Большая игра

Начало. 25 октября 201… года. Таджикистан. Горно-Бадахшанская АОИшкашимский район, рынок

Горный Бадахшан…

Крыша мира, перекресток миров, арена продолжающейся вот уже более двухсот лет Великой игры. Самый отдаленный район независимого Таджикистана, один из оплотов боевиков, здесь нет закона, кроме того, что признают жители этих мест, памирцы и только они. По сути — это Афганистан, территорией Российской Империи, а потом и СССР — этот район стал случайно. В конце позапрошлого века — Британская и Российская Империя, деля земли, разделила Ишкашим надвое, часть — стала принадлежать Российской Империи, а часть — отошла Афганистану. Тем не менее — это единая с Афганистаном территория, у местных жителей гораздо больше общего с афганцами, чем с соотечественниками. У них даже язык другой — имеющий в основе пушту, а не фарси как в остальном Таджикистане. Но, тем не менее — район этот юридически принадлежит Таджикистану, здесь стоят таджикские погранзаставы, и действует российский спецназ наркоконтроля, пытаясь пресечь поставки через границу героина. Но так как работы, кроме торговли и контрабанды здесь нет никакой — пресекать здесь все равно, что пытаться удержать воду в решете, подставляя под низ ладони…

Сегодня четверг, пандшанба — завтра святая для мусульман пятница, их единственный выходной[1]. По этим дням — в Ишкашиме общий рынок, открывают границу и пускают сюда афганцев с той стороны границы, это единственный день в неделе, когда афганцы могут беспрепятственно и без визовых формальностей перейти границу. В этот день — на рынке происходит много интересного, вот почему нам — сюда…

Мы прибыли из Москвы на российскую базу ВВС Кант три дня назад, с большим запасом. Взяли джип. Мой спутник удивлялся, почему с таким запасом идем, но все его удивления — закончились, как только он увидел дороги, ведущие из Кыргызстана в Таджикистан. Пересекать их лучше на машине и, не привлекая особого внимания. Наркомафия — отслеживает все российские вертолеты в Таджикистане, так что лучше не привлекать внимания.

Из Канта — дорога идет через перевал, там в это время года нестабильный снег и целые глыбы снега и льда — вываливаются прямо на дорогу. Машины вынуждены лавировать между ними как на слаломе. Пройди перевал — на весь перевал был один — единственный пограничник — мы оказались в Таджикистане и взяли курс Ваханской долиной. Красивое в ней только название — на самом деле это почти безлюдная высокогорная, каменная степь, продуваемая жестокими ледяными ветрами, почти без людей. А там, где они есть — они или возят наркотики или пытаются выжить, вспахивая землю на быках с помощью деревянной сохи. Видеть это в двадцать первом веке на территории бывшего СССР — дико и страшно, но живут тут именно так.

За рулем мы меняемся каждые два часа. Мы — это я и мой напарник… точнее ученик. В учениках у меня подполковник (в отставке) Альфы Денис Завгородний, уволенный из ФСБ за невыполнение приказа и дискредитацию звания офицера. Невыполнение заключалось в том, что он самовольно пошел на штурм захваченного террористами аэропорта после того как они нагло, ничего не боясь, на глазах у бойцов — расстреляли заложника. Я в это время — был в аэропорту, пытался остаться в живых. Атаку террористов мы отбили, с минимальными потерями освободили заложников, в благодарность — мне дали часы. Дениса — в благодарность уволили из боевого подразделения и не привлекли к уголовной ответственности. Хотя вполне могли.

Но мне на благодарность начальства плевать. Денису — тоже.

Сам я традиционно не представляюсь, благо в том нет и нужды. Называйте меня… Искандер, что ли. Имя не мое — но оно мне нравится. Я — специалист по странам третьего мира. По радикальному исламу. По убийствам. Специализация таких как я заключается в том, чтобы в нужный момент оказаться у террориста за спиной. В отличие от обычного спецназа — у нас нет ни формы, ни устава, ничего — мы растворяемся в толпе, мы — одни из них. Нас нельзя вычислить, пока один из нас не окажется у кого-то из них за спиной. Именно этому — я и учу аж подполковника, и аж из управления А. Впрочем, в этом нет ничего необычного, многие из Альфы переходят в опера, как только чувствуют, что службу в боевом подразделении антитеррора больше не тянут.

Про нас мало кто знает, наши действия не привлекают внимания, это не удары Калибрами через полконтинента, и не налеты стратегических бомбардировщиков. О наших действиях сообщают только скупые строчки новостей. Военный амир Исламского государства погиб в перестрелке с неизвестной вооруженной группой в окрестностях Ракки. Неизвестный снайпер убил уже третьего высокопоставленного боевика Исламского государства в Ливии за неделю. Обычная, повседневная работа по защите своей страны. Убей — пока не начали убивать тебя. Или — самый эффективный способ защититься от убийства — это убить убийцу, как правильно подметил полковник милиции Даниил Корецкий…

Сейчас мы в Средней Азии. Наше мягкое подбрюшье. Наши действия здесь — призваны тушить пожар до того как пламя религиозной войны — взметнется до небес. Ведь Средняя Азия — по сути, мало чем отличается от Ближнего Востока, а тот же Кыргызстан, к примеру — почти точная копия Афганистана. Похоже до степени карикатурности: то же разделение страны на две части, горная система и длинный тоннель через нее (в Афганистане Саланг, в Кыргызстане Тоо-Ашу), то же разделение страны на «правильных киргизов» и «неправильных киргизов» — причем каждая сторона считает неправильным киргизом другую. Два «крыла» — союзы племен. То же понимание национализма, те же наркотики и даже та же самая любимая игра — козлодрание. Потом как-нибудь расскажу, что это такое. А раз Кыргызстан так похож на Афганистан, то и повторить судьбу Афганистана он может на-раз. И Таджикистан — такой же. И всем на это плевать, а кое-кто даже очень заинтересован в том, чтобы банды из Афганистана обрушились на наше Поволжье и Урал. Но нам — не плевать, и потому — мы здесь. Вмешиваемся в суверенные дела иностранного государства…

Дорога хорошая — для Средней Азии так и просто отличная. Правда, никто не знает, какой она будет через десять лет после того, как по ней покатаются тяжелые грузовики. Дорогу строит Китай, за свои деньги, и строится она для того, чтобы дать Китаю доступ к многочисленным месторождениям руд в горах. Средняя Азия — это кладовая полезных ископаемых, и мы сто лет клали жизни на то, чтобы облагородить ее, цивилизовать, построить города. А вот сливки — похоже, будут снимать китайцы. Но жизнь — она вообще, штука несправедливая…

Из Кыргызстана — мы переходим (точнее, переезжаем) в Таджикистан. Страну, которая в девяносто первом — девяносто четвертом годах потеряла в кровавой гражданской войне больше жителей в процентном соотношении, чем любая другая страна в двадцатом веке. Войну — прекратил полковник Квачков (который сейчас сидит) и его легендарная пятнадцатая бригада спецназ, выведенная после Афганистана в Чирчик. Именно спецназовцы — спланировали и осуществили спецоперацию в Ромитском ущелье, самое крупное вертолетное десантирование после Пандшера. Не дав тем самым вовчикам (ваххабитам) закрепиться на местности и создать свой, таджикский Пандшер и дождаться талибов. Если бы не это — то НАТО сейчас долбало бы не только по Афганистану, но и по Таджикистану.

Но с тех пор много чего изменилось, и подвиг русских десантников и спецназовцев — уже никто не помнит. Душанбе сегодня — это зелень, высотки, которые строят китайцы для «новых таджиков» тире наркомафиози и приезжих из Афганистана (понаехали тут…), которые спешат обзавестись квартирой в пока еще спокойной соседней стране, немецкие туристы (именно немецкие — почему то их больше чем остальных и намного) и восточные красавицы в кафе (девушка, вы с какой деревни, простите…) в джинсах, топиках и с непременной банкой яги в руках[2]. Про шариат никто не задумывается. Зайдет сюда Исламское государство — то-то покуражатся…

В районе цемзавода останавливаю джип — мой контактер терпеливо ждет меня на старой Волге-универсал. Это не его машина — машина отца, который живет в городе. Сам он — возит богатых туристов в горы и потому приобрел подержанный Ланд Круизер — часть денег ссудил ему я, без процентов. Валиулла благодарен, отдает понемногу, как может. Еще он понимает, что сегодняшнее спокойствие, напоминающее заросший тиной пруд — обманчиво, как и все на Востоке. И российские паспорта для него и его большой семьи, выданные по ходатайству ГРУ в обход законных процедур — а семья у него большая — могут очень пригодиться…

Волга мигает фарами.

— Это кто?

— Друг. Сиди пока…

Завгородний — еще неопытен в этих делах. Много говорит. Задает слишком много вопросов. Не понимает, что в нашем деле нельзя задавать вопрос, если не знаешь ответ.

Но ничего, научится…

Валиулла, мой местный агент и друг — улыбается.

— Салам, брат. Как жизнь…

— Хорошо, брат как у тебя?

Вместо ответа, Валиулла достает деньги. Они свернуты в скаток, почему то на Востоке все делают именно так. Я пересчитываю купюры.

— Смотрю, разбогател…

— Туристов много. Сейчас, как рубль упал, у нас манат тоже упал, туристов еще больше. Недавно двух тут француженок возил…

Валиулла цокает языком, я закатываю глаза.

— Сам не женился?

— Нет.

— Нашу брать будешь?

Валиулла — типичный сын своего народа, для него мужик без семьи — не мужик, нарушение всем норм бытия. Здесь второй вопрос, после «как тебя зовут?» и перед «куда идешь?» — сколько у тебя детей. Поэтому — моя холостяцкая жизнь ему капитально непонятна, и он старается мне помочь, как может, предлагая найти жену здесь и зажить нормальной жизнью. Построить дом, нарожать детей.

Может, он в чем-то и прав…

— Друг, проехали. Ты же знаешь…

— Вай, нехорошо, без семьи, без детей.

— Лучше мне скажи, дорога на Бадахшан свободна? Не хулиганят там? Что слышно?

— Да как сказать…

Горный Бадахшан, где я был не раз и куда направляюсь снова — это или кусок Афганистана в Таджикистане или наоборот — северный Афганистан включает в себя часть большого Таджикистана. Граница между Афганистаном и Таджикистаном — это часть Большой Игры между Великобританией и Россией, сделки более чем столетней давности. Она разделила некогда единое пространство, на котором жили непокорные племена, подчиняющиеся только своим вождям и религиозным лидерам — пирам. Собственно, произошедшее ничем не отличается от восточной границы Афганистана, где линией Дюранда разделены между двумя странами пуштунские племена. Разница лишь в том, что нам удалось цивилизовать свою Зону племен, а вот англичанам — нет. Местные жители до сих пор благодарны русским: сам слышал на самой границе, как люди говорили: если бы не русские, сейчас бы жили как вон те, ездили бы на ослах, и топились кизяками. И даже местные наркомафиози разбогатев — строят не дом в деревне, а едут в Душанбе, покупают там новый джип и квартиру в одной из высоток. Но капля камень точит. Уже вошло в жизнь первое поколение, которое не училось в советской школе, которое понятия не имеет о законе Ома, но заучило до дыр биографию «отца нации». Подрастает второе, которое уже учило не биографию отца нации, а строки из Корана и книг аль-Ваххаба. Уже свалил в Исламское государство командир местного ОМОН, который проходил подготовку и у нас и в США, и из Сирии — заявил о том, что скоро будет революция и всем кяфирам сделают секир-башка. А теперь его еще избрали военным амиром Исламского государства. Последствия решений девяносто первого года — еще не наступили, ответ за эти годы разрухи в сортирах и головах — перед судом истории нам еще предстоит держать…

Валиулла рассказывает местные и дорожные новости, я слушаю, благодарю. Обнявшись, расходимся по машинам. Я прячу во внутренний карман деньги.

Денис присвистывает.

— Что?

— Я думал, это мы агентам платим.

Я подмигиваю.

— Уметь надо. И не агентам, а источникам, агент это другое, учи терминологию[3]. Поехали.

На дороге в Горный Бадахшан стоят посты. Местный ОМОН — раскатывает на китайских Хаммерах, щеголяет чешской формой и чешскими же пулеметами Взор-59 — они переданы безвозмездно в рамках какой-то там помощи Евросоюза. Но если смотреть на вещи здраво, в случае прорыва ИГ через границу — половина личного состава перейдет на сторону ИГ, а вторая половина — хорошо, если удержит аэропорт для приема частей российских ВДВ.

Проезд без досмотра стоит пятьсот рублей. Рубли здесь принимают с тем же почтением что и доллары, рублем можно расплатиться на базаре, за рубли — купить дом. Десятая часть страны — в России на заработках.

За постом — горы, горы, серпантин и кишлаки, все отличие от афганских только в том, что они электрифицированы, видны нитки проводов, ЛЭП идет параллельно дороге. Время тут застыло, двадцать первый век где-то очень далеко и чабан, пасущий овец — смотрит в небо, где идущий в Афганистан тяжелый транспортник — оставляет за собой пушистую стежку следов…

Рынок. Бетонный домик, тут что-то конторы, длинные ряды торговых мест, покрытые где шифером где профнастилом. Вторая часть рынка — это просто стоящие табуном машины, в основном китайские и старые советские Зилки, с них торгуют овцами, козами, курами, ворованным рисом в мешках ЮНИСЕФ, какими-то китайскими суповыми пакетами, про которые слышно, что там одна химия. Те, кто приходит из Афганистана — располагаются поодаль, торгуют прямо с земли — у большинства из них постоянного места тут нет, но их и не прогоняют, как прогнали бы у нас.

Стукаю по груди — там плита скрытого кэрриера, шестой класс. Там же — заткнуты магазины. В сумке — пидорке — семнадцатизарядная копия Зиг-Зауэра 226 под патрон ТТ. Раньше у меня была пакистанская копия, но теперь я купил китайскую, под тот же патрон. Она качественнее и магазин вмещает на три патрона больше. Всего магазинов у меня девять, один в пистолете и восемь — рассованы по разным местам. На четыре часа скоротечного боя, как говаривал один сирийский рафик[4]. Еще один пистолет, чешский ВАСП в кобуру в рукаве и две гранаты РГД-5 — по карманам. В обоих пистолетах патрон дослан в патронник.

Ну, Аллаху Акбар.

— Все, я двинулся.

— Мои действия?

— Оставайся в машине. Сделай рожу попроще, не выходи. Только если стрельба начнется. Тогда выходи, конечно.

— Где примерно вы будете?

— Думаю, вон в той стороне.

Денис подчиняется. Ему тяжело, конечно. Он привык к армейским порядкам, ему трудно смириться с мыслью, что хотя он и подполковник, для меня он никто, курсант. Пройдет немало времени, прежде чем он научится делать намаз, носить арабскую одежду и говорить на нескольких языках. Он и сейчас многое умеет. Но его сегодняшние умения в Игре — ничего не значат…

Я — закрываю машину, делаю два шага — и с головой погружаюсь в атмосферу азиатского рынка. Я был здесь несколько лет назад, торговался за комплект одежды пуштуна, перед тем как нелегально перейти афганскую границу…

Афган…

Афган здесь везде. Афган — это ослики вместо машин, это старики с бородами, живыми любознательными глазами в плоских пуштунских шапочках — они привычно сидят на корточках и могут так сидеть целый день. Афганские торговцы — привезли на продажу бараньи шкуры и изделия из них, мясо, травы, военную форму и ботинки, из-под полы — оружие и героин. Отсюда — они повезут посуду, велосипеды, тачки, лопаты, удобрения, ткани, кое-какую одежду. Все как всегда. Все, как и сто лет назад, на границе империй.

Кроме гражданских афганцев — встречаются и военные. Их легко отличить по форме — афганская военная форма, отлично подходит для гор. Еще у них коротко подстриженные, окладистые бороды и противосолнечные очки. Автоматов у них нет, автоматы они оставляют в машинах — но пистолет у каждого в кобуре. В Афганистане нельзя без оружия. Здесь они сопровождают своих командиров, пока те встречаются с местными и договариваются о продаже конфискованных партий наркотиков.

Сэ ля ви…

Этот базар — может быть экзотикой, но не для меня, мне здесь все близко все знакомо. Я могу поторговаться за ту козу или вон за те ботинки. Я могу сесть вместе со стариками и степенно поговорить с ними за беспредел на дорогах или цены на афганский героин у разных оптовиков. Я все это знаю, и меня примут за своего, по крайней мере, на первых порах. Но мне не нужно знать за беспредел на дорогах и ценах на героин. Я пришел на встречу с агентом. Точнее, с курьером, которого он пришлет.

Моего агента зовут Мирза, он этнический узбек. Судьба у него сложная, он побывал и в отрядах Талибана, и в афганской полиции и шайтан знает, где еще. Предки у него были, как и у всех узбеков в Афганистане — с территории бывшего СССР, прапрадед — был известный басмач, Мирза говорил, что в СССР его даже объявляли вне закона[5] за многочисленные убийства коммунистов, учителей и врачей. Его прадед и дед — захватили и мирной жизни. Только если большинство узбеков поселились на севере Афганистана — то эти дошли до Кандагара, до самого афганского юга. Держали там чайхану, как и все узбеки — преуспевали. В войне с Советской армией не участвовали, хотя кто-то из родственников — ушел в душманы. Просто пытались держаться от всего от этого подальше.

В восемнадцать лет — Мирза вступил в организацию Талибан. Он рассказывал мне об этом, и я понимал, почему он вступил — я бы тоже вступил, наверное. Советские ушли, власть рухнула, Афганистан был больше никому не нужен. Милицейские и военные подразделения со всем вооружением стали бандами и принялись сражаться с бывшими моджахедами за контроль над торговлей наркотиками и рэкетом. Каждый творил что хотел — выставлял блок-посты на дорогах и требовал выкуп, похищал людей, убивал. Талибы — несли с собой пусть жестокий, но порядок, пусть безумные — но правила. И они несли с собой единство страны. Надо помнить, что Талибан за два года прошел путь от пустого места до хозяина большей части страны. Не просто так люди в него вступали. Просто никто другой — единство Афганистана обеспечить был не способен.

После того, как пришли американцы — Мирзе посчастливилось избегнуть обстрелов и бомбардировок и даже поимки. Он вернулся в Кандагар, спрятал автомат и спокойно ждал, пока все закончится. А потом, когда пришли американцы — откопал автомат и записался в национальную армию…

Те годы — Мирза вспоминал как лучшие годы своей жизни. Американцы — дали ему новый автомат, бронежилет и ботинки, тех денег, которые ему платили, хватило, чтобы заплатить калым и жениться, жена — родила ему сразу двойню. Отец — вел бизнес, а поскольку его сын был военным — с него опасались требовать дань, рэкетиры обходили его дукан стороной. Он даже купил подержанную Тойоту машины у него никогда не было. Конечно, они рисковали — но не больше, чем в рядах Талибана, где не было даже службы медицинской помощи.

Все закончилось тогда, когда на военный парад Мирза, уже капитан вооруженных сил Афганистана, командир роты разведки — пригласил свою семью. Там был заместитель губернатора и ему очень приглянулся… восьмилетний сын Мирзы. Сразу же к нему — подошли и предложили продать сына в гарем.

Надо сказать, что в Кандагаре — подобное было сплошь и рядом, прохаживаясь по городу — то и дело натыкаешься на парочки, состоящие из мальчика, которому еще и четырнадцати лет, и взрослого бородача. Но Мирза — понимал, что это ненормально. Он понимал, что если он откажется продать сына — то рано или поздно люди заместителя губернатора, который, как и сам Мирза раньше был боевиком Талибана — ребенка похитят. Мирза — собрал свою семью и бежал в соседний Иран. И там — его, конечно же, нашла иранская полиция.

Надо сказать, что беженцев из Афганистана — в Иране полно. Особенно, из числа национальных меньшинств. В Афганистане — к национальным меньшинствам относятся плохо, пуштуны — никого не любят, они и друг друга то готовы убивать из-за каких-то счетов давностью лет этак в двести. Беженцев в Иран прибывает много, сам Иран не знает, что с ними делать, решение принимается разное, в зависимости от обстоятельств. Мирза — на собеседовании в полиции честно сказал о том, что воевал в составе афганской армии, дорос до командира разведроты и его готовили американцы. Вероятно, кто-то из полицейских — был еще и стражем: через несколько дней Мирза разговаривал совсем с другими людьми…

Стражи исламской революции в Иране — это параллельная армия, у них есть собственные ВВС и ВМФ и даже ВПК — мастерские, где производят и ремонтируют оружие. Это называется «джихад самообеспечения». КСИР — отвечает за зарубежные террористические и подрывные акции Ирана, для этого у него есть целая террористическая организация за границей — Хезбалла. На начало десятых годов КСИР — представлял собой одну из самых мощных подрывных сил в мире, военные советники ХАМАС — принимали участие в изгнании американцев из Ирака, воевали в Ливане, в Африке. А генерал Касем Сулеймани — был один из самых опытных командиров сил спецназа в мире[6]. Иранцев заинтересовал опыт Мирзы, и они предложили ему сделку: он собирает в лагере и готовит группу сорок — пятьдесят человек, таких же афганских беженцев, как и он сам, потом — отправляется с ними на войну в Сирию. Ему — дают гражданство Ирана после двух лет войны за интересы Ирана. Всем остальным — после пяти: учитывая интенсивность боев в Сирии, это было смертным приговором. Но Мирза понимал, что выбора у него не было — Иран мог выдворить его и его семью в любую минуту, а то и убить.

Мирза — собрал в лагере отряд афганцев и приступил к тренировкам. Дело было в две тысячи пятнадцатом году, в начале, когда казалось, что дни сирийского режима сочтены. Значит, и их дни тоже были сочтены.

Но Аллах был на их стороне.

Осенью две тысячи пятнадцатого года — ВВС России, переброшенные в Сирию, начали активные бомбардировочные операции против сил Исламского государства. Если ВВС Сирии располагали всего лишь некоторым количеством вертолетов и самолетов третьего поколения, которым было не менее тридцати лет — то ВВС России располагали беспилотниками, средними бомбардировщиками, способными нести восемь тонн бомб и боевыми вертолетами. Русские бомбили неторопливо, понимая, что враг никуда не денется и не готов к бомбардировкам, а климат и погодные условия способствуют — методично, объект за объектом уничтожали позиции врага. Боевики Исламского государства — среди которых было немало ветеранов Первой и Второй Чечни — приуныли первыми. Они отлично понимали, что русские — это не американцы, они не испытывают страха, сомнений, жалости, они готовы воевать годами и десятилетиями, если потребуется. Боевики чеченского происхождения — свалили первыми, кто в Турцию, кто в Иран, кого даже вывозили американскими спасательными вертолетами. А на фронте — постепенно, неторопливо — изменилась стратегическая ситуация. Если раньше правительственные войска теряли позицию за позицией, процветало дезертирство — то теперь дезертировали уже от Исламского государства. Сокращался поток добровольцев, боевикам не хватало боеприпасов, еды, подкреплений, с помощью российских и иранских военных советников — были перерезаны многие критически важные пути снабжения ИГ. Столкнувшись с ожесточенным сопротивлением, в частности в пригороде Дамаска Дарайе — правительственные силы больше не вступали в лобовые столкновения, предпочитая брать измором. Рано или поздно — доведенные до отчаяния боевики сдавались.

Мирза — попал на фронт как раз тогда, когда там складывался стратегический перелом в пользу правительственных войск. Для него ситуация была знакомая: белые военные советники-хабиры, авиация и местные силы на земле — только на этот раз он был по другую сторону баррикад. Действуя вместе с местным ополчением — его люди смелыми и неожиданными действиями захватили и освободили несколько населенных пунктов — Мирза использовал американскую тактику. Тем самым — он привлек к себе внимание и иранских командиров спецназа и меня — как российского специалиста, действовавшего в том районе. А так как у меня в группе был крымский татарин, знавший узбекский язык — мне удалось завербовать Мирзу и сделать его активом ГРУ. Мы — сумели вытащить его семью из Ирана и перевезли их в Швецию, где они получили убежище. А Мирза — вернулся в Афганистан, но уже в северный — и поступил в полицию. В полиции — он проявил себя хорошо, по нашим перехватам взял несколько крупных караванов с наркотиками и теперь его перевели в Афганскую национальную разведку, контролируемую американцами, британцами и индийцами. Так, Мирза получил доступ к информации стратегической важности по Афганистану и тому, что происходит в регионе. А вместе с ним — информацию получило и ГРУ.

Конкретно — сегодня меня интересовали аскеровцы и их активность в северных районах Афганистана и приграничной зоне.

Аскеровщина и аскеровцы — это нечто новое, такого раньше не было. Это агрессивные крымско-татарские, чеченские и среднеазиатские националисты, принявшие радикальный ислам и использующие его лозунги — но при этом не отказавшиеся и от национализма. Это чисто русское, точнее постсоветское явление, никакого корня на Востоке оно не имеет и более того — прямо противоречит исламу. Дело в том, что в исламе национализм в любой форме (асабия) запрещен и карается смертью. Более того, одной из причин, породивших агрессивный ислам, является невозможность легально, и в рамках европейского понимания государства и нации решить вопрос об объединении всех арабов в единое государство (халифат). В этом смысле ислам — предстает как бы наднациональной, надгосударственной силой, благодаря которой один араб может протянуть руку другому арабу и почувствовать единство, поверх нарисованных европейцами границ. Именно поэтому — агрессивный ислам пользуется огромной поддержкой в арабском мире, именно поэтому не удается уничтожить ни Аль-Каиду, ни ИГИЛ — он единственный отвечает на мечты всех арабов об объединении. А вот на постсоветском пространстве — дискурс принципиально другой, тут речь идет не об объединении, а о разъединении, об отчуждении, о формировании наций, анклавов, о борьбе за государственный суверенитет, за то чтобы вырваться из русского мира, побороть притяжение раненой, но не добитой как Османская — Российской империи. Отказаться от русского языка, от русской веротерпимости, от русского понимания веры в целом и ислама в частности. И как это совместить с исламом, в котором говорится о том, что нет разницы между правоверными, если не считать их богобоязненности? Как быть, если ты ненавидишь русских, но вот есть русские мусульмане, и ты должен их принимать как братьев? А как тогда быть крымским татарам, которые использовали ислам как таран в борьбе за собственное государство, за Крым, за землю — ведь ислам отрицает любое светское государство, моджахеды не могут за него бороться, борьба за возврат Крыма в состав Украины не может называться джихадом. Как совместить ислам и борьбу сосланных народов — ведь в Исламе есть понятие «хиджра», переселение, и это не только преступление — это желательное действие для мусульман, живущих в окружении неверных — переселиться на землю мусульман.

В девяностые — происходило знакомство бывших советских народов с исламом. Тогда мало кто что знал, и потому никого не шокировали призывы генерала Дудаева совершать намаз не пять раз в день, а три и почитать не пятницу, а субботу — хотя в исламском мире его за первое же подобное выступление немедленно убили бы. Ислам, национализм, антисталинизм — сплелись в один клубок, и никто и не пытался его разделить, потому что все и всё прекрасно понимали — кто борется и за что. Приехавшие уже после первой Чеченской моджахеды, типа Хаттаба — знали об исламе подчас еще меньше чеченцев. Да и… какой из того же Хаттаба моджахед, если у него сестру зовут Сара, она живет в Лос-Анджелесе и держит магазин кошерной еды[7]?

Потом — в Египет, в Саудовскую Аравию поехали учиться муфтии и с удивлением обнаружили, что ислам, который преподают там — совсем не похож на то, что они считали исламом у себя на родине. А потом — они вернулись и стали преподавать. И стали удивляться уже местные.

Так, разрыв между тем, что должно было быть, и тем, что было по факту, постепенно рос и рос — но на него никто не обращал внимания. Не обращали до тех пор, пока не появилось ИГИЛ — Исламское государство Ирака и Леванта, в котором боевиков с постсоветского пространства было очень и очень много, пока Турция не сбила российский самолет и не получила в ответ серьезные экономические санкции, пока не началась война на Украине. И так — возник противоестественный союз Украины и Турции, за которыми стояли США — и им стало необходимо некое оружие против России. Некий новый ислам, который совмещал бы в себе исламский фанатизм и готовность к смерти и вполне рациональные, по-европейски рациональные цели и требования, способность и готовность сотрудничать с западными спецслужбами и даже служить в подразделениях кадровой армии и служб безопасности, подчиняясь приказам…

Первые аскеровцы — появились на территории Николаевской и Херсонской областей Украины. Это были крымские татары, вернувшиеся из Европы чеченцы батальона Дудаева и принявшие ислам украинцы, русские и белорусы, прошедшие подготовку в лагерях боевиков, организованных силами и на деньги турецкого правительства и военизированной организации «Серые волки». Их название происходило от татарского «аскер» — воин. Аскеровцы взаимодействовали с батальонами Азов-Крым и Правый сектор — Крым, часть из них была зачислена в милицию и национальную гвардию Украины. Часть аскеровцев возможно даже не была мусульманами — на некоторых фото они позировали по пояс голыми, с оружием — и скажите, много ли мусульман сделают на своем теле татуировку «88[8]»? В отличие от боевиков Аль-Каиды и ИГИЛ их никто не преследовал и не разыскивал на Западе — наоборот, они охотно давали интервью западным корреспондентам, где рассказывали, как скучают о Крыме и как хотят туда вернуться. На практике же — они систематически терроризировали местное население Запорожской, Николаевской, Одесской и Херсонской областей Украины, похищали и убивали неугодных, запугивали, отнимали и сжигали дома и торговые объекты, угоняли скот, участвовали в расправах над мирными жителями в тех частях Донецкой и Луганской областей, которые контролировала Украина. Затем — отряды аскеровцев появились на территории Грузии, Азербайджана, стран Средней Азии и Афганистана. В Грузии — они устроили лагеря подготовки боевиков в Кистинском ущелье, полном чеченцев — кистинцев, в Азербайджане — они проявляли активность в районах, граничащих с Россией, где большинство населения составляют лезгины. В Средней Азии — они проявили активность в самой населенной ее части — Ферганской долине, активность аскеровцев была отмечена и в Оше. В Афганистане — их лагеря по данным разведки находились только в северной его части, там, где проживают таджики и узбеки. Скорость распространения аскеровщины потрясала — хотя ничего удивительного, по здравому размышлению — как раз и не было. Ведь их никто не признавал террористами, они почти не высказывались по проблемам веры и проблемам Ближнего Востока, им было чуждо стремление мусульман отвоевать Иерусалим у евреев. Всю свою ненависть — аскеровцы направляли на Россию и русских.

И мы — должны были отбивать удары уже нового врага. Как будто нам не хватало старых…

Понятно, что Мирза — не поедет сюда из самого Кабула — зачем ему, не тот уровень. Но Кандагар — центр торговли, известный всему Афганистану, там у него много родственников, и один из них — ни за что не откажет в просьбе высокопоставленному родственнику, в чем бы она не заключалась. Например, продать пару вот этих вот НАТОвских башмаков, ворованных на складе — а взять за них двадцать тысяч американских долларов. Ну и что, какая разница, что на базаре они стоят двадцать. В Афганистане — не задают лишних вопросов и не отказывают от помощи родственникам. Тот, кто откажет, будет бинанга. Нанга — это чувство родства, би-нанга, то есть без чувства родства. В Афганистане это слово означает «подлец».

Галька под ногами, тяжелый запах от ослов и мулов, разложенный на мешковине товар, чужие, горбоносые, бородатые лица, неспешный разговор — каркающий пушунский переплетается с более изысканным дари, в Афганистане так называется «фарси». Перекресток миров…

Нужный мне торговец — приехал не на ослах, он приехал на машине. Синий, китайский Фотон. Говорят что между Афганистаном и Таджикистаном тут нет проходимой для машин дороги — но на самом деле она есть, если есть торговля, то будет и дорога. Это для таможенников и пограничников ее нет. Машина — как обычно для Афганистана и Пакистана богато раскрашена, на кабине нарисована золотистая лодка.

Вот и она…

Я остановился около машины — и торговец, молодой, сообразительный бериш[9] тут же вскочил на ноги.

— Интересуетесь, эфенди…

— Интересует.

Я присел на корточки, достал из нагрудного кармана горсть изюма и кинул в рот. Это условный сигнал.

Передо мной — лежала форма, стояли ботинки и кроссовки, красовались разгрузки и фляги. Все — новое или почти новое на вид, все — украдено с конвоев или со складов.

— Новое?

— Все первый сорт, эфенди, неношеное, контракт.

Контракт — обозначает, что товар произведен по контракту и по стандартам вооруженных сил. Есть еще слово «милспек» из новояза.

Я узрел знакомую черную пластиковую коробочку с ручкой, открыл — так и есть, Эотек. Понятно, что не Китай, оригинал — наверное, кто-то заказал в армейском интернет-магазине, его по дороге и украли. А прицел хороший, вон, кнопка — для режима ночного видения.

Взять что ли? Деньги есть, а в России такой дорого.

— Сколько просишь?

— В какой валюте, эфенди? Если в долларах, то пятьсот.

Я покачал головой.

— Побойся Аллаха, за такую цену я закажу по почте. Будто он тебе сколько то стоил. Плачу пятьдесят долларов.

— Вай, эфенди, может, я и выгляжу как глупый ишак, но у нас есть в городе интернет и я знаю, сколько эта вещь стоит! Только из уважения к вам я предложу ее Вам за четыреста американских долларов. Американский прицел — за американские доллары. Хорошая сделка, эфенди, клянусь Аллахом…

— О, Аллах, помоги мне! Твое уважение подобно глотку воды в пустыне — он так мал, что почти и не замечаешь его. Только потому, что ты так долго вез свой товар, я дам тебе за него ровно сто американских долларов. Сто — и ни центом больше!

— Эфенди, мои дети хотят есть, а накормить их большая проблема, ибо я хоть и молод, но у меня их уже трое. Прибавьте к вашей цене еще двести долларов, и пусть Аллах приведет в порядок дела ваши…

— Аллах накажет тебя за желание содрать с меня лихву. Я накину не более чем сто долларов от той цены, что назвал — и только ради твоих детей.

Торговец покачал головой.

— О, Аллах, мой дядюшка Мирза прибил бы меня за мою доброту. Забирайте, и пусть это будет вам к пользе…

Дядюшка Мирза, значит… Я отсчитал двести долларов, забрал коробочку и бросил в небольшой рюкзак за спиной.

— Пусть Аллах будет с тобой в обратном пути…

Торговаться — правильно. Прицел, который я купил — стоит в два с половиной раза дороже, а то и в три. И кроме того — если ты не торгуешься, тебя никто не будет уважать.

Я поднялся на ноги.

— Эфенди!

…

— Не хотите ли купить что-то еще? Посмотрите, сколько товара! Выбирайте!

— Благодарю, но я уже обут и одет, хвала Аллаху.

— Посмотрите, эфенди. Это настоящая американская форма, носите, и ей не будет сноса!

— Ты хочешь, чтобы меня пристрелил снайпер на обратной дороге или как?

Засмеялись все, даже торговцы на соседних местах. Торговец не сдавался.

— Тогда посмотрите вот эти башмаки! Все смотрят на форму, но никто не смотрит на обувь, которую ты носишь. Обувь нужна всем. Клянусь Аллахом, за сто долларов вы не найдете обуви лучше! Она будет радовать ваши ноги, и в ней вы не почувствуете усталости!

— Сто долларов, говоришь?

— Именно, эфенди! Всего то сто долларов. Примерьте!

Я взял ботинки, посмотрел с сомнением. Сунул руку внутрь… ага, одна стелька немного не так лежит. Отогнул — и увидел углубление, а в нем — похоже на флешку…

— Клянусь Аллахом, который накажет меня за транжирство — с этими словами я начал расшнуровывать свой ботинок — пятьдесят долларов на эти ботинки я все же найду.

— Восемьдесят. Восемьдесят, эфенди, они же совсем новые!

В подошве моих кроссовок (а она толстая) — было углубление. В нем — два золотых слитка, обкорнанных так, чтобы влазить в ботинок. Поверьте, носить такое — дело нелегкое…

Оставив кроссовки, я незаметно пододвинул их к торговцу, зашнуровал ботинки. Притопнул, вручил честному торговцу семьдесят долларов.

— Клянусь Аллахом, нет больше!

— Носите новое, эфенди и пусть вас сопровождает Аллах в вашем пути!

— Пусть и тебе Аллах пошлет удачу. Тебе и твоему дому…

Все, контакт состоялся.

Стараясь ступать осторожнее, иду к машине. Торговцы — смотрят на меня с удивлением: видимо, не понимают, кто я, неверный, но торгующийся лучше любого правоверного. С удивлением вижу идущего навстречу Дэна… ну какого хрена, сказал же сидеть в машине! Заставь дурака Богу молиться! До меня не сразу доходит, что на плече у Дэна автомат Калашникова… и вдруг он вскидывает его и целится прямо в меня…

Выстрел!

Новички — обычно в случае нападения первым делом хватаются за оружие, отвечают огнем на огонь. Те из них кто остается жив, понимают, что это полная ерунда. Увидев оружие, первым делом следует прыгнуть в укрытие. Какое угодно. Или, по крайней мере, упасть на землю, чтобы минимизировать себя как цель. И только после, потом — отвечать огнем на огонь…

Я падаю. Плашмя, вперед. Толкнувшись, переворачиваясь, выхватывая пистолет. Двое — за мной в нескольких метрах. Бородатые, в пуштунских рубахах — но судя по росту никакие это не афганцы! Один уже лежит, второй оседает, из шеи хлещет кровь…

Твою мать! Убью!

Каким-то чудом, толкнувшись от земли и не выронив пистолет — оказываюсь на ногах. Теперь надо валить и валить быстро. Афганские военные может, и побоятся стрелять на территории чужого государства, а вот местные…

С хрипом, с соплями в глотке — бежим как два вспугнутых лося к машине. Самое главное — отвалить, разборки потом. Но удача покидает нас — мы видим нашу машину, видим, как на стоянку, поднимая пыль, вламывается Крайслер-300, совершенно неуместный здесь седан серого цвета, а за ним — идет старый-престарый ЗИЛ. В кузове ЗИЛа — колхозника — вооруженные до зубов люди, несколько человек. Приехали, б… такая!

Дэн, не дожидаясь команды, на бегу открывает огонь из автомата. И хорошо бьет! Срывает атаку — у противника падает один, второй, третий! Я, пользуясь моментом, резко сворачиваю в сторону — чтобы ряд машин хоть немного прикрыл меня. Проскакиваю мимо Нивой и старой Волгой. Те, кто приехал за нами, тоже не лыком шиты — прямо на меня, пригибаясь, бегут двое. Но у них автоматы в руках, а у меня — пистолет в вытянутой руке, в боевом положении. Зиг разражается грохотом — и двое падают как сбитые кегли в боулинге.

Прикрывая, проскакиваю до этих. Хватаю автомат первого — это АКС-74У. Не самое лучшее для общевойсковика — но вот в ближнем бою отличная штука. Перещелкиваю на АВ — и шквальным огнем накрываю ЗИЛ и тех, кто рядом с ним — выпускаю все, что есть в магазине одной очередью. Бросаю трофейный автомат, забрасываю на спину второй, АКМ — и открываю беглый огонь из пистолета.

— Пошел!

Дэн проскакивает вперед. Уже слышен вой милицейской сирены — тут у ментов и пулеметы есть, как говорят. Сильно сомневаюсь, что нам уйти на машине — менты разбираться не будут, тупо расстреляют машину и всё.

Но вот пешком — думаю, шанс есть.

— Пошел!

Перезаряжаюсь на бегу, тоже стреляю. ЗИЛ взрывается… это не похоже на взрывы в голливудских кинофильмах. Просто хлопок и пламя в районе борта. На земле — в беспорядке валяются тела, там же оружие…

— Пошел!

Показывается старый, милицейский УАЗ, верхние части дверей сняты, из окон торчат автоматы. Все, время вышло…

— Пошел!

Из-под ног — заполошно кудахтая, летят куры. Кишлак — бывший госхоз — принимает нас в свои объятья…

— Ты какого хрена стрелять начал?

Я тяжело дышу, переход по горной местности — уже не по моему возрасту. Дэн как огурец — все-таки в Альфе физо — на уровне.

— Я их узнал.

— Кого?

— Это Бараев с братом.

— Бараев?!

— Нет, не тот. Исматулла Бараев. Его брат держал генерала Шпигуна, мы работали по нему и его окружению.

— А стрелять то, какого хрена начал?

— Они догоняли вас.

Я устало выдыхаю.

— Дэн, я не заказчик. Без «вы».

— Понял.

— Я был не прав? — типичный вопрос бывшего бойца спецназа, привыкшего действовать исключительно по приказу. Увы… в нашем деле никто приказывать не будет. И правильным — чаще всего бывает то решение, которое пришло на ум первым. Потому что если не сделать хоть что-то — уже никогда ничего не сделаешь.

— А хрен его знает. Все равно ничего уже не поправить.

Я достал спутниковый телефон, активировал, посмотрел.

— Сигнал плохой. Надо встать повыше.

— И еще. Они пытались убрать меня.

— Кто? — не понял я.

— Чехи. Подошли двое, спросили, продаю ли машину. Потом — один без лишних слов — попытался ножом…

— И?

— Там лежат.

— Вот, это хорошо. А как узнал, что чеченцы?

Дэн пожал плечами.

— Чех он и есть чех.

— Интересно. А пуштуна, к примеру, опознать сможешь?

— Я их вживую не видел.

— А если увидишь?

— Чего сложного. Признаки то одни.

Я посмотрел на часы, поправил ремень автомата. Надо еще найти место, чтобы вертолет мог сесть. Не на своих же двоих.

— Пошли…