Берегись, Ангел!

Глава 75

Данияр

— Ты думал я об этом не узнаю?! — Мне в лицо летят листы с распечаткой звонков и сообщений с моего номера.

Продолжаю сидеть на стуле, закинув ногу на ногу, и смотрю на побагровевшее лицо предка, который наклонился и оперся руками о стол. Давит своим мнимым авторитетом, но это не работает. Если разговор после больницы вызвал у меня агрессию, то сейчас я понимал, он пользуется именно этим — моими вспышками гнева. Мастерски играет на них, а еще на чувствах к матери. Ублюдок конченный…

— Мы так не договаривались, Данияр. — Отец ослабляет галстук и выпрямляется, тщетно пытаясь взять себя в руки. — Я отмазал тебя от полиции не для того, чтобы ты опять вляпался в дерьмо.

— Я тебя не просил. Если помнишь, ты поставил условия. Я их выполнил. Все. Пункта о звонках и сообщениях не было. — Пожимаю плечами и смотрю ему в глаза.

Нагло.

Как привык.

Теперь он для меня никто.

Ничем не отличающийся от прочих индивидов, человек.

Одна кровь в жилах не дает родства.

Мы еще хуже, чем просто чужие люди. Мы давно перешли в разряд врагов друг для друга.

— По твоему, Данияр, когда я говорил не встречаться с этой оборванкой, имел в виду переход на интернет-общение?! — Орет, выпучивая глаза, напоминая мне немецкого боксера, которому тресни по башке, и очи выпадут из орбит. — Обрываешь любые контакты. Немедленно. — Указывает на телефон, который я по привычке верчу в руке.

— Нет. — Снова пожимаю плечами и убираю айфон в карман джинсов.

— Что значит нет?! — Ревет предок, а я устало провожу рукой по лицу.

— Я не перестану с ней общаться. Ни-ког-да. Точка. — Ударяю для пущей убедительности пальцем по крышке стола.

Для себя я уже все решил.

Люблю ее.

До потери пульса люблю.

Под ребра забралась и поселилась там, не спрашивая разрешения.

О ней только и думал целую неделю, пока пытался решить хоть как-то вопрос с матерью.

Ангел.

Как не просто было уйти из больницы в то утро, когда только начало светать, и я смог увидеть в полной красе, что сделал ее отчим-мразь. Разбитая губа, гематома на щеке, забинтованная грудная клетка. Она такая хрупкая. Такая особенная.

А как дрожат ее ресницы во время сна…

Как она прижимается ко мне, будто я способен защитить ее от любой опасности…

Тяжело развернуться и уйти, зная, что тебя поставят перед выбором, а ведь так и оказалось…

Призрачный идеал Александра Аристова стоял выше чувств собственного сына, и плевать, что я боролся за правильное дело. За беззащитную девочку, которую сам умудрился обидеть…

Делал все, чтобы она не подумала, что я ее бессовестно бросил. Это было не так. Совсем не так.

Пришлось подключить новоявленного братца. Мы даже начали нормально общаться, что больше радовало, чем огорчало. Смс и звонки с передачками приятностей для Цветковой не могли заменить ее саму. Ее присутствие. Голубые глаза, которые способны вывернуть душу наизнанку. Румянец, покрывающий бледные щеки. Это было бесценно.

И в полной мере можно оценить такие вещи лишь в то мгновение, когда человек на расстоянии, и ты не можешь приблизиться к нему, ведь чертов папочка постоянно держит меня на привязи.

— Данияр, я сделал, как ты просил. — Снова холодный приказной тон разлетелся по отцовскому кабинету, пока он пытался взять себя в руки. — Братец этой… девушки обрел семью раньше положенного срока. Хотя по факту, — он вышел из за стола, снял пиджак и кинул его на кресло, — без моего вмешательства они могли рассчитывать только на опекунство в установленные законом сроки.

— Ты выполнил мои условия, я выполнил твои. Мы квиты. — Пожал плечами и смотрел на него, ожидая следующего шантажа.

— То есть, мирно договориться с тобой не получится, — прищуривается, будто сканирует меня на наличие дефектов, — у тебя есть шанс все исправить.

— Не думаю, что я им воспользуюсь, но спасибо за заботу. — Выдавливаю из себя улыбку, пока папочка сжимает кулаки.

Потеряла глыба льда терпение. Прям услада для глаз.

— Если тебя не волнует судьба матери, то продолжай упираться рогом в землю. — Цедит сквозь зубы, а я стараюсь погасить волну ненависти, которая пытается прорваться наружу.

— Тронешь мать, и я выступлю перед прессой с очень интересными новостями.

Усмехается, качая головой и не веря моим словам.

Очень даже зря…

— Хочешь опозорить всю нашу семью?! — Взрывается после зрительного сражения.

— Хочу сказать правду, что нет никакой идеальной семьи. — Поднимаюсь, потому что его нависающее тело начинает жутко раздражать. — Если для этого придется опозориться, то так тому и быть.

— Идиот, — смеется отец, — я вырастил идиота.

— Пожинай плоды своего идеального воспитания. — Кривлюсь, ощущая, как от нервов начинает дергаться верхняя губа и левая ноздря.

— А ты, сын, — усмехается, помещая руки в карманы брюк, — можешь полюбоваться на результат своего очередного непослушания.

Он с таким удовольствием смакует эти слова, что в грудной клетке копошится паршивое чувство.

— Что ты имеешь в виду? — Скриплю зубами и сжимаю кулаки.

— Чем больше ты сопротивляешься, тем хуже Лере.

— Что?! — Хватаю его за грудки и смотрю в глаза, а в них лишь ликование.

— Руки убери. Не ухудшай свое положение. — Вопросительно поднимает брови, и я медленно выдыхаю прежде, чем убрать от него руки, хотя сейчас распечатал бы его наглую рожу, как грушу в зале. — Не сдержал слово. Она получила допинг. — Отец развел руки в стороны. — Все логично.

— Мразь. — Кидаю ему и разворачиваюсь, чтобы проверить, не лжет ли он.

— Мотивация, Данияр, — кидает он мне в спину, — надеюсь, сейчас ты поймешь с кем начал играть.

Спокойствие улетает в трубу, и мне кажется, что глаза в эту минуту налиты кровью от злости, которая колом входит в сердце. Готов выбить из Александра Алексеевича весь лед, но боюсь, что кроме него там больше ничего нет. Ни одного человеческого чувства. Ни единой эмоции. Только надменность и пафосный пшик, ради которого все этого. Черт!

— Данияр?! — Голос Валентины долетает будто через преграду, но я останавливаюсь, ожидая, пока она подойдет ближе.

— Что-то случилось? — спрашиваю, потому что глаза женщины лихорадочно бегают.

— Там Ангелика у ворот, — произносит она, а я чуть ли не рычу от такой новости, — тебя увидеть хочет.

Твою же мать! Как не вовремя, Ангелочек…