Автомойка

Автомойка

Тимми поднял камень и повертел его в руках, изучая, прежде чем перебросить через низкую кирпичную стену, окружавшую заброшенную автомойку. Камень ударился о кучку мелких камешков на выцветшем асфальте.

— Эй! — окликнул его дедушка. — Не делай этого!

Тимми обернулся, посмотрел назад, а затем отвел взгляд, чувствуя пустоту в животе. Было ужасно признавать, но ему не нравилось смотреть на дедушку. Старик был очень слаб, гораздо хуже, чем в последний раз, когда они приезжали его навестить. Некогда здоровые щеки дедушки теперь устало обвисли, как будто лицо сильно похудело, а улыбка казалась слишком широкой, почти как у скелета. Все его тело выглядело сутулым и хрупким, и шел он, осторожно переставляя ноги, как человек, страдающий от боли.

Тимми уставился в землю. Он не знал и не любил этого нового дедушку, этого усталого старика, занявшего место бодрого и жизнерадостного человека, с которым он вырос. Большую часть теперешнего визита ему удавалось оставаться с родителями и бабушкой. Он не желал быть наедине с дедушкой, но из-за этого эмоционального предательства чувствовал себя виноватым, и сегодня согласился пойти с ним в магазин.

Прогулка оказалась такой же неприятной, как он и предполагал. Сейчас ему десять лет, он был уже слишком взрослым, чтобы поддаваться на примитивные попытки дедушки завести разговор, а старик действительно усердно старался сделать его счастливым. Тимми видел механику, скрывающуюся за магией, и не хотел этого видеть. Он вышел за пределы особой связи, существовавшей между ними двумя, и теперь, как ни старался, не мог вернуться. Хотя ни один из них не признавал этой перемены в своих отношениях, оба знали об этом, и от этого Тимми чувствовал себя еще более подавленным.

Он посмотрел в сторону заброшенной автомойки. Тимми провел много счастливых часов в этом длинном узком здании, сидя в кондиционированном фойе со своим дедушкой, попивая колу и глядя через зеркальное стекло, как непрерывный поток машин движется по моечному конвейеру. Это было весело. Он следил за продвижением каждой машины — начиная с пыльного, грязного, старого на вид автомобиля, далее через предварительную мойку, основную мойку, ополаскивание, а затем обратно на открытый воздух, на сушку, пока хром и краска не засияют как новенькие.

Теперь автомойка была пуста, внутри некогда оживленного здания было темно, окна разбиты, а стены из коричневого кирпича украшали непристойные граффити. Жертва времени.

— Здесь водятся привидения, — сказал дедушка, подходя к нему. — Ты это знаешь?

Тимми посмотрел в лицо старика, и возбужденный блеск в его глазах заставил Тимми немного успокоиться. Он поймал себя на том, что улыбается, готовый снова вернуться к удобной роли любящего внука.

— Серьезно?

Дедушка кивнул.

— Так говорят, — он указал на черную открытую площадку, куда когда-то выезжали машины с автомойки. — Несколько месяцев назад там был найден мертвым ребенок, примерно твоего возраста. Его волосы и одежда исчезли, а кожа была ободрана и покрыта кровью. Все выглядело так, будто его пропустили через мойку. Они даже обнаружили, что его легкие заполнены мыльной водой, но пол в автомойке был сухим, а все механизмы покрыты пылью, — он прочистил горло. — С тех пор в этом месте водятся привидения.

Тимми уставился на автомойку и попытался представить себе мертвое тело ребенка, лежащее на конвейерной дорожке в окружении темных и молчаливых механизмов. Он почувствовал, как приятная дрожь страха пробежала по телу.

Дедушка положил руку ему на плечо.

— Пошли, — сказал он. — Уже поздно. Нам лучше вернуться.

Они шли к дому молча, но синхронно. Его родители и бабушка сидели на крыльце и разговаривали. Взбудораженный, Тимми взбежал по ступенькам крыльца.

— Помните автомойку? — спросил он. — Ту, что за углом?

Отец озадаченно посмотрел на него.

— Там водятся привидения!

Его родители рассмеялись, а бабушка покачала головой, глядя на мужа, как раз поднимавшегося по ступенькам.

— Не слушай его, Тимми. Он говорит об этом уже несколько недель.

Старик стоял, прислонившись к перилам крыльца.

— Там водятся привидения, — он устал и чуть не задыхался, но выражение его лица было вызывающим. — Я сам лично слышал странные звуки.

Глаза Тимми расширились.

— Ты слышал странные звуки?

— Джеймс, — предостерегающе сказала бабушка.

Старик кивнул.

— Это было около месяца назад, через несколько недель после того, как нашли мальчика. Я не мог заснуть и стоял у окна, вдыхая ночной воздух. Внезапно я что-то услышал. Это был гул оборудования, звук запускающейся автомойки…

— Ничего ты такого не слышал! — Жена впилась в него взглядом.

— Я был здесь, когда построили эту автомойку. Я знаю, как она звучит.

Отец Тимми встал.

— Папа, — начал он, — это мог быть…

— Не надо меня опекать. Я не ребенок, и не маразматик. Я знаю, что я слышал.

Тимми уставился на своего дедушку, гордясь тем, как огонь вспыхнул в его чертах, почувствовал странное возбуждение, проходящее через него. Он никогда раньше не видел эту сторону своего деда, эту своевольную взрослую решимость, и эта сторона ему нравилась.

— Автомойка работала. Посреди ночи. Но утром все было точно так же, как и накануне, — он посмотрел на жену. — И ты знаешь, что я не единственный, кто это слышал.

Она покачала головой.

— Ты невыносим.

Дед посмотрел на Тимми.

— Там водятся привидения, — сказал он.

Тимми стоял у открытого окна и прислушивался. Вокруг него в старом доме царила тишина, его родители, бабушка и дедушка крепко спали. Снаружи полумесяц освещал пустую улицу, его голубоватый свет смешивался с флуоресценцией уличных фонарей, создавая сюрреалистическую вереницу двойных теней. На улице было тепло, типичная июльская ночь, но его руки покрылись мурашками.

Он подумал об автомойке и поежился.

Действительно ли там водились привидения? — размышлял Тимми. Или его дедушка просто дурачил его? Уже не в первый раз дедушка не рассказывал ему правды. Когда он был поменьше, старик сказал ему, что дождь — это Божья моча, что соус для стейка готовят из раздавленных насекомых, что грипп — это вранье. И он всему этому верил.

Но к автомойке дедушка относился серьезно. Он даже спорил из-за этого со своей бабушкой, а Тимми не мог припомнить, чтобы они спорили о чем-нибудь раньше.

Он попытался представить себе автомойку в лунном свете: мысленно увидел темные углубления длинного низкого здания, крошащиеся кирпичи и куски искореженного металла, квадратные черные дыры, когда-то бывшие окнами, и зияющий, похожий на рот вход.

А затем он ее услышал.

Тимми затаил дыхание, не узнавая звуков, которые улавливали его уши, но зная, что эти звуки могли быть вызваны только одной вещью. Послышался лязг металла о металл, голос оживающей старой машины. Электрические двигатели завыли и завизжали, заскрежетали шестерни. Сквозь неподвижный ночной воздух донесся безошибочно узнаваемый звук быстро вращающейся большой щетки автомойки.

Это было правдой!

Тимми стоял и слушал, не двигаясь, уставившись в никуда, его мысли плыли вместе с монотонным звуком работающей автомойки. Каденции были ритмичными, почти успокаивающими, и он не знал, как долго продолжались эти звуки.

Так же внезапно, как и начались, они прекратились. Прошло где-то около минуты, прежде чем его мозг зарегистрировал тот факт, что автомойка на сегодня прекратила работу. Тимми уже собирался вернуться в постель, когда краем глаза уловил быстрое движение на улице. Он повернулся, снова выглянул в окно, и увидел своего дедушку, движущегося к дому со стороны автомойки.

Он бежал.

Тимми проснулся поздно, после того, как все остальные уже встали. События в его голове были путаными, неясными. Он не мог вспомнить, приснились ли они ему или произошли на самом деле. Он накинул халат, завязал его и прошел по коридору на кухню.

Дедушка медленно прошаркал от раковины к барной стойке и включил радио.

— …еще не опознано, — сказал диктор.

Дедушка посмотрел на бабушку с выражением триумфа.

— Видишь?

Она протянула руку и выключила радио.

— Что я вижу? Наверняка это был несчастный случай. Прекрати уже эти глупости.

Тимми сел за стол рядом с отцом и налил себе стакан апельсинового сока. Он смотрел, как его дедушка с трудом передвигается по кухне, громко шаркая тапочками по кафелю, и вспомнил приснившегося ему старика, бегущего по улице. Он схватил последние два кусочка бекона с тарелки в центре стола и повернулся к матери.

— Что случилось?

Она покачала головой.

— Ничего, дорогой.

Он посмотрел на своего отца.

— Что случилось?

— В новостях сказали, что сегодня утром на автомойке была найдена мертвой маленькая девочка.

— Там водятся привидения, — сказал дедушка, и Тимми отвернулся от него.

Ему больше не нравилось выражение лица старика.

После завтрака Тимми последовал за отцом и дедушкой вниз по улице к автомойке. Вокруг заброшенного строения собралась толпа. Ярко-желтая полицейская лента оцепила территорию. Перед открытым входом стояли две полицейские машины и несколько машин без опознавательных знаков.

Отец Тимми поднял его и поставил на низкий кирпичный забор. Он оглядел толпу следователей, полицейских, фотографов и репортеров в поисках тела, накрытого простыней. Затем сообразил, — если про смерть уже сообщили в новостях, то девочку давно забрали.

Дедушка прошел вперед по тротуару к толпе и похлопал по плечу одного из зевак, который явно находился здесь уже некоторое время.

— Вы знаете, что случилось? — спросил он.

Тимми спрыгнул с забора и потащил отца за руку поближе к ним.

— Маленькая девочка, — коротко сказал мужчина. — Я ее не видел, но судя по всему, ее лицо полностью ободрано. Сейчас они соскребают его со щеток.

— Я всегда говорила, что там водятся привидения, — сказала женщина позади них.

Тимми вспомнил, как сидел в фойе и смотрел на вращающиеся щетки, счищающие грязь с крыши, капота и лобового стекла автомобиля. Он представил, как щетки вращаются по лицу человека, жесткая щетина пробегает по волосам, врезается в кожу, срывает одежду. Ему стало холодно, зябко, и он взглянул на своего дедушку.

Старик улыбался.

Он выглядел счастливым.

Тимми повернулся назад, туда, где полицейские столпились у окна здания. Это невозможно. У него разыгралось воображение. Он принимает все слишком близко к сердцу.

Но он видел, как его дедушка бежал — бежал! — по улице, прочь от автомойки, посреди ночи, сразу после того, как шум прекратился.

Сразу после того, как убили девочку.

— Как вы думаете, почему она вообще оказалась там? — он услышал, как отец кого-то спрашивает. — Вам не кажется странным, что молоденькая девочка исследует пустую автомойку посреди ночи?

— Я не думаю, что это был несчастный случай, — сказал кто-то. — Я думаю, что кто-то убил ее и оставил там ее тело.

Дедушка покачал головой.

— Это не был несчастный случай. Ее убила автомойка.

— Но почему она вообще здесь находилась так поздно ночью? — снова спросил его отец.

Тимми сосредоточился на полицейских, ищущих отпечатки пальцев по краям расщепленного дверного косяка, боясь взглянуть в лицо своего дедушки, боясь того, что он может там увидеть.

Он лежал в постели, натянув тонкую простыню до подбородка для защиты, прислушиваясь к ночным звукам дома. Из комнаты бабушки и дедушки слышался скрип кровати — кто-то из них ворочался без сна.

Дедушка.

Тимми слушал, не двигаясь, ожидая момента, когда дедушка встанет с постели и пойдет на улицу.

На автомойку.

Во рту у него внезапно пересохло. Он попытался снова нагнать слюны и облизнуть губы. Его чуть не вырвало. В груди заколотилось сердце, и этот звук эхом отдавался в ушах.

Дедушка встал с постели. В тишине дома Тимми слышал, как он надевал брюки, ботинки и рубашку. Хотя старик пытался идти на цыпочках, до ушей Тимми донесся стук его ботинок по деревянному полу коридора. Он услышал, как открылась, а затем закрылась входная дверь. Тимми вскочил с кровати и бросился смотреть к окну.

Его бабушка — ее белая блузка устрашающе развевалась в лунном свете, — бежала по улице к автомойке.

На следующее утро все было нормально. Его родители, бабушка и дедушка сидели за столом для завтрака, пытаясь решить, пойдут ли они сегодня на пикник или пообедают в одном из местных ресторанов. Об автомойке речь не заходила.

Тимми уставился на свою бабушку, весело наливающую всем кофе и взволнованно рассказывающую о планах на день. Ее счастливая внешность, ее внешнее дружелюбие, когда-то такие расслабляющие и успокаивающие, теперь казались ему безнадежно фальшивыми. Хотя он не видел никаких внешних признаков этого, под дружелюбной маской проглядывала холодная, жесткая женщина.

Она вернулась домой только после трех часов ночи.

Вскоре после того, как шум прекратился.

Они решили отправиться на пляж на целый день и поесть под открытым небом в ресторане морепродуктов рядом с пирсом. Приведя себя в порядок и собрав вещи, они все забрались в универсал и направились на пляж. Тимми устроился на заднем сиденье позади своих бабушки и дедушки.

Позже, во второй половине дня, он остался с отцом наедине и сказал ему, что не хочет оставаться здесь на целых две недели. Он хотел вернуться домой.

Но отец не понимал, почему, а Тимми не смог себя заставить сказать отцу правду.

После ужина Тимми сразу же отправился спать. Он не хотел засиживаться этим вечером. Он не хотел знать, что происходит после того, как все уснут. Он хотел погрузиться в глубокий сон еще до того, как его родители выключат телевизор в своей комнате. Поначалу было тяжело. Тимми совсем не устал и беспокойно ворочался в постели, — охваченный паникой, когда понял, что уже поздно. Он даже слышал, как его родители, бабушка и дедушка разошлись по своим комнатам.

Но потом он заснул, дрейфуя во сне, мечтая о мире, где ему было шесть лет, а его бабушка с дедушкой любили его, и всегда светило солнце.

Тимми был потрясен, проснувшись в темноте и чувствуя засунутый в рот носок, чувствуя повязку, тесно прижатую к глазам и грубо завязанную на затылке. Он боролся и брыкался, и было приятно почувствовать, как его голая пятка соприкоснулась с чем-то мягким.

Тимми услышал приглушенный стон боли своего дедушки.

Покрытые старой кожей руки обхватили его за талию, выдавив весь воздух через нос, подняли с кровати и понесли по коридору, через гостиную, через парадную дверь. Он пинался и бился, дико размахивая руками и ногами, и однажды его рука ударилась о стену. Но ни один из его родителей не услышал шума, и ни один из них не пришел его спасти.

Он плакал, пока старик нес его по улице.

Ночь была теплой, дул ветерок. Легкий бриз щекотал его растрепанные со сна волосы, ласкал босые пальцы ног. Он попытался своими руками отогнуть и оторвать от себя костлявые старые пальцы, но старый ублюдок был силен. Тимми не чувствовал ни боли, ни печали, думая о своем дедушке. Их прежние отношения, их прежние жизни теперь ничего не значили, и он даже не думал об этом. Его переполняла только черная ярость ненависти. Он всем сердцем надеялся, что огромный грузовик внезапно пронесется по улице и убьет дедушку, врезавшись в его тело и раздробив хрупкие кости, превратив лицо в месиво, а мозги в кашу. Его бы тоже убило, но это того стоило. Грузовик положит мучительный конец жалкой жизни старого ублюдка.

Но грузовик так и не появился.

Он почувствовал, как дедушка завернул за угол, и понял — они приближаются к автомойке. Когда они подошли ближе, он услышал голоса, как будто собралась большая толпа. Обрывки разговоров долетали до его ушей.

— … я теперь вообще не чувствую артрита. Поверить не могу…

— …когда с нее содрало маленькое платье, я думал, что стану…

— …жаль, что Джули умерла, но теперь я чувствую…

Несколько пар рук схватили его и повалили на землю. Он услышал, как его плечо ударилось о бетон, и почувствовал острую вспышку боли, пронзившую всю правую сторону тела. Его руки и ноги связали грубой бечевкой, а нижнюю половину тела завернули в какую-то ткань, как мумию.

Повязку с глаз сняли.

Он лежал на земле перед автомойкой, прямо перед открытым входом, куда когда-то въезжали машины на чистку. Вокруг него, фактически вокруг всей автомойки, находились сотни стариков, такое чувство, — все бабушки и дедушки города. Они просто стояли, сидели на раскладных стульчиках, стояли, прислонившись к низкому кирпичному забору, где только вчера он сам сидел, наблюдая за полицией.

Может приедет полиция, в отчаянии думал он. Может приедет полиция, может приедет полиция, может…

Его бабушка и дедушка стояли рядом с ним, а рядом с ними двое мужчин в фиолетовых одеждах. Он заметил, что ткань, обернутая вокруг нижней половины его тела, тоже была фиолетовой.

Бабушка ласково посмотрела на него. В ее глазах стояли слезы.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Мы не хотели, чтобы это был ты. Правда не хотели, — она бросила на мужа взгляд, полный ядовитой ненависти. — Это его вина, — она сплюнула на землю, и твердость, которую Тимми в ней подозревал, наконец-то проступила наружу. — С его привидениями!

Дедушка улыбнулся, и на его лице появилось выражение эйфории.

Тимми оглядел толпу старческих лиц, ища хоть какой-нибудь признак сочувствия. Его взгляд остановился на толстой женщине, вязавшей на складном стуле. Их взгляды встретились, и она отвела глаза.

— Старые методы мне нравятся гораздо лучше, — сказала она.

Один из мужчин в фиолетовых одеждах поднял его и поставил на середину дорожки, ведущей к автомойке. Тимми сразу же спрыгнул с нее и упал на цемент.

— Боец, — сказал мужчина.

Он принес плоскую доску, надежно привязал к ней Тимми и снова разместил его на дорожке.

В едином порыве толпа встала. Их лица были абсолютно серьезны. Двое мужчин в фиолетовом подняли руки над головой и толпа стала скандировать одно-единственное чужеродное слово. Машины на автомойке с ревом ожили, заскрежетали шестерни, завизжал металл, загудели щетки. Свет не загорелся, но дорожка один раз дернулась и поехала, доска с Тимми медленно двинулась вперед. Он боролся и извивался, но это было бесполезно. Он не мог соскочить с дорожки.

Теперь все старики запели, что-то отдаленно напоминавшее детский стишок, слышанный им в детстве. Он громко и отчетливо слышал, как его бабушка и дедушка поют, перекрывая другие голоса.

Пение заглушил шум автомойки.

Он так и не увидел, как опустились щетки.

Ⓒ The Car Wash by Bentley Little, 1987

Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2021