Без души

Глава 2.1 Шаг в прошлое

— Шарисс? — мужчина повертел в руках пустой бокал и, посмотрев на изящный столик, который был заставлен хрустальными графинами, налил из крайнего. Изучил густую жидкость черного цвета и, наконец, отпил. Прикрыл глаза, наслаждаясь дивным вкусом, после чего сообщил:

— Вот нечего вам, старшим лордам, больше делать, как издеваться над благородными напитками! У нас, людей, как? Белое — красное, молодое — выдержанное. Ну, из разных ягод делаем, травы используем… Но вот это что? Магией несёт — только травиться! Вкусно…

Мужчина звучно захохотал — уж действительно Адриан был последним человеком, который бы стал заботиться о своём здоровье. Пускай лекари над ним трясутся, стыдно мужчине, подобно девице, о себе переживать. Однако его речь и смех были оставлены без должного внимания. Несколько минут, пока он допивал вино, не стесняясь наполнить бокал до краёв, в небольшой комнате царила тишина. Наконец, Король — Всех — Людей снова не выдержал.

— Да сколько же можно? Уснул, что ли?

Ответом ему стал тихий вздох. Сидящий в соседнем кресле князь вздрогнул и схватился руками за голову. Тонкие пальцы помассировали виски и привычно коснулись черной повязки, которая закрывала его глаза. Потом Шарисс осторожно повернулся на голос Адриана. Чуть ошибся, остановившись слепым взглядом на уровне двери.

— Ты знаешь, что нужно время. Иногда меня поражает смертное нетерпение. Ты не мог бы налить вина и мне? Не хочется звать слуг, — губы седого, как лунь, молодого мужчины тронула рассеянная улыбка, — нужно придти в себя, а после я расскажу, что видел.

Адриан пожал плечами, наполнив второй бокал всё тем же черным вином, и бережно вложил тонкую ножку в протянутую руку князя. Тот поднёс к губам и сделал крошечный глоток. Красивое лицо расслабилось, недавняя боль медленно стиралась, оставляя после себя серебристое свечение — магия всегда окружала Шарисса облаком света, чтобы никто не мог усомниться, что перед ним Видящий.

Они рождались крайне редко. Седому младенцу сразу же прочно закрывали глаза черной лентой, чтобы он ни на секунду не успел увидеть окружающий мир. Иначе дар мог обратиться в проклятье — тогда новорожденного убивали, проводя круг ритуалов во имя слепой пряхи. Как только появлялся новый Видящий, старый князь спускался в чертоги госпожи Судьбы. Ни любви, ни родной крови, ни надежды оставить детей. Только боль — плата за взгляд. За возможность пользоваться слепыми глазами пряхи, чтобы видеть тонкие нити чужих судеб.

Только одиночество, а ещё фанатичное поклонение.

Шарисс наклонил голову, словно прислушиваясь к чему-то. Но нет, всё, что госпожа хотела, уже показала своему сыну. Он отпил ещё и попытался поставить бокал на столик. Адриан в последний момент перехватил тонкую руку, чтобы напиток не расплескался по белоснежному длинноворсному ковру.

— Извини, кажется, я никогда к этому не привыкну, — и снова рассеянная улыбка, так не подходящая древнему существу.

Король — Всех — Людей молчал, понимая: князю нужно сосредоточиться, чтобы объяснить то, что он увидел. Но в тот раз молчание не затянулось.

— Знаешь, мой друг… это так странно — увидеть свою смерть.

— Что? Но это невозможно — Видящий зрит все, кроме своей смерти.

— Да, ты, конечно же, знаешь о возможностях Видящих куда больше меня, — ирония была тёплой, — Но ты прав, не могу. Только вот то, что я видел — абсолютный конец, и глупо думать, что я смогу это пережить, — князь покачал головой.

— Мастер?

— О, нет! — смех: — Эрик бесспорно опасен, иначе мы бы не послали за мальчиком, но в тоже время он, даже если продаст всего себя безумной госпоже, не будет способен на такое. Не знаю, как описать. Я видел Бездну, обладающую холодным расчетливым разумом Зверя, — он странно улыбнулся. — Сохрани нас тихая госпожа…

…Девять шагов на шесть. Маленькое зарешеченное окошко под самым потолком и ведро для нужд в углу. Таков каждый мой день, моя жизнь.

Девять шагов — не много, не мало. Моя камера… девять на шесть шагов. Но я не мечусь по ней. Нет сил, нет желания. Я сижу в углу, обхватив руками голову, сдавливая пальцами виски, пытаюсь прогнать голоса… вкрадчивый шепот, истеричные крики, мольбы, угрозы. Голоса перебивают друг друга, перемешиваются, и дурнота подкатывает к горлу плотным комком, перекрывая доступ в легкие затхлому воздуху.

Холодно.

Они умирают снова и снова в моей памяти.

Внутри головы пусто, только большой экран, на котором кто-то раз за разом прокручивает черно — белый фильм, до краев наполненный моими кошмарами. Тихо шуршит и потрескивает старая пленка, то и дело пробегают по выцветшей действительности темные полосы, зигзаги. Я, не отрываясь, смотрю в их глаза и спокойные, застывшие восковыми масками лица. Их нет. Никого. Тела давно съели черви, и жизнь смерила боль… для других, не для меня.

Мой ад, моя пытка раз за разом видеть их смерть, слышать крики. Смотреть, как они оставляют меня. Тихо шуршит пленка, отматываясь назад, заставляя снова и снова вспоминать. Умирать вместе с ними. Кричать. День ото дня, ночь от ночи. Другие воспоминания блекнут, оставляют меня. Одного со своими страхами. Так же, как оставили другие. Это не сумасшествие… Я уже забыл как это — улыбаться. Скулы сводит судорогой, еще одна попытка — нет, бесполезно.

Больно. Боль не оставляет меня ни на секунду: выедая душу, плавя кости, заставляя сплевывать на обрывки одежды крупные сгустки крови. Сворачиваюсь на холодном полу, подтягивая колени к животу.

Мама, мамочка, как же мне больно… Где же ты? Помоги, пожалуйста, спаси меня. Я не знаю, что сделал, чем провинился перед тобою, что ты не приходишь, но прошу — не сердись на меня, прости. Просто вернись. Я так хочу услышать твой голос. Мне так плохо, так не хватает тепла. Забери меня отсюда. Забери. Я обещаю больше никогда не уходить из дома, я обещаю… мама.

Пожалуйста…

Мама, почему мне так больно?

Я слышу у входа в камеру сиплое дыхание стражей и затыкаю уши, когда крики становятся совсем невыносимыми, но это не помогает… они внутри черепа, внутри моего мозга. Хочется высверлить их оттуда, вытянуть, выбить, стереть. Забыть спокойные лица с печатью смерти. Не знаю, как передать мой кошмар, ставший явью — здесь не помогут ни слова, ни сравненья. Как объяснить, что мои руки в грубой сетке неровных шрамов? Что я сам раздираю себя до крови, чтобы заглушить одну боль другой? И все чаще и чаще думаю о том, что можно удариться виском об острый выступ в каменной стене, заставив голоса заткнуться раз и навсегда.

Эта позорная мысль становится все более навязчивой с каждым днем.

А еще ко мне приходят они. С бледных костей свешиваются куски плоти, обрывки одежды тащатся по полу, а глаза давно вытекли. Они обвиняют меня в своей смерти. Говорят, что это мое наказание. Что так надо. Что я не достоин ничего другого. Они говорят, и я практически слышу вкрадчивый смех за спиной.

Девять шагов на шесть — границы моего бреда.

Сильнее и сильнее надавливаю пальцами на виски и зажмуриваюсь. Нет, нет! Нет… Это не правда! Я не виноват… не виновен. Я сделал все, что смог… я не хотел их смерти.

Я не хотел.

Господи, я не хотел!

Но им все равно. Они смеются, и синие губы расползаются в гримасах улыбок — они счастливы, что я здесь, что боль мучает меня.

А еще мне снятся дети. В лабиринтах своих кошмаров я слышу детские голоса, звонкий смех. Зыбкие тени скользят за порогом реальности. Играют со мной в прятки. Дети же любят играть? Я пытаюсь их отыскать, зову. Бегу. А стены давят, сужаясь плотным кольцом, и в переливах звонких колокольчиков я все чаще слышу торжество.

Они тоже счастливы, что я здесь.

В одном из снов я увидел маленькую девочку. Она стояла спиной ко мне, рыжие кудри красным золотом стекали по плечикам. Казалось, она не двигалась, но я никак не мог ее догнать. В конце сна, сделав последнее усилие, я прикоснулся к ней, заставляя повернуться. У девочки не было лица — рыжие пряди обрамляли пустоту. Кажется, именно тогда я понял, что означает слово ужас…

Мне плохо.

Как же мне плохо. Но они говорят, я заслужил эту боль.

Лишь раз в полгода ее улыбка возвращает мне надежду. Это слово — что оно означает? Не помню… Но ничего, она придёт, и голоса ненадолго оставят меня.

Господи, сколько я здесь? Когда же ты заберешь меня к себе… когда же ты отпустишь мою душу на свободу.

Девять на шесть шагов: не много — не мало. Но я не мечусь по своей клетке. У меня просто не хватает сил.

— Ты уверен, что на меня эта гадость не подействует? — Леша с сомнением посмотрел на крошечный пузырёк из тёмного стекла.

— Уверен. Или ты думаешь, я стану разбрасываться словами? Просто добавь им «эту гадость» в чай, дальше пойдёт цепная реакция — все, кто будут с ними встречаться, станут забывать меня. Исчезнут документы, фотографии, напоминания. Всё. Это лучший выход. У меня слишком много неоконченных дел, чтобы возвращаться.

— Ты обещал провести как-нибудь к себе, — протянул брат, все ещё сомневаясь: не проще ли после моего ухода разбить чертово зелье как можно дальше от дома.

— Проведу, как обустроюсь. Пришлю за тобой Девеана, — я усмехнулся, наблюдая, как скривился мой надзиратель.

— Только сделай это раньше, чем превратишь там все в руины и пепел, — брат сунул флакончик в карман джинсов и посмотрел мне за спину, где на длинной лавочке сидели проводники. Сощурил глаза: — Ты уверен, что не стоит сейчас…

Я рассмеялся.

— Леша, ты неподражаем в своём милосердии. Вот сразу и все. Нет, конечно, я затягивать агонию не буду — только поиграю в спасителя, а уже потом закончу, — скулы свело судорогой, но я удержал на лице спокойное выражение. Бездна знает, чего мне стоило удерживать тонкий контур вокруг пустоты, которая стремилась размыть барьеры Девеана. Да, они отрезали подставную иллюзию, но доставляли некоторый дискомфорт.

Бывают такие моменты, когда моё уродство приходится очень кстати.

Иногда мне нравится быть монстром.

— Я приглашу тебя до этого.

— Хорошо, ладно. Я добавлю им это в чай, — брат поджал губы, видимо борясь внутри себя между тем, что правильно и что приятно, — только ты это, всё-таки попытайся потом вернуться, да?

— Конечно, если выпадет шанс, я не буду колебаться ни секунды. Счастья тебе, Леша. Прощай.

…Я оглянулся. Проход медленно стирался за моей спиной, разрывая связь между двумя мирами. Тонкая красная полоса несколько секунд, словно в раздумье, украшала ствол большого дерева, а потом исчезла. Жарко. Над головой Тол — тарисс: огромная белая звезда, подарившая жизнь эту миру. Её младшая сестра: Рилл — ано — пока лишь медленно поднималась из-за горизонта.

На самом деле крошечное багровое солнце — далекий красный гигант.

И воздух: чистый, пьянящий. Сколько лет я провёл здесь, в этой реальности, ненавидя сами основы мирозданья, но воздух всегда оставался для меня чудом. И сразу вспоминаю, как когда-то стоял здесь, вертя головой в разные стороны, и глубоко — глубоко дышал, наслаждаясь этим вкусом, так глубоко, что у меня закружилась голова, и появилось странное чувство охмеления.

Прищурившись, я долго смотрел на слепящий шар светила.

Прости, братишка, я обманул тебя. Не нужно тебе видеть монстра, которым собираюсь стать. Нет никакого импульса — ты тоже забудешь всё: и меня, и ту странную сказку. Останется книга, оставленная тебе. Её я окружил пустотой, чтобы сохранить хоть что-то. Скоро ты найдешь файл с текстом, решив, что сам сочинил эту историю. И может быть, ещё увидишь сны, где у тебя есть младший брат.

Не хочу, чтобы оставались пути к отступлению, слишком многое мне нужно сделать и понять. Когда есть куда вернуться, чувствуешь себя защищенным — а это слабость.

Девеан тенью замер за моей спиной, показывая выучку хорошего слуги. Надзиратель согласился на эту роль так быстро и легко, словно ему приказали согласиться. Немногословный защитник странного спасителя — никаких лишних вопросов. Похоже, Пресветлая мать решила защитить свою игрушку всеми возможными способами. Свобода слишком растяжимое понятие, чтобы разбрасываться интересными диковинками.

Мои спутники переминались рядом. Ларин рассматривала свои ладони, не зная с чего начать разговор. Далик хмуро смотрел под ноги. Только Ирэн улыбалась открыто, так же как и в первый раз — тогда она долго отказывалась верить, что я обычный человек. Сейчас же у неё не было даже тени сомнения в моём неземном происхождении. Зачем мне понадобилась эта маска? Наверное, что-то из пережитков прошлого, когда мне действительно хотелось стать ради её взгляда божеством.

Разве что странный прищур, который слишком хорошо знаком мне… только декорации не подходят.

Ирэн… моя родная, светлая Ирэн. Ты ведь умерла. Давным — давно, ещё до того, как встретила в дворцовом парке своего брата. И сейчас на меня смотрит очень похожая на тебя девочка. У неё твоя улыбка, родинка над правой бровью и твои золотисто — рыжие волосы. Но это не ты.

Или ты? Этот внимательный взгляд, который старательно прячется за искренним восхищением, эта улыбка. Кулон на длинной цепочке — капля янтаря. Ты осторожно касаешься безымянного пальца, кажется, сама не замечая этого. Правда. Не хватает того обручального кольца, что я когда-то давно подарил тебе.

Нет, я просто обманываю себя. Вижу то, что хочу видеть.

— Милорд Сергей, — первым заговорил Далик. Новые правила игры заставляли проводников пересматривать зазубренный сценарий, на ходу импровизируя, — наш отряд остановился в селении у леса в доме старосты. Там вы сможете немного привыкнуть к новому миру перед дорогой в старшее княжество. Нужно идти — тут совсем немного. Тёмный мастер знает о вашем приходе и постарается устранить угрозу. Быть может не сразу, но рисковать не стоит.

Я улыбнулся краешком губ. Та же речь, только из уст его драгоценной невесты Ларин, звучала куда как убаюкивающе. Я помню и ответы, и объяснения, которые они приготовили для меня, но всё равно спрошу ещё раз:

— Почему же вы не открыли переход в другой более удобной точке? Неужели ваши маги не способны сами создавать порталы? И приходится рисковать людьми — не последними, чтобы князь подтвердил, что вы привели нужного человека.

— Князь — Видящий! — Ларин Лирье встряхнула тёмными волосами. — Он скажет, что нужно делать!

— К сожалению, наши маги не могут создавать удобные для перемещения точки, милорд, — Далик толкнул девушку, напоминая, с кем она разговаривает.

— Простите, спаситель.

— Ничего страшного, леди. Девеан, думаю, ты успеешь почувствовать опасность? — дождавшись кивка своего надзирателя я, поигрывая тростью, направился в сторону красных деревьев, меж стволов которых вилась тонкая тропка к большому селенью, где первый раз я встретил Эрика.

Оказалось, что это так просто — говорить с предателями и не обращать внимания на рыжую девочку. Теперь не нужно было прилагать особых усилий для поддержания барьера. Я смотрел в их глаза и не видел ничего, кроме надежды и интереса. Их отталкивало моё поведение и холод, они боялись Бездны, которая обитала в моих глазах, но… ни ненависти, ни зависти, ни лжи я не видел. Что же заставило сделать их тот шаг? — ведь сначала они действительно желали стать мне друзьями.

Не понимаю…

У Мастера были удивительные руки. Наверное, именно поэтому ему удавалось сплетать столь сложные импульсы, которые наделяли Эрика страшной силой. Каждое прикосновение — боль. Его палачам никогда не сравниться в умении пытать со своим господином. Он знает это, и приходит редко, чтобы я не успевал привыкнуть.

Чего он добивается? Сначала я думал, моего перехода на сторону безумной госпожи. Потом, что каких-то сведений о старшем княжестве. Нет, ошибся. Эрику просто нравилось причинять боль.

Унижать.

Силой брать то, что не должно было ему принадлежать.

А ещё заводить странные разговоры.

— Доброго дня, Сергей, как самочувствие? — мой ровесник. В отличие от остальных людей, мастер единственный не скрывает свой истинный возраст — ему действительно семнадцать человеческих лет. В синих глазах искреннее сочувствие. А ещё только он называет меня настоящим, данным при рождении именем.

— Здравствуй, Эрик. Думаю, видно, — кричал я только первые дни. Затем отказывался говорить с убийцей и монстром — мастером. Но пытки быстро убедили меня в том, что ничего страшного не случиться, если я заговорю с преемником безумной госпожи. Трусости или предательства в этом нет. И небо на землю не упадет, и реки не побегут вспять. Всего лишь нужно выиграть время, а там подоспеют друзья. Спасут, излечат и тело, и душу.

С ними я смогу забыть этот кошмар.

Все, что происходило в этой комнате.

— Видно… я принёс мазь. Масиб, как всегда, был крайне неаккуратен, — да, этот двухметровый громила знает толк в боли.

Эрик прошёл сквозь решётку — он не любит дверей. И камера у меня странная. Скорее комната: с низким столиком, узкой, но мягкой кроватью, и даже небольшим отгороженным закутком с вполне приличными удобствами. Только вместо двери решётка. Разве так должны держать в плену врагов? Хотя какой из меня враг… спаситель недоделанный. С какой стороны за меч надо браться думаю пять минут. Впрочем, сомневаюсь, что смогу понять этого нечеловека. Не так я представлял себе ужас целого мира.

Эрик сел рядом со мной на кровать. Исполосованной плетью спины коснулась узкая ладонь. Мазь приятно пахла мятой и холодила воспалённую кожу. Он начал с лопаток, осторожными массирующими прикосновениями спускаясь ниже. Но я уже не боялся. Только не после проведенных здесь недель.

— Я отпустил Мирту, к тому же, она почему-то очень не любит тебя. Говорит, чтобы я был с тобой осторожнее. Боится…

— Что я смогу тебя убить? Смешно…

— Действительно, смешно, — мастер смеётся.

Смех у него замечательный. Сдержанный, искренний, звонкий. Я так не умею. Да и из моих знакомых никто так не умеет. Далик смеется хрипло, грубо, очень коротко. Ларин чересчур громко, продолжает даже тогда, когда уже никому не смешно. У Ирэн тоненький надрывный смех и очень испуганный. Шарисс, кажется, вообще никогда в своей жизни не смеялся… — только умер со странной улыбкой на губах.

— Скажи, Сергей, что ты хочешь? Почему ты стал спасителем?

Несколько секунд я просто наслаждаюсь тем, что боль медленно отступает вглубь сознания. Раскачиваюсь на мягких волнах полузабытья. Он всегда лечит меня. Помню, после самого первого раза, когда я не мог сдерживать слез и отчаянных криков, он сидел со мной на полу комнаты, держал за руку, гладил по волосам и успокаивал. Даже принёс настой, от которого все вокруг кружилось и плыло. Эрик говорил, что всё будет замечательно, что меня обязательно спасут друзья.

Что все закончится хорошо.

А потом достал кинжал и пронзил мою ладонь насквозь…

— Знаешь, Эрик, я просто хотел сделать этот мир лучше, чтобы…

— Зачем? — вопрос мастера заставил меня замолчать, оставив маленькое «чтобы» повиснуть в воздухе.

— Как «зачем»? Ты ломаешь этот мир, приносишь в него боль и слёзы, страх. Это должно закончиться.

— Почему ты думаешь, что новое будет лучше? Знаешь, что случится, если это произойдёт? Если ты убьёшь меня? Почему ты думаешь, что другие окажутся гуманнее, попади к ним в руки власть? Даже ты не сможешь удержаться от соблазнов, а чем остальные лучше. У тебя есть другие доводы?

— Причем тут доводы? Ты — тёмный мастер. Не знаю, зачем тебе нужна власть над миром, зачем тебе вообще весь этот фарс: покушения, игры, но ты — зло. Без тебя мир вздохнёт спокойно. Конечно, люди продолжат умирать, ссориться и болеть, но перестанут бояться, что мастер отнимет у них самое дорогое. Только вот одного не понимаю — почему тебя до сих пор не развоплотили боги. Почему они позволяют тебе это?

— Пока я не стремлюсь за границы этой реальности — никому из них не мешаю. Меня не тронут. Они не вмешаются, даже если я решу уничтожить здесь всё. У них свои игры и заботы. Неужели ты до сих пор думаешь, что они справедливы и милосердны? О, нет! Впрочем, не буду рассказывать — это должен понять каждый сам и по — своему. К тому же всех этих борцов за мир развелось слишком много. Ничего страшного не случиться, если кто-нибудь проредит их ряды. Эта война только наше дело. Остальным нет никакой выгоды, чтобы вмешиваться в её ход. Иногда общий враг необходим, как воздух, чтобы светлые и добрые почитатели тихой девчонки не перегрызли друг другу глотки. Вы любите играть в дружбу, выбирать героя, который должен повести всех в бой. Только это весьма шаткая опора — сегодня ты любим и почитаем, а завтра — предадут, и лучший друг первым бросит в тебя камень. Вы любите такую бесполезную вещь — благородство: «Я пойду и приму смерть первым!», «О, нет, что вы, это я первым умру», «Уступите эту честь мне!» — спародировал Эрик диалог издевательским тоном. После чего продолжил:

— А мы смеемся, делая ставки, на какой взаимной уступке начнётся драка. Вы специально придумали все эти титулы, вроде «спасителя». Если просто выбрать из общего стада самого умного, смелого и сильного, так сразу найдётся тот, кто возмутится: «Почему он умнее и лучше меня? Я тоже хочу быть героем!» И вместо того, чтобы истребить зло, вы начнёте воевать между собой. Нам — представителям якобы тёмной стороны — только и останется прибрать трупы да сесть на трон. Но вот если ткнуть в кого-нибудь пальцем и сказать, что он выбран слепой паучихой, то все будут молчать. Завидовать, но тихо, следуя за неудачником, который оказался не в то время, не в том месте. Не то, что мы, как ты сказал — зло. Посмотри, Сергей, как у нас всё просто и красиво. Разве меня кто-то избрал? Или я подошёл под пророчество? Считаешь, безумная госпожа отметила меня одного? Были и другие претенденты. И я сам завоевал право… сила, хитрость, иногда подлость. Думаешь, все мои слуги считают, что я достоин быть тёмным мастером? Половина ненавидит меня и мечтает прирезать, чтобы занять это место. Но как все притворяются! Строгая иерархия, пусть жестокая, намного лучше лицемерия и лизоблюдства, которые развели у себя люди и старшие, прикрыв это мифической честью и прогнившим благородством. Подобный мне мастер необходим здесь, как воздух. Даже сейчас, живя в постоянном страхе, твои беленькие друзья грызутся за право занять более мягкое и удобное место. И они, там наверху, прекрасно осознают, что без света не будет тени, без жестокости и насилия — слова «милосердие», «доброта» потеряют свой вкус. Да — как можно сильнее ослабить противника, да — нанести серьёзный удар, но ни в коем случае не добивать. Даже в самой тёмной комнате должен быть хоть слабый лучик света…

— Я слышал все это много раз ещё у себя в мире. Ты действительно веришь, что необходим этому миру? Ошибаешься, мы не перегрызем друг другу глотки. Это просто тебе нужно оправдание для своего существования. Неужели ты не смог придумать ничего умнее? Я знаю, что нельзя всех сделать счастливыми и свободными, что всё равно останутся недовольные, но не могу понимать и любить всех. Я эгоист. И для меня ты — зло, как в книжках — тёмная сторона. И для многих лучше новое, пусть и не идеальное, чем старое и бесперспективное.

Эрик несколько минут сидел, молча, явно что-то обдумывая, продолжая втирать целебную мазь в мое измученно тело. Знаю, что эти составы он готовит сам. Из Эрика мог бы получиться замечательный лекарь, только вот не сложилось. Я почувствовал, как он провёл пальцем по одной из полос, которые оставила плеть. Больно, но лучше промолчать. Мастер медленно начал говорить, обдумывая каждое слово:

— Ты задумывался, почему сейчас принято говорить, что тьма это не зло? Так же как свет вовсе не означает добро? Конечно, задумывался, и не раз. Столько книг, наверное, твои любимые как раз такие, где есть прекрасные воины света и мерзкие тёмные создания. Столько мнений, столько всяких споров. И что же из них истина? Вот и я задумался, раз уж никто не смог определиться, тьма или же зло. У каждого должно быть свое мнение? Говорят свет — не добро, потому что он бывает слишком ярким и больно жжёт. А тьма наоборот может успокаивать. Но ведь, если ты — зло, это не значит, что ты не можешь подать нищему, пусть и со своим умыслом. И если добро — всё равно можешь пройти мимо умирающего ребёнка, а потом придумать сто отговорок, что так должно быть.

Он усмехнулся.

— Всего лишь слова. Добро — это нормы поведения. Правила и обязанности перед обществом, исполнение которых приводит к миру во всём мире. Или хотя бы к чему-то, похожему на мир. Зло — не принятие этих норм, извращение морали и неисполнение обязательств перед обществом. Конечно, это набор определений, соединённых в предложения, но суть такова: добро есть добровольное рабство, зло — принудительная свобода. Почему принудительная? Каждому дорога своя шкура. И он старается сохранить её в целости и сохранности. Но сама шкура, избалованная таким отношением к себе, начинает требовать большего. Мягкой кровати, вкусных деликатесов, удобной одежды, отдыха. При неисполнении желаний шкура, и всё, что под ней, начинает протестовать, создавая боли и дискомфорт. Вот человек и идёт на поводу у самого себя, попадая в рабство к своему телу. За то, чтобы обеспечить себе комфорт, он начинает нарушать нормы, освобождая себя от обязательств. Что же мы видим с другой стороны? Человек, пытающийся соблюдать всё правила, вынужден больше работать, заботиться о других. И на собственную шкурку остается меньше времени. Так он попадает под влияние тех самых норм, уже не имея полной свободы. Зато если он заботится о других, значит, найдется кто-то ещё, кто, придерживаясь данных правил, позаботится о нём. Или не найдётся? Так что же лучше — твоё добро или моё зло? Ничего. Они совершенно равны. Получается, ты ничем не лучше или светлее меня. Правда — это забавно, Сергей? Но что в таком случае тьма и свет? Много думал над этим, и, отбросив всю мишуру, понял: тьма — это отсутствие света. А свет — всего лишь свет.

— Может быть, я не лучше тебя, Эрик, но я хотя бы пытаюсь стать добрее. Принести кому-нибудь радость, пользу. А ты медленно спускаешься вниз. Рано или поздно ты поймёшь, что нельзя просто сидеть и философствовать. Твои выводы не принесут никому прока. Нужно что-то делать — только тогда ты сможешь доказать свою правоту. Сила… хитрость, подлость — замечательно, особенно когда умеешь красиво говорить. Но без этого ты ничто, хоть и отказываешься принимать правду. У меня же есть только смешная кличка «спаситель» — и мне достаточно одной улыбки, чтобы ребёнок перестал плакать и улыбнулся в ответ. Мои друзья не предадут меня, не станут бросать камни. Ты просто ничего не знаешь о дружбе, боишься её, из-за этого опошляешь. Иногда мне жаль тебя, мастер.

— Конечно, я забыл, что ты долго общался с этим слепцом, и он научил тебя отвечать. Так вдохновенно… Браво, Серег! — он первый раз назвал меня этим уродливым придуманным именем.

— Я открою тебе один секрет: множественная вселенная стоит на многих законах и не терпит исключений, вот самый жестокий из них: если ты что-то забираешь, то должен предложить что-то равнозначное взамен или же сам заменить собой утрату. Зло нельзя уничтожить полностью. Кому все равно придется занять опустевшее место. У него будет другое лицо, голос, цели и методы, но зло все равно останется злом. Альтернатив нет. Когда-нибудь ты сам это поймешь, без чужой помощи. Но сделать ничего не успеешь. Тебе меня жаль, Сергей: ведь я такой монстр — не знаю ни любви, ни дружбы. Несмотря на то, что ты мой враг, я пожелаю тебе только одну вещь, иномирец Сергей, — никогда не разочароваться в этих двух вещах. Ведь именно разочарование ломает таких как ты, превращая милых мальчиков в бездушных монстров.

— Повернись, — последовал тихий приказ.

Пустая мисочка с мазью падает на пол. В руках мастера знакомый кинжал. Синие глаза смотрят все с тем же сочувствием. Эрик с предвкушением прикусывает нижнюю губу и медленно слизывает выступившую кровь. Он безумен, и его безумие отвратительно. Сталь выписывает на коже красным цветом причудливые узоры.

Больно.

— Небольшая прелюдия пред основным действием. Что бы придумать сегодня? Может, мне сломать тебе пальцы? Нет, — мастер мечтательно выдыхает, откладывает кинжал в сторону, наклоняется ко мне. Слишком близко… — хочу, чтобы ты сам их себе сломал. Начни с мизинца, пожалуйста.

Подчиняющий импульс.

Ничего. Друзья скоро придут. Они не оставят меня…

Я верю.

Смешанный лес встретил нас прохладой и свежестью, какую встречаешь только в летнем лесу. Можно сравнить с поездкой загород, прочь от пыльной столицы, куда-нибудь к большому лесу. Шесть часов полудрёмы в машине, потом выходишь на прохладный воздух, и он сбивает с ног своей легкостью. Тропа оказалась достаточно широкой и протоптанной, чтобы идти именно по ней, не приминая высокую траву и редкие цветы, казавшиеся рассыпанными вокруг самоцветами.

Впереди, постоянно оборачиваясь, шел Далик. Он смотрел на меня с опаской и сомнением. А в прошлой жизни сразу же завязалась беседа. Нет, не так. Я все время спрашивал, перебивал на полуслове, уточнял детали и снова спрашивал. Крутил головой по сторонам, отбегал смотреть странные деревья и рвал цветы. Шутил так, что чуть не сорвал голос от смеха над своими же собственными совершенно несмешными шутками. Просто боялся: чужого мира, своих проводников, свалившейся на плечи ответственности, сбывшейся сказки. Теперь молчание угнетало моих спутников, которые представляли свою надежду совсем по — иному.

— Возможно, не поздно извиниться и всё исправить? — Бездна взяла меня под руку, прижавшись к плечу, и замурлыкала какой-то мотив.

После того раза на крыше у нас состоялся сложный разговор. Я даже заставил себя повысить голос, чтобы она поняла — меня нужно посвящать в свои планы, чтобы не испортил их своим незнанием. Сложно сказать, кто кого в чём ещё упрекал, но с того дня я самостоятельно научился возводить барьеры между своим сознанием и разумной частью пустоты. Бездна обижалась на свою нерадивую игрушку и подбрасывала далёкие счастливые воспоминания, чтобы сгладить свою вину.

Впрочем, барьеры я стал возводить не только из-за этого. Всего лишь чтобы обезопасить некоторую часть своих мыслей и памяти. Недавний разговор заставил меня по — другому посмотреть на привычную проблему: изменить угол зрения так, что Бездне об этом знать было не желательно.

— Смеёшься… извиниться. Сейчас с одного порыва я снова стану добрым и беззаботным подростком, ко мне вернётся душа, любовь, дружба и радость, а когда меня опять поволокут на казнь — не буду плакать, ведь нужно уметь прощать!

— Нужно учиться на своих ошибках.

— А что делаю я?

— Располагаешь удобнее грабли, чтобы снова красиво на них наступить. Я не могу не согласиться с твоим надзирателем — не стоит искать сложных и запутанных решений, когда ответы давно известны. Учись видеть, а не смотреть.

— Знаешь, я устал от нравоучений. Дайте существовать именно так, как хочется мне, а не так, как правильнее или лучше. На этот раз, если я совершу ошибку — это будет только моя вина, а не чья-то блестяще сыгранная партия.

— И как ты только не устал сам все решать? Неужели не хочется уйти на второй план, позволив чужим головам болеть о судьбах мира?

— Устал. Но как-нибудь позже.

— Как скажешь, Серег. Только смотри — не сделай хуже. Свои ошибки совершать куда больнее. И исправлять их непросто.

От разговора нас отвлёк недовольный голос Ларин. Она шла за мной, пытаясь разговорить мрачного надзирателя.

— Лорд Девеан? — молодая женщина нахмурила тонкие брови, рассматривая его снизу вверх.

Надзиратель шел за мной по тропе, не обращая никакого внимания на Лирье. Он заранее предупредил, что согласен подыгрывать мне, но больше от него требовать не стоит. Как угодно. Сказать несколько слов несложно. Даже не странно. И память, словно могильная плита, под которой покоиться моя жизнь.

Не больно.

— Он не ответит, леди. Но, если вам удастся принудить Девеана к беседе, то ответ может не понравиться. Он не любит смешанную кровь, — я усмехнулся. — Если хотите, расскажу: Девеан нечеловек, а его возможности нет желания раскрывать ни у него самого, ни у меня.

Ларин охнула и, словно стесняясь, замолчала. Тут же остановился Далик, готовый защищать свою любимую. Ларин всегда стыдилась того, что она незаконнорожденная. Более того, жена графа Лирье угасла через два дня после того, как родила дочь от безродного слуги. Почему его сиятельство принял девочку и даже дал ей своё имя, никто не знал, но вряд ли можно было причинить более сильную боль, чем напомнить Ларин о том, что она полукровка, убившая свою мать.

— Милорд, я бы вас попросил, — сложно вспомнить, когда видел бывшего друга по — настоящему рассерженным. Чаще он просто делал вид, что недоволен. Даже Руину не удавалось вывести его из равновесия, которое было отличительной чертой молодого герцога Эрье — второго претендента на трон после своего отца, племянника Адриана Завоевателя. Но сейчас он был на грани.

— Разве есть оскорбительное в правде? Нечистую кровь можно почувствовать или заметить. Если вам это неприятно, я воздержусь, и более не буду напоминать леди Лирье о её происхождении.

— Хорошо.

Далик кивнул, неприязненно сощурив глаза. Как же — лорд — спаситель, заботящийся о чистоте крови. Ведь они представляли меня обычным пареньком без аристократических предрассудков. Этого им и так хватает, взять хоть семью Эрье: то, что граф признал Ларин своей дочерью и давал за ней титул, земли и богатое приданное, не делало полукровку в глазах родителей Далика достойной партией для их сына. В прошлой жизни они смогли пожениться только после смерти старших Эрье и указа о разрешении брака, в которых супруги могли быть из разных сословий, с разным положением и любой чистотой крови. А как по — другому? — всё для себя… пусть и прикрываясь всеобщим благом.

— Зря ты так!

Совершенно неожиданно, когда прошло более двадцати минут после инцидента, ко мне приблизилась новая Ирэн. Смотрела девочка на меня широко распахнутыми глазищами и улыбалась — снова слишком знакомо и совсем не так, как она должна была улыбаться.

Память теперь не могла прорваться в самый неподходящий момент, и я посмотрел на маленькую девочку. Тринадцать — четырнадцать лет разве большой возраст? Это в нашем развращенном мире считается нормой закрутить роман, который легко может завершиться постелью. Но всё равно что-то внутри просило меня прикоснуться к красиво очерченным губам, чтобы окончательно убедиться — это другая Ирэн, или же, наоборот, понять — моя, родная. Нет… не моя, глупости всякие в голову лезут из-за этого воздуха. Нужно всего лишь укрепить барьер.

А если…

— Почему зря?

— Разве есть разница, какая у человека кровь? Главное ведь душа… Ларин она хорошая, добрая. Не надо её обижать. И Далик…

— Тоже хороший?

— Да, он иногда бывает грубым, но все равно брат добрый, — Ирэн улыбнулась, — а вот ты странный. Я спасителя совсем — совсем иначе представляла, — призналась она.

Как же страшно, когда вот таким милым существам приходится в один день взрослеть и делать выбор. Когда, не узнав нормальной жизни, обстоятельства заставляют погружаться в её худшую часть, не посмотрев ничего, кроме короткого детства. Когда наивность с треском ломается о реальность.

— Как же? — ухмыляюсь, протягивая ей руку. Она осторожно касается моей ладони своими тоненькими пальчиками, — я живой, вот даже чувствуешь — тёплый. Говорить умею. Как иначе можно представлять?

— Я думала, спаситель весёлый, открытый… другой, в общем. А зачем тебе такие длинные волосы? — как всегда неожиданно она перевела разговор, ткнув пальцем в мою косу, которую я для того, чтобы она ни за что не цеплялась, перекинул через плечо.

Открытый… весёлый… — ты опоздала на целую жизнь. Но это не страшно. Ведь я теперь и не спаситель. Просто об этом пока знаем только я и Девеан.

— Мне нравится. Неудобств особых не доставляют, зато оригинально, — я улыбнулся, и девочка отвела взгляд, чтобы не вглядываться в Бездну.

— А вот я постриглась. Родители долго ругались; теперь все говорят, что на мальчика похожа. Они раньше длинные были — совсем как у тебя. А теперь едва уши закрывают, — к нашему разговору прислушивались все. Ларин и Далик с надеждой, что может быть не все потерянно, и им ещё удастся поладить со странным спасителем. Девеан со скукой на лице.

— Не похожа. Так может сказать только слепой или завистник.

Ирэн улыбнулась, а в глубине глаз засверкали искры счастья.

Это слишком просто. Идти рядом с ней, держать за руку, смотреть в её глаза, улыбаться, разговаривать. Как же хорошо быть бездушным монстром — не чувствовать ничего: ни радости, ни боли.

Глава 2.2 Знакомство с памятью

— Милорд, если вы устали, мы можем немного отдохнуть, — вопрос Далика отвлек меня от размышлений, — идти ещё примерно два часа, и будет лучше несколько минут посидеть в тени, — продолжал он, — дальше есть отличная поляна.

— Как угодно, — согласился я.

Только нехорошо, что придётся идти к этой поляне, приминая сочную траву. Я нагнулся, проведя ладонью по тонким и очень острым стеблям. Здесь, рядом с точкой перехода, каждый камешек и лист были пропитаны магией. Дикой, почти не поддающейся контролю.

— Если леди устали, отдых будет лучшим выходом, — я кивнул девушкам.

Ларин тут же отвернулась: она считала себя воином и не терпела, если кто-то намекал на ее слабость. Воин… смешно. Да, в храме слепой пряхи молодых жриц учили сражаться, и одну из спутниц спасителя просто не могли не подготовить к возможным схваткам. Со своей тонкой шпагой Ларин обращалась прекрасно. Только её заученные выпады и переходы годились разве что для чинных дуэлей аристократов, а не настоящего боя.

А вот Ирэн восприняла новость об отдыхе с радостью, сразу побежав к просвету между красными стволами, внезапно остановилась, привстав на цыпочки, обернулась, махнула рукой и снова побежала.

Девеан только нахмурился.

— Знаешь, я не подумал, что ты превратишь обычную месть в какой-то фарс, — недовольно прошептал он, когда Далик отошел на достаточное расстояние.

— Обычная месть, — я посмаковал это словосочетание и скривился. — Кажется, я становлюсь похожим на Эрика, но то, что ты предлагаешь — это слишком пошло и некрасиво. Просто. Нужно уметь причинять боль. Куда нам спешить? Лучше уж оттянуть момент, когда на меня наденут рабский ошейник.

— Ты всё равно ничего не почувствуешь, а даже если и сможешь — это не принесёт тебе ни удовольствия, ни удовлетворения. И, как ты сказал, «рабский ошейник» — откуда такие сравнения? — не заставит почувствовать себя униженным. Ты уже понял, что ощущения к тебе возвращаются, но другими.

— Да, — соврал я, следуя указаниям Бездны, — у них отчетливый привкус безумия. Такие и творцы?

— Возможно. Нужно уметь остановиться на грани, превратить жизнь в танец. Прости, что говорю так. Подобные речи мне не свойственны, но бывают вещи, которые нельзя объяснить по — другому, — надзиратель совсем как мальчишка поджал губы: такое странное выражение, словно он неудачно подглядел его у кого-то.

— Я понимаю. Что ж, посмотрим, как раскинет карты безумная госпожа.

Лучи Тол — тарисс плясали на резных листьях, словно капли воды стекая по широким стволам, и исчезали в густом переплетенье трав. Белая звезда медленно опускалась к горизонту, забирая собой дневное тепло — ночи в этом мире холодные, но ясные и красивые. Рилл — ано только — только подобралась к зениту, равнодушно смотря из невероятной космической дали на маленький мир. Её красно — блёклые лучи только к ночи окутают деревья пугающими коконами лёгкого света. Кто умеет слушать — услышит, как тихо шепчутся травы. Они нежно касаются моих ступней, тут же распрямляя свои стебли; чувствуют силу. Роса появится через четыре часа, когда округлый бок Белой звезды исчезнет за тонкой линией горизонта. Будет приятно пройтись по мокрому зелёному ковру, пока он не застыл крошечными кристалликами льда. Травы шепчутся — они знают всё. Это место пропитано не только магией, но и знанием. Это не тайны будущего, или грехи прошлых лет — что-то куда более важное, сокровенное.

Они не скажут.

Далик, представляя себя рыцарем какой-нибудь сказки, галантно расстелил на траве свой плащ, чтобы леди могли присесть и расслабить уставшие ноги. Посмотрел на меня, синие глаза внимательно изучили моё лицо, перевел взгляд и удивленно вздохнул. Я обернулся: действительно, есть чему удивиться: вот следы Девеана — из-за его массы травоцвет втоптан в черную плодородную землю, вот легкие следы Ирэн — травинки медленно начинали распрямляться под живительными лучами заходящей Тол — тарисс. Вон отпечатки подошв Далика и Ларин. А моих нет. Трава чувствует, что я не желаю ей зла. Ничего не желаю, просто не собираюсь мять её.

— Милорд, может быть вам тоже стоит присесть? — уточнил Далик на всякий случай, отводя взгляд. Не боится, просто не хочет ещё раз видеть Бездну в глазах своего спасителя. К этому ещё нужно привыкнуть.

Хотя бы попытаться успеть…

Я посмотрел на плащ. Ирэн тут же пододвинулась и похлопала ладонью по мягкой ткани. Улыбка, которая так и не хотела покидать её личико, стала ещё шире, заставив веснушки окружить сияющие глаза полукругом. Задумчиво перебросил трость из руки в руку. На самом деле, она была сделана специально. Универсальный проводник помогал стабилизировать силу во многих мирах, делая её применение проще и безопаснее. Недаром в некоторых реальностях для колдовства используются браслеты, кольца, посохи, какие-либо ещё предметы. Также можно было уравновесить и пустоту, замаскировав под обычную силу. Теперь, когда надзиратель был со мной постоянно, следовало действовать осторожнее, чтобы не испортить игру. К тому же в трости был спрятан кинжал — на всякий случай. Здесь найдётся достаточно желающих ударить спасителя в спину, а Бездна, как не красуется, не даёт нужных гарантий.

— Не хочешь? — это необычно — к божеству на «ты». Но она всегда так обращалась в отличие от остальных спутников. Тем потребовалась не одна неделя, чтобы осмелиться обратиться к своей надежде так фамильярно.

Всё-таки сел рядом с ней, заметив, как улыбнулся мой надзиратель. Почему-то он не верил, что я смогу перебороть прошлого себя, что тот Сергей всё равно вернётся, не смотря ни на что. Если бы это было возможно…

Вдохнул больше воздуха, закрыл глаза. В этом мире, можно почувствовать заход солнца: не увидеть, что стемнело, или посмотреть на часы. Именно почувствовать кожей и сердцем, что Белая звезда скрылась за тонкой линией горизонта. Словно что-то уходит вместе с ней из мира, а потом с рассветом возвращается. В прошлой жизни я долго не мог к этому привыкнуть, всегда подготавливался — задерживал дыхание и закрывал глаза.

До первого заката ещё четыре часа, но я уже знаю, что ничего не почувствую.

— Будешь? — пришлось открыть глаза и повернуться к Ирэн. Девочка протягивала мне флягу с водой.

— Спасибо, — не стал добавлять «леди», чтобы выделить её хоть немного. В конце концов, она ни в чём не виновата. И не предавала меня. Здесь только мой… страх? — возможно ряд ассоциаций. Нечто сдвинулось в моей психике, и теперь я смотрю на худенькую девчонку совсем по — другому. И думаю… Отвратительные мысли. Нет. Нельзя. Даже у монстра должно остаться хоть что-то — границы разумного.

Надзиратель неожиданно дернул головой.

— За нами наблюдают.

Возле точки перехода водятся дивные создания, которых привлекает рассыпанная в воздухе сила. В прошлой жизни мы вышли из портала на день позже — сомнения и сборы заняли достаточно много времени. Здесь было раннее утро, и ночная прохлада, которая заставляла зверей забиваться глубже в тёплые норы, лишь немного отступила под яркими лучами Белой звезды. Мы шли куда быстрее, я почти бежал по тропе навстречу новому миру, желая успеть рассмотреть всё, что только попадалось нам на пути. Моя душа рвалась вперёд к приключениям. Единственным живым существом, кроме моих проводников, с которым я встретился здесь, была большая темная птица. Она несколько минут наблюдала за нами с нижней ветки дерева, а потом, тяжело поднявшись, улетела.

Спрашивать, уверен ли Девеан в наблюдении, я не стал — глупо. Надзиратель не станет говорить просто так, если не уверен в своих словах.

— Где?

— Справа, мне не видно.

Я изобразил на лице удивление. Ему не видно? Однако озвучить мысли я не успел. Кусты зашуршали, и на поляну, мягко ступая большими лапами по травоцвету, вышел большой зверь. Короткая светлая шерсть, острые уши, тонкий нервно стегающий из стороны в сторону хвост. Зверь принюхался к людям, безошибочно определив главную для себя угрозу. Мой надзиратель пригнулся, оскалился. Не замечал, что у него клыки, словно у зверя. Когда он повернулся ко мне, я пожал плечами.

— Как угодно.

Если он хочет схватки, не буду мешать. Погасив свечение, обхватившее мою трость, я приготовился смотреть интересное представление.

Зверь глухо зарычал и исчез, слившись с окружающим миром. Теперь понятно, почему Девеан его не заметил. Странно. Оказывается, даже у животных есть понятия о чести, ведь нас предупредили о нападении. А вот люди, которые так гордятся моралью и разумом — превосходством над зверьём, зачастую бывают лишены хоть каких-либо представлений о честности. Далик, не думая, достал раскладной лук — в этом он мастер, хотя высший свет умение метко стрелять почему-то не ценил.

— Не стоит, милорд. Вы же не хотите оскорбить Девеана, усомнившись в его силе и возможностях? — легкое движение тростью, и парень выпустил лук, обжегшись.

— Если ему понадобиться чья-либо помощь, мы это обязательно поймём. Наслаждайтесь представлением, господа.

— Но это неправильно! — Ирэн сжала маленькие кулачки.

— Почему же? Думаю, Девеан имеет право развлечься, если ему хочется.

— Развлечься, — эхом повторила Ларин, заворожено наблюдая за поединком моего надзирателя с невидимым противником.

Искусство всегда останется самим собой, даже если это искусство убивать. Оно будет притягивать восторженные взгляды и поклонников. Пользоваться спросом, и находить последователей.

Это был удивительный бой, где каждое движение становилось смертельным ударом, который противник должен был успеть блокировать или избежать. Иначе неинтересно, что за радость? — покончить с соперником, даже не размявшись? Всё-таки полезно было бы узнать прошлое моего надзирателя. Кем он был? Откуда пришел? Нельзя научиться танцевать со смертью, только родиться с даром и развить его. Девеан сам казался зверем. Вот он легко мазнул скрюченными пальцами с удлинившимися когтями по пустоте, в стороны брызнули капли светлой крови, и его противник стал видимым. Зверь резко хлестнул хвостом, оставив на рубашке Девеана длинный косой разрез. Мощные челюсти сомкнулись на воздухе, где секунду назад была шея мужчины. Надзиратель пригнулся, проскальзывая под брюхом зверя и, отыскав за секунду какую-то точку, резко ударил. Зверь взвизгнул, но вместо того, чтобы отпрыгнуть в сторону, со всей силы ударил лапой, наискосок прочерчивая на лице Девеана тонкие царапины — тому не хватило доли мгновений, чтобы увернуться.

Рядом охнула Ларин, зажав ротик маленькой ладошкой. Далик сжал кулаки, видимо от досады, что нельзя вмешаться. А Ирэн не нашла ничего лучше, чем вцепиться мне в руку. Пришлось ненадолго отвлечься от схватки и посмотреть на испуганную девочку.

— Успокойся. С ним ничего не случится, — я прикоснулся своей ладонью к её пальчикам, — нужно что-то гораздо сильнее, чтобы убить или покалечить Девеана.

Зверь глухо зарычал, когда противники разошлись, снова оценивая друг друга. На лице моего надзирателя царила странная улыбка. Он прыгнул первым, пригнулся, изменив и движение, и скорость. Это решило все. Противник почти увернулся, но мужчина оказался слишком близко. Девушки вскрикнули, когда Девеан, не думая, свернул зверю голову. Хвост конвульсивно дёрнулся, чуть не задев расслабившегося мужчину.

Я поднялся на ноги и медленно подошёл к надзирателю.

— Браво! — провёл тростью над телом животного, забирая остатки его боли и беспокойства. — Кто ещё из нас устраивает театр… Обустроюсь в замке Эрика, найду себе такого, если будет время. Он смог тебя поцарапать.

Девеан усмехнулся, стерев пальцами кровь со щек: под тонкой красной плёнкой была чистая без единого шрама кожа.

Рядом встал Далик, с опаской поглядывая на огромную тушу зверя, походившего на кошку — отличаясь от семейства кошачьих только удлиненной формой морды. Далик не услышал весь наш разговор, но обрывок о настрое завести подобного хищника в доме, кажется, достиг его ушей.

— Этого агрессивного зверя? Милорд, на вашем месте я бы побеспокоился о своем здоровье и благополучии окружающих, — в глазах бывшего друга был вызов — он не мог долго терпеть выходки мальчишки, пусть и спасителя. Столкнувшись с Бездной, Далик отвел взгляд и почтительно поклонился. Только вот очень хорошо знакомый мне прищур никуда не исчез.

— К счастью, милорд, вы не на моём месте. И зверь не был агрессивным: где-то по близости его логово, он беспокоился за семью, поэтому и предупредил о своем нападении. Иногда звери бывают куда приятнее людей, — я усмехнулся.

Кажется, то скоро эта усмешка намертво прилипнет к моему лицу, и без неё я сам себя не узнаю.

— Но тогда зачем? Мы могли бы просто уйти! — Ирэн подбежала и опустилась на колени рядом с телом. Провела рукой по светлому меху, — Развлечение? Это, по — вашему, развлечение? У вас нет души? — Она вскочила на ноги.

А вот это запрещенный приём.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять — Ирэн обращается вовсе не ко мне, а к Девеану. Наоборот, девочка встала рядом со мной, словно надеялась, что я защищу её от этого огромного бессердечного монстра.

Смешно.

— На охоте тоже убивают беззащитных и ни в чём неповинных лисиц и зайцев. Для развлечения. Но вы, леди, не бросаетесь на охотников. Или же оплакиваете каждую белку? — похоже, Девеан нашёл это обвинение весьма забавным. Он провёл рукой по рубашке, убирая уродливый разрез на ткани.

Ирэн беспомощно взглянула на брата, но тот уже отвернулся и поднимал с земли свой плащ, Ларин судьба зверя оказалась безразлична. Я же притронулся к худому плечику, укрытому тонкой курткой.

— Не стоит просто так обвинять человека в бездушности. Это очень страшное оскорбление. Особенно для твоего мира, — снова провёл тростью над телом зверя, и оно медленно истаяло, оставив только пятно измятой травы и взрытой земли.

Мои проводники не смогли сдержать возгласов изумления. Одно дело верить кому-то на слово, что именно вот этот тощий подросток и есть их спаситель. Другое дело увидеть, что он действительно наделён непростой силой.

— Да, простите мою несдержанность, — иногда Ирэн умеет быть безупречной: и тон, и взгляд, даже жесты. Но потом все это разбивает одна её улыбка. — Просто он чересчур красивый. Жаль, не стоило его убивать, особенно ради развлечения.

— Ничего страшного, леди. Возможно, вы правы, но я слишком давно не… впрочем, неважно. Нам пора, — Девеан кивнув девочке, направился прочь с поляны, следом за Даликом и все время оборачивающейся на надзирателя Ларин. Следом, вдохнув, ушла Ирэн, каким-то образом сумев почувствовать, что мне нужно чуть — чуть побыть здесь одному.

Закрыл глаза, прислушиваясь к шепоту листвы. Она плакала по убитому зверю, но не испытывала к убийце никакой ненависти. Природа не умеет ненавидеть. Все, что она делает — это проявление любви к своим созданиям. Пусть иногда это оборачивается катастрофами, природа не желает никому смерти или зла, она знает, что всему отмерен свой срок. А мы так не умеем. Иначе бы просто не придумали это слово — «месть». Я извинился за смерть, почувствовав, как легко коснулся щеки луч Тол — тарисс. С нежностью очертил контур лица. Попытался согреть меня.

— Ты ведь помнишь? Ещё помнишь?

— Помню? Что я ещё должен помнить? Неужели не хватает пыток Эрика? Боли? Унижения? Смерти?

— Свет… ты же был счастлив. Пусть немного, но был. Неужели ты этого не помнишь?

— Нет, не помню, — быстрым шагом, неловко припадая на больную ногу, направился прочь с поляны следом за своими проводниками. Мне не нужно тепло и утешение. Я не хочу снова почувствовать боль. Без неё проще.

Травоцвет всё также распрямлялся, протягивая тонкие стебли навстречу уходящей звезде. За моей спиной медленно затягивалось свежей зеленью место гибели зверя, земля выравнивалась, украшая себя нежными белыми цветами — дарами тихой госпожи.

Травы тихо шептали вслед.

«Помнишь…»

— Как красиво! — запрокидываю голову вверх, думая, что ещё немного и так закружусь, что упаду.

Но, правда, здесь так красиво! Каждый шаг сбиваюсь, пытаясь разглядеть всё — всё — всё. Право слово — эти чертовы приключения стоили того, чтобы добраться до старшего княжества. Жаль только Ферл не увидит этого. Перед глазами появилось лицо друга. Или знакомого? Мы пробыли в одном отряде — неполные три недели. Но всё равно чувство вины преследует меня. Помню же, с каким вдохновением он про старший народ рассказывал: главная мечта жизни — самому увидеть. А потом под стрелу попал… Ну чтобы она мне сделала? Видел же — в плечо метили. Зачем полез?

Эх…

— Серег, хватит хмуриться! А то я не успеваю уследить за сменой твоих настроений. Как так можно? — Ларин ободряюще хлопнула меня по плечу и подмигнула: — Чтобы ты там не вспомнил — грустить будешь позже. А пока наслаждайся. Первый раз в княжестве всегда наполнен счастьем и волшебством, не упусти их.

— Хорошо, постараюсь.

Снова смотрю вверх. Исполинские деревья возносятся в невообразимые выси. Правильные прямые стволы, кажется, не смогут обхватить и двадцать человек, взявшись за руки. Широкие ветви отсюда кажутся тоненькими линиями — на самом деле на одной такой можно свободно поставить целый ряд домов. Под ногами, низкая, словно подстриженная трава. Тихо. Косые лунные лучи превращают лес в декорации к странной сказке.

— А что, они в деревьях живут? — никак не могу удержать своё любопытство. Интересно, а они действительно такие красивые? А девушки? Видимо, все мысли тут же проступают большими буквами на моём лбу и Ирэн недовольно фыркает.

— Откуда ты только набрался такой глупости? Ещё бы предположил, что они дикари какие — нибудь. Нет, на самых больших ветках, которые ближе всего к Тол — тарисс, у них устроены убежища, на случай, если Эрик найдёт силу, что пробьёт защиту. Но живут они в домах… как все нормальные, разумные существа, — усмехнулся Далик, кутаясь в высокий ворот.

Красиво, но холодно, всё-таки не стоило соваться в лес до белой зари. Ирэн вон уже носом хлюпает, а я пытаюсь не стучать зубами очень уж громко. То, что для людей этого мира тёплая одежда, для меня кусок тоненькой ткани.

— Нормальные? Тогда почему мы уже месяц портим себе спины в частности и здоровье в целом и вынуждены спать на земле? Думаете, эти ваши одеяла спасают? Как я только не заработал себе с такими ночёвками воспаление легких! — для наглядности я закашлялся.

Друзья, словно долго — долго репетировали, одинаково хмыкнули, по — доброму так. Ну что поделаешь, если им попался такой изнеженный спаситель? Разве что пытаться сделать из него что-нибудь пристойное, чтобы при виде горного тролля не дал дёру, а просто с гордостью отступил на заранее подготовленные позиции. Рука привычно дернулась проверить меч — никак не привыкну таскать эту железную дубину. Первые дни невозможно было даже нормально ходить, меч задевал за всё, что только можно, и пытался меня по ноге ударить как можно больнее — так чтобы равновесие потерял. Сейчас я немного привык, он почти не мешается, и из-за этого постоянно дергаюсь — не потерял ли? Что уж говорить: про то, чтобы в случае опасности выхватить меч, я вообще не думаю. А то отсеку себе ногу или руку. Лучше уж действительно дёру дать, или противнику с ноги в печень заехать, благо хоть это умею неплохо делать. Спасибо тебе, самбо!

— А если этот ваш князь не подтвердит, что я спаситель? Вы меня домой отпустите?

— Конечно! Ты же не виноват, что произошла ошибка. Мы дадим тебе антидот к зелью… — откликнулся Далик, — но лично я уверен, что мы не ошиблись. Ты, конечно, большими способностями не обладаешь, но потенциал есть.

В душе шевельнулся червячок сомнения. Так просто? Дадут антидот и даже не сотрут память? А смогу ли я жить нормально после всего, что тут узнал и увидел? Снова ходить в институт, бегать за девчонками, которые на меня и смотреть-то не хотят. Стоп! Получается, лучше бегать за тёмным мастером, что спит и видит, как меня прирежет? Смотреть, как друзья под стрелы ради моей жизни подставляются? Сложный выбор. Не могу я наслаждаться волшебством княжества, когда в голову такие мысли лезут.

Впрочем, похоже, мы уже пришли.

— Приветствуем молодого посланника другого мира. Мы проводим вас короткой тропой. Князь ждёт.

Из-за ствола дерева тенями появились два молодых мужчины. Ну как молодых? На вид им и тридцати не дашь, а сколько они действительно на свете живут…

Странная штука — любопытство! Стоило мне только увидеть новые диковинки, как тяжёлые мысли тут же покинули голову. Представители старшего народа были странными. В смысле, что девушки, по таким наверняка с ума сходят — даже привередливые барышни с Земли не устояли бы, только, на мой взгляд, красивыми их было назвать очень сложно.

А ещё я бы с удовольствием обозвал их эльфами — уж очень они оказались похожи именно на остроухих жителей сказочных книг.

Карикатурные какие-то и одинаковые — братья близнецы? Серебристые плащи скреплены на правых плечах, капюшоны сняты, разглядывай — сколько влезет. Статные, выше меня на целую голову, поверх тонких туник кольчуги из маленьких колечек. И как только в сосульки в такой одежде не превратились? — вот что значит «старшая раса». Штаны заправлены в высокие сапоги с острыми чуть загнутыми носами. На поясах мечи в одинаковых светлых ножнах. Один держит в руках небольшой складной лук.

Перевёл взгляд на лица мужчин: правильная овальная форма, каждая черточка прорисована точно — точно, словно с сантиметром отмеряли. Огромные глаза ярко — голубого цвета. Наверное, именно глаза навевали на мысль о карикатурности: слишком большие для утонченных лиц. Золотистые длинные волосы собраны у висков в тонкие косички и скреплены сзади, чтобы открыть длинные уши: маленькая мочка и вытянутый сантиметров на десять хрящ.

Я провёл рукой по своей непослушной шевелюре, она у меня за этот поход прилично отросла, уже уши перекрывает, но такая длина, мне кажется неприемлемой. К тому же они были хм… несколько ненастоящие, слишком ухоженные: ни одного пятнышка, ни на плащах, ни на сапогах, ни складочки на одеждах или потёртости на ножнах. Чистые лица с одинаково — кукольными выражениями вежливого интереса. Ни морщин, ни синяков под глазами, ни уж тем более какого-нибудь красного пятнышка прыща — словно в фотошопе обработали.

В общем, новые проводники мне категорически не понравились. Идеальные, искусственные. Так и хотелось отодвинуть это двухмерное картонное изображение, которое неизвестный идиот поставил посреди леса. А может, мне просто было завидно… Спорить не стану.

— Прошу вас, тропа уже открыта, — я вздрогнул.

Пока я разглядывал диковинки, друзья успели сгрудиться вокруг того мужчины, который держал в руках лук, а второй протягивал мне руку.

— Что-то не так, посланник? — в его глазах по — прежнему был вежливый интерес и никаких посторонних эмоций, — не волнуйтесь, это совсем не опасно.

Надеюсь, от стыда у меня не вспыхнули щеки — только подумать! — они решили, что я трушу. А что? И, правда, боюсь.

— Иди, Серег, мы прибудем в княжество через несколько дней, иди — это важно.

Ларин ободряюще мне улыбнулась. Ну что ж, раз подруга говорит, не буду задерживать нового проводника. Каким бы подозрительным он мне не казался. Я поправил чуть сползшую лямку ранца, ещё секунду боролся со своими сомнениями, после чего сжал протянутую руку. Или это мне ладонь сжали, чтобы не вырвался? Откуда только у проводника такая сила — вцепился так, что синяки наверняка останутся.

Вкруг туман, гутой тёмно — серый и странное ощущение полёта в никуда, давно забытое чувство из сновидений, когда кажется, что падаешь и рывком себя выдираешь в реальность. А ещё тёпло. Даже странно его ощущать, после того мороза, который в лесу пробирался к самым костям.

— Простите, посланник, но если вы сойдете с тропы…

— Умру? — перебил его. Страх куда-то делся, слишком уж нереальным казалось всё вокруг. Да ещё и «эльф» этот, рядом с которым я казался себе ущербным. И за руку меня держит, словно ребёнка. Никуда я не денусь, вроде не совсем дурак — вырываться.

— Нет…

— Просто вы смертны, — через мгновение, словно немного сомневаясь в том, что нужно что-то ещё говорить, продолжил мужчина, — и не стоит проверять, как на вас скажется отход от тропы. Не отпускайте мою руку, посланник.

— Тогда не ломайте мне кисть! И откуда ещё одна кличка? Сначала «спаситель», теперь «посланник»…

Могу поспорить, что он улыбнулся.

— Пока Видящий князь не подтвердит, что вы способны убить мастера, я не вправе назвать вас лордом — спасителем.

Чувство падения начало постепенно сходить на «нет».

— Я не хочу никого убивать, даже если этот кто-то плохой человек.

— Мастер не человек — он преемник безумной госпожи. Рано или поздно вам придётся убить. И будет уже неважно, плохой он или хороший.

— Или убьют меня?

— Нет. Сами себя убьёте, из-за чувства вины, что пока вы боролись с сомнениями, остальные погибли. Мы пришли, посланник. Вас проводят к князю.

Туман отступил, и я собрался посмотреть на странного проводника, который решил сказать такое…

Чувство вины? Убить себя?

Повернулся, но за спиной никого не было, только рассеивался жидкий туман — тропа снова закрылась. Я стоял посреди холла светлого здания. Могло показаться, что оно было создано из огромного драгоценного камня, который легко светился. А может, действительно из камня? Стены с тонкими красными прожилками, под ногами тот же камень, впереди вырезанная немного несимметричная лестница и никаких украшений. Здание без того выглядело гармонично. Я с трудом оторвался от разглядывания стен, заметив, что в холле нахожусь уже не один.

По лестнице спускался ещё один «эльф». От первых двух он отличался разве что платиновым цветом волос, которые схватывал простой обруч и тем, что вместо туники и штанов на нем был белый бесформенный балахон. Кроме того, мужчина шел босиком.

— Я рад приветствовать посланника. Прошу вас разуться, после чего проследовать за мной в приёмный покой.

Под внимательным взглядом мужчину я стянул себя грязные, порядком потрёпанные кроссовки, после чего смутился и снял носки, глубже запихнув их в обувку. Камень под ногами оказался тёплым и неожиданно мягким. Я потоптался на месте, привыкая к странным ощущениям. Потом мужчина кивнул на мой ранец и сказал, что вещи всего лишь перенесут в выделенную мне комнату и волноваться не стоит.

— Пойдёмте, посланник.

Да… то время, что я провёл в старшем княжестве, наверное, можно смело отнести к самым счастливым дням моей прошлой жизни. После того, как князь подтвердил, что я и есть долгожданный спаситель, всё стало как-то светлее и лучше — по крайней мере, на несколько месяцев. Тогда казалось, что долг испарился до лучших времён и страх тоже исчез. Впервые мне было не в тягость учиться. По вечерам Шарисс рассказывал удивительные легенды и сказки, а я слушал, раскрыв рот, как маленький ребёнок. И именно там я заработал странную привычку ходить босиком.

Действительно помню…

Даже странно.

Неожиданно найти среди осколков и бесполезного мусора один светлый день, когда я ещё верил, что всё обязательно будет хорошо.

— Как интересно. Оказывается, достаточно вспомнить крошечный момент прошлой жизни, который был светлым и ты уже готов отступить? — Бездну видимо очень забавляло всё происходящее.

— Отступить? Нет, отступать мне не куда, но вот корректировать планы…

— Смешно. Как же любопытно за тобой наблюдать. Ты так и не вырос, даже не поумнел. По — прежнему, как наивный мальчишка из прошлой жизни бежишь туда, куда поманят, думая, что решаешь всё сам. Если неожиданно вспомнишь ваши посиделки у костра и признания в вечной дружбе — простишь предателей? Память — штука хитрая, может остановить руку с кинжалом за миг до удара. Только вот нужно ли это тебе?

— Не остановит. Одно дело вспомнить, другое дело почувствовать. Конечно, в моей жизни хватало замечательных моментов, что дома, что здесь. Глупо это отрицать. Только вот плохого оказалось настолько больше, и чаша весов однозначно склонилась в эту сторону. Я не передумаю и не остановлюсь, и корректировки это совсем не то, о чем ты подумала.

— И снова ты за старое: «почувствовать». Бедненький спаситель лишился души и страдает. Ты жалок, Серег. Я уже говорила это тебе? Ты становишься лицемером. Говоришь одно, делаешь другое, думаешь при этом третье.

— У меня есть время это исправить. И да, я давно собирался предложить перестать вести разговоры. Не желательно, чтобы Девеан это почувствовал. На Земле он присматривал за мной не так внимательно, как сейчас. Он ждёт ошибки. Договорились?

— Ошибаешься, вот времени у тебя и нет. Впрочем, договорились. Я не стану больше ничего говорить. Ты поймёшь всё сам, что я хочу сказать, или куда тебя направить. Раз уж не хочешь прислушиваться. И если память для тебя так важна, что каждый осколок заставляет задумываться над «корректировками», — тут Бездна усмехнулась, — вспомни и это… в прошлый раз ты чуть — чуть забыл досмотреть.

Как же больно.

Сознание выхватывает происходящее урывками, то погружаясь в тёмные воды беспамятства, то выталкивая меня в реальность. В голове шумит от магических импульсов. Иногда я ненавижу одну из немногих своих особенностей — сопротивление чужому воздействию. Эрик слишком силён, он рывком преодолевает тонкие барьеры и всё равно подчиняет моё сознание.

Подчиняет меня.

И от этого только больнее.

Мастер наклоняется надо мной, вглядываясь в перекошенное болью и страхом лицо. Уголки его губ слегка опушены, лоб перечеркивает тонкая морщина недовольства, а брови смешно, по — детски нахмуренны.

— Это неинтересно, — вздыхает он.

Влажной тряпкой стирает с подбородка уже засохшую кровь — я очень сильно прикусил губу, а то бы зубы сломал, пытаясь сжать их еще сильнее.

— Нет, совсем не интересно, — повторяет мастер, печально кивая своим мыслям, — ты даже не закричал, Сергей. Не понимаю. Зачем сдерживаться? Ну, подумаешь, покажешь свою слабость — ты и так слаб, спаситель. Гордо терпишь, взглядом меня прожигаешь, словно ещё пытаешься сопротивляться. Глупо… ты не можешь быть сильнее меня. Не уступишь?

Качаю головой. Сам не знаю, почему — помню, в детстве на даче с велосипеда упаду, так что коленки в кровь, полдня потом реву, раздражая бабушку и Лёшу. А здесь терплю, через себя переступаю. Действительно, зачем? И так всего сломали, а это словно какой-то последний порог, словно, если сейчас не закричу — останется надежда всё исправить.

Эрик опять вздыхает.

— Вот упрямец.

Он дотрагивается своей ледяной рукой до меня. Рефлекторно дергаюсь, вжимаюсь спиной в матрас, будто бы надеюсь, что подо мной разверзнется Бездна, куда я рухну. Лучше уж так, чем снова чувствовать прикосновения мастера. Они обжигают. Под его пальцами разливается успокаивающее тепло, разбегающееся по венам спасительным обезболивающим. Внутри что-то тянет и трещит, словно повреждения, нанесенные Эриком, быстро и неправильно срастаются для следующего действия. Он может повторять это снова и снова, не зная усталости, надеясь вырвать у меня крик. Даже не хочу смотреть, как теперь выглядит мое тело. Как я вообще выгляжу. Наверное, если меня все-таки спасут, я больше не смогу смотреть в зеркала… слишком мерзко. После всего, что со мной сделали не факт, что я вообще что-либо смогу.

Лечение не приносит облегчения.

Мастер внимательно изучает свою работу. Добавляет обезболивающего импульса, проверяет, надежно ли закреплены ремни на руках и ногах. Опять любуется результатом и улыбается.

— Хорошо. Давай, попробуем еще? — синие глаза довольно щурятся, — может, хоть на этот раз ты не станешь молчать? Право, это начинает забавлять.

Снова подчиняющий импульс.

И опять, и опять…

Сколько же я смогу выдержать? Когда же друзья спасут меня?

Если спасут.

Глава 2.3 Первый раунд

Два тощих босоногих мальчика с удивлением смотрели на вышедших из леса людей. Или нелюдей? Старший брат тут же приметил знакомую фигуру лорда Далика и тихонько охнул, быстро поняв, кого ведут за собой проводники.

— Беги в деревню, а то закат скоро! — он слегка встряхнул младшего братца, который замерев, смотрел на тонкую фигуру, что была одета в такой непривычный для деревни цвет — белый.

Ребёнок косо взглянул на парня, нахмурил бровки, вспомнив, что действительно, закат уже близко, а взрослые его не похвалят, если гости задержатся на улице с уходом Белянки. Вздохнул, что брат останется тут с лордами, а ему опять бегать и всех звать, но ничего — вот он вырастет и будет Леку гонять, хотя сестричке сначала ходить придётся научиться, маленькая ещё. И, ещё раз кинув взгляд на приближающихся людей, мальчик со всех сил побежал к мелькающим впереди крышам деревенских домиков. Вон дымок выше прочих поднимается — дом старосты, там господа собрались им и надо сказать, что лорды вышли. Острые камешки на дороге больно кололи маленькие ступни, но к этому лесу по — другому приближаться нельзя. Только вот лордов сила пропустила, но у них и дела там серьёзные были. Им можно. А он про свои ботинки забыл, они в кустах и остались.

Далик с улыбкой смотрел, как паренёк, которого из деревни поставили за лесом наблюдать, ожидал, вытянувшись по струнке, пока они к нему подойдут.

— Ну как, сторож, всё ли спокойно было? — весело спросил он, наблюдая, как округляются глаза мальчишки, уставившись на тех, кто стоял за спиной Далика.

— Да, лорд. Тут до этого соседские дети стояли, мы с ними четверть хода Белянки поменялись. Я брата послал предупредить, что вы вышли, — старательно отрапортовал паренёк, продолжая, не отрываясь смотреть на лорда Сергея — возможного спасителя их мира, — пойдёмте, а то закат скоро.

Паренёк переступил с ноги на ногу и, дождавшись кивка, направился в сторону селения, пред этим захватив из кустов свою обувь и дырявые ботинки младшего мальчика. Проводников-то лес пропустил так, без церемоний, подтвердив, что намеренья чисты, а миссия важна.

Обычным людям в лес можно вступать лишь с чистыми ногами — добрая земля не запачкает, только если человек душой чист. А иных и вовсе не пустит. Нет, не убьёт, но и шагу ступить не даст. Хотя, — припомнил Далик, случалось такое, что лес не пропускал любопытствующих особ несколько раз, потом сдавался, но человек больше из его чащи не возвращался. Отсюда у них возникли пословицы: «Три ступни лучшим мылом, а земля грязь разглядит» и «один раз завернули — второй не суйся». Впрочем, как и все остальные изречения подходили они не только к этому лесу и другим точкам перехода, а ещё и активно использовались в повседневной жизни всего материка. Но никто не забывал, что пошли они именно из таких лесов, вырастающих вокруг порталов в другие миры и точек переходов, которые маги пока не могли подчинить законам их реальности.

Пропустив своих спутников вперёд, молодой мужчина ещё раз оценивающе оглядел юношу, от которого зависела судьба его дома и дорогих Далику людей. Возможно, было неправильно рассматривать Сергея с точки зрения, сможет ли он выполнить свою миссию или нет — ведь слабак им был не нужен… Слабак — какое ужасное слово, как и сами эти мысли о нужности спасителя. В конце концов, лорд Сергей не виноват, что именно на него пал выбор слепой госпожи, и вовсе не обязан им был ничего доказывать. Более того, он и вовсе не должен рисковать своей жизнью ради чужих людей этого мира. И у Далика не было никаких прав требовать от парня чудес и стойкости.

Но только… ему сразу вспоминалась семья, любимая, другие люди: ведь для них этот мир был родным — им больше некуда пойти и не у кого просить помощи. И их жизни зависели от тощего подростка с завышенным самомнением, который с каждой секундой нравился Далику все меньше и меньше. Нет, такому не то, что жизнь не доверишь — столовый нож подержать не дашь, а то в спину ударит. Что-то было в пустых глазах Сергея такое, что заставляло мужчину отворачиваться не в испуге, а с трудом удерживая гримасу отвращения. На некрасивом бледном лице был виден отпечаток дна, на которое падает человек, лишившись морали и светлых чувств. Отпечаток разложения.

И ему они собираются доверить свой родной мир? Судьбы дорогих людей? Тихая госпожа, да оказывается тёмный мастер ещё не худшее из зол! Они допустили роковую ошибку, проведя этого человека… только человека ли? — в свой мир.

А может быть, это ему только кажется? Может волнения, надежда, непонимание, столкновение с новым… и последние дни, наполненные напряжением, ожиданием и страхом, всего лишь заставили разыграться его воображение? Далик представлял спасителя по — другому и теперь пытался найти оправдание тому, что все оказалось совсем не так, как он надеялся.

Мало ли что успел пережить лорд Сергей? Какой была его семья и прошлое? Что у него — оторванного от привычной реальности мальчишки, заброшенного в непонятный чуждый и опасный мир, творилось на душе. И этот Девеан, больше похожий на цепного пса — сторожа, нежели обычного слугу…

Нет, Далик не должен думать плохо о Сергее, ему просто стоит попытаться лучше узнать его, стать ему другом, научить, показать. А там может быть и из-за этой уродливой маски проглянет лицо доброго весёлого парня? И не придётся думать о том, что цена спасения их мира не важна… Да, если так случится можно будет прогнать эти мысли, ведь иногда дружба стоит куда дороже.

И пока он верит в это.

Далик покачал головой. Странные мысли… может это лес? Он так влияет на людей? Вот и Ларин, кажется, вздохнула свободнее, стоило им только выйти обратно — на лице женщины появилась улыбка. Его сестра сорвала с края дороги чахлую ромашку и теперь медленно обрывала лепестки, совершенно не смотря себе под ноги. И тоже улыбалась — так тепло, как умела улыбаться лишь она. Только этот странный нечеловек спутник спасителя, никак не показал, что почувствовал выход из магической зоны точки перехода — он один, так как даже лорд Сергей изменился.

Да, путь это и было почти незаметно. После того, как они только вышли из портала, выражение его лица можно было с натяжкой назвать растерянным — парень то и дело кривился, застывал, отводил глаза, задумывался настолько, что не слышал, когда его окликали, постоянно пожимал плечами. И украдкой, думая, что больше никто не видит, дотрагивался тонкими пальцами до левой стороны груди, словно пытался унять боль. Нет… не так — это сначала Далик подумал о боли, но чем больше наблюдал за спасителем, тем чаще к нему начали закрадываться мысли о совсем другом сравнении, от которого он чувствовал озноб и слабость в теле: Сергей дотрагивался до груди так, будто проверял, бьётся ли у него сердце…

Но стоило им приблизиться к границе, как в нем что-то изменилось — за мгновение… секунду. Но заметил это почему-то только Далик: лицо Сергея затвердело, пустота взгляда перестала быть гнилой и мёртвой, в ней появилось нечто чуждое… хищное. Расчётливое. Теперь в этой пустоте читалось, что приговор вынесен и обжалованию не подлежит.

Кому? За что?

Что же всё-таки происходит? И если князь действительно ошибся…

Наверное, в первое путешествие меня больше всего потрясла религия этого мира. Когда слушаешь: тихая госпожа, безумная, слепая… так и не всегда задумываешься — кто именно стоит за каждым из этих красивых обозначений. А потом, когда простой на первый взгляд вопрос срывает с языка, понимаешь, что иногда паучиха так запутывает тонкие шелковые нити, так сплетает узоры, что лучше не вмешиваться — порвёшь. Только вот порой и понять оказывается слишком сложно.

Я зябко поежился, думая о том, что было бы неплохо к бесчувствию внутреннему добавить и физическое. Всё-таки переиграл я с одеждой: помнил про быстрые перепады температур, но решил, что лучше достигнуть нужного эффекта и померзнуть, чем кутаться в тёплый свитер, сверкая покрасневшим кончиком носа.

Тол — тарисс опустилась до уровня крыш небольшого селения. Умостилась на деревянных досках, словно планируя задержаться на удобном месте дольше. Блеклый вечерний свет растекался по покатым неровным крышам. Тонкие лучи стекали по доскам, оставляя светящиеся следы, путались в пышных кронах садовых деревьях с мясистыми листьями и маленькими горькими плодами, которые замечательно укрепляли здоровье. Хрупкие стрелы лучей пронизывали листву насквозь, и казалось, что растения светятся изнутри. Лучи путались в высокой траве, обрисовывали тонким контуром домики с низкими мутными оконцами, неровно стесанными брёвнами стен и красивыми резными ставнями, превращая их в небольшие, волшебные замки. Не смотря на то, что селение выглядело небогато, приходило понимание: здесь живут люди, для которых главное богатство — душевное.

Где-то тихо поскрипывали качели. Слышался детский смех. За невысоким заборчиком паслись несколько коз и тощая корова. Большой старый пес лениво поприветствовал нас взмахом хвоста и коротко пролаял, словно сообщая остальным о нашем приходе.

Религия… почему-то сейчас я часто возвращался мыслями к такому странному расположению фигур на доске.

Итак, три госпожи. Обозначений «богини» нет. Это неудивительно, часто создавая миры, творцы перенимают названия соседних реальностей и своих прошлых творений, но всему есть предел. Здесь можно было заметить одно из немногих исключений, когда создатель почувствовал, что хватит лепить одни и те же куличики.

Слепая госпожа, безумная госпожа, тихая госпожа — три основы… камня, на которых и стоится любой мир: судьба, жизнь и смерть. Человек рождается, проходит отмеренный ему путь и уходит за грань, чтобы вернуться снова, но уже другим. Замкнутый круг, который не сможет разорвать никто. И больше нет никаких второстепенных божков, пророчеств, книг и прочей чепухи. Точнее не так — есть посредники слепой госпожи и безумной — старший князь и тёмный мастер.

Тогда должен возникнуть вопрос: ведь если жизнь — безумная госпожа, то…

Да, хотя мне самому до сих пор сложно понять логику жителей этого мира. Но для них жизнь: тёмная сторона монеты. Препятствие полное боли, сомнений, ошибок, непонимания, потерь, которое нужно суметь преодолеть всеми силами. Иногда её называют Зверем, так обозначая безумие. Смерть, наоборот, олицетворяет долгожданный покой. Судьбе же отдана роль грани: пути от безумия жизни, когда нарушаются законы ради минутной прихоти, к покою — знанию и миру.

Смерти не нужен представитель — она не требует, не воюет, не навязывает свои правила, не выполняет грязную работу чужими руками. Но приходит тихая госпожа только к тем, кто прошёл свой путь от и до, ни разу не сорвавшись и не свернув с дороги раньше срока.

Это рассказал мне Шарисс в один из последних дней своей жизни. Пламя толстых тёмных свечей металось, словно хотело сбежать. Вечные свечи, которые горели уже не одно тысячелетие, таяли, плача воском, словно чувствовали, что скоро дивный город оденется в траур.

Князь как обычно сидел в одном из мягких кресел библиотеки, повернув голову к окну, словно любовался башенками и переходами Старшего города, на который опускался холодный вечер, и в комнатах медленно зажигался свет. А я устроился на ковре около камина. Лежал на животе, смешно болтая ногами и перелистывая толстую старую книгу. И совершенно неожиданно задал этот вопрос: почему? Почему именно так и никак иначе? А потом долго слушал его рассказ об этих основах; о том, что не стоит менять судьбу и торопить события.

— Тогда почему я здесь? Зачем тебе дан этот… дар: смотреть судьбы, если ты ничего не можешь изменить?

— Зато я могу исполнить предначертанное. Видишь ли, Сергей, иногда слепая госпожа завязывает в один узелок такие нити, что без посторонней помощи встретиться и переплестись судьбами их обладателям невозможно. Не зря ее зовут слепой — она не видит ни расстояния, ни времени, ни преград. И иногда чья-то жизнь ломается только потому, что рядом не оказалось того, кто помог бы преодолеть препятствие.

— Значит, ты увидел, что я должен прийти? Знаешь, чем все закончится? Что со мной будет потом? — я вскочил на ноги.

Какая глупость! Даже если князь знает, он не расскажет. Но его лицо не умеет скрывать эмоции, и если мне удастся их прочитать…

— Какой ты смешной, — улыбнулся Шарисс, — подойди ко мне, — и когда я выполнил его просьбу, сказал, — дай мне руку, Сергей.

Его ладонь была холодной и игрушечной, словно я держал за руку фарфоровую куклу. И я ощущал его слепой взгляд даже через черную плотную повязку. Шарисс смотрел на меня и улыбался, так странно, что хотелось сорвать дурацкую полоску ткани — в его улыбке чудилось что-то лживое. Неправильное. Я помотал головой, спеша убедить себя, что это только воображение: князь не стал бы меня обманывать.

— Люди чаще всего из всех народов сбиваются со своего пути: эти тропинки не доступны взгляду моей госпожи, а значит и мне — ведь тогда их разумами завладевает безумие. Ложь, убийства, грехи: они меняют дороги. Но есть те, кому соткано убить и не измениться. Таков и твой путь, не бойся. Конечно, я видел и знаю, что тебя ждет, если не сойдешь с дороги. И что уготовано Ирэн, Далику, Эрику… всех, кроме себя самого. Напрасны попытки найти на моем лице желанные ответы. Ты замечательный друг, Сергей, но я видел столько судеб, и уже не могу относиться к тому, что вижу, как ты себе представляешь. Это удивительный спектакль! Поверь, у тебя будет необычная судьба. И этого достаточно. Живи, любуйся миром, чувствуй его, а судьба… Она решит, когда напомнить о себе.

— Ты ведь считаешь, что она главнее жизни и смерти? Хотя люди почитают тихую госпожу: говорят, что все судьбы ведут в ее объятия, и нет такой жизни, которая бы не закончилась покоем. Именно поэтому ей не нужен проводник. А Эрик… слуги мастера считают каждую жизнь бесценным даром, какого достойны лишь лучшие. Знаешь, с первым его утверждением я полностью согласен. Я уже видел смерти и не считаю их выходом. У нас в мире по — другому учат, очень похоже на мастера.

— Нет, не считаю. Все сестры равны: среди них нет слабых или лучших, играет роль только наш выбор. Но существует другая сила. Она выше их, хотя и зависит от каждой из сестер. Есть во множественной вселенной то, над чем не властны даже творцы. Ему нельзя приказать, его нельзя подчинить. Правда, говорят, что живет в невообразимой дали кто-то, кого оно может послушать: замедлить или ускорить свое течение. Может, врут, я не знаю. Слышал: «Время рассудит»? Как бы ты ни жил, какую бы ни встретил смерть, по какому бы пути ни шел… время будет тебе судьей. Если слепая госпожа ребро, жизнь темная сторона, а смерть сторона покоя, то время — третья сторона монеты, которую ты когда-нибудь протянешь паромщику, чтобы он переправил тебя на тот берег к любимым людям. Но оно не любит поклонения. Ты все узнаешь, Сергей. Сам. Именно тогда, когда придет твое время. Поверь так интереснее: самому делать следующий шаг, выбирать нужный поворот.

Он знал…

Получается — князь всё знал. Это так просто!

Теперь, когда у меня появилось время не только переживать худшие часы жизни, я, наконец, смог все ещё раз проанализировать. Шарисс сказал, что он видит лишь те дороги, которые свивает для человека слепая пряха. И тихая госпожа приходит лишь в том случае, когда человек проходит свой путь именно так, как и было вышито тонкими шелковыми нитями.

Князь видел всё, что ожидало меня, но ничего не сделал.

Не предупредил.

— Я всегда хотел посмотреть, какого цвета его глаза, — пробормотал я вслух, понимая, что улыбаюсь своим мыслям. Жестоким отвратительным мыслям, которые раньше не находили в пустоте отклика, но теперь, когда граница была преодолена…

Ирэн, услышав обрывок моей фразы, непонимающе нахмурилась, бросив ромашку с оборванными лепестками под ноги. Далик, который шел позади, что-то тихо говорил Ларин, кажется, они обсуждали ужин. А вот Девеан кивнул мне. Улыбка у него была нехорошая, так мог ухмыляться хищник, к месту засады которого неосторожно — близко подошла глупая добыча.

Нас уже ждали.

От дверей большого дома, старательно удерживая себя от того, чтобы не сбиться со спокойного шага на бег, к нам приближались два человека: маг Ферл и Тина — слегка прихрамывающая глава пятой гильдии, уже немолодая женщина с обезображенным шрамами лицом. Пепельные волосы, в которых больше седины, чем цвета, заплетены в косу и переброшены через плечо, темные глаза прищурены, рука в толстой кожаной перчатке сжимает рукоять меча, вторая отведена за спину, чтобы в любой момент выхватить короткий нож, смазанный ядом. Подобных ей людей жизнь с ранних лет приучает не доверять никому — даже собственной тени.

Пятая гильдия за глаза называлась несуществующей и формально все, кто имел к ней хоть косвенное отношение, были вне закона. Но если вам требовался профессиональный убийца, пятая гильдия могла предоставить специалистов самых разных профилей этого дела. Надежно, быстро, качественно. И лучшей из лучших убийц дорого заплатили за охрану спасителя.

Молодой маг с копной соломенных волос широко и открыто улыбался. Он первым не выдержал и побежал на встречу. Я вовремя отступил за Девеана, чтобы не быть заключенным в крепкие объятия. В первый раз всё произошло именно так.

Ферл остановился, поняв мои намеренья не оказаться раздавленным двухметровым гигантом с простодушным лицом ребёнка.

— Здравствуйте! — он развёл руками, словно показывая, что все это без злого умысла.

— Доброго вечера.

— Милорд, представляю вам ещё двух проводников, — вмешался Далик.

Как раз и Тина подошла к нам, презрительно разглядывая меня. Представления о том, как должен выглядеть спаситель, у неё было весьма простое: могуч, огромен и донельзя крут. Но она всё равно отчаянно защищала меня до последнего своего вздоха, даже не веря, что я смогу убить Эрика.

— Да, я знаю… третья гильдия, старший исполнитель, двустихийник Ферл — второе посвящение. И глава несуществующей гильдии — леди Тина. Это мой слуга и защитник — Девеан. Моё имя Сергей.

Наверное, не стоило смотреть им в глаза, пугая пустотой. Но как только слова отзвучали, всех куда больше заинтересовал смысл произнесённого, а не взгляд.

— Ты знаешь? Ты действительно он, спаситель?

— Подхожу ли я на роль вашего спасителя — скажет только Видящий.

— Вы хоть знаете, милорд, с какой стороны за меч берутся? — проворчала женщина.

Остальные проводники одинаково закашлялись от непочтительного обращения к лорду — спасителю. Ведь по условию они должны были с меня пылинки сдувать, однако, искренность Тины была куда лучше фальшивых улыбок. Очень качественных улыбок, ведь я до сих пор не смог почувствовать фальши, будто проводники улыбались мне искренне.

— Примерно представляю, — согласился я, — в моём мире это оружие давно вышло из моды. В основном удел мечей: украшать коллекции. На мой взгляд, магия более эффективна в нападении и защите.

— Но держать щит вечно невозможно, — Тина ухмыльнулась, от чего безобразные толстые шрамы натянулись, превращая лицо в уродливую маску.

— Это не обязательно, — ответил, зная, что последует за этим.

Остальные даже не уловили мгновения, когда глава несуществующей гильдии направила отравленный кинжал мне в живот. Разве что Далик, но он успел отойти на несколько шагов к дому — слишком далеко для того, чтобы что-то исправить за считанные секунды. Наверное, многим знакомо ощущение беспомощности: ваза уже упала с полки, но ещё не разбилась, но вы отчетливо знаете, что не успеете её подхватить. Сейчас Далик испытывал то же самое.

Я не предпринимал ничего. Время замедлилось так, что казалось смогу несколько раз обойти по кругу женщину прежде, чем кинжал преодолеет расстояние в несколько сантиметров: доля секунды, не больше. Пустота сжалась в пружину, готовая развернуться и перехватить оружие, угрожающее её носителю. Но я не думал отходить с линии удара или ставить блок. Я ждал, когда же время снова ускорит свой бег.

Девеан перехватил кинжал: решил, что не стоит портить хорошую одежду. Мужчина негрубо сжал кисть Тины и забрал кинжал, не встретив никакого сопротивления. Внимательно изучив лезвие, он принюхался, определяя яд, и отдал оружие обратно.

— Не стоит искать сложных путей, уважаемая Тина. Особенно, когда есть более легкие, но ничуть не менее действенные. А иногда и вовсе не нужно выбирать — все выходы могут пригодиться.

Проводники смотрели только на Девеана, кажется, у них успело сложиться весьма странное мнение о моём надзирателе. Страх, неожиданные догадки, интерес. Игра становится всё забавнее. Кажется, я придумал, как ещё немного запутать их, чтобы подвести к нужному повороту.

Тина наклонила голову, разглядывая меня из-под неровно обрезанных прядей чёлки. Глубоко посаженные глаза с крошечной точкой зрачка что-то пытались отыскать на моём лице. И пустота совсем не пугала женщину.

Ирэн, попытавшись исправить ситуацию, попросила как можно скорее пройти в дом — Тол — тарисс почти полностью скрылась за линией горизонта, оставив кусочек бока над вогнутой чертой, чтобы дать нам ещё немного времени. Подсвеченные снизу ослепительно — белым цветом густые облака, сверху облачались в пурпурные тона, разделяя небосвод на две неравные части. Лучи младшей сестры — Рилл — ано, словно тонкие струи крови, стекали по облакам к земле, прочерчивая вдали тонкую нить уходящей дороги. Казалось, что неширокий тракт за несколько секунд превратился в путь за грань, куда тихая госпожа уводит тех, чей срок вышел.

Уводит в серость, где их ждёт тихий плеск реки и сгорбленная фигура паромщика, закутанная в пыльный старый плащ.

Через пару дней по этой дороге направимся и мы. Только над головой будет светить Белая звезда и от прекрасной иллюзии не останется даже следа. Глубоко вдохнув холодный воздух, я прошёл за рассыпающимся в извинениях магом. Потом обернулся, зная, что Тина хочет что-то добавить.

— А если бы твой слуга не успел?

Я заметил, как напряглась спина Далика, Ирэн замедлила шаг, стараясь расслышать мой ответ. Покачал головой:

— Вы бы не причинили мне вреда, успев остановить руку. Впрочем, даже если бы не успели, меня всё равно это бы не убило…

Деревенька оказалась на удивление уютной.

Мы вошли в неё, когда рассвет только начал окрашивать простые крыши блеклыми лучами. Условная граница — низкая плетень, в которой зияли дыры, оставила позади себя другую жизнь.

В первом же дворе нас лениво облаял большой пес со свалявшейся шерстью. Остальные собаки поддержали его сонной перекличкой и замолкли, словно сообщив хозяевам о появлении в селении чужаков, исполнили свой долг. Также лениво в чьём-то хлеву промычала корова.

Деревня лишь начинала просыпаться, не подозревая, что судьба пригнала на окраину земель тех, из-за кого через несколько лет король прикажет спалить здесь всё, включая людей. Нет, она даже радовалась, что покосивший домик деда Карда, который умер той зимой, снова наполниться жизнью. Глядя на молодую пару, можно говорить, что и до детского смеха недолго будет. И пригожие они… — хмурый парнишка с двумя небольшими котомками на спине, и ладная рыжая девушка, которая одной рукой пугливо цепляется за спутника, а другой держит в поводу хромающую лошадь. Приживутся. Видно, что и выдержки хватит и упрямства. Да и, похоже, некуда им больше идти. И хорошо, они только украсят дружную семью, которой было это селение.

Деревня радовалась, расцветая, перед нежданными, но уже любимыми гостями.

Староста появился на крыльце через десять минут. Бодрый, немолодой мужчина. Воин — по стати видно. Он оглядел вставших перед незапертой калиткой подростков единственным оставшимся глазом, усмехнулся:

— Совсем к нам? Или проездом?

Парнишка промолчал, продолжая смотреть перед собой. Уж не блаженный ли часом? Девушка ещё сильнее вцепилась в его руку, но звонко ответила мужчине.

— Совсем. Возьмёте?

Голосок у неё был замечательный. Под вечер в кругу односельчан одно удовольствие такой слушать, чтобы песни выводил задушевные. Только взгляд загнанный, как у волчицы. Явно собирается до последнего защищать паренька. Вон как глазёнки из стороны в сторону смотрят, словно нападения ожидает.

— А проблем с вами не будет? — уточнил староста.

— Нет.

Тут только парнишка и отмер, словно проснулся. Криво улыбнулся.

— Может и будут, да только мы постараемся, чтобы вас они не коснулись. Каждый за собой своё приводит, — правильно ответил он.

Сразу видно, несладко ему пришлось. Вон в волосах седина видна, а больше двадцати не дашь. И черты лица жесткие, затвердевшие… Жалко парня. Неужто, война его поломала? Или чего похуже. Главное, чтобы девчонка за него также держаться продолжила. Тогда точно вытянет.

— У конца деревни домик есть. Старый, конечно, но подправить можно. Вы там пока располагайтесь. Да, чтобы в полдень сюда пришли, ко мне. Всем селом будем знакомиться, и решать, как вам на первое время помочь, пока сами не разберётесь. Договорились?

— Да! Спасибо! — девушка, робко улыбнувшись, поклонилась мужчине. Парнишка только головой кивнул.

Староста проводил взглядом парочку — хорошо смотрятся. Она его вон как тянет, что-то шепчет. Сама не оставит, а уж там прошлое отпустит. Обоих. Уж по себе знает. Его-то Анигья вытащила. Вот и девчонка справиться, если действительно любит.

— Я же говорила — хорошая деревня, — Ирэн сжимала мою ладонь так, будто боялась, что я сейчас вырвусь и убегу. Зачем? Некуда мне бежать. И не хочу.

— Да, хорошая, — согласился я. — Родная, только ты сама говори, ладно? Не надо мне…

— Ладно, — девушка прижалась к моему плечу, когда мы остановились, разглядывая тот дом, который должен был стать нашим жилищем, — как думаешь, приживёмся?

И кто из нас кого поддерживает?

— Приживёмся, родная. Пойдём.

И мы смогли прижиться. Даже не смотря на то, что в деревне я заработал репутацию то ли молчуна, то ли раскаявшегося слуги мастера, а то ли и вовсе блаженного. Кто-то меня жалел, старался помочь, кому-то не оставалось до меня никакого дела. Но ненавистников и лицемеров не видел — все было написано на лицах людей, легко читалось в глазах и улыбках. И как же это согревало разодранную душу.

Дни снова потекли неспешной рекой.

Утро сменялось днём, день ночью. Лето отступало под натиском осени. Как-то таинственно и незаметно, никому не говоря, начала желтеть листва. Просто однажды утром под ноги упал первый бледно — жёлтый с грязными пятнами лист. Потом, ночью по кое-как залатанной крыше прошуршал маленький дождик, и тем, кто его слышал, стало ясно — наступила осень.

Подкралась на мягких лапах и закружилась листопадом, танцуя солнечными бликами на окошках домов и мутных стеклах небольшого святилища тихой госпожи. Она искрилась в улыбках маленьких детей, которые с завораживающим упоением игрались с кучами ароматной листвы.

Я мог до одури смотреть на танец листьев и слушать прощальные крики улетающих птиц, но только всё равно не мог наглядеться. Я проверял силки в лесу, принося домой мелкую живность. Долго гулял меж морщинистых стволов огромных деревьев, собирал крупные вкусные ягоды.

А листья всё падали под ноги селян, смешиваясь со склизкой грязью. Дожди усиливались, ясные дни угасали. Неделя уходила за неделей.

Осень умирала.

В порыве вдохновенья я сравнил её с раненым воином, который лёжа в своей крови, спокойно смотрит на врага — зиму. Воин не кричит попусту проклятья, не захлебывается ужасом, вызывая отвращение, не читает мораль о добре, добиваясь слезливой жалости. А небеса оплакивают осень. И, сливаясь с криком последней птицы, она умирает, чтобы вновь воскреснуть в блеске золотых листьев, и снова уходит, сраженная зимой.

Чтобы однажды привести в хороводе листопада сотню гвардейцев с коротким и очень простым приказом короля Далика Первого — «уничтожить всех»…

Далик проснулся незадолго до восхода, как он надеялся, первым. Оставалось достаточно времени, чтобы привести в порядок мысли, потренироваться на заднем дворе, освежиться ведром ледяной воды, после чего позавтракать. Именно таким был распорядок каждого утра после совета, когда сказали, что одним из проводников должен стать именно наследник его рода. Выпало Далику. Больше никто из его семьи не смог вытянуть карту воина. Все правильно: воин, убийца, маг, служительница слепой пряхи и случайная душа — вот нужный расклад для безопасности спасителя. Далика начали готовить, чтобы он смог выполнить возложенный на него долг. Сначала изнеженный аристократ проклинал тот день, когда радовался, что выбрали именно его. Потом впал в безразличие, механически выполняя требования преподавателей. Теперь привык настолько, что получал удовольствие от ранних тренировок и запретов.

Жители селения досматривали последние сны. В мире Далика было принято подниматься только через час после восхода Белянки — так в простонародье называли Тол — тарисс. Всё равно времени на хлопоты и отдых оставалось достаточно. Дни были долгими, и не менее длинными — ночи.

Молодой мужчина быстро прошёл по коридору мимо комнат своих спутников, прислушиваясь к сонной тишине. Спустился на первый этаж, стараясь не наступать на скрипучие половицы. Поежился, представляя, какой холод ждёт его снаружи и, улыбнувшись, вышел на крыльцо.

Под льняную рубаху сразу заползли щупальца утреннего ветра, проверяющего крепость раннего гостя. Ночной туман, нехотя распадаясь на клоки, проводил его до внутреннего двора, намочив штаны и заставив подумать о том, что в следующие разы проще поупражняться в нижнем зале. Сейчас важнее было сберечь своё здоровье, чтобы в любой момент быть готовым вступить схватку, защищая спасителя. И физической форме Далика ближайшие дни вряд ли будет что-то угрожать. В конце концов, тренировки под крышей ничуть не хуже, чем на ледяном рассветном ветре.

Только вот небольшой пятачок заднего двора уже оказался занят. Услышав чужие голоса, Далик не думая прижался спиной к покрытой изморозью стене дома и крадучись подобрался к углу. Выглянул.

На широком бревне сидел лорд Сергей: тощий, болезненный, с нелепой растрепанной косой. Сейчас он казался обычным ребёнком: чересчур широкая и грубая рубаха для ночного сна лишь добавляла ему хрупкости.

— Я не хочу учиться драться! Зачем меня надо было будить так рано? — воскликнул Сергей, обхватывая себя руками за плечи в безуспешной попытке согреться, — почему нельзя нормально выспаться?

— Не желаю, чтобы остальные видели твой позор, когда ты эту железку даже поднять не сможешь, — презрительно выплюнул слуга.

Впрочем, теперь Далик засомневался, что громила был именно слугой.

— Я не собираюсь её поднимать.

Мальчик попробовал вскочить с места, но был немедленно схвачен за плечо. Мужчина увидел, как спаситель болезненно охнул, и на глазах выступили злые слезы — видимо Девеан сжал слишком сильно.

— Ты будешь делать то, что скажу я, — спокойно разъяснил он, — не разочаровывай меня ещё сильнее, иначе…

— Иначе что? — воскликнул Сергей, Далик даже испугался, что своим криком он перебудит остальных спутников, — боишься, что в следующий раз не успеешь перехватить чей-нибудь кинжал, не хватит сил? Так не страшно — я лучше сдохну! И…

Договорить он не успел — Девеан ударил мальчика по лицу, заставив замолчать и осесть на землю. Далик увидел, как Сергей схватился за покрасневшую щеку, поднял взгляд на мужчину и осторожно слизнул выступившую из разбитой губы кровь.

— Ты и так мне уже подчиняешься. Разве не замечательный спектакль мы успели разыграть? Ну а сдохнуть ты всегда успеешь. — Он резко дернул подростка за волосы, поднимая на ноги. — Накричался? Доволен? Бери меч и не заставляй меня причинять тебе боль. А то скоро остальные проснутся…

Мальчик ещё раз всхлипнул, но послушно взял протянутый Девеаном одноручный меч. Ухватился на рукоять двумя руками, видимо, ему было действительно тяжело.

Далик осознал, что надо срочно что-то делать: вмешаться? Разбудить всех? Подождать и потом расспросить обо всем самого Сергея? Подняться наверх и опустошить графин с холодной водой. Если действовать необдуманно, можно сделать только хуже.

Но что же, Бездна его возьми, происходит?

Глава 2.4 Ответы не нужны

— Бездна!

Дождавшись, когда Далик отойдёт на достаточное расстояние, я брезгливо отбросил меч. Дотронулся до губы, которая никак не хотела заживать. Пустота затаилась под пристальным взглядом надзирателя и не спешила меня лечить. Слизнул выступившую кровь.

— Ты не мог бить не так сильно? Кажется, я не просил себя калечить.

Девеан только развел руками.

— Извини, не удержался — соблазн был велик.

— Дать мне пощечину, как истерящей девчонке?

— Истерящей тряпке, — поправил меня надзиратель, — которую ты очень успешно себя изобразил. Только зачем? Нет, мне понравилось, я даже не прочь повторить «на бис». Но объясни, к чему этот цирк?

— Захотелось, — огрызнулся я, ежась от ледяного ветра.

— Лжец, — усмехнулся мужчина и опять протянул мне меч. Кажется, температура, стремящаяся к нулю, его ничуть не трогала, и чувствовал себя Девеан комфортно. — Бери, сказал «а», придётся и «б» говорить. Всё равно, раз ты решил поиграть в спасителя — они возьмутся за твою подготовку.

Я покачал головой, разглядывая тусклое лезвие грубой работы, провел по нему ладонью, несколько раз крутанул его, проверяя баланс. Кивнул.

— Им нужно сделать выбор: идти дальше, слепо доверяя старой паучихе, или же попытаться самим разобраться в происходящем. В любом случае игра в спасителя продлиться только несколько дней. Каждому по делам его, от того, что они выберут, зависит, как умрут. А сомнения… — они разъедают кровь и разум. Было необходимо, чтобы вера в спасителя пошатнулась.

— Мне не зачем учиться драться, — добавил я.

Надзиратель выглядел, откровенно говоря, удивлённым, он сощурил глаза и неожиданно атаковал.

Я мог увернуться, чтобы не портить его меч или применить пустоту, но иногда слова стоит подкреплять действием. Возможно даже эффектным действием, в чём-то театральным. Я напряг плохо натренированное тело до предела, попытавшись почувствовать оружие: для этого не нужно иметь душу, даже наоборот. В несколько секунд меч Девеана осыпался к ногам мужчины ровными обломками. Я стоял за спиной надзирателя, приставив острие к его левой лопатке.

— Недооценил я тебя. Не обольщайся, больше такого не повториться.

Конечно, в следующий раз я воспользуюсь пустотой. И конечно, не стану объяснять, откуда у меня это умение. Я ведь никогда не мог обращаться с оружием. Даже сейчас не умею. Но вот Эрик всегда был превосходным мечником. Здесь, в моей груди, его часть. Вот и все секреты. Его знания — это мои знания. Абсурд, но сейчас во мне находятся те воспоминания и умения мастера, которые он ещё нескоро получит, если конечно, успеет получить. Как же всё-таки интересны парадоксы времени.

Вспомнив об одном вопросе, я обратился к надзирателю.

— У творцов есть целая академия, которая изучает временные парадоксы. Не так ли?

Не удивившись смене темы, Девеан послушно ответил.

— Отдельной академии нет. Она одна — по изучению, систематизации, созданию миров и налаживанию между ними контактов. А в ней, кроме всего прочего, есть два отдела — один создаёт временные парадоксы, а другой их изучает. Для этого выделен целый ареал в междумирье, где можно проводить эксперименты. Он наглухо запечатан и, чтобы получить к нему доступ, нужно приложить нечеловеческие усилия. Перед каждым целенаправленным вмешательством во время и пространство отдельного мира изменения моделируют и анализируют в этих отделах. Малейший промах в расчётах, и грани захлопнутся. Наступит конец. Есть такой закон… во множественной вселенной их предостаточно, но этот один из самых интересных. Парадокс не может возникнуть просто так, только создаться извне. Но по теории вероятностей, если произошёл один парадокс, возможность того, что именно здесь и сейчас случится второй — никем не санкционированный — появляется.

— Но тогда почему меня так просто отправили в прошлое? Изменили столько всего и так необдуманно — из-за капризного ребёнка. Что, если я сделаю что-то неправильно?

Девеан грустно улыбнулся, явно раздумывая, что мне ответить: соврать или же просто не сказать всей правды.

— Сергей, это сложно. Возможно, потом, когда ты узнаешь творцов, поймёшь, что все они разные. Каждый олицетворяет индивидуальную силу. Ты не найдёшь среди них даже похожих. А Пресветлая мать другая… она не относится к поколению творцов, единственная в своём роде. После неё творцы нужного уровня перестали появляться. Последняя и самая могущественная, в ней одной соединяются индивидуальности всех — кто-то называет это эффект тени. Тени подстраиваются под своих обладателей, могут менять формы. Кто-то называет принципом отражения, будто она может лишь копировать то, что видит, а потом в своём сознании увиденное и запечатленное преломлять и изменять. Её сила не поддаётся классификации. Она распространяется даже на время. Нет, Алевтина не управляет им: глупец или самоубийца тот, кто решит, что может заставить эту силу считаться с собой. Алив умеет говорить с ним, и оно слушает. Как тогда, когда ты случайно повернул год. Ошибки ведь всегда случаются, даже запрограммированная машина может допустить минимальный, но просчёт. Сколько раз вселенная уже стояла на грани. Алив останавливала подобное не единожды. Она Великая — не станет её, не станет никого. Она может позволить себе все что угодно, пока время готово слушать. Повезло, что именно она нашла тебя. Или не повезло — это с какой стороны посмотреть.

— А с какой стороны не посмотри, всё равно получается криво. Всесилие на то и всесилие, чтобы не быть односторонним или иметь одно лицо и обозначение. Так что либо творцы не всесильны, либо ты не умеешь красиво врать. Пойдём обратно, скоро проснутся остальные и мне хочется избежать вопросов.

— Как скажешь…

— Как ты думаешь, есть жизнь после смерти?

Даже не вопрос, скорее размышление вслух. Ирэн сидела на деревянном подоконнике и смотрела куда-то в ночь, позволяя скупым лучам ночной звезды, освещать её лицо потусторонним светом. Это короткое время, когда две другие сестры уже скрылись, и редкого света третьей хватало только на то, чтобы укрывать мир мертвенно — бледным одеялом. Ажурным узором лучи падали на стекающие огнём кудри, очерчивали резкую линию плеч, фигуру в потрёпанной рубашке, обрисовавшийся живот.

Оторвавшись от того, что в будущем должно было стать детской игрушкой, с волнением осмотрел её. Я старался. Честно старался. После всего, что произошло в плену, было сложно. Ирэн верила, и я смог переступить через это.

У нас получилось.

— Родная, что-то не так?

— Нет, — Ирэн отвернулась от окна, хотя в глазах по — прежнему отражались звёзды, — мне интересно. Или ты собираешься жить вечно?

Чуть лукавая улыбка, такая родная, такая совершенная. Пальчики перебирали тонкую цепочку с небольшим янтарным кулоном — мой подарок.

— Конечно, не собираюсь, ведь это так скучно. Нет, Ирэн, не хотел бы я жить вечно… — помотал головой, отгоняя странные мысли.

— Я тоже, — она улыбнулась, снова возвращаясь к созерцанию ночи, — а это значит, что когда-нибудь мы обязательно умрём. Я не боюсь, просто странно осознавать, что в один момент меня не станет. Сотрутся незаконченные дела. А для других всё продолжится или только начнётся, и все эти люди даже не будут подозревать о том, что меня не стало. Забвения — вот чего я боюсь. Того, что в один момент всё, что было важным для меня, станет ненужным. Меня забудут. Ведь что-то же должно остаться?

— Конечно! Останется душа. Смерть — не конец, — говорить стало немыслимо сложно, и смотреть в глаза Ирэн, в которых стояли слёзы, — ты же знаешь это, родная. Мы обязательно встретимся на том берегу, куда переправит нас паромщик. Я узнаю тебя, чтобы не сделало с нами время. И на тебе будет этот янтарный кулон. И не важно, что здесь нас рано или поздно забудут. Важно, что там ждут Шарисс, Тина, Ферл. Все. Даже Эрик.

Улыбка вышла кривая, но искренняя.

— Да уж, — Ирэн тоже выдавила улыбку, — и там всё начнётся сначала? Жизнь? Работа? Или безделье до нового перерождения?

— Извини, но этого я уже не знаю. Кажется, тебе пора спать.

— Да, конечно, сейчас пойду. Красивая ночь: тихая, звездная. Жаль, что ты не любишь смотреть — посидели бы вместе, полюбовались на небо, — она мечтательно закатила глаза, но, вздохнув и осторожно придерживая живот, слезла с подоконника и потихоньку пошла в комнату. Остановилась у маленького порожка.

— А все души остаются?

— Все.

И тогда я в это верил.

Следующий разговор с Девеаном состоялся только после обеда. Может, надзиратель не хотел со мной пересекаться, опасаясь очередных щекотливых вопросов. А может, это я сам не хотел слышать ответы, так как вопросы уже сами по себе получались сложными и… страшными. Моя повреждённая психика теперь выстраивала совсем другую картину вселенной, нежели чем раньше.

Как, оказывается, интересно узнать, что, по сути, мы никому не нужны. Да, я уже давно знал это, но ещё раз услышанное подтверждение тем словам ассоциировалось с печалью. Единый создал игрушки для своих жестоких детей и ушел, заточил себя, чтобы не нести ответственности за свои поступки… — по — людски сбежал. И его не заботит то, что нас ломают, стравливают, уничтожают, дают и изменяют имена, придумывают сюжеты и жизни. Именно играют, отламывая куклам головы, чтобы посмотреть, что такого интересного может быть в пластмассовом теле. И нет ничего странного в том, что этим детям тысячи лет, и сами они себя детьми не считают.

Раскачиваясь на скрипящих старых качелях, я с неожиданной ассоциацией отвращения подумал о том, на что согласился. Исполнять приказы этих безумцев, которые называют себя творцами. Что может придумать их извращенная фантазия? Быть слугой Бездны куда спокойнее, она хотя бы не пытается изображать, что поступает во благо. Проще.

Но я не лучше них?

Они ведь ещё пытаются говорить про долг, предназначение… — вот их слабость, куда надо бить, чтобы освободить себя от глупого бремени. Чтобы, наконец, стать свободным.

Сейчас я готов заплатить цену, которую требует время.

Остальных не было видно, мои проводники предпочитали проводить время под крышей. Далик после того, как долго меня рассматривал за завтраком, ушёл в свою комнату. Тина просыпаться не собиралась, используя свободное время с толком, чтобы потом внутренних резервов организма хватило на максимальное количество непредвиденных обстоятельств. Ларин решила быть рядом с Даликом, моментально почувствовав, что её любимого что-то беспокоит.

Одна только Ирэн устроилась на невысокой лавочке расположенной поблизости от качелей. В руках девочки был небольшой блокнот, она рисовала. Я помнил об этом увлечении из прошлого, но никак не мог найти в обрывках воспоминаний хоть один рисунок. Она всё время прятала их от меня, а потом… Потом разом стало не до этого. Изредка Ирэн поднимала на меня глаза и почти тут же, боясь встретиться взглядами, возвращалась к делу.

Простые люди занимались повседневной работой, большая часть жителей ушла в поле, в основном молодые женщины. С десяток мужчин ладили на окраине селения новый дом — весть о чьей-то скорой свадьбе. Даже дети старались быть полезными родителям, словно забыв, что эта пора принадлежит играм и веселью. Вот недавний знакомый мальчишка помогает отцу: пока тот колет дрова, он перетаскивает готовые полешки и ровно укладывает их. Белая звезда чинно шествует по небосводу, радуя всех нежарким полуднем и ярким небом с большими громадами быстро меняющих форму облаков. Кажется, что все ветра устремились ввысь, играться с этим облаками, забыв про землю — здесь безветренно, и мясистые листья деревьев кажутся пластилиновыми игрушками, которые чудак прилепил к широким раскидистым ветвям.

Всегда любил качели. Не знаю почему, но они успокаивали меня. И этот тихий скрип, и удивительное ощущение полёта, и спокойствие, словно два невысоких столба, к которым приделаны качели, отделяют меня от всего мира. И память молчит…

Я даже не заметил, когда ко мне подошёл Девеан. Только что мое уединение ничто не нарушало, и тут за спиной возникла тень надзирателя. Даже не поворачиваясь, я мог с уверенностью заявить, что мужчина сверлит мою спину тяжелым взглядом, а губы его кривятся в усмешке.

— Не могу сопоставить несколько фактов в логическую цепочку, — начал он, видимо ожидая определённой реакции.

— И что тебе мешает?

— Ты… с утра я отвечал на твои вопросы, а теперь хочу услышать ответы на свои.

— Задавай, возможно, я даже не стану врать.

Девеан проигнорировал последнюю фразу, прямо подмечающую, что надзиратель не был честным со мной, и откровенничать я не собираюсь. Он с минуту раздумывал, что хочет узнать первым, после чего спросил.

— Почему ты поставил вопрос: не зачем тебя предали, а когда они это сделали?

Покачал головой.

— А какая разница? Даже навскидку можно назвать множество причин, и неважно — предали меня из-за трона, личной неприязни, или потому, что им всего лишь нечего было делать. Факт останется фактом: они предали. Но вот вопрос, когда… Я ведь, как мне казалось, умел неплохо чувствовать фальшь, и друзья были искренними. Мы много говорили, смеялись, шутили, не раз друг другу жизни спасали, мечтали, делились сомнениями. И сейчас я точно знаю, что ни Ларин, ни Далик не думают о предательстве — новый я скорее интересен им, но никаких подозрений или отвращения не вызываю. Сначала думал найти этот переломный момент, когда они посмотрят на меня по — другому. Поставил нечто вроде порога — не могу их убить, пока они не переступят его. Тот спектакль с утра был проверкой. Я вызвал сомнения: они всегда выступают первым шагом на пути предательства. Но теперь уже ничто неважно. Я не буду ждать. Чем скорее этот раунд завершиться, тем лучше. Понимаешь?

— Почему же не понимаю? — удивился Девеан, — все более чем прозрачно. Ты боишься, что ошибся, Серег. И хочешь скорее завершить самую грязную работу, чтобы не узнать правды.

— Я не могу испытывать страха. Нет никакой правды, только игра.

— Больше и вопросов нет, на остальные я в состоянии дать ответы самостоятельно.

Мне не оставалось ничего иного, кроме как усмехнуться — уходя от качелей, Девеан негромко, но так, чтобы я услышал, прошептал:

— И я не хочу знать, почему в этом случае ты подталкиваешь их к предательству, будто сам не веришь себе… — остальную часть фразы мужчина не стал договаривать, скрывшись за дверью дома.

— И хорошо, что не хочешь, некоторые ответы не стоит произносить вслух, даже если знаешь их, — прошептал я, обращаясь к себе самому.

Я спрыгнул с качелей и приблизился к Ирэн. Девочка прижала небольшой блокнот к груди, во взгляде перемешались опаска и ожидание. Янтарный кулон ярко блестел в лучах Белой звезды. Какая же она светлая и солнечная: и смешные веснушки, и чуть вздёрнутый нос, и рыжие волосы. И сама девочка казалась оплетённой лучами звезды, как защитным коконом… — оберегающим от меня. Привыкшие за много лет глаза заболели от невыносимо яркого света души хрупкой девочки.

— Привет, — я постарался улыбнуться и прикрыл глаза, чтобы не пугать её пустотой, — ты рисуешь? — устроился рядом с Ирэн на лавочке.

— Немного, — девочка смотрела на меня во все глаза, — я училась сама и потому…

— И поэтому стесняешься своего дара?

— Неправда! Почему ты так думаешь?

Психология останется психологией и в другом мире. Даже с небольшими знаниями в этой области можно добиться от человека нужной тебе реакции и направить. Особенно, если ты хорошо его знаешь.

— Потому что, если я попрошу показать твой рисунок, ты смутишься и попытаешься перевести тему, а потом будешь долго отговариваться тем, что он ещё не закончен, и это всего лишь черновик, а рисуешь ты на самом деле лучше.

Ирэн действительно смутилась, постаравшись скрыть пятна румянца на щеках, наклонив голову, чтобы волосы, упав вперёд обрезанными прядями, скрыли её лицо. Совсем ещё ребёнок, которого до последнего не желали брать в это страшное путешествие — ведь она оказалась совершенно не подготовлена. Но слепая пряха рассудила, и остальным пришлось подчиниться. Именно поэтому её всегда опекали, как только было возможно. Даже Тина, считающая, что человеку нужно избавляться от наивности как можно раньше, старалась по мере своих сил укрывать девочку от сложностей пути. И всё только ради того, чтобы конец удалось оттянуть на целых десять лет… Сколько мне тогда было? Двадцать семь? Тридцать? Может меньше. А Ирэн? И что дали эти года? Ничего. Сколько бы кто ни говорил, но повзрослеть нам так и не удалось — не позволили. Разве что я многое понял. Но так и остался пареньком — неумехой.

— Вот… — девочка, протянула мне блокнот, так бережно, словно он был сделан из чего-то невероятно — хрупкого, — только прошу, не смейся.

— Не стану.

Я вовсе не удивился, когда на тонкой страничке увидел изображение себя на качелях. Похоже, разве что взгляд живой, а так и пропорции соблюдены, и качели словно сейчас придут в движение, и даже мелкие делали прорисованы. Ещё раз посмотрев на рисунок, я повернулся обратно к Ирэн. Она сидела, теребя тонкую цепочку, словно собиралась её порвать, но не решалась, закусив нижнюю губку и странно наморщив носик, готовая расплакаться в любой момент.

— Даже не знаю, что сказать. Если похвалю — это не будет выглядеть так, будто у меня мания величия? — фразы давались просто.

— Нет — не будет! Тебе правда нравится?

— Да, ты изумительно передала движение.

Я начал перелистывать блокнот. Вот схематично изображенный Девеан. Сидит в пол оборота и непонятно чему хмурится, рисунок явно незакончен, линии резкие, грубоватые. Впрочем, как и сам надзиратель. Вот улыбающаяся Ларин. Следом картинка, изображающая наш парк. И…

Я сглотнул, увидев следующий портрет. Даже не сразу понял, почему так сдавило горло. Но когда вгляделся в лицо молодого мужчины, узнал себя. Того, прежнего, который никак не мог заставить себя радоваться балу. Даже половинка маски была изображена точь-в-точь, с досконально повторённым узором, уж я-то его хорошо запомнил.

— Кто это? — голос прозвучал ровно, привычно. Без единой эмоции.

— Это? — девочка заглянула мне через плечо, пытаясь понять, о каком из рисунков идёт речь, — извини. Это… я так себе спасителя представляла. Ты только ничего не подумай, пожалуйста.

— А что я должен подумать? И извиняться не за что, — взгляд, улыбка… кулон, которого пока у Ирэн никак не могло быть.

— Мне сон приснился, такой глупый, будто я на балу в честь освобождения танцую вот с этим мужчиной. И точно знаю, что он спаситель. Вот и нарисовала, как запомнила.

— Да, сны часто не совпадают с реальностью, — подсказал я, — только почему, если тебе снился праздник, у него в глазах такая тоска?

Ирэн только плечами пожала, с грустью смотря на свой рисунок — не нужно было быть гением, чтобы понять — она мечтала именно о таком спасителе. Или нет? И к грусти примешивались безнадежность и горечь. Ведь иногда сны, напротив, наперекор всем ожиданиям в реальности повторяются.

…Мы обязательно встретимся на том берегу, куда переправит нас паромщик. Я узнаю тебя, чтобы не сделало с нами время.

Прости, родная.

Я еще раз сказал Ирэн, что рисунки замечательные и быстрым шагом направился к концу селения, где должен был находиться старый полуразвалившийся сарай. Надо было о многом подумать. И многое решить.

Просто именно там, в прошлой жизни, через двадцать минут я должен был первый раз встретиться с Эриком…

— Ирэн, я не псих! Пойми, я не сошёл с ума! — зажал ладонью рот и с отчаяньем посмотрел на жену.

Странные припадки начались не так давно. Сначала Ирэн заметила разговоры во сне. Потом меня стали преследовать видения. Словно я был Эриком. Воспоминания, наполненные насилием, жестокостью и болью. Советы его служителей, многие из которых были мертвы, а другие медленно подыхали в Бездне. Но я точно знал, что это не галлюцинации. Всё было по — настоящему, но только в прошлом.

Потом началось это: неконтролируемые выбросы магической энергии, желание убивать. В некоторые мгновения кто-то другой завладевал моим разумом. Я ломал всё, что мог, кричал что-то невнятное, пугая соседей — они даже ходили жаловаться старосте, наносил себе повреждения, но пока, спасибо тихой госпоже, не трогал Ирэн.

Слабость, постоянная головная боль, плохой сон и мучавшие кошмары и видения. За месяц стал похож на мертвеца, но категорически отказывался сходить хотя бы к сельской лекарке — старенькой женщине, которая проживала за два дома от нас.

— Пойми, родная, я не сумасшедший. Пожалуйста, поверь.

Крики постепенно перешли в шепот.

— Это всё война, потери. Или ещё что-то. Не знаю, но я нормален. Да, это всё война… только она одна виновата.

— Серег, пойми, я верю тебе, но это с каждым разом становится всё сильнее. Я боюсь, потому что пару раз казалось, что в эти мгновения вижу Зверя в твоих глазах. Я не знаю, что останавливает тебя, иногда воображение слишком явно рисует мне, как твои пальцы тянутся к моему горлу. Правда, боюсь.

— Ирэн, родная, милая, что ты такое говоришь? Я никогда не смогу причинить тебе боль, — отчаяние заполняет всё моё сознание. Проблески Зверя. Тихая госпожа, спаси нас! Но этого не может быть: — У тебя есть амулет. Ты, если что, сможешь защититься…

Глухо и безжизненно. Теперь страх прокрался и в моё сердце.

— Пойми, что и я не смогу причинить тебе боль! — Ирэн покачала головой и истерично рассмеялась, — мы говорим, как в каком-то глупом романе. Боюсь, что ты меня не трогаешь только из-за ребёнка, — она осторожно дотронулась до большого живота и неожиданно улыбнулась — видимо, малыш толкнулся, почувствовав тёплые ладони своей матери.

Закрыл глаза. Как же всё это надоело. Если это роман, то надеюсь, он скоро закончится. Устал видеть, как Ирэн переживает, как мы гнием заживо в этом разваливающемся доме. И что осталось от нашей любви? Такие вот глупые фразы. Не знаю, наверное, мы просто привыкли быть вместе. Время, как всегда, обыграло нас. И мы не шепчем друг другу заветные слова не потому, что любовь не требует подтверждений — просто они могут отозваться пустотой. Боимся признать, что от нашей любви остался только не рождённый ребёнок. А может быть, это просто лето: дождливое и безрадостное виновато во всём.

— Ирэн, ты уверена, что видела? — такая неубедительная надежда. Родная, пожалуйста, солги! Не говори правду, я не хочу её слышать. Не выдержу.

— Прости, Серег, но это правда, — женщина, закусив губу, отвернулась.

— Но этого не может быть! — сорвался на крик. — Не может! Понимаешь? Я уничтожил его! Исполнил своё предназначение! Всё, как говорил Шарисс…

— Послушай, Шарисс мёртв. И теперь его слова не стоят ничего. Посмотри на нас и скажи, если бы он это видел, разве не предупредил бы? Не попытался найти другой путь?

— Зачем ты меня мучаешь… — во мне что-то сломалось.

— Я не мучаю тебя, — она устало опустилась в кресло, бережно придерживая руками живот, — лишь пытаюсь найти объяснение тому, что происходит. Пожалуйста, Серег, давай сходим к Мирис, все-таки она лекарь. Вдруг твоему состоянию есть другое разумное объяснение? Просто послушаем, что она скажет…

— Хорошо! Но я не псих, — в который раз повторил эту фразу, словно пытаясь убедить в этом себя самого.

…Ирэн, прости, родная, я хотел как лучше. Чтобы оказалось чуть — чуть больше счастья. Чтобы всем было хорошо. Пусть эти фразы выглядят такими глупыми — теперь я это понимаю, но разве они неправильны? Мир во всем мире? — но все не могут быть счастливы. Свобода для одного — рабство другого. Мальчишеское стремление всё переделать под себя, построить такой мир, чтобы в нём можно было жить. С тобой, родная. Что плохого в этом желании? Ведь только с тобой я позволял себе забывать Эрика и его плен. Но в новом мире не нашлось для нас, Ирэн, места. Клянусь, я не хотел, чтобы ты тоже страдала. Правда, не хотел… Кажется, здесь в этой крошечной деревне у нас всё только — только начинало налаживаться, а теперь снова рушились иллюзии.

Как же боюсь того, что ты всё-таки окажешься права, родная…

Я не помнил, как в прошлой жизни оказался в этом небольшом сарайчике. Наверное, к нему привело обычное любопытство — не больше. Гулял по узкой улочке, с интересом рассматривая дома, и увидев полуразвалившееся, никому ненужное строение, решил заглянуть.

А там встретился со своим кошмаром, который безошибочно почувствовал, где можно найти спасителя так, чтобы не пересечься с остальными проводниками. Тогда мастер хотел всего лишь познакомиться — это заняло минуту и всего несколько фраз, но вполне хватило, чтобы поселить в сердце липкий страх перед мальчишкой — ровесником с добрым взглядом безумца.

Сейчас же на встречу я шел целенаправленно, лишь изредка поглядывая на другие дома, чтобы создать хоть какую-то иллюзию прогулки. Даже пустота внутри напряглась, поднимаясь волной странного предвкушения, предчувствуя новый виток игры. До этого было вступление, сейчас же предстояло разыграть первую партию. И от её результатов зависело очень многое.

В новом мире и времени сарай казался ещё более жалким. Я долго удивлялся ещё тогда, почему жители деревни забросили его, не используя и не снося. Ведь это нерационально. Потом кто-то из деревенских подростков рассказал, что связаны с этим местом плохие воспоминания и тёмная история, и из-за этого его все боятся. Но если сарай убрать — поселившееся в нём проклятие вырвется на свободу.

Не стану спорить — в жизни, впрочем, как и в смерти, случаются разные вещи…

Эрик ждал меня.

Он поднялся на встречу с наколдованного стула, который смотрелся настолько нелепо под прогнившей крышей, пропускающей звездные лучи, и покосившимися стенами, что я остановился у двери, дотронувшись рукой до шершавого косяка, даже не смотря на то, что в секунды магия развеялась. Белая звезда била в спину ярким светом, окутывая меня легкой вуалью и густым черным цветом вырисовывая на досках пола четкий контур тени.

Темный мастер улыбался — просто и искренне, как умел улыбаться только он. Наклонил голову набок, рассматривая меня, слегка прищурившись от ярких лучей. Чуть склонился, приложил ладонь к сердцу — по этикету именно так полагалось встречать равного себе по силе.

— Здравствуй, лорд — спаситель. Я не мог не поприветствовать тебя в нашем прекрасном мире. Моё имя…

Договорить он не успел. Мне хватило всего доли секунды, чтобы переместиться к нему за спину, прижав к горлу Эрика лезвие кинжала, который до этого момента был спрятан в трости. Слегка нажал, чувствуя, как набухает капля крови, скатываясь по коже на воротник его белоснежной рубашки. Потянулся к нему и глубоко втянул воздух, всем естеством ощущая густой запах крови мастера.

— Здравствуй, Эрик, тебе не нужно представляться, — прошептал я, — меня же ты всегда предпочитал называть по данному при рождении имени — Сергей, но сейчас можешь ограничиться «господином» или «милордом».

— Что ж, — кажется, мастер усмехнулся, — пожалуй, я выберу другой вариант.

Он резко шагнул вперёд, прямо на лезвие. Однако вместо стали его горло повстречалось с пустотой. Отдернув кинжал, я спокойно подождал, когда Эрик повернётся в мою сторону. После чего, встретившись взглядом с ярко — синими глазами, протянул ему оружие.

— Не думал, что ты так стремишься свидеться с тихой госпожой.

Мастер покачал головой.

— Я не стремлюсь. Если бы хотел меня убить, не стал бы говорить про то, как мне следует тебя называть. Хотя, теперь вижу, что ты сказал это специально, Сергей… — он нарочно назвал меня именно так: — как интересно! Эти тупицы притащили бездушного безумца. Кажется, им не терпится поближе познакомиться с Бездной. Неужели слепец в кои-то веки ошибся?

Как я и думал, Эрик вцепился в новую игрушку, даже обошёл кругом и дотронулся до моего плеча, словно проверяя — настоящий ли я. Особенно интересно выглядело неописуемое восхищение на его лице. Восхищение маленького ребёнка, который неожиданно узнал, что магия действительно существует. Восхищение жестокого, сумасшедшего ребёнка, который понял, что этой магией можно не только зажигать звёзды, но и уничтожать целые вселенные.

Мучить, убивать, экспериментировать с живым материалом.

— Я давно исследовал феномен Бездны и возможность искусственного существования. Ведь это такие перспективы! Но, к сожалению, все экспериментальные образцы не жили дольше двух месяцев. И кроме подвижности зрачков ничего больше восстановить не удавалось. Ответь, мы ведь уже встречались? — ты ведь сам это сказал. Сказал специально. Когда?

Прежде, чем ответить я долго вглядывался в лицо своего кошмара. Вспоминал… — боль, страх, страдания. Пытался ассоциировать их. Сколько же из-за него потерял. Я больше не чувствую боли. И поэтому мне интересно, сможет ли Эрик теперь заставить меня кричать. Удастся ли повторить тот фокус, от которого меня столько страстно пыталась отговорить Бездна.

Криво усмехнувшись, я, наконец, решил, что сказать…

Глава 2.5 Все просто

— Успокойся, прошу. Что бы ты ни видел, сначала все стоит хорошо обдумать и проанализировать, — Ларин убрала темно — рыжую прядь со лба Далика, улыбнулась. — Ты уже давно не глупый мальчишка, чтобы бросаться в неизвестность только из-за непонятного разговора.

— Иногда промедление убивает, — молодой мужчина поднялся с кровати и, подойдя к небольшому столику, налил в стакан воды. Выпил, потом продолжил: — Меня преследует навязчивое ощущение, что Сергей знает куда больше, чем говорит, и то, что я увидел утром — всего лишь спектакль. Но зачем?

Он помассировал пальцами виски, словно надеясь найти нужные мысли.

— Подойди и спроси, — Ларин покачала головой, — лучше просто поговорить, чем ходить кругами и выстраивать из мыслей странные конструкции, которые разрушатся от одного ответа. Что он может знать? Зачем ему играть с нами? Это глупо… он жил в своём мире — мы в своём. Потом пути пересеклись, сплетаемые слепой пряхой в одну прочную нить. Как она скажет — так и будет. Далик, прошу, не пытайся ничего делать самостоятельно. Так может оказаться ещё хуже. Пока никто не совершил непоправимого — поговори, попытайся выяснить, что не так. Чтобы мы не прошли мимо нужного поворота.

— Ты всегда была верной служительницей пряхи, Ларин. Я так не могу, не буду. Тихая госпожа рассудит, а время заберёт своё. Я не стану подходить и спрашивать только потому, что они разыграли ту сцену, зная — я пойму её поддельность. Это интересно, любимая. Это очень и очень интересно.

— Ну и глупый, — улыбнулась молодая женщина, поднимаясь следом за Даликом с постели и забирая со стула смятую одежду, — и всё-таки подумай над моими словами. Ты прав — промедление убивает, надо только понять, что в данной ситуации будет этим промедлением и на кого направлен удар.

Дверь мягко закрылась за ней, и в комнате сразу стало пусто. На какую-то секунду мужчине показалось, что закрылась навсегда, превратившись в глухую стену, и он не сможет выбраться к Ларин.

Никогда.

Ни догнать, ни повернуть время вспять, ни прикоснуться. Он уже свернул не на ту тропку…

«…Вся наша жизнь построена на иллюзиях. На наших мечтах, надеждах. Мы ставим себе призрачные, порой недосягаемые цели, но всё равно продолжаем к ним идти, переступая пороги, пока хватает сил. Принимаем желаемое за действительное. А в конце горько плачем, когда мечты не совпадают с реальностью, жизнь подставляет подножку, и мы падаем на острые камни, сдирая в кровь руки, лишь чуть — чуть не дотянув до цели. А то, к чему так стремились, обращается миражем.

Но слёзы высыхают. Память человека милосердна. Разочарование закрывают собой новые радости и дела. Кровь смывается, царапины и синяки заживают. И человек снова встаёт, отряхивается от пыли и беззаботно оглядывается по сторонам. Только для того, чтобы увидеть новую цель. Сомнения быстро уходят, ведь желаемое снова видится близким и реальным — только протяни руку, дотронься, возьми. И снова начинается долгий путь.

Возможно, в этот раз надежда сбудется. Запланированные дела красиво вплетутся в узор судьбы — ровный и правильный. Но люди не умеют довольствоваться полученным. Неважно, сколько пройдёт времени, чтобы радость успокоилась, а эйфория погасла под грузом новых забот и проблем. И человек снова начинает строить планы. На день, неделю, годы. Всё выглядит логичным и точным. Надо лишь хотеть, верить, стараться — и всё получится.

Сначала возникают мелкие неточности, но человек не обращает на них внимания. Зачем? Ведь всё уже спланировано, просчитано. Потом появляются проблемы. Их можно обойти, решить, постараться избежать встречи с ними. Но только до определённой поры.

Жизнь чаще всего ломает уверенных людей — она не принимает их. Да — смелых, да — несколько безрассудных. Но уверенность порождает слабость. Слабость — страх. За ними приходит отчаянье. А время не любит спешки. Тихий размеренный бой часов, лениво ползущая по циферблату стрелка — равнодушие к тому, что было, что происходит, что случится — ведь это ничто по сравнению с вечностью. Ему неприятны крики потерявшихся людей, пытающихся вырваться на свободу из липкой паутины минут.

Для кого-то самый верный шаг — довериться течению времени. И человек, убаюканный мерным плеском волн, не заметит, как тихий ручей его жизни вольётся в тёмные воды Стикса, даруя покой и забвение.

Наверное, покой — это именно то, к чему мы стремимся. Проходя через жизнь, полную споров, громких новостей и шума машин, мы в конце понимаем, что просто стремились к тишине. И шепот волн становится лучшей наградой за дела и ошибки.

А новые люди, заняв опустевшие места, снова начнут строить иллюзии на мечтах и желаниях. И так же, как другие, будут принимать желаемое за действительное, стараясь перекричать соседа или занять лучшее место в жизни. И горько плакать, не дотянув до такой близкой и реальной цели…»

— Эй! Ты ещё пишешь? — голос Ирэн донёсся откуда-то с улицы. Звонкий, счастливый, — иди сюда! Такой закат грех пропустить.

— Да, родная, конечно. Я как раз поставил точку, — в который раз пожалев, что никто кроме меня никогда не сможет прочитать эти строки, я захлопнул крошечную книжечку, которую чудом выпросил у старосты. — Уже иду.

Я одним глотком допил остывший отвар, который для меня готовила старая лекарка — он хоть и слабо, но всё-таки спасал от приступов и видений. Иногда мне даже казалось, что они начинают блекнуть.

Встав из-за стола, я посмотрел, всё ли в порядке с дочкой. Малышка спокойно спала, сжимая в кулачке небольшую куклу, которую я сделал для неё сам. Возможно, всё не так уж и плохо, и даже на осколках прошлых надежд можно построить что-то хорошее. Мысль была тёплой и грела сердце, позволяя полагать, что жизнь начала налаживаться. Может быть, все ещё будет хорошо.

Будущее показало, что падать на осколки прошлого оказалось намного больнее…

Девеан успел вовремя укрыться иллюзией тени, чтобы прошедшая в свою комнату предательница не заметила его. Сейчас от молодой женщины отчетливо пахло смертью. Словно Ларин уже одной ногой была в могиле. Надзиратель несколько шагов прошёл за ней по коридору, пытаясь почувствовать её будущее, но нет — тоненькая ниточка, отливающая серебром, тянулась вдоль дороги, по которой им предстояло проехать через несколько дней, потом делала странную петлю и, завязываясь узлом, терялась в наплывающем тумане неопределённости. Но интереснее всего было то, что Ларин, похоже, знала об этом, и сейчас, обняв подушку, тихо заплакала, ненавидя себя за то, что стала верной служительницей слепой госпожи и во всем полагалась на неё, говоря — выведет, укажет. Нет, не указала, не помогла её любимому выбрать правильный путь.

А значит, что основы этого мира вот — вот дрогнут, искривляя его время и пространство, и уже ничего не будет так, как было.

Но стоит ли говорить об этом Сергею? Или же…

В задумчивости Девеан прошел в конец коридора, не зная, какой же выход выбрать уже ему. И тут раздавшаяся из-за неплотно прикрытой двери песня заставила его замереть, не дыша. Сердце пропустило удар, и снова забилось глухо — глухо.

Сознание отказывалось воспринимать песню — её смысл — всё время, стараясь зацепиться за незамысловатый мотив, и заставить тело сделать два небольших шага, чтобы добраться лестницы и спуститься на первый этаж.

Песня продолжалась. Тонкий, никем не поставленный голос срывался на высоких нотах, но продолжал отдавать свою боль, вкладывая её в простую мелодию.

— Создатель Единый! — Девеан схватился за голову, не успев сразу отключить обострившиеся чувства, после попытки узнать будущее Ларин, и теперь каждая клетка его тела пропиталась чужой болью.

Он стоял посреди зала в родном замке мальчишкой, которому было тесно в маленьком и смешном мире. И пытался объяснить семье, что не бросает их, что ему просто хочется посмотреть множественную вселенную и научиться. Что он их очень любит. Нет. Они не слушали, для них Девеан стал предателем. Продался за крохи запретных знаний, которые так долго оберегал отец. В ушах звенели обвинения брата и оскорбления сестры. Память хранила слезы в глазах матери, а еще то, как она отвернулась, закрыв свое прекрасное лицо дрожащими руками. И тихую фразу отца, которого он первый раз в жизни видел по — настоящему серьёзным: «Я недооценил свою проклятую кровь». Кровь была не причем. Девеана всего лишь тянуло к знаниям. Вот и закончилась сказка в беззаботном маленьком мире. А уже потом по глупости он дал клятву Алевтине, которая весьма обрадовалась, заполучив такую игрушку и понимая, какую боль доставит его родителям знание, что их сын превратился в послушного слугу творца.

Что он хотел доказать? И кому? Себе… Тщетные стремления. Теперь всё, что от них осталось — разорвать цепь договора. Может, поэтому с каждым днём его настрой против наглого эгоистичного мальчишки истончался, превращаясь в понимание?

Но как же плетельщица все запутала. Сколько нитей завязала в один узел. А теперь вот отыскалась еще одна душа, обреченная жить прошлым.

— Будь ты проклята, Алив, — прошептал мужчина, пытаясь восстановить щиты и заточить память в глубинах сознания, — хотя бы за то, что можешь влиять на время…

Дверь тихо скрипнула. На пороге комнаты замерла Ирэн, тускло блеснул янтарный кулон.

— Ты хорошо умеешь притворяться, — заметил Девеан.

— Может быть, потому что у меня было время научиться играть и лгать? — слабо улыбнулась девочка. — Я помню все. Но больше ничего нет: ни навыков, умений. Итак многое отдала за возможность помнить. Хотя бы душа осталась. Поможешь?

— Хочешь быть с ним?

— Да.

— Даже, несмотря на то, во что он превратился?

Ирэн неопределенно повела головой, словно показывая, что такой вопрос можно было бы не задавать. Девеан поймал себя на мысли, что хочет провести рукой по рыжим волосам, обнять, успокоить. Какая глупость! Это не поможет склеить разбитой судьбы. Сколько же сил у этой женщины, заточенная в теле ребёнка, что она пошла за любимым в другую жизнь, вопреки всему, что ей пришлось вынести?

— Больно видеть его таким… — призналась она.

— Надеешься спасти? Удержать?

— Может быть. Но скорее последовать за ним… вниз, чтобы ему больше никогда не было одиноко. Это мой долг, — теперь улыбка горчила. — Все куда проще — это падение будет очень долгим.

— Я помогу тебе, — поклонился надзиратель.

— Спасибо. Только не говори ему. Я ещё смогу какое-то время играть, а потом… — девочка шагнула вперёд, дотронулась до щеки мужчины и скрылась в комнате, теперь уже плотно прикрыв дверь.

Спуская по лестнице, Девеан продолжал слышать высокий срывающийся голос.

Эрик оправил ворот рубашки. На белоснежных манжетах появились заломы и разводы пыли. Даже если ты одно из сильнейших существ этого мира и владеешь силой безумной госпожи, это не значит, что грязь хоть сколько-нибудь проникнется твоим величием и не тронет одежду. Проследив мой взгляд, мастер поморщился и создал импульс. Чистюля. Всегда был. Единственное исключение — кровь. Пожалуй, он был бы счастлив, испачкавшись в ней полностью. Эрик, удостоверившись, что теперь его облик идеален, ответил мне многозначной ухмылкой и наклонился за кинжалом, чтобы передать мне.

Бездна ошиблась. Откат произошел. Слабый, не лишивший меня воли, а от того еще более изумительный. Пустота натянулась внутри.

— Знаешь, — я протянул руку, ожидая, когда мастер вложит в неё оружие, — всегда мечтал… отрезать тебе палец.

И резко дернул на себя лезвие, чтобы Эрик не успел отвести руку. Получилось некрасиво — красные брызги попали мне на рубашку.

— Бездна! — мастер переместился в сторону, зажимая здоровой ладонью, обезображенную руку: — Ты хоть представляешь, сколько времени уйдёт на регенерацию?

Я растянул губы в кривой улыбке.

— Да, Эрик, прекрасно представляю. А кроме всего прочего я знаю, как ты дорожишь своими руками. Ведь без четких движений пальцами твоя сила уменьшиться… на треть, верно? Я знаю о тебе очень и очень многое. Хочешь, расскажу? Теперь мы можем спокойно поговорить. У нас в запасе осталось достаточно времени. Твоя мать была фанатичкой — поклонялась безумной госпоже. Она убила твоего отца, который пытался помешать, ей принести в жертву недавно рождённого сына. А потом ты сам отправил ее к Паромщику: сестра Жизнь защитила тебя. Избрала своим представителем, одарила силой и знанием. Нового мастера воспитывал старый слуга, который дал тебе это имя — Эрик. А ведь этот старик — единственное существо, жизнью которого ты дорожишь. Но он смертен… и очень далеко от тебя. Легкий импульс, и усталая душа отправится в чертоги тихой госпожи. Ты боишься узнать, что тот, кто воспитал тебя, мертв — это твой страх. Ты просыпаешься в плену липких от пота простыней из-за ужаса. Боишься — если узнаешь о смерти старика, ничто тебя не остановит от падения в Бездну. А ещё ты боишься темноты… Своего города: огромного, пустого. Боишься одиночества, потому что в нем прячется безумие. Оно подбирается, уже протянуло свои щупальца к твоему сердцу, к твоей душе. У тебя есть душа, Эрик? У меня нет. И знаешь, только теперь я понимаю, как это прекрасно. Ты боишься, тебе больно. И это тот, кто наводит ужас на целый мир?

Я впивался взглядом в потемневшие глаза мастера, жадно глотая вместе с воздухом его страх. Расширившиеся на всю радужку зрачки выдавали Эрика. Теперь он чувствовал… Ощущал обжигающий холод Бездны, который окружал меня. Холод, которого он боялся до безумия — который ждал его… Участь, уготованная каждому мастеру. Неизбежная и отвратительная. Этот страх он впитал в себя с первыми крохами новой силы, что бережно вливала в новую игрушку безумный творец.

— Боишься, — повторил я, — даже не представляешь, как долго я мечтал об этом дне. Представлял, что ты будешь умирать долго и мучительно, каждой секундой агонии расплачиваясь за то, что ты сделал.

Провёл кончиком лезвия на его щеке тонкую царапину.

— Кто ты? — мастер отступил, словно надеясь, что тени помогут ему. Нет, они лишь лишили его последнего выхода, отрезав все пути.

— Очень своевременный вопрос, — ассоциация с ироний далась мне легко. Я знал, что, даже испытывая первородный страх, Эрик не уйдет и не отступится. Ему любопытно. Ему хочется повторить все, что было, и попробовать новое. Сила, разлитая по его венам тянется к пустоте в моей груди. Он никогда не променяет новое запретное знание на минутную слабость. Но он тянет время, повышая ставку. Изучая и анализируя.

— Ты не слуга Бездны…

— Почему же?

— Она в тебе… внутри, — восхищенно шептал мастер, — ты сам — Бездна. Что может быть нужно такому, как ты?

— Всего лишь отомстить.

— Мне? Спасти этот мир?

Я расхохотался.

— Причём тут мир? Если будет необходимо — я отдам его Бездне. Преподнесу, как драгоценный дар, со всеми жителями. Нет, только моё прошлое. Ведь за все нужно платить. Просто иногда приходится долго ждать возможности забрать то, что принадлежит тебе по праву. Да… Эрик, я действительно мечтал о том дне, когда тебя убью. И он уже давно прошёл. Возможно, это не достаточная плата, но у тебя ещё будет шанс отдать свой долг. Скажи, тёмный мастер, что ты хочешь? О чём мечтаешь? Только попроси…

Эрик сглотнул.

— Если скажу да — подарю свою душу Бездне…

— Но она останется с тобой. Хотя, поверь, без неё было бы куда проще. Так что ты ответишь?

— Я согласен служить тебе просто так, без оплаты. Не хочу заключать сделку с Бездной, в которой буду иметь выгоду. Боюсь, подобная глупость по стоимости окажется куда больше того, что я могу попросить взамен. Только не забывай хоть изредка утолять мое любопытство.

Тёмный мастер опустился на колени и склонил голову. Нет… уже не тёмный мастер, не кошмар моей прошлой жизни — всего лишь покорный чужой воле слуга.

Моей воле…

Эрик улыбнулся.

— Но я повторю вопрос — кто ты? И почему я должен тебя знать?

Сам рассказ не занял много времени — от него и так остались жалкие крохи, чтобы отвлекаться на пояснения и детали. Зачем? Мастер спросил меня: встречались ли мы раньше. Я ответил ему — да, в прошлой жизни. И да, я вернулся потому, что мне ещё не отдали все долги. Сказать это оказалось просто. Даже слишком. После чего я добавил немного подробностей.

Мастер не мог причинить какой-либо вред, лазеек не было. А мне как воздух необходим надежный слуга: свежий взгляд на старые проблемы, которые было бы неплохо не просто решить, но и сделать это изящно. Девеан, кого бы он ни играл, оставался псом Алевтины, и я подозревал, что каждый мой шаг, решение, вывод — тут же доводились до её сведенья. Возможно, надзиратель должен был направлять меня. Я во многом уступаю творцу, и уверен, если она захочет манипулировать мной — я не смогу сразу осознать этого.

Вопрос в том — захочет ли? То, что я успел узнать о ней, говорило в пользу, что Пресветлой матери куда интереснее играть с куклами, когда те знают о своем настоящем положении.

— Теперь ты мстишь, господин?

Эрик уже поднялся с колен, смотря на меня совсем по — другому. Новое слово далось ему с заметным трудом, заставляя запинаться и упрямо хмуриться.

Иногда смерть не становится достойной наградой врагу. Ведь не зря говорят: каждому своё. Если человек не боится смерти, его наказывают жизнью. Если он привык повелевать — ставят на колени. Мастер гордился своим положением, не признавая над собой никого, кроме безумной госпожи. Ему пришлось пересмотреть свои взгляды. Ведь теперь он знал, что существует сила страшнее смерти — Бездна, которая может в любую секунду вырваться на свободу, стоит чуть ослабить контроль.

— Мне не остаётся ничего другого, Эрик. Если перестану ставить перед собой цели и двигаться к ним — все потеряет смысл. Остановлюсь и не смогу сделать ни единого шага — не захочу. Но я заключил договор и больше не принадлежу себе. А значит, пока есть время, могу успеть сделать хоть что-то, что в моём сознании будет ассоциироваться с удовольствием. Одно дело родиться без души — тогда мир воспринимается иначе и никаких альтернатив не остается. И совсем другое, когда её отбирают насильно. Человек, ослепший в результате глупой случайности, всё равно продолжает видеть яркие картинки: солнце, дом, лица любимых людей. Так и я помню, что значит слово — «чувствовать»… — сознание продолжает работать на ассоциациях, анализируя происходящее.

— Тогда я ещё больше не понимаю, зачем тебе это… — покачал головой Эрик, — ты говоришь, что был спасителем, что убил меня. Если не смотреть тебе в глаза, то рядом со мной стоит безумно уставший мальчик — обычный, смертный человек. Если ты помнишь, если ассоциируешь, то не проще ли отвернуться и уйти? Этот мир принёс тебе только боль, так не береди память, путешествуй по другим мирам — они все открыты для тебя. Зачем вместо того, чтобы попытаться что-то исправить, ты делаешь всё, чтобы сорваться с последней ступени в Бездну? Ты странный, господин.

— Обычный смертный мальчик давно мертв. Они убили его… Теперь есть только монстр, которому не нужны ни другие миры, ни забвение, ни прощение. Да, когда-то я мечтал о смерти. И умер. Я давно мёртв, и мне больше нечего терять. Сначала я расплачусь с этим миром, а потом примусь за тех, что решили, что Бездну можно сковать договором. А ты, Эрик, поможешь мне в этом…

— Буду рад, господин, — по — детски счастливо улыбнулся тёмный мастер.

— В таком случае мне пора, пока остальные не хватились своего лорда — спасителя… — я уже повернулся к двери, как меня догнал ещё один недоуменный вопрос мастера.

— Ответь, зачем ты путешествуешь с ними, если собираешься убить? Это игра?

Да, я ожидал этого вопроса и хорошо, что появился повод на него ответить…

Если сначала изменения практически не были заметны, то сейчас…

Впрочем, неконтролируемые приступы и кошмары прекратились. О том, что во мне находилась часть тёмного мастера, ничто не напоминало. Иногда я подолгу размышлял, что же заставило его успокоиться. В какие-то моменты я был готов поверить, что после стольких припадков Эрик смог бы перехватить управление над моим сознанием — ведь у него замечательно получалось манипулировать людьми.

Очень часто я видел во снах воспоминания из его детства. И в них тёмноволосый синеглазый мальчик вовсе не был чудовищем. Он страстно любил читать, мечтал о настоящей дружбе и так пугающе знакомо боялся темноты. Он бродил по пыльным коридорам громадного города, подолгу сидел на большом пирсе, ненавидел царящий в его обители холод. Изредка в воспоминаниях проскальзывали мысли о мести этому миру, который обрёк его на становление мастером — подарил Бездне, не оставив выбора. Но даже я понимал, что это была необходимая мера, по — другому выжить было бы просто невозможно. А что ещё мог делать слабый ребёнок, как не цепляться за странную, жестокую жизнь? Именно поэтому он был так беззаветно предан безумной госпоже — это всё, что у него оставалось, и на что он мог надеяться, не согласившись следовать за толпой.

И пусть время давно стёрло следы этого мальчика, оставив только монстра, его воспоминания лучше всего доказывали, что нельзя родиться злом — им можно только стать, когда остаётся всего одна дорога: длинная — длинная лестница вниз. Пусть даже спуск на дно может доставлять восхитительное удовольствие от чужой боли.

Могло показаться, что Эрик искушает меня. Переманивает на свою сторону, пытается завладеть моим разумом окончательно. Но ничего не происходило. Дни сменялись днями. Каждый раз, когда я смотрел на свою дочь, мне казалось, что даже если бы мне и предложили что-то изменить, я всё равно оставил нашу жизнь с Ирэн такой, какой она медленно текла в тихой деревушке.

Первое сомнение закралось в моё сердце, когда Эллин исполнилось полгода. Я с улыбкой глядел, как Ирэн кормит нашу дочь, и вдруг знакомый тихий голос вкрадчиво прошептал над самым ухом: «А вашу ли?». Я только рассмеялся. Ирэн не могла мне изменить… да и с кем? Подобная мысль даже развеселила меня.

«А она и не изменяла тебе…» — усмехнулся голос в моём сознании. Казалось, тот, кто говорил, встал за моим левым плечом. «Не забывай, что ты не один находишься в этом смертном теле. И то, что тёмный мастер проявил себя недавно, ничего не значит. Он всегда был в тебе… Ещё до вашей встречи нити ваших судеб были переплетены слепой госпожой в единое полотно. Не забывай это, Серег. Вы — одно…».

После мной овладело безумие. В сознании раненой птицей билась лишь одна мысль. Что, если он использовал меня? Может, ему просто нужен был преемник? Именно поэтому он не трогал Ирэн во время беременности, а теперь спокойно позволял растить дочь?

Его дочь…

Я начал пить, пытаясь хоть как-то заглушить эти мысли. Стал реже приходить домой, больше времени бессмысленно бродя по краю леса, и ничего не делал, словно небольшое хозяйство, которое нам удалось завести, могло позаботиться о себе само.

Не мог больше смотреть на Эллин. Казалось, что в её глазах вот — вот тоже появится след Зверя — промелькнут на миг красные отблески, а беззубая счастливая улыбка превратиться в гримасу злого торжества. Ирэн начала волноваться. Она все чаще и чаще молчала. Только смотрела. А по ночам — плакала.

Тот день, когда она всё-таки решилась и заговорила, врезался мне в память раскаленным добела осколком разбившейся надежды. Оставил след, который не смогла стереть даже пустота.

За окном тихо плакал ноябрь. И деревья, слишком рано потерявшие в этом году листву, казались прорисованными тушью линиями на фоне нескончаемого потока воды. Деревенька превратилась в рисунок, автор которого ушёл, забыв его закончить. Контуры деревянных домиков еле — еле проступали сквозь серую пелену, чуть освещаемыми пятнами бледного, тонущего в дожде, света. Капли отбивали по крыше усыпляющую мелодию осени.

И снова накатывали упругими волнами боли проклятые воспоминания.

— Серег, пожалуйста, расскажи, что случилось. Я вижу, что-то произошло. Думаю, надо выговориться, — Ирэн виновато улыбнулась.

Теперь она всегда улыбалась именно так, словно считала себя виновницей всех наших бед: жалкого существования от дня ко дню, моих редких появлений в нашем доме, глухой тоски, которая давно властвовала в наших сердцах, заменив собой нежность, страсть, мечты.

Последнее время мы говорили друг с другом всё меньше и меньше. Любовь, едва теплившаяся до рождения дочери, умерла вместе с первыми дождями. Оставалась привязанность и эта тяжесть чувства вины. Словно мы сами были виноваты в смерти нашей любви. А может, и правда были. Да, нас накрепко связывала вместе не только дочь, но и прошлое, и, в общем-то, мы не собирались расставаться, но все остальное растворилось в боли. И возникшая неловкость застывала в воздухе глупыми вопросами.

— Ирэн, это очень трудно объяснить. Я знаю, ты сейчас скажешь, что надо попробовать. И…

— Если не захочешь — не скажу, — это было произнесено так тихо и робко, что я невольно зажмурился.

— Мне страшно, родная. За Эллин. Я боюсь, что это не мой ребёнок, — увидев, как моя милая Ирэн собирается возразить, поспешно добавил: — нет, не измена. Я боюсь, что это его ребёнок — мастера. Мне страшно, родная. Он здесь, — я прикоснулся к виску и дернул головой, словно меня ударило электрическим разрядом. Криво улыбнулся: — В моем разуме.

— Тогда не думай, — Ирэн ласково взъерошила мне волосы: — В любом случае, уже ничего исправить нельзя. И если тебя это успокоит, теперь ты — и есть он. Вы едины. Мы узнали это, Серег. Узнали, приняли и пережили. Ты никогда не станешь тёмным мастером, сколько бы этот ублюдок не пытался достать тебя из пределов тихой госпожи.

— Ты так говоришь, будто тебе всё равно! — закричал я, вскакивая с места.

Глухо ударился о пол опрокинутый мною стул. Почему она не понимает? Или просто пытается поддержать меня? Я хотел извиниться, как следующие слова Ирэн резанули ножом…

— Мне, правда, всё равно, Сергей! Это моя дочь, и я не отвернусь от нее, будь её отец хоть слугой Бездны!

Я закрыл глаза, собираясь с мыслями.

— Вот значит, с кем ты меня сравниваешь. Впрочем, ты сама была с ним — Эриком. Я ведь тогда кинулся защищать тебя, когда попал в ловушку. Быть может, ты знала всё и просто ждала? Сама участвовала в этом спектакле?

Ирэн, дёрнувшись как от пощечины, поднялась на ноги и отступила назад, когда я сделал шаг в её сторону. Сознание начало мутнеть, уступая место вырывающейся на волю силе. Злоба и отчаянье гасили последние крохи разума, которые ещё пытались спасти положение, взяв силу под контроль.

Нет, поздно.

Последнее, что я смог запомнить, как схватил со стола нож.

Ирэн с ужасом смотрела, как искажаются черты её мужа, выпуская на свет что-то звериное, хищное.

— Ты не Серег. Ты…

Мужчина равнодушно повёл плечами. И вышел за дверь, в дождь.

Женщина, тихо всхлипнув, осела на пол, но уже через несколько мгновений, взяв себя в руки, проверила, что Эллин крепко спит и, схватив с гвоздя тонкий плащ, выбежала на улицу под косые струи ливня вслед за тем, кем стал Серег. Его надо было остановить любой ценой.

И она, конечно же, не заметила, что не закрыла в спешке входную дверь…

— В двух лигах по дороге через день обоснуется небольшая разбойничья шайка. Будут ждать торговый караван из Тирра… Человек шесть — не больше. И так произойдет, что когда мы остановимся на один из привалов, Ларин отлучится в кусты, потом решит чуть отойти от нашей группы, найдя замечательную полянку. Совпадения в жизни происходят с завидной регулярностью, и иногда их можно использовать. В прошлой жизни мы успели спасти её лишь чудом. Я спохватился… Понимаешь, Эрик? Я. Совершенно неожиданно спросил у Далика, почему Ларин никак не возвращается. Скажи я это на минуту позже, они бы её убили.

Мастер наклонил голову.

— Да, случайности нужно замечать. Я не ошибусь, если предположу, что в этот раз ты спохватишься чуть позже нужного времени?

— Нет, не ошибёшься. Одно дело просто перерезать ей глотку, но это будет совсем не то. Каждому по делам его, Эрик. Ларин ничего не сделала, когда меня выводили из зала, обвиняли в предательстве. Когда вытаскивали душу. Нет, она просто смотрела. Я отвечу ей тем же: иногда бездействие оказывается куда страшнее, чем сложные ловушки и многоходовые игры. Я оставил им выбор: положиться на старую паучиху или попытаться что-то изменить. Они выбрали. После этого я начну действовать открыто…

Только договорив последнее слово, я понял, что, увлекшись мыслями о том, что должно было произойти, невольно выдал себя. Не уследив за своим тоном, позволил Эрику найти ответ на ещё один вопрос. Чем мастер и сумел воспользоваться.

— Но без души человек не сможет насладиться своим триумфом.

— Нет, человек не сможет насладиться триумфом без ощущения удовольствия. Душа не имеет особого значения — она может только остановить в шаге от намеченной цели. Но это будет нашим маленьким секретом, не правда ли?

И Девеану совсем не обязательно знать, что я смог обойти те блоки, что он так заботливо научил меня ставить. Они ошиблись… — творцы допустили просчет, упустив одну незначительную деталь, сущую мелочь. И Бездна ошиблась, когда стерла те проснувшиеся чувства, поспешив и не вывернув мою память наизнанку. А может быть, помогло то, что я сам до некоторого времени не подозревал об этом.

Они лишили меня души, забыв про маленькую частицу личности тёмного мастера — крохотный клочок. Память, навыки, жажда. Только подумайте, что может передать человек в момент своей смерти: ни любовь, ни милосердие, ни свет — только ненависть, безумие… Желание отомстить, последним рывком забрать врага с собой и испытать злое счастье от этой победы.

Это во мне… новая часть моей личности. То, что может заменить душу. И, Единый, ничто не спасет этот мир, если я смогу полностью контролировать небольшой подарок прошлого. Надеюсь, Алив будет приятно удивлена, когда поймёт, с кем заключила договор.

— Серег! Серег, тихая госпожа, что же с тобой?

Знакомый голос был полон отчаянья.

Я с трудом открыл глаза. Надо мной склонилась Ирэн: лицо белое как мел, губы дрожат, в глазах слёзы.

— Что случилось? — я с удивлением осознал, что лежу на куче прелых листьев под раскидистым деревом. Сквозь искореженные голые ветви на лицо падают капли дождя, а все тело сковывает пронзительный холод. — Родная, ответь.

— Ты не помнишь? — жена помогла мне встать и отряхнуться от налипших на одежду и волосы листьев, не слушая протестов, отдала свой тонкий плащ.

— Нет, помню только, как проснулся утром. У меня так сильно болела голова… Ещё, кажется, со мной говорил кто-то, шептал… Нет, не помню. Туман, — покачал головой, осторожно ступая за Ирэн по размягченной дождём земле и гниющим листьям.

Ирэн всхлипнула.

— Было страшно, Серег… Мы поссорились, а потом тобой что-то завладело, ты забрал нож и ушёл. Я сразу побежала следом. И нашла здесь, в лесу… — её голос сорвался.

Я горько вздохнул, попросил прощения, легко коснувшись её щеки поцелуем. Хорошо не успел уйти очень далеко, добравшись только до опушки — всего десять минут быстрым шагом. Но Ирэн рассказала, что на поиски ушло достаточно времени, хотя она и проходила по этому месту несколько раз. Возможно, я боролся с собой, не пуская тёмного мастера к дому, а потом, исчерпав все силы, потерял сознание.

Кто знает? Сомнений, что это был именно Эрик не оставалось.

Зайдя в деревню, я понял, что что-то не так. Казалось, что все исчезло — не лаяли собаки, затих ветер, люди затаились по домам, ощущая надвигающуюся угрозу. Наша хибарка стояла на окраине, и первые дома тонули в мареве дождя… Только вот между косыми струями мне почему-то чудилось движение теней.

А потом воздух взорвался криками, конским ржанием, четкими командами и резким светом факелов. Огонь пришел в деревню. И вместе с ним — смерть.

Мы были далеко. И можно было уйти в тень, скрыться в лесу, смешав свой запах с гниющей листвой, затянув следы осенней грязью. Но дома оставался крошечный лучик солнца… наша надежда, оставленная из-за безумия и страха.

Кто же мог предположить.

Широкая дубовая дверь была распахнута настежь, и в воздухе пахло затаившейся болью. Ирэн судорожно выдохнула. Но медлить было нельзя. За нами полыхали дома и тех, кто пытался вырваться из плена огня, с громким смехом рубили всадники.

В прихожей стоял густой запах крови.

Это было невыносимо — смотреть на маленькое беззащитное тельце нашей дочери, которое уже оставила жизнь. Распахнутые в лёгком недоумении глаза, странная улыбка, маленькая ручка сжимает игрушку — цепочку Ирэн, словно боясь её потерять. И страшная рана. В тот момент я понял, что такое настоящая боль. Ни тюрьма, ни казнь не принесли даже сотую частью того, что я ощущал в этот момент. Разрывающая сердце, дробящая разум боль.

Безысходность, отчаянная попытка проснуться.

Но не было ни слёз, ни крика. Только капелька янтаря, застывшая в детской ладони, и рыдающая над тихо поскрипывающей колыбелькой Ирэн.

Гвардейцы Короля — Всех — Людей Далика Первого окружали наш дом…

Глава 2.6 Принцип невмешательства

Лошадей у моих спутников не оказалось, а в деревне нашлась лишь пара старых кобыл, никак не пригодных для верховой езды. Как и в прошлой жизни, проводники подготовились к небольшому путешествию плохо, показав всю свою некомпетентность. Возможно, когда перед тобой стоит великая цель спасти целый мир, сложно сосредоточиться на мелочах. Не могу сказать, о чем они думали в тот момент, когда, согласившись на лёгкую переброску круга магистров, не уточнили, что коней переправить не удастся. Может, понадеялись на то, что два дневных перехода до Тирра легко преодолеть пешком. Может, вообще не думали под впечатлением от оказанной им чести. Впрочем, в задачи Тины пункт «думать» не входил: главе пятой гильдии платили исключительно за то, чтобы со спасителем ничего не случилось. Ферл мог идти без устали несколько дней, не заботясь об отдыхе или пище — метаболизм магов сильно отличался от привычного обмена веществ людей. Ирэн… нет, уж кто точно не был виновен в этой глупой промашке, так она. А между Даликом и Ларин, стоило нам на следующее утро покинуть селение, завязался спор.

Они эффектно жестикулировали, поминая местных фольклорных персонажей вперемешку с Бездной, обсуждали умственные способности друг друга, то и дело срываясь на крик. Кажется, в прошлый раз я улыбался, наблюдая за ними, так же как сейчас добродушно ухмылялся маг. Может быть, это действительно смотрелось забавно — даже Тина морщилась скорее по привычке. Смущенный и оправдывающийся Далик и раскрасневшаяся Ларин — такие знакомые образы.

Но сейчас их спор утомлял до головокружения и неприятной сухости во рту.

Пыльная дорогая тянулась вперёд через поле с пожухлой серой травой к полосе леса, больше похожего на причудливый кустарник. Я знал, что через несколько часов мы приблизимся достаточно, для того чтобы разглядеть густой перелесок, с двух сторон охватывающий широкую полосу дороги. Идеальное место: как для небольшого отдыха, так и для засады…

Белая звезда, успевшая подняться от горизонта, быстро разгоняла ночной холод, нагревая воздух и неприятно сдавливая виски своим жаром. Скованная внутри меня Бездна рвалась наружу — окружить своего носителя коконом прохлады, убрать физический дискомфорт. Но я не мог позволить другим почувствовать близость пустоты. Сейчас, когда до одного из узловых ходов в моей игре оставалось совсем чуть — чуть, было бы большой глупостью открыть себя. Нет, ради того, что я задумал, стоило немного потерпеть. Благо, мои спутники чувствовали себя ничуть не лучше. Ирэн уже давно тихо хныкала, глава гильдии через каждые несколько минут прикладывалась к большой фляге.

Да, они были обычными людьми, но ведь и моё тело принадлежало смертному. Я мог сделать так, чтобы не чувствовать боль, но убрать влияние температуры было под силу лишь Бездне. Рубашка неприятно липла к телу. Проведя ладонью по лицу, я стер выступившие капли пота.

— Хоть чёрный и притягивает солнечный цвет, на белой ткани пятна смотрятся некрасивее, — тихо подметил мой надзиратель. Он смотрел на меня, слегка прищурившись, словно заново изучал вверенный ему объект — будто узнал что-то новое, что заставляло его проводить некоторую переоценку приоритетов.

— Твари не ходят в белом, — отозвался строчкой из песни — того репертуара, что я слушал в этот год.

— Неважно в чём ходят твари — от окраса суть зверя не измениться, важно, что у тебя на спине расползается большое пятно, и это выглядит отвратительно, — поморщился Девеан.

— И что с того? — я прикрыл глаза, — жара — не холод.

— Совсем недавно ты стремился показать себя в лучшем свете. Сейчас говоришь, что всё равно.

— Так получается. Теперь мне некуда бежать, — и уже громче я спросил, обернувшись к остальным: — Скажите, от ваших споров жара спадёт? Если нет, тогда заткнитесь.

Далик бросил в мою сторону быстрый взгляд.

— Приносим свои извинения, милорд. Но возможность свернуть на привал появится только к полудню. Этот досадный просчет с лошадьми мы решим в первом же городе, но не хотелось бы более двух вечеров провести под открытым небом. Боюсь, что холод Ночной звезды может оказаться для вас непривычным.

— Жар Белой звезды также весьма утомляет. Неужели у вас нет ни одного заклинания, чтобы сделать вокруг небольшое пространство с нормальной температурой? — рациональнее было именно спросить, а не колдовать самому, используя иллюзию крохотного дара, которую создавала практичная Бездна.

Физический дискомфорт не был страшен, выпустив пустоту я смогу вообще отказаться от физических ощущений, но именно сейчас нужно говорить, спрашивать, делать… чтобы удар действительно причинил им боль. Они ведь почти привыкли ко мне: такому странному спасителю. Уже верят, что я могу подарить им победу и потом быстро уйти со сцены.

Люди вообще ко всему быстро приспосабливаются: и к хорошему, и к плохому. К хорошему, конечно, охотнее, но всё равно остаются способными выжить в поистине ужасных условиях. Достаточно гибкое сознание позволяет с минимальными потерями подстраиваться, а также просчитывать варианты того, как удобнее всего устроиться в новом мире. Человек такая тварь, что всегда стремится к выживанию, даже не задумываясь над тем, что будет делать потом, когда схлынет адреналин и разум спросит: не проще ли было просто сдаться, а не обрекать себя на долгую агонию? Этому миру не сравниться с Землей по психологическому воздействию на подсознание общественности, но всё-таки люди во всех мирах мало чем отличаются друг от друга — ещё немного и эта небольшая компания перестанет воспринимать меня иначе, убрав из памяти те представления о спасителе, которые они строили до встречи.

— Импульс, что ли? — не понял Ферл.

— Да, импульс, чтобы охладить воздух, — согласился я с магом.

Ферл убрал прилипшие ко лбу мокрые пряди волос. Задумался.

— Да… можно. Только это сложно, — кивнул он.

— Объясни мне, я постараюсь создать этот… импульс, — если положить в основу заклинания поддельный дар, то никто не заметит вмешательства Бездны.

До перелеска мы добрались спокойно: без разговоров и расспросов. Даже споры Ларин и Далика утихли. Лишь изредка я ловил на себе задумчивые взгляды надзирателя. Надо сказать ассоциативный ряд, начавшись с опаски, дошёл до подозрений о том, что Девеан мог узнать что-то касающееся меня… — нечто очень важное. И теперь думал: стоит ли сразу сообщить об изменениях на игровом поле своей госпоже, или же… просто понаблюдать за тем, что должно произойти. Сознание подсказывало, что меня мог бы устроить тот вариант, где мужчина сам объяснял свои сомнения, а ещё лучше предлагал разрешить их совместно.

И когда Тол — тарисс достигла своего пика на выцветшем небосводе, грозя разрушить хрупкий полог прохлады, окутывающий небольшую компанию, мы, наконец, дошли до густой тени ветвистых деревьев с плотной листвой. Углубляться в перелесок не стали. Немного прошли по кромке свежего сумрака, следуя легкому изгибу тракта, и после этого свернули на крошечную поляну, по ободу которой проложил себе путь холодный ручей.

Под ногами приятно пружинил мох, вытаскивая из памяти кадры прошлой жизни, когда мы с родителями и братом выбирались на нашу маленькую покосившуюся дачу вблизи елового леса.

Тина предложила освежить в воде одежду, после чего быстро просушить её импульсом теплого воздуха, а также ополоснуться и самим, смыв пот. Предложение было здравым: у ночных хищников этого мира был превосходный нюх, и они очень любили сладковатое людское мясо, находя его по запаху, когда потный от дневной жары человек устраивался на ночёвку в тихом перелеске. Каждый ребёнок с первых годов жизни запоминал, что чистоплотность могла спасти ему жизнь.

Все согласились. Тина, кажется, женщиной себя не считала и спокойно скинула с верхнюю одежду, оставшись в одной нижней рубахе, Ирэн тоже не стеснялась, вызвав ассоциацию удивления. В прошлой жизни девочка была куда более скованной. Только Ларин громко сказала, что она не будет раздеваться при мужчинах, и скрылась за кустами.

Всё повторялось. Почти точь — в — точь. На мелкие огрехи внимания обращать не стоило. Они не смогут изменить давно выверенный ход событий.

Наверное, это должно было вызывать иллюзии каких-то ощущений. Но разум отстраненно отсчитывал оставшиеся минуты, и никаких ассоциаций в сознании не появлялось. Наоборот, было внутри нечто сродни усталости. Словно я приехал на вокзал слишком рано и оказался вынужден провести время в томительном ожидании, сидя в паршивом кафе. И в момент, когда состав медленно подъезжал к перрону, я испытывал ту знакомую многим пустоту, когда тревога и тянущее ощущение ожидания уже отступили, но новые эмоции им на смену ещё не успели придти.

Несколько коротких мгновений, в которые человек чувствует себя тряпичной куклой.

Но секунды проходили, а ассоциаций по — прежнему не возникало, разум продолжал отрешённо отсчитывать минуты.

Далик развёл огонь, достав из заплечного мешка припасы, которые дали нам с собой жители селения. Протянул мне мягкую булочку — хлеб этого мира был горьковатым с неприятным послевкусием, но в тоже время оказался намного сытнее земного. Ирэн, съев свою порцию и извинившись, отлучилась в высокий кустарник. Тина завела спокойный разговор с Девеаном, надзиратель отвечал охотно. Ферл подогревал на огне маленькие кусочки мяса. Далик смотрел на танец пламени.

И в какой-то момент внутри порвалась ещё одна тонкая цепь, связывающая меня с прошлым и сдерживающая Бездну. Даже нет, не порвалась — растворилась, позволяя Зверю ещё на миллиметр приблизиться к свободе.

Что ж, кажется, пора спросить, куда пропала Ларин. Но, опережая меня на какую — то долю секунды, из кустов вынырнула, отряхиваясь от колючек, Ирэн.

— Ой! А Ларин так и не вернулась? Странно… — девочка, посмотрев на меня, слегка наклонила голову и снова повернулась к вскочившему на ноги Далику.

И тут я понял, что улыбаюсь.

Возможно, в первый раз за все моё существование без души я действительно улыбался — совершенно искренне и нормально, зная, что где-то совсем близко от нашей поляны захлебывается кровью молодая женщина, которая всего лишь мечтала спасти свой мир.

И ещё верила, что друзья успеют прийти на помощь.

…Город был разным.

По утрам — спокойным. Белая звезда лениво карабкалась по акварельному небосклону, с ленцой очерчивая строгие контуры башен, играя лучами, которые запутывались в витражных окнах, оживляя их, словно иллюстрации к сказкам. Свет, пробивающийся сквозь слои ватных облаков, заливал главный зал, балкон, жилые комнаты и стирал пугающие тени. Он растекался патокой по всему городу, в безуспешной попытке согреть древние каменные стены, и становилось совсем не страшно.

Мальчик выходил на северный пирс, устраивался на самом краешке, смешно болтая ногами, и наблюдал за океаном. Ему нравилось это делать. После того, как надоедало исследовать длинные, укутанные паутиной коридоры или играться с тенями в пустом тренировочном зале, он приходил сюда, чтобы, наблюдая за ледяными водами и не думать ни о чем. Иногда океан хмурился. Высокие серые волны окутывали пенными брызгами щеки мальчика, одежда быстро намокала, а злой ветер словно специально бил ему в спину, надеясь сбросить в объятия вод. Мальчик не чувствовал холода, но всё равно нехотя поднимался, сутулясь и шаркая, уходил обратно в город. В главный зал. Он устраивался напротив странного узора на полу и ждал, что вот — вот он сработает, и сквозь лёгкую мерцающую пелену сюда придут. За ним. Мечтал, что он станет кому-то нужным.

Но Белая звезда добиралась до какой-то невидимой точки, и небо становилось густым, будто бы акварель заменили гуашью. Несколько минут ничего не происходило, но звезда ускоряла свой ход, спеша уйти за тонкую полосу горизонта. Её младшая сестра освещала башни и подсвечивала витражи пугающим красным цветом. Мальчик подходил к узору, дотрагивался до тонких холодных линий, проводил ладонью по шершавому камню, словно прося поторопиться. Ему не хотелось оставаться в городе на ночь. На ещё одну холодную, страшную ночь.

Но никто не приходил.

Днём город становился тревожным. Свет в зале мигал, то замирая испуганной птицей, то продолжая агонизировать. Внизу метался океан, словно прося защиты у башен. В ревё его волн мальчик слышал крики, обрывающиеся на тревожно — высоких нотах, невнятные мольбы, плач. Мальчик обхватывал голову руками, чтобы не слышать, запирал двери, боясь, что наступающая темнота откроет их и заберёт его. Что он просто растворится в ней. Он продолжал ждать, когда же за ним придут. Ведь случилась ошибка! Взрослые просто спешили уйти, а он прятался от темноты под кроватью. И когда узор на полу заработает, он услышит весёлые голоса вернувшихся взрослых. Его поднимут на руки, извинятся за то, что так долго не приходили. Его снова будут окружать друзья.

Друзья…

Он так и не понял, что же обозначает это слово… Поддержка? Теплота? Но он всегда был один, в этом большом городе. И единственное тепло, которое мальчик знал — своё прерывистое дыхание, когда он пытался согреть озябшие ладони, если темнота подбиралась совсем близко.

Вечером город зажигал сотни волшебных огней, чтобы мальчику не было так страшно. Но он всё равно боялся липкой, словно перебродившее варенье, темноты, которая подкрадывалась к нему снаружи. У неё был отчетливый привкус безумия. Она звала его, манила. Темнота все наступала, заставляя его сжиматься в маленький комочек под гротескным каменным троном.

В этой темноте обитал кто-то злой. У него было бледное странное лицо, тонкие искривлённые в усмешке губы и глубоко запавшие страшные глаза. От него пахло болью и кровью. Мальчик боялся его, боялся, что, подойдя к зеркалу в одной из пустующих комнат, увидит в отражении эти безумные глаза.

Ночью город охватывал шторм. Косые струи холодного дождя вперемешку с липким снегом заливали пол, подбираясь к каменному узору. Океан долбился в основы башен, словно желая их сломать. И там, снаружи, что-то боролось с темнотой. И проигрывало, завывая, выбивая в комнатах и залах тонкие стекла, кидалось пригоршнями ледяной воды в витражи.

Сквозь шторм из провалов окон на мальчика смотрело мертвое спокойствие.

Темнота завладевала всем городом. Подползала, подкрадывалась, танцевала на стенах и потолках, смеялась, шептала мальчику, что за ним никто не придёт. Мальчик не верил. Он знал, что ночь пройдет, если он будет сидеть, крепко — крепко зажмурив глаза, не поддаваясь тьме. Что завтра ленивая Белая звезда снова будет карабкаться по небосклону, отряхиваясь миллионами юрких лучей.

Знал, что завтра никто не придёт…

Что он снова будет бродить по пустым коридорам, боясь отражения в пыльных, кривых зеркалах. Что ему снова будет мерещиться запах крови и тёмные пятна на его ладонях. Что он снова будет пытаться вспомнить что-то очень важное. А двуличный лживый город снова будет менять маски, преследуя его по пятам одиночеством. Мальчик опять пойдёт на пирс. Он будет кричать Ледяному океану, что ни в чем не виноват, что ему одиноко и страшно. Океан ответит мальчику равнодушной россыпью брызг, которые заглушат тихий смех мертвого города.

… — Эрик?

Он вздрогнул, вырываясь из холодных объятий памяти. Обернулся на голос, сквозь пелену, заполнившую сознание, и узнал ту, что пыталась себя выдать за его госпожу. Он узнал бы её лишенный зрения, слуха… всего. Ведь кислый привкус безумия, которое ядом просачивалось под кожу, нельзя было перепутать ни с чем другим.

А от этой женщины пахло совсем иначе.

Но слишком заманчивая цена помогала ему закрывать глаза, шепча «моя госпожа»…

— С тобой всё в порядке, — уточнила женщина, проходя в комнату мастера, — да?

— Простите, госпожа, да, — он наклонил голову, в знак уважения. Ведь это естественно — подчинять тех, кто слабее, и подчиняться, если находится кто-то могущественнее тебя.

За окном паутиной переходов и башен раскинулся огромный город — замок: владения многих поколений тёмных мастеров… Царство холода и отчаянья. Его тюрьма… ведь Эрик так не любил холод. Иногда мастер представлял, что после его проигрыша — смерти, темные пугающие залы наполнятся шумом и разговорами. Приедут сотни магов и исследователей, они будут изучать лабиринты переходов и коридоров, совсем не боясь странной тьмы. Твари безумной госпожи будут уничтожены, и все станет хорошо. На верхнем балконе поставят столы и скамейки, чтобы было, где отдыхать после сложных рабочих дней вместе с друзьями. Пустые комнаты наконец-то обретут жильцов, и для одиночества просто не останется места.

Но Эрик так не хотел умирать…

Алевтина покачала головой, смотря на растерянного мастера.

— Память… — эти стены умеют напоминать о том, что более всего мечтаешь забыть. Я понимаю, — творец кивнула, присаживаясь на широкую двуспальную кровать с высоким плотным пологом, огляделась, словно была в этой комнате первый раз, — скажи, Эрик, тебе нужно что-то ещё? Свобода от безумия не столь большая плата за то, что ты и так согласился бы сделать. Поверь, некоторые запрашивали цену в десятки раз выше, и я соглашалась на поставленные условия.

Эрик покачал головой. Сейчас, когда липкая плёнка безумия действительно растворилась, мир воспринимался абсолютно по — другому. Не столь контрастно, не так ярко и просто. Он казался чужым, враждебным. Исчезла и удивительная легкость, появились сомнения. Но всё-таки теперь он чувствовал свою жизнь, индивидуальность. И ощущение цельной, собственной личности, а не осколков безумной госпожи, стоило того, чтобы по — новому взглянуть на мир.

— Я просил то, что было важным, госпожа. Для меня это равноценный обмен. Все равно я согласился слишком просто. Это может вызвать подозрения.

— Нет, Эрик, не может. Серег сам не знает, что ему нужно, чего ему могло бы захотеться. Прихоть… он не помнит, что такое гордость или сомнения. Если бы он встретил того, кто доказал свою силу — легко бы принял его власть, как и согласился на сделку со мной. Другое дело, что он уверен в своём всесилие: значит, воспринял ту простоту, с которой ты согласился служить ему, как должное. Все правильно. Так что ты хочешь, мой мастер?

— Благодарю, госпожа, но не стоит.

Да, эта женщина не была его госпожой. И хоть он честно выполнял условия сделки, не собирался рассказывать творцу о небольшом секрете, что раскрыл ему Серег. Зачем? Так наблюдать за их игрой будет лишь интереснее.

— Забавно, — усмехнулась женщина, — я ведь вижу твоё будущее, и знаю, что могу предложить тебе нечто куда более ценное и желанное. Другая жизнь — другая игра, новый мир, имя, роль… Новые правила. Семья, друзья, почёт, возможно — любовь.

— Такое бывает только в сказках.

— Именно сказку я и собираюсь тебе предложить. Не забывай, кто я, мастер. Мне подвластно многое. Очень и очень многое. Волшебный замок, знатный род, светлая сила, красавица жена и два очаровательных сына… хочешь такую жизнь? Это есть в твоём будущем, но развилка, за которой реальность действительно превратиться в сказку, слишком близка — всего несколько шагов. И нужно решать сейчас, — она растянула ярко — накрашенные губы в соблазнительной улыбке, внимательно наблюдая за выражением лица тёмного мастера.

Эрик нахмурился. Он умел чувствовать ложь и знал, что творец не солгала. Значит, она действительно видела это и могла дать ему новый мир — жизнь, дом, семью: то, чего у тёмного мастера не могло быть изначально. Никогда. Ни при каких условиях. Эрик был создан для разрушения, но никак не созидания. Возможно? Вдруг Алевтине действительно подвластно изменить это?

Но в тоже время мастер замечательно чувствовал оттенки и ударения, под которыми прятались истинная сущность красивых слов. Рыжая, удивительно красивая женщина с пустым взглядом уже давно не была человеком, вот только маленькая запинка выдала её.

— Что же не так будет с этими детьми? И какова цена сказки?

— А вот это, мой милый мастер, я расскажу тебе после того, как мы заключим новую сделку…

Ларин не успела понять, что отошла слишком далеко от небольшой поляны, на которой остановилась их компания. Казалось, она только скрылась за кустами, чтобы, пройдя вверх по течению ручья, смыть с себя усталость, и вот уже девушка остановилась рядом с плотным деревом, пытаясь вспомнить, как пришла сюда. И куда «сюда»?

На короткий миг, когда Ларин собиралась начать купание — что-то мелькнуло среди густых ветвей, и она решила посмотреть на это. И вот коварная тропа оборвалась у толстых корней дерева: на точной копии той поляны, где они недавно расположились. Ларин нахмурилась, надеясь, что всё-таки вспомнит, с какой стороны вышла сюда. Но… может быть, это слепая госпожа привела её, указав путь? Значит, она должна быть здесь.

Зачем?

Она переступила с ноги на ногу и ещё раз огляделась по сторонам. Возможно, ей стоит остаться, чтобы дождаться следующего знака своей госпожи? Всё, что ни происходит, как тонкая нить жизнь не путается, не изгибается: все не просто так — это необходимо для великого замысла пряхи. Человек просто не видит того, что доступно слепой госпоже. На то она и слепая — ей безразличны декорации и оболочки — только суть, которую можно лишь почувствовать, но никак не увидеть. Шелковые нити, которые вплетаются в узор этого мира, сливаясь с другими судьбами и жизнями — и если для того, чтобы сохранить всё полотно, нужно убрать крошечный узелок, пряха ни на мгновение не задумается, чью жизнь обрывает в этот момент. Ей безразлично это.

Может быть, Ларин ошиблась, когда посвятила свою жизнь слепой госпоже. Видимо, это было нужно её душе, чтобы успокоиться, что-то понять лишь на краткий миг. Куда проще жить, думая, что каждый твой шаг был предопределён давным — давно, и никакой ошибки ты не совершил. Ведь, по сути — слепо подчинялся чужой воле, а не сам делал выбор, который привёл к этому провалу… это ещё одна причина, почему пряху называют именно слепой госпожой.

И как было просто в это верить Ларин! Только вот долг: миссия вместо того, чтобы укрепить её веру, стал подтачивать уверенность в том, что госпожа знает, что она делает. Нет. Такого не могло быть, чтобы это существо, которое им приходилось называть спасителем, действительно оказалось единственной надеждой их мира.

Все, что нес в себе этот подросток — разрушение. Абсолютный конец.

Всему.

Ларин покачала головой. Как же ей хотелось ошибиться! Чтобы эти странные мысли так и остались мыслями, а предчувствия не оправдались. Но каждый раз, когда она смотрела в серую пустоту глаз мальчишки, пересиливая свой страх, видела, что за этим скрывается кто-то ещё. Зверь…

Бездна.

Неужели именно это необходимо слепой госпоже?

Чужих шагов она не услышала. Повернулась в другую сторону и натолкнулась на оценивающий взгляд. Плохонький одноручный меч совершенно недвусмысленно был направлен ей в живот.

— Кто? — мужчина наклонил голову на бок.

— Ларин… — она совершенно не представляла, что можно было ответить. Рассказать? Но вдруг это слуги тёмного мастера нашли их? Позвать на помощь? Если она ушла слишком далеко и её никто не услышит. Неужели пряха вывела Ларин на эту поляну только, чтобы верная служительница так глупо погибла от руки разбойника?

Нервно оглянувшись, Ларин поняла, что они со странным мужчиной на поляне не одни. И взгляды остальных разбойников, заставили девушку нервно сглотнуть.

— Очень приятно, — насмешливо протянул мужчина, — только под вопросом «кто» я подразумевал вовсе не имя.

— Я служительница тихой госпожи… мой долг…

— Служительница? Странно, что подобная девица могла забыть в этой глуши? Не врешь, девочка? Вы там только и можете, что просто сидеть и ждать, пока тихая не придёт за душой. Сдаётся, сочиняешь… Нехорошо.

— Какая вам разница? — на смену страху пришла злость.

Возможно, виной этому стало то, что Ларин случайно сама себе напомнила о долге. О предназначении свыше, которое так повышает самооценку, когда проводишь слишком чёткую линию между собой и остальными людьми — недостойными этой ноши. А она достойна — значит, все не закончится так глупо. Этот человек даже не подозревает о том, что она одна из сопровождающих спасителя, одна из избранных пряхой, направленная госпожой для того, чтобы спасти их мир. И этого мужика, и его людей, пусть они и недостойны спасения.

Но…

Видимо, что-то промелькнуло в её взгляде, и мужчина совершенно неожиданно улыбнулся.

— Действительно? Да, знак вижу, под рубашку убери, Белянка сглазит. Какое мое дело? Подумаешь, забралась симпатичная девчонка в эту глухомань. Что-то про долг лепечет. На подручную мастера вроде не похожа — уже ладно. Среди людей моей профессии считается плохой приметой причинять вред дочерям старой паучихи, — Ларин заметно передёрнуло от оскорбления госпожи. Так пряху называли те, кто поклонялись тихой. — Да… считается, что лучше отпустить служительницу судьбы, иначе продашь душу Бездне. В любом случае, что сможешь сделать? Привести каких-нибудь друзей? Приводи… — он медленно опустил меч.

А после спокойно скрылся за деревьями, словно и не смотрел так, будто уже вспарывал живот случайной гостье этого леса. И остальные ушли — также тихо и спокойно. Неправильно.

Или наоборот?

Может быть, слепая госпожа показала Ларин, что сомнения девушки глупы и надуманны? Что все подозрения беспочвенны? Всего лишь переволновалась, вот и мерещится теперь за каждым кустом Зверь. Девушка покачала головой, думая, что просто перечитала старых легенд и сказок. Даже у тёмного мастера не получится удерживать Бездну. Никто не сможет и управлять ею, не то, что запереть в своём теле… — это смешно, ведь пустота разъедает плоть за долю секунды. Сказки это, что наступит день, когда придёт слуга, который сможет стать проводником, и Бездна пожрёт их мир.

Нет… Три сестры не допустят этого. Даже безумная госпожа должна понимать, что Зверя никто не сможет ни убить, ни пленить. Даже сбежать не удастся. И если существует возможность того, что смертная плоть сможет стать вместилищем Бездны, они не допустят его прихода в их мир.

Ларин улыбнулась. Глупая она, глупая девчонка, придумавшая себе невесть что, а вот госпожа показала, что не стоит переживать. Нет, совершенно не стоит. Всё неслучайно. Ларин огляделась по сторонам и с неожиданной легкостью увидела ту крошечную тропку, которая вывела её на это странное место. Пора было возвращаться, пока её не хватились и не кинулись на поиски. Ларин не хотелось, чтобы кто-то натолкнулся на разбойников. Девушка не желала зла ни друзьям, ни кому-либо другому. Ведь не тронули же её…

В какой момент всё изменилось, Ларин так и не поняла… Её душа, окрыленная тем, что показала девушке слепая пряха, металась внутри грудной клетки, вызывая тот радостный трепет, заставляющий сердце сжиматься в ожидании чего-то волшебного, радостного.

— Ирэн? — Ларин успела удивиться, когда прямо перед ней, словно из воздуха появилась рыжая девочка.

Руки Ирэн дрожали, с такой силой сжимая небольшой кинжал, что могло показаться — ещё немного и на прочной рукояти останутся следы тонких пальчиков. Малышка до крови прикусила нижнюю губу и теперь осторожно слизывала маленьким язычком выступившие солоноватые капли.

— Нет, — прошептала она. Только — только начавшая оформляться грудь нервно вздымалась. — Они должны были убить тебя. Сейчас… должны. Это ведь просто? Как и было нужно… ему. Но они нет… так нельзя. Нельзя! Как он сказал — так и должно случиться. Теперь я, чтобы он был доволен. Нет, не почувствует, но сказал…

— Ирэн? Что с тобой? — Ларин, не понимала, что творится с Ирэн. Может, припадок? Побелевшие губы девочки продолжали шептать бессмыслицу, но сама Ирэн, преодолевая себя, продолжала делать маленькие шаги.

Шепот прервался.

— Ты виновата, — отчётливо и громко произнесла Ирэн.

Взгляд стал осмысленным. Таким, что Ларин отшатнулась от нечеловеческой боли, которая отразилась в обычно тёплых, синих глазах. Теперь девочка успокоилась. Даже улыбнулась.

— Я не прощу тебя, Ларин. Но если бы он сказал — отпустила. Смогла бы забыть. Но раз пряха рассудила так…

Всхлип, больше похожий на истерический смешок, оборвал её фразу, а в следующий момент маленький кинжал вонзился в грудь Ларин. Ирэн долгую секунду вглядывалась в сузившиеся зрачки девушки и, выдернув оружие, отступила на шаг.

Больно не было. Только как-то странно. Ларин посмотрела на испачканные в красном ладони, не понимая, почему вдруг стало так невыносимо сложно дышать. Ирэн же не могла… Маленькая звёздочка, словно ещё одна сестрёнка Белой звезды, добрая, ясная: будто бы окутанная светом. Неужели Ирэн убила её? Только что, убила Ларин. Нет. Такого просто не могло быть. Это сон — кошмар, который никак не может закончиться.

Возможно, ей просто мерещится всё? Ведь боли нет — только холод.

Ларин опустилась на землю, продолжая разглядывать окровавленные ладони.

— За что?

— Ты не вспомнишь, — голос Ирэн донесся из невообразимой дали, будто женщина накрыла голову подушкой, — никогда не вспомнишь. Не сможешь. А я помню. У Эллин были голубенькие глазки, казалось, что в них отражается небо. Такая крохотная: пальчики с прозрачными ноготками, маленькие ножки — обе ступни умещались на одной моей ладони. Она так замечательно улыбалась… моя доченька. Нет, Ларин ты никогда не вспомнишь. А я живу с этим. Живу, вспоминая её личико, её голос. Нашу семью, которую у меня отняли. Знаешь, как это, Ларин? — смотреть на тебя, мечтая убить: зубами порвать. Улыбаться и говорить всякие глупости, помня… Нет, ты не знаешь, как жить, когда у тебя отняли самое дорогое. Разбили, растоптали, сожгли. Но я терпела. Научилась наступать себе на горло. Но даже смертью ты не искупишь того, что сделала с нами, с нашими жизнями. Во что превратила нас… его. Ты тоже была там, смотрела, но ничего не сделала. И теперь ты умираешь, Ларин. Как же я счастлива подарить твою смерть своему любимому! Ты спросила за что? За мою семью, Ларин. За мою доченьку…

— Далик… Далик! — Ларин закричала. Кричала, ничего не понимая, но чувствуя, что нужно что-то делать. Сказать. — Далик!

В груди захрипело, во рту появился привкус крови. Как же невыносимо страшно было слушать этот голос. О чём? О чём она говорит? За что…

— Далик…

Ирэн пугливо обернулась. Так не должно было быть. Если кто-то услышит… Нет, она не подведёт его. В этот раз не подведёт. Бездна, всего лишь нужно заткнуть ей глотку!

Ещё один удар перебил Ларин горло. Тонкие руки женщины судорожно попытались зажать рану, остановить кровь. Она больше не кричала, но продолжала жить, словно чья-то воля удерживала Ларин на земле, не отпускала.

— Тварь, — девочка выронила кинжал, который забрала у Девеана, и зажала ладонями рот, чтобы не закричать самой. Бездна! Почему Ирэн не казнили вместе с ним? Почему не забрали и её душу… Нашарив на груди янтарный кулон, девочка провела пальцем по тёплому камню, напоминая себе, зачем она здесь, — не прощу… — повторила она как заклятье, и вслепую нашарив на мокрой от крови траве оружие, отступила с поляны.

Бегом! Обратно! Не думать, не чувствовать. Улыбаться.

Сполоснуть руки в ручье и стать той самой девочкой, которой она притворялась столько лет. Быстрее…

А душа пусть молчит.

Ларин лежала на спине, смаргивая большие слезы. Сверху на неё смотрела Белая звезда. Молодая женщина думала, что, наверное, и в правду совершила что-то настолько ужасное, что добрая звёздочка Ирэн убила её. Она просто не понимала последних слов… Эллин? Дочка? Нет. Даже к лучшему, что она не помнит. Ларин не хотела причинять зла девочке — только сделать этот мир лучше, чтобы не осталось зла. Но если причинила… надо заплатить. Попросить прощения за боль, которую она увидела в глазах Ирэн, пусть её бы и не простили.

Страшно… Ларин все силилась сделать ещё один вздох, казалось надо всего лишь дождаться Далика и любимый спасет её. А может, просто проснуться? Или хотя бы вспомнить…

Тол — тарисс так знакомо равнодушно наблюдала за исполнением приговора.

Боли не было.

Глава 2.7 Сказки тихой госпожи

Когда мы нашли Ларин, она ещё дышала, жила. Наверное, несколько секунд она была счастлива, что мы всё-таки успели… — женщина так странно и неправильно улыбнулась, словно не просто смирилась со смертью, но и ждала её.

Нет!

Вскинувшаяся Бездна едва не сломала защитные барьеры. Так не должно было быть, но Зверь внутри меня против всех законов и догм желал ощутить её боль, увидеть страх, отчаянье… — наконец-то узнать вкус мести, к которой я столь долго шёл. Так просто Ларин от меня не уйдет… Они лишили меня все, в том числе, шанса на нормальное перерождение, и я не подарю ей эту возможность. Трещина прошла по контору барьера, и тонкое щупальце пустоты обвило душу девушки, готовившуюся раствориться в глубоком небе.

Она никогда не сможет вернуться; встретиться с дорогими ей людьми.

Я усмехнулся, когда душа отчаянно дернулась, пытаясь вырваться. Теперь я ощущал ту боль, что причиняли ей обжигающие прикосновения пустоты. Смятение, мольба, страх — все это смешалось в крошечном комочке света, который я всё сильнее сдавливал в объятиях Бездны. Прощай, Ларин. Щупальце сжалось, растворяя душу предательницы в абсолютном Ничто. Ни надежд, ни следов.

С оглушительным треском лопались барьеры, удерживающие пустоту внутри меня, но никто этого не замечал. И я никак не мог заставить себя восстановить их.

— Кажется, она умерла, — спокойно констатировал Девеан, обращаясь к Далику, который, словно ребёнка укачивал на руках тело Ларин, продолжая шептать чепуху про то, что все будет хорошо, просто отлично… не может не быть.

— Ты меня услышал? — уточнил надзиратель у мужчины.

Ирэн всхлипнула, закрывая руками лицо.

— Да… — продолжил Девеан, — кто-то славно поработал. Перестань ты её трясти, кровью сильнее запачкаешься, — брезгливо поморщился он, словно действительно находил этот момент неприятным.

— Замолчи! — неожиданно крикнула на Девеана Тина, опускаясь рядом с Даликом на колени и почти нежно разжимая его руки.

— Надо же мне было хоть как-то привести вас в чувство? Ненавижу истерики.

Вот теперь Далик пришёл в себя. Отпустив тело любимой, он вскочил на ноги, обнажив меч. Плюнул Девеану под ноги.

— Бессердечная мразь, как ты смеешь?!

— Смею. Нет, всё-таки забавная работа. Сразу видно, что делал дилетант, кто так горло режет? Только траву пачкать, хотя ей только польза, — продолжил Девеан, словно нарочно выводил Далика из себя.

— По праву крови вызываю тебя… — но закончить фразу вызова на дуэль ему не дали.

— Я ведь убью тебя, мальчик, — улыбнулся надзиратель.

Барьеры не восстанавливались.

Почувствовав вкус свободы — чужой боли, эмоций и чувств: таких отчаянных и изумительно сладких, — Бездна не собиралась возвращаться назад в неудобное смертное тело, в тюрьму плоти и памяти. Она требовала ещё душ, смерти, разрушения — того, что я должен был ей дать за возможность пользоваться пустотой.

И я подчинился Бездне, ломая игру, себя, планы.

Проигрывая партию… сражение — мести, которую я так тщательно выстраивал в уме, не будет. Придется все закончить просто и быстро, чтобы за одним проигрышем я не упустил последнюю возможность выиграть войну.

Что ж, сыграем в фарс.

— Нет, Девеан, даже не надейся, — я сделал несколько шагов вперёд, обходя Далика по неширокой дуге, — ты его не убьёшь — это только моя привилегия… Не так ли?

— Да, будет нечестно отнимать у тебя игрушку, — надзиратель развёл руками, кажется, новый поворот только обрадовал Девеана. Надзиратель порядком устал от непонятных правил, которые все время менялись. Ему хотелось скорее закончить с этой скучной работой.

— Итак, Далик, ответь, что ты чувствуешь, потеряв любимую женщину? Может быть, облегчение? Нет? Даже не равнодушие? Позволь я угадаю? Тебе больно, Далик. Да. Боль пожирает тебя изнутри. И это замечательно.

В следующую секунду Бездна перехватила кинжал Тины, направленный мне в спину. Глава пятой гильдии не стала спрашивать, что здесь происходит, быстро сориентировавшись на месте.

Такой спаситель ей был не нужен.

— Я, кажется, сказал, что у тебя не получится меня убить? — уточнил я, не поворачиваясь к женщине, продолжая рассматривать заострившееся, помертвевшее лицо Далика.

Мой надзиратель всё понял без слов: предатель застыл на месте, не в силах сдвинуться ни на шаг, оружие выпало из ослабевших пальцев, тонкие нити чужой воли прочно сковывали его тело. Девеан, не ослабляя ментальное давление, кивнул, что можно начинать развлечение.

Теперь Далик мог только наблюдать.

Спустя секунду Бездна, удерживающая кинжал в нескольких сантиметрах от моей левой лопатки, растворило оружие так же, как совсем недавно уничтожила душу Ларин. Отступив на шаг и пригнувшись, я пропустил над головой обездвиживающий импульс Ферла, который наконец-то преодолел оцепенение, подключившись к схватке. Пока он не решался меня убить. Я позволил части тёмного мастера внутри себя поставить ещё один барьер на пути почти вырвавшейся на свободу Бездны. Подожди ещё чуть — чуть, милая. Ведь так игра будет куда интереснее, правда?

Когда-то давно князь учил меня чувствовать приближающуюся опасность. Я до сих пор помню странный танец слепца, когда он уходил от точных ударов оружия. Сейчас чувства были мне не нужны, расплескавшаяся вокруг сила загодя предупреждала о импульсах мага или движениях наёмницы. Пока я просто уклонялся, позволяя им думать, что они смогут меня достать. Переместился к телу Ларин и, наклонившись, провел рукой по ране на горле и зачерпнул немного пустоты, смешивая её с кровью женщины.

— Думаю, тело Лирье уже не нужно… — я подул на ладонь, стряхивая обжигающие капли обратно на землю. Наверное, это было красиво: серые языки пламени быстро растворяли тело Ларин, обращая его в пепел и полностью стирая из реальности.

Бездна умеет быть эффектной.

Один из метальных ножей Тины аккуратно срезал у виска седую прядь. Шаг назад, наклон, разворот. Ещё один шаг. Поймав смертельный импульс Ферла, я бережно удержал его в ладонях.

Улыбнулся.

Да, теперь я мог улыбаться. Тёмный сгусток сущности мастера во мне вместе с этим поединком переставал быть чуждым, причудливо вплетаясь в узор Бездны. Жажда, месть, непонятное удовольствие и ощущение танца. Я сжал заклинание Ферла, позволяя ему впитаться в пальцы и ощущая тепло чужой силы, покачал головой, словно предлагая магу осознать до конца, что он не может причинить мне вреда. И как только в глазах парня отразилось понимание, сменяющееся страхом, я переместился ему за спину.

— За ошибки одного платят все, — прошептал я, вонзая тонкое лезвие пустоты между шейных позвонков, и отдал душу мага Бездне.

Потом повернулся к Тине.

Прости, такова жизнь. В прошлом ты защитила меня ценой свой жизни, в настоящем я сам убью тебя. Просто потому, что так интереснее. С лезвия на траву упало несколько бордовых капель, смешиваясь с оставшейся на траве кровью Ларин, которая ещё не успела впитаться в землю. Лицо Тины было перекошено гримасой отвращения. Сейчас женщина прекрасно понимала, кто перед ней стоит, но не боялась. Наверное, она просто не могла испытывать страх.

— Хочешь, я дам тебе ещё одну попытку убить меня?

Она покачала головой.

— Как угодно. Наверное, мне должно быть жаль, что все закончилось так быстро… снова не так, как я планировал. Вы с Ферлом, в общем-то, выплатили свой долг ещё в прошлой жизни, но нужно сделать завершающий штрих, чтобы закончить картину.

Еще одно смазанное движение и пустота легко вошла в грудь Тины. Оскалившаяся в предвкушении Бездна получила ещё одну душу.

Ещё до того, как тело наёмницы завершило падение на заботливо распахнувшую свои объятья землю, Девеан отпустил сознание Далика, освобождая мужчину от невидимых пут и возвращая ему волю. Тот сглотнул, обведя бессмысленным взглядом поляну.

Безжизненные тела мага и наёмницы, пепельная трава там, где совсем недавно лежала Ларин — правильный треугольник доказательства величия Бездны, перемешавшаяся кровь, улыбающийся Девеан и неправдоподобно — спокойная Ирэн. Девочка уже убрала руки от лица. Она смотрела. Так, будто пыталась запечатлеть в памяти каждую частичку окружающей её действительности. И на секунду в её синих глазах мелькнуло отражение моего безумия.

Далик опустился на колени, вглядываясь в застывшие лица друзей.

— Как ощущение? — спросил, подходя к нему. — Нравится?

Я опустился рядом с мужчиной на корточки и попытался изобразить вежливый интерес. Он сглотнул и перевёл на меня взгляд, встретившись с холодом Бездны, вздрогнул.

— Почему? — с трудом выдавил он.

Покачал головой. Сколько раз я продумывал ответ на этот вопрос, проигрывая разные варианты обстановок и условий, при которых услышу эти слова. Длинные пафосные речи, обвинения, вкрадчивый шепот, рассказывающий о прошлом…

Нет.

— Просто так, — я пожал плечами, поднимаясь на ноги. — Знаешь, Далик, с моей стороны было бы слишком гуманно отпустить тебя сейчас. Но я это сделаю. Только для того, чтобы дать тебе время добраться до родового поместья. Если я не ошибаюсь, отсюда примерно недели две, да? Советую поспешить… Как раз успеешь к концу представления. Ты ведь любишь свою семью.

Мужчина вздрогнул, мертвый взгляд обрел подобие осмысленности. Ведь у него ещё оставалось, что терять. Несколько секунд Далик тяжело дышал, пытаясь понять смысл этих слов. Потом вцепился мне в ногу.

— Не трогай их! Убей меня сразу!

Какая затёртая, знакомая фраза. Самопожертвование, это так глупо.

— Обязательно, но как-нибудь позже, — высвободив штанину из его пальцев, и стерев тёмные отметины с ослепительно белой ткани, я заботливо похлопал Далика по плечу.

— Приберись тут, Девеан. Надеюсь, ты сможешь понять, где меня найти.

После чего переместился прочь с поляны.

Игра продолжалась, но для начала необходимо было переставить фигуры на доске.

— Далик! Будь ты проклят! Слышишь?

Ворвался на заседание старшего совета, чуть не вышибив двери. Скорость и запрещённые знания решили все. Я приставил к горлу короля простой нож с деревянной рукоятью — такой найдёте в любом деревенском доме.

Далик часто задышал, стараясь отодвинуться от плохо заточенного лезвия. Знал, что если потребуется, я вцеплюсь ему в глотку зубами, но живым не отпущу. Но смотрел он совершенно непонимающе, словно пытаясь вспомнить, кто я такой. Не менее ошарашенные гвардейцы взяли меня в плотное кольцо. Однако упирающийся прямо в шею короля нож мешал им скрутить меня на месте.

— Скажи, Далик, что я тебе сделал? За что ты так со мной? Просто скажи, за что?

Казалось, что я наблюдаю за происходящим со стороны. Худой грязный мужчина с безумными вытаращенными глазами, и мой бывший друг, одетый с иголочки.

Не выдержав, я расхохотался.

— Тебе не хватило, что ты лишил меня всего, изгнав? Тебе не хватило, что ты обобрал меня до нитки? Тебе не хватило, что я подыхаю, как последняя псина, не имея права даже на лекарственные импульсы? Решил забрать у меня последнее? Забрал… ну что, рад?

— Серег? — казалось, что Далик опомнился только сейчас… — что ты здесь делаешь?

— Пытаюсь понять, что с тобой случилось. Где мой друг? Куда ты его дел? Кто ты? — окончательно отчаявшись, я вцепился в короля, начав его трясти, словно надеялся, что из-за пазухи подделки выпадет настоящий Далик.

Гвардейцы, не растерявшись, отволокли меня на расстояние от венценосной особы.

— Ты убил её! — истошно завопил я, забившись в крепких руках. — Почему?

На лице всех присутствующих проступило такое удивление, будто я сказал, что являюсь темным мастером.

— Вы обвиняете его величество в убийстве? — осторожно спросил маленький полный человечек с лентой министра через плечо.

— Да, он убил мою дочь. Только он! — снова закричал я. — Больше некому! Ты предатель, убийца!

Даже гвардейцы в испуге от меня отпрянули. Неужели они согласятся выслушать? Не мог поверить в это счастье. Наконец-то справедливость восторжествует, как тогда, когда я убил мастера. Мысли захлестывали — они были громоздкими, словно не моими. Я оправил грязный плащ и оглядел зал.

— Да, я лорд — спаситель Серег, заявляю, что король Далик первый — предатель.

Казалось, что мой голос слышно во всем дворце, что сейчас все услышат правду.

— Он изгнал меня из своих земель, чтобы вернуть мастера, а теперь убил мою дочь, дабы ускорить процесс… — нет! Об этом нельзя говорить! Молчи, Серег!

— Процесс? О чём вы? — также осторожно поинтересовались из-за спины. Взгляд Далика стал подозрительным, он сощурил глаза, пристально вглядываясь в моё лицо.

— Серег, почему ты с иллюзией маски? — голос больше напоминал змеиное шипение. Мягкий, хрипловатый… у того Далика, которого я знал, не могло быть такого голоса. Значит, это не он! Друг никогда бы не предал меня.

Тем временем король, плавным движением создав импульс, обращающий чужие чары, нацелил его на меня.

— Ты не хочешь иллюзию снять?

Не знаю, что заклинило в моём больном мозгу, но простейший безобидный импульс я воспринял… не знаю. Но показалось мне в тот момент невесть что. Сила пробила барьер, который медленно истончался год за годом.

— Сдохни! — импульс остановки сердца помчался прямиком в короля.

На секунду показалось, что я уже вижу, как он падает на гранитные плиты зала, и как стекленеют его глаза. Вместе с этим исчезают все проблемы и печали. И сейчас все снова станет прекрасно…

Нет. Молодой гвардеец успел собой закрыть его величество. Ещё одна секунда, и мощным заклятьем меня отшвырнуло к противоположной стене, больно в неё впечатав.

— Снимите с него иллюзию!

Ещё один импульс и вот от меня отшатнулись, как от прокаженного. Хотя можно считать, что я таковым и являлся. Красный цвет — печать Зверя. Сжавшись в комочек и баюкая вывихнутое плечо, я растерянно смотрел, как появившееся в глазах присутствующих советников отвращение и непонимание быстро сменялось животным страхом. Только на лице Далика было написано торжество, смешанное с… сожалением? Впрочем, последнее мгновенно исчезло, не оставив ни следа.

— Что ж, теперь всё понятно. Итак, господа, мы можем видеть, что все обвинения этого человека, — брезгливый кивок в мою сторону, — были ложными. И как раз лорд Серег оказался на стороне мастера и безумной госпожи. Возможно, он сам убил свою дочь…

— Захлопни пасть! — я попробовал снова кинуться на короля, но меня скрутили и обездвижили импульсом.

— В Бездну его.

— Но, ваше величество, как же? Он же… не лучше ли сразу же казнить? — рядом с ним возник смутно знакомый, статный молодой мужчина, наверное, мой ровесник.

— Нет, всё-таки это сам спаситель, — Далик покачал головой, бросив на меня ещё один разочарованный взгляд, — бывший герой… Кто же мог знать, что он сломается и решит всех предать? Известите мою сестру, что у неё больше нет мужа. Возможно, Ирэн сможет образумиться.

Было невыносимо больно смотреть на лучшего друга, хотя он же меня давно предал. Неужели я до сих пор не мог это осознать?

— С вашего позволения, я сам поеду к Ирэн.

— Хорошо, отправляйтесь сейчас же, — Далик направился к выходу, — на сегодня я отменяю все совещания и приёмы, такое потрясение, — в голосе прорезалась откровенная насмешка, — проверьте, чтобы к вечеру об этом досадном инциденте знали все — общественность должна понять, что спасителя у них больше нет. А я пройду в покои.

— Конечно, ваше величество, — мужчина почтительно поклонился Далику и подмигнул мне.

Дик, теперь я вспомнил бывшего жениха своей любимой.

Ирэн захлебывалась слезами, прижавшись к груди Девеана. Они сидели здесь же, на поляне. Надзиратель уже успел «прибраться», а Далик просто ушел. Ещё несколько минут, после исчезновения Серега, девушка держалась, успев сказать брату, что вполне довольна свершившейся местью, после чего послала его в Бездну.

И Далик ушел, не оборачиваясь, кажется, повредившись рассудком. Несколько мгновений Ирэн и Девеан ещё слышали редкие истеричные смешки, после чего наступила пугающая тишина. И, не выдержав, девочка расплакалась. Она глотала слёзы, боясь даже всхлипнуть, а надзиратель не знал, можно ли что-то сказать, чтобы хоть немного облегчить ее отчаянье. Поэтому, сдавшись, просто обнял ее, пытаясь показать, что она не одна. Хоть так разделить боль девочки, которая душила её столько лет.

— Бездна, какая же я глупая, — тонкие пальчики с силой сжимали черную его ткань рубашки, — зачем, зачем я это сделала? Это было как затмение, казалось, что это правильно. Понимаешь? Только ради неё — Эллин. А ему все равно… Он не любил меня. Уже тогда, в прошлом, он считал, что ничего не было — думал, что раз ему в тягость наша жизнь, то и для меня она должна быть испытанием. А я боролась! Верила.

Девеан осторожно погладил Ирэн по голове, перебирая мягкие — мягкие рыжие пряди. Мужчина плохо представлял, что нужно отвечать… и нужно ли?

— Убила… — прошептала она, — я ведь никогда никого не убивала. Даже не думала об этом. Скажи, неужели я так много хотела?

— Ты сделала то, что посчитала нужным. Не мне тебя судить… И сама себя не суди, и так желающих наберётся достаточно, — отозвался Девеан. — Прости, если задел, когда говорил про мастерство убийцы.

— Оказывается, ты умеешь извиняться, — мужчина не видел лица Ирэн, но, кажется, она улыбнулась.

— Все умеют, просто некоторые пытаются скрыть это. Не жалей о своём выборе.

— Нет, я не жалею. Ни о том, что пошла за ним, ни что убила Ларин… Но, Бездна! Как же я устала: бороться, ждать, надеяться. Устала, — повторила девочка.

Ирэн с силой и злостью сжала в ладони каплю янтаря. И дальше заговорила ровно, словно это помогло ей успокоиться.

— Там покой, Девеан, — вздохнула она. — Несколько мгновений, пока тихая госпожа закрывала мне глаза, было больно, а потом всё исчезло. Больше не грызло изнутри отчаянье, отступили страх и грусть, не стало этого треклятого долга… Странное ощущение защищенности и любви, когда ты знаешь, что нужен кому-то доброму и сильному — вот что было в том покое. Не знаю, может быть, именно так чувствует себя ребёнок в материнской утробе? А потом плачет, лишаясь этого чувства. Там была Эллин, были те, кого отобрало у меня время. И Серег тоже должен был присоединиться — я знала. Что же пошло не так? Он ведь, наверное, думает, что ему всё дозволено, раз душа где-то там, в чертогах тихой госпожи, счастлива в кругу нашей маленькой семьи. Но нет. Душа не спаслась — она исчезла. Растворилась в пустоте: ничего не осталось. Его уже нет, действительно нет, а он не понимает этого, играет словами…

Ирэн тихо всхлипнула, смахнула тыльной стороной руки капли слёз.

— Я помню холод, который разрушил мой покой, когда Серега не стало. Страшное осознание катастрофы. Ощущение, что у меня самой вырвали кусок души… И тогда я взмолилась, чтобы Время вернуло мне то, что отняло, или же отпустило к нему. А Эллин осталась под защитой тихой госпожи. Голубые глазки, веснушки, беззубая улыбка… Когда-нибудь она переродится и будет назвать мамой другую женщину. Пусть. Какая из меня мать? Не уберегла её. В другой жизни она будет счастлива. Время ответило, согласилось. Оно сказало, что выполнит мою просьбу. И ему неважно: выдержу я или пожалею о выборе — ничего уже не вернуть. Вот и вся история.

Несколько минут они просто молчали.

— Скажи, — постарался отвлечь девочку Девеан, — почему никто не заподозрил тебя? Столько лет жить рядом с этими людьми и не выдать своей ненависти, своего возраста? Сложно оставаться ребёнком, пережив столько боли. И невозможно улыбаться тем, кого мечтаешь убить.

Он провёл ладонью по спине Ирэн, чувствуя, как дрожь оставляет ее тело.

— Нет, всё гораздо проще, — она покачала головой. — Воспоминания возвращались постепенно: отрывками, видениями, образами. Ночными кошмарами. И я медленно вспоминала. Так притворяться было куда проще. Иногда мне даже казалось, что это обычные страхи: все сон и ничего не было. Ждала, когда снова увижу его — спасителя. Смешно, но надеялась, вдруг это окажется совсем другой человек? Только никак не могла понять: действительно ли хочу, чтобы та жизнь оказалась сном.

Ирэн помолчала, потом потерлась щекой о жесткую ткань рубашки.

— Спасибо, Девеан, — она осторожно обняла его за шею.

И улыбнулась.

Губы у Ирэн были мягкими и тёплыми. Она осторожно коснулась ими уголка рта мужчины, взглядом стараясь что-то отыскать в тёмных глазах надзирателя. А потом снова поцеловала. Так отчаянно сильно впиваясь в губы Девеана, словно хотела причинить боль. Ещё мгновение он отвечал на этот поцелуй, обнимая её, желая укрыть от всего мира крошечное солнышко, а потом резко отстранился.

— Мне не нужны краденые чувства, — бросил Девеан, поднимаясь на ноги, — это неприятно — знать, что вместо меня ты представляешь Серега. Даже оскорбительно.

Он успел встревожиться, что из-за грубого тона Ирэн может стать только хуже. Но девочка, наоборот, пришла в себя. Криво улыбнулась.

— Прости, — она тоже поднялась с вытоптанной травы, отряхивая одежду. — Наверное, мне нужно было понять, что хоть у кого-то в этом мире остались эмоции и чувства… нормальные.

— У тебя, — Девеан прошёл по поляне, проверяя, не оставил ли следов. Подумал, что нужно будет вернуться туда, где они остановились — разобраться с вещами.

— Нет, — Ирэн покачала головой. — Я не продержусь. Если слишком долго стоять на краю Бездны, рано или поздно сделаешь шаг вперёд.

Надзиратель нахмурился, поворачиваясь к девочке.

— Неужели ты не поняла, что у него вообще нет эмоций или чувств? Даже если ты исказишь своё восприятие, то не сможешь стать такой же, как он.

Ответом ему стал смех. И если хорошо прислушаться, можно было заметить первые нотки подкрадывающегося безумия…

— Нет, Девеан, это ты никак не можешь понять, что Серег смог вернуть себе часть ощущений. Неужели не заметил этого во время схватки? Только каких именно ощущений? Явно не приятных и добрых. И не превратит ли это его в нечто ещё более жестокое, чем есть сейчас?

Но мужчина не стал дослушивать до конца. Девочка успела разглядеть, как лицо Девеана исказила непонятная гримаса. Ужас? Осознание? Обречённость? Надзиратель исчез с лёгким хлопком, оставив её одну.

Ирэн встряхнула головой, чтобы неровно — обрезанные пряди тусклым огнём растеклись по плечам; прищурилась и, посмотрев куда-то вверх, уточнила:

— Вот теперь всё, как надо?

— Да, родная, ты все сделала правильно…

Девочка повернулась к появившемуся за её спиной Сергею и улыбнулась.

Ржавая дверь со скрипом открылась, заставив меня поморщиться от неприятного слуху скрежета. Микель кивнул и пропустил в камеру посетителя.

— Здравствуй, как ты?

Бледное лицо. Нет, даже не лицо, а маска — кость, обтянутая белой кожей, которую вспарывали ранние морщины. Вокруг глаз, давно потерявших последние искры жизни, залегли глубокие тени. Губы искривила грустная улыбка. Время и боль сделали Ирэн некрасивой, настолько, насколько это было возможно. Хотя что-то в ней оставалось от прежней себя — тень весёлой девушки. Впрочем, это ещё больше уродовало её.

— Так же, как полгода назад.

Не думаю, что выгляжу лучше, но, господа, я в тюрьме. А вот моя милая жена на свободе. И даже более того: семья обещала её простить и разрешить вернуться. А всего-то надо забыть бывшего героя. Упрямство заставляло Ирэн раз за разом отказываться от предложенных ей благ и продолжать навещать меня.

Зачем?

Наверное, я скот. Даже спорить не буду. Но мне противна стоящая передо мной женщина. Её сутулые плечи, худые руки с маленькими запястьями и тонкими пальцами. Её грязно — рыжие волосы, которые больше напоминают паклю. Её взгляд, где не осталось той всеобъемлющей любви — только её иллюзия.

— Я нашла документы об аресте. Мне осталось их показать людям. Только не знаю, кому доверять. Может быть, Марису? Но, Серег, я обязательно справлюсь, верь мне! — она резко шагнула ко мне, желая обнять или просто прикоснуться, но я брезгливо отступил назад.

— Выброси и забудь. Всё. Хватит, — мне пришлось закрыть глаза, чтобы Ирэн не увидела, как в них медленно возвращается жизнь. — Достаточно!

— Глупости, неужели ты думаешь, что я тебе поверю, мастер? Говоришь, чтобы оставить его здесь? Но Серег хочет на свободу!

Она походила на сумасшедшую, но в тоже время… Эрик всегда здесь — в моём разуме. Только сейчас я это я. И прошу тебя, Ирэн, не трогать ничего, не изменять мою жизнь.

Пожалуйста…

— Нет, не надо. Оставь меня. Ты не понимаешь? Ты действительно не понимаешь? Я опасен! У меня нет ничего за этими стенами, там будет только хуже. Привык. Я уже привык здесь. И Бездна… почти не чувствую её. Только голоса, но это неважно. Ирэн, милая моя, родная. Давай, встану на колени? Я не хочу возвращаться. Только не это… пожалуйста.

Она тихо рассмеялась.

— Бездна, Серег, ты говоришь, словно сумасшедший! Конечно же, ты хочешь свободы! Это всё он — мастер — заставляет тебя так думать. У тебя есть я. И наша любовь! Не бойся, скоро всё закончится.

Неужели она не понимает? Не видит? Я уже давно сошел с ума.

— Нет, — воздуха катастрофически не хватало, но старался говорить как можно чётче: — Всё, что прошу — убраться отсюда в Бездну. Вон! Я не люблю тебя. Ты мне противна. Убирайся. Ирэн, пойми, наконец, я — это он. И на свободе мы станем новым мастером. Я слышу его голос. Он шепчет мне, как божественно — горяча кровь, выплескивающая из ран. Ты хочешь попробовать? Тоже хочешь ощутить это? Вместе навсегда?

Безумный смех вывел Ирэн из оцепенения, и женщина с испуганным вскриком кинулась к двери.

— Нет! Никогда! Потому что я больше не люблю тебя! Ты отвратительна! Вон! И если хочешь, чтобы в этом мире воцарился ад — освободи меня! И смотри, как я уничтожаю всё, что тебе дорого.

Дверь давно захлопнулась, и эхо моего крика перестало терзать слух болью. Я сидел, прислонившись к стене. Горло нещадно саднило — я сорвал себе голос, опять. Сил оставалось только на тихий шепот.

— Не приходи сюда. Прости. Ты, наверное, не поймёшь, но мне больно снова становиться человеком. Каждый раз, когда ты приходишь, я чувствую, вспоминаю. Ненавижу тебя, Ирэн, за это. Без чувств существовать спокойнее. Эрик был прав — непозволительная слабость. Или говорил я? Знаешь, Ирэн, я уже не могу понять, что во мне от Эрика, а что — от меня самого. Мне больно. Я не хочу быть спасителем. Не хочу быть мессией, слугой света. Он выжег во мне все хорошее. Жить в пустоте спокойнее. Она такая мягкая… я проиграл. Я всё-таки проиграл… Только не приходи.

Взгляд, отраженный в мутной луже, медленно мертвел. Так спокойнее.

Если бы только не эти голоса…

Я сидел на парапете восточной башни. Не обращая внимания на прикосновения ледяного ветра, жадно глотал холодный воздух — здесь, в землях Эрика всегда царила зима.

А рядом со мной сидела Смерть.

— Простудишься, — тихая госпожа покачала головой, — даже носитель Бездны может заболеть насморком. Правда, смешно?

Странно слышать это от неё, я даже собрался что-то сказать в ответ, но… промолчал, продолжая смотреть в заполненное вязкими грязно — белыми тучами небо, словно надеясь увидеть ответы на свои вопросы. Паршиво, и слишком спокойно. Неправильно. Сознание пыталось найти ассоциацию — как это: «смешно»? Нет, не помню. Разговор, легкость, потом идея… и такой подъём, всплеск — смешно?

Помню отчаянье — это как взять нож и с силой полоснуть себя по руке. И жажда, когда смотришь на тёмные капли, стекающие по запястью. Кап — кап. И гнев… Нет, всё-таки ещё есть ассоциации. Остались. Это все часть Эрика — она пока поддерживает меня. Но Бездна подступает, стирая во мне все.

Барьеры уже не восстановить.

Я отомстил, но внутри пусто. И холодно. Или это снаружи ледяной ветер? Не знаю. Наверное, через подобное проходили многие. Долгий путь к цели, отсчитывание дней и шагов, утомительно — предвкушающее ожидание, планы… А потом делаешь следующий шаг и неожиданно понимаешь, что цель осталась позади. Дни, недели, может, целые годы укладываются в несколько минут. И вместо радости наступает опустошение.

Слишком долго этого ждал, и в последний момент, когда пришлось сломать план, перегорел.

Радости…

Нет, не было даже того, что я смог получить из частички личности Эрика. Только холод Бездны и белые хлопья снега.

— Это был щедрый дар. Только ответь: зачем? — тихая госпожа тоже подняла заплаканные глаза к небу, позволяя большим снежинкам падать на её бледное лицо, смешиваясь с красными каплями слёз.

Красиво.

— Ты не знаешь?

Неужели я должен опять всё объяснять?

— Нет. Её нить оборвалась только из-за твоего вмешательства. Ты стёр такую красивую жизнь, Серег.

Не могу понять, что прозвучало в голосе Смерти: сожаление или жалость?

— Моего? Ты шутишь? Её должны были убить. Я всего лишь не вмешался.

— Зачем ты врёшь? Даже про себя не говоришь это. Её бы не убили — вот правда. Впрочем, кажется, я понимаю, но не обвиняю тебя. Мне опять хочется спросить: за что? — оторвавшись от созерцания неба, тихая госпожа закрыла глаза, как-то тихо, по — детски вздохнув. И зябко передёрнула открытыми морозу плечиками.

Я некоторое время, молча, обдумывал ответ. Каждое слово.

— Это месть. Я отплатил тем же. Ларин — равнодушием. А у Далика отнял то, что и он у меня в прошлой жизни. Боль пойдёт ему на пользу, а когда я убью остальных членов его семьи, с долгами будет покончено. По — крайней мере, с их большей частью.

— И Ирэн тоже будет среди «остальных членов семьи»?

— Я ещё не решил. Обещал защищать её… Но ведь защита бывает разной, не так ли? Можно защитить и от жизни. Да, это смешно.

Ледяной ветер, проникая под тонкую шёлковую рубашку, впивался в кожу острыми иглами, причиняя боль — хоть какие-то ощущения. Я попросил Бездну не лишать меня этого.

— И это всё? Только из-за мести? Не смеши, ты мог придумать нечто более изящное.

Да, у меня богатая фантазия — в прошлой жизни я гордился ею. Но решил остановиться на этом варианте.

— Каждому своё. Так будет лучше. Какая разница: убил бы её я или кто-то другой. Чем эта месть хуже дугой? Ничем. Обыкновенная плата за боль, за унижение. За сломанную жизнь. За предательство.

Я вздрогнул, когда Смерть неожиданно громко и искренне засмеялась.

— Скажи, а ты не думал, что они могли тебя и не предавать?

— Глупость.

— Нет, Серег, это не глупость. Ты просто зациклился на одной идее и отказался посмотреть по сторонам. Итак, — тихая госпожа повернулась ко мне. — Сейчас я расскажу тебе две сказки. К сожалению, они грустные: ни в одной нет счастливого конца. Но ты послушай, вдруг сможешь услышать что-то знакомое?

Смерть задумалась, смешно вытянув губы трубочкой.

— Да, начну с этой. Её тебе будет проще понять. Любой мир состоит из двух составляющих, концентрация которых должна пребывать в относительном равенстве. Это обусловлено законами множественной вселенной. Ни творцам, ни кому-либо ещё этого не изменить. Свет, тьма, зло или добро… — названий много. Но они должны быть в равновесии. Мир, в котором основы нарушены — обречен. Зло нельзя изжить навсегда, уничтожить полностью. Кто-то все равно займет его место, желает он того или нет. У него будет другое лицо, новые задачи и приоритеты, но это будет все равно зло. Альтернатив нет. Если ты забираешь нечто, то должен предложить подходящую замену или же собой восполнить утрату — ещё одна основа. Неоспоримая истина. Но ведь каждый считает, что сможет найти свою правду? Никто не решится написать свод законов Единого творца, ведь на каждого праведника найдётся свой змей. И вот в одном маленьком красивом мире люди страдали вовсе не от абстрактного зла. У него было лицо и воплощение, оно убивало их родных и причиняло боль. И люди так устали, что перестали слушать доводы разума и заповеди своих богов. Кто осмелится обвинить их в том, что они просто устали бояться засыпать и хоронить своих детей? Они придумали, как казалось, идеальный способ обмануть законы вселенной. Навсегда изжить зло… Все очень просто. Они выдумали для себя спасителя и нашли его — того, кто смог бы взять на себя ответственность за их души и жизни, кто не принадлежал их миру и поэтому имел право вмешаться в основы. Маленький наивный мальчик, который смог победить. И он, конечно же, не знал, что множественная вселенная принимает лишь равноценный обмен: забрав что-либо у неё, нужно что-то отдать… Но что мог предложить случайный спаситель кроме себя самого? Отобрав у мира одну из опор, по закону мальчик сам должен был ею стать. Вся сила досталась ему. Именно этого и ждали жители мира. Прежде чем спаситель научится обращаться с этой силой, они обвинили его в предательстве и приговорили к смерти. Недавние друзья отдали его Бездне — изначальному Ничто. И вроде бы все хорошо: зло растворилось в пустоте и больше не сможет возродиться. Счастливый конец. Но жители мира сами забыли о законе равновесия. Зло нельзя уничтожить. Предав друга, лишаешься права на прощение. Мир, предавший своего спасителя — обречен, ведь теперь он сам становиться злом. Раковая опухоль на теле вселенной… Бездна, пожирающая саму себя. Желая избавиться от боли, замечательный волшебный мир вынес себе смертный приговор.

Покачал головой.

— Я знаю эту сказку, тихая госпожа. И ничего нового я не услышал. Тогда зачем?

Смерть улыбнулась.

— Да, эту сказку ты знаешь как никто другой. Но вот другая сторона монеты. Послушай, храбрый спаситель, вторую историю. Просто представь: ни Далик, ни Ларин никогда тебя не предавали. Наоборот, пытались до последнего спасти твою жалкую шкуру. Какая мелочь! Вспомни, как ты убил Эрика. Меч в сердце и всё? Нет. Князь ведь рассказывал тебе: убийство ломает душу. Но когда после казни твоя душа рванула ввысь, она была целой. Ведь так? Ты не обратил на это внимания? Нет? Дурак, самый настоящий дурак… В тот момент, когда ты убил мастера, раскол всё-таки произошел. Только сломалась не твоя душа, а та часть, что успела перейти в тебя от Эрика. Действительно, смешно. И без того крошечный кусочек разделился пополам и, не имея опоры, проскользнул в человека, который находился ближе всего. Вспомни: кто это был в том зале? Да, правильно, Далик. Он так бежал к тебе на помощь, так боялся за своего друга. И как раз успел к концу схватки. Остальные ещё оставались за тяжелыми створчатыми дверьми, а он уже спешил по лестнице к тебе.

Тихая госпожа смахнула с карниза налипший снег.

— А ещё Далик никогда не мог противиться чужому магическому воздействию. Но всё-таки сила воли у него была. Уже через два дня он понял, что что-то не так. Но часть Эрика оказалась слишком маленькой. И, скажем так, на полноценный захват разума Далика её явно не хватило бы. За то команда «убить лорда — спасителя» стала главной. Как ты сказал, Серег: всего лишь месть мастера своему убийце. Но друг желал тебя спасти. Выиграть время. Хотя бы меньше вспоминать о тебе. Ведь желанием Эрика было если не убить, то превратить твою жизнь в ад. Уютное Инферно, где бы нашлось место для двоих: тебя и боли. Пока ты восстанавливался, находясь под бдительным присмотром лекарей, все было замечательно. То, что еще оставалось от Далика, нашло один выход. Слабость мастера — власть. Он медленно плёл интриги, чтобы трон достался ему — ведь тебе корона не нужна была и даром. Все довольны, да? Оставалась сущая мелочь: убрать тебя с глаз, чтобы случайно не причинить вреда. Жаль, психика Далика перестала выдерживать напряжения, дав первые трещины. Именно поэтому он не отправил тебя в родной мир, а изгнал. А дальше… да, было трудно, но жизнь начала налаживаться. Или я не права? Всё сломало то, что никто не мог предвидеть. Твой разум тоже дал слабину, позволяя второй части Эрика действовать, подарив ему свободу. О, тут конечно, об тебя можно было легко сломать зубы. Но это если мастер решил бы идти напрямую. А если аккуратно, создавая иллюзию, что до тех или иных выводов ты дошёл сам? Серег, ты же давно понял, как тобой легко манипулировать! Да… Далик сорвался первым, отправив гвардейцев, но по — настоящему последней каплей стало убийство Эллин. Ты ворвался к Далику, обвиняя всех и вся, и попытался устранить короля. Я же говорила, что единственный выход спасти тебя — изолировать. Ты можешь сколько угодно говорить, что лучше бы умер. Оставь пафос для кого-нибудь другого. Пойми, там уже не было твоего друга, но и мастер не одержал окончательную победу. Эрик так и не смог полностью подчинить Далика. Только всё, что осталось от доброго друга: одна мысль, идея — «спасти Серега», и не важно, как именно.

Неожиданно Смерть опять рассмеялась — звонкий смех взлетел ввысь наполненную белыми, большими хлопьями.

— Если бы ты хоть чуть — чуть подумал, то понял, что ни Далик, ни Ларин, ни гвардейцы не имеют никакого отношения к убийству Эллин. Ты сам убил свою дочь, Серег. Помнишь тот разговор перед рассветом в камере в ожидании казни? Ты просто не успел услышать ответ, который все это время хранился в твоём подсознании. Очень удобно закрыть память на прочный засов и выбросить ключ. Но это уже неважно. Тебя заключили в камеру. Год, два… три. Можно сойти с ума настолько, что будешь казаться совершенно нормальным. И тут снова вмешался случай. Слепая сестра любит играть больше остальных, вот только, не всегда может осознать последствия раньше, чем переплетёт нити. На этот раз судьба явилась в лице Ирэн. Ведь для неё единственным смыслом осталось твоё освобождение. Ты сам понимаешь, что этот выход был неприемлемым. Хуже нового тёмного мастера мог оказаться только обезумивший спаситель. А ещё оставался Далик, который не мог позволить этого. Думаешь, что всё закончилось бы банальным убийством? Нет, все зашло слишком далеко. «Благими намереньями…» — эта фраза подходит идеально. Он бы всеми силами постарался достать из тебя последний осколок Эрика. Или наоборот, вернуть тот, что попал в него. Череда болезненных опытов — вот, что тебя ожидало. И когда Ирэн до твоего освобождения оставалось несколько шагов, Далик понял, что придётся кем-то из вас пожертвовать. Кого он выбрал — ты знаешь. Вот только убийство сработало как детонатор, прости, что употребляю термины твоего мира. Что ж, думаю, можно оборвать мою сказку. Или ты хочешь услышать продолжение этой занимательной истории?

Я покачал головой, отвечая, что продолжение не нужно.

— В твоей сказке есть большая нестыковка: Ларин? Почему предала она?

Тихая госпожа пожала острыми плечиками:

— Сейчас придумаю… скажем сильно — концентрированное любовное зелье. Бедная девочка всё видела и понимала, только ничего не могла сделать. Если бы ты знал, как она была счастлива в момент своей смерти! А остальные? Обыкновенный дар убеждения. Правда, всё оказалось слишком просто? Никаких заговоров, тайн. Скрытых смыслов. Серег, только представь, что тебя никто никогда не предавал. Что тогда?

Я пожал плечами и зябко поёжился. Мысли… А никаких мыслей и не было. Холодно. Да и задержался я. Наверное, меня Эрик разыскивает. Кажется, я думал нанести визит вежливости старшему князю. Дела, дела… одни дела. Рубашка промокла насквозь, и телу было неуютно. Пойти, переодеться? Я слез с парапета, отряхнувшись от нетающего снега. Потянулся и, для приличия вздохнув, повернулся к Смерти:

— Это правда? То, что ты рассказала? В каждой из сказок прозвучал осколок истины.

— Я не отвечу, Серег. Хотя… ладно, приоткрою осколок правды: ты действительно убил свою дочь. Вспомни, Эллин уже была мертва, когда гвардейцы, уничтожив остальных людей, окружали ваш дом. Но куда проще было считать, что её жизнь оборвала чужая рука. В остальном считай, что эти сказки — мои выдумки. Или вероятности из сотни реальностей — ты ведь уже такие видел. Что ещё могло произойти на самом деле? Предали тебя они или нет, я не знаю. А может и знаю. Скажи, мой ответ что-нибудь изменит?

— Нет. Не изменит. Ты ведь давно планировала этот разговор? Выжидала нужного момента, чтобы рассказать эту историю — как ты сказала? — занимательную сказку.

Тихая госпожа попробовала возразить, но я её перебил.

— Не надо сказок. Хватит. И правды не надо. Уже не важно. Я сыт по горло вашим благом. Или это специально, чтобы я раскаялся? О да, сейчас пойду и всех прощу, воскрешу, снова стану спасителем и уничтожу тёмного мастера. Так? Милая, ты забыла — теперь я не умею прощать. Ты опоздала со своей сказкой ровно на одну жизнь. Теперь перед тобой стоит монстр. И совершенно неважно, предали меня или нет. Этот мир в любом случае захлебнётся собственной кровью.

Развернувшись, я направился к лестнице. Как там сказала Смерть? Уютный ад, где найдётся место для боли и этого мира.

Да, я создам его.

— Серег, кем ты стал? — тихий голос.

Страх…

Неужели это говорит Смерть?

— Тем, кого из меня хотели сделать: судьба, жизнь, случай, ты… Скоро я освобожу Бездну, и её ничто не остановит.

Больше не оборачиваясь, начал спуск, не успев расслышать последнюю фразу Смерти.

Тихая госпожа вздохнула, смотря вслед слуге Бездны.

— Тебе не позволят, Серег.

Глава 2.8 Страшный Суд

Город пал к полудню…

Лелья вот уже как третье столетье была торговой столицей людского королевства. Полноводная река, давшая название городу, словно пояс с драгоценностями охватывала весь материк, а затем терялась в Ледяном океане. И сложно было отыскать другое такое место в мире, где встречалось бы столько разных культур и народов, где говорили на сотнях языков и наречий, но понимали друг друга. Любой товар, малейшая прихоть: от запрещённого порошка — дурмана до меднокожих наложниц с другого материка. Изумительное оружие, тонкие ткани, благовония, странные люди, отравленное лезвие в бок… — в Лельи можно было найти все. Огромной сетью улочек раскинулась она, нежно обхватывая речной изгиб.

А ещё Лелья отличалась высокими крепостными стенами, большим воинским гарнизоном, славившимся особым мастерством и выучкой, и отрядом лучших магов, каждый из которых стоил сотни воинов. Торговая столица надежно защищала свои богатства и с суши, и с воды.

Но тварям безумной госпожи было все равно… Тёмная масса осадила город всего за несколько дней, и если бы оставалась хоть одна лазейка, защитники давно бежали от этого ужаса. Словно какой-то сумасшедший купец решил устроить под высокими белокаменными стенами выставку уродцев. Двухголовые монстры с птичьими клювами, покрытые чешуёй; огромные черные псы на шести лапах; змеевидные чудовища с крыльями и ядовитыми жалами на хвостах. Смрад гниения. Если не страх, то нечеловеческое отвращение, доводящее до рвоты. Безумие… даже самое извращенное создание не могло породить это. Только Бездна. И ощущая её дыхание, люди сходили с ума, превращаясь в бесполезные куски мяса. На место одной убитой твари приходила другая. Они могли ждать вечность, пока город тонет в отчаянье и кошмарах. Пока, поддаваясь панике, недавние друзья режут друг друга, надеясь найти успокоение в чертогах тихой госпожи.

На пятый день оставшиеся маги, выпив черной смерти, открыли ворота.

Лелья пала. Твари Бездны уничтожали всех, чуя людской страх даже в самых надежных убежищах. И шли дальше…

Не война — абсолютное уничтожение.

Но им некуда было спешить, их господин мог позволить себе растянуть агонию.

— Приветствую, Шарисс.

В большом овальном зеркале отразилась небольшая гостиная, выполненная в светлых тонах. Мягкие кресла с небольшими подушками, ворсистый ковёр, идеальный порядок, шкафы из редкого белого дерева. Могло показаться, что вся комната, от стен и потолков до вещей, покрыта тонким налетом изморози.

В прошлой жизни мне не нравилась эта слепая красота, теперь она ассоциировалась с холодом, снова проникающим внутрь — в сердце, в кости. Но сейчас холод не мог причинить боли. Резкий порыв ветра ворвался с той стороны в комнату, заставив огонь в камине нервно дернуться в сторону, а полупрозрачные занавеси вздуться пузырями. Секунда и наваждение исчезло. Снова растеклось тонкое тепло, которое едва поднимало температуру, не в силах согреть старые каменные стены и затаившуюся по углам память.

— Здравствуй, спаситель.

Сидящий в одном из кресел князь отложил на круглый столик большую книгу с объемным текстом, сделанным специально, чтобы чуткие пальцы Видящего могли различать знаки. Её плотный красный переплёт оказался единственным цветным пятном в белоснежном покое, словно кровавый след. Даже повязка на глазах князя поменяла привычный черный окрас на бесцветный — знак печали и покоя. Шарисс медленно повернул голову на звук моего голоса, смотря мимо зеркала. На губах Видящего появилась осторожная, доброжелательная улыбка.

— Сейчас ты скажешь, что ждал меня, не так ли? — я отпил горячего чая с ягодным привкусом, пытаясь согреться. В замке Эрика всегда царил холод. Совсем другой холод, нежели чем снаружи. Тот мороз был живым, колким… разве что ветер, приходящий с Ледяного океана, отдавал привкусом тлена.

— Да, ждал, — слепец вздохнул, — знал, что обязательно навестишь меня. Ты ведь не поверишь, если я скажу, что это было необходимо для мира? Может быть, для всей множественной вселенной. Жаль, я не могу показать тебе того, что вижу.

— Почему же не поверю? — постарался изобразить удивление, отыскав ассоциацию среди пыльных полок воспоминаний. — Поверю, если убедительно соврешь. Знаешь ли, ещё с прошлой жизни у меня сохранилась глупая привычка верить всему, что красиво говорят… Правда эта вера ничего не изменит.

Шарисс кивнул.

— Ты поймешь, спаситель. Обязательно поймешь. Как всегда в последний миг, чтобы ничего не успеть исправить, но знание придёт. Оно уже сейчас витает возле тебя. Да, я знал, что тебе потребуется поговорить со мной, но не смог увидеть: о чём? Тебе больше не нужны ответы, извинения, слова…

— Я хотел спросить, что ты чувствовал, отправляя наивного мальчишку на убой? Как это: видеть всё? Неужели тебя не мучили кошмары того, чему ты шаг за шагом позволял сбыться? Неужели служение старой пряхе настолько важно, что ты согласился довести ту игру до конца?

— Что я чувствовал… — эхом повторил князь, — на это сложно ответить. Ведь для этого я и родился — помогать исполнять предначертанные события. Кажется, я уже говорил это когда-то давно тому мальчику, но он, к сожалению, не запомнил. Сергей, хоть ты и изменился, всё равно продолжаешь оценивать окружающий мир с позиции человеческого подростка. Абсурд: палач с сознанием обиженного ребёнка. Воистину слепая госпожа любит неожиданные повороты! Да… ты ведь и сам знаешь, что игра далека от завершения. Она продлится даже после моей смерти. И после твоего ухода, спаситель, она не остановиться. Но нет, мне не снились кошмары — только свобода.

— Свобода для одного — рабство остальных.

— Совсем не обязательно. Это тоже человеческая логика. Свобода для всех возможна, просто тот единственный выход очень сложно найти, — князь повернул голову ещё чуть — чуть. Теперь могло показаться, что он смотрит мне прямо в глаза. Будто его направляла сама паучиха, спеша убедиться, что игра действительно продолжается, и она не ошиблась в своих расчётах.

— Я попытаюсь, — отпил ещё чая, — можете начинать готовиться к войне. Люди долго не протянут, Андриан уже несколько раз начинал переговоры. Скоро слуги мастера попробуют на прочность защиту вашего леса. Но это после того, как я завершу дела на человеческих землях, там ещё осталось, где развернуться. Так что время есть… Да, князь, знай, когда мы увидимся в следующий раз — я сорву с тебя эту чертову повязку, чтобы посмотреть в глаза старой пряхе. И даже смогу почувствовать удовольствие, обрекая тебя на смерть. Как ты когда-то обрек меня.

— Только ты остался жить, спаситель…

— Ошибаешься. Ответь ещё на один вопрос: почему ты продолжаешь называть меня спасителем даже теперь, зная, что я делаю, кем стал? Это лицемерно и некрасиво.

— Ты спаситель, Сергей. Это твоя сущность — она останется такой, в кого ты ни превратишься, кем ни попытаешься быть. Но, кажется, я уже сказал, что ты обязательно всё поймёшь…

— Пойму, и может быть, против твоих слов успею что-то исправить. До встречи.

Связь оборвалась резко, разбив зеркало. Я не стал его восстанавливать, рассматривая свое отражение, исказившееся в мутных осколках. Они медленно, словно в замедленной съёмке, падали на каменный пол, сверкая в тусклом свете камина, как драгоценности.

— Значит, всё-таки война, а не истребление? — Эрик, вышел из тени, отряхивая с плеч начавший таять снег. Последнее время он так же пристрастился проводить время на открытых площадках башен города. — Моя госпожа будет рада.

— Значит, война, — согласился, поднимаясь из кресла, — но не гарантирую, что твоя госпожа будет рада этой задумке.

— Нет, игрушка, не будет… Игра закончена, мальчики.

Услышав звонкий голос, я наклонил голову, чтобы никто не заметил моей странной усмешки. Алевтина сидела в том самом кресле, с которого я поднялся несколько секунд назад. Сейчас творец не выглядела хрупкой девочкой. Молодая женщина, сознание услужливо подсказало, что кроме всего прочего — женщина ослепительно красивая. Разве что этот бездушный взгляд, который портил все очарование и вызывал у меня ассоциацию с отвращением.

Алевтина вообще ассоциировалась у меня с редкой и ядовитой змеёй.

— Что тебя привело в эту скромную обитель, госпожа? — последнее слово далось без запинки и внутренних сомнений. Разве что постарался добавить немного иронии. Право слово, у Бездны не может быть господ — только слуги. Но вот догадывается ли об этом сама творец?

Я подал знак Эрику.

И мастер растворился в наплывающих тенях. Не зря же мы с Эриком трудились над пустотными щитами последние недели с тех пор, как Ирэн сыграла свою роль, «случайно» открыв Девеану моя тайну. Ничего удивительного… я не мог не ощутить, что с девочкой что-то не так, ведь с самого начала я ассоциировал её как свою Ирэн — взрослую женщину, узнавшую боль. И этот запах отчаянья я не смог бы перепутать ни с чем иным. Понять, что я не единственный помню прошлую жизнь, было уже несложно. А дальше оставалось только играть свои роли.

Стоящий за спинкой кресла надзиратель, различив более не скрываемые эмоции, только сильнее нахмурился, сверля меня тяжёлым взглядом.

— Ты и привёл, Сергей, — Алевтина лицемерно вздохнула, — Девеан принёс тревожные вести, и мне больно видеть подтверждение им.

— Каменное сердце не может болеть, госпожа.

— Если бы это было правдой… — Алив пристально всматривалась в меня, словно надеялась отыскать чертовски важные ответы, — мне действительно больно, Сергей, что ты так бездарно использовал данный тебе шанс. Я ожидала других результатов, но вместо благородного мстителя, изучающего данные ему силы, вижу наглого щенка, убивающего невиновных людей. И этот щенок, проигнорировав щедрые дары, призвал то, что было заперто Поколением нечеловеческой ценой…

— Сколько пафоса! Ты сама дала мне свободу действий, госпожа. И я распорядился ей так, как посчитал нужным.

Творец покачала головой, повернувшись к Девеану.

— Кажется, я просила тебя проследить, чтобы эмоции не нашли лазейку раньше времени? — в её интонациях прозвучало точно отмеренное раздражение.

— Простите, Великая, — с презрением произнес Девеан последнее слово.

Кажется, Алевтина коллекционирует диковинки, не задумываясь о том, что когда-нибудь одна из них всадит отравленный Бездной нож в сердце творцу или, скорее, в спину.

— О наказании мы поговорим позже. А ты, Сергей, собирайся. Свобода действий закончилась, раз ты решил поиграть с тем, чего не понимаешь. Предателям ты отомстил, так что свои условия сделки я выполнила, — женщина поднялась из кресла, оправляя короткое светлое платье и зябко ежась от прикосновений игл холода. — Я разрываю договор…

Струна лопнула.

И совершенно неожиданно я понял, что мне по — настоящему хочется рассмеяться: двух слов хватило, чтобы уничтожить последний барьер, поставленный самой Алевтиной, о котором я даже не подозревал. Слияние с чужой сущностью состоялось. Кажется, творец сама не поняла, какой подарок сделала мне.

— Да, Сергей, — женщина расценила мою гримасу по — своему, — нужно всегда слушать условия, а не слепо соглашаться… я ведь сказала, что у меня будет право остановить тебя? Твои действия ставят существование этого мира под угрозу, а значит.

— Это значит, что ты, госпожа, разорвала бы договор в любом случае, отыскав какую-нибудь ошибку — малейшую угрозу в моих действиях. Очень удобно: заключать подобные договоры. Но я понимаю, игрушка, подобная мне, большая редкость и должна храниться под стеклянным колпаком и контролироваться любыми способами. Ты показала, насколько я действительно тебе нужен. Ведь кроме контроля, коллекционеры ужасно опасаются повредить дорогую вещь. Напрасно ты выдала этот досадный страх, я не пойду с тобой, госпожа.

Последнее слово выделил нарочно.

Развернувшись, я вышел из комнаты и, вступив в первую тень, переместился в большой зал. Можно сказать, отступил на заранее заготовленные позиции. Эрик уже ждал меня. Он сидел на последней ступеньке лестницы, разглядывая начерченную на полу правильную геометрическую фигуру. Её грани тускло мигали в полумраке громады, вытесанной в скале, которой и являлась главная башня замка — города. Тьма казалась осязаемой, живой. Она с предвкушением ожидала того, что должно было произойти.

Эрик провел последнюю линию и положил рядом с собой кисточку, испачканную бордовой краской. Мастер не был ни капли расстроен тем, что война всех со всеми откладывалась на неопределённый срок. Новый персонаж занял его внимание полностью и интересовал куда сильнее старшего народа и грязных людских городов.

— Скажи, ты уверен в том, что собираешься сделать? — он посмотрел мне в глаза.

— Абсолютно. Против?

— Просто я считаю, что это может получиться некрасиво, — мастер поднялся на ноги и быстро обошел свое творение, — слишком быстро. Всего несколько недель, как ты расправился с проводниками, и все это время ничего не происходило. Мы разговаривали, наблюдали за уничтожением очередного города, играли, разговаривали… Ещё эта девчонка. И опять разговоры. Холод. Этого времени словно уже нет. И не было. Оно выпало из общей канвы. Странно.

— Может быть, и к лучшему. Что-то должно оставаться только внутри тебя. Что-то скучно — обыденное, важное только для самого человека. Я постараюсь, чтобы все вышло именно так, как надо, мастер. Не стоит растягивать то, что можешь не успеть довести до конца.

— О да! — Алевтина выглядела рассерженной. Чуть — чуть. Ровно настолько, чтобы гримаса недовольства не портила кукольного личика великого творца. — Например, сейчас произойдет вот что: ты извинишься за свою последнюю фразу, после чего пойдёшь за мной. Я говорила, что люблю строптивые игрушки, но, кажется, забыла добавить, что всё равно им следует знать своё место. Второй раз просить не буду. Идём…

Девеан покачал головой. Кажется, надзиратель уже жалел о секундном порыве. Впрочем, что только не делают существа, обладающие недостатком души, подчиняясь коротким вспышкам эмоций. Сколько глупости, сколько ошибок. Боль, которую они причиняют в первую очередь себе и своим близким.

Ты ведь волнуешься об Ирэн, да, Девеан?

Мужчина отвел взгляд.

— Ты много чего забыла добавить и сказать, госпожа, — я улыбнулся Алевтине, — но сейчас ответы уже не нужны, опоздала… и заблуждаешься, если думаешь, что сможешь отнять моё право мести. Иди в Бездну, Великая.

Не дослушав, творец ударила. Без предупреждения, подготовки, каких-либо пассов или слов. В мгновения сформированная силовая волна, накрыла меня с головой и… исчезла в пустоте, не причинив вреда. Я глубоко вдохнул, ощущая, как Бездна, получившая пищу, ворочается в груди, предупреждая о том, что ещё немного, и я перестану её контролировать. Потерпи, не все гости в сборе. Нужно подождать.

— Что теперь?

— Интерес — ссно, — прошипела женщина, щурясь от удовольствия, — теперь мы поиграем, моя драгоценная кукла…

Меж её скрюченных пальцев замелькали разряды молний. Черты лица творца поплыли, словно в секунды Алевтина сменяла сотни и тысячи масок. Да, ей действительно было интересно. За несколько секунд от концентрации силы творца воздух нагрелся в зале настолько, что даже Бездна не смогла продолжать поддерживать комфортную для физического тела среду внутри барьера.

А вот остальным пришлось туго. Ворвавшуюся в зал Ирэн прикрыл Девеан, вокруг Эрика кружился хоровод снежинок. Я продолжал неподвижно стоять на одном месте, наблюдая за танцем Алевтины. Огонь, молнии, воздух — чистая несформированная сила, творец методично била по кокону пустоты, стараясь нащупать слабые места. Женщина мгновенно перемещалась с места на место, то приближаясь ко мне, то возникая в конце зала. Изучала игрушку, стараясь рассмотреть во всех подробностях, запечатлеть в памяти до последнего штриха, найти ошибку в моих расчетах, крошечную трещину. Но пустота была идеальна.

В какой-то момент глаза творца полыхнули желтым цветом, растворив точки зрачков в расплавленном золоте. И на мгновение мне показалось, что за спиной женщины сформировалась призрачная фигура. Мужчина с печальными серыми глазами осторожно обнял Алевтину за плечи… И в этот момент на меня обрушилась такая сила, что я почти услышал, как трещит барьер, продавливаясь под натиском невиданной мощи творца. Пришлось поднять руки на уровень лица, скрестив их — так было удобнее удерживать кокон, который оплавлялся в яростных языках пламени.

Бездна, словно копируя привидевшуюся мне тень, сформировав образ уже знакомой женщины, прижалась ко мне со спины. Ледяное дыхание коснулась затылка, тонкие пальчики пробежались вдоль позвоночника, легкими нажатиями снимая напряжение.

— Держись, носитель. Ты пока ещё нужен. Так и будешь стоять? Ну же…

И тогда я резко развёл руками, освобождая пустоту. Не волна, не сила — абсолютное Ничто, приняв форму Зверя, вырвалось из меня, растворяя окружающую действительность. Девеан с рыком, прижав к себе вскрикнувшую от ужаса девочку, переместился за спину своей госпоже. По разлившемуся в зале запаху крови я понял, что пустота успела задеть надзирателя. Эрик, также защищенный Бездной, приглушенно засмеялся, представляя, что должно было вот — вот случиться.

Только Алевтина даже не моргнула. Фигура за её спиной прикрыла женщине лицо, но сквозь призрачные ладони я видел прищуренные нечеловеческие глаза, в которых застыло непонятное торжество. Словно Алевтина не понимала, что через секунду её не станет. Бездна прикоснулась к творцу и подобно воде омыла её, растворяя одежду, но более ничего не трогая. Не причиняя вреда.

И Ничто исчезло…

Алевтина переступила с ноги на ногу, словно в первый раз ощущая свою наготу. Тусклый свет зала превращал женщину в дивную скульптуру, которую не могли создать руки человека. Высокая аккуратная грудь, соблазнительный изгиб бедер… не думаю, что во всей множественной вселенной нашелся бы хоть один мужчина, оставшийся равнодушным.

— Они близко, — шепнула на ухо Бездна, растворяясь в тенях.

Но укрепить щиты я не успел.

— Однако, рыжая, ты умеешь развлекаться! — раздавшийся голос был спокойным, даже усталым.

Они медленно появлялись из воздуха, замирая в нескольких шагах от обнаженной Алевтины. Молодые мужчины и женщины, одетые с иголочки. Красивые, словно кукольные, поддельные лица, идеальные фигуры, одинаково пустые глаза.

Только одна из них посмела выйти вперёд Великой. Она отличалась от остальных творцов так же, как волчица отличается от брехливых дворняг. Именно эта женщина заговорила с Алевтиной, искривив уродливое лицо в гримасе интереса. И спокойный, живой голос никак не подходил безобразной внешности творца. Глубоко запавшие глаза с тёмными кругами, тонкие губы, шрам, пересекающий левую бровь, свисающие паклей волосы, рваная одежда, подчеркивающая дистрофическую худобу. И глаза — не пустые, как у остальных, а безумные.

Сила этой женщины была сродни Бездне.

Алевтина улыбнулась, сделала легкое движение ладонью, создав из воздуха полупрозрачную зелёную ткань, укрывшую её тело ниспадающей тонкими складками туникой.

— Да, Убийца, в отличие от тебя, я умею… — согласилась она, и тихая фраза была похожа на странно — знакомую отговорку школьницы, которая, не зная, как можно выиграть спор, признаёт поражение, пытаясь одновременно и подколоть соперницу и показать свою «взрослость» отказом от полемики.

— Но это не повод освобождать Хаос, — из ряда творцов выступил незнакомый мне мужчина. У него были усталый двуцветные глаза, несимметричное лицо и страшный шрам на горле, будто бы кто-то пытался отрезать ему голову: — Твоя игрушка нарушила правило, ты должна уничтожить её, — и с легким промедлением, словно вспомнив, что они не одни, добавил: — Великая…

— Уничтожить? — лицемерно удивилась безумная женщина, медленно приближаясь ко мне. Она хромала, с трудом заставляя переступать подламывающиеся ноги. — Не наигравшись? Ксанрд, ты слишком суров, этот милый мальчик не сможет причинить вреда. Вечно нашей рыжей врушке достаются лучшие игрушки… — притворно вздохнула она, проводя по барьеру пустоты длинным ногтём.

Моё сознание странно отрешилось от всего, словно утратило своё внутреннее «я». Происходящее никак не анализировалось или оценивалось, только воспринималось на уровне зрения и слуха, тут же стираясь из памяти.

— Мы не можем проигнорировать Бездну, которая в любой момент вырвется на свободу в сердце множественной вселенной, — казалось, что это был голос не кого-то одного, а всех творцов, ставших в один миг чем-то единым, цельным. Голос доносился из невообразимой дали и был наполнен странной печалью и всеобъемлющим пониманием.

Алевтина наклонила голову, позволяя пышным кудрям закрыть её лицо, чтобы никто не увидел отразившихся на нем эмоций.

— Это моя игрушка. И я контролирую её. Никто не посмеет сломать… — плечи творца мелко подрагивали, будто бы от смеха, — У вас просто ничего не получится!

— Решение принято, Великая. Поколение выбрало… — лишенный эмоциональной окраски голос, более походил на быстрый импульс, впечатывающий слова в сознание, но никак не передающий их звуком.

— Вето!

— Поколение выбрало… — эхо: — Хаос не должен прорваться.

Как же просто эти творцы распоряжались чужими жизнями и судьбами. Наверное, они уже перестали понимать, что играют с настоящими людьми, а не куклами. Может, в психике этих мужчин и женщин что-то сломалось, а может они уже были такими.

Я наклонил голову. Что нам делать, милая? Бездна ухмыльнулась, она прекрасно знала весь сценарий этой странной пьесы. Продолжим? Алевтина встретилась со мной взглядом и кивнула, словно согласившись с этими мыслями.

— В таком случае, исполняйте приговор сами, — повернувшись ко мне спиной, приказала она другим творцам.

Переместившись в конец зала к Девеану, который все ещё закрывал собой Ирэн, Алевтина замерла, скрестив руки под грудью. Лицо женщины стало непроницаемой маской, будто в этот момент её сознание унеслось далеко — далеко, за грани множественной вселенной. Меня уже взять в кольцо. Пятеро творцов, заключив в правильную окружность контур нашего с Эриком изобретения, хмуро вглядывались мне в лицо, будто бы не хотели нападать первыми. Выжидали подходящий момент. И тихо прощупывали барьер пустоты, который надежно оберегал меня. Тонкие щупы их силы испуганно сжимались, приближаясь к холоду Бездны.

Я повернулся к Алевтине. Прежде чем начать завершающую часть этого спектакля, необходимо было что-то сказать. Несколько слов.

Все действующие лица заняли свои места, зрители замерли в ожидании развязки…

— Госпожа, ты отобрала у меня то, ради чего я и согласился на сделку. Думаешь, мне хватит нескольких смертей? Считаешь, это равноценный обмен? Нет, госпожа… Ты поступила нечестно. А это значит, что я сам возьму то, что мне причитается. Силой.

Пафосно, конечно. Но хоть так.

Бездна чуть приподняла меня над тёмным мраморным полом, перенося из реальности в пустоту междумирья. Нечеловеческий холод. Ничто, нигде, никогда… И только внизу среди абсолютной пустоты, оберегаемая тонким коконом силы неизвестного мне творца, сияла крошечная искра реальности. И ещё… ещё… — то тут, то там вспыхивали в сером Ничто зернышки миров. Рассыпанные по множественной вселенной и связанные между собой, словно драгоценные бусины на дорогом многоярусном ожерелье. Одни то пылали яростным красным светом, то угасали, напоминая угли костра, другие наполняли пространство умиротворяющим спокойствием фиолетово — синих тонов, третьи были похожи на миниатюрные вселенные — гроздья жемчужин, нанизанных на тончайшие нити силы в целые системы реальностей. Чернильными кляксами расползались черные дыры проходов…

Они думали, что я пытался сбежать, спрятаться…

Даже отсюда мне были видны странные улыбки вечных детей, считающих, что пришло время для великой охоты. Творцы планировали новую, занимательную погоню, в которой в роли жертвы должен был выступать я. Их желания, страсть, жажда чужой боли сплетались в поток отвратительной уверенности в своей безнаказанности, в своём абсолютном всесилии. Они не видели во мне угрозы. Этим детям хотелось просто развлечься. Отнять у Алевтины новую игрушку, хоть в чем-то показать своё превосходство — так стая шакалов кидается на льва, стоит только тому проявить секундную слабость.

Что ж…

Как пожелаете, господа.

Я закрыл глаза, пытаясь ощутить окружающее меня ничто. Пустоту. Сердце билось ровно — ровно; внутри кокона заботливая Бездна продолжала создавать так необходимый смертному телу воздух. Всё просто. Сейчас, когда она перестанет нуждаться в проводнике, меня должно не стать.

— Я отпускаю тебя, — кажется, даже не сказал это — просто подумал.

Тонким щупальцем пустоты Бездна потянулась к переливающейся всеми цветами защитной оболочке мира. Нет, милая, так не получится… Смотри, я оставил для тебя узкий канал того плетения, которое нарисовал Эрик. Иначе ты не сможешь ворваться в мир. Проявить себя по — настоящему, а не показывать те фокусы, что я разыгрывал до этого. Одно дело, когда сила убивает, другое, когда она стирает реальность, не оставляя ничего…

И Бездна послушала меня. Вместо того, чтобы, получив свободу и прорвав смертную оболочку, сдерживающую её, кинуться пожирать столь щедро предложенный ей мир, она добровольно признала меня своим проводником. Почувствовав, предложила разделить месть вместе с ней: вопреки всем планам, продолжить существование, доведя дело до конца.

— У нас ещё много не законченных дел, чтобы расстаться просто так. Да?

Творцы не поняли, что произошло, когда первое щупальце, проникнув в реальность, растеклось по мраморному полу, растворяя его. За ним следующее, ещё одно, ещё. Пустота размывала тонкий канал связи, сильнее расширяя проход в уже обречённый мир. Кажется, кто-то из творцов закричал, приказывая укрепить щиты, но было уже поздно. Уверенность в своем всесилии снова сыграла злую шутку.

Новые и новые щупальца, вырываясь из моего сердца, окружали сферу мира, продавливая её, все сильнее истончая сияющую оболочку. Тонкие нити пустоты, превращаясь в плотные потоки, накрывали собой мир. И все исчезало. Бездна словно ластиком, скупыми движениями стирала карандашные линии неудачного наброска. Бережно водя по исчерканному листу реальности, она легко удаляла лишние детали. Леса, реки, пыльные дороги, дома… Реальность серела, растворяясь в нахлынувшей пустоте. Я видел, как бесцветным песком рассыпались города, укрытые волной силы, как отчаянно метались точки людей, превращаясь в размытые контуры и стираясь из памяти слепой госпожи. Мольбы, крики. Люди не понимали, за что их наказывают и неистово молились своим госпожам о прощении.

Пустота обрывала слова.

Потом я ощутил сопротивление. Творцы, сбросив маски, пытались достать меня, дотянуться, спасти хоть что-то, заключая ещё живые кусочки мира в маленькие подобия сфер. Но пустоту, прорвавшую последние заслоны, это не могло остановить. Она сдавливала, сминала, словно картон силовые барьеры, уничтожая все.

Я видел, как, замерев на пороге своего дома, Далик смотрит на приближающееся Ничто. Ладонь касается тонких перил, увитых диким виноградом, а он улыбается. Изгнанник Руин, не обращая внимания на мечущихся людей, допивает вино из только что подобранной бутылки… — в этом мире мы так и не успели пересечься с некогда высокомерным полукровкой. Лица — сотни знакомых лиц, перекошенных ужасом, уже отмеченных тихой госпожой. Я смотрел, как Бездна размывает города, забирая всех: мужчин, женщин, детей. Стирает надежды, слёзы, воспоминания, боль. Каждая ниточка, каждая волна Бездны была мной. Я сам был Бездной. Мертвенно — белый Девеан, обнимающий Ирэн в попытке выдернуть девочку из агонизирующего мира. Мальчик, прижавшийся к матери. В отчаянье вскрывающий себе горло мужчина. Пытающиеся все исправить творцы. Мертвый старик, которого затоптала мечущаяся толпа. Алевтина, равнодушно наблюдающая за страшным судом.

Разделившись на миллиарды частей, я сам стирал из памяти вселенной этот мир, заглядывая в глаза умирающим людям, забирая из души. И в тот момент, когда последняя волна накрыла светлый лес, я услышал смех старшего князя. Он знал, что так будет. Всегда знал. Проживая тысячи жизней, сплетая нити вероятностей, повторяя одно и то же и проходя весь путь, шаг за шагом шел к этому дню. И искреннее радовался, что он, наконец, настал…

Ещё одна правда из сказок тихой госпожи. Предавший мир недостоин существования — он превращается в опухоль на теле множественной вселенной, которую необходимо устранить любой ценой. Все эти люди оказались обречены многие жизни назад, предав того, что спас их. Не делом, не мыслью… — слепой верой и бездушием.

Теперь это обратилось против них, превращая в пыль, развеивая в Хаосе.

А слепец, с рождения обречённый на служение старой пряхе, всего лишь хотел свободы. От обречённого мира, от своей судьбы. Абсолютной свободы, которую нельзя получить, умерев — лишь исчезнув. И князь сделал все возможное, чтобы обрести эту свободу. Провёл блестящую партию, обманув саму прядильщицу судеб, сделал так, что случилось невозможное — он заключил Бездну в смертное тело. Тысячная доля процента? Но он добился своего, уничтожив обречённый мир и получив то, к чему так страстно стремился.

Захлёбываясь счастливым смехом, князь сорвал с себя белую повязку, заглянув мне в глаза. И в тот момент, когда Бездна встретилась со Знанием, я почти понял… Но пустота отступала, оставляя за собой Ничто. Ни пыли, ни праха, ни памяти, словно маленький мир никогда не существовал. Никогда не рождалась Ларин. Далик не обвинял меня в предательстве. Ирэн не плакала над телом нашей дочери. И тот невзрачный маленький человечек никогда не спрашивал у сломленного узника о его последних словах. Бездна снова свернулась в моей груди уютным комочком, как будто и не вырывалась на свободу.

И почему-то совсем не было больно.

— Теперь всё закончилось? — обернувшись, я увидел ту самую безобразную женщину. Она не участвовала в суете, переместившись в междумирье сразу за мной. И, кажется, успела искреннее насладиться короткой агонией реальности. Творец была близко — близко ко мне, но не пыталась напасть. Она наблюдала за другими из Поколения, которые успели в последние мгновения бросить умирающий мир. Сейчас они больше всего напоминали детей: растерянных, испуганных, которым нестерпимо хотелось заплакать и позвать маму.

— Да, — согласился, — теперь всё закончилось.

— И ты доволен? — насмешливо спросила творец, кружа около барьера пустоты.

— Не знаю… — я ответил честно — не видел смысла во лжи.

— Но если всё закончилось, почему ты ещё здесь?

— Уже нет.

Повинуясь легкому движению руки, барьер исчез, растворяя опору, выдавливая из легких последние глотки воздуха. Бездна не успела отреагировать, как вмиг собравшиеся творцы атаковали меня, снова став один целым. Только сердце продолжало биться также ровно, ушла потребность в воздухе, а смертельная для человеческого тела пустота казалась дивным вином. И вся мощь всесильных детей творца растворилась, соприкоснувшись со мной. Женщина расхохоталась. Ей вторил звонкий смех Алевтины. Над кем они смеялись? Над своим Поколением? Или надо мной?

— Нельзя уничтожить то, что не существует. Сергей, ты не умрешь — тебя уже нет. Неужели ты так и не понял, что это не просто красивое выражение? Это действительность. Там, где ты стоишь — пустота. Нельзя стать Бездной, можно только отдать себя ей, слиться с ней… Некогда подобное уже произошло: нам удалось одержать победу. Нужно всего лишь немного времени.

— Тогда, что дальше?

— Небольшая подлость, — просто призналась Алевтина так, будто сообщила погоду на завтра: — Я решила подстраховаться и перетянула себе козырь. Твой мастер изменил последний знак. Секундное воздействие. Да.

Безумная женщина отступила на шаг, позволяя Алив приблизиться ко мне.

— Сладких снов, мой мальчик… и до скорой встречи на твоей казни.

Её глаза снова полыхнули расплавленным золотом. Тонкие пальчики дотронулись до моей груди. Тень, что стояла за спиной творца, сформировав силуэт мужчины, прошептала несколько слов, которые я не успел разобрать…

— Бессмысленно… — Ирэн подняла голову и попыталась улыбнуться. Мертвая улыбка на восковом лице — маске. — Все-таки время сказало правильно — мне не стоило просить об этом, о новой жизни. Зачем? Скажи, Девеан, что я пыталась изменить? Что? Думала, что знаю ответ, но я ошиблась.

Надзиратель осторожно коснулся плеча Ирэн, не в силах придумать, что можно сказать, как успокоить.

— Я не надеялась, что можно будет хоть что-нибудь исправить. Просто быть рядом с ним: видеть его, прикасаться, отдать часть своей души — нам бы вполне хватило её. Одной на двоих. Но ему это было не нужно… не нужна душа. Теперь мне кажется, что он именно к этому и шел всю жизнь — все свои жизни. Этого и добивался; просто не мог признаться даже себе. Я ведь это понимала, чувствовала, только верить не хотела. Всё надеялась, что может быть каким-то чудом смогу его удержать. Но мне не дали даже попробовать. Крошечный клочок времени… смешно, он не позволил приблизиться к себе. Я ошиблась, не стоило возвращаться в жизнь. Там, в безвременье, мне не было бы так больно.

— Я уже говорил, что не могу судить тебя и объяснять, что правильно, а что нет. Ты сделала свой выбор, потому что любишь… — заметил Девеан, — и он любил, просто забыл об этом.

— Нет, Девеан! — Ирэн неожиданно рассмеялась: отчаянно и страшно. — Он не любил. Никогда не любил. Может быть, чувствовал привязанность или симпатию, или же Серег по — настоящему верил, что любит меня. Заставил себя поверить в это, забыв, что ему просто некуда было пойти, некому рассказать о своей боли, а рядом оказалась я — до беспамятства влюблённая в спасителя девочка. Наверное, он смог внушить себе, что это лучший выход: дом, семья, та, которая пожалеет и поймет, а любовь — это не обязательное условие. А потом его стало все тяготить. Так, что он решил за двоих, даже не спросив меня. Подумал, что я тоже больше ничего не чувствую. Ещё в том мире… Бездна, Девеан, он уже тогда стремился избавиться от чувств — вырвать их с корнем. Я помню… помню… все помню.

Она обхватила свои колени худыми руками, повторяя и повторяя это слово: «помню». Девеан сидел рядом, рассматривая свои ладони. Он умел убивать, сражаться, делать это красиво, чтобы угодить публике и своей госпоже. Он даже научился подчиняться. Но сидеть и слушать тихие слова о прошлом — было выше его сил.

— И я не люблю, — Ирэн снова улыбнулась, теперь уже искренне. — Я поняла это Девеан, когда посмотрела в глаза Ничто. Осознала, что не смогу последовать за ним в Бездну. Я шла к ней все это время, уговаривая себя, что вдвоем падать на дно будет проще — не так больно; что должна это сделать — мой путь и судьба — быть с Серегом всегда. Я поклялась… в болезни, в безумии. Но сейчас, когда остался последний шаг, поняла, что не сделаю этого. Нет, я не боюсь, просто не хочу. Хватит. Он ведь собирался убить меня. И неважно, что в тот момент Серег даже не думал о маленькой глупой девочке Ирэн, сосредоточившись на уничтожении целого мира. Можно понять, но принять — нет. В прошлом я держалась за привычную жизнь, Девеан. Думала, если всё время повторять себе, что это сложный период, проблемы, давящее небо: я поверю и снова смогу полюбить. Так же, как и Серег, пыталась себя убедить, что ещё могу чувствовать. Повторяла и повторяла, что дочь поможет нам снова сблизиться. Но нельзя вернуть то, чего не было. А Серег… он понял это намного быстрее. Он видел то, что не замечала я. Теперь он разучился видеть и понимать. Зачем ты спас меня?

Мужчина промолчал, продолжая разглядывать свои руки. Что может сделать обычная игрушка? Слишком мало, даже несмотря на то, что родители вместе с жизнью подарили Девеану достаточно силы. Но Алив умела быть предусмотрительной, запечатав их большую часть и оставив надзирателю лишь то, без чего он бы превратился в бесполезную сломанную вещь.

…Тогда он уже вырвался из умирающего мира — творец не забыла про своего слугу, переместив его в междумирье в защитный кокон. Она даже спасла тёмного мастера. А Ирэн осталась внизу. И спокойно смотрела на пустоту, которая растворяла окружающую действительность. Никто не скажет, каких усилий стоило Девеану вытянуть Ирэн. Может, это неистовая молитва Единому творцу, а не его жалким подобиям? Мужчина плохо запомнил тот миг, разве что раздирающая тело боль отрезвила его, оставив уверенность, что сейчас сам Девеан провалится в умирающий мир. Но потом пришла странная лёгкость, а Ирэн тихо всхлипывала в его объятиях.

Печать, сковывающая его силы и заставляющая подчиняться Алевтине, исчезла. Но вот об этом Девеан решил молчать.

Пока…

— Скажи, он ведь умер, да? Она убила Серега? Теперь я могу просто жить: без страха и боли. Я отдала все долги? Как же боюсь, что он вернётся…

Девеан, наконец, смог пересилить себя и взглянуть в глаза девушке. Надежда, недоверие, тоска, страх. Возраст. Теперь Ирэн не пряталась, не пыталась играть. Из юной девочки на надзирателя смотрела взрослая женщина, пережившая слишком много и поседевшая до срока. И это было страшно.

— Ты никому ничего не должна, и никогда не была.

Тонкие пальчики дотронулись до щеки Девеана, прочертили линию до шеи, вернулись к губам.

— Я уже говорил, что не стоит этого делать. Мне неприятно…

— Что я представляю на твоём месте другого мужчину? — подсказала Ирэн, — Забудь, Девеан… прошу, забудь. И я забуду.

И почему-то он так и не смог найти причину, чтобы и в этот раз прервать поцелуй. Может быть, надзиратель совершал ошибку, но Бездна! — как он устал бежать от нормальной жизни, прошлого… пришла пора остановиться, чтобы не упустить хоть кусочек любви.

И отказываться от рыжего счастья он не собирался.

Сверху клубилась нечто, похожее на тьму, но другое. Не та густота, не тот благородный оттенок, словно подкрашенный туман. Он начинался высоко — высоко надо моей головой, полностью скрывая потолок зала, если тот, конечно, был. Под спиной чувствовались холодные жесткие камни, пахло снегом — как зимой, когда выходишь в метель и ощущаешь странную ледяную свежесть.

Я очнулся, осознав, что они ничего не могут со мной сделать. Одно дело заточить в междумирье невоплощенную пустоту. Теоретически это было возможно. Творцы уже сталкивались с Бездной. Но совсем другое дело пересечься с её воплощением. Пока Ничто сковано внутри сердца своего носителя, слуга представляет собой обычное смертное тело: порежешь палец — закапает кровь, от удара появится синяк. Ему необходима пища, вода, воздух… Но если упустить мгновение: позволить разорвать цепи, может случиться непоправимое. Да. Кажется, я говорил — один шанс из тысячи, даже из миллиона: вместо того, чтобы уничтожить своего носителя, Бездна отразит его и примет. Но Алевтина сама уничтожила последний барьер, который сковывал пустоту у моего сердца. Вы ведь слышали фразу: когда ты смотришь в Бездну, она смотри в тебя? Все просто. От человека останется оболочка — внутри больше не бьётся сердце, не работают другие органы. Их больше нет, только пустота: миниатюрная Бездна — канал, который связывает её с межреальностью, где и обитает Ничто.

Совсем недавно меня ещё можно было просто убить, как любого другого человека. Я ощущал физический дискомфорт, температуру, мог пораниться. Но Великая мать допустила ошибку.

Кто я теперь?

Ни мальчик Серёжа из мира Земли, ни лорд — спаситель Серег. Никто.

Пустое место. Пятно на полу можно вымыть, сор смести, жвачку отскоблить, можно даже заменить паркет, перестелить ковер, поставить на это место стул. Но стул останется стулом, и когда вы его уберете, там по — прежнему будет пустое место.

И творцы ничего не могли со мной сделать.

Я лежал в правильном круге четырех метров в диаметре, начертанном густой кровью. Они не связали мне руки, не попытались обездвижить как-либо ещё. Просто бросили, как сломанную куклу под пресс — вот только механизм сломался в последний момент. И никто не знал, что же нужно делать.

Кроме меня.

— Ты хорошо поработал, — Бездна наконец-то заметила, что я пришел в себя. Она сидела рядом и, улыбаясь, наблюдала за попытками творцов. Раз от раза. — Глупцы. Они притащили тебя на Землю. Именно туда, куда нам и нужно было попасть. Ну что, повторим конец света для этого мира?

Она верила в свою абсолютную победу. И была права. Разве что, немного подстраховываясь, пока я не исполню её желание, продолжала держать вокруг своей игрушки тонкий пустотный кокон.

— Не хочу сюрпризов, подобных тому, что устроил твой тёмный мастер. Это чуть не стало финалом! Только подумать, упустить такую мелочь — последний штрих. Хорошо, что она опять ошиблась. Ну же?

— Подожди. Ты ждала столько тысячелетий, неужели пара минут что-нибудь решат?

Я медленно поднялся на ноги, огляделся. Огромная площадка также круглая. Что-то подсказывало мне, что круг был не просто правильным, а идеальным до последнего миллиметра. С одной стороны площадка заканчивалась странной завесой, состоящей из искрящейся и переливающейся всевозможными цветами массы. На её поверхности то вздувались готовые лопнуть, но не лопающиеся, плотные пузыри, то образовывались впадины, то в смешении красок мелькали гигантские лица, пристально рассматривающие меня.

Встретившись взглядом с пустыми провалами глазниц, заполненных красным светом, я поспешил отвернуться к другой стороне. Оставшуюся часть площадки окружали огромные колонны, соединённые на высоте десятка метров изогнутыми дугами. И изморозь. Она покрывала колонны, пол, обрываясь в нескольких шагах от искрящейся завесы. А за колоннами клубился все тот же тёмный туман, оставляющий ощущение, что зал бесконечен.

Творцы стояли около завесы. Злые лица со следами отчаянья. Они смотрели на меня так, как загнанная дичь смотрит на хищника, думали, что сейчас им придётся сражаться за собственные шкуры. Разве что та странная безумная женщина стояла в стороне от остальных и криво улыбалась. И среди творцов не было Алевтины. Пресветлая мать опаздывала на казнь.

Значит, время ещё было.

Я создал тонкую нить пустоты, осторожно пробивая себе путь в Земную реальность. Здесь защита была совсем иной. Творцы постарались на славу, оберегая свой дом. Словно подарок, который оборачивают в несколько слоев яркой бумаги, они завернули драгоценный мир в сотни барьеров.

Нужное мне существо нашлось быстро. Сидящий за столом библиотеки и уныло разглядывающий огромную стопку книг тридцатилетний мужчина был слишком похож на Девеана. Точнее, надзиратель оказался точной копией библиотечного гостя. Странно, но его облик все время плыл перед глазами, словно я видел не взрослого мужчину, а мальчишку — подростка с непонятными красно — черными волосами.

Однако больше времени мне не дали. Творцы, решив, что сейчас я начну разрушать их мир, из последних сил ударили по мне. Барьер устоял, но отзвук нечеловеческой мощи всесильных существ, донесся и до Земли, несколько раз тряханув здание, в котором находился мужчина. И он безошибочно почувствовал пустоту.

— Просто не называй его Девеаном, договорились? — попросил я.

Мужчина судорожно кивнул.

Все.

И так ожидаемо именно в этот момент я, на грани, снова услышал знакомый мотив.

— Хочешь, я дам тебе душу?

— Мне не нужна душа, Единый. Спасибо.

Время остановилось. Я видел, как замерла начавшая вырисовываться в воздухе Алевтина, как остановилось движение цветной массы, в одну секунду превратившейся в просто странную стену. Он стоял напротив меня, все тот же странный ребёнок.

— Отказываешься? Но я действительно это могу…

— И именно потому, что я точно откажусь, ты предлагаешь мне ее. Что я сейчас стану делать с душой? Нет. Доведу эту игру до конца. Осталось совсем не много.

— Я знаю. Решил выполнить своё обещание и рассказать конец одной сказки.

— Мне уже рассказали. Даже две.

Единый улыбнулся.

— К этому мы вернёмся чуть позже. Ты в курсе, что только что создал самый забавный парадокс? Переплел две различные ветви реальности, скрепив их временем, которое в одном мире прошло несколько столетий назад, а в другой вероятности пока вообще может не наступить. Он ведь даже не подозревает, кого ему нельзя называть Девеаном.

— В курсе. Теперь Время будет вынуждено вырезать этот парадокс и заключить его в отдельную сферу. Девеан рассказал мне немного об этом. Именно то, что мне нужно. Ведь там, где случился один парадокс, появляется вероятность, что и второй сможет произойти совершенно случайно. Скажем, всесильная сущность не сумеет защитить смертное тело. Я всего лишь создал для этого условия, соблюдя все законы множественной вселенной.

— Не только, мальчик Сергей… не только это, — Единый создатель покачал головой и мечтательно прищурился, — ты только что сам дописал конец этой истории. Посмотри, этого ещё не случилось, но путь уже сформировался, и Время послушно заполняет новое русло. Ну же…

И я заглянул. В первый раз за все свои жизни я видел не опостылевшее прошлое, а ещё зыбкое, не определившееся до конца и такое странное будущее…

Мой дом.

Лешина комната. За окном поздняя осень, дождь тихо шелестит по карнизу.

Брат сидел, уткнувшись носом в монитор, и что-то читал.

Я встал у него за спиной и увидел строчки знакомого текста. Та книга, которую я оставил ему: моя жизнь. Видимо, он нашел папку совсем недавно, и успел дочитать лишь до середины, через каждые десять — двадцать минут, непонимающе спрашивая самого себя вслух: «Когда я успел это написать?!».

Он перевел курсор чуть ниже, и я вчитался в текст, словно заново знакомясь со своим прошлым. На белом вордовском листе оно казалось таким простым и нестрашным.

…И люди смеялись, веря в то, что теперь все будет хорошо.

Левая щека адски болела. Казалось, изящная половинка маски, которая должна была скрывать уродливую рабскую татуировку — шрам, была усыпана острыми иглами, беспощадно впивающимися в кожу. Рука на перевязи и плотно перебинтованный бок также оптимизма не добавляли. Что уж вспоминать о спине, которую целых два часа до бала натирали мазями, чтобы ещё не зажившие раны от пыток позволили мне поучаствовать в этом празднике. Хотя… какой праздник? — для остальных — да, бесспорно. Но только не для меня. Просто сделал работу. Очень грязную и гнусную работу. А как ещё можно назвать заказное убийство? И что, что „заказали“ тёмного мастера, сославшись на пророчество и неисчислимые несчастия, что он приносил этому миру. Как убийство не назови — суть останется прежней. Да и где были мои бравые друзья и защитники, пока два месяца меня резали на ленточки… и не только. Нет, не стоит вспоминать все это. Хватит. И так тошно.

Признаю. Я обиделся на друзей, что все это мне пришлось пройти одному. И трон мне не нужен. На совете, который должен состояться после бала, так и скажу. Пусть уж лучше Далик правит, а мы с Ирэн возьмём антидот и ко мне домой, к родителям и братишке. Как же я по ним скучаю! Только вот полечусь и сразу на Землю, ну их, эти спасательные миссии, лучше снова учиться пойду.

— Эй! — Ирэн выскочила, словно из мраморного пола в круговерти золотых блесток, осыпающихся с потолка. В руках девушка держала два бокала с игристым белым вином, один она подала мне: — Пей! — это прозвучало, как приказ. — Тебе просто необходимо расслабиться.

— Два месяца „расслаблялся“ — куда уж больше.

Всё равно пить мне пока нельзя. Старенький лекарь несколько раз повторил, что алкоголь плохо сочетается с теми настоями, которыми он меня отпаивал. Так что, осмотревшись, я ухватил пробегающего мимо слугу здоровой рукой и поставил бокал к нему на поднос. Мальчишка приглушенно пискнул, разглядев, кто оторвал его от работы и поспешно поклонился. Захотелось громко и грязно выругаться.

— Серег! Послушай меня. Мы устали от похорон. Всё устали — не только ты. Так дай людям развеяться, у нас слишком давно не было повода для праздника. И не ворчи, пожалуйста.

Красавица… какая же она красавица. И умница. Всегда говорит правильно — точно в цель бьёт. И в этом платье Ирэн выглядит совершенно очаровательно.

— Хорошо, — обхватив здоровой рукой тонкую талию, скованную синим шёлком, я закружил Ирэн, скользя по начищенному полу. Девушка звонко рассмеялась и утянула меня в круг танцующих. Пары уважительно расступились, оставляя нам самое лучшее место в центре зала, а музыканты, собравшись, заиграли очередной вальс.

— Ты выйдешь за меня? — нагнувшись к её маленькому ушку, прошептал я. Каждый достоин своего клочка тепла и света, а у меня моё персональное солнышко — Ирэн.

— Да! — ответ не замедлил себя ждать ни на секунду.

Боль кольнула где-то под сердцем, и на секунду счастье ушло. В конце зала, прислонивший к колонне стоял Эрик и улыбался, а потом поклонился. Танцующая пара скрыла его от моих глаз — секунда, видение растворилось.

— Серег? — встав на цыпочки, девушка легко прикоснулась своими губами к моим, словно и не поцелуй.

— Извини, больно, — как легко врать. — Всё в порядке, если хочешь — ещё один танец я продержусь.

— Уж нет! — Ирэн замерла, сложив изящные ручки на маленькой аккуратной груди. — Пойдём, присядем — отдохнёшь. Нужно, чтобы к свадьбе ты был абсолютно здоров!

— Обещаю.

И снова укол боли. Словно отзываясь на него, двери распахнулись, и в залу чинно промаршировал десяток гвардейцев. Я даже не удивился, когда капитан направился в мою сторону. Перед ним почтительно расходились люди, в глазах аристократов зажигался огонёк интереса: что новенького из сплетен подбросит им лорд — спаситель на этот раз?

— Господин Серег? — уточник широкоплечий мужчина в новенькой форме.

— Он самый, — я снял маску, почтительно поклонился, только вот улыбка вышла кривая из-за рабской татуировки, которая сковывала левую половину лица. — Что-то случилось, капитан Лесте? — припомнил я род гвардейца.

— Мне очень неудобно перед вами, милорд, но совет просит вас немедленно явиться в малую залу для уточнения нескольких вопросов…

Но почему они прислали целых десять гвардейцев всего лишь для „уточнения нескольких вопросов“?

— Хорошо, конечно же, я пройду с вами. Но что за вопросы, нельзя ли узнать? — на всякий случай спросил я. Готовым надо быть ко всему, вплоть до появления нового тёмного мастера. Бездна! Но всё-таки причём здесь охрана?

Капитан замялся ещё больше, похоже, он предпочитал объяснить все за дверями, а не на публике, однако моё упрямство…

— Милорд, все надеются, что это досадное недоразумение, но вас… вас обвиняют в предательстве!

Что? Ирэн больно вцепилась в ещё незажившую руку, по залу волнами расходился пораженный шепот. Нет, такого просто не может быть! Просто очередная шутка Далика, черт его задери! Лесте сделал шаг, чтобы взять меня под руку и вывести из зала. Сработал рефлекс… глупый рефлекс, который появился в плену у Эрика и от которого никак не мог избавиться — одно движение и карточный домик рассыпался. Именно таким властным движением меня вытягивал из камеры Масиб, когда мастер разрешал ему развлекаться с пленником.

Сделал шаг назад, пригнувшись, словно приготовившись к прыжку.

— Я сам!

Стоящие рядом люди в ужасе попятились от своего спасителя — в серых глазах на секунду мелькнул багровый отблеск безумия…»

Девеан давно спал, а Ирэн лежала, подтянув острые коленки к животу, рассматривала пятнышко на простыни, слушала спокойное дыхание надзирателя и мяла в маленьких ручках край одеяла, словно хотела порвать ткань. Снова соврала… Бездна, как же ей надоела эта непонятная игра, эта странная роль.

Как же ей надоело врать!

Ещё немного и все изменится. Можно будет скинуть с себя маску, улыбнуться и просто жить. Если конечно, память не помешает. Она сделала всё именно так, как он ей сказал. Правильно? Больно…

А в сознании пестрой круговертью слова.

— …Вот теперь всё, как надо?

— Да, родная, ты все сделала правильно. Скоро он приведет Алевтину. Должен привести. А та наверняка успела подстраховаться, наверное, через Эрика. Что случилось, родная? Вот, возьми платок, вытри слезы. Я не передумаю, не пущу тебя. Не надо. Зачем тебе идти за мной в Бездну? Там холодно и нет ничего, кроме пустоты. Тебе дали второй шанс, родная, используй его. Живи.

— Нет… не хочу. Что я буду делать? Что скажу?

— Соврешь, родная. Мы все уже давно привыкли врать. А Девеан, он надежный. Он спасет тебя, а если нет — там тоже будет пустота. Не бойся ее. Скажи, что устала. Ты ведь устала, да? Вот видишь — это правда. Скажи, что больше не любишь меня, никогда не любила. Зачем мне твоя любовь? Я ничего не чувствую, а если ты пойдешь за мной, тоже разучишься и потеряешь смысл. Не надо. Скажи, что не хочешь идти за мной, что передумала. Соври, что боишься безумия. Да, я тоже всем лгу, даже себе. Это очень просто. Каждый раз получается все лучше и лучше. Девеан поверит. Тебе невозможно не верить. А еще скажи, что забудешь меня. Упрямая. Не мотай головой, забудешь. Все забудут. Только не называй свою дочь Эллин, хорошо? Не плачь… Пойдем. Надо подготовиться к последнему раунду.

Пойдем, родная. У нас ещё осталось немного времени…

Ирэн уткнулась носом в подушку, укусив её угол, чтобы не закричать. Но как же Серег был прав! Она до смерти боялась безумия и холода пустоты. И так хотела попробовать, какого это — жить нормально. Чтобы, засыпая под шум дождя рядом с любимым мужчиной, не думать, чем завтра кормить семью; не просыпаться от собственного крика, путаясь в слишком реальных кошмарах. Чтобы, встречаясь взглядами, не тонуть в чужом отчаянье. А по утрам слышать детский смех.

Теперь у неё будет все это. Кроме него… только маленький кусочек янтаря.

А Серег обязательно добьется своего, выиграет. И у творца, и у Бездны.

Только от этого знания еще сильнее хотелось кричать.

…Я не успел дочитать конец. Изображение поплыло, раздался скрип открывшегося окна и вежливый кашель. Алеша вскочил на ноги, схватив со стола ножницы. Но нападать гость не собирался. На подоконнике сидел тот самый странный мужчина из библиотеки. Сейчас он выглядел именно так, как в видении — мальчишка со смешными разноцветными волосами. Сложно было поверить, что это странное существо — будущий отец Девеана.

— Привет! — гость аккуратно сложил огромные черные крылья за спиной и спустился в комнату, — Прости, что так, но времени у меня мало. Решил должок отдать. Раз уж тётушка проговорилась, надо хоть кому-нибудь причинить добро. Ты как?

— Кто ты? — голос обрата охрип, а Леша беспомощно выставил перед собой бесполезные ножницы.

— Неважно, — парень одним движением приблизился к Леше и дотронулся до его лба, — всего лишь возвращаю потерянную память. Прощай! — и, помахав рукой, гость выпрыгнул из окна, в падении раскрывая полотна крыльев.

Но брат уже не обращал на него внимания, он рухнул на пол, сжимая голову руками.

— Это было по — настоящему… книга… Сережа, ты обманул меня. Что же делать?

Изображение снова поплыло, но я успел увидеть, как брат, словно получив неслышный ответ на свой вопрос, кинулся обратно к компьютеру, принявшись удалять фрагменты текста.

…И снова комната. И за окном опять осень, только ранняя — год прошел. И брат изменился: похудел, осунулся. Взгляд тоже изменился — холодный, жесткий. Леша прошел в комнату, неся в руках красиво упакованную посылку, сел на кровать. Несколько минут просто смотрел в одну точку, словно собирался с мыслями или пытался побороть что-то внутри себя. Потом порвал пакет, достав лежащие в нем книги. Подойдя к нему, я сел рядом, смотря, как Леша бережно перелистывает сероватые страницы. На последнюю упало несколько слез, и брат тут же отвернулся, злясь на самого себя за постыдную слабость.

Я же смотрел только на последнюю строчку:

«И люди смеялись, веря в то, что теперь все будет хорошо…».

Дальше текст обрывался.

— И не нужно, — улыбнулся Единый.

Вокруг меня снова оказался зал, замершие творцы, Бездна. Будущее ещё не произошло, но я знал, что все случится именно так.

— Сказки должны заканчиваться словами: «…и жили они долго и счастливо», на то они сказки. Не стоит переворачивать страницы и спрашивать, что же стало дальше. Нужно закрыть книгу и верить, что все было хорошо. Ты ведь знал, что так получится?

— Надеялся, что мне удастся провести собственную игру. Они не относились ко мне серьёзно. Интересная игрушка — все, что видели во мне. Безвольная, бездушная. Ошиблись, в который раз…

Единый покачал головой.

— Я знал, что ты откажешься от души… но даже если бы ты и согласился, я не смог бы вернуть тебе твою душу. Новую, запросто. Но не прежнюю. Ты так умело игрался словами, и пафосными фразами, но ничего и не понял. Хочешь я скажу тебе, почему ты не испытывал страха и так легко играл свою роль? Ты был уверен, что твоя душа осталась неприкосновенной и эта грязь не запятнает ее. А Ирэн так и не решилась сказать, что этой души нет. Ты умрешь, мальчик Сергей. И от тебя не останется ничего, так же как от того маленького мира, что ты разрушил. Тебя забудут. Творцы сделают все, чтобы вычеркнуть эту досадную ошибку из всех воспоминаний.

Я вздохнул, не став уточнять, что все понял давно. Если им приятнее думать о моих заблуждениях — так тому и быть. Эта маленькая вечность подходила к концу.

Вот — вот Единый создатель извинится, и Время вернет своему ходу резкость и неотвратимость.

— Книги хватит, спасибо. Знаешь, мне совсем не страшно. Прощай, Единый.

— Прощай, Сергей.

Бездна встрепенулась, словно смогла уловить, что пропустила что-то очень важное. Но я ничего ей не сказал, наблюдая, как в зале появляется Алевтина. Она сменила тунику на потертые джинсы и мужскую рубаху, будто пришла не на казнь носителя Бездны, а на встречу хороших друзей. В руке женщина держала чуть светящийся нож, даже из своего круга я чувствовал, что он пропитан силой Времени.

— Как мы любили и как умирали… — прошептал я запомнившуюся строчку.

Творец тем временем начала свою речь. Наверное, это нужно было сказать, хотя все оказалось понятно и без слов.

— Тебя нет, но когда-то и где-то ты существовал. Я ещё раз сотру твою жизнь. И ты по — настоящему превратишься в осколок пустоты, Сергей. Так надо. Это была очень плохая игра, прости. Ты приговариваешься к абсолютному развоплощению.

— Дура, — презрительно выплюнула Бездна, — всего-то надо чуть уплотнить барьер и превратить нож в пыль. Хорошо. Подождем, пока она не поймет, что этим нас не возьмешь, и приступай к разрушению Земли.

— Как скажешь, — согласился я.

В этот момент Пресветлая Алевтина отчаянно метнула нож.

Жестокие дети, которые были готовы до последнего защищать свой дом.

Всего лишь дети…

Я видел это в зелёных глазах Алив — сейчас они не были пустыми, в них читалась живая, настоящая тоска. Творец сама не верила, что у нее получится, но отчаянно попыталась победить… Ведь потом им бы пришлось решать, чью жизнь отдать ради моей смерти.

Не стоит, Великая, это слишком большая цена. Хватит одного гроша.

И пока Бездна не успела сделать хоть что-нибудь, я быстро прочертил на барьере небольшую трещину. Как раз напротив горла.

Чтобы наверняка.

Я еще успел услышать яростный крик Бездны и увидеть благодарную улыбку творца.

А потом меня не стало.

Конец

Москва, 2006–2010

С огромной благодарностью:

Копыловой (Мусаевой) Александре, Зябликову Кристиану, Темниковой Александре (MaayaOta), Минеевой Марии (Мин Мари), Некроманту, Троллю Подстрочному, Каверелле, Kagami.