Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма

Человек-легенда

Вопреки распространенному мнению, гений – не такое уж редкое явление в истории человеческой цивилизации. За последние четыре тысячелетия как древние, давно сошедшие с исторической арены, так и существующие и поныне народы дали миру тысячи гениальных мастеров слова, художников, композиторов, ученых, изобретателей. Каждый из них внес свой вклад в ту область, в которой работал, и в общую копилку духовных сокровищ, знаний и достижений своего народа и человечества, и никто не станет оспаривать важность этого вклада.

Но вот религиозных гениев, то есть тех, кто сумел создать принципиально новую систему религиозного, трансцендентного осмысления устройства и предназначения мироздания, и не просто систему, а такую, которая изменила мировоззрение и мироощущение огромных человеческих масс; пронизала, а точнее пропитала бы сверху донизу абсолютно все области жизни миллионов людей… – таких гениев действительно можно пересчитать по пальцам.

Да, конечно, за минувшие века создавалось немало новых эзотерических и мистических учений; некоторые из их создателей пытались претендовать, на звание духовных отцов человечества, и образованный читатель без труда вспомнит имена Блаватской, Гурджиева, Кроули, Штайнера и многих других.

Но при всей масштабности каждой из этих фигур их, безусловно, нельзя поставить рядом с личностями тех, кто заложил краеугольные камни существующих религиозных учений и тем самым в значительной степени определил ход человеческой истории – с Моше (Моисеем), Буддой, Иисусом, Мухаммедом, последующим реформатором христианства Мартином Лютером.

Имя рабби Исраэля Бааль-Шем-Това (Бешта), безусловно, тоже из этого ряда, пусть оно и мало что говорит широкому русскому читателю. Основоположник хасидизма в современном понимании этого слова, он не просто создал новое направление в иудаизме, а коренным образом изменил еврейский мир, начиная с обсуждения отвлеченных философских вопросов, которыми всегда занимался относительно узкий круг интеллектуалов, и до самых что ни на есть повседневных мелочей.

Еще при жизни Бешта еврейский мир начала раскалываться на сторонников хасидизма и его противников. После его смерти раскол углубился и в определенной степени этот раскол сохраняется до сих пор. Но в итоге учение хасидизма и его лучшие достижения оказали влияние даже на его ненавистников, и, таким образом, оно, безусловно, повлияло на весь еврейский народ.

После Бешта евреи уже не могли молиться, учиться, отмечать субботу и праздники, да и совершать обычные повседневные дела так, как делали прежде. Больше того – само представление о Б-ге и Его заповедях тоже уже не могло быть прежним.

Ну, а после того, как евреи Восточной Европы активно включились в культурную, экономическую и политическую жизнь своих стран, хасидизм стал незаметно, исподволь, но вместе с тем весьма ощутимо влиять и на другие народы, причем снова на самых разных уровнях – начиная от фольклора и заканчивая литературой и философией.

История жизни каждого религиозного гения, безусловно, уникальна, что напрямую связано с уникальностью его учения и того времени, в которое ему приходилось действовать. Но самое любопытное заключается в том, что одновременно в их биографиях можно проследить немало общего. Объясняется это, видимо, не только тем, что речь идет о людях одного склада, одной жизненной миссии, но и некими метафизическими закономерностями путей формирования таких личностей, которые остаются нами почти непознанными, и вряд ли будут когда-либо вообще познаны в достаточной степени.

Сами рассказы об их жизни и деятельности зачастую полны таких мистических, иррациональных подробностей, всего того, что мы обычно называем «чудесами», не задумываясь об их природе, что вопрос, идет ли речь о реальных событиях, легенде, основой для которой стало то или иное реальное событие, или же просто откровенном вымысле, становится исключительно вопросом веры. Любые, самые неопровержимые факты и документы в данном случае, как правило, не производят ни на одного из участников подобного спора никакого впечатления.

Жизнь Бааль-Шем-Това в этом смысле мало чем отличается от биографий упомянутых выше основоположников мировых религий.

Несмотря на то, что он, безусловно, является исторической фигурой (хотя находились те, кто оспаривал и это!), нам известны дата его рождения (точнее, две, достаточно близко расположенные друг по отношению к другу даты), места жительства, многие, не вызывающие сомнений в их подлинности подробности его частной жизни и подвижнической деятельности для распространения своего учения, ни про одного другого религиозного деятеля не сложено такого множества чудесных историй. И если для любого хасида реальность большинства этих рассказов не вызывает сомнений, то человеку стороннему многие из них наверняка покажутся сказками или пустопорожними байками, рассчитанными на самую легковерную публику.

Надо заметить, что именно так – как к «шарлатану», мистификатору, умелому манипуляторами верующими евреями и относились к Бешту многие его противники – как современники, так и те, что жили десятилетиями, а то и столетиями позднее. Но разве не так встречали поначалу и всех других великих духовных учителей человечества?!…

Что уж совершенно точно: по мере того, как вы все ближе будете знакомиться с породившими его средой и временем, с особенностями личности Бешта, а также окружающими ее тайнами и загадками, ваше отношение к преданиям о нем будет непременно меняться. Вы начнете понимать, что если он и в самом деле был хотя бы отчасти таким, каким его описывают ближайшие ученики и соратники, то ему действительно могли быть подвластны те трансцендентные силы, существование которых серьезная наука начала допускать лишь недавно, а некоторые категорически отрицает и сегодня.

И еще одно несомненно: войти в мир этих историй, познакомиться (пусть даже и не принимая до конца на веру) с миром Бешта, его взглядом на Б-га, устройство мироздания и человека; прикоснуться к его личности, оказаться на той грани, которая разделяет реальное от ирреального, а то и оказаться за этой гранью, безусловно, захватывающе интересно.

Автор не скрывает, что приступает к написанию этой книги с огромным душевным трепетом. Поначалу я даже думал: а нужна ли вообще такая книга – ведь уже столько написано о Беште и на иврите, и на русском, и на многих других языках?! Что я могу сказать нового, когда мне и остается разве что лишь компилировать существующие источники?!

* * *

Таких источников великое множество, но основными для всех биографов Бешта являются книги, написанные либо его ближайшими учениками и сподвижниками, еще хорошо помнящими учителя и его уроки, либо с их слов уже их собственными учениками.

Само учение Бааль-Шем-Това впервые было представлено публике в систематизированном виде его ближайшим учеником равом¹ Яаковом-Йосефом из Полонного в книге «Толдот Яаков-Йосеф» («Родословие Яакова-Йосефа»), изданной в 1780 году.

Сам Бешт, как считается ничего не написал и излагал свое учение исключительно в устной форме. Более того – если верить, дошедшему до нас преданию, запрещал что-либо записывать. Впрочем, по одной из легенд, он все же что-то записывал, но уничтожил свои рукописи, выбросив их в море, в качестве «выкупа» за спасение упавшей в воду дочери Адели во время неудачного паломничества в Землю Израиля.

Историки хасидизма сходятся во мнении, что некоторые ученики, и в том числе, уже упомянутый р. Яаков-Йосеф из Полонного все же тайно вели записи уроков и изречений Бешта (о чем тоже имеется весьма красноречивая легенда), но поднимают вопрос о степени их аутентичности, и, соответственно, о том, насколько они заслуживают доверия.

Тот же р. Яаков-Йосеф опубликовал свою книгу лишь спустя 20 лет после смерти Бешта. Нет никаких сомнений, что все это время он тщательно над ней работал, либо восстанавливая его поучения по памяти, либо пользуясь записями, сделанными еще при его жизни. Но дело в том, что большинство того, что можно назвать «уроками Торы²», Бешт давал либо во время проповедей в синагогах, либо во время застольных трапез по субботам и праздникам, а в эти дни, как известно, еврейский закон запрещает что-либо писать.

Следовательно, даже записи, сделанные при жизни Бешта, вероятнее всего, отнюдь не были стенографией – они заносились после исхода субботы и праздников, спустя, как минимум, несколько часов, а то и на следующий день. Таким образом, они не были дословными, и неминуемо несли на себе отпечаток личности записывающего и его понимание сказанного Бааль-Шем-Товом. Это подтверждается тем, что у многих историй о Беште и его изречений имеется сразу несколько версий, переданных в интерпретации сразу нескольких его учеников, что лишний раз подтверждает открытую еще Бэконом субъективность восприятия тех или иных событий, которая неминуемо влияет и на память о них.

Сам р. Яаков-Йосеф это не раз подчеркивал, утверждая, что не уверен в том, насколько правильно понял те или иные слова своего великого учителя, а в некоторых случаях признаваясь, что не понял их вообще.

Главным же источником о жизненном пути Бешта была и остается книга «Шивхей Бешт» («Восхваления Бешту») – сборник, включающий в себя около трехсот различных историй и преданий о Бааль-Шем-Тове и его ближайшем окружении, собранных резником из местечка Ильинцы р. Довом-Бером в конце XVIII века и изданные лишь в 1814 году в Копысе р. Исраэлем Йоффе.

Но и здесь, несмотря на безусловное желание авторов историй о Беште сохранить добросовестность при их передаче, речь в большинстве случаев идет о «пересказе услышанного в пересказе», и все снова накладывается на личное восприятие очевидца истории, капризы его памяти и особенности мировосприятия, а затем на те же факторы непосредственного рассказчика, потом – собирателя этих историй и их издателя, каждый из которых, вдобавок, следовал своей внутренней цензуре.

Кроме того, помимо первого, канонического издания «Шивхей Бешт» выходило множество переизданий, редакторы которых вносили в них не только свои примечания и комментарии, но и правки в первоначальный текст, чтобы сделать его более понятным своим современникам, а это неминуемо приводило к искажениям.

В связи с о всем вышесказанным легко понять тот скептицизм, с которым относятся к «Шивхей Бешт» как противники хасидизма, так и академические ученые. Да и в хасидской среде многие относятся к историям этой книги неоднозначно, порой трактуя их лишь как своего рода поучительные притчи, и тогда вопрос о том, правда это или выдумка, отступает на второй план.

Очень точно по проблеме достоверности текста «Шивхей Бешт» и возможности его использования для написания более-менее реальной биографии Бешта высказался с позиций академической науки известный историк хасидизма Моше Росман³:

«Важнейшим вопросом, который волновал исследователей Шивхей га-Бешт был вопрос о достоверности этой книги как исторического текста. В сущности, никто не принимает эти рассказы за чистую монету. Очевидный мифологический характер, да и само заглавие книги ясно указывают на агиографическую ее природу, что заставляет как исследователей, так и хасидов относится к этому тексту скептически.

Иегошуа Мондшайн⁴, любавичский хасид, обобщая поздние (с середины XIX века) хасидские отклики на Шивхей га-Бешт, утверждал: «В хасидском обществе существовали сомнения в достоверности… сборника восхвалений… Собранные в нем легенды нужно рассматривать как приятное чтение, но не как собственно хасидскую литературу».

Другие исследователи были менее радикальны. Они приписывали тексту не только развлекательную функцию и верили, что многие из рассказов основаны на реальных событиях и в определенной степени несут в себе историческую информацию. При этом ученые расходились во взглядах как разделить исторические сведения и народную сказку»⁵.

Помимо историй, изложенных в «Шивхей Бешт», существует еще целый ряд, так сказать, апокрифических рассказов о Беште, сохранившихся в народной памяти, многие годы передаваемых изустно, а затем разбросанных по различным книгам с рассказами о хасидских праведниках или сборникам еврейского фольклора, к которым современный рациональный читатель явно отнесется весьма критически. Хотя относиться к ним, говоря словами Мартина Бубера⁶, следует как к «легендарной реальности».

«В легендах, – объяснял Бубер, – есть много событий, и на самом деле имевших место, но только увиденных с точки зрения религиозного чувства и таких, которые просто не могли произойти в реальности так, как о них рассказывают, но которые возвысившаяся в религиозном порыве душа воспринимала как реальность и поэтому отнеслась к ним именно как к реальности»⁷.

В связи с этим нельзя не вспомнить и слова р. Ицхака из Несхижа: «Отец мой и учитель, благословенна память праведника, бывало, говорил: “Я не принимаю [всерьез] рассказы и байки, что рассказывают о праведниках, ибо в байках много вымысла вперемешку с ошибками. Но это – за исключением историй о Беште, да будет благословенна его память. Ибо даже если рассказанное и не происходило в действительности, Бешт был способен сделать все”».

Вне сомнения, еще одним важнейшим источником сведений о Бааль-Шем-Тове являются дошедшие до нас его письма – «Игрот а-кодеш», которые, разумеется, тоже использовались автором при написании этой книги⁸.

Кроме того, существует немалый пласт хасидской литературы датируемой концом XVIII – началом XIX века, в которых различные аспекты еврейского мировоззрения рассматриваются со ссылками на высказывания или те или иные события из жизни Бешта, часть из которых повторяет уже известные, а часть носит оригинальный характер.

Известно и немало попыток написать биографию Бешта глазами убежденного сторонника хасидизма. Одной из самых интересных работ в этом смысле является книга р. Авраама Ханоха Глиценштейна⁹ «Рабби Исраэль Бааль-Шем-Тов»¹⁰.

Наконец, к личности и учению Бешта обращались в разное время многие выдающиеся еврейские писатели, философы и исследователи – Шимон (Семен) Дубнов¹¹, Мартин Бубер¹², Гершом Шолем¹³, Шмуэль-Йосеф Агнон¹⁴, Эли Визель¹⁵ и др. Среди книг, написанных нашими современниками, стоит упомянуть подкупающую именно своей искренностью и поэтическим восприятием личности Бешта книгу Эзры Ховкина «Свеча на снегу»¹⁶, ставшую одной из первых книг о Бааль-Шем-Тове на русском языке.

Но все перечисленные выше книги –в буквальном смысле слова лишь вершина айсберга, так как количество книг о Беште, вышедших на разных языках поистине огромно, особенно если считать с различными бесчисленными сборниками хасидских рассказов о праведниках.

Чтобы читатель получил представление об океане этой литературы, автор позволит себе привести пространную цитату из великого еврейского писателя Шмуэля-Йосефа (Шая) Агнона, задумавшего в 1920-30-е годы собрать и обработать истории о Беште, и в итоге, понявшем, что имеет дело с бескрайним океаном историй, отказавшимся от этой работы. В итоге антология «Рассказы о Беште» была подготовлена к печати детьми великого писателя уже после его смерти, и является, вне сомнения, одним из лучших изданий такого рода. Так вот, в статье, написанной в период работы над «Рассказами» Агнон писал:

«Жемчужина валялась в мусоре. Многие перешагнули через нее, многие наступили на нее. Прошел над ней Бубер и почувствовал, что она есть. Наклонился, взял и отер ее, так что она засияла великолепным своим блеском. Как засияла она великолепным своим блеском, вставили ее в венец поэзии. Жемчужина – это хасидизм. Мусор – это отрицание, которому подвергался хасидизм. Растоптать и размозжить – вот что стояло за насмешками, которыми осыпали хасидизм. Появился Бубер… и своим языком он переводил его [хасидизм] на немецкий.

Бубер не был первым на этом пути. Еще во времена Ѓаскалы, за сто лет до Бубера, нашелся преданный и чистый сердцем человек, рабби Яаков-Шмуэль Бык¹⁷, разглядевший светоч хасидизма…

А за Быком появился Элиэзер Цвейфель¹⁸, ученый-талмудист, из тех, кто обладает энциклопедическими познаниями. А вслед за ним – Михаэль-Леви Родкинзон¹⁹. А за ним – Шимон Дубнов²⁰. А за ним – Шмуэль-Аба Городецкий²¹, а может, Городецкий был прежде Дубнова. А за ними – Авраѓам Каѓана²² и рабби Ѓилель Цейтлин²³…

Что же они сделали – эти мудрецы? Рабби Яаков-Шмуэль Бык великое дело сделал – встал на защиту хасидизма, не страшась ни маскилов, ни прочих митнагедов. Рабби Элиэзер-Цви Цвейфель написал книгу в четырех частях Шалом аль Исраэль, собрав в ней выдержки из красивых хасидских историй и добрые слова в похвалу хасидизму. И когда написал? При жизни поколения, когда глаза людей поражены были слепотой и не видели они светоча хасидизма. Из-за ненависти маскилов к хасидам его заподозрили в подобострастном лицемерии…

Михаэль-Леви Родкинзон был отпрыском великих мужей, приходился сыном дочери автора книги Аводат ѓа-леви, тот же был учеником автора книги Тания. Выпускал книги с хасидскими рассказами; был служкой при цадике рабби Исраэле-Дове из Веледников и сам писал хасидские притчи. Если я не ошибаюсь, книга Адат цадиким им написана. Он написал две книги о хасидизме: Тольдот ѓа-Бешт и Амудей Хабад. Другие его поступки, которые с хасидизмом не были связаны и не были добры, здесь не место упоминать. Его книги о хасидизме и книга Амудей Хабад ближе к рассказам о чудесах и деяниях чудотворцев, нежели к исследованию хасидизма.

Исследованием хасидизма занимались Дубнов и Городецкий, Авраѓам Каѓана и рабби Ѓилель Цейтлин. Дубнов собрал в своей книге как известный, так и неизвестный до той поры материал. По его книге нельзя составить представление об учении и обычаях хасидизма, да и сам автор ничего не почерпнул из материала, собранного им в ней.

Совсем другого свойства книги Городецкого, ставшие своего рода краеугольным камнем в изучении истории хасидизма. Городецкий был отпрыском цадиков и вырос при дворах цадиков. И в своей книге он приводит виденное и слышанное им, а также много выдержек из хасидских книг. Только вот выдержки, что он приводил, были на разные темы, но только не на ту, которой занимался автор. Что до того, что он слышал и видел, то тот, кто черпает не только из одного источника, преумножает знание.

Иным был Авраѓам Каѓана. Он взял хасидские сказания и превратил их в своего рода историю. Однако сказания дадены нам не для того, чтобы обращали их в историю. Если бы Каѓана был хорошим стилистом, он бы мог написать еще одну книгу для чтения. А так вышло, что привнесенное им не главное, а главное не нуждается в его дополнениях.

Иное достоинство было у рабби Ѓилеля Цейтлина. Смертью своей освятил он Имя Небес, жизнь же его закалялась в горниле хасидизма. Поэтому-то его книги близки к духу хасидизма, и хасиды их читают.

И на немецком языке у Бубера был предшественник – рабби Аѓарон Маркус²⁴, гамбургский еврей, уроженец Германии, получивший немецкое образование, он сменил ашкеназское одеяние, облачась в хасидские одежды. И не только одеяние сменил, но и душу… Рабби Аѓарон Маркус написал по-немецки большую книгу, преисполненную хасидизма, и она давала верное представление о хасидизме и хасидах, заключая в себе впечатления человека, который много времени проводил при дворах цадиков, и знал многих потомков великих цадиков, и с их слов узнавал о хасидизме. Книга это ценна с разных точек зрения, многие сборники хасидских рассказов восходят к ней, имя же автора сей книги превозносится в них так, как принято у хасидов. Однако посторонние суждения и излишние длинноты портят книгу.

Я обойду молчанием писания р. Шнеура-Залмана Шехтера²⁵ о хасидизме, ибо мне не довелось читать его книгу. Также оставлю в стороне и других писателей его поколения, выпускавших книги о хасидизме, и обращусь к писателям, ныне уже покойным, которые сделали хасидизм темой своих рассказов. Начну же с Ицхака-Лейбуша Переца²⁶, который первый обратился к этой теме и с которого началась эта литература.

Перец был большой художник и замечательные картины изображал. Однако очи его таланта не замечали ни хасидов, ни хасидизма. Идеи, буйно пробивающиеся сквозь его картины, и картины его, облекающие идеи, – ничего в них не было, что связывало бы их с хасидами и с хасидизмом. Даже обойдя все те места, где жили хасиды со времен Бешта и по сию пору, и заставив заговорить всех хасидов, вы не услышите ничего даже отдаленно похожего на то, что говорит хасид в зарисовке «Меж двух гор». А что же другие его хасидские рассказы? Изменение формы не есть создание новой сущности.

Вслед за Перецем явился Миха-Йосеф Бердичевский²⁷ с хасидским рассказом… Когда Бердичевский опубликовал свой рассказ Арбаа авот (в третьем сборнике «Занимательных книжек», издававшихся Ицхаком Ференхофом²⁸ в Бучаче), посвященный четырем цадикам: рабби Леви-Ицхаку из Бердичева, рабби Исраэлю из Ружина, рабби Рефаэлю из Бершади (а кто был четвертый, я не помню), то издатель был вынужден извиниться в ежемесячнике Ѓa-магид, выразив сожаление, что доставил этим рассказом огорчение множеству евреев. Однажды в чортковском клойзе нашли у меня ту книжку, в которой был напечатан этот рассказ, и бросили ее в печку на сожжение.

Раз уж я коснулся хасидских сказаний, то скажу о них кое-что. Если у истории есть первоисточник, то и читайте его, а не литературные обработки. Если же нет первоисточника и история написана поэтом, то и относиться к ней следует как к поэзии, а ежели написана она просто сочинителем, то отведите глаза свои от нее. Не умея сочинить рассказ, он пытается опереться на хасидские или народные сказания.

Также и первые рассказы Бубера требуют критического к себе отношения. Есть среди них такие, что навеяны временем, и такие, что проникнуты духом чужого народа. Такими ветрами не веет от крыльев херувимов. Однако велики достоинства последних замечательных коротких рассказов Бубера, являющих собой образец для всех, кто пишет короткие хасидские рассказы»²⁹.

* * *

Думается, читатель уже понял, что если собрать все написанные за последние два с лишним столетия книги о Бааль-Шем-Тове, то они вряд ли уместятся в один просторный зал той или иной библиотеки. Но в том-то и дело масштабы личности Бааль-Шем-Това столь велики, что у каждого времени он свой: меняется язык, меняются наши представления о мире и мировоззренческие установки, и вместе с ними неминуемо меняется и наш взгляд на личность и учение Бешта.

Времена, когда само существование Бешта подвергалось сомнению, а некоторые «серьезные ученые» пытались представить его едва ли не как мифологической фигурой, «собирательным образом» бааль-шема, сиречь еврейского чудотворца, к счастью давно отошли в прошлое. Сегодня мы располагаем множеством не только еврейских, но и польских документов той эпохи, однозначно подтверждающих реальность существования как самого Бешта и его домочадцев, так и почти всех героев историй книги «Шивхей Бешт». В то же время было бы нелепо отрицать и имеющийся на всех них налет легенды. Сам агиографический характер этих историй автоматически предполагает то, что их авторы идеализировали личность Бешта, да еще и считали, что делают это недостаточно, так как были убеждены, что «все имеющиеся рассказы не возвещают даже одной тысячной доли величия отца нашего Бешта»³⁰.

Автор этой книги однозначно стоит на позиции тех исследователей, которые вслед за Шимоном Дубновым усматривают в большинстве этих историй реальную подоплеку – их героями являются вполне реальные исторические лица, они привязаны ко вполне конкретным географическим местам, в них упоминаются хорошо известные исторические события, позволяющие отнести их к конкретным историческим датам, так что речь идет отнюдь не о фантазии, действие которой разворачивается в Средиземье или где-то там еще.

Больше того – поскольку в определенный период жизни автору в качестве журналиста довелось много заниматься расследованием различных паранормальных явлений и сталкиваться с людьми, обладающими некими сверхспособностями, то, исходя из своего личного опыта, он отнюдь не спешит объявить описываемые в историях о Беште чудеса выдумкой или уж тем более мошенничеством или профанацией. Пересказывая или цитируя те или иные истории о Беште, я пытался объяснить их с различных мировоззренческих позиций, но самое главное – показать, какую сторону личности или деятельности Бешта они высвечивают.

При пересказе историй о Беште автор пользовался великолепным во всех смыслах этого слова изданием «Шивхей Бешт», выпущенным издательством «Лехаим-Книжники»³¹, а также вышедшей в этом же издательстве переводом книги р. Нахмана Гольдштейна³² «Ляшон хасидим» («Речения праведных»³³), а также, разумеется, и другими источниками.

И вот теперь самое время приступить к рассказу о жизни и удивительных деяниях рабби Исроэля Бааль-Шем-Това, знакомого каждому еврею по акрониму Бешт.

Часть первая. От Исролика до Бааль-Шема

Глава 1. Добро пожаловать в XVIII век

Когда начинаешь знакомиться с жизнью Бешта, порой возникает впечатление, что он жил на какой-то другой планете – «планете Штетл», состоящей по большей части из местечек и городов, населенных преимущественно евреями, живущими какой-то своей отдельной жизнью. Лишь время от времени жители этой планеты были вынуждены контактировать с обретающимися в тех же местечках или прилегающих к ним поместьям и деревенькам неевреями – чаще откровенно враждебными, чем дружественными.

Отчасти это ощущение справедливо, так как еврейский мир Галиции³⁴, Подолии³⁵ и Волыни³⁶, то есть тех самых мест, где прошла жизнь рабби Исроэля Бааль-Шем-Това, и в самом деле был во многом замкнут на самом себе, жил своими заботами, бедами и радостями, имея весьма отдаленное представление о бурях, проносящихся над остальным миром.

Как остроумно, но несколько утрируя замечает Менахем Яглом³⁷, это было, скорее, другое, параллельное пространство: «для авторов и героев Шивхей Бешт Москвы или Парижа попросту не существует, а Санкт-Петербург и Вена представляются сказочными замками, в которых проживают грозные цари со своими злокозненными советниками и охраняющие их злые волшебники. Зато Броды³⁸ и Каменец-Подольский³⁹ – великие мировые столицы. В мире, описанном в Шивхей Бешт, колдовство окажется самым обыденным делом: по улицам местечек разгуливают оборотни-волколаки, тут и там встречаются злые ведьмы и колдуны, духи умерших входят в тела живых и пророчествуют их устами; отправляясь в баню, запросто можно встретить самого Нечистого. А тайные праведники, владеющие Божественными Именами, хранят народ Израиля от невзгод и опасностей»⁴⁰.

И все же невозможно понять личность Бешта и его учение в отрыве от той эпохи, в которой ему довелось жить; игнорируя то, что великий немецкий философ Геог Гегель (1770-1831) называл «шумом времени», волны которого так или иначе проникают во все, самые отдаленные уголки мира. Игнорировать этот «шум» было бы глубоко неверно и точки зрения хасидизма, утверждающего взаимосвязанность и пронизанность единой Божественной волей всего происходящего в нашем мире.

Восемнадцатый век вошел в историю как время очередной перекройки политической карты мира, эпоха выдающихся открытий в различных областях естествознания и предвестия будущей промышленной революции.

Но главной чертой XVIII столетия стал тот колоссальный сдвиг в массовом человеческом сознании, который в итоге и определил весь дальнейший ход развития цивилизации. Именно в этом веке философия неожиданно перестала быть достоянием узкой группы людей «не от мира сего». Интерес к ней охватил широкие массы; философские сочинения пользовались не меньшей, а то и больше популярностью, чем литературные новинки, на глазах формируя новую генерацию людей.

Магистральный путь этой философии проходил через провозглашенные за десятилетия до того идеи Спинозы о секуляризации общества, веры в научное познание мира, отрицание религиозных догм и схоластики. Современниками Бааль-Шем-Това в Англии были Исаак Ньютон (1648-1727) и Джордж Беркли (1685-1753); во Франции – первый открытый атеист Поль Анри Гольбах (1723-1789), Вольтер (1694-1778), Дени Дидро (1713-1784), Жан-Жак Руссо (1712-1778) и др.; в Германии – великий Иммануил Кант (1724-1804) и И.-В. фон Гете (1749-1832) и др.

Этот век часто называют эпохой Просвещения, но, думается, правильнее назвать ее эпохой рационализма, который наступал по всем фронтам, оттесняя идею Б-га, Б-жественного происхождения и управления миром на задворки общественного дискурса и явно не задумываясь над тем, какими последствиями это может обернуться для всех сторон жизни человечества в ближайшем и отдаленном будущем.

Разумеется, идея Б-га не собиралась сдаваться без боя. Многие серьезные ученые не только не спешили отказаться от этой идеи, но и, оставаясь глубоко верующими людьми, видели в той же науке инструмент к познанию Творца и Его законов. Тот же Ньютон считал себя скорее теологом, чем физиком и был глубоко убежден, что в еврейском оригинале «Ветхого Завета» (то есть в ТАНАХе), и прежде всего в «Пятикнижии Моисеевом» (Торе) зашифрованы все тайны мироздания и отдавал попыткам их разгадки немалую часть своего времени. Строчку 19-ого псалма Давида «Небеса рассказывают о славе Б-га, о делах рук его повествует небосвод» он трактовал в том смысле, что само устройство Вселенной и все мироздание свидетельствует о существовании Творца. И эта мысль великого физика сама по себе очень близка к одной из базовых идей Бешта.

В том же направлении мыслил и великий шведский натуралист Карл Линней (1707-1778), видевший будущее не в противостоянии науки и религии, а в их симбиозе, взаимополезном сотрудничестве.

Одновременно XVIII век в Европе характеризовался повышенным интересом к мистике и оккультизму, что привело к появлению таких современников Бааль-Шем-Това как граф Сен-Жермен (предполож. 1712-1784), Алессандро Калиостро (1743-1795) и Эммануил Сведенборг (1688-1772). Последний утверждал, что может проникать в высшие и низшие духовные миры, видеть и общаться с их обитателями, читать мысли, предугадывать будущее и т.д. Что, заметим, также достаточно близко к тем тайным каббалистическим практикам, которыми владел Бааль-Шем-Тов.

Таким образом, само время настоятельно требовало появления в еврейской среде духовного лидера, который соответствовал бы его требованиям; сумел бы найти ответы на те вызовы, которое бросало еврейскому народу настоящее и, одновременно, заложили бы базу под сохранение иудаизма в будущем – вопреки всем тем духовным ветрам, которые уже повеяли над миром, но которым еще только предстояло превратиться в разрушающие все, что связано с религией и духовностью, ураганы.

* * *

Но в первой половине XVIII столетия эти новые ветры еще не успели дойти до срединной части Восточной Европы – того пространства, на котором сегодня расположены современные Польша, Украина и Белоруссия. Хотя и нельзя сказать, что эти места пребывали в глубокой спячке. Скорее, наоборот: это время стало продолжением начавшегося еще в середине XVII века процесса распада польско-литовской республики Речь Посполита, который и завершился первым ее разделом в 1772 году.

И хотя полякам тоже крепко досталось за предшествовавшие этому разделу полтора столетия, главными его жертвами стали, безусловно, евреи, и на то было сразу несколько причин.

Вот как оценивает события 1640-х годов в Польше Пол Джонсон⁴¹ в своей «Популярной истории евреев»:

«В 1648—1649 гг. на евреев юго-восточной Польши и Украины обрушилась катастрофа. Это событие, как мы увидим, имело по ряду причин огромное значение для истории евреев; непосредственным же его результатом, явилось то, что оно напомнило евреям, где бы они ни находились, о хрупкости их положения и яростной мощи тех сил, которые могут без предупреждения нанести по ним удар. Тридцатилетняя война оказалась огромным бременем для экспортных продовольственных ресурсов Польши. Именно благодаря своим польским связям евреям удавалось обеспечить различные армии продуктами питания. Больше всех от этих поставок выиграли польские помещики, больше всех потеряли польские и украинские крестьяне, которые наблюдали, как все большая доля их урожаев с выгодой продается прожорливым войскам. В условиях арендной системы, когда польские шляхтичи сдавали внаем евреям не только землю, но и находящиеся на ней сооружения (мельницы, пивоварни, винокурни, постоялые дворы), а также право сбора пошлин и получали за это гарантированную плату, евреи процветали и их количество быстро росло. Однако система эта была внутренне неустойчива и несправедлива. Помещики, которые зачастую вели расточительный образ жизни вдали от своих поместий, оказывали постоянное давление на евреев, поднимая арендную плату всякий раз, как договор возобновлялся; евреи же, в свою очередь, оказывали давление на крестьян.

На Украине возмущение несправедливостью было особенно сильным, поскольку обе категории угнетателей, католическая шляхта и еврейская прослойка, отличались в религиозном отношении от православного крестьянства. Некоторые из руководителей евреев чувствовали проявляемую по отношению к крестьянам несправедливость и осознавали опасность этого. Собрание раввинов и общинных лидеров, проходившее в 1602 году на Волыни, обратилось к евреям-арендаторам с призывом освобождать крестьян от работы по субботам и еврейским праздникам в качестве жеста доброй воли…

В конце концов, поздней весной 1648 года украинские крестьяне восстали под руководством мелкого шляхтича по имени Богдан Хмельницкий⁴²; на их стороне были также запорожские казаки и крымские татары. Восстание было в первую очередь направлено против польской власти и католической церкви, и среди жертв оказалось много польских шляхтичей и духовенства. Но главный удар пришелся по евреям, с которыми у крестьян было больше всего точек соприкосновения; к тому же в критические моменты поляки всегда бросали своих союзников-евреев во имя собственного спасения. Тысячи евреев из деревень и штетлей кинулись искать спасения в больших укрепленных городах, которые превращались для них в западню. В Тульчине польские войска выдали евреев казакам в обмен на собственную жизнь; в Тернополе гарнизон вообще отказался впустить евреев. В Баре крепость пала, и все евреи были перебиты. Другая бойня произошла в Нароле. В Немирове казаки проникли в крепость, переодевшись поляками, «и они погубили в городе около 6000 душ», согласно еврейским хроникам, «утопив несколько сот в воде, а также подвергнув всякого рода жестоким пыткам». В синагоге они убивали евреев ритуальными ножами⁴³, после чего спалили дом дотла, порвали священные книги и попрали их ногами, а кожаные переплеты использовали для изготовления обуви»⁴⁴.

Как видим, Джонсон ищет оправдания резне, устроенной казаками Хмельницкого, обосновывая ее не столько звериным антисемитизмом последних, сколько политическими и экономическими причинами. Но правда заключается в том, что польские и украинские помещики накладывали на своих крестьян зачастую куда более тяжелый гнет, чем еврейские арендаторы, чувствуя себя, в отличие о последних совершенно безнаказанными. И потому иррациональная ненависть к евреям, демонизация их как носителей иной культуры и иного языка была в данном случае основным стимулом к погромам.

Реальность 1648-1658 гг. была куда страшнее относительно сухого описания Джонсона, и не случайно в польскую историю этот период вошел под названием «Потоп». В еврейском народном сознании события «хмельничины», в частности, 1648 г., запечатлелись как «гзерот тах» (`Господни кары 5408/1648) – эпоха зверской жестокости и бед.

Еврейские хроники того времени рассказывают о том, как «грудных младенцев резали на руках их матерей, разрывая на части, как рыб. Вспарывали животы беременным женщинам, вытаскивали младенца и били им по лицу матери; другим клали в разрезанный живот живую кошку, зашивали его и отрубали руки, чтобы они не могли вынуть кошку» и т.д.

К 1658 году на левом берегу Днепра не осталось ни одного еврея. Таким образом, казаки первыми осуществили на огромном пространстве нацистскую идею «юден фрай» – мира, свободного от евреев. Те, кому удалось (и, возможно, это важная деталь для нашего будущего повествования) были проданы туркам.

На правом берегу Днепра также сохранились лишь горстки уцелевших. Натан Ганновер (1610-1683) в своей хронике «Пучина бездонная» утверждал, что общее число погибших исчислялось сотнями тысяч. Еврейские историки 19 в. (а вслед за ними и другие) буквально приняли утверждение о количестве уничтоженных евреев, зафиксированное свидетелем восстания Н. Ганновером⁴⁵; по его данным, речь шла о сотнях тысяч убитых. Однако спустя почти три столетия историки Ш. Эттингер⁴⁶ и Б. Вейнриб⁴⁷ на основе демографического анализа пришли к выводу, что в 1648–67 гг. погибло, а также умерло от эпидемий и голода от 40 000 до 50 000 евреев, что составляло 20–25% еврейского населения страны. Еще, как минимум пять–десять тысяч бежали или попали в рабство. В то же время польские источники не исключают, что жертвами резни «Хмеля-злодея», как называли евреи Хмельницкого, стало около 100 000 евреев.

Те же евреи, которым посчастливилось выжить, потеряли все имущество и вскоре впали в крайнюю нищету. В поисках заработка часть из них бросилась в различные города Польши, а другие попытались обосноваться в деревнях в качестве трактирщиков, держателей постоялых дворов или бродячих торговцев. Но удар был нанесен не только по материальному благополучию народа, но и – возможно, даже в куда большей степени – по его духу.

Все случившееся требовало своего теологического объяснения. Поначалу казалось, что оно вроде бы появилось – резня 1640-50-х годов была объявлена «муками рождения Мессии». В этот период резко возрос интерес к каббале – еврейскому мистическому учению, но к каббале не теоретической, занятой отвлеченными проблемами Б-жественного устройства мироздания, а практической, то есть кабалистических практик, способных влиять на ход событий в нашем земном мире, вычислить время прихода Мессии и даже ускорить его приход.

На этом фоне среди евреев Украины и Польши особую популярность приобретает фигура Аризаля – Святого Ари, рабби Ицхака Лурии Ашкенази (1534-1572), который, согласно преданиям, мог взглянув на человека, сказать, кем он был в предыдущем воплощении, есть ли на нем какие-либо грехи и предостеречь от тех или иных опрометчивых шагов. Каббала (и, прежде всего, лурианская каббала, относящаяся к классической каббале примерно так же, как физика Эйнштейна к физике Ньютона) начала все шире проникать в наиболее образованные в религиозном плане круги еврейского общества.

Не удивительно, что, когда в 1665 году измирский еврей Шаббтай Цви провозгласил себя Мессией, эта весть с восторгом была принята почти всем еврейским миром. Да и не только еврейским: многие христиане Англии, Германии, Франции, Нидерландов и других стран поверили в миссию Шаббтая Цви и присоединились к его еврейским сторонникам. Тем сильнее было разочарование, когда лжемессия был схвачен и в итоге ради спасения жизни принял ислам.

Но очень скоро выяснилось, что нашлось немало тех, кто по-прежнему считал его Мессией, находил оправдание его переходу в ислам и даже отказывался поверить в факт его смерти, утверждая, что он просто вознесся «к высшему сиянию». Возникновение секты саббатианцев, настаивавших на том, что Шаббтай Цви был, по меньшей мере, предтечей Мессии, отказ сектантов от исполнения многих заповедей иудаизма не мог не вызвать обеспокоенности раввинистических авторитетов, которые самым резким образом выступили как против сектантов, так и распространения каббалистических знаний, на которых во многом было основано мировоззрение лжемессии.

Один из последователей Шаббтая Цви, уроженец Дубно Иегуда Хасид (1660-1700), проповедовавший аскетизм и умерщвление плоти, создал собственную секту «Общество благочестивых» («хасидов») и в 1700 году вместе с 1300 своих сторонников отправился в Палестину. 500 из этих «хасидов» умерли в дороге, а вскоре после прибытия в Иерусалим скончался и Иегуда Хасид. Оставшиеся без духовного вождя сторонники Хасида раскололись: часть присоединилась к другим саббатианским сектам, в Германии и Польше, в часть обратилась в христианство или ислам.

* * *

Таким образом, вступивший в свои права XVIII век не сулил евреям Галиции, Подолии и Волыни ничего хорошего.

На смену казакам Богдана Хмельницкого уже в 1710-х годах пришли гайдамаки (от турецкого haydamak; буквально «угонщик скота», «грабитель»).

«Отряды гайдамаков, – сообщает «Электронная еврейская энциклопедия», – состояли в основном из беглых крепостных, укрывавшихся от своих помещиков в степях Приднепровья. К ним присоединялись городская беднота, обедневшая украинская шляхта, низшее православное духовенство, бежавшие из России старообрядцы и даже отдельные выкресты-евреи.

Гайдамаки считали себя продолжателями дела Б. Хмельницкого и пользовались поддержкой русских властей и православной церкви, но лишь тогда, когда их действия наносили ущерб Польше.

Живя разбоем, гайдамаки нападали на проезжих купцов, на небольшие поселки (главным образом на живших там евреев-арендаторов) и на еврейские местечки, лишенные какой-либо защиты, грабили, насиловали, убивали. В годы подъема движения (1734, 1750, 1768) крупные отряды гайдамаков совершали набеги даже на хорошо укрепленные города, что обычно влекло за собой значительное число жертв среди еврейского населения. Гайдамаки устроили резню евреев в ряде городов в 1738 и 1742 гг. Особой жестокостью отличались погромы в Виннице и Володарке в 1750 г. Но все эти бедствия несравнимы с беспримерной по масштабам всеобщей резней, учиненной гайдамаками в ходе самого крупного их мятежа в 1768 г. в Умани, в результате которой погибло около 20 тыс. жителей (главным образом евреев)»⁴⁸.

Помимо гайдамаков, в Прикарпатье, Закарпатье и, само собой, в Карпатских горах действовали «опришки», которых одни историки называют «партизанами» и «народным повстанческим движением», а другие считают бандами разбойников, состоявшими из разорившихся крестьян и мещан, беглых панских слуг, проворовавшихся кладовщиков и т.п. сброда.

Опришки нападали на имения польской шляхты, еврейских корчмарей и вообще грабили любого, кто в их представлении жил более-менее зажиточно. В 1648-54 гг. они были верными союзниками Богдана Хмельницкого, а в 1730-50-х годах координировали свои действия с гайдамаками, доставляя среди прочего и немало неприятностей евреям Галиции.

К ежедневной тревоге за свою жизнь и жизнь семьи прибавлялась постоянная забота о куске хлеба, поиске источника пропитания, а также средств на уплату различных налогов и обязательных взносов в общественную кассу, которые шли на поддержание общинной жизни, содержание ешив и раввина местечка или города. Безусловно среди евреев того времени были успешные торговцы, шинкари и даже промышленники, но они составляли лишь малую часть в общем море нищеты и беспросветности.

Прямым следствием этого стало не только резкое социальное, но и интеллектуальное расслоение внутри народа. Традиционная, формировавшаяся столетиями система еврейского образования и взаимопомощи еще действовала, но год от года все больше разрушалась.

Прежде почти каждый еврей получал начальное образование в хедере, где изучал иврит, учился молитве и ее законам, а также получал базисные знания по Торе, которые затем пополнял в школе талмуд-тора, и, наконец, хотя бы несколько лет проводил в ешиве, где с головой погружался в Талмуд⁴⁹ и еврейский законодательный кодекс «Шульхан арух»⁵⁰. В результате почти все мужское еврейское население этих областей было достаточно сведущим в текстах Священного писания и различных религиозных вопросах. Однако в конце XVII – начале XVIII века многие общины уже не могли позволить себе содержать всех желающих учиться в ешивах, да и нищета принуждала детей как можно раньше начинать помогать семье, так что для подавляющего большинства евреев учебой в хедере все и ограничилось. Само качество обучения в этих школах также значительно снизилось, так что ее выпускник хотя имел общее представление о Торе (в основном, в пересказе на идиш), умел читать молитвы, но вот для понимания самого смысла этих молитв ему зачастую не хватало знания иврита, или, как его называли ашкеназские евреи, «ляшон койдеша» (букв. «святого языка») – языка оригинала.

Тем временем ешивы продолжали существовать, и те, кому посчастливилось попасть туда на учебу, продолжали изучать Талмуд и вести ожесточенные схоластические споры зачастую на отвлеченные, не имеющие никакого отношения к реальной жизни вопросы.

Перед учениками ешив открывались два пути. Так как знатоки Торы и Закона очень ценились в народе, и многие богатые евреи хотели заполучить их в зятья, то у них была возможность выгодно жениться, взять Б-гатое приданное, и затем попробовать себя на деловом поприще. Второй путь состоял в возможности стать преподавателем ешивы или получить звание раввина и занять пост раввина местечка, жить на содержании у его жителей, разбирая по законам Торы их тяжбы между собой и отвечая на вопросы, связанные с соблюдением различных заповедей.

Но в любом случае между раввинами-талмудистами⁵¹ и остальным еврейским населением образовалась огромная и год от года все возраставшая пропасть. Сидя в своих ешивах, отдавая все время учебе и ученых спорах, они зачастую просто не представляли, как живет основная еврейская масса, в чем заключается ее чаяния и заботы. Зато, считая себя духовной и интеллектуальной элитой еврейского общества, они с презрением относились к простым, малообразованным евреям, презрительно называя их так, как это было принято, во времена еврейских мудрецов – «а ха-арец», «народ земли», «люди от сохи».

Между тем, в этой самой еврейской массе все больше нарастало отчаяние и разочарование; отсутствие систематического еврейского образования стала заменять стихийная тяга к мистике, ко всему таинственному, вера в чудеса и различные суеверия.

А потому не стоит удивляться, что в этот период появляется множество бродячих целителей и чудотворцев, которых принято было называть «Бааль-Шемами», что можно дословно перевести как «обладатель Имени».

Как считалось, «Бааль-Шемы» обладали знанием тайных Имен Всевышнего, а также других кабалистических тайн, и с их помощью могли творить чудеса и исцелять больных – как силой каббалы, так и с помощью различных средств народной медицины. Бааль-шемы пользовали пациентов различными снадобьями, изготовленными из растений, минералов и веществ животного происхождения, в сочетании с молитвами, заклинаниями и амулетами («камеями», «сгуллот») с кабалистическими знаками.

Иногда к величанию «Бааль-Шем», как и к имени героя этой книги добавлялось слово «тов» («добро»), и тогда он становился «Бааль-Шем-Товом».

Это словосочетание отнюдь не означает «Обладатель Доброго Имени», как часто переводят, имея в виду «доброе имя» в общепринятом понимании. Правильнее, было бы его перевести как «знающий самые тайные, самые сильные Имена Всевышнего», дающие ключи к сокровенным «залам» («чертогам) Высших миров и уже через эти миры влиять на происходящее в нашем мире, меняя естественный порядок вещей и творя то, что людьми воспринимается как чудо – исцеляя тяжело больных и предотвращая другие беды.

И вот таких бааль-шем-товов наряду с «просто» бааль-шемами было уже куда меньше, но они были. До нас дошли имена Эльханана Бааль-Шем-Това (умер в 1651 г.); Биньямина из Кротошина, называвшего себя Бааль-Шем-Товом в своей книге «Шем-Тов катан» (1706), и Иоэля Бааль-Шем-Това, который, как и основатель хасидизма Исраэль бен Элиэзер, подписывался акронимом Бешт.

Одновременно бааль-шемы нередко были и главными пропагандистами, и распространителями кабалы. Вот, к примеру, что сообщает «Книга воспоминаний Любавичского ребе» об одном из самых известных Бааль-Шемов XVII столетия – рабби Йоэле из Замостья, бывшего учеником рабби Элиягу Бааль-Шема:

«Несмотря на борьбу р. Пинхас-Зелига, гаона из Шпейера, против Бааль-Шема из Вирмайзы (Вормса – П.Л.), запрета, наложенного им на изучение каббалы и Зоара, и требования, чтобы р. Элияу оставил Вирмайзу в Германии, остался Бааль-Шем на месте и продолжал свою работу по распространению мистической науки каббалы. Число его учеников росло и учение каббалы распространилось все больше и больше. Те его ученики, которые не могли заниматься каббалой открыто, занимались ею тайно. Уже одно это дало толчок к тому, чтобы ученики Бааль-Шема под наблюдением своего учителя объединились в особую группу, организованную по определенному плану. В соответствии с твёрдыми указаниями их учителя странничали ученики эти из города в город и из страны в страну, распространяя новое учение Бааль-Шема и его своеобразный путь служения Творцу.

Таким образом, появилось и распространилось в Б-гемии и в Польше учение каббалы благодаря ученикам р. Элияу Бааль-Шема.

Тридцать лет прожил р. Элияу в Вирмайзе, где у него была своя ешива, учениками которой были знаменитые гаоним⁵². В 5384 или 5388 году (1624 или 1628 г.) оставил р. Элияу Вирмайзу и поселился в Праге, куда он перенес и свою ешиву»⁵³.

Еще один из современников Бешта, рабби Шмуэль-Яаков-Хаим Фальк (ок. 1710-1782) вошел в историю как «Бааль Шем из Лондона» или «доктор Фальк». Его судьба в чем-то перекликается с судьбой героя этой книги: как и Бешт, Бааль-Шем из Лондона был выдающимся кабалистом; он тоже родился в Речи Посполита, занимался практической кабалой, и дело дошло до того, что польские власти приговорили его в качестве «колдуна» к сожжению на костре. В результате рабби Фальку пришлось бежать, и около 1742 года (через два года после того, как Бешт поселился в Меджибоже) он оказался в Англии. Так же, как и Бешт, рабби Фальк исцелял больных и избавлял попавших в беду с помощью камей (кабалистических амулетов) и в расцвете своей славы он был близок ко двору. Члены королевской семьи и знатнейшие сановники, следуя моде, приходили к доктору Фальку за советом и руководством в делах.

Бешт и рабби Фальк не были знакомы; «Бааль-Шем из Лондона» не упоминается ни в одном из рассказов о Беште, но ирония истории заключается в том, что тот портрет, который считают портретом Бешта и который публикуется во многих книгах о нем, на самом деле является портретом р. Шмуэля-Яакова-Хаима Фалька, написанным художником Джоном Копли. Как на самом деле выглядел Бааль-Шем-Тов нам неизвестно, и, скорее всего, его портрет никогда не был написан.

* * *

Еще одной приметой того места и времени, в которые нам предстоит погрузиться были нистары (букв. «тайные, сокрытые»). Как правило, это были выдающиеся знатоки Торы и Каббалы, способные на равных противостоять в споре любому раввину, но надевавшие на себя маску обычного «а ха-арец» и поселявшиеся в том или ином местечке для того, чтобы поднять дух его жителей и исподволь, незаметно помочь им наладить жизнь, а также защитить их от гайдамаков и других врагов с помощью своих тайных знаний.

Как только жители местечка начинали догадываться, что их новый сосед является мудрецом и нистаром, нистар исчезал, но только для того, чтобы вскоре появиться в другом местечке и продолжить там свою миссию.

Судя по дошедшим до нас множеству легенд, а также различным еврейским источникам, движение нистаров представляло собой своего рода орден⁵⁴, членам которого были связаны общей целью служения своему народу и придерживались единых правил поведения. Орден, видимо, обладал и четкой организационной структурой: время от времени его члены собирались как для совместной учебы, так и выработки плана дальнейших действий и получения указаний, кто в какое место должен направиться, и на что (или на кого) ему следует обратить особое внимание.

Параллельно с нистарами (возможно, речь идет об одних и тех же людях) в местечках существовали небольшие кружки знатоков Торы, увлеченных изучением каббалы и называвших себя «хасидами» – «благочестивыми». Термин этот уходит в глубокую древность, часто встречается в Талмуде, и означает еврея, отличающегося особым усердием в соблюдении как ритуальных, так и этических заповедей иудаизма, а также беззаветной верой во Всевышнего и в то, что при необходимости Он сотворит для праведника любое чудо.

Последним из хасидов и людей (благочестивого) действия Мишна называет р. Ханину бен Доса, жившего в эпоху Второго храма. Позднее, в эпоху таннаев, обязательным атрибутом хасида стало считаться глубокое знание Торы и Талмуда. Так, Гиллель говорил, что невежда не может быть хасидом (Авот 2:5) и без изучения и знания Торы нет благочестия.

Те хасиды, о которых идет речь, жившие в Подолии XVIII столетия, как уже было сказано, вели аскетический образ жизни и уделяли большое значение силе искренности молитвы, изучению каббалы и соблюдению еврейских диетарных законов – кашрута. При том, что они ограничивали себя в употреблении мяса, для них было крайне важно, чтобы забой скота и его осмотр были произведен в соответствии с самыми строгими требованиями еврейского закона. Поэтому для них было крайне важно, чтобы обслуживавший местечко резник был человеком как можно более Б-гобоязненным, но даже если он таковым считался, они постоянно проверяли его работу, следя за тем, чтобы его нож был безупречно заточен (в противном случае забой не считается кошерным) и за всеми другими аспектами его работы.

Моше Росман, чтобы отделить этих хасидов от последователей Бешта, предложил называть их «старыми (или «прежними») хасидами». Росман также не исключает, что Бешт и сам поначалу был их частью, воспринял многое из их взглядов, и первыми его сподвижниками, как, впрочем, первыми противниками как раз и стали «старые хасиды». Главный поворот, совершенный Бештом при переходе от «старого» хасидизма к «новому» заключался, по Росману, в первую очередь в отказе от аскетизма, выдерживании бесконечных постов и наложении на себя других физических ограничений, а также в переключении акцента в изучении Торы и служении Всевышнему с интеллектуального на эмоциональный⁵⁵.

Как бы то ни было, «старые хасиды» были детьми своего времени, продуктом своей среды, и по мироощущению мало чем отличались от остальных евреев.

Это время и эта среда и породила основоположника хасидизма рабби Исроэля Бааль-Шем-Това, а затем и сам хасидизм, ставший тем самым свежим ветром, который оживил жизнь евреев Восточной Европы.

Глава 2. Рождение героя

Существует, как минимум, две легенды, связанные с событиями, предшествовавшими рождению Исраэля Бааль-Шем-Това, и было бы странно, если бы это было не так. В то же время имена его родителей и место (по меньшей мере, регион) их жительства сомнений не вызывает.

Согласно первой легенде, изложенной в книге «Шивхей Бешт», родители будущего революционера в иудаизме жили в Валахии⁵⁶, недалеко от побережья. Когда на местечко напали некие «разбойники», отец Бешта р. Элиэзер попал в плен, а его мать Сара сумела убежать в близлежащий город.

Захватившие р. Элиэзера разбойники привезли его «в страну дальнюю, в местность, где не было евреев, и он стал верой и правдой служить своему хозяину, и обрел в его глазах милость, и тот поставил его над всем домом своим». После этого р. Элиэзер попросил хозяина дать ему возможность соблюдать субботу, и тот, как это ни странно звучит, разрешил. В какой-то момент у р. Элиэзера возникла мысль воспользоваться предоставленными ему вольностями и сбежать на родину, однако ему было явлено ночное видение с сообщением о том, что по воле Всевышнего он должен оставаться в стране своего пленения.

Затем хозяин р. Элиэзера подарил его своему другу-генералу, возложившего на него только одну службу – по возвращению генерала домой он должен был по обычаю той страны выходить с чашей воды и омывать ему ноги. Остальное время р. Элиэзер был свободен и мог посвящать всего себя изучению Торы.

Тем временем в стране началась война, царь потребовал от генерала представить ему конкретные советы по тактике и стратегии ее ведения, а когда разработанный последним план ведения войны, ему не понравился, то пришел в ярость. Дело явно запахло не просто царской немилостью, а чем-то куда более страшным. Крайне опечаленный генерал вернулся домой, отказался омывать ноги, и сразу же пошел спать. Будучи верным слугой, р. Элиэзер попытался расспросить его о том, что произошло. Тот долго отказывался, даже в какой-то момент рассердился на раба-еврея, но затем все же поделился своей тревогой и опасениями.

«И сказал он господину своему: «Разве не от Б-га разгадки? Ибо Г-сподь – муж брани. Я буду поститься некоторое время и попрошу благословенного Б-га о тайне сей, ибо он открывает тайное». Вопросил он ответа, и были явлены ему в сновидении все подробности войны, как надлежит поступать во всех случаях и все с должными объяснениями. Наутро пришел он к господину и рассказал ему Божьем совете, возвещенном с небес»⁵⁷.

Генерал поспешил с этим советом к царю, и естественно выдал план, представленный ему р. Элиэзером за свой собственный.

Но, судя по всему, царь был невысокого мнения об уме своего военачальника. Выслушав совет, он понял, что тот не мог самостоятельно до него додуматься, и заподозрил, что данный совет был дан ему либо от Б-га, либо, наоборот, он получил его путем сообщения с нечистыми силами. Но так как особой праведностью и близостью к Б-гу генерал не отличался, то второе было куда вероятнее, чем первое.

Таким образом, генерал был заподозрен в колдовстве, и попал из огня в полымя, причем едва ли не в буквальном смысле этого слова. После этого ему не оставалось ничего другого, как рассказать царю о своем мудром слуге.

Любопытно, что после такой истории царь этим слугой никак не заинтересовался, и в результате начавшейся войны р. Элиэзер оказался простым матросом на корабле. Тем временем царь двинул свой флот на завоевание некой небольшой крепости, будучи уверенным, что возьмет ее без всякого труда. Однако р. Элиэзеру открылось в сновидении, что на всех подступах крепости с моря под водой скрыты железные столбы, наткнувшись на которые, корабли перевернутся. А значит, брать крепость надо с суши, и в том же сне ему было разъяснено, как подойти к городу по тайным тропам.

Наутро флот начал готовиться к штурму города, но простой матрос р. Элиэзер стал добиваться срочной аудиенции у царя, а добившись, рассказал царю о том, что ему было открыто свыше, и для проверки правдивости своих слов посоветовал отправить для начала к крепости приговоренных к смерти, и посмотреть, что с ними станет. После того, как судно с каторжниками погибло, царь принял план р. Элиэзера, захватил крепость, а затем в благодарность и, поняв, что имеет дело с непростым человеком, назначил его командующим флотом.

Однако новая должность не прельстила р. Элиэзера. Его душа тянулась на родину, к оставленной там супруге Саре. Он снова замыслил побег, однако его вновь предупредили свыше, что время для этого еще не пришло. Тем временем главнокомандующий царской армией скончался, и царь назначил на его место р. Элиэзера, а также женил его на вдове генерала.

После того, как р. Элиэзер отказался дотронуться до супруги, та стала допытываться о причинах такого его поведения. В ответ р. Элиэзер признался, что он уже женат и является евреем, а евреям в той стране жить было категорически запрещено. Услышав это, женщина растрогалась, и «тотчас же отправила его в землю со множеством серебра и золота». Однако в пути на него напали разбойники, отобрали все богатство, так что домой он вернулся с пустыми руками.

«И когда он был в пути, – продолжает «Шивхей Бешт», – открылся ему Элиягу-пророк – будь он упомянут к добру! – и сказал ему: «В награду за все родится у тебя сын, который просветлит очи Израиля, и на нем сбудется реченное: Израиль, которым украшусь Я». И пришел он в дом свой…»⁵⁸

По возвращении домой р. Элиэзер воссоединился с женой, которая все эти годы бедствовала и зарабатывала, помогая женщинам при родах. И хотя обоим было к тому времени около ста лет, то есть они явно миновали детородный возраст, спустя положенное время предсказание пророка Элиягу сбылось, и у них родился сын, которого назвали Исроэлем (Израилем).

«И сказал Бешт, что привлечь его душу можно было только после того, как иссякло в них плотское желание»⁵⁹.

Согласно другому преданию, р. Элиэзер и его супруга Сара были богатыми людьми, щедро помогавшими беднякам, но, несмотря на их праведность, Всевышний долго не давал им детей. И лишь, когда им было уже под 100 лет, в их дом под видом простого странника заглянул сам пророк Элиягу⁶⁰, и после оказанного ему радушного приема, предрек, что вскоре у них родится сын, которому суждено стать новой путеводной звездой для всего еврейского народа – что и исполнилось.

Понятно, что оба предания несут в себе элементы традиционного еврейского фольклора; оба они призваны обосновать «неслучайность» рождения Бешта, изначально предназначенного для некой великой миссии. Но вместе с тем из обоих преданий вполне можно выделить элементы, которые с большой степень вероятности отражают истинную историю.

Крайне важно, что родиной родителей Бешта в обеих легендах называется Валахия, то есть территории Валашского княжества, располагавшегося на территории современной Румынии и включавшего в себя левобережную долину Среднего и Нижнего Дуная с притоками и значительная часть Карпатского горного массива. Евреи жили в этих местах, начиная с 1 в. н.э.; основным их занятием была торговля, и, как и везде, относительно спокойные периоды их существования сменялись временами гонений и тягот.

С 16 века почти вся территория Валахии оказалась под властью Османской империи, но в 1650-1653 гг. казаки Богдана Хмельницкого добрались и до этих мест, устроив массовые убийства и погромы, в ходе которых захватывали в плен евреев, а затем продавали их в качестве рабов туркам. Последние в свою очередь предлагали турецким евреям выкупить своих соплеменников, что те и делали, тратя на эти цели немалые деньги.

В связи с этим не такой уж невероятной представляется история, в рамках которой в ходе очередного налета казаков или татар богатый еврейский торговец Элиэзер мог потерять все свое состояние и попасть в плен, а его чудом спасшаяся жена, оставшись соломенной вдовой (агуной), уже не могла выйти замуж за кого-либо другого.

Вместе с тем маловероятно, чтобы р. Элиэзер мог попасть в рабство в какую-либо другую страну, кроме Османской империи, территория которой к тому времени простиралась на часть Западной и значительную часть Восточной Европы, а также на Ближний Восток, Закавказье и часть Африки, включая Алжир.

Работорговля в тот период была весьма распространенным делом, и потому судьба могла забросить плененного еврея куда угодно, в том числе и за тысячи километров от родного дома. Но вот история его рабства явно перекликается с рассказом Торы об Иосифе, его возвышении в доме Потифара, его умении разгадывать сны и даже фраза «Разве не у Б-га разгадка» взята именно оттуда.

В то же время рассказ о войне на море невольно вызывает в памяти турецко-венецианскую войну 1684-1699 гг., и, возможно, это и есть тот период, в который р. Элиэзер находился в плену и из которого он в конце концов тем или иным образом сумел бежать, и снова воссоединиться с женой.

Шимон Дубнов выдвигает версию, по которой возвращение отца Бешта домой из плена связано с Карловицким мирным договором, заключенным 26 января 1699 года между Австрией, Речью Посполитой и Венецианской республикой с одной стороны, и Оттоманской империей с другой. По условиям этого договора Польша вернула себе потерянные в 1672 году Подолье и другие земли Правобережной Украины, и именно между 1672-99 гг. р. Элиэзер и мог оказаться в плену вместе с другими евреями.

Известно немало случаев, когда турецкие евреи выкупали таких пленников и помогали им добраться до родины. Да и Ваад четырех земель – центральный орган еврейского общинного самоуправления Речи Посполита, действовавший до 1764 года, собирал немалые пожертвования на выполнение заповеди «пидьон швуим» – выкуп пленных.

Но если освобождение отца Бешта совпало по времени с Карловицким миром, то это позволяет отнести рождение Бааль-Шем-Това к 1700 году, что, как мы увидим ниже, несколько противоречит хасидским источникам.

Для нас же важно, что из первой легенды следует, что р. Элиэзер был явно очень образованным по еврейским понятиям того времени человеком. Причем сведущим не только в Торе и Талмуде, но и в каббале, причем в каббале практической – вспомним, что он владеет техникой получать через сон ответы на интересующие его вопросы, в том числе, касающиеся и судеб целых государств. Не исключено, больше того, очень вероятно, что он мог быть членом ордена нистаров, и это обстоятельство чрезвычайно важно для нашего дальнейшего повествования.

Вторая версия рождения Бешта также чрезвычайно перекликается с историями из ТАНАХа и различных устных преданий о предсказанных рождениях тех, кому предстояло сыграть особую роль в истории еврейского народа. Достаточно вспомнить историю прихода ангелов к Аврааму, чтобы сообщить ему о будущем рождении сына от праматери Сары или историю рождения Шимшона (Самсона).

Но больше всего данная версия напоминает историю рождения Аризаля⁶¹. Согласно канонической биографии Аризаля, его отца р. Шломо Лурия Ашкенази долго не было детей. Однажды р. Шломо допоздна засиделся над Торой в синагоге, и в результате остался в ней совсем один – все остальные давно разошлись по домам. Тем не менее, р. Шломо решил еще немного поучиться, а заодно снова обратился со страстной молитвой к Творцу с просьбой послать ему и жене сына. Неожиданно дверь синагоги распахнулась, и в нее вошел старец, лицо которого озаряло сияние.

«Я – пророк Элиягу! – сказал старец. – Я послан известить тебя, что твоя просьба услышана и будет исполнена. В ближайшее время у тебя родится праведный и святой сын, которому будут открыты величайшие тайны Торы и имя которого обойдет весь мир»⁶².

В рассказе о Беште, его Б-гатый отец р. Элиэзер сидит вместе с гостями за субботним столом, и вдруг раздается стук в дверь, и в дом входит белобородый путник с котомкой за плечами. Так как суббота уже вошла в свои права, то незваный гость своей котомкой явно нарушает запрет на переноску вещей в субботу, и это начинает вызывать возмущение собравшихся. Однако р. Элиэзер не обращает внимания на эту реакцию, а радушно усаживает его за стол, а затем и устраивает на ночлег.

После исхода субботы странник открывает р, Элиэзеру, что он и есть пророк Элиягу, и говорит: «Ты выдержал испытание. Мне приказано передать, что в награду за твое гостеприимство у тебя родится сын. Когда ему исполнится два с половиной года, передай ему от меня вот что…» Далее гость прошептал хозяину несколько слов – и исчез.

В другом варианте Элиэзер и Сара встречали субботу вдвоем, за стол, к ним постучал нищий – грязный, в лохмотьях, с котомкой за плечами. Однако старики приняли незнакомца с дорогой душой, не обращая внимания на его внешний вид и одежду, и без всякого осуждения, хотя странник с котомкой явно нарушил закон. Ну, а прощаясь, пророк Элиягу открылся и предсказал, что в следующем году они уже не будут одиноки так, как сейчас, поскольку у них родится сын, которому предстоит стать одним из светочей народа Израиля.

В одной из еще более расцвеченной народной фантазией версии этого предания говорит, что р. Элиэзер славился на всю округу своим гостеприимством; тем, что сам выходил на дорогу и зазывал к себе в гости на субботу бедных путников. Но Сатан, как и во многих других историях, обвинил р. Элиэзера в лицемерии, и предложил его испытать: действительно ли он будет готов принять люБ-го странника – в том числе и того, чей внешний облик отталкивает от себя, и кто нарушает заповеди. И потому пророк Элиягу является к р. Элиэзеру под видом грязного, вызывающего отвращение нищего, да еще и заявляется едва ли не в полдень в субботу, то есть грубо нарушает закон о субботнем покое. И тем не менее, р. Элиэзер радушно его принимает и не произносит ни слова упрека в связи с нарушением.

В этом рассказе при желании можно усмотреть глубинную суть хасидизма с его проповедью терпимого отношения к грешникам и убеждения, что нет греха, который невозможно было бы исправить.

Но в любом случае, согласитесь, параллель (хотя и с вариациями) между рассказами об истории рождения двух великих сыновей еврейского народа просматривается довольно четкая.

И она не случайна: подобные параллели между биографиями Бешта и Аризаля возникают постоянно, и не исключено, что сам Бешт намеренно строил свою жизнь так, чтобы она вызвала ассоциации с жизненным путем р. Ицхака Лурии Ашкенази, на которого он старался равняться, а некоторые параллели, возможно, были «по экспоненте» рождены его верными последователями. Стоит также заметить, что сама книга «Шивхей Бешт» была составлена по образцу книг «Шивхей Гаари» («Восхваления Ари») и «Шивхей рабби Хаим Виталь» («Восхваления рабби Хаиму Виталю⁶³»).

Что же касается того, что Бааль-Шем-Тов родился, когда его родителям было «около ста лет», то так как их точный возраст не указан, то речь, видимо, идет об эвфемизме, обозначающем глубокую старость. Которая, заметим, по понятиям той эпохи наступала гораздо раньше, чем в наши дни.

Но и в этом мотиве нет ничего нового: вспомним, что, согласно Торе, Ицхак рождается, когда его отцу Аврааму было 100 лет, а матери Саре – 90. В весьма немолодом возрасте находились и родители Шимшона Маноах и Цлельпонит, а также отец будущего царя Давида Ишай и его мать Ницевет. Далеко не молоды (по понятиям своего времени), как следует их вышесказанного, были и родители Аризаля.

Рождение ребенка в преклонном возрасте, когда детородная функция и плотские желание вроде должны угаснуть, призвано, таким образом, еще раз подчеркнуть, что речь идет об особом Божественном вмешательстве и сам ребенок предназначен для великой миссии.

* * *

О величии Бешта, а точнее, о том, какая великая душа жила в нем и для сколь великих дел он был предназначен, свидетельствует и письмо, которое незадолго до своей кончины, согласно хасидским источникам, направил ему бывший глава ордена нистаров р. Адам Бааль-Шем, с которым нам еще предстоит не раз встретиться на страницах этой книги.

При всех сомнениях в его достоверности, это письмо считается важной страницей в истории раннего хасидизма и заслуживает того, чтобы привести его целиком:

«Уважаемому нистару, которому раскрываются все тайны, рабби Исраэлю, сыну рабби Элиэзера.

Хотя мы и не знакомы, но из одного колодца черпали мы (мудрость). Один рав и один учитель у нас. Твой учитель – это мой учитель, и он раскрыл мне, что твоей рукой будут исправлены и наполнены все Разбитые Сосуды, и твоей рукой они будут вознесены и подняты в Источник, из которого происходят.

Поэтому нашел я силы в себе раскрыть тебе две страшные истории, одной из которых я сам был свидетелем, а вторую слышал от нашего святого учителя.

Я слышал от нашего святого учителя следующее:

В 5333 году (1573 г.) жил в святом городе Цфате еврей, который мог только молиться, не более, но был он непорочным в делах его и выполнял заповеди так, чтобы об этом никто не знал, кроме Всевышнего.

Однажды ночью, когда он читал полуночную молитву "Тикун Хацот", он вдруг услышал, что в дверь к нему стучат. Он спросил: "Кто там?" Стучавший ответил, что это пророк Элиягу. Он впустил его внутрь.

Как только вошел к нему в дом, стало светло во всех уголках, и стало так весело и радостно, что дети начали танцевать в своих люльках. Говорит этот еврей ему: «Садитесь, Ребе!». Он сел, и сказал следующее: "Я пришел к тебе, чтобы раскрыть тебе год прихода Машиаха, но для этого ты должен рассказать мне, что такого ты сделал в день твоей бар-мицвы, что с тех пор Свыше постановили, что ты должен удостоиться открытия моего лица и что я должен раскрыть тебе скрытые тайны?"

Отвечает ему этот еврей: "То, что я сделал, я сделал только ради Всевышнего, и как же я могу это раскрыть кому-либо, кроме самого Всевышнего? А если не захочет Ваша Святость из-за этого раскрыть мне великие тайны – не нужно. Я получил от моих предков поучение, что, творя добро, еврей должен стремиться, как можно лучше скрывать это от людей, но делать это лишь ради Творца».

И внезапно пророк Элиягу скрылся от него. А в Небесах поднялся великий шум от простоты и цельности, проявленной этим человеком, не ответившим на расспросы пророка, а делающим все лишь во имя Небес. И было решено с согласия Высшего Суда, что Элиягу должен снова ему раскрыться, и должен учить его Торе и раскрыть ему скрытые тайны. И так это и было: пророк Элиягу ему раскрылся и обучал его и раскрыл ему многие тайны Торы. И он стал исключительным в своем поколении, но никто не знал о его святости и величии.

И был день в старости его, когда он ушел из этого мира. Наверху ему отвели место в чертоге, где находятся наши святые отцы, но ангелы-защитники подняли шум, что ему положена большая награда.

Поскольку он был великий праведник, и скрывал себя от людей настолько, что никто о нем не знал, но делал все исключительно лишь во имя Неба, то ему полагается очень большая награда.

И Высший Суд постановил, что, поскольку мир не удостоился услышать Тору из его уст, то его святая душа должна снова прийти в нижний мир. И Свыше ее должны принудить раскрыться, и должен явиться через эту душу новый путь служения в мире, и наполнится земля знанием, чтобы приблизить приход Машиаха. Так и было. Душа снова спустилась в этот мир, и с Неба принудят ее раскрыться без всякой отговорки.

И сейчас я раскрываю тебе от имени нашего святого учителя, что ты и есть эта святая душа и пришел в этот мир второй раз, чтобы освежить и очистить мир духом чистоты и духом святости. И в скором времени ты должен раскрыться и излить новый свет в сердце каждого и через тебя освятится имя Небес и приблизится Избавление в скором времени в наши дни. Омейн.

Слова любящего его всей душой друга, который с ним не знаком. Желающий ему мира Адам Бааль-Шем из Ропшиц⁶⁴»⁶⁵.

Сам Бешт не раз говорил ученикам, что он является воплощением великого главы талмудических академий в Помбедите и Суре р. Саадьи Гаона (882-942), и некоторые видели, как он усердно изучал книги р. Саадьи. В предании же о приближении к хасидизму р. Нахмана из Косова⁶⁶ говорится, что Бешт происходил от души царя Давида.

Мартин Бубер приводит еще одно замечательное хасидское предание, согласно которому, когда все души пребывали в душе первого человека Адама, в час, когда он стоял у Древа Познания, душа Бааль-Шем-Това ускользнула оттуда и не вкусила от плода Древа, то есть на ней, в отличие от душ всех остальных смертных не было печати первородного греха.

Приводит он и еще одно любопытное апокрифическое предание, отражающее то благоговение, с которым хасиды относятся к личности Бешта:

«Говорят, что душа равви Израэля бен-Елиезера отказывалась нисходить в этот низший мир, потому что страшилась огненных змиев, мерцающих в каждом поколении людей, и опасалась, что от их воздействия бодрость ее ослабнет и в конце концов она потеряет это качество. Поэтому душе равви была дана охрана из шестидесяти героев, подобных тем шестидесяти, что стояли у ложа царя Соломона, охраняя его от ужасов ночи. Эти шестьдесят героев, которые должны были оберегать душу равви, шестьдесят душ цадиким, учеников Баал Шема»⁶⁷.

Надо заметить, что ни один достоверный источник не утверждает, что в т.н. «священное товарищество», в которое входили ближайшие ученики и соратники Бешта составляло ровно шестьдесят человек. Впрочем, нам еще предстоит вернуться к этому вопросу в главе «Бешт и рыцари его круглого стола».

* * *

Местом своего рождения сам Бешт называл местечко Окоп⁶⁸. «Тем не менее насчет географического положения местечка имеются разногласия, – пишет Эли Визель. – Дубнов полагает, что оно находится неподалеку от Каменца, Балабан⁶⁹ переносит его на берега Днепра, а Шехтер – на Буковину. Что же касается Малера, то он вообще помещает его в Галиции. Выходит, Бааль-Шем даже географию умудрился превратить в загадку»⁷⁰.

Вероятнее всего, Бешт и в самом деле родился в местечке Окоп, которое на момент его рождения называлось Окоп горы святой Троицы, и представляло собой крепость, построенную поляками близ Каменеца, на перешейке между Днестром и Збручем, всего в 5 км от другого, не менее важного, чем Каменец, города того времени – Жванеца. Права местечка Окоп получил в 1700 году (то есть либо в год рождения Бешта, либо, когда ему уже было два год). О численности еврейского населения крепости неизвестно, но, судя по всему, оно было довольно значительным, хотя процветающим местом Окоп назвать было сложно.

Подобно тому, как существуют две истории рождения Бааль-Шем-Това, есть и две даты его рождения.

Точнее, день его рождения известен предельно точно: он родился 18-ого числа летнего месяца Элуля. В этот же день родился и основоположник движения ХАБАД р. Шнеур-Залман Шнеерсон, и потому в ХАБАДе день 18 Элуля отмечается как двойной праздник.

Но вот с годом его рождения ясности нет: если хасидские источники называют в качестве такового 5458 год по еврейскому календарю (1698), то другие 5460 (1760). «Как будто это важно!» – восклицает по данному поводу Эли Визель⁷¹.

Впрочем, это лишь доказывает, насколько далеко Визель отошел от хасидской традиции, так как такие столпы хасидизма как р. Менахем-Мендл из Витебска⁷², р. Яаков Городкер и др. в самой дате рождения и продолжительности жизни Бешта усматривали огромный мистический смысл.

Дело в том, что само число «18» (יח, читается как «йуд-хей») издавна считается в иудаизме особо знаковым, «счастливым», так как из цифры יח при перестановке букв получается слово חי (читается как «хай») – «живой», и таким образом уже в дате рождения Бешта была заложена будущая долгая жизнь его учения и его важность для привнесения новых жизненных сил в еврейский народ и его служение Всевышнему.

Что касается года, то 5458 год по еврейскому календарю обозначается как ה'תנ"ח. Или кратко как תנ"ח . Тот, кто хотя бы поверхностно знаком с ивритом, легко заметит, что название года читается как «ТАНАХ», то есть совпадает с названием корпуса Священного писания, представляющего собой аббревиатуру книг «Тора» (Хумаш, «Пяткнижие Моисеево»), «Невиим» («Пророки») и «Ктувим» («Писания»).

В хасидской традиции «תנ"ח» рассматривается как аббревиатура выражения «нейха ле эльоним и нейха ле тахтоним», то есть в год, в котором, благодаря рождению Бешта, ликовали как в высших духовных мирах, так и в нашем, «нижнем» мире, ибо ему суждено было в значительной степени наладить связь между этими мирами. Однако путем перестановки букв из слова תנ"ח образуются слова חתן («хатан») и נחת («нахат»). Значение слова «хатан» («жених») в иврите гораздо шире, чем в русском языке – под ним понимают виновника любого торжества, и, скажем, того, кто первым приглашают в новом году к чтению Торы называют «хатан Тора» – «жених Торы». И выходит, что это слово вполне подходит к Бешту – как к человеку, который в значительной степени обновил понимание Торы и был по-своему повенчан с Б-гом, Торой и еврейским народом одновременно. Ну, а слово «нахат» («счастье») можно понять в том смысле, что с рождением Бешта была как бы подведена черта под временем жестоких страданий и в жизни евреев наступила новая эпоха. Некоторые даже добавляют, что именно с Бешта началась эпоха приближения Машиаха (Мессии), когда его шаги стали все отчетливее слышаться в мире.В самом факте, что Бешт прожил 62 года (то есть родился именно в 5458 (а не в 5460) году хасидская традиция тоже усматривает тайный смысл. С этой точки зрения его жизнь делится на три периода, длительность каждого из которых тоже далеко не случайна. 26 первых лет он прожил как обычный (или почти обычный) человек. 10 последующих лет он был нистаром, то есть великим знатоком Торы и кабалы, умеющим читать в душах людей и менять их судьбы и ход событий, но сохранявший это в тайне от большинства людей, а затем «открылся», стал духовным лидером своего поколения и прожил в этом качестве еще 26 лет.Остается лишь напомнить, что число «26» представляет собой гиматрию (числовое значение) Тетраграмотона – четырехбуквенного непроизносимого имени Б-га, а число «10» почти у каждого, даже далекого от религии человека вызывает ассоциацию с 10 заповедями Творца.Наконец, имя Исраэль (или в идишском произношении, Исроэль), которое было дано Бешту, тоже не было случайным. Рабби Пинхас из Кореца был убежден, что это имя абсолютно соответствовало миссии Бешта.Накануне рождения Бааль-Шем-Това, объяснял он, еврейский народ был погружен в глубокий сон, являющийся последней ступенькой к смерти (сегодня это состояние назвали бы «комой»). Очень часто для того, чтобы вывести человека из такого сна, надо подойти к нему и прошептать на ухо его имя – и это напоминание, как его зовут, действует лучше всех других средств. Вот так же и к спящему народу Израиля, пояснял р. Пинхас из Кореца, следовало осторожно подойти и прошептать его имя – «Исраэль». Таким образом, уже самим своим звучанием имя Бешта будило народ⁷³. Но до того, как произойдет это пробуждение, до того, как он откроется и приступит к той деятельности, к которой был предназначен, Исроэлю Бааль-Шем-Тову предстояло вырасти и немало пережить в жизни.Глава 3. Чудо-ребенок из ОкопаМы крайне мало, а точнее, почти ничего не знаем о раннем детстве Бешта. Сохранилось лишь несколько преданий, связанных с этим периодом его жизни. Одно из них дошло до нас от внука Бешта р. Моше-Хаима-Эфраима из Сиделкова. «Я слышал из его уст, – пишет он в своей книге «Дегель маханэ Эфраим», – что его отец брал его на руки молча, как Моше, учитель наш, мир с ним. А если бы брал его, разговаривая с ним, то Бешт наполнил бы знанием Торы все пространство вселенной, уничтожил бы все скорлупы-клипот и привел бы Мессию»⁷⁴.Это свидетельство, видимо, основано на легенде, согласно которой в утробе матери ангел обучает будущего еврея всей Торе, но, когда рвется пуповина, ангел шлепает новорожденного по губам, и тот мгновенно все забывает. Так вот, внук Бешта пытался нам сказать, что Бешт этого удара по губам не получил и родился со всем знанием Торы. Такого же мнения придерживался и основатель ХАБАДа р. Шнеур-Залман из Ляд, который говорил, что Бешт знал всю Тору в полном объеме от рождения, и потому даже если казалось, что какие-то из его толкований Торы являются спорными и противоречат уже известным, их все равно надо безоговорочно признавать, так как они исходили от Первоисточника. Согласно другому рассказу Бешт был особым младенцем: он никогда не плакал в присутствии матери и не будил ее по ночам. Вот как звучит эта история в пересказе Эли Визеля:«Однажды послал он своих учеников в далекую деревню навестить ламед-вавника, одного из тех тридцати шести праведников, без которых мир не уцелел бы. Бааль-Шем сказал ученикам: «Человек этот похож на меня, как брат: мы одних лет, одного происхождения, у нас равные знания и одинаковые достоинства. Прежде, чем спуститься с небес на землю, мы договорились при первой же возможности выполнить заповедь «кибуд Эм» – чти мать свою. А способ мы выбрали вот какой: чтобы не беспокоить своих матерей, решили не плакать. И мы сдержали слово. В присутствии матери я не проронил ни слезинки, но стоило ей уйти на рынок или в синагогу, я не мог удержаться от слез. Когда соседи упрекнули ее в бесчувственности, она никак не могла понять, в чем дело, и очень страдала от этого. Мой же друг следил за собой даже в отсутствие матери. Вот почему решено было, что другу моему в награду позволено будет остаться скрытым праведником, я же обречен на славу»»⁷⁵. Известно лишь, что к пяти годам он стал круглым сиротой, что, увы, не было такой уж большой редкостью в то время.Первым наш бренный мир покинул отец Бешта р. Элиэзер. Согласно «Шивхей Бешт», перед смертью он взял сына на руки и сказал: «Вижу, что воссияет моя свеча с твоей помощью, но не дано мне вырастить тебя. Запомни, сын мой возлюбленный, и все дни жизни твоей вспоминай, что Г-сподь с тобою, и посему не страшись ничего на свете». Были ли эти те самые слова, которые велел р. Элиэзеру передать сыну пророк Элиягу? Ответа на этот вопрос нет, но не исключено, что это и в самом деле так. Во всяком случае Бешт часто повторял эти слова отца и не раз применял их на деле в жизни.Разные версии этого предания вносят в эту словесную формулу небольшие вариации, при которой суть остается той же, но появляются некие дополнительные оттенки. Так, в одном из вариантов эта фраза звучит так: «Помни сын, что Б-г всюду и всегда с тобой. Не бойся никого, кроме Б-га и люби каждого еврея таким, какой он есть». Впрочем, не исключено, что это – уже более поздняя интерпретация, так как в таком варианте заключена, по сути, вся концепция хасидизма.Спустя примерно полгода после р. Элиэзера умерла и мать Бешта. Как и все круглые сироты, маленький Исроэль, или, как ласково он называется во многих преданиях о детстве, Исролик, поступил на попечение общины. Это означало, что его определили в хедер, где он должен был получить начальное еврейское образование, а заботу о его пропитании распределили между семьями – одну неделю он жил и столовался в одной семье, другую – в другой и т.д., пока все не начинало идти по кругу.* * *«И случилось после кончины отца его, мальчик рос, и жители города, поскольку весьма почитали отца его, благодетельствовали ему и отвели к меламеду, чтобы тот учил его, и очень преуспел в учении. Но взял он обыкновение сбегать из дома меламеда, проучившись несколько дней. Искали его и находили одиноко сидевшим в лесу. Объясняли это тем, что сирота он, за которым некому присматривать, заброшенный ребенок, и отводили назад к учителю. И повторялось так несколько раз, убегал он в лес, чтобы пребывать там в одиночестве. Продолжалось так до тех пор, пока не махнули на него рукой, и перестали приводить к учителю», – продолжает «Шивхей Бешт»⁷⁶.Согласитесь, что это звучит странно: с одной стороны, маленький Исроэль «очень преуспел в учении», а с другой то и дело отлынивал от него и сбегал в лес. Не исключено, что все дело заключалось в том, что сам уровень обучения в хедере не соответствовал огромному интеллекту мальчика, а учитель-меламед этого не замечал или не понимал. Как следствие, в какой-то момент Исролик осваивал весь заданный урок, значительно опережал в его понимании товарищей по хедеру, и ему становилось скучно. Тогда он и убегал в лес или в поле, где было куда интереснее.Шимон Дубнов высказывает предположение, что Исролика отталкивали как система обучения в хедере, так и царившие в нем порядки, включая ставшие нормой жестокие телесные наказания. Добавим к этому то, что и в дававших ему приют семьях мальчик, видимо, редко встречал любовь и ласку. Вероятнее, чаще всего наоборот – на него смотрели как на еще один «лишний рот», которого их обязала кормить община.«Натура крайне впечатлительная склонная к мечтательности и тихой сосредоточенности, Израиль должен был особенно сильно страдать от этих порядков, – пишет Дубнов. – Он встречал суровый взгляд там, где ждал сострадательного ласкового взора; он слышал гневные речи, испытывал нравственные оскорбления там, где он, одинокий и несчастный, искал слова утешения и одобрения, где жаждал привязанности, любви… Горячая натура ребенка не могла вынести такого положения – и вот он стал убегать из школы»⁷⁷. Пройдет меньше столетия – и точно так же будет вести себя правнук Бешта рабби Нахман из Бреслава⁷⁸, который сделает «итбодедут» («уединение») одним из главных средств самопознания, самоочищения и личной молитвы перед Б-гом.Побеги маленького Бешта из школы и были таким, возможно, еще не осознанным «итбодедудом», во время которого он молился и напряженно размышлял о природе Б-га, о Его путях и назначении человека. Его, видимо, и в самом деле не страшили встречи ни с дикими зверьми, ни с лихими людьми – он твердо усвоил наставление своего отца о том, что еврей не должен никого бояться, кроме Б-га.Сама практик молитвы в уединении является одной из самых древних в иудаизме – немало ее примеров можно найти в ТАНАХе на страницах, посвященных жизни праотцов еврейского народа, Моше-рабейну, царя Давида, Иешаягу, Даниэля и многих других.

«Разве человек не тратит большую часть своих лет на мысли о своих делах, каждодневных делах? Почему бы ему не выделить хотя бы час на мысли о настоящих вещах: Кто он? Зачем он пришёл в этот мир? Что хочет от него Г-сподь Б-г? Каков будет конец всех его дел?» – пишет Рамхаль⁷⁹ в книге «Эц а-Хаим», обосновывая необходимость такой молитвы.

Хефец Хаим⁸⁰ в книге «Мишна брура» приписывает великому Аризалю (снова Аризалю!) следующие слова: "Один день в неделю отдалится человек от других людей и останется наедине со своим Создателем и представит, как будто он стоит перед Ним в день суда и будет говорить с Ним, как раб со своим господином и как сын со своим отцом".

И все же постоянной и обязательной религиозной практикой «итбодедут» становится именно после появления хасидизма, и истоки его уходят к Бешту.

Судя по всему, после того, увещевания, угрозы и наказания не помогли, и Исролик продолжал сбегать, к семи годам его исключили из хедера и предоставили самому себе. Теперь он проводил в лесах и полях Подолии с их роскошной природой большую часть дня, а иногда и ночевал там. При этом он продолжал молиться и изучать Тору, но уже в одиночку, а вернее, если говорить языком хасидских рассказов, вместе с самим Творцом, присутствие и помощь которого чувствовал постоянно.

В один из таких дней с семилетним Исроэлем произошла странная история, в значительной степени определившая всю его последующую жизнь.

В свое время Бааль-Шем-Тов сам подробно рассказал об этом в одном из своих писем. А вот как звучит эта история в пересказе Эзры Ховкина⁸¹:

«Началось с того, что Исройлик, помолившись спозаранку вместе с самым ранним миньяном⁸², вместо хедера отправился в лес. Мальчик услышал в чаще чей-то голос и, раздвигая ветки, пошел на него. Голос принадлежал еврею, который стоял на поляне, завернувшись в талес⁸³, и молился так жарко и "из души", что Исройлик замер и стал слушать, потому что ничего подобного прежде не встречал.

Спустя какое-то время незнакомец закончил молитву и стал учить Тору, получая, видимо, от этого огромное наслаждение. Потом он сложил вещи в мешок и собрался продолжать свой путь. Исройлик вышел ему навстречу.

– Как такой маленький мальчик не боится бродить один в глухом лесу? – спросил незнакомец. Исройлик ответил:

– Я люблю лес и поле, потому что здесь не водятся лжецы и обманщики. И потом, я ведь сирота, а отец сказал мне перед смертью: "Не бойся никого и ничего, кроме Творца". Вот я и не боюсь.

– А, так ты, наверное, сын реб Элиэзера? – сказал незнакомец. И он достал из мешка том Талмуда и стал учиться вместе с мальчиком. А потом загадочный еврей (сколько их еще будет в нашей истории!) взял в руки посох и позвал Исройлика с собой. Куда они идут, незнакомец не говорил, а мальчик не спрашивал.

Они бродили вместе три года, обойдя полсвета. Мальчик приметил в своем спутнике несколько странностей. Например, он так и не назвал своего имени. И еще: он никогда не просил подаяния, но у него всегда были в кармане деньги, чтобы расплатиться за скромную пищу и ночлег для них обоих. Каждый день – дождь ли, снег ли – у них был урок Торы.

Когда миновали три года, таинственный поезд судьбы, скользя по невидимым рельсам, привез Исройлика к следующей станции. Однажды, остановившись передохнуть в маленькой деревушке, его спутник сказал:

– Недалеко отсюда, в лесном домике, живет очень ученый и Б-гобоязненный еврей, реб Меир. Он ведет жизнь простого ремесленника, кем его и считают окружающие. Ты должен будешь у него пожить какое-то время…

На том их пути разошлись, Исройлик стал жить у реб Меира, который совсем не удивился его появлению. Довольно скоро Исройлик понял, что реб Меир – цадик и гаон, был членом тайного союза нистарим… Дом в лесу был перекрестком, тайным местом встреч скрытых праведников. Исройлик увидал там много чудесного. И даже пророка Элияу.

До четырнадцати лет Исройлик жил у реб Меира, каждый день подолгу занимаясь Торой с хозяином дома»⁸⁴.

По хасидской традиции, этим учителем, так и не назвавшим мальчику своего имени, был тогдашний глава нистаров р. Адам Бааль-Шем, о котором много рассказывается в «Воспоминаниях Любавичского ребе» и во многих других книгах – от серьезных научных исследований до сборников увлекательных еврейских народных легенд и преданий.

Но обратим внимание: встретив Исролика, р. Адам Бааль-Шем из Ропшицы (если это действительно был он, что весьма сомнительно, так как, согласно другой версии, два этих бааль-шема никогда не встречались, а если руководствоваться здравым смыслом, то, как увидим, вообще не могли встретиться) мгновенно понял, что перед ним сын реба Элиэзера, а затем взял мальчика с собой, и, судя по всему, очень много научил его за три года не только в области Письменной и Устной Торы, но и в кабале.

А заодно, возможно, и знанию лекарственных трав, и другим премудростям народной и кабалистической медицины.

Сама описанная сцена наводит на мысль, что р. Адам Баал Шем (или кто-то другой, кто фигурирует в хасидских историях под его именем) был лично знаком с р. Элиэзером. Это и наводит на мысль, что отец Бешта был нистаром, а после его смерти орден взял над собой опеку над мальчиком и, возможно, оплачивал общине Окопа его учебу и содержание. Узнав об исключении Исроэля из хедера, он явился, чтобы забрать его и сделать своим товарищем по странствиям от местечка к местечку.

Во всяком случае, версия эта выглядит вполне правдоподобно. И, что уж совершенно точно, если ежедневные уроки Торы с его спутником неминуемо должны были сделать юного Бешта религиозным эрудитом и отточить его интеллект, то постоянные встречи с жителями различных мест, дали ему не по возрасту богатый жизненный опыт и научили разбираться в людях.

Впрочем, ряд историков вслед за Дубновым выдвигают версию о том, что таинственный учитель, с которым Бешт бродил несколько лет по Подолии, был отнюдь не нистаром и, тем более, ни давно к тому времени почившим р. Адамом Бааль-Шемом из Ропшицы, а тайным саббатианцем, многие из которых, спасаясь от преследований, кочевали с места на место. Саббатианцы были знатоками Каббалы, и если это так, то отсюда и могут брать начало обширные знания Бешта в тайном еврейском учении. Намек на то, что в отрочестве и ранней юности Бешт находился под влиянием последователей Шаббтая Цви, а потом решительно отмежевался от их взглядов, можно найти в одном из его писем, написанных уже в зрелые годы: «В молодости я многократно заблуждался и ошибался – до тех пор, пока Всевышний, да будет Он благословен, не даровал мен свет через моего святого наставника»⁸⁵. Об этом же косвенно свидетельствует тот факт, что в начале деятельности Бешта по распространению своего учения многие раввины подозревали его в тайной приверженности к саббатианству, и даже пытались объявить хасидизм одним из его течений.

Но с тем же успехом это мог быть и некий выдающийся «талмид-хахам» – знаток Торы, решивший уйти в «галут» – странствие с целью духовного самосовершенствования, во время которого дается обет не задерживаться нигде больше, чем на одну ночь, за исключением праздничных дней. Такой талмид-хахам вполне мог взять себе в спутники мальчика-сироту, сделав его на время свози странствий приемным сыном. Наконец, по одной из легенд этим учителем Бешта был никто иной, как пророк Ахия Ашилонянин, которому предстояло пестовать Бешта и дальше – он на три года принял облик современника мальчика и странствовал вместе с ним, занимаясь формированием его личности.

Но вернемся к пребыванию Исролика в доме р. Меира и обратим внимание еще на один момент: живя здесь, юный Исроэль невольно стал свидетелем заседаний ордена нистаров. Таким образом, его присоединение к ордену было практически неизбежным. И именно нистары первыми должны были обратить внимание на его религиозный гений, а также на пока еще спящую глубоким сном харизму.

Кстати, если со своим первым учителем Исролик бродил три года, а затем два года жил у р. Меира, то вышел он из его дома не в четырнадцать, а в двенадцать лет – возможно, накануне своей бар-мицвы, возраста религиозного совершеннолетия.

Двенадцать лет считались в ту эпоху вполне нормативным возрастом для того, чтобы мальчик начал сам себя кормить и даже помогал родителям. Так что для Исроэля сына Элиэзера пришло время начинать новую жизнь.

* * *

Первой работой, которой занялся Исролик в жизни, была работа бегельфера – помощника меламеда в хедере. В задачу бегельфера входило утром собирать малышей пяти-шести лет (а иногда и младше) по домам, а потом сопровождать в синагогу и хедер, а затем отводить домой.

И Бешт, судя по преданиям, был поистине замечательным бегельфером – прежде всего, потому что он любил своих маленьких подопечных. Принимая каждого ребенка из рук матери, он обязательно гладил по голове и целовал его, словно спешил одарить той любовью, которой ему самому не доставало в детстве. И судя по всему, дети также отвечали ему тем же.

По дороге в синагогу и домой он разучивал с детьми псалмы и молитвы, и сам с таким энтузиазмом пел вместе с ними, что сопровождаемый Исроликом хор был слышен издалека. В синагоге он следил за тем, чтобы дети вовремя и громко произносили «амен» и те части молитвы, которые произносятся вслух.

С этим периодом, когда Исроэлю было двенадцать лет (а по другой версии всего десять; видимо речь идет о 1710 годе) связана первая история о Беште, которая больше напоминает сказку, чем быль, хотя не исключено, что в ее основу положен вполне реальный случай.

В то самое время, когда Исроэль был бегельфером, повествует «Шивхей Бешт» Сатан понял, что из этого мальчика вырастет великий праведник и духовный лидер народа Израиля, который разгонит сгустившуюся над этим народом тьму. Да и ежедневное вдохновенное пение невинных детей, видимо, уже само по себе разгоняло тьму, и тем самым сильно досаждало врагу рода человеческого.

Словом, Сатан решил попытаться помешать восхождению звезды Бешта (или просто испытать его), и уж, по меньшей мере, прекратить столь радующие Всевышнего песнопения еврейских детей. Для этого он вошел в тело нееврея-колдуна, наделив того способностью превращаться в огромного свирепого волка. Этот волк вышел навстречу идущим вместе с Исроэлем в хедер детям. Малышам показалось, что зверь вот-вот на них набросится, и они стали в страхе разбегаться. Некоторые из них испугались настолько сильно, что, видимо, впали в состояние шока. Последствия не заставили себя долго ждать: на следующий день многие родители отказались отпустить детей в хедер.

Однако Исроэль, помня последние слова отца, не испытал даже тени страха. Изготовив для себя большую дубинку, он снова отправился по домам, чтобы уговорить жителей местечка отпустить детей в хедер. Напоминая о том, что прекращение изучения Торы даже на один день – это величайший грех, он одновременно убеждал их, что волка боятся нечего, и если тот еще раз осмелится напасть, то он попросту хорошенько огреет его дубиной. И. видимо, будущий основатель хасидизма уже в столь юном возрасте обладал таким даром убеждения, что родители согласились.

День, судя по всему прошел спокойно, но, когда уже в сумерках Исраэль повел своих подопечных по домам, и местечко снова огласило их пение, страшный зверь вновь встал перед детьми и оскалил зубы. Исроэль выполнил свое обещание и хладнокровно огрел «волколака» по лбу с такой силой, что тот повалился на землю и издох. А наутро на этом месте нашли труп колдуна-нееврея.

Автор понимает, какое впечатление производит этот рассказ на скептически настроенного читателя. Но даже если отбросить все входящие в него «волшебные» элементы, то суть от этого не изменится: двенадцати (пусть даже тринадцатилетний!) мальчик убил дубинкой матерого волка. Согласитесь, что для такого поступка требовалось настоящее бесстрашие, да и немалая сила.

* * *

Когда Исроэлю исполнилось 14 лет, его (видимо из жалости к сироте) сделали сторожем при доме учения – бейт-мидраше. Такая работа как нельзя лучше подходила юноше: пока другие склонялись над томами Талмуда, он мирно спал и просыпался разве что для того, чтобы прочесть минху и маарив – послеполуденную и вечернюю молитвы.

Но когда наступала ночь, и последний ученик покидал стены бейт-мидраша, наступало его время. При свете свечи Исраэль прочитывал одну книгу за другой, повторяя то, что он уже проходил в течение трех лет странствий со своим первым учителем, а затем и с р. Меиром, и одновременно овладевая все новыми знаниями, ночь от ночи превращаясь во все более выдающегося знатока Торы. Или, говоря языком еврейской традиции в талмид-хахама.

Однако для всех жителей местечка эти его занятия оставались тайной. Большинство из них было твердо убеждено, что сторож бейт-мидраша просто патологически ленив и спит сутками напролет – не только днем, но и ночью.

Глава 4. Сокрытый

К этому времени – опять-таки только по одной из хасидских версий – подошла к концу земная жизнь р. Адама Баал Шема из Ропщицы (по еще одной версии, речь шла о другом бааль-шеме – р. Адаме Бааль-Шеме из Бингема, по третьей – ни об одном из них).

Будучи нистаром и великим кабалистом, р. Адам Баал Шем обладал большой библиотекой книг и рукописей по кабале – как древних, оставшихся, возможно только в одном экземпляре, так и относительно современных – к примеру, сочинений Хаима Виталя и других учеников Аризаля, которые в то время, впрочем, тоже были большой редкостью.

Поняв, что его собственный сын не в состоянии сам овладеть Тайной Торой (как иногда называют Каббалу) и недостоин владеть бесценными книгами и манускриптами, р. Адам с помощью известной каббалистической техники попросил явить ему во сне, кому он должен передать эти книги. Полученный ответ гласил, что все это следует вручить некому Исраэлю сыну Элиэзера из Окопа.

Незадолго до смерти р. Адам Бааль-Шем велел сыну сразу после его кончины разузнать, где находится городок Окоп и разыскать там некого человека по имени Исраэль бен Элиэзер, и передать ему рукописи, «ибо они связаны с корнем души его». Одновременно р. Адам посоветовал сыну напроситься в ученики к этому неизвестному ему лично мудрецу, и, если тот согласится, сын может считать, что ему повезло.

Отсидев положенную неделю траура, сын р. Адама запаковал книги, взял телегу с лошадьми и отправился выполнять завещание отца. Спустя какое-то время он добрался до Окопа и появление ученого и явно небедного молодого человека произвело немалый переполох в городе. Когда же на вопрос, что он ищет в их краях, которые трудно назвать центром мира, пришелец ответил, что согласно завещанию отца, он должен жениться на девушке из Окопа, переполох стал еще больше.

Многие семьи хотели выдать дочерей за столь родовитого жениха, но он в итоге посватался к дочери одного богатого торговца, а сразу после свадьбы приступил к поискам человека по имени Исроэль бен Элиэзер.

Но, как выяснилось, на весь Окоп есть только один человек с таким именем, и это – четырнадцатилетний сторож бейт-мидраша, который не только не проявил себя чем-то выдающимся в знании Торы, но и считается всем местечком законченным лентяем и невежей.

Однако сын р. Адама хорошо знал своего отца, и понимал, что тот не мог ошибиться. Значит, с этим недорослем-сторожем была связана некая тайна – как немало тайн было связано и с жизнью его отца.

Чтобы разгадать загадку, молодой человек попросил тестя огородить ему место в бейт-мидраше, где он мог бы спокойно заниматься Торой как днем, так и ночью, и Б-гач, чрезвычайно уважавший своего высокоученого зятя, поспешил исполнить просьбу. После этого он стал по ночам наблюдать за Исроэлем, и вскоре понял, что этот юноша отдает учебе все ночи напролет, и, видимо, отец и в самом деле имел в виду именно его в качестве своего духовного наследника.

На третью ночь наблюдений, как и в две предыдущие, сын р. Адама Бааль-Шема сделал вид, что заснул, а сам сквозь полуприкрытые веки стал наблюдать за склонившимся над книгами Исроэлем сыном Элиэзера.

Наконец, он заметил, что тот задремал, осторожно подошел к столу юноши и положил перед ним одну из оставленных отцом рукописей. Проснувшись и обнаружив перед собой незнакомый манускрипт, Исроэль очень удивился, а затем… погрузился в его чтение. Сын Адама Бааль-Шема внимательно наблюдал за ним, и сомнений не было: рукопись увлекла юношу. Исролик, как его все звали, явно (в отличие от него, считающегося одним из лучших учеников в своей ешиве) понимал прочитанное и жадно усваивал.

Во вторую ночь история повторилась, а значит, сторож бейт-мидраша и был тем человеком, которого он должен был найти по завещанию отца.

После этого он открылся Бешту, передал ему книги и рукописи отца и попросил разрешения учиться вместе – на правах ученика. Исроэль ответил согласием, но при одном условии: никто, кроме них двоих, не должен об этом знать, и внешне зять Б-гача никак не изменит своего отношения к нищему сторожу-сироте.

Спустя короткое время сын Адама Баал Шема уговорил тестя снять ему для занятий Торой уединенный домик за Окупом и нанять ему в качестве прислуги Исроэля Бен-Элиэзера. Тесть исполнил и эту просьбу, и таким образом эти двое получили возможность спокойно учить Тору и практическую кабалу.

Так продолжалось три года. При этом для всех их отношения оставались прежними: преданный ученик играл роль хозяина, а учитель – его покорного слуги. Тем временем жители Окопа сочли, что Исроэль под благотворным влиянием талмид-хахама, наконец-то взялся за ум, и, следовательно, его вполне можно женить. Тем более, что ему было уже семнадцать с лишним лет, а в те времена большинство мальчиков вставало под свадебный балдахин в четырнадцать.

К сожалению, нам ничего не известно о первом браке Бешта кроме того, что он женился, когда ему было около восемнадцати лет. Каких-либо сведений о его первой жене не сохранилось. Известно лишь, что она скончалась вскоре после свадьбы, не оставив после себя детей.

А вскоре после этого произошла история, заставившая Бешта навсегда покинуть Окоп.

Однажды, повествует «Шивхей Бешт», сын р. Адама Бааль-Шема попросил Исроэля призвать на урок самого «князя Торы» – ангела Метатрона, раскрывающего избранным мудрецам самые сокровенные тайны мироздания. Будущий основоположник хасидизма стал отказываться, напомнив, что подобные кабалистические практики крайне опасны, поскольку тот, кто ими занимается, во-первых, не должен позволить себе ни одной посторонней мысли, а во-вторых, должен быть уверен в своей абсолютной ритуальной чистоте. А последнее попросту невозможно в отсутствие Храма и пепла рыжей коровы, приготовленного в строгом соответствии со всеми требованиями Торы. Однако ученик продолжал настаивать, и в конце концов так «достал» учителя, что тот уступил.

В течение всей недели, от субботы до субботы, они оба постились и, чтобы быть уверенными в своей ритуальной чистоте, постоянно окунались в микве, а на исходе субботы приступили к обряду вызова. Но хотя мысли сына р. Адама Бааль-Шема и были сосредоточены на Торе, но несколько на ином аспекте, чем требовалось для вызова Метатрона, и вместо этого на вызов явился другой высший ангел – Габриэль («Гибор Эль» – «Б-гатырь Б-га»), называемый также в кабалистических книгах «Князем огня».

Поняв, что от явления Габриэля сейчас повсюду полыхнёт пламенем, Бешт велел ученику бежать в Окоп и предупредить людей о возможном пожаре. Тот поспешил в местечко, чтобы подготовить евреев к возможному бедствию, и в результате, хотя пожар все-таки вспыхнул, его удалось быстро затушить и обойтись без жертв. После этого все в местечке уверились, что зять Б-гача является прорицателем и чудотворцем, ведающему тайны Торы, и его авторитет в Окопе возрос еще больше.

Однако прошло еще немного времени – и он снова стал упрашивать Бешта вызвать Метатрона. Снова Бешт пытался отказаться, и снова уступил назойливым просьбам. Опять учитель и ученик провели неделю в посте и беспрерывных окунаниях в микве, и на исходе субботы приступили к ритуалу, на который решались лишь величайшие из кабалистов. Но, видимо, даже сам Бешт, не говоря уже о его ученике, еще не был по своему духовному уровню готов ко встрече с Метатроном, или же они допустили какую-то ошибку в ритуале, и Свыше Бешту было сообщено, что они оба приговорены к смерти и должны будут умереть этой же ночью во сне. Однако Бешт нашел способ избежать исполнения этого приговора, и объяснил ученику, что если они продержатся и не заснут до утра, то вынесенный им приговор может быть отменен.

Они погрузились с головой в изучение Торы, и оба держались почти всю ночь. Но незадолго до рассвета сын р. Адама Баал Шема все же задремал. Бешт бросился его расталкивать, пытался кричать, громко стучать всем, что подвернулось под руку о столешницу, но все было бесполезно – ученик все больше и больше погружался в сон, приближаясь к той его стадии, за которой уже начинается смерть. Судя по всему, Бешт, поняв, что он бессилен что-либо сделать, побежал за помощью в местечко. Поспешившие в домик люди стали пытаться разбудить молодого человека, но тщетно – спустя короткое время стало ясно, что он мертв.

После похорон ученика-«хозяина», Бешт понял, что очередная глава в его жизни закончилась, и пришло время начинать новую.

* * *

Согласно хасидскому преданию, идущему от р. Иегуды-Арье-Лейба из Полонного, прежде, чем покинуть Окоп, Бешт направился к некому огромному камню, произнес кабалистическое заклятие, после чего камень сдвинулся с места, и он спрятал под ним те самые рукописи, которые получил от рабби Адама Бааль-Шема.

По словам р. Гедалии из Ильинца, он лично слышал, как «Наставник из Полонного» говорил: «Есть у меня силы, чтобы извлечь эти рукописи из-под камня, но поскольку Бешт спрятал их, то я не хочу их брать. Он также добавлял, что Бешт был пятым, к кому попали эти рукописи – первым был прааотец Авраам, вторым – Иешуа Бин-Нун, вот об остальных он не слышал»⁸⁶.