Бешеная молекула

Уж если искать виноватого, я думаю, все случилось из-за дождетворца ведь он привел меня в бешенство, да так, что долго после этого я был не в состоянии соображать.

Я остановился в нескольких милях от Йорка перекусить. Рядом с киоском стоял древний потрепанный домишко, а на крыльце, раскачиваясь в ужасно старом кресле, сидел древний потрепанный старик. Я посмотрел на него, он на меня, и я вновь принялся жевать. Потом что-то в его поведении словно подтолкнуло меня взглянуть на него повнимательней, и я увидел, что старик смеется сухим сдавленным смешком.

— Приехал меня изучать? — прохрипел он.

Я вытаращил глаза и перестал жевать.

— Хочешь мою лабораторию изучить? — продолжал он. Это почему-то поразило его как нечто мучительно смешное. Он прямо согнулся в приступе иссушенного веселья.

— О чем, черт побери, вы говорите? — спросил я.

— Не думал, что кто-то тебя здесь знает?.. Фотку я твою видел в газете, док Граут. Мне все про тебя известно. Научный консультант и исследователь, разоблачаешь мошенников и всяких таких… Приехал меня разоблачать?

— Да кто вы такой, черт возьми?

Старик еще что-то прохрипел и показал вверх. Я поднял голову и увидел над крыльцом маленькую вывеску: «ДОЖДЕТВОРЕЦ ДЖЕЙБС ДЖЕКСОН».

Если что-то и может разозлить меня до смерти, так это шарлатаны от науки. Я их не перевариваю. Многие слышали о моей работе. Хотя, строго говоря, я — научный консультант, свою репутацию и известность я приобрел, в основном, разоблачая шарлатанов. В области науки я все равно что Гудини для лжемедиумов.

Я свирепо смотрел то на вывеску, то на этого явного мошенника Джексона и ужасно жалел, что через полчаса у меня встреча в Йорке. Уж очень хотелось поглядеть, на что этот Джексон способен.

— Что случилось, док? — поинтересовался дождетворец. — Не веришь, что у меня все по науке?

Я выкинул остаток бутерброда и в ярости шагнул к машине. Уже тронувшись с места, я высунулся из окошка и зыркнул на Джейбса Джексона, дождетворца:

— Послушай, ты, старый мумбо-юмбо! Я буду возвращаться по этой дороге в пять. И дам тебе пятьдесят долларов, если ты пригонишь хоть облачко.

Сигналя изо всех сил, чтобы привлечь внимание, я жарил по шоссе, уже не такой разъяренный, но все же был еще очень зол, когда добрался до дома Ларри Мэнсона. Я с силой вдавил палец в кнопку звонка и, ворвавшись в дом, едва не опрокинул дворецкого.

Ларри ждал меня в библиотеке.

— Привет! — воскликнул он. — Выглядишь, как сам гнев Господень. Рад тебя видеть, Граут.

— Привет, Ларри! — Я пожал ему руку и попытался успокоиться.

— Неприятности на дороге?

— Ерунда, — промычал я. — Давай не будем об этом, ладно? Теперь говори, в чем дело. Послал мне таинственную телеграмму, если не сказать больше. На этот раз тебе нужен совет или разоблачение?

— Восхищение, в основном, — осклабился Мэнсон. — Ты сыт? Чудесно. Пойдем сразу в лабораторию. Граут, у меня есть кое-что, от чего ты просто обалдеешь.

Я застонал и позволил протащить себя через весь дом. Мэнсон — неплохой парень. Мы с ним вместе учились. Тогда он по-настоящему увлекался наукой и, может, остался бы в ней, если бы не страдал от наличия больших денег. Но поскольку его мучили эти деньги, он сидел дома и большую часть времени доводил меня своими безумными идеями. Знаете, как это бывает. Когда получаешь деньги из университетского бюджета, не можешь позволить себе их тратить на дурацкие эксперименты. Сначала надо все рассчитать на бумаге.

К Ларри Мэнсону это не относится. Он слишком нетерпелив и пытается осуществить проекты, когда они еще находятся на стадии расплывчатой идеи.

— Это по-настоящему классно! — вопил он.

Ларри втолкнул меня в свою лабораторию и запер дверь. Я оглядел привычную свалку из дорогих приборов и с горечью подумал; то, что Мэнсон бесцельно портит, могло долгие годы служить в настоящем исследовательском центре.

— Ну хорошо, что на этот раз?

— Атомы, — гордо объявил он.

— Атомы — вот бред! — отпарировал я. — Предупреждаю тебя, Ларри, если это очередная сумасбродная затея, я выставлю тебе умопомрачительный счет.

— Ничего не сумасбродная. Смотри сюда.

Он прошел по захламленной лаборатории и остановился у громадного возвышения — кучи электрических приборов, окружающих маленький стальной бак. Кое-какие инструменты были мне знакомы: два насоса для паров ртути Гольвека и один из самых больших измерителей индукции поля Рэдли, который мне доводилось видеть.

— Идея такова, — начал Мэнсон.

Он повернул переключатель, тут же зашипели и всхлипнули насосы. Меня кольнуло жуткое подозрение, и я медленно попятился.

— Мэнсон, — рявкнул я, — ты когда-нибудь раньше проводил этот опыт?

Чистой воды самоубийство — присутствовать при некоторых его лабораторных дебютах.

— Нет, — ответил Ларри и вцепился мне в руку, чтобы я не успел убежать. — Не волнуйся, приятель. Клянусь, это совершенно безопасно. Я хочу, чтобы ты посмотрел все в действии, пока я буду объяснять.

Насосы весело урчали, а он взял в руку кучу небрежно исписанных листочков и помахал ими у меня перед носом.

— Послушай, если бы ты взял плотно набитый песком турецкий барабан и его потряс, что бы ты услышал?

— Ничего.

— Правильно! А если вынуть весь песок, кроме нескольких крупиц, и потом потрясти — тогда что?

— Ну, было бы слышно, как гремят песчинки, ударяясь о кожу барабана, ответил я.

— Вот это я и делаю! — восторженно заорал Мэнсон. — Я выделяю несколько атомов водорода внутри этого бака. Но мне не нужно трясти бак, чтобы услышать, как они гремят, — частички газа находятся в движении.

— Ты кретин! — крикнул я. — И машина твоя — кретинская!

— Нет, Граут. Посмотри чертежи. — Он сунул их мне в руки. — Я пропускаю сильный ток через стенки бака. Когда в баке останется всего несколько атомов водорода, будет слышно, как они ударяются об энергетическое поле. Как щелчок статического заряда!

Я взглянул на смятые бумажки и попытался остановить Мэнсона, тыкающего в них грязным указательным пальцем. С неохотой мне пришлось признать, что задумка выглядела осуществимой — если только создать ток необходимой силы.

Эти два насоса создадут в баке практически вакуум, как если бы из барабана удалили все, кроме нескольких песчинок. Мощное электрическое поле, которое он пропустит через бак, послужит чем-то вроде кожи барабана, так что каждый раз, когда о него будет ударяться атом, с помощью усилителя мы услышим щелчок, подобный щелчку статического заряда.

Насосы начали яростно стучать, удаляя из бака атмосферу, и я взглянул на манометр. Давление было низким — пользуясь той же аналогией, можно сказать, что песок быстро высасывался. Мэнсон нетерпеливо ждал, кусая ногти, пока наконец насосы не застонали, взревели и выключились. Судя по показаниям манометра, бак был пуст настолько, что вряд ли в нем оставалось больше нескольких атомов.

Мэнсон нервно хихикнул и повернулся ко мне.

— Ну, что скажешь? Хочешь услышать атом?

— Минуточку, — ответил я.

Я снова уставился в схему проводки — мне казалось, что что-то здесь упущено. Однако времени на проверку у меня не было, потому что Мэнсон шмыгнул мимо меня и включил электрическое поле, которое должно было сыграть роль барабана.

Стальная сфера загорелась чем-то вроде огня святого Эльма, когда ее накрыло энергетическое поле колоссальной силы. Бак испускал дымный фосфоресцирующий свет и, казалось, менял форму под давлением. Лаборатория наполнилась самым жутким гудением, которое когда-либо слышали человеческие уши.

Я с тревогой взглянул на вольтметр — стальная игла скользнула по шкале и остановилась на опасной отметке 100-1000. Установленные на стенах батареи жужжали и трещали, а в дальнем конце лаборатории завыли две динамомашины, Мэнсон быстро что-то подкрутил, и, наконец, жужжание перешло в шорох.

— Это великое мгновение для нас обоих, — сказал он. — Музыка сфер и все такое. Боже мой, как я ждал этой минуты!.. Послушай, Граут. Я включаю усилитель.

Ларри включил систему; я вместе с ним уставился на огромный звукоусилитель, висящий над головой. Мэнсон стал медленно крутить диск, пока наконец мы не услышали неясный звук, слабый, как далекий прибой. Мы напряженно замерли в ожидании сигнальной песни атомов — ждали и слушали.

Потом они послышались — слабые щелчки, как градины, бьющие в оконное стекло, Мэнсон вздохнул и улыбнулся мне.

— Ну как, старина? Я безумен, да?

Я не ответил, потому что слушал этот удивительный звук, слушал слабый рокот энергии, танцующей внутри горящего шара. Я слышал, как слабый стук перешел в треск, потом в сильный стук, а потом — в глухой грохот, который колотил в уши с силой огромного барабана. Все громче и громче, оглушительно, громоподобно. Чудовищный турецкий барабан, в который бьют гигантскими палочками с огромной скоростью.

— Ради Бога, — завизжал я, — приглуши звукоусилитель!

Мэнсон прыгнул к нему и крутанул диск. Гром заполнил комнату так, что все тряслось и скрипело. Потом Ларри повернулся — бледный, испуганный.

— Что случилось? — крикнул я.

— Не знаю. — Он беспомощно показывал на аппарат. — Я все выключил. Совсем. А оно все работает.

Я тупо уставился на помост и вдруг понял, что громоподобный стук исходит из самого бака. Я увидел, что стальной шар сильно вибрирует, постепенно высвобождаясь из удерживающих его приборов, и вот уже он ползет по столу, как баскетбольный мяч в пляске святого Витта.

— Что случилось? — повторил я.

Ларри посмотрел, как громыхающая штука ползет по столу, и беспомощно покачал головой.

— Не знаю, — ответил он. — Слава Богу, ты здесь!

Потом сквозь гром и треск ломающихся приборов мы услышали пронзительный, бешеный визг и звук разлетающегося вдребезги металла. Через мгновение звук прекратился, и в ту же секунду нас обоих закружило и отбросило назад потоком расплавленного металла и вспышкой ослепительной яркости.

Нам удалось на Четвереньках доползти до дальнего конца лаборатории, но, когда мы обернулись и попытались увидеть, что там крутится и сверкает на помосте, нам это не удалось. Будто мы пытались широко раскрытыми глазами заглянуть в самое ядро полуденного солнца. Потом Мэнсон дернул меня за локоть и мотнул головой, и я пополз за ним в примыкающий к лаборатории крошечный кабинет.

— Быстро! — выдохнул он. — Нужно что-то предпринять! Через минуту здесь все загорится… Что это, Граут?

Я помотал головой и вцепился в его диаграммы и уравнения, все еще зажатые у меня в кулаке, отчаянно выискивая то самое недостающее звено, которое я смутно почувствовал раньше.

Через закрытую дверь до нас доносился глухой вой, и в щель между дверью и косяком лучилось бело-голубое сияние. Ларри Мэнсон неуклюже порылся в ящиках стола и через мгновение достал пару затемненных очков. Он поспешно разломил их и протянул мне темное стеклышко.

Мне пришлось бросать беглые взгляды через расколотые очки, настолько ярким был свет. Удалось рассмотреть крошечный сияющий шар, вертящийся на помосте — он крутился и сверкал, как маленькая звезда. Я даже смог заметить, что он тихо перемещается к стене, и понял, что как только шар дотронется до нее, цемент превратится в поток лавы.

Вернувшись к смятым схемам, я попытался проанализировать вторую половину опыта. Грубо говоря, Ларри создал поле внутри толстой оболочки из микростали, окружающей несколько оставшихся атомов водорода. План проводки вроде бы казался правильным, но… У меня кружилась голова, я моргал и тщетно силился сосредоточиться.

Мэнсон подошел к двери, быстро взглянул еще раз и в раздражении вернулся.

— Не знаю, сгорим мы или нас убьет током, — пробормотал он. — Если от жара с батареек слезет изоляция…

И тут я понял.

— Идиот! Ты забыл про изоляцию. Ты направил миллиарды вольт на этот бак, миллионы эргов энергии — в эти несколько атомов водорода. Они перекомбинировались и сформировали молекулярный шар, а ты накачал его энергией так, что он раздулся, словно губка.

— А свет? И жар?

— Это энергия разложения. Она высвобождается в виде излучения, когда атомы перекомбинируются в молекулу.

Послышался сухой, леденящий душу звук чего-то льющегося. Мы бросились обратно в лабораторию и увидели, что в стене дымится отверстие, из него что-то капает, а горящая молекула медленно перемещается наружу, под полуденное солнце, которое на ее фоне казалось блеклым.

Мы недолго попрыгали вокруг нее, пока не застыл поток расплавленного цемента. Тут я быстро принял решение.

— Закопти две пары мощных защитных очков, — приказал я. — Потом пусть кто-нибудь быстро доставит сюда дюжину асбестовых листов величиной с занавес и полдюжины огнеупорных костюмов. Пришли сюда всех, кого можно. Нужно снять с подставки твой измеритель Рэдли и погрузить вместе с аккумуляторами и прочим на грузовик.

Мэнсон умчался, и через пару минут мы с четырьмя ошарашенными людьми уже носили в грузовик оборудование. На капот спешно прикрепили тяжелый магнит и наполнили машину тяжелыми батареями.

Работая вместе с нами, люди, полуослепленные молекулой, которая двигалась по полям, в изумлении смотрели на ослепительный шарик, освещающий окрестности сверхъестественным сиянием. Даже я смотрел, как катится безумная молекула, внутренне содрогаясь: я не был уверен, что нам удастся подобраться достаточно близко, чтобы втянуть шар внутрь поля Рэдли или отвезти его для разрядки в лабораторию Массачусетского политехнического института.

У нас болели глаза, когда мы впрыгнули в машину и Мэнсон взялся за руль. Мы надвинули на глаза защитные очки и стали нетерпеливо вглядываться в яркое пятно, пересекающее почти в миле от нас поля Новой Англии. Грузовик медленно громыхал, преследуя молекулу; мне были видны толпы испуганных фермеров — те собирались группками, заслоняли лицо от ослепительного света и что-то выкрикивали, размахивая руками.

Даже несмотря на то, что очки были почти совсем темными, на сбежавшую молекулу было невозможно смотреть прямо. Грузовик Мэнсона грохотал вдоль полосы сожженной, почерневшей, дымящейся пшеницы и маиса. А я уныло размышлял о том, что мы будем делать, когда доедем. Если бы мы могли хотя бы удержать молекулу над Рэдли на несколько часов, пока подоспеет помощь…

Вдруг Ларри хмыкнул и пихнул меня в бок.

— Я смотрю краем глаза… — воскликнул он, — ведь она растет?

Я кивнул.

— Она сдурела! Идиотская, сумасшедшая молекула. Как она могла так вырасти? В нее больше на вливается энергия…

— Закон Кулона не работает, — объяснил я устало. — Чувствуешь, как пахнет озоном? Это ионизационная дорожка, которая тянется за чертовой штукой — как и эта выжженная пшеница. Каждый атом любой молекулы воздуха, с которым она соприкасается, разбивается энергией этой молекулы. Протоны атомных ядер, не подчиняясь закону разноименных полюсов, присоединяются к безумной массе. Да, она постепенно набирает массу и энергию, причем в геометрической прогрессии: четыре — восемь — шестнадцать и так далее.

— И что потом? — Мэнсон уставился на меня, освещенный странным светом.

— Да, вы угадали, господин ученый. Сначала она будет расти медленно, но завтра или послезавтра… — Я пожал плечами. — Через несколько световых тысячелетий астрономы на другом краю галактики будут наблюдать величественную Новую звезду на месте бывшей Солнечной системы.

— Неужели мы совсем ничего не можем сделать? — всхлипнул Мэнсон.

— Вероятно, сейчас можем, пока она сравнительно невелика. Но именно сейчас. Потом во всей Вселенной не хватит сил для нейтрализации такого количества лучистой энергии. Ох, Ларри, ну почему я был так расстроен сегодня, ведь я бы мог…

Потом мы подобрались ближе и тут начали задыхаться от страшного жара. Мэнсон повел машину почти ползком; мы осторожно следовали за молекулой. Наконец, когда мы были так близко, как только можно, я включил Рэдли и стал молиться. Если бы нам повезло — очень повезло — мы могли бы отвезти сумасшедшую молекулу в университетскую лабораторию и там уничтожить.

Рэдли жужжал и гудел, и Мэнсон медленно подвел грузовик еще ближе, пока от страшного жара не треснуло лобовое стекло. Я почувствовал, что через секунду мое лицо покроется волдырями или просто страшно расколется, а Ларри все двигался вперед, и механизм дрожал, и позади нас опасно трещали батарейки.

— Ближе не могу, — задыхался он.

Потом я хрипло застонал и показал вперед. Сверкающая масса остановилась и стала медленно двигаться к грузовику, к вертикальным полюсам Рэдли.

— Побежали! — завизжал я, когда она увеличила скорость.

Мы выскочили и, спотыкаясь, помчались через поле. Мы оступились, упали и перекатились на спину, чтобы наблюдать. Молекула зависла над полюсом и стала опускаться все ниже и ниже, а я раздумывал, сколько времени нужно для переброски в Йорк асбестовых листов и костюмов. Маленькое солнце спланировало, коснулось полюса и наконец успокоилось. Мэнсон перекатился на живот и сильно треснул меня по ушибленной спине.

— Все, покончили! — заорал он.

Я с сомнением кивнул, продолжая следить за грузовиком, потому что помнил бетонную стену его лаборатории, которая растаяла как масло.

— Пошли, — продолжал Мэнсон. Он начал подниматься. — Что теперь будем делать?

Я вцепился ему в руку, рывком возвращая товарища обратно, и сам бросился на землю лицом вниз. Раздался громоподобный взрыв, и через секунду нас настигли тысячи острых осколков и миллионы капелек едкой серной кислоты. Грузовик взлетел на воздух.

Мы вскочили и стали срывать с себя жгущую, обрызганную кислотой одежду. Мэнсон почти терял сознание и монотонно стонал; помогая ему, я уголком глаза заметил, как сверкающая, искрящаяся молекула, чуть увеличившаяся в размерах, снова ускользает.

— Нужно звонить, просить о помощи, — хрипло прошептал я. — Нам с этим справиться не под силу.

Я тащил Мэнсона за собой, и оба мы, почти голые, задыхаясь, ползли обратно по полям. Спиной я чувствовал жар бушующего пламени, а кожей сотни ожогов. Когда мы наконец увидели дом, я был почти в бреду, и мне казалось, что я чувствую, как новые капли кислоты разъедают кожу.

Они падали все сильней и быстрее, пока пелена чего-то холодного и едкого не ударила на бегу прямо мне в лицо. Задыхаясь, я стал озираться и, наконец, сдернул черные защитные очки, все еще закрывающие глаза. За моей спиной прогремел гром. Поддерживая одной рукой Мэнсона, я вытянул шею и увидел, что все небо черно от летней бури, а нижняя часть туч освещена каким-то диким свечением.

Вдруг тьму пронзил ослепительный удар молнии, под ногами задрожала земля, и нас снова яростно отбросило вниз. Моя голова чуть не раскололась от ревущего громового раската, похожего на войну миров. Я лежал ничком, рядом со мной — Мэнсон, а над нами пронеслась циклоническая волна обжигающего, удушливого воздуха.

Следующие несколько часов сплелись в памяти в какой-то хаос. Я смутно помню, как мы с Мэнсоном мучительно ползли сквозь мокрый папоротник, как нас, наконец, нашли и, стонущих, отвезли домой, как мы тупо лежали в кроватях, слыша, как другие с любопытством обсуждают странный метеор, проплывший над полями и потом взорвавшийся, бурю и необычный ураган. Потом, когда я достаточно оправился, чтобы встать и поехать к себе, мы с Мэнсоном доковыляли до разрушенной лаборатории и несколько минут молча смотрели друг на друга.

— Слава Богу, все думают, что это был природный катаклизм, пробормотал Мэнсон. — Я бы оплачивал убытки на сумму больше государственного долга.

Я кивнул и продолжал обвиняюще смотреть на него.

— Ну, Граут, — молвил он, неловко вздыхая, — наверное, я займусь огородом.

— Спасибо, — ответил я и был при этом искренен.

— Но…

— Никаких «но»! — поспешно сказал я. — Забудь о науке на время… навсегда. Я объясню, что произошло, но не желаю больше слышать, как ты даже упоминаешь это слово. Ты — разрушитель мира, ты…

Он кивнул и заискивающе улыбнулся.

— Все получилось просто и удачно, — продолжил я, взяв себя в руки. Молния сделала то, что я сам собирался сделать. Разряд молнии может иметь напряжение до двухсот тысяч вольт и заряд больше тридцати кулонов. Этот разряд был особенно сильным, он-то все и сделал. Ты знаешь, как физики расщепляют атом? Молекулярная энергия рассеялась в волне почти вулканического жара, накрывшей нас после удара грома. Эту волну и называют ураганом.

Ларри снова кивнул и проводил меня до машины. Он преданно пожал мне руку и сказал что-то насчет проверки завтра утром. Я уселся за руль и поехал по дороге. Но, должно быть, жара повредила покрышки, потому что случайно перед тем самым киоском с гамбургерами, где я останавливался на пути к Мэнсону, у меня лопнула шина.

Нетерпеливо бродя там в ожидании конца ремонта, я увидел Джейбса Джексона, дождетворца, который спустился со своего крыльца и подошел ко мне с хитрым видом.

Моим первым импульсом было убежать, потом я решил с ним помириться.

— Привет! — прокудахтал старик. — Здорово, док. Слыхал, как ты тут за падающими звездами охотился при сильном ветре.

— Уж не хотите ли вы заявить, что это ваших рук дело, — сказал я.

Он лукаво посмотрел на меня.

— Нет, док, — ответил старик, протягивая руку. — Только дождь, это вот моя работа.

Я молча отдал ему деньги — из благодарности то ли к нему, то ли к Провидению. Сам точно не знаю, к кому.