчина. — Мы — есть, какие же мы мертвые?

— Существуем не мы, а наше сознание. Оно помнит образы и создает их, — спокойно ответила женщина. — Уже сколько времени едем — кто- нибудь захотел пить? Кому-нибудь стало плохо? Наша физическая оболочка — выдумка мозга.

— Какая такая выдумка?!

— Самая обыкновенная, — устало отмахнулась женщина. — Пощупайте у себя пульс, приложите руку к сердцу. там ничего не бьется.

После этих слов наступила, пожалуй, самая страшная минута. Каждый мог проверить на себе.

— Короче, склифосовские, там станция скоро? — вдруг с раздражением спросил парень, у которого окончилось пиво. — Меня жажда мучит, а вы здесь о поле о каком-то. Водитель, остановись, блин, мне до ветру надо.

Кто-то нервно хихикнул. И это было единственным ответом парню.

— Баб, а я на ноги встать могу!

Этот радостный крик мальчика-инвалида встряхнул салон. На него оглянулись — мальчик и правда стоял между кресел, слегка пригнувшись. Его бабушка рядом беззвучно плакала, гладила обеими руками его ноги.

И те, кто не верил, — поверили. Поняли. Осознали. Хоть, ужаснувшись словам врача, так и не приложили ладони к своей груди, чтобы проверить, бьется ли сердце.

— Так нельзя. невозможно. Нет, я не могу умереть! Я не могу! Не могу!

Истеричная женщина с некрасивым худым лицом била сумочкой себя по коленям и кричала.

— Мы все не можем умереть! — заметил Антось. — И я не могу. Не могу, потому что не сделал, не доделал, не смог, не успел, — отчаяние прорвалось в его голосе. — И жена осталась.

Женщина впилась в его лицо взглядом, глаза ее, глубоко запавшие, в темном полукружии теней, налились слезами.

— У меня. У меня умирает доченька. Немецкая клиника согласилась прооперировать. Два месяца мы собирали деньги. Двадцать пять тысяч долларов лежат в моем электронном кошельке. Я еду, чтобы вывести их. И не смогла, я не смогла.

— Так. кто-нибудь выведет, — попытался успокоить женщину Антось.

— Не сможет! Никто не сможет! — женщина опять била сумочкой себя по коленям. — Никто, кроме меня, не знает пароля. Ключи от кошельков вот, в сумочке, на флешке. Боже, за что ж ты так караешь мою донечку! Она ж не виновата ни в чем!..

— А. муж? — осторожно спросила женщина-врач.

— Сбежал. Сбежал наш папочка, как только диагноз поставили. Я не могу, мужчины, ну придумайте же что-нибудь! Мне нельзя забирать с собой эти деньги! Я же убиваю дочку. Ей же только семь лет, Боже! Ты слышишь или нет? Где тот твой свет, где ворота и Петр?

— Успокойтесь, — мягко, но настойчиво сказала женщина-врач.

— Не успокаивайте меня! — истерично закричала женщина, в отчаянии вскочила и оказалась возле мужчины с ноутбуком.

— Ну выйдите, выйдите в Сеть, напишем письмо, я назову пароли, передам ключи!

Мужчина вздрогнул, сжался, будто ждал удара, и ответил:

— Я могу выйти в Сеть. Но. мне ничего не удается передать. Я пишу. а данные не передаются. Как будто нас нет.

— Нас и нет. Нас нет для мира живых, — категорично повторила свой вывод женщина-врач. — А мир мертвых не может сноситься с миром живых.

— Ы-ы-ы-ы, — вдруг завыла толстая женщина, с ненавистью повернувшись к своему соседу, которого недавно кормила курицей. — Из-за тебя! Недотепа! Вонючка! Ты даже машину не сподобился купить! Не смог научиться водить! Из-за тебя! Жизнь свою загубила, а что я видела? Хорек смердючий! Двадцать пять лет тебе отдала, а что видела? У-у-у, трутень-кровосос!

— Из-за меня? — вдруг весело воскликнул мужчина. — Ты когда-нибудь считала меня человеком, не говоря уж о мужчине? Ты со своей мамой превратила меня в слугу — и ты хотела от меня чего-то, достойного человека?

— Вот и прожил возле моей юбки! Хоть это меня утешает!

— Ты никогда не отличалась умом, — с усмешкой продолжал мужчина. — Думаешь, если ты не видела во мне человека и мужчину, то и никто не видел?

— Что-о-о? — в растерянности округлила глаза толстуха.

— То. Все эти годы у меня была женщина. Не просто женщина — семья! Она родила мне сына, и он уже вырос. И фамилию он взял мою. И мы были счастливы.

Толстуха хватала ртом воздух, пытаясь что-то сказать. Но мужчина не стал ждать, пока она сможет выдавить из себя хоть слово, встал и потребовал:

— Пропусти! Хоть и умерли мы вместе, но после смерти я с тобой не хочу оставаться!

И она медленно, словно во сне, поднялась, уступила. Он вышел и пересел на свободное место в последнем ряду.

— Эх, люди. И мертвым нет покоя, — тихо промолвила врач.

— А вы не чересчур ли спокойны? — с вызовом спросил Антось.

— Все нормально, — тихо ответила женщина. — Я благодарю Бога, что два дня назад мама умерла у меня на руках и я ее похоронила. Дочь замужем, сын заканчивает университет. Муж — человек самостоятельный. Жаль, конечно, что они будут горевать. А так. я делала свои дела так, словно была готова умереть в любой день, — горько усмехнулась женщина.

— Ага, слава Богу. — скептически хмыкнул Антось. — Теперь достоверно известно о милых сказках.

— У тебя не бьется сердце, — тихо проговорила девушка, которая сидела рядом с парнем, положив ему голову на грудь.

Парень ласково гладил ее по плечам, смотрел за окно, где бешено крутилась серо-зеленая рябь.

— Ну и прекрасно, оно не заболит, мне не станет плохо, я не умру от сердечного приступа, — улыбнулся парень. — У тебя тоже не бьется — а ты меня любишь, как и любила, правда?

— Правда, — подняла голову девушка, усмехнулась. — Значит, любовь не в сердце, а в душе? Вот ведь как — мы теперь не люди, а души, да? Мы теперь можем целоваться — и будем целоваться вечно.

— Ага, — обрадовался парень. — Начнем?

Антось не выдержал — отчаяние душило его. Это невозможно! Ему надо выжить, ему надо вернуться туда, хоть на минутку, хоть на миг! Он должен сказать Алене, что у него в компьютере в особой зашифрованной папке под названием «Разное» лежит его повесть — повесть его жизни. Он должен назвать ей пароль! Он должен передать детектив заказчику, получить деньги и отдать их жене, он должен попросить прощения за то, что не сумел сделать ее счастливой.

Антось вскочил и бросился к мужчине с ноутбуком. У него почти не было надежды, путались мысли, но казалось: подойди он ближе к технике — и что- то появится, какой-то выход найдется. Вопреки ожиданиям, Антось все шел и шел, а потом, присев рядом с мужчиной, заметил, что его кресло на целый метр удалено от кресла программиста.

— Не понимаю. — начал было Антось, показывая глазами на кресло. — Что произошло?

— Ничего особенного, я думаю, — охотно ответил худощавый. — Мы уже развили достаточно большую скорость относительно неподвижного наблюдателя. Так что мы приобретаем для него форму точки. А для нас внутри эта точка означает бесконечность. Наш автобус с каждой минутой будет становиться все больше и больше. И превратится, наконец, во вселенную. Бесконечную.

Антось сглотнул ком в горле.

— Слушай. Может, есть возможность что-то сделать? У меня. рукопись. Не могу я ее с собой забрать. Она там нужна.

— Не могу, — отрицательно покачал головой парень. — Я правду сказал — отсюда мы ничего не передадим. Сейчас время сжалось уже до трех минут.

За окнами салона почти ничего нельзя было разглядеть — сплошная серозеленая мгла.

Послышались шаги сзади. Антось обернулся — к ним шла женщина с некрасивым худым лицом. Она шла долго — салон стал похож на полупустой кинозал с четырьмя рядами кресел.

— Я не могу здесь остаться! — сказала женщина, и Антось понял, что если ей сказать что-то банальное, начнется истерика.

— Я тоже не могу, — ответил он искренне. — Никак не могу. Как и вы.

Женщина будто ждала такого ответа именно от Антося, сделала несколько шагов вперед (хоть раньше это было совсем рядом), встала возле водителя.

— Остановитесь и откройте дверь. Я выйду!

Салон замер. Женщина-врач тоже прошла вперед, встала рядом с ними.

— Какой смысл? Вы что, не поняли, что остановка — это наше полное исчезновение? Вы не видели разве, как мы растворяемся?

— Так чего мне бояться? Чего? — закричала женшина с худым лицом. — Ведь я — мертвая! Как можно бояться еще одной смерти?! Остановите! Водитель! Мне все равно. Если есть возможность сделать хоть шаг куда- нибудь — я обязана его сделать. Я не могу умирать просто так!

— Он не будет останавливаться! — категорически запротестовала врач. — У нас у всех — одна судьба. И примите свою как положено — как свой крест, и несите его.

— Если смерть вот такая, то моей доченьке, как мне, как нам всем, не ехать в автобусе, ей целую вечность, бесконечно, страдать от боли, лежа под капельницей! За что же ей такая смерть? Бог наш — милосердный или палач бессердечный? Чего вы его рисовали человеколюбивым?.. Пустите меня! Водитель! Откройте дверь! Я выскочу на ходу, если вы так боитесь! Я буду бить окна! Остановитесь!

— Разобьетесь! — донеслось из салона, и женщина нервно засмеялась над такими словами:

— Мертвый боится разбиться! Водитель! Останавливайтесь!

— Дура, чем ты можешь помочь живому, если сама мертвая! Что это даст?

— Водитель! Не останавливайтесь! Неизвестно, что может случиться!

— Она свихнулась, а нам потом отдувайся из-за нее!

— Водитель! Притормозите, перед тем как начнет светиться обшивка автобуса! — только по ему одному известной причине решительно распорядился Антось неожиданно для самого себя. — Потом опять поедете. Откройте дверь. Мы прыгнем вдвоем.

Водитель ничего не ответил, только посмотрел издали — со своего места — на Антося и женщину, переключил рычаг. Зеленая муть за окном постепенно превращалась в неровные пятна.

Антось внимательно следил за полом. Когда сквозь него стало угадываться шоссе, он сказал:

— Открывайте дверь.

— Меня подождите! — послышалось откуда-то сзади. Антось оглянулся — в глубине салона, уже совсем далеко от них, с места встал мальчик- инвалид.

— Куда же ты, внучек? — с болью спросила бабушка.

— Баб, так здесь же я могу на своих ногах! — весело и убедительно заговорил мальчик. — Ну, так отпусти меня побегать — я же никогда не бегал.

— Беги, внучек, — бабушка встала, пропустила мальчика и перекрестила его. — Беги, мой родной, — и упала в кресло, а слезы катились из ее глаз, хоть старуха улыбалась.

Мальчик добежал до Антося и женщины, которые уже стояли у открытой двери. Наверно, время еще больше сжалось, потому что ничего нельзя было разглядеть, только ощущалась огромная скорость автобуса. Сразу за порогом словно возникала стена — закаменелая, о которую непременно разобьешься.

Ужас охватил Антося.

— Стойте, идиоты! — откуда-то издалека закричал деловой мужчина. — Еще несколько минут терпения — и мы точно будем знать правду! Там же — неминуемая гибель! Вы просто исчезнете, как исчезал автобус! Время вернется на ноль — и мы вернемся назад! Я вам точно говорю! Как вы этого не понимаете? Остановитесь!

Антось заколебался. Те же сомнения он увидел на лице женщины. Но потом его взгляд остановился на мальчике — и Антось решительно взял его за руку, вторую протянул женщине:

— Давайте прыгнем вместе. Не бойтесь, боли никакой быть не должно. Дважды не умирают. Ну, на счет три: один, два, три!..

Из сообщений СМИ:

Перевод с белорусского Ирины Кочетковой.