Беззвучный режим

Джин Вульф Беззвучный режим

Джил не была уверена, автобус ли это, хотя по форме вроде бы автобус, да и по цвету тоже. Начать с того (сказала она себе), что мы с Джимми тут единственные пассажиры. Если это школьный автобус, почему нет других детей? А если это автобус «платить-при входе»[1], отчего никто не входит? Вот знак «Автобусная остановка». Но странный транспорт даже не притормозил.

Дорога была прямая, но вся в трещинах и ямах, поэтому ехали очень медленно. Кроны деревьев так густо разрослись, что скрывали солнце. На пару мгновений оно вдруг осветило крышу автобуса и потом вновь скрылось.

Похоже, насовсем.

Вокруг ни легковых машин, ни грузовиков, ни джипов, ни других автобусов. Мимо проплыл ржавый знак с изображением девочки на лошади, но ни девочки, ни лошади не показались поблизости[2]. Олень с большими, невинными глазами стоял под знаком с нарисованным скачущим двойником и глядел, как их автобус (если это правда автобус) громыхает по проезжей части. Джил вспомнила картинку в книжке: девочка с длинными белокурыми волосами обнимает за шею вот такого же оленя[3]. Этой девочке везло только на нехороших зверей и жутких, уродливых личностей. И Джил решила, что художник просто сжалился над бедняжкой и подарил ей вот такого милого друга. От ужасов на других иллюстрациях захватывало дух, так что Джил всегда возвращалась к этой, доброй. Дурных вещей в мире очень много, но и хорошие встречаются.

— Помнишь рыцаря, который свалился с коня[4]? — прошептала она брату.

— Ты в жизни не видела рыцарей, Джелли[5]. И я тоже.

— У меня в книжке. Все, кого встречала та девочка, были ужас какие, но рыцарь ей понравился, а ему понравилась… голос водителя оборвал ее на полуслове:

— Тут вот поблизости ваша матушка похоронена.

Из динамиков послышался кашель. Джил прилипла к окну, но увидела только деревья.

Тогда она попыталась вспомнить маму. Ни четкого образа, ни голоса, ни ласковых домашних прозвищ. Но ведь мама была. Их мама. Ее мама. И Джил любила маму, а та любила Джил. Никогда не забуду об этом, пообещала она себе. Такое нельзя хоронить.

Деревья поредели, являя высокую каменную стену с чугунными резными воротами. По бокам красовались каменные колонны со сверкающими статуями львов на каждой. Чугунная табличка на чугунных прутьях гласила: «Тополиный холм»[6].

Ворота, табличка, колонны, львы исчезли, прежде чем Джил перевела дыхание. Каменная стена тянулась и тянулась, обрамленная деревьями снаружи и с еще большим их количеством по ту сторону. Снаружи ольха, определила Джил. А за стеной разрослись березы. Ни одного тополя.

— Я ведь не читал твою книжку со сказками. Все собирался, но так и не прочел. Хорошая книжка?

Заметив выражение ее лица, Джим обнял сестру за плечи.

— Ну, подожди немного, Джелли, ладно? Может, нам ее еще пришлют.

Когда слезы высохли, Джил заметила, что автобус свернул и взбирается по узенькой извилистой дороге меж деревьев. Вот он притормозил перед поворотом, вот притормозил опять. Снова поворот. За широким лобовым стеклом показался большой дом. Мужчина в твидовом пиджаке стоял у черного хода (по крайней мере, так это выглядело) и попыхивал трубкой.

Водитель закашлялся и сплюнул.

— А вот дом вашего папочки, — объявил он. — Он будет рад вас видеть. Так что будьте паиньками, чтоб ему не пришлось жалеть, что вы приехали, ясно?

Джил кивнула.

Автобус остановился, раскрылись двери.

— Не забудьте свои вещи.

Джил и не забыла бы. В сумке умещалось все, что ей позволили взять с собой, совсем не тяжелое. Брат уже выскочил наружу со своими пожитками, и дверь автобуса захлопнулась.

Джил уставилась на черный ход. Никого здесь не было.

— Папа только что стоял тут, я видела.

— А я нет, — отозвался Джим.

— Он стоял в дверях и ждал нас[7].

Брат пожал плечами:

— Может, телефон его отвлек.

Разворачиваясь, автобус сдал назад, потом вперед, потом снова назад и покатил обратно.

Джил замахала руками.

— Стойте! Подождите минутку!

Если водитель и слышал, то виду не подал.

— Идем в дом. — Брат размашисто зашагал к входу. — Наверно, он ждет нас там.

— А может, дом закрыт. — Джил с неохотой пошла следом.

Она ошиблась. Дверь даже не была толком притворена. Ее как будто нарочно держали нараспашку, позволяя ветру хозяйничать: пол на кухне устилали листья. Дверь Джил закрыла хорошенько, плотно.

— Он, наверное, где-то дальше, — донесся ломавшийся голос брата.

— Если бы он говорил по телефону, мы бы слышали.

— А если он слушает? — Джим на кухне уже осмотрелся и вышел. — Идем!

А вот Джил еще только оглядывалась. Конфорки электрической плиты алели ярче некуда, в холодильнике мерзли кусок сыра и пара бутылок пива, шкаф ломился от консервов. На кухне в изобилии имелись тарелки, кастрюли, противни, ножи, ложки и вилки.

Брат вернулся.

— Телевизор в гостиной работает, но там никого нет.

— Папа где-то здесь, — настаивала Джил. — Я же его видела.

— А я нет.

— Но я-то видела.

Она прошла за братом в просторный коридор с высокими темными окнами по одну сторону, за массивными дверями обнаружила столовую, где никто не обедал, и, оказавшись в залитой светом огромной гостиной, пришла к выводу, что полдюжины водителей спокойно разместили бы здесь полдюжины своих автобусов.

— Все это сделал человек, — заключила она, оглядываясь.

— Что именно?

— Все это. Человек выбрал мебель, ковры, ну, в общем, все.

Брат вытянул руку.

— Смотри-ка. Кресло из рогов. Клевое.

Джил кивнула:

— Да. Но я бы такое не купила. Комната — это рама, а люди в ней — картина.

— Ты сошла с ума.

— Вовсе нет.

— Ты говоришь, папа накупил всего, чтобы выглядеть хорошо.

— Чтобы выглядеть правильно. Нельзя заставить людей выглядеть хорошо. Что не дано, то не дано. Ничего не поделаешь. Но можно помочь им выглядеть правильно, а это куда важнее. Все выглядят правильно в правильном месте. Вот у тебя есть фото папы…

— У меня его нет.

— Представь, что оно у тебя есть. И ты собрался поместить его в рамку. А торговец предлагает выбрать любую. Ты бы взял черненькую, с серебряными цветочками?

— Черт, нет!

— Вот именно. Но для своей фотографии я бы именно такую и взяла[8].

Брат заулыбался:

— Однажды я так и сделаю, Джелли. Телевизор видела?

Она кивнула:

— Когда мы вошли. Только этого дяденьку совсем не слышно, звук-то выключен.

— Значит, отец говорит по телефону.

— В другой комнате?

Телефон стоял на краю стола рядом с телевизионной тумбой. Джил сняла трубку и поднесла к уху.

— Ну как? Слышишь его?

— Нет. — Осторожно она вернула трубку на место. — Телефон выключен.

— Что ж, значит, я ошибся.

Бессмыслица какая-то, но Джил слишком устала, чтобы спорить.

— Вряд ли он вообще здесь, — добавил Джим.

— Телевизор же работает. — Она опустилась в деревянное кресло с коричнево-оранжевыми подушками. — Это ты включил свет?

Джим покачал головой.

— И потом, я видела его у входа.

— Ладно. — Брат помолчал немного. Он был как папа, высокий и светловолосый, с лицом, которое создано для серьезного выражения. — Если бы он уехал, я бы услышал звук мотора. Я прислушивался.

— Я тоже.

Джил не говорила, но ощущение чьего-то присутствия в этом доме все время заставляло её прислушиваться. Слушать. Слушать. Постоянно.

«Беззвучный режим», молчаливо сообщал экран[9].

— Я хочу знать, о чем говорит этот дяденька, — сказала Джил брату.

— Звук выключен, а пульта нигде нет. Я уже искал.

Джил молча откинулась на коричнево-оранжевые подушки и уставилась в экран. В кресле она чувствовала себя под защитой, пусть не самой надежной.

— Переключить канал?

— Пульта же нет.

— Вручную. — Джим открыл панельку рядом с экраном. — Кнопки «включить» и «выключить». Переключатель каналов. Звук: «прибавить» и «убавить». А беззвучного режима нет.

— Нам он и не нужен, — прошептала Джил. — Нам нужен выключатель беззвучного режима.

— Ну так переключить? Глянь-ка.

Следующий канал оказался серым полотном в волнистых разводах с яркой желтой надписью «беззвучный режим» в углу. Дальше показывали очень милую женщину, которая сидела за столом и что-то говорила. Желтый «беззвучный режим» был тут же. Женщина все говорила и крутила в пальцах желтый, остро заточенный карандаш. Джил подумала, что лучше бы диктор что-нибудь написала. Но та, похоже, не собиралась этого делать.

Следующий канал показывал практически пустую улицу и знакомую желтую надпись. Улица была пуста только практически, потому что двое, мужчина и женщина, лежали на дороге. И не двигались.

— Оставить?

Джил замотала головой.

— Верни того дяденьку, которого папа включил.

— Первого?

Она кивнула, и каналы замелькали в обратном порядке.

— Тебе нравится…

Брат замер, не договорив. Секунды потекли, исполненные страха и почему-то вины.

— Мне… — начала Джил.

— Ш-ш! Кто-то на лестнице. Слышишь? — Брат метнулся из комнаты.

Джил, которая ничего такого не слышала, забормотала под нос:

— Мне он вовсе не нравится. Но он говорит медленнее, чем та тетенька, и я думаю, смогу читать по его губам, если посмотрю на него подольше.

Она сосредоточилась, но время от времени отводила взгляд в поисках пульта.

На лестнице никого не было, зато в доме нашлась большая спальня с двумя маленькими кроватями: одна у восточной, другая у южной стены. Три окна, два гардероба. Брат хотел бы отдельную комнату, но Джил, ввергнутая в ужас перспективой остаться на ночь одной в темноте, пообещала, что эта спальня — его спальня, а ей собственной вовсе не нужно, к тому же она ежедневно будет убирать его комнату и кровать стелить тоже.

Без особой охоты Джим согласился.

В первый вечер они поужинали консервированными чили, а утром позавтракали овсянкой. В доме было четыре этажа и четырнадцать комнат — пятнадцать вместе с кладовкой. Телевизор, который Джил предусмотрительно выключила, прежде чем отправиться разогревать еду, снова работал, по-прежнему без звука.

В гаражной пристройке они нашли две машины. Полдня Джим провел в поисках ключей зажигания, но безуспешно. В доме никаких ключей не было вообще.

В гостиной беззвучно говоривший мужчина продолжал говорить. Все говорил и говорил. Джил большую часть времени проводила перед телевизором и постепенно поняла, что смотрит запись. За последней фразой (произнося которую мужчина опускал взгляд на полированную поверхность стола[10]) вновь следовала первая.

В тот вечер, когда на ужин Джил готовила венские сосиски и консервированный картофельный салат, она услышала крик брата: «Пап!» Громко хлопнула дверь, и раздались торопливые шаги.

Она тоже побежала и в дальнем коридоре натолкнулась на Джима, напряженно всматривавшегося в узкий дверной проем.

— Я видел его! Он был там и смотрел на меня!

За узким проемом таяла во тьме узкая деревянная лестница.

— А потом я услышал, как дверь хлопнула. Уверен, вот эта дверь!

Джил посмотрела вниз, встревоженная идущим из проема воздухом, холодным, сырым, с примесью тошнотворного запаха.

— Похоже, это подвал, — заметила она.

— Он и есть. Я был там пару раз, только свет не удалось включить. Не знаю, где выключатель. Надеялся найти фонарик и обследовать там все.

Брат начал спускаться по лестнице и вдруг резко обернулся, удивленный, что внезапно вспыхнула единственная тусклая лампочка, свисающая на проводе с потолка.

— Как ты это сделала?

— Выключатель тут, в коридоре.

— Отлично! Идешь?

Джил пошла.

— Надеюсь, назад мы вернемся.

Джим ее не расслышал. Или проигнорировал.

— Он внизу, Джелли, точно тебе говорю. Не может же он вечно прятаться.

— Отсюда есть другой выход?

— Вряд ли. Правда, я тут не задерживался. Было темно, да и пахнет ужасно.

Источник зловония дети обнаружили за стеллажами, заставленными инструментом и банками с краской. Он гнил, и одежда сплошь покрылась пятнами. В некоторых местах плоть ввалилась, в некоторых ее уже и вовсе не было. Джим принялся расчищать полки, чтобы осветить мертвое нечто на полу. Избавился от нагромождения досок, садового распылителя и дюжины бутылок и банок.

Когда все было сделано, Джим спросил:

— Кто это?

Шепотом сестра отозвалась:

— Папа.

Она развернулась, поднялась по ступеням и на кухне тщательно отмыла руки до самых локтей. А потом села за стол и ждала, пока не хлопнет дверь в подвал и не появится брат.

— Вымой руки, — сказала она ему. — Вообще нам лучше вымыться целиком. Обоим.

— Давай.

Наверху располагались две ванные комнаты. Джил заняла ту, что ближе к их спальне. Тщательно оттерев себя, она надела халат, который прежде, наверное, принадлежал маме, подобрала его и туго обвязалась поясом, чтобы подол не волочился по полу. После сгребла их одежду и запихнула в стиральную машину.

Человек, по губам которого Джил пыталась читать, исчез. Серый экран хранил лишь одно изображение: надпись «беззвучный режим», светившуюся желтым. Другие каналы тоже были пусты: тот же серый экран, то же беззвучие.

Пришел брат, в шортах и тапочках.

— Есть не собираешься?

— Потом, — ответила Джил. — Что-то не хочется.

— Не против, если я поем?

Она пожала плечами.

— Думаешь, это папа? Там, в подвале.

— Да, — отозвалась Джил. — Не представляла, что мертвые так выглядят.

— Я видел его. Я тебе не поверил тогда. Но потом увидел. И он хлопнул дверью в подвал. Я слышал.

Джил молчала.

— Думаешь, мы его еще увидим?

— Нет.

— Думаешь, это все? Он хотел, чтобы мы его нашли, и мы нашли. И это все, что он хотел?

— Он говорил нам, что умер, — произнесла Джил бесцветным голосом. — Он хотел, чтобы мы знали, что он нам помочь не сможет. Что мы теперь сами по себе. Так будешь есть?

— Да.

— Подожди, я тоже. Ты знал, что кабельное отключено?

— Оно и раньше таким было, — отозвался брат.

— Я догадывалась. Завтра я хочу прогуляться. Помнишь те ворота, мимо которых мы проезжали?

Он кивнул:

— Тополиный холм.

— Да. Я схожу туда. Может, ворота не заперты. А если заперты, то там много деревьев, а стена не очень высокая. Хорошо бы ты пошел со мной, но если не хочешь, я и одна справлюсь.

— Пойдем вместе. Давай есть.

Наутро они вышли из дома, плотно прикрыли кухонную дверь, при этом убедившись, что не заперли ее, и пустились по длинной, вьющейся серпантином дорожке, по которой взбирался автобус. Когда дом почти скрылся из виду, Джил обернулась.

— Как будто сбегаем, — сказала она.

— Вовсе нет, — заверил ее брат.

— Не знаю.

— Зато я знаю. Слушай, это наш дом. Папа умер, так что теперь он наш с тобой.

— Не нужен он мне, — нахмурилась Джил, но, когда крыша исчезла за холмом, добавила: — Но это единственный дом, который у нас есть.

Спуск был долгим, но не бесконечным, так что шоссе — если только это можно так назвать — в конце концов раскинулось перед ними направо и налево. Тихое и пустое.

— Мы могли бы поймать машину. Ну, или автобус.

— Тут трава в колдобинах растет.

— Да, вижу. Сюда, Джелли. — Джим махнул рукой, как всегда серьезный и очень, очень решительный.

Джил семенила следом.

— Так ты пойдешь туда со мной?

— Сначала подождем машину. Я отправлюсь с ними, если меня возьмут. И ты тоже.

Она кивнула.

— Но если никто не проедет, я пойду с тобой на Тополиный холм. Может, там кто-то есть, и они нам помогут.

— Уверена, что кто-нибудь есть. — Джил постаралась сказать это с большей уверенностью, чем ощущала на самом деле.

— Кабельное не работает. Я все каналы перещелкал.

Джим на три шага опережал ее и не оборачивался.

— Я тоже. — Это была ложь, но несколько каналов Джил все же проверила.

— Это значит, что в телевизионных центрах никого нет. Ни в одной студии. — Он прокашлялся, и голос его внезапно сделался низким, как у всех мальчиков-подростков. — Короче, живых нет.

— Может, есть кто-то живой, кто просто не знает, как это работает, — предположила Джил и, подумав, добавила: — Может, там, где они находятся, нет электричества.

Джим остановился и посмотрел на сестру.

— У нас ведь есть.

— Значит, люди все еще живы. Вот я к чему.

— Точно! И значит, машина тоже может проехать. Это к чему я.

Небольшой куст, свежий и зеленый, рос, пробив асфальт, прямо посреди проезжей части. Разглядывая его, Джил почувствовала вдруг, как некая неведомая, непознаваемая сила завладевает ими и мягко намекает, что они ошибаются. Девочка вздрогнула и принялась перебирать в голове все неопровержимые доказательства того, что неправ именно зеленый куст. Здесь непременно есть живые люди. Водитель автобуса, например.

Чугунные ворота были на том же месте, что и днем раньше, изящные и внушительные, меж двух колонн. Львы по-прежнему скалились со своих пьедесталов, и чугунная табличка на чугунных прутьях по-прежнему гласила: «Тополиный холм».

— Закрыто, — объявил Джим и брякнул висячим замком — медным, тяжелым, на вид совсем новым.

— Надо попасть туда.

— Надо. Я пойду вдоль стены, хорошо? Посмотрю, как перелезть через нее. Может, она где обрушилась. Когда найду, вернусь.

— Я хочу с тобой.

Подкрался страх, словно повеял легкий, прохладный ветерок. А вдруг Джимми уйдет и она больше никогда его не увидит?

— Слушай, ты же собиралась в одиночку тут все облазить. А если собиралась, значит, сможешь постоять десять минут и подождать машину. Не ходи за мной!

Она не пошла. Но через час, когда Джим вернулся, шагая вдоль внутренней стороны стены, исцарапанный и запачканный, она уже ждала его там.

— Как ты пробралась? — воскликнул он, едва Джил появилась у него из-за спины.

Она пожала плечами:

— Ты первый.

— Нашел дерево, оно высохло и повалилось. Совсем небольшое, так что я подтащил его к стене, залез и спрыгнул.

— Значит, обратно ты выбраться не можешь, — сказала Джил и направилась по дорожке, ведущей прочь от ворот.

— Что-нибудь придумаю. Ну а ты как тут оказалась?

— Пролезла между прутьями. Очень тесно. Вряд ли ты пролезешь. — И почти зло добавила: — Давно здесь жду.

Подъездная дорожка вела вверх по холму, петляя между стройными стволами, и Джил представляла манекенщиц, дефилирующих в зеленых нарядах. Большая входная дверь большого квадратного дома на самой вершине холма была заперта, а внушительный медный дверной молоток вызывал на крыльцо лишь протяжное, пустое эхо.[11]

Хорошенькая перламутровая кнопка звонка, которую нажимала Джил, заставляла бряцать колокольчики где-то в глубине дома, но никто так и не вышел.

Заглянув в окно слева от двери, она увидела деревянное кресло с коричнево-оранжевыми подушками и серый экран телевизора. В углу красовалась яркая желтая надпись «беззвучный режим».

Обойдя дом, дети нашли незапертую кухонную дверь.

Свет погас, когда Джил снимала с противня отварную солонину.

— Это значит, больше не будет горячей еды, — сказал она брату. — Она электрическая. Плита.

— Скоро включат, — заверил ее Джим.

Но никто ничего не включил.

В обесточенном доме, посреди темной спальни, Джил разделась и сложила одежду, которой даже не видела, на кресло. Сложила так аккуратно, как это только возможно в кромешной тьме. Потом забралась под одеяло.

Через минуту, теплый и голый, в кровать лег Джим.

— Знаешь, Джелли, — сказал он, притягивая ее к себе, — похоже, мы единственные живые люди на всем белом свете[12].