Берегись, Ангел!

Глава 15

Данияр

— Убери телефон. — Короткая фраза в приказном тоне оторвала меня от изучения новостей о голоде в Африке.

Собственно, мне эта информация до одного места, но так хотя бы мозг не закипал от злости и убийственных мыслей, особенно когда рядом находилась чертова женщина-обертка.

— Я кому-то мешаю? — Спросил, глядя на отца, который стучал пальцами по столу в ожидании десерта.

Еще одно идиотское правило Александра Аристова — семейные, чтоб его, ужины.

Не ел.

Принципиально.

Ведь напротив меня и по его правую сторону сидела ЭТА.

При которой даже кусок в горло не лез, но вилку я временами сжимал, представляя, как, наверное, ей удобно выковыривать глаза.

Нахмурился и откинул в сторону от греха подальше.

— Мне мешаешь. — Папочка говорил без эмоций. — Я уже много раз просил проявить уважение, Данияр. Если не понимаешь по нормальному, то…

— Я понял. — Поднял телефон и отложил его в сторону. — Доволен?

— Не совсем, — отец откинулся на спинку стула с тяжелым вздохом, пока Валентина ставила перед ним блюдо с каким-то замысловатым пирогом, — мне звонили из школы.

— И? — Спрашиваю, перенимая его манеру и рисуя на своем лице фальшивый пофигизм. — Снова денег хотят?

— Нет, — папочка практически незаметно скрипнул зубами, вызывая у меня улыбку, — психолог интересовался подробностями твоей жизни. Спасибо, Валентина. — Сухо сказал он, кивая пожилой женщине, которая работает на него с нашего рождения.

— Надеюсь, ты ее просветил. — Отрицательно машу головой, когда Валентина подходит ко мне с подносом.

— Мы с тобой договаривались, Данияр, — произносит Александр Алексеевич, как ни в чем не бывало, — или ты забыл об этом?

Сжимаю кулаки, прищуриваясь и часто дыша, потому что прекрасно помню тот разговор и обстоятельства, при которых он состоялся.

— Я уже совершеннолетний, — цежу, глядя ему в глаза, — продолжишь мной манипулировать, уйду.

— Ха! — Александр Алексеевич хлопает рукой по столу, а его кукла поднимается.

— Я пойду. — Шепчет еле слышно. — Вам поговорить нужно…

— Села на место! — Скрипит зубами и нервно разминает шею, пока я старательно избегаю столкновения взгляда с его мадам. — Мы — семья, — смотрит на нее, и марионетка безвольно опускает свои килограммы на стул, — и ты, — указывает теперь уже на меня, — либо принимаешь этот факт, либо собираешь вещички и шуруешь отсюда.

Сам не замечаю, как резко вскакиваю, и стул с грохотом падает на пол.

— С удовольствием. — Цежу, опираясь руками о край стола, после чего разворачиваюсь и замираю от его дальнейших слов.

— Только учти, что твоя мать в этом случае перекочует в соответствующую больницу. — Спокойно говорит, будто никогда с ней и не жил. — Тебе придется самому покупать ей лекарства и снабжать карманы докторам. — Не двигаюсь, скрипя зубами с такой силой, что челюсть немеет. — Решай, Данияр.

Медленно поворачиваюсь и смотрю в холодные глаза, наблюдая, как отец равнодушно поглощает десерт. Хочется подбежать к нему, схватить за грудки и трясти, пока в нем не появится хоть что-то от нормального человека, но я лишь стою на месте. Внутри все огнем горит. Эгоизм борется с совестью, и последняя побеждает.

— Успокоился? — Отец вытирает рот салфеткой и смотрит на меня. — Напоминаю, мы договорились о том, что ни одна душа не узнает о подробностях смерти Алисы, и тем более о местонахождении Валерии. — Крепче сжимаю кулаки и чувствую, что слишком близок к взрыву. — И твой бокс, — он потирает ладони, — это развлечение. Заканчиваешь школу и уезжаешь за границу. Место уже ждет.

— Я похож на экспериментальную крысу?

— Это для твоего же блага. — Снова спокойный тон, словно в его груди нет сердца, а вместо него поставили механическую установку. — Не нужно создавать проблему там, где ее нет, Данияр. Разговор окончен.

Делаю пару шагов в сторону стола, но останавливаюсь, когда брови отца вопросительно поднимаются.

Что я могу предъявить?

Ничего.

Продолжу доказывать свою точку зрения и окажусь на улице в лучшем случае, а в худшем потяну туда больную мать. От воспоминаний неприятно сосет под ложечкой, и я ухожу к себе.

Впереди еще тренировка у Аристарха, но я не контролирую себя, оказываясь в спальне. Хочется все крушить от собственного бессилия. Хватаю стул и кидаю его в стену.

Легче не становится.

Прижимаю ладони ко лбу и пытаюсь успокоиться, но от этого еще хуже, потому что я не могу так поступить с мамой.

Не могу.

На нервах подлетаю к стене и начинаю бить о нее кулаками. Наплевать, что разбиваю их в кровь. Просто хочу избавиться от адских картинок, пролетающих перед глазами…

Мне больно.

Не понимаю, что происходит.

Стою на кладбище и смотрю, как гроб опускается в яму.

Создается впечатление, что нахожусь в какой-то параллельной вселенной, но не в своей жизни.

Рядом раздается надрывистый плач.

Мама…

Рыдает навзрыд и, когда начинают кидать землю, рвется вперед с неразборчивыми криками.

Валентина и кто-то из пришедших на похороны оттаскивают ее, а я, словно идиот, продолжаю стоять на месте и пялиться на происходящее.

Боль сменяется жутким чувством вины.

Я не выдерживаю.

Разворачиваюсь и ухожу, не обращая внимания на отца, который холодно приказывает мне остаться, а Валентине увести мать с кладбища.

Перехожу на бег и теряю связь с действительностью.

Бесцельно брожу по городу, стараясь избавиться от тупой боли в районе сердца.

Не получается.

Возвращаюсь домой и по зову совести плетусь к матери.

Долго стучу в дверь, но она не открывает.

Липкий страх пропитывает каждую клетку организма, и я зову ее.

Бесполезно.

Выбиваю дверь в спальню и взглядом ищу маму, но ее нет. Слышен лишь шум воды из ванной.

Сердце бешено стучит, но я иду туда. Медленно открываю дверь, и тело пронизывает паника.

Мать лежит в алой воде, которая начинает литься через края ванны. Она не шевелится, а я ору во все горло. Зову на помощь и одновременно вытаскиваю ее…

— Данияр… — Голос Валентины врывается в сознание, и перестаю дубасить твердую поверхность. — Господи… — Она растеряно смотрит на мои руки, а я поворачиваюсь к стене спиной и стекаю по ней на пол, потому что внутри все оборвалось.

Он не оставляет мне выбора.

Никакого.

Как и Алиске…

— Все нормально. — Говорю женщине, которая суетливо лезет за аптечкой, ставшей постоянным жителем в моей комнате, и разжимаю кулаки.

— Вижу, — Валентина хмурится и опускается передо мной на колени, без вопросов приступая к обработке свежих ран, — Данияр… — Она тяжело вздыхает, продолжая орудовать бинтами и перекисью.

Ничего больше не говорит.

Что тут скажешь?

Отец — бездушный кусок железа, а мать — психичка.

Ад замаскирован раем, благодаря бабкам и связям.

— Ты давно был у Лерочки? — Валентина спрашивает мягко, но на нее злость не распространяется.

Она ни в чем не виновата.

— На прошлой неделе. — Сухо говорю и наблюдаю за тем, как женщина осторожно обращается с моими руками.

— Можно в следующий раз с тобой? — Поднимает глаза и смотрит с надеждой.

Я помню, как мама с ней общалась. Словно с ровней. Будто с подругой или сестрой.

— Да. Скажу, когда соберусь навестить. — Валентина поднимается, убирает аптечку на место и забирает испачканные бинты, собираясь уйти.

— Повесил бы ты здесь грушу. — Говорит заботливо, а я усмехаюсь.

— Обязательно. — Она уже практически оказывается в коридоре, когда я ее окликаю. — Валентина, — женщина заглядывает в комнату, а я показываю забинтованные кисти, — спасибо.