Беспокойный отпуск

В город Н… я вернулся в середине сентября. Точная дата стерлась из моей памяти, может быть 13-го или пятнадцатого. Когда я уезжал из Петербурга бабье лето уже закончилось, зарядили нудные серые дожди, а здесь стояла настоящая золотая осень, светило солнце и пахло свежестью. Я спустился на перрон и зашагал к зданию вокзала. За последние 15 лет он почти не изменился, только еще больше облупилась краска и потемнела крыша, а стоящий возле билетных касс бесплатный туалет, покосился и совсем врос в землю. Под вывеской с названием станции, на деревянных ящиках, сидели торговки семечками и громко обсуждали местные новости, рядом на лавке спал неопрятного вида мужичок. Пахло дегтем, прелой листвой и лесом, сразу за вокзалом начинался густой ельник. Я спустился с платформы и зашагал к остановке автобуса. На привокзальной площади было пусто. Возле продуктового магазина два маргинала пили вино, а вокруг неработающего фонтана бегали малыши и играли в пятнашки. Расписание автобусов было криво залеплено бумажкой, на которой красным фломастером кто-то вывел: «Отдых круглосуточно. Ольга». Ниже был указан телефон, но последние цифры успели оторвать.

Рядом с остановкой стоял облезлый одноэтажный торговый павильон. Почти все секции были закрыты и на витринах красовались вывески: «Сдается в аренду», только в середине павильона торговали банными принадлежностями и пивом, а в самом конце мигала вывеска какого-то кафе. Туда я и направился. Дни стояли теплые, поэтому двери в магазинах и заведениях держали открытыми. Я оказался в маленьком зале на четыре столика. За низким прилавком стояла дородная тетка в грязно-белом фартуке и вытирала руки маленьким махровым полотенцем. На витрине лежали бутерброды с засохшим сыром и обветренной селедкой, стояли соки и минеральная вода, а у стены, за спиной продавщицы, громоздились бутылки с водкой и коньяком.

— Добрый день! Кофе наливаете? — спросил я.

— Наливаем, — бойко ответила толстуха, — с молоком или без?

— Без молока, но с сахаром.

Продавщица хмыкнула, достала откуда-то снизу, из-под стойки, белую чашку с блюдцем, бросила в нее ложку растворимого кофе, кусочек сахара и налила из чайника кипяток.

— Только что закипел, — буркнула она, перехватив мой удивленный взгляд.

— Что-нибудь еще? — спросила продавщица, протягивая мне чашку.

Из подсобки высунулась молодуха, бросила на меня презрительный взгляд и опять спряталась.

Я вздохнул.

— Сто грамм коньяка и маленькую шоколадку.

Пока я пил коньяк, подошел автобус. Старый ЛиАЗ, казалось, был моим ровесником, он опасно кривился на левый бок и отчаянно дымил. Я вошел через переднюю дверь и сел справа у окна. Водитель не обратил на меня никакого внимания, достал из кармана папиросу, закурил прямо в кабине, потом открыл дверь и выбрался на улицу. Прибежали две девчонки лет 15-ти, забрались в автобус, сели сначала напротив, но потом перебрались назад.

— Да, ну, — услышал я за спиной, — он же старый.

Девчонки захихикали.

Мы простояли еще минут пять и наконец поехали. Я с интересом смотрел по сторонам. Город почти не изменился, старый рынок закрыли, а на его месте построили торговый центр, покрасили здание банка и вставили в окна стеклопакеты, наверно, единственные во всей округе. Магазины стояли на прежних местах, кафе «Снежинка» сменило вывеску, и Ленин возле школы, по-прежнему, куда-то указывал вытянутой рукой.

Я вышел на четвертой остановке, немного прошел по шоссе, обогнул бетонный забор и свернул в боковую улицу, застроенную одноэтажными деревянными бараками. Раньше здесь жили рабочие красильной фабрики, но после того, как ее закрыли в 90-е, многие здания оказались заброшены и потихоньку разрушались. Дорога привела меня к продуктовому магазину и стоящим в ряд трехэтажным домам с большими окнами. Когда-то этот район назывался «Берлин», потому что после войны его строили пленные немцы.

Я вошел в пропахший кошками подъезд, поднялся по лестнице и остановился на последнем этаже перед старой деревянной дверью, выкрашенной в коричневый цвет. Таких дверей на лестничной площадке было всего две. Я нажал на древний электрический звонок, от которого куда-то в глубину дома уходили перекрученные толстые провода. Дверь была настолько тонкой, что я отчетливо слышал звонок, словно сам находился в квартире.

Где-то далеко раздалось шлепанье маленьких ног, щелкнул замок и дверь отворилась. На пороге стояла девчонка лет десяти в смешном халате с жирафами.

Казалось она совсем не удивилась моему визиту, но в квартиру не пустила, а уставилась на меня большими голубыми глазами.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — ответила девочка и сунула в рот грязный палец.

— Машка, егоза, — раздался звонкий голос, — кто тебе разрешал открывать дверь?!

Из дверного проема выскочила крупная седая женщина в халате, на бегу вытирая руки вафельным полотенцем.

— Добрый день, тетя Нора, — сказал я и поставил чемодан на пол.

Собственно, Нора Петровна не была моей родственницей, но все мое детство прошло рядом с ней. В восьмидесятом году непутевые родители отправили меня к тетке, с которой я прожил десять лет, в квартире, напротив. Она дружила с Норой и женщины по очереди занимались моим воспитанием, кормили борщом и пирогами, водили на речку купаться. Моей тетки давно не было в живых. Свою крошечную квартиру, в старом кирпичном доме, она завещала мне, и к Норе Петровне я зашел за ключами.

— Витя! — соседка всплеснула руками, — неужели приехал? Вот уж не ждала, не гадала!

Мы не виделись пятнадцать лет, но она сразу узнала меня. Своих детей у тети Норы не было, и она всегда воспринимала меня, как родного.

— Вот, — сказал я, — выбрался к Вам в гости.

Меня сразу провели в гостиную, усадили за стол и стали угощать чаем с малиновым вареньем. Я не сопротивлялся. Нора Петровна была для меня родной, и я корил себя за то, что никогда ей не звонил, только иногда посылал открытки на Новый год. Мы сидели за круглым столом, покрытым клетчатой клеенкой и разговаривали.

Тетя Нора рассказывала о себе. Она уже несколько лет, как вышла на пенсию, но сидеть без работы не могла. Денег не хватало, и она устроилась продавщицей на рынок, где второй год торговала одеждой.

— На нашего бизнесмена работаю, на Пашку Грушина. Помнишь, учился с тобой в одном классе?

— Помню. Жадноватый был парень.

Тетя Нора засмеялась.

— А он и сейчас такой. Жадный и толстый.

Она рассказывала мне про общих знакомых, а я украдкой разглядывал смешную девчонку с косичками и гадал, откуда она здесь взялась.

Когда Маша вышла в другую комнату я, наконец, решился.

— Тетя Нора, кто это? Чья девочка?

— Моя, — весела ответила соседка.

— У Вас же, кажется, не было родных… — осторожно начал я.

Здесь не принято было миндальничать и ходить вокруг до около. Местные жители вообще не отличались деликатностью. Если есть вопросы, лучше сразу их задать.

— А вот теперь есть, — Нора Петровна встала, поправила шерстяную кофту, — а может быть мы с тобой водочки выпьем? У меня есть немного.

— С удовольствием.

Она принесла бутылку и два маленьких граненных стаканчика.

Мы чокнулись и выпили.

— Когда закрыли фабрику работы совсем не стало и денег тоже, — сказала тетя Нора, — люди разбежались, многие в Москву подались. Больницу чуть не закрыли, а детский дом совсем без средств остался. Вот мы местные и разобрали кого смогли, не всех конечно, некоторых в другой детский дом перевели в областной центр, ну а я Машку удочерила.

В соседней комнате заскрипела кровать, похоже девчонка прыгала на ней, как на батуте.

— Она хорошая, помогает мне. Вот так и живем вдвоем, хлеб жуем.

Я разлил водку и поставил пустую бутылку на пол.

— Тетя Нора, мне отпуск дали. Несколько месяцев хочу здесь пожить. Говорят, моя тетушка Вам ключи от квартиры оставила.

Соседка вскочила, засуетилась, убежала в другую комнату и вернулась с тяжелой связкой.

— Точно оставила. Вот они.

Она протянула мне ключи, и я убрал их в карман.

Мы выпили и закусили хлебом с вареньем. Я не стал подробно рассказывать о себе, сказал, что не женат, что работаю менеджером по продажам.

— А, что продаешь, то?

— Да, разное, что прикажут.

Тетя Нора проводила меня в квартиру, Машка пошла с нами.

— Я цветы себе забрала, ты уж извини, а то бы они здесь засохли. Некогда мне было каждый день ходить, поливать. А все остальное так и осталось, как при Ирочке. Все на своих местах.

В квартире пахло запустением и пылью, на столе, на шкафах, лежали серые хлопья.

— Спасибо Вам.

Я поставил чемодан на стол, открыл и достал палку дорогой сырокопченой колбасы и печенье в жестяной коробке.

— Вот, — я протянул все это Норе Петровне, — маленькие гостинцы.

— Ну, что ты, — принялась она отказываться, — не нужно нам ничего.

Но я не стал слушать и сунул еду ей в руки. Потом опять полез в чемодан и достал большой павлопосадский платок.

— И это Вам. А вот про Машку я ничего не знал, поэтому ничего кроме печенья ей не привез. Хотя подождите.

Я порылся в чемодане и вытащил большую бельгийскую шоколадку.

Моя тетя никогда не работала на фабрике. В городе ее считали женщиной серьезной и воспитанной, уважали и любили. Она была заслуженным работником культуры и заведовала самодеятельностью в клубе. По воскресеньям она давала мне бесплатные билеты в кино. В первый год моей жизни в городе это здорово помогло. Сначала местные мальчишки воспринимали меня в штыки, но билеты решили сразу множество проблем.

Первым делом я развесил вещи и разложил в шкафу белье. Правда для этого мне пришлось освободить полки и убрать тетины вещи в кладовку. Я перенес туда платья, кофты и единственное пальто, и аккуратно сложил все это в большую картонную коробку. В нижнем ящике буфета нашлось чистое постельное белье, и я застелил кровать. Потом открыл все форточки, нашел на кухне тряпку, смочил ее водой и вытер пыль везде, куда смог дотянуться, подмел пол и поставил чайник. Все здесь было старое, но из колонки текла горячая вода, и даже древний черно-белый телевизор показывал две программы.

Вещей у меня было мало, зато в чемодане нашлась пачка хорошего молотого кофе, чай, еще одна палка колбасы, финский сыр, хрустящие хлебцы и литровая бутылка виски. Все это я выставил на кухонный стол.

Так началась моя жизнь на новом месте.

Пока я делал уборку, стемнело, зажглись редкие фонари. Из окна видна была больница и старый парк. Почти все здание оставалось темным и только на втором этаже в нескольких палатах светились окна. Больницу построили в самом начале двадцатого века на деньги купца Ануфриева и все это время она оставалась единственной местной достопримечательностью. Два двухэтажных корпуса в голландском стиле и старый парк, привлекали внимание жителей и гостей города. В парке сделали футбольное поле и мальчишки с окраины, сразу после школы, со всех ног бежали сюда. По тенистым аллеям бродили влюбленные, а подростки, скрытые от родительского взгляда бурной растительностью, пили вино возле, замазанных белой краской, окон морга.

Я долго стоял у открытого окна, наслаждаясь теплым вечером. Где-то далеко лаяли собаки, гудел тепловоз. Верхний свет я зажигать не стал, и когда стало совсем темно, задернул плотные шторы, включил телевизор, налил виски в граненный стакан и сел в продавленное кресло смотреть новости.

Утром в мою дверь позвонили. Встаю я рано, так что к тому моменту, когда тетя Нора с Машкой пригласили меня пить чай с пирогами, я уже успел умыться, побриться и выпить кофе.

Пирожки с капустой были очень вкусные. Машка закусывала их тонкими ломтиками копченной колбасы, а на сладкое ей выдали два печенья из моей коробки.

В городе Н… всегда жили не богато и, по традиции, все деликатесы отдавали детям, но совсем понемногу, чтобы растянуть удовольствие.

— Почти все твои одноклассники разъехались по стране. Остался только Пашка Грушин, Колька Лидский, он теперь большой человек, доктор, главный врач нашей больницы, и Сашка художник, не помню его фамилии, — рассказывала тетя Нора, — а из девчонок только Леночка Самохина. Она вышла замуж и живет, где-то в центре. Людка Смирнова уехала в деревню с мужем, говорят живут хорошо, но их уже лет пять никто не видел.

Я ел пирожки и внимательно слушал. Даже, если тетя Нора не расскажет о моем приезде подружкам, все равно все узнают, город у нас маленький. Чтобы избежать ненужного любопытства и пересудов, лучше самому найти старых друзей. Тем более, что когда-то мы были очень близки и я был бы рад увидеть их снова.

— А Вера Пушкина не появлялась?

Нора Петровна вздохнула и подлила мне еще кипятка.

— Была твоя Верка, была. Пожила в Москве, ребеночка родила, развелась с мужем. Приехала, сына на руки матери скинула и опять уехала. Говорят, сейчас замужем за каким-то бандитом.

Я кивнул. Моя школьная подруга никогда не отличалась разборчивостью в связях.

— А ты, что же, — забеспокоилась соседка, — все еще любишь чертовку?

Я отмахнулся.

— Да, бог с тобой, тетя Нора! Сколько лет прошло.

— Знаю я Вас мужиков. Всю жизнь можете по одной бабе сохнуть, а вида не подавать.

— Нет уж. Не мой случай.

После завтрака я отправился разыскивать старых друзей. Первое время, после моего отъезда, мы еще созванивались и отправляли друг другу открытки по почте, а потом стали общаться только в интернете — переписываться в социальных сетях и болтать по скайпу. В современном обществе этого вполне достаточно, но мне хотелось поговорить с живыми людьми, посидеть с ними за одним столом, в глаза посмотреть. Когда-то мы много времени проводили вместе и доверяли друг другу самые сокровенные тайны, но те времена давно прошли. Может быть сейчас они предпочтут не узнавать старого друга.

Первым я решил навестить Колю Лидского. Тем более, что больница, где он работал, была в двух шагах от моего дома.

Погода выдалась хорошая и перед тем, как зайти в приемное отделение, я немного погулял по парку. Светило солнце, пахло опавшей листвой. Я медленно брел по дорожке, которая шла мимо первого корпуса и с интересом разглядывал старинное здание. Его давно не ремонтировали, штукатурка начала осыпаться, кое-где обнажился красный кирпич, открытая терраса на первом этаже позеленела от мха, ступени растрескались. Навстречу мне попалась молоденькая девушка, которая поспешила пройти мимо, низко опустив голову. Вдалеке, за деревьями, на футбольном поле слышны были детские голоса.

Когда я оказался между первым корпусом и трансформаторной будкой, кто-то сзади, из кустов, окликнул меня.

— Уважаемый!

В нашем городе, в безлюдном месте, подобное обращение не сулило ничего хорошего. Тем более, что произнесено оно было довольно вызывающим тоном. Я оглянулся и в упор посмотрел на жилистого субъекта в тренировочных штанах, рванной телогрейке и резиновых сапогах.

— Уважаемый, — повторил он и сплюнул в траву, — закурить не найдется?

Я всмотрелся в красное, обветренное лицо.

— Нет, Лорд. Я бросил и тебе не советую.

Мужичок удивился, хотел что-то сказать, но потом выпучил глаза, охнул и стукнул себя ладонями по худым ляжкам.

— Хвост! Ты что ли?

Местный пьяница и хулиган по прозвищу Лорд сильно сдал за последнее время. Тому виной оказался инсульт, перенесенный год назад и полная лишений жизнь. Почему Вадику Попко дали такую кличку уже никто не помнил. Возможно потому что из всех здешних забулдыг он единственный был вежлив с дамами, читал книги и даже знал, кто такой Квазимодо. Он потащил меня в кусты, где на старом пне стоял «малек» и на газете лежала вяленная рыбешка. Пил он один и, как выяснилось, задевать случайного прохожего не собирался. Просто речь после болезни до конца не восстановилась, поэтому голос звучал грубо и вызывающе.

— Если тихо говорю, не понимает никто, — пожаловался Вадик, — а на курево денег не хватило, вот и подумал у тебя стрельнуть.

Ему явно польстило, что я его узнал и назвал старым «козырным» прозвищем. В детстве у всех пацанов были клички, и я не исключение. Но со мной все было просто, фамилия Хвостов трансформировалась в дворовое имя «Хвост».

В молодости мы с Лордом не ладили и несколько раз дрались, даже грозились прирезать друг друга, но все это было по малолетке и внимания не заслуживало.

Мы немного поговорили о всяких пустяках.

— Выпьешь со мной? — неуверенно спросил Лорд. Водки было мало и делиться со мной ему было жалко.

— Нет, — ответил я, — нельзя мне. Болею, извини.

Лорд заулыбался, но потом спохватился и помрачнел.

— Понимаю. Сам едва ноги передвигаю.

Я стал прощаться.

— Если, что я здесь, — Вадик облизал потрескавшиеся губы, — у меня инвалидность, так что на работу не надо. Если скучно будет подходи, только с бутылочкой, — хихикнул он.

В приемном отделении уже сидело несколько человек. Какая-то бабка попробовала возмутиться, когда я спросил, где мне найти доктора и попытался пройти по коридору в сторону кабинета.

— Мы все тут к доктору, — заверещала она, — что ты без очереди лезешь?!

— Доктор сейчас занят, — не обращая внимания на скандалистку, сказала женщина лет тридцати, в белом халате и шапочке, — если Вы на консультацию, то пожалуйста, займите очередь.

Я сделал серьезное лицо и казенным голосом ответил.

— Я проверяющий из области. Надолго Николая Александровича не задержу. Он в каком кабинете?

Бабка поперхнулась и затихла.

— В пятом, — ответила медсестра.

— У него пациент?

— Нет. Прием начнется через пятнадцать минут.

— Спасибо, — сказал я и пошел вперед, выискивая на двери цифру 5.

Медсестра проводила меня недоуменным взглядом. Я постучал и вошел без разрешения.

Николай сидел за столом и листал какие-то бумаги. Лоб его был нахмурен, очки сползли на нос.

В школе Лидский учился хорошо и даже стал секретарем комсомольской организации. Он был серьезный, вдумчивый и старательный. Единственная его проблема была в том, что он влюблялся в русских девчонок, что не особенно нравилось их родителям и местной шпане. Коля еврей и подобные романтические увлечения часто выходили ему боком, его били. Он отбивался, как мог, иногда выходил из драки победителем, иногда проигрывал, но зализывал раны и опять принимался за старое. Мы сдружились в девятом классе и даже мечтали вместе, после школы, поехать в Петербург, но Лидский уехал в Москву, где и получил высшее образование, неудачно женился, родил сына, развелся и вернулся домой.

— Вы ко мне? — спросил он.

— К Вам, — ответил я, подошел к столу, уселся на стул и по-хозяйски огляделся.

— Я проверяющий из Москвы. Прислан обследовать Вашу кухню на предмет наличия тараканов и мелких грызунов.

Лидский покраснел и стал медленно подниматься.

— Наличия чего? Какие… — начал он, но узнал меня и заулыбался.

— Фу, ты, черт! Хвостов! Совсем меня запутал, — радостно сказал он, — а я смотрю глаза знакомые.

Мы обнялись, и он усадил меня на старый, продавленный кожаный диван.

Долго задерживаться в больнице мне не хотелось. Во-первых, Коля был занят, а во-вторых я пришел только для того, чтобы пригласить его сегодня вечером в гости.

— Обязательно приду, — сказал он, на прощание пожимая мне руку, — кого ты еще позовешь?

— Сашку Петрова хочу найти. Он в какой-то художественной школе преподает.

— Не в какой-то, а в самой лучшей. К нему со всей области детей везут. Он теперь директор. Я сейчас дам тебе адрес.

Николай написал, что-то на клочке бумаги и сунул мне под нос.

— А больше кажется из наших никого нет, говорят Пашка Грушин в городе, но мы никогда не общались.

Лидский кивнул и вздохнул. Мне показалось, что он хочет что-то сказать, но только махнул рукой.

— Все, — сказал Коля, — иди к Сашке, а мне работать надо. Вечером увидимся.

Я вышел в коридор и развернул бумажку. Похоже Коля ничем не отличался от питерских врачей, разобрать его почерк было невозможно.

— Извините, — сказал я медсестре, — Вы не могли бы прочитать, что здесь написано?

— Улица Краснофлотская, дом 9, - ответила она и улыбнулась.

Женщина была очень милая, пухленькая, с большой грудью. Именно такие всегда нравились Лидскому. Я улыбнулся ей в ответ и вышел на воздух. Где искать Краснофлотскую улицу, я хорошо знал.

Здание школы недавно отремонтировали, поставили новые окна и двери, внутри пахло свежей краской. В дверях меня встретил угрюмый охранник, но узнав, что я прибыл к Александру Григорьевичу из Петербурга для обмена опытом, не только пропустил внутрь, но и проводил к кабинету на втором этаже. Я постучал и, не дождавшись приглашения, вошел.

Сашка Петров, человек огромного роста, сидел на стуле для посетителей и с задумчивым видом грыз сушки. На столе стояла гигантская кружка с дымящимся чаем, а на директорском кресле красовалась довольно мрачная работа в богатой раме. На холсте, маслом, был изображен тучный мужчина с одутловатым лицом на фоне городской администрации.

— Мне кажется, что фон темноват и завалена линия горизонта, — сказал я.

— Что за чушь несусветная? — задумчиво спросил Петров, развернулся и уставился на меня тяжелым взглядом.

Какое-то время он просто смотрел, по собачьи наклонив голову на бок, а потом встал, сделал несколько шагов и сгреб меня в охапку.

Последний раз мы разговаривали по скайпу полгода назад, поэтому Сашка узнал меня не сразу. Он хотел напоить меня чаем, но я отказался.

— Не могу больше, — объяснил я, — тетя Нора с утра до вечера пирогами кормит.

Сашка сказал, что обязательно придет ко мне в гости и принесет, что-нибудь с собой.

— А чей это портрет? — поинтересовался я перед уходом.

— Мэр наш, Пуговкин Степан Сергеевич. Заказал нам портрет по фотографии, а я предложил эту работу одному из своих преподавателей.

— Боюсь, что мэр будет не в восторге.

Петров кивнул.

— Придется переписывать.

— Зато рама хорошая, — успокоил я его, — богатая, чиновничья.

По дороге домой я зашел в продуктовый магазин. В углу невнятно бормотал телевизор и продавщица, подперев голову ладонью, смотрела какой-то любовный сериал. Она бросила на меня безразличный взгляд и опять отвернулась к экрану.

На прилавке лежала дешевая колбаса, потемневший сыр, небрежно завернутый в полиэтилен, стояли банки с болгарскими маринованными огурцами и помидорами, с томатным и яблочным соком, коробки с яйцами и разноцветным печеньем.

Я понимал, что скорее всего ничего хорошего в этом магазине не найду, но в центр или на рынок мне ехать не хотелось.

— У Вас есть замороженная курица или мясо?

Продавщица оторвалась от телевизора.

— Курица есть.

— Нормальная?

Женщина пожала плечами.

— Селедка хорошая, жирная, — неожиданно сказала она.

— Давайте.

Дома я скептически осмотрел купленный набор продуктов. Готовить я умел и любил, и к приходу друзей сумел накрыть довольно приличный стол.

Сначала мы выпили мою бутылку водки, потом ту, что принес Петров и принялись за виски.

Уже совершенно пьяный Лидский пошел курить на кухню и оборвал мне занавеску.

— И все-таки, — говорил он, размахивая перед моим носом сигаретой, — ты дурак. Ты был одним из лучших в школе, а образования нормального так и не получил. Почему спрашивается? Потому что ленив. Чем ты теперь занимаешься? Менеджер по продажам, что за профессия такая. Тьфу!

— Ну, хватит, — примирительно гудел Сашка, — всякая работа хороша, лишь бы деньги платили.

Мы засиделись глубоко за полночь и обсудили, казалось, все темы, какие только можно себе представить. Под самый конец, когда Петров уже раз десять сказал, что ему пора домой, Коля предложил устроить грандиозную встречу одноклассников, разыскать и пригласить ребят из других городов.

— А то нас здесь по пальцам пересчитать можно. Всего пятеро мужиков вместе с тобой, — заявил он.

— Почему, — удивился я, — ты, Сашка, Пашка, я и все. Кто пятый?

Неожиданно Лидский пригорюнился и опустился на табурет.

— Хм, — многозначительно сообщил Петров.

— Пятый это Тимофей Банов, — сказал Коля.

Я опешил. Тишка Банов или просто Банник, был веселым и жизнерадостным пареньком. Когда-то он собирался стать инженером. Последний раз мы виделись пятнадцать лет назад.

— Так что же Вы не сказали мне ничего? — возмутился я, — хороший мужик, я бы его тоже позвал.

— Э-э, — начал Петров, но Коля его перебил.

— Хватит мямлить. Правильно, что не позвал. Проблемы с Банником. С ума сошел.

— Да, ладно, — не поверил я.

Лидский заерзал.

— Банник в институт не поступил и вернулся сюда. Решил, поучиться в техникуме, чтобы время зря не терять. Он же круглый отличник был. Ну, наша шпана его и невзлюбила. Он на всех собраниях первый, в учебе-первый. Однажды они его подкараулили после занятий и отметелили, да так, что парень потом полгода в больнице провалялся, и теперь как бы не в себе.

— Ну, дела. И что сделать ничего нельзя? Ты же доктор.

— Доктор, — Коля посмотрел на меня, — хороший доктор, но не психиатр. Ему бы в Москву на обследование, но денег нет, связей нет, вот и живет здесь один. Мать умерла, из семьи одни собаки бездомные.

— Так надо ему помочь, — не унимался я.

— Помогли уже, — ответил Сашка, — он у Коли истопником и дворником работает, иногда мне в школе помогает работы для выставки развешивать.

— В больнице его бесплатно кормят, — добавил Лидский.

— Неужели все так плохо?

— Эх! — Лидский поднялся, — плохо. А били его между прочим Пашка Грушин, Лорд и еще какой-то отморозок. Банник после того, как из больницы вернулся, все про тебя спрашивал. Ты же на юридический поступать собирался, вот он и ждал, что ты станешь знаменитым следователем, вернешься и накажешь тех, кто его изувечил.

— Бред, какой-то.

— Ну, бред не бред, — сказал Петров, — а для него это, что-то вроде мечты было. Он всем говорил: «вот Хвостов вернется и всех мерзавцев в тюрьму посадит».

Я покачал головой. Банника было жалко.

— А Лорда я сегодня видел, возле больницы.

— Я его каждый день, алкаша, вижу, — сообщил Коля, — допился до инсульта. Сидит в кустах возле первого корпуса, бухает и прохожих задирает.

— Он мне сказал, что завязал, говорит теперь тихий.

— Как же, держи карман шире. Он все Банника изводит, цепляется к нему, когда Тишка двор убирает. Говорят, даже деньги у него отнимает, я уже предупредил, если узнаю, в милицию сообщу.

— Пора мне, ребята, — в очередной раз сказал Сашка, — уже начало второго, а завтра на работу.

— Ладно, — Лидский полез под вешалку за ботинками, — все у Банника нормально. Работает, есть где жить, мы ему помогаем, чем можем, так что нечего тут…

— Собак он любит очень, — сказал Сашка, — все время с ними возится, щенков с улицы подбирает.

— Да-а, — протянул я, сказать было совершенно нечего.

Утром мне было очень плохо. Я уже отвык пить водку в таких количествах. Тетя Нора принесла капустного рассола и укоризненно покачала головой.

Полдня я провалялся в кровати, а когда отпустило, решил прогуляться по парку.

На дорожках было пусто — взрослые на работе, дети в школе. Я брел по липовой аллее, вдыхая осенние запахи и наслаждаясь видом. Неожиданно из-за угла дома быстро вышел, какой-то нескладный человек, затравленно огляделся и засеменил мне на встречу. Я отошел в сторону, чтобы уступить ему дорогу, но незнакомец остановился, сделал несколько стремительных широких шагов и замер передо мной.

— Здравствуй, Хвостов, — сказал он.

Из-под низко надвинутой на лоб, старомодной кепки, на меня смотрели испуганные глаза. Я не сразу его узнал, а когда понял, кто передо мной, сунул ему руку и попытался улыбнуться.

— Банник, привет!

Тимофей перестал косить глазами, посмотрел на мою ладонь, но давать свою не спешил.

— Привет, Хвостов. Хорошо, что ты вернулся, — быстро заговорил он, глядя себе под ноги, — Я тебе все расскажу. Здесь все мерзавцы. Они меня избили и изувечили, и теперь я в институт не попаду. Накажи их. Посади в тюрьму.

Он поднял на меня безумные глаза, и я убрал руку.

— Ты ведь для этого приехал? Ты следователь по особым делам. Уверен, что тебя прислали специально, разобраться с тем, что здесь происходит.

— Прости, Тимофей. Я не следователь. Я просто приехал погостить на несколько месяцев.

Сначала я подумал, что он меня не услышал, но ошибся.

Он завертел головой, выискивал кого-то взглядом.

— Не может быть, — затараторил он, — я не мог ошибиться. Невероятно. Должно быть кто-то, что-то напутал. Ты следователь, тебя прислали специально.

— Нет. Я обычный человек и никаких полномочий у меня нет.

Я совершенно не представлял, как себя с ним вести.

— Пойдем, где-нибудь посидим и ты мне расскажешь, как живешь.

Банник дернулся.

— Я плохо живу, плохо!

Он вскинул руку и потер лоб, при этом кепка съехала на затылок.

— Мне нужен следователь, мне угрожают. Их нужно срочно посадить в тюрьму.

— Я не могу никого посадить в тюрьму. Кто тебе угрожает?

Банник замотал головой, надвинул кепку на глаза и молча пошел прочь.

Отойдя на несколько шагов, он крикнул, — иди за мной!

Я подумал, что он хочет мне еще что-то сказать или показать, но оказалось, что последние слова предназначались не для меня. Откуда-то из кустов выскользнула крупная собака, помесь немецкой овчарки с дворнягой и припустила за Банником. Я какое-то время смотрел им вслед, потом вздохнул и пошел дальше. Лидский был прав, я ничего не мог сделать для Тимофея.

На следующее утро я поехал в центр. На попутном автобусе добрался до площади Ленина, вышел на остановке и пошел осматривать окрестности. За полтора часа я обошел все достопримечательности и посетил три заведения. Два кафе, в которых мне удалось побывать, оказались похожи друг на друга, как близнецы, не удивлюсь, если у них был один хозяин. Кофе варили неплохой, но в залах было неуютно, а десерты держали в холодильнике и перед подачей размораживали в микроволновке. В единственном на весь город компьютерном клубе, на первом этаже стояли запрещенные законом игральные автоматы, а на втором — можно было воспользоваться интернетом. Я проверил почту и почитал новости. От нечего делать спустился вниз и проиграл «однорукому бандиту» пятьсот рублей. Возвращаться в пустую квартиру не хотелось, и я прошел одну остановку пешком.

Переходя через перекрёсток, я заметил магазин игрушек и купил для Машки красивую куклу. Коробка была немного помята с угла, но я решил, что это не страшно. Не знаю играют ли десятилетние девчонки в куклы, но мне хотелось, что-нибудь ей подарить.

Возле больницы наметилась непривычная суета, толпился народ и стояла машина с мигалкой. Парк был закрыт, у ворот стоял полицейский и всех отправлял в обход. Я поймал пробегающего мимо мальчишку и спросил, что происходит.

— Покойник там, — весело сказал парнишка, вывернулся и убежал.

Я подошел к небольшой группе зевак.

— Говорю Вам, — запальчиво кудахтал старичок в зеленом дождевике и резиновых сапогах, — горло у него от уха до уха перерезано.

— Да, что Вы такое несете, — спорил с ним приличного вида гражданин, — там обычный несчастный случай.

— Какой такой случай, — наскакивал на него старичок, — говорю Вам форменное убийство.

— А, что случилось-то, — тихо спросила пожилая женщина, которая подошла вместе со мной.

— Пьяница местный помер, а вот отчего, да почему, не знает никто, — ответила сухонькая старушка, — а злыдни не пускают, посмотреть не дают, — с обидой сказала она, показывая, скрюченным артритом пальцем, на полицейских.

Я подошел к забору. Служители закона откровенно скучали.

— Простите, — вежливо поинтересовался я, — мне в больницу надо, к Николаю Александровичу. Он мне назначил встречу на это время. Можно пройти?

Я рассчитывал на то, что упоминание имени и отчества главного врача возымеет свое действие. В этих местах он настоящая знаменитость и человека, лично знакомого с Лидским, могут пропустить.

Сержант смерил меня задумчивым взглядом, сплюнул и отвернулся. Ответ был более чем очевиден, поэтому я отошел подальше.

Вскоре Лидский, в сопровождении нескольких полицейских и высокого худого человека в штатском, вышел из больницы и направился в глубину парка.

Я вытащил телефон и набрал номер.

— Да, — рявкнул Коля.

— Привет! Это Хвостов. Что у Вас стряслось? Везде полиция, к тебе не пускают.

— Что это за номер, твой?

— Мой.

— Я перезвоню, — быстро сказал Лидский, — сейчас занят.

Я отключился и пошел домой. Все-равно пока полиция не закончит осмотр места происшествия, к Николаю будет не прорваться.

Машке очень понравилась кукла. Тетя Нора была на работе, и я забрал ребенка к себе. Мы расположились в комнате, девочка играла на диване, а я сидел на стуле у окна. Для куклы понадобились наряды, и я принес из кладовки тетины вещи. Машка развесила одежду и играла в магазин. Вечером я накормил ее колбасой и напоил соком. От финского сыра с плесенью она отказался, а к моему планшету отнеслась с недоверием.

— Мне мама тоже такой купит через год, она обещала — очень серьезно сообщила девочка.

— Хочешь поиграть? Тут много игрушек.

Машка неохотно потыкала в экран и вернула мне планшет.

— Нет. Я лучше с куклой поиграю.

Вечером мне попало. Тетя Нора отругала нас и забрала ребенка домой. Во-первых, Машка должна есть суп, а колбаса — это не еда, а во-вторых она не сделала уроки.

Когда они ушли, я убрал вещи обратно в коробку и отнес в кладовку.

Позвонил Лидский.

— Извини, раньше не мог. У нас целый день была полиция.

— А что случилось?

— Лорда собака загрызла.

— Не может быть, — не поверил я.

Из множества способов, которыми мог бы уйти из жизни хронический алкоголик, Лорд выбрал самый неординарный.

— Может, — ответил Коля, — он все время по району шлялся. Сам знаешь, собаки не любят пьяных.

— Хозяина собаки нашли? — спросил я.

— Да, какой там хозяин, — фыркнул Лидский, — и собаку не нашли. Может быть вообще дикая.

Теперь в округе только и разговоров было, что о смерти Вадика Попко. О его гибели судачили старушки у подъездов, мужички в пивной, молодые мамаши, гуляющие с малышами и водители автобусов во время обеденного перерыва. Наверно, Лорд и сам не ожидал такой популярности. За неимением свежих новостей, сплетники вцепились в историю про несчастный случай и на придумывали множество несуществующих подробностей. Заговорили о собаке убийце, которую не то видели, не то слышали в больничном парке. Мальчишки сбивались в ватаги и, когда стемнеет, специально гуляли по липовым аллеям, чтобы доказать свою исключительную смелость. Досталось и собачникам. Участковый обошел все ближайшие дома, проверил домашних питомцев и напомнил о том, что звери должны гулять в намордниках.

Несколько дней «Берлин» гудел, как растревоженный улей, но потом Лорда похоронили и все успокоилось.

В субботу в школе у Сашки Петрова была выставка детских работ. Мы с Лидским получили официальные приглашения. Казалось, что здесь собрался весь местный бомонд, включая нескольких заместителей городского главы. Школу высоко ценили в области, здесь учились дети чиновников и богачей, поэтому открытие выставки было обставлено, как событие городского масштаба. Была даже пресса, несколько молодых девиц с кабельного и из газеты.

Работы были хорошие и я получил настоящее удовольствие от мероприятия, не смотря на циничные замечания Лидского и фуршет, на котором говорили много пафосных слов об искусстве и развитии родного города.

Петрова много хвалили. Сашка стоял пунцовый, рядом с заместителями мэра, жал руки родителям учеников и отвечал на похвалы и приветствия. Когда основная масса гостей раскланялась, он потащил нас на второй этаж к себе в кабинет, закрыл дверь на ключ и вытащил из стола бутылку водки, нарезанное сало и банку домашних соленых огурцов.

— Достали они со своими речами, упыри проклятые, — прогудел он, разливая водку в чайные чашки.

— Не понимаю, что ты завелся, — спросил Лидский, доставая и закуривая сигарету, — нормальный фуршет. Мне даже перепал бутерброд с икрой.

— А мне икры не досталось, — пожаловался я.

— Все, что они говорили — вранье. Здешние чиновники на здание наше давно зубы точат, хотят отобрать. Слава богу у меня учатся дети влиятельных людей, а то бы уже отхватили, — сказал Петров.

Мы чокнулись и выпили.

Со смерти Лорда прошло несколько дней и о несчастном случае уже начали забывать, когда сантехник Васька Скоморохов, решил выпить пива по дороге на работу. Несмотря на запрет продавать алкоголь до 11 часов утра, никто в нашем городе и не думал отказать хорошему человеку в выпивке, поэтому сантехнику, без разговоров, дали бутылку крепкого. Васька пошел через парк, свернул с аллеи и залез в кусты, чтобы не попасть на глаза, идущей на работу, жене. В зарослях он на что-то наткнулся, а когда наклонился рассмотреть, что там лежит на проходе, поперхнулся, выронил бутылку и со всех ног и помчался к приемному покою, выкрикивая на ходу, какие-то нечленораздельные звуки. Он перебудил всю округу и до смерти перепугал дежурную медсестру.

В больничном парке, в нескольких метрах от того места, где нашли Лорда, лежало мертвое тело.

В этот раз полиции было еще больше. Целый день на территории больницы работали криминалисты, прибыл даже кинолог с собакой. Местные жители облепили решетку парка и расходиться не собирались, пацаны прогуливали школу и гроздьями висели на деревьях, чтобы рассмотреть подробности. Приехал даже чиновник из администрации, с секретаршей в короткой юбке. Казалось, что больница находится в осаде. Лидский забаррикадировался в кабинете, но ему все равно пришлось ответить на целую кучу идиотских вопросов. Днем ему удалось вырваться на несколько минут, и он сразу позвонил мне.

— Еще одно убийство. Опять собака. Не понимаю, что полицейские от меня хотят, — шипел он в трубку, — я всего лишь доктор. Я не могу отвечать за то, что происходит в этом чертовом парке. У меня даже сторожа нет.

Мне, что самому там ночами с ружьем на карауле стоять?!

— Коля, не дергайся, — утешал его я, — пусть полиция разбирается. Посылай всех подальше.

— А я что делаю!?

— Покойника опознали?

— Опознали. Это Мордовкин, слесарь из ЖЭКа. Он с нами в параллельном классе учился. Помнишь его?

— Нет, — честно признался я.

— Да и черт с ним. Приходи часам к восьми. Надеюсь они к этому моменту уже оставят меня в покое.

— Хорошо, приду.

— Если до вечера меня сердечный приступ не хватит, — буркнул Коля и отключился.

Я зашел в больницу и прождал Лидского около получаса, он давал интервью местному репортеру с кабельного телевидения. Официальные лица уже уехали, зеваки схлынули, но в парке оставили милицейский пост.

— Совсем они меня измучили, — пожаловался Коля.

Он достал из шкафчика бутылку коньяка, две маленькие рюмки и шоколадку.

— Выпьешь?

— Не откажусь.

В кабинете было сумрачно, горела только настольная лампа.

— Уже второй несчастный случай. Просто, какая-то собака Баскервилей. Теперь начнутся разговоры. У меня и так, после смерти Лорда, бабки бояться в больницу приходить.

Мы выпили и Лидский закурил.

— Шел бы ты домой, — сказал я.

Коля выглядел плохо, видимо не высыпался и нервничал из-за случившегося.

— Да куда я…, — начал он и замолчал, — собственно здесь и есть мой дом. Не могу в пустой квартире сидеть.

— А медсестра, блондинка? — спросил я, — хорошая женщина и в твоем вкусе.

Лидский хмыкнул.

— Срисовал уже?

— А то.

— Хорошая, но замужем.

— Ну, когда тебя это останавливало?

— Провоцируешь меня, — хмыкнул Коля, — ну, и ладно.

Он включил электрический чайник и полез в шкаф за растворимым кофе.

— Да, нормально у нас с ней все, но мужа бросать не хочет, жалеет. Так что сегодня дома меня кроме холодной постели ничего не ждет. Ты торопишься?

— Нет.

— Тогда давай коньяк пить.

Я кивнул, потому что ничего не мел против, и наполнил рюмки.

Несколько дней прошли спокойно. То ли страшная собака исчезла, то ли ее отпугнул милицейский пост, но больше никаких убийств или нападений на территории больницы не случалось. Большинство пациентов выписались, от греха подальше, влюбленные парочки перестали миловаться в парке, и местные жители стали ходить на автобус другой дорогой. Слухи в городе ходили разные. Нападения диких собак случались и раньше. Город был окружен лесами, и голодные бездомные дворняги сбегали в заросли, сбивались в стаи и терроризировали округу. Наш район, если не считать привокзальных улиц, был на самой границе города. Сразу за больничным забором начиналась просека с линией высоковольтных передач, а за ней поднимался настоящий лес. Полицейские прочесали округу, но одичавшую стаю не нашли, живодеры, на всякий случай, переловили местных бездомных дворняжек. По кабельному телевидению сообщили, что бояться больше нечего. Так это или нет никто толком не знал, но многие решили не пускать детей в школу. Тетя Нора тоже захотела оставить Машку дома, но девчонка заявила, что ничего не боится и в школу обязательно пойдет.

— Ну, что ты с ней будешь делать, — переживала соседка, — а я весь день на работе, даже встретить ее не смогу.

— Не беспокойтесь, тетя Нора, — сказал я, — мне все-равно делать нечего, вот и зайду за Машей в школу. Во сколько у нее уроки заканчиваются?

— Что я маленькая, что ли! — возмутился ребенок, — не надо меня встречать, сама дойду.

Тетя Нора только всплеснула руками.

Решили так — Маша из школы вернется сама, больничный парк обойдет стороной, а я буду ждать ее во дворе.

Я собаки не боялся, поэтому последние дни продолжал бродить по липовым аллеям. Дежурные милиционеры уже привыкли к моим ежедневным прогулкам и перестали обращать на меня внимания. Кабинет Лидского выходил окнами в парк и несколько раз я видел его за стеклом. Один раз он меня заметил и помахал рукой.

Сегодня я решил изменить распорядок дня, дождался пока соседки уйдут по своим делам, взял полиэтиленовый пакет и отправился в лес.

Сашка Петров рассказывал, что на просеках полно подберезовиков. Я с детства любил жаренные грибы и подумал, что самое время осмотреться и заняться «тихой охотой».

Стояла хорошая солнечная погода. Я бродил между березками, собирая последние осенние грибы. Ближе к высоковольтке росли «белоголовики», а возле самого леса — крепкие, на толстых упругих ножках, «черноголовики». Справа, из-за кустов, показались какие-то строения, но я решил обойти их стороной.

Увлеченный сбором грибов, я не сразу понял, что за мной наблюдают. Мягкие кочки глушили шаги и, если бы рядом не вспорхнула потревоженная птица, я бы его не заметил. Банник прятался за густым ивняком. Что он здесь делал было совершенно не понятно, потому что корзинки или пакета у него с собой не было. Я повернулся и пошел навстречу, приветливо подняв руку.

— Привет!

Он вышел из кустов и остановился, не доходя до меня метра полтора.

Тимофей был в том же старом, рванном плаще и сапогах, на голове кепка.

— Здравствуй, — сказал он, — грибы ищешь?

— Да. Вот сколько набрал.

— А собаки не боишься?

Глаза Банника слезились и лихорадочно блестели.

— Нет. Не боюсь. А что с твоей собакой? — спросил я.

— С какой?

Тимофей насторожился.

— Ну, с которой я тебя на днях видел, с немецкой овчаркой?

— Ах с этой, — Банник расслабился, — бегает, где-то.

— Ты поосторожней с ней, — сказал я, — живодеры бездомных собак ловят, как бы ее не поймали.

Тимофей неожиданно засмеялся. Смех получился нехороший, словно ворона каркала.

— Нет. Они ее не поймают, — сказал он и вдруг, совершенно театрально, стянул кепку, поклонился и ушел в кусты.

— Пока! — крикнул я вслед, но Банник не ответил.

Я пожал плечами и наклонился за очередным грибом. Что возьмешь с сумасшедшего?

Незаметно я подошел к самому лесу. Собственно, в зарослях делать мне было совершенно нечего, но я зачем-то шагнул на знакомую тропинку и зашагал между старыми елками. В детстве эти места были исхожены вдоль и поперек, поэтому заблудиться здесь было совершенно невозможно. Грибы среди елок не росли, и я просто наслаждался запахами леса и красивыми видами. Возле ручья я остановился и оглянулся. Последние несколько минут меня преследовало ощущение, что за мной кто-то идет по пятам. Возможно это Банник решил вернуться и поговорить.

На тропинке стоял довольно крупный серый зверь. Сначала я подумал, что это собака, но потом заметил, что хвост у него поджат и вспомнил, что по словам местных жителей так выглядит волк. Натуралист из меня был не важный. Когда-то в детстве я читал книги Виталия Бианки, но сейчас все равно не смог бы вспомнить описание хищника.

Зверь спокойно стоял и разглядывал меня.

Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом он мигнул, развернулся и не торопясь скрылся в чаще.

Я еще немного постоял, потом подошел к ручью, вымыл руки и пошел домой. На сегодня неожиданных встреч для меня было довольно.

До Машкиного возвращения я успел принять душ, переодеться, почистить и приготовить грибы, накрыть на стол и даже немного прибрать в квартире. Без десяти три я вышел из подъезда. Во дворе на лавочке сидели угрюмые старухи, которые проводили меня настороженными взглядами и сразу зашептались. Я не стал обращать на них внимания и расположился с книжкой на скамейке возле детской площадки. У тети была хорошая библиотека, которая не давала мне умереть от скуки. Большинство книг я помнил с детства и относился к ним с почтением и любовью. Бедная тетя доставала их в советские времена с большим трудом, заказывала через знакомых в Москве, собирала и сдавала макулатуру, чтобы, потом, получить билетики на приобретение той или иной редкой книги.

Вообще я понимал, что веду себя, как свинья. В городе Н… я провел уже больше недели, но так и не удосужился навестить могилу тети. Нора Петровна уже несколько раз упрекала меня в этом и была совершенно права. Я никогда не любил кладбища, потому что холодные могильные камни совершенно не ассоциировались у меня с конкретными людьми. Я воспринимал тетю, как живого человека, который, вдруг, оказался где-то очень далеко, на краю вселенной и навестить ее нет никакой возможности. Наверно, такое отношение к мертвым сформировалось у меня еще в детстве, поэтому посещение могил, я воспринимал, как скучную, лишенную всякого смысла, повинность. Единственное, что заставляло меня появляться на кладбищах, это чувство долга перед умершими, я старался следить за тем, чтобы надгробия выглядели подобающим образом.

Как выяснилось за Машку мы могли не волноваться. Она появилась в окружении целой толпы мальчишек и девчонок, которые не только не дали бы ее в обиду, но, казалось, сами могли обидеть кого угодно.

Тем не менее она с гордостью сообщила всем, что ее встречают, позволила мне взять ее сумку и проводить до квартиры. От грибов она отказалась и сказала, что будет делать уроки, поэтому мне пришлось обедать в одиночестве.

Последнее время я совсем обленился, после обеда прилег на диван, а проснулся уже около восьми от звонка в дверь.

Тетя Нора пришла меня поблагодарить за то, что встретил ребенка. Она принесла с собой ватрушку, и я усадил ее пить чай.

Мы поговорили о всяких пустяках, соседка рассказала о работе, о том, что с наступлением холодов, покупать ее товары стали чаще, и если так пойдет дальше, то к новому году заработок может увеличиться почти в два раза.

— Только бы оборотня этого проклятого поймали поскорее.

— Какого оборотня? — не понял я.

— Ну, собаку эту, которая людей убивает, — пояснила тетя Нора.

— Так-то собака, а оборотень здесь причем?

— Говорят, что не простая это собака, — тетя Нора почему-то перешла на шепот, — во-первых по кабельному наш местный краевед выступал, Борис Борисович, и про нечисть рассказывал, а во-вторых сегодня тетки на рынке говорили.

— О чем?

— Ну сам посуди, Лорд уж на что хулиган был и все время ножик в кармане носил, да и второй то покойник тоже, тот еще бандит, а не убереглись, значит не ожидали ничего плохого. Получается, что они кого-то к себе совсем близко подпустили и не побоялись.

Значит знакомого встретили, а он взял и обернулся собакой.

Я смотрел на соседку и не знал, что делать, то ли смеяться, то ли за голову хвататься.

— Да, что ты тетя Нора? Ну какие оборотни, 21 век на дворе.

Она махнула на меня рукой.

— Да я и сама не верю, вот только люди в городе говорят. И еще говорят, что все дорожки к больнице ведут, к доктору нашему.

Вот это было по-настоящему плохо. Глупых людей везде много, но, если они от страха начинают искать виноватых, жди беды. Если бы мы сейчас сидели, где-нибудь на питерской кухне, я бы на слова соседки даже внимания не обратил, но здесь в этих диких местах пьяным мужикам может прийти в голову все, что угодно. Мне совсем не хотелось, чтобы какой-нибудь алкаш взял обрезок трубы и пошел разбираться с оборотнем — Лидским.

— Тетя Нора! Коля весь город лечит, скольких людей с того света вытащил, а вы его в душегубы записали.

Соседка вздохнула.

— Да я понимаю, что ерунда все это, вот только пусть он поосторожней будет. Народ много чего по темным углам шепчет. Я и говорю, скорее бы поймали собаку эту проклятую, пока не случилось ничего.

Когда она ушла, я задумался.

Нора Петровна, хотя и была женщиной простой и в институте не училась, но всегда отличалась умом и главное, живой житейской мудростью. Конечно ни в какую нечисть она не верила, и разговор этот завела исключительно для того, чтобы предупредить меня о том, что у местных, от страха, стал ум за разум заходить. Зная не понаслышке, на что способен пьяный работяга, она решила через меня предупредить Лидского. Ах да тетя Нора!

Я улыбнулся и стал звонить Коле.

Сначала он долго не брал трубку, но потом все-таки ответил недовольным голосом.

— Да! Слушаю!

— Привет! Это Хвостов.

— Привет! Что ты трезвонишь, словно случилось что-нибудь? Я из ванной в одном полотенце выскочил.

— Да хотел узнать, где ты — дома или на работе.

— Дома, спать собираюсь ложиться. Мне завтра рано вставать.

— Так больница в девять открывается.

— Ну, а мне раньше надо быть, к семи, — огрызнулся Лидский, — все пока, я пошел, а то вода остынет.

— Пока.

Он отключился, а я подошел к окну и выглянул во двор. На улице стемнело, горели редкие фонари. Интересно, зачем это Коле понадобилось идти в больницу в такую рань? Наверно у него свидание с пухленькой медсестрой, хочет побыть с ней хоть несколько часов перед началом рабочего дня. Вот и хорошо, подумал я, вот и молодец.

Я задвинул занавески и включил телевизор.

Утром я отправился на кладбище. Для того, чтобы добраться до погоста мне пришлось сначала долго ехать на автобусе, а потом пройти около километра по проселочной дороге.

Кладбище было старым и занимало довольно приличный участок соснового леса. Решетку обновили, покрасили домик сторожей и повесили новые чугунные ворота.

Нора Петровна подробно рассказала мне, где найти тетину могилу и даже нарисовала карту, поэтому я почти сразу нашел нужное место. За могилой явно следили. Возле черного гранитного камня с именем, датой рождения и смерти, была вкопана стеклянная банка, из которой торчали засохшие хризантемы, а в изголовье, прямо в песок были воткнуты, поблекшие от непогоды, искусственные цветы.

За лето все заросло сорняками, поэтому первым делом я вырвал и выкопал, заранее припасенным садовым совком, разросшиеся люпины и какую-то непонятную траву, убрал из банки сухие цветы, а на их место поставил белые розы. После того, как я расчистил пространство, помыл и протер камень, могила стала выглядеть по-другому.

Занимаясь своим нехитрым делом, я мысленно разговаривал с тетей и просил у нее прощения за свое долгое отсутствие.

Когда работа была закончена, я еще раз оглядел могилу, поправил цветы, кивнул, словно прощаясь с живым человеком и быстро зашагал к автобусной остановке.

Почему-то мне казалось, что на «том свете», тетушка обязательно мне все выскажет и про долгое отсутствие, и про обидное невнимание к родне. Ну и ладно, я был бы совсем не против такой встречи.

Вечером я зашел к Норе Петровне. Хорошо, что я не успел поужинать, потому что меня сразу усадили за стол и стали угощать пирожками с картошкой. Пекла тетя Нора часто, любила угощать приятелей и соседей. Особенно ей удавались пирожки и ватрушки. Надо признаться, выпечка получалась у нее намного лучше, чем остальная еда. Машка конечно отвертеться от супа или тушенных овощей не могла, но мне обычно удавалось вовремя сбежать.

Мы засиделись на кухне, обсуждая последние новости. Телевизор у тети Норы работал весь день и выключался только на ночь. Она к этому давно привыкла и уже не обращала внимание на то, что показывал городской кабельный канал. Среди рекламы и занудных выступлений представителей городской администрации, пространно рассказывающих о проделанной работе, мне бросился в глаза задумчивый усатый дядька, в плаще и берете, который на полном серьезе обсуждал с корреспондентом возможность появления в городе настоящего оборотня. Сначала я подумал, что это какой-то розыгрыш, но скоро стало понятно, что гость программы и не думает шутить.

— Бред какой-то, — сказал я, — уже и по телевизору об оборотнях заговорили. Скоро начнут ведьм на кострах сжигать.

— А, это краевед наш, Борис Борисович, — улыбнулась соседка, — он человек знающий, настоящий музей открыл, раскопками занимается.

— Выходит умный человек, а такой вздор несет.

— Вообще-то он во все это и правда верит, — добавила тетя Нора, — говорят, даже про наших оборотней книгу пишет.

Я удивленно уставился на нее. Конечно, о чем только в наше время не пишут. Мне доводилось читать довольно странных авторов — уфологов, ясновидящих и целителей, так что в том, что кто-то решил заняться оборотнями, ничего странного не было. Такая литература всегда найдет своего читателя. Но одно дело наткнуться на подобное чтиво в интернете, и совсем другое выслушивать странные теории по телевизору в городе, где только что загрызли насмерть двух человек.

— Напрасно они это по кабельному показывают, — сказал я, — особенно сейчас.

— А тебе, что совсем не интересно про нечисть эту послушать. Мне вот интересно, — поддела меня соседка, — а то живем скучно и поговорить не о чем, а тут на тебе — оборотень объявился.

Сказать было нечего. Действительно странные и пугающие события последних дней расшевелили наш сонный муравейник и тем для разговоров теперь хватало.

— Мне не интересно, — ответил я, — мне страшно, что он еще кого-нибудь загрызет.

После короткой заставки передача продолжилась, теперь в студии появился еще один персонаж, какой-то мужичок, который якобы видел страшного зверя собственными глазами. Он понес откровенный бред, и краевед довольно бесцеремонно оборвал нового гостя. Казалось свидетель был очень кстати, чтобы подтвердить появление нечисти, но Борис Борисович накинулся на него и разгромил в пух и прах.

— Странный человек, — сказал я, разглядывая краеведа, — интересно было бы с ним поговорить.

— Так и поговори, — тетя Нора подлила мне заварки, — он музей на территории фабрики открыл. Цеха совсем развалились, а контора еще в хорошем состоянии. Вот он на первом этаже и устроился.

На следующий день я оделся по приличней и отправился к заброшенной фабрике. Раньше огромные корпуса выглядели солидно. Построенная еще в конце 19-го века красильня, сначала принадлежала местному купцу, потом была национализирована и прослужила городу верой и правдой до конца 90-х годов.

При Советской власти там работало почти все взрослое население округи, а теперь некогда величественное здание пришло в негодность, ржавые крыши провалились, забор покосился, а круглая водокачка, похожая на башню средневекового замка, обросла мхом. От былого величия осталось только здание конторы, кое-как покрашенное, с целыми окнами и дверью. Кто-то разбил перед входом клумбу и засадил ее неприхотливыми цветами, которые еще держались несмотря на наступление осени.

Я остановился перед входом и задумчиво оглядел старые стены. Что привело меня сюда, почему я вдруг ни с того, ни с сего заинтересовался убийствами, стал прислушиваться к разговорам и сплетням, и даже отправился поговорить с местным краеведом? В сущности, все, что происходит в городе Н… меня совершенно не касается. Через пару месяцев я уеду отсюда и займусь привычными делами, окунусь в жизнь большого города и думать забуду о своей малой родине. До мертвого Лорда и покойного слесаря мне не было никакого дела. Второго я даже не знал. Так зачем же я прошагал через весь город и оказался возле заброшенной фабрики? Ответа не было. Я еще немного постоял и взялся за дверную ручку.

Внутри конторы оказалось чисто и светло, через высокие окна падал холодный дневной свет, пахло свежей краской. Из просторной прихожей вели две двери. Правая оказалась закрыта на висячий замок, поэтому я толкнул левую и вошел в большую залу. Наверно, когда-то здесь была настоящая контора, сидели счетоводы или писари, стояли столы и стулья, а сейчас большое пространство было совершенно пустым, только вдоль стен притулились старые верстаки, переделанные в витрины.

Из дальнего угла мне навстречу поднялся какой-то человек. Краеведа я узнал не сразу, потому что на этот раз он был без костюма, в теплом свитере домашней вязки. Смешной старомодный берет тоже куда-то делся, открыв обширную лысину, в обрамлении спутанных седых волос.

— Здравствуйте, — весело сказал директор музея и направился прямо ко мне.

— Добрый день.

— Вы видимо хотели осмотреть нашу экспозицию? — спросил он, неловко протягивая руку, не то для того, чтобы пожать мою, не то для того, чтобы взять меня под локоть и провести по залу, — но вход у нас платный — 100 рублей.

Я растерялся и поэтому сначала, зачем-то, смущенно пожал краеведу руку, а потом полез за кошельком.

Получив деньги Борис Борисович расплылся в улыбке.

— Что Вас привело в наш скромный музей? Вы не здешний? Из Москвы? — спросил он, разглядывая мой плащ и туфли.

— Да. Я здесь проездом. Увидел Вас по местному телевидению и заинтересовался рассказами про оборотней, — прямо сказал я.

Краевед закашлялся и промокнул глаза несвежим платком.

— Боже мой, — растерянно пробормотал он, — но это же совсем не интересно, ничего там такого нет, старая история.

Я искренне удивился. В студии старичок довольно охотно разглагольствовал на эту тему, а здесь неожиданно смутился. Хотя, возможно, выступление на телевидении было простой саморекламой, и версию об оборотне он приплел ради «красного словца», чтобы заинтересовать зрителей и привлечь в музей побольше народа.

— Вы что же, интересуетесь, так сказать, разными загадками и мифическими персонажами? — не без ехидства поинтересовался он.

— Не в этом дело, — ответил я, — просто в этом городе прошло мое детство, и я никогда раньше не слышал о местных оборотнях. Мне стало любопытно. Это, что же сказка или предание?

— Не совсем, — улыбнулся Борис Борисович, — давайте сделаем так, я покажу Вам музей, а заодно расскажу об оборотне. Согласны?

— Согласен.

Не могу сказать, что экспозиция произвела на меня сильное впечатление. Здесь были фотографии старой фабрики, бывшего хозяина, инженеров и мастеров, документы, несколько довольно безвкусных портретов, написанных каким-то местным умельцем, большая картина под названием «Революционные рабочие», странного вида станок, старинные монеты, две прялки, какие-то плохо узнаваемые ржавые инструменты, фрагменты выловленного из реки парового катера, несколько грамот с портретом Ленина и фото улыбающихся молодых людей, одетых по моде 70-х, из личного архива, какого-то Мохнаткина. Одним словом, на сто рублей экспозиция явно не тянула, максимум на полтинник.

Когда мы оказались возле стола, с отпечатанными на черно-белом принтере рекламными буклетами, Борис Борисович указал мне на стул.

— Прошу садиться, — церемонно сказал он, — а теперь, как и обещал, я расскажу Вам о нашем чудовище или, если угодно, об оборотне города Н…

Оказалось, что ничего мистического в этой старой истории не было. В начале 20 века, еще до революции, случилось несколько ужасных преступлений. Убиты были две молодые женщины. Следствию удалось установить, что их загрыз волк. Охотники прочесали лес, настреляли диких зверей, но убийства продолжились. В общей сложности погибло пять женщин. Прислали чиновника из Москвы, он провел расследование и пришел к выводу, что на месте преступления, вместе с волком присутствовал человек. Полиции удалось выяснить, что один из местных лесников, человек угрюмый и неразговорчивый, нашел в лесу волчонка, вырастил его и всюду водил с собой. Лесника арестовали и допросили. Волка, который крутился поблизости, застрелили. Следователь подозревал, что обвиняемый натравливал на женщин своего зверя, а потом грабил тела. Лесник все отрицал, а ночью в камере повесился. Когда дома у него произвели обыск, то нашли вещи погибших.

— Вот собственно и вся история, — сказал Борис Борисович, — в народе лесника окрестили «оборотнем» и, какое-то время, пугали им маленьких детей.

— Ну, на телевидении Вы говорили совсем другое, — сказал я.

— Уж простите, — директор музей развел руками, — во-первых, журналист попросил поумничать, ему нужен был горячий материал, а во-вторых это я для рекламы музея соловьем разливался. Никто не ходит, — пожаловался Борис Борисович, — а мне надо аренду платить и за свет тоже. Все из своих денег отдаю. Хорошо хоть «Вервольф» помогает.

— Кто? — не понял я.

— Рядом, через стенку скинхеды себе «качалку» сделали. Назвали «Вервольф» — оборотень по-немецки. Вместе аренду платим, не так накладно выходит.

Несколько дней прошли спокойно. Город замер в ожидании новых происшествий, полиция обходила собачников, трясла заводчиков и единственную в городе собачью школу. Лидский подолгу засиживался в больнице, может быть работал, может быть встречался со своей медсестрой. Я в его дела не лез. С Сашкой мы встретились один раз, посидели в кафе и договорились держать связь. Я бездельничал, валялся на диване с книгой, смотрел телевизор и много гулял.

Черт меня дернул приехать в этот город. Садясь на поезд, я представлял себе все по-другому: постоянные встречи старых друзей, веселые пьянки, свидания с бывшей подружкой. Но друзья были заняты своими делами, подружка болталась неизвестно где, а заводить новую я пока не собирался, поэтому отпуск получался однообразный и тоскливый. Собственно, никакого отпуска у меня не было. Я уволился с работы, а новое место должно было освободиться только через пару месяцев. Моя жизнь круто поменялась, я расстался с женщиной, с которой прожил последние 5 лет и был совершенно издерган скандалами. Сидеть в Питере было невыносимо, и я решился проехать через всю страну, чтобы навестить город детства.

Я никому не хотел навязываться, но от скуки опять пригласил одноклассников в гости.

В магазине возле дома меня уже знали. Продавщица оторвалась от сериала и улыбнулась.

— Опять друзей ждете? — спросила она, заворачивая в бумагу селедку.

Удивляться тут было нечему, наш город настолько маленький, что, если в одном районе чихнул, в другом скажут: — будьте здоровы. И хотя мы с друзьями вели себя очень прилично, не шумели и музыку громко не слушали, но все соседи уже знали в какую квартиру ходит главный врач больницы и директор художественной школы.

Зная о предстоящем торжестве, а любую бытовую пьянку, при желании можно так назвать, тетя Нора испекла пирог с рыбой. Сначала мне позвонил Лидский, потом Петров. Они собирались зайти к семи, но жизнь беспощадно скорректировала наши планы.

В 18 часов 12 минут, идущий с рыбалки, пенсионер Васюков услышал за гаражами испуганные крики, и обнаружил в куче опавшей листвы бездыханное тело. Мертвец выглядел ужасно, весь в крови, горло разорванно и пенсионер заголосил так, как еще не кричал никогда в жизни, заметался, выскочил на проспект и рухнул на руки первым попавшимся прохожим. Когда старика привели в чувство он вспомнил, что, то ли видел мелькнувший вдалеке волчий силуэт, то ли нет.

В этот раз все произошло довольно далеко от больницы, но Лидского все-равно допросили. Он был ужасно недоволен, ворчал и злился, но терпеливо ответил на все вопросы и был отпущен около девяти часов вечера.

— Какого черта, — возмущался он, снимая пальто у меня в прихожей, — меня там даже близко не было, десятки свидетелей, которые видели меня в больнице, а я отвечаю на нелепые вопросы.

— Скажи спасибо, что рано отпустили, — сказал Петров, который все это время сидел у меня и уже успел выпить полбутылки водки.

— Спасибо, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Коля, сел за стол, налил себе «штрафную» рюмку и выпил.

Вечер был испорчен. Я пробовал расшевелить одноклассников, но желания веселиться у них пропало, к тому же Петрову несколько раз звонила жена и, что-то выговаривала недовольным тоном. Все разговоры за столом неизменно сводились к происшествию в больничном парке, но так как информации у нас не было никакой, все это напоминало гадание на кофейной гуще.

— Ну, ладно, — не сдавался Петров, — а что полиция говорит? Есть хоть какие-нибудь зацепки, что это за собака, откуда?

— Ничего у них нет, — ответил Лидский, — эксперты говорят, что это крупная псина, и что возле тела нашли мужские следы.

— Ничего себе, — сказал я, вспомнив разговоры об оборотне.

— Да, ладно, — отмахнулся Петров, — в нашем парке всегда много людей. Там везде следы должны быть.

— Ничего подобного, — возразил Николай, — место, где нашли первых покойников довольно безлюдное и находится в стороне от дороги.

— Безлюдное — говоришь, а тела быстро обнаружили, — не согласился Петров.

Они заспорили, но быстро выдохлись.

Мы еще немного посидели, допили бутылку и Лидский с Петровым засобирались домой.

Последнее убийство всколыхнуло горожан и вылилось в несанкционированный митинг, на котором собралось несколько десятков человек. Днем в местных новостях выступили мэр и начальник полиции, а на следующий день объявили большую облаву, которой в нашем городе не бывало с 58 года.

Все, кто имел охотничий билет, могли принять участие в охоте на волков и диких собак.

Про оборотня говорили уже на каждом углу, не скрываясь ругали полицию и требовали защитить детей, стариков и, почему-то особенно, беременных женщин.

Облава должна была состояться завтра в восемь часов утра, а общий сбор был назначен на стадионе в 7.30.

Вечером ко мне заглянула тетя Нора. Когда по телевидению сообщили о том, что леса закрыты для посещения, а местных жителей просят оставаться дома до особого распоряжения, Машка ужасно перепугалась и теперь сидела в комнате, с куклой в обнимку и отказывалась есть.

— Посидел бы ты у нас, что ли, — попросила соседка, — все-таки мужчина в доме. И мне спокойней будет.

Я согласился и устроился в гостиной, пока Нора Петровна кормила и укладывала в спальне перепуганного ребенка.

— Не хочет спать, — пожаловалась соседка, — и поела совсем чуть-чуть, словно птичка поклевала.

— Отдайте ей на растерзание коробку печенья, — ответил я, — она от страха все слопает.

— И правда, — всплеснула руками тетя Нора, — и морса клюквенного ей налью.

Меня тоже напоили морсом и угостили блинами со сметаной.

— А ты завтра на облаву пойдешь? — спросил соседка.

— Не знаю, — сказал я, — у меня и оружия нет, а вот Лидский собирается. Он оказывается охотник.

— И ты с ним сходи.

— Схожу, — согласился я, — разве только за кампанию.

Тетя Нора вышла из комнаты, чем-то погромыхала в кладовке и вернулась с ружьем на перевес. Это была старая горизонталка отечественного производства.

— Муж мой покупал давным-давно, — сказала соседка, — вот и пригодилась.

Она заботливо протерла стволы кухонным полотенцем и протянула мне оружие.

И патроны есть, — сказала она, — где-то в серванте лежат, сейчас найду.

Ружье было старое, но в хорошем состоянии. По моей просьбе тетя Нора раздобыла у соседа немного автомобильного масла и выдала мне несколько ненужных в хозяйстве тряпочек. Вместе с патронами отыскался и шомпол.

Машка съела все печенье и вышла к нам. Она с интересом смотрела, как я чищу двустволку.

— Видишь, — сказал я, — теперь бояться нечего. Если волк к нам заявится, я его застрелю.

Девочка посмотрела на меня с испугом, кивнула и пошла спать.

— И Вы тетя Нора ложитесь, а я на кухне посижу, Вас покараулю.

— Нет уж, — сказала соседка, — оставайся здесь и ложись на диване, а я с Машей посплю.

Я попросил Нору Петровну не стелить белье, а просто дать мне плед и подушку.

Всего в серванте нашлось четыре патрона с дробью. Они были такие старые, что идти с ними на охоту я бы не рискнул.

Стены в квартире были тонкие, двери картонные, поэтому я слышал, как тетя Нора с Машей о чем-то болтали. Когда они затихли, я положил ружье на стол, подстелив под него старую газету, и лег спать.

Утро выдалось серое и холодное. Я зашел к себе, принял душ, выпил чашку кофе и отправился на стадион. Здесь уже яблоку негде было упасть. Многие охотники приехали на внедорожниках целыми группами. От такого кол-ва оружия и камуфляжа рябило в глазах. Стрелки здоровались, обсуждали предстоящую охоту, некоторые уже успели с утра приложиться к бутылке. Я никого не знал, поэтому расположился немного в стороне.

Лидского еще не было. Подъехали несколько полицейских машин и оттуда полезли сотрудники в форме, вооруженные автоматами.

Я уселся на поваленную березу и поставил ружье между ног.

Коля привез с собой Петрова. Лидский был экипирован по высшему разряду: дорогое ружье, широкий нож с вычурной рукояткой, отличные ботинки и одежда, возможно купленная в Москве или заказанная через интернет. Сашка пришел в своей обычной куртке, только на ноги надел болотные сапоги.

— Привет! — окликнул я их.

— Ух, ты! — воскликнул Коля, — да ты вооружен.

— Ерунда, — отмахнулся я, — все равно патроны старые, стрелять нельзя. Взял у тети Норы на прокат.

— Дай посмотреть, — доктор потянулся за двустволкой, — какой калибр?

— Двенадцатый, — ответил я, протягивая ему ружье.

Он сразу завладел оружием и начал исследовать его с видом бывалого охотника. Петров улыбался. Действительно, Лидский выглядел очень забавно в камуфляже и высоких ботинках, а патронов он взял столько, что казалось патронташ сейчас лопнет.

— Мои подойдут, — сказал он, — дам тебе пару штук с пулями.

Он достал два патрона и протянул мне.

Я пожал плечами.

— Спасибо.

Охотники все прибывали.

— Народу-то сколько, — присвистнул Петров.

— Всем хочется оборотня подстрелить, — сказал Лидский и почесал нос.

— И Вы туда же, — не выдержал я, — какой к черту оборотень?

— Все говорят, — ответил Сашка, — вот у Коли даже пуля серебряная есть.

Я с удивлением уставился на друзей.

— Точно, — Коля порылся за пазухой и достал патрон, — специально сделал один.

— Совсем рехнулись, — буркнул я и стал смотреть на охотников.

— Пьяных много, — заметил Петров, — как бы не перестреляли друг друга в лесу.

Я кивнул. Предстоящая прогулка начинала нравиться мне все меньше и меньше.

К нам подошел участковый.

— Добрый день, Николай Александрович, — поздоровался он с Лидским, — Вы с друзьями тоже на охоту собрались?

— Да. Хотим поучаствовать.

Полицейский с сомнением оглядел нас с ног до головы.

— Мы с Вами не знакомы, — сказал он мне.

— Это наш школьный друг, из Петербурга приехал. — вступился за меня Коля.

— Очень приятно, — откликнулся участковый, — у Вас разрешение на оружие имеется, охотничий билет?

— У меня ничего нет, а ружье мне дала соседка Нора Петровна Выхина из 8 квартиры, — честно признался я.

Участковый хмыкнул и повернулся к Петрову.

— А Вы господин художник, я смотрю, вообще без оружия?

Вместо ответа Сашка расстегнул куртку и показал, подвешенный к поясу, туристский топорик.

Полицейский вздохнул.

— Ну вот что, господа, в облаве Вы участвовать не будете. Останетесь здесь, парк охранять.

— Но, позвольте, — Коля попробовал переубедить участкового, но тот не стал его слушать.

— Все из-за Вас клоуны несчастные, — ворчал Лидский, бросая на нас недовольные взгляды, — и черт тебя дернул топор ему показать.

— Коля, — сказал Петров, — поезжай с остальными, а мы с Витей здесь подождем.

Он достал из кармана фляжку.

— У меня и коньяк есть, так что скучать не будем.

— Точно, — поддакнул я, — иди оборотня убивай, а нам и здесь хорошо.

— Дураки, — буркнул доктор.

К облаве привлекли не всех, многих, порядком выпивших граждан, отправили по домам. На поле осталось четверо охотников, которые сказали, что пойдут к высоковольтке стрелять по банкам, они позвали и нас, но мы отказались. У Сашки в рюкзаке оказался сыр, шоколад и одноразовые стаканчики. Мы разлили коньяк и выпили.

В парке и во дворе, который отсюда был хорошо виден, было пусто. Жители соблюдали указания городских властей и сидели по домам.

Со стороны леса раздались выстрелы.

— Теперь точно всех бездомных дворняг перестреляют, — с сожалением сказал Петров.

— Жалко барбосов, — согласился Лидский.

— Вы на похороны пойдете? — спросил Сашка.

Я с удивлением уставился на него.

— На какие похороны?

— Как, на какие? — удивился Петров, — последняя жертва оборотня — Пашка Грушин. Послезавтра хоронят.

Я присвистнул.

Друзья удивленно уставились на меня.

— Что Вы так на меня смотрите? Я не знал, что это его убили. Думал опять какого-нибудь алкаша местного.

Я сокрушенно покачал головой.

— Бедная тетя Нора. Наверно, теперь ее уволят. Она же у Пашки работала.

Лидский затушил сигарету и потянулся к фляжке.

— Не думаю. Грушин рынком не занимался, там всем заправляла жена, а он только за деньгами приезжал. Будет твоя тетя Нора, работать, как всегда, просто выручку придется отдавать не Пашке, а его жене.

— Вдове, — поправил Петров.

Коля кивнул.

Мы выпили не чокаясь. Никто из нас с Грушиным не дружил. Сын директора местного универсама, он всегда одевался лучше всех, был заносчив и жесток. Пашка первый начал курить, выпивать и встречаться с девчонками и казалось знал о жизни, что-то такое, о чем мы все даже не догадывались. Отношения у нас с ним были ровные и я, в отличие от остальных, когда-то даже побывал у него на дне рождения. После школы наши пути окончательно разошлись, и мы совсем перестали общаться.

— А ведь они все вместе учились, — задумчиво сказал Петров, — все, кого оборотень загрыз, из одного техникума.

— В одной группе? — спросил я.

— Нет. Лорд был старше. Он уже диплом писал, когда Пашка на первый курс поступил.

— Странно, — сказал Петров, — Грушин из такой обеспеченной семьи, а закончил только техникум, в институт поступать не стал. Вроде и учился хорошо, и отец бы взятку дал при поступлении, но не захотел, почему-то.

Скоро фляжка опустела, и мы заскучали. Наверно надо было отправляться по домам, но охота еще продолжалась, из леса доносились редкие выстрелы, и мы решили посидеть еще немного. Вышло холодное сентябрьское солнышко. Я сидел и думал о всякой ерунде, Лидский прилег рядом на поваленную березу и задремал, а Петров достал из кармана записную книжку и сделал несколько набросков спящего Николая, специально дорисовывая ему непропорционально большой, гротесковый нос. Так прошло минут двадцать. Неожиданно из-за угла больницы выскочил паренек и со всех ног помчался к нам.

— Похоже не все решили отсиживаться по домам, — задумчиво сказал Сашка. Лидский сел, потер лицо и уставился на бегущего мальчишку.

Что-то с этим ребенком было не так. Расстояние до него было довольно приличное, но я сумел разглядеть, что он, как-то странно, придерживает левой рукой, правую.

Я взял ружье. Следом за парнем, из-за угла, выскочила лохматая собака. Я встал, еще не понимая, что происходит. Увидев нас, мальчишка припустил еще сильнее. Он летел сломя голову и вдруг закричал высоким дурным голосом.

— …ец! — сказал Петров, отложил блокнот и стал медленно подниматься.

Быстрее всех среагировал Коля. Он вскочил и поднял ружье.

— Вот он оборотень! Стреляйте, а то мальчишку сожрет.

Я замешкался.

Парень бежал изо всех сил, но было очевидно, что от собаки ему не уйти.

— Стреляйте! — не своим голосом завопил Петров.

Парень бежал не прямо на нас, а немного вбок, так чтобы оказаться ближе к открытым воротам. Лидский прицелился и выстрелил.

Пес был большой и облезлый, он не лаял, а просто бежал вперед. От выстрела он остановился, присел и повернулся к нам. Я тоже выстрелил.

Собака взвизгнула, подпрыгнула и упала в песок, подняв тучу пыли. Она еще сучила лапами, когда Петров перехватил мальчишку, а Лидский подошел и выстрелил в нее почти в упор.

Когда из больницы прибежал полицейский, мы сказали ему, что собаку застрелил Коля.

Я постарался, как можно быстрее скрыться с места происшествия, чтобы избежать лишних вопросов, и оставил Лидского и Петрова объясняться с представителями власти. Документов на оружие не было, а проблемы тете Норе и мне были не нужны.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что кобель не такой уж большой и страшный. Оказывается, несколько подростков, в тайне от родителей, отправились патрулировать улицы и встретив бездомную собаку, попытались забросать ее камнями. Псина покусала дураков, а когда мальчишки бросились в рассыпную, побежала за одним из них.

На терроризирующего город «оборотня» убитая нами собака не тянула, тем не менее Николай сразу стал героем и о его подвиге написали местные газеты, о Сашке в статье тоже упомянули.

Двустволку я почистил и спрятал в кладовку, а оставшийся патрон вернул Лидскому.

Теория Станиславского о ружье, которое в любом случае, когда-нибудь должно выстрелить, мне совсем не нравилась, поэтому я постарался убрать его, как можно дальше.

Охотники застрелили несколько собак и волков, и администрация поспешила сообщить о том, что страшный зверь убит. Город вздохнул свободно. Вечером на улицах появились гуляющие парочки и пьяные. Не знаю, как ко всему этому отнеслись мои друзья, но я официальным властям не поверил.

Утром я решил осмотреть место, где погиб Грушин. Не знаю, что я собирался там найти. После убийства прошло уже несколько дней. Земля была истоптана зеваками, ограждение давно убрали, а с деревьев осыпались свежие листья. Я не эксперт и не следопыт, поэтому надеяться на то, что мне удастся обнаружить что-то, что не заметили другие, было глупо. Но мне хотелось увидеть все своими глазами. Место было безлюдное и тихое, гаражи, возле которых случилось убийство, стояли здесь с 70-го года и, судя по внешнему виду, давно не использовались по назначению.

Конечно ничего интересного я не нашел, и уже собирался уходить, когда заметил, нарисованную на одной из стен, оскаленную собачью морду. Здесь явно похозяйничала молодежь. Я подошел поближе, чтобы рассмотреть рисунок и прочитать затейливую готическую надпись под ним. На стене было написано: «Werwolf».

В голове родилась совершенно фантастическая картина — скинхеды натравливают собаку на Грушина, а потом рисуют свой отличительный знак. Внимательно осмотреть стены больницы, в том месте, где нашли тела, я не догадался, но кажется никаких символов там не было. Или были, но никто не обратил на них никакого внимания. История с оборотнем, краеведом и его беспокойными соседями становилась все интересней.

На автобусе я доехал до фабрики и отправился в музей. Борис Борисович оказался на месте и очень обрадовался мне, вернее сотне, которую я ему торжественно вручил.

— А я был уверен, что Вы вернетесь, — радостно говорил старик, провожая меня в зал, — я знаете ли сразу вижу человека интересующегося. Дураков много, а изучающих, думающих мало.

Он усадил меня за стол и даже угостил чаем с черствыми пряниками.

— Жестковаты конечно, — говорил он, двигая ко мне мешок со сладостями, — но если макать в кипяток, то и ничего. Вы, конечно, опять про оборотня поговорить хотите?

— И про оборотня, и про соседей ваших. Хочу узнать, что за люди, откуда вообще в нашем городе скинхеды появились.

— Ну, что скинхеды, — удивился краевед, — а какая в сущности разница? Коммунисты есть, либералы есть, демократы есть, даже партия любителей пива есть, вот и они объявились.

— Не безобразничают?

Старик сокрушенно покачал головой.

— Сейчас молодежь уже не та, все безобразничают и хулиганят. Вот все про убийства эти болтают, а сколько в округе людей побили и ограбили, никому не известно. Рабочие окраины. Что же Вы хотите? Напьются и идут первому встречному морду бить.

— Понятно.

Я боялся, что Борис Борисович сейчас надолго затянет стариковские разговоры о том, что раньше такого не было. Слушать о правильной юности моего нового знакомого мне совсем не хотелось.

— А про оборотня нашего ничего больше сказать не можете, вдруг еще похожие случаи были?

Борис Борисович нахмурился.

— Вы понимаете, бывали случаи, которые можно было бы с этим делом связать. Меня и на телевидении об этом спрашивали. Уж больно любят журналисты публику пугать.

Краевед полез в какую-то папку и достал оттуда копии газетных вырезок.

— Вот посмотрите, в 47 году и в 58 случались похожие убийства. Времена были голодные, людям есть было нечего, не то что животным, собаки дичали, сбивались в стаи, задирали скотину, на прохожих нападали.

— И что, расследование не проводили, — поинтересовался я, разглядывая статьи.

— Проводили, подняли старое дело, милиция носом землю рыла, даже потомков лесника — душегуба нашли. Возили их в область, допрашивали, но потом отпустили.

— А они, что же, так и остались жить в нашем городе? — удивился я.

— А что им не жить, — Борис Борисович усмехнулся, — первое время конечно нелегко пришлось, соседи даже дом спалить хотели, но потом как-то забылось все, тем более что люди были простые, как говорится рабочий класс, так что у новых властей к ним претензий не было, скорее наоборот.

Видя, что я потерял интерес к газетным вырезкам, Борис Борисович убрал их в папку.

— Да, последний из их рода до сих пор здесь живет и в том же самом доме, где вещи убитых женщин нашли. Хороший такой мужичок, только пьет много.

— Не может быть, — не поверил я.

— У меня и адрес его где-то сохранился, но такая разруха, — хитрый дед сокрушенно покачал головой, — ничего найти не могу. Надо ремонт делать, но без спонсорской помощи не поднять все самому.

Я достал из кошелька тысячу рублей и положил на стол.

— Хочу пожертвовать на ремонт музея.

— Спасибо, благодетель, — улыбнулся Борис Борисович, — на Овражной улице он живет, дом 3. Это почти у самого леса.

Я вышел из музея и зашагал по дороге в сторону автобусной остановки. Прошлый раз тяжелые покосившиеся чугунные ворота были закрыты на замок, но сегодня они были распахнуты настежь. За ними можно было разглядеть облезлую дверь и стену, расписанную свастиками и собачьими головами. Рядом с воротами на низкой скамеечке развалился толстый бритый парень лет 20-ти. Он курил и пил дешевое пиво из банки. Хлопнула дверь и к нему подошел худой дерганный субъект в кожанке, из-под подвернутых потертых джинсов торчали высокие шнурованные ботинки. На завсегдатаев «качалки» они походили мало, и, если бы не бритые головы и характерная одежда, их можно было бы принять за обычную уличную шпану.

— Здорово дядя, — окликнул меня толстяк, — не боишься по городу в таком плаще ходить?

— Нет, — ответил я и быстро зашагал по дороге.

— Эй, дядя, постой!

Я решил не останавливаться.

Чтобы добраться до автобусной остановки, мне нужно было пройти по открытому месту метров 10 и пересечь небольшой лесок, превращенный местными жителями в подобие городской свалки. Среди зарослей ольхи и черемухи лежали груды ржавого железного хлама. У самых кустов я быстро оглянулся и увидел, что мои новые знакомые решили пуститься за мной в погоню. Место было безлюдное и тихое, и похоже парни хотели поживиться за мой счет. Когда заросли укрыли меня от преследователей, я свернул с дорожки и спрятался за стоящим на боку кузовом старого «Москвича». Скинхеды появились через несколько минут. Они выбежали из-за поворота и остановились. Толстяк запыхался и тяжело дышал.

— Куда он подевался? — спросил тощий парень.

Дорожка в этом месте была прямая, как стрела, и далеко просматривалась.

— Здесь, где-то, — проворчал толстяк, — спрятался червяк.

— Ничего, — тощий хихикнул, — никуда не денется.

В глубинке молодежное движение может принять, какую угодно извращенную форму. Работы в городе нет, перспектив никаких и подростки, закончив школу, сбиваются в опасные стаи. Высокие идеалы ничего не значат, а принадлежность к группировке позволяет чувствовать себя в относительной безопасности. Мне не приходилось сталкиваться в Питере со скинхедами, возможно они довольно милые люди и не задевают прохожих по пустякам, но здесь передо мной оказалась обычная шпана, с которой нужно было держать ухо в остро.

Вечно прятаться в своем укрытии я не собирался, поэтому подхватил с земли увесистый железный стержень и вышел на открытое место.

— Здорово, фашисты!

Теперь я оказался за спиной своих преследователей. Они обернулись. Тощий сделал шаг назад и в сторону, и осклабился. Казалось, что мое появление их не напугало, а скорее позабавило. Меня они не боялись и можно было с уверенностью утверждать, что от рук этих мерзавцев пострадал не один человек.

— Палочку взял, — толстяк хохотнул и стал закатывать рукава рубашки, — ну, сейчас я тебя размажу.

Он пошел прямо на меня. Парень был явно не дурак подраться, если заедет в голову пудовым кулаком, то мало не покажется. Я поднял руку с железной палкой.

Не стоит доставать оружие для того, чтобы напугать хулигана, тем более если Вы не собираетесь пускать его в ход. Я был уверен в том, что этой парочке уже неоднократно пытались дать отпор. Возможно, какой-нибудь бедолага, так же, как и я, тоже хватался за первое, что попадется под руку. Для того, чтобы ударить человека нужно иметь характер и злость. Далеко не у всех, даже в критической ситуации, хватит на это силы духа, и мои преследователи хорошо это знали.

Толстяк шел прямо на меня, а тощий, которого я уже окрестил про себя «хорьком», стал заходить сбоку. Когда-то я занимался фехтованием, и сейчас в памяти сами собой всплыли слова учителя: «Рука с оружием подни-мается вверх со сгибанием в локте, острие описывает дугу над головой, кли-нок, следуя вдоль тела, заносится за левое плечо, кисть проходит над головой слева и…»

Одним словом, я сделал шаг вперед, мгновенно сократив дистанцию, и произвел классический круговой удар по голове слева. Видимо толстяк не ожидал, что я пойду в атаку. Он попробовал выставить руку, но опоздал, помешало выпитое пиво.

Череп у него оказался на удивление крепким, но от сильного удара, он охнул, сел на землю и обхватил голову руками. Я совсем не был уверен в том, что одного раза для него будет достаточно, поэтому, на всякий случай, врезал ему ногой. Он упал и защищаясь, выставил вперед руку.

«Хорек» удивленно уставился сначала на меня, потом на своего раненного товарища, и выхватил из кармана нож.

— Брось ножик, изувечу, — угрожающе сказал я.

С ужасом глядя на своего поверженного товарища, тощий бросил нож и отступил.

— Ты чего мужик, в натуре, — заблеял он, — ты же убил его наверно. Ты чего…

— Вы, поганцы, мужика у гаражей пришили?

— Ты чего, чего, — окончательно перепугался «хорек», — какого мужика?

— Которого якобы оборотень загрыз. Пришили и морду свою собачью рядом нарисовали.

— Не мы это, собака его загрызла, — завопил тощий. Он совсем побелел от страха, наверно решил, что я пришёл мстить за убитого.

— А морду собачью кто нарисовал?

— Да, мы ее везде рисуем, по всему городу.

Толстяк закряхтел и попробовал подняться. Задерживаться здесь мне совсем не хотелось, во-первых, не понятно, на что был способен «хорек», а во-вторых из «качалки», в любой момент, могло появиться подкрепление.

— Бери дружка и валите отсюда. Пойдете за мной, точно убью, — сказал я.

«Хорек» подхватил приятеля и с трудом потащил через кусты. Я подобрал выкидной нож, сложил его и убрал в карман, и часто оглядываясь, зашагал к остановке. Палку я выбросил по дороге. Ждать автобуса было небезопасно, мои новые знакомые могли вернуться, поэтому я поймал попутку и через десять минут был уже возле больницы.

Где находится Овражная я хорошо знал. Когда-то много лет назад на этой улице жил мой приятель Димка. Уже тогда большинство домов стояли пустыми, а теперь, наверно, и вовсе развалились и заросли ивняком. Улица эта шла от самого леса к старой водокачке. Прошлый раз, собирая грибы, я видел в зарослях, какие-то строения, но подумал, что кроме развалин ничего не найду. Кстати, именно там я последний раз видел Банника.

Если бы меня спросили, какого черта я слоняюсь по округе, высматриваю и вынюхиваю, я бы затруднился ответить честно. Наверно мне хотелось уйти от личных проблем, окунувшись с головой в никому не нужное частное расследование. В детективных романах все просто, произошло убийство, и задача главного героя состоит в том, чтобы найти виновного. В моем случае единственным подозреваемым остается собака, волк или непонятное сказочное существо. Кого мне искать и главное зачем? Даже если в доме лесника я обнаружу ужасную собаку, с мордой вымазанной кровью Пашки Грушина, что прикажете с ней делать?

Несмотря на первые заморозки, грибы еще росли и, когда я подобрался к покосившемуся забору, в руках у меня был почти полный пакет. Я свернул на неприметную тропинку и вышел к калитке. Вокруг дома росли высокие кусты черноплодной рябины и шиповника. Из-за забора раздавалось многоголосое тявканье и поскуливание.

— Добрый день! — крикнул я и потянул на себя сгнившую дверцу. Калитка легко поддалась, и я вошел в неухоженный сад. Стоило сделать несколько шагов, как со всех сторон, ко мне кинулись маленькие щенки разных пород и расцветок. Казалось здесь их собралось не меньше десятка. Я замер, с удивлением разглядывая этот забавный зверинец.

— Кыш! Кыш, малышня! — накинулся на них какой-то дядька, одетый в ватные штаны и телогрейку, — пошли прочь, пострелята.

Хозяин оказался совсем не старым, но сильно пьющим мужичком. Он неожиданно обрадовался гостю, тем более, что из кармана моего плаща, как будто нарочно, торчало горлышко бутылки.

Потомка лесника звали Петрович. Он был сильно расстроен, потому что вчера охотники ворвались к нему в дом, все перерыли, искали какую-то собаку-убийцу, нагрубили и даже дали в морду. Мы сели за стол и выпили. Я долго готовился к этому визиту и придумывал с чего начать разговор, но заготовленные фразы мне так и не понадобились.

Петрович оказался довольно приятным человеком. После третьей рюмки он «поплыл» и все мне рассказал. Оказывается, мой старый приятель Тимофей Банов устроил в его доме что-то вроде собачьего приюта. Он приносил сюда щенков, сам их кормил и лечил, а Петровичу за это давал водку и немного денег на еду. С Банником они познакомились давно, вместе выпивали и посещали общественную баню. Взрослых собак здесь отродясь не было, не считая кобеля, который все время ходил с Тишкой, как привязанный.

Мы довольно быстро выпили водку, закусывая ее солеными огурцами. Я старался, чтобы в рюмку Петровича попадало намного больше, чем в мою.

Когда бутылка опустела, я стал прощаться.

— А чего заходил, то? — провожая меня, спросил Петрович.

— За грибами пошел, да заблудился.

— Так ты это, иди прямо по тропинке и выйдешь к больнице. Можешь вдоль забора пойти или через лаз пролезешь, попадешь прямо в парк.

— Какой лаз? — не понял я.

— Так дырка там в заборе, — ответил Петрович, — мне Тишка показал. Она кустами заросла, если не знать, никогда не найдешь.

— Ты заходи с бутылочкой, — добавил он, — а то может щенка возьмешь? Сто рублей всего.

— Не могу, — ответил я, открывая калитку, — может быть в другой раз.

«Все-таки человек странное существо» — думал я, спускаясь с холма: «мы представляем всякие ужасы, придумываем злодеев и демонов, которые на поверку оказываются обычными людьми, добрыми и отзывчивыми. Может быть, когда-то здесь и жил убийца, но сейчас его потомок превратил свой дом и участок в собачий детский сад. Если и стоит искать оборотня, то точно не здесь».

Тропинка привела меня сначала к линии высоковольтных передач, а потом и к забору. Я осмотрел заросли ивняка и обнаружил узкий проход, а за ним пролом в кирпичной стене. Поздней осенью и зимой он хорошо виден, но сейчас его надежно скрывали ветки и пожелтевшие листья.

Я пролез сквозь кусты и втиснулся в проход.

В этом уголке парка все заросло березами и ивняком. Двигаясь вдоль забора, я выбрался на открытое место, и понял, что оказался рядом с кочегаркой. Отсюда до второго корпуса было рукой подать, а до того места, где нашли тело Лорда и того ближе. Сейчас больных в «двойке» не было, окна оставались темными и этот участок парка выглядел невероятно мрачным. Даже днем от этого места становилось не по себе.

Тропинок здесь не было, но высокая трава оказалась примятой и на сырой земле, кое-где, проступали отпечатки следов. Они вели к спуску в подвал. Ржавая крыша просела, ступени растрескались, но на деревянной двери висел новый замок. Когда я стал его осматривать, откуда-то снизу раздалось жалкое поскуливание. Дверь была старая, проломленная в нескольких местах и мне не составило труда заглянуть внутрь. Через широкие щели проникал тусклый свет, и я не сразу, но сумел разглядеть, какое-то шевеление и понял, что в подвале заперты щенки. Их было не то двое, не то трое. Я попытался просунуть в щель палец и в него сразу ткнулся холодный, мокрый нос. Палец лизнули.

Теперь я совсем ничего не понимал. Зачем кому-то понадобилось прятать их в подвале? Банник работал подсобным рабочим в больнице, он возится со щенками и, в принципе, мог бы их тут держать, но зачем, если к его услугам был дом Петровича? А, если это не он прятал здесь щенков, а кто-то другой? Но тогда кто и зачем? В любом случае, с этим нужно было разобраться.

Следующим утром я встал пораньше, оделся потеплее и вернулся к пролому. Щенки были на месте и очень обрадовались моему визиту. Я сказал им несколько ласковых слов, дал облизать палец, а потом спрятался в кустах и решил немного покараулить. Затея оказалась не самая удачная, потому что сидеть на одном месте было холодно и неудобно. Через два часа, проведенных в засаде, я настолько продрог, что уже собирался все бросить и пойти домой греться, когда из-за угла больницы появились три человека. Одного я узнал сразу. Старый плащ и кепку Банника было ни с чем не спутать. Двое других напоминали бандитов из 90-ых. На одном плохо сидел коричневый кожаный плащ, а второй был в короткой куртке и спортивном костюме. В руках они несли переноски, в каких обычно перевозят котов.

Троица дошла до подвала, Банник спустился вниз, раздался скрип замка, веселое тявканье и скоро Тимофей вернулся сначала с одним щенком, потом с другим. Их сразу посадили в переноски.

О чем говорила троица, я не слышал, было слишком далеко, но несколько фраз, которые долетели до меня показались довольно занятными.

— Этот точно за немецкую овчарку сойдет, — сказал качок в спортивном костюме.

Он полез за пазуху, достал пачку денег и отсчитал Баннику несколько купюр.

— В расчете, — сказал он.

Тимофей, что-то ответил и тогда второй бандит сказал, — в среду приедем, подбери барбосов получше.

Они развернулись и ушли. Я подождал, пока Банник запрет подвал и скроется из глаз, выбрался из кустов и зашагал к дому. Оказывается, мой бывший одноклассник живет довольно насыщенной тайной жизнью.

Дома я выпил кофе и принял горячую ванну. Немного отогревшись и придя в себя, я уселся за стол и стал думать, что делать дальше. Кажется, история с «детским садом» в доме Петровича и подвалом начинала проясняться. Похоже Банник приторговывал щенками. Я знал, что стоимость породистой собаки в Москве может доходить до нескольких тысяч долларов. Заводчик отвечает перед покупателем за родословную, а если под видом породистого щенка продают дворнягу?

Криминальный бизнес Банника меня совершенно не волновал, смущало другое. Два убийства из трех случились в двух шагах от старого подвала, и в этом деле постоянно, так или иначе, участвовали собаки. Что это простое совпадение или злой умысел? Я попытался вспомнить все, что слышал о жертвах нападения. Они были знакомы, учились в одном техникуме. Что-то ускользало от меня, не хватало информации. Если ничего не понятно, значит нужно расспросить людей, которые знают на много больше меня. Как говорят: «язык до Киева доведет».

Я привел себя в порядок, оделся по столичному. Достал из шкафа рубашку и пиджак, надел плащ и хорошие туфли.

Занятия в колледже должны были уже закончиться, поэтому, когда я вошел в просторный вестибюль, то застал там только охранника и уборщицу.

— Добрый день, — вежливо поздоровался я, — мне нужно увидеть директора или кого-нибудь из заместителей.

— Добрый день, — буркнул в ответ охранник. Такой тип людей я знал довольно хорошо. Отставной военный или бывший полицейский. Суровый и неподкупный страж, который с удовольствием отчитает опоздавшего ученика, прогонит праздно шатающегося бездельника и с удовольствием выпьет рюмочку в подсобке, когда его никто не видит. Он сразу оценил мой внешний вид.

— Вы по какому вопросу? — важно спросил сторож, давая понять, что только он обладает правом решать пускать меня в святая святых или нет.

— Видите ли, — как можно мягче сказал я, — редакция направила меня к вам из Москвы. Мы хотели бы напечатать материал о колледже.

— Вы из газеты? — уже другим тоном поинтересовался охранник.

— Это не совсем газета, — ответил я, с интересом оглядываясь по сторонам, — это официальный печатный орган министерства образования, журнал «Среднее специальное образование России».

Обычно слова «официальный» и «министерство» на таких людей оказывают магическое действие. Меня сразу пропустили внутрь и даже проводили к заместителю по внеклассной работе.

Дарье Ивановне на днях исполнилось 52 года, она была одинока, имела лишний вес и весьма туманные планы на будущее. Мой визит отвлек ее от слойки с повидлом.

Узнав, что меня командировали прямо из Москвы для того, чтобы написать статью о колледже, она сначала потеряла дар речи, а потом снабдила меня кучей всякой совершенно бесполезной информации. Мы проговорили около получаса, все что она рассказывала, я тщательно записывал в блокнот, иногда переспрашивал и задавал уточняющие вопросы. В колледже она работала давно, многое помнила и оказалась для меня очень важным источником информации.

— Знаете, — сказал я, — все что Вы рассказали очень хорошо характеризует ваше учебное заведение, но для того, чтобы написать статью мне нужна более точная информация. Например, как Вы пережили трудные 90-е годы? Я бы хотел построить материал на противоречиях. Может быть в этих стенах учились вместе, какой-нибудь уголовный авторитет и знаменитый ученный?

— Зачем Вам это? — испугалась Дарья Ивановна.

— Видите ли, я бы хотел рассказать в материале о том, как педагоги вашего колледжа преодолевали тяжелые годы, воспитывали трудных учеников и наконец сделали из обычного ПТУ, известное на всю Россию учебное заведение. Я тут, случайно, услышал одну историю…

Конечно она не хотела говорить о плохом, но, с большим трудом, мне все-таки удалось выведать у нее подробности трагедии, случившейся с Банником. Тимофея избили Пашка Грушин, Лорд и некто Семен Мордовкин. Тогда дело замяли, потому что за сына с друзьями вступился отец Павла, директор местного универсама. Дарья Ивановна юлила, смущалась и недоговаривала, но судя по всему, папаша хорошо заплатил, чтобы замять дело.

— Но Вы не подумайте, — забеспокоилась завуч, — у нас такого больше никогда не случалось.

— Знаете, — я постарался ее успокоить, — это было так давно, что писать об этом в статье мы не будем. Пусть это останется нашей с Вами маленькой тайной. А теперь расскажите, пожалуйста, о ваших лучших учениках.

Когда я вышел из колледжа мимо проезжала траурная процессия: впереди ехал сверкающий черный катафалк, следом несколько мерседесов и автобус. Машины были новые. Я даже не предполагал, что в нашем городе можно заказать такие для похорон.

В дверях я столкнулся с охранником. Пока мы общались с завучем, к нему зашел приятель и теперь они вместе вышли на крыльцо покурить, и поглазеть на похоронный кортеж.

— Вот и конец Пашке — кровопийце, — сказал охранник. Его приятель кивнул и смачно плюнул на землю.

Мне показалось, что на левой ноге развязался шнурок, поэтому я присел и занялся ботинком.

— Весь бизнес в городе под себя подмял. А теперь все, конец упырю. Бандиты и менты не смогли, так до него оборотень добрался. Сначала дружков его загрыз, а потом и самого.

Охранник выбросил окурок в урну.

Я наконец справился с ботинком и пошел по своим делам.

Вечером я пришел к Норе Петровне. Соседка быстро накрыла на стол.

— Говорят, ты опять за грибами ходил. Вот и молодец, — сказала она — наконец делом занялся. Еще бы на речку сходил, рыбы наловил, а то все дома сидишь, да книжки читаешь. Так и с ума сойти не долго.

— Обязательно схожу. Не вечно же мне на печи лежать.

Машка быстро поела и ушла делать уроки, а мы с соседкой засиделись за столом.

— Скажите Нора Петровна, а правда, что Пашка Грушин, Мордовкин и Лорд все это время дружили?

— Ну, Пашка и Мордовкин точно одна шайка лейка. Иногда даже Сенька вместо Грушина у меня деньги в конце дня принимал. Правда все по совести, даже расписку давал. Говорят, они тут много дел наворотили, бандиты одним словом, весь рынок под ними ходил. Пашка главный, а Сенька на подхвате.

— Так ведь Мордовкин простым слесарем в ЖЭКе работал? — удивился я.

— Да, какой там слесарь, — тетя Нора махнула рукой, — числился только.

— Не может быть, — не поверил я, — что и Лорд с ними за одно?

— Да, какое там! Он же спился совсем! Хотя, точно не скажу, может помогал иногда в чем-нибудь.

Ночью я долго лежал без сна. Где-то за стеной тихо играла музыка, слышались приглушенные голоса. Из того, что мне удалось узнать получалась совсем не радостная картина. Погибли именно те люди, которые когда-то изувечили Банника. Тимофей собачник, а значит на роль оборотня он подходит лучше всех. Он долго ждал, что мерзавцы понесут заслуженное наказание, надеялся, что я стану следователем и приеду покарать виновных, а когда понял, что справедливости не добиться, натравил на обидчиков собаку. Получалось, что я своим появлением в городе невольно спровоцировал убийства, разрушил мечты Тимофея и сделал из него маньяка.

Что мне делать, как поступить? Говорят, что официальное дело закрыто. Полиция и городская администрация свалили всю вину на стаю диких собак, постреляли бездомных дворняжек и успокоились. И хорошо, и слава богу. А если Тимофей не остановится? Если будут еще убийства?

Я встал и налил себе холодный чай. Ужасно хотелось курить. Пять лет назад я бросил и начинать опять не собирался, но иногда ночами становилось очень тяжело.

За окном расшумелись местные пьяницы. Сначала кто-то кого-то бил, потом драчуны долго мирились и признавались друг другу в любви.

Казалось, что здесь все еще 90-е годы, всюду нищета, пьянь и бандиты. Эти Лорды, Мордовкины и Грушины — настоящая криминальная группировка, которая держала в страхе всю округу. Теперь стало понятно, почему так испугался тощий скинхед, когда я стал расспрашивать его про убийство Пашки. Наверно подумал, что я пришел отомстить за дружка.

Как, все-таки, странно устроен мир. Ответы на все вопросы, с самого начала, были у меня под носом. Все в городе знали о том, что Лорд, Пашка и Мордовкин одна компания и только я оставался в неведении. Я вспомнил слова Лидского о том, что Лорд отнимает деньги у Банника, вспомнил жалобы Тимофея на людей, которые ему угрожают. Фрагменты мозаики сложились в общую картину. Все встало на свои места: спасенные щенки, странные знакомые Тимофея, жестокий бизнес Пашки. Конечно я мог ошибаться и теперь, для того чтобы поставить в этом деле жирную точку, мне обязательно нужно было поговорить с любителем собак и несчастным сумасшедшим Тимофем Бановым.

В больнице Банника не оказалось и расспросить о нем никого не удалось. Местные жители решили, что оборотня бояться больше нечего и толпой хлынули на прием, так что Лидский и весь медицинский персонал были заняты.

Я обошел парк, подергал запертую дверь кочегарки и решил осмотреть подвал. За вторым корпусом было тихо и сумрачно. Я прошел по влажной траве и, как раз, собирался спуститься вниз по лестнице, когда услышал за спиной приглушенный смешок. В абсолютной тишине он прозвучал довольно зловеще.

Я резко обернулся и увидел Банника, который стоял в нескольких метрах за моей спиной. Видимо, он только что выбрался из пролома в стене. Его здоровенная собака стояла рядом и скалила зубы.

— Разнюхал значит, — сказал он, — разузнал.

— Да. Твоих щенков я нашел.

Банник закивал головой.

— Что будешь делать?

— Зависит от того, что ты мне расскажешь.

Он молча уставился на меня, собака зарычала. Псина была здоровая и при мысли о том, что, возможно, она убила трех человек, мне стало не по себе. Сейчас бы очень пригодилось ружье тети Норы. Машинально я сунул руку в карман плаща и неожиданно наткнулся на ножик, который отнял у скинхедов. В суете последних дней я совершенно о нем забыл. Осторожно, чтобы не привлекать внимания, я вытащил его из кармана и убрал за спину. Оружие придало мне уверенности.

— Вы с дружками продаете дворняг под видом породистых щенков. Здесь покупателей не найти, поэтому их везут в областной центр.

Банник молча смотрел на меня.

— Лорд случайно об этом узнал и потребовал с тебя денег за молчание.

— Я не хочу отвечать на твои вопросы, — буркнул Банник и замотал большой головой, — ты не следователь.

— Ты натравил собаку на Лорда. Он погиб, но, перед смертью, успел рассказать обо всем своим друзьям, и Мордовкин тоже пришел к тебе за деньгами. Он тебе угрожал?

Тимофей икнул и беспокойно огляделся.

— Ты убил Лорда, Мордовкина и Грушина?

— Я их не трогал, — взвизгнул он.

Потревоженные криком вороны взлетели с деревьев и заголосили над нашими головами.

— А кто, Тимофей? Кто их убил? Скажи мне правду.

Банник скосил глаза на собаку, и только сейчас я понял, с каким трудом, все это время, он сдерживал своего пса. Это было странное зрелище — худой сутулый человечек, из последних сил цеплялся за поводок, надеясь удержать разъяренное животное. Я где-то читал, что зверь, однажды попробовав человеческой крови, уже не будет прежним. Передо мной была не собака, а чудовище, людоед. Я, наконец, нашел оборотня.

Тимофей не то чтобы разжал пальцы, но, натянутый словно струна, поводок выскользнул из руки, и собака бросилась на меня. Она не залаяла, не зарычала, а стремительно кинулась мне на грудь.

Не могу сказать, что был к этому готов. Почему-то я надеялся, что мне удастся спокойно поговорить с Тимофеем, и конечно не ожидал, что он спустит на меня своего пса.

В последний момент я успел нажать кнопку выкидного ножа и в слепую ударить. Собака сбила меня с ног и вдавила в податливую землю. Левой рукой я вцепился снизу в собачью челюсть, а правой ударил еще несколько раз, чувствуя, как теплая липкая кровь течет по пальцам. Огромные зубы щелкнули возле моего лица. Собака забилась, выворачивая мне руку и заскребла лапами, разрывая одежду.

Банник закричал, а я задергался под тяжелым звериным телом, извиваясь, словно змея и пытаясь высвободиться. От тяжелого удара кружилась голова и болела грудь, и когда я попытался подняться, боль в поврежденном колене вынудила меня опять опуститься на землю.

Банник смотрел на меня с нескрываемым ужасом. Он словно рыба, выброшенная на берег, разевал рот, но, казалось, не мог произнести не звука.

— Иди сюда, — прохрипел я, — помоги встать.

Мои слова вернули его к действительности. Он замахал руками и бросился в кусты.

Мне кое-как удалось подняться на ноги и доковылять до приемного покоя. Когда я, расцарапанный, в изодранной одежде, предстал перед дежурной медсестрой, она охнула, всплеснула руками и бросилась по коридору за доктором.

Благодаря личному знакомству с главным врачом я получил отдельную палату и вполне приличную койку. Если не считать серьезных ушибов, разбитой головы, множества царапин и поврежденного мениска, можно было сказать, что я легко отделался.

Вставать мне не разрешали, да я, наверно, и не смог бы. После того, как меня осмотрели, Лидский куда-то уехал, потом вернулся и надел мне на ногу странного вида бандаж, который не давал сгибать ногу в колене. Стало значительно лучше. Мне сделали несколько уколов, рентген, взяли анализы и наконец оставили в покое. Палата была рассчитана на четырех человек, и одному здесь было неуютно. Зато вид из окна был хороший.

Днем меня навестили Нора Петровна и Машка, они принесли пирожки и клюквенный морс в бутылке из-под лимонада, а вечером заявились Петров и Лидский.

Они уселись на стулья и приготовились выслушать мою историю.

— Привет друзья, — сказал я, садясь на кровати, — тетя Нора пирожков принесла, так что угощайтесь. Водки, к сожалению, нет, могу предложить морс.

Лидский достал из портфеля бутылку водки, докторскую колбасу, банку соленых огурцов и черный хлеб. Начало было многообещающим.