Белое Критши

Летопись Третьего мира. ч. 3. Белое Критши

Мария Версон

История Тоурен.

Часть третья.

Забытое.

- Амит! Мальчик мой! - Амфитеа, даже дома продолжающая носить излюбленные ею короткие юбки, спорхнула с изогнутой лестницы и подбежала к сыну, бывшему тогда чуть ниже чем она. - Отнесите вещи в его комнату! - Скомандовала она прислуге совершенно другим, командным голосом, продолжая прижимать задыхающегося в её объятиях светловолосого мальчишку к своей груди.

- У меня вещей с собой толком нет, - недовольно забурчал Амит, избавившись от материнских объятий, и выхватил из рук молодого юноши небольшую сумку, - я и сам отнести могу.

- Ну-ну, солнышко моё, - мама погладила его по светлым волосам, и её лицо расплылось в полной нежности улыбке, - ты не в монастыре, ты дома. Вспоминай, каково это - быть отпрыском знатного рода.

Амфитеа кивнула юноше, встретившего Амита на вокзале, что тот может быть свободен. Сама же, она положила руку на плечо сыну и повела его на второй этаж. Будь её сынишка лет на пять постарше, он бы не постеснялся сказать матери, что людям благородных кровей, к коим относились и он, и она, не положено колесить по миру и принимать участие в опаснейших раскопках и исследованиях, без коих она жить не могла.

Они поднялись по изогнутой каменной лестнице, ведущей к коридору, вдоль которого располагались всего четыре комнаты. Две родительские спальни, одна из них практически представляла собой вторую библиотеку, одна близняшек и одна, самая маленькая, Амита.

Напоследок мама ещё раз растрепала его короткие волосы и закрыла за собой дверь, за которой виднелся освещенный теплыми солнечными лучами коридор.

Стянув с себя песочно-золотистую рясу, пока ещё двенадцатилетний, послушник решительно двинулся на встречу с тем единственным, по чему он действительно соскучился за прошедший учебный год. К просторной, наполненной горячей водой и пахнущей десятками разных мыл ванне.

Кончиками пальцев ног, Амит осторожно прикоснулся к обжигающей воде, и медленно, наслаждаясь этими мгновениями, погружался в горячую, полную маслами ванну.

Протыкая один за другим мыльные пузыри, плавающие то тут, то там, послушник монтерского монастыря прикусил нижнюю губу и с озлобленным недовольством вспомнил недавние события, связанные с его горячо нелюбимым новоиспеченным соседом по келье. Могущее появиться на лице юноши выражение блаженства растворилось в наполненных злобой строках воображения.

Стать монахом... полноправным монахом в неполные тринадцать лет. Не зря Амит невзлюбил его с первого же взгляда. Клятый избранник, из-за существования которого он был частью большинства. В Монтере нет вторых: ты или лучший, или рядовой.

Отпустив несчастную губу, мальчишка ушел с головой под горяченную воду и провел там несколько десятков секунд, прежде чем вынырнуть и понять, что он медленно варится в этой роскошной ванне.

Когда Амит спустился вниз, одетый не в рясу, а в достаточно удобную и чересчур дорогую домашнюю одежду, его семья уже собралась за обеденным столом. И только когда все они оказались у него перед глазами, он понял, как же сильно по ним соскучился.

Теплые чувства сгинули столь же быстро, как и зародились в нем. Отец, как и всегда, сидел во главе стола с поднесенной ко рту уже остывшей ложкой супа и, не отрывая глаз, читал какую-то книгу. Мама же, сложив ручки так, словно она ужинает не с семьей, а на приеме у самой королевы, пожевывала лист салата, хотя по её голодным глазам было видно, что она бы с удовольствием принялась за замеченные куриные грудки.

"Всегда два сантиметра, и можно будет менять диету. Надо купить Амиту новую одежду. И ещё бы отвезти близнецов к морю отдохнуть. Интересно, какое это вино на вкус, я такое ещё не пробовала" - примерно это услышал юный послушник, но, как и в прочие разы, скинул все на свое стремительно развивающееся воображением, упустив тот факт, что мама тут же потянулась к бокалу вина, стоящему по правую руку от неё.

"Навешать бы этой выскочке"

"Преподаватель по истории так меня любит, что мне не пришлось сдавать географию"

"Может скинуть ей на голову сгусток раскаленного масла? Не, она ж и помереть может"

"Надо бы выучить уже руны, а то я рискую пролететь с экзаменом"

Эти обрывки мыслей принадлежали близняшкам, но и это Амит не в первый раз отбрасывал, ссылаясь на фантазию.

Его старшие брат с сестрой, рожденные в один день и час с разницей минут в десять, сидели спиной к камину и лицом к двери, у которой стоял послушник. Они не поднимали на него глаза, только лишь перешептывались и хихикали, тыкая трезубыми вилками в тот или иной кусочек чего-то вкусного. Одним словом, вели себя как неразумные дети, объявившие кому-то бойкот. И этим кем-то был их младший братишка.

Виолекс и Уна неимоверно гордились тем, что они маги, первые маги в роду Лоури. Они показывали это всем своим видом, а так же, это подтверждало разбушевавшееся воображение Амита. Виолекс в свои шестнадцать уже познавал высший класс магии тверди и все бубнил о том, что к двадцати собирается стать никем иным, как магистром, в то время как его сестра Уна изучала ту же ступень, но магии огня, и тоже хотела получить звание магистра. Правда, её амбиции казались чуть более устрашающими, в сравнении с братом, так как она собиралась в будущем получить кресло Магистра Кипящей Крови - Каиля Саваса, известного своей силой, умом и ещё много чем.

Незаметно, серой мышкой, Амит прошел в обеденную и сел за край стола, подальше от всех, и, опустив глаза, принялся есть то, что подали, с ужасом понимая, что пища в Монтере ему нравится больше.

"Миленько, не правда ли?" - вот о чем перешептывались близняшки, их речь весьма четко отражалась в их мыслях, а эти слова принадлежали Виолексу - "он и наследства не получит, и таланта у него ни к чему нет"

"Ага. Там вон некоторые младше него становятся монахами, а он все копошится. Хорошо хоть по программе не отстает" - с удовольствием поддерживала разговор Уна.

"А откуда ты знаешь, что не отстает?"

"Мама говорила. Хотя ей он мог и соврать"

"Ну... в семье не без... ну ты знаешь"

"Да уж. Магом он не уродился, да и монах из него никудышный..."

Амит крепко сжал в руках вилку, и на ней остались вмятины от его пальцев. Он хотел было открыть рот и сказать, что монахом раньше него стал всего один человек, второй раз за историю монастыря, а потом добавить, что если он не лучший, то это не значит, что он худший из учеников Монтеры. Однако, юноша вовремя вспомнил что этот разговор - всего лишь плод его воображения, что возможно, его брат с сестрой говорят вовсе не о нем. Но умом мальчишка понимал, что даже если бы он и попытался высказать свои мысли, для него оставаться вторым - это провал и позор.

- Амит, пожалей несчастную вилку. - Не отрывая глаз от книги, сказал сыну Ронора Лоури, глава семьи. - А то руками есть заставлю.

- Я не голоден, - юноша сверлил взглядом тарелку, наполненную его любимым салатом с кукурузой и стручковым горохом, - могу я идти?

И тут как на зло предательски заурчал живот, а вслед за этим укол голодной боли схватил желудок.

Близняшки взорвались хохотом, но изо всех сил старались делать это как можно тише, что раздражало в разы больше.

Умом Амит понимал, что не ел несколько дней, из тех полутора недель что он ехал из Монтеры, но принятие пищи в подобной обстановке вызывало в нем нелегкую тошноту, так что любимое яство казалось ему мерзостной отравой.

"Малыш Амит строит из себя крутого" - пронеслось в голове у сестрицы - "да у нас детишки на факультете стихийной магии крепче телами чем он, шесть лет обучающийся в Монтере"

- Заткнись. - Вслух сказал послушник, понимая, что челюсть его от злобы перенапряглась и уже болит.

Близняшки вмиг утихли, но мгновение спустя последовал ещё один взрыв хохота, а вслед за ним и слова:

- Амит, мы ничего не говорили. Ты что, стал дружить с головой ещё меньше? - Виолекс положил вилку на край тарелки и подпер голову рукой. - Ты и так у нас недалекий, а теперь я совсем за тебя волнуюсь.

- Виолекс , не смей так говорить о брате. - Вступилась за младшенького мама, довольная вкусом открытого сегодня вина. - В Монтерский монастырь может пойти не каждый...

- Да ладно тебе, мама, в Монтеру берут всех, кто к ним придет, ну и иногда отбирают особо талантливых детей сами. Ты же отвезла туда Амита и для меня до сих пор остается чудом то, что его взяли. Может, из жалости? - Смеялась Уна, но тут отец, захлопнув книжку, сильно ударил по столу, так, что посуда на нем заплясала.

- А ну замолчи! Амит, не слу... Амит! Что с тобой?! Амит! - Ронора вскочил из-за стола, так же выскочила и прислуга с кухни.

Младший отпрыск дома Лоури закатил глаза, а из-под несомкнутых век выглядывало яркое, ослепительное голубое сияние. Его затрясло, словно бы у него начался припадок, из носа полилась кровь. Отец подбежал к сыну, и увидел, что тот побледнел, однако эта бледнота превращалась в синеву, подогретую магией. Магией похожей на сияние, но не являющейся ею.

"Рад вас приветствовать, носитель" - услышал мальчик в своей голове голос, похожий на старческий и чем-то недовольный - "Тихо-тихо, спокойно. Вы-то сможете меня выносить, я надеюсь? Ан-нет, тело уже не выдерживает. Мне жаль. Что?! Вы что, сума сошли!? Я не... Я не могу сотворить такое, что вы?!..."

Амит закричал. Громко, скрипуче, словно бы его разрывали на мельчайшие частицы. Он и сам не знал, что приказал сделать своему духу: его охватила боль и злость, рожденная из обиды и вскормленная собственными домыслами.

Стул под ним заскрипел и треснул. Ронора подхватил сына, не дав тому упасть на пол: изо рта послушника потекли белые струйки, похожие на пену.

- У него припадок! - Мать схватилась за голову, не зная, что ей делать. Выбежавшая прислуга стояла в стороне, и лишь один мальчишка, сын нянечки, воспитавшей Амита, додумался выбежать из дома в поисках врача.

"Я сделаю это, носитель. Но это будет дорого вам стоить" - сказал Фузу, хоть медиум тогда и не знал его имени.

Не прошло и минуты как родители склонились над телом младшего сына, как нечто бесформенное и невидимое, бывшее прозрачной дымкой, появилось в комнате и направилось к перепуганным близнецам. Оно обвило их и прижало друг к другу. Шокированные, они не могли издать и звука, и лишь когда их тела, вдавливаемые друг в друга, начали срастаться, они в один голос закричали.

Ломались кости, не лилась, а сыпалась сухая кровь. Виолекс и Уна сливались телами.

Это произошло так быстро, что Ронора и Амфитеа даже не успели понять, что случилось. Существо, объединившее в себя двух их старших детей, упало на колени, продолжая кричать, и в этом звуке сливались оба голоса близнецов.

- Что я?.. - Сипело создание. - Что мы?..

В камине ярко пылал огонь. Амита по-прежнему колотило, тело сводила невероятная судорога. Его разум оказался где-то вдалеке от реальности, но мысли, неконтролируемые им, все ещё рождались в голове.

"Сделано", - с грусть, но с оттенком радости произнес Фузу.

- У него кровотечение!! - Врезался в сознание медиума голос Тео. - Я не стал вынимать трубу, может стать хуже!

- О Богиня! - Это был голос Оры, раздающийся совсем близко. Её рука легла Амиту на шею и нащупала едва уловимый пульс. - Что произошло?!

- Я не знаю. Вырвалась тень. Он меня куда-то повел. Ничего не было видно. А потом... - Тео, несший его на руках, аккуратно опустил его на землю. Амит совершенно не чувствовал своего тела. С трудом, он приоткрыл глаза и увидел расплывчатый силуэт своего мастера. А затем его сознание снова окунулось в черноту.

Глава первая.

Огонь крови.

Вот теперь я точно умер. А что? Голубое небо, приятный прохладный ветерок, пение птиц... Хотя на птиц это не сильно похоже. Если это место - ответ на вопрос о том, что случается с нашими душами после смерти, то я согласен.

Спокойно. Руки нащупывают траву... Погодите-ка... Трава, растущая из камня? Это холодный камень. На ощупь как мрамор. В трещинах весь.

Сладкая жизнь после смерти. Жаль, конечно, я бы хотел ещё раз увидеть Её Величество и ухмылку Млинес, когда начнут восстанавливать Монтеру. Да и со Стижианом было бы неплохо ещё раз выпить в той забегаловке в Орамарте. Но смерть - тоже вариант. По крайней мере, я больше не буду слышать этого маразматичного старикана Фузу.

- Кхм. - Раздался интеллигентный кашель по левую руку от меня, и все это наваждение, вся красота и нежность атмосферы, в которой я оказался, словно бы была смыта ледяной водой.

Обострились краски, звуки. Слышался шум моря. Все тело сковала раздражающая слабость с подливкой из лени. Одна только голова осталась свежей.

С трудом повернув ею, потому как шея отказывалась двигаться нормально, мои глаза уткнулись в согнутые лапы и большую синюю пернатую задницу, чей владелец, с озорным и шуточным недовольством во взгляде, склонил свой клюв над мои лицом.

- Фузу! - Вырвалось из меня имя моего пернатого духа. - Да что ж такое то! Я думал, после смерти носителя духам положено покидать тело. Думал, и очень надеялся.

- Ну, Амит, вообще положено, но раз я здесь, то буду вынужден вас расстроить, сказав, что вы не умерли, хотя очень старались. - Лицо птицы не выражало никаких эмоций, но мне казалось, что оно все же улыбалось мне. - Я удивлен и оскорблен тем, что вы не попросили меня о помощи в борьбе с тем сгустком.

- Я шокирован и ошарашен тому, что ты сам не навязал мне свою поддержку. Замолчал в самый неподходящий момент. - Голосом, я старался сказать это как можно язвительней, пытаясь при этом оставаться в рамках, а то обидится ещё.

- Я не обязан всегда вам все подсказывать, носитель. Должно быть наоборот.

Да уж. Как целыми днями бубнить мне какую-то чушь про призраков красивых дамочек, которых я, к счастью, пока не вижу, так это пожалуйста. Так и подмывает сказать Фузу, что постоянное присутствие его голоса в моей голове вот уже сколько лет мешает мне найти себе девушку. Богиня видит! Даже Стижиану, с его-то двумя духами, в этой сфере везет больше!

- Я учту. - Спокойно сказала птица, отведя свой клюв от моего лица, выгнув свою тонкую шею и чуть поднявшись толи с земли, толи все-таки с мрамора. - Здесь всё несколько изменилось.

Я не понял о чем он, потому как не видел ничего, кроме голубого неба, а сил во мне хватало только на то, чтобы моргать.

Фузу, мой догадливый, сообразительный и надоедливый друг, понял мою проблему и его клюв вдруг оказался рядом с моей рукой, предлагая мне свою помощь. С трудом мне удалось схватиться за его удивительно крепкую шею, и та потянулась вверх, ставя меня на ноги.

Да... от той прекрасной зеленой полянки на обрыве, откуда открывался вид на море, осталось одно воспоминание. Земля неравномерно заменилась бежевым мрамором с трещинами на нем, дающими непонятый рисунок. Из него росла увядающая, покрытая инеем трава. Деревья и кусты оказались покрыты тонкой, но не успевающей таять коркой льда. Веяло уже холодом, а не тем приятным ветерком. Кое-где, ближе к обрыву, назад-то я посмотреть не мог, слишком трудно, виднелись редкие, разрушенные стены, выставленные кругом.

Мой маленький мирок изменился. Знать бы почему, но, думаю, это можно списать на какие-то изменения во мне, которые я не осознаю или не хочу осознавать. Может, здесь стало холоднее именно потому, что со мной что-то произошло, я говорю о реальном мире, потому как я не могу вспомнить ничего, начиная с момента, когда темная материя пробила ворота и мы с Тео решили принять бой.

Перед глазами всплыли смеющиеся лица Виолекса и Уны. Я даже услышал их смех, но он сменился иным звуком, криком, заставившим мою голову затрещать.

Фузу весьма спокойно наблюдал за тем, как мои руки ослабли, и я шмякнулся на твердый мрамор. Как они затряслись, а в голове один за другим мелькали те мгновения, которые моя память практически всю жизнь прятала в дальний уголок. Он тоже видел это.

- Вы - не первый мой носитель, Амит. - Начал говорить он, в то время как я продолжал крючиться и бороться с болью. Слезы наполнили глаза. И хорошо. Я должен плакать, ведь я... - Но надеюсь, последний. Я пытался пробудиться в душах великого множества людей.

Это и дураку понятно: духи-то перерождаются!

- Все они погибли. Так, как могли погибнуть и вы, носитель, тем летом незадолго до вашего тринадцатилетия. - Он сложил когтистые лапы на животе и сел на пол. - Сотни... Сотни мальчиков и девочек. Одаренных, сильных. Некоторые из них были столь талантливы, что сумели услышать мой голос в раннем детстве. Годочков в пять, в шесть... И они умирали, едва слышали меня.

Я сидел, уткнувшись лицом в мрамор, и старался сфокусировать взгляд хоть на чем-нибудь, но голова ныла и кружилась, тело парализовали слабость и боль. Я с трудом отдавал себе отчет в том, что слышу, хотя слышал я все более чем хорошо. Голос Фузу звучал не только здесь, в моем мирке, в моем убежище, но и в моем сознании, в моей голове. Неимоверно трудно описать каково это - делить с кем-то своё тело и душу, и знать об этом. Ведь есть мысли и желания, о которых не хочется говорить никому.

- Вы услышали меня уже юношей, не ребенком. Произошел толчок, и сильный, хочу заметить. В вас кипела злость в её первородном виде, то было смежение обиды и ярости, и ещё бессилия. Вы так сильно хотели ответить своим обидчикам, что сами того не понимая окунулись в собственную душу и нашли там меня.

Я дал тебе приказ. Да, отдал.

- И я выполнил, ибо не смог не подчиниться.

- Почему, Фузу? - Вырвались из меня звуки, не похожие на мой собственный голос, хотя пелена боли постепенно отступала, сменяясь свежестью ясности. - Ты же можешь не подчиняться. Проверено уже. И не раз.

- Приказы, Амит, могут быть разными. Вы растёте, вслед за вами расту и меняюсь я. Есть вещи, которые на данный момент я выполнить не сумею, хотя знаю, что могу. Все зависит от вас. - Лапы птицы сжали друг друга. - В тот день вы почти умерли. Ваше тело не выдерживало моей энергии, сосуд начал разваливаться, и я уж было решил, что вы - очередной безуспешный носитель, которому не суждено говорить со мной. Но тут я услышал вас, услышал ваш крик и вашу боль. Да, поступок этот отвратителен. Он - всего лишь проявление вашей слабости, которую вы компенсировали через мое могущество. Но...

Вот теперь Фузу действительно фыркнул и усмехнулся.

- Он был столь мощный, что я не смог отказать. И я сломил их духов, как вы и приказывали. Сломил, и их останки потянулись друг к другу, образуя нечто новое, нечто!..

Замолчи. Да, ты счастлив тому, что наконец обрел носителя, но замолчи. Ты - не человек, ты не знаешь, что пережила моя семья, когда это случилось. Ты не знаешь, что пережил я. И что пережили они. Мои брат с сестрой. Где они сейчас? Живы ли они? Что они чувствуют?

- Хозяин, - голос моего не замолкающего духа снова зазвучал, - вы знаете, что с ними произошло. Вы чувствовали пожарище. Мощь того огня, что выкосил тёмный город.

Гран? Там погибли тысячи людей, и смерть каждого из них прошла через меня. Каждого! Я чувствовал каждую душу, которую сначала захватывала тень, а вслед за нею их очищало пламя.

- Вы знаете, о какой из душ я говорю, хозяин. Она была уникальной. Душа, не только состоящая из двух, но и душа, в которой подобно душе твоего друга слились два духа.

Слезы... Глаза щиплют. Хотя с чего бы это во сне глаза болят? Может, это все боль от происходящего в реальности? Не важно.

- Вы не должны винить себя в том, что тогда произошло. - Фузу медленно моргнул и приподнял тускло-золотистый клюв к небу. - Это случайность. Несчастливая случайность. Вы должны были услышать меня рано или поздно.

- Не ценою жизни моих брата с сестрой! - Закричал я, вскинув голову и совершенно забыв о боли в теле. - Я проклял их! Я заставил их пережить ужас, невиданный никем из когда-либо живущих людей!

- Это стало первой, и одной из самых трудных ступеней вашего развития. Это необходимый шаг, который вам, как медиуму, был действительно нужен. - Он продолжал говорить спокойно, от чего кровь во мне закипала все сильнее. Но какой смысл злиться? Он - дух, он не понимает того, что чувствую сейчас я. А мне, честно признаться, хочется разомкнуть глаза, там, в реальности, и наложить на себя руки.

- Ступень... Это чушь! Я и без твоего голоса уже лет с десяти начал слышать обрывки чужих мыслей, Фузу! Слышал живые, людские голоса, а никак не сокрытого во мне духа!..

- Невозможно. - Спокойно продолжал отвечать он. - Без диалога со мной, вы бы никогда не смогли слышать, разве что в вас нет крови древних змей. А в вас её нет. Слышать мысли людей - задача непростая, даже сейчас вы с трудом и редко способны на это.

- Но я слышал. Думаешь почему я всегда так бесился? Я слышал, что думают люди на самом деле, и знал, как сильно их мысли расходятся со словами.

Мой говорливый дух медленно повернул ко мне свой клюв, пристально рассматривая что-то в моих глазах, и снова фыркнул. Как же много он умалчивает! И как жаль, что я не могу использовать Фузу чтобы заговорить его самого. Я бы многое из него выбил, например:

- Я стал медиумом почти в восемнадцать лет. Даже Млинес, с её-то силами, не слышала во мне твоих отголосков. Как ты это объяснишь?

- Ты был для неё загадкой. Она не слышала тебе духа вовсе, что было странно, поскольку ты монах и владеешь магией сияния. Она не видела меня, равно как и не видела в твоем друге духа феникса. Мы дремали, Амит. Феникс пробудился, лишь когда твой друг расстался с жизнью, и тогда даже и мы с тобой стали его чувствовать. Что до меня... Тот приказ вытолкнул меня из вашего сознания. А затем вы сами построили в своей душе целый лабиринт, который я должен был пройти, чтобы вновь с вами заговорить. Те четыре года, хозяин, что вас тренировала Млинес - это были всего лишь мои попытки обойти защиту вашего разума, травмированного после слияния родных.

Что за... Сложность. Быть медиумом - сложно. Да, все было бы куда проще, помри я тогда летом от припадка. Не было бы той комы, в которой я провел всё лето вместо того, чтобы тренироваться и догонять Стижиана, и брат с сестрой были бы живы. Отец бы нынче не лежал в небольшом заведении для душевно больных. У дома Лоури были бы достойные отпрыски. Все было бы куда лучше.

- Неужели может быть кто-то, достойнее и сильнее вас? Вы одарены необычайной силой! - В голосе Фузу я отчетливо слышал нотки обиды.

- Зачем мне такая сила, если я не могу её контролировать? И не могу применять, когда мне это действительно нужно?

Сколько времени прошло в реальном мире, пока мы здесь с моим пернатым другом вели разговоры? Час? Сомневаюсь. А вот неделя - очень может быть. Я бесполезен, я - обуза, в моменты, когда моим друзьям и мастерам нужна настоящая помощь, нужны ответы. Ответы, которые медиум может дать, но во мне нет силы, чтобы дать приказ Фузу и увидеть всё, что хотелось бы.

- Ваша наставница многому вас научила. Слышать, повелевать, в том числе и мной. Однако само обучение было более чем скудным. Она давала вам практиковаться, но не научила одному: верить в свои силы, как бы тривиально это не звучало. Вы можете повелевать мною. Вы можете всё, но боитесь экспериментировать. Что это за глупости: "не задеть чувства духа"? Вам нужно командовать: четко, ясно, а главное: четко осознавать, что делать, и что вам нужно.

Спасибо за тонну расплывчатых слов. Мне легче не стало. Ну вот, я точно хочу знать, не угрожает ли что сейчас Таэтэлу. Вот хочу, и? Хочу знать, нет ли поблизости инквизиторов, демонов или ещё каких тварей, которые могут напасть на Стижиана пока тот ослаблен, как и все, кто рядом с ним. Хочу, и?

- Такое же расплывчатое желание, но...

Мое дыхание наконец выровнялось, а тело пронзил приятный холодок, глушащий слабость. Я приподнялся, с трудом выпрямляя спину, и, держась за шею Фузу, посмотрел вперед, в сторону, откуда каких-то пару минут назад слышался шум прибоя.

О Богиня...

Я видел... лес. Увидев его единожды, уже ни с чем нельзя его спутать. Это был тот самый Проклятый лес: сгусток неопределенной материи, не подпускающей к себе никого. Древняя аномалия, над загадками которой веками бились умнейшие из монахов и магов. Тёмный лес, только чёрные и зеленые краски, словно бы нанесенные грубыми мазками: магическая дымка над и под ним была столь сильна, что преломляла свет и размывала видимость.

Образ леса словно бы витал там, вдали, где некогда был горизонт, у которого сливались море с небом. Ближе ко мне двигались повозки, с погруженными на них гигантскими клетками, в которых можно было перевозить диких животных.

В нем были дети. Измученные, голодные, с тусклым взглядом или с вовсе закатанными глазами. Несколько десятков клеток, с прикрепленными к ним тут и там кристаллами рьюджи.

Их сопровождали инквизиторы. Не много, может, человек пятьдесят. Сами они выглядели не намного лучше магов, но держались на ногах лишь за счет того, что на шее каждого из них свисал постепенно истощающийся риджи.

"Сжечь" - слышались отголоски их мыслей - "сжечь скверну. Сжечь дотла".

Варанья принесла кувшин теплой воды на второй этаж разваливающегося на глазах дома и тихо открыла вторую из двух имеющихся в нём комнат. На полу, на тонкой, проеденной годами и молью подстилке, лежал беловолосый, до дурноты бледный и тощий мужчина. Всё его тело покрывала тонкая плёнка зеленоватого прозрачного масла, которое, по словам господ-монахов, помогает истощённому телу восстановиться. И действительно, прошло каких-то восемь дней как его, еле живого, приволокли сюда, а рваные раны и даже застарелые шрамы уже стали затягиваться и рассасываться.

Каждые два часа, по просьбе монахов, девушка заходила в эту комнату, брала лежащее у неё в кармане перо и подводила его к лицу мужчины, чтобы проверить, дышит ли тот. Но в этот раз это было ненужно: его грудь медленно вздымалась и опускалась, а руки, целую неделю лежавшие вдоль туловища, оказались на животе.

Чуть было не подпрыгнув от радости, Варанья подошла к нему и увидела, что его глаза приоткрыты: из-под узкой щелки едва разомкнутых век выглядывали две блестящие, слезящиеся бусины.

С трудом, но мужчина всё же проводил девушку взглядом, и та, поставив кувшин с водой на полу, незамедлительно помчалась вон из комнаты, чтобы через несколько минут вернуться, держа в руках маленькую, но глубокую тарелку.

Варанья присела рядом с мужчиной, поставив наполненную желтоватым супом посуду на пол, и, используя всю свою небольшую силу, попыталась приподнять мужчину повыше. Это оказалось легко. Ей казалось, что он весил не больше пушинки - то есть совсем ничего. Улыбнувшись, девушка взяла в руки тарелку, зачерпнула деревянной ложкой бульон и протянула ему:

- Ешь. - Сказала она, продолжая улыбаться, но смотрящий на неё мужчина словно бы не понимал этих слов. - Монахи мне сказали, это поможет тебе поправиться. Можешь им верить: готовят они не хуже, чем делают мази.

Его глаза проскользнули по зеленоватому маслу, покрывающему и греющему кожу, и он чуть приоткрыл рот.

Горячий бульон, приготовленный на одних только овощах, целебной эссенцией подействовал на мужчину. С каждой ложкой он выглядел все лучше и лучше, или же Варанье так только казалось.

Он съел не всё: только лишь половину, но девушка и тому была рада, ведь её гость идет на поправку. Когда глаза мужчины снова закрылись, и он впал в дрему, а довольная собой Варанья взяла посуду и кувшин и тихо вышла из комнаты.

- Ну и сколько он съел? - Деловито спросил Тео. - Половину? Отлично. Это значит, что он или скоро помрет, или пойдет на поправку. Хотя я думаю нашими-то методами мы кого хочешь выходим. - Он весело подмигнул засмущавшейся девушке и оглянулся по сторонам. - Так, а где все?

- Авель, Малик и Фасвит с Роаном отправились искать в окрестностях ещё какие-нибудь пригодные для пользования травы. Остальные пытаются выгрести из руин церкви что-нибудь полезное. - Ответил Кирано, пальцами растирая крупные белые орехи о стенки ступы, постепенно заполняющейся не сколько маслянистой, сколько водянистой желтой жидкостью. - Мастер, орехи, что оставил нам Вильмут, вот-вот закончатся. - Он невесело усмехнулся и посмотрел Тео в глаза. - Я не знаю, как мы дальше будем останавливать кровотечение белобрысика.

- Мне кажется, чем остановить его, будет проще понять, почему оно не остановилось само. - Пробурчал Стижиан, пройдя через заднюю дверь на кухню, где все собрались.

- У него энергетическое истощение, - Ора стояла у плиты и помешивала в тысячу раз перепаянной кастрюле некое варево, выглядящее хуже, чем отвратительно, - волосы белые, хоть это-то ты заметил? - Она ехидно улыбнулась, развернувшись вполоборота, и незамедлительно вернулась к кастрюле.

- Перестань припоминать мне мою невнимательность в Гране. И без того невесело.

Стижиан отвечал без какой-либо шутливой ноты в голосе. Кирано повернул голову в сторону монахини и увидел, как выражение её лица сменилось с наигранного веселого на откровенно грустное с оттенками виновности. Виновности в чем? Он не имел ни малейшего понятия.

Ора перестала мешать варево, вынула деревянную ложку и вытянула ладонь над кастрюлей: словно невидимая вода, с кончиков её пальцев стали капать сгустки энергии, превращая омерзительно на вид и запах варево в прозрачную тягучую массу, похожую на желе. Монахиня обхватила раскаленную посуду голыми руками и понесла её на второй этаж, аккуратно обойдя угрюмого и недовольного всем сущим Стижиана, вставшего, и поплетшегося за ней.

- Что между ними произошло, если она так остро реагирует на его слова? - Невинным, но заинтересованным голосочком спросил Кир, проводив их взглядом.

- Стижиан очень устал. - Пояснил Тео, усевшись на разваливающийся стул. - На него слишком много свалилось.

- На всех нас много свалилось, - юноша нажал на ступу чуть сильнее, и та чуть затрещала, - но если все мы начнем вести себя как он, то можно сразу объявлять конец света.

Тео глядел на собеседника из-под прикрытых глаз, но решил не рассказывать ему о том, кто прячется за личиной сильнейшего, непобедимого монаха, коим был его сын.

- Переживи бы ты хоть часть того, что досталось ему, ты бы говорил иначе, Кир. Его жизнь не была сахарной с того самого дня, как он стал монахом.

- Он сам решил любой ценой спасать людей, - он снова сильно нажал, и ступа наконец треснула. Маслянистая жидкость стала расползаться по столу. - Беда.

- Ему больше ничего не оставалось, только лишь всецело отдаваться себя делу. У него же нет семьи, никогда не было друзей. Один только Амит, да и тот всегда устраивал ему козни, хоть Стижиан об этом и не знал.

- А как же вы? - Кир взял с края стола тонкую стеклянную пластинку, немного кривоватую, и стал собирать ею растекающееся масло.

- А что я? Я - его учитель, и только потом уже - его отец. Стижиану никогда не были нужны покровители, он привык делать все сам, и чаще всего - один. И вместо того, чтобы покалечить пару десятков человек, тогда, семь лет назад, он решил пойти на костер. Это было его решением. Он не способен вредить людям и очень трепетно относится к ним.

- Гран сломал его? - Юноша сливал собранное масло в чашку.

- Гран ранил его, и только. Но если Амит здесь умрет - я не знаю, что случится с моим сыном.

Кирано без особого сочувствия во взгляде пожал плечами и продолжил делать свои дела, а Тео, в свою очередь, решил не завершать свою мысль. Бессмысленно объяснять этому юноше все тяжести, валящиеся на столь выдающихся людей вроде этих двоих. В свое время сам всё поймет.

Боком, Ора толкнула дверь и та с легкостью открылась. В комнате, где некогда лежала она, уже не было Лиады, она чем-то помогала магам, остался лишь Светоч, просыпавшийся где-то раз в два дня, чтобы поесть, и Амит, занявший койку, где некогда лежала сама Ора.

Стижиан прошел вглубь комнаты и склонился над медиумом. Тот был бледен насколько это вообще возможно, по лицу стекал холодный пот. Ткань, обработанная маслами, убивающими всевозможные инфекции, обматывала грудь Амита, и из бежевой превратилась в багряную.

- Он что-то видит, - сказал Ора, поставив раскаленную кастрюлю на пол, - смотри, зрачки под закрытыми веками мечутся из стороны в сторону. Это похоже на панику. - Она усмехнулась и повернулась к Стижиану, - может, он подсознательно понимает, что всю эту кипящую гадость сейчас будут лить на него?

Тот без ответной улыбки опустился на колени и положил руку на лоб друга: тот был холоден словно покойник, но едва уловимое дыхание радовало, говоря об обратном.

"Он может снова пребывать в своем мирке, - подумал монах, не желая говорить этого своей спутнице, с любопытством, и только с ним, глядящей то на одного, то на другого, - видит своего духа. Вот и славно"

- Стижиан, мне стоит тебе напоминать, что это варево - последнее средство, чтобы остановить кровь. Если оно не активирует регенерацию сразу после соприкосновения с телом, то это может убить его.

Стижиан стиснул зубы и сжал кулак. Он разве что не зарычал, так что монахиня даже чуть попятилась: ей показалось, что она стоит рядом с ящиком взрывчатки, которая вот-вот рванет.

- А что, ты предлагаешь ещё подождать? Восемь дней уже ждем, и он ещё жив только благодаря тому, что Дримен его охладил, а Линео переливал ему нашу кровь.

- Есть риск... И риск огромный. Ты готов рискнуть жизнью своего друга?

- Тебе-то какая разница? Тебя же чужие жизни беспокоят много меньше твоей собственной.

- Так вот почему ты на меня так злишься. - Ора отвела взгляд к двери и увидела, как в неё вошла практически вся собравшаяся в доме свита: Линео Визетти, низкорослый старикашка, который с виду напоминает кого угодно, но только не магистра стихийной магии; Дримен Перферо, претендент на место магистра того же направления; Лиада, о силе которой монахине ничего не было известно, а вслед за ними Тео и Кирано.

- Сейчас не то время чтобы мы это обсуждали. - В полный голос сказал Стижиан, прежде чем заметил всех зашедших людей.

- Погодите лить на него масло, - раздался скрипучий голос Линео, подошедшего к постели медиума, - Надо сначала кое-что проверить. - Он выдержал красивейшую, полную напряжения паузу и продолжил говорить. - Я переговорил с Вильмутом...

- Вильмутом? - Тео чуть было не подскочил. - Он разве ещё не отправился восвояси? И даже говорил с вами о чем-то?

- Вы с ним что, знакомы? - Подхватил его Дримен, а его семицветные глаза с горечью глядели на медиума.

- Вроде того, - оскорбленный прерыванием его речи ответил Линео, - мы практически выросли вместе. - И снова выдержал красивую паузу. - Есть одна вещь, которая его очень сильно беспокоит. Он поведал мне о ней и попросил проверить. По его мнению, есть только одно правильное объяснение всему, что происходит с этим юношей.

Присутствующие, казалось, перестали дышать, ожидая того, что сейчас сделает великий магистр. Только храпу Светоча удалось разрядить напряженную обстановку.

Линео вытянул перед собой руку, словно бы ожидая, что кто-то что-то в неё положит, и его глаза широко распахнулись. Из пространства вокруг руки стали возникать сине-белые крупицы, сливающиеся в кристалл, едва вмещающийся в ладонь.

- Это - кристалл риджи. - Этой фразой магистр сразу всем дал понять, что не желает слышать каких-либо вопросов и, тем более, комментариев. Дримен с трудом удержался чтобы не спросить, что это за заклинание его наставник сейчас сотворил. - Этот артефакт был выставлен в церкви Эсфити и его выдавали за один из осколков Северной Звезды. В действительности - это просто перенасыщенный энергией кристалл риджи. Сейчас я перенаправлю всю имеющуюся энергию в медиума. - Он толи все время забывал, как его зовут, толи по какой-то причине старался более не видеть в Амите живого человека.

Дримен, как и все остальные, кроме, пожалуй, Оры, уже не раз видевшей прямую передачу энергии риджи, ожидали, что кристалл снова засияет и песчинки вновь возникнут вокруг него, но этого не произошло. Сосуд энергии начал таять, однако собравшиеся не перестали чувствовать энергию.

Искажающая воздух дымка возникла над Амитом. Он застонал, словно бы видел страшный сон, и его пронзила глухая боль. Моток ткани, обматывающий грудь, приобрел новый, свежий оттенок красного.

Линео и бровью не повел: замер, быстро придумывая объяснение произошедшему.

Ора и Стижиан, сидевшие у кровати медиума, кинулись снова останавливать кровотечение. Из-под кровати возникли несколько банок с маслами, разносящими по комнате жутковатый запах целебных снадобий.

Монах приподнял друга, чтобы Ора смогла снять с него присохшую, насквозь пропитанную кровью ткань. У неё не оказалось под рукой какого-нибудь другого материала, и она привстала, чтобы оторвать длинный кусок от своей юбки. Схватив одну из банок, монахиня скомкала черный лоскут и впихнула его в прямо в банку, затем вытащила и принялась оборачивать ею Амита.

Того стало трясти. Хоть заклинание холода, наложенное на него Дрименом, продолжало работать, у медиума поднялся жар, на теле проступили капли пота.

- У меня есть объяснение... - Проговорил Линео, но понял, что несколько не своевременно: на его глазах один из двух существующих медиумов висел на волосок от смерти, и ему, как и всем остальным, стало как-то не до слов.

Стижиан поднялся и склонился над другом: того трясло, словно по нему одна за другой ударяли молнии. Чтобы тот не сломал себе чего и никого не покалечил, монах положил одну руку ему на ногу, другую - на руку. Ора запрыгнула на кровать, чудом вместившись между медиумом и стенкой, и проделала то же самое.

- Энергия прошла насквозь. - Заключила Ора, максимально напрягая руки, и с ужасом глядя на Стижиана, который все ещё выглядел встревоженным, но в то же время чуть более спокойным, чем был сутра.

- Да, как вода сквозь сито. - Зачем-то вставил метафору Кирано, хотя и без этого все поняли слова Оры.

- Как приведёте его в норму, спуститесь вниз. - Магистр стихий опустил голову и потер пальцами тонкую щетину. Побыв с минуту в центре внимания, он протиснулся между монахами и вышел из комнаты. Остальные пошли за ним, кроме Тео, который прежде чем выйти, несколько минут смотрел на сына, старательно удерживающего друга в кровати. Дримен тоже задержался, но решил поторопиться поговорить с наставником о его умозаключениях.

Амита трясло ещё с полчаса, но натренированные руки монахов не устали ничуть. Прикрыв глаза и поджав губы, Стижиан вжимал медиума в постель, не подумав о том, что может сломать ему кости. Рана на груди открылась вновь, но они уже не знали, что ещё можно придумать, чтобы попытаться остановить кровь. Использовать приготовленное Орой варево теперь казалось совершенно неразумным.

Внезапно, Амит перестал дергаться. Он взвыл не своим, глухим голосом. Его спина выгнулась, мышцы напряглись до предела, и резко ослабли. Медиум упал на кровать и тело его обмякло.

Ора с очумелыми глазами смотрела на льющуюся из раны кровь, впервые, за все время что он здесь, залившую кровать. Освободив руки, она прильнула к груди Амита и с удовольствием вслушалась в неровный ритм его сердца.

- Он жив. - Улыбнулась монахиня, глянув на Стижиана, чье лицо оказалось полно ужаса. - Пока. - Она прочла в его лице оттенок радости, необоснованной по её мнению. - Что с тобой? Эй! Стиж?

Голубые, столь же яркие, как и всегда, глаза Амита, сквозь едва приоткрытые веки со смутой во взгляде были обращены к Стижиану. Взгляд не выражал ничего: в них не было и оттенка пережитой медиумом боли.

Увидев это, монах вытянул палец и поводил им перед лицом Амита, но тот не уловил движения и по-прежнему смотрел Стижиан в лицо. Внутри того все похолодело.

Амит... умирает? По-настоящему умирает? Нет. Не-ет. Нет!

Его губы стали едва шевелиться, но Ветру-младший не слышал звуков. Слышала лишь Ора, с её-то нечеловеческим слухом. Чтобы понять, что тот бормочет, Стижиану пришлось склониться над другом так низко, что ухо чуть ли не сказалось его губ.

Смутно, нечетко, непоследовательно, но Амит сказал ему все, ради чего, преодолевая немыслимую боль, пробивался к поверхности своего сознания.

- Вильмут рассказал мне об осколках. - Начал Линео не издалека. - Четыре осколка хранились в его подземной лаборатории, но ему толком не удалось изучить их свойства, потому как, цитирую, "эти инквизиторские кретины, при извлечении, окрасили магию кристалла тенью". Пятый осколок, на которого Вильмут возлагал большие надежды и как исследователь, и как психопат, был заперт внутри разлагающегося сосуда некоего персонажа, которого мы знаем как Пророка.

- Да, я уже рассказывал об этом. - Подтвердил слова магистра Тео, засунувший ладонь в передние карманы брюк и облокотившийся о косяк двери.

- Хорошо. Несколько дней назад, я, правда, не знаю, как, хотя чему тут удивляться, это же Вильмут! - Линео взмахнул руками. - Он спустился в завалы лаборатории и обнаружил там тело Пророка. Или пророчицы. Поскольку теперь это - труп, то непринципиально. Угадайте, что он выяснил?

- Что она жива? Или что она умерла и осколок освободился? - Кирано развел руки и его брови сложились домиком.

- Отчасти ты прав, юноша. Но лишь отчасти.

Ещё одна красивая, эффектная пауза, переживая которую Тео захотелось схватить магистра за шкирку и как следует потрясти. Благо, ему хватило ума этого не делать.

- В теле Пророчицы действительно не было осколка. Как не было его и в лаборатории. То же касается прочих четырех.

Внутри мастера Ветру что-то оборвалось. Он прикрыл глаза, сцепил губы и несколько раз ударился затылком о косяк. Он понял, к чему клонит магистр Визетти.

- Теоллус, - обратился старец к нему, - вы говорили, что не так давно, после событий в Эсфити, Амит уже впадал в подобное состояние, похожее на кому. Если я не ошибаюсь, это случилось после вашего посещения подземного храма, находящегося под смешанными землями между Кор-Неилем и Эсфити. Я прав?

Мастер молчал, но его лицо давало вполне ясные ответы.

- По моим неточным, но весьма обоснованным данным, именно там находился подлинный эсфитийский осколок, бывший там, но бесследно пропавший после вашего боя с обитавшим там существом. Я снова прав?

- Да. - Тео по-прежнему не открывал глаз. - Точнее некуда.

- К чему вы клоните? - Одни только Кир да Варанья не понимали, о чем идет речь. - Что происходит со святынями?

- Святыням вашим ничего не будет, в том или ином виде, будь-то сосуд кристалла или же сгусток энергии, они будут по-прежнему существовать, но вот медиум, поглотивший шесть осколков, может с этим не справиться.

- Вы хотите сказать, что Амит скапливает в себе чудовищную силу сияния?! - Кирано чуть не подпрыгнул, едва до его ума дошел смысл сказанного. - Зачем ему это, он и без того неимоверно силен!

- Юноша, я не уверен, что он вообще знает о происходящем. А когда узнает, если выживет конечно, вряд ли сможет использовать потенциальную мощь кристаллов. Вильмут, маг куда более образованный, нежели сий юнец, не одну сотню лет бился со свойствами этих кристаллов, но так ничего и не получил. - Линео облизал пересохшие губы. - Нет ничего страшного в том, что он поглощает осколки. Когда его время подойдет к концу, кристаллы покинул сосуд его души, в этом и я, и Вильмут сходимся во мнениях.

- А о чем же нам тогда стоит беспокоиться? - Подал голос Тео.

- Вы меня плохо слушаете, мастер. Четыре из шести осколков, которые с очень большой вероятностью сейчас перевариваются в сосуде этого мальчишки, осквернены тенью. Если кто вдруг не понимает, я поясню: тень, в отличие от негатива, является абсолютно противоположной магией сиянию. Тень, сокрытая в осколках, давит на сосуд, и в нём не может возникнуть энергия сияния, и из-за этого сосуд переполнен. Вот почему энергия риджи прошла сквозь него.

- Значит, - уже гораздо спокойнее произнес Кир, - мы должны извлечь из него кристалл.

- Как? - Усмехнулся Линео. - Вильмут четыреста лет над этим бился, но ему так и не удалось.

- Значит, Сен-Ин будет жить с реликвиями внутри себя? - Юнец произносил это с нескрываемым неудовольствием. - И без вариантов?

- Что-то я не понимаю, тебя беспокоит судьба осколков, или же судьба медиума?

- Я ценю сохранность осколков выше его жизни, - без промедления ответил Кирано, уверенный и довольный своими словами, - он все же монах, и прежде всего он должен хранить слово Богини.

- Мальчик, ты хоть знаешь, что произошло с верующими в вашу "Богиню" людьми, когда родилась Млинес? Нет? Конечно, историки, по приказу Сфириты Дивы, очень красиво замяли те двадцать с лишним лет религиозного безумия. Её, первого медиума, назвали Богом, и в те годы всем было плевать и на осколки, и на Храм Сияния. Именно в тот период времени подлинные осколки были унесены из церквей и спрятаны в других укрытиях. Медиумы хранят в себе такие силы... - Старец покачал головой из стороны в сторону.

- И... - Юноша изо всех сил старался стоять на своем, хотя понимал, что в чем-то он сильно ошибается.

Прочие, собравшиеся в крохотной кухоньке, решили отбросить информацию о рождении Млинес на потом, чтобы позже, будучи наедине с собой, переварить это. Один только Тео сопоставил правление Сфириты Дивы с Млинес, и по его неточным подсчетом его дорожайшей подруге нынче должно быть лет эдак четыреста. Минимум.

- И о чем это должно говорить? Что "ладно, пусть живет и хранит в себе осколки Богини?" Так что ли?!

Линео никогда бы не подумал, что этот, с виду вроде бы спокойный мальчишка, мог оказаться столь ярым поклонником культа Сияния, но лишь в очередной раз убедился, что не все монахи одинаковы.

- И что же ты предлагаешь? - Не выдержал и спросил Тео, смерив Кирано столь презрительным взглядом, что тому захотелось проглотить собственный язык. - Бросить его здесь и дать ему умереть? Чтобы освободились осколки? В чем смысл? Неужели одного знания о том, что внутри него эти клятые реликвии в безопасности, тебе мало? Что ещё тебе нужно?

- Мастер Тео, Амит Лоури - медиум. Вам не приходило в голову, что если он сможет научиться управлять осколками, то он обретен неземное могущество и может тронуться умом?

- Ты читаешь слишком много художественной литературы, Кир. - Усмехнулся Дримен, представив себе Амита, решившего, например, захватит королевский трон. Смех, да и только! Он слишком ленив для этого. Объяснение, разумеется, глупое, но магу и его вполне хватало.

- Да и чтобы позволить умереть Амиту, тебе придется убить меня, Кирано. - Раздался голос Стижиана с вершины лестницы.

Увидев его, Варанья, знавшая монаха каких-то две недели, почуяла неладное. Его лицо пребывало точно таким же, как и в первые несколько дней после исчезновения в пучине магического пламени города Грана. В глазах проблескивали оттенки радости, но то были лишь крупицы, меркнущие на фоне общей тревоги. Ора, стоящая за его спиной, выглядела чуточку лучше, из-за чего голова Вараньи совсем пошла кругом.

- Амит... Он пришел в себя. На минуту, не больше. И то, что мне удалось разобрать среди его бормотания, сулит нам неприятности. Большие неприятности.

- Пришел в себя? - Дримен раньше всех успел это воскликнуть, и подобного рода слова слетели с губ каждого, кто услышал это. - И как он сейчас? Ему лучше?

- Нет. - Говорил Стижиан монотонно. - Я же сказал: он пробыл в сознании всего минуту. И у него снова поднялся жар. Твое заклинание плохо помогает ему бороться с кровотечением.

- Он не регенерирует, потому что... - Начал было говорить Линео, взмахнув рукой, но монах перебил его:

- Мне всё равно. Сейчас возникла проблема более важная.

Во-Сен Ветру-младший вздохнул и облизнул губы, стараясь подобрать правильные слова, но Ора его опередила, за что он был очень ей благодарен:

- Он говорил примерно такие слова: "лес", "маги", "огонь", "проклятый", "сжечь" и "скверна". Понимаете, о чем он? - Она невесело ухмыльнулась, потому как сама уже знала ответ.

- Проклятый лес... - На мгновение призадумался Тео, а следом за этими словами его глаза округлились в ужасе от осознанной им мысли. - Инквизиторы везут магов в проклятый лес, чтобы сжечь их вместе с ним? Сколько их? О Богиня!!

- Хотел бы я знать, но это все, что Амиту удалось передать нам. - Стижиан опустился и сел на ступеньки.

- Нужно идти туда, и немедленно. Мы можем опоздать. - Кирано тоже засуетился: его руки напряглись, а голос стал выше.

- Если мы уже не опоздали. Кто знает, когда медиуму удалось увидеть это и сколько прошло времени, пока его сознание пробивалось в реальность. - Линео тоже напрягся: он, в отличие от управляющих академией магии магистров, беспокоился о судьбах одаренных духами магов.

- Значит... - Тео принял командный голос. - Даю всем час на сборы. Словам медиума можно доверять. Кирано, - повернулся он к нему, - бегом к церкви: зови остальных. Стижиан, найди...

- Я никуда не пойду. - Отрезал он, без чего-либо лишнего в голосе: спокойно, четко и уверенно.

- Прошу прощения? - Переспросил Линео, не веря своим ушам: монтерский монах... да ладно, что монтерский. Стижиан Ветру отказывается помогать людям, которым сулит неминуемая смерть? Мир воистину перевернулся? Что с ним? О чем он думает? Неужели...

- Дримен, ты же можешь телепортироваться. - Сказал он брату. - А портал ты открыть сможешь? Чтобы доставить Амита в Орану.

- Нет. На такие расстояния я только себя могу переносить. - В ответ тот покачал головой из стороны в сторону: вот оно что - его брат расставил приоритеты.

- Я могу открыть портал. - Сказал Линео. - И могу перебросить двоих в столицу. Но только двоих. Покрывать такие расстояния очень тяжело, и то это рискованно.

- Значит, отправим Амита и... - Тео ударил себя по лбу. - О Богиня, у нас же еще один умирающий на втором этаже. Варанья!..

- Но ему лучше. А Сен-Ин истекает кровью. Его спасает только переливание вашей крови и чары господина мага. - Ответила она испуганно, боясь ошибиться в своих словах: ей, человеку, живущему в далекой от суетной жизни глуши, было как никому трудно брать на себя ответственность за чужую жизнь. - Я пойду посмотрю, как он там. - Она обогнула Линео и Тео, взбежала по лестнице, перешагнула через колени Стижиана и отправилась в комнату мужчины, которого, скорее всего, зовут Руми.

- Даже если он не в порядке, кто-то должен отправиться в столицу с обоими ранеными. Мы же не можем просто перебросить их туда уповая на то, что их кто-то найдет. - Тео сполз по косяку двери и теперь сидел на карачках.

- Но мы можем отправить их, а я телепортируюсь следом. - Придумал Дримен. - Я думаю, мы с вами, мэтр, сможем настроиться на один и тот же маяк в Оране.

- Хм... Думаю ты прав. Дождемся, что сейчас скажет юная дева и прими окончательное решение. - Линео закивал, по-прежнему что-то обдумывая.

- Я все равно хочу сопровождать Амита. - Стижиан стоял на своем, хоть и делал это без особых эмоций.

- Прекрати это. - Уже не выдерживал Тео. - Ты нужен нам. Ты же сильнейший ученик Монтеры. А в Оранской больницы и без того есть целое отделение по исцелении магов, а в купе с медиками из Академии наук они его поставят на ноги. Ты там не нужен.

- Отец, ты - второй по силе монтерец. Зачем нас там двое? Справитесь. Пойми, я действительно свихнусь, если с Амитом случиться что-нибудь ещё...

- И господа. - Подала голос Ора. - Вы ведь не видели, как Стижиан вступил в схватку с той полоумной инквизиторшей? Одной из совета древних, или как они там себя называют.

Монахи, да и маги, все трое, с изумлением глянули на Ору, взглядами спрашивая к чему это она. Та прикусила нижнюю губу, уставившись в одну точку где-то на ступенях лестницы, и выбрала следующие слова:

- Чтобы одолеть её, Стижиану пришлось опустошить весь имеющийся в нём запас сияния. Вы сами видели, Тео, он потом на ногах едва стоял. Его быстрое восстановление можно списать только на энергию феникса, которую его сосуд переработал в сияние. Я где-то слышала об этом... Но сейчас не о том. - Ора облизнула губы, оторвала взгляд от, видимо, очень интересно точки и устремила его поверх голов. - Когда ты вылил всю энергию, - она, должно быть, обращалась к Ветру-младшему, - может ты и не заметил, но вокруг тебя появилась зеленая дымка, ближе к изумрудной. Ладно, если бы это была просто дымка, но нет: чем больше энергии ты выплескивал, тем более четкую форму она обретала. Это был феникс, Стижиан. Весьма себе натуральная изумрудно-зеленая пташка с очень грозным клювом. Во-от таким. - Она, в шутку, руками показала приблизительный и сильно преувеличенный размер увиденного ею неделю назад клюва. Присутствующие, кроме самого Стижиана и Линео, усмехнулись.

- Это риск. - Мэтр уловил идею слов монахини. - Большой риск. Если Проклятый лес - источник темной энергии, доставившей столько хлопот, то ваша пташка, Во-Сен Ветру, может снова выпорхнуть из сосуда, а это сулит большие, очень большие проблемы.

- Вы что, когда-то видели фениксов? - Кирано немало удивился, хотя не знал, чему больше: тому, что сильнейший в истории монах - феникс, или тому, что мэтр Визетти когда-то их видел. До этого момента наличие в Стижиане второго духа так открыто не обсуждалось.

- Видел или нет - вопрос другой. Но я видел магов огня, дающих волю своей стихии. Пламя - страшный противник. А мы, - он оказал пальцем на себя и на своего ученика, - хоть и зовемся стихийными магам, управлять высшими ступенями магии отдельных стихий не можем.

Дримен согласно закивал головой.

- Ему действительно небезопасно будет отправляться на бой... Как глупо звучит! С тенью! - Магистр сам рассмеялся своим словам.

Стижиан развернул туловище и вскинул голову, чтобы с безграничной благодарностью в глазах посмотреть на Ору. Сам-то Стижиан понимал, что дух его, дух феникса, не был буйным, дерзким или кровожадным. Он был уверен, что и монахиня об этом знает, но она очень красиво изогнула увиденное, дав ему шанс быть с другом в такой тяжелый для него момент.

Увидев, что он на неё смотрит, Ора чуть улыбнулась и игриво, словно бы рассказала ему какой-то секрет, подмигнула.

И тут возникла Варанья, которой не было минут где-то десять. Конечно, она, как и все остальные кто здесь находился, не умела определять состояние здоровья и риск для него, но по выражению её лица сразу стало понятно, что это не было сложно. Наоборот, слишком просто.

- Он перестал дышать. - Проговорила девушка, и по её лицу покатились бусины крупных слез. - Перестал...

Ора приобняла её, и та разревелась ей в плечо.

Тео перевел взгляд с девушек на сына, и увидел, как челюсть того напряглась, а руки сжались в кулаки. Шкала нервозности Стижиана уже практически дошла до отметки "нервный срыв" и вот-вот была готова активироваться.

- Сколько вам нужно времени для подготовки портала? - Мастер встретился взглядом с магистром стихий.

- А чем мы, по-вашему, последнюю неделю занимались?

Прошло меньше суток с тех пор, как Стижиан и Амит были отправлены в столицу, а вся прочая свита, кроме монахини, ну и светоча, разумеется, отправилась на юг, к границе темного леса.

Когда они отправлялись, Ора была уверенна, что все будет хорошо. Мэтр Визетти и его ученик, бывший, считай, магистром, но без титула, а вместе с ними и отряд проявивших себя монахов, во главе с Теоллусом Ветру, не могли не справиться с кучкой может и сильных, но вымотанных дорогой и кристаллами рьюджи инквизиторов.

Всем своим телом, Орис, Орэн, Орита, Орана или же попросту - Ора Тоурен чувствовала беду. Почему она не пошла с ними? Никто даже спрашивать не стал. Ветру, знающий, что она не подчиняется законам Монтеры, услышав, что она будет ждать их здесь и если что, будет готова принять и излечить любое число раненных, лишь кивнул головой и отвернулся. Так же, как отвернулся от неё Стижиан, когда она говорила бросить Руми в подземелье и спасаться.

Ора не могла рисковать своей жизнью и не имела на это права. Так уж её воспитали.

Монахиня уже который час стояла на холме, с которого стекала вниз дорога в Таэтэл, и взирала на восходящее холодное солнце. Интуиция не давала ей спокойно спать, равно как и храп Светоча, как и испуганное сопение Лиады. Устремив свой взгляд на юг, куда вчера днем отправились её товарищи, она с каждой минутой все лучше осознавала что это - не интуиция. Это - её умение чувствовать и слышать. Но впервые за много лет монахиня не могла понять, что же она слышит.

Некое жжение в районе живота, неспособность сесть и успокоиться, желание бегать из стороны в сторону, только чтобы девать куда-то берущуюся в ней энергию - это ещё ерунда, в сравнении с тем, что ощущала Ора. Ей казалось, будто она стоит в метре от бездонной пропасти, над которой повис маленький ребенок, но она почему-то и шага не делает, чтобы ему помочь. Что это за чувство?

- Вина. - Ответила она сама себе. - Этот гаденыш, Ветру-младший, заразил тебя чувством вины, которым пропитаны все ученики Монтеры. Чувство вины и ответственности за чужую жизнь.

Но почему она должна рисковать собой? Чтобы спаси пару десятков уже, может быть, мертвых магов? Сложить за это голову? Но разве это честно по отношению к тем, кого она сможет спасти в будущем?

Вот бы заткнуть эту злосчастную совесть!

Неуверенно, но резко, Ора сделала шаг вперед, и замерла. Идти, или нет? Какая из неё монахиня, если она не способна отдать свою жизнь ради другого? Училась она в Монтере или нет, Монтера - основатель учения сияния, а значит, Ора должна придерживаться их логики и поступать как они.

"Вот бы найти того, кто писал клятвы и принципы монахов, и начистить ему морду..."

Но дело было не в клятвах и не в принципах. Ора хотела идти, в основном, по двум причинам. Первая - это её ощущения, ведь если это не интуиция и не разбушевавшееся воображение, то это её слух. Пусть она и не может разобрать, что слышит, но эти звуки и волны все равно тревожат её, и очень сильно. Стоит доверять себе и порой верить в свои силы, чего Оре, привыкшей чуть что спрашивать совета у Млинес или Визы, очень не хватало. Вторая причина, подумав о которой монахиня чуть было не рассмеялась в полный голос, доказать этому черноглазому монаху, полному любви к человечеству, что она тоже может... может рискнуть собой. Что в ней есть силы для этого.

Резко, Ора расслабила перенапрягшееся от волнения тело, и призвала пять сфер, выстроившихся в вертикальную линию слева от неё. Вспомнив, как Стижиан телепортируется, она подумала о том, что стоило его научить ещё одному, помимо боевого, способу применения сфер сияния.

Стижиан умеет перемещаться в пространстве на короткие дистанции, затрачивая при этом минимум энергии. Должно быть, он даже не замечает, как она тратится. "Он вообще ничего не замечает, его пока носом во что-нибудь не ткнешь". Если использовать заряды побольше, имеется ввиду в сотни, а то и в тысячи раз больше, сравнимые как частица энергии и сфера сияния, и при этом иметь хорошее пространственное воображение, можно было бы "прыгать" на куда больше расстояния, нежели десять-пятнадцать метров.

У Оры не то чтобы было удивительно красочное воображение, да и телепортировалась она через пень колоду, но её слух, утонченный, нечеловеческий, пропитанный сиянием, позволял ей ощущать пространство лучше других людей. Из-за этого Визы пришлось стиснуть зубы и выучить монахиню ступени, стоящей за шаг до построения порталов.

Одна из сфер блеснула, и тело Оры распалось на частицы и внедрилось в эту сферу, растворяющуюся в пространстве. Снова обретя плоть, монахиня почувствовала под ногами твердую землю, а вместе с этим и подступающую к горлу тошноту. В голову ударило головокружение, возникшее крайне внезапно, а сферы исчезли.

Она не умела призывать семь сфер, как Стижиан или сама Визы. Ей удавалось призвать лишь пять, а поскольку она не владела, да и не хотела владеть магией, обратной сиянию, если она вообще существует (за годы путешествия монахиня ни разу с ней не сталкивалась), четыре сферы ей не удавалось удерживать, равно как Стижиану - шесть. Так что они распались, вернув затраченную на них энергию обратно в сосуд.

Подождав с минуту, решив, что тошнота пройдет, она снова призвала пять сфер и повторила процедуру. Оказавшись в нескольких десятках километров от Таэтэла, Ора поняла, что ещё пару раз - и её желудок выпрыгнет изо рта. Но плевать...

С чего это ей стало плевать на собственное самочувствие? Ох уж этот Стижиан с его моралью.

Она приближалась к проклятому лесу, и все её тело ощущало нарастающую мощь, невиданную прежде. Ей уже приходилось бывать недалеко от леса, однако тогда она обходила стороной города, да и вообще не встречала людей с Южной Полосы, так что она не видела отсутствия у них тени. Сравнивая ощущение леса тогда и сейчас, в голову Оре приходила только одна ассоциация: словно бы тогда лес спал. Да, тогда, десять лет назад она чувствовала некую незнакомую энергию, но в сравнении с мощными волнами, теперь идущими с юга, тот прежний лес казался спокойной морской гладью.

В последний раз монахиня использовала призыв сфер для перемещения и оказалась у леса.

Это был танец черного и красного. И именно красного: так могла гореть только кровь, которую пожирают клешни черноты. Не было видно ни инквизиторов, ни телег, в которых те везли магов. На глаза попадались лишь следы от колес, ведущих к заросшим столетия назад, но все ещё видным тропам леса. Но не только следы от колес уродовали зеленую, сочную и свежую траву, растущую на поле перед лесом, но и черные, изгибающиеся то туда, то туда линии. Словно бы...

"Мы очистим и свои души от скверны, и присоединимся ко сну великой, славной нашей Богини!" - услышала Ора давно погасшее эхо, оставившее заметный след в атмосфере леса. - "Во имя Богини! А-а-а!" - Слова обрывались криком боли: то был огонь, разгрызавший плоть инквизиторов.

Они подожгли лес не просто факелами или стрелами. Они подожгли его собой. Магия огня. Огонь крови. Лес полыхал, но не дымился. Деревья не горели: огонь, идущий отовсюду, растущий из земли словно растения, переплетался с бесконечным облаком тени. Две стихии вгрызались друг в друга, переплетались между собой, сохраняя неровный ритм безумного танца.

Ора Тоурен не испугалась: её взгляд стал холоден, напряжен, в нём горели сила и уверенность. Чуть наклонив голову, она прислушалась, поскольку не могла увидеть магов или монахов. Решительно прибегнув к чуднейшему из своих талантов, она погрузилась в мир звуков, способных, по её мнению, преодолеть даже энергию борьбы двух стихий.

"Ну где же вы, где? Ну... Ну..."

Но она ничего не слышала. Слух словно бы натыкался на стену, отражающую практически все волны, и лишь скудные отзвуки могли быть услышаны, но и те отдавали звоном борьбы стихий.

"Это похоже на барьер. Старинный магический барьер, я о таких даже не слышала" - пронеслось в мыслях у Оры, когда она выпрямилась и кинула грозный взгляд на лес.

Последовала вспышка. Мощная, яркая вспышка: это был невероятный сгусток энергии сияния, на доли секунды решивший вмешаться бой буйствующих стихий. Для чего это было сделано - непонятно, но зато сразу стало ясно где скорее всего находится Тео.

"Если ты поможешь спастись Тео, Стижиан признает тебя. Стижиан... Да зачем тебе его признание?!"

Встряхнув головой и растрепав и без того нерасчесанные волосы, монахиня широкими шагами двинулась вперед, пока вдруг не поняла, для чего был выпущен тот сгусток сияния.

Из леса выбегал мальчишка. Босой, в одних ободранных, да ещё и обгоревших штанах, весь перемазанный в золе, но сам не раненный. Ему на вид было лет семь или восемь: из-за худобы и бледноты, пришедшей вместе с невероятно перепуганным лицом, точно сказать было нельзя. Он бежал вперед, хотя ноги его заплетались и казалось, что он вот-вот упадет.

Ора рванула ему на встречу. Он упал ей на руки в десятке-другом метров от леса. Мальчишка сипел и быстро и резко вдыхал воздух, словно боялся, что его у него кто-то отнимет.

- Они там, малыш? - Как можно теплее спросила она, но от её голоса ребенку стало ещё хуже, так что он стал совсем неспособен отвечать. - Монахи. Крепкотелые мужчины в кожаных плащах. Они там, да?

Он так и не ответил, но за него ответило эхо его мыслей. Ора так сильно перенапряглась, что ей вновь стала доступна возможность прочесть их: у неё из носа потекла тонкая линия крови.

Она положила мальчика на траву, а сама вновь обратила взор на горящий черным и красным лес.

"Значит, они открыли тоннель, чтобы мальчик вышел. Благородно. Очень благородно. Видимо выложили последние силы: тень опустошает их, так же, как опустошила сосуд Амита. Они все одно, что мертвы. Глупцы. Зачем полезли? То же мне, герои..."

И перед глазами снова возник злой на Ору взгляд Стижиана, когда они обнаружили в подземелье того беловолосого мужчину.

- Ты сможешь, Ора. - Сказала она сама себе. - Ты можешь использовать удар, не доступный никому, даже Визы. Это - твое изобретение. Вложись в него. Не дай погибнуть ещё живым людям. Давай, Ора...

"Ты не посмеешь сломать Южную Полосу" - голос Млинес возник так внезапно, что монахиня действительно испугалась и даже обернулась. - "Южная полоса - это барьер, столетиями защищавший республику от скверны леса. Сломаешь его, и беды не миновать. И беда тронет не одну тебя, а весь мир"

- Барьер и без того плохо работает. Он весь трещит по швам и энергия все равно просачивается. Ничего не изменится.

"Не смей ломать южную полосу, Ора Тоурен! Ты не ведаешь что случиться! Послушай меня! Не смей! Жизнь нескольких людей того не стоит!"

- Замолкни. - Рявкнула она на свою наставницу и махнула рукой, будто бы прогоняя назойливую муху.

Мальчик за её спиной потерял сознание. Ну и славно. А то вдруг он запомнит то, что Ора сейчас собирается здесь сотворить и расскажет всем об этом.

- Что б тебя, Млинес... - Внезапно осенило её. - Ты всегда знала о темной материи? Дрянь. Дрянь!

Теперь сомнений не осталось вообще. Ора набрала полную грудь воздуха, задержала его немного, вытворяя некие махинации, и испустила крик.

Ударная волна, протягивающаяся на километры вперед, оказалась пропитана сиянием, и вместо того, чтобы пройти сквозь лес и раствориться, она вгрызлась в барьер, имя которому Южная Грань, и стала разъедать его.

Волосы Оры тут же окрасились в белый цвет, из носа полилась кровь от перенапряжения. Будто плотное стекло, перед глазами возник образ ворот, тянущихся в обе стороны покуда глаз хватает, и она видела, как тот рассыпается. Это длилось несколько минут, и искаженная реальность, скрытая теневой магией, стала видна.

Видны обгорелые тела, запертые в клетках или примотанные к ним. Видны останки святых отцов и инквизиторов, и Ора почему-то знала, что там были и те, и те. Виднелись почерневшие кристаллы рьюджи и были видны несколько, может, пять, темных силуэтов, стремительно двигающихся к выходу из леса.

Её сила вихрем устремилась вглубь леса, пронзая его, как свет пронзает тень ночи. Она ожидала удара негативом, который вгрызется в её тело, ранит, а может даже убьет, но этого не произошло.

С опушки леса, словно могучий поток воды, пробивший надоедливую дамбу, сорвались оба вида осевшей в лесу энергии: тень, пожирая негатив, мчалась вперед. Вот, сгусток ударит монахиню, размажет её, оставив от неё лишь кровавые пятна на зеленой траве!..

Он пролетел сквозь Ору, не задев её, и помчался дальше. Чернь густым туманом укрыла поле и опушку, но монахиня видела сквозь него и совершенно не чувствовала в этой энергии ничего чужого. Словно она родилась с ней.

Шокированная, Ора простояла на одном месте несколько минут, глядя на рассеивающуюся тень. Её тело, перенапрягшееся от готовности принять удар, задрожало. Быстро, как смогла, женщина взяла себя в руки и, откинув мысли и размышления о случившемся, с места рванула к лесу, в надежде, что кто-нибудь всё же выжил.

Глава вторая.

Наводнение.

"Это не кризис! Это ...!!!" (с) "О чем говорят мужчины"

Балер, держа в обеих руках по ведру студеной воды, медленно передвигал ногами и поднимался по обсыпающейся лестнице. Идея гостивших у них магов набирать воду из ключа в шахте оказалась хоть и опасной, но спасительной: засуха могла погубить Таэтэл, а жители боялись рыть колодец там, где расположено великое множество красных камней. Маги, особенно тот низенький старец, сделали всё сами и этим спасли город. Балер, да и все городские, были готовы признать их героями города, но он-то понимал, что магам такой титул ни к чему.

От студеной воды так и веяло прохладой. Губы мужика пересохли, но он отказывал себе в пития из ведра: боялся вновь заболеть, а у его дочери и без того хлопот хватало.

Он вспомнил её заплаканные глаза, когда она накрывала тряпицей лицо умершего у неё на руках беловолосого мужчины, спасенного монахами. Прежде, Варанья уже видела смерть. Смерть в глуши Таэтэла - гостя частая, и она была готова опустошить город всеми силами.

Засуха и голод - это те проблемы, с которыми городские уже привыкли бороться и им это весьма неплохо удавалось. Но люди всё равно умирали, и одна Богиня знает почему.

Злейшим врагом Таэтэла была смерть детей.

Молодых, способных заводить потомство, осталось очень мало, и среди этих немногих ещё меньшим удавалось завести потомство. Из десяти рождающихся детей выживали двое, да и те оказывались недоношенными, слабыми, часто с дефектами, слепые или глухие. Таэтэл вымрет, в этом уже не было сомнений.

До вершины оставалось всего несколько ступенек, как раз самых некрепких и опасных. Ухватив ведра покрепче и всеми силами стараясь удержать равновесие, Балер закинул ногу на рыхлую тропку, могущую довести его до дома, и оттолкнулся, довольный собой.

Сначала подул ветер. Легкий, холодный, но потом он стал усиливаться и приобретать запах пыли и земли. Словно окрашенная вода, и без того грязный, но все же прозрачный, воздух окрасился черным. Ещё один порыв, и Балер понял, что потерял равновесие.

Его ноги оторвались от земли, скинув мужика на ступеньки. Ведра полетели вслед за ним, кубарем падающим вниз и ничего не понимающим. Он пролетел несколько метров, когда ребро одного из ведер, предварительно швырнув в лицо Балера оставшуюся в нём воду, врезалось ему в висок, и с уже потускневшим взглядом, тот безжизненной тушей свалился на один из выпирающих из земли камней. Кровь и серое вещество, смешавшись между собой, выплеснулись и потекли вниз, к шахте.

Ветру, несущему в себе неподдающийся подсчетам объем темной материи, уже поглотившей находившийся в том же потоке негатив, было мало. Он вгрызался во все души, сердца и тела, попавшие под его влияние, вступая в смертельную схватку с теплящимся в городских жителях сиянием. Но тени было слишком много.

Дом, где жили Варанья и Балер, заскрипел, но не рухнул. Те немногие из оставшихся в доме стеклянных окон треснули, двери распахнулись. Посуда, вещи, да и все, что было в доме, слетели со своих мест и вжались в стены.

С глазами, полными ужаса, хозяйка дома выскочила на улицу, и, совершенно не зная, что происходит и что делать, заметалась из стороны в сторону. Тут и там её взгляд натыкался на её знакомых или соседей, попавших под завалы. С размозженными головами, или телами, пронзенными то вилами, то лопатой, они лежали на земле, утопая в черни, льющейся из их тел. Но они не были бездвижны.

- О Богиня, даруй нам свет дабы спастись! - Восклицал кто-то, старательно перекрикивая шум, но его голос тонул в хаосе звуков.

- Богиня, что же это такое?! - Заверещала высокая, исхудалая рыжая женщина, пятясь назад и с ужасом взирая на что-то впереди.

Варанья подбежала к ней и схватила её за плечи, когда её глаза устремились на тот же объект. Это был десятилетний мальчишка, с оторванными пальцами на обеих руках и головой, пронзенной тупым кухонным ножом. Он медленно поднимался на ноги, неотрывно глядя своими серыми глазами на мать.

Его глаза не были глазами покойника, но в них не было и жизни. Нечто сосредоточилось в нем, сделав его вены черными, а глаза - словно залитыми жидким серебром.

- Неужели мой сын... - Верещала рыжая. - Восстал... Нет! - Крикнула она, пытаясь вырваться из объятий Вараньи и ринуться к сыну, но та её удержала. - Отпусти! Это мой мальчик!

- Это не твой мальчик, Арилья! Что бы это не было, это не он! - Кричала та ей в ответ, как вдруг поняла, что что-то в её соседке меняется прямо сейчас, у неё на глазах: по её коже потекли струйки... Но не воды, не пота, а масла. - Что происходит?..

- Что со мной происходит?! - Та продолжала верещать так, словно точно знала, что ей это поможет. - Почему я? Почему ты нет?! А-а-а!

Она закричала ещё громче, так сильно, что на какое-то мгновение даже переорала шум ветра. Варанья крепче схватила её за плечи, как вдруг Арилья... лопнула, и беззвучно расплылась по земле прозрачной маслянистой массой.

Варанья потеряла дар речи. Она стояла с по-прежнему напряженными руками, и словно ничего не замечала. Для неё мир померк. Мальчик, вынув из головы нож вместе с глазом, неспешно двигался в её сторону, но та этого не видела.

Сияние в её сердце стало угасать.

Вокруг неё появились люди. Такие же, как она, кто могуч духом и своей верой. Их сосуды, независимо от носителей, боролись с тенью. Некоторые несли на руках детей, лет пяти или совсем грудных. Один из молодых мужчин, лет тридцати на вскидку, подбежал к Варанье и поднял её на руки, решив, что приводить её в чувства будет гораздо дольше.

Человек пятьдесят, все вместе, они двигались к давно забытой пещере на окраине города, чтобы там скрыться от напасти. Они были в каких-то паре сотен метров от неё, когда дорогу им перегородили прочие жители Таэтэла, и среди них был отец Вараньи - Балер.

От его головы осталась ровно нижняя половина, а те, кто окружал его, выглядели едва ли лучше. Они не желали нести смерть. В отличие от нежити, жаждущей только одного - ещё больше негатива, они несли тень, и были готовы уничтожить любые сердца, лишь бы те окрасились в тот же цвет, что и их. От них веяло скверной.

Варанья впилась пальцами в шею парнишки, несшего её, и с непередаваемым ужасом таращилась на то, что каких-то полчаса назад было её отцом.

- Папа... - Шептала она, когда по щекам покатились слезы. - Папа!..

Из распахнутой настежь двери её дома вышел человек. С длинными белыми волосами, высокий, исхудалый, но не отощавший. Он шел, беспорядочно переставляя ноги, и то и дело крутил головой из стороны в сторону, словно пытаясь понять, где же он очутился. Он выглядел как человек, который уснул в собственной уютной постели, а проснулся невесть где и совершенно не понимал, что происходит. В каком-то смысле так оно и было.

Шаг за шагом, то и дело оглядываясь, он шел мимо развалин домов и мимо мертвых людей, пытающихся выбраться из-под завалов. Его совершенно не беспокоили ни ветер, ураганом несущийся по кривым улочкам Таэтэла, ни чернота, которую этот ветер разносил.

Морща нос, словно собака, вышедшая на след добычи, он неспешно двигался к выжившим, окруженным оскверненными телами своих друзей, соседей и родственников.

Молча, он подошел к двум женщинам, держащим на руках грудных детей, и, обратил внимание на себя.

Толи он действительно так плохо выглядел, толи женщины были перепуганы настолько, что и морковку бы приняли за угрозу для жизни, но они заверещали, заставив всех остальных на мгновение позабыть про идущую спереди опасность и обернуться к ним.

С невозмутимым видом, беловолосый мужчина начал говорить что-то, по интонации походящее на четкое и успокаивающее утешение или объяснение, но женщины, испугавшись его шипяще-ворчащего голоса, хоть и замолкли, но чуть было не лишились сознания.

Глаза Вараньи практически буквально полезли на лоб. В шею бедного паренька, продолжающего держать её, ещё сильнее вгрызлись её пальцы, так что он поторопился поставить девушку на землю так, чтобы она при этом не упала.

Она узнала мужчину. Конечно: он неделю пролежал на втором этаже её дома. Она помогала монахам покрывать его тело укрепляющим маслом, по нескольку раз в день проверяла, дышит ли он. И вчера днем он умер. И она была в этом уверенна. Вчера он не дышал.

Два бледно-розовых глаза, с вертикальными черными зрачками в них и тремя полосами на радужке, направленными к центру, углядели Варанью и тут же изменились. Их взгляд сменился с неопределенного, на чуть более радостный и чуть менее пришибленный.

Люди сделали несколько шагов назад от него, ближе к восставшим разносчикам скверны. Мужчина продолжил что-то лепетать, но быстро понял, что его не понимают. Руками показав всем, что им лучше успокоиться, он окинул взглядом изуродованные тела медленно движущихся к ним городских, и указал на них.

- Ото.. - Проговорил он громко и четко, его могучий низкий голос шел из груди. - Отойди..те. Все. - Удалось сказать ему полностью, едва он вспомнил нужные слова, с трудом подавляя льющиеся в сознание прочие воспоминания, коих было много. Больше, чем один человек мог помнить. - Быстро.

Парнишка снова подхватил вновь потерявшую способность двигаться Варанью и, держа её, отбежал за спину беловолосого, спокойно шедшего на встречу нескольким десяткам противников.

Человек, часть имени которого помнил один только Стижиан - Руми, вскинул вверх руку, и по ней соскользнул мощный поток ветра, спиралью пронзивший черноту и блокировавший на этом участке непрерывный поток шедшего с юга урагана. Непроглядная чернота стала серой и постепенно рассеивалась. Городские глазом не успели моргнуть, как поток ветра подхватил Руми и кинул его к разносчикам скверны.

Наблюдающие ожидали, что его руки сожмутся в кулаки и в них блеснет сияние, чтобы рассеять наступающую тьму, но ошиблись. Руки мужчины оставались расслабленными, даже когда он замахнулся ими на двух стоящих рядом противников и загнутыми к груди и ладонями ударил их по солнечному сплетению.

Глаза покойников на мгновение распахнулись: удар, кажущийся таким простым, оказался следующей ступенью смерти для них. Из их тел вырвались некрупные черные сгустки, чуть повисевшие в воздухе, а затем устремившиеся неведомо куда.

Несмотря на всю видимую ловкость, невесть откуда появившуюся в бывшем вчера мертвым теле, отбиваться от всех окруживших его покойников Руми пока не удавалось, хотя он знал, что может. Мертвая рука Балера легла на его плечо, и из-под ногтей и сквозь поры кожи полилась черная жидкость, стремительно атакующая тело беловолосого. Уже поверив в свою победу, носители скверны, или же сама темная материя, укоренившаяся в них, все разом ринулись к Руми, желая как можно скорее поделиться с ним и сделать его частью тени. Тот согнул колени, выпрямил ладони, сделав их прочными словно камень, и резко, опираясь на носок, крутанулся вокруг своей оси, нанося попавшим в радиус действия покойникам удары. Он выталкивал из этих мертвых, оскверненных тел тень.

Черная жидкость, которая может быть была всё же дымкой, стекала по его коже словно вода по жиру. Неспособная проникнуть внутрь, она жирными каплями собиралась на поверхности. Руми смахнул её с себя, словно грязь, и подхватил ещё один поток ветра. Проскользнув по воздуху, с легкостью, будто это была твердая поверхность, он бросился добивать ещё оставшихся, и по-прежнему ничего не боящихся восставших покойных.

- Ухо..дите. Я..най..ду. Вас. - Сказал он человеку, к которому поднес его ветер. Человек оказался, пожалуй, один из самых сообразительных среди них: крикнул что-то остальным, тряхнул одного-другого за плечи, и те, небольшим отрядом, отправились куда-то.

Руми выпрямился во весь рост и взглянул на разбросанных вокруг него уже безвредных мертвецов, к которым снова кралась тень, готовая возрождать их снова и снова, чтобы они несли её во все концы света.

"Бесполезно" - подумал он не на своем языке: думать было куда проще, чем говорить. "Нужен носитель сияния, я здесь ничего не могу сделать".

Он сморщил нос и принюхался, повернувшись на юг.

"Там".

Ора бежала по кочкам, перепрыгивала через цветущие (если такое возможно представить) черные кусты, пахнущие... чем-то непонятным. Она оббегала черные деревья, словно бы выросшие сгоревшими, наступала босыми ногами на черную траву, мох и шишки, впивающиеся в ноги не хуже обыкновенных.

Весь лес, который ценой своей жизни старались уничтожить инквизиторы, был соткан из темной материи. Здесь всё это выглядело более чем естественным, и эта тьма не стремилась проникнуть в сердце монахини, чтобы пронзить его и окрасить.

Тео, думала монахиня, не зря второй по силе монах. Практически опустошенный, едва живой и едва держащийся в сознании, он вытащил на себе Кирано и Роана, и теперь все трое лежали на поляне рядом с мальчишкой, которого им удалось вывести.

Оре удалось обнаружить Авеля, чудом спасшегося и от огня, и от негатива, и от тени, и вытащить его на туже поляну

Сейчас она искала магов, и вот уже который час не могла их обнаружить.

Линео Визетти - не тот, кого можно убить потоком, в котором слились всего-то три стихии (теперь монахиня смело называла и негатив, и темную материю стихиями), а Дримена не просто так сделали придворным магом, так что и он не мог так легко погибнуть.

"Ничего себе легко: здесь царило такое пламя, что даже Циавис Амеверо наверное присвистнул бы" - пронеслось в мыслях монахини, и она тут же вспомнила про смерть Тенарса, больше известного как Трасса, его брата. - "Интересно, где он сейчас".

Ора не слышала ни Дримена, ни Линео. Её слух никогда не подводил, и не должен был, а думать о том, что они все же погибли, она ещё не была готова.

Остановившись рядом с черным деревом, походящим на ель, она замерла, находясь в позе готовой к прыжку кошки, и снова прислушалась. Ничего. Абсолютно ничего. Ни тени, ни негатива, ни пламени, ни иной магии. Даже препятствий или барьеров не было.

"Стой" - сказала монахиня сама себе - "Погоди. Вспомни новый дар Дримена: он же может управлять тенью! Вряд ли, конечно, такими объемами, но скрыться за нею он мог. Надо искать тень, отличающуюся от прочей". И она снова прислушалась.

Мысль была, конечно, блестящей, но темная материя, из которой сотворен этот лес, оказалась крайне неоднородной, просто только теперь Ора обратила на это внимание.

"Услышь духа". Услышать духа - вот решение проблемы. "Но я не медиум! Значит, угадай имя, и он откликнется. Но!.. Слушай внимательнее! Навостри уши! Имя!"

- Элорик!! - Проорала монахиня во весь голос, и энергия сияния чуть было не вырвалась из её груди вместе с криком.

Разумеется, дух не ответил, но слух уловил некий шелестящий звук, и женщина рванула туда.

Дримен стоял на коленях, опустив голову так низко, что могло показаться, будто его шея сломана. Пальцы рук растопырились и побелели, держа над ним серую пленку, под которой спрятались Линео и Лиада.

Магесса сидела напротив Дримена и поддерживала его за талию, чтобы тот совсем не свалился. Линео же, словно бы ничего не замечая, прикрыл глаза рукой и думал, изобретая способ выбраться.

Когда к ним подбежала Ора, глаза Лиады загорелись пламенем надежды, а по щеке покатилась слеза.

- Как вы? - Спросила монахиня, обратив внимание магистра на себя, а потом перевела взгляд на мага, чье лицо скрывали волосы. - Что с ним?

- Он защитил нас от тени. - Ответила магесса. - А магистр - от пламени.

- Держать пламя было проще, - Линео встал на ноги, подошел к ученику и легонько толкнул его плечо: тот куклой свалился на черную землю, - он умрет. И тут уж без какой-либо надежды.

Магистр произнес эти слова спокойно и абсолютно нейтрально, словно бы он каждый день хоронил учеников, бывших ему словно сыновья. Для Оры и Лиады эти слова были ударом ледяной воды по лицу.

Прежде чем паниковать, монахиня решила понять, с чего это вдруг он так решил. Не может же маг, не просто маг, а элементарист, повелитель семи ныне известных (пусть пока только им) стихий, умереть. Он же отразил тень.

Да, Дримен отразил тень, но не подумал о негативе, прошедшем сквозь него.

Когда маг упал на землю, и Ора увидела его лицо... Она не сразу пришла к тому же заключению, что и Визетти. Женщина подняла весьма легкое тело мага и рысью рванула из леса, не задумываясь о том, поспевают ли остальные за ней. Положив Дримена на траву рядом с пребывающим в сознании, но лишенным способности шевелиться Тео, Ора сложила руки на груди мага и стала заливать в него сияние, сначала тонкими, а затем и мощными потоками.

Её волосы стали белеть в корнях, но она игнорировала наступающую слабость, пытаясь побороть разрушающий сосуд Дримена негатив.

- Это бесполезно, госпожа Тоурен. - Подал голос Линео, догнавший её где-то через полчаса, а вслед да ним волоклась Лиада. - Вы только силы зря потратите.

"С чего это он стал со мной на вы? Вот старый... Эй!" - хотелось ей закричать на все ещё дышащего Дримена - "Не смей мне здесь... Сдержи скверну! Вытолкни негатив! Ты же можешь!"

- Остановись, Ора. - Ослабленный, Тео взял её за руку. - Я видел, как такое происходит с людьми, и тоже пытался. Ора... Это бессмысленно.

Она чуть отползла назад, перед глазами всё поплыло, а по щекам покатились пара слёзных бусин.

- Мне следовало пойти с вами с самого начала. - Говорила она, старательно утирая слезы. - Всего этого могло не произойти. Или произошло бы, но я бы вас вытащила... Что за! А-А-А! - Она вцепилась в свои же волосы и громко вскрикнула. - Будь ты проклят, Стижиан! Каких-то пару месяцев назад мне было бы совершенно наплевать на его смерть!

Тео невесело усмехнулся и повернул голову к Дримену, хотя беспокоился теперь совершенно не о нём, но пытался.

Переживет ли его сын и эту смерть?

Монахиня, готовая действительно кого-нибудь прикончить, осеклась и замерла. Она повернулась лицом к городу, и глаза её налил безмолвный ужас.

- Не может быть... - Сорвалось с её губ. - Нет-нет-нет, не надо...

- В чем дело? - Голос Тео был едва слышен.

- Госпожа Тоурен пробила барьер, стоявший здесь более семи веков. - Ответил за неё Линео, на что Ора отреагировала, кинув на него резкий испуганный взгляд. - Накопленная за ним энергия вырвалась и пошла дальше. Сейчас лес абсолютно энергонейтрален.

И действительно, хоть он и был соткан из темной материи от и до, тени в нём больше не слышалось.

- Боюсь, последствия могут быть трагичными, госпожа Тоурен, но поправимыми. Полагаю, волна принесёт сильные повреждения только Таэтэлу, дальше энергия рассеется и урон, наносимый ею, уже не будет столь катастрофическим.

Ора никак не могла понять, что же не так с Линео. Он прослыл мудрым магистром, любившим своего ученика и, подобно любому из мастеров Монтеры, готовым защищать людей и их города до последней капли энергии. Что же сейчас мешало ему оставаться таким? Неужели его терзало нечто важнее исчезновения целого города и гибели Дримена?

- Мы сможем доставить его в Орану? - Спросила монахиня, кивнул в сторону бездвижного мага. - С помощью портала, что вы соорудили?

- Мы могли бы, но, я боюсь, что волна темной материи если не разнесла его на песчинки, то как минимум вытрясла из него все подходящие для этой процедуры свойства. - Он приложил пальцы к губам и устремил взгляд себе под ноги. - Да и Дримену ничто уже не поможет. Нет таких целителей, что способны обратить вспять распространение скверны. Точнее как, они-то есть, точнее были, давно, а сейчас они или вымерли, или мы всё равно не успеем их отыскать. Вы же уже очистили сосуд моего ученика от негатива, и, думается мне, догадались, что энергия сияния не способна остановить... Разложение.

- Я... - Ора вновь прикрыла глаза. - Я видела подобное, но... тогда было проще. Не знала тех людей.

- Всем приходится через это пройти. Возьми себя в руки. - Тео попытался сесть, но тело ныло, равно как и голова, так что он остался на траве, но все равно повертел головой, чтобы увидеть лежащих рядом с ним монахов. - Это... Больше никого не удалось обнаружить?

Ора помотала головой из стороны в сторону, смахнула слёзы и потёрла глаза: те стали красными, воспалёнными. Монахиня поднялась на ноги и сказала:

- Нам стоит вернуться в Таэтэл. Не знаю, как вы, а я чертовски голодна. Вот перекушу, и смогу поразмыслить над тем, что делать дальше.

- Вы ослепли, госпожа? Таэтэл укрыт тенью. Даже будь у нас здесь целый отряд монахов, вам бы не удалось очистить город и вновь сделать его пригодным для проживания.

- О, об этом можете не волноваться. - Она широко улыбнулась, и взглянула на Тео. - Я вложу в тебя достаточное количество энергии, чтобы ты смог идти и потащить хотя бы этих двоих, - она кивнула на Авеля и Роана, - Лиада и... магистр - на вас Кир и Дримен. Даже не вздумайте его бросить здесь, не то будете держать ответ перед Её Величеством. Я потащу мальчишку.

- Ора, идти в Таэтэл - это самоубийство. Да и ты потратила неимоверное количество энергии! На уничтожение барьера, на очищение сосуда Дримена! Ты не смо...

Но тут его тело налилось силой, а сосуд наполнился чистой, пусть немного чужой, но всё же спокойной энергией. Мастер привстал и с изумление посмотрел на монахиню, непринужденно глядящую вперед.

- Ты когда-нибудь слышал про Визы, Теоллус? - Спросила она, продолжая улыбаться. - Знаешь, какие монахи у неё учатся? Думаю тебе, как главе монастыре, Млинес рассказывала о ней. Так вот меня Визы забрала, когда мне было четыре года.

Мастер громко сглотнул, поняв, что этим хочет сказать Ора. Среди монахов было очень мало женщин. Сам Тео знал их семерых. Четверо из них - целители. Потрясающие, могущественные целители, способные спасти человека, находящегося за шаг до объятий со смертью. Ещё одна - небезызвестный, первый из рожденных медиумов, с которым он никому и никогда не посоветовал бы вступать в настоящий бой, а ведь сам Тео видел серьезную Млинес только во время защиты пустой Монтеры, где она и не собиралась показывать свою силу. А вот шестая из его знакомых... Тео даже передернуло, когда он вспомнил о ней: она меньше чем за тридцать секунд низвергла в небытие целое поле брани, где за год до этого столкнулись две армии соседних воюющих городов.

И вот теперь - Ора. Ему раньше стоило предположить, на что она способна. Да... Не зря в Храме Сияния женщины занимают особое положение.

Монахиня подняла мальчишку на руки, улыбнулась мастеру и зашлепала босыми ногами в сторону погрязшего во тьме города. И даже легкий ветерок не посмел колыхать её оборванные одежды.

Руми стоял рядом с тем, что осталось от дома Вараньи, и яростно, словно выискивая муравьев, чесал голову, ещё сильнее спутывая грязные, засаленные волосы. Оттолкнув от себя очнувшуюся в шестой раз покойницу, которой не повезло при урагане, и она животом напоролась на что-то острое, он с грустью посмотрел на её лишенные души, полные черни глаза, и поток ветра, направивший его ладонь, вытолкнул из её тела очередной сгусток тени.

С особым неудовольствием он обнаружил, что одежда на нем старая, уже грязная, вся в потертостях. Старательно отбрасывая мысли о жалости в сторону вновь и вновь идущих на него носителей тени, Руми оглянулся и зашел в ещё один оставшийся более менее целым дом.

Все предметы в нем оказались разбросаны в абсолютно хаотическом порядке, тут и там валялись тряпки и битая посуда, разбросанная пища. Некоторые из овощей оказались сгнившими целиком или ровно наполовину. Странно было бы подумать, что в городе, где любая крупица зерна на счету, кто-то мог бы позволить сгнить продуктам. Значит, это сделала тень или негатив. Руми честно признавался себе, что совершенно не разбирался в этих двух типах энергии. Постепенно просыпающаяся в нем память пока что не давала ему каких-либо четких определений, только лишь путала его.

Походив по единственной в доме комнате, он наконец нашел искомое. Это был небольшой, почти треугольный осколок заляпанного синими пятнами зеркала, и он заглянул в него.

Всего три метки. На левом глазу в левой верхней части радужки осталось всего три тонкие полоски, направленные к зрачку. Всего три, вместо семи.

Руми положил руки на предплечья и провел пальцами по тонким выступам на коже. Линии, соответствующие меткам на глазах, полосами, похожими на шрамы, тянулись изогнутой линией вниз до локтя, и так на обеих руках. Ещё одна пара отраженных меток расположилась на нижних ребрах, но и там линий было всего три.

Три, вместо семи.

Руми сжал в руке осколок найденного зеркала, и тот наверное порезало бы его руку, но мягкая упругая кожа на внутренней стороне ладони уплотнялась и игнорировала режущий предмет.

Его нос учуял что-то, но не было понятно, что именно. Сквозь тень Руми так и не удалось выйти на след монахов, спасших его из плена совета древних, и он решил ждать их здесь. Но только сейчас ему в голову пришла мысль о том, что город, в котором он сейчас, может находиться на Южной Грани, а это значило бы, что монахи отправились к лесу.

Как поздно приходят полезные мысли!

Он выскочил из дома и бросился к холму, за которым виднелся просвет, однако усомнился в правильности выбора пути, да и перед ним вновь возникли разносчики тени, возрожденные паразитирующей в них энергией.

Немного обескураженный, опираясь на одни только вложенные в него рефлексы, Руми отбивался от напирающих покойников, старательно соображая, куда же ему идти.

Ответ пришел сам, причем не в форме божественной благодати, просветления или ещё чего. Волна, которую почувствовал даже способный игнорировать их Руми, молнией мчалась над городом, рассеивая вездесущую тьму, и голубоватой волной укрыла Таэтэл.

После того, как мужчина попросту моргнул, несколько десятков уже давно мертвых жителей города, из которых он битый час извлекал темную материю, единовременно рухнули на землю. Лишенные движения, они лежали, и их тела больше не пронзала тень. Тени вообще больше не было. Во всем городе.

Руми поднял голову, и увидел женщину, держащую на руках мальчишку и спускающуюся с ним вниз. Она подошла к стоящему посередь разрушенного города беловолосому межчине, смерила его оценивающим взглядом и передала мальчишку ему в руки.

- Больше никогда не буду делать это по два раза на дню. - Сказала она совершенно не своим голосом, а сиплой хрипотой, словно её горло травмировали ангина, съеденный ёж и не один десяток крепких сигарет. - Что с городскими?

Руми заморгал, придумывая как произносятся звуки, из которых состоят слова этого языка, и для начала кивнул на лежащих перед ними городских.

- Здесь жили порядка тысячи человек. Не могли же все?..

- Бежали. На запад. Почти. Все. Мертвые. Мало. - Проговорил он, моргнув ещё и ещё.

Ора подумала о том, что ресницы стоящего перед ней человека такие длинные, что моргай он ещё быстрее, то наверное взлетит.

В такие дни, как этот, в такие месяцы, как этот, когда происходит неимоверное количество жутчайших событий, правда, ужаса подобных масштабов ей ещё никогда не удавалось пережить, ей нравилось тешить себя маленькими глупыми шуточками, заставляющими её хоть чуточку улыбаться.

Новость о том, что большая часть города все-таки спаслась, стали чашей прохладного нектара, переливающееся в животе.

Руми посмотрел на троицу, спускающуюся в это время по холму, и несущую на себе ещё четыре тела, живых тела, и его губы постепенно расползались в радостной улыбке.

Линео, равно как и Тео, разница только в форме выражения, хотелось дернуть Ору за растрепанный хвост и напомнить ей о том, что стоящий перед ней мужчина вчера днем лежал мертвым на втором этаже дома Балера и Вараньи.

Беловолосый мужчина с тускло-розовыми глазами улыбнулся, без задней мысли продемонстрировав монахине свои беленькие зубы, с парой коротеньких клыков сверху и снизу. Белый, толстый, пушистый хвост, с тремя черными кольцами на кончике, появился из-за спины довольного до безобразия Руми, забывшего даже о том, что он уже потерял четыре жизни. Подул легкий ветер, обнаживший чуть вытянутые к верху и покрытые тонким слоем белой шерсти, похожие на человеческие, уши.

И тут мозг Оры понял, что ещё больше новостей и событий он просто не выдержит, и женщина упала на землю.

В городе Кайлинне стоял полдень. Светлый теплый полдень, такой же, как и большинство полдней в этом году. Город копался сам в себе, и каждый в нём занимался тем же, чем обычно. Кто-то шил, кто-то готовил, кто-то пил, кто-то торговал собой. Все как во всех городах.

Вот уже две недели как вышел указ её величества о реформе церкви и преобразовании инквизиторских школ в монастыри, подобные Монтере. В большинстве своём, города крайне одинаково относились к этой вести: праздник, радость, пировали по три дня. Общую картину радости портили только семьи послушников, коих было больше, чем того хотелось бы.

Коррупция в рядах инквизиторов, их любовь к грабежу и изъятию последнего золотого из кармана человека - не легенда, а реальность, имевшая место каких-то пару месяцев назад. Мало того, что многие из последователей церкви отказались подчиняться приказу королевы, а некоторые рвали на себе волосы и клялись, что "эта богомерзкая ведьма будет гореть на костре!", так ещё и их семьи начали поднимать суматоху, лишившись столь богатой кормушки, как свой человек в инквизиторских рядах.

Королева, смело можно было сказать, не зря носила корону и фамилию Дива. Она предвидела это... Она всё предвидела, и направила в каждый из крупных городов пару монахов, в некоторые - пару из мага и монаха. В отдельные мелкие города она отправляла доказавших свою верность магов тверди, способных мгновенно перемешаться в Орану в случае возникновения опасности и сообщать о ней.

Милф и Маретти, все из себя как всегда прекрасные и замечательные, сидели на лавочке в парке, где когда-то был дом Стижиана, хоть они об этом и не знали, и играли.

Игра, которую не один нормальный человек не примет за игру. Они боролись с похмельной головной болью, не прибегая к привилегиям монашеских тел, вроде регулирования давления или выведения алкоголя из организма.

- Здесь как-то спокойно. - Проговорил Милф, однако его речь походила на лепет беззубого младенца.

- Еще бы здесь не было спокойно. Месяц назад здесь были Ветру, Лоури и этот... Ну этот... как его... - Маретти положил руки на виски и массировал их.

- Кто? Придворный маг? Перферо?

- Да, точно, он. После их появления тут спокойно и чисто, как в голове после удара дубиной.

Близнецы захихикали, что вызвало у обоих одновременный укол боли в их головах, так что смех пришлось прервать.

- А долго нам ещё торчать в этой глуши? Скучно же.

- Хочешь, можем пойти познакомиться с Эйрой Клод. - Маретти вскинул голову и взглянул сквозь широкие листья на ясное голубое небо.

- Это кто?

- Это женщина, породившая на свет гордость нашего монастыря.

- Стижиана то? О да, мне бы хотелось взглянуть на женщину, из-за которой мастер Ветру в свое время постоял у колонн.

- Неизвестно же, она ли это была. По мне, так Стиж и Тео не очень-то похожи друг на друга.

- А по-моему, очень даже похожи. - Милф снова усмехнулся, но тут же застонал. - Пойдем лучше полечим похмелье общепринятым способом.

- В портовую таверну? Там жу-удко воняет рыбой. - Брат скривил морду, но все равно встал с лавочки и поплелся по усыпанной мелкими камешками дорожке к выходу из парка. - Но зато там крепкое дешевое поило.

- Надо завязывать. Нам с нового года, между прочим, преподавать в бывшей седьмой школе. - Милф тоже встал и быстро нагнал брата. - Но я готов с тобой согласиться. До двадцать четвертого марта ещё целых полгода, надо оттянуться вволю. - Он хлопнул близнеца по плечу, и те прогулочным шагом двинулись в порт.

Перед тем, как они свернули в таверну, мимо них прошел человек, на которого, может, ввиду больной головы, они не обратили внимания.

Это было высокое создание, спрятавшееся за лоскутами черной, чуть отдающей багрянцем одеждой, развивающейся от легких порывов морского ветра. Он не шел, а плыл по серому портовому камню, огибая шедших ему на встречу людей, и медленно двигался к дому бывшего главы города Маэса Клода.

Завидев его, медленно плывущего вверх по склону, одна из служанок дома замерла, прекратив подметать пол сломанной метлой. Ничего не понимая, теперь в этом доме гостей не бывало, она выпрямила спину и шагнула навстречу незваному гостю.

- Если вы желаете увидеть Маэса Клода, то вынуждена попросить вас уйти: он отдыхает и никого не принимает. - Громко сказал она своим зычным, раздражающим голосом, но гость все равно продолжал плыть в сторону дома. - И милостыню я вам дать не могу - самим есть нечего. - Усмехнулась она, но мужчина не останавливался. - Эй, я кому говорю!

Но мужчина уже оказался в паре метров от неё, испугавшейся, но сжавшей метлу покрепче, чтобы в случае надобности приложить незнакомца как следует.

Из-под мантии показалась серая, тонкая рука с неестественно-черными, похожими на хорошо обработанный гранит, ногтями на ней. Рука поймала обломок метлы, которой замахнулась служанка, и резким рывком вырвала её, тот час превратив в одни щепки.

С головы незнакомца упал капюшон. Служанка увидел человека с глазами медного цвета, в которых виднелись несколько тонких колец, и увидела, как ветер колышет его длинные, по самый пояс, волосы, то черные, то тускло-золотистые.

Сдержав в своей груди крик, она попросту свалилась без сознания на пороге.

Одераричи перешагнул её, но не вошел в дом. Он приподнял голову, словно смотрел сквозь второй этаж, и решил не проходить дом насквозь, а обойти его, что он и сделал.

Выйдя к живой изгороди, змей прошел мимо опрокинутого стола и двух сломанных стульев и вышел к кладбищу. Остановился, но не больше чем на мгновение, сразу поняв, что искомое им место не здесь. Обогнув забор, он прошел по заросшей густой травой тропинке и вышел на поляну, где стояла одинокая, неухоженная, с одним только засохшим цветком сверху, могила.

- Элиссия Клод. - Прочел Одераричи, расправив сложенные на груди руки.

Могильная плита треснула по центру, и две её половинки расплылись в противоположные стороны. Уже уплотненная земля завибрировала и начала становиться рыхлой, словно кто-то перерывал её невидимым орудием.

С глубины пары метров, к поверхности, постепенно выталкивая землю, поднималась крохотная коробка, походящая на гроб ещё меньше, чем граненый стакан на хрустальный фужер. Коробка чуть поднялась над землей и отплыла чуть в сторону, мягко опустившись на землю.

Одераричи перевернул ладонь внутренней стороной к небу и чуть согнул пальцы. Тот час гвозди пулей выскочили из крышки и разлетелись в разные стороны, вонзаясь в землю, деревья, камни. Крышка медленно соскользнула с коробки, и тогда змей подошел к ней.

Там лежал ребенок. Младенец, пары месяцев от роду. Он был завернут в почерневшую и прогнившую тряпку и не шевелился. Практически не шевелился.

Подняв ребенка на руки, Одераричи стянул с него тряпицу, и оба кольца в его глазах на секунду стали чуть шире.

Он ожидал подобного, но не такого.

Кожа ребенка была серой, по-настоящему серой, какая была у самого змея. Из открытого рта, маленькими порциями глотающего воздух, вываливался длинный, тонкий язычок, раздвоенный на конце. Волосы ребенка уже были длинные, и они укутывали девочку получше той тряпицы. Они были не коричневые и не медные, а цвета проржавевшего железа.

Переложив её на одну руку, другой Одераричи приподнял сомкнутые веки ребенка и увидел, что её глаза отличались от его только лишь цветом: они его ещё не приобрели, однако вертикальный зрачок и два кольца на радужке уже присутствовали.

Змей надкусил большой палец свободной руки, из него полилась алая кровь, и приложил его к губам крохи Элиссии. Она с жадностью прильнула к ней, и даже обхватила палец крохотными ручками, прижалась к телу её спасителя.

- Хорошо, что они тебя не сожгли. - Одераричи завернул девочку в ткань своей мантии и погладил ребенка по голове. - Люди порой так поступают. Хочешь, я познакомлю тебя с твоей матерью? Думаю, она должна знать, чью жизнь она чуть было не пресекла.

В ответ кроха впилась в кровоточащий палец носителя с большей жаждой.

Пройдя знакомым путем, змей вышел к заднему двору дома Клод, где его уже встречали сам хозяин дома и единственный среди всей прислуги мужчина, оба с ружьями в руках.

- Ты!.. - Хотел было что-то крикнуть Маэс, но онемел, едва взглянул в глаза незнакомцу, источающему настоящую угрозу. Животные инстинкты, недремлющие в этом человеке, подсказывали ему, что лучше бы ем сбежать.

- Ты спас ей жизнь, Маэс.

Монотонный, скрипучий и низкий голос, которым говорил этот мужчина, чуть было не заставил обоих, главу города и его слугу, наложить в штаны.

- Сожги вы её, уже не удалось бы спасти это создание. Я благодарен тебе.

Одераричи продолжил плыть по земле, оставив двоих мужчин трястись от страха. Он вошел в дом, из которого прислуга уже додумалась сбежать, и поднялся на второй этаж. Открыв первую дверь у лестницы, он вошел в светлую комнату, где на кровати сидела женщина, читающая Святое Писание.

Дав ей минуту, чтобы она поняла, кого держит в руках её посетитель, змей подошел к её постели и пристально посмотрел на Эйру, выронившую из рук книгу, и та с грохотом упала на пол.

- Я презираю матерей, покидающих своих чад. Говорить о детоубийцах здесь нечего.

Проговорил он, попытавшись убрать руку от лица ребенка, с чьих губ стекала его кровь, но та закряхтела, дав ему понять, что ей мало.

- Наказывать тебя за то, что ты сделала со своими детьми, не имеет никакого смысла. Ты сама себя накажешь, дурная женщина.

И он покинул её.

Покинув отвратительный дом, Одераричи спустился по склону и хотел вернуться в порт, как вдруг понял, что это за звук он слышал не протяжение нескольких часов.

В центр портовой площади, там, где некогда должны были казнить жену тогдашнего главы города и где встретились два брата, вышла Визы.

Змею хватило одного отголоска её мысли, чтобы понять, что та затевает.

Она вышла в центр, готовая вылить из себя невероятный объем сгущенной энергии. Такой, чтобы засиять подобно звезде, чтобы неблагодарные фанатики Храма Сияния и их пресвятой Богини наконец поняли, кому они должны кланяться в ноги за появление учения сияния и за неоднократное спасение их жалких жизней от бесчисленных крупиц негатива, возникающих тут и там.

Она смахнула поседевшие волосы с плеч и уже была готова сотворить задуманное.

Милф и Маретти, чья интуиция достойна не одной песни, вышли из таверны и с изумлением взглянули на пожилую женщину, одетую как подобает женщинам-монахам.

Вот, она выпустила из сосуда достаточное количество энергии и была готова в следующий момент вылить её, чтобы показать людям за кем им действительно нужно идти. Кто на самом деле им Бог.

Синие, густые линии, походящие на молнии, уже замелькали на кончиках её пальцев. Ещё чуть-чуть, и она будет готова засиять звездой. Но...

По порту пронеслась волна легкого землетрясения. Чуть подождав, Одераричи топнул тогой чуточку сильнее, так что земля под ногами затряслась с жуткой силой. Некоторые из очень старых домов затрещали. Многие, в основном женщины, сложили руки в кулачках на груди и залепетали молитвы, но не их собирался напугать змей.

Глаза Визы округлились, а накопленная в теле энергия сияния стала потихоньку сдуваться, словно мяч.

Она обернулась, завертелась из стороны в сторону, чтобы увидеть действительно он ли это, хотя точно знала, что он, но её глаза с этим не справились.

Испуганная, что с ней случается редко, она набросила на голову капюшон и растворилась в воздухе.

- Что это было? - Спросил один брат другого, когда они, убедившись, что всё в порядке и угроза миновала, вернулись в таверну.

- Я-то откуда знаю? Видел не больше твоего. - Ответил Милф, роясь в карманах в поисках мелочи, чтобы дать её грудастой официантке как чаевые.

- Ты видел, сколько энергии она чуть было не выпустила? Я в жизни не видел ничего подобного! Об этом стоит доложить во дворец.

- Я смотрю, ты едва ли не влюблен в нашу правительницу, Маретти. - Он наскреб несколько серебряных и пару медяков, чтобы протянуть их улыбающейся даме и весело подмигнуть ей. - По любому поводу к ней собираешься.

- Она делает очень умные вещи. Одна только реформа инквизиторских школ чего стоит. Хотя не всем это по нраву. Мне вот, например! Вот очень хочется торчать в монастырях и обучать этих клоунов! Ты можешь себе представить, что это будет? Они же не только невоспитанные, но и взрослые. Среди инквизиторских послушников есть мужики постарше нас, и как прикажете нам с ними управляться? Не представляю!

- Грубой силой, брат. Нет ничего более весомого, нежели крепкий кулак. Разберемся. В какой там нам школе преподавать?

- В седьмой. Там будем мы, мастер Риорда...

- И не одна сотня быдловатых наглых баранов... - Произнесли они синхронно, после чего рассмеялись.

- Надо дождаться смены и ехать в Эсфити. - Милф принялся исчерпывать ещё одну кружку темного пива. - И написать-таки письмо во дворец. Если эта женщина, - он указал пальцем в сторону портовой площади, где несколько минут назад красовалась Визы, - не монах, то её следует вычислить. А если монах, то хорошо бы спросить какого лешего она тут вытворяла!

Грудастая официантка, поставив поднос на стойку, прислонилась к ней, убрав руки за спину и продемонстрировав всем свой красивейший бюст. Она старалась улыбаться как можно скромнее, едва поднимая на Милфа взгляд.

- Везёт тебе, братишка. - Маретти с грустным лицом прильнул к своей кружке с пивом.

- Нам, братишка. Мне кажется... Она хочет видеть в своей спальне нас обоих.

Братья переглянулись, и на их лицах появилась абсолютно одинаковая улыбка, предвещающая весьма веселую последнюю ночь в Кайлинне.

"...женщина среднего роста, со светлыми волосами, возраст примерно пятьдесят лет. Она вышла на площадь и стала испускать колоссальное количество энергии сияния. Чистейшей, без каких-либо примесей демонической или ещё какой магии. По непонятным причинам, она внезапно прекратила..."

- И чего же она интересно добивалась. - Произнесла вслух женщина, на голове которой белела усыпанная камнями королевская диадема.

Во всём дворце кроме неё сейчас не было никого. Даже Лекса, устроившая себе лабораторию в дальней части замка, сегодня отправилась в больницу. Тяжко ей, человеку своего дела, готовому торчать у печи и плавить металлы и камни целыми днями, носить ребенка и всеми возможными способами держаться подальше от какой-либо опасности. Ковка магических артефактов - дело более чем опасное. Дримен, помнится, как-то пытался уговорить её бросить это дело, на что наследница дома Ун Бейквуд, без шуток, ответила, что она скорее прекратит есть, чем выдумывать новые виды оружия, пригодного для пользования магами.

Её Величество, недавно взошедшая на престол Синента Дива, сидела на своем законном месте, королевском троне, и держала в руках только что полученное письмо из Кайлинна, написанное близнецами Милфом и Маретти.

Она сразу же поняла о какой женщине идет речь, но в её голову все же затесались сомнения. Визы - известный мастер, постигший все тайны монашеского учения, и даже больше. Она поддержала Синенту, когда та собиралась вернуться в столицу и заявить свои права на престол, равно как она одобрила идею реформы инквизиторских школ. Мудрая, обладающая многолетним опытом женщина, которая зачем-то вышла на площадь небезызвестного города и начала демонстрировать свою силу. Зачем?