Безбашенный игумен

Беспартийная юность моя,

Босоногая синяя птица,

Ты в такие умчалась края,

Из которых нельзя воротиться.

И на память оставила мне

Только память в разобранном виде,

Но и этой хватает вполне,

Так что я на судьбу не в обиде.

Помню, как опускал целину,

Повинуясь призыву генсека,

Чтоб ступила скорей на Луну

Трудовая нога человека.

Как ненастной осенней порой

С небольшим лилипутов отрядом

Я свергал государственный строй

Без усилья, одним только взглядом.

Не забыть мне и тот сеновал,

На котором в далеком июне

Я, сбежав от семьи, ночевал

С необъятной какой-то певуньей.

Этих ярких картин череда,

Состоящих из цельных фрагментов,

Сохранилась во мне навсегда,

Не считая отдельных моментов,

Что за давностью лет упустил.

Но припомнить могу и другие,

Чтоб на запись меня пригласил

Мой любимый канал «Ностальгия».

Европейский совет собирается заменить слова «отец» и «мать», как несущие в себе дискриминацию по гендерному признаку, на политкорректное слово «родитель».

Моя родитель женщиной была,

Хоть занималась вольною борьбою

И на скаку остановить могла

Коня перед горящею избою.

Смолила непрерывно «Беломор»,

Похабные травила анекдоты.

В себе я отмечаю до сих пор

Следы ее родительской заботы.

Родитель мой в рождение мое

Хотя и лепту внес свою, не скрою,

Но обожал французское белье

И даже в юбках щеголял порою.

Был грациозен, ласков он и мил,

Ему легко вязание давалось,

Меня он грудью, помнится, кормил,

А что ему, бедняге, оставалось?

Так рос во мне с годами и крепчал,

Неся сквозь гормональные лавины,

Конфликт неразрешимый двух начал —

Моей мужской и женской половины,

Родительским пропахшей табаком,

Родительским вспоенной молоком,

Что до сих пор ведут между собой

Внутри меня свой беспощадный бой.

Над Москвой ни облачка, ни тучки,

Пусто нынче небо над Москвой,

Довели вконец ее до ручки,

До черты последней гробовой.

Кто на шаг решился этот дикий?

Чья, скажите, поднялась рука

В День Победы, праздник наш великий,

Расстрелять из пушек облака?

Кто их, старых не щадя и малых,

Истребил под самый корешок?

А еще бухтел об идеалах,

Про Полтаву накропал стишок.

Кто твердил, что ясная погода

Для парада позарез нужна,

Утаив при этом от народа,

Какова погоды той цена?

Если обратился бы ко мне бы

Вдруг с вопросом наш столичный мэр:

«Нужно ль вам безоблачное небо?» —

Я б сказал: «На кой оно мне хер».

Я не против, в принципе, парада,

Пусть уж будет, коль заведено,

Но такого счастья мне не надо,

Если столь безоблачно оно.

Хоть на меня и смотрит косо

Гнилых эстетов пестрый сброд,

Но я московского колосса

Поныне верный патриот.

Пусть те, здесь умолчу о ком я,

Тревожа гордый твой покой,

В тебя швыряют грязи комья,

Но ты мне дорог и такой.

Внушая страх невинным чадам,

Вселяя трепет в стариков,

Вознесся ты над стольным градом,

Главой достигнув облаков.

Ты был подарен нам Зурабом,

Тобой гордился бывший мэр,

И был под стать его масштабам

Твой циклопический размер.

Кому еще пришло на ум бы

Единым росчерком пера

Позволить к тулову Колумба

Приляпать голову Петра.

Так стой же гордым изваяньем

Над побежденною Москвой

Как памятник его деяньям,

Как символ дури вековой.

Рисует свастику парнишка

В подъезде дома моего.

Рисуй, не бойся, шалунишка,

Тебе за это ничего,

Поверь мне, дурачок, не будет —

Не те сегодня времена,

Тебя за это не осудит

Моя гуманная страна.

А и осудит – так не строго,

Чтоб жизнь мальцу не поломать,

Ведь ты в России, слава богу,

Она – тебе родная мать,

А не чужая заграница,

Насквозь прогнившая почти,

Где до сих пор не могут фрицы

В себя от ужаса прийти.

Где ты бы со своим бы «зигом»,

В своих бы гриндерсах, дружок,

На нарах оказался мигом

И там по полной бы отжег.

А здесь не тот, простите, случай,

Чтоб чуть чего за шкирку – хоп!

Так что рисуй свой крест паучий

И опасеньями не мучай

Свой бритый толоконный лоб.

«Бороденки либеральной интеллигенции».

Это что там за урод моральный

С жалкой бороденкой либеральной

Пасть раскрыл, милицию гнобя?

Выкормыш, ублюдок, недобиток,

От тебя стране сплошной убыток,

Все в стране напасти от тебя.

Ты, привыкший у посольств шакалить,

Грязь на наше славное чека лить,

Что зовется ныне ФСБ,

Заруби себе, четырехглазый:

Либеральной общество заразой

Не удастся заразить тебе.

Уж скорей тебя мы, бородатый,

Вылечим киркою и лопатой

Да на свежем воздухе трудом,

Чем дадим великую державу,

Пусть она тебе и не по нраву,

Превратить в Гоморру и Содом.

…С пареньком фартовым плохи шутки:

Потянуло холодком в желудке

От привычных с малолетства слов.

Чую, дело керосином пахнет:

Не сегодня-завтра, чую, жахнет

Родина по мне из всех стволов.

Что же делать бедному еврею?

Бороденку я, конечно, сбрею,

Чтоб не отмудохали в метро,

Даже шарф спартаковский надену,

Но куда свое при этом дену

Либераста гнусное нутро?

В День эколога Владимир Путин, известный своей заботой о животных, посетил национальный парк «Лосиный остров». Там он познакомился с лосихой по кличке Луша и накормил ее черным хлебом и морковкой

Тигры, львы, орлы и куропатки,

Дай-то бог здоровья вам и сил,

Вы у нас, тьфу-тьфу, в большом порядке,

Чтобы я когда-нибудь так жил.

А пока фанерой пролетаю

Мимо кассы вот уж сколько лет,

А пока лежу себе, мечтаю,

Как мечтать способен лишь поэт:

Чтоб меня не стригли, не доили,

Не сосали соки всем гуртом,

А кормили вдоволь и поили,

И чесали за ухом притом.

Пусть бы даже и окольцевали,

Пусть бы даже в мозг вживили чип,

Но хотя бы пусть не раздевали

Догола, как странника в ночи.

Никому, похоже, не нужна ты,

Жизнь моя, в стране моей родной

Не бегут толпой ко мне юннаты

Взять скорее шефство надо мной.

Даже у любимого премьера

Для меня морковки не нашлось.

…Тяжела судьба пенсионера

В наше время, если он не лось.

Владимир Путин обратился к пользователям Интернета с просьбой придумать имя для подаренного ему щенка.

Мэр Москвы Сергей Собянин и губернатор Ярославской области Сергей Вахруков провели встречу, на которой обсуждалась возможность переселения москвичей преклонного возраста в город ПереславльЗалесский Ярославской области.

Нету мочи жить уже в столице:

Доконали шум и суета.

Не пора ли мне переселиться

В тихие, спокойные места?

Слава богу, Переславль-Залесский

На постой готов меня принять.

Это ли, друзья, не довод веский,

Чтоб теченье жизни поменять?

Все, что нужно для пенсионера,

Обрету я в славном граде том —

Чистый воздух, он же атмосфера,

Под любым кустом и стол, и дом.

Ждут меня почет и уваженье

Плюс отрез на новое пальто,

О международном положенье

Лекции для тех, кому за сто.

Что у них там нового на Кубе?

Чем опять грозит нам Пентагон?

Танцы по субботам в местном клубе

Под любимый мой аккордеон.

Ну а тот, кому покой неведом

И ночами снится вечный бой,

Забивает пусть «козла» с соседом,

Что и сам лишь годен на забой.

И задаю себе я снова

Животрепещущий вопрос:

Готов ли за свободу слова

Ты к полной гибели всерьез?

Хотя бы даже и частичной,

Что не намного здоровей,

Зато твоей, сугубо личной,

Одной-единственной твоей.

Тебе оно, подумай, надо —

На предпоследнем склоне лет

Лезть, как Гаврош, на баррикаду

В борьбе за вольный Интернет?

Готов на форуме рубаху

Под ником сколь угодно рвать,

Но не готов я лечь на плаху,

Ведь это все же не кровать.

На ней мне неуютно как-то

И некомфортно как-то мне.

Для героического акта,

Боюсь, созрел я не вполне.

Он благороден, но бесплоден,

А я, как истый демократ,

Внутри себя и так свободен,

И это мне важней стократ.

Чтоб чувство ощутить свободы,

Мне каждый раз после еды

Двух с половиной ложек соды

Хватает на стакан воды.

Поэт, как скотина последняя, пьет,

Забывши про совесть и честь,

По рылу жену безответную бьет,

И баб у поэта не счесть.

Поэт не всегда возвращает долги,

А чаще всего – никогда,

Но тронуть его все равно не моги,

Питомца Господня гнезда.

Ведь он с мирозданьем при этом на ты,

Печатью провидца клеймен,

И мысленным взором пронзает пласты

Туманных грядущих времен.

В заношенной майке, в дырявых штанах,

О мыле забывший давно,

И что прозревает он в тех временах,

То смертным понять не дано.

И нам, если честно, давно уже пох,

Довольным убогой судьбой,

Чего он нароет там в толще эпох,

Спускаясь в свой черный забой,

На ощупь пером по бумаге водя,

Уснуть не давая уму.

А если с цепи вдруг сорвется бадья —

Туда и дорога ему.

Страна моя огнем горит,

Отечество в дыму.

О чем же это говорит

Пытливому уму?

О том, что оставаться в нем,

Как верные сыны,

Хотя горит оно огнем,

Мы все равно должны.

И мы отсюда ни ногой

И ни рукою тож,

Не нужен берег нам другой,

Сколь он ни будь хорош.

А этот, сколь ни будь он плох,

Но все равно он наш,

Не зря его отметил Бог

И взял на карандаш.

Вот он сидит на облаках

C тупым карандашом,

В немодных старческих очках,

В сомнении большом.

В неподходящий, видно, час,

В неправильный момент

Решил поставить он на нас

На всех эксперимент.

А то, что тот не удался,

Хотя был прост на вид,

В том наша уникальность вся,

Боюсь, и состоит.

По словам первого вице-премьера Игоря Шувалова, времена, когда Москва варилась в собственном соку, закончились. Основные стратегические решения касательно московской будущности будут приниматься на федеральном уровне.

Неправо о вещах те думают, Шувалов,

Которые себя чтут выше федералов,

Дерзнув под вертикаль осуществить подкоп,

Как в лета давние мятежный протопоп.

Пора уже понять надменным московитам,

Гордынею своей печально знаменитым,

Что вольности былой минули времена,

Что ломаный пятак отныне ей цена,

Что износился плащ Георгия святого,

Что сам не на коне, хоть держится понтово,

Но в руцех нет копья, и уползла змея,

И боле не в чести геральдика сия.

Так что прости-прощай, заступник наш

Егорий,

Иных пришла пора отныне аллегорий,

Двуглавого орла двуручная метла

Движением одним с герба тебя смела.

Спасибо, что вообще под шконку

не загнала,

Ведь такова теперь судьба регионала.

Так не бунтуй, дерзец, и Бога не гневи,

Но благостный пример смирения яви,

Не испуская грозно кличи боевые,

Не возводя очес, не распрямляя выи,

Как дар небес, прими заслуженный

покой,

Тебе ли горевать с надбавкою такой?

Американские ученые, изучившие новые фотографии поверхности Луны, пришли к выводу, что этот спутник Земли постепенно уменьшается в размерах.

Луна в размерах уменьшается.

Да как же так?

В сознании не помещается

Подобный факт.

Царица ночи серебристая,

Краса небес,

К себе ты привлекала исстари

Мой интерес.

Являла мне в оконной раме ты

Десятки раз

Свои прекрасные параметры

В полночный час.

Что были вечно неизменными,

Хотя и не-

Вообразимо здоровенными

Казались мне.

Я, каждой новой встрече радуясь,

Ночей не спал,

Но вдруг уменьшился твой радиус

И вес твой спал.

От злой беды тебя, Селена, я

Не уберег.

И стала меньше вдоль Вселенная

И поперек.

Исполнилось 50 лет Диего Марадоне.

Под знойным небом Аргентины,

Где разведение скотины

От века бизнес основной,

Ты жребий вытянул иной,

Великолепный дон Диего,

Звезда с приставкой гордой «мега»,

Прямой наместник на Земле

Богоподобного Пеле.

Хотя росточком и не вышел,

Ты был на голову всех выше,

Приумножая головой

Свой длинный список голевой.

Но плутоват, как Санчо Панса,

Не упускал любого шанса

Забить, не брезгуя, рукой,

Коль случай выпадал такой.

Ты сократил свой век футбольный

Известной тягой алкогольной,

Что есть, замечу между строк,

Вполне простительный порок.

Порой бывало, что, расслабясь,

Употреблял ты и каннабис,

Хотя, признаться, кто из нас

Косяк не забивал хоть раз?

За синусоидой твоею

Следя, свернуть рискуешь шею —

Из грязи в князи – раз! И хрясь —

С размаху снова мордой в грязь.

Как позабыть мне день тот черный,

Когда великой правя сборной,

Dream team, командою мечты,

Бесславно облажался ты.

Тобой ведомая дружина

Не распрямилась, как пружина,

И как худой презерватив

Гляделась немца супротив.

Но гадом тот последним будет,

Кто за провал тебя осудит,

Повыше нас есть судия,

И он – инстанция твоя.

Беспечный баловень свободы,

Дитя наивное природы,

Петрушка, гений, сумасброд,

Весь исключенье из закона,

Vivat, Диего Марадона —

Фантазии безумной плод!

Россия очень многолюдна —

Вот что сказать я должен вам,

И посчитать всех очень трудно,

Если считать по головам.

Тут населенье поредело,

А там, напротив, возросло,

Вот перепись – иное дело.

Она не только лишь число

Узнать позволит наших граждан,

Но также возраст их и пол,

И кто из них, что крайне важно,

Всю жизнь свою пахал, как вол

(Тут я себя в виду имею),

А не таких, как мой сосед,

Который сел жене на шею

И слезть не может двадцать лет,

Хотя вовсю здоровьем пышет

И морда, извиняюсь, во!

Так пусть назло не перепишет

Сегодня перепись его,

Чтобы дурным своим примером

Он молодежи не служил,

И нам, простым пенсионерам,

Кто честно жизнь свою прожил,

Не нарушая свод законов

На трудовом своем пути,

В сто сорок славных миллионов

По праву не мешал войти.

С необъяснимым постоянством

От Рюрика до наших дней

В стране борьба ведется с пьянством,

Но есть ли смысл, скажите, в ней?

Поверьте, граждане, поэту,

Чей, как ничей, правдив глагол, —

В ней никакого смысла нету,

Сплошной абсурд и произвол.

Вот человек худой и злющий,

На мир из-подо лба глядит,

Все оттого, что он непьющий,

Чем сам себе же и вредит.

Он жизнь свою тем самым губит,

Он на себе поставил крест,

Никто вокруг его не любит,

Во всех рождает он протест.

Он из другого сделан теста,

У нас таких – один на сто,

Таким, как он, у нас не место,

Ну, у параши, разве что.

Я с ним бы не пошел в разведку,

Хоть и признаюсь наперед,

В нее хожу я крайне редко,

Когда уже вконец припрет.

Ему, моральному уроду,

С таким, как я, не по пути.

А с пьющим я в огонь и в воду,

Да хоть в театр готов пойти.

Во Владивостоке прошел флешмоб против абортов.

О нет, я не адепт аборта,

Аборт – он жизни главный враг,

Проблема тут иного сорта,

Я лично полагаю так.

Хоть мне и по душе флешмобы —

Примета века, так сказать,

Но если честно, хорошо бы

Вообще бы с сексом завязать.

Сколь он ни будь контрацептивен,

Но нам не по дороге с ним,

Мне он давно уже противен,

Как и ровесникам моим.

На свете множество занятий,

Увлечь способных молодежь.

Без поцелуев, без объятий

Да и без петтинга того ж.

На первом месте тут учеба,

А на втором, понятно, спорт,

Который доведет до гроба

Не хуже, чем любой аборт.

Да и общественной работе

Не грех свой посвятить досуг,

Она всегда была в почете,

Как в нем же был и легкий стук.

Престижна также вера в Бога,

Да так, что хлещет через край.

Короче, вариантов много,

Любой, короче, выбирай.

И если похоть побороть я

Сумел, то и во всей стране

Восторжествует дух над плотью,

Как торжествует он во мне.

Группа радикальной молодежи

Численностью восемь человек

Насовала мне в метро по роже,

Видимо, решив, что я узбек.

Почему решила – непонятно.

Может, с кем-то спутала меня.

Но, признаться, было неприятно

Огрести вот так средь бела дня.

Этому поступку удивляясь,

Логики я в нем не нахожу:

Я никак узбеком не являюсь

И к узбекам не принадлежу.

Я к евреям отношусь, скорее,

Кстати, положительно вполне,

Хоть не все знакомые евреи

В равной мере симпатичны мне.

А одну известную паскуду

Вообще на дух не выношу,

Называть фамилию не буду,

Но поверить на слово прошу.

И не всякий мне узбек дороже,

Если честно, матери родной.

Но нельзя же бить его по роже:

Ну как вдруг окажется он мной?

В День флага, отмечаемый как государственный праздник, Борис Немцов и другие оппозиционеры были задержаны на Новом Арбате, когда несли по тротуару развернутый триколор.

Российский флаг трехцветный,

Наш гордый триколор,

Внесен в реестр запретный

Ты стал с недавних пор.

Три августовских ночи,

Три августовских дня

Ты реял, что есть мочи,

Чтобы взбодрить меня.

Затем ли я винтовку

Сжимал, свой стих трубя,

Чтоб граждане в ментовку

Садились за тебя?

Зарвавшимся сатрапам

Презренье и позор!

Дадим их грязным лапам

Общественный [1] отпор,

Чтоб над моей державой

И в стужу, и в жару,

Как чубчик кучерявый,

Ты вился на ветру.

Вперед заре навстречу,

Товарищи в борьбе,

Расправим шире плечи,

Что важно при ходьбе.

Пока из нас уроды

Не нарубили фарш,

Под знаменем свободы

На месте шагом марш!

«Я живу в России, которая не очень сильно изменилась за последнюю тысячу лет. Поэтому зачем ломаться и говорить: “Какой сейчас ужас…” Сейчас замечательный период. Он лучше, чем сталинский период, чем период первых русских революций. За последние сто лет у нас сейчас, наверное, самый свободный отрезок истории».

Вот и настали славны годы,

Лазурью залит окоем,

И мы в условиях свободы

Досель невиданной живем.

Все, что на ум идет, городим,

Все, что замыслили, творим,

Пойдем направо – песнь заводим.

Налево – сказку говорим.

И верить искренне готовы

Святою верой мудаков,

Что пали тяжкие оковы

Во веки вечные веков.

Что снова свеж, румян и бодр,

И полон планов громадья,

Гуляет на свободе Ходор,

С Платоном диалог ведя,

Мол, демократия – лекарство,

Пусть даже горькое оно,

Но исцелить нам государство

Иным лекарством не дано.

И мудрый Путин им внимает,

Таясь среди тенистых крон,

Хотя прекрасно понимает,

Что государство – это он.

Повсюду вольности приметы

Я без труда распознаю:

Дают свободные поэты

Кому попало интервью.

В порыве неподдельной страсти,

По зову сердца, не силком,

Вылизывают орган власти

Великим русским языком.

Видать, в монастырях Тибета

Духовных практик мастера

Постигли тонкости минета,

Чтоб здесь их выдать на-гора.

И, как индийский бог, прекрасен,

Весь в белом венчике из роз,

Ведет полковник рока Васин

Свой суверенный паровоз.

Когда закончится война,

Которая вот-вот начнется,

Обратно маятник качнется.

И, как в былые времена,

К теплу родного очага

Герои возвратятся снова,

Опять скрутив, очередного

По счету, лютого врага

В очередной бараний рог,

За что им крысы тыловые

Вручат награды боевые,

Поначеканенные впрок.

Под лавку скинув прахоря,

Одевшись в чистое к обеду,

Махнут герои за победу,

Отчизну, веру и царя.

И захлебнутся враз слюной

Все федеральные каналы,

Когда в державные анналы

Нам впишут новый выходной,

И слезы радости прольют,

Поверив собственной параше,

Когда над родиною нашей

Взметнется траурный салют.

Детства милого картинки

Оживают вдруг в мозгу:

«Папе сделали ботинки…»,

Дальше вспомнить не могу.

Эта строчка обувная

Не дает покоя мне,

Уж который день без сна я

Роюсь памяти на дне.

Подобрался тихой сапой

Добрый дедушка склероз,

Что там дальше было с папой? —

Задаю себе вопрос.

В голове застряло прочно,

Что папаша точно был,

По избе ходил он точно

И притом мамашу бил.

Остальное безвозвратно

Камнем кануло во тьму.

То, что бил, – и так понятно,

Не понятно – по чему?

Эх, дырявая корзина,

Память дряхлая моя,

Отравила Мнемозина

Мне остаток бытия.

И верчусь я до рассвета,

Что твое веретено.

Что же, что же было это?

Да и было ли оно?

У государственной машины

Давно перекосило стойки,

И ржавые торчат пружины,

Как из матраса на помойке.

Все, что не криво в ней, – то косо,

А что не косо в ней, – то криво,

Хотя еще скрипят колеса

Законам физики на диво.

Она былым величьем бредит,

Она еще сигналит грозно,

Она еще чуток проедет,

Но встанет рано или поздно

Среди родного бездорожья.

И, задрожав предсмертной дрожью,

Вконец развалится на части,

То бишь обломки самовластья.

Одним из них меня придавит

На дне заросшего кювета,

Чем навсегда в веках прославит

Отдельно взятого поэта,

Чья неприкаянная лира

Гуляла вольно по буфету.

Хотя, скорее, пассажира,

Что просто ехал без билет

В преддверии годовщины смерти Владимира Ленина депутат-единоросс Владимир Мединский заявил о необходимости вынести тело вождя из мавзолея.

И вновь вопрос вопросов вспенен,

Хотя казалось, что изжит.

Кому мешает В. И. Ленин?

Лежит себе – и пусть лежит.

За счастье пролетариата

Борьбе он отдал столько сил

Не для того, чтобы куда-то

Его бы кто-то выносил,

Кого спокойствия лишает

Предсовнаркома вечный сон?

Мне лично Ленин не мешает:

Ни пить, ни есть не просит он.

А что касается расходов

Таксидермических раз в год,

То заслужил их вождь народов

И масс трудящихся оплот.

И мнение мое такое,

Что старость нужно уважать.

Оставим дедушку в покое,

Позволим дедушке лежать,

Проявим к ветерану жалость:

Который год не при харчах,

Он подусох, конечно, малость

И, прямо скажем, подзачах.

Но всех живых Ильич живее,

Хотя и выглядит мертво,

И, раз прижился в мавзолее,

Не будем кантовать его.

Все перечитываю заново,

И каждый раз, как в первый раз,

Стихи Георгия Иванова,

Где смерть с иронией сплелась.

Они бронею комильфотною

Покрыты, словно коркой льда.

И до конца в их подноготную

Мне не проникнуть никогда,

Как не постичь его пожизненный,

Непревзойденный до сих пор

Пробор, такой безукоризненный,

Что есть в том некий перебор.

В целях усиления безопасности на транспорте Дмитрий Медведев предложил поставить кинологов с собаками у каждого входа в метро.

В стране, где президент слабак,

Где на закон кладут,

Одна надежда на собак —

Последний наш редут.

Средь них немало редких сук

И жутких кобелей,

И все же нам собака друг,

Хоть мы ее и злей.

Я о таком не слышал псе,

Чтоб в баню баб таскал

Или по встречной полосе

С мигалкой рассекал.

Чтоб, в трезвом будучи уме,

Он Путина любил,

Морил бы Ходора в тюрьме,

Чичваркина гнобил.

Понятно, он не человек

И мы из разных каст,

Но пес не ссучится вовек,

Не настучит, не сдаст.

Похоже, дело впрямь табак.

И нет других идей,

Чем все повесить на собак,

Включая нас, людей.

Они с рожденья любят труд,

Не курят и не пьют,

Они на лапу не берут

И в лапу не дают.

У них в офшорах нет счетов

И на Рублевке вилл.

…А что касается котов,

Так я б их сам давил.

Вот я на пожелтевшей фотке,

Дитя осьми с немногим лет,

Со вкусом не знакомый водки

И мерзким дымом сигарет.

У стенки старого сарая

В едином ангельском строю

Еще не изгнанный из рая

С красивым яблоком стою.

Простой советский октябренок,

Каких не встретишь в наши дни,

Заботливой семьи ребенок,

Надежда трепетной родни.

Еще не искалечен школой,

С пустой и ясной головой,

Еще практически бесполый,

Невинности пример живой.

И вера пламенная в чудо

Меня пока еще влечет,

Я в списки не внесен покуда

И не поставлен на учет.

Пока не согнут в рог бараний,

Еще не сунут мордой в слизь.

Продлись, продлись, очарованье,

Порвись же, связь времен, порвись!

Буквально каждый день, и каждый час,

И каждую отдельную минуту

Какая жизнь проходит мимо нас

И падает в объятия кому-то,

О ком еще вчера не ведал мир.

И, попеченьем обойден Господним,

Он, как Башмачкин, был убог и сир

И по утрам в одном ходил исподнем.

А вот уж, глядь, под юбку лезет к ней —

Той, что во сне лишь робко мы касались,

Хотя он нас не больно-то умней

И не сказать, что писаный красавец.

Ах, господа, как эта жизнь пошла,

Нам предпочтя бездарного дебила.

И что она такого в нем нашла,

Чего доселе в нас не находила?

Но он летит с ней в «бентли» по шоссе,

С безумной страстью ею обожаем,

А мы – при всем уме, при всей красе —

Их только взглядом молча провожаем.

И месим волглый этот глинозем,

Повозку дней бессмысленных толкая,

И ногти лишь завистливо грызем.

Да что ж ты, жизнь, за сука за такая!

Когда-то в молодости ранней,

Душой невинен, сердцем чист,

Я был типичный левый крайний

И социальный экстремист,

С лицом изрядно прыщеватым,

Нырнуть готовый с головой,

Обуреваем пубертатом,

В пучину жизни половой.

То было время непростое.

Определенные круги

Застоя варево густое

Залить пытались мне в мозги.

Не помню кто, но точно очень

Об этой написал поре:

«В те дни общественная осень

Стояла долго на дворе».

Но рамки жизни этой серой

Узки мне были и тесны,

И верил я глубокой верой

В приход общественной весны.

Мечтал, как вольные народы,

Партийной догмы сбросив гнет,

Пешком под знаменем свободы

Пойдут куда-нибудь вперед,

Как, в правовое чисто поле

Войдя однажды, род людской

Там обретет покой и волю

Своей мозолистой рукой.

Мечты остались лишь мечтами,

Что с грустью должен я признать,

Хоть где-то и сбылись местами —

Процентов максимум на пять,

Да хоть бы даже и на восемь,

Но я и этому не рад:

Ведь за окном все та же осень —

Ну разве минус пубертат.

Трепет внушает твой вид, когда, пополам

изогнувшись,

Тучею ты грозовой над заплеванной урной

навис.

Подвиг подобный воспеть не под силу, боюсь,

и Гомеру,

Нужен для цели такой Фидия славный резец.

В последние годы исследователи часто выявляют положительное влияние высокого уровня образования на здоровье человека.

Обладатель крепкого здоровья,

Строен, словно девушка с веслом,

Не напрасно потом я и кровью

Синий зарабатывал диплом,

Твердо зная, что процесс учебный,

Даже если в нем ни в зуб ногой,

Для здоровья более лечебный,

Чем процесс какой-либо другой,

Чем, допустим, плотское соитье,

Или секс (хоть он для нас новей),

На скрипучей койке в общежитье

С дурой-однокурсницей своей.

Разума испытывая муки,

Вызывая зависть стаи крыс,

Восемь лет я грыз гранит науки,

Чтобы свой улучшить эпикриз.

Восемь лет, как Путин на галерах,

Был примером рабского труда,

И хоть чередою будней серых

Проплелись учения года,

Но сегодня я в отличной форме,

Что охотно подтвердят врачи,

У меня давленье в полной норме

И анализ – вот такой! – мочи.

Да и кровеносные сосуды —

Тьфу-тьфу-тьфу, по дереву стучу…

И больным я в принципе не буду,

Даже если очень захочу.

Российский МИД недоволен темпом переговоров с США по отмене виз.

У вас жратвы навалом и бабла,

Кругом из мрамора палаты,

А мы сметаем крошки со стола,

Кроим копейки до зарплаты.

У нас в году пять месяцев зимы,

Наш край родной не все считают раем.

Да, скифы мы, да, азиаты мы

И этот факт от мира не скрываем.

Как предложил любимый наш премьер,

Как МИД наш заявляет грозно,

Пора бы снять вам визовый барьер,

Пока еще не поздно.

Пусть мы в цивильных ходим пиджаках,

Сменив на них потертые кожанки,

Броня крепка, как при большевиках,

И так же быстры наши танки.

Вас не спасет премудрый интеграл,

И выжить – хер вам,

Коли мечи перекуем мы из орал,

Как в грозном сорок первом.

Потенциал ваш стал с годами слаб,

И плоть изрядно износилась.

А мы придем и трахнем ваших баб,

Как им и сроду-то не снилось.

Об этом наши лучшие умы

Мечтали долгими ночами…

Да, скифы мы, да, азиаты мы —

Встречайте же нас солью с калачами.

Десять лет назад Владимир Путин был избран президентом России.

День тот давний нам забыть едва ли,

Был он ясным, но не в этом суть,

Президента мы в тот день избрали

И тем самым выбрали свой путь.

Молодой, спортивный, сероглазый,

С экстерьером альфа-кобеля…

Мы в него влюбились прямо сразу,

Увидав лишь мельком издаля.

И буквально в тот же миг до дрожи

Обуял нас всех любовный пыл,

До чего же был хорош он, боже,

До чего же сексапилен был.

Как нам милым было не гордиться?

Был избранник хваток и удал,

То взасос он целовал тигрицу,

То моржа через бедро кидал.

С голым торсом в образе ковбоя

Гарцевал на розовом коне,

Было в этом нечто голубое,

Но притом брутальное вполне.

Хоть я Фрейда не большой поклонник,

Хоть, по мне, либидо – лабуда,

Но признаюсь, что герой-полковник

Всех нас разом поимел тогда.

И до сей поры еще имеет,

И вовек его нам не избыть,

Ведь никто на свете не умеет

Крепче нас полковников любить.

Когда-то гости к нам съезжались

И в доме царствовал бедлам,

А нынче все поразбежались

И затаились по углам.

Иных уж нет, а те далече,

А эти есть, но не хотят.

Окончен бал, погасли свечи

Или едва-едва коптят.

Да черт бы с ними, со свечами,

Тут дело вовсе не в свечах.

Мы стали старыми хрычами,

И дух веселья в нас зачах.

А впрочем, нет. Еще осталось

Его чуть-чуть на самом дне,

Хотя все явственнее старость

В немытом видится окне.

А старость – это мир, который,

Рассеяв дым наивных грез,

Нам похоронною конторой

В окно грозит вполне всерьез.

А это, выражаясь вкратце,

Уже не больно-то смешно.

Так, может, с духом нам собраться

И наконец помыть окно?

Да укрепить получше раму,

Достав волшебный суперклей.

И пусть эстеты ценят драму,

А нам комедия милей.

Проект «Поэт и гражданин» Дмитрия Быкова и Михаила Ефремова прекращает свое существование на телеканале «Дождь».

И ты, насмешник толстопузый,

И ты, скептический горюн,

Одной повенчаны мы музой,

Одних милы нам звуки струн.

Как славно вы нас веселили,

Как всем нам делали смешно

В давно забытом вольном стиле

Отменно тонко и умно.

Тандем ваш полюбил я сразу,

Хоть он и не чета тому,

Что здесь три года держит мазу,

Противен сердцу и уму.

Но как заерзал он на троне,

Полудержавный властелин,

В тот миг, когда в одном флаконе

Слились поэт и гражданин.

Проект недолго продолжался,

Закономерен был финал:

На днях лишил его гражданства

Благонамеренный канал.

Пусть это обстоятельств в силу

Вполне понятных всем склалось,

Но как-то вдруг заморосило,

Что прежде весело лилось.

Не бе, Димон, утешься, Миша,

Я с вами в этот скорбный час.

Еще найдется, верю, ниша

В родных масс-медиа для вас.

И, пережив года ненастья,

Прочтем в грядущем бытие

Мы на обломках самовластья

Заветный вензель Б да Е.

Довольно в положении мышином

Держать силком великий наш народ!

Вперед, друзья, к сияющим вершинам,

Вперед и выше, выше и вперед!

Пора кончать бессмысленные терки,

Пора за дело браться с головой,

Ведь наше место в мировой пятерке —

В пятерке, а не в жопе мировой.

Припев:

Все выше, и выше, и выше

Ведет нас наш славный маршрут

Из места, куда нас засунули вы же,

Откуда лишь ноги растут.

Холодный разум пыл наш не остудит,

Мы твердо верим в свой особый путь.

Вперед и вверх – пусть будет то, что будет,

А что не будет, тоже будет пусть.

Хоть мы и не догнали португальцев,

Которых догоняли десять лет,

Зато по части загибанья пальцев

Нам, как и прежде, в мире равных нет.

Припев.

Ведь мы из поколенья в поколенье

Привыкли ехать, лежа на печи,

И добывать по щучьему веленью

Из воздуха халявные харчи.

У нас своя особая закваска:

Наследники Емели-дурачка,

Мы рождены, чтоб былью стала сказка

Любимая – про белого бычка.

Припев.

Я к службе царевой покамест пригодный,

И, если прикажет Отчизна моя,

На фронт я хоть завтра отправлюсь народный

С партийным билетом да сменой белья.

Не жди меня, мама, хорошего сына,

Не жди меня, верного мужа, жена.

Уйду я чуть свет от родимого тына,

Чтоб славной дорогой шагать дотемна,

Расправив упрямо могучие плечи,

Подставивши ветру широкую грудь,

На этом пути пол-России я встречу,

Со мной миллионы отправятся в путь

Отважных героев народного фронта,

Готовых прорвать окруженья кольцо.

Пусть тучи суровые до горизонта

Нависли, и буря нам хлещет в лицо.

Но мы с вами люди особого склада,

Понять не дано нас другим племенам,

Нам солнышко красное – желтая «Лада»,

Кощей белоглазый – царь-батюшка нам.

Связало заветное царское слово

В союз нерушимый на веки веков

Седых ветеранов подледного лова

И борзый помет селигерских щенков.

Недаром же в общую верим звезду мы,

Не зря же одна мы большая семья.

Веди ж прямиком в коридоры Госдумы

Меня, фронтовая дорожка моя.

Дмитрий Медведев подписал федеральный закон, создающий Всероссийское казачье общество.

Ой, не во сне-то нам приснилось,

Ой, да наяву произошло,

Ой, да явил малой наш милость,

Ой, да старшому-то назло.

Чтоб тому соплями утереться

С фронтом потешным бы его,

Чтоб самому бы опереться

Было хоть малость на кого.

Чтоб мы по первой по отмашке,

Ой, да непосредственно по ней,

Эх, похватали б востры шашки

Да повскакали на коней.

Мы до Белокаменной доскачем,

Эх, прямиком во вражий стан.

Эх, да всем воинством казачьим,

Эх, коль прикажет атаман,

Хоть мужичонка он ледащий,

Хоть и курям-то он на смех.

Выпал случай нам подходящий,

Эх, им не воспользоваться грех.

Ой, да степь донская, мать родная,

Ой, да под копытами стелись,

Ой, да наша волюшка шальная,

Вот мы тебя и дождались.

Ох, да от пуза после боя,

Ой, да напьемся, брат, с тобой,

Эх, москворецкою водою,

Ой, да под кремлевскою звездой.

Глава МВФ Доминик Стросс-Кан оказался в центре сексуального скандала и выбыл из борьбы за президентский пост.

Ты, верно, думал, Доминик,

Повеса и плейбой,

Что наша жизнь – сплошной пикник,

Но жизнь – суровый бой.

И в обстановке боевой,

Коль ты не идиот,

То думать должен головой,

А не вот этим вот.

И помнить, что не дремлет враг

И что глазами ест

Он твой буквально каждый шаг,

Невинный самый жест.

А ты, беспечный Доминик,

Забыв оближ ноблесс [2] ,

Пред бедной горничной возник

С копьем наперевес.

Сражен амуровой стрелой

Под корень, наповал,

Утратил статус ты былой,

Любвеобильный галл.

Пусть поступил глупей юнца,

Пусть в грязь упал лицом,

Пусть Елисейского дворца

Не стать тебе жильцом,

Но наши покорил сердца

И воплотил мечты,

И доминантного самца

Достоин званья ты.

Заседание специальной правительственной комиссии в Ессентуках было посвящено развитию туризма и курортов на Северном Кавказе.

Тишь да гладь в горах Кавказа,

На его тенистых склонах.

Там отличные турбазы

Ждут гостей в уютных схронах.

Там, проснувшись по утрянке,

Ощутишь себя как в сказке,

Там прекрасные горянки

Огневые дарят ласки.

Там по тропам каменистым

С рюкзаками за плечами

Бородатые туристы

Бродят темными ночами.

У костра звенит гитара,

Знаменуя мирный выбор,

И взамен Аллах Акбара

Тешит слух нам нежный Визбор.

Там поют в зеленке пташки

Неземными голосами.

Там способствуют растяжки

Скорой встрече с небесами.

На обломках терроризма

Зреют мирные оливы.

Там теперь гнездо туризма

Нам свивают хлопотливо.

Как заявил пресс-секретарь премьера Дмитрий Песков, бывшая модель Яна Лапикова получила место личного фотографа Владимира Путина только благодаря своим профессиональным качествам и загруженности других штатных фотографов правительства. Песков особо отметил, что кандидатов отбирали не по гендерному признаку.

Живот свой дряблый в сомненье потрогав,

Зубов прикинув запас,

Понял я, что как личный фотограф

Едва ли устрою вас.

А личный поэт вам случайно не нужен?

А то бы я мог вполне:

Заказами не сказать чтоб загружен,

Да и талант при мне.

Практически все, что нужно, умею —

Чего только я не слагал.

Оду могу залудить к юбилею,

К чекиста Дню – мадригал.

Дам вперед я любому поэту

Сто и больше очков:

Мне в этой области равных нету

С тех пор, как ушел Михалков.

Да мне старик позавидовал сам бы:

Его я давно перерос.

Прикажете ямбом – пожалуйте ямб вам,

Хореем – говно вопрос.

Поэзия – дело ох непростое,

Но я в нем большой мастак.

Могу хоть сидя, хоть лежа, хоть стоя —

Вы только скажите как.

Дмитрий Медведев поддержал идею сделать губернатора Санкт-Петербурга Валентину Матвиенко спикером Совета Федерации.

Крепкие шатенки —

Сладостный мой сон,

Круглые коленки,

Пышный причесон.

Губернатор Валя,

Женщина-мечта,

Не моя ты краля,

Я ль тебе чета?

Хоть гляжу, робея,

Я на твой полет,

Но на кой тебе я,

Нищий стихоплет?

Голыми руками

Мне ль тебя достать?

Нам под облаками

Вместе не летать.

…Ходора сослали,

Кинули ПАРНАС,

А теперь и Валя

Покидает нас.

Валя, Валентина,

Что с тобой теперь?

Верхняя палата,

Крашеная дверь.

Не паду от пули,

В дурь не закучу,

От твоей сосули

Смерть принять хочу.

Дмитрий Медведев подписал закон, существенно ограничивающий продажу пива.

Власть и так во все века

Нам казала кукиш,

А теперь еще пивка

Хрен свободно купишь.

Помню, в прежние года

Пиво для народа

Было всюду и всегда

В трех минутах хода.

А теперь мне кислород

Перекрыл наш «твиттер»,

А теперь он о народ

Просто ноги вытер.

И выходит, Игорек,

После черной пьянки

Не слетать тебе в ларек

Птицей по утрянке.

Зря ты Путина ругал.

Пусть и строг он с виду,

Путин людям помогал,

Не давал в обиду.

Очень многим он помог,

Славным и достойным.

Путин нам и царь, и Бог,

И отец родной нам.

Коль его не изберем,

В ноги повалившись,

Так все разом и помрем,

Не опохмелившись.

Дмитрий Медведев и Владимир Путин провели совместную рыбалку на Волге.

От настырных телекамер

Двое спрятались в глуши.

Поплавок недвижно замер,

Чутко дремлют камыши,

Тишь да гладь во всей округе,

Плещет сонная вода,

И шакалы-журналюги

Не дотянутся сюда.

На рыбалку Дима с Вовой

От людских сбежали глаз,

Чтобы свой досуг здоровый

Провести без нас хоть раз.

Счастлив Дима, счастлив Вова

В тесном дружеском кругу:

Про политику ни слова,

О работе ни гугу.

Уговор промеж друзьями,

Люди бают, был сперва —

Только лещики с язями,

Только жерех да плотва.

Ни тудемо, ни сюдемо

Чтобы с темы не свернуть,

Чтоб хоть малость от тандема

На природе отдохнуть.

Доставай, Димон, консервы,

Откупоривай, Вован,

Ну, братан, махнем по первой.

За удачу, корефан!

Все само собой решится

Всем сомненьям вопреки.

…Чую, справную ушицу

Скоро сварят нам дружки.

В ходе вооруженного столкновения двух банд в японском городе Курумэ на острове Кюсю арестован 74-летний старик с автоматом, пистолетом и гранатами.

Хватит уж о Путине, о Думе,

Ну их на фиг, эту бражку всю.

…Это было в городе Курумэ,

На далеком острове Кюсю,

Где под шум японского прибоя

При японском свете же луны

Стрелку как-то раз промеж собою

Местные забили пацаны.

Но, видать, не поняли друг друга,

Перепутав вдруг порядок слов,

И шмальнул тут кто-то с перепуга,

И пошла стрельба со всех стволов.

Лично я бы сразу обмочился,

Что вполне охотно признаю,

Но один там старичок случился

И участье принял в том бою.

И, когда он вышел на подмостки

В старомодном ветхом кимоно,

Гул затих, и смолкли отморозки,

И такое началось кино…

Не представить в полной полноте нам,

Что он прожил на своем веку,

Но как прыгал старичок по стенам,

Как же он скакал по потолку!

Если б выбрал путь я самурая,

А не путь полезного труда,

Было б мне что вспомнить, умирая,

Было б чем гордиться мне тогда.

Через годы, через расстоянья

Шлю тебе привет, далекий друг,

Сам-то я уже не в состоянье

По врагам шмалять с обеих рук.

Ты же, видно, сделан из металла

Весь, как говорится, от и до.

Старость тебя дома не застала,

Смерть тебя застанет в бусидо [3] .

У меня такое ощущенье,

Что пора бы сузить круг общенья.

Больно уж широк он, этот круг,

Оттого и не стремлюсь в Facebook.

Хоть друзей там, говорят, навалом,

Не желаю стать я виртуалом,

Не затем со склада мне Господь

Выписал физическую плоть.

Не хочу я жить со всеми дружно,

Мне друзей не так уж много нужно,

Хватит двух десятков человек,

Чтоб спокойно домотать свой век.

Ничего на свете хуже нету,

Чем ходить-бродить по Интернету,

Социальных много там сетей,

Только в них не сделаешь детей.

За столом одним не соберешься,

Где от тесноты не повернешься,

Не напьешься, как последний гад.

Ну и на фиг этот суррогат?

Так что вы уж там кучкуйтесь вместе,

А ко мне, пожалуйста, не лезьте,

Я и сам в друзья к вам напрошусь,

Если очень сильно обношусь.

Мысль одна тут мной завладела:

В стране, где всем на все наплевать,

Под гордым названием «Плевое дело»

Пора уже партию создавать.

Чтоб стать ее членом каждый смог,

Вступительный взнос должен быть небольшой,

Я предлагаю – один плевок,

Всего один, но так, чтоб с душой.

А у кого пересохло во рту,

Кому для дела жалко слюны,

Того не примем в партию ту,

Такие партии не нужны.

Когда исчерпаются недра до дна,

Когда закончатся нефть и газ,

Только российская наша слюна

Из ямы вытянуть сможет нас.

Поскольку такой неподъемный груз

Одним тащить не по силам пока,

Можно с «Нах-Нах» заключить союз:

Программа их вполне нам близка.

Мы из Кремля отмашки не ждем.

В борьбе за плевое дело свое

Мы к избирательной урне придем,

И хрюкнем над ней, и плюнем в нее.

Ученые из Америки и Австралии изобрели таблетки, которые нейтрализуют действие алкоголя. Эксперименты показали, что даже большое количество спиртного не действует на мышей, если им дать новое лекарство.

Ну и кому нужны таблетки эти?

В мои года – а мне за шестьдесят —

И так-то мало радостей на свете,

Так эту отобрать еще хотят.

Возможно, что они по вкусу мышкам,

Я с ними, честно говоря, не пил,

Хоть пью уже почти полвека с лишком

И в этом деле опыт накопил.

Я принимаю сотку за обедом,

При этом редко обходясь одной,

Еще по двести вечером с соседом

И триста на ночь, но уже с женой.

Как мы душевно выпиваем с нею!

Единая нас связывает нить,

Конечно, я обязан Гименею,

Но что мне пьянство может заменить?

Намедни мы с любимой так поддали,

Что только чудом лишь не подрались,

Зато какие нам открылись дали,

Зато какая нам отверзлась высь!

Наука в этом толк не понимает,

Она в расчет эмоций не берет,

Наука людям только кайф ломает

И, я надеюсь, скоро отомрет.

«Брежнев – это не знак минус. Для нашей страны это огромный плюс».

Хочу задать со всею прямотой

Вопрос предельно ясный и простой:

Чем так уж вам не угодил застой?

Мне, например, при нем жилось неплохо.

Я Брежнева бы лично не корил:

Ведь он, чего бы кто ни говорил,

Немало дел хороших натворил —

У нас была великая эпоха.

У нас была могучая страна,

Всего, что хочешь, было там сполна:

В ней выплавлялось море чугуна

И запускались грозные ракеты,

От супостата наш покой храня.

Соседи нас боялись, как огня,

А стало быть, отчасти и меня,

И как-то грело, я признаюсь, это.

Все кончилось в один несчастный день,

Все враскосяк пошло и набекрень,

Пятнадцать лет тянулась эта хрень,

И чудом лишь не выпал я в осадок.

Но слава богу, что нашелся тот,

Кто совершил великий разворот,

Кто за собой повел назад народ,

И воцарился вновь в стране порядок.

Пусть кто-то назовет его «застой»,

Но я в той консистенции густой

Капитализм наш новый развитой

Интуитивно прозреваю.

И вечности, считай, что на краю

Его я наступление пою,

Терзая лиру бедную свою,

И слезы счастья не скрываю.

Новым вождем индейского племени чероки избран Билл Джон Бейкер. Его соперником на выборах был Чед Смит, который возглавлял племя чероки на протяжении последних 12 лет.

Если спросите, как вышло,

Что на смену Оцеоле,

Монтегомо, Чингачгуку,

Да тому же Гайавате,

Имена которых с детства

В нашей памяти застряли,

Билл Джон Бейкер с Чедом Смитом

Появились вдруг внезапно,

Я скажу вам, я отвечу:

«Хрен их знает, как так вышло,

Но уж раз стряслось такое

По каким-то там причинам,

Примириться с этим надо,

И не дело бледнолицых

Разбираться в погонялах

Краснокожих братьев наших.

Пусть подобные вопросы

Меж собой они решают».

А за этим вслед добавлю:

«Даже если у чероки

(Что не только марка джипа,

Как всю жизнь нам тут казалось,

Но известное, пусть даже

И в далеком прошлом, племя),

Если даже у чероки

Для нацлидера законом

Ограничен срок правленья,

Почему ж тогда в России,

Что коленно-локтевую

Поменяла нынче позу

На державную осанку,

Нас разводят Черный Пояс,

Он же Гордый Буревестник,

Вместе с Плюшевым Медведем

Среди бела дня прилюдно,

Словно лоха на базаре?»

Я скажу вам, я отвечу:

«Потому, что нам, гагарам,

Недоступно и не нужно

Избирательное право,

И любое чудо в перьях,

Что вождем себя объявит,

Будет править здесь до гроба.

А как звать его – неважно,

Пусть хоть Рваная Резинка».

В этой жизни так мало гламура,

В этой жизни так много дерьма,

Смотрит небо осеннее хмуро,

Словно нищая старость сама.

Не по диким степям Забайкалья,

Проклиная лихую судьбу,

В пенсионную мрачную даль я

По Москве ненавистной гребу.

Жизнь моя кое-как еще длится,

Но стремится при этом к нулю,

Оттого земляков своих лица

С каждым днем все сильней не люблю.

С неизбывной сосущей тоскою

И укором в голодных очах

Я тащусь буржуазной Тверскою

С некрасивой сумой на плечах.

На витрины роскошные пялюсь,

Где товаров любых завались,

И артритный срединный мой палец

Сам собой устремляется ввысь.

Пусть прослыть экстремистом рискую,

Пусть плохая грозит мне статья,

«Захвати, – призывает, – Тверскую!»

Комсомольская старость моя.

Стихи мои, простые с виду,

Просты на первый только взгляд,

И не любому индивиду

Они о многом говорят.

Вот вы, к примеру бы, смогли бы

В один-единственный присест

Постичь их тайные изгибы

И чудом дышащий подтекст?

Да я и сам порой, не скрою,

Вдруг ощущаю перегрев

Всей мозговой своей корою,

Пред их загадкой замерев.

Метафизическое лыко

Там метит каждую строку,

И в чем сокрыта закавыка,

Сам до сих пор не просеку.

Непостижима их начинка

Людскому мозгу до конца:

Там есть перчинка, и горчинка,

И мимолетная блядца,

Там разом густо, разом пусто,

А иногда вообще никак,

Но всякий раз из них искусство

Свой подает товарный знак.

Идет в моем культурном слое

Неуправляемый процесс,

Формально связанный с землею,

Но одобряемый с небес.

Согласно заявлению Дмитрия Медведева, проведенная в ходе реформы аттестация показала, что большинство сотрудников МВД – «профессионально подготовленные и ответственные люди».

Где б ни был я, повсюду и везде

В рассветный час или в глухую полночь

Уверен, что сотрудник МВД,

Случись чего, придет ко мне на помощь.

Придет его простое большинство,

Да так, что не покажется мне мало,

Как строгого закона торжество

Над рыночной стихией криминала.

Чтоб вовремя наказан был порок,

Чтоб сорвана была с порока маска,

Придет оно, большое, как глоток,

И доброе, как бабушкина сказка.

Не злобный дикий милиционер,

Но ласковый домашний полицейский —

Победы света явственный пример

Над ледяною чернотой летейской.

Пусть внутренних еще по горло дел,

Что сделать нам, друзья, необходимо,

Я верю, что не вечен беспредел

И зло добром с лихвою победимо.

Не понимаю только одного.

Ну кто бы объяснил бы мне, кретину:

Куда мы денем это меньшинство,

Что портит тут сегодня всю картину?

В среду на Охотном Ряду прошло последнее пленарное заседание Государственной думы пятого созыва.

Вот и закончен депутатский срок,

Дай на тебя последний бросить взгляд,

Мой чудо-юдо, славный терем-теремок —

Охотный Ряд, Охотный Ряд.

Здесь, с умным видом лысину скребя,

Четыре года я сидел подряд,

Как неохота выезжать мне из тебя,

Охотный Ряд, Охотный Ряд.

Четыре года жил я здесь и не тужил,

И охрененный получал оклад,

Неужто кресла я себе не заслужил,

Охотный Ряд, Охотный Ряд?

Оставь мне тачку с номерами спец,

И спецбуфет, и праздничный наряд —

Все, без чего слуге народному пипец,

Охотный Ряд, Охотный Ряд.

Пройдет и год, и двадцать лет, и сто,

Покуда звезды над Кремлем горят,

С тобою нас, поверь, не разлучит никто,

Охотный Ряд, Охотный Ряд.

Куда б судьба меня ни занесла,

К тебе всегда вернуться буду рад,

Последнее прибежище козла —

Охотный Ряд, Охотный Ряд.

В последний день перед выборами и в течение всего времени голосования в России, как и во многих странах мира, законодательно запрещена агитация.

На просторах огромной страны

Наступил этот день тишины,

И воды я набрал полон рот,

Как и весь наш великий народ.

И коллег трудовой коллектив

Тоже ходит, язык проглотив,

Изъясняется жестами он,

Соблюдая послушно закон.

Ведь закон этот равно суров

Что для жуликов, что для воров,

Но кто жулики там, кто воры,

Лучше мы промолчим до поры.

Непривычно и тягостно мне

Целый день провести в тишине.

Я буквально распух от фонем,

Как Герасим практически, нем.

Впрочем, этот мужик крепостной

Был болтун по сравненью со мной.

Хрен бы кто запретил бы ему

Выражаться открыто: «му-му!»

Мне ж язык не дают развязать,

Хоть и больше я мог бы сказать

Про уродов моральных орду,

Но газету, боюсь, подведу.

В общем, много сказать я хочу,

Но, пожалуй, пока промолчу,

Подожду пару дней я, пока

Новый день не наступит сурка.

Оппозиция обвинила власти в массовых фальсификациях результатов голосования на выборах в шестую Государственную думу. Президент Дмитрий Медведев в разговоре с председателем ЦИКа Владимиром Чуровым назвал последнего «волшебником».

Уподобясь соловью,

Я тебе, дружок, спою,

Баю-баюшки-баю,

Колыбельную свою.

Про затейника того,

Чье известно волшебство,

Ниже плинтуса при ком

Опустился избирком.

Кто достанет для EдРа

Из помойного ведра,

А прикажут, из трусов

Сколько нужно голосов.

Пусть успели уж на треть

Эти чурики сгореть,

Но простое большинство

Обеспечит волшебство.

Наш волшебник Черномор,

Хоть не жулик и не вор,

Но считает голоса

Так, что просто чудеса.

Спи, дитя мое, усни,

Рот покрепче свой заткни,

Баю-баюшки-баю,

Спрячь подальше свой IQ.

Спит барсук, и спит лиса,

Что им эти голоса,

Спят медведи и слоны —

Все уснули до весны.

А когда придет она,

Два веселых дружбана

Снова дружно всех нас тут

Наe-баю-баю-бут.

Тридцать лет, почитай, как помои я лью

На родимую власть и в колодец плюю.

Вашингтонский обком, Вашингтонский

обком —

Вот настала пора написать мне об ком.

Вашингтонский обком, Вашингтонский

обком,

Почему ты все время нам гадишь тайком?

Нет сказать бы открыто, мол, «go on you» [4] ,

То-то мы бы схлестнулись в идейном бою.

Вашингтонский обком, Вашингтонский

обком,

Всю Россию накрыл ты своим колпаком,

Только Крутков Кузьмич [5] , записной

долбоеб,

Мечет стрелы в тебя из далеких европ.

Вашингтонский обком, Вашингтонский

обком,

Ты почто обосрал славный наш

избирком?

Ты зачем за неправедный, черный свой

нал

Москвичей на Болотную площадь

погнал?

Вашингтонский обком, Вашингтонский

обком,

Но тебе не сломить гордый наш

избирком,

У него еще есть, чтоб ты знал, адреса,

По которым собрать мертвецов голоса.

Вашингтонский обком, Вашингтонский

обком,

Вот живу я на свете, дурак дураком,

И приятней занятья никак не найду,

Чем плясать под твою расписную дуду.

Лишь тебе одному до конца, целиком

Я навеки обязан родным бардаком,

Мировой закулисы Верховный главком —

Вашингтонский обком, Вашингтонский

обком.

Человек я сам хороший,

Даже лучше, чем поэт,

Но с моральной этой ношей

Мне на свете счастья нет.

Много лет пишу стихи я

И сказать могу одно:

Хоть стихи мои плохие,

Люди хуже все равно.

Как мечтаю я о чуде,

Как желаю я того,

Чтобы вдруг плохие люди

Сдохли все до одного.

Сдохли б жены их, и дети,

И собаки, и коты,

А остались бы на свете

Только я и только ты.

Чтобы было нам с тобою

Сухо, сытно и тепло,

Чтоб желание любое

Враз исполниться могло.

Чтобы праздник не кончался,

Чтоб однажды на ночлег

В нашу дверь не постучался

Нехороший человек.

У небесного закона

Мы в залоге испокон.

Наступает год Дракона —

Здравствуй, дедушка Дракон!

Вместо дедушки Мороза

Возглавляешь ты парад,

В состояние гипноза

Погрузив электорат.

У тебя глаза, как плошки,

Без особенных примет,

И летим, летим, как мошки,

Мы на этот тусклый свет.

И у тех, кто не был порот,

А кто был – у тех вдвойне,

Холодок бежит за ворот

И оттуда по спине.

Горе нам, несчастным, горе!

В ком душа найдет оплот?

Где же ты, святой Егорий?

Где ты, храбрый Ланселот?

Хоть бы ты, дурак Емеля,

Наконец покинул печь,

Чтобы нам в конце туннеля

Пресловутый свет зажечь.

Так раздайся же народа

Громовое бла-бла-бла!

Чтобы радостно свобода

Нас у входа приняла.

Год Дракона на пороге —

Дай-то бог, последний он.

Прочь унынье, бандерлоги!

Нам не страшен злой питон!

Бурлит и пенится столица,

Стряхнув привычную ленцу.

Отныне больше не к лицу

Ей пред ничтожеством стелиться.

И неприступная твердыня

Теперь не столь уже тверда,

И стыдно вымолвить, куда

Ей вставлена отныне дыня.

Двунадесять собрав языков,

На штурм ее во весь опор

Ефремов скачет, юниор,

Спешит громокипящий Быков.

И дальше, через запятую,

Навальный, Троицкий, Немцов —

Когорта пламенных борцов —

Летят, себя не памятуя.

Сегодня стало моветоном

В пассивной позе пребывать,

Мой пипл негоже называть

Отныне офисным планктоном.

Инстинкт преодолевши рвотный

При звуках слова «коллектив»,

Ряды несметные сплотив,

Он встал на площади Болотной.

Друзья мои, душой я с вами,

Пусть телом и не с вами я,

А вся ирония моя —

Лишь способ управлять словами.

Выходит, что небезнадежно

Об этой грезил я поре.

Какое время на дворе!

С ума попятить, братцы, можно!

А то, что отошел от дел,

Так это, знайте, ненадолго,

И скоро, словно в Каспий Волга,

Впаду в отеческий предел.

13-месячный Имад Гадир из Израиля попал на первые полосы газет после того, как спас себя от укуса заползшей в детскую комнату змеи, откусив рептилии голову.

Не лепо ли, братья, начать нам рассказ,

А может, кто знает, и «Слово»,

О том, как намедни коварный ХАМАС

Наказан был юным сурово

Героем, чье имя я тут воспою.

Так «шма, Исраэль», эту песню мою!

«Князь Курбский от царского гнева бежал,

С ним Васька Шибанов…» Отставить!

«Младенец грудной в колыбели лежал» —

Так следует строчку исправить.

Культурные коды, хотя и важны,

Но ход нарратива ломать не должны.

И тут подползла к колыбели змея,

Смертельным напитана ядом,

Прощайте, родные, прощайте, семья,

Сейчас он, укушенный гадом,

Падет, как какой-нибудь вещий Олег,

О ком нам известно от старших коллег.

А дальше (и это не автора блажь,

Не вольная прихоть поэта)

Сюжет совершает внезапный вираж —

Поверить немыслимо в это!

И все же реальность, друзья, такова:

В устах у младенца змеи голова.

И, сколько в нем было физических сил,

В единый порыв он направил,

И голову гадине враз откусил,

И этим врага обезглавил.

Когда «Хезболлах» бы в тот дом заползла,

Такая же участь ее бы ждала.

Кто он, избавивший нас?

Имя его мне открой.

Имад – сверкающий глаз,

Гадир – бесстрашный герой [6] .

Батыр иудейский,

Сиона оплот,

Сорвавший злодейский

ХАМАСа комплот.

Да будет герою награда

Чеканная эта баллада.

Скажу, тревоги не скрывая

И нервы граждан не щадя:

Картина общемировая

Сегодня сорвалась с гвоздя.

Куда безмозглый вихрь событий

Влечет тебя, безвольный росс?

Лишь в зыбкой области наитий

Лежит ответ на тот вопрос.

Конечный пункт не именую,

Дурным предчувствием объят,

Но зрю сквозь толщу временную,

Как прахи с косами стоят,

Как вскачь по каменистым тропам,

Неся народам глад и мор,

Четыре всадника галопом

Несутся с гор во весь опор.

Как параллельные кривые,

Сливаясь в общую одну,

Сулят нам страсти роковые,

Разруху близя и войну.

Когда вагиной исполинской

Весь наш безумный мир всосет,

Нам не поможет ни Явлинский,

Ни даже Путин не спасет.

И я, небесной рати витязь,

На пире духа тамада,

Кричу вам вслед: «Остановитесь,

Остановитесь, господа!»

Вернитесь в поле правовое,

Что так не пахано давно,

Пока вконец как таковое

Не поросло травой оно.

Опять Россию накрывает тьма,

Опять сгустились тучи надо мною.

Спасите, доктор! На меня стеною

Оранжевая движется чума.

Продукт сгоранья мирового зла,

Зловонная отрыжка капитала,

Она всю атмосферу пропитала,

Во все буквально щели заползла.

Ее накликал злой колдун госдеп

В мою страну березового лыка,

Она юнцов сбивает с панталыку,

Она умы смущает нежных дев.

Недаром мудрый предстоятель наш,

Живое воплощенье аскетизма

(В чем убеждает всех его харизма),

Ей посвятил хулительный пассаж.

И славный ворошиловский стрелок,

Что выбился на склоне лет в начштабы,

Заразу уязвить сильнее дабы,

Употребил ненормативный слог.

Ее сегодня всяк – и млад, и стар —

Словами распоследними ругает,

И лишь один, что несколько пугает,

Молчит пока наш главный санитар.

Покуда, доктор, я в своем уме,

Пока еще я к койке не привязан,

Как верный сын Отечества, обязан

Я дать отпор оранжевой чуме.

Мы отстоим страну родных осин

Плечом к плечу от вражеской напасти,

Вы – как законный представитель власти,

Я – как простой российский апельсин.

День отошел,

как предчувствие смутен,

Солнца луч

догорел в окне.

Двое в комнате —

я

и Путин.

И кто из нас кто —

непонятно мне.

За эти годы

он стал по сути

Моим альтер эго,

меня не спросясь,

Мое подсознанье

опутал Путин,

Вступивши с ним

в преступную связь.

Облик его,

величавый и строгий,

Взгляд внимательный,

как у врача,

Напомнил мне с детства

любимые строки

Другого

Владимир Владимирыча.

И я, на стул

постелив газету,

Чтобы обивку

его сберечь,

Встал

и, позу приняв поэта,

Начал такими

словами

речь:

«Товарищ Путин,

я вам докладываю

Не по службе,

а по душе —

Душе населения,

что когда-то

вы радовали,

Но, если честно,

не радуете уже.

Владимир Владимирыч,

обращаюсь

к вам редко,

Ваше время

безмерно ценя,

Но есть такой овощ —

горькая редька,

Надеюсь,

поняли вы меня.

Товарищ Путин,

по фабрикам дымным,

По фермам бесчисленным

всех мастей

Вашим,

когда-то любимым,

именем

Мамаши сегодня

пугают детей.

Товарищ Путин,

прошу вас слезно —

Пока

работают тормоза…

Товарищ Путин,

пока не поздно…» —

Я прорыдал

и открыл глаза.

…Ночь за окном,

черный воздух мутен,

Милая Русь

по горло в говне.

Из телевизора

пялится

Путин…

Блядь,

лучше помер бы я

во сне!

– Что происходит в России? – А просто бардак.

– Просто бардак, вы считаете? – Да, я считаю.

Если б случилось такое сегодня в Китае,

Вряд ли бы так горлопанил там каждый мудак.

– Что же из этого следует? – Следует жать.

Жать, и давить, и потуже закручивать гайки,

Вот где про честные выборы ихние байки,

Я полагаю, пора эту сволочь сажать.

Если не сделать сегодня решительный шаг,

Завтра настанет нам полный кирдык, полагаю

И, полагая так, в этой связи предлагаю

Строить ударными темпами новый ГУЛАГ.

– Что же на это нам скажет, допустим, ПАСЕ?

– Ваше ПАСЕ мне, простите, до заднего места,

Мерзкая сущность его хорошо нам известна,

Ясное дело, они ж там нерусские все.

– Тех, кто промыл так куриные ваши мозги,

Кто вам на уши лапши понавешал гирлянды,

Их-то самих не тошнит от своей пропаганды?

Сами они не устали от этой пурги?

Ветру весеннему настежь окно отвори,

Воздух почти позабытый вдыхая в охотку,

Ну-ка, ребята, дружнее раскачивай лодку,

И раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три,

раз-два-три…

За день до выборов любая агитация за или против кандидатов запрещена законом.

Хочу напомнить, если кто не в теме,

Есть время жить и время умирать,

Есть даже время камни собирать,

Но выбирать настало нынче время.

Терзаюсь я в сомнениях полночных,

Кому отдать свой неподкупный глас

На выборах, прозрачных, как алмаз,

И, как Святая Дева, непорочных.

Кого своим избранником назначу —

В раздумьях пребываю до сих пор.

Их пять всего, и все как на подбор,

И каждому судьба сулит удачу.

И мне сложней решить задачу эту,

Чем теорему доказать Ферма:

У каждого из них достоинств тьма,

А недостатки – у кого ж их нету?

Хотя внутри мне что-то говорит,

Когда мечусь по комнате без сна я,

Что все же есть там главный фаворит.

Возможно, есть, но кто он – я не знаю.

Я не готов принять на душу грех

И среди равных предпочесть кого-то.

Да, выбирать – тяжелая работа,

И жаль, что нет такой графы – «за всех».

Слава тебе, вознесенный над всеми,

Тело и дух закаливший в борьбе!

Ты покоряешь пространство и время,

Море и суша подвластны тебе.

Нету сегодня такого на свете,

Кто бы с тобою соперничать мог.

Свой юбилей ты встречаешь в расцвете

Сил и здоровья, храни тебя Бог!

Наша надежда, защита, опора,

Альфа-самец, авиатор, плейбой,

Меркнет сама пред тобою Аврора,

Гелиос падает ниц пред тобой.

Что там, когда пояса часовые,

Коими славится наша страна,

Гнут пред тобою смиренные выи,

Волю твою ощутивши сполна.

Номер один на Всемирном Татами,

Запад подмявший, смиривший Восток,

Путь твой победный не устлан цветами:

Путь самурая тернист и жесток.

Ты управляешь истории ходом,

Флоры цветеньем и таяньем льдов.

…He повезло тебе только с народом —

Жалкий, твоих он не стоит трудов!

Сегодня о преступной власти

Молчать себе я дал зарок,

Чтоб написать о свойствах страсти

Хотя бы двадцать восемь строк.

Слепая страсть нас ловит в сети,

Сердца невинные губя.

Любовь и смерть – понятья эти

Переплелись промеж себя.

Но, клятвы пылкие давая,

Увы, не помним мы подчас,

Что ждет погибель роковая

В конце пути беспечных нас.

Судьба – индейка, жизнь – копейка,

Да и любовь – не мармелад,

Она лишь яркая наклейка

На пузырьке, в котором яд.

И пусть его отставит кто-то,

Но тот, кто риском пренебрег

И поспешил на зов Эрота,

Осушит этот пузырек.

Сопротивленье бесполезно,

И участь наша решена,

Любовь нас манит, словно бездна,

Что та же пропасть, но без дна.

И мы, что бабочки, что мушки,

Что человеки, что грибы,

Всего лишь жалкие игрушки

В руках безжалостной судьбы.

Что-то, видно, неладно со мной:

Почитай, уж который год

Mне никак инстинкт основной

По ночам заснуть не дает.

Голова лишь одним занята,

Лишь одно буравит мозги —

Если где завидишь мента,

Все как есть бросай и беги.

Лишь заслышишь его шаги,

Ноги в руки – и прочь беги,

А безногий – так по грязи,

Извиваясь ужом, ползи.

Не найти подходящих слов

Описать беспредел ментовской,

Где ты, где, великий Жеглов,

Шок и трепет Москвы воровской?

Где Шарапов, заступник наш?

Так и сгинул ты без следов,

Соцзаконности верный паж,

Утешитель невинных вдов.

Что б собраться с духом властям

И поганую эту рать

Разогнать всю как есть к чертям?

Только где здесь других набрать?

Нет на вас, вашу мать, креста!

Вы – людского рода враги!

…Сколько раз увидишь мента,

Столько раз от него беги.

Когда кругом одни шпионы,

Когда в кольце врагов страна,

Важны суровые законы,

Но также бдительность важна.

Вот список четкий и конкретный,

В нем полный перечень примет,

Как выглядит агент секретный,

Во что обут и как одет:

Ботинки носит он и брюки,

А навестивши туалет,

Затем, бывает, моет руки,

Хотя бывает, что и нет.

От глаз общественных скрывая

Свое поганое нутро,

Нередко ездит на трамвае,

Но может встретиться в метро.

Когда газету он читает,

За ним особенно секи:

Не зря он на нос нацепляет

Свои шпионские очки.

В толпе узнать шпиона просто

Тому, кто к этому готов:

Он среднего бывает роста,

Но часто и других ростов.

…На днях тут вырядился в шляпу

Один заезжий дуролом —

Теперь шагает по этапу,

А я считаю – поделом!

Русская православная церковь предлагает включить в комплект вооружений и боевой техники ВДВ мобильные «надувные храмы-палатки». «Пока такие храмы не входят в штат вооружений и боевой техники. Но Церковь продвигает этот вопрос. Если храмы включат в штат, их можно будет десантировать с самолетов наряду с самоходками и боевыми машинами десанта», – сообщил официальный представитель управления пресс-службы Минобороны по ВДВ Александр Кучеренко.

От лихого супостата

Защитит в суровый час

Наше воинство крылато

Надувною мощью нас.

Так что не рекомендуем

С нами шутки тут шутить:

Мы такого понадуем,

Что вовек вам не спустить.

Встанет грозною стеною

Перед бездной роковой

Духовенство надувное

С надувным своей главой.

Не смести, америкосы,

Православный вам редут!

Наши славные насосы

В трудный час не подведут.

Пусть идет на нас войною

Весь буквально белый свет,

Надувалово сплошное —

Вот наш фирменный ответ.

Не резиновые дамы —

Русь святая, не sex shop,

А резиновые храмы!

С подогревом, хорошо б.

«Я видел много одинаковых стран, а другой такой страны, как наша, нет».

Прошу всех встать, ибо принес вам весть,

Без преувеличения, благую:

На свете много стран различных есть,

И все – одна похожа на другую.

Смотрю на них порою и дивлюсь:

Сработан по единому стандарту,

Один сплошной глобальный Бенилюкс

Обезобразил мировую карту.

Но, слава богу, есть средь них страна,

И я горжусь, что прихожусь ей сыном.

Она на целый мир всего одна,

И предан я родным ее осинам.

Она отнюдь не так уж и проста,

Как кое-кто наивно полагает,

Не подставляет каждому уста,

Не перед каждым ноги раздвигает.

Немало в ней таится разных «но»,

Не различимых посторонним взором,

Ее понять от века не дано

Заезжим верхолазам-гастролерам.

Вся – тайна, вся – загадка, вся —

секрет,

Не разрешимый ни людьми, ни Богом…

Другой такой на целом свете нет.

И это, кстати, говорит о многом.

«Но надо жить без самозванства,

Так жить, чтобы в конце концов

Привлечь к себе любовь пространства,

Услышать будущего зов».

Поклонник давний Пастернака,

Чуть было не сказал – фанат,

Я с этим тезисом, однако,

Не солидарен, виноват.

Быть самозванцем некрасиво,

Но это поднимает ввысь —

Не потому ль они в России,

Как тараканы, развелись.

Понять не в силах иностранец

Загадку родины моей,

В которой каждый – самозванец,

Неважно, русский он, еврей,

Тунгус, калмык ли, марсианин,

Да хоть бы кто – не все ль равно?

Само названье «россиянин» —

Не самозванство ли оно?

Когда в мозгах такая каша,

Когда расхристана душа,

Сама аутентичность наша

Не стоит гнутого гроша.

Тут каждый врет как сивый мерин,

Но в этом правда есть своя:

Ведь я и сам-то не уверен,

Что я на самом деле я.

Ответь мне, мой зоил постылый,

Скажи, несчастный графоман,

Зачем, объят нездешней силой,

Ты за лэптопом горбишь стан?

Мне не понять твое раденье,

И цель, признаться, не ясна.

Ну я, понятно, ради денег,

А ты с какого бодуна?

Пиша убогие комменты,

Лепя рифмованный свой китч,

На что надеешься взамен ты?

Никак я не могу постичь.

Неужто впрямь ты в мире целом

Важней заботы не нашел?

Занялся бы полезным делом,

Сварил бы суп, подмел бы пол.

Твои игрушечные стрелы

Не причиняют мне вреда,

Хоть в суверенные пределы

И залетают иногда.

Но не покину пьедестала,

Чтоб не тревожить свой артрит:

С зоилом спорить не пристало

Любимцу ветреных харит.

Тебе отпущено немного,

Так задирай, лови момент,

Свою завистливую ногу

На мой гранитный постамент.

Полный срок состоял ты при деле,

Нагревая заветный шесток,

Остается всего лишь неделя —

Потерпи еще, милый, чуток.

Хоть давно попрощался с народом,

Что когда-то тебя избирал,

Но в сравненье с твоим кукловодом

Ты отчаянный был либерал.

Был досуг твой до крайности редок,

Ты пахал от зари до зари,

Погуляй по Кремлю напоследок,

На красоты его посмотри.

Убери за собою игрушки —

Свой любимый айпад и айфон,

Можешь даже пальнуть из Царь-пушки,

Попугать оборзевших ворон.

Душегубств за тобой не водилось,

Приближенным ноздрей ты не рвал,

Даже к падшим известную милость,

Расхрабрившись, порой призывал.

Был ты, в целом, безвредный чудила,

И делам я твоим не судья.

До свиданья, наш плюшевый Дима,

Вот и кончилась сказка твоя.

Я людям не интересен,

На меня они плюют,

Обо мне не сложат песен,

В бронзе бюст не отольют.

Не присвоят теплоходу

Мой скупой инициал.

Зря я пел хвалу народу,

В честь его вздымал фиал.

А когда-то, было время,

На своей родной земле

Был любим буквально всеми,

И народом в том числе.

Прикипев к нему мозгами

И душою заодно,

Я широкими мазками

Клал его на полотно,

Улучшал его породу,

Не жалея слабых сил,

И убогую природу

До небес превозносил.

А теперь я позаброшен,

Огорошен и смятен,

Серой пылью припорошен,

Белым снегом заметен.

Без надежды, без отрады

Провожу в печали дни.

До чего же ж люди гады,

Что ж за сволочи они.

По инициативе писателя Бориса Акунина группа известных литераторов 13 мая совершила прогулку по московским бульварам от памятника Пушкину на Пушкинской площади до памятника Грибоедову на Чистых прудах.

Как в окно мое солнце лепило!

Как дрожала сирень за окном!

Но однажды мой мир затопило

В одночасье крысиным говном.

Воевать с ним, наверное, надо,

Неприлично стоять в стороне,

Но призыв громоздить баррикады

Не находит поддержки во мне.

Мне не люб ни системный Навальный,

Ни угрюмый фанат Удальцов,

Мне милее кураж карнавальный,

Перезвон шутовских бубенцов.

Не хочу, чтоб железной рукою

Время брало за горло меня,

Надо нечто придумать такое,

Параллельное дискурсу дня.

Отчего бы, к примеру, на пару,

А быть может, и целой гурьбой

Не пройтись в этот день по бульвару

Нам свободной походкой с тобой.

Ну-ка хватит на койке валяться,

Ну-ка слазьте, ребята, с печи.

Нам ли сволочи этой бояться,

Дорогие мои москвичи!

Наше всё тут по-прежнему наше,

В нашей памяти, в наших следах,

Начиная от главного Саши

И до тезки на Чистых Прудах.

Неси меня, мой дельтаплан,

Моя искусственная птица,

Увы, в реальность воплотиться

Не смог предвыборный мой план.

Неси меня, мой дельтаплан,

В тебе одном мое спасенье,

Сквозь роковые потрясенья,

Сквозь кризиса густой туман.

Неси меня, мой дельтаплан,

Моя последняя опора,

Боюсь, что завершится скоро

С электоратом наш роман.

Еще глядит он, как баран,

На Боровицкие ворота,

Но мне подсказывает что-то —

С резьбы вот-вот сорвется кран.

Неси меня, мой дельтаплан,

Пора смываться нам верхами,

Иначе сдаст нас с потрохами

Мой верный журавлиный клан.

Покуда нам с тобой, братан,

В порыве страсти бандерлоги

Не повыдергивали ноги,

Неси меня, мой дельтаплан.

Премьер-министр Дмитрий Медведев вступил в «Единую Россию», получив партийный билет с восьмизначным номером.

Отменным славен экстерьером,

Знаток изысканных манер,

Четыре года был примером

Во всем мне нынешний премьер.

Он дал мне тайную свободу,

Жаль, правда, явную не смог,

И я готов в огонь и в воду

Бежать за ним, не чуя ног.

Прими ж, «Единая Россия»,

Ты и меня в свои ряды:

Быть беспартийным некрасиво,

Когда виски твои седы.

Покуда в управленье Богу

Я душу не отдал свою,

Пусти меня в свою берлогу,

В медвежью дружную семью.

Любой сегодня понимает:

Партийность – не пустой каприз,

Пусть ввысь она не поднимает,

Зато не опускает вниз.

Позволь же мне, чтоб лет на склоне

Не оказаться бобылем,

К твоей бесчисленной колонне

Примкнуть еще одним нулем.

Разводит Горький шашни

На Капри со снохой,

А граф Толстой по пашне

Пиздует за сохой.

«Камаринского» пляшет

Есенин в кабаке,

А граф, как карла, пашет

В дырявом армяке.

Шмаляет Маяковский

В себя, позоря ЛЕФ,

Но граф наш не таковский,

Не из таких наш Лев.

Не записной оратор,

Не сетевой трибун,

Но истовый оратай,

Родимых бразд топтун.

Он сапоги тачает,

Глаза продрав едва,

Он, как насос, качает

Гражданские права.

Имен сравнимых много ль

В словесности моей?

Пожалуй, только Гоголь —

И тот, боюсь, еврей.

О, эти вечные вопросы,

Покоя злейшие враги,

Они впиваются, как осы,

В мои усталые мозги,

Пронзая острыми мечами

Их задубевшую кору,

И не дают уснуть ночами,

И донимают поутру.

Зачем я землю населяю,

Причем сравнительно давно?

Зачем пространство искривляю,

Да и на кой вообще оно?

С какой такой неясной целью

Его создал когда-то Бог?

Видать, с тяжелого похмелья

Создать он лучшего не смог.

…Бывает, сам порой не в теме,

Но если сильно припечет…

А взять, допустим, то же время:

Куда и как оно течет?

И почему буквально тает,

Как в марте вешние снега?

Зачем его то не хватает,

То в то же время до фига?

Я по натуре не философ,

Поскольку я по ней поэт,

Но существует ряд вопросов,

И я найду на них ответ.

Кто скачет, кто мчится порою ночной

В казенной машине дорогой лесной?

Кто жаждою мести священной объят,

Чьи очи, как угли, во мраке горят?

Пред кем все живое согнулось в дугу?

Нет, имя его вам назвать не могу

И должность его не могу вам назвать —

Зачем мне здоровьем своим рисковать?

Ведь он, согласитесь, не просто следак,

А я, извините, не полный мудак,

Чтоб этим стишком провоцировать власть,

Ища приключений на мягкую часть,

Которая с детства была мне мила.

…Меж тем над дорогой сгущается мгла

И грозно шумят вековые дубы,

Картине придать драматизма дабы.

И тихо шуршат над водой камыши,

И нету вокруг ни единой души,

Лишь духи стенают из топей и блат

В мистическом духе германских баллад.

Но тщетны стенанья, напрасны мольбы,

Избечь не удастся им жалкой судьбы,

И духом сивушным наш славный герой

Рассеет во мраке их призрачный рой.

…А может, пишу эти строки я зря,

Рискуя прогневать лесного царя?

А может быть, просто в ночной тишине

Сюжет леденящий пригрезился мне?

А вдруг завернул он в злосчастный лесок

Попить на досуге березовый сок?

А может, и вовсе он не был в лесу,

И, значит, напрасно пургу я несу?

А может, опасно играю с огнем —

А что, если зверь вдруг пробудится в нем

И, кости мои разметав по лесам,

Возглавить их поиск возьмется он сам?

Чтоб не сбиться всей страною

Нам с особого пути,

Надо б право крепостное,

Полагаю, вновь ввести.

Александр-освободитель

Отменил то право зря:

Был он просто царь-вредитель,

Откровенно говоря.

Вашингтонского обкома

Мир не знал еще пока,

Но картина нам знакома

До мельчайшего мазка.

Либеральная орава,

Заманив нас в западню,

Крепостное наше право

Загубила на корню.

Мы их вспомним поименно,

Пофамильно, будь я бля,

Всех, кто нажил миллионы,

Не потратив ни рубля.

И потомки не простят их

Вплоть до Страшного суда,

И лихих шестидесятых

Не забудут никогда.

А вернули б это право,

То-то б жизнь тогда была,

То-то наша бы держава

Пышным цветом расцвела.

То-то я отвел бы душу,

То-то Русь бы возродил,

То-то Ксюшу и Илюшу

Я б вожжами отходил.

То-то б всем своим канашкам,

Кто любезен мне и мил,

Всем Палашкам и Парашкам

Ярких бус понакупил.

А потом бы, взяв Маланью

За широкие бока,

Утолил свое желанье

До последнего глотка.

Весь этот месяц у экрана

Я, как подорванный, торчал.

Пора, пора вставать с дивана,

Родимый покидать причал.

Финальной насладиться драмой

Нам не дано, мой друг, с тобой.

Последний бой – он трудный самый,

Но не пойдем мы в этот бой.

Мы с треском вылетели с Евро,

В чем тоже плюс немалый есть,

Поскольку сохранили нервы,

А это поважней, чем честь.

Хотя признаться в этом больно,

Но на момент текущий сей,

Боюсь, что в области футбольной

Мы позади планеты всей.

Нам не стяжать футбольной славы,

Мы в мяч ножной не игроки,

Иные ближе нам забавы —

Лапта, горелки, городки.

Священных дедовских традиций,

Заветов милой старины

Негоже, други, нам стыдиться,

Гордиться ими мы должны.

Да что нам в ихнем том футболе,

Когда шумит по пояс рожь

На славном Куликовом поле,

Да и на Бородинском тож.

Во время матча «Спартак» – «Фенербахче», проходившего в Лужниках, спартаковские фанаты скандировали оскорбительные лозунги и сожгли на трибуне портрет Ататюрка. В свою очередь турецкие болельщики забросали приехавших на ответный матч московских фанатов камнями и фаерами.

Нам, спартаковским фанатам,

Не понравился Стамбул —

Больно чурок до хрена там

И насилия разгул.

Но напомню вам вначале,

Что совсем в ином ключе

Мы у нас в Москве встречали

Ихний клуб «Фенербахче».

И с портретами Кемаля,

И с гирляндами цветов,

Как родных, мы принимали

Этих гребаных скотов.

Юморок тут неуместен

И подколы ни к чему,

Нрав беззлобный наш известен

Человечеству всему.

Но, похоже, генацвале,

Кое-кто из вас забыл,

Как мы вашим наваляли,

Взяв за шкирку Измаил,

Разгромили оттомана,

Мир вогнав в холодный пот,

И в гареме Сулеймана

Свой закончили поход.

Вот что вам скажу я, турки,

С предпоследней прямотой:

Дефицит у вас культурки

И в мозгах сплошной отстой.

Историческую память

Надо малость освежить,

Где чего не так – поправить

И по полкам разложить.

Привозите, янычары,

К нам опять «Фенербахче»,

Мы утопим вас, сучары,

В вашей собственной моче.

Новый еженедельный телепроект под названием «Луч Света» стартует на НТВ. Его ведущая – звезда Рунета Света из Иванова.

Чудо русского света

Топ-листа во главе —

Говорящая Света,

Суперхит НТВ.

Что за прелесть девица!

Всех пленила она.

Как луна, круглолица,

Словно солнце, красна.

Пусть не светская дива,

Пусть не Ксюша Собчак,

Пусть посажено криво

То, что там на плечах,

На просторы ютуба,

Где чего только нет,

Света рухнула с дуба

И порвала Рунет.

На мятежную Ксюшу

Нулевой нынче спрос,

На народную душу

Он до неба возрос.

Из Иванова Свету

С комариным IQ

Как эпохи примету

Я сегодня пою.

Словом, в самую точку

Угодил с ней канал.

Мне б такую бы дочку —

Я бы горя не знал.

Живу себе в уютном домике

На склоне лет

И мало смыслю в экономике,

Простой поэт.

Но в жизнь мою она вторгается,

Стучит в окно,

И от беды, что надвигается,

В глазах темно.

Куда-то в бездну рубль падает

День ото дня.

Кого-то, может, это радует,

Но не меня.

Чтоб трудовые сбережения

Свои спасти,

Какие предпринять движения?

Куда нести?

Не в силах я, объятый думою,

Ни встать, ни лечь,

Кого бы этой скромной суммою

Я мог привлечь?

В меня б вложили инвестицию,

Рублей бы сто —

Уж я взлетел бы в небо птицею!

Да только кто?

По русской фирменной природе,

По глади северных озер

Плыву на белом теплоходе,

Пейзажем услаждая взор.

В цветных кокошниках юницы

Мне машут с берега платком,

Гусей понурых вереницы

Летят за Путиным гуськом.

В стране закручивают гайки,

Неправый суд вершит дела,

А за бортом кружатся чайки,

Волной отмыты добела.

Что им, пернатым, Ряд Охотный,

Приют отпетых думаков?

Что им с конторской подноготной

Системы выкидыш Гудков?

На лоне девственной природы,

На фоне безразмерных рек

Я про гражданские свободы

Воспомнил, слабый человек.

Ах, отчего же я не птица?

Ах, почему интеллигент?

Ах, если б в птицу превратиться

Я б смог хоть на один момент…

Ах, если б дней своих в начале

Сумел я крылья обрести,

То хрен меня б вы повстречали

На вашем жизненном пути!

Вот мой личный молебен.

Да будет, надеюсь, он

Для душ заблудших целебен,

Как для телес – ОМОН.

Господи Иисусе,

В смутные эти дни

Покарай нечестивых Pussy,

Путина сохрани!

Помоги ему, Боже,

В трудной этой борьбе.

Скинут его – и что же?

Легче будет тебе?

Чтоб сдюжил единым разом

Он все, что растет, вcполоть,

Укрепи его разум,

А заодно и плоть.

Чтоб смог бы он сил по мере

Крест свой тяжкий нести,

Позволь ему на галере

Этой вечно грести.

И ты, Пресвятая Дева,

В этом помочь должна,

Чтоб не качнулась влево

Опасным креном она.

Или, не дай бог, вправо.

На этом, сняв балахон

И стянув с лица балаклаву,

Позвольте покинуть амвон.

Людей хороших узок круг,

Скажу тебе, сынок,

Их можно счесть по пальцам рук,

На крайний случай – ног.

Их, почитай, сынок, с тобой

Десяток-полтора,

Но в царствие мое любой

Проскочит на ура.

Плохих людей, наоборот,

Кругом хоть пруд пруди,

Они, сынок, и есть народ —

В него ты не ходи.

Там безразмерный неуют,

Там длинная тоска,

Там сильно пьют, там сладко бьют —

С оттяжкою, с носка.

Ты будешь очень одинок

Средь них в одном лице.

Побереги себя, сынок,

Подумай об отце.

Ужель тебя, с такой душой,

Я брошу этим псам?

А впрочем, ты уже большой —

Решай, пожалуй, сам.

В Латвии появилась компания Kontora, которая предоставляет кредит от ста до одной тысячи долларов под залог собственной души. Для оформления нужно лишь подписать соответствующий договор. Услугами компании уже воспользовались около 200 человек.

Пусть отцов завет нарушу,

Пусть меня осудит Бог,

Не ему отдам я душу,

А снесу ее в залог.

Если кликнет рать святая:

«Ждем в раю тебя, поэт», —

Я скажу: «Не надо рая,

Дураков сегодня нет!

Рассудить, к примеру, строго,

Трезво если посмотреть:

Что иметь могу я с Бога,

Доведись мне помереть?

Что он может предложить мне,

Чем заинтересовать

В этом горнем общежитье,

Где всей мебели – кровать?

И какого хрена ради

Средь курчавых облаков

Буду я пахать на дядю

До скончания веков?

Лучше с выгодой большою,

В гроб покуда не ложусь,

Я бессмертною душою

На земле распоряжусь».

Настоятель храма Илии Пророка на Обыденке игумен Тимофей, находясь за рулем спортивного BMW с номерами посольства Мальты, на Садовом кольце врезался в машину, которая следовала в попутном направлении. После этого BMW вылетел на встречную полосу и столкнулся с другим автомобилем. Очевидцы происшествия утверждают, что сидевший за рулем игумен был нетрезв и отказался от медосвидетельствования.

25 августа 1530 года родился Иван Грозный.

Жил-был Иван Четвертый,

Насильник и тиран,

Чей имидж подзатертый

Донес до нас экран.

За что благоговейно

Отечества сыны

Доныне Эйзенштейна

Облизывать должны.

Иван Васильич Грозный,

Первостатейный фрукт,

Имея нрав стервозный,

Бывал в поступках крут.

Илья Ефимыч Репин

С тревогой отмечал,

Как посохом по репе

Сынку он настучал.

Иван Васильич Грозный —

Большой ему респект —

Весьма амбициозный

Замысливал проект,

И, в прошлом обозримом

Взыскуя идеал,

Москву он Третьим Римом

Любовно называл.

Иван Васильич Грозный,

В отличье от коллег,

Был книгочей серьезный,

Ученый человек.

Недаром мы от века,

Ведя горячий спор,

Его библиотеку

Шукаем до сих пор.

Иван Васильич Грозный —

Во всем пример для нас,

При нем Россия звездный

Свой испытала час.

Властитель монструозный,

Безумец и маньяк,

Иван Васильич Грозный —

Наш светоч и маяк,

Посланец Провиденья,

Порядка торжество.

И рады с днем рожденья

Поздравить мы его.