Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ)

Глава 1

Мдя.

Ну что можно сказать? Я покрутила головой в поисках нужного направления. Надписи исключительно на английском изрядно бесили. Нет, так-то худо-бедно язык я знала и понимала, ещё с прошлой жизни, но вот постоянно напрягаться и вспоминать, что означает это или то слово — бесит.

Не знаю, кто придумал, что английский язык должен быть международным, но, как по мне — это несправедливо. Нет, я понимаю, что большинство стран на нём говорят, но в целях моральной компенсации можно же было вменить всем англоязычным гражданам учить, к примеру, русский? Хотя нет, лучше — суахили. Или даже норвежский. Да, норвежский — идеально! Там одни названия пока выговоришь — с ума сойдешь.

В общем, пока я злилась и пыталась сориентироваться по бумажной карте города, в какую точно сторону нам поворачивать, Белоконь вдруг сказала:

— Нам туда!

Причём голос у неё был такой уверенный-уверенный.

— Почему это туда? — сразу же возмутилась Рыбина, — а я вот считаю, что вон туда!

И она показала совершенно в противоположную сторону.

Усилием воли я подавила вспыхнувшее раздражение. Это две дамочки меня уже мягко говоря подзадолбали. Хотя я, конечно, сама виновата: не нужно было вестись на их льстивые уговоры и идти искать дешевые магазины. Нет же, захотелось по-бабьи выпендриться, дескать, я в той жизни поездила по заграницам ого-го и в любом месте могу сориентироваться на раз, будь это хоть деревушка Зимбабве, хоть даже Сингапур. Ну, понятно, что этого я им не сказала, просто клятвенно пообещала, что свожу.

И да, я прикинула, что в центре Бруклина нам ловить нечего, цены знатно кусаются, поэтому мы сели на автобус и отправились в пригород. Точнее — в гетто, где компактно проживали всякие арабы, негры и прочие второсортные народы, которые демократичные американцы не желали лицезреть в респектабельных районах для белых. И вот именно там, в таких вот гетто, я точно знала, что можно по дешевке приобрести реплики самых лучших брендов одежды и обуви. И прочего барахла. И главное — за копейки. За условные, конечно же, копейки.

Всё было бы хорошо, но чёрт дёрнул меня закемарить в пути и прозевать нужную остановку. А всему виной эта идиотская акклиматизация и часовые, мать их так, пояса, сон полностью сбился, и я почти сутки нормально не спала. А под мерный шум автобуса меня сморило и остановку я соответственно проворонила.

В общем, мой косяк, да, не спорю. Хорошо, что одну только.

Поэтому теперь я подслеповато щурилась, вглядываясь, то в карту с мелкими надписями на английском, то в нагромождение бетонных коробок, и тщетно пыталась хоть как-то сориентироваться.

— Нам туда, говорю! — опять напомнила о себе Белоконь.

— Почему это туда? — моментально взвилась Рыбина.

Ответ Белоконь меня добил, и я поняла, что мало что понимаю, в душе русского человека:

— Мы, когда выезжали, солнце светило нам в лицо, — бесхитростно ответила Белоконь, — ехали мы где-то два с половиной часа, поэтому солнце сейчас должно светить в спину. Исходя из этого, нам вон туда.

У меня, мягко говоря, отвисла челюсть.

— Мой дед был охотником, — пояснила Белоконь. — И отец был охотником. И брат охотник. И муж тоже охотник. Так что не спорьте. Нам — точно туда.

Аргументов, чтобы опровергнуть, у меня не нашлось. Кроме того, сверив с картой, я, наконец, сообразила, что нам действительно именно в ту сторону.

— Ой, девочки, смотрите! — пораженно охнула Зинаида Петровна.

Мы синхронно туда посмотрели: огромная мулатка в ярко-лимонных лосинах на необъятно-жирной попе флегматично прыгала через скакалку. При этом могучие складки её живота волнами покачивались в такт.

— С ума сойти, — неодобрительно прокомментировала Рыбина и покачала головой.

— Это ж надо так разожраться, — фыркнула и себе Рыбина. — Фу!

— Да тише вы! — шикнула на них я, — здесь такое не приветствуется. Тем более к неграм.

Я точно не помнила, когда у них началось всё это резкое пресмыкание перед неграми — в девяностых или позже, поэтому на всякий случай решила разбушевавшихся дамочек приструнить, от греха подальше, как говорится (толерантность же и всё такое прочее).

— Да мы же ничего такого! — начала оправдываться Рыбина, — просто мало того, что она так разожралась, так ещё и лосины эти ужасные на себя напялила. В облипочку! Она что, не понимает, что это мерзко выглядит?

Лекцию о бодипозитивных людях я им читать не стала, кроме того, я тоже не помнила, когда вся эта любовь к небритым подмышкам и жировым складкам у них началась. Вместо этого я просто сказала:

— А может она болеет? А врач велел спортом заниматься, а из-за габаритов нормального спортивного костюма подобрать не может. Давайте постараемся не обращать внимания… мы же культурные люди…

— Тем более, здесь есть на что обращать внимание! — моментально поддержала меня Белоконь.

Рыбина недовольно вспыхнула, но в полемику не полезла. Какое-то время мы шли молча. Я радовалась, что Рыбина и Белоконь угомонились и уже не с таким ошалело-диким видом крутят головами по сторонам, а главное — они замолчали. Да и дорогу, кстати, мы всё-таки нашли правильную. Так что ещё каких-то минут десять, и мы выйдем туда, куда надо. А именно — на вожделенный забугорный базар.

Пригород Бруклина практически не отличался от центра, разве что дома стали поменьше, да народу чуток поубавилось. А в остальном — всё то же самое, от запаха бензина в воздухе до рекламной пестроты. После попадания сюда из двадцать первого века, обилием бигбордов и пёстрых магазинов меня было не удивить, а вот женщины от всего этого «великолепия» ошеломлённо притихли.

— Ой, смотрите! — охнула Зинаида Петровна, уставившись на огромный рекламный щит, размерами с высотку, рекламирующий кока-колу.

— Это же кока-кола! — обрадовалась Белоконь, — надо найти и купить! Меня мои просили. Заказов куча.

— Так у нас же дома есть, — удивилась я, — во всех ларьках продается. Зачем же тащить такую тяжесть домой?

— Так-то не такая! — покачала головой Белоконь, — а это же американская!

— Давайте-давайте, — хмыкнула я, — пейте кока-колу и будете, как та негритоска в лимонных лосинах.

— Можно подумать, это она из-за кока-колы так, — хмыкнула Рыбина.

— Именно из-за неё.

— Ничего подобного! Кока-кола очень даже полезна! В ней много витаминов и микроэлементов! — поддержала извечную соперницу Белоконь, — вы, Любовь Васильевна, разве рекламу не смотрели?

— И что с того? — пожала плечами я, — это же реклама.

— По телевизору врать не будут! — убеждённо заметила Рыбина.

Дальше спорить я не стала. Воспитанные советским телевидением и цензурой люди в те времена свято верили, что чепуху по телевизору не покажут и книги тоже никогда не врут. Чтобы изменить мировоззрение, должно пройти ещё как минимум три десятилетия, чтобы они, наконец, поняли, каким шлаком забивают нам головы.

Пока мы болтали, незаметно дошли до нужного квартала.

— Кажется, нам сюда, — сказала я и увлекла их в закуток.

Здесь, прямо на улице, по обеим сторонам от дороги, продавали барахло: одежду, обувь, сумки, шляпы, чемоданы, всякие безделушки и прочее, и прочее.

Огромные стойки с джинсами, плащами из кожзаменителя, ярко-розовыми и голубыми мини-юбками, ковбойскими шляпами и так далее, стройными шеренгами выстроились прямо на тротуарах. Покупателей здесь было мало, поэтому нашу тройку буквально оккупировали всевозможные продавцы африканского либо латиноамериканского происхождения, тыча нам какие-то тряпки прямо в лицо.

— Да отстаньте вы! Я сама себе выберу! — возмущённо воскликнула Белоконь и попыталась отпихнуть бородатого выходца из Гаити с дредами и красными глазами, который попытался ей всучить горсть разноцветных фенечек.

— Оу! Рюсишь! Рюсишь! Советик рюсишь! — послышались возгласы, и ряды продавцов сомкнулись плотнее, атаковав нас с удвоенной силой.

Честно говоря, я аж растерялась.

Но не успела я придумать, как выдернуть отсюда обалдевших женщин, как вдруг Белоконь заорала не своим голосом:

— Ханде хох! Ау фидерзейн, кэмэл!

От неожиданности от нас отстали.

Воспользовавшись моментом, мы выскочили на соседнюю улочку. Здесь тоже были ряды с одеждой и прочим барахлом, но продавали всё это китайцы. Или вьетнамцы (я их всегда путаю). В общем, народы Азии.

Эти просто нам улыбались и вежливо кланялись. Рыбина воспринимала это близко к сердцу и каждый раз кланялась в ответ.

Не выдержав, я расхохоталась и сказала Белоконь:

— Как вы им ответили! — я снова залилась смехом, — вот только почему на немецком?

— Что вспомнила, то и ответила, — смутившись, буркнула Белоконь, — зато они отстали.

— А почему вы его верблюдом назвали? — я всё никак не могла отсмеяться.

— Почему верблюдом? — забеспокоилась Белоконь, — я не называла!

— Но кэмэл — это верблюд. На английском.

— Это сигареты! — безапелляционно ответила Белоконь. — Я точно знаю! Моему мужу такие подарили. Целый блок!

Я не нашлась, что ей ответить. Ведь и вправду — сигареты.

— Что, будем у узбеков покупать? — спросила Рыбина.

— Почему у узбеков? — сначала не поняла я, но потом сообразила и опять рассмеялась, — это же китайцы.

— Не важно, — отмахнулась та, — так мы будем здесь отовариваться?

— Думаю, лучше здесь, — кивнула я, — товар и тут, и там одинаковый, полагаю, цены тоже. Но продавцы хоть вежливые. А туда я возвращаться не хочу.

— Я тоже не хочу, — согласилась Белоконь, — давайте здесь.

— Только сперва нужно прицениваться, а потом — торговаться, — сказала я. — Так можно цену почти в три раза сбить.

— Да неудобно как-то, — покраснела Рыбина.

— Если у вас есть лишние деньги, Зинаида Петровна — то не торгуйтесь! — хмыкнула Белоконь, — а мне заказов кучу поназаказывали, а денег в обрез. Так что я буду торговаться до последней капли крови!

— А я не умею, — растерянно протянула Рыбина.

— Я тоже не умею, — сказала Белоконь, — но, надеюсь, Любовь Васильевна научит. Правда же, Любовь Васильевна?

Я кивнула, мол, правда.

И мы устремились навстречу его величеству шопингу.

И понеслось.

Но как мы не торговались, как не старались, улыбчивые продавцы сбрасывали сущие копейки. Так как денег у нас было маловато, то купить удалось не так чтобы и много. Я взяла всем детям по три футболки (Ричарду — черную, серую и белую с зомби и черепами, Анжелике — розовую, белую и фиолетовую с цветочно-геометричными принтами, а Изабелле — салатовую, малиновую и голубую с Микки-Маусом и принцессами). Удалось практически за два доллара взять три бейсболки с непонятной эмблемой. Очевидно, они были от какого-то спортивного клуба, поэтому продавец сбыл мне их с видимым облегчением. Джинсы Ричарду я тоже купила сразу. А вот для девчат денег осталось впритык. Нет, у меня были в запасе деньги, полученные за «помощь» в поступлении нерадивых чадушек в колледж, но тратить их в первые дни на шмотки я не хотела. Поэтому взяла с собой лишь небольшую сумму. Которая истаяла моментально. А ведь ещё надо любашиному отцу подарок купить. Он-то отнекивался, мол, не вздумай, доча, куда мне, мол, старому. Но я же прекрасно понимаю, что если обделю его, то обид будет — что ой. Старики, они же как дети. Им не подарки нужны, а понимание, что эту вещь выбирали именно для них. Внимание и забота.

В общем, с деньгами я прокололась конкретно. Надо было, конечно, больше брать с собой. Нет, в Америку я их все взяла, но спрятала в комнате, где мы теперь жили (скрутила в тугой рулончик и сунула в трубу от карниза — самый надёжный способ, никто никогда не найдёт).

Белоконь взяла три пары мужских джинсов и две футболки и на этом тоже иссякла. Больше всего нагребла Рыбина — та прикупила себе и мужу джинсовые куртки, а детям — джинсовые брюки и бейсболки. На остальное денег тоже не хватило.

И сейчас мы шли обратно, тяжко вздыхая.

— Вот почему нам суточные не выдали наличкой! — возмущалась Белоконь. — Кормят всех вместе. А мне не надо столько еды, как мужикам! Мне бы два раза в день чаю попить с печенюшкой вполне хватило бы. Чай я с собой из дома взяла. А на эти деньги я бы лучше ещё ангорский свитер прикупила и тот плащ. Вы видели какой там был кожаный плащ? Он же бирюзового цвета! Такого в Калинове ни у кого точно нету!

— Вот потому наличку и не выдали, — усмехнулась я, — за эти две с половиной недели вы бы, Ирина Александровна, себя точно голодом уморили бы.

— Ой, да какой голод! — отмахнулась та, — знаете, я, когда училась, у меня стипендия была совсем крошечная. А тут как раз в универмаг туфли выбросили, югославские. И я пошла и купила. Ещё и у Машки червонец заняла. Так мне потом пришлось почти два месяца на одних макаронах сидеть. Раз в день ела. Но тогда можно было в нашу столовку ходить — там хлеб на столах был бесплатно. И чай наливали тоже бесплатно. Вот так и я продержалась. И ничего, не умерла.

— Сколько вам тогда лет было, Ирина Александровна? И сколько сейчас? — покачала годовой я, — все лучшие американский шмотки не стоят загубленного здоровья.

— Но плащ… бирюзовый… — печально вздохнула Белоконь.

— Ой, девочки, смотрите! Красота какая! — восхищённо выдохнула Рыбина, во все глаза разглядывая спешащую навстречу прохожую, — как она всё под цвет подобрала! Я тоже розовую юбку хочу. Всю жизнь мечтала о такой!

Я посмотрела на кричаще-розовый прикид явно немолодой женщины с ярко-подведённым ртом и ничего не сказала. А вот Рыбина и Белоконь восхищённо заохали.

— Так, девочки, — строго велела я, вытаскивая карту, — двухминутная остановка. Сейчас я посмотрю, где тут автобусная остановка. Вы стойте рядом. Видите, какое здесь движение?

— Так вон же остановка! — показала пальцем Рыбина, — вон и автобус отъехал!

— Зинаида Петровна, — мрачно сказала я, — нужно понять, где остановка конкретного автобуса номер двести шесть-Б. А то ещё уедем куда-то на Аляску.

— До Аляски автобусы из Бруклина не ездят… — затупила Рыбина и добавила очередной «перл». — Это же далеко.

Пока мы препирались, Белоконь отошла на два шага и с облегчением поставила тяжелую сумку на бордюрчик, отделяющий тротуар от дороги. И тут неожиданно к ней бросилась собачонка и принялась злобно лаять, нападая на сумку с джинсовыми подарками в попытке её цапнуть.

— А ну пошла вон! Пошла вон, я сказала! — вызверилась Белоконь и попыталась отпихнуть собачонку от своих вещей.

Та, заливаясь ещё более яростно, не послушалась и продолжила атаковать.

Тогда Белоконь, гневно взревев, ухватила шавку за волочащийся поводок и приподняла её в воздух.

Та отчаянно заверещала на самой высокой ноте, мотыляя в воздухе кривоватыми лапками-сосисками.

Моментально сзади раздался полицейский свисток. Рядом с полицейским истошно вопила какая-то дамочка. Белоконь застыла на месте злодеяния, продолжая преступно держать собачонку в воздухе.

Женщина, очевидно, хозяйка собачки, налетела на нас и что-то быстро-быстро залопотала на английском.

— Девочки, кто-то её понимает? — растерянно спросила Белоконь, но собачку, которая зло рычала и ярилась, так и не отпустила.

— Думаю, это хозяйка собаки и сейчас у нас будут проблемы, — пробормотала Рыбина и с упрёками набросилась на Белоконь, — вам же Любовь Васильевна сказала рядом стоять. Зачем вы эту собаку ловить начали?

— Так она на меня набросилась! Чуть вещи не порвала! — попыталась пояснить растерянная Белоконь, не зная, отбиваться от злобной хозяйки и полицейского или от Рыбиной.

Полицейский что-то нам говорил, что-то спрашивал.

К сожалению, от стресса весь мой английский моментально улетучился, что уж говорить про Рыбину и Белоконь. На ум почему-то лезло только «Ханде хох» и «даст ис фантастишь». Но понятное дело, говорить это полицейскому я не стала.

В общем, потащили нас в участок, разбираться.

Пока выясняли, почему мы не отвечаем, пока ждали переводчика, прошло около двух часов. Всё это время я переживала, что дело плохо может закончится, ведь хозяйка собачонки была настроена крайне враждебно и решительно. Поэтому, пока Рыбина и Белоконь переругивались между собой, я сидела и пыталась найти выход из ситуации. Но ведь и хозяйка, и полицейский собственными глазами видели, как Белоконь вздёрнула собачку в воздух. И вот как теперь отмазаться? Платить штраф ужасно не хотелось. Денег было жаль, да и скандал потом будет, что ой.

Наконец, переводчик пришел. Это был приземистый мужчина с оттопыренными ушами и печальными библейскими глазами.

— Михаил Давидович, — вежливо представился он нам и принялся переводить.

Хозяйка собачки набросилась на нас с претензиями, бедный Михаил Давидович еле-еле успевал переводить. По версии хозяйки, Белоконь набросилась на собачку и принялась её душить, чем ввергла несчастное животное в стресс, и, мол, теперь ей придётся возить её к психологу и по врачам.

— А что, бывают собачьи психологи? — обалдела Белоконь, которая так разнервничалась, что руки её мелко дрожали.

И тут меня осенило:

— Ирина Александровна, отвечать буду я. А вы молчите, пока я не разрешу. Вам это ясно? — шепнула я Белоконь, пока Михаил Давидович разговаривал с полицейским и хозяйкой собачки.

— Миссис Томпсон говорит, что лечение бедного животного обойдётся в крупную сумму, на которую она согласна, чтобы вы возместили, — сказал переводчик, промокая взопревшую лысину клетчатым носовым платком, — и тогда она не будет писать заявление в полицию.

Он посмотрел на нас и тяжело вздохнул:

— Я бы посоветовал вам соглашаться. Иначе сейчас такое начнётся…

— Михаил Давидович, переведите, пожалуйста, — попросила его я, — скажите этой женщине, что произошло недоразумение…

Он перевел, и женщина аж подпрыгнула от негодования, взвизгнув что-то явно нелицеприятное.

Но я неумолимо продолжила:

— Переводите ей, Михаил Давидович, мои слова. Из-за того, что она проявила преступную небрежность и отпустила бедное животное, оно выскочило на проезжую часть и чуть не погибло под колёсами автомобилей. А Ирина Александровна ценой невероятный усилий успела схватить поводок и спасти жизнь животного, по сути рискуя собой. Потому что по инерции, от рывка поводка, она чуть сама не попала под колёса. Мы это видели. Да хоть сами посмотрите, какие неустойчивые у неё каблуки. И передайте миссис Томпсон, пусть поблагодарит Бога, что Ирина Александровна сама не погибла. И ещё переведите, что нам удивительно и странно вместо слов благодарности слышать оскорбления и подозрения, и что в благодарность за спасение собаки нас повели в полицейский участок. Что мы никогда даже не представляли, что в Америке такие законы по отношению к иностранцам.

Михаил Давидович сдавленно то ли квакнул, то ли хрюкнул, но оставил мои слова без комментариев и принялся торопливо переводить.

Буквально через пару минут атмосфера в помещении изменилась — хозяйка собачки покраснела и принялась бормотать извинения. Полицейские напоили нас чаем с пончиками.

А когда мы уже выходили из участка, миссис Томпсон что-то робко пролепетала и полезла в сумочку.

Михаил Давидович, который вышел с нами тоже, перевёл:

— Миссис Томпсон сожалеет об этом досадном недоразумении и благодарит вас за спасение Джекки. И просит принять от неё небольшую компенсацию.

Американка ткнула мне в руки несколько купюр и резво побежала по ступенькам, бережно прижимая к себе собачонку. Михаил Давидович раскланялся с нами и устремился следом.

А я посмотрела на деньги: четыреста пятьдесят долларов.

— Девочки, — хрипло сказала я, — кто там говорил, что на плащ и розовую юбку не хватает? Разделим на троих поровну и возвращаемся к китайцам! Шопинг ждёт нас!