Берег Живых. Выбор богов. Книга вторая

Глава 22

Отец и мать не могли нарадоваться – увлечения сына, казавшиеся сомнительными некоторым представителям благородного эльфийского общества, наконец-то оправдали себя. Грядущее назначение было высоким, хоть и опасным. К нему прилагалась награда – не только несколько чистейших драгоценных камней, но и достойная должность при дворе по завершении миссии. Шутка ли, быть отмеченным милостью высокорождённых!

Небогатому, пусть и талантливому молодому аристократу подняться в эльфийском обществе было очень нелегко. Власть в Данваэнноне удерживали роды, получившие её в незапамятные времена, и менялась структура редко. А жил народ наследников фэйри долго и на перемены шёл неохотно. И вдруг неслыханная удача – успехи юноши в изучении культуры соседнего государства были замечены. Не кого-то, а его, Келаэлира из пока ещё не прославленного рода Линнтэ, выбрали! У юноши голова шла кругом, когда он представлял, какие великолепные перспективы развернутся перед ним, когда он сделает всё возможное для закрепления мира между государствами. Но что самое прекрасное – он побывает в чудесной стране, о которой столько читал и мечтал, и будет удостоен высочайшей чести, аудиенции у правителя, чья мощь способна сравниться с мощью эльфийских властителей древности! Он увидит прекрасную царицу, о красоте которой слагают песни! Кто знает, возможно, ему даже позволено будет перемолвиться словечком с государственным мужем, которого уважают и самые нетерпимые эльфы, а сам Келаэлир разве что не боготворит: со старшим царевичем Хатепером, величайшим дипломатом своего времени! Если Император позволит, конечно же, и если господин Хатепер соблаговолит… Ах, как много хотелось узнать юному сыну рода Линнтэ из первых рук! Все письменные труды мудрейшего рэмеи, которые только возможно было найти по эту сторону гор, Келаэлир давно прочёл не по одному разу и даже сделал несколько копий и переводов на эльфийский. Разумеется, стать равным прославленному рэмейскому вельможе, брату Императора, он не мог и мечтать. А всё же лестно было думать, что раз теперь он ступает на поприще дипломатии, это в чём-то роднит его с великим рэмейским царевичем.

Келаэлир уже едва мог ждать. Лорд Каэлисс, посланник самого́ Высокого Лорда Саэлвэ, стал частым гостем в их доме, но о точном сроке путешествия пока не сообщал – Её Величество ещё не приняла решение. Как долго Келаэлир мечтал побывать на родине мудрых кудесников-жрецов, прозревающих тайны мироздания… могучих воинов, не понаслышке знакомых с понятиями о чести… великих учёных, способных проектировать едва ли не вечные каменные сооружения… и, конечно же, прекраснейших женщин – воплощений живого обжигающего пламени… Что ж, ради такого можно было подождать и ещё немного – ожидание того стоило!

Сегодня лорд Каэлисс снова наведался к ним, и отец с матерью расстарались, встретив дорогого гостя щедрым обедом, достойным, как казалось Келаэлиру, даже высокорождённых. Посланник прибыл с подарками, согласно этикету равнинников и жителей Перекрёстков – как известно, наиболее цивилизованных народов Данваэннона. Беседа за столом текла размеренно. Келаэлир больше слушал, чем говорил, чтобы не пропустить ничего важного. Ему, как и многим эльфам, было очень любопытно, как же прошёл последний Совет Высокорождённых: по приказу Пресветлой то, о чём говорилось на собрании, не предавалось огласке. Однако лорд Каэлисс с прискорбием отметил, что он и сам того не ведал, поскольку Высокий Лорд Саэлвэ неизменно чтил волю Её Величества и даже со своими доверенными произошедшего не обсуждал.

– Стало быть, и о грядущем посольстве пока ничего не известно? – спросила мать.

– Увы. Но смею заверить Вас, моя леди, вы будете первыми после меня, кто узнает, – с учтивой улыбкой заверил её посланник. – Однако же сегодня я принёс весть, которая, полагаю, порадует гостеприимных хозяев, за чьим столом я имею честь обедать.

Келаэлир встрепенулся и бросил взгляд на отца. Глава дома Линнтэ сохранил приличествовавшую его положению выдержку, но в глазах его вспыхнул почти юношеский интерес.

Эльфы ничего не делали быстро. Пока лорд Каэлисс выдержал необходимую паузу, пока по жесту матери слуги произвели смену блюд, прошла, казалось, целая вечность. А за десертом, когда подали травяной чай и сладкое летнее вино, посланник произнёс цветистый, полный благодарностей за гостеприимство тост и торжественно закончил:

– Мой господин приглашает вашего сына ко двору дома Саэлвэ.

– Какая честь, – выдохнула мать, и Келаэлиру показалось даже, что сейчас она лишится чувств от избытка впечатлений.

– Благодарим Вас, мой лорд, – с едва сдерживаемым торжеством чинно кивнул отец и неодобрительно посмотрел на наследника. – Ну что же ты молчишь, сын?

Келаэлир просто не находил слов. Он пробормотал что-то сбивчивое о своей готовности служить высокорождённым, и лорд Каэлисс милостиво улыбнулся.

– Мне понятно Ваше смущение. Не каждый день мы получаем личное приглашение от одного из наших высокочтимых правителей, – он выложил на стол перетянутый серебряными нитями изящный свиток. – Смею заверить, в Ваших качествах никто не сомневается. Мой господин лишь хочет лично оценить Ваши уникальные таланты и знания, о которых столько наслышан.

Келаэлир вспыхнул и поклонился.

– Мой сын оправдает ожидания Высокого Лорда, – с гордостью проговорил отец.

– Без всякого сомнения, – улыбнулся посланник.

Юноше показалось, что за его спиной распахнулись крылья. Он не мог отвести взгляда от свитка с приглашением, едва в силах дождаться, когда же прочтёт его. И хотя грядущая встреча с высокорождённым вызывала вполне объяснимый трепет, Келаэлир ясно видел, как двери блестящего будущего распахнулись перед ним.

Хрустальная мелодия флейты и журчание маленьких водопадов убаюкивали сад, убаюкивали мысли. В густых ветвях то тут, то там проглядывали шары с мириадами золотистых светлячков. Мягкий свет лился на тропу, переходившую в раскинувшиеся над заводями узорные мостики, заботливо выращенные эльфами из зачарованных древ. В тёмном зеркале воды изредка вспыхивали яркие серебристые отблески чешуи ночных жемчужных рыб. Их спинки сквозь водную гладь ловили лунный свет и мерцали, как блуждающие огни колдовских чащоб у Перекрёстков Фэйри.

Келаэлир замирал от восторга, идя по садам и рощам рода Саэлвэ вслед за лордом Каэлиссом. Всё здесь казалось ему чудесным. Ожившее фейское волшебство из легенд Высокий Лорд Иссилан приручил себе на радость. Воистину, такое было под силу только высокорождённым. Келаэлир ни на миг не забывал, где было его место и место даже лорда Каэлисса, доверенного посланника Высокого Лорда. Между высокорождёнными и другими аристократами лежала пропасть не меньшая, чем между аристократами и простыми эльфами или даже людьми. Их магия не знала себе равных и служила самой верной опорой их положению в обществе.

Положение же рода Линнтэ было шатким с тех недавних пор, как поднялась настоящая буря, ведь изначально Линнтэ были вассальным кланом Высокого Рода Арель. Впрочем, далеко не самым значительным и заметным кланом… То ли дело клан Ассаи, которому Арели действительно доверяли многие свои дела!

Родня Келаэлира не имела в Данваэнноне особого влияния. В политические игры они, в основном, предпочитали не вмешиваться, не участвовали в заговорах и вообще больше уважали искусства и науки. Давний их предок когда-то, ещё до объединения эльфийских народов, отличился в военном походе и в награду получил звание аристократа. Предком, безусловно, гордились, но в общем-то на том достижения эльфов Линнтэ, не отличавшихся особой амбициозностью, и заканчивались. Никто из них не сделал чего-то, заслужившего славы в веках.

Но тень преступлений Высокого Лорда Тремиана Ареля пала и на самые незначительные из служивших ему родов. А преступления были столь страшны, что о некоторых из них говорили только шёпотом в закрытых покоях, а то и вовсе не решались говорить. В частности – и об этом Келаэлиру, обожавшему всё рэмейское, было думать особенно тяжело – именно Арели были повинны в обострении отношений с Империей Таур-Дуат. Глава рода, Тремиан Арель, был эмиссаром Её Величества в рэмейских землях, но распорядился он своей властью и связями таким образом, что наследный царевич Эмхет то ли погиб, то ли исчез без следа. И это было лишь одним из немногих его дел по обе стороны гор – дел, которые до сих пор вскрывались и имели тяжёлые последствия. Может, кто-то, воспользовавшись бурей, приписал Арелям и свои собственные промахи и преступления – но о том было судить точно не ему, молодому эльфу из далеко не самого прославленного рода, даже если б он хотел в этом как следует разобраться. В Данваэнноне, как известно, лучше не задавать лишних вопросов, особенно ступив на болотистую почву. Ну а уж оказаться размолотым жерновами игр высокорождённых не хотелось никому.

Каким чудом Линнтэ вообще удалось сохранить положение аристократов, Келаэлир мог только гадать, но точно знал, кого стоило за это благодарить: Высокого Лорда Иссилана. Самым первым, опередив даже Высокий Род Тиири, взявший под крыло некоторые опальные семьи, чья вина пока ставилась под сомнение, род Саэлвэ защитил семью Келаэлира.

Келаэлир хотел отплатить добром за добро, хотя и понимал: всей его жизни, даже очень долгой жизни – а остальные эльфы и жили меньше, чем высокорождённые, – не хватит на то, чтобы вернуть неоплатный долг. Но он обещал себе, что будет служить Высокому Лорду Иссилану верой и правдой, и все свои знания – а именно знания, как Саэлвэ изволил дать понять, и были сейчас нужны – пустит на благо этого клана.

Посмотрев в спину своего спутника, Келаэлир в очередной раз задался вопросом, какими путями пришёл к службе Высокому Лорду сам Каэлисс, ставший дорогим гостем в доме Линнтэ. Да и из какого он был рода? Посланник Иссилана Саэлвэ никогда не упоминал имя своего рода, а так и представлялся – лорд Каэлисс. Если это и было родовым именем, то о таком клане Келаэлир не знал. Возможно, с ним была связана какая-то история, о которой не принято говорить. Или же изначально он и вовсе не принадлежал к аристократии, а возвысил его уже сам Высокий Лорд Иссилан?

Черты лица Каэлисса были жёстче, грубее, чем у многих эльфов, рождённых в этой части Данваэннона. Возможно, в его жилах текла кровь горных кланов, а предки тех не гнушались и браков с людьми. Разумеется, спрашивать Келаэлир не стал бы ни за что – не позволял этикет, да и обижать посланника ни в коей мере не хотелось, поскольку тот был всегда учтив и даже добр к семье Линнтэ. Потому Келаэлир неизменно оставлял свои мысли при себе. А думал юноша, что Каэлисс был обязан Высокому Лорду Иссилану не меньше, чем он сам. Может, когда-нибудь и ему удастся завоевать доверие посланника Саэлвэ? По крайней мере, Келаэлиру этого очень бы хотелось. Но подобные вещи у эльфов, так или иначе приближённых к элите общества Данваэннона, происходили нечасто… и не быстро.

Приближённых к элите… Когда Келаэлир думал об этом, голова шла кругом. Арели не приближали его семью к себе – и, как оказалось, к лучшему. И вот теперь ему предстоит аудиенция у самого Высокого Лорда Иссилана!

Меж тем лорд Каэлисс замедлил шаг, и вскоре они ступили на вымощенную мелкой разноцветной смальтой дорожку. Впереди Келаэлир увидел беседку из белоснежного резного камня, увитую лозами диких чайных роз. Такие беседки он уже подмечал в садах, пока они шли, – места отдохновения и медитаций.

Юноша постарался не сбиться с шага, но дыхание у него перехватило, когда он увидел фигуру эльфа в синих с серебром одеждах, ожидавшего их в беседке. Неужели сам Высокий Лорд?..

В нескольких шагах лорд Каэлисс остановился и глубоко поклонился, украдкой сделав жест Келаэлиру. Юноша почтительно преклонил колени, выслушал витиеватое приветствие высокорождённому, привычно нараспев произнесённое посланником. Ему самому до поры надлежало молчать, пока Высокий Лорд не изволит обратиться к нему.

– Покажи же мне нашего гостя, Каэлисс, – мягко велел Иссилан.

Посланник, до этого стоявший между ними, почтительно отступил.

– Я желаю говорить с тобой, юный Келаэлир, – сказал высокорождённый, оказав юноше огромную честь уже самим тем, что знал его имя. – До меня доходили слухи о твоих редких знаниях, о тонком чувствовании рэмейской культуры.

По жесту Высокого Лорда юноша поднялся и нерешительно посмотрел на него. Говорили, что Иссилан Саэлвэ очень стар, но никто не мог сказать точно, сколько ему лет. Некоторые из людей и неблагородных эльфов вовсе считали его бессмертным. Лицо Высокого Лорда в обрамлении серебристых волос напоминало безмятежные прекрасные лики статуй, лишённые печати возраста и каких бы то ни было страстей. Лёгкая ободряющая улыбка тронула губы высокорождённого, побуждая Келаэлира ответить на вопрос.

– Мой лорд, я лишь смею надеяться, что знаний моих окажется достаточно, чтобы быть полезным Вашему роду, – почтительно проговорил молодой эльф.

– Не все в Данваэнноне могут поддержать такого рода беседу достойно, – Иссилан задумчиво посмотрел куда-то за спину своего гостя, в глубину рощи. – Пройдём со мной. Изволь говорить свободно. Давно мне не с кем было обсудить речи древних рэмейских мудрецов.

Келаэлир почувствовал, как его сердце учащённо забилось, но склонил голову, пряча неуместный в присутствии высокорождённого восторг. Подчинившись жесту Саэлвэ, он последовал за Высоким Лордом – на положенной по этикету дистанции. Удивительно, но лорд Каэлисс остался ждать у беседки, не присоединился к прогулке – высокорождённый пожелал говорить со своим гостем наедине.

– Верно ли мне доложили, что многое ты почерпнул из трудов старшего царевича Эмхет, великого дипломата Хатепера? – молвил Иссилан, не оборачиваясь.

– Всё именно так, мой лорд, – тихо подтвердил Келаэлир. – Его мудрость и тонкость смыслов изречений поражает воображение… Изначально я овладел рэмейским языком для того, чтобы прочесть его тексты в оригинале. Не потерять нюансов. Язык, он ведь… – смутившись, эльф замолчал.

– Из понимания языка складывается и понимание мышления других, – подхватил Иссилан, казалось, прочитав его мысль. – Их представления о мире, таинства верований, особенности культуры, отношение к себе и остальным… Так многое скрыто в гранях родных слов народа…

Они шли по тропам среди вековых деревьев, под арками переплетённых ветвей, и всё казалось юноше чудом. Иссилан Саэлвэ знал о рэмеи так много! Цитировал древние тексты на хорошем рэмейском, поддерживал и развивал мысли Келаэлира, задавал тонкие вопросы, сдержанно восхищался глубиной его познаний и понимания. Такого удовольствия от высоких учёных споров юноша не получал, пожалуй, никогда. Беседа абсолютно очаровала его, и он почти забыл о своей первой робости, обретя благодарного слушателя и мудрого собеседника.

Под конец Келаэлир окончательно уверился в том, что для этого высокорождённого он и правда может представлять собой некую ценность и пользу. Личное знакомство с Иссиланом Саэлвэ внезапно открыло ему, что соблюдать эту вассальную клятву будет не только честью, но и радостью. Не восхищаться Высоким Лордом было просто невозможно! Как удивительно этому высокорождённому удавалось одновременно и держать подобающую дистанцию, и обращаться к самому сердцу собеседника! Только теперь он понял, почему лорд Каэлисс беззаветно предан Саэлвэ. Келаэлир был абсолютно счастлив и мысленно благодарил Богов, что его путь повернулся именно так, пусть и после тяжёлых событий.

Но даже при общей полноте счастья и осознания своего нового места в Данваэнноне юноша был не готов к тому, как завершится этот разговор. Высокий Лорд вдруг остановился, подошёл к ближайшему дереву и положил ладонь на замшелую потрескавшуюся кору, погладил шершавый ствол.

– Подобно древам, прекрасные сыны и дочери нашего народа набирают свою силу медленно, постепенно насыщаясь соками мудрости и красоты мира. Но потом в величии своём они поднимаются над всем лесом… – тихо проговорил Иссилан, обращаясь скорее к самому себе.

Келаэлир терпеливо ждал, пока взгляд древних кобальтовых глаз не обратился к нему.

– Неспокойные времена грядут, – сказал Высокий Лорд. – Нам нужен посол, которому мы сможем доверять – посол в Таур-Дуат, понимающий и принимающий равно обе наши богатые и полные противоречий культуры. В тебе я вижу этот потенциал, юный Келаэлир Линнтэ. В следующий раз, когда я призову тебя, будь готов, ибо я направлю тебя в земли народа рэмеи с особым заданием, которое, возможно, поменяет ход истории для обоих наших народов.

Не находя слов, не веря себе, юноша упал на одно колено и склонил голову.

– До того же мига храни детали нашего разговора в тайне, в том числе и от родных, Келаэлир Линнтэ, – мягко велел Иссилан. – Таков приказ твоего Высокого Лорда.

– Клянусь своей честью, мой лорд, и милостью ко мне Каэрну Охотника, – пылко ответил Келаэлир, не в силах скрыть переполнявшие его эмоции. – Я исполню всё, как Вы повелите.

Расчёт Таа не оправдался – пленник оказался более терпелив, чем он ожидал. Или же сознание мятежного жреца пошатнулось настолько, что теперь он не вполне различал, что было реальностью. А возможно, Итари Таэху опередила Таа и уже рассказала Перкау, что старик Минкерру оставил мятежников в живых, просто лишил жреческого сана и поселил в храме, приставив к привычным им простым работам. Столичные бальзамировщики относились к пришлым настороженно и не принимали их как своих братьев и сестёр по культу. Все прекрасно помнили, по чьей вине жречество Ануи едва не лишилось милости Владыки.

Таа продолжал умело исподволь подогревать это общее тайное недовольство. Во-первых, мятежники – пусть даже официально вину за всех взял их бывший Верховный Жрец – вызывали у него искреннюю неприязнь. Во-вторых, держать их в почти полной изоляции было выгодно, и это можно было со временем применить с пользой. Община пойдёт ему навстречу в обмен на покровительство, когда Таа угодно будет это покровительство проявить. Они могли подсказать ему что-то полезное касательно человеческой девицы, поднявшей царевича из мёртвых и обладавшей редкими знаниями. Возможно, их даже можно было против девицы использовать, когда Таа до неё доберётся… Всему своё время.

С Перкау было сложнее. Таа не мог защитить мятежного жреца от Великого Управителя и тем более от самого Владыки – и жрец это знал. Поэтому единственной разменной монетой в их уговоре была община. Пожалуй, стоило бы осторожно намекнуть ему ещё раз… но у Таа было мало времени для намёков. Пока что Великий Управитель оставался полностью поглощён государственными делами – с тех пор, как Император отбыл в паломничество. От царицы Таа тоже не получал никаких дополнительных распоряжений – она сейчас, по сути, заменяла Владыку. Хатепер Эмхет не появлялся в столичном храме, хотя мог прийти в любой миг. Таа должен был успеть раньше, пока о Перкау временно забыли. Ждать больше было нельзя.

Почти обо всём происходящем в храме будущий преемник Первого из бальзамировщиков знал. Знал он и когда отлучалась Итари, а потому мог устроить всё так, чтобы она немного задержалась. По всему пока выходило, что сам Перкау не рассказал целительнице о визите Таа, а это уже внушало надежду. Да и кто бы поверил ему, случись что?..

Бальзамировщик не мог не вспоминать о той просьбе царицы – раздобыть кровь мятежника – потому как понимал, кому и для каких целей эта кровь была нужна. Жрецу Сатеха он не доверял ни капли, хоть формально они оба и были на одной стороне, являясь одними из ближайших сторонников Амахисат. Нет, причиной вспышки безумия пленника была не только нестерпимая боль от пыток, заставившая потаённую Силу Перкау выплеснуться. Это стало результатом ритуала Колдуна. То, что жрец Сатеха мог влиять на бывшего Верховного Жреца даже здесь, в стенах храма, вызывало у Таа не меньше опасений, чем сам факт принадлежности Перкау к культу Владыки Каэмит. И как бы пленник ни был драгоценен Дому Владык, преемник Минкерру не мог игнорировать опасность, стоявшую за мятежником. Да и тайн скопилось слишком уж много.

Таа знал, что он сильнее Перкау. Однажды ему предстояло надеть пектораль Первого из бальзамировщиков – какие бы надежды ни возлагала часть жрецов на Кахэрку. Провинциальному мятежному жрецу не по силам тягаться с ним. Отступник был непредсказуем и опасен, как загнанный зверь, но он не мог навредить Таа – разве что косвенно, теми проклятыми тайнами, которые так упрямо хранил. И даже Колдун не поможет ему, потому что Таа был готов ко всему.

Бальзамировщик не хотел пользоваться своей властью в открытую, не хотел обнаруживать себя раньше времени, но его влияния должно было хватить, чтобы объяснить даже самому Великому Управителю, почему необходимо было вмешаться. Ожог Сатеховым Пламенем на запястье старшего царевича был весомым доводом уже сам по себе.

Свернув в коридор в нижних помещениях храма, Таа поправил привычную маску непроницаемого спокойствия, сквозь которую редко проглядывали какие-либо эмоции. Воины, охранявшие пленника, почтительно отсалютовали ему. На этот раз вопросов они не задавали.

– Без моего приказа никого не впускать, – велел он.

– А госпожа Таэху? – осведомился один из стражей.

– Если она вернётся раньше – её тоже, – невозмутимо ответил жрец. – Нашему храму грозит опасность. Я сам объяснюсь с мудрой Таэху.

С этими словами он вошёл в комнату, и стражи закрыли за ним дверь.

В небольшой комнатке, в которой из мебели был только простой маленький алтарь Ануи, при свете двух светильников пленник молился. Старик Минкерру не запретил ему совершать каждодневные обряды, а зря. Таа претило думать, что лишённый титула жрец продолжает мнить себя жрецом. Это бросало тень на служение других – тех, кто действительно оставался верен Стражу Порога.

– Я пришёл говорить с тобой, и у нас не так много времени, – холодно произнёс Таа.

Перкау ответил не сразу – прошептал последние слова ритуальных формул и только потом поднял взгляд на вошедшего, чуть переместился, садясь на циновки. По крайней мере, сегодня он двигался, пусть и не слишком уверенно, тогда как в прошлый визит жреца даже не поднялся. Впрочем, в искусстве Итари сомневаться не приходилось.

Взгляд мятежника был вполне ясным, осмысленным. Даже не верилось, что этот рэмеи рехнулся в руках дознавателей и явил Сатехово Пламя.

И всё та же упрямая воля, тот же покой осознания своей участи. Перкау не боялся Таа – просто не видел в нём опасности.

– Ты подумал о том, что я сказал тебе?

– Разумеется, – мятежник склонил голову. – У меня много времени на размышления.

– И что ты скажешь мне?

– Я не стал звать тебя и тревожить именно потому, что сказать мне нечего, – сдержанно ответил пленник.

Таа скрестил руки на груди, окидывая его взглядом, созерцая внутренним взором потоки энергий, под которыми Перкау таил и иную часть своей сути. Таил уже не столь умело, как прежде…

– Я знаю, что ты есть, – тихо, но твёрдо проговорил бальзамировщик. – Тебе не скрыть этого от меня под маской благообразности, под плетением молитв Ануи. Для каких бы своих целей ты ни вернул наследника, я не позволю этому сбыться. И твоей общине я не позволю стать спасителями в глазах народа. Запомни это.

Перкау вздохнул, и Таа вспомнил его слова: «Но ярость твоя понятна мне. Не думаю, что я чувствовал бы что-то иное, поменяйся мы местами… не знай я всего, как не знаешь ты…»

– Веришь ты мне, мудрый, или нет, но я никогда не противостоял культу Стража Порога, – мягко произнёс он. – И никогда не был врагом другим жрецам. А враг… он совсем близко.

Таа внутренне напрягся. Мятежник знал, а это было совсем уж некстати.

Заставив свой голос звучать теплее, он сказал почти доверительно:

– Так помоги нам, своему культу. Помоги мне не видеть врагов в тех, кто тебе дорог, и я смогу защитить их так, как не могу защитить тебя, даже если бы хотел.

Кому, как не Таа, было знать: бальзамировщики не были лишены чувств, что бы там ни говорили в народе. Отношение к ним других рэмеи, странная смесь глубокого почтения, некоторого страха, а кое-где и отвращения, заставляло жрецов Стража Порога больше ценить теплоту, близость. Общины жрецов были своего рода семьёй. Общины бальзамировщиков были семьёй даже в большей степени, ведь от остального мира их отделяла тонкая грань, постоянное напоминание об умирании, переходе в вечность и о страшных, пусть и необходимых обрядах, проводимых в их храмах.

И потому даже сейчас, когда Перкау был спокоен и отрешён, ему не было безразлично.

– Если даже я скажу тебе – ты всё равно не поверишь, – покачал головой мятежник. – Слишком невероятно. И слишком страшно, чтобы поверить.

Таа похолодел. Нужно предупредить царицу! А этого рэмеи ни в коем случае нельзя оставлять в живых… Или… Или же помочь Колдуну довести до конца его изначальный план.

– Ты не оставляешь мне выбора. Твоя наставница, Лират, мертва. Что делать с твоей общиной, пока не решено.

– Мертва?.. – тихо переспросил Перкау.

Таа почувствовал отголосок удовольствия, нащупав верное направление. У него достанет власти надломить эту волю.

Отступник жаждал узнать, обрела ли Лират покой и память. Таа не собирался дарить ему успокоение.

– Осталась в запечатанном храме, – сухо ответил жрец, говоря правду, но не более того.

Что-то странное отразилось в глазах мятежника, но Таа не успел прочесть – Перкау опустил взгляд и тяжело вздохнул. Его шёпот бальзамировщик не различил, но заметил, как дрогнула рука мятежника, когда тот провёл ладонью по лицу.

Мгновения тянулись удручающе медленно. Таа был терпелив, но почти физически чувствовал поступь приближавшейся Таэху, её намерение. А мятежник молчал и не поднимал голову.

– Ты знаешь, что не достоин сохранения в вечности, – наконец проговорил Таа и скорбно покачал головой, вкладывая в свой голос прохладу Западного Берега, дыхание древних гробниц – всё, что составляло его суть кроме привычной личности. – Боюсь, что и те, кто пошёл за тобой, не достойны. Мне жаль.

Перемену в пространстве он ощутил даже раньше, чем светильники полыхнули ярче. И когда Перкау поднял взгляд, Таа уже знал, что увидит там – тлеющее на дне чужих глаз пламя безумия. Он был готов. На миг, только на миг он отстранённо подумал, выдержит ли, но тени Западного Берега защищали его разум и плоть.

Когда чужие руки впечатали его в каменную кладку стены, в голове зазвенело, но Таа сохранил концентрацию.

«Прохлада Вод Перерождения… – напомнил он себе, чувствуя, как стонет, плавится его кожа. – Покой… Вечность… Немного терпения…»

Будущий Верховный Жрец Ануи всей Таур-Дуат не мог проиграть.

И лишь когда Таа почувствовал, как мутнеет, темнеет от боли разум, он вскинул руки и заслонился от пламенной ярости, которую призвал сам. Призрачные голоса взвились обвиняющим хором, хороня огонь. Вырвавшись из стальной хватки, Таа оттолкнул безумца и судорожно вздохнул, оседая по стене.

– Сюда! – хрипло крикнул он стражам.

Сквозь дымку полузабытья он слышал и видел, как ворвались в комнату воины и схватили пленника, как влетела следом жрица Таэху.

– Я пришёл… почувствовал опасность… для храма… – с усилием прошептал Таа, едва фокусируя взгляд на склонившейся над ним жрице, и наставил коготь на обмякшего в руках стражей Перкау. Рука предательски дрожала. – Он… пытался убить меня…

Отдаться теням, милосердно заполнившим его разум, было сладостно.

Дело было сделано.

Хатепер вздохнул, собираясь с мыслями. Некоторое время он просто сидел за столом, заваленном свитками, поверх которых стоял небольшой ларец, и никак не решался открыть. Его ладони покоились на крышке, пальцы обрисовывали иероглифическую вязь защитной магической формулы. Давно он не смотрел на то, что находилось внутри, но скоро это предстояло применить по назначению.

Его руки дрогнули. Он отчётливо помнил, как делал то, что было необходимо – необходимо и вместе с тем кощунственно. Однако выбора не было. Хранитель секретов, страж трона Владыки, не имел права на слабость.

Крышка открылась легко, и взгляд Великого Управителя остановился на том, что было внутри. Беззвучно он прошептал слова благословения ушедшему на обоих языках и извлёк на свет несколько небольших кусков выделанной кожи, потемневшей от действия натрона и бальзамов.

Мумифицированной эльфийской кожи.

Сохранённое для вечности, перед ним лежало последнее послание Высокого Лорда Тремиана Ареля. Старый друг и соратник Хатепера передал весть так, как мог, а в минуты угасания его жизни доступны эльфу оказались только кинжал да собственная плоть. Когда тело «мятежного торговца», покончившего собой, было доставлено во дворец, и все, кому полагалось, убедились в том, что Тремиан сам отказался от суда Владыки, приговор был однозначен: в погребении предателю отказать. Секенэф принял решение вельмож и озвучил приговор, но Хатеперу дал своё безмолвное согласие сразу же, как разобрался.

Великий Управитель похоронил друга сам, тайно от всех, так, как того требовали традиции Данваэннона. Воды Малахитового Моря отнесли главу поверженного Высокого Рода в Страну Вечного Лета. По крайней мере, так хотелось верить Хатеперу. Но прежде, до погребения, он тщательно изучил тело Тремиана. То, что другие назвали данью эльфийским Богам – кровавые знаки на коже, ритуальный узор, нанесённый на собственное тело тем, кто отчаялся получить достойное погребение и надеялся, что Боги всё же услышат его, – оказалось вестью для Великого Управителя. Лучше, чётче всего сохранился один знак. Эльфийская руна, переплетённая с рэмейским иероглифом, была вырезана, разумеется, далеко не каллиграфически, но Хатепер узнал её, узнал тайный шифр, который они применяли, в котором никто посторонний не увидел бы ничего, кроме случайных изящных линий.

И смысл этого знака он хорошо знал. В него укладывалась вся основная концепция эльфийской Игры Дворов, всё то, о чём его предупреждал Тремиан, знавший, как долго готовилось его падение, и до последнего надеявшийся победить. Даже сейчас Хатепер отчётливо услышал внутри его голос, интонацию, с которой Арель столько раз произносил эти слова – иногда на певучем эльфийском, иногда на древнем рэмейском.

«Ничто никогда не является тем, чем кажется».

Оплакивая старого друга, Хатепер исполнил его последнюю волю – сам вырезал куски кожи с нанесёнными знаками, сам обработал и сохранил их. Другие было прочесть сложнее, и не всё он сумел разобрать сразу, но сохранил, потому что послание предназначалось не только ему одному. Ллаэрвин Тиири также должна была увидеть это. Однажды Хатепер должен был передать страшное послание и ей.

Знак единого мира – их общей цели, что некогда казалась недосягаемой. Напоминание обо всём, что они хотели сохранить.

Знак верности. Когда Хатепер сумел разобрать его, то не сомневался – верности тому самому договору, который они трое когда-то поклялись исполнить, гарантом которого по ту сторону гор была Пресветлая и её род, а по эту – он сам. И Тремиан, так долго бывший связующим звеном меж ними…

Знак смерти. Арель не только предпочёл смерть бесчестию. Он знал, что выжить и ответить на суде ему просто не позволят, кто бы ни преследовал его. Увы, рэмейские солдаты, направленные Домом Владык, нашли его слишком поздно – жизнь Высокого Лорда не досталась ни врагам, ни друзьям. Но солдаты бережно сохранили тело.

Ещё один знак, безусловно, важный, тот, что был начертан вскользь, в спешке, но скорее всего – намеренно смазанно, чтобы не увидели чужие глаза. Его Хатепер сумел прочесть позже всех, хоть тот и был вполне ожидаем.

Этот знак очень напоминал часть родового герба Высокого Рода Саэлвэ. Росчерки-нити, пересекавшие его, могли быть случайны… но могли означать связи. Связи по обе стороны гор. Пара как бы случайных линий складывалась в руну сближения, но Хатепер не был уверен, не подвели ли его глаза и разум.

Увы, Тремиан не мог назвать всех союзников своего врага – да и знал ли? Но как сумел, он предупредил друга об опасности.

Как ни готовься к такому удару, не всё возможно предусмотреть. Так рухнула сеть осведомителей – та самая сеть, с помощью которой Дом Владык и королевский род Данваэннона выстраивали своё общение вне официальных каналов. Великий Управитель прикладывал все силы, чтобы восстановить хоть что-то из разорванных нитей, но пока его усилия не принесли желанных плодов.

А время шло. Мысль о том, что Ллаэ всё же направила посла, презрев все риски, но посол этот до места назначения так и не добрался, уже не раз была высказана и им самим, и Амахисат, и Секенэфом. Большие надежды Хатепер возлагал на пленников, которых должен был привезти с собой Ренэф.

В этой истории оставалось слишком много тёмных пятен, а выдвигать обвинения против влиятельных родов Империи во все времена было чревато – ему ли не знать?.. С внутренними мятежами было покончено ещё в первые годы правления Секенэфа. К этому приложили руку и сам Хатепер, и Амахисат – задолго до того, как заняла трон. Окружение было верно Императору, как бы отдельные представители ни относились друг к другу и к общей идее политики мира. Что до родов Мерха и Эрхенны, то они поддерживали Владыку и служили ему в чём-то даже истовее прочих, а ещё имели своих сторонников – весьма влиятельных. Чтобы свергнуть целый вельможный род, тем паче род, полностью лояльный Дому Владык… да, для такого требовались доказательства более чем веские. Власть Императора, как она ни была велика, зиждилась на власти остальных влиятельных фракций. Императоры, которые отмахивались от этого слишком легко, в своё время завязали в противостоянии с жречеством и с целыми династиями управителей сепатов. В общем, междоусобица и народные волнения, как ни крути, никому не были выгодны, а тем более ввиду близкой войны.

Вот только даже верные трону роды вполне могли перехватить эльфийского посла, тем более тайного… И ведь никто не признается. Сгинул без следа. Времена неспокойные, тропы опасные.

Во что бы то ни стало Хатепер должен был расплести этот клубок до конца. То, куда вели некоторые из спутанных нитей, ему совершенно не нравилось, но он был чрезвычайно осторожен в выводах – ради всего, чем они дорожили и что так долго создавали.

«Ничто никогда не является тем, чем кажется…»

Враг не мог быть побеждён до конца. Официальный мирный договор не означал, что все позабудут старые распри – по обе стороны гор. Да и Саэлвэ так и не смирился с проигрышем – на этот счёт Хатепер не обманывался. Вся история с Арелями, самыми влиятельными из высокорождённых, поддерживавших род Тиири у власти, была тому прекрасным доказательством. Но к вопросам открытой войны Иссилан всегда подходил осторожно – слишком ценил жизни своих, ведь потери были бы невероятно велики для обеих сторон. Вот только именно война – уже не тайная, а явная – могла сместить положение игроков и поменять всю расстановку сил. Саэлвэ мог и рискнуть развязать конфликт, но лишь в том случае, если всё просчитал наперёд. А просчитывать он умел…

Что до тех, кто был по эту сторону гор, Хатепер знал многих, кто всё ещё грезил о величии Таур-Дуат как единственной крупной державы континента. Но чтобы ради этого пойти на тайные союзы с эльфами? Да ещё с кем из эльфов… Большинство из сторонников агрессивной политики уж скорее самим себе вырвали бы сердце, чем якшались с «остроухими». Взять тех же Хекетджит и Каэба. Представить их заодно с высокорождёнными? Такого и в горячечном бреду не привидится.

И, насколько Хатепер успел изучить ситуацию за горами – а знал он о Данваэнноне куда больше, чем многие рэмеи из ныне живущих и уже ушедших на Запад, – там дела обстояли примерно так же с тем, что касалось союзов с «демонокровными». Исторически эльфы даже друг другу доверяли не слишком. Ну а те из них, кто не принимал Таур-Дуат и нынче тайком мечтал об уничтожении агрессивного соседа, считали договоры с рэмеи чем-то попросту ниже своего достоинства.

– Принудительная трансформация… болезненная… – пробормотал рэмеи, невольно вспомнив, как объяснял это Анирет в ходе обучения, как писал об этом ещё прежде в своих трудах, посвящённых искусству дипломатии.

– Боюсь, в высшей форме энергия не успеет проявиться, мой друг… – тяжело вздохнул Хатепер, пряча страшные послания обратно в ларец. – Но я сделаю всё, что смогу, обещаю тебе.

Рука сама собой потянулась к кольцу на цепочке, спрятанному под туникой, сжала его.

Ей он тоже обещал… Теперь бы только добраться…

Посольство было собрано, готово выдвинуться ещё до Ритуала Разлива. Что до самого Хатепера – он уже всё для себя решил. Пока же важно было дождаться Ренэфа.

И, возможно, Хэфера…

Боясь думать о возможной страшной неудаче Секенэфа в поисках, Хатепер повернул поток своих мыслей к детям Тремиана Ареля. Немало сил он приложил к тому, чтобы узнать об их судьбе, а двоим обеспечил тайное погребение.

Согласно объявленной во всеуслышание версии, сыновья Тремиана предпочли смерть в бою и не сдались рэмейским солдатам на справедливый суд, чем косвенно подтвердили свою вину в глазах многих. Но Хатепер знал и другие части этой истории, в частности ту, что убиты оба эльфа были незадолго до боя, ещё до того, как солдаты настигли торговый караван, направлявшийся в Лебайю. Вот только кем?..

И где была дочь Тремиана в то время, как всё произошло? Где она была, когда эльфы пытали Метджена и Паваха в дальнем поместье Арелей? Скрылась она до того, как рэмейские солдаты пришли освобождать телохранителей Хэфера. И до того, как о предательстве узнали осведомители Хатепера и Амахисат, действовавшие тогда заодно, делившиеся драгоценными крупицами сведений, благодаря чему узнать о страшном событии вообще оказалось возможным.

Кто-то ведь предупредил эльфею и помог ей уйти – предупредил её саму, но не её братьев.

Нет, Хатепер не хотел думать о том, что юная Высокая Леди Шеллаарил Арель предала отца, предала их всех. Думать об этом было, пожалуй, ещё страшнее, чем о том, что и она тоже погибла. Но нащупать её след Хатепер не сумел до сих пор, а ведь она могла бы поведать многое.

Дипломат устало потёр виски, напомнил себе, что времени предаваться раздумьям у него нынче было не так уж много. Поднявшись, он взял ларец, спрятал в тайник, омыл руки и вернулся к разбору свитков. Расчёты, отчёты, прошения – рутинная часть государственной службы по-своему успокаивала. В последнее время Хатепер всё чаще ловил себя на мысли, что ему хотелось заниматься только этим, а не заговорами да тайной подготовкой к войне.

«А может, вообще податься писцом в какой-нибудь дальний храм, где все заботы будут сводиться к подсчётам урожая?..» – с мрачной иронией подумал рэмеи, ставя печать на очередном документе, требовавшем его личного одобрения.

Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Сейчас, в ночные часы, никто не должен был его тревожить, стало быть, дело срочное. А что срочное дело будет приятным – Хатепер почему-то глубоко сомневался.

– Входи, – устало велел он, не поднимаясь из-за стола.

Унаф, его личный писец, с поклоном доложил:

– Мой господин, к тебе гонец из храма Стража Порога. Я говорил, что час уже поздний и ты никого не примешь, – добавил писец, пряча раздражение, и развёл руками, – но бальзамировщик сказал, дело не терпит отлагательств. Просил говорить с тобой лично. Прости, господин.

– Зови его сюда, – кивнул Хатепер, тревожась, что могло срочно потребоваться старому Минкерру.

Но разве не догадывался он и так, кого будет касаться весть из храма?.. Догадывался… и гнал эту мысль от себя.

Жреца в тёмных одеждах, вошедшего вслед за Унафом, Великий Управитель помнил в лицо, хоть и не знал его имени. Один из свиты Первого из бальзамировщиков. И хотя жрецы Стража Порога редко показывали свои эмоции, вестник казался чрезвычайно взволнованным.

Бальзамировщик глубоко поклонился.

– Привет тебе, господин мой Великий Управитель, и да хранят тебя Боги. Прости, что тревожу тебя в неподобающее время, но я несу весть от мудрейшего Минкерру. Твоё высокое присутствие требуется в столичном храме Ануи.

– Говори, что стряслось.

Жрец побледнел, медля с ответом, но всё же доложил:

– Мой господин… Отступник… твой пленник. Сегодня он едва не убил мудрого Таа.

Глава 23

– Однажды я уничтожу тебя… Ненавижу тебя.

– Это не так. И мы оба знаем это, не так ли, мой маленький бог?..

Её пальцы нежно пробежали по его кисти, по наручу и выше к плечу.

А потом она поцеловала его и соблазнительно провела языком по плотно сжатым губам. Это не было отвратительно… и именно потому он питал отвращение к себе самому…

– Ты был самым приятным моим заданием, Ренэф…

Самым приятным…

…заданием…

Судорожно вздохнув, он проснулся и рывком сел, инстинктивно схватив лежавший рядом кинжал. В шатре было темно – рассвет ещё не наступил. Вокруг плескались тени, но ни одна из них не была воплощённой.

Ренэф в сердцах сплюнул и зачем-то отёр губы, горевшие так, словно поцелуй Мисры заклеймил его только что, а не тогда, в проклятом ущелье. Как же некстати! Впрочем, кошмар о той ночи снился ему уже не впервые, возвращаясь в разных вариациях. А смерть его воинов приходила к царевичу во снах именно в таком воплощении, в воплощении его краха – красивой женщиной с золотыми волосами, облачённой в лёгкий эльфийский доспех. Богиней войны, величественной и непокорной, преисполненной достоинства. Утончённым оружием Данваэннона, нацеленным ему точно в грудь.

Иногда ему снился допрос в шатре, но во сне Ренэф делал последний шаг, позволяя себе обладать ею. Впрочем, обладать богиней войны было невозможно – она поглощала его без остатка, низвергала в бездну, где он с трудом мог найти себя.

Иногда Ренэф видел, что убивает Мисру, но это не приносило удовлетворения. И когда он спрашивал её – почему всё случилось так? – в ответ слышал только смех, тот самый смех, с которым она отступала, забирая его хопеш.

– Ненавижу тебя, – прошипел царевич в темноту, дополнив слова цветистым ругательством.

Сон, разумеется, улетучился. Оставалось только позавидовать солдатам в мирно спящем лагере. Ренэф подумал было присоединиться к часовым, но поймал себя на привычном уже ощущении, что видеть никого не хочет. Притом сейчас не хочет даже сильнее, чем все предыдущие дни.

Началось всё с деревни Сафара. Теперь старостой там был Титос, старший сын Сафара и Алии. Младший – Працит, который ещё до взятия города, принёс Ренэфу злополучное ожерелье из стеклянных бусин и не побоялся сообщить о фатальном промахе, – решил остаться с родителями в Леддне.

Повсюду по дороге до бывшей границы с Лебайей – ныне уже леддненской провинцией Империи – рэмейским воинам оказывали радушный приём. А уж жители селения, в котором солдаты Ренэфа и Нэбвена когда-то прожили не одну неделю, и которое потом защищали от наёмников Ликира, и вовсе превзошли себя в гостеприимстве. Но слишком много неприятных воспоминаний было связано для Ренэфа с этими местами – вероломное нападение на лагерь, отравление «Пьянящим вздохом»… Мисра. Здесь-то недавнее прошлое и решило напомнить о себе отвратительными сновидениями, и Ренэф не пожелал гостить дольше, чем требовалось.

Кто-то из солдат просил царевича о дозволении остаться в деревне. Ренэф дозволение дал. Пока он оставался командиром взвода[1] и хоть что-то мог сделать для своих воинов… для тех из них, кто остался в живых. А по прибытии в столицу остатки его отрядов всё равно будут расформированы. Ренэф не мог отвечать за чужие жизни. Ему не требовался приказ отца, чтобы понимать это, – что бы там ни говорил Нэбвен. И сейчас служба простым солдатом где-нибудь в самом дальнем гарнизоне казалась ему наградой.

Некстати вспомнились женщины, встречавшие воинов в сафаровой деревне. Для кого-то встречи оказались радостными, а кто-то… Как звали ту красивую девицу – кажется, Кианея? Она просила о милости говорить с царевичем, спрашивала потерянно, где же её Рихи. Имена и лица всех своих солдат Ренэф знал, и знал, кто из них погиб, когда и как. Рихи пал при взятии Леддны. И не он один…

Но то были смерти героев, хоть и их принять оказалось не так легко: ещё сегодня идёшь в одном строю, а завтра ищешь бальзамировщиков и тащишь им то, что уцелело…

Что до тех, кто пал в ущелье, прикрывая его отход… тех, кто пошёл за ним, вверяя свои жизни упрямому гордому мальчишке, погибшему с ними там же, в ту же ночь… Ренэф знал, что не забудет никого из них.

И мысли его, пройдя полный круг, снова вернулись к Мисре. Уже позади осталась сафарова деревня и старая граница, а он всё никак не мог успокоиться. Да ещё и сон этот, хайту его забери!

Ренэф подхватил кувшин и сделал несколько жадных глотков, а остатки воды вылил себе на голову, чтобы окончательно прогнать видения, вгонявшие его в круговорот самых разнообразных эмоций. Стало легче. И когда на смену ночному мареву пришла, наконец, некая ясность мыслей, он снова поймал себя на том, что скучает по Леддне. Не по лебайским скалистым холмам, высоким кипарисам и оливковым рощам, но именно по Леддне, его сокровищу.

В Леддне он не только пережил позор, совершив фатальную ошибку. Там он узнал своё место, узнал, что на самом деле из себя представляет. И взлёт познал, и падение, и истинную цену себе увидел…

Прав был Нэбвен.

«А люди здесь тебя полюбили… Будут помнить. Будут славить твоё имя. Ты подумай о том, сколько жизней изменил к лучшему… царевич Ренэф Эмхет, Сын Солнца, покровитель Леддны».

Где-то в глубине души Ренэф даже завидовал Хармехи из рода Кха, назначенному военным комендантом нового гарнизона. Быть на границе. На самом острие. Вот по чему тосковало его сердце. Давно уже Ренэф не мечтал о том, чтоб воплотились сказки матери, как его чистейшая кровь станет светочем для всего народа, как его имя и список великих деяний будут высечены на гигантских статуях у самых знаменитых храмов Империи. Да и его ли это были мечты?.. Прежде Ренэфу даже в голову не приходило задуматься, но этот поход многое изменил… И хотя по меркам рэмеи царевич был всё так же молод, ему казалось, что свою юность он растерял окончательно. «Ещё бы только ума промеж рогов прибавилось», – мрачно усмехнулся царевич.

Как бы то ни было, но после лебайского похода, в котором за каких-то полгода успело произойти больше, чем за половину его жизни, Ренэф понял одно совершенно чётко: быть Императором Таур-Дуат он не хочет. Как сообщить об этом отцу, а тем более – матери, растившей из него будущего Владыку, царевич пока не знал. Но сообщить придётся – в довесок к посланию, в котором он уже обозначил, какого ждёт наказания.

И от этой мысли становилось ещё тяжелее. Мать не поймёт никогда. Не примет. А он ведь был совсем не тем, кого она в нём всегда видела… и подвёл он её так же, как подвёл всех остальных.

Однако прежде, до обсуждений наследования трона, Ренэф должен был ответить за всё то, что совершил. И не только аудиенция Императора предстояла ему в грядущей череде тяжёлых встреч. Прежде царевич, как и обещал, собирался с почётом препроводить домой Нэбвена, старшего военачальника, с которым они начали этот путь, – командира, приставленного отцом, и в итоге ставшего ему настоящим другом. Нэбвена, который пытался всеми силами предостеречь его от ошибок, а когда роковую ошибку Ренэф всё-таки совершил – всё равно пришёл за ним, чтобы спасти…

Царевичу предстояло посмотреть в глаза госпожи Наилат и её дочерей. Но, слава всем Богам, он хотя бы вернёт военачальника родным живым… и проводит его лично. Нэбвен из рода Меннту был более чем достоин всех тех почестей, которые только мог оказать ему сын рода Эмхет. Пусть это и означало, что Ренэф прибудет во дворец несколько позже, чем мог бы.

А потом – возвращение в столицу, которое ещё не так давно он представлял триумфальным.

В пути царевич не только повторял про себя, как доложит Императору об удачах и фатальных промахах. Он пытался представить себе, как встретят его родные. Взять вот дядюшку Хатепера… Дядя единственный принимал их всех как есть – и его, и Анирет, и Хэфера, конечно. Но, пожалуй, только теперь как никогда Ренэф понимал всю ценность такой любви – даже не той, которую с детства дарила ему мать, окружавшая его восхищением и заботой, а вместе с обожанием – и постоянными ожиданиями. Простой любви, принимающей, когда ты ценен просто тем, что есть. И почему же раньше он воспринимал это как должное?.. Но дядя тоже будет разочарован в нём. А Анирет ещё и порадуется его краху…

«Нет, почему порадуется?.. – вдруг подумал Ренэф и сам удивился. – Она же никогда не радовалась моим неудачам, только успехам. И Хэфер, которого я так старался превзойти, тоже…»

Но с братом объясниться можно будет уже только в посмертии, а вот с сестрой… Как получилось так, что он всегда воспринимал себя отдельно от них обоих, всегда противопоставлял себя им? И как ни злило Ренэфа это новообретённое понимание, но хотя бы самому себе он теперь мог признаться: да, в отношении родной сестры и единокровного брата он никогда не был справедлив. Считал себя выше одной и пытался стать выше другого, что не стеснялся лишний раз показать. И ведь брат с сестрой даже не осуждали его за это – упрекали за излишнюю горячность, иногда говорили обидное, что де он слишком юн ещё, – но всерьёз не осуждали. Как Ренэфа возмущала эта их кажущаяся снисходительность! И только теперь, когда он уже перестал думать, что всё знает лучше всех, он увидел, что дело было не в снисходительности, а тоже в своего рода принятии… Это он противопоставлял себя Хэферу и Анирет, постоянно внутренне враждовал с ними, а они с ним – нет.

Не сказать, чтобы Ренэф был в восторге от своего нового открытия и переосмысления знакомых событий, но принимал, как есть.

Что ж, по крайней мере, за Хэфера он всё-таки сумел отомстить и нашёл тех, кто направил за наследником наёмников. Может, теперь душа брата успокоится?.. Ренэфу очень хотелось в это верить. И оттуда, с Западного Берега, Хэфер уж точно увидит, что брат его вовсе не ненавидел, а попытался добиться справедливости для него так, как умел.

Ну а с Анирет… что-нибудь придумает он и с Анирет. Разумеется, никогда Ренэф не признается этой девчонке, что был в чём-то неправ в общении с ней. Ещё чего не хватало! Но как-то сгладить углы, наверное, сумеет… если только царевна не полезет к нему с сочувствием и пониманием. Вот сочувствие всех их он точно видал у высокорождённых в заднице! Дяде он так, конечно, не скажет, а сестрице – вполне.

«Пережить все эти встречи – и сразу же в дальний гарнизон», – успокоил себя Ренэф, скатывая циновки и чувствуя, как хвост дёргается от раздражения.

Он едва дождался звона рогов на побудку. Зато, как только лагерь начал приходить в движение, царевич был уже готов и сам руководил сборами. И когда отряды двинулись в путь, на сердце у него стало немного спокойнее.

Осталась позади Лебайя и поросшие редкой растительностью каменистые пустоши и красные пески, через которые лежала часть их пути. Теперь вокруг простирались сады и пальмовые рощи, обширные поля, с которых уже собрали урожай, заросшие бумажным тростником заводи. Сам воздух, который они вдыхали, сама земля под ногами были родными, и сердца воинов отзывались радостью. Пусть солнце в Сезон Жары палило нещадно, но здесь свет Ладьи Амна был животворным золотом, даровавшим жизнь всему и вся, и дыхание Богов было особенно ощутимо.

Они вернулись домой, в благословенные земли, которые защищали всех своих детей и родиться в которых было величайшим счастьем и даром Божеств. Отступил суеверный страх умереть на чужбине, остаться без необходимого для покоя души погребения. И с собой они несли память о товарищах, павших далеко отсюда, – память, которая дарует такое желанное каждому рэмеи место в вечности.

Всё чаще в строю звучали песни и смех, хоть в целом воины, прекрасно сознававшие, кого сопровождают, и чрезвычайно этим гордившиеся, соблюдали дисциплину, которой по праву гордилась имперская армия. Как ни пьянил родной воздух, совсем уж забываться не стоило – нрав у царевича был крутой, и требовал с других он не меньше, чем с себя самого. Впрочем, с тех пор, как отряды пересекли границу, казалось, что настроение Ренэфа Эмхет тоже сделалось более благодушным. По крайней мере, он ни к кому не цеплялся, излишне не раздражался, да и вообще всё свободное время проводил верхом, сопровождая повозку, в которой ехал старший военачальник Нэбвен.

Гонцы уже были направлены, чтобы в ближайшем крупном порту успели подготовить ладьи для солдат. Последняя часть пути в столицу была хоть и самой протяжённой, но и самой быстрой в преодолении. Быстрее испытанного в Таур-Дуат веками традиционного способа перемещения – по Великой Реке, соединяющей самые дальние пределы Империи, – были только порталы, но порталами нельзя было проводить целые отряды.

Кто-то из солдат ожидал, что царевич со своими телохранителями покинет их у ближайшего же храма с портальным святилищем, чтобы поскорее явиться на доклад к Владыке. Но Ренэф остался с ними, и это пришлось воинам по душе – своего молодого командира они любили, да и явиться в столицу, сопровождая самого царевича, было почётно. Солдаты из отрядов Нэбвена, временно вступившие под его командование согласно распоряжениям военачальника, в целом тоже были вполне довольны сложившимся положением вещей. А редкие шепотки в их рядах о том, что командир их, мол, больше не сможет вернуться к службе – и уж не по вине ли царевича? – быстро и жёстко пресёк ещё сам Нэбвен. В итоге вину за случившееся традиционно перенесли на вероломство некоторых остроухих и на старых подельников Ликира, и волнения утихли, не успев толком начаться.

У молодого царевича не было личного корабля, но к его прибытию в порту успели отрядить лучшие ладьи из тех, что там вообще имелись. А корабль, на котором отправлялся Ренэф Эмхет, Нэбвен из рода Меннту и сопровождавшие их воины, снабдили сине-золотыми стягами. Судя по всему, стяги изготовили здесь же, в спешном порядке, чтобы не оскорбить высокого гостя.

В середине четвёртого месяца Сезона Жары ладьи достигли предместий столицы, но по приказу царевича причалили не в порту Апет-Сут, а севернее, примерно в одном дневном переходе пешего отряда. В живописных окрестностях одного из крупнейших городов Таур-Дуат, сердца рэмейской Империи, в окружении пышных садов, расположились богатые поместья именитых вельмож. И здесь же, в самых дальних предместьях столицы, лежало поместье вельможного рода Меннту.

– Еле успели урожай собрать, а уж Сезон Половодья на носу, – ворчал управляющий поместьем. – На продажу много, но я б ещё приберёг. А работники у нас нерасторопные! Пободрее их в саркофаг кладут.

– Да будет тебе, Махи, – благодушно усмехнулась Наилат, за много лет привыкшая к ворчанию верного помощника. Полученные ещё в войну ранения помешали его армейской карьере и сильно сказались на нраве. Но лучшего управляющего снабжением, а теперь – поместьем, было не сыскать. – Хорошие у нас работники. Амбары ломятся, на голодный год хватит. Не дайте то Боги, конечно. Но милостью Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, грядущий разлив тоже будет благодатным.

Махнув рукой, она подозвала распорядителя работ, отдала последние указания и отправила всех на дневной отдых. Жар солнечной ладьи становился немилосердным. В это время года часы работ приходилось сокращать или смещать, а то, не ровен час, кто-то сляжет с ударом, ещё чего не хватало.

Наилат направила своего коня в тень плодовых деревьев, и Махи, ворча, что с таким долгим отдыхом они не уложатся в срок, поехал следом. Спешившись, женщина ласково похлопала коня по шее, расседлала и угостила его заготовленным заранее сладким корешком. Конь благодарно ткнулся носом хозяйке в плечо, фыркнул, щекоча губами, и она рассмеялась, отмахиваясь.

Заслонив глаза ладонью от солнца, она не без гордости посмотрела на убранные поля, на тенистые сады, куда потянулись на отдых работники. Важно было уделять внимание каждому уголку своих владений. Земля ведь была живой, и если хозяин заботился о том, что ему было вверено, – земля отвечала ему. К тому же труд всегда успокаивал Наилат, а в последнее время успокоиться было важно. Семья и слуги чувствовали её напряжение, но она не хотела, чтобы тревоги сказались на жизни всего поместья. А не тревожиться она не могла – слишком уж долго не получала вестей от Нэбвена. Каждую ночь она всё так же зажигала светильник у двери, как было заведено у них много лет, – только бы её солдат вернулся домой. И как хотелось ей верить, что это будет последний его дальний поход. Император милосерден, подарит своему верному военачальнику отдых. Но сопроводить молодого царевича в Лебайю на его первую по-настоящему важную миссию было действительно важно, это Наилат понимала. Мальчику однажды предстояло стать Верховным Военачальником, Первым Клинком Империи – после исчезновения-то бедного Хэфера, да хранит Страж Порога его душу. А от того, как складывалась первая важная миссия, зависела вся дальнейшая судьба любого воина. Уж кто-кто, а супруг Наилат мог помочь этому клинку пройти достойную ковку.

Хорошо, что рядом с Ренэфом был именно Нэбвен. В отличие от многих ветеранов последней войны с эльфами, её супруг сохранил здравость суждений, умение решать взвешенно, и ненависть не застила ему глаза, несмотря на все увиденные ужасы. За это Наилат и любила своего солдата – не только за его силу, но и за его сердце. Юному царевичу в его горячности даже большей, чем у многих молодых рэмеи, мудрость Нэбвена совсем не повредит.

Наилат вздохнула, отёрла пот со лба. Нехорошо кололо в сердце – видимо, годы всё же начинали брать своё. Если уж пережили столько битв с Данваэнноном, то что значила одна миссия в людские земли? Пусть даже – как она знала по слухам и письмам – не всё в этой миссии пошло так, как должно было. Однако же именно теперь словно бы все уже пережитые в прошлом тревоги наваливались с новой силой.

– Госпожа, тебе нездоровится? – с тревогой спросил Махи, поднося ей ковш с прохладной водой.

– Ну вот ещё, – усмехнулась Наилат, но воду с благодарностью приняла. – Разделишь со мной дневную трапезу? Нам тоже не помешает отдых, да и дела, что ни говори, в основном уже сделаны.

Махи улыбнулся – как всегда скупо, но искренне – и в кои-то веки не стал возражать касательно «сделанных дел».

Поесть они так и не успели – прибежала Риш, дочь садовника. Она была ещё почти совсем девчонкой, но толковой, смышлёной, и Наилат охотно доверяла ей разные поручения.

– Едут! Госпожа Наилат, едут! – выпалила Риш на бегу, не успев даже отдышаться. – Я слыхала, корабли пришли! Сиятельный царевич, а с ним и наш господин Нэбвен!

Наилат была готова разве что не расцеловать девчонку. Живой!

– Слава Богам, – выдохнула она, поспешно заново седлая коня. – Махи, вели собирать трапезу для высокого гостя! Риш, сообщи всем.

– Сей же час, госпожа.

Управитель в дополнительных указаниях не нуждался и не стал даже ворчать на Наилат, что, мол, не юная девица уже – целый день в жару по полям скакать.

Взлетев в седло, Наилат направила коня к границе владений. Она знала, что к её возвращению всё будет готово в лучшем виде. И пусть одета она была не для торжественной встречи с царевичем – главное, что она встретит своего солдата сама, первой. Как всегда.

Конь, возможно, и не был рад прогулке сквозь знойное марево, но с шага не сбивался. Наилат старалась его не торопить, хотя сердце и мысли неслись далеко вперёд.

Ещё до того, как женщина достигла границы, её нагнали два конника из стражей поместья, пристроились по обе стороны, точно почётный караул. Весть от Риш и правда разнеслась быстро. Наилат приветственно махнула воинам рукой, и путь они продолжали уже вместе.

В тени небольшой рощи, отмечавшей границы владений рода Меннту, женщина остановила коня, прикрыла ладонью глаза от солнца, вглядываясь вперёд, в широкий тракт, пролегавший между полями, идущий до самой столицы.

А когда она наконец заслышала звон рогов, завидела обоз и имперские штандарты, едва удержалась от того, чтобы не устремиться к процессии.

Наилат не могла не отметить странность построения отрядов. Обычно впереди всегда шли колесницы, но сейчас имперский стяг реял над какой-то повозкой, которую торжественно сопровождали несколько конников. Вместе со своими стражами она выехала вперёд, навстречу обозу.

Когда она различила знаки на золотистом нагруднике одного из всадников, возглавлявших обоз, её мысли окончательно смешались. Защищающие крылья Богини. Молодой царевич вскинул руку, и обоз остановился. В сопровождении своего телохранителя он выехал вперёд и чуть поклонился ей в седле – Наилат даже охнула от неожиданности и быстро спешилась, чтобы приветствовать его как полагается.

– Добро пожаловать во владения рода Меннту, сиятельный царевич, – произнесла она с глубоким поклоном, скрывая волнение.

Стражи за её спиной отсалютовали высокому гостю. Наилат подняла голову, посмотрела на младшего сына Императора. Его лицо отчего-то показалось ей старше, чем она помнила, а гордый взгляд – чуть более отрешённым, почти печальным.

Как же он был похож на своего отца! Наилат отчётливо помнила Секенэфа Эмхет молодым, в сияющих золотом доспехах, в ореоле первых его боевых подвигов – наследного царевича, а впоследствии и Императора, само присутствие которого вдохновляло на подвиги всех, кто шёл за ним. Время словно повернулось вспять, к истокам последней войны, и ореол сокола Ваэссира снова вспыхнул перед её внутренним взором. Но сейчас эту же Силу она чувствовала в Ренэфе, молодом военачальнике, едва ступившем на путь своих завоеваний.

Видение пронеслось и померкло. Наилат прижала руки к груди в безмолвном вопросе, и в следующий миг услышала, как из-за спины царевича прозвучал родной голос, позвавший её по имени. Мужчина, сидевший в повозке, подался вперёд, приподнялся, опираясь на руки, но не сошёл ей навстречу.

– Нэбвен… – выдохнула она и устремилась к нему.

Ноги несли её быстро, совсем как в юности. Наилат едва ли не взлетела в повозку и крепко обняла супруга, ничуть не заботясь о том, что подумают другие. Единственное, что имело сейчас значение, это то, что он жив. Откуда-то издалека она слышала, как приветствуют её нестройным хором солдаты Нэбвена, но отчётливее был его обрывочный шёпот, бессвязные нежные слова. Подняв взгляд, Наилат увидела в его глазах слёзы и всхлипнула, улыбаясь.

А потом увидела, отчего он не вышел ей навстречу, пошатнулась, но только сжала его руки крепче, ничем больше не выдав свой ужас. Её солдат прошёл всю войну с Данваэнноном, но ни одна из его ран не была сравнима с этой, полученной в небольшой, казавшейся малозначимой миссии…

– Люблю тебя, – шепнула она. – Больше всего на свете люблю.

Сойдя с повозки, Наилат расправила плечи и направилась к царевичу.

– Для нас честь принимать тебя как дорогого гостя, сиятельный господин, – торжественно возвестила она. – Наши хлеб и пиво – для твоих уст, и все дары нашей земли – для твоих рук.

– Благодарю тебя, госпожа Наилат, и да благословят Боги ваш дом, – учтиво ответил царевич.

Женщина шагнула ближе, и телохранители Ренэфа, повинуясь его короткому едва уловимому жесту, не остановили её. Она взяла руку царевича, сжимавшую поводья коня, обхватила своими ладонями и произнесла горячо, тихо – так, чтобы услышал только он.

– Благодарю… всей душой благодарю тебя, что вернул его мне живым…

Царевич встретил её взгляд – Наилат поразилась, как темны стали его глаза, – и покачал головой.

– Однако в том, что не сумел вернуть его тебе невредимым, только моя вина.

Потрясённая, женщина не нашлась, что сказать, но взяла себя в руки. Высокого гостя надлежало принять как подобает. Все вопросы она ещё успеет задать потом.

А возможно, и вовсе не станет ни о чём спрашивать, ведь Нэбвен всё-таки вернулся домой.

Возвращение Нэбвена праздновали всем поместьем, и удалось это возвращение вполне торжественным, как того и хотелось Ренэфу. Важно было показать, что императорская семья бесконечно ценит старшего военачальника… что бесконечно ценит Нэбвена лично он, царевич Эмхет, обязанный этому рэмеи своей жизнью и не только ей.

Но вот высидеть на пиру оказалось делом нелёгким. Ренэф и от пиров отвык, и чувствовал себя здесь не на своём месте. Какой бы радушный приём ни оказали ему в этом доме, искренняя тёплая благодарность семьи Нэбвена казалась ему незаслуженной. Не соверши он того, что совершил, – его друг вернулся бы домой на своих ногах, возглавляя свой взвод копейщиков. Ну а что удалось ему вернуть Нэбвена почти что с самого Западного Берега – так то был не подвиг. Он же просто не мог иначе.

От искреннего восторга дочерей Нэбвена было тяжело, от взглядов, которые бросала на него госпожа Наилат, – ещё тяжелее. Эта невысокая крепкая женщина, настоящая воительница, управительница своей земли, вызывала в царевиче симпатию и уважение. Ей было далеко до божественной красоты его матери – да что уж там, ни одна женщина Империи не могла сравниться с Амахисат, и Ренэфу, с детства привыкшему видеть ослепительную царицу, тяжело было назвать красивой кого бы то ни было. Но тут была совсем иная красота. Когда Наилат и Нэбвен смотрели друг на друга, когда их руки невзначай соприкасались, как будто сияние озаряло изнутри их обоих.

Царевич сразу знал, что скажет правду, и когда увидел супругу Нэбвена, только укрепился в мысли, что лукавить с ней не хочет. Чтоб на него смотрели как на героя? Нет, здесь, в этом доме, он совершенно не хотел такой славы, а скорее ловил себя на прямо противоположном желании – скрыться от неё.

Но сам Нэбвен был счастлив от возвращения домой, и его радость стоила всего. Ренэф высидел на пиру столько, сколько положено, чтобы порадовать хозяев дома, а потом всё-таки улучил момент и ускользнул в тёмный сад.

Ему никогда не доводилось бывать в гостях у Нэбвена прежде, и тем более странно было понять, что этот дом, этот сад он уже хорошо знал. Вот здесь, у этих кустов, маленький мальчик с непрорезавшимися ещё рожками защищал свою мать – старшую дочь Нэбвена – от неведомых врагов коротким деревянным мечом. Но тогда был закат, и на ступенях у дома сидела госпожа Наилат, со светлой печалью наблюдавшая за игрой. А ночью она зажгла светильник – как раз у той двери, через которую Ренэф сейчас выскользнул в сад, и спрятала лицо в ладонях, никому не показывая свой страх, свою печаль. Проходя мимо двери, царевич невольно коснулся ладонью места, где висел светильник из видения.

А доведись ему побывать в покоях хозяев, он не сомневался, что узнал бы комнату, в которой Наилат помогала младшей дочери примерить праздничный золотистый калазирис и узорную сеть, искусно сплетённую из ярких продолговатых бусин, а потом подарила ей своё тяжёлое многорядное ожерелье.

Видения в памяти, накладывающиеся на реальность, были такими яркими, что Ренэф даже потёр ладонями лицо, чтобы сбросить наваждение. Неловко было от того, что довелось подсмотреть за чужими жизнями, и вместе с тем отрадно, что он всё-таки сумел вернуть друга семье.

Столько тепла, столько любви… Ведь именно такой и должна быть настоящая семья? Принимающей, ждущей тебя любым – с победой ты придёшь или с поражением.

Дом…

Но у него, царевича Эмхет, такого не будет.

Ренэф подумал о том, что его родители никогда не смотрели друг на друга так, как смотрели друг на друга Нэбвен и госпожа Наилат. Военачальник с женой сияли даже спустя столько лет вместе… а ведь прожили друг с другом куда больше, чем самому Ренэфу лет от роду. Сколько обоюдного понимания, тихой радости и тепла было в их безмолвных беседах, когда они просто оказались рядом. Это ничего общего не имело со вспышками страсти, знакомыми царевичу, или с той глухой, непонятной, замешанной на ярости и неприятии тоской по Мисре. Нет, он никогда не был по-настоящему влюблён так, чтобы забыть обо всём.

А настоящая любовь, как он понимал теперь, выходит, и вовсе не имеет ничего общего с тем, чтобы забыть о себе… Она дополняет, делает тебя чем-то большим, чем ты был – своего рода лучшей версией себя самого. И тогда уже любой подвиг становится по плечу.

Ренэф не горел желанием заводить семью, да и был ещё для этого слишком молод – рэмеи, в отличие от людей, не вступали в брак рано. Однажды, конечно, ему придётся выбрать супругу… точнее, положиться на чужой выбор. И хорошо, если жена будет ему соратницей, одних с ним интересов и устремлений. Хорошо, если брак будет построен на уважении и партнёрстве, как брак его родителей. А в худшем случае придётся всегда и везде, даже в собственных покоях, носить доспех и никому не показывать настоящие мысли и чувства – чтобы не нанесли удар в спину. И когда придёт его черёд обзавестись детьми, между ними не будет той непринуждённости, что царит между Нэбвеном и его дочерьми, несомненно, любимыми каждая по-своему. Нет, для своих детей Ренэф будет таким же далёким и чужим, каким был для него собственный отец, – кем-то, кто вызывает граничащее со страхом почтение, но никак не тепло. И дома никто никогда не будет ждать его так, как здесь ждали Нэбвена.

И никто никогда не посмотрит на него так, как смотрела на своего супруга Наилат.

Раньше Ренэф не задумывался об этом, просто принимал внимание восхищённых им девиц как должное. А теперь от этой мысли сделалось неловко, немного даже больно. Ну подумаешь, ну не посмотрят. И всё же… «Потому-то, поди, дядюшка Хатепер и не обзавёлся семьёй, – со вздохом подумал царевич. – Хотел чего-то большего, чем обусловлено нашим положением».

Раздосадованный сам на себя за неуместную сентиментальность, царевич зашагал прочь, глубже в сад, дальше от царившего в доме веселья. Пожалуй, и правда не помешает по возвращении соблазниться улыбкой какой-нибудь придворной красавицы и выкинуть из головы чужое семейное счастье… а заодно и всяких там недоэльфей.

– Ты ведь не сожжёшь меня карающим солнечным золотом? – робко спросил его ближайший куст.

От неожиданности Ренэф едва не подскочил на месте и невольно схватился за кинжал на поясе. Запоздало он сообразил, что голосок-то был совсем тоненьким, да и слова звучали не очень чётко. Укорив себя за глупость, он улыбнулся.

– Не сожгу, слово царевича Эмхет.

– Настоящий живой Эмхет… – восторженно протянул куст.

– Ну, вроде живой, да. Ты как, выходить будешь? – дружелюбно поинтересовался он и для верности присел на корточки, догадываясь, кого увидит.

Куст напряжённо засопел и чуть пошевелился.

– А точно можно?.. Мне не разрешали говорить с сиятельным царевичем… но так хотелось посмотреть поближе…

– Если очень хочется – то можно, – заверил его Ренэф и поманил к себе.

Мальчик всё-таки решился и вышел – тот самый мальчик с непрорезавшимися ещё до конца рожками, которого царевич помнил из видения. В руке он держал тот же деревянный меч. Короткая схенти не прикрывала ободранные коленки, да и прятки в кустарнике оставили свой след. Хвостик забавно подёргивался из стороны в сторону от волнения, но держаться мальчик старался очень серьёзно и с достоинством. Настоящий сын вельможного рода.

Поскольку Ренэф сидел на корточках, их глаза были примерно вровень. И помимо робости царевич различил во взгляде маленького рэмеи ту самую решительность, которая и позволила сорванцу не побояться… ну, почти не побояться обратиться к сыну Императора.

Неуверенно приблизившись к царевичу, мальчик попытался повторить самый настоящий, взрослый воинский салют. Ренэф кивнул, потом взял его за руку и сжал в воинском рукопожатии. Маленький рэмеи просиял, глядя на него с таким восторгом, что царевичу сделалось даже несколько неловко.

– Сиятельный Эмхет, герой Леддны, – восхищённо протянул он и выпалил: – А я знаю, что ты самый молодой из наших военачальников! Я тоже хочу так! Буду брать с тебя пример и стараться… Я уже вовсю тренируюсь, – мальчик кивнул на меч. – В роду Меннту ведь все воины. Только у тёти Мирет жених скульптор, но он хороший. И дед говорит, это ничего, раз в армии служил. И я пойду! А потом буду служить под твоим началом, господин. Вот.

Выдав всю эту тираду, мальчик смутился, залившись краской до кончика хвоста, но прятаться обратно в кусты всё-таки не пошёл.

– Это очень хорошо, – улыбнулся Ренэф. – Мне в отряде будут нужны смелые воины. Тебя звать-то как, мой будущий солдат?

– Сеткау из рода Меннту, сын Хенуит и Сабафа, – тщательно выговорил мальчик.

– Рад познакомиться с достойным внуком старшего военачальника Нэбвена.

– Спасибо, господин царевич… И спасибо, что дедушку спас! Я слыхал, мама плакала аж – ну, от радости… Говорила, если б не ты, дед бы не вернулся. А мы его тут очень ждали… Поэтому я обязательно должен служить именно тебе! – горячо закончил он. – Ты только дождись, пожалуйста, когда я вырасту…

– Дождусь, – серьёзно кивнул Ренэф. – А дед твой – один из самых великих воинов, Сеткау. Сам Владыка, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, гордится дружбой с ним. И если б не Нэбвен – это я бы не вернулся в Обе Земли… Такого тебе мама, наверное, не скажет, потому говорю я.

Сеткау приоткрыл рот от изумления, не зная, что ответить. Ренэф тоже не знал, что тут ещё сказать, поэтому предложил:

– А может, покажешь мне, чему уже успел научиться?..

Сеткау просиял. В общем, предложение было принято с энтузиазмом.

И пусть в саду было темновато, удовольствия от игры в солдатскую тренировку это никому из них не испортило. Ренэф даже забыл, когда в последний раз так веселился. А вроде и не так много лет прошло с тех пор, как он носился со сверстниками, придумывал достойные легенд сражения и верил в то, что жизнь воина состоит только из славы и подвигов.

Царевич как раз учил Сеткау делать подсечку хвостом, когда их обоих окликнули.

– Ох, господин мой царевич, прости, что он тебе докучает, – всплеснула руками Наилат. – Мы уложили его спать, но гляди ты, сбежал…

– Ну всё, влетит мне, – вздохнул Сеткау, но прятаться за спину Ренэфа не стал – мужественно вышел вперёд.

Царевич положил руку ему на плечо и чуть улыбнулся хозяйке дома.

– Отнюдь не докучает, госпожа. Напротив, показал себя радушным хозяином и отогнал всякую тоску. Благодарю.

Женщина бросила строгий взгляд на мальчика, но всё-таки улыбнулась в ответ.

– Ну что ж, вот и отбой, солдат. А то завтра не будет сил на новые битвы, – Ренэф подмигнул Сеткау, и тот тихо рассмеялся, отсалютовал деревянным мечом.

– Ты… завтра ещё не уедешь, господин царевич? – спросил он.

– Думаю, ещё денёк мы себе позволить можем, если хозяева не прогонят, – Ренэф переглянулся с Наилат, и та благодарно кивнула. – Надо ж нам всё-таки разобраться с подсечкой, а?.. А если меня сюда ещё пригласят, когда у тебя рога совсем вырастут, – заговорщически прошептал он, – я тебя научу колоть орехи по-солдатски. Без этого умения в казармах никак нельзя.

– Ух ты! Вот это да!

Сеткау аж подпрыгнул от радости, потом потрогал пробивающиеся рога, прикидывая, сколько потребуется времени. Наилат прикрыла ладонью рот, скрывая смешок и стараясь выглядеть строже.

Все вместе они вернулись в дом, где обеспокоенные родители мальчика уже накинулись было на него с руганью, но Ренэф попросил в честь праздника отложить воспитательные меры на другой раз, а с Сеткау тайком взял слово, что тот будет слушаться «старших по званию».

Пир продолжался едва ли не до рассвета, и это уже само по себе подразумевало, что с утра выдвинуться в столицу никто попросту не сможет. Нэбвен и Наилат заверили царевича, что будут счастливы видеть его здесь сколько угодно, но Ренэф напомнил о докладе Владыке. Покинуть поместье решено было через день.

Во дворец он собирался возвращаться один, без Нэбвена. И без того натерпелся военачальник по его вине.

Глава 24

Покидая дворец в ночи, в сопровождении только жреца и одного из своих телохранителей, Хатепер укорял себя за недальновидность. Он промахивался всё чаще – сказывалась не то усталость, не то обилие нитей, которые он удерживал в руках. Великий Управитель ведь знал, что жрецы Стража Порога настроены к Перкау враждебно! Знал, но всё-таки положился на защиту Минкерру. Ну а в том, что другая часть Силы бальзамировщика способна выходить из-под контроля, он сам имел возможность убедиться, но, тем не менее, так и не выделил время, чтобы поговорить с Перкау, когда получил краткий отчёт Итари.

За Итари Хатепер не беспокоился – она прекрасно могла постоять за себя. Таэху как никто умели усмирять Сатехово Пламя. Во многом именно благодаря им культ Владыки Каэмит вообще оказалось возможным устранить несколько поколений назад.

Нет, гораздо больше Хатепера беспокоили взаимосвязи, которые он видел и просчитывал. Жрецы Сатеха приложили руку к тому, что произошло в поместье Ареля. И как уже случалось прежде – в той самой войне, когда междоусобицы разрывали Таур-Дуат на части, а потомки Ваэссира правили, по сути, только Верхней Землёй, потому что Нижняя была в руках врага и отдельных управителей сепатов, отказавшихся принимать чью бы то ни было власть, – культ Владыки Каэмит оказался связан с эльфами. И культ заполучил Хэфера. Добровольно царевич стал его частью или нет, но это произошло, и будет иметь такие последствия, которые никто не мог пока предсказать.

Да, теперь Хатепер по-настоящему пожалел, что откладывал этот разговор. Но после случившегося в Обители Таэху выдержка стала подводить его, а он не мог позволить себе сорваться. Горячих голов вокруг него и без того хватало, и даже Владыка уже потерял терпение. Хатеперу надлежало действовать неизменно деликатно. Его пленник был единственной нитью к культу, к этой части заговора. Паваха они фактически потеряли… А стоило оно того или нет, покажет возвращение Императора. Что сообщат пленники Ренэфа – тоже пока неизвестно.

В храме высокому гостю со спутниками, разумеется, никто не препятствовал – стражи пропустили их по одному жесту, а псы не проявили беспокойства, так как узнали одного из обитающих в храме жрецов.

– Я желаю прежде всего поговорить с пленником, – сказал Хатепер бальзамировщику.

– Мой господин, я не знаю, расскажет ли он тебе, что произошло, – неуверенно проговорил тот. – Он ни с кем не говорил, не пытался даже оправдаться, позволил стражам заковать себя в цепи – и всё.

«Узнаю́ тебя, Перкау», – подумал Хатепер, вспоминая их встречи, а вслух спокойно сказал:

– Мне он ответит. Веди.

Жрец послушно провёл его по внутренним коридорам – не в ту комнату, где пленник жил бо́льшую часть времени, но в ту, где проводились допросы. Хатепер не удивился.

Бальзамировщик толкнул дверь, открывая её перед Великим Управителем, и дипломат шагнул внутрь, уже предполагая, что увидит. В углу комнаты, опустив голову, сидел Перкау, безучастный ко всему вокруг. Его руки и ноги были скованы, а два стража, ранее охранявшие дверь в его комнату, держали копья наготове. Направленные на пленника острия почти касались его рёбер. Одно неосторожное движение – и воины пригвоздят его к полу, притом так, что спасительная смерть не наступит.

На некотором отдалении тихо переговаривались о чём-то дознаватели Хатепера – Итари и Интеф. В другом углу стояла, поглаживая своих псов, Кахэрка, как всегда бесстрастная. Два бальзамировщика держались при ней, чуть в стороне, и тоже о чём-то переговаривались.

Разговоры стихли, и все почтительно приветствовали Хатепера. Докладывать первым никто не решался – ждали реакции старшего царевича. Взгляд дипломата скользнул по шее Итари. Ожог она почти полностью исцелила – такой же, что отмечал и его запястье, скрытый браслетом.

– Что с мудрым Таа? – спросил он, посмотрев сперва на Итари, потом на Кахэрку.

– Удар был очень силён, но он жив. Без сознания, – сказала Таэху. – Я помогла ему, да и его Силы хватило, чтобы защитить себя.

– Хорошо.

– Мой брат в служении поднимется не сразу, – добавила бальзамировщица. – Но мы благодарны мудрой Итари за своевременную помощь.

– Если Таа не может говорить за себя, отвечать будешь ты, – сухо сказал Хатепер, обращаясь к Кахэрке. – По какому праву вы нарушили приказ? Кто допустил Таа к моему пленнику? Выше моей власти в Империи – лишь власть самого Владыки и царицы. А я повелел впускать только Итари Таэху. Более того, Первый из бальзамировщиков подтвердил мой приказ. Доверие Дома Владык снова оказалось попрано.

Бальзамировщики как по команде опустились на одно колено. Стражи порывались сделать то же самое, но, видимо, решили, что сдерживать опасного пленника всё-таки важнее. Даже псы выглядели не то пристыженно, не то раздосадованно, и смотреть на Хатепера избегали.

Кахэрка ограничилась глубоким почтительным поклоном и ответила тихо, бесстрастно:

– Оправданий нам нет и не может быть, господин Великий Управитель. Скажу лишь, что Таа не уведомил ни мудрейшего Минкерру, ни тем более меня о своём решении. Но, как мы поняли из его обрывочных слов, он успел почуять угрозу для храма, нарастающую скверну… Владыки Каэмит, – её взгляд потемнел.

– Да, это он сказал и мне – «почувствовал опасность», – подтвердила Итари. – И ещё: «Он пытался убить меня». Как целитель я могу сказать, что если бы Таа не был столь сильным жрецом Стража Порога, этот удар он бы и правда не пережил. Перкау не владел собой. Я уже видела это прежде.

Кахэрка не смотрела на пленника, но Хатепер видел, что его действия она одобряет не больше, чем действия Таа. А сам Перкау так и не поднял взгляд.

– Что ж, о делах бальзамировщиков продолжим после, уже в присутствии Верховного Жреца. А пока оставьте нас, – велел дипломат. – Все.

– Мой господин… – запротестовал было Интеф Таэху.

– Если что, успеете – я верю, – невесело усмехнулся Хатепер. – Да и сам я ещё кое-чего сто́ю.

Все пристыженно отводили взгляды. Сомневаться в Силе Эмхет никто не привык.

Стражи нерешительно отвели копья от Перкау. Дипломат слишком устал, чтобы повторять, и просто коротко кивнул на дверь. Он прекрасно понимал, что обезумевшего жреца Сатеха не удержат ни копья, ни цепи, и полагался совсем на другую защиту – на ту, которая помогла ему остановить самого Секенэфа. Да и с Перкау было не всё так просто. Хатепер знал: в нормальном своём состоянии жрец на него бросаться не станет. Тогда, в ходе пыток, безумие подстегнула боль. А вот что подстегнуло его в случае с Итари и Таа… Впрочем, основную причину, личную, он понимал.

Когда дверь закрылась за последним из выходивших, Хатепер скрестил руки на груди, глядя на пленника.

– Хотел быстрее умереть? Умереть тебе не будет позволено, пока я не отдам такой приказ. Но нападение на одного из преемников Верховного Жреца, а прежде – на одну из тех, кто верен мне, не может остаться без ответа.

Перкау поднял взгляд, усталый, печальный.

– Я знаю это, господин мой Великий Управитель. И вину свою не отрицаю. Я напал на Таа, как прежде напал на Итари Таэху. Я… больше не владею собой так, как прежде, и это пугает меня самого. Но о милосердии твоём я не прошу. Всё в воле Владыки и Богов.

– Итари верит, что Сила эта проявилась стихийно. Однако что-то всё же подстегнуло её… что-то извне? – Хатепер пристально посмотрел на своего собеседника, медля задавать вопрос, который действительно хотел задать.

– Говорят, что в какой-то момент служителей Сатеха постигает безумие… Возможно, именно это произошло и со мной – слишком долго я не обращался к этой части себя. Но всё, что я мог поведать тебе о своём служении, я уже рассказал тебе, господин, клянусь Богами. То, что происходит теперь, я не понимаю сам…

По крайней мере, жрец говорил искренне. Но это не меняло всего остального.

Хатепер напомнил себе о необходимости не поддаваться гневу, что бы ни было.

– Хатеп-Хекаи-Нетчери, – он подался вперёд, пристально глядя на Перкау. – Знаешь, что это такое?

Глаза бальзамировщика чуть расширились, и он задумался, попытавшись перевести значение.

– Нет, мой господин. Не знаю.

– Удивлён, что Серкат не поведала тебе… Но я знаю теперь, что ты пытался скрыть. Ты затащил Хэфера в культ, и притом хочешь сказать мне, что не знал, кого пытался сделать из него?! – процедил Хатепер и чуть оскалился, не скрывая раздражения. – Я хочу знать, какова была сделка между ним и древним Божеством. Отвечай мне теперь, когда утаивать уже бессмысленно!

И в эти мгновения впервые он увидел в глазах жреца страх, смешанный с отчаянием, которое тот попытался скрыть.

Безуспешно.

Если прежде Хатепер не был уверен до конца, то теперь знал наверняка: такова и была тайна, которую Перкау защищал всем собой, всей своей волей. Хэфер прошёл таинство посвящения и был теперь не только жрецом Ваэссира, но и жрецом Сатеха.

– На каких условиях? – в голосе дипломата звенел металл. – Посулами Хэфер бы не соблазнился… я знаю его слишком хорошо. Обещаниями могущества, побед – нет. Он вступил в культ в обмен на свою жизнь? Ты заставил его, подняв из мёртвых? Отдал его Сатеху, пока он был на пороге жизни и смерти? Это низко даже для вас… а Боги ценят в служении лишь свободу воли.

Страх и отчаяние во взгляде жреца сменились ответным гневом, сдерживаемым, но оттого не менее сильным.

– Я бы никогда не воспользовался его доверием! – воскликнул Перкау и закончил с достоинством: – Хэфер Эмхет – мой будущий Владыка, и я верен ему до конца.

– О, в этом я как раз не сомневаюсь… – мрачно усмехнулся Хатепер, но остановил себя прежде, чем окончательно потерял трезвость суждений.

Он ведь почти верно разгадал плетение замысла – разве нет? Если целью нападения была не смерть Хэфера, и даже не столько война, сколько восстановление культа – всё складывалось идеально. В горниле войны возродится утерянное Знание и традиция служения Первому Наследнику Амна, и поможет этому Владыка, благословлённый Силой обоих Богов…

На миг Хатеперу показалось, что его разум обратился в пустыню. Отчётливо он вспомнил собственные слова, сказанные несколько месяцев назад на аудиенции у Секенэфа, когда они направляли Паваха в северный храм.

«Плохой знак… Ша – вестники Отца Войны. То, что они оказались там, да ещё в таком количестве… почти полтора десятка, ты сказал?.. Когда божественное столь ощутимо вмешивается в земное, только глухой не прислушается…»

Знак напрямую свидетельствовал о воле Божества – Божества, которое выбрало Хэфера для Своего замысла. Но именно жрецы были руками своих Богов.

«Что на небе, то и на земле. Что на земле, то и на небе…» – повторил про себя Хатепер.

Что же он упускал? Павах не был частью культа, нет. На фанатика он не похож, его явно вели совсем иные цели. Да и вряд ли они с Метдженом добровольно согласились бы на пытки – скорее уж ожидали некой награды и верили в свою конечную цель, по крайней мере, Павах. Жреца Сатеха, который, со слов Паваха, владел и магией фэйри, воин боялся даже больше, чем самого Сатеха… Кем же, хайту их всех побери, был этот неуловимый жрец, заполучивший наследника трона Таур-Дуат?!

Голос Перкау вторгся в его мысли.

– Я знаю, что никто не поверит мне, мятежному жрецу. Моё слово – ничто против твоего, Великий Управитель. Но знай: мне известно, кто ты. И Боги не слепы. Ты никогда не займёшь место Хэфера!

Хатепер был так увлечён близкой разгадкой, что смысл слов жреца дошёл до него не сразу. А когда дошёл – дипломат уже не знал, гневаться или смеяться. Его губы дрогнули в мрачной улыбке, и он со вздохом потёр лоб. Какая тёмная ирония!

– Вот оно что… Всё это время… ты думал, что убийц по следу Хэфера послал я.

Перкау стиснул зубы, глядя на него с упрямой обречённостью.

«Я чувствую, как твоя воля сминает меня… Расплавленное золото… Испепеляющие лучи солнечной ладьи… Но он найдёт, что противопоставить тебе!»

Последние слова Хатепер невольно повторил вслух. Теперь он понимал их смысл.

– Ты говорил о нём тогда… о Хэфере, – прошептал дипломат.

Жрец отвёл взгляд, явно не собираясь сообщать больше, чем уже сказал. Но большего и не требовалось.

– Ты полагаешь, что он вернётся к нам с войной… И даже не знай я всего – теперь я вижу, для чего тебя обучила Серкат.

Плечи Перкау дёрнулись и опали. На миг Хатеперу показалось, что глаза жреца блеснули отражённым пламенем светильника. Глухое отчаяние исходило от него тяжёлыми волнами, словно сломалось последнее, что держало его.

Дипломат приблизился к бальзамировщику и проговорил уже мягче:

– Если ты и впрямь намерен служить Хэферу, а не использовать в целях, кажущихся тебе верными, – помоги мне найти остальных. Другие ученики Серкат – кто они? Кто пытал телохранителей царевича, заключив сделку с эльфами? И, как по-твоему – возможно ли, чтобы жрец Сатеха мог использовать фейское колдовство?

Молчание затягивалось. Хатепер видел, как жрец напряжённо боролся с собой, потому что воспринимал Великого Управителя как своего врага, победить которого не было ни малейшей надежды. Но разум Перкау возобладал, и он пришёл к тому же заключению, к которому в такой ситуации мог бы прийти сам Хатепер: один могучий враг в силах уничтожить другого.

– Мой будущий Владыка направился в пески сам, добровольно, и прошёл посвящение. Он искал Силу, способную помочь ему защитить себя и свой трон. Но там, в песках… его пытались убить. Снова. За ним пришёл чародей с двумя лицами.

– С двумя лицами? – переспросил Хатепер. – Ты говоришь о гламуре[2]?

Запоздало он подумал о том, что бальзамировщику вряд ли известно о гламуре.

Искусством смены облика в Империи владели только жрецы Тхати высокой ступени посвящения, причём служители именно одной из ипостасей Триждывеличайшего – Вестника, Господина Удачи, защитника путников и перекрёстков, того, кто даровал дипломатам красноречие, торговцам – искусство расчётов и понимание мер… а представителям искусств уже не столь уважаемых – собственно, удачу. У могущественных наследников фэйри – высокорождённых, элиты эльфийского народа – была способность к гламуру, возможности менять свой истинный облик на любой, даже рэмейский. Но и высокорождённые, и служители Господина Удачи осуществляли это чрезвычайно сложное колдовство нечасто и ненадолго.

– Я не был там, господин Великий Управитель, и могу свидетельствовать лишь со слов господина царевича, – ответил Перкау и продолжал, тщательно взвешивая слова, точно боясь выдать лишнее. – «Маг пришёл сюда с другим лицом и лишь потом обнажил настоящее – разумеется, не по своей воле», – сказал он мне. «Никогда до этого я не видел полукровку, дитя рэмеи и эльфов… а уж полукровку-жреца – тем более. Поверья о том, что они не имеют души, очевидно, лживы, ведь чем-то он обращается к Божеству…» Именно этот маг помог разойтись пагубным слухам о том, что Хэфер Эмхет – лишь поднятый тёмным искусством мертвец, – голос бальзамировщика дрогнул от сдерживаемого гнева и надломился. – Но я не знаю, кто он… Я никогда не встречал других учеников Серкат… И когда я покинул её – она больше не искала встреч со мной и не посвящала меня в свои тайны…

Как бы ни было невероятно услышанное, сопоставляя это с услышанным прежде, теперь Хатепер уже ничего не стал отметать. Источник у слухов, которые пресекали его осведомители, действительно был, и этот источник ему так и не удалось обнаружить.

Он готов был уверовать и в существование жреца-полукровки, которого так боялся Павах. По крайней мере, это многое бы объясняло… Жрец, одним из родителей которого был кто-то из могучих высокорождённых… а вторым – рэмеи. Уж не сама ли Серкат?.. Кто ещё мог бы решиться на такое, в самом деле! И как-то со всем этим был связан Саэлвэ… Неужели?..

Джети, помнится, говаривал, что если бы у Сатеха были такие жрецы – история Таур-Дуат писалась бы совсем иначе. Смешать кровь рэмеи и эльфа было почти невозможно – слишком разные народы, слишком разные предки стояли у корней зарождения расы. Однако иногда такое всё же случалось… Порождениям невероятных союзов не было жизни ни по ту сторону гор, ни по эту – ни один народ не принимал их, и ни одна религия не признавала наличия у них души. Ведь откуда было бы взяться душе, если рождённый не был ни рэмеи, ни человеком, ни эльфом?.. Сами Боги отторгали их, сама природа… И всё же…

Сатех был покровителем всех отверженных порождений этого мира. Такое дитя вполне могло найти себе место под сенью Его забытых заброшенных храмов… А во что оно выросло – было страшно предположить. Что же до Иссилана Саэлвэ – он использовал любой доступный инструмент без всяких предубеждений.

Мысль Хатепера пошла дальше. Если это создание в самом деле унаследовало магию гламура от своего высокорождённого отца, а тем более такого отца, одного из самых могучих эльфов за всю историю Данваэннона, – отыскать его будет не легче, чем песчинку в барханах Каэмит. Не так уж много живущих под небом умели прозревать сквозь личину. Почуять эльфа, прикинувшегося рэмеи, мог бы и сам Хатепер – но вот сумел ли бы он почуять полурэмеи?..

Да и что дала смесь этих энергий – древней рэмейской магии, которую не использовали уже даже сами рэмеи, и высшей эльфийской? Как могло дитя двух рас трансформировать это Знание под себя, в каком виде – оставалось лишь предполагать.

– Откуда мне знать, что этот маг не заодно с тобой? – Хатепер изогнул бровь. – Даже если я допущу, что он существует. Вполне вероятно, что он помогает тебе теперь. То самое влияние извне. Серкат мечтала возродить культ, создать новую общину жрецов Отца Войны. Ты – один из них.

– Этот маг пытался убить моего Владыку и мою ученицу, – с горечью ответил Перкау. – Он убил нашего патриарха, вожака стражей моего храма. Даже если Серкат обучала его, как и меня когда-то… он не союзник мне. А вот тебе…

На этот раз дипломат не удержался и тихо рассмеялся.

– Я бы разгневался за дерзость, но слишком уж невероятно твоё обвинение.

Перкау изумлённо посмотрел на него. На миг, только на миг Хатеперу показалось, что он мог бы рассказать жрецу всё – о своём расследовании, о том, что Император отправился на поиски сына, – и что это будет верным шагом. Но в итоге дипломат решил не говорить. Он был в смятении, и этот разговор привнёс в его разум ровно столько же ясности, сколько и смуты. Как относиться к жрецу, он не знал до сих пор. Но, по крайней мере, продолжать пытки теперь не было нужды.

Хотел того Перкау или нет, но в этом деле он станет Хатеперу союзником.

– Я получил от тебя то, что мне было нужно, – сказал Великий Управитель.

– Стало быть, теперь ты отдашь приказ о казни?.. – глухо проговорил бальзамировщик.

Хатепер взглянул на него, подавил неуместное сочувствие, напоминая себе, что стояло за этим рэмеи, и чем грозило Обеим Землям.

– Отдам.

Когда Хатепер Эмхет вышел, Перкау судорожно вздохнул и обессиленно повалился на пол. Всё оказалось зря, но, по крайней мере, теперь его ждало избавление.

– Я подвёл тебя, Хэфер… – выдохнул он чуть слышно, пытаясь не осознавать этого, потому что осознание разрушило бы его разум. – Подвёл…

А возможно, разум его уже и так разрушен? Слишком уж невероятной казалась пришедшая мысль: что если Хатепер Эмхет не играл с ним, а действительно не был врагом?..

Вернулись стражи, отвели его обратно в комнату, где он проводил своё заключение, и почему-то сняли цепи. Что-то тихо и успокаивающе говорила Итари, но бальзамировщик не слышал её, замерев на зыбкой границе между потаённым пламенем и спасительной прохладной темнотой некрополей. И лишь когда Перкау остался один, он позволил себе оплакать то, что осталось от его жизни.

Хатепер шагнул в малый зал приёмов, где уже ждали его Минкерру, Кахэрка и пара бальзамировщиков из ближайшей свиты Верховного Жреца. В этот раз не было здесь только Таа.

Все склонились перед ним. Жестом он остановил Минкерру, попытавшегося встать, обвёл взглядом собравшихся и изрёк:

– В мятежном жреце Перкау мне больше нет нужды. Работа моих дознавателей окончена. Он будет казнён. Делать из этого всенародную церемонию я не намерен, равно как и делать тайну из самого факта.

По его жесту жрецы поспешно удалились. Хатепер приблизился к Первому из бальзамировщиков и тихо сказал:

– Проследи за тем, чтобы о казни было объявлено, мудрейший. И доверься мне.

Их взгляды встретились. В иных словах не было нужды.

– Я сделаю, как ты велишь, господин, – прошелестел Первый из бальзамировщиков.

Восстановление заняло больше времени, чем Таа ожидал, – силы возвращались с трудом, а в сознании царила звенящая пустота – почти приятная, такая, как возникала в медитациях. Его тело было словно опалено изнутри, но всё было подвластно искусным целителям, а жрец обладал терпением.

Какому бы наказанию ни подверг его старик Минкерру за то, что Таа нарушил приказ Великого Управителя – оно не будет серьёзным, жрец знал это. Он действовал ради праведной цели, и хоть старший царевич и разгневался на бальзамировщиков, но проявил понимание – мятежник и правда был опасен. А Таа был нужен своей общине, незаменим.

Вести же, которые бальзамировщик получил буквально через несколько дней после спровоцированного им нападения вместе с вестями о своей ближайшей неприятной, но не фатальной участи, были поистине благостны и окончательно развеяли его тревоги.

По приказу Великого Управителя и Первого из бальзамировщиков мятежный жрец Перкау был казнён по обвинению в нападении на преемника Минкерру и участии в заговоре против Дома Владык.

Царица снова была в безопасности. Таа пока не имел возможности донести ей эту весть и рассказать, как приблизил смерть Перкау, но о самой казни Амахисат наверняка узнала почти сразу же. И, скорее всего, тоже вздохнула с облегчением.

Сеткау оказался на редкость сообразительным парнишкой и усваивал всё удивительно быстро – сказывалась не то кровь воинов рода Меннту, не то его горячее желание произвести впечатление на царевича. Ну а Ренэф, в свой черёд, с радостью показал не только приём, который обещал, но даже больше – отвёл в лагерь своих воинов на тренировку. Мальчишка ему действительно понравился, да и в компании Сеткау он почти забывал о том, что ему предстояло. Наилат и родители не возражали, напротив, радовались тайком той чести, которая оказана их внуку и сыну, – только наказали ему слишком уж царевичу не докучать. Но Ренэф был только рад отвлечься от всего.

Воины Нэбвена приняли внука своего командира с тем же воодушевлением, что и солдаты личных отрядов Ренэфа, с которых Сеткау очень хотел брать пример. Дисциплина была мальчику не в новинку, и он не путался под ногами и хвостами старших, зачарованно наблюдая за тренировкой. Ну а уж когда ему даже позволили поучаствовать, а потом и разделить с воинами настоящую солдатскую трапезу, да ещё и проехаться на колеснице самого царевича, счастливее Сеткау, казалось, не было никого в Империи. И радость его заражала.

Увы, время было той роскошью, которой не могли размениваться даже Эмхет. День неумолимо близился к концу, и царевич отдал распоряжения выдвигаться на первой заре. На закате он повёл Сеткау обратно в дом, к родителям.

– Ох, как же я хочу, чтобы ты поскорее вернулся к нам, господин царевич! – воскликнул мальчик, прервав поток своих впечатлений о пережитом дне.

– Ну, жизнь воина Империи знаешь же какая штука – оказываешься прежде всего там, где нужен. А это не всегда там, где хочешь быть, – Ренэф чуть улыбнулся. – Но я буду рад вернуться. Спасибо тебе за радушие, маленький хозяин поместья.

Они прошли через сад, и здесь царевич остановил мальчика, удержал за плечо. Сеткау уставился на него во все глаза с тем же искренним восхищением, хотя, казалось бы, за два дня мог бы уже привыкнуть. Ренэф снова присел на корточки, чтобы их глаза были вровень.

– Вот что, солдат. Сохрани это – пригодится потом на службе.

Нэбвен отдал Ренэфу свой хопеш. И теперь этот ответный жест казался справедливым. Сняв с пояса свой кинжал – не парадный, с богато украшенной рукоятью, годившийся больше для ритуалов да богатого погребения, а просто любимый удобный кинжал, личный, так хорошо ложившийся в ладонь, – Ренэф вложил его в руки Сеткау. Пришлось при этом сжать мальчику кулачки поверх ножен, потому что у того от избытка чувств задрожали руки и нижняя губа, хотя он мужественно старался держаться.

– Да бери ты, не бойся, – Ренэф ободряюще улыбнулся и поднялся.

– Спа…спасибо, с-сиятельный царевич, – прошептал Сеткау и крепко прижал кинжал к груди.

Ренэф не знал, как сложится их жизнь дальше и возглавит ли он когда-нибудь другие отряды, в которые мог бы вступить и Сеткау. Но он точно знал, что Сеткау-солдату этот кинжал, подаренный с самыми добрыми пожеланиями, послужит хорошо и принесёт искру благословения божественного Ваэссира.

Они вернулись как раз к ужину. А после ужина произошло то неизбежное, чего Ренэф так не хотел, – Нэбвен попросил его о личном разговоре. Военачальник отослал суетившихся вокруг него слуг – суетившихся, как уже успел отметить про себя царевич, с искренней заботой, а не от страха перед хозяином дома – и пошёл сам, хоть и не стал отказываться, когда Ренэф подставил ему плечо. По мерке Нэбвена уже успели изготовить костыль – далеко бы он не ушёл, но по дому и в саду передвигаться вполне мог самостоятельно, чему был явно рад. Царевич с болью подумал о том, что тянул там, в Леддне, слишком долго, что возможно, не промедли он столько, удалось бы сохранить сустав, и тогда можно было бы сработать нижнюю часть ноги из дерева… Но он отогнал эту невыносимую мысль. Сустав тоже был раздроблен там же, в ущелье, и кости сместились, пока он тащил Нэбвена на себе. Это ему подробно и не один раз объяснил его личный целитель, Тэшен. Прошлое Ренэф поменять не мог, а если б мог – ни за что не стал бы похищать Тессадаиль Нидаэ, остался бы в Леддне. Да что уж было теперь говорить…

Дом затихал, готовился ко сну. В саду же царил умиротворяющий покой. Ветер шептался в ветвях плодовых деревьев и в зарослях тамарисков, набрасывал фигурную рябь на поверхность декоративного озерца, заросшего лотосами и бумажным тростником, символами Верхней и Нижней Земель Таур-Дуат. И звёзды… здесь так хорошо были видны звёзды, целые россыпи. Ренэф понял вдруг, что почему-то уже очень давно не смотрел подолгу в ночное небо. Сейчас это его почти успокаивало.

Нэбвен кивнул на какое-то дерево у пруда, и царевич помог ему расположиться поудобнее, а сам сел рядом, у воды. Отводить взгляд от отражённой в тёмном зеркале звёздной россыпи не хотелось – тогда бы пришлось смотреть в глаза собеседнику.

– Ты собрался уходить без меня, Ренэф, – в голосе военачальника прозвучали нотки укоризны и печали.

– Да, я отправлюсь на доклад Владыке один, – с вызовом ответил царевич. – Командир всегда отвечает за своё войско. И хоть ты старше меня по званию, я – сын Императора. Я сделал что сделал, мне и отвечать.

– Так ведь и я не за твои действия отвечать собираюсь, а за свои, – Нэбвен вздохнул и, как показалось Ренэфу, улыбнулся. – Ты хочешь защитить меня… как и я тебя.

Царевич обернулся к нему и бросил – холоднее, чем хотел.

– Не сто́ит.

«И так уже защитил…» – закончил он мысленно, но вслух говорить не стал.

– Мне известно, что после всего случившегося ты направил срочный отчёт Владыке, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. Но прежде я направил свой. А там… уж прости, но изложил то, о чём ты докладывать не хотел, – Нэбвен смотрел на него серьёзно и спокойно, не сожалея – просто сообщая правду. – Я благодарен тебе, мой друг. Но что бы ты ни говорил и ни думал – моя вина тоже велика. Я не сумел защитить тебя в Лебайе.

– Да как ты…

Нэбвен вскинул руку, не дав ему договорить.

– Пока я – всё ещё твой командир, Ренэф. По праву, данному мне твоим отцом. И вот мой последний тебе приказ: один ты не уйдёшь, не оставишь меня позади, – его голос и взгляд смягчились. – Вместе ношу нести легче. А то, что случилось в Лебайе – наша общая ноша.

Ренэф замер, осмысливая услышанное. Нет, Нэбвен не пытался его унизить, не думал, что он не справится. Но прятаться за спиной царевича военачальник не хотел, напротив – желал смягчить гнев Владыки, разделить удар, предназначавшийся ему, Ренэфу.

– Я не считаю тебя виноватым, – возразил царевич. – Ты не мог просчитать всего! А там, где мог просчитать, – там я тебя… не послушал… и ввёл в заблуждение.

– Твой отец направил меня с тобой, прежде всего чтобы защитить тебя. Вот с чем я не справился. А если ты лишишь меня возможности ответить перед Владыкой вместе с тобой… – Нэбвен улыбнулся ему тепло и открыто. – Нет, ты слишком уважаешь меня, чтобы обесчестить в моём, возможно, последнем бою.

Ренэф вздохнул.

– Уже не спрашиваю, зачем ты нарушил приказ царевича и рассказал о «Пьянящем вздохе». Лучше скажи, когда успел направить гонца? Я ведь за всем следил.

– Я предполагал, что могу уже и не вернуться в Леддну, и оставил последние распоряжения на случай моей смерти. Одним из них было доставить Императору это послание… а написал я его намного раньше, ещё в деревне Сафара. Скрывать правду, чтобы защитить себя, я не стану.

– Но если тебя обвинят в том, что по твоей вине едва не погиб последний наследник Владыки… – упавшим голосом произнёс Ренэф и тряхнул головой. – Да никогда я такого не допущу!

– Знаю, – Нэбвен чуть подался вперёд, коснулся его руки. – Знаю… Как и я не допущу того, чтобы жестокая игра, в которую ты оказался втянут, разрушила всю твою жизнь.

С умением выражать свои чувства, в том числе благодарность, у Ренэфа всегда было не очень хорошо. Так и сейчас он не нашёл слов для того, что переполняло его, и просто стиснул руку Нэбвена в крепком воинском рукопожатии.

Гонцы принесли радостные вести – отряды царевича Ренэфа и военачальника Нэбвена прибыли в столицу. Апет-Сут приветствовала воинов, вернувшихся с победой.

Амахисат получила эту весть ещё раньше. Уединившись, чтобы подготовиться к встрече, она тайком проскользнула к маленькому личному алтарю. Царица опустилась на колени и сжала между ладонями статуэтку Аусетаар, божественной матери Ваэссира, к которой взывала всё это время. И слова благодарности, которые она шептала, были не менее истовы, чем прежде – молитвы. Медово-золотистый алебастр отозвался теплом, чуть вибрируя, откликаясь.

И когда Амахисат поднялась, расправила плечи, с почтением ставя изображение Богини на место, она была готова ко всему. Её юный сокол вернулся домой целым и невредимым – вот то, что имело значение.

А всё остальное она сумеет преодолеть и отведёт от него удар любого врага.

Глава 25

– Что с тобой? Сама не своя уже несколько дней, – с тревогой проговорила Мейа, расчёсывая и переплетая свежевымытые волосы царевны и попутно втирая в них ароматные масла. – Или недужится тебе? Вели мастеру дать тебе отдых. Нельзя же так!

– Нельзя, – эхом повторила Анирет, нехотя заглядывая в бронзовое зеркало, отразившее её посуровевшее лицо. – Нельзя ни дня пропускать. Так мало времени…

На миг полированная поверхность исказила её черты так, что те преобразились в черты брата.

«Спасибо, что помнишь меня живым…» От неожиданности девушка едва не выронила зеркало, но сдержала возглас – не хотела говорить Мейе о своём странном видении, в котором ожила статуя в гробнице.

– А кому ты пользу принесёшь полуживой? – возразила подруга, не прерывая своего занятия.

– Да будет тебе. Я же Эмхет, – царевна чуть улыбнулась, встречая взгляд Мейи в зеркале. – Золотая кровь и Сила.

Мейа прищёлкнула языком, и Анирет отчётливо представила, как она закатывает глаза.

– Кровь кровью, а беречь себя хоть немного надо. Твои товарищи по каменоломням хотя бы ночью спят, да так крепко, что армейский рожок не разбудит. А ты что? Над свитками сидишь, а потом чуть свет – в мастерскую. Да и то, что в мастерской недавно случилось, меня беспокоит…

«Меня тоже. Я не понимаю, что стало причиной видения…» – подумала Анирет, но говорить об этом вслух не нашла в себе сил.

Что-то произошло тогда, она знала точно, и это было связано с тем, что от неё тщательно скрывали. Поговорить бы с дядюшкой! А она так и не решилась даже письмо ему написать – садилась, начинала, но слова не ложились во фразы, и Анирет сама осекала себя, чтоб не тревожить Хатепера попусту. В конце концов, отец призвал его в столицу не потому, что соскучился по брату, а по неотложным делам. Царевна успокаивала себя тем, что ещё до исхода месяца и сама отправится в Апет-Сут, на празднование Разлива. Вот тогда-то она и сумеет обсудить с Хатепером всё, что её тревожит, – только бы дождаться! И хотя до празднования оставалось всё меньше времени, Анирет казалось, что она зря откладывает послание, что видение не было пустым. Произошло что-то важное, касавшееся их всех, – а таким своим ощущениям Анирет, как-никак урождённая жрица Ваэссира, верила.

Мейа говорила что-то ещё, но царевна думала о своём – о том, чтобы напомнить мастеру о его обещании показать священную глину. Уж не думает же он, что царевна забудет о своей просьбе? Анирет чувствовала, что это тоже было чрезвычайно важно, точно могло достроить в сознании некий кусочек понимания. А вот после уже и письмо получится написать.

Меж тем подруга закончила с её волосами, и царевна поднялась, обняла девушку, крепко и тепло.

– Я очень тебе благодарна за заботу, ты бы только знала! Само твоё присутствие поддерживает меня. Не знаю уж, где бы я была, если б не ты.

– А как иначе, госпожа моя? – Мейа обняла её в ответ, потом лукаво улыбнулась, чуть отстранившись, чтобы посмотреть в глаза. – Жаль только, ты меня совсем не слушаешь. Но хоть в саркофаг тебе слечь раньше времени я не дам.

Обе рассмеялись. Когда Анирет выходила из комнаты, она встретилась взглядом с Нэбмераи, ожидавшим её у двери. Внешне невозмутимый, особенно при других, воин поклонился и занял место за её плечом. Но в его глазах царевна успела различить тень того же беспокойства, и это напомнило ей о хрупком доверии, что начало, наконец, выстраиваться между ними. Та ночь у реки и последующий разговор помогли ей взглянуть на их историю иначе. В ходе одного из вечерних занятий Нэбмераи осторожно спросил, что произошло в мастерской, но когда Анирет не ответила – настаивать не стал, лишь напомнил коротко, что поможет.

Это было приятно.

Мейа осталась в доме, пообещав зайти позже и при этом выразительно посмотрев на Таэху. Они и правда проводили много времени вместе, пока царевна была занята, но свои обязанности служанка исполняла безукоризненно и точно, всегда готовая помочь Анирет и словом, и делом.

До мастерской они шли вдвоём, молча, хотя поговорить хотелось о многом, и, как царевна чувствовала, не только ей. Она помнила, что Нэбмераи хотел связаться со своим дядей, Верховным Жрецом Джети, – должно быть, уже связался, но если ответ и пришёл, воин ничего не сказал. «Нет, не пришёл, – с неожиданной уверенностью подумала вдруг Анирет. – Он бы сказал». И в этом у неё не было ни тени сомнений – что-то решилось ещё в тот момент, когда она показала Таэху письмо Хатепера.

Остров Хенму пробуждался с рассветом. Жрецы возносили молитвы Великому Зодчему. Возвращались с раннего лова рыбаки. Открывались мастерские и рынок. Возобновлялись под звучные песни, скрашивавшие тяжёлый труд, работы в каменоломнях. Сейчас, когда Анирет и Нэбмераи шли к её учителю, жизнь уже кипела вовсю, и весёлый гомон вокруг отгонял смутные страхи.

Нэбмераи толкнул дверь мастерской, привычно убеждаясь, что внутри безопасно. Эта его привычка порой заставляла девушку закатывать глаза, ведь остров был закрытой общиной, а помимо посвящённых воинов храма здесь сейчас были и воины из императорской стражи, часть её небольшой свиты. Но она давно поняла: спорить с Таэху на этот счёт было совершенно бесполезно. Для неё он был как Ануират для её отца – те Владыку ни о чём не спрашивали, когда дело касалось его безопасности, а делали так, как считали нужным.

После короткого обмена приветствиями Нэбмераи сел ждать в тени навеса у дверей, а Анирет прошла вглубь мастерской за своим учителем. Вскользь ей подумалось, что имени своего наставника она до сих пор так и не узнала. Когда он начал раскладывать инструменты, чтобы перейти к сегодняшнему занятию, царевна проговорила учтиво, но твёрдо:

– Погоди, мастер. Ты просил дать тебе несколько дней.

Старший рэмеи вздохнул и медленно кивнул.

– Я всё думал, как сделать это лучше… показать тебе больше или оставить как есть.

– Что ты имеешь в виду? – Анирет нахмурилась: на её личный взгляд, вокруг и так скопилось слишком много тайн.

– Глину из храма я принёс. Здесь она, – мастер кивнул на ничем не примечательную полукруглую корзину, прикрытую такой же плетёной крышкой, как и другие. – Но достаточно ли… Вот об этом и думал, – он пристально посмотрел царевне в глаза и после долгой паузы проговорил, будто решившись: – Пойдём со мной, и ни о чём пока не спрашивай, госпожа.

Анирет серьёзно кивнула. Мастерскую они покидали вместе – Нэбмераи сопровождал её повсюду, но он-то тем более ни о чём спрашивать не собирался. Их путь лежал в центральный храм, оплот культа Великого Зодчего в Таур-Дуат, вокруг которого и была построена вся остальная жизнь острова Хенму. Но мастер повёл царевну не к алее, ведущей к главному входу, а куда-то к боковым помещениям. Когда они миновали храмовые сады и колонные залы, обнимавшие молельные дворы, сейчас полупустые, и дошли до каких-то неприметных дверей, мастер остановился и обернулся.

– Дальше тебе нельзя, – сказал он, обращаясь к Нэбмераи. – Только госпожа царевна.

Таэху скрестил руки на груди, смерив мастера спокойным взглядом, говорившим очень многое.

– Вели своему стражу остаться, иначе мы никуда не пойдём, госпожа, – вздёрнув подбородок, упрямо сказал мастер. – Ему ли не знать, что жрецы разных культов далеко не всеми таинствами делятся даже между собой. Я не приглашал Таэху.

– Я чту таинства Великого Зодчего, уважаемый, – негромко проговорил Нэбмераи. – Но жизнь царевны Эмхет, вверенную мне самим Владыкой, чту больше прочего.

– Ты что же, Таэху, полагаешь, мы навредим ей? – возмутился мастер, даже не скрывая своего негодования. Анирет никогда не видела, чтобы он настолько терял терпение. – Это уж слишком – не теперь, когда я веду её во Внутренние Мастерские! Жизнь госпожи царевны вверена и нам тоже! Пока она гостит здесь, все мы отвечаем за неё перед Владыкой, да будет он вечно жив, здоров и благополучен.

Нэбмераи просто стоял и смотрел, и Анирет знала, что сейчас был как раз тот самый момент, когда воин сделает всё по-своему. Она могла бы приказать ему остаться и ждать. Может, он бы даже послушал… Пронеслась мысль о том, что Таэху преследовали свои цели, и, возможно, Нэбмераи хотел лишь воспользоваться ситуацией, получить знания, к которым в ином случае не имел бы доступа… пронеслась и угасла, так и не обретя до конца форму.

Доверие. Им предстояло однажды править их возлюбленной землёй вместе.

Анирет коснулась руки Таэху, и почувствовала, как напряжены его мышцы.

– Позволь нам пройти вместе, прошу, – тихо проговорила она, обращаясь к мастеру, используя ту потаённую часть себя, из-за которой об Эмхет говорили, будто они способны повелевать жизнью каждого в Обеих Землях. – Я отвечаю за своего стража, как вы отвечаете за меня. Если он нарушит что-то, за то держать ответ мне, Анирет Эмхет, дочери Владыки Таур-Дуат.

Под своей ладонью Анирет ощутила, как уходит напряжение Нэбмераи. Мастер замер от неожиданности, потом нахмурился, переводя взгляд с царевны на воина и обратно. Она видела его нежелание впускать их, его сожаление, что вообще дал согласие, его готовность отказать… но нечто в глазах Анирет остановило его в последний момент.

– Тебе держать ответ, дочь Владыки, – сухо проговорил он и отпер дверь.

Анирет отняла ладонь, шагнула в полумрак за учителем, вся поза которого, сдержанная, напряжённая, выдавала его недовольство. Пересекая порог, она ощутила, как пальцы Нэбмераи коснулись её пальцев, едва-едва, но не случайно, и чуть улыбнулась.

Они оказались в узком коридоре, ведущем вниз – видимо, во Внутренние Мастерские. Здесь на стенах не было росписей, и впереди Анирет различала ещё несколько дверей, скрывавших разветвлённые переходы в храмовые помещения, доступ в которые был закрыт даже для большинства обучавшихся в Хенму скульпторов и художников.

Они двигались по каким-то переходам, минуя тайные залы, и мастер бдительно следил, чтобы никто из них никуда не заглядывал. Здесь царила тишина, нарушаемая мистичными звуками, казалось, принадлежавшими иным реальностям, – тихой музыкой, перестуком камня и звоном металла. Пространство преломляло далёкие голоса – не то песни и гимны, не то смутные многоликие речитативы, которые бормотали жрецы и жрицы, зачаровывавшие и оживлявшие камень и глину. Анирет казалось, что она вошла в саму утробу творения, и в какой-то мере так и было – Внутренние Мастерские храма были отражением мастерских Великого Зодчего и Матери Живых. Здесь воссоздавались отражения дарованной ими жизни – статуи, наполненные жизненной энергией Богов и смертных, храмовые атрибуты, удивительные амулеты… и легендарные големы, которые, согласно слухам, помогали рэмеи в войне так же, как эльфам помогали творения их волшбы родом из зачарованных чащоб.

Анирет не запоминала дорогу, да и не ставила себе такой цели – была уверена, что мастер намеренно ведёт их так, чтобы запутать. А Нэбмераи, должно быть, следил. Или, может, просто прислушивался к мистичному течению жизни здесь, соприкасаясь с иным, неподвластым даже Таэху Знанием? Ведь что Таэху ценили больше, чем Знание?..

Наконец мастер привёл их в какой-то тёмный зал и запер дверь, а потом зажёг светильники по стенам. Зал, безусловно, был мастерской – Анирет видела полуобработанные куски камня, которым предстояло стать стелами, и инструменты. А в центре зала лежала фигура, укрытая полотнами тканей с нанесёнными на них формулами заклинаний. Такой покров придавал ей сходство с мумией. Вот только размеры… в статуе было полтора или два рэмейских роста.

– Ты обещала, что тебе держать ответ, дочь Владыки, – сухо напомнил мастер, отставляя светильник на один из столов и обходя фигуру. – Замкни уста и свои, и своего стража, госпожа царевна, – таинство это не для чужих глаз.

Анирет спокойно кивнула, не в силах отвести взгляд от того, что было скрыто под полотнами. Нэбмераи рядом с ней, казалось, даже не дышал, преисполнившись ощущением важности момента.

– Вот что мы создаём по просьбе твоего отца-Императора, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, – торжественно произнёс мастер, стягивая одно из полотен и обнажая лицо, едва отличимое от живого.

Царевна вспоминала легенды о Гончарном Круге Матери Живых, иносказательно говорившие о том, что в смертном теле было собрано всё, что составляло земной план бытия – и соли земли, и животворные паводковые воды. Вспоминала всё, что знала как жрица, об одухотворении материи, и то, как впервые держала в руках комочек священной глины, когда дядюшка Хатепер рассказывал ей о причинах вражды и общем враге, а в его ладонях рождался маленький сокол, которого он обжёг после и подарил Анирет в качестве амулета. Когда она брала этого сокола в руки, тот казался почти живым, как и все артефакты, являвшиеся не безделушками, а вместилищами энергии. Но то, что она видела перед собой… было чем-то совсем иным.

Мастер поманил её к себе, и она приблизилась, заглянула в безмятежное, точно спящее лицо статуи, различая оттенки краски, так похожие на цвета живой кожи, особенно при неверном освещении светильников и длинных тенях мастерской. В чертах было что-то от статуй Ваэссира, охранявших входы в святилища, но форма рогов была не как у Эмхет – такая встречалась часто среди жителей Империи.

Сознание Анирет было по-жречески отстроено, а восприятие – обострено до предела с самого мига, как она переступила порог храма. И потому сейчас она чувствовала… нет, не вполне жизнь – скорее, своего рода ожидание жизни, потенциал жить внутри этого творения. И этот потенциал звал её, робко, с надеждой. Царевна коснулась лица статуи, ощутив прохладу окрашенной глины или камня, отодвинула ткань, оглядывая прижатую к телу руку, сжимавшую нечто вроде короткого спрятанного в ладони цилиндрического жезла с иероглифической формулой, положила свою ладонь на сомкнутые пальцы голема и прислушалась. Всё затихло, даже отдалённые голоса и звуки в храме – она слышала только ритм своей крови, размеренный, как бой ритуального тамтама, и звук этот точно нарастал издалека. Пальцы гиганта под её ладонью вдруг дрогнули, и это показалось совершенно естественным…

Рука мастера мягко сжала её запястье.

– Позволь ему спать, госпожа, – тихо проговорил он. – Хотя на твой зов, на зов золотой крови, могут подняться все големы нашего храма.

Анирет отняла ладонь, и статуя снова стала лишь статуей. В тот миг, даже без слов учителя, она поняла основную суть таинства – эта жизнь была отражением жизни, дарованной Амном. Материя одухотворялась тем, что уже существовало.

И какова была цена, какова была жертва, она не хотела знать, но уже понимала, что узнает. Потому что если отец велел создать новых големов – он готовился к войне.

Мастер накрыл статую полотнами, задержал на несколько мгновений взгляд на лице голема и шепнул что-то ласково. Царевна невольно подумала о родстве, которое скульпторы, а тем более скульпторы-мистики, испытывали со своими творениями.

Потом старший рэмеи притушил светильники и вывел Анирет и Нэбмераи наверх. Здесь, в царстве солнечного света и привычных живых форм, могло показаться, что всё привиделось, что не было только что похода во Внутренние Мастерские и дрогнувших пальцев под её ладонью. Но именно здесь Анирет осознала, почему сегодня ей так нужно было попасть в тот зал.

Она отчётливо увидела разницу. Хэфер в её видении не был ожившей статуей из священной глины. Он был действительно, по-настоящему живым. И осознание этого будоражило разум царевны не меньше, чем изначально – весть о его смерти.

В тот день мастер отпустил её, и Анирет бродила по Хенму, пытаясь отвлечься и мысленно составить послание дяде. Она была рада, что Мейа осталась ждать в доме и не задавала вопросов, была благодарна задумчивому молчанию Нэбмераи. Они прогулялись по шумному рынку, где царевна купила свежего хлеба, мёда и фруктов – на общую трапезу идти не хотелось. Ноги сами понесли её к тихой речной заводи, но девушка осознала это, только когда они уже пришли. Здесь, под защитой пальм и тамарисков, она пыталась успокоить свои мысли после того сна. Изумрудные заросли бумажного тростника, волновавшегося на ласковом ветру, ослепительная игра лучей в индиговых водах, отражавших бирюзовую высь неба, далёкие рыбацкие лодочки и большие гружёные баржи – всё казалось совсем иным в красках дня.

Анирет устроилась в тени, сняла с пояса флягу и сделала несколько глотков тёплой воды, только сейчас почувствовав, как пересохло в горле. Нэбмераи опустил рядом с девушкой её тканую сумку с покупками.

– Садись. Деревья отбрасывают вполне достаточно тени – твоя нам ни к чему, – она чуть улыбнулась, не сводя задумчивого взгляда с реки, и отвлеклась только чтобы разломить хлеб.

Таэху присел неподалёку, собранный, бесстрастный. Место было уединённым, а всё же при свете дня риск оказаться увиденными был велик. Анирет вздохнула и протянула ему половину лепёшки, сдобрив её мёдом, и воин благодарно склонил голову, хотя есть не спешил.

– Мне позволено сказать?

– Что? – не поняла царевна.

Его губы дрогнули в сдерживаемой усмешке.

– Ты, госпожа, приказала, чтобы я говорил с тобой, только когда обратишься.

И она вспомнила, что так и было с той ночи – даже в ходе занятий она всегда начинала разговор первой. Царевна не выдержала и рассмеялась.

– Ну, в таком случае даю своё дозволение.

Таэху посерьёзнел и тихо сказал:

– Благодарю тебя. За доверие сегодня… и не только сегодня.

В его глазах она прочла гораздо больше, чем эти слова, но и без того знала, что её решение пойти в святилище вместе было верным.

– Без доверия то, что предстоит нам, будет невыносимым, – ответила царевна.

– Пожалуй, – согласился он чуть слышно, отводя взгляд.

В молчании они ели ароматный хлеб с мёдом, запивая водой из фляг. Потом пришёл черёд фруктов. Хорошая трапеза всегда помогала заземлиться после любой жреческой работы, а увиденное сегодня определённо требовало заземления.

Анирет размышляла о том, как многое должен уметь и как много должен делать Владыка Обеих Земель, о том, сколько своей жизни он отдаёт Таур-Дуат. Она вспоминала отца, то, что узнала его по-настоящему как рэмеи Секенэфа, а не как Императора, только в последний год, и теперь даже скучала по общению с ним. А ведь к текущему моменту, после стольких лет, он был гораздо больше Ваэссиром, и гораздо меньше – Секенэфом. Как тяжело было дяде… а может, и матери.

Сколько ему оставалось впереди?.. Много говорили, что никому не под силу будет заменить его на троне. Но сейчас царевна думала о том, что никому не под силу заменить его в сердце тех, кто его знал и любил.

Давно её уже не удивляло, что срок жизни большинства Императоров был меньше, чем у других Эмхет и у простых рэмеи. А теперь узнала она и о другой цене, о других жертвах. Никому не даровали Боги Силу ради пустой славы, и горе тому, кто не понимал этого.

– Ты не будешь в этом одна, – вдруг проговорил Нэбмераи, точно прочитав её мысли. – Не забудешь, кто ты.

Она невольно вздрогнула, сфокусировала взгляд на его лице, знакомом каждой мельчайшей чёрточкой, немилосердно обрисованном сейчас ярким светом солнечной ладьи.

Его глаза были совсем как Великая Река – ласковая индиговая глубина, в которой играл свет. Манящая.

«Твоему удивительному сердцу это понадобится, когда однажды у тебя не найдётся подходящих слов, чтобы выразить всё…»

Анирет достала из потайного кармана заветный кусочек бирюзы, и камень привычно отозвался в ладони теплом, чуть завибрировал. Не говоря ни слова, она вложила талисман в руку Нэбмераи и спустилась ближе к воде, чтобы умыться.

Вот и всё. Шаг был сделан, и она не жалела – просто отпустила эту ладью по течению, на волю Золотой. Стоя спиной к Таэху, девушка улыбнулась, раскинула руки, почувствовав, как легко вдруг стало на сердце. Как будто краски мира стали чуточку ярче, и отступили тяготы – перед надеждой, связанной с любимым братом, перед безымянным чувством, притаившимся в груди, перед пониманием, что грядущее будет ей по силам.

Когда она обернулась, чтобы подняться, Нэбмераи уже стоял и ждал её, так и сжимая в руке кусочек бирюзы, а в другой держа её опустевшую сумку. Если он и хотел что-то сказать, то не мог. Но такой его взгляд Анирет уже видела прежде – на праздновании в Тамере.

А почти такой – совсем недавно, во сне.

Царевна перечитала письмо и запечатала. Перед глазами отчётливо стояло лицо Хатепера, и от этого становилось теплее. Свои страхи она не стала доверять листу бумажного тростника, ведь от этого всё могло стать реальнее. Ренэф вернётся, и что бы ни произошло в Лебайе, родители и дядя сумеют разобраться. Уж кто-кто, а царица Ренэфа не бросит, поможет преодолеть всё. Ну а Император и Великий Управитель сумеют разрешить сложности с Данваэнноном.

Мысль о том, что Владыка, даже соблюдая мирный договор, готовился к войне, не покидала её. Анирет раз за разом вспоминала свои беседы с дядей о том, что делает народ единым, о внутренних распрях, о необходимости общего врага; она думала о сложном узоре враждебного замысла, в который оказались вовлечены и бедный Хэфер, и Ренэф, и в котором сама она не увязла только чудом – благодаря тому, что большинство её просто недооценивали. Пока тайна оставалась тайной, пока другие в ней видели лишь бледную тень её близких, она была в безопасности.

Но Анирет устала быть тенью. Чем больше она узнавала, в том числе и саму себя в новом качестве, тем теснее ей становилось в клетке чужих представлений о ней. Сколько лет ещё придётся провести, скрывая правду? Насколько постепенным будет её восхождение? Ведь править ей предстояло не из теней, пусть прежде она и не мечтала о власти. Не мечтала и теперь, но знала, что принесёт на благо Обеих Земель любую жертву, какая от неё потребуется.

«Сила, что до поры не осознаёт себя сама, подчас сияет ярче той, что гордится собой…»

Что ж, теперь она начинала осознавать. И это тоже стало причиной сделанного шага.

Тихий стук в дверь возвестил о приходе Нэбмераи. В вечерние часы было время их занятий, посвящённых военному делу. Таэху оказался действительно хорошим учителем, как и предсказывал дядюшка Хатепер. Его знания казались бездонными, и рассказывал о великих битвах, об искусствах стратегии и тактики, о премудростях военачальников древних и современных он по-настоящему захватывающе.

Сегодня, когда они остались наедине, Таэху держался без обычной своей спокойной уверенности. Анирет невольно улыбнулась, подмечая небольшие детали, выдававшие его волнение, – то, как чуть дрогнули его руки, когда он раскладывал карты перед ней, то, как он едва заметно запинался, выбирая тему для рассказа. Девушка знала точно: бирюзу он ей не вернёт.

Их уединение было обманчивым – в этом доме они никогда не оставались одни. Нэбмераи помнил об этом. Помнила и царевна, и лишь смотрела на него теплее, внимательно слушая, хоть и знала, что с приходом ночи он вернётся в объятия Мейи. Будто невзначай несколько раз соприкасались их плечи и руки, когда они склонялись над картами. Ближе, чем раньше, лежали их ладони на невысоком столике со свитками, и никто не спешил убирать свою.

Занятие подходило к концу, но воин как будто тянул время, уточняя что-то, а Анирет подыгрывала ему, задавая дополнительные вопросы. Медленно и чрезвычайно обстоятельно Нэбмераи собирал свитки, хотя и прежде отличался, как и все Таэху, бесконечно бережным отношением ко всякому хранилищу знания. Почти ничем он не выдавал себя. Но вот все свитки были уложены по ларцам и сундукам, и остался только один. Нэбмераи задумчиво покрутил его в руках, а потом передал Анирет.

– Непременно изучи эту мудрость, когда найдётся время, госпожа, – сказал он, чуть улыбнувшись. – Доброй ночи.

С поклоном Таэху удалился. Анирет развернула свиток почти сразу, как за Нэбмераи закрылась дверь и стих звук его шагов. На нескольких листах бумажного тростника, разложенных в определённом порядке, содержались изречения военачальника Сенджема, служившего ещё под началом её деда, Императора Меренреса. Но верхний лист завершался цитированием одного из посланий, обращённых к госпоже Итеки, супруге Сенджема, написанного из очередного дальнего похода.

Это была песня, которую царевна знала когда-то, но уже забыла. А ведь слова эти до сих пор иногда вспоминали столичные поэты, потому как Сенджем был знаменит своим даром в искусстве слова не менее, чем воинской доблестью.

Анирет вздохнула, с улыбкой перечитывая нежные строки, написанные другим воином для другой женщины почти век назад, но в эти мгновения предназначавшиеся именно ей.

Дни потекли своим чередом. Мастер держался ровно так, как прежде, словно посещение Внутренних Мастерских им привиделось. Но Анирет и не задавала вопросов – привыкла к тайнам, – и это их обоих устраивало.

Зато теперь она особенно ждала вечеров, когда её сердце пело и отдыхало. Нэбмераи не умел слагать песен, как сам и признался ей той давней ночью после ритуала. Но он находил способы сказать ей, не нарушая их тайны, то, что желал передать. И песня Сенджема в итоге оказалась не единственной, хотя вслух они по-прежнему говорили о политике и военном ремесле.

Как ни скрывала Анирет дар Золотой, расцветающий в ней, а всё же от подруги не укрылись перемены в ней – покой радости, обнимавший её изнутри, помогавший преодолеть и смутное тёмное неведение, и тревогу за близких.

– Давно не видела тебя такой, – с улыбкой сказала Мейа как-то утром, поднося царевне воду для умывания. – Ну, кто он? Жрец? Мастер? Ты же все дни проводишь в мастерской да на каменоломнях.

Царевна подняла взгляд на подругу, сражаясь с собой, чувствуя, что граница, которую провели между ними тайные приказы Владыки, ширится, разрастается в трещину. Мейа, её верная Мейа, смотрела так искренне, с таким участием и не без доли игривого лукавства, ведь они с юности привыкли делиться своими мыслями. Почему же единственной близкой подруге нельзя было знать?.. Кто, как не Мейа, в которой не было ни лжи, ни зависти, будет рядом с ней, когда однажды она станет Императрицей?.. И простит ли подруга, что оставалась в неведении?

Но потом Анирет вспомнила взгляд отца, не приказ его даже – просьбу, горечь и тяжесть, лишь часть которой она могла разглядеть в его глазах и постичь, всю ту надежду, которую он возлагал на неё. Теперь, когда отец по-настоящему видел её, когда их помыслы впервые стали действительно близки, разве смела она нарушить его доверие? Разве смела поставить под удар то, к чему было приложено столько сил её родных?.. Нет, она не верила, что Мейа может предать. Но даже случайно оброненного слова, неверного взгляда или жеста могло оказаться достаточно, чтобы разрушить всё. Нэбмераи понимал это и играл свою роль до конца.

И Анирет преодолела минутную слабость, встретила взгляд подруги и взяла её руки в свои.

– Это не то, о чём ты думаешь, – с улыбкой покачала головой царевна и закончила полуправдой: – Просто наконец, после такого долгого пути и стольких вложенных сил мне удалось то, к чему я стремилась.

Мейа улыбнулась в ответ, и Анирет не была уверена, что её выдержки хватило на то, чтобы подруга поверила ей до конца.

– Ну, расскажешь в свой срок, – сказала Мейа. – Что бы ни было, если это даёт радость твоему сердцу, то и я рада.

В груди кольнуло, но подруга говорила искренне, как и всегда. Анирет крепко обняла её, пообещав себе, что объяснит всё сразу же, когда только будет можно, и надеясь, что к тому мигу трещина не превратится в бездну.

– Ну а как обстоят дела у вас со стражем? – заговорщически шепнула царевна, едва не пожалев о своём вопросе.

Мейа мягко рассмеялась и мечтательно закатила глаза.

– По-прежнему хорош, всё так же неустанен. Но я всё больше убеждаюсь в твоей правоте – жрец он и есть жрец. Его мысли… Знаешь, иногда я чувствую, что он как будто не со мной. Молится он что ли прямо в моих объятиях? Вот ни капли не удивлюсь.

Анирет ощутила смесь тревоги и радости. Как и ей самой, ему всё труднее было скрывать. А безмолвное признание царевны пробило брешь в его щите.

– Вернёмся в столицу – посмотрим. Может статься, мне и правда стоит обратить внимание на кого-то из придворных? Не для меня, похоже, ни жрецы, ни воины, – весело сказала подруга, блеснув глазами, и тихо добавила: – Но на ложе с ним и правда мало кто может сравниться. Жаль будет…

– Ну всё, всё, – отмахнулась Анирет со смехом. – Ты мне и так рассказала за всё это время столько, словно это не ты, а я сладко коротала с ним ночи в Хенму! Если он так хорош, то отчего же вспомнила придворных? Ты всегда находила их скучными, не приняла даже ухаживания сына управителя Кеваба.

– Может статься, чуточку скучно, зато спокойно. Как раз то, что надо… Да ты не бойся, не обижу я твоего стража! – подмигнула Мейа. – И если уж угодно будет Богам, что мы расстанемся скорее, чем предполагали оба, я не сделаю ему больно. Сделаю так, чтоб обо мне остались самые что ни на есть приятные воспоминания. В конце концов, нам обоим ещё предстоит служить тебе много, много лет.

Анирет оставалось только развести руками. Спросить напрямую у Нэбмераи она бы не решилась.

Тем вечером пришли вести из столицы. Унаф, верный писец Великого Управителя, доставил письмо, и не одно. Второе предназначалось Нэбмераи.

Анирет не спрашивала, решив, что он расскажет сам, если того пожелает. Вместо этого она распорядилась, чтобы писца достойно разместили в доме, и пригласила его к ужину. За трапезой она и узнала, что отец отбыл в паломничество, чтобы подготовиться к Ритуалу Разлива, и теперь делами управляет мать. Ренэф вернулся в Апет-Сут буквально вчера, но никаких подробностей о молодом царевиче Унаф не знал и сообщить ей не мог – сказал только, что брат её пребывает в добром здравии, но отряды его значительно поредели. Анирет понимала, что узнает больше лишь когда вернётся – даже слухи ещё не успели разнестись, тем более сюда, а Хатепер, похоже, торопился направить вестника.

– Пора и тебе уже возвращаться, госпожа моя царевна, – проговорил писец. – Спешки нет, но быстроходная ладья всё же идёт отсюда до столицы немногим меньше декады. Мой господин Великий Управитель просил, чтобы ты завершала свои дела и велела снарядить его «Серебряную» в путь.

– Так и сделаю, – кивнула царевна, сдерживая радость и волнение.

Учитывая всё случившееся, она и правда хотела попасть домой. Ну а вернуться к обучению она успеет уже после Разлива.

– Наконец-то назад, к столичной жизни! – воскликнула Мейа с улыбкой. – И праздник… Боги, да это просто самая чудесная весть, которую мы получали за всё время пребывания здесь, господин Унаф!

Писец заулыбался, смутившись, когда красавица приветливо коснулась его руки. Нэбмераи неопределённо пожал плечами, не отрываясь от запечённой в меду утки.

Когда с трапезой было покончено, Анирет удалилась к себе, чтобы в тишине прочесть письмо дяди.

Анирет перечитала, коснулась строк губами, почти чувствуя родной запах, потом бережно спрятала письмо в ларец.

Позже пришёл Нэбмераи.

– Мейа увлечена обсуждением столичных вестей с писцом твоего дяди. Я предпочёл сбежать, – он усмехнулся. – Им есть о чём поговорить. Нам с тобой – тоже.

Не спрашивая, Таэху сел рядом с ней на циновки и протянул ей маленький свиток.

– Это же…

– Я обещал, что спрошу у Верховного Жреца о судьбе Паваха. Читай. А потом я поясню.

– Дядя писал, что с ним приключилась беда, которой никто не ждал, – в свой черёд рассказала Анирет, беря письмо.

– Так и есть, – голос Нэбмераи звучал сухо, но царевне показалось, что-то его глубоко изумило и задело.

– Выпадет, – уверенно сказала Анирет, поднимая взгляд. – Я знаю, что ты тоже скучаешь… Помнишь, я ведь обещала тебе, что мы непременно посетим Обитель при первой же возможности. Так давай сделаем это сразу же, как закончатся торжества в столице, на которых я должна присутствовать.

– Я буду очень этому рад, – просто сказал Нэбмераи, но его улыбка быстро померкла: – Читай же дальше.

Дядюшка был прав. Несмотря на всё, Анирет не забыла о старой дружбе, из-за которой так тяжело оказалось перенести предательство Паваха. И весть действительно изумила и опечалила её. Если даже один из величайших целителей Империи говорит, что он бессилен… Что же могло произойти с бывшим телохранителем Хэфера?

Она вернула письмо Нэбмераи.

– Кахеп – старейший из живущих хранителей знания, хранитель библиотеки Обители, – сказал воин. – «Хорошо принял» – такая честь бывает оказана немногим, уж поверь. Это означает, что он счёл Паваха достойным и показал ему больше, чем смертный неподготовленный разум вообще способен принять. Почему – об этом узнаем уже от Верховного Жреца, если и правда решим поехать в Обитель. Но ты обучалась у нас… обучалась как… – он не закончил, лишь многозначительно посмотрел в глаза царевны, и та кивнула. – Ты соприкасалась с запретным Знанием, пусть и не прошла этот путь до конца. И ты, дочь рода Эмхет, была готова. Так вот, Кахеп провёл Паваха ещё дальше… и это… путь без возврата. Это не даёт мне ответ о твоём видении. Возможно, мы узнаем больше, когда встретимся.

– Обязательно, – тихо, уверенно сказала Анирет.

Теперь Павах уже ничего не сможет рассказать никому. Но она должна была увидеть его. Вдруг хоть что-то ещё можно сделать?..

Мысль о том, что время истекает, обожгла её. Чуть подавшись вперёд, царевна коснулась губами щеки Нэбмераи, тёплой под вязью шрамов, и шепнула:

– Благодарю тебя за доверие, друг моего сердца.

Таэху поймал её руку и прижал к губам её ладонь, поцеловал запястье, оставляя послевкусие сладкой дрожи. Как тогда, в Тамере, его хвост переплёлся с её, но тотчас же отпустил. Никто из них не мог позволить себе большего.

А мгновения были удручающе коротки.

– Пора вернуться к битвам, – чуть слышно, с сожалением проговорила Анирет.

– Когда ты побеждён, остаётся вдохновляться чужими победами… – улыбнулся Нэбмераи, нехотя выпуская её руку.

Царевна была с ним согласна.

Глава 26

– Дорогу! Дорогу царевичу!

Сегодня на улицах Апет-Сут было не протолкнуться – столица радовалась возвращению младшего сына Императора, а поглазеть на это хотелось всем. Казалось, даже быки, впряжённые в телеги, и ишаки, развозившие воду, специально останавливались посмотреть, перегораживали дорогу и ещё больше усиливали давку.

Ренэф, то и дело наталкиваясь на препятствия, уже отчаялся направить коня быстрее, чем шагом. В какой-то момент у него иссякло терпение даже на сдержанные улыбки, которыми он отвечал на приветствия – от них уже сводило челюсти. Да ещё солнце палило нещадно, как раз сообразно сезону. Лучи небесной ладьи слепили, отражаясь от стен величественных сооружений его предков, выстроенных из традиционного светлого камня. Глаза заливало по́том. Очень хотелось скинуть, наконец, доспех, ну или хотя бы заменить шлем головным платом. Никто ничего не сказал бы, но нужно было соответствовать. Всегда.

А ведь ещё не так давно всеобщее внимание приносило ему удовольствие. Разве не приятно было промчаться по центральным улицам в сопровождении верных воинов, ловя восхищённые взгляды и слыша хвалебные возгласы? Когда он успел потерять к этому вкус?

Сегодня хотелось побыстрее добраться до дворца и покончить с медленной му́кой. Миг и без того непростой встречи с родными всё откладывался, и ожидание выматывало. Позади остался район казарм, куда Ренэф отправил основную часть их с Нэбвеном солдат. Царевича и военачальника сопровождали два небольших отряда, включавших телохранителей. Замыкающие воины охраняли пленников, прибывших с ними из Лебайи.

Наконец впереди замаячили высокие светлые стены дворца. Ворота во внутренний двор были распахнуты, стражники замерли торжественно, словно храмовые статуи. Почувствовав, как вдруг пересохло в горле, Ренэф сделал несколько глотков отвратительно тёплой воды из фляги, притороченной к седлу. В тот момент он поймал взгляд Нэбвена, ехавшего в повозке рядом. Военачальник чуть улыбнулся и ободряюще кивнул ему.

Расправив плечи, вскинув голову, Ренэф направил коня вперёд, мимо отсалютовавших ему стражников. Скакун царевича гордо прогарцевал по двору, выбивая торжественную дробь по каменным плитам.

Здесь, под сенью тенистых садов, было прохладнее. В центре двора высился знакомый с детства фонтан с огромной статуей Ваэссира. Первый Эмхет, вскинув руку, точно благословлял собравшихся и прибывших.

На лестнице у высоких золочёных врат, украшенных соколами и кобрами, в окружении вельмож и стражи ждала царица, а за её правым плечом стоял Великий Управитель. Рядом с ними усердно трудились слуги с опахалами. Один уже спешил к царевичу, но юноша отмахнулся – опахало ему не помогло бы. Тут было впору с разбегу нырять в реку.

Взгляд Ренэфа выхватывал в толпе знакомые лица. Здесь был даже Шесаи, темнокожий великан из Нэбу, служивший начальником дворцовой стражи Императора так давно, сколько царевич вообще помнил.

И только самого Императора не было… Сердце неприятно кольнуло. Неужели гнев отца был настолько велик, что он пренебрёг сложившейся в их семье традицией? Или то был не гнев, а презрение?..

Ренэф спешился, снял, наконец, шлем и поклонился царице и Великому Управителю. Под крики приветствий он поднялся по лестнице. От сияющей радостью улыбки матери, от тепла во взгляде дяди стало легче дышать. И среди всех ликующих возгласов он отчётливо различил именно их искренние голоса:

– Добро пожаловать домой, Ренэф.

Пусть Владыка не счёл нужным встретить сына – царевичу всё же были по-настоящему рады.

В следующий миг его улыбка померкла, и невольно он сбился с шага, различив деталь, которая меняла буквально всё, – золотую надставку, делавшую рог Хатепера Эмхет целостным.

Дядя вернулся в прямую ветвь рода. Это означало только одно: отец выбрал себе настоящего преемника.

С краткой торжественной частью встречи было покончено, а пир был назначен традиционно после заката. Ренэф убедился, что Нэбвена устроят в гостевых покоях со всеми удобствами, и направился в свои.

Так странно было вернуться сюда, к знакомой обстановке. Детали её остались такими, как он привык – не сдвинулись ни на пядь. Слуги постарались на славу, вычистили и вымыли всё к его прибытию, приготовили торжественное облачение для вечера… Ренэфа охватило противоречивое чувство: не то он вышел отсюда только вчера, не то не был здесь уже целую вечность.

Он опустил шлем на сундук для одежды и растерянно застыл посреди своей спальни. В голове звенела пустота. Что делать? Что говорить? Из обрывков разговоров вельмож, встречавших его, он успел понять, что Владыка всё-таки не пренебрёг встречей с ним. Просто Императора сейчас не было в столице. К дяде все обращались, как и прежде: «господин Великий Управитель», «господин старший царевич» – и никак не фигурировало слово «наследник». Но знак… Что же успело произойти здесь в его отсутствие? Или всё это было частью их общей истории, и отец принял решение Ренэфа, согласился, что младший сын недостоин своего положения царевича и будущего Императора?

Медленно, как во сне, не в состоянии пока осмыслить, как поворачивается его жизнь, юноша снял хопеш Нэбвена, расстегнул пояс. Снять нагрудник он не успел – стук в дверь возвестил о чьём-то приходе.

– Входи, – устало бросил Ренэф не зная кому.

Это оказался средних лет рэмеи, прислуживавший ему во дворце не один год.

– Господин мой царевич, всё готово для тебя – купальни, лучшие благовонные масла, – с поклоном сообщил слуга. – Всё, чтобы снять усталость после долгого путешествия и помочь подготовиться к пиру. И…

Его прервали голоса в коридоре. Старший рэмеи глубоко поклонился, пропуская в покои царицу – прекрасную, блистательную, облачённую в золотистый драпированный калазирис с ожерельями и браслетами из бирюзы.

Жестом Амахисат отпустила слугу. Как только закрылась дверь, царица преобразилась – стала ближе, теплее.

– Слава Богам, ты наконец-то вернулся, – выдохнула она. – Дай мне как следует посмотреть на тебя!

Шагнув к Ренэфу, мать крепко обняла его прямо поверх доспеха. Царевич обнял её в ответ, вдохнул знакомый с детства изысканный аромат благовоний. Да, он был дома… и только сейчас понял, как же сильно скучал. Мать чуть отстранилась, погладила его по щеке, вглядываясь в лицо, словно пока не могла поверить.

– Твоя сестра всё ещё в храме Хенму, – сказала Амахисат наконец, – а отец отбыл в паломничество. Но скоро наша семья будет в сборе, и мы отпразднуем Разлив как подобает. А сегодня мы будем чествовать твоё возвращение! Отдохни с дороги. Купальни ждут, – она усмехнулась и шутливо поморщила нос. – А какой будет пир!

– Благодарю, – искренне сказал Ренэф, удержал её руку в своей и коснулся губами пальцев. – Но прежде чем пировать…

– Да, мой светоч, – взгляд матери подёрнулся дымкой печали. – Многое нужно обсудить…

– Так многое, что не знаю, с чего начать.

– С начала, царевич Эмхет. Не упуская деталей, – подчеркнула Владычица, проходя к плетёному креслу.

Ренэф со вздохом опустился на одно колено и склонил голову.

– Я подвёл тебя, госпожа моя царица. Подвёл Владыку, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. Всё, что я мог сказать, я изложил в отчётах и буду ждать вашего решения.

– Не всё, – возразила Амахисат. – О «Пьянящем вздохе», о подосланной убийце я знаю не от тебя, Ренэф. А это меняет многое.

– Мне жаль, что это дошло до тебя, – он скрипнул зубами, про себя поминая недобрым словом вездесущих осведомителей царицы и излишнюю честность друга.

Скупо Ренэф доложил о своём неудачном расследовании и попытках решить всё мирно с Ликиром. О Мисре он упомянул вскользь, применительно к покушению. Царевич не забыл подчеркнуть и преподнести в выгодном свете то, как помогли ему Сафар с женой и сыновьями, как люди поддерживали рэмейские отряды, защищавшие их. Царица правила справедливо, но в гневе могла быть подобна Сахаэмит, карающей силе солнца, той ипостаси Золотой, о которой даже в легендах говорилось со страхом.

– Когда ты давала мне противоядие, я и представить не мог, что оно пригодится. Благодарю тебя… – он вздохнул и с горечью добавил: – Вот только… я не успел спасти обоих моих телохранителей. Лишь одного.

– Самое главное, что ты выжил сам, – возразила Амахисат. – Потерять тебя… было бы немыслимо и для меня, и для Обеих Земель.

– Я покарал моего врага и восстановил справедливость. Леддна принадлежит Империи. Семя лебайского заговора против Дома Владык раздавлено – я привёз виновных.

Царица кивнула. Повисла тишина, показавшаяся Ренэфу почти зловещей.

– Нэбвен из рода Меннту не оправдал возложенной на него нашим Владыкой задачи – не защитил тебя, – произнесла Амахисат. – Справедливость не восстановлена до конца.

– Его вины нет, – отчеканил царевич. – На мне бессмысленные смерти наших солдат и раны тех, кто выжил.

– Не тебе судить о том, – холодно возразила царица. – Наш враг сильнее, искуснее, и он ждал этого мига долго и терпеливо. То, во что ты оказался вовлечён, превосходило твоё понимание.

– О да, – царевич с горечью усмехнулся. – Но решения были моими и только моими. Я уже давно не мальчик с деревянным мечом. Я – младший военачальник имперской армии… пока ещё. Не унижай меня, Владычица, даже из желания защитить. Я отвечу за содеянное.

– Боги, Ренэф…

Амахисат поднялась, подошла к нему, коснулась ладонью его волос. Сил смотреть на мать не было, но царевич упрямо поднял голову, встречая её взгляд. Если уж идти, то до конца.

– Я мечтал, чтобы ты гордилась мной… вы оба. Ты говорила, что я достоин того, чтобы однажды стать Владыкой… Это не так.

– Ты полагаешь, никто до тебя не совершал ошибок? Даже самые великие и достойные. Ничей путь к трону не был лёгок, а путь на троне – тем более.

С усилием, отбросив неуместную обиду, Ренэф возразил:

– Решение отца привлечь дядю… было мудрым.

– Хатепер не был объявлен наследником, – сказала царица. – Вот что Владыка сказал мне и Великому Управителю, когда мы получили ту весть от тебя: «Покуда я не увижу его достойных деяний, способных изменить моё мнение, наследник трона объявлен не будет ни в грядущий Сезон Половодья, ни ещё много лет, пока я жив. Таково моё решение».

– Народу спокойнее знать, что у Владыки есть преемник, пусть и без официального назначения… Я понимаю это.

– Даже в мыслях у твоего отца и Императора не было отказаться от тебя. Как такое вообще могло прийти тебе в голову! Ты не можешь просто взять и перестать быть тем, кто ты есть.

В её словах была истина. Но Ренэф понимал теперь гораздо больше о том, кем он был.

– Я – Эмхет, один из хранителей божественного Закона на земле. Я – воин Таур-Дуат. Но я – не будущий Император.

– Молчи, прошу! – Амахисат отшатнулась, глядя на него со смесью гнева и неприятия – неприятия не его, но происходящего. – Ты сам не знаешь, о чём говоришь. Буря пройдёт, и вернётся ясность. Не упорствуй в своих заблуждениях. Да, тебе придётся ответить, но то, о чём ты говоришь сейчас от отчаяния… неслыханно. Ты – единственный сын Владыки. Тебе однажды придётся принять бремя власти. Такова воля Богов. Для того ты родился.

Идти до конца…

– А если не для того?..

Глаза царицы сверкнули как лезвие меча, но в следующий миг взгляд смягчился.

– Ты не знаешь, какая Сила заключена в тебе, молодой сокол Ваэссира, – проговорила она с нежностью, с той уверенностью, которой уже не было в нём самом. – А я знаю точно, что испытания не могут сломить тебя. Что однажды ты станешь именно тем, кем должен. Я уничтожу твоих врагов – незримых, тех, против кого ты не сможешь выйти с мечом, – проговорила она, садясь рядом с ним, кладя ладони на его плечи и глядя в глаза. – Не чтобы унизить тебя, нет… А потому же, почему ты изначально отправился в земли Лебайи, – в её голосе зазвенели нотки стали. – Потому что никто не смеет посягнуть на золотую кровь и выжить. Память о них будет стёрта в веках.

Ренэф смотрел на неё и понимал, почему Мать-Гриф издревле была покровительницей цариц Обеих Земель. Священная птица Аусетаар была даже опаснее сокола Ваэссира…

– И потому что я люблю тебя больше всего на свете, – мягко добавила Амахисат, поднимаясь и увлекая его за собой. – А теперь, – она чуть улыбнулась, – снимай уже свой доспех и отправляйся в купальни. Придворные ожидают увидеть своего царевича в полном блеске. Горечь наших поражений мы не делим с народом. А вечный камень сохраняет память только о наших победах.

Беседуя с кем-то из гостей, решая попутно что-то из наиболее срочных вопросов – а без них, увы, не обходился ни один пир, – Хатепер наблюдал за племянником. Ренэф, облачённый в длинную схенти с золочёным поясом, в традиционное ожерелье с лазуритовыми скарабеями и диадему со змеедемоном-защитником, блистал, как и подобало царевичу. В конце концов, пир был в его честь, и Амахисат добилась того, чтобы всё было сделано как можно лучше.

Сама царица буквально сияла, притом сегодня не только красотой и изысканностью, но и радостью. Этой радостью она озаряла всех вокруг, точно божественным благословением. Да, пожалуй, единственным из живущих, кто заставлял её сиять от счастья, был её сын. И вот теперь время страхов и тревог прошло – он вернулся домой живым, пусть победа его и была неоднозначной.

Хатепер не мог не отметить, что за те несколько месяцев, которые Ренэф провёл вдали от дома, юноша изменился. Поугас задор – жаль, ведь он ещё так молод. Но зато появилось больше уверенной стати. Его всегда отличали крепкое телосложение, красота и сила его предков, но теперь казалось, что даже рисунок мышц стал более выраженным, и браслеты выше локтя подчёркивали, как ещё больше налились мощью руки. Не укрылись от Великого Управителя и новые шрамы, но царевич носил их, как и все воины, с гордостью. Хатепер всей душой благодарил Богов, что хранили его близких, что уберегли племянника даже там, в тисках вражеского замысла. И что покушение не увенчалось успехом – хвала прозорливости царицы, не забывшей ужасы войны, постаравшейся предусмотреть всё, даже немыслимое.

Когда Великий Управитель смотрел на племянника внутренним взором жреца, он видел, что и течение Силы в том стало ярче. Ренэф уезжал талантливым подающим надежды командиром, недавно заслужившим свой пост. Вернулся он уже осознающим своё положение и ответственность военачальником. Как жаль, что обстоятельства сложились не в его пользу… На месте брата Хэфер мог бы проявить мудрость и терпение, но он был не только старше, а в целом спокойнее, рассудительнее. Для Ренэфа же его горячий нрав оказался ловушкой.

Но в свете того, как близок был враг и какую игру он затеял, ссылка в дальний гарнизон для Ренэфа будет не наказанием, а спасением, защитой. Главное, чтобы празднества Разлива прошли без страшных неожиданностей… а потом Хатепер отошлёт обоих детей Владыки подальше – для их же блага. Пусть все взгляды будут обращены к нему как к следующему претенденту на трон. Он должен дать как можно больше времени обоим соколятам расправить крылья. А когда они войдут в полную силу – те, кто кроется в тени, узрят свой воплощённый кошмар и убоятся призывать Отца Войны, которого так упорно приманивают сейчас.

А Хэфер?.. Вернётся ли? Или упокоится?.. Станет всем им союзником? Или…

Нет, сегодня Хатепер не хотел думать об этом. Он хотел радоваться вместе с Амахисат и их гостями, ведь было чему! Великий Управитель не знал, какая судьба уготована старшему из детей, которых он воспринимал как своих. Но, по крайней мере, младший был в целости и сохранности, пусть и пережил то, что стало для его юного сердца настоящим крахом. Ничего, поднимется. Оправится. Научится использовать разгорающуюся в нём чудесную Силу как подобает.

Наблюдая за Ренэфом, как тот держался и общался с гостями, выжидая, когда у них обоих выдастся возможность нормально поговорить, Хатепер не мог не отметить ещё одну вещь, чрезвычайно важную. Улучив момент, он приблизился к царице и тихо проговорил:

– Позволь один совет, Амахисат.

Она серьёзно кивнула, поворачиваясь к нему и подавая знак кому-то из приближённых, чтобы не беспокоили их.

– Посмотри на нашего Ренэфа, – Хатепер кивнул на царевича.

Тот уже прервал беседу с кем-то из вельмож и снова сидел у одного из невысоких пиршественных столов – рядом с Нэбвеном.

Оба со смехом обсуждали что-то, и Ренэф сам передал военачальнику чашу, которую как раз наполнил виночерпий. Хатепер не слышал, о чём шёл разговор, но беседа явно захватила и их, и тех, кто сидел рядом.

– Они стали друзьями, – Амахисат чуть изогнула бровь и усмехнулась. – Хотя я хорошо помню ярость Ренэфа, когда Секенэф только назначил Нэбвена ему в спутники. И защитники, – это слово она подчеркнула. – Что ж, многое меняется.

– Родство, братство… Наш царевич на доверие не щедр, а этому рэмеи доверяет, – отметил Хатепер, пригубив вина. – Если ты обрушишь на Нэбвена свой гнев во всей полноте, боюсь, Ренэф не простит тебе этого. Никогда.

Амахисат со вздохом нахмурилась, но потом её лицо снова стало спокойным, почти доброжелательным. Однако это совершенно не означало, что обуревавшие её чувства испарились.

– Я подумаю над твоими словами, Хатепер, – тихо пообещала она и коснулась его руки. – А ты подумай над тем, что сказала тебе я.

Её взгляд скользнул выше, к его рогам.

Хатепер и так заметил, что племянник как будто избегает его сегодня, откладывает неудобный для них обоих разговор.

– Я знаю, недомолвки только навредят, – согласился Великий Управитель, хоть и знал, что основного сказать Ренэфу не мог – о роли, уготованной его сестре.

Пока не мог.

Очередная смена блюд ознаменовала скорое окончание пира. Виночерпии наполняли чаши, музыканты неустанно радовали гостей новым кругом всё тех же мелодий, а грациозные танцовщицы вышли на один из последних танцев. Хатепер поймал взгляд Ренэфа и чуть кивнул, давая понять, что хочет поговорить. Царевич посерьёзнел, напрягся, но дал знак, что понял.

«Возможно, выпитое вино поможет нам понять друг друга чуть лучше», – подумал Великий Управитель, чувствуя себя до обидного трезвым.

Поднявшись со своего места, он прошёл к той части гостей, кто предпочёл ярким огням зала мягкую прохладу дворцового сада. Обмениваясь любезными словами со знакомыми, Хатепер ждал племянника, и вскоре Ренэф присоединился к нему. Держался юноша приветливо, но настороженно.

– Думаю, все уже насмотрелись на своего царевича, и я могу ненадолго похитить тебя, – улыбнулся старший рэмеи. – Уделишь своему дядюшке немного внимания? Я скучал.

Ренэф улыбнулся в ответ. Вместе они пошли по усыпанным чистым, тщательно просеянным песком дорожкам глубже в сады, дальше от музыки и смеха. Здесь была только ночь – шёпот ветвей, стрекот цикад. Все прочие звуки казались далёкими, словно принадлежали иному миру. Чья-то чужая радость. Чьи-то чужие заботы.

Царевич не спешил нарушить молчание, и вряд ли потому, что на него снизошло вдруг невероятное почтение и смирение. Хатепера он уважал, но на язык был резок.

– Твоя сдержанность почти пугает, – усмехнулся старший рэмеи и легонько ткнул его в бок. – Кто ты, и что сделал с моим неистовым племянником? Мне пора уже снаряжать отряд на поиски?

Юноша рассмеялся.

– Поищем вместе. Где-то я и правда… потерялся.

Хатепер положил ладонь ему на плечо.

– Ты жив, ты с нами, и это главное. Сейчас тебе может казаться, что всё повернулось против тебя – но ты не один.

Ренэф неуверенно посмотрел на него, а потом во взгляде мелькнуло знакомое выражение.

– Тебе-то откуда понять, что мне там кажется. Ты всегда всё делал правильно, дядя! И для своего отца не был… разочарованием.

– Да-а-а уж, я был просто-таки его гордостью, – Хатепер насмешливо подмигнул. – Потому-то он и называл меня приспособленцем, не способным решать проблемы напрямую и вечно ищущим обходные пути.

– Эт… этого ты мне не говорил… – потрясённо произнёс царевич.

– Случая не представлялось, а вот гляди ж, представился, – весело ответил старший рэмеи.

– Просто ты… Ты ведь идеальный, непогрешимый.

– Достоин быть запечатлённым в ликах погребальных статуй прямо сейчас. Но можно я ещё немного потопчу сандалиями эту землю?..

Юноша фыркнул, осмысливая своё открытие об отношениях дяди и деда с явным трудом.

– Ренэф, я не хочу омрачать сегодняшний праздник. Время для разговоров о делах придёт завтра. Сегодня же… – Хатепер чуть сжал его плечо и вздохнул. – Сегодня я просто хочу сказать тебе, что не пытаюсь занять твоё место. Что ты по-прежнему можешь полагаться на мою защиту и поддержку во всём. И что никто из нас даже в мыслях не имеет отказаться от тебя.

Ренэф помедлил, взвешивая его слова, потом склонил голову.

– Спасибо… Я многого не понимаю, но… За это спасибо.

Великий Управитель чуть улыбнулся и кивнул.

– Не за что благодарить. По-другому никогда не было и быть не может.

– Послушай… – юноша посмотрел на Хатепера почти с отчаянием. – За себя мне просить не о чем. Защити Нэбвена от гнева отца и матери. Обещай, хорошо? Он… сделал для меня всё, что мог, даже больше того… И он слишком много пережил из-за меня… – царевич отвёл взгляд, прервав себя, словно и так сказал больше, чем хотел.

– То, что произошло с вами, было сложно предугадать, – мягко проговорил Хатепер. – Ты оказался прямо в центре заговора, мой мальчик. Да, ты смело признаёшь свою ответственность за случившееся, но и мы, и Владыка, понимаем роковую подоплёку других аспектов этой истории.

– Просто пообещай мне, что поможешь защитить Нэбвена.

– Я обещаю, – кивнул Великий Управитель.

– Хорошо… – выдохнул Ренэф.

– Ты… может быть расскажешь мне, что же произошло там, в холмах?..

Царевич повёл плечом, сбрасывая его руку, и упрямо сцепил зубы. Хатепер терпеливо ждал, ни на чём не настаивая, готовый даже к тому, что племянник просто развернётся и уйдёт. Из всех троих детей Владыки Ренэф иной раз больше всего нуждался в понимании, и вместе с тем сложнее всего шёл на сближение.

Но путь его сюда был очень долог, и долго он держал всё пережитое в себе. Что-то как будто надломилось, и слова хлынули как через прорванную плотину.

– Я ведь Эмхет… И я нарушил Закон, понимаешь…

Так Хатепер узнал всё, что стояло за сухими военными отчётами. Ренэф говорил долго, наверное, больше, чем когда-либо, то прерываясь и замолкая, то возвращаясь, словно пытаясь переиграть случившееся. Хрупкий союз с людьми, в чём-то перешедший даже в дружбу… нападение наёмников… очарование и предательство Мисры… двойное послание из рук эльфеи… приход Нэбвена на помощь вопреки всему… ужас от потери вверенных ему жизней… боль и страх за соратников… Сила Ваэссира, оказавшаяся способной вернуть друга из-за грани…

Сердце Хатепера разрывалось, но жалеть было нельзя – только быть рядом, поддерживать и слушать так, как не мог выслушать никто. И он знал, что Ренэф не станет говорить так откровенно ни с матерью, ни тем более с отцом… что, возможно, наутро пожалеет о своей открытости… Но здесь и сейчас Хатепер был рядом с царевичем, которого любил как собственного сына, и старался дать то, чего не могли дать родители.

Они проговорили до самого рассвета – о потерях, о дружбе, о новом расцвете Леддны и об угрозе войны, но прежде всего – о самом Ренэфе. И Хатепер надеялся, что как бы ни было тяжело, главное ему удалось донести до племянника: любовь и принятие.

Служанки, наконец, закончили с кропотливой вечерней работой – сняли с царицы венец и украшения, расплели сложную причёску, помогли разоблачиться, смыть традиционный макияж и втереть в кожу благовония. Амахисат отпустила их, накинула простой калазирис и прошла к балкону. Ветер приносил ночную прохладу, колыхал полупрозрачные занавеси.

Царица уже приняла решение, и теперь ей было спокойнее. Где-то там, в садах, Хатепер беседовал с её сыном. Уж он-то сможет донести до Ренэфа то, что не могла она. Лучший дипломат их времени сумеет убедить даже упрямого царевича.

Лучший дипломат… который так и не оставил идею отправиться в Данваэннон после Разлива. Амахисат качнула головой, отбрасывая эту мысль. Завтра она направит в Данваэннон уже свою весть, и весть эта не будет мягкой и доброжелательной. Пройдена была та черта, которую она могла бы счесть допустимой.

Тихий стук заставил её вздрогнуть. Никто не мог тревожить её покой сейчас! Вовремя она призвала на помощь самообладание, да и радость от встречи с Ренэфом сделала её благостнее. Верная служанка, кланяясь, прошептала:

– Посланник, госпожа моя, с тем знаком.

– Впусти, – кивнула Амахисат и скрестила руки на груди.

«Что могло понадобиться ему сегодня?..»

Омрачать послевкусие праздника она не хотела, но принимать посланника из поместья было частью их уговора, давнего, многолетнего. Ничем не примечательный рэмеи – один из тех, кто служил под началом управляющего Кераха, – прошёл в её покои, преклонил колени, и служанка мягко притворила за ним дверь.

– Что случилось такого, что не терпит отлагательств? – спросила царица.

Рэмеи поднял голову, вперив в неё взгляд серо-стальных глаз, слишком хорошо знакомых. Знакомая усмешка, принадлежавшая совсем другому лицу, пересекла губы слуги из поместья.

– Ты… – выдохнула она, справившись с возмущением. – Ты понимаешь, что являясь сюда сам, ставишь под удар нас обоих?

– Позволь и мне выразить радость от встречи, сиятельная Владычица, – промурлыкал гость, хотя взгляд его оставался холодным. – И радость от возвращения твоего… единственного сына, – теперь в голосе звучала едва ощутимая насмешка.

Амахисат изогнула бровь.

– Ты здесь явно не потому, что скучал по мне.

– Я услышал о казни. Ты не предотвратила её.

– Я предупреждала тебя, что это не в моих силах. Вмешаться открыто я не могла. К тому же он напал на Таа, и это стало его последним шагом.

– Его жизнь принадлежала мне… моему храму… – прошипел Колдун. – Он был её учеником! Как и я!

– Твой храм защищаю я… и наша тайна, – напомнила Амахисат. – Мятежный бальзамировщик был под надзором Владыки и Великого Управителя. Мои попытки повлиять вызывали бы слишком много вопросов и, скорее всего, не увенчались бы успехом, а вот тебя… поставили бы под удар. Твой ритуал ведь принёс плоды, поднял в нём ту часть Силы – чего мы с тобой и добивались… Так вот, ты имеешь для меня ценность. Он – нет. Рисковать ради него мне не было причин, даже чтобы порадовать тебя.

Колдун приглушённо прорычал что-то.

– Кстати говоря, а где ты был всё это время? – спросила царица.

– Улаживал дела своего храма.

– Вот как… – она пристально посмотрела ему в глаза, зная, что он не договаривает. – Я оставила для тебя в поместье то, что обещала: лучшую сталь с примесью электрума, взятого с вершины обелиска, осиянного светом Ладьи Амна. Красное каменное дерево из сепата Нэбу. Но Керах сказал, что ты так и не забрал их. Как видишь, я помню. Более того, я достала всё… кроме мастера, которого ты хочешь лишить жизни. Да и заказ моему оружейнику ты так и не сделал.

– Двойное остриё, наконечник для жезла, – коротко пояснил Колдун.

– Так ты хочешь воссоздать Жезл Власти. Я могла бы догадаться…

– Слишком мало артефактов моего культа уцелело. Они невосполнимы. Но позволить мастеру уйти с тайной моей веры я не могу.

– Я обещала – значит, исполню твою просьбу. Будет тебе и мастер, скоро.

– Моя благодарность тебе, как всегда, безгранична.

– Уберечь Перкау не было частью уговора. Этого я не обещала тебе.

– Я понимаю… – глухо ответил Колдун, сжав руку в кулак, и склонил голову.

– Подумай о том, что его смерть по-своему защитила нас обоих. И не своевольничай так больше, – добавила она. – Я не желаю видеть тебя во дворце. Это слишком опасно.

– Я знаю… Сегодня я видел твоего сына близко. Он и правда блистателен. Ещё так юн… но уже так силён.

– Не приближайся к нему, – в голосе Амахисат зазвенела сталь. – Никогда.

– Что ты, лучезарная моя госпожа, я не посмею, – усмехнулся Колдун. – Тени храмов, сокрытых в далёких песках, – мой удел. А его удел – блистать в грядущей войне. И все мы будем надеяться, что Боги не заберут его жизнь раньше времени, как забрали жизнь первого наследника Владыки.

– Ты услышал меня, жрец, – предупредила царица. – Не приближайся к Ренэфу, пока я не приказала иного.

– Как повелишь, Владычица, – Колдун поклонился. – В ближайшие дни я оставлю чертежи двойного острия.

– Хорошо. А теперь уходи.

Когда маг покинул её покои, Амахисат устало села в кресло, провела ладонями по лицу и поняла, что её руки дрожат. Как же некстати приключилась вся эта история с мятежным бальзамировщиком… как некстати вмешалась в её старый союз с культом Сатеха. Зря, должно быть, она сказала жрецу, что Перкау тоже был связан с Серкат. Но свою роль в их деле он исполнил.

Царица снова думала о том, станет ли порождение её чрева настоящим союзником её любимому сыну… и по-прежнему не знала точного ответа. Но знала она одно: если Вирнан вздумает навредить Ренэфу, она отбросит всё, что мог дать ей могучий жрец Сатеха, и уничтожит выродка.

Глава 27

Колдун ворвался в храм песчаным вихрем, сыпля проклятиями. Не разносил всё на своём пути он сугубо из уважения к священному месту, сохранению которого посвятил столько времени и сил. В стороны летела утварь, восстановить которую или заменить было легко. Шагая по коридорам, он громко и не стесняясь в выражениях высказывал древним стенам всё, что думал о царице, о жрецах Собачьего Бога… и о себе самом. Даже ша не рисковали приблизиться к нему. Самец предусмотрительно ретировался на охоту, а самка решила, что охранять святилище сейчас разумнее. У главного защитника храма хоть и не было клыков и ядовитого хвоста, а всё же в гневе его стоило опасаться.

– Выполняет всё, что обещано! – рявкнул Колдун, остановившись перед рельефом, изображавшим какую-то из цариц древности, покровительствовавших культу. – И не исполнила самого главного… не помогла уберечь моего жреца! Мёртв, мёртв… – зло пробормотал он, вцепившись здоровой рукой себе в волосы. – Всё… С Западного Берега уже не вытащишь, – он перевёл взгляд на Сатеха на рельефе, осеняющего кого-то из жрецов благословляющим жестом. – Слишком мало меня одного… Не могу успеть всё, что до́лжно исполнить для Тебя, Владыка Северного Неба…

Со вздохом маг сел на пол там же, у стены. Ярость была грозой, очищающей небо. Понемногу его восприятие прояснялось, а вместе с этим приходило понимание, что исполнил он всё-таки больше, чем потерял. Самое главное: он убедился, что жив и здоров Избранник Сатеха. Живо и их с собачьей жрицей нерождённое дитя.

Не зря Колдун столько времени провёл у границ территорий Ануират. Пески нашептали ему, и маг сумел выследить тайно покинувший общину отряд. Ему не нужно было приближаться, чтобы почуять этот сладостный след, ни с чем не сравнимый привкус энергии возлюбленного Бога. То, что прежде было царевичем, стало теперь вместилищем этой Силы… Император всё же сохранил жизнь сыну, вернувшемуся из мёртвых, – ради каких-то своих целей.

Дорога в Кассар, город-культ Ануи, была магу заказана, но он следовал за отрядом, наблюдал издалека так долго, как только мог. Потом ладья унесла их в столицу… Владыка сокрыл жрицу – выпадало на гадальных камнях. Осталась ли она в Кассаре, отправилась ли с Императором, или отбыла куда-то ещё, маг пока не знал – слишком мало было времени, слишком ограничены возможности. Два дня он следовал за ладьёй, но не приближался к стоянкам – не тягаться ему было с Восемью Живыми Клинками и тем более с самим Владыкой Таур-Дуат. И как ни хотел он приблизить миг своей встречи с Избранником, пока было рано. Выйти на Избранника уже в столице – если только Император не надумает оставить его где-нибудь по дороге – будет не в пример проще. Но чутьё подсказывало – не оставит. Что же до нерождённого ребёнка…

«Срок ещё мал, – успокаивал себя Колдун. – Раз уже не вытравила из чрева – не вытравит. Будет надеяться на то, что возобладает иная Сила… А я ещё успею найти их».

Маг вернулся в Апет-Сут раньше, своими путями, намного более скорыми, чем любая самая быстроходная ладья… и здесь узнал о казни. Каких-то нескольких дней не хватило ему, чтобы помешать.

С другой стороны – как бы он мог помешать, если казнили Перкау в стенах храма Ануи? Таа… Да, вот кто был действительно виновен. Пусть Таа хотел защитить царицу, пусть следовал оговорённой цели – преподнести роль Перкау в этой истории как его, Колдуна, – эту смерть маг не простит ему никогда.

Всё складывалось в определённую картину – расходились цели, расходились пути. Тот, кто имел для последнего жреца Сатеха настоящую ценность, тот, кого он не распознал сразу, за что уже поплатился, был врагом царицы. Скоро наступит миг, когда придётся выбирать, кому помочь, ведь он не сможет быть везде и сразу.

И он уже выбрал.

Насколько острым будет момент выбора для других, Колдун пока не знал. Всё зависело от того, как собирался обставить возвращение Хэфера сам Владыка. А вот это оставалось для мага загадкой похитрее прочих. Триумфальное возвращение? Или тайна до того самого мига, как заговор будет раскрыт? Ведь пока никто не знает правды – кроме Владыки, Ануират… и его, жреца Сатеха, который эту тайну намеревался хранить даже истовее, чем Живые Клинки Императора. Сам-то он в своё время помог распространить совсем иные слухи.

Колдун поймал себя на том, что невольно повторяет имя царевича вслух:

– Хэфер, Хэфер Эмхет… Будущий Владыка, что восстановит справедливость…

Пара любопытных щенков подползли ближе к нему и устроились по бокам, поняв, что буря уже окончательно миновала.

– Неужто следовали за мной по пятам? – усмехнулся маг, поглаживая их за ушками, пока до конца не вставшими торчком.

Маленькие хвостики с мягкими ещё не ядовитыми иглами неистово виляли. Один из щенят уже пытался деловито стянуть с его правой кисти перчатку из змеиной кожи, потому что вылизывать руку без неё было гораздо удобнее. Колдун рассмеялся и помог ему. Маленький ша ткнулся носом в изуродованные пальцы и приступил к сосредоточенному вылизыванию каждого.

– Наладится у нас жизнь, вот увидите, – ласково сказал он щенкам. – Повезло вам родиться сейчас, а мне – быть рядом с вами. Великие перемены грядут…

Он позволил себе расслабиться, откинулся спиной на каменную кладку и закрыл глаза, поглаживая мягкую красноватую шерсть своих любимых маленьких чудовищ. Через некоторое время пришли и остальные щенки, устроились вокруг него вповалку, как привыкли, когда ещё в первые дни своей жизни согревались его теплом под наосом. Священные звери Сатеха, благословлявшие его храм…

Благословлявшие…

…его храм…

В какой-то миг маг понял, где совершил ошибку. Гнев был только его собственным. Его Бог разгневан не был, и значит, всё шло, как должно было.

Вынырнув из приятной медитативной полудрёмы, Колдун распахнул глаза и подался вперёд.

– Ох я дурак!

Кто-то из потревоженных щенков возмущённо тявкнул – да, мол, ещё какой.

– Ритуал, – с улыбкой пояснил он, поднимаясь аккуратно, чтобы никого не сбросить и ни на кого не наступить. – Нам очень нужен ритуал…

Керах совершал поздний обход поместья, чтобы убедиться, что всё пребывает в идеальном порядке. Господин являлся, когда ему было угодно, – это знали все, кто работал здесь. Ни для кого в доме уже не были неожиданностью ни его внезапные появления, ни приходы высочайшей гостьи.

Так и сегодня. Когда управляющий прошёл в покои хозяина, чтобы убедиться в чистоте льняных покрывал, и увидел тёмную фигуру, склонившуюся над столом, он не вздрогнул, а лишь с поклоном спросил:

– Что будет угодно, господин?

– Доброй ночи, Керах, – приветливо отозвался хозяин. – Не буди других – я здесь, чтобы оставить вот эти записи для нашей госпожи.

– Я передам, – управляющий чинно склонил голову. – Когда нам готовиться к твоему возвращению, если мне позволено узнать?

– Здесь и так всегда всё для меня готово, – отмахнулся Колдун, и в его голосе слышалась улыбка. – Ваша служба безупречна. Ну а когда вернусь – не знаю. Отправляюсь на охоту, – заговорщически добавил он.

Керах никогда не задавал лишних вопросов – за то его и ценили.

– Пусть Боги даруют тебе всю необходимую удачу, господин.

– Благодарю… Удача не помешает мне. А теперь иди спать и ни о чём не тревожься.

Управляющий чуть поклонился и тихо притворил за собой дверь.

Разговор проходил в кабинете Владыки, хотя сам Император и отсутствовал. Но именно здесь обстановка была подходящей для такого рода обсуждений: всё напоминало, что беседа идёт не между родственниками, но между царицей, Великим Управителем и сыном Императора.

Амахисат расположилась в кресле Секенэфа, у стола, инкрустированного лазуритом с золотыми прожилками. Сколько обсуждений и споров видел этот стол… несколько раз даже приходилось реставрировать. Нрав Секенэфа был гораздо круче, чем многие привыкли думать, – кому, как не его брату, это знать.

Хатепер сидел рядом, раскладывая перед царицей письменные отчёты из Лебайи, которых касался тот или иной момент разговора. Всё это уже было по несколько раз прочтено и обсуждено, но детали разговора достраивали общую картину.

Волнение Ренэфа, стоявшего от них в нескольких шагах, Хатепер подмечал лишь потому, что хорошо знал племянника. Если смотреть со стороны, царевич держался с хладнокровным достоинством, излагал всё по-военному чётко, не путаясь в деталях. Теперь, когда отпала необходимость скрывать историю с покушением, не было нужды и смешивать факты. В приукрашивании и сокрытии правды царевич никогда не был хорош.

Письмо с подробностями расследования от Арфена, сына Иория, – градоправителя Митракиса, – доставленное леди Тессадаиль Нидаэ, Хатепер и Амахисат изучили так, что могли бы процитировать даже во сне. Нынешний отчёт Ренэфа дополнил послание – блестящая память царевича сохранила все детали разговора с послом.

«Там, где Леддна допустила роковую ошибку и не восстановила справедливость для великого Императора Таур-Дуат, справедливость восстановлена Митракисом, – повторил он слова эльфеи, завершая свой рассказ о встрече. – В твою власть градоправитель Арфен передаёт нескольких людей, поправших и честь, и доверие всех нас. Мы же передаём преступника нашей крови, лорда Ассаи, чей род служил Высокому Лорду Арелю…»

Остальное Хатепер мог узнать только от самих пленников. Вот у Ассаи он как раз и рассчитывал выведать то, что касалось уже его личного расследования.

Что стало с вторым письмом, о котором племянник рассказал уже в личном разговоре, дипломат спрашивать не стал, но удивился, когда Ренэф абсолютно бесстрастно выложил послание на стол. Не побоялся признать свою слабость, привёл доказательства. Письмо явно перенесло немало, но выжило, и это было само по себе удивительно.

Для стороннего взгляда в нежных строках песни не было ничего преступного, но для самого царевича эти слова играли определённую роль. После их ночного разговора Хатепер понимал больше, чем прежде.

А завершалось послание строками, содержавшими недвусмысленную угрозу:

И даже теперь, как ни бесстрастно держался Ренэф, от Хатепера не укрылось, как племянник стиснул зубы от гнева. Ко многому можно было подготовить воина, но как подготовить юное сердце к разочарованию? К тому, что война никогда не ведётся только лишь силой оружия, в открытую? Смесь из зарождавшихся нежных чувств, из ярости, из ненависти и несправедливости – да, несостоявшаяся убийца царевича Эмхет использовала этот хлыст умело и подстегнула Ренэфа к фатальному поступку, как и было задумано. Но сам Ренэф и так понимал последствия – обсуждать смысла не имело. Даже Император не мог бы покарать юношу сильнее, чем тот уже карал сам себя.

Важнее было понять, кто именно стоял за Мисрой. Кто передал ей «Пьянящий вздох», исконное эльфийское оружие, теперь уже запрещённое?

Клан Нидаэ верно служил Высокому Роду Тиири. Верить в предательство Тессадаиль – той самой Тессадаиль, к которой младший сын Ллаэрвин питал нежные чувства вопреки разнице в их положении, – Хатеперу не хотелось. Но теперь можно было ожидать всего, если уж даже Ассаи сыграли ключевую роль в падении Арелей. Подложила ли послание Мисры Тесс, или это сделал сам градоправитель Арфен, союзник эльфов? Знать бы ещё, какой из всех эльфийских фракций он приходится союзником… Ренэф говорил, что Тессадаиль о втором письме вроде бы не знала, но эльфам не доверял. Сам же Хатепер колебался, надеялся, что разговор с Ассаи прольёт на события ещё хоть немного света.

Амахисат слушала и задавала вопросы со своей привычной холодной сдержанностью. Но и её Хатепер знал достаточно давно, чтобы понимать: царицу буквально трясло от ярости. Она готова была перевернуть весь Данваэннон, чтобы найти того, кто стоял за покушением на её сына. Но эта Мисра находилась под защитой своих покровителей. А Хатепер ожидал, что покровители не преминут изящно избавиться от неё, как только она доиграет свою роль до конца. Возможно даже, роль уже была сыграна, и девушку похоронили там же, в скалистых холмах Лебайи. С другой стороны, она ведь была прекрасным оружием – на подготовку подобных ей уходило немало времени и сил. Может, и пощадили её для новых миссий… но где пощадили эльфы, там не пощадит царица Таур-Дуат. А в том, что Амахисат привлекла к делу всех своих осведомителей, Хатепер не сомневался ни на миг. И собирался помочь в этом уже своими ресурсами.

Тишину нарушал только шелест листов бумажного тростника, когда старшие рэмеи перекладывали письма и молча указывали друг другу на какие-то строки. Ренэф задумчиво наблюдал, с необычным для него терпением ожидая, когда царица и Великий Управитель зададут следующие вопросы.

– Есть ещё одна вещь, которой я не придал большого значения – слишком уж она казалась невероятной, – вдруг произнёс царевич. – Но, возможно, она имеет значение для вас.

Амахисат подняла на него взгляд, кивнула, побуждая продолжать.

– Эта женщина… Тессадаиль Нидаэ… В ночь перед нападением она спросила меня, добрался ли принц Эрдан до нашей столицы благополучно.

– Что?.. – переспросил Хатепер, решив, что ослышался.

– Младший сын Ллаэрвин Тиири? – Амахисат перевела взгляд на Хатепера. – Могла ли она?..

– Огромный риск, – упавшим голосом сказал Великий Управитель, качая головой. – Но ради сохранения мира она могла обойти Совет, да…

«Ох, Ллаэ…»

– Разве может король или королева Данваэннона действовать без согласия Совета Высокорождённых? – нахмурился Ренэф. – Эльфея говорила о целом посольстве, с дарами. Сказала, что посольство отбыло тайно, а сама она знала о нём только благодаря своей близости к роду Тиири. Я счёл, что она лжёт, – просто закончил он.

– Тот самый перехваченный посол, – тихо проговорила Амахисат, оборачиваясь к Хатеперу. – Если всё так – дело плохо… даже хуже, чем мы предполагали.

Хатепер мрачно кивнул, провёл ладонью по лбу, смахивая внезапно выступивший пот. Он хорошо помнил обоих сыновей Ллаэрвин. Эрдан, младший, характером был чем-то похож на Хэфера… Неужели он разделил судьбу царевича и тоже пал жертвой заговора?..

– Мои осведомители не докладывали ничего о посольстве, – голос царицы звучал почти растерянно – такой Хатепер её почти никогда не видел.

Она тоже понимала всю фатальность произошедшего. Если посольство, сколь угодно тайное, сгинуло в их землях… Те, кто устроил это, прекрасно сознавали последствия.

– Как и мои, – вздохнул Хатепер. – А у королевы не было возможности предупредить нас. Сеть Арелей рухнула, как ты помнишь. Но учитывая, что Эрдан отправился к нам втайне даже от Совета – неслыханная дерзость! – она не стала бы рисковать и могла вообще не послать весть. А вот у принца как раз и были вести, предназначавшиеся нам.

– О Боги… – выдохнула Амахисат.

Ренэф хмурился, переводя взгляд с матери на дядю.

– Теперь всё ясно, – Хатепер удержал себя от того, чтобы коснуться скрытого на груди кольца. – Мы обвиняем Данваэннон в гибели наследника трона и покушении на второго наследника. Они обвиняют нас в нарушении условий мирного договора… и гибели младшего принца.

– Война, – коротко кивнула царица. – Да такая, которую поддержат все, даже те, кто служил делу мира…

– Но если это правда – давайте найдём Эрдана! – воскликнул Ренэф. – Или его убийц. Разве это не под силу Владычице и хранителю секретов?.. Я тоже могу отправиться на поиски прокля́того эльфа. Вот ведь его угораздило…

– Если бы всё было вот так просто, – мягко проговорила Амахисат. – Что не под силу нам, под силу Владыке Обеих Земель. Но взор его прозревает только пределы Империи и народ, освящённый его властью…

– Не может быть, чтобы вы не сумели найти принца! На вас ведь держится трон Таур-Дуат.

Хатепер и Амахисат переглянулись. Вера Ренэфа в них была такой непоколебимой, что сомневаться в себе было почти что совестно.

А осознавать непоколебимую веру в него Ллаэрвин было ещё больнее. Она ведь отправила своего сына в Таур-Дуат, потому что знала: здесь его защитит Хатепер.

– Итак. Если принц жив, мы найдём его. Если он мёртв – мы покараем его убийц, – решительно заявила Амахисат. – Я, кажется, знаю, кто может стоять за этим, – она многозначительно посмотрела на Хатепера. – Но, увы, он недосягаем для нас… Пока.

Хатепер стиснул зубы. Да, он тоже знал: Иссилан Саэлвэ. В том, что Высокий Лорд поспособствовал пропаже одного из наследников Ллаэрвин, дипломат даже не сомневался. Кирдаллана же Саэлвэ явно рассчитывал бросить в горнило войны, уничтожить руками рэмеи, как и многих других неугодных.

– Значит, прежде найдём тех, кто досягаем, – глухо пообещал Хатепер. – И расплетём эту паутину раз и навсегда…

Откладывать следующий тяжёлый разговор Великий Управитель не стал – распорядился, чтобы пленников одного за другим привели к нему. Сложно было держать в узде ярость, глядя на тех, кто направил по следу Хэфера погибель… Но Хатепер помнил о необходимости сдерживаться. Пока он мог покарать только тех, чьими руками преступление было совершено… точнее, стоявших на следующей за ступени – ведь самих убийц уже покарали песчаные чудовища. А прежде надлежало проверить, не упустил ли он даже крупицу знания, которое могло бы помочь в дальнейшем.

Но разговор с людьми не принёс плодов. То, что они будут пытаться свалить вину друг на друга и на эльфов, от которых исходили приказы, дипломат ожидал. Вскрытые детали расследования и тот факт, что сама эльфийская королева вынесла им приговор в предательстве и непосредственном участии в нарушении мирного договора, роли не играли – умирать не хотел никто. Ну а на рэмейской земле оставалось только клясться в дружбе и верности тем, кому ещё вчера всадил кинжал в спину.

Ничего нового выудить не удалось. Они просто не знали больше того, что Хатеперу уже было известно и так. По крайней мере, дипломат получил очередные подтверждения.

Вельможа, непосредственно оплативший услуги наёмников, отличался от своих товарищей. Он единственный из троих лебайцев не пытался отрицать доказательства и говорил с достоинством, хоть и не без вполне естественного страха. Но даже он не знал, кто именно стоял выше, от кого исходил самый первый приказ. Все договорённости проходили через клан Ассаи, вассалов Арелей. Лебайцы пребывали в уверенности, что служили именно этому Высокому Роду, что Род этот вёл некую тайную войну с самыми могущественными из рэмеи.

Если двумя первыми вельможами двигала выгода – а размер награды превосходил даже то, что представлял себе Хатепер, – то третьим руководили его убеждения. Рэмеи он не любил, эльфов, впрочем, тоже, и считал, что людям куда лучше заживётся без соседей.

Таких людей Хатепер уважал – в конце концов, эпоха, когда люди, как раса, мало что собой представляли, давно уже минула. Но выбранные методы были неприемлемы, дики. Не могло быть милости к тому, кто отдавал приказ о нападении на наследника трона, кто сам подбирал убийц, которым этот приказ надлежало исполнить.

Вельможа подтвердил связь наёмников с одним из телохранителей царевича, который и указал точный путь Хэфера и места его стоянок. Этот телохранитель не называл своего имени, но упоминал о более скромном происхождении – ведь Павах или Метджен действовали от имени Сенахта и его обвинили в своём преступлении. Что ж, эта часть истории уже была вскрыта и подтверждена недавно, когда Кахэрка привезла саркофаг. Родители телохранителя всё так же находились под тайной защитой Хатепера… а оба вельможных рода – Мерха и Эрхенны – оставались всё так же неприкосновенны.

В завершение разговора дипломат не удержался и произнёс:

– Ты понимаешь, что именно помог осуществить ты и подобные тебе? Если наши государства схлестнутся в войне – людям это принесёт только смерть.

Вельможа поднял взгляд и спокойно ответил:

– Однажды ваши цивилизации уничтожат друг друга. И тогда придёт время для расцвета нашей. Пусть не на моём веку, но оно придёт.

– Я вижу будущее за всем тем, что мы даём друг другу, чему друг друга учим. В этом – наше богатство: в знаниях и культуре, в уникальности наших путей, в понимании мира в разном свете. При желанном тебе исходе это богатство будет утеряно.

Жестом Хатепер велел стражам увести пленника и, когда дверь закрылась, тяжело вздохнул и откинулся на спинку своего кресла.

Прежде, чем встретиться с Ассаи, он дал себе немного времени – взвесить всё, успокоить мысли, добавить заметки к тому, что уже почерпнул из письма Арфена и отчётов Ренэфа и Нэбвена.

В какой-то момент всё это начало превращаться в откладывание встречи. Великий Управитель коротко коснулся кончиками пальцев ларца, в котором хранилось страшное послание друга, и кликнул воинов, чтобы привели последнего пленника.

Его лицо оставалось бесстрастным, когда стражи ввели эльфа и, повинуясь безмолвному приказу, оставили их наедине. Ассаи опустился на колени, прижав ладонь к сердцу, и склонил голову, пряча взгляд.

Конечно же, они узнали друг друга.

– Самрион… Почему?.. – глухо спросил Хатепер по-эльфийски.

Этот лорд, брат главы клана, был одним из самых верных воинов Тремиана и одним из ключевых звеньев цепочки осведомителей, связывавшей Дом Владык и Высокий Род Тиири.

– Я не достоин умолять Вас о прощении, Ваше Высочество… как не достоин и уповать на прощение моего господина… – Самрион вскинул голову, поднимая на дипломата отчаянный взгляд, и заговорил быстро, перемежая эльфийскую речь с рэмейской: – Ты должен казнить меня и моих спутников, господин мой Великий Управитель. Для себя я прошу ту кару, которая полагается предателю и осквернителю, посягнувшему на золотую кровь… Казни́, чтобы он знал: больше никого не осталось.

– Объяснись, – сухо велел Хатепер всё ещё на наречии Данваэннона: – «Ничто никогда не является тем, чем кажется».

– Да… – Самрион слабо улыбнулся, и в его светлых до прозрачности зелёных глазах промелькнуло узнавание прежних идеалов. В следующий миг взгляд потемнел. – Больше никого нет. Я сделал всё, как обещал. Я должен был… Только так я мог спасти… – он осёкся.

– Кого? – Хатепер подался вперёд, едва сдерживая гнев. – Ты обрёк моего племянника на участь более страшную, чем смерть. Ты погубил своего Высокого Лорда и его детей.

– Не всех… – прошептал Ассаи. – Она вернётся и отомстит… Я сделал всё, чтобы это стало возможным…

Эльф прижал пальцы к губам, будто пытался удержать уже сказанные слова.

– Шеллаарил?

– Молчи, прошу, господин, – Самрион отчаянно замотал головой. – Такова была моя цена, понимаешь?.. Только она… единственная…

– Шелл предала свой род, и ты помог ей в этом?..

– Нет! – Ассаи с ужасом отшатнулся, стукнул себя по груди. – Это я предал. Чтобы из них уцелела хотя бы одна…

– Боги…

Хатепер обессиленно опустился в кресло, потирая виски.

– Но он… он не знает, что моя госпожа хоть и юна, но уже так искусна. Искуснее, чем любой из них, – бледное лицо эльфа осветила торжествующая усмешка. – Госпожа прячется в тенях, а её сила растёт тем больше, чем сильнее горе. Она может носить любое лицо и совсем по-настоящему… Пока он подбирается к Пресветлой… пока все мы помогаем ему получить корону… она успеет, да…

– Где сейчас Шелл?..

– Не знаю, – Самрион покачал головой, потерянно глядя перед собой. – В Империи?.. В Лебайе?.. Нет, я не хочу знать… Я сделал многое, очень многое по обе стороны гор… Будет война, господин. Мой род проклят, – в глазах Ассаи отразилась тень самого настоящего безумия. – Его власть так велика, ты не можешь даже помыслить… Но я сумел спасти. Он исказил всё, изуродовал… Я больше не узнаю́ себя… А теперь ты должен казнить меня – за смерть царевича. За смерти моих лордов. Попытаешься исправить, спасти меня – и всё пропало.

– После всего, что случилось, спасти тебя – последняя моя мысль, – с горечью возразил Хатепер. – Но ты должен помочь мне понять.

– Здесь… Его союзники – вокруг тебя, господин… Мы не сумели узнать, кто именно, хотя пытались… перехватывали осведомителей… всё тщетно. Вы в опасности, Ваше Высочество. Вас он ненавидит даже сильнее, чем Пресветлую…

– Это известно мне, – мрачно кивнул Хатепер. – Мне нужны имена. Если можешь сказать ещё хоть что-то… Ты был в Лебайе. Ты знаешь Мисру?

– Миссари, – Самрион уверенно кивнул. – Человеческая женщина с эльфийской кровью. Утончённое оружие высокорождённых. Каэлисс обожает её… Была ещё одна, Хинна, отправленная с танцовщицами. Они обучались вместе, но вторая была не так искусна. Уже мертва.

– Где теперь Миссари? Кто подложил её письмо к посланию градоправителя? – Хатепер сжал подлокотник кресла так, что побелели костяшки, а когти оставили в дереве глубокие бороздки.

– Отбыла в Данваэннон. Он призвал её, когда вы начали охоту.

– Стало быть, успела… – рэмеи крепко выругался. – А письмо?

– Сильри, – выдохнул Самрион. – Сильри на его стороне. Я знаю точно, потому что служил Таэнерану в Лебайе… Тесс не знала. Тесс… верна до бескомпромиссности. Высокий Лорд Таэнеран преследовал в Лебайе свои цели.

– Сильри всё же отказались от своей нейтральности… Ожидаемо. Но я надеялся, что выбор Таэнерана будет иным.

– Старую вражду, забытые преступления – о, сколько всего он направил против нас. Во многом, от чего другие рады были бы отречься и никогда не сознаваться, обвинили моего господина. Подтвердили преступления, которых он никогда не совершал. Но пока есть хотя бы одна… – Ассаи замолчал.

– Что с сетью осведомителей?.. Ты и твои родичи были важной её частью, – напомнил Хатепер.

– Кто не запуган, те мертвы… Кто верен, те предпочли исчезнуть, но таких немного… Разрушено больше, чем может разрушить вся твоя армия. Крах даже одного Высокого Рода означает, что весь Данваэннон пошатнётся и пойдёт трещинами. Ты ведь знаешь, понимаешь, господин… как если бы у вас исчез целый сепат… или целый культ одного из ваших Богов… Столько нитей, пронизывающих всех нас и всё, что мы знаем… Ты понимаешь, да…

Эльф спрятал лицо в ладонях, зашептал что-то бессвязное.

– От кого ты получал приказы здесь, в Таур-Дуат? Кто был твоим связующим звеном, кроме осведомителей моих и царицы? Эти связи ты использовал нам во зло.

Хатепер не надеялся на ответ, но Ассаи вдруг вздрогнул и распрямился.

– Вирнан, – выплюнул эльф со смесью ненависти и ужаса. – Каэлисс называл его Вирнан, «то, что не имеет места». Это он пытал телохранителей царевича в поместье моего господина. Он не оставил в живых никого из моих воинов, хотя они помогали ему там. Бойся его… потому что он тоже носит много лиц… и не служит никому.

– Высокорождённый?..

– Я не знаю… не знаю, кто он… Может, и не смертный вовсе…

Хатепер задал ещё несколько вопросов о происходящем в королевстве – о тех старых распрях, о которых знал, о тлеющих давно спорах, о неугасающей ненависти, скрытой под шёлковыми покровами безупречной учтивости. Данваэннон всегда был местом чудесным и страшным. Подчас то, что на первый взгляд казалось там самым прекрасным, обнажало самый уродливый лик.

И наоборот.

Были те, кто оставался верен Ллаэ, кого невозможно оказалось обратить, – дикие народы зачарованных чащоб, отвергаемые большинством высокорождённых. Болотник Карлак, которого мало кто решался называть Высоким Лордом, по-прежнему защищал королеву. А о силах, что стояли за ним, догадывались немногие.

Когда Великий Управитель собирался уже позвать стражей, Самрион тихо проговорил:

– Твои Боги отринут меня, как отринули мои. Моя юная госпожа по праву ненавидит меня. Но прошу, господин, когда увидишь её… а ты непременно увидишь… скажи, что я сделал всё, чтобы спасти её.

Помедлив, Хатепер кивнул.

– Скажу.

Приговор был исполнен той же ночью, по приказу царицы и Великого Управителя Таур-Дуат. А в народе ещё долго шептались о том, какая страшная участь ждёт тех, кто посягнул на кровь божественного Ваэссира.

Он был жив, и за это благодарил Ануи… нет, не только Ануи, обоих своих Богов. Но какова была истинная причина спасения? И какой цели служила его жизнь теперь? Этого Перкау не знал, а тех, кто приглядывал за ним, спрашивать было бесполезно. Он не знал даже до конца, где находится, – привезли в этот дом его в полубессознательном состоянии. Итари опоила его отваром, успокаивающим тело и разум настолько, что грань между жизнью и смертью почти размывалась. А пришёл в себя он уже здесь, в приличной скромно обставленной спальне. И сквозь тонкую кисею на окнах лился солнечный свет, которого он уже давно не видел…

В его распоряжении была хорошая еда, мягкие циновки и покрывала, чистая одежда и даже свитки с текстами. На низком столике у окна, служившем одновременно и алтарём, расположилась статуэтка из тёмного базальта – Ануи в облике псоглавого мужчины с копьём и Весами Истины в руках. Нашлись там и благовония, необходимые для молитв. А в плетёном ларце рядом со статуэткой Перкау обнаружил свои амулеты – те самые, которые у него забрали: пектораль Верховного Жреца, защитные чеканные браслеты, перстень с сердоликовым скарабеем, на котором были нанесены магические формулы, и даже перчатки бальзамировщика.

Потом пришла Итари Таэху и доброжелательно объяснила ему, что теперь он гость Великого Управителя. Дом принадлежал Хатеперу Эмхет – дальнее имение неясно даже в каком сепате… Здесь был старый заросший сад, похожий на его родную храмовую рощу, а прямо за садом лежала пустыня.

Перкау успел понять, что где-то недалеко находится селение, относившееся к владениям Великого Управителя. Кто бы там ни жил – вряд ли они могли помочь ему. А если в доме и были слуги – их он не видел, встречался только с Итари и Интефом.

Целительница и дознаватель беседовали с ним охотно, приветливо, но не отвечали на вопросы о том, что это за место, и зачем он здесь оказался. А в первом же разговоре Интеф учтиво предупредил Перкау, чтобы тот не пытался бежать, поскольку это всё равно бессмысленно. И хотя Таэху не угрожал, в тот момент бальзамировщик отчётливо вспомнил о пальцах дознавателя под собственными рёбрами, о том, как под пыткой переворачивались внутренности.

Пленник или гость, а он всё равно остался во власти Великого Управителя. Вот только – как Перкау успел понять из скупых рассказов Таэху – для всех в Империи он теперь был мёртв. Официально его казнили в столичном храме Стража Порога. И никто не будет искать его – призрак, тень памяти о том, кем он был, пусть символически ему и вернули его прежний статус, если судить по личным амулетам, которые теперь снова были при нём.

Но чего же хотел Хатепер Эмхет? Больше ведь действительно не о чем было рассказывать… Из головы не шли слова, которые произнёс брат Императора в их последнюю встречу:

«Вот оно что… Всё это время… ты думал, что убийц по следу Хэфера послал я».

Теперь Перкау уже не знал, что думать. Но рассказать Великому Управителю о колдуне из песков было правильно. Один из врагов Хэфера уничтожит другого. Если кто и мог выйти на след неуловимого полукровки, в само существование которого было сложно поверить, – то это хранитель секретов. Учитывая отношения Хатепера Эмхет к культу Сатеха, они точно не могли быть заодно.

Культ Сатеха… С тех пор, как Перкау увезли из Апет-Сут, пламя больше не пробуждалось в нём, не выплёскивалось бесконтрольно. Оно было здесь, рядом, внутри, но не давало о себе знать. Это затишье пугало бальзамировщика не меньше, чем страшное понимание, что Сила ему не подчинялась. И предаваясь размышлениям здесь, он немало времени проводил в медитациях, изучая себя сызнова, приручая ту часть себя, что пробудилась так внезапно. Дни текли однообразно, спокойно, и это стало долгожданным отдыхом для истерзанного разума и почти исцелённого тела.

Думать о Тэре и Хэфере он себе не позволял, чтобы не расшатать хрупкую опору в преддверии неизвестно чего.

Ладья Амна клонилась к западному горизонту. Последние лучи пробивались сквозь ветви деревьев у окна, причудливо переплетаясь, скользили в комнату, купали в кровавой меди статуэтку из тёмного базальта. Перкау пропел последние слова гимна Ануи и затих, прислушиваясь к отголоскам ритуала. Отчего-то сегодня даже сквозь дымку курящихся благовоний казалось, что огонь в чаше перед статуэткой горел ярче.

На землю опустились густые сумерки. Близилось время ужина, когда Итари любила заходить к нему, чтобы проведать и побеседовать о Богах, о старинных легендах, о редких свитках.

Раздался знакомый деликатный стук. Перкау поднялся навстречу жрице… и невольно замер. Таэху пришли вдвоём. Склонившись в грациозном поклоне, точно отражения друг друга, они пропустили вперёд своего господина.

Этот дом принадлежал Хатеперу Эмхет, а всё же бальзамировщик не ожидал увидеть его так скоро. Невольно он замешкался, но потом почтительно опустился на колени, гадая, чего ожидать. Получит ли он ответы? А может, Великий Управитель уже нащупал след мага?.. Сомнительно, но вдруг Боги были милостивы и помогли…

Как и в те дни, в храме, когда Хатепер приходил на допросы, сегодня он не носил украшений и был облачён только в длинную светлую тунику с широким поясом. Эта связь вызывала инстинктивные неприятные мысли, но Перкау справился с собой, отбросил страх.

Невольно взгляд бальзамировщика упал на правую руку вельможи, на запястье, не скрытое браслетом, и с облегчением Перкау отметил, что ожог полностью зажил. Поистине, Таэху были великими целителями. А раной брата Владыки, должно быть, занялся сам их Верховный Жрец, потому что даже у искуснейшей Итари след на шее всё ещё был заметен.

– Идём, – коротко велел Хатепер Эмхет.

Перкау поднялся, растерянно переглянулся с Таэху. Итари чуть улыбнулась, кивнула ему, чтобы следовал за вельможей. А дипломат уже направился в тёмный сад, и бальзамировщик поспешил следом. Дознаватель и целительница остались позади, но – Перкау не сомневался – наблюдали за ними.

Держась позади, на почтительном расстоянии в положенные несколько шагов, бальзамировщик смотрел в спину Великого Управителя, уверенно шагавшего вперёд. Деревья отбрасывали длинные тени, и воздух замер почти зловеще, стал холоднее, рассекаемый редкими порывами ветра.

Молчание затягивалось. Перкау не знал, куда Хатепер Эмхет ведёт его – тот ни разу не обернулся. Сделав над собой усилие, бальзамировщик произнёс:

– Мне так и не довелось поблагодарить тебя, господин мой… за то, что сохранил мне жизнь.

– Всё происходит так, как до́лжно, – спокойно ответил Хатепер и, замедлив шаг, приподнял руку. – Ветер поднимается, слышишь?.. Будет буря…

Но возвращаться в дом он не спешил, и Перкау вынужден был всё так же идти следом. Песчаные бури были опасны – это помнил каждый житель Таур-Дуат. А имение Великого Управителя лежало на самой границе с песками Каэмит… К этой границе они и вышли. В небе над бескрайней скалистой равниной зажигались первые звёзды. На горизонте должна была подниматься серебряная ладья… но именно оттуда надвигалась стена песка.

Ветер усиливался так, что даже дышать стало тяжелее… но Хатепер Эмхет и не думал уходить, глядя куда-то за горизонт.

– Мой господин, нам лучше укрыться!

– Не бойся, – покачал головой Великий Управитель. – Ты умеешь усмирять бурю?..

– Нет, что ты, господин, – Перкау невольно отступил на шаг, ожидая нового витка вопросов о культе.

Хатепер обернулся, посмотрел на него оценивающе, почти доброжелательно. Но взгляд этих золотых глаз всё равно заставлял сердце холодеть.

– Не бойся, – повторил он. – Подойди.

Нерешительно Перкау приблизился. Пальцы вельможи сжались на его запястье, горячие, почти обжигающие. В следующий миг Хатепер вдруг резко привлёк его к себе, и вместе с этим накатила совсем близко волна песка и пыли, непокорная, готовая похоронить под собой всё – ослепляющая, оглушающая мощь Владыки Каэмит.

– Закрой глаза. И не дыши… – было последним, что услышал Перкау, прежде чем буря сомкнула свои челюсти и поглотила его.

Глава 28

Завершать все тяжёлые дела до восхождения Звезды Богини, знаменовавшего начало Разлива Великой Реки, было доброй традицией. И хотя в правящей семье сложности не заканчивались никогда, Амахисат ощутила некоторую лёгкость, почти освобождение.

Что повлечёт за собой её послание, она догадывалась. Вряд ли эта девица значила для Высокого Лорда так много, чтобы ради неё тот стал жертвовать их с Амахисат союзом. Люди вообще значили в глазах высокорождённых немного, хоть эльфы и скрывали своё отношение за цветистыми речами о свободе и новом пути. К тому же Иссилан прекрасно знал: принц находится в руках царицы. Рисковать он не станет – и без того уже переступил черту.

Амахисат всегда понимала, что их союз не вечен. Эльфы не заключали вечных союзов даже друг с другом, что уж говорить о союзах с рэмеи… пусть даже дело и касалось рэмеи, которую Саэлвэ когда-то любил. «Непокорный ветер с юга, сызнова раздувший угасающее пламя моей размеренной клонившейся к закату жизни» – так он её называл. Но она никогда не позволяла себе обманываться – ни тогда, под песни зачарованных флейт под сенью вековых деревьев, ни годы спустя, когда их соединил совсем уже иной союз, пожалуй, даже более крепкий. Её любили многие, но для союза требовалось нечто гораздо большее, чем чувства.

А в самом главном из её союзов когда-то как раз не хватало чувств… пока это не перестало иметь значение.

Раз понимала временность она, тем более понимал и Иссилан. Вопрос оставался лишь в том, кто успеет выйти из игры первым. И сейчас Амахисат чувствовала в себе готовность сделать этот шаг. Она уже жалела, что последовала их уговору и передала в Данваэннон дар для Ллаэрвин, но что сделано, то сделано – течение реки вспять не повернёшь. Разумом она понимала даже, почему Иссилан организовал покушение: оно как ничто иное отводило подозрения от царицы, ставя Ренэфа в один ряд с Хэфером, в одну роковую цепь событий. Погиб один наследник и едва не погиб второй. То, как истово царица вместе с Великим Управителем помогала искать убийц, теперь обретало новую, даже более яркую окраску и более весомую причину. Если она рвалась восстановить справедливость для первого царевича, то что уж говорить о её собственном сыне.

Да, разумом она понимала…

Но дело касалось её Ренэфа.

Если бы речь шла об Анирет, она простила бы союзнику этот риск, даже приняла бы его как необходимый. Но её юный золотой сокол был неприкосновенен – и Саэлвэ позволил себе об этом забыть, закрыть на это глаза. Он знал, что в распоряжении Амахисат были и яд, и противоядие, что она предусмотрит всё, даже неслыханное. Но что если бы противоядие не подействовало вовремя? Что, если Ренэф не успел бы использовать его?.. Всё что угодно могло произойти там – Амахисат боялась даже представить.

Иссилан испытывал её – это было так же очевидно, как и выгодная для их общего плана причина покушения и дальнейшей провокации. Саэлвэ знал, как далеко зашла его союзница, и хотел знать, зайдёт ли она ещё дальше.

Зайдёт. Но не в том направлении, в котором её подталкивали.

Царица устало потёрла виски. Несколько строчек письма изнурили её больше, чем все государственные дела за этот день. Нехотя она потянулась за посланием от своих осведомителей на острове Хенму, пробежала взглядом пару зашифрованных строк. Ну, хоть там всё оставалось по-прежнему – в жизни дочери не происходило ничего примечательного. И ни слова о големах. Стало быть, не отдал Секенэф таких распоряжений.

Докладывали царице исправно, но ровным счётом ничего нового в этих докладах не содержалось. Анирет училась прилежно. Страж Таэху не менее прилежно сторожил. Осведомитель упомянул какой-то обмен письмами с Хатепером, но на этот счёт Амахисат не беспокоилась – Великий Управитель питал к племянникам слабость и не забывал о них. Она говорила с дипломатом открыто – про обучение царевны он охотно рассказывал и делал это с такой гордостью за её успехи, которой не находила в своём сердце сама Амахисат.

Мысли царицы снова вернулись к принцу Эрдану. Если её осведомители и в этот раз окажутся на высоте, как при обнаружении предательства Ареля, – это будет выглядеть, мягко говоря, подозрительно. В работе рука об руку с хранителем секретов требовалась деликатность. Он и так уже узнал слишком много про Колдуна: Ассаи, будь он неладен, сболтнул перед смертью лишнего. Нужно предупредить Вирнана, чтобы исчез на время, не рисковал лишний раз, пока всё не уляжется…

А ведь скоро Секенэф вернётся и тоже вплотную займётся поисками. Жертвовать своими верными рэмеи и людьми Амахисат не любила, но кем-то в этой истории пожертвовать придётся, чтобы подвести крепкую основу под нападение на эльфийского принца. Вопрос только – кем? Но, кажется, она уже знала… оставалось переплести нити воедино.

Были те, кто готов принести такую жертву с радостью. Она будет честна. У всего есть цена.

А время подумать, как решить остальное и вывести Ренэфа на след, у неё ещё есть. Это, конечно, было бы просто идеально… но и неидеальный вариант тоже подойдёт.

Пришла пора выходить из игры. И слишком много нитей ещё оставалось опасно брошенными… Это никуда не годится, ведь до Разлива тяжёлые дела стоит завершать.

Перкау пришёл в себя… и в очередной раз удивился, что всё ещё жив.

Правда, следующей его мыслью было, что, возможно, уже и нет. Жрецы Ануи медитировали на смерть и знали, что первые ступени вхождения в иное состояние бытия от жизни почти неотличимы.

Вокруг царил мрак: с открытыми глазами или с сомкнутыми веками – никакой разницы. Тишина была сродни той, что властвовала в некрополях, – океан вечности нёс свои воды безвременья вдали от всего.

Запахи он не узнавал, и они мало что могли сообщить ему. А под ладонью он ощутил полотно тонкой выделки из тех, что использовалось для статусных погребений.

Жрец вздохнул глубже, пошевелился. Тело подчинялось ему так, как он помнил, но это ещё ни о чём не говорило. Сознание управляло привычными формами и отказывалось от них не сразу.

Закрыв глаза, он осторожно раздвинул границы своего восприятия, становясь чем-то бо́льшим, чем его разум. Его внутренний взор попытался охватить пространство вокруг… и не сумел. Перкау направил свою мысль к Стражу Порога, как привык делать в молитвах…

Изумление осознания вкинуло его обратно в тело. Да, наверное, тело у него всё ещё было… Или всё та же остаточная память, не осы́павшаяся пока отмершей шелухой?

Обычно спала другая сторона его Силы, а действовала та, с которой он отождествлял себя в большей степени: бальзамировщик, служитель Стража Порога, Верховный Жрец одного из храмов Псоглавого. Но сейчас уснула именно она… а само окружающее пространство будило, звало его пламя.

– Владыка Первородного Огня, возвышенный и далеко шагающий, обитающий за пределами нетленных звёзд… пусть Твой могущественный лик будет милостив ко мне… – Перкау хрипло прошептал обрывки воззвания, которому учил когда-то Хэфера.

И Владыка слышал его, отзывался ему, потому что здесь – в каком бы пространстве, времени, состоянии это «здесь» ни находилось – был Его храм.

Темнота дохнула шелестом чужой поступи – точно лёгкий порыв ветра пронёсся… и остался. Перкау понял, что теперь он здесь не один. Кто-то смотрел на него из темноты – кто-то кроме Божества, бывшего здесь всем.

– Ты жив… – тихо произнёс чей-то голос со смесью радости и волнения. – Слава Сатеху, ты жив…

Перкау повернул голову на голос, необычный, почти потусторонний – такой, что мог бы принадлежать равно и мужчине, и женщине. Показалось ему, или было в голосе что-то смутно знакомое?..

– Кто ты? – тихо спросил он в темноту.

– Кто-то, кто очень хотел спасти тебя, Перкау, – мягко ответил голос, теперь, несмотря на низость тембра, больше походящий на женский.

Бальзамировщик осторожно поднялся, сел, скрестив ноги, глядя туда, откуда говорили.

– Я не понимаю, что произошло, но раз так… благодарю тебя, – учтиво произнёс он. – Увы, твоё имя мне неизвестно, хотя ты меня знаешь.

– Не в моих силах было прийти за тобой, когда стены Святилища Собачьего Бога закрывали тебя от нас, – с печалью признался голос. – Но твоя кровь пела для меня… Владыка Каэмит открыл мне глаза и указал твой след.

– Я в Его храме, хоть храмов Его и не осталось… – полуутвердительно произнёс Перкау. – Здесь всё пропитано Его дыханием… как сама пустыня.

– Да, это древнее забытое место. Тайное, – в голосе послышалась улыбка. – Но тайна эта принадлежит тебе по праву, ведь ты – один из нас.

– Один из вас… – повторил Перкау, пробуя слова на вкус.

– Да, – подтвердил голос с тихой, сдерживаемой радостью. – Так много ещё предстоит исполнить, воплотить… Но ни тебе, ни мне больше не придётся быть в одиночестве. Это – начало нашей новой общины.

– Моя община не здесь, – тихо возразил бальзамировщик. – Они остались…

– … в столичном храме, – вздохнул голос. – Знаю. Но для них и для всех остальных ты теперь мёртв. Казнён. Возврата к прежней жизни нет – только путь вперёд.

Это Перкау уже понял.

– Никто не примет тебя до конца, кроме тех, кто действительно может понять. Кому доступны те же горизонты. Кто не убоится твоего пламени и Его дыхания, частью которого Он одарил тебя. Боги, Перкау, мой брат, как о многом я хочу рассказать тебе!.. Но как сделать это, чтобы ты не испугался…

Жрец чуть улыбнулся.

– Для начала… может, хотя бы покажешься мне?.. Согласись, мало чем можно испугать бальзамировщика.

– Ты прав… начать мы можем хотя бы с этого, – подумав, согласился голос. – Я затеплю светильник. Не бойся, Перкау. Клянусь моим служением Сатеху, я не желаю тебе зла.

Ало-золотой огонёк, разогнавший тьму, показался ослепительно ярким. Перкау невольно заслонил глаза, а когда открыл – увидел сидевшую на некотором отдалении женщину, наблюдавшую за ним. Тени вокруг были слишком глубоки, чтобы бальзамировщик мог осознать, насколько велико окружавшее их пространство. Но теперь он видел обладательницу голоса – видел… и не верил увиденному.

Это была Серкат – такая, какой он помнил её. Точёные черты волевого прекрасного лица, улыбка насмешливая и мудрая, волосы цвета красной меди, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам, характерный изгиб рогов Таэху. Скрестив стройные ноги под терракотовым калазирисом с высокими разрезами, она сидела напротив, повторяя его позу, точно в зеркале. В её глазах отражалась радость от встречи и почти восхищение… но глаза эти были чужими. Игра света и теней?.. Нет, не показалось: вместо глубокой лазуритовой синевы – холодное серебро.

– Ты – не она, – прошептал Перкау.

– Не она, – кивнула женщина. – Но мы оба помним её и чтим её память, и потому через неё тебе легче будет понять меня.

– А Великий Управитель…

– Тоже я, – кивнула жрица Сатеха. – Самое сложное – изменить глаза, – она махнула левой рукой перед своим лицом. – Глаза отражают то, кто мы есть, даже больше прочего… Для такой иллюзии требуется невероятное сосредоточение, но чего только ни сделаешь для тебя, – она усмехнулась и подмигнула. – Мне пришлось совершить визит во дворец, чтобы запомнить во всех деталях, как выглядит твой пленитель, Хатепер Эмхет, и воссоздать его облик со всей возможной точностью. Ну а дальше лишь вопрос сосредоточения – и мне удалось посмотреть на тебя и на Таэху его золотыми глазами. Долго удерживать это я не могу, но много времени нам ведь и не требовалось.

Её глаза на миг блеснули индиговым, и она рассмеялась замешательству бальзамировщика.

– Боги… – Перкау начинал понимать.

Энергии Сатеха были обжигающим теплом, щекочущим изнутри, бежавшим по жилам вместе с кровью, обнимающим его самим воздухом здесь – но его окатило холодом.

– Пойдём же! – собеседница улыбнулась губами Серкат, не давая ему опомниться. Поднявшись легко и грациозно, женщина протянула ему левую руку. – Тебе нечего бояться здесь, брат. А я очень хочу отвести тебя туда, где тебе – не сомневаюсь – хотелось побывать.

Помедлив, жрец поднялся, но браться за протянутую обманчиво хрупкую руку не стал. Жрица пожала плечами, откинула упавшие на лицо волосы взмахом головы – в точности так же, как делала когда-то его наставница, – и выскользнула в темноту коридора.

– Лучше бы ты взял меня за руку, – шепнула она откуда-то спереди. – Храм древний, здесь немало разрушено. Споткнёшься чего доброго…

– Но не насмерть же расшибусь, – возразил Перкау, нащупывая стену. – Почему не хочешь зажечь светильники и здесь, мудрая?

– Скоро, скоро, – пообещала она. – Мы совсем рядом.

Бальзамировщик терпеливо шёл за жрицей. Отблески огня остались за спиной. В темноте женщина всё же перехватила его запястье, и вовремя – впереди как раз начиналась лестница. Прикосновение не было неприятным, да и не обжигало так, как на границе песков. Они спустились куда-то, прошли ещё немного и остановились. Здесь незнакомка отпустила его и шагнула вперёд. Перкау услышал, как распахнулись двери, почувствовал резкое движение воздуха. Звук шагов отдалился – жрица Сатеха пробежала вперёд.

– Закрой глаза! – повелела она, и Перкау не стал спорить, подчинился.

Сквозь сомкнутые веки он различал, как зажигались впереди один за другим светильники, и гадал, что же ему хотят показать. Всё было слишком невероятным, чтобы поверить до конца. Но если его догадки верны – то ещё недавно, на пыточном столе, он был в бо́льшей безопасности…

Свет стал совсем ярким, и жрица Сатеха торжественно возвестила:

– А теперь смотри, брат Перкау.

Бальзамировщик открыл глаза… и охнул от изумления и восхищения.

Это была гробница – гробница, достойная царицы. Небольшой зал с потолком глубокой, почти чёрной синевы и золотыми звёздами был единственной расписанной частью помещения, но краски сияли яркостью и живостью.

На стенах не хватало традиционных изображений мира потустороннего, повествующих о путешествии души на суд Стража Порога и к Водам Перерождения. Но недостаток росписей окупали прекрасные яркие драпировки и несколько небольших поминальных стел, заказанных явно у хороших мастеров. Вскользь взглянув на изображённые на стелах фигуры, Перкау убедился, что погребение принадлежит именно женщине.

Вещи – чудесные, драгоценные вещи – расположились здесь на радость хозяйке гробницы: оружие, статуэтки, украшения, свитки, даже одна колесница, разобранная для удобства хранения.

Кедровый саркофаг, украшенный искусными росписями, стоял на возвышении, а перед ним, на жертвенном столике, курились благовония. Похоже, жрица только зажгла их, потому что аромат достиг Перкау лишь сейчас.

Кто бы ни был погребён здесь – её действительно чтили, помнили, любили. И когда жрица поманила бальзамировщика, опустилась на колени перед жертвенником, и он преклонил колени рядом, то прочитал на саркофаге одну из надписей:

«Вечная жизнь мудрейшей Серкат Таэху, открывающей пути, возлюбленной оставленным сердцем, Верховной Жрице Владыки Первородного Огня, благословлённой светом семи звёзд. Память о тебе да живёт вечно!»

Его взгляд скользил дальше, выхватывая среди традиционных жертвенных формул и ритуальных благословений иные слова… Поэма. Её саркофаг был настоящей застывшей поэмой в дереве, где каждое слово было наполнено невероятной любовью, тоской пронзительной и светлой:

«Моё тело погребено в песках у далёкого храма. Золото древних украшает мои руки и грудь, и сухая кожа до сих пор хранит запах драгоценных благовоний… Моё имя высечено рядом с именами наших предков, и даже мои братья и сёстры помнят обо мне, хоть и редко говорят вслух. Но ярче слов, выбитых в камне, горит для меня любовь…»

Лишь теперь Перкау видел, понимал, что означали эти слова в его странном видении. Он был в том самом далёком храме, затерянном в песках. Серкат всё же нашла это затерянное святилище… и упокоилась здесь, погребённая кем-то, кто так любил её.

– Кем… кем она была тебе?.. – тихо спросил бальзамировщик, не в силах отвести взгляд от крышки, запечатлевшей в вечности черты наставницы.

– Она была всем, – просто ответила жрица.

Её улыбка казалась безмятежной, но в ярком свете огней бальзамировщик увидел золотой отблеск единственной слезы.

Склонив голову, Перкау прошептал слова благословения ушедшей. В тишине, нарушаемой только потрескиванием светильников и дыханием потустороннего, их помыслы с незнакомкой рядом были едины. Через некоторое время жрица Сатеха поднялась и тихо проговорила:

– Она была бы рада, что ты здесь. Я знаю точно.

– Наши пути разошлись очень давно, – признался бальзамировщик, вставая следом. – Но я счастлив знать, что она обрела то, что искала всю свою жизнь.

Не удержавшись от искушения, он протянул руку, коснулся кончиками пальцев лица на крышке саркофага. Его вдруг окатило тоской по Серкат, заполнившей всё, смывшей все прочие чувства. Взяв себя в руки, Перкау повернулся к незнакомке, носившей такое знакомое лицо.

– Зачем я здесь?

– Потому что Он так пожелал, конечно же, – усмехнулась жрица, разводя руками, как будто говорила о чём-то абсолютно очевидном.

– Я догадываюсь, кто ты. Полумиф. Смутный кошмар. В твоё существование невозможно было поверить сразу… Ты…

– Да, в прошлом – твой враг, – прервала его женщина. – На мне смерть пса-патриарха твоего храма, но цена за слепоту мной уже уплачена. Сатех умеет заставить прозреть, – она тихо рассмеялась и протянула Перкау руку, на этот раз правую.

Гладкая оливковая кожа поплыла, точно оплавляясь. Зрелище было не из приятных, но бальзамировщики видели тела самой разной сохранности, и снаружи, и изнутри. Жрец смотрел на перемены скорее со сдержанным удивлением, чем с отвращением.

На её костях уцелело значительно меньше плоти, чем было необходимо для полноценных движений. Скрюченная почерневшая кисть могла бы принадлежать мёртвому, но нет – чуть шевелилась. Следы страшных ожогов зажили – интересно, сколько прошло времени?.. – но полное исцеление просто не было возможным.

– Мне не жаль тебя, – покачал головой Перкау.

– О, жалость – последнее, что мне нужно, – рассмеялась жрица, и на этот раз её смех казался жутким. – Я показываю тебе волю нашего Бога.

– И притом тебе не хватает смелости даже показать мне своё лицо, – оскалился бальзамировщик.

– Моё лицо забрал Сатех – и это тоже была плата за слепоту. Но ты можешь увидеть то, что осталось, Перкау, – мрачно усмехнулась жрица.

Она скинула терракотовый калазирис, обнажая красивое зрелое тело, которое бальзамировщик, к смущению своему, хорошо помнил. Что произошло в следующий миг – он не понял. Его взгляд просто не успел уловить, а разум – осознать, потому что ничего подобного он не видел прежде.

Её плоть стала мягкой глиной, речной водой, подёрнутой рябью, сыпучим песком барханов Каэмит. Знакомый облик плыл, стекая в никуда, пока жрица не встряхнулась вдруг, точно мокрый пёс.

И теперь перед Перкау стояло совсем иное существо. Оно казалось бы бесполым, если бы не было обнажённым: по-эльфийски хрупкий костяк, но чуть более тяжёлый, чем у самих эльфов, изящные длинные конечности, крепкие жгуты сухих поджарых мышц. Удлинённые эльфийские пальцы рук и ног завершались аккуратными рэмейскими когтями. Хвост был коротким, словно недоразвитым, длиной чуть ниже колена – едва ли его можно было толком использовать. Кожа со следами застарелых шрамов и ожогов была смуглее, чем у жителей Данваэннона – скорее как у обитателей Нижней Земли, селящихся ближе к Дельте. Светлые, почти белёсые волосы, наверное, не так давно были аккуратно коротко стрижены, но теперь отросли, обрамляя лицо точно всклокоченная шерсть. Небольшие, как у подростка, словно недавно прорезавшиеся рожки смотрелись странно на взрослом, хотя Перкау не мог бы назвать возраст этого создания.

Его лицо притягивало взгляд – неестественно и почти жутко красивое, нездешнее, смешавшее в единый сплав чёткость рэмейских черт и эльфийскую тонкость, рэмейский разрез и эльфийский наклон глаз. Высокие скулы казались острыми до болезненности, тогда как рисунок губ напоминал старинные имперские статуи.

«Не отсюда», – словно кричал весь этот облик.

«Так вот что увидел Хэфер в ночь после посвящения… и не мог толком описать….»

Серо-стальные глаза прищурились холодно и насмешливо – под этим отталкивающим взглядом Перкау невольно отступил на шаг.

Пальцы изуродованной руки дрогнули, точно конвульсивно сжали рукоять оружия, и мертвенно опали. Существо переступило сброшенный калазирис, раскинуло руки, словно красуясь, и произнесло уже своим голосом – низким, мелодичным, как у храмовых певцов:

– Любуйся. Говорят, у таких, как я, нет души, но Владыка Каэмит знает лучше. Серкат звала меня «моё дитя Чуда». Эльфы прозвали меня Вирнан – «то, что не имеет места». Здесь я зовусь проще – Колдун. Я – Верховный Жрец Сатеха, твой брат в служении нашего возрождающегося культа. И ты, Перкау, – тонкий палец левой руки был наставлен на бальзамировщика, а жуткий взгляд снова стал доброжелательным, – ты поможешь мне спасти и вернуть Хатеп-Хекаи-Нетчери, нашего будущего Владыку.

Больше половины четвёртого месяца Сезона Жары миновало. В Обеих Землях царило предвкушение обновления.

От Секенэфа давно не было вестей – Хатепер уже начинал волноваться. Не было никакой возможности узнать, что обнаружил брат и как перенёс правду, какой бы она ни оказалась. Несмотря на насыщенность событий и полное отсутствие времени для себя, дипломат то и дело возвращался мыслями к тому, что произошло в Обители Таэху, к поискам Хэфера, чья история теперь была дополнена новыми фрагментами знания.

Иссилан Саэлвэ. Падение дома Арель. Покушение на Ренэфа. Выжившая Шеллаарил. Исчезновение принца Эрдана. Культ Сатеха и тот, кого Самрион называл «Вирнан». Да, скорее всего, о нём и говорил Перкау. Но если культ Сатеха хотел заполучить Хэфера – к чему нападение? Проверить пределы Силы?.. По крайней мере, понятна становилась причина ядовитых слухов. Сатех принимал отверженных – принял бы и царевича, которого отторгли родная земля, народ и близкие.

При мысли об этом Хатеперу становилось не по себе. Государственные дела и подготовка к Разливу занимали всё время, возможности толком изучить снова свитки, посвящённые падению культа, не было вовсе, и он поручил это дело своим писцам. Хорошо знакомая часть имперской истории в свете новых событий могла обнажить новые грани, и дипломат боялся, что упускает нечто важное. Но даже если открыть всё, что вообще могло быть открыто, оставалось то, на что не могли повлиять и наследники Ваэссира – выбор Богов. Изменение в тончайших невидимых потоках, становящихся подоплёкой внешних событий.

Как много бы сейчас отдал Хатепер за одну лишь возможность поговорить с Серкат Таэху! Кто лучше, чем она, чувствовал поступь Отца Войны и трактовал Его волю точнее прочих?.. Но Серкат была давно мертва, и даже Джети не знал, где находится её гробница. Остались те, кого она обучила себе на смену. От Перкау Хатепер уже получил всё что мог – теперь дипломат мог только ждать.

При мысли о жрецах Владыки Каэмит зачесалось запястье, и Хатепер, сняв широкий золотой браслет, потёр кожу. Ожог Сатеховым пламенем уже почти зажил – остался лишь бледный, но всё ещё заметный след. Устало дипломат перевёл взгляд на пока не разобранную часть документов, требовавших его непосредственного внимания и согласования. Была уже глубокая ночь, и солнечная ладья вряд ли задержится, чтобы дать ему больше времени. Ну а утром они с царицей должны присутствовать на собрании в малом тронном зале. Несмотря на все исключительные события, дней для отдыха у них обоих не предвиделось.

Когда раздался стук в дверь, Хатепер не удивился. Унаф знал, что дипломат будет работать допоздна, однако попусту старый помощник тревожить хранителя секретов не стал бы.

– Мой господин, ты просил сообщить тебе сразу, – с поклоном доложил писец. – Прибыла мудрая Итари Таэху.

– Спасибо. Пригласи, – кивнул дипломат, откладывая свитки.

Накатившую было усталость как рукой сняло, и внутреннее восприятие обострилось до предела.

Брат и сестра Таэху работали на него уже много лет. У Хатепера не было причин не доверять им и не полагаться на их умения. Дому Владык служили лучшие.

Последнее деликатное дело он поручил именно Итари и Интефу, зная, что они справятся не хуже, чем мог бы он сам.

Целительница бесшумно проскользнула в кабинет, и Унаф притворил за ней дверь. Держалась она со свойственными ей безмятежностью и достоинством, и лишь запылившаяся походная одежда говорила о том, как она спешила сюда. Путь она проделала неблизкий, хоть часть его и сократила порталом от ближайшего крупного святилища – иначе бы попросту не успела. Печать Великого Управителя давала ей доступ к самым быстроходным ладьям, к лучшим коням и, конечно, к порталам. Но злоупотреблять своим положением и такими возможностями без нужды Итари бы не стала.

– Да хранят тебя Боги, мой господин, и да сделают труд твой если не лёгким, то радостным, – привычно приветствовала его жрица. – Ловушка захлопнулась. Как ты и говорил, культ не стал ждать и поторопился вытащить одного из своих.

– Расскажи мне, – кивнул Хатепер, скрывая волнение.

Коротко она поведала о том, как Перкау гостил в дальнем поместье Хатепера, и до того дня не происходило ничего, вызывающего беспокойство. Тот, для кого ловушка была устроена, явился даже быстрее, чем все они ожидали.

– Маска была идеальной – твои черты, твои движения. Не знай я, чего можно ожидать, обманулась бы. Единственное, что он не предусмотрел, – твой шрам. Запястье было гладким. Должно быть, не знал о нём и не разглядел под браслетом. Даже глаза его были твоими… – Итари повела плечами, точно ей было по-настоящему неуютно.

Хатеперу тоже стало не по себе, тем более при мысли о том, что жрец Сатеха скрывался где-то рядом – настолько близко, что мог проследить за ним.

– Мы исполнили твой приказ, не подали виду, не препятствовали ему.

– Хорошо. А что внутри?

– Внутренний взор Таэху не обманешь, даже когда обманываются глаза… Столько Силы!.. – она изумлённо покачала головой. – Да, он очень силён. Не уверена, что мы с Интефом справились бы, если б пришлось принять бой. То, что мы видели в Перкау при вспышках охватившего его безумия – бледная тень. Такую Силу, как у этого колдуна, не скрыть ни под одной маской. Он умеет приглушать её сияние, но оно пробивается, как солнечный свет через растрескавшуюся корку ила.

Хатепер слышал в её спокойном голосе нотки глубокого потрясения. Встреча, пусть и краткая, произвела на Итари поистине неизгладимое впечатление. Он почти пожалел, что подверг своих дознавателя и целительницу такому риску, хоть и не сомневался в их силе. Но жрец Сатеха – «чародей с двумя лицами», носивший в тот день лицо его, Хатепера, – пришёл не сражаться, а забрать своего брата по служению. На это и рассчитывал дипломат, когда затеял свой план с объявлением казни. Жрецов у Владыки Каэмит было слишком мало, чтобы они пожертвовали кем-то из своих. На протяжении истории они вообще не жертвовали своими, если того не требовал их Бог – но тогда жертва была добровольной.

Выслушав подробный рассказ Итари о маге, о песчаной буре, которая стихла столь же внезапно, как и поднялась, Великий Управитель уже не знал, радоваться своему открытию или ужасаться.

– Где сейчас Интеф?

– В пустыне. Пошёл по следу… точнее, попробовал взять след, пока тот не остыл, – взгляд Итари потемнел. – Буря была порталом, мой господин… понимаешь?.. Порталом, для которого не требовалось святилище. Она не просто скрыла их уход – она унесла их куда-то.

– Туда, где находится их храм, – кивнул Хатепер, сжав руку в кулак, всё ещё не в силах поверить. – Боги, надеюсь, твой брат будет благоразумен и не обнаружит своё присутствие, даже если найдёт то, что ищет.

– И я надеюсь, – тихо отозвалась целительница. – Мой господин, прости, если мы не оправдали твоих ожиданий. Но прежде нам не доводилось сталкиваться с таким.

– Вы оправдали их даже больше, чем я мог рассчитывать, – возразил дипломат. – А задачи поймать жреца я перед вами не ставил. Сообщи Верховному Жрецу Джети. Передай ему мою официальную просьбу: пусть Таэху найдут всё, что могло бы помочь нам. Нужно отыскать этот храм, новое сердце культа.

– Это возможно. Кровь бальзамировщика… и кровь моего брата, начавшего распутывать нити прежде, чем они померкли для стороннего взора окончательно. Как бы хорошо ни было скрыто это святилище в песках – мы найдём его. Но на это потребуется время… не могу предсказать, сколько времени.

– Самое главное у нас уже есть, Итари, – Хатепер ободряюще улыбнулся ей. – Подтверждённое знание. То, что действительно существует, искать гораздо проще, чем смутный кошмар.

– Удивлена, что ты хочешь видеть меня одну, госпожа моя, – проговорила вельможная дама, пригубив вина, и обхватила чашу сморщенными ладонями с почерневшими, но безупречно ухоженными когтями. – Что я могу сделать для тебя, сиятельная?

Амахисат внимательно смотрела на свою союзницу, взвешивая, раздумывая, не совершает ли прямо сейчас фатальную ошибку.

– Я знаю, что ты верна мне и нашему делу всем сердцем. И у тебя гораздо больше причин желать краха высокорождённым, чем у многих из нас.

Тёмные глаза Хекетджит блеснули, но она лишь молча с достоинством кивнула.

– Я решила передать тебе моего пленника, мать рода Мерха, – тихо проговорила царица. – Но ты должна поклясться мне, что никто не узнает о нашем уговоре, и что принц останется жив. Поклянись благополучием душ своего рода, благословенным посмертием всех, кого ты потеряла.

Старуха облизнула сухие губы.

– О смерти подчас молят как о величайшей награде… и есть много способов ответить за преступления своего народа.

– Цена может быть высока. Великий Управитель ищет его. Владыка будет искать его.

– Я умру с этим знанием, даже если Владыка Обеих Земель отринет меня. Другой награды мне не нужно, лучезарная царица… Месть за мою родную кровь…

Она соскользнула с кресла, преклонила колени перед Амахисат, сжав руки царицы с силой благодарности, для которой не было слов… а потом произнесла клятвы, запечатывая договор.

Глава 29

Облачённая не в простую короткую тунику, а в бирюзовый калазирис из тончайшего льна и ритуальные украшения, царевна вступила в привычный мистический полумрак мастерской. Сегодня она пришла сюда уже не как подмастерье, но как высокая гостья. Вернуться в Хенму предстояло спустя месяц-два, а всё же нельзя было не зайти, не попрощаться.

Мастер поднялся ей навстречу, приветствовал глубоким почтительным поклоном, подчеркнув тем самым, что перед ним не ученица, а царевна Эмхет. Анирет улыбнулась и чуть кивнула, ощутив вес диадемы, от которой уже отвыкла.

– Мы отбываем завтра с рассветом, – сказала она.

– Знаю, госпожа моя.

– Я хотела поблагодарить тебя за всё.

Взгляд мастера потеплел, но больше ничто не выдало того, как он был тронут.

– Твоё обучение, госпожа, ещё далеко от завершения, – сухо проговорил он, хотя его глаза улыбались.

– Знаю, учитель, – в тон ему отозвалась Анирет, насмешливо прищурившись. – Не успеешь насладиться празднествами Разлива, как я уже снова буду здесь.

– А я буду ждать.

– Да хранит тебя Великий Зодчий, – искренне пожелала она и собралась уже уходить, когда старший рэмеи подался вперёд.

– Постой… Есть кое-что…

Анирет вопросительно посмотрела на него. Мастер всегда был немногословен, вот и сейчас ничего толком не объяснил. Он отошёл к стоявшим друг на друге корзинам с инструментами и заготовками, извлёк из маленького плетёного ларца что-то, завёрнутое в отрез льна, и вручил ей.

– Это тебе, госпожа моя царевна. Чтоб охраняла.

Царевна развернула свёрток. В ладонь ей легла небольшая фигурка, выточенная из дорогого лазурита – тёмно-синего с золотыми прожилками. Статуэтка изображала Тамерскую львицу, воинственную ипостась Золотой. Она была похожа на ту, которую сама Анирет лепила недавно, только выполнена была со всей искусностью и освящена энергиями храма и самого мастера-жреца. Сильная вещь, настоящий амулет – царевна чувствовала вибрирующее тепло камня в ладонях. Подарок был зна́ком, хотя мастер не мог знать о её будущей роли. Львица Сахаэмит, карающая сила солнца, была, помимо прочего, и защитницей Ваэссира, защитницей трона.

– Благодарю тебя. Она прекрасна!

Мастер неловко, немного смущённо пожал плечами.

– Кое-каких успехов ты всё же добилась, – скупо похвалил он, но в его устах это дорогого стоило. – Я повторил твой замысел. Возвращайся, и я научу тебя, как приблизиться к настоящему мастерству.

На этом они распрощались. Анирет не была уверена даже, что нелюдимый рэмеи решится присоединиться к праздничному ужину в честь её отбытия. А если б она сама не пришла попрощаться, с него бы, пожалуй, сталось и просто подложить львицу в её вещи.

У входа в мастерскую её ждал Нэбмераи, обсуждавший что-то с парой воинов из стражи, которые изначально сопровождали её и дядюшку Хатепера в путешествии. Солдаты отсалютовали царевне. Таэху молча указал на столпившихся неподалёку рэмеи. Анирет узнала группу рабочих, с которыми не один день трудилась на каменоломнях. Кто-то из мужчин держал корзины с фруктами, кто-то – яркие южные цветы, собранные здесь же, на острове. Они переговаривались и переругивались, но, завидев царевну, стушевались и притихли, а потом с завидным единодушием вытолкнули вперёд Маи. Спаситель кошек, благословлённый Анирет на счастливую семейную жизнь, был не в восторге от лишнего внимания и, не поднимая взгляд, мял края корзины, думая, что же сказать. Дочь Императора в своём подобающем статусу облачении явно смущала его больше, чем та же дочь Императора, работавшая с ним бок о бок под палящим солнцем и разделявшая трапезу на каменных блоках. Царевна ободряюще улыбнулась ему.

– Мы тут, это… госпожа моя… в общем, вот так, – «красноречиво» изрёк он и поставил свою корзину с фруктами ближе к ней – насколько позволяли солдаты и Нэбмераи.

– Хотели пожелать госпоже царевне доброго пути, – пояснил начальник работ, поднося большой кувшин пива – того самого, которое щедро раздавали в пайках. – Я им и времени дал, а они тут мнутся, – рэмеи неодобрительно посмотрел на рабочих. – Да хранят тебя Боги в грядущем путешествии. Мы будем ждать твоего возвращения, сиятельная дочь Императора.

Рабочие воодушевлённо загалдели, подтверждая, что будут ждать. Царевна растроганно улыбнулась, глядя на своих товарищей.

– Благословят Боги вас и ваши семьи. Благодарю вас за ваши дары! Распоряжусь, чтобы их отнесли в мою ладью.

– Да мы это… и сами ведь могём, да? – Маи обернулся к остальным.

Мужчины согласно загалдели и, получив одобрительный кивок от начальника работ, выжидающе посмотрели на царевну и солдат. Анирет подала знак воинам, чтобы проводили рабочих к пристани, где ждала «Серебряная».

– Тебя и правда любят здесь, – тихо проговорил Нэбмераи. – Не удивлюсь, если однажды воздвигнут маленький алтарь, как покровительнице.

– Погоди, я пока что жива, – весело возразила царевна, удержавшись от того, чтобы не стукнуть его шутливо по плечу.

– При жизни тоже воздвигают. И я надеюсь, она будет долгой.

Восходящее солнце вызолотило песок и скалы, поднимавшиеся над пальмовыми рощами и садами. Утопающий в зелени острова Хенму величественный храм Великого Зодчего приветствовал рассвет. Издалека над водой разносились отголоски ритуальных песнопений.

Кутаясь в палантин, защищавший от утренней прохлады, Анирет задумчиво созерцала остров, где провела как будто гораздо больше времени, чем на самом деле. Жизнь здесь, вдали от всего, текла неспешно, как искрящиеся воды Апет за кормой «Серебряной». Царевна знала, что покидает Хенму ненадолго, но ей всё равно казалось, что некий важный этап завершается, безвозвратно теряясь в прошлом. Странное это было чувство – или предчувствие? А может, причиной ему было простое волнение.

Анирет напомнила себе, что скоро наступит самый чудесный период в году, время торжеств. И скоро она увидит родных, поучаствует в ритуалах вместе с отцом.

А рядом будет Нэбмераи, и они хоть ненадолго, но отправятся в Обитель Таэху, как царевна и обещала ему.

Анирет коротко посмотрела на своего стража и на Мейю, державшихся, как обычно, вместе, и подумала, что одну из остановок нужно будет непременно совершить в Тамере.

И теперь она войдёт в дом Золотой совсем с другими мыслями.

Боль во всём теле, ноющая, приглушённая отварами и снадобьями, стала привычной её спутницей в последние дни, но по ночам нет-нет, да всё равно будила.

Неудачно повернувшись на спину, Тэра зашипела и приподнялась, стараясь не тревожить копчик… точнее, то, что постепенно появлялось из него. Позвоночник гудел так, словно она собственноручно целыми днями занималась постройкой храма. А удобно сесть теперь было целой историей – растущий хвост не давал расслабиться и напоминал о себе болью в самые неожиданные моменты.

Одним только хвостом неудобства не ограничивались. Голова иной раз раскалывалась так, что отварами приходилось напиваться до беспамятства. Помогали бальзамы, которыми её снабдила Берниба. Такими бальзамами пользовались все юные рэмеи, когда вместо едва заметных бугорков на черепе у них начинали прорезаться самые настоящие рога. Но череп Тэры изначально не собирался обзаводиться рогами, поэтому ей приходилось сложнее. Процесс оказался ещё менее приятным, чем смена зубов. Вот уж поистине забытое с детства чувство! Когда Тэра как-то укусила лепёшку и лишилась сразу обоих верхних клыков, она запаниковала, но вовремя вспомнила напутствия целительницы Ануират. До этого она не слишком обращала внимание на разницу в челюсти человека и рэмеи, да и небольшая она была, эта разница. Но тело решило, что всё должно быть как положено, и принялось растить клыки поострее. Тэра то и дело невольно касалась растущих зубов кончиком языка и старалась лишний раз не улыбаться во весь рот. Хорошо хоть остальные зубы остались на месте.

Хуже всего стало, когда перемены коснулись её ног и рук. Во-первых, теперь она не могла ходить, не хромая, – болел каждый палец, а стоило чуть задеть, они начинали кровоточить. Во-вторых, забинтованными руками было тяжело что-либо делать – в том числе и мазать себя бальзамами. Пальцы ныли и не слушались, чувствительные даже к самым лёгким касаниям. Ногти выпали с разницей в несколько дней – сперва отслоились, а потом просто вышли с корнем, легко, точно осы́павшиеся лепестки. Как бальзамировщица, Тэра была привычна к неприглядным образам устройства плоти, но тут даже она впечатлилась. Возможно, сказывалось общее состояние, а возможно – и наступившая с потерей ногтей беспомощность. Пока ногтевое ложе не изменится, не приспособится под новую форму растущих когтей и не заживёт – будет тяжело.

Вот тут уже Сехир не стал слушать её возражения и сам обработал и забинтовал ранки, чтобы не воспалились, – бережно и тщательно. Тэра была ему благодарна, хоть и стыдилась своего вынужденного бездействия. Да и в целом положение было… щекотливым.

– Ну ничего, – прошептала она успокаивающе, кладя ладонь на живот. – Зато ты родишься уже сразу с хвостиком и коготками. А когда у тебя прорежутся рожки, это будет почти совсем не больно.

Щенок, до этого дремавший у неё под боком, а теперь встревоженный её пробуждением, растерянно повилял хвостом. Тэра улыбнулась, неловко погладила его за ушами. Точнее, её. Священный пёс, подарок общины Ануират, будущий страж некрополей, был псицей. Жители селения долго спорили между собой, из чьего помёта отдавать детёныша, и готовы были подарить ей целую щенячью стаю, но Тэра ограничилась одним.

Бросив взгляд на руку, она тихо выругалась – ночью несколько пальцев опять кровоточили, придётся менять повязки, а просить Сехира лишний раз не хотелось. Он и без того делал для неё всё, и не только потому, что так распорядились Хэфер и сам Владыка.

Осторожно поднявшись, Тэра натянула калазирис, стараясь не задеть то, что пока ещё нельзя было назвать настоящим хвостом. Пёсик следовал за ней по пятам. Жрица налила в таз воду из кувшина, чтобы умыться. Совсем не замочить повязки было невозможно, как ни старайся, но что поделать. Затем она достала зеркало. Это стало уже почти ритуалом – смотреть поутру, что изменилось, и глазами, и внутренним взором целителя.

И ни в коем случае не думать…

Знакомый деликатный стук заставил щенка несколько раз серьёзно тявкнуть, а Тэру – отложить зеркало и напустить на себя вид сколь возможно безмятежный.

– Входи! – приветливо откликнулась она.

– Доброе утро, избранная, – улыбнулся Ануират, приоткрывая дверь.

– Тэра, – напомнила жрица, улыбнувшись в ответ, и покачала головой. – Ну в самом деле, друг, в нашем ли положении усердствовать с титулами? Так ведь ещё и выдать наш секрет можно ненароком.

– Я об этом как-то не подумал, – согласился Сехир, по-собачьи почесав за ухом. – Но ведь в этом доме никого, кроме нас троих, нет.

– Привыкнешь – и уже не отучишься, – со смехом возразила девушка. – Вот стану я нормально ходить, пойдём мы с тобой, допустим, на базар за хлебом. А ты мне через головы торговцев: «Эй, избранная!».

Ануират рассмеялся, но в его взгляде она видела тень смущения. Титул помогал ему помнить о границах тех ролей, которые они вынуждены были играть.

И вынуждены будут играть всю оставшуюся жизнь…

– Рано ты проснулась. Ещё еда не готова. Но я услышал твои шаги и решил зайти.

Тэра вздохнула. Ну не признаваться же было, что боль снова мешала ей спать. Потерпеть, ещё немного потерпеть… насколько бы ни растянулось это «немного».

Сехир повёл носом и нахмурился, деловито шагнул к плетёным ларцам, в которых среди вещей хранились необходимые бальзамы и травы. Ануират весь мир воспринимали через запахи, даже течение энергий. Скрыть от них запах крови было попросту невозможно – его не перебивал даже аромат снадобий, заполнявший комнату. Пёсик с любопытством следовал за ним, пытаясь сунуть нос, по возможности, в каждую из корзин. Сехир беззлобно отгонял щенка, и девчонка даже слушалась, но стоило ему отвернуться – уже совала нос куда-нибудь ещё, а то и пыталась влезть в корзину целиком.

Своей хозяйкой щенок выбрал Тэру, но глубинные инстинкты подсказывали собачке, что и Сехира не стоит обижать, что он всё-таки более крупный хищник и, возможно, даже вожак их маленькой стаи. Наблюдать за ними двумя было забавно.

Приступ боли сжал голову тяжёлым обручем, и перед глазами заплясали тёмные пятна. Тэра пошатнулась, присела на плетёный стул и сжала виски ладонями, зажмурившись, но сумев подавить стон.

«Боги, когда это кончится, я буду самой счастливой женщиной в Империи», – подумала она.

Накатила тошнота, усиленная болью, и впору было бы бежать к тазу, но бегать она не могла. Сехир словно прочитал её мысли – поднёс всё необходимое. Собачка попыталась в знак поддержки пристроить морду на колене жрицы, но Ануират отодвинул её.

– Устала, – выдохнула Тэра, умывшись. Боль отступала, и восприятие прояснялось, но она напомнила себе, что нужно будет приготовить новую порцию отвара. – Как долго отрастают рога, Сехир?

– Не знаю, – честно признался воин, сел у её ног и коснулся забинтованных ступней. Принюхиваясь, он хмурился на пятна крови, осторожно подцеплял когтем присохшую ткань и разматывал. – У тебя вроде быстрее. Но больнее. Так-то могут расти до полугода.

– До полугода! О Боги…

– Зато, смотри-ка, дырка становится у́же! – радостно отметил Ануират, рассматривая её уже разбинтованную ступню на своей ладони.

– Сам ты «дырка», – улыбнулась Тэра, чувствуя тепло его руки и пряча неловкость. – Ногтевое ложе. Или уже когтевое? Когти-то там ещё не начали пробиваться?

– Не-а. Но выглядит лучше, чем вчера.

Бережно он омыл ранки, нанёс бальзам, приятно холодивший пальцы, и сменил повязки. Все его движения были деликатными и полными удивительной нежности и восхищения, словно он касался… нет, не женщины, а статуи Богини в святилище, которую надлежало подготовить к ритуалу. Сехир принадлежал к культуре, в которой женщин защищали и почитали даже больше, чем в других уголках Империи. Ну а Тэра, жрица Стража Порога, была в его глазах не просто чтимой мудрой, вроде его матери. Она была избранницей Ануи… и избранницей его будущего Владыки. Некоронованная царица, сейчас, к тому же, освящённая таинством будущего материнства.

Тэра не считала, что заслуживает такого почитания, будь она хоть трижды жрицей и избранницей. Она надеялась, что со временем Сехир пообвыкнется, и всё станет чуть проще. Что приказал Хэфер своему Ануират, девушка спросить не решалась. Она вообще не находила в себе сил пока обсуждать… слишком жива ещё была невыносимая память, рвущая сердце. И никакое осознание долга не могло унять эту боль.

Время. Им нужно много, много времени… А пока болезненная трансформация помогала отвлечься.

Сехир покончил со ступнями и приступил к её рукам, полностью сосредоточенный на своём занятии. Тэра уже не раз замечала – смотреть ей в глаза в эти моменты он избегал. А если они всё же встречались взглядами, то он начинал сыпать шутками, всячески скрывая смущение.

«Пройдёт… всё пройдёт – и почитание, и влюблённость, – думала жрица, глядя на него с благодарностью. – Как тебе тяжело, мой друг… без стаи, без родных… с одним только долгом, исполнять который нам обоим будет непросто. Да убережёт тебя Ануи… убережёт нас обоих…»

Знакомый запах бальзама ударил в ноздри. Тэре казалось, что он никогда не вымоется из её волос, даже когда уже отпадёт необходимость втирать. С другой стороны, Ануират-то с его обонянием было ещё сложнее. Хотя, может, наоборот, ему нравился запах? Находят же псы приятными самые странные запахи и тащат жизнерадостно своим двуногим друзьям подарки вроде лежалых звериных трупиков или высохшей переваренной пищи.

Тэра закрыла глаза, пока Сехир аккуратно втирал в её голову снадобье Бернибы, массировал виски и основания намечающихся рогов, чтобы уходила боль. Такого рода касания в рэмейской культуре – она знала – были очень личными, и видела, что от этого Ануират смущается ещё больше. Хотя куда уж больше.

Тэра же помнила совсем другие руки и будет помнить только их – родное тепло и нежность, к которым нельзя вернуться, но и забыть немыслимо.

– Знаешь, что нам нужно, Сехир? – проговорила жрица, не открывая глаз, заслоняясь от слишком живой памяти.

– Что?

– Басма[3].

– Но ведь…

Она почувствовала, как Ануират коснулся её волос, не удержался, пропустил пряди сквозь пальцы.

– Потом уже не смыть, не вернуть священный электрум, – тихо закончил он. – Я такого цвета больше ни у кого не видел.

– Вот именно.

– Светловолосые рэмеи бывают, – упрямо возразил воин. – Это просто у нас не видел.

– Бывают. Но о светловолосой жрице Ануи, поднявшей наследника из мёртвых, и без того было слишком много слухов. Ни к чему напоминать.

– Понял тебя, – вздохнул Сехир. – Куплю краску… Подаришь прядь на память?

Тэра обернулась к нему и внимательно посмотрела.

– Бери, – сказала она, и в её голосе не было ни обещания, ни надежды на что-то иное.

Впрочем, воин слишком чтил Хэфера, чтобы надеяться на что-то…

Жрица позволила ему срезать прядь, улыбнулась его неловкой благодарности, а потом осторожно поднялась.

– Давай уже покончим с этим поскорее, и я помогу тебе с едой, – сказала она, поворачиваясь к воину спиной и приспуская калазирис так, чтобы обнажить поясницу и растущий хвост.

В первый раз, когда она перестала справляться, было сложнее – Сехир, кажется, не знал, куда себя девать от смущения, а помочь хотел. Тэре было жаль его. Будь он целителем или бальзамировщиком, было бы проще. За несколько дней он привык. Обратиться к жрицам они оба не решались – чем меньше было тех, кто знал о ритуале трансформации, тем лучше. В местное общество она вольётся позже, когда всё закончится, – уже как рэмеи.

Без снадобий Бернибы было бы совсем невыносимо. Тэра вспоминала, как сперва Верховная Жрица робко предлагала ей остаться хотя бы на время исцеления. Девушка, по понятным причинам, отказалась наотрез, и Берниба не стала упорствовать – просто сделала для неё всё, что могла, чтобы облегчить и путешествие, и происходившие с ней изменения.

Дорога до Кассара была недолгой, и Тэру почти ничего не беспокоило – физически. Они с Хэфером лишь пытались набыться вместе… хотя это было так же невозможно, как пытаться надышаться перед тем, как тебя запечатают в гробнице заживо.

Каждый взгляд, каждое касание бесценны, если знаешь, что следующая встреча будет лишь у Вод Перерождения… Но губы Тэры шептали слова нежности и успокоения, даже когда сама её суть кричала: «Не уходи! Я не смогу без тебя!». Она была его целительницей, стражем его сердца, его жизни. Нельзя было делать расставание ещё более тяжёлым, чем оно уже было…

Тэра почувствовала, как от этих слишком живых воспоминаний выступили слёзы, как задрожали плечи, и закусила губу. Нельзя, нельзя. Её печаль никому не поможет. А её бедному Ануират и без того было несладко.

Пальцы Сехира в последний раз провели от шеи к копчику, унося ноющую боль, и жрица отстранилась, натянула калазирис.

– Спасибо. Иногда думаю, может, и правда нужно было задержаться среди твоих сородичей, и…

– Нет, – резко ответил он и покачал головой. – Так надо. Или думаешь, меня одного будет мало, чтобы защитить тебя и вашего щенка? – его изумрудные глаза сверкнули вызовом.

– Тебя одного более чем достаточно, – тихо заверила Тэра, касаясь его руки забинтованными пальцами. – Просто устала уже быть обузой, а впереди ещё… ну сам понимаешь. И даже жреческие таланты толком применять нельзя.

– С каких это пор дарение жизни – обуза? Не гневи Богов, – укоризненно ответил Сехир. – И чтоб ты там себе ни думала, я на своём месте. Так, ты собиралась мне с едой помочь? А то мне уже и травы со снадобьями кажутся вполне съедобными.

Подшучивая друг над другом, они спустились вниз. Ануират поддерживал Тэру под локоть, пока она босиком сходила по деревянным ступеням. Щенок скулил и суетился вокруг, волнуясь, что его забудут, да ещё и не накормят.

И когда Тэра помогала собирать на стол, насколько позволяли забинтованные руки, раскладывала циновки, она впервые подумала, что возможно, это место и правда сможет стать им с Сехиром новым домом.

Басму Ануират раздобыл через несколько дней – говорил, та, что попадалась, была недостаточно хороша. Тэре пришлось поверить ему на слово – она пока не могла выходить из дома, разве что в сад, и то стараясь не попадаться никому на глаза. С соседями общался Сехир. Да и немного их было, этих соседей, – жилище Тэры и Ануират располагалось далеко в пригороде, на краю обрабатываемых полей, и примыкало к храмовым рощам. Но сидеть в четырёх стенах становилось совсем уж невыносимо, тем более когда даже занять себя было особенно нечем и всё валилось из рук в буквальном смысле этого слова.

– Ты уверена? – в который уже раз спрашивал Ануират, перетирая и разводя порошок под надзором Тэры, замешивая краску по её указаниям.

– Ты словно руку мне отрезать собираешься, – смеялась жрица. – Волосы, знаешь ли, отрастают. Может, через несколько лет всё это перестанет иметь такое значение. А пока – стану ещё чуточку больше похожа на настоящую рэмеи. Буду в цвет твоей и её, – она кивнула на щенка, сновавшего между ней и Ануират, – шерсти. Красиво же!

Сехир недовольно что-то пробурчал и принялся красить. Когда дело было сделано, Тэра заглянула в зеркало. Удивительно, как цвет мог менять лицо, обрисовывать черты по-новому. Правда, и бледность, и измождённость теперь казались заметнее, но зато она стала больше похожа на типичную жительницу Таур-Дуат. Только рога пока были совсем маленькими, едва выдаваясь над волосами.

– Непривычно… но мне нравится, – заявила она наконец.

Ануират неодобрительно покачал головой, проворчав что-то вроде «раньше было лучше».

После они сидели в саду, под старой раскидистой сикоморой. Сикоморы здесь росли во множестве – целые поколения жрецов и жриц следили за садами и рощами, особое внимание уделяя священным древам Богини.

Тэра сушила волосы и слушала последние новости города, который она даже толком не видела. Вся Империя готовилась к грядущим празднествам Разлива, и повсеместно царило радостное возбуждение и предвкушение. Сехир, стараясь развеселить её, в лицах пересказывал какие-то случаи на базаре и на улицах.

– Чуть не забыл! Представляешь, избр… Тэра, завтра, говорят, сама царевна прибудет!

– Да? – девушка подалась вперёд. – Сюда?

Словно вживую внутри зазвучал голос Хэфера, эхо их давнего разговора.

«… – Какие они, твои брат и сестра?

– Мой брат – воин от кончика хвоста до кончиков рогов, молодой и горячий, с задатками поистине блистательного полководца, которые он сам имеет свойство портить излишней горячностью. А моя сестра… вот она бы тебе, думаю, особенно пришлась по душе, мудрая… Есть в ней что-то глубинное, жреческое… Ей бы очень понравилось здесь. Как нравится и мне…»

– Как бы я хотела увидеть её хоть одним глазком.

– Тебе сейчас сложно ходить. И ведь ты сама говорила: в город пока нельзя – пока ты ещё похожа на человека, – запротестовал Ануират.

– Пожалуйста, Сехир, – жрица коснулась его плеча. – Скроем мою неполную безрогость головным платом. Затеряемся в толпе. Мне очень нужно увидеть её! Может, больше никогда шанс и не представится.

Она почти пожалела о своей просьбе, потому что отчётливо прочитала в его взгляде: он ни в чём не мог ей отказать. Поколебавшись, воин вздохнул.

– Ладно. Раздобуду нам повозку, чтоб добраться до города. Честно говоря, я и сам не прочь поглазеть на сестру будущего Владыки. Только совсем уж близко подходить не будем.

– Близко нас и не подпустят, – улыбнулась Тэра. – Госпожу царевну ведь, поди, охраняет целая армия!

– Ну, один Ануират сто́ит многих воинов. Особенно Первый из Восьми, – ухмыльнулся Сехир и подмигнул ей. – Но ты не волнуйся, на стражей царевны я нападать не стану – разве что на зевак рыкну для острастки.

Толпа на пристани уже с рассвета собралась такая, что если бы не её спутник, Тэре бы точно отдавили многострадальные ноги, а то и рёбра помяли. Кого-то вообще уже успели по случайности столкнуть в реку.

Горожане всё прибывали и прибывали, толкались, стараясь занять места получше. Но сдвинуть Сехира было не легче, чем храмовую колонну, и толпа его благоразумно обтекала, а сам он вполне успешно проделывал путь для них обоих. Кто этим не был доволен и пытался возражать, наталкивался на взгляд Ануират и сразу же вспоминал об учтивости. Тэре было даже чуточку неловко.

Невысокий рост жрицы не позволял ей разглядеть много, и даже на мыски встать сейчас было нельзя. То, что ладьи прибывают, она не увидела, а услышала – по толпе прокатилась волна восхищённых возгласов. В тот миг Сехир вдруг подхватил её и с лёгкостью усадил себе на левое плечо, удерживая рукой. Тэра охнула от неожиданности, взмахнула руками, боясь потерять равновесие, но Ануират держал надёжно. Запоздало она вспомнила о необходимости маскировки, но на них всё равно никто не обращал внимания. Головной плат скрывал прорезающиеся рога, льняные перчатки – забинтованные пальцы. А такой манёвр с подхватыванием на руки провели не они одни.

Затаив дыхание, Тэра смотрела, как огромная ладья подходила к пристани. Искусные росписи с защитными символами украшали её борта. Паруса были по краям окрашены в синий и золотой – цвета императорской семьи. Око Ваэссира, окружённое кобрами, было тщательно выписано в центрах полотнищ для отражения всякого зла. На палубе стоял большой полотняный шатёр.

Следом шла ладья поменьше, более лёгкая и манёвренная, под ало-белыми парусами. Её борта были украшены изображениями кобр – таких же, которыми, как Тэра знала, украшали доспехи имперских солдат. Военный корабль.

Широкая каменная тропа, ведущая к храму, спускалась к самой воде. По тропе шла процессия, возглавляемая прекрасной темнокожей Ферахой – Верховной Жрицей Хэру-Хаэйат. Она лично вышла встретить высокую гостью со свитой.

Приветственные крики и весёлая музыка слились в единый фон. Тэра не разбирала слов, только смотрела, радуясь, что они оказались достаточно близко, чтобы всё видеть. А потом её сердце пропустило пару ударов, и, казалось, само пространство сместилось, приблизив то, к чему был прикован её взгляд. На берег в сопровождении воинов спускалась девушка. За её плечом шёл высокий суровый мужчина с необычными для рэмеи волосами цвета красной меди – должно быть, личный телохранитель.

Жрица никогда не видела такую красивую рэмеи. Вот о такой красоте слагали песни, и её запечатлевали в камне. Грация речных волн была в движениях Анирет Эмхет, царственная уверенность и стать – в каждом шаге и жесте. Гриву чёрных кос удерживала диадема с зелёными и красноватыми камнями, в цвет браслетов на тонких запястьях и золотого многорядного ожерелья. Зелёный калазирис подчёркивал её стройность и женственность каждой складкой плиссировки. А её лицо…

Внутри разлилась сладкая боль, так удивительно эта девушка походила на Хэфера. Черты были мягче, тоньше, но сходство поражало. И в её глазах плескалось то же солнечное золото, теперь отзывавшееся жрице ни с чем не сравнимым родством.

«Молодая соколица Эмхет, сестра моя, будь благословенна… Передай своему брату всю любовь так, как я уже не смогу», – подумала Тэра со смесью восхищения и острой тоски.

Должно быть, мысль жрицы, обращённая к дочери Императора, была наполнена слишком сильным стремлением, потому что царевна как будто почувствовала её взгляд, обернулась в её сторону, чуть прищурившись, и некоторое время смотрела, ища глазами в толпе. Тэра с тревогой сжала руку Сехира. Но потом Верховная Жрица завладела вниманием гостьи, и вся процессия двинулась к храму.

Ануират бережно опустил девушку на землю. Толпа понемногу начинала расходиться.

– Она совсем как… Так похожи… – потрясённо прошептала ему Тэра.

– Больше, чем просто лицом, – тихо согласился Сехир. Его ноздри трепетали, как у пса. – Я учуял даже отсюда… Так сильно, что хотелось устремиться за ней.

– Она направляется в Апет-Сут, а туда нам дорога закрыта, – сказала жрица. – Спасибо тебе… за всё. Пойдём домой.

С этими словами она осторожно взяла Ануират за руку и потянула за собой.

Пока «Серебряная» подходила к пристани, Анирет неотрывно смотрела на храм, царственно возвышавшийся над садами и двухэтажными домами. Как и в прошлый раз, её захватило удивительное чувство, словно любящие руки Богини обняли её. В сознании отчётливо зазвучали слова одного из гимнов Хэру-Хаэйат:

Анирет улыбнулась, открывая сердце навстречу Золотой, едва удержавшись от того, чтобы обернуться к Нэбмераи. Её взгляд мог бы выдать слишком много. Благодарность переполняла её, а едва родившееся и не до конца осознаваемое ещё чувство здесь, казалось, засияло ярче.

Как и в прошлый раз, она сошла на каменные плиты храмовой тропы под приветственные крики горожан. В какой-то миг Анирет отчётливо показалось, что кто-то окликнул её из толпы, и она обернулась, выискивая взглядом. Нет, едва ли в смешении музыки и голосов она бы различила даже собственное имя, но ощущение было странным – как будто кто-то близкий потянул за сокровенную нить.

– Добро пожаловать, госпожа Анирет! – прозвучал низкий звучный голос Ферахи – знакомая речь, тягучая, как жидкое золото мёда. – Наша радость от встречи с тобой как всегда велика!

– Рада видеть тебя, мудрая, – искренне приветствовала Анирет. – Как же хорошо снова оказаться здесь!

Икер тоже был рядом, сопровождал Верховную Жрицу. Поймав взгляд царевны, он чуть улыбнулся и склонил голову в знак приветствия.

Анирет заняла место рядом с Ферахой, и они направились под сень храма в сопровождении жрецов и свиты. Нэбмераи чуть отстал и шёл рядом с Мейей, но Анирет это уже не беспокоило.

– Надолго ты к нам, дорогая? – спросила Верховная Жрица.

– Увы, только на одну ночь. Меня ждут в столице. Но не навестить Тамер я не могла.

– И правильно сделала, – Фераха понизила голос. – Твой отец, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, был здесь недавно. Его паломничество, предшествующее Разливу, почти завершилось.

– Как жаль, что мы разминулись! – Анирет расстроенно покачала головой.

– Не беда, скоро свидитесь, – Верховная Жрица обняла её за плечи. – Владыка говорил, что ждёт тебя. Он по праву гордится тобой! Сила твоя всё растёт, красота расцветает, и мудрость множится.

От этих слов царевне стало теплее на душе. Император не склонен был обсуждать свою семью с кем-либо, а здесь вдруг вспомнил о дочери.

Немного порасспрашивав Анирет о путешествии и обучении, Фераха удалилась, чтобы раздать какие-то касавшиеся гостей распоряжения. Царевна решила побыть в храме.

Мягкий свет лился меж огромных округлых колонн, переливаясь голубоватой бирюзой на стенах, отражаясь мистическим сумраком в индиговых сводах, подчёркивая золотую вязь иероглифов и оживляя фигуры на изображениях. Анирет подошла к одной из колонн, увенчанных ликами Богини, и прижала ладонь к живому пульсирующему теплом камню. Ласковый любящий взгляд Золотой изливался на неё подобно солнечному свету. Воздух был напоён музыкой и сладким ароматом благовоний.

«Благодарю тебя, Владычица…» – теперь в эти слова царевна вложила совсем иные мысли и стремления.

Украдкой она взглянула на своего стража, стоявшего в тенях в отдалении. Подняв голову к ликам Хэру-Хаэйат, Нэбмераи тихо проговаривал молитву. Впрочем, Анирет не была уверена, что именно он шептал под искристые переливы арфовых струн и шелестящий перезвон систров.

– Ты всё же решилась, открыла себя сиянию Золотой, – прозвучал за плечом тихий голос.

Девушка обернулась, встречаясь взглядом с Икером. Они обнялись.

– Твой подарок пригодился мне.

– Я это вижу, – улыбнулся жрец.

– Похоже, Золотая всё-таки простила меня за ту необдуманную просьбу.

– Полагаю, Она и не гневалась, потому что зрит в самое сердце, – с улыбкой возразил Икер. – Будь счастлива, госпожа моя Анирет Эмхет. Всё так, как и должно быть.

Глава 30

Это была их последняя остановка перед Апет-Сут. Господин Кеваб из рода Руйи, управитель сепата Сутджа, оказал им радушный приём. Но ещё больше их прибытию радовался сын управителя – чары Мейи в его памяти были ещё свежи.

Учтиво поблагодарив вельможу за гостеприимство, Анирет выразила желание отправиться в заброшенный храм не откладывая. Кеваб призвал Тахири – молодого жреца Ваэссира, который хранил все сказания о Хатши Эмхет Справедливой и который был их проводником в прошлый раз. Своей небольшой свите царевна велела остаться – для сопровождения ей достаточно было одного телохранителя. Мейю она, как и в тот раз, избавила от необходимости посещать место, с которым было связано столько загадочных и пугающих слухов. Подруга не возражала, да и явно соскучилась уже по светскому обществу, поэтому предпочла компанию сына управителя ночёвке среди древних камней.

– Ох, госпожа, я так рад, что ты вернулась! И вернулась так скоро! – твердил Тахири по дороге, немного робея под снисходительным насмешливым взглядом Нэбмераи. – Я записал всё, что ты рассказывала!

Часть пути до храмовых рощ они проделали верхом – Кеваб выделил лошадей. Дальше знакомая уже дорога шла через заросшую рощу, по разбитым плитам, сквозь которые пробивались корни и трава. Тахири показывал удобные тропы, а кое-где путь уже был прорублен воинами Анирет и Хатепера в прошлый раз.

Ветер шептался в рощах, и тени мелькали среди стволов, в игре солнечных лучей, на самом краю восприятия. Но теперь царевне казалось, что обитающие здесь духи памяти не просто приглядываются к ней. Они знали её намерение и радовались её приходу. Земля этого Места Силы была всё так же погружена в печаль, но Анирет безмолвно повторяла своё обещание, и здесь её слышали.

Тахири вывел их на широкую тропу под сенью ветвей, вдоль которой среди зарослей выступали обломки статуй из розового гранита – всё, что осталось от аллеи сфинксов с лицами Хатши Справедливой.

Анирет остановилась, уже готовая к величественному зрелищу, которое ожидало её через несколько шагов. Заросли одичавших рощ разомкнулись, и аллея вышла к широкому каменному пандусу храма, вырубленного в теле известняковых скал.

Три огромные террасы и по обе стороны от каждой – открытые дворы, упиравшиеся в крытые помещения с портиками. Святилища, уходившие в толщу скал. Погребальные изображения Ваэссира в высоких венцах, с Жезлами и Плетьми в скрещенных руках.

Над храмом, в рельефе скал, в танце лучей Анирет снова различила силуэт коленопреклоненной женщины в длинном калазирисе и клафте, простиравшей руки вперёд, точно совершая подношение невидимым Богам.

– Здесь и сейчас, при свидетелях, я даю тебе клятву, Владычица Хатши Справедливая, – проговорила царевна, неотрывно глядя на храм – запечатлённую в камне память. – Я, Анирет Эмхет, дочь Владыки Секенэфа и царицы Амахисат, восстановлю твой храм и верну память о тебе. Имя твоё снова будут славить в Обеих Землях.

Порыв ветра пронёсся от храма, подхватил её слова, унёс в рощу, разнося еле слышным шёпотом эха.

«Восстановишь храм…»

«Вернёшь память…»

Анирет отчётливо вспомнила, как смотрела в лицо статуи Императрицы, и чем дольше вглядывалась, тем больше казалось, что она смотрела в глаза своего отражения. А потом статуя словно пошатнулась ей навстречу – странное видение, уступившее место образам ушедшей эпохи, когда царевна обняла изваяние.

– Я запомню этот великий день, госпожа моя, – потрясённо прошептал Тахири.

– А тебя я хочу видеть здесь Верховным Жрецом, хранитель памяти, – спокойно продолжала Анирет, повернувшись к нему. – Собери общину, достойную Справедливой. Пусть их будет немного. Главное, что у них на сердце, и как примет их эта земля. Ты знаешь, куда смотреть. Ты восстановишь традицию ритуалов во славу Ваэссира здесь.

Потеряв дар речи, юноша преклонил колени и глубоко поклонился.

«А чего же мне бояться здесь, госпожа царевна? – вспомнила Анирет его слова. – Проклятие великого Сенастара касается только тех, кто приходит сюда с враждой или непочтением. А я… я люблю Владычицу. Может, это странно прозвучит для тебя… но служа древнему Владыке Ваэссиру, я вижу именно её образ. Через неё я люблю моего Бога даже нежнее и преданнее…»

Лучшего Верховного Жреца для этого храма и быть не могло. Тот, кто не боялся приходить сюда, тот, кто собирал жемчужины мудрости и запутанные нити сказаний о несправедливо забытой Владычице, – он прекрасно справится, несмотря на свою молодость.

Вспомнила она и другие его слова:

«Знаешь, госпожа, ты чем-то так похожа на неё. Для жрецов Ваэссира не все Его дети на одно лицо, о нет. Мы – те, кто познаёт Его всю нашу жизнь, – видим каждую мельчайшую черту и вплетение ручейков другой крови, вливающихся в полноводную реку крови Эмхет. Но когда я увидел тебя впервые, это бесконечно изумило меня…»

– Возвращайся в селение, Тахири, – мягко сказала Анирет. – Эту ночь я хочу провести здесь в уединении, вслушиваясь в голоса памяти. Дорогу назад мы найдём поутру.

Она переглянулась с Нэбмераи, и тот невозмутимо кивнул.

– Как угодно тебе, госпожа, – с некоторым сожалением ответил молодой жрец.

Наверное, он надеялся присоединиться к небольшому ритуалу, ведь Анирет взяла с собой подношения. Но царевна не хотела свидетелей… кроме разве что одного – того, кто понимал, почему ей так важно было вернуться сюда поскорее.

Когда Тахири скрылся в зарослях, Анирет направилась в храм. Она прекрасно помнила дорогу, помнила, как увидела внутренним взором, где именно находится последняя обитель Императрицы и её великого зодчего. В торжественном молчании они с Нэбмераи вошли в храм и устроили небольшой лагерь в одном из смежных помещений, где когда-то жили жрецы.

С наступлением ночи Анирет достала из сумок кувшин вина и немного еды, часть которой была предназначена для подношений. О благовониях она тоже позаботилась. Маленькая трапеза, возможно, и не была достойна Императрицы и Великого Управителя, а с другой стороны, напоминала семейный ужин в тесном кругу. Эмхет чествовали предков и у совсем небольших домашних алтарей. Так будет и сегодня.

У знакомых запечатанных дверей Анирет и Нэбмераи оставили единственный зажжённый маленький светильник, которому не под силу было разогнать все тени храма. На чистом полотне они поставили чашу с вином, разложили фрукты и хлеб, воскурили благовония.

Анирет подошла к дверям, положила ладони на створы поверх соединённых рук Императрицы и Великого Управителя. Это было сокровенное место, единственное, где Сенастар позволил себе запечатлеть их с Владычицей вместе. Здесь Хатши была прекрасной сияющей женщиной, а не только его Богиней и воплощением Ваэссира.

Сегодня Анирет было легко.

Вместе они преклонили колени у импровизированного алтаря, и, вздохнув, Анирет пропела слова, высеченные в камне:

Голос Нэбмераи вплёлся в её на последних строках и дополнил:

Эхо памяти вторило их голосам, разносилось многоликим шёпотом по опустевшим заброшенным переходам храма. Образы былого поднимались из Вод Перерождения, запечатлённые на стенах, охраняемые формулами священных знаков. И тени тех, кого призывали теперь живые, память о ком возвращали из небытия, выступали из потустороннего, одухотворяли пространство дыханием своего угасшего величия.

Анирет знала, чувствовала, что они с Нэбмераи здесь не одни. Не двигаясь, они сидели на коленях за ритуальной трапезой, и тени скользили по зыбкой границе трепещущего света. Анирет протянула руку, но Нэбмераи опередил её, спрятал её ладонь в своей. Вместе они вслушивались в голоса, звучавшие далеко за гранью привычного восприятия, вглядывались в чужую память. И когда величие потустороннего присутствия, столь же прекрасное, сколь и тяжёлое, отступило, они сумели, наконец, посмотреть друг на друга.

– Они здесь, – благоговейно прошептала царевна, видя и его взгляд, и движение на периферии зрения. – С нами.

– Откликнулись и благословили, – тихо подтвердил Нэбмераи, и улыбка осветила его лицо – родная и вместе с тем незнакомая, непривычная. – Сердце твоё обернётся к твоим творениям… Боги, я словно вижу всё, что тебе предстоит совершить… Жизнь и процветание Обеих Земель…

– Нам предстоит совершить, – покачала головой Анирет, кладя ладонь поверх их соединённых рук.

«…Чтобы стать всем этим для Владычицы, я должен…»

– Я люблю тебя.

Услышать это было совсем иначе, чем даже читать в его взгляде.

– Я…

– …знаю, – Нэбмераи не дал ей опомниться, привлёк к себе.

Его губы были сухими, горячими, как пески Каэмит. Анирет едва успела вздохнуть, не в силах насытиться поцелуем, как и он сам. Живительный источник, разгорающееся непокорное пламя. Слишком много дней вынужденного безмолвия позади…

Нэбмераи отвёл волну её волос, покрывая торопливыми жадными поцелуями шею, потом вдруг обнял до боли сильно.

– Тогда, в Тамере, я почти выдал себя, – услышала она его шёпот. – Тогда ты впервые показала, что твоё сердце обернулось ко мне.

– Так и было… я…

– Нет, слушай теперь. Я слишком долго молчал, – прервал Таэху, нежно прижав пальцы к её губам. – Я принял твою волю, принял путь, на который ты направила меня, когда ещё тяготилась нашим союзом. В ту ночь и в последующие я любил другую, удерживая внутри твоё имя, зная, ради чего это делаю. Анирет, десятки глаз следят за тобой. В твоей свите – осведомители царицы. Я многое узнал, держа её псов поблизости от себя. Ни единого шага ты не делаешь без её ведома. Но в любовнике твоей подруги детства даже царица не заподозрила бы твоего супруга. А я… получил то, что желал. Я знаю, кто направлял послания о тебе, – перехватил пару. И моё знание тебе не понравится.

Анирет вздрогнула, подняла голову, встречая его взгляд.

– Но как же так?..

Таэху вздохнул, но всё же пояснил:

– Она не желает тебе зла. Просто служит не только тебе. В связи с выбором Владыки это может стать для тебя фатальным. Телохранители твоего брата ведь тоже служили не только ему…

– Нет, я не могу поверить в такое!

– Знаю, – Нэбмераи резко кивнул и чуть оскалился, напоминая её собственные слова: – «Таэху всегда преследуют свои цели». И мы знакомы – в этой жизни – даже неполный год, а я уже претендую на твоё доверие. Но я рядом с тобой не для того, чтобы прославить свой род, а потому что мы выбрали так – ты и я. Защищать тебя, как только могу, – мой долг перед тобой и перед Владычицей Таинств, благословившей наш выбор, – воин сжал её плечи, не позволяя отстраниться. – А моя любовь к тебе – свободна. Она парит над всеми обязательствами, даже когда я пытаюсь связывать ей крылья. С каждым шагом, с которым ты познаёшь себя и открываешь, я обожаю тебя всё сильнее. Вот всё, что я хотел сказать тебе. Наконец-то, открыто. Тебе решать, как с этим быть.

Анирет не знала, как согласиться с тем, что снова пошатнулось всё привычное. А ведь она только научилась принимать свою новую жизнь. Отгородиться от правды? И от него?

Но сейчас, когда в свидетелях были её предки, она видела отчётливо: Нэбмераи никогда не использовал её и никогда не стал бы. Если могла быть в мире абсолютная верность – именно её Анирет видела теперь. Он служил не Дому Владык – он служил ей, по воле Богини и своей собственной.

Былые обиды давно потеряли смысл, осыпались шелухой. Всё внутри тянулось к нему. И сейчас она хотела думать вовсе не о предательстве, поверить в которое было действительно страшно, и не обо всём том, что разделяло их, пока они были у других на глазах. Придёт рассвет, истает ритуальное таинство ночи, и она разберётся с этим, расспросит, а пока…

– Я давно решила, – вкрадчиво проговорила царевна, кладя ладони поверх его рук. – У тебя есть ещё один долг передо мной, Нэбмераи Таэху, и ты не спешишь его отдавать.

Воин вопросительно изогнул бровь, но судя по взгляду, начинал понимать.

– Слушаю тебя, Владычица, – отозвался он немного насмешливо, но с такими нотками в голосе, что, казалось, воздух вокруг накалился.

– Ты так и не стал мне мужем.

Удерживая её взгляд, он очертил кончиками пальцев её ключицы под ожерельем. Нежно, едва ощутимо его когти обрисовали невидимый узор под широкими бретелями калазириса, вызывая сладкую дрожь. Анирет подумала, что если он и сейчас скажет что-то о терпении и запретах, о том, что можно пожалеть, – она сама оглушит его рукоятью его же хопеша. И свяжет здесь же собственным поясом. И…

Его ладонь скользнула ниже, к талии, повторяя изгиб её тела. С поясом он справился быстрее, чем она успела додумать следующую мысль.

– В откладывании удовольствия есть своя прелесть, – шепнул Нэбмераи, притягивая её ближе, к себе на колени, обвивая хвостом. – Но мы откладывали уже слишком долго…

Анирет припала к его губам, крепко обняла его бёдрами, насколько позволяли разрезы одеяния. Раздражённо она расстегнула, сдёрнула с него мешавший воинский пояс с подвесами – благо хопеш Таэху снял и отложил ещё до ритуала. Несколько слоёв тонкого льна были слишком хрупкой преградой, чтобы не чувствовать желание друг друга – их пока можно было оставить.

– Да, слишком… – выдохнула она между поцелуями. – Но сегодня ты – мой.

Нэбмераи тихо рассмеялся. Наверное, ещё никогда его голос не звучал соблазнительнее.

– Как пожелаешь, – согласился он, отводя плиссированные бретели, высвобождая её груди и касаясь их губами. – Но по-другому тебе тоже понравится.

Анирет изогнулась, подавляя стон, коснулась чувствительных оснований его рогов.

– Приму это как обещание… – усмехнулась царевна, прикусив его за плечо.

Её ладони скользили по его спине и груди, высекая разгорающееся под покровом кожи пламя, побуждая, искушая его сердце ускорить свой ритм, подчиняясь ласке и желанию. Ей нравилось, как звучал его голос в эти мгновения – приглушённый, глубокий, сокровенный, как когда они вместе исполняли ритуальную песнь. Разве что теперь песнь была иной.

Нэбмераи отвёл её руки, крепко удерживая за запястья, освободил от одеяний, оставив только ритуальные украшения и окуная в прохладу ночи, которую она едва ощущала свозь внутренний жар. Анирет расслабленно повела плечами, позволяя ему любоваться, и не пыталась высвободиться. Она знала, что сейчас была прекраснее, чем когда-либо – потому что в его взгляде, полном нежности, восхищения и едва сдерживаемого желания отражалась царица, Богиня.

Но едва Таэху чуть ослабил хватку, Анирет толкнула его, воспользовавшись тем, что сидела сверху.

– Мой… – хищно напомнила она, перехватывая его руки, покрывая поцелуями его грудь, опускаясь всё ниже.

На пару мгновений, которых хватило, чтобы сорвать схенти, царевна отпустила руки Нэбмераи, но потом снова переплела свои пальцы с его. Его желание открылось ей во всей полноте – такое же сильное, как её упоительная власть над ним в эти мгновения.

Теперь, лаская Таэху, Анирет знала, каким он был, когда мог, наконец, отпустить себя. И знала, что ещё многое они изведают друг о друге после…

Она вернулась, чтобы обнять его всей собой. Их общее, непокорное условностям стремление слилось в рокочущий поток, размыкая плоть, сплавляя их воедино. Пространство вокруг них преломлялось, наполненное силой их ритуала, благословлённое любовью и ожившей памятью.

И после, когда Анирет в сладком изнеможении упала на грудь Нэбмераи, она посмотрела на их соединённые ладони и переплетённые пальцы сквозь полусомкнутые ресницы. Дым благовоний и угасающий огонёк светильника обрисовали соединённые почти так же руки Хатши и Сенастара на древнем рельефе…

«Возвращаюсь». Вот и всё, что счёл нужным сообщить Секенэф в своём послании. Ни единого намёка, ни единой зацепки. Хатепер буквально не находил себе места, представляя самые разные варианты развития событий, один другого хуже.

Амахисат держалась спокойнее, но она ведь и не знала о настоящей цели путешествия Императора. Для неё он просто прибывал из очередного ежегодного паломничества. Возвращался – и слава Богам.

– Я тебя не узнаю́, Хатепер, – проговорила царица немного укоризненно, пытаясь обсудить с ним тяжбу между двумя управителями из северных сепатов, которые в очередной раз не поделили, кому сколько земли отходит вокруг одного из рукавов Апет. – Не припомню, чтобы ты настолько терял нить рассуждений.

– Прости, – Великий Управитель потёр виски, поняв, что мысли снова ушли не в том направлении. – Что ты говорила?

– Я говорю, что во время разлива смещаются границы плодородных земель, вот тут, – терпеливо пояснила Амахисат, ткнув в лежавшую между ними карту посеребрённым когтем. – Вот оттуда все споры. Но дай им волю – войной друг на друга пойдут. А ещё я говорю, что тебе пора взять несколько дней отдыха и отправиться в дальнее поместье, где все твои заботы сведутся к тому, поспеют ли вовремя гранаты.

– Не помешало бы, – с улыбкой согласился Хатепер. – Но ты же знаешь, насколько это реально… Так вот. Может, объявим этот спорный участок собственностью Дома Владык, и всё? Поставим там какое-нибудь святилище.

– Хорошая мысль, но фундамент оплывёт с первым же паводком. Да и обозлятся они оба…

– Зато, наконец-то, проявят единодушие!

Оба невесело рассмеялись.

В следующий миг дверь распахнулась. Амахисат холодно прищурилась, явно намереваясь спросить, не забыл ли кто-то, как стучать, но оборвала себя на полуслове.

Двое Ануират промаршировали в кабинет и замерли статуями по обе стороны от двери. Следом вошёл Секенэф – без своих регалий, в простой тунике и удобных дорожных сандалиях.

– Доброй ночи. Однако же вы засиделись, – заметил он как ни в чём не бывало – словно и не отсутствовал целый месяц.

Хатепер и Амахисат поднялись ему навстречу. Жестом Император отпустил Ануират, и те притворили за собой дверь.

– Ещё немного, и пришлось бы откладывать празднование Разлива, – улыбнулась царица, и они обнялись – тепло, но сдержанно.

– Наконец-то! – воскликнул Хатепер, крепко сжимая руку брата в воинском рукопожатии, пытаясь прочесть хоть что-то в его взгляде.

– Раз уж вам не спится, сообщу то, что мне есть сказать, уже сейчас, – проговорил Секенэф. – Но пока я не прикажу иного, весть не должна покинуть эти стены.

Хатепер почувствовал, как сердце пропустило пару ударов в ожидании. Амахисат смотрела на мужа спокойно, выжидающе, и лишь кивнула, принимая необходимость сохранять тайну.

Секенэф снял с пояса хопеш, сел в одно из кресел, кладя оружие себе на колени. Клинок тускло поблёскивал под его ладонью, и глаза Императора были сейчас не теплее этого клинка.

– Мой сын жив, – сказал он. – Я не верну его Обеим Землям, пока не найду того, кто обрёк его на участь страшнее смерти. И в этом вы оба поможете мне.

Глава 31

Они успели перебраться в свой маленький лагерь, где продолжали познание друг друга, где Нэбмераи без труда исполнил своё обещание, и забылись сном только с первыми лучами Ладьи Амна. Какой бы долгой и сладостной ни была их первая ночь, безжалостный рассвет не мог не наступить. И пара часов рваного сна прошла слишком быстро.

Анирет пряталась в объятиях Нэбмераи, прижавшись спиной к его груди, жмурилась и всячески делала вид, что добудиться её сейчас будет не легче, чем поднять Хатши Справедливую из саркофага. Определённо, из них двоих Таэху был более сознателен, потому что мужественных попыток напомнить о долге не оставлял.

– Столица ждёт свою царевну, – прошептал он, чуть покусывая её ухо и щекоча хвостом ступни.

Притвориться спящей уже не получалось.

– До Разлива ещё есть время, – не открывая глаз, улыбнулась Анирет. – Давай сделаем вид, что сгинули здесь…

– Не спорю, соблазн согласиться велик. Но Ладья Амна потихоньку движется к зениту, и нас хватятся.

– Так попроси свою Богиню, чтобы вернула на небо серебряную ладью.

Нэбмераи рассмеялся и, перевернув её на спину, поцеловал. Царевна посмотрела на него, нежно коснулась ладонью щеки.

– Не хочу возвращаться туда, где снова нельзя будет любить тебя.

– Обитель Таэху, – тихо напомнил он. – Там мы сможем быть собой. А пока – пробуждайся, Владычица. Нас ждут великие свершения.

С этими словами Нэбмераи поднялся, увлекая её за собой.

Ни с омовением, ни с утренней трапезой никто из них не спешил. Даже разговаривать не хотелось, точно это могло спугнуть послевкусие, отголоски разделённого таинства. Растягивая мгновения, они помогли друг другу облачиться, со всем тщанием проверяя каждую последнюю застёжку украшений и снаряжения.

Наконец Анирет замкнула на Нэбмераи пояс, чуть отстранилась, окидывая его взглядом, и со вздохом отступила. Кожа всё ещё горела его касаниями, и мышцы ныли приятным напряжением. Счастье, ослепительное, как свет Ладьи Амна, переполняло её. И она совершенно не представляла, как скрыть это от остальных.

Неспешно царевна вышла на одну из внешних террас, где солнце ласкало камни храма и ветер гулял в переходах, волновался в подступавших к лестнице зарослях рощ. Нэбмераи нагнал Анирет, обнял со спины, и она прижалась к нему, накрыла скрещённые руки своими ладонями, позволив себе последние минуты незамутнённой радости. Вместе они любовались Местом Силы, соединившим их, видя его нынешний облик и тот, что проступал за привычным слоем реальности, – тот, которым наделили его творцы… и которым он ещё будет обладать по воле наследницы Хатши. Храм уже не ощущался заброшенным и не хотел отпускать их.

Но пришло время собираться и уходить, пока и в самом деле кто-нибудь не явился их искать.

Лишь когда они вошли в тени рощ, Анирет подумала, что шанс поговорить открыто представится ещё нескоро, и решилась спросить:

– Давно ты узнал?

– Позже, чем начал подозревать, – нахмурился Нэбмераи. Его лицо приобрело знакомое бесстрастное выражение. – Я понимал возложенные на меня задачи. Ну а сопоставлять детали начал сразу же. Так уж привык.

– Привык всех подозревать? – не удержалась Анирет и улыбнулась.

– И это тоже, – спокойно согласился Таэху. – Я уже говорил тебе: в том, что касается твоей безопасности, я не доверяю никому. У меня мало связей при дворе, но это не мешает мне слушать и наблюдать. Отсеивать шелуху, сохраняя действительно ценное. Отстраивать понимание, прежде всего – того, как к тебе относятся другие. Не мне говорить тебе, у скольких ты на глазах, и не все из этих взглядов доброжелательны.

– Но моя Мейа… Мы ведь дружны с детства. И она помогала тебе освоиться при дворе и в столице, как не могла я.

– Она помогла мне узнать больше не только о столице, но и о твоей жизни.

О влюблённости подруги Анирет предпочла не напоминать – едва ли Нэбмераи настроен был обсуждать это, да и интерес Мейи, как речной ветер, уже менял направление.

– В том, что твоя свита отвечает перед кем-то из старших в роду, нет ничего необычного, – продолжал Таэху. – И не только Мейа следит за тобой, но она – самая близкая из всех. Поначалу я надеялся, что её приставил Великий Управитель. К сожалению, это не так. Больше, чем из её слов, я узнавал из случайных оговорок, жестов. Так всегда и бывает, если знать, куда смотреть. Выдвигать обвинения без прямых доказательств я бы не стал, – жёстко подчеркнул он. – Их я получил позже.

– Понимать, что старшие в роду подбирают тебе свиту – одно. Принять, что рядом с тобой чужой осведомитель, – совсем иное! – возразила Анирет и зло рыкнула на себя, пряча лицо в ладонях. – Глупо, как же глупо… Боги, даже думать не хочу, сколько всего мы с ней обсуждали… и как это подавалось матери после.

– Подавалось всё с самой лучшей стороны. Мейа любит тебя, считает, что царица тебя недооценивает. Её доклады о твоих успехах носят, в том числе, и такой характер – попытки показать, что ты достойна внимания и гордости. Тебе отдать перехваченные послания?

– Нет, не надо.

– Как скажешь. Но при всей любви к тебе Мейа предана царице. Её род принадлежит той же фракции, что и вельможный род Шепсаит. И она не станет, даже косвенно, переходить дорогу Владычице.

– Что ж, по крайней мере, она не предательница… Ведь так? – Анирет испытующе посмотрела в глаза воина.

Нэбмераи вздохнул.

– Если твоя мать узнает, что ты можешь занять место своего брата… ты ведь представляешь, что будет? Владыка не просто так скрыл свой выбор от супруги, с которой правил рука об руку столько лет, которую народ чтит и обожает. Их объединяет множество общих дел и доверие… но только не в этом.

– В вопросах, касающихся нас с Ренэфом, они никогда не сходились, – понимающе кивнула Анирет.

– А теперь вспомни, что спрашивала у тебя царица в тот день, когда мы только вернулись из Обители. Она отослала Мейю, чтобы предупредить тебя о чём-то, не так ли?

Тот разговор Анирет помнила даже слишком хорошо – давление матери, её вопросы и слова, ни одно из которых не было случайным.

«То, что Таэху не подчиняются Императору, делает их стократ опаснее любого противника. Не строй иллюзий, будто Верховный Жрец послал с тобой своего драгоценного племянника просто из доброты к тебе. Кровь не защитит тебя, если Таэху вздумают тебя использовать…

Мы все полезны на своём месте, определённом нам Богами. Плохо, когда место это мы не вполне понимаем… или пытаемся занять чужое…»

Коротко перессказав беседу Нэбмераи, царевна обречённо проговорила:

– Понимаешь, она… как будто всё уже знала. Она всегда говорит так, как будто всё уже знает.

– Сделать вид, что знаешь наверняка, – прекрасная тактика, если хочешь подавить собеседника, – возразил Таэху. – А подавлять тебя, напоминать тебе о месте, которое она тебе отвела, царица привыкла. Уж прости, что говорю это. Наше счастье, что твоя мать слишком невысокого мнения о тебе, чтобы считать настоящей угрозой.

– Да мне и напоминать не нужно, – мрачно усмехнулась Анирет. – Я – её неудавшаяся попытка. Досадный промах. Никогда не была достаточно хороша и никогда не буду.

В его взгляде отразилось всё, что он об этом думал. Но вслух он сказал иное:

– Сейчас так даже лучше. Её неумение разглядеть, кто ты есть на самом деле, защищает тебя.

– Пожалуй.

– А теперь позволь обрисовать тебе её ви́дение. Владычица предполагает, что мой дядя, Верховный Жрец, приставил меня к тебе под видом стража, чтобы у него был свой соглядатай. Это меня вполне устраивает. А вот если она узнает, кем мы приходимся друг другу, то с лёгкостью достроит и остальное. Тогда она будет считать, что Таэху хотят опосредованно захватить трон, чтобы управлять новой царицей – её соперницей. К слову, очень здравая мысль, тем более что и такое в истории случалось. Иногда наследники Ваэссира не правили никем, а лишь были сосудом Его Силы.

Анирет потрясённо посмотрела на Нэбмераи, теперь ещё лучше понимая всё, что он сказал ей ночью. «Но я рядом с тобой не для того, чтобы прославить свой род…»

– Мейа, безусловно, умна, но царица ещё умнее. Достаточно одного случайного намёка, одного неосторожного упоминания, брошенного вскользь.

– Ну не убьют же меня, в самом деле!

– Я сделаю всё, чтобы удар по тебе прийтись просто не успел, – ответил Нэбмераи, спокойно встречая её взгляд. – Но как ты уже знаешь, иногда тайна – лучший щит.

– Да, – выдохнула Анирет. – Вот только жить со всем этим теперь как?..

Таэху протянул руку, отвёл с её лица несколько упавших кос, позволил себе ненадолго задержать пальцы на её щеке.

– Знать, что как бы там ни было – мы друг у друга есть. Даже если придётся идти против всех.

Царевна улыбнулась, сжав его ладонь.

– Спасибо, что наконец-то всё рассказал… Теперь и правда легче на сердце.

– Моему сердцу от этого ещё легче, чем твоему.

Когда в зарослях впереди показался просвет, им пришлось закончить разговор и облечься в доспехи своих привычных ролей.

У рощи их уже ждали – Тахири, пара воинов из свиты Анирет и несколько слуг, выделенных Кевабом, чтобы пригнать лошадей и сопроводить высокую гостью и её спутника в имение.

– Госпожа моя, я как раз хотел отправляться за тобой, узнать, уж не случилось ли чего, – почтительно проговорил молодой жрец.

– Благодарю за заботу. Как видишь, всё хорошо, – милостиво кивнула царевна, но благодарна ему была как раз за то, что прийти за ними Тахири так и не успел.

Нэбмераи помог девушке сесть на коня, не выдав себя ни взглядом, ни жестом – словно ничего между ними не изменилось. Но ехал он рядом с ней, оттеснив жреца, – на правах личного телохранителя.

По дороге Анирет вспоминала другой разговор – с дядюшкой Хатепером, сразу после той сложной встречи с матерью и её угроз.

«…Я не знаю, что именно ты получишь от союза с Нэбмераи. Но он не предаст тебя, нет. В такую возможность я не верю… Так много зависит от того, какими гранями вы повернётесь друг к другу, – кто же предскажет это наперёд? Одно можно сказать наверняка: ваш союз был благословлён Богиней, а потому не может не быть плодотворным…»

В ту ночь Секенэф ничего больше не объяснил. «Мой путь был очень долгим», – сказал он и отослал их обоих прочь, невзирая на протесты и попытки хоть что-то разузнать.

А на следующий день он отменил все собрания, все дела вне зависимости от их срочности, чтобы обсудить в узком кругу то, что успело произойти в его отсутствие. Распорядившись подать еду и напитки в свои покои, Император пригласил супругу и брата. День обещал быть долгим.

– Вы оба помогали мне расследовать нападение, – проговорил Секенэф без каких-либо вступлений. – Я хочу, чтобы вы подняли детали этого расследования.

– Появились и новые детали, – сказала Амахисат, грациозно садясь в кресло напротив супруга и наливая себе разбавленного вина. – Наше понимание стало полнее, но новое знание неутешительно, увы.

Хатепер поражался выдержке этой женщины. Если он хотя бы ждал вестей о Хэфере, для царицы всё происходящее оказалось внезапным, и к тому же затрагивало болезненную тему доверия между супругами. Однако она сохраняла достоинство и рассудительность.

– До Разлива мы не успеем, даже если бросим на это все силы, – добавил дипломат, занимая последнее кресло.

– До Разлива я и не прошу, – кивнул Секенэф. – Я хочу понять, что мы могли упустить.

– Слава Богам, что хотя бы слухи о тёмном колдовстве жрецов оказались лживы, – сказала Амахисат, аккуратно разворачивая разговор в русло интересующей их с Хатепером темы. – Но где же он был всё это время, наш Хэфер? Почему мы не могли отыскать его? Даже ты…

Дипломат внимательно наблюдал за братом. Боги, Хэфер был жив, вопреки всему, и так о многом хотелось расспросить! Но судя по тому, как закрылся вдруг Секенэф, он действительно не настроен был обсуждать… или… не доверял им?.. Нет, такую невероятную мысль Хатепер отбросил сразу. С чем бы ни столкнулся Секенэф в своём путешествии, не могло же всё измениться в одночасье?..

Император медлил, словно взвешивал внутри каждое слово.

– Боги вернули его мне, – ответил он наконец. – Это – самое главное. Именно это, а не даже вопросы престолонаследия, – добавил он, посмотрев на Амахисат, обращая последние слова именно к ней.

– Я… понимаю, – тихо согласилась она.

И так много стояло за этим простым словом невысказанного – все долгие годы их супружества и партнёрства, и вечная разделявшая их память о женщине, из чрева которой появился на свет самый любимый из его детей.

Хатепер любил и уважал Каис. Сила же и смелость Амахисат восхищали его. И теперь, когда вернулся наследник трона, по сути, соперник Ренэфа, – она не забыла о своём долге царицы. Она по-прежнему была здесь, с ними, готовая противостоять угрозе.

– О прочем говорить сейчас не время. Итак, что вы узнали?..

Хатепер и Амахисат переглянулись, безмолвно согласуя, что каждый из них расскажет, и изложили произошедшее Императору, дополняя доклады друг друга. Секенэф слушал почти отрешённо, но дипломат не сомневался – брат слышал всё до последнего слова, и даже то, что стояло за словами. А когда оба завершили рассказ, Император погрузился в размышления.

– Нужно найти Эрдана Тиири, пока не поздно, – сказала Амахисат, поняв, что тишина затягивается.

– И предупредить королеву, – тихо добавил Хатепер.

Взгляд Императора сфокусировался – тяжёлый, острый, как у сокола, наметившего жертву.

– Нельзя выходить на войну, когда в любой момент можешь получить удар в спину. Исполните мой приказ.

– В праздник Разлива все дела в Империи приостановятся, – заметила царица. – Но всё то время, что не посвящено ритуалам, я буду исполнять твою волю.

– Как и я, – кивнул Хатепер.

Взгляд Секенэфа потеплел, и он чуть улыбнулся.

– Иного я и не ждал от вас.

Тема беседы не способствовала аппетиту, но день уже начинал клониться к закату, и потребности брали своё. Ели они в тишине, но Хатепер почти физически чувствовал витавшие вокруг невысказанные мысли, противоречивые вопросы.

Царица выждала, пока супруг насытится и осушит последний бокал вина, и спросила:

– Когда ты примешь Ренэфа?

Дипломат знал, спросить она хотела далеко не только об этом.

– Сегодня же. Ни к чему откладывать решение, которое уже принято.

– Секенэф… – начала она.

– Почему ты так сомневаешься во мне, моя царица? – мягко прервал Император, накрыв её руку ладонью. – Что бы Ренэф ни совершил, я не отрекусь от него, не подвергну унижению. Но да, я лишу его звания и привилегий – и это решение он сам находит справедливым. Ну а ссылка в дальний гарнизон сейчас для него – лучшее.

Хатепер кивнул, полностью поддерживая.

Серо-стальные глаза Амахисат сузились, хотя руку она не отняла. Они редко позволяли себе такие знаки близости, тем более у кого-то на глазах.

– Я уже говорила, что буду требовать справедливости. Нэбвен из рода Меннту должен ответить нам, почему не уберёг нашего сына в Лебайе.

Дипломат невольно затаил дыхание, надеясь, что царица не забыла его предупреждение. Эта дружба значила для Ренэфа очень и очень много.

– Я услышал тебя, – кивнул Секенэф. – Справедливость превыше всего. Не забывай и о том, что он спас нашему сыну жизнь.

– Я услышала тебя, – в тон ему отозвалась царица.

Их взгляды схлестнулись. Ох как не любил Хатепер такие моменты. Казалось, сам воздух звенел напряжением… но Император вдруг уступил. Сжав руку царицы между ладоней, он чуть склонил голову.

Теперь судьба Нэбвена была в руках Амахисат. И Хатепер всем сердцем надеялся, что она поступит со свойственной ей мудростью.

Откровения насчёт Перкау и жреца Сатеха он решил пока отложить, как и вопросы о Павахе. Ренэф нуждался в том, чтобы внимание отца было направлено к нему насколько возможно по́лно.

Лодка с тихим плеском рассекала тёмную воду, тревожа отражённые в чёрном зеркале звёздные россыпи. Ночь была душной, безветренной, точно застывшей в смутном ожидании.

Уровень реки уже ощутимо поднимался. Скоро взойдёт над горизонтом Звезда Богини из созвездия Пса-Стража – осталось каких-то несколько дней. А успеть завершить тяжёлые дела до Разлива считалось добрым знаком.

Всё он успеть не мог… но это откладывать не стал.

Правя лодкой, он шептал заговор против речных хищников, и глубокие тёмные воды перед ним были спокойны, безопасны. Только этот из всех даров Ваэссира он позволил себе использовать для того, что предстояло совершить.

Его спутник замер на носу неподвижной статуей, вглядываясь вперёд, и вскинул руку, лишь когда лодка заскользила к густым зарослям бумажного тростника. Спугнуть спящих птиц было бы некстати – их крики могли привлечь ненужное внимание.

Высмотрев удобный наименее заросший участок, они тихо причалили, спрятали лодку в зарослях и сошли на берег. Впереди, насколько хватало глаз, простирался некрополь, залитый скупым звёздным светом, – скалистые холмы с выдолбленными в них святилищами и гробницами, древние мастабы и два больших поминальных храма Владык ушедших эпох. Кое-где у основных дорог горели факелы, но они уже договорились, что станут держаться теней. Это будет нетрудно – он помнил маршруты патрулей, и специально уточнил их снова перед тем, как отправиться сюда.

Зазвенел в ночи далёкий шакалий вой, и его спутник замер, прислушиваясь, принюхиваясь.

– Ты всё ещё уверен, господин?

Он был уверен. Давно уже.

Ничего не ответив, он зашагал вперёд. Скоро здесь пройдёт патруль – ни к чему было испытывать удачу, тем более что стражей некрополей обычно сопровождали священные псы.

Память рисовала перед глазами другой некрополь, у которого он провёл много месяцев, где изучил, казалось, каждый сердаб. Ну а этот, расположенный в предместьях Апет-Сут, был знаком ему с детства. Здесь хоронили знать и жрецов. Здесь многие вельможные роды считали своим долгом построить если не личную, то хотя бы семейную гробницу.

Он подробно изучил план некрополя и точно знал, куда идти – пусть идти приходилось и не прямой дорогой, периодически останавливаясь, затаиваясь в тенях древних камней. Скалистые холмы защищали гробницы, повторявшие архитектуру гробниц Императоров, только выполненные более скромно. Место, куда они направлялись, как раз располагалось выше по склону, поросшему скудной растительностью. Если не рассчитать время появления здесь патруля – их легко заметят.

Полуобернувшись, он поманил своего спутника и пошёл вверх по склону, ступая осторожно, чтобы не посыпались из-под ног мелкие камни. В глухой ночи даже шорох мог показаться грохотом. Здесь недалеко расположилось большое семейное святилище жреческой гробницы. Там можно было укрыться.

Когда они переступили порог, его спутник преклонил колено, шепча слова благословения ушедшим. Сам он повторил примерно те же слова, дополнив их благодарностью. Жаль, жертвы подходящей не нашлось, но этих рэмеи явно помнили и чтили потомки – на алтаре кто-то оставил свежие цветы, а запах благовоний ещё не выветрился. Сюда приходили недавно.

Они сели у стены, ближе к входу, прислушиваясь. Через некоторое время внизу зазвучали голоса – патруль шёл по тропе. Стражи переговаривались, веселили друг друга, чтобы развеять скуку ночного дежурства. Доносились обрывочные реплики о том, что чем лучше правит Владыка, тем спокойнее мертвецам – никто не пытается их грабить. А раз не было грабителей, то можно было бы и обход совершать пореже, а вместо этого, например, распить кувшинчик финикового вина. Потом глухо гавкнул один из псов, и воины затихли.

– Учуял чё? – раздался наконец голос.

– Да нет тут никого, мы б заметили. Вдовушка намедни заходила – почтить своего супруга. Она часто приходит.

– Ты ещё скажи, прямо сейчас там сидит.

Стражи засмеялись, кликнули псов.

– Ты глянь, как они хвостами крутят, радуются чему-то.

– Ну а что, добрая вдовушка, и пахнет, видать, вкусно.

– Ну хватит уже там вынюхивать!

– Да, пошли уже. А то Хени без нас всё выпьет, как в прошлый раз.

Когда голоса и звук шагов стихли, он позволил себе глубокий вздох и посмотрел на своего спутника. Псы учуяли Ануират. Тот понимающе кивнул и развёл руками. Они уже договорились, что если их заметят, Ануират выйдет навстречу стражам – бродить по некрополям беспрепятственно было одной из их привилегий.

Мужчины поднялись. Лёгкие доспехи и шлемы в виде собачьих голов делали их похожими друг на друга, как две нерасписанных крышки саркофага. Только приглядевшись, можно было заметить, что одному из них не хватало той особой звериной грации, отличавшей Ануират. Что до характерной формы рогов – она терялась в неверном освещении, особенно если смотреть издалека. Ну а заглядывать ему в глаза под шлемом некому.

Главное было сохранять осторожность. Теперь его жизнь протекала только ночью.

Хэфер кивнул своему спутнику и вышел из жреческой гробницы. Остаток пути они преодолели так же молча, пока не добрались наконец до обители мёртвых одного вельможного рода.

Пригнувшись, Хэфер вступил в святилище, окинул взглядом жертвенный стол с засохшими цветами и остатками пищи, стены, расписанные напутствиями потомкам и напоминаниями о знаковых событиях. Пламя, свернувшееся на дне его восприятия, вспыхнуло с новой силой, лизнуло кости, готовое выплеснуться, когда он прочитал имя рода.

Рода Эрхенны.

Положив ладонь на жезл, укреплённый на поясе, Хэфер решительно шагнул к запечатанным дверям внутренних помещений гробницы. Печать была наложена недавно, в этом году – как раз когда сюда со всеми положенными почестями внесли последнее тело.

– Господин… – нерешительно позвал Ануират.

– Что ещё? – Хэфер резко обернулся через плечо, и воин отшатнулся под его взглядом.

Ануират, лучшие воины Империи, боялись его. Именно этот страх заставил старейшин общины Бернибы попытаться убить его.

– Ты ведь чтишь Стража Порога, – тихо проговорил воин. – Ты – не осквернитель.

Хэфер кивнул. Сняв шлем, царевич передал его Ануират. Носить символы Ануи сейчас казалось настолько же неуместным, как и использовать Силу Ваэссира.

– Я пришёл не осквернять, а восстановить справедливость, – ответил он. – А теперь не мешай мне.

От единственного удара печать брызнула осколками. Двери подались легко. Пахну́ло затхлостью, смесью застарелых запахов благовоний и бальзамирующих составов. Хэфер зажёг единственный светильник у входа и шагнул в полумрак, поправив сумку с инструментами на плече. На повороте пришлось зажечь ещё один – во мраке он не мог прочесть имена. Саркофаги покоились в нишах, хотя некоторые были просто приставлены к стенам. Часть мумий, старинных, были скрыты только погребальными пеленами. Поминальные стелы расположились в идеальном порядке, повествуя об отгремевших некогда событиях.

Это была не единственная гробница многочисленного древнего рода, но одно из самых крупных и почётных их захоронений.

Пламя внутри накатывало волнами, нашёптывая о необходимости сжечь здесь всё без следа. Ему бы хватило на это сил…

Сложнее всего оказалось сдержаться, когда взгляд выхватил то самое имя. На саркофаге, приставленном к стене, ещё не осы́пались ожерелья высохших цветов.

Хэфер положил ладонь на крышку, закрыл глаза. Как и тогда, при встрече с Павахом, заныли старые раны, и собственные кости показались чужими, хрупкими. Внутри зазвучал полный ярости и боли крик Сенахта. Копьё Метджена не остановило его – он бежал, чтобы помочь своему господину отбиться от нападавших.

Отчётливо Хэфер вспомнил свою беспомощность, всю неотвратимость происходящего, когда колесница крушила его кости. Павах столкнул его, но колесницу направлял Метджен из рода Эрхенны.

Огонь взметнулся, напоминая ему: сейчас он в своём праве. Деревянная крышка под его ладонью нагрелась, краска начала оплавляться, и царевич отнял руку. Опустившись на одно колено, он прочёл надпись на стеле, приставленной к изножию саркофага, – слова о храбрости, о верности, о приближенности к нему, Хэферу Эмхет.

– Ложь… – глухо рыкнул царевич. – Всё до последнего слова – ложь!

Скинув с плеча сумку, он достал резец. Камень был мягким, податливым – сбить имя мертвеца из ритуальных формул оказалось несложно. А в последних строках он нацарапал поверх имя того, кто этих слов действительно заслуживал. «Могучий защитник… верный сердцем… любимый господином своим…»

Боевой клич людей… Ржание обезумевших лошадей… Нападавших было слишком много – он знал, что проиграет… уже проиграл…

Пламя выплеснулось. Голос гулким эхом метался по тесным переходам.

– Ты предал меня… лишил памяти и погребения… ради чего?!

Хэфер откинул саркофаг от стены – в другой момент ему бы вряд ли хватило на это сил – и обрушил на крышку несколько ударов такой мощи, что та раскололась и вышла из пазов. Но когда тело в ослепительно белых погребальных покровах предстало перед ним, неподвижное… беззащитное… он остановил себя, напомнил себе, кем он был.

– Нет, я – не осквернитель… – выдохнул Хэфер, с трудом унимая ярость. – Но пусть Страж Порога услышит меня и воздаст тебе по справедливости. У тебя больше нет имени. Память о тебе не будет жить.

Собрав инструменты, он устало поднялся, пошёл прочь по коридору, гася по пути светильники, не глядя на других мертвецов рода Эрхенны. Они и так знали о позоре, который навлёк на них потомок.

Когда царевич притворил двери гробницы, Ануират подал ему шлем, ни о чём не спрашивая. Хотя, разумеется, псоглавый всё слышал…

– Вернуться во дворец до рассвета мы не успеем, мой господин, – предупредил воин.

– Значит, переночуем в другом месте.

Глава 32

Отец вернулся внезапно – ни торжественных встреч, ни приёмов. Ренэф узнал об этом буквально сегодня, когда слуга передал ему приказ Императора явиться.

– Где старший военачальник Нэбвен? – спросил он, застёгивая воинский пояс поверх схенти и укрепляя в петле подаренный старшим другом хопеш.

– Уже в малом тронном зале, господин мой царевич.

Ренэф тихо выругался. Сразу не задалось – мало того, что не предупредили, так ещё и с Нэбвеном не получилось поговорить до аудиенции!

Он бросил взгляд на диадему со змеедемоном-защитником, знак своего положения, протянул руку и помедлил.

– Кто ещё?

– Госпожа царица. Господин Великий Управитель. Это частная встреча.

Царевич не удержался от вздоха облегчения – чем меньше свидетелей, тем лучше, – и снова покосился на диадему, тускло поблёскивавшую на столе. «Мы должны помнить о том, кто мы есть, и сохранять достоинство, – часто говорила мать. – Наша семья – пример для всех наших подданных».

Теперь он уже не верил, что ритуальное украшение придётся символично передать чете Владык. Не верил, что отец отречётся от него. После разговора с дядюшкой Хатепером действительно стало легче, хоть царевич и делал вид, что не было никаких моментов откровенности. Но чувствовать поддержку своей семьи было невероятно важно – до этого он даже не понимал до конца, насколько важно.

– Помнить о том, кто мы есть, – тихо повторил он, надевая диадему, и коротко посмотрел в зеркало, убеждаясь, что для аудиенции выглядит сносно.

Вот только избавиться бы ещё от этого потаённого мальчишеского страха, некстати вспыхивавшего, когда дело касалось отца. С детства. Хэфер и Анирет не терялись в присутствии Владыки настолько… А может, и терялись, но, по крайней мере, Ренэф за ними этого никогда не замечал. Оставалось надеяться, что и по нему видно не будет. Ну а к гневу Владыки он готовил себя уже долго.

Слуга торжественно препроводил его в малый тронный зал, открыл перед ним двери. Стражи молча отсалютовали.

Сердце разогналось, как имперская колесница. Биение отдавалось гулом где-то в висках, вместе с давними словами отца и Нэбвена.

«Ренэф, ты не должен развязывать военный конфликт. Это – приказ, понятно? Когда придёт время воевать, я скажу…»

«Я признаю́ Леддну и прилежащие к ней территории частью Таур-Дуат, а также выражаю надежду, что вы оба помните мои изначальные приказы. Мы не сумели избежать превращения миссии в военную операцию. Пришло время завершить её. Такова моя воля».

«Если же ты не подчинишься прямому приказу от старшего военачальника, мне дано право забрать твоё оружие и доставить тебя во дворец силой…»

Боги, как же стыдно-то теперь было… и стыд был куда сильнее страха. Ренэф почувствовал, как кровь прилила к лицу, и даже злость на себя не помогла. Гнев был привычным, хорошо знакомым оружием, а теперь вот некстати подвёл, испарился.

Расправив плечи, царевич шагнул в зал. Радуясь тому, что того требовал этикет, он опустился на одно колено перед Владыкой, склонил голову, кладя ладонь на рукоять хопеша. Пока не приказали смотреть в глаза – он и не будет. Заодно и успокоится.

«Тоже мне, младший военачальник, командир взвода, – подстёгивал себя юноша. – Да соберись ты уже! Голубь ощипанный, а не сокол Ваэссира…»

Стало чуть легче, хотя царившая в тронном зале тишина давила, угнетала.

Запоздало Ренэф отметил про себя, что Нэбвен сидит в невысоком плетёном кресле в паре шагов от него. Впереди, на возвышении, расположились на тронах отец с матерью. Нет. Император и царица. Великий Управитель, как всегда, стоял в тени, за правым плечом Владыки.

– С возвращением, царевич Ренэф Эмхет, – проговорил Владыка. – Но я ожидал тебя намного раньше.

Даже в его интонациях словно не осталось ничего живого, рэмейского, и от того было ещё больше не по себе. Ни гнева, ни даже толики раздражения – просто ничего.

Разумеется, говорил Император не об этом вечере, а о своём приказе возвращаться в столицу.

Собравшись с мыслями, Ренэф заставил свой голос звучать твёрдо:

– Я нарушил твой приказ, Владыка Обеих Земель, и готов понести наказание.

– Ты нарушил один из моих приказов, – уточнил Император. – Другой ты исполнил превосходно, совершил даже больше, чем можно было просить и ожидать. Ты проявил себя как блестящий военачальник в обстоятельствах, в которых сориентировался бы не каждый ветеран. И твой вклад в расследование преступления против Дома Владык неоценим… хоть это и едва не стоило тебе жизни, к нашей великой печали.

От изумления Ренэф забыл про этикет, поднял голову и воззрился на отца. Издевается?

Владыка говорил абсолютно серьёзно. И никто из присутствующих не улыбался.

– Я бы хотел, чтобы на этом наш разговор и завершился, – продолжал Император, и царевичу показалось, что он уловил нотки горечи. – На твоих подвигах. На моей гордости за тебя. Но Закон справедливости требует, чтобы я принял во внимание все грани произошедших событий, – взгляд Владыки, потеплевший было, снова стал непроницаемым, когда он изрёк: – Царевич Ренэф Эмхет, я лишаю тебя звания военачальника – ты вернёшься в войско Таур-Дуат как солдат. Остатки твоих отрядов будут расформированы, а воины перейдут под начало других командиров. Временно я лишаю тебя всех привилегий твоего положения – твоё слово не будет иметь вес перед военачальниками имперской армии. Ты продолжишь свою службу в сепате Нэбу. Там же будет проходить твоё дальнейшее обучение как одного из моих наследников.

Ренэф видел, как мать побледнела, но ничего не сказала, не стала оспаривать решение – и за это царевич был ей благодарен. Приговор Императора был во много раз мягче того, который он вынес бы себе сам.

И уж тем более он не ожидал, что отец отметит что-то, кроме его рокового промаха.

– Я принимаю твою волю, мой Владыка, – с достоинством ответил Ренэф.

Он хотел было уже просить дозволения задать вопрос о Нэбвене, но Император поднял ладонь.

– Оставьте нас.

Царица медленно поднялась с трона. Её лицо оставалось совершенно непроницаемым, когда она проходила мимо Ренэфа и Нэбвена. Взгляд Хатепера был теплее. Когда Великий Управитель вышел за порог, он кликнул слуг, и те помогли Нэбвену.

Потом двери закрылись, и воцарилась та же тяжёлая тишина.

Ренэф на всякий случай снова склонил голову.

– Я не могу сказать тебе ничего, что ты бы уже не знал и так, – проговорил Император. – Наше счастье – и проклятие – видеть результаты своих действий достаточно быстро. Каждое наше деяние имеет резонанс больший, чем деяния других. Ты получил возможность убедиться в этом. И никто не накажет тебя сильнее, чем ты уже наказал себя сам.

Почти то же сказал ему Нэбвен – ещё там, в Лебайе…

– Посмотри на меня, царевич Эмхет, – прозвучал приказ, которому никто из живущих противиться не мог.

Ренэф поднял взгляд, окунаясь в золотую бездну, древнюю, вечную. В этой бездне он видел своё отражение, отражение своей Силы, что вела за собой других… отражение всех тех, кто закрывал его собой, исполняя его волю… От боли стало тяжело дышать, и с губ сорвался глухой рык. Он пошатнулся, едва удержав равновесие, но не отвёл взгляд – пил до дна своё осознание пережитого там, сызнова, раз за разом.

– За тебя будут сражаться и умирать. Твоя задача – сделать так, чтобы это было не зря. Ты уже понимаешь это, и потому… – взгляд Ваэссира снова стал взглядом Секенэфа, почти смертным, а голос зазвучал мягче: – И потому я горжусь тобой, сын.

Ренэф не понял, в какой момент отец вдруг оказался рядом, сжал его руку в воинском рукопожатии и рывком поднял на ноги. Голова шла кругом, и он никак не мог осмыслить то, что услышал.

«…горжусь тобой…»

– Я вижу, кем ты стал и кем ещё станешь. Сокол расправил крылья, поднимаясь в бездонную высь. Но я хочу, чтобы ты снова доказал, что достоин вести других, – Секенэф положил ему на плечи ладони, тяжёлые, горячие, всё ещё излучающие ту Силу, часть которой текла и в нём самом. – Доказал не мне, не другим… прежде всего – себе самому.

Перед глазами поплыло, как будто он смотрел сквозь чашу горного хрусталя. Сколько раз он представлял себе этот момент принятия, признания, но там всё было не так…

Просто и по-настоящему.

Час был уже поздний. Дворец затихал, погружаясь в ночную дрёму, – только стражи бдительно несли свою службу, да редкие слуги бесшумными тенями скользили по переходам с какими-то последними поручениями.

Ренэф направлялся в гостевое крыло. Всё казалось немного нереальным, как в глубоком сне, – странным, чуть жутким… и вместе с тем чудесным. Он чувствовал себя луком, тетиву которого слишком долго держали натянутой, и она почти уже сорвалась… а потом вдруг оказалась заменена ещё лучшей.

Мысли плыли, как в тумане, но одна из них была яркой, как цель. Он должен был узнать. Должен был успеть. Откладывать было непозволительно.

Дойдя до нужной двери, он постучал, выждал немного и, не услышав ответа, всё же вошёл.

В небольшой комнате горел единственный светильник. На циновках у окна сидел Нэбвен, глядя куда-то в сад. Наверное, стука он просто не услышал, а может, и не хотел отвечать.

– Позволишь?

Нэбвен обернулся, тепло улыбнулся и кивнул, приглашая сесть рядом. Молча он указал на кувшин вина, но Ренэф покачал головой. Стараясь удерживать взгляд на лице друга, не напоминать себе лишний раз о его увечье, он устроился неподалёку.

– Ты ведь уедешь завтра, – проговорил царевич полуутвердительно.

– Да-а-а, – мечтательно протянул Нэбвен, снова глядя в окно. – Скоро празднества. Хочу провести их дома, со своими. Наилат долго меня ждала.

– Понимаю. Мне тебя будет не хватать.

– Южный сепат Нэбу лежит далеко… а всё ж тоже на Берегу Живых, – военачальник подмигнул ему. – Свидимся ещё.

– Нэбу – отличный выбор, чего уж. Я там никого не знаю. А в связи с кое-какими эпизодами нашей истории темнокожие воины юга недолюбливают всех, кто родом из сепатов севернее. Вот уж где моё происхождение точно не будет иметь значения, – Ренэф усмехнулся, пожимая плечами, и вздохнул. – Но я уже привык, что всегда могу прийти к тебе за советом.

– Это честь для меня, как и называть тебя другом. Я счастлив был увидеть сегодня, что твой отец, наконец, разглядел тебя.

– Благодаря тебе.

– Нет. Тебе самому. А теперь наше путешествие закончено, мой царевич. Мне уже пора на покой.

– Владыка дал тебе почётную отставку? – уточнил Ренэф. – Твоя служба окончена?

– Окончена, – военачальник чуть улыбнулся. – Много было славных боёв. Выйти на новую войну я уже не смогу. Но я рад был пройти последние шаги этого пути рядом с тобой.

Что-то было не так, Ренэф чувствовал это. Нэбвен говорил искренне… но словно бы не всё.

– Что произошло там? – царевич поймал взгляд собеседника. – До того, как меня позвали?

Старший рэмеи неопределённо покачал головой.

– Ничего такого, что я не нашёл бы справедливым.

– И всё же?

– Я тоже должен был ответить – за промах, который едва не стал фатальным. Приговор царицы был милосердным. Мой род не лишится своей славы, и все мои прежние деяния не будут стёрты.

Ренэф нетерпеливо кивнул.

– Моя отставка… – Нэбвен потянулся за кувшином, налил себе вина и отхлебнул. – В других обстоятельствах снятие с поста с лишением звания и положения могло бы считаться позорным. Но я не считаю его таковым. Я просто… возвращаюсь домой.

Гнев поднялся внутри тяжёлой волной.

– Изгнание. Если это ты считаешь справедливым…

– Ренэф, так, как есть, – достаточно хорошо. Видят Боги, я… Ренэф, стой!

Но царевич уже не слушал.

Силы совершенно оставили её. Откуда было взять ещё – она не представляла. Крах, крах всего… но она не имела права дать себе передышку. Один неверный шаг, и уже ничего нельзя будет исправить.

Или уже нельзя?..

Амахисат дождалась, когда верная служанка снимет с неё тяжёлый венец и ритуальные украшения, и отослала женщину прочь. Никого не хотелось видеть, ни с кем – говорить. За последние сутки она словно потеряла несколько лет жизни. Запереться бы здесь, в покоях, закрыть наглухо окна и погрузиться в благословенный мрак. Во мраке рождались толковые мысли… Разум получал отдых, в котором отчаянно нуждался… И главное – чтобы никого, совсем никого рядом…

Дверь с грохотом распахнулась, и она вздрогнула, не успев даже рассердиться на такую дерзость. Привычка всегда сохранять лицо взяла своё – когда царица обернулась, она держалась с обычным непроницаемым достоинством.

– Господин царевич, нельзя же так! Нельзя! – причитали служанки.

– Пошли прочь! – рявкнул Ренэф, даже не глядя на них, и шагнул в комнату.

– Что ты себе позволяешь? – холодно поинтересовалась Амахисат, откидываясь на спинку кресла. – Врываться в мои покои вот так. Приказывать моим слугам. Ты забываешься, царевич Ренэф Эмхет.

Она посмотрела на служанок, ободряюще кивнула им и жестом попросила уйти. Женщины тихо с поклонами удалились, притворив покосившуюся от удара дверь. Двери во дворце делали на совесть – это как же он в неё ударил?..

– Объяснись, – спокойно потребовала она.

– Нет, это ты должна объяснить мне!

От его взгляда, полыхавшего яростью, даже ей сделалось не по себе.

– Ты и правда забываешь своё место, – Амахисат позволила себе чуть повысить голос. – Или ты одичал в военном походе? Выйди и зайди, как подобает. И тогда я, возможно, поговорю с тобой.

Но он даже не шелохнулся, только кулаки сжимались и разжимались, да хвост хлестал по ногам. Амахисат отвернулась к столу и открыла ларец, сделав вид, что перебрать украшения сейчас было самым важным делом на свете.

Ренэф всегда был упрям. Сгибать его ей не нравилось. Она предпочла бы, чтобы власть её оставалась скрытой, без прямого противостояния. Но слишком многое изменилось с этим военным походом… И всё же противостоять ей до конца он не решился.

– Почему ты так поступила? – глухо спросил царевич наконец. – Если б он не пришёл за мной, не учёл всю мою самонадеянность… я бы не вернулся. Издох бы там же, в холмах под Леддной. Или попал в рабство.

Амахисат вздохнула. Вся жизнь у власти так или иначе строилась на компромиссах. Он не послушался, но хотя бы отступил – давление можно было чуть ослабить.

– Ренэф, ты просил меня не вмешиваться, не унижать тебя, – мягко ответила она, снова поворачиваясь к нему. – Отчего же сейчас ты пришёл унизить Нэбвена, просить за него, когда он хотел ответить за свои поступки сам?

Гнев в его глазах не схлынул, но теперь в них была и растерянность. Да, она хорошо знала своего сына – всё ещё знала.

– Я смягчила наказание, как только могла. Но оставить угрозу твоей жизни без ответа – этого мы не можем себе позволить. Ты, как царевич, должен понимать это. Ты, просивший для себя жестокого приговора.

Ренэф покачал головой.

– Меня не подвергли позору. А его, всю жизнь отдавшего службе Империи… отдавшего мне всё, что от этой жизни оставалось… Он должен был вернуться домой с почестями!

– Да, воинам в отставке полагаются щедрые выплаты из казны. Это не такая большая цена за сохранение чести рода и памяти о его свершениях. Род Меннту не бедствует. Не беспокойся так.

– Дело не в этом! Военачальников, героически прошедших не одно сражение, не лишают звания и привилегий. Так ведь… нельзя.

– Хочешь почтить его – закажи ему стелу, – спокойно сказала Амахисат. – Вели выбить на ней, что сочтёшь нужным.

– Уж будь уверена, так и сделаю, – оскалился царевич.

– Итак, как видишь, всё справедливо. И когда твой гнев уляжется, ты сумеешь это разглядеть. А теперь – не хочешь ли извиниться передо мной за непочтительность?

Он помедлил, потом чуть поклонился:

– Нет, не хочу.

С этими словами царевич ушёл. Амахисат не стала унижать себя и кричать ему что-то в спину, только потрясённо посмотрела вслед.

Это было слишком… слишком после всего. Когда дверь захлопнулась, царица устало спрятала лицо в ладонях.

– Что там сегодня происходит? – спросил он, поднимая взгляд от записей, которые изучал.

– Царевна вернулась в столицу, господин, – отозвался Ануират.

– Хорошо… Как раз вовремя.

Хэфер вздохнул, бросил взгляд на свой отложенный шлем… и тут же отринул эту мысль.

Увидеть сестру, хотя бы издалека, он очень хотел. Но рисковать было нельзя. Царевич определил для себя строго ограниченное число ночных вылазок, и прогулка по тёмным садам под окнами Анирет в них не входила.

Делать то, что необходимо. Не рисковать лишний раз. Обходиться только вестями. Время для радостных встреч придёт после… когда-нибудь.

Хэфер посмотрел на тонкую косу, обвивавшую его запястье, едва проглядывавшую из-под наруча. Серебряно-золотистая прядь… всё, что осталось. Сколько раз он составлял про себя первое послание для неё, сколько всего хотел сказать… и ничто не было достойно запечатления. Слова меркли, не родившись. Разве лист бумажного тростника передаст всё, что на сердце?

Царевич заставил себя сосредоточиться на деле. Обуздывать пламя, направлять его так, как до́лжно, – это требовало сосредоточения всей его сути, если он, конечно, хотел остаться собой. Слабость была так же непозволительна, как и лишний риск…

Нет, не слабость. В ней была его сила. Он знал, что́ защищал… кого защищал. И это было даже важнее, чем восстановить справедливость. Если он потерпит неудачу – всё зря.

– План поместья?

– Уже доставили, господин, – Ануират почтительно передал ему свиток.

Что ж, по крайней мере, ему было, чем заняться. Удар выйдет тем точнее, чем лучше он всё просчитает. Времени достаточно – не гневить же Богов на поворотной точке года, когда потоки энергий приходят в мощное движение, перестраиваясь в новую форму в преддверии следующего цикла.

А когда пройдут дни основных ритуалов, он будет готов.

Им так о многом нужно было поговорить, так многое обсудить! Но говорить гость храма пока был совсем не настроен и противился всякому шагу навстречу. А ведь он проявил себя доброжелательным и радушным хозяином, разделил с бывшим бальзамировщиком свой дом и готов был разделить все свои тайны – со временем.

Главное – Перкау осознавал их общую цель. Вроде бы. Привыкнет. Увидит, как всё обстоит на самом деле.

Покидать святилище Колдун не боялся – жрец никуда не денется. Если попробует выйти, ша проследят за ним, напомнят, куда заходить не стоит.

А вот наведаться в поместье имело смысл, посмотреть, не оставила ли царица знак, что хочет встречи. Разлив Разливом, но события сейчас происходили стремительно, и упускать что-то было бы неразумно.

– Наша госпожа изволила проявить беспокойство и нетерпение, что на неё совсем не похоже, – чинно сообщил ему Керах, как только Колдун прибыл. – Искала тебя. Велела передать, что Владыка вернулся… вот уж два дня как.

– Ну так не будем откладывать – отошли гонца во дворец.

Пока Колдун ждал, подали ужин. Всё как положено – с изысканным вином, одним из самых его любимых сортов. Вот только насладиться не получалось, слишком уж сильно́ было переполнявшее его волнение.

Владыка вернулся, а значит!.. Мысль была настолько чудесна, что даже лишний раз думать её казалось кощунственным, чтоб не спугнуть. Вдруг всё-таки что-то пошло не так?..

Царица явилась даже быстрее, чем он ожидал. Видимо, и правда дело было срочным. Колдун поднялся ей навстречу, поклонился, но не успел даже спросить, что стряслось.

– Владыка нашёл Хэфера, – резко сказала Амахисат, проходя к креслу и садясь. – Живого.

Маг знал царицу уже много лет, много лет служил ей… и видел, что сейчас она была на пределе. Её взгляд, её жесты – всё выдавало в ней самый пик разрушительного напряжения.

– Объявлено об этом не было и не будет, пока не удастся раскрыть заговор, – продолжала Амахисат. – И ты прекрасно понимаешь, что это может означать для нас.

Колдун склонил голову, удержавшись от неуместных шуток. Не то чтобы он боялся царицу, а всё же попадать под колесницу её гнева не хотелось бы – ему и без того было чем заняться.

Амахисат сама налила себе вина, сделала несколько больших глотков. Да, во дворце ей явно не доводилось расслабиться – слишком много она удерживала в своей власти, и главное – саму себя.

Заставив свой голос звучать спокойнее, царица проговорила:

– Насколько я знаю своего супруга, он спрятал Хэфера в Тамере. Оттуда была родом его первая жена. Тамерским жрицам он доверяет достаточно.

– Разумное предположение, – тихо согласился Колдун.

Глаза царицы сверкнули гневом – не тем жарким гневом, который испытывали воины, нет. Не тем, который мог испытывать он сам, – песчаной бурей, которая сметала всё на пути, но и быстро успокаивалась. Её гнев был холодным, долгоживущим и неотвратимым, как дыхание некрополей.

– Найди его и убей.

Нестерпимо зачесалась правая рука. Колдун не стал себе отказывать – снял перчатку и почесал, как следует рассмотрел изуродованную кисть и несколько раз сжал пальцы, насколько позволяли омертвевшие мышцы. Разумеется, всё это он сделал так, чтобы Амахисат тоже как следует рассмотрела.

– В прошлый раз моя попытка не увенчалась успехом, – напомнил он. – А рук у меня всего две.

– Тамер – не храм Стража Порога, – прошипела Амахисат. – Хайту подери, да Золотая же – супруга твоего Бога, а не только Ваэссира! Для тебя там нет запретов. Если не справишься – останешься не только без рук, уж Владыка об этом позаботится.

– Я попробую.

– Не-е-ет, – усмехнулась царица, откидываясь на спинке кресла. – Ты не попробуешь, ты это сделаешь, Верховный Жрец Сатеха. Иначе всё будет разрушено, всё! Наша жизнь. Наш союз. Твой культ…

– Интересно, что ты назвала меня так… впервые, пожалуй, – задумчиво проговорил Колдун. – Сочту это Знаком.

И она даже не представляла себе, насколько это и правда было Знаком.

Когда детали его путешествия в Тамер были согласованы, и царица предупредила его, чтобы был осторожнее, учитывая, что рассказал Самрион Ассаи, они расстались. Маг не стал откладывать то, что мог сделать уже сейчас. Приняв излюбленный облик ничем не примечательного пузатого ремесленника, он отправился в Апет-Сут сразу наутро после их ночной встречи. Путь был близким – имение располагалось в окрестностях столицы.

Он хотел переговорить кое-с-кем из осведомителей, да и вообще посмотреть, какие нынче царили настроения. И главное – как следует принюхаться.

Ближе к закату, завершив все дела, он присоединился к толпе гуляк неподалёку от дворца Владыки. Заходить на внутреннюю площадь он не собирался – побродил по рынку и улицам, собирая слухи, да вокруг высоких светлых стен.

И в какой-то миг ярче, чем заходящая ладья Амна, для него вспыхнул след… тот самый умопомрачительный запах, как назвали бы это псоглавые. Затухающий отпечаток родных энергий, которые составляли самую его, Колдуна, суть.

Его охватило почти экстатическое возбуждение, которое не могла бы даровать ни одна красавица Империи, и восторг этот граничил с ритуальным трансом.

Нет, его будущий Владыка, избранный Сатехом, был не в Тамере. Он был где-то здесь, очень-очень близко!..

«Хитро – скрыть почти на виду! – с восхищением подумал маг, глядя на стены, скрывавшие дворец. – Там, где никто не подумает искать…»

А вот кого Император спрятал в Тамере – Колдун, кажется, знал.

Глава 33

40-й год правления Императора Секенэфа Эмхет

Разлив Великой Реки

Далеко в Верхней Земле, в уединённых скалах над первым порогом Апет, было сокрыто святилище, ход к которому знали немногие из живущих. Святилище это было древне́е, чем даже пирамиды, поднявшиеся в незапамятные времена над песками Каэмит, и уж тем более – чем величественные храмы Божеств, ныне украшающие города Империи. Ни единого символа не было высечено на его стенах, но каждый камень здесь дышал таинством, Силой. Это святилище было рукотворным, но никто уже не помнил имён создавших его мастеров и даже имён первых Владык, приходивших сюда.

Легенды говорили, что именно эти скалы поднялись из первозданных вод, а за ними – и остальные земли. В других легендах повествовалось, что сюда, в Пещеру Двух Истоков, приходила Аусетаар оплакивать своего первого жреца и возлюбленного супруга, Ануи, когда Сатех поверг его.

Жители Нэбу тоже слагали легенды: о животворных слезах Богини, о сезонах дождей, знаменовавших наступление нового цикла. Рассказывали они и о тех, кому подвластна была сила паводковых вод, о тех, кто умел направлять Великую Реку по своему разумению. И о том, что когда-то Апет была дикой, неприручённой, и смывала с лика новорождённой земли всё, что пытались создавать предки.

Всякая жизнь брала начало из первозданных вселенских вод. Из них брала начало и Великая Река Апет. И хотя зримые её истоки терялись далеко в дебрях джунглей за сепатом Нэбу, а незримые – в иных пространствах, доступных разве что Богам, именно здесь, в этом древнейшем из храмов, было запечатлено их отражение. «Что вверху, то и внизу».

После заката от ближайшего храма к скалам пришла ладья с дарами, причалила в темноте, которую разгонял лишь робкий свет двух светильников. В молчании двое собрали оставшиеся подношения и прошли по затерянной в скалах тропе к сокрытому святилищу. Безмолвные, безликие посвящённые заранее приготовили всё к их приходу, к грядущему таинству. Теперь они остались наедине. Ночь укрывала их звёздными крыльями, умерив даже жаркие ветра из неспокойной Каэмит. И Обе Земли ждали их…

Вот уже не первый год Амахисат приходила в Пещеру Двух Истоков, но каждый раз её охватывало благоговение, восхищение, в котором в ходе ритуала растворялась смертная часть её сути, уступая место божественной Силе. Смертный и не увидел бы здесь, в точке, где сходились пространства, ничего, кроме древних камней, истёртых временем алтарей да плескавшихся у скал речных вод. Посвящённый же видел Начало, которому предстояло пробудиться и сызнова наполниться Силой, дарующей жизнь всему.

Царица бросила взгляд на своего спутника. До того, как их восприятие переплетётся и сольётся воедино, она не могла угадать наверняка, что он испытывал. Но в их самый первый Разлив, когда она была ещё слишком молода и восторженна, слишком влюблена, а его раны были ещё слишком свежи, они много говорили здесь – о том, что было прежде… о том, что предстояло исполнить… о жертве. Когда Амахисат узнала Секенэфа ближе, в нём давно уже не было страха перед ежегодной жертвой, а благоговение, которая могла испытывать смертная, привычная, часть его сути, уже тогда не было таким ярким.

Она жалела, что не знала его раньше, что всё лучшее, чем он был не как Император, но как рэмеи, как мужчина, досталось другой и с той другой ушло на Берег Мёртвых. Надежд воскресить это давно уже не осталось. То были сказки для юных дев, считающих себя достаточно сильными и прекрасными, чтобы пробить даже самый крепкий доспех бесстрастности и разбудить чувство любого смертного.

Дело было не в доспехе. Всё в мире, умирая, возрождалось, но не всегда в прежнем качестве. И того Секенэфа, которого знала Каис, уже просто не было среди живых. Но был друг Амахисат, верный и уважающий её партнёр, вместе с которым они сумели осуществить для страны даже больше, чем он успел со своей первой царицей. Ей удалось смириться… Смириться с его не-любовью к ней было проще, пусть когда-то и мучительно – проще с тех пор, как она увидела его изнутри, поняла, что ему просто нечем полюбить другую женщину. Не существовало более на Берегу Живых того, прежнего мужчины, кто был бы на это способен, – остался только Император, исполняющий свой долг.

С чем смириться было нельзя – это с его не-любовью к кому-либо, кроме Хэфера. Супруг был мёртв, но ведь отец – нет! Однако же ни Ренэф, ни тем более Анирет, которой, может, лучше было бы и вовсе не рождаться, не значили для него даже половины того, что значил их с Каис наследник… А изменилось это лишь в последний год – в год, когда он потерял старшего сына и сумел, наконец, обратить взор к двум другим своим детям.

Ранить Секенэфа было по-своему больно, видеть его надломленным и потерянным – страшно. Но боль пробуждала и оживляла, и трансформация подчас была необходима. Боль открыла врата к новой жизни… которая теперь могла вот-вот рассыпаться в прах.

Потому что Богам было угодно, чтобы Хэфер Эмхет вернулся на Берег Живых. Вопреки всему возможному.

При этой мысли Амахисат невольно споткнулась, сбилась с шага. Секенэф успел подхватить её под локоть, перехватив свою корзину с подношениями другой рукой. И столько в его взгляде было самой простой, земной заботы, что на несколько мгновений сердце подвело её и чуть не подвёл разум. Безумный, глупый порыв охватил её – броситься к нему, признаться: «Да, это я, я убила твоего сына чужими руками. Только живи, живи дальше, прошу! Живи для нас!»

Но она знала, кем была. А та молодая вельможная дама, которая едва только вступила на путь царицы и бесконечно восхищалась своим Владыкой, которой и в голову бы не пришло навредить ему даже косвенно во имя сколь угодно высоких целей, давно уже сгинула.

Амахисат чуть улыбнулась и кивнула ему – всё хорошо.

Вместе они вошли в темноту древнего святилища, живую и ждущую. И здесь всякие мысли истаяли, уступив место ритуальной тишине в пространстве и в разуме. Рука об руку они обошли каменный зал – затеплили светильники и жаровню, разложили подношения, воскурили благовония, размыкавшие оковы разума. В пещерах было прохладно, но физические ощущения отступали всё дальше по мере того, как восприятие расслаивалось.

Свет, разгонявший первозданную тьму, был маяком для Божеств и духов, которым после великой трансформации непременно надлежало вернуться на землю, гармонично, согласно Закону. В эти ночи празднеств – и особенно в текущую, в самую первую и самую тёмную – весь рэмейский народ будет разжигать огни, помогая новому солнцу родиться и найти дорогу сквозь мрак небытия.

Из-под земли, как раз под центральным алтарём, били два источника – то самое хрупкое отражение священных вод, текущих на грани миров. Всякий ритуал отражал событие или явление подобно тому, как физическое тело повторяло структуру мира, в котором было рождено. И сакральное знание о том, что до́лжно совершить, о том, что ни один жест, ни одно слово не были случайны, позволяло делать немыслимое возможным, гармонично направлять энергии Мира, открывая для них благое русло. В этом и заключалась священная власть, злоупотребление которой могло привести к катастрофе – и уже приводило в прошлом.

Одной из древнейших рэмейских легенд, по-разному пересказываемой в разных уголках Обеих Земель, была легенда о Тамерской львице, разрушающей Силе солнца – воительнице Сахаэмит, обратной стороне всеблагой Золотой. Говорили, что когда-то земные народы решили пойти против Закона Амна и нарушить порядок вещей, что именно тогда изменился лик континента, а плодородные некогда земли стали песками Каэмит и Великая Река несколько раз меняла своё русло. Говорили ещё, что как раз тогда народы потеряли Любовь – понимание гармонии течения энергий, которые умели направлять, – и Любовь обернулась к ним своей разрушающей гранью.

Никто уже не помнил, что именно было совершено, и какие события вызвали ярость солнца. Но защитница Трона Владык, самая любимая из порождений Амна, едва не уничтожила все народы, когда бы не хитрость и мудрость Тхати. Не кровью земной, не кровью рэмеи и людей напоил её Господин Удачи, а красным пивом – ныне одним из излюбленных ритуальных напитков, заменивших настоящую кровь диких обрядов древности. В этой части легенды была отражена смена земных ритуалов.

В старейших священных текстах Звезда Богини, восходившая прежде солнечной ладьи Амна и знаменовавшая собой начало Разлива, не всегда была благостной. Некогда, на заре времён, задолго до зарождения традиции ритуалов умиротворения Богини, её восход знаменовал собой и разрушение. И потому никто из Владык Таур-Дуат не забывал, в чём заключалась его сакральная роль – не только напитать землю своей Силой, но и умиротворить стихии, направить их на процветание и защиту.

Когда-то это требовало жертв… И пусть ритуалы видоизменились, жертвы – той жертвы, о которой мало кто знал, – требовало это и теперь. Сила Ваэссира была велика и даровала множество чудес. Его жизнь была жизнью Обеих Земель, и не только фигурально.

Сколько Владычиц приходило сюда прежде, чтобы впустить в себя Силу и Любовь Богини и пробудить всю мощь Ваэссира, дарующую жизнь на новом витке! И все они знали, как знала и Амахисат, о цене этого блага, неизбежной, неумолимой – о всё более скором угасании смертной формы, бывшей сосудом для пробуждённой мощи.

Но никто из цариц не мог предугадать наверняка, когда за их Владыкой придёт смерть. Лишь на заре эпох, во времена диких культов наследников хайту, на царицу ложилась обязанность пресечь земную жизнь властителя, когда силы его были на исходе и больше не могли питать землю. А потом уйти вместе с ним.

Теперь требовалась лишь Сила Золотой… но и она несла на своих крыльях отсроченную смерть и возрождение…

Голоса Императора и царицы выплетали узор тайных слов, и он ложился невидимой витой сетью, соединяя пространства земного и незримого воедино. Сложная последовательность жестов их древнего танца вычерчивала мистическую структуру явлений – как росчерки падающих звёзд в тёмной бездне неба, – выхватывая и повторяя саму суть бытия.

А потом Амахисат сбросила своё облачение, и вместе с ним сбросила память о том, кем была и чего желала. У неё более не было имени – до краёв наполнившись Силой, она стала само́й яростью восходящей Звезды Разлива, затмевающей солнце, и самой Любовью, дарующей жизнь. Перед этой Силой преклонял колени Владыка Обеих Земель, возрождающийся Ваэссир, и она будила в нём потенциал творения.

Так Золотая возвращалась из жерла Первородного Пламени на землю, возвращалась в объятия Первого Эмхет, чтобы он мог оплодотворить землю. Подобно тому, как некогда Амн, Отец-и-Мать Мира, оплодотворил себя, запустив бесконечное движение, так ронял Ваэссир своё семя в первозданные воды, и Великая Река разливалась его жизнью, многократно умноженной любовью Богини.

На востоке ярко воссияла Звезда Разлива, и жрецы во многих храмах Империи, наблюдавшие за её движением вот уже не один век, отметили с облегчением: она горела чистейшим голубоватым серебром, а не кровавым пламенем, как в старинных текстах.

Выбрать тихое тёмное место у заводей оказалось не так уж легко – столица праздновала Разлив шумно и с размахом, как всегда. А огней – факелов, светильников, свечей – было столько, что казалось, ночь озарена ярче, чем день.

Толпы с песнями и смехом встречали ночь Разлива, восславляя Богов и Владык, свет и Великую Реку. Ночные шествия, переходящие в пиры прямо там же, на улицах, были в Таур-Дуат доброй традицией. В эти дни, казалось, все были равны. Впереди ждала целая декада праздников – сколько заготовленных хлебов и сладостей предстояло съесть, сколько вина и пива выпить! И главное, чтоб год был хорошим, – не забывать делиться трапезой с духами и божественными покровителями и с теми из соседей, кого Боги не одарили в этой жизни большим достатком.

Хэфер любил праздники Разлива, как и все рэмеи. Ему с детства нравилась эта особая атмосфера всеобщей радости, когда забывались все тяжбы и ссоры, и счастье разливалось полноводной рекой. Он помнил, как сопровождал отца вместе с семьёй, как занял особое место в ритуалах столицы после того, как был провозглашён наследником.

Сейчас, как и тогда, царевич направил свою волю в помощь отцу, не позволяя тревоге за Императора возобладать. Его губы невольно шептали слова тех же гимнов, и руки повторяли привычные ритуальные жесты, когда он преломил медовый хлеб, бросая часть в воды Апет, а потом откупорил узорную ритуальную флягу, выливая половину красного пива. Петь в голос он не рискнул, да и с собой взял только один украшенный священными знаками Разлива светильник, который сейчас держал сопровождавший его Ануират.

В эту ночь ритуалы в Апет-Сут возглавлял дядюшка Хатепер – с помощью Анирет и Ренэфа. Но Хэфер не решился не то что приблизиться к храму Ваэссира, а даже присоединиться к толпам празднующих на улицах, хотя едва ли кому-то сегодня было бы дело до него. Воспользовавшись общей весёлой суматохой, он покинул дворец так же, глубокой ночью, в сопровождении одного из псоглавых воинов. Оскорблять Богов и не праздновать Разлив совсем было нельзя. Да и сердце отзывалось колдовской ночи, просило присоединиться к чествованию.

Однако сегодня, несмотря на царившую повсеместно радость, Хэфер особенно явственно ощутил, что не принадлежит ни тому миру, ни этому. Чужак в собственном доме, вынужденный скрываться даже от родных. Наследник без трона, отмеченный противоречивым, рвущим разум благословением Богов. Он скользил по зыбкой грани между живыми и духами, но ведь именно это требовалось для его цели.

Мысли царевича обратились далеко – туда, куда стремилось сердце. Где-то праздновала Разлив его возлюбленная супруга, так же, в сопровождении только псоглавого воина. Когда он преклонил колено, чтобы погрузить ладони в поднимающиеся воды Апет, он подумал о том, что Великая Река сегодня объединяет всех. Отчётливо Хэфер вспомнил родные руки – хрупкие, всегда немного прохладные, – но пальцы ощутили лишь воду.

А Великая Река Апет несла свои волны, объединяя зримое и незримое. И только ей под силу было донести слова, невысказанные, ненаписанные.

Радость празднества омывала болезненную пульсирующую пустоту в груди, дразнила надеждами. И вкус сладковатого красного пива отдавал горечью, огнём и металлом.

С наслаждением Тэра осторожно вошла в прохладные ласковые воды, искрящиеся отражённым светом звёзд. Великая Река обновлялась и приносила обновление всем детям Таур-Дуат, унося прочь боль и печаль.

Далеко в Тамере гремели празднества, и над Апет разносились песни и смех, но Тэра привыкла к уединению. Её небольшая община часто выбиралась в Кассар на празднование Разлива, но жрице нравилось праздновать не в толпе, а среди своих.

Ах, где же все они теперь? С какими мыслями встречают восход Звезды Богини?..

Этот Разлив был необычным для Тэры. Никогда прежде она не ощущала такого сильного родства с энергиями поднимающихся паводковых вод. Золотой рассвет, вернувший её на Берег Живых, оживал в её крови, обновляя движение, и от благодарности перехватывало дыхание. И не только в себе – вокруг она отчётливо чувствовала эту нарастающую мощь жизни, готовую разлиться и напитать Обе Земли. Необъяснимо, неописуемо.

Невольно жрица задалась вопросом: если она чувствовала это родство так сильно – то что же испытывали сами Эмхет? И Хэфер…

Не думать о возлюбленном, особенно сегодня, было невозможно. Она представляла его сияющим, сильным, возглавляющим ритуалы, пока Владыка и царица совершали божественное таинство у истоков Апет. Как, должно быть, радовался Хэфер, вернувшись к родным, вернувшись на своё место! Ей было приятно думать, что он счастлив. Или пока возвращение всё ещё оставалось тайной?..

Самой своей сутью Тэра чувствовала, что ровно в этот миг его мысли тоже были обращены к ней.

– Будь благословен, мой будущий Владыка, – прошептала она, закрывая глаза и поднимая узорный фаянсовый светильник. – Твой огонь развеет нисходящую тьму. Найди путь, и пусть Боги помогут тебе пройти по нему, мой прекрасный возлюбленный…

И не только о Хэфере были сегодня её молитвы, но и об Императоре, благодаря которому её жизнь и жизнь её нерождённого пока ребёнка вообще стала возможной на новом витке.

Восход Звезды Разлива был ярким, торжествующим. Впервые оказавшись в священную ночь вдали от близких, вдали от своей привычной жизни, они с Сехиром праздновали начало нового цикла, старательно развеивая друг у друга печальные мысли. Самым жизнерадостным в их маленькой компании был, конечно, щенок. Вот уж кому даже скромный праздник пришёлся по душе, тем более что перепадало больше вкусного.

Тэра жалела, что руки ещё не зажили, что она не могла порадовать своего верного друга музыкой. Что ж, по крайней мере, ничто не мешало им распевать на два голоса традиционные песни. А сыграть для него она ещё успеет.

Жрица предлагала Сехиру присоединиться к гуляниям в Тамере, но Ануират наотрез отказался. «Я ж дикий провинциальный вояка, – смеялся он. – Куда мне одному! Зато впереди у нас немало Разливов – нагуляемся ещё вместе. Вот увидишь».

И Тэра знала – так и будет…

Золотой рассвет застал их там же, под сикоморами. Щенок, притомившийся от беготни по саду, дремал, привалившись тёплым боком к хозяйке. Сехир, казалось, не устал вовсе, даром что всю ночь травил байки и пил за двоих – жрица ограничивала себя в вине, мешала с водой.

Странный звук заставил их обоих вскинуть голову, посмотреть в небо, в столь ранний час ещё не успевшее окраситься глубокой лазурью.

Над раскидистыми кронами сикомор, прямо над ними, кружил одинокий сокол. И в его кличе Тэре слышалась тоска.

Ласковый солнечный свет прокрадывался в древнее святилище, и тени уходили глубже, клубясь, перешёптываясь о таинствах минувшей ночи.

Амахисат сидела, приникнув спиной к согретой каменной стене близ затухающей жаровни, и устало смотрела на небо в просвете пещеры, ориентированном на восток.

Тихо, с лёгкой хрипотцой царица напевала древнюю колыбельную, едва осознавая, что делает.

В её голосе не было прежней ритуальной силы, и он, казалось, звучал так слабо под низкими сводами. По её щекам текли слёзы, но и это она едва осознавала. Её ладонь ласково скользила по поседевшим до белизны волосам, которые она не видела иными, по сильным плечам, по груди, едва вздымающейся от дыхания. Секенэф, измождённый, забылся мертвенным сном у неё на коленях.

Обессиленный, уязвимый, он словно ускользал всё дальше…

Поняв, что слова Плача Аусетаар сами сорвались с её губ, Амахисат замолчала. Дурной знак.

Она испуганно прислушалась. Нет, не показалось – он дышал, и сердце билось под ладонью, пусть и едва.

Амахисат знала, что этот разлив будет щедрым, полноводным, что в наступающий год народ Обеих Земель будет благоденствовать. Цена была уплачена, а Боги по-прежнему благоволили им.

Но ещё никогда царице не было так страшно, потому что сейчас Владыка был слишком близок к смерти, словно отдал гораздо больше себя, чем должен был.

Так не должно быть! Ещё много лет ждало его впереди, тогда почему же?..

«Вы пришли навредить ему – я не допущу, вы пришли забрать его – я не отдам…» – пропела царица срывающимся полушёпотом.

Поправив согревавшие их покрывала, она скрестила руки в защищающем объятии, склонилась к Секенэфу, делясь угасающими искрами своей Силы сквозь собственное дыхание.

В звенящей тишине никто не тревожил их уединение, и вся привычная жизнь бурлила где-то несоизмеримо далеко. Никто не должен был видеть их такими открытыми. Никто не придёт помочь.

Спустя время неумолимо долгое, когда и голос уже подвёл, иссяк, веки мужчины дрогнули. Но золото его глаз так потускнело, что руки Амахисат на его плечах невольно сжались сильнее.

Ритуал Разлива ослаблял его и прежде, но ещё никогда – настолько.

Встретив её взгляд, Секенэф тепло улыбнулся.

– Спасибо… что ты со мной… – проговорил он чуть слышно, коснувшись её щеки, и бессильно уронил руку.

Царица поняла, что просто не в силах облечься в привычный доспех бесстрастности.

– Слава Богам, – выдохнула она, беспорядочно целуя его лицо пересохшими губами.

Амахисат переместила ладонь так, чтобы чувствовать биение его сердца, понемногу возвращающееся к привычному ритму.

Медленно. Всё ещё слишком медленно!

– Тебе нужно поесть. Подкрепить силы, заземлиться после ритуала. Что-то пошло не так…

– Не твоя вина, – мягко возразил Секенэф, накрыв её руку своей ладонью. – Всё получилось… как до́лжно.

– Почему? – её голос предательски дрогнул. – Почему так много твоей жизни ушло в этот раз?..

Он не ответил – только нежно перехватил её ладонь и прижал к губам. И время текло всё так же неумолимо медленно, и она не знала, как быть дальше, если вдруг…

Спустя долгую паузу Секенэф сказал:

– Завтра мы вместе поднимемся на праздничную ладью. Как и каждый год. Народ ждёт благословений царской четы.

– Ты сможешь?

– Разве я дал повод усомниться в моей силе? – его слабая улыбка стала чуть лукавой, хотя Амахисат было не до шуток. – Проделаем положенный путь от первых порогов до самых заводей дельты. Но сегодня… просто побудь со мной ещё немного, моя Золотая Богиня. Мне это нужно.

Царица обняла его, со вздохом качая головой. Тревога кольцами кобры обвила её нутро, и даже нежность супруга – столь редкая! – не смогла ослабить эту хватку.

Она боялась за Секенэфа.

И знала, что была виновата.

Глава 34

Разлив Великой Реки

С рассветом закончились первые праздничные ритуалы в храме Ваэссира и в святилищах других Богов. Храмовые врата гостеприимно распахнулись для всех, кто хотел почтить высочайших покровителей Обеих Земель и их народа. И главное – статуи, обычно сокрытые от глаз непосвящённых в самом сердце святилищ, а ныне одухотворённые божественным присутствием, совершали своё праздничное путешествие по благословенной Таур-Дуат. Под торжественные песнопения и мелодичный серебристый перезвон систров жрецы несли священные барки со статуями, а жрицы усыпали их путь лепестками цветов. Процессии сопровождались искусными музыкантами и грациозными танцовщицами. Целые толпы стекались посмотреть на путешествие Божеств по земле и замирали от восхищения, соприкасаясь с таинством.

Во главе одной из таких процессий шла Анирет, сопровождая статую, в которой была заключена часть Силы её божественного предка. Ритмично взмахивая систром, она вплетала свой голос в песнопения жрецов, прославляя пробуждающуюся жизнь. Казалось бы, после целой ночи обновляющих обрядов её силы должны были иссякнуть, но она чувствовала такой мощный приток энергии, что хотелось пуститься в пляс вместе с храмовыми танцовщицами. Радость и мощь жизни разжигали её кровь, и она охотно делилась этим с окружающими, ведь, в конце концов, в том и состояла одна из её задач как царевны. Делиться с народом переполнявшей её игристой радостью было само по себе упоительно. Казалось, сверкающая волна, разливавшаяся над толпой, только набирала силу, когда касалась других, роняя благословенные искры в ждущие сердца. Конечно, самыми мощными благословениями народ Обеих Земель одарит царская чета, когда их праздничная ладья пройдёт по Великой Реке через всю Таур-Дуат. Но и остальные Эмхет могли дать немало тем, кому посчастливилось оказаться рядом с ними во время торжеств.

Улучив момент, когда процессия делала круг по одной из центральных улиц и присутствие Анирет уже не требовалось настолько, как поначалу, царевна скользнула в сторону, в тени колонн ближайшего храма, уступая путь барке Ваэссира. Теперь, когда она на время перестала быть воплощением Силы предка, а стала просто собой, ей хотелось немного отступить от официальной части празднований и просто насладиться царившей в столице атмосферой всеобщей радости. Скрыться от свиты и жрецов в её положении было не так уж легко, но она постаралась.

Не успела Анирет укрепить систр на поясе, как чья-то рука аккуратно сомкнулась на её запястье. С улыбкой царевна обернулась, ожидая увидеть дядюшку Хатепера или – ну вдруг? – Нэбмераи… и с изумлением распахнула глаза.

Ритуалы преобразили Ренэфа. Царевич словно сиял изнутри, казался даже чуть более открытым, чем Анирет привыкла его видеть, но держался сейчас настороженно, как дикий волчонок. Словно не знал до конца, что делать, и готов был в любой момент оскалиться.

Анирет, приложив палец к губам, потянула его за собой за колонну – в их сторону как раз направлялись несколько жрецов.

– Эй, ты чего! – зашипел Ренэф, но хорошо хоть не рявкнул в голос.

– Тихо, всё удовольствие испортишь, – Анирет прикрыла ему рот ладонью и кивнула на приближающихся священнослужителей.

К счастью, брат всё понял и не возмущался, но её руку решительно отвёл.

Когда жрецы скрылись в недрах храма, на ходу обсуждая, чья будет смена в следующую ночь и хватает ли везде положенных подношений, царевна лукаво заметила:

– Ты же не хочешь весь день чинно кивать свите и возглавлять жрецов? Ни распить вина со сладостями на улицах, ни потанцевать, ни полазить по крышам, в конце концов. Оттуда знаешь какой чудесный вид! Вся празднующая столица как на ладони.

Ренэф изогнул бровь, удивлённый не то её странными предложениями, не то тем, что она вообще на такое способна. Потом, спохватившись, он сунул ей что-то в руки.

Это оказался небольшой изящный праздничный сосуд из зелёного алебастра редкой чистоты, украшенный резьбой с символикой Разлива. Такие сосуды – из фаянса или глины, реже из более дорогого материала – рэмеи изготавливали как раз под Разлив, чтобы наслаждаться напитками прямо на улице. Обычно на них наносились ритуальные формулы благословений, как правило – именные. И с удовольствием она разглядела в иероглифической вязи свой серех. Брат и правда хотел порадовать, заказал подарок специально для неё! Так странно… и чудесно. Но спрашивать его о причинах такого неожиданного расположения к ней, пожалуй, не стоило – захочет, скажет сам, а не захочет, так всё равно ведь не добьёшься.

– Какая красота! – искренне восхитилась Анирет и тепло улыбнулась ему.

Ренэф неуверенно улыбнулся в ответ, но тут же нахмурился и буркнул:

– Это тебе, в общем. Подарок. Ну вроде как.

– Я так и подумала, – ответила девушка чуть насмешливо и обняла его. Удивительно, но он не оттолкнул её, даже чуть приобнял в ответ. Какие бы звёзды сегодня ни зажглись, кроме Звезды Разлива, они явно изменили своё ежегодное вращение!

– У меня ведь тоже кое-что для тебя есть, если примешь. Но для этого, – царевна заговорщически понизила голос, – нам придётся пробраться во дворец как можно более незаметно.

Она уже приготовилась к отповеди, что детские забавы не для него, и вообще всё это глупость, а их место – во главе ритуальных процессий… Но не то любопытство Ренэфа возобладало, не то Анирет совсем не знала своего младшего брата с этой новой стороны.

– Сбежим, – усмехнулся царевич. – Согласен.

Что же с ним случилось такое там, в Лебайе?.. Анирет решила, что не хочет рушить очарование момента расспросами. Да и приятно будет вручить ответный подарок брату в руки, а не как обычно, через слугу-посланника.

Вместе они вышли на улицы, смешались с толпой. Благо в общей суматохе в лицо их узнавали не все – видимо, просто не ожидали увидеть вот так, по-простому, рядом. Анирет взяла Ренэфа за руку, чтобы не потерять друг друга из виду. В последний раз они пробирались вот так сквозь толпу когда-то очень давно, ещё детьми. И в то время младший брат ещё не относился к ней отстранённо и свысока, как потом…

– А как ты вообще меня нашёл? Я вроде старалась ускользнуть незаметно.

– Следил, – спокойно ответил Ренэф, удерживая её позади себя, чтобы не затолкали.

Её руку он не выпустил. Это было странно… и вместе с тем по-своему правильно.

– Куда хочешь пойти для начала? – спросила Анирет, прижимая к себе подаренный сосуд.

– Всё равно. На площади перед храмом Золотой выступают артисты. Только чур в танец меня не тянуть.

– Конечно, – невинно улыбнулась Анирет. – Куда тебе танцевать – ты только с хопешем да на колеснице умеешь.

– Неправда.

– Поспорим?

Ренэф пробурчал что-то и покачал головой. Но она-то знала к нему подход – брат просто не мог пройти мимо, если ему был брошен вызов. Поэтому через некоторое время они уже любовались представлением на площади, поедая восхитительные свежие лепёшки с мёдом и запивая их красным пивом. Вино решили оставить на потом, спрятав его вместе с систром в купленную там же на базаре тканую сумку. После Анирет, смеясь, увлекла брата в танец, и он даже не слишком возмущался. А когда вокруг них почему-то образовалось вдруг слишком много свободного места, и кто-то стал тыкать пальцами и восхищённо что-то кричать, они поскорее сбежали.

Когда они свернули в какой-то потайной переулок и отдышались, Анирет оценивающе посмотрела наверх.

– Тут лучше по крышам, – задумчиво проговорила она, гадая, порвётся ли калазирис по швам, или длины разрезов всё же хватит.

– С ума сошла, – хмыкнул Ренэф, но в его голосе сквозило восхищение.

– А что такого? Ты без доспеха, поди, не сверзишься сверху, – царевна шутливо ткнула брата в бок.

– Я-то да. А ты?

– Подсадишь? – Анирет подмигнула ему, совсем как тогда, во время их давнего детского побега в город во время такого же праздника.

– Ну…

– Негоже наследникам Ваэссира лазать по крышам, – чинно кивнула царевна, имитируя и жесты, и интонации Амахисат.

Ренэф отчего-то не рассердился и попытался скрыть улыбку, но тщетно. Не иначе сказывались праздничное настроение и щедро выпитое пиво после бессонной ночи и церемониального обмена энергиями.

– А вино в подарочном сосуде наверняка прекрасное, – пропела царевна, подтягивая калазирис так, чтобы ногам было свободнее. – И я с тобой даже поделюсь… если подсадишь.

Ренэф фыркнул и, с лёгкостью подхватив её за талию, приподнял, чтобы она могла дотянуться до ближайшего навеса. Сумка перекочевала наверх первой. Анирет подтянулась, помогая себе хвостом, и грациозно забралась следом. Путешествие в Хенму и аскетичная жизнь в ходе обучения сделали своё дело – к ней вернулась почти подростковая ловкость, хотя она и прежде не жаловалась на её недостаток.

Глянув вниз, Анирет протянула руку Ренэфу, но тот самодовольно усмехнулся и благополучно влез сам, чтобы устроиться рядом с ней. На крыше, служившей местом отдыха для хозяев дома, был раскинут навес, щедро даривший тень. Конечно, могло получиться несколько неловко при встрече, но сами хозяева сейчас, скорее всего, были где-то в городе.

– Ну что, попробуем? – улыбнулась Анирет, откупоривая сосуд.

– Дерзай.

Она пригубила вино и зажмурилась от удовольствия.

– Не знаю, какой караван тебе пришлось ограбить, но оно восхитительное, – улыбнулась царевна, передавая сосуд ему.

– Зачем ограбить? Просто припугнуть, – с деланной серьёзностью ответил Ренэф, принимая.

Первый порог неловкости они прошли незаметно. Так легко ей бывало только с Хэфером… а с Ренэфом – настолько давно, словно уже никогда. Но как-то само собой получилось, что уже скоро они непринуждённо болтали обо всём, словно все эти годы ничто не разделяло их.

– Слушай, – вдруг сказал он. – Только не перебивай, а то не скажу.

Анирет молча кивнула, зная, что к откровениям брат и вовсе не был обычно расположен, а уж тем более с ней. Спросить можно будет как-нибудь потом, притом не у Ренэфа даже, а у дядюшки. А пока – не спугнуть…

– Не хочу уезжать, не исправив. А в такой праздник говорить про всё как-то… легче, – он вздохнул, глядя куда-то далеко, на крыши домов и шумные улицы. – Хэферу-то я сказать всего не успел, но он же и так наблюдает за нами, да?

– Да, – тихо подтвердила Анирет.

– Ты хорошая. Даже слишком хорошая. Это меня неимоверно раздражало… а теперь нет. Не думаю, что какая-то фляга может сразу всё исправить, но уж как есть.

Царевна закусила губу, чтобы не рассмеяться его неловкому объяснению. Младший брат был тот ещё несносный мальчишка, но она любила его по-своему – любила, несмотря на его заносчивость и грубость. А теперь она не могла не отметить в нём перемены, и дело было не только в общих ритуалах. Даже в прошлый Разлив, когда церемонию возглавлял Хэфер, радость и открытость в Ренэфе быстро сменились желанием отстраниться от них обоих как можно скорее.

Анирет посмотрела на него. Царевич прищурился, холодно, настороженно, готовый отпустить какое-нибудь остужающее всякий порыв замечание. Девушка покачала головой и положила ладонь поверх его руки.

– Ты мне очень дорог, Ренэф. И Хэферу тоже был дорог, гордый ты наш волчонок.

Он ничего не ответил, отвёл взгляд, но царевна успела различить в нём то, чего не ожидала увидеть – благодарность. И так тяжело стало от осознания, что она нарушает его доверие, но ничего не может с этим сделать… Понимать, что после придётся окунуться в горнило его ненависти, было больно уже сейчас, хотя миг откровений был ещё так далеко.

– Куда ты уезжаешь? – тихо спросила Анирет. – Ты ведь только вернулся. И я… правда очень рада, что с тобой всё хорошо.

– Ничего мне не будет, – сухо ответил царевич, но, кажется, смутился. – А отбываю я в сепат Нэбу, по приказу отца. Ты же знаешь, что произошло. Не хочу говорить об этом сейчас.

– И не надо, – легко согласилась царевна. – Главное, что ты цел и невредим.

Вино закончилось слишком быстро. Ренэф пообещал добыть завтра ещё. В преддверии ритуалов грядущей ночи им всё же следовало отдохнуть.

Во дворец они возвращались где-то по крышам, где-то по кривым переулкам, в обход толп гуляк. Удивительно, но их никто особенно не искал – не иначе дядюшка Хатепер всё понял и отдал соответствующие распоряжения.

А когда они добрались до покоев Анирет – необычным путём, через сады, а потом через балкон, – царевна смогла вручить брату ответный подарок.

– Заказывала у одного из лучших оружейников отца, – объяснила девушка, украдкой любуясь тем, как Ренэф восхищённо разглядывает новый кинжал, взвешивает в руке. – А заговаривала сама, на своей крови. Пусть он подарит тебе удачу в бою.

Рассыпаться в благодарностях перед ней брат не привык – поблагодарил скупо, смущённо, но его взгляд сказал намного больше.

Второй кинжал был для Нэбмераи, но она знала, что сможет вручить подарок только в Обители Таэху.

Он преклонил колени перед саркофагом, безмолвно произнося слова благословений. Сами собой вспыхнули огни в светильниках, точно отражая его волю. До рези в глазах он вглядывался в крышку, сохранившую её черты: изображение было канонично, но всё-таки похоже.

Когда лёгкая ладонь легла ему на плечо, Перкау вздрогнул, потому что не слышал шагов. Как ни в чём не бывало, она села рядом, расправляя калазирис.

– Ты ведь не думал, что я восстану оттуда, – жрица лукаво улыбнулась, кивнув на саркофаг.

Перкау невольно вспомнил, как Серкат вышла к нему из песков, как напомнила о том, кем он был на самом деле, пока его тело корчилось на столе дознавателей. Почему же тогда его разум почти не сохранил это видение, когда сам жрец пробудился?.. А теперь память была яркой, как огни светильников, как её присутствие рядом.

– Мы едва не потеряли тебя… – в её голосе сквозила печаль. – И всё же ты дошёл сюда… Так и должно быть. То, что я не успела показать тебе при жизни, ты увидишь и познаешь теперь.

Серкат накрыла его ладонь рукой, переплетая свои пальцы с его.

– Я уже не знаю, кому и чему верить, – покачал головой бальзамировщик. – И ты – сон, насланное кем-то видение. Как я могу отделить свою волю от чужой?

– Верить нужно только себе, своему духу, – усмехнулась Серкат, поднимаясь, увлекая его за собой. – Ты знаешь, что должен сделать. Ты уже это сделал, просто не до конца. Они измучили тебя, но ты не можешь усомниться в своём духе, в истинном намерении своего сердца.

– Как далеко простираются пределы Силы твоего сына?

Жрица рассмеялась, искренне, заразительно, словно он сказал нечто чрезвычайно смешное.

– О, это нам предстоит узнать, не так ли? Но не дальше, чем пределы Силы нашего Владыки, – она сжала его руку сильнее. – Пойдём, я покажу тебе, кому ты помог родиться, когда отправил своего будущего Императора в пески Каэмит.

В наполненные мягким полумраком коридоры она пустилась почти бегом, и Перкау едва поспевал за ней. Светильники здесь не были зажжены, но, казалось, сами камни лучились тёплым сиянием. В воздухе был разлит запах ритуальных благовоний, и откуда-то издалека, из-за толщи стен, звучали отголоски хора, воспевавшего Бога этого храма. Слов Перкау не мог разобрать, но смысл был и так очевиден.

В привычной реальности заключенная в храме мощь большей частью спала, но здесь она жила, дышала. И иная часть его сути отзывалась. Здесь ему как будто были… рады. Он привык думать о доме только применительно к своему храму. Но это место словно тянулось к нему, пробуждало его суть до конца.

Коридоры сменялись внутренними залами. Серкат уверенно вела его по бесконечной круговерти лабиринтов, а потом резко остановилась. Оказавшись вдруг за бальзамировщиком, жрица положила ладони ему на плечи, чуть подтолкнула вперёд. Спиной он чувствовал её живое тепло, и вопреки всему что-то в нём переворачивалось, отзывалось ей, как когда-то.

– Смотри, мой Перкау… – выдохнула Серкат, и мягкий полумрак рассеялся, обнажая тайну.

Они стояли у центральной стены одного из залов храма. Местами разрушенный безжалостным временем и враждебными руками, рельеф всё же сохранился достаточно чётко, чтобы передать образ: два Божества возлагали на голову Владыки Двойной Венец Обеих Земель.

Взгляд Перкау выхватывал отдельные строки священных текстов, архаичные, знакомые и вместе с тем – иные… Беззвучно губы бальзамировщика прочитали символы преданных забвению легенд древности.

– Так вот что это значит… Боги, да ведь если бы рэмейский народ знал это теперь!..

– Не всё Знание может быть передано другим, – тихо проговорила Серкат, а потом мягко развернула жреца к себе, обхватила его лицо ладонями, заглядывая в глаза. – Помоги ему. Помоги наследнику Нейтамер и Сехемаи, и он будет подобен Ирхэру Эмхет, первому Хатеп-Хекаи-Нетчери. Сколько врагов у него… и прежде всего – он сам. Моё искусство живёт в вас. Всё, что я делала, было ради этого мига. Помоги ему увидеть, познать. Ты ведь открыл для него этот путь! Он вернёт всё на свои места… или сгорит в собственном пламени.

Эхо подхватило её голос, отражая в сводах и стенах зала многоликим шёпотом. Перкау почувствовал, как тепло внутри разгорелось жарким огнём, грозя расплавить его изнутри…

… и пришёл в себя, рывком выходя из ритуального транса.

«Помоги… Сгорит!..» – отдавалось в сознании.

Потерянно бальзамировщик посмотрел на подношения в честь Разлива, на растворяющуюся в воздухе струйку дыма догорающих благовоний. Присутствие Серкат казалось таким ясным, словно она и правда только что была здесь, рядом с ним. Удивительно, как она умела вторгаться в жизнь, даже будучи давно мёртвой.

Ещё более удивительно – он был рад этому…

Перкау выдохнул, прижав пальцы к вискам и отстраивая сознание. Кожа отчётливо помнила прикосновение её ладоней. И казалось, Серкат всё ещё была где-то здесь – вот-вот выйдет из теней, усмехнётся его неверию в её присутствие.

«Как я могу отделить свою волю от чужой?..»

Бальзамировщик помнил то пугавшее его чувство, когда он почти уже сорвался в бездну безумия, когда казалось, что пламя в его крови возжигало нечто извне. До сих пор он не мог до конца доверять самому себе – тому себе, кто напал на Итари Таэху, кто убил бы Таа, если б его не оттащили вовремя. Где проходила та граница, совсем не такая отчётливая, как граница между песками Каэмит и плодородными землями храма?

Когда-то Перкау сам покинул Серкат, вернулся к своей наставнице в храм Ануи. Сколько лет он учился примирять в себе всё это. Ему хватило мудрости и знаний, чтобы служить Богам достойно, передавать свои знания Тэре… а потом и Хэферу. Но верно ли это было – теперь он не знал… и это тоже почти пугало.

Но ведь Серкат – если это, конечно, была она – права. Когда Перкау принимал решение, он знал, что делает. И как бы ни изменили его откровения Минкерру и пребывание во власти Великого Управителя, он должен был вернуться к себе, должен был вспомнить, каково это: понимать, что делаешь единственно верный шаг.

В эту ночь, когда менялись сами энергии мира, он просил Богов о том, чтобы Те подарили ему осознание. Стало быть, видение было их ответом?..

Чудовище, дремавшее на пороге отведённой ему комнаты, вяло вильнуло раздвоенным хвостом, чуть приоткрыв горящие угли глаз, – на жреца уставились узкие огненные щели. Это означало только одно: хозяин вернулся.

Перкау не знал, сколько священных зверей Сатеха жило в этом храме. Этот ша, самец, ходил за ним по пятам, изредка отлучаясь по своим делам. Ни разу он не пытался напасть, но когда бальзамировщик, бродя по храму и окрестностям, сворачивал куда-то, с точки зрения зверя, не туда – тот преграждал ему путь и скалился, топорща красноватую гриву. Хорошо хоть ядовитый хвост не вскидывал. Одного удара бы хватило. Заговоры против ша Перкау знал, но не был уверен, что это ему поможет.

Дверь распахнулась, и вошёл жрец Сатеха, к которому бальзамировщик до сих пор не знал, как обращаться. «Вирнан» звучало обидно, «Колдун» – обезличенно. Не то чтобы он собирался строить с этим созданием дружбу, но его судьба в ближайшее время, как ни крути, зависела от воли жреца. И этот жрец спас его.

«Ты поможешь мне спасти и вернуть Хатеп-Хекаи-Нетчери, нашего будущего Владыку…»

Перкау не знал пока, как относиться ко всему этому. Но маг общался с ним дружелюбно, охотно рассказывал о культе и кое-каких имперских новостях. Разговоры бальзамировщик поддерживал скупо, не доверяя собеседнику до конца, не поддаваясь его обаянию. Иногда в нём робко прорывалось любопытство, но он не хотел выстраивать какую-либо связь с магом и не задавал вопросов, только слушал, что рассказывал хозяин храма. Ни на миг он не забывал о роли, которую этот жрец сыграл в жизни Хэфера и Тэры, в жизни их общины. Ни на миг не забывал, что именно эта рука нанесла погибельный удар его другу, вожаку храмовых стражей. Но что толку было в его гневе, когда ему нечего было противопоставить существу, пределы и саму природу Силы которого Перкау не ведал?

Сегодня жрец казался чрезвычайно довольным. Он принёс большой поднос с какими-то угощениями и кувшином вина и приветствовал Перкау сияющей улыбкой, которая бальзамировщика, впрочем, совершенно не обрадовала.

Ша оживился, поднялся, потягиваясь, и повёл носом.

– Нет, даже не думай, – покачал головой Колдун. – Это не тебе. Тебе и остальным я приготовил угощение на пороге святилища.

Зверь склонил голову набок, словно понял, о чём речь. Впрочем, почему «словно»? Наверное, священные звери Сатеха отличались тем же исключительным умом, что и псы Ануи. Когда-то Перкау казалось, что Серкат управляет ими, а не договаривается, но он мог ошибаться.

– Давай, иди, – мягко велел зверю маг. – Я справлюсь.

Чудовище встряхнулось и потрусило в коридор. Колдун водрузил тяжёлый поднос на низкий столик, в стороне от разложенных подношений, и сел на циновку напротив Перкау, скрестив ноги.

– Впервые за долгое время Разлив я буду праздновать не один, – доверительно сообщил ему маг. – А хочешь, потом я отведу тебя на верхние террасы? Если подняться выше, можно увидеть, как звёзды целуют барханы и скалы Каэмит. И рассветы там чудесны.

– Я не расположен праздновать, – сухо ответил бальзамировщик, настороженно наблюдая за ним.

– Это ничего. Настроение частенько приходит уже в процессе, – заявил Колдун, разливая вино по двум чашам. – Я не стал настаивать, чтобы ты присоединился к ритуалу в святилище – подумал, тебе пока проще говорить с Богами в одиночестве. Хотя – видит Владыка Первородного Пламени! – как мне уже не терпится оживить этот храм не только моим служением! Но уж вина-то со мной выпить тебя не затруднит? – по очереди отхлебнув из обеих чаш, маг усмехнулся. – Гляди, не отравлено. Выпей со мной, поешь, и я расскажу тебе одну просто замечательную новость.

Нехотя Перкау взял чашу и под одобрительный кивок хозяина пригубил. Вино явно было лучше, чем всё то, которое ему доводилось пробовать прежде. Разве что напитки, которыми потчевали его Таэху в имении Великого Управителя, могли сравниться. Фрукты, пироги, тонко нарезанное мясо и сыр – этот маленький пир был изысканным. Таким не зазорно почтить Богов… да и не просто так Колдун схитрил, поставив поднос на край стола-алтаря. Отказываться от священной трапезы означало оскорбить уже не его, а Богов.

Правда, никогда Перкау не думал, что ему доведётся праздновать Начало Года в такой компании.

Ели они молча, и бальзамировщик был благодарен, что маг не трещал без умолку с этой своей неуёмной и какой-то совершенно неуместной жизнерадостностью. Но как бы Перкау ни относился к Колдуну, даже при всей силе своих подозрений он действительно не чувствовал враждебности со стороны мага. Что было тому причиной – память о Серкат или то, что жрецов у Сатеха не осталось, – он не знал.

– Как тебе угощение? – с улыбкой поинтересовался хозяин, подливая им обоим ещё вина.

– Достойное, – кивнул Перкау, удержавшись от вопроса, где Колдун всё это брал.

– Я рад. И твоему обществу тоже. Ну а теперь обещанная новость…

Бальзамировщик невольно напрягся и сжал чашу крепче, чтобы не расплескать.

– Наш будущий Владыка вернулся, тайно, – понизив голос, произнёс маг. – Он в столице. Император – да будет он вечно жив, здоров и благополучен – принял его!

– Слава Богам… – выдохнул Перкау, невольно оперевшись на руку в болезненном облегчении. – Слава Богам… Погоди… Так ты видел его?!

– Пока нет. Но я найду его, как находил и раньше, даже в землях Ануират.

– Что? – потрясённо переспросил бальзамировщик.

– Это долгая история для другого вечера, – отмахнулся Колдун. – Но, чтоб ты знал, вы оба чуть не отправились на Берег Мёртвых, притом почти одновременно. Ох и заставили ж вы меня переволноваться!

Перкау припоминал, что пока Хэфер восстанавливался в храме, он даже не рассматривал кассарскую общину как союзников. А когда бальзамировщик раскидывал ему гадальные камни, Ануират не выпали вовсе. Слишком много условий и составляющих…

– Ты, поди, думал, что Ануират защищают наследников Ваэссира? Вот и я думал. А оно вон как. Так и знал, нельзя доверять этим псам. У них образ мысли прямой, как обелиск, – ни шага в сторону.

– Я не понимаю…

– Главное, теперь всё хорошо. Ты здесь. Надо, чтоб и он был здесь. В общем, декада празднеств – времени уйма. Я найду его и передам послание. От нас обоих.

Маг беззаботно пожал плечами, словно это было уже делом решённым, и отхлебнул ещё вина.

«Помоги ему…»

– Как я могу быть уверен, что ты не попытаешься убить его снова? – холодно спросил бальзамировщик.

Колдун поперхнулся вином и разразился смехом.

– Боги, Перкау! Меня называли безумцем… но ещё никто не называл идиотом. Я и с тобой-то встречу почитаю за счастье… а уж с ним… Когда он войдёт в этот храм, всё изменится, брат. Всё, понимаешь? О, сколько даров я хочу принести к его ногам… Но он оттолкнёт меня, даже не выслушав.

– И будет прав, – тихо заметил Перкау. – У него есть на то причины.

– Я должен передать ему наше искусство, разве не понимаешь?! – Колдун вскинул голову, и его серо-стальные глаза полыхнули отражённым пламенем светильника. – Или хочешь, чтобы вся мощь Первородного Пламени, которой он теперь благословлён, выжгла его изнутри? Мощь, которая должна сиять во славу нашего возрождающегося Бога!

«Сгорит…»

– Но тебе он верит. Ты направил его на этот путь. Ты – особенный. Вот поэтому спасти тебя было так важно, – мягче проговорил жрец. – И ещё потому, что драгоценная Серкат любила тебя и верила твоей Силе настолько, что передала жезл… Посмотри, как всё сложилось теперь. Мы проделали такой путь, ты и я, – ради того, чтобы свершилось, что до́лжно.

– Покажи мне рельеф наследников Нейтамер и Сехемаи.

Во взгляде Колдуна промелькнуло удивление, которое быстро сменилось удовлетворением.

– Как ты?.. Впрочем, неважно… Давно пора. Идём со мной!

Подхватив светильник, жрец Сатеха взвился на ноги и устремился к двери. Перкау ничего не оставалось, как последовать за ним.

И почти как в недавнем видении, они шли по лабиринту коридоров, хотя в реальности храм не был таким большим, а гимны пело разве что эхо памяти, жившее в этих стенах. Колдун шагал быстро – ему явно не терпелось показать сокрытое. Бальзамировщик никак не мог отвести взгляд от его странного недоразвитого хвоста, чуть покачивающегося при ходьбе. К необычной внешности жреца Перкау уже привык – тот больше не прятал своё лицо за чужими, – но многое оставалось неясным.

«Серкат называла меня «моё дитя Чуда»…»

«Она была всем…»

Её сын?.. Спрашивать отчего-то не хотелось… Кто он: враг? Противоречивый союзник? На этот вопрос разве что Боги могли ответить. Но кому бы он ни служил прежде, главным для мага всегда было и оставалось его служение Сатеху – это Перкау успел понять.

Когда коридор вывел их в зал, бальзамировщик уже знал, что увидит. Никогда в этой жизни ему не доводилось бывать здесь, но именно это внутреннее святилище показала Серкат в видении.

Те самые стены. Тот самый рельеф – до последнего знака, до последнего скола.

– Вот, – тихо, с благоговением проговорил маг, поднимая светильник. – Вот та часть истории, которую нас заставили забыть…

Долго Перкау вглядывался в вечный камень. Сознание немного плыло, как во сне, и казалось уже, что не лик древнего Владыки он видит перед собой, а лицо живого рэмеи, которого он знал, которому хотел служить.

В тот самый миг бальзамировщик понял, что его ведёт лишь его собственная воля. И осознание этого было исцеляющим. Теперь Перкау был готов войти в святилище и вознести почести Владыке Первородного Огня, благодаря которому остался жив.

– Дай мне слово, Верховный Жрец, именем нашего Бога, что не повернёшь всё по-своему, не навредишь Хэферу Эмхет.

– Клянусь милостью Сатеха, я не наврежу воплощению Его Силы, – спокойно ответил Колдун и, опустив светильник, коснулся руки Владыки на рельефе. – Пусть он только скорее шагнёт под сень этого храма… Всё здесь ждёт его.

Перкау кивнул, окидывая взглядом этот зал по-новому. Ему и самому предстояло многое узнать здесь, обрести утерянное знание.

Но главное – это знание должен был обрести Хэфер.

Лучи заходящего солнца играли на золочёных вершинах Планарных Святилищ, соединяющих небо и землю, на их гладких выложенных белоснежным известняком гранях. Бездонная высь, раскинувшаяся над ними, звенела последними птичьими криками, вторгавшимися в торжественное безмолвие. Вместе с Ладьёй Амна завершала здесь своё путешествие в шестой день торжеств царская ладья, готовясь пристать к святилищу у одного из древнейших Мест Силы, чтобы наутро отправиться в Нижнюю Землю.

Воды Великой Реки достигали уже нижних ступеней небольшого старинного храма, от которого тропа для ритуальных процессий вела к Планарным Святилищам. Хатепер стоял у колонн в ожидании, и в благоговейной тишине замерла за его спиной небольшая свита. Немногим было позволено оказаться здесь, тем более в такой день.

Вот уже не первый год он приходил сюда, чтобы встретить чету Владык. Хатепер знал их обоих как живых мужчину и женщину. И всё же, каждый раз его сердце замирало, когда он видел их воплощениями силы и славы Богов, приносивших благословение народу Обеих Земель. Эту мощь, этот свет невозможно было сокрыть в хрупких сосудах смертной формы. Подобно тому, как божественные барки несли не просто статуи, но вместилища энергий, так царская ладья несла по водам Апет самих Ваэссира и Хэру-Хаэйат. Сила Владыки Эмхет озаряла Таур-Дуат, и Золотая оберегала Его, умножая Его мощь. И всякая жизнь отзывалась им, тянулась, раскрываясь, навстречу, и укреплялась незыблемая власть Божественного Закона, высшего порядка вещей.

В угасающих лучах ладья причалила. Хатепер преклонил колено, и то же сделали Ренэф и Анирет рядом с ним, жрецы и стражи за ними. Ваэссир чуть склонил голову в приветствии, и Золотая озарила их теплом своей улыбки. Казалось, сам свет жизни вспыхнул в эти мгновения ярче, и не было счастья большего, чем окунуться в сияние Их милости.

Так было каждый год, когда обновлялся цикл.

И вдруг сердце точно пробило навылет пронзительной, болезненной тревогой. Свет померк, и под ногами разверзлась бездна. Это длилось каких-то несколько мгновений – почти сразу всё вернулось на круги своя.

Но когда Хатепер поднял голову, встречая умиротворяющий взгляд Владыки, напоминавшей о вечной незыблемости всего сущего, он знал точно: после этого Разлива уже ничто не будет по-прежнему.

Глава 35

Декада празднеств подошла к концу вместе со всеми бессчётными храмовыми служениями, пирами и народными гуляниями. Длительные торжества утомляли, и после них неизменно хотелось уединения. Теперь Обе Земли постепенно возвращались к привычному ритму жизни. Чета Владык ещё не вернулась в столицу, и можно было позволить себе немного отдыха отдельно от всех, даже от многочисленных членов собственного семейства.

Ночь была бы невыносимо душной, если бы не приятный лёгкий ветерок, развевавший тонкую кисею в проходе балкона. Из сада доносился умиротворяющий хор цикад. Наполнив чашу разбавленным вином, Каэб вышел на балкон и расположился в плетёном кресле, с наслаждением вытянув ноги и хвост. Наконец-то благодатная тишина! Только ненавязчивый стрекот да шелест ветвей в саду, раскинувшемся внизу.

Своим садом Каэб чрезвычайно гордился и считал, что тот мало чем уступает садам во дворце Владыки – разве что размерами. Но зато растения сюда привозились со всех уголков Империи, и садовники получали щедрое жалование, чтобы содержать всё это великолепие в гармонии. Идеальное место отдохновения, самое любимое из его поместий – здесь можно было скрыться от тягот придворной жизни. Хорошо, что в его обязанности не входило сопровождение царской четы в Дельту. Это, безусловно, высокая честь, но тоже утомительно. Да и не хотелось лишний раз быть на глазах у Владыки, особенно в Разлив, когда тот пребывал на пике своей Силы. Эмхет, конечно, не читали мысли приближённых – это были сказочки для народа, – а всё же знали, чуяли гораздо больше, чем другие. И потому о сделанном Каэб в присутствии Императора старательно не думал – ни к чему звать беду. Да и сейчас думать не хотел.

Он прикрыл глаза, катая вино на языке, смакуя тонкий вкус. Хороший был урожай – Боги благоволили им в тот год. Продолжали Они благоволить и теперь. Всё к лучшему. Всё ровно так, как должно быть. А скоро их общие усилия принесут желанные, долгожданные плоды…

В следующий миг Каэбу показалось, что светильник в комнате мигнул – словно кто-то прошёл мимо, на мгновение закрыв собой скудный свет. Мужчина открыл глаза, прислушался. Слуг он отпустил отдыхать, да никто бы и не стал подниматься к нему в покои в такой час. Нет, показалось.

Он оглянулся через плечо.

Чья-то тень отчётливо проступила на фоне белых занавесей, пропускавших тусклый золотистый свет. От неожиданности Каэб едва не выронил чашу. Странное неприятное предчувствие, граничащее со страхом, поднялось в нём. Кинжал остался у ложа, в изголовье, – в собственном имении ему нечего и некого бояться. Кликнуть стражу? Глупо, не станут же они охотиться за тенями.

В горле пересохло, но вина больше не хотелось.

– Покажись, – тихо приказал Каэб, заставив свой голос звучать твёрдо. – Сейчас же.

Лёгкий ветерок волновал занавеси, но из комнаты, разумеется, никто не вышел.

А потом светильник в его покоях вдруг погас.

Должно быть, масло кончилось… или порыв ветра погасил язычок пламени? По-прежнему не раздавалось ни звука – только сады дышали ночной тишиной, которая сейчас отчего-то казалась не умиротворяющей, а зловещей. Страх приходил из темноты его собственного дома, расползался тленом, холодил кости.

Сделав над собой усилие, мужчина поставил чашу у кресла и поднялся. Ноги держали плохо. Он напомнил себе о достоинстве, о своём положении. Негоже главе древнего вельможного рода бояться непонятно чего! Каэб решительно раздвинул занавеси и шагнул во мрак.

У его ложа возвышалась тень. И хотя мужчина едва различал очертания незваного гостя, страх усиливался.

– О, Ануи… – выдохнул он.

Словно чьё-то дыхание пронеслось по его покоям, и два светильника у изголовья зажглись сами по себе, очерчивая зловещую фигуру в золотистом доспехе и шлеме в виде собачьей головы. В прорезях жутко, точно алые угли, мерцали глаза, и свет отражался в остром лезвии хопеша, висевшего на бедре. Но даже более зловещим, чем клинок, казался жезл в руке незваного гостя, увенчанный головой песчаного чудовища.

Каэб попятился бы, но какая-то сила удерживала его на месте, не позволяя отступить, не позволяя даже отвести взгляд. Медленно, как во сне, псоглавый воин снял шлем, обнажая лицо, которое глава рода Эрхенны не ожидал увидеть больше никогда. Ужас обуял его, сковал мертвенной хваткой, и Каэб повалился на колени, хотя уже знал, что молить о прощении поздно.

– Пришло время ответить Судии Западного Берега, Каэб, глава рода Эрхенны, – прозвучал голос, который не мог принадлежать смертному.

– Т-ты… – выдохнул вельможа. – Ты ведь… мёртв…

Глаза, тлевшие красным золотом, сузились.

– Потому что ты отдал тот приказ.

Он знал всё. Бессмысленно было скрывать, лгать… объяснять причины… Да и причины эти казались сейчас такими пустыми, не имевшими ровным счётом никакого веса. Боги видели, и мёртвые ведали. Тяжёлое сердце не лгало, и оно напоминало своему обладателю о грузе вины.

Мертвенный холод сменился жаром, поднимавшимся изнутри, но Каэб не решился шевельнуться, даже чтобы отереть внезапно выступивший пот. Беззвучно он зашептал молитву, заговор против злых духов, – точно хватался за спасительный стебель тростника… который надломился прямо в руке.

Его жуткий гость никуда не исчез.

– Ты отдал приказ убить меня в песках? Твой род желал мне смерти и забвения?

Этот голос вторгался в его разум, едва не раскалывая хрупкий сосуд черепа.

– Будь милостив ко мне, Страж Порога… – выдохнул Каэб последние слова молитвы к Ануи и пал ниц. – Я отдал… Но не на забвение, нет! Господин, твоя смерть должна была быть лёгкой! Ради будущего Обеих Земель…

– Виновны.

– Я…

– Ты ответишь пред Богами сегодня.

Каэб приподнялся, с ужасом глядя на восставшего из небытия мертвеца. Хэфер Эмхет, которого он знал, никогда не был таким! Мягкий, дипломатичный… слишком мягкий, чтобы повести народ против Данваэннона. Нет… Перед Каэбом стоял не Хэфер, но жуткое воплощение последней воли умирающего царевича, его боли и ненависти к предателям – создание, посланное Богами, чтобы покарать убийц…

В горло словно насыпали сухого песка. Жар стал так силён, что Каэб уже едва мог дышать.

Гость поднял руку с жезлом, указывая на стол у ложа, где лежали писчие принадлежности. Глаза зверя полыхнули алым, отражая пламя в глазах хозяина.

– Пиши свою волю, последний приказ. Весь род Эрхенны, все, кто может держать оружие, пойдут на новую войну и живым щитом будут прикрывать войско Императора. Вы хотели этой войны. Таков мой приговор.

– Прошу… Не губи весь род, дай им искупить!..

– Пиши!

Он умолял, просил о прощении, но воля, плавившая его нутро, была непреклонна. Пошатываясь, Каэб поднялся, прошёл к столу, дрожащими руками разгладил лист бумажного тростника и развёл краску. Слёзы выжигали его глаза, когда он подписывал приговор своей семье, уже зная, что не уйдёт живым, что мертвец заберёт его с собой… что псы Ануи встретят его не добрыми стражами, проводниками душ, но чудовищами, терзающими самую его суть…

Потому что он сам отдал приказ о предательском нападении и убедил остальных, что так нужно. Потому что он подготовил Метджена, раздул жар его амбиций, закалил его намерение прекрасными обещаниями, убедил, что служение новому будущему Обеих Земель важнее старой дружбы, цена которой – пара медяков. Метджен стал клинком рода Эрхенны.

И жуткий посланник Богов знал всё это – знал так, как не знал живой Хэфер, веривший своим телохранителям.

Когда дело было сделано, вельможа снова преклонил перед гостем колени и передал свиток.

– Кто ещё, по-твоему, должен последовать за тобой?

Каэб поднял взгляд, погружаясь в огненную бездну, чувствуя, будто его плоть начинает тлеть, но по-прежнему не в силах отвести взгляд от жуткого мёртвого лица и пламенеющих глаз. Спасёт ли его это последнее признание там, на Западном Берегу?..

– Кто?! – проревело пламя, многоликим эхом отдаваясь внутри него.

Хрипло он прошептал несколько имён… И лишь одно, самое главное, ему хватило сил сохранить, когда жар охватил его кости, и собственная плоть, оплавляясь, запечатала его рот…

– Павшие искупят преступление и будут прощены. Выжившим будет дарована моя милость.

Той же ночью слуги, встревоженные странными звуками и голосами, поднялись в покои своего господина, но обнаружили лишь его изуродованные останки.

В мёртвой руке, нетронутой пламенем, был зажат свиток бумажного тростника, запечатанный личной печатью Каэба из рода Эрхенны.

Говорили, что боль очищает, перековывает заново.

Говорили, что время исцеляет раны, смывает страдание подобно паводковым водам…

Многое говорили. Да только она повидала уже достаточно, чтобы не верить в эти сказки, призванные успокаивать дух. Её глаза давно высохли, разучились плакать. Её горло, охрипшее от погребальных песен, давно было стиснуто намертво. Но её сердце ещё билось – вопреки всему, точно Богам было угодно, чтобы она засвидетельствовала историю своего рода до конца: закат, вырождение… погибель. И разум её был всё так же ясен, пусть и хотелось ей порой погрузиться в забытьё если не смерти, то спасительного безумия. Но некому было занять её место – оставшиеся были слишком слабы. Последним свидетельством этой слабости стал и роковой промах так тщательно подготовленного воина её рода. Её собственный внук не сумел исполнить простую и понятную задачу, притом что награда была пределом его мечтаний! И даже сдохнуть достойно не сумел, чтобы смыть позор. Жалкое подобие своих великих предков! Она предпочитала не вспоминать даже его имя, вычеркнула его из сердца.

Да-а-а, ушли сильные, ушли храбрые – она сама хоронила их и оплакивала, пока ещё умела. И каждый из них унёс с собой её саму, по частям, пока не осталось ни любви, ни милосердия, а только скорбное осознание… и ненависть, тлевший в ней огонь, который, должно быть, и поддерживал жизнь в одряхлевшем высохшем теле.

Хекетджит вздохнула, омыла в очередной раз руки, хотя на тонких скрюченных старостью пальцах не осталось ни капли крови. Удовлетворение было слишком кратким, и она силилась продлить его. Смерть была чересчур милосердным исходом. Пусть чужой крик не вызовет ушедших с Западного Берега, а чужое страдание не вдохнёт жизнь в их иссечённые тела – она заслужила эту награду…

Отдав последние распоряжения, Хекетджит поднялась в свои покои, заперла дверь и только здесь, наедине с собой, позволила себе поддаться усталости. Умывшись, она с кряхтением опустилась на ложе, не раздеваясь. Ей давно уже не спалось спокойно. Много лет сон был тревожным и обрывочным, а просыпалась она часто задолго до рассвета и всё думала, думала о прошлом и настоящем, зная, что будущее не наступит. Иногда, если духи сновидений бывали милосердны, она видела тех, кого потеряла, но у этих снов было горькое послевкусие. И лишь последние дни подарили ей хоть немного успокоения. Вспомнив, как провела эти пару часов, она чуть улыбнулась. Пока было достаточно. Возможно, она и не успеет получить больше… но от этого подарка на закате жизни она собиралась взять всё, что только сумеет.

В какой-то миг Хекетджит, погружённая в свои мысли, забылась сном… но вынырнула из него резко, от явственного ощущения чужого присутствия. Не открывая глаз, не сбивая дыхания, она прислушалась, но не различила посторонних звуков. Её рука бесшумной змеёй заскользила под покрывалом, нащупывая верный кинжал, – без оружия она не ложилась спать с ранней юности. И лишь сжав прохладную рукоять, она едва-едва разомкнула веки, по-прежнему делая вид, что спит.

В темноте было сложно что-либо разглядеть, но женщине показалось, что над ней склонилась чёрная фигура. Так Ануи склонялся над саркофагом на некоторых рельефах в гробницах. Годы отступили, в миг опасности подчинившись тренированной собранности, – Хекетджит резко села на ложе, выставив перед собой кинжал, и оскалилась.

– Кто бы ты ни был – ты пришёл зря, – глухо пригрозила она.

Зрение и слух всё же подводили её – казалось, вся комната оживала шепчущимися тенями. А может быть, просто пришло её время отправиться к своим… наконец-то. Сквозь многослойную вуаль темноты она различила движение – Псоглавый протянул к ней руку.

И в тот миг она ощутила то, чего не испытывала уже много, очень много лет: прикосновение страха, зарождающегося где-то глубоко внутри. И вместе со страхом понемногу разгорался странный жар, который её тело давно уже забыло, будучи не в силах согреться.

– Хекетджит, глава рода Мерха, – прошелестела многоликая тьма.

Тени подхватили её имя. Ей слышалось тихое эхо других голосов, родных, вторивших этому зову шёпотом некрополей, дыханием Западного Берега. Но не веяло прохладой Вод Перерождения – всё перебивал нарастающий жар. И даже лёгкий ветерок из окна, колеблющий занавеси, казалось, приносил дыхание пустыни.

Сами собой вспыхнули светильники у изголовья – тени брызнули в стороны, точно гиены, которых спугнули от добычи. Но ещё прежде Хекетджит догадалась, кто пришёл за ней. И когда псоглавый воин снял шлем, она прямо встретила его взгляд – более не взгляд наследника Ваэссира.

– Делай то, зачем пришёл с Берега Мёртвых, Хэфер Эмхет, – прокаркала она. – Ни живым, ни мёртвым уже нечем испугать меня!

– Ты отдала приказ убить меня в песках? Твой род желал мне смерти и забвения?

Кровь застучала в её висках в унисон этому голосу, разгоняя сердце так жарко, что казалось, кости вот-вот начнут тлеть. И Хекетджит улыбнулась, понимая, что он принёс с собой и смерть, и спасительное безумие.

– Я не желала тебе зла, но ты стоял на пути. Необходимая жертва. Оно того стоило!

– Виновны, – слово упало тяжёлой печатью – словно заживо её запирали в саркофаг.

Превозмогая страх, женщина гордо вскинула голову, вложила в голос всю свою внутреннюю Силу:

– И сделала бы это ещё раз, как того требовала цель. Именем Ануи заклинаю тебя: возвращайся в обитель Стража Порога!.. И, коли угодно, можешь забрать меня с собой…

Мертвец не исчез и даже не дрогнул. Только теперь Хекетджит разглядела жезл в его руке, тлевшие угли глаз зверя на навершии. Другой рукой гость скинул что-то на ложе прямо перед ней.

– Ты отдашь последний приказ своему роду. В войне, которую вы призвали, те из рода Мерха, кто может держать оружие, станут живым щитом для войска Императора.

Хекетджит опустила взгляд. Перед ней лежали лист бумажного тростника, палетка и писчая палочка.

Она криво улыбнулась и снова посмотрела на вестника своей смерти. Вельможный род Мерха почти выродился, но она не станет причиной его падения!

– Не бывать тому! – с вызовом ответила женщина. – Нас и так слишком мало осталось…

Обжигающе горячая рука сомкнулась на её горле.

– Подчинишься мне.

Хекетджит хрипло рассмеялась.

– Тебе придётся прийти за ними самому…

Она чувствовала, как осыпается наконец храм её разума, сохранивший столько смертей, столько боли, что за ними было почти уже не различить счастливых дней далёкого прошлого. Она всё смеялась, смеялась, даже когда мертвец поднял её за горло, когда требовал имён… и когда лицо её плавилось, а темнота разверзалась огненной бездной, поглощавшей всё, что осталось.

Идаэт проснулась от странных звуков наверху, в спальне матери. Было очень душно – жаркая ночь, точно кто-то иссушил весь воздух. Женщина резко поднялась, натянула короткую тунику и подхватила оружие, одновременно кликнув стражу.

Бегом они поднялись в покои хозяйки поместья, главы рода. Дверь была накрепко заперта, и Идаэт пропустила вперёд воинов, чтобы те выбили засов. Но вошла она первой… и увидела картину странную и жуткую.

В неверном отблеске светильников на нетронутом огнём ложе лежал скрюченный труп матери – местами обугленный… и, казалось, даже оплавленный, если бы плоть могла плавиться подобно металлу. Немало повидала Идаэт и на войне, и в змеином клубке придворных интриг, но это было слишком.

Из теней у балкона выступила фигура в золотистом доспехе и шлеме в виде собачьей головы – облачении Ануират. Женщина вскинула кулак, отдавая безмолвный приказ воинам за спиной: ждать.

– Назови себя! – приказала Идаэт, поднимая хопеш.

Но уже в следующий миг она осознала свою ошибку, ощутила нутром, всей собой, что чужак не был просто незваным гостем, вторгшимся в их владения – в поместье, местоположение которого для большинства оставалось тайной. От него исходила Сила, подобная той, которую Идаэт чувствовала только в храмах перед изображениями Богов… или перед четой Владык в ходе ритуалов.

– Кто ты?.. – выдохнула женщина, опуская клинок.

– Верни честь своему роду, – проговорил жуткий чужак, поднимая жезл с мордой песчаного чудовища на навершии. Ожившего чудовища с полыхающими глазами… – Канешь в горниле войны… или сгоришь сейчас…

– О Боги… – выдохнула Идаэт, прежде чем всё поняла. – Бегите, бегите прочь все! Огонь! – крикнула она через плечо, а сама вбежала в комнату.

Захлопнув сломанную дверь, навалившись на неё всем телом, чтобы удержать неотвратимое хоть ненадолго, Идаэт осталась наедине с жутким созданием. Искренне она надеялась, что стражи не кинутся спасать её, а исполнят приказ.

Её крик взбудоражил весь дом. Немногочисленные слуги и воины суетились, кричали… а стены начинали тлеть, точно пламя рождалось прямо изнутри каждого предмета, но пока медлило вспыхивать.

Нет, они успеют. Успеют сбежать – все, кроме пленника её матери.

И кроме неё самой.

– Что тебе нужно?! – выкрикнула Идаэт и закашлялась, чувствуя, как сухой воздух просыпается в горло пустынным песком.

– Клятва…

Её тело было обожжено так, что казалось, не осталось ни единого живого места, но она упрямо ползла вперёд, выбираясь из-под обломков рушившегося дома.

Единственная мысль билась внутри: выжить и сражаться. Но прежде – всё-таки выжить…

Огонь ревел, слепил, гнал её прочь жадным голодным чудовищем. Она не решалась смотреть по сторонам или вверх – только вперёд, туда, где ещё можно было спастись.

А потом ночь обняла её целительной прохладой. В изнеможении Идаэт упала. Рука всё ещё сжимала бесполезный, но такой родной и привычный хопеш, который словно вплавился в ладонь. Она не решалась разжать пальцы, сосредоточившись только на дыхании. С хриплым свистом лёгкие вбирали в себя воздух, саму жизнь, и от облегчения, затмившего даже боль, женщина едва не теряла сознание.

Выжила… и прочие успели спастись…

Идаэт осторожно перевернулась на спину. Мир качнулся – тёмные ветви деревьев, проглядывающая сквозь них бездна ночного звёздного неба. Так красиво… Почему же огонь не тронул сад?.. Вдалеке стонал дом, понемногу проседая внутрь себя, но зарево было тусклым, словно нечто удерживало пламя в границах стен. А может, это просто зрение подводило её…

Женщина сморгнула, переводя взгляд на качавшиеся над ней ветви. Может, ей всё просто привиделось… Может, мать окончательно обезумела и спалила дом, чтобы забрать с собой и пленника, и тех немногих, кто прибыл сюда вместе с ней?.. Но тень, породившая пламя, отчётливо стояла перед внутренним взором, а спёкшиеся потрескавшиеся губы помнили слова, запечатавшие её судьбу.

Идаэт, новая глава вельможного рода Мерха, не знала, что принесёт им всем данная этой ночью клятва: погибель или спасение.

Огонь льнул к нему верным ласковым зверем, лизал плоть, из которой выплеснулся, но не обжигал. Пламя стало самим его дыханием. Как хорошо было разомкнуть, наконец, границы, отпустить то, что долго пытало изнутри, стать тем иным, что стремилось родиться, и забыть…

Но оставался некий последний предел, забыть не позволявший. Прежняя часть его сути свернулась внутри, почти уснула, но приказ её был чётким, обозначившим последний рубеж. Этот приказ действовал и теперь, пока создание воли Владыки Первородного Пламени брело по готовому обрушиться поместью: огонь не покидал стен этого дома. И что-то назойливо, обжигающе холодило руку под наручем, не позволяя стать свободным пламенем, разгореться, забыться до конца… Это напоминание было даже ярче, чем звучание прежнего имени в чужих ненавистных устах.

Воин Сатеха поднял руку, чуть сдвинул наруч, глядя на так сильно мешавший предмет – прядь светлых волос, обвившую его запястье. Оберег не горел, как не горели ни плоть его, ни облачение, как не плавились доспех и оружие.

Сбросить и освободиться окончательно! Уничтожить всех, кто остался, ведь он в своём праве!..

Но взгляд на оберег напомнил, что у него всё-таки было имя, и что это имя когда-то звучало совсем иначе, чем в устах врагов, было наполнено животворной силой чувства, одного на двоих.

«Хэфер… Мой Хэфер…»

Этот голос, такой живой в его памяти, даже более живой, чем его собственный, заставил пробудиться его изначальную суть.

– Меняюсь… сообразно… своей воле… – хрипло прошептал Хэфер, с усилием пробуждаясь. – Это – не я…

Он пошатнулся, тяжело осел на одно колено, едва нащупывая границу между собой и пламенем. Каким-то образом он должен был вобрать эту мощь в себя, не дать ей выплеснуться окончательно – но не знал, как. Пробуждение, осознанность вполне могли стоить ему жизни – балансировать между той частью его сути, которая ведала, как повелевать пламенем, но не ведала границ, и той, что ограничивала огонь, становилось всё сложнее. В этот раз он едва нашёл себя снова. Да и странно было мыслить так… ведь всё это и было им самим.

– Сообразно… своей… воле…

Сознание нехотя прояснялось. Хэферу не под силу было вобрать в себя уже выплеснувшееся пламя – оно танцевало вокруг, стремясь поглотить всё, – но удержать его в границах он мог. На несколько мгновений он снова стал огнём, заглядывавшим в каждый уголок этого места…

Нет, ещё не в каждый.

Что-то заставило его устремить мысль в недра дома, под землю, и там он нащупал последнюю угасающую жизнь. Остальные сбежали – он позволил им это. Пламя было голодным, но Хэфер заставил его смолкнуть, поднялся, морщась от боли. Внутренним взором он видел уцелевшие помещения и то единственное, тайное, находившееся под уровнем пола. Туда он и направился, и пламя устремилось следом, недовольно урча.

Нужно было уходить. Огонь и едкий дым не причиняли ему вреда, но дом похоронит его под собой, если он не поторопится. Хэфер отбросил эту мысль.

Тяжёлые двери, закрывавшие путь вниз, треснули, когда он приказал пламени пожрать преграду. Несколько ступеней вели в темноту, озарённую лишь разгорающимся за его спиной огнём. Хэфер спустился. Здесь была оружейная… и не только. Крюки на стенах, инструменты… Старуха Хекетджит была хозяйкой пыточной, достойной дознавателей хранителя секретов.

Подвешенное на кручёных верёвках худое тело больше походило на труп, но царевич чувствовал жизнь в нём – пока ещё не померкнувшее свечение. Вот только жизни этой оставалось всё меньше – смертные не могли вынести жаркого дыхания пустыни. Не медля, Хэфер высвободил тело, взвалил его на плечо и поспешил прочь, на ходу усмиряя огонь, покупая себе и пленнику поместья ещё немного времени. Потом пришлось перейти на бег, пригибаться и уворачиваться от обломков рушившихся перекрытий. Но верный огненный зверь нёсся перед ним, указывая путь к выходу.

А когда Хэфер покинул дом, унося свою едва живую ношу, пламя взревело, освобождаясь, более не ограниченное ничем, кроме осыпа́вшихся стен. Оно пожрало поместье вместе с останками старой хозяйки… и опало, впиталось в землю, точно вода, оставляя после себя чёрное пепелище среди почти нетронутых, едва опалённых деревьев.

Не останавливаясь, Хэфер шёл через сад и пальмовую рощу к реке той же тайной тропой, которой и добрался сюда. Там его ждала лодка. Хотелось немедленно скинуть доспех, погрузиться в воду, смыть с себя эту ночь.

Лишь здесь, у реки, царевич опустил тело на землю, чтобы осмотреть. Бесшумно появился воин-Ануират, ни о чём не спрашивая, просто обозначая своё присутствие… и стараясь держаться подальше от своего господина.

Из облачения на пленнике Хекетджит были только короткая схенти и повязки – притом из дорогого, тонко выделанного льна. Волосы, прежде, согласно традициям его народа, длинные, теперь были сбриты. Раны, ни одна из которых не была смертельной, и ожоги – тщательно обработаны. Его жизнь явно старались бережно поддерживать, растягивая страдание. Он был истощён болью, но не голодом, а сейчас к тому же надышался дыма.

При взгляде на одну из его ран Хэфер оскалился и покачал головой. Это увечье ни один целитель не излечит. Взгляд царевича упал на недавно перевязанные раны на бёдрах, уходившие к их внутренним сторонам. Сейчас было не до правил приличий – царевич поспешно размотал схенти бывшего пленника и вздохнул с облегчением, убеждаясь, что Хекетджит не успела оскопить его. Да и глаза под плотно сомкнутыми веками, к счастью, оставались целы. Повезло ему, что сами Боги вели Хэфера и царевич успел прийти за ним вовремя.

– Прости, мой господин, но зачем тебе этот эльф? – подал голос Ануират. – Нам ведь некуда деть его. Да и недолго ему осталось…

– В лодку, – отрезал Хэфер.

Псоглавый воин не решился возражать – помог царевичу перенести эльфа и всё принюхивался, насколько позволял шлем. Не иначе пытался учуять, сколько ещё оставалось её, той жизни…

Эльфы не были для Хэфера на одно лицо. А это лицо, пусть даже искажённое страданием, он хорошо помнил.

Пленником Хекетджит был Эрдан Тиири, пропавший младший принц Данваэннона.

Глава 36

Речным водам, пусть даже освящённым Разливом, было не под силу смыть всё. И прохлада ночи не могла унять пламя, напитанное долгожданным справедливым возмездием. Эту ярость он сохранил для других – для тех, чьи имена теперь знал, и для тех, чьи имена ещё узнает. Очищающий огонь… Но что останется после от него самого? Теперь Хэфер знал: чем больше он использовал эту часть своей Силы, тем труднее было возвращаться… труднее было помнить, к чему возвращаться. Ярость была полной и всепоглощающей, и царевич долго держал её в узде. Теперь же, когда он сам давал ей волю, – она не желала возвращаться в очерченные им границы и, казалось, постепенно поглощала его прежнего.

«То, что я могу помочь тебе исполнить, будет тебе не по сердцу… Если справишься ты с Даром моим – получай его, Хэфер Эмхет, сын моего врага, друг мой…»

Хэфер посмотрел на своё зыбкое отражение в тёмной воде. Предрассветные сумерки искажали черты, и казалось, его лицо и правда менялось, как менялась суть.

Нельзя забывать, кто он.

«Я сумею укротить свою ярость и гордыню… Даруй мне искру Твоей карающей мощи, Великий и Ужасающий, Тот, Кто сражает врагов бытия, и я распоряжусь ею мудро…»

Но ведь он едва знал, как правильно управлять этим Даром. То, что он умел как жрец Ваэссира и наследник трона, безусловно помогало, но дальше пути управления этими столь разными энергиями расходились. Он вступил на путь, познавать который приходилось одному. Некому было научить: разве что обратиться к далёкой памяти ушедших, как собирался? Таэху ведали многое, но они не были жрецами Владыки Первородного Пламени. Перкау передал ему, что успел, но времени было слишком мало, да и Сила Хэфера многократно превосходила то, что бальзамировщику доводилось видеть прежде.

«Тот, в ком соединилась в мире Сила обоих Богов». Пока что ему удавалось удерживать хрупкий баланс, но он не умел по-настоящему «соединить в мире», умиротворить в себе. И непокорная стихия брала над ним верх, понемногу отвоёвывала себе всё больше. Пусть пока ему хватало сил направить разрушение в русло, которое он выбирал сам, – но что потом?.. Он ведь уже соскальзывал с каждым шагом всё дальше в бездну всепожирающего пламени…

Хэфер тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, провёл ладонью по воде, в которой стоял по пояс. Казалось, прохлада текла где-то за невидимой преградой, близко и недосягаемо, и он уже не чувствовал её полноценно, поглощённый внутренней лихорадкой. Набрав воды в ладони, он умылся, уже не удивляясь двойственности ощущений. Взгляд упал на оберег на запястье, и украдкой царевич коснулся светлой пряди губами, отчётливо вспоминая, как пропускал волосы супруги сквозь пальцы, и как её прикосновения унимали огонь.

Решительно Хэфер поднялся на берег, отёрся и облачился, помедлил, глядя на шлем. Принц ещё толком не очнулся – может, не стоило пугать его вот так сразу, кто знает.

Нужно было найти целителя, и быстро. Хэфер умел обрабатывать раны, но до искусства настоящих целителей ему было далеко. Под рукой не было ни снадобий, ни чистых повязок, ни даже новой одежды. До столицы ещё неблизко, да и пока не вернулся отец – не вернётся и он.

Со шлемом в руке царевич подошёл к их маленькому лагерю, разбитому под развесистыми ивами. Почва здесь была болотистая, особенно теперь, когда уровень воды заметно поднялся. Деревья дарили щедрую тень и прохладу. Как раз в таких местах, у заводей, любили отдыхать речные хищники, но Хэфер позаботился о безопасности заранее, прочёл заговоры, нанёс нужные знаки вокруг лагеря. По-прежнему он использовал Силу Ваэссира лишь для защиты, не для мести.

Ануират караулил эльфа, свернувшегося на наскоро сооружённой лежанке из сухого тростника. На того было жалко смотреть, и даже прикрыть толком нечем, кроме пары сменных туник из походной сумы – они путешествовали налегке. У реки ткань быстро сырела и скорее холодила, чем согревала. Маленький костерок не спасал – ночи и раннее утро перед рассветом даже в жарких землях Таур-Дуат приносили с собой холод.

Эрдан дрожал, обхватив себя руками и притянув колени к груди, так и не приходя до конца в сознание. Ночью, когда его крутили тошнота и кашель, он едва ли понимал, кто находится рядом с ним и что вообще происходит.

Со вздохом Хэфер сел рядом, положил шлем, разомкнул застёжки нагрудника. Посмотрев на Ануират, он, наверное, впервые пожалел, что псоглавые не превращаются в настоящих псов. В больших тёплых псов. Сам он мог бы вызвать в чужом теле неестественный жар… но не исцеляющий – разрушающий, – поэтому даже пытаться не стал.

– В ближайшем селении купи покрывало и что-нибудь из одежды, – велел он Ануират. – Пару отрезов тканей. Ещё вина – нашего не хватит. Снадобья – запоминай, какие, – царевич произнёс несколько названий – эти снадобья точно могли найтись у любого сельского целителя. По крайней мере, он на это надеялся.

– Нам бы лучше не задерживаться надолго, мой господин, не привлекать внимания…

Хэфер поднял на него взгляд, и воин смолк, поклонился и бесшумно удалился. Конечно, Ануират был прав – в его задачи входило охранять наследника и тайну его возвращения, а не спасать эльфийских принцев. Да и не знал он, кем был спасённый эльф… спасённый пока не до конца. Но Эрдан мог умереть прямо у них на руках – вот это действительно было бы проклятием. Что делать дальше, царевич пока не знал. Возвращать эльфа домой в таком виде никак нельзя. Оставалось сосредоточиться на самых насущных делах… и отложить визит к следующему участнику заговора.

Хэфер насколько мог аккуратно растёр Эрдану руки и ноги, потом лёг рядом, спина к спине, согревая единственным доступным пока способом – жаром, тлевшим под покровом его кожи. По крайней мере, эльф хоть немного перестал дрожать – а то и зубы уже звучно постукивали – и инстинктивно придвинулся ближе.

С Эрданом они были знакомы с тех пор, как Хэфер впервые побывал в Данваэнноне с посольской миссией дядюшки Хатепера. Впечатление о принце у него сложилось приятное. Как и Владычица Ллаэрвин Тиири – точнее, Её Величество, Пресветлая королева – Эрдан относился к рэмеи с пониманием и уважением, чтил их традиции, хоть некоторых и побаивался. С ним было о чём поговорить – спокойный, рассудительный юноша с живым умом, разбирающийся в тонкостях культуры, чувствующий подводные течения традиций народов. Для высокорождённого это было неоценимым качеством, учитывая разнообразие населения Данваэннона. Талантливый музыкант и сказитель – бард, как таких называли в Данваэнноне. Настоящий потомок своего легендарного предка, основателя Высокого Рода Тиири – Телингвиона, даровавшего эльфам Мёд Поэзии и искусство дипломатии.

Хэфера тогда позабавило, что у него, старшего сына Императора, оказалось много общего с младшим принцем. А вот старший, Кирдаллан, скорее нашёл бы общий язык с Ренэфом – такой же воин, а не дипломат. Горячая голова, хоть потомок того же Телингвиона. Такие и у эльфов встречались, тем более среди молодых. Скрывать эмоции было данью традициям элиты общества Данваэннона – тех народов, что считались главенствующими среди множества эльфийских племён и устанавливали свои порядки. Но Хэфер быстро усвоил, что это совсем не означало отсутствие эмоций.

Будь у него побольше свободного времени в тот визит и последующие, наверное, между ними с Эрданом могла бы даже сложиться дружба. А вот как вышло… Боги свели их снова, но переплели их судьбы совсем не так, как им бы хотелось. Они оба мечтали о мире между родными народами. Но именно их превратили в факелы, от которых разгоралось пламя новой войны – разгоралось быстро, неотвратимо, как пожар в зарослях сухого тростника. Две жертвы одного и того же заговора. Кто мог представить, что такое вообще случится?

А ведь как раз год назад, примерно в это же самое время, когда закончились празднества, Хэфер не вернулся с отцом в столицу из Дельты, а отправился на злополучную охоту в пески. Как символично, что именно теперь наступило время для возмездия… Как быстро узнали эльфы? Давно ли Эрдан вообще оказался в Таур-Дуат?..

Словно почуяв его мысли, эльф дёрнулся, застонал, тут же закашлялся. Хэфер резко повернулся, привстал, готовый подхватить его, если случится новый приступ последствий отравления дымом. Захлебнуться жизненными соками собственного тела – не самая славная смерть. Но в этот раз обошлось только кашлем, а сделав несколько судорожных вздохов, Эрдан распахнул глаза, глядя на рэмеи с чистым ужасом. Закричать он не успел – Хэфер зажал ему рот ладонью и быстро проговорил по-эльфийски:

– Тихо, тихо. Вы в безопасности, Ваше Высочество. Мы вытащили Вас.

В замутнённом болью взгляде эльфа промелькнуло подобие узнавания, а вот ужас не исчез, точно он увидел призрака. Что ж, по крайней мере, кричать принц раздумал. Хэфер чуть кивнул и убрал руку, распрямился и сел.

– Хэфер Эмхет?.. – хрипло прошептал Эрдан.

– Да, это я.

– Наследник Владыки Обеих Земель… Погибший…

Его взгляд заскользил по шрамам царевича – как будто он ожидал, что раны вот-вот откроются вновь, и убитый наследник трона предстанет в своём истинном, пугающем обличье. Истории про неупокоенных мертвецов рассказывали и по ту сторону гор.

– Живой, – успокаивающе возразил Хэфер. – Как и ты, принц Данваэннона, – титул он произнёс снова по-эльфийски. – Всё будет хорошо. Мы в безопасности, – он протянул было руку.

– Нет… – едва слышно возразил эльф, мотая головой – затравленно глядя на Хэфера, он сделал попытку отползти. – Нет безопасности. Нигде нет!.. И ты был убит, я знаю!.. Я шёл… сказать… Посольство матери!..

Эрдан не успел закончить свою обрывочную речь, в которой перемежались эльфийские и рэмейские слова. Его глаза закатились, и он снова потерял сознание – не то от избытка новых впечатлений, не то вследствие пережитого ночью.

Да и не только ночью. Сколько ему довелось перенести, Хэфер мог только догадываться. Что ж, возможность поговорить им ещё представится, главное – выжить. И хорошо бы ещё сохранить разум в целости. Сочувственно посмотрев на Эрдана, царевич устроил его удобнее.

«Будь ты здесь, Тэра, моя целительница, – всё было бы по-другому…»

Через некоторое время пришёл Ануират. Он принёс почти всё, что просил Хэфер. Наблюдая, как царевич нюхает каждый горшочек со снадобьями, как режет ткань на лоскуты, прежде чем приступить к смене повязок, воин нерешительно проговорил:

– В селе есть знахарь, мой господин.

– Догадываюсь.

– Я мог бы позвать его…

– А как объяснишь сельскому целителю, что тут делает покалеченный эльф в это неспокойное время? Да и мы ещё не отошли достаточно далеко от владений рода Мерха.

Ануират замолчал и вздохнул, взвешивая слова царевича.

– Но без целителя он может умереть, – сказал воин наконец и повёл носом. – Плохо пахнет. Болезнью. И всё сильнее.

– Знаю, знаю, – раздражённо ответил Хэфер, аккуратно надрезая и разматывая одну из тех присохших повязок, под которыми уже выступила кровь.

Нужно будет поручить Эрдана заботам кого-нибудь из Таэху, когда вернутся… Но здесь и сейчас такой возможности не было. А выглядел принц скверно – совсем не таким его запомнил Хэфер с их прежних торжественных встреч. Даже недолгое путешествие только усугубит его состояние.

– Пока я перевязываю, погрей вина. Вот с этими травами. Две щепотки на флягу, не больше. Немного отдохнём – и в путь. В следующем селении, у которого остановимся… приведёшь ко мне бальзамировщика.

Ануират попытался скрыть изумление – безуспешно.

– Их разве хоронят по нашим обычаям?

– Рано хоронить, – покачал головой Хэфер. – Бальзамировщики знают тайны тела лучше иных целителей. И с ними Ануират будет проще договориться… чтобы сохранить дело в секрете.

В глазах воина всё ещё отражалось сомнение, но он согласился, принимая, что в нынешних обстоятельствах выбор был небольшой.

– Позволь узнать, мой господин…

– Ты сегодня многословнее, чем обычно, – заметил царевич, не прерывая своего занятия.

– Наш путь всё так же лежит в Апет-Сут? Как мы доставим его… если выживет… во дворец тайно?

– Дождёмся возвращения Владыки – я должен передать эльфа ему. Никому больше.

Ануират чуть изменился в лице, почтительно склонил голову. Упоминание Императора оказало поистине колдовское воздействие – Хэфер даже посетовал на себя, что не сказал этого сразу.

– Скоро встретимся с остальными. Доберёмся до некрополей в предместьях столицы и укроемся там, в наиболее старой их части. Там ты найдёшь мне другого бальзамировщика. Ждать придётся недолго – главное добраться.

– Господин, с бальзамировщиками… Если твой эльф очнётся не вовремя и начнёт болтать лишнее…

– Скажешь, что бредит. Но я надеюсь, – Хэфер неуверенно посмотрел на измученное лицо бывшего пленника, – что нам удастся договориться раньше. Мы – союзники.

Пока царевич перевязывал раны, он убедился, что все увечья – кроме основного, след которого зажил намного раньше, – были совсем свежими. Они появились от силы несколько дней назад, насколько он мог судить. Стало быть, Эрдан провёл в плену у безумной старухи недолго. Его пытали искусно, умело – так, чтобы приходила боль, но не смерть. Что они хотели узнать? Как он вообще попал к Хекетджит? Чем мог заслужить такую ненависть рода Мерха этот, наверное, самый миролюбивый высокорождённый Данваэннона? И кто покалечил его прежде?.. Хэфер тихо выругался сквозь зубы, снимая очередную присохшую повязку. Эльфа впору было перевязывать целиком, как мумию. И влажный речной воздух для него был ох как некстати.

Хэфер аккуратно проверил подвижность суставов. Кое-где были повреждены связки, но кости, слава Богам, остались целы. Эльф пришёл в себя, вскрикнул, когда царевич неудачно провернул его растянутую ступню, и затих. Больше он никак не реагировал на действия Хэфера и помогавшего ему Ануират – как будто решил прикинуться мёртвым. А может быть, привык и просто не ожидал ничего хорошего? Затаился от безысходности, не пытаясь даже сопротивляться. Ведь кто-то же занимался его ранами после пыток. И занимался ими, судя по умело наложенным повязкам и обработанным краям некоторых ран, хороший целитель. Кто-то из тех, кому царевич позволил сбежать минувшей ночью, когда не позволил иной части себя сжечь всех.

Хэфер почувствовал, что пленник пристально смотрит на него, и поднял взгляд. В глазах принца не было надежды – только изнеможение и обречённое принятие своей дальнейшей участи.

– Эрдан, я не причиню тебе вреда, слово наследника Эмхет, – как можно более мягко произнёс царевич, отбрасывая неуместные сейчас высокие обращения. Когда говоришь личностно – это быстрее доходит до измученного сознания. – Главное, чтобы ты выжил. Потому что если ни ты, ни я не выживем, нашим народам придётся очень тяжело. Когда будешь готов, расскажи мне, что случилось с тобой. И вместе мы решим, как быть… А пока нужно набраться сил. Добраться до безопасного места. Дождаться хорошего целителя.

Он говорил успокаивающе и соизмерял каждое движение, словно имел дело с израненным диким зверем. Эльф вздрагивал, когда Хэфер невольно причинял ему боль, но терпел, сцепив зубы. На словах «хорошего целителя» его взгляд сделался загнанным. Ну конечно.

– Нет, настоящего целителя, – понимающе добавил царевич. – Не того, кто сохраняет тело, чтобы потом стало ещё больнее… Того, кто поможет вернуть целостность. А твоя задача собрать всю свою силу высокорождённого… и обязательно выжить, слышишь меня? Выжить, как выжил я, когда меня пытались убить.

Ануират ничего не говорил, но то и дело бросал на Хэфера удивлённые взгляды, как будто всё никак не мог поверить, что тот может вести себя так. Царевич не стал убеждать своего невольного стража, что быть вместилищем Силы Сатеха не означало быть обезумевшим чудовищем, – всё равно бесполезно. Да и не нужно ему понимание псоглавых – Хэфер больше не доверял им, а доверял только силе отцовского приказа, который заставлял этих воинов защищать его теперь.

Эрдан Тиири так и не произнёс больше ни слова, но когда царевич протянул ему сложенную сухую тунику, с усилием сел и неловко оделся сам. Хэфер дал ему флягу подогретого вина с целебными травами, и принц учтиво склонил голову. Нехитрую трапезу из хлеба, лука и изрядно подсохшего сыра разделили на троих. Хоть эльфа и мутило после пожара, он был явно голоден.

Остаток дня Хэфер и Ануират спали по очереди. Эрдан забылся сном, а может, просто лежал неподвижно, сберегая силы, не привлекая к себе внимания спутников. С наступлением темноты пришло время отправляться – откладывать было нельзя. Псоглавый сообщил, что заметил небольшой отряд, прочёсывавший окрестности. И вряд ли такой отряд был один.

Хэфер осторожно потряс эльфа за плечо. Тот вздрогнул, очнулся.

– Идти сможешь? – спросил царевич, облачаясь в доспех. – Я помогу.

Эрдан безучастно кивнул. Пока Хэфер заканчивал с застёжками, он попытался подняться сам, держась за ствол ивы. Царевич не стал вступать в спор – просто перекинул его руку через плечо и медленно повёл к лодке, скрытой в зарослях высокого тростника. Ануират позади уничтожал следы лагеря.

Путь они продолжали в привычном безмолвии. Лодка тихо скользила вдоль берега – правил сейчас Хэфер, размышляя о том, как бы найти место получше для следующей стоянки. Одно дело путешествовать вдвоём с тренированным воином, другое – получить в довесок раненого, которому требовался уход. Думать о насущном было проще. Это успокаивало, заземляло. Все прочие мысли обнажали целую бездну, с которой разум пока не желал взаимодействовать.

Ночь была спокойная. Изредка со стороны прибрежных селений доносился лай собак и чьи-то голоса. В зарослях тростника урчали потревоженные хищники. Лодка с тихим плеском мерила тёмную гладь, после Разлива кажущуюся бескрайней, как первозданные вселенские воды, из которых поднялась земля.

Пока что удалось оторваться от преследования, но надолго ли? С раненым эльфом всё будет сложнее. Вступать в бой Хэфер не хотел – не хотел убивать тех, кто оказался замешан в происходящем по случайности, просто выполняя приказ. Но если его увидят – придётся.

– Она разделяла скорбь Владыки… – произнёс вдруг Эрдан чуть слышно – так тихо, что Хэфер решил было: показалось.

Эльф всё так же сидел между ними с Ануират, кутаясь в плотное тканое покрывало, как будто никак не мог согреться. Взгляд его был устремлён не то вперёд, не то в никуда.

– Написала своей рукой, – продолжал принц, и Хэфер медленно кивнул, боясь спугнуть настроение собеседника. – Заключённые в волшебные ларцы сладкие голоса фейских птиц… Светильники, наполненные светом звёзд, хранящие в памяти след всех виденных небом… Чудесный, почти живой портрет, вытканный дворцовыми чаровницами на тончайшем гобелене…

Похоже, он бредил. Только бы не рехнулся вконец, как бедный Павах.

– Твой портрет, Хэфер, – вдруг добавил Эрдан, сфокусировав взгляд на царевиче. – Мы скорбели о тебе. Мы так хотели… сохранить союз… Не мы подослали убийц!

– Я знаю, – тихо подтвердил рэмеи.

– Почему вы так ненавидите нас? – с отчаянием спросил принц. – Такая сильная непроглядная ненависть… Я спрашивал её: за что?! Она улыбалась… свежуя меня заживо… – он задрожал. – Каждый раз, когда приходила, – улыбалась. И ненавидела.

– Эрдан! – позвал Хэфер, протянул руку, сжав плечо эльфа, возвращая оттуда, из тёмного далёка. – Эрдан, Хекетджит мертва. Она больше не придёт к тебе.

– Мертва? – недоверчиво прошептал эльф.

– Да. Сгорела вместе с тем домом, откуда я вынес тебя вчера.

Он не был уверен, что смысл его слов полностью доходил до принца. Убедившись, что тот хоть немного успокоился, Хэфер продолжал:

– Хекетджит – не весь рэмейский народ. Но да, есть такие, как она, кто ненавидит вас и готов на всё, даже убить наследника Владыки, – лишь бы развязать войну. Она была одной из тех, кто отдал приказ. Предательница. Ты понимаешь меня?

Эрдан снова погрузился в себя. Поняв, что не дождётся ответа, Хэфер чуть ускорил ход лодки.

Показалось, или в зарослях на берегу блеснули огни? Блеснули и тут же погасли. Случайные путники? Запоздалые гуляки? Нет, нельзя было полагаться на удачу.

Ануират настороженно вглядывался в темноту, принюхивался. Царевич вопросительно посмотрел на него, и псоглавый коротко качнул головой.

Ближе к рассвету, найдя безлюдное место, они пристали к берегу, чтобы отдохнуть и переждать день. Вдвоём можно было бы не терять время, если быть осторожными, но не с раненым.

Эльфа снова начало лихорадить. Поручив Ануират разбить лагерь и разведать окрестности, но не отходить далеко, Хэфер осмотрел бывшего пленника и приготовил отвар на маленьком костре. Псоглавый вернулся быстро, доложил, что пока всё спокойно.

Когда они поели, и царевич устроил Эрдана на такой же тростниковой лежанке, как вчера, тот вдруг удержал его за руку.

– Ты отпустишь меня? Позволишь вернуться домой? Я так давно не был дома…

– Как только ты исцелишься, и мы найдём для тебя безопасный путь и хороших стражей, – кивнул Хэфер.

– Я хочу тебе верить. Если только ты и правда жив. Потому что ты теперь совсем другой, не такой, как я помню…

– Эти события изменили нас всех.

Днём эльфу стало хуже. Ануират отправился на поиски бальзамировщика. Хэфер пытался как-то облегчить страдания принца, но состояние бывшего пленника лежало уже далеко за гранью его целительских навыков. Помимо целителя, Эрдану нужен был покой, тепло, хорошая пища. А в некрополях Апет-Сут их не ждали ни тепло, ни покой. Другого безопасного места, где можно было бы немного переждать до возвращения Владыки, на ум не приходило.

Мысль отправить Ануират с принцем к сельскому целителю Хэфер сразу же отбросил. Он не хотел оставлять Эрдана – чувствовал, что лично отвечает за эльфа. Здесь, в его землях, предательски напали на его союзника, навредили, несмотря на высокое положение и мирный договор. Теперь Хэфер должен защитить его во что бы то ни стало.

А даже если бы он приказал – не послушает его псоглавый. Приказ Владыки был однозначен: не разделяться надолго. Кто-то из трёх приставленных к нему Ануират должен был всегда сопровождать царевича. Удивительно, что этот воин вообще согласился отлучиться в селение. Знай Хэфер, как обернётся его вылазка, взял бы с собой всех троих. Но в исходных обстоятельствах это было неразумно, а теперь-то что говорить. Придётся добираться до условленного места, где их будут ждать остальные, и разбираться там.

Отправиться самому? Нет, он нигде не мог появляться открыто, если хотел завершить начатое. Слишком многое от этого зависело – не только для него, для Таур-Дуат. А его маскировка была хороша только до тех пор, пока никто не ожидал, не присматривался. Но если придётся – Хэфер уже знал, что пойдёт с Эрданом сам…

«И так плохо, и так нехорошо», – говаривал Сенахт, только в более крепких выражениях.

А огонь внутри нашёптывал, что след стынет, что враг уйдёт, встревоженный двумя смертями с разницей в каких-то несколько дней… что нужно бросить всё и преследовать… выжечь скверну предательства…

Эрдан вдруг вынырнул из полузабытья.

– Меня встретили с добром, – хрипло сказал он, кутаясь в покрывало. – Но здесь… здесь пахнет холодом и смертью… Смерть царит повсюду – тихая, шепчущая… Вокруг темно, и двери запечатали так крепко, словно… словно закрыли крышку саркофага.

Хэфер не был уверен, что из этого бред, а что – правда. Поддержав голову эльфа, он дал тому ещё отвара, потом спросил:

– Давно ты прибыл?

– Вчера?.. Месяц назад? Год?.. – Эрдан закрыл глаза, собираясь с мыслями, пробормотал название месяца по-эльфийски, и потом сказал: – Второй месяц Сезона Половодья. Да, я прибыл в Таур-Дуат во втором месяце, во главе тайного посольства… – он вдруг вскинулся, распахнул глаза: – Я ведь должен доставить послание Владыке Обеих Земель! Это очень важно, Хэфер!

– Я знаю, – успокаивающе подтвердил царевич, удерживая его за плечо, чтобы не вскочил с места. – Очень важно. Вы хотели остановить войну. Но послания больше нет. Главное, что ты жив.

И лучше сейчас было не интересоваться судьбой спутников принца. Но, если эльф не путался в сроках, он и правда пробыл в Империи много месяцев! И какими были все эти месяцы? У союзников? В плену?

Эрдан откашлялся, посмотрел куда-то сквозь него, сопоставляя то, что видел сейчас внутри, с тем, что происходило на самом деле ровно в этот миг. Хэфер прислушался к его дыханию – отрывистому, хриплому. Это ему совсем не нравилось.

– Пресветлая говорила… если всё пойдёт не так… Хатепер Эмхет защитит меня даже от гнева Владыки. Но он не пришёл за мной. Почему, Хэфер? Он тоже возненавидел нас?

– Нет, что ты. Но мы не знали, Эрдан. А вот кто-то другой знал и перехватил посольство, – от этой мысли было очень не по себе. Чья власть могла простираться так далеко? – Всё это время ты был у Хекетджит?

– Нет… Меня передали ей… кажется, ещё до Разлива.

– Кто передал? Где же ты был?

– Не знаю… я не знаю… Мне не сообщили, – Эрдан говорил тихо и с паузами – его восприятие то ускользало, то возвращалось к реальности. – Должно быть… Владыка пленил меня в ответ на твою смерть… Я просил о встрече с ним, да… только никто не слышал меня. Но обо мне заботились после того, как… как… Да, я ни в чём не знал отказа… Они знали, кто я…

– Ты помнишь, кто встретил тебя?

Эльф открыл глаза, сфокусировал взгляд.

– Осведомители Великого Управителя, кто ещё это мог быть? Кто ещё мог знать о нашем прибытии?

Хэфер покачал головой. Поверить в такое означало бы зайти в мыслях совсем далеко… Нет, дядя не мог. Кто угодно, но не он.

– Великий Управитель не поступил бы с тобой так никогда, – твёрдо сказал рэмеи. – Это противоречит всему, вокруг чего он строил свою жизнь. И никто из нас не сделал бы с тобой ничего без справедливого суда… Таков Закон.

– Я уже не знаю… Не видел лиц… Но прежде… они отвели меня в темноту и тишину… и там…

Эрдан выпростал левую руку из-под покрывала, посмотрел на неё так, словно видел впервые и до сих пор отказывался верить, что она принадлежит именно ему.

Хэфер с усилием сглотнул, некстати вспомнив, как прекрасно звучала эльфийская арфа под пальцами принца – тогда, для гостей. Музыка обрамляла легенды тонким узором истинного волшебства, распахивая границы привычного, зримого.

– Я слышал, что ты сказал, Хэфер, – тихо проговорил эльф. – Дождаться хорошего целителя, который поможет вернуть целостность. Поможет?..

Царевич стиснул зубы, стараясь не смотреть на тонкое забинтованное запястье, на котором отсутствовала кисть. Глядя в глаза, наполнившиеся безумной надеждой, которую способны испытывать, наверное, только очень юные существа, он глухо ответил:

– Нет. Не в этом, – и, сам не зная зачем, добавил: – Прости.

Эрдан обречённо вздохнул, снова обхватил себя здоровой рукой, как будто мог спрятаться от всего мира.

Наступившая тишина тяготила.

Ануират вернулся на закате, когда уже начали удлиняться и сгущаться тени. Услышав условный сигнал, Хэфер встрепенулся, вынырнув из чуткой дрёмы, поспешно затянул ремни нагрудника и надел шлем. «Они увидят то, что ожидают увидеть. Но лишний раз на глаза всё же не попадайся», – говорил отец, когда они обсуждали детали плана.

Поднявшись, Хэфер бросил взгляд на эльфа – тот вроде спал – и отступил в тень ив. Через некоторое время показался псоглавый, и с ним шла пожилая женщина в тёмных одеждах. Её ладони были скрыты перчатками, а на плече висела большая сума. Жрица что-то ворчала себе под нос, ступая по болотистой почве, но Ануират не слушал – только поддерживал иногда, когда она оступалась.

– Нет, чтобы самим притащить его – заставляешь меня брести незнамо куда, – отчётливо донеслось до Хэфера. – Будь ты хоть трижды освящён благословением Ануи – я не обещаю тебе чудес. Если что, зашью красиво – будет почти как живой. А на ноги поднять не обещаю. Вот и товарищу своему так же скажи. А то не выпустите из этого болота…

Царевич скрестил руки на груди, напоминая себе, что должен молчать. Весь разговор предстояло вести воину. Женщина хмуро зыркнула на него и села рядом с эльфом, уложила суму, стянула перчатки.

– И впрямь остроухий, гляди ж ты, – удивилась она и откинула покрывало – хотя Ануират, скорее всего, предупреждал.

Под приглушённые причитания, где это они умудрились найти бедолагу, что сделали с ним, зачем потащили в болото помирать, и что милосерднее если не отнести к ней в мастерскую, то просто быстренько утопить здесь же, бальзамировщица осматривала раны. Похлопав эльфа по щекам, она приподняла его веки и недовольно прищёлкнула языком.

– Ну чего встали, избранные? – ворчливо спросила она. – Костёр хоть разожгите. Новое пойло делать будем. А лучше всё-таки в мастерскую… изуверы. И темно уже вон как! Ты б ещё в глухую ночь за мной пришёл, солдатик. Подсветить придётся ярче.

Ануират явно сдерживался, чтобы не ответить, что он обо всём этом думает. Хэферу было безразлично – лишь бы дело сделала. Молча он пошёл разжигать костёр – с недавних пор это ему удавалось особенно хорошо. Главное было следить, чтоб не полыхнуло слишком жарко.

– Славно. А ты не стой храмовой колонной – помоги переворачивать. Не те уже мои годы, бойцов на своём горбу таскать да ворочать.

Бабка хоть и оказалась сварливой, а дело своё знала – явно не просто так свой хлеб в деревне ела и не только мёртвых готовила к последнему пути, но и живым помогала удержаться на Восточном Берегу подольше. Мысленно Хэфер возблагодарил Богов. Пока всё складывалось более чем удачно…

В следующий миг Эрдан вдруг взвыл не своим голосом.

– Тьфу ж ты, племя безрогое! Чё орёшь? Я тебя даже не режу – гной, видишь, давлю.

– Ты обещал! – хрипло закричал эльф на родном наречии. – Ты обещал мне!

– Чё он там скулит, эй? – бальзамировщица всплеснула руками. – Да куда ты ползёшь-то от меня, стой! Али жить не хочешь?

Хэфер мгновенно оказался рядом с Эрданом, удержал его за плечи, прижимая к земле.

– Тихо, тихо… Всё хорошо, – говорил он по-эльфийски. – Я обещал. Ты вернёшься домой.

– Ты обещал… целителя… – эльф закашлялся, попытался вырваться. – Но ты тоже… привёл меня к вашим колдунам смерти! – в его глазах страх смешивался с гневом, осознанием несправедливости. – Они сохранили часть меня для Вечности… Так это называется у вас, да? Я видел свою руку в ларце, полном белого песка!

– Натрона, – инстинктивно поправил Хэфер, отказываясь думать, кому могла потребоваться забальзамированная рука королевского сына и для каких целей.

– Бальзамировщики отсекли мне руку!

Царевич надеялся, что жрица не поняла ни слова. В этих краях эльфы вряд ли появлялись. Вполголоса он успокаивал Эрдана, раз за разом повторяя своё обещание, что защитит его, поможет вернуться домой, уговаривая позволить заняться ранами. Но только самые последние слова помогли:

– Моя супруга – бальзамировщица, – очень тихо, так, чтобы слышал только Эрдан, проговорил Хэфер. – И жив я лишь благодаря ей.

Эльф замер – видимо, от изумления – потом всё-таки согласился, позволил жрице приблизиться. При этом он крепко стиснул руку царевича, словно тот мог удержать его в сознании. Хэфер не отходил, пока женщина делала необходимое, говорил что-то успокаивающее о том, как скоро завершится их путь и как рады будут встретиться с Эрданом Владыка и Великий Управитель, ведь его жизнь была бесценна.

Но всё это время его мысли вращались вокруг участия жрецов Ануи в заговоре. Эта часть истории подтверждала то, что стояло за одним из имён, выданных Каэбом.

И Таа был не просто бальзамировщиком. Он был возможным преемником Первого из бальзамировщиков всей Таур-Дуат.

Глава 37

В ходе торжеств Хатепер привлёк Анирет и Ренэфа не только к ритуалам, но и к государственным делам. Праздники праздниками, а жизнь в Империи не останавливалась даже в Разлив. Оба племянника не разочаровали его – где не хватало опыта, они восполняли это чутьём, острым умом и старанием. Так странно и чудесно было увидеть – вдруг! – что брат и сестра оказались готовы сотрудничать друг с другом. Дипломатичность Анирет не удивляла его, но вот то, что Ренэф шёл ей навстречу, работал не в противовес, а вместе, поистине изумляло. Хатепер не мог нарадоваться и не знал, какими словами благодарить Богов за эти внезапные перемены. И как многому научилась царевна за этот год!

Когда он смотрел на племянников, даже на душе становилось легче. Правы были предки. Поистине, видеть, как твои труды и накопленная мудрость находят отклик в близких, по-своему преломляются в их восприятии, давая новые прекрасные плоды, было величайшим счастьем. И династия Эмхет продолжала процветать, пока в неё по-прежнему приходили такие чудесные души. Анирет и Ренэф были достойными потомками своего прославленного рода, и Хатепер не сомневался: им предстояло немало свершений, которые останутся в памяти народа. Он желал только, чтобы этот путь они прошли как верные союзники, поддерживающие и дополняющие такие разные таланты друг друга… Ах, как он желал этого для всех троих, всю свою жизнь! И только теперь надежды, казалось, начинали сбываться. Лишь неведение о судьбе старшего из племянников тяготило дипломата всё больше. Что обнаружил Секенэф? Каким он нашёл Хэфера? Сохранил ли за ним право наследования или оставил в силе решение, касающееся Анирет? На эти вопросы у него не было ответов.

А ведь царевна хотела говорить с ним, в том числе, и о своём брате, с которым её так многое связывало. Хатепер всё думал над тем, что можно рассказать и как это подать – тем более после её прямой просьбы в письме о видениях. Держать Анирет в неведении было несправедливо, но и преступить волю Владыки дипломат не мог.

Вечером того же дня, когда хоть немного улеглась суматоха, а жизнь в Империи начала возвращаться в привычное русло, царевна пришла к нему. Она сама принесла поднос с вином, фруктами и сладостями в кабинет, терпеливо дождалась, пока он закончит что-то из срочных дел, и мягко напомнила:

– Ты обещал мне разговор, дядя.

– Конечно, моя звёздочка, и от своего обещания не отказываюсь, – кивнул дипломат, расчищая стол от свитков, помогая ей расположить там поднос и невольно с теплом отмечая, что она помнит его любимые лакомства.

Анирет разлила вино по чашам, собираясь с мыслями.

– Прежде, чем я расскажу о видениях… позволь поделиться с тобой радостью?

– Так-так, – усмехнулся Хатепер. – Это касается вас с Ренэфом? Или ещё кое-чего, в чём я боюсь выдать желаемое за действительное?

Девушка рассмеялась.

– Боги, да, Ренэф – это особая радость! Внезапная, как многое, связанное с ним. Но это иное… Я хотела рассказать тебе, ведь именно ты желал нам благословения Золотой, – она улыбнулась чуть смущённо и понизила голос, точно до сих пор не могла поверить: – Твоё пожелание сбылось.

В тот миг Анирет преобразилась, позволив покрову тайны ненадолго опасть, и предстала перед ним такой, какой он всегда хотел увидеть её – свободной, прекрасной, осознающей себя и своё место в мире. Если обучение раскрывало её Силу, то любовь заставила буквально сиять.

Чувствуя, как в глазах предательски защипало, Хатепер взял её руки в свои.

– Да, этого я желал для тебя больше всего на свете. Чтобы ты не была одинока, как бы ни был сложен твой путь… Чтобы ты знала, что нужна именно ты, вся целиком, любая.

Анирет крепко обняла его, окуная во всю мощь живших в ней чувств, энергий, которые она едва удерживала в себе, едва могла скрыть от окружающих. И сердце Хатепера вспомнило юность, когда многое ещё казалось исполнимым… и невольно шевельнула спутанными крыльями сокрытая в глубине души память о чувстве, которое было взаимным, хоть и невозможным. Всё ещё было… теперь и всегда.

Дипломат погладил племянницу по щеке, глядя в горящие золотые глаза. Она, наверное, даже не представляла, до чего была сейчас хороша. Зато её избранник наверняка понимал, какую драгоценность открыл. Хатепер вспоминал, как много лет назад племянники собирались у него и просили рассказывать разные истории, рэмейские, людские, эльфийские… И Анирет тогда устраивалась у него на коленях, гордая своим положением, как маленькая царица, и просила поведать не только о сражениях, но и о любви. Разучилась мечтать она слишком быстро, а всё-таки, слава Богам, не до конца.

– Ты прекрасна, могущественна… И теперь наконец начинаешь осознавать это. Всё будет тебе по силам, я знаю. По силам вам обоим.

За первой чашей вина Хатепер услышал о храме Хатши и удивительном опыте, который племянница и её супруг пережили там. Он безусловно одобрил желание Анирет восстановить Место Силы. И Секенэф – дипломат был уверен – тоже одобрит, тем более если он по-прежнему придерживается решения оставить трон дочери. Народу Таур-Дуат, чтившему традиции, будет легче принять её, опираясь на схожее прошлое. Хатепер хорошо помнил, как нашёл царевну у гробницы Хатши и Сенастара, как успокаивал, когда её пугало возможное забвение и опустошало понимание, что впереди ждёт только служение долгу. Рассказала Анирет и о своей просьбе к Золотой Богине, и о том, как всё оказалось на самом деле.

Когда речь зашла о Мейе, царевна помрачнела. Хатепер, увы, слишком хорошо знал, как мало тех, кому на самом деле можно доверять, и как много вокруг глаз и ушей. Его не удивило, что Амахисат следила за своими детьми – его собственные осведомители тоже были повсюду, где он только мог их поставить. И всё же Мейа была слишком близко… предательски близко. После истории с Павахом и Метдженом эта весть, должно быть, ранила Анирет в самое сердце. Как и Хэфер, она легко находила общий язык со всеми, но по-настоящему дорогая подруга у неё была только одна.

– Нэбмераи был мудр, что поступил именно так, – сказал наконец Хатепер. – И далось ему это, пожалуй, даже сложнее, чем тебе. Я не сомневался в нём, а всё же отрадно видеть подтверждение своих мыслей.

– Да, он… Я была несправедлива к нему и теперь рада, что ошибалась, – при упоминании супруга Анирет улыбнулась с особенным, сокровенным теплом. С грустью она добавила: – Но как быть с Мейей, я не знаю. Заявить, что хочу себе другую личную служанку, глупо и вызовет подозрения, я же понимаю. Но мне даже видеть её теперь тяжело – видеть и знать, что она докладывает о каждом моём шаге. Чувствовать её искренность… и осознавать двойственность её поступков. В Разлив я могла избегать тесного общения, ссылаясь на занятость. Но ведь нельзя всё время бежать. Как мне быть, дядя? Как я могу делать вид, что всё по-прежнему?

– Разве что понимая, держа внутри то, ради чего ты это делаешь, – вздохнул Хатепер. – Однажды время для правды придёт. Теперь тебе просто предстоит быть… ещё более осторожной. И Мейа всё же любит тебя, служит тебе, как умеет. Среди тех, кто будет служить тебе в будущем, такой вариант ещё один из самых милосердных.

– Не хочу, – покачала головой царевна, – не хочу думать, что даже самые верные из приближённых будут иметь ещё тысячу причин и целей. Знаю, что это так, как есть, – я ведь росла во дворце. Просто не желаю думать, что бывает… только так.

– Не только, – мягко возразил Хатепер, накрыв её ладонь своей. – Я всегда говорил тебе: будут те, кто пойдёт за тобой ради того, что ты собой являешь. А теперь будет и тот, кто всегда прикроет твою спину. В твоей жизни достанет бесценных минут, когда ты сможешь быть… просто самой собой, и именно это будет желанно. Многие из нас, увы, не благословлены этим.

Анирет понимающе кивнула.

– Знаю, и благодарю Богов каждый миг… до сих пор не в силах поверить. Мы отправимся в Обитель – это важно. Но будь моя воля, отправилась бы я туда только вдвоём с ним!

– И вызвала бы немало пересудов, – тихо рассмеялся Хатепер. – Однако я уверен, даже при необходимости взять с собой хоть небольшую свиту – ни тебя, ни Нэбмераи эта поездка не разочарует. Таэху умеют ткать покров тайн. У вас будет время, дарованное только вам.

Анирет отвела взгляд, вспыхнувший огнём, свойственным юности. Хатепер вспомнил свой последний разговор с Джети и подумал, что Верховный Жрец будет счастлив не меньше, чем он сам сейчас.

«Но если с царевной его ждёт не только долг, не только радость служения трону и Богине, но и счастье – моё сердце будет петь…»

Нэбмераи вряд ли сочтёт нужным признаться дяде, учитывая их непростые отношения, но Джети разглядит всё сам. А в том, что будущей императорской чете хватит осторожности не раскрыть себя раньше времени, Хатепер не сомневался. Нэбмераи это уже доказал, а Анирет всегда отличалась осмотрительностью. Они сумеют уберечь друг друга и уберечь то, что было даровано им.

Разговор о грядущем путешествии в Обитель Таэху не мог не вывести к тому, что дипломат не спешил обсуждать. Анирет смотрела на него серьёзно и выжидающе, а Хатепер не знал, с чего начать, ступая на зыбкую почву полуправды.

– Итак… твои видения.

Царевна кивнула.

– Я помню, как ты отвёл меня в гробницу Хэфера, словно это было вчера… – голос девушки чуть дрогнул, но она быстро взяла себя в руки и рассказала, что произошло с ней в мастерской.

Вместе они сопоставили день и час – ошибки быть не могло. Хатепер подозревал, что и Ренэф ощутил что-то, хотя и не признался бы, а напрямую не спросишь. Нечто подобное все они, кровью связанные с Хэфером, испытали год назад…

– «Не торопи моё погребение раньше срока, милая Анирет. Спасибо, что помнишь меня живым», – глухо повторила царевна. – Так он сказал мне в видении. Дядя… Это возможно? – она подалась вперёд, глядя на Хатепера с отчаянной надеждой. – Каким-то чудом он всё-таки мог выжить? И если так – то где искать его?.. Он может быть в плену, и мы нужны ему.

Сердце Хатепера сжалось. Больше всего он хотел бы принести Анирет добрую весть, что она всё почувствовала правильно, что её видение означало именно то, что она увидела, – её брат жив. Но здесь он наталкивался на заслон ограничений, наложенных Секенэфом.

«…пока я не прикажу иного, весть не должна покинуть эти стены…»

И он постарался облечь в слова ту часть правды, которую мог поведать:

– Твой отец… провёл ритуал, используя нить Проклятия Ваэссира, соединявшую дух Хэфера с единственным из его убийц, кто выжил. Это разрушило разум Паваха. Но каким-то образом именно это помогло душе Хэфера обрести мир.

– Пойми, я не могу не думать… То, что все мы почувствовали тогда. Что если именно в тот миг мы потеряли Хэфера окончательно? А до этого… – Анирет сделала над собой усилие и закончила едва слышно: – А до этого мы ещё могли успеть…

– Ох, звёздочка… – Хатепер взял её за руку, но успокаивающих слов у него не нашлось. – Владыка приказал пока держать все детали расследования в тайне. Я не могу нарушить его приказ, Анирет. Ты же понимаешь.

Взгляд царевны выдавал скрытую боль. Но обвинять Анирет не стала и не высказала свою обиду – только высвободила руку.

– Я бы хотела увидеть Паваха. Это ведь не запрещено?

– Боюсь, это ничего не даст тебе, – покачал головой дипломат. – Он не услышит тебя, не узнает.

– Когда мы виделись в последний раз… он пытался о чём-то предупредить меня. Ему не хватило духу договорить. Может быть, хватит теперь, когда нечего терять?

– Ты не совсем понимаешь. Его тело ещё живо, но сам он… ушёл уже очень далеко. Я не запрещаю тебе, просто предупреждаю.

Хатепер отогнал от себя воспоминания о страшном ритуале, когда даже его сил едва хватило на то, чтобы остановить Владыку. И ведь он так и не видел Паваха с тех пор… и не уверен был, что хочет увидеть.

– Ты говорила и о другом видении – в котором видела ту себя, какой должна стать.

– Да… Там был и Нэбмераи, но в какой-то миг его облик изменился, и это было… странно, почти пугающе.

Анирет коротко пересказала свой сон, который явно принёс с собой сильные, но смешанные чувства, и был полон символов, не все из которых Хатепер мог расшифровать. Чувство, что он упускает нечто важное, вернулось к нему. В последнее время оно стало уже навязчивым, отступив только на декаду празднеств.

– Как ты понимаешь, о Павахе я не мечтала. Никогда не думала о нём в таком ключе, даже прежде…

Тень мысли, которую он не сумел поймать, чтобы придать ей форму, пронеслась в разуме Хатепера.

– Я поговорю с ним, – решительно заявила Анирет. – И, возможно, он всё-таки услышит меня…

– Как тебе угодно.

Гнетущая тишина сковала их, но так хотелось закончить этот разговор на радостном моменте! Как будто это могло стать добрым предзнаменованием перед новым этапом пути – завтра Анирет покинет столицу, и кто знает, скоро ли получится свидеться.

– Позволь отметить ещё раз: вы прекрасно справились со всем – ты и Ренэф, – проговорил Хатепер. – Я горжусь вами. Теперь-то я вижу, как много уже можно вам доверить. Спасибо за помощь! Сам бы я не осилил такую бездну дел, особенно в отсутствие царской четы.

– Ну конечно! Не осилил бы, – рассмеялась Анирет, глядя на него уже почти по-прежнему. – Как-то ведь ты справлялся, пока мы не выросли.

– А теперь годы берут своё, да и гораздо легче, когда есть, кому подхватить! – возразил Хатепер. – Замечательно у вас получается вместе… И видеть это отрадно для сердца.

– И мне отрадно… хоть и странно, – призналась царевна, подливая им обоим ещё вина. – Ты же знаешь, как Ренэф относился ко мне… и тут вдруг… – она развела руками.

– Ценность многих вещей приходит к нам не сразу. А твой брат быстро учится видеть суть вещей, – Хатепер задумчиво посмотрел в свою чашу. – Не хотел бы осуждать царицу, но, возможно, причина ваших раздоров была не только в вас самих. И, побывав вдали от привычного, Ренэф просто научился смотреть на тебя своими глазами, не чужими. Да и не только на тебя… на себя тоже.

– Что произошло с ним в Лебайе? Мои знания обрывочны, – Анирет посмотрела Хатеперу в глаза, и надежда окончить разговор на чём-то хорошем истаяла, как предрассветная дымка. – Ренэф упомянул, что отец отправил его в Нэбу. Откровенностью мой брат никогда не отличался, а я не могу не беспокоиться.

– Лучше, если он будет в Нэбу… а ты – в Хенму. Подальше от всего, чему вы пока не можете противостоять, – глухо ответил Хатепер. – Два покушения на двух наследников Императора – слишком много за один неполный год. Тем более в мирное время… В конце концов, именно из-за этого твой отец попросил меня вернуться в прямую ветвь рода.

– Да, и об этом расскажи, прошу.

Как же он был прав, что сразу направил ей письмо тогда! И теперь она не считала, будто он утаивает от неё главное. Хватало и тайн, связанных с расследованием.

Начал дипломат со своего возвращения, и объяснил, почему и ради чего решился исполнить просьбу Владыки. Анирет, к счастью, всё поняла правильно.

Делиться переживаниями Ренэфа Хатепер не стал – ценил доверие племянника и знал: то, что он услышал после пира, предназначалось ему одному. Но что сумел, он рассказал царевне. Анирет искренне тревожилась за брата и восхищалась его успехами не менее искренне. Она слушала, не перебивая, но её взгляд потемнел от гнева, а пальцы сжали чашу с вином так, что казалось, хрупкий сосуд сейчас треснет.

– Как это всё… жестоко, несправедливо! – воскликнула Анирет, когда Хатепер закончил рассказ. – Кому такое вообще могло понадобиться? Разве не мечтают все о мире и процветании? И как они всё просчитали… Ренэф просто не мог бы поступить иначе. Нет, нельзя винить его за то, что он разжёг тлеющие угли в пламя. Всё было тщательно подготовлено!

– Да, тщательно и долго плелась эта сеть, – вздохнул Хатепер, вспоминая допросы пленников, страшное признание Самриона Ассаи. – И многие ещё пострадают…

– Я не могу не верить, что нам удастся если не остановить войну… то хотя бы не дать ей поглотить всё. Ведь если враг по обе стороны гор, то и друг – тоже? Мы можем надеяться, что не будем в этом одиноки?

– Не просто надеяться – знать, что так и есть, – кивнул дипломат.

– Значит, справимся с этим испытанием.

«Если найдём Эрдана… Если Совет прислушается к королеве и посольству… Если завершим расследование вовремя… И ещё очень много «если»…»

– Дядя…

– Да, звёздочка?

– Ты всегда понимал всех нас, иногда даже лучше, чем мы сами… Скажи, Ренэф возненавидит меня, когда узнает? – тихо спросила Анирет. – Теперь это пугает намного больше. Я ведь не стану делать вид, что всё это время не подозревала. Глупо лгать об очевидном. Но его сердце только-только обернулось ко мне, а я уже предаю его…

– Не предаёшь, нет. Владыке придётся многое объяснить всем. Его приказы священны, но в некоторые моменты исполнять их… очень тяжело, – Хатепер вздохнул, говоря не только о тайне выбора преемника. – Я предвижу бурю чувств. Но обещаю, я помогу, чем только сумею.

Возвращалась к себе Анирет уже поздней ночью. Разговор с дядей дался ей тяжело. И хотя она понимала, что обижаться нельзя, что будь его воля, он рассказал бы ей если не всё, то главное, как и обещал в письме, – избавиться от неприятного гнетущего чувства она не могла. Мысли то и дело возвращались к расследованию, к ритуалу, который упомянул Хатепер, к тому, как произошедшее с Ренэфом переплеталось с трагедией Хэфера. А перед глазами некстати вставал образ незаконченной гробницы старшего брата и его ожившая статуя…

Два темнокожих стража из Нэбу – элита воинов Шесаи, патрулировавших дворец ночью, – отсалютовали Анирет и зашагали дальше. Девушка остановилась в коридоре императорского крыла, бросила взгляд в ту сторону, где находились покои младшего брата. Ренэф наверняка уже спал, крепко, как пёс после охоты, ведь про ранние тренировки не забывал и во время празднеств. Девушка тепло улыбнулась, подумав о нём, и мысленно поблагодарила Богов, что уберегли его, что подарили возможность взглянуть друг на друга по-новому – как на родных. От этих мыслей стало легче, и она направилась к себе.

Когда Анирет приблизилась к двери, из покоев послышались приглушённые голоса. Чувство узнавания было таким сильным, что даже голова чуть закружилась. Тогда Нэбмераи только прибыл с ней во дворец, и Мейа показывала ему всё здесь – Анирет вернулась однажды после занятий с дядей, вот так же, поздно, а они оживлённо обсуждали что-то. Это стало началом их отношений, закреплённых ночью в Тамере.

Но когда царевна толкнула дверь и вошла, картина оказалась совсем иной – они тихо спорили о чём-то, и разговор явно был обоим неприятен. Точнее, спорила Мейа, а Нэбмераи отвечал в той своей характерной манере, которая неизменно раздражала собеседников – с безразличием, граничащим с высокомерием. Но именно это и выдавало его гнев, холодный и взвешенный.

– Что случилось? – спросила Анирет, проходя в комнату.

Оба поклонились ей, мгновенно прервав разговор. Объяснять никто ничего не стал, но царевне и не хотелось настаивать – разговор с дядей и без того изнурил её. Хотелось отослать Мейю, уткнуться в плечо Нэбмераи и просто помолчать, наслаждаясь надёжностью его присутствия, побыть вместе. Но вслух пришлось сказать иное:

– Вы можете продолжить разговор в саду.

– Мы уже всё обсудили, госпожа, – сухо ответил Нэбмераи, и Мейа отрывисто кивнула. – Доброй ночи.

Он удалился. Мейа поспешила принести воду для умывания, помогла царевне приготовиться ко сну. Анирет предпочла бы всё сделать сама, силилась избавиться от ощущения скованности, которое теперь испытывала рядом с подругой, напоминала себе, что ничем нельзя вызывать подозрений, но всё внутри противилось этому.

– Вы поссорились? – тихо спросила она, не решаясь узнать, как протекали их отношения после той ночи в храме Владычицы Хатши.

– Да как сказать… – Мейа вздохнула. Обсудить всё ей явно не терпелось. – Твой страж охладел ко мне.

– Ты ведь, вроде, и сама собиралась расставаться с ним.

– Ага. Но когда увидела, что он теряет интерес, решила немного подогреть… Очарование невинного заигрывания со старыми знакомыми, тем более в Разлив, – ничего такого. А он возьми да и обрадуйся, что мне интересны другие мужчины – ну ты подумай! А ведь на Хенму никого ко мне не подпускал, – Мейа тихо рассмеялась, и на несколько мгновений вернулось ощущение родного прошлого, когда ничто не разделяло их. – А ещё я видела кусочек бирюзы, который он тайком носит при себе… из Храма Золотой. Подумала сначала, это подарок для меня. Или для другой? Даже в вещи его пришлось заглянуть…

Анирет почувствовала, как что-то внутри оборвалось, похолодело. Мейа ведь полезла в вещи Таэху не из ревности, а наверняка совсем из других соображений. Раньше за подругой она такого не замечала.

– … но там не нашла ни любовных посланий, ни подарков от неизвестной воздыхательницы. Зато Нэбмераи обозлился и отчитал меня как девчонку. Меня, вельможную даму, личную служанку царевны Эмхет!

– Но согласись, ты была неправа, – возразила Анирет. – Что на тебя нашло?

Мейа обиженно фыркнула.

– Ну, может, и не стоило, да… – призналась она наконец. – В общем, этот амулет Золотой явно предназначен не мне. Может, просто памятная вещь. Мы с Нэбмераи не делили ложе с самого Хенму, а когда я предложила – ну, в порядке примирения, – так он как будто на казнь пошёл, а не к одной из первых красавиц столицы. Ладно, думаю, может, нездоров? Это я мигом исправлю – мне только мёртвые не отзываются. Конечно, он не удержался! Ну и пока мы…

– Давай без деталей – я все их помню, – с улыбкой прервала царевна.

– В общем, тогда я и увидела эту злосчастную бирюзу, обрадовалась даже, спросила напрямую. А он зашипел на меня, как встревоженный камышовый кот, вырвал из рук. Понятно, что настроения продолжать уже не было… Странно всё получилось. Я привыкла завершать по-своему. Всё должно быть красиво, как в строках лучших поэтов, а не так вот… криво. Но я уже обещала тебе: что бы ни было, на нашей тебе службе это не скажется.

Царевна сдержанно кивнула.

– Мужчины приходят и уходят, – добавила Мейа. – Вот выберу супруга – за ним уж пригляжу, что он там за амулеты носит.

– С трудом могу представить, на ком же ты остановишь свой выбор, – Анирет постаралась придать своему голосу прежние беззаботные интонации, но подруга знала её слишком хорошо.

– Скажи лучше… почему ты словно отдалилась от меня? – с грустью спросила Мейа. – Может, мне показалось, конечно, и ты просто с головой ушла в дела… ещё больше, чем обычно… Но тогда развей мои опасения, дорогая. Я обидела тебя чем-то, сама не зная? Если так, ты только скажи – тотчас исправлю.

Анирет чувствовала, что говорит девушка искренне, и от этого стало ещё тяжелее. Она сжала руку подруги.

– Прости меня, милая, просто действительно очень многое требует моего внимания.

– Я надеялась, что когда у тебя будет выдаваться то немногое свободное время, мы всласть повеселимся, как раньше. Не подумай, я рада, что Ренэф встряхнул то, что у него там промеж рогов, и перестал тебе дерзить. Даже снизошёл до того, чтоб праздновать с тобой.

– Не снизошёл, – поправила царевна. – Действительно праздновал.

Мейа удивлённо присвистнула.

– Какие дела творятся…

– Но и ты, я думаю, без меня не скучала?

– Не скучала, – тихо рассмеялась Мейа. – Всё-таки прекрасно вернуться в Апет-Сут после вынужденного затворничества! Но это был, пожалуй, самый странный Разлив в моей жизни.

Подруга ещё рассказывала о том, как здорово было снова оказаться в высшем обществе, как сразу несколько молодых вельмож возобновили свои ухаживания за ней, а она, как назло, словно потеряла сноровку за то время, пока жила в провинции. Но Анирет слушала вполуха, только кивала в нужные моменты. Даже изображать ничего не приходилось – она и правда устала.

– Ты уж прости, но мне придётся снова выдернуть тебя из твоей насыщенной столичной жизни, – усмехнулась царевна наконец, подавляя зевок. – Мы ведь отправляемся в Обитель Таэху.

– Опробую свои чары на других Таэху, раз с этим не вышло. А может, и с этим ещё не всё потеряно, – улыбнулась Мейа, и девушки рассмеялись.

Посольство в Данваэннон отправлялось на следующее утро – как и было назначено, сразу же после Разлива.

Хатепер отдал последние распоряжения и ещё раз повторил то, что верные, отобранные им лично рэмеи знали и так. Дары, за подбором которых он также проследил, учитывали тончайшие детали дипломатического символизма – ни один не был случайным. Основное послание для королевы было написано самим Владыкой, собственноручно, дабы подчеркнуть значимость их союза и сохранения прежних условий и доверия.

Возглавляла посольство Иарит из вельможного рода Ниут – невысокая, обманчиво хрупкая женщина средних лет, умевшая управляться с оружием не хуже, чем со словами. Как шутили при дворе, ей даже телохранители были ни к чему, но работали на неё и рэмеи, и люди, и эльфы. Иарит была одной из лучших дипломатов, которых Хатепер знал. В последние годы она вела в основном дела торговых союзов, и с эльфами, так или иначе, была связана вся её жизнь. В данный момент она занималась тем, что гасила конфликты, возникавшие между рэмеи и теми из уроженцев Данваэннона, кто давно решил осесть в Империи. Сохранить добрососедские отношения сейчас, в дни особенно неспокойные, было необходимо. Хатепер опасался, что она не согласится отправиться с миссией – дел хватало и дома, а приказывать старинной союзнице не хотелось. Но Иарит с радостью ухватилась за эту возможность, понимая всю серьёзность ситуации.

– Прямо как в старые… не совсем добрые времена, да, Хатепер? – усмехнулась госпожа посол, церемонно поклонившись ему. – Приключения всё так же будоражат кровь, а мы стоим между самыми могучими армиями континента.

– Признаться, сейчас уже хотелось бы покоя, – улыбнулся рэмеи и, понизив голос, добавил: – Ты помнишь, я оставил ей знаки. Но если выдастся возможность, дай понять, что я не забыл уговор.

– Сделаю всё, что в моих силах, и даже больше, – серьёзно кивнула Иарит. – «Ничто никогда не является тем, чем кажется».

– Именно.

Хатепер знал, что Ллаэрвин будет искать тайные знаки от него. Конечно же, в это непростое для всех них время она ожидала, что дипломат приедет к ней сам.

И он приедет. Осталось выждать лишь немного, приковать внимание невидимых глаз, следивших за ними, к официальному посольству. Хатепер вскинул руку в последнем благословении. Его верные соратники справятся, и Боги будут благоволить им.

Вот только на сердце, вопреки всему, было тяжело – словно он упускал нечто очень важное, словно совершал какую-то непростительную ошибку. Оставалось надеяться на Богов, потому что сам он сделал всё, что мог, а больше сможет сделать, только когда доберётся до Данваэннона сам.

Глава 38

Позади остались столица с её тайнами и тревогами, несколько дней путешествия по пустыне в тихом радостном предвкушении, торжественная встреча в Обители. Удивительное чувство Дома снова охватило Анирет, стоило ей пройти через ложную дверь, оказаться на берегу Священного Озера с его прозрачными индиговыми водами и увидеть величественный храм, посвящённый обеим ипостасям Богини Аусетаар. Как и в первый раз, сердце трепетало от узнавания, раскрываясь той Силе, которой пела земля Обители. Но теперь впереди уже не ждала пугающая неизвестность нового долга, тайного брака. И царевна чувствовала: ей рады здесь – не только жители, но и само место.

Аусетаар уже распахнула над Обителью свои звёздные крылья, когда Анирет удалось наконец ускользнуть от всех под предлогом необходимого ей уединения в храме. Обитель Таэху была одним из немногих мест в Империи, где она могла ходить свободно, без свиты и телохранителей. Здесь ей помог бы любой, и любой счёл бы своим долгом защитить её. Да и немыслимо было представить, чтобы на этой древней священной земле кто-то дерзнул совершить преступление.

С Нэбмераи они заранее договорились встретиться в роще на подступах к храму – там, где отбрасывал длинную тень большой амбар, слева от ложных врат, через которые царевна и её свита вошли сегодня. Но, хотя Анирет всё запомнила правильно, и пришла на то самое место вовремя, здесь никого не оказалось. Слабый ветерок волновал густые ветви плодовых деревьев. Откуда-то издалека, как из другой жизни, доносились голоса запоздалых гуляк да перекличка стражей, но вскоре и они стихли.

Анирет поправила тонкий палантин на плечах, ещё раз огляделась, а потом шагнула глубже под сень деревьев. Хотелось немедленно сбросить сандалии и босиком пройтись по одной из дорожек, выложенных гладкими камнями. Царевна нагнулась, чтобы разуться, но не успела – кто-то подхватил её на руки, и она подавила возглас неожиданности, встретившись взглядом с Нэбмераи.

– Наконец-то… – Таэху припал к её губам, не давая даже вздохнуть, но Анирет слишком истосковалась по его близости и не возражала, напротив – отвечала не менее жадно.

– Куда мы? – только и спросила она, когда воин понёс её в темноту рощи, и со смехом добавила: – Я могу идти сама, знаешь ли.

– Вдруг решишь сбежать? – невозмутимо возразил Нэбмераи. – Или какие-нибудь чрезвычайно важные дела потребуют твоего участия… но я всё равно не отпущу.

– Сейчас я вижу только одно чрезвычайно важное дело, которое не хотелось бы откладывать, – Анирет чуть улыбнулась, кончиками когтей вычерчивая невидимый узор на его груди.

– Прекращай, если не хочешь, чтоб я тебя уронил, – усмехнулся Таэху, сбившись с шага.

– Уронишь – сам себе не простишь, – мурлыкнула Анирет, едва коснувшись губами его шеи, и расслабленно откинулась в его руках, как ни в чём не бывало.

Глаза воина хищно блеснули.

– Тебе придётся ответить за провокацию… – пообещал он, понизив голос, и от такой интонации тело отчётливо вспомнило искусность его прикосновений.

Нэбмераи знал здесь всё, и уверенно выбирал безлюдные пути через рощи, а после – через путаные переходы жилых помещений храма. Наконец он внёс девушку в какую-то комнату и захлопнул дверь так же, как и открыл, – ногой. Глаза не успели привыкнуть к полумраку, царившему внутри, и все чувства обострились до предела. Анирет слышала его меняющееся дыхание и стук его сердца совсем рядом, ощущала тепло его рук, такое желанное.

Нэбмераи сделал несколько шагов и усадил её куда-то – ладонью она нащупала тонкий лён покрывал. Ослабив ремешки, Таэху сам стянул с неё сандалии, приласкал ступни, посылая сладкую дрожь по всему телу.

– Когда-то привести тебя к себе казалось неловким, неуместным… Теперь ты здесь.

Доверие. Дом. Да, это было очень важно – не только для него, для них обоих теперь, когда их союз был не просто договором.

Анирет наклонилась, притянула его к себе.

– Всё так, как должно быть… – прошептала она, целуя его, нежно скользя ладонями по спине, плечам, всем своим существом стремясь оказаться ближе.

– Ты сказала, что не станешь требовать от меня клятв любви и верности, помнишь? – усмехнулся Нэбмераи, освобождая царевну от облачения. Одной рукой он собрал её заплетённые во множество тонких кос волосы и теперь удерживал так – осторожно, но крепко. – И не раз напоминала об этом после.

Сердце пропустило пару ударов, но Анирет не отвлекалась от своего занятия – сняла и откинула его пояс.

– Может быть, поговорим после?.. – мягко предложила она, нетерпеливо стягивая с него схенти, путаясь в складках драпировки.

– Нет. Сейчас, – выдохнул Нэбмераи, резко привлекая её к себе, и обнял со спины, всё так же сжимая её волосы. Она чувствовала всю силу его желания – близко и вместе с тем недосягаемо – и попыталась прильнуть к нему, но он не позволил. – Потому что так мне желанно – любить тебя и быть тебе верным, – его губы коснулись её плеч, высекая искры уже нестерпимого стремления, и ладонь, удерживающая её рядом, приласкала груди. – И ты…

– Я чту наш выбор, любимый, – Анирет протянула руку назад, чтобы обнять его. – Больше, чем договор – доверие… единство помыслов и дел…

Разомкнулись границы привычного восприятия, выпуская саму их суть навстречу друг другу. И Владычица Таинств благословляла их упоительное единение в Своём священном месте…

Утро просачивалось сквозь плотные занавеси вездесущим солнечным светом, настойчиво будило, хотя просыпаться не хотелось. Анирет потянулась, и тело отозвалось сладкой истомой, приятной усталостью.

– Нам ведь можно никуда не спешить? – зевая, спросила она, и открыла глаза.

Нэбмераи рядом не оказалось. Она села, оглядывая его комнату – алтарь Аусетаар, стойка для оружия и доспехов, пара плетёных сундуков… и разворошённое ложе, по которому как будто стая ша промчалась. На этом ложе Анирет и сидела сейчас, гадая, то ли дождаться супруга, то ли одеться и пойти его искать. Но беда была в том, что и одеяние её куда-то исчезло – притом вместе с сандалиями. В крайнем случае, можно было бы задрапироваться в покрывало, изобразить последние веяния столичной моды – кто ж станет спорить с царевной, что это не так?

Её взгляд остановился на статуэтках на алтаре. Соскользнув с ложа, Анирет подошла, разглядывая фигурки. В центре расположилась статуэтка из диорита, с локоть высотой – Аусетаар в ипостаси Госпожи Очищающей Боли, сжимающая в руке плеть, ту самую, что теперь была одним из атрибутов императорской власти. Рядом стояли фигурки других Божеств, поменьше. Одна из статуэток привлекла внимание девушки: сидящая пара – уже не Богов, а рэмеи, вырезанная из золотистого алебастра. Так традиционно изображали супругов – они обнимали друг друга со спины в знаке взаимной поддержки, а взгляды были устремлены вперёд, в одном направлении.

Единство помыслов и дел.

Анирет не удержалась, подняла статуэтку, погладила тёплый камень, который так и льнул к рукам. Судя по форме рогов, оба рэмеи были Таэху. Нащупав пальцами посвятительную иероглифическую надпись, девушка перевернула было фигурки, чтобы прочитать…

Скрипнула дверь, и царевна поспешно поставила статуэтку обратно, шмыгнула на ложе, накрываясь с головой.

– Сюда никто не придёт – боятся, – прозвучал насмешливый голос Нэбмераи. – Вылезай, Владычица, я принёс поесть.

Анирет высунула голову из-под покрывала. Запах свежего хлеба был умопомрачительным. Садясь, она запоздало подумала, как нелепо, наверное, выглядит – заспанная, с видавшей лучшие дни причёской. И макияж же не смыла! Совсем не до того было. Но Нэбмераи смотрел на неё так, как будто она сейчас сияла на дворцовом пиру, не меньше. Отставив поднос, он приблизился, сел рядом, с улыбкой глядя, как она приглаживает волосы и трёт глаза.

– Тебе смешно – сам-то уже умылся, – фыркнула царевна, пряча смущение.

– Ну когда я ещё увижу тебя такой, какой больше никто не видит? – возразил Нэбмераи, протягивая ей чашу с водой.

– Ты, главное, не запоминай. Запомни меня прекрасной, – Анирет намочила ладонь, потёрла лицо, украдкой посмотрев, много ли остаётся на пальцах краски.

– Это нетрудно – ты такая и есть.

Обмакнув край льняной ткани в воду, Таэху аккуратно отёр её веки – что там творилось, на лице, ей думать не хотелось. В его прикосновениях было столько нежности – удивительно, как это сочеталось с иными аспектами его страсти. Анирет придвинулась ближе, устраиваясь у него на коленях и скрещивая ноги за его спиной, ласково коснулась любимого лица.

– Мы так не поедим, – со смехом предупредил Нэбмераи. – А ночью ты просила пощады.

– Неправда!

– Ну, почти.

– Теперь главное выбрать, какой голод утолить первым…

– Весь день в нашем распоряжении. И, если захочешь, не один.

– Не «если» – захочу. Вот и посмотрим, кто первым сдастся… Ох, – она спохватилась, хотя думать об этом совсем не хотелось. – А что скажем другим? Меня ведь будут искать.

– Ну, ты же прибыла для обучения, – невозмутимо ответил Таэху и подмигнул ей. – Я ещё многому тебя могу научить.

– Сделаю вид, что я очень плохо запоминаю… – пообещала Анирет и припала к его губам…

Хлеб, конечно, успел остыть, как и травяной чай, но никто не жаловался. Казалось, что вкуснее еды пробовать просто не доводилось.

– А всё-таки, где моя одежда? – поинтересовалась Анирет, щедро макая очередной кусок хлеба в изрядно подтаявшее масло и протягивая Нэбмераи.

Он вдумчиво разжевал, и только потом ответил:

– Спрятал. Чтоб не сбежала, пока я отлучался.

– Мне бы даже в голову такое не пришло!

– А мне пришло, и я решил взять царевну в плен, – Таэху явно был собой очень доволен.

– Находчивый. Мне всё равно придётся наведаться к себе – там мои вещи… и подарок! У меня же есть для тебя подарок!

– Ещё успеешь подарить, – он поцеловал её ладонь, коснулся губами пальцев, слизывая остатки масла. – А вот про подарок ты хорошо вспомнила.

Таэху поднялся, подошёл к одному из плетёных сундуков, сперва вынул оттуда аккуратно сложенный калазирис царевны, потом сандалии и наконец – небольшой льняной мешочек. В таких часто хранили амулеты и изображения покровителей. Нэбмераи спрятал какой-то предмет в ладони и убрал мешочек обратно. Пройдя мимо алтаря, он взял ту самую статуэтку, хмыкнул, видимо, заметив, что она сдвинута. Царевна смутилась, но воин ничего не сказал – сел рядом и, протянув ей алебастровую пару, ободряюще кивнул.

– Мои родители, – пояснил он. – Сипар и Ашаит Таэху.

– Красиво…

Анирет рассмотрела изображения уже без спешки. Работа была тонкой, изящной, хотя черты, казалось, немного сгладились от времени… и от частых прикосновений. Сколько Нэбмераи обращался к ним, ждавшим его на Западном Берегу? сколько вспоминал, удерживая в ладонях тёплый камень? Война ведь забрала их рано… Ненавидел ли он народ, лишивший его родителей, до сих пор? Или время исцелило сердце, оставило сокровища памяти и светлую печаль?.. Она не решилась спрашивать.

– Это мамино. Дядя сохранил. И оно должно быть у тебя, – просто сказал Нэбмераи, беря её за руку и надевая на свободный палец кольцо.

Анирет лишилась дара речи. Да и что тут было сказать? Только смотреть на свою руку в его ладони затуманившимся от избытка чувств взглядом. На золотом кольце, украшенном яркими эмалями, соединялись лотос и веер бумажного тростника – символы Верхней и Нижней Земли. В безмолвной благодарности она прижалась щекой к его ладони.

Они заслужили счастье этих нескольких дней, краткое, но драгоценное. Даже Верховный Жрец понял всё правильно, и не задерживал Нэбмераи долгими разговорами, хотя и высказал ненавязчивую просьбу, чтобы как-нибудь они оба всё-таки зашли к нему. Но реальность не могла не напомнить о себе неразрешёнными делами, не могла не вторгнуться в отвоёванное с таким трудом время и пространство, в котором не было места другим.

Однажды Таэху вернулся другим – мрачным и закрытым. В отличие от Ренэфа, он не выплёскивал свой гнев, и, наверное, зря. В такие моменты рядом с ним делалось не по себе – ярость исходила от него тяжёлыми волнами, и взгляд становился тёмным, давящим.

– Что произошло? – спросила Анирет, нерешительно коснувшись его напряжённого плеча.

– Я пытался получить для тебя ответы, – процедил он сквозь зубы. – Зря. Дядя ограничился общими словами…

– Как и мой.

– А старик Кахеп давно уже выжил из ума. Там, где соображает, – прикидывается, что говорят не с ним. Пришлось пригрозить Сэбни…

Анирет изумлённо посмотрела на него. Нэбмераи отмахнулся.

– Всё равно бессмысленно. Страх перед Владыкой сильнее. Не знаю уж, что они все там охраняют, но выведать мне удалось немного. Что-то произошло здесь… за гранью привычного и приемлемого. А бывший телохранитель твоего брата и правда уже ничем не поможет…

– Ты видел его? – встревоженно спросила царевна.

– Увидишь сама, – вздохнул Нэбмераи, качая головой. – Дядя звал нас к себе на ужин – если ты захочешь. Я могу и обойтись. Пойдём?

– Пойдём, – кивнула Анирет, обнимая его. – Он очень ждал тебя. Неизвестно, когда вы увидитесь в следующий раз, – мы ведь снова уедем далеко.

Нэбмераи не ответил, лишь коротко погладил её по волосам и вышел, убеждаясь, что за дверью они ни с кем не столкнутся. Девушка с удовольствием отметила, что теперь он всегда носил на поясе подаренный ею кинжал, а не свой прежний.

В Обители было спокойно – жизнь текла своим чередом, и все были заняты делами. Никто не докучал им вопросами, встречные приветствовали ненавязчиво, лёгкими поклонами.

У дверей малой приёмной, которую Анирет хорошо помнила, два посвящённых воина Таэху отсалютовали им и пропустили внутрь. На невысоком столе посередине комнаты был накрыт ужин. Через открытые ставни проникала приятная вечерняя прохлада. Верховный Жрец, стоявший у окна, обернулся и улыбнулся искренне и тепло. Царевне стало жаль, что Нэбмераи не так уж и рад этой встрече.

– Я надеялся, что вы придёте сегодня, – жестом он пригласил их к столу, сел в одно из плетёных кресел.

– Благодарю за гостеприимство, мудрейший, – Анирет склонила голову, потом села напротив.

Нэбмераи ограничился коротким кивком и сел рядом с ней. Взгляд Верховного Жреца упал на руку царевны, на кольцо, которое он, конечно же, узнал. Они с племянником переглянулись, и Джети одобрительно кивнул.

– За вас, – сказал он, когда чаши были наполнены золотистым храмовым вином. – Владычица Таинств благословила ваш выбор не зря. А ведь ещё недавно мы с Великим Управителем беседовали о том, сбудутся ли наши надежды. Да-а-а, Нэбмераи, даже тебе нелегко скрыть. Твой отец бросал на твою мать вот примерно такие же взгляды, когда ещё не знал, одобрят ли родители её выбор, по нраву ли он придётся мне. А впрочем, Ашаит бы всё равно никого не послушала. Они были друг для друга, это все видели.

Анирет украдкой посмотрела на супруга. Тот уставился в чашу с вином, держась с привычной невозмутимостью, но всё же она различала смущение. И, похоже, сравнение было ему приятно. «Хорошо, что не как у моих родителей», – невольно подумала царевна и усмехнулась.

– А ведь я о них почти ничего не знаю, – поддержала разговор Анирет, понимая, что Нэбмераи вряд ли вставит хоть слово, если этому не поспособствовать.

За ужином Джети охотно рассказывал о семье, вспоминая только светлые моменты, так что в итоге и страж царевны присоединился к рассказу. Верховный Жрец явно был очень рад этому небольшому семейному воссоединению, и его настроение передалось гостям. Не хотелось омрачать вечер ничем, но всё же после ужина пришлось вспомнить и о незаданных вопросах.

– Мудрейший, я бы хотела узнать о проведённом ритуале. Проклятие Ваэссира.

Джети нахмурился, но взгляд его стал скорее печальным, чем строгим.

– Ну скажи ей, – бросил Нэбмераи. – От меня можешь отговориться, но она-то имеет право знать?

Верховный Жрец ответил далеко не сразу.

– Ты ведь помнишь, госпожа царевна, как в этой самой комнате мы говорили все вместе в тот день… о предательстве. Павах из рода Мерха был якорем для души царевича Хэфера, а потому ему было позволено жить, и жизнь его берегли как величайшее сокровище. Я был одним из немногих, кто верил, что это иное служение станет не вынужденным, а осмысленным. «Если бы я мог теперь, я не раздумывая поменялся бы с ним местами», – так он сказал мне однажды, и это не было пустыми словами. Тогда я ответил ему, что такой шанс Боги не предоставят… Однако, по сути, случилось именно это. Госпожа моя царевна, – Джети серьёзно посмотрел ей в глаза. – Я больше не могу называть этого рэмеи предателем. Он сделал для своего искупления то, что другим было бы просто не по силам. И я знаю, что когда он предстанет перед Ануи, его сердце снова будет лёгким.

– Но мой брат – мёртв, – с горечью возразила Анирет.

– Спокойствие духа, открытый путь к перерождению важнее существования в привычной смертной форме, – мягко заметил Джети. – А дух его более не потерян для нас, для твоего рода…

Не веря себе, царевна переглянулась с Нэбмераи, и тот успокаивающе коснулся её руки. Верховный Жрец обвёл их обоих взглядом:

– Вы ведь помните сказку о Храбром Инени?..

Мягкий золотой свет двух светильников отгонял тени, но ночная темень обступала беседку, перешёптываясь шелестом ветвей. Умиротворяющую тишину нарушал только негромкий звук их шагов. Нэбмераи держался за её плечом, играя роль телохранителя даже среди своих сородичей. В его присутствии царевна неизменно черпала уверенность, хоть и боялась грядущей встречи.

Жрец Таэху преградил им путь. Анирет узнала Сэбни – целителя, приставленного к Паваху ещё в их прошлый визит.

– Верховный Жрец предупредил, что вы придёте, – почтительно проговорил он, поклонившись. – Но я должен спросить – ты уверена, госпожа?..

Анирет молча посмотрела на целителя, и было в её глазах что-то такое, что Сэбни опустил взгляд, пропустил её. Но царевна отметила и иное – не сомнение в её намерении, нет. Сэбни словно защищал своего подопечного, опасался, что ему могут причинить вред.

Девушка медленно вошла в беседку, неотрывно глядя на плетёное кресло, отвёрнутое от входа, на неподвижно сидевшего в нём мужчину. Горло сжалось.

– Павах… – тихо позвала она и поправилась: – Инени?..

Но он не откликнулся.

Анирет обошла кресло… и замерла, пошатнувшись, сжала столбик беседки так, что побелели пальцы. Когда дядя и Джети предупреждали её, она не могла представить.

Царевна знала обоих стражей Хэфера с детства, взрослела вместе с ними, проводила рядом много дней. Но этого мужчину она не узнавала. Опустевший взгляд, устремлённый в никуда. Бессмысленная мёртвая маска вместо знакомых черт… Нет, страшнее мёртвого, потому что воин всё ещё был жив… жив телом, но не разумом, и дух его был похоронен глубоко в гробнице дышащей плоти, а может быть, парил уже в неведомых пространствах Западного Берега.

Таэху хорошо заботились о нём. Его волосы были аккуратно пострижены, лицо – гладко выбрито, когти подпилены. Но едва ли это имело значение для него самого.

И всё же, когда Анирет посмотрела на него внутренним взором, она уловила едва теплящийся огонёк прежней сути. Царевна словно видела расколотый алебастровый сосуд, части которого стремились собраться воедино, но уже не могли.

Шагнув к воину, девушка села у его ног, накрыла ладонями его руки, сложенные на коленях – прохладные, сухие… живые.

– Отзовись мне, прошу, – тихо попросила она. – Это я, Анирет… Ты ведь помнишь меня, да? Мы были… – её голос дрогнул. – Мы были друзьями много, много лет…

Ей показалось, что пальцы мужчины дрогнули, но он не шелохнулся и даже не посмотрел на неё, созерцая свою бесконечную ночь.

– Мне так нужна твоя помощь… Пожалуйста, отзовись мне, Инени… – шептала Анирет, точно заклинание, и тихо говорила с ним, напоминая какие-то эпизоды из далёкой уже прежней жизни.

Отчаявшись, царевна взяла его неподвижную руку, прижала к своей щеке. Павах вздрогнул, точно его ударили, опустил голову, глядя куда-то сквозь неё. Его руки обхватили её лицо, слепо ощупывая; пальцы нежно очерчивали скулы, губы. И царевна не отстранялась, неотрывно смотрела ему в глаза, боясь вздохнуть, видя, как на дне его взгляда зарождается трепещущий огонёк осмысленности, узнавания.

– Ани…рет… – вдруг проговорил он хрипло, едва разборчиво, словно давно отвык говорить. – Анирет…

– Да, это я, – улыбнулась она сквозь слёзы, уже не в силах ни о чём просить.

Где-то в темноте, за границей света, замерли, прислушиваясь, оба Таэху, и девушка была благодарна им за то, что не мешали.

Он повторял её имя, гладил её лицо, точно это единственное помогало ему балансировать в осознанности, точно своими ладонями он видел то, что не могли различить глаза. В какой-то миг царевне показалось, что мужчина пытался сказать ей что-то ещё, силился преодолеть свою расколотость, собрать по кусочкам и выразить единственную очень важную мысль, для неё одной.

– Анирет… моя… – воин нахмурился, сосредотачиваясь и снова ускользая во мглу. – Моя… царица…

– Я? – тихо переспросила девушка, осторожно касаясь его рук и по-прежнему не отстраняясь. – Я – твоя царица?..

Павах – или Инени? – снова потерял с трудом пойманную мысль, посмотрел на неё, нежно коснулся волос, увлёкшись звоном золотых бусин на концах её кос. Потом ему всё-таки удалось вынырнуть снова, и во взгляде было столько боли, что Анирет едва не отшатнулась.

– Царица… – произнёс он очень чётко. – Анирет, царица!

– Я не… не понимаю, прости меня. Но я очень постараюсь понять…

Воин вдруг глухо зарычал, схватил её за плечи и с силой тряхнул. Анирет отчего-то точно знала, что он не причинит ей вреда, но всё же было страшно – страшно видеть, как он обращал всю эту бессильную ярость внутрь, на себя, как пытался подстегнуть себя сделать больше, чем вообще был в состоянии. И потому девушка не пыталась вырваться, даже когда хватка стала действительно болезненной.

– Нэбмераи, стой! – воскликнул Сэбни, но её страж уже был рядом, с силой разжал руки Паваха, отталкивая его от Анирет, и поднял её на ноги.

Воин бессильно откинулся в кресле, словно как только потерял контакт с царевной, сорвался обратно в свою бездну. Он дрожал, словно его бил озноб, и губы беззвучно что-то шептали, но Анирет уже не могла разобрать слов. Высвободившись, она устремилась к нему, взяла за руку, но зримое присутствие в его взгляде уже угасало, таяло прямо у неё на глазах.

– Он ведь пытался что-то сказать мне, – глухо проговорила царевна, выронив его руку, зло утирая слёзы. – Как будто пытался предупредить о чём-то. Он бы не сделал мне ничего плохого!

Оба Таэху молчали – не спорили, но и не соглашались. Потом Сэбни вернулся к своему подопечному, поднёс ему воды, тихо уговаривая, помогая выпить. Нэбмераи деликатно обнял её за плечи, увёл в ночь. Она глотала слёзы, безуспешно стараясь успокоиться, не оплакивать.

Павах словно забыл, как жить… и всё же пытался достигнуть её, всеми силами пытался.

Глава 39

Им пришлось задержаться дольше, чем они собирались, но бальзамировщица оправдала ожидания Хэфера. Благодаря ей непосредственная угроза жизни принца отступила хотя бы на время. Когда они наконец снялись с места, жрица напутствовала их хмурым ворчанием, что они угробят эльфа на болотах, что все её труды пойдут священным псам под хвост и что всё равно они не довезут его туда, куда собирались.

Хэфер знал, что довезёт. Иного он просто не мог допустить. Осознание хрупкости вверенной ему жизни, понимание, сколько всего зависело от сохранения этой самой жизни, почти пугало. Но Боги ведь свели их не просто так – уж точно не для того, чтобы он проводил Эрдана в Страну Вечного Лета.

Через полтора дня они добрались до условленного места, где уже ждали двое Ануират. Пополнение небольшого отряда удивило псоглавых, но задавать вопросы царевичу они не решились – только тихо переговорили между собой, когда он был занят Эрданом.

Понемногу из обрывочных реплик эльфа Хэфер сумел восстановить, насколько возможно, целостную историю. Когда весть о смерти наследника трона Обеих Земель достигла королевы, а обвинения были выдвинуты роду её ближайшего союзника и эмиссара в Таур-Дуат, Тремиана Ареля, она не стала дожидаться собрания и решения Совета Высокорождённых. Это могло затянуться на долгие месяцы, и момент был бы упущен. Никого не уведомляя, Ллаэрвин пошла против правил и сама собрала небольшое тайное посольство, целью которого было как можно скорее добраться до Владыки и Великого Управителя, рассказать правду и выступить вместе с ними против общего врага. Не раз Эрдан подчёркивал, как важно было сохранить союз. Он целиком и полностью поддерживал решение матери и был уверен в мудрости своих союзников-рэмеи и в том, что всё удастся разрешить мирно. Но он был готов и к гневу Владыки в его великой скорби и знал, что, возможно, отправляется в Таур-Дуат не только как посол, но и как заложник мира. В то, что Император причинит ему вред, не верили ни он сам, ни королева. И те особые договоры, что связывали Ллаэрвин с Хатепером, должны были стать ему защитой. В том, что дядя вступился бы за принца, Хэфер не сомневался, как и в том, что отец не совершил бы никаких непоправимых действий до завершения расследования, раз уж даже против родов Мерха и Эрхенны пока ничего не предпринял открыто. Именно это заставляло его думать о третьей силе – возможно, даже не одной…

Эрдан отбыл из королевства почти год назад и не знал всего, в чём был обвинён род Арель. Но даже то, о чём он говорил, не оставляло надежд на оправдание доброго имени Тремиана – на павших в Игре Дворов традиционно возлагали многие чужие ошибки и промахи.

С падением Дома Арель во многие области жизни Данваэннона пришёл хаос. Дело касалось не только выстроенных дипломатических связей и связей через осведомителей. Насколько Хэфер разбирался в эльфийской политике, уход с арены событий целого Высокого Рода для эльфийского общества был сродни кошмару, поскольку означал разрушение великого множества привычных цепочек взаимосвязей. В текущей ситуации существовал большой риск очередной смены власти, и появление внешнего врага было бы в этой ситуации действительно идеальным решением. Но королева свято чтила прежние договоры, и такой шаг, как конфронтация с рэмеи, был для неё неприемлем.

Ллаэрвин Тиири сейчас, должно быть, буквально тонула в дрязгах и всеобщем недовольстве, пытаясь примирить фракции между собой и с новой действительностью. А если учесть ещё и подробности столкновения в Лебайе, о которых Хэфер узнал от отца, – задача королевы многократно усложнялась. Ей необходима была поддержка, подтверждение того, что она не осталась одна на этом поле боя. Потеря сына станет сокрушительным ударом… и кто-то понимал это слишком хорошо.

Как Эрдан уже говорил Хэферу, его посольство встретили с миром, но к Императору не препроводили. Судьба немногочисленных спутников принцу была неизвестна, как и то, что сделали с найденным у него посланием от матери и с дарами, предназначавшимися Владыке. Эльф также не знал, куда именно его доставили, не видел лиц тех, кто говорил с ним и кто изувечил его.

Но после кто-то другой спас его из тёмного зала храма, где он провёл несколько дней, а по ощущениям – целую вечность, где лишился руки. Этот перелом в истории эльфа особенно смущал Хэфера. Было ли спасение игрой? Или за два этих события отвечали разные, не связанные друг с другом фракции?

Эрдана переправили в богатое поместье, и последующие месяцы он провёл, можно сказать, не в плену, а в гостях. В его распоряжении были хорошая пища и вина, музыка, свитки, прогулки, что душе угодно – даже прекрасные женщины, если бы он того пожелал. В одном и том же месте Эрдан никогда не проводил больше месяца – это объясняли ему тем, что предатели могли обнаружить его. В слуги ему были выделены и рэмеи, и эльфы – эльфы, которых он не знал, – но никто не отвечал на неудобные вопросы. Говорили только, что ведётся расследование смерти наследника, и вина за это по-прежнему возложена на элиту Данваэннона – потому так важно было позаботиться о безопасности принца. В какой-то момент Эрдан отчаялся понять, что вообще происходит. Несколько раз он посылал вести матери и Великому Управителю, и для этого ему охотно выделяли гонцов, только все его послания оставались без ответа. Хэфер, помнивший свою попытку направить послание от Ануират, был уверен: ни одно из писем Эрдана на самом деле просто не отправляли.

А недавно эльфа передали Хекетджит из рода Мерха. Сам он имени её не знал, как не знал и имён других, а услышал только теперь, от Хэфера. Поначалу Эрдан принял эту весть спокойно – очередная необходимая смена места, как все предшествовавшие. Ну а что из этого вышло, Хэфер видел сам. Главные вопросы оставались всё теми же: кто стоял за похищением принца, и сколько рэмеи, эльфов и людей оказались в это вовлечены.

В предательство Арелей принц верить отказывался, но понимал: о его тайном отбытии из Данваэннона узнали те, кто не должен был, и доложили в Таур-Дуат. Тремиан же был осведомлён о многих делах Ллаэрвин и обладал необходимыми связями, чтобы сделать это. Но Эрдану было тяжело принять предательство ближайшего союзника. Впрочем, кто ещё мог узнать – он не ведал, а кому доложили здесь, в Империи – не ведал уже Хэфер. Пока он знал лишь несколько имён участников заговора.

– Что произошло с тобой на самом деле, Хэфер? – спросил Эрдан на очередной стоянке. Он был всё ещё плох, но старался держаться, а сознание его прояснилось. – Тебя и правда спасли бальзамировщики? А почему же ты не вернулся домой сразу?

Хэфер понимал, что рассказать правду придётся – на этом и строилось их хрупкое обоюдное доверие. Возможно, принц до сих пор не был уверен, что они действительно на одной стороне. В конце концов, те, у кого он «гостил», тоже убеждали его, что заботятся о его безопасности.

Но вот о посвящении в песках говорить точно не стоило. Да и предательство Ануират, связанное с этим, упоминать было нельзя. У эльфов и без того хватало предрассудков о рэмеи.

– Всё было очень плохо, Эрдан. Начиная даже с такой простой вещи: чтобы вернуться домой, нужно уметь ходить. Раны, которые я получил, и правда были несовместимы с жизнью. И учиться жить мне пришлось заново.

В глазах принца отразилась тень прежнего страха, но он быстро взял себя в руки.

– До сих пор не могу поверить, – признался он. – Я помню легенды о мёртвых, которые возвращаются, чтобы отомстить за свою несправедливую смерть…

Хэфер мрачно усмехнулся, попробовал горячую рыбную похлёбку, которую тщательно помешивал, и налил в плошку эльфу.

– Да, к счастью для меня, такие легенды есть и у нас. И ты, мой друг, уж постарайся не выдать.

– Возмездие? В этом твоя главная цель? – эльф смотрел ему в глаза и, должно быть, увидел в них отражение пламени – в те несколько кратких мгновений, когда Хэфер подумал о своих врагах.

– Нет, – глухо ответил царевич наконец. – Моя главная цель – защитить трон и восстановить справедливость. Я солгу тебе, если скажу, что не хочу мести. Но гораздо важнее – выкорчевать само семя заговора. Внутренний враг, которого не останавливает ни честь, ни Закон, ни даже страх перед карой Богов – куда страшнее чужой армии.

– Мне ты можешь не объяснять, – грустно улыбнулся Эрдан. – В этом я вырос – в осознании, что большинство моих врагов не где-то там, далеко, а совсем рядом…

Они много говорили в тот день – эльф всё никак не мог или не желал уснуть, столько у него накопилось вопросов. Но даже под конец этого разговора по душам царевич так и не был уверен, поверил ли ему Эрдан или ожидал, что конец их пути будет совсем не таким, каким обещал ему рэмеи.

Нападение не стало неожиданностью – это был лишь вопрос времени. А скорее всего, на след охотники вышли у деревни старухи-бальзамировщицы, где царевичу и его спутникам пришлось задержаться.

Пара Ануират разведывали окрестности перед каждой остановкой на отдых. Третий всегда оставался охранять Хэфера и Эрдана.

Бой в зарослях был коротким – засада, не увенчавшаяся успехом для тех, кто пытался устроить ловушку на безлюдном берегу. Свист стрел, звон оружия, глухие возгласы, быстро захлебнувшиеся в густых сумерках… только стая перепуганных птиц, устроишихся на ночёвку, с криками взвилась над рекой.

Что за отряд взял след, были ли это воины Хекетджит или Каэба, или кого-то из их союзников, царевич так и не узнал – псоглавые просто не оставили ему такой возможности. Ануират было достаточно, что преследователи собирались напасть на царевича, и подарили незадачливым охотникам чистую быструю смерть. Даже допросить не додумались, к великой досаде Хэфера. Уйти не удалось никому – об этом Ануират позаботились, и на том спасибо. А вот сбрасывать трупы в реку псоглавые не стали – чтили традиции своего Бога. За это Хэфер их винить не мог, хоть мёртвые тела и оставляли слишком явный след.

– Почему не привели хотя бы одного ко мне? – зло спросил он, когда двое псоглавых вернулись и доложили ему о случившемся.

Ануират недоумённо переглянулись.

– Так ведь… нам велено защищать тебя, господин, – ответил один, склонив голову.

– И защищать покров тайны, – добавил второй, тоже опустив взгляд.

– Мы спешили вернуться к тебе.

– Больше никто не идёт по следу.

И на том спасибо… большего Хэфер от них требовать не мог. Царевич велел, чтобы ему показали тела, но осмотр ничего не дал. Шестеро воинов – люди и рэмеи. Добротное оружие и доспехи принадлежали явно не простым любителям наживы вроде тех, кто напал на них с Тэрой тогда, в окрестностях Кассара. Они наверняка были искусны в своём деле, вот только мало кто мог на равных сразиться с Ануират.

Пришлось удовольствоваться этим.

На следующий вечер их путь пролегал мимо рыбацкой деревушки. Аккуратные домики с тростниковыми крышами лепились тесно друг к другу. Лодки, составлявшие основное хозяйство, покачивались на воде, готовые к первому рассветному лову. Деревня спала – жизнь здесь начиналась даже раньше, чем в полях.

Хэфер распрямился, замедлил ход лодки и вскинул руку, давая знак второй лодке, следовавшей за ними, остановиться. Он хорошо помнил это место, помнил отстроенный заново, добротно, дом, расположившийся дальше от воды, с большим новым наделом земли. Его награда. Покидать деревню, в которой они прожили всю свою жизнь, и перебираться в город супруги отказались, даже когда их сын занял высокое положение личного телохранителя наследника трона.

Перед глазами ожил образ верного Сенахта, несправедливо объявленного предателем. А время раскрыть истину ещё не пришло – придёт только с его официальным возвращением… О судьбе Иуи и Бенат Хэфер спросил отца сразу. Император объяснил, что пока расследование Дома Владык не было завершено, не были вынесены и приговоры. А от тех, кто пылал «справедливым» гневом, защищали солдаты имперской армии. Родители Сенахта были в безопасности, и дядюшка Хатепер приставил кого-то из своих поверенных тайно приглядывать за ними.

Но этого было недостаточно. Иуи и Бенат потеряли единственного сына и не имели даже возможности дать ему погребение. Супруги наверняка боялись, что останки осквернены – ведь их сын был провозглашён предателем, а не героем. Как они жили с этим весь этот год? Они ведь не знали, что о теле Сенахта уже позаботились бальзамировщики Северного Храма и лично Хэфер.

– Что ты делаешь, мой господин? – встревоженно прошептал сопровождавший его Ануират, когда Хэфер направил лодку к деревне. – Мы перебудим всех! Приказ Владыки…

Приказ, да… Царевич всё понимал, но на сердце было мерзко. Он являлся к живым, чтобы вершить возмездие, и при этом не имел права принести покой и благодарность!.. Первый порыв уступил место здравой мысли. Даже если он придёт, переступит порог, откроет себя – родители друга же обомрут со страха. А если и поверят – одного случайно оброненного слова будет достаточно, чтобы всё разрушить. Раз уж даже и в дальних провинциях его искали, как показало нападение на них с Тэрой, – здесь о жрецах-осквернителях и поднятом ими мёртвом царевиче все тем более знали.

– Что случилось, Хэфер? Мы уже прибыли? – прозвучал слабый голос Эрдана.

Сам того не зная, эльф напомнил царевичу о долге, который никто, кроме него, исполнить не мог.

Хэфер выровнял лодку, уводя её обратно в глубокую ночь. Но чем дальше оставалась деревня, тем тяжелее было на душе – словно он предавал память. «Я вернусь, Сенахт, даю слово, – безмолвно пообещал он умершему другу. – Справедливость будет восстановлена, а твои родители не будут нуждаться ни в чём…»

– Здесь живёт семья рэмеи, который спас меня, притом не единожды, – ответил царевич эльфу, не оборачиваясь. – Но они думают, что это мой друг убил меня.

– О… Ты хотел рассказать правду…

– Как ты помнишь, для Обеих Земель я всё ещё мёртв. Так и должно оставаться.

Последний этап пути был сложным. Влажный речной воздух мешал заживлению ран принца, и ночная промозглость пробиралась в уставшую плоть. Возвращался жар, и, хотя Эрдан не жаловался, Хэфер видел, как тяжело ему приходится. Иногда сон эльфа напоминал забытьё, и Эрдан тихо звал кого-то на родном наречии, не в силах вынырнуть из глубины видений. Одно имя царевич запомнил – Тессадаиль, – но расспрашивать не стал.

Хэфер не мог сделать больше, чем уже делал. Оставалось только продолжать путь, по возможности не задерживаясь дольше, чем было необходимо.

Боги улыбнулись ему снова – они всё же достигли своей цели благополучно. Ночь расступилась, и впереди показались величественные храмы древнего некрополя в предместьях Апет-Сут. Опрокинутая чаша тёмного неба, подёрнутого глубокой фиолетовой дымкой, сквозь которую едва виднелись звёзды, раскинулась над скалами и полузабытыми тропами. И отсюда уже видны были Планарные Святилища вблизи столицы.

Лодкой правил Ануират. Хэфер наклонился к Эрдану и чуть потряс за плечо.

– Мы почти прибыли, друг. Посмотри… твой народ ведь любит звёзды.

Ему пришлось чуть поддержать эльфа, когда тот приподнялся и посмотрел, куда указывал царевич. Силуэты пирамид вдалеке прорезали ночь над светлыми песками. И несмотря на дымку, среди потускневших далёких созвездий ярко горели три звезды Пояса Ануи. Дом. Маяк для уставшей души.

– Как красиво, – выдохнул Эрдан. – Я ведь мечтал увидеть их… написать балладу…

– Напишешь, – заверил его Хэфер. – И увидишь ещё ближе – когда на золотых вершинах и белых гранях ослепительно играет свет. И когда небо чистое и видно каждую драгоценность, рассыпанную Аусетаар.

– Обещаешь? Говорят, Святилища соединяют небо и землю… как Перекрёстки фэйри… Да, я бы очень хотел…

– Я проведу тебя. Но прежде тебе предстоит снова крепко встать на ноги. Иначе какое же это паломничество? – Хэфер чуть улыбнулся, надеясь, что этот миг придёт скоро, что они не опоздают.

Лодки причалили к берегу ещё до рассвета. Двое Ануират сооружали носилки, третий отправился разведать путь впереди. Не хотелось столкнуться со стражей некрополя, тем более теперь, когда укрыться быстро будет сложнее.

Псоглавый вернулся и доложил, что впереди спокойно. Сверившись с картой некрополя, Хэфер пояснил, куда им следует направиться сейчас. Если он помнил правильно, неподалёку был расположен один из старых храмов Ануи, где уже почти не проводились ритуалы. Во внутренних помещениях, где раньше жили жрецы, можно было остановиться с относительным удобством. Конечно, это более рискованно, чем в какой-нибудь старинной гробнице, – но эльфу, пожалуй, так будет лучше.

Эрдана уложили на носилки, которые несли два воина. Третий снова отправился вперёд, чтобы предупредить при необходимости. Царевич шёл рядом с эльфом. Тот закрыл глаза – долгое бодрствование давалось ему непросто.

Тишина древних погребений окутала их – они вошли в старую часть некрополя. Беззвучно Хэфер шептал слова благословения усопшим, просил их о временном убежище. Некрополь отзывался ему многоликой древней тишиной, и он чувствовал – путь открыт. Тени памяти не были враждебны. Мёртвые позволяли пройти.

Но когда вокруг сомкнулись скалы с вырубленными в них провалами гробниц, а впереди замаячили тёмные стены храма, эльф вдруг встревоженно вскинулся, приподнялся на локте.

– Хэфер? Где мы?

– В безопасности, – ответил царевич. – Не бойся. Ни живые, ни мёртвые не навредят тебе здесь. Это древнее священное место…

– Место погребения многих, – даже в темноте было видно, как эльф побледнел. – Я чувствую их… слышу их шёпот на краю сознания…

В ночи прозвучало далёкое, кажущееся ирреальным подвывание шакалов, отражённое эхом в скалах, подхваченное псами-стражами. Эрдан вздрогнул.

– Никто здесь не желает тебе зла, – сказал царевич. – Нам нужно побыть здесь немного, дождаться возвращения Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен.

– Скажи только, что не ведёшь меня в свою последнюю обитель.

Хэфер ободряюще улыбнулся, покачал головой.

– Моя гробница расположена совсем в другом месте.

– Мне сейчас не до шуток…

– Нет, правда. И в мой саркофаг я тебя не уложу – даже не надейся.

Один из Ануират, помоложе, не выдержал и тихо рассмеялся. Это немного уняло напряжение. Царевич понимал – Эрдану страшно. Культура погребений в Данваэнноне была совсем иной. А уж после злоключений в храме Стража Порога оказаться с псоглавыми воинами в некрополе для него было, пожалуй, самым настоящим кошмаром.

Когда они добрались до опустевшего храма, Хэфер сам вознёс молитву Ануи и принёс скромные подношения. «Ты укрыл меня от чужих взглядов, дал мне время подняться и исцелиться… Прошу, укрой нас и теперь…»

Он был уверен – Страж Порога услышал его.

Следующий день начался скверно – Эрдан попытался сбежать. Двое из Ануират покинули храм: один ушёл за бальзамировщиком, второй – на разведку. Улучив момент, когда Хэфер спал, а третий псоглавый совершал обход вокруг храма, эльф тихо выбрался из их укрытия. Далеко он, конечно, не ушёл, учитывая его состояние, да и нюх Ануират было не сбить даже искусным гламуром. Царевич и его воин нашли Эрдана в скалах неподалёку, где тот не то прилёг, не то упал, переводя дыхание. Заслышав приближение преследователей, принц с усилием сел. Наскоро состряпанный рэмейский облик поплыл и истаял – сил и концентрации сохранять его не было.

Хэфер не знал, был он больше зол на принца или расстроен его недоверием и притворством. А может, и то, и другое вместе. Сняв шлем, он опустился на одно колено, посмотрел в глаза эльфа и спросил только:

– Почему?

Эрдан поджал губы, глянул на кинжал на поясе царевича. Проследив за его взглядом, Хэфер зло отстегнул кинжал, вынул из ножен и вложил в руку эльфа.

– Вот, держи, – процедил он. – Что будешь делать? Или оставить тебя здесь?

Пальцы Эрдана сомкнулись на рукояти. Их взгляды схлестнулись. В следующий миг эльф резко подался вперёд и приставил лезвие к шее Хэфера, не защищённой доспехом. Царевич не дёрнулся – только жестом остановил вскинувшегося Ануират.

– И что теперь? – холодно спросил он, по-прежнему удерживая взгляд Эрдана.

Принц оскалился, но в его глазах было скорее отчаяние, чем ярость. Рука дрогнула, и острое лезвие рассекло кожу. Хэфер поморщился. Спустя несколько тяжёлых мгновений эльф опустил кинжал и вернул царевичу. Теперь он неотрывно, недоверчиво смотрел на струйку крови.

– Прости…

Хэфер молча отёр лезвие, убрал в ножны, одновременно зажимая порез и убеждаясь, что тот неглубок. Вместе с Ануират они помогли Эрдану подняться на ноги и повели – или, скорее, понесли – обратно.

– Причинишь наследнику вред – сверну шею, – глухо рыкнул псоглавый. – И плевать мне, кто ты там у себя дома.

– Тихо, – прервал царевич. – Обошлось же.

Вернувшись в благодатную тень и прохладу храма, они усадили Эрдана у стены. Тот устало опустил голову на скрещённые руки. Хэфер быстро обработал порез, потом осмотрел раны эльфа, расстроенно прищёлкнул языком, заметив, что некоторые снова начали кровоточить. Впрочем, в скором времени Ануират приведут бальзамировщика – тот и перевяжет.

– Чего тебя туда понесло? – мрачно спросил рэмеи. – Неужели так трудно немного подождать? Или мертвецов боишься так, что аж разум застит? Я ведь делил с тобой пищу. Хайту, надо было тебя с собой брать, когда иду справлять нужду! Такого в страшных эльфийских сказках точно не рассказывают.

Эрдан нервно рассмеялся и покачал головой.

– Да, это было глупо, – тихо согласился он. – Ты прав… разум застит. Я хотел бы верить тебе, просто… это всё слишком… Прости.

– Делай, что знаешь, только не вреди себе, – сухо ответил Хэфер, поднимаясь. – Моё дело – не набиваться тебе в друзья, а благополучно доставить к Владыке.

Он направился в соседний зал, чтобы выдохнуть, но принц окликнул его.

– Хэфер… Я благодарен Богам, что ты со мной.

Вести настигли Амахисат ещё на подступах к столице – осведомители донесли о двойной трагедии. Смутные детали, в которых ещё предстояло разобраться, уже пугали. Безмятежность совместного путешествия с Владыкой, в ходе которого между ними царила прежняя гармония, единство общих целей, истаяла точно морок. Ненадолго Амахисат позволила себе забыться, словно не было никаких тайн, и никакие тени не парили над их благополучием. Даже страх за жизнь супруга, обуявший её в Пещере Двух Истоков, уступил место спокойной уверенности, когда к Секенэфу вернулись силы. Но возвращение в реальность оказалось резким и болезненным.

Царица сразу же поделилась тревожными новостями с Императором. Секенэф отреагировал с обычным для него спокойствием, но предложил по прибытии во дворец встретиться втроём с Хатепером и обсудить. Амахисат едва дождалась, когда ладья причалила в порту Апет-Сут, паланкины доставили их во дворец и были соблюдены все церемонии встречи царской четы. Даже возможность увидеть Ренэфа не отогнала её тревоги.

Час был уже поздний, когда они собрались, наконец, в покоях Владыки.

– Каэб мёртв, – с порога сообщил Хатепер. – Погиб при очень странных обстоятельствах… Род Эрхенны не стал предавать дело огласке. Они пригласили личных бальзамировщиков. Но кое-что мне удалось разузнать. Если верить моим осведомителям, он… сгорел в собственном поместье. Только поместье целёхонько.

– Мои осведомители говорят то же самое, но стоит перепроверить, – тихо подтвердила Амахисат. – Не мог же он пострадать от пожара, которого… не было?

– Кто-то сжёг его и перенёс тело в дом? – предположил Хатепер. – Сомнительное деяние. Действительно, нужно перепроверить.

– Род Эрхенны уже выдвинул против кого-то обвинения? – спросил Секенэф, обводя обоих непроницаемым взглядом.

– Нет. Они, кажется… по-настоящему напуганы, – ответил Великий Управитель. – Говорят ещё, кто-то вторгся в их фамильную гробницу близ столицы, но я пока не знаю деталей.

Царица похолодела. В той гробнице ведь похоронили Метджена.

– А примерно в одно время с гибелью Каэба – с разрывом в несколько дней, не больше – был пожар, – продолжал Хатепер, обозначая место на карте. – Дом сгорел дотла, но огонь не перекинулся дальше, хотя его вроде бы даже никто не тушил. Осведомители принесли какие-то совсем уж странные слухи.

– Хекетджит тоже погибла, – со вздохом добавила Амахисат. – Это было её поместье. О нём мало кто знал, но она любила отдыхать там. Так же как и Каэб любил проводить время в своих великолепных садах.

Царица сама, в ходе общего расследования, передавала Императору сведения о владениях рода Мерха – и об этом конкретном поместье в частности. Амахисат знала, что, скорее всего, старуха спрячет пленника именно там, в своём маленьком тайном имении, оснащённом пыточной. О последнем она, конечно, даже намекать не стала – верные слуги Императора должны были со временем найти Эрдана, и желательно, чтобы среди них был Ренэф… Но, хайту побери, что же там произошло?! Хекетджит ведь дала ей слово! Не могла же она в порыве безумия спалить и себя, и принца?! Амахисат пока не доложили, чьи ещё кости нашли на пепелище, и она намеревалась как можно скорее вызвать на разговор прямую наследницу Хекетджит – Идаэт.

Они обсудили и сопоставили обрывочные сведения, полученные от осведомителей. Хатепер был не на шутку встревожен. Секенэф внимал всему с вежливым интересом, не больше.

Наконец Великий Управитель проговорил:

– Владыка, позволь спросить открыто? Как твой хранитель секретов, я должен понимать.

– Спрашивай.

– Это было сделано по твоему приказу? Причастность обоих родов к нападению на Хэфера почти неоспорима, но… – Хатепер остановился, подбирая слова, которыми мог бы охарактеризовать произошедшее.

Амахисат затаила дыхание. Хэфер выжил, стало быть, и успел выдвинуть обвинения. Тогда Секенэф мог бы, да… Вот только почему таким странным способом? И почему не через ведомство Хатепера? По крайней мере, Великий Управитель, похоже, был удивлён не меньше, чем она сама. И она в данном случае была бессильна защитить своих союзников.

– Я не отдавал такой приказ, – спокойно ответил Император. – Но если Боги решили покарать их – кто я, чтобы вставать на пути?

– Боги всё же творят Свою волю через живущих… – с сомнением отозвался Хатепер. – Что повелишь делать теперь?

– Пока роды Эрхенны и Мерха не пришли ко мне за справедливостью, я не стану предпринимать ничего, – сказал Секенэф, и его взгляд был холодным, тяжёлым. – Но полагаю, они не придут, ибо свою справедливость уже получили.

Когда Амахисат покинула покои супруга, её едва ли не трясло. Она не хотела домысливать невероятное, но произошедшее действительно пугало. Нет, нужно было успокоиться, перепроверить всё снова, поговорить, с кем следует. В кару приручённым огнём она не верила, потому что знала только одного рэмеи, которому было под силу осуществить подобное. И этот рэмеи сейчас отправился в Тамер по её приказу.

Или нет?..

Несмотря на поздний час, Хатепер всё никак не мог уснуть. Раз за разом он возвращался к деталям – к реакциям Секенэфа, к его вопросам, к расследованию, ко всему, на что Император обращал своё внимание в последнее время. Владения родов и привычки. Планы домов и маршруты патрулей. Кажущиеся случайными мелочи из докладов.

Сопоставляя всё это теперь, Хатепер догадывался, кому в итоге доставалось это знание лично от Владыки. И если Амахисат была изумлена и не верила, то он вполне верил.

Да, пожар мог охватить дом и опасть так же внезапно, как возник. И да, тело рэмеи могло быть обуглено и оплавлено, даже если пламя не охватило больше ничего вокруг… Такое было вполне под силу жрецу Сатеха – могучему жрецу, ведо́мому желанием отомстить.

«Боги, Хэфер… Хотел бы я только знать, чья воля теперь ведёт тебя…»

Глава 40

Минувший день, завершившийся тяжёлым ночным разговором, был утомительным, но Амахисат всё равно велела разбудить её пораньше. Тренировки у воинов начинались сразу после рассвета, и она не хотела пропустить.

Невозможно было набыться рядом, налюбоваться сыном перед новым долгим расставанием. Она бы не призналась ему, как сильно тосковала и как безумно будет скучать – это ему уже не нужно. Но до его отбытия оставался всего один день, и царица не хотела терять ни минуты.

Вчера в ходе официальной встречи во взгляде Ренэфа не было тепла – ни толики. Он всё ещё злился. Точнее, даже не злился – его гнев всегда уходил быстро, как гроза. Обида, разочарование и непонимание, что из всех возможных справедливых решений она выбрала самое щадящее ради него, – вот что правило им сейчас. Но со временем обида уляжется, и придёт осознание. Он ведь уже знал, какие решения вынуждены принимать лидеры, и знал, что справедливость не всегда бывает милосердна.

Кутаясь в палантин, Амахисат спустилась к тренировочной площадке – небольшой арене, усыпанной чистым песком, – и остановилась в тени колонн галереи. Дворцовая стража не тревожила её. Было прохладно, только холод, казалось, приносили даже не тающие предрассветные сумерки, а что-то глубоко внутри. Но все свои мысли и планы, все тревоги она отложила теперь ради одного этого дня.

Завидев Ренэфа в сопровождении нескольких молодых воинов, она счастливо улыбнулась, невидимая в тенях. Он был спокоен и собран, беззаботно обсуждал что-то с товарищами, обменивался с ними шутками. Амахисат всегда любила его смех, просто их общение редко располагало к этому.

Царица любовалась его выверенными движениями, его яростью и силой, отмечая про себя уверенность и более отточенные умения. Она помнила миг, когда сын взял в руки своё самое первое тренировочное оружие, когда совершал самые первые шаги на этом пути. Ах, как она гордилась им уже тогда… Как прекрасен и силён он стал теперь, её юный солнечный сокол, дарованный Богами. Кровь и дух древних Владык сияли в нём, преломлённые его волей. Год за годом Амахисат наблюдала за его взрослением и становлением, помогала ему на каждом этапе, и теперь уповала лишь на то, что Боги позволят ей увидеть, как раскроется его Сила во всём великолепии.

Но как тяжело было на сердце, как больно в преддверии скорой разлуки. На несколько мгновений её буквально окатило странным чувством собственного бессилия перед будущим – даже дыхание перехватило. Точно смутное дурное предзнаменование.

Не оборачиваясь, Амахисат покинула галерею незадолго до окончания тренировки, а после распорядилась, чтобы утреннюю трапезу подали в её покои. На двоих.

Ренэф вошёл и поклонился безупречно учтиво. Он успел привести себя в порядок, прежде чем явиться к царице.

Амахисат тепло улыбнулась ему и жестом отослала слуг.

– Нескоро ещё мы сможем разделять пищу вместе. Я не могла отказать себе в удовольствии. Проходи. Ты ведь голоден после тренировки?

От царицы не укрылось, что сын держался настороженно, и это было почти обидно, ведь она не нарушала его доверие. Она сама предложила ему угощение, налила прохладного травяного чая.

– Хатепер рассказал мне, как хорошо ты проявил себя в делах в наше отсутствие. Я так рада.

– Мы оба, – ответил Ренэф тем своим характерным тоном, когда готовился защищаться в споре – всё ещё спокойно, но со скрытым вызовом. – Мы с Анирет.

– Да, твою сестру хорошо обучили. В том и заключается её главная задача – помогать тебе, – невозмутимо согласилась Амахисат. – И теперь, и в будущем.

– Знаешь, в некоторых вещах она разбирается гораздо лучше меня.

Удивительно, но он говорил не уязвлённо, а… с гордостью. Вот уж действительно странно – как девочка успела к нему подобраться? Проявила сочувствие в нужный момент? Или Хатепер умудрился примирить их?

– Возможно, – не стала спорить царица. – В конце концов, у неё то же наследие. Однажды она займёт не последнее место в тени твоего трона.

– Или не моего… – это Ренэф бросил совсем тихо, точно вскользь.

Амахисат напряглась, но сделала над собой усилие, зная, что разговоры о троне сейчас сделают всё только хуже. Она слишком хорошо чувствовала сына и знала, когда давить было просто нельзя.

– К чему мы сейчас об этом? – улыбнулась царица, беря сына за руку. – Я не хочу расставаться с тобой в раздоре. Завтра ты уедешь, и я не знаю, когда увижу тебя снова. Почему бы нам не провести этот день просто? Хочешь, прогуляемся в храм? Вечером твой отец устроит ужин в твою честь.

– Я сопровожу тебя в храм, – учтиво согласился Ренэф, хотя она предпочла бы услышать в его голосе тепло и хоть немного радости, а не только уважение.

– Хорошо, – Амахисат улыбнулась, принимая то, что он мог и желал дать ей, не требуя большего.

Когда они поднялись из-за стола, царица доброжелательно заметила:

– Какой прекрасный кинжал.

– Подарок сестры, – он пожал плечами чуть смущённо.

«А ты не так проста, девочка моя…» – подумала Амахисат, вспоминая, когда в последний раз говорила с дочерью один на один. И удивилась, что это было довольно давно – когда девушка только вернулась из Обители Таэху со своим новым стражем, соглядатаем Джети.

– Достойный дар.

И снова сын посмотрел на неё с удивлением, почти с недоверием, точно не ожидал одобрения.

– Ренэф… – Амахисат подошла к нему, ласково коснулась его щеки, любуясь совершенством его черт. – Твой путь уведёт тебя далеко от меня, мой светоч… Просто помни: я люблю тебя. И всё, что я делаю, я делаю для тебя.

День они провели вдвоём, и Амахисат всё же сумела подобрать ключ к нему, нащупала ту прежнюю связь между ними. Стремясь сгладить конфликт, она слушала, говорила с сыном о том, о чём он готов был говорить. И даже в храм царица отправилась с ним не в паланкине, а верхом – знала, что так ему будет приятнее, естественнее. Она чувствовала, что Ренэф тяготился какими-то внутренними противоречиями, которые не хотел обсуждать с ней. Всё, что ей пока оставалось, – это сделать вид, что существовало только сегодня, только сейчас. И в конце концов, напряжение сына почти ушло.

Но не ушла до конца обида – это Амахисат тоже чувствовала. Что ж, пусть… Время изменит всё.

Вечером они собрались на прощальный ужин. Самым удивительным – и неожиданным для Ренэфа – было то, что этот ужин оказался не официальным, а семейным. Таких вечеров отец не позволял себе с тех самых пор, как они получили вести о гибели Хэфера. Больше они не собирались за одним столом вот так, только семьёй. Но теперь рядом не было ни Хэфера, ни Анирет, и это казалось не совсем правильным. Сестра тепло попрощалась с ним перед тем, как отправиться к Таэху для продолжения обучения. А брат… Ренэф поймал себя на том, что хотел бы вернуть хоть один такой вечер из тех, которые прежде не ценил. Почему раньше это казалось таким скучным? И правда, стоило уехать далеко и надолго, чтобы понять. А может, дело было не только в отъезде…

Мать выглядела чрезвычайно довольной, отец был настроен благостно – даже странно было видеть его таким… земным. С дядей было легко, как, впрочем, и всегда – он разбавлял беседу шутками и в целом добавлял всему какого-то особенного… тепла? Да, пожалуй, тепла. В последний раз царевич видел подобное только в доме Нэбвена и Наилат. А теперь семья и правда… по-настоящему провожала его, надо же! В это даже поверить было трудно, и Ренэф боялся спугнуть случайным словом что-то хрупкое, неуловимое, поэтому в основном молчал. И запоминал, каково это. Нечто похожее было с сестрой, когда они сбежали с официальной части праздника.

Отец рассказывал об экзотических красотах Нэбу, о чарах саванны и высокогорных плато, об опасностях диких древних джунглей, раскинувшихся за границами сепата. Царевичу там бывать не доводилось, а рассказы впечатляли, особенно об охоте на местных могучих хищников. Ужасно хотелось попробовать самому! Достойный вызов… если выдастся возможность отлучиться из гарнизона, конечно. В то, что в джунглях можно запросто сгинуть, ему не верилось – даже когда дядя рассказал, как эльфы когда-то пустили свой флот в обход имперских границ, попытавшись высадиться на эту часть континента с самого юга, и пропали бесследно.

Потом беседа вернулась к Разливу, и к тому, как шли дела здесь, когда Владыка отбыл в своё паломничество.

– Хатепер свидетель, как долго мы пытались унять спорщиков. И вот стоило тебе только сойти на землю Дельты, как они чуть не бегом побежали писать мировую, – удовлетворённо отметила Амахисат, пригубив вина. – Тут уж любой уверует в могущество Ваэссира.

– Я думаю, всё дело в красоте и милосердии Золотой, воплощённой в царице, – возразил Секенэф с улыбкой и чуть коснулся её пальцев. – Потому что мировую они понесли подписывать к тебе, не ко мне.

– Я бы тоже подписывал все свитки у Золотой, будь у меня выбор, – вставил Хатепер. – Даже если дело решится не в мою пользу, всё равно не почувствуешь себя проигравшим.

Царская чета переглянулась и рассмеялась. Ренэф спрятал улыбку, отпив вина. Казалось, Разлив сблизил родителей, и он был рад этому, пусть даже это было лишь хрупкой иллюзией – момент, когда уважение друг к другу граничило почти с нежностью в случайных жестах, во взглядах. Так ведь бывало и раньше, но, когда послевкусие общих ритуалов уходило, всё возвращалось на круги своя. В этот раз он просто не увидит это возвращение.

И хорошо, потому что Ренэф хотел запомнить их именно такими – обращёнными друг к другу.

Его ладья уходила немногим после рассвета. В сопровождении двух телохранителей, прошедших с ним Лебайю, – последних, кто остался рядом с ним из его отрядов, – Ренэф покидал Апет-Сут. Внутри царила странная пустота, нечто между напряжением и покоем… Но он никогда не был хорош в определении эмоций и состояний, даже своих собственных.

Царская чета и Великий Управитель со свитой провожали его. Получить благословение отца было добрым знаком, но для Ренэфа оно уже не могло затмить те слова, которых он ждал всю свою жизнь: «… горжусь тобой, сын…»

Гладь Великой Реки распахнулась перед ним бесконечной сияющей тропой, веером вероятностей. Где-то там, за горизонтом, начинался новый этап его пути. В последний раз Ренэф обернулся к ослепительно светлым стенам столицы, различая далёкую хрупкую фигурку матери на пристани. На сердце стало тяжело, как будто он не сделал или не сказал что-то важное – упустил, забыл, отложил на потом.

«Всё, что я делаю, я делаю для тебя…» Её слова ведь были искренни. Но почему-то хотелось никогда их не слышать… как будто они предвещали смутную беду.

– Мой господин, ты позволишь сказать? – голос телохранителя заставил его вынырнуть из мыслей.

Царевич коротко посмотрел на воина и кивнул. Второй его страж тоже держался рядом – похоже, солдат пришёл говорить за обоих.

– Ты ведь мне жизнь спас тогда… Что бы ни было, для меня не будет другого командира.

– Для нас не будет, – поправил второй, и оба отсалютовали.

– У меня нет звания, кроме того, которым я наделён по рождению, – напомнил Ренэф, но воины ответили ему непроницаемыми взглядами.

– Я и за других сказать могу, – заявил второй страж. – Те, кто служил под твоим началом, откликнутся на твой зов снова, господин.

Внутри отозвалось полузабытым отголоском то чувство, что он испытал в Леддне, – его первая победа, освобождение города, то особое чувство единства с воинами, которых вдохновляло само его присутствие.

«Когда придёт время снова повести других за собой – я больше не подведу их…»

О том, что Секенэф направил своего вестника в столичный храм Ануи ещё до Разлива, Хатепер знал и догадывался, с чем это могло быть связано. Но днём позже отбытия Ренэфа Император решил нанести визит Минкерру сам, причём один. Хатепер терпеливо ждал, занимаясь делами. Они ведь так и не поговорили подробно о судьбе Перкау и культе, а Секенэф наверняка захочет знать – тем более после того, как он снял обвинения с общины бальзамировщиков.

В связи с последними донесениями осведомителей вопрос поиска заброшенного храма Сатеха вставал всё более остро, но от Таэху дипломат пока не получал никаких вестей. Слишком мало времени прошло. Да и переживёт ли Интеф эту охоту?..

Ближе к вечеру Владыка вернулся во дворец и пригласил к себе Хатепера. Амахисат он не позвал, стало быть, разговор собирался вести о том, о чём царица не знала достаточно – о расследовании Хатепера и, возможно, о том, чему дипломат стал свидетелем в Обители Таэху.

– Северный храм пока останется закрыт, – сообщил Император, когда они расположились в его кабинете, – хотя обвинения были сняты по моему приказу ещё до Разлива. Для их же защиты бальзамировщики останутся под покровительством Минкерру. Кому-то было выгодно представить эту историю так, как она представлена.

– Мудрое решение, – Хатепер склонил голову, вспоминая, что сообщил ему Перкау.

«Именно этот маг помог разойтись пагубным слухам о том, что Хэфер Эмхет – лишь поднятый тёмным искусством мертвец». Так или иначе, всё сходилось на культе Сатеха.

– Стало быть, Минкерру уже знает о Хэфере? – уточнил он.

– Нет, – Секенэф покачал головой. – Но моего слова достаточно. А то, что Дом Владык не винит культ Ануи, у Верховного Жреца вызывает лишь облегчение. Он распространит эту весть – пока только среди жрецов. Разумеется, у него остались вопросы, но на них я пока не готов отвечать.

– Ты и не обязан… Я помню, Минкерру не верил, что Перкау и его ученица вернули мёртвого из злого умысла. Но он не верил и в то, что это было чудодейственным исцелением.

Взгляд Императора остался непроницаемым. Хатепер понимал, что сейчас ступает по болотистой почве, и нащупать верную тропу было непросто.

«Ты хочешь знать наверняка… какова природа связи, протянувшейся между жрецом Ануи и тем, кого этот жрец вернул…» – говорил Минкерру. – «На что она будет похожа… Как будет звучать для них обоих…»

– Эта женщина… избранница Ануи… она и правда существует? Ты видел её?

«Звучание связи входит в резонанс с целью. Цель подменяет собой жизнь, разве нет?.. Жизнь одна на двоих… Я думаю… она может звучать как кошмар, от которого ты не можешь очнуться… Или же… как нежная любовь, без которой ты как без воздуха…»

Что Секенэф сделал с этой Тэрой, Хатепер спрашивать не решился – чувствовал, что брат всё равно не расскажет. Слишком уж тесно были переплетены судьбы жрицы и царевича. Возможно, её уже не было в живых… возможно – она стала пленницей, главная ценность которой – в её связи с наследником, как было и с Павахом. Единственное, в чём дипломат был уверен, – это то, что Владыка действовал прежде всего в интересах Хэфера.

Что-то странное отразилось в глазах Секенэфа – он не сумел уловить, прочитать. Печаль? Благодарность? Осознание неизбежности? Боги, да что же там произошло?!

– Эта женщина – именно такова, как о ней рассказывали и даже больше. Великая целительница. И она последняя, кто мог бы желать Хэферу зла. Да, я знаю, о чём говорю, – эти слова Секенэф произнёс так, что стало понятно – разговор о таинственной бальзамировщице окончен. – Итак, что с её учителем, Перкау? Минкерру говорил, что твоё расследование принесло плоды, но потом жрец потерял разум и едва не убил одного из возможных преемников Первого из бальзамировщиков. Однако прежде этот преемник нарушил твой приказ и вошёл к пленнику, за что был наказан. Как всё это понимать?

– Как есть, – вздохнул Хатепер. – Раз уж ты говорил с Хэфером, то знаешь даже больше, чем узнал я…

Ничего не утаивая, он рассказал брату, что произошло – в том числе о задании, которое поручил своим Таэху. Секенэф, казалось, не был удивлён ничем – даже когда дипломат упомянул, что Перкау считал именно Великого Управителя убийцей Хэфера, даже когда речь зашла о похищении бальзамировщика магом, использовавшим облик Хатепера.

После Император долго молчал, размышляя – притом словно бы не об услышанном, а о том, стоит ли посвящать брата в то, что знает он сам. Такое недоверие больно кольнуло – сколько они прошли вместе, и ничем Хатепер ни разу не подвёл своего Владыку, – но он промолчал. Его положение ещё было не самым печальным – а каково Амахисат, супруге и верной соратнице?

Нет, у Секенэфа должны быть весомые причины для этих тайн.

– Хэфер не является частью культа, – сказал Владыка наконец.

– Но как же…

– Да, он прошёл посвящение – Перкау не солгал тебе. Прошёл по своей воле.

– Не поднятый чужой волей неупокоенный мёртвый… Не жрец культа Владыки Каэмит… Тот, кому подчиняется карающее пламя… Так кто же он теперь?

– Ты помнишь, что мы узнали от старика Кахепа. Хатеп-Хекаи-Нетчери – более не легенда о былом. Мой сын ступил на путь наших забытых предков, сам того не зная… Но, – Секенэф с вызовом посмотрел на брата, – он всё ещё мой Хэфер. Если кому и под силу «соединить в мире» – так это ему. А такого я даже о себе сказать не могу.

– Да, я помню, от кого Ренэф унаследовал свой огонь, – Хатепер чуть улыбнулся.

Взгляд Императора потеплел, когда он заговорил о своих детях. Раньше дипломат замечал это за ним, лишь если дело касалось Хэфера.

– В Ренэфе много огня – так много, что поколебать хрупкое равновесие легко, и не останется места Ваэссиру. Анирет растворила бы саму себя в попытках удержать разрушение. Она – вместилище иных Сил, иных проявлений. Ренэфа – возможно, но её Сатех не выбрал бы для Своих целей.

– Для Своих целей… целей, о которых мы не знаем совсем ничего, – упавшим голосом заметил дипломат. – Как можно разгадать замысел Богов?

– Пусть мои слова покажутся тебе странными, брат, но я вижу, как обратить всё это к нашему благу. Дай мне время и увидишь сам. Всё уже пришло в движение.

Хатепер склонил голову.

– Прости, поверить даже в саму возможность такого блага мне сложно… Я вижу иное. И помню о внутренних врагах.

– Верь своему Владыке, – усмехнулся Секенэф, и его глаза блеснули. – Изначально Отец Войны – наш Бог. И может статься, на новом витке истории Таур-Дуат уже иные его последователи будут мудрее… и вернее.

Сумерки стекали со скал, струились в ущельях, выползали из провалов гробниц. Ночь мягко погружала некрополь в свою умиротворяющую власть. Границы реальности размывались.

Хэфер стоял на пороге храма, в тенях колонн, любуясь почти потусторонней красотой последней обители многих и пытаясь найти в этом покой. Ожидание начинало тяготить.

Несколько дней они провели в некрополе. Несколько дней назад один из Ануират отбыл в столицу, чтобы принести весть Владыке. Успел ли отец вернуться? Царевич надеялся только, что бальзамировщик, занимавшийся ранами Эрдана, сдержит своё слово, данное псоглавым, и не побежит докладывать, кому не следовало.

Когда слева прозвучал лай псов, надежда истаяла. Отступив в храм, он кликнул Ануират, но те уже и так были готовы. Сюда приближался один из патрулей.

Хэфер снял с пояса хопеш и присел рядом с эльфом, готовый ко всему. Убивать верных Таур-Дуат воинов он не хотел, но кто знает, как всё могло обернуться? В конце концов, некоторые его враги тоже были по-своему верны Обеим Землям. Прежде даже думать о таком было дико.

Принц пошевелился, точно почуяв опасность, и проснулся. Хэфер приложил палец к губам и кивнул на выход из зала. Затаив дыхание, они прислушивались к разговору за порогом храма.

– Здесь наше временное пристанище, – спокойно говорил один из Ануират. – Мы имеем право получить убежище под сенью любого храма Стража Порога.

– Так-то оно так, уважаемые, но наш долг – следить за порядком в некрополе, – невозмутимо отвечал другой голос – видимо, старшего в патруле. – Приказ Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. И Первого из бальзамировщиков.

– Мы чтим волю Владыки и мудрейшего Минкерру. Какая беда может быть от нашего присутствия? Мы – первые враги осквернителей гробниц.

– Мы только заглянем внутрь. Таков порядок.

– Нельзя, – глухо рыкнул второй Ануират.

– А почему? – голос звучал нейтрально, но Хэфер уловил нотки напряжения, вызова. – Разве вам есть, что скрывать?

Царевич прикрыл глаза, мысленно обращаясь к Ануи.

– Пусть хоть псы проверят, а? Они-то точно не ошибутся… – предложил кто-то, когда разговор уже грозил перерасти в конфликт.

Это предложение поддержали как наиболее разумное. Стража некрополя доверяла священным псам, а Ануират уже имели возможность убедиться ещё в общине, что псы не трогали царевича.

Хэфер успокаивающе положил ладонь на плечо Эрдана, прислушиваясь к шелестящей тишине до звона в ушах. Псы-стражи пробежали по переходам храма: они безошибочно нашли след, чувствуя их присутствие, и устремились к залу.

«Прошу, укрой нас и теперь…» – безмолвно повторил он свою молитву Стражу Порога.

В тот миг, когда впереди сверкнули изумрудные огни глаз, и чёрные тени скользнули в место их укрытия, ещё одна тень отделилась от тьмы. Возникнув из ниоткуда, она прыгнула вперёд грациозно, уверенно, и остановилась между Хэфером и стражами некрополя. Псы изумлённо застыли, потом утробно зарычали, приближаясь медленно, опасливо. Тень осталась неподвижна, но казалось, полумрак храма сделал её ещё плотнее, реальнее. Вскинув голову, она издала тоскливый холодящий кости шепчущий вой – с самого Западного Берега.

– Это что, призрак? – испуганно прошептал Эрдан и добавил по-эльфийски: – Гончая Дикой Охоты…

– Это – друг, – с улыбкой ответил Хэфер, узнавая знакомый силуэт, знакомый привкус присутствия – словно никуда и не уходил этот удивительный зверь, соединивший их с Тэрой судьбы, спасший его в ту ночь.

Пёс-патриарх вышел вперёд, и живая клубящаяся темнота стелилась за ним. Стражи отступали, склоняли морды, словно не могли выдержать его взгляд, пока наконец не легли на каменные плиты пола, признавая его власть.

Когда псы покинули зал, зверь обернулся к Хэферу, и в его глазах были мудрость и вечность, безусловное узнавание.

– Благодарю тебя… – прошептал царевич.

Патриарх царственно кивнул, а потом отступил, тая во тьме, становясь единым с ней и с памятью.

– Вы что-то слышали? – раздалось снаружи.

– Не-а. Вроде всё тихо.

Стало быть, и потусторонний вой до них тоже не донёсся? Хэфер вопросительно посмотрел на Эрдана, но тот лишь устало пожал плечами.

– А вон и псы. Всё спокойно. Ну, стало быть, извините за беспокойство.

– В следующий раз не подвергайте слово Ануират сомнению, – не удержался один из псоглавых от высокомерного напутствия.

Когда голоса стихли вдалеке, Хэфер с облегчением вздохнул и поднялся. С теплом он вспоминал живого пса-патриарха, верно сопровождавшего его в храме. Одна мысль наполнила сердце радостью: раз дух священного зверя явился ему, значит, тем более являлся и своей любимице, Тэре. Это как будто делало связь между ними ярче, крепче.

И Страж Порога, несмотря ни на что, не оставил его, не лишил Своего благословения.

Днём Хэфер забылся сном, на удивление спокойным. Ему снились священные псы и патриарх, который вроде бы пытался отвести его обратно в храм, к Тэре… Но потом кто-то осторожно потряс его за плечо, и видение безжалостно истаяло.

– Мой господин, Нехи вернулся.

– Давно пора.

– Владыка прибудет этой ночью!

Хэфер резко сел, потирая лицо, прогоняя остатки сна. Слава Богам! Вот он, конец пути!

Пламя, жившее внутри, нашёптывало, что он и так ждал слишком долго, что потерял время и уже не нащупает след. Царевич отбросил эту мысль. Он найдёт их всех. Никто не скроется.

Когда Эрдан проснулся, Хэфер принёс ему еды и сообщил, что передаст его Владыке Обеих Земель уже сегодня. Но эта новость эльфа почему-то не обрадовала – возможно, потому что он по-прежнему не знал, чего ожидать.

– Не придётся больше ютиться по заброшенным храмам, – усмехнулся царевич, надкусывая свою лепёшку. – Лучшие целители будут в твоём распоряжении. И мы восстановим справедливость.

Эрдан молчал, отщипывая мелкие кусочки хлеба и сыра.

– Ты будешь рядом, Хэфер? – спросил он наконец.

Царевич удивлённо посмотрел на него и натолкнулся на испытующий взгляд.

– Ты исполняешь обещанное, – пояснил эльф. – По крайней мере, рядом с тобой я могу надеяться, что не окажусь снова… где-то, где не хотел бы быть…

– Я не смогу быть рядом в открытую, – вздохнул Хэфер. – Никто пока не должен знать.

Несмотря на слабость, Эрдан расправил плечи и произнёс очень твёрдо:

– Я даю слово милостью Данвейн, что не выдам тебя, – он повторил слова клятвы на эльфийском, запечатывая обещание. – Так будешь?

– Буду – ровно настолько, чтобы убедиться, что с тобой не приключится беды.

Эльф чуть улыбнулся, откладывая пищу, и, протянув Хэферу здоровую руку, неловко повторил рэмейское воинское рукопожатие.

– Спасибо тебе…

В середине ночи Ануират доложили ему о приближении отряда. Хэфер ждал на пороге храма.

Как и в тот день, когда они прибыли в общину Бернибы, Живые Клинки носили простые доспехи без опознавательных знаков; их лица были скрыты не шлемами в виде собачьих голов, а головными платами. Но сегодня пришли не все Восемь, а только четверо. Они сопровождали высокую фигуру в тёмных одеждах – издали его можно было бы принять за жреца-бальзамировщика.

Хэфер улыбнулся. Когда отряд приблизился, он преклонил колено, и Ануират рядом с ним повторили его жест.

Император опустил головное покрывало, глубокие тени которого скрывали его лицо. В полумраке блеснули золотом глаза. Казалось, сама ночь стала теплее, светлее, и Хэфера буквально окатило ощущением: теперь всё точно будет хорошо.

Жестом Секенэф велел сыну подняться. В храм они вступили плечом к плечу.

– Мне донесли о том, что произошло в обоих поместьях, – проговорил Владыка. – Хочу услышать всё от тебя. Но прежде я должен увидеть его.

– Конечно, отец. Но после всего, что принц перенёс, он страшится рэмеи, не доверяет. В конце концов, – Хэфер помедлил, но всё же договорил: – он прибыл в Империю, готовый к тому, что ты заставишь его отвечать за мою смерть.

Секенэф нахмурился и покачал головой.

Когда они вошли в зал, Эрдан сел, придерживаясь за стену, пристально посмотрел на вошедших. Недоверие в его взгляде сменилось глубоким изумлением, и он переместился, преклонил колено – так быстро, как только сумел.

– Привет тебе, о Владыка Обеих Земель, великий Хранитель Закона, могучий защитник народа, наместник божественного предка, – почтительно приветствовал он по-рэмейски, не поднимая головы.

Император милостиво кивнул и ответил на чистом эльфийском:

– Данвейн да озарит Вас звёздным светом, принц Эрдан Тиири. Моя благодарность Вашей досточтимой матери за оказанное нам доверие. Я сожалею лишь о том, что только теперь могу сказать: добро пожаловать в Таур-Дуат. Я дарую Вам свою защиту, и никто здесь не посмеет навредить Вам… более не посмеет.

Запинаясь, Эрдан произнёс положенную в таких случаях длинную цветистую фразу, выражая свою благодарность. Казалось, он до сих пор не верил, что путь наконец привёл его туда, куда он направлялся изначально.

Но не верить Императору было невозможно – по крайней мере, в его присутствии. Даже Хэфер чувствовал Силу, исходившую от него, – словно животворный солнечный свет проливался и согревал ночью. Милость и благость исходили от Императора.

От царевича не укрылось, как украдкой Эрдан бросал на Владыку потрясённые взгляды. Одно дело было слышать о наследниках Ваэссира. Другое – увидеть воочию, почувствовать, как эта Сила обращается к тебе.

Когда церемониальный обмен любезностями закончился, Хэфер мог бы поспорить, что у Эрдана уже готова новая баллада, а это само по себе было хорошим знаком. По крайней мере, царевичу хотелось верить, что эльф найдёт пути проводить в мир своё удивительное волшебство.

После Хэфер отвёл отца в соседний зал, где можно было обсудить всё без свидетелей. Они проговорили почти до самого рассвета, и после этого даже уже намеченный путь стал казаться царевичу яснее, а поддержка отца придавала сил.

– Я верю твоим суждениям, Хэфер, – проговорил Секенэф, когда они прощались. – Верю, ты не забудешь о том, что вело тебя изначально: о справедливости.

– Если я забуду об этом, я перестану быть собой.

Они оба понимали это.

Слухи о таинственном почётном госте Владыки уже успели облететь дворец, но Император ничего не объявлял во всеуслышание. И когда Секенэф призвал царицу и Великого Управителя для частной беседы, они могли только догадываться, что за весть ждала их. Говорили, что в покоях гостя удвоена стража, что к нему направлены личные целители Императора. Из этого Секенэф не делал тайны, но, очевидно, откладывал торжественное объявление перед придворными.

– Вы должны узнать первыми, – проговорил Владыка, отослав слуг.

Хатепер чувствовал, что уже потерял способность удивляться. Амахисат, как всегда, прекрасно владела собой и была готова, казалось, ко всему. Она расположилась в своём кресле с таким спокойствием, что дипломат ей невольно позавидовал.

– Надеюсь, весть добрая? – улыбнулась царица. – Нам очень не хватает добрых вестей.

– Добрая, и разрешает целый ряд наших сложностей… но открывает виток новых, – Секенэф вздохнул. – Мои верные слуги нашли Эрдана Тиири.

– Слава Богам! – не удержался Хатепер, радуясь, что уже успел сесть. От облегчения даже голова закружилась.

– Вот уж действительно добрая! – Амахисат подалась вперёд. – Так где он был всё это время?

– Как он? – перебил дипломат.

– В этом всё дело, – взгляд Императора потемнел. – Его пытали. Он должен был прибыть к нам ещё в прошлом Сезоне Половодья – с вестями лично от Пресветлой Ллаэрвин Тиири. Найдите того, кто перехватил посольство, – любой ценой. И, Хатепер… он хочет видеть тебя. Ты лучше меня знаешь, что именно рассказать ему и как подать. Эрдан должен убедиться, что мы не враги ему.

– Да, я всё сделаю.

– Как мы переправим его в Данваэннон тайно и безопасно, если теперь никому нет веры? – спросила Амахисат. – Посольство Иарит уже отбыло, а… – она не договорила, бросила взгляд на Хатепера.

– Да, он мог бы отправиться со мной, – поддержал дипломат.

– Пока об этом рано говорить, – отсёк Император.

– Где его нашли? – тихо спросила царица, опередив Хатепера.

– Важно не «где», – холодно ответил Секенэф. – Важно, сколько тех, кто стоит за этим. И мы едва приблизились к поискам союзников Саэлвэ здесь! Мой хранитель секретов запутался в собственном расследовании, а моя царица вдруг оказывается не в силах разобраться в интригах вельможных родов Империи, с которыми имеет дело почти всю свою жизнь. Закон – моё оружие и мои оковы. Я не могу покарать половину Таур-Дуат только за то, что они чем-то недовольны или тайком мечтают о войне с Данваэнноном и новых ратных подвигах – потому что никогда на земле не будет так, чтобы каждый был доволен всем. Я должен сохранять в балансе потоки сотен жизней, как Ваэссир хранит в балансе течение Великой Реки. Но вы! – он подался вперёд, обводя их обоих тяжёлым взглядом. – Вы свободнее в своей власти! Так воспользуйтесь ею, как подобает.

Комната погрузилась в тишину, достойную заброшенной гробницы. Хатепер пытался осмыслить услышанное, понять, когда успел потерять доверие брата, а заодно домыслить, кто мог быть спасителем принца. Амахисат потрясённо покачала головой, озвучив тревогу их обоих.

– Ты обвиняешь нас… – выдохнула она.

– Обвиняю. Пока лишь в нерасторопности. Оправдания излишни.

С этими словами Император коротко кивнул, давая понять, что аудиенция окончена – и отослал их прочь так, словно они были лишь частью его свиты, а не ближайшим окружением.

За порогом Хатепер попытался успокоить царицу – изумлённую, подавленную, как и он сам. Даже для её безупречной выдержки это оказалось слишком.

– Мы справимся. Я попробую узнать у принца, – тихо проговорил он. – Надо же нам с чего-то начинать.

– Если Владыка приказал – он не расскажет тебе, – покачала головой царица, устало проводя ладонями по лицу. – А может быть, он не знает сам. Вспомни Паваха с его безумными россказнями… Боги… – когда Амахисат снова посмотрела на него, он увидел в её глазах последнее, что ожидал там увидеть – чистое неприкрытое отчаяние. – Что же происходит с нами, что мы так слепы, Хатепер? Сколько их на самом деле противостоит нам? Кто ведёт эту безумную игру и во имя чего?

Хатепер пытался сопоставить, свести воедино то, что Секенэф говорил о культе Сатеха, и то, что знал сам. Пытался.

И не мог.

– Моя царица, много ли ты знаешь о Серкат?..

Глава 41

Надо отдать должное Амахисат, она взяла себя в руки быстро, и разговор между ними состоялся плодотворный – без свидетелей, уже в её покоях.

Оба пришли к мысли, что таинственная Серкат Таэху не сумела бы воссоздать культ Сатеха без поддержки влиятельных рэмеи. Разумеется, никто бы не признался в своей связи с отверженным Богом, но такого рода покровительство, даже при всех рисках, определённо открывало немало возможностей. Дипломат не говорил с царицей о Хэфере, не раскрывал всего, что успел рассказать брату, но она была прозорлива, и высказала мудрую мысль, которую он не стал отметать сразу, хоть и знал чуть больше.

– Если роды Мерха и Эрхенны покровительствовали делу Серкат, очевидно, в какой-то момент между ними и культом наступил разлад. В этом случае карающее пламя объяснимо и не так уж невероятно: знание Сатеха утеряно, но мы помним, на что были способны его жрецы.

– Ну и тем более понятно, почему они не выдвигают обвинений, – согласился Хатепер. – Не хотят испытывать терпение Владыки, у которого к ним и без того скопилось немало вопросов. Да и кого обвинять? Своих тайных союзников?

Амахисат усмехнулась.

– Это был бы интересный поворот. Как бы то ни было, – добавила она уже серьёзно, – мы во что бы то ни стало должны поговорить с Идаэт – сами. Я уже направила к ней вестника, сразу же, как узнала.

– Я тоже, – кивнул дипломат. – Но не побоится ли она встречаться?

– Вечно прятаться невозможно. Скорее, она побоится не ответить кому-то из нас. Может статься, сейчас она занята налаживанием связей с культом, чтобы не разделить участь матери, которая, вероятно, и рассорилась со жрецами. При всём моём уважении к Хекетджит, она была несколько… – царица повела рукой, подбирая слова.

– Не в себе, – согласился Хатепер, – что не мешало ей прекрасно справляться с делами. И успеть больше, чем мы успели увидеть.

Дипломат по-прежнему придерживался версии, что Хэфера хотели вовлечь в служение, изначально не собираясь убивать. Секенэф сказал, что царевич прошёл посвящение добровольно, но это не означало, что культ не мечтает заполучить его теперь, повлиять на него. Тот, кого Самрион Ассаи назвал «Вирнан», тот, кто пришёл за Перкау под его, Хатепера, личиной оставался на свободе и вёл свою охоту. И дорого Хатепер бы отдал, чтобы узнать, кто из влиятельных рэмеи связан с колдуном-полукровкой. Не укладывалось в эту картину только одно: зачем колдун напал на Хэфера в песках – если Перкау действительно сказал правду.

Вместе с царицей они попытались сузить круг возможных покровителей последователей Серкат, потому что двумя родами, к тому же потерявшими значительную часть влияния после войны, дело явно не ограничивалось. Никому не было выгодно противостоять Секенэфу, но вот преследовать свои цели – этим все занимались испокон веков, сколько вообще существовало рэмейское государство.

– Я полагаю, – заметила Амахисат после, – что с твоим назначением всё стало несколько… спокойнее. Наш Владыка был мудр, и ты был мудр, что не спорил и вернулся в прямую ветвь. Возможно, многие и вовсе отказались от своих изначальных идей. Очевидно, что ты продолжишь политику Секенэфа и наследников подготовишь к тому же. Уже готовишь. Ты – слишком значимая фигура. И твоё возвращение, скорее всего, остудило многие горячие головы.

Хатепер вздохнул. Даже он уже не знал, кому брат теперь хочет передать трон. Но зато хорошо помнил, как народ чествовал его возвращение в прямую ветвь, как его встречали во дворце в тот день. В Хатепере видели продолжателя дела Секенэфа – дипломат не мог не понимать этого, хотя трон хотел уберечь не для себя, а для Анирет и Ренэфа.

– Владыка не объявил наследника официально. Мы даже не знаем, останется ли его преемником Хэфер.

Амахисат прищурилась.

– Полагаешь, наследник более не в том состоянии, чтобы править?

«Полагаю, Секенэф и сам пока не решил, может ли вверить Таур-Дуат Хатеп-Хекаи-Нетчери», – мрачно подумал Хатепер, но вслух ответил:

– Я не знаю, в каком состоянии нашёл его Император. Главное, что он жив.

– И слава Богам. Но всё это зашло слишком… слишком далеко, – она покачала головой. – Хочешь знать моё мнение? В нынешних обстоятельствах пора уже перестать делать вид, что дела обстоят как-то иначе, и объявить преемником тебя. Таковым тебя все и видят! У тебя будет вся поддержка двора, – Амахисат накрыла ладонью его руку и прямо посмотрела ему в глаза: – И моя.

Хатепер чуть сжал её пальцы с благодарностью.

– Спасибо, что веришь в меня… но сейчас для нас не лучший момент, чтобы предлагать это Владыке.

– Значит, выждем лучшего.

– А как же Ренэф?

Амахисат тихо рассмеялась, качая головой.

– Ренэф ещё слишком юн. Но однажды он сможет стать достойным преемником уже тебе, – тепло добавила царица. – Не скрою, эта мысль успокаивает моё сердце. Я уже говорила тебе: во многом ты был нашим детям лучшим родителем, чем мы сами.

Итак, она вернулась к тому разговору. И Хатепер понимал её.

Более того, был почти согласен с ней – тем сильнее согласен, чем больше думал о том, кем стал Хэфер. Дипломат не верил в то, что эпоха первых Владык объединённой Таур-Дуат могла вернуться. Недавняя история и даже то, что происходило прямо сейчас, подтверждали обратное – жрецы Сатеха не приносили с собой ничего, кроме смуты и разрушения.

Вот только понимает ли это Секенэф?..

– Я не могу не спросить. Какое будущее ты видишь для Анирет?

– Для твоей любимицы? – царица улыбнулась, но не холодно, а доброжелательно. – Я не стану лукавить: никогда я не отводила ей серьёзной роли. Скорее всего, сейчас я даже не представляю, на что она способна. Но ты – другое дело. Ты всегда понимал их.

– От тебя Анирет унаследовала самое лучшее, – мягко заметил Хатепер. – Мне всегда было жаль, что ты не замечала этого.

– Тонкое чувствование течений в государстве не всегда идёт рука об руку с тонким чувствованием собственной семьи, – вздохнула царица. – По крайней мере, я признаю это. Какое будущее видишь для неё ты сам, Хатепер?

– Я бы оставил её подле себя. Я уже говорил тебе, что хотел бы подготовить её себе на смену.

– Ты всерьёз полагаешь, что она могла бы стать Великой Управительницей? Или нашим эмиссаром в Данваэнноне? – Амахисат недоверчиво склонила голову.

– Почему нет? Она способна на удивительные вещи.

– Возможно. Секенэф, похоже, использует её для укрепления связей с Таэху, иначе бы не допустил к ней соглядатая. Я до сих пор не знаю, как к этому относиться, хотя, учитывая всё происходящее, – она невесело усмехнулась, – это сейчас наименьшая из наших сложностей. Рост влияния Таэху при дворе, в конце концов, не самое страшное.

– Это точно.

– Подумай над моими словами, Хатепер, – серьёзно проговорила царица. – Так будет лучше для всех нас.

И возможно, она была права. Возможно, теперь это было единственным выходом.

Хэфер обещал Эрдану, что навестит его сразу же, как сам сумеет оказаться во дворце, и намеревался исполнить это обещание – не в ближайшую ночь, но в следующую точно. Ближайшей ночью он должен был проверить одно место, убедиться, что след не остыл. О смертях Каэба и Хекетджит их сторонники наверняка уже успели узнать. Вопрос был лишь в том, кто успел уйти и как далеко. Возможно, придётся снова прибегнуть к обещанной отцом помощи – к сведениям императорских осведомителей.

С этими мыслями Хэфер покидал некрополь, взяв с собой только одного из Ануират, чтобы не привлекать внимания. Когда его мысли снова стала занимать лишь охота, а необходимость охранять раненого исчезла, он вновь ощутил, как понемногу соскальзывает в прежнее состояние, от которого ему удавалось удерживать себя в эти дни. Инстинкты обострялись, и возвращался, разгорался тот тлеющий гнев, что вёл его, а собственная личность как будто отступала в тень.

Хэфер обернулся в последний раз, склонил голову, прошептав слова благодарности тем, кто даровал им убежище здесь. Оставив некрополь позади, царевич и его страж под покровом темноты добрались до зарослей тростника, где была скрыта их лодка, но не успели спустить её на воду. Ануират вдруг повёл носом, ощерился. Будь он в другом своём обличье, ещё и шерсть бы, наверное, вздыбил.

– Мы здесь не одни, мой господин, – глухо проговорил воин, снимая с пояса хопеш. – Твой запах слишком силён, но я чую… чую его…

– Кого?

– Чудовище из песков, крадущееся за нами, – рыкнул псоглавый, круто разворачиваясь, прикрывая собой Хэфера.

– Стой, – царевич удержал его за плечо. Сам он никого не чуял, но не хватало ещё, чтобы Ануират кинулся на вестника его покровителя. – Я посмотрю сам.

Псоглавый оскалился, напряжённый, готовый к броску в любой момент, но не выдержал тяжёлый взгляд Хэфера.

– Где он? – спросил царевич очень спокойно.

Ануират молча поднял хопеш и указал в сторону скал, где некрополь граничил с пустыней. Хэфер прошёл немного вперёд.

– Господин, осторожнее…

– Ты забыл, кто я? – спросил царевич, не оборачиваясь.

Его ладонь легла на жезл, который сегодня он снова укрепил на поясе. Пальцы пробежали по знакомой каждой мельчайшей чёрточкой резьбе. Это почти успокаивало. Медленно он шёл к скалам, но на середине пути остановился и присел, зная, что так будет лучше.

Ночь была тихая. Какое-то время ничего не происходило. Потом из-за камней показался тёмный косматый силуэт крупного зверя. Он двигался неспешно, почти нерешительно, периодически останавливаясь и навостряя уши, а потом снова прижимая их к голове. Раздвоенный хвост был вскинут – ша, похоже, не знал, чего ожидать.

Хэфер глубоко вздохнул, отпуская иную часть своей природы чуть больше, и протянул зверю руку. Ша перестал дыбить гриву, встряхнулся, поднял уши… и потрусил прямо к нему. Оказавшись рядом, он как следует обнюхал ладонь царевича и, удовлетворившись запахом, лизнул раз, другой. Мощные челюсти запросто могли перекусить ему запястье, но об этом сейчас Хэфер не думал. Он думал о том, что именно эти звери нашли его… останки?.. ещё прежде, чем даже пёс-патриарх. Ладонь скользила по жёсткий шерсти, и пустынное чудовище ластилось к нему, утробно урча.

– Вы знали, как всё будет, да? – прошептал царевич. – Он знал.

Раздвоенный хвост тяжело вильнул, и ша бухнулся рядом с Хэфером в песок, подставляя голову и шею – совсем как большой пёс. Почёсывая его уже обеими руками, царевич нащупал не то ленту, не то свободный ошейник.

– О, да ты не дикий, выходит, не из песков пришёл, а от кого-то, – улыбнулся он. – И от кого же?

Ша зевнул, обнажив два ряда роскошных зубов, и чуть боднул его головой, чтобы чесал и не отвлекался. Поглаживая зверя, Хэфер аккуратно прощупал странное украшение и наткнулся на маленький свиток, крепившийся к ошейнику. Отцепив, царевич спрятал его за пояс, справедливо решив, что раз уж зверь шёл за ним, то и послание предназначается ему.

– Пойдёшь со мной или вернёшься к своим? – спросил он у ша.

Зверь нехотя поднялся, уткнулся мордой ему в плечо и шумно вздохнул, потом посмотрел в глаза. Взгляд глаз-углей был умным, проницательным, как у священных псов Ануи. Откуда бы ни пришёл этот ша, он знал, что делал. От Хэфера он отступил медленно, будто нехотя, – казалось, внутренний огонь царевича манил его, притягивал – и потрусил обратно в пески, пару раз обернувшись.

Озадаченный, Хэфер вернулся к лодке. Рэмеи видели в темноте лучше, чем люди, но и им для чтения всё же нужен был свет. Ануират напряжённо следил за царевичем, чувствуя перемену внутри, и то и дело оглядывался через плечо на скалы – видимо, ша ещё не ушёл далеко. Хэфер достал из вещей маленький переносной светильник и затеплил огонь, после чего открыл свиток, скреплённый только воском, без печати. И когда он пробежал взглядом по нескольким каллиграфически выписанным строкам, едва не выронил послание.

«Найти тебя было непросто. Я знаю, кто ты, и знаю твою цель. Позволь помочь тебе».

Подписи не было. Но ниже значились иероглифические символы, которые Хэфер хорошо помнил, потому что когда-то они определили его дальнейшую судьбу. Цепочку символов завершали зверь ша и женщина, несущая перед собой знак божественного – жрица.

Уже не столь аккуратно с краю было приписано – видимо позже: «Гробница предателя».

– Мой господин, всё хорошо?

Царевич прочитал послание ещё раз и спрятал. Погасив светильник, он прошёл в лодку и кивком велел Ануират присоединиться. В других обстоятельствах Хэфер бы уничтожил письмо и постарался забыть о нём, ведь это могло быть ловушкой.

Но о пророчестве Перкау, сделанном когда-то для наследника на предсказательных камнях из чёрного оникса, знали только они двое.

Стражи отсалютовали ему, пропуская. Хатепер помедлил, глядя на дверь, не зная, что обнаружит за ней, потом постучал и вошёл.

Секенэф выбрал эти покои мудро – здесь могло отдохнуть усталое сердце.

Окна и балкон выходили на одну из самых живописных частей сада, с солнечной стороны. Свет щедро заливал комнату, и мебель тёплых золотистых оттенков, казалось, светилась, точно была выточена из янтаря. Драгоценный янтарь был использован в инкрустации стола, и драпировки, подобранные в тон, украшали стены. Между ними, на росписях, птицы парили над рощами священных акаций.

Эрдан сидел на ложе, откинувшись на подушки, и читал какой-то свиток, но когда дверь скрипнула, подался вперёд и улыбнулся.

– Даэйал…

В последний раз это своё эльфийское прозвище он слышал ещё от Ллаэрвин. Она ведь и дала ему это имя много лет назад – «от единого корня», тот, кто родной не по крови.

Гнев и печаль охватили Хатепера, и ничто из этого он не мог показать, как и острую жалость. Лучшие целители занимались ранами эльфа, но и они не могли исправить всё. Унижение, отчаяние, через которые довелось пройти Эрдану, оставят шрамы, которые, возможно, не заживут и за долгий эльфийский век. И то, чего он лишился, было не заменить ничем по-настоящему.

Дипломат постарался не смотреть на раны, не напоминать принцу о его вынужденной беспомощности. Тепло улыбнувшись, он подхватил одно из плетёных кресел, придвинул ближе к ложу и сел.

– Слава Богам, ты выжил, мой мальчик.

– Как же я рад видеть тебя, – Эрдан протянул руку, сложив пальцы в вычурном жесте, и они соприкоснулись ладонями в знаке приветствия между членами одного клана. – Мой путь к тебе был долгим.

– Я должен был найти тебя раньше…

В потемневших зелёных глазах, которые Хатепер помнил совсем иными – яркими, как у его матери, отражавшими тайны зачарованных чащоб, – отразилась боль. Но Эрдан не был бы высокорождённым, если бы не сумел быстро спрятать свою уязвимость.

– Только скажи, что это был не ты, Даэйал. Скажи, что корни ненависти всё ещё не проросли так глубоко.

Хатепер снял с шеи скрытую под широким оплечьем и туникой толстую цепочку из электрума. Переливавшийся радужно-голубым лунный камень в обрамлении серебряных ветвей мерцал на его ладони, и принц неотрывно смотрел на перстень Ллаэрвин Тиири.

– Всё по-прежнему, Эрдан, – мягко ответил дипломат. – Оправданий мне нет – моей власти, моих знаний оказалось недостаточно, чтобы прийти тебе на помощь вовремя. Но никогда я не пойду против твоей матери и её крови.

– Это она говорила мне…

Хатепер надел цепочку с кольцом обратно и спрятал. Он и не надеялся, что разговор будет лёгким, но Эрдан должен был узнать – и о посмертном послании Тремиана, и о предательстве клана Ассаи.

К концу рассказа эльф ушёл в такую глухую тоску, что, казалось, даже не слышал всех слов. Но когда речь зашла о Сильри, он вздрогнул и вышел из оцепенения.

– Тесс… Пресветлая же послала Тессадаиль вместе с Высоким Лордом Таэнераном! Настояла, чтобы кто-то из наших вассалов тоже состоял в посольстве в Лебайе.

– Леди Тессадаиль Нидаэ передала детали расследования царевичу Ренэфу – увы, вместе с посланием от той, кто пытался его убить.

Глаза Эрдана распахнулись от изумления, когда он дослушал часть истории о «Пьянящем вздохе».

– Высокий Род Сильри перешёл на сторону клана Саэлвэ, – со вздохом закончил Хатепер, понимая: только что он всё равно что крышку саркофага захлопнул.

– Да пожрут их гончие Каэрну! – воскликнул эльф. – Чтоб им никогда не упокоиться, отродьям неблагих. Сколько мать сделала для них! Они клялись оставаться нейтральными!

Хатепер молча кивал, позволяя Эрдану выплеснуть всё, что накопилось. Принц то сыпал проклятиями, то спрашивал в никуда, почему всё так.

– Ох, Данвейн, только бы Тесс благополучно добралась домой… – выдохнул он наконец. – Она-то расскажет Пресветлой. Как она? Когда Ренэф в последний раз видел её – она ведь была?..

Эльф не сумел закончить фразу, но смотрел на дипломата с такой надеждой, что тот не стал делиться своими опасениями на этот счёт. Если Мисра служила Таэнерану или, не дайте Боги, Иссилану – исход для леди Нидаэ мог быть не самым благостным.

– Она была цела и невредима. Ренэф не обидел её, – успокаивающе подтвердил Хатепер. – По сути, благодаря ей, её случайным словам мы и узнали, что ты в Империи и бросили все силы на поиски.

– Тесс знала… я ей сказал, – упавшим голосом признался Эрдан, отведя взгляд. – И теперь я не могу не думать… что, если?..

– Она рисковала, однако сделала всё, что могла, для сохранения мира, – возразил дипломат. – Нет, я не верю, что она способна предать тебя и рассказать кому-то. Даже то, что она решилась спросить у Ренэфа, было сделано скорее от отчаяния, от глубокой тревоги за тебя.

– Осознание того, как сильно разрослось предательство… оно отравляет, Даэйал. За каждым деревом начинаешь видеть смутные уродливые тени… и даже лица близких кажутся масками.

– Мне ли не знать, – грустно усмехнулся Хатепер. – Эрдан, если ты помнишь хоть что-то о своих пленителях…

– Хекетджит из рода Мерха. Это единственное имя, которое я знаю.

На миг дипломату показалось, что в интонациях эльфа он уловил какую-то поспешность – точно принц не хотел говорить об этом, не хотел новых вопросов.

– Может быть, она называла кого-то ещё?

– Нет.

Хатепер говорил мягко, осторожно побуждая Эрдана рассказать больше, и понемногу выведал некоторые детали пребывания принца в Таур-Дуат. Увы, мало что могло помочь в расследовании и, скорее, отягощало понимание. Наводящие вопросы о деталях и подробностях только утомляли эльфа – он был рад помочь, но не мог.

Последний вопрос дипломат приберёг на потом, уточнив будто между прочим:

– Воины Владыки вытащили тебя из пожара?

– Я был без сознания. Не знаю, кто вытащил меня… но к Владыке, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, меня доставили Ануират.

Хатепер кивнул. Он уже знал, о чём… а точнее, о ком принц не договаривал.

Ануират не решался спрашивать, зачем они снова оказались в этой части некрополя, почему снова шли к этой гробнице. Хэфер и не собирался ничего объяснять. Он даже не был уверен, что найдёт там – знак? Ещё одно послание? Или его будут ждать?

О Перкау и общине они с отцом говорили много, когда Хэфер объяснял, что на самом деле произошло. Царевич боялся, что случится непоправимое. Перкау взял на себя вину за всю общину – вину, которую не за что было брать, – и добровольно сдался воинам Императора. Он был готов к смерти. Но к его смерти не был готов Хэфер – и тем более Тэра! Сколько же пришлось выстрадать его другу… Как тяжело было принять это, но и осуждать отца и дядю, которые пребывали в неведении, пытались узнать о его судьбе любой ценой и спасти, царевич не мог. Слава Богам, что до настоящей казни дело не дошло – этого Хэфер уже не мог бы простить.

Отец рассказал, что Перкау исчез при странных обстоятельствах, уже после того, как для прочих был объявлен мёртвым. И теперь, получается, бальзамировщик находится у жрецов Сатеха? В существование которых и сам когда-то не очень верил… Но одно царевич знал точно – чем бы Перкау ни руководствовался, когда писал эти знаки, врагом он Хэферу не был и не стал бы участвовать в делах, которые могли навредить наследнику.

Теперь многое вставало на места. Таа был одним из участников заговора. Хэфер не сомневался, что он подставил Перкау, каким-то образом спровоцировал. Хорошо, что дяде хватило мудрости не совершить необдуманных поступков.

Добраться до Таа было нелегко даже ему, но Хэфер уже пообещал себе: он лично отправит этого бальзамировщика на суд Стража Порога, даже если Минкерру успеет назначить его Верховным Жрецом. А прежде узнает у него всё, что должен, – потому что похищение Эрдана Тиири тот тоже организовывал не один.

Хэфер спешил, но всё же старался двигаться осторожно, как и в ту ночь, когда пришёл сюда впервые. Но в этот раз им повезло, и даже с патрулём не довелось столкнуться. У входа царевич остановился. Ануират заметно нервничал, принюхивался и озирался.

– Подожди здесь, – тихо велел ему Хэфер. – Заметишь что – предупреди.

– Запах… Запах неправильный… чужой… – пробормотал псоглавый. – Твой след уже успел бы истаять…

– Это похоже на мой след?

Ануират опустил взгляд. После всего, что случилось в общине, они избегали говорить «запах Врага» при Хэфере.

– Ну?

– Похоже, – признал воин. – Кто-то, подобный тебе. Свежий след.

– С этим я могу разобраться, – кивнул Хэфер. – Жди.

Пригнувшись, он вошёл в святилище.

Там никого не оказалось. Цветы на жертвенном столе успели подвять, но были свежее тех, что он видел здесь в прошлый раз. Еда тоже была нетронута. Кто-то приходил сюда совсем недавно: почтить умерших и умилостивить Богов и предков – подношения были щедрыми.

Пламя чуть опалило кожу изнутри, и Хэфер невольно оскалился. Жезл сам скользнул в ладонь, и он ощутил жар, разгоравшийся в артефакте в ответ его собственному огню.

Кто-то был здесь, прятался в гробнице.

Решительно Хэфер шагнул к дверям с так и не восстановленной печатью, толкнул их.

– Покажись, – негромко приказал он в темноту, дышавшую потусторонними шорохами.

В недрах гробницы он не то услышал, не то почувствовал какое-то движение. Потом вспыхнул одинокий светильник, и раздались шаги – не крадущиеся, спокойные шаги, словно идущий был в своём праве. Хэфер ждал, готовый ко всему. Свет стал ближе – кто-то остановился на повороте в последний узкий коридор внутренних помещений гробницы, который царевич видел, и укрепил светильник там же, на стене.

– Прошу, выслушай меня, мой Владыка, – тихо попросил голос, но говоривший так и не вышел ему навстречу. – Моя единственная цель сейчас – помочь тебе.

Голос принадлежал не Перкау, хоть и казался смутно знакомым. Хэфер нахмурился.

– Где Перкау?

– В безопасности. Я могу провести тебя к нему, – с готовностью ответил голос.

– Вот так просто?

– Ну, может и непросто, – в интонациях послышалась улыбка, – но почему нет? Всё, что пожелаешь, я сделаю для тебя с радостью.

Царевич покачал головой, сделал осторожный шаг вперёд, стараясь ступать беззвучно.

– Для начала назовись и объясни, как вышел на меня.

– Давай начнём с последнего? Я шёл по твоему следу очень долго, с тех самых пор, как осознал свою ошибку, своё преступление против тебя. Пытался найти тебя у Ануират и едва не потерял там. Нащупал твой след снова после, когда Владыка забрал тебя. Эта нить горела для меня так ярко, дразня, затмевая собой всё. Я почувствовал, что ты скрываешься во дворце, узнал о твоих редких ночных вылазках. С разрывом в несколько дней я шёл за тобой по остывающей нити до этой гробницы и обнаружил, что ты сделал здесь. Расколотая крышка саркофага и нетронутое мёртвое тело – это стало добрым знаком для меня, подтверждающим, что ты верен себе прежнему. Всё ещё удерживаешь баланс. Значит, время есть, – последнее было сказано с нотками облегчения.

Хэфер вслушивался в каждое слово, аккуратно ступая и понемногу сокращая расстояние между ними. Судя по звуку, говоривший стоял в начале следующего коридора, прямо за поворотом.

– Но я не мог приблизиться к тебе… Ануират бы не подпустили меня даже на бросок копья – тут и предсказательные камни раскидывать не надо, – неизвестный мягко рассмеялся. – Да, я узнал, что ты скрываешься среди них. Осторожно собирая слухи во дворце, я разведал, что Владыка, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, вернулся из паломничества не один и по каким-то причинам увеличил число своих стражей. Их ещё поди отличи одного от другого и даже от изначальных Восьми… Хитро. Не знаю уж, как он убедил псов вопреки договору с вашим родом выделить ему ещё воинов, но это – восхитительная мысль, хоть Ануират и чрезвычайно усложняли мою задачу.

После того, как старейшины пытались убить Хэфера, псоглавые готовы были сделать для Императора всё, что угодно, только бы он простил их. Царевич не знал, что ещё отец потребовал от Бернибы – но трое сопровождавших его стражей и подогнанные по его меркам доспехи и шлем были одним из условий.

– А потом ты покинул столицу, исчез в неизвестном направлении! Я догадывался о твоих целях, но выследить снова сумел не сразу. Я настроен на тебя в тончайшем резонансе. И вот ты здесь, в нескольких шагах, и всей моей воли едва хватает на то, чтобы не броситься тебе навстречу.

Хэфер рывком сократил оставшееся расстояние между ними и, выбросив руку вперёд, сжал шею незнакомца, впечатав его в один из стоявших у стены саркофагов.

– Ты?! – рыкнул он со смесью ярости и изумления и сжал пальцы сильнее.

Он помнил ту ночь в пустыне, хотя пребывал тогда совсем в ином состоянии сознания. Помнил эти серо-стальные глаза и странное отталкивающе-красивое лицо с печатью смешанных кровей, которое обнажилось перед ним волей Сатеха.

– Объясниться так… будет сложнее, – прохрипел маг, кладя ладонь на руку царевича, но не сопротивлялся.

Хэфер с силой откинул его от себя. Полуэльф врезался в какую-то погребальную утварь, и та со звоном разлетелась. Царевич сдёрнул с пояса хопеш, по-прежнему удерживая жезл в другой руке.

– А ты смелый, что явился вот так, – процедил он, надвигаясь на мага. – Здесь я тебя и похороню.

– Ты великолепен! – улыбнулся полуэльф, не пытаясь ни сражаться, ни бежать – только сел и чуть потряс головой, в которой, должно быть, до сих пор, звенело. – Даже в собачьем доспехе. Хотя у меня есть для тебя кое-что получше.

Хэфер на миг опешил, потому что в глазах мага не было ни тени страха – только восхищение. Хопеш свистнул, рассекая воздух… и остановился у самой шеи полуэльфа. Тот даже не дёрнулся, как будто не верил, что он сможет завершить удар. Ярость полыхала внутри, но пламя подчинялось ему будто нехотя – тягучее, неповоротливое.

– Даже защитить себя не попытаешься?

– Зачем? – искренне удивился маг, протянув ему руки с открытыми ладонями. Правая кисть была затянута в перчатку. – Я же сам искал этой встречи… и примерно предполагал, как всё будет.

– Сражайся!

– Тогда мы сожжём гробницу рода Эрхенны, а этого ты вроде бы не хотел.

– Мой господин? – раздалось за спиной.

– Я же приказал ждать, – сквозь зубы бросил царевич, не оборачиваясь.

Маг коротко посмотрел на Ануират за его плечом. Псоглавый топтался в узком проходе, мучительно выбирая между приказом и долгом защищать царевича, которому защита сейчас вроде бы и не требовалась.

– Прочь! – рявкнул Хэфер, и волна горячего воздуха буквально вытолкнула воина из коридора.

– Восхитительно. Позволишь взглянуть на тебя без шлема?

– Что?!

– Хорошо, потом, – полуэльф примирительно поднял руки.

– Что мешает мне убить тебя?

– Ты говоришь со мной, а значит, уже не убьёшь, – маг обезоруживающе улыбнулся, словно они были старыми друзьями. – Ты, безусловно, можешь выместить свой гнев на мне как-то иначе. Но убить – не убьёшь.

Медленно Хэфер опустил хопеш. Голос вырывался из горла рокочуще, чуждо.

– Ты разрушил мою жизнь. Я ненавижу тебя.

– Разрушение подчас ведёт к новому, более совершенному, – возразил полуэльф, сдвинувшись медленно, чтобы не демонстрировать угрозы, – и вдруг опустился перед ним на колени. – А ты – почти само совершенство.

– Да ты безумен, – Хэфер отшатнулся.

– Пока ещё нет, – покачал головой маг, созерцая его как некое произведение искусства. – Прости мне моё нетерпение. Я действительно очень долго ждал этого момента. Сколько я вспоминал те твои слова после, ты бы только знал! Помнишь? «Ты слишком ревнив, жрец, и ревность застит твой разум». И ведь правда так. Я просто не мог осмыслить, что появится кто-то равный мне… а тем более – кто-то превосходящий меня. И в этой своей слепоте я не сумел разглядеть, кто ты есть. Ануи воссоздал твою форму, удерживая от распада. Но Сатех наполнил её величайшей Силой, затмевающей даже твою золотую кровь. Да, ты прекрасен, Хатеп-Хекаи-Нетчери. Ты – всё, о чём мы могли мечтать, – с этими словами он с достоинством склонил голову.

В гробнице воцарилась тишина. Хэфер обращался внутрь, к угасающему пламени своей ярости, сжигающему паутину лжи – но лжи не было. Жрец Сатеха, преклонивший перед ним колени, говорил абсолютно искренне, но разум просто не мог охватить этого.

– Чего ты хочешь? – спросил царевич наконец.

– Очень многого, чего ты сделать пока не готов, – усмехнулся полуэльф, поднимая взгляд. – Но как уже и говорил тебе, моя единственная цель сейчас – помочь тебе. Помочь тебе стать тем, кто ты есть.

– Ты не знаешь, кто я, – с вызовом возразил Хэфер.

– А ты – знаешь?

Этот вопрос застал его врасплох. Действительно – мог ли он сказать, что знает, когда иную часть своей сути так пока и не постиг? Когда едва мог совладать с нею? Когда проигрывал ей всё больше себя?

– Я не приму твою помощь, – покачал головой царевич.

– Почему? – искренне удивился маг. – Кто ещё сможет помочь тебе? Таэху хранят знания, но они не владеют этой Силой. А чтение свитков на этой ступени пути тебе уже не поможет, мой Владыка. Ты сгоришь в своём великолепии, и это будет самым печальным для меня после смерти бесценной Серкат.

В его словах была заключена та самая простая правда, от которой царевичу хотелось заслониться. В глубине души он ведь уже знал, что некому было ему помочь, что он на этом пути один. И в том, что однажды его Сила сожжёт его, он был уверен тоже – вопрос лишь в том, как скоро это случится.

– Что ты сделал с Перкау? Как заставил его написать послание?

– Я не заставлял, – полуэльф развёл руками. – Просто объяснил всё как есть. Вот как объясняю тебе сейчас. Знаешь, он будет очень рад встрече с тобой. Он ждёт в храме, и я с радостью проведу тебя…

– Нет. Я никуда с тобой не пойду. И его, – Хэфер вздохнул, – возможно, даже уже нет в живых, а ты лишь используешь его имя.

– Ты же можешь убедиться сам.

Искушение согласиться было слишком велико.

– Ты пытался убить меня, убил моего друга, разболтал на всю Империю, что я – живой мертвец, а теперь зовёшь погостить? – Хэфер невесело рассмеялся. – Провались ты к хайту. Или беги разболтай что-нибудь ещё, если кто-то поверит.

Круто развернувшись, он пошёл прочь из гробницы, сам не зная, почему оставил мага в живых. Возможно, Сатех и правда не хотел смерти своего служителя и отвёл его гнев.

– Что мне сделать для тебя, чтобы ты согласился попробовать? – донеслось до него. – Что, если я знаю, кто стоит во главе заговора?

Хэфер замер, полуобернулся.

– И почему я должен поверить тебе?

Маг загадочно улыбнулся.

– Потому что сам увидишь, как гармонично и закономерно сплетаются разрозненные нити в единый узор.

– Говори.

– Если ты согласишься обучаться у меня.

Хэфер, не стесняясь в выражениях, пояснил, куда полуэльфу стоит направиться.

– Хорошо, потом, – примирительно повторил маг. – Во сколько мне обойдётся ещё одна возможность поговорить с тобой?

– Ты жрец Сатеха или базарный торгаш?

– Наш с тобой Бог – отец Тхати, повелителя торгового ремесла, – полуэльф пожал плечами. – Так что мне сделать для тебя?

– Хочешь проявить себя, – Хэфер усмехнулся, – тогда помоги мне добраться до женщины по прозвищу Лоза. Благодаря её связям лживые слухи обо мне распространились слишком быстро.

– Да пожалуйста, – легко согласился маг. – Хочешь её живой или мёртвой? Знаешь, живой она могла бы быть тебе полезна. Она – одна из самых влиятельных личностей на теневом рынке. И великолепная убийца к тому же.

– Доставь её мне. Тогда поговорим.

Следующей ночью он пришёл исполнить своё обещание. Доверие между ними было ещё хрупким, новорождённым, и от искренности слов и точности их исполнения зависело особенно много.

В саду пели ночные птицы. Лёгкий ветер играл среди ветвей, разнося ароматы первого цветения. Хотелось остановиться, дать себе вздохнуть, прислушаться к ночи, забыть, что существует что-то, кроме здесь и сейчас. И чтобы она была здесь, рядом, под его защитой…

Хэфер отбросил неуместные мечтания. Добравшись до места, высчитав нужное окно, он влез на балкон и замер у входа, прислушиваясь. Ануират ждал где-то внизу, невидимый в зарослях.

Царевич уже так привык к доспеху, что без него чувствовал себя излишне уязвимым, но сейчас тот бы только мешал, как и шлем. Лицо он на всякий случай скрыл, хотя таиться в собственном доме всё ещё казалось диким.

В комнате горел только один светильник. Изнутри не доносилось ни звука. Осторожно он скользнул внутрь.

– Я тебя ждал, – тихо проговорил Эрдан, сидевший в кресле так неподвижно, что Хэфер даже не сразу заметил его.

Царевич стянул нижнюю часть плата и чуть улыбнулся.

– Как и договорились. Я рядом, чтобы удостовериться, что ты не попадёшь в беду. Хотя ума не приложу, что здесь с тобой может случиться – разве что с балкона неудачно свесишься или вином поперхнёшься.

– Ты выполняешь обещанное, и это ценно, – эльф улыбнулся в ответ. – Даже странно видеть тебя вот так просто. Не как одного из Ануират. Так ты, определённо, кажешься вполне живым. И не скажешь, что ещё пару ночей назад мы ночевали в некрополе.

Хэфер усмехнулся и устроился на циновках неподалёку, скрестив ноги.

– Зато будет что вспомнить и рассказать. Ты как?

– Умирать уже не собираюсь, – рассмеялся Эрдан.

– Это я вижу. И чрезвычайно рад.

– Тяжело, – признал эльф. – Слишком многое пришлось узнать… слишком многое – уложить в разуме. Да чего уж, до сих пор не могу уложить, на что способны… наши соплеменники – твои и мои.

– Понимаю тебя… Но скоро целители закончат с твоими ранами – и мы решим, как лучше вернуть тебя домой. Это я тоже тебе обещал. По крайней мере, дома тебе придётся иметь дело уже только с твоими соплеменниками. Может, там всё покажется чуточку… легче, лучше.

– Нет, – Эрдан вдруг решительно покачал головой. – Это не то, чего я хочу. И от этого никому не станет ни легче, ни лучше.

Хэфер озадаченно посмотрел на него.

– А чего ты хочешь?

– Направлю послание матери… уж теперь-то оно должно дойти… И буду просить дозволения Владыки остаться при дворе.

– Я… что-то упустил, похоже?

Эрдан не шутил, смотрел ему в глаза совершенно серьёзно.

– Хэфер, Тремиан Арель был эмиссаром Пресветлой в Таур-Дуат – тем, кто понимал обе стороны. Нашим народам нужен новый эмиссар.

Продолжение следует…