Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока

Предисловие

По христианскому летосчислению Бабур родился в 1483 году, в одной из долин, расположенных в горных районах Центральной Азии. Кроме этой долины, у его семьи не было другого достояния, если не считать двойной традиции власти. По линии матери род мальчика восходил к самому Чингисхану – повелителю монгольского улуса, едва не ставшему покорителем вселенной в ее известных тогда пределах, а по линии отца его предком был Тимур-и-Лэнг – Железный Хромец, воинственный тюрок, которого европейцы именовали Тамерланом. Таким образом, военный опыт и необузданность монголов смешались в его крови с напористостью тюрков. Двойное наследство имело и более глубокие корни – общее происхождение от кочевых народов.

С незапамятных времен кочевые племена Северной и Центральной Азии существовали за счет скотоводства и охоты, в которой проявляли исключительную сноровку. Дорогами им служили пересохшие русла ручьев, земельными наделами – пастбища среди пустынь, а убежищем – поросшие лесом горы. В поисках безопасных мест обитания и лучших пастбищ они мигрировали через заснеженные перевалы со всем своим имуществом – овечьими отарами, табунами лошадей и крытыми войлоком шаткими юртами. Время от времени, вдохновляемые каким-нибудь влиятельным главой рода, кочевые племена объединялись в захватнические орды, включающие в себя всех способных держать в руках оружие мужчин. Воины на выносливых, хоть и низкорослых степных конях были вооружены луками-сагайдаками и носили кольчуги либо безрукавки из толстой кожи для защиты от вражеских стрел. Покидать свои богом забытые уделы их вынуждала засуха, или более сильные племенные союзы, или алчная зависть к роскоши далеких городов. Грабительские набеги кочевников повторялись с привычной регулярностью природного явления. В отдаленной Западной Европе появление первых волн гуннов, аваров, булгар, тюрков и монголов порождало слухи о гневе Господнем и выходе из заточения племен Гога и Магога.

Что касается Бабура, то образ жизни его предков был для него в значительной степени лишь воспоминанием. Впрочем, кочевнические инстинкты были в нем все еще сильны, несмотря на то что именно кочевников он считал своими заклятыми врагами.

Мигрирующие племена Центральной Азии развили в себе особые способности. Непрерывная борьба с суровым климатом способствовала выносливости и предприимчивости; необходимость защищать свое жилье, стада и более слабых домочадцев превратила их в опытных организаторов. Утверждение о том, что во время военных действий свирепые конники не раз доказывали свое превосходство над изнеженными горожанами, давно превратилось в избитую истину. И лишь изредка можно встретить суждение, что их превосходство объяснялось острым умом и способностью приспосабливаться к обстоятельствам. Один из первых миссионеров-римлян заметил, что в ходе военных действий «татары» проявляли себя куда меньшими варварами, чем воины христианской Европы. Почти за поколение до Бабура кочевые племена турков-османов захватили практически неприступный Константинополь, и это объяснялось не столько превосходством в силе, сколько великолепной организацией переправы через Босфор, а также использованием новейшей осадной артиллерии.

Завоевания древних победителей – ханов и султанов из Центральной Азии – подтверждают их незаурядные способности к стратегии. В течение двух поколений широкомасштабные военные действия под знаменами Чингисхана стерли с лица земли множество городов, освободив место для нового строительства. Хубилай-хан, правитель Китая, который монголы называли Великим Юртом, вряд ли мог распорядиться о возведении «величественного прекрасного дворца», однако построил резиденцию в охотничьих угодьях и отремонтировал торговые дороги, как свидетельствовал мессир Марко Поло. При своем организаторском таланте монгольские ханы обладали чувством ответственности за весь мир. Их китайская династия Юань стояла во главе обширной империи; ильханы в Персии, обосновавшись в культурном Тебризе, взяли под свое начало крайне дезорганизованные территории и применяли научные методы руководства. Позднее османы основали крупное государство – Османскую империю (в Европе ее именовали Оттоманской) – и сделали своей столицей Константинополь, в котором до их прихода царил глубокий застой. Именно в это время Камбалу, Тебриз и Константинополь, прежде не поддерживавшие между собой никаких отношений, установили дипломатические и торговые связи. Установившийся мир, часто называемый монгольским, был в большей степени результатом умелого правления, чем возросшей военной мощи. Таким же был и pax Romano[1] за тысячу лет до пришествия монголов.

В то время как железная рука Рима поддерживала порядок, основанный на жесткой системе законов, монгольские ханы исходили из правил, предписанных Ясой – кодексом жизни кочевников, составленным по приказу и при участии Чингисхана. Великий завоеватель предугадал возвышение кочевой знати – «всех тех, кто живет в войлочных юртах», – над подвластным ей земледельческим людом. Сила степной знати должна была, по его убеждению, основываться на непобедимом войске орды; контроль за армией поручался лишь его собственным потомкам – Алтын Уруку[2]. Единственными советниками правящего Золотого рода могли быть нойоны – умудренные в боях полководцы. Однако великий завоеватель не мог предвидеть, что его потомки получат совсем иное воспитание.

За два поколения многие из них совершили свой последний переход – в чужие богатые города. Уместно заметить, что раньше, чем внук Чингисхана Хубилай окончательно завоевал Китай, одержав победу над вымирающей династией Сун, Китай покорил самого Хубилая. Важную роль в расколе Золотого рода сыграли и вопросы религии. В эпоху своих завоеваний тюрки и монголы были язычниками, терпимыми – или безразличными – к религиям других народов. Постепенно монархи династии Юань склонились к буддизму, а ильханы Персии – к исламу. В действительности при жизни Бабура на обширных территориях, простиравшихся от скованных льдами плато Тибета до далеких берегов Волги, традиции Ясы оказались вытеснены строгими законами ислама. В этом сражении Чингисхан потерпел поражение от Мухаммеда.

Таким образом, слившись с чуждыми цивилизациями, потомки завоевателя отдалились друг от друга, а степная знать – монгольские нойоны и тюркские тарханы – постепенно рассеялись среди культурного общества оседлых землевладельцев, торговцев, а также их философских и религиозных наставников. И снова, повинуясь естественным законам, начал разгораться конфликт между уцелевшими кочевыми племенами и оседлым населением. Две области из тех, что Чингисхан пожаловал во владение своим сыновьям, не изменили кочевому образу жизни и в большей или меньшей степени придерживались законов Ясы.

Распространение тюрко-монгольских завоеваний породило значительные перемены в примыкающих государствах – вплоть до берегов Дуная, затронув

Киевскую Русь и граничащие с ней польско-литовские княжества. Однако на родине самих монголов и тюрков мало что изменилось. По-прежнему кочевые племена разрушали городские поселения, щадя, однако, центры караванной торговли, и, борясь за господство, раздували очаги вспыхивавших, как эпидемии чумы, столкновений между разными племенными союзами.

Скудные степи, лежащие между реками Урал и Иртыш, на северо-западе Ферганы, родины Бабура, относились к вотчине Джучи – старшего и наиболее непоседливого из сыновей завоевателя. Во время правления Бату, сына Джучи, кочевая орда стала известна в Европе под названием Золотая Орда, – возможно, такое название объяснялось великолепием построек, установленных вдоль восточного берега Волги. Это о них Чосер писал:

Ханы из рода Джучи, живущие вдали от всех цивилизаций, не считая той, что существовала за стенами городов Руси, не искали сближения с остальными ханствами. Распространение ислама в этих мрачных степях происходило очень медленно. После того как центробежная сила расколола Золотую Орду, часть ее осколков, отброшенная к востоку от Волги, стала называться кипчаками или народом пустыни. Однако приблизительно в то же время, когда османы захватили Константинополь, начал образовываться новый стержень и среди кипчаков, называвших себя узбеками, что, как предполагали некоторые этимологи, происходило от тюркского словосочетания «ozu bek» – «сам себе голова» (точная этимология этого слова неизвестна). Вооруженные луками узбекские всадники повели активное наступление на земли, принадлежавшие роду Чагатая.

Чагатай был вторым сыном Чингисхана. Его владения находились в самом сердце Центральной Азии и охватывали часть плато Тибета. Они включали в себя степи и пустыни, простирающиеся до горной гряды, где Тянь-Шань встречается с Гиндукушем и облачными вершинами Памира. Весьма вероятно, что эти земли также были населены кочевниками, как и степи, принадлежащие узбекам. Однако кое-где островкам цивилизации все же удавалось устоять, в особенности там, где пересекались торговые пути, или неподалеку от святилищ – несторианских христиан или мусульманских, не имело значения. Такие центры, как Кашгар, Алмалык и Бишбалык, выстояли во время первого монгольского нашествия, а затем перешли к потомкам Чагатая. При них-то и пошатнулись древние законы Ясы. Храня свои сокровища за крепостными стенами городов, они, вместе со своими племенами, продолжали кочевать с зимних пастбищ, расположенных по берегам рек, на горные летние пастбища и обратно. Эти потомки Чагатая превратились в довольно неотесанную знать, престолом которой служила конская спина. Они пребывали в глубоком невежестве и не имели собственной письменности, однако вели между собой постоянные распри. Их главным городом был Кашгар, лежащий к востоку от горной гряды и в то время находившийся в зоне китайского влияния. Эта страна была известна под названием Моголистан – Страна монголов, которые, по свидетельству китайцев, ничем не отличались от разбойников.

Ханы, проживавшие к западу от горного барьера, старались оправдать звание потомков Чагатая. Их цитаделью стал обнесенный крепкими стенами Ташкент, расположенный в стороне от изъезженных степей, где проходил Великий Северный путь, которым следовали караваны, привозящие из Китая шелк. Они с трудом обороняли свои пастбища от вторжения язычников-киргизов и кочевых казахских племен, к тому же их земли лежали прямо на пути переселения узбеков, перемещавшихся на юг. К этой ветви Чагатаев и принадлежал Бабур – потомок сурового властителя Ташкента – Каменного города, который не мог правильно произнести имя своего внука.

Юго-западные окраины вотчины Чагатаев разительно отличались от остальной территории. Между двумя реками, несущими свои воды к Аральскому морю, плоскогорье прорезали плодородные долины. Здесь два древних города образовывали некие островки культуры среди полноводного океана кочевников. Бухара обязана своим расцветом многочисленным святыням и мусульманским учебным заведениям; Самарканд прославился благодаря торговле и роскоши своих дворцов. Вокруг них, на орошаемых полях развивалось земледелие. Вдоль этой цепи долин, протянувшейся между

Амударьей и Сырдарьей, ислам практически вытеснил древнюю Ясу. И именно отсюда в конце четырнадцатого века начал свое восхождение единственный великий тюрок, Тимур-и-Лэнг. Тимур сделал Самарканд своей цитаделью и превратил его в богатый город, свозя сюда добычу после набегов. Железный Хромец высоко держал знамена ислама и водил свои войска против орд кочевников, рассеяв остатки Золотой Орды Батыя и Чага-тая, включая и ханов Моголистана. В последние годы своей жизни Тимур возвеличил Самарканд, разграбил земли Северной Индии, разгромил армию султанов Османской империи и добился того, что имя Тамерлан сеяло ужас в далекой Европе. Он умер в 1405 году, направляясь в Китай, где восходила звезда новой династии Мин, сменившей старую династию Юань.

Несмотря на то что столицей этого недолговечного государства был Самарканд, оно ориентировалось на западную персидскую культуру. Персидские ремесленники изготовляли изразцы для его дворцов, возвышавшихся в окружении садов, персидские поэты увековечивали подвиги великого завоевателя, который довольствовался титулом «эмир». Однако Тимур не был истинным потомком Чингисхана, имя которого он распорядился высечь на своем надгробии лишь для того, чтобы возвеличить собственные достоинства.

Войны Тимура закончились, и началась эпоха Возрождения Тимуридов – самый славный период в искусстве Центральной Азии. Правление его сына в Самарканде и внука – в Герате ознаменовалось расцветом просвещения и искусства, уподобившим эти города западной Флоренции. В течение ближайших сорока лет длился мир и все нити политической жизни государства находились в руках наследников Тимура. В 1465 году Абу Саид, принадлежавший к роду Тимуридов, провозгласил себя правителем земель, простиравшихся от Кавказских гор до Кашгара. Тогда же узбеки, наследники улуса Джучи, начали свое восхождение к власти, опираясь на законы Ясы, забытые наследниками Тимура.

После 1465 года между Тимуридами разгорелось соперничество, и тот из них, кому достался самаркандский престол, не стал прилагать особые усилия для справедливого раздела владений между своими братьями. Одному из них достался расположенный на юго-западе Герат, где царило искусство; другой брат завладел вершинами Гиндукуша, откуда брали свое начало великие реки Амударья и Сырдарья; третий брат захватил южные области и Кабул, лежащие у подножия Гиндукуша и населенные афганцами. Самому слабому из братьев досталась Ферганская долина, расположенная в восточных областях владений. Это и был отец Бабура.

Можно сказать, что судьба обошлась с Бабуром довольно бесцеремонно, когда в результате падения Тимуридов забросила его в эту забытую богом долину, лежащую у подножия заснеженных вершин, – пусть даже и неподалеку от Каменного города, оплота монгольских Чагатаев. Ферганскую долину, на протяжении долгих месяцев отрезанную от внешнего мира снегами, питал единственный ручеек – караванная дорога, идущая из Самарканда к пограничным постам Китайской империи. По сути дела, долина служила границей между землями кочевников и по-прежнему великолепным Самаркандом – между земледельцами и охотниками, наукой и варварством. Далекая и ничем не примечательная, она, казалось, была обречена на безвестность.

Однако в ее судьбу вмешалось перо Бабура. На малоизвестном чагатайском наречии[4] он составил и записал историю Ферганы и своей собственной жизни (в книге цитируется по «Бабур-наме», Ташкент, 1958, в пер. С. Азимджановой. – Примеч. ред.). В молчании той эпохи Бабур заставил услышать свой голос.

Читая эти записи, сделанные пять столетий назад, мы как будто внимаем рассказу, поведанному нам у вечернего костра, когда, спешившись с коня, Бабур устраивался у входа в свой шатер, закончив преследование или, что случалось значительно чаще, ускользнув от преследования врагов. День за днем Бабур рисует перед нами картины эпохи, предшествовавшей приходу европейцев, явившихся, чтобы прибрать к рукам сокровища Востока.

В тогдашней Европе, на малоизвестном острове Англия, могущественный дворянин замышлял сместить юного короля Эдуарда и взойти на престол под именем Ричарда III; на противоположных берегах бурного Ла-Манша десятилетний Байяр проходил период своего ученичества, прислуживая на турнирах и мечтая о звании кавалера, чтобы совершать подвиги во славу французской лилии. Дальше к востоку монах Савонарола проповедовал о спасении души, запугивая собравшиеся толпы неотвратимостью кары Господней. В тот период Европой можно было считать лишь территории до восточных замков тевтонских рыцарей, посвятивших себя крестовым походам против язычников, населявших берега Балтики. Португальские эскадры рыскали вдоль западного побережья Африки в поисках пути в восточные страны. Среди участников одной из таких экспедиций нашелся особенно упрямый морской волк, заявивший по возвращении в Лиссабон, что до Азии можно добраться, держа курс на запад, – через океан. Однако требование Христофора Колумба дать ему каравеллы, чтобы повести их в этот поход, осталось в те годы без ответа.