БНР. Триумф побежденных

.

. . .

Научные рецензенты:

В. В. Швед, доктор исторических наук, профессор

В. В. Ляховский, кандидат исторических наук, доцент

. . .

Посвящается памяти моего учителя, профессора Ивана Ивановича Ковкеля

ГЛАВА 1 Rising Nation: Первая мировая война и формирование идеи белорусской государственности

Скорее всего, еще не успев раскрыть книгу, будущие читатели уже разделились на тех, для кого первостепенное значение имеет вопрос — почему она написана не по-белорусски, и тех, кто просто интересуется избранной темой. Не берусь судить, кого окажется больше, но в том, что этот упрек прозвучит, не сомневаюсь. В истории создания Белорусской Народной Республики выбор языка сыграл определяющую роль. Он же в какой-то мере и предрешил ее судьбу.

Нобелевский лауреат Чеслав Милош спустя много лет признавался, что белорусы остаются для него загадкой:

Уже изначально основной проблемой формирования белорусского национального движения было выяснение определяющих национальных черт. При этом понятие «белорус» свободно перемещалось от языковой идентификации к религиозной и далее — в сферу социальную. Уничтожив первые ростки национального, едва начавшие появляться среди местных элит, Российская империя косвенно повлияла на характер будущего белорусского самосознания. Даже географически «Белая Русь» нашла себя не сразу. Это именно имперские ученые положили начало формированию представления о Беларуси, пока само это название не закрепилось неофициально почти за всеми губерниями так называемого Северо-Западного края. Экономическая политика царских властей привела к тому, что в Москве и Петербурге накануне Первой мировой войны этнических белорусов проживало больше, чем в любом из городов на территории самого края: перепись 1897 г. насчитала в Минске всего 8,2 тыс. белорусов, тогда как в Москве их было 16 тыс., а в Петербурге — 66,5 тыс. Не удивительно, что сама Беларусь представлялась как «микромир отсталого аграрного общества последнего периода царской империи».

Постепенно складывался образ народа, начисто лишенного каких-либо созидательных качеств. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона утверждала:

Для первых авторов, писавших на белорусском языке, он был лишь стилизацией народной речи, в каком-то смысле только еще более закреплявшей ее «плебейский» характер. Не случайно, услышав стихи своего друга Франтишка Богушевича, польская писательница Элиза Ожешко тут же захотела узнать, поймут ли их крестьяне из окрестностей Гродно, а Мария Богданович, мать будущего национального поэта, жаловалась в одном из писем после возвращения из деревни в город:

Но именно необходимость в буквальном смысле найти общий язык между широкими крестьянскими массами и просвещенными сословиями во многом предопределила возникновение белорусского национального движения. Едва ли не впервые белорусский язык был использован как инструмент пропаганды во время восстания 1863 г. А уже спустя несколько лет в недрах российских университетов зарождаются нелегальные кружки студентов, члены которых условились разговаривать между собой только по-белорусски.

Примечательна история возникновения белорусского социалистического кружка в… Бутырской тюрьме из числа арестованных активных участников студенческих волнений. Только оказавшись здесь и услышав, как другие заключенные поют песни на своих языках, белорусские студенты осознали собственное место среди иных национальностей. Одновременно молодые радикалы Адам Гуринович, Мариан Абрамович, Наполеон Чарноцкий, Антон Левицкий (Ядвигин Ш.) обратились к идее автономии края.[1]

Свой «белорусский акцент» имела и минская группа, состоявшая из выпускников различных российских университетов. Один из таких выпускников — Александр Слупский, сотрудничавший с редакцией местного «Минского листка», благодаря чему в газете регулярно публиковались материалы на историческую тематику. На ее страницах двадцатилетний Митрофан Довнар-Запольский печатает цикл статей, посвященных прошлому Беларуси. Фактически вся эволюция дореволюционной белорусской политической мысли укладывается в промежуток между двумя его работами: очерком «Белорусская свадьба и свадебные песни», увидевшим свет в 1888 г., и появившейся тридцать лет спустя брошюрой «Основы государственности Беларуси».

Там же, на страницах «Минского листка», в 1889 г. опубликовал свое первое стихотворение на белорусском языке «Вясновай парой» Янка Лучина — Ян Неслуховский, чьи стихи стали символом будущего белорусского национального движения. Именно Ян Неслуховский, Казимир Костровицкий (Карусь Каганец), Антон Неканда-Трепка сформировали представление о Беларуси как о чем-то вполне реальном и осязаемом, положив тем самым начало идее белорусского возрождения.

Рубежом стал 1891 г., когда в Кракове был издан сборник «Дудка беларуская» Матея Бурачка — Франтишка Богушевича, который не просто повторил мысль о том, что именно белорусский язык является главной национальной чертой, но, в отличие от своих предшественников, сделал это признание по-белорусски. Он же закрепил в народном воображении и контуры самой Беларуси:

Это была во многом отчаянная попытка переломить ситуацию. Валер Булгаков пишет:

Не случайно именно финансовый вопрос надолго станет ахиллесовой пятой национального движения. Историк Станислав Рудович отмечает в связи с этим:

Начинаясь, по выражению Антона Луцкевича, как «процесс экономической… эмансипации белорусской деревни», белорусское возрождение оказалось в самом начале пути, который отнюдь не гарантировал получения этого самого политического статуса.[3] А. Луцкевич отмечал, что белорусское национальное движение имело характер «самозащиты». Он писал:

Согласно материалам полиции, одной из первых белорусских «весьма ничтожных политических организаций» стал кружок минских гимназистов, созданный с целью «эмансипации белоруса как человека и гражданина». Почти все его члены принадлежали к дворянскому сословию, а многие начали свою общественную деятельность с польских патриотических кружков. Некоторые историки видят в подобном дуализме чуть ли не комплекс личной неполноценности, которым якобы страдали основоположники белорусского национализма. На самом деле нет ничего удивительного в том, что дети застенковой шляхты становились патриотами края, где большинство принадлежало к православным крестьянам.

Тот же А. Луцкевич вспоминал на допросе в НКВД:

Осенью 1902 г. в Петербургском университете к братьям Луцкевичам присоединяются Алоиза Пашкевич, Винцент Янчевский и Вацлав Ивановский со своей невестой Сабиной Янчевской. Вместе они организуют Белорусскую революционную партию, руководствуясь прежде всего идеей, что социалистические лозунги, если их объяснять каждому народу на его родном языке, «показываются более ясно». Однако первая прокламация новой организации была выпущена на… польском языке.

Весной 1903 г. в Петербурге появляется «Круг беларускае народнае прасьветы i культуры», а уже в середине этого года в Минске возникает Белорусская революционная громада.[5]

По сути, это была первая попытка превратить деятельность сторонников белорусской идеи в самостоятельный политический проект. До сих пор малочисленные, полулегальные, больше похожие на землячества кружки пытались нащупать тот нерв, который позволил бы им на равных вести разговор с народом.[6] «Громадовцы», эти «горячие головы», собравшиеся перевернуть весь мир вверх ногами, как выразился о них Янка Купала, стремились найти свое место в общем потоке радикальных течений.

А уже вскоре произошла очередная смена названия партии, превратившейся из «революционной» в Белорусскую социалистическую громаду. С самого начала своего существования она заявила о себе как «социально-политической организации белорусского трудового народа». Ее основные цели сводились к уничтожению капиталистического строя, свержению самодержавия и установлению «краевой автономии с сеймом в Вильно». Одновременно произошел первый раскол в зарождавшемся национальном движении: Вацлав Ивановский сконцентрировался на издательской работе, тогда как братья Иван и Антон Луцкевичи вплотную занялись подпольной деятельностью.[7]

До сих пор Вильно и Минск соперничали между собой за право называться культурным и политическим центром Беларуси, хотя как символическое и политическое пространство ни один из городов белорусам в то время не принадлежал. (Примечательно, что особое мнение по этому вопросу имела российская жандармерия; только если начальник Минского охранного отделения жаловался на неблагоприятное влияние Вильно, то начальник виленской охранки настаивал на том, что нелегальная белорусская деятельность идет как раз из Минска, тогда как Вильно всего лишь играет роль издательского центра.[8])

Сами прокламации и листовки конспиративно печатались в кооперации с польскими и российскими подпольными организациями. Позже А. Луцкевич вспоминал:

Именно этот опыт послужил толчком к тому, чтобы начать выпуск легального издания на белорусском языке.[9] По этому поводу на страницах журнала «Тыгодник илюстрованы» (Tygodnik Ilustrowany) Войцех Барановский замечал:

Первой подобной попыткой стала начавшая выходить в сентябре 1906 г. газета «Наша доля», в плане радикализма ненамного отличавшаяся от подпольных изданий. Она просуществовала всего три месяца, а из шести ее номеров четыре были конфискованы. Но в итоге был сделан очень важный вывод — на легальную белорусскую прессу в обществе существует определенный спрос, а сама она является беспрецедентной возможностью реализации невостребованных до сих пор творческих сил самого народа.[10]

В последующие десять лет эту нишу заняла газета «Наша ніва», в которой и были сформулированы основные постулаты белорусской национальной идеи. Издание значительно расширило ряды адептов национального возрождения, объединив различных по своему социальному статусу авторов и читателей, а количество корреспондентов с момента основания издания увеличилось в несколько раз, достигнув около четырехсот человек.[11] Возможно, в масштабах империи эти достижения имели микроскопическое значение, но для белорусского общества они стали важным шагом на пути к «идеологической отчизне». Кроме того, выбор в пользу культурно-просветительской деятельности во многом позволил зарождавшемуся белорусскому движению избежать открытой конфронтации с властями.[12]

Тот же А. Луцкевич одним из главных достижений «Нашай нівы» считал распространение среди белорусских учителей идеи о необходимости образования на родном языке. Проблема, однако, заключалась в том, что сами учителя активно поддерживали ассимиляционную политику властей. Позже Полута Бодунова так объясняла это явление:

В этом смысле учителя мало отличались от белорусских крестьян, которые воспринимали белорусских деятелей как разрушителей существующего порядка вещей.[13]

Еще одним общественным институтом, включившимся в процесс белорусского нациообразования, становится католический костел. Это было не случайно, так как грамотность среди католиков на территории Беларуси была в два раза выше, чем среди православных. Уже с 1907 г. белорусский язык был формально легализован в костеле, хотя на практике там фактически не использовался. Кроме того, с конфессиональной принадлежностью напрямую был связан и выбор алфавита.

Зачинателями католического течения в белорусском движении стали слушатели и бывшие выпускники Петербургской митрополитарной католической духовной академии. Огромную роль в национальном становлении молодых католических клириков сыграл заведующий библиотекой митрополитарной академии, профессор Бронислав Эпимах-Шипило. В 1913 г. с благословения римского понтифика Пия X и при финансовой поддержке Магдалены Радзивилл в Вильно начал издаваться на белорусском языке католический еженедельник «Беларус» (Bietarus).

Альтернативным вариантом формирования белорусского национального самосознания «на началах русской государственности» стало созданное в 1908 г. «Белорусское общество» во главе с И. Солоневичем и П. Коронкевичем (оба они работали в управлении Полесских железных дорог в Вильно). Идеологи общества, хотя и признавали необходимость политической самостоятельности белорусов в рамках империи, упрекали редакцию «Нашай нівы» в том, что своими публикациями она навлекает на все движение обвинения в сепаратизме.[14]

Напротив, местные «кресовые» поляки оказались куда более прагматичными в белорусском вопросе, чем центральная власть. Белорусизация рассматривалась ими как способ противодействия влиянию российской армии и школы, но лишь в отношении православной части населения. Не случайно в своей докладной записке минский губернатор А. Гире в конце января 1914 г. писал:

И все же, в отличие от «западнорусизма» и «краёвой идеи», выполнявших идеологическую функцию «тутэйшасці», белорусское движение выступало как самостоятельный национальный проект, даже несмотря на то что братья Луцкевичи фактически присоединяются к «краёвому» движению, положив начало двум новым издательским проектам — «Вечерняя газета» и «Курьер крайовы» (Kurjerkrajowy). Кроме того, виленские белорусы являлись членами тайных масонских организаций. Но все это было только попытками выйти за рамки когда-то выбранного пути культурного строительства. А. Власов, долгое время работавший редактором «Нашай нівы», писал:

В результате народ, от имени которого выступали творцы нации, стал одновременно и объектом исторических преобразований, и мерилом национального духа. Даже отцы-основатели, стоявшие у истоков белорусской идеи, были вынуждены время от времени представлять доказательства собственной национальной идентичности. Достаточно вспомнить конфликт Антона Луцкевича с представителем виленских «краевцев» Людвиком Абрамовичем, который летом 1913 г. в своей статье в «Пшеглёнд Виленьски» (Przeglqd Wilenski) позволил себе прямо усомниться в «белорусской сущности» будущего премьера БНР.

Кроме того, уже на стадии становления в белорусском движении проявилось сильное деление на различные внутренние группы и течения, которое только отчасти можно объяснить идеологическими расхождениями. На это накладывались родственные и личные связи между белорусскими деятелями, игравшие порой решающую роль в формировании их политических пристрастий. Речь здесь идет скорее о центрах влияния, каждому из которых соответствовала та или иная авторитетная личность, что, в свою очередь, становилось источником для возникновения скрытых до определенного времени конфликтов.

Поворотным моментом в истории белорусского национального движения стала Первая мировая война. Массовая мобилизация и беженство совершенно изменили соотношение сил в регионе. Часть белорусских деятелей оказалась в армии, часть — в эвакуации. Всего за несколько месяцев было уничтожено почти все, что создавалось на протяжении последних лет. «Наша ніва» в очередной раз была обвинена в предательстве интересов России. 7 августа 1915 г. вышел последний номер газеты.

Война стала мощным катализатором этнополитических и этнокультурных процессов в регионе. Менее чем через год после ее начала виленский губернатор утверждает статут «Беларускага таварыства дапамогі пацярпелым ад вайны» — фактически первой общенациональной легальной организации. И хотя главной ее задачей являлась благотворительная деятельность, без преувеличения можно сказать, что с созданием «Таварыства» было заложено организационное ядро будущей белорусской республики. Не случайно возглавлявшие его В. Ивановский, В. Ластовский, А. Луцкевич, Р. Скирмунт, каждый в свое время, будут руководить структурами БНР. Позднее известный белорусский публицист и литератор Змитрок Бядуля писал:

Если восточные белорусские губернии переживали благодаря дислокации огромной армии наплыв выходцев из центральных районов России, то оккупированную территорию на западе края были вынуждены покинуть около 850 тыс. православных жителей и практически все православное духовенство. Сама Беларусь оказалась разделена фронтом, прошедшим по линии Двинск — Браслав — Поставы — Сморгонь — Барановичи — Пинск, которая почти повторяла линию второго раздела Речи Посполитой. Было ли подобное совпадение случайным стечением обстоятельств или оно стало зримым выражением стратегии немецкого военного командования, однозначно утверждать сложно.

Немецкое видение будущего Обер-Оста — так звучало сокращенное наименование территории верховного командования на Восточном фронте (Gebiet des Oberbefehlshabers Ost) — долгое время оставалось неопределенным. Сама же оккупация преподносилась как культурная миссия, а понятия «цивилизованность», «модернизация» и «германизация» выступали в качестве синонимов.[16]

Оставшиеся на оккупированной территории Иван и Антон Луцкевичи вместе с Вацлавом Ластовским приступают к «перезагрузке» старого национально-культурного проекта. Осенью 1915 г. в Вильно был организован Белорусский национальный комитет, ставший, по словам С. Рудовича, «коллегиальным носителем белорусской идеи».[17]

Пока Берлин в срочном порядке приводил принципы своей восточной политики в соответствие с ситуацией на военном фронте, Комитет попытался выработать общую стратегию взаимоотношений с немецкими властями. Белорусы призвали к возрождению… Великого Княжества Литовского, заявив о том, что, «освободившись от российской неволи», они имеют полное право «стать хозяевами на своей земле». В начале 1916 г. в Вильно был издан манифест Конфедерации Великого Княжества Литовского, провозгласивший стремление к «самостоятельности Литвы и Беларуси в виде единого государства».[18]

В конце концов немецкие военные не только сумели отыскать на занятых территориях среди местного «полонизированного и такого отсталого» населения белорусов, но и, руководствуясь бессмертной формулой divide et impera, взять их под свою опеку. Жителям Обер-Оста выдавались паспорта на белорусском языке, а вскоре белорусы впервые получили право на легальную деятельность школ с национальным языком преподавания. Позже офицер польского генштаба, автор так называемого «Краткого очерка белорусского движения» отмечал:

Хотя немцы и допускали существование белорусского движения на территории Обер-Оста, финансирование белорусских деятелей оставалось скудным и в значительной степени зависело от их собственных возможностей.[19]

Знаковым событием стал выход в феврале 1916 г. белорусской газеты «Гоман», надзор над содержанием текстов в которой осуществлял ландштурмист первого запасного батальона 47-го пехотного полка Эдвард Зуземиль.[20] Первым отметил своеобразный феномен этого человека историк Веяс Люлевичюс в своей работе «Территория войны на восточном фронте» (War Landоп the Eastem Fronf). Исследовательзаявляет:

Позже сам Зуземиль писал о себе как о создателе не только белорусского движения, но и… самого белорусского народа.[21]

Летом 1916 г. И. Луцкевич принимал участие в III конгрессе угнетенных наций в Лозанне с идеей создания «Соединенных Штатов от Балтийского до Черного моря». При этом им подчеркивалось, что реализация подобного плана возможна лишь при «полном упадке российской государственной системы». Но вместо объединения итогами поездки И. Луцкевича стали охлаждение в литовско-белорусских отношениях и раскол среди самих виленских белорусов.[22]

По другую сторону фронта, на подконтрольной российским властям территории, политическая активность белорусских деятелей долгое время была сведена к нулю. Как позже отмечалось в одном из меморандумов, «старых деятелей судьба раскидала по всей России, а те, кто остался на своей земле, утратив связи с давним виленским центром, с огромным трудом искали силы для организации нового». Только в самом конце 1916 г. в Петрограде появляются сразу две белорусские газеты — «Дзяньніца» под редакцией Д. Жилуновича и «Светач» под редакцией Э. Будько. Одновременно в среде беженцев начинают создаваться различные клубы и кружки, типа оренбургского кружка белорусов, белорусско-украинского комитета помощи жертвам войны в Барнауле, клуба «Белорусская хатка» в Орле, белорусского национального кружка в Богородицке Тульской губернии, кружка белорусской социалистической молодежи в Калуге.

Ситуация коренным образом меняется с Февральской революцией 1917 г. То, что в условиях немецкой оккупации несло в себе прямую угрозу для национальной идеи, в условиях российской революции стало ее главной движущей силой. Всплеск национальных движений среди народов бывшей империи не оставлял белорусам выбора и тащил их в самую гущу политической борьбы. При этом единственное, что они могли делать, — пытаться повторить опыт соседей: украинцев, латышей, литовцев, успевших создать собственные национальные структуры. Особенно в этом смысле был важен пример украинцев, которые почти сразу организовали Центральную раду и выступили с требованием широкой автономии.

25 марта 1917 г. на съезде белорусских национальных организаций минское отделение «Таварыства дапамогі пацярпелым ад вайны» провозглашает себя Белорусским национальным комитетом и берет на себя роль координатора всего национального движения. Тогда же из небытия возвращается и Белорусская социалистическая громада.[23] Одновременно в городе проходят первые белорусские митинги. Правда, публичные выступления на белорусском языке вызывают далеко не однозначную реакцию, а иногда и плохо скрываемую враждебность. С. Рудович отмечает:

Поэтому Громада получила всего одного представителя в Минской городской думе, а минская организация партии осталась без собственного делегата в местном Совете, так как ее численность была меньше необходимого минимума. Прошедшие уже позже, в середине ноября 1917 г., выборы во Всероссийское учредительное собрание наглядно показали, что белорусское движение еще не готово к широкомасштабной избирательной кампании: в Минске за белорусский список проголосовал всего лишь 161 человек![25]

В это время происходит резкая радикализация самого белорусского движения. Тот факт, что белорусский комитет, где большинство теперь принадлежало левым, до сих пор возглавлял крупный землевладелец Роман Скирмунт, было своеобразным анахронизмом. На очередном съезде национальных организаций 8–11 июля вместо Белорусского национального комитета была создана Белорусская центральная рада, где пост председателя перешел к И. Лёсику, который накануне вернулся из более чем десятилетней сибирской ссылки. Она провозгласила себя единственным руководящим и представительным органом «всего белорусского движения» и выступила с требованием национально-культурной автономии Беларуси.[26]

Но тут вновь возник вопрос: а собственно, кого считать «белорусом»? Уже на открытии первой сессии Центральной рады 5 августа 1917 г. вдруг выяснилось, что председательствующий на ней Петрашкевич плохо знает белорусский язык и будет вести заседание на русском. В ответ один из участников, ксендз А. Сак, потребовал, чтобы сессия велась исключительно по-белорусски. После того как его предложение было отклонено, ксендз покинул зал. Настроение, охватившее большинство делегатов, красноречиво выразила Полута Бодунова, заявившая: «Сначала социализм, потом — нация!»

Внезапно оказалось, что народ — весьма относительный авторитет. Тот же И. Лёсик в этой связи замечал:

Тем временем на территории Минской и Могилевской губерний начинается формирование Первого польского корпуса генерала И. Довбор-Мусницкого. Именно этот факт во многом заставил лидеров Белорусской громады, первоначально выступавших против национальной армии, пересмотреть свои взгляды. Историк Александр Кукса отмечает:

Один из современников замечает:

В резолюции Съезда воинов-белорусов Северного фронта читаем:

Осенью с целью формирования национальной армии создается Центральная военная белорусская рада.[29] Кризис центральной власти, нерешенность наиболее важных социальных вопросов, наконец, усиление польского военного присутствия подталкивали Центральную раду к более решительным действиям. На Всероссийском демократическом совещании 17 сентября 1917 г. Иосиф Воронко подчеркивал:

Не случайно именно тогда впервые прозвучала идея созыва собственного Учредительного собрания.[30]

В середине октября Центральная рада белорусских организаций, заявив о своей готовности «защищать весь белорусский народ», в очередной раз была реорганизована — на этот раз в Великую белорусскую раду. Ее главой становится Вячеслав Адамович, а его заместителями — Аркадий Смолич и Александр Прушинский (Алесь Гарун). Последний был профессиональным революционером и недавно вернулся в Минск из ссылки.[31]

Тем временем в Петрограде к власти приходят большевики. В ответ Великая белорусская рада выступает с «Грамотой к белорусскому народу», призывая спасти край от «разрухи, распрей и кризиса» («бязладдзя, калатні і заняпаду»).[32] Один из лидеров Рады И. Лёсик писал на страницах газеты «Вольная Беларусь»:

26 ноября 1917 г. в Минске создается Областной исполнительный комитет Западной области и фронта — Облискомзап, который должен был сохранить в руках большевиков реальную власть на всей территории Западного фронта.[33] Не удивительно, что руководство Облискомзапа видело в национальном движении прямую угрозу своему влиянию.[34] Проблема, однако, заключалась в том, что, в отличие от Вильно, по эту сторону фронта Рада не обладала монополией на понятие «белорусский», которое вмещало в себя самые разные политические смыслы, выступавшие орудием в глобальном противостоянии социально-политических сил и интересов в охваченной кризисом российской державе. Могилевский Белорусский национальный комитет, гомельский Союз белорусской демократии (являвшийся по сути правопреемником «Белорусского общества»), оршанский Белорусский народный комитет — все эти и множество других организаций выступали от имени «белорусского народа».[35]

Кроме того, в середине ноября 1917 г. в Петрограде при Всероссийском съезде крестьянских депутатов создается Белорусский областной комитет, в котором особенно активную роль играли беженцы. Фактически новая структура сразу потеснила Великую белорусскую раду в ее стремлении к роли краевого центра, тем более что комитет изначально опирался на разветвленную сеть организаций, причем как в центре, так и на периферии.[36]

Один из руководителей БОК, представитель Мозырского крестьянского съезда Евсей Канчер, так сформулировал задачи новой организации:

Белорусский областной комитет также выступил с инициативой созыва Всебелорусского съезда, а сам Е. Канчер провел ряд встреч с большевистским руководством, пообещав «строить белорусское советское социалистическое государство в составе РСФСР». Он заверил В. Ленина в том, что для комитета провозглашение республики — это всего лишь плацдарм, чтобы развязать себе руки для немедленных наступательных действий и «продвижения [революции] в Польшу, Германию, Францию и далее в глубь Европы». При этом он особенно подчеркивал, что о независимости вопрос даже не ставится, так как этого не желает народ.[37]

В итоге было решено, что съезд созывается совместно Белорусским областным комитетом и Великой белорусской радой. Открытым оставался вопрос о дате его проведения. Каждая из сторон надеялась выиграть время и получить решающее преимущество.[38]

Но тут Великая белорусская рада потерпела первое поражение. На назначенную дату 5 декабря в Минск прибыло всего около трехсот из ожидаемых девятисот делегатов. Поэтому вместо намеченного открытия съезда в минском городском театре под председательством С. Рак-Михайловского прошло «частное заседание членов Всебелорусского съезда».[39] К вечеру следующего дня собралось уже чуть более половины делегатов. Белорусский областной комитет тем временем настаивал на том, чтобы подождать с началом съезда еще неделю, что дало бы ему возможность мобилизовать как можно больше своих членов.[40]

Наконец 7 декабря съезд официально приступил к работе. С. Рак-Михайловский начал свое выступление в минском городском театре:

Последний его возглас: «Да здравствует вольная Беларусь!» — заглушили звуки «Марсельезы».[41]

С приветственной речью от имени Великой белорусской рады выступил П. Алексюк:

На этих словах все присутствующие встали со своих мест.

Следом съезд приветствовали К. Езовитов от имени Центральной военной рады и А. Цвикевич от имени белорусов-беженцев. А. Цвикевич сказал:

Взявший слово директор учительской семинарии Шестов пожелал, чтобы все в крае — и дети, и взрослые — учились на родном белорусском языке, а сама Беларусь дождалась открытия университетов и собственной Академии наук. Р. Островский приветствовал съезд от имени слуцкой белорусской гимназии, Фальский — от имени белорусских социал-демократов, И. Лёсик — от имени редакции газеты «Вольная Беларусь». При этом собравшиеся устроили ему овации как «старому политическому деятелю и ссыльному». Каждый из выступавших хотел донести собравшимся свои насущные нужды: «Большевики идут куда не нужно. Они совершенно не заглядывают вперед»; «Мы пришли сюда, чтобы быть опорой белорусской власти»; «Здесь не должно быть партий и раскола. Мы должны действовать сообща и этим обеспечивать успех!»

Собравшиеся выбрали руководящие органы съезда — президиум, мандатную комиссию — и наметили общую повестку работы. Это, однако, вызвало очередной конфликт с представителями Белорусского областного комитета, а сам съезд оказался на грани срыва.

Тогда же произошел еще один примечательный инцидент. Слово взял представитель латышской секции при минском комитете Российской социал-демократической партии и по совместительству — нарком внутренних дел Западной области и фронта Людвиг Резовский. Он заявил о том, что «не должно быть деления на нации», после чего призвал снять со стены белорусский флаг. Эти слова большинство делегатов восприняли как вызов. Оратор под крики и шум был выдворен со сцены, после чего один за другим слово взяли целый ряд белорусских деятелей.

И. Мамонько спрашивал:

Ф. Шантыр заявлял:

П. Алексюк под овацию собравшихся поклялся, что белорусы никогда не оставят своего национального символа, а генерал Алексеевский даже подошел и поцеловал знамя. Но, наверное, наибольший энтузиазм среди собравшихся вызвал одетый в тулуп крестьянин Плишевич, заявивший:

После этого несколько человек подбежали к крестьянину и стали его качать.

Делегаты продолжали прибывать в течение всей следующей недели.[42] 9 декабря был утвержден состав президиума съезда во главе с С. Рак-Михайловским (почетным председателем стал академик Е. Карский). В условиях затянувшегося ожидания вновь был переизбран президиум, который на этот раз возглавил И. Середа, а также создана Рада старейшин в составе 60 человек, ставшая своего рода «малым съездом».[43]

Между тем среди членов левой фракции все громче звучали голоса в поддержку советской власти, но «белорусской советской власти», которая бы пользовалась доверием местного населения. 15 декабря было решено заново открыть съезд уже совместно с вновь прибывшими делегатами от областного комитета. Правда, и после этого он несколько раз находился на грани раскола. К. Езовитов записал свои впечатления прямо из зала заседаний:

Едва ли не главным вопросом, вокруг которого разгорелись споры, стало провозглашение белорусской республики. А. Цвикевич позже вспоминал:

Особенно остро протестовали представители волостных земств и крестьяне.

Только поздно вечером 17 декабря, после небольшого перерыва, Совет съезда поставил на голосование общую резолюцию, в которой провозглашалось создание краевого органа власти в лице Всебелорусского совета крестьянских, солдатских и рабочих депутатов. Тем самым съезд фактически отстранял от управления краем Облискомзап. Примечательна сама формулировка:

Но как только возобновилось пленарное заседание и начали зачитывать текст резолюции, в зал вошли начальник городского гарнизона Н. Кривошеин и Л. Резовский. Само здание было окружено солдатами с двумя броневиками, а на выходах поставлены караулы. Первым слово взял Н. Кривошеин. Благодаря стенографической записи, опубликованной неделю спустя в газете «Черниговский край», мы можем воспроизвести это выступление почти дословно:

Сразу за ним, не давая опомниться, Л. Резовский объявил съезд закрытым, а членов президиума — арестованными.[44]

Правда, уже через несколько часов арестованные были выпущены. Почти сразу, утром 18 декабря, часть членов разогнанного съезда собралась в помещении клуба железнодорожников Либаво-Роменской железной дороги, где на общем собрании было постановленно объявить краевой властью Совет съезда — Раду. А еще спустя три дня Рада принимает резолюцию «немедленно выделить из своего состава Исполнительный комитет Первого Всебелорусского съезда», который должен был «принять на себя функции исполнительной власти в Белоруссии в момент, когда к тому… реальные события и будет реальная сила для гарантии существования этой власти». До того времени местонахождение комитета не подлежало оглашению.[45]

Один из лидеров Объединенной еврейской социалистической рабочей партии М. Гутман прокомментировал произошедшее:

В середине января И. Воронко писал в Петроград:

Съезд окончательно убедил местных большевиков в опасности «белорусской или литовско-белорусской республиканской химеры». Его роспуск, однако, сам по себе вовсе не означал, что белорусская идея оказалась вне закона. В посланной на имя петроградского Совета Народных Комиссаров телеграмме Центральная белорусская военная рада била тревогу по поводу того, что в Минске предаются завоевания российской революции. Арест президиума Всебелорусского съезда осудила даже Минская дума, заявившая:

Уже в конце декабря было достигнуто согласие между представителями Центральной белорусской военной рады и H. Крыленко по вопросу формирования национальных частей, исходя из принципа народно-социалистической гвардии. Но спустя всего несколько дней большевики признали формирование национальных войск «недопустимым», сославшись на то, что представители белорусов и украинцев были замечены во время антисоветских манифестаций в Минске (по краю прокатилась волна голодных бунтов). В ответ белорусы отправляют в Киев своего представителя для создания белорусских войск… за украинские деньги.[46]

Вскоре в Брест, где на тот момент шли мирные переговоры, срочно отправляется делегация от исполкома Всебелорусского съезда. Один из первых пунктов в «Наказе», который она везла с собой, гласил:

По дороге члены делегации С. Рак-Михайловский и А. Цвикевич отправили в Минск письмо:

Кроме того, был еще один фактор, который опосредованно влиял на белорусское движение, — польский корпус генерала И. Довбор-Мусницкого. Еще в середине января 1918 г. большевики объявили генерала и всех его офицеров вне закона и предприняли попытку разоружить поляков. В ответ И. Довбор-Мусницкий объявил Советской России войну, а его корпус занял Бобруйск, Рогачев и Оршу.[47] Одновременно польский генерал выступил с предложением к Белорусской раде собраться в Бобруйске. Оно, правда, содержало одно очень важное условие:

Совнарком Западной области и фронта решил использовать ситуацию, чтобы полностью покончить с угрозой национального переворота. Стремясь любой ценой сохранить власть в своих руках, местные большевики начали репрессии против своих политических оппонентов. Первыми были арестованы представители украинских организаций, а также некоторые члены Думы и Управы. А уже 30 января (12 февраля по новому стилю) 1918 г. вышло «Воззвание к белорусскому народу», в котором большевики объявили белорусские национальные организации «предателями народных интересов»:

К. Езовитов пытался отклонить обвинения, разъясняя, что обратиться в Киев с просьбой немедленно выслать в Бобруйскую крепость части, которые были укомплектованы выходцами из Беларуси, Центральную белорусскую военную раду вынудила лишь угроза ее захвата со стороны польского корпуса.[48] Отправленная от имени Совета съезда в Москву в редакции местных газет телеграмма гласила:

В Брест на переговоры большевиков с немцами белорусские представители не были допущены.[49] 19 февраля 1918 г., после того как советская делегация внезапно оставила переговоры, германское командование отдало приказ своим частям перейти линию фронта. Одновременно с тыла продолжал свое наступление польский корпус. Не дождавшись появления противника, большевики в панике покидают Минск.

Александр Бурбис писал:

ГЛАВА 2 «Мужицкая республика»: правительство Иосифа Воронко

Белорусское национальное движение прошло путь от культурного возрождения до идеи независимого государства менее чем за четверть столетия. Однако воплощение этой идеи на практике потребовало совершенно нового уровня национального самосознания, а также опыта по продвижению и отстаиванию национальных интересов. Но именно опыта борьбы за власть в белорусском движении катастрофически не хватало.

Еще в январе 1917 г. немецкий советник по делам восточных территорий фон Беккерат в записке, составленной для руководства Обер-Оста, с уверенностью констатировал:

А спустя всего год, 18 февраля 1918 г., Виленская Белорусская рада выступила с декларацией о разрыве государственных отношений между Беларусью и Россией и призвала Берлин присоединить Восточную Беларусь к «оккупированной части белорусско-литовского края с целью организации независимого государственного быта».[50]

Тем временем в Минске с эвакуацией Облискомзапа возобновил свою работу Исполнительный комитет Всебелорусского съезда, который также обратился с призывом, но уже к местному населению, «сплотиться вокруг демократических организаций» и «не поддаваться панике». В воззвании особенно подчеркивалось, что «город охраняется патрулями гражданской милиции и белорусских частей». Словно в подтверждение этих слов, над балконом бывшего дома губернатора был вывешен национальный флаг.

Проблема заключалась в том, что почти сразу инициативу в борьбе за власть перехватили местные польские организации. Были одновременно созданы две комендатуры — польская и белорусская, причем поляки имели в своем распоряжении вооруженное подполье и с минуты на минуту ожидали появления корпуса Довбор-Мусницкого, тогда как белорусы реальными вооруженными силами не располагали.[51]

Трудно избавиться от ощущения, что вся активность белорусских деятелей носила отчасти вынужденный характер. Так, провозглашение белорусского правительства произошло не только раньше создания самой республики, но даже прежде чем, собственно, оно само было окончательно сформировано. «Родная наша сторона оказалась в новом тяжелом положении. Где теперь власть, которая тут была, неизвестно…» — такими словами начиналась принятая 21 февраля 1918 г. Исполкомом Рады Всебелорусского съезда Первая уставная грамота. В ней заявлялось, что теперь «временную народную власть в крае» будет осуществлять созданный исполкомом Народный секретариат Беларуси.[52]

Первоначально в новый орган вошло двенадцать человек: И. Воронко — исполняющий обязанности народного секретаря внешних дел, П. Бодунова — призрения, Г. Белкинд — финансов, Е. Белевич — юстиции, К. Езовитов — особо уполномоченный по военным делам, Л. Заяц — управляющий делами, П. Злобин — народный секретарь великорусских дел, А. Карач — почт и телеграфов, П. Кречевский — контроля, И. Мокреев — внутренних дел, И. Середа — народного хозяйства, А. Смолич — народного просвещения. Еще спустя два дня в состав Секретариата были кооптированы В. Редько в качестве народного секретаря путей и Т. Гриб на должность народного секретаря земледелия. Возможно, тогда же там оказался и Л. Гутман, возглавивший отдельный секретариат по еврейским вопросам.[53]

Первым председателем Народного секретариата стал двадцатишестилетний Иосиф (Язэп) Воронко. Глава первого белорусского правительства был родом из местечка Кузница Сокольского повета, где по иронии судьбы полвека назад появился на свет историк Михаил Осипович Коялович — один из столпов «западноруссизма». Воронко являлся вольным слушателем юридического факультета Петербургского университета, откуда его исключили за неуплату как раз накануне войны. Он пробовал себя в журналистике, был членом разного рода общественных организаций — от студенческого кружка научного изучения Гродненской губернии до Всероссийского литературного общества. Сразу после февральской революции Воронко неожиданно попадает в число руководителей белорусского движения: возглавляет петроградский комитет Белорусского общества по оказанию помощи пострадавшим от войны, является членом Центрального комитета Белорусской социалистической громады и генеральным комиссаром Великой белорусской рады по делам юстиции. Наконец как председатель Рады I Всебелорусского съезда он становится во главе ее исполкома.

Можно с уверенностью утверждать, что провозглашение краевого правительства с самого начала лежало за пределами реальных возможностей белорусского национального движения. Это, например, отмечал в своем письме из Минска в Киев председатель Комитета по защите интересов и прав подданных Украинской Народной Республики:

На самом деле вопрос о том, кому должна была принадлежать реальная власть в городе, даже не возник. В тот самый день, когда была принята Первая уставная грамота, в Минск вступили немецкие части. Народный секретариат смог просуществовать только пять дней и был фактически разогнан немецкой комендатурой. Официально его деятельность не была запрещена, но белорусы лишились того немногого, что досталось им от большевиков: были конфискованы все денежные средства, которыми на тот момент располагал Народный секретариат (около 350 тыс. рублей, в том числе, вероятно, касса городской почты и деньги минского казначейства, ранее изъятые от имени Рады), и арсенал на Московской улице.

Тем не менее белорусские деятели как в Вильно, так и в Минске не оставляли попыток наладить связь с немецким руководством. А. Смолич писал в Вильно к А. Луцкевичу:

Но, что еще хуже, перед только что организованным правительством замаячил призрак раскола. 25 февраля по инициативе Романа Скирмунта часть бывших членов Белорусского национального комитета, оказавшихся в свое время как представители буржуазии в оппозиции к леворадикальной Громаде, создают Минское белорусское представительство. Фактически это был орган, альтернативный Народному секретариату, который к тому же незамедлительно выступил с требованием независимости Беларуси.[56] В том же письме А. Смолич сообщал:

После подписания мирного договора между Германией и Советской Россией в Бресте ситуация вновь кардинальным образом меняется. Пытаясь хоть как-то сохранить собственную субъектность и избежать окончательного раздела края между соседями, 9 марта 1918 г. Исполком Рады съезда объявляет создание Белорусской Народной Республики «в границах расселения и численного преимущества белорусского народа».

Вторая уставная грамота начиналась так:

Согласно грамоте, до созыва Учредительного собрания Беларуси законодательная власть в республике принадлежала Раде Всебелорусского съезда, дополненной представителями национальных меньшинств, а исполнительная и административная — Народному секретариату, который «назначается Радой съезда и перед ней держит ответ». В пределах Белорусской Народной Республики провозглашались свобода слова, печати, собраний, забастовок, союзов, безусловная свобода совести, неприкосновенность личности и имущества, равные права всех языков народов Беларуси, а также устанавливался восьмичасовой рабочий день. Но, что особенно существенно, Вторая уставная грамота ликвидировала частную собственность на землю.

Воссозданная после бегства большевиков Минская городская дума первоначально поддержала инициативу по созданию краевого представительства, видя в этом шаг по сохранению территориальной целостности «демократической России». Народный секретариат даже решает созвать на конец марта совместно с Думой и Губернской земской управой общебелорусский съезд городских и земских самоуправлений. Вторая уставная грамота была воспринята Думой уже более осторожно, правда, это не помешало последней выделить десять тысяч рублей на помощь Народному секретариату 18 марта 1918 г. Рада съезда приступает к работе в расширенном составе — с участием представителей земств, городских самоуправлений и национальных меньшинств. Именно тогда она переименовывается в Раду БНР, причем ее председателем остается Иван Середа.

А спустя всего несколько дней в Минск наконец прибывает делегация Виленской Белорусской рады.[57] Подписание Брестского мира поставило виленских белорусов перед фактом создания литовского государства со столицей в Вильно. Поэтому уже на предварительных совещаниях с местными деятелями Антон Луцкевич выдвигает предложение немедленно объявить независимость БНР и тем самым сохранить целостность Беларуси. А. Луцкевич вспоминал:

В воскресенье 24 марта в здании по Захарьевской улице, № 43 открылось третье заседание Рады Белорусской Народной Республики. В распечатанном накануне приглашении значились три основных пункта повестки: доклад представителей Виленской Белорусской рады, доклад комиссии по наказам и мандатам и доклад минского городского головы. Неожиданно после вступительного приветствия виленской делегации председатель фракции Белорусской социалистической громады А. Смолич выступил с предложением об объявлении независимости БНР, чем вызвал резкий протест части Рады. В ответ представители Городской думы выступили только за аннулирование Брестского договора. Прения по докладу продолжались в течение десяти часов. Ситуация накалилась до предела.

Спустя годы А. Луцкевич вспоминал:

Похожую картину описывал и К. Езовитов:

Религиозно-мистический образ происходившего стал общим мотивом почти всех дошедших до нас воспоминаний. В этом смысле символ возрождения-воскрешения Беларуси представляется результатом интеллектуальной революции, происходившей, что немаловажно, в атмосфере кануна Пасхи.[58]

В конечном итоге за независимость единогласно проголосовали представители Громады. Члены Городской думы и Бунда выступили против резолюции, представители Объединенной еврейской социалистической партии, «Поалей-Цион» и эсеры от голосования воздержались, а делегаты от земства в числе девяти человек и вовсе покинули собрание. Оставшиеся члены Рады приветствовали принятие резолюции шумными овациями и возгласами: «Да здравствует независимая Белорусская Народная Республика!» («Няхай жыве незалежная Беларуская Народная Рэспублика!»). После этого заседание было прервано и возобновилось уже в полдень.

Окончательный текст Третьей уставной грамоты был принят в третьем часу дня 25 марта. Он гласил:

Новая идея принесла с собой и новые сомнения. Не случайно тот же А. Луцкевич на страницах виленского «Гомана» задавался вопросом:

Ему вторил М. Довнар-Запольский:

Даже минский «Беларускі шлях» спустя всего три дня после образования БНР писал:

При этом все сходились во мнении, что провозглашение независимости — это только первый шаг:

Третья уставная грамота вызвала резонанс как внутри Рады, так и среди различных политических групп в Минске. Казалось, что поспешное и неоднозначное решение еще можно отменить. Уже 29 марта на очередном заседании Рады БНР несколько ее членов выступили с предложением включить в повестку дня вопрос «о желательности федерирования с Великороссией, Украиной и Литвой», однако после дискуссии он был снят с обсуждения. При этом представитель Крестьянского совета Минской губернии Мокреев заявил, что ему поручено оставаться в Раде и бороться за федерацию с Великороссией, тогда как делегаты от земств на заседании и вовсе отсутствовали. Еще спустя два дня из Рады вышли представители минского областного комитета партии эсеров. С другой стороны, о своей готовности войти в состав Рады БНР заявила Польская рада Минской земли, выдвинув при этом ряд требований.

Одними из первых в связи с несогласием с его политикой Народный секретариат покинули три народных секретаря: финансов — Г. Белкинд, внутренних дел — И. Мокреев и путей — В. Редько. А еще через три дня о своей отставке заявил народный секретарь почт и телеграфов А. Карач. В качестве основной причины он указал «отсутствие средств оставаться в Минске». Тогда же Рада разработала наказ, который регламентировал структуру президиума, Совета старейшин и различных комиссий.[59] Одновременно Народный секретариат издал распоряжение, согласно которому все без исключения правительственные организации в крае объявлялись институтами БНР и могли выступать только от ее имени. Сразу после провозглашения независимости БНР в Минск отправляются делегации из Борисова, Бобруйска, Слуцка, Несвижа, Радошкович, Койданово, Новогрудского уезда с целью «завязать тесный контакт с Радой». В результате, за некоторым исключением, Рада не смогла добиться поддержки органов местного самоуправления, а только что созданное правительство БНР оказалось в процессе перманентного кризиса и «реконструкции».

Ситуация усугублялась отсутствием финансовых и прочих материальных ресурсов — весь наличный бюджет БНР на конец марта составлял всего… 45 рублей! И хотя одним из первых своих распоряжений Народный секретариат объявил все хозяйственное имущество на территории БНР собственностью белорусского народа, которую он принимает в свое распоряжение, на деле вместо этого вновь созданное правительство безуспешно пыталось вернуть от немецкого коменданта Минска реквизированное здание Секретариата и часть наличных денег, остававшихся там. Не удалось Народному секретариату получить в свое распоряжение и часть бывшего военного имущества из Бобруйской крепости, на которое он очень рассчитывал. Даже обещанный кредит от Минской городской думы в размере 10 тыс. рублей так и не был получен.

Члены Народного секретариата пытались выдвигать различные проекты по преодолению сложившейся тяжелой ситуации. Так, например, программа народного секретаря финансов БНР П. Кречевского предусматривала введение алкогольной и спичечной монополии, взятие под контроль продажи игральных карт, выпуск собственных лотерейных билетов, введение минимальной вывозной пошлины, а также свободный экспорт домашнего скота и птицы за пределы Беларуси. Она осталась нереализованной, как и предложение по созданию Белорусской центральной торговой палаты и ее региональных филиалов, которые способствовали бы регулированию товарообмена между Беларусью и соседними государствами.[60]

Кроме того, сказывались внутренние противоречия между отдельными белорусскими деятелями. Так, один из лидеров левого крыла Громады Т. Гриб выступил с предложением и вовсе распустить только что созданное правительство. Он убеждал:

Кроме декларирования независимого государства, белорусским деятелям приходилось искать новое место в государственной иерархии. Часто это выглядело достаточно курьезно, как, например, история с присвоением офицерского чина К. Езовитову, которого за одну ночь повысили в полковники. Каждый новый чин при этом отмечался… новым тостом.[61] Сколько в этом анекдоте правды, можно судить по письму новоиспеченного полковника в середине марта 1918 г. в редакцию одной из минских газет, в котором тот разъяснял свое действующее воинское звание:

Не имея, по сути, возможности развивать свою внутреннюю политику, деятели БНР пытались найти внешнеполитических союзников. Основным партнером Беларуси на этом этапе стала Украинская Народная Республика. Первая дипломатическая миссия БНР в составе А. Цвикевича и С. Рак-Михайловского отправилась в Киев 22 марта 1918 г. В начале апреля делегация Народного секретариата БНР обратилась к украинскому правительству с просьбой о выделении кредита на сумму пятьсот тысяч рублей для работы среди белорусских беженцев в Украине. В документе говорилось:

Кроме того, делегация направила просьбу, с тем чтобы воспользоваться украинским радиотелеграфом для распространения сведений о провозглашении независимости БНР.[62]

Одновременно белорусская делегация связывается с министром продовольствия Украины по вопросу продажи 15 тыс. кубометров березовых дров с бывших государственных делянок и выдачи 300 тыс. рублей аванса.[63] Ситуация, правда, осложнялась тем, что заготовленные дрова находились, собственно, на территории Полесья, которое сам Киев считал частью Украины. Фактически продажа древесины из бывших государственных запасов стала первой удачной транзакцией, принесшей реальные деньги в бюджет белорусского правительства.

Вскоре в Киеве была основана Белорусская торговая палата по товарообмену между Украиной и БНР. Возглавил палату известный белорусский ученый и общественный деятель, профессор Киевского университета, один из учредителей местного коммерческого института М. Довнар-Запольский. Благодаря его опыту и усилиям к работе в палате были привлечены опытные администраторы и финансисты, ранее работавшие в системе государственного управления и сфере предпринимательства. В большинстве своем это были выходцы из восточной части Беларуси, по военным и политическим обстоятельствам оказавшиеся тогда в Киеве.[64] М. Довнар-Запольского абсолютно не смущала западнорусская идеологическая ориентация некоторых из этих деятелей. Они подбирались им по сугубо профессиональным критериям.

18 апреля с разрешения украинских властей белорусской делегации наконец удалось выслать через правительственный телеграф в Киеве сообщение о провозглашении БНР. А уже в конце апреля украинский военный министр Жуковский дал С. Рак-Михайловскому принципиальное согласие на организацию белорусской армии. Кроме того, он распорядился приостановить на несколько месяцев расформирование белорусского военного концентрационного пункта в Одессе. Тогда же Народный секретариат непосредственно обратился к министру продовольствия УНР по вопросу организации взаимных поставок продовольствия.

Украинская сторона, однако, отказалась признать БНР де-юре, хотя один из министров УНР и заявил о том, что «среди украинского правительства существует мысль основать по соседству с Украиной нейтральное государство, для чего Беларусь наиболее подходит». Проблема заключалась в том, что Украина фактически претендовала на все припятское Полесье от Гомеля до Бреста. Достаточно вспомнить, что среди соседей Украины, перечисленных в Четвертом универсале, провозгласившем независимость УНР, Беларуси попросту не оказалось. Чтобы хоть таким способом сохранить за собой право на эту территорию, белорусская делегация озвучила идею создания совместного с Украиной протектората в бассейне реки Припять. Украинские представители, со своей стороны, декларировали готовность предоставить персональную белорусскую автономию в границах трех полесских поветов — Речицкого, Гомельского и Мозырского.[65] Более того, белорусским представителям даже пришлось обратиться со специальным меморандумом к немецкому дипломатическому атташе с просьбой повлиять на Киев в определении «нормальной» этнографической границы.

Кроме Украины, белорусское правительство предпринимает еще целый ряд шагов по установлению дипломатических отношений с соседями. Уже в апреле 1918 г. белорусский комиссар Румынского фронта К. Манцевич был назначен представителем БНР при правительстве Молдавской республики. Примерно в это же время Виленская рада предпринимает попытку наладить отношения с литовской Тарибой — Государственным советом, фактически выполнявшим роль предпарламента. Однако договориться с литовской стороной, которая ощущала поддержку своего государственного проекта со стороны Германии, не получилось.

Во многом именно эти безуспешные попытки напрямую разрешить возникшие противоречия с соседями, появившимися на обновленной германской карте Восточной Европы, заставили белорусских деятелей поменять тактику и попытаться заручиться поддержкой со стороны Германии. Виленской Белорусской радой был послан меморандум с просьбой разъяснить отношение Германии к самоопределению Беларуси. И хотя Берлин оставил само обращение без ответа, руководитель национальной политикой на оккупированных территориях заверил виленских белорусов, что вопрос о создании «мужицкого государства» серьезно обсуждается и в скором времени будет разрешен.

Сам этот термин — «мужицкое государство», сформулированный немецким чиновником четко и понятно для представителей центральной власти, как нельзя лучше передавал сущность БНР на начальном этапе ее кристаллизации в конкретные административно-политические институты.

В середине апреля 1918 г. в Минск прибыла вторая по счету делегация Виленской Белорусской рады, на этот раз во главе с Иваном Луцкевичем. На очередном заседании Рады после горячей дискуссии был одобрен проект реконструкции Народного секретариата по «кабинетной системе». Тогда же в состав Рады были кооптированы десять членов Минского Белорусского представительства во главе с Р. Скирмунтом. Представляется вероятным, что и на этот раз позиция Виленских белорусов имела решающее значение. Фактически все эти шаги должны были привести к признанию со стороны Германии Народного секретариата в качестве политического партнера. Выступавший с докладом Иосиф Воронко особо отметил:

26 апреля, через два месяца после фактического разгона местными немецкими властями Народного секретариата и спустя месяц после провозглашения независимости, на закрытом заседании Рады БНР был принят текст поздравительной телеграммы на имя кайзера Вильгельма II. Сам И. Воронко в письме к А. Луцкевичу уверял, что это он является автором текста обращения. Вполне вероятно, что инициатива могла исходить от представителя Обер-Оста фон Мозе либо командующего 10-й немецкой армией генерала Э. Фолькенгайна как лиц, непосредственно заинтересованных в решении «белорусского вопроса», желавших таким образом подтолкнуть центральные власти к более активным действиям. Всего под телеграммой подписалось семь человек: председатель Рады И. Середа, председатель Народного секретариата И. Воронко, члены Рады Р. Скирмунт, А. Овсяник, П. Алексюк, П. Кречевский и И. Лёсик.[67]

В своих показаниях И. Лёсик объяснял телеграмму как неизбежную дань немцам за их уступки «на культурном фронте».[68] П. Кречевский в статье «Три Акта» в газете «Белорусское эхо» писал по этому поводу:

Позже ксендз В. Годлевский вспоминал:

Но то, что должно было стать дипломатическим прорывом БНР, превратилось в один из самых серьезных идеологических просчетов. По целому ряду причин обращение не только не принесло Раде признания со стороны официального Берлина, но и вызвало очередной внутренний кризис, который на этот раз затронул даже ряды самой Громады. Один из членов белорусской делегации в Украине С. Рак-Михайловский в отчаянии писал из Киева в Минск:

Еще более остро прореагировал народный секретарь земледелия Т. Гриб. В его заявлении говорилось:

В конце концов телеграмма привела к расколу в рядах Белорусской социалистической громады. Ее покинули левая фракция во главе с П. Бодуновой и некоторые члены Рады — М. Пашкович, Н. Козич, А. Карач, заложившие основу самостоятельной партии белорусских социал-революционеров.[69] Позднее К. Терещенко писал:

Среди главных программных требований новой партии были борьба с оккупантами и создание независимой белорусской республики.

Одновременно на Раду с критикой за ее политику «виляния хвостом» перед очередной оккупационной властью обрушились члены земства, которые высказались за создание собственного краевого представительства. Кроме того, тревожные известия поступали из Киева, где в конце апреля 1918 г. состоялся переворот и генерал Павел Скоропадский был провозглашен гетманом Украины.

Казалось, что если не сама «мужицкая республика», то по крайней мере ее идеология перестала существовать…

ГЛАВА 3 Благие намерения: правительство Романа Скирмунта

Каким образом создание Белорусской Народной Республики связано с традицией Великого Княжества Литовского? Ответить на этот вопрос при всей, на первый взгляд, его очевидности будет достаточно непросто. Особенно если выйти за рамки сложившихся стереотипов и посмотреть на него непредвзято.

Сама по себе белорусская идея — существование суверенного, крестьянского в своей массе белорусского народа — плохо вписывалась в концепцию феодальной монархии. Кроме того, в споре за «право на Вильно» среди национализмов, черпающих из этой истории свою идеологическую легитимность, у белорусского было меньше всего сил и амбиций. И все же как исторический, культурный и экономический центр Вильно казалось незаменимым, особенно в период, когда «культурные слои» самого белорусского народа только начинали формироваться.

В этом смысле Минск значительно уступал Вильно. В этой связи Д. Михалюк и П. А. Рудлинг пишут:

Не случайно еще в середине 1917 г. на очередной сессии Центральной белорусской рады звучали предложения перенести политическое руководство в Могилев или Витебск, чтобы вырваться из-под власти местных земств. Постепенно, однако, беженские организации и войсковые рады начинают видеть в Минске тот национальный центр, который должен помочь им вернуть утраченную родину. Но только Всебелорусский съезд фактически закрепил за ним эту роль, предвосхитив дальнейший вектор развития белорусского движения.

Парадоксально, но здесь, в Минске, миф о «белорусском характере Литовского государства», вероятно, звучал даже более убедительно, чем в самом Вильно. Постепенно, по мере того как терпели неудачу совершенно противоположные по своей сути политические инициативы виленских и минских белорусов (с одной стороны — реанимация конфедерации ВКЛ, с другой — создание «крестьянской» республики), начинается процесс диффузии, наложения этих концепций одна на другую. В первую очередь это происходило в сфере политической идеологии.

Так, под Первой уставной грамотой стояла печать Народного секретариата с изображением пересеченных снопа, косы и граблей. А уже два месяца спустя тот же Народный секретариат, рассмотрев доклад председателя И. Воронко, единогласно утвердил в качестве государственной печати республики рисунок, изображающий «печать белорусско-литовского князя Миндовга».[70]

Двумя годами позднее, уже будучи чиновником на службе Литовского государства, И. Воронко так объяснял выбор в качестве герба БНР символа ВКЛ:

Сложнее было с выбором государственного флага, которым занималась особая комиссия по установлению эмблем и внешних знаков при Народном секретариате БНР. Согласно официальному сообщению комиссии, «большие затруднения в этом вопросе возникли в связи с тем, что литовцы, не имевшие в действительности никакой национально-политической эмблемы в виде флага, позаимствовали некоторые эмблемы у белорусов». (Официально флаг БНР был утвержден только 5 августа 1918 г., а его описание появилось спустя шесть дней в газете «Вольная Беларусь».)

Уже в конце мая комиссия по выработке государственной эмблемы и установлению исторических государственных терминов внесла в Народный секретариат еще один проект, на этот раз по изменению существовавших на тот момент государственных терминов, мотивируя его тем, что понятия «Народный секретариат», «Рада» и прочие были «взяты отчасти из американской конституции, украинской, немецкой, польской или же переведены с русских наименований…». Главными источниками вдохновения послужили Статут ВКЛ, а также «исторические доказательства профессоров Довнар-Запольского, Завитиевича, Карского и др.». В числе прочего предполагалось переименовать Белорусскую Народную Республику в Речь Посполитую Белорусскую; Раду БНР — в Вольный Сейм; председателя Рады — в главного маршалка; председателя Народного секретариата — в канцлера. Кроме того, должны были появиться посты подскарбия, генерального писаря и т. д.[72] Проект, однако, так и не был реализован. Вместо этого правительству пришлось срочно печатать опровержение на публикации в местной прессе, разъясняя уже имеющиеся названия государственных институтов БНР и их функции.[73]

Последнее оказалось тем сложнее, что организационный кризис, вызванный берлинской телеграммой, фактически поставил под вопрос даже номинальное существование прежнего краевого правительства.[74] Поэтому уже 9 мая 1918 г. из оставшихся членов Народного секретариата была «сконструирована» так называемая «Рада пяти» в составе председателя и народного секретаря международных и внутренних дел И. Воронко, народного секретаря просвещения и национальных дел А. Смолина, народного секретаря юстиции и управляющего делами Л. Зайца, народного секретаря народного хозяйства и продовольствия И. Середы.[75] Кроме того, был окончательно сформирован Сеньор-конвент (Совет старейшин) Рады БНР.[76] В итоге на открывшемся 14 мая 1918 г. десятом заседании второй сессии Рады БНР принимается предложение Сеньор-конвента поручить формирование нового правительства Роману Скирмунту.

«Белорус польской культуры», как он сам назвал себя в одном из интервью, представитель старинного рода и крупный землевладелец, один из лидеров краевого движения, бывший депутат I Государственной Думы и член Всероссийского земского союза, председатель Минского белорусского представительства буквально несколько дней назад отметил свое пятидесятилетие. Ни по возрасту, ни по своему социальному и культурному положению он не был похож на прежних членов Народного секретариата, но именно это должно было помочь ему добиться для БНР долгожданного признания со стороны немецких властей.

Первая смена правительства только что провозглашенной республики была исполнена пафосного духа. В своем выступлении И. Воронко заявил:

На это Р. Скирмунт ответил:

Тем не менее прежний Народный секретариат, он же «Рада пяти», так и не был распущен и согласно постановлению Рады БНР должен был продолжать работу «впредь до сформирования нового кабинета…что должно быть сделано в самый кратчайший срок».

Тогда же после фракционных совещаний и многократных перерывов состоялись выборы нового президиума Рады, в который вошли А. Смолич, А. Власов, П. Кречевский и С. Ленковский. Председателем Рады БНР стал тридцатичетырехлетний Иосиф Лёсик.[77]

Р. Скирмунт сразу приступил к активной деятельности. Первым делом, пытаясь заручиться поддержкой старых членов Рады, он предложил войти в состав формирующегося кабинета И. Воронко и И. Лёсику, на что первый вначале даже выразил согласие при условии предоставления ему месячного отпуска «для поправления расшатанного непрерывной годовой работой здоровья».

21 мая 1918 г. Р. Скирмунт представил проект программы своего кабинета, в котором главной задачей очередного правительства БНР значилось «укрепление белорусской государственности и авторитета Рады республики и Народного секретариата», для чего необходимо было добиваться признания «перед оккупационными властями и установления добрых с ними взаимоотношений». Кроме того, следовало решить вопрос границ с соседями, в первую очередь Польшей и Россией, и в целом выяснить «отношение великорусского правительства к белорусской государственной независимости».

Отдельно оговаривалось решение земельного вопроса. С одной стороны, в программе категорически заявлялось, что «поворот к старому начальному порядку немыслим» и «следует дать возможность крестьянину устроить свое существование так, чтобы он был удовлетворен и мог спокойно расширять свою сельскохозяйственную деятельность на земле, предоставленной ему за счет крупных землевладельцев». С другой стороны, реформу следовало провести «законным и мирным путем, не разрушая завоевания культуры и не без справедливого соглашения с прежними землевладельцами».

Но тут, неожиданно столкнувшись с острой оппозицией в Раде БНР, спустя всего два дня после представления программы правительства Скирмунт подает в отставку! В своем обращении к И. Лёсику он писал:

Отставка не была принята. Вместо этого Рада на месяц продлевает переходный период для формирования нового правительства, оставляя за И. Воронко функцию временного председателя Народного секретариата. Такой компромиссный шаг, по сути, только откладывал на время неизбежное столкновение между различными силами внутри Рады. Можно высказать предположение, что одной из главных причин радикализации левого крыла Рады могла стать информация из Киева о получении первой части долгожданного украинского кредита. Сам же Р. Скирмунт почти сразу покинул Минск, направившись в составе дипломатической миссии в Киев, а затем — в свое имение на Полесье.

Об общих настроениях, царивших среди белорусских деятелей, можно узнать по «дарственной» записке с пожеланиями, оставленной гостями по окончании банкета у старого-«нового» председателя Народного секретариата И. Воронко 26 мая 1918 г. П. Кречевский написал:

А. Овсяник:

И. Лёсик:

В. Захарко:

Л. Заяц:

К. Цвирко-Гадыцкий:

И только А. Смолич, видимо, устав, оставил пожелание:

Правда, была и еще одна причина, побудившая И. Воронко медлить с уходом со своего поста: наконец-то, через месяц после отправки злополучного обращения, официальное немецкое руководство выразило заинтересованность «белорусским вопросом». Иными словами, необходимость в радикальной смене курса отпадала сама собой.

Уже 27 мая 1918 г. главнокомандующий 10-й армии генерал Эрих фон Фолькенгайн по собственной инициативе принимает у себя в главной квартире в помещении Дворянского собрания трех представителей Народного Секретариата — И. Воронко, И. Середу и А. Овсяника, а также делегата фракции центра Рады П. Алексюка. В ходе беседы генерал подчеркнул, что «оккупационные власти хотели бы видеть в Раде посредника между немецкой администрацией и белорусским народом», и заверил собеседников, что «германское правительство всячески примет во внимание стремление Народного секретариата и Рады жить в согласии и дружбе с германской державой, что в недалеком будущем даст Беларуси желаемый политический результат».

На приеме присутствовал также начальник штаба армии генерал фон Штапфф, имевший отдельную беседу с делегацией БНР. Его в первую очередь интересовали вопросы практического характера: взаимоотношения Народного секретариата с советским правительством, настроения в Смоленске и Витебске, белорусская культурная деятельность.[78]

Не исключено, что изменение отношения немецкого командования к белорусскому вопросу произошло при содействии все того же Э. Зуземиля, цензора и куратора «Гомана». Возможности последнего, однако, были довольно ограничены. Ромуальд Земкевич писал позже, что после приезда в Минск Зуземиль «постоянно вертелся среди белорусов, и хотя был военным низшего ранга — сержантом… буквально везде имел доступ к властям. Делал белорусам мелкие услуги, давал деньги на издание газет… Хотя Зуземиль ходатайствовал перед немецкими властями о признании Беларуси в качестве независимой единицы, однако немецкие власти, состоявшие в основном из баварцев, высказывались против этой идеи, которая казалась им “бессмысленной”».

Кроме того, как раз накануне немецкие власти ликвидируют польские части генерала И. Довбор-Мусницкого, и белорусы могли стать эффективным рычагом противодействия польскому влиянию.

Постепенно положение БНР начинало улучшаться. Отправной точкой, как уже было сказано, можно считать 15 мая 1918 г., когда белорусская делегация в Киеве наконец получила 50 тыс. руб. — часть обещанного ранее кредита. Половина этой суммы пошла на потребности Народного секретариата, 10 тыс. было отдано на организационные расходы торговой палаты, а еще 15 тыс. оставлено на нужды Белорусской дипломатической миссии в Киеве.

Именно украинские деньги несколько стабилизировали финансовое положение БНР. На 1 июля 1918 г. ее бюджет достигал уже 132 899,51 руб. Большую его часть — 125 тыс. руб. — составили средства, выплаченные украинской стороной в счет погашения долга Киевской городской управы перед лесничеством Бобруйского уезда за заготовку дров.[79]

Белорусская делегация предпринимает попытки нормализации товарооборота между Беларусью и Украиной. М. Довнар-Запольский и сотрудники Торговой палаты считали вполне реальным обеспечить поставки в Беларусь не менее 1,5 млн пудов украинского хлеба. Также планировалось обеспечить через Украину поставку белорусским потребителям рыбы, жиров, табака, вина, а также керосина и других нефтепродуктов. Руководство Палаты по своим каналам, минуя структуры БНР, наладило тесное взаимодействие с белорусскими предпринимателями и органами местного самоуправления. За свои посреднические услуги Палата взимала довольно низкий процент — от 2 до 5 % стоимости товара. Также планировалось организовать товарообмен через Украину с казачьими правительствами Дона и Кубани на предмет закупки хлеба, овощей, фруктов, рыбы и соли.

В реальности, однако, деятельность Палаты встретила большие затруднения. Приезжавшие из Беларуси представители продовольственных земских и городских управ слабо ориентировались в украинских реалиях. За местный хлеб и другие продовольственные товары они предлагали пустые бумажные деньги уже не существующих Российской империи и Временного правительства. Реальные же сделки были возможны только при осуществлении бартерных торговых поставок. К тому же торговые агенты из Беларуси действовали разрозненно, без должной координации между собой, предлагая украинским посредникам мелкие партии товаров. Понятно, что такая организация сделок приводила к «случайному минимальному удовлетворению» и была обречена на провал.

Надо иметь в виду, что германские оккупационные власти всячески препятствовали развитию крупномасштабных централизованных товарных поставок между Украиной и Беларусью. Во-первых, в рамках брест-литовских соглашений («хлебного мира») они сами были заинтересованы скупать по низким ценам украинский хлеб и другое продовольствие для Vaterland. Во-вторых, немецкие контролирующие органы прежде всего шли навстречу торговым запросам институтов местного самоуправления, а не представителям БНР.

Основными сферами, в которых правительство БНР добилось успехов, стали культура и образование. Еще в апреле 1918 г. Народный секретариат объявил белорусский государственным языком, при этом национальным меньшинствам предоставлялось право пользоваться в официальных обращениях своими языками.

Тогда же, в апреле, в помещении Рады состоялось открытие курсов белорусоведения. Выступая с приветственной речью, глава правительства БНР И. Воронко подчеркнул ту «огромную пользу, которую может принести Республике всякий сознательный и политически и культурно осведомленный белорусский гражданин». Первая лекция, прочитанная на курсах, была посвящена белорусскому праву.

Спустя всего три недели вышло постановление Народного секретариата об открытии в Минске университета, для чего было решено обратиться к Довнар-Запольскому с просьбой взять на себя организационную работу. Кроме него в комиссию по созданию первого белорусского университета вошли А. Смолич, Е. Карский и В. Самойло.

Учрежденная в апреле музыкальная школа в Минске уже летом была принята в ведение Народного секретариата в качестве Белорусской государственной консерватории. Открывается Белорусский народный университет, организуются курсы белорусоведения для учителей, планируется создать политехнический институт и сельскохозяйственную школу. Наконец, появляются первые белорусские школы (только в самом Минске в 1918 г. их было уже девять). Также была создана комиссия по переводу на белорусский язык школьных учебников. Предполагалось для начала перевести «лучшие с педагогической точки зрения учебники» для первых трех лет обучения.

19 мая состоялось открытие народного дома имени Максима Богдановича. Одновременно Народный секретариат принимает решение издавать четырнадцать белорусских газет «для пропаганды и защиты белорусской государственности, независимости и неделимости» в разных городах от Минска до… Киева. Тогда же Иван Луцкевич привозит в Минск белорусскую выставку, которая до этого открылась в Вильно при участии Вальтера Егера. В преддверии возвращения беженцев на оккупированные ранее территории даже некоторые из православных священников высказались за необходимость «стать белорусским национальным духовенством».

Подобная активность вызывала нескрываемое раздражение среди части местных элит. Газета «Минский голос» с сарказмом констатировала:

Тем временем 21 июня И. Воронко в очередной раз встречается с начальником штаба 10-й армии. Среди прочего обсуждался вопрос о возможности поездки чрезвычайной миссии Народного секретариата в Советскую Россию. Кроме того, генерал фон Штапфф высказал желание назначить по всей территории Беларуси особых советников при германских уездных командованиях «для регулирования взаимоотношений населения и германских войск». В заключение генерал особенно подчеркнул, что его лично судьба края и его культуры «весьма интересует», пообещав, что «во всех начинаниях Народного секретариата, касающихся внутреннего устройства страны и скорейшего приведения ее в нормальное для военного времени состояние, он встретит самое живое участие и поддержку Германского командования».[80]

Постепенно, по мере того как укреплялись позиции БНР, росло и количество государственных служащих. К середине лета 1918 г. в канцелярии Народного секретариата работало тридцать три человека. Уже вскоре появилось сатирическое стихотворение, в котором неизвестный автор в язвительной форме дал краткое описание каждому из членов правительства БНР. Так, И. Середа, «…ціхінькі, ні шпаркі», отвечает за народное хозяйство, хотя сам «…ні ўладзіў ні гвазда», А. Смолич — на «прасьвеці» (имеется в виду просвещение). П. Кречевский взял себе «фінансы», «кантроль» и «харчаванне», при этом — все время с «…гурбай спраў» и… «мухаю выдатнай». Антон Овсяник — «быў там нечым і Аўсянік, каб залатаць кішані…» Про еще одного члена правительства стихотворение сообщало буквально следующее:

О самом же И. Воронко автор отзывался особенно саркастически: «“Сэкрэтар Міжнародовы”… ні міністар, а “совдэп”».

Вопрос о смене правительства никуда не исчез. 28 июня 1918 г. на очередном (одиннадцатом) заседании второй сессии Рады БНР с перевесом в четырнадцать голосов при шести воздержавшихся наконец был утвержден особый состав нового Народного секретариата во главе с Р. Скирмунтом. В него вошли генерал К. Кондратович в качестве народного секретаря внутренних дел, Станислав Хржановский — народный секретарь финансов, Радослав Островский — народный секретарь просвещения и Павел Алексюк. Сам Р. Скирмунт получил пост народного секретаря иностранных дел.

Новый кабинет в качестве приоритетных вопросов внутренней политики выдвигал «поддержку правильных отношений с оккупационной властью и работу в полном контакте с ней», а также «создание из Народного секретариата центральной власти». Во внешней политике Скирмунт ставил целью «добиваться признания белорусской государственности у государств, вышедших из состава Российского государства и стран Четвертичного союза, а также у заключивших с ними мир и нейтральных стран». В отношениях с соседями предлагалось стремиться к установлению «дружественных отношений», но при этом добиваться «правильного размежевания»: с Украиной — по южной границе Гродненской и Минской губерний, с Литвой — на Виленщине, с Польшей и Россией — «по этнографическому принципу».

При этом вопрос о возможной федерации с соседними государствами, «насколько она будет нужной и полезной для Беларуси», относился к компетенции будущего Учредительного сейма и в программе не рассматривался.

Финансовая часть проекта состояла из четырех пунктов: получение займов на текущие и неотложные расходы; выпуск собственных денег — в случае признания белорусской государственности; создание земельно-парцелляционного банка, который должен был заняться решением земельного вопроса; деятельность по возвращению в Минск эвакуированных ранее финансовых институтов.

Предложения по решению земельного вопроса кроме добровольного выкупа наделов предусматривали также принудительное отчуждение земли у крупных землевладельцев «там, где это необходимо» и «государственный контроль с целью избежать земельной спекуляции».

В кратком резюме относительно будущей правовой реформы упор делался на строительство всеобъемлющего «Белорусского государственного суда» на основе частичного использования российского Свода законов с дополнениями, которые бы «отвечали духу и быту белорусского народа». Кроме того, проект предлагал целый ряд конкретных шагов в сфере образования, начиная от укрепления белорусского начального и школьного образования, активизации издательской деятельности, в том числе выпуска учебников, и вплоть до открытия в Минске Белорусского университета (причем этот пункт значился в проекте программы первым).

Новый кабинет уже однозначно заявлял о том, что именно «белорусский народ является законным хозяином своего края», признавая одновременно право других национальностей на «совместную гражданскую жизнь». При этом государственным языком объявлялся белорусский, но его полное введение в органах администрации должно было проходить постепенно.

Наконец, последним пунктом программы значилось признание «Погони» в качестве герба нового белорусского государства.

Дорота Михалюк обращает особое внимание на личность С. Хржановского — известного минского юриста и польского общественного деятеля, восемь лет занимавшего пост городского головы, а позже назначенного немцами комиссаром города. Исследователь делает вывод:

Подобный шаг был, однако, расценен как предательство национальных интересов. Не случайно И. Воронко, принимая программу нового кабинета, предостерег его «от тех местных элементов, которые так охотно стали в последнее время заявлять о своем признании независимости и государственности Беларуси». Он заявил:

Вице-председатель исполкома Польской рады Минской земли Э. Ивашкевич в своем письме к Л. Абрамовичу летом 1918 г. называл Р. Скирмунта единственным связующим звеном между темной, разъяренной ватажкой белорусских смутьянов и «цивилизованным миром». Ивашкевич характеризовал нового главу Народного секретариата:

Сам Р. Скирмунт как раз накануне вернулся из Киева, где вел переговоры с гетманом П. Скоропадским.[81] Его сторонники постарались нейтрализовать левую оппозицию и уже на следующей сессии 11 июля провели решение о том, чтобы отправить Раду Республики почти на два месяца на каникулы, тем самым развязав руки новому Народному секретариату. Вместо нее оставался бы Сеньор-конвент. Кроме того, члены представительства заблокировали предложение эсеров по созданию нескольких рабочих комиссий при Раде, после чего представители левых фракций молча покинули заседание.

Вопреки предыдущим договоренностям, И. Воронко и вовсе отказался оставить свой пост председателя Народного секретариата.[82] Уже на следующий день после срыва сессии Рады Воронко и его сторонники публикуют универсал, адресованный всем гражданам Беларуси, в котором открыто обвиняют Р. Скирмунта в полонофильстве. Более того, 12 июля Рада БНР объявляет о создании Белорусского временного правительства во главе с… И. Воронко!

В Минске образовались сразу два правительства БНР: одно под председательством Р. Скирмунта, которое формально находилось в «Юбилейном доме» (там же располагалось Минское белорусское представительство); второе — во главе с И. Воронко, которое перешло в помещение по улице Захарьевской, 43, где прежде заседала Рада БНР. Незадолго до этого П. Алексюк, взяв за деньги правительства в аренду и отремонтировав так называемый «Юбилейный дом», вместо того чтобы предоставить его Раде БНР, организовал в нем клуб. В результате после долгих споров Рада вынуждена была отказаться от этого здания и обратиться к немецким властям с просьбой выделить ей новое помещение. Немцы пообещали свое содействие в данном вопросе и обещание сдержали. К концу июня Народный секретариат снял для своих нужд целый этаж в двадцать с лишним комнат в бывшем здании Крестьянского поземельного банка.

13 июля специальная делегация в составе И. Лёсика, А. Власова, Р. Островского и П. Алексюка потребовала от бывшего председателя Народного секретариата немедленно выдать государственную печать и архивы, на что И. Воронко через К. Езовитова заявил, что будет продолжать переговоры исключительно с самим Р. Скирмунтом. В ответ ему выставили официальное требование на бланке Народного секретариата под исходящим № 953 и за подписью Р. Скирмунта и П. Алексюка вернуть необходимые документы. Но, вместо того чтобы ускорить смену кабинета, эта бумага возымела совершенно противоположное действие. Оказалось, что оппоненты И. Воронко просто не могли иметь на руках соответствующего официального бланка Народного секретариата. Скорее всего, его «позаимствовал» из личных вещей самого И. Воронко П. Алексюк, когда у него на квартире некоторое время жил председатель правительства БНР.

Неприглядный эпизод с подлогом документа, правда, мало что менял. Тот же Э. Ивашкевич был склонен упрекать нового главу правительства БНР в излишней сдержанности при выборе средств борьбы со своими противниками:

Обращая внимание на эту «слабость» Скирмунта как политика, он далее писал о нем:

Почти пятнадцать лет спустя Р. Скирмунт так вспоминал период немецкой оккупации Минска:

Однако сам Р. Скирмунт вновь оказался не готов предпринять решительные шаги. Кроме того, немецкие военные власти дали понять, что не станут поддерживать действия нового правительства. Поэтому уже 20 июля 1918 г. правительство Скирмунта было вынуждено подать в отставку. А спустя всего три дня был утвержден очередной кабинет, который возглавил Иван Середа.

ГЛАВА 4 Карточный домик: правительство Ивана Середы

Исключительная важность I Всебелорусского съезда для формирования идеи белорусской государственности стала понятна отнюдь не сразу. Бронислав Тарашкевич вспоминал:

О том, что инициатива руководства Облискомзапа имела совершенно неожиданные последствия, пишет и Е. Канчер:

Роспуск съезда минскими большевиками сам по себе вовсе не означал, что белорусские деятели оказались поставлены новой властью вне закона. С другой стороны, именно разгон окончательно закрепил наметившийся еще в процессе его работы раскол на социалистический блок, куда вошли представители Громады, и фракцию белорусских большевиков и левых эсеров. Уже после случившегося Т. Гриб и Д. Жилунович выступили от фракции белорусских социалистов на III Всероссийском съезде Советов с декларацией, в которой говорилось, что они стоят на советской платформе и борются за независимую Советскую Беларусь.

В результате в тот самый момент, когда 13 февраля (31 января по старому стилю) 1918 г. минский губернский отдел ЧК арестовывал и допрашивал руководителей Центральной белорусской военной рады, в Петрограде при Наркомате по делам национальностей РСФСР создается Белорусский национальный комиссариат — Белнацком, который возглавили А. Червяков, В. Скорынко и Д. Жилунович. Программой-максимум Белнацкома были созыв и проведение II Всебелорусского съезда, который должен был решить дальнейшую судьбу Беларуси, а программой-минимум — широкая культурно-просветительская и благотворительная работа среди белорусских беженцев.

В марте 1918 г. Белнацком перебирается из Петрограда в Москву, откуда пытается распространить свое влияние на Смоленскую и часть Витебской губернии.[83] Только за первые четыре месяца существования им было израсходовано 100 тыс. рублей, не считая жалованья примерно для 50 человек служащих. При этом коллегия Народного комиссариата по делам национальностей успела дважды провести реорганизацию Белнацкома, сменила несколько руководителей и вообще всячески… игнорировала. Белнацком обвиняли в засилье эсеров и недостаточной связи с местными организациями. Лучше складывалась работа белорусских секций РКП(б), но им противостояли руководители обосновавшегося в Смоленске Облискомзапа. И пока А. Вазило от имени белорусов-моряков Балтийского флота призывал к созданию Белорусской области, В. Кнорин на страницах «Звезды» клеймил его же как «социал-шовиниста». Он писал:

Собственно, и сами деятели БНР никогда не отказывались от контактов с большевиками. Еще 29 мая 1918 г. глава первой белорусской миссии в Киев А. Цвикевич направил советскому представителю в Киеве X. Раковскому ноту, в которой предложил подписать соглашение о границе. В своей просьбе белорусы выражали «глубокую уверенность, что социалистическое правительство Советской Российской республики, первое в мире утвердившее на своем красном знамени священный принцип самоопределения народов, пойдет навстречу белорусскому народу в его борьбе за свою государственную самостоятельность, за свое единство и за целостность своей земли и тем положит прочные основания дружного сожительства двух братских народов». Белорусская сторона даже предложила Москве признать независимость БНР в качестве Белорусской Советской Республики. Взамен БНР вошла бы в состав РСФСР как самостоятельная государственная структура и приняла бы советскую конституцию, а Рада обязывалась сложить свои полномочия.[84]

Правда, до этого дело не дошло. Наоборот, управляющий делами Белнацкома выступил с идеей создать «государственно-политический орган, который можно было бы противопоставить реакционной Минской раде». Одновременно члены комитета собирались усилить агитацию среди местных белорусов. В одной из директив говорилось:

Тем временем формирование нового состава Народного секретариата после падения кабинета Р. Скирмунта значительно затянулось. По сути, очередное правительство БНР носило переходный характер и стало продолжением «Рады пяти», только уже без И. Воронко в роли председателя. Из старого кабинета в него вошли И. Середа и Л. Заяц, а также члены Рады В. Захарко и Ф. Берниковский.[85]

Тридцатидевятилетний И. Середа родился в семье священника. Выпускник Варшавского ветеринарного института, участник русско-японской войны, он несколько лет преподавал в Марьиногорском сельскохозяйственном училище и одновременно работал ветеринаром. Видимо, тогда же он вступил в Белорусскую социалистическую громаду. Работал корреспондентом газеты «Саха». Был мобилизован на фронт, откуда осенью 1917 г. избран делегатом Всебелорусского съезда. Почти сразу стал председателем президиума, а позже — Рады БНР.

Между тем в последние месяцы оккупации немецкие военные власти значительно расширили полномочия Народного секретариата. В руки белорусских организаций постепенно переходят вопросы торговли, промышленности, просвещения, почты. Кроме того, германское командование потребовало, чтобы Народный секретариат назначил своих представителей в «литовскую» (Волковысский и другие поветы), а также «украинскую» (Брест-Литовск, Гомель и др.) части Беларуси. С другой стороны, когда Иосиф Нетецкий организовал Белорусскую комиссию по вопросам беженцев в Гомеле, вскоре был арестован… немецкими властями.

Подписанное 28 августа 1918 г. дополнительное советско-немецкое соглашение привело к пересмотру всей прежней политики БНР. В проекте мемориала Народного секретариата отмечалось:

Фактически вопрос о белорусско-украинской границе потерял всякую актуальность. К тому же в начале августа украинское министерство продовольствия приостановило выполнение договоренности о поставке продуктов в Беларусь, сославшись на то, что белорусская сторона до сих пор не предоставила гарантию со стороны немецких властей. Одной из причин подобного демарша могли стать внутренние конфликты среди белорусских организаций в Киеве и попытка создания экономической монополии на торговлю с Беларусью. Правительство Украины даже подняло вопрос о том, соответствует ли деятельность Белорусской торговой палаты интересам страны. Правда, это не помешало выплатить Народному секретариату оставшуюся часть обещанного кредита.[86]

На середину августа 1918 г. дипломатический корпус БНР включал девять человек: генерального консула в Киеве П. Тремповича, председателя чрезвычайной делегации в Киеве и Москве А. Цвикевича, членов делегации С. Рак-Михайловского и М. Довнар-Запольского, генерального консула в Москве А. Бурбиса, консула и особо уполномоченного по вопросам беженцев на Северном Кавказе А. Вальковича, белорусского комиссара на румынском фронте П. Манцевича, наместника Народного секретариата на Гомельщине и Полесье И. Нетецкого, «посла в Вильно» А. Луцкевича.

3 сентября 1918 г. в Киев для заключения нового белорусско-украинского торгового соглашения едет специальная правительственная делегация БНР в составе председателя Белорусской центральной торговой палаты П. Кречевского и народного секретаря торговли и промышленности БНР Ф. Берниковского. Белорусская сторона планировала заключить новый торговый договор на поставку в Беларусь украинских муки, сахара и мыла в обмен на белорусские лесоматериалы, дрова и спички. Весь товарообмен должен был регистрироваться в белорусской Торговой палате. Договоренность была признана немецкими оккупационными властями, которые обещали освободить товары от несанкционированных реквизиций на железной дороге.[87]

А спустя всего полторы недели в Киев отправляется Чрезвычайная делегация Рады БНР во главе с Антоном Луцкевичем. Он вспоминал:

А. Луцкевич всячески пытался повлиять на позицию гетманского правительства Украины. Но последний «атаман-министр» С. Гербель оказался активным сторонником сближения с российским белым движением, а не с БНР, тем более что он был неплохо информирован о сложившейся в Беларуси политической ситуации. К тому же в Киеве назревала очередная смена власти: уже была образована Директория УНР во главе со Степаном Петлюрой, и верные ей воинские части продвигались к Киеву.

В конце концов украинская сторона выразила готовность поддержать предложение о создании федеративного союза Украины и Беларуси, но лишь при условии, что этот проект найдет одобрение в Берлине. Гетман П. Скоропадский принял белорусскую делегацию. А. Луцкевич описывает встречу скептично:

Чтобы переломить сложившуюся вокруг БНР ситуацию, было принято решение незамедлительно отправить делегации в Берлин, Варшаву и даже, по инициативе эсеров, в Москву.[88] Однако глава правительства Германии уклонился от встречи с белорусами, посланная в Польшу делегация затерялась на фоне других представительств с «кресов», а беседа Т. Гриба с Я. Свердловым прошла безрезультатно.

Тем временем революция в Берлине и неминуемая капитуляция Германии вынудили белорусских деятелей предпринять самые решительные шаги уже в самом Минске. Собравшись 10 ноября 1918 г. после вынужденного перерыва на «отпуск», Рада объявила отставку И. Середе, обвинив его в сотрудничестве с Минским губернским земством, где, как оказалось, он также состоял на службе. Кроме того, за свою «двуличную политику» бывший председатель Народного секретариата был исключен из Рады.[89] В обращении партии социалистов-федералистов, членом которой он до этого являлся говорилось:

Как раз в этот период сформировались еще две белорусские партии: белорусских социалистов-федералистов во главе с В. Захарко, И. Воронко и П. Кречевским и социал-демократов, которые группировались главным образом вокруг А. Смолича и братьев Луцкевичей. Точнее было бы назвать эти партии политическими группами. Б. Тарашкевич вспоминал в связи с этим:

Позже А. Луцкевич вспоминал:

Примечательно, что вопрос об организации национальной армии ввиду его серьезности и огромного значения рассматривался при закрытых дверях.

11 ноября 1918 г. члены Рады республики утвердили права и обязанности Рады народных министров БНР, как с этого момента стало именоваться белорусское правительство. И хотя формально в документе говорилось о разделении законодательной и исполнительной ветвей власти, фактически речь шла о том, чтобы избежать засилья какой-либо одной политической группировки внутри Рады.

Тем временем в самом Минске усиливалась оппозиция БНР со стороны пророссийски настроенных сил. 12 ноября, в самый разгар заседания, когда определялись принципы, на которых должна была быть учреждена Рада народных министров и обсуждалась кандидатура нового премьера, стало известно о происходившем в это же время заседании в земстве, где от имени Совета органов земского и городского самоуправления был создан, по сути, альтернативный Раде Демократический краевой центр.

Внутри самой Рады БНР так называемая фракция Народной свободы выступила с категорическим заявлением о «полном аннулировании всех актов оккупационного времени». В обращении говорилось:

Еще ранее минское Свято-Николаевское народное братство потребовало немедленного установления связей с «возрождающейся на новых началах Россией». При этом Раде следовало немедленно выступить с заявлением о том, что «работа для политического объединения с Россией должна для белорусских государственных деятелей составлять их первейший долг».[91]

Чтобы избежать открытого конфликта с институтами местного самоуправления, был разработан законопроект, преобразующий до выборов Сейма прежний высший орган — Раду БНР во «временную организацию, созданную по принципу делегирования».[92] А уже на заседании 20 ноября 1918 г. представители кадетской фракции В. Самойло и А. Андреев выступили с декларацией о восстановлении федеративной связи между БНР и Российской республикой.[93]

Накануне тот же «Минский голос» задавался риторическим вопросом:

Словно в подтверждение этих слов, в конце ноября 1918 г. Красная Армия начинает свое наступление, быстро приближаясь к Минску. Для защиты столицы БНР не было ни ресурсов, ни, собственно, политической воли. Предложение же поляков организовать совместную оборону города белорусская сторона отвергла. 27 ноября 1918 г. на очередном заседании Рады БНР была принята резолюция закончить заседание, а кабинету министров и президиуму Рады выехать из Минска и работать за границей до тех пор, пока не появится возможность вернуться. Сама же Рада выступила с обращением к белорусскому народу.

Вскоре правительство и некоторые члены Рады, опасаясь в первую очередь репрессий со стороны большевиков, покидают столицу БНР и перебираются в Вильно. Опасения эти были не напрасны. С установлением советской власти Минский военревком тут же объявил деятелей Рады БНР вне закона.

Из видных белорусских национальных деятелей в Минске оставались В. Ивановский, В. Игнатовский, Б. Тарашкевич, И. Лёсик, И. Середа, А. Власов. Позже Антон Луцкевич вспоминал:

Чтобы «карточный домик» устоял, БНР должна была как можно скорее найти себе союзников. Антон Луцкевич на страницах «Гомана» сформулировал эту мысль достаточно прямо:

ГЛАВА 5 Испытание дипломатией: правительство Антона Луцкевича

22 ноября 1918 г. в Минске А. Луцкевич объявил программу своего кабинета. Начиналась она с декларации независимости Беларуси и объединения всех белорусских земель, а заканчивалась тезисом о «федерировании с соседями на основе обеспечения максимума… ее интересов». Внутренняя политика нового правительства была направлена на «укрепление государственной власти». Предусматривались организация на местах «белорусских рад», создание собственной армии и финансовой системы и, наконец, «подготовка восстановления экономической жизни», с тем чтобы обеспечить белорусскому народу «фактическую возможность культурно-национального развития».

В реальности, однако, у А. Луцкевича не было ни собственного административного аппарата, ни армии, ни признания со стороны других государств, а весь бюджет Рады министров БНР ограничивался суммой в 4,5 тыс. рублей! Кроме того, уже на этапе формирования новое правительство столкнулось с чисто организационными проблемами. Вместо четырнадцати членов, как это первоначально предпологалось, в него вошло только семь министров. А. Луцкевич занял посты председателя правительства и министра иностранных дел. Его заместителем стал А. Смолич, одновременно отвечавший за министерство земледелия. В. Ивановский возглавил министерство просвещения, А. Цвикевич — юстиции. Л. Заяц был назначен на пост государственного контролера, В. Захарко — министра финансов, а Т. Гриб и вовсе числился министром без портфеля. Вскоре Ивановский и Гриб отстранились от своих обязанностей, так что новое правительство сократилось до пяти членов.[94]

Не лучшей ситуация была и в Вильно, где катастрофически ощущалась нехватка белорусских кадров. Когда местные левые партии предложили белорусам занять семнадцать мест в будущем Совете рабочих и крестьянских депутатов, в городе не нашлось не только требуемого число белорусских социалистов, но и просто семнадцати «сознательных активных работников».[95]

Тем временем в результате переговоров с литовской стороной в состав Тарибы вошло шесть делегатов от Виленской Рады во главе с В. Ластовским, а уже 1 декабря 1918 г. И. Воронко был назначен министром белорусских дел при литовском правительстве. Одновременно организуется белорусская секция литовского министерства обороны и начинается формирование белорусских частей в составе литовской армии.[96]

Польский исследователь Т. Блащак отмечает:

Тогда же руководство БНР обращается к литовскому правительству с просьбой о кредите в 100 тыс. марок. Проблема, однако, состояла в том, что переговоры формально велись не от имени БНР, а от имени Виленской Белорусской рады. Кроме того, очень скоро напомнили о себе накопившиеся внутренние конфликты и личные обиды между самими белорусскими деятелями.[97]

Когда в конце декабря 1918 г. большевистские части уже приближались к Вильно, правительство БНР окончательно разделилось: А. Смолич вслед за А. Цвикевичем отправился в Киев с просьбой о предоставлении государственного займа, а В. Захарко, Л. Заяц и А. Луцкевич оказались в Гродно, который оставался в сфере германской оккупации. Причем добирался сюда белорусский премьер по немецкому пропуску, выданному ему как литовскому служащему.

До войны губернский Гродно представлял собой типичный город «чиновников и военных», но в условиях немецкой оккупации он постепенно превращается в один из локальных центров белорусского движения: еще весной 1916 г. тут была открыта первая белорусская школа, а позднее появляются различные культурные и политические организации. В конце 1918 г. при поддержке немецкого командования в Гродно начинают создаваться институты литовского государства. Сюда же из Вильно переносится формирование 1-го белорусского полка литовской армии. На самом деле единственным, что пока сдерживало большевиков и поляков от попыток захватить город, был немецкий гарнизон крепости, прикрывавший отход 10-й немецкой армии в Восточную Пруссию.

А. Луцкевич не собирался надолго задерживаться в Гродно. Обстоятельства складывались таким образом, что теперь судьба БНР зависела от признания ее прав на независимое существование странами-победительницами, руководители которых должны были собраться на мирной конференции в Париже. Причину, по которой белорусы медлили с отправкой собственной делегации, можно свести к одному слову — деньги. Участие в конференции требовало больших средств, которыми правительство А. Луцкевича не располагало. В своем дневнике белорусский премьер-министр записал:

В ожидании известий из Украины по поводу кредита он работает над переводом брошюры М. Довнар-Запольского «Основы государственности Беларуси» и по мере сил принимает участие в местной политической жизни. Одновременно А. Луцкевич пишет несколько нот к дипломатическим представителям стран коалиции и правительства Германии с протестом против политики Польши, успевшей заявить свои права на Гродненщину и Виленщину.

Вскоре в город в качестве министра белорусских дел Литвы прибывает И. Воронко. Бывший глава БНР заявил, что в Ковно об автономии белорусов «и слышать ничего не хотят», и объявил бывшую Гродненскую губернию… частью литовского государства. Несколько месяцев своей деятельности в Гродно министерство занималось поддержкой разнообразных общественных организаций, пропагандой, продажей части товаров, оставшихся от немцев, урегулировало вопрос о переходе железной дороги к литовским властям, пыталось возродить институт мировых судей и почту, назначило лесничих и организовало «бюро осведомления» — службу литовской разведки. Свое право на Гродненщину литовская сторона обосновывала тем, что местные жители являются славяноговорящими балтами, то есть «почти литовцами», и принципиально отличаются от белорусов из окрестностей Минска или Могилева.[98]

Тем временем большевики ни на минуту не теряли правительство БНР из виду. В обзоре печати информационного отдела Народного комиссариата по делам национальностей сообщалось:

В конце концов, советское руководство решает перехватить инициативу по созданию белорусского государства и тем самым использовать его в своих интересах.

Новость о провозглашении 1 января 1919 г. Советской Беларуси, согласно А. Луцкевичу, так «наэлектризовала» гродненских белорусов, что они «как один готовы были ехать в Минск и работать вместе с большевиками». О причинах подобных настроений ясно высказался один из членов правительства БНР А. Смолич:

Единственное, что удерживало их от этого шага, — боязнь репрессий со стороны большевиков, о которых было недвусмысленно заявлено. Но и эта угроза действовала далеко не на всех. Один из лидеров белорусских эсеров Томаш Гриб, начавший издавать в занятом большевиками Вильно газету «Грамадзянін», в этой связи писал:

Подобные взгляды разделяло и большинство белорусских деятелей, причем не только в Гродно. Б. Тарашкевич вспоминал:

Проблема была в том, что, как и при подписании Брестского мира, вожди большевистской партии свободно обращались с такими категориями, как «государство», «независимость», «границы», заставляя недоумевать даже часть своих соратников. Едва возникнув, всего через месяц правительство Советской Беларуси было заменено на новое, а ее границы, словно шагреневая кожа, сжались до двух губерний. Сама же республика внезапно превратилась в «Литбел» — Социалистическую Советскую Республику Литвы и Беларуси, комическое напоминание о бывшем Великом Княжестве Литовском.

Для надлежащего выполнения политики центра в Вильно был послан Адольф Иоффе, который был связан с «белорусским вопросом» еще со времен переговоров в Бресте. Одной из его задач было сдерживание возможных «национально-шовинистических» устремлений местных коммунистов и ликвидация даже намека на сепаратизм. Очередные территориальные изъятия, исключавшие даже гипотетическую вероятность какой-либо самостоятельности, вызвали протест со стороны как бывших членов Белнацкома, так и бывших руководителей Облискомзапа. Но однозначная и бескомпромиссная позиция Москвы на корню пресекала любые отклонения от курса.

В письме к Г. Чичерину А. Иоффе настаивал:

Тем временем Варшава, обеспокоенная наметившимся сближением белорусов с Литвой, всячески пыталась вступить в контакт с белорусским премьером. В преддверии Парижской мирной конференции была предпринята попытка привлечь белорусскую сторону к идее федерации с Польшей. В Гродно, все еще оккупированном немецкими войсками, состоялась встреча А. Луцкевича с комиссаром польского правительства Станиславом Ивановским — младшим братом Вацлава Ивановского, предложившим премьер-министру БНР поехать в Варшаву для переговоров о союзе с Польшей. Белорусы согласились, но при условии официального обращения польского правительства к правительству БНР, что de facto означало признание независимости Беларуси со стороны Варшавы. После этого в белорусско-польских взаимоотношениях наступило короткое затишье.

В середине января пришло известие о том, что литовцы отказались предоставить кредит белорусскому правительству.

А. Луцкевич вновь засобирался в Украину, однако в итоге вместо него туда поехал В. Захарко. Тем временем белорусская делегация пробивалась в Европу по отдельности. В начале февраля выехал генерал К. Кондратович. Через неделю вслед за ним отправились А. Ознобишин и Л. Барков. Но они успели добраться только до Берлина, где вынуждены были задержаться в ожидании пропусков в Париж. Во Францию делегация БНР смогла отправиться только в конце апреля 1919 г. Здесь к ним присоединились прибывшие накануне из Одессы Евгений Ладнов и Евгений де Вулич.

Надежда самому попасть на конференцию таяла с каждым днем, и А. Луцкевич решает вернуться в Вильно к больному брату Ивану. Больше в Гродно, кажется, его ничего не держало. Мечта о поддержке со стороны европейских стран развеялась. В дневнике А. Луцкевича читаем:

18 февраля 1919 г. на крестьянской подводе, одолжив валенки, с чемоданом книжек, сахара и сала для брата А. Луцкевич покидает Гродно, так и не дождавшись вестей от украинской делегации.[102]

Он не знал, что за неделю до этого из Ровно выехал штабс-капитан Борис Шимкович, который должен был передать белорусскому премьер-министру главную новость: правительство Украины наконец выделило БНР кредит на общую сумму в четыре миллиона карбованцев. Однако до Гродно Б. Шимкович не доехал. Польская разведка, которая была уверена, что тот везет с собой деньги, арестовала курьера на станции Лапы и отправила для выяснения обстоятельств в Варшаву.

Тем временем, получив от украинского правительства заём, А. Цвикевич, А. Смолич и В. Захарко вначале отправляются в Берлин, откуда по отдельности добираются до Гродно, который к тому времени был уже практически со всех сторон окружен польскими войсками. Правда, наличными на руки белорусам была выдана только четверть всей суммы: сто тысяч карбованцев, пятьсот тысяч керенок и четыреста тысяч думских рублей, которые получил на хранение Захарко. Еще три миллиона австрийских крон были переведены в Австро-Венгерский банк, а переводной лист на имя А. Цвикевича оставлен в Вене. Наконец, чуть более полутора миллионов немецких марок белорусская делегация перевела в Рейхсбанк на имя самого А. Луцкевича, а переводной лист передала бывшему в Берлине В. Ластовскому. Такая сложная комбинация, видимо, была связана не только с необходимостью сберечь государственный кредит, но и со стремлением сохранить паритет внутри самого правительства, чтобы вся сумма не досталась в руки какой-то одной политической группе. Поэтому на то, чтобы перевезти ценный груз, потребовался… почти месяц.[103]

В середине марта 1919 г. А. Луцкевич срочно возвращается в Гродно, где вновь приступает к обязанностям председателя Рады министров БНР. Из Берлина от генерала К. Кондратовича к нему идут тревожные сообщения:

Следом, буквально через два дня, отправляется еще одно письмо «о необходимости самого скорейшего приезда». С нескрываемой тревогой и растерянностью К. Кондратович сообщал:

На самом деле слухи о каких-то мифических белорусских делегатах были отголоском целого ряда событий. Еще в начале 1919 г. в Одессе бывший председатель Гродненского губернского центрального комитета объединенных общественных организаций Александр Баханович объявил о создании временного краевого правительства Беларуси и провозгласил себя главой Директории. Позже А. Луцкевич так писал по этому поводу:

Следом уже польский комиссар в Гродно С. Ивановский составляет открытое письмо от имени несуществующей Белорусской краевой народной рады. В качестве подставных фигур он использует бывшего члена Рады БНР Казимира Цвирко-Годыцкого и командира одной из рот белорусского полка полковника А. Янсона. Прибыв в Варшаву, они вручили премьер-министру Польши И. Падеревскому мемориал, в котором по поручению прошедшего якобы в Новогрудке тайного съезда просили об объединении Беларуси с… Польшей.[105] Сам по себе тот факт, что представитель польского правительства, возможно, с ведома своего руководства, считал допустимым подобный шаг, является довольно красноречивым показателем отношения польской стороны к потенциальному партнеру, каким все еще оставалось правительство БНР.

Тем временем в середине марта 1919 г. Рада министров БНР собирается в полном составе — А. Луцкевич, А. Цвикевич, Л. Заяц, В. Захарко, А. Смолич и К. Терещенко, буквально накануне занявший пост министра внутренних дел.[106] Одним из результатов пребывания правительства в Гродно стала попытка создания на занятой поляками и большевиками территории Беларуси системы временных административных органов. В качестве координационного центра белорусских политических и общественных организаций на территории Гродненской губернии должна была выступать созданная накануне явочным порядком Центральная белорусская рада Гродненщины во главе с П. Алексюком, которой отводилась роль Губернского комиссариата при Раде министров БНР. Образованный заочно из членов Виленской Рады Виленский комиссариат возглавил Иван Луцкевич. Причем эту работу следовало сохранять в тайне, в том числе и от большей части белорусских деятелей. Кроме того, все так же в условиях строжайшей секретности в Минск и Смоленск для координации работы с местными белорусами отправляется в роли специального курьера Андрей Якубецкий.

Кроме всего прочего, кредит повлиял на расстановку сил внутри белорусского движения и в первую очередь на отношения между главой правительства БНР и министром белорусских дел Литвы. Позднее Василь Захарко отмечал:

Тогда же литовские власти назначают командиром формирующегося в Гродно полка К. Езовитова. Но тот, прежде чем принять литовское предложение, официально обращается за разрешением… к белорусскому премьеру:

Это было не только признание полномочий правительства БНР, но и выражение определенных приоритетов.[107]

Украинский кредит не только открывал дорогу для поездки белорусской делегации на мирную конференцию в Париж. Он стал решающим фактором для пересмотра политики правительства БНР в целом. Все понимали, что нужно быть готовыми к продолжению работы в эмиграции, а значит, следовало выбрать политический центр, вокруг которого будут группироваться национальные силы и на который они станут ориентироваться. От этого во многом зависела дальнейшая судьба БНР. Оказалось, однако, что среди министров нет единого мнения на этот счет. В итоге на некоторое время белорусское правительство оказалось разделено между сразу несколькими европейскими столицами.

23 марта председатель правительства вместе со своими министрами А. Смоличем, А. Цвикевичем и Л. Зайцем выехал из Гродно. Через три недели за ними последовали К. Терещенко и В. Захарко. Часть министров выехала в Инстербург, а оттуда в Ковно. Сам А. Луцкевич отправился в Берлин, хотя его главной целью оставался Париж. В столицу Германии он прибыл в конце марта 1919 г. и почти сразу организовал дипломатическую миссию БНР, ставшую первым постоянным представительством республики за пределами бывшей Российской империи. Первоначально роль официального представителя досталась капитану А. Борику, возглавлявшему Белорусскую военную миссию по делам военнопленных в Германии. Чуть позже в состав комиссии вошли А. Луцкевич, А. Смолич, исполнявший должность посла, и Я. Натусевич. Немецкие власти зарегистрировали миссию БНР в начале мая, хотя фактически свое первое заседание она смогла провести лишь через два месяца. В конце августа полномочным представителем БНР в Берлине был назначен Л. Заяц, которого в октябре заменил Л. Борко. А. Тихомиров пишет:

Однако, вопреки ожиданиям А. Луцкевичу не удалось сразу же отправиться из Берлина дальше в Париж. Внезапно обнаружилось, что часть украинского займа, которая находилась на счетах в берлинском Рейхсбанке, недоступна — накануне по требованию Советской России немцы заморозили украинские активы. В одно мгновение вся дальнейшая дипломатическая деятельность БНР оказалось под угрозой. Чтобы спасти ситуацию, А. Цвикевич срочно выехал в Вену в надежде получить деньги через австрийские банки.

Одновременно в конце апреля А. Луцкевич направляется в Прагу. Вскоре белорусский премьер получил согласие на открытие здесь представительства БНР, но чехи воздержались от признания независимости Беларуси. Встреча с президентом Чехословакии носила неформальный характер и даже не была отмечена в книге официальных визитов. Сразу после беседы с А. Луцкевичем Т. Масарик писал в Париж министру иностранных дел Э. Бенешу:

Тем временем попытка К. Езовитова «белорусизировать» полк в Гродно закончилась тем, что он настроил против себя всех его офицеров. Существование белорусских военных формирований, подконтрольных Тарибе, вызывало у Варшавы некоторые опасения. Чтобы предотвратить возможные столкновения накануне вступления в город польской армии, было подписано соглашение о взаимном нейтралитете, по которому полк переходил под командование польского коменданта крепости. В своем письме одному из ближайших помощников Ю. Пилсудский не скрывал удовлетворения:

Правительство БНР, покидая Гродно, оставило в городе часть наличной суммы на руках гродненского губернского комиссара П. Алексюка. Уже после вступления в город польской армии на его адрес из Берлина пришла телеграмма следующего содержания:

Перевод ее звучал весьма странным образом. Выходило, что А. Луцкевич просил срочно передать ему через А. Смолича… пальто! Все, однако, становится куда более понятным, если поменять «пальто» на «деньги». Вскоре в Гродно приезжают вице-министр БНР А. Смолич с В. Ластовским, чтобы их вывезти из города.

Из Гродно Смолич отправляется в Варшаву с целью добиться от Польши признания независимости Беларуси. Сложно, однако, сказать, насколько его шаги были заранее оговорены с членами правительства БНР. Уже 20 мая он подает в канцелярию Ю. Пилсудского проект соглашения, по которому Польша должна была создать правительство Литовско-Белорусской республики, армию, администрацию и выдать Беларуси кредит.[109]

Главным сторонником союза Беларуси с Польшей внезапно становится глава гродненского комиссариата БНР П. Алексюк. Можно сказать, что А. Луцкевич сам подтолкнул его к этому, поручив вести переговоры с местными польскими организациями. Уже в конце апреля в Варшаву направляется делегация Гродненской Белорусской центральной рады, а вскоре переговоры продолжились уже в Вильно. В конце мая 1919 г. П. Алексюк встречается со В. Славеком — руководителем польской контрразведки и доверенным лицом Ю. Пилсудского, — и получает разрешение на проведение белорусского съезда Виленщины и Гродненщины с целью создания национального представительства. В обмен на это будущие делегаты должны были выступить в поддержку союза с Польшей. (По некоторым источникам, В. Славек даже предложил объявить на белорусском съезде Пилсудского… великим князем Великого Княжества Литовского![110])

Тогда же в Варшаве создаются Белорусский национальный комитет и Польско-белорусское общество во главе с Л. Дубейковским и Б. Тарашкевичем.[111] В этой связи в своем “Дневнике” один из представителей “краевцев” Э. Войнилович отметил:

Подобный вывод, однако, был весьма поспешным.

Тем временем часть членов правительства и Рады БНР собирается в Ковно, где, судя по всему, ведет переговоры о возможности создания белорусско-литовской федерации. И пока сторонники сближения с Польшей требуют воздержаться от каких-либо политических выступлений в пользу Литвы, правительство БНР 8 мая выступает с нотой протеста в связи с оккупацией польской армией Виленщины.

Как только в Ковно стало известно о подготовке к Виленскому съезду, В. Захарко собирает на совещание представителей правительства и Рады БНР Чтобы «в корне прекратить всякие возможные подтасовки белорусской общественной мысли», после совещания создается специальная делегация во главе с К. Терещенко и Т. Грибом, которая срочно направляется в Вильно.

Съезд состоялся 9–10 июня в стенах бывшего базилианского монастыря. Оказалось, что из прибывших ста двадцати пяти делегатов большинство составляют сторонники белорусских эсеров. Б. Тарашкевич вспоминал:

В итоге созданная на съезде Центральная белорусская Рада Виленщины и Гродненщины выступила за возобновление деятельности Рады БНР.

21 мая правительство БНР собирается в Берлине. Позже А. Луцкевич в своих показаниях писал:

Подобную картину рисует в своих показаниях и А. Смолич:

Начиная с июня 1919 г., дважды в неделю пресс-бюро при дипломатической миссии БНР в Берлине (Белорусская служба печати и телеграфной информации) выпускало информационные бюллетени, в которых старалась давать актуальные новости, связанные с Беларусью. Были изданы книга В. Егера о белорусах на немецком языке, политический очерк А. Цвикевича «Беларусь» и открытки с гербами белорусских воеводств. Кроме того, в берлинской типографии Ю. Галевского были напечатаны паспорта БНР.

Именно тогда в издательстве Вильгельма Гартмана увидела свет «Карта Белорусской Демократической Республики», на которой были указаны границы БНР. На востоке она включала почти всю Смоленскую губернию и южные поветы Тверской и Псковской губерний, на севере — Двинск, Вильно и Свенцяны, на западе — до бывшей Ломжинской губернии, граница с Украиной прошла по южным рубежам бывших Гродненской, Минской и Могилевской губерний. Кроме прочего, БНР граничила с… Германией! Такая конфигурация границ БНР давало ей исключительное стратегическое положение, превращая в транзитную зону между странами региона. Д. Михалюк следующим образом оценивает политическое воображение руководителей БНР:

Как только в конце мая 1919 г. А. Луцкевич смог получить очередную часть украинского кредита, он немедленно выехал в Париж. Правда, почти вся деятельность белорусской делегации свелась к составлению мемориалов и кулуарным встречам. Сам А. Луцкевич вспоминал:

В этих условиях происходит, если можно так выразиться, попытка «коммерциализации» белорусского проекта, которая должна была принести правительству БНР не только формальное признание со стороны мировых держав, но и долговременные дивиденды. В этой связи в одном из своих писем сам А. Луцкевич писал:

Одним из результатов такого подхода явилась попытка выкупить так называемые «стоки» — американские военные запасы одежды, обуви, лекарств и еды во Франции, которые правительство США собиралось теперь уступить соответствующему контрагенту под пятилетний кредит на пять процентов. Общая коммерческая стоимость «стоков» оценивалась почти в 10 млн франков (около 14 млн долларов), которые могли принести еще большую прибыль при непосредственной реализации.

Поэтому А. Луцкевич, чья дипломатическая миссия в Париже потерпела полное фиаско, начинает лоббировать идею покупки правительством БНР американских «стоков», с тем чтобы позже отправить полученные таким образом товары на продажу в Беларусь. Встретив сопротивление со стороны той части своего кабинета, которая оставалась в Берлине, белорусский премьер выставил ультиматум:

В результате оппоненты премьера уступили, на реализацию плана пошли и так довольно скромные ресурсы государственного бюджета. Сама же попытка выкупить военные склады во Франции, как и следующая за ней покупка «стоков» в Испании, закончилась ничем.

К этому времени большевики уже фактически успели ликвидировать созданный несколькими месяцами ранее Литбел, а правительства Деникина и Колчака и вовсе не шли в своих обещаниях дальше автономии для окраинных народов. Однако Парижская конференция наглядно показала, что Россия в любом своем обличии сохраняет решающий голос в реализации идеи белорусской государственности, тогда как Германия значительно ослабила свое влияние в регионе и вынуждена считаться с поражением в Первой мировой войне. С другой стороны, именно в Берлине начинает формироваться один из эмиграционных центров правительства БНР.

Что касается финансовой поддержки правительства БНР, то здесь исключительную роль играла Украина.[112] В августе 1919 г. в Париже был даже подготовлен секретный белорусско-украинский договор о взаимопомощи, а А. Головинский успел договориться с украинским военным министром о создании белорусских вооруженных частей. Проблема была в том, что сама Украинская Народная Республика находилась в шаге от полного краха в связи с наступлением армии Деникина, так что этим планам не суждено было воплотиться.

Еще меньше, как оказалось, на роль союзника подходила Литва, которая прежде всего стремилась пресечь дипломатическую активность белорусов с их претензиями на Вильно и Гродно. В середине 1919 г. в Париже разгорается конфликт между белорусской и литовской делегациями за право на Виленщину. Литовцы отказались принимать участие в совместном заседании конференции вновь созданных государств в знак протеста против территориальных требований белорусов. В ответ А. Луцкевич обвинил литовскую делегацию в целенаправленном срыве переговоров, что стало поводом для сворачивания всех прежних двусторонних соглашений.[113]

Даже В. Ластовский был вынужден выступить с протестом от имени Белорусского секретариата при Тарибе и выехать из Ковно в Вильно. Фактически до середины лета 1919 г. правительство БНР не имело своего представительства в Литве, и только в июле в Ковно отправляется А. Смолич. Вместе с В. Захарко они предприняли попытку ликвидировать Министерство белорусских дел и создать на его месте Чрезвычайную дипломатическую миссию БНР в Литве во главе с Петром Кречевским. Первоначально И. Воронко был предложен пост дипломатического представителя БНР в Лондоне, однако на этот раз с категорическим протестом выступил А. Луцкевич. В результате министерство так и не было ликвидировано, а сам И. Воронко еще на некоторое время сохранил свое место при литовском правительстве. Что касается П. Кречевского, то он в августе был вынужден выехать в Берлин. Тогда же Ковно покинул и К. Езовитов, который накануне уволился из Министерства белорусских дел.[114]

Немного удачнее складывались отношения с Чехословакией. Еще в начале июня 1919 г. А. Цвикевич организует в Праге Белорусский комитет, который возглавил Николай Вершинин. Вскоре последний был назначен представителем БНР по делам военнопленных, а уже с февраля 1920 г. стал полномочным представителем БНР в Чехословацкой республике. В целом деятельность миссии БНР в Праге была связана с подготовкой ежемесячных докладов, выступлениями в прессе по «белорусскому вопросу» и выдачей паспортов. К примеру, отправленный А. Луцкевичем на имя премьер-министра Э. Бенеша проект формирования белорусской армии был отклонен. Само же консульство К. Езовитов описывал как «небольшую квартиру из двух комнат и кухни».

Едва ли не основные успехи внешнеполитической деятельности БНР были связаны со странами Прибалтики, за исключением Литвы. Первым с миссией в Латвию в конце июля 1919 г. отправляется Кузьма Терещенко. Здесь он вступает в переговоры с министром иностранных дел Латвии Зигфридом Мейеровицем, в том числе и по вопросу создания на территории Латвии белорусских военных частей. Планировалось даже, что латвийская армия на время займет часть белорусских уездов, причем гражданская власть здесь сразу перейдет в руки представителей правительства БНР. Однако в связи со скорым занятием поляками Минска К. Терещенко был вынужден срочно покинуть Латвию и выехать в Польшу.[115]

Уже позже, осенью 1919 г., с заданием добиться признания БНР в прибалтийские республики направляется К. Езовитов. Всего за несколько месяцев ему удается возобновить работу белорусской военно-дипломатической миссии в Риге и Ревеле, а также открыть консульство в Латвии (его возглавил поручик Борис Шимкович). Тем самым был заложен фундамент еще одного политического центра, которому суждено было сыграть важную роль в истории БНР.[116]

К. Езовитов действовал решительно и напористо. С одной стороны, он встречается с министрами иностранных дел Эстонии и Финляндии, а с другой — с премьером российского Северо-Западного правительства и завязывает отношения с российским генералом Олегом Корчак-Крыница-Васильковским в Хельсинки. Уже к концу года существовала белорусская колония в Латвии во главе с Радой колонии и Белорусским консульством, были созданы свой клуб, культурно-просветительное общество «Бацькаўшчына», дамский комитет помощи бедным, молодежный кружок, основаны курсы белорусоведения, финансовая комиссия по оказанию помощи правительству БНР и даже выходил свой журнал «На чужыне».[117]

Одновременно представители БНР предпринимают последнюю отчаянную попытку создать собственную армию. Речь идет об одном из отделов Северо-Западной армии под командованием генерала С. Балаховича.

Относительно личности самого генерала в литературе до сих пор существуют самые разные точки зрения. Если для одних исследователей он «выдающийся (возможно, даже гениальный) командир партизанской дивизии», то другие называют его и его армию «подразделением наемников, имеющих большой военный опыт» без особых политических лозунгов.

Станислав Балахович был фигурой во многом типичной для своего времени. Родился он в 1883 г. в крестьянской католической семье на литовско-белорусском пограничье. Карьере священника и духовной семинарии, куда его собирались отправить, предпочел агрономические курсы и должность управляющего одного из помещичьих имений. Вместе с братом Юзефом отправляется добровольцем на фронт, где командует эскадроном в партизанском отряде. В 1918 г. С. Балахович во главе кавалерийского полка Красной армии участвовал в подавлении крестьянских восстаний. В ноябре 1918 г. вместе с полком перешел к белым.[118]

Несмотря на то что инициатором первых встреч был С. Балахович, все выглядело так, будто предложение о сотрудничестве пришло со стороны БНР. К. Езовитов писал:

Далее К. Езовитов отмечал:

Судя по всему, «символ веры» оказался настолько простым, что уже через несколько дней представители генерала вновь явились к К. Езовитову. В своем рапорте он писал:

По закону о белорусском гражданстве, принятому еще в апреле 1918 г. Народным секретариатом и подтвержденному позже Народной радой БНР, белорусским гражданином считался каждый, кто до войны был приписан к территории пяти белорусских губерний и пользовался правами российского подданства. Также граждане БНР могли стать таковыми на основании личного заявления.

Собственно говоря, «белорусизация» генерала С. Балаховича прошла куда быстрее, чем можно было ожидать. Уже 19 ноября 1919 г. он выступил с заявлением следующего содержания:

К. Езовитов в ответ сразу же выдал особый рескрипт. В нем среди прочего говорилось:

Был еще один существенный момент, влиявший на ситуацию вокруг генерала Балаховича. Его появление могло не только изменить расстановку сил внутри самого белорусского движения, но и дать дополнительный толчок к поиску новых источников финансирования для правительства БНР, о чем и писал К. Езовитов:

Другой член миссии, И. Черепук, призывал «немедленно послать чрезвычайную делегацию на Украину за денежной помощью — для этой формации, — а потом можно что-нибудь вытащить и у Антанты». Он предлагал «урезать до минимума» финансирование дипломатической деятельности белорусского правительства в Берлине и Париже, а все средства направить на Латвию и Эстонию, с тем чтобы «придать серьезный характер работе». И. Черепук заключал:

Уже в конце 1919 г. главой белорусской миссии были выданы для С. Балаховича белорусская форма, печать и штамп. (Формально, однако, он был принят в белорусскую армию только через месяц.) К. Езовитов и дальше пытался подвести под существование Особого отряда БНР реальную материальную базу: просил принять его в качестве белорусского отдела в состав эстонской армии, обращался за помощью к миссиям стран Антанты. Кроме того, создание отряда имело и совсем уж неожиданный результат. Дело в том, что еще в конце августа 1919 г. правительство БНР поддержало предложение И. Воронко, в то время министра белорусских дел при литовском правительстве, о выпуске «государственных белорусских почтовых и гербовых марок». Литовское правительство отказало в необходимой финансовой поддержке, зато 5 млн марок «Асобнага атрада БНР» выпустил сам К. Езовитов. Ему даже удалось погасить значительную часть марок через почтовую контору в Мариенбурге и они некоторое время находились в обороте на территории Латвии, правда, в незаконном. Позже К. Езовитов смог заинтересовать белорусскими марками европейских филателистов и выслал крупную партию в Берлин.[122]

Этот короткий эпизод в отношениях между миссией БНР и генералом был положен в основу мемориала под названием «История Особого отряда Белорусской Народной Республики», который, скорее всего, предназначался для использования на дипломатическом фронте. А еще спустя два месяца министр обороны БНР Е. Ладнов присвоил и самому полковнику К. Езовитову за «выдающиеся заслуги в формировании белорусской армии» звание генерал-майора!

Общий итог борьбы на дипломатическом фронте был, однако, неутешителен. Даже годы спустя среди бывших деятелей БНР пересказывался анекдот о том, как британский консул в Чехословакии безрезультатно искал белорусскую дипломатическую миссию. К. Езовитов вспоминал:

Говоря о реакции западных дипломатов, К. Езовитов отмечал: «Все очень веселились».

Делегация БНР так и не смогла заявить о себе на конференции балтийских государств в Риге, проходившей в конце 1919 г., и тем самым потеряла еще одну возможность добиться международного признания. В результате de facto правительство Беларуси признала только Финляндия.[123] Отсутствие надежных геополитических партнеров, способных поддержать «белорусский проект», а также тот факт, что белорусское национальное движение находилось в условиях жесткой идеологической конкуренции со стороны других политических игроков, почти не оставляли поля для маневра. Но именно эта слабость легла в основу нового политического курса правительства БНР, который был направлен на сближение с Польшей. Этот курс попытался реализовать после Парижа Антон Луцкевич.

ГЛАВА 6 «Белорусский Пьемонт»: Наивысшая Рада

В период польско-советской войны в польских политических кругах существовали два мнения о конкретной форме включения земель бывшего Великого Княжества Литовского в состав Польского государства: через инкорпорацию или федерацию.

Инкорпорация подразумевала механическое поглощение Польшей части территории так называемых «восточных кресов» и создание унитарного национального государства, в котором доминирующая роль принадлежала бы полякам, а остальным народам, проживавшим на этих территориях, отказывалось в праве на самостоятельное национальное развитие. Территориальные притязания национал-демократов, выступавших сторонниками инкорпорации, касались областей с подавляющим, на их взгляд, влиянием польской культуры. Согласно проекту, выдвинутому в октябре 1918 г. С. Грабским, польская территория должна была охватывать часть Минской губернии, включая Минск, Слуцк и Пинск, а также западную часть Витебской губернии. Программа Р. Дмовского предусматривала границу до рек Двина и Березина.

Программе эндеков противопоставлялась идея многонационального государства, духовного преемника Речи Посполитой, объединяющего на федеративных началах соседние с Польшей народы — литовцев, белорусов, украинцев и др. Предполагалось, что вступление в федерацию будет носить добровольный характер. Сторонниками федералистской концепции выступали в первую очередь близкие к Ю. Пилсудскому варшавские политики из числа Польской партии социалистов (ППС), ПСЛ-Освобождение, Польской военной организации, II отдела Генерального штаба, некоторые группы землевладельцев и публицисты, группировавшиеся вокруг еженедельника «Правительство и армия». Территориальные планы федералистов носили прагматический характер, в качестве главной цели выдвигалась необходимость установления границ как можно дальше на восток вплоть до границ 1772 г. При этом среди сторонников федералистской концепции имелась своеобразная программа-минимум, предусматривавшая включение в состав Польши бывших Гродненской и Виленской губерний.

Уже накануне проведения Виленской операции в апреле 1919 г. перед Ю. Пилсудским остро встала необходимость разработки практического плана по воплощению федералистской идеи в конкретные государственные формы. Поиск союзников и партнеров стал принципиальным вопросом в политической игре, главная ставка в которой была необычайно высока и соблазнительна, но вместе с тем требовала и огромного риска. Нельзя было добиться возвращения Польше роли восточноевропейской державы, способной на равных противостоять угрозе как с запада, так и с востока, не имея поддержки среди представителей Украины, Беларуси и Литвы, а как раз получить такую поддержку оказалось невероятно сложно. Мало было того, что Российская империя раскололась по «национальным швам». Теперь следовало найти рецепт, как собрать хотя бы часть этих осколков вместе и соединить их в достаточно прочном союзе, чтобы со временем Польше самой не пришлось латать эти самые «швы».

Проблема осложнялась тем, что среди народов бывшего Великого Княжества Литовского не оказалось почти ни одной партии, которая бы последовательно отстаивала ориентацию на Польшу. Скорее напротив, общими были полонофобские настроения национальных элит, являвшиеся по сути отражением антипольских настроений, царивших среди крестьянских масс Украины, Беларуси и Литвы. Учитывая общую слабость белорусского национального движения, в Бельведере могли вполне обоснованно надеяться, что в той мозаике, которую Польше нужно было заново сложить, Беларусь станет самым легким звеном.

То, что сегодня воспринимается как единая стратегическая линия польского правительства, при ближайшем рассмотрении оказывается цепью разнородных, не доведенных до конца мероприятий и не до конца продуманных шагов, которые чаще всего вели к мало предсказуемым результатам и чьи реальные последствия часто проявлялись уже позже, при совершенно иных обстоятельствах. Изменчивая политическая конъюнктура — как международная, так и внутренняя, — а также отсутствие со стороны Польши общей государственной политики относительно «белорусского вопроса» приводили к появлению в недрах Главного командования, Министерства иностранных дел и Гражданского управления восточных земель Польши самых неожиданных проектов, которые затем так же быстро откладывались и забывались.

Глава Польского государства Ю. Пилсудский и его окружение рассматривали белорусов как наиболее слабую из всех политических сил на пространстве бывшего Великого Княжества Литовского, а поэтому лучше всего подходившую для политических манипуляций в их стратегических интересах. Как ни странно, поиск соответствующего партнера с белорусской стороны оказался сложнее, чем ожидалось. Лояльные к польскому правительству белорусы не образовывали какого-то единого направления, тем более — единой партии. Сложно согласиться с мнением польского историка Ю. Левандовского о том, что в то время «за Польшу высказывались тем или иным способом все известные белорусы». Правда, и тезис другой польской исследовательницы К. Гомулки, будто «большинство белорусских политиков выступали против всяких политических союзов с Польшей», также требует своей критики.

Итак, наступает период активных белорусско-польских контактов. Всего через неделю после своего образования, 20 июня 1919 г., Белорусская центральная рада Виленщины и Гродненщины направляет в Варшаву делегацию с целью добиться признания со стороны польских властей. В делегацию вошли два комиссара БНР — И. Луцкевич и П. Алексюк. Вскоре председатель Центральной рады К. Дуж-Душевский встречается с Ю. Пилсудским, ведет переговоры с представителями польского МИД по вопросу арестованных, обращается за поддержкой к польским социалистическим партиям. Ю. Пилсудский обещает белорусам отменить ограничения на участие в магистратах (лишь для знающих польский язык) и, кроме того, помочь при формировании белорусской армии.

9 июля Ю. Пилсудский принимает с визитом Р. Скирмунта. Вскоре П. Алексюк в очередной раз встречается с Генеральным комиссаром Е. Осмоловским, от которого получает денежные субсидии на белорусскую школу. Наконец, 28 июля Ю. Пилсудский лично принимает в Варшаве делегацию Белорусской центральной рады Виленщины и Гродненщины в составе Б. Тарашкевича, М. Кушнера, М. Кохановича и все того же П. Алексюка. Глава Польского государства дал обещание в ближайшее время подписать распоряжение о создании национальной армии.

Менее чем через две недели, 9 августа, очередная белорусская делегация в составе П. Алексюка, М. Кохановича, кс. А. Станкевича и М. Кушнера вновь встретилась с Ю. Пилсудским, но на этот раз в Вильно. Белорусская сторона просила все того же: оказать материальную помощь белорусскому православному духовенству, белорусским школам в Вильно и поддержать формирование белорусской армии. Политических требований, впрочем, как и прежде, заявлено не было.

Однако в Белорусской центральной раде Виленщины и Гродненщины преобладали левые элементы, в первую очередь социалисты-революционеры. Они не слишком верили в обещания Ю. Пилсудского, тем более что накануне польские власти арестовали целый ряд белорусских деятелей, среди которых оказался и Т. Гриб. Формальной причиной ареста одного из руководителей белорусских эсеров послужила напечатанная в газете «Родны край» статья под характерным названием «Правом или мечом». Она призывала:

Совсем скоро антипольские настроения привели организацию к открытому конфликту Центральной рады с польскими властями, а сама ее деятельность была парализована, после чего Рада выступила с резолюцией, осуждавшей польскую политику по отношению к Беларуси…

Подобного рода выступления вызвали критику со стороны части местных белорусов. Одна из газет писала в этой связи:

Примерно в это же время в Париже А. Луцкевич начинает искать сближения с Польшей. В качестве исходной даты можно назвать 24 июня 1919 г., когда он отправил главе польского правительства И. Падеревскому письмо с призывом не уступать «москалям» в вопросе принадлежности Гродненщины. Сам А. Луцкевич писал из Парижа членам правительства БНР о том, что оккупация Беларуси стала фактом, с которым следует считаться, и для пользы дела нужно любой ценой найти общий язык с поляками.

Еще через неделю белорусская делегация в Париже вновь обратилась к руководителю польского правительства, но на этот раз с предложением сформировать единый антибольшевистский фронт. Вскоре при посредничестве французской стороны прошла неофициальная встреча А. Луцкевича с И. Падеревским, на которой был выработан проект соглашения о союзе Польши и БНР. Польский политик высказал пожелание о федерации оккупированной части Беларуси с Польшей, с тем чтобы позднее распространить влияние и на территории, занятые большевиками. Сам А. Луцкевич позже в качестве главного организатора встречи с польским премьером называл члена правительства БНР Евгения Ладнова.[124]

Тем временем польская армия вступила в Минск, что придало еще большую остроту «белорусскому вопросу». Теперь главной политической задачей белорусов становится созыв Рады БНР. Это означало бы фактическое признание Польшей государственных устремлений своего восточного соседа. «Реанимация» Рады, однако, была возможна только при согласии самого Начальника Польского государства, а как раз Ю. Пилсудский выступал категорически против подобного шага.

В самом начале сентября 1919 г. глава правительства БНР А. Луцкевич прибыл из Парижа в Варшаву с целью продолжить начатые во Франции переговоры. По всей видимости, однако, благоприятный момент был упущен, и политическая конъюнктура уже успела измениться. Нельзя исключить, что приезд А. Луцкевича с самого начала рассматривался польской стороной как акция по нейтрализации белорусского премьер-министра. Так или иначе, самого И. Падеревского А. Луцкевич в Варшаве не застал — тот за день до его приезда выехал обратно в Париж. Польский вице-министр от переговоров на тему федерации уклонился.

Возможно, причиной внезапного охлаждения польского руководства к главе белорусского правительства стал получивший известность факт отправки им приветственной телеграммы генералу А. Деникину в связи с его успехами на фронте. Согласно А. Смоличу, еще летом 1919 г. А. Луцкевич от имени правительства БНР выслал «сочувственные» телеграммы Колчаку и Деникину, а вскоре начались секретные переговоры с представителями России.

Организационным центром белорусского движения на занятой польскими войсками территории Минщины становится Временный белорусский национальный комитет, основу которого составили белорусские деятели, до этого при большевиках занимавшиеся культурной работой. Комитет создавался в качестве посредника между белорусскими организациями и польской властью и ставил своей целью «объединение всех белорусских организаций Минщины для поднятия национального самосознания народа, его духовной и материальной культуры». Первоначально в Комитет вошли В. Игнатовский, Н. Козич, И. Лёсик, И. Луцевич (Янка Купала), С. Рак-Михайловский. Первым председателем комитета стал Александр Прушинский, но его частое отсутствие не шло на пользу деятельности организации. Поэтому на заседании президиума комитета 17 октября 1919 г. Всеволод Игнатовский предложил собравшимся назначить исполняющим обязанности председателя организации присутствовавшего на заседании Кузьму Терещенко, который недавно прибыл в Минск из-за границы. Большинство присутствующих одобрили это предложение. Позже А. Прушинский полностью сосредоточился на работе в Белорусской военной комиссии, а К. Терещенко был официально утвержден в новой должности.

К тому времени К. Терещенко успел стать достаточно влиятельной фигурой в правительстве БНР.[125] А. Смолич позднее вспоминал:

Правда, в самом руководстве БНР о К. Терещенко так думали далеко не все. В. Захарко в одном из своих писем убеждал А. Луцкевича:

Позже на «экспансивность и несдержанность» К. Терещенко жаловался П. Кречевский. обращаясь к А. Луцкевичу он писал:

В таком же духе высказывался и Т. Гриб:

Сам К. Терещенко в отношении других членов кабинета министров БНР высказывался более чем критически:

Уже в конце августа 1919 г. состоялась встреча представителей Временного Белорусского национального комитета и прибывшей в Минск делегации послов польского Сейма, на которой белорусы высказались за созыв Рады БНР.[127] В результате во время приезда Ю. Пилсудского в Минск 19 сентября 1919 г. его от имени белорусского народа наряду с Национальным комитетом приветствовал и Сеньор-конвент Рады БНР.[128]

Белорусы вновь воспользовались принципом «чтобы получить хотя бы что-то, следует требовать все». На встрече с главой Польского государства председатель Рады БНР И. Лёсик выступил с предложением возобновить на территории Беларуси, занятой польскими войсками, деятельность государственных органов БНР, обеспечить постепенную передачу гражданской власти белорусскому правительству и гарантировать «выдачу Польшей белорусскому правительству, пока не будут готовы собственные финансы Республики, денежного кредита». Ю. Пилсудский ответил, что согласен на созыв Рады, но дал понять, что, собственно, признавать ее польская сторона официально не собирается, и сослался при этом на позицию Антанты.

Вернувшись в Варшаву, польский лидер спустя месяц после приезда сюда главы БНР наконец встречается с А. Луцкевичем. Позиция Начальника государства, на самом деле, была совершенно ясной. Он ждал, чем закончится борьба между белой и красной Россией, и предпочитал до этого времени не брать на себя каких-либо обязательств. «Несговорчивость» же белорусской стороны он собирался компенсировать путем сотрудничества с «лояльными» белорусами: еще в сентябре П. Алексюк возглавил Белорусскую военную комиссию, которая должна была стать своего рода политической надстройкой для формирования белорусских частей, а 22 октября 1919 г. Ю. Пилсудский издает долгожданный указ о создании белорусской армии.[129]

20 ноября, буквально через неделю после того, как Верховный Совет Антанты утвердил восточную границу Польши, состоялась очередная встреча А. Луцкевича с главой Польского государства. В этот раз Ю. Пилсудский предложил вместо передачи в руки белорусов местной администрации более активное их участие в органах временного польского управления. При этом он добавил, что считает большой ошибкой отказ белорусов назначать своих представителей на те посты, где польская администрация хочет их видеть и им помогать. Ю. Пилсудский заметил, что подобное поведение настраивает против белорусов даже тех чиновников, которые до этого были к ним благосклонны. Более того, он предложил идти на сотрудничество не только с польскими социалистами, но и с Обществом стражи кресовой и «краевцами», найдя приемлемое для крупных землевладельцев решение земельного вопроса. Вероятно, именно тогда с польской стороны прозвучала в первый раз идея создания «белорусского Пьемонта», которая буквально означала отказ от политически нереальных требований независимости БНР в обмен на культурную автономию белорусских земель в составе Польского государства.

Упрек польского лидера в том, что белорусы уклоняются от присутствия в местной администрации, был не случайным. В середине ноября 1919 г. с декларацией о неучастии в выборах в Минский городской совет выступили белорусские социал-демократы, а еще ранее о своем бойкоте объявили белорусские эсеры и социалисты-федералисты. Позицию самих белорусов также можно было понять: накануне на выборах в городской совет Вильно белорусский Виленский национальный комитет потерпел сокрушительное поражение, оказавшись не в состоянии провести ни одного из своих представителей. По сути, речь шла об угрозе очередной дискредитации белорусского движения перед лицом польской администрации в случае нового проигрыша. Едва ли не единственным органом самоуправления на территории под польским контролем, в котором присутствовали сразу два белорусских представителя, прошедшие туда по белорусским спискам, был Городской совет в Гродно (В. Боев и Л. Декуть-Малей). Однако он избирался еще в условиях, когда тут находились немецкие войска, а сам город был неофициальным центром белорусского национального движения.

Скорее всего, А. Луцкевич хорошо понимал, чего от белорусов ждут в Бельведере, и в свою очередь пытался это использовать. По крайней мере, к таким выводам можно прийти, анализируя изданную в начале 1920 г. брошюру на польском языке «Восточный вопрос и Беларусь», автором которой являлся председатель правительства БНР, выбравший для себя псевдоним Веслав Калиновский.

В этой публикации рассматривался всего один вопрос: «Какую позицию должна занять свободная Польша по отношению к стремлению белорусского народа построить собственное государство?» Как представляется, А. Луцкевич очень хорошо понял взгляды Ю. Пилсудского. Аргументированно, пункт за пунктом, он доказывал:

Далее А. Луцкевич-«Калиновский» рассуждал:

Оставалось только выяснить, что на это скажет Москва. Здесь А. Луцкевич был категоричен:

Вывод, к которому приходил автор, звучал как дипломатическое предложение:

Однако проблема была как раз в том, что далеко не все во внутренней политике Польши зависело от Ю. Пилсудского. Примечательно, что сразу после встречи с А. Луцкевичем польский лидер отправляет письмо Е. Осмоловскому, в котором выражает полную поддержку политики Генерального комиссара восточных земель по вытеснению белорусского национального движения с территории Виленщины и Гродненщины. Ю. Пилсудский указывал:

Вообще у поляков сложилось довольно критическое представление о белорусской стороне. Представитель Стражи кресовой в Минске писал по поводу местной белорусской газеты «Звон»:

Отъезд А. Луцкевича в Варшаву фактически привел к расколу в правительстве БНР. Правда, поначалу конфликт не выходил за пределы личной переписки. Но уже вскоре глава правительства высылает в Берлин распоряжение об отставке с должности заместителя премьер-министра В. Захарко за «предательство белорусской государственности». В ответ самого А. Луцкевича обвиняют в переходе на пропольскую позицию, и это происходит в тот момент, когда край фактически находится под оккупацией!

Вместо того чтобы отправиться в Минск на открытие первой сессии Рады, как этого требовал А. Луцкевич, часть его кабинета во главе с В. Захарко провела в Берлине в середине ноября 1919 г. совещание, которое назвали встречей «случайно съехавшихся представителей правительства и Рады БНР». Лейтмотивом всех выступлений было осуждение политики Польши по отношению к Беларуси. Одновременно 9 ноября в Минске на открытии долгожданного заседания очередной сессии Рады П. Бодунова неожиданно озвучила декларацию фракции белорусских эсеров о «немедленном прекращении польского террора». В состав Рады были кооптированы 20 членов партии белорусских эсеров, что давало численное преимущество противникам А. Луцкевича. И хотя в итоге Рада поручила правительству «безотлагательно вступить в официальные переговоры с Польским государством по поводу фактического и юридического признания независимости и целостности БНР», реакция местных польских властей последовала незамедлительно и дальнейшая работа Рады была приостановлена.

Только в конце ноября 1919 г. В. Захарко, П. Кречевский и Е. Белевич наконец выезжают из Берлина на запланированное очередное заседание сессии Рады БНР. Перед этим, однако, опасаясь быть арестованными в Польше, они «на всякий случай» оставляют в одном из пражских банков 200 тыс. марок из кассы правительства. В Варшаве к ним присоединяется А. Луцкевич, и уже вместе они добираются до Минска. Сам В. Захарко писал позже, что приезд берлинской группы «…перевернул мозги у большинства членов Рады и, честно говоря, спас положение. Без них… белорусская государственность на многие годы погибла бы и поляки бы сидели в Беларуси по праву и с согласия якобы белорусского народа и Рады БНР».[131]

Уже перед самым заседанием на квартире П. Бодуновой прошло совещание с участием берлинской группы, эсеров, В. Ластовского и В. Игнатовского. В. Ластовский позже вспоминал:

Возникла совершенно новая политическая комбинация внутри Рады. Позже А. Луцкевич, правда, объяснял случившееся в первую очередь изменениями в ситуации на фронте:

В назначенное время, в шесть часов вечера 13 декабря 1919 г., А. Луцкевич и часть членов президиума Рады, всего двадцать три человека во главе с И. Лёсиком и А. Смоличем, на открытие сессии не явились. Вместе с еще четырнадцатью делегатами, которых накануне не зарегистрировала мандатная комиссия, они собрались на квартире у А. Власова. Противоположная сторона насчитывала одиннадцать делегатов и еще тридцать «кандидатов». Вместе они провозгласили себя «Народной радой». А. Луцкевич описывал дальнейшие события:

«Оперирование мотивом о моем “полонофильстве” является лишь пуффом…» — отстаивал позже А. Луцкевич свою правоту в полемике. Главным же организатором «минского переворота» белорусский премьер склонен был видеть своего давнего оппонента:

В своем письме к оставшимся в Берлине Л. Зайцу и Л. Баркову А. Луцкевич был еще более категоричен:

Василь Захарко, напротив, старался позже представить все произошедшее как демарш со стороны пропольски настроенных членов Рады:

Еще более решительно высказался В. Ластовский:

Не смог остаться в стороне от полемики и А. Цвикевич, посол БНР в Украине, на момент раскола находившийся далеко от Минска:

Но наиболее точно суть произошедшего описал К. Терещенко:

Дальше события развивались по принципу снежной лавины, поглощая все и всех на своем пути. Уже через день после раскола премьер БНР и его заместитель встретились вновь.

Но, как оказалось, только лишь для того, чтобы в очередной раз высказать взаимные обвинения. В. Захарко заявил, что отныне «считает правительство А. Луцкевича нелегитимным и отказывается ему подчиняться». Он отказался выдать имеющуюся на руках часть государственной казны и финансовой отчетности, вместо этого потребовав, чтобы ему самому передали оставшиеся у бывшего главы БНР средства. В ответ В. Захарко услышал, что «законное и правомочное собрание Рады республики… никакого нового правительства не выбирало, а передало полномочия… Наивысшей Раде».

При этом сама Рада нового правительства так и не успела сформировать, в том числе и по той причине, что не совсем ориентировалась, на кого из белорусских деятелей она теперь могла рассчитывать.

А. Луцкевич начинает рассылать телеграммы отсутствующим на сессии членам Рады с предупреждением «о берлинской интриге». Одновременно, хитростью обойдя военную цензуру, телеграму отправляет и В. Ластовский. В ответ по приказу начальника Минского округа В. Рачкевича были арестованы наиболее активные организаторы раскола: И. Мамонько, П. Бодунова, Н. Козич и сам В. Ластовский.

Таким образом, даже если прежде А. Луцкевич и собирался реализовать план по созданию «белорусской директории», очень скоро ему пришлось от него отказаться. Глава правительства БНР писал:

В результате Наивысшая Рада так и не создала новый кабинет министров, хотя и оставляла формально за собой такое право, а только призвала А. Луцкевича продолжать и дальше исполнять обязанности главы правительства. Более того, не имея гарантий с польской стороны, они воздержались от каких бы то ни было деклараций в пользу союза с Варшавой.

На втором заседании Наивысшей Рады, через день после раскола, рассматривались всего два вопроса: где взять деньги на дальнейшую работу и заявление А. Луцкевича об отставке. Отставку премьера отклонили, взамен добавив ему две новые функции — министра иностранных дел и министра финансов. А вот вопрос, где взять средства, судя по всему, так и остался нерешенным.

Фактически же первым официальным документом Наивысшей Рады стало обращение к… украинскому народу, отчасти продиктованное необходимостью в получении нового кредита. (На тот момент Рада располагала суммой в 160 тыс. керенок, 7 тыс. немецких марок и 2 тыс. думских рублей, из которых часть пошла на аванс членам самой Рады.) Как и год назад, белорусы обратились за поддержкой к украинской Директории, только теперь речь шла о 20 млн крон сроком на пять лет. Одновременно сам А. Луцкевич пытается получить оставшуюся часть средств из сумм, замороженных на немецких счетах, с тем чтобы вернуться во Францию:

В другом письме А. Луцкевич добавлял:

3 января 1920 г. А. Луцкевич вновь встречается с главой Польского государства. Он напрямую задает вопрос Ю. Пилсудскому: что будет, если Наивысшая Рада «пойдет на конкретные политические шаги и вышлет к нему делегацию»? Но и на этот раз тот дал понять, что следует дождаться окончательного разгрома большевиками войск Деникина, а пока главным направлением белорусской деятельности должна стать культурная работа. Причем Ю. Пилсудский особенно подчеркнул, что в этой сфере польская администрация готова оказать самую широкую поддержку, тогда как «политическое решение» с признанием Беларуси следует отложить еще как минимум на год.

Подобный ответ А. Луцкевича вряд ли мог удовлетворить. Тем более что у Варшавы вскоре появилась альтернативная фигура для ведения дальнейших переговоров. Буквально на следующий день после аудиенции в Бельведере главы БНР в Минск возвращается из заложников Вацлав Ивановский, который наряду с А. Луцкевичем и В. Ластовским считался одним из патриархов белорусского национального движения, но при этом имел тесные связи среди высшего руководства Польши. Это сильно меняло ситуацию: появился человек, обладавший не только доверием польской стороны, но и авторитетом среди значительной части самих белорусов. В. Ивановский фактически сразу же встал во главе Наивысшей Рады и всего «полонофильского» крыла.[133]

С этого момента А. Луцкевич как фигура слишком самостоятельная Варшаву уже не интересовал. 12 января 1920 г. он еще раз обратился к МИД Польши с нотой, в которой сообщал о новом составе Рады и правительства БНР, однако через несколько дней она была возвращена без ответа. Более того, не имея на руках разрешения польских властей, А. Луцкевич не мог выехать из Польши.[134] В своем письме из Парижа Е. Ладнов формулирует свое видение происходящего:

Вскоре через газеты и дипломатические каналы начинает распространяться информация о том, что А. Луцкевич оказался интернированным польским правительством и не получил разрешения на выезд в Париж.[135]

14 января, впервые после раскола Наивысшая Рада собралась вновь (правда, снова без И. Лёсика). Вернувшиеся из Варшавы И. Середа и К. Терещенко рассказали о своей встрече с С. Петлюрой. Кроме того, Рада потребовала от правительства БНР отчет о финансовой деятельности, а также поручила подготовить два доклада: по поводу отношения польского Сейма к Беларуси и по вопросу эксплуатации Генеральным комиссариатом лесных запасов края. После чего, приняв решение потратить очередные две тысячи немецких марок на выплату зарплат, члены Рады разошлись.[136]

В середине февраля Е. Ладнов пишет А. Луцкевичу очередное письмо, в котором обещает поддержку со стороны российских эмигрантских кругов и советует «ни в коем случае не создавать нового кабинета и не передавать полномочия Ивановскому»:

При случае Е. Ладнов не упускает возможности раскритиковать своих непосредственных подчиненных. Из Парижа он сообщал:

В конце февраля А. Луцкевич в очередной раз заявляет о своем уходе с поста главы белорусского правительства. Он даже выслал официальное заявление на имя А. Смолича, в котором слагал свои полномочия. При этом функции министра финансов временно переходили к Л. Дубейковскому, а министром иностранных дел назначался Е. Ладнов. В марте А. Луцкевич вновь повторяет свою просьбу об отставке, но уже обращаясь с письмом к И. Середе.

Было очевидно, что Наивысшая Рада зашла в тупик. 6 марта ее члены собрались только для того, чтобы получить очередной аванс в размере 3 тыс. польских марок (еще 6 тыс. было выдано для работы А. Смоличу как представителю правительства БНР). В этой связи активизируются различные политические группы, готовые взять на себя роль белорусских представителей. Не случайно весной в Праге появляется А. Баханович — несостоявшийся глава белорусской Директории, который поспешил объявить в местной прессе о готовящемся вскоре съезде «белорусских общественных деятелей».

Как ни удивительно, такая ситуация меньше всего устраивала Польшу. Поэтому польская правительственная делегация во главе с Леоном Василевским должна была отправиться в Минск и убедить местных белорусов поддержать польские требования на переговорах с Советской Россией.[138]

Но прежде, однако, в Варшаву на «предварительные переговоры» в качестве «доверенного лица белорусских политических кругов» был приглашен В. Ивановский. 16 марта он представил мемориал с требованиями белорусской стороны:

Постулаты включали сохранение неделимости Беларуси, отказ от попытки инкорпорации части белорусских территорий в состав Польши, создание литовско-белорусского правительства. Кроме того, В. Ивановский имел на руках обращение Центральной белорусской рады Виленщины и Гродненщины с требованием провозглашения независимого белорусского государства.

Начавшись 20 марта в Минске, переговоры продолжались четыре дня. Польские представители категорически отвергли все политические требования, а из тридцати миллионов марок, которые просили белорусы, им была обещана сумма в три раза меньшая. Но и сама Польша взамен получила весьма странный документ, который носил название «Предложения общей конференции представителей Беларуси и представителей польского правительства»:

Под документом с белорусской стороны подписались только два человека — В. Ивановский и А. Смолич.

Через день после возвращения из Минска Л. Василевский, который как раз собирался на переговоры с делегацией Советской России в Борисов, лично представил Ю. Пилсудскому отчет о минских переговорах. Настроение главы Польского государства было более чем оптимистичным. Выслушав замечание Л. Василевского о том «безусловном доверии», которое питают к нему белорусы, Пилсудский пошутил: «Видишь, здесь меня могли бы избрать даже королем». Главный же вывод заключался в том, что с этого момента большевиков не должно было волновать, каким образом польская сторона планирует «решить белорусский вопрос».

1 апреля состоялось очередное, девятое по счету, заседание Рады, на котором в качестве представителя белорусского правительства присутствует В. Ивановский. Среди прочего рассматривались два принципиальных вопроса: переговоры между Польшей и «Российским государством» (так в тексте протокола. — А. Ч.) и доклад президиума Белорусской военной комиссии. Доклад был «принят к сведению», а относительно переговоров Рада решила:

Тем временем местные польские власти разошлись в своем отношении к радикальным белорусским деятелям. Пока руководство Минского округа их арестовывало, офицер II отдела польской Дефензивы в Минске Сильвестр Воевудский отправлял их в качестве инструкторов Временного белорусского национального комитета для работы в провинции. Фигура последнего в чем-то схожа с ролью Эдварда Зуземиля периода немецкой оккупации. Ротмистр К. Стамировский позже так характеризовал своего подчиненного:

В политическом рапорте II отдела говорилось:

2 мая 1920 г. на своем заседании Наивысшая Рада наконец рассмотрела заявление А. Луцкевича об отставке. Учитывая «образовавшуюся политическую ситуацию», было решено отставку не принимать, а вместо этого поручить И. Лёсику, С. Рак-Михайловскому и А. Смоличу лично переговорить с премьером.[140] В итоге месяц спустя, 1 июня, согласно решению Наивысшей Рады А. Луцкевич возвращается к исполнению обязанностей главы правительства БНР. Само это решение, впрочем, как и все, что с ним связано, так и остается загадкой. Наверняка можно утверждать одно: оно стало реакцией на очередную смену политической ситуации вокруг Беларуси.

Позицию Польши в «белорусском вопросе» ясно выразил Э. Войнилович, который на заседании Белорусско-польского общества в Варшаве в середине мая 1920 г. заявил:

Позже А. Смолич вспоминал:

Последний раз в полном составе Наивысшая Рада собралась 22 июня для того, чтобы распределить очередную сумму полученных от Польши субсидий. Однако уже вскоре наступление Красной Армии полностью парализовало ее деятельность, и Рада вместе с Белоруской военной комиссией должна была эвакуироваться вглубь Польши. Но вместо этого на советской стороне осталось сразу четыре из пяти ее членов! Б. Тарашкевич вспоминал:

В итоге только К. Терещенко и В. Ивановский, который официально в Раду не входил, добрались до Варшавы.

Сохранилось любопытное свидетельство А. Червякова по этому поводу:

Позднее А. Луцкевич так оценивал сложившуюся ситуацию:

Даже П. Алексюк писал о том, что Наивысшая Рада «монополизировала всю работу по белорусско-польскому сближению и не дала никакой возможности умеренным силам проводить свою политику в направлении реального строительства Беларуси в союзе с Польшей». На самом деле во многом именно минские переговоры заставили Советскую Россию вновь вернуться к «белорусскому вопросу». Кроме того, они лишь усилили общие антипольские настроения среди местной национальной интеллигенции.

Возможно, А. Луцкевичу, В. Ивановскому и членам Наивысшей Рады так и не удалось создать свой «белорусский Пьемонт». Но их усилия не прошли даром. Позже А. Смолич отмечал:

ГЛАВА 7 Исход: Народная рада

Петр Антонович Кречевский был одним из тех, кого внезапно захватила волна национального возрождения. Родился он 7 августа 1879 г. в семье сельского псаломщика Кобринского уезда Гродненской губернии. В возрасте двадцати трех лет закончил Виленскую духовную семинарию. Работал учителем, инспектором мелкого кредита в Виленском отделении государственного банка. В 1914 г. был мобилизован на фронт, где служил делопроизводителем одного из военно-ветеринарных лазаретов. Уже после Февральской революции был избран председателем Борисовского совета солдатских и рабочих депутатов. В декабре 1917 г. с мандатом от союза кооперативов он прибыл в Минск на Всебелорусский съезд.

Карьера П. Кречевского в белорусском движении была стремительной: будучи членом Рады съезда, спустя два месяца он занял пост государственного контролера в первом правительстве БНР, который в мае 1918 г. сменил на должность председателя торговой палаты, а уже в октябре стал секретарем Рады БНР. После короткого периода службы в Министерстве белорусских дел в Гродно П. Кречевский отправляется в Ковно, где получает назначение на роль официального представителя БНР в Литве.

Позже Макар Кравцов (М. Костевич) вспоминал:

Избранному 13 декабря 1919 г. председателем Народной рады БНР П. Кречевскому удалось вместе со своим заместителем В. Захарко избежать ареста, и они целый месяц оставались на нелегальном положении. Сменив несколько конспиративных квартир, они скрывались в подполье почти до середины января 1920 г. Причиной задержки стала жена П. Кречевского, которая полгода просидела в тюрьме в Смоленске и теперь должна была прибыть в Минск вместе с другими освобожденными большевиками заложниками. Как только это произошло, местные железнодорожники помогли главе Рады БНР вместе со спутниками покинуть город в опломбированном грузовом вагоне, в котором до этого перевозили лошадей. Через Несвиж, Барановичи и Волковыск, где им пришлось провести ночь прямо на полу железнодорожной станции, 21 января они добрались до Белостока. Спустя еще пять дней, с поддельными документами, руководители Народной Рады выехали в сторону Граево, где их на границе уже ждали знакомые украинцы, которые и помогли попасть на немецкую сторону.

П. Кречевский вспоминал:

Добравшись наконец 2 февраля до Берлина, они фактически берут на себя обязанности белорусского правительства. А уже 16 февраля В. Захарко шлет А. Луцкевичу телеграмму, в котрой требует немедленно публично отказаться выступать от имени председателя Рады министров БНР. В противном случае он пригрозил приравнять его в прессе к Бахановичу.[142]

Тюремное заключение самого В. Ластовского оказалось недолгим, и уже в конце января он вышел на свободу. Правда, ему пришлось прождать еще два месяца, прежде чем удалось выехать за пределы Беларуси. В апреле Ластовский на короткое время появился в Ковно, после чего выехал в Ригу, где, опираясь на поддержку эсеров в лице только что созданной Центральной заграничной рады партии, приступил к организации «революционного» правительства БНР.[143]

Пятый по счету кабинет министров Белорусской Народной Республики изначально задумывался как коалиционное правительство. В его состав вошли: В. Ластовский — премьер, Е. Белевич — министр финансов, Т. Гриб — министр внутренних дел, К. Дуж-Душевский — госсекретарь, Е. Ладнов — министр иностранных дел, Л. Заяц — госконтролер и А. Цвикевич — министр юстиции. Причем некоторые из министров заняли свой пост заочно.

Проблема, однако, была в том, что радикальная перестройка Рады министров БНР грозила полностью парализовать ее деятельность. Кроме того, у партии эсеров просто не оказалось необходимых кандидатов на все посты. В связи с этим 25 апреля 1920 г. Центральная заграничная рада партии приняла резолюцию, в которой соглашалась продолжить свою работу в правительстве БНР, даже если там будут представители и других политических течений:

При этом особенно подчеркивалось:

В результате пост военного министра получил К. Езовитов, однако последнее назначение было почти сразу отменено. Сам Езовитов все еще не оставлял попыток организовать национальную работу в Латвии. Правда, правительство этой страны, ссылаясь на военное положение, дважды отказало в просьбе открыть в Двинске отдел миссии БНР. Более того, посланные в Люцин для создания местных белорусских организаций сотрудники были арестованы и высланы. При этом один из членов миссии — Павчер, опасаясь возможных репрессий, даже сжег порученную ему белорусскую литературу, с трудом доставленную из Вильно.[144] К. Езовитов обратился с открытым письмом к Наивысшей Раде, в котором призвал последнюю отказаться от взаимных публичных обвинений и «обливания помоями», а борьбу между двумя правительствами клеймил как «предательство белорусского дела», причем с обеих сторон.

Раскол Рады, с одной стороны, привел к дезориентации национального движения, а с другой, позволил белорусам вести игру сразу в нескольких направлениях. Пока Наивысшая Рада выстраивала политику лояльного сотрудничества с Польшей и добивалась максимальных уступок в культурной сфере, белорусские эсеры вступили в переговоры с большевиками (что не мешало членам партии принимать польские субсидии из рук Рады как представителям белорусских культурных организаций).

Как раз в это время на занятой польской армией территории Беларуси нарастает партизанское движение, причем эсеры подчеркивали, что именно созданный их партией «Союз белорусского рабочего крестьянства» является ядром партизанских формирований. Особенно активно боевые отряды действовали в Минском, Бобруйском, Игуменском, Слуцком, Пинском, Мозырском поветах.[145] Так, например, при ликвидации поляками подпольной организации в Слуцке арестованные изначально утверждали, что с большевиками вообще ничего общего не имеют и являются белорусскими эсерами. У польской Дефензивы, правда, сложилась иная точка зрения. В политическом рапорте польского II отдела сообщалось:

От имени Центрального Белорусского повстанческого комитета эсеры просят у берлинских белорусов 10 млн рублей, честно предупреждая, что «на то, чтобы поднять восстание, понадобится гораздо больше средств». В качестве представителя ЦК партии И. Мамонько обратился к министру финансов БНР В. Захарко с просьбой выплатить хотя бы часть средств, предусмотренных на деятельность эсеров, но получил отказ. В. Захарко заверял:

Одновременно с подобной просьбой эсеры обращаются к послу БНР в Украине А. Цвикевичу.

Сложно однозначно утверждать, существовали ли до этого какие-либо договоренности между белорусскими эсерами и большевиками.[146] Во всяком случае, еще в январе 1920 г. для налаживания контактов с советским правительством через украинских эсеров был делегирован А. Головинский, но его арестовали на румынской границе. Месяц спустя уже советский представитель в Латвии выдвинул следующие условия возможного союза: признание культурно-национальной автономии в обмен на декларацию поддержки советского строя. При этом решение аграрного вопроса и формирование советов отдавались бы в руки самих белорусов. Большевики якобы даже соглашались на формирование национальных частей, но — под своим командованием. Одним из условий советской стороны было, чтобы одновременно с ведением переговоров белорусское «революционное» правительство «организовало массы».[147]

6 марта 1920 г., почти одновременно с подготовкой соглашения Наивысшей Рады с поляками, на переговоры в Москву (по другим данным — в начале мая в Смоленск) выехала П. Бодунова, которая вручила советскому правительству мемориал о политической ситуации в Беларуси. Ей, по-видимому, удалось добиться лишь незначительной помощи на подпольную деятельность партии. В это же время А. Цвикевич в Вене вел переговоры с представителями РСФСР Варшавским и Дятловым. Он вновь повторил предложение о том, что если Москва пойдет на признание независимости Белорусской Советской Республики на всей этнографической территории, то правительство БНР готово передать ей свои полномочия. В середине апреля Президиум Рады БНР в лице П. Кречевского и И. Мамонько выдал делегации полномочия на переговоры с представителями РСФСР. Первоначально в ее состав вошли исключительно члены партии эсеров — сам И. Мамонько, глава белорусской военно-дипломатической миссии в Ревеле Н. Маркевич и член Рады А. Валькович. Позже полномочия на переговоры с советским представителем получил еще один эсер — И. Черепук. В ответ при посредничестве советского торгового представителя в Эстонии Н. Маркевич получил телеграмму от Г. Чичерина с просьбой пояснить, от имени какого из правительств БНР он выступает.[148]

В это же время начинаются советско-литовские переговоры, на которых, правда, присутствовал лишь вновь назначенный министр белорусских дел Литвы Д. Семашко, но зато было отказано в участии представителю БНР А. Вальковичу. А вскоре стало известно о готовности Москвы уступить Литве Гродненщину и Виленщину.

Было очевидно, что без координации своей позиции Народная рада, Рада министров и эсеры не в состоянии добиться ни признания со стороны большевиков, ни лидерства в национальном движении вообще. С этой целью было решено провести в ближайшее время «Великий белорусский конгресс» с участием представителей правительства В. Ластовского, президиума Рады, Сеньор-конвента, отдельных фракций Рады, партий, Рады Виленщины и Гродненщины, белорусской колонии в Латвии и делегатов от Союза кооперативов. В конце концов из-за политических и финансовых проблем от конгресса пришлось отказаться, а вместо него началась подготовка к Государственной конференции («Дзяржаўная канферэнцыя») в Риге, которую планировалось разбить на две части — партийную и правительственную.[149]

На прошедшей в конце мая 1920 г. Конференции белорусских государственных и общественных организаций в Риге белорусские эсеры в очередной раз подтвердили свою поддержку новой Раде министров БНР:

Такое же постановление вынесла конференция социалистов-федералистов.

Принятая на конференции общая резолюция гласила:

6 июня президиум Рады постановил передать В. Ластовскому чрезвычайные полномочия для реорганизации кабинета и включения в его состав новых членов. Вскоре новый министр торговли и промышленности С. Житловский отправляется в Германию с поручением еще раз попытаться «разморозить» украинский кредит в «Berliner Reichs-Bank», а также организовать немецко-белорусский товарообмен.[151] Чуть позже пост министра финансов вместо Е. Белевича, оставшегося в Минске, получает Александр Валькович.[152]

Отдельной резолюцией на майской конференции руководство партии эсеров выразило доверие министру иностранных дел и главе белорусской делегации в Париже Е. Ладнову.[153] Дело в том, что, в отличие от остальных, он остался в стороне от раскола и сумел сохранить тесные отношения как с А. Луцкевичем, так и с его политическими противниками. Более того, прибыв из Парижа в Ригу, Е. Ладнов, ссылаясь на изменения в настроениях европейских держав, настоятельно советовал искать сближения с правящими кругами Франции, обещая скорые кредиты со стороны местных финансистов в счет будущих экономических договоров и концессий. Его доводы неожиданно оказались убедительными, и 30–31 мая 1920 г. на заседании президиума Народной рады и правительства В. Ластовского принимается решение поддержать план, предложенный министром иностранных дел. Спустя несколько месяцев В. Захарко писал, обращаясь к Е. Ладнову:

Такой неожиданный поворот внешнеполитического курса нового правительства прошел, на первый взгляд, безболезненно. Параллельно возникают и другие «заманчивые» предложения — как, например, поставка запасов льна во Францию или создание белорусской торговой палаты в Копенгагене. Одновременно из состава делегации БНР в Париже были исключены генерал К. Кондратович и А. Ознобишин. Сам же Е. Ладнов не упускал случая, чтобы лишний раз продемонстрировать свои связи и поддержку со стороны французских дипломатов.

Тогда же на майском заседании правительства было принято решение о ликвидации дипломатической миссии БНР в Берлине, тем более что уже с апреля 1920 г. она не имела никаких средств и вынуждена была уволить большую часть служащих. Подобный шаг все же был вызван не столько финансовым кризисом, сколько той закулисной борьбой, которая продолжалась между различными белорусскими деятелями. Не случайно Е. Ладнов в письмах называл членов берлинской миссии не иначе, как «провокаторами». Кроме того, дал о себе знать скандал, разгоревшийся вокруг связи белорусских деятелей в Берлине с русскими монархистами. В результате, правда, миссия продолжила свою работу. Более того, благодаря увеличению сборов от выдачи паспортов она сохранила за собой съемную квартиру, наняла канцеляриста и даже возобновила деятельность белорусского пресс-бюро в Берлине, которое временно возглавил Л. Заяц.[154]

Правительство БНР вовсе не отказалось от мысли завязать отношения с Советской Россией. Летом 1920 г., когда польско-советский конфликт, казалось, достиг своего апогея, В. Захарко отправляется на переговоры с большевиками. Чрезвычайная делегация БНР, кроме прочего, должна была просить Москву о кредите в 50 млн рублей. В начале июня она из Риги выехала в Ревель, откуда непосредственно связалась с Г. Чичериным и получила уже официальное приглашение. 3 июля В. Захарко как представитель правительства БНР прибыл в Москву. В итоге, однако, переговоры были сорваны, а Советская Россия подписала 12 июня 1920 г. соглашение с Литвой, по которому к последней отходили Вильно, Гродно и Лида.[155]

В сложившейся ситуации В. Ластовскому не оставалось ничего иного, как обратиться напрямую к ковенскому правительству с предложением урегулировать белорусско-литовские отношения. Была даже назначена делегация для ведения переговоров в составе К. Езовитова, А. Трофимова и А. Головинского, которая, кроме прочего, собиралась просить у литовского правительства кредит. Закончилось все тем, что нота БНР была литовской стороной проигнорирована, а из всех членов делегации до Ковно доехал лишь один Головинский.

В. Захарко, который все еще оставался в Москве, прождав безрезультатно до конца августа, возвращается обратно в Ревель. Тем временем К. Езовитов пытается заручиться поддержкой дипломатических представительств Эстонии и Латвии для участия Беларуси в предстоящей конференции стран Балтии.[156] Одновременно еще одна специальная делегация в составе И. Черепука, В. Пигулевского и того же А. Головинского безуспешно пытается попасть в Ригу, невзирая на протесты со стороны Литвы.

Вновь на короткое время реанимировали, казалось бы, уже угасшую федералистскую идею события польско-советской войны лета-осени 1920 г., когда стратегические изменения на фронте и давление со стороны западных держав заставили Пилсудского и его окружение вернуться к планам создания белорусского государства. «Большая или маленькая, но ваша родина будет!» — заявил польский посол во Франции граф М. Замойский в ответ на обращение министра иностранных дел БНР Е. Ладнова от 3 августа 1920 г. с предложением об установлении дипломатических отношений.

По мере того как Красная Армия приближалась к Варшаве, Е. Ладнов из Парижа требовал у В. Ластовского подписать скорейшее соглашение с Наивысшей Радой:

Более того, Е. Ладнов пошел на сознательный подлог, пытаясь выдать, например, польскую Литовско-белорусскую дивизию за… белорусскую армию. Он Ластовскому советовал:

В конце концов в этот самый критический для Польши момент К. Терещенко от имени Наивысшей Рады заключает в Риге с главой правительства БНР акт о «координации государственной работы». Он писал В. Ластовскому:

В то же время, уже обращаясь к В. Ивановскому, он объяснял свою позицию следующим образом:

Точно так же, как годом ранее А. Луцкевич, В. Ластовский не видит иного выхода, кроме сближения с Польшей. В начале сентября в Риге при посредничестве К. Терещенко состоялась неофициальная встреча В. Ластовского и члена польской мирной делегации Л. Василевского. Белорусский политик позднее так описывал ход беседы:

3 сентября 1920 г. в столице Латвии собрались вместе П. Бодунова, И. Черепук, Н. Маркевич, И. Мамонько, К. Езовитов, A. Валькович и сам В. Ластовский. Главным вопросом, который обсуждался на встрече, стала неудача московской миссии B. Захарко и повторное провозглашение Советской Беларуси.[158] Спустя еще несколько дней, 7 сентября, В. Ластовский высылает на имя министра иностранных дел и правительства Польши ноту с предложением признать независимость БНР, для того чтобы организовать «решительную борьбу с российской оккупацией». Одновременно он обращается к мирной конференции в Париже, советскому правительству, правительству США и вообще «культурным нациям мира» с протестом против того, что «Россия присвоила себе роль хозяина белорусских территорий, нарушила суверенные права белорусского народа и передала населенные им территории под бесконтрольное управление… соседей Беларуси».

По сути, вся эта политическая активность главы Рады министров БНР была результатом рекомендаций из Парижа от Е. Ладнова, который гарантировал, что взамен Беларусь сможет получить официальное признание мировых держав. Министр иностранных дел БНР разъяснял реакцию французских дипломатов:

Судя по всему, В. Ластовский в тот момент действительно разделял взгляды своего министра. Он отвечал Е. Ладнову:

Представитель БНР в Праге Н. Вершинин, в свою очередь, был уверен, что в нынешней ситуации не повредит, если «…Польша будет помогать организовывать белорусскую армию на своей территории…» Еще более пессимистично высказывался В. Захарко, совсем недавно вернувшийся из Москвы:

На этот раз, однако, новый курс в политике правительства БНР был воспринят далеко не так однозначно. Одним из тех, кто сохранил свою симпатию к Советской России, оказался Н. Маркевич. Из Риги он направляется в Москву, где встречается с Г. Чичериным, которого заверил, что хотя «левые элементы устранены из белорусского правительства», но «они собираются в Минске и будут поддерживать Белорусскую советскую власть…»

А вскоре в Ригу прибывает делегация Берлинской миссии БНР в составе П. Кречевского, А. Цвикевича и А. Овсяника. Можно предположить, что визит к Л. Василевскому не прошел бесследно и теперь, как когда-то с П. Алексюком и позднее — в случае с А. Луцкевичем, берлинская группа постаралась сорвать наметившийся союз с Польшей.[159]

В. Ластовский позже вспоминал:

28 сентября в Риге проходит общее собрание президиума Рады и правительства БНР с участием П. Кречевского, В. Захарко, И. Мамонько, В. Ластовского, А. Вальковича, А. Цвикевича и К. Езовитова, на котором вновь было подтверждено доверие правительству Ластовского. Было заявлено, что со стороны Украины, Чехословакии и Германии отношение к белорусскому движению — хорошее, со стороны балтийских государств — «лояльное», за исключением Литвы, которая заняла «враждебную позицию». Главной же проблемой оствавалось отсутствие финансов. А. Валькович заявил:

Приняв к сведению, что в госсударственной кассе денег вовсе не осталось, собравшиеся поручили А. Цвикевичу «переговорить о денежном вопросе с украинцами».[160]

Уже на следующий день П. Кречевский от имени Рады БНР обращается к украинской Директории с предложением заключить «активное соглашение по вопросу координации сил». Одновременно проходит заседание делегации БНР на мирную конференцию в составе полномочных членов В. Ластовского, А. Цвикевича и двух советников — А. Головинского и А. Овсяника, которая, по примеру украинской делегации из Галиции, постановила выступить с протестом по поводу самих переговоров. Кроме того, белорусы обратились с нотой к правительству Латвии, предлагая немедленно признать независимость БНР. И хотя признание так и не состоялось, латвийская сторона поддержала белорусское правительство материально, выдав на руки А. Цвикевичу небольшую сумму (причем как минимум дважды).[161]

В начале октября 1920 г. В. Ластовский при участии министра иностранных дел Латвии Зигфрида Мейеровица проводит неофициальные переговоры с представителями польской делегации. Одним из условий польской стороны стала координация действий всех белорусских групп. В результате из Риги в Варшаву при посредничестве украинской делегации была выслана срочная депеша с требованием немедленного приезда сюда представителей Наивысшей Рады.[162]

Правда, сама Наивысшая Рада не только не прекратила работы, но успела снова развернуть активную политическую деятельность. В. Ивановский и Б. Тарашкевич были на приеме у Ю. Пилсудского, где, скорее всего, речь шла о создании польско-белорусского коалиционного правительства. Это во многом был переломный момент. Тот же председатель Минского ревкома А. Червяков, будучи посланным в конце сентября 1920 г. на польско-советские переговоры в Ригу, докладывал:

Не случайно после того, как польские части снова занимают Гродно, сюда переезжает целый ряд белорусских деятелей, и кратковременно в городе наступает своеобразный «ренессанс» белорусского движения: восстанавливают работу белорусские учреждения и школы, начинает выходить газета «Беларускае слова» и даже формироваться белорусская рота. В своем первом номере «Беларускае слова» провозглашало:

Однако политические противники Ю. Пилсудского из числа членов польской делегации в Риге, опасаясь продолжения войны с большевиками, предпочли ускорить заключение мирного договора. Подписание 12 октября прелиминарного польско-советского соглашения перечеркнуло все планы. Белорусам оставалось только протестовать. Почти одновременно принимаются резолюции на белорусской национально-политической конференции и конференции белорусских социалистических партий в Риге, осуждающие подписанное соглашение. В них условия мира между РСФСР и Польшей для Беларуси признавались «необязательными» и объявлялось, что Белорусская Народная Республика будет «всеми способами и средствами вести борьбу за независимость и неделимость…» Одновременно с протестом выступила и Наивысшая Рада.

Одним из последствий кратковременного сближения правительства БНР с Варшавой стала депеша главы советской делегации в Риге А. Иоффе в Москву, в которой он обвинил В. Ластовского в связях с поляками. В свою очередь, глава советской дипломатии Г. Чичерин старался корректировать курс советской делегации в Риге в белорусском вопросе. После декларации Ластовского, желая опередить поляков, он попытался ускорить приезд в Ригу В. Игнатовского в качестве представителя Советской Беларуси. Одновременно нарком внимательно следил за реакцией мировых держав. Например, его заинтересовала информация, якобы Франция решила признать независимость Беларуси.

В это же время Ю. Пилсудский инспирировал так называемый «бунт Желиговского» — захват Вильно вопреки подписанному ранее польско-литовскому договору. Так на карте Восточной Европы появилось новое государство под названием «Срединная Литва».[163]

В результате в Вильно направились два представителя Наивысшей Рады — Вацлав Ивановский и Бронислав Тарашкевич, которые и вошли в состав Временной правящей комиссии Срединной Литвы. Б. Тарашкевич вспоминал:

10 октября 1920 г. в Вильно на квартире А. Луцкевича проходит чрезвычайное заседание местных белорусских деятелей с участием прибывших из Варшавы В. Ивановского и Б. Тарашкевича. Речь шла о новой политической комбинации польских властей и позиции белорусов. Первыми слово взяли гости, попытавшись обрисовать общую ситуацию.[164] Собравшиеся приняли полученную информацию к сведению.

Но был один момент, который фактически выпал из обсуждения. Всего две строчки в протоколе:

ГЛАВА 8 Испытание оружием: мозырское правительство генерала Станислава Балаховича и Государственный комитет

Любой, без исключения, военный конфликт несет в себе жертвы и разрушения. Эта эмоциональная и психологическая травма позже усугубляется еще и идеологическим каноном, в буквальном смысле возведенным на костях. Поэтому так сложно, порой невозможно оценить не только понесенные потери, но и собственно фактические плоды, которые этими жертвами были оплачены. Между тем война — это еще и серьезный сдвиг тех тектонических плит, на которых выстраивалась прежняя, казалось бы, незыблемая политическая система. И чем масштабнее трагедия, чем глубже и разрушительнее катастрофа, тем больше вероятность возникновения чего-то нового, совершенно невозможного при других обстоятельствах. В истории Беларуси одной из наиболее недооцененных в этом смысле остается советско-польская война 1919–1920 гг.

Почему именно Западный фронт был выбран советским руководством в качестве приоритетного, еще в 1920-е гг. писал советский военный историк Н. Какурин:

Именно таким образом на политической карте летом 1920 г. появилась второй раз подряд Советская Беларусь. Не случайно Лев Троцкий позже охарактеризовал большевистский режим как одну сплошную импровизацию.

Декларация о создании независимой Советской Социалистической Республики Белоруссии была обнародована 31 июля, но военные власти — РВС западного фронта — отреагировали на это лишь две недели спустя. Позднее один из советских авторов писал по этому поводу:

Фактически в каждом из крупных центров национального движения события складывались по собственному сценарию. Так, еще до прихода Красной Армии в Гродно появился представитель Белорусской организации коммунистов Богданович, который предложил наиболее влиятельной на Гродненщине партии белорусских эсеров места в будущих советских учреждениях при условии, что эта партия «станет на платформу Советской власти». При этом он старался убедить, что в ином случае «поляки и евреи захватят власть, а белорусы не будут иметь никакого влияния на руководство краем». В итоге группа левых эсеров во главе с С. Богданом подписала декларацию о признании большевистской власти.

Среди сотрудников советской власти в Гродно оказались даже члены Наивысшей Рады — А. Смолич и С. Рак-Михайловский. Трудно сказать, остались ли они здесь случайно или это был запланированный шаг. А. Смолич устроился в Гродненский ревком руководителем агрономического подотдела и активно включился в работу на местах: назначал инструкторов по сельскохозяйственным машинам, организовывал учет и мобилизацию лошадей и волов, выступал в качестве лектора (тема одного из его докладов звучала «Коммуны и артели») и вел экономическую географию на рабочих курсах. С. Рак-Михайловский работал школьным инструктором отдела народного образования и занимался организацией школ по уезду.

Даже Вячеслав Адамович-младший — более известный как атаман «Зеленого дуба» Дергач — подал заявление в земельный отдел при местном ревкоме, желая работать в качестве «управляющего советского имения». Однако за два месяца советской власти взаимоотношения между большевиками и белорусскими деятелями успели измениться в худшую сторону.[165]

С другой стороны, хотя отправной точкой для многочисленных территориальных планов Польского государства выступала «историческая традиция» в самом широком понимании этого слова, их конкретная реализация на практике являлась результатом текущей политической и военной конъюнктуры. Иными словами — все той же «импровизацией». Так появились идеи «белорусского Пьемонта» и «Срединной Литвы». Общий итог оказался не в пользу Польши. В. Станкевич в своей книге «Судьбы народов России…», изданной в 1921 г. в Берлине, писал:

В своем реферате польский дипломат Мирослав Артишевский отмечал:

Тем не менее, пока мир не был окончательно установлен, Польша (или, точнее, Ю. Пилсудский) нуждалась в белорусском союзнике. В конце концов на эту роль был «выбран» генерал Станислав Балахович и его армия…

Еще в конце 1919 г. эстонцы, которые начали переговоры с большевиками, потребовали, чтобы С. Балахович покинул их территорию. Миссия БНР попыталась исполнить роль посредника и обратилась к правительству Латвии, но и латыши, особенно после недавних событий с корпусом П. Бермондта-Авалова, который едва не захватил Ригу, панически боялись присутствия бывших белогвардейских отрядов. Само же правительство БНР, точнее, та его часть, которая признала после раскола Наивысшую Раду, не могло фактически повлиять на положение вещей.

К. Езовитов позднее вспоминал:

В результате К. Езовитов обратился к полякам с просьбой предоставить С. Балаховичу участок фронта в районе Полоцка, чтобы тот мог продолжить борьбу с большевиками, но уже как белорусский генерал. Для самого же генерала «белорусизация» была всего лишь попыткой найти выход из критической ситуации, в которой оказался его отряд, и избежать интернирования властями Эстонии и Латвии. Так, уже в начале 1920 г. С. Балахович был готов провозгласить независимую… Псковскую республику! Однако в Варшаве решили иначе. В итоге в конце февраля 1920 г. тот самый польский военный представитель в Риге подписал соглашение с генералом о транспортировке его отряда в Польшу. После этого оставшиеся восемьсот солдат и офицеров были переведены на переформирование на юг, в Брестскую крепость.[167]

Вряд ли на тот момент польская сторона до конца представляла план будущих действий. Скорее всего, в первую очередь она была заинтересована в нейтрализации самого Балаховича. По этому поводу польский историк Анджей Новак замечает:

Сам Ю. Пилсудский весной 1920 г. писал о генерале:

Фактически на этом история Особого отряда БНР завершилась. Среди белорусских деятелей в Минске реакция на появление генерала С. Балаховича в Беларуси была более чем настороженной, про что позже писал К. Терещенко:

Через три месяца, когда С. Балахович выступил на польско-советском фронте, он уже никак не был связан ни с одним из белорусских правительств.

Лето 1920 г. генерал и его отряд провели в боях с большевиками на Полесье, прикрывая отступление основных частей польской армии. Кроме того, в конце августа он заключил соглашение с Российским политическим комитетом Б. Савинкова в Варшаве. А уже 28 сентября польское военное министерство признало за отделом С. Балаховича статус особой союзнической армии, получившей наименование «Русская народная добровольческая армия». И все же, как пишет О. Латышенок, к осени 1920 г. само слово «балаховец» уже стало нарицательным и обозначало «белоруса, воюющего с оружием в руках против коммунистов». Одной из самых успешных операций С. Балаховича стал захват Пинска осенью того же года, который принес ему высокую оценку со стороны польского командования, значительные военные трофеи и устойчивую славу… погромщика.

Позже в открытом письме к польскому Сейму генерал С. Булак-Балахович так писал о самом себе:

Польско-советское прелиминарное соглашение предопределило дальнейшие события. Повторилась ситуация конца 1919 г., когда С. Балахович под угрозой интернирования вынужден был искать нового союзника, которым на этот раз стал Русский политический комитет. Глава комитета Б. Савинков рассчитывал, что Русская народная добровольческая армия, действуя как таран в направлении Гомеля, Брянска, Калуги и далее, вызовет цепную реакцию из антисоветских выступлений по всей стране.[168] При этом собственно Беларусь могла расчитывать на ограниченную самостоятельность: еще в конце 1919 г. Б. Савинков направил письмо к А. Деникину, в котором призывал искать союза с «инородцами». Он писал:

Б. Савинков предлагал обратиться к идее автономии как принципа в достаточной степени эластичного, чтобы гарантировать России спокойное развитие и сохранение единства.[169]

Проблема, однако, заключалась в том, что, не имея поддержки ни со стороны Наивысшей Рады, ни со стороны правительства БНР, С. Балахович нуждался в надстройке, которая бы, с одной стороны, делала его равнозначным партнером с Б. Савинковым, а с другой — давала право на насилие. В итоге уже в сентябре 1920 г. генерал создал свой собственный Белорусский политический комитет во главе с бывшим председателем Великой белорусской рады Вячеславом Адамовичем-старшим. Фактически организатором и руководителем комитета являлся П. Алексюк. Кроме него в комитет вошли Ю. Сенкевич, Р. Островский, В. Адамович-сын, Е. Миткевич, А. Левицкий, Р. Земкевич и некий полковник Беляев.

B. Адамович относился к старшему поколению белорусских деятелей и принимал активное участие в белорусском движении еще со времен «Нашай нівы». Родился он в семье священника. Военную карьеру начал прапорщиком Петрозаводского пехотного полка и к началу Первой мировой войны дослужился до полковника. Был помощником варшавского интенданта, позже отвечал за продовольственное обеспечение Минска.

После короткого периода политической активности в 1917 г., когда он являлся одним из руководителей белорусского движения в Минске, В. Адамович получил разрешение от немецких властей и переехал в Брест. Известно, что позднее он возглавлял здесь отдел интендантуры, но уже при большевиках (по другой версии, В. Адамович-старший служил в Красной Армии командиром Полоцкого полка и перешел на сторону поляков осенью 1919 г.)

Биография отца странным образом переплетается с жизнеописанием его сына — Вячеслава Адамовича-младшего, известного еще как «атаман Дергач». При этом часть событий, связанных с Дергачом, приписывается его отцу, и наоборот. Драматург и литератор, корреспондент ряда белорусских газет, автор гармонизации нескольких народных песен, Вячеслав Адамович был человеком деятельным по натуре, энергичным и при этом не лишенным творческих талантов. Родился в 1890 г. в Ковно или Ошмянах. Закончил ковенскую гимназию, позже продолжил учебу в местном коммерческом училище, а также на гидротехнических и агрономических курсах в Санкт-Петербурге. Сотрудничал с редакцией «Нашай нівы». В конце войны подпоручик В. Адамович активно агитирует среди ополченцев первой Минской дружины и слушателей Минской духовной семинарии и одновременно сам учится на первых белорусских педагогических курсах в Минске, является членом Общества работников белорусского искусства, поет в Белорусском национальном хоре. Будущий атаман возглавлял курсы вербовочных агентов при Белорусской военной комиссии и сам в качестве инструктора выезжал в Слуцкий и Бобруйский поветы. Позже Михаил Крук в своих показаниях в ГПУ вспоминал о нем как о человеке «…искреннем, идейном, утописте и оптимисте одновременно».

Осень 1920 г. Дергач, вероятно, встретил в Гродно. По воспоминаниям одного из местных деятелей, отец и сын Адамовичи еще во время большевистской власти готовили в городе восстание, но «события происходили слишком быстро» и от попытки вооруженного выступления пришлось отказаться. 2 октября 1920 г., уже после того как Гродно в очередной раз был занят польскими войсками, В. Адамович-младший выступает в качестве издателя-редактора гродненской газеты «Беларускае слова». Отсюда уже через месяц он выехал, скорее всего, в Лунинец, который превращается в координационный центр по созданию повстанческих отрядов «Зеленого дуба». В это же время в Бресте В. Адамович-старший был арестован польскими властями по обвинению в сотрудничестве с большевиками. Можно только догадываться, каким образом из лагеря в Бресте он попал в отель «Saski» в Варшаве, где возглавил Белорусский политический комитет.

Вполне вероятно, что на момент подписания прелиминарного мира между Польшей и Советской Россией самой организации еще не было, как, собственно, не существовало и четкого плана будущей военной акции. Например, П. Алексюк объяснял сотрудничество с генералом С. Балаховичем и учреждение комитета необходимостью противостоять политическим устремлениям Б. Савинкова. Подобным образом позднее описывал события и А. Левицкий (Ядвигин Ш.):

Иной была версия Л. Дубейковского. Председатель Варшавского Белорусского национального комитета вспоминал:

В любом случае союз белорусских «полонофилов» с главой Русского политического комитета выглядел искусственным и недолговечным. Любопытно, что когда члены комитета, определяя будущие границы БНР, показали Б. Савинкову карту Е. Карского, которая должна была стать обоснованием их политических претензий, тот только заметил: «Ну у вас и аппетиты, ничего себе». Сам Б. Савинков позднее писал:

Белорусский политический комитет впервые объявил о своем существовании в письме к генералу С. Балаховичу 12 октября 1920 г., в тот самый день, когда было подписано прелиминарное соглашение в Риге. Спустя еще две недели появилось очередное заявление, которое было частью своеобразной политической комбинации: Комитет обратился к Б. Савинкову и С. Балаховичу с просьбой оказать ему помощь в освобождении Беларуси от «узурпаторов-большевиков». С. Балахович в ответ на это выступил с декларацией уже на имя Ю. Пилсудского, объявив, что принимает просьбу и начинает борьбу за «самостоятельную демократическую Беларусь». Третье заявление они сделали вместе с Б. Савинковым и адресовали его Ю. Пилсудскому и генералу П. Врангелю. В нем говорилось:

6 ноября 1920 г. армия С. Балаховича перешла в наступление. Во время символической передачи власти в Турове П. Алексюк встречал своего политического союзника:

Мог ли генерал рассчитывать на победу? Лучше всего на этот вопрос ответил С. Лис-Блонский — один из польских офицеров, служивший при армии Балаховича:

Именно по этой причине командующий Русской народной добровольческой армией и решился на собственную «импровизацию».

Армия достаточно легко захватила Мозырь. Следом были заняты Калинковичи. Кульминационный момент настал 16 ноября 1920 г., когда в Мозыре Белорусский политический комитет объявил генерала С. Балаховича Начальником Белорусского государства! В свою очередь, генерал выступил с заявлением о непризнании существующих органов БНР и прокламировал создание нового правительства во главе с В. Адамовичем-старшим. П. Алексюк занял пост вице-премьера и министра иностранных дел.[170] С. Балахович принял звание главнокомандующего всеми вооруженными силами на территории Беларуси и издал приказ о формировании белорусской армии. Все это фактически делало его свободным от Русского политического комитета.

Новое правительство издало заранее подготовленный манифест, главные постулаты которого сводились к борьбе за независимость Беларуси в тесном союзе с Польшей и при поддержке стран Антанты. Одновременно П. Алексюк от имени правительства выслал депешу на имя Ю. Пилсудского.[171]

Попытку фактически узурпировать роль белорусского правительства сам П. Алексюк был склонен рассматривать исключительно как следствие внутренних противоречий. Позднее он объяснял:

Необходимо отметить, что Белорусский политический комитет попытался создать основу местной администрации. Начальником Мозырского уезда стал Алексей Хлебович, Туровской волости — Яков Швед, старостой в Турове — Владимир Вечерко. Кроме того, был утвержден состав мозырского магистрата во главе с бургомистром А. Скворцовым (при этом как минимум половину членов магистрата составляли местные евреи). Официальными языками в делопроизводстве объявлялись белорусский, польский и еврейский. В самом Мозыре Политический комитет успел издать оповещение о регистрации всех специалистов. Было объявлено о восстановлении почтового движения между Туровом и местными деревнями, а также предприняты шаги по обеспечению минимального общественного порядка (следственный судья получил полномочия на рассмотрение вопроса о насилии над гражданским населением со стороны армии, вышло распоряжение о взаимодействии между отрядами местной милиции и военными патрулями). На страницах газеты «Звястун» печатается воззвание «К жителям края» и обращение к еврейскому населению, в котором Комитет призывал к общей работе во имя Беларуси и обещал привлечь к ответственности всех виновных в «эксцессах». Кроме того, Комитет пытался распространить свое влияние на Слуцкий уезд.

Бросается в глаза общее сходство между так называемым «бунтом» генерала Л. Желиговского, который накануне провозгласил создание самостоятельного государства «Срединная Литва», и полесским походом генерала С. Балаховича. Любопытно, что сами большевики вполне предвидели нечто подобное. Еще за месяц до начала боевых действий Карл Радек предостерегал от возможного признания независимости Белорусской республики. С его точки зрения, это могло привести к тому, что «рубака Булак-Балахович в качестве белорусского партизана», поддержанный Л. Желиговским, сместит большевистское правительство в Минске и установит там «балаховичско-демократическую» Беларусь.[172]

Неудивительно, что остальные белорусские организации встретили новое правительство БНР достаточно настороженно и даже враждебно. Так, Наивысшая Рада заявила, что выступление генерала С. Балаховича под белорусским флагом «…ведется им на личный страх и ответственность», отношение же к нему самому будет зависеть от связи генерала с «польскими и великороссийскими черносотенцами». Еще более острым оказалось заявление белорусского пресс-бюро, в котором отмечалось, что деятельность самозванных «представителей независимой Беларуси», приглашающих от имени народа «доблестную российскую армию», не имеет ничего общего собственно с белорусским обществом.

Тем временем Русская народная добровольческая армия попыталась продолжить наступление на восток, в направлении Гомеля. При этом часть ее сил была направлена на северо-восток для захвата белорусских территорий, тогда как так называемая Крестьянская бригада, рассчитывая поднять крестьянское восстание на Украине, продвигалась на юго-восток, в направлении Киева. Благодаря разделу сил большевикам удалось организовать контрнаступление и полностью разбить противника. Остатки армии генерала С. Балаховича, неся тяжелые потери, перешли демаркационную линию и были разоружены польскими войсками. 30 ноября границу перешел сам генерал — он был ранен, но, несмотря на это, вместе с Белорусским политическим комитетом немедленно отбыл в Варшаву.[173]

Одним из итогов полесского похода стало то, что большевики «заморозили» собственный белорусский проект, чтобы не создавать «приманки для Балаховича». На самом деле ситуация была драматической. 11 ноября 1920 г. на заседании ЦБ КП(б)Б рассматривался вопрос о границах Советской Беларуси: увеличить ее, присоединив к ней восточные уезды, или… ликвидировать вообще, чтобы тем самым лишить влияния противников советской власти, прежде всего генерала С. Балаховича. Мнения разделились. А. Червяков, выступая, отметил, что, согласно его наблюдениям, «…Польша вовсе не интересуется Беларусью. О Беларуси она начинает говорить только тогда, когда о ней начинает высказываться Советская Россия». В результате дискуссии было решено оставить все без изменений: республику не ликвидировать, однако и не увеличивать ее территорию.

Еще одним символом борьбы за независимость Беларуси, которого до сих пор так не хватало в истории БНР, становится вооруженное выступление в Слуцке — Слуцкое восстание. Как писала в этой связи газета «Наша ніва»:

Слуцкое восстание давно стало частью белорусского национального канона. Это не отменяет факта, что само восстание представляет собой череду спонтанных, полных внутреннего драматизма событий. По условиям прелиминарного договора Слуцкий уезд должен был достаться Советской России, тогда как сам город временно оказался занят поляками. Картина чем-то напоминала обстоятельства, которые сложились почти двумя годами ранее в Гродно: грядущая смена власти и присутствие вооруженных формирований (в окрестностях Слуцка насчитывалось до 5 тыс. дезертиров) породили политическую активность местных белорусских организаций. Это привело к парадоксальной ситуации: белорусские эсеры, которые еще весной 1920 г. готовили вооруженное восстание в тылу польской армии, теперь неожиданно оказались в эпицентре антисоветской борьбы.

Чтобы противостоять давлению со стороны сторонников генерала С. Балаховича, которые собирались превратить Слуцк в свою базу, глава местного Белорусского национального комитета Павел Жаврид отправляется на переговоры к Наивысшей Раде. В результате Рада выдвинула собственный проект восстания (он, кроме прочего, предусматривал сотрудничество с некоторыми из польских крупных землевладельцев, чьи имения после подписания мира оказались по ту сторону новой границы). В ответ «полонофилы» проводят перевыборы комитета и выдвигают требование заключить договор с С. Балаховичем и начать формирование вооруженных отделов.

Тем временем польское командование, прежде чем оставить Слуцк, передает в руки комитета местное управление. 14–15 ноября 1920 г. проходит так называемый съезд Случчины, на который собралось более сотни делегатов. Внезапное появление на съезде представителей генерала С. Балаховича привело к тому, что эсеры с целью помешать своим противникам и вопреки предыдущим планам были вынуждены выступить от имени Наивысшей Рады. Кроме того, эсеры сорвали провозглашение независимой Слуцкой республики, что позволило бы польской стороне потребовать пересмотра условий перемирия (не случайно как раз в это время на польско-советских переговорах поднимался вопрос о возможности обмена Слуцка на так называемый «польский коридор»).

В. Прокулевич, выступая от имени Слуцкого Белорусского национального комитета, заявил, что Случчина является нераздельной частью БНР, а потому вмешательство в ее жизнь посторонних сил — С. Балаховича, Б. Савинкова, Политического комитета — недопустимо. Съезд избрал Раду Случчины, которой передал власть на территории уезда и поручил начать организацию вооруженных частей. На короткое время роль антисоветского центра переходит к группе, связанной с Наивысшей Радой. При этом «полонофилы» по-прежнему настаивали на формировании отделов для армии Балаховича, тогда как эсеры старались всячески этому противодействовать, желая избежать столкновения с большевиками.

Главным ядром созданной Слуцкой бригады стала местная народная милиция, насчитывавшая до пятисот человек. 21 ноября Рада Случчины выступила с декларацией, в которой призвала к «борьбе за независимость Беларуси в ее этнографических границах». Однако уже спустя три дня, когда польская армия согласно договору оставила Слуцк, Рада вынуждена была эвакуироваться в нейтральную зону.

Штаб бригады временно разместился в местечке Семежево. Сюда же прибыл в качестве представителя Наивысшей Рады К. Терещенко. А. Смолич вспоминал, как тот «с несказанным счастьем и гордостью» писал с фронта своим друзьям о «первой народной белорусской армии», которую ему довелось увидеть. Не имея реальных возможностей помочь, К. Терещенко даже расплакался при виде марширующих солдат. На протяжении месяца бригада оставалась в нейтральной полосе, периодически вступая в столкновения с передовыми отрядами большевиков. Наиболее значительные бои состоялись в районе Визно (2–3 и 17–19 ноября) и Семежево (7, 12 и 20 ноября).

Несмотря на критическую ситуацию, руководители Слуцкой Рады в очередной раз отвергли предложение о сотрудничестве со стороны балаховцев. Более того, воспользовавшись случаем, эсеры арестовали командующего 1-го Слуцкого полка П. Чайку и сменили руководство бригадой. Тогда же Наивысшая Рада издала приказ о назначении майора Андрея Якубецкого «главнокомандующим армией БНР». Правда, к этому моменту Рада Случчины была вынуждена оставить Семежево и отступить на юг. Вскоре остатки бригады перешли границу и были интернированы поляками.

Новый 1921 год генерал Балахович начал с того, что официально «сверг» правительство БНР. В опубликованной от его имени декларации говорилось:

В ответ Слуцкая Рада в лице В. Прокулевича, Б. Русака, С. Бусела и др. принимает резолюцию, в которой объявляет генерала С. Балаховича «авантюристом».

1 февраля в Варшаве на тайном собрании представителями Белорусского политического комитета и организации «Зеленого дуба» было решено продолжить партизанскую войну против большевиков под руководством Балаховича. Спустя еще два дня П. Алексюк и В. Адамович встречаются с представителями Наивысшей Рады — А. Власовым и Б. Тарашкевичем. Последний среди прочего высказал идею о «необходимости объединения всех направлений белорусской политической мысли», с целью создания нового правительства.[175]

А вскоре в Варшаву прибывает министр иностранных дел и руководитель парижской миссии БНР Е. Ладнов. Именно ему предстояло стать главным действующим лицом в новой политической комбинации. Еще в конце 1920 г. Е. Ладнов вступает в переговоры с представителями Российского политического комитета — Д. Философовым и полковником Нехлюдовым и вместе с еще одним членом делегации — генералом П. Вентом начинает искать сближения с Польшей.[176]

Приехав в марте из Варшавы в Вильно, Е. Ладнов легко сумел убедить местных деятелей в необходимости создания единого координационного центра белорусского движения, который бы оттянул часть белорусов из-под влияния Германии и Советской России. А. Луцкевич позже так описал эти события:

В результате 17 апреля 1921 г. был создан Белорусский государственный комитет («Беларускі дзяржаўны камітэт») во главе с А. Луцкевичем. Главными целями его деятельности должны были стать создание «белорусской вооруженной силы» и «подготовка государственно-административного аппарата». Наивысшая Рада делегировала комитету свои полномочия главного представительного органа, после чего Государственный Комитет фактически принимал функции… Рады Республики. Вслед за этим комитет уполномочил непосредственно Е. Ладнова подписать договор о взаимодействии с генералом С. Балаховичем. Фактически это был возврат к идее «белорусского Пьемонта».

Скорее всего, виленские белорусы догадывались, что за Е. Ладновым в реальности стоит польская разведка. Вот как описывал создание Комитета К. Терещенко:

Позже в своих показаниях Б. Тарашкевич, один из активных создателей новой организации, отмечал:

Из Вильно Е. Ладнов вновь возвращается в Варшаву, а оттуда едет в Прагу, где встречается с А. Цвикевичем, Н. Вершининым и П. Вентом, и — снова в Париж. При этом он постоянно поддерживает связь с Государственным комитетом. Однако, прежде чем Е. Ладнов успел добраться до Франции, виленские белорусы в очередной раз кардинально изменили свои взгляды. Государственный комитет был полностью ликвидирован, его протокол сожжен, а сам Е. Ладнов объявлен предателем и польским агентом.

А. Луцкевич, описывая роспуск Государственного комитета в своих показаниях, вспоминал:

Б. Тарашкевич видел произошедшее немного иначе:

8 мая 1921 г. Е. Ладнов был исключен из состава правительства БНР и белорусской делегации во Франции. Когда он наконец вернулся в Париж, там его уже ожидало распоряжение В. Ластовского сдать все дела делегации на руки генералу Киприану Кондратовичу.[177]

Одновременно президиум Рады БНР выступил с требованием: Белорусский политический комитет, который «был результатом раздора и вредной работы полонофильской группы», вместе с Наивысшей Радой «тотчас должны сложить свои полномочия и пойти на совместную работу с правительством». В открытом письме Рады к «группе Пяти» говорилось:

Обращение заканчивалось:

В апреле 1921 г. М. Коханович писал из Вильно:

Наконец, 10 июля С. Рак-Михайловский и К. Терещенко выступили с открытым письмом на имя Б. Тарашкевича, в котором объявили о фактической ликвидации Наивысшей Рады. Позднее два наиболее активных члена Рады — А. Смолич и тот же К. Терещенко — и вовсе перебираются в Минск.

Рижский мирный договор 1921 г. фактически предрешил дальнейшую судьбу не только Белорусской Народной Республики, но и тех, кто выступал от ее имени. И все же он задал новое направление как в истории БНР, так и в развитии всего белорусского национального движения. Польский историк Станислав Цат-Мицкевич так оценивал главный итог подписанного в Риге мира:

В этой ситуации инициатива постепенно переходит в руки правительства Вацлава Ластовского, которое теперь единолично начинает выступать от имени БНР.

ГЛАВА 9 Свершить невозможное: правительство Вацлава Ластовского

В самом конце 1920 г., накануне конференции Лиги Наций, произошел малозначительный на первый взгляд, но очень показательный инцидент. Нанятый прибывшим в Женеву премьер-министром Белорусской Народной Республики Вацлавом Ластовским переводчик Жак Дикер — еврей с Витебщины, более тридцати лет проживший в Швейцарии, — внезапно запротестовал, когда речь зашла о переводе названия страны, которую представляла делегация. С плохо скрываемым раздражением он писал в своей записке:

В итоге название страны перевели как «La Republique Democratique de Belarus (Russie(-Ruthenie)-Blanche». Фактически за «несуществующим» словом скрывалось куда более важное — новая реальность, которая с трудом прорывалась на политическую карту послевоенной Европы.

Пройдет еще несколько лет, и в начале февраля 1924 г. К. Езовитов, обращаясь к уже бывшему премьеру БНР В. Ластовскому, напишет:

В. Ластовский родился в католической семье. На момент провозглашения независимости Беларуси ему было тридцать пять. Свое социальное происхождение будущий глава БНР описал в нескольких словах: «Мой отец — земледелец, дед — кузнец, а прадед — бортник». На самом деле его семья имела шляхетские корни. После приходской школы ему пришлось работать в виленской винной лавке, библиотекарем в частной студенческой библиотеке в Петербурге, конторщиком товарной железной дороги в Риге. Одновременно он активно занимается самообразованием. Польский социалист, позже перешел на позиции христианских демократов. Первый брак со старшей почти на десять лет Марией Иванаускайте свел его с литовским национальным возрождением, белорусским же движением он начинает активно заниматься после переезда из Риги в Вильно.

В. Ластовский был автором «Кароткай гісторыі Беларусі» — первой работы, написанной с позиций белорусского национализма.[179] Редактор белорусских изданий, во время Первой мировой войны он являлся фактическим владельцем виленской «Беларускай кнігарні» и Белорусского издательского товарищества. С его именем также связывают создание еще весной 1916 г. «Сувязі незалежнасці і непадзельнасці Беларусі» — организации, которая первой провозгласила борьбу за суверенитет Беларуси в ее этнографических границах. Член Виленской белорусской рады, в конце 1918 г. был кооптирован в состав Рады БНР. Тогда же возглавил белорусское представительство при литовской Тарибе. Исполнял функции белорусского атташе при литовском посольстве в Берлине. После временного охлаждения белорусско-литовских отношений осенью 1919 г. В. Ластовский возвращается в Вильно, где становится секретарем Центральной белорусской рады Виленщины и Гродненщины и вступает в партию белорусских эсеров. Во многом к расколу Рады привел его личный конфликт с А. Луцкевичем, берущий свое начало еще со времени издания «Гомана».[180]

Подписание прелиминарного советско-польского договора в октябре 1920 г. стало настоящей катастрофой для правительства В. Ластовского. Кроме того, неудачей закончилась поездка в Берлин И. Воронко, который накануне был назначен послом БНР в Германии, — немецкая сторона просто не приняла его доверительные грамоты.[181] Рада министров БНР и вовсе вынуждена была срочно покинуть Ригу, где до этого находилась, в связи с условиями советско-латвийского мирного договора. Правительство оказалось не только без места, но и полностью лишенным средств, в связи с чем в очередной раз встал вопрос о его дальнейшем существовании. В. Ластовский писал:

Ему вторил В. Захарко:

И вдруг месяц спустя вместо окончательной ликвидации правительство БНР подписывает секретное соглашение с Литвой о взаимной поддержке в борьбе за оккупированные Польшей территории. Сам В. Ластовский так описывал обстоятельства, которые предшествовали этому:

Судя по всему, белорусская делегация получила предложение начать переговоры о сотрудничестве со стороны Литвы сразу после занятия поляками Вильно. Возможно, что инициатором сближения стал И. Воронко, а роль посредника первоначально досталась отцу Иоанну Корчинскому, который в середине октября 1920 г. приехал из Ковно в Ригу.[182] Как только литовское правительство отправило официальное сообщение о своей готовности приступить к переговорам, В. Ластовский, А. Цвикевич и А. Овсяник срочно отправились из Риги в Ковно. Уже на месте к белорусской делегации присоединился И. Воронко.[183]

По условиям договора, подписанного 11 ноября 1920 г., белорусская сторона обещала «приложить все усилия, чтобы жители-белорусы тех мест, где должен пройти плебисцит между Литвой и Польшей, отдали свой голос в пользу Литвы», а также давала согласие на то, чтобы «все его (правительства БНР. — А. Ч.) военные формирования, созданные на литовской территории, были использованы Литовской демократической республикой для ее защиты. Взамен правительство В. Ластовского имело право находиться на территории Литвы. Кроме того, литовская сторона обязалась помочь белорусам в получении заграничного займа на свою деятельность.[184]

Учитывая, однако, финансовое состояние Рады министров БНР, уже 13 ноября 1920 г. появилось дополнительное соглашение, которым предусматривалась выдача правительству БНР кредита для деятельности на территории Виленщины и Гродненщины в размере 1 млн немецких марок.

Само соглашение было настолько же неожиданным, насколько и многообещающим. В составленной по горячим следам записке В. Ластовского говорилось:

В итоге центр белорусской работы внезапно переместился из Латвии в Литву. Уже 11 ноября 1920 г. в Ковно было создано дипломатическое представительство БНР во главе с А. Овсяником[186] и Белорусское пресс-бюро, издававшее специальный «Бюллетень».[187]

Ковенское соглашение по времени совпадает с полесским походом С. Балаховича и созданием Рады Случчины, фактически было направлено на подрыв планов Ю. Пилсудского. Зато открытым остается вопрос о роли Советской России в заключении договора. Не случайно Г. Чичерин сообщил В. Кнорину, что как только «сконцентрируется Белорусское советское правительство», Литва «перенесет» на него заключенный с В. Ластовским договор. Одновременно он высказался за переезд главы БНР в Россию и ликвидацию эсеровского центра.

Тем временем реанимированное белорусско-литовское сотрудничество набирает обороты. 26 ноября делегация БНР в составе В. Ластовского, А. Цвикевича, Л. Баркова, Д. Анекштейна отправляется в Женеву. Там она принимает участие в совещании представителей республик, признанных и непризнанных, бывших народов Российской империи, встречается с секретарем Лиги Наций. В результате на имя этой организации были направлены мемориал против захвата поляками Вильно и требование передать его во временное управление Литвы.

Однако с литовским кредитом старые проблемы никуда не делись. Наоборот, неожиданным образом поездка в Женеву спровоцировала очередной кризис внутри самого правительства БНР. В середине ноября В. Захарко писал белорусскому премьеру с плохо скрываемым раздражением:

Еще более резко высказался К. Дуж-Душевский. Он обращался к В. Ластовскому в своем письме:

Позднее В. Ластовский в своих показаниях подробно описывал конфликт внутри правительства БНР, который едва не привел к новому расколу:

В итоге на заседании президиума Рады БНР 3 января 1921 г. было принято постановление о том, что все решения государственно-политического характера должны приниматься совместно, ни одно постановление Рады министров не может войти в силу без утверждения президиума Рады БНР. С этого момента глава правительства должен был периодически, не менее двух раз в неделю, делать отчет перед председателем Рады либо его заместителем по всем вопросам политического характера. Спорные вопросы следовало обсуждать на пленуме президиума Рады и правительства.[189]

На этом же заседании П. Кречевский предложил заменить прежнюю доверенность на ведение государственной работы, получение кредитов и др., выданную от имени президиума Рады В. Ластовскому еще в мае 1920 г., по причине того, что она «выглядит совершенно несолидно». Кроме того, после заявления секретаря Рады И. Мамонько было решено потребовать для проверки все сметы министерств и организаций. В числе прочих Рада министров БНР утвердила проект Государственной печати. Еще спустя две недели печать была изготовлена. На нее пошло около 2 тыс. немецких марок — видимо, из литовских средств.

Сложившаяся вокруг Белорусской Народной Республики ситуация разительно отличалась от той, что была на момент принятия декларации независимости, и требовала серьезного осмысления. Прежде всего — самими деятелями БНР. В середине января 1921 г. А. Цвикевич из Берлина, где он остановился после поездки на конференцию Лиги Наций, пишет обширное письмо в Ковно к В. Ластовскому с изложением общей стратегии действий. Он еще раз подчеркивает, что, в отличие от тех же украинцев, БНР — это «идея». Зависимость от литовско-советских отношений заставляет белорусское правительство более осторожно относиться к антибольшевистской пропаганде. А. Цвикевич писал:

Одну из главных проблем Цвикевич видел в отсутствии подходящих кадров:

После чего делал вывод:

Общая стратегия на данный момент для А. Цвикевича была очевидной:

Высказался А. Цвикевич, кроме прочего, и на тему возможного получения правительством БНР банковского кредита:

О том, какие взгляды царили среди самих членов БНР, можно сделать вывод из материалов личных анкет. На вопрос о ближайших целях белорусской государственности они написали следующее: Т. Гриб — «открытая борьба с оккупантами за государственную независимость Беларуси», И. Черепук — «революционная борьба с чужаками с востока и запада…», А. Коробач — «распространение национального самосознания и революционирование масс белоруского общества», И. Лурье — «борьба с польским и русским империализмом к государственной независимости»,[191] А. Валькович — «объединение всех национальных политических сил, как белорусских, так и других национальностей, для выступления общим фронтом в защиту независимости и неделимости Беларуси», В. Захарко — «…нужно как можно больше развивать национальное самосознание нашего народа и добиваться и твердо настаивать, при любых обстоятельствах, на независимости и неделимости Беларуси, и только таким образом мы в конце концов достигнем наших идеалов…», К. Дуж-Душевский — «…организационно и революционно… сотрудничество с нашими союзниками, агитация, мобилизация сил, захват гражданских институтов в крае в белорусские руки, пропаганда за границей», П. Кречевский — «…в настоящий момент она может идти только революционным и культурно-просветительным, включая кооперативное движение. Цель революционной борьбы — освобождение подневольных наций…», С. Житловский — «широкая пропаганда идеи независимости на местах…»

Тем временем С. Житловскому удалось обналичить часть ранее выданного украинцами займа. По некоторым данным, украинский кредит «застрял» в Берлинском колониальном банке. До сих пор не выявлены документальные свидетельства, которые пролили бы свет на обстоятельства данного дела. По косвенным признакам мы можем только предполагать, что этому способствовала смена внешнеполитической конъюнктуры, связанная, в частности, с польско-литовским противостоянием за владение Виленским краем. Германские власти, которые не смирились с потерей своих восточных земель, отошедших согласно версальским мирным соглашениям к Варшаве, были заинтересованы в дестабилизации положения в Польше. Возможно, в рамках этого внешнеполитического пасьянса Веймарская республика содействовала разблокированию украинского кредита для БНР.

Небольшим, но важным источником доходов оставались консульские сборы «дипломатических миссий» за получение заграничных паспортов и виз БНР. Их обладатели, в основном еврейские эмигранты из Российской империи, при выезде на постоянное место жительства в США обменивали эти документы на паспорт Нансена, тем самым получая статус вынужденного беженца и право беспрепятственного въезда в желаемую страну. Так, за май — октябрь 1920 г. дипломатическая миссия БНР в Берлине выдала свыше 80 заграничных паспортов и виз. Только одно консульство БНР в Литве за полгода с ноября 1920 г. получило доход за счет консульских сборов в размере 128 721 немецкой марки и 80 пфеннигов. Что касается самой возможности получать заграничные визы, то здесь белорусские деятели пользовались неофициальной поддержкой немецких и литовских министерств. Правда, и в этом случае официально Берлин категорически отказывался принимать белорусские паспорта.[192]

На момент заключения договора с Литвой правительство БНР имело свои миссии на правах консульств в Берлине, Париже, Праге, Риге и Ревеле. Паспорта БНР признавал консул США в Гданьске, правда, рассматривая их владельцев в качестве… российских граждан. Кроме того, консульский сбор являлся наиболее стабильным источником доходов белорусского правительства. Чуть позже в Константинополе И. Ермаченко был основан Белорусский комитет, который фактически выполнял функции генерального консульства и информационного бюро в Турции. Летом 1921 г. он сообщал:

Вероятно, тогда же открылись представительство БНР в Болгарии (во главе с генералом Голубинцевым) и военно-дипломатическое представительство БНР в Финляндии (еще летом 1920 г. назначение на эту должность получил генерал-лейтенант Олег Корчак-Крыница-Васильковский). Правда, уже 1 февраля 1921 г. белорусская миссия в Латвии была вынуждена формально прекратить свою работу и объединить белорусское консульство с литовским представительством в Риге. Ее функции фактически перешли к секретарю по белорусским делам при литовской миссии в Риге Владимиру Грунтову, который выполнял эти обязанности, вероятно, до весны 1922 г.

С согласия правительства БНР К. Езовитов, однако, остается в Латвии, чтобы продолжить организацию местных белорусов, но уже как частное лицо. В течение 1921 г. он основал белорусское культурно-просветительное общество «Бацькаўшчына», открыл его отдел в Люцине и белорусские учительские курсы в Двинске, начал подготовку к участию местных белорусов в парламентских выборах и др.

25 марта, в третью годовщину провозглашения независимости Беларуси, правительство БНР выступило с призывом к «белорусской революции». В это же время было выпущено еще одно обращение — к белорусскому и еврейскому народам, в котором гарантировались суверенность наций и полное их объединение в один государственный белорусский народ. Выбор адресата был вызван, по-видимому, тем особым вниманием, которое уделяла «еврейскому вопросу» международное сообщество. 14 июля на заседании Президиума Рады БНР было принято постановление «всеми возможными способами» остановить акты насилия над еврейским населением в Беларуси. А уже 9 августа перед поездкой в Карлсбаден на всемирный конгресс сионистов С. Житловский просил В. Ластовского прислать ему от имени правительства БНР официальное сообщение о том, что «благодаря протесту Правительства… погромная волна немедленно спала и почти совсем стихла».

Пока Е. Ладнов искал сближения с Польшей, представитель БНР в Литве А. Овсяник вместе с А. Цвикевичем и А. Головинским вели неофициальные переговоры с советским послом в Ковно А. Аксельродом.[193] Советский дипломат дал понять, что большевики «признать независимость Беларуси в том значении, в котором хотят и понимают белорусские политические партии, общественные организации и Правительство БНР, не могут». Вместо этого А. Аксельрод предложил, чтобы правительство БНР напрямую договорилось с «Ревкомом» — советским правительством в Минске.

Одновременно большевики потребовали письменных гарантий лояльности со стороны белорусского правительства. В конечном итоге А. Аксельрод через литовское Министерство иностранных дел фактически принудил правительство БНР выступить с заявлением о том, что оно не станет вести борьбу с Советской Беларусью, а, наоборот, пойдет на сближение с Минском. В результате 25 января 1921 г. В. Ластовский через министра иностранных дел Литвы передал заявление о дружественном отношении БНР к Советской Беларуси. В нем говорилось:

Буквально на следующий день Т. Гриб пишет письмо белорусскому премьеру, в котором предостерегает главу БНР от… контактов с Россией. Любой Россией! Он пишет:

Разделились мнения также и среди большевистского руководства. Глава советской делегации в Риге А. Иоффе продолжал настаивать на том, чтобы полностью покончить с правительством БНР. Он делился своими взглядами в шифрограмме на имя Г. Чичерина 18 января 1921 г.:

Однако Г. Чичерин считал иначе, о чем сообщил в телеграмме от 12 февраля:

Сложно сказать, что повлияло на позицию лидера белорусских эсеров, еще совсем недавно придерживавшегося совершенно противоположных взглядов.[196] Возможно, не последнюю роль здесь сыграл тот факт, что как раз в начале 1921 г. в Минске прошли массовые аресты членов партии.[197] Кроме того, накануне в Минске с критикой «антибелорусской политики» выступили и белорусы-коммунисты, которые направили письмо з ЦК КП(б)Б. В обращении говорилось:

Уже в начале февраля 1921 г. белорусские эсеры в Ковно проводят заседание заграничной группы. Парадокс заключался в том, что, признавая советское правительство «оккупационным», эсеры не шли дальше его «всесторонней критики». Вместе с тем была выработана резолюция политической программы, предусматривавшая вооруженную борьбу с поляками. В это время появляется еще одна новая организация — Рада Белорусской национальной сувязи (союза), за которой, скорее всего, стояли те же эсеры. 9 мая Сувязь выступила с призывом к западнобелорусским деятелям создать единый антипольский фронт, а 5 июля выпустила обращение о начале партизанской борьбы с Польшей.

Уже в середине августа 1921 г. советский полпред в Литве С. Аралов при встрече с А. Головинским заметил, что правительство БНР производит хорошее впечатление. «Договаривайтесь в Минске, — якобы посоветовал он. — Москва ни в чем мешать не будет». И даже пообещал освободить П. Бодунову. Вскоре А. Головинский от имени правительства БНР проводит переговоры в Москве и Минске о возможности совместного выступления против Польши и создании буферной белорусской республики.[198] Одним из результатов этих контактов становится финансовая помощь со стороны Советской России открытому в Берлине белорусскому издательству «Вызваленьне».

В действительности Москва внимательно следила за настроениями белорусских элит. Так, в секретном докладе «О мерах, необходимых для упорядочения дел в Белоруссии» начальник политуправления Западного фронта С. Пестковский характеризовал главу Советской Беларуси А. Червякова как человека слабохарактерного, находящегося всецело под влиянием А. Бурбиса. Что касается последнего, то в докладе о нем было написано:

Тем временем в Брюсселе начинаются польско-литовские переговоры. В своем мемориале на имя конференции Лиги Наций правительство БНР заявило:

В конце марта 1921 г. правительство БНР подготовило правительству Литовской республики доклад о политическом состоянии Беларуси. Кроме дипломатической поддержки и необходимости создания белорусских формирований в составе литовской армии авторы особо подчеркивали значение финансовой помощи со стороны Ковно.[199] Чуть позже В. Ластовский и К. Дуж-Душевский обратились от имени Рады министров БНР с просьбой о займе к Союзу прибалтийских государств. Однако реальной альтернативы Ковно пока не предвиделось, тем более что уже 7 июля В. Ластовский получил очередные 100 тыс. ауксинов в счет литовского кредита.

В деятельности правительства БНР наступает период относительной стабильности. В августе 1921 г. оно снимает в Ковно квартиру, куда и переезжает из гостиницы «Метрополь», где находилось до этого времени. Вместе с В. Ластовским в Литве остаются вице-министр В. Захарко, министр финансов А. Валькович, министр внутренних дел Т. Гриб и секретарь правительства К. Дуж-Душевский.[200] При этом двое министров — министр иностранных дел А. Цвикевич[201] и министр национальных меньшинств С. Житловский — почти весь год провели в Берлине, а председатель Рады БНР П. Кречевский — в Праге.[202]

Хотя Раде министров БНР и не удалось добиться консолидации всех белорусских организаций на территории Виленщины и Гродненщины, постепенно здесь складывается круг лиц, которые выступают от имени белорусского правительства. В него вошли И. Красковский, который, по некоторым данным, оставаясь в Вильно, занимал пост министра просвещения БНР, ксендз Адам Станкевич, Сергей Баран и другие. Само правительство фактически ограничилось назначением «губернских» комиссаров: А. Коробача — в Вильно, С. Барана — в Гродно и В. Прокулевича — на Минщину.[203]

Тем временем затянувшийся конфликт между членами кабинета министров В. Ластовского и бывшим главой БНР А. Луцкевичем никуда не исчез. Более того, стороны переходят к открытым угрозам.[204] Стоит отметить, что далеко не все литовские политики были сторонниками сближения с правительством БНР. Например, Антанас Сметона писал на страницах «Летувос Бальсас» (Lietuvos Balsas):

К началу осени 1921 г. польско-литовские переговоры в Брюсселе окончательно зашли в тупик.[206] В результате обе стороны — Варшава и Ковно — приступают к мобилизации своих белорусских партнеров. У поляков им становится П. Алексюк с созданной незадолго до того организацией «Краёвая сувязь». Почти одновременно в Ковно был организован Белорусский национальный союз, который взял на себя инициативу по созыву Белорусской национально-политической конференции (съезда) в Праге.[207] На ее проведение белорусы получили от литовского правительства очередные 100 тыс. немецких марок.[208] Конференция открылась 26 сентября и длилась четыре дня. Всего в Прагу прибыло 37 делегатов с мандатами от 42 «белорусских национальных и политических партий». Заседания проходили за закрытыми дверями в небольшом зале отеля «Graff» по четырем секциям: политической, культурно-просветительной, экономической и гуманитарной. В президиуме конференции заседали А. Цвикевич, В. Захарко и Т. Гриб. Почетным председателем был избран П. Кречевский. Основными итогами конференции стали принятие резолюции протеста на условия Рижского мира, подтверждение верности Третьей уставной грамоте, признание Рады БНР в качестве единственного законодательного органа Беларуси и почти единодушная поддержка правительству В. Ластовского.

Тем временем власти Срединной Литвы назначают на начало января 1922 г. выборы в Сейм. В ответ Литва дает обещание, правда, неофициальное, предоставить белорусам культурную автономию в обмен на их бойкот. Правительство В. Ластовского в Ковно принимает специальное постановление. В нем говорилось:

Спустя несколько дней о своем бойкоте предстоящих выборов заявил и Виленский Белорусский национальный комитет. По сути, пропольскую ориентацию сохранила только «Краёвая сувязь» П. Алексюка. Но, хотя белорусские «полонофилы» и не провели ни одного депутата в Сейм Срединной Литвы, это не помешало Польше объявить о присоединении Виленщины.[209]

Одновременно власти выслали из Вильно 33 литовских и белорусских наиболее антипольски настроенных деятеля, что существенным образом повлияло на ситуацию в Виленском Белорусском национальном комитете, где ключевая роль окончательно перешла к А. Луцкевичу и его окружению.[210] В результате концентрация белорусских политиков в Ковно достигла критической отметки, после которой, как показывал предыдущий опыт, должен был последовать ряд внутренних конфликтов и расколов.

Еще в конце ноября 1921 г. наметились расхождения между правительством БНР и группой белорусских эсеров во главе с Т. Грибом. Кроме прочего, раздражение последнего вызвал факт посылки без предварительного обсуждения мемориала на Вашингтонскую конференцию. На одном из заседаний министр внутренних дел и пропаганды Т. Гриб даже ударил тростью по голове государственного контролера Л. Зайца. Сам этот конфликт попал на страницы газет, и о нем в том числе написало украинское издание в Вене. Еще один эсер — И. Черепук — и вовсе публично заявил: «Нужно министерскую лавочку закрывать».

Тем временем отсутствие средств у белорусского правительства вынудило сокращать число его членов. В начале февраля 1922 г. П. Кречевский просил не исключать из состава Рады министров БНР С. Житловского. Председатель Рады писал:

Сам же Кречевский, оставшись в Праге, фактически голодал. Он писал:

А вскоре правительство решило отозвать из Чехословакии и его самого.

Даже выделенный 21 февраля 1922 г. литовцами дополнительный миллион марок мало в чем изменил ситуацию. 10 марта члены правительства и президиум Рады БНР проводят совместную встречу, на которой обсуждаются два вопроса: порядок приема и выдачи денег и проведение празднования в честь очередной годовщины провозглашения независимости. А уже 4 июня было принято решение о ликвидации консульства БНР в Константинополе.

В мае 1922 г. в Генуе по инициативе английского премьер-министра Д. Ллойд-Джорджа открывается международная конференция с участием почти трех десятков государств. Кроме прочего на ней планировалось рассмотреть и вопрос об урегулировании границ в Восточной Европе. Для правительства БНР это был последний шанс оспорить территориальные претензии Польши и вновь заявить о себе на международной арене. Кроме того, в случае присоединения Вильно к Литве В. Ластовский рассчитывал на создание белорусской автономии.

Белорусская делегация в составе председателя Рады министров В. Ластовского и министра иностранных дел и юстиции А. Цвикевича прибыла в Геную еще в апреле 1922 г. С собой они привезли специальный мемориал, в котором главной причиной нестабильности в этой части Европы назывались польско-советские территориальные разногласия, которые возможно было решить исключительно путем признания независимости Беларуси. Хотя сам мемориал был рассмотрен на заседании Политической комиссии конференции, но решительный протест советской делегации помешал внести его в повестку дня. Таким образом, для В. Ластовского конференция ограничилась общением с представителями других таких же непризнанных государств и неофициальными встречами с европейскими политиками: премьер-министром Италии и членами английской делегации.

Итоговое обращение делегации БНР к председателю Генуэзской конференции от 3 мая 1922 г. гласило:

Ничего удивительного, что по возвращении премьера в Ковно местные белорусские деятели обвинили его в предательстве. Правда, сам В. Ластовский позднее главную причину конфликта объяснял прежде всего личными обидами:

Как бы там ни было, из Генуи В. Ластовский возвращался, имея на руках документы… литовского курьера.

Прошло, однако, совсем немного времени, и разгорелся очередной скандал. На этот раз он имел уже сугубо финансовую подоплеку. Дело в том, что еще 8 марта 1921 г. берлинская миссия БНР и уполномоченный от Центрбелсоюза А. Боровский подписали торговое соглашение с немецкой фирмой из Нюрнберга «Международное общество по экспорту и импорту товаров (IWEG)» под финансовую гарантию нереализованной части украинского кредита. IWEG обязалась выделить Раде министров БНР промышленные и потребительские товары на сумму 3 млн марок для реализации их в Каунасской Литве, а также в Западной Беларуси, где они предназначались для белорусских кооперативов Срединной Литвы. В состав торговой комиссии вошли А. Валькович, Л. Заяц и В. Захарко.

В своем рапорте руководитель миссии писал:

В итоге в опломбированных вагонах в Ковно из Нюрнберга должно было прибыть: 2300 комплектов мужских костюмов, 1200 рабочих костюмов, 5 тыс. пар дамских туфель, 300 — различной другой обуви, 12 тыс. метров фланелевой ткани, мужские пальто, носки, а также плуги, молотки, ведра и другие хозяйственные принадлежности. Но, наверное, самым ценным товаром были 6 млн папирос разных фирм и более чем 700 тыс. сигар! Однако из-за плохого качества товаров белорусская сторона понесла огромные финансовые потери.

Юрисконсульт берлинской миссии Б. Миллер докладывал министру торговли и промышленности БНР:

Мало того, среди белорусов начались взаимные обвинения в злоупотреблениях и присвоении средств.[211] Еще в феврале 1922 г. В. Ластовский с плохо скрываемым раздражением писал министру финансов БНР А. Вальковичу:

А уже 18 мая В. Ластовский направил А. Вальковичу ультимативное требование представить в недельный срок «полный отчет» о всех финансовых операциях.[212]

С. Житловский безрезультатно пытался урегулировать вопрос с коммерческими делами правительства. Он убеждал:

В результате затянувшегося кризиса В. Ластовский покидает пост председателя Рады министров БНР. Позже он вспоминал:

ГЛАВА 10 «Ковенское болото»: Государственная коллегия

Представляя себе деятелей БНР, мы как-то совсем упускаем из виду, что речь идет о живых людях, совершенно забываем о личной стороне их жизни. На самом деле их выбор далеко не всегда находил отклик даже среди самых близких. Так, весной 1919 г. супруга одного из министров, Кузьмы Терещенко, писала мужу:

Почти у каждого из министров за плечами был ворох собственных личных проблем. Осенью 1920 г. после неудачных переговоров с большевиками из Советской России должен был вернуться А. Головинский, в связи с чем А. Цвикевич саркастически замечал: «…Если его “акция” закончилась привозом жены — так и то хорошо…»

Впрочем, семейный вопрос не отпускал и самого Цвикевича, который в письме к В. Ластовскому писал:

Вторая супруга Ластовского (тогда еще гражданская) Станислава Кисель сразу после подписания прелиминарного мира выехала в Советскую Россию и некоторое время фактически оставалась в заложниках у большевиков.

Среди наиболее известных пар в белорусском движении можно назвать Ф. Шантыра и Л. Сивицкую (Зоську Верас), И. Луцкевича и Ю. Менке, П. Меделку и Т. Гриба, в которого, кроме того, была безответно влюблена и П. Бодунова. С другой стороны, ревность стала одной из причин провала эсеровского подполья. Иными словами, личная жизнь белорусского общественного деятеля и политика оставалась не менее важным мотивом его поступков, чем собственно идеология.

На этом фоне ряд личных конфликтов между отдельными деятелями не выглядел чем-то удивительным. Литовская разведка так оценила состояние белорусской эмиграции:

Не случайно наступивший политический и идеологический кризис Т. Гриб описал в двух словах — «ковенское болото».

Тем временем белорусы в Польше консолидируются накануне парламентских выборов, хотя тот же В. Ластовский выступил категорически против участия в них. Он объяснял свою позицию:

Фактически он предлагал повторить сценарий с бойкотом выборов в Срединной Литве. Но на этот раз его голос не был услышан.

Сами выборы привели к феноменальному успеху. Белорусы не просто впервые смогли провести своих представителей в высший институт власти, но стали частью государственной политической системы — пусть даже этим государством и оказалась Польша. И на первых порах у них это получалось. Позже В. Рогуля так сформулировал тактику белорусских послов в Сейме:

Но именно эта победа во многом поставила под вопрос будущее БНР.

11 октября 1922 г. президиум Рады БНР и Рада министров БНР объединяются в одну Государственную коллегию под руководством П. Кречевского, которая берет на себя функцию правительства БНР. В состав коллеги вошли В. Захарко. С. Житловский, Л. Заяц, В. Ластовский и А. Цвикевич. А уже на заседании 19 октября В. Ластовский и А. Цвикевич доложили о предложении представителя литовского МИДа П. Климаса, чтобы деятельность правительства БНР была в будущем направлена в сторону реальной работы в пользу Литвы.

Стараясь сохранить свое влияние, члены Государственной коллегии в начале декабря 1922 г. предпринимают шаги по координации деятельности структур БНР и белорусских послов в польском Сейме. Первоначально речь шла о возможной встрече в Двинске вместе с представителями фактически самостоятельной на тот момент латвийской диаспоры, но в конце концов местом для взаимных контактов был избран Гданьск, куда вскоре отправятся эмиссары из Вильно, Ковно и Минска. В результате кризис кабинета В. Ластовского парадоксальным образом совпал с очередным всплеском активности организационных структур антипольского партизанского движения, которое в глазах общественности было связано с правительством… В. Ластовского!

Одним из итогов подписанного белорусско-литовского соглашения стало превращение правительства БНР в символ, образ идейного вдохновителя и организатора вооруженной борьбы на территории восточных воеводств Польши. Само партизанское движение — «антипольская диверсия», как его еще иногда называют в литературе, — продолжалось с перерывами несколько лет. Формально белорусские партизаны выступали как часть структур литовского Стрелецкого союза — «шаулисов». Деятельность шаулисов имела вполне конкретные цели: в первую очередь — проведение разведки и, по возможности, осуществление терактов, которые должны были подготовить местное население к скорому восстанию против Польши.

Для непосредственного руководства диверсионной работой было создано несколько центров. Главной базой белорусского подполья стало местечко Меречь в Алитском повете, на границе с так называемым «нейтральным поясом», куда еще в середине марта 1921 г. из Ковно был выведен белорусский батальон.[213]

Белорусы были назначены руководить тремя полевыми группами: в Утене — полковник Николай Бигард, в Кошодарах — Г. Козячий и в Меречи — капитан В. Разумович. Причем деятельность группы Разумовича должна была охватывать территорию от Пружан и Бреста до Несвижа и Новогрудка, а сам капитан именовал себя не иначе, как «атаман белорусских партизан Хмара».[214]

Учитывая то, что в официальных литовских документах такого обращения не существовало, а В. Разумович являлся всего лишь адъютантом белорусского отдельного батальона литовской армии, возможно, что и сам «штаб белорусских партизан» — это очередная мистификация, которая сознательно допускалась литовской стороной. Косвенно об этом свидетельствуют и цифры: если на 1 апреля 1922 г. в распоряжении В. Разумовича было меньше ста «стрельцов», то уже в конце года он отчитался перед руководством за почти семь тысяч партизан.[215]

Фактически диверсионная деятельность, однако, была явлением сложным и лишь отчасти подчинялась чьим-либо приказам — по крайней мере, приказам из Ковно. Не случайно литовская сторона резко раскритиковала белорусов за то, что они представляют ложную информацию относительно антипольского партизанского движения: что нет никаких семи тысяч партизан, а существуют лишь неорганизованные небольшие банды, в которых две трети составляет криминальный элемент.

Белорусская партизанская группа действовала на территории девяти поветов. Сами отряды чаще всего состояли из местных жителей, которые лишь на время присоединялись к диверсионному ядру. Они нападали на административные органы, военно-полицейские объекты, имения и поселения так называемых осадников. Так, весной 1922 г. отряд Г. Шиманюка-«Скомороха» и И. Грицука-«Черта» провел несколько диверсий в районе Беловежской пущи. Бывший руководитель 3-й партизанской группы Бедрицкий-Кибарт докладывал:

Не менее важное значение имела пропагандистская акция — распространение листовок и брошюр, издание газеты «Беларускі партызан». Правда, одновременно Ковно полностью заблокировало организацию белорусской национальной армии, опасаясь, что она может быть использована против самой же Литвы.

1 января 1923 г. в Ковно был создан Белорусский стрелецкий союз (в его правление вошли А. Коробач, Г. Козячий и А. Цвикевич). Вскоре здесь прошел съезд белорусских стрелков и курсы пропагандистов-агитаторов, причем последние официально назывались курсами белорусоведения и литовского языка (руководили ими В. Ластовский и К. Дуж-Душевский). Одновременно в Берлине от имени Союза был подписан договор с представителями литовских шаулисов и Украинской военной организацией о взаимной координации борьбы против Польши. Показательно, что это соглашение должно было принести белорусам 30 тыс. долларов на организацию боевых отделов. В итоге новая структура не сыграла никакой роли, тем более что вскоре литовские власти постарались ограничить белорусское влияние на партизанские отделы.

Среди участников белорусского антипольского подполья к идейным национальным деятелям можно отнести далеко не всех. Так, уроженец Скидельской волости Григорий Злоцкий являлся дипломатическим курьером правительства БНР, был делегатом от Гродненщины на Белорусской национально-политической конференции в Праге, а кроме того, по некоторым данным, служил в ЧК. Выходец из Сокулки Александр Горош прослужил в российской армии офицером шестнадцать лет. Уже вернувшись домой, он пытался найти себе место среди различных военных формирований, которые здесь создавались. Вначале вступил в ряды белорусского полка, позже служил в Белорусской военной комиссии при польской армии. После демобилизации открыл магазин в Соколке, где якобы вербовал молодых парней призывного возраста в белорусское партизанское движение. Еще один выходец из-под Скиделя Григорий Козячий был секретарем военно-дипломатической миссии БНР в Латвии и членом масонской ложи «Белорусское братство». Когда литовские власти расформировали партизанский штаб, он вместе с частью партизан перешел на территорию Советской Белоруссии.

Одной из немногих, кто открыто признал себя в качестве «главного и единственного организатора всего движения», стала Вера Масловская.[216] Конечной целью организации, по ее словам, было создание независимой Белорусской республики, с тем чтобы соединить в одно целое все белорусские территории. «Исключительно против Польши борьбы не вели», — заявила В. Масловская во время суда. По ее мнению, всю ответственность за то, что их деятельность приняла «революционный характер», а в случае с личностями, «примкнувшими к организации», — и бандитский, несет исключительно польская власть, которая «стремилась убить… душу белорусского народа». При этом Масловская замечала, что защищать Родину — «это не преступление, а обязанность каждого гражданина-патриота перед его Отчизной, будь то белорус, поляк или кто-то еще». В. Масловская признала, что ее деятельность носила сугубо «идейный характер». Она подчеркнула:

Само по себе белорусское партизанское движение создало своеобразный идеологический казус для польских властей. Учитывая прежний исторический опыт Польши, негативное отношение к белорусским партизанам требовало своего обоснования. В этой связи газета «Дзенник Гродзеньски» (Dziennik Grodzieriski) поместила обширную статью с характерным названием: «Бандиты или партизаны?»

В статье говорилось:

В другом месте газета добавляла:

В итоге польской Дефензиве удалось раскрыть эсеровское подполье, и вся партизанская борьба закончилась судебными процессами — «45-ти» в Белостоке в 1923 г. и «72-х» в Гродно двумя годами спустя.[217] Причем на суде в Белостоке фигурировали сразу два посла польского Сейма — Сергей Баран и Семен Яковюк.[218] В рапорте Дефензивы говорилось:

Правда, окончательно усмирить «восточные кресы» польской администрации так и не удалось. На смену белорусскому подполью вскоре пришло подполье коммунистическое, во многом превосходившее первое по масштабам.

Весной 1923 г. Государственная коллегия выступила с инициативой заключить новое соглашение с Литвой, которое, среди прочего, предусматривало финансирование деятельности БНР в размере «не менее чем 1 % государственного бюджета» и заключение паспортной конвенции. Тем временем руководство Литвы не только отказалось рассматривать выдвинутые условия, но сделало все, чтобы скрыть само предложение от широкой общественности. Вместо этого литовская сторона все настойчивее требует преобразовать органы БНР в национальный комитет, который бы представлял исключительно белорусских эмигрантов в Литве.

К 1923 г. из членов правительства БНР в Литве остались председатель Рады БНР П. Кречевский, вице-председатель В. Захарко, секретарь И. Мамонько, В. Ластовский, его заместитель А. Цвикевич и госконтролер Л. Заяц. Все они с семьями жили в самом Ковно. Кроме того, в канцелярии Рады министров работали И. Ермаченко и Г. Ляцкий (в Праге), А. Головинский, стенографистка Л. Дорошкова, а также секретарь при представительстве БНР в Литве А. Дмитриев и канцелярист М. Севостянюк. А. Валькович, возглавлявший до этого представительство в Ковно, уже был исключен из списка работников белорусского правительства.

К концу года почти все консульские службы БНР или самораспустились, или были упразднены компетентными органами тех государств, где они находились. В августе 1923 г. МИД Германии известил шефа дипломатической миссии БНР А. Боровского о том, что он и его люди рассматриваются исключительно в качестве представителей одной из зарубежных политических групп. Также германские дипломаты подчеркнули, что представитель БНР в Берлине больше не может выдавать паспорта по политическим мотивам, поскольку подобная практика противоречит соглашению, подписанному Германией с БССР 5 ноября 1922 г.[219]

4 апреля 1923 г. А. Цвикевич сделал доклад перед Государственной коллегией о своей поездке в Гданьск на встречу с белорусскими деятелями, а всего неделю спустя В. Ластовский покидает очередное заседание, заявив, что здесь его оскорбили и обвинили в мошенничестве. Уже 20 апреля перед остальными членами коллегии было зачитано заявление бывшего премьера БНР о невозможности выполнять дальнейшую работу, а на попытку со стороны Л. Зайца убедить его явиться на заседание он ответил, что договориться они не смогут. Формально, однако, В. Ластовский и К. Дуж-Душевский объявили о своем выходе из Государственной коллегии в связи с переходом на службу в литовское Министерство иностранных дел.[220]

Примерно к этому моменту у самого В. Ластовского окончательно созрела идея «перезагрузки» белорусского проекта, но уже под новым названием — «Кривия».[221] Он сформулировал общую концепцию, которая объясняла замену названия «Беларусь» на «Кривию» следующим образом:

Вероятно, бывший белорусский премьер не был одинок в оценке существующего названия страны. Еще в ноября 1922 г. Я. Станкевич в письме из Праги, обращаясь к В. Ластовскому, писал:

Выбирая между четырьмя вариантами — «кривичи», «русины», «белорусы» и «литовцы», — Станкевич отдавал предпочтение первому:

Большинство белорусских деятелей, однако, увидели в «Кривии» прямой вызов самим основам национального движения. Даже К. Езовитов, который первоначально отнесся к предложению о смене названия достаточно сдержанно, позже выступил с его критикой:

В это же время в Праге сформировался еще один центр белорусского движения. Возник он летом 1921 г., когда в Чехословакии началась так называемая «русская акция» — программа поддержки эмигрантов с территории бывшей Российской империи, которая распространялась и на белорусов. Правительство БНР вместе с другими организациями воспользовалось сложившейся конъюнктурой для подготовки национальной интеллигенции. В итоге на протяжении 1920–1930-х гг. в Чехословакии находилось на учебе около семисот этнических белорусов (что составляло десятую часть от всех стипендий).

Первоначально было выделено двадцать стипендий. Позже их число выросло почти в полтора раза. Причем Н. Вершинин специально оставил несколько стипендий для бывших агитаторов на выборах в польский Сейм. Тогда же в Праге была создана и первая организация белорусских студентов — Белорусская громада, в которую вошли Н. Вершинин, И. Дворчанин, А. Климович и др.[222] Правда, к тому моменту, когда массовая выдача стипендий была приостановлена, белорусская диаспора в Чехословакии оказалось разбита сразу на… три группы.

Одним из первых среди членов Рады БНР в Прагу переезжает Т. Гриб. Его отъезд стал итогом затянувшегося конфликта между бывшим лидером белорусских эсеров и ковенской группой. Разочаровавшись в соратниках, Т. Гриб писал, обращаясь к В. Ластовскому:

А дальше он задавался вопросом:

Еще совсем недавно сторонник активной политической борьбы, Т. Гриб, попав в Прагу, кардинально меняет свои взгляды:

Он звал П. Кречевского покинуть Литву и переехать вслед за ним для создания Белорусского национального института. Т. Гриб убеждал председателя Рады, что «БНР перестал быть идейным центром». П. Кречевский отвечал категорическим отказом, заметив, что это означало бы конец государственному существованию. Чуть позже в своем письме А. Луцкевичу Т. Гриб писал:

В результате 15 марта 1923 г. Рада БНР лишила Т. Гриба и присоединившегося к нему И. Мамонько официального статуса и поручила своему представителю отобрать у них дипломатические паспорта.

12 июля 1923 г. П. Кречевский издает обращение к членам Рады БНР и всем белорусским организациям:

В ответ на призыв из Вильно к руководителям БНР сложить мандаты П. Кречевский эмоционально отвечал:

Он еще раз повторяет свою позицию в вопросе БНР:

П. Кречевский добавлял, что для подобного шага еще не пришло время. Наоборот, подчеркивал он, «…идея независимости… нигде за границей не скомпрометирована, а находит поддержку даже среди тех, кто раньше к ней относился враждебно…» Он был также категорически против создания вместо правительства разного рода эмиграционных центров или комитетов и попыток от их имени вступать в контакт с Лигой Наций. Председатель Рады доказывал:

Главный же его аргумент заключался в том, что виленские белорусы отвечают только за «варшавский Сейм», тогда как деятелям БНР «…придется отвечать за всю Беларусь вообще». П. Кречевский категорически отказывался верить в советскую политику белорусизации, подчеркивая, что для Москвы все они — только средство в политической борьбе:

Как ни странно, именно безвыходность ситуации внушала П. Кречевскому оптимизм:

Свой ответ он закончил следующими словами:

ГЛАВА 11 «Вбить осиновый кол»: правительство Александра Цвикевича

Последнее правительство Белорусской Народной Республики, которое возглавил Александр Цвикевич, было сформировано 23 августа 1923 г. на совместном заседании президиума Рады и правительства БНР. Причем в принятом решении особенно подчеркивалось, что «вся работа правительства ведется… совместно под руководством председателя Рады Республики П. Кречевского». При этом из-за отсутствия согласия со стороны части членов президиума Рады — П. Бодуновой, И. Мамонько и Н. Козина — новый кабинет министров не был утвержден постановлением президиума Рады БНР, а его создание было лишь принято «к сведению».

А. Цвикевич родился в Бресте в июле 1888 г. Вернулся в родной город, закончив юридический факультет Санкт-Петербургского университета, и после работал присяжным поверенным. Во время войны жил в Туле. В белорусском движении А. Цвикевич проявил себя в 1917 г. как один из организаторов Белорусской народной громады в Москве, хотя уже во время Всебелорусского съезда радикальные белорусские деятели критиковали его за нерешительность. Его знакомство с украинскими деятелями оказалось исключительно ценным, в свое время обеспечив правительству БНР получение кредита. Правда, в своей корреспонденции из Киева к А. Луцкевичу в январе 1919 г. А. Цвикевич сетовал на то, что не пишет премьеру по-белорусски, и обещал исправиться:

В свою очередь, А. Луцкевич позже не мог простить ему промедления с приездом из-за границы, уже с украинскими деньгами на руках, что помешало белорусской делегации вовремя попасть в Париж:

Впервые с В. Ластовским и П. Кречевским А. Цвикевич, по его собственным словам, познакомился только в Берлине в 1920 г. Позже противники вновь избранного премьера БНР писали:

Кроме самого А. Цвикевича министерские посты в новом правительстве заняли В. Захарко (заместитель председателя и исполнявший обязанности министра финансов), Л. Заяц (государственный контролер), В. Прокулевич (государственный секретарь) и И. Воронко (министр просвещения). Вскоре, однако, последний выехал с поручениями в Соединенные Штаты и почти полностью разорвал контакты с бывшими соратниками.

24 августа 1923 г. была издана Декларация правительства БНР, которая фактически являлась политической программой нового кабинета министров (под ней поставили свои подписи А. Цвикевич. И. Воронко, В. Захарко, Л. Заяц, В. Прокулевич и П. Кречевский — как председатель Рады БНР). Главной своей целью правительство объявляло борьбу за создание «государства трудового народа», а основной задачей — исправление «гибельных ошибок последнего времени, которые стали результатом голых рассуждений, оторванных от реальной жизни».

Сама программа содержала конкретные политические постулаты. Так, по аграрному вопросу кабинет А. Цвикевича провозглашал принцип крестьянского землевладения при регулирующей роли государства. Предлагалось создать государственный земельный фонд, куда в первую очередь отошли бы владения тех землевладельцев, «своих и чужих, кто во время борьбы за возрождение Беларуси действовал на благо чужих государств…», а также наделы осадников. Земля из этого фонда должна была отойти к малоземельным крестьянам и беженцам. Леса и другие природные богатства края национализировались. Вводились основные социальные гарантии — восьмичасовой рабочий день, страхование, пенсия и другие. При этом гарантировалось развитие частной инициативы и кооперации, с тем чтобы «обеспечить развитие краевой торговли и промышленности..»

Особо в программе оговаривалось отношение к трудовой интеллигенции, на которую возлагалась ответственность «сохранять и развивать белорусскую культуру на ее национальной основе». Правительство БНР, кроме того, объявляло свободу совести. При этом религия оставалась делом совести каждого гражданина и не должна была разделять народ.

С критикой нового кабинета тут же выступил бывший премьер В. Ластовский, заявив, что его назначение прошло вопреки принятому еще в декабре 1919 г. решению, согласно которому правительство может избираться только пленумом Рады, что само по себе в новых условиях было фактически невыполнимо. В ответ А. Цвикевич якобы позволил себе высказаться в духе, что собирается «хоронить Ластовского по первому разряду». Более того, на собрании «граждан и политических деятелей белорусской колонии в Литве» В. Ластовскому и К. Дуж-Душевскому был объявлен… «моральный бойкот» за то, что своим поведением они разрушали «общий белорусский политический фронт». А еще два месяца спустя В. Прокулевич как государственный секретарь потребовал у В. Ластовского вернуть государственную печать, а также загранпаспорта, выданные ему и его жене.

25 сентября 1923 г. в связи с резким ухудшением белорусско-литовских отношений было принято решение перенести работу правительства БНР из Ковно в Прагу. Кроме того, 14 октября 1923 г. И. Мамонько как вице-председатель Рады БНР обращается к П. Кречевскому с письмом, в котором объявляет правительство А. Цвикевича незаконным и требует немедленного приезда в Прагу П. Кречевского и В. Захарко, в противном случае угрожая открыто выступить «…против нарушения… Конституции БНР». К решению распустить правительство А. Цвикевича присоединилась и П. Бодунова, которая как член правления Рады БНР поддержала И. Мамонько.[224] Речь шла даже о роспуске самого президиума Рады. В ответ П. Кречевский пригрозил бойкотом И. Мамонько и П. Бодуновой. Конфликт удалось разрешить лишь после вмешательства украинской диаспоры в Праге.[225]

Ситуацию усугубило выступление В. Ластовского в конце сентября в Женеве на конференции порабощенных Польшей народов. В своей речи он осудил не только Варшаву, но и Москву. Белорусский политик подчеркнул:

И только Литва, по мнению бывшего главы БНР, могла «подать руку помощи» белорусскому народу.

Даже подготовка к поездке вылилась в очередной конфликт. Накануне П. Бодунова через Ковно и Гданьск выехала в Берлин. Здесь она встретилась с В. Ластовским и дала свое согласие на поездку на конференцию. Тут же в номере у Пурицкого прошла встреча с А. Цвикевичем и П. Кречевским. Последние выдвинули ультиматум, заявив, что если Ластовский поедет в Женеву, правительство БНР «будет протестовать». Тем не менее П. Бодунова и В. Ластовский продолжили работу над мемориалом, в котором собирались осудить политику Польши по отношению к белорусскому меньшинству. Кроме собственно белорусов, свой протест должны были заявить делегаты от литовского, украинского и немецкого меньшинств.

15 сентября, получив визу, П. Бодунова выезжает из Берлина в Прагу, твердо пообещав присоединиться к В. Ластовскому в Женеве. Буквально на следующий день от нее приходит телеграмма:

Позже сама П. Бодунова в письме к В. Ластовскому объясняла причины случившегося так:

П. Бодунова была вынуждена в конце концов уступить.[226]

В итоге в середине ноября 1923 г. в Чехословакию для постоянного проживания переезжают П. Кречевский, В. Захарко, Л. Заяц и В. Прокулевич, тогда как сам А. Цвикевич остается в Литве. Белорусское правительство преследовало deja vu. Только теперь это были литовцы, которые 30 октября 1923 г. при выезде членов президиума Рады Республики и правительства отказали в выдаче обратных виз.

Сразу по прибытии члены Рады и правительства БНР остановились в отеле «Вегапек». Очень скоро, однако, стало ясно, что между местной белорусской диаспорой и представителями старого курса лежит настоящая пропасть. После одного из дружеских «чаепитий» в отеле Т. Гриб в своем письме к В. Жилке высказался по этому поводу категорически:

На новом месте, правда, Рада министров БНР существовала неофициально, так как чешские власти опасались реакции со стороны Польши. Чтобы каким-то образом легализоваться и одновременно сохранить атрибуты государственности, в Праге была создана Белорусская рада — неполитическая культурно-просветительная организация под председательством Л. Зайца. Своей главной целью Рада ставила реализацию «культурных, материальных и гражданских потребностей эмиграции в Чехословацкой Республике». С этой целью она брала на себя организацию лекций, литературных, научных и музыкально-театральных кружков, ведение регистрации белорусских граждан на территории Чехословакии, а также организацию им материальной помощи, в том числе и от чехословацкого правительства. Первоначально президиум Рады возглавил П. Кречевский, а в его состав вошли В. Захарко, В. Прокулевич и Н. Вершинин.[227] Всего три дня спустя В. Прокулевич был делегирован Белорусской радой в Чешско-Украинский комитет просить субсидии, а уже 10 ноября Рада получила 5 тыс. крон, часть из которых пошла на выплату белорусским студентам.[228]

В ответ 8 декабря 1923 г. пражские эсеры (Т. Гриб, П. Бодунова, И. Мамонько) издали «Паведамленне», в котором называли очередной кабинет «новой авантюрой… попыткой спекулировать на идее белорусского национального движения». В нем говорилось:

Официально Белорусская рада была зарегистрирована только 8 февраля 1924 г. Публичным проявлением жизни Белорусской рады стала подготовка и празднование шестой годовщины провозглашения независимости БНР.[229] Само торжественное заседание открылось минутой памяти всех погибших во имя независимости Беларуси. Затем слово взял П. Кречевский, представивший собравшимся исторический экскурс в прошлое белорусской государственности еще со времен Полоцкого княжества. Он закончил свою речь:

Далее слово брали представитель объединенного белорусского прогрессивного студенчества Гришкевич, представитель Украинского общественного комитета Галогая, представители студенческой секции при Белорусской громаде Климович и Ильяшкевич, Туган-Барановский — от объединенных студенческих партий Восточной Европы, представитель Грузинского союза студентов Джанджугов, армянских студентов — Манарушко, Украинской студенческой громады — Мельников, белорусского «Сокола» — Ермаченко. Закрывали почти четырехчасовое собрание выступления Вершинина, Захарко и Прокулевича. Был, правда, еще инцидент с выступлением Т. Гриба, который не попал в общий протокол. На праздновании отсутствовала часть белорусских студентов из числа коммунистически настроенных и «сменовеховцев». Финансовый итог праздника вылился в общий дефицит в 18 крон.

Все это происходило на фоне дальнейшей «советизации» белорусского движения. Еще в июле 1923 г. в Советской Беларуси была объявлена амнистия, что сильно повлияло на настроения среди белорусских эмигрантов. Советский полномочный представитель в Литве (и один из руководителей советской внешней разведки) Яков Давтян по этому поводу замечал с плохо скрываемым раздражением:

На самом деле есть что-то фаталистическое в том, что именно Москва вновь становится центром притяжения белорусского движения. 9 июня 1924 г. в Минске было объявлено о ликвидации партии белорусских эсеров. Одновременно в Ковно, спасаясь от ареста, прибывает бывший посол в польском сейме С. Яковюк. Хотя Яковюк и выступал от имени белорусского посольского клуба, именно он сыграл основную роль в перетягивании «группы Цвикевича» на советскую сторону. Не случайно после его приезда в Литву идея ликвидации БНР становится одним из политических лозунгов самого А. Цвикевича.

Позже советские авторы особенно подчеркивали, что идея роспуска государственных структур исходила изнутри самой БНР. Один из них, М. Орлов, писал:

В действительности все было как раз наоборот. В Вильно, во многом в противовес эмиграционным кругам, складывается так называемый «Краевой центр» — неофициальная структура, которая выступала от имени белорусов Польши. О создании Краевого центра и роли в нем А. Луцкевича позднее вспоминал Б. Тарашкевич:

Позже на допросе В. Ластовский показал:

С другой стороны, именно В. Ластовский и К. Дуж-Душевский, оказавшись втянутыми в конфликт с новым правительством БНР, призывали А. Луцкевича взять на себя фактическое руководство белорусским движением в Польше. Из Женевы в Вильно B. Ластовский, обращаясь к А. Луцкевичу, пишет:

О своих оппонентах сам Ластовский писал:

Наметившемуся сближению способствовал и тот факт, что сам В. Ластовский выполнял функции курьера, передавая на руки виленским белорусам субсидии со стороны литовского правительства — по 150 долларов в месяц. 14–20 июля 1923 г. В. Ластовский впервые едет в Гданьск на встречу с представителями Западной Беларуси. Позднее эта помощь стала поступать через другие каналы, что, по признанию самого В. Ластовского, выбило из его рук «возможность влиять на виленские белорусские организации».

На территории Западной Беларуси усиливается коммунистическое подполье и идет прямая диверсия со стороны советских спецслужб («активная разведка»). В противовес им к политической деятельности вновь возвращается генерал C. Балахович, под эгидой которого создается так называемая противопартизанская группа. (Еще в июне 1923 г. в районе Гайновки советскими агентами был убит его брат — генерал Юзеф Булак-Балахович.[231])

Осенью 1924 г. в Вильно организуется Временная Белорусская рада, объединившая вокруг себя «умеренные элементы, которые стремились к лояльному сотрудничеству с польским государством». Уже само ее название напрямую отсылало к еще недавнему времени, когда большинство белорусских организаций использовали эту формулу, и составляло идеологическую альтернативу пражской Раде. Кроме того, возглавил ее Арсен Павлюкевич — один из участников Слуцкого восстания, заменивший П. Алексюка в роли руководителя белорусских «полонофилов».[232]

Любопытно, что в самом Вильно в этот момент наиболее «просоветскими» оставались два других посла — С. Рак-Михайловский и А. Овсяник, еще до недавнего времени бывшие активными деятелями БНР и даже членами Наивысшей Рады. Б. Тарашкевич позже по этому поводу писал:

Тем не менее именно В. Ластовский и К. Дуж-Душевский одними из первых публично поднимают вопрос о дальнейшем существовании правительства БНР. 24 сентября 1924 г. они публикуют в литовской газете «Летува» (Lietuva) «Извещение», в котором объявляют о неправомочности правительства А. Цвикевича. В «Извещении» говорилось:

Уже в середине октября 1924 г. К. Дуж-Душевский едет в Прагу, где вместе с посланным от виленских белорусов Б. Тарашкевичем должен был попытаться ликвидировать правительство БНР. Правда, Б. Тарашкевич не дождался К. Дуж-Душевского и вернулся в Польшу. И. Станкевич заметил по этому поводу, что виленчукам придется принять меры, так как «правительство» добровольно не ликвидируется.

В сложившейся ситуации Раде БНР пришлось в первую очередь отстаивать право выступать от имени белорусского народа. Осенью 1924 г. П. Кречевский в проекте обращения к Совнаркому БССР, Белорусскому посольскому клубу и Временной Белорусской Раде в Вильно писал:

П. Кречевский все еще пытался убедить А. Цвикевича в необходимости сохранить любой ценой белорусское правительство. В конце мая 1924 г. он писал из Праги:

В заочную дискуссию включился и В. Захарко. В своем обращении к виленским белорусам в начале ноября 1924 г. он писал:

Дальше он фактически обвиняет западнобелорусских деятелей в молчаливом попустительстве В. Ластовскому и его акции, направленной против правительства БНР.

В середине августа 1924 г. белорусское пресс-бюро в Ковно распространило протест представительства БНР, в котором, ссылаясь в том числе и на решение Краевого центра Западной Беларуси, было заявлено, что «Ластовский является сотрудником МИД Литвы и как таковой не мог быть командирован за границу в качестве представителя белорусов», а сама его командировка «является актом, противоречащим добрым отношениям к Правительству БНР и белорусскому обществу и тем самым нарушающим договор о взаимной поддержке от 11 ноября 1920 г.»

Чтобы как-то спасти ситуацию, А. Цвикевич предпринимает еще одну попытку договориться с литовскими политиками. Он даже собирался созвать в Ковно очередную конференцию, на которой должен был поднять вопрос о дальнейшей судьбе белорусского национального движения. Впрочем, уже само место ее проведения фактически отсекало от участия делегатов из Виленщины и Гродненщины, которые просто не могли бы въехать в Литву. В начале сентября 1924 г. литовское руководство принимает решение заставить представителей БНР окончательно покинуть Литву. Переломным моментом во многом стали события 24 сентября 1924 г., когда уголовная полиция Ковно ворвалась в представительство БНР и конфисковала книгу регистрации паспортов. Одновременно на страницах официальных литовских изданий публикуются критические материалы В. Ластовского и К. Дуж-Душевского.

10 ноября правительство БНР из Праги направило на имя министра иностранных дел Литвы письмо с перечнем нарушений литовским правительством белорусско-литовского соглашения. Свое послание А. Цвикевич заканчивал такими словами:

В итоге 10 декабря 1924 г. президиум Рады БНР фактически объявляет о разрыве отношений с правительством Литвы.

С этого момента А. Цвикевич становится частым гостем советского посольства в Ковно. В своих беседах с И. Лоренцем он прямо заявлял, что после разрыва отношений с литовцами у белорусов вновь оказались развязаны руки в отношении «Виленского вопроса». Сам И. Лоренц в своем рапорте за февраль 1925 г. писал:

Дошло до судебного процесса между А. Вальковичем и В. Ластовским за право использовать помещение миссии БНР. В начале 1925 г. Ластовский писал И. Яниносу:

Нехватка средств, однако, привела к тому, что уже 19 января 1925 г. представитель белорусского правительства вынужден был покинуть здание, с которого сняли флаг и вывеску. Выброшенными фактически оказались и архивы белорусского правительства. 24 января 1925 г. А. Валькович обратился к консулу Чехословакии в Литве как «представителю дружественного и братского… славянского народа» с «покорнейшей просьбой предпринять возможные… шаги в смысле защиты белорусского национального дела, в частности, в смысле спасения столь ценных для Беларуси архивов». В обращении говорилось:

Опасаясь, что наметившееся сближение Польши с Литвой позволит В. Ластовскому выйти из изоляции, Секретариат ЦК КП(б)Б принимает решение любой ценой помешать ему реанимировать «белорусский» проект, но уже в новой форме — «Кривии». В роли главного «тарана» на этот раз должен был выступить А. Цвикевич, а обязанности «кукловода» ложились на плечи Александра Ульянова, который фактически заменил в этом деле Александровского. Белорус, рожденный в Минске в 1901 г. в семье земского врача, свою политическую карьеру А. Ульянов начал в Февральскую революцию как активный деятель партии российских эсеров. Позже вступил в коммунистическую партию, стал заместителем уполномоченного Наркомвнешторга в Беларуси, с 1924 г. — директор южного отделения треста «Лесбел» в Крыму, управляющий Рижским отделением этого же треста (Латвия). С июня 1925 г. — атташе, позже советник полпредства СССР в Польше.

Б. Тарашкевич характеризовал позднее советского полпреда:

Сам А. Ульянов несколько лет спустя так описал стоявшее перед ним задание:

Первоначально связь между руководством Советской Белоруссии и виленскими белорусами осуществлялась через П. Ильючонка, однако летом 1925 г. он был отстранен от своей деятельности как неблагонадежный. Кроме прочего, советских дипломатов могли насторожить слухи о возможных переговорах правительства БНР с Польшей о приезде в… Варшаву.

Ситуация вокруг белорусской диаспоры окончательно превратила БНР в заложника советской политики. Еще в феврале 1925 г. был ликвидирован белорусский центр в Латвии. Власти обвинили местных деятелей в связях с Минском и планах по присоединению Латгалии к Советской Беларуси. Обвинения эти, по сути, строились на школьной карте с границами белорусского этноса далеко за пределами БССР и на поздравительных открытках в честь Дня независимости! В результате уже летом по приглашению полпредства СССР в Латвии в Минск выехал бывший директор белорусской гимназии в Двинске И. Красковский. Историк А. Сидоревич считает, что в БССР тот отправился в качестве разведчика и от того, как его «примут», зависело, ликвидируется правительство БНР или нет. Вскоре в Прагу из Минска отправляется письмо, выдержанное в весьма «розовых» тонах. Правда, тот же А. Сидоревич высказывает предположение, что на момент своего приезда в Минск сам Красковский мог быть связан с советскими спецслужбами.

В начале 1925 г. заместитель директора Люцинской белорусской гимназии В. Пигулевский писал в Краевой центр:

Те же белорусы Латвии если на что и надеялись, так это на «белорусизацию» именно… Минска! Пигулевский продолжает в своем письме:

Он всячески поддерживал членов Краевого центра в нежелании «отдавать инициативу возрождения в чужие руки».

2 марта 1925 г. А. Цвикевич, обращаясь к Краевому центру в Вильне, раскритиковал его отношение к правительству БНР:

В ответе из Вильно белорусской эмиграции недвусмысленно дают понять, что ее время прошло. На страницах местных белорусских газет самой разной ориентации печатаются статьи с призывом к деятелям БНР «возвращаться домой». В апреле 1925 г. в Праге прошло совещание с участием А. Цвикевича, П. Кречевского, Б. Тарашкевича, В. Игнатовского, А. Смолича и Беккера, на котором прозвучала идея создания единого белорусского фронта.

Сама конференция, или Второе белорусское национальное совещание, как было первоначально запланировано, готовилась с целью создания так называемого «заграничного представительства». Средства на ее проведение пообещала выделить Литва, чье руководство было заинтересовано в том, чтобы, с одной стороны, покончить с правительством БНР как уже изжившим себя политическим проектом, а с другой — сохранить влияние на белорусов. Непосредственно переговоры об организации совещания с А. Цвикевичем и В. Ластовским от имени Краевого центра вел кс. А. Станкевич, который поддерживал также тесные отношения с Ковно. В конце мая — начале июня 1925 г. в Гданьске белорусские деятели обсудили будущую политическую конференцию. В. Ластовский позже вспоминал:

Однако к концу лета ситуация вокруг конференции успела коренным образом измениться. 14 августа 1925 г. ЦК КП(б)Б принял решение о финансировании конференции в Берлине при условии признания Минска в качестве единого политического и культурного центра, отказа от ориентации на Лигу Наций и передачи полномочий БССР. На проведение этой акции было решено выдать А. Ульянову 3 тыс. рублей. Не случайно уже очередная встреча в Гданьске в августе 1925 г. проводилась за счет средств советского полпредства в Литве. Как раз накануне на встрече в Сопоте между представителями Советской и Западной Беларуси было окончательно решено создать единый политический фронт (А. Ульянов выступил на этом совещании с докладом относительно запланированного роспуска правительства БНР). Б. Тарашкевич пишет:

На самом деле само понимание неизбежности отказа от БНР как исчерпавшего себя политического проекта давалось национальным деятелям ценой огромных психологических и моральных усилий. Тот же А. Цвикевич позже показал на допросе:

2 сентября 1925 г. А. Цвикевич встретился с советскими представителями и в очередной раз пообещал сложить свои полномочия главы правительства БНР. Минск в первую очередь требовал от главы БНР полной и безоговорочной лояльности: либо он и его группа принимают все условия БССР, либо БССР «начинает против них борьбу». Никаких «белорусских комитетов» или подобных структур взамен БНР быть не должно, чтобы никто впредь не «питал иллюзий в белорусском вопросе». Кроме того, вероятно, Цвикевичу удалось получить около 3 тыс. литов на проведение конференции от Министерства иностранных дел Литвы, которая была не меньше Москвы заинтересована в ликвидации белорусского правительства. Вся операция укладывалась в три хода: «громкая» декларация, сложение полномочий и отъезд. При случае ЦК поставил на вид Народному комиссариату иностранных дел, проводившему до этого работу по конференции, «отсутствие полной ясности и последовательности».

Буквально за месяц до намеченной конференции в Берлине заведующий подотделом Прибалтики и Польши советского Народного комиссариата по иностранным делам Боркусевич сообщал В. Молотову об имевшихся разногласиях по вопросу ликвидации правительства БНР:

Тем временем А. Ульянов вместе с Л. Приходько, советским полпредом в Праге, который курировал на месте белорусский вопрос, приходят к выводу, что запланированная конференция лишь укрепляет значение эмиграционного центра. К тому же существовало опасение, что В. Ластовский попробует воспользоваться ею для объединения национального движения. Выяснилось также, что накануне А. Цвикевич приезжал в Прагу и вел там секретные переговоры. Кроме того, подготовка к ликвидации правительства БНР совпала с так называемой «сецессией» в рядах западнобелорусских коммунистов и, что не менее важно, подготовкой создания Громады! На совещании по вопросу о проведении берлинской конференции ЦК КП(б)Б постановил организовать политическую кампанию с помощью коммунистических партий Польши и Западной Беларуси, а также задействовать организацию «Громада». А. Ульянову в Варшаве и Александровскому в Вильне поручалось принять активное участие в подготовке самой конференции. Только 4 октября 1925 г., после того как в Праге А. Цвикевич подписывает акт о роспуске правительства БНР и передает его на руки председателю советского белорусского правительства И. Адамовичу и уполномоченному Народного комиссариата иностранных дел Козюре, советская сторона дает окончательное добро на проведение запланированной акции. В тот же день перед отъездом в Берлин Л. Заяц, В. Захарко, В. Прокулевич объявили П. Кречевскому о своей отставке, чтобы «иметь свободными руки для защиты Белорусской Государственности», если бы на конференции возник вопрос о ликвидации правительства БНР.

Сделано это было не случайно. Как заметил позже П. Кречевский, «до самого момента созыва конференции… никто не знал, что это будет за конференция и кто на самом деле на нее приедет. Не было известно даже, за чей счет она созывается». Кроме того, по замечанию историка В. Цинкевича, представители Польши, узнав про конференцию, безуспешно пытались перетянуть на свою сторону часть «старой» эмиграции — П. Кречевского, Л. Зайца и В. Захарко.

В инструкции, которая была дана П. Кречевским пражской группе, говорилось:

Вторая белорусская национальная политическая конференция длилась всего двое суток: с 14 по 15 октября 1925 г. В ней приняли участие 17 делегатов от пражской, берлинской, ковенской и латвийской организаций (примечательно, что представители Минска и Западной Беларуси принципиально не присутствовали; это должно было только сильнее подчеркнуть маргинальный характер самой БНР). От Советской Беларуси на конференции присутствовали А. Ульянов, Д. Жилунович и М. Куделька (М. Чарот).

В. Ластовский, а также противники сближения с Минском — Т. Гриб и др. — от участия в конференции были отстранены, а вопрос о создании некоего эмигрантского центра взамен структур БНР больше не поднимался. А. Цвикевич позже вспоминал:

Среди вынесенных на повестку дня пунктов значились доклады с мест о положении белорусов в Литве, Латвии, под «польской оккупацией», в Советской Беларуси и о белорусских студентах в Праге. Предпоследний вопрос конференции — «Консолидация белорусских сил за границей». Нельзя сказать, что цели самой конференции составляли какую-либо тайну для ее участников. Не случайно накануне своего отъезда из Праги в Берлин трое членов правительства — Л. Заяц, В. Захарко и В. Прокулевич — подали председателю Рады БНР П. Кречевскому заявление о своей отставке, что фактически лишало их всяческих полномочий.

По иронии судьбы в качестве одного из основных врагов белорусского возрождения собравшиеся указали на В. Ластовского с его «историческим романтизмом». Того самого Ластовского, которого на Первой конференции в Праге признали его гарантом. В принятой в Берлине резолюции подчеркивалось, что за попыткой придать названию «Кривия» общегосударственный характер скрывается стремление соседних с Беларусью государств «поделить белорусскую землю», а сама резолюция вносит только «разлад в сознание народа». В других резолюциях Сеньор-конвент протестовал против «невиданных издевательств, которые творит польская власть над беззащитным белорусским населением» Западной Беларуси, и обличал «нечестную политику» Литвы в отношении «Виленского вопроса». При этом особенно подчеркивалось, что на восточных землях Беларуси создано белорусское государство в форме Белорусской советской республики.

В итоговом протоколе Совета народных министров за 15 октября 1925 г. записано:

Под документом стояли подписи председателя правительства А. Цвикевича, исполняющего обязанности министра финансов В. Захарко, государственного контролера Л. Зайца и государственного секретаря В. Прокулевича.

Правда, уже под решением правительства признать Минск в качестве «единого центра национально-государственного возрождения Беларуси» В. Захарко подпись не поставил. В Минске могли быть довольны. Спустя неделю после конференции на секретном заседании бюро ЦК КП(б)Б было принято постановление о том, что А. Ульянов «целиком и полностью» выполнил порученные задания. Бывшим членам правительства БНР разрешалось выехать в Советскую Беларусь, при этом А. Головинскому и А. Цвикевичу полагалась «поддержка» в сумме 430 долларов каждому. Собственно, финансовая помощь со стороны Советской России для белорусских организаций в Польше в этот период стала чем-то обычным. Только за ноябрь 1925 — май 1926 г. «знакомым» (некоммунистическим организациям) было выделено около 13 тыс. долларов.

Спустя еще месяц, 25 ноября, ЦИК БССР утвердил итоги конференции и высказался за использование всех средств для объединения Беларуси. Почти одновременно решение Берлинской конференции попытался опротестовать В. Ластовский, опубликовав заявление о том, что правительство A. Цвикевича с самого начала было нелегитимным. От имени так называемого Союза национально-государственного освобождения Беларуси («Сувязь нацыянальна-дзяржаўнага вызвалення Беларусі») была озвучена резолюция, осуждавшая

Однако большинство белорусских организаций высказались в поддержку принятых в Берлине решений. Тот же B. Прокулевич пытался убедить П. Кречевского, что произошедшее — это результат взаимного признания и соглашения между старшим поколением «исторических романтиков» и младшим — реальными политиками, практиками, которые и руководят общественно-государственной жизнью. «Этому братскому союзу… наши внуки будут слагать песни…» — пафосно заключал он. В. Прокулевич писал:

В итоге самому А. Цвикевичу пришлось еще выступить с обширным письмом, в котором он назвал главной национальной задачей «освобождение Западной Беларуси от польского захвата» и еще раз подчеркнул «решительный», а не «тактический» характер ликвидации правительства БНР. Однако сам акт ликвидации был только частью советского плана. Не менее важно было представить его в нужном свете, для чего понадобился весь механизм официальной пропаганды. Замуполномоченного НКИД СССР при правительстве БССР М. Орлов на правах наблюдателя составил обширный обзор под названием «История одного правительства», в котором не скупился ни на обширные цитаты протоколов конференции, ни на саркастические комментарии к ним. Последние несколько лет существования правительства БНР подавались автором в форме гротеска:

Более того. Даже сама конференция и принятые на ней решения упоминались с подчеркнутым пренебрежением:

Комментарий газеты «Савецкая Беларусь», хотя и был более сдержанным по форме, заканчивался примерно так же:

И только «Звязда» воспользовалась новостью как поводом указать на «истинного» врага:

Вместо эпилога

Впервые стихотворение Янки Купалы «А хто там ідзе?» было опубликовано в 1908 г. в Санкт-Петербурге в сборнике «Жалейка». Его сюжет незамысловат и вместе с тем глубоко символичен: белорусы, многомиллионный народ в лаптях, разбуженный горем и бедой, несет на окровавленных руках свою обиду, чтобы показать ее всему миру. Главная их цель — «людьми зваться»! Поэт буквально повторил слова, которые всего двумя годами ранее озвучила в качестве своей главной цели газета «Наша ніва»:

Ничего удивительного, что стихотворение почти сразу стало гимном белорусского возрождения.

Прошло чуть более десятилетия, и белорусское движение превращается в ведущую культурную и политическую силу края. Вопрос «Кто там идет?» больше уже не стоял. Ответ был очевиден:

Теперь нужно было определиться в направлении пути. Пока в Польше шли очередные процессы над белорусскими партизанами, а в Латвии только освободились из тюрьмы белорусские учителя, арестованные по обвинению в разжигании сепаратизма, в Советской Беларуси белорусский язык перековывается в инструмент большевистской пропаганды. Как сказал В. Игнатовский:

В своем интервью латвийской газете в конце 1922 г. А. Червяков обрушился на белорусских «возрожденцев», «косящихся в сторону белорусских эмигрантов, осевших в Вильно и Ковно», которые никак не могут примириться с диктатурой пролетариата. Он предупреждал:

Фактически именно новая политика советской власти в сфере национальной культуры стала тем последним аргументом, который убедил белорусских деятелей отказаться от идеи Белорусской Народной Республики.

В Западной Беларуси первая после роспуска самого белорусского правительства годовщина провозглашения независимости БНР пришлась на пик активности Белорусской рабоче-крестьянской громады, руководители которой открыто противопоставляли себя «БНРовской» идеологии. Неформальный лидер Громады и бывший премьер Белорусской Народной Республики А. Луцкевич напрямую бросил упрек «западным демократиям», которые принесли белорусскую независимость в жертву своим интересам. Признавая сам факт того, что акт 25 марта — провозглашение независимости БНР — сыграл «великую роль в пробуждении массового самосознания и активизации белорусского народа», он видел прямое его продолжение в Советской Беларуси:

С такой позицией не соглашались возглавлявшие Белорусский крестьянский союз Фабиан Еремич и Василь Рогуля. По их мнению, любая внешняя сила представляла угрозу национальным интересам, и по этой причине все предыдущие попытки найти себе союзника — «ставка на кайзера, Пилсудского и Ленина…» — закончились для белорусского движения крахом и были «наихудшим злом для Беларуси». В новых политических реалиях должна была прийти последняя ставка — на самих себя.

Глава белорусских христианских демократов ксендз Адам Станкевич хотя и считал, что сохранение во имя идеи независимости Беларуси эмиграционного правительства БНР было необходимо, но полагал, что в условиях общей стабилизации политической ситуации в Европе его существование в полном составе не имеет практического смысла.[234]

Одним из немногих лидеров тогдашнего национального движения, категорически отвергших предложение «забыть» о 25 марта, был К. Езовитов. Еще за несколько месяцев до ликвидации последнего правительства БНР он писал в Прагу, обращаясь к П. Кречевскому:

«Мощи белорусской независимости» — эти слова означали конец целой эпохи. Спустя год после Берлинской конференции тот же К. Езовитов сдал в только что созданный Белорусский государственный музей мундир полковника Особого отряда БНР. Но тот так никогда и не попал в экспозицию. Пару лет спустя он послужил для съемок фильма «В огне рожденная»: по сюжету в него был одет комического вида контрреволюционер, выступающий на фоне бело-красно-белого флага. Большевики постарались присвоить себе и другие атрибуты БНР: на заседании ВЦИК СССР в феврале 1927 г. в Москве Адамович заявил, что правительство БНР ликвидировалось, сдав печать и казенный штемпель.

И все же ликвидацию Рады министров БНР никак нельзя назвать «крахом». Не случайно заместитель полномочного представителя ОГПУ по Западному краю И. Опанский в докладной записке на имя председателя ОГПУ СССР В. Менжинского 28 декабря 1926 г. предупреждал об угрозе усиления в БССР «национально-демократического движения». Он особенно подчеркивал, что руководящую роль среди «незалежников» играют «бывшие министры различных составов правительства Белорусской Народной Республики»: И. Лёсик, А. Цвикевич, Л. Заяц, А. Валькович, А. Смолич и др. Автор записки предостерегал от «новой белорусской молодой интеллигенции», которая, по его мнению, начинает работать против большевиков.

В условиях военного противостояния и перманентной оккупации края БНР проиграла борьбу за власть, не успев закрепиться на послевоенной карте Восточной Европы. Исходя из сложившейся международной ситуации и внутриполитической обстановки, ее правомерно охарактеризовать как один из этапов суверенизации белорусской нации. Фактически мы имеем дело с процессом, который так и остался на стадии кристаллизации главных политических и административных институтов.

БНР как политический институт осталась только проектом, созданным с целью достижения реальной независимости. И в этом была вся трагедия движения. Но именно провозглашение независимости БНР стало триумфом национальной идеи! А. Цвикевич, последний из премьер-министров БНР, сформулировал суть этого триумфа емко и просто:

После Берлинской конференции носителем «идеи суверенной Беларуси» была Рада БНР. Для того же П. Кречевского его почетный титул председателя Рады БНР стал сознательным выбором пути, который он прошел до конца. Он писал:

Со смертью П. Кречевского в 1928 г. бессменным руководителем Рады БНР оставался Василь Захарко.

Можно долго дискутировать относительно причин и обстоятельств принятия Радой Белорусской Народной Республики Третьей уставной грамоты, однако бесспорно, что именно провозглашение независимости Беларуси в конце марта 1918 г. стало в итоге рождением идеи белорусской государственности, и этих нескольких строк текста оказалось достаточно, чтобы открыть новый раздел в истории белорусского народа. Другое дело, что сама Третья уставная грамота появилась на свет «после долгих и бурных споров» и, по сути, была результатом интеллектуального творчества узкой политической группы. Отсюда — ощущение неуверенности в реализации собственных деклараций, сомнения и постоянный поиск геополитических партнеров, которые были бы заинтересованы в соседстве с новым государством.

Проблема осложнялась тем, что среди народов бывшего Великого Княжества Литовского не было ни одного, который бы не мечтал о собственном государстве в широко трактуемых, с этнографической точки зрения, границах. Учитывая же общую слабость белорусского национального движения, даже на фоне ближайших соседей, надеяться на равноправный диалог не приходилось. За короткий промежуток времени белорусские политические деятели успели в той или иной степени опробовать несколько подобных проектов, начиная от посылки телеграммы на имя германского кайзера и заканчивая подписанием договора с Литвой в конце 1920 г.

Белорусская Народная Республика как реальное государство со всеми классическими атрибутами государственности до конца не сформировалась. Наибольшие ее успехи видны в сфере развития национальной культуры и просвещения, издательской деятельности. Очень скромно выглядят достижения БНР в деле организации национальной армии, реализации финансово-экономических проектов. Определенных результатов достигли белорусские деятели на дипломатическом поприще, хотя к реальным последствиям в деле признания Беларуси как субъекта международного права это не привело. Европа, к сожалению, осталась равнодушной к голосу представителей белорусского народа.

Один из последних политических меморандумов вышел из-под пера председателя БНР всего за несколько месяцев до начала Второй мировой войны. В. Захарко писал:

По горькой иронии судьбы адресатом В. Захарко был канцлер Германской империи Адольф Гитлер…