Андрей Геращенко
г.Витебск (Белоруссия)
Бельчонок
Посвящается всем детям мира,
погибшим
во время второй мировой войны.
Шла зима сорок четвёртого. Последняя зима оккупации.
Дым выедал глаза. Казалось, что невыносимая жара сейчас растопит всё тело и оно, как самое обыкновенное сливочное масло, просочиться сквозь землю и исчезнет в её глубине. Горел дом, горели дед с бабкой и маленькая Алеська. Но им не больно. Рыгорка точно знал, что им не больно. Однажды он уже видел, как застрелили старого Михея и оставили лежать посреди двора. Был мороз, а он лежал и не шевелился. Дед сказал, что Михею не больно, потому что его душа на небесах. Душа, это и есть сам человек, а его тело - это как одежда. Это Рыгорка тоже знал. Значит деду, бабе и Алеське не больно - они уже на небесах. А Рыгорка один. Как же ему теперь одному?
Едкий дым набился в рот и в нос. Стало тяжело дышать. "А вдруг моя душа задохнётся вместе с телом и я никогда не попаду на небо?" - испугался Рыгорка и, размазывая слёзы, принялся освобождать от тряпок потайной лаз. Дед знал, что немцы могут приехать в любой момент и специально показал лаз внуку. Теперь Рыгорка знает, что делать - нужно внимательно послушать, нет ли кого с этой стороны дома, затем выбраться наружу и что есть мочи бежать к лесу. В лицо дохнуло холодным и удивительно свежим воздухом.
Оберштурбаннфюрер Нойберт уловил какой-то странный шум. Посмотрев вниз, он успел заметить, как под самой стеной дома просел и осыпался куда-то внутрь снег. Через расщелину медленно выползла тонкая струйка синеватого дыма. "Как бы стена не рухнула - наверное внутри уже всё в огне, раз снег начал таять," - подумал оберштурбаннфюрер и на всякий случай отошёл на несколько шагов назад. Внезапно шум повторился и явственно послышалось чьё-то прерывистое дыхание. Яма под стеной просыпалась ещё сильнее и оттуда высунулась человеческая рука. Нойберт отпрянул назад и выхватил из кобуры парабеллум. Притаившись возле стены, оберштурбаннфюрер стал ждатьб что будет дальше. Солдат звать было глупо - можно спугнуть того, кто собирался выбраться наружу. За рукой показалась голова, и наружу вылезло грязное, оборванное человеческое существо. "Боже - почему этот человек такой маленький?! Может, это злой тролль, вылезший из ада, чтобы наказать меня за грехи?! Вот чёрт - да это же просто мальчишка, просто оборванный и немытый мальчишка. Нервы совсем ни к чёрту! Но как он выжил в доме? Значит, плохо поработали и едва не дали ему уйти", - не опуская парабеллум, Нойберт принялся разглядывать Рыгорку.
Отряхнув от снега Тяпика - старенького плюшевого бельчонка, Рыгорка поднял глаза вверх и... увидел направленный на него пистолет и высокого немца, палец которого лежал на спусковом крючке. Тихо вскрикнув, Рыгорка выронил бельчонка и бросился назад к лазу.
Опустив парабеллум, Нойберт схватил Рыгорку за шиворот рубашки и, повернув лицом к себе, поставил ничего не соображающего от страху мальчика перед собой.
Сердце забилось так сильно, что Рыгорке казалось - ещё немного и оно выскочит из груди. Страх просочился в каждую клеточку, сковал руки и ноги. Надо было бежать, изо всей силы бежать от этого немца, но ужас, подобный ужасу мыши перед заставшей её врасплох змеёй, не позволял мальчику сдвинуться с места.
"Почему я его не убил? Сейчас рассмотрю и застрелю - зачем он мне нужен?" - подумал Нойберт и вновь потянулся к кобуре, но тут его взгляд наткнулся на плюшевого бельчонка, сиротливо лежащего на снегу. "Зачем тут этот бельчонок?" - подумал Нойберт и тут же вспомнил Марту и белокурого карапуза Фрица...
В тот вечер Нойберт приехал из Мюнхена и привёз Фрицу в подарок на День Ангела маленького плюшевого бельчонка. Фриц был в восторге от подарка и целый вечер провозился со своей новой игрушкой.
- Как ты его назовёшь? - спросил Нойберт у сына.
- Бельчонок. Просто Бельчонок, - после некоторого раздумья ответил Фриц.
- Но так не называют. У каждого должно быть своё имя. Вот ты, например, Фриц, мама - Марта. А бельчонок? Ему тоже надо дать какое-нибудь имя, возразил отец.
- Нет, пускай он будет просто Бельчонком! - настойчиво сказал Фриц...
Тогда стояло лето. Жаркое и солнечное лето сорок третьего. Бавария утопала в зелени и здесь, в родном и знакомом с детства доме, война казалась чем-то далёким и нереальным...
Рыгорка почувствовал, как тёплые жидкие струйки потекли вниз по ногам и сразу же обрёл способность действовать, наконец поборов панический ужас. Размазывая слёзы, он обхватил руками сапоги Нойберта и принялся едва слышно причитать:
- Дяденька фасист, дяденька фасист - не убивайте меня! Дяденька фасист - я слусаться буду, я...
"Чёрт побери, а ведь этот маленький русский здорово похож на Фрица. Такие же голубые глаза и белокурые локоны, если их помыть, конечно! Что он там шепчет? Наверное просит, чтобы я его не убивал. Смышлёный... Фриц тоже был смышлёный. Почему был? Он и сейчас смышлёный", - Нойберт поднял мальчика за плечи и вновь поставил перед собой. Подобрав бельчонка, оберштурбаннфюрер внимательно осмотрел его со всех сторон и, протянув Рыгорке, спросил по-немецки:
- Это твой друг?
Рыгорка внимательно смотрел на Нойберта. Он не понимал, почему немец заинтересовался его игрушкой.
- Как его зовут? - вновь по-немецки спросил Нойберт.
Рыгорка молчал и нервно переминался с ноги на ногу. Нойберт заметил, что мальчик стоит на снегу босиком. "Что же мне с ним делать?" - мучительно думал оберштурбаннфюрер, разглядывая мальчика.
"Убьёт или нет?!" - с ужасом гадал Рыгорка, глядя Нойберту в глаза.
В последнее время Нойберт стал всё больше увлекаться мистикой. Он стал суеверным за эти последние месяцы, когда видел кровь чаще, чем воду и проливал эту кровь сам. "Боже, а что, если эти свиньи придут в Баварию? А что, если и мой дом вот так же сожгут вместе с Мартой, а Фриц... О, мой Бог, как он похож на Фрица! Пусть бежит к лесу. Если добежит - то и Фриц останется жив, а нет... Он добежит - я его отпущу. А что потом? Потом он всё равно подохнет - с голыми ногами по снегу долго не находишься. Хотя эти русские чрезвычайно выносливы... Может и не подохнет и его подберут партизаны. Тогда это его счастье. А пока пусть бежит", - у Нойберат лоб покрылся испариной от навязчивой мысли о том, что жизнь Фрица зависит от того, сумеет ли русский мальчик добежать до леса. "Но всё же он очень похож на Фрица", - подумал Нойберт и протянул Рыгорке бельчонка. Дрожащими от холода руками мальчик прижал игрушку к груди и посмотрел на немца.
- Партизанен! Шнель, шнель! Бистро! - крикнул Нойберт и, развернув Рыгорку по направлению к лесу, дал ему лёгкого пинка.
Рыгорка заплакал и отказался бежать. "Наверное боится, что буду стрелять", - догадался Нойберт и, улыбнувшись, демонстративно застегнул кобуру на застёжку:
- Никс шиссен! Партизанен - бистро!
На этот раз Рыгорка побежал. Острый, холодный снег обжигал посиневшие ноги, но мальчик не обращал на это внимания. Он хотел только одного - как можно быстрее добраться до леса. Он ещё не знал, что будет делать дальше, но всеми силами хотел спастись от странных и непонятных людей-фашистов, которые сожгли дом и убили всю его семью.
Автомат безжалостно посылал одну очередь за другой. Вот русский мальчик упал. Вот поднялся, но вторая очередь вновь свалила его с ног. Пауль захохотал от восторга и продолжал стрелять в беспомощно распластанное на снегу тельце. "Это значит - русские убьют Фрица! Но как здесь появился этот идиот?!" - Нойберт с выпученными от ярости глазами подскочил к Паулю и ударил его рукой по лицу.
- За что? - выкрикнул Пауль и, схватившись за щеку, выронил автомат.
- Ты, скотина, чуть не проспал этого русского! Он мог уйти! - теперь Нойберту нужно было как-то объяснить свой поступок.
- Но ведь я его убил?!
- Считай, что тебе повезло, - уже спокойно сказал овладевший собой Нойберт и, в последний раз взглянув на безжизненное, едва различимое из-за расстояния тело Рыгорки, пошёл к стоящим за домом машинам. В это время пламя вырвалось наружу и дом яркой свечой вспыхнул на фоне уже потемневшего, сумеречного неба.
- Говорят, что русские сегодня празднуют Рождество? - уже в машине спросил пожилой капрал Шайнбах.
- Рождество? Это хорошо - мы им как раз рождественские свечи оставляем! - засмеялся Пауль и показал рукой на объятую пламенем деревню.
"Что ж - может быть русские и будут в Баварии. Может они и доберутся до Фрица и Марты. Но это обойдётся им слишком дорого!" - Нойберт угрюмо смотрел на занесённые снегом поля. Сейчас он хотел только одного - убивать и жечь, жечь и убивать, чтобы потоки алой крови смыли в памяти воспоминания об убитом Паулем русском мальчике... Шёл тысяча девятьсот сорок четвёртый год.
Рыгорка очнулся от нестерпимого холода и острой боли. Он попробовал поднятьсяб но не смог - ноги мальчика были перебиты двумя очередями. Снег вокруг был пропитан кровью, но Рыгорка видел лишь чёрное пятно - наступила ночь. Рыгорка не плакал - холод постепенно отступил и боль притуплялась с каждой минутой. Дотянувшись рукой до лежащего рядом бельчонка, Рыгорка прижал его к груди и посмотрел вверх. В небе горели ослепительно-яркие звёзды. Посмотрев в чёрные глаза-пуговицы игрушки, Рыгорка шёпотом поделился с бельчонком своей сокровенной мыслью:
- Я не задохнулся и знатит тепель попаду на небо - так деда говолил. И ты, Тяпик, тозе попадёс. Мы сколо увидим деду, бабку и Алеську. Там будет тепло и холосо, а все фасисты попадут в пекло. Так деда гово...
Рыгорка не договорил и закрыл глаза, потому что ему нестерпимо захотелось спать.
Тяжёлые белые хлопья неслышно падали на Рыгорку. Они не таяли и часа через два, словно саваном, укрыли мальчика белым, пушистым покрывалом. Казалось, будто сама природа ужаснулась содеянному и, будучи не в силах ничего изменить, хотела всё скрыть.
Шла зима сорок четвёртого. Последняя зима оккупации...
17 - 23 января 1992 года
д.Холомерье