Белая ворона

Часть 1

Эта история является вымышленной от начала и до конца. Все совпадения случайны. Все расхождения обусловлены либо авторским замыслом (он же иногда произвол), либо тем, что мир, где происходят основные события — другой.

«Миров множество» © Мироздание.

Лето 2024 г, Санкт-Петербург

Эта история началась столь же обыденно, как и большинство подобных историй. Со смерти. Больше того: отход в иной мир вышел совсем не героическим.

Виски сдавило во время игры: мои корабли обстреливали главный остров «старой старухи», леди Маргарет Хант. Короткий взгляд на часы подтвердил, что я опять сурово засиделась за компьютером. Любовь к стратегиям в очередной раз лишила меня законных часов отдыха.

«Добью бесячую бабульку и спать», — пообещала я себе. Противная противница — мой собственный выбор при генерации карты, всякий раз ее ставлю в числе прочих, наиболее сложных соперников в борьбе за экономическое, территориальное и военное превосходство в одной из моих любимых игр. Не жать же «сохранение и выход» посреди важной морской баталии?

Залп, еще залп, запуск торпед, огнемет, смена цели… Минус восемь кораблей. Защиту береговую старушенция организовала мощную. Боевой дух острова низок, ага. Поднажмем!

Резкая боль отбросила голову на спинку кресла, заставила тело биться в конвульсиях. Я ударилась о стол, смахнула клавиатуру…

«Только бы муж не проснулся. Он меня убьет», — мелькнула заполошная мысль.

Муж меня не убил. Инсульт успел раньше.

Нигде и никогда

Нет боли. Нет тела, нет ощущений, нет видимости. Эмоций тоже нет. Есть — осознание.

Смерть — это такой гейм овер. Достижения обнуляются, кнопки «продолжить» нет.

«Есть», — не слышу, осознаю.

Поправка исходит не от меня, а от чего-то невообразимо более мощного, интенсивного, вездесущего…

Насколько было проще с обычными органами чувств!

Осознание не справляется, это нечто превышает все доступные мне определения.

«Вот тебе и пофигистичный атеизм», — рождается что-то, похожее на эмоцию. Отношение к религии и высшим силам в моей жизни было таким: «Не можешь что-то объяснить законами природы? Пофиг, никто не может. Включая тех, кто уверен в обратном».

Так. Если есть кнопка «продолжить», то где вход на новый уровень?

«Здесь. И нигде. Выбирай».

Образ-осознание: покой, бесконечный покой, волны умиротворения в океане забвения. Это, судя по всему, нигде.

Другое осознание: синее небо с пузатыми облачками и пение птиц. Не развернуто, но похоже на… новую жизнь? Сброс параметров, перерождение?

Тут же образ отдаляется, переворачивается. Теперь это клеточки и полоски: поля, дороги, реки и строения с высоты птичьего полета. Еще выше, выше, выше…

Продолжить! Туда, пожалуйста, где синева и облачка такие пухлые.

«Нельзя вернуться в покинутый мир».

В смысле, в тот, где я померши? А смысл тогда предлагать?

«Миров множество. Душа переходит. Ты можешь… сохранить себя».

Память? Опыт прожитой жизни? Я в деле. Впрочем, бесплатный сыр обычно кладут в мышеловку. В чем подвох?

Образ: вспышки над мирными клетками сонных равнин. Знакомые мне по картинкам, по фотографиям и графике — ядерные грибы.

«Мир гибнет. Гибнет во множестве вероятностей. Все попытки исправить провальные. Вмешательства тщетны».

Это не мышеловка, это полный армагеддец!

«Мир теряет гармонию. Без гармонии хаос берет свое. Каким именно будет финал, не важно. Мир погибнет, так или иначе».

Образ: вспышки рассеиваются, мирное небо сохраняет свою синеву.

«Твой приход создал вероятность. Ничтожно малую. Исчезающе малую».

В чем она заключается? Что от меня потребуется? Заткнуть дырку в протекающем чане с гармонией? Это уже звучит, как бред.

«Знание разрушит вероятность».

Никаких гайдов? Уровень сложности: кошмар? Без подсказок, без «гугла», только хардкор?

Все, как я люблю. Дополнительные условия?

«Если мир погибнет, души в нем погибнут тоже. И твоя».

Очевидно. Когда сработает таймер обнуления мира? Сделать то-не-знаю-что нужно успеть за какой период?

Ответ-осознание приходит не сразу.

«Времени будет достаточно».

Выходит, и этого мне знать нельзя… Альтернатива: покой и прозябание, то есть, забвение?

Так, а бонусы при перегенерации персонажа мне положены? Серьезно, мир спасти при нулевых исходных данных, без связей, влияния, средств — миссия невыполнима. По определению.

«Ты будешь помнить себя».

Этого недостаточно, от слова «совсем». Я же не просто пожить в тот мирок отправляюсь.

«Удача. Она будет сопутствовать тебе. О большем не проси, иначе вмешательство станет чрезмерным».

Хоть что-то. Запускай мой «некст левел», проводник душ, забывший представиться.

«Имена бесполезны»…

И правда. Если облажаюсь, обратно не пустят.

Запоздалое понимание: там, в моей прожитой жизни и привычном мире, остался муж. Любимый и единственный, ворчливый, но самый замечательный. Как он без меня справится? Жду ответа-озарения, но впустую. Аудиенция в нигде завершена.

Ощущение стремительного полета.

Стук сердца. Надрывный плач. Мой?..

Май 1999 г, Бэйцзин, КНР.

— Ли Мэйли, бао-бэй[1]! — срывается на вскрик мужской голос, в нем искреннее беспокойство.

— Хайзи[2]! Хайзи! — трагично причитает рядом женщина.

Руки такие большие, лица далеко, не разглядеть. А плачу действительно я. Мое тело. Эти большерукие говорят еще что-то, чего я совершенно не понимаю. «Чви-цви-тьюи», — вот как-то так, только куда многословнее. Китайская грамота…

Стоп. Китайская. Меня отрывают от земли, лицо женщины приближается. От неожиданности ревущее тельце аж затыкается. Черты далеки от привычных славянских. Азиатка, определенно. Конкретнее определить затрудняюсь.

Меня вертят, трогают, гладят. Получается более-менее разглядеть и мужчину: тоже явный азиат. А из того, как плохо я управляюсь с собственным организмом (и из мелких размеров того организма) прихожу к однозначному выводу: меня запихнули в ребенка. Совсем мелкого, но вроде как не новорожденного.

Стартовые условия, конечно, не фонтан, но других не будет. Могло быть и хуже. Наверное.

Тело устало реветь. Меня неудержимо клонит в сон.

Следующие несколько дней я осваиваюсь в неловком туловище с околонулевой координацией. Про моторику вообще молчу. Постепенно привыкаю к «птичьим трелям», учусь их понимать.

Выясняется, что большие человеки — это мои родители, «фуму». Ершистый характер Киры Вороновой, взрослой тетки из России, требует сказать, что ситуация действительно «фу», а «му» — это начало обращения к той сущности из «нигде», с чьей подачи я теперь познаю новый язык в новом (для меня) мире.

Ли Мэйли — это я, малявка. Прочие словечки, услышанные в первые минуты пребывания в теле малявки — это тоже про драгоценное дитятко. Глупое дитя в свой первый день рождения исхитрилось откуда-то (языковые сложности мешают уточнить, откуда именно) свалиться и удариться головой. Летально приложилась головушкой Ли Мэйли, но её «фуму» об этом знать не обязательно.

К врачу туловище не потащили. Наверное, решили, что все обошлось. Хотя я бы на их месте вызвала доктора на дом. Тут дите с закрытой черепно-мозговой, а они только слезы льют и суетно жестикулируют. А, еще бутылочку с теплой водой старательно пихают соской в рот.

Подрасту когда, узнаю, что теплой водой тут лечат все болезни. Давление? Выпей теплой водички. Жар? Теплая водичка, обязательно, и побольше. Головой ушибся? Водичка, обязательно теплая!

Но не буду сильно забегать вперед. Годовалое дитя, в которое меня засунуло нечто с той стороны мироздания, не может знать о таких вещах.

Оно может соску выплевывать и реветь.

Постепенно, день за днем, свыкаюсь с положением.

Ловлю и стараюсь понять каждое слово. Это трудно, как все непривычное. Порой накрывает: Кира Воронова рвется наружу. Ей-мне хочется рвать и метать, материть себя и ту су…щность. Себя — за явный перекос в мышлении, когда болталась где-то там. Да, как всякая особь женского пола я склонна к внезапным и нелогичным решениям, но не совсем же я без башки! А повела себя там, как абсолютно безбашенная.

Хардкор ей подавай, риск и перезагрузку. Расхлебываю теперь этот хардкор…

Еще тянет смеяться, по поводу и без. Это дите какое-то слишком радостное, не помню, чтобы в прошлой жизни такой была. Ей смешно называть мужчину: «баба», что равносильно русскому «папа». Смешно, когда он соглашается на короткое: «ба».

Смешно, что женщина — это «мама», как у нас. Правда, само произношение отличается от привычного. Привыкаю, добровольно зову ее: «ма».

А вчера почти целый день улыбалась и похихикивала, потому что вспомнила, как говорили на моей Земле о любом роде деятельности: «Всегда найдется азиат, который сделает это лучше». Ко всему это утверждение относилось: к науке, игре на музыкальных инструментах, прикладной деятельности.

Теперь вот задача: спасти мир. И тот азиат, который найдется и сделает лучше — это я.

Смешно же? Обхохочешься…

Там, дома — в прошлой жизни — мне попадались истории о попаданцах. И в разные эпохи-страны-континенты матушки-Земли, и в иные миры… В большинстве герой получал плюшки. Будь то знание временного отрезка, способность к языкам, магию-шмагию…

Мне не обломилось ничего. Ладно, пока со стопроцентной уверенностью утверждать рано, но очень на то похоже, что я «голый» перемещенец.

Смотрим. Языковой пакет? Ага, сейчас. Спасибо, что могу мыслить на великом могучем. Зато на местном «чирикать» придется учиться с нуля. Уже приходится.

И это, кстати, мне еще повезло, что возраст для обучения «родному» китайскому подходит. Не надо выдумывать легенду о потере памяти и бояться, что вот-вот поймают на каком-нибудь банальном расхождении в мешанине правды и лжи.

«Повезло» следует брать в кавычки. Огромные. Ибо кроме ряда плюсов, в моем ползунковом возрасте имеется жирнющий минус. До возраста дееспособности мне как до Китая раком. Тьфу ты, как от Китая ползком до моего прежнего места жительства.

Знание эпохи? Смешно до колик. Это, кстати, больно. Случился тут у меня запоздалый эпизод. Лечили — теплой водичкой. Удивительно, но колики утихли и сошли на нет.

Так вот, Кира Воронова о Китае знала, что он большой, и население его многочисленно. Еще она знала об Алиэкспресс и мельком слышала про Таобао. Еще? Ну, раньше там правили императоры, а в настоящем заправляет коммунистическая партия. Возможно, что-то из этого надо писать с большой буквы (действительно так), но мне-прошлой до этого не было дела.

А, вроде Опиумные войны где-то в прошлом прошли. И вообще, воевал Китай много и по разным поводам.

О, вспомнила: Великую Китайскую стену видно из космоса.

Кажется, это не слишком глубокие познания, да?

Магии я в теле годовалой малышки не ощущала. Только если эти приходы с «хи-хи» посчитать за нечто волшебное.

Ладно, нет суперспособностей, так хотя бы право наследования в крупной корпорации? Ой, что-то на смех потянуло…

Ма — домохозяйка. И какая-то не слишком умелая. То чашку разобьет в попытке помыть, то палец полоснет вместо стебля бамбука. В те часы, когда дел нет, ма вышивает. Вот вышивка — это прям ее. Очень круто получается.

Чем занимается ба, я пока не выяснила. Но приходит он домой поздно, уставший и даже не всегда радуется моему смеху. Не бизнесмен, трудяга. Деловые люди ведут себя и одеваются по-другому. Хотя, что я знаю о бизнесменах Китая?

Может, вырасту, а меня ждет сюрприз?

Ага, размечталась.

Итого: нули и прочерки по всем попаданческим «плюшкам».

И так меня это злит, что я подымаюсь с колен, шатко встаю. Громко (насколько это возможно в ползунках и без обуви) топаю ножкой.

— Дорогой! Наша Ли Мэйли сделала первый шаг!

Детский мозг легко схватывает новую информацию. Учить язык на основе простейших и часто повторяемых слов, когда тебе есть, с чем слова-понятия сопоставить, не так уж и трудно, как мне поначалу казалось. Если ты при этом малявка.

Так что этот мамин восторг легко воспринимается. Совсем не так, как в первый день в этом теле. Когда приходит понимание, я с размаху плюхаюсь на задницу.

Серьезно? Ваша дочь к году не научилась ни говорить, ни ходить?

Плюшки? Меня в какую-то отсталую ляльку засунули.

Мироздание, какого хрена⁈

План. Мне нужен план, как покорить… зачеркнуть! Как спасти этот мир. Я его пока еще особо и не видела, но он мне заранее нравится. Хотя бы тем, что в нем есть я.

Прочие аргументы вторичны.

Что я могу? В год-то? Я могу в мандарин!

Мандарин — это не только сочный вкусный цитрус, он еще и то, как называют иностранцы официальный язык в КНР. Сами китайцы называют его путунхуа [3] – с ударением на последний слог.

Мне решительно непонятно, как от «путунхуа» люди с запада вывели «мандарин». Может, когда вырасту, пойму.

Пока что я учу его, впитываю новые слова, как губка. Сказать, что он отличается от русского — ничего не сказать. Китайский — капец какой сложный, даже его упрощенная версия. Тот, кто вам скажет, что учить китайский легко, или полиглот, для которого все языки особых трудностей не составляют, или лжец.

Это тоновый язык. Я-прошлая в жизни не уловила бы разницы между несколькими разными словами, ведь они звучат — для не-китайца — одинаково!

Маленький мозг пух и пытался взорваться.

Однажды ма на ночь вместо сказки прочла мне стихотворение. История, как человек по фамилии Ши ел львов. Сильно позже я нашла это стихотворение в сети, прочла, проржалась. Его автор Чжао Юаньжэнь.

Покажу вам примерный перевод.

Жил в каменной пещере поэт господин Ши Ши, который любил есть львов и поклялся съесть десять в один присест.

Он часто ходил на рынок, где смотрел — не завезли ли на продажу львов?

Однажды в десять утра десятерых львов привезли на рынок.

В то же время на рынок приехал Ши Ши.

Увидев тех десятерых львов, он убил их стрелами.

Он принёс трупы десятерых львов в каменную пещеру.

В каменной пещере было сыро. Он приказал слугам прибраться в ней.

После того как каменная пещера была прибрана, он принялся за еду.

И, когда он начал есть, оказалось, что эти десять львов на самом деле были десятью каменными львами.

Попробуй-ка это объясни!

Как оно пишется китайскими иероглифами, можете поискать сами. Или не искать, а поверить мне на слово, что они — разные.

А так звучание этого стихотворения записывается в фонетический системе пиньинь. Пиньинь — это система романизации для путунхуа. Чтобы буковками вместо иероглифов, если по-простому.

Shíshì shīshì Shī Shì, shì shī, shì shí shí shī.

Shì shíshí shì shì shì shī.

Shí shí, shì shí shī shì shì.

Shì shí, shì Shī Shì shì shì.

Shì shì shì shí shī, shì shǐ shì, shǐ shì shí shī shìshì.

Shì shí shì shí shī shī, shì shíshì.

Shíshì shī, Shì shǐ shì shì shíshì.

Shíshì shì, Shì shǐ shì shí shì shí shī.

Shí shí, shǐ shí shì shí shī, shí shí shí shī shī.

Shì shì shì shì.

Нормально?

Как думаете, я хорошо спала после этого стихотворения?

Да я в первый (и в последний!) раз за все время пребывания в тельце малышки Мэйли ночью обмочилась, такие мне кошмары слились с этими львами и бесконечными «ши».

«Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж» — из доброй песенки старого мира нервно курили в сторонке на фоне.

Что делала Мэйли, когда мозг распухал слишком сильно? Правильно, смеялась. Ну и разочек того… Всего раз!

И, кстати, привыкайте. Китайцы не стесняются при обсуждении туалетных вопросов. Ни капельки. Хе-хе.

Ваш малыш плохо спит ночами?

Почитайте ему перед сном, как: «шиши шиши Ши Ши, ши ши, ши ши ши ши». Ждите реакции.

И не забудьте поблагодарить. Только не ссаными тряпками по лицу!

План, да… «Ши-ши-ши», — замело к чертям все планы. Как дворники по стеклу, чтобы скинуть нападавшие за ночь осенние листья.

Потихоньку грызу мандарин. Ну, вы поняли, языковой. Без коммуникации далеко не уедешь.

— Хуа! Хуа!

Ма выгуливает меня во дворе. Возле дома растянуты бельевые веревки, южная сторона. Вывешены портки всех цветов и фасонов. Позорище, как по мне, но этим взрослым нормально.

Я в песочнице, мастерю подобие замка. Инструменты — мои две по пять. Пальцы. Развиваю мелкую моторику. Получается сильно так себе, но мне главное не результат, а сам процесс.

Соседский детеныш, на вид чуть крупнее моей нынешней тушки лупит по моему строению лопаткой.

«Плохой» — выдаю я дольку языкового мандарина. Этот балбес не понимает, а мамаши стойко игнорируют. Дети играют — все ок.

Пора домой, ма подхватывает меня на руки. За миг до начала принудительной транспортировки вытираю об его курточку обе руки.

Весь песок на нем, я чистая, вот теперь можно идти.

Балбес таращится, а затем начинает реветь в голосину.

— Мама Мэйли, Чен Чен не хочет, чтобы Мэйли уходила. Дети хорошо играют.

Чен Чен, он же балбес, заливается пуще прежнего.

Ну хуа же. Как еще сказать?

Это потому, что мандарин не жует. А жевал бы — смог бы нормально коммуницировать.

План! Язык, моторика, сделать туловище подобием человека, а не пластиковой куклы. А что дальше?

Цоя я не перепою. Вы китайские песни слышали? Они же вообще не так звучат, как песни на русском!

Историю не перекрою. Чтобы что-то перекраивать, нужно иметь представления о кройке и шитье. Шучу. Об истории.

Вот, этот момент надо проработать: как можно раньше научиться читать. Я бы даже начала с чтения по буковкам, по упрощенке. И с книжек по истории, можно даже с детских.

Надо начинать ориентироваться в дивном новом мире.

Дальше… Дальше надо любыми способами выяснить, что у миров общее, а что пошло по другим рельсам.

Может, удастся спереть что-то англоязычное. Потому что китайского-то я ничего не знаю. Думаю на тему «спереть» день, другой, третий. Концепция не нравится. Отторжение полное.

Почему я вообще так долго думаю? Туловище хилое, мозг тоже. Думать этот организм не приспособлен. Немножко напрягла извилины — начинает клонить в сон.

Приходится чередовать мысль с действием. Действий мне пока доступно не слишком много, так что играю со всем, до чего могу дотянуться. Моторика сама себя не разовьет!

И слова-слова-слова. Звуки, ударения, тоны: первый, второй, третий, четвертый…

Мрак!

Потихоньку осознаю, что начала строить планы не с того конца. Я что-то фантазирую, опираясь на стартовые характеристики. И возможности их прокачки. Как в играх того, старого мира.

А надо для начала прикинуть, куда мы стремимся.

«Спасти мир» — это капец какой груз ответственности. Особенно на плечах мелюзги годовалой. Но давай, малая, без этих твоих «хи-хи» прикинем, что нужно для того, чтобы влиять на мир? С любого угла (ой, не говорите мне, что Земля круглая, мне и без того смешно).

Правильный ответ: влияние.

Политика — отпадает. Я тут дремала под передачи по тв, где что-то новостное было, кадры с представителями правящей партии… Что я там могла такого увидеть мельком и полудреме?

Вопрос неверный. Чего я там не видела? Кого я там не видела! А не увидела я там женщин-политиков. Ни одной.

Стать первой женщиной-политиком в демократическом Китае? А можно что-то менее фантастическое?

Влияние… Шоу-бизнес. Блогеры, стримеры, вот это вот все. Оставляем. В корзину на рассмотрение, на будущее.

Оборудование для всего этого. Финансы, которых нет.

Которые поют романсы…

Про пение. Тут не Корея, k-pop не торт… В смысле, такой всеобъемлющей популярности я пока не чувствую. Может, рано. Надо будет разбираться.

Хотя скакать по сцене в мини-юбке — это как-то не по мне, если честно. Короче, думать надо, когда будет больше данных.

Кире Вороновой медведь наступил на ухо, на горло, попрыгал на всех конечностях. Я-прошлая не годилась для сцены.

Про это туловище пока рано загадывать. Но заложить в сценарий подготовки что-то ритмичное или даже танцевальное надо обязательно. Потому что это — раскачка параметров.

Модельный бизнес? Придется стать красоткой для начала. И рост определенный. «Придется» — как будто это зависит от желания, а не от генетики. Будь так, некрасивых людей на планете не существовало бы.

Косметика может улучшить, заретушировать, но это не волшебная палочка. На стол, под нож? К пластическому хирургу во имя красоты? Не тянет почему-то.

И ко всем требованиям к наружности не забываем, что модель — это такая привлекательная с виду вешалка для одежды.

Кто-то прислушивается к мнению манекена? Да не, это даже мне не смешно.

Музыка, живопись, грани искусства? Заманчиво, но я же не умею ни рисовать, ни играть ни на чем, кроме нервов. А так богатая мысль: вот этими вот руками привносить в мир гармонию. И надеяться, что прибавка с твоей стороны перекроет общее убывание.

Не, глубокие философские оставим до более взрослых времен.

Что у нас там осталось из достижимого?

Киноиндустрия (театр вроде как в упадке, но это не точно). Сюда можно было бы втиснуться. Но если вспомнить ту обрывочную информацию о своем прошлом мире, в этом бизнесе сложно закрепиться и добиться чего-либо без связей или денег. Даже талант вторичен.

Я бы лучше с другого входа в эту сферу попыталась зайти, для сценаристов. Это пока мой китайский плох, но я настойчиво грызу мандарин. Через силу, через усталость — грызу.

Кто возьмет в работу сценарий от детсадовца? Раньше-то я письмо вряд ли освою. Будем оценивать силы здраво.

Вывод: чтобы к тебе кто-то прислушался, тебя сначала должны узнать. Надо «засветиться». Это очень — ОЧЕНЬ — трудно без вливания денежных средств. Хотя бы стартовых.

Ма — домохозяйка. Ба — не бизнесмен.

Нет связей.

Деньги… Я вижу, куда можно стремиться. Одно только «но».

Мироздание, на какие шиши?

Песочница. Я. Балбес. Зырит на меня, как на врага народа.

— Хуа, — превентивно заявляю я.

«Плохой».

— Ни! — тычет в меня пальцем балбес.

«Ты».

Явно жевал мандарин. А иначе откуда такой прогресс?

Я определенно положительно влияю на аборигенов.

Кира Воронова в этом теле без году неделя, а уже почти что двигатель прогресса. В отдельно взятой песочнице, ага.

Сегодня балбес с лопаткой и формочками.

Этот Чен Чен из обеспеченной семьи: я-то все еще орудую самыми совершенными инструментами — своими ручонками.

— Ни хуа, — гордо вздергиваю носик.

— Ни, — похоже это все, что он смог выучить.

Да, прогресс такой себе. Даже на лвл-ап до уровня 1 с нулевого не тянет.

Нечего на такого бездаря тратить свое драгоценное.

Трамбую песок, вчерашний дождь его удачно увлажнил — стены будут прочнее.

Какое-то время Чен Чен пялится на процесс. И что-то свое сооружает. Тяп-ляп, как любой безалаберный мужик с кривыми руками и без профильного образования.

А ведь с его формочками и лопаткой мы могли бы тут дворцовый комплекс отгрохать! И сад посадить: всякие цветочки-лепесточки вокруг, выкапывай да сажай. Даже пруд бы вырыли. Там вон лужа не просохла, есть откуда натаскать воды.

— Яо! — мой грязный палец тычет в лопатку.

«Надо».

И смотрю на него, как когда-то глядела на очень умного, но своенравного кошака по имени Бейсик.

Бейсик жил с нами пять лет, потом загулял, какое-то время ходил к хвостатой мамзели женихаться, а однажды не вернулся. Я-прошлая ревела больше недели, искала мехового предателя, но — увы. Так вот, взгляд выражал: «Надо, и не спорь», — и касался обязательного мытья лап после очередного загула.

Чен Чен слова «надо» не знает. И не хочет делиться лопаткой. Но куда ему против моего сурового взгляда?

Лопатка переходит из рук в руки. Я показываю балбесу, как надо утрамбовывать края ямки. Мы копаем пруд.

— Ли Мэйли! — это ма закончила какие-то свои дела на улице.

Возвращаю балбесу лопатку.

— У-а-у! — начинает реветь это недоразумение.

— Мама Мэйли, приходите еще, — умиляется мамаша балбеса.

Чен Чен встает, его координация явно уступает моей. Нога — ямка недоделанного пруда — падение. Лицом в мокрый песок.

Эх, неудачник. Даже руки после такого об тебя вытирать неохота.

— Мама Мэйли, постойте, — машет руками балбесова маманя.

Ее ребенок в это время приподнимается над местом падения, отплевывается песком.

Не, ну кто заставлял его есть песок? Точно не я. К нам претензий быть не может.

— А? — моя китайская мать уже разворачивалась, чтобы уйти домой.

— Мама Вэйлань позвала нас на чай завтра, — часть фразы эта торопыга выпалила очень быстро, пришлось додумывать. — Мама Мэйли, вы придете? А-Чен будет рад видеть друга по играм.

Мозг готов высыпаться через ушные раковины, что те песчинки.

Как же сложно мне привыкнуть к их построению предложений! Да, оно примитивное. Для носителя великого могучего их расстановка слов звучит ужасно.

Да я забыла о высоком штиле в прошлой жизни больше, чем все знакомые мне азиаты, вместе взятые, знали!

Резало слух мне все это так сильно, что я — когда могла, конечно — мысленно переиначивала их высказывания. Делала более удобоваримыми для своего восприятия.

Но это работало, когда говорили в обычном темпе. Когда я успевала услышать, понять, воспринять и переработать под себя.

А эта трещотка тараторила, словно экзамен на скорочтение сдавала. Сколько слов в минуту скажет, столько тысяч юаней муж с работы принесет.

Но я все равно успеваю. В год! Повод гордиться собой.

Еще тормозят всякие нелепости, вроде этого: «А-Чен». Поняла, о ком речь, только потому, что дома меня иногда зовут А-Ли. Типа нашего уменьшительно-ласкательного. Кира-Кирочка-Кируся. Детское имя, вот. На людях в основном зовут, как взрослую, а дома «обласкивают».

Мне это странно. Родителям нормально. Терплю.

— Не знаю, — пока я страдаю от трудностей перевода, моя китайская мать мнется.

Мамаша балбеса, как заправский пиар-менеджер, начинает втирать, что чай с мамой Вэйлань — это лучшее, что могло случиться с нашей семьей. Событие, которое никак нельзя пропустить.

Ведь у мамы Вэйлань есть знакомства в садике.

— Но ведь Мэйли только годик исполнился… — мямлит моя женщина. — В детский сад берут с трех лет.

— С двух! — делает ход эта прирожденная рекламщица. — Вы не знали? В нашем районе открыли прекрасное место с дошкольной подготовкой. Там принимают с двух лет. Но требования к детям и родителям очень серьезные. Мама Вэйлань поделится с нами тем, что знает.

Извилины мои раскалились, чтобы я смогла понять — а что, собственно, нам впаривают?

— Мама Мэйли, вы должны прийти, — контрольный моей нерешительной. — Это ради блага вашего ребенка.

— Хао дэ…

Хао в третьем тоне, что значит: «Хорошо».

Ма, на что ты нас подписала?

Эта бойкая балбесова мать переходит на третью космическую, и я уже с пятого на десятое выцепляю информацию, когда и где нам с ма назначена встреча.

И ну совсем не понимаю, зачем нам туда, в самом-то деле, идти? Если даже не с трех, а с двух лет меня запихнут на нары… зачеркнуть! Отправят ходить строем… Зачеркнуть! Отведут в детский сад… Да, приемлемая нейтральная формулировка.

Короче, в любом случае, до неволи мне еще год. Год!

А чай пить — завтра.

Хм-м…

Ужасно клонит в сон, все же перенапрягла я хилый детский разум с попытками в скоростной перевод.

Но один вопрос не дает мне спокойно вырубиться прямо в теплых и заботливых руках.

Мать моя, китайская женщина, кто ты?

Сейчас кто-то покрутит у виска. Мол: мама, папа — это база.

Или бабамама, как местные говорят.

Даже если они чужие мне-прошлой, у меня-нынешней других ма-ба нет. И не предвидится.

Как можно не знать их имена?

Не надо грязи! Имя отца я знаю. Его называла по имени ма, когда он вернулся домой ближе к ночи. Под градусом. Он тогда бормотал что-то похожее на: «Лайла», — и обнимал дверной косяк.

На самом деле говорил он: «Хуилай», в значении — я вернулся.

Мне это остро напомнило, каким красивым приходил с мероприятий мой драгоценный муж. Распахивал объятья, восклицал только ему понятное: «Лайла!» — и пытался на меня дыхнуть.

Да, были недостатки в нашей с ним совместной жизни. Но будь шанс — я бы всё повторила. От и до.

Отвлеклась. Ба зовут Ли Танзин. Ли — фамилия, Танзин — имя. Самый тихий или очень тихий. Тишайший, я бы так перевела.

Если не считать пьяненьких приходов после последнего рабочего дня, ба и впрямь у нас с ма очень тихий.

С ма всё куда как сложнее.

Она чаще всего — мама Мэйли. Очень редко, для курьера доставки, например, она госпожа Ли. Госпожа — это просто вежливое обращение, не стоит додумывать лишнего.

Имя, мать! Имя!

Да она сама себя называет «мама Мэйли»!

С моей стороны это выглядит так, будто человек сознательно отказывается от имени собственного, чтобы быть приложением к другому — маленькому — человечку. И немножко частью фамилии мужа.

Кто она сама?

Очень хороший вопрос.

Эх… Если бы я умела читать, провела бы операцию «Ы». Ну, вы знаете, чтобы никто не догадался.

Я бы проникла в спальню родителей (это мне не трудно, так как все еще ночую с ними, не отдельно). Нашла бы (после долгих и неустанных часов наблюдений), где они держат документы. Там бы взяла паспорт ма. Готово!

Увы. Пока что этот тернистый путь не для меня. Остается прислушиваться и ждать, пока она (мать моя китайская женщина) не раскроет свою личность.

Я терпеливая. Дождусь.

Или выучу китайский, который письменный.

Даже интересно, что наступит раньше?

День моего первого выхода в свет проходит как-то сумбурно. Завтрак стандартный, мне в нем перепадает клейкая рисовая каша и соевое молоко. У родителей каша выглядит интереснее. Она на курином бульоне, с фасолью, грибами и зеленью.

Счастливые: в моей даже соли и сахара нет.

— Ай-йя. Наша Мэйли ест аккуратнее.

Ма зрит в корень: я отвоевала право есть ложкой в первые же дни осознанного пребывания в данном туловище. Ложка, кстати, забавная, с плоским дном.

Батя (я нашла-таки аналогию к «баба», что не доводит меня до хохотулечек) свою версию каши пролил на стол, уделал край рубашки, забрызгал ма…

Есть прям заметная разница, как ест ба и как употребляет пищу ма. Он противненько чавкает, нередко говорит и жует одновременно, может и иные звуки издавать во время еды… Ма ест аккуратно. Тихо, рот закрыт, палочки держит — залюбуешься.

У нее буду учиться, когда подрасту. Не у бати, это прям сто процентов.

Пока ба бурчит и ходит переодеваться, призвав на помощь ма, тихонько подтягиваю к себе мамину тарелку.

Поесть нормальной человеческой еды! Хоть разочек!

А не эту вот клейкую безвкусную бурду.

— Ли Мэйли! — грозный рев разъяренной тигрицы.

Застукали! Дергаюсь: рефлексы, они такие. Цепляю ручонкой край миски, та переворачивается…

Стул, стена, полкухни в еде. Все, что не заляпал батя, я довела до «ума».

— Хи? — вырывается полувопросом.

— Ай-йя! А-Ли!

Довели мать. Закончились у бедной китайской женщины нормальные выражения, остались только смысловые частицы. И уменьшительно-ласкательные для выражения чувства любви к драгоценной дочурке.

В итоге ма возится с уборкой все утро и большую часть дня. О чае с другими «ма» вспоминает чуть ли не в последнюю минуту. Одевает меня, одевает, пока я не становлюсь похожей на капусту.

В этом двигаться неудобно. Мне дискомфортно, женщина! О каком социальном взаимодействии может идти речь, если у меня на свободе только голова и кисти рук?

Хотя… я могу думать, говорить и даже могла бы печатать, но кто ж меня подпустит к клавиатуре? Что еще нужно писателю?..

О клавиатурах и не только. В нашем не слишком-то шикарном жилище нет компьютера. И ноутбука нет. Из техники сложнее стиральной машины без отжима, маленького ТВ и рисоварки я тут вообще ничего не наблюдаю.

Холодильник я не забыла. Он у ба-ма не такой, как я привыкла за годы хорошей жизни: два метра, четыре двери, ноу-фрост и вот это вот всё. Этот что-то вроде «Минска» или «Бирюсы» из самого раннего детства прошлой жизни. Только на логотипе иероглифы, совершенно для меня (пока что) нечитаемые.

В плане техники мои новые предки — отсталые. И это печалит.

Особенно на фоне столовой-гостиной наших соседей по району. Тех, к которым нас пригласили на чай.

И когда я говорю: «Нас», — я не преувеличиваю свою роль в этом светском рауте. Меня осматривают, айкают и умиляются. Говорят, что я очень красивая. И послушная — это тут ого-го какой комплимент для малыша (или малышки).

Сокрушаются, что так поздно знакомятся с нашей семьей: одинаковый возраст детей — это ведь такой хороший повод для знакомства. Отсутствие на чае главы семьи никого не смущает. Гипотетический папа (баба!) Вэйлань тоже отсутствует.

Роль мужчины в семье — зарабатывать деньги. Роль женщины — родить и воспитать ребенка. Это как-то вскользь упоминается, между восклицаниями о моей потрясающей послушности и шелковистости волос моей ма.

Я только учусь различать этих похожих друг на друга азиатов. Но вот сейчас, в сравнении, могу сказать: моя китайская женщина симпатичнее чужих китайских женщин.

Они все довольно низкие. Кира Воронова порой комплексовала из-за своих метра шестидесяти. Правда, потом вспоминала однокурсницу Марию Федоскину по прозвищу Машка-Полторашка, и успокаивалась.

Так вот эти все недалеко ушли от «полторашки». Моя даже почти дотянулась до роста взрослой меня из той жизни. Выше моей только хозяйка квартиры, она же мама Вэйлань.

Еще на чай приглашены: знакомый мне Чен Чен, некий Джиан и их родительницы. Две последние похожи так сильно, что я подозреваю в них кровное родство. И отличаю только по цвету кофт: одна в зеленой, вторая в черно-белой.

У обеих лица похожи на блин, глаза узкие, как у меня-прошлой после Новогоднего корпоратива. Тяжелые подбородки, узкие губы, носы широкие и как бы приплюснутые. Кожа кажется толстой и грубой, ручки так и тянутся потрогать, проверить.

Держусь. А то выбьюсь из образа послушной девочки.

Лица моей ма и устроительницы чаепития более вытянутые, челюсть уже, глаза больше. Мама Вэйлань очень манерно моргает, как бы в замедленной съемке. Демонстрирует двойное верхнее веко. У моей такого нет.

Это что, тут уже в ходу пластика? Надо взять на заметку. Хочешь не хочешь, а уродливым лицом тут (в Азии, да и в мире в целом) известности не добиться. Может, придется в будущем что-то править. Однако, повторюсь, хотелось бы обойтись без подобных вмешательств.

— Такие хорошие волосы! — в какой уже раз восклицает мама Джиана.

Цвет волос тут у всех присутствующих один — черный. Если и есть разница в оттенках, я ее не улавливаю.

Я, кстати, не уверена, что эти их имена можно склонять. Но мне так удобнее, значит, так тому и быть. Вот Вэйлань очевидно не склоняется. Кстати, нам не пора ли знакомиться?

А то вертят меня, как куклу. Все по очереди.

— Этот стол из красного дерева? — меняет тему мама Чен Чена.

Выдыхаю с облегчением: наконец-то меня отпустили из цепких лап эти плосколицые женщины.

Обстановка в жилище намного богаче, чем в нашей квартирке. Тут и комнат не две, а четыре. Мебель, люстры, картины, шторы — я прям почти вижу на них ценники, и этим ценникам не сравниться с простенькой, сугубо функциональной мебелью в нашем жилье.

Коридор похож на лабиринт.

Это связано с особенностями проектировки. Вообще, про обязательную ориентацию окон жилых комнат на юг я узнала попозже, не в годик. Тогда для меня это был самый натуральный лабиринт.

И в лабиринте меня ждали монстры.

Тот, кто проектировал эти стеночки и повороты, знал толк в извращениях. А те, кто здесь поселился, знал толк в неожиданностях. Коридор петлял, образовывая ниши, и ниши эти использовали для размещения узких вертикальных картин.

С одной на меня глазели панды, жующие побеги бамбука. За поворотом пара аистов сплетала шеи возле персикового дерева. Этим не было до меня дела.

С третьей готовился прыгнуть тигр! Усищи, пасть, прижатые уши, напряжение тела — ух, постарался художник.

Я глазела, но старалась не тыкать пальцами в стены, украшенные живописью. Ведь я же воспитанная малышка. К тому же избалованная шедеврами изобразительного искусства Эрмитажа и Русского музея.

Но и не оценить красивое, пройти мимо с постной рожей было бы неправильно. Поойкала с искренним восхищением. Мама Вэйлань, взявшая на себя обязанность проводить гостью, осталась довольна реакцией. Вроде как.

По лицу сложно судить: улыбается приятно, вежливо, ласково даже, хотя видит первый раз в жизни.

Пока я прикидывала процент искренности на каждый миллиметр белозубой улыбки нашей новой знакомой, мы дошли до комнаты с монстриками иного толка. С детьми, сверстниками моего туловища.

— Бо Ченчен, — эта госпожа озвучила двойное имя моего песочного знакомца слитно, наверное, так оно и правильно.

Все же к этой мамочке, не чуждой культуры и искусства, у меня веры больше, чем к луноликой мамане балбеса. Пусть та и родная мать.

Балбес под моим взглядом как-то весь перекосился. И отполз подальше, причем спиной вперед.

«Только не захнычь», — мысленно взмолилась я. — «Ненавижу, когда мужчины плачут».

— Чжан Джиан, — представила мне еще одного мальчугана хозяйка.

Этот был как-то меньше в пропорциях, и на лицо поуже. Не такое, что стремится к идеальной форме — шару. Видимо, пошел в батю, а не в плосколицую мать. Ну, или в соседа.

Чжан Джиан махнул мне ярким матерчатым кубиком и отвернулся.

— Сюй Вэйлань, — свою дочь хозяйка представила последней.

Девчушка даже не взглянула на меня. Она была поглощена сборкой разноцветной пирамидки.

У меня в детстве была похожая. Только цвета не такие вырвиглазные.

Игрушек в комнате — уйма. Словно детский отдел в крупном магазине сказали завернуть и привезти по адресу.

— Я пойду, — мама Вэйлань улыбнулась еще шире. — Повеселитесь.

Когда закрылась дверь в комнату, мне стало кисло. Как я узнаю, для чего устроен весь сыр-бор, в смысле, материнский сбор? Эй, женщина, я хочу это услышать! Это меня напрямую касается.

Эх. Нет в жизни счастья. И места шпионским историям с прослушкой. Тут стакан к стене не прислонить, чтобы вызнать тайны китайских импе… мамань. Стен слишком много, эта детская — самая дальняя от столовой-гостиной комната.

Кто здесь хозяйская детка — ясно, в принципе, и без представлений. Композиция: три капустных кочана и одна клубничка вполне очевидно показывает, кто здесь гости.

Если все еще не понятно, я растолкую: меня, как и балбеса, и того, с узкой моськой, привели с улицы. Во всех слоях одежды, включая уличную куртку. Не раздели, не разули — сунули в игровую берлогу… зачеркнуть: в детскую комнату Вэйлань. Та одета в розовенькое платьишко с рюшами, поверх платья кофточка тонкой вязки, тоже розовая, чуть потемнее.

Если вы представляли клубничку с участием маленькой девочки как-то иначе, то у меня для вас плохие новости. Вы — извращенец, вроде тех, что проектируют и строят коридоры-лабиринты.

Хотя не, у тех извращенцев хотя бы есть обоснование. Традиции, фэншуй, принцип пяти элементов… Юг, который слава и признание, кстати, у них на схемах — сверху. Магнитный юг сверху, географический север тоже сверху. Мозги выкипают во всех направлениях. Равномерненько. Пар идет на запад и на восток, через ухо правое и через ухо левое.

Возвращаясь к овощам и одной ягоде.

Вместо громоздкой обуви (уличной, мать их… и мою тоже, обуви!) на клубничке белые лакированные туфельки.

Что у меня, что у других жертв домашнего насилия… да что ж такое! Зачеркнуть! Образцов материнской заботы. Да, так вот: у нас, образцов, непокрытая голова и ладошки на свободе. Остальное в слоях одежды.

И такая подвижная милашка Вэйлань, которая может не перекатываться, а почти грациозно (с учетом возраста) перемещаться по игровой.

Куча игрушек, три капусты и клубника. Пол застелен чем-то мягким, но не ковром. Видимо, несколько покрывал или что-то подобное настелили на один раз. Потом это точно в стирку: обувь на гостях, напомню, уличная.

Меня мама несла на ручках. Этих двух кочанчиков, наверно, тоже. Но все равно мы не в домашних сменных тапочках.

Итак, по диспозиции на грядке.

Места много, эти трое рассредоточились. Хотя узколицый кочан по чуть-чуть пододвигается к ягодке. А кочан-балбес отползает от меня. По-моему, делает он это неосознанно.

Говорят, что дети весьма эмпатичны. Чувствуют опасность, стараются держаться подальше.

Впрочем, о чем это я? Где балбес и где осознанность?

Сюй Вэйлань миниатюрная девочка. Хотя ей, как и всем присутствующим, чуть больше года.

В контексте конкурентоспособности ягодка на голову выше нас. И когда она начинает бросать в нас яркие цветные мячики, это особенно заметно. Сложно уворачиваться от вражеских снарядов, когда ты — капуста. Еще сложнее перехватить снаряд на лету и кинуть обратно.

Малышковая социализация. И установка лидерства на отдельно взятой грядке.

Играть в игру, где я не могу победить? Вот еще.

Взгляд выцепляет в массе ярких цветных пятен игрушку, которой тут быть не должно. Она не подходит по возрасту. Может, предположение о скупке всего ассортимента магазина с игрушками было верным?

Я вижу кубик Рубика. Точнее, пирамидку Мефферта. Штукенция, как я помню по прошлой жизни, изобретенная до кубика, но позже запатентованная. И она, разумеется, проще, чем куб.

Ладошки мои так и тянутся к этой прелести. Мой разум и мои пальцы относительно подвижны, а значит — вперед!

Уголочки. Уголочечки! Это легкий этап. Дальше надо собрать логотип с нашего семейного авто из жизни прошлой. Тут сложнее. Ну и повращать грани, чтобы остальные треугольнички подобрать.

Это небыстро. Пальцы короткие, неловкие, им даже такое небольшое усилие — в напряг. Но я пыжусь, морщусь, фырчу и даже чуточку рычу.

И втягиваюсь в процесс. Серьезно: не так много клевых и интересных занятий мне перепадало до сего часа в новом воплощении. На эмоциональном подъеме и механизм вертится легче.

— Пиф-паф, — приговариваю под приятные щелчки. — Пиф-паф.

Их издает не какое-то там оружие, а механизм без магнитов.

В какой момент детвора побросала мячи и прочие игрушенции, я не в курсе. Но когда с победным щелчком встала на место последняя грань (я собирала от желтого), эти трое паслись рядом.

Ченчен на карачках, Джиан с вытянутой шеей — чисто жирафик. Вэйлань на носочках. С открытым ртом — была бы с собой клубничка, точно бы вложила внутрь.

— Дети? Мэйли? — мама ягодки не нашла момента лучше, чем зайти в комнату.

Пальцы быстрее мысли. Лихорадочно и беспорядочно кручу пирамидку, безжалостно смешиваю все цвета. Хорошо, что две капусты и нависающая с открытым ртом ягодка вроде бы заслоняют меня от вошедшей. А то завести руки за спину в этих неудобных вещах — задача непосильная.

— Во, — сообщаю, а сама типа нечаянно роняю игрушку.

И ножкой отпихиваю в сторону.

«Во» — это не хвастовство сейчас, это «я» на шипяще-чирикательном китайском языке.

— Пойдем, — она делает приглашающие жесты рукой.

Для тупых, типа: «Сюда, сюда».

Ковыляю вперевалку к ней. В голове что-то гулко постукивает. Наверное, это здравый смысл.

Или мое кривенькое чувство юмора, которое твердит, что Штирлиц никогда еще не был так близок к провалу.

Прощаемся долго, ма то и дело гнет спину, много благодарит. «Се се», — так и льются из нее.

Говорит, что мы уйдем первыми — это что-то из сложного восточного этикета, мне пока не понять, поэтому просто запоминаю.

Мотаю на ус нарисованного тушью тигра.

Ма торопится, потому что хочет успеть приготовить ужин бате до его прихода с работы. Плосколицые еще высиживают, видимо, им некуда спешить. Наверное, мужья зарабатывают достаточно, чтобы каждый день заказывать еду с доставкой.

Моя китайская женщина мчит домой, как на пожар. Хотя ничего там не горит. Скорее, наоборот, мокнет. У нее на кухне в маринаде куриные лапки. И красная фасоль замочена в холодной воде.

Лапки — это такое бе! Это реально стопа с пальцами и чуть повыше кусок косточки в коже. И коготки. Мне — ужасно, до омерзения просто. А им — вкусненько. Хрящики…

Такая забота о бате даже… трогает? Да, пожалуй, это подходящее слово. Но я сегодня постараюсь доесть свой ужин и попроситься баиньки пораньше. До того, как ба станет с мерзким причмокиванием есть эти лапки. Бр-р!

В чем я так жестоко провинилась, что мне приходится теперь смотреть на подобное? Спасибо, что не каждый день.

Мироздание, реально, за что?

Нежелание смотреть на изничтожение куриных лап долго борется во мне с желанием узнать, в чем состояла цель нашего с ма светского раута.

К счастью, дилемму решает мать: на вопрос с порога от бати, как прошел день (следом за ним: а что мы сегодня будем кушать, без смысловых пауз), моя китайская женщина отвечает, что расскажет все завтра. За завтраком. Потому что завтра у дорогого мужа выходной, а сегодня он устал и голоден. Пусть ни о чем серьезном не думает, а хорошо поест и отдохнет.

Ма, я верно понимаю: ты так готовишься развести его на деньги?

Если что, знай: я тебя не осуждаю.

— Дорогой, кушай больше, — ма с улыбкой закармливает батю, а тот и рад.

Наблюдаю за их игрищами из-за тарелки своей безвкусной рисовой каши.

Бать, я бы на твоем месте уже начала волноваться. С чего бы такой приступ заботы? Чему меня научила прошлая жизнь, так это: особенно вежливы с тобой те, кто намерен тебя облапошить. Те, кому от тебя что-то очень нужно.

А этот беспечно жует стебель бамбука и причавкивает. Прости, бать, без обид, но здесь и сейчас ты — вылитый баран.

— Так что там был за повод для встречи вчера, дорогая?

— Дорогой, в нашем районе открыли частный детский сад. Высокого уровня. Это большая удача для нас и А-Ли.

Хрустит на зубах обжаренный стебель молодого бамбука. Кажется, родитель начинает что-то подозревать.

Похоже, последний рабочий день не обошелся без выпивки. Или так уработался папаня, что под глазами темным-темно. В лучах утреннего солнца круглолицый и задумчивый, немножко даже грустненький батя с бамбуком во рту похож уже не на барана. Па — панда.

— Частный?

Оказывается, что мать моя женщина тоже умеет в скороговорки. Она вываливает на родителя столько сведений о преимуществах нового садика, что лицо вытягивается не только у меня, но и у бати. Хотя он-то не должен испытывать трудностей с переводом. Вроде как.

Там де и пятиразовое сбалансированное питание, и дипломированные преподаватели, и углубленное изучение английского. Не десять слов в неделю, как в муниципальном детском саду, а не менее двадцати, плюс несколько коротких фраз.

Они гарантируют, что к школе их выпускники будут способны говорить на этом сложном и важном языке!

Еще у них есть занятия танцами, музыкой, уроки естествознания, свой стадион и даже бассейн. И охраняется садик, и все в нем новое, и директор проходил обучение за границей…

Много, очень много хвалебных слов.

В сад надо записываться заранее, так как желающих много, а мест в группах ограниченное количество. Детям придется проходить тесты. Уважаемая мама Вэйлань может раздобыть образцы тестов прошлого года.

Также госпожа Сюй намерена нанять репетитора для дочки. Для начала на лето, а там, как пойдет. Поскольку мы все соседи с детьми схожего возраста, мама Вэйлань хотела бы, чтобы в детском саду у ее дочери были знакомые лица. Друзья. И эта достойная во всех отношениях госпожа готова поделиться образцами тестов с мамами будущих друзей…

Мой тяжелый вздох услышали оба предка. Но поняли, как обычно, неправильно. Они пододвинули мне соевого молочка и вернулись к нашим баранам… к преимуществам нового детского сада и знакомства с госпожой Сюй.

Барашки вы оба. Вэйлань нафиг не сдались друзья. Друзей она заведет потом, по указке родителей, из круга таких же деточек-клубничек. Родители которых смогут так же скупать по полмагазина за заход. Пить чай за столом из красного дерева. Выставлять недешевые образчики живописи в проходном коридоре.

Сладкой ягодке и капустным кочанам есть место на одной грядке только при одном условии: если кочанам предлагается роль свиты.

Свиты, которую так легко купить: хватит нескольких ксерокопий устаревших тестовых заданий. На что ставим, что к занятиям с репетитором «друзей» не подтянут?

Дальше мамочки сами станут подталкивать деток к общению с малышкой Вэйлань. И учить проявлять вежливость, а к маме Вэйлань — почтение.

Зачем? А фиг пойми. Я пока что в восточном социуме слишком мало крутилась. Но, ма, мне не нравится то, на что ты меня подписываешь.

Хотя легализовать знание инглиша — заманчиво. Оно у меня далеко не идеальное, конечно, но явно превышает лимит малипуськи. И вот про музыку и танцы та фраза звучала интересно.

Но ты же слышала про бесплатный сыр, ма?

— Нашей Ли Мэйли всего год, — ба, сам того не зная, повторяет за ма. — В садики принимают детей с трех лет.

— Это частный детский сад с особыми правилами приема, — почти что вторит знатной пиарщице, балбесовой матери, ма. — Туда можно поступить в два года.

Нетрудно же тебе промыть мозги, моя ты хорошая…

Смотрю на нее осуждающе. Не понимает, продолжает рекламировать бате перспективы моего раннего дошкольного обучения.

Если па — панда, то ма — манул? Пока что она ведет себя, скорее, как овечка… Наивная и безобидная, с которой всякий может состричь шерсти клок.

— Частный сад — это же очень дорого? — начинает доходить до ба глубина финансовой жо… ямы, в которую толкает его жена. — Муниципальный детский сад за полгода стоит две с половиной тысячи. Даже это дорого. Но ради Мэйли… Дорогая, этот садик намного дороже? Три тысячи? Три с половиной?

Ма с виноватым выражением лица опускает глазки в пол. Пол чистый, она его моет по два-три раза на дню, так что непонятно, что она намерена там высмотреть.

— Милая?

— Шесть с половиной тысяч юаней, — практически шепчет мать. — И еще немного за дополнительные занятия. По двести юаней за семестр на каждый вид занятий.

— Я… должен обдумать, — кажется, у бати пар из ушей сейчас пойдет. — Это большие деньги.

— Это счастье нашей дочери, — распрямляет плечи мать, смотрит уже не в пол, а прямо в глаза мужа. — Шанс на лучшую жизнь для Мэйли.

Батя молчит. Сжимает палочки для еды так крепко, что они наверняка оставят отпечатки на его ладони.

Нет, эта женщина — не овца. Хотя порой искусно ей прикидывается.

— Как называется этот садик? — с мрачным видом спрашивает отец. — Я спрошу на работе, возможно, кто-то водил в него своих детей. И готов поделиться отзывами. Хочу услышать мнение со стороны.

— Саншайн[4], — с готовностью отвечает ма.

— Сян сяй ни? — уточняет батяня.

— Это английское слово, дорогой, — улыбается ма, понимает, что победила, продавила свое (как ей кажется) решение. — Означает солнечный свет. Здорово, правда?

Батя вздыхает. Смирился. Нет, он еще побарахтается. Поговорит с коллегами. Но в конце концов непременно даст согласие.

Смотрят вместе на драгоценное сокровище. Я стараюсь оправдать их ожидания: деловито гоняюсь с плоскодонной ложкой за шустрым солнечным зайчиком.

Детсад № 65 «Солнышко» на Бухарестской улице города-героя Санкт-Петербурга в свое время выдержал мое в нем обучение. Выдержит ли его китайская копия? Поживем — увидим.

[1]宝贝 (кит). — сокровище. Обращение к ребенку.

[2]孩子 (кит). — ребенок.

[3] 普通話 (кит) — общий язык.

[4] От англ. Sunshine: солнечный свет, солнышко, хорошая погода. Такого детского сада в заданной локации не существует. Он выдуман автором, уставшим от китайских слов.