Богохульники

Сверху на него смотрели двенадцать тысяч предков.

На мгновение Джагу остановился. Несмотря на свой скепсис, он был потрясен и не мог отделаться от легкого чувства вины. Двенадцать тысяч! Если духи и правда существуют, что за призрачная мощь, наверное, сконцентрировалась в этой темной священной комнате! Какой напряженной должна быть их совместная ненависть, сфокусированная на нем!

Он находился на нижнем этаже замка в зале Отцов-Героев.

Сейчас сто квадратных футов его площади были освещены несколькими электрическими факелами. В одном конце зала располагался невероятных размеров очаг. Когда-то давно, после битвы при Таалуу, в нем заживо сожгли злейшего врага Возэга — Зиитии из клана Уруба. Над каминной доской были развешены трофеи, захваченные в том сражении: мечи, щиты, копья, булавы и несколько кремневых мушкетонов.

Дальше, за этой комнатой, в глубине замка располагалась другая, украшенная трофеями, собранными за тысячу лет. А за ней была еще одна, и там из ниш поверх табличек с именами и указанием места и времени смерти смотрели черепа и высушенные головы поверженных врагов. Теперь дверь в ту комнату была закрыта, чтобы не оскорблять гуманные чувства современного поколения. Ее открывали только для историков и археологов, а еще при посвящении в члены клана, при Встрече с Духами.

Три ночи назад Джагу провел запертым в той комнате двенадцать часов, совершенно один.

«Вот беда», — подумал Джагу, повернулся и направился в темную прихожую, мягко ступая четырьмя необутыми лапами.

Духи, или Отцы-Герои, так и не явились к нему. Никого там не было.

Он не мог рассказать об этом своим четверым родителям.

Нельзя же было признаться, что его предки насмеялись над ним, признали его недостойным имени джомы, то есть мужчины. Да и не думал он вовсе, что герои сочли его недостойным.

Разве можно быть презираемым теми, кого не существует?

Его родители этого не знали. Они были окрылены тем, что он стал одним из немногих выпускников Ваагиийской Военно-Космической Академии. Они были счастливы, что их старший сын пройдет долгожданный обряд посвящения в совершеннолетние. Но вот его признание в том, что он еще не готов выбрать группу для размножения из тех членов клана, которые, по их мнению, ему подходили, обрадовало их гораздо меньше.

Все четверо умолял. и его, угрожали, горячились. Он-де должен отправиться к звездам уже женатым. До того как приступить к исполнению своего долга в космосе, ему надо увековечить их род, оставить в коконе побольше яиц.

Джагу сказал — нет.

И вот поздно ночью он сбежал и прошел сквозь строй двенадцати тысяч. Но… они оказались лишь холстами или досками, на которых по-разному сочетались краски. Только и всего.

У высокого зеркала на стене он приостановился. Там, за его спиной, зловеще сияли огни. Он был похож на призрак, вышедший из темноты навстречу самому себе, и там, где два его воплощения встречались…

Ростом он был шесть с половиной футов. Его вертикальный торс был похож на человеческий. На расстоянии, да еще при тусклом свете, когда видны только верхушки его грудей, его можно было принять за человека. Но розоватую кожу до самой шеи скрывала поросль золотых вьющихся волос. Широколобая голова была круглой, с массивными костями. Скулы выступали, как шишки на щите, массивные челюсти и глубоко рассеченный подбородок походили на нос корабля (это было еще одним больным местом для его родителей: им не нравилось, что он сбрил свою козлиную бородку).

Нос был похож на луковицу и покрыт мелкими темными волосками, торчавшими во все стороны. Надбровные дуги готическими арками выступали наружу. Глаза под ними были большими, карими, обрамленными кольцом коричневой шерсти шириной полдюйма. Уши были похожи на кошачьи, а желтые волосы на макушке стояли торчком.

У основания хребта его верхнего торса находилось сочленение костей, естественный шарнир, позволявший верхней части тела описывать дугу в девяносто градусов. Нижний торс опирался на четыре лапы, как у животного на нижней ступени эволюции. Лапы были похожи на львиные; длинный хвост заканчивался черной кисточкой.

Джагу был по-юношески тщеславен. Он считал себя достаточно привлекательным и был не прочь полюбоваться своим отражением. Нитка бриллиантов, свисавшая с шеи, была великолепна, как и прикрепленная к ней золотая пластина. На пластине бриллиантами был выложен узор, изображавший его тотем — молнию.

Хотя ему и нравилось смотреться в зеркало, он не мог стоять здесь вечно. Миновав стрельчатую арку, он прошел в переднюю. Подойдя к двери, он увидел гору меха, которая поднялась, встряхнулась и превратилась в шестиногое животное с длинным мохнатым хвостом, длинным же острым носом и огремными круглыми ярко-алыми ушами. Все остальное тело саиджийджи, если не считать черного носа и круглых черных глаз, было шоколадно-коричневым.

Существо втянуло воздух. Потом, узнав Джагу по запаху, тихонько заскулило и завиляло хвостом.

Джагу слегка похлопал его и сказал:

— Спи, Аа. Сегодня ночью мы не пойдем на охоту.

Животное тяжело улеглось, снова превратившись в бесформенный ком шерсти. Джагу вставил ключ в замок и надавил на его кончик.

Сразу после обеда он ловко снял ключ с крюка на поясе Таимо.

Поскольку другой родитель, Вашаги, запер входную дверь, Таимо не хватился пропажи.

Джагу жалел о том, что ему пришлось так поступить, хотя и испытывал удовольствие от того, что проявил себя как удачливый карманник. Однако в обычае не давать юноше собственного ключа, пока он не женится, по его мнению, толку было мало.

Сегодня он хотел выйти из дома поздно ночью. А раз нельзя получить разрешения, придется идти без спросу.

Дверь распахнулась и тут же закрылась снова, когда Джагу неспешно шагнул наружу.

Десять лет назад ему пришлось бы подкупить стража у двери или прокрасться мимо него. Теперь привратники были уже в прошлом. На заводах платят больше. Последний из слуг их семьи умер несколько лет назад; его место заняло электронное устройство.

Полная луна сияла в зените — был конец лета. Она набросила на все предметы свою зеленовато-серебряную сеть и ловила в нее их мрачные и гротескные тени. На лужайке возвышались диоритовые статуи величайших Героев, той сотни с небольшим, чье неистовство в сражениях прославило имя Вазага.

Он не стал останавливаться и смотреть на них, потому что боялся, что благоговение и страх, сохранившиеся с детства, могут поколебать его решимость. Вместо этого он глянул вверх, где множество спутников, сделанных джома, яркими огоньками расчерчивали ночное небо. Он подумал и о тех сотнях их, которых не мог видеть, о кораблях космического флота, патрулирующих пространство между планетами их системы, и о немногих межзвездных кораблях, бороздящих Галактику.

— Какой контраст, — пробормотал он. — На этой земле умами людей, которые способны достичь звезд, повелевают бессловесные статуи!

Он достиг темного пятна у подножия стены замка — это был вход в туннель, ведущий круто вниз. В прошлом на этом месте был замковый ров. Потом его засыпали, но по прошествии времени опять раскопали и залили цементом: там теперь располагался подземный гараж.

Здесь Джагу снова воспользовался ключом, чтобы открыть дверь и войти. Выбирая одну из шести машин, он не колебался.

Ему была нужна длинная, приземистая, обтекаемая «Огненная Птица». Это была последняя модель — по электромотору на каждое колесо, по сотне лошадиных сил на каждый мотор — с ручным управлением, с каплевидной кабиной, рассчитанной на четверых пассажиров. Машина была огненно-красного цвета.

Джагу поднял пузырь и через низкий бортик шагнул внутрь.

Он присел на задние лапы перед панелью управления, опершись задом на толстую подушку, прикрепленную к стальной пластине, потом опустил верх. Магнитные скрепы зафиксировали его положение на раме. Электромагниты заряжались от отдельного маленького генератора.

Он перевел рычаг, и загоревшаяся лампочка подтвердила, что машина готова к действию. Большой бак для водорода был полон. Джагу потянул выдвижную панель с тремя рычажками и перевел вперед один из них.

«Огненная Птица» бесшумно покатилась вперед, вверх по скату. Как только машина выехала из гаража, Джагу нажал на кнопку, и створчатые ворота закрылись. Он вырулил на дорогу, миновал каменных предков, а потом свернул направо, на частное шоссе. Петляя по зарослям векса (алых деревьев, похожих на сосну), Джагу проехал по нему около мили. Только повернув на общественное шоссе, которое шло в этом месте под гору, он отжал рычаг скорости до упора. Столбик спидометра — прибора, похожего на градусник, — за двенадцать секунд достиг деления, соответствующего скорости в 135 миль в час.

Когда он взлетел на холм и стал спускаться вниз, ему пришлось резко вырулить влево, обгоняя большой автофургон.

Но встречных машин не было, и его сигнал только по-гусиному гоготнул в ответ негодующим гудкам водителя грузовика.

Ему захотелось, чтобы все осталось по-старому. Раньше, когда аристократ хотел путешествовать без задержек, он извещал об этом полицию. Полицейские ехали впереди, расчищая ему дорогу. Сейчас оставить в силе эту древнюю привилегию значило бы препятствовать мощному развитию коммерции. Бизнес стоял на первом месте; так что у него были такие же права, как у любого другого. В отличие от предков, в случае, если он кого-нибудь переедет или столкнет на обочину, его арестуют.

Предполагалось, что ему надо было соблюдать даже ограничения скорости. Обычно он это делал… но этой ночью что-то не хотелось.

По пути ему встретилась дюжина других машин, некоторые — с устаревшими двигателями внутреннего сгорания. Через несколько миль пути он сбавил скорость достаточно, чтобы благополучно свернуть на другую частную дорогу, хоть шины и визжали, а машину занесло.

Проехав четверть мили, Джагу остановился. Здесь он должен был подобрать Алаку. Они обменялись коротким поцелуем.

Потом Алаку прыгнул в машину рядом с Джагу и откинулся на подушку; кабина закрылась, машина развернулась, и они умчались прочь.

Алаку отстегнул от пояса фляжку, отвинтил крышку и предложил Джагу выпить. Джагу высунул язык в знак отказа, и Алаку поднес фляжку к собственному рту.

Сделав несколько глотков, он сказал:

— Мои родители опять ко мне приставали, почему я не найду себе супружескую группу.

— Ну?

— Ну, я сказал, что женюсь на тебе, Фавани и Туугии. Ты бы слышал эти охи и вздохи, видел бы эти красные лица, распушенные хвосты, машушие перед носом пальцы! А уж слова! Я их немного успокоил, когда сказал, что просто шучу.

Но все равно мне пришлось выслушать длинную пламенную лекцию о вырождении современной молодежи, ее непочтительности, доходящей до богохульства. О том, что юмор-де хорошая штука, но есть святые вещи, над которыми нельзя смеяться. И так далее. Если, мол, низшие сословия хотят забыть о кланах и жениться на ком попало, так от них ничего другого и ждать не приходится. Когда растет индустриализация, урбанизация, перемещения населения, происходят массовые миграции и так далее, пролетариат, понятно, не может поддерживать чистоту крови своего клана. Да им это и не очень важно. Но для нас, джорутама, аристоев, это очень много значит. Что будет с обществом, религией, правительством и т. д., если великие кланы позволят всему смешаться? Особенно если наш клан, мы, Двузубые Орлы, будем показывать дурной пример другим? Да ведь и тебе говорили то же самое.

В знак согласия Джагу резко втянул в себя воздух.

— Миллион раз. Только боюсь, что я шокировал своих родителей еще сильнее. Ставить под сомнение строгость выбора супругов — это, конечно, нехорошо. Но предположить, что вера в духов наших предков может — всего лишь может — оказаться выдумкой, пережитком старых суеверий… знаешь, пока не коснешься всего этого, не сможешь представить, что такое оскорбить родительские чувства. Мне пришлось пройти через церемонию очищения — семье она обошлась недешево, да и меня утомила. А еще мне пришлось просидеть четыре часа под замком в подземной келье и слушать транслировавшиеся туда проповеди и молитвы. И никакой возможности выключить эту гадость. Хорошо хоть эти песнопения помогли мне уснуть.

— Бедный Джагу, — сказал Алаку, похлопав его по руке.

Через несколько минут, перевалив через вершину холма, они увидели внизу, у подножия длинного склона, сдвоенный луч света от фар машины, стоящей у обочины.

Джагу остановился рядом. Из машины вышли двое и забрались в его «Огненную Птицу»: это были Фавани и Туугии. Фавани принадлежал к клану Трех Львов, Туугии был из Драконов Раздвоенное Жало. Все обменялись поцелуями. Затем Джагу вырулил обратно на шоссе и потянул за рычаг, разогнавшись до максимальной скорости.

— Куда мы сегодня поедем? — спросил Туугии. — Я получил только последнюю записку. Фавани мне звонил, но я не мог долго разговаривать, и упоминаний о сегодняшнем вечере тоже пришлось избегать. Мне кажется, мои родители подслушивают мои телефонные разговоры. Драконы всегда славились чрезмерной подозрительностью. В нашем случае для этого есть хороший повод хотя, надеюсь, они об этом не знают.

— Сегодня ночью мы едем к мемориалу Сиикии, — сказал Джагу.

Его попутчики разинули рты.

— Это туда, где была великая битва? — спросил Алаку. — Где лежат наши предки, павшие в этом сражении и похороненные? Где…

— Где каждую ночь собираются призраки и убивают каждого, кто осмелится бродить между ними? — закончил Джагу.

— Но это все равно что напрашиваться!

— Вот мы и напросимся, — сказал Джагу. — Ты ведь не веришь в эту чепуху? Или веришь? Если так, то лучше вылезай сейчас. Как только придешь домой, попроси о ритуальном очищении, и пусть тебя хорошенько выпорют. Того, что мы уже сделали, вполне хватит, чтобы расшевелить духов — если они существуют.

На мгновение все замолчали. Потом Фавани сказал:

— Дай-ка мне бутылку, Алаку. Выпью за презрение к духам и за нашу вечную любовь.

Джагу деланно засмеялся. Он сказал:

— Хороший тост, Алаку. Только лучше бы ты выпил за Ваатии, гения скорости. Если он есть, нам сейчас понадобится его благословение. У нас на хвосте полиция!

Остальные обернулись посмотреть, что обнаружил Джагу в зеркале заднего вида. Сзади примерно в миле от них то вспыхивал, то гас желтый огонь. Джагу щелкнул переключателем, чтобы слышать наружные звуки, и повернул колесико усилителя. До них донесся лай патрульной сирены.

— Еще одна штрафная квитанция, и родители отберут у меня «Огненную Птицу», — сказал Джагу. — Держись!

Он нажал на кнопку. На пульте управления зажегся огонек, подтверждающий, что номерные знаки прикрыты щитками.

«Огненная Птица» догоняла легковой автомобиль: свет его фар приближался, становился все ярче и ярче, и Джагу дал гудок. За секунду перед тем, как всем показалось, что сейчас они столкнутся — возлюбленные Джагу стали испуганно взывать к духам своих предков о спасении, — он выскочил на дорогу прямо перед автомобилем. До них донесся визг шин, задымившихся от трения, и жалобное блеяние удалявшейся машины, которую они чуть не протаранили.

Его пассажиры молчали; они были слишком напуганы, чтобы протестовать. Кроме того, они знали, что Джагу все равно не обратит на это внимания. Он скорее убьет их и себя, чем позволит, чтобы их поймали. И правда, лучше умереть, чем дать себя выставить на всеобщее посрамление, выслушивать обвинения родителей и подвергнуться ритуальному очищению.

Проехав полмили, Джагу нагнал громыхающий полуприцеп.

Он не мог обойти его слева, потому что двойной луч света на встречной полосе был слишком близко, а если затормозить, их догнал бы патруль. Поэтому он вырулил направо, на обочину.

Не сбавляя скорости.

К счастью, обочина оказалась относительно ровной и широкой. Как раз такой, что на ней умещалась «Огненная Птица»: в дюйме от правого колеса обочина обрывалась, переходя в почти вертикальный обрыв. У подножия холма, серебрясь в лунном свете, тек ручей, Он бежал вдоль склона, поросшего густым лесом.

Алаку охнул, увидев из кабины, что они на самом краю. Потом он снова поднял к губам фляжку. Пока он большими глотками пил из нее, Джагу уже объехал грузовик.

Оглянувшись назад, Фавани увидел патрульную машину — она пристроилась за грузовиком. Потом стал виден свет одной из фар — машина начала тот же маневр, который удался Джагу.

Но вот луч исчез; полицейский передумал и вернулся на шоссе.

— Он сообщит по рации посту впереди, — сказал Фавани. — Ты что, поедешь сквозь заграждение?

— Если придется, — обнадежил его Джагу. — Но мемориал Сиикии уже через полмили.

— Полицейский заметит, куда мы повернули, — сказал Алаку.

Джагу выключил фары. Они неслись по шоссе, освещенному луной, со скоростью 135 миль в час. Через несколько секунд Джагу начал тормозить, но, когда они свернули на боковую дорогу, скорость все еще составляла 60 миль.

На мгновение всем показалось, что они сейчас перевернутся, — всем, кроме Джагу. Он так водил машину уже не раз и точно знал, что можно делать, а что нет. Их занесло, но он выровнял «Огненную Птицу» как раз вовремя, чтобы не задеть толстое дерево. Джагу вырулил на дорогу и постепенно разогнался по узкой мостовой, с обеих сторон обсаженной деревьями.

На этот раз он набрал 90 миль в час и проехал полмили, вписываясь в изгибы и повороты с легкостью опытного водителя, хорошо знающего дорогу.

Неожиданно он начал тормозить.

На следующем отрезке пути длиной полмили Джагу свернул с дороги и нырнул в заросли деревьев, казавшиеся другим совершенно непроходимыми. Но между деревьями всегда оказывалось пространство как раз такой ширины, чтобы «Огненная Птица» могла проехать между ними, не ободрав краску на боках. В конце одного темного прохода был другой, под утлом сорок пять градусов к первому. Джагу направил машину на открывшуюся прогалину и заглушил двигатели.

Там они и оставались, тяжело дыша и всматриваясь сквозь деревья.

Сама дорога отсюда была не видна, зато они видели желтую мигалку патрульной машины, спешившей по дороге вперед, к мемориалу Сиикии.

— А ничего, что он увидит там остальных? — спросил Фавани.

— Ничего страшного, если они спрятали свои машины, как я им сказал, ответил Джагу. Он поднял колпак, выпрыгнул из машины и откинул крышку заднего багажника.

— Идите сюда. У меня есть кое-что, чтобы оставить патрульного в дураках, когда он вернется назад и будет искать наши следы рядом с дорогой.

Все выбрались наружу и помогли ему поднять тщательно свернутый рулон чего-то зеленого. Под руководством Джагу они отнесли его назад, к тому месту дороги, где свернули с нее.

Развернув рулон, они расстелили его поверх автомобильной колеи так, чтобы впадин не было заметно.

Когда они это сделали, место, где проехала машина, стало казаться покрытым ровным дерном. Там были даже полевые цветы — по крайней мере, так это выглядело, — то там, то здесь выросшие среди травы. Теперь из своего убежища, скрытого за деревьями, они видели патрульную машину, которая медленно возвращалась обратно, освещая фарами голую землю и траву по сторонам от дорожного покрытия.

Она проехала мимо, и вскоре ее огней уже не стало видно.

По команде Джагу они опять скатали поддельную траву в плотный сверток. Пока они этим занимались, Джагу привел «Огненную Птицу» обратно. Они положили рулон в багажник, снова залезли в машину, и Джагу поехал к мемориалу.

Пока они преодолевали извилистую дорогу, Фавани сказал:

— Если бы мы ехали не так быстро, мы избежали бы всего этого.

— И лишились бы массы удовольствия, — ответил Джагу.

— Вы до сих пор не поняли, — сказал Алаку. — Джагу все равно, живы мы или уже умерли. Нет, правда, мне иногда кажется, что он охотно бы умер. Тогда его проблемы — и наши ТОЖе — были бы разрешены. Кроме того, он обожает показывать нос нашим родителям и обществу, которое они представляют, — даже если речь идет о том, чтобы просто смыться от полицейского.

— Алаку у нас человек бесстрастный и объективный, — сказал Джагу. — Он сидит в сторонке, изучает ситуацию и знает, почему действующие лица поступают так или иначе. Хотя чаще всего он рассуждает правильно, он ничего не предпринимает по этому поводу. Вечный зритель.

— Да, я не лидер, — ответил Алаку холодно. — Но я могу сделать столько же, сколько всякий другой. До сих пор я ни от чего не увиливал. Разве я не всегда следовал за тобой?

— Всегда, — сказал Джагу. — Прошу прощения. Я сказал, не подумав. Ты же знаешь, я всегда слишком горячусь.

— Не стоит извиняться, — сказал Алаку, и в его голосе появились теплые нотки.

Вскоре они оказались у ворот перед мемориалом Сиикии.

Джагу проехал мимо, к деревьям по другую сторону от дороги.

Там уже стояли автомобили.

— Ну, все семь здесь, — сказал он.

Они снова пересекли дорогу в сорока ярдах от главных ворот. Джагу тихонько позвал. Так же тихо ему ответили; тут же через ворота была переброшена гибкая пластиковая веревка.

Джагу первым затащили на каменную стену двадцать футов высотой — из-за особенностей строения его тела это было непросто. С другой стороны стены его ждал Пону из клана Зеленохвостых Сорокопутов. Они обнялись.

После того как перебрались остальные и веревку сдернули со стены, все крадучись двинулись к месту назначения. Сверху на них смотрели каменные статуи их великих и славных предков. Это были памятники павшим в битве при Сиикии, последнем большом сражении гражданской войны, опустошавшей некогда их страну. Это произошло сто двадцать лет назад, и предки некоторых из тех, кто собрался здесь сегодня ночью, тогда сражались между собой и убивали друг друга. Во время этой войны полегло так много аристоев, что низшие сословия смогли добиться прав и привилегий, которыми они были раньше обделены. Именно эта война ускорила и пришествие брезжившей индустриальной эры.

Юноши проходили мимо насупившихся героев и стел, установленных в честь разных героических подвигов, совершенных во время битвы. Все, кроме Джагу, были подавлены их гнетущим присутствием. Тот без умолку что-то говорил тихим, но уверенным голосом. Вскоре и другие тоже уже разговаривали и даже смеялись.

Место в центре мемориала, где решился исход битвы, считалось самым главным в ансамбле. Здесь стояло колоссальное изображение Джома, мифологического предка всех джома.

Статуя была высечена из цельной глыбы диорита и раскрашена. У нее не было ни рук, ни верхнего торса, только голова и шея, соединенные с четвероногим телом. В священных писаниях джома, или книге Мако, говорилось, что когда-то Джома был таким же, как его потомки. Но в обмен за приобретенную им мощь разума и удовольствие видеть своих детей владыками этого мира и, по-видимому, всей Вселенной ему пришлось отдать свои руки, стать похожим на уродливое чудовище.

Бог Туу, возрадовавшись этой жертве, позволил Джома размножаться посредством партеногенеза, без помощи трех других партнеров. (Ибо после того как в приступе праведного гнева Туу истребил почти всех тварей, Джома выжил, но остался без супругов.) Именно здесь Джагу и решил устроить праздник любви. Он не мог бы найти места, более подходящего, чтобы выразить свое презрение к духам и верованиям, которые считало священными все население планеты.

Джагу и его друзья встретились с теми, кто их уже ждал.

Они передавали выпивку по кругу, раздавались смешки. Распоряжался всем этой ночью Пону. Он расстелил на земле покрывала и разложил на них еду и питье — таких ковриков было восемь, и на каждом сидело по четыре джорума.

Ночь кончалась, луна достигла зенита и начала заходить, и смех и разговоры стали громче и оживленней. Вскоре Джагу взял у Пону большую бутыль, откупорил ее и встал между собравшимися. Из бутыли он каждому дал по большой таблетке и тщательно проследил, чтобы каждый проглотил свою. Все сморщили физиономии, а Фавани таблетку чуть не выплюнул.

Только когда Джагу пригрозил, что, если тот сам не справится, он поможет загнать ее в глотку своей лапой, ослушнику пришлось сунуть ее обратно в рот.

После этого Джагу передразнил молитву Мако, которую четверо новобрачных обращали к семейному гению Плодородия своего клана. Он закончил, отхлебнув вина из бутылки, а потом разбив ее о физиономию Джома.

Через час закончился первый круг праздника любви. Его участники отдыхали, готовясь ко второму кругу, и обсуждали прелести и некоторые недостатки последней встречи.

Раздался пронзительный свист.

Джагу вскочил на ноги.

— Это полиция! — сказал он. — Ничего страшного, не надо паниковать! Возьмите свои шлемы и нагрудники. Надевать их пока не надо. Подстилки оставьте здесь; на них нет клановых эмблем. За мной!

Статуя Джома стояла на небольшом возвышении в центре мемориала. Кроме стремления совершить как можно более вопиющее богохульство, при выборе места Джагу руководствовался возможностью обозревать окрестности. Отсюда ему было видно, что главные ворота открыты и через них только что въехало несколько машин с зажженными фарами. Кроме главных, мемориал имел еще трое ворот; двое из них тоже были открыты, и в них тоже въезжали машины. Он решил, что четвертые ворота, видимо, специально оставили закрытыми в качестве приманки. Стоит только через них перелезть, и они попадутся в лапы полицейских, поджидающих по ту сторону стены.

Но если это ловушка, значит, полицейские видели, как они прятали в зарослях свои машины. То есть даже если он и его друзья ускользнут от полиции, добираться до дома им придется долго-предолго. И никакого толку в этом не будет, потому что фараонам не составит особого труда определить владельцев и разыскать их.

Оставался еще шанс, что это не спланированная облава.

Патрульный, который гнался за ними, мог что-то заподозрить и вызвать подкрепление. Может быть, они залезли на стену, увидели народ у памятника и решили разобраться, в чем дело.

Если так, возможно, у них слишком мало людей, чтобы подойти со всех четырех сторон одновременно.

Тогда четвертые ворота, рядом с которыми не было полицейских, могли быть путем к спасению.

Он решил было бежать к закрытым воротам. Но если там засада, он погубит своих друзей. А ведь он заранее нашел местечко в самом мемориале, где можно спрятаться.

Было бы глупо надеяться на везение, когда есть выход, надежный почти на все сто процентов.

— За мной, к Ниизаа! — сказал он. — Быстро, но без паники. Если кто-нибудь споткнется или отстанет, крикните. Мы вернемся и поможем.

Он побежал; сзади слышался глухой топот многих лап и шумное напряженное дыхание.

Они спустились с холма по другую сторону от главных ворот, направляясь к гранитной статуе героя Ниизаа. Джагу оглянулся по сторонам и отметил, что от приближающихся полицейских их закрывают другие статуи. Он выбрал Ниизаа потому, что он был окружен кольцом статуй, которые отмечали место, где этот герой пал среди груды вражеских тел. Шестьдесят секунд понадобилось, чтобы добежать туда от центра мемориала, и еще порядочно времени, чтобы открыть люк под ногами Ниизаа и всем вместе сгрудиться в яме под статуей.

Эту яму Джагу с несколькими друзьями выкопали больше года назад, работая безлунными или облачными ночами. Потом они установили балки, сделали люк и прикрыли все сверху дерном. Крышка держалась крепко: Джагу проверял, какую тяжесть она выдерживает, стоя на ней с пятью товарищами: надо было удостовериться, что в дни, когда сюда приходят целые толпы, она не прогнется и не выдаст их убежища.

Теперь он и трое других стали укладывать дерн обратно.

Люк был небольшим; они быстро справились с этой работой.

Затем, пока Джагу придерживал крышку, остальные спрыгнули в яму под ней, проходя в ее дальнюю часть, чтобы дать место следующему.

Когда внутри оказались все, кроме Джагу, полицейские машины были уже в центре. Их прожектора обшаривали мемориал.

Пока несколько лучей поочередно пробегали по кольцу статуй, он лежал неподвижно, припав к земле. Потом снова стало темно, и он вскочил. Алаку снизу приподнял крышку ровно настолько, чтобы Джагу сумел протиснуться внутрь. Дерн он сдвинул на поднятый край люка.

Теперь предстояла самая деликатная часть всего предприятия. Никто ведь не мог остаться снаружи и уложить куски дерна так, чтобы не было видно неровных краев. Но он думал, что полиции не придет в голову искать их в таком потайном месте. Когда они выйдут из машин с фонарями, они будут искать нарушителей, думая, что они прячутся за отдельными статуями. Траву они не будут тщательно осматривать: ведь искать-то будут распластавшихся на траве юношей, а не замаскированные люки.

В яме было жарко и тесно. Джагу надеялся, что ждать им придется не слишком долго. Зоту немного страдал клаустрофобией. Если он начнет паниковать, для общего блага придется его оглушить.

На светящемся циферблате его наручных часов было 15:32.

Он даст полицейским еще час на поиски и на то, чтобы понять: вся компания каким-то образом перелезла через стену и смылась. Потом он выведет своих друзей из ямы. Если полицейские не оставят одного из своих людей наблюдать за дорогой и если не обыщут лес на предмет спрятанных машин, тогда все получится. Много «если»… но тем интереснее.

Несколько минут спустя кто-то грузно ступил на крышку люка.

Джагу чуть не охнул. Если фараон поймет по звуку, что внизу пусто… но вряд ли. Они, наверное, перекликаются друг с другом.

Раздался новый звук, как будто кто-то поставил на крышку ногу. Тогда он задержал дыхание, надеясь, что никто не выдаст их кашлем или каким-нибудь другим звуком, и в этот момент услышал, как по дереву что-то скребет.

В следующую секунду крышка медленно отодвинулась. Раздался грубый окрик:

— Ну ладно, ребята. Поиграли, и хватит. Вылезай. И не рыпаться. А то пристрелим.

После, уже в камере, когда у него появилось время на то, чтобы подумать, Джагу жалел о том, что не сопротивлялся.

Насколько лучше бы было быть убитым, чем терпеть все это!

Он сидел в маленькой одиночной камере. Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он сюда попал. Окон здесь не было, часы у него забрали, и поговорить тоже было не с кем.

Еду ему передавали три раза в день через маленькую выдвижную дверцу, открывающуюся внизу большой двери. К дверце был привинчен лоток, в углубления которого накладывали пищу. Столовых приборов не было; есть приходилось руками.

Через пятнадцать минут после того, как лоток выдвигался внутрь, он начинал втягиваться обратно. Джогу пытался тянуть его в свою сторону, но безуспешно.

Обставлена камера была просто. Привинченная к полу кровать, ни одеял, ни подушек. Имелся рукомойник и сушилка для рук, а также дыра в полу для отходов. Стены были обиты чем-то мягким. Он не смог бы покончить с собой, даже если бы захотел.

Как-то после третьего кормления, когда он шагал взад и вперед, гадая, что за наказание ему придется претерпеть, что стало с его товарищами, что сказали его родителям и как они это восприняли, дверь открылась.

Она открылась бесшумно; он этого не заметил, пока, шагая, не повернулся к ней лицом. Вошли двое — военные, а не полицейские. Ничего не объясняя, они вывели его из камеры.

Оружия при них не было, но у него создалось впечатление, что они отлично владеют своими руками и лапами, что они опытные бойцы и что, если он нападет на них, ему придется несладко. Он не собирался этого делать. По крайней мере до тех пор, пока не станет ясно, куда бежать. Пока он находится внутри незнакомого ему здания, в котором наверняка есть скрытые телеи электронные средства слежения, он не станет рисковать.

А между тем…

Через длинный коридор его провели к лифту.

Некоторое время кабина поднималась вверх, но понять, сколько этажей они проехали, он не смог. Потом лифт остановился, и его повели через другой длинный коридор, потом через еще один. Наконец они остановились перед дверью с табличкой, на которой вычурной вязью прошлого столетия было выведено:

Это был кабинет Ариги, сотрудника, ответственного за розыск и арест знатных преступников. Джагу знал его, потому что Ариги присутствовал на его посвящении в качестве старейшины. Он был его родичем по клану.

Хотя колени у Джагу дрожали, он поклялся себе, что ни за что не покажет испуга. Когда его ввели, он понял, что ему придется постоянно напоминать себе о том, что он не боится.

Ариги сидел на задних лапах перед огромным полукруглым письменным столом из полированной древесины бини. Лицо у него было холодное и суровое, а черные очки делали его еще более непроницаемым. На голове Ариги был четырехугольный головной убор с высокой тульей, какой носили высшие полицейские чины, а руки унизаны браслетами, большинством из которых его наградило за различные заслуги правительство.

В правой руке он держал стилет с рукояткой, украшенной драгоценными камнями.

— Могу тебе сказать, птенчик, — сказал он сухо, направив стилет на Джагу, — что тебя допрашивают первым из вашей компании. Остальные пока в своих камерах, гадают, когда же начнется дознание. Признайся мне, выкрикнул он так резко, что Джагу не удержался и вздрогнул, — когда ты впервые решил, что духов твоих предков не существует? Что это всего лишь древние суеверия, вымысел, в который верят одни глупцы?

Джагу решил, что не будет отрицать обвинений, если они соответствуют действительности. Придется страдать — пусть.

Но он не унизит себя ложью и мольбами о прощении.

— Я всегда так думал, — ответил он. — Может быть, когда я был маленьким, я и верил в то, что духи моих предков существуют. Но точно я этого уже не помню.

— Значит, у тебя хватало ума, чтобы не трубить о твоем неверии всем и каждому. — сказал Ариги. Похоже было, что он слегка расслабился. Однако Джагу был уверен: Ариги надеется, что он расслабится тоже, и тогда тот снова перейдет в атаку, усыпив его бдительность.

«Интересно, — подумал он, — записывают ли мои слова на пленку, показывают ли меня сейчас моим будущим судьям?» Он сомневался в том, что процесс о совершенном им богохульстве сделают достоянием гласности. Это бросило бы на его клан тень недоверия и позора, а его члены были достаточно могущественными, чтобы предотвратить такой ход событий.

Возможно, они держат его здесь, просто чтобы запугать, принудить к раскаянию. Потом его могут отпустить, объявив выговор, или, что более вероятно, засадят за канцелярскую работу.

Лишат права летать.

Но нет, богохульство — это преступление не только против народа его планеты. Это — плевок в лицо предкам. Такое оскорбление может быть искуплено только мучениями и кровью; он будет вопить, корчась в огне, а призраки столпятся вокруг, станут упиваться кровью, текущей из его ран.

Ариги снова улыбнулся, словно радуясь, что Джагу наконец оказался там, где его давно ждали.

— Что ж, ты у нас парень не промах. — сказал он. — Ведешь себя, как и подобает Вазага. По крайней мере, пока. Скажи, а что, все твои друзья отрицают существование загробной жизни?

— Спросите это у них.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, во что они верят?

— Я хочу сказать, что не хочу их подставлять.

— А разве ты их уже не подставил, когда привел к мемориалу Сиикии, чтобы осквернить память героев, совершая свои противозаконные совокупления и богохульные молитвы? — сказал Ариги. — Ты подставил их в тот момент, когда признался им в своих сомнениях и спровоцировал на то, чтобы они высказали свои. Ты подставил их, когда купил у преступников запрещенные контрацептивы и дал их съесть перед оргией своим товарищам.

Джагу похолодел. Если никто не проговорился, как Ариги мог об этом узнать?

Ариги опять улыбнулся.

— Ты даже не представляешь, в какой степени ты их подставил, — сказал он. — Скажем, таблетки вифи, которые ты им раздал сегодня ночью, не настоящие. Я распорядился, чтобы в том месте, где ты их брал, тебе дали таблетки, по виду и вкусу похожие на вифи. Но они не оказывают нужного действия. Теперь каждый четвертый из вас забеременеет. Возможно, и ты тоже.

Джагу был потрясен, но постарался скрыть, что слова Ариги так на него подействовали. Он спросил:

— Если вы все знали о нас заранее, почему не арестовали нас раньше?

Ариги откинулся верхним торсом назад и заложил руки за голову. Он уставился в пространство над головой Джагу, как будто сконцентрировав там свои мысли.

— К настоящему времени мы, джорума, открыли ровно пятьдесят одну планету, пригодную для заселения, — начал он не торопясь, внезапно переменив тему. — Пятьдесят одну из 300 000 — так оценивается их число в одной, только нашей галактике. Из этих планет — а все они открыты за последние двадцать пять лет — двенадцать населены кентавроидными разумными формами, похожими на нас, пять — двуногими, шесть — формами разума, которые пока плохо изучены. Все эти разумные существа двуполы или, лучше сказать, сексуально биполярны. Никто из них не имеет, как мы, квадриполярного размножения. Из того, что нам сейчас известно, можно сделать вывод, что Туу — или, если хочешь, Четыре Прародителя Мира, как встарь верили язычники, — благоволит существам с кентавроидным строением тела. Двуногие формы вторичны. И один Туу знает, какие еще невероятные существа рассеяны по космическому пространству. Можно также предположить, что по какой-то причине Туу благословил нас — и только нас — квадриполярным способом размножения. Во всяком случае, до сих пор мы не знаем никого, кто размножался бы так же, как мы, джорума. Как ты думаешь, что из этого следует?

Джагу недоумевал. Дознание шло не в том направлении, которого он ожидал. Он не услышал ни грозных обличений, ни надоедливых поучений, ни угроз смертью, физическим и моральным наказанием.

Куда клонит Ариги? Наверное, такое направление беседы было выбрано для того, чтобы он подумал, будто останется безнаказанным. А потом, когда он забудет о необходимости защищаться, Ариги перейдет в яростное наступление.

— В книге Мако говорится, что Джома един во Вселенной. И что джорума созданы по образу Туу. Ни одну другую тварь во Вселенной — так говорил Мако — Туу не почтил своим благословением. Мы избраны им, чтобы покорить космос.

— Так говорил Мако, — заметил Ариги, — или автор книги, которую приписывают Мако. А я хотел бы знать, что об этом думаешь ты.

Теперь, как показалось Джагу, он понял, чего от него хочет Ариги. Он говорит так, чтобы подвести его к признанию в неверии. А уж тогда Ариги накинется на него.

Хотя о чем ему волноваться? У него уже есть исчерпывающие доказательства.

— Что я думаю? — переспросил Джагу. — Мне кажется довольно странным, что Туу сотворил столько разумных тварей — то есть развитых настолько, что имеют язык и в нем слово для обозначения Бога, — и всех разными, но только нас — по своему подобию. Если он хотел, чтобы все планеты в конце концов были заселены джорума, тогда зачем создал на этих планетах других существ? И все они, между прочим, думают, что сотворены по подобию своего творца.

Две пары век Ариги почти сомкнулись, так что между ними осталась только бледно-зеленая щель. Он сказал:

— Знаешь ли ты, что того, что ты сейчас сказал, достаточно для вынесения тебе приговора? Что, если я представлю все доказательства суду, тебя могут заживо сжечь на медленном огне? Да, правда, большинство богохульников принимает быструю смерть: их бросают в раскаленную печь. Закон есть закон. Но я не нарушу закона, если буду поджаривать тебя медленно, так что ты будешь умирать часов двенадцать, а то и больше.

— Я знаю, — сказал Джагу. — Мы с ребятами хорошо поразвлеклись: я плюнул в лицо этим духам. Теперь надо платить.

И снова Ариги, казалось, отклонился от темы.

— Перед смертью Мако сказал, что его дух пройдет через космос и в других мирах оставит мету в знак того, что ими будут обладать джорума. А ведь это было за 2 500 лет до космических полетов. О таких вещах в его время даже не мечтали. И что же? Когда мы достигли первого же обитаемого мира, мы нашли ту мету, которую он обещал оставить: каменную статую Джома, нашего предка. Ее высек Мако, чтобы дать нам знать, что он побывал здесь, и застолбить этот мир за верными, за джорума; и в пяти других мирах из пятидесяти пяти, открытых до сих пор, тоже есть гигантская каменная статуя Джома, что ты на это скажешь?

Джагу медленно ответил:

— Или дух Мако высек изображение Джома из местного камня, или…

Он запнулся.

— Или?

Джагу открыл рот, но слова застряли у него в горле. Он сглотнул, сделав усилие, чтобы заговорить.

— Или наши космонавты высекли эти статуи сами, — сказал он.

Тут Ариги сделал то, чего Джагу от него не ожидал. Он громко засмеялся, так, что даже покраснел. Наконец, переведя дыхание и вытирая глаза платком, он сказал:

— Вот так так! Ты догадался! Интересно, сколько вас таких? И все молчат, боятся!

Он высморкался и продолжил:

— Думаю, не так уж и много. Не так много людей рождаются скептиками, как ты. И вдобавок такими же умными.

Он с любопытством посмотрел на Джагу:

— Что-то ты не очень обрадовался, когда узнал, что был прав. Что случилось?

— Не знаю. Может быть, хотя веры у меня и не было, я всегда надеялся, что она все-таки появится? Какое облегчение я бы почувствовал, если бы это случилось! Если бы наших космонавтов действительно ждали статуи, высеченные Мако, мне оставалось бы только верить…

— Все равно бы ты не поверил, — жестко сказал Аригу.

Джагу уставился на него: — Не поверил бы?

— Нет. Даже если бы все факты были за то, что дух Мако реален, если бы тебя завалили доказательствами, ты бы все равно не поверил. Ты нашел бы для своего неверия рациональную основу. Сказал бы, что нам недоступно правильное объяснение или истолкование этих фактов. И продолжал бы отвергать мысль о призраках.

— Почему? — удивился Джагу. — Я же разумный человек; я мыслю рационально. Научными категориями.

— Да, конечно, — сказал Ариги. — Но от природы ты агностик, скептик. Ты был неверующим уже в утробе матери. Тебя можно обратить в веру, только насильственно изменив твою природу. Большинство людей рождаются верующими; некоторые — наоборот. Все просто.

— Вы хотите сказать, — промолвил Джагу, — что вера не имеет никакого отношения К действительности? Что я думаю так, как я думаю, потому что таков мой характер, а не потому, что мой разум преодолел темные закоулки религии?

— Совершенно верно.

— Да, но то, — сказал Джагу, — что вы сказали, означает, что Истины нет! Что невежественный крестьянин, истово верующий в духов, имеет не меньше оснований, чем я сам, претендовать на знание того, что есть правда.

— Истины? Есть истина и Истина. Вот ты падаешь с высокого обрыва, и пока не упадешь на землю, летишь сначала с одной скоростью, потом с другой. Вода, если на ее пути, нет препятствий, стекает вниз. Есть истины, о которых не спорят. Если речь идет о физическом мире, твой характер не имеет значения. Но в области метафизики истина для тебя — то, к чему ты предрасположен с рождения. И только.

При мысли об ожидавшей его гибели на костре Джагу не дрогнул. Теперь он трепетал, ибо был оскорблен в своих лучших чувствах. Потом наступит депрессия. Цинизм Ариги превратил его в ребенка.

— Просвещенные люди — то есть, виноват, — прирожденные скептики из аристоев с некоторых пор перестали верить в духов. Живя в стране, переполненной гранитными изображениями их прославленных предков, переполненной почитателями этих отесанных камней, мы смеемся. Но про себя. Или только среди своих. Многие из нас сомневаются даже в существовании Бога. Но мы не дураки. На людях мы не позволяем себе показывать и тени скепсиса. В конце концов, ткань нашего общества крепится нитями религии. Это отличное средство держать людей в узде, оправдывать нашу власть над ними. И потом, разве ты не заметил некоей закономерности в том, что статуи Мако были обнаружены только на определенных планетах? Что эти планеты чем-то похожи?

Джагу старался говорить медленно, чтобы подавить дрожь в голосе.

— Этих изображений нет на тех планетах, где уровень технического развития цивилизаций такой же, как у нас. Они найдены только там, где нет разумных существ или где их техника развита хуже нашей.

— Отлично! — сказал Ариги. — Как видишь, это не случайность. Мы не воюем с теми, кто способен дать нам эффективный отпор. Во всяком случае, пока. А теперь я тебе объясню, зачем я открыл тебе все это, — вернее, подтвердил то, о чем ты и сам догадывался. Даже после того как мы овладели сверхсветовыми скоростями, экипаж наших межзвездных исследовательских кораблей комплектуется людьми определенного типа. Все они аристократы, и все неверующие. Такие не испытывают угрызений совести, ваяя на подходящих для этого планетах статуи из дикого камня.

— Зачем это нужно?

— Для утверждения наших принципов. Чтобы утвердить там наше присутствие. Однажды другой разум с техникой, такой же, как наша, или, может быть, лучше, заявит свои права на одну из наших планет. Когда этот день настанет, надо, чтобы наши воины и остальное население воспылали религиозным пылом.

— Так вы хотите, чтобы я и мои товарищи занялись этим для вас?

— И для себя тоже, — сказал Ариги. — Вам, молодым, придется после нашей смерти взять бразды правления в свои руки. Но есть еще одна причина. Вы нам нужны в качестве пополнения. Работа это опасная. Сплошь и рядом бывает так, что корабли пропадают. Просто не возвращаются. Уходят из порта — и поминай как звали. Нам нужны новые космические разведчики. Сейчас нам нужен ты и твои друзья. Что скажешь?

— А у нас есть право выбора? — спросил Джагу. — Что будет, если мы откажемся от вашего предложения?

— Произойдет несчастный случай, — сказал Ариги. — Мы не можем себе позволить судить вас и наказывать. Даже тайно. Мы не хотим позорить ваши древние и почтенные кланы.

— Хорошо, я согласен. Как только мне позволят, я поговорю с друзьями.

— Их выпустят, не сомневайся, — сухо сказал Ариги.

Через несколько дней Джагу направили в Высшую Академию военно-космического флота.

Он и его друзья выполняли многочисленные тренировочные вылеты в пределах их солнечной системы. Через год они совершили три полета к соседним планетным системам под руководством ветеранов. Во время последнего полета и попутных боевых учений ветераны лишь наблюдали за их действиями.

Произошло и еще одно событие. Был спущен со стапеля новый космический истребитель, окрещенный «Пааджаа», а Джагу получил красный камень, который ему, как капитану, надлежало прикрепить к полям своей шляпы. Остальные члены группы тоже получили различные звания рангом ниже, так как экипаж корабля предполагалось укомплектовать исключительно ими.

Перед тем как «Пааджаа» отправился в свой первый рейс, Ариги снова вызвал Джагу к себе. Теперь Джагу был в числе посвященных и знал, кем был Ариги на самом деле. Он не только возглавлял полицейское ведомство планеты, но и отвечал за ее военно-космическую безопасность.

Ариги приветствовал Джагу как своего. Предложил сесть и налил ему бокал кузутпо. Это был напиток высшего качества, тридцатилетней выдержки.

— Ты приумножил славу и блеск нашего клана, — сказал Ариги. — Варзага тобой гордятся. Но ты и сам знаешь, что получил звание капитана не просто потому, что ты — из Варзага. Вверить космический корабль молодому человеку, чья главная заслуга — принадлежность к правящей касте, — слишком дорогое удовольствие. Свой капитанский чин ты заслужил.

Он вдохнул аромат вина и отхлебнул из бокала.

Потом он поставил бокал и сказал, покосившись на Джагу:

— Через несколько дней ты получишь задание лететь в свой первый исследовательский рейс. Твой корабль будет обеспечен топливом и запасами на четыре года, но вернуться тебе надо будет через два с половиной — если позволят обстоятельства. В течение года и трех месяцев тебе предстоит искать планеты, пригодные для жизни. Если найдешь планету, где разумная жизнь овладела техникой, позволяющей ей совершать полеты внутри своей системы и использовать атомную энергию, тебе надо понять, на каком этапе развития они находятся и в состоянии ли противостоять в будущем нашему вторжению. Если разумные существа совершают межзвездные перелеты, узнай о них как можно больше, не подвергая свой корабль опасности нападения с их стороны. А когда узнаешь достаточно, набирай полную скорость и сразу лети домой. Если разумная жизнь имеет слабо развитую технику, найди на планете место, которое хорошо видно с орбиты, и поставь там или высеки на скале изображение джома. И вот еще что. К тому времени когда ты вернешься, здесь проклюнется из яиц гораздо больше молоди, чем бывало раньше. И процент предрасположенных к неверию среди них тоже будет больше, чем в прошлые годы. Когда ты достигнешь моих лет, такое количество неверующих станет большой проблемой.

Начнутся раздоры, переменятся нравы, возникнут сомнения, может быть, дойдет даже до кровопролития. Пока этого не произошло, пока дух времени еще не на стороне неверующих, пока вера в Героев и Мако еще не пришла в упадок, надо успеть основать колонии на разных планетах, населенных разумными существами. Нам также придется уничтожить или хотя бы сильно уменьшить численность их разумных обитателей, стоящих на более низких ступенях развития. Мы должны заселить эти планеты сами. Наш способ размножения таков, что ни один другой вид разумной жизни не способен заселить планету быстрее, чем мы. И это хорошо, потому что наши колонии помогут нам в предстоящих войнах. Неизбежно и то, что нам придется воевать с цивилизациями, равными нам и, возможно, даже более развитыми. Когда это произойдет, нам придется руководствоваться мыслью о том, что мы обладаем правом, дарованным свыше, брать все, что мы захотим. К тому времени ослабевающая вера в религию наших отцов уже не сможет поддержать боевого духа наших солдат. Мы призовем на ее место новую веру. В наше право быть завоевателями. В то же время я, конечно, буду делать все возможное, чтобы подавить всякое сопротивление нашей официальной религии. Атеисты из аристоев будут наставлены на путь сознательного лицемерия, а к тем, кто из благородных побуждений откажется от такого пути, будут приняты те или иные меры. Неверующие из низших сословий тоже будут устранены. Их заклеймят, как преступников. Хотя, конечно, с духом времени долго не повоюешь. Рано или поздно он все равно возьмет свое. Но в ту эпоху я уже встречусь со своими предками — моя часть работы будет исполнена.

Он криво улыбнулся и добавил:

— Я стану духом, и в мою честь, наверное, воздвигнут статую. Только вот мои потомки — кроме ультрареакционеров, без которых не обойдется ни одно поколение, — будут воспринимать мою усыпальницу как историческую и археологическую достопримечательность. И придется мне ходить неприкаянным среди других неприкаянных духов — униженных, некормленых, стенающих от слабости и бессильной злобы.

Джагу показалось, что эти слова были чем-то большим, чем аллегория. «А не обманывается ли Ариги точно так же, как те, над кем он так любит посмеяться?» — подумал он. Похоже было, что Ариги создал свою личную мифологию взамен старой.

В конце концов, разве можно было доказать его утверждение о том, что верующими рождаются, а не становятся?

Через неделю он вернулся на «Пааджаа» и отдал приказ стартовать. Еще через неделю их родная звезда превратилась в одну из множества светящихся точек. Они устремились в неведомую даль.

Через год, миновав тридцать звезд, они нашли две подходящие планеты. Обе они вращались вокруг звезды типа Ao-U, но, в отличие от первой, вторая была третьей по счету от звезды и имела разумных обитателей.

«Пааджаа» вышел на орбиту в верхних слоях атмосферы и направил свои телескопы в сторону ее поверхности. Разрешающая сила телескопов была очень велика, и звездолетчики могли видеть все мелочи так же отчетливо, как если бы они парили над землей на высоте двадцати футов.

Разумные существа были двуногими и почти не имели шерсти, если не считать густых волос на голове, а у самцов и на лице. Большинство прикрывало свое тело различной одеждой.

Как и у джорума, цвет кожи и тип волос у них разнился; у жителей экваториальной зоны они были наиболее темными.

Пока «Пааджаа» оставался на орбите, были сделаны тысячи фотографий. По фотографиям, где эти двуногие были полуодетыми или голыми, стало ясно, что у них только два пола.

Был установлен еще один факт. Их техника была ничем по сравнению с техникой джорума. Если не считать нескольких воздушных шаров, у них не было даже летательных аппаратов.

Основным видом двигателя была паровая машина. Паровая тяга крутила колеса локомотивов, катавшихся по железным колеям, и колеса или винты кораблей. Парусных судов тоже было много.

Наиболее грозным оружием были пушки и винтовки несложной конструкции, заряжавшиеся с казенной части.

Местные жители находились примерно на той же стадии технического прогресса, что и джорума полторы сотни лет назад.

Во время трехсотого витка Алаку сделал поразительное открытие.

Глядя на местность, изображение которой проецировалось при помощи телескопа на большой экран, он громко вскрикнул.

Те, кто находился рядом, тоже подбежали к нему и застыли, увидев, куда устремлен взгляд Алаку. Из их уст тоже вырвался крик.

Когда подошел Джагу, это место уже исчезло из поля зрения телескопа. Но, выслушав рассказы, он приказал немедленно принести ему фотографии.

Глянув на снимки, он сказал, придав лицу непроницаемое выражение, чтобы остальные не заметили, насколько сильно он потрясен:

— Придется спуститься вниз, чтобы увидеть это собственными глазами.

Четверо из них отправились вниз на катере, а корабль остался на своей стационарной орбите, повиснув над их головами. Место, куда они направлялись, находилось на скалистом плато, примерно в пяти милях на юго-восток от ближайшего города. Город стоял на западном берегу широкой реки, вдоль которой среди пустыни, покрывавшей большую территорию в северной части континента, тянулась полоса зелени. Была ночь, и в безоблачном небе плыла полная луна. Она ярко освещала три огромные каменные пирамиды и то, что так взбудоражило членов команды «Пааджаа».

Он находился посередине большого карьера.

Спрятав свой катер б глубокой и узкой лощине, все четверо пересели в полугусеничный вездеход. Через минуту Джагу заглушил двигатель, и все вышли посмотреть.

Некоторое время они молчали. Потом Джагу, медленно подбирая слова, словно боялся себя скомпрометировать, сказал:

— Кажется, это Джома.

— Он древний, — сказал Алаку. — Очень древний. Если его сделал Мако, то вскоре после смерти. Наверное, он сразу направился сюда.

— Не спеши с выводами, — сказал Джагу. — Я бы сказал, что скорее уж здесь побывал до нас другой корабль. Но мы-то знаем, что в этот сектор кораблей не посылали. Хотя…

— Хотя что? — спросил Алаку.

— Ты прав, он древний. Смотри — на камне рябинки. Это, наверно, от песка, который приносит ветер. Взгляни на его лицо. Оно стерто. Все же он мог быть сделан когда-то давнымдавно местными жителями. Это скорее всего.

Снова примолкнув, они сели обратно в вездеход и потихоньку поехали вокруг огромной статуи.

— Он смотрит на восток, — сказал Алаку. — Как раз так обещал ставить свои статуи Мако.

— Разумные обитатели многих миров в примитивном состоянии ориентируют входом на восток свои храмы, и лица их идолов и мертвых тоже часто бывают обращены туда же, — сказал Джагу. — Считать восходящее солнце, каждые сутки как бы восстающее из небытия, символом бессмертия — это естественно.

— Это, возможно, самое большое изображение Джома, — сказал Фавани. — Но на этой планете оно не единственное. На фотографиях есть и другие. Похоже, они тоже древние. Наверное, это просто совпадение. Их сделали сами местные жители. Это идолы, символы их религии.

— Или же, — сказал Алаку, — местные жители основали традицию поклонения Джома после того, как здесь побывал Мако и высек из камня эту статую. Может быть, он даже обратил их в нашу религию. И тогда они построили перед статуей храм, который мы видели. Я уверен, что эти руины были храмом. Потом они сделали и другие изображения Джома, поменьше. А много столетий спустя они перестали верить в Джома… как и мы. Хотя свидетельство истины так и осталось стоять перед их ослепленным взором…

Джагу понимал, — сколько бы они ни рассуждали об этом между собой, до истины им не докопаться. Надо было отыскать кого-нибудь, кто ее знал.

Он развернул вездеход по направлению к городу.

В предместье им стали попадаться стоящие порознь домики.

Еще не проехав и мили, он нашел то, чего искал. К ним направлялась группа местных жителей. Все они ехали верхом на животных, очень напоминавших гапо из пустынь его родной планеты, не считая того, что у этих было всего четыре ноги и один горб.

Гапоподобные звери бросились от страха врассыпную; некоторые из них сбросили своих седоков. Джорума пустили в них реактивные дротики, кончики которых были смазаны парализующим составом. Сорвав со своих жертв одежду, чтобы убедиться, что тут есть экземпляры обоих полов (он знал, что дома их захотят исследовать зоологи), джорума выбрали самца и самку. Их погрузили в вездеход и повезли обратно к катеру.

Через несколько минут катер уже летел к «Пааджаа».

Вернувшись на корабль, они уложили спящих аборигенов на кровать и заперли в каюте. Джагу внимательно осмотрел их и в тысячный раз задался вопросом: не наделил ли Туу и впрямь джорума природным превосходством перед другими тварями?

Наверное, они действительно были сотворены по образу Туу.

Эти двуногие казались долговязыми и слабыми и, главное, очень непроизводительными в смысле продолжения рода. Представители одного из полов вообще не были способны откладывать яйца или вынашивать молодь. Этот изъян сокращал способность вида к самовоспроизводству в два раза. «И вообще, подумал он, сохранив способность к юмору даже в том полуоглушенном состоянии, в каком он сейчас пребывал, — это же лишает их трех четвертей удовольствия».

Может быть, другие разумные существа были, как думали некоторые теологи, просто плодами неудачных экспериментов Туу? А может, Туу уготовил неджорума роль низших существ?

Впрочем, задаваться такими вопросами — дело теологов. Ему предстояло отгадать куда более важную и насущную загадку.

К тому же его беспокоил Алаку.

Невозмутимого Алаку, агностика, чьей единственной и неизменной страстью было упражнение собственного ума, увиденное потрясло гораздо сильнее, чем остальных.

Джагу не забыл, что ему говорил Ариги. Мы верим в то, во что хотим поверить. Метафизические вопросы не могут быть решены с помощью фактов.

— Это только одно из мнений, — сказал ему Алаку. — Мы считали себя очень умными, а наших отцов — невежественными и суеверными. Но Мако-то знал, что однажды мы попадем сюда и узнаем правду. Он знал это еще тогда, когда на свете не было даже наших прапрапрапрадедов.

— У нас есть два туземца, — сказал Джагу. — Мы выучим их язык. От них мы можем узнать, кто изваял Джома — то есть эту статую, так похожую на Джома.

— Откуда им это знать? — сказал Алаку, безнадежно глядя на него. — Им об этом известно лишь благодаря свидетельствам их предков, как и нам — со слов наших.

Этот разговор с Алаку оказался последним.

Вскоре после него Алаку не явился дежурить на мостик, когда была его вахта. Джагу стал вызывать его по интеркому.

Не получив ответа, он пошел к нему в каюту. Дверь была заперта, но у Джагу как у капитана имелся ключ. Алаку лежал на полу, весь синий от выпитого цианистого калия.

Объяснений он не оставил. Впрочем, все было ясно и так.

Это событие расстроило и опечалило весь экипаж. Несмотря на некоторую отчужденность Алаку, все его любили. Он оплодотворил множество их яиц, а те оплодотворенные яйца, которые остались в его теле, поместили в холодильную камеру, чтобы произвести быструю разморозку по возвращении домой.

Несколькими часами позже убили друг друга туземцы. Больший задушил меньшего. Но перед этим меньший перекусил большему вены на запястьях. После того как тот, что поменьше, умер, тот, который остался, начал активно двигаться, чтобы усилить кровотечение.

Джагу решил было начать все сначала и поймать других представителей разумной расы из того же места. Но что-то мешало ему сделать это. Вернуться и опять увидеть Джома, это древнее творение из камня, приводящее в трепет одним своим видом…. кто знает, кто сойдет с ума следующим? Не он ли сам?

Несколько дней Джагу мерил шагами мостик. Или, придя к себе в каюту, валялся на кровати, уставившись в переборку.

Однажды Джагу поднялся на мостик, когда там дежурила третья смена. Фавани, с которым он был особенно близок, тоже был там, выполняя обязанности пилота, которые в тот момент не требовали от него особого напряжения. Увидев Джагу, он не удивился; Джагу часто приходил сюда в то время, когда ему полагалось спать.

— Мы уже давно не были вместе, — сказал Фавани. — Статуя на этой планете, покинутой Туу, самоубийство Алаку… все это погубило нашу любовь. Уничтожено все, остался только один вопрос…

— Мне все ясно. Я знаю, что его изваяли туземцы. Я это знаю, иного просто быть не могло.

— Но разве это можно доказать? — спросил Фавани.

— Нет, — ответил Джагу. — И потому, перед тем как возвращаться домой, нам надо хорошенько подумать, как быть дальше.

— Что ты имеешь в виду?

— У нас есть несколько вариантов дальнейших действий. Первый — доложить обо всем, что мы здесь видели. Предоставим начальству решать, что с этим делать, — пусть они думают за нас. Второй — забыть о том, что мы здесь были. Доложить только об открытии первой планеты. Третий — вообще не возвращаться домой. Найти планету, пригодную для колонизации, настолько далекую, чтобы прошла добрая сотня лет, прежде чем корабли джорума ее отыщут. Все эти варианты опасны, — продолжил Джагу. — Ты не знаешь Ариги по-настоящему, а я знаю. Он не поверит, что это совпадение, поскольку его математическая вероятность слишком мала. Он не поверит и в то, что автор скульптуры — Мако. Он подумает, что эти статуи сделали мы, чтобы учинить чудовищный розыгрыш.

— Как же в такое можно поверить?

— Мне трудно его винить, — ответил Джагу, — он ведь не забыл о наших прошлых подвигах. Он может подумать, что нам опять захотелось похулиганить. Или что долгое путешествие расшатало нашу психику, что мы обратились, стали суеверными, прибегли к обману из самых благочестивых побуждений, желая обратить его или таких, как он. Да мало ли что? Он решит, что это наша работа. Ему придется либо прийти к этому выводу, либо признать, что все его представления о жизни были ошибочными. Если уничтожить все документальные свидетельства, фотографии, вахтенные журналы, все равно есть риск, что кто-нибудь проговорится. Даже наверняка. У нас ведь не принято держать язык за зубами. Или кто-нибудь из нас тронется умом и разболтает все, как было. Лично я считаю, что надо использовать третью возможность. Лететь подальше в неисследованный район, куда-нибудь так далеко, чтобы мы уже не смогли вернуться. Там мы окажемся вне пределов досягаемости современных кораблей. Если когданибудь в будущем кто-то нас и обнаружит, мы всегда можем сказать, что попали в аварию и не смогли вернуться.

— А что, если топливо у нас кончится до того, как мы отыщем подходящую планету? — спросил Фавани.

— Это не самый приятный выбор, но лучшего у нас нет, — ответил Джагу.

Он ткнул в левый нижний угол звездной карты на переборке.

— Здесь всего несколько звезд типа Ao-U, — сказал он. — Если я сейчас, сию минуту, прикажу тебе направить туда корабль — ты выполнишь этот приказ?

— Не знаю, что и сказать, — ответил Фавани. — Знаю только, что мы можем спорить о том, как лучше поступить, всю долгую дорогу домой, и так и не прийти ни к какому решению. Я доверяю тебе, Джагу, ибо я верю в тебя.

— Веришь? — переспросил Джагу. Он улыбнулся. — Значит, есть и такие, кто рождается с верой в себе подобных? И те, кто рожден для того, чтобы в них верили? Все может быть. А что же остальной экипаж? Пойдут ли они за мной, не раздумывая?

— Поговори с ними, — посоветовал ему Фавани. — Скажи им то, что сказал мне. Они поступят так же, как я. А я даже не буду ждать результата. Разверну корабль прямо сейчас. Им незачем об этом знать, пока они еще не решили только поговори с ними до окончания моей вахты.

— Отлично. Разверни его. Курс держи примерно на тот район. Конкретную звезду мы выберем потом. Выбор у нас теперь небольшой: найти ее или умереть. Мы начнем жизнь заново. А наши дети ничего не узнают ни о духах, ни о давно умерших героях.

— Есть полный разворот, — сказал Фавани. Он занялся управлением и стал вставлять в компьютер карточки с данными. Потом он спросил: — А может ли человек жить без религии? Чем мы заменим им старое вероучение?

— Они будут верить, во что сами захотят, — бодро сказал Джагу. — К тому же у нас еще много времени, чтобы все это обдумать.

Глядя на звезды за иллюминатором, он молчал. Он думал о планете, которую они покинули только что. Ее разумные обитатели так никогда и не узнают, чем они обязаны ему, Джагу.

Если бы он вернулся на базу и обо всем рассказал, на эту планету отправили бы флот — независимо от того, что было бы решено относительно Джагу и его команды. Они бы продолжили ловить туземцев, чтобы проверить их реакцию на заражение болезнетворными организмами, специально выведенными в лаборатории. Через несколько лет в живых остались бы только те, кто обладал к ним природным иммунитетом. Их планета была бы готова к заселению джорума.

Теперь двуногим дана отсрочка. Если они сумеют в достаточно короткий срок выйти в космос и овладеть ядерной энергией, следующий корабль джорума объявит их планету неперспективной.

Как знать? Может быть, об этом решении пожалеют его же собственные потомки. В один прекрасный день дети этих существ, которых он невольно пощадил, могут явиться на ту самую планету, которую Джагу облюбует для своих детей. Может быть, они даже нападут на джорума, истребят их или обратят в рабство.

Да, его и его потомков могла ожидать и такая судьба.

Он нажал на кнопку, чтобы разбудить спящих и собрать их.

Сейчас он им все расскажет.

Он знал: то, что произошло, будет давить на них до самой смерти. И он поклялся самому себе, что их дети ничего об этом не узнают. Они будут свободны от прошлого с его страхами и сомнениями.

Они будут свободны.