Бочка

Сестра милосердия прошла, осторожно ступая по длинному коридору, и, дойдя до кабинета, постучала. Никто не отозвался. Она постучала еще раз, открыла дверь и остановилась на пороге.

— Простите, сэр, что отрываю вас от работы. Я пришла сказать, что сэр Рэджинальд, кажется, умирает.

Маленький старик в огромных очках и высоком воротничке, сидевший за письменным столом, поднял голову и внимательно поглядел на сестру.

— Одну минуту, — ответил он, — я кончаю.

— Простите, — сказала снова сестра, — но мне кажется, что сэр Рэджинальд может вас не дождаться.

Старик в очках посмотрел на бумагу, покрытую цифрами, бросил карандаш и, накинув на плечи пиджак, вышел из комнаты. Сестра прошла вслед за ним. Дверь в конце длинного коридора отворилась: на узкой кровати лежал, вытянувшись, худощавый, бледный человек. Черные волосы падали ему на лоб. Рядом с постелью сидел, задумчиво поглядывая на него, толстый человек в пальто.

— Умер, — сказал толстый человек в пальто, увидев Стейфорса. — Сердце не выдержало. Я с самого начала говорил, что сердце ни к дьяволу не годится.

Математик Мэтью Стейфорс остановился возле постели сына, посмотрел на его бледное лицо и отвел со лба черную прядь волос.

— Я пойду, сэр, — сказал толстый человек в пальто. — Кажется, мне больше нечего у вас делать. Прощайте, Стейфорс.

И толстый человек вышел вместе с сестрой милосердия.

Мэтью Стейфорс поправил очки, сел в кресло, подставил под подбородок руку и задумался.

Он глядел на неподвижное лицо сына, машинально отодвигая и вновь приближая к глазам огромные очки.

После долгого молчания он позвал дрожащим голосом: «Рэджи!» — но тотчас же, махнув рукою, выпрямился и твердыми шагами вышел из комнаты.

Среди ночи он вернулся, сел за письменный стол и стал пересматривать бумаги сына.

Раскладывая их по порядку в аккуратные стопы, он прочел:

«1. Королевская Академия наук

Сэру Рэджинальду Стейфорсу.

Настоящим доводится до Вашего сведения, что предлагаемый Вами проект детального исследования небесного свода при помощи сигма-лучей отклонен за невозможностью выполнения.

Пред. (подпись).

Секр. (подпись)».

«2. Я бы не стал тебе писать, Рэджи, если бы не проклятая нужда. Отец перестал высылать деньги. Будь что будет. Я все-таки счастлив, что ушел из нашего проклятого дома. Пришли мне сколько можешь. Я бросил пить.

Джордж.

P. S. Лучше быть живым бродягой, чем мертвым математиком».

«3. Завещание.

Я, Рэджинальд Стейфорс, в здравом уме и твердой памяти, сим завещаю:

Оборудованная химическая лаборатория и библиотека в три тысячи томов, находящиеся в доме № 39 по Малборо-стрит, переходят моему отцу сэру Мэтью Стейфорсу, действительному члену Академии по разряду теоретической математики. Мои рукописи и письма, все без исключения, переходят мисс Эллен Броун (Эссекс-стрит, 11). Ее же прошу: 1) на могильном камне собственноручно вычертить теорему Блексфорда о неподвижных телах в безвоздушном пространстве и 2) издать мою работу по применению сигма-лучей к исследованию небесного свода.

Через двадцать четыре часа после моей смерти прошу поместить во всех газетах следующее объявление:

„Внимание! Умер математик Рэджинальд Стейфорс. По воле покойного объявляется во всеобщее сведение: 1) что в окрестностях города Норсуэй, возле Литльлэйк, в левой остроконечной скале, в сорока семи шагах от Каменной дороги, зарыто четыреста пятьдесят тысяч фунтов и на такую же сумму драгоценных камней; 2) что Р. Стейфорс, находясь в здравом уме и твердой памяти, клятвенно при свидетелях трижды подтверждал означенное заявление“.

Тысячу фунтов, лежащих на моем счету в Королевском банке, завещаю брату моему Джорджу Стейфорсу.

Рэджинальд Стейфорс.

Год — месяц — день.

Сие заверено в нотариальной конторе „Перидудл и Пери-дудл“, Лыверпуль-стрит, 412».

Сэр Мэтью прищурился и, поправив очки, посмотрел завещание на свет: на оборотной стороне бумаги среди наскоро набросанных цифр он увидел небрежные строки:

«Левая остроконечная скала, Норсуэй, Литльлэйк, сорок семь шагов от Каменной дороги».

Под надписью стоял чертеж, на первый взгляд напоминавший бочку. Этот чертеж привлек внимание сэра Мэтью.

— Для тела вращения, произведенного вращением дуги S, — пробормотал он задумчиво. Он промолчал с минуту и продолжал, схватив со стола карандаш:

— Крайние координаты соответствуют абсциссам икс нулевое икс прим, отрезок дуги равен…

Сухой и серый, как мышь, почти незаметный в огромном кожаном кресле, он принялся вычислять, засыпая цифрами оборотную сторону завещания.

Наутро из похоронного бюро принесли гроб. Худощавый, белый и очень спокойный человек, вытянувшийся в струну, был уложен в гроб. Служитель похоронного бюро, распоряжавшийся похоронами, заметил по этому поводу, что ему редко приходилось видеть более покладистых и послушных покойников.

— У него тело эластично, как резина, — сказал он, оборотившись к сэру Мэтью.

Гроб закрыли крышкой, обтянули белым полотном, поставили на белые дроги, и лошади с высокими султанами между ушами повезли дроги по городу.

Сэр Мэтью Стейфорс шел за гробом, покусывая губы и глядя вокруг невнимательными глазами. Цифры появлялись перед ним повсюду.

На углу Норуич-авеню он споткнулся о тумбу, и в голове его возникло на одно мгновение: «Норсуэй, Литльлэйк, остроконечная скала, сорок семь шагов от Каменной дороги». Он вытащил записную книжку и, думая о другом, машинально записал адрес.

К нему подбежал расторопный служитель.

— Может быть, вам угодно в карету, сэр?

В то же время из-за угла Норуич-авеню, беззаботно размахивая палкой, вышел джентльмен в проломленном цилиндре. Левая сторона его лица была украшена рыжей бакенбардой; взамен другой бакенбарды — справа — не было ничего. Увидев похоронную процессию, джентльмен состроил печальную гримасу и догнал сэра Мэтью.

Дроги докатились до кладбища. Сторожа сняли гроб, донесли его до могилы и на полотенцах опустили вниз. Сэр Мэтью и джентльмен с одной бакенбардой остановились у свежей могилы неподвижно.

— Джентльмены, — начал дрожащим голосом джентльмен с рыжей бакенбардой, хотя перед ним не было никого, кроме сэра Мэтью. — Я не знаю, как звали этого человека и что он делал, находясь в состоянии движения. Человек минус постоянное движение плюс бесконечность равен нулю. Он утверждает, что он мертв, — отлично! Значит, закон сохранения энергии еще раз доказал свою полную целесообразность. Прощай, будь счастлив, дорогой покойник! Ничего не произошло, и мне нет никакого дела, что этот человек умер. Но я считаю своим долгом выразить мое искреннее сожаление оставшимся еще почему-то в живых родственникам и друзьям покойного.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Стейфорс, задумчиво поглядев на джентльмена с рыжей бакенбардой.

И он с признательностью протянул ему руку.

Собственно говоря, то, о чем я пишу, будучи человеком с одной бакенбардой, вполне заслуживает того, чтобы я писал об этом, будучи человеком с двумя бакенбардами. Я пишу об относительности мирового движения и о последовательности беспричинных событий во времени. Все это в конце концов стоит одной оторванной бакенбарды конусообразного вида, острым концом вниз.

Я бы не стал и пытаться разрешить мои сомнения, если бы сегодня не исполнилось ровно шесть лет с того дня, как я лишился бакенбарды. Я утверждаю: каждый предмет любого формата, вида и состояния есть измерение объема его мирового места, который неизбежно связан со всеми другими предметами, занимающими определенное место в мире.

Поэтому отсутствие на моем лице одной рыжей бакенбарды есть факт огромной важности и почти космического значения. Рыжая бакенбарда английского джентльмена в оторванном состоянии нарушает мировой порядок. Констебль, оторвавший мою бакенбарду, стоял на Риджент-стрит — улицы, которая, в числе прочих, и до сих пор служит мне местом прогулок. Пиво, стакан, бочки и хозяин кабака в Питт-Роу в тот день, как обычно, были в полном моем распоряжении. Сидя за квадратным столом у окна, я размышлял об отсутствии пустоты в мировом пространстве. Напротив меня слева сидели двое джентльменов с одинаковыми лицами и в одинаковых цилиндрах.

Напротив меня справа сидел с газетой в руках толстый, как йоркширец, фабрикант, который, вероятно, и был йоркширцем.

Я наливал уже из третьей бутылки, как вдруг внезапно почувствовал подземный удар; на одно мгновенье под моими ногами, под кабаком, под улицей, под городом что-то переместилось. Лондон споткнулся, закачался из стороны в сторону и как будто подпрыгнул вверх.

Не прошло и минуты после этого, как фабрикант сказал, ни к кому, в сущности, не обращаясь:

— Дьяволы!

Помолчав с минуту, он снова повторил:

— Дьяволы!

— Хамы! — заорал он бешеным голосом, вскакивая и ударяя об стол обеими руками. — Эти мерзавцы лезут в парламент!

— Что вы изволили сказать, сэр? — спросил хозяин.

Я не успел еще допить свой стакан, как йоркширец разбил всю посуду на столе.

— Эти мерзавцы лезут в парламент, — повторил он с бешенством.

— Вы, конечно, говорите о лейбористах, сэр? — осведомился хозяин.

— Да! — подтвердил йоркширец с бешенством. — Дьяволы! Внесли билль. О новом представительстве. Долой! Билль! Билль! Бей!

— Да что вы, взбесились, что ли? — вскричал хозяин, но, увидев, что йоркширец ловко нацелился в него бутылкой, сел под прилавок и тоже закричал:

— Билль! Долой билль!

Двое джентльменов, сидевших в глубине кабака, поставили цилиндры на стол и в один голос повторили:

— Долой билль!

Спустя минуту йоркширец и двое джентльменов разбили всю посуду на столах и буфете, повалили стулья и, вылетев из кабака, с криком понеслись по лондонским улицам.

— Билль! Долой билль! Билль! Бей!

Я допил стакан и, ничего не уплатив за пиво, побежал за ними.

— Джентльмены! — кричал йоркширец, придерживая обеими руками живот и тряся жирными щеками. — Джентльмены! Лейбористы душат нас! Известно ли вам — черт возьми! — что они внесли в парламент новый билль? Долой билль!

Двадцать шесть лавочников и четырнадцать дам, согласно моему точному подсчету, через семнадцать минут присоединились к демонстрации. Констебли были подкуплены за те же семнадцать минут.

Мы пролетели одну, другую и третью улицу, джентльмены в цилиндрах с одинаковыми лицами увеличили толпу в четыре раза.

Йоркширец, взлетевший на чьи-то плечи, продолжал речь:

— Джентльмены! Идет зараза! Зараза, джентльмены! Лейбористы побеждают! Лезут в парламент! Пьют кровь! Бездельники! Мерзавцы! Джентльмены! Долой билль! Билль! Бей! Бей, джентльмены!

— Долой билль! — кричали цилиндры.

На углу Риджент-стрит стоял, как я об этом уже упоминал, констебль. Констебли, как я упоминал, были подкуплены. Поэтому, когда я проходил мимо него, он наступил мне на ногу. Пересекая под углом воображаемую воздушную плоскость, я выбросил руку вперед и ударил констебля в зубы.

Вечером того же дня, когда Рэджинальд Стейфорс был плотно закупорен в гроб, а гроб опущен в землю, трое сидели за круглым столом в трактире «Встреча друзей», Пэтерностер-Роу, 13. Каменные ступени вели вниз, к пыльным лаврам, которые росли в бочонках. Трактир был почти пуст. Между омарами, розовевшими под стеклянным колпаком, колбасами и ветчиною катался толстый и веселый трактирщик.

На огромном прилавке лежали охотничьи сосиски и сыр с немигающими глазами.

— Норсуэй, Литльлэйк, — сказал один из сидевших за столом, высокий человек с острым носом. — Черт возьми, пожалуй, не меньше, чем два дня пути? Как ты думаешь, Джорджи?

Вор Джордж Стейфорс сидел на стуле верхом, опершись локтями на спинку стула и положив ноги на пивной бочонок. Он склонился над бумагой, которую держал в руках, и ничего не ответил.

— Лезла сорока под собачий хвост, — проворчал третий бродяга по прозвищу Шарманщик.

Они помолчали. Веселый трактирщик поглядел на них и с треском раскупорил бутылку.

— Нет, — вскричал Джордж Стейфорс, — не пойму! К черту! Хозяин, пива!

Хозяин, как детский мяч, подкатился к нему с бутылкой.

— Зачем тебе нужен этот чертеж? — сказал остроносый человек, шулер Джим Эндрьюс. — Место указано, деньги под скалою, чего ж больше?

Шарманщик встал и, хмурый, прошелся по комнате.

— «Я, Рэджи Стейфорс, в здравом уме и твердой памяти»… — пробормотал вор задумчиво. Он выпил пива и сказал, оборотясь к Эндрьюсу:

— Послушай, Джимми, ты не знал моего брата? Он не стал бы писать эту формулу напрасно. Он в отца, а отец не роняет ни одного слова впустую.

— Адрес у нас в руках, — сказал шулер, — неужели из-за каких-нибудь несчастных чертежей мы остановимся на полдороге? Довольно болтать, пора идти, время не терпит.

— Шел осел по дороге, хмм-прр-прр, да и лопнул, — проворчал Шарманщик.

Шулер допил свое пиво и с треском поставил бокал на стол. Он вышел в соседнюю комнату и принес связку толстых веревок, кирки и железные лопаты. Каждый нацепил на плечи мешок и засунул кирку за пояс.

запел вор.

— Путь простой, — сказал шулер, — я все узнал подробно. Мимо предместий на Норсуэй за тремя поворотами дом дорожного сторожа. Влево от дома узкая тропинка, через долину, прямо к Каменной дороге.

— Расплатись с ним, — добавил он, кивнув головой в сторону трактирщика.

Трактирщик снова подкатился к ним, размахивая салфеткой.

— Пожелай нам счастливой работы, трактирщик, — сказал Джордж Стейфорс, бросая монету на стол.

— Ловить не переловить, таскать не перетаскать, — вскричал трактирщик.

Все трое вышли из комнаты. Шулер притворил за собою дверь.

запел, хитро улыбаясь, трактирщик.

И сам ответил, хлопнув себя по лбу:

— Молчи, ворона!

Газетчик Джой Уайт сидел у окна в трактире «Олд Фрэнд» на Уотерлу-Род и молча пил пиво. Справа от него пил виски кучер, который ехал на стуле верхом, как на коне, перед каждой бутылкой подгоняя себя пощелкиванием пальцев, а слева джентльмен в проломленном цилиндре. Джентльмен в проломленном цилиндре задумчиво опустил, сам того не замечая, свою единственную бакенбарду в бокал с пивом.

— Известно ли вам, трактирщик, — говорил Джой Уайт, с тоской глядя на пустые бутылки, — известно ли вам, что отец моей невесты имеет ветряную мельницу?

— Известно, — сказал трактирщик.

— А известно ли вам, трактирщик, — продолжал Джой Уайт, — что чиновникам королевского суда на полтора шиллинга в день увеличили жалованье?

— Неужели? — удивился трактирщик.

— А известно ли вам, трактирщик… — начал было Джой. Но в это время джентльмен с рыжей бакенбардой вздрогнул как бы от подземного удара. Он вскочил и стал смотреть вниз, — пол шатался под его ногами. И в то же самое мгновение произошло нечто необъяснимое: газетчик Джой Уайт вскочил, ударил стулом об пол, разбил две бутылки и хриплым от перепоя голосом заорал во всю глотку:

— Долой консерваторов!

Двое рабочих, сидевших в глубине трактира, оглянулись на Джоя Уайта с одобрением.

— Долой! — повторил газетчик, опрокинув над глоткой бутылку. — Довольно над нами властвовали эти пустословы! Долой!

— Будь осторожен, дружок, — отвечал трактирщик, — тут на углу констебли.

— Долой констеблей! — кричал газетчик. — Долой! К дьяволу! Вон!

— Долой! — закричали рабочие дружно и, точно сговорившись, в одну минуту рассадили шесть бутылок с пивом о прилавок.

— Да что вы, взбесились, что ли? — вскричал трактирщик, но, увидев, что газетчик ловко нацелился в него бутылкой, сел под прилавок и закричал вслед за ним: — Долой консерваторов!

Спустя минуту рабочие, разбив всю посуду на столах, выкатили бочку и, поставив на бочку газетчика Джоя Уайта, понесли его по лондонским улицам.

— Рабочие! — кричал газетчик. — Пустословы из парламента завладели нами! Черт возьми! Они живут на доходы от фабрик и заводов, а мы работаем для того, чтобы они в парламенте занимались краснобайством! Долой твердолобых!.. Налоги! Мы выбиваемся из сил, чтобы не умереть от голоду, а они издают законы о налогах. Долой! Бей!

Толпа вокруг него увеличивалась. Триста клерков бросили работу и присоединились к демонстрации.

У здания суда Джой Уайт продолжал свою речь.

— Британцы! Мы ли выбирали этих гордых лордов и жирных купцов?.. Они объедаются, а мы продаем наших детей, чтобы не сдохнуть от голода! Долой консерваторов! Долой! Бей!

Джентльмен с одной бакенбардой, не выпуская из рук карандаша и записной книжки, бежал за бочкой, на которой волчком вертелся газетчик.

— Долой консерваторов! — кричала толпа. И, неся на руках бочку с Джоем Уайтом, рабочие двинулись к парламенту.

Глава правительства, лорд Джоккер, был неприятно поражен, увидев с балкона многотысячную толпу, двигавшуюся к парламенту. Впрочем, необходимость обрезать кончик сигары отвлекла его от неожиданного происшествия. Обрезав сигару и вдыхая ароматный дым, он спустился в зал заседаний.

Заседание уже началось, когда вбежавший констебль доложил, что демонстративно настроенная толпа требует, чтобы ее впустили в парламент. Констебль не успел еще кончить свою речь, как бутылка, пущенная с лестницы меткой рукой, заставила его замолчать на довольно продолжительный срок. Вслед за бутылкой в зал заседаний влетела бочка, на которой сидел торжественно газетчик Джой Уайт.

Джой Уайт медленно слез с бочки, поклонился и твердыми шагами направился к председательскому месту.

— Британцы! — начал он. — Не сетуйте на меня за то, что в эти тяжелые времена я первый поднял бурю общественного негодования. Я спрашиваю вас, кто виноват во всех бедствиях английского народа? Каждый честный рабочий ответит: консерваторы. Британцы! Вы не хотите умирать с голоду? Вы хотите уменьшить налоги? Долой консерваторов! Да здравствуют лейбористы!

На другой день правительство лорда Джоккера подало в отставку.

Сэр Мэтью прятался в своем огромном кресле, не двигаясь, подобрав ноги, упираясь небритым подбородком в старомодный высокий воротничок. Часы пробили полночь. Он вскочил и подпрыгнул на месте, с бешенством грозя кому-то сжатыми кулаками.

— Величина дуги, крайние ординаты?! — проворчал он. — Рэджи, мальчишка! Что тебе стоило сказать мне об этом раньше?!

С рассветом он отдернул шторы и нажал звонок. Вошел слуга.

— Я уезжаю, — сказал сэр Мэтью. — Когда вернусь — неизвестно. Можно предполагать, что я никогда не вернусь.

— Слушаю, сэр.

— Поберегите квартиру. Следите тщательно за кабинетом мистера Рэджинальда.

— Слушаю, сэр.

— Моими делами будет руководить мистер Фоссет, адвокат, Риджент-стрит, сорок восемь. Он вам знаком.

— Слушаю, сэр.

Сэр Мэтью задумался, вскинув на лоб очки.

— Уложите чемодан; ничего лишнего — две смены белья, сигары и браунинг. Не забудьте сигары.

— Слушаю, сэр.

Слуга вышел и через минуту вернулся.

— Извините, сэр, к вам просит разрешения войти…

— Я в отъезде, — отвечал сэр Мэтью. — Меня нет дома.

Двери распахнулись, газетный лист пролетел через комнату и упал к ногам сэра Мэтью. Вслед за газетой в комнату просунулись багровый нос и полосатые штаны джентльмена с одной бакенбардой.

— Вы читали? — кричал джентльмен с одной бакенбардой. Газеты торчали у него из всех карманов. — Сэр, я был в этом уверен! Но где они?.. Где они, черт возьми, сэр?!

— У меня нет времени, — сказал сэр Мэтью, поджимая посеревшие губы и с бешенством оправляя воротник. — Чем вы скорее уйдете, тем лучше для вас.

Джентльмен с одной бакенбардой молча развернул «Таймс» перед самым носом сэра Мэтью.

— Читайте!

— Я сейчас уезжаю, — сказал сэр Мэтью, — я болен, я умер. У меня воспаление мозга. Зачем же, черт вас возьми, вы читаете мне эту газету?

— Это еще не все, — вскричал джентльмен с одной бакенбардой. — Самое интересное впереди.

Он нашел место, отчеркнутое синим карандашом, и закричал, притопывая ногой:

— Читайте!

— Но и это еще не все! — кричал джентльмен с одной бакенбардой, потрясая газетами, — У меня еще кое-что припрятано для вас, сэр!

Он перелистал «Таймс».

— Читайте.

«Три тысячи фунтов тому, кто укажет местопребывание человека, укравшего завещание Р. Стейфорса.

Семь тысяч фунтов тому, кто передаст в руки сэра Мэтью Стейфорса точную копию означенного завещания.

Десять тысяч фунтов тому, кто передаст в руки сэра Мэтью Стейфорса подлинное завещание его сына Рэджинальда Стейфорса».

— Я прочел, — покорно отвечал сэр Мэтью, — я знал все это раньше. Теперь скажите мне прямо и в двух словах — что вам от меня нужно?

Джентльмен с одной бакенбардой бросился в кресло, воткнул в рот сигару, заложил ногу за ногу и начал:

— Я подозреваю, сэр, что в мире не все благополучно. Чтобы доказать это, мне не хватает только знания математики и незначительной суммы денег. Я говорю — незначительной потому, что сумма, указанная в завещании вашего сына, удовлетворила бы меня вполне. Впрочем, начнем по порядку: прежде всего разрешите мне познакомить вас с историей моей правой бакенбарды. Нужно вам сказать, сэр…

Трое из трактира «Встреча друзей», Пэтерностер-Роу, 13, остановились на мосту. Мост был переброшен через небольшое озеро; внизу в глубокой впадине тускло блестела вода.

— Хочу жрать, — сказал Эндрьюс, сбрасывая с плеч лопату.

— А я думаю о завещании, — сказал вор. — Что, если мы будем искать напрасно?

Шарманщик мрачно посмотрел на него и, отвернувшись, подошел к перилам.

— Четыреста пятьдесят тысяч фунтов, — сказал шулер, на одну секунду переставая есть. — Если бы мы вовремя не стащили завещание, завтра объявление появилось бы во всех лондонских газетах, и тогда в городе остались бы только мертвецы и грудные дети.

Мост перешел в дорогу. По обеим сторонам тупые и мощные, похожие на огромных серых слонов, возвышались скалы.

Спустя некоторое время узкая тропинка пересекла дорогу. Все трое остановились и молча посмотрели налево.

— Левая остроконечная скала, сорок семь шагов от Каменной дороги, — сказал шулер. Щека у него лихорадочно дергалась. — Где-то здесь!

Все трое, один за другим, отсчитали сорок семь шагов, дошли до скалы и остановились.

— Здесь, — сказал вор, бросая на землю лопату.

Шулер обошел вокруг, внимательно осматривая уступ за уступом.

— Если только мы правильно нашли место, — сказал он, — то где-то здесь должен быть вход под скалу.

Вор на коленях ползал между камней. Вдруг он вскочил на ноги. Широкая доска была зажата двумя острыми камнями: черная стрела показывала острым концом вниз. Под стрелой был прибит четырехугольный листок покоробившейся пергаментной бумаги. Вор наклонился к доске и прочел звонким от волнения голосом:

— Славный малый, — сказал, засмеявшись, Эндрьюс, — он оставил нам свою визитную карточку.

— В каждой курице есть три четверти курицы, — угрюмо проворчал Шарманщик.

Они отвалили камни. Неровные ступени вели вниз. Шарманщик зажег фонарь и начал спускаться.

запел вор. И стал спускаться за Шарманщиком.

Фонари осветили полукруглую каменную пещеру.

Эндрьюс, нахмурив брови, осмотрел стены.

— Здесь? — останавливаясь перед темной впадиной, спросил он.

— Посмотрим, — отвечал Стейфорс.

Длинный, узкий коридор открылся в глубине темной ниши. Они шли некоторое время молча.

запел снова вор.

Спустя три минуты коридор уперся в стену. По левую руку под фонарем Эндрьюса вырисовались большие буквы: Р. С.

— Браво, Рэджи, — пробормотал вор. — Ш-ш, здесь кто-то есть.

— Сэр, — говорил чей-то голос, — это держится! Я могу вас уверить, что это держится! Соберите профессоров со всего мира, сэр! Я докажу! Плотное пространство заполняет мир. Попробуйте переместить одну вещь, связанную с другой единством объемной связи, и вы нарушите мировой порядок. Мировой порядок, черт возьми, сэр!

— Черт побери! — выругался Эндрьюс. — Кто это?

В глубокой каменной нише, на плоском камне, задумчиво подпирая подбородок, сидел Мэтью Стейфорс. Рядом с ним, размахивая руками, стоял джентльмен с одной бакенбардой.

Шарманщик первый, с киркой наготове, подошел к собеседникам.

Джентльмен с одной бакенбардой прервал свою речь и сел ни камень.

— Продолжайте, сэр, — сказал сэр Мэтью Стейфорс, мельком взглянув на Шарманщика.

— Кто вы такие? — спросил вор, приблизясь к сэру Мэтью и к джентльмену с оторванной бакенбардой. Он побледнел и сжал челюсти так, что заскрипели зубы. — Что вам здесь нужно?

— Мэтью Стейфорс, действительный член Королевской Академии наук по разряду теоретической математики.

— Джордж Стейфорс, вор.

Наступило молчание.

— Простите, сэр, — сказал математик, — но не вижу ли я перед собой человека, укравшего завещание?

— Он самый, — сказал вор.

— Я очень рад, — ответил сэр Мэтью.

— Я тоже, — сказал вор.

— Джим, Джордж, — сказал Шарманщик, отошедший в сторону, — сюда, на одну минуту.

Трое из трактира «Встреча друзей», Пэтериостер-Роу, 13, столпились вокруг острого камня.

— Убить, — сказал Шарманщик.

— Уйти, — пробормотал вор.

— Взять в компанию, — заявил шулер.

— Сэр, — шептал джентльмен с одной бакенбардой, наклонившись к самому уху Мэтью Стейфорса. — Не думаете ли вы, что сейчас они убьют нас как бешеных собак, сэр?

Трое из трактира «Встреча друзей» вернулись.

— Мы решили взять вас в компанию, — сказал, улыбаясь, шулер. — Убивать вас мы не хотим. Зачем? У вашего сына, сэр, хватит и на пятерых.

— Хорошо, — сказал сэр Мэтью. — Идем.

— Идем, джентльмены, — вскричал джентльмен с рыжей бакенбардой. — Идем. Мы найдем там хорошую чертову пропасть!

Только один проход, извилистый и узкий, шел от глубокой каменной ниши, в которой велись эти переговоры. Один за другим все пятеро проползли между трещинами и стали спускаться по каменистым ступеням.

запел вор. И принялся с напряженным вниманием смотреть на мелькавший в свету высокий крахмальный воротник отца.

После полуторачасового спуска, когда все, кроме м-ра Стейфорса-старшего, падали с ног от усталости, узкий проход кончился пропастью. Свет не достигал дна.

Шулер подошел к краю обрыва и сбросил камень. Послышался гулкий звук. Можно было подумать, что камень ударился о деревянную бочку.

— Конец, — сказал Шарманщик, ложась на землю. — Ничего нет, и назад не вернуться.

— Пустое, — вскричал Эндрьюс. — Мы найдем проход. Джорджи, поищи, нет ли где-нибудь щели!

Сэр Мэтью Стейфорс вытащил из бокового кармана записную книжку и при свете фонаря продолжал вычисления.

— Джентльмены, — начал джентльмен с одной бакенбардой, становясь на камень. — Черт возьми, не был ли я прав, когда говорил, что все события, совершающиеся внутри нас, есть следствие какой-то космической причины? Я записал, джентльмены! Через определенный промежуток времени совершаются одинаковые события. Если пять лет тому назад под влиянием толчка победили правые, то теперь, под влиянием другого удара, победа осталась за левыми, джентльмены.

— К черту! — сказал, засыпая, Шарманщик.

Вор и шулер с фонарями в руках искали выход. Они искали более часа и ничего не нашли. Путь вел в пропасть.

— Ничего, — сказал вор, бледный от бешенства и усталости, — ничего нет.

— Ничего, — подтвердил Эндрьюс, сжимая кулаки.

Шарманщик во сне угрюмо проворчал что-то.

Вор направил фонарь на сэра Мэтью. Сэр Мэтью продолжал вычисления.

— Может быть, он что-нибудь знает? — сказал шулер шепотом. — Поговори-ка с ним, Джорджи.

Вор задумался, приложив руку ко лбу. Потом поставил фонарь на землю и подошел к сэру Мэтью.

— Сэр, — начал он, — вы когда-то любили меня. Вы еще помните, сэр, те времена, когда я был вашим любимым сыном.

— Оставим это, — сказал сэр Мэтью, пряча подбородок в воротничок из камня. — Что еще угодно вам сообщить мне?

— Мне нужно знать, найдем ли мы суммы, указанные в завещании?

— Я отвечу вам, если вы разрешите мне воспользоваться формулой, записанной на оборотной стороне завещания.

Вор, отойдя к Эндрьюсу, поговорил с ним и спустя минуту развернул перед сэром Мэтью завещание.

— Благодарю вас, — сказал сэр Мэтью, тщательно списывая формулу в записную книжку. — Что же вам угодно было узнать от меня?

— Брат не лжет в этом завещании?

— Нет.

— Где же находятся эти суммы?

— Там.

— Где там?

— На дне пропасти.

— Но как опуститься на дно?

Сэр Мэтью оглянулся вокруг себя: Шарманщик спал, подбросив себе под голову связку толстых веревок.

— На веревках.

— Ах да! Благодарю вас, сэр.

Первым, по решению троих из трактира «Встреча друзей», Пэтерностер-Роу, 13, должен был спуститься джентльмен с одной бакенбардой.

Веревку закрепили вокруг тупого уступа, продели под плечи джентльмена петлю и медленно опустили его в пропасть.

Спустя четверть часа Шарманщик опустился вторым.

— Добрый день, сэр, — сказал ему приветливо джентльмен с одной бакенбардой.

— Добрая ночь, — ответил Шарманщик угрюмо.

Третьим должен был спуститься сэр Мэтью.

Вор три раза обкрутил вокруг него веревку, внимательно осмотрел ее на всем протяжении и остановился у края обрыва, направив вниз свет фонаря.

Веревка стала разматываться: один оборот, два, три.

Шулер вынул из кармана бритву, раскрыл ее, наступил на веревку и взмахнул рукой.

Через семь минут после того, как сэр Мэтью начал спускаться в пропасть, веревка дернулась вверх и остановилась.

Сэр Мэтью качнулся налево, направо и больно ударился о скалу. На одну секунду он потерял сознание.

— Запах! — говорил на дне джентльмен с одной бакенбардой, вытянув шею и усиленно нюхая воздух. — Черт возьми, могу поклясться, что мы попали в какой-то винный погреб.

Шарманщик уже спал, закинув голову и вытянув ноги.

Сэр Мэтью пришел в себя. Обвязанный тройным узлом, он висел неподвижно. Задумавшись, он вспомнил о формуле завещания. Рука медленно расстегнула пиджак и раскрыла записную книжку.

Опершись одною ногой в скалу, а другою придерживая веревку, сэр Мэтью оправил висевший на поясе фонарь и с карандашом в руках продолжал вычисления.

Спустя несколько минут он стал медленно опускаться.

— Винный запах! — закричал джентльмен с одной бакенбардой, бросаясь к сэру Мэтью. — Вы чувствуете, сэр? Мы попали в винный погреб.

Сэр Мэтью размотал веревку, присел на камень и улыбнулся.

— Мне хотелось бы сказать вам несколько слов, джентльмены, — сказал он, — но подождем наших спутников.

Спустя пятнадцать минут Джордж Стейфорс, быстро перебирая руками, спустился по веревке. Он был бледен.

— Остался Эндрьюс, — сказал Шарманщик, вытаскивая мешочек с табаком и трубку.

— Никого не осталось.

— Где же Эндрьюс?

— Не знаю. Где-нибудь здесь, недалеко от нас. Он убит.

Шарманщик вскочил, выронив из рук трубку.

— Убит? Кто же его убил?

— Я.

— Ты убил Джимми? — тихо спросил Шарманщик, поднимаясь и обеими руками хватая кирку.

— Подожди, — сказал вор; он подошел ближе и положил руку на плечо Шарманщика. — Я убил его за то, что он хотел перерезать над тобой веревку.

Сэр Мэтью поднял голову и внимательно посмотрел на сына.

— Простите, джентльмены, — начал он, вставая, — но я полагаю своевременным сообщить вам некоторые любопытные сведения.

Он встал на камень.

— Вы явились сюда, чтобы отыскать и присвоить себе значительные суммы, оставленные, согласно завещанию моего сына Рэджинальда Стейфорса, каждому, кто до них доберется. Джентльмены, мы добрались до них! Они под нами!

Сэр Мэтью с юношеской легкостью соскочил с камня и ударил ногой. Послышался гулкий звук.

— К сожалению, не могу посвятить вас в свои вычисления, — продолжал сэр Мэтью, — вряд ли вы оказались бы достаточно компетентными. Сообщаю вам только мой вывод: наш город и все прилегающие к нему местности заключены или некогда возникли в бочке, винной бочке грандиозных размеров.

— Бочка! — вскричал джентльмен с одной бакенбардой. — Вот решение задачи! Все зависит от правильности движения!

— Бочка катится по какой-то твердой поверхности, — продолжал сэр Мэтью. — Эта твердая поверхность освещена сверху невероятной силы светом. Половина эллиптического сечения бочки — то, что мы называем небом, — имеет между ребрами щели, и через них проходит свет. Вторая половина — та, на которой внутри бочки построен наш город, — сплошная и потому непроницаемая для света. Каждые двенадцать часов бочка повертывается на половину эллипса; когда она повертывается вниз расселинами — тем, что мы называем небом, — для нас наступает ночь. Тогда под бочкой тень, и, кроме тьмы, сквозь расселины к нам, внутрь, ничто не попадает.

Вторые двенадцать часов бочка снова поворачивается на половину эллипса: расселины теперь обращены вверх, к свету, — наступает день.

Пересекая земляные наслоения, почти по нормали к поверхности бочки, мы спустились к сплошной стороне бочки. Пробейте ее, и вы увидите ночь, хотя сейчас в городе, — сэр Мэтью вытащил часы и направил на них свет фонаря, — половина третьего пополудни.

— Джентльмены, — продолжал он, — в том, что я сообщил вам, только одно вызывает сомнения: почему в те часы, когда у нас ночь, когда мы, при вращении бочки, перемещаемся вверх, — почему мы не падаем вниз? Я отвечу вам гипотезой, джентльмены: поверхность, по которой катится бочка, обладает, по-видимому, огромной электромагнитной силой. Эта сила путем индукции намагничивает то, что мы называем землей, и создает способность притяжения, которая по ночам удерживает нас и весь город от падения головой вниз.

В заключение я отмечу, джентльмены, что честь этого открытия принадлежит моему сыну, Рэджинальду Стейфорсу. Найдя решение задачи, он кратко выразил его формулой на оборотной стороне своего завещания.

— Дьявол! — выругался Шарманщик. — Так ничего нет!

— Браво, Рэджи, — задумчиво сказал вор. Закинув ногу за ногу, он сидел на камне.

Джентльмен с одной бакенбардой, бормоча что-то под нос, с лихорадочной поспешностью перелистывал свою записную книжку.

— Я забыл добавить. — Сэр Мэтью соскочил со своей кафедры и опустил руку в задний карман пиджака. Он вытащил оттуда капсюль динамита с длинным шнуром. — Я намерен взорвать под нами непроницаемую поверхность бочки. Я хочу добраться до наружной поверхности бочки и исследовать мир извне!

— Ты идешь со мной, Джорджи? — спросил Шарманщик.

Вор посмотрел на сэра Мэтью и ответил:

— Нет, я остаюсь. Прощай, Шарманщик.

Шарманщик закинул мешок с провизией за спину и подошел к веревке. Через несколько минут только свет фонаря скользил по неровной поверхности обрыва.

— Для капсюли нужна щель, сэр? — почтительно спросил вор, подойдя к сэру Мэтью ближе.

— Можно киркою проделать небольшое отверстие, — отвечал сэр Мэтью.

Вор, разворотив дерево, заложил в неглубокую щель динамит и, открыв фонарь, осторожно поджег шнур.

— Шнур горит восемь минут, — сказал сэр Мэтью.

Все трое отбежали в сторону и в глубине узкого прохода спрятались за камни. Джентльмен с одной бакенбардой не переставал с чрезвычайной быстротой записывать что-то в свою записную книжку.

Раздался сильный удар. Сэр Мэтью, оборотившись к месту взрыва, слышал, как джентльмен с одной бакенбардой пробормотал себе под нос довольным голосом:

— Если этот удар отразится наверху, так уж наверное победят лейбористы.

Сумеречный свет ударил в очки сэра Мэтью, когда он приблизился к месту взрыва. На пространстве двух-трех саженей деревянная поверхность была взорвана. Куски дерева и толстая ржавая проволока торчали по краям дыры.

— Джентльмены, — сказал сэр Мэтью, указывая на отверстие. — Это — дыра в мир! Вы теперь видите, что я был прав, джентльмены.

Вор привязал к огромному крюку, торчавшему в дереве, веревку. Сэр Мэтью спустился первый. Вор и джентльмен с одной бакенбардой последовали за ним.

Они увидели себя на поверхности, правильно пересеченной рядами огромных ребер. Дул легкий ветер. Темно-серый сумеречный свет почти переходил в ночь. Они подняли головы вверх, — над ними расстилалось черное, как сапожный вар, небо. Сэр Мэтью, спрятав подбородок в свой старомодный воротничок, снова улыбнулся.

— Это — мир, — сказал он, поднимая руку, — я надеюсь, что он понравится вам больше, чем наш мир, джентльмены! Дело обстоит очень просто! Лондон, по моим вычислениям, находится как раз на поперечной оси бочки; чтобы не попасть под бочку, нам нужно отойти в сторону вдоль ребер. Когда бочка, вращаясь, приблизит нас к поверхности, по которой она катится, нам придется сделать небольшое сальто. Мы выскочим в мировое пространство, а бочка прокатится над нашими головами.

Они ползком пустились в путь вдоль ребер.

Сэр Мэтью внимательно разглядывал ямы и рытвины, попадавшиеся дорогой, а джентльмен с одной бакенбардой, держа в одной руке записную книжку, изредка останавливался и губами перелистывал страницу.

На третий час пути черное небо над ними выросло вдвое.

— Мы слишком медленно идем, — сказал сэр Мэтью, оглядываясь на своих спутников, — пора поторопиться, джентльмены.

Вор напевал песню. Немного погодя он спросил:

— Сэр, не скажете ли вы мне: мы летим на небо или небо летит на нас?

Сэр Мэтью поднял голову. Черное небо выросло втрое.

— Бегите, — сказал он, бледнея. — Нам не успеть добраться! Бегите как можно скорее или…

Джентльмен с одной бакенбардой остановился и посмотрел вверх непонимающими глазами.

— Джорджи, — сказал сэр Мэтью, — беги!

Вор, схватив поперек сэра Мэтью, положил его на плечи и побежал, сгибаясь от усталости.

— Брось меня, беги! — сказал сэр Мэтью, сжав губы.

Черное небо выросло в пятьдесят, сто, двести раз.

Вор положил сэра Мэтью на деревянную землю.

— Поздно, — сказал он, тяжело дыша. — Оно раздавит нас раньше, чем мы сделаем наше сальто-мортале. Если может служить утешением, что нас раздавит небо… Впрочем, к черту! Я бы выпил пива.

Джентльмен с одной бакенбардой бежал к ним, потрясая своей записной книжкой.

— Соберите всех профессоров со всего мира! — кричал он. — Я нашел наконец причину происходящих в нашем миро событий!

Сэр Мэтью с сожаленьем покачал головою. Потом поправил воротничок и улыбнулся, взглянув на рыжего джентльмена.

Небо грохотало и бешено летело на них.

Вор отбежал вправо. Он видел, как сэр Мэтью вместе с рыжим джентльменом исчезли под надвинувшейся громадой.

запел вор.

Весело улыбаясь, он снял шляпу и поклонился черному небу.

Страшный шум ударил ему в уши. Что-то огромное и серое опрокинулось перед ним. Он открыл глаза и увидел себя сброшенным на черное небо. И винная бочка раздавила его.

1923 г.