Беглецы

На большом огороде, возле белого здания детдома, сидели Колька и Петька.

Колька, долговязый, с острым носом и быстрыми, юркими глазами.

Петька поменьше его ростом, плотней, коренастее, с короткой шеей и круглой как арбуз головой.

В огороде пахнет укропом, увядшей, выполотой травой. Вдоль забора тянутся ровные ряды картофеля, дальше грядки лука, моркови, зеленые плети огурцов, зацветающих желтыми звездочками.

И между грядок, широко расставив листья, словно караульщики, торчат здоровенные подсолнухи.

— Эх, — тянет Петька, — скоро огурцы поспеют. Будут сторожа нанимать. Вот бы нас назначили! Мы бы шалаш построили, собаку себе завели.

— Как раз назначут, жди, — говорит Колька. — Я уж просился у заведующего. Не позволил. Вам, говорит, заниматься надо, а не огурцы стеречь.

— Да, — сказал Петька, — заниматься! Одних буквов двадцать девять штук. Поди-ка, выучи. Только голову задуряют.

— Черти! — выругался Колька.

— Давай убежим, — предложил Петька.

— Не убежишь. Теперь беспризорных ловят. Только выйдешь на вокзал, а мильтон тебя хвать за шкирку и сволокет обратно в приют.

— А хорошо бы, — мечтал Петька. — Нанялись бы мы где-нибудь скотину пасти или баштан стеречь. Арбузов, дынь — сколько хочешь. Цело лето живи и книжки не увидишь — хорошо.

Во дворе детдома зазвонили в обрубок рельсы, висевший под балконом.

Колька и Петька встали и пошли обедать.

После обеда их позвали к заведующему.

Когда они вошли, заведующий, заложив руки за спину, стоял посреди комнаты.

— Что же мне с вами делать? — обратился он к Петьке и Кольке. — Уроков вы не учите, из класса бегаете. Другие уже далеко вперед ушли, а вы еще читать не умеете.

Колька и Петька молча стояли возле дверей и только сопели громко. Они ждали, когда он заговорит про свиней.

— Вы, что же, учиться не хотите?

— Не хотим, — буркнул Колька.

— Как, — закричал заведующий, — не хотите учиться! Что же, вы свиней пасти готовитесь? Да нет, что я говорю, — горячился он. — Теперь даже свинья не захочет с неграмотным человеком дело иметь.

Колька и Петька смотрели, как смешно подпрыгивают очки на носу у заведующего, и ничего не говорили…

— Ну, идите, ребята, — сказал заведующий, — да бросьте эти глупости и принимайтесь за ученье.

Остаток дня Колька и Петька провели на диване в читальне и всё о чем-то шептались.

К вечеру они решили бежать из детдома.

Когда все улеглись и заснули, они потихоньку оделись, вылезли в открытое окно, по трубе спустились на улицу и побежали к вокзалу.

На чисто выметенной платформе горели фонари, ярко освещая переднюю стену вокзала и блестевшие салом рельсы. Людей не было видно. Только в углу на багажной тележке, завернувшись в тулуп, сидя спал сторож. Где-то в ночном тумане слышался стук и хриплые крики паровозов. Немного спустя к станции подкатил длинный, серый состав нефтяных цистерн и с ши-пеньем и лязгом остановился.

Колька и Петька отправились в конец поезда, куда не доставал свет фонарей, и взобрались на площадку тормозной цистерны. Поезд постоял немного и тронулся. Промелькнули зеленые и желтые огни стрелок, и поезд пошел в темноте.

Подул сильный встречный ветер. Колька и Петька, дрожа от холода, жались на липкой, измазанной нефтью, площадке.

— Давай лучше слезем, — сказал Петька. — Скоро станция будет, там переночуем.

Колька повис на подножке, всматриваясь в темноту.

— Ага, — сказал он, — вон уже огни видать. Как пойдет тише, так и прыгай.

Поезд прошел мимо станции, не замедлив хода. Фонари на мгновенье ярко осветили цистерны. Дежурный в красной шапке, стоявший на платформе, заметив Кольку и Петьку, погрозил им кулаком.

Тяжелые цистерны раскачивались, подпрыгивали на рессорах, и слышно было, как внутри их глухо плещется нефть.

Уже на рассвете, когда вдоль дороги потянулись заборы, высокие здания и фабричные трубы, поезд замедлил ход и, заехав куда-то в гущу товарных вагонов, остановился.

Колька и Петька соскочили с цистерны, попрыгали по земле, чтобы хоть немного согреться, и, пролезши под буферами вагонов, выбрались в город.

Они вышли на просторную, выложенную деревянными шашками площадь. Посредине площади, в длинной шинели, с толстой красной дубинкой в руке — стоял милиционер.

— Гляди, мильтон стоит, — шепнул Колька, хватая Петьку за руку. — Бежим, пока он нас не увидел.

Согнувшись, прячась за подводами, которые стояли возле вокзала, Колька и Петька добрались до края площади и, свернув за угол, изо всех сил пустились бегом по прямой широкой улице.

Город был большой. На мостовой в кожаных фартуках стояли дворники, поливая из пожарных рукавов тротуары. Они так ловко, точно хлыстом, вертели струей воды, что было удивительно, как они не окатят идущих мимо людей. За толстыми стеклами магазинов лежали большие, как колеса, пироги и вороха розовых, поджаренных булок.

Колька и Петька подолгу стояли перед витринами, но денег не было, и, посмотрев на всю эту снедь, они, вздохнув, отправлялись дальше.

Они долго бродили по городу. Везде были одинаковые высокие дома, большие окна магазинов. Иногда попадалась тихая, пустынная улица, похожая на окраину, но она опять выводила на большую, запруженную прохожими. По рельсам пробегали красивые красные вагончики. А за этой улицей виднелся ряд других, и, казалось, конца городу не было.

Проходя по одной тихой улице, Колька и Петька услышали впереди музыку. Они прибавили шагу и вскоре очутились на большой площади. Площадь была вся черная от толпы. На ней возвышались ряды палаток, образуя улицы. С музыкой крутились карусели, высоко взлетали

синие и желтые лодочки качелей. Ухали барабаны. Визжали шарманки. Щелкали клювами облезлые попугаи, доставая билетики со «счастьем». И над шумливой, гудящей толпой плыли яркие вязки воздушных шаров и диковинные бумажные цветы. Рядами стояли продавцы игрушек, протягивая проходящим «американского водолаза» в баночке или с треском раздувая длинные «тещины языки».

— Сюда! Здесь обезьяна Фока танцует без отдыха и срока, — пронзительно кричал паренек, дергая висевшую у него на пружинке обезьянку.

— Вот «американский житель», в Америке картошку копал, а к нам в банку попал.

— А вот часы продаются на полном ходу, — гнусавил высокий человек с усами.

— Эй, навались, у кого деньги завелись! Сам подходи — товарища подводи, — басил кто-то.

В одном месте толпа тесным кольцом обступила человека в серой толстовке, продававшего «химический очиститель». Он неожиданно сдернул у Петьки с головы кепку, поплевал на нее, вывалял в пыли, потом посыпал ее каким-то порошком и принялся вытирать мокрой тряпкой.

— Я беру самый грязный предмет, — нараспев говорил он, — равномерно посыпаю его химическим порошком, обтираю теплой водой, — выкрикнул он последние слова, — вещь не рвется, не мнется и остается такой же чистой, как была раньше! Получайте, — сказал он Петьке, возвращая кепку. — Для вас факт, для меня реклама.

Конечно, это было очень интересно, но Петьке и Кольке хотелось есть, и они вскоре очутились в съестном ряду, где высились груды конфет, пряников и шипели на жаровнях вафли и пирожки. Около одной из жаровен стоял рослый, толстый мальчик в матросском костюме и ел пирожок.

Колька и Петька с завистью смотрели на него.

Он ел спокойно, не торопясь. Съел один пирожок, другой, третий и с таким же аппетитом взялся за четвертый.

— Вот прорва! — восхищенно сказал Колька и облизнулся.

Толстый мальчик с набитым ртом молча покосился в его сторону. Доев пятый пирожок, он вытер рукавом губы, достал серебрянный полтинник, торжественно положил его себе на ладонь, затем ловким щелчком подбросил высоко вверх, поймал на кончик носа, подхватил губами и, нагнувшись, протянул полтинник ахнувшей от удивления торговке.

Затем он спокойно отошел от лотка и, засунув руки в карманы, остановился около Петьки и Кольки.

— Вы что же, беспризорные? — спросил он.

— Не, мы дальние, — прикинулся дураком Колька, готовясь удрать.

— Ну, это всё равно, — сказал толстый мальчик, хватая его за шиворот. — Вас-то мне и надобно.

Выведя из толпы Кольку и Петьку, он остановился и еще раз внимательно осмотрел их.

— Вы что, ребята, есть хотите? — спросил он вдруг.

— Хотим, — в один голос сказали Петька и Колька.

— А вот это видели? — спросил толстый мальчик, показывая пригоршню серебра.

— Ну, так вот, — сказал он, — пойдемте со мной и вечером получите столько же.

Колька и Петька замялись-было, но толстый мальчик схватил их под руки и повел долой с площади.

Они прошли по нескольким улицам, перешли через большой мост, миновали какой-то странный дом без окон, с голубым шаром вместо крыши, и, свернув в переулок, очутились возле высокого, пыльного забора. Внизу забора была лазейка, прикрытая доской. Из доски торчал большой гвоздь.

Толстый мальчик попробовал сдвинуть доску рукой. Доска не поддалась; тогда он вытащил из кармана тяжелый заржавленный револьвер и отбил гвоздь рукояткой.

Отодвинув доску, он дал подержать револьвер Кольке. Тот опасливо взялся за оружие.

— Не бойся, — усмехнулся толстый мальчик. — Шпалер не заряжен.

Он стал на четвереньки и, согнувшись, пролез в лазейку.

Колька и Петька остались одни на улице.

— Бежим, — шепнул Колька и хотел бросить револьвер на землю.

— Эй вы, не вздумайте удрать. Лезьте живо! — скомандовал толстый мальчик по ту сторону забора.

И Колька с Петькой послушно полезли в лазейку, вслед за этим удивительным мальчиком.

В глаза им ударил яркий необыкновенный свет, который лился из круглого черного ящика, стоявшего на подставке посреди двора. Было так светло, будто целое солнце сидело в этом ящике, но свет был какой-то голубой. Посреди двора мальчики увидели сделанный из картона и дерева пароход, величиной с хорошую избу. Он был совсем как настоящий, с мачтами, трубой и каютами. По палубе ходили матросы, а на мостике, надвинув на глаза фуражку, стоял капитан. На земле возле парохода стоял аэроплан без крыльев и красный пожарный автомобиль. В глубине двора был высокий навес, с трех сторон закрытый тяжелой черной материей. Под навесом стояли блестевшие сталью турники и лестницы. Высоко над землей, под самой крышей, раскачивался на трапеции человек с бритой головой. Возле навеса, на деревянном помосте, стоял другой, длинноволосый, с большими роговыми очками на носу и в ярко-зелёной фуфайке. Он всё время топтался на одном месте, размахивал руками и, высоко задрав белую жестяную трубу, кричал что-то человеку, который висел на трапеции.

«Совсем как в цирке», — подумал Колька.

— Что ж мы будем делать? — спросил он толстого мальчика.

— Беспризорными будете, — отвечал тот.

— Да мы не беспризорные вовсе, — протянул Петька. — Мы детдомские.

— А вот я тебе покажу — детдомские, — рассвирепел вдруг толстый мальчик. — Где ж я буду настоящих беспризорных ловить? Да вы не бойтесь, ребята, — смягчился он, заметив, что Петька готов захныкать. — Ничего тут страшного нет. Я б вам всё рассказал, да вон тот очкастый не велел, — указал он на человека в очках. — Вы его слушайтесь, он тут самый главный.

Когда человеку на трапеции надоело висеть под крышей и он спустился вниз, очкастый повернулся к пароходу.

— Бурю, давайте бурю! — закричал он, прыгая на своем помосте.

Из трубы парохода повалил густой дым. Завертелся и загудел пропеллер аэроплана. По всему двору от него пошел сильный ветер. На пароходе захлопали двери, заметались матросы. Из кают, с узлами в руках, выскочили пассажиры. Пароход затрещал и наклонился на бок. Капитан, ухватившись за поручни, повис на мостике.

Толстый мальчик подвел Кольку и Петьку к помосту.

— Вот, Анатолий Иванович, — обратился он к очкастому, — привел беспризорных.

— Ну вот и молодец, — похвалил очкастый. — А теперь, ребята, идите одеваться, да поторопитесь. Скоро будем начинать.

В низкой, темной комнате, где даже днем желтела лампочка, отражаясь в заплесневелом зеркале, какой-то худой, молчаливый человек вытащил из кучи тряпья две рваные рубашки и дырявые опорки, быстро одел в них Кольку и Петьку, вымазал чем-то серым их лица и руки и сказал: «Готово!»

Толстый мальчик тоже переоделся. На нем теперь был грязный парусиновый клёш, одна штанина которого была на четверть короче другой. На плечах болтался продранный пиджак, а на голове — засаленная клетчатая кепка.

Взяв Кольку и Петьку за руки, он повел их во двор.

— Вот туда, туда садитесь, — закричал, увидя их, очкастый, указывая трубой на стену дома, которая сразу выросла посреди двора, пока они переодевались.

Толстый мальчик посадил удивленных Кольку и Петьку под стеной и сам сел посредине.

Колька попробовал прислониться к дому и чуть не опрокинулся на спину, — стенка оказалась полотняной.

Яркий голубой свет, который поразил их при самом входе, бил теперь прямо в глаза. Невдалеке стоял человек в обмотках с каким-то ящиком на высоком треножнике. Сбоку ящика болталась ручка. Очкастый был на своем месте посреди двора.

Когда мальчики перестали жмуриться от света, очкастый махнул рукой и крикнул: «Начинайте!»

Человек в обмотках нагнулся, как бы прицеливаясь ящиком в Кольку и Петьку, и быстро завертел ручку.

Сначала было весело. Толстый мальчик вынул колоду карт и, кривляясь, стал показывать разные фокусы. Колька и Петька смотрели на него и смеялись. Потом он роздал им карты и велел играть в дураки. Когда Колька обыграл его, он вдруг рассердился, подпрыгнул и замахнулся на него ножом.

— Брось ножик! — крикнул Колька.

В это время из-за дома показался милиционер.

Толстый мальчик сразу выронил нож и пустился бежать. Колька вскочил и заорал:

— Толстого держи, толстого! У него ножик финский.

Но милиционер набросился на Кольку с Петькой и поволок их по двору.

Колька и Петька вырывались, царапались, а напротив спокойно стоял человек в обмотках и крутил ручку.

— Легче, легче, ведь вы их в приют ведете, а не на живодерню! — закричал oчкacтый, когда милиционер вдруг приподнял и свирепо встряхнул в воздухе отчаянно оравшего Петьку.

— Отпусти, дяденька, — кричал Петька, вырываясь от милиционера. — Не хочу я в приют.

Свернув за угол, милиционер сразу перестал сердиться и выпустил мальчиков. Он облегченно вздохнул, снял фуражку, вытер платком вспотевший лоб и достал папиросу.

— Ты чего ж, чертенок, кусаешься? — сказал он Петьке.

В это время кто-то дернул Кольку за рукав. Это был толстый мальчик.

— Айда, ребята, раздеваться, — сказал он.

— А теперь что с нами будет? — через полчаса спрашивал Колька, сидя на груде ящиков в углу двора.

— Уже всё кончено, — сказал толстый мальчик. — Осталось только деньги получить.

— За что же деньги? — удивился Колька.

— А за съемку.

— За какую?

— Ну и чудаки вы, — рассмеялся толстый мальчик.

— Конечно, — обиженно сказал Колька. — Тебе хорошо смеяться. Ты-то небось удрал, а вот нас милиционер насилу выпустил.

— Ха-ха-ха! — заливался толстый мальчик. — Вот дурачье-то! Ведь он вас нарочно тащил.

— Да-а, нарочно, — сказал Петька. — Как потянул за ворот-то.

— Нарочно, нарочно. И милиционер тащил нарочно, и в карты мы играли нарочно, — всё нарочно. Ведь вас для кино снимали.

— Для кино? — переспросил Колька.

— Ну да, для картины, — пояснил толстый мальчик. — И теперь вас везде будут показывать. Да, картина по всем городам пойдет.

Колька и Петька переглянулись.

— А завтра нам приходить? — спросил Колька.

— Нет, зачем же. Уже всё кончено.

— А ты тут останешься?

— Я здесь работаю, — с важностью сказал толстый мальчик, — а вам сейчас заплатят и отпустят.

— Куда же мы пойдем? — спросил Петька у Кольки.

— Домой идите, спать, — посоветовал толстый мальчик. — Ведь вы детдомские.

— Нет, — сказал Петька. — Мы из другого города сюда приехали. Мы убегли.

— Вот оно что, — свистнул толстый мальчик. — Так вы, ребята, попросите очкастого, — может, он и позволит вам остаться.

Мальчики пошли к дому, поднялись на второй этаж и, постучавшись, вошли в большую комнату.

Посредине ее, за столом с зеленой лампой, согнувшись, сидел очкастый. В комнате было много людей. Все они столпились вокруг стола.

— Вот ребята просят оставить их, — сказал толстый мальчик. — Они из приюта убежали, и теперь им некуда итти.

— А зачем же они убежали? — спросил очкастый.

Все повернулись к Кольке и Петьке.

— Анатолий Иваныч, — сказал вдруг Колька, выступая вперед, — возьмите нас в кино играть.

— Вот вы чего хотите, — улыбнулся очкастый. — Что ж, пожалуй, можно, — подумав, сказал он— как — раз нам завтра нужно двух ребят для съемки. Ha-те вот эту штуку, — сказал он, поднимая большую, мелко исписанную тетрадь. — В ней написано всё, что вам придется делать. Прочтите ее повнимательней и завтра приходите сниматься.

Колька и Петька потупились.

— Ну что же вы, берите! — сказал очкастый, протягивая тетрадь.

— Мы не умеем читать по писанному, — запинаясь, через силу выговорил Колька и густо покраснел.

Кто-то засмеялся. Колька и Петька стояли красные, повесив головы.

— Вот что, ребята, — сказал очкастый, кладя тетрадь на место. — Я пошутил. Ну, какие вы сейчас артисты! Мы с вами уговоримся так: сначала вы кончите ученье, а потом приедeтe ко мне и будете Патом и Паташоном.

Очкастый взял листок бумажки и что-то написал.

— А пока вот вам записка, — сказал он. — Когда надоест шляться без дела по городу, покажите ее первому встречному милиционеру. Теперь можете итти, — сказал он, снова сгибаясь у лампы.

Колька и Петька спустились во двор, вышли за железные ворота кино и медленно побрели по улице. Становилось темно. Над городом вставала черно-синяя, лохматая туча. От нее несло холодом.

Устав бродить, мальчики забрались в темный подъезд и, прижавшись к дверям, смотрели на улицу. По мостовой, на секунду блеснув фонарями, с ревом проносились автомобили.

— Давай прочтем, что нам написал очкастый, — сказал Колька.

Мальчики подошли к фонарю и развернули записку. Колька долго смотрел на нее и беззвучно шевелил губами.

— Ишь накрутил как, и не разберешь! — наконец сказал он.

— Покажем ее кому-нибудь, — предложил Петька.

Они перешли через улицу к большому дому. У ворот стоял дворник.

Колька подал ему записку.

Дворник бережно взял бумажку обеими руками, сдвинул на затылок шапку и стал читать:

— «Подателей сего», — прочел он, — это значит вас, — «отвести в детдом».

— Это не мне, — зевая, сказал он. — Вы, ребята, дойдите до постового, ему отдайте, он вас и отведет.

— К мильтону не пойдем, — сказал Петька, — он сразу нас заберет.

Было поздно. Огни магазинов потухали одни за другими. Железные шторы витрин были спущены до самой земли. Весь город словно замкнулся на ключ, и нигде не было места для Кольки и Петьки.

Они шли долго — пока не заныли ноги.

Длинная, кривая улица вдруг резко свернула в сторону и вывела их на широкую площадь.

— Гляди, да это вокзал, — сказал Петька. — Помнишь, вон по той улице мы от мильтона бежали? А вон и мильтон тот самый стоит.

Посреди площади, в длинной шинели, с толстой, красной дубинкой в руке, стоял милиционер.

— Нет, — сказал Колька, — это другой: тот был с бородой, а этот бритый.

— Мы на вокзале переночуем, больше уж нам итти некуда, — сказал Петька.

Колька и Петька перешли через площадь, поднялись по лестнице и вошли в подъезд вокзала.

— Куда? А ну, вали отсюда, шпана чортова! — закричал на Кольку и Петьку толстый дядька в шапке с золотым околышем.

Кольку и Петьку словно сдуло ветром. Прыгая через четыре ступеньки, они скатились с лестницы и остановились, едва переводя дух, только на другой стороне площади.

— Где ж мы спать будем? — спросил Петька. — На вокзал нас этот чорт не пустит. Еще шпаной обозвал.

— А кто ж мы? — сказал Колька. — Шпана беспризорная и есть.

Петька молчал.

— Эх! — сказал Колька. — Давай лучше сделаем, как велел очкастый. Пойдем.

— Куда?

— Да уж я знаю, — сказал Колька и достал из кармана сложенный вдвое листок.

Схватив Петьку за руку, он вытащил его на середину площади и подвел к милиционеру.

— Дяденька, а дяденька! — сказал Колька, дотрагиваясь до рукава милиционера. — Сведи ты нас по этой записке.