Берег Живых. Буря на горизонте

39-й год правления[1] Императора Секенэфа Эмхет

Пролог

Луна серебрила резную беседку из белоснежного камня. Стены её увивали лозы диких чайных роз, свернувших на ночь свои лепестки. В каждом из стрельчатых окон висело по шару, наполненному десятками беспокойных огней-светлячков – они давали мягкий золотистый свет. Издалека доносилась хрустальная мелодия – зачарованная флейта как будто сама пела колыбельную саду. В воздухе витал аромат цветов, многим из которых не было имён ни в одном языке, кроме эльфийского.

Высокий Лорд Иссилан Саэлвэ сидел в удобном кресле со спинкой из тёмного дерева. Перед ним на небольшом столе с витыми ножками стоял искусно выполненный ларец подлинной рэмейской работы. Опустив подбородок на сцепленные пальцы, высокорождённый разглядывал тонкую иероглифическую резьбу, инкрустации из кости и эбенового дерева. Сам ларец был вырезан из драгоценной южной акации, с изображёнными на нём священными зверями Собачьего Бога демонокровных: чёрными не то псами, не то шакалами с изумрудными глазами.

Посланник замер на ступенях беседки, учтиво ожидая, не смея нарушать ход мыслей своего господина. Пока длилось молчание, эльф тоже разглядывал шакалов на ларце, который он сегодня доставил Высокому Лорду, и невольно думал, что те, пожалуй, не так уж отличались от гончих Каэрну Охотника. Похожи звери были не только обликом, но и предназначением – сопровождать и охранять мёртвых.

– Этот дар мы пока придержим, – вымолвил наконец лорд Иссилан. – Пресветлой надлежит получить его в строго определённый момент.

– Я полагал, Вы пожелаете приурочить передачу ларца к падению Леддны, – с поклоном ответил посланник.

– К падению? – усмехнулся Высокий Лорд и покачал головой. – Город просто перешёл в другие руки – возможно, даже более надёжные. Но в этом нам ещё предстоит убедиться, притом совсем скоро. Как бы там ни было, время этой вести ещё не пришло, – он положил изящную, унизанную драгоценными перстнями руку на крышку ларца и посмотрел на посланника.

Взгляд кобальтовых глаз, видевших уже так много даже по эльфийским меркам, засвидетельствовавших столько событий, великих и низменных, многих заставлял чувствовать себя не в своей роще. Даже тому, кто прослужил Высокому Лорду Саэлвэ всю свою жизнь, кто научился читать неуловимые перемены в этом прекрасном лице без возраста, иной раз делалось не по себе. Чего лорд Иссилан ожидал сейчас? Был ли доволен тем, как разворачивались события, или, напротив, разочарован?

– Ты доставил ларец вовремя, Каэлисс, – мягко заверил его высокорождённый. – Тем более что Его Высочество Кирдаллан уже изволил выразить нетерпение, и это понятно – его беспокоит судьба брата. Право же, иногда он немного напоминает мне… нашего юного завоевателя Леддны.

Тот, кого Высокий Лорд назвал Каэлиссом, поперхнулся от неожиданности, но сумел замаскировать эту неловкость. Сравнение наследного принца Данваэннона с демонокровным, пусть даже самим Ренэфом Эмхет, не всякому пришлось бы по вкусу, особенно учитывая последние события. Но в устах Высокого Лорда Саэлвэ такое сопоставление приобретало иной смысл, ведь царевич был сыном сиятельной Амахисат, их союзницы. Что ж, может, в этих словах и крылась доля истины. Кирдаллан, старший сын королевы Ллаэрвин, был военачальником. Ему предстояло в скором времени управлять войском рода Тиири, а в случае войны – объединить под своим командованием армии всех родов Данваэннона. Как многие воины, он был скор и на расправу, и на суждения – в текущей ситуации это качество для их планов было особенно полезным. Но Кирдаллан Тиири поддерживал мать во всём и полностью, и он не забыл старой родовой вражды. Пожалуй, принц охотнее повёл бы своё войско против самого Саэлвэ, чем против демонокровных.

Да, Каэлисс прекрасно понимал роль наследного принца в грядущих событиях, особенно когда в Данваэнноне узнают о судьбе Эрдана, младшего сына Пресветлой. Тайком королева направила Эрдана с посольством к Императору Секенэфу, миновав необходимое утверждение этого шага Советом Высокорождённых. Тем самым она поставила себя в чрезвычайно неловкое положение и к тому же очень рисковала безопасностью юноши. Какие бы отношения ни связывали её с родом Эмхет – а слухи об этом в Данваэнноне ходили разные, порой противоречивые – от демонокровных можно было ожидать всего, особенно после гибели наследного царевича. Нужно было лишь грамотно расставить акценты.

– Демонокровные по-прежнему не спешат отправлять посольство в Данваэннон, – осторожно напомнил Каэлисс. – Я бы предположил, что они всё же сделали это, просто без ведома наших союзников… но едва ли такое возможно.

– Всему своё время. Императору придётся отправить послов, учитывая, что после леддненской истории мирный договор претерпит некоторые изменения, – лорд Иссилан задумчиво склонил голову, ничем не выразив ни одобрения, ни недовольства. – Я, кстати, слышал, лорд Таэнеран успешно завершил своё расследование в Лебайе. Искомые доказательства найдены.

Каэлисс почтительно кивнул, подтверждая, что и ему известна эта новость, пока не получившая широкой огласки. По приказу королевы многие влиятельные эльфы взялись расследовать историю покушения на наследника трона Таур-Дуат, ведь доказательства указывали на эльфийское вмешательство. Никого не удивит, что преуспел Высокий Лорд Таэнеран Сильри, эмиссар Данваэннона в Лебайе. Сильри, впрочем, не упустит своей выгоды. Игра Дворов[2] по-настоящему не завершалась никогда, даже в самые опасные для королевства времена. Вот только едва ли кому-то было под силу обыграть Саэлвэ. Тремиан Арель пытался не раз, и в итоге это дорого обошлось всему его роду. Великое Колесо продолжало движение, даже когда кланов становилось меньше.

– Прежде чем ты отправишься в Лебайю, Каэлисс… нанеси ещё один визит нашим друзьям Линнтэ. Напомни им ненавязчиво о нашей благосклонности, – лорд Иссилан тонко обезоруживающе улыбнулся.

Посланник понимающе улыбнулся в ответ. Линнтэ были одним из младших аристократических родов. Ну а фигурами помельче главные игроки, как известно, жертвовали, если цель себя оправдывала. Каэлисс был фигурой более значимой, чем юный Келаэлир Линнтэ, тонкий знаток и ценитель рэмейской культуры, на которого обратил своё высочайшее внимание лорд Иссилан. Но Каэлисс не питал иллюзий о собственной значимости. Этот же молодой мечтатель, грезивший о песках и джунглях, был готов ухватиться за любой шанс стать полезным и проявить себя.

– Твоя ученица, – вдруг произнёс высокорождённый.

Каэлисс невольно вздрогнул. Его сердце замерло в ожидании вердикта. По-своему он был привязан к этой девочке – насколько позволяли особенности их жизни и рода занятий, конечно. Он искренне надеялся, что пожертвовать этой фигурой господин ещё не решил, и что ему, Каэлиссу, не придётся… Его мысли прервал голос Высокого Лорда.

– Я доволен ею, – лорд Иссилан чуть улыбнулся – облегчение, отразившееся на лице собеседника, не укрылось от него. – Всё прошло как нельзя лучше. Ты знаешь, что делать дальше.

– Всё готово, мой лорд, – поклонился Каэлисс. – А если он всё же проявит благоразумие?

Высокий Лорд тихо рассмеялся – точно ветви прошелестели в древней роще.

– Что ж, и это будет по-своему… приятно. В конце концов, уже так мало что может меня удивить.

Почерневший от копоти остов дворца стоял на площади, всеми покинутый. Понемногу в нижнем городе и акрополе разбирались завалы и восстанавливались здания, но ко дворцу никто старался лишний раз не приближаться. Приказ Сына Солнца о его сожжении был принят людьми беспрекословно: горожане верно трактовали, какой символ желал сделать из этого рэмейский царевич. При новой власти никто не хотел связывать себя с Ликиром, навлёкшим на город гнев могучих соседей. Даже те, кто прежде поддерживал бывшего градоправителя и ныне был не слишком-то доволен приходом рэмеи, предпочитали помалкивать.

Последние отблески заходящего солнца играли на бронзовой морде демона, ощерившейся в жутковатой ухмылке. Таран был развёрнут так, что теперь демон смотрел на ворота, в которые бился несколько дней назад. Рэмеи не стали разбирать осадное орудие, а вместо этого расположили его в самом сердце города – в напоминание. Но далеко не у всех таран ассоциировался с недавно пережитым страхом.

Никес остановился и привычно с улыбкой отсалютовал демону. Командир не раз уже замечал, что и стражники, патрулировавшие с ним акрополь, переняли эту его привычку и тоже украдкой салютовали бронзовоголовому чудищу. Того и гляди быть этой морде новым символом города – Никес ничуть не удивился бы. Новый символ… Новый город.

Сумерки опускались с холмов, и удлинялись тени. Сердце командира стражи радостно встрепенулось, когда он подумал о том, что пора домой. Сегодня был не его черёд стоять в ночном дозоре, хотя, как командира стражи, его могли призвать в любой момент. Дел нынче было не счесть, и многое, очень многое лежало на плечах воинов стражи в новых устанавливающихся в Леддне порядках.

Домой… Рэмейский царевич вернул ему не только жизнь и положение, но и всё то, что было отнято у него. От высокой награды – любого имения в акрополе на выбор – Никес отказался. Слишком свежи были воспоминания Клийи о плене. Наверное, эти раны не затянутся никогда, но командир обещал себе, что сделает всё, чтобы любимая жена, которую Боги чудом вернули в его объятия, забыла о пережитом. У них будет совсем другая жизнь. Да что там, ведь у всего города теперь будет совсем другая жизнь!

Несмотря на радостное предвкушение, Никес никак не мог отделаться от смутных тревожных предчувствий. Он смотрел на холмы за городом, вспоминая тайные тропы. Леддне ещё только предстояло стать новым рэмейским гарнизоном. Скоро прибудут солдаты Императора, но пока сил людей и рэмеи было недостаточно, чтобы патрулировать границы всей области. Придёт ли враг? Воспользуется ли градоправитель соседнего Митракиса, так и не приславший Ликиру помощь, слабостью Леддны? Странно было думать о людях как о врагах, но отношения между лебайскими городами были далеко не братскими. Кто знает, как теперь всё повернётся…

– Командир, ты как ослиной мочи нюхнул, – хохотнул Стотид, хлопнув его по плечу. – Если б меня дома ждала такая красавица жена, я б сиял что твой панцирь.

Никес усмехнулся и покачал головой.

– Да, ты, пожалуй, прав. Просто место тут дрянное, навевает неприятные мысли.

– Дрянное, ага. Его сиятельная рогатость даже прочесать дворец не дал – так и погорело всё добро, – бывший разбойник скорбно вздохнул. – Смотрю вот и тоже печалюсь… как подумаю о тканых золотом коврах, о чеканных серебряных чашах…

– Ты теперь в страже Леддны.

– Ещё пока нет, – ухмыльнулся Стотид.

Никес закатил глаза в ответ на привычную шутку. Его товарищ уже согласился пойти к нему на службу, и вопрос был в общем-то решён. Сегодня они даже собирались отпраздновать новое назначение. Никес предпочёл бы просто пропустить пару кружек пива, благо таверну горожане восстановили одной из первых – ещё бы, такое во всех смыслах нужное заведение. Но Клийя настояла на том, чтобы лично накормить ужином одного из своих спасителей, друга своего мужа. Не то чтобы Никес стеснялся Стотида, но не хотел вызывать у жены неприятных ассоциаций с наёмниками. Клийя же заявила, что сидеть за одним столом с разбойником, тем более бывшим, ей будет намного приятнее, чем со многими знатными горожанами. На том и порешили.

Когда Никес отдал последние распоряжения стражникам, сменившим его отряд на патрулировании, они со Стотидом отправились на долгожданный ужин, обсуждая последние новости в городе и обмениваясь шутками. Но командир всё никак не мог перестать думать о смутной угрозе в холмах. Не он один знал тайные тропы… Где сейчас те, кто обещал Ликиру помощь?..

Глава 1

В храм Золотой Анирет, разумеется, так и не успела – ни в тот день, ни на следующие – настолько захватила её круговерть дел. Часть её сознания нашёптывала, что это было несправедливо, что не нужно было позволять Мейе отвести туда Нэбмераи, когда царевна не могла присоединиться к ним на этой прогулке. Но не в характере Анирет было нарушать радость других только потому, что сама она эту радость разделить не имела возможности. Разумеется, царевна отпустила их, извинившись, что у неё так и не выдалось минутки. Где-то глубоко внутри в ней начало расти чувство вины перед Таэху. Она ведь обещала, что поможет Нэбмераи привыкнуть к жизни во дворце, а сама с трудом могла выкроить немного времени даже чтобы просто поговорить или поужинать вместе. Пожалуй, в чувствах Мейи была польза. По крайней мере, подруга царевны сумела скрасить одиночество Нэбмераи в столице так, как сама Анирет не могла.

Меж тем первый месяц Сезона Жары подходил к концу. Отец уже сообщил ей, что ладьи будут готовы к отбытию через два дня. Девушка радовалась небольшой передышке, хоть и понимала, что в грядущем путешествии с дядюшкой они будут разговаривать не за жизнь, а о делах, и дайте то Боги, чтобы не каждую минуту. Сегодня Император и Великий Управитель дали ей немного отдохнуть. Анирет понимала, что такой случай представится ей ещё не скоро и торопилась воспользоваться моментом.

Мраморные купальни дворца имели несколько бассейнов и подогреваемых помещений и разделялись на мужскую и женскую половины. Рэмеи – и благородные, и простой народ – относились к чистоте собственного тела с большим вниманием из соображений как религии, так и здоровья. В Таур-Дуат даже крестьяне совершали омовение дважды или трижды в день. В каждом селении имелись свои общественные термы[3], а уж в городах – далеко не одни. Дворцовые купальни были довольно посещаемым местом среди вельможных жителей дворца. Здесь иной раз в неформальной обстановке можно было даже провести переговоры, а не только насладиться омовением и поразмыслить в тишине. Разумеется, членам императорской семьи, когда они того желали, предоставлялось полное уединение.

Сегодня Анирет хотела одиночества. Разговоров на всех этих государственных собраниях с неё за минувшие дни хватило, хотя там она в основном слушала, а не говорила. Царевна с наслаждением попарилась в термах, а потом нырнула в бассейн из персикового мрамора и долго плавала от берега к берегу, позволяя прохладной воде унести напряжение. Две молчаливые служанки ждали её с покрывалами, напитками и закусками из сладостей и тонко нарезанных фруктов. Мейа упорхнула куда-то, чтобы распорядиться о косметическом уходе для своей госпожи.

Анирет грациозно вынырнула и поднялась на бортик бассейна. Одна из служанок тотчас же обернула её мягким льняным покрывалом, впитавшим влагу с кожи. Девушка потянулась и зажмурилась от удовольствия. Её мышцы расслабились и разум успокоился. Ей нравилось ощущение прохладного мрамора под босыми ступнями и тёплое прикосновение к коже ветерка из окон. Открыв глаза, она огляделась и чуть улыбнулась, любуясь. Стены купальни были украшены изразцами[4] с лотосами и росписями, изображавшими охоту камышовых котов за выпархивающими из зарослей у заводей стаями птиц. Купальню окружали изящные резные колонны в виде связок бумажного тростника[5]. Здесь царило умиротворение, точно в небольшом святилище.

Царевна легла на живот на устланную покрывалами кушетку. Одна из служанок принялась втирать в её кожу благовония с тонким приятным ароматом, навевавшим дразнящие мысли о дальних краях, откуда привозили ингредиенты для драгоценных умащиваний. Анирет нежилась под искусными прикосновениями женщины, массировавшей её уставшие плечи и спину. Вторая служанка втирала масла в её ступни и обновляла краску на когтях. А вот к волосам царевны допускалась только Мейа.

– Вы просто волшебницы, – промурлыкала царевна. – Благодарю вас.

– Всё для тебя, госпожа, – ответила первая.

– Поддерживать твою красоту – в удовольствие нам, – не без гордости отозвалась вторая.

Служить лично Эмхет любой рэмеи считал очень почётной обязанностью. Однажды краем уха царевна услышала, как служанки обсуждали, будто в этом есть что-то жреческое – почти как заботиться о статуях Божеств. Утверждение было, конечно, спорным, но Анирет тогда предпочла не заострять на этом внимание. Мейа тоже иной раз любила блеснуть при дворе высотой своего положения – мол, не абы кому служит, а дочери самого Императора. Но дружили девушки совершенно искренне, хотя при этом свои обязанности Мейа выполняла безукоризненно, чем тоже чрезвычайно гордилась.

Когда служанки закончили массаж, Анирет позволила себе задремать, совсем ненадолго…

Она лежала не в дворцовой купальне, а на берегу священного озера Обители Таэху. Она слышала шелест ветвей и далёкие голоса, чувствовала кожей лёгкий ветерок и пробивавшиеся сквозь листву солнечные лучи. На душе её было легко и радостно, ведь она вернулась Домой. Не осталось совсем никаких тревог и забот – всё, что тяготило её, стало не более чем сном. Заслышав приближающиеся шаги, она чуть улыбнулась, медля открывать глаза, потому что и так знала, кто шёл к ней.

– Анирет? – голос был знакомый, но не тот, который она ожидала услышать.

Царевна вздрогнула и очнулась, сбрасывая сладкое оцепенение сна. Вокруг была всё та же купальня. Девушка перевернулась на бок.

– Извини, не хотела тебя испугать, – улыбнулась Мейа, подходя. – Я принесла твои одежды и украшения. Всё как ты велела.

– Спасибо, – Анирет улыбнулась в ответ и посмотрела на стены и потолок, убеждаясь, что видение было только видением.

И почему только ей вдруг приснилась Обитель? Она даже не думала об этом. Возможно, потому, что там она и правда отдыхала душой?

– Выглядишь прекрасной и посвежевшей, – искренне сказала Мейа, раскладывая ослепительной белизны калазирис[6] из тончайшего льна, алый с золотом пояс и украшения. – Всё же отдых очень важен для женщины, а иначе всю красоту можно растерять.

– Я предпочитаю не думать об отдыхе, чтобы не тосковать, – усмехнулась Анирет, садясь и потягиваясь. – Но Ренэфу придётся ещё тяжелее, когда он вернётся и сразу же должен будет приступить к обучению. Ох, хотела бы я знать, как он там… Вести доходят слишком медленно.

– Уверена, что с ним всё в порядке, – сказала Мейа, помогая царевне облачиться, а потом принялась расчёсывать её влажные после купания волосы, чтобы после собрать их в ритуальную причёску. – Не могут же Боги лишить нас и второго царевича!

– Я верю, что Ваэссир и Аусетаар хранят его и подарят ему удачу в бою.

– Твой брат, может, и зазнайка, а всё же кое-чего стоит. Это задание ему вполне по силам.

Анирет кивнула. Она очень хотела, чтобы Ренэф поскорее вернулся: не потому что скучала по нему, а просто чтобы знать, что с ним всё хорошо. Возможно, дело было ещё и в чувстве вины. Как она скажет брату однажды, что всё это время знала, кого выбрал отец? Хотя, в общем-то, не её это было право, сообщать Ренэфу такую весть, а Императора. Это станет для царевича ударом, который девушка не представляла как смягчить. Их отношения были прохладными, но, зная Ренэфа, девушка понимала: после таких известий с него станется и вовсе возненавидеть её. От этой мысли Анирет сделалось не по себе. Наверное, и мать её тоже возненавидит… или, может быть, всё же будет гордиться хоть немного?

– Что с тобой? – спросила Мейа. – Ты вся как одеревенела.

– Просто… мысли тяжёлые, – ответила царевна, расправляя поникшие плечи. – Расскажи лучше, как у вас с боевым жрецом? Он стал более благосклонен?

– О… – поскольку Мейа была занята причёской Анирет, та не видела её лица, но по голосу слышала, что подруга заговорщически улыбнулась. – Кто может противостоять энергии Золотой? Поход в храм принёс свои плоды.

– Что, прямо-таки плоды? – восхитилась Анирет. – Как много я пропустила!

– Нет, пока немного. Я позволила себе короткий поцелуй, а он задержал меня и укрепил этот случайный жест, скажем так. Прямо в рощах под сикоморами Госпожи Бирюзы, – Мейа усмехнулась. – Я бы, конечно, не ограничилась только поцелуями, но придётся подождать.

– Тебе понравилось?

– Ммм… многообещающе.

– Выходит, он не так сдержан, как кажется, – царевна тихо рассмеялась. – Ты была права.

– Теперь я не могу перестать думать о том, что ещё за тайны скрываются за фасадом этого храма, – вкрадчиво добавила Мейа и вздохнула. – Красивые чувственные губы. Да-да, не удивляйся, вблизи он даже немного красив. И такие руки… до сих пор дрожь берёт. Никогда не умела ждать!

– Однако ты всегда дожидалась нужных моментов.

– Да, внешне я терпелива. А так – нет.

– Ну, может быть, в ходе путешествия…

– Надеюсь на то. В одну из ночей, когда ладьи причалят к берегу, мы прогуляемся в заросли и…

– Главное, чтоб вас крокодилы не съели, – подначила её Анирет. – Они, видишь ли, тоже любят отдыхать в зарослях у заводей Апет.

Подруги рассмеялись. Потом Мейа рассказывала о прогулках по столице и кратком свидании в роще храма Хэру-Хаэйат, а Анирет размышляла о том, как обернётся эта история для них всех в дальнейшем. За разговорами подошло время идти в святилище.

По всей Империи было заведено, что простой народ в храмы допускался ограниченно. Для общих молитв были отведены специальные молельные дворы, для медитаций – колонные залы. Только жрецы имели право входа во внутренние святилища, и лишь избранные среди жрецов – в самое сердце храма, туда, где в священных одухотворённых изображениях-статуях было сокрыто дыхание Богов. Эльфы презрительно называли рэмеи идолопоклонниками, заявляя, что те слишком много времени проводят в молитвах своим многочисленным статуям. Впрочем, и сами обитатели Данваэннона тоже не гнушались изображать своих Божеств, поскольку ценили красоту во всём, но обычно изображения эти служили не для молитв, а просто для услаждения взора.

Вот только рэмеи молились не статуям, а энергиям, в эти статуи заключённым. Да и не каждый камень мог стать вместилищем дыхания Богов. Прежде над изображениями следовало провести целую череду ритуалов, будь то маленькая домашняя алтарная статуэтка или огромное изображение в наосе[7] столичного храма. Когда изображение освящалось, часть силы Божества входила в него, и присутствие становилось ощутимо. Ни одному изваянию, ни одному жрецу не под силу было вместить в себя Силу столь великую и явление столь многообразное. Таковым было связующее звено, отражение части энергий на земном плане бытия.

Ваэссир был единственным Божеством, чьи статуи располагались не только в святилищах, но по всей Империи. Сидящие колоссы охраняли врата каждого храма, вибрируя мощью защищающей энергии. На некоторых из них были нанесены имена вполне конкретных Владык, пожелавших запечатлеть себя в веках таким образом, но и они были изображены во вполне определённый миг – в тот, когда они воплощали Силу своего предка на земле. Глазами потомков первый Эмхет взирал на возлюбленную землю, ради которой когда-то отказался от своего совершенного существования. Единственный из Богов, Он был прикован к земле, растворён в ней, и биение её сердца было Его жизнью. Если однажды сгинула бы земля и Его дети, в чьих жилах пела Его золотая кровь, сам Ваэссир канул бы в небытие, несмотря на всю Свою мощь. Но пока Таур-Дуат процветала, и царил на ней Божественный Закон, жива была и Сила первого Эмхет.

Как и все Эмхет, Анирет была жрицей, просто не из тех, кто всегда жил при храме. Все члены императорской семьи проходили обучение ритуальной работе в той или иной степени – такова была одна из их основных Задач. Это касалось и Эмхет из побочных ветвей – тех, в ком проявлялась кровь божественного предка. Разумеется, Ваэссиру служили не только Эмхет. Его культ был одним из самых процветающих. Ему были посвящены многие храмы по всей Таур-Дуат, и поддерживали эти храмы десятки жрецов. Верховным Жрецом Ваэссира был Император, и поворотные ритуалы, от которых зависело гармоничное течение энергий по всей рэмейской земле, исполнял именно он, проводник Силы предка. В остальном же работой при храмах руководили те, кто носил, в отличие от прочих культов, титул не Верховных, но Первых жрецов. Они и возглавляли местные общины и обладали всеми необходимыми полномочиями.

Иногда дядюшка Хатепер подшучивал, что когда государственные дела окончательно заставят его рога закрутиться в обратную сторону, он уйдёт на покой в один из храмов, и даже сам Ваэссир его оттуда не выкурит. Правда, Анирет была уверена, что это невозможно. Отец во многом полагался на своего брата, и сама она, став Императрицей, тоже будет полагаться на дядю, если он переживёт отца. Иного просто и быть не могло.

Обо всём этом размышляла Анирет, пока жрецы вели её в святилище – иными путями, чем в храм проходили простые посетители. Царевна была облачена в плиссированный калазирис из тончайшего льна и палантин, наброшенный на плечи. Одежды её были белыми, поскольку она пришла вершить ритуал. Её волосы были тщательно заплетены во множество косичек, украшенных на концах резными золотыми бусинами, а лоб венчала изящная диадема с коброй-защитницей – знак высокого положения девушки. Несколько перстней-печатей с магическими формулами, тяжёлые широкие браслеты на запястьях и выше локтя и ожерелье-оплечье из нескольких рядов каменных бусин в форме священных знаков служили ей украшениями. Там, где она проходила, за ней оставался шлейф тонкого аромата драгоценных благовоний.

Войти в святилище Ваэссира было фактически равнозначно приходу на приём к Владыке, и даже более того. Анирет надела лучшее, что у неё было, как раз по такому случаю, и ни одно из её украшений не было просто украшением – то были амулеты, напоённые Силой.

Когда Анирет переступила порог входа в святилище, жрецы покинули её и закрыли за ней резные двери. Девушка осталась одна в таинственном полумраке, подсвеченном золотистыми огнями светильников. Впереди, на возвышении, в каменном наосе, портал которого напоминал уменьшенную копию дворцовых врат, восседал на своём каменном троне Ваэссир Эмхет. Пламя играло в его золотых глазах, мистически мерцавших. Тени обрисовывали его прекрасные величественные черты – орлиный нос и резко очерченные полные губы, высокие скулы и благородный лоб. Его сильные руки, украшенные широкими золочёными браслетами, сжимали знаки власти – Жезл и Плеть, скрещенные на груди. На плечах лежало массивное ожерелье. Рисунок могучих мышц был настолько естественным, что казалось даже странным, почему же грудь не вздымалась от дыхания. Его бёдра были обёрнуты драпированной схенти[8], и по широкому поясу шли высеченные в камне священные знаки формул воззваний. Голову венчал знаменитый Двойной Венец Таур-Дуат, алый с белым, а на лбу застыл в броске змеедемон-защитник.

Анирет сделала несколько шагов и замерла перед наосом, не решаясь смотреть в лицо своего предка. А когда она подняла голову и всё же поймала взгляд золотых глаз, ей показалось, что Ваэссир чуть улыбнулся. Здесь, в храме, присутствие Его было живым и ощутимым – присутствие, которое царевна так хорошо знала. Таким бывал её отец в мгновения, когда Сила предка открывалась в нём. И часть этой Силы пела в её жилах.

Девушка глубоко поклонилась и прочла ритуальное приветствие. Взяв с жертвенного столика систр[9], она привычным движением взмахнула им, очищая пространство шелестящим звоном. Впрочем, пространство и без того было очищено – никто не смел ступить в эту обитель без воли на то её хозяина. На алтаре девушка разложила хлеб и фрукты, откупорила кувшин с прекрасным вином из дворцовых кладовых и наполнила большой кубок. Её губы шептали знакомые с детства молитвы и благословения, а сердце наполнялось радостью искреннего дарения и умиротворением.

Затем Анирет воскурила благовония в двух больших чашах, стоявших у наоса. Дым, танцуя, устремлялся вверх, к небольшим окошкам под потолком, и окутывал живую статую призрачным подвижным покровом. В игре ли воображения или в плывущем воздухе, но ей показалось, что теперь Ваэссир дышал. Ощущение Его присутствия усилилось, и это добавило Анирет уверенности. Звучно, твёрдо она читала воззвание, отгоняя непрошеные мысли о формуле призыва, переданной ей отцом. Она видела, как священный сокол за спиной божественного Владыки распростёр крылья шире, тоже как будто вздыхая.

Анирет была в своём праве. Золотые глаза Ваэссира мягко мерцали, тёплые и зовущие. Девушка приблизилась к Нему и села у Его ног почти у самого трона – так, как, бывало, садилась у ног отца в саду. Тихо она рассказала Ему о своих сомнениях и просила о наставлении на пути. Отчётливо царевна вспомнила вдруг руку отца, ласково погладившую её по волосам. Здесь её любили и принимали. Как же она могла забыть об этом удивительном чувстве? Анирет закрыла глаза, чувствуя, как замерли меж ресниц слёзы благодарности. Сила предка была велика, как Апет во время разлива, непостижима, как звёздный небесный покров, но эта Сила обнимала её с такой заботой и теплом, что всё казалось возможным.

– Как же я сумею познать и постичь всё, что должна? – выдохнула девушка, не открывая глаз. – Как смогу объять собой всю нашу землю и уберечь её?

Словно звякнули друг о друга священные Знаки Власти, отложенные в сторону. Тёплая ладонь легла на её плечо, а потом чуткие пальцы коснулись её лба. Она увидела себя и не себя, и заросшие заброшенные сады, и тело скал, из которых выступали прекрасные галереи, а на стенах их были запечатлены сказания о былом. Вдоль колонн стояли статуи, чьи руки были ритуально скрещены, и двойные короны венчали их головы. И лица их были её и не её, и вместе с тем – ликом Ваэссира.

Анирет знала место, которое указал предок. Видение померкло, но знание осталось. В порыве она крепко обняла ноги Владыки, уткнувшись лицом в его колени. Он и правда дышал, и тепло Его было живым, как и приятная умиротворяющая тяжесть Его ладони. Но когда Анирет, спустя некоторое время, поднялась и отступила, перед ней снова была лишь одухотворённая статуя, сжимавшая Знаки Власти. И только улыбка, затаившаяся в уголках губ, и танцующий в инкрустированных алебастром и золотистым хрусталём глазах огонёк напоминали о том, что всё было по-настоящему.

Царевна распростёрлась ниц в жесте, полном не унижения, но достоинства и обожания. Не было слов, подходящих для всего того, что переполняло её, но Он и без того знал, что было на сердце у одной из Его дочерей. Точно порыв ветра пронёсся по святилищу, и часть светильников погасла, погружая наос во мрак. Аудиенция была окончена.

Ладья Великого Управителя полностью соответствовала его высокому положению. Огромная, она позволяла вместить в себя и воинов, и свиту. Искусные росписи с защитными символами украшали её борта. Паруса были по краям окрашены в синий и золотой – цвета императорской семьи. Полностью сине-золотые паруса были только у ладьи самого Владыки. Око Ваэссира, окружённое кобрами, было тщательно выписано в центрах полотнищ для отражения всякого зла. На палубе был возведён большой полотняный шатёр для высоких гостей, чтобы путешествие их было приятным, несмотря на дневной зной.

Ладья Хатепера носила имя «Серебряная» – по всей видимости, в честь серебряной ладьи Аусетаар, восходившей ночью. Кто-то, правда, шептался, что это имя имело отношение к прозвищу эльфийской королевы Ллаэрвин Тиири Серебряной Песни, но вслух о том говорить не решались. Великий Управитель был слишком уважаемым рэмеи, чтобы его осуждать. Да и, в конце концов, если бы он хотел – мог назвать ладью хоть «Серебряной Песнью», никто бы и слова не сказал.

Ладья поменьше сопровождала первую – более лёгкая и манёвренная, под ало-белыми парусами. Её борта были украшены изображениями кобр – таких же, как на доспехах имперских воинов. Царевна и Великий Управитель путешествовали под надёжной защитой. «Гнев Ваэссира» был одним из самых быстрых рэмейских военных кораблей, а отряды, поднявшиеся на его борт, отбирал лично сам Владыка.

Дворцовая челядь и праздные горожане высыпали на пристань, чтобы посмотреть, как отходили ладьи. Сам Император и царица, к величайшей радости собравшихся, вышли проводить Хатепера и Анирет и благословить их путешествие. Владыка выглядел удовлетворённым, и его спокойная радость наполняла подданных уверенностью.

Солнце ярко сияло над Великой Рекой, отражаясь ослепительными бликами в индиговой глади. Волны мягко ударялись о борта ладей, и паруса трепетали на лёгком ветру.

В последний раз Анирет посмотрела на белокаменную столицу, Город ста врат и ста дорог, утопающий в зелени. Она вскинула руку, прощаясь с подданными. Десятки ликующих голосов провожали её, желая лёгкого и благополучного пути. Подчиняясь командам кормчего, могучие гребцы заработали вёслами, и «Серебряная» заскользила по водам Великой Реки на юг, к верхним сепатам[10].

Позади осталась Апет-Сут, последние сады и пригородные имения. По обоим берегам потянулись пальмовые рощи, сменявшиеся плодородными полями. Сейчас подходило время собирать урожай. Таур-Дуат щедро вознаграждала свой народ за труды. Последний разлив был обильным и принёс богатые плоды. Рэмеи и люди славили Секенэфа, заботливого хранителя, в руках которого процветала земля.

Замечая ладью с сине-золотыми парусами, крестьяне отрывались от дел и провожали её приветственными возгласами, рыбаки на тростниковых лодках махали вслед. Анирет радостно улыбалась. Богатства родной земли, процветание народа – ради этого жил её род. Пока течение энергий было гармоничным, Великая Река была полна рыбы, рощи – богаты дичью, а житницы ломились от обилия хлебного золота. Защитить, сохранить, приумножить, позаботиться о том, чтобы мужчины и женщины чувствовали себя в безопасности и радовались своим трудам, чтобы дети могли беспечно играть в заводях, чтобы мастера возводили новые прекрасные храмы, чтобы Боги улыбались, любуясь своим творением, сокровищем в оправе песков Каэмит. Из рук Секенэфа ей предстояло принять процветающее государство. Перед ней не стояло задач тех, что стояли когда-то перед отцом – восстановить страну после войны, отладить все прежние процессы, исцелить раны и заново вдохнуть в Империю жизнь. Но Анирет не питала иллюзий. В неумелых руках без должной заботы так легко было погубить всё, что сделано. Империя была цельным живым организмом, но функционировал этот организм не сам по себе, а благодаря многим, соединённым между собой в единую разветвлённую систему – под мудрым управлением чиновников, жрецов и, прежде всего, Императора, опиравшегося на них. Живое бьющееся сердце земли должно было быть сильным и знающим. От здоровья его зависело здоровье и страны, и всех, кто жил здесь. Сейчас, когда мрачные тени сгущались на горизонте, а равновесие хоть и не пошатнулось пока, но дрогнуло, совершить неверный шаг было слишком легко. Анирет действительно не знала, что делать, но ей и не нужно было, потому что были отец и мать, был дядя и были все верные им мудрые мужчины и женщины, служившие общему благу. Тяжесть принятия решений не лежала на ней – пока не лежала. Она должна была лишь со всем возможным усердием перенять их опыт. А пока можно было радоваться богатствам Империи, плодам трудов правителей, которые она сейчас видела перед собой.

Детали путешествия уже были оговорены. Анирет спокойно наблюдала, как ладьи изменили курс и стали причаливать к небольшой пристани. По берегу у воды раскинулись буйные рощи, но за ними виднелись красноватые скалы некрополей и далёкие силуэты храмов. К одному из из тех храмов и лежал её путь.

Заслышав и почуяв приближение ладей, утки и ибисы с возмущёнными криками взмыли в воздух из тростниковых зарослей, а гревшиеся в заводи крокодилы поспешили уйти глубже под воду. Под крики кормчего матросы и гребцы искусно выровняли ладью, и работники пристани помогли ей мягко причалить. Высоких гостей уже встречали несколько жрецов и сам почтенный Кеваб из вельможного рода Руйи, управитель сепата Сутджа, к которому относилась столица. В обязанности Кеваба, в частности, входила и забота об императорских некрополях, раскинувшихся на много миль в окрестностях Апет-Сут. Радушно, в самых цветистых выражениях, он приветствовал прибывших, предлагая брату и дочери Императора разделить с ним трапезу в его имении, в тени плодовых деревьев, но Анирет и Хатепер не спешили принимать любезное предложение. Прежде девушка должна была исполнить то, что наказал ей предок. Дядюшка переговорил с управителем сепата сам, чинно заверив, что они с радостью присоединятся к трапезе вечером и продолжат путь уже завтра. Все церемонии были соблюдены. А потом Хатепер наклонился к чиновнику и тихо объяснил, зачем им нужен был проводник. Глаза Кеваба слегка округлились, и он перевёл взгляд на Анирет. Царевна вежливо улыбнулась, сохранив на лице бесстрастность.

– Нечасто наши гости посещают те места, да и дорога, хоть и мощёная, изрядно заросла, – пробормотал чиновник, а потом хлопнул в ладоши, подзывая к себе какого-то худощавого юношу-жреца, украдкой разглядывавшего Анирет. – Проведи высочайших гостей кратчайшей дорогой, и смотри, чтоб даже тень неприятностей не коснулась их, Тахири.

Юноша глубоко поклонился.

– Я верно понимаю, что высочайшие желают пройти к храму? – тихо уточнил он.

– К тому храму, да, – нетерпеливо кивнул Кеваб.

– Честь и радость для меня, – молодой жрец улыбнулся, снова поклонившись.

– Тахири вроде как сказитель, – пояснил управитель сепата, обращаясь уже к Хатеперу и Анирет. – Страсть его к истории Владык, воплощающих его Бога, велика, так велика, что он и запретов никаких не боится. Лучшего проводника вам не найти. Даже я сам знаю тропу не так хорошо.

На том они распрощались до вечера. Анирет и Хатепер пошли за Тахири в сопровождении нескольких воинов, в числе которых был и Нэбмераи, официально носивший титул первого стража царевны. Храм лежал ближе, чем некрополи, но и до него было никак не меньше пары часов пути. Управитель сепата поспешил выделить лошадей и повозки, на которых можно было преодолеть часть дороги до храмовых рощ, но дальше лучше было идти пешком.

Когда-то, четыре поколения Владык назад, здесь были ухоженные рощи и сады. Но уже давно эти деревья и кустарники не знали заботы садовников, хотя лишить их воды никто не посмел. Ирригационная система осталась и поддерживалась, но никто не входил в рощи, чтобы подрезать ветви или собирать плоды. Со временем здешние места обросли сомнительной славой, как и всё, что было заброшено. Жители сепата Сутджа считали, что в забытых храмовых рощах обитали недобрые обиженные духи, вызванные проклятием. Долгое время входить сюда было запрещено, а потом большинству уже и не хотелось.

Забвение. Таков был приказ Владыки Тхатимеса Эмхет, известного как Тхатимес Завоеватель – Императора, при котором пределы Таур-Дуат расширились больше, чем когда-либо. Он был известен многими свершениями и прежде всего – усовершенствованием армии, величайшим со времён упадка, один из которых пережила Империя где-то за три поколения до него. И, пожалуй, не менее значимым его поступком было то, что он попытался стереть из истории следы правления Владыки, предшествовавшего ему… точнее, Владычицы. Но разве возможно погрузить в забвение целую эпоху правления, в которую земля процветала? История говорила сама за себя. Тхатимес присвоил часть свершений Владычицы и запретил упоминать её имя. В народе его уже и не употребляли, но роды Эмхет и Таэху помнили, как помнили и жрецы Ваэссира. Владычица не совершала преступлений против Божественного Закона, и потому не могла быть наказана забвением, но что Император сумел сделать законно, то он исполнил. Народ Таур-Дуат более не решался славить имя Владычицы в открытую. На части статуй и обелисков её имя и титулы и вовсе были заменены на имя Тхатимеса. Так поступал не он один. По сути, каждый Владыка являлся воплощением Силы Ваэссира, и, стало быть, деяния одного могли быть приписаны и другому. Власть цариц в Таур-Дуат была велика. Часто они становились регентами при своих родственниках, а иногда в политике решали больше, чем действующий Император. Но случаев, когда женщина принимала в себя Силу Ваэссира и воцарялась на троне, за всю историю рэмейского государства было лишь несколько. И ни одна из них не правила так долго, как Владычица Хатши Эмхет Справедливая. Император Тхатимес и его сторонники распространили слухи, что женщина на троне Таур-Дуат неизбежно принесёт в страну несчастье, поскольку попытка вместить Силу Ваэссира в неподходящий сосуд повлечёт за собой дисбаланс сил. Разумеется, такие теории существовали и задолго до него, но при Тхатимесе пыль веков с них стряхнули и придали им официальный статус. Кто-то из наиболее ретивых его сторонников даже предпринял попытку вскрыть гробницу Владычицы и осквернить, но их жестоко покарал уже сам Император. Каковы бы ни были его отношения с предшественницей, а Закон он чтил и защищал.

Анирет была Эмхет, и потому о предках своих знала. Отец специально подобрал для неё немало свитков эпохи правления Императрицы, ибо если с кого-то ей и следовало брать пример, так это с Хатши. Не просто так Секенэф ещё в одну из самых первых бесед упомянул её имя, а во время ритуала Ваэссир указал Анирет на её храм.

Небольшой отряд пробирался через заросшую рощу по разбитым плитам дороги, сквозь которые пробивались корни и трава. Тахири вёл их наиболее удобными тропами, но кое-где воинам приходилось прорубать путь через переплетавшиеся ветви, чтобы царевна и Великий Управитель прошли беспрепятственно.

Ветер шептался в рощах, стеная о похороненных здесь тайнах и незаслуженно нанесённых обидах. Иногда краем глаза можно было заметить мелькавшие среди стволов тени. Но, разумеется, когда Анирет оборачивалась, чтобы рассмотреть их внимательнее, её взгляд выхватывал только деревья. Игра лучей и игра воображения, если не знать о Местах Силы больше. А всякий храм был построен на Месте Силы, и этот не был исключением.

Анирет не чувствовала опасности для себя, но ощущала, как земля погрузилась в неизбывную печаль. Неудивительно, что сюда мало кто любил приходить. Девушку защищала родная кровь – она была прямой наследницей Хатши и Тхатимеса, – но другие ведь не были Эмхет. Оставалось только восхищаться смелостью Тахири, который приходить к храму, похоже, очень любил и бережно хранил сказания о Владычице.

Украдкой Анирет смотрела на дядю. Хатепер был спокоен и собран и шёл с достоинством, не показывая ни усталости, ни озабоченности. Узнав, где царевна хотела сделать первую остановку, он всячески поддержал её и вызвался сопроводить. Поймав взгляд племянницы, Хатепер ободряюще улыбнулся ей.

Тахири меж тем вывел их на широкую тропу под сенью ветвей, вдоль которой среди зарослей выступали обломки статуй из розового гранита.

– Аллея сфинксов, – выдохнула царевна чуть слышно, подходя к одному из изваяний.

Сфинксы считались посланниками Амна и были одним из Его зримых обликов. Изображались они, как правило, с лицом Ваэссира как прямого проводника Божественного Закона на земле или с лицами Владык, правивших во время возведения того или иного храма. Анирет опустилась на колени и ладонью расчистила от травы и земли разбитое лицо статуи, голова которой была как будто отсечена и лежала в паре шагов от постамента. Сквозь века на неё смотрело благородное лицо, женственное и утончённое. Не оставалось сомнений, чей облик имели эти сфинксы, хоть знаки с именем и были сбиты с постаментов. Изуродовать изображение означало лишить силы того, кому изображение принадлежало.

– Мы почти пришли, – возвестил молодой жрец и почтительно осведомился: – Высочайшие гости позволят мне произносить имена открыто?

– Разумеется. Мы не забыли нашу историю, – ответил Хатепер.

– Мы пришли сюда, чтобы почтить память, – добавила Анирет, поднимаясь, и кивнула на подношения, которые несли воины.

Лицо Тахири просветлело, а взгляд сделался мечтательным, пронзающим невидимые дальние пределы, как бывает у музыкантов и сказителей, когда они погружаются в пространство своих историй.

– Тогда позвольте, я поведаю вам…

Он сделал несколько шагов по разбитым плитам дороги, раздвинул ветви… Ослепительный солнечный свет брызнул в тень рощи, отражаясь от белых камней тропы, заставляя искриться вкрапления слюды в обломках гранита.

– Сторонники Владыки Тхатимеса разрушили аллею на подступах к храму, – торжественно и скорбно произнёс Тахири. – Они разбили статуи на первой террасе, а бо́льшую часть их сбросили в Великую Реку. Но завоевать сам храм они так и не смогли. Священная обитель Справедливой по-прежнему возвышается над временем, защищённая Богами… и великой любовью.

У Анирет захватило дух от величия открывшегося перед ней зрелища. Её воображение дорисовало аллею сфинксов и ухоженный сад вместо одичавших рощ, подступавший к широкому каменному пандусу. Внутренним взором она видела торжественную священную процессию, шествовавшую от давным-давно разрушенных врат через священную рощу, через аллею сфинксов и вверх по наклонной каменной тропе.

Храм, вырубленный в теле известняковых скал, состоял из трёх огромных террас, располагавшихся одна над другой. На каждой террасе по обе стороны от пандуса находились открытые дворы, упиравшиеся в крытые помещения с портиками. За колоннами прятались святилища, уходившие в толщу скал. Пандусы соединяли все три уровня храма. Вдоль колонн выстроились величественные погребальные изображения Ваэссира в высоких венцах, с Жезлами и Плетьми в их скрещённых руках. Почти все изображения на первом уровне были сбиты, как и сказал Тахири, но вторая и третья терраса остались нетронутыми. Амбары и жилища жрецов вокруг храма давно пришли в запустение. И сейчас не длинная процессия, а лишь маленькая группа гостей совершала восхождение по забытому пути.

– Сами Боги отразили её образ на лике скал над храмом, – сказал Тахири и вскинул руку, указывая на верхние террасы и на скалы над ними. – Посмотрите! Отсюда видно очень хорошо.

Анирет прищурилась, проследив, куда он указывал. Рельеф скал был неоднородным и при долгом рассмотрении складывался в причудливые очертания. Возможно, это было лишь игрой воображения или танцем лучей на камнях… но она вдруг действительно сумела различить силуэт коленопреклоненной женщины в длинном калазирисе и клафте[11], простиравшей руки вперёд, точно совершая подношение невидимым Богам.

– Сенастар, носивший титул Великого Управителя во время правления Хатши Эмхет Справедливой, не на жизнь, а на смерть защищал храм и сокрытую в его недрах гробницу. Немало его воинов и верных жрецов полегло тогда, прежде чем Владыка отдал приказ отступить и не трогать последнюю обитель Императрицы, – услышала царевна печальный голос Тахири. – Но это были последние жрецы Ваэссира, совершавшие здесь ритуалы… и сам Сенастар, лишённый уже и богатств своих, и титулов, вскоре встретил в храме свои последние дни, когда задача его была исполнена. Здесь же, подле своей Владычицы, он был упокоен, но прежде наложил на это место проклятие, изгоняющее тех, кто приходит сюда с недостойными помыслами.

Подчинившись порыву, Анирет шагнула вперёд.

– Волей моей сегодня мы пройдём священной процессией и принесём подношения так, как подобает, – сказала она и развернулась к своим воинам. – Великий Управитель Хатепер и царевна Анирет, жрецы Ваэссира, поведут вас сегодня. Пусть в этот день вновь зазвучат слова ритуальных гимнов.

Она натолкнулась на взгляд Нэбмераи, вдруг потеплевший и наполнившийся пониманием.

– Нэбмераи Таэху, посвящённый воин Владычицы Таинств, присовокупляет свою силу к вашей, – сказал он, склоняя голову, и поставил перед собой кувшин с вином, который нёс на плече.

С благодарностью она улыбнулась ему.

– Да будет так, – подтвердил Хатепер. – Веди нас, царевна.

Анирет сама выстроила своих воинов в небольшую процессию, которую возглавили Хатепер и Нэбмераи. И пусть сегодня по тропе предстояло подняться лишь маленькой группе, всё должно было пройти так, как следовало.

Царевна встала перед Хатепером и Нэбмераи, лицом к храму, и вскинула руки в жесте приветствия, а потом поклонилась, коснувшись ладонями колен. Остальные повторили её жест и после подхватили подношения – корзину с хлебом и фруктами, кувшин с вином и немного благовоний. Анирет глубоко вздохнула и запела, взывая к Богам, моля их обратить свой взор на храм, который не должен был быть забыт. И когда она сделала первые несколько шагов по камням уходящей вверх тропы, девушка почувствовала, что плиты как будто ответили приглушённой вибрацией.

Голос царевны зазвучал сильнее, к нему присоединились глубокие низкие голоса Хатепера и Нэбмераи и неуверенный поначалу хор воинов, повторявших последние строки гимнов. Эхо подхватывало песнь, отражая её от стен храма, давно не слышавшего ни гимнов Богам, ни прославления таланта зодчего, этот храм сотворившего, ни восхищения Владычицей, которую воспевало сие творение. Песнь захватывала ярус за ярусом, ступень за ступенью, пробуждая священное присутствие в древних стенах, пока каждый камень здесь не вспомнил, зачем и во имя чего был уложен, и каждая колонна и плита не завибрировали скрытой силой. Маленькая процессия остановилась лишь у сокрытых дверей в сердце верхнего святилища, чтобы зажечь огонь, воскурить благовония и оставить там подношения. К тому времени свет памяти уже прокатился по каждому помещению, и, казалось, даже краски на рельефах и статуях засияли ярче.

Украдкой Анирет посмотрела на Тахири, который гармонично влился в процессию и пел гимны Ваэссиру, вплетая в них прославление Владычице. Его звонкий голос звучал твёрдо, глаза сияли, а по лицу катились слёзы.

Когда их небольшой ритуал завершился, царевна вышла на верхнюю террасу и вдохнула полной грудью, чувствуя, как пробудилась спавшая здесь несколько веков энергия. Она уже знала, что эту ночь хотела провести здесь, в храме, пусть даже жилища жрецов и были уже давно заброшены и плохо подходили для обитания. Девушка шла по колонной галерее, разглядывая рельефы, на которых Владычица, изображённая как Император-мужчина, совершала подношения Богам. На других рельефах оживали картины её жизни и её свершений. Она несла в Таур-Дуат процветание. Она примиряла народы. Она была единственной, кто сумел совершить экспедицию в далёкие джунгли за сепатом Нэбу и примирить рэмеи с тамошними обитателями, а затем вернуться с щедрыми, невиданными до той поры дарами. Священная роща перед храмом была символом этой гармонии и дружбы – многие растения были привезены из тех дальних земель и посажены рядом с растениями Таур-Дуат.

Анирет остановилась перед одной из статуй у колонн, похожей на прочие. Как и показал ей Ваэссир в видении, эти статуи имели и его лик, и лик Владычицы Хатши, запечатлённый мастерами в камне. И чем дольше смотрела царевна в лицо статуи, таинственно ей улыбающееся, тем больше ей начинало казаться, что она смотрела в глаза своего отражения. Потом статуя завибрировала и пошатнулась. Анирет охнула и отскочила, но то было лишь видением. Подчинившись порыву, девушка подошла к статуе и обняла её, прижавшись лбом к горячему камню. Её разум раскрылся многочисленным ярким видениям, как случалось иногда в ходе ритуалов. Образы сменяли друг друга слишком быстро, чтобы она успела поймать ответ, и всё же кое-что царевна уловила. Медленно, как во сне, она побрела вниз по тропе, а потом в одно из глубинных святилищ, к сокрытым в самом сердце храма гробницам. Она уже знала, что на нижних уровнях были похоронены верные жрецы и воины, но её призывали хозяйка и зодчий.

У небольших запечатанных дверей Анирет остановилась и положила ладони на створы. Это было единственное место, где Сенастар позволил себе запечатлеть их с Владычицей вместе. Здесь Хатши была изображена такой, какой он видел её, – прекрасной сияющей женщиной, Богиней, которой он поклонялся. Весь этот храм, спроектированный его творческим гением, воздвигнутый его фантазией и руками лучших мастеров, был памятником его любви к Владычице. Памятником… воплощённой памятью. Анирет чуть улыбнулась, чувствуя, как подступают непрошеные слёзы. Её переполняли чувства, для которых не было слов. Она коснулась соединённых ладоней Владычицы и Великого Управителя, которого Императрица никогда так и не смогла назвать своим супругом. Здесь, в своей последней обители, они были вместе. Царевна верила, что Ануи, справедливый Судия, даровал им единение и у Вод Перерождения, ведь разве могло быть иначе? Разве могла кануть в памяти веков такая любовь?

Услышав шаги за спиной, Анирет не обернулась. Ей было всё равно, кто пришёл сюда вместе с ней. В тишине этот кто-то тоже прошёл к дверям и положил ладонь на створы чуть в стороне от её руки.

– Сенастар был рождён человеком, – тихо проговорил Нэбмераи, – и он был одним из самых талантливых зодчих нашей земли. Его род был ни беден, ни возвышен. Кто мог представить тогда, что он станет опорой Императрицы? Вопреки всему он возвысился, и его уважали как политика. Злые языки говорили, что лишь через ложе Владычицы он добился своего высокого положения, но большинство судили по его деяниям и видели: это было не так.

– Он так и не смог стать ей супругом…

– Не смог. Им бы этого не простили – они оба это понимали. Императрице и так пришлось доказывать, что она была в своём праве. Супруг-человек обрёк бы на гибель их обоих… И всё же именно Сенастар стал её советником, единственным Великим Управителем – человеком.

– При единственной Императрице, правившей столько лет, – Анирет слабо улыбнулась. – Она ведь в итоге провела его через ритуал крови… сделала рэмеи.

– Но никто не забыл его происхождения. И всё же таланты его зачаровывали умы, затмевали все противоречия. Народ чтил его, а этот храм по праву стал одной из самых драгоценных жемчужин зодчества Таур-Дуат.

– Забытая жемчужина в оправе из зарослей и камней… Они не заслужили забвения, Нэбмераи.

– Мы не забыли их, – веско возразил Таэху. – И вы не забыли.

Они встретились взглядами.

– Тебе странно находиться здесь? – прямо спросила Анирет. – Я должна повторить путь Владычицы Хатши. Но ты – не Сенастар, и соединяют нас совсем иные… условия.

– Я помню, – мягко ответил Нэбмераи и чуть подался вперёд, оказавшись вдруг очень близко. – Но именно я буду подниматься с тобой на императорскую ладью во время Ритуала Разлива. Я буду проводником Богов для тебя, когда придёт время призвать душу в новое тело – тело наследника. И я буду напоминать тебе о том, какой ты хочешь быть…

Анирет почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она видела каждую его чёрточку и даже своё отражение в глубине его глаз, тёмно-синих, как воды Великой Реки. Его резко очерченные губы тронула улыбка. Она ощутила его ладонь на своей, поверх соединённых рук Хатши и Сенастара на рельефе.

– Чтобы стать всем этим для Владычицы, я должен любить её, – шёпот Нэбмераи был не громче его дыхания, обжигавшего её кожу, и вместе с тем отдавался рокотом крови в её висках. – Да, мне странно находиться здесь… но не более странно, чем тебе самой.

Спустя несколько томительных мгновений он отнял ладонь и ушёл, а девушка осталась одна у дверей в гробницу. Она села, прислонившись спиной к створкам, обняла себя за колени и откинула голову, закрывая глаза. Сердце гулко стучало о рёбра. Ему было тесно и так больно от непонятной невыразимой тоски. Анирет судорожно вздохнула, наполненная чувствами, которые не могла вместить в себя и не знала, как выплеснуть.

Так её и нашёл дядюшка Хатепер. Ни о чём не спрашивая, он просто сел рядом с ней и обнял. Анирет уткнулась в его плечо, и он гладил её по волосам своей горячей родной ладонью, понимая всё лучше, чем она сама.

– Я должна буду стать, как она… могучей, непогрешимой, прекрасной… А потом меня тоже обрекут на забвение, да? – прошептала царевна.

– Нет, моя звёздочка. Что когда-либо было любимо, не может умереть в памяти.

– Но у меня…

«… у меня рядом не будет Сенастара… и никто не запечатлеет в вечности камня ни свершения мои, ни любовь…»

Анирет не сумела произнести это вслух, но Хатепер понимал и так. Нежно он поцеловал девушку между рогами. В тишине и полумраке святилища он в полголоса напевал ей любимый, знакомый с детства мотив. Она уже плохо помнила слова – только образы, прокрадывавшиеся потом в её сны.

Глава 2

На вечернюю трапезу к управителю сепата Сутджа Хатепер отправился один – только чтобы соблюсти этикет. Он знал, что Анирет нужно побыть в заброшенном храме ещё хотя бы немного, и распорядился о том, чтобы для ночёвки ей, Нэбмераи и паре оставшихся с ними воинов доставили тёплые одеяла и что-то из еды.

Тахири тоже остался с царевной. Поначалу робея, он всё же набрался смелости и расспросил царевну, какие сведения род Эмхет сумел сохранить о его любимой Владычице, память о которой он так тщательно старался уберечь от жадного времени. В свой черёд жрец рассказывал то, что знал сам, и делился своими размышлениями.

Анирет хорошо знала историю своего рода и могла рассказать жизнеописания Владык если не любого периода, то уж точно – самых значимых. О Хатши она читала в последнее время очень много, восхищаясь и вдохновляясь её мудрой политикой и великими свершениями. Императрица не прославилась завоеваниями, в отличие от своего наследника, – только подавила восстания в воинственном сепате Нэбу. Но на этом её труды на юге континента не окончились. Она организовала несколько экспедиций в земли, которые многие, даже эльфы, считали не более чем легендой. Благодаря её стараниям юг наконец-то стал единым, и многовековые распри закончились, когда единым осознал себя и сам рэмейский народ.

Исторически в Таур-Дуат сложилось так, что каждый сепат был по-своему самобытен. Управители сепатов ревностно хранили свои земли целыми «династиями»[12] древних родов, корни которых уходили ко времени Первых Договоров[13] или хотя бы ко времени воссоединения Верхней и Нижней земель. Царица Амахисат и сама происходила из такой «династии». История знала смутные времена, когда власть Императоров ослабевала, оставалась номинальной, и некоторые управители сепатов создавали целые небольшие автономные государства. Ну а сепат Нэбу долгое время вообще был обособленным государством со своим отдельным путём развития. Дорога к объединению была чрезвычайно долгой и сложной.

Раскол Империи пугал даже больше, чем война с Данваэнноном. Народ рэмеи, при всём многообразии их культуры, должен был оставаться единым. Только так божественный Закон мог царить на земле.

Как бы там ни было, заслуга Хатши состояла в том, что именно благодаря ей Нэбу окончательно вошёл в состав Империи, а о легендарной земле Пернечери, лежавшей на самом юге континента, за непроходимыми джунглями, перестали говорить как о чём-то сказочном и недосягаемом. Лучшие благовония для храмов доставлялись оттуда, как и драгоценная кость, и самоцветы, и лекарственные растения, и экзотические животные, которых так полюбили жители Империи.

Анирет не могла не восхищаться своей великолепной предшественницей и хотела бы походить на неё, но различий между ними имелось немало. Хатши была старшей дочерью Императора Кааэнра, наследницей по рождению, и воспитывалась соответствующе. Единственный сын Владыки умер ещё во младенчестве, а вторая дочь выбрала удел жрицы Ваэссира, чему никто не препятствовал.

Отец обучал Хатши так, как Секенэф обучал Хэфера, объяснив ей все премудрости управления, а также ритуального и энергетического взаимодействия с землёй. Ей подыскивали достойного супруга, который должен был вместить в себя Силу Ваэссира, но и только. Именно самой Хатши предстояло заниматься политикой и направлять мужа в том, что она знала. Она была полноценной наследницей трона, а не просто царевной. Даже если сравнивать начало их пути, между Хатши и Анирет лежала пропасть. Окружение Императора Кааэнра изначально знало, что Владыка заинтересован прежде всего в продлении собственной прямой линии наследования и потому не станет привлекать побочные ветви без необходимости. А в каком положении была Анирет при живом младшем брате и дяде? Её никто не видел и не слышал и, конечно, не брал в расчёт, и вдруг – принять как будущую Императрицу! Смешно даже подумать.

Отдельной истории заслуживала и личная жизнь Владычицы.

Супругом царевны Хатши стал амбициозный молодой вельможа из побочной ветви рода Эмхет – Тхатимес из рода Хепери[14]. В нём ярко проявилась кровь предка, да и при дворе он уже кое-чего добился, а потому во всех отношениях представлял собой достойную наследницы кандидатуру в мужья. Условием его властвования, однако, было всё то же: прямая ветвь Кааэнра, а за ним и Хатши, не должна была прерваться. Эмхет, в отличие от Таэху, не просто так всегда оставались малочисленным родом. Неизвестно, что было страшнее – потеря наследия Ваэссира или война за трон. По той же причине Владыки не производили на свет больше двоих-троих детей. Наличие только одного наследника было чрезвычайно рискованно, но и пускать золотую кровь первого Эмхет по слишком многим руслам представляло угрозу не меньшую.

Как указывали летописи придворных целителей – разумеется, тайные, но доступные императорской семье, – с женским здоровьем у Хатши было непросто. Она совершала регулярные паломничества в храмы Хэру-Хаэйат и Аусетаар, и вы́носить даже одного ребёнка было для неё настоящим испытанием. Анирет не знала, кому сочувствовала больше, самой Хатши или её дочери Эфарри, которая уже одним фактом своего рождения вызывала столько разочарования вокруг. Её родители и всё их окружение желали сына. Почти так же было и с самой Анирет – Амахисат не нуждалась в дочери…

У Хатши была и вторая дочь, Мерити, – та, которую история запомнила уже как царицу, – но её происхождение было окружено тайнами и домыслами. Сама Анирет склонялась к тому, что слухи были не так уж и беспочвенны, хотя от Эмхет прямой ветви всегда рождались Эмхет, и подвергнуть сомнению наследственность младшей царевны было сложно. Отцом Мерити вполне мог быть фаворит царицы – тот, кто стал Великим Управителем при Императрице и влиятельнейшим из людей того времени, опекун обеих дочерей Хатши – Сенастар, легендарный зодчий. Люди всегда были плодовитее, чем эльфы и даже чем рэмеи. Мудрая природа с лихвой возместила им сравнительно небольшой срок жизни удивительной способностью к выживанию и быстрому обучению. А выживание их обеспечивалось не только высокой приспосабливаемостью к любым условиям, но и плодовитостью. Во многом по этой причине браки с людьми у рэмеи не только не считались чем-то из ряда вон выходящим, но в некоторых слоях общества даже поощрялись. Быстрая сильная кровь Сенастара была сильнее даже недуга царицы, а возможно, дело было в их удивительной любви. Мерити, говорили, была прекрасна, как богиня, удивительно умна и даже в воинском искусстве не уступала многим мужчинам.

Супружеские клятвы Тхатимеса и Хатши не подразумевали верности, поскольку их брак, как и большинство браков Эмхет, был договорённостью. У царевича, и впоследствии Императора, было немало любовниц. Но одну он выделял среди прочих, и, скорее всего, даже любил – вельможную даму и верную его сподвижницу по имени Ирит. Архивы указывали, что в какой-то момент сам Император Кааэнра, тогда ещё властвовавший, отлучил Ирит от дворца. Причиной было рождение сына, которого она назвала в честь своего возлюбленного – Тхатимес. То был будущий Тхатимес Завоеватель, прямая угроза царствованию линии Кааэнра, мальчик, волей Богов и милосердием Императора выживший[15]. Эту часть истории проследить было нелегко, потому что она была переписана впоследствии – для большинства подданных, но не для самих Эмхет, – когда Тхатимес Завоеватель занял трон и укрепил свою власть. Говорили, что жрецы и даже сам Кааэнра прозрели великую грядущую судьбу наследника. Вполне вероятно, что так и было, иначе бы мальчик просто не выжил.

Когда Император Кааэнра почил, Тхатимес, его преемник, немало сил и времени посвятил тому, чтобы перехватить у Хатши как можно больше власти. Но действия его не увенчались успехом. Современники описывали Хатши как личность куда более сильную, чем её супруг, и не раз сетовали, что она не родилась мужчиной. Их совместное царствование было недолгим – Тхатимес скончался от странной болезни, подорвавшей его здоровье несмотря даже на Силу Ваэссира, которой, как поговаривали, он просто не умел пользоваться в достаточной степени. Кааэнра передал секреты крови Хатши, а не ему, а Хатши, в свой черёд, мудро приберегла немало знаний. Но при жизни Тхатимесу удалось вновь поднять вопрос наследования, и он объявил своим преемником сына, единственного мужчину в пусть и условно, а всё же – посредством брака – прямой ветви. Хатши не хватило влияния оспорить это решение, но она выставила необычное, хоть и логичное условие: Тхатимес-младший унаследует трон только в том случае, если возьмёт в жёны одну из её дочерей. Сама она выдвинула кандидатуру Мерити, что тоже наводило на мысли, что сделала она это не просто так. Женитьба на близких родственниках не укрепляла, как думали древние предки, а разжижала кровь, делала наследников слабыми. От этой идеи отказались ещё в стародавние времена, когда целители увидели плачевные результаты. Женить Тхатимеса на сестре, пусть и наполовину, было рискованно. Но если Мерити, в отличие от Эфарри, была дочерью не Императора, а фаворита… что ж, царице не откажешь в прозорливости.

Итак, Хатши стала регентом при пасынке, но Сила Ваэссира ему передана так и не была. Царица обнародовала волю своего отца, желавшего передать трон именно ей. Власть и без того была сосредоточена в её руках, рисковать и вступать в новый брак она не желала. При поддержке жрецов Хатши прошла через ритуальную трансформацию. Так умерла царица, уступив место Императору Таур-Дуат. Время её восхождения на трон было отмечено и изменением её последующих изображений. Современники отмечали, что поменялись и характер её, и привычки, и облик. Трансформация не могла не наложить свой отпечаток. Единственный, кто удерживал её от бесповоротного изменения, был Сенастар, самый верный и истовый из её сподвижников.

«Партнёр нужен будет тебе самой, тот, кто сможет заземлять тебя, возвращать, напоминать тебе, кто ты есть в этом воплощении… Очень немногим даже среди нас, Таэху, я бы доверил эту нелёгкую роль», – сказал ей когда-то Джети.

«Чтобы стать всем этим для Владычицы, я должен любить её», – сказал Нэбмераи.

Священный долг. Любовь. Долженлюбить. Нет, этим словам нельзя было стоять рядом.

Наверное, лицо её от таких мыслей изменилось. Тахири, до этого жизнерадостно обсуждавший с ней что-то о том, как Хатши лично обучала Тхатимеса Завоевателя как своего наследника, замолк и насторожился.

– Что случилось, госпожа моя?

Анирет не ответила и посмотрела вниз. Они с жрецом Ваэссира сидели на верхней террасе. На нижней, в колонных галереях, разбил лагерь её небольшой отряд под предводительством Нэбмераи. Впервые за много лет, а может, и десятилетий, эти стены озарил живой огонь. Тьма, долгое время бывшая единоличной повелительницей храма, удивлённо созерцала дерзких гостей, перешёптываясь ветвями заросшей рощи, поскрипывая дверями, которые давно уже никто не решался открывать и закрывать. В тишине, когда смолкали голоса, ночь оживала таинственными призрачными звуками. Камни помнили и мастеров, и жреческие процессии, и битву на центральной тропе.

– Почему тебя так влечёт сюда, Тахири? Многие нашли бы это место жутким.

– А чего же мне бояться здесь, госпожа царевна? – Тахири открыто улыбнулся. – Проклятие великого Сенастара касается только тех, кто приходит сюда с враждой или непочтением. А я… я люблю Владычицу. Может, это странно прозвучит для тебя… но служа древнему Владыке Ваэссиру, я вижу именно её образ. Через неё я люблю моего Бога даже нежнее и преданнее.

Анирет не нашлась, что ответить, только восхищённо и удивлённо покачала головой.

– Знаешь, госпожа, ты чем-то так похожа на неё. Для жрецов Ваэссира не все Его дети на одно лицо, о нет. Мы – те, кто познаёт Его всю нашу жизнь, – видим каждую мельчайшую черту и вплетение ручейков другой крови, вливающихся в полноводную реку крови Эмхет. Но когда я увидел тебя впервые, это бесконечно изумило меня… – Тахири смущённо запнулся и глубоко поклонился. – Прости, если говорю неподобающе, моя царевна.

Девушка успокаивающе коснулась его руки. Сравнение испугало её, но вместе с тем было бесконечно приятным. Правда, по её личному мнению, она этого не заслуживала.

– Знаешь, Тахири, хранитель памяти… это даже приятнее, чем сравнение с собственной матерью. Благодарю тебя – и за эти слова… и за всё, что ты делаешь здесь.

– О, госпожа, это моя благодарность тебе невыразимо велика! Я знал многое о моей Владычице, но драгоценные детали, жемчужины, что ты так щедро рассыпала в ходе наших бесед… – он прижал руки к груди, не зная, как выразить свои эмоции.

Поистине, для жрецов знание было величайшей наградой. Анирет улыбнулась его искренней радости.

– Сохраним эту память вместе.

– Прекрасная великодушная царевна, сегодня благодаря тебе я впервые чувствую этот храм так живо. Да, я сохраню память… в том числе и о твоём приходе. Пусть твой предок будет щедр и милостив к тебе. Пусть рядом с тобой будет кто-то, подобный великому Сенастару.

Анирет перевела взгляд на колонны, у которых стояли уцелевшие статуи Императрицы. Она была наследницей Хатши, наследницей Тхатимеса Завоевателя и царицы Мерити… а значит, возможно, и наследницей Сенастара. Но она сомневалась, что сумеет повторить их судьбу.

Она думала о великом Тхатимесе Завоевателе и царице Мерити, которых неожиданно для всех связала любовь, а не только договор. Даже их…

– Позволишь спросить, госпожа царевна? Если только не сочтёшь это дерзостью.

– Конечно, спрашивай.

– Твой предок, Владыка Тхатимес Завоеватель, да охранит его Ануи в Своих чертогах… Как думаешь, он ненавидел Императрицу? Поэтому хотел стереть упоминания о ней?

Анирет помолчала, взвешивая.

– Думаю, что не всё так просто, – сказала она, наконец. – Для каждого Владыки наступает на нашей земле свой срок, как и для каждой эпохи в мире. Я думаю, время Владыки Тхатимеса Завоевателя, да хранит его Ануи в Своих чертогах, пришло тогда, когда Императрица решила обучать его как своего преемника. Она прозрела эту вероятность.

– Но в юности она фактически заперла его в храмах.

– А потом сделала своим военачальником. Его рога не были подпилены жрецами Ваэссира[16]. Никто не собирался отказывать ему в праве на трон. Но когда ушло время Владычицы… возможно, он хотел укрепить права своей семьи. А возможно, и правда верил в проклятие женщины на троне и дисбаланс энергий, – царевна усмехнулась и пожала плечами. – Или же изначально не знал о решении своих фанатичных последователей, поскольку много времени проводил в военных походах.

– Прошу, расскажи о них ещё, госпожа. Я чувствую: несмотря на всё, что я изучал, мой разум точно гладкая скрижаль.

– Что ты хочешь узнать, мой друг?..

Их беседа гармонично потекла дальше. У Тахири было много вопросов. Ночь оживала памятью, воплощённой в словах, и снова, как когда-то, под сводами каменных галерей звучали древние запретные имена.

А когда Анирет наконец отошла ко сну под защитой одного из святилищ, ей снились Владычица, оживлявшая землю, и легендарный зодчий, говоривший с ней о любви сквозь века.

Следующий день не был богат событиями. Анирет присоединилась к дядюшке Хатеперу в гостях у Кеваба, управителя сепата Сутджа. Чиновник на радостях от прибытия высоких гостей устроил несколько пышных трапез. В основном беседу о столичных новостях и событиях в сепате поддерживал Великий Управитель. Царевна больше слушала и к тому же пребывала в глубокой задумчивости, полная впечатлений от посещения храма, ритуала и новых видений и ощущений. Для себя она уже решила, что когда придёт её время, она если не отменит, то смягчит приказ своего предка, Владыки Тхатимеса Завоевателя: вернёт достойную память о Владычице и оживит храм.

Наутро же после спокойного дня Анирет потребовались все её силы, чтобы отправиться с дядюшкой Хатепером в место, которое они также собирались посетить здесь.

Императорские некрополи раскинулись на много миль в красноватых скалах на западном берегу. Ближе к Великой Реке подступали храмы, воздвигнутые теми или иными Владыками, но их последние убежища лежали дальше, вырубленные в камне или защищённые мастабами[17]. Много поколений Императоров, цариц, царевичей и царевен оставили свои тела здесь, в этом огромном хранилище памяти о сотнях сотен жизней. Не все Владыки выбирали каменистую долину местом своего упокоения, но именно здесь вот уже много веков было традиционное место погребения – с того самого времени, как была заложена и построена столица Апет-Сут – сердце Империи, объединившее четырнадцать сепатов Севера и Юга и прилежащие земли.

Здесь же, среди императорских некрополей, лежал закрытый Город Мастеров. Такое название было связано скорее с высокой целью, чем с размером этого поселения, которое, собственно, городом из-за небольшой своей площади считаться вряд ли могло. Здесь жила элита зодчих, скульпторов и художников, чьё искусство было столь велико, что лишь они имели право создавать гробницы для императорского рода. Их община была сравнительно невелика и включала в себя самих мастеров и их семьи. Попасть сюда со стороны было практически невозможно – искусство передавалось от родителей к детям, и лишь самые выдающиеся мастера, чьи кандидатуры были одобрены старейшинами Города и самим Императором, могли стать частью общины. О Городе ходили легенды, равно как и об обитавших там рэмеи и людях. Сам Сенастар, легендарный зодчий, был одним из немногих людей, кого приняли в тамошние мастера. Надолго он в Городе не остался, хотя бесспорно использовал полученные там знания и помощь товарищей, когда проектировал великолепный храм и усыпальницу своей Владычицы. Но далеко не все мастера Империи мечтали попасть сюда – всё же жизнь в закрытой общине и посвящение своего искусства мёртвым прельщали немногих. Однако значение Города было поистине велико: часть секретов ремесла была известна здесь и только здесь и хранилась как великая тайна, оберегаемая на протяжении веков.

Полностью завершённая и готовая к принятию своего хозяина в положенный срок, гробница Секенэфа лежала в императорском некрополе. Здесь же, рядом, находилась небольшая запечатанная гробница царицы Каис, хотя многих других Владычиц хоронили на другой стороне долины. Отец не собирался расставаться со своей возлюбленной супругой. Странно было думать, что и гробница дядюшки Хатепера, тоже завершённая, находилась здесь, хотя сам он, вполне живой, шёл сейчас рядом с Анирет.

Их путь лежал в другую гробницу, маленькую, незавершённую пока, которую Секенэф повелел вырубить рядом с его и Каис последней обителью. Повелеть Император повелел, но сам так пока и не появлялся здесь – не сумел справиться с горем. Останки Хэфера не удалось вернуть домой, и, возможно, никогда не удастся… Последний приказ – похоронить форму царевича, воссозданную из священной глины из храмов Великого Зодчего, – Владыка пока не отдал. Все они ещё надеялись.

Сам некрополь был не долиной – скорее, несколькими небольшими долинами между множеством невысоких скалистых холмов, в которых и вырубались гробницы. Тропы, проложенные для мастеров, траурных процессий и доставки необходимых материалов, петляли в причудливых узорах рельефа, точно белёсые вены в красноватом теле скал. Входы в усыпальницы надёжно запечатывались, замуровывались и маскировались камнями, чтобы избежать посягательств. Как ни странно и как ни страшно было представить такое, но даже императорские гробницы в тяжёлые времена подвергались разорению, несмотря на наложенные жрецами проклятия и защиту священных шакалов Ануи. Вот почему каста бальзамировщиков создала целую отдельную ветвь своего магического искусства, позволявшую противостоять тёмному колдовству, тревожащему мёртвых, способному даже пробуждать их. Злые языки говорили, что первые тёмные колдуны вышли из жрецов Ануи. Большинство в этом всё же сомневалось. Да, искусство Смерти было уделом служителей Стража Порога, но сам Судия накладывал жёсткие ограничения на своих служителей. Нужно было обладать сознанием действительно искажённым, чтобы не бояться применить дарованное Им искусство против Его же Закона. Впрочем, кто только ни рождался среди рэмеи и людей…

Ладья Амна ярко сияла в лазурном небе над некрополями. Её лучи золотили казавшуюся негостеприимной землю, набрасывали длинные тени холмов на ущелья и тропы. Многим здешний пейзаж показался бы мрачным, унылым, но для Анирет это место было огромным хранилищем памяти её предков, сокровищницей бесценных знаний и предметов ушедших веков. Она бывала здесь не раз, и даже в детстве многоголосый шёпот памяти завораживал её. Для всех Эмхет долина была местом для глубинных медитаций, поисков ответов и постижения мудрости.

Сейчас, в ярких дневных лучах Ладьи Амна, шакалы прятались по своим логовам, и некрополь находился под надзором воинов управителя сепата, жрецов Ануи и чёрных псов, живших при храмах рядом с бальзамировщиками. Анирет и Хатепера, помимо телохранителей, сопровождал один из таких жрецов – мрачный бесстрастный рэмеи в длинных тёмных одеждах. Два поджарых пса, шедшие рядом с ним, на вид казались куда более дружелюбными, чем он сам. Но если уж даже жрецы других культов относились к бальзамировщикам с некоторой опаской и подозрением, что было говорить о простых смертных. Находясь в каждодневном, ежечасном контакте с энергиями Смерти нельзя было сохранить прежними сознание и сердце. А возможно, сказывалось и то, что традиционно бальзамировщиков сторонились, и потому они, в свой черёд, не демонстрировали окружающим излишней открытости.

Более полугода прошло с тех пор, как погиб Хэфер. Официально использовалась формулировка «бесследно исчез», позволявшая не объявлять траур и не называть имени следующего наследника трона. Гробница царевича была заложена, как и подобает, в день его совершеннолетия, но несколько месяцев назад Император повелел выделить больше мастеров и завершить усыпальницу как можно скорее. Как и все они – все, кто любил Хэфера, – отец желал сохранить память о наследнике. Его имя высекалось глубоко в камне среди молитв Богам и магических формул, должных обеспечить безопасное прохождение его душе через пространство Неведомого. Над его образом на фресках трудились лучшие художники. Лучшие краснодеревщики и ювелиры изготавливали его саркофаг, который пока видел только Хатепер, когда одобрял эскизы и проверял ход работ. Он избавил брата от этой тягостной обязанности, ибо равновесие, к которому за время, минувшее с исчезновения сына, пришёл Секенэф, было слишком хрупким.

В центральном храме Великого Зодчего на острове Хенму жрецы вылепили из священной глины форму – подобие царевича, призванное стать ориентиром для его потерянной души. Обряд захоронения будет проведён по всем правилам. Память о Хэфере останется в веках, и Боги услышат о нём в молитвах его близких.

Эту форму, пока ещё не одухотворённую, сегодня и предстояло увидеть Анирет.

Вход в гробницу Хэфера пока оставался незавершённым, но защитные формулы уже частично были нанесены. У этого входа жрец Ануи совершил размыкающий жест и отпер временную деревянную дверь, через которую пока проходили только мастера и Хатепер во время своих визитов. Сегодня мастеров здесь не было – членам императорской семьи требовалось уединение.

Псы сели по обе стороны от входа, неподвижные, точно базальтовые[18] статуи. Жрец затеплил подвесной светильник и с поклоном передал его Хатеперу. Никто не проронил ни слова. Великий Управитель вошёл под сень гробницы, и царевна последовала за ним. Бальзамировщик остался ждать у порога вместе со своими псами.

Усыпальница была сравнительно небольшой и состояла из двух залов. Здесь царил полумрак, разгоняемый только золотистым огнём светильника, но Анирет уже различала незаконченные пока прекрасные росписи и сложный иероглифический узор священных текстов. Каменный пол был временно покрыт деревянным настилом, чтобы не повредились гладкие плиты, пока здесь работали мастера, а также для облегчения доставки внутрь всего необходимого. Хатепер ускорил шаг и зажёг несколько светильников у стен. Доступ воздуха сюда осуществлялся через сложную систему потайных вентиляционных ходов, а освещение давали не только многочисленные светильники, но и знаменитая по всему континенту система зеркал, улавливающих и отражавших свет так, что в помещении становилось ясно почти как днём, по крайней мере для рэмеи. Когда Великий Управитель закончил со светильниками и обернулся, Анирет ахнула.

Незавершённые рельефы замерцали яркими насыщенными оттенками. Кое-где были лишь наброски, намётки картин, которым скоро предстояло быть запечатлёнными на камне. Потолки уже были закончены – полотно цвета глубокого индиго, украшенное множеством золотистых звёзд. Со стен на царевну смотрели Боги и нэферу, члены императорской семьи… и даже она сама. Вот царица Каис и Император Секенэф держат в любящих руках своего первенца. Вот он овладевает искусством войны и управления, ремёслами, земледелием. Вот обнимает Анирет, помогая ей делать первые шаги. Вот охотится вместе с Ренэфом. Вот совершает первую дипломатическую миссию с дядюшкой Хатепером. Вот гибнет от руки тех, чьи имена не будут запечатлены… и Богиня укрывает его защищающими крыльями, а псы Ануи ведут его к Владыке Вод Перерождения на Суд, который он непременно пройдёт.

Читая историю его ужасающе краткой, не вовремя оборвавшейся жизни по фрескам и наброскам, с изумлением вглядываясь в искусно выполненные портреты родных лиц, Анирет и сама не заметила, как добралась до погребального покоя. Здесь Хэфер, улыбаясь такой знакомой мягкой улыбкой, приносил дары Богам. Здесь Они принимали его, чистого сердцем и сознанием. Посреди покоя высился гранитный саркофаг без крышки, а поверх него, на деревянных перекрытиях, окованный золотыми пластинами, стоял саркофаг кедровый. Крышка была прислонена к дальней стене, пока тоже не завершённая. В ней ещё только угадывались черты царевича.

Нерешительно Анирет посмотрела на дядю, впервые оторвавшись от созерцания фресок. Его лицо отображало смесь светлой печали и глубоко запрятанной боли. Царевна посмотрела на изображение за его спиной – изображение его самого, обучавшего Хэфера. Фрески были исполнены в традиционной манере, символической, и всё же прекрасно передавали сходство. Сейчас это особенно бросалось в глаза.

Приблизившись к царевне, Хатепер обнял её за плечи, и ей стало немного легче. Вместе они подошли к саркофагу и заглянули внутрь. Анирет издала сдавленный возглас и отшатнулась. Дядя поддержал её, помогая устоять на ногах.

Распахнутые золотые глаза смотрели на девушку, и умиротворённая улыбка приветствовала её. На миг ей показалось, что брат, совершенно живой, сейчас поднимется из саркофага, но то была лишь глиняная статуя, выкрашенная искусными художниками и передававшая идеальное сходство. Глаза, в которых плясали огни светильников, были выполнены из чистейшего разноцветного хрусталя и алебастра. Парик, заплетённый в сложную причёску, увенчанный драгоценной диадемой, подчёркивал впечатление живости. Статуя была обёрнута в тонкий ослепительно белый лён, а её руки, скрещенные на груди, были украшены несколькими перстнями-печатками с защитными формулами. Да, душа узнает свою смертную форму, когда увидит, – в этом не оставалось сомнений. По легендам Великий Зодчий в своей ипостаси Матери Живых создал тела смертных из такой же священной глины и одухотворил их. Плоть Хэфера могла быть разрушена и осквернена, но жрецы сделали всё, чтобы замена была сколь возможно достойной.

Анирет до боли стиснула зубы, чувствуя, как по щекам заструились слёзы. Живая рука больше не поможет ей взойти на колесницу и удержать поводья. Живой смех больше не зазвучит для неё, и живой голос не скажет тёплых ободряющих слов. Она больше не услышит его чудесных историй и интересных размышлений, больше не искупается с ним в Великой Реке в сезон Половодья, больше не прогуляется с ним вместе по дворцовому саду, споря о суждениях древних военачальников или цветистых оборотах в новых произведениях столичных поэтов. Но она хотела помнить его живым, хотела увидеть, как он взойдёт на трон. Как же ей не хватало его!

Анирет была не в силах смотреть в мерцающие золотистые глаза статуи и вместе с тем – не в силах отвести взгляд. Прислонившись к дяде, она беззвучно плакала и глотала слёзы, а в отблесках светильников оживали картины на стенах гробницы – Хатепер, обучавший Хэфера, Хэфер, принимавший венец Обеих Земель из рук своего отца, нежная дружба сестры, тепло любви матери. Сила, мудрость и юность, прерванные так несправедливо рано… серп времени в руке предателей, рассекший нить жизни будущего Владыки. Но нить эта была вплетена в истории на фресках, в гимны Богам, в высеченные в камне мольбы о том, чтобы Вечность не отторгла его.

Глава 3

Босые ступни ощущали тепло песка и потрескавшихся плит. Земля ещё не успела отдать весь накопленный за день жар. Ветер шептался между древними гробницами на разные голоса, повторяя звучавшие здесь много веков молитвы поколений жрецов.

«Не бойтесь нисходящей тьмы, скользящей из дальних пределов, ибо ей не под силу поглотить вас. Вы не оставлены, и светочи памяти да горят для вас сквозь века. Мы помним вас. Мы чтим ваши имена и деяния, высеченные на скрижалях вечности… Вы никогда не будете забыты…»

Ветер высушил её слёзы. Бредя вдоль мастаб и заупокойных святилищ, Тэра ласково касалась ладонью стен. Её пальцы с детства помнили рельеф священных письмён и древних портретов на камне, кое-где уже сглаженных безжалостным временем, но всё ещё хранивших прекрасные черты хозяев гробниц. Здесь она чувствовала себя в безопасности. Мёртвые были бесконечно мудрее живых. Их спокойная сила усмиряла любую бурю в сердце.

Тэра знала их имена. Бродя между мастабами, она не раз нашёптывала их и вслух тихо читала о давным-давно отгремевших деяниях обитателей некрополя. К ним ведь уже так давно не приходили близкие, чтобы почтить память. Но для своих потомков они не зря засвидетельствовали всё, что желали передать дальше. Облечённые голосом тела и разума тех, кто навещал древних, наставления их звучали из глубин времени, и тогда оживала их мудрость, и сердце радовалось ей.

В напоённой многоликим шёпотом тишине Тэра слышала чью-то тихую поступь. Иногда зрение её точно расслаивалось, и она видела здесь древних – и жрецов, хранивших некрополь, и потомков, навещавших своих предков. Невидимое присутствие её возлюбленного Бога тоже не ушло из этих мест. Пока были те, кто помнил, пока жрецы берегли угодья мёртвых, Ануи был жив и могуч здесь. Ануи был с ней и теперь, хоть и не стало священного пса, глазами которого Он приглядывал за Тэрой, теплом которого Он согревал её на земле. И всё же она не была одна, не была оставлена… Девушка крепко зажмурилась, но не остановилась – эхо собственной поступи рождало отголоски поступи мягких крепких лап по песку рядом. Как и всегда, патриарх защитил их. Но её собственной силы оказалось недостаточно, чтобы в свой черёд защитить его. Она не успела, она позволила этому случиться. Его внутренности были как будто опалены изнутри, и на груди зияла страшная рана, но ей под силу будет восстановить красоту его плоти для вечности. Как жаль, что только для вечности…

Ветер изменился, нежно приласкал её лицо речной прохладой. Тэра открыла глаза. Мастабы кончились. Она дошла до зарослей тамарисков у притока Апет, разделявшего храм и некрополь. Далеко слева остался небольшой крепкий мост, переброшенный через сужающийся поток. Великая Река была такой широкой, что рэмеи почти никогда не строили через неё мостов, кроме как через каналы и узкие протоки. Тэра читала, что эльфы умели возводить мосты из камня, величественные, как целые храмы, украшенные резьбой и статуями. Но их рекам было далеко до могучей полноводной Апет, древней, как сама жизнь на этой земле.

Завернувшись в шерстяную накидку, Тэра села у самой воды, вслушиваясь в погребальную песнь шакалов. Несколько теней выскользнуло из темноты. Щенки устроились рядом с ней, тихие, присмиревшие. Они по-своему чувствовали уход старого вожака и в последние дни почти совсем оставили игры. Девушка рассеянно гладила юных псов и думала о том, что вместе с жизнью друга закончилось что-то и в жизни её собственной. Точно целая маленькая эпоха завершилась. Он был рядом с ней все эти годы с тех самых пор, как помог Перкау найти её, ведь священные животные живут намного дольше обычных. Сам тот день Тэра, разумеется, не помнила, зато помнила, как всю её сознательную жизнь пёс охранял её, делил с ней пищу и приходил на отдых в её комнату после обхода храмовой территории. Она помнила, как зверь стал вожаком, патриархом на пике своей мощи, и как начала понемногу угасать, подчиняясь течению лет, сила в его теле. Теперь, без возможности просто обнять его, почувствовать под ладонями потускневшую с годами, но всё ещё мягкую шерсть, ей было так одиноко! Но как служительница Ануи она понимала – одиноко было ей, и горько жрецам. Сам же патриарх отправится на Западный Берег к своему Владыке и будет свободен и счастлив, и сила его уже не будет угасать с течением лет.

Вспоминая своего друга и бродя среди гробниц, Тэра не могла не думать и о том, сколько лет на земле осталось ей самой. По годам она была в том возрасте, когда большинство людей создавали семьи, а рэмеи только достигали совершеннолетия. Тело же её словно принадлежало женщине зрелой, всё ещё находящейся на пике силы. Но как долго это продлится? Как скоро на смену зрелости придёт старость, а потом и иссыхание плоти? В их общине говорить об этом было не принято. Ни Перкау, ни другие жрецы и послушники, хранившие её тайну, никогда не отвечали на такие вопросы. Для них она была рэмеи, пусть и выглядела чуть иначе, – всегда была одной из них. Но для того, кто увидел её впервые… Нет, думать об этом не было сил. Она даже не решалась вспомнить взгляд Хэфера той ночью, когда покров тайны был сорван. И без этого ей хватало тревог и печалей.

Когда тело пса-патриарха было оставлено в покое подготовки, Перкау собрал своих бальзамировщиков и предупредил о грядущей опасности. Теперь, согласно его наставлениям, их маленькая община в скором времени готовилась перебраться в подземные переходы некрополя. Поколения жрецов охраняли покой мёртвых, но и мёртвые могли защитить жрецов. Сейчас нужда в этом как раз наступила.

Все они понимали, что их размеренная жизнь уже никогда не будет прежней – понимали с тех самых пор, как укрыли в стенах своего храма наследника трона, с тех пор, как по воле Ануи не выдали тайну его присутствия даже самому Владыке Секенэфу и Верховному Жрецу Ануи в Таур-Дуат, мудрому Минкерру. Никто из общины не жалел, что помог Хэферу. Теперь он тоже был одним из них. Но враг прознал обо всём прежде, чем Хэфер вернулся в столицу, и теперь никто не позволит бальзамировщикам этой общины просто отойти в сторону.

Император до сих пор не повелел обыскать храм только лишь потому, что жрецы сами показали его доверенным все тайники, рассказали открыто обо всём… кроме главного. Владыка поверил слову служителей Ануи, верных его власти. Теперь тайна будет раскрыта, но лживо, искажённо, и их назовут предателями.

Тэра не знала, как воспрепятствовать этому. Ведь и вся её жизнь была по сути нарушением Закона. Она не могла смириться с таким положением дел, потому что служение Ануи было её дыханием, биением её сердца, её душой. Учитель сказал, что наследник обещал защитить их. Но пойти против Закона не мог и наследник. И не должен был, ведь Эмхет хранили Закон на земле.

«Грядущая буря либо сметёт нас, либо вознесёт на новый виток событий». Так сказал Перкау.

Неразрешимые противоречия разрывали её сознание, укрытые покровом печали и горечи… Впервые Тэра действительно желала, чтобы Хэфер ушёл из храма и вернулся к своей жизни. Она оставила всё на волю Ануи, потому что воля Ануи изначально и сделала эту встречу возможной…

Юные псы встрепенулись, почуяв чьё-то присутствие, но вели себя дружелюбно. Спустя некоторое время Тэра услышала звук шагов. Кто-то направлялся к ней по берегу, но пришёл гость со стороны храма или со стороны некрополя, она не знала. Её уединение было нарушено.

Девушка обернулась. Инстинктивно её руки взметнулись, чтобы скрыть лицо головным покрывалом, и тотчас же безвольно опустились – в тайнах больше не было смысла. Она вся подобралась, не зная, чего ожидать.

Хэфер приблизился осторожно, точно боясь спугнуть её, и опустил на песок светильник. Тэре показалось, что хромал он уже значительно меньше. С ночи ритуала она не видела его и не знала, произошли ли уже с ним какие-то значимые перемены.

Щенки окружили наследника и начали радостно прыгать на него, грозя сбить с ног – вес у них был уж немалый. Царевич беззлобно прикрикнул, и они притихли.

Не говоря ни слова, он снял заплечную сумку, достал из неё и поставил перед девушкой маленькую курильницу и чашу из голубого фаянса того оттенка, который художники использовали на фресках, чтобы передать нездешнесть Западного Берега и божественного пространства. Следом появились кувшин с вином и благовония. Опустившись на колени, Хэфер наполнил чашу вином и воскурил благовония. Тэра узнала запах – в храмах с ним провожали усопших в добрый путь, а у гробниц поминали близких.

Царевич чуть переместился, садясь рядом, спиной к девушке. Чаша и курильница оказались между ними. Он держался собранно, немного скованно, точно пытался следовать правилам некоего неписанного и не очень хорошо ему известного этикета.

– Возможно, так тебе будет легче, привычнее говорить со мной, – негромко объяснил он, – а смотреть ты позволишь мне, когда сама сочтёшь возможным довериться.

– Дело не в моём доверии! – возразила Тэра – резче, чем хотела, – и смущённо замолчала.

Чем сильнее были бушевавшие в ней эмоции, тем сложнее оказывалось их выразить. Так было всегда. Но Хэфер точно не обратил внимания на то, что она пыталась защититься.

– Раздели со мной чашу памяти в его честь, – царевич указал за спину рядом с собой, на вино. – Я так многим обязан ему… но даже имени его не знаю.

Тэра поняла вдруг, что он искренне хотел смягчить её боль и страх той ночи.

– У них свои имена, нам недоступные, – ответила девушка уже доброжелательно, а потом подняла чашу, пригубила вино и прошептала, глядя в сторону некрополя: – Пусть твой путь домой будет лёгким, мой друг.

Нерешительно она тронула царевича за руку и передала ему чашу. Хэфер не вздрогнул, и, взяв не глядя чашу из её рук, пригубил вино и тихо сказал:

– Пусть будет милостив взор Ануи к твоей душе, несравненный страж и проводник душ.

Некоторое время они молчали, вспоминая, передавали друг другу чашу с вином и рассказывали что-то из своих воспоминаний, связанных с патриархом. Конечно, больше историй накопилось у Тэры, знавшей пса с детства. Хэфер слушал её с неподдельным интересом, изредка задавая вопросы. Она рассказывала о тайных даже от учителя ночных вылазках, в которых пёс сопровождал её, о том, как он несколько раз защитил её от песчаных чудовищ, как вместе они таскали с храмовой кухни пирожки с мясом, и страж, которому, в отличие от юной послушницы, конечно же, не попадало, каждый раз поддерживал свою любимицу, честно принимая вместе с ней выговоры Верховного Жреца. Правда, за проступки, которые грозили Тэре опасностью, зверь и сам иногда был горазд проучить её, покусывая – не до крови, но весьма чувствительно.

Чаша с вином понемногу пустела, а память становилась всё светлее, ведь вспоминались самые лучшие, самые прекрасные моменты из жизни ушедшего.

– Иногда на тренировках мне казалось, что он смеялся над нами, над теми условностями, которыми мы себя окружили, – сказал Хэфер, и в его голосе Тэра услышала улыбку. – Интересно, какими он видел нас?

– Гораздо менее совершенными существами, чем псы Ануи, – ответила девушка, не удержавшись от тихого смеха. – Очень уж снисходительный у него порой был взгляд. Он даже на Верховного Жреца так смотрел иной раз.

– И на тебя?

– О, на меня – особенно, – усмехнулась Тэра. – Он же был свидетелем всех когда-либо совершённых мной глупостей.

– Это он ещё моих не видел, – фыркнул Хэфер. – Ты кажешься гораздо разумнее, чем юные Эмхет, ну, кроме разве что моей сестры. Она была очень мудрой даже в детстве. Может, мудрость и взвешенность вообще свойственны девочкам гораздо больше, чем мальчикам?

– Мне, напротив, часто хотелось быть мальчишкой. В детстве это как-то проще, хотя для бальзамировщика не так и важно.

Она осеклась, вспомнив, почему, собственно, боялась неминуемого разговора с царевичем. Но пока их беседа была лёгкой и тёплой. Хэфер каким-то неведомым образом отогнал мрачные тени, бродившие рядом с Тэрой, и ей стало так хорошо… Велико было искушение представить, будто после ночи ритуала между ними не пролегла пропасть.

Тэра допила последний глоток вина и отставила чашу.

– Благодарю тебя, господин царевич… Этот вечер – именно то, чего мне не хватало.

– Мне нравится, когда ты произносишь моё имя.

– Для того разговора, с которым ты пришёл, легче удерживать расстояние, положенное по этикету, – возразила она.

Её голос снова зазвучал с прохладой, хотя закрыться от собеседника сейчас было очень непросто.

– Легче? – переспросил он с обезоруживающим теплом.

Тэра даже немного рассердилась на него за то, что защищаться оказалось труднее.

– Мне… легче, да, пожалуй, – ответила она с лёгким вызовом. – Говорить о нарушении Закона с другом намного сложнее, чем с будущим Владыкой.

Хэфер вздохнул.

– Я понимаю. Мы с Верховным Жрецом действительно говорили о нарушении Закона, – его голос тоже приобрёл иные интонации. – Не буду лукавить, как потомок Ваэссира Эмхет я обязан защищать и соблюдать Закон без исключений, невзирая на свои чувства.

Тэра опустила голову. Что она могла сделать сейчас – упасть на колени, умолять его о милости не для себя, но для учителя и для их храма? Вот только Перкау всегда предупреждал её, что согласно Закону, который они нарушили, он был виновен даже больше, чем его ученица. На него в полной мере ложилась ответственность посвящённого, тем более – главы храмовой общины. Он, жрец, передал не предназначенные для людей таинства человеческой девушке, и тем самым к тому же подвергал её каждодневной опасности. Да, формально он не провёл свою ученицу через Посвящение, но обучил её гораздо глубже, чем просто послушницу. А другие жрецы и послушники знали об этом и никак не препятствовали. Отвечать придётся всей общине.

Но ведь что-то Тэра могла сделать!

– Мой царевич, позволь…

Хэфер вскинул руку, прерывая её, и она не посмела перебить его.

– Как потомок Ваэссира я имею право воплотить и другую часть Закона. Я готов сделать это даже без твоего согласия, если придётся, но то говорит во мне другая Сила, недавно разбуженная ритуалом. «Привычный для меня я» всё же предпочтёт спросить тебя. И я бы хотел задать этот вопрос, глядя тебе в глаза.

Тэра неуверенно кивнула, а потом, спохватившись – ведь он по-прежнему сидел к ней спиной и не видел жеста, – сказала:

– Да, конечно. В тех запретах больше нет смысла, господин мой царевич.

– Спасибо Тэра, жрица Стража Порога, – серьёзно ответил наследник и повернулся так, чтобы сесть ровно напротив неё.

– Я – не…

– Для послушницы в тебе слишком много Его Силы. В этом я согласен с нашим знакомым песчаным магом. Прошла ты ритуал Посвящения или нет, ты обучена, и Ануи проводит Свою волю в Мир сквозь тебя даже в большей степени, чем через многих из жрецов, виденных мной прежде.

Взгляд Хэфера был очень пристальным, ощутимым почти физически. Сейчас в его золотых глазах не горело то пламя, которое девушка увидела сразу после ритуала. Он смотрел сурово, но вместе с тем тепло, не обжигающе.

Совсем некстати девушка подумала, что он был красив так же, как его душа, – даже дух захватывало. В скудном свете светильника, в тонкой дымке благовоний его лицо, очерченное тенями, обрамлённое не драгоценным убором, а смоляными волосами, было царственным, как статуи его божественного предка: высокие скулы, орлиный нос, резко прорисованные губы. Тьма скрадывала недостатки его тела, и можно было представить, как будто не было той страшной охоты, и истерзанных останков, и долгих ночей восстановления его смертной формы.

Тэра любила его всего, целиком, любым. Она бы прошла весь этот путь заново, даже зная, как всё обернётся.

Звучание голоса царевича не вырвало её из оцепенения, а словно бы усилило его.

– Ты примешь из моих рук награду? Я проведу тебя через иное Посвящение – то, которое откроет для тебя все желанные тебе дорогие в Империи. Ну, или почти все… – тень улыбки коснулась его губ.

Девушка не знала, что отразилось в её собственном взгляде и что ему удалось прочитать.

– Боюсь, я не совсем понимаю, – после недолгого молчания призналась она.

– Ты можешь стать рэмеи, если на то будет твоя воля.

Глаза Тэры распахнулись. Она подалась вперёд, недоверчиво глядя на царевича. Разве таким можно было шутить?!

– Я слышала, что есть ритуал крови, – неуверенно начала она. – Но проводится он чрезвычайно редко. Люди и без того живут в Таур-Дуат почти наравне с рэмеи, но этот дар получают самые исключительные из них… Если ты играешь со мной, мой господин, то игра твоя жестока.

– Я предпочту принять эти слова как знак твоего смятения, а не как оскорбление, – сухо ответил он.

– Прошу простить меня, царевич… – Тэра склонила голову. – Этот дар… невозможен. Я даже думать себе о таком не позволяла, не то что мечтать! Разве что… мечтать о том, что Страж Порога проведёт меня к Водам Перерождения однажды и подарит другое воплощение, и тогда я смогу служить Ему открыто.

– Достойная мечта. И заслуженная.

– Чтобы заслужить честь стать рэмеи, нужно быть героем, совершившим исключительные подвиги во имя нашей возлюбленной земли. По крайней мере, так говорят древние тексты.

– Разве то, что ты сделала для меня, – не исключительный подвиг? Подвиг на благо Империи и рода Эмхет.

– Я не могла иначе. И не мне об этом судить.

– Верно, – спокойно кивнул царевич. – Мне судить. И я нахожу то, что ты сделала, именно таковым – исключительным, достойным того, чтобы увенчать рогами именно тебя, а не только твоих потомков.

Тэра почувствовала, что если не обопрётся ладонью о землю, то потеряет равновесие, потому что от слов наследника у неё закружилась голова. Двусмысленность его последней фразы не добавляла ясности мыслям.

– Но не все люди воспринимают этот дар как дар, – продолжал Хэфер. – Не все хотят свести родство с демонами. Стать рэмеи означает изменить свою душу и весь её дальнейший путь. Тело лишь отразит перемены, что произойдут с самой сутью.

– Во мне нет страха, мой царевич, – горячо возразила Тэра. – Откуда бы ему взяться, если я принимаю верования Таур-Дуат всей душой? Да, у некоторых из людей до сих пор весьма… первобытные представления о нэферу и хайту как о силах, всякое соприкосновение с которыми порочит душу. Или что-то вроде того.

Хэфер поморщился.

– И эльфы, увы, вполне поощряют такого рода мифы среди человеческих народов. По части хайту мы с ними, конечно, согласны, но в остальном… – он отмахнулся, не желая продолжать очевидное, и сказал: – Ты не из тех, жрица. Но я не мог не спросить тебя.

Тэра закрыла глаза и сделала несколько глубоких вздохов. Сердце билось так громко, что казалось, его стук был слышен на всю округу. Вдох-выдох. Сон воспалённого сознания.

– С тобой всё хорошо? – с тревогой спросил царевич.

– Да, просто… это ведь невероятно… – шёпотом сказала она, боясь, что если скажет громче, наваждение развеется. – И я правда смогу?..

– Я отвечаю за свои слова, – серьёзно заверил Хэфер. – Но прежде, чем ты дашь мне свой окончательный ответ, я должен напомнить тебе ещё об одной причине человеческого страха.

Тэра наконец нашла в себе силы посмотреть ему в глаза.

– Ничто не может испугать меня и поколебать в своём решении, мой царевич.

– Послушай меня, – мягко попросил он, и в его взгляде ей почудилась тень тревоги. – Кто бы ни проводил Посвящение, в итоге только Боги решают, войдёшь ли ты в народ в этом воплощении… или в следующем. Наши жрецы и чародеи считают, что у разных людей и рэмеи разная возможность пропускать сквозь себя энергию, и потому выдержать Посвящение могут не все. Случалось так, что некоторые из тех, кто пригубил воды из фонтана Ваэссира перед дворцом – живой воды, что в ходе ритуала становилась кровью нашего народа, – падали замертво. Мы хоронили их по Закону рэмеи, как одних из нас, потому что души их впредь воплощаются так же, как и наши. Я не смогу защитить тебя там.

– Как ты думаешь… за какие грехи душа рэмеи может воплотиться человеком? – робко спросила она. – Разве наши Боги… отказываются от нас? Интересно узнать, что думает об этом потомок Ваэссира.

– Ни за какие не за грехи, – нахмурился Хэфер. – Это просто другой путь. Возможно – для новых свершений и задач… хотя, бесспорно, это немного странно. Рэмеи обычно воплощаются рэмеи, эльфы – эльфами, люди – людьми. Судьба народа как бы состоит из судьбы всех душ, в этот народ включённых. Но ведь бывают и исключительные случаи в божественном Замысле, который нам просто не дано постичь.

От его слов точно стало светлее.

– Учитель говорил так же – не за грехи, но ради иных задач.

– Тэра… – её поразила тщательно скрываемая боль в его голосе, и… нежность. – Крылья смерти уже распростёрты над тобой. Я знаю настоящую цену своего спасения теперь. Я потеряю тебя, не успев даже узнать так, как хотел бы.

Девушка не отшатнулась, когда он протянул к ней руку… но так и не коснулся. Курильница и дымившиеся благовония были совсем хрупкой преградой, но они напоминали о реальности, обо всём том, что разделяло их.

– Прими Посвящение, Тэра, – попросил царевич. – Я так хочу знать, что впереди у тебя много долгих лет, что я хожу с тобой по одной земле, что пусть и далеко от меня, но ты живёшь… что ты исполняешь свои мечты, больше ни от кого не скрываясь… что, может быть, хотя бы иногда я сумею видеть тебя. А после – кто знает – быть может, мы снова воплотимся в одной эпохе… и я смогу быть ближе к тебе.

От этих его слов Тэра ощутила сладкую дрожь, и последние сомнения растворились в ночи вокруг, утекли вместе с пряным сладковатым дымом благовоний.

– Принадлежать к твоему народу – великая честь для меня, – чуть слышно, всё ещё боясь нарушить момент, ответила девушка. – Что бы ни случилось там, Посвящение просто вернёт меня домой. И я смогу надеяться на встречу у Вод Перерождения… чтобы впредь воплощаться с тобой под одним небом…

Не в силах противиться радости и облегчению, которыми засиял его взгляд, она всё же позволила себе вложить руку в его открытую ладонь.

– Но пока встреча дарована нам здесь и сейчас… – его голос стал вкрадчивым.

Тэра даже охнуть не успела, когда Хэфер вдруг поднялся и притянул её к себе, отступая от курильницы. Все их разговоры, все сокровенные мысли, которые они разделяли, все запретные чувства слились в единую картину теперь, когда она оказалась в его объятиях. А восхищение в его глазах ярче любых слов отвечало на вопрос, желал ли он видеть её рядом с собой.

– Ты говорила, что наследник может получить любую женщину в пределах Таур-Дуат, – сказал Хэфер, глядя на неё со смесью нежности и огня, который и пугал, и завораживал одновременно. – Но не любая нужна…

Её сердце запело новым незнакомым ритмом. Она чувствовала себя прекрасной, как сама Золотая Хэру-Хаэйат, и вместе с тем открытой и уязвимой.

– И я говорила, что почти любая почтёт это за честь, – чуть слышно ответила Тэра, любуясь им, купаясь в его взгляде.

– Почти… Вот потому не только царевич, но даже сам Владыка обязан прежде испросить согласия, если он действительно чтит Закон.

Его взгляд стал ещё более пристальным, вопросительным, почти требовательным. Он ждал ответа, и этот ответ был ему необходим так же, как ей – его объятие. То, о чём он говорил, восходило к древнейшей истории их народа, смутному времени, когда управителям земель было позволено всё.

Но разве могли найтись слова для ответа, который она жаждала дать? Тэра просто теснее прижалась к нему, чтобы быть как можно ближе к его внутренней Силе, к его душе, которая так манила её. Сама её суть мечтала обнять его, переплестись с ним, вознестись над всеми разделявшими их запретами. Что оставалось телу, кроме как отражать и воплощать это невероятное, глубокое, всеобъемлющее стремление?

Тотчас же она почувствовала, что объятие Хэфера стало крепче. Он вздохнул, обвивая её ногу хвостом в ещё более личном для рэмеи жесте близости. Девушка невольно сама пожалела, что у неё пока не было такого облика, и она не могла обнять его столь же полно – только лишь обвить его шею руками. Жалела она и о том, что не владела искусством брачных покоев, потому что, в отличие от благородных рэмейских дев, не проходила обучение в храме Золотой. Ей недоставало понимания, как показать всю глубину и силу своих чувств тому, к кому она настолько стремилась. Мысль о том, насколько она уступала женщинам-рэмеи – прекрасным, огненным, в полной мере осознающим свою женскую Силу – вспыхнула было… и тотчас угасла под взглядом Хэфера. Он как будто почувствовал тень её сомнений.

– Ты нужна мне, моё воплощение Золотой… твои прикосновения, твой огонь, твоё сердце…

С этими словами царевич поцеловал её.

Тело Тэры тотчас же отозвалось, точно хорошо настроенная лира в руках храмового музыканта. Она ответила на его поцелуй, исполненный невероятной упоительной нежности, чувствуя, как эхо его касаний прокатывается по всем пределам её восприятия. Она желала большего, намного большего – вобрать его Силу до последней капли и раствориться в ней, преподнести ему в дар всю себя, все те удивительные сверкающие сокровища чувств, которые он пробуждал в ней одним своим существованием.

Ей было жаль, когда поцелуй завершился. Губами она чувствовала его дыхание, смешивавшееся с её собственным. Тэра распахнула глаза, встречая его взгляд, а потом неуверенно запустила пальцы в его волосы, которые так любила гладить, пока исцеляла его. Нежно она коснулась чувствительного основания рогов Хэфера, снова восхитившись их изысканным изгибом, характерным только для рода Эмхет. Такого рода касания у рэмеи считались ещё более личными, чем объятие хвостом. Взгляд царевича чуть затуманился от удовольствия, но он по-прежнему старался держать себя в руках.

– Я люблю тебя, единственный мой Владыка, – просто сказала девушка, но постаралась вложить в эти слова свои чувства.

Он обнял её так, что ей стало больно дышать, и зарылся лицом в её волосы. Она даже не думала, что в его руках осталось столько силы.

– Боги… и я люблю тебя, Тэра, моя прекрасная Владычица…

Спохватившись, он чуть ослабил объятие, но явно не намеревался отпускать её. Тэра и не хотела отстраняться. Она желала остаться в кольце его рук, упиваться вкусом его поцелуев. «Пусть бы эта ночь никогда не кончалась…» – счастливо подумала девушка… и запоздало поняла, что произнесла это вслух.

– Для нас она только начинается, радость сердца моего, – нежно сказал он, а потом вдруг подхватил её на руки и добавил серьёзно: – Но ночи в пустыне бывают холодными. Да и покой мёртвых тревожить не стоит.

Тэра ахнула – не столько от неожиданности, сколько от испуга за него. Пусть весила она немного, но его исцеление не было завершено, и…

Она не посмела напомнить ему о слабости тела, обо всём, что ему довелось пережить – не теперь, когда он желал быть для неё сильным настолько же, насколько сама она хотела быть для него прекрасной. Огонь в его золотых глазах пока ещё не выплёскивался через край, удерживался в границах, испрашивая её согласия…

Тэра опустила голову на плечо царевича, вверяя себя ему. Стремление к нему было намного сильнее любых сомнений, да и тех у неё уже не осталось.

Хэфер понёс её к храму. Она чувствовала, как он соизмерял свой шаг, как пытался не западать на одну ногу и не показать своей слабости. Щенки, словно проникшись важностью момента, следовали за ними спокойно и тихо. Видимо, эта ночь и правда была наполнена особым волшебством, раз юные стражи не стали пытаться извалять в песке обоих своих любимцев или затеять какую-нибудь ещё не подобающую случаю игру.

– Напомнишь, куда идти? – шёпотом спросил царевич и улыбнулся – за всё время жизни в храме он не успел выучить все входы и выходы, так много их было здесь. – А то представляешь, как неловко выйдет, если мы вторгнемся в комнату мудрого Перкау вместо нашей.

Тэра хихикнула, представив себе картину. «Нашей…» Как восхитительно это звучало!

– Позволь, я провожу, – тихо предложила девушка, когда они подходили к мосту. – А то ведь выйти и правда может неловко.

Хэфер остановился, задумавшись. Она решила воспользоваться этим моментом, чтобы не тратить его силы, и осторожно попыталась высвободиться. Бережно он поставил её рядом с собой, не выпуская из объятий, точно боялся, что жрица сбежит. Тэра нежно улыбнулась ему и взяла за руку.

– Я никуда не денусь. Пойдём… – шепнула она.

Вместе они пересекли мост над притоком и направились к спящему – как надеялась Тэра – храму. К счастью, на пути им никто не попался – только щенки следовали по пятам. Все вместе они прошли по тускло освещённым коридорам до двери в комнату Хэфера. Не выпуская руку девушки, царевич обернулся к щенкам и твёрдо сказал:

– Стражи или нет, а сегодня вам сюда нельзя.

Те заскулили, умильно завиляв хвостиками. Тэра старалась не улыбаться.

– Нет, моё сердце – камень, – заявил царевич и толкнул дверь.

Самый находчивый из щенков попытался прошмыгнуть внутрь, но Хэфер выставил перед ним ногу. Юный страж возмущённо тявкнул. Царевич приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы они с Тэрой смогли протиснуться, а потом запер, игнорируя щенячьи протесты.

– Надеюсь, Страж Порога не покарает нас за непочтение к юным проводникам Его воли, – весело шепнул он, уткнувшись в её волосы.

Девушка рассмеялась, спрятав лицо у него на груди.

Щенки возмущённо потявкивали за дверью, но вскоре, видимо, поняли, что даже привилегии храмовых стражей имеют свои пределы. Топоток маленьких лап вскоре стих в коридорах, и воцарилась тишина, которую нарушало только их общее дыхание и тихий смех. И без того тусклый свет почти не пробивался из-под двери. Если рэмеи ещё мог что-то видеть, то человеческие глаза различали лишь смутные тени.

Тэра помнила в комнате каждый уголок, учитывая, сколько времени она провела здесь за исцелением. За несколько месяцев пребывания наследника Эмхет в храме присущий ему запах – такой родной, а когда-то едва уловимый, как и сама ускользающая нить его жизни, – воцарился в этих скромных покоях, вытеснив запахи болезни и смерти.

Под ладонью Тэры билось его сердце. Ах, сколько же они боролись за это биение, и наконец-то оно стало ровным, сильным… частым.

Она снова ощутила прикосновение его губ, желанное, нежное, и ответила на поцелуй со всей силой своего чувства. Ритм его пульса отозвался нарастающим рокотом крови в её венах. Хэфер прервал поцелуй, но только лишь затем, чтобы обрисовать губами контур её лица, опускаясь ниже, к шее. Касания его губ были лёгкими, едва ощутимыми, но такими волнующими, что Тэре стало больно дышать.

Учитель называл новое тело Хэфера произведением искусства бальзамировщиков. Пожалуй, так оно и было. Но помогая воссоздавать эту форму, Тэра не думала о том, как скоро наследник сможет разделить ложе с женщиной… и уж тем более не думала, что этой женщиной окажется она. От таких мыслей девушка замерла, лишь теперь запоздало попытавшись осознать происходящее. Неужели это было здесь и сейчас, с ней? Она посмела влюбиться в потомка Божеств, и представить себе, что чувство её станет взаимным, было невозможно даже во сне. Но разве не о том сообщил ей Ануи, чья любовь к Его Богине навеки изменила этот мир? И как благодарна теперь была Тэра своему Богу, что не прислушался к её молитве в час отчаяния, что не убил её чувства, как она ни просила…

Почувствовав её оцепенение, Хэфер остановился и нежно заключил её в объятия. Она ощутила, как его хвост обвился вокруг её ног, притягивая ближе. Протянув руку, она пропустила сквозь пальцы смоляной шёлк его волос. Это было так естественно и привычно – хоть и делала это Тэра прежде только тайком от него, – что придало ей уверенности. Он не знал, что уже не раз его голова покоилась у неё на коленях, что она ласково гладила его лицо, запоминая каждую чёрточку, что заботливо омывала его тело, пока заживали раны. Всё в нём было ей знакомо… и вместе с тем сегодня он открывался ей совсем по-новому.

– Ты видишь меня, а я тебя – нет, – тихо заметила она. – Это немного нечестно.

– Согласен, – усмехнулся Хэфер, – но светильник здесь остался только один. Второй мы забыли у реки…

– Даже больше, чем светильнику, кто-то из наших братьев по общине обрадуется хорошему вину, – улыбнулась Тэра, позволяя ему увлечь её глубже в темноту комнаты.

Бережно Хэфер усадил её на ложе, у которого она когда-то провела много бессонных ночей… у которого царевич, однажды очнувшись, попытался удержать её и узнать. Сердце забилось сильнее от нетерпения, от осознания того, как близко она была к своей мечте, тогда казавшейся невероятной. Нет, пожалуй, даже мечтать она не смела, что всё может зайти так далеко… Девушка вслушивалась в звук его шагов, безошибочно определяя, куда он двигался. Царевич затеплил единственный светильник, укрепив его на крюк в стене, и темнота отхлынула. Теперь ночь мягко, как большая кошка, ступала вдоль границ золотого круга.

– Раньше поэтическое сравнение глаз с драгоценными камнями казалось мне избитым и надуманным, – проговорил рэмеи, оборачиваясь к Тэре. – Но твои и правда сияют, как прозрачные бирюзовые бериллы[19].

Девушка смущённо улыбнулась. Хэфер подошёл к ней, сел рядом и взял её за руку. Она невольно вздрогнула от удовольствия, когда царевич очертил кончиками пальцев и аккуратных коротких когтей её ладонь и провёл рукой выше, к локтю. Сквозь ткань драпированных рукавов калазириса она чувствовала тепло его ладони, и желала, чтобы от его касания её не отделяла преграда даже настолько тонкая, как облачение.

Когда царевич ласково коснулся её плеча и отвёл волосы с шеи, пропуская их сквозь пальцы, целуя пряди, жар, разгоравшийся внутри, был уже настолько невыносимым, что только правила приличия мешали Тэре сорвать с себя шерстяную накидку, надетую поверх калазириса.

– Позволишь? – спросил Хэфер, ловя её взгляд.

«Да! Всё, что захочешь», – подумала девушка, глядя ему в глаза, и порывисто кивнула.

Он аккуратно расстегнул простую круглую брошь и снял накидку с её плеч, а потом не менее аккуратно сложил рядом с ложем. Следом легла и его накидка. Он остался в простом светлом схенти, прихваченном широким поясом. Причудливая вязь аккуратных тонких шрамов шла по его груди, животу и рукам, уходя к спине и к ногам, напоминая о невероятных трудах служителей Ануи. Даже большинство мумий не нуждалось в таком количестве швов. Из прошлой жизни лишь лицо его осталось прежним, нетронутым.

– Так и правда лучше, – удовлетворённо заметил царевич, расслабленно поводя плечами.

Тэра хорошо знала каждое его движение, каждую деталь его облика. Но было что-то особенное в том, что теперь можно было наблюдать за ним и любоваться им открыто, не тайком.

– Ты очень красивый, – восхищённо призналась она.

Хэфер тихо смущённо рассмеялся.

– Хорошо, что моя целительница находит меня таковым, даром что видела в самых разных и весьма неприглядных образах. Доброе слово от врачевателя дорогого стоит. Но, право, жаль, что ты не видела меня раньше.

– Шрамы совсем не портят тебя, – заверила его Тэра, – да и мы старались сшивать твою плоть аккуратно.

Она чуть коснулась его груди – там, где кости когда-то были расколоты.

– Я уже не раз имел удовольствие оценить вашу ювелирную работу, – с уважением ответил Хэфер, накрывая её ладонь своей. – Но учитывая количество необходимых надрезов, не уверен, хочу ли я знать, что ты притащила в храм в тот день. Похоже, вы собрали меня по частям, как Аусетаар – своего супруга Ануи в известной легенде.

– Почти так и было, – вздохнула Тэра.

Но теперь боль и страх оставались позади. И не случайно он вспомнил ту легенду, как и сама девушка вспоминала послание своего Бога.

– Тем чудеснее видеть тебя теперь таким живым, прекрасным… и близким. Когда знаешь всё о строении тел, они кажутся удивительно… хрупкими.

– Ну нет, не настолько уж я и хрупкий! – весело возразил царевич, привлекая её к себе. – Надеюсь, ты не боишься, что я развалюсь на куски прямо в твоих объятиях? Это было бы весьма досадно.

Тэра покачала головой, невольно улыбнувшись его тёмной шутке, хотя в тогдашнем его положении она не находила ничего смешного.

– Вот видишь, ты слишком много времени провёл среди нас, мой царевич. У тебя даже юмор уже как у бальзамировщика.

– Я с радостью пробыл бы здесь ещё дольше, – доверительно проговорил он. – С тобой. И хотя бы сегодня я предпочту не думать о долге… и о том, что ждёт всех нас в ближайшем будущем…

– Не думай, – шепнула она и сама прильнула губами к его губам.

Хэфер ответил на её поцелуй горячо и жадно. Когда он подался вперёд, бережно, но настойчиво, побуждая её лечь, девушка не сопротивлялась. Близкое тепло его тела опьяняло, соблазняло её. Её губы разомкнулись навстречу его обжигающим, всё более смелым поцелуям, от которых обрывалось дыхание. Он завёл одну руку ей под голову, удерживая в объятии, а другой нежно ласкал её тело, каждым касанием точно любуясь ею через свою ладонь. Сквозь тонкий лён прикосновения казались дразнящими и недосягаемыми. И чем нежнее, смелее скользила его ладонь, тем невыносимее казалось ей всякое наличие одежды между ними. Тэра с раздражением дёрнула завязки, крепившие драпировку калазириса.

– О да, настоящая рэмеи, – Хэфер восхищённо улыбнулся, не прекращая ласкать её. – Живой огонь… кто бы что ни говорил о жрецах Смерти.

– Мы умеем чувствовать… любить, – выдохнула Тэра, изгибаясь навстречу его прикосновениям, когда он помогал ей освободиться от облачения.

– Знаю, – прошептал царевич, покрывая поцелуями её кожу, ставшую болезненно чуткой к каждой даже самой лёгкой его ласке. – Твои руки даруют мне жизнь.

Тэра не удержалась от стона наслаждения, когда он приласкал её груди, чуть сжимая губами затвердевшие бусины сосков. С нетерпением она потянула за пояс, удерживавший его схенти. Хэфер нехотя выпустил девушку из рук – только затем, чтобы быстрее стянуть с себя одежду, – и поспешил снова прильнуть к ней. Теперь, когда их ничто не разделяло, Тэра чувствовала, что от силы желания начинает терять связь с реальностью. Смущение казалось уже таким неуместным и неестественным, ведь это была её родная душа, заключённая в прекрасный бережно восстановленный облик.

Она целовала его зажившие шрамы, скользила ладонями по его груди, плечам и спине, с радостью отмечая, что двигался он уже почти без боли. Его радость и удовольствие вызывали в ней чистейший восторг. Его приглушённый голос в эти мгновения был похож на древнюю колдовскую песнь, звучавшую для неё одной. Исподволь он направлял её руки, учил её получать наслаждение от особенных прикосновений и приносить его, ни словом, ни случайным жестом не выразив разочарование её неопытностью. Да и было ли оно?

Его губы разжигали огонь её лона всё ярче, всё жарче, пока желание не достигло своего апогея. Тэра уже не в силах была удерживать разбуженное возлюбленным пламя, растворяясь в нём, готовая умолять даровать единение. Хэфер и сам почувствовал миг, к которому так тщательно, с любовью, выраженной в каждом из его касаний, готовил жрицу. Прервав свои ласки, он приподнялся на руках и оказался точно над Тэрой. Девушка видела золотое пламя в его взгляде, чувствовала, как он напряжённо замер меж её бёдрами, как чуть подрагивал у её лона его налившийся силой клинок.

– Да… – выдохнула она, жаждая обнять его всей собой, и изогнулась ему навстречу.

Если боль и была, девушка не осознала и не запомнила её, растворяясь в своём стремлении к возлюбленному. Нити, протянувшиеся меж ними, крепли с каждым движением, с каждым мгновением упоительной близости. Их энергии становились единой Великой Рекой, безбрежной, неистовой. В какой-то миг ей показалось, что границы плоти окончательно разомкнулись, и Тэра испытала почти то же, что и в первый раз при соприкосновении с его душой, которую нашла и вернула. Но сейчас его суть была не потерянной, а могучей, сверкающей, торжествующей. Божественные токи, протекавшие в их жилах вместе с кровью, сливались воедино. Неспешный ритуальный танец их тел и душ был похож на церемонию в храме, если бы вдруг прикосновение Божеств можно было получить вместе, в едином общем мгновении. Сама Золотая благословляла их Своим присутствием, в том уже не было сомнений. Близость возлюбленного Тэра чувствовала на всех уровнях своего восприятия и понимала, что ничто никогда не сможет сравниться для неё с этим безусловным родством, кроме разве что благословенного присутствия Ануи.

Золото его глаз затмило всё, стало её миром в эти несколько мгновений, растянувшихся в вечность. Он властвовал над нею безраздельно, но власть эта не унижала, а возносила, ведь и она по-своему обладала им, побеждала его, низвергала и заставляла парить. Его взгляд изменился. Почувствовав, что он ускользает, Тэра крепко обхватила его бёдрами, не желая разрывать единение, мечтая ощутить его радость во всей полноте. Хэфер прильнул к её губам… и всё же приподнялся на коленях, размыкая их единение в тот самый миг, когда уже не мог удержать себя. Кожей она ощутила жидкий огонь, хлынувший из него. Его наслаждение многократно отразилось в ней, настолько общим и цельным стало их восприятие. Хэфер крепко прижал её к себе, нежно шепча её имя. Тэра чувствовала, как неистово колотилось его сердце в такт её собственному…

Он позволил себе совсем немного покоя, а потом осторожно высвободился из её объятий. Девушка запротестовала, но царевич лишь интригующе улыбнулся, искушая её, и скользнул вниз.

Тэра вскрикнула, когда его губы снова коснулись её лона, разжигая так и не уснувший огонь. Она вцепилась в его плечи, чувствуя, как пламя всё больше охватывает её, пока наконец волна сладости не прокатилась по её телу, смывая все иные ощущения, достигая самых границ осознания. Откуда-то из невероятного далёка Тэра слышала свой голос, не то выкрикнувший, не то пропевший любимое имя, но это уже почти не имело значения…

Богиня свернулась в его объятиях, сонно мурлыча что-то нежное. Хэфер счастливо вздохнул и поправил тонкое покрывало, сползшее с её плеча. Тэре нужен был отдых. Ему самому было не до сна – едва забывшись в дрёме от сладкой истомы, он вскоре проснулся от того, как с непривычки ныли мышцы и, казалось, сами кости. Но это было невысокой платой за упоительное чудо. Слава Богам, тело не подвело его и помнило всё, чему было обучено, а жрица не заметила неловкости его движений. Ну а теперь он мог посвятить время любованию своей возлюбленной, которую наконец обрёл по-настоящему.

У неё были длинные волосы, золотые с серебром, точно она вобрала в себя священный электрум. У женщин-рэмеи редко встречался такой цвет волос, более присущий эльфам, – разве что у тех, кто вёл свой род от некоторых людских племён. К сожалению, серебра было слишком много – напоминание о плате за её Силу, как и весь её облик…

Девушка выглядела как зрелая, вошедшая в полную силу женщина чуть старше Хэфера, но он помнил о её юности. При этом она была хрупкой, как изящная статуэтка. Даже для его ослабевших рук весила Тэра совсем немного. Стремясь сохранить в себе жизнь, тело пережигало себя слишком быстро, а потому стан жрицы был даже слишком тонок. Оба её запястья и даже лодыжки Хэфер мог перехватить одной рукой. У неё были маленькие груди, соблазнительно умещавшиеся в ладонях, и красивые бёдра, округлые, несмотря на болезненную хрупкость тела. Её чуткие тонкие руки так легко было представить парящими над струнами лиры… и с трудом – над мёртвыми телами, однако именно это было её основным родом занятий: трансформация плоти для путешествия в вечность. Не раз она напоминала ему в ходе прежних бесед, что живые боятся прикосновений бальзамировщиков… но для царевича её касания стали самой жизнью.

Её красивое лицо было царственным и безмятежным, как и присуще служителям Смерти, и удивительным образом почти не отражало эмоций, целая буря которых бушевала в колдовских берилловых глазах. Как у многих уроженцев Лебайи, в чертах её было что-то эльфийское: высокие заострённые скулы, тонкие – тоньше, чем у большинства рэмеи – губы, прямой аристократичный нос. Но держалась Тэра совершенно по-рэмейски, в каждом своём слове и жесте была настоящей рэмеи, и горело в ней истинно рэмейское пламя. Хэфер с лёгкостью представлял, как изящные рожки увенчают её голову, а хвост добавит ещё больше грации – не с самого начала, конечно, а когда она уже привыкнет к новому балансу тела, – как пальцы станут казаться ещё изящнее с узкими коготками, как тело нальётся силой и здоровьем. О том, что Тэра не переживёт трансформацию ритуала крови, царевич просто не позволял себе думать.

Но и до Посвящения в его народ она была для него прекраснее всех столичных красавиц вместе взятых. Каким же нелепым казался её страх перед его возможным разочарованием! Хэфер, знавший её душу, любивший её всем собой, просто не мог отвернуться от неё, даже окажись она вдруг эльфеей.

Царевич помнил смесь горя и радости, наполнившую его вместе с огненной бурей, бушевавшей внутри, когда он увидел Тэру над мёртвым стражем. Гибель пса-патриарха вызвала в нём боли и горечи не меньше, чем у обитателей храма. Но велика была и радость от встречи с мечтой, захватившая его… и величайшее изумление. В те мгновения все его чувства были острее – и ярость, и ненависть… и любовь… и желание обладать… Сатех властвовал им, и это было столь же прекрасно, сколь и пугающе, потому что от привычной его личности осталось тогда так мало…

«Взамен ты даруешь мне свою страсть…»

Хэфер не забыл эти слова, хотя по-прежнему не до конца понимал их смысл. Лишь в миг, когда их с Тэрой глаза встретились впервые по-настоящему, он ясно осознавал волю Сатеха, вошедшую в совершенный резонанс с его чувствами. Сейчас он опасался вспоминать ту сметавшую все заслоны разума страсть…

Тэра как будто почувствовала перемену в его настроении и очнулась от своей дрёмы. Повернувшись к царевичу, она посмотрела на него с нежностью и участием. Когда девушка протянула руку и ласково коснулась оснований его рогов, по телу Хэфера прошла знакомая сладкая дрожь, вытеснившая все мысли. Он так хотел быть с ней, увезти с собой в столицу, навсегда оставить подле себя, упиваться её присутствием каждый миг, свободный от долга… навсегда и вопреки всему… чтобы она принадлежала только ему одному и разве что ещё Божеству, которому она служила…

Хэферу впору было бы тревожиться от таких мыслей, ведь прежде он не был собственником, но сейчас он даже не задумался о свободе воли. В нём разгоралось пламя, не оставлявшее места осторожности и взвешенным суждениям.

– Моя… – выдохнул он, притягивая жрицу ближе.

– Не хочу терять ни мгновения нашей ночи, Хэфер, любимый. Будь со мной ещё, – прошептала Тэра, прижимаясь к нему бёдрами.

Краем сознания он помнил, что в первую ночь должен был быть осторожен, что ей нужен был куда более долгий отдых. Но зов её тела и её взгляда разомкнул какие-то последние призрачные границы, сдерживавшие его.

«Взамен ты даруешь мне…»

– Моя… только моя…

Хэфер жадно припал к её губам, как к источнику удивительной неиссякаемой Силы. Пламя вырвалось на свободу, ничем не ограниченное, с каждым мигом разгораясь всё сильнее. Он чувствовал себя собой и не собой одновременно, став вместилищем огня, многократно превосходившего по мощи его смертную форму. Этот огонь точно плавил их тела и сливал воедино.

Легенды говорили, что Сатех ещё не изведал настоящей Любви, когда овладел Аусетаар, и выразил своё стремление к ней так, как умел. Опалённая Его огнём Владычица Таинств обрела иную ипостась и стала Госпожой Очищающей Боли, приняв часть сути своего брата и первого супруга. Но и самого Сатеха изменило единение с Богиней. Первородный Огонь стало возможным приручать. Отец Войны научился, пусть скудно, но всё же творить жизнь, и в песках Каэмит появились редкие драгоценные источники, а вокруг них расцвели прекрасные оазисы. Владыка Первородного Огня впервые познал Закон, даровавший Миру форму согласно замыслу Великого Зодчего.

«Взамен ты…»

Власть была сладостной и всепоглощающей. Пламя ласкало и сжигало, возносило и низвергало. Сквозь рёв огня Хэфер вроде бы слышал крик, но свой или своей возлюбленной – он не мог разобрать. Не существовало ничего, кроме этой сияющей спирали, расплавлявшей их и сливавшей воедино, виток за витком уносившей к непознаваемым разумом пределам. И лишь на ослепительном пике пламя отхлынуло, оставляя Хэфера наполненным… и вместе с тем странно опустошённым…

Сознание возвращалось к нему понемногу, накатывая, как волны на берег. Царевич чувствовал и видел фрагментами. Привкус крови на губах… Электрумовые пряди, намотанные на кулак… Росчерк от когтей на золотисто-оливковой коже… Синяки, проступавшие на хрупких запястьях…

С ужасом Хэфер высвободился и отшатнулся, но тотчас же опомнился и нежно привлёк девушку к себе, надеясь, что она не оттолкнёт его. Тэра не сопротивлялась – не то потому что действительно не желала, не то потому, что сил на сопротивление уже не осталось. Её дыхание было тяжёлым. Смотреть ей в глаза он не решился.

Кровь пульсировала в его висках, и мысли одна отвратительнее другой посещали разум. Как посмел он потерять контроль, точно горец из диких людских племён, которые в первую брачную ночь насиловали своих женщин, чтобы те не помышляли об измене!

«Но ты – целитель, не воин… То, что я могу помочь тебе исполнить, будет тебе не по сердцу, Хэфер Эмхет…»

«Это – не я!» – мысленно воскликнул Хэфер.

Но часть его лишь усмехнулась, ведь в глубине души он знал – ему по нраву быть и таким. Просто теперь эта часть его природы пробудилась.

Тэра свернулась у него на руках и подняла голову. Царевич посмотрел на неё и с облегчением заметил, что на лице её не было ссадин, а в глазах не отразилось ни тени страха.

– Прости меня, – тихо проговорил он, гладя её по волосам… и понимая, что говорил не вполне искренне.

Он не сожалел. Это испугало его даже больше, но он не мог показать жрице собственный страх. Он должен был защитить её и успокоить.

– За что? Ты… очень разный, – задумчиво проговорила Тэра и приложила ладонь к его лицу. – Я испугалась поначалу. Ты стал совсем как после ритуала, когда только вышел из круга.

Царевич покачал головой.

– Я… не справился с Его Силой… Так нельзя. В следующий раз что я – или Он через меня – сделает с тобой, если я не сдержусь?

Хэфер нежно сжал её плечи, боясь выпустить из рук, крепко обвил бёдра хвостом… и вдруг услышал её тихий шелестящий смех. Недоверчиво он посмотрел в берилловые глаза своей Золотой Богини, полные любви и отголосков затихавшей страсти.

– Мало кто умирает от удовольствия. Я не договорила. Страх был только поначалу, но ему не осталось места, когда я ощутила, что в каждом твоём жесте по-прежнему были чувства ко мне. Как странно… Я читала об искусстве брачных покоев в традиции Госпожи Очищающей Боли. Вот так оно происходит?

– Не знаю, – Хэфер неловко пожал плечами. – Я всегда предпочитал более… классическую традицию. Потомки Ваэссира не принуждают своих женщин.

– Вообще-то насилие происходит против воли, – возразила жрица, устраиваясь удобнее в его объятиях. – А если другой не против – так о чём сожалеть?

– Даже такого рода ритуал предполагает контроль. А я в те мгновения владел и не владел собой.

Она ответила через паузу, всё так же задумчиво, и в её глазах отразилось Знание – почти как в тот день у Перкау, когда бальзамировщик раскидывал для него предсказательные камни.

– Так бывает со жрецами, приглашающими в себя Силу своих Божеств.

Вот только это Божество сейчас пришло без приглашения… не считая того, что Хэфер пригласил Его в ночь ритуала.

– Я мог навредить тебе, Тэра. За это я и прошу прощения… – подумав, он добавил честно: – и за то, что мне понравилось обладать тобой.

– А вот за это извиняться не стоит, – она покачала головой. – Хэфер, ты научишься существовать с Дарами Владыки Каэмит гармонично. Мы оба научимся, – девушка внимательно посмотрела ему в глаза. – Я постараюсь помочь тебе в этом, пока могу быть рядом с тобой.

Хэфер поцеловал её ладонь. Облегчение было почти болезненным.

– Благодарю тебя, радость сердца моего…

Нечестно было скрывать от неё. Но позволено ли будет рассказать о таинстве ритуала в круге? Царевич попытался нащупать связь со своенравным Божеством, чтобы понять Его волю… и не сумел ухватить её, только что такую яркую. Если Силу Ваэссира он мог призвать как жрец, то Сатех приходил тогда, когда желал Сам.

Хэфер решился. Слишком уж долго недомолвки разделяли их.

– Тэра… в огне жертвенника в ту ночь я увидел твоё лицо, только рэмейское. Тогда я ещё не знал, что это ты. Наша близость, похоже, в Его воле… уж не знаю почему. Я уже смирился, что моя судьба связана с обоими Богами, помимо моего предка Эмхет. Но твоя?..

Мучительно он пытался вспомнить последние мгновения их близости – успел ли он удержать себя?.. – пытался, и не мог.

Тэра не выглядела испуганной – скорее удивлённой.

– Поистине странно… Такие разные Боги переплели наши пути для неизвестных пока целей.

– Родство, которое я чувствую с тобой с самого начала – это воля моей души, а не божественная, – возразил Хэфер.

– Без божественного замысла такие чудеса не даруются, – с улыбкой возразила Тэра.

– Слова жрицы.

Вместо ответа девушка провела кончиками пальцев по его плечу. Только сейчас царевич ощутил, что кожу на плечах и спине немного саднило. У неё пока не было когтей, но и человеческие ногти могли впиваться вполне ощутимо.

– Я тоже не была слишком нежной, – смущённо улыбнулась девушка. – Но и река нежности, и пламя страсти равно прекрасны, если освящены Любовью.

Не находя подходящих слов, Хэфер нашёл её губы своими. Они оба были измождены, но не для тихой нежности. За окнами уже давно занялся рассвет, но царевич и жрица, совершив краткое омовение, находили покой в объятиях друг друга, беседуя в молчании.

Засыпая, Хэфер думал о словах Перкау перед ритуалом. Если бы Сатех не расколол изначальную форму Ануи, Владыка нэферу не переродился бы в Божество. А сам он стал бы тем, кем был сейчас, не разбейся его изначальная форма? Были ли бы ему дарованы эти величайшие драгоценности, о которых он даже не мыслил? Теперь он должен был защитить эти дары – защитить храм, ставший его убежищем, и тех, кто стал ему верными друзьями… и ту, без которой теперь он не мыслил свой путь.

Тепло Тэры согревало его сердце, успокаивало. Хэфер желал, чтобы так было всегда…

Глава 4

Далёкий голос, серебристый, высокий, звенящий, как одинокая струна в пустоте, как плач холодных звёзд над пустыней, достигал его слуха – прекрасный, хотя и жутковатый, как у призрака. Любимый голос…

Серкат часто пела ему эту колыбельную, сплетённую из строчек древнейших гимнов Владыке Каэмит. Вот и сейчас его голова покоилась у неё на коленях, и жрица успокаивающе перебирала его волосы одной рукой, а другой – гладила его плечо в том месте, где служительница Ануи нанесла удар ритуальным ножом. Маг улыбался сквозь сон, чувствуя, как исцеляли его эти касания…

Колдун не знал, сколько времени он провёл в своём сне. Проснулся он от того, что кто-то вылизывал его лицо. Распахнув глаза, он увидел самку ша[21] – ту самую, с округлившимся мягким брюхом. Пути священных зверей были поистине неисповедимы. Каким-то образом ша нашла его, охраняла его покой и согревала своим теплом.

Маг потянулся к ней. Самка легла рядом, и он обнял её, уткнувшись лицом в жёсткую красноватую шерсть. Всё это время – непонятно сколько – он спал на каменных плитах святилища, а не на коленях Серкат, но был благодарен за это видение. Ещё больше он был благодарен за приход ша. Добрый знак, поистине добрый… Детёныши народятся в этом святилище и благословят древние стены своим присутствием.

Когда остатки колдовского сна окончательно покинули его, маг почувствовал острые голод и жажду. Тело, потратившее много энергии на восстановление, требовало восполнения сил. Боли он больше не чувствовал и не сразу вспомнил, что произошло с ним. Опираясь на руки, Колдун сел. Ша внимательно с участием наблюдала за ним своими яркими, как драгоценные рубины, глазами.

Левая рука подчинялась ему значительно лучше, лишь немного немея в плече – там, куда пришёлся удар ритуального ножа. Колдун ощупал затянувшуюся рану. Кожа отчётливо помнила целительные прикосновения Серкат – вот ведь удивительно…

А правую руку он почти совсем не чувствовал. С кривой усмешкой мужчина вытянул её перед собой, любуясь.

– Что ж, рука трупа обожжённого лучше, чем рука трупа гниющего, – сказал он вслух, чуть шевеля почерневшими пальцами, на которых осталось так мало плоти.

Ша понюхала руку и тихо зарычала. Маг понимал, что полностью подвижность не вернётся никогда. Правда, жрица Стража Порога не знала, что он владел обеими руками одинаково хорошо. Он не роптал. Его Бог и без того проявил удивительное милосердие, исцелив его, выжигая из него тлен, хотя и оставил неизгладимый след на память об ошибке. Мужчина не собирался гневить Сатеха неблагодарностью.

Когда Колдун посмотрел на алтарь, из его груди вырвался болезненный скорбный стон, какого не вызвала и потеря руки. Он надеялся, всем сердцем надеялся… но жезл, столкнувшийся с Силой священного зверя и жреческим проклятием, так и остался расколотым надвое. Артефакт был приручён им, а прежде – передан ему лично Серкат, которую прочие звали Безумной, а он – мудрейшей, единственной из рэмеи, людей и эльфов, к кому он питал тёплые чувства. Этим самым жезлом он освободил свою посвящённую сестру и наречённую мать от оков плоти, более неспособной вмещать в себя мощь и глубину достигнутых ею Знаний. Колдовать он мог и без жезла, но артефакт был могучим проводником Силы Сатеха. Негоже такому предмету находиться в руках собачьих жрецов. Но потом Колдун вспомнил взгляд своего соперника и удовлетворённо покачал головой.

– Не-е-ет, то, что было царевичем, не отдаст вам жезл просто так, – проговорил он. – Разве что жрица, поднявшая его, прикажет ему. Но и тогда он попробует сражаться… Он? Или оно?.. Хм…

Маг поднялся, положил ладони на алтарь, черпая в этом прикосновении силу, и задумался, точнее – попытался. Потребности тела вторгались в его размышления и были слишком сильны, чтобы даже он, привыкший к лишениям, мог их игнорировать. Нужно было позаботиться о спасённой Владыкой Первородного Огня смертной форме.

Он спустился к подземным источникам, благословению этого святилища. Опустившись на колени, маг жадно пил, смакуя солоноватый привкус, радуясь свежести, наполнявшей его словно иссохшее тело. Ша подошла и ткнулась в него мордой, чуть не опрокинув в источник. Колдун обернулся к ней… и улыбнулся, растроганный. Самка бросила рядом с ним тушку какого-то зверька – она поохотилась специально для него. А ведь ша редко делились добычей! Тушка уже начала подгнивать – так долго маг не приходил в себя, но это не имело значения. В животе у Колдуна заурчало. Жадно он впился зубами в сырое жёсткое сладковатое мясо. Ша удовлетворённо наблюдала за ним, сев рядом и обвив раздвоенным хвостом лапы. Он обглодал каждую косточку дочиста, но увы, этого было мало.

– Благодарю тебя, прекрасная, – искренне сказал маг. – Позволь и мне…

Мужчина снял с пояса кинжал, служивший проводником его воли во время ритуалов, и пошёл охотиться на змей, во множестве отдыхавших под камнями верхних развалин. Яды на него действовали не так, как на большинство эльфов и рэмеи. Огонь, бежавший по его жилам вместе с кровью, выжигал болезни и отравления, если только они не имели магической природы. С последними приходилось сложнее, но и случались они нечасто.

Ша ждала его, и с радостью Колдун разделил с ней уже свою добычу. Змеиная кровь и чуть поджаренное мясо хорошо утоляли голод и возвращали силу плоти. Сегодня маг был так голоден, что ел своих жертв почти сырыми. При этом он бережно сохранял всё, что не шло в пищу, для зелий и амулетов. А из змеиной кожи, если наловить змей побольше, можно будет сладить хорошую перчатку для его отмеченной Богами руки.

Ладья Амна стояла в зените. Маг задумался, какой же это был по счёту день после встречи с восставшим Хэфером. Целебный сон обычно длился не менее суток – уж он-то знал. В данном случае могло пройти и больше времени.

Утолив потребности тела, Колдун тщательно омыл лицо и руки и сел у алтаря. Он извлёк из тайника зеркало, иногда необходимое для ритуалов, и, помедлив, нехотя заглянул в серебристую поверхность. Ненавистное лицо, с которым он родился, вернулось к нему. Облик, дарованный Сатехом, был сорван, точно маска, обжигающим взглядом ша с жезла Хэфера. И это тоже было напоминанием о непростительной ошибке. Он должен был снова доказать, что достоин своего положения…

Колдуну хотелось отбросить зеркало, но от себя было не уйти, да и ритуальный предмет был хрупок. Бережно мужчина положил его обратно и взял обломки драгоценного жезла. Хмурясь, он осматривал место слома, поглаживал голову ша, касался острых концов «вилки». Подобные артефакты могли служить своим хранителям столетиями и не ломаться. Очевидно, духовная Сила пса, охранявшего живой труп и жрицу, была очень велика. Но и сам Сатех был явно недоволен какими-то действиями своего служителя. Вот только какими?.. Враждебность тех ша… утрата жезла… потеря лица… Всё это были части единой картины, которую маг пока не мог осознать.

Мысли мужчины вновь обратились к тому, что недавно было Хэфером. Сатех ясно показал ему, что завуалированную просьбу Амахисат убить царевича, если вдруг обнаружится, что тот чудом выжил, исполнять было нельзя – не теперь, когда мертвец получил такое покровительство. Колдун бы не удивился, если б однажды это существо сумело сбросить с себя оковы воли собачьих жрецов и при этом не рассыпаться на части – если в нём, конечно, достанет Сатехова огня.

«В таком случае в нём можно будет даже искать союзника… – думал маг. – А возможно, имеет смысл и повлиять на более скорое его освобождение от оков?..»

Живой Хэфер обучался боевым искусствам, но не был воином по своей природе. Он был дипломатом, придерживавшимся послевоенной миротворческой политики своего отца. Воином-завоевателем был Ренэф, но Император всегда держал его в узде. Каким будет мёртвый Хэфер, осиянный благословением Отца Войны, – об этом им всем предстояло узнать в скором времени.

«Нет, я не стану покушаться на жизнь владельца жезла. Артефакт и так показал, что не будет мне служить… и оно это знало, когда протянуло мне жезл…»

Колдун помнил жутковатую усмешку на губах того, что недавно было царевичем, помнил тот уверенный взгляд. Ни на мгновение существо не усомнилось, что жезл не уйдёт к другому. А само оно буквально переливалось благословением Сатеха, сиявшим даже сквозь плотный кокон смерти – сквозь погребальные пелены колдовства жрецов Ануи, поднявшего царевича из мёртвых, удерживавшего его плоть от распада.

Ни ради артефакта, ни тем более по просьбе царицы убивать его было нельзя. Это создание было зачем-то нужно Сатеху, и Колдун, последний настоящий жрец Владыки Первородного Огня, должен был уберечь его. По всему выходило, что именно на это указывал его Бог.

Он вернётся к Амахисат. Он даст царице пищу для размышлений и для нового ядовитого плана. Пусть отравит сердце столицы, как та чёрная кобра, что по иронии защищает чело Владык Таур-Дуат. Весть, которую он принесёт, будет даже более разрушительной, чем известие о гибели наследника.

Император сравняет с песком собачий храм – ну так что ж, бальзамировщики сами навлекли на себя его гнев. А в окружении сонма врагов, в которых превратятся его близкие, среди тех, кто не примет его в новом качестве, мёртвому царевичу потребуется союзник, сильный и верный…

Колдун оторвался от созерцания жезла, посмотрел на самку ша и улыбнулся. Да, ему по силам будет привести нового последователя к Владыке Первородного Огня. Его собственное сердце возрадуется, когда возрадуется Сатех. И может быть, ему позволено будет воссоздать жезл и получить достойное лицо вместо ненавистного… Вспомнив об этом, мужчина раздражённо почесал между своими недоразвитыми рогами, маленькими, как у детей, едва вошедших в пору отрочества. Хвост был не лучше – уродливый отросток, едва доходивший до колена, которым ничего толком нельзя было делать. Хуже были только острые уши да раскосые по-эльфийски глаза. Серкат говорила, что он очень красивый, особенный. Да, в чём-то она и правда была безумной.

Искусством смены облика в Империи владели только жрецы Тхати высокой ступени посвящения, причём служители именно одной из ипостасей Триждывеличайшего – Вестника, Господина Удачи, защитника путников и перекрёстков, того, кто даровал дипломатам красноречие, торговцам – искусство расчётов и понимание мер… а представителям искусств уже не столь уважаемых – собственно, удачу. У могущественных наследников фэйри – высокорождённых, элиты эльфийского народа – была способность к гламуру[22], возможности менять свой истинный облик на любой, даже рэмейский. Но и высокорождённые, и служители Господина Удачи осуществляли это чрезвычайно сложное колдовство нечасто и ненадолго. Колдун знал это, потому что и сам умел набрасывать гламур.

Дар Сатеха не был колдовством – он был чудом. Бог даровал своему жрецу новый прекрасный облик, с которым маг уже так сроднился. А теперь… теперь он был отброшен на несколько ступеней назад. Вирнан.

Маг скрипнул зубами, а потом вдруг открыто рассмеялся.

– Реакция царицы сторицей окупит разочарование от вернувшегося уродства, прекрасная, – промурлыкал он, обращаясь к ша.

Огнегривая самка лизнула его в щёку. Ей было безразлично, как он выглядел, пусть даже облик и отражал путь души. Колдун ласково куснул её за ухо, вызвав довольное урчание, а потом поднялся одним неуловимым движением с истинно эльфийской грацией. Он завернул обломки жезла в чистейший лён и спрятал в тайник под алтарём. Без артефакта он чувствовал себя нагим, уязвимым, но не смел проявлять слабость. Его Бог испытывал его. Маг должен был показать, что достоин спасения. Но прежде ему нужно было окончательно прийти в себя.

Несколько дней Колдун провёл под защитой святилища, набираясь сил и обдумывая произошедшее, позволяя своему телу восстановиться. Он отдыхал, совершал омовения в священных горячих источниках под храмом, бродил по подземным залам, на стенах которых древние высекли иную, не распространённую ныне и потому забытую историю Таур-Дуат. Это был его дом, его убежище, его личное Место Силы, где его возлюбленный господин говорил с ним.

По нескольку раз в день маг проводил ритуалы и возносил молитвы. Это было необходимым условием для восстановления. К тому же в храме присутствие Бога было особенно ощутимо и упоительно.

Его мелодичный богатый интонациями голос под храмовыми сводами оживал силой Владыки Каэмит, и благословенное присутствие Сатеха наполняло древние стены, вторило магу эхом всех тех, кто когда-то совершал здесь обряды во славу Его. Пусть Колдун и не мог заменить собой целый культ, но он служил искренне и истово, поддерживая Силу священного Места. А Место Силы, в свой черёд, вливало энергию в его тело и питало дух.

Сатех благоволил ему на охоте в песках – в расставленные силки попадали небольшие звери, а под камнями неизменно прятались жирные змеи. Самке ша тяжело было охотиться – она вот-вот должна была разродиться – и потому маг избавил её от трудов и сам приносил ей воду и пищу. Она устала и нервничала, стала чаще огрызаться, скалить зубы и топорщить ядовитые шипы на хвосте. Но потом она всё равно приходила за лаской и защитой.

Ша облюбовала себе место в тёмной нише под наосом, у подножия высокой статуи Владыки Каэмит. Много времени она отдыхала там, в прохладе и темноте. Колдун устроил ей логово, застелив пол мягкими циновками и отрезами тканей. До последнего мужчина боялся, что самка сбежит в пустыню, но она продолжала доверять ему.

Во время ритуалов ша выбиралась из своего импровизированного логова. Иногда её утробный голос вплетался в песню Колдуна, когда по-своему она славила их общего божественного покровителя. Так было до того дня, когда она вдруг не вышла. Маг ласково звал её, но она не отзывалась.

Приблизившись к наосу, мужчина опустился на колени и заглянул под него. Его чуткий слух едва различал её хриплое дыхание из темноты. Ей было плохо, больно, тяжело, и у неё не хватало даже сил, чтобы позвать на помощь. Когда мужчина поднёс воды, самка не притронулась к ней. Она даже не оскалила зубы, когда маг отёр её морду влажной тряпицей.

Собственные тревоги мгновенно оставили его. Колдун заметался по храму, собирая необходимые эликсиры, снося к логову под наосом всё необходимое, что только могло пригодиться. Он вливал самке сквозь зубы целебные зелья, гладил по животу и нашёптывал древние заклинания, которых уже давно никто не слышал под небом Владык Эмхет. Ша, благословившая этот храм своим приходом, не должна была умереть. При одной мысли об этом у мага наворачивались злые слёзы, и с новой силой звучал рокочущий речитатив заклинаний. Жизни двуногих значили для него намного меньше, чем жизнь огнегривой самки и её нерождённого потомства.

Самка металась и мучилась в его объятиях, взлаивала и утробно рычала, а иногда стонала совсем по-людски. В какие-то мгновения их восприятие сливалось, и тогда Колдун чувствовал, как его сила вливалась в неё и как уже его внутренности разрывались от боли, сокращались, раскрывались, проталкивая на свет маленькие живые комочки, хрупкие и бесценные…

Лишь одного не удалось ему спасти в ту долгую ночь. Семь живых щенков народилось у его самки – по числу самых ярких звёзд Северного Серпа, созвездия, посвящённого его Богу. Восьмой так и не сделал свой первый вздох, как ни вливал в него силу Колдун. А потом в изнеможении мужчина лёг рядом с ша, ласково вылизывавшей пищащие клубочки. Устало он прошептал благодарственную молитву, прежде чем забыться сном, крепким, как сама смерть.

Проснулся он оттого, что его настойчиво выпихивали куда-то. Не сразу Колдун осознал, где находился, и только выкатившись из логова под аккомпанемент утробного урчания вспомнил. Он прижимал к груди окоченевший трупик. Ша в логове прогоняла его на охоту довольно бодрым рыканьем. Ужасы минувшей ночи, когда смерть почти пришла за ней, остались позади.

– Видишь, как несообразительны двуногие самцы, прекрасная, – усмехнулся маг, потягиваясь до хруста в костях и разминая затёкшие мышцы, но не выпуская из рук холодный комочек. – Исправлюсь сей же час.

Заглядывать в логово он не стал. Самка была не в лучшем расположении духа и могла укусить. Справедливо рассудив, что раз она не жаловалась, то щенки были в безопасности, Колдун покинул святилище. Мёртвого детёныша он с молитвой доверил священному огню. После он набрал полную флягу воды, захватил копьё и отправился на охоту. Маленькой стае священных зверей, поселившихся в древнем храме, нужны были силы.

На этот раз маг пошёл глубже в пески. Мяса змей было бы недостаточно для такого случая. Он надеялся выследить газель или неосторожную песчаную кошку. И хотя сил он потратил немало, колдовское искусство по-прежнему оставалось его лучшим оружием, не знавшим промаха.

В том, что удача улыбнётся ему сегодня, он не сомневался. Иная, эльфийская часть его наследия позволяла ему настроиться на природу и землю, хоть это и не были зачарованные чащобы по ту сторону гор. Серкат недаром учила его вслушиваться в дыхание пустыни, выслеживать обитателей песков, находить воду и безопасные тропы. Плох был тот жрец Сатеха, кто не умел чувствовать ритмы Каэмит и выживать здесь. Кому, как не Его служителям, могли открываться нити и островки жизни посреди бесплодных песков и красноватых скал. Подобно тому, как наследники Ваэссира чуяли свою землю и могучий ритм Великой Реки, так отверженные жрецы древнейшего из культов Таур-Дуат дышали в такт с владениями своего Бога даже там, где все прочие погибали.

Колдун вернулся в сумерках, неся на плечах молодую газель. Ни кусочка её нежного мяса он не оставил для себя. Несмотря на усталость, у него было радостно на душе настолько, что он даже напевал. Его голос отражался эхом среди древних камней – эхом, показавшимся бы многим жутким, но, разумеется, не ему самому.

Он затеплил настенные светильники – длинные мистические тени тут же заплясали на камнях пола, – вошёл вместе со своей ношей в святилище… и замер на пороге. Большой матёрый зверь с мощными лапами и клочковатой красной гривой застыл в центре зала, неуверенно водя из стороны в сторону раздвоенным хвостом, и чуть припав на передние лапы. Его глаза-угли смотрели в сторону наоса, из-под которого раздавалось глухое угрожающее рычание.

Осторожно Колдун опустил газель на пол и поудобнее перехватил копьё.

– Удумаешь причинить им вред – я убью тебя, – спокойно произнёс он.

Убить священного зверя было тяжким грехом, но сейчас Колдун стоял на защите целой священной стаи.

Ша резко развернулся и бросился на мага. Мужчина ударил его древком и выкрикнул заклинание, усмирявшее чудовищ пустыни. Несколько раз самец огрызался и бросался на мага вновь, но древние забытые слова пробуждали его сознание за пеленой инстинктов, а копьё удерживало дистанцию. Колдун не ранил зверя, но удары древком наносил вполне ощутимые. Голос его звучал повелительно, усмиряя ярость хищника, обращая его суть к пониманию. В итоге самец чуть припал на передние лапы и склонил гривастую голову. Колдун опустил копьё, приблизился к противнику и позволил обнюхать обёрнутую льном опалённую руку. Между ними воцарилось подобие мира.

Ша наблюдал, как мужчина оттащил газель к логову самки. Новоиспечённая мать была очень голодна и нехотя ненадолго оставила щенят в глубине своего логова, чтобы насладиться пиршеством. Самец сел поодаль, обернув хвостом лапы, и наблюдал. Колдун же наблюдал за обоими созданиями, которых прочие называли чудовищами.

Самка наелась и даже оставила немного мяса магу. Напившись воды из глубокой фаянсовой чаши, которую поднёс ей мужчина, она благодарно ткнулась мордой ему в бок. Потом она оскалилась на самца и угрожающе подняла ядовитый хвост, ощетинив обе иглы, но зверь только склонил голову.

– Это – отец? – тихо спросил Колдун, погладив самку по загривку.

Она прижала уши и подтолкнула его ближе к логову – к щенкам. То был акт безусловного доверия. В дикой природе самцы ша в битвах за территорию порой убивали молодняк, питали свою плоть их силой. Но отцы обычно предпочитали расширить стаю – по крайней мере, до той поры, пока молодые самцы не подрастут и не вступят с ними в противоборство. Пары ша создавали редко. Как и их покровитель, они были непримиримы и непокорны. Лишь с теми немногими, кого они пускали на свою территорию, они заключали мир.

Колдун положил копьё рядом, чтобы в любой момент иметь возможность схватить его. Осторожно он протянул действующую руку в логово и извлёк на свет двухвостого щенка. Как и собаки, ша рождались слепыми, но нюх их был безупречен. Щенок пищал и тыкался в его ладонь, но успокоился, когда маг прижал его к груди, согревая. Запах был малышу знаком. Самка нервничала, но позволила мужчине держать детёныша. Таким образом она показывала самцу, что у её стаи уже есть защитник, которому она доверяет.

Кончиком пальца маг осторожно погладил рыжеватую мягкую шёрстку, провёл по миниатюрному хвостику. Иглы тоже были ещё мягонькими и неядовитыми. Зато, как он знал, яда стало больше у самки. По природе самки ша вообще были более ядовиты, чем самцы, тем самым компенсируя своё более хрупкое телосложение. Их яд становился сильнее в период, когда они вынашивали и рожали потомство. Его ша могла постоять за себя, но всё же Колдун не хотел оставлять её одну. Он задумался, как мог ограничить доступ к святилищу для другого священного зверя. При всём желании остаться здесь и откладывать срочные дела дальше он уже не мог.

Маг поглаживал щенка, задумчиво вычерчивая пальцем узор на его спинке. Искусство каллиграфии всегда помогало ему мыслить яснее. И узор стал вырисовываться в его сознании… Он сможет создать защитный круг вокруг святилища, входить в который позволено будет только этой ша и её щенкам. Конечно, круг придётся поддерживать время от времени, но он успеет вернуться и обновить заклинания.

Бережно он положил детёныша к его братьям и сёстрам. Самка продолжала скалиться на самца, пристально наблюдавшего за ними, дыбила гриву и глухо рычала. При этом она прижималась горячим боком к Колдуну.

– Я знаю, как защитить тебя, – шепнул ей маг.

Рыкнув для острастки на самца, она проскользнула обратно в логово. Мужчина посмотрел на сидевшего неподвижно зверя.

– С женщинами трудно, – сказал он примирительно. – Но завоевать их расположение можно. А ты пришёл сюда при клыках и без подарка. Конечно, кому такое понравится?

Ша повёл ушами и вывалил длинный язык, лениво дыша и демонстрируя внушительные клыки.

– Красавец, кто же спорит. Но я вот газель принёс, а с тебя какой ей прок? – усмехнулся маг.

Самец закрыл пасть и вздохнул, а потом тихо без угрозы заворчал. Самка тотчас же отозвалась рокочущим рыком – для острастки. Самец бросил ещё один взгляд на Колдуна и покинул святилище. Маг посмотрел ему вслед, прислушался к ощущениям и выждал немного. Потом он собрал инструменты и приступил к работе. Задача перед ним стояла непростая – защитить одних священных зверей от другого в святилище божественного покровителя всех их. Со всей тщательностью мужчина подобрал ингредиенты, выписал священные знаки и пропел слова заклинаний. Несколько часов у него ушло на то, чтобы сделать мощный круг, способный продержаться до его возвращения. Он должен был защитить доверившуюся ему ша и щенков, ставших для него символом надежды и возрождения. Работать одной рукой было сложнее, но такова уж была теперь его жизнь.

Удовлетворённо он оглядел плоды своей работы и устроился на отдых у алтаря, чтобы восполнить силы. К вечеру вернулся самец, обнюхал круг и обошёл его, а потом подтащил к самым границам свежеубитую песчаную кошку и сел ждать. Через некоторое время самка покинула логово и, порыкивая, приблизилась к границе круга. Маг наблюдал, готовый прийти на помощь, если понадобится. Самец склонил голову, предлагая свою добычу самке, и она милостиво приняла подношение.

Засыпая у алтаря, Колдун улыбался. Конечно, потом нужно будет как следует убраться в святилище, превратившемся в логово священных зверей. Но пока пусть будет так.

Как ни хотел остаться маг в храме Сатеха вместе со своими ша, как ни успокаивал себя мыслями о необходимости восстановить силы ещё хоть немного, он остро почувствовал волю своего Бога. Сатех ждал его действий. Пришла пора отправиться в Апет-Сут.

Он дождался наступления глубокой ночи и спустился в нижние залы к портальному кругу. Все храмы в Таур-Дуат были построены на Местах Силы, и в каждом существовала точка для преломления пространства. Но сил и искусства для такого перемещения требовалось немало. Вот почему порталы так и не были приспособлены ни одним Императором для того, чтобы переправлять войска. Группа жрецов могла провести лишь небольшой отряд. Нарушение определённых законов вело к смертям среди участников ритуала – и тех, кто ритуал проводил, и тех, кто проходил через портал. Тонкая ткань планов бытия не терпела неосторожного подхода. После того как в ходе экспериментов когда-то погиб Владыка Синаас Эмхет, могучий чародей, и его дочери-жрицы, святилища было приказано использовать только так, как заповедовали древние.

Но для жрецов Сатеха законы были писаны иначе. Они ходили тропами, граничившими с пламенной бездной безумия. Порталы их святилищ вообще лучше было не использовать никому, кроме них.

Искусство Колдуна было столь велико, что когда-то он протянул нить между этим святилищем и своей резиденцией в предместьях Апет-Сут – вроде тех, что были протянуты между некоторыми большими храмами Таур-Дуат. В любой момент он мог перерезать эту нить, чтобы непосвящённые не нашли путь в его убежище, но пока нужды в том не было. Научившись соединять такие разные свои таланты, он обрёл умение прокладывать пути и в места, где никаких святилищ не было вовсе, но прибегал к этому редко. Физическое тело и разум его всё же существовали по законам земного плана бытия, и лучше было не расшатывать их сверх меры.

Облачившись в своё длинное чёрно-красное одеяние, перетянутое золочёным поясом, маг накинул на плечи головное покрывало и спрятал лицо. Он уже попрощался с ша, пообещав вернуться сразу, как дела в столице будут улажены, но всё же колебался. В последний раз оглядев подземное святилище, он шагнул в пустоту портального круга, позволив Месту Силы растворить его плоть и возродить в другом месте.

Колдун оказался в тайном святилище в своих покоях. Оттуда он прошёл в маленькую уютную приёмную с изящным столом на резных ножках и несколькими креслами. Не зажигая светильников, он расположился во главе стола и кликнул кого-то из слуг. Благо голос его не имел расы и не менялся от превращения к превращению, если сам он того не желал.

Через пару минут в дверь робко постучала и вошла заспанная рэмейская девушка. Слуги этого дома, щедро подаренного ему Амахисат, давно уже привыкли к его странностям. Все они были тщательно отобраны и безукоризненно исполняли свои обязанности. Все они были преданы ему, и даже если и боялись поначалу, то впоследствии гордились тем, что служили такому уважаемому рэмеи, пользовавшемуся неограниченным покровительством Владычицы Таур-Дуат.

Когда-то он хотел внушать страх. В конце концов, страх был куда приятнее презрения и отвращения. Но чем глубже он погружался в таинства своего искусства, тем меньше его трогали чужие реакции. Преданность и уважение он ценил, но не обманывался ими и никому не доверял по-настоящему.

– Господин… мы не ожидали твоего возвращения так скоро, – с поклоном проговорила девушка. – Ужин не готов, но мы…

– Я сыт, – мягко прервал её маг. – А вот кувшин хорошего вина, пожалуй, не помешает. И сыр с фруктами. Гранаты особенно хороши в это время года, и кровоток восстанавливают не хуже вина. Подай две чаши, будь добра. И гонца во дворец пошли поскорее – пусть подаст условный сигнал.

– Что передать с ним?

– Что я вернулся и смиренно ожидаю встречи.

– Будет исполнено, господин.

Остальное Амахисат домыслит сама и явится так скоро, как только сможет. Царица знала, что маг редко требовал встречи. Обычно она сама приходила к нему, чтобы передать очередную деликатную просьбу.

Через некоторое время та же девушка принесла кувшин гранатового вина и два кубка. Вторая сопровождавшая её служанка поставила на стол блюдо с сыром и фруктами. Два граната были аккуратно надрезаны, так что обнажились драгоценные зёрна мякоти. Если бы светильник был зажжён, зёрна мерцали бы, как драгоценные камни… или как капельки крови.

– Благодарю вас. Встретьте высокую госпожу и можете отправляться спать.

С поклонами девушки удалились за дверь. Только тогда маг позволил себе снять покрывало. Прибегать к гламуру он не желал.

Мужчина налил себе вина и зажмурился от удовольствия, смакуя вкус. Он умел наслаждаться как простыми радостями, так и теми, что были доступны лишь элите общества. Царица ценила его услуги в достаточной степени, чтобы не скупиться на поставки вин, достойных императорского стола, да и не только вин. Лучшая еда, драгоценные ткани и благовония, редкие камни, которые поставлялись только в столичные храмы, прекрасные утончённые куртизанки – всё было ему доступно. И Сатех получал щедрые дары от Своего служителя, только самое лучшее. Маг ничего не жалел для Бога, который был смыслом его существования.

«Пожалуй, это вино подойдёт, чтобы украсить благодарственную жертву», – подумал Колдун.

Его мысль потекла дальше. Если бы в его распоряжении были мастера, он не просто раскладывал бы кусочки чистейшего лазурита, оникса, сердолика и граната по святилищу, но украсил бы его по-настоящему инкрустациями и фресками взамен тех, что выцвели или были сбиты века назад. Но, увы, непосвящённых пришлось бы убить, чтобы те не открыли тайну полуразрушенного храма и скрытых там историй. Пропажу художников, чьё искусство было достойно Сатеха, заметят сразу. Вот когда начнётся война – другое дело, ведь мало ли прекрасных мужчин и женщин сгинет в её пламенном чреве?

Едва ли сумеет он найти и мастера, способного вырезать новый жезл, а у него самого не хватит умений. Маг готов был потратить сколько угодно времени на обучение у лучших краснодеревщиков и оружейников Империи, но проблема теперь была не в годах, а в его облике. Сохранять гламур настолько долго он не сможет, а если его тайна ненароком откроется, он опять-таки не сможет оставить в живых случайного свидетеля.

«Война, – снова подумал чародей. – Когда земля затрепещет под шагами Великого, когда воздух наполнится Его жарким дыханием, откроются и новые пути служения. Может статься, найдутся и мастера…»

В подобных мыслях, приятных и не слишком, Колдун неспешно допил полный кубок вина и налил себе ещё. В сон его не клонило – сказывался и недавний отдых, и то, что он вообще предпочитал бодрствовать в ночное время. Маг предполагал, что слуги тоже предпочли проснуться и бдеть в ожидании царицы, чтобы не навлечь на себя её гнев даже нечаянно.

Высокое положение Амахисат не позволяло ей спешить, да и путь из дворца в предместья Апет-Сут был неблизким. К удивлению мага, Владычица почтила его дом своим приходом даже раньше, чем он ожидал. Примерно за пару часов до рассвета могущественнейшая женщина Империи вошла в приёмную, оставив своих стражей где-то у входа.

Маг не потрудился накинуть покрывало. Он поднялся из-за стола ей навстречу, поклонился с преувеличенно радужной улыбкой и пропел:

– Привет тебе, сиятельная госпожа.

– Хорошей ночи, мудрый, – спокойно ответила царица, используя жреческий титул.

Конечно, в густом даже для глаз рэмеи полумраке она пока не заметила перемен.

Мужчина церемонно отодвинул перед ней одно из кресел, налил вина во второй кубок и только потом зажёг светильник у стола. Всё с той же гостеприимной улыбкой он воззрился на царицу.

Амахисат замерла.

– Что с твоим лицом? – неприязненно спросила она через паузу, и тень отвращения легла на её царственную бесстрастную маску.

Маг отвесил ей ещё один поклон, на этот раз – насмешливый.

– Откуда столько отторжения к тому, чем ты сама меня наградила, матушка? – невинно осведомился он и усмехнулся. – Не без помощи своего эльфийского друга, конечно же…

Глаза женщины – серо-стальные, как у него самого, – полыхнули холодным гневом и сузились.

– Не злоупотребляй моим расположением, Вирнан, – предупредила царица очень спокойно, назвав его ненавистным эльфийским именем.

Вирнан. «То, что не имеет места». Даже не «тот» – «то».

– Справедливо, – прохладно усмехнулся маг. – Но, увы, сделать что-то с любезно подаренным мне вами обликом, дабы усладить твой взор, – он провёл левой рукой у лица – не в моих силах. Видишь ли, исполнение твоей деликатной просьбы стоило мне и лица, и руки, и кое-чего более дорогого, госпожа моя. Если тебе интересно, я едва не погиб.

Колдун протянул Амахисат открытую обожжённую ладонь и чуть шевельнул пальцами. Видимо, зрелище было столь отвратительно, что даже её выдержки не хватило. Царица набросила на свою руку край палантина и отодвинула его кисть от себя, однако не выразила никаких эмоций.

– В итоге тебе удалось всё исполнить, мудрый? – осведомилась она.

– О, даже больше, чем ты ожидала, – ответил маг, вальяжно садясь напротив неё.

Не торопясь с рассказом, он поднял свой кубок и сделал несколько глотков. Амахисат изогнула бровь, но следом тоже пригубила изысканное вино.

– За наградой дело не станет, ты же знаешь, – спокойно заметила она, когда молчание стало затягиваться.

– У тебя, увы, нет ничего, равноценного моей потере, Владычица, – вздохнул маг, пожимая плечами. – Разве что… Да нет, и это вряд ли…

– Назови свою цену, – она позволила ноткам нетерпения прокрасться в размеренные интонации своего голоса.

– Ученика бы мне толкового, да где ж его нынче достанешь, – он хищно улыбнулся. – Разве что ты отдашь мне другого своего сына. Шучу, конечно же. Ренэф должен стать Владыкой – ко всеобщему благу.

– Моего единственного сына, – подчеркнула Амахисат, – я никому не отдам. Да и вряд ли тебе подойдёт воитель.

– Все воители и без того по-своему служат Отцу Войны, – отмахнулся маг. – Лучше найди мне мастера-краснодеревщика, который согласится стать моими глазами и руками… и вряд ли выживет после того, как обучит меня. Не абы кого – мастера. Дело слишком деликатное, чтобы оплошать. А ещё сделай для меня особый заказ лучшему твоему оружейнику. Я объясню, какой. Также мне нужна будет лучшая сталь с примесью электрума, взятого с вершины обелиска, осиянного светом Ладьи Амна.

– Ты о многом просишь…

– Мне понадобится ещё красное железное дерево из сепата Нэбу.

– Это исполнить легче.

– И, конечно же, как и прежде, внимание сиятельной госпожи к моим просьбам – бесконечно мною ценимо, – маг улыбнулся и склонил голову.

– Это – часть нашего договора с Серкат, да. В обмен на твою верную службу я не пренебрегаю твоими нуждами, – кивнула царица и сделала пару глотков. – Что-то ещё? Золото? Женщину для ритуалов – эльфийских, человеческих… рэмейских кровей?

Чародей рассмеялся и покачал головой.

– Пока не стоит – я не в настроении вкушать этот плод. Но благодарю тебя. С тобой по-прежнему легко договориться, Владычица.

Амахисат повела плечами, соглашаясь с тем, что само собой разумелось.

– Теперь расскажи мне подробности.

Маг ещё с полминуты взвешивал в ладони, а потом отставил кубок в сторону и размеренно повёл рассказ, избегая ненужных деталей.

– Как мы и договорились, я прибыл в окрестности храма Стража Порога незамеченным и много дней наблюдал, не вторгаясь на их территорию. Псы бы учуяли меня даже сквозь покров магии. Храмовых стражей направляет благословение их Божества – не мне тебе объяснять. Но моё терпение окупилось сторицей. Я принёс тебе ответ. Тело царевича Хэфера не было найдено, потому что его похитили.

Царица подалась вперёд.

– Ты узнал, кто?

– Узнал, и даже увидел – и тело, и одного из похитителей. Точнее, одну. Нужно сказать, что и тело сохранилось куда лучше, чем мы предполагали… благодаря поистине колдовскому искусству бальзамировщиков. Собачьи жрецы скрыли его в храме, и… как бы это сказать поделикатнее?.. восстановили.

Глаза царицы расширились от изумления.

– Восстановили? – перепросила она. – Они посмели?

– Да. Они как следует подлатали труп и подняли его Силой Ануи. Что тебя так удивляет, госпожа? Жрецам доступно это искусство, иначе они не могли бы противостоять осквернителям гробниц – колдунам, способным вырывать у мёртвых их тайны.

– Я знаю, что доступно, – нетерпеливо ответила Амахисат. – Но поднять из мёртвых наследника Императора?.. Для каких же целей они совершили такое святотатство, хотелось бы мне знать?

– Вряд ли для целей достойных, учитывая, что больше полугода они успешно скрывали своё деяние, оказывая кажущуюся деятельной помощь в поисках. Но, по крайней мере, это объясняет, почему даже Владыка наш, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, не нашёл сына ни среди мёртвых, ни среди живых. Царевич сейчас существует между Берегом Живых и Берегом Мёртвых.

– Не может быть…

– Хуже ожившего трупа Хэфера мог быть только Хэфер живой. Как-то ты бледна, сиятельная госпожа…

Амахисат покачала головой и спрятала лицо в ладонях – таком не свойственном ей жесте отчаяния.

– Послушай меня, – продолжал маг. – Да, он наверняка помнит, как он умер, и кто его убил. И не будем забывать о жрецах, контролирующих его. Они ведь совершили немыслимое преступление. Нам важно пустить мысли Императора именно в такое русло, и сделать это прежде, чем жрица привезёт сюда мертвеца и, чего доброго, вздумает сыпать обвинениями. Но я сомневаюсь, что она будет спешить. Бальзамировщики, видишь ли, нарушили не один закон. Эта женщина – не рэмеи.

Царица подняла голову.

– То есть как? Людей не посвящают выше послушников для их же безопасности.

– Вот именно. Но она – человек, и – что тебе будет особенно интересно – золотоволосая уроженка Лебайи, как и убившие царевича наёмники. Не правда ли, восхитительно складывается мозаика? Можно было бы сразу убрать её, но я предлагаю повременить, дабы не лишаться таких чудесных доказательств заговора, который очень и очень не понравится нашему Владыке. И я не смею сомневаться, что сиятельная госпожа использует все свои силы и связи с присущим ей утончённым искусством и своевременно. У наших врагов просто не останется путей к отступлению, не то что шансов на победу.

Амахисат задумчиво смотрела в свой кубок. Маг достаточно хорошо знал её, чтобы понимать: уже сейчас мысли её переплетались в сложнейшие узоры будущего плана. Мужчина ждал, пока она обдумает и взвесит его слова.

– Ты уверен в том, что он не выжил, не был исцелён?

– Сиятельная госпожа! – обезоруживающе улыбнулся маг, что в его исполнении скорее напомнило оскал ша. – Я видел швы, наложенные бальзамировщиками, в местах ранений, описанных нашим другом Павахом. Этих шрамов было так много, что едва ли состояние тела, когда его нашли, было совместимо с жизнью. Но главное, в этот сосуд жизни было влито столько Силы Стража Порога, сколько нет ни в одной мумии. Без этой Силы он не мог бы сделать ни шага… Я до сих пор отчётливо помню её вкус и запах, заглушивший для меня всё остальное, когда я смотрел на него.

Маг облизнул губы. О привкусе Силы своего Бога в Хэфере он царице сообщать не стал, как и о странных словах наследника: «Ты слишком ревнив, жрец, и ревность застит твой разум».

– И всё же, для каких целей им может быть нужен наследник трона? – тихо спросила царица.

– Я и сам хотел бы это знать… Но всё, что я добыл, пока следил за храмом, и что вынес из нашей с ним встречи, я поведал тебе. К слову, не могу сказать, что царевич похож на того, кем был при жизни, – ну, кроме как внешне. Теперь это – опасное непредсказуемое существо, которое многие сочтут жутким. Жрица держит его на цепи, точно зверя, и я поостерёгся бы эту цепь рассекать необдуманно.

– Я поняла тебя. Но надо же… Ай да жрецы заброшенного храма. Кто бы мог подумать! – царица с усмешкой покачала головой.

– Всем нравится обладать властью. Просто иногда желание власти распространяется только на собственную жизнь, а иногда… – он развёл руками так ловко, что не расплескал ни капли драгоценного вина.

– В твоём культе разве не принято порабощать чужую волю? – вдруг спросила Амахисат.

– Что ты, сиятельная госпожа. Волю живущих порабощают их собственные страсти и стремления. Но ведь они же и возносят нас, не так ли? А Тот, Кому я служу, Он, хм… – маг чуть улыбнулся, – Он просто самый страстный из всех Божеств. Увы, мы сейчас находимся на том этапе развития цивилизации, когда аскетизм восторжествовал над страстью. Не всем это принесло благо.

– Закон восторжествовал над Хаосом после изгнания хайту, – напомнила Амахисат насмешливо.

Колдун примирительно поднял руки.

– Не мне спорить с твоими мыслями и взглядами, Владычица. С этим ты и сама неплохо справляешься, идя по тонкому лезвию своих суждений.

Царица ничего не ответила, да он и не ждал. Через несколько минут она задала ему ещё ряд вопросов о деталях – о том, как выглядели Хэфер и жрица, как охраняется храм и много ли там жрецов, и о прочих полезных для её размышлений вещах. Маг отвечал охотно и правдиво, но кое-что приберёг исключительно для себя.

А когда Амахисат пришло время возвращаться во дворец, она поднялась и наградила мага чарующей улыбкой:

– Права была Безумная Серкат, когда-то велевшая мне сохранить твою жизнь. Ты великолепно служишь мне, подчас даже лучше, чем я сама ожидаю.

Маг кивнул, не поморщившись, хотя очень не любил, когда царица вспоминала его наставницу – не потому, что не хотел помнить, о нет. Память его хранила все годы соприкосновения с бесценной мудростью Серкат как величайшее сокровище. Просто никто не был достоин произносить её имя, и меньше прочих – та, что имела несчастье произвести на свет его бренную оболочку.

Когда-то именно Серкат выторговала его жизнь за грядущую пользу, которую он сможет принести. В детстве он не знал этого и много времени и сил потратил на уговоры своей наставницы и названной матери, чтобы та раскрыла ему тайну его рождения. В итоге жрица сдалась и показала своему ученику разговор, состоявшийся тайно ещё до его появления на свет. Серкат показала ему ответ в трансовом видении, и видение это навсегда запечатлелись в сознании мага.

– Нельзя бездушному отродью появляться на земле. Это противоестественно!

– Не более противоестественно, чем ваша с твоим эльфийским союзником страсть. Или всё же любовь?

– Не твоё дело, безумная жрица! Сделай то, что до́лжно, – извлеки мразь из моего чрева, пока она не успела родиться. Об этом я не смею просить никого из целителей. Никто не должен знать.

– Он, – загадочно улыбнулась Серкат. – Это будет не она, а он… Великий жрец и маг, которому потребуются забота и лучшее обучение. Послушай меня, глупая ты девица. Однажды ты станешь царицей Империи.

– Твои глаза ослепли! У Таур-Дуат уже есть царица, и она растит Императору наследника.

– Это скоро изменится, притом без нашего участия. На твоём нелёгком пути тебе понадобятся союзники. В нём – крови от крови твоей – ты найдёшь помощника, незаменимого и могучего даже в самых дерзких из твоих планов. Не отвергай этот дар Богов. Позволь ему родиться, Амахисат.

– Коли так, то и воспитывай его сама! И чтобы никто не узнал об этом!

– С радостью, госпожа… с радостью… Я и мой Бог дадим ему ту любовь, которой в твоём сердце нет.

– Мне всё равно. Я дарю тебе его жизнь… но взамен жду обещанной помощи.

– Так всё и будет, клянусь верностью моему служению…

Возможно, Серкат была не самой ласковой матерью, но она искренне любила мага и научила его всему, что знала, и вместе с ним радовалась, когда он сумел даже превзойти её. В нём она разглядела продолжателя своих задач. Сам Сатех направил её и открыл ей страшную тайну зачатия Своего будущего жреца, верного и истового. Серкат боролась за своего посвящённого брата и названного сына ещё до его рождения. Не ради царицы спасла она его и вырастила, а ради их общего служения. Амахисат была дальновидна, но не настолько, чтобы распознать что-то дальше своих интересов и интересов государственных, к которым была причастна.

А потом пределы Знания Серкат стали намного шире пределов её разума… слишком скоро, хоть она и готовила его к такому. Она ушла на Западный Берег, и их культ осиротел. Остался только он…

Иногда магу особенно остро не хватало её – вот как сегодня. Но, по крайней мере, его Бог всегда был с ним. Сейчас жрец Сатеха по прозвищу Колдун чувствовал, что Владыка Первородного Огня был доволен им. Это чувство отдавалось в сердце сладким жаром. Беседу с Амахисат он провёл правильно. И слова его, и молчание были подобраны верно для узора дальнейших событий.

Скоро в Апет-Сут настанет время перемен. Ренэф вернётся из Лебайи, Анирет – из верхних сепатов… а мёртвый Хэфер – из своей заброшенной обители.

Что же он сам? Он будет терпеливо зализывать раны и набираться сил, и заботиться о своей маленькой стае.

Амахисат ушла, и маг остался один. Он чуть улыбнулся, кладя ладонь на затянувшуюся рану на плече, отчётливо вспоминая прикосновение из видения, и еле слышно пропел строки из колыбельной Серкат.

Глава 5

Анирет повела затёкшими плечами и нахмурилась, внезапно осознав, что в четвёртый раз перечитывает один и тот же кусок текста, но смысла написанного не понимает. Наверное, на сегодня уже достаточно свитков, но она не могла заставить себя закончить. Легче было погрузиться в написанное, в решение задач, которые ставил перед ней дядя, чем думать о той прекрасной и вместе с тем жуткой статуе с живыми золотыми глазами в гробнице… о полузабытом величии Императрицы Хатши и запечатлённой в веках любви и памяти… о том, почему Нэбмераи после своего странного признания в храме как будто избегал её. Отец ждал результатов, рассчитывал, что она многократно обогатит сокровищницу своих знаний в ходе этого путешествия. Предаваться печали и непонятным противоречивым чувствам было сейчас неуместно.

В садах управителя сепата, в тени плодовых деревьев, в прохладе у искусственных водоёмов она находила уединение в те часы, когда не сопровождала Хатепера. Уединение, но не покой.

– Хорошо здесь, да? Тихо.

Она вздрогнула от неожиданности и подняла голову. Надо же было так задуматься, чтобы даже не услышать приближения дяди. Хатепер улыбнулся и сел рядом с ней на расстеленную под натянутым пологом циновку. Окинув взглядом разложенные вокруг племянницы свитки, он уважительно кивнул и, подняв ближайший, пробежал по нему взглядом. Анирет уже знала, о чём там было написано – об обязанностях хранителей императорских некрополей и о роли управителей сепата Сутджа в этих задачах. Не то чтобы она не обладала этими знаниями раньше, но без таких тонкостей и деталей. Теперь же текст был подкреплён реальными впечатлениями, которые она получила, сопровождая Хатепера в его встречах с мастерами и чиновниками. Дядя всегда строил обучение именно так – в сочетании теории и реальной жизни: приводил в пример случившиеся некогда истории или, если это было возможно, демонстрировал то или иное утверждение на практике. Сколько всего он рассказывал ей и братьям, сколько света пролил на то, что в свитках казалось совершенно непонятным! Он был настоящим кладезем, целым храмом знаний… и тайн. Пожалуй, не было в Таур-Дуат другого рэмеи, чей разум хранил столько ключей к самым страшным секретам Империи. Но Анирет сейчас интересовали не секреты. В тайную жизнь своих земель она пока не была готова погружаться с головой – с неё с лихвой хватало и явной.

Отложив свиток, она придвинулась к дяде ближе и опустила голову ему на плечо. Хатепер нежно приобнял её за плечи жестом, знакомым ей с детства. Даже когда казалось, что всё очень плохо, дядя был надёжным источником покоя и радости. Разумеется, в детстве её беспокоили совсем иные проблемы, маленькие трагедии тогдашнего возраста, которые дядюшка мог либо разрешить по мановению руки, либо – чем старше она становилась – помочь ей самой найти верное решение. А сейчас, когда она ступенька за ступенькой поднималась к трону, он стал её надёжной опорой и верным проводником. Даже отцу, с которым они очень сблизились в последнее время, Анирет не доверяла настолько. Может быть, имело смысл спросить его совета и сейчас… хотя на фоне забот, лежавших на плечах Великого Управителя, все её тревоги казались мелочными. И если все приходили к нему за советом – то к кому приходил за советом и поддержкой он сам?

– Я очень тебя люблю, – сказала царевна искренне и подумала: «Спасибо, что ты со мной… Спасибо, что тебя всегда… хватало на нас среди всех твоих дел».

– Я тоже люблю тебя, звёздочка, – тихо отозвался Хатепер и погладил её по волосам.

Анирет подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Договоры, союзы, долг… Нет, я знаю, кто всегда напомнит мне о том, кто я есть, и какой хочу быть: ты. Ты всегда видел во мне больше, чем другие. Обещаю, что не подведу тебя. И однажды я тоже сумею поддерживать тебя, а не только приходить за помощью.

Хатепер улыбнулся с неизменной теплотой и кивнул.

– Что-то не так между вами с молодым Таэху? – мягко спросил старший рэмеи.

– За исключением того, что я не знаю, как строить с ним общение? – Анирет невесело рассмеялась. – Впрочем и он со мной тоже. Поэтому мы просто не общаемся. Ну, однажды придётся – наследников ведь на свет не произвести на расстоянии.

– Об этом пока рано говорить.

– Вот именно, и слава Богам, – Анирет тряхнула головой и поднялась, чтобы собрать свитки.

– Жизнь не всегда бывает похожа на мечту, – проговорил старший рэмеи, тоже поднимаясь. – И всё же… Сияние Золотой озаряет всех нас. Эмхет – не исключение. Я всегда хотел, чтобы ты познала Её свет так, как мечтала.

– Можно подумать, для тебя Она отразилась в глазах хотя бы одной земной женщины! – Анирет всплеснула руками… и тотчас пожалела о своих поспешных словах. Взгляд дяди изменился буквально на доли мгновения, но от неё это не укрылось, хоть она и не могла понять, что за эмоции промелькнули в его взгляде.

– Боги не даровали мне своих детей, – терпеливо ответил Хатепер, – но у меня были вы. Я был благословлён любовью к вам и гордостью за вас. Сейчас я так счастлив видеть, какой ты становишься женщиной, сильной и прекрасной.

– Но ты один, дядя. Всю свою жизнь прослужив императорскому трону… ты по-прежнему один, хотя сколько женщин мечтало бы о твоей благосклонности. Но, может быть, так и правда лучше – никто не нанесёт удара в спину, – она с грустью покачала головой, думая о друзьях Хэфера и о том, сколько женщин из тех, кто вздыхал по Хатеперу, желали быть с ним ради него самого, а не ради статуса и причитавшихся благ. – Все эти браки по договору лишь ещё больше напоминают о том, что одиночество наше не только вынужденное, но подчас оно даже необходимо… потому что безопасно.

– Ты знаешь историю своего отца. Не всегда мы можем быть с теми, кого выбирает сердце… как бы ни было сильно наше желание.

Он не выдал своих мыслей ни единым случайным жестом, ни единым дополнением к уже сказанному.

– Ты когда-нибудь расскажешь мне? Я сохраню твою тайну, – Анирет заглянула в его глаза. – Ты – пример для меня во многом. Может быть, и в этом?..

– Надеюсь, что нет, – покачал головой Хатепер и улыбнулся с некоторой горечью. – Дело не в моём доверии к тебе – уж в этом не сомневайся. Просто… В основном знание обогащает, как живительный источник, но бывает знание опасное, как яд, противоречивое. И уж в чём в чём, а в любви тебе определённо не стоит брать с меня пример.

Царевна чуть склонила голову в знак уважения к его тайне.

– Иногда молчание говорит о смятении в чувствах, а не об их отсутствии, – будто между прочим заметил Хатепер, подбирая оставшиеся свитки. – Если ты, конечно, не поэт. А поэтов среди нас я что-то не приметил, – он улыбнулся и подмигнул ей.

Анирет тихо рассмеялась, не удивлённая его проницательности, вспомнив, как Нэбмераи ещё в Обители пугал её своими скверными способностями к пению и неосведомлённостью в столичной поэзии. В ночь после их обручения, сидя с ним на внешней стене и распивая финиковую наливку, могла ли она подумать, что всё будет так странно? Да и времени прошло всего ничего… но за столь напряжённым обучением казалось, что уже очень много.

– Пойдём, поблагодарим почтенного Кеваба за гостеприимство, – сказал старший рэмеи. – Он будет счастлив увидеть тебя на общем ужине хотя бы в последний вечер.

– Не уверена, что хочу на общий ужин… но и правда, пора бы появиться, – девушка чуть улыбнулась.

Хатепер помог ей донести свитки до отведённой ей в имении управителя сепата комнаты и попрощался до трапезы. Анирет невольно обрадовалась, что Мейа куда-то отлучилась – в последнее время ей было тяжело в обществе ближайшей подруги. Аккуратно она разложила по порядку свитки, как они и были переданы ей. Это тоже успокаивало мысли. Дядюшка всегда говорил: если хочешь привести в порядок разум – приведи в порядок свои дела. И даже когда в ходе особо напряжённой работы его кабинет начинал напоминать о войнах хайту и нэферу, после он приводил все свитки и документы в идеальный порядок, не доверяя этот вопрос даже личным слугам.

Мейа вернулась, когда царевна уже закончила и как раз собиралась подыскать подходящий случаю наряд в сундуке с одеждой.

– Бирюзовый или тёмно-синий, как думаешь? – не оборачиваясь, спросила Анирет.

– Ты всё-таки собираешься появиться на ужине, ну, слава Богам! – радостно воскликнула служанка и, деловито отодвинув подругу от сундука, авторитетно заявила: – Бирюзовый, определённо, – в том калазирисе и лён более тонкий, да и украшений в тон ему у тебя больше. Дай-ка посмотрю на тебя. Макияж сейчас обновлю и сделаю ярче, – она зажала лицо Анирет между ладонями, пробежала кончиками пальцев по её векам и скулам, мастерским взглядом оценивая, какие штрихи требовали дополнения. А потом крепко обняла царевну и тихо сказала: – Я знаю, что тебе нелегко… особенно после посещения некрополя. Но ты не одна, моя дорогая, никогда не одна.

Напряжение, сковывавшее Анирет, вдруг разомкнулось от этих простых искренних слов, и она благодарно улыбнулась, обнимая подругу в ответ.

– Спасибо тебе!

– Ой, да что ты, – смущённо отмахнулась девушка. – Садись-ка, госпожа моя царевна. Волосы, Анирет! Боги, ну что ты сделала со своими волосами за каких-то пару дней!

Царевна прыснула со смеху и покорно отдалась в руки своей служанки, позволяя Мейе подготовить её к официальному ужину. Мейа, конечно, преувеличивала, сетуя, что Анирет начала себя запускать – в конце концов, на всех встречах с вельможами царевна выглядела ровно так, как требовал её статус. Но девушка понимала: подругу действительно беспокоила её замкнутость, и та сопереживала ей всё так же, как когда они обе только узнали о гибели Хэфера. Мейа тараторила без умолку, пересказывая местные новости, которые ей довелось узнать, а заодно шутя о провинциальной жизни в сравнении с дворцовой. Она, казалось, была готова говорить о чём угодно, только бы Анирет не уходила снова в себя. И в итоге царевна поняла, что настроение у неё и правда поднялось, и была подруге очень благодарна. Всё же многолетняя дружба давала о себе знать – они обе прекрасно понимали, как развеять тревоги друг друга. Вот только, увы, теперь Анирет могла даже с Мейей обсуждать далеко не всё. И не только о троне… но и о том, что касалось самой Мейи.

Подруга как раз закончила рассказывать о том, как молодой сын управителя сепата забавно терял дар речи, не зная, куда девать себя в её, то есть Мейи, присутствии. А не далее как вчера он попытался процитировать ей одно из последних стихотворений модного столичного поэта… устаревшее уже полгода как.

– А что у вас со стражем Таэху? Он не приревновал? – с улыбкой спросила Анирет.

– Я на это, признаться, рассчитывала, – нахмурилась Мейа, обводя брови царевны тонкой кистью и чуть отстраняясь, чтобы оценить результат. – Но после посещения заброшенного храма из него слова не вытянешь, не то что безобидную ревность. Я уже начала думать, что вас обоих коснулось проклятие зодчего Сенастара, не к нисходящей ночной тьме он будет упомянут, – девушка усмехнулась. – Но, с другой стороны, дядюшка твой ведь тоже побывал там, и ничего, не лишился красноречия. Да и за солдатами, тебя там сопровождавшими, я особых перемен не замечала. Эх, надо было идти с вами! А то теперь на фоне вас я чувствую себя случайно забредшим на похороны пьяным гулякой.

Анирет задумалась над её словами, а потом ответила:

– То место полно печали и несправедливости. Забытый храм, в котором больше не проводят ритуалов, похож на разорённую гробницу. Как жрец, Нэбмераи не мог не почувствовать…

«И, находясь там, не мог не задуматься обо всём том, что налагает на нас наш долг», – мысленно закончила она, снова почувствовав острый укол печали.

– Там нелегко находиться, – подытожила царевна вслух.

– Да, мне было не по себе даже в окрестностях… – Мейа передёрнула плечами. – Ну что ж, по крайней мере, завтра мы отправляемся в храм самый что ни на есть живой и действующий! И, клянусь Богами, я буду лично молиться Золотой о том, чтоб Она наконец-то устроила твою жизнь, так и знай, – девушка улыбнулась.

Анирет только со смехом покачала головой.

– Слушай… – Мейа заговорщически понизила голос. – А если твой жрец ещё там?.. Готова поспорить, он умрёт от счастья, когда увидит тебя.

– Ну, скажешь тоже, – отмахнулась царевна. – Сама знаешь, жрецы Хэру-Хаэйат прекрасно умеют разделять служение и отношения.

– Однако вашей нежной дружбе уже несколько лет – письмами и вестями вы исправно обмениваетесь. И, что ни говори, Икер красавчик каких поискать. Всё-таки южная кровь добавляет особого колорита, – Мейа прищёлкнула языком. – Такая милая экзотичная внешность.

– Вот прибудем на остров Хенму – там полно темнокожих красавцев из Нэбу, если к тому моменту мой страж тебе уже надоест, – подначила её Анирет.

Подруги рассмеялись.

Уже с более лёгким сердцем, чем прежде, царевна отправилась на ужин, где была с величайшей радостью встречена управителем Кевабом и его семьёй. После ужина Хатепер объявил, что их следующей остановкой будет Тамер, столица сепата Тантира. Такого энтузиазма, как после этого известия, у своей свиты Анирет не видела уже давно. Рэмеи, конечно, не боялись смерти, но пребывание вблизи некрополей сепата Сутджа, навевавшее – хочешь не хочешь – мысли о вечном, ни в какое сравнение не шло с посещением города-культа самой любимой в Империи Богини, матери празднеств души и тела. Да и сама Анирет предвкушала возвращение в чудесное место, с которым было связано так много прекрасных чувств и событий её ранней юности. В каждом сердце Золотая пробуждала радость, каким бы тяжким ни было бремя, лежащее на плечах, какой бы тёмной ни была пелена, застилающая внутренний взор.

Великая Река неизменно и царственно несла свои воды жизни, питая всю Таур-Дуат до самых отдалённых уголков. Ладьи двигались против течения волею попутного ветра и силой гребцов. Анирет вспоминала легенды о творении, о том, как из лона Матери Живых изливались первые ручьи где-то глубоко в джунглях на юге континента, за высокими речными порогами, преодолеть которые не всякому судну было под силу.

– В мистическом союзе с Ваэссиром Апет набирает силу, и пока силён Божественный Закон на земле, Великая Река от года к году разливается в Сезон Половодья, – голос Хатепера лился размеренно, как сама Апет. – Сила Императоров связана с благоденствием Таур-Дуат. Перед каждым разливом Эмхет приносят щедрые жертвы Богам, а после Император и его царица восходят на ладью, обходя на ней всю Империю, как когда-то – Ваэссир и Хэру-Хаэйат, и донося божественный свет в каждый уголок от дельты до дальних южных порогов. Золотое семя Ваэссира, изливающееся в воды Апет, благословляет разливы в сакральном единении.

Они стояли на самом носу ладьи, и Анирет вглядывалась в воды Великой Реки, пытаясь представить ритуал, о котором хорошо знала, но о котором никогда не думала применительно к себе. И отец, и дядя рассказывали ей. После того как Секенэф передал ей формулу призыва Силы Ваэссира в тело, все те редкие свободные часы, которые ему удавалось выкроить, он посвящал тому, чтобы открывать ей таинства служения их земле и предку. О таинствах тех знали считанные единицы, и никто не был осведомлён о них в большей степени, чем сам Император. Это же знание когда-то было передано Хэферу.

– Когда баланс в токах энергий нарушен, это отражается и на земном плане. Тогда в Империи настают времена засух и голода, и даже Силы Владык бывает недостаточно, чтобы вернуть жизнь, усилить ток крови земли в главной артерии, – продолжал Хатепер, напоминая Анирет полученные ею знания. – Для всего народа это становится великим горем – скудный разлив или разлив, когда воды Апет возвращаются в русло слишком скоро. Издревле это становилось очевидным знаком того, что Божественный Закон нарушен, гармония утеряна.

– Если так происходит всегда, когда на трон вступает Владыка, по мнению Богов, недостойный… удивительно, что мы ещё живы, – усмехнулась царевна, неотрывно глядя на индиговые воды.

– Это происходит не сразу. Баланс энергий связан не только с самим Владыкой. Все мы помогаем ему по мере сил. И ни одна беда не постигает народ без глубинных на то причин, ведь то, что творится на земле, лишь отражает то, что происходит на более тонких планах бытия. Так тело лишь позже, иной раз не в этой даже жизни, отражает недуги, которыми поражён дух. Бывали времена, когда наша Таур-Дуат была… тяжело больна, – Хатепер вздохнул. – Мы можем теперь лишь гадать о совокупности причин, но всегда так или иначе это было связано с нарушением Закона… Но ты, кажется, думаешь не о том, Анирет, – он усмехнулся и подтолкнул её локтем. – Ты вообще слушаешь меня?

– Разумеется, дядя, – кивнула девушка, задумчиво теребя золотой с инкрустациями из бирюзы и лазурита браслет. – Я даже могу перечислить тебе годы правления Владык, в которые нас постигали беды, и, если постараюсь, то вспомню скудные разливы за последние пару веков… Но всё же эта тема для меня… не самая простая.

– Ты боишься, что не сможешь вызвать разлив, – понимающе кивнул старший рэмеи, понизив голос, чтобы их никто ненароком не услышал.

Анирет вздохнула, медля с ответом, не зная, как облечь в слова сразу все свои страхи.

– Да, очень боюсь, – призналась она наконец, тоже понизив голос. – Владыка на троне по сути заключает своего рода брачный союз с самой землёй. Он – её возлюбленный защитник и хранитель. Это я могу понять, как и всякий Эмхет. Боги! Даже эльфы могут это понять, с каким бы пренебрежением некоторые из них ни относились к нашим традициям! В конце концов, их ритуалы плодородия по Колесу Года имеют много общего с нашим ритуалом разлива. Но как… как Хатши, да хранит её Страж Порога, удалось стать Таур-Дуат заботливым супругом? – спросила она, с отчаянием посмотрев на Хатепера.

«Как это удастся мне?!» – безмолвно вопрошал её разум.

Во взгляде старшего рэмеи отразились сочувствие и глубокое понимание. В тот миг Анирет особенно отчётливо осознала, что он никогда не хотел этой роли для себя, не хотел этого долга, не хотел этой растворяющей личность Силы и всепоглощающего служения, которые накладывало на Императора бремя Двойного Венца. Молчание затягивалось, но уже очень многое было сказано без слов. Потом Хатепер протянул ей раскрытую ладонь, и царевна без колебаний вложила в неё свою руку.

– Вы ещё не раз поговорите об этом с твоим отцом. Он покажет тебе лучше, чем могу я… и всё же…

Она почувствовала ток энергии, усилившийся, как только пальцы старшего рэмеи сомкнулись вокруг её кисти, – тёплой энергии, родной и защищающей. Через мгновение поток стал интенсивнее, как будто их кровь слилась вдруг в единую систему. Подобно тому, как Анирет чувствовала себя в ходе некоторых ритуалов, она ощутила себя собой и не собой одновременно, просто теперь это другое присутствие было не божественным, а вполне личностным. Могучий поток чужой Силы завораживал и захлёстывал, и вместе с ним пришёл целый сонм иных чувств, вспышек мыслей, иное преломление взгляда, которое она не смогла бы описать. Самое близкое, с чем она могла сопоставить это, – совместный любовный ритуал, когда границы между сознаниями обоих участников стираются…

– Ты будешь чувствовать всю нашу землю, – тихо сказал Хатепер, хотя она не столько слышала его, сколько чувствовала то, что он собирался сказать, в мерной поступи его мыслей. Она вбирала дыхание его грудью, ощущала переплетение их рук его ладонью… ощущала стук его сердца и ток его крови, и ветер на его лице, и все те мельчайшие аспекты, что составляли его жизнь в эти минуты. – Ты будешь становиться ею, каждым из нас. Вот, что означает быть наследницей Ваэссира… Любой сможет стать инструментом твоей воли, если ты того пожелаешь, – его тело станет твоим так, как будет нужно для целей ритуала, и все токи его энергий будут тебе подвластны. Но не забывай о том, что жизнь на земле можно сотворить только с Любовью. И не забывай, что сильнее всего оказываются те ритуалы, в которые участники осознанно вкладывают свою собственную волю. Лишь тогда наступает единство помыслов и деяний.

С этими словами он отнял руку. Анирет стояла ошеломлённая, не в силах осознать, что только что буквально на несколько мгновений он дал ей почувствовать связь, которая объединяла Хатши и Сенастара, связь, которая объединяла десятки союзов Императоров и цариц, но в несколько ином преломлении. Она могла стать тем, с кем была… и осознание этой власти пугало её. Мысленно она возблагодарила Богов, что тайны Эмхет были известны лишь избранным. Иначе так легко было бы кому-то распорядиться знанием неразумно, потакая случайному порыву или эгоистичной прихоти!

Осознала она и то, какое немыслимое доверие потребуется от Нэбмераи.

«Чтобы стать всем этим для Владычицы, я должен любить её».

Нет, он не считал её достаточно мудрой, чтобы обладать такой великой властью. Пока ещё нет. И доверия между ними не было – его лишь предстояло выстроить. Но была Любовь, дарованная Ваэссиром и Хэру-Хаэйат, озарявшая ритуалы разливов. Этой Силой благословлены все потомки божественного Владыки. Именно она размыкала пределы и наполняла жизнью землю. Нужно было лишь настроить себя, подобно музыкальному инструменту, в резонанс со звучанием этой Силы.

Что до той любви, которая соединяла некоторых Императоров и цариц вне ритуалов… Все Эмхет, похоже, слишком дорого платили за неё.

О матери любимого брата Анирет знала достаточно хотя бы потому, что и сама вместе с Хэфером не прочь была послушать рассказы дядюшки об этой удивительной женщине. И Владыка, и царица – по разным причинам – отказывались говорить о ней. Негласно эта тема во дворце была запретной с появлением новой Владычицы, хотя старые слуги вспоминали прежнюю царицу с теплом – просто не при Амахисат. Каис, дочь ремесленников, могущественная и прекрасная жрица, излучавшая свет Золотой… Говорили, что во многом именно благодаря ей Секенэф решился на то, что казалось поначалу невозможным – на мирный договор с Данваэнноном. Служители Золотой не воевали. Даже посвящённые воины Богини были совсем не похожи на посвящённых воинов других рэмейских Божеств. Они не носили при себе кинжалов и мечей – только посохи. И при этом их тайное боевое искусство не уступало искусству имперских солдат, потому что они умели обращать силу и агрессию противника против него самого. Как в бою, так и в словах и в поступках они производили обманчивое впечатление мягкости и уступчивости. Поэты говорили, что Любовь бывает слепа. Жрецы Золотой говорили, что Она никогда не бывает глупа.

Анирет помнила и трагическое завершение удивительной истории о том, как Владыка всё же обрёл счастье любви. Царица была предательски убита. И после гибели Хэфера Анирет увидела это событие в совершенно новом свете.

«Легко вложить оружие в руки старого врага и представить дело соответствующим образом. Куда как сложнее – разобраться в том, что в действительности произошло».

Каис, первая любовь её отца… нет, даже не так – любовь всей его жизни. Невозможно было не влюбиться в жреца или жрицу, проводившего энергии Богини для того, чтобы раскрыть потенциал юного сердца, разума и тела. Пропуская Силу своей прекрасной покровительницы в ходе совместных медитаций и ритуальных практик, они отчасти становились Ею. Анирет и сама одно время была влюблена без памяти в жреца, который несколько лет назад здесь же, в Тамере, помог раскрыть её женскую силу. Но когда обучение закончилось, он, как это традиционно и делалось, умело и бережно рассёк связь, очертил границы между тем, что она познала о себе самой, тем, что она познала о Золотой, и его собственной личностью. Это отрезвляло. Это защищало сердце не только обучающегося, но и учителя.

Но Секенэф полюбил не только Каис-жрицу, воплотившую для него часть Силы Хэру-Хаэйат. Он полюбил женщину, полюбил настолько, что не просто сделал её своей фавориткой, но связал с ней свою жизнь как с царицей. Такое в истории Империи случалось чрезвычайно редко. При всей величайшей власти Владыки, носителя Силы Ваэссира, в своей собственной жизни Император мог решать не так много. Живой бог для народа, он был инструментом и оружием Богов на земле – даже более, чем жрец, он был инструментом и оружием своего избранного Божества. Недаром Владыки носили титул Верховных Жрецов Ваэссира.

Дядюшка рассказывал, что Каис имела особую власть над Секенэфом в самом благостном смысле этого слова. Она умела напоминать ему, кем он был помимо множества всех своих титулов и задач. Вот что имел в виду и Джети Таэху, когда сказал, что ей нужен кто-то, кто напомнит ей, какой она хотела и должна была быть.

Со временем Анирет начала понимать, почему её мать так ревновала. Амахисат, привыкшая властвовать над любыми обстоятельствами, власти над своим супругом не имела. Даже Хэфер, живое воплощение любви Секенэфа и Каис, не обладал этим умением в полной мере. А со смертью их обоих… так ли много осталось от личности отца?

От этой мысли царевна содрогнулась. Думая о Каис, она думала и о запретном союзе Хатши и Сенастара, и о таинственной истории Хатепера, которой он так и не поделился. Если дыхание Любви было в каждом творении Амна, то почему же Эмхет было отказано в этом Её аспекте? Почему те из них, кто получал этот Дар Золотой, проходили через испытания подчас непосильные? Не лучше ли было и вовсе не знать этого Дара, чем обрести его и потерять?

– Мой отец… – тихо проговорила царевна. – Он хоть раз пожалел о своём выборе? Уже после…

Хатепер вздохнул, понимая, о ком и о чём говорила Анирет.

– Ты видела и разделяла его горе тогда, когда мы потеряли Хэфера. День смерти его царицы я не сумею тебе описать – мне просто не хватит слов. Но нет… Он никогда не жалел, что возвёл её на трон.

«Он во много раз сильнее, чем я, – подумала царевна, отводя взгляд. – И Хэфер тоже ни за что не отказался бы от дара. Но я… Нет, я не смогу так! О, Благословенная Владычица сверкающего дыхания жизни, будь милосердна ко мне. Если часть милостей Твоих и даров не для меня и не по силам мне, пусть я никогда не познаю их».

Беззвучно произнеся свою горячую молитву, Анирет убоялась вдруг, что Богиня прогневается. Прибыть в Обитель Хэру-Хаэйат надлежало с открытым сердцем. А впрочем, даже к тем сердцам, что были закрыты, Она одна умела подбирать ключи.

В следующий миг рощи справа и слева расступились, открывая вид на огромный город, раскинувшийся по обоим берегам Апет. В окружении аккуратных двухэтажных домиков и богатых имений с садами возвышался один из древнейших храмов Таур-Дуат, переливавшийся многообразием красок. Широкая дорога от него традиционно спускалась к самой воде. И, в отличие от многих городов, здесь же находилась основная пристань, к которой приходили ладьи. Тамер был городом-храмом, и именно на пороге храма Богине было угодно приветствовать гостей в Своём жилище.

Среди всех Божеств Таур-Дуат, великих в своей Силе, не было у народа Божества более трепетно и нежно любимого, чем Золотая Хэру-Хаэйат, Госпожа Бирюзы, чьё сладостное дыхание освящало собой жизнь всего сущего. Была Она вечной, как сам Амн, Отец-и-Мать Мира, и присутствием Её было озарено каждое из творений. Но, согласно легендам, лишь когда Аусетаар и Ануи осознали и познали друг друга, Амн раскрыл Любовь для других, позволил познать Её и поклоняться Ей. Именно тогда ступила в мир Хэру-Хаэйат такой, какой теперь знали и чтили Её живущие. Песни Её озарили все планы бытия, и равно преклонились перед сиятельной Её красотой все создания Амна.

Песнью, запечатлённой в камне, был и Её храм. Своды пронизанных солнечным светом открытых залов поддерживались огромными колоннами, испещрёнными священными символами. Каждую колонну по четырём сторонам света венчал лик Богини в драгоценном уборе. Её мудрый ласковый взгляд созерцал вечность и вместе с тем был обращён к тайне каждого сердца, к каждому гостю, что пришёл соприкоснуться с теплом Её Силы. Потолки храма была расписаны созвездиями и Божествами, изображениями движения небесных светил и течения времени. Потолок центрального святилища Золотой – Анирет помнила его почти во всех деталях – был украшен огромным кругом созвездий, единственным в своём роде – уникальным творением мастеров и звездочётов. Мудрецы со всех уголков известных земель старались хотя бы однажды побывать в Тамере, в этой Песни Творению, чтобы соприкоснуться с чудом. В отличие от служителей других культов, жрецы Хэру-Хаэйат на несколько дней в году открывали святилище для всех желающих. Они считали, что таинства Золотой принадлежат всем. «Что ты увидишь в таинстве, зависит лишь от глубины твоей личности. Никто не увидит, не познает, не унесёт с собой больше, чем способен, а значит, и утаивать не имеет смысла», – объяснил когда-то царевне жрец, обучавший её.

Его звали Икер. Он был одним из самых красивых мужчин, которые встречались Анирет, но свет Золотой, наполнявший его в ходе ритуалов, делал молодого жреца поистине прекрасным. Своим мягким глубоким голосом он чем-то напоминал Хэфера, а также и тем, как он терпеливо и доходчиво всё объяснял, с какой нежностью и пониманием помогал раскрыться своей царственной ученице. А ещё у Икера были удивительные руки, танец которых по струнам арфы зачаровывал не меньше, чем их танец по сокровенным струнам тела.

Анирет не знала, где сейчас был её друг, в каком именно храме служил Золотой. Писем от него она давно не получала. В последнем он выражал своё сочувствие к её потере, буквально парой строк, но так бесконечно искренне. Для общины жрецов Тамера Хэфер был не просто наследником трона. Из этой общины была родом его мать Каис…

Возможно, Икер покинул Тамер. Возможно даже, служение теперь проходило в иной сфере Её искусств. Но, по крайней мере, когда-то они расстались друзьями – уже после того как Икер объяснил и показал ей, где лежала грань между любовью к Божеству и любовью к другому смертному, энергии этого Божества пропускавшему. Её сознание и сердце сохранили тепло и нежность тех дней. Пред ликом Богини не могло быть смущения. Хэру-Хаэйат заставляла петь потоки энергий в теле и сознании, пробуждая искру творения и тот потенциал, что помогал воплощать намерение в жизнь на земном плане. Теперь-то Анирет и сама смогла бы пробудить потенциал другого, но своего первого проводника она не забыла.

Хэру-Хаэйат даровала миру целый сонм прекрасных искусств, с помощью которых все живущие теперь могли выражать и воплощать свои чувства. Музыка, танец, живопись, стихосложение – всему этому покровительствовала Золотая, даровавшая вдохновение, позволявшая прозревать красоту Мира во всей множественности его граней и аспектов. И одним из самых удивительных, упоительных искусств, дарованных Той, что есть сама Любовь, было искусство брачных покоев. Немало было сложено стихов и трактатов об этом, и всё же познание этого пути Богини было бесконечным в своей глубине – настолько же бесконечным, как путь к одухотворению материи и само стремление к Золотой. Примитивные умы, не видевшие в физическом выражении желания и единения ничего, кроме животной страсти или, в лучшем случае, необходимого действа для продолжения рода, подчас низводили роль некоторых служителей Золотой до храмовой проституции. Истины же в их словах было не больше, чем в нарекании праздников Богини оргиями, а святилищ Её – рассадниками разврата и греховности. Знание, касавшееся единения, было не менее сакральным, чем иные таинства, к которым не допускались непосвящённые. Часть этого Знания жрецы и жрицы Золотой передавали наследникам древнейших родов Таур-Дуат в ходе их обязательного обучения при храмах.

Согласно преданиям, именно Хэру-Хаэйат даровала смертным и само понятие празднеств. Её присутствие наполняло радостью всякий аспект жизни. В рэмейском календаре Ей было посвящено больше всего праздников, и зарождались они и начинались именно здесь, в Тамере. Сама земля этого города и всей Тантиры пела Её Силой.

Ладьи причалили к берегу. Управительница сепата Тантира со свитой и жрецы Золотой встречали дорогих гостей с музыкой, как было принято здесь. Атмосфера всеобщего ликования, казалось, царила тут даже вне праздников, впитавшись в землю и воздух.

Стоило Анирет только ступить на каменные плиты тропы, ведущей к храму, её буквально пронизало теплом. Любящие руки Богини обняли её, заставляя отступить скорбь и тревоги, и слова древнего гимна, который она не раз пела здесь же, в этом храме, ярко вспыхнули в её разуме.

Даже тревога Анирет за Хэфера отступила в эти мгновения перед величием Золотой, ведь разве могла несправедливо заблудиться, потеряться душа, которую так сильно любили? Нет, Богиня просто не могла оставить его!

Анирет почувствовала, как тяжесть, сжимавшая её сердце, отпустила, и не удержалась от улыбки. Обернувшись через плечо, она посмотрела на своих спутников. Лицо дядюшки Хатепера светилось спокойствием, и даже тревожные складки, которые не сходили с его лба с самой гибели Хэфера, казалось, разгладились. Нэбмераи, при всей своей сдержанности, выглядел если не счастливым, то удовлетворённым – как если бы он снова оказался в Обители Таэху, где ему не нужно было нести бремя своего долга. Он и правда казался красивее, когда обнажалась часть его жреческой сути. Что до Мейи – она просто сияла, ослепительная в своей радости и очаровании. От Анирет не укрылось, как она украдкой взяла Нэбмераи за руку. Тот не возражал и переплёл пальцы с пальцами девушки.

Хатепер выступил вперёд, приветствуя темнокожую женщину, высокую и статную, облачённую в светлый драпированный калазирис. Шею её украшали ожерелья и амулеты из бирюзы, а руки – браслеты из золота, дерева и кости, причудливо сочетавшие в себе моду традиционную и южную. Её немолодое уже лицо, обрамлённое мелкими кудрями длинных чёрных волос, было всё таким же прекрасным, а зелёные глаза – всё такими же яркими, какими их помнила Анирет. Фераха, уроженка сепата Нэбу, занимала пост Верховной Жрицы Хэру-Хаэйат в Тамере и всей Таур-Дуат большее число лет, чем Анирет было от роду. Свет её улыбки, её удивительное обаяние не померкли с годами и всё ещё притягивали взгляды.

Минуя рамки придворных приличий, Фераха крепко обняла Хатепера, и он ответил ей тем же. Жрецы Золотой вообще открыто выражали душевное тепло, пренебрегая этикетом, но притом тонко чувствовали, какая дистанция была комфортна собеседнику.

– Добро пожаловать! – прозвучал низкий звучный голос Ферахи, в котором, казалось, таились искорки смеха. Её речь была тягучей, как жидкое золото мёда, и произносила слова она как-то особенно… вкусно. – Анирет, как я рада снова видеть тебя!

С этими словами Верховная Жрица сгребла царевну в объятия, и девушка невольно улыбнулась, обнимая Фераху в ответ. Родная мать не приветствовала её настолько искренне никогда.

– Я тоже так рада…

– Вести о вашем скором прибытии, к счастью, дошли до нас вовремя. Свет Золотой пусть сияет для вас ярко!

Под песни и музыку храмовых инструментов Фераха повела гостей в храм, и целая процессия жрецов и жриц сопровождала их. Анирет радостно приветствовала своих старых знакомых, которых помнила ещё по обучению.

У входа в колонные залы именитых гостей приветствовали двое жрецов высокой ступени посвящения. Собственноручно они поднесли Хатеперу и Анирет вино из храмовых погребов, настоянное на меду. Царевна с радостным изумлением узнала в одном из жрецов Икера. Именно он подал ей чашу.

Он был так же хорош собой, как и в день, когда она увидела его впервые. Мейа не просто так отмечала некоторую экзотичность его внешности. Его кожа была темнее, чем у жителей более северных сепатов, но всё же не такой тёмной, как у Ферахи. Вроде бы, отец его был охотником из Нэбу, но Анирет не помнила точно – они мало говорили о прошлом жреца. Его лицо было у́же, чем у большинства южан, но притом гармонично сочетало в себе характерные для них крупные черты. Чувственная полнота его губ не раз становилась предметом игривых шуток Мейи. И оказывается, Анирет уже позабыла, какими невероятными вблизи были его глаза – зеленоватые с желтыми искрами.

Улыбнувшись, Икер украдкой коснулся её пальцев, обозначая и свою радость от встречи. Царевна спрятала ответную улыбку, пригубив изумительного вина.

Да, он изменился, обрёл особую стать, пройдя ещё дальше, ещё глубже по Пути служения Богине, – это девушка видела и чувствовала. Но его тёплая Сила осталась прежней и ощущалась даже в случайном прикосновении.

Все вместе они вошли под сень храма, и здесь процессия рассредоточилась. Каждый получал от встречи с Богиней что-то своё.

Мягкий свет лился меж огромных округлых колонн, переливаясь голубоватой бирюзой на стенах, отражаясь мистическим сумраком в индиговых сводах, подчёркивая золотую вязь иероглифов и оживляя фигуры на изображениях. Анирет подняла голову, любуясь ликами Богини на вершинах колонн, чувствуя на себе Её ласковый любящий взгляд. В древней мистической улыбке Хэру-Хаэйат было столько нежности и принятия, что щемило сердце. Поистине, Она умела достигнуть сердца любого смертного. Недаром в разных ипостасях Её глубоко почитали даже хайту – правда, как говорилось в обрывках их легенд, в качестве супруги Сатеха, а не супруги Ваэссира.

В воздухе переливалась храмовая музыка, но при этом в сознании воцарялась удивительная напоённая светом тишина. Сладкий аромат благовоний, искристые переливы арфовых струн, шелестящий перезвон систров – всё это создавало особую, но такую естественную для этого места среду, помогавшую соприкоснуться с самим собой лучше.

«Благодарю тебя, Владычица…» – беззвучно прошептала Анирет и прижала ладонь к колонне, в тени которой остановилась.

Камень под её кожей был тёплым и пульсировал жизнью. Богиня улыбнулась ей с высоты колонны и обняла её за плечи рукой одного из своих жрецов – такой знакомой рукой.

– Добро пожаловать, Анирет.

Внизу, в одном из внутренних дворов храма шумно готовились к пиру и празднику, но на верхнем уровне можно было найти покой и уединение. Возможно, именно поэтому здесь так любили отдыхать храмовые кошки, в обилии и разнообразии населявшие Тамер, город своей божественной покровительницы. Здесь же располагались небольшие молельни и обсерватории, из которых жрецы наблюдали за движением небесных светил. Отсюда открывался прекрасный вид на храмовый комплекс во всём его великолепии и на утопающий в зелени сикоморовых рощ город Тамер. Сикомор здесь росло великое множество, поскольку это дерево считалось священным даром Хэру-Хаэйат и одним из Её символов. На верхний уровень вело несколько лестниц, искусно вырубленных в камне, стены вокруг которых были украшены рельефами со священными текстами и изображениями Богов и нэферу. Больше всех остальных Анирет любила путь, который сейчас – совсем как когда-то, несколько лет назад – проходила с Икером. На одной из стен у этой лестницы было изображено путешествие Хэру-Хаэйат в любящие объятия Ваэссира, в древний город Некхен, бывший городом-культом божественного Эмхет ещё до того, как была заложена Апет-Сут. На второй стене они уже рука об руку путешествовали по всем сепатам Таур-Дуат, даруя живущим Своё благословение. Разумеется, здесь, в храме Золотой, центральной фигурой повествования была именно Богиня, а не сам Владыка Ваэссир, и о Любви, которую Она изливала в мир, вёлся рассказ. В этих изображениях было столько красоты и нежности, что Анирет каждый раз замирала, чтобы полюбоваться, хотя проходила этой тропой не единожды. Сверху, через узкий проход на крышу, на лестницу лился солнечный свет, и казалось, что изображения оживали, дышали. Вечерами жрецы зажигали наверху светильники, и тогда проход наполнялся танцующими тенями.

Взгляд царевны привычно остановился на сцене, в которой Ваэссир обнимал Золотую соколиными крыльями, а после преображался, чтобы встретить её уже в привычном обличьи. Вместе Они трансформировали энергию пронизанного светом эфира в события, зримые и ощутимые на земле. Планы бытия были связаны неразрывно: «Что на небе, то и на земле, что на земле, то и на небе», – гласил древний Закон. И хотя в каждом из смертных был заложен потенциал одухотворять материю, как правило, живущие были либо слишком привязаны к земному плану, либо уходили слишком далеко в своих духовных практиках, чтобы быть теми, кем должны были, – связующим звеном, своего рода живой осью мира. Одним никогда не стоило пренебрегать ради другого, и об этом напоминала Золотая. Всякое искусство, дарованное Ею, безусловно, было одухотворено, но имело и своё земное зримое воплощение. «Вы воплощаетесь здесь не за духовным опытом. Ваша душа здесь для того, чтобы познать опыт жизни земной. Так грани бытия соединяются в своём великом многообразии», – говорили Её жрецы.

Икер стоял рядом с ней, так близко, что она чувствовала его плечо своим. Но сейчас почему-то Анирет вспоминала не месяцы обучения в этом храме под его руководством, а то, как они с Нэбмераи несколько дней назад стояли у дверей в гробницу Хатши и Сенастара, и как её странным образом взволновало его присутствие. Энергии Золотой смешивали её мысли, пробуждали в ней смелость и несвойственную ей дерзость. Да, она не успела показать Таэху столичные храмы, и в итоге повсюду его сопровождала Мейа. Но теперь они были в Тамере, в самом первом доме Хэру-Хаэйат на земле… и здесь всё было возможно.

Не сговариваясь, они с Икером обменялись понимающими взглядами и продолжили путь по лестнице наверх. Свежий ветер, напоённый ароматами благовоний и готовившихся внизу угощений, ударил ей в лицо.

Царевна и жрец прошли к краю верхней террасы и сели на одну из каменных скамей, развёрнутых к городу, любуясь нежившимся в золотисто-оранжевых отблесках заката Тамером. Дома казались высеченными из янтаря и сердолика, а массивы сикоморовых рощ приобрели оттенок тёмной бирюзы, совсем как та, что украшала драгоценные уборы Богини на Её изображениях. С улиц то тут, то там раздавались звуки музыки. Весть о прибытии высоких гостей уже разлетелась по Тамеру, а гостеприимным жителям достаточно было и менее значительного повода для того, чтобы устроить торжество.

Вечерело, и на город спускалась долгожданная прохлада, смягчавшая дневной зной. Анирет с наслаждением вздохнула. Песнопения, доносившиеся снизу, плавно сменились хорошо знакомыми ей ещё по жизни здесь вечерними молитвами. Разнообразие мелодий переплелось в удивительный в своей гармонии причудливый рисунок. В такие моменты казалось, что пространство растворяется, обнажая иные грани бытия, волнующие смертное сознание, что и прошлое, и будущее сходятся воедино в цельном пронзительном моменте. Полушёпотом девушка пропела несколько фраз, вторя хору жриц неподалёку. Так же тихо Икер отозвался ей. Они соединили руки, не глядя друг на друга, по-прежнему любуясь городом. Словно и не было долгой разлуки. Было ли это волшебством жрецов Золотой или волшебством их дружбы, Анирет не знала, да и не хотела гадать.

Пока вечер опускался на Тамер, плавно переходя в ночь, они говорили обо всём; о том, как сложилась жизнь Икера после отъезда Анирет, – теперь он всё больше посвящал себя музыке и всё глубже познавал этот аспект служения Богине; о придворной жизни Анирет – за исключением её тайн – и удивительном путешествии в Обитель Таэху. Оказалось, что и самому Икеру случалось бывать в главном храме Аусетаар, потому их разговор имел особую наполненность и обоюдное понимание, насколько вообще можно было понять чудеса, творившиеся там. Наконец Анирет рассказала ему о недавнем посещении гробницы Хэфера, чью гибель община Тамера оплакивала больше, чем прочие. На много дней смолкли песни над городом, когда жрецы получили тяжёлую весть.

– Всё, что было любимо, не может кануть в забвение, – тихо напомнил Икер одну из истин служителей Золотой. – Найдут тело нашего брата или нет, Богиня сохранит его самого в вечности сквозь наши сердца.

– Иначе и быть не может, – кивнула Анирет.

Она и сама верила в это всей душой.

Пусть по-прежнему царевна не могла обсудить ни с кем всего, что тревожило её, после разговора это уже не угнетало её так, как раньше. Говоря с Икером, она отчётливо вспоминала разговоры по душам со старшим братом: сейчас память о Хэфере была особенно яркой, и образы давнего друга и брата накладывались один на другой и словно дышали в унисон. Тепло и чуткость Икера… тепло и чуткость Хэфера, потерянного для неё. Да, так хорошо, как сегодня, она и правда не чувствовала себя с тех давних пор, как в последний раз обсуждала что-то с Хэфером ещё до его отбытия на ту злополучную охоту на дальних пределах Империи. Икер, похоже, тоже искренне наслаждался беседой и возможностью поделиться своими мыслями.

И всё же было то, что смущало её сильнее, чем она готова была признать. Ей нужен был совет Икера, жреца Богини. Анирет пыталась представить, что посоветовал бы ей Хэфер, но это никак не удавалось. Энергии Золотой, такие могучие здесь, в Тамере, захватывали её сознание, нашёптывали о сокровенном… и странном. Ещё недавно она готова была отказаться от самой перспективы… но здесь, в «золотом городе, сладостном любовью», как называли его поэты, робко пробуждались мечты, когда-то посещавшие её.

Она хотела понять, как ей вести себя с Нэбмераи. Осложнялось всё тем, что она не могла раскрыть Икеру суть их отношений, чтобы спросить его, как поступить. Но пока Анирет размышляла, как лучше сформулировать вопрос, жрец вдруг нежно взял её за руку и вложил что-то ей в ладонь. Царевна удивлённо посмотрела на него и перевела взгляд на отполированный кусочек бирюзы, так похожий на тот, что она когда-то в порыве чувств подарила Икеру, сбивчиво признавшись в сокровенном. Какой же она тогда была юной и смелой! И влюблялась ли она ещё хоть раз после того?.. То был кусочек драгоценной бирюзы из подношений, благословлённых Богиней, и как нельзя лучше он подходил для дара влюблённого сердца.

– Это не тот камень, – с улыбкой покачал головой жрец. – Тот я храню бережно, как и память о нашем внутреннем путешествии.

Анирет невольно улыбнулась в ответ. Она уже давно не смущалась себя прежней, многое успев понять с тех пор. Его слова согрели её.

– Этот тоже был благословлён на алтаре нашей Владычицы, – продолжал Икер, смыкая пальцы царевны вокруг камня и держа её руку между своими ладонями. Память о том, как когда-то это касание безумно волновало её, всколыхнулась в ней было… и угасла. Её добрый друг был важен ей в ином качестве, ничуть не менее ценном. – Я знаю и помню, какая ты. Твоему удивительному сердцу это понадобится, когда однажды у тебя не найдётся подходящих слов, чтобы выразить всё. Я думал об этом, когда наделял талисман дыханием Золотой. Для тебя. Это было своего рода откровение.

Девушка посмотрела на него, не находя подходящих слов, и лишь крепко обняла жреца.

Праздники Золотой, неважно – большие или малые, всегда наполняли сердца особой самозабвенной радостью и сближали даже тех, кто при иных обстоятельствах и не заговорил бы друг с другом. Вельможи и простой люд, рэмеи, люди и даже эльфы – никого не оставляло равнодушным очарование Богини. Нескольких уроженцев Данваэннона Анирет углядела в круге танцующих на одном из внутренних дворов храма сегодня, и невольно порадовалась, что далеко не все разделяли возросшую после недавних событий враждебность между двумя народами. Немало эльфов предпочли когда-то остаться в Таур-Дуат, очарованные её тайнами, и покидать свой новый дом не желали даже теперь.

По пиршественным столам в поисках угощения шныряли храмовые кошки, но никому и в голову не приходило прогонять обнаглевших священных животных. Напротив, их присутствие считалось благословляющим – Богиня смотрела их глазами, переступала их мягкими лапами, слушала их чуткими ушами. Оставалось только радоваться, что на пир не пожаловали и львицы – стражницы храмов Тантиры, один из излюбленных образов Золотой, который Богиня принимала в некоторых легендах.

Музыканты старались вовсю, и весёлая музыка гремела в воздухе, столь же сладостная, что и праздничные угощения, и столь же пьянящая, что и медовое вино, щедро подаваемое гостям. Солдаты, слуги, знать – никому не было зазорно танцевать вместе со всеми пред очами Золотой. Анирет смеялась, кружась в танце то с кем-то из жрецов, то с одним из своих воинов, то с онемевшим от такой чести эльфом, но высматривала в толпе кое-кого определённого. Он неизменно держался неподалёку, но танец пока не сводил их вместе. Зато царевна успела заметить, что Верховная Жрица была чрезвычайно любезна с дядюшкой Хатепером, и он отвечал ей тем же, и потому совсем не удивилась, когда они тайком удалились. Волшебство Богини сегодня многим ударяло в голову даже больше, чем густое медовое вино.

Станцевав круг с Икером, Анирет закружилась с Мейей и парой жриц, славя Богиню в танце. Она любовалась подругой, соблазнительной грацией её движений, не уступавшей грации служительниц Золотой, но знала, что и сама притягивает восхищённые взгляды. Здесь, в благости Богини, она чувствовала себя прекрасной и совершенно свободной, не скованной никакими условностями и обязательствами. Она словно стала воплощением музыки, воплощением радости, и радость эта, многократно усиленная Даром крови Эмхет, изливалась сияющим потоком на тех, кто оказывался рядом с ней.

Девушки снова влились в общий круг танцующих. В один прекрасный миг Анирет почувствовала надёжность и силу знакомых рук. Без смущения она встретила взгляд мужчины, что повёл её на новом витке танца.

Нэбмераи неотрывно смотрел ей в глаза. Анирет сейчас совершенно не удивилась красоте и плавности его движений. Отточенная ловкость воина просто обретала другое воплощение. Отблески огней танцевали в его индиговых глазах, и царевна видела, что и его в эту ночь коснулась Золотая. Он словно смотрел на Анирет впервые… или как тогда, в святилище, он словно действительно видел в ней волю своей Богини.

«За свет Золотой, который осияет вас», – пожелал когда-то дядюшка Хатепер, поднимая бокал во время тайной свадебной церемонии в саду Императора.

Прекрасна и свободна. Ни границ, ни сомнений.

Царевна прильнула к воину на мгновение, провела ладонями по сильным напряжённым плечам, чувствуя, как разгорается жар под его кожей, как в ответ на этот жар отзывается что-то в ней самой. Таэху вдруг подхватил её, поднял в воздух так легко, словно она совсем ничего не весила, и улыбнулся её смеху. Время замерло, и ничьих взглядов она не чувствовала больше – только его взгляд, восхищённый, зовущий, многообещающий. Анирет позволила себе едва заметно, мимолётно обнять его хвостом за пояс. В тот момент, ставя её обратно на землю, он чуть сбился с ритма, задержался немного, словно близость царевны вывела его из привычного равновесия. Его губы разомкнулись, будто он собирался что-то сказать. Но Нэбмераи так и не произнёс ни слова, только переплёл свой хвост с её и тотчас же отпустил. Девушка сжала его руку, а потом выскользнула из его объятий, позволяя волне танца развести их.

Сердце её пело такой радостью, что она даже не могла вспомнить, давно ли была так легка и беспечна прежде. И каждый раз, когда они встречались взглядами в толпе вновь, его глаза выражали нечто особое, безмолвное и сокровенное, будоражившее её мысли. Всё было так хорошо, правильно, гармонично, что Анирет не хотела омрачать свою радость ничем и просто отдалась празднику. Мейю она давно потеряла из виду и не пыталась найти, даже когда пошла отдышаться и утолить жажду у одного из пиршественных столов. Здесь целых три маленьких чёрных кошки встретили её довольным мурлыканьем – тёрлись о ноги и всячески выражали свою благосклонность. Пара жриц вовлекли её в приятную беседу о традициях праздников, но и за разговором Анирет успевала украдкой следить за гостями. Она заметила, как Нэбмераи, не привлекая ничьего внимания, покинул двор, а уходя, бросил на неё пристальный взгляд. Сердце пропустило пару ударов от волнения, но сомнения сейчас были совсем не к месту. Её рука скользнула к потайному мешочку на поясе, где был спрятан кусочек бирюзы.

Еле дождавшись завершения очередного витка разговора и не единожды успев угостить кошек, Анирет под благовидным предлогом покинула своих собеседниц и смешалась с толпой. Всё её тело обрело такую лёгкость, что каждый шаг казался не то танцем, не то полётом. Удивительная ночь пьянила, пробуждала её Силу.

Она не заметила, как оказалась в обширных садах, что выходили к самой реке. Здесь царил мягкий для глаз рэмеи сумрак, а музыка доносилась сюда лишь чарующими отголосками. Небольшие группы рэмеи прогуливались по усыпанным мелким чистым песком дорожкам между деревьями, смеясь и громко переговариваясь, но их было немного – в основном все веселились ближе к храму.

Заприметив вдалеке знакомую фигуру, скрывшуюся за сикоморами, Анирет ускорила шаг. Нэбмераи шёл к реке, где вернее можно было найти уединение. Мысль о том, что они будут далеко не единственной парой, ускользнувшей на тайное свидание, заставила девушку улыбнуться.

Царевна достала подаренный Икером кусочек бирюзы и сжала его в руке. Да, она не могла подобрать слов, но и без них сумеет объяснить, что в их жизни было место для радости, что понятия любви и долга не обязаны были стоять рядом. Пусть этот дар станет небольшим обещанием, что они смогут хотя бы попытаться однажды сделать всё иначе. Всякая робость отступала, неуместная и чуждая. Золотая пробудила в ней ту сокровенную красоту и сладкую власть, которой наделяла всех Своих дочерей. Разве что сердце её билось всё сильнее, чем больше она приближалась к берегу.

У зарослей тамарисков в глубокой тени одной из раскидистых сикомор Анирет замерла, чтобы собраться с духом. Лёгкий ветер с реки играл в ветвях и листве, освежая тело, но не отрезвляя сознание. Пьянящая радость по-прежнему играла в её крови. Царевна прижалась к стволу и отвела ветвь, чтобы посмотреть и понять, не ошиблась ли…

В полумраке, в причудливых тенях, отброшенных ветвями, она увидела его, невозможно красивого в красках этой ночи. Тьма мягко скрадывала все изъяны, и оставалась только его притягательная Сила. Он был действительно прекрасно сложён – сейчас она любовалась им уже без смущения и без суждений: его статью, в полной мере унаследованной от древнего рода, его телом, выкованным многочисленными тренировками. Она посмотрела на его руки, отчётливо вспоминая объятие в танце. Широкий браслет выше локтя прекрасно подчёркивал рисунок мышц, и ей так захотелось ощутить их под ладонями, провести по его плечам, освобождая их от напряжения, по груди, наслаждаясь тем, как его сердце ускорит свой ритм, подчинившись ласке и желанию.

Нэбмераи стоял к Анирет вполоборота, и она различала в тенях его лицо, сейчас заметно смягчившееся. В его взгляде теперь читалась печальная мечтательность и нежность, которую она совсем не привыкла там видеть. Отчего же раньше она так боялась, что будет ему в тягость? Что бы ни ожидало их дальше, эта ночь была особой, и остальное неважно…

Взгляд царевны был прикован к воину, и она не сразу поняла, что он был здесь не один. Девушка вздрогнула, когда из тени вдруг вырисовалась другая фигура – женская. Пара шагов – и Мейа обвила руками шею Нэбмераи, а он привлёк её к себе, прижимая крепче и обвивая бёдра девушки хвостом. Мейа тихонько хихикнула и поцеловала его, коротко, дразняще, увлекая за собой. Нэбмераи припал к её губам. Царевна не сразу смогла отвести взгляд, когда с удивительной нежностью пальцы Мейи коснулись лица Нэбмераи, когда руки воина заскользили по телу девушки в умелых касаниях, и она издала приглушённый стон сквозь поцелуй. Анирет вспыхнула и отвернулась, издалека, словно во сне, слыша прерывистые слова, тихий шорох сбрасываемых одежд и мелодичное позвякивание украшений. Её лицо горело, а разум закружился в сотне непрошеных мыслей. По-прежнему сжимая камень в руке, она сбежала, быстро и бесшумно. Анирет убегала, не разбирая дороги, куда-то вглубь садов, пока не села устало под одной из раскидистых сикомор. По-прежнему звенела издалека музыка, и разбуженная Богиней Сила требовала выхода, но вместо радости девушку теперь наполняла горечь, острая, пронзительная. Как же она могла так ошибиться? Выдать желаемое за действительное… Она ведь видела его взгляд, чувствовала его настроение.

Только любовь и уважение к Богине остановили Анирет от того, чтобы отбросить прочь освящённую бирюзу. Вместо этого девушка спрятала камень обратно за пояс. Опустив голову на руки, она беззвучно смеялась над собой, стараясь не расплакаться от обиды и ощущения собственной глупости. Какая ирония, ведь разве не об этом она просила Золотую? «Если часть милостей Твоих и даров не для меня и не по силам мне, пусть я никогда не познаю их». Иногда Боги отзывались на молитвы даже слишком уж быстро.

Кто-то приблизился к ней и сел рядом, обнимая. Анирет вскинула голову в безумной надежде… и встретила мягкий взгляд Икера. Кажется, он всё понял.

– Что делать, когда сам просишь Богиню забрать Её дары? – спросила она, невесело усмехнувшись.

– Ох, Анирет… – со вздохом жрец покачал головой и привлёк её к себе, гладя по волосам – совсем иначе, чем это делал дядя, но с не меньшей нежностью.

Девушка уткнулась в его плечо. Его тепло, его запах были такими знакомыми. Её тело доверяло ему по-прежнему, а тех, кому она могла доверять, было наперечёт.

– Восславим Дары Владычицы вместе? – прошептала она ритуальную фразу, поймав его ладонь и переплетая свои пальцы с его.

Его взгляд изменился, приоткрывая мягкое пламя его Силы – пока ещё только приоткрывая. Нежно он погладил её ладонь большим пальцем.

– Ты уверена? Я – не тот, с кем не состоялась твоя встреча в эту ночь.

– Этот дар не для него, мой друг, – искренне ответила она и чуть коснулась его губ своими. – Для тебя.

Всю нежность, которую она долго не смела обнажать, всю благодарность она выразила своему жрецу, не просто припадая к его источнику, но и передавая ему свою Силу в ответ. Эту ночь они провели вместе, даря друг другу радость и обновляя потоки энергий.

На следующий день после полудня ладьи покинули Тамер, продолжая свой путь к острову Хенму. Стоя на борту «Серебряной», Анирет смотрела на удаляющийся город, подаривший ей искристую радость, оставивший после себя привкус светлой печали. Икер тепло провожал её, но ни словом они на утро не перемолвились о произошедшем, предпочитая не нарушать хрупкой гармонии сложившейся между ними дружбы. И за это царевна тоже была ему благодарна. Яркость и глубина чувств были ей сейчас не под силу. Возможно, никогда не будут под силу, учитывая её изменившуюся судьбу. Но, по крайней мере, она не была одинока. Где-то ей действительно были рады.

– Боги, ты себе просто не представляешь, Анирет… – услышала она шёпот рядом.

Мейа тихонько приблизилась и остановилась рядом с ней. Вскользь бросив взгляд на подругу, Анирет поняла, что ту буквально распирало от желания непременно с ней поделиться, и усмехнулась, отогнав от себя воспоминание о том, что случайно углядела.

– Полагаю, всё свершилось?

– О да!

– Так, как ты себе представляла?

– Лучше, намного лучше… Он… – Мейа понизила голос и развела руками, не находя слов. – Он просто невероятный…

Анирет сделала над собой усилие и кивнула, произнеся единственно уместное слово, которое ожидала услышать подруга:

– Расскажешь?

Впрочем, ей и правда было интересно.

Глава 6

Сторонники царицы редко позволяли себе собираться вместе. Это всегда было слишком рискованно, а теперь, когда Император вёл своё расследование, в особенности. Многие участники сети осведомителей и вовсе не знали о существовании друг друга.

Этот вечер был исключением. Но жуткие вести, которые сообщила Амахисат, требовали немедленного обсуждения. Собрались, конечно, не все, но многие – те, кто имел большое влияние, гласное или негласное. Теперь несколько мужчин и женщин, пожелавших остаться неназванными друг другу, кроме разве что тех, кто и так был знаком, совещались, как лучше действовать дальше.

Таа был мрачен и молчалив. Он не знал, что возмущало его больше – посягательство на тело наследного царевича или вмешательство человеческой женщины в жреческие таинства. Для него и столичного храма Стража Порога полученные сведения представляли наибольшую угрозу. Гнев Императора мог обратиться не только против маленькой общины осквернителей, но и против всего культа Ануи в целом. А ведь Таа говорил царице, что отправить в полузабытый храм нужно было его, а не Колдуна. Уж он бы разобрался во всём даже раньше и сумел бы вовремя отвести удар от остальных жрецов Стража Порога. Но Амахисат была непреклонна. Она доверяла магу – доверяла даже больше, чем, на взгляд Таа, следовало бы. Бальзамировщик признавал пользу этого опасного полубезумного рэмеи, для которого границы дозволенного лежали намного дальше, чем для него самого. Силы, таланта и знаний ему было не занимать. Где только Безумная Серкат нашла такого ученика – одним Богам ведомо. Но жрец Сатеха оставался жрецом Сатеха. Недаром Его культ был запрещён в Империи. Никто не знал, что было на уме у служителей Владыки Первородного Огня – подчас даже они сами. Но когда Таа подступался к царице с такими разговорами, Амахисат даже не выслушивала его до конца. Вот и тогда не выслушала. Жрецу Сатеха не было доступа на территорию, благословлённую Ануи! А он, Таа, мог попасть туда. Его труд принёс бы более щедрые плоды, и драгоценное время не было бы безвозвратно утеряно. Но теперь уже поздно рассуждать. Да и в одном царица была права – его отбытие заметили бы, стали бы задавать ненужные вопросы. Император не отдавал столичному храму такого приказа, а стало быть, и Верховный Жрец Минкерру удивился бы настойчивой просьбе об отлучке и столь рьяной инициативе своей правой руки.

При любом раскладе дело выглядело прескверно. Похоже, провинциальные бальзамировщики забытого и заброшенного вскоре после отгремевшей тридцать лет назад войны храма решили выступить спасителями и как-то возвеличиться за счёт недавней трагедии. Не хватало ещё кормить из казны горстку тёмных магов – осквернителей гробниц, бросающих тень на всё служение Стражу Порога. Их делами никто бы не заинтересовался, но нет же – им понадобилось украсть останки царевича и использовать в богомерзком ритуале. И на что они только рассчитывали? Для каких целей собирались использовать тело Хэфера? Остановить их было делом чести для любого разумного жреца, а тем более – жреца Ануи. Впрочем, со жрецами-то справится и сам Император, да только вряд ли его воины найдут в храме основных участников истории. Царица хотела выйти на Хэфера первой – оно и понятно. Для неё это было вопросом жизни и смерти. Для всех них было так… Живой или мёртвый, Хэфер прекрасно знал, что именно произошло с ним, а значит, знали и те, кто поднял его.

«Да, прескверно…» – подумал жрец и тяжело вздохнул, вполуха слушая спор остальных участников собрания.

На него, Таа, второго в Таур-Дуат бальзамировщика после самого Верховного Жреца Минкерру, царица возложила особую задачу. Пусть остальные сторонники Амахисат охотятся на мёртвого царевича, пусть донесут весть до каждого, способного слышать, и таким образом лишат его всех возможных сторонников. В сердцах рэмеи и людей поселятся сомнения и страх, и никто не рискнёт помогать ожившему мертвецу, как бы ни относились к наследнику при жизни. Ему негде будет скрыться, и рано или поздно его найдут.

Но сам Таа должен был пленить эту недожрицу и понять, что она собой представляла, – причём добраться до неё он намерен был, разумеется, раньше, чем слуги Императора. Если Страж Порога действительно наделил её Силой, из этого можно будет извлечь пользу. Но нельзя допустить возвышения дерзкой человеческой девки, посягнувшей на тайны рэмейских жрецов. Только действовать нужно деликатно, чтобы колдунья, чего доброго, не рассекла связи, пусть и противоестественно, но всё же удерживавшие царевича Хэфера на Берегу Живых. Возможно, даже удастся привлечь её на свою сторону. Люди обнаруживают порой удивительные и полезные таланты. Главное, не только найти её, но и переиграть, сломить, чтобы она не использовала своё основное преимущество – знание о том, как погиб Хэфер. А, впрочем, кто поверит отступнице, если грамотно всё обставить?

Император не должен усомниться в том, что столичные жрецы оставались ему верны. Но разобраться с проблемами сугубо жреческими надлежало самим бальзамировщикам, без привлечения Эмхет или даже Таэху, влияние которых и без того было слишком велико.

«Раз уж живые предпочитают держаться от нас подальше, пусть и в дела наши лезут пореже», – как рассуждали некоторые жрецы Ануи, и Таа с этим был полностью согласен.

То, что происходило сейчас, явно и в первую очередь касалось бальзамировщиков. Итог истории пока тяжело было предсказать. Но успех означал победу сразу на многих фронтах.

Таа позволил себе потешиться мыслью, иногда его согревавшей: пора бы ему возвыситься над старым Минкерру, верным слугой Императора. Верховного Жреца уже ничто не интересовало в этой жизни, кроме мертвецов. Пришло время ему отправиться на покой, уступив место более молодому и сильному последователю.

– Что думаешь, друг? – спросил сидевший рядом вельможа.

– Женщина, облечённая Силой Ануи, может быть опасным противником, – изрёк Таа. – Я возьму её на себя. Не смейте её трогать.

– Тебе совсем не нужна будет наша помощь, бальзамировщик? – усмехнулась красавица, имевшая, как было известно Таа, большие связи на теневом рынке.

– Отчего же, – Таа ответил ей той своей любезной улыбкой, от которой окружающим обычно делалось не по себе. – Я буду признателен твоим внимательным помощникам, способным выследить интересующую нас пару.

– Рада, что ты ценишь нас.

– А я рад, что ты берёшь на себя колдунью, – поморщился вельможа. – Что до слухов… уж об этом мы позаботимся.

– О да, – промурлыкала красавица. – Позаботимся…

– Я не хотел бы, чтобы гнев Императора коснулся меня, если он вдруг доберётся до царицы, – пробормотал купец, ведший дела равно и с рэмеи, и с людьми, и с эльфами.

– Никто из нас не хочет этого, – фыркнул вельможа. – Но мы знали, на что идём, служа царице и её наследнику. Эта миссия готовилась почти двадцать лет, а может, и больше. Поздновато для сомнений.

– Мальчик даже не подозревает о нашей поддержке, – возразил купец. – Да и хватит ли ему ума, который он, увы, унаследовал от матери не полностью? Что он ещё может, кроме как трясти оружием?

– Он – настоящий солдат, – жёстко возразил молчавший до этого военачальник. – Он – тот, кто приведёт нас к окончательной победе над фейскими выродками.

– Ему бы только немножечко осторожности, – красавица развела изящными руками, принесшими смерть не одному её неосторожному врагу.

– Не всегда это хорошее качество, особенно в нашем деле, – заметил военачальник. – И не забывай, он ещё очень юн. При этом его успехи как командира почти беспрецедентны. Ренэф вполне способен стать новым Тхатимесом Завоевателем!

– Ну, если царица будет направлять его… – кивнул купец. – А она будет.

– Всяко он лучше, чем сын простолюдинки, – заметил вельможа. – Рядом с таким соседом, как остроухие, мягкосердечный Император, не разбирающийся в окружении, – прямая дорога к Стражу Порога.

– Конец у всех будет один, – с мрачной усмешкой подытожил Таа. – Но покуда никто из нас ещё не планирует отправиться на Западный Берег, давайте вернёмся к делам насущным.

Они продолжили обсуждения более предметно, постаравшись отбросить свои обычные противоречия.

Уже на следующий день яд слухов тонкими струйками начал растекаться во все уголки Империи, проникая в умы и сердца каждого её жителя – от простых ремесленников и крестьян до зажиточных горожан и высокородных вельмож. И невозможно уже было определить источник жутких сведений, которые рано или поздно должны были достигнуть слуха самого Владыки.

Конец 1-го месяца Сезона Жары

Без особых молитв, известных только жрецам Ануи, натрон[24] сушил тело около полутора-двух месяцев. Этого времени у них сейчас не было, а потому бальзамировщики не жалели сил и читали ритуальные тексты над погибшим вожаком стражи храма, чтобы Тэра успела воздать ему почести до своего отбытия в Апет-Сут… и до того, как воины Императора придут в обитель. Никто не знал, сколько ещё дней они проведут в относительной безопасности. Жрецы уже перенесли все свои пожитки в некрополи и готовились в любой момент укрыться в подземных переходах.

Перкау старался лишний раз не тревожить Хэфера и Тэру, радуясь, что те наконец обрели то, что желали их сердца. Они оба заслужили в дар эти краткие мгновения счастья перед тем, что ждало их впереди.

В положенный срок Тэра вошла в покой подготовки. Она и раньше помогала Перкау бальзамировать священных зверей, а недавно – и солдат, о которых просил позаботиться военачальник Нэбвен. В мумификации несчастного Сенахта, изуродованного почти до полной потери облика, Тэра не участвовала, ведь она тогда была поглощена исцелением Хэфера. Но с солдатами помощь девушки оказалась неоценима. Её искусство было поистине ювелирным: точно художник или скульптор она возвращала плоти форму, достойную вечности, – сохраняла то, что было возможно, восстанавливала то, что было утеряно.

Тэра взяла на себя всю основную подготовку тела патриарха. В этот раз не она помогала Перкау, а он ей. Она работала самозабвенно, вкладывая душу, весь свет своей памяти, всю свою благодарность, чтобы её друг был счастлив и благополучен во владениях Ануи.

В зал нельзя было входить никому, кроме жрецов и послушников Стража Порога. Перкау знал, что все эти долгие часы и дни подготовки, которые Тэра проводила за умащением тела пса особыми составами и благовониями, а после – за тщательным обёртыванием его в чистые льняные полотна, – Хэфер ждал её у дверей. Царевич тоже направлял свои мысли к священному псу – тому, кто дважды спас его и открыл путь к грядущим великим свершениям.

После всего мумию завернули в верхнее погребальное покрывало, и Тэра расписала полотно священными знаками. Из нескольких слоёв льна, склеенных между собой, жрецы соорудили на старинный манер собачью маску, которой девушка постаралась придать сходство с умершим.

Когда всё было закончено, торжественная процессия спустилась в катакомбы под древними усыпальницами – в ту часть некрополя, где были погребены целые поколения псов-стражей. Возглавлял процессию Верховный Жрец храма, задававший тему подобающих гимнов. Хэфер и один из послушников несли носилки с мумией. Тэра ступала рядом. Перкау ясно различал наполненные особой Силой голоса своей ученицы и наследника в общем хоре.

В свете факелов мумию с почестями уложили рядом с другими – теми, кто при жизни и после смерти охранял этот храм и древний некрополь. Тэра опустилась на колени рядом с патриархом и в последний раз обняла его, а потом запечатлела поцелуй на погребальной маске.

Когда процессия покидала собачьи склепы, Перкау заметил, что Хэфер приобнял Тэру за плечи, поддерживая её. Даже непосвящённому было видно, как тесно переплелись между собой их сущности. Жрец чуть улыбнулся и подумал, что псу-патриарху это бы понравилось, ведь он так долго подталкивал Хэфера и Тэру друг к другу, несмотря на опасность раскрытия тайны.

Ануи, умирающий и возрождающийся в Вечности… Смерть и жизнь, перетекающие друг в друга в бесконечном гармоничном движении… Всё происходило вовремя и так, как должно было.

Ветра пустыни давно замели эту галерею песком. Центр зала был засыпан каменной крошкой и завален огромными блоками с кое-где сохранившимися на них узорами – всё, что осталось от колонн, столпов силы. Бо́льшая часть узоров была сбита и не подлежала восстановлению. Это святилище уничтожалось тщательно. Те, кто приходил сюда тогда, прекрасно знали, что они делали и зачем. Сам храм остался Местом Силы, и дыхание Ануи было здесь живым и ощутимым. Но канал Его Силы, сконцентрированный некогда здесь, был безвозвратно рассечён.

Перкау предупреждал обо всём этом Хэфера, но царевич захотел увидеть сам. Он обошёл зал, пристально рассматривая знаки, касаясь ладонями давно уже умолкших камней, вслушиваясь в течение энергий. Бальзамировщик сел на обломок колонны, держа светильник, и ждал, пока его спутник всё осмотрит. Сам он давно уже не питал никаких надежд относительно этого места. Они ведь пытались, и не раз… Правда, никто из них не был Эмхет. Но даже Эмхет, тесно связанным с энергетическими токами всей земли Таур-Дуат, на чудеса требовалось время.

– Стало быть, эльфы сделали это? – сухо спросил царевич, хмуро оглядывая сбитый узор.

– Во время войны наш храм и этот некрополь были последним рубежом, – кивнул Перкау. – Жрецам удалось защитить мёртвых… по крайней мере, большинство из них… но не портальное святилище. Эльфы неплохо представляют себе, как устроены наши храмы. Первое, что они сделали, – уничтожили нашу возможность связываться с остальными. Их логика была безупречна. Пусть через храмовые порталы нельзя переправлять большие отряды – но одного гонца подчас достаточно, чтобы переломить ход битвы. Многие погибли здесь… хотя когда-то эта община была одной из самых обширных среди служителей Ануи. Нам предлагали перебраться в Кассар. Кто-то и перебрался. Но Лират – в то время наша Верховная Жрица – была непреклонна, и те немногие, кто остался, поддержали её. Впоследствии нас уже считали мёртвыми и даже в Кассаре почти забыли.

– Это скоро изменится, – твёрдо возразил Хэфер, не отрываясь от изучения колонн. – Послушников здесь пока только двое, но уже одно это значит, что община не просто доживает свои дни. А вскоре о вас узнают по всей Империи.

– Не знаю, хорошо ли это будет для нас, – осторожно заметил Перкау.

– Я говорю о доброй славе – не той, которую распространят наши враги. Верь мне. Я сумею защитить вас.

– Я верю, мой будущий Владыка. Мы все верим тебе. Жаль, что время, увы, не на нашей стороне в этой битве…

– Время… Нет, направляться в Кассар даже ради порталов в его храмах слишком рискованно теперь, – Хэфер покачал головой. – Послушай, друг… я чувствую каналы – перерезанные сосуды, некогда наполненные энергией. Это место очень древнее, и даже эльфы не сумели уничтожить его без следа. Я вижу пересохший колодец и мог бы дотянуться до живительного источника, который чувствую там, в глубине… Восстановить портал мне по силам, – наследник поднял голову и посмотрел на Перкау. – Но на это уйдёт много, много дней непрерывной работы. И даже когда я подниму Силу на поверхность – без святилища, удерживающего эту силу в определённом гармоничном порядке, место будет нестабильным, непригодным для использования без риска.

– Не трать энергию. Она понадобится тебе в пути, – мягко проговорил Перкау. – Коли Богам будет угодно, однажды наш храм полностью восстановят. Но пока мы должны думать о сохранности твоей, а не этих древних камней.

Хэфер поднялся и расправил плечи. Жрец не мог не отметить, что движения его становились всё более уверенными. Даже будучи целителем и бальзамировщиком, он не мог до конца понять, что за процессы протекали сейчас в теле царевича. Сила Сатеха меняла его, переплавляла под себя его плоть. Перкау мог и должен был помочь ему приспособиться, должен был научить всему тому, что знал сам… но недостаток времени и угроза, нависшая над ними, диктовали свои условия. Хэфер понимал это и не требовал многого. Привыкший обучаться и быстро усваивать и сортировать знания, царевич спрашивал о самом главном, о простом и необходимом. Он не пытался охватить то, что жрецы изучали годами, – скорее осознавал сами принципы работы. Многое, очень многое ему предстояло постичь самому, ведь от жрецов Сатеха помощи ждать не приходилось. В некоторые моменты Перкау буквально разрывался между одним и другим своим долгом. Он мог бы пойти с Хэфером и Тэрой, защищать их, обучать царевича в ходе всего путешествия… Да, этого он очень хотел. Но кто тогда купит им время, отведёт беду? Кто защитит общину, если он, Верховный Жрец этого храма, не примет на себя основной удар? Иной раз выбор на перекрёстках собственного пути сделать было слишком тяжело, а Боги не предлагали лёгких решений.

Перкау посмотрел в золотые глаза Хэфера и подумал о том, как предстанет перед его отцом, Владыкой Секенэфом. В этот миг один лик словно наложился на другой, и жрец увидел своё будущее так чётко, что оно даже уже не пугало его. Он знал точно, что должен делать, потому что на то была воля Ануи. Это было величайшим испытанием его верности, ведь он не хотел противостоять Владыке. Но чтобы защитить своего Владыку уже будущего, он должен был исполнить волю своего Бога… обоих Богов.

– Не знаю, увидимся ли мы ещё, Хэфер – вот так, как встретились здесь, в этом воплощении…

– Не говори так, мой друг. Конечно же, увидимся!

– Как бы там ни было, я рад, что Боги свели наши пути, – Перкау улыбнулся. – Я имел честь и радость любоваться красотой твоего духа. Однажды он ещё воссияет над нашей землёй. Многим ли дано увидеть становление Императора? А мне было дано… Я бы хотел сделать для тебя больше, чем успел. Кто знает… может, ещё доведётся.

– Я обязан тебе бо́льшим, чем ты даже можешь предположить, – тихо возразил царевич, кладя руку на плечо жреца. Его ладонь была тяжёлой и горячей, всё ещё наполненной внутренней Силой после того, как он прозревал в глубины святилища. – Все слова уже были сказаны, но делами мне ещё только предстоит выразить свою благодарность.

– У тебя удивительная судьба, мой будущий Владыка. Будь осторожен, балансируя на этой грани. Ты нужен нам всем, чтобы пережить грядущую бурю. На тебя вся наша надежда.

– Мои Боги хранят меня, – тихо ответил Хэфер древней ритуальной формулой. – Они помогут мне защитить тех, кого я люблю, и нашу возлюбленную Таур-Дуат.

Перкау склонил голову в знак согласия, а потом сжал его руку и порывисто прошептал:

– Сбереги мою девочку, Хэфер, прошу. Наша земля редко рождает таких сильных и искусных жрецов. Но чем больше ты возвысишь её, тем больше будет у неё недоброжелателей. А без тебя… без тебя, боюсь, она померкнет.

В глазах Хэфера отразилось больше, чем могли выразить слова, больше, чем Перкау даже мог осознать. Жрец увидел в его взгляде и золотой рассвет Хэру-Хаэйат, и пламенные далёкие зарницы над пустыней, и глубину Вод Перерождения. Всё переплелось воедино.

– Без неё нет моей Силы, – просто ответил царевич. – Я буду беречь этот дар.

Начало 2-го месяца Сезона Жары

Тэра проснулась рано. Этой ночью ей вообще плохо спалось. Она всё никак не могла осознать, что ночует в храме в последний раз, и когда сумеет вернуться домой – неизвестно. Да и будет ли куда возвращаться?

Уткнувшись в плечо Хэфера, девушка глубоко вздохнула. Его присутствие дарило ей покой и силу. Засыпать и просыпаться рядом с ним было счастьем таким невероятным, что перед этим мерк всякий страх. Осторожно она обняла царевича и чуть улыбнулась. Им всё удастся, непременно. Иначе ведь и быть не могло. Они успеют в столицу вовремя, встретятся с Императором. Владыка будет так счастлив увидеть сына живым! А потом Хэфер расскажет ему о заговоре, и жрецам, укрывавшим царевича всё это время, больше ничто не будет угрожать.

Думать о посвящении Тэра и желала, и боялась – боялась поверить, что это будущее вполне реально. Пусть путь до него пока был не близок, но он вполне возможен. Хэфер сделает её рэмеи. Она станет полноправной жрицей. Она вольётся в его народ не только духом, но и телом, и… О том, что ждало её впереди и как встретит её столица Империи, девушка тоже пока старалась не думать. Она была отчасти даже рада, что портал их храма давно бездействует, и им предстояло много дней путешествия до столицы – много дней вместе.

Хэфер точно почувствовал её пробуждение и привлёк девушку к себе в сонном объятии, обвивая её бёдра хвостом. Тэра приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него. В Таур-Дуат говорили, что в присутствии Владыки солнце сияет ярче. Когда Хэфер открыл глаза и нежно улыбнулся Тэре, ей и правда показалось, что рассветные лучи стали теплее, разливаясь по их ложу жидким золотом. Невольно она улыбнулась в ответ, чувствуя, как отступают все её тревоги.

– Прекрасная… – царевич провёл ладонью по её волосам. – И больше никуда не убегаешь…

Тэра тихо рассмеялась и опустила голову ему на грудь, удобно устраиваясь в его объятиях. Ей совершенно точно не хотелось ни убегать, ни даже напоминать ему, что скоро пора будет отправляться в путь.

– Надеюсь, мы не проспали? – спохватился Хэфер.

– Нет, – девушка провела кончиками пальцев по его плечу к шее. – Ещё очень рано.

– Значит, у нас есть время…

Они встретились взглядами. Нежная улыбка Хэфера стала хищной, а объятие – чуть менее невинным. Тэра ловко вывернулась из его рук и оседлала, сжав его бёдра своими.

– Конечно, есть, – промурлыкала она, склоняясь к самым его губам. – И раз уж мой царевич изволил проснуться…

О слишком раннем пробуждении никто из них не пожалел.

Лучшую храмовую лодку как следует обновили, и сейчас она покачивалась среди тростника в ожидании Хэфера и Тэры, нагруженная всем необходимым.

Перкау любовался своей ученицей. Ему, знавшему Тэру с детства, были очевидны произошедшие с ней перемены, незаметные для стороннего взгляда. Перед ним стояла уже не юная девушка, но входящая в полную силу прекрасная женщина. Тэра печалилась из-за отъезда, тревожилась за судьбу своих братьев и сестёр по храму, за сохранность их древней обители. Но при этом она буквально сияла изнутри, и особенно это становилось заметно, когда они с царевичем оказывались рядом.

Хэфер был серьёзен и собран перед путешествием, готовый к тому, что ждало его в столице. Сотни тревог лежали бременем на его плечах. Но сквозь все треволнения свет Золотой наполнял и его той особой неповторимой Силой, которую лишь Хэру-Хаэйат умела пробуждать в творениях Амна. А когда они с Тэрой встречались взглядами, даже Перкау начинал чувствовать себя лишним.

Нет, он не станет ни говорить, ни думать о том, что уроженка людского народа даже после трансформации не сможет стать царицей; что если Император отдаст приказ прежде, чем Хэфер всё объяснит, Тэре некуда будет вернуться; что, возможно, сегодня учитель и ученица видятся в последний раз; что Апет-Сут будет враждебна к девушке, как Каэмит в преддверии охоты Сатеха… Дарованное Богами счастье нельзя было омрачать.

«Пусть хотя бы сегодня дорога впереди покажется вам двоим сияющей, как игра лучей Ладьи Амна в водах Великой Реки», – думал жрец.

Хэфер поклонился ему, и Перкау ответил глубоким поклоном.

– Благодарю тебя, мудрый, за всё то, что я обрёл здесь, – голос царевича был исполнен глубокого чувства.

Жрец улыбнулся и указал на ближайшую статую Ануи.

– На всё была Его воля.

– Только ли Его? – усмехнулся царевич и посмотрел в сторону красных песков Каэмит за плодородными владениями храма.

– Пусть наши Боги хранят тебя.

– И тебя, мудрый.

Жрец сжал руки царевича в своих, а потом осенил его жестом благословения.

Тэра в это время прощалась со стражами храма и с остальными жрецами и послушниками. Перкау видел, как Лират обняла её нежно и крепко, со всей силой своих хрупких рук, и прошептала какое-то напутствие. В глазах девушки блеснули слёзы, и она кивнула, нежно обнимая самую старшую из своих близких.

Учитель был последним, к кому она подошла. Хэфер почтительно отступил в сторону, давая им уединение. Девушка нерешительно посмотрела на Перкау.

– Мы ведь никогда не расставались… и я никогда не покидала надёжных стен храма… Мне страшно, – тихо призналась она. – Только не говори Хэферу – это опечалит его. Да и как же я могу оставить вас перед надвигающейся бедой!

– Ты хочешь отправиться с ним, в этом нет ничего дурного. Ты не должна испытывать чувство вины, – заверил её жрец и увидел в её глазах облегчение. – Наследнику трона нужны помощь и защита, нужен кто-то верный, чтобы прикрывать спину. Он доверяет нам, но тебе – более всех прочих. Он должен добраться до Императора в целости и сохранности и вовремя. Позаботься об этом, прошу тебя. Этим ты защитишь не только его, но и нашу обитель.

Тэра склонила голову в знак согласия и обняла бальзамировщика.

– Всё же жаль, что я – не воин.

Перкау усмехнулся, гладя её по волосам и понимая, что уже скучает по ней немыслимо. Подарят ли ему Боги возможность ещё хотя бы раз увидеть её, узреть, как она станет рэмеи? О том, чтобы, как полагается, посвятить её в жрицы Ануи самому, он уже даже не мечтал.

– Если бы к твоим талантам прилагались ещё и воинские – ты бы нас пугала, как священный шакал – расхитителей гробниц, – шутливо заметил жрец. – Несмотря на то, что скоро тебе предстоит трансформация, расходуй свои силы с умом. Не злоупотребляй стойкостью своего тела, оно ведь… – бальзамировщик невольно запнулся, но договорил: – Оно ведь может подвести в один миг.

– Я буду осторожна, учитель, – тепло заверила его Тэра и коротко посмотрела на стоявшего в стороне Хэфера. – И я уберегу его, хотя теперь мой друг уже не поможет мне, увы…

– Поможет, – возразил Перкау, – хоть и иначе. Теперь он в свите Ануи.

– Да… Я очень люблю тебя, – прошептала Тэра, крепко обнимая жреца за плечи. – Спасибо, что всегда был рядом со мной.

– И я люблю тебя, моя девочка, – тихо ответил жрец, стараясь не показать, как тяжело ему было отпускать её, как он боялся за неё.

– Будьте осторожны. Да хранит вас Страж Порога! Мы успеем достигнуть Императора в нужное время, и он не тронет храм.

Перкау очень на то надеялся, но предсказания в последнее время ему выпадали тревожные, и не все он мог расшифровать однозначно.

Маленькая община, состоявшая из нескольких рэмеи и храмовых псов, проводила Хэфера и Тэру к реке. Путешествовать им предстояло осторожно, не открывая себя. Враг уже знал главное, и царевича станут искать. О том, как выглядели Эмхет, в Империи было известно, наверное, каждому последнему крестьянину и рыбаку. А тот маг в песках видел ещё и Тэру. Эта мысль не давала Перкау покоя, но он уже ничего не мог поделать. Единственным способом защитить девушку было отпустить её с царевичем.

Золото Ладьи Амна изливалось на древние камни некрополя, искрилось в водах Великой Реки. Лодка заскользила по индиговой глади, отходя от берегов. Хэфер уверенно правил с помощью шеста. Тэра в последний раз помахала всем рукой, прощаясь.

Перкау провожал их взглядом, пока лодка не скрылась за излучиной реки, и всё это время держал руки сложенными в жесте благословения.

– Убереги их, о великий господин мой Ануи, Владыка и Защитник Мёртвых, пред которым преклоняются живые. Не забирай их раньше срока, молю, – точно заклинание шептал жрец раз за разом.

А позже, когда густые сумерки ступили на землю, Перкау прошёл через территорию храма к границам с бесплодной землёй – туда, где два каменных шакала, возлежавшие на Ларцах Таинств, охраняли начало дороги. Жрец долго всматривался в бескрайние пески, над которыми одна за другой зажигались звёзды. Аусетаар раскрывала искристый полог над Каэмит и Таур-Дуат, унося дневной зной.

– Ты выбрал нашего будущего Императора, Владыка Первородного Огня, могучий и далеко шагающий. Ты даровал ему Своё благословение, чего уже давно не случалось. Не оставь же его теперь, когда поделился с ним Своим могуществом сокрушать врагов.

На этот раз не появилось ни одного ша, но в лицо жрецу ударил ветер, сохранивший дневной жар. Перкау показалось, что Владыка Каэмит усмехнулся.

Император Секенэф стоял на балконе. Лицо его было бесстрастно, но пальцы, сжимавшие каменный парапет, побелели от напряжения. Восемь стражей Ануират в шлемах в виде собачьих голов выстроились в его комнате неподвижными изваяниями, охраняя покой правителя.

Царица миновала их беспрепятственно и прошла на балкон. Она положила ладонь на плечо супруга, чувствуя, что его мышцы точно окаменели от напряжения. Сейчас ему нужна была поддержка. То, что он любовно строил так долго, начинало осыпаться, рушиться.

– Я рядом, Владыка, – тихо проговорила Амахисат, – всегда рядом.

– И я благодарен тебе, – глухо ответил Секенэф.

– Вести из Лебайи добрые. Возможно, это хоть немного развеет твою печаль?

– Печаль… – он усмехнулся, и на миг ей показалось, что каменный парапет и правда начал крошиться. – Они смеются над моим горем. Что рассчитывают получить от меня те, кто брешет по ветру, точно стая гиен в голодный год? Мне не дано было похоронить его… но теперь саму память о нём отнимают и бросают на поругание.

– Жрецы и прежде, бывало, пытались противостоять некоторым из Эмхет, влиять на них, направлять по своему усмотрению, – осторожно заметила царица. – Но, возможно, всё это неправда. Возможно, кто-то просто дерзнул притвориться царевичем. Разумеется, самозванец будет наказан, но это хотя бы не так страшно, как слухи об осквернении останков.

– Все, связанные с этой историей, познают гнев потомка Ваэссира, – произнёс Секенэф, и звучало это не просто как угроза, а как непреложный факт.

– Ты уже направил отряд в храм?

– Мои воины уже должны быть в Кассаре. Жрецов доставят ко мне.

– Я велела всем, на кого имею влияние, искать. Обещаю, мы узнаем правду. Если всё обстоит так, как говорят, мы найдём Хэфера и осквернительницу.

Неожиданно для царицы Император вдруг протянул к ней руку. Амахисат на мгновение прикрыла глаза, боясь, что он придушит её или столкнёт с балкона… но мрачная тень предчувствия миновала без следа. Секенэф обнял её за плечи. Так можно было обнять близкую родственницу, но не женщину, у которой ищут утешения. Впрочем, никогда, даже на брачном ложе, царица не знала любви своего Владыки. Он исполнял долг, сделав необходимое для рождения двоих детей, – а рэмеи были не столь плодовиты, как люди, так что на это потребовалось время и не одна попытка. Но помимо долга Император никогда не приходил в её покои и не звал её к себе. Он был верен единственной женщине – мёртвой. У него даже фавориток при дворе не было – это она знала точно, потому что бдительно наблюдала за всеми возможными претендентками. Медитации в храме Золотой – другое дело, но Амахисат не была уверена, что Секенэф находил утешение у жриц, пропускавших сквозь себя энергии Хэру-Хаэйат. Та, которую она предпочитала даже в мыслях не упоминать по имени, ведь тоже была жрицей Золотой. Такое напоминание могло не только исцелять, но и ранить даже спустя столько лет.

Царица почувствовала его сухие губы на своём виске и услышала тихий голос:

– Спасибо тебе, Амахисат. Спасибо, что ты со мной в этот тёмный час.

Он говорил от сердца, искренне. Женщина растерянно кивнула и обняла мужа за пояс, вместе с ним глядя на изумрудные дворцовые сады, на богатые усадьбы и обелиски храмов за стеной. Одинокий сокол – священная птица Ваэссира – кружил в небе, издавая тоскливый пронзительный клич. Обычно появление его означало благословение для правящего рода, но сегодня он как будто скорбел, а не даровал силу.

– Я направил Ренэфу приказ возвращаться в столицу. Пришло ему время начать обучение как наследнику.

Амахисат улыбнулась. Она поддержала решение Секенэфа обучить обоих детей. Ренэфу не помешает грамотная союзница в лице Анирет. На что-то, кроме удачного брака, её дочь должна была сгодиться, и, похоже, Император думал так же. Не зря ведь он просил Таэху выделить Анирет стража из посвящённых воинов Аусетаар, да к тому же племянника самого Джети. Нужно будет настоять на том, чтобы и к Ренэфу приставили особого стража. Возможно даже, Секенэф сумеет повлиять на Ануират, и пусть не Восьмерых, так хоть одного род псоглавых выделит будущему Владыке уже сейчас.

– Я тоже направила ему письмо, – сказала царица. – Сообщила, что Анирет уже отбыла в верхние сепаты, и ему следует поспешить. Может, дух соперничества заставит его ускориться, – она усмехнулась.

– Хорошо. Тебя-то он точно послушает.

– Тебя он не послушать не может, – мягко возразила Амахисат. – Ты – его Владыка.

– Разумом он подчинится, но сердцем следует за твоими словами, – Секенэф чуть улыбнулся, с теплом. – Так всегда было, помнишь?

На миг ей показалось, что они ещё сохранили безусловное понимание их партнёрства, что их связь не прервалась, что у них ещё есть будущее.

– Ты ведь рад его победе в Леддне? – спросила царица. – Он так надеется, что ты будешь гордиться им.

– Так и будет, – кивнул Император, и взгляд его снова стал отстранённым.

Даже вести о блестящей победе Ренэфа в Леддне не затмили для него мрачных слухов о дальнейшей судьбе погибшего наследника. Мудро Амахисат не стала настаивать на дальнейшем разговоре о своём сыне и предпочла поддержать Секенэфа в его горе.

– Что ты будешь делать со жрецами Стража Порога, когда их приведут во дворец?

Золотые глаза Императора полыхнули едва сдерживаемым гневом, так, что даже царица невольно отшатнулась. А от звучания его голоса её пронзило холодом до самых костей.

– Спрошу с них ответа.

Глава 7

Мисра добралась до условного места в оговорённый срок – насколько это было возможно. Затерянная среди холмов кипарисовая роща лежала на соседней с Леддной территории – в землях, относившихся к городу Митракис. Тот, встреча с кем ей предстояла, уже должен был прибыть и ждать её.

Бесшумной тенью она скользила между деревьями. В сумерках так легко было представить, что она находилась по ту сторону гор Маэлдаз, на подступах к зачарованным чащобам Данваэннона. Приложив ладони ко рту, она издала тихий клич ночной птицы – ничего особенного для непосвящённого слуха. И только избранные знали: этот конкретный вид птиц обитал лишь в лесах ближе к Перекрёсткам Фэйри, и научиться имитировать его было не так просто.

Ни одна веточка не треснула, ни один мелкий камень не перекатился в ответ. Но, подчинившись инстинкту, Мисра развернулась грациозно и быстро и выставила перед собой кинжал, в паре сантиметров от выросшей за ней фигуры. В полумраке блеснуло лезвие охотничьего ножа, и она отскочила, избежав молниеносного удара. Чуть пригнувшись, противники кружили друг вокруг друга, обмениваясь быстрыми, как бросок змеи, выпадами. Ни один не достиг цели.

– Блестяще, как всегда, Миссари, – произнёс мелодичный голос по-эльфийски, используя эльфийскую же, не упрощённую вариацию её имени.

Противник опустил нож, и девушка в свой черёд опустила кинжал и распрямилась, выходя из из боевой стойки.

– То же могу сказать и о вас, лорд Каэлисс, – ответила она и улыбнулась. – Ясных звёзд Вам.

– Да хранит тебя Мать Данвейн.

Они чуть поклонились друг другу, и лишь теперь Каэлисс открыл лицо – в знак доверия к своей собеседнице. Как и все эльфы, он был красив той утончённой красотой, которую некоторые люди находили слишком уж ирреальной, нездешней, чтобы по-настоящему ею восхищаться. Кто-то называл такую красоту бесполой, но Мисра не была с этим согласна. Да, и мужчины, и женщины этого народа были стройными и худощавыми, лишёнными выраженных форм, которые для прочих рас могли символизировать притягательность или силу. Впрочем, хрупкость их была весьма и весьма обманчива – эльфийские воины не уступали подчас и демонокровным гладиаторам с их бугрящимися под доспехами мышцами. Лица наследников Фэйри имели тонкие, более удлинённые, чем это свойственно человеческой расе, черты. Их миндалевидные глаза были расположены под небольшим углом, что тоже не встречалось у людей, а радужка отличалась невероятными насыщенными оттенками. Как правило, все эльфы, даже охотники и земледельцы из низших сословий, носили длинные волосы, считавшиеся признаком здоровья и силы, гармоничного течения энергий. Между прядями проглядывали заострённые уши – еще одно отличие от людей и рэмеи.

Черты лица Каэлисса были жёстче, чем у многих его собратьев. Он происходил из аристократического рода, но не был одним из высокорождённых, элиты общества Данваэннона. Между Высокими Лордами и Леди и другими аристократами лежала пропасть, пожалуй, не меньшая, чем между аристократами и простыми эльфами и даже людьми. Кланы высокорождённых вели свою историю от самих фэйри Эпохи Первых Договоров. Магия их не знала себе равных и служила самой верной опорой их положения в обществе.

Каэлисс служил одному из самых могучих и древних родов Данваэннона – роду Саэлвэ. Он был доверенным посланником Высокого Лорда Иссилана, одним из лучших его следопытов… и убийц. Роду Саэлвэ служила и сама Мисра, но чести увидеть самого́ Высокого Лорда она удостоилась лишь единожды, и то издалека. Волю главы рода Саэлвэ ей передавал Каэлисс. За эти годы между эльфом и девушкой, пожалуй, сложилась дружба. Впрочем, вся её жизнь была лишь кратким этапом в жизни Каэлисса – об этом Мисра никогда не забывала. Да и понятия эльфов о дружбе далеко не всегда были такими же, как у людей.

После обмена любезностями – более краткими, чем требовал обычный этикет, учитывая и более краткую дистанцию между ними, – девушка решила, что утаивать что-либо не имело смысла. Те, кому она служила, скорее всего, уже всё знали. Она детально и обстоятельно изложила произошедшее в рэмейском лагере на границе, избегая лишь упоминания о том, что её личная вовлечённость оказалась несколько большей, чем того требовало задание. Каэлисс слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов.

– Я подвела Высокого Лорда, да сияет ясно его звезда, – со вздохом закончила она. – У демонокровного царевича было с собой противоядие.

– Не подвела, Миссари, – мягко возразил эльф. – Высокий Лорд более не желает его смерти.

Девушке стоило большого труда, чтобы не измениться в лице, но сказалась сила привычки, и она осталась невозмутима. Жизнь среди народа Данваэннона поневоле учит не показывать сиюминутные эмоции – многие там их и вовсе лишены.

– Не желает? – чуть слышно переспросила она. – Но «Пьянящий вздох»…

– Ты сделала то, что должна была, – изрёк Каэлисс. – Он доволен тобой.

Мисра ощутила невероятное облегчение. Она не боялась кары. Гораздо больше она боялась разочаровать тех, кем бесконечно восхищалась, тех, кто защищал свободу таких, как она. Заслужить даже краткое внимание этих невероятных созданий было очень и очень сложно, и она немало сил и времени потратила на то, чтобы стоить чего-то в их глазах. Одна неудача могла разрушить всё это.

Краем своего сознания она отметила то, в чём не спешила себе признаться. Ей было радостно, что смерть золотоглазого демона не входила в планы Высокого Лорда, хоть такой поворот и казался ей престранным.

Ночь мягко обступала обоих. Мисра позволила себе немного ослабить настороженность, полагаясь на отменное восприятие своего спутника. Каэлисс почувствовал бы опасность раньше, чем она, а, скорее всего, ещё задолго до её прихода позаботился о том, чтобы их никто не потревожил. Он привёл её к своему маленькому искусно замаскированному лагерю и пригласил на отдых. Вместе они разделили трапезу – свежие лепёшки, сушёное мясо и ягоды из лесов Данваэннона. Девушка наслаждалась полузабытым вкусом, вспоминая солнечные поляны и ухоженные сады, гармонично перетекавшие в обступавшие все эльфийские поселения дикие леса. Вопросов она не задавала, зная, что Каэлисс сам расскажет ей, когда будет нужно. Мисра была рада этой встрече, как и всякой вести из Данваэннона. Родилась она в Лебайе, ближе к горам, но эльфийское королевство давно уже стало ей второй родиной. Если бы она не верила так в своё дело – войну с демонокровными, – то, пожалуй, давно бы перебралась туда окончательно.

– Что ты думаешь о молодом царевиче? – спросил эльф.

– Гордый и самонадеянный, как большинство рогатых. Вспыльчивый. Сильный. Солдаты любят его. Он наивен, но лишь в силу возраста, а это, как Вы знаете, быстро проходит и у них, и у людей, – Мисра пожала плечами, вспоминая гонки на колесницах и последнюю свою ночь в шатре золотоглазого демона. – Если я могу спросить…

– Конечно, спрашивай, – доброжелательно согласился Каэлисс.

– Почему ему позволено было взять Леддну? Почему никто не пришёл на помощь людям там?

– Интересно поставлен вопрос, – эльф чуть изогнул бровь. – Разве градоправитель не отвечает за защиту своих границ? Разве он не допускает ошибок?

– Да, Ликир был не лучшим лидером, но всё же.

– Я ведь не политик, Миссари, – Каэлисс чуть улыбнулся и развёл руками. – Высокорождённые лишь сообщают мне свою волю, но не объясняют мне свои решения.

Мисра вздохнула и кивнула. Он не лукавил. Каэлисс был ещё более дорогим и изысканным, чем она, но тоже оружием.

– Я расскажу всё, что тебе следует знать, всё, что может помочь тебе, – заверил её эльф. – Но вот что мне интересно… Возможно, тебе угодно будет предупредить царевича? – взгляд его голубых, почти прозрачных глаз внимательно следил за её реакцией. – Предупредить, что ему не стоит приходить в земли Митракиса. Дело в том, что наши друзья исполнили его чаяния и нашли убийц наследника.

– Вот как…

Мисра поняла, что за время выполнения задания в приграничной деревне, похоже, пропустила многое. Картина теперь вырисовывалась совершенно иная, чем та, что была доступна её пониманию ещё недавно.

– Стало быть, он пришёл сюда не просто прикрывшись этой причиной – гибелью брата, наследника трона? Убийцы действительно скрывались в Лебайе?

– С прискорбием сообщаю тебе, что да, это так. Несмотря на действующий мирный договор, кое-кто в Лебайе действительно виновен в этом ужасном преступлении. Думаю, что в этом основная причина, почему Пресветлая не стала рисковать нашими воинами и посылать их в помощь градоправителю Леддны. Ликир исчерпал доверие Её Величества и Совета. Но это лишь моя мысль. Как бы там ни было, Лебайя не осталась без защиты, уж можешь мне поверить.

– Благодарю, лорд Каэлисс, что делитесь размышлениями, – Мисра склонила голову. – Но я всё же не совсем понимаю…

– Благодаря своим источникам и уже собственными силами мы нашли тех, кто чрезмерно… опечалил Императора. Если демонокровные будут разумны, они покинут Лебайю, удовлетворившись нашей поддержкой, – Каэлисс пожал плечами, по-прежнему проницательно глядя на собеседницу. – Разумеется, я бы не хотел, чтобы ты отправлялась к юному демону сама. Учитывая всю сложившуюся историю, это было бы слишком рискованно. Я не могу отпустить сокровище столь хрупкое к тем, кто просто растопчет наш прекрасный ядовитый цветок.

– Это не так-то легко, – улыбнулась Мисра, – но благодарю.

Она была по-прежнему ценна, и на верную смерть её отправлять никто не собирался – понимание этого согревало её.

С какими бы вестями она ни пришла, Ренэф и правда не станет её слушать. Да и не так она представляла их следующую встречу.

– Он ведь и так получит вести, – заметила девушка.

– Бесспорно, с нашими заверениями добрых намерений. Его расследование триумфально завершится, ну а с Леддной разбираться уже не нам, а Её Величеству и Совету, а также Императору и его вельможам. Но весть от тебя… будет иметь совершенно иной, особый вкус.

– Вы хотите раззадорить его.

– Мы хотим посмотреть, способен ли новый наследник трона проявлять разумность, необходимую для политика.

– Он очень юн, лорд Каэлисс, и при всех его талантах – нет, я бы не назвала его слишком разумным. Если хлестнуть его под хвост, он ринется к Митракису вперёд рогами. И тогда…

– Если до этого дойдёт, мы позаботимся о его неприкосновенности. Градоправитель Митракиса пленит его без труда, а после передаст Её Величеству. Вот только это изрядно усложнит и без того непростую политическую ситуацию, как ты понимаешь.

– Да, конечно же, я понимаю.

Невысказанный вопрос повис между ними. Провокация воинственных демонокровных, которым и так только дай повод… Но кому это могло быть нужно и зачем?

– Лично мне безразлично, – Каэлисс многозначительно посмотрел на неё.

– Высокому Лорду угодно, чтобы весть исходила от меня – значит, я пошлю весть.

– Высокому Лорду также угодно, чтобы ты берегла себя, Миссари, – мягко добавил эльф. – И я, как твой друг, прошу тебя о том же.

Мисра невольно ощутила разливающееся внутри тепло. Даже для Высокого Лорда она не была лишь легко расходуемым ресурсом. Каэлисс только что дал ей понять, что она достигла той ступени, когда уже тоже могла считаться оружием драгоценным. О бо́льшем нельзя было и мечтать.

Каэлисс меж тем повёл свой рассказ о её следующем задании. Но чем больше она вникала в детали, чем больше размышляла, тем больше вспоминала то, что успела узнать о золотоглазом демоне. Увы, она очень хорошо представляла себе итог. В её голове созрел собственный план, который не противоречил тому, что от неё требовалось. Нужно было во что бы то ни стало отвадить демонокровных от Лебайи. Эльфы защищали здешних людей, но Леддну всё же отдали Императору, и теперь город и прилежащие к нему территории стали вотчиной царевича.

Клийя любовно замешивала тесто для пирогов, даже верной Тафене не доверила – очень уж хотела порадовать Никеса. Тот хоть и шутил, что на сытной домашней еде рискует отрастить себе пузо, более подобающее зажиточному купцу, чем начальнику стражи, но ужин поглощал после трудного дня как спустившийся с холмов волк. Ей нравилось ужинать с ним, нравилось снова заботиться об их доме, который вернул им царевич. Всё было так хорошо и правильно, хоть и совершенно по-новому. Клийя видела, что Никес всеми силами старался сделать её жизнь прежней. Но никакой прежней жизни быть не могло… да и не должно было быть. Теперь в Леддне воцарялись новые порядки, и Клийя осознанно выбрала и приняла новую роль, вместо того чтобы просто наслаждаться иллюзией покоя и защищённости. Слишком многое предстояло сделать здесь, чтобы помочь Сыну Солнца утвердить Закон. Никес и его воины следили за порядком на улицах, но кому-то следовало приглядывать и за порядком в головах у горожан. Конечно, даже Тафена уже перестала думать, что демоны распотрошат людей заживо и засушат, но до добрососедских отношений между обеими расами было ещё далеко. Пользуясь своими старыми связями среди влиятельных горожан, в прошлом не слишком довольных властью градоправителя, и авторитетом среди женщин – а в их глазах после всех минувших событий она стала настоящей героиней, – Клийя понемногу, как могла, выстраивала в их умах образ рэмеи-освободителей, а не захватчиков. В людях было много страха. В ней и самой прежде было очень много страха… просто и она, и Никес зашли уже слишком далеко, чтобы бояться. Она не знала, что принесёт власть Императора их городу. Никто не мог знать. Но, по крайней мере, в справедливости царевича она не сомневалась, и уж точно знала, что власть эта будет лучше, чем прежняя. Между людьми и рэмеи – Клийя больше не называла их презрительным эльфийским прозвищем «демонокровные» даже про себя – было гораздо больше общего, чем она могла предположить. Это давало надежду.

Разумеется, такие убеждения разделяли далеко не все. При мысли о сторонниках Ликира, которые пока боялись поднимать голову, но ждали удобного момента, когда царевич отвернётся или оступится, у Клийи резко испортилось настроение. Она отодвинула миску с тестом – народная молва не просто так гласила, что приготовленная еда впитывала настроения хозяйки, – а, успокоившись, накрыла миску чистым отрезом ткани, чтобы подходило. Но не успела девушка вымыть руки, как в кухню вернулась Тафена. Судя по тому, как нервничала и мялась пожилая служанка, новости она принесла не самые лучшие.

– Там… пришли.

– Кто? – Клийя быстро отёрла руки и коротко посмотрела на ножи.

Тафена проследила за её взглядом и всплеснула руками.

– Нет-нет, девочка, нападать никто не собирается! Они поговорить хотят с тобой. Пока мужа нет.

– Кто? – нахмурилась Клийя.

– Твои… – Тафена не успела договорить – Клийя уже поняла и решительно вышла из кухни, направляясь к двери.

Осталось только возблагодарить Богов, что Тафена всё верно истолковала и не пустила незваных гостей на порог. Клийя распахнула дверь и посмотрела на пришедших, уперев кулаки в бока.

Мужчина и женщина в богатых одеждах – не иначе надели по такому случаю лучшее, что у них было, – нерешительно ей улыбались. Мужчина даже сделал шаг навстречу и развёл руки, словно для объятия, но вовремя одумался, натолкнувшись на её взгляд.

– Командир стражи в дозоре, а у меня с вами дел никаких нет, – отрезала девушка.

– Клийя, доченька… – начал мужчина. – Может, пройдём в дом? Служанка твоя хорошим манерам не обучена, но ты? Разве же так подобает…

– Встречать родителей? – закончила за него Клийя. – Нет, родителей, конечно же, встречают иначе, – она усмехнулась и откинула пряди волос с лица, чуть повернув голову так, чтобы они увидели ожог. – Но то родителей. Торгаши, разменивающие родных на блага – совсем другое дело, – она криво усмехнулась, – а родителей у меня нет, я уже знаю.

Женщина ахнула, прижав пальцы к губам. Мужчина подался вперёд.

– Да как ты смеешь!.. – начал он, но мать девушки остановила его, придержала за локоть и что-то шепнула. Его лицо и голос тотчас же изменились, стали более ласковыми: – Клийя, послушай… Нам и правда нужно поговорить, обсудить всё спокойно, не горячась, как положено родным людям.

На улице было почти безлюдно, и всё-таки для соседей и немногих прохожих сцена, должно быть, выглядела странно. Пара зевак даже остановились посмотреть, но Клийя так зыркнула на них, что у них тотчас же нашлись дела поважнее.

– Где же вы были всё это время? – спросила она, качая головой. – Пировали в акрополе? Думали, кому бы повыгоднее продать добро командира стражи?

– Всё изменилось, – подала голос мать. – Мы думали, так будет лучше для тебя… Но мы ошибались и теперь дорого за это заплатили.

– Рогатые забрали всё, – как во сне услышала Клийя голос отца. – Нас выставили из дома, нам некуда идти.

– Выставили… – эхом повторила Клийя и оперлась о косяк.

– Да, понимаешь теперь? – мать с надеждой посмотрела на неё. – Но ты имеешь влияние – влияние, которое мы потеряли из-за этих… варварских порядков. Ты – жена командира стражи, а его слушает даже рогатый царевич, – женщина осенила себя защитным знаком, суеверно боясь привлечь к себе внимание Сына Солнца.

– Мы дали тебе жизнь. Вырастили тебя, – тихо напомнил отец. – Да, командир стражи никогда не казался нам выгодной партией, но теперь…

Клийя резко подалась вперёд и прошипела:

– Много ли, много ли он дал вам за меня? Во сколько обошлось ваше молчание, когда уводили меня и оглашали приговор Никесу?

Они не ответили. Девушка с горечью рассмеялась и покачала головой:

– Клянусь Богами, заповедавшими чтить предков: я не обязана проявлять почтение к вам. Не после всего того, что мне довелось пережить.

– Помоги, прошу! – взмолилась мать. – Замолви за нас слово!

Перед глазами Клийи отчётливо встал тот день, когда её забрали во дворец – почти сразу после обвинения Никеса в измене. Лицо её отца, дающего согласие, то, как отворачивалась мать… В своём сердце Клийя не нашла достаточно доброты и милосердия.

– Лучше вам покинуть Леддну, – холодно сказала она. – Справедливость Сына Солнца не придётся вам по нраву.

С этими словами она закрыла дверь, не слушая их возгласов и просьб, и заперла. Внутри неё воцарился удивительный покой. Она думала, что будет больно, но всё уже отболело. Даже гнев перегорел в ней – осталась лишь безучастность.

– Тафена, – спокойно обратилась Клийя к замершей женщине, слышавшей весь разговор, – пойдём закончим с ужином.

Отряды стражи бдительно патрулировали Леддну, пресекая беспорядки и успокаивая население. Ренэф с самого начала выделил своих воинов в помощь людям Никеса и иной раз жалел, что его новый статус в городе не позволял ему присоединиться к патрулям и развеяться. Но на командира стражи можно было положиться полностью. Никес взялся за свои прежние обязанности с удвоенной силой, как того и требовали перемены, произошедшие в городе. Кто-то восхищался им, как героем, кто-то за глаза называл предателем, но последние предпочитали не высовываться, учитывая возросшее влияние командира и рэмейскую поддержку.

Участие Никеса в управлении Леддной нельзя было переоценить – это Ренэф понимал и без советов Нэбвена. И супруга его, прекрасная Клийя, отличавшаяся не только красотой, но и умом, за последнее время сделала очень многое для гармоничного установления рэмейских порядков в местном обществе. И что бы ни говорила за их спинами недовольная часть леддненской элиты – авторитет обоих среди горожан только возрастал.

Стотид, осведомитель царицы Амахисат, всё так же продолжал играть роль разбойника – правда, уже бывшего, и даже согласился пойти под командование друга Никеса в стражу. От него Ренэф узнавал о потаённых настроениях в городе.

Полуэльф Нератис показательно перевёл свой отряд на службу рэмейскому царевичу и сотрудничал со стражей, по крайней мере, временно. Его люди следили за тем, чтобы изгнанные из области остатки отрядов Ликира не собрались в силу, представлявшую реальную угрозу. Но без золота градоправителя наёмники потеряли к городу всякий интерес и в Леддну, как докладывали разведчики, возвращаться не собирались. Скорее всего, многие из воинов решили уйти вглубь Лебайи.

В общем, жизнь в городе входила в новую колею, и дел было невпроворот. Разрушений после уличных боёв оказалось немного, и на текущий момент почти всё уже было восстановлено. Но введение новых законов и шаткое положение многих горожан в текущих реалиях заставляли Леддну гудеть изнутри, точно улей. Ренэф помнил, чему его всегда учили: недостаточно завоевать, нужно ещё и уметь сохранить завоёванное. Он старался не избегать задач, с которыми без него справиться было нельзя, – проводил смотры, одобрял или отклонял решения, касающиеся городских нововведений, судил согласно имперским законам. Одни только споры среди знати чего стоили! В роли пусть и временного, но правителя города, нравов которого он не понимал, Ренэф чувствовал себя неуютно, неуместно и жалел, что не может просто тренироваться со своими солдатами или присоединиться к страже. Но Нэбвен уверял, что со своими новыми обязанностями царевич справляется довольно хорошо. Похвала старшего друга – а юноша уже не мог думать о военачальнике иначе после всех событий, пережитых вместе, – дорогого стоила, ведь Нэбвен не был льстецом и на ошибки при случае указывал более чем охотно. Ренэф не любил и злился, когда ему указывали на промахи, но отходил быстро и учился принимать советы. Правда, терпения в нём за всё это время не прибавилось – с этим он уже ничего не мог поделать и изводился вынужденным ожиданием.

Около месяца прошло с тех пор, как они направили полный отчёт Владыке о последних событиях, но ответ на послание пока так и не пришёл. В ожидании вестей от отца Ренэф волновался даже больше, чем перед боем. Нужно было дождаться солдат Императора, которые прибудут сюда для охраны сдвинувшихся вглубь Лебайи границ и укрепления новой власти в Леддне. Вместе с ними придут и первые поселенцы из Империи – мастера и торговцы, земледельцы и ремесленники, – которые помогут городу возвыситься, стать настоящим центром этого региона.

В Леддну вот-вот должен был прибыть Сафар с семьёй и получить от рэмеи полномочия как новый градоправитель. Послание старосте царевич велел направить в течение пары дней после окончания боёв за Леддну, но понимал – даже без напоминаний Нэбвена, – что тот ещё должен был не только собраться, но и передать дела старшему сыну. Промедление тоже раздражало Ренэфа, но он смирился. Сафару царевич доверял, насколько вообще можно было доверять кому-то, тем более человеку с территории, где делами негласно заправляли остроухие. Новый аппарат власти нужно было выковать из тех, кто был верен союзам с Таур-Дуат, раз уж теперь эта территория отошла к Империи. Как выковывать хоть какой-либо аппарат власти, даже небольшой, локальный, Ренэф представлял только в теории. Он жил в благополучное время: механизм государственного управления был отлажен задолго до его рождения, и с течением времени претерпевал сравнительно незначительные изменения. А сейчас перед ним лежал почти что целый новый сепат, династия управителей которого вдруг рухнула, а прочие приближенные к власти пока не решили, вцепиться в глотку друг другу или попытаться как-то исхитриться и повернуть интересы Империи себе на пользу. Едва Ренэф начинал думать об этом, у него ощутимо ныло между рогами. Для него жизнь была простой и предельно понятной, но другие почему-то любили всё усложнять и искажать. Что ж, по крайней мере, в его распоряжении был один градоправитель, даром что будущий, и один командир стражи. Довольно неплохо для начала.

И было ещё кое-что. Думать об этом юноше нравилось не больше, чем о знатных горожанах Леддны и их распрях. Он не мог уйти, не добравшись до Мисры. За поиски девушки взялся Стотид. Осведомитель использовал все свои возможности и связи, но пока след нащупать не удалось. В Леддне о ней не знали. Если кто и знал, то только сам Ликир, но его уже нельзя было о чём-либо спросить. Да и не Ликир стоял за ней, это уже было очевидно. Эльфы наверняка помогли ей скрыться, а может быть, она и вовсе была на полпути в Данваэннон. Бессилие вызывало злость, не находившую выплеска. Ренэф взял город, но так и не нашёл убийц брата, и даже ту, что покушалась на его собственную жизнь, упустил и не мог призвать к ответу. Это изрядно омрачало радость победы, и как царевич ни старался, он не мог отогнать от себя досаду и тяжёлые мысли. Будь он хоть трижды потомком божественного Ваэссира, многое в этой жизни было вне его контроля, а смиряться с таким положением вещей он пока не научился.

Закончив доклад о делах в городе, Никес поклонился.

– Если я могу спросить, господин мой царевич…

– Спрашивай, – кивнул Ренэф.

– Когда будет объявлено имя нового градоправителя Леддны?

– Как только он прибудет сюда. Ни днём раньше.

– Многие здесь полжизни бы заложили, чтобы знать то, что знаю я, – усмехнулся командир стражи.

– Чем больше затягивается вопрос о том, кто станет наместником Императора, тем больше становится просьб об аудиенции… и подарков нашему царевичу, – Нэбвен неодобрительно покачал головой.

– Совершенно никчёмных, – фыркнул Ренэф. – За каким фейским зверем мне нужны целых четыре серебряные вазы? Было б нужно – я бы взял. А шесть тканых ковров? Заворачиваться в них, что ли?

– Зато городской казне, которой ты передал их, господин, они весьма помогли, – отметил Никес.

– Так пусть бы сразу и несли туда. Градоправителя мы выбрали не по количеству подаренных ваз.

Командир стражи подавил смешок.

– Да, в Леддне, как оказалось, много ваших неожиданно ярых приверженцев – тех, кто только и ждал вашего прихода в город, – с иронией заметил он.

– А выражают свою приверженность некоторые даже громче тех, кто приходил к нам тайно перед битвой, – военачальник усмехнулся в усы. – Столько клятв в верности, как в этом месяце, я давненько не слышал.

Ренэфу вся эта возня была противна. Как будущий Император, он, конечно же, должен был разбираться и с этим, но видели Боги, с планами сражений у него получалось лучше.

– Назначение вызовет целую бурю негодования у элиты города, – заметил Никес.

– Мне всё равно, – отрезал царевич. – Я пообещал людям, что новым предводителем будет человек, и я это обещание исполню.

Насмотревшись на знатных горожан, он только ещё больше укрепился в своём решении. Вчера они ненавидели его, а сегодня поклонялись ему. Это означало, что завтра, стоит ему уйти из города, они тут же начнут плести интриги против рэмеи. Хорошо, что здесь ему есть на кого положиться!

– Я буду рад видеть во главе Леддны человека, достойного твоего доверия, Сын Солнца, – спокойно ответил Никес. – Уверен, мы с ним сумеем договориться.

– Наш будущий градоправитель не вполне уверен в своих силах… Ему понадобится твоя поддержка, друг, – сказал Нэбвен, обращаясь к командиру.

– Значит, она у него будет, – с готовностью согласился воин.

– Жёны ваши уж точно поладят сразу, – Ренэф переглянулся с Нэбвеном и улыбнулся.

– Даже так? – Никес с интересом посмотрел на обоих рэмеи.

– В смелости и силе духа госпожа Алия не уступает имперскому воину, – весело пояснил военачальник.

Некоторое время они обсуждали события в Сафаровой деревне и то, как понемногу выстраивалось доверие между рэмеи и людьми. После царевич отпустил Никеса, и тот поспешил домой, к своей Клийе.

Нэбвен улыбнулся вслед командиру с некоторой грустью, думая о чём-то своём.

– Скучаешь по дому? – спросил Ренэф.

– Не скрою, да, – вздохнул военачальник. – Но такова уж наша служба: никогда не знаешь, куда и на какой срок тебя забросит судьба и воля Владыки.

– Воля Владыки не подразумевала срок такой долгий, так что обвиним судьбу, – усмехнулся царевич и уже серьёзно добавил: – Я не вправе отпустить тебя домой, ведь сопровождать меня тебе приказал отец. Будь моя воля – ты бы свиделся с родными прямо завтра… хотя без тебя, – признался он с некоторой неохотой, – мне здесь пришлось бы сложновато.

– Спасибо, Ренэф, – Нэбвен улыбнулся. – Я рад был сражаться с тобой плечом к плечу.

– Я тоже, – искренне ответил юноша, подёргивая хвостом от волнения. – Как же я злился на тебя поначалу, ты бы знал!

– Догадываюсь, – военачальник усмехнулся в усы. – Ты не то чтобы хорошо скрываешь свой гнев.

– Да уж. А теперь с трудом представляю, как справился бы без тебя. Да чего там – никак бы не справился, наверное, – Ренэф отмахнулся, поспешив закончить со сложными для него признаниями. – И к каким хайту провалились наши гонцы? Или портальные святилища им на голову рухнули?

– Пока мы можем немного насладиться передышкой. По моему опыту, события имеют свойство происходить сразу скопом.

– Ждать невыносимо.

– Почему бы завтра тебе не отправиться на охоту? Сбросишь немного напряжение. Очередных носителей даров с вазами, – Нэбвен улыбнулся, – я обязуюсь принять вместо тебя.

– Идёт! – рассмеялся Ренэф.

«Мой светоч, вести о твоей победе вдыхают невероятную радость в моё сердце. Более отрадно, чем узнать о твоём успехе, в котором я и не сомневалась, мне было бы разве только увериться, что ты жив и здоров. Мой прекрасный молодой полководец, это лишь начало твоего блистательного пути. Мы с отцом так гордимся тобой! Всё во мне поёт от счастья. Крылья моего юного сокола раскрылись и набирают силу.

Возвращайся же скорее в мои объятия, Ренэф. Невыносимо так долго не видеть тебя. В твою честь мы устроим праздник. Скудных вестей так мало для того, чтобы успокоить материнское сердце. Я жажду услышать подробный рассказ обо всём произошедшем из первых уст.

Должна сказать, что здесь, в Апет-Сут, тебя ждёт новый долгожданный виток пути. Владыка вплотную займётся твоим обучением, которое до сего момента откладывал. Отдых твой будет недолгим – тебе предстоит так многое узнать и понять. Твоя сестра уже отправилась по приказу отца в верхние сепаты, а прежде посещала Обитель Таэху. Император взращивает тебе мудрую советницу, и, признаться, она делает большие успехи на этом пути. Чего доброго, скоро даже тебе будет за нею трудно угнаться, несмотря на твой живой ум и дарованные Богами таланты. Поспеши же!

Очень надеюсь, что дела не задержат тебя в Лебайе дольше необходимого. Считаю дни до нашей встречи».

Письмо не было подписано, но этого и не требовалось – его скрепляла личная печать царицы. Да и её руку, её изысканный узорный почерк Ренэф безошибочно узнавал всегда. Сквозь эти строки она говорила с ним так тепло и нежно, что он немедленно пожелал увидеть её. Он терпеть не мог показывать эмоции, делавшие его образ, как ему казалось, менее мужественным. Но на самом деле царевич очень любил мать и только сейчас понял, как сильно уже и сам соскучился по ней. Она ведь до сих пор так и не знала, что спасла ему жизнь своей предусмотрительностью. Возможно, вообще не стоило ей рассказывать… но ведь она всё равно узнает. Рано или поздно, но Амахисат становилось известно всё. Это и завораживало, и пугало. Ну что ж, узнает так узнает, главное – не от него.

Пользуясь тем, что он был один, Ренэф ещё несколько раз перечитал письмо, наслаждаясь разливавшимся внутри теплом, привычно уносившим тревоги. Потом он поднёс тонкий лист бумажного тростника к лицу, точно надеясь уловить аромат благовоний, которыми мать умащивала свою кожу. Этот аромат он помнил с детства и сейчас как будто ощутил его вновь. Украдкой коснувшись письма губами, он спрятал его и посмотрел на запечатанное послание Владыки. Его сердце забилось как сумасшедшее, словно он всё ещё был мальчишкой, ожидавшим встречи со своим отцом и Императором – так редки были они. Ренэф медлил открывать это послание. С другой стороны, если бы там содержалось что-то плохое, мать бы обязательно предупредила его между строк.

«Ренэф, ты не должен развязывать военный конфликт, – сказал ему тогда отец. – Это – приказ, понятно? Когда придёт время воевать, я скажу».

Что ждало его в письме, кроме приказа дождаться солдат и возвращаться в столицу? Ренэф не мог сказать, боялся ли. Если копнуть глубже – наверное, у него были свои страхи, как и у всех, но он их не осмысливал. Само чувство страха он почти никогда не испытывал и плохо знал его. О царевиче говорили, что он лишён осторожности, но откуда было ей взяться, когда отсутствовал даже самый разумный, необходимый для самосохранения страх? Поэтому скажи ему кто-нибудь сейчас, что он не просто медлил, а боялся открывать послание – он бы чрезвычайно удивился, а потом этому «кому-нибудь» сильно бы не поздоровилось. Подумав, Ренэф решил дождаться Нэбвена. В конце концов, новости от Императора военачальник имел право узнать одновременно с царевичем.

Нэбвен не заставил себя долго ждать. Прибытие гонца в сопровождении нескольких имперских стражей сегодня стало самым важным событием, затмив даже волнения в Леддне по поводу скорого назначения нового градоправителя.

– Я не открывал без тебя, военачальник, – сказал Ренэф, едва только старший рэмеи переступил порог комнаты, и протянул ему письмо отца. – Наш дальнейший план действий.

Нэбвен улыбнулся рассеянно, пряча тревогу.

– Благодарю, – кивнул он, принимая письмо, и притворил за собой дверь. – Со дня на день должен прибыть Сафар с семьёй.

И правда, военачальник как на предсказательные камни глядел – всё начало происходить одновременно. Сегодня же им доложили, что будущий градоправитель наконец покинул приграничное селение и направлялся в Леддну с небольшим обозом.

– Что ж, хорошо. Его прибытие решит многие проблемы.

– И добавит нам новых, – развёл руками Нэбвен. – Этот котёл кипит всё так же.

– Скажи мне, что только в людских городах так, а у рэмеи всё иначе, – вздохнул царевич. – Меня это изрядно успокоит.

– Увы, за всю мою жизнь я не бывал в местах, где нет интриг. Но мне отрадно слышать, что ты, похоже, скучаешь по дому. Уверен, Владыка призывает нас в столицу.

– Так давай посмотрим, что он нам велит, – юноша с нетерпением дёрнул хвостом.

Они расположились на циновках у окна, и Нэбвен с молчаливого дозволения царевича поддел когтем печать.

– Хочешь посмотреть сам, Ренэф?

– Давай ты зачитаешь.

– Волнуешься, я понимаю, – военачальник тепло улыбнулся и перевёл взгляд на послание. – Письмо написано рукой самого Владыки. Он поздравляет тебя с победой и настоятельно просит скорее присоединиться к нему в столице. Для меня далее следует приказ готовить воинов к отбытию и разрешение оставить в новом гарнизоне тех, кто того желает. А в конце вот…

Нэбвен протянул письмо Ренэфу. Юноша пробежался глазами по строкам.

«Я признаю́ Леддну и прилежащие к ней территории частью Таур-Дуат, а также выражаю надежду, что вы оба помните мои изначальные приказы, – писал Император. – Мы не сумели избежать превращения миссии в военную операцию. Пришло время завершить её. Такова моя воля».

Ренэф помнил приказ – не развивать военный конфликт. Однако теперь Владыка писал «мы не сумели», то есть, не обвинял, но признавал изменившиеся обстоятельства. И всё же играть с огнём не стоило.

– Но наша миссия не завершена, – возразил царевич уже вслух. – Мы так и не нашли убийц Хэфера!

– Ренэф, Владыка ясно дал понять…

– Вернуться ни с чем – вот что это будет означать, – фыркнул юноша.

– Ты завоевал внушительную территорию. Это ли ничто?

– Я не справился с поставленной задачей.

– Император понимает, что обстоятельства изменились.

– Нет, я не могу просто уйти из Лебайи, военачальник, – твёрдо сказал Ренэф, глядя перед собой.

– Что ты сказал? – осторожно переспросил Нэбвен.

– Я не могу уйти из Лебайи. Не сейчас.

– Конечно. Сперва нужно дождаться солдат…

Ренэф собрался было ответить ему и даже пояснить, но не успел – их прервал адъютант. Рэмеи буквально ворвался в комнату и низко поклонился. Весть, очевидно, не терпела отлагательств.

– Господин мой царевич, к тебе гонец из Митракиса! – выпалил адъютант.

Ренэф удивлённо изогнул бровь и переглянулся с Нэбвеном.

– Вот так совпадение, – усмехнулся военачальник. – Ну что ж, вестей из Митракиса следовало ожидать. Люди не желают нового завоевательного похода рэмеи. Полагаю, с предложением мира этот человек и прибыл.

– Это… – адъютант с опаской покосился на Ренэфа. – Это эльф.

– Что?! – царевич оскалился, резко поднимаясь. – Эльф, здесь?!

Военачальник поспешил подняться следом.

– С какой вестью он прибыл? – уточнил Нэбвен у адъютанта.

– Она сказала, что ей необходимо доложить всё царевичу лично. Но она также просила передать, – адъютант остановился, чтобы восстановить в памяти точную формулировку, и без запинки процитировал: – «Там, где Леддна допустила роковую ошибку и не восстановила справедливость для великого Императора Таур-Дуат, справедливость восстановлена Митракисом».

Глава 8

Нэбвен предусмотрительно отослал адъютанта, пояснив, что царевич примет посла внизу, и обернулся к юноше. Ренэф стиснул зубы, ничего не говоря, но его глаза сверкали гневом, а хвост хлестал по ногам.

– Эльфа прислали, ну ты подумай, – процедил он. – Как у них только духу хватило и наглости!

Военачальник положил руку на плечо юноши.

– Должен ли я напоминать тебе о мирном договоре?

– Да не стану же я убивать посла, в самом деле! – возмутился царевич. – Но эльф… эльфея.

– Они знают о нашем отношении к женщинам, знают, что с мужчиной ты мог бы не церемониться, но с женщиной – другое дело, и она точно уйдёт отсюда невредимой. Ты выслушаешь её и отпустишь.

– Может, и не отпущу.

– Договор обязывает нас принимать вестников мира и не вредить им. Более того, даже в военное время это делалось так.

– Смотря что за вести она принесла.

– Она говорила о восстановлении справедливости. Возможно, градоправитель Митракиса передаст тебе убийц Хэфера, да будет лёгким его путь к Водам Перерождения.

О, как же Нэбвен надеялся на это… но уже не слишком верил. «Боги, пусть бы только эльфы не стали диктовать условия, – с тревогой подумал старший рэмеи. – Сейчас очень плохое время, а Ренэф – совершенно не тот, кому уместно их диктовать».

– Ликир тоже передавал мне убийц Хэфера, – жёстко напомнил юноша. – И мы все помним, чем это закончилось.

– Я хочу верить, что эльфы не желают разжигать конфликт и именно поэтому прислали к тебе одну из своих, а не человека. Они осознают риск. Ты осознаёшь риск. Подумай, Ренэф, прошу, взвесь всё, прежде чем примешь её.

Ренэф оскалился, но потом прикрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов, как перед тренировкой. Наконец, он перестал хлестать себя хвостом по ногам, а лицо его приобрело выражение, хотя бы отдалённо напоминавшее то, какое было положено наследнику рода Эмхет.

– Мы оба понимаем, что Мисра действовала по эльфийской указке, – сказал он. – Что мне делать, Нэбвен? Как игнорировать это? И что скажет гонец, если я спрошу напрямую?

Что ж, по крайней мере, царевич всё ещё обращался к нему за советом – это дорогого стоило.

– Давай повременим с этим вопросом и сперва выслушаем, с чем она пришла, – ответил Нэбвен. – Наше положение и без того непростое. Мы одержали победу, да, но вопрос мирного договора поднимется ещё не раз – об этом и писал Император. Этот вопрос придётся решать твоим отцу и дяде. Не будем усложнять их задачу.

– Мы вправе находиться здесь. Не мы нанесли первый удар!

– Ренэф, я прошу тебя мыслить сейчас не как командир, но как царевич, наследник трона Таур-Дуат, – тихо, но твёрдо проговорил Нэбвен. – Так, как ты мыслил – и очень толково – весь этот последний месяц в Леддне. Ты знаешь, что, будучи наследником, должен печься не только и не столько о своих победах, но о будущем своей земли. Каждый твой шаг имеет значение, каждое твоё слово – вес. Нравится тебе или нет, но чем выше ты поднимаешься, тем меньше имеешь права на ошибку.

Ренэф замолчал и опустил взгляд, взвешивая слова Нэбвена. Сам военачальник лихорадочно соображал, как же воспринимать появление эльфеи, и как провести эту встречу грамотно. Появление вестницы делало ситуацию уже не такой однозначной, как ему казалось.

– Я проявлю мудрость, – пообещал царевич, помолчав. – Пойдём, военачальник.

Вместе они спустились и прошли в большую комнату на первом этаже, где собирались военные советы и где Ренэф выслушивал тех, кто приходил к нему. Это был всё тот же дом у торговой площади, отданный в распоряжение царевича одним из купцов. Переехать в акрополь юноша не пожелал.

Для Ренэфа и Нэбвена приготовили кресла, и в окружении своих телохранителей они сели. Скрипнула дверь, и показался адъютант.

– Гонец из Митракиса, господин мой царевич! Старший военачальник! – возвестил он, отсалютовав Ренэфу и Нэбвену.

Нэбвен коротко посмотрел на царевича, убеждаясь, что тот был сдержан, и перевёл взгляд на дверь.

Эльфов в своё время он повидал достаточно, а потому был привычен к их текучей манере двигаться, к их утончённой внешности, которую кто-то находил прекрасной, а кто-то почти отталкивающей. После окончания войны ещё долгое время бывший враг оставался в его глазах врагом, несмотря на мирный договор и приказы Владыки. И хотя такое отношение осталось в прошлом, он никогда не был по-настоящему дружен ни с кем из наследников фэйри, пусть и не разделял ненависть к ним кое-кого из военачальников из числа приближённых к Императору. Некоторые эльфы даже смогли вызвать в нём уважение, например, Тремиан Арель. Но теперь всё возвращалось к началу, и нерушимый, казалось, столп мирного договора шёл тонкими трещинами. Бывший враг снова становился врагом.

Женщина была высокой, как рэмейский воин, но очень худощавой, обманчиво хрупкой. В руках, на виду, она несла узкий кожаный чехол для свитков, украшенный растительным узором. Она была одета в длинную светло-зелёную тунику с разрезами на узких бёдрах, обнажавшими при каждом шаге её стройные ноги в высоких плетёных сандалиях. Вырез над небольшой, почти плоской грудью был украшен вышивкой с лиственным орнаментом. Её светлые волосы ниспадали каскадом на спину, лишь пряди у лица были заплетены и прихвачены заколками. Если при ней и было оружие – его забрали солдаты. Нэбвен присмотрелся к украшениям женщины – серебряным, с растительными мотивами, – но стекла не обнаружил. После покушения на царевича его воины стали ещё бдительнее при обыске, зная, какие безобидные формы могла порой приобретать смертельная опасность.

Её лицо с высокими скулами, тонким носом и мягкими губами было совершенно спокойным, взгляд глаз цвета молодой зелени – безмятежен и приветлив. Наследники фэйри всегда хорошо прятали свои чувства и вообще, как считалось, испытывали эмоции совершенно иначе. Определить возраст эльфов было сложнее, чем возраст людей или рэмеи, а всё же те, кто не принадлежал Высоким Родам, тоже старели, как и уроженцы Таур-Дуат. Что до высокорождённых, те доживали, по слухам, и до пятисот лет.

Эльфея склонилась в глубоком поклоне и грациозно опустилась на одно колено.

– Приветствую тебя, сын Императора Эмхет, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, и тебя, старший военачальник. Пусть ваши Боги даруют вам ещё немало побед, и солнечная ладья не заходит над вами. Я – Тессадаиль Нидаэ, посол Пресветлой, да осияют звёзды Её Величество, в Митракисе. Великая честь для меня познакомиться с тобой, господин царевич, и с тобой, прославленный военачальник.

Её высокий серебристый голос лился, как ручей, несмотря на акцент. Она говорила по-рэмейски чисто и грамотно, лишь чуть смягчая слова, и без запинки произнесла ещё ряд подобающих по этикету приветственных формул в необходимом порядке.

– Добро пожаловать, – сдержанно проговорил Ренэф на родном языке, явно без особой радости, и жестом велел ей подняться.

– Леди Нидаэ, – Нэбвен использовал эльфийское обращение и кивнул в знак приветствия, а потом тоже перешёл на рэмейский: – Рады видеть тебя у нас, госпожа.

Для всех вельможных родов Таур-Дуат изучение нескольких языков было обязательным. Царевич владел высоким эльфийским наречием – тем, что использовалось на письме и среди высокорождённых вне зависимости от клана и региона. Память Ренэфа была блестящей, но отношение его к языку было ровно таким же, как и к носителям. Впрочем, как подумалось Нэбвену, сейчас и правда было более верным говорить по-рэмейски, обозначая свою власть на территории.

Эльфея представилась как посол королевы Ллаэрвин. Среди Высоких Родов Нэбвен не припоминал род Нидаэ, стало быть, он относился к аристократии, подчинявшейся одному из кланов – скорее всего, клану Тиири, раз уж Пресветлая выбрала её.

– Посол Её Величества? – прозвучал голос Ренэфа. – Но разве не по воле градоправителя Митракиса ты здесь, госпожа Нидаэ?

– Так и есть, сиятельный царевич, – согласилась эльфея.

– Ты говоришь за людей?

– И не только за них, господин, – Тессадаиль чуть улыбнулась. – Мой народ, как и прежде, желает мира, согласно договору между Её Величеством и Владыкой. Наши возможности по эту сторону гор ограниченны, и всё же мы приложили немало сил, чтобы совершить то, что способно успокоить твоё сердце. Я отдала твоим воинам оружие, которым защищала себя по дороге через пустыню, и пришла к тебе без злого умысла. Мать Данвейн да будет свидетельницей моих слов, а Охотник Каэрну пусть сразит меня не знающей промаха стрелой, коли лживы мои слова. Вместе с оружием я доверила твоему солдату и суть моей миссии.

– «Там, где Леддна допустила роковую ошибку и не восстановила справедливость для великого Императора Таур-Дуат, справедливость восстановлена Митракисом», – произнёс Нэбвен.

Эльфея склонила голову, подтверждая эти слова, и вскользь посмотрела на военачальника.

– Могу ли я говорить открыто, сиятельный царевич?

– Военачальник слышит то же, что слышат мои уши, и видит то, что видят мои глаза, – ответил ей Ренэф ритуальной фразой. – Говори, госпожа Нидаэ.

– И твои телохранители?

– Разумеется.

Тессадаиль обвела взглядом присутствующих, не спеша начинать. Нэбвен видел, что Ренэф едва сдерживает нетерпение и раздражается из-за промедления.

– Я прибыла к тебе одна, но у границ этой земли разбил свой лагерь отряд солдат Арфена, сына Иория, градоправителя Митракиса.

– Это угроза? – царевич подался вперёд, хмурясь.

– О нет, сиятельный сын Императора, – эльфея чуть улыбнулась. – Ты будешь рад нашим дарам, ибо градоправителю Арфену и нам удалось то, с чем не справился… или же не пожелал справляться… градоправитель Ликир. Мы поймали заговорщиков, действовавших в Лебайе и посеявших раздор между нашими народами. Деликатность же этой истории заключается в том, что не все они – люди.

– Вот как, – Ренэф откинулся на спинку кресла, глядя на эльфею с нескрываемым недоверием.

– Во главе заговора в Лебайе стояли влиятельный вельможа и несколько людей рангом пониже, но увы… среди моего народа так же встречаются недостойные.

– Как странно слышать, что вы признаёте это, леди Нидаэ, – усмехнулся царевич, произнеся эту фразу по-эльфийски, и снова перешёл на рэмейский: – У тебя есть полномочия передать мне эльфа, госпожа?

– Это будет справедливо, ибо вина его доказана в ходе проведённого нами расследования.

– Я хочу знать детали.

– И я поведаю их тебе, а ключевые факты изложены в послании градоправителя Арфена, которое я и принесла тебе. Его воины и наши передадут в твою власть преступников с тем, чтобы ты мог забрать их с собой и привезти на суд Императора Эмхет, да будет он вечно жив, здоров и благополучен.

Нэбвен почувствовал, что голова у него пошла кругом. Эльфы, как и рэмеи, предпочитали судить своих сами. Этот жест был поистине королевским подарком… или же дорогим откупом.

– Позвольте взглянуть на послание, леди Нидаэ, – произнёс он по-эльфийски.

Ренэф кивнул.

– Как угодно сиятельному царевичу, – безмятежно отозвалась эльфея и открыла кожаный чехол.

Достав свиток с посланием, перевязанный и запечатанный, Тессадаиль протянула его царевичу, держась на почтительном расстоянии и ожидая его знака. Этикет она действительно знала прекрасно, до мельчайшего жеста, и даже выразила своё почтение к недоверию царевича. Она поднесла свиток к лицу и глубоко вдохнула, а потом улыбнулась.

– Яда здесь нет, как видите, господа. Я отвечаю своей жизнью.

Ренэф подал жест одному из своих телохранителей. Тот принял свиток из рук Тессадаиль, осмотрел его, не вскрывая, и только потом передал царевичу. Юноша сломал печать и развернул свиток. Как успел увидеть Нэбвен, листов было несколько.

– Единственная цель твоего прибытия, госпожа Нидаэ, – доставить мне это послание? – спросил Ренэф.

– И пленников, но в том мне помогут наши воины, – с поклоном ответила эльфея. – Прийти к стенам Леддны вместе с отрядом, пусть и небольшим, я сочла неразумным, дабы ты не расценил наше прибытие как угрозу.

– Мудрое решение.

– Благодарю, – она улыбнулась одними губами. – Говорить с тобой о делах мира и войны вне моих полномочий, но мы, в свой черёд, уповаем на мудрость великого Императора Эмхет и его сына. В твою власть градоправитель Арфен передаёт нескольких людей, поправших и честь, и доверие всех нас. Мы же передаём преступника нашей крови, лорда Ассаи, чей род служил Высокому Лорду Арелю.

Повисла неловкая тишина. Нэбвен сумел скрыть своё изумление. Не просто эльф, но эльфийский аристократ, пусть и не один из представителей Высоких Родов – неслыханное дело.

– Прежде я ознакомлюсь с посланием, – сказал Ренэф и жестом подозвал к себе адъютанта. – Отведи госпожу посла в достойную комнату, и пусть она не знает отказа в питье и пище, – переведя взгляд на Тессадаиль, он добавил: – Мы встретимся позже, когда я прочту всё и обдумаю. Тогда я задам тебе оставшиеся вопросы и, возможно, дам ответ.

– Всё время мира в твоих руках, царевич, – учтиво ответила эльфея, поклонившись. – Благодарю за гостеприимство и радушный приём.

Слова о радушном приёме можно было бы счесть преувеличением, учитывая сухость Ренэфа и его плохо скрываемую враждебность. Но в текущих обстоятельствах даже самый скупой приём, в ходе которого участники беседы не обнажали оружия, мог справедливо называться радушным.

Когда адъютант препроводил Тессадаиль из комнаты, и телохранители остались ждать за дверью, Нэбвен и Ренэф уже наедине принялись изучать отчёт градоправителя Митракиса. В своём письме, написанном по-рэмейски скорописью[25], градоправитель учтиво заверял, что поддерживает мирный договор вне зависимости от ситуации в Леддне, поскольку за действия Ликира, властителя свободного города, он, Арфен, ответственности не несёт. После цветистых пожеланий благополучия и долголетия Императору, его семье и Ренэфу в частности следовало не менее многословное описание приложенных усилий и потраченного на раскрытие заговора времени, а также указание на бесценную помощь эльфов Данваэннона. Далее шёл стройный и логичный отчёт, содержавший ключевые точки расследования, и предложение расспросить о деталях леди Тессадаиль Нидаэ. В конце содержались имена и краткий рассказ об официальной деятельности заговорщиков на территории Лебайи. Завершалось письмо добрыми пожеланиями и просьбой – официальной просьбой, отказать в которой без серьёзных последствий не мог ни военачальник, ни даже царевич, – представить заговорщиков на суд самого Владыки. В не менее официальной манере Арфен просил также препроводить леди Нидаэ к границам прилегающих к Митракису земель после того, как пленные будут переданы. В конце значились две печати и подписи – градоправителя Арфена, сына Иория, и Высокого Лорда Таэнерана Сильри, эмиссара Её Величества в Лебайе, главы посольства, частью которого была Тессадаиль.

Имя рода Сильри было Нэбвену смутно знакомо из военных сводок. Несколько лет после войны гарнизоны эльфов стояли близко к границам Империи, и кто-то из Сильри точно был там. Сильри защищали интересы людей и не были столь расположены к рэмеи, как Арели. Вот только история рода Арель окрашивалась красками всё более мрачными, раз эльфы соглашались передать одного из верных роду аристократов во власть Императора. Задумавшись об этом, военачальник пропустил момент, когда Ренэф достал последний лист послания. Оно было написано другой рукой и не имело под собой ни подписей, ни печатей. Нэбвен не успел разглядеть, что там было написано, – царевич схватил лист слишком быстро и несколько раз пробежал по нему глазами. Его лицо вспыхнуло и в следующий миг исказилось от ярости.

– Это от неё, – прошипел Ренэф.

– Что? – упавшим голосом переспросил военачальник. – От кого?

– Они укрывают Мисру! – рявкнул царевич, ткнув последний лист в лицо собеседнику.

Нэбвен прочёл несколько строчек какой-то романтичной песни о трепетной любви девы к спасшему её воину. В конце были приписаны строки: «Ты прекрасен, как молодой бог, и силён, как пустынный лев. Но ты не бессмертен, господин мой. Оставь мысли о завоевании Лебайи, иначе она станет твоим крахом и твоей погибелью. Возвращайся домой, тот, кого прозвали Сыном Солнца».

– Боюсь, я не вполне… Послание нежное, но фамильярное. Я понимаю, что ты оскорблён.

– Да посмотри же ты на текст! Эта песня. Мисра написала её в селении Сафара. Для меня! И эти слова… – Ренэф запнулся, и его лицо вспыхнуло ещё сильнее. – Две фразы она слово в слово сказала мне в ту ночь, в шатре, когда мы… когда я отослал её прочь. Не делай вид, что не знаешь. Ты сам или верные тебе следили за нами. Это письмо, провались оно к хайту, писала она! Эльфы и градоправитель Митракиса укрывают её! И они ещё смеют направлять ко мне гонцов?!

Нэбвен кашлянул.

– Ренэф, мы не можем выдвигать обвинения союзникам на основании песни и безымянного нежного послания.

– Как же ты не понимаешь! – царевич крепко выругался.

– Я всё понимаю. Но послушай меня. Всё, что мы можем сделать сейчас, это встретиться с посольским отрядом – разумеется, под защитой солдат, – отпустить леди Нидаэ, забрать пленников и доставить их на суд твоего отца. У нас нет доказательств.

– У нас есть осколки сосуда с «Пьянящим вздохом».

– Которые потребуют тщательного изучения алхимиками. Но дело даже не в этом. Нам нечем доказать, что градоправитель Арфен укрывает Мисру. Эльфы делают шаг высочайшей важности, передавая нам одного из своих. Ответить пренебрежением или тем более враждебностью на такой шаг – прямой путь к войне.

– Так по-твоему я должен просто забыть о покушении?!

– Нет. Конечно же, нет, – Нэбвен сжал руку Ренэфа, всерьёз боясь, что тот сейчас сорвётся с места и пойдёт отдавать приказы с непоправимыми последствиями. – Я прошу тебя вернуться в столицу и рассказать обо всём отцу, а пока оставить поиски Мисры на откуп Стотиду. В распоряжении твоих родителей и твоего дяди немало мужчин и женщин особых талантов. Мы найдём её.

– Она покушалась на жизнь царевича, а потом выставила меня на посмешище! Как я могу просто оставить это дело кому-то ещё?!

– Никто не знает всех деталей этой истории, – спокойно заверил его Нэбвен. – Да и я не знаю, как оно там было. Ты допрашивал девушку, она попыталась соблазнить тебя, и ты прогнал её прочь. Что тебя смущает?

Во взгляде Ренэфа читались плохо скрываемые облегчение и благодарность. «Неужели он и правда полагал, что я стану осуждать его или отчитывать?» – подумал старший рэмеи, а вслух продолжил:

– Ты – не просто воин, не просто командир. Политическая игра диктует свои условия. Мы не всегда можем действовать открыто, сражаться, как на поле боя. Всё, что произошло в Лебайе, было тщательно выверенной провокацией от и до. Если ты поддашься – пострадаешь не только ты, но и твой народ, мой царевич. Я не говорю уж о том, как велик будет гнев Императора.

Ренэф опустился в кресло, с раздражением потирая лоб.

– Я не знаю, что мне делать, – процедил он. – В чём будет сила, в чём слабость? Как я могу подчиниться приказу девки, пытавшейся меня убить? И при этом – да… мирный договор.

– Который мы уже отчасти нарушили, когда завоевали город, – напомнил Нэбвен. – Сейчас действовать нужно так, как требуют законы дипломатии – принять условия.

– Принять?! Я могу заставить их отдать мне Мисру!

– Каким образом?

– Силой, конечно же.

– Напасть на отряд посольства?

– Выдвинуть новые условия. Взять с собой к границам не один отряд.

– Наёмники Императора находятся под нашим командованием, только пока мы соблюдаем его приказ. Они здесь, чтобы помочь защитить Леддну, а не для нового завоевательного похода.

– Но есть мой взвод, – Ренэф поднял взгляд на Нэбвена. – И твой. Меньше сотни воинов – пусть. Но это рэмейские воины. Разумеется, для открытого завоевательного похода сил недостаточно. Но есть и другие пути.

Сердце Нэбвена дрогнуло, столько было в глазах царевича уверенности в его поддержке. «Что же ты скажешь, когда всё узнаешь, Ренэф?..» – с горечью подумал военачальник.

– Я не пойду с тобой в земли Митракиса, господин мой царевич, – тихо, но твёрдо проговорил старший рэмеи, а потом, через паузу, добавил: – И ты тоже не пойдёшь.

– Ты не можешь приказать мне, – юноша оскалился, мгновенно закрываясь от него. – Отец поставил тебя рядом со мной, но не надо мной.

– Я могу воззвать к твоему разуму. Только лишь это я и пытаюсь сделать, Ренэф. Я не враг тебе. Весь этот путь я прошёл рядом с тобой, поддерживая тебя и защищая.

– Так помоги мне теперь! – воскликнул Ренэф. – Если люди здесь воспринимают честь как слабость, если понимают только язык силы – как смеем мы проявить мягкость?

– Силу мы уже показали, мой друг. Теперь мы должны показать разум, – ответил Нэбвен.

Ренэф невидяще посмотрел перед собой.

– Они ждут, когда я оступлюсь, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Все они ждут.

– Этого не будет, господин мой царевич, – с теплом возразил военачальник. – Я помогу тебе.

Юноша чуть улыбнулся и кивнул.

– Итак?..

– Итак. Самой большой ошибкой было бы поддаться на провокацию. Мы не можем напасть на отряд посольства. Мы должны поступить так, как принято поступать в подобных случаях. Расспросим леди Нидаэ, попробуем получить зацепки. Пусть осведомители разберутся в изложенных нам фактах – это уже не наше дело. Но в открытую бросать обвинения об укрывании Мисры мы не можем. Вот уж что точно будет выглядеть престранно, если единственным доказательством будет это письмо.

– Хорошо, – вздохнул Ренэф. – Я доверюсь твоим суждениям и опыту.

Нэбвен не мог предположить, о чём думал юноша, но был уверен, что сердце его не успокоится этим разговором. Пришло время решать. Старший рэмеи понимал, что рискует с таким трудом заработанным доверием царевича. Изначально тот видел в нём только помеху, соглядатая Императора. Теперь они были союзниками и даже друзьями. Терять это достижение военачальник не хотел, но знал, что должен уберечь юношу любой ценой. Про себя он проклинал Мисру и эльфийские интриги, но осознавал щекотливость их собственного положения куда лучше, чем Ренэф в своём чистом восприятии, яростном и наивном.

– Я должен кое-что рассказать тебе, – негромко произнёс Нэбвен и сел в своё кресло, развернув его так, чтобы оказаться напротив царевича.

Юноша поднял на него усталый взгляд.

– Это может подождать? Давай сперва закончим разговор с эльфеей.

– Хорошо, – старший рэмеи с усилием кивнул. – Так будет даже лучше, когда картина перед нами сложится сколь возможно цельная.

Некоторое время они молчали.

Нэбвену всё же удалось продолжить с Ренэфом обсуждение, пройтись ещё несколько раз по посланию градоправителя, обсудить его и вместе решить, как построить разговор с Тессадаиль. Когда все вопросы были оговорены, послали за эльфеей. Телохранители снова заняли свои места рядом с царевичем и военачальником.

– И снова я благодарю тебя за гостеприимство, сиятельный царевич, – с поклоном проговорила Тессадаиль и улыбнулась. – Даже в столь непростое время ты чествуешь гостей доброй пищей и прохладой дома. Я рада предстать пред тобой вновь столь скоро.

Ренэф медленно кивнул, пребывая в слишком большом напряжении и раздражении, чтобы изречь что-то столь же учтивое в ответ.

– У меня есть некоторое количество вопросов, госпожа Нидаэ, – сказал он.

– Для того я здесь, господин.

Они обсудили письмо и детали расследования. Эльфея отвечала гладко, и фразы её не противоречили ни сами себе, ни посланию Арфена. Насколько мог судить Нэбвен, посланница отвечала правдиво, и в истории, изложенной ею, ничто не вызывало подозрений. Впрочем, о том судить было уже другим рэмеи. Военачальник жалел, что нельзя было позвать на эту встречу Стотида – тот лучше улавливал суть среди хитросплетений даже самых витиеватых речей.

Когда все вопросы закончились, Ренэф чуть подался вперёд и сказал:

– Мы встретимся с вашими людьми на границе. Лишь один последний вопрос я хочу задать тебе.

– Конечно, господин.

– Чьё письмо было вложено в послание градоправителя?

Ни один мускул не дрогнул на лице эльфеи, и всё же она не сумела скрыть искреннего удивления во взгляде.

– О том я, увы, не ведаю, господин царевич, ведь я не вскрывала свиток, а запечатывали его не в моём присутствии. Не стану утаивать, я даже не знала, что посланий два.

Нэбвен бросил на Ренэфа предостерегающий взгляд, но царевич проигнорировал его.

– У меня есть основания полагать, что второе послание написано моим врагом.

– Могу я взглянуть на него, господин?

– Нет, – царевич перешёл на эльфийский, не сводя с Тессадаиль взгляда, и так же чётко чеканя каждое слово сказал: – Леди Нидаэ, от этого зависит моё решение и моё к Вам расположение. Возможно, Вы запамятовали.

– Мой народ никогда не жаловался на память, Ваше Высочество, – мягко ответила Тессадаиль также по-эльфийски. – Кого Вы ищете, лорд-принц? Вы полагаете, что лорд градоправитель и Высокий Лорд эмиссар могут укрывать Вашего врага?

Они вступали на скользкую почву.

– Мы не выдвигаем обвинений, леди Нидаэ, и не подвергаем сомнению слово Высокого Лорда, – поспешил вмешаться Нэбвен, переходя на эльфийский.

Тессадаиль серьёзно кивнула и спросила:

– Содержалась ли в послании угроза, Ваше Высочество? Со своей стороны, я могу уведомить Высокого Лорда, ибо не в наших интересах поступаться мирным договором, подписанным Её Величеством, да хранит её Мать Данвейн, и великим Владыкой Таур-Дуат, да будет он вечно жив, здоров и благополучен.

Нэбвен видел, как изменилось что-то во взгляде Ренэфа, и возблагодарил Богов, что царевичу хватило благоразумия не озвучивать то, что он думал на самом деле.

– Нет, я не могу назвать это прямой угрозой. Я подумаю над ответом Высокому Лорду, леди Нидаэ, – сказал юноша. – Отдохните у нас. Через день мы отправимся к границам, где ждёт Ваш отряд.

– Я буду готова в любой миг, Ваше Высочество, – с поклоном заверила его Тессадаиль.

Её лицо осталось спокойным, но уже не столь безмятежным. Вопрос Ренэфа явно встревожил её, застал врасплох.

Когда воины препроводили эльфею из комнаты, царевич отослал телохранителей и усмехнулся.

– Что скажешь? Она действительно не знает?

– Не похоже, чтобы знала, – осторожно согласился Нэбвен.

– В лицах мёртвых порой больше эмоций, чем в эльфийских, – поморщившись, сказал Ренэф и поднялся. – Дело почти сделано. Осталось немного. По крайней мере, мы не вернёмся в столицу ни с чем.

– Что ты задумал, Ренэф? – Нэбвен тоже поднялся и теперь пристально смотрел на юношу.

– Я не стану нападать на посольский отряд, если это тебя беспокоит.

– Меня беспокоит ситуация в целом. Ты ведь был готов к тому, что придётся выступить на Леддну, не так ли? Предполагал такую вероятность.

Ренэф упрямо смотрел на него, взвешивая что-то, но в итоге кивнул.

– Я не мог знать, что всё сложится именно так, но был готов к возможному походу, да. Так что ты собирался сказать мне, военачальник?

Нэбвен вздохнул. Высказать оказалось сложнее, хоть он уже и решил.

– Твой отец волновался о тебе и о твоих решениях.

– И поставил тебя приглядывать за мной – это мы оба знаем, – царевич нетерпеливо махнул рукой. – Ты справился с задачей блестяще. Мы оба живы, и бо́льшая часть наших воинов тоже. И даже сам Император признал наши действия необходимыми.

– Очень важно, чтобы теперь ты подчинился его воле, Ренэф. Ты сделал всё, что должен был, и даже больше. Я понимаю, что сейчас ты стоишь на перепутье…

– Да нет же, мы ведь обсудили всё и решили, – усмехнулся царевич.

– Лгать тебе удаётся не лучше, чем скрывать свой гнев, – улыбнулся военачальник и добавил уже серьёзно: – Ярость хороша на поле боя, и то не в каждом сражении. Сейчас твоя ярость может сослужить тебе плохую службу.

Ренэф прищёлкнул языком от раздражения и закатил глаза.

– Нэбвен, ты говорил мне это на протяжении всех тех месяцев, что мы пребываем в этой проклятой отмеченной фэйри стране. Сейчас я действительно в отвратительном настроении и не расположен слушать даже самые мудрые наставления.

– Ренэф, перед отбытием твой отец отдал мне вполне конкретный приказ, о котором он напомнил в своём к нам письме, – Нэбвен посмотрел в глаза царевичу и на одном дыхании закончил, рассекая протянувшуюся между ними хрупкую нить доверия: – Если ты не подчинишься, я должен взять тебя под стражу и доставить в столицу.

Лишь на пару мгновений лицо Ренэфа обрело то выражение, которое военачальник видел тогда, у ворот Леддны, когда Ликир приказал расстрелять безоружных солдат, – как у мальчика, впервые столкнувшегося с огромной несправедливостью. Царевич отшатнулся и выглядел таким юным и уязвимым… но уже в следующий миг от растерянности не осталось и следа.

– Вот как! – с ненавистью выплюнул Ренэф. – Под стражу. И долго ли ты собирался держать меня в неведении о доброте моего отца, мой друг, военачальник Нэбвен из рода Меннту?

– Я надеялся, и продолжаю надеяться, что до этого просто не дойдёт, – искренне ответил старший рэмеи. – Но да, вот почему под моим началом было чуть больше солдат. Вот почему я всегда переформировывал отряды так, чтобы их и оставалось больше. В случае нужды, согласно данным мне Владыкой полномочиям, я встаю над тобой как старший по званию, командир взвода Ренэф. Если же ты не подчинишься прямому приказу от старшего военачальника, мне дано право забрать твоё оружие и доставить тебя во дворец силой.

Ренэф рыкнул и оскалился.

– Стало быть, как и все, ты только и ждал, пока я оступлюсь!

– Нет, мой друг, мой царевич, это не так. Я здесь, чтобы помочь тебе и напомнить, что мы пришли в Лебайю не за новой войной. Теперь, когда ты всё знаешь… я не приказываю тебе, я прошу тебя. Заберём пленников и вернёмся в столицу, как только прибудут солдаты твоего отца.

Ренэф развернулся и направился к двери. Нэбвен окликнул его, но царевич даже не вздрогнул – только захлопнул дверь так, что стены дома содрогнулись. Чуть позже военачальник поднялся в верхние комнаты. Двое телохранителей преградили ему путь. Они выглядели растерянно, но подчинялись приказу своего господина.

– Царевич сказал, что сегодня не желает больше принимать никого, – сказал один из них, с видимым извинением глядя на военачальника.

– Мы не закончили обсуждение, и он знает об этом, – мягко сказал Нэбвен. – Конечно же, для меня он сделает исключение.

Телохранители переглянулись. Второй собрался с духом и сообщил:

– Господин старший военачальник, царевич приказал прежде всего не впускать тебя. Прости.

«Что ж, к этому должно было прийти, не так ли? – с горечью подумал Нэбвен. – Ты не простишь мне этот шаг, но лучше уж так».

– Мы можем доложить ему о твоём приходе, – учтиво предложил первый.

– Нет, не нужно. День сегодня непростой. Нам всем нужен отдых. Я зайду позже, – устало ответил старший рэмеи и проследовал к лестнице, а потом прочь из дома.

Ему о многом предстояло подумать и подготовить всё к походу.

Глава 9

К вечеру того же дня Нэбвен уже знал, что Ренэф, как только справился со своими эмоциями, вызывал к себе Стотида – видимо, чтобы обсудить оба послания и детали встречи. После он призвал Нератиса и Никеса. Нэбвен на эти встречи приглашён не был.

Военачальник и сам больше не предпринимал попыток увидеться. От царевича, конечно, всякого можно было ожидать, особенно когда он бывал не в духе, но ставить под угрозу всю их миссию он, конечно, не станет – в этом старший рэмеи был уверен. Даже если Ренэф не хотел видеть его лично, царевич должен будет связаться с ним как с военачальником, чтобы обсудить дальнейшие планы.

Царевич явно задумал что-то, чему Нэбвен имел возможность помешать. Но военачальник не понимал пока, насколько далеко всё может зайти. Конфликт между ними двумя не должен покинуть пределов той комнаты, в которой случился, не должен достигнуть солдат и уж тем более – людей. Раскол между лидерами – что может быть желаннее для врага? Оставалось надеяться, что и Ренэф понимал это. Но к словам Нэбвена о тайном приказе Императора он всё равно отнёсся как к удару в спину. Это тяготило военачальника. Он дорожил доверием царевича и искренне хотел помочь младшему сыну Секенэфа достичь всех тех высот, которые сулил блестящий потенциал юноши, увы, недооценённый теми, чьё мнение имело для него значение. Нэбвен хотел уберечь царевича, а в данном случае это означало и необходимое проявление жёсткости.

Но, даже осознавая это, Нэбвен мучился чувством вины. Это ведь он не сумел защитить Ренэфа во время покушения в селении, он до сих пор не нашёл убийцу. Всё, что случилось теперь, происходило по его вине. Убери он Мисру с пути Ренэфа раньше, и врагу нечем было бы подхлестнуть молодого царевича. Тот ни словом не обмолвился в письмах отцу о случившемся, хотя мог бы открыто обвинить военачальника, более того – имел на полное право. Так как же мог теперь сам Нэбвен унизить царевича даже из необходимости? Если бы не всё это, старший рэмеи не сомневался бы ни минуты. Он, прошедший войну, посвятивший всю свою жизнь служению Императору, полностью осознавал, что лучшие решения порой бывали чрезвычайно неприятными. Как же он мог сомневаться в приказе своего Владыки теперь? Возможно, он просто слишком уже постарел, слишком устал. Чувство вины перед Ренэфом подтачивало его решительность, и разлад с царевичем дался ему даже сложнее, чем он предполагал. Всё это время он был готов к такому повороту… и всё это время откладывал. Оберегая, направляя наследника в эти несколько месяцев, узнав его лучше, Нэбвен по-настоящему привязался к нему. И он видел, что Ренэф тоже тянулся к нему, потому что в чём-то военачальник понимал его лучше, чем даже любящий дядя, во многом заменивший отца. В конце концов, кто мог понять воина лучше, чем другой воин?

Тщетно он прождал до ночи. Хорошо хоть вестей о том, что Ренэф переменил решение и отложил встречу с отрядом на границе, не было. Что до леди Нидаэ, она спокойно наслаждалась рэмейским гостеприимством под охраной солдат. Слухи о её прибытии, разумеется, быстро разнеслись по городу, но волнений, к счастью, не последовало.

Нэбвен хотел переговорить с Никесом, но командир стражи после аудиенции с царевичем отправился в дозор, и разговор пришлось отложить до следующего дня. Пытаться говорить со Стодидом или Нератисом – он знал – было бесполезно, если Ренэф попросил их молчать. Разговор с Никесом, впрочем, тоже нужно будет строить осторожно, чтобы не навести его на мысль о конфликте с царевичем.

Спал военачальник в ту ночь плохо, то и дело просыпаясь от смутных тревожных сновидений, которые не мог запомнить. К утру он чувствовал себя совершенно разбитым, но проснулся по своему обыкновению рано. Над Леддной только-только занимался рассвет, но военачальник знал, что больше не уснёт. Умывшись и приведя себя в порядок, он как раз собирался присоединиться к своим младшим командирам за завтраком, когда к нему постучали. Отперев, Нэбвен с трудом сумел скрыть удивление.

– Мы можем поговорить, военачальник? – учтиво, но прохладно спросил Ренэф.

– Разумеется, мой царевич, – старший рэмеи отступил, пропуская гостя в комнату.

Он не стал спрашивать с солдат, почему те не уведомили его – Ренэфа, если тот задумал что-то, попробуй удержи. К тому же раньше, ещё до вчерашнего разговора, им были даны чёткие указания пропускать царевича или его посланника в любое время дня и ночи.

– Кого мы выделим в отряд для сопровождения леди Нидаэ? – с порога спросил юноша, едва Нэбвен закрыл дверь.

– Ты хочешь отправиться сам? – уточнил старший рэмеи.

– Об этом я и хотел поговорить с тобой. Учитывая всё произошедшее и происходящее, неразумно будет оставлять город без присмотра. Хоть до условленного места от силы день-полтора марша, одному из нас лучше быть здесь, с солдатами. Людям не стоит забывать, кто стоит у власти. Ну а другой пусть отправляется к посольскому отряду.

Ренэф говорил сухо, но гнев его уже, похоже, улёгся. То, что он снова пришёл к Нэбвену за советом, притом сам, а не просто послав кого-то, внушало надежду… но могло быть продиктовано и простой необходимостью.

– Это разумная мысль, да, – согласился военачальник.

– Ты – старший по званию, – царевич криво усмехнулся и скрестил руки на груди. – Вот и назначь. Мне всё равно. Я принял к сведению всё, что ты сказал мне.

Нэбвен вздохнул. На сердце у него всё равно было неспокойно. Более безопасным он видел, конечно же, вариант встретиться с отрядом из Митракиса самому, чем отпускать туда царевича. Мало ли что ещё скажут ему эльфы? Чтоб распалить гнев Ренэфа, многого не требовалось. Но и запереть юношу в городе он не мог – мог лишь приглядывать за ним издалека. Всё, что угодно, могло произойти в его отсутствие, пока он будет переправлять пленников.

– О чём ты говорил со Стотидом и Нератисом, могу я узнать? – спросил старший рэмеи.

– Ещё с Никесом, – напомнил Ренэф. – О защите, разумеется. Что до послания из Митракиса – Стотид признал, что оно выглядит достоверно. И я пересказал ему разговор с леди Нидаэ. На его взгляд, тоже всё сходится. Но мы должны предусмотреть все возможные варианты, в том числе и вариант нападения на наш отряд.

– С твоего позволения, отправлюсь я.

– Как пожелаешь, – спокойно кивнул юноша. – Тогда тебе и солдат отбирать.

Он развернулся, чтобы уйти.

– Постой, Ренэф, – окликнул его Нэбвен.

Царевич холодно посмотрел на него.

– Ты, возможно, и ненавидишь меня сейчас по горячности, – сказал военачальник с участием, – но, видят Боги, я действительно не враг тебе.

– Но и не друг. Ты – соглядатай моего отца, и мне не стоило забывать об этом ни на минуту, – сказал юноша, не скрывая горечи.

– Полагаешь, если бы я не рассказал тебе о приказе, а просто исполнил его в случае необходимости, было бы лучше?

– Я уже не знаю. Эта проклятая страна слишком смущает мой разум. Пора убираться отсюда.

– Я ждал этих слов, – улыбнулся Нэбвен. – Действительно, пора. Ренэф… – он приблизился к юноше, пытаясь прочитать в его взгляде истинное намерение. – Я всеми силами буду защищать тебя. Я прикрою твою спину.

– Но не перед отцом.

– Владыка стои́т намного выше нас обоих и отвечает за наши действия. Мы оба должны подчиняться хотя бы потому, что не видим всю картину так, как он. Однажды и тебе придётся…

– Не начинай, – Ренэф вскинул руки в насмешливом жесте, словно сдавая свои позиции. – Я знаю своё место, с детства его знал. Отец весьма успешно показал его мне.

Нэбвен не стал унижать царевича неуместным проявлением сочувствия, но понимал и разделял его горечь.

– Мы найдём эту женщину, я обещаю тебе. Преступление не останется безнаказанным.

Глаза Ренэфа опасно сверкнули, прежде чем он отвёл взгляд.

– Удачи на встрече с остроухими, военачальник, – сказал юноша. – Не беспокойся, Леддна в твоё отсутствие не рухнет.

– Не за Леддну я беспокоюсь, царевич, – вздохнул старший рэмеи, качая головой.

– Скажи лучше – ты сам-то не боишься, что они нападут на тебя?

– Я пойду туда не один и не без оружия. Встречаться мы будем в стороне от укреплений, на территории, теперь принадлежащей нам. У нас недостаточно воинов, чтобы защитить границы, но небольшими дозорными отрядами мы всё же располагаем.

– Единственная настоящая гарантия их разумности – это жизнь леди Нидаэ в наших руках.

– Да, это так. Мы с тобой оба понимаем, что идём на риск. Лучше пусть ему подвергнусь я… тем более учитывая письмо от Мисры.

Ренэф фыркнул, но спорить не стал.

– Я просил Стотида и Нератиса, чтобы выделили людей приглядеть за вами, – сказал он. – Если отряд будет больше, чем мы ожидаем, разведчики тебя предупредят.

– Спасибо, Ренэф, – искренне проговорил военачальник.

Царевич только отмахнулся.

– Я думал о себе. Но раз уж ты решил отправиться сам – так тому и быть.

Коротко они обсудили нейтральное послание с ответом для Митракиса и эмиссара королевы, которое должен был составить писец Ренэфа, и на этом расстались. Нэбвен всё же присоединился к командирам за трапезой, а после послал за Никесом. Он должен был оставить кое-какие распоряжения на случай непредвиденных обстоятельств… и на случай, если не вернётся.

На следующий день отряд, собранный Нэбвеном, чтобы сопровождать леди Нидаэ, покинул стены Леддны. Поскольку эльфея прибыла в город верхом, военачальнику тоже пришлось приказать оседлать коня, хоть путешествовать верхом он, потомственный копейщик, очень не любил. Среди отобранных им солдат было двое конников: на случай если придётся быстро направить весть или – что маловероятно – преследовать сбежавших пленников. Для того чтобы быстрее доставить мятежников в Леддну, подготовили повозку, запряжённую парой ослов из городского хозяйства. В конце концов, едва ли вельможи способны были быстро преодолеть пеший марш, а измучить их до суда Императора ни у кого цели не было.

Ренэф в сопровождении телохранителей даже изволил лично проводить их до ближайшей деревни, в которую уже вернулись жители, – той самой деревни, в которой перед штурмом находился рэмейский аванпост. После, церемонно передав Тессадаиль краткое запечатанное послание, скреплённое его печатью, царевич вернулся в город. Содержание письма Нэбвен видел. Не больше, чем они обсуждали вчера – сухая благодарность за содействие и обещание передать пленников на суд Императора.

В ходе путешествия эльфея была так же безмятежна и учтива, как и по прибытии. Она аккуратно попыталась узнать о втором письме, которое упоминал царевич, но военачальник не поддержал разговор, и леди Нидаэ не стала настаивать. В целом их беседы в ходе пути были лишь данью этикету – о людской культуре, о местном климате, об урожае и хищниках пустыни. Разузнать даже косвенно о том, как в Данваэнноне отнеслись к истории с Леддной, Нэбвену тоже не удалось – Тессадаиль не дала ему ни единого намёка. Приходилось довольствоваться тем, как сложившаяся ситуация была представлена формально, – как жест доброй воли от градоправителя Митракиса и его эльфийских союзников. Очевидно, принятие решений касательно произошедшего в Лебайе было вынесено на более высокий уровень, и новая трактовка нынешних событий, скорее всего, будет предъявлена уже Императору.

Нэбвен всё думал о Ренэфе, который явно хотел отправиться на эту встречу сам. Хитрость не относилась к сильным сторонам юноши – его согласие было не тонким тактическим ходом, а только лишь вынужденной необходимостью подчиниться. Возможно, его пыл угас от понимания тщетности усилий, от простых расчётов расстановки сил, в конце концов, от усталости. Но насколько военачальник знал царевича – вспышки можно было ожидать в любой момент.

Чтобы не встречаться с отрядом поздней ночью, Нэбвен повелел остановиться на привал после заката и переночевать в землях, где можно было рассчитывать хоть на какую-то безопасность. Возможность предательского нападения он тоже предусматривал – эти территории не были спокойными, а все основные силы рэмеи были сосредоточены на защите города. Но Нэбвен надеялся, что, будучи фигурой менее заметной, чем царевич Эмхет, он вряд ли заинтересует кого-то настолько, чтобы спровоцировать нападение. Да и письмо, подписанное послом королевы, служило защитой – нарушение законов дипломатии повлечёт за собой последствия, до которых ни одна из сторон доходить не желала. По крайней мере, пока.

Опасения Нэбвена, к счастью, не оправдались. Во второй половине следующего дня они благополучно встретились с отрядом из десяти воинов, среди которых были и люди, и эльфы. Местность хорошо просматривалась – роща, в которой разбили шатры посланники градоправителя Митракиса, была негустой. Сразу за ней начинался перевал, ведущий в соседнюю область. Разведчики молчали, и если подкрепление для посольского отряда и скрывалось в холмах – с этим всё равно уже ничего нельзя было поделать.

После чинного обмена приветствиями командир отряда, эльф – один из стражи Высокого Лорда Сильри, как пояснила Тессадаиль, – повелел вывести вперёд пленников. Из трёх человек, скованных между собой цепью, лишь один побледнел и едва не лишился чувств при виде имперских солдат, но его мольбы о пощаде были жёстко пресечены эльфийскими воинами. Вельможа, возглавлявший шеренгу, смотрел на рэмеи бесстрашно и прямо. Третий пытался сохранять достоинство, но во взгляде его всё же угадывался страх. Что до лорда Ассаи, тоже в цепях, но не прикованного к остальным, он выглядел абсолютно безучастным к своей судьбе. Простую тунику он носил так, точно она была выткана из лучшего льна или эльфийского паучьего шёлка, а цепи – словно они были золотыми украшениями с самоцветами. Он смотрел на рэмеи без презрения, но с явным осознанием своего превосходства над ними.

После того как имперские и эльфийские воины ещё раз тщательно вместе проверили надёжность оков и обыскали пленников, леди Нидаэ церемонно поклонилась Нэбвену:

– Здесь мы прощаемся, господин военачальник Нэбвен из вельможного рода Меннту. Да будут дни твои долгими, и да пребудешь ты и твоя семья в добром здравии.

– Ясных звёзд, леди Нидаэ, и пусть мать земля будет щедрой к Вам и Вашему роду, – столь же учтиво ответил рэмеи по-эльфийски.

Тессадаиль тепло улыбнулась ему и прошла к своему отряду, ведя под уздцы легконогую белую кобылицу. Эльфийские, рэмейские и людские воины отсалютовали друг другу в знак мирных намерений. Имперские солдаты помогли пленным разместиться в повозке. Посланники тем временем начали собирать шатры. И даже при всей подозрительности обеих сторон друг к другу никто не заметил потенциальных враждебных действий. Отряды разошлись мирно, как и было оговорено условиями.

Нэбвену хотелось бы вздохнуть с облегчением, но тревога всё никак не отпускала его.

– Что с нами будет теперь, военачальник? – с достоинством спросил лорд Ассаи, и взгляды людей тоже обратились к старшему рэмеи. – Нас ждёт справедливый суд?

– Никто из нас не нарушит слово, – ответил Нэбвен. – Вас ждёт суд Владыки Таур-Дуат.

– До столицы Империи путь неблизкий, – вздохнул кто-то из людей. – Не случилось бы беды.

– Прежде вас доставят в Леддну, во временную резиденцию господина нашего царевича.

Лорд Ассаи равнодушно пожал плечами и замолчал, устремив взгляд вперёд. Люди зашептались между собой, но разговоры быстро прекратились, когда один из солдат, охранявших повозку, ненавязчиво тронул старшего вельможу за плечо тупым концом копья. Разумеется, в каких именно преступлениях обвинялись эти люди и эльф, объявлено не было, иначе среди воинов их ждал бы куда как более жестокий приём. Семья Императора была неприкосновенна, и сама возможность преступления против рода Эмхет вызывала в рэмеи суеверный страх.

Несколько часов пути прошли спокойно. Солдаты привычно шутили и переговаривались. Внезапно кто-то из них заметил далеко впереди движение.

– Военачальник, там всадник!

По жесту старшего рэмеи два конника из отряда выехали вперёд, чтобы перехватить всадника. Им оказался один из солдат Нэбвена, оставленных в городе в помощь Ренэфу. Более того, именно с этим солдатом военачальник велел Никесу передать весть, если что-то случится.

Быстро спешившись, гонец отсалютовал. Его конь пошатывался от усталости, всхрапывая и хрипло дыша, да и сам солдат явно не тратил лишнего времени на отдых.

– Докладывай, – велел военачальник.

Воин склонил голову и, понизив голос, сообщил:

– Военачальник, царевич покинул город, отправился в дозор в холмы немногим после твоего отбытия. Никес просил не гневаться на него за подозрительность, но счёл, что двадцать воинов – слишком много для дозора. Он опасается, что господин наш решил направиться в область Митракиса. Царевич взял с собой полуэльфа Нератиса как проводника.

– Никто не пытался остановить его? – нахмурился Нэбвен.

– Кто посмеет указывать нашему господину? – тихо возразил гонец и поклонился. – И речь ведь шла о простом дозоре.

Военачальник тяжело вздохнул, едва удержавшись от того, чтобы не схватиться за голову. Слава Богам, Никес оказался предусмотрителен.

– Может быть, царевич уже вернулся? – с надеждой добавил солдат.

– Сомневаюсь, – процедил Нэбвен.

Лошадей в распоряжении отряда Нэбвена было немного – поход предполагался пеший. Гонца и его уставшего коня разумнее было оставить с теми, кто продолжил конвоировать пленников.

Разум подбрасывал Нэбвену самые мрачные варианты развития событий, но самообладание военачальника не подводило. Бесполезно было проклинать обстоятельства и сетовать на судьбу. Он отдал необходимые приказы и взял одного из конников себе в сопровождение. Вскоре оба всадника уже во весь опор мчались к Леддне.

За перевалом лежала область Митракиса. Холмы же не принадлежали никому, и произойти здесь могло всё что угодно. Но добраться до перевала посольский отряд так и не успел.

Эльфийские лучники первыми заметили приближение рэмеи со стороны холмов и в мгновение ока наложили стрелы на тетивы. Тессадаиль предупреждающе вскинула руку. Расстановка сил была не в их пользу, да и в целом развязывать бой было неуместно. Они ждали.

Рэмеи во главе с царевичем преградили отряду путь. Имперские солдаты держали оружие наготове, но не нападали.

Эльфея спешилась, выступила вперёд и поклонилась царевичу.

– Приветствую тебя, сиятельный сын великого Императора, – доброжелательно проговорила она на рэмейском. – Всё произошло согласно нашему договору несколько часов назад.

– Бесспорно, это хорошая новость, леди Нидаэ, – кивнул Ренэф, используя эльфийское обращение.

Его щит всё ещё висел на спине, а хопеш – в петле на поясе. Как только он сделал несколько шагов вперёд, телохранители ступили за ним единым движением, точно тени. Остальные солдаты не двигались.

Всё замерло в напряжённом ожидании. Царевич окинул взглядом посольский отряд.

– Я позволю всем пересечь границу и вернуться в Митракис. Но я хочу, чтобы вы передали ещё одну весть от меня градоправителю Арфену, сыну Иория, и Высокому Лорду Сильри.

Тессадаиль склонила голову:

– Как тебе будет угодно, господин царевич. Я передам твою весть слово в слово.

– Нет, леди Нидаэ, – Ренэф спокойно покачал головой, переходя на эльфийский. – Вас я прошу задержаться в Леддне… как мою гостью.

Эльфея пристально посмотрела ему в глаза, а потом бросила взгляд за его плечо, на имперских воинов.

– Вряд ли у меня есть выбор, Ваше Высочество, – она грустно улыбнулась. – Но Вы ведь осознаёте последствия?

– Осознаю́, да.

– Ну что ж, тогда я принимаю Ваше приглашение.

– Леди Нидаэ, нет! – воскликнул командир отряда. – Мы готовы сражаться за Вас.

Тессадаиль обернулась и что-то тихо сказала своим эльфийским спутникам. Бросив на Ренэфа откровенно враждебные взгляды, они резко опустили луки и убрали стрелы в колчаны. Командир медленно, с явным усилием спрятал меч в ножны.

– Мы пойдём тоже, – заявил он. – Не будь я, Дэарн, стражем Высокого Лорда Сильри.

– Воля ваша, но мне нужна только леди Нидаэ, – спокойно ответил царевич. – Передайте своё оружие моим солдатам. Пойдут двое. Один из уроженцев Данваэннона пусть отправляется вместе с людьми к Высокому Лорду Сильри, чтобы подтвердить мои слова.

Воздух сгустился от сдерживаемой ненависти и тревоги. Люди негромко переговаривались между собой, но подчинились приказам Дэарна и здравому смыслу и не стали нападать. Трое эльфийских воинов тихо, но на удивление для этой расы эмоционально, спорили, кто именно пойдёт, пока Тессадаиль не удалось убедить одного из них остаться. В сопровождении Дэарна и второго лучника она приблизилась к Ренэфу. По его жесту солдаты окружили их и забрали оружие.

– Могу я узнать, с чем связана перемена Вашего решения, Ваше Высочество? – с достоинством спросила Тессадаиль. – Мы передали пленников, как и обещали. Разве более нет веры слову императорской семьи?

– На Вашем месте я бы поостерёгся оскорблять нас, – царевич чуть оскалился.

– Вам известны законы, оберегающие неприкосновенность послов.

– А Вам известны законы мирного договора, – он посмотрел в глаза эльфеи, стараясь удерживать свой гнев, – хотя её спокойствие раздражало – и перешёл на рэмейский: – Твои люди, госпожа, укрывают женщину, в этих местах известную под именем Мисра.

– Это имя мне неизвестно, господин царевич, – возразила Тессадаиль. – В каких преступлениях ты обвиняешь её, сиятельный сын Владыки?

Ренэф резко подался вперёд. Эльфы дёрнулись было, чтобы защитить свою госпожу, но рэмейские клинки удерживали их на почтительном расстоянии.

– Покушение на меня с помощью «Пьянящего вздоха», – прошипел он. – Мы не глупы, леди Нидаэ. Люди не получают такое оружие просто так. А создавать его умеют только чародеи Данваэннона.

Тессадаиль побледнела, но справилась с собой и ничем более не выдала своего сильнейшего потрясения.

– Как страшно в это поверить, – прошептала она. – Но господин царевич, это оружие было запрещено приказом Пресветлой королевы.

Ренэф скептически усмехнулся, давая понять, что́ думал об этом, а потом жёстко проговорил:

– Сообщи своим людям, госпожа Нидаэ, что ты останешься со мной, пока градоправитель не передаст мне женщину человеческой крови, писавшую письмо вместе с ним. Таково условие сына Владыки Таур-Дуат.

– Новые условия Империи… Заговорщиков, действовавших против наследника, да примет его Хранитель Вод Перерождения, недостаточно. Никогда вам не бывает достаточно, – Тессадаиль снова печально улыбнулась и вздохнула. – Позволь хотя бы узнать её приметы, сиятельный царевич.

Ренэф описал танцовщицу, предпочтя пропустить замечание эльфеи мимо ушей.

– Найти молодую светловолосую женщину в Лебайе будет не легче, чем определённый колос – в целом поле, щедро одаренном благодатью Матери Земли, – вздохнула Тессадаиль.

– Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, госпожа Нидаэ. Не испытывай моё терпение, оно скоро иссякнет, – предупредил царевич, кладя ладонь на рукоять хопеша.

Оба эльфа выглядели так, словно готовы были наброситься на имперских воинов с голыми руками. Третий – тот, что остался с отрядом, – наложил стрелу на тетиву.

– Клянусь Богиней, ты ошибаешься, сиятельный царевич. Я не знаю женщины по имени Мисра, – тихо ответила эльфея и поклонилась.

Она передала слова царевича остальному отряду и попросила всех проявлять благоразумие согласно мирному времени. Дослушав речь, Ренэф протянул ей руку, и Тессадаиль заняла место рядом с ним.

– Могу я взять что-то из своих вещей и письменных принадлежностей, сиятельный господин царевич? – осведомилась она так спокойно, точно собиралась не в плен, а на светскую прогулку.

– Всё, что необходимо, ты получишь от нас, госпожа, – ответил Ренэф. – Простая предосторожность в непростое время.

По его приказу двух эльфов увели в середину строя, а сама госпожа посол осталась рядом с ним. Отряд выдвинулся к холмам.

– Здесь небезопасно, Ваше Высочество, – чуть слышно предупредила Тессадаиль по-эльфийски. – Я надеюсь, Вы понимаете, что делаете.

– Я понимаю, – отрезал царевич.

Он был уверен в своём решении так же, как и в своём праве на эту землю.

Оба своих плана Ренэф рассчитал безупречно. Конечно, легче было осуществить первый, по которому он сам отправился бы за пленниками, но этот план был и наименее вероятным – очевидно, Нэбвен предпочёл бы отправиться к послам сам. Нужно было тщательно выверить время, а наметить путь Ренэфу помогли Стотид и Нератис. Оба сочли своим долгом попытаться остановить его, твердили, что холмы защищены только на самых подступах к Леддне, что даже разведчики не могли узнать всего, что происходило на этих диких никому не принадлежащих территориях. Защитой разведчиков было не оружие, а маскировка, в остальном же на эти тропы, как говорил Никес, даже патрули толком нельзя отрядить. Здешние холмы и в лучшие-то времена считались спорной территорией, охранять которую было сложно. Разбойники, беглые преступники, вольные наёмники – им тут всегда было раздолье.

Но Ренэфу была важна только цель. Всё остальное отступило на второй план.

Царевич сформировал отряд из двадцати верных ему воинов. Покинуть Леддну, не вызывая тревоги и лишнего внимания горожан, не составило труда. Конечно же, Нэбвен, верный друг его отца, наверняка устроил за ним слежку, и объяснением о дозоре надолго никого было не одурачить. Бдительность Никеса тоже в данном случае играла против него, но, по крайней мере, командир стражи не стал задавать лишних вопросов. У Нэбвена всё равно не будет достаточно времени, чтобы остановить его, потому Ренэф справедливо рассудил: пусть доносят военачальнику о чём хотят.

Нератис сам повёл рэмеи через холмы. Этот марш должен был значительно сократить путь, но по приказу царевича и ночью почти не отдыхали. Они успевали как раз вовремя, чтобы позволить отряду Нэбвена благополучно покинуть условное место, но при этом не дать послам уйти на территорию Митракиса. Ренэф осознавал силу свою и своих солдат, но не питал иллюзий: встретиться с отрядами градоправителя Арфена, сына Иория, они не были готовы, тем более что людям там помогали фейские выродки. Наверняка за перевалом послов ждало подкрепление. Тем важнее было перехватить их вовремя, и с этим царевич справился. Теперь оставалось только вернуться той же дорогой, ну а уж с Нэбвеном он объяснится.

Ночь опускалась на холмы, расстилая от горизонта до горизонта своё расшитое самоцветами покрывало. Звери выходили на охоту, но не рисковали приближаться к отряду. Эхо разносило их голоса призрачными отзвуками среди скал.

Значительная часть пути уже осталась позади. Ренэф бы гнал своих воинов вперёд и дальше, благо эльфы почти не замедляли отряд – разве что леди Тессадаиль, но и она, похоже, была привычна к долгим пешим переходам. И всё же им всем требовался отдых.

Царевич отдал приказ сделать на привал и назначил дозорных. Нигде в Лебайе он не чувствовал себя в безопасности – с самого первого дня прибытия сюда. В селении Сафара ему было спокойнее, чем даже за стенами Леддны. Что уж говорить о местах, откуда рукой подать до незащищённых границ. Не стоило забывать, что эта территория хоть и завоёвана, ещё не освоена и не защищена как следует.

Но для того, что задумал Ренэф, эти дикие тропы подходили идеально. Он почти не сомневался, что их станут преследовать. Те, кто должен был встречать у границы отряд Тессадаиль, узнав о пропаже леди Нидаэ, наверняка пустятся по следу царевича, вместо того чтобы выполнить его условия. Но время пока ещё было на их стороне, а ближе к Леддне его отряду уже смогут помочь патрули.

Ренэф полагался на разведчиков Нератиса. Наёмники отца охраняли подступы к Леддне, но до них ещё нужно было добраться. Отрядить же дозорных к границам можно было лишь небольшим числом, и то не для защиты, а для предупреждения. Распылять силы было неразумно, и самым важным сейчас было контролировать город. Покинув же Леддну, Ренэф подвергал риску и себя, и своих солдат. Нэбвен рисковал ещё больше. Здесь некому было прийти им на помощь. Запоздало царевич подумал, что навлёк опасность и на отряд военачальника, найти который было легче, чем его собственный, потому что они путешествовали открыто. Но юноша отогнал от себя эту мысль. Пока всё шло хорошо. В конце концов, путь до условного места и больше половины пути обратно они преодолели быстро и без препятствий.

Костров не разжигали, чтобы не привлекать ненужного внимания. Тьма в холмах была гуще, чем на равнине, и по ночам холод из пустыни подкрадывался быстро, но эти неудобства не стоили риска быть замеченными.

Ренэф без особых церемоний разделил с Тессадаиль свой паёк и сел рядом с ней на большом камне, прислонив рядом щит и положив хопеш себе на колени. Это было самое безопасное место в их временном лагере: со спины обоих защищала скалистая толща холма и вся площадка хорошо просматривалась. Две тропы терялись во мраке, но их по двое патрулировали дозорные.

Эльфея учтиво поблагодарила царевича и приступила к нехитрой трапезе из сухих хлебцев и вяленого мяса.

– Будет ли мне позволено задать вопрос, сиятельный сын великого Императора? – тихо спросила она по-рэмейски, когда с едой было покончено.

Ренэф с подозрением посмотрел на неё и коротко кивнул.

– Ты, славный многими победами, осиянный золотом Богов, выступил на Леддну из-за покушения на тебя или на твоего досточтимого брата, да защитит его Хранитель Вод Перерождения?

– Разве это имеет значение теперь?

– Как дипломат, я не могу не задаваться такими вопросами, пусть слово моё и не будет иметь много веса на переговорах среди высокорождённых наших народов.

– Всё сыграло свою роль, – мрачно ответил царевич. – Но коли хочешь знать, госпожа Нидаэ: нет, мы не планировали завоевательный поход изначально.

– Каким же неблагим угодна эта вражда, хотела бы я знать, – вздохнула эльфея, очертив в воздухе защитный знак.

Ренэф узнал это эльфийское слово. С тем же неприятием, а порой и со страхом, сами рэмеи говорили о хайту. Согласно верованиям народа Данваэннона, неблагие фэйри искажали гармонию Мира и чинили неприятности всем смертным расам.

Он не желал обрести понимание с эльфеей, не желал вдаваться с ней в пространные беседы или находить какие-либо точки соприкосновения. Всё, чего он хотел, это получить Мисру. Но Тессадаиль держалась с ним учтиво и доброжелательно, с неизменным уважением и достоинством, несмотря даже на то, что он, по сути, преступил закон, напав на посла. Её смелость была достойна всяческого уважения. Ну а в витиеватых обходительных речах наследники фэйри были искусны. Их разум был изворотлив, но этикет они ставили подчас превыше всех прочих добродетелей.

– Стало быть, ты уже не застал прибытие посольства в столицу, господин царевич? – продолжала Тессадаиль.

– Какого посольства? – насторожился Ренэф.

– Так и для тебя это тайна? – эльфея ненадолго задумалась, точно взвешивая что-то, а потом сказала: – Я располагаю этими сведениями случайно, исключительно благодаря доверию высоких особ и долгому служению Высокому Роду Тиири. Мне не до́лжно быть настолько осведомлённой… но я тревожусь. И потому позволь мне говорить напрямую, господин царевич.

– Говори же.

– Когда вести о страшной трагедии достигли слуха Пресветлой, да сияют над ней звёзды вечности, Её Величество направила посольство в Апет-Сут. Дела такие не терпят суеты, и Пресветлая, которую я не смею осуждать, должна была получить согласие от Совета, – Тессадаиль так гармонично вплетала эльфийские титулы в рэмейскую речь, только диву оставалось даваться. – Но и откладывать было нельзя, и потому Её Величество направила посольство сама, насколько я знаю. Не стану утомлять твой слух, сиятельный царевич, излишними подробностями нашей политики. Просто поверь, как сложно это сделать в согласии с нашими законами.

– Нет уж, изволь, – Ренэф подался вперёд, пристально глядя на неё. – Королева направила посольство, не согласовав это с Советом? Да не может такого быть!

Тессадаиль спокойно посмотрела на него:

– Верно, господин царевич, в обычных обстоятельствах не может. И потому деяние сие не было освещено. Прошу тебя, развей мою тревогу. Его Высочество Эрдан, – на имени принца голос эльфеи всё же окрасился эмоциями, которые даже она не сумела скрыть, – добрался до столицы благополучно? Не спрашиваю, пришлись ли дары Её Величества по вкусу великому Владыке Эмхет, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. Но принц…

– Принц Эрдан прибыл послом ко двору Императора?

Ренэф не знал, смеяться ему или сыпать проклятиями. Конечно же, эта женщина лгала ему! Во-первых, он ровным счётом ничего не слышал о посольстве. Разумеется, отец мог не сообщить ему пока, но мать бы упомянула хоть что-то в своём письме. Во-вторых, королева не стала бы рисковать одним из своих сыновей. Да и не решали правители Данваэннона ничего без своих вельмож! У наследников фэйри и династии-то постоянной не было, а заправлял делами Совет Высокорождённых. Это даже он, больше разбиравшийся в стратегии и тактике, чем в политике, знал прекрасно.

– Шутить изволите, леди Нидаэ, – мрачно усмехнулся царевич, переходя на эльфийский. – Не люблю, когда меня держат за дурака.

Тессадаиль покачала головой, но взгляд её был полон искренней печали и тревоги.

– Понимаю, ты не хочешь выдавать мне всего, сиятельный царевич. Но прошу тебя… одного лишь намёка будет достаточно. Его Высочество вне опасности?

– Я ничего об этом не знаю! – вспылил Ренэф.

Эльфея только вздохнула. Что ж, весь эльфийский род играл словами и масками прекрасно. Им нельзя было доверять. Да и вообще лучше было не разговаривать с ней, чтоб совсем уж не сбиться с мыслей. Царевич отвернулся и сжал рукоять хопеша, окидывая взглядом лагерь. Солдаты, чтобы не терять драгоценных часов сна, уже расположились на отдых. Тессадаиль хотела спросить что-то ещё, но царевич раздражённо отмахнулся и резко поднялся.

– Мы выдвинемся с первыми лучами солнца, – сказал он. – Лучше не трать время на пустые разговоры, госпожа Нидаэ, и отдохни.

– Ты воплощаешь всё, что говорят о твоём народе, сиятельный царевич, – сказала эльфея ему вслед. – Столько ярости и необузданной силы. Куда ты направишь её? Ты убьёшь меня, если не получишь желаемое?

– Всё, хватит, – процедил Ренэф, хлестнув себя хвостом по ногам. – Доброй ночи.

– Ясных звёзд, Ваше Высочество.

Приглушённо царевич выплюнул пару крепких солдатских ругательств – так, чтобы эльфея не услышала, разумеется. Всё же этикет оставался этикетом, тут уроки матери не прошли зря. Но ещё только внезапных новостей о младшем остроухом принце ему не хватало! Об этом уж точно следовало подумать позже. А пока все вокруг, похоже, решили, что у нового наследника трона ещё рога не проре́зались, или что он был не сильно умнее своего шлема. Никому больше Ренэф не собирался позволять недооценивать его! Он вернётся в столицу с победой. И он покарает своих врагов здесь – по крайней мере, тех, до кого сможет дотянуться.

За своим гневом царевич не сразу уловил вспыхнувшее внутри ощущение. Что-то шло совсем не так. И без того он был встревожен, но это ощущение оказалось ещё более сильным. Ночь была тихой, но внутреннее чутьё заставило его насторожиться, как хищника, готового к броску. Он обходил лагерь, но ничто вроде бы не предвещало беды.

Из темноты перед ним вдруг вырос Нератис. Ренэф выругался от неожиданности, но не стал спрашивать, как полуэльфу удалось миновать дозорных.

– Мой царевич, мы окружены, – с грациозным поклоном доложил бывший пират.

– Какого… А твои люди?!

– Цепочка докладов прервалась, – глаза Нератиса сверкнули, хотя лицо осталось невозмутимым.

Кто-то прикончил его разведчиков.

– Остальные?

– Готовы к бою.

– Перевес?

– Не на нашей стороне, господин царевич.

– Отправь нескольких к Леддне за подкреплением, – тихо велел Ренэф и обернулся, смерив взглядом Тессадаиль, сидевшую там же, где он оставил её – на камне.

Она ведь предупреждала его, что в этих холмах небезопасно. Ловушка захлопнулась, но ловчим был не он.

Нератис растворился в ночи. Царевич быстро, без лишнего шума, разбудил своих солдат и приказал дозорным возвращаться. Лагерь быстро пришёл в движение.

А потом просвистели первые стрелы, полыхнули факелы. Рэмеи окружили царевича и пленных эльфов, принимая стрелы на щиты.

– Дай нам оружие, царевич! – воскликнул Дэарн.

Ренэф фыркнул, забросил свой щит за спину и шагнул к Тессадаиль. Эльф попытался броситься ему наперерез, но телохранитель царевича перехватил его.

Тессадаиль встретила взгляд Ренэфа, готовая к любой участи. Наверное, она думала, что царевич прикончит её прямо сейчас.

– Вы – наша порука выйти отсюда живыми, леди Нидаэ, – сказал Ренэф, привлекая к себе эльфею, и поднял хопеш, удерживая клинок у её шеи. – Я не причиню Вам вреда, если Ваши воины не станут нападать.

– Вы не понимаете, Ваше Высочество, – тихо и обречённо сказала Тессадаиль. – Это – не мои воины.

– Разве не за Вами они пришли?

– Нет. Боюсь, что за Вами.

Глава 10

Стотид исчез. Наверное, этого следовало ожидать – видимо, жизнь стражника всё же была не для него, а может, новые порядки его не устраивали. И всё же Никесу было досадно, особенно сейчас, когда ему так нужны были верные люди рядом. Но бывший разбойник как в воду канул – командир стражи даже не понял, в какой момент.

Весь риск своего положения Никес осознавал, когда принимал это решение. Но он был полностью согласен с Клийей. «Если мы потеряем Сына Солнца – мы потеряем всё, – сказала она, когда командир только-только поделился с ней своими опасениями. – Твой долг – охранять город, но чем будет этот город без царевича?»

Царевич так и не вернулся из дозора. Да и не было никакого дозора – это командир стражи тоже понимал. Гонца к военачальнику Нэбвену он направил сразу же, как только Сын Солнца покинул стены Леддны – недаром перед отбытием своего отряда военачальник недвусмысленно дал Никесу понять, что царевич мог предпринять что-то рискованное, чтобы обезопасить Леддну от врага. Командир не решился расспрашивать старшего рэмеи, но для себя выводы сделал и переформировал верные ему отряды стражи. Следить за порядком в городе в отсутствие царевича и военачальника было поручено ему, но если оба они не вернутся… Нет, об этом Никес не желал даже думать, когда на свой страх и риск тайными тропами пошёл с отобранными им воинами в холмы навстречу ближайшему патрулю. Вестей от разведчиков не было, но, по крайней мере, он примерно представлял, какой дорогой Нератис повёл отряд царевича. На наёмников, отвечавших напрямую военачальнику Нэбвену, он повлиять никак не мог и даже не пытался ни взять с собой, ни переформировать для лучшей защиты города. Но стража подчинялась ему.

Рискованно было идти в никуда, но царевич знал что-то, чего не знали все остальные, что-то, о чём сам Никес задумывался всё это время со взятия города: враг таился ближе, чем они думали. Враг, не пришедший на помощь Ликиру, мог нанести удар теперь. Иначе зачем ещё было царевичу поднимать отряд? А раз так – Сыну Солнца могла понадобиться помощь.

Когда отряд Никеса настиг рэмейский гонец – уже на тропе в холмах, – командир был готов ко всему, даже к потере своего поста за то, что увёл бо́льшую часть стражи из города. Он узнал воина – это был лучник Джар, один из рэмейских разведчиков, патрулировавших дальние окрестности Леддны. Джар явно добирался сюда в спешке, но выглядел больше взволнованным, чем измученным. При виде него воины Никеса тоже взволновались, поскольку, как и командир, понимали, что здесь их быть не должно.

– Думал, не найду тебя в срок, командир, – заявил рэмеи после обмена приветствиями и протянул маленький свиток. – От военачальника.

– Где сам военачальник? – спросил Никес, забирая свиток и быстро разрезая стягивавшую его бечёвку кинжалом. – Он получил весть?

– Получил, – коротко кивнул Джар и, подавшись вперёд, чуть слышно проговорил: – По приказу старшего военачальника наши наёмные отряды временно переходят под твоё командование, Никес, сын Тодиса.

Не сумев скрыть изумления, Никес наконец вскрыл послание. Свиток с личной печатью военачальника Нэбвена подтверждал слова Джара.

– Военачальник, получив твою весть, решил не возвращаться в Леддну. Он добрался до ближайшего патрульного отряда и ушёл в холмы, – объяснил Джар.

– Но он же не знает, куда идти! – воскликнул Никес.

– У него есть надёжный проводник, – пожал плечами лучник. – Наше же дело – успеть за ним.

Командир стражи прикинул пути патрулей: Нэбвен забрал самый дальний от Леддны.

– Несколько часов марша, – сказал он. – Мы сможем нагнать их только ночью.

– Да, ночь и правда плохое время для прогулки по этим холмам… но мы нужны царевичу.

Сердце Никеса бешено забилось. Худшие его предчувствия оправдались. Никто из них не знал точно, где искать первый отряд, но они обязаны были попытаться.

Командир стражи отдал необходимые распоряжения. Несколько воинов с посланием Нэбвена поспешили назад в город за подкреплением. Сам же Никес повёл своих людей дальше. Кто был проводником почтенного Нэбвена, он не знал, но надеялся, что это кто-то из отряда Нератиса – того самого отряда, часть которого, похоже, сопровождала царевича.

Последние слова Клийи вреза́лись в его разум, смешивая мысли, и страх – не за себя, а за то, что могло произойти, – скручивал внутренности.

«Если мы потеряем Сына Солнца – мы потеряем всё».

Ренэф тряхнул головой, не вполне понимая смысл слов Тессадаиль.

– Остановите наступление! – рявкнул он. – Иначе эльфея умрёт!

Нового залпа стрел не последовало. Несколько мгновений царила звенящая тишина.

– Ну же, кричите, – шепнул он Тессадаиль по-эльфийски, сильнее прижимая её к себе.

Её самообладание поражало. Она только положила лёгкую узкую ладонь поверх его руки. Возвысив голос, она не крикнула даже – сообщила в ночь без единой нотки паники:

– Меч царевича рассечёт нить моей жизни! Остановитесь, прошу!

Больше никто не стрелял. В следующий миг из темноты с обеих троп медленно выступили несколько фигур. Эти воины не носили знаков различия. Их доспехи и оружие были в основном лебайские и эльфийские, но встречались даже рэмейские. Ренэф не мог прикинуть, сколько их на самом деле – большинство скрывались в ночи, – но он верил на слово Нератису: перевес был на стороне врага.

В этот момент царевич вдруг отчётливо понял, что большинство верных ему воинов погибнет этой ночью в холмах. О том, чтобы сдаться, не могло быть и речи.

– Пропусти, – кивнул он ближайшему воину.

Солдаты перестроили боевой порядок, по-прежнему защищая Ренэфа, но при этом дав ему выйти вперёд. Удерживая хопеш у шеи эльфеи, царевич остановился и презрительно посмотрел на нападавших.

– Вы находитесь на территории, ныне принадлежащей Таур-Дуат, – холодно произнёс он. – Сейчас вы сложите оружие и дадите моему отряду возможность беспрепятственно пройти. Это приказ.

Никто не рассмеялся, но и исполнять приказ царевича не спешили.

– Кто ваш командир? Пусть выйдет и держит ответ перед сыном Императора!

Тишина. Да как они только смели?! Ярость начала подниматься в нём, замещая собой горькое понимание действительности. Ренэф коротко качнул головой, отдавая безмолвный приказ. Взмах клинка, приглушённый возглас. Один из его солдат выбросил вперёд труп эльфийского лучника. Смерть его была быстрой и чистой… необходимой.

Тессадаиль только судорожно вздохнула. Царевич почувствовал её дрожь, но эльфея быстро справилась с собой.

– Следующим будет её страж, – предупредил Ренэф. – Потом – она сама.

Через несколько тяжёлых тягучих мгновений воины справа убрали мечи в ножны и расступились.

– Так-то лучше, – бросил царевич. – Выдвигаемся!

Тесно сомкнув щиты, рэмеи покинули лагерь.

Тропа была слишком узкой. Двигаться приходилось по двое или по трое.

Их никто не пытался остановить. Ренэф воспрянул духом, и к нему вернулась былая уверенность. Ценой всего одной жизни – жизни остроухого чужака – он выведет своих отсюда.

Но нет, жизнь ведь прервана не одна… были ещё убитые разведчики Нератиса. И только хайту знают, сколько ещё врагов таилось в этой проклятой лебайской ночи. И что, забери их всех Охотник фейских чащоб, имела в виду Тессадаиль, говоря, что пришли за ним?! Предательская мысль закралась в его сознание: возможно, он зря затеял похищение посла. Он, потомок Ваэссира Эмхет, нарушил закон. А ведь Боги были требовательны, особенно к своим детям… Но Ренэф не позволил себе развить эту мысль дальше. Ночь обещала быть долгой, и ему без того было чем занять свой разум.

Солдаты запалили факелы. Скрываться уже не имело смысла, а вот риск в темноте переломать себе кости или свернуть шею был вполне реальным. Слева от них высился плохо просматривавшийся крутой каменистый склон, поросший колючим кустарником и деревьями, заваленный огромными валунами. Справа был не менее отвесный спуск. Открытый участок был коротким – далее тропа, петляя, уходила в небольшое ущелье, но при этом значительно расширялась. Был ещё другой путь – через кипарисовую рощу, но дорога до неё была неудобной: нужно было спуститься ниже по камням. Сейчас, когда на вести от разведчиков надежды было мало, Ренэф не знал, какой путь окажется более безопасным.

Позади ночную тишину проре́зал чей-то крик. Зазвучали возгласы и звон оружия. Наверху что-то сверкнуло. Инстинктивно Ренэф оттолкнул эльфею себе за спину и заслонил и себя, и её, принимая на щит горящую стрелу.

– Это ловушка! – отчётливо прозвенел голос Нератиса откуда-то слева и сверху, но следующие его слова потонули в общем гвалте.

Ренэф зарычал от бессильной злости и обернулся. Он не мог перестроить отряд, не добравшись до расширения тропы. Часть его солдат, замыкавшая строй, приняла первый удар, и он ничем не мог помочь им.

– К ущелью! – крикнул он. – Держать строй!

– Господин!.. – голос полуэльфа прервался.

– Нератис, где твои лучники, забери их твой Рогатый Охотник?! Прикрой нас!

Путь до ущелья показался вечностью. Они бежали, оступаясь, едва не срываясь. Люди Нератиса, скрывавшиеся среди валунов над тропой – сколько бы их там ни оставалось, – и без приказа Ренэфа отстреливали нападавших. Но, насколько мог судить царевич, вычленяя отдельные звуки из общей какофонии, бой завязался и наверху. Чей-то труп упал прямо в строй, сбив с ног его телохранителя. Рывком царевич помог солдату подняться. Из тела погибшего торчала пара эльфийских стрел. Ренэф выругался и тут же потерял равновесие, когда ему под ноги упал кто-то ещё – враг или друг, уже было не разобрать. По возможности прижимаясь к склону, ремэи продолжали бег. Свет факелов делал их уязвимыми, но бежать в темноте было и вовсе глупо.

За спиной один из рэмейских солдат, оступившись, с криком покатился по склону. Помочь ему никто не успел. Далеко позади воины, замыкавшие шеренгу, ожесточённо бились, прикрывая отход. Изредка ночь прореза́ли вопли, когда кого-то сбрасывали вниз.

Войдя в ущелье, рэмеи наконец сумели перегруппироваться и отбросить противника. Отряд заметно поредел, но и у нападавших, как отметил про себя царевич, исчезло преимущество: им пришлось отступить, поскольку узкая тропа выводила их прямиком к рэмейскому отряду. Кому-то не суждено было закончить этот путь – уцелевшие лучники Нератиса не щадили никого.

Ренэф послал одного из солдат разведать путь. Меж тем к отряду присоединился полуэльф, который отвёл оставшихся своих людей в ущелье. Царевич надеялся, что глаза подводили его, но ему показалось, что в распоряжении Нератиса остался неполный десяток воинов. Его собственный отряд с двадцати солдат уменьшился до тринадцати.

Тессадаиль была здесь, как и её страж. Удивительно, что никто из эльфов не попытался сбежать вниз по склону в рощу – в общей суматохе по крайней мере у бывшего командира отряда шансы были. За эльфеей же следил сам Ренэф.

Полуэльф приблизился к царевичу и тихо проговорил:

– Какое-то время мы сможем здесь продержаться. Но я боюсь, господин мой, что твой солдат не вернётся. Я бы предложил пойти на прорыв, а потом спуститься в рощу.

– На склоне мы будем как на ладони.

Нератис поморщился.

– Мой царевич, я уверен, что там нас ждут. Попытать счастья мы можем только внизу.

Продолжать спор было неуместно. Нападавшие, прикрываясь щитами, уже спешили по тропе. Лучники Нератиса, пристроившись между солдатами, пускали стрелу за стрелой в темноту – судя по доносившимся оттуда крикам, многие достигли цели. Но запас стрел был почти истрачен ещё на подходе. Вскоре бой завязался снова. Оборона рэмеи была надёжна, как крепостная стена, но и их силы не были бесконечны. Ренэф не знал, сколько они продержатся. Рано или поздно им придётся либо идти на прорыв вперёд, либо отступать дальше в ущелье. Нератис послал кого-то из своих за подкреплением, как велел ему царевич, но доберутся ли они в срок? Да и доберутся ли вообще? До патрулей, охранявших окрестности города, по прикидкам Ренэфа, было не так далеко… если только речь не шла о немедленном бое. К тому же нельзя исключать, что ночное нападение было совершено лишь с целью вымотать рэмеи, а основные силы врага ещё только на подходе. Нет, они не могли ждать.

Солдат всё не возвращался.

– Помоги мне разведать, что позади. Будем отходить в ущелье, – велел Ренэф Нератису.

Полуэльф хотел было возразить, но потом лишь сдержанно поклонился, подозвал к себе двоих и скрылся.

Ожидание было для царевича невыносимо. Под ликующие крики своих воинов Ренэф сменил одного из них на передовой, выплёскивая на врага всю свою бессильную ярость. Его щит тараном теснил нападавших. Он почти физически чувствовал, как отряд сплотился вокруг него, как одно его присутствие насыщало солдат новой силой.

Мощный удар его щита отбросил кого-то из людей вниз, в голодную ночь. Короткое мгновение он видел ужас во взгляде ближайшего противника, но не ощутил удовлетворения. В следующий момент его хопеш уже рассёк податливую плоть, жадно вгрызаясь в кость. Он толкал и рубил, отвоёвывая у противника пядь за пядью. А потом его враги бежали обратно во тьму, из которой появились. Окружившая отряд тишина была так внезапна, точно он вдруг оглох. Ренэф опустил хопеш, вглядываясь вперёд, и затем отдал приказ перегруппироваться. Им была дарована передышка, но вряд ли долгая.

Закинув щит за спину, Ренэф зашагал к своим пленникам. Солдаты коротко доложили, что из ущелья пока никто не возвращался. Тропа всё так же казалась пустой.

Тессадаиль с тревогой вглядывалась в темноту, в которой недавно исчезли Нератис и пара разведчиков. Хайту знают, о чём она там думала. Рядом с ней сидел её страж, связанный. Сбежать никто не пытался. Эльфея даже не сделала попытки развязать своего спутника – благоразумно не стала испытывать судьбу.

– Ждёте подмоги, леди? – невесело усмехнулся Ренэф, привычно крутанув в руке хопеш, разминая запястье. – Мы отобьёмся и с тыла, если придётся.

Эльфея вздохнула, переводя на него измученный взгляд.

– Для нас обоих будет лучше, если кто-то из Леддны успеет сюда вовремя.

– Ваша жизнь в моих руках, – напомнил он.

– Она не защитит Вас, Ваше Высочество, – грустно улыбнулась Тессадаиль. – Вы же сами видели, когда… убили одного из моих спутников.

– Ваши игры осточертели мне! – рыкнул Ренэф, используя эльфийское выражение, связанное с их представлением о демонах и рэмеи.

– Да пойми ты уже, демонокровный, никто не собирается освобождать нас! – воскликнул Дэарн, попытавшись подняться.

Ударом вполсилы телохранитель Ренэфа усадил его обратно.

– Смотри, с кем говоришь, фейский выродок.

Эльф с досадой сплюнул под ноги не то солдату, не то Ренэфу. Царевич даже возмутиться не успел. Его воин, уже не церемонясь, как следует пнул Дэарна под рёбра и ухватил за волосы, чтобы преподать урок учтивости к особам императорской крови…

– Подождите, не надо! – вмешалась Тессадаиль. – Прошу, сиятельный царевич, оставь его. Мы не враги тебе!

Ренэф посмотрел на воина, остановившегося в ожидании его приказа, и на эльфийского командира, в глазах которого читалась неприкрытая ненависть. Он коротко качнул головой, и телохранитель отпустил Дэарна.

– Кто, как не ваши, подготовили засаду? – с угрозой спросил царевич, переводя взгляд на эльфею. – Что мешает мне прямо сейчас отправить вас в эту вашу Страну Вечного Лета?

– Понимание того, что это Вам ничего не даст, – ответила Тессадаиль, расправляя плечи. – Я готова осмотреть раны Ваших воинов. Передышка будет недолгой, Ваше Высочество.

– Обойдусь.

– Господин, – тихо позвал телохранитель и кивком указал в сторону.

Из тьмы возвращался Нератис. Он зажимал плечо ладонью. И он был один.

Ренэф понял всё и без доклада. Впервые за долгое время он по-настоящему усомнился в себе и своих силах, в верности своих суждений. Но он не мог позволить кому-либо увидеть это. Он не мог проиграть. Он не мог потерять больше солдат, чем уже потерял.

– Они идут, мой господин, – коротко сказал полуэльф.

– Уйти через рощу уже не успеем, не так ли?..

Это не было вопросом, но Нератис всё же покачал головой. Ренэф нахмурился, пытаясь прикинуть расстановку сил.

– Серьёзно тебя задели?

– Двоих моих серьёзнее – они уже не встанут, – мрачно усмехнулся полуэльф. – Сражаться смогу, мой царевич. Она никому не простит твоей смерти.

Ренэф фыркнул. Смерти он не боялся, как и все рэмеи. Но, как и все рэмеи, он страшился забвения. На забвение он сейчас обрёк и себя, и тех, кто был верен ему и шёл за ним. Некому будет похоронить погибших здесь по всем правилам, а тела их, возможно, осквернят.

Царевич обернулся, глядя на свой поредевший отряд. Солдаты синхронно отсалютовали ему, ожидая приказаний. Служа Эмхет, каждый рэмейский воин знал, что за него замолвят слово перед Богами. Они не боялись умереть за своего командира. А он не знал, сумеет ли замолвить это самое слово…

Поднимая в памяти всё, что он знал о тактике ведения боя, Ренэф перестроил воинов так, чтобы они могли принять удар с обеих сторон. Важно было удержать проход. Если те, кто придёт со стороны тропы, сумеют выйти на расширявшийся участок, преимущество будет утеряно. Идти на прорыв воины царевича не могли. По крайней мере, не сразу.

Но он понимал: даже при самой идеальной картине сражения их было слишком мало. Их вооружение было более лёгким, чем требовалось для противостояния осаде, – Ренэф готовился к быстрому броску, а не к обороне ущелья. Кроме того, это была чужая территория, знали которую все они довольно плохо. И как ни хорошо были обучены имперские солдаты, лучше всего они сражались на открытой местности.

Никес был прав, отговаривая его. И ещё больше прав был Нэбвен. Да только что толку теперь сожалеть? Не то от отчаяния, не то просто вопреки всему внутри Ренэфа теплилась надежда, что его посланники успеют вовремя, что каким-то чудом, но подмога придёт, ударив в тыл врага. Они просто должны были продержаться. Возможно, им удастся удержать проход в ущелье, не дать противнику преимущества, не позволить зажать их с обеих сторон уже внутри.

– Что бы ни случилось – держать строй! – прогремел голос царевича. – Крылья Богини хранят нас! Воля божественного Ваэссира ведёт нас!

Хор голосов ответил ему, и солдаты вскинули мечи, салютуя своему командиру. Вопреки усталости и сомнениям, Ренэф почувствовал Силу, разворачивавшуюся в нём, возжигавшую его кровь.

– Укройтесь, – велел он Тессадаиль и Дэарну, а потом кивнул Нератису. – Пригляди за ними. Предупреди меня, если что.

Полуэльф поклонился и шагнул к пленникам. Уговаривать никого не пришлось.

– Восхищаться Вами или желать Вам кары Богов? – тихо проговорила эльфея Ренэфу. – Поистине, не знаю, Ваше Высочество.

Царевич усмехнулся и занял место в строю. Эльфы вместе с Нератисом скрылись за ближайшими камнями, чтобы не оказаться в гуще схватки.

Ожидание не было долгим. Враг больше не таился в ночи. Совсем скоро темноту прорезал боевой клич множества глоток. От огней факелов стало светло как днём.

– Удерживайте вход в ущелье! – крикнул Ренэф. – Мы встретим их здесь, достойные сыны Империи!

Солдаты и наёмники отозвались одобрительными криками.

Время словно замедлилось. Царевич увидел фигуры нападавших и оскалился в усмешке. Все сомнения истаяли, уступив место опьяняющему боевому азарту.

Они встретили врага, как скала встречает песчаную бурю, только здесь ярость Сатеха была на их стороне. Атака захлебнулась, натолкнувшись на рэмейские щиты. Озарённая огнями ночь окрасилась кармином, застонала на разные голоса. Ренэф был в своей стихии, рядом со своими солдатами. Он не чувствовал ни боли, ни усталости. Его хопеш жадно вгрызался в чужую плоть. Ему приходилось сдерживать себя, чтобы не повести воинов на прорыв. Нападавших было слишком много, но за ослепительной кроваво-огненной завесой он уже не считал преимуществ.

За его спиной раздались торжествующие крики. Солдаты отбили нападение на тропе. Ренэф рассмеялся жутко и хрипло и нанёс косой удар, рассекая доспех и грудь противника. Лезвие скрипнуло и на доли мгновения застряло. Следующий воин споткнулся об умирающего товарища, но уже не успел удержать равновесие. Хвостом царевич сбил его с ног, попутно выдёргивая меч. Он с силой рубанул человека хопешем, рассекая шейные позвонки. Телохранитель прикрыл его щитом от удара справа.

Всё кончилось так же неожиданно, как началось. Где-то впереди протрубил рог. Нападавшие поспешно начали отступать, не заботясь о своих мёртвых и раненых.

– Прикажешь преследовать, господин? – спросил кто-то из воинов за плечом Ренэфа.

– Сейчас бы на прорыв! – воскликнул другой, и его поддержали ещё двое.

Царевич тряхнул головой, с усилием отрезвляя себя. Азарт никуда не делся, но ему требовалось хоть немного чистоты мыслей, чтобы принять решение. Пойти на прорыв было правильно и даже соблазнительно. Но они только удержали проход. Впереди их могла ждать ловушка, о которой предупреждал Нератис.

– Нет. Мы пойдём вниз, через рощу, – сказал он наконец. – Путь свободен.

Кто-то пытался возражать, уверяя, что сейчас лучший момент для контратаки, но Ренэф только рявкнул приказ перестроить боевой порядок и отходить. Какая-то часть его и сама удивилась подобным благоразумию и осторожности.

Отряд рэмеи покидал ущелье, ни на миг не забывая, что нападения можно ожидать с любой стороны. Замыкавшие воины бдительно следили за ущельем.

– Нератис! – крикнул царевич.

Ему никто не отозвался – ни полуэльф, ни пленники. Ждать он не мог – драгоценные мгновения утекали. Противник перестраивал боевой порядок. Возможно, Нератис уже увёл Тессадаиль и Дэарна.

– Остановись, Ренэф Эмхет! – властно прозвенел смутно знакомый голос, женский.

Звучание личного имени обожгло его, как удар хлыста. Мало кто посмел бы обращаться к члену императорской семьи так, минуя титулы. Царевич замер и лишь затем обернулся во тьму, озарённую редкими всполохами факелов. Проклятие замерло у него на языке, так и не успев вырваться.

– Это же…

– Нет… не может быть…

Ближайшие к нему воины тоже увидели. Ошибки быть не могло.

Их было всего пятеро, и они остановились в нескольких десятках шагов от последних солдат рэмейского отряда. Женщина в плаще с наброшенным на голову капюшоном держала наготове лук. Рядом с ней возвышалась фигура мужчины, чьё лицо также было скрыто. Ещё двое чуть позади них тащили пятого, закинув его руки себе на плечи. Сам он идти, похоже, уже не был способен. Отсюда Ренэф не мог различить, как серьёзны были его раны, но видел, что его панцирь пробит в нескольких местах. Шлема на нём не было.

– Отряд, шедший тебе на помощь, был слишком мал, – сказала женщина почти доброжелательно. – Они спешили к тебе, не дождавшись основных сил. Что ж, они почти успели.

– Чего ты хочешь? – мрачно спросил царевич.

– Мы готовы вернуть тебе твоего командира, но тебе придётся расстаться с леди Нидаэ.

Нэбвен распахнул глаза. Он не пытался вырваться, но его взгляд выражал несгибаемую волю.

– Ренэф… – хриплый голос военачальника был едва слышен. – Уводи солдат. Это приказ.

Воины за спиной царевича заволновались, ожидая его команды. Всего четверо противников – так легко смять их сопротивление. Но в руках у них был Нэбвен, а за их спинами – силы, очевидно превосходящие рэмейский отряд.

– Не глупи, маленький бог, – с улыбкой, нежно проговорила женщина, передавая лук своему спутнику. – Ты же знаешь, как поступить правильно.

Ещё прежде, чем она сняла капюшон, Ренэф узнал её. Облачённая в лёгкий эльфийский доспех, перед ним стояла Мисра. Её золотые волосы были убраны наверх, переплетенные в сложную причёску. Ни в её прекрасном лице, ни во взгляде не осталось ничего от прежней ласковой предупредительности. Она была похожа на богиню войны, величественную и непокорную, преисполненную достоинства. Таким было утончённое оружие Данваэннона, теперь нацеленное ему точно в грудь.

Ренэф не мог подобрать слов. Мисра обольстительно улыбнулась ему – почти как в ту ночь в шатре. Но тогда перед ним была беззащитная лань, теперь же напротив стояла хищница.

– Ты ведь желал этой встречи. Так поговори со мной теперь, Сын Солнца. Я пришла обсудить с тобой условия, на которых ты сможешь вернуться в Леддну.

– Ты говоришь с царевичем Таур-Дуат, женщина! – не растерялся один из телохранителей Ренэфа. – Преклонись перед ним, пока ярость его не покарала тебя!

– О да… карающая ярость, – Мисра усмехнулась и покачала головой. – Прикажи своим опустить оружие, Ренэф. Да и свой хопеш убери – я не хочу ненароком пораниться.

Царевич скрипнул зубами и коротко посмотрел на Нэбвена. Тот хотел что-то сказать, но юноша кивнул и рявкнул:

– Опустите оружие!

Солдаты нехотя подчинились. Мисра сделала несколько шагов вперёд и поманила к себе Ренэфа. Он оскалился и остался на месте. Один из поддерживавших Нэбвена мужчин выхватил кинжал и полоснул им по телу военачальника в том месте, где доспех уже был пробит. Старший рэмеи издал короткий глухой стон, но пощады не просил.

– Ренэф… Приказ отца… – едва слышно прохрипел он.

Царевич закинул щит на спину и расправил плечи. Передав свой хопеш телохранителю, он с достоинством прошёл вперёд. Ренэф не собирался показывать врагу свою растерянность – тем более ей. И спроси его кто-нибудь сейчас, что он испытывал, он не сумел бы дать ответ.

– Ты хочешь обменять моего командира на эльфийского посла? – сколь возможно спокойно спросил он. – Хорошо. Я принимаю это условие. А также вы дадите нам время спокойно покинуть ущелье.

– Нет, юный завоеватель, твои воины будут сражаться. В конце концов, именно за этим они пришли в наши земли, – Мисра грустно улыбнулась, неспешно приближаясь к нему. – Я ведь предупреждала тебя. Всего этого могло бы не случиться. Но тебе оказалось мало одного города. Зачем ты похитил посла?

– Это тебя не касается, – процедил Ренэф. – Я озвучил свои условия.

– А теперь я озвучу наши. Жизнь леди Нидаэ и её стража – другого эльфа ты ведь уже убил? – в обмен на жизнь твоего командира и твою. Ты передашь мне своё оружие и уйдёшь отсюда. Твои солдаты останутся здесь и примут достойную смерть в бою. Справедливо, не так ли? – Мисра чуть подалась вперёд и заглянула ему в глаза.

Ренэф очень чётко, выделяя каждое слово, объяснил ей на смеси рэмейского и эльфийского, что ей следует сделать с её условиями.

Её спутник, услышав его слова, мелодично рассмеялся. Мисра улыбнулась, ничуть не обидевшись, а потом обернулась и кивнула через плечо. Нэбвена почти бережно уложили на землю. Один из мужчин удерживал его за плечи, а второй взмахнул окованной металлом палицей, которую до этого нёс в свободной руке.

– Нет! – царевич резко подался вперёд.

Раздался отвратительный хруст ломаемой кости. Нэбвен вскрикнул. Несколько раз палица поднималась и опускалась. Правая нога старшего рэмеи превратилась в кровавое месиво.

– Достаточно, – Мисра вскинула руку, всё это время глядя в лицо Ренэфа и читая каждую эмоцию, которую тот не мог скрыть. – Ты прав, жизнь одного рэмеи, даже высокопоставленного, не стоит жизней всего отряда. Вы вольны сражаться. Кто-то, может, даже выживет сегодня. Но не он.

Ренэф ненавидел себя за беспомощность и нерешительность, но он не знал, как сейчас должен был поступить. Он не мог оставить Нэбвена. Это был друг его отца, один из лучших военачальников Империи. И это был, несмотря на всё, друг Ренэфа… Верить словам Мисры было нельзя. Им всё равно не позволят уйти. Царевич не мог даже подумать о том, чтобы бросить отряд, который он и без того привёл на смерть. Это было недостойно командира и недостойно Эмхет.

– Так ты даришь нам его жизнь? – спросила Мисра. – А заодно и свою. Когда вы проиграете бой – а вы проиграете его, – ты пойдёшь с нами. Ты будешь осуждён в Данваэнноне за нарушение договора по всей строгости наших законов. У твоего отца больше не останется наследников.

– Однажды я уничтожу тебя, – понизив голос, тихо пообещал ей царевич. – Ненавижу тебя.

– Это не так, – очень тихо ответила Мисра и улыбнулась. – И мы оба знаем это, не так ли, мой маленький бог?

Ренэф пожалел, что взглядом нельзя испепелить на месте. Его хвост хлестал из стороны в сторону, но он удержался от того, чтобы схватить её и преподать урок. Жизнь Нэбвена зависела от каждого его слова и действия.

– Я отдам тебе посла и свой меч, – процедил он и протянул руку чуть назад.

Телохранитель, помедлив, подошёл и вложил в неё хопеш, а потом вернулся в строй.

Расстаться с личным оружием было позором для воина. Мисра прекрасно понимала, чего требовала. И от него не укрылось, что как только хопеш оказался в его руке, у горла Нэбвена блеснул кинжал. Искушение убить Мисру было очень велико, но всё же не настолько, чтобы рисковать.

– Я достаточно наблюдала за тобой, чтобы изучить твои нехитрые мотивации, – с улыбкой сказала девушка. – Ты жесток, но честен. Ход твоих мыслей прост и прям, как копьё.

Ренэф сделал над собой усилие, чтобы его рука не дрогнула, когда передавал ей свой клинок. Мисра нежно провела кончиками пальцев по его кисти, по наручу и выше к плечу, касаясь кожи. Это не было отвратительно… и именно потому в тот миг он питал отвращение к себе самому.

– Ты был самым приятным моим заданием, Ренэф, – шепнула Мисра, забирая хопеш, приблизившись к нему настолько, что он ощущал кожей её дыхание.

А потом она поцеловала его и соблазнительно провела языком по плотно сжатым губам. Царевич не шевельнулся, призвав на помощь всю бесстрастность Эмхет. Он не показал ни смущения, ни изумления.

Звонко рассмеявшись, Мисра отступила к своим. Ренэф скрестил руки на груди, только сейчас сумев нормально вздохнуть.

– Приведите леди Нидаэ и её стража, – велел он.

Кто-то из солдат поспешил выполнить указание и вывел Тессадаиль и командира из-за камней. Нератиса с ними не было. Царевичу не хотелось верить, что полуэльф предал его.

Ренэф подошёл к эльфее и протянул ей руку.

– Помощь к Вам всё же подоспела, – усмехнулся он.

Она не ответила, но взяла его за руку и позволила провести себя вперёд. Двое мужчин подхватили Нэбвена под руки и передали Ренэфу и его телохранителю. Старший рэмеи пребывал в полузабытьи от боли и едва ли понимал, что происходило вокруг.

– Мы ведь не можем верить им, господин? – очень тихо спросил второй телохранитель, бросив на царевича тревожный взгляд.

– Конечно же, нет, – выдохнул Ренэф. – Сыны Таур-Дуат сражаются до конца…

Они шагнули в строй, и щиты солдат сомкнулись.

– Для многих из нас этот бой будет последним, – сказал царевич. – Но Страж Порога сохранит память о нас в веках.

По его приказу солдаты перестроили боевой порядок – в считанные мгновения, словно только того и ждали.

– Ты должен выжить, господин царевич, – сказал Ренэфу один из десятников. – Мы прикроем тебя и военачальника.

«Если ты поддашься – пострадаешь не только ты, но и твой народ, мой царевич…» – отчётливо услышал он недавние слова Нэбвена внутри, хотя сам военачальник безвольно повис на руках Ренэфа и его телохранителя.

Юноша нашёл в себе силы ободряюще улыбнуться. Без оружия он чувствовал себя как без рук, но воинам нужна была его уверенность.

– Вперёд! К роще! – крикнул он. – Отступаем!

– Во славу Владык Эмхет! – заревели за его спиной. – За нашего царевича!

Тессадаиль смотрела, как Ренэф и один из его солдат тащили на себе раненого военачальника. Второй телохранитель сопровождал их с оружием наготове. Она видела, как сомкнулась за ними стена рэмейских щитов, и ей стало не по себе. Как ни хотелось ей поверить в правду происходящего, она слишком долго прожила на этом свете, чтобы не ощущать подвоха.

– Я рада, что Вы в целости и сохранности, леди Нидаэ, – учтиво проговорила молодая золотоволосая женщина на чистом эльфийском.

Эльфея чуть улыбнулась и кивнула, оборачиваясь к ней.

– Благодарю за помощь. Это… весьма неожиданно.

– Вы более чем вовремя, благодарю, – добавил Даэрн, когда человеческая женщина кинжалом освободила его от пут.

– Могу я узнать, кто послал вас за нами, друзья? – учтиво осведомилась Тессадаиль.

– Конечно же, – не менее учтиво отозвался спутник женщины, и по его голосу и манере речи эльфея поняла, что это был один из её соплеменников.

Неспешно он взял из рук своей спутницы изогнутый клинок царевича и вернул ей лук. Потом он приблизился к Тессадаиль и откинул капюшон.

– Ясных звёзд, леди Нидаэ, – он лениво улыбнулся.

– Нет… – выдохнула эльфея, отшатнувшись.

– Доброго пути в Страну Вечного Лета…

Всё произошло почти мгновенно. Двое мужчин, которые привели рэмейского военачальника, схватили Даэрна. Она едва успела увидеть, как в воздухе сверкнул хопеш царевича. Боль была милосердно краткой вспышкой…

Обезглавленное тело Тессадаиль Нидаэ повалилось на каменистую землю. Даэрн отчаянно вырывался, не в силах поверить.

– Да кто ты такой, демоны тебя забери?!

– В твоём путешествии это знание тебе не поможет, – доброжелательно ответил эльф и, приблизившись к бывшему командиру отряда, снова взмахнул хопешем…

Мисра наблюдала, как Каэлисс нанёс ещё несколько ударов по уже бездыханным телам, дополняя достоверность картины необходимыми штрихами. Она не до конца понимала происходящее, ведь Тессадаиль Нидаэ и её страж были уроженцами Данваэннона. Но такова была воля Высокого Лорда Саэлвэ.

Ущелье вдалеке огласил боевой клич демонокровных. Каэлисс даже не вздрогнул.

– Царевича и его полуживой трофей оставьте, – спокойно приказал он. – Остальных отправьте к их собачьему богу.

Над холмами занимался золотисто-розовый рассвет, но даже ослепительный свет Ладьи Амна не мог рассеять ужасы минувшей ночи.

Спотыкаясь, падая, поднимаясь вновь Ренэф упрямо шёл вперёд, таща на себе Нэбвена. Он не был уверен, жив ли военачальник, но не решался остановиться и проверить. Весь его мир сузился до необходимости сделать следующий шаг.

Из всего его отряда уцелели только один из телохранителей и два солдата. Все остальные сложили жизни, чтобы он смог уйти живым.

Он не знал, что Нератис успел за подмогой, что совсем ненадолго опоздал Никес, и что его солдаты уже были отмщены.

Глава 11

Закончив вечерние ритуалы и обход храма, Перкау вышел на внешнюю террасу с чашей вина. За ним трусил один из псов, оставшихся здесь после ухода общины в некрополи.

Верховный Жрец сел на ступени. Пёс устроился рядом с ним, охраняя. Ночь была спокойной и ясной. Ветер с реки умиротворял, а вино в чаше имело изумительный насыщенный вкус, напоминавший о щедром урожае и ласковом солнце. Но не успел Перкау сделать и нескольких глотков, как зверь встрепенулся и навострил уши. Потом и жрец услышал звук шагов.

– Ожидание в одиночестве может быть невыносимым, – сказала Лират, выходя на террасу и садясь рядом со жрецом.

Годы совсем иссушили её. Она была тоненькой и хрупкой, и, казалось, один порыв пустынного ветра мог унести её. Но в этом теле были заключены могучий дух и несгибаемая воля.

Прогнать её Перкау не решился. Напротив, он был благодарен жрице за поддержку. Молча он предложил ей чашу, и Лират тоже пригубила вина. Вместе они вглядывались в ночь, вслушивались в далёкие голоса хищников.

– Боги, как высоко ты мог бы подняться в Кассаре, мой мальчик, – наконец проговорила жрица, качая головой. – У тебя были бы лучшие учителя! Все дороги Империи были бы пред тобой открыты, и самые именитые роды оставляли бы своих мёртвых на твоё попечение. А теперь… что станет с тобой вместо такой великой судьбы?!

– У меня и был лучший учитель, – невозмутимо ответил бальзамировщик и, взяв женщину за руку, коснулся губами её сухой ладони.

– Мне уже давно нечему учить тебя, – тихо рассмеялась Лират. – Ты превзошёл меня во всём.

– Твоя мудрость понадобится остальным.

– Ноша лет тяжела. Я видела уже очень многое здесь – расцвет общины… вторжение эльфов… тишину полузабвения, нарушенную приходом наследника Императора… Пора мне умереть спокойно, Перкау. Не заставляй меня просто смотреть, как разрушат наш храм, как погубят тебя. Позволь мне остаться и принять то, что будет.

Она всегда была такой сдержанной, собранной, но сейчас в её тёмных глазах блеснули слёзы. Перкау вздохнул, привлёк её к себе и обнял. Они уже говорили обо всём этом. Ему и так пришлось использовать весь свой авторитет, чтобы убедить остальных оставить своего Верховного Жреца здесь, в храме. Община была семьёй: Перкау любили и тревожились за него.

– Ты знаешь о долге Верховного Жреца не хуже моего, – тихо сказал бальзамировщик. – Видит Ануи, всё образуется. Всё случится по справедливости.

– Я чувствую твой страх, – Лират подняла голову, проницательно глядя на него. – Нечего стыдиться. Какой рэмеи не убоится гнева Императора?

– Меня пугают не пытки, – Верховный Жрец глядел прямо перед собой, боясь смотреть на Лират, чтобы не потерять твёрдость намерения. – Свет Ваэссира отринет меня. Тьма забвения сомкнётся надо мной… Предатель. Лжец. Осквернитель. Так меня назовут, с таким именем запомнят… Я уповаю лишь на то, что мне хватит сил исполнить волю моего Бога. Обоих Богов.

– Когда-то я мечтала отвоевать тебя у Серкат, не понимала твоего пути до конца… Ты всё же прошёл посвящение в пустыне, – узкая ладонь жрицы заскользила по спине бальзамировщика, касаясь знаков на коже сквозь ткань одеяний. – Конечно же, тебе хватит сил. Ануи не оставит тебя. И другой тоже.

Бальзамировщик чуть улыбнулся, благодарный за её поддержку. Он знал, что в столичном храме Стража Порога знаки Сатеха на его плоти скорее будут свидетельствовать против него. Но Владыка Эмхет мудр. На мудрость эту Перкау уповал не меньше, чем на защиту Богов.

– Дело ведь не только в этом, – добавила Лират, и это не было вопросом. – Твои пророчества тревожны.

Губы Перкау плотно сжались. Что толку лукавить?

– Отец Войны пробуждается, и его поступь уже гремит на горизонте. Император призовёт Силу защитника Ладьи Амна, защитника Таур-Дуат, чьё дыхание выжигает врагов.

– Тэра и Хэфер не успеют добраться до Апет-Сут, не так ли… – упавшим голосом сказала жрица.

– Рано пока говорить, – покачал головой Перкау, надеясь, что ошибался в увиденном.

– Все мы боимся этого.

– Им удастся всё, что до́лжно, – сказал жрец.

Лират кивнула. Как и ему самому, ей очень хотелось в это верить.

В последний раз крепко обняв жрицу, Перкау прошептал:

– Уходи теперь, прошу. Здесь я тебя защитить не смогу.

Жрица медлила. Отстранившись, женщина посмотрела на него, погладила по лицу, точно заново запоминая каждую его черту.

– Я сохраню память о тебе, мой Перкау, – пообещала она. – Что бы ни случилось с тобой, я сохраню.

Это было самое главное, что только мог обещать бальзамировщик.

Потом Лират тяжело поднялась и ушла. Жрец долго смотрел ей вслед, убеждаясь, что она не передумает, не вернётся.

Со стороны некрополя завыли шакалы, и пёс отозвался им подвывающим лаем. Из пустыни донёсся одинокий голос ша. В последнее время они давали о себе знать всё чаще, а отметина на спине Перкау постоянно зудела. Неторопливо жрец допил вино, а затем спустился в зал подготовки – проверить тела солдат. Если в Лебайе погибли и другие, их так и не доставили в храм. То ли военачальник Нэбвен нашёл других жрецов для погребения своих воинов, то ли – что вероятнее – Владыка отдал приказ перехватывать всех, кто шёл сюда. Но, по крайней мере, этот свой долг Перкау тоже исполнил.

Колдун удовлетворённо оглядел плоды своей работы. Святилище было вычищено едва ли не до блеска, как и подобало жилищу Бога. Притом граница охранного круга осталась нетронутой – за этим он тщательно следил. Логово под наосом он тоже не трогал – самка ша тщательно вылизывала детёнышей, и под статуей царила чистота.

Самец исправно приносил добычу к границе круга. Новоиспечённая мать благосклонно принимала его дары, но щенков ему пока не показывала. Именно это останавливало мага от того, чтобы снять защиту. Но он с удовольствием наблюдал за священными зверями Сатеха, за тем, как стая сближалась. Серкат была бы так счастлива увидеть, как ожило древнее святилище!

Пока самка с хрустом грызла ногу газели у входа в маленькое логово, Колдун проведал щенков. Мать не спускала с него глаз, но позволяла осматривать и гладить детёнышей. Статус отца всё ещё сохранялся за ним, но вскоре это могло измениться. Впрочем, в стайной иерархии он считался вожаком. Самец со свойственной ша территориальностью пытался оспорить его право уже дважды. Но маг позаботился о том, чтобы удержать свои позиции, и без особых церемоний показал ему, кто здесь главный. Храм и маленькая стая были его ответственностью. В итоге песчаному зверю осталось только признать его лидерство.

Убедившись, что щенки развивались и крепли, Колдун вышел за пределы круга и сел рядом с самцом, наблюдавшим за трапезой самки.

– Ну что ж, друг, всё идёт своим чередом – она, похоже, довольна, – с усмешкой обратился он зверю.

Ша ощерился в подобии улыбки и вывалил язык, лениво дыша и всем своим видом демонстрируя удовлетворение. Он пока ещё присматривался к магу, но уже позволял садиться рядом или даже подходил сам. Гладить его Колдун пока не решался. Самка внимательно наблюдала за ними обоими, поскольку от расположения мага к чужаку зависело и её решение допускать или не допускать нового зверя в стаю.

На отдых самец всё чаще приходил в храм – это Колдун тоже отметил как хороший знак. Зверь, похоже, всерьёз вознамерился устроить здесь и своё логово и уже обозначил границы невидимой чертой, отгоняя хищников. Когда ша не охотился и не отдыхал, он обходил территорию и обновлял метки. Учитывая, что даже львы предпочитали не связываться с песчаными чудовищами Сатеха без необходимости, его присутствие было бесспорно хорошей защитой.

Самка закончила с трапезой, поднялась и выжидающе посмотрела на Колдуна. Тот улыбнулся и вернулся в круг. Приблизившись, он опустился перед своей ша на одно колено и погладил её. Она потратила много сил на вынашивание потомства и роды, а теперь и на кормление. Её красноватая шерсть потускнела, а бока впали. Щенки, как и все дети, мать особо не щадили, а она отдавала им всю любовь и заботу, лишь изредка позволяя себе отдых – когда Колдун мог сменить её.

– Иди разомни лапы, прекрасная, – с улыбкой сказал ей маг, почёсывая зверя за ушами. – Я пригляжу за ними, не волнуйся.

Ша вздохнула, посмотрела в логово, потом положила морду ему на плечо.

– Устала, я понимаю, – ласково продолжал маг. – Пока все сыты и довольны, у тебя есть немного времени.

Она заурчала, пару раз лизнула его ухо, потянулась и, бросив последний взгляд на логово, потрусила к границе круга. Вместе с самцом они покинули святилище. Оставшись один, Колдун забрался под наос к щенкам. Они неуклюже ползали и тихонько умильно поскуливали. Его запах они знали хорошо и быстро успокоились, пригревшись рядом с ним. Поглаживая каждого, маг думал о том, как ему не хотелось возвращаться в своё имение. Но Амахисат тревожилась и требовала его постоянного пребывания в столице. Осведомители не приносили желанных сведений. Ничего нового для себя он так и не узнал и вынужден был выжидать. Уважать просьбу царицы он должен был, тем более что пока не получил новых знаков от своего Бога, что следовало действовать как-то иначе. Маг уже привёл поток в движение и примерно предполагал, как события развернутся дальше.

Когда над рекой занялся рассвет, Хэфер уверенно направил лодку к берегу. Они путешествовали преимущественно в темноте или в густых сумерках, уповая на защиту Аусетаар и Ануи. Для отдыха они выбирали места в стороне от рыбацких и крестьянских поселений. Конечно, вряд ли слухи о заговоре жрецов Ануи и мёртвом наследнике успели достигнуть дальних уголков Империи, но рисковать было нельзя. Впереди лежал Кассар, город-культ Ануи, столица сепата Хардаи. Прилежащие к нему территории были густо заселены и охранялись патрулями.

Раннее туманное утро было тихим и безмятежным. Воздух, густой и влажный, тяжёлым покрывалом ложился на плечи. Вода мерно плескалась о борта, ветер играл в зарослях бумажного тростника. Тэра знала об опасностях топких берегов, помнила о крокодилах и гиппопотамах, чей потревоженный отдых легко мог стоить неосторожным путешественникам жизни. Но с ней был наследник Ваэссира, умевший договориться с обитателями Великой Реки так же, как сама она умела договариваться с псами и шакалами. За два дня путешествия на них не напал ни один речной хищник, и это не было просто счастливой случайностью. Тэра не могла разобрать, что именно говорил Хэфер, тихо обращаясь к водам Апет и живущим в них созданиям, но его слышали и уступали путь.

Царевич помог девушке сойти на топкий берег, а потом вместе они привычно замаскировали лодку в густом тростнике. Запасы еды из храма они старались расходовать бережно. Рыбы здесь водилось в избытке, а Хэфер, несмотря на своё высокое происхождение, был весьма искусен в том, чтобы добывать еду. Тэра этому уже не удивлялась – она часто наблюдала за тем, как он помогал жрецам в храме, и знала, что умел он немало.

Они не раз шутили, что ловля рыбы острогой была почти медитативным занятием, требовавшим терпения и покоя в мыслях. Выглядел в эти моменты Хэфер и правда завораживающе. Он замирал, наблюдая за водами в абсолютной безмятежности, в идеальном сосредоточении, даже хвостом лишний раз не подёргивая… и вдруг наносил сильный выверенный удар. После он прижимал пойманную рыбу к илистому дну, чтобы не сорвалась, и только потом вытаскивал и сам разделывал. Костёр они разводили уже засветло, чтобы не привлекать внимания, и запекали рыбу в глине по рецепту такому же древнему, как сама Таур-Дуат.

Но сегодня Хэфер не радовался улову. Тэра уже заметила, что чем ближе они были к Кассару, тем более замкнутым становился царевич. В некоторые моменты, когда Хэфер думал, что жрица не смотрит на него, или просто был слишком погружён в себя, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг, его черты становились жёстче, а в глазах загорались отблески того же огня, который она уже видела в ночь ритуала. Что-то происходило с ним – что-то, чего он сам, возможно, не осознавал до конца.

Сейчас он потрошил рыбину с таким видом, точно представлял на её месте кого-то из своих врагов. Девушка дождалась, пока он закончит, подсела к нему и обняла. Его мышцы были напряжены, но в её объятиях он немного расслабился, глубоко вздохнул, и лицо его приобрело привычное выражение.

– Ты не один, – тихо напомнила Тэра.

Хэфер чуть улыбнулся.

– Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вспоминаю об этом.

Протянув руку, он переплёл свои пальцы с её. Она невольно вздрогнула от неожиданности, ощутив одновременно его и не его прикосновение. Но уже в следующий миг ощущение исчезло. Так было не в первый раз. Иногда даже во время их единения она ловила отголоски той Силы. Тэра привыкала. Каждый жрец так или иначе являлся проводником энергии своего Бога. Перкау она знала с детства, его энергия была родной. Тэра даже не задумывалась, сколько всего было в нём переплетено воедино. Они никогда не обсуждали его связь с Сатехом, к которой сам бальзамировщик обращался чрезвычайно редко. Но Хэфера девушка узнала глубоко и личностно совсем иным, поэтому перемены, даже едва начавшиеся, казались разительными. Но она не решалась обсуждать с ним свои наблюдения, пока он сам не будет готов.

Тэра могла только догадываться, как тяжело приходилось царевичу. Служение Богам неотвратимо меняло живых, раскрывало иные грани и аспекты их личности и души. Да что уж там, один взгляд в неведомое менял навсегда – уж она-то, служительница Ануи, знала.

Хэфер был жрецом и потомком Ваэссира Эмхет, врага Сатеха… или всё же противоречивого союзника? Сколько разных энергий вмещал в себе действующий Владыка, живое бьющееся сердце земли, не мог представить ни один смертный. Но что окажется под силу сыну Владыки, которому ещё только предстояло стать Императором? Как бы то ни было, Тэра знала, что останется рядом с возлюбленным, даже если он обезумеет – о жрецах Сатеха говорили, что безумие настигает их неотвратимо. И она пообещала себе, что сделает всё, чтобы удержать личность Хэфера от распада. Она слишком любила его, слишком боялась потерять.

Точно услышав её мысли, царевич вдруг сказал негромко:

– Я всё думаю о солдатах в Лебайе… о войне, которая может начаться из-за меня… и о том, что меня может оказаться недостаточно.

Тэра ясно вспомнила его слова перед ритуалом.

«Понимаешь… Меня может оказаться недостаточно для этой встречи, для того, о чём я хочу просить Его… Интересно, что ждёт меня тогда? Я потеряю разум? Он разрушит только моё тело или мою суть тоже?..»

Девушка крепче обняла Хэфера, безмолвно сообщая: «Я здесь, я с тобой».

– Этот огонь лижет мои кости, обжигает мои мышцы… опаляет мысли. Сила возвращается ко мне так скоро, что я не успеваю осознать её, ведь я успел привыкнуть к слабости и смирился с ней. Но сколько же во мне гнева… обиды… Все те аспекты моей жизни, которых я не замечал прежде или видел их иначе, предстают передо мной в багровых отблесках ярости. Откуда это всё?

Хэфер чуть оскалился, сжимая свободную руку в кулак.

– Я не могу быть слабее себя самого, – глухо рыкнул он, непонятно к кому обращаясь. – Я буду тем, кем должен быть. Мне выбирать!

Тэра не отшатнулась, хотя царевич сейчас и не был похож сам на себя.

– Никто не просит тебя простить страшное предательство, – сказала она. – Ты в своём праве. Теперь у тебя есть оружие. Просто… не забывай о себе настоящем.

Он резко повернулся к девушке, и его глаза сверкнули красным золотом.

– А ты знаешь, каков я настоящий? – вкрадчиво спросил он с усмешкой, болезненно перехватывая её запястье. – Разве ты можешь судить об этом?

Тэра не отвела взгляда и кивнула.

– Я не сужу. Я знаю, потому что видела твою суть, иначе не смогла бы найти тебя и вернуть.

Несколько мгновений она наблюдала, как взвившееся в нём пламя утихало, усмиряемое его волей.

– Тогда напоминай мне об этом чаще, жрица, – сказал царевич наконец. – Ненависть иногда становится слишком сильна и застит мой разум. Тогда я готов видеть врага в каждом.

С прежней свойственной ему нежностью он коснулся губами её пальцев.

Затем они вместе приготовили рыбу и позволили себе немного отдыха. После сна напряжение отпустило Хэфера, и Тэра с радостью поддерживала с ним лёгкую весёлую беседу. Когда дневной зной начал спадать, а время отправляться в путь ещё не пришло, царевич приступил к своей ежедневной тренировке. Тэра наблюдала за ним, отмечая, что движения его сделались более отточенными и стремительными, что уставать он стал медленнее. Кто-то менее сведущий не сумел бы оценить этого в полной мере. Но на её искушённый взгляд целителя перемены были неестественно быстрыми для смертного тела и почти пугали. Сатех действительно исполнил свою часть договора. Но вот насколько Он изменит под Себя наследника Ваэссира, Тэра не бралась предсказать.

После тренировки царевич позволил себе краткий отдых и разделил с Тэрой скромную трапезу. Хэфер выплеснул терзавшие его эмоции в яростные удары, и ему явно стало легче, поэтому девушка решилась.

– Мы могли бы рискнуть и всё же отправиться к Императору через один из порталов Кассара, – предложила она. – Какие бы слухи ни дошли до жрецов, ты – наследник трона, и они исполнят твой приказ.

Царевич резко качнул головой.

– Это даже обсуждать не стоит. Несколько месяцев вся Таур-Дуат считала меня мёртвым. И ты… Тобой я рисковать не стану, даже чтобы добраться в Апет-Сут завтра же. Назови это предчувствием или здравым смыслом – но нам с тобой нельзя в Кассар, я точно знаю.

– А один бы ты пошёл?

Хэфер помедлил с ответом, точно прислушиваясь к чему-то внутри себя, но потом вновь покачал головой.

– Я не знаю, как глубоко зло пустило корни в моём доме. Всё во мне восстаёт против того, чтобы искать помощи жрецов – не знаю уж почему, ведь они верны отцу.

– Ты просил Владыку Каэмит сорвать покров лжи, – напомнила Тэра и грустно улыбнулась, вспоминая, что именно в тот миг царевич впервые увидел и её. – Возможно, дело в этом. Он указывает тебе путь.

– Возможно.

– Все ли жрецы вызывают в тебе такое чувство?

– Разумеется, я не говорю о вашей… о нашей общине. Вам я верю безоговорочно.

Тэра невольно почувствовала облегчение. Если он и правда видел врагов во всех, пусть и в некоторые моменты, то однажды мог усомниться и в ней. Но пока это было не так.

– Перкау столько раз напоминал о том, что меня защищает воля Ануи, – продолжал Хэфер. – Если б то было в воле Стража Порога, Он дал бы нам знак искать помощи в городе. В конце концов, Кассар – сердце всех Его храмов.

– Учитель рассказывал мне о древнем роде союзников Эмхет. Таэху, жрецы Владычицы Таинств. Мы ведь могли бы обратиться к ним?

– Обитель Таэху расположена почти в самом центре Империи. Путь туда неблизкий, и нас перехватят раньше, чем мы преодолеем даже половину. В столице я, по крайней мере, смогу сразу же заявить о себе и развеять слухи.

Тэра вздохнула. Она не стала говорить Хэферу о том, как сильно боялась его возвращения в Апет-Сут, где его ждал враг. Ему и без её волнений хватало тревог.

– Преодолеть воды близ Кассара будет быстрее, – вдруг сказал царевич. – Идя по пустыне, мы потеряем больше времени… Но я склоняюсь к походу через пески, пусть и придётся сделать крюк. За Кассаром лежит поселение, ход в которое открыт немногим. Вот там нам могут помочь.

Тэра удивлённо посмотрела на него, не веря своим ушам.

– Ты… ты отведёшь меня?.. – она даже фразу не сумела закончить от изумления.

Хэфер улыбнулся.

– Да. Пришло время мне просить помощи у Стражей. А ты – под моей защитой и под защитой Стража Порога, создавшего их.

– Ты полагаешь, Таа зря развернул такую деятельность в Кассаре? – Амахисат изогнула бровь.

– Они не пойдут в Кассар, как это ни соблазнительно, сиятельная госпожа, – сказал Колдун, пригубив золотистого финикового вина, приятного, но слишком приторного, на его вкус. – Таа зря надеется перехватить их там.

– Скажи ему об этом сам, – усмехнулась царица.

– Боюсь, мы с ним не настолько близки, – развёл руками маг, – а противоречия часто не позволяют услышать друг друга достаточно хорошо.

– Однако в его рассуждениях есть немалый смысл. В Кассаре расположен ближайший к их храму портал. Риск велик, но интересующие нас лица не располагают сейчас роскошью выбора. Их цель – добраться до Владыки как можно скорее.

– Это беспокоит тебя, я понимаю. Совершенно нежеланный для нас ход событий. А тут ещё и Ренэф всё никак не вернётся из Лебайи… – разглядывая чашу с вином, маг украдкой посмотрел на царицу и чуть улыбнулся, заметив, как едва уловимо изменился её взгляд.

Да, она безумно волновалась. Колдун слишком хорошо знал её, чтобы обманываться её доведёнными до совершенства масками. Ренэф всегда был и оставался главным в её жизни. Не было никого и ничего важнее. Но если бы Колдуна спросили, хотел бы он поменяться с царевичем местами или нет, он отказался бы без малейших колебаний. У него была мать, перед которой меркли все властительницы мира, наставница, открывшая его естество, бывшая с ним на всём пути к обретению того, в чём его душа действительно нуждалась. А покровительство своего Бога он никогда бы не обменял на родство с Ваэссиром и благословение остальных Богов.

Выдержав паузу и сделав ещё несколько глотков вина, Колдун произнёс:

– Мы не можем с уверенностью сказать, остался ли его образ мыслей прежним. Но в каждом сознании есть фундаментальные вещи, своего рода краеугольные камни, которые не сдвигаются даже после смерти. На них зиждется наша суть у Вод Перерождения. Он – Эмхет. Есть место, куда даже мёртвый Эмхет придёт за помощью. Думаю, именно туда он и поведёт жрицу.

– Ты полагаешь?..

– Да.

– Скверно. Если они примут его, мы ослепнем и оглохнем. Только Владыка прозревает на их земле, – Амахисат тихо рассмеялась и покачала головой. – Поверь мне, я искала пути подступиться к ним не раз и даже не один десяток раз.

– Раз уж даже тебе это не удалось… Мои возможности куда скромнее, – усмехнувшись, Колдун развёл руками.

– Не скромничай. Во всей Таур-Дуат нет иного жреца, равного тебе.

– Благодарю за добрые слова, сиятельная Владычица. Но я – один.

– Ты беспокоишься, что я задумаю послать тебя в земли Стражей Эмхет? – царица с улыбкой покачала головой. – Возможно, мне впору обидеться, что ты настолько не ценишь мой разум.

Колдун поклонился, не вставая из-за стола.

– Нисколько, несравненная моя госпожа. Просто каждый из верных тебе хорош на своём месте.

Ануират убили бы его на месте, не тратя время на расспросы, – тут можно было не гадать. В своём служении они были бескомпромиссны. Фактически они являли собой порождения самого Ануи, нечто среднее между жрецами и псами-стражами. Даже самые рьяные служители из числа бальзамировщиков не были преданы Стражу Порога так, как те, кто поистине принадлежал Ему.

– Если Хэфер доберётся до Ануират, мы проиграем. Стражи доставят его Владыке, обеспечив защиту полную и идеальную, – сказала Амахисат.

Сам маг видел во всём этом иную опасность – гораздо более серьёзную, – о которой он царице не сообщил. То, что было царевичем, стало сосудом Силы его Бога. И чего сейчас в мёртвом Хэфере было больше, Колдун не мог сказать наверняка.

Они пришли на следующий день, за несколько часов до полудня, – три отряда по восемь воинов и двое столичных жрецов Ануи. Хотя происходящее касалось лично семьи Императора, Владыка уважил священнослужителей. Согласно Закону, за свои преступления жрецы отвечали прежде всего перед высшими посвящёнными внутри своего культа. Иногда дело и вовсе не выносилось за пределы конкретного храма. Но нынешняя ситуация уже получила огласку на всю страну. Даже если бы Верховный Жрец Минкерру и лично сам Владыка Секенэф хотели сохранить тайну, недоброжелатели уже позаботились об обратном. Никакой титул не защищал от преступлений против рода Эмхет, от нарушения божественного Закона.

Всё это Перкау, даже живя в одном из самых дальних уголков Империи, прекрасно понимал. Он вышел навстречу отрядам в сопровождении пары псов-стражей, распахнул двери храма и приветствовал гостей, как подобало.

– Перкау, служитель Стража Порога, Верховный Жрец сего храма, тебя призывает Владыка Эмхет, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, и почтенный Минкерру, Верховный Жрец Ануи во всех пределах Таур-Дуат. Ты и твоя община должны предстать на суде в столице, как подобает, и ответить согласно нашим законам, – торжественно и совершенно бесстрастно произнёс старший из жрецов.

От Перкау не укрылось, что кто-то из солдат смотрел на него с неприкрытым отвращением, кто-то – с суеверным страхом, а кто-то просто враждебно. Они знали, за кем пришли: за бальзамировщиком, повернувшим своё искусство в тёмное, противоестественное русло, отвратительное Богам, за вором, похитившим останки наследника трона и надругавшимся над ними, за отступником, посмевшим скрыть правду от самого Императора. Обвинения не были озвучены, но жрец читал их во взглядах пришедших. И всё же к нему по-прежнему пока обращались по имени и по титулу. Стало быть, его вина ещё не была утверждена.

Псы зарычали, глухо и угрожающе, пытаясь защитить его, но Перкау успокоил их и посмотрел на жрецов. Те оставались бесстрастными.

– Я буду отвечать за мою общину и мой храм, – сказал он.

– Преступление было совершено не только одним тобой, – веско заметил второй столичный бальзамировщик. – Где остальные?

– Ушли.

– В твоих интересах говорить правду.

– Это правда: они ушли из храма, – подтвердил Перкау. – Я один отвечу перед Владыкой, как и подобает Верховному Жрецу общины.

В следующий миг произошло сразу несколько вещей: солдаты устремились к нему, а псы с рыком бросились на солдат. Но не успел бальзамировщик отозвать их, как в воздухе зазвучал речитатив молитвы столичных служителей Ануи. Стражи храма подчинились воле Божества, заключённой в Словах Силы, замерли и заскулили, бросая недоумённые взгляды на Верховного Жреца. «Почему ты молчишь? Почему позволяешь им остановить нас?»

Он мог бы сказать своё слово, разрушить чары. Псы защищали бы его от воинов Императора и, возможно, даже погибли бы за него. Но бальзамировщик остался здесь не за этим. Перкау позволил солдатам схватить себя и не оказал ни малейшего сопротивления. На его запястьях замкнулись оковы. Кто-то снял с его груди пектораль[26] с шакалом, возлежавшим на Ларце Таинств, – знак его положения. Два копья упирались Перкау меж рёбер, не раня, но предостерегая от необдуманных действий.

Ранило больше не оружие, но враждебные, полные презрения взгляды.

– Где ты спрятал осквернённые останки, предатель? – процедил командир отряда.

– Его вина ещё не доказана, – возразил один из жрецов, но солдат всё же не остановил.

– Владыка сказал своё слово, – возразил воин. – Где останки наследника?

Перкау спокойно встретил взгляд воина и, коротко вздохнув, ответил, подписывая себе приговор:

– Я не могу рассказать.

Второй жрец посмотрел на него почти сочувственно, а в глазах первого читалось отчётливое осуждение.

– Все храмы Ануи устроены по схожему принципу, – сказал первый, обращаясь к командиру. – Мы поможем обыскать святилища. Попробуйте узнать у него, где скрываются остальные, и не придётся ли нам ждать от них удара в спину.

Командир кивнул и перевёл взгляд на бальзамировщика.

– Никогда не думал, что мне доведётся пытать жреца наших Богов, – бесстрастно проговорил он. – Но тебе и твоим братьям и сёстрам стоило подумать лучше, прежде чем посягать на наследника трона. Ты, отторгнувший Закон, ведь и не жрец больше.

Перкау прикрыл глаза, беззвучно повторяя слова молитвы к Ануи. Он был рад, что не знал, где именно укрывалась община. Он специально просил не сообщать ему. Всю свою волю он сосредоточил на том, чтобы защитить тайну Хэфера и Тэры. На ещё одну тайну у него просто не хватило бы сил.

Последнее, что он слышал, были слова кого-то из жрецов:

– Позаботься о том, чтобы до Владыки мы сумели доставить его более-менее в целости. Ему ещё предстоит отвечать на суде.

А второй добавил:

– Священных псов мы уведём. Они слишком привязаны к этому рэмеи.