Авторский замысел и сила открытия

Семья Вернадских (стоит крайний справа В. И. Вернадский). 1887 г

В своих мемуарах В. И. Вернадский писал о том, почему он стал естествоиспытателем. В юности, когда он был гимназистом, его равно увлекали история и зоология, ботаника и геология, но в семидесятые годы XIX века то и другое сводилось к накоплению фактических данных, экспонатов и текстов, то есть к составлению больших коллекций разного рода сведений, обобщение коих было практически невозможно. В некоторых частных случаях удавалось установить локальные причинно-следственные связи, но они были очень коротки и не позволяли обозреть изучаемый предмет целиком, подобно тому, как географ не может увидеть простым глазом Гималаи, Тихий океан или Сахару. Эти целостности уже давно исследуют маршрутами, наносят полученные данные на карту, описывают их природу, и только, преодолев эту предварительную работу, ученые в состоянии сделать «эмпирическое обобщение, по степени достоверности приравниваемое к наблюденному факту».

И таким эмпирическим обобщением явилась биосфера, под которой В. И. Вернадский понимал всю совокупность живых организмов планеты Земля, их трупов – почвы и продуктов их былой жизнедеятельности – осадочные породы и свободный кислород воздуха, выделенный еще в криптозое анаэробными бактериями.

Итак, биосфера, одна из оболочек Земли, подобная литосфере, гидросфере и тропосфере, но вместе с тем имеющая важную особенность – собственную форму энергии – геобиохимическую энергию живого вещества биосферы. «Все живое, – писал В. И. Вернадский, – представляет из себя непрерывно изменяющуюся, состоящую из самых разнообразных живых веществ, совокупность организмов, теснейшим образом между собою связанных и подверженных эволюционному процессу в течение геологического времени. Это своеобразное динамическое равновесие, стремящееся с ходом времени перейти в статическое равновесие... Чем более длительно его существование, если нет никаких равноценных явлений, действующих в противоположную сторону, тем ближе к нулю будет свободная энергия...», то есть энергия живого вещества, которая проявляется в сторону, обратную энтропии... Эта энергия способна производить работу.

Этот закон касается всех природных феноменов, а значит, и человечества. Этот вывод часто встречал сопротивление на том основании, что человечество не мозаика этносов, возникающих и исчезающих в историческом времени, каково оно на самом деле, а общность социальная, где этническое «самосознание... выступает как сила, объединяющая членов этноса и противопоставляющая их в этническом отношении другим этносам». Иными словами, сознание определяет бытие, что совпадает с концепцией социального договора Б.Спинозы, противоречит К.Марксу и закону сохранения энергии и необратимости энтропии.

К.Маркс четко различал «историю природы и историю людей» и считал началом общества возникновение труда, превратившего первичные общности наших предков в социальные организации, обладающие сознанием. «Здесь ничто не делается без сознательного намерения, желаемой цели...» в отличие от природы, где «сознательной, желаемой цели нет». И он не считал причастность к природе достоянием глубокой древности. Наоборот, он относил к категории «гемейн-везен» семью, общину, племя и даже сословия. Наиболее крупной естественно сложившейся человеческой общностью является этнос. Но коль скоро этнос – феномен природы и этногенез – возникновение и исчезновение этноса – тоже природный процесс, то к нему вполне применим геобиохимический закон В. И. Вернадского, что, в свою очередь, делает этнологию и этническую историю естественной наукой.

Здесь история стран и народов превращается в историческую географию или, точнее, палеогеографию голоцена.

В самом деле, коллективные действия этнических целостностей при закономерной смене фаз этногенезов произвели на поверхности планеты Земля такие изменения, которые В.И.Вернадский приравнял к геологическим переворотам малого масштаба. И феномены не только этнической, но и экономической и социальной истории связаны с явлениями физической географии обратной связью. Примеров тому несть числа, вот лишь некоторые, бросающиеся в глаза.

Заселение Америки предками индейцев было связано с тотальным истреблением травоядных животных: лошадей, верблюдов, карликовых слонов и других, за исключением бизонов, которые жили в водоразделах североамериканских рек и не нуждались в постоянных водопоях, обходясь сочной травой. Поэтому они были недосягаемы для пеших охотников, предки которых не приручали, а убивали лошадей, вследствие чего не могли освоить прерии, а ютились по берегам рек. Другие индейцы, земледельческие племена освоили Юкатан и Амазонию. Они сводили участки леса для посевов маиса и кумары, но тропические ливни быстро смывали гумусный слой с открытых участков, и их приходилось менять. В результате появилась современная сельва, растущая на переотложенных почвах – «зеленый ад».

Не меньший вред нанесли капиталистические отношения. Испанцы привезли в Америку лошадей, которые паслись свободно, дичали и превращалась в мустангов. Конные охотники убивали бизонов не ради мяса, а ради шкур, которые шли на продажу. Бизоны почти исчезли, прерии опустели; их использовали для себя сурки и мыши, а также койоты, охотившиеся на грызунов. Когда же скваттеры попробовали развести овец, то койоты рвали ягнят. Угнаться же за койотами не может даже самая резвая собака. Пришлось переходить к земледелию. Монокультуры, весьма выгодные при наличии техники, принесли еще больше изменений ландшафта Северной Америки. Как только дерновый покров был снят и разрыхлен, сезонные ветры с Кордильер вызвали пылевые бури, губившие поля и поселки восточных штатов. Для избежания грандиозных потерь потребовались грандиозные мелиоративные работы и химические удобрения. Качество сельскохозяйственных продуктов снизилось. Не меньше вреда почве принесли посевы картофеля, ибо, как только дошли они до отрогов Скалистых гор, картофельную ботву освоил колорадский жук, до тех пор прозябавший на кустарнике. Победным маршем он прошел до Атлантики, в трюмах пароходов проник в Европу и произвел там опустошения картофельных полей.

Не лучше было и в Старом Свете. Долины в Атласе давали громадные урожаи и до I века кормили Рим. На южных склонах Атласа римляне пасли табуны коней для своих легионов. Долины были выпаханы, пастбища истоптаны. Сухая степь превратилась в каменистую пустыню Сахару. Рим перешел на египетский и скифский хлеб, и в IV веке столицу пришлось перенести в Константинополь, а Италию бросить, ибо за то же время римляне свели на строительство лесов дубравы Апеннин, которые поросли маквисом, колючим кустарником.

Но довольно примеров. Связь истории с географией несомненна. Однако, чтобы достичь реальных успехов в практическом применении идей В. И. Вернадского, к нашей теме надо взять на вооружение еще одно достижение научной мысли – системный подход.

Этнос – явление, данное нам в ощущении, как свет, тепло, тяжесть, и настолько ясное, что долгое время не было нужды в научных дефинициях: никто не путал француза с немцем или ирокеза с дакотом. Но теперь, когда объем описанного материала вырос до необозримости, возникла потребность в систематизации. Теперь мы называем этносом коллектив особей, противопоставляющий себя всем иным («мы» и «не мы»), имеющий внутреннюю структуру и оригинальный стереотип поведения. Знаем мы, что этнос не монолит, а системная целостность, разнополая, разновозрастная, разнообразованная, но скрепляемая не сходством своих членов, а системными связями. И самое главное, этносы возникают в историческом времени и исчезают, подобно всем природным системным целостностям. Это значит, что к ним применим и цитированный закон В. И. Вернадского.

Негоэнтропийный импульс, то есть отрицательная энтропия, создает движение по ходу времени, и вследствие необратимой энтропии свободная энергия, поддерживающая систему, доходит до нуля, а система распадается на элементы. Часть элементов абсорбируется соседними этносами, а прочие существует как реликты в равновесии с окружающей средой, то есть в гомеостазе. Именно эти процессы, повторяющиеся с вариациями неоднократно, называются этногенезами. Объяснить описанный феномен без первого геобиохимического закона В. И. Вернадского – невозможно.

И теперь мы можем понять, почему юный Вернадский пренебрег дарами Клио – историей и этнографией, а покорился чарами Урании – музы астрономии и естествознания. Он не случайно сравнил гуманитаров своего времени с натуралистами XVIII века, считавшими смысл науки в собирании коллекций. Как первая ступень науки, это необходимо.

Естествознание XX века оказалось впереди и дало нашему великому соотечественнику возможность сначала обобщения, а потом интерпретации тех глобальных процессов, благодаря которым Земля обладает биосферой, частью коей являются люди. А коль скоро так, то геобиохимический закон В. И. Вернадского применим для изучения не только глобальных, но локальных процессов этногенеза как одного из биосферных явлений. Великое открытие обрело ареал более широкий, чем предполагал сам гениальный первооткрыватель.