Предисловие
Шумит, играет в мире нашем
Живой, могучий, вечный шторм.
И оттого весь мир украшен
Богатством и цветов, и форм.
Они дерутся, они спорят,
Куда б их жизнь не занесла;
Погибнут – возродятся вскоре.
Полюбят – детям нет числа!
Ведь то – природа! Ей привычно
Не иметь разумных мнений
И, при этом, быть логичной.
И любая клетка – гений!
* * *
Дни проносятся незримо –
Тяжело прожить без грима,
Все стареет, все течет,
И давно потерян счет:
Сколько лысин и морщин
И отвергнутых мужчин…
Только верьте ли, не верьте –
Есть лекарство против смерти –
Смерть всесильна? Вот вранье!
Скверный запах у нее,
Но глядя из едкой лужи,
Вечность пахнет еще хуже.
Сила лужи той… безмерна
(Лаборант разлил наверно),
Сохраняет на века
Даже дядю червяка:
Был он слабеньким и ломким,
Но живет назло потомкам,
С января до января
Формалин благодаря.
Сотню лет, а то и двести
Червячок не ест, не дышит.
Никаких дурных известий
Он, конечно, не услышит.
Он надежнее, чем в танке,
Только есть одна беда:
Он сидеть обязан в банке,
Без нее он – никуда…
* * *
В небе красные закаты –
Дни грядут морозные.
На стене висят плакаты
Антигельминтозные:
“В сердце ненависть горит
Против подлых аскарид!”
“Где-то вместе, где-то врозь
Плоть они грызут насквозь!”
“Червь у волка, червь у зайца
Червь у сокола в гнезде,
Червь разбрасывает яйца
Аскаридные везде!”
“Что быть может безобразней?
Предадим их лютой казни!”
“Овощи-фрукты перед едой
Тщательно мойте горячей водой.”
“Нам жизнь порой подсыпет перца,
Пошлет узнать и боль, и злость,
Но в чье-то раненое сердце
Залезет долгожданный гость.
Его пугает крик молвы;
Он ищет новой головы,
Где, несмотря на все грехи,
Читает дивные стихи…”
Весною светится окно,
На вербе распушилась почка.
Гельминтов на земле полно –
Для каждого найдется строчка.
* * *
Кто обедает по-царски?
Кто с печалью не знаком? –
Таракан мадагаскарский
Под хрустальным колпаком!
Соответствуя эпохе,
Он стабилен и лоялен:
Не живет, как эти блохи,
Грабежом из частных спален.
Не ворует, хлеб не тащит
У хозяев из-под носа
И ему противны чащи
“Тараканьего вопроса”.
– А вокруг дымятся страсти:
Тараканы жаждут власти,
Допущенья в Лигу Наций
И солидных репараций.
Их за это каждый день
Лупят все кому не лень.
Африканец – лапоть редкий –
Лишь молчит да ест объедки.
Для чего ему протухнуть
В политической борьбе? –
– Все равно всю власть на кухне
Человек забрал себе.
Только психи и болваны
Всюду лезут напролом.
Ну, сидели б за диваном,
Или так же – за стеклом…
* * *
На березе два сучка –
Здесь квартира паучка.
Серебром блестит паркет –
Паучок большой эстет.
Он, имея вкус и слух,
Приглашал бродячих мух,
Слушать песенки жужжал
За обедом обожал.
– Дорогая, сядьте рядом,
Чтобы грусти стало тесно.
Чтобы легким звездопадом
Побежала в сердце песня.
– Вы прекрасней Нефертити!
– Вам не нужно ярких бус?
Серьги, кольца – все берите;
– Дорогие? Я смеюсь.
В спальне новая певица
Так ликует, так гордится!
Вот она с кольцом в боку,
Прислонившись к потолку,
Вытирает пот со щек
И кричит:
– Давай еще!
Так растет с годами гроздь
Мушек, вздернутых на гвоздь.
У богемы тяжкий крест:
Всяк обманет или съест.
* * *
Садоводы, пейте кофе,
Спать вам нынче не с руки.
По ночам грызут картофель
Колорадские жуки.
Замирают звери в норах,
Ожидая злых вестей:
Их пугает страшный шорох
Колорадских челюстей.
Ужас!
Если ты себе позволил
Задремать хоть на часок
Ты найдешь на утро в поле
Только мятый колосок.
Целы тополь и ракита,
И помятая трава.
Но картофель весь побитый,
И разгромлена ботва.
Куст болезненный, корявый;
В десяти местах дырявый,
Еле шепчет: “Помоги!”
А на нем сидят враги!
Ужас!
Садовод, забудь пощаду
И “зеленых” не зови!
Негодяев до упаду
Собирай, лови, дави.
И горят твои мозоли,
И затылок как в огне,
То под ложечкой заколет,
То зачешется в спине…
Ужас!
Можешь смело разогнуться –
Ты злодеев всех убил.
Но они к тебе вернутся
Из невидимых могил.
Ты сегодня видел роту,
А назавтра будет две.
Что за адская работа –
Собирать врагов в ботве.
* * *
От реки седая хмарь
Подымается,
За воротами фонарь
Разгорается.
Мотылек на свет летит,
Завороженный.
Видно сердце у него
Растревожено.
Руки сжав покрепче,
В маску облачен,
С придыханьем шепчет
Фразы ни о чем:
“Молодость свою
Раздели со мной.
Я тебе спою
О любви святой.
О любви святой,
Незапятнанной,
В клетке золотой
Где-то спрятанной…”
Думал мотылек:
«Я обрадую
Тусклый огонек
Серенадою».
Думал огонек:
«Вряд ли для меня
Мотыльковых ног
Болтовня».
Реку занесло–
На дворе январь
В темноте без слов.
Светится фонарь.
Так ему тоскливо –
Кто ж тому виной?
Очень молчаливы
Мотыльки зимой.
* * *
Кедры чахлы, камни голы –
На просторах Танну-Ола
Много света, мало корма.
Жизнь сонлива и покорна.
Ветер носится над кручей.
Искры мечет снег скрипучий.
–Здесь, под крышей мировой
Все трепещет предо мной.
Я холодный будто иней,
Я игривый как вино;
Снежный барс – такое имя
Человеком мне дано.
– Грах! Посыпалось с откоса –
Человек идет без спросу,
Вновь его, творца беды,
Привлекли мои следы.
– Ты, поклонник силы грубой,
Мечешь пули – я смеюсь,
Серебристой пышной шубой
Средь ущелий растворюсь,
Там найду траву седую –
Зверолова заколдую!
Слишком много докучал –
Получи ж немного чар!
Чары – иглы дикобраза –
Зверолову колют разум;
Поскользнулся; снова, снова,
Снежным барсом околдован:
Хвост насмешливо помашет,
Пред глазами пятна пляшут,
Шкура голову кружит –
Человек бежит, бежит!
И бежит он, и стреляет
(У людей такой обычай),
И внезапно – путь теряет,
Сам становится добычей
Молчаливых старых гор.
Человек на ругань скор.
Но помогут ли слова?
Оглядеться бы сперва…
Камни. Мшистая заплата…
Стой! На выступе горбатом
Он сидит как царь на троне!
Вновь стрельба и вновь погоня.
Барс – хозяин и владыка –,
Человек – на поводке –
Принеслись к вершине дикой
Что стояла вдалеке.
– Я тебя тропою грез
В лапы пропасти занес
И растаял без огня.
Растворился – нет меня.
Лишь клыки могучих скал
Повторяют мой оскал.
Вечереет. Дело к ночи.
Тени пляшут при луне;
Человек грустит; не хочет
Оказаться в западне.
Ноги вниз устало тянут,
Мысли – черная вода;
Человек опять обманут,
Он поплелся…в никуда.
Через час на повороте
Тьма его совсем проглотит;
Все пропало, все черно;
Пред глазами лишь одно:
Мудрый барс во мгле безбрежной
Восстает как призрак снежный,
И сметает горный прах
Головой врага в зубах.
* * *
В темноте густой, тревожной,
Потеряв покой и сон,
Много лет ищу ничтожных,
Захудалых хромосом.
На стекле предметном тесно
Сбились кучами тельца;
В голове дурная песня
Закрутилась без конца:
– Эх, упрямые клетки!
Из дырявой пипетки!
Дни мелькают как страницы,
А вы –
Не хотите делиться!!
Не в коня, знать, обеды
Иностранные среды,
Не видал таких психов
Даже сам дядя Вирхов…
Я сижу за микроскопом,
Бородой давно оброс,
Видно, все митозы слопал
Беспощадный апоптоз;
После пятого бокала
Я в сердцах разбил фонарь,
На обломках ртуть сияла,
Напевая мне как встарь:
– Эх, проклятые клетки!
На осиновой ветке
Вас бы вместе развесить
Штук по пять и по десять!
Доиграетесь, черти,
До химической смерти,
До бодрящего укола,
Ледяного метанола,
А культура-то сжалась,
Подло давит на жалость:
Дескать, бог и император,
Не хотим в фиксатор…
* * *
Домик продан, сад разрушен –
Захирели нынче груши
Не шумят густые вишни –
Комментарии излишни.
Но сквозь грохот, брань и топот
Снизу льется грозный шепот:
– Не спешите, молодцы:
Глубоко мои концы.
– Если корень непокорен –
Отруби проклятый корень.
– Обкопай его сперва,
Там, где мятая трава.
Сапоги суглинок месят –
Корешок аршин на десять;
– Нужно, братцы, постараться!
Корешок уж метров двадцать.
Пот неистово струится:
Змей подземный – метров тридцать!