Большая пайка

Сергей

Первые сообщения о трагедии появились в вечерних выпусках новостей. Сперва показали изуродованный джип и истерично рыдающую продавщицу из магазина. Потом обуглившиеся остатки «Рено» и черный мешок, в котором находилось все, что осталось от русского киллера, пытавшегося уйти от полиции. Репортаж с Лангегассе, на фоне дома, в котором готовился к своему преступлению убийца.

Интервью с лейтенантом полиции, только что закончившим обыск на квартире преступника и демонстрирующим толстые пачки денег, очевидно предназначенных в оплату за убийство. В утренних газетах картина случившегося пополнилась важными деталями.

Выяснилось, что убийца приехал в Австрию из России полгода назад и, якобы находясь в состоянии глубокой душевной депрессии, проходил курс интенсивной терапии в одной из клиник, откуда уже два месяца как был выписан и поселился на квартире в Вене. Проживая на Лангегассе, ни в чем предосудительном замечен не был, регулярно посещал медицинское учреждение известного доктора Шульце и вел исключительно размеренный и скромный образ жизни. Не курил, не употреблял спиртных напитков, не посещал увеселительных и сомнительных заведений, что свидетельствует о его профессионализме. Важно отметить, что в этническом отношении убийца принадлежал к одной из кавказских народностей. По сведениям из русских газет, именно кавказцы представляют собой ядро крупнейших преступных группировок и отличаются исключительной дерзостью и кровожадностью. К убийству гангстер готовился тщательно. Он долго выслеживал свою жертву, которая, скорее всего, знала его в лицо. Об этом свидетельствует тот факт, что непосредственно перед совершением преступления убийца предпринял определенные шаги к изменению своей внешности. В квартире преступника обнаружена крупная сумма наличными, представляющая собой авансовый платеж за убийство. В том, что убийство является заказным, полиция была уверена на сто процентов. Эта уверенность появилась в результате изучения личности жертвы. Убитый тоже русский, в Австрии оказался неизвестным образом. Во всяком случае, в его документах не обнаружилось никаких сведений о пересечении границы, и в картотеке иммиграционной службы он не значился. Проведенное полицией исследование водительского удостоверения убитого показало, что документ является поддельным, но подделка выполнена на исключительно высоком уровне. Отсюда следует, что жертва преступления, очевидно, имеет отношение к одной из русских преступных группировок, а само убийство есть результат идущей в России войны преступных кланов. Это свидетельствует о полной несовместимости системы западных ценностей с происходящими в России процессами, в ходе которых высокие идеалы свободы и демократии искажены до неузнаваемости и находят свое выражение в полной безнаказанности преступного мира, слившегося с так называемым русским бизнесом и уже начинающего подчинять себе политическую элиту страны.

Еще несколько дней австрийские газеты мусолили эту тему, потом перешли к более интересным вещам, и она сама собой забылась. Полиция ткнулась туда, ткнулась сюда, попыталась выяснить историю приобретения квартиры на Лангегассе, зашла в тупик, запутавшись в паутине люксембургских компаний и кипрских счетов, и без особого шума списала дело в архив. Тем более что никакой особой ценности два мертвых русских гангстера не представляли, гражданами Австрии или иной цивилизованной страны не являлись, никто ими не интересовался и интересоваться не собирался. Их тихо закопали рядышком, под бормотанье католического священника. В этот день было пасмурно, а к вечеру стал накрапывать дождик…

Школа для молодых

В пансионат под Ленинградом должно было съехаться более двухсот человек.

Мероприятие называлось «Первая международная школа-семинар молодых ученых по проблемам автоматизации». Ключевые слова «школа-семинар» были гениальной придумкой Платона. Дело в том, что проводить школы длительностью более трех дней категорически запрещалось, а вся компания нацелилась на десятидневное общение в полном отрыве от привычной обстановки. Добавление слова «семинар» превращало одно краткосрочное мероприятие в два и ставило начальство в тупик.

Плюс еще слово «международная», которое придавало затее дополнительную весомость. А упоминание «молодых ученых» вводило для участников точный возрастной ценз — не старше тридцати трех лет.

Конечно, на лекторов это не распространялось.

Заявленная тематика обеспечивала исключительно широкие возможности для участия — приехать мог каждый, кто был в состоянии накропать страничку текста с упоминанием слова «автоматизация», причем на любую тему — от летающих тарелок до повышения урожайности зерновых. Отбором докладов занимались Марк Цейтлин и Ларри Теишвили. При этом они руководствовались простейшей инструкцией, начертанной корявым почерком Платона на оборотной стороне распечатки с институтской ЭВМ:

Означало это следующее. Все доклады иностранных участников принимаются безоговорочно (за исключением явной муры). Так же принимаются все доклады научного молодняка из Института — будем писать его с большой буквы, — где работали Платон, Ларри, Марк и Виктор Сысоев. Преимуществами при отборе пользуются представители периферийных вузов. И надо обеспечить как минимум одну девочку на трех представителей сильного пола.

Исполнение этой инструкции гарантировало веселую и не обремененную привычными заботами жизнь в течение двух недель, отсутствие проблем с институтским начальством и еще более высоким начальством из Академии, а также обещало массу полезных и приятных знакомств и связей.

Открытие школы было запланировано на четырнадцатое февраля — с тем расчетом, чтобы заключительный банкет, именуемый в целях конспирации «товарищеским ужином», пришелся на День Советской Армии. Эта конспирация никого не обманывала, но позволяла соблюсти приличия, ибо после нескольких сигналов с предыдущих мероприятий академическое начальство на банкеты реагировало болезненно, а против товарищеских ужинов возражать еще не научилось. Да и День Советской Армии создавал дополнительный патриотический флер.

Оргкомитет загрузился в «Красную стрелу» десятого февраля. Ларри, Марк, Муса и Виктор пришли одновременно. Платон, как всегда, опаздывал. В соседнем купе возился Сережа Терьян из института экономики, назначенный финансовым гением и счетоводом школы. Он пытался пристроить зачем-то взятые с собой лыжи, которые занимали половину купе и мешали Ленке и Нине.

Девочек взяли в последний момент, потому что Платон потребовал создать секретариат школы. «Взять с собой, немедленно загрузить работой, посадить на телефоны, вооружить пишущей машинкой, должен быть нормальный уровень, вы ни черта не понимаете, почему я должен за всех думать? Где Ларри? Ларри, займись!»

Это был его обычный стиль. Платон никогда и никуда не успевал, его невозможно было найти ни по одному телефону, на месте не сидел принципиально. Когда и как он умудрился написать кандидатскую, не понимал никто, даже самые близкие друзья. И при всем прочем в том, что называется «решением вопросов», равных Платону не было.

Вопросы всегда были многочисленны, разнообразны и никак не соотносились друг с другом даже при самом тщательном изучении. Никто, возможно, включая и самого Платона, не смог бы восстановить логическую связь таких событий, как согласие некоего А выступить оппонентом на защите кандидатской диссертации соискателя Б, восьмичасовой загул в Лефортовских банях в компании личностей из автосервиса, дарственное вручение ящика шампанского никому не известной тетке из Центросоюза, перенос семинара по матметодам с четверга, скажем, на будущий понедельник и так далее. Да, впрочем, такой связи могло и не быть. Просто в результате всех этих событий создавалось некое переплетение интересов, которое могло долго существовать в дремлющем состоянии, но зато в нужный момент, когда возникала более или менее серьезная проблема, тут же подключались разбирающиеся в этой проблеме люди, начинали работать рычаги, проворачивались какие-то колесики, и проблема получала неожиданное и изящное решение.

Платон был гением. При всей его безалаберности и разгильдяйстве он безошибочно ощущал потребность в том или ином контакте, никогда не прибегал к лобовым методам и всегда мог с удивительной скоростью превратить хаотический перебор телефонных номеров в четкую последовательность действий, направленных на достижение цели.

Надо сказать, что до сих пор все школы и конференции, которые проводились этой институтской компанией, великолепно обходились без секретариата. Но к платоновским закидонам все привыкли, поэтому его неожиданный натиск был воспринят с обычной покорностью. Тем более что особых вопросов подобранные кандидатуры не вызывали. Нина вообще была из хорошей семьи, воспитанная, диссертацию не только сама написала, но и сама же напечатала. С Ленкой тоже все было ясно — печатала она не так, чтобы очень, зато любила веселую компанию и считалась своей в доску. К научному персоналу отношения не имела, числилась техником. В институте ее держали по двум причинам. Во-первых, начальник Ленки когда-то имел неосторожность закрутить с ней трехнедельный роман, который привел к тяжелому выкидышу и двум месяцам больничной койки, после чего начальник, будучи человеком порядочным, уже не мог Ленку уволить. А во-вторых, Ленка с готовностью ездила в подшефный колхоз в любое время года, на любой срок и в любом обществе. В постели она была совершенно неутомима и не только никогда и никому не отказывала, но и сама проявляла инициативу каждый раз, когда в ее личной жизни намечался вакуум.

Сережка. Начало истории

Самым старшим в компании был Сережка Терьян — ему уже исполнилось тридцать, а выглядел он на все тридцать пять. Он был профессиональным математиком, закончил сперва Новосибирский университет, а потом еще и вечерний мехмат. В институт экономики попал непонятно каким образом — по-видимому, на волне сплошной математизации экономической науки, — очень быстро защитил кандидатскую и сейчас писал уже третий вариант докторской. Первые два варианта оказались категорически непроходными, потому что шли вразрез с принятыми представлениями о том, что можно, а чего нельзя. На всех семинарах, где Сергей докладывал свои результаты, слушатели сперва единодушно восхищались красотой математических конструкций, а затем, оглядываясь на представителей традиционной политэкономии, столь же единодушно возражали против экономической интерпретации полученных результатов.

С Платоном Терьян был знаком еще со студенческих времен, но особо они сблизились после скандала, разразившегося, когда Терьян на очередном семинаре сообщил аудитории, что есть две полярно противоположные модели экономики — утилитарная, в которой максимизируется прибыль, и эгалитарная, в которой обеспечивается всеобщее равенство.

Аудитория замерла.

— В чистом виде, — продолжал Терьян, — эти модели нигде в мире не существуют. Поэтому можно говорить об утилитарной экономике с некоторой примесью эгалитарности. Так вот, данная теорема утверждает, что существует некоторое критическое состояние уровня эгалитарности и если его превысить, то в экономике начинаются необратимые процессы, приводящие либо к стагнации, либо к полному развалу.

Поскольку обсуждение происходило в свободном и демократическом режиме, вопросы начал задавать один из заведующих отделами, который одновременно руководил в парткоме идеологическим сектором. Уже после первого вопроса аудитория смекнула, куда дует ветер, лишь недогадливый Терьян все пытался вещать про специфику асимптотических процессов, однако в конце концов и до него дошло, что в данный момент имеется в виду вовсе не его диссертация, а сложившаяся в обществе атмосфера вседозволенности и досадные промахи в кадровой политике.

Друзья и сослуживцы тут же шарахнулись от Терьяна, как от прокаженного. В окружившей его пустоте запахло озоном и послышались первые раскаты грома.

Тут-то и подключился Платон, случайно узнавший о надвигающейся грозе.

Среди его приятелей нашелся человек, женатый на дочке ответственного работника ЦК, курировавшего в то время экономическую науку. Историю замяли. Терьян взял отпуск за свой счет и по его окончании вернулся в институт экономики другим человеком.

— Каждый раз я это делать не смогу, — предупредил Платон. — Хочешь заниматься математическим анализом основной движущей силы современности — валяй. Только не рассказывай никому. Сожрут и не подавятся.

Терьян оценил предупреждение по достоинству и переключился на менее рискованную проблематику.

В личной жизни он вел себя скромно. Был женат, успел обзавестись двумя дочками, в которых души не чаял. После работы всегда бежал домой, играл с девочками, а после десяти закрывался на кухне и работал до глубокой ночи. В близких друзьях, особо после злополучного семинара, числил только Платона.

Росту Терьян был среднего, больше любил молчать, чем говорить, и внешне ничем особым не отличался. Однако же девушки, натыкаясь на него на всяких новогодних вечеринках, проявляли интерес. Впрочем, про его сердечные дела никому и ничего известно не было. Сергей не любил об этом распространяться. И вообще не любил мелькать.

Влюбленный Марк

…Минутная стрелка на вокзальных часах совершила очередной прыжок, прозвучал недовольный голос толстой рыжей проводницы, лязгнуло железо.

Поехали!

Как вскоре выяснилось, компания отправилась в Ленинград все же в полном составе: Платон, не успевший добежать до своего вагона, прыгнул-таки в хвостовой, промчался через двенадцать тамбуров и, разрядив беспокойство, занял свое законное место.

— Где Муса? Муса, иди сюда, быстро. И Серегу тащи, — сразу же начал командовать Платон. — Впрочем нет, Муса, ты не нужен, ты там с девочками займись, чтобы минут через десять можно было начать. Серега, быстро иди сюда!

Оказалось, Платон едва не опоздал по той причине, что до самой последней секунды утрясал вопрос, кто из больших ученых приедет читать лекции.

Выяснилось, что Беляков, Горский и Шмаков все-таки не появятся, зато Платону удалось залучить на один день самого ВП, то бишь Владимира Пименовича, директора Института, и, кажется, дал согласие Дригунов из ленинградского политеха, но это неточно, поэтому надо срочно сообразить, где брать еще одного лектора и что делать, если согласие Дригунова фикция или он захочет, но не сможет освободиться.

— А что мы сейчас все это обсуждаем? — тихо спросил Ларри. — Приедут — не приедут, любит — не любит. Завтра к вечеру и то определенности не будет. Лучше посидим немножко и завалимся спать. С утра такая беготня начнется…

В соседнем купе уже был сервирован стол в духе студенческих традиций.

Соленые огурчики, хрустящая квашеная капуста, банка маринованных помидоров, еще одна банка с каким-то шопским салатом, лихо разделанная Мусой жареная утка. Все это покоилось на круглом металлическом, с красно-зелеными разводами, подносе, который взял с собой Марк. Он же достал из чемодана шесть маленьких деревянных рюмочек: ему когда-то подарили этот набор на день рождения, и он всегда таскал их с собой — в командировки, в колхоз и в отпуск. Для девочек принесли стаканы.

Запас напитков был неплохой: Платон выставил на стол бутылку коньяка (он вообще пил мало, а водку недолюбливал), Муса Тариев, ответственный за тыловые службы, наоборот, пил только водку и, судя по тяжести его желтой походной сумки, подготовился к поездке серьезно. Как всегда, на высоте оказался Ларри — единственный, кто позаботился о девочках: он зашел в купе с двумя картонными контейнерами и выгрузил из них по бутылке «Хванчкары», напитка в Москве легендарного.

— Ну что же, за успех безнадежного дела, — произнес Платон, когда подготовительная суета закончилась.

Выпили по первой.

К трем часам ночи праздник угас. Ушел в свое купе Платон и увел с собой Ларри. Вырубился просидевший все время у окна Сережка. Он уснул сидя. Места Терьян занимал мало, поэтому Ленка, тоже чуть хлебнувшая лишнего, решила наверх не лезть и свернулась калачиком, положив голову Сергею на колени.

— Смотри, какая интересная закономерность, — сказал, свесившись с верхней полки, Муса. — Была бы одна бутылка, выпили бы одну, было бы две — выпили бы две, и нормально. Я взял пять штук, и тоже все выпили. Черт знает что.

— А сколько всего было? — спросила Нина. Она уже переоделась в халатик и стряхивала со своего одеяла крошки. — По-моему, очень много. Марик просто невменяемый стал.

Марк Цейтлин в общем-то умел пить, однако на сей раз несколько рюмок произвели на него неожиданный эффект. Он заметно побледнел и, вставая, плохо держал равновесие. Типичный для него уровень общительности от этого не снизился, она только потекла по какому-то новому руслу. Сначала Марк приставал к Ленке, громко вспоминая о веселых днях, проведенных когда-то в колхозе, а потом переключился на ее подругу и, сдернув со стола бутылку «Хванчкары», стал уговаривал Нину пойти с ним в соседнее купе. Когда Нине удалось отбиться, Марк разобиделся так, как могут обижаться только совершенно пьяные люди, и, не выпуская из рук бутылки, выскочил в коридор, чтобы найти там себе достойную компанию. Только совместными усилиями Виктора и Мусы его удалось остановить, отнять бутылку, затащить в купе и уложить спать.

Марка разбудил громкий стук в дверь купе — поезд подходил к Ленинграду.

Некоторое время Марк лежал, не открывая глаз. Он слышал, как спрыгнули с верхних полок Платон и Виктор, как загремела мелочь — она высыпалась из брюк одевавшегося Ларри, — но подавать признаки жизни не спешил. У него болела голова, и к горлу подступала тошнота. Марк попытался вспомнить, что же все-таки происходило ночью: сели, выпили, потом рассказывали анекдоты, потом он зачем-то полез к Ленке, кажется, она обиделась, потом что-то было с Ниной, потом… Он услышал, как открылась дверь купе, и кто-то сел с ним рядом, отчего полка жалобно застонала.

— Марик, милый, — прожурчал женский голос. — Не могу, чтобы мы так просто расстались. Какая была ночь… Ну поцелуй же меня на прощание.

Марк открыл глаза. В свете, проникающем из коридора в купе, он с ужасом увидел, что на его постели сидит проводница, у которой он вчера брал стаканы для девочек: лет под пятьдесят, необъятная, в косынке, покрывающей крашеные рыжие волосы, и со стальными зубами. Он помотал головой. Видение не исчезло.

— Ну иди же сюда, котик, — продолжало видение, улыбаясь и застенчиво краснея, — иди к своей лапочке. Помнишь, как ты меня вчера называл?

— Как? — дрожащим голосом вопросил Марк, окидывая проводницу взглядом и вжимаясь в стенку.

Проводница придвинулась ближе и положила огромную ладонь на голову Марка, взлохматив и без того вставшие дыбом волосы.

— Не помнишь, значит… — горестно вздохнула она. — Ну ладно. А что обещал — тоже не помнишь?

Когда проводница убедилась, что коварный ночной любовник окончательно утратил память, в ее голосе прорезался металл. Непрерывно наращивая силу звука, она начала выкатывать несчастному Марку одну несуразную претензию за другой.

Марк узнал, что, овладев ночью невинным восьмипудовым созданием, он поклялся в вечной страсти, пообещал все уладить, если внезапный порыв чувств приведет к нежелательным последствиям, гарантировал трудоустройство старшего отпрыска проводницы в Академию наук и многое другое. Залогом выполнения этих необдуманных обещаний должен был служить прямоугольный кусок бумаги, которым проводница, извлекши его откуда-то из глубин своего организма, размахивала теперь перед цейтлинским носом.

Предчувствуя остановку сердца, Марк узнал в прямоугольнике свою визитную карточку с рабочим и домашним телефонами.

И только раздавшийся за дверью взрыв хохота положил конец утреннему кошмару. Цейтлин понял, что пал жертвой очередной платоновской шуточки.

Умывшись, тот заловил в коридоре проводницу и, дав ей пять рублей, уговорил разыграть Марка.

Когда проводница вышла из купе и все вдоволь нахохотались, Муса принес Марку бутылку пива:

— Опохмелись, душа моя, а то, не ровен час, еще что-нибудь привидится.

— Спасибо, спасибо, вы уже меня опохмелили, — пробурчал Марк. Он любил быть в центре внимания, но не тогда, когда над ним смеялись.

Сашок. Первый контакт

На перроне их встречали двое из горкома комсомола: высокий, худой, уже начинающий лысеть Лева Штурмин и Саша Еропкин, плотный, с черной бородой под молодого Карла Маркса.

— Ну, какие планы? — спросил Лева. — Мы можем сейчас поехать ко мне позавтракать, машины пока подождут, а потом разделимся. Платон, мы с тобой должны подъехать в горком, переговорить там, есть кое-какие проблемы. И надо с книгами все-таки разобраться…

Во время школы-семинара решено было развернуть книжный киоск с дефицитной литературой. Идея принадлежала Виктору. Все восприняли ее на «ура» и быстренько воплотили в жизнь известное положение, что инициатива наказуема. Запасшись письмами со всеми необходимыми подписями, Виктор двинулся по инстанциям выбивать дефицит.

В «Академкниге» его встретили хорошо и выделили кучу научной литературы плюс пять наименований из серии «Литературные памятники» — по двадцать экземпляров. Зато из «Москниги» просто выгнали, посоветовав походить по магазинам и купить что понравится за наличные. Пришлось обратиться к Платону.

Тот сразу же рванул к директору «Москниги», планируя сообщить ему кое-что о механизме снабжения московских спецавтоцентров запчастями, однако директор оказался человеком избалованным, сидел на дефиците уже не первый десяток лет, никаких личных проблем, кроме диабета, не имел и визиты молодых наглецов из какого-то там оргкомитета воспринимал отрицательно. А также он был явно не дурак, и когда Платон начал объяснять директору про международное значение школы, тот с надменной улыбкой поинтересовался, зачем иностранцам русские книги. Нашим? Ну, наши и так перебьются. Подключать тяжелую артиллерию в лице ВП Платон не хотел — по-видимому, успел похвастаться, что они затевают аховую школу-семинар и уже все сделали, — поэтому обратился за помощью к Ларри.

Теишвили подумал, пошевелил усами и решил проблему за два дня. Какая-то его знакомая работала в Центросоюзе и заведовала там именно книжной торговлей.

Ларри связался с ленинградским Центросоюзом, о чем-то договорился, и оттуда в Москву пришло письмо с просьбой выделить дополнительные фонды в связи с проведением мероприятия международного значения. Просьба была удовлетворена, фонды выделены, погружены в вагон и вроде бы даже отправлены в Ленинград. Но прошло уже две недели, а до места назначения они так и не доехали. Во всяком случае, когда Лева пошел получать книги, ему ничего не дали, пояснив: вот когда груз из Москвы придет, тогда и будем разговаривать. Естественно, у него зародилось пакостное ощущение, что ленинградские центросоюзовцы решили пришедшие из Москвы книги заначить для себя, а школе вообще ничего не давать.

Или дать, но такое барахло, которое не только себе не возьмешь, но и на прилавок будет стыдно положить.

— Книгами займутся Ларри и Витя, — решил Платон. — Мы с Мусой пойдем в горком, а остальные сразу поедут в пансионат. Хотя нет, Нина тоже поедет с нами в горком, может, надо будет что-нибудь напечатать. А Ленка — в пансионат.

— Я тоже в пансионат, — подал голос Еропкин, кажется, положивший на Ленку глаз. Ночь, проведенная на коленях Терьяна, ничуть не отразилась на Ленкиной внешности: выглядела она эффектно и, нисколько не смущаясь взглядов идущих по перрону людей, прихлебывала из бутылки пиво, от которого отказался Цейтлин.

Марк тоже с удовольствием остался бы с Платоном в горкоме и уже собирался придумать себе занятие в городе, но Платон, когда все пошли к машинам, придержал его за локоть:

— Мура, я тебе дам список лекторов и числа, когда они приезжают. На месте утрясешь с директором расселение. Под иностранцев у них уже все зарезервировано, а с нашими еще надо повозиться. Чтобы ни в один люкс или полулюкс без моего ведома не селили. Пройдешь по списку и по дням заезда и выбьешь максимум возможного. Просто бери все, что есть. Хорошо, что с тобой Еропкин едет, он, если что, позвонит куда надо. Прямо сегодня возьми ключи от двух люксов — самых лучших — и держи у себя. Один запишешь на оргкомитет, второй — на мое имя. Ленку и Нину посели в разных номерах. Но в двухместных.

Марк хотел было упомянуть о люксе и для себя, но подумал, что с этим он разберется сам, быстро оценил, что означают на деле квартирмейстерские функции, и промолчал.

— И еще, — продолжал Платон. — У Сергея будут все деньги, надо взять сейф и положить туда. Как только поселишься, позвони, — он сунул Марку бумажку, — и продиктуй все номера комнат.

Пансионат производил впечатление. Недавно отстроенный, он находился прямо на берегу. Сразу за ним начинался и тянулся куда-то в глубь суши сосновый лес, сиявший в лучах утреннего солнца. От центрального входа в разные стороны разбегались следы лыж. В холле было чисто, светло, и над регистратурой уже висело полотнище с надписью «Приветствуем участников международной школы-семинара».

Марк достал сигарету, вставил ее в мундштук, закурил и подошел к регистратуре:

— Доброе утро, девушки. Меня зовут Цейтлин, Марк Наумович, кандидат наук, заместитель председателя оргкомитета. Директора можно увидеть?

Беседа с директором началась не лучшим образом. Места для иностранцев, к счастью, были забронированы, но по всем остальным вопросам понимание отсутствовало. Например, директор почему-то считал, что советских участников будет около пятидесяти, а их ожидалось, как минимум, вдвое больше. И к лекторам он отнесся без особого тепла, считая, что они вполне могут жить в одноместных номерах. Обследовав один такой номер, Марк убедился, что жить в нем вполне можно, но только не академику. Что касается люксов и полулюксов, то здесь директор вообще отказался что-либо обсуждать — отрезал: все занято. Пришлось привлекать Еропкина.

Проблема, как выяснилось, состояла в том, что одновременно со школой в пансионате должен был проходить слет женских молодежных команд по лыжному спорту, и организовывал его все тот же горком комсомола, только другой отдел.

Еропкин сел на телефон. Через час удалось несколько развеять сгустившиеся тучи.

Оказалось, что в пансионате существует так называемое «левое крыло», куда обычно засовывают простых смертных, приезжающих по путевкам. Сейчас это крыло наполовину пустовало, потому что основная масса отдыхающих заезжала летом.

Еропкин договорился, что лыжниц разместят там. С люксами оказалось сложнее. Их было всего тридцать — по два на каждом этаже. Вернее, двадцать шесть, поскольку четыре люкса находились на этажах, где поселяли исключительно иностранцев.

По-видимому, эти люксы чем-то отличались от всех прочих, потому что Еропкин, когда директор сказал ему про восьмой и девятый этажи, понимающе кивнул и больше к этому не возвращался. А оставшиеся двадцать шесть были расписаны так: часть за одним горкомом, часть за другим, часть за третьим, два за какими-то предприятиями и так далее. И без согласования директор ничего сделать не может.

А сам согласовывать не будет.

— Вы же должны понять, — сказал директор, — я не буду звонить, — он указал пальцем куда-то вверх, — и просить разрешения кого-то поселить. Вам нужно, вы и договаривайтесь. Если у меня на шестом освободится место, один люкс дам. А больше ничего нет.

Марк полез было качать права, и Еропкину потребовалось приложить немалые усилия, чтобы его нейтрализовать. Через несколько минут удалось выяснить, что личный директорский резерв все-таки есть, и состоит он из четырех люксов. В одном из них, на шестом этаже, проживает некая персона, сосватанная коллегой директора — начальником Клязьминского пансионата в Подмосковье, эта персона должна сегодня съехать. А остальные три люкса могут понадобиться директору в любую минуту, и говорить здесь не о чем. В конце концов сошлись на том, что все приехавшие поселяются прямо сейчас; как только люкс на шестом освободится, директор его отдаст, а с остальными люксами Еропкин постарается разобраться позже. Впрочем, лицо у Еропкина при этом было скучное, и понятно было, что в успех он не очень-то и верит.

— Ты понимаешь, что все срывается? — тихо спросил Марк у Еропкина, когда они, чуть отстав от директора, выходили за ним в холл.

— Да все нормально, — пожал плечами Еропкин. — Подумаешь, люкс. Обычный двухместный номер, понима-аешь, только побольше, и шкаф с посудой стоит. И холодильник. Поселим твоих профессоров по одному в двухместные номера, они разницы и не заметят. Зачем им, понима-аешь, холодильники?

Выйдя в холл, Еропкин и Марк увидели, что Ленка дремлет в кресле, а Терьян и Сысоев таскают пачки книг из микроавтобуса и складывают их у стенки. Пока директор о чем-то говорил с регистраторшей, Марк подбежал к Виктору:

— Что, все получилось? Что-то очень быстро.

— Да ни хрена еще не получилось, — ответил Виктор, бросая пачку на пол и вытирая рукой лоб. — Ларри там воюет. А это то, что по линии «Академкниги» пришло. Нам бы надо все это куда-нибудь сложить, в надежное место, чтобы не растаскали. А то к обеду уже приедут проверять, как храним материальные ценности. Если что, Серега в жизни не отчитается. Тут книг на шесть тысяч. С директором поговорили? Нам же еще и место для киоска понадобится.

— А я тебя сейчас познакомлю, — сказал Марк и потянул Виктора к регистратуре. Но директор уже заметил необычную суету и сам шел к ним.

— Это что, материалы для вашей школы? — спросил он, с удивлением глядя на гору пачек.

— Да нет, — сказал Виктор. — Материалы еще должны подвести из Москвы. Это литература. Книжный киоск у нас будет.

— По специальности? — поинтересовался директор. В глазах его что-то блеснуло.

— Ну и по специальности, конечно, — сказал Марк, наступая Виктору на ногу.

— То есть, эта партия лишь наполовину по специальности, к вечеру должны подвезти остальное. Между прочим, тут уже кое-что есть. — Он поднял с пола пачку, на которой было написано «Алиса в стране чудес» («Алиса» вышла в «Памятниках» примерно за месяц до школы, и достать ее было совершенно невозможно).

— Хм, — сказал директор. — А нельзя посмотреть списочек, что вы там вообще ждете?

— Да о чем речь, Борис Иванович, конечно, можно. Только, если не возражаете, ближе к вечеру, когда совсем все доставят. Нам бы какое-нибудь помещение, чтобы сложить эти пачки. А вечером, когда остальное привезут, и список представим, и живьем можно будет посмотреть. Или уж завтра утром.

Директор оказался библиофилом. Ждать до утра ему определенно не хотелось.

Он немедленно дал команду, и два здоровых мужика за десять минут перетащили все книги в одно из административных помещений. Ключ от него директор торжественно вручил Терьяну.

— Вот, распоряжайтесь. — И, повернувшись к Марку, сказал:

— Я там у вас случайно Кэрролла присмотрел. Не продадите мне?

— О чем речь? — Марк гостеприимно развел руки, хотя все двадцать книг были поделены еще в Москве. Черт с ним, с одним экземпляром, в конце концов себе он еще достанет. — Сергей, открывай комнату.

Марк уже начал было распечатывать одну из пачек, как Еропкин, неотлучно следовавший за директором, отодвинув Марка в сторону, взял у него всю пачку и протянул директору:

— Борис Иванович, пожалуйста, это вам от оргкомитета. Примите в знак уважения.

— Да нет, ну что вы, — засмущался директор, — я же заплачу. — Достав из бумажника двадцать пять рублей, Борис Иванович протянул их Сергею: о том, что Терьян — казначей школы, уже было известно.

Когда Сергей попытался найти сдачу, директор остановил его:

— Я еще зайду. Вы там запомните, сколько чего, а потом разберемся.

Когда комнату с книгами заперли окончательно и все снова двинулись в холл, Еропкин на ходу принялся шепотом втолковывать Марку:

— Ты же видишь, дурья голова, что он запал на книги, а вам тут, понима-аешь, десять дней ошиваться. Отдал — и ладно. Тут еще проблем будет — невпроворот. А он поможет. Он же директор, все тут может решить.

В холле директор повернулся к Марку и спросил:

— Так все же, если честно, сколько вам нужно люксов?

Еще через час Марк, Сергей и Ленка, пообедав и выпив пива, купленного в пансионатском буфете, завалились спать. Ключи от трех люксов, дарованных директором, Марк оставил в регистратуре, предупредив о возможном приезде Платона. Виктор снова уехал в город. Еропкин куда-то пропал еще до обеда.

Сергей проснулся от телефонного звонка и не сразу сообразил, где находится. Солнце уже заходило, шторы были задернуты, в номере царил полумрак.

Звонил Платон.

— Сережка, как дела?

— Книги привезли, сложили в администрации. Ключ у меня. Там же стоит сейф с деньгами. Первые двадцать пять рублей я уже получил — директор попался образованный. У Марка ключи от трех люксов. Но я считаю, что один надо вернуть — зачем зря платить деньги? Возьмем, когда кто-нибудь приедет.

— А зачем он хапнул три люкса? Я же ему сказал — два. Это он третий для себя взял. Фиг ему! Скажи, чтобы третий ключ сдал, но чтобы мы всегда могли его получить. Что еще?

— Все. Пообедали и легли спать. А как у тебя? Что Ларри?

— У меня все в порядке, — расплывчато ответил Платон. — Ларри, кажется, решил проблему, но книги привезут только завтра. И завтра же приедут проверять, как мы их храним. А сейчас вот что. Ты знаешь ресторан «Кавказский» на Невском?

Не знаешь? Ну ладно. Пойди, возьми деньги — рублей двести, больше не надо, — разбуди ребят, бегите на автобус, берите такси, как угодно, но чтобы к семи часам вы уже были там. Не будут пускать — скажешь, что Зиновий Маркович звонил. Стол уже будет накрыт, посмотри, чтобы все было в порядке, садитесь, но не очень гуляйте, дождитесь меня. А где Еропкин?

— Знаешь, он еще до обеда куда-то сгинул и больше не появлялся. Наверное, в городе.

— Нет, здесь его не было. Кстати, как он тебе?

Саша Еропкин не понравился Сергею с первого же взгляда. Он определенно не принадлежал к их кругу, но главным было не это. Что-то в нем сразу оттолкнуло Сергея. Может быть, полуграмотная речь, засоренная постоянным «понима-аешь», может, беспокойно бегающие глаза, а может — какая-то настойчиво выпячиваемая самоуверенность. Но, скорее всего, Сергею не понравилось, как Еропкин смотрел на Ленку. Сергей ничего не знал об этой женщине, впервые увидел при посадке в поезд, и сильного впечатления она на него поначалу не произвела, к тому же Терьян был человеком семейным и жену любил. Но он полночи просидел в купе рядом с Ленкой, и ему показалось, что она обращает на него какое-то особое внимание.

А когда Сергей проснулся утром, заколдобев от неудобного сидячего положения, то первое, что он увидел, — это свернувшуюся в клубок Ленку, которая спала, положив ему голову на колени. Он осторожно потряс ее за плечо, чтобы разбудить, Ленка открыла глаза и улыбнулась Сергею так, будто они были знакомы сто лет, и от этой улыбки ему вдруг стало весело и хорошо. Поэтому, когда Еропкин подходил к Ленке с какими-то вопросами или громко говорил что-то в явном расчете произвести на нее впечатление, Терьян даже передергивался внутри.

— Он мне активно не понравился, — сообщил Сергей Платону. — Скользкий тип и очень противный.

— А ты вообще знаешь, откуда он? Мне Лева сегодня рассказал. Был таксистом, закончил строительный техникум, пошел на стройку, продвинулся там по общественной линии, потом взяли в горком — он теперь у них вроде завхоза. Очень пробивной парень. Если ему интересно, всех на уши поставит, а дело сделает.

Пройдоха, конечно, но очень полезный. В общем, если он объявится, захватите его с собой.

Сергей закурил сигарету и посмотрел на часы. Было только начало шестого.

До города добираться минут сорок, это если на рейсовом автобусе, на такси и того меньше. Времени вполне хватало и чтобы умыться, и чтобы выпить внизу кофе.

Сергей включил бра над кроватью и нашел бумажку с телефонами Ленки и Марка.

Позвонил Марку, сказал, что Платон ждет их в ресторане. Недовольный пробуждением, Марк начал орать в трубку, что все это безобразие, ничего еще не сделано, с лекторами связи нет, программа нескорректирована, и о чем все только думают, — но, наоравшись, сменил гнев на милость и сказал, что через десять минут — кровь из носу! — будет внизу. Сергей ткнул сигарету в пепельницу, начал было набирать Ленкин номер, но передумал, решив, что лучше будет, если сам зайдет и разбудит ее. Он быстро натянул костюм, плеснул в лицо водой и побежал по лестнице вниз.

Еще шагов за десять до Ленкиного номера Сергей услышал странный шум — будто ритмично соударялись два тяжелых предмета, а когда подошел к двери вплотную, понял, что шум этот доносится как раз из Ленкиной комнаты и производит его, по-видимому, стукающаяся о стенку кровать. Еще он услышал тяжелое мужское дыхание, а чуть позже — Ленкин стон.

Сергей постоял несколько секунд, пытаясь понять, что, собственно, происходит, а когда понял — развернулся и, уже медленно, пошел по лестнице в свою комнату. Хорошее настроение, с которым он проснулся утром в поезде, растворилось без остатка. Его сменили обида и жуткая злость на Ленку.

Вспомнилось, как ночью Марк что-то спьяну нес про колхозы и сеновалы, но тогда Сергей не придал этому никакого значения. А сейчас он — без всяких на то оснований — вдруг ощутил, что Ленка его предала. Ощущение предательства было настолько ярким, что Сергей категорически решил: еще два-три дня, школа наберет обороты, и он уедет в Москву.

Вернувшись в свой номер, он снова закурил и набрал Ленкин телефон. К его удивлению, Ленка сняла трубку сразу же.

— Привет тебе, — сказал Терьян, стараясь говорить как ни в чем не бывало. — Платон звонил, срочно требует нас в город. В семь мы должны быть в ресторане. Давай одевайся, а то через сорок минут нам уже выходить.

— А я одета, — неожиданно для Сергея ответила Ленка. — Сейчас только причешусь и через пять минут буду внизу.

Сергей повесил трубку, помотал головой, пытаясь осознать услышанное, решил оставить размышления на потом, схватил с вешалки куртку и вышел из номера.

Спустившись вниз, он увидел Цейтлина и Еропкина. Сидя за столиком в буфете, они пили кофе, а перед Еропкиным стояла еще и рюмка коньяка.

— Давно сидите? — спросил Терьян, стараясь не смотреть на Еропкина.

— Я только что подошел, — ответил Марк, чье настроение с момента пробуждения заметно улучшилось. — А Сашок просто живет тут. Я спустился, вижу — перед ним уже четыре пустые рюмки стоят.

— Привет, мальчики, — раздался за спиной Терьяна Ленкин голос.

Сергей обернулся. На Ленке было длинное темно-синее платье с белыми кружевными манжетами и белым же отложным воротничком. Выглядела она так, будто ее только что вынули из коробочки с ватой, и Сергей засомневался — наверное, он просто перепутал либо комнату, либо этаж. Проверить эту мысль вдруг стало так для него важно, что Терьян сказал:

— Ребята, возьмите мне кофе, я сейчас сбегаю к себе — сигареты забыл.

— А чего бегать-то? — лениво протянул Еропкин. — Вон сигареты — их здесь сколько хочешь. — И он кивнул на буфетную стойку.

— Нет, нет, — торопливо отказался Терьян. — У меня свой сорт. — Он действительно курил исключительно «Дымок», а от любых других только кашлял.

Поднявшись наверх, Сергей вообще перестал что-либо понимать. Этаж был правильный. И комната была той самой, у двери которой он стоял всего пятнадцать минут назад. А вот по времени — не получалось никак. Решив больше не ломать над этим голову, Сергей спустился вниз, залпом выпил остывший и невкусный кофе и расплатился за всех. Компания двинулась к выходу.

Белый танец

Упоминание неизвестного Сергею Зиновия Марковича произвело магическое впечатление. Дверь с табличкой «Мест нет» тут же гостеприимно распахнулась, и всех четверых провели к столу, накрытому в самом дальнем углу ресторана.

Несмотря на табличку, зал был почти пуст. Только рядом с приготовленным для ребят столом был занят еще один — там сидел пожилой мужчина в белом пиджаке, бабочке и темно-синих безукоризненно отглаженных брюках, а с ним — невероятно красивая девушка лет двадцати, в черном, обтягивающем и очень коротком платье.

Мужчина уже прилично выпил, во всяком случае, столько, что это было заметно.

По-видимому, они пришли давно и уходить не собирались. Мужчина непрерывно говорил, время от времени целуя своей спутнице руку, а та внимательно его слушала.

Ленка окинула девушку взглядом, на мгновение замялась, а потом села к ней спиной. Еропкин опустился на стул напротив, Марк и Сергей устроились рядом с ним. Несколько минут все неловко молчали, затем Еропкин подозвал официанта и заказал водку и шампанское.

— Есть хорошие грузинские вина, — сообщил официант.

— Красного не пью, — заявил Еропкин, но, спохватившись, обратился к остальным:

— Не будем мешать, правда?

Сергей даже не успел возразить — Марк немедленно затребовал у официанта карту вин, долго с ним препирался, капризничал и наконец попросил принести четыре бутылки «Телиани». Вино появилось в ту самую секунду, когда к столу подошел Платон. Еще через несколько минут в дверях показались Виктор и Муса, следом прибыл Лева Штурмин с девушкой, которая оказалась его женой Генриеттой.

— А где Ниночка? — спросила Ленка.

— Она с Ларри, печатает списки книг, — махнул рукой куда-то в сторону Платон. — Ларри ее сюда привезет, а сам поедет в пансионат. Он совсем замучился, говорит, хочет выспаться.

Ларри появился через час, когда уже прозвучала команда подавать горячее, — привез замученную до синевы Нину, выпил рюмку водки, посовещался о чем-то с Платоном и исчез. На вопросительно поднятые брови Виктора — что, дескать, с книгами? — Платон показал большой палец, но распространяться не стал.

За столом было весело. Марк хорошо танцевал и стал по очереди приглашать девушек. Быстро выяснилось, что Лева ему не уступает, и между ними сразу же разгорелось соревнование. Все наблюдали. Виктор рассказывал, как он маялся с американским специалистом по вычислительной технике, которого сам же и пригласил в Институт читать лекции, имея далеко идущие планы личного участия в налаживании международного сотрудничества.

— Сразу же началась самодеятельность. Купил он в каком-то ларьке карту центра Москвы. Показывает ее мне, морда при этом хитрая такая, — я, говорит, очень мучаюсь от перемены часовых поясов, поэтому по ночам не сплю, а хожу гулять, вот на карте нашел симпатичный скверик, хотел там посидеть на лавочке, пришел, а скверика нет, вместо него какой-то здоровенный домина стоит. Что бы это значило? Я смотрю на карту — вижу, он тычет пальцем в площадь Дзержинского, а там действительно обозначен зеленый квадратик, как бы уголок отдыха. Причем, американец прекрасно знает, чтґо там находится, потому как Джеймса Бонда насмотрелся, ему просто интересно, что я скажу. Ну, я и отвечаю со строгим лицом — дескать, он случайно наткнулся на очень важную государственную тайну и пусть больше никому про это не говорит, а то сидеть ему остаток жизни на месте этого скверика. Вроде американец понял. Замкнулся в себе, на меня поглядывает с опаской. Ладно, дня через два ему улетать. Провожаю его, намекаю, что хорошо бы сотрудничество наладить, а он, гадюка, рассказывает: мол, у них в Штатах точно известно — если нашему человеку доверяют общаться с иностранцем, то звание у него не меньше лейтенанта. Если он при этом еще и язык знает — значит, капитан.

Ну, а если уж улыбается и водку пьет — точно полковник. А я, говорю, кто? Он посмотрел на меня и отвечает — черт тебя знает, наверное, майор. Я так понял, мало мы с ним выпили. Ну и объясняет он мне: сотрудничество, конечно, штука хорошая, только ежели он пригласит к себе в Беркли майора КГБ, по головке его не погладят. Поэтому гуд-бай, френд Виктор, будем друг другу письма писать.

Муса перегнулся через стол и прилепил к плечам Виктора две отклеившиеся этикетки от «Телиани»:

— Не горюй, товарищ майор, проведешь школу, получишь повышение. Сколько у вас заморских гостей ожидается?

— Если все приедут, то около семидесяти, — ответил Платон. — Примерно пятьдесят наших братьев из соцлагеря, остальные — оттуда.

— Тут товарища одного надо будет поселить, — неожиданно вмешался до этого молчавший Еропкин. Он довольно много выпил, лицо его раскраснелось, аккуратно причесанная борода растрепалась. — То есть, он сам, понима-аешь, поселится, только надо будет заплатить за номер и вообще со вниманием, так сказать. Если проблемы какие будут, ну мало ли что, он подключится.

— А в каком он звании? — вызывающе спросил Сергей. Он весь вечер внимательно следил за Ленкой и Еропкиным, пытаясь увидеть что-нибудь такое, что могло бы хоть как-то прояснить ситуацию, но ничего не увидел. Ленка сидела между Платоном и Мусой, ела, пила, хохотала, танцевала то с Левой, то с Марком и не обращала на Еропкина ни малейшего внимания. Только раз он что-то спросил у нее через стол, но было шумно, и Сергей не услышал ни вопроса, ни ее ответа.

— Ну, понима-аешь, у тебя и вопросы, — сказал Еропкин, по-видимому, пожалевший уже, что заговорил. — Хочешь, когда он приедет, я тебя познакомлю, у него и спросишь. Только не забудь о себе рассказать: кто такой, откуда. А то он не любит, когда про него спрашивают, а про себя ничего не говорят.

— Знаешь что, — начал было Сергей, который всегда заводился быстро и сейчас ощутил, как его подхватывает волна бешенства, — мне ведь… — тут он почувствовал, что кто-то наступает ему на ногу. Терьян взглянул через стол.

— Сереженька, — сказала Ленка, улыбаясь, — ты вообще не танцуешь или тебя наше общество не вдохновляет? Дама приглашает кавалера.

Когда они медленно задвигались в танце, Ленка положила голову на плечо Терьяна и тихо сказала:

— Сереженька, если я тебя о чем-нибудь попрошу, обещай, что сделаешь. Обещаешь?

Сергей хотел ответить что-нибудь привычно легкое, ни к чему не обязывающее, но у него почему-то перехватило горло, и он сипло пробормотал:

— Говори. Для тебя сделаю.

Ленка подняла голову и посмотрела ему в глаза:

— Сереженька, это очень нехороший человек. И очень вредный. И друзья у него такие же. Хочешь — разговаривай с ним, не хочешь — не разговаривай, только не вздумай ссориться. Пожалуйста.

Какое-то время они танцевали молча. Наконец Терьян смог придумать вопрос:

— А откуда ты знаешь, какой он и какие у него друзья?

— Ты мне пообещал, что сделаешь.

— Пообещал, значит так и будет. Откуда же?

— А вот я, Сереженька, — улыбнулась Ленка, — тебе еще ничего не обещала. Считай, что у меня просто сильно развитая женская интуиция.

Когда танец закончился и они пошли к столу, Сергей не удержался:

— А ты, как выясняется, быстро одеваешься.

Ленка остановилась и повернулась к Сергею. На какую-то секунду Терьяну показалось, что она хочет его ударить. Но Ленка вдруг улыбнулась:

— Понимал бы ты что. В женщине не это главное. Я, Сереженька, если надо, раздеваюсь намного быстрее.

Первая ночь

…С утра на горкомовской «Волге» прикатил Лева, забрал Платона, Мусу и Ларри и увез в город. Через час приехал на микроавтобусе Еропкин. Вид у него был на удивление свежий. Поздоровался, выпил бутылку пива и увез Виктора. «На базу», — пояснил он. Сергей нашел директора, выпросил у него еще одну пишущую машинку и усадил девочек в люксе оргкомитета кроить программу. После этого прошелся с Марком по перечню лекторов, взял половину списка и, удалившись в номер, сел на телефон. Марк остался с девочками.

К обеду сведения о лекторах были вчерне собраны. Цейтлин придрался к отпечатанным листам программы, заставил переделывать. Наорал на Нину. Потом потребовал, чтобы она напечатала, кто из лекторов когда и как прибывает — поездом или самолетом. Выяснилось, что по доброй половине списка этой информации нет.

— Вы что, совсем, что ли?! — взбесился Марк. — Нам ведь нужно передать в горком списки, чтобы там подготовили транспорт. Разве непонятно, что уже завтра на нас кто-нибудь может свалиться? Почему нет сведений?

— Марк, — сказала Нина дрожащим голосом, — зачем ты кричишь? Мы же не имеем дела с лекторами, я вообще никого из них не знаю. Нас со Ленкой взяли печатать — мы печатаем. Ты нашел ошибки — я переделала. Но как я могу напечатать то, чего у меня нет?

— А у кого все это должно быть? — продолжал заводиться Марк. — Ах, видите ли, мы занимаемся принципиальными вопросами. А позвонить секретаршам и спросить — это что, мы с Сергеем должны делать? Что, трудно взять и обзвонить секретарш?

— Сережа, — тихо сказала Ленка, — ты не можешь его угомонить? Нина вот-вот разревется. Если ты чего-нибудь сейчас же не сделаешь, сделаю я. Только это будет намного хуже.

Сергей встал и двинулся к Марку. Но тот, уже войдя в пике и побелев от ярости, резко развернулся и выскочил из люкса, хлопнув дверью.

— Интересно, есть ли жизнь на Марсе? — глядя в потолок, спросила Ленка. — А если есть, нельзя ли частично провести школу там и отправить туда Цейтлина руководить?

— Ты молодец, Ленка, — сказала Нина, улыбаясь сквозь набежавшие слезы. — Только на Марсе жизни нет.

— Если оставить в стороне истерику, — заметил Терьян, подходя к телефону, — то, по существу, Марк прав. Мы же действительно это упустили. Давайте бросим все силы на обзвон, и через полчаса у нас будет полная картина.

— Дай мне несколько телефонов, я позвоню от себя, — сказала Нина, посмотревшись в зеркало. — Мне все равно умыться надо.

Она вышла из люкса. Сергей подошел к телефону, но не успел набрать первый же номер, как дверь открылась и вошел Марк — на ладони правой руки он нес свой походный поднос, накрытый салфеткой, а левой рукой придерживал за локоть Нину.

— Давайте перекусим, — сказал Марк как ни в чем не бывало и, выпустив Нину, элегантно сдернул с подноса салфетку. Под ней обнаружились бутылка полусладкого шампанского, лежавшая на боку, и блюдо бутербродов с сыром. Поверх сыра на каждом бутерброде красовались два огуречных кружочка, один помидорный, кольцо репчатого лука и пирамидка из томатной пасты. Понятно было, что Марк жалеет о случившемся, но никогда про это не скажет.

— Сейчас поедим, — продолжил он, — а потом быстро доделаем все дела. Нам же еще таблички с фамилиями понадобятся. Ну и по мелочи кое-что.

— Слушай, ты все это сам создал? — рассмеялся Сергей. Про себя же решил, что как только выдастся свободная минутка, он серьезно поговорит с Марком. Если хочется покомандовать — пусть пробует силы на Мусе, Ларри, Викторе. На Еропкине, наконец. Только не на девочках.

До конца дня Марк был ласков и ровен. Когда Виктор и Ларри привезли книги, он схватил список и побежал к директору. Вернулся с ключами еще от двух люксов, забрал Виктора и пошел удовлетворять культурные запросы Бориса Ивановича. Потом принес Сергею сто пятьдесят рублей.

К шести часам горячка стихла. Сергей пошел к себе в номер, чтобы немного поспать. Проснулся он от стука в дверь.

— Открыто, заходите, — крикнул Сергей и сел, опираясь на подушку и нашаривая рукой сигареты.

Вошла Ленка.

— Гостей принимаешь? — спросила она и, не дожидаясь ответа, забралась с ногами в кресло, стоявшее напротив кровати. — Дай сигаретку.

— У меня только эти, — сказал Сергей, протягивая ей пачку «Дымка».

Ленка несколько раз затянулась, погасила сигарету, подошла к двери, заперла ее, потом задернула шторы на окне, зажгла торшер и снова уселась в кресло.

— Как дальше жить будем, Сереженька? — спросила она, обхватив колени руками.

Сергей посмотрел на открывшиеся до самых трусиков Ленкины ноги, хотел отвести взгляд, но не смог.

Ленка улыбнулась.

— Ну что ж, чему быть, того не миновать, — сказала она, вставая с кресла.

Повернулась к Сергею спиной, расстегнула юбку, прошуршавшую по ее ногам на пол, стянула свитер.

— С остальным сам управишься, ладно? — то ли спросила, то ли приказала Ленка, взглянув на Терьяна через плечо. — А ну-ка подвинься.

Ленка свернулась рядом с Сергеем, обняла за шею и положила голову ему на грудь. «Подожди, — шепотом сказала она, — подожди, давай немного полежим просто так».

— Обнять-то хоть можно? — тоже шепотом спросил Сергей, чувствуя, как колотится его сердце.

— Обнять — можно, — разрешила Ленка. — Только не спеши.

Сергей обнял Ленку и нежно, едва касаясь, провел ладонью по ее теплой и сухой спине. Ладонь покалывало, будто от муравьиных укусов…

Потом они лежали рядом, курили одну сигарету и молчали. Первой заговорила Ленка.

— Сереженька, сейчас нас искать начнут. Не хочу, чтоб они про это знали. Пойди, покажись кому-нибудь.

— Пойдем вместе.

— Не надо. Ты иди один. И возьми ключ с собой. А я тут посплю немножко.

— Пойдем, Ленка. Не хочу тебя одну оставлять. Ну пойдем.

— Да не могу я, как ты не понимаешь! По мне сразу все бывает заметно. Я подожду тебя. Только возвращайся быстрее.

Когда Сергей оделся и подходил к двери, Ленка окликнула его уже наполовину сонным голосом:

— Сереженька, если хочешь, я останусь на всю ночь. Хочешь?

Платона и Ларри Сергей обнаружил в номере оргкомитета. Видно было, что оба здорово умотались, но результатами довольны.

— Вот пришел финансовый гений, — объявил Платон. — Как дела, Сережа? Где народ?

— Половина спит, половина гуляет. Я, например, спал, — сообщил Терьян.

— Что ты говоришь? — сумрачно удивился Ларри. — Спят, гуляют. Прямо курорт. А как с лекторами?

Сергей коротко рассказал, что было сделано. Показал таблички с фамилиями, распечатанную программу. Передал Платону график заезда лекторов.

— Так, ладно. Это отдашь Еропкину, он сейчас появится. И давай поднимай всех. Тут, оказывается, сауна есть. Я договорился, нам ее через полчаса откроют.

Через десять минут все были в сборе.

— Кого-то не хватает, — заметил Платон, окинув взглядом оргкомитетский номер. — Сашок здесь? Кого нет?

— Лена куда-то пропала, — сказал Виктор. — Я ей звонил, в дверь стучал — ни ответа, ни привета. Внизу, в буфете, тоже нет.

— Нина, она тебе ничего не говорила? — забеспокоился Платон. — Может, что случилось?

— Ты, Тоша, не тревожься, — подал голос Марк. — Ленка у нас девушка взрослая, гуляет сама по себе. Чтобы ее найти, придется все номера в пансионате обшарить.

Еропкин громко хмыкнул. Сергей снова вспомнил вчерашний день, болтовню Марка в поезде, и настроение у него стало безнадежно портиться.

— Ты что такой смурной? — спросил у него Виктор, когда они вышли из номера.

— Да что-то нездоровится, — соврал Сергей. — Я, пожалуй, пойду к себе. Хочу полежать немного. Завтра начнется сумасшедший дом.

Виктор посмотрел на Сергея и вдруг широко улыбнулся.

— Если бы у нас, Серега, вкусы по части курева совпадали, я сейчас зашел бы к тебе в номер, чтобы одолжить пачку фирменного «Дымка». А так вроде бы и предлога нет. — Он обнял Сергея за плечи. — Жалко, что Ленка куда-то пропала.

Она девчонка очень хорошая, только жутко невезучая. Если вдруг объявится — по телефону или самолично — и если твое самочувствие позволит, хватай ее и тащи в баню. Ей лучше со всеми вместе — стрессов меньше.

Зайдя в номер, Сергей увидел, что на стуле рядом с кроватью появились бутылка шампанского и два стакана. Из душа доносился шум воды.

— Сереженька, это ты? — раздался Ленкин голос. — Слушай, у тебя какая-нибудь рубашка есть? Брось мне. — Она высунула из-за двери руку. — Ребята про меня не спрашивали?

— Тебя Витя искал, — сказал Сергей, передавая рубашку. — Но почему-то не нашел. Они все отправились в баню.

— Откуда шампанское? — спросил он, когда Ленка уже уселась с ногами на кровати.

— Знаешь, ты ушел, а мне расхотелось спать, — сказала Ленка. — Я быстренько сбегала к себе, взяла всякие штучки, зубную щетку — и обратно. Шампанское вот захватила. Открывай и иди, пожалуйста, быстрее ко мне.

…За закрытой дверью парной священнодействовал Марк, обучая Мусу нелегким премудростям банного дела. Еропкин отозвал в сторону Платона.

— Слушай, а чего ж мы так не подготовились? Кого будем — это самое? Полна баня, понима-аешь, мужиков, а девок — только одна. И та — де-юре. Нам бы надо что-нибудь де-факто. Давай, я сбегаю.

Платон с удивлением посмотрел на Еропкина. Во-первых, он не мог представить себе, что Еропкин знает такие мудреные слова. Во-вторых, хотя предложение звучало вполне привлекательно, Платон колебался, не зная, стоит ли соглашаться на него в присутствии Нины. Одно дело — полностью мужская компания. И совсем другое дело, если рядом с Ниной окажутся приведенные Еропкиным девицы.

Для того, чтобы догадаться, кого именно приведет Еропкин, не нужно было обладать чрезмерно развитой интуицией.

— Сашок, — подвел итог своим размышлениями Платон, — мы здесь еще о делах хотели поговорить. Чужих — не надо бы.

— Ну как знаешь, — сказал Еропкин. — Я тогда пойду. Дай ключ.

На секунду замявшись, Платон вытащил из пиджака ключ от номера оргкомитета.

— Только поаккуратнее там. И без шума, чтобы проблем не было. Имей в виду, утром ключ будет нужен.

— За завтраком отдам. — И, выпив из горлышка бутылку пива, Еропкин исчез.

Сергей проснулся от непонятного шума. Уткнувшись ему в плечо, тихо дышала Ленка. Дверь в номер сотрясалась от стука. Сергей высвободил левую руку и встал. Ленка что-то пробормотала, затем отвернулась к стене. Натянув джинсы, Сергей рванулся к двери.

— Кто там?

— Серега, ты что, умер, что ли? — раздался голос Марка. — Открывай быстрее. У нас проблемы.

Когда Терьян открыл дверь, глазам его предстало фантастическое видение:

Марк — в брюках, резиновых тапочках на босу ногу и кое-как заправленной рубашке — был красным и мокрым, к щеке прилип березовый лист, волосы торчали дыбом.

Марк втолкнул Сергея обратно в номер.

— В коридоре говорить не могу. А, черт! — вскрикнул он, увидев голую Ленку. — Иди быстро сюда.

И он затащил Сергея в туалет.

— Давай беги, открывай копилку. Срочно нужно пятьсот рублей.

— Объясни, что случилось, — потребовал Сергей, у которого голова пошла кругом.

— Все потом. Быстро беги и тащи деньги. Жду тебя здесь.

— Ну уж нет, — начал приходить в себя Сергей. — Не надо меня здесь ждать. Иди к себе в номер, я быстро.

— Дурак! Не могу я к себе идти. Давай — мухой за деньгами! Там Тошка с Ларри уже на ушах стоят. Да не трону я ее — не сходи с ума. Погоди! — крикнул он вслед Сергею, рванувшемуся было к лифту. — Рубашку надень, Ромео!

Сергей забежал в номер, напялил на себя рубашку, которую до того надевала Ленка, и полетел вниз. Когда он бежал обратно с деньгами, то успел заметить на улице, у входной двери в корпус, две милицейские машины.

Вернувшись в номер, он увидел, что Ленка оделась и причесывается перед зеркалом, а Марк что-то говорит по телефону. Как только Сергей вошел, Марк бросил трубку, выхватил у него деньги и исчез. Сергей подошел к Ленке:

— Что происходит? Он хоть что-нибудь сказал?

— Сереженька, я сама не понимаю. По-моему, у них что-то произошло, кажется, милицию вызвали. Он мне сказал, чтобы я срочно одевалась, шла к себе и заперлась. Тебя тоже просил никуда не выходить, сидеть около телефона. Ой, Сереженька, не надо сейчас. Подожди, пусть все уляжется, я потом опять приду.

Там действительно что-то серьезное — Марик просто не в себе. Ну все, поцелуй меня, я побежала.

Ленка выскользнула за дверь. Сергей закурил сигарету, бросил пустую бутылку из-под шампанского в мусорное ведро, вытряхнул туда же окурки из пепельницы. Зашел в ванную, чтобы ополоснуть лицо. На полке под зеркалом, рядом с его бритвой и зубной щеткой, теснилось множество пузырьков, тюбиков и флакончиков, возникших вместе с Ленкой. Вытираясь, Терьян услышал телефонный звонок. Это был Платон.

— Сережа, хорошо, что ты у себя. Деньги есть?

— Слушай, что там у вас творится? Я же отдал Марку.

— Еще надо минимум полсотни. Наскребешь?

— В сейфе пусто, — решительно соврал Терьян, понимая, что школа еще не открылась, а около тысячи рублей уже ушло. — У меня есть сорок рублей своих.

— Ладно, справимся. Сейчас придет Виктор. Ты не знаешь, где Ленка?

— У себя, наверное. Тут Марик такой шорох навел. Может, ты объяснишь, что случилось?

— Потом. Все, обнимаю, — и Платон бросил трубку.

Через десять минут в дверь постучал Виктор, схватил деньги и растворился.

Сергей позвонил Ленке — телефон не отвечал. Молчали телефоны у Ларри и Мусы, по телефону Марка почему-то ответил женский голос. Удивительно, но не отвечал и номер оргкомитета. Сергей позвонил Платону, трубку снял кто-то незнакомый и сказал: «Егоров слушает». Сергей нажал на рычаг. Подумал, набрал номер Нины, и она сразу ответила.

Оказалось, Нина тоже ничего не понимает. Все были в бане, когда постучали в дверь. Открыл Марк, поговорил со стоящим за дверью человеком, затем подозвал Платона и что-то ему сказал. Платон пошептался с Мусой и Ларри, они быстро оделись и убежали. Потом Муса вернулся, забрал Марка и Виктора. Нина подождала минут пятнадцать, оделась, пошла к себе в номер и легла спать. А только что прибежал Виктор. Забрал у нее двадцать рублей, ничего не объяснил и исчез.

Сергей подождал еще полчаса. Ничего не происходило. В очередной раз набрал Ленкин номер — по-прежнему никто не снимал трубку. Он набросил на постель покрывало, снял ботинки и лег не раздеваясь. Хотел закурить, но передумал — от подушки пахло Ленкой, и Сергей не стал перебивать этот запах. Подвинул поближе телефон и сам не заметил, как заснул.

Терьян проснулся, когда в комнате было уже светло. Посмотрел на часы — девять утра. Значит, проспал завтрак. А ужина, если не считать шампанского, и вовсе не было. Тут он вспомнил, что около девяти как раз должна заехать первая группа участников и надо заниматься расселением — внизу, наверное, уже стоят столы для регистрации.

Спустившись на первый этаж, Сергей увидел, что все идет своим чередом.

Подъехал первый автобус с Московского вокзала, привез около двадцати человек.

Прибывшие толпились у двух столиков, за которыми сидели горкомовские девочки, рядом стоял Лева Штурмин. За третьим столом — с табличкой «Регистрация лекторов» — сидела Нина. И был еще один стол — с табличкой «Информация», — который предназначался для него, Сергея. Больше никого из оргкомитета в холле не было.

Сергей подошел к Нине.

— Ты что-нибудь знаешь про вчерашнее? — спросил он. — И где все?

— Сережа, понятия не имею. Они всю ночь носились по пансионату как угорелые, а сейчас отсыпаются. Муса ни свет ни заря уехал в город — на такси. Витя был здесь, вот-вот должен подойти.

— А Ленка где?

— По-моему, она в номере оргкомитета. Кстати, вот и Витя.

Сысоев сразу же оттащил Терьяна в сторону.

— Сергей, вот папка со списками, здесь помечено, кто уже оплатил проживание, а кто нет. Левины девицы будут отсылать приезжающих к тебе. Если оплата прошла — расписываешься около фамилии, и Лева отдает ключ от номера.

Если не прошла — берешь наличными и только после этого расписываешься.

Сообщаешь про банкет. Если клиент согласен, получаешь с него десятку. Давай быстрее за свой стол.

— Хорошо, — сказал Сергей. — Я все сделаю как положено. Только объясни, что здесь было ночью. И где все?

Как рассказал Виктор, произошло следующее. Еропкин пошел клеить себе девицу, но вместо одной снял сразу трех. Было у них две бутылки рома, да еще Еропкин прикупил четыре шампанского. И потащил девиц в оргкомитетский номер, где устроил вакханалию. А у одной из них обнаружился кавалер из вокально-инструментального ансамбля, что играл в пансионате на танцах. Этот кавалер, отыграв свое, пошел искать девушку и стал ломиться в оргкомитетский номер. Еропкин ему сдуру открыл. Кавалер посмотрел, что там творится, и дал Еропкину в ухо. А Еропкин спустил его с лестницы. Тогда кавалер, долетев до самого низу, привел с собой весь вокально-инструментальный ансамбль. И они отметелили Еропкина. И девкам досталось. А дежурный по корпусу вызвал милицию.

Еропкин к этому времени уже успел одеться. Кроме того, он что-то шепнул старшему наряда, и милиция стала заниматься вокально-инструментальными дебоширами. Но тут одна из девок заорала, что у нее пропали золотые сережки, и орала так громко, что приехал второй наряд и начал составлять протокол. Еропкин и им попытался что-то шепнуть, но тут уже ничего не получилось, потому что валить было не на кого. Запахло серьезным скандалом. Две другие девицы быстро сориентировались и тоже стали вопить, что сережки были, а потом пропали. Вот тогда-то струхнувший Еропкин и вызвал подмогу.

— В оргкомитетский номер я пришел намного позже, — говорил Виктор, — поэтому все со слов Тошки. Он прибежал первым, с ним еще Муса был и, кажется, Ларри. В номере все вверх дном, на полу битое стекло — это Еропкин от музыкантов бутылками отбивался. Сашка сидит в углу, держится за голову. Под глазом фонарь, рубашка до пояса разорвана. Три девки — одна в полотенце, вторая в простыне, третья — из-за которой весь сыр-бор — прикрывается подушкой. И два мента — счастливые беспредельно. Девки орать уже перестали. Лыка не вяжут совершенно. В общем, удалось договориться, что пока протокол не пишем, а ищем пропавшие драгоценности. Еропкина под конвоем отвели к Мусе в номер. Стали искать. И представляешь — одну сережку действительно нашли, в углу под торшером валялась. А второй — нету. Может, она была, может — не было, никто не знает.

Милиция уже устала, говорит — разберитесь полюбовно, и разойдемся. Ну, тут и началось. Потерпевшая заявляет, что сережки — бабушкины, большая историческая ценность, стоят тысячу рублей. Договорились на пятистах. Марк принес деньги, отдал. Ларри за это время окрутил ментов — я к тебе еще за деньгами заходил, — взяли две бутылки коньяка, и он повел их к Платону в люкс отмечать конец дежурства. А мы втроем остались с этими шлюхами. Та, которая с сережками, стала требовать, чтобы мы отправили ее домой на такси. Наверное, боялась, что деньги отберем. Взяли у Нины двадцатку, посадили, отправили. А этих двух — просто некуда девать. К тому же я еще ключи от своего номера посеял, вот только сейчас нашел — они в бане на столе были. У Мусы Еропкин лежит, страдает. В общем, одну Марик с собой увел, вторую мы заткнули к Ленке ночевать, а сами, как смогли, разместились в оргкомитетском номере. Только начали засыпать, стук в дверь — Ленка. Оказывается, ее потаскушке не то с сердцем плохо, не то еще что, короче — помирает. Ладно, разбудили врачиху, отправили лечить. Теперь и Ленка без номера. Мы ее в кресло, хоть она и рвалась куда-то. Опять стучат. Открываем — Марк. Его девка сбежала и прихватила с собой бумажник, а там паспорт и двадцать пять рублей. Наливаем Марку стакан, утешаем как можем и все вместе бежим в номер к Ленке — посмотреть, не сперли ли у нее чего-нибудь, пока шли лечебные процедуры. Стучим — ответа нет. Но что-то там происходит. А время — четыре утра. Минут через десять открывают. У Ленки же двухместный номер. Так вот, на одной кровати музыкант с девкой, которая сбежала от Марика, а на второй — Еропкин с этой, что чуть не померла. Оказывается, Еропкин оклемался и полез к Ленке в номер, а там одна из его граций. Только он устроился, прибегает вторая.

Он губы распустил, а тут приходит музыкант. Драться они не стали, выпили мировую и разложили девочек на двух кроватях. Ленка все это увидела, вышибла их из номера в две секунды. Короче, только в пять угомонились.

— А как с паспортом Марка? — спросил Терьян, не ожидавший такого разворота событий.

— С паспортом? Порядок. Он его, оказывается, еще вечером спрятал в стол, а потом из-за этой суеты все забыл и думал, что паспорт — в пиджаке. Тут же и нашли. Впрочем, дело не в этом. Меня уже с утра заловил директор и строго предупредил — вас, говорит, всего пять человек, а шума на тысячу. А когда остальные заедут — так просто разнесут пансионат по кирпичику. У меня, говорит, и студенты отдыхали, и спортсмены, и даже комсомольский актив — ни разу ничего похожего. Я сижу, молчу, думаю как отбиваться. Тут открывается дверь и входит какой-то тип. Директор его увидел, изменился в лице и отправил меня в приемную.

А через пятнадцать минут зовет обратно и говорит — вот товарищ будет присматривать за вашей школой, вы его поселите в одном из люксов и позаботьтесь, чтобы все было в порядке. Мы вышли, я этому товарищу отдал ключ и поинтересовался, не нужно ли чего. Он попросил — вежливо так — найти Еропкина и прислать к нему в номер. Вот теперь хожу, ищу.

— А Ленка где? — осторожно спросил Сергей.

— Мы втроем позавтракали, и она сейчас приводит в порядок оргкомитетский номер. Муса уехал в город — у него какая-то встреча. Где остальные, понятия не имею.

Платон, Ларри и Марк объявились через полчаса. Оказывается, они тоже были у директора, получили свое, потом зашли представиться незнакомцу, искавшему Еропкина. Звали незнакомца, как выяснилось, Федор Федорович, было ему лет тридцать, и появился он вовсе не для расследования ночных событий, а в связи с заездом большого числа иностранцев. Помимо Еропкина, ему был нужен список иностранных участников, схема их расселения, а также все материалы школы, и чтобы о мероприятиях типа круглых столов и дискуссий ему заблаговременно сообщали, дабы мог поприсутствовать. Если же будут какие переговоры с иностранными учеными, то проводить их не в номерах или коридорах, а в специально отведенном для этого помещении на восьмом этаже. Ну и, естественно, список книг, предназначенных для розничной продажи, занесите, пожалуйста.

— Витюша, — сказал Платон. — Хрен с ним, с Еропкиным. Беги в номер, неси список. Идея с книгами — классная. Смотрите, как они все западают.

Когда Виктор, повинуясь любезному «Заходите, не заперто», вошел в номер, он увидел таинственного Федора Федоровича, сидящего за столом в сером костюме, голубой рубашке и тапочках. Галстука на нем не было. На столе красовались бутылка коньяка и два фужера. А еще за столом сидел неуловимый Еропкин. Под левым глазом у него виднелся припудренный синяк, правая бровь и подбородок были заклеены пластырем.

Виктор представился, протянул Федору Федоровичу список и сел за стол.

Федор Федорович, потянувшись, извлек из буфета еще один фужер и налил Виктору.

— Выпейте с коллегой, а я пока почитаю, — сказал он, углубляясь в список.

— Так, это годится, так, так… — приговаривал он, листая страницы. — В общем, принесите, пожалуйста, то, что я пометил. И посчитайте, сколько там получается, я расплачусь. А еще что-нибудь будет?

— Наверняка будет, — заверил его Виктор. — Только точно неизвестно что. Сегодня обещали дать «Оливера Твиста»…

— Оливера Твиста? — оживился Еропкин. — Вот это я, пожалуй, обязательно возьму. А что конкретно? Какую вещь?

Впрочем, заметив дикий взгляд Виктора, он тут же сориентировался.

— Слушай, это я чего-то перепутал. Это что, та книжка, где на обложке мужик с ружьем? Я про нее говорю.

Только через несколько минут, уже в коридоре, Виктор сообразил, что Еропкин, скорее всего, имел в виду «Бравого солдата Швейка». И еще ему показалось, что еропкинскую осведомленность в мировой литературе Федор Федорович оценил по достоинству.

Вика

После столь бурного начала школа размеренно покатилась вперед, повинуясь причудливой воле Платона и железной руке Ларри. Приехало человек пятнадцать лишних, ими занимался проштрафившийся Еропкин. Марку Цейтлину поручили вести сразу три секции, он был очень доволен и появлялся в оргкомитетском номере только по вечерам. Виктор разобрался с книгами за два дня, отчитался перед Ларри, «Ленкнигой» и Сергеем, взял две свои секции и погрузился в работу с докладчиками. Муса сибаритствовал, бегал на лыжах, перезнакомился со всеми заехавшими в пансионат лыжницами. Принял от Сергея деньги на банкет, договорился с директором и в столовой и законно считал, что свое отпахал. Нина честно печатала программу на каждый день, после чего ходила на секцию по передаче информации в биосистемах…

С Ленкой у Сергея все складывалось как-то странно. Первые две ночи она приходила, тихонько скреблась в дверь. Но до утра не оставалась ни разу: как только Сергей засыпал, сразу же уходила. Флакончики, тюбики и зубная щетка очень быстро исчезли. И хотя Ленка в первую же ночь сказала скороговоркой, уткнувшись Сергею в плечо: «Хорошо, хорошо, очень здорово хорошо», — была она какой-то скучной, все время отмалчивалась, если же Терьян начинал ей что-нибудь рассказывать, слушала без видимого интереса, а то и перебивала Сергея, причем довольно грубо.

Как-то Сергей попытался выяснить, в чем дело, но Ленка вместо ответа приподнялась на локтях, посмотрела на него, подмигнула и, чмокнув в щеку, отвернулась к стенке. А один раз ему померещилось, что она плачет, и он повернул ее к себе, но понял, что ошибся, потому что глаза Ленки были сухими, а через секунду и размышлять о чем-либо стало невозможно.

Когда миновала половина отведенного семинару срока, приехала Вика. О ее романе с Платоном мало кто не знал, но вели они себя очень сдержанно и отношений не афишировали. Платону лишние неприятности были ни к чему, а заработать их ничего не стоило. Во-первых, сам он был человеком семейным, и всякого рода аморальное поведение, да еще на глазах у коллектива, могло обойтись довольно дорого, а во-вторых, отношения с Викой тянулись уже пять лет — с тех пор, как Платон, выкрутив Виктору руки, заставил взять ее в лабораторию, — и время от времени прерывались, утрачивая остроту.

В один из таких перерывов Вика вышла замуж, причем не за какого-то аспиранта, а за человека, незадолго до того вступившего в должность заместителя директора по режиму. Прежний зам — Дмитрий Петрович Осовский — внезапно умер, и прислали нового, молодого. Он походил, огляделся и сделал Вике предложение, которое она приняла неожиданно быстро. Легко понять, что после этого общение с ней стало просто опасным. Впрочем, Платон отнесся к происшедшему удивительно легко и, судя по всему, даже не помышлял об окончательном разрыве. Ларри частенько говорил ему: «Если у нас человек такое делает, он сначала завещание пишет. Ты понимаешь, что будет, когда он вас расколет?» — «Ерунда, — отмахивался Платон и щурил глаза. — Никто никого и никогда не расколет. Прости, я побежал…»

Вика поселилась скромно — в одноместном номере. Днем она ходила на лекции, на секционные доклады, два раза выступила сама, причем довольно удачно. А вечерами устраивала в номере оргкомитета сборища, которые называла «салонами».

Приходить полагалось обязательно с девушкой, непременно в пиджаке и галстуке.

Вика была невероятно изобретательна и все время придумывала что-то новенькое.

Один раз ей даже удалось затащить на салон Федора Федоровича, который был изысканно вежлив, особенно после того, как услышал фамилию Викиного мужа. На салонах играли в шарады, пели песни, танцевали. Как-то раз Виктор, вдохновленный присутствием одной аспирантки из Харькова, целый вечер читал стихи. Не позднее двенадцати ночи салон закрывался, и все расходились по номерам. Вика тоже уходила к себе, а куда она потом девалась, это уж никому неведомо.

Сергей, который дома в Москве редко куда выходил, от этих салонов просто ошалел. Все было ему в новинку. И он не сразу заметил, что Ленка всячески старается избегать веселой компании, хотя определенные выводы можно было сделать в первый же вечер, когда Вика устроила гранд-сабантуй по случаю своего приезда.

Ленка тогда до полуночи просидела в углу. Конечно, Сергей все время был с ней рядом, наливал шампанское, один раз они даже потанцевали, но что-то было не так. Когда все уже расходились и он взял ее за руку, Ленка вырвалась и сказала:

— Что-то я устала, Сережа. Пойду, пожалуй, к себе.

— Ленка, брось, — сказал не на шутку встревоженный Сергей. — В конце концов, необязательно же, чтобы что-то было. Не хочешь — не трону, просто так поспим. Пойдем.

— Ну знаешь, — Ленка повернулась и впервые за все это время сказала обидное. — Ты уж слишком все по-семейному воспринимаешь. Это же лиха беда начало. Раз — просто так, два — просто так, а на третий — я начну раздеваться, ты же от телевизора и головы не повернешь.

Сергей действительно обиделся. Проводив Ленку до номера, он довольно холодно попрощался с ней и пошел к себе. А через полчаса услышал, как в дверь кто-то скребется.

Эту ночь Сергей запомнил на всю жизнь. И вовсе не потому, что она была заполнена какими-то сверхъестественными изысками, хотя опыта Ленке было не занимать. Напротив, была в этой ночи какая-то сдержанная простота, которая вытеснила все перепробованное ранее, но при том довела обоих сначала до исступления, а потом, ближе к утру, и до полной прострации. Странная нежность заволакивала темную комнату, вздымалась и опадала, неслышно клубилась, путаясь во влажных от пота простынях и спотыкаясь о сброшенные на пол подушки.

Только с очень большим опозданием Сергей понял, что с ним таким образом прощались. Но это было уже потом.

А закончилась ночь тем, что Ленка вылезла из постели и уселась нагишом на подоконнике, обхватив руками колени и уставившись в окно. Сергей пытался заговорить с ней, но она не отвечала. Когда же он наконец решил, что пора встать и выяснить, в чем дело, Ленка по-прежнему молча спрыгнула с подоконника и стала быстро собирать свои вещи. Уже одевшись, она сказала Сергею, что у нее разболелась голова, уклонилась от поцелуя и выскочила за дверь.

На следующий день, направляясь вечером в оргкомитетский номер, Сергей зашел за Ленкой и застал ее в куртке.

— Ты откуда? — спросил Сергей.

— Не откуда, а куда, — ответила Ленка, натягивая шапочку. — Хочу пойти погулять.

— Одна?

— Давай пойдем вместе, — безразлично сказала Ленка.

— А я думал, мы заглянем к ребятам, — Сергей попытался перехватить инициативу. — Там стол накрыли, Марик каких-то сказочных бутербродов накромсал…

— Ты что, голодный? — таким же непонятно-безразличным голосом спросила Ленка. — Тогда иди поешь.

В результате они все-таки пошли гулять. В лесу Ленка преобразилась — бегала по сугробам, пряталась за деревьями, смеялась, бросала в Сергея снежками, но когда он, поймав ее в каком-то кустарнике, попытался поцеловать, уперлась ему варежками в грудь и не далась. А всю обратную дорогу молчала.

В пансионате Сергей снова пригласил ее в оргкомитетский номер. Ленка неожиданно легко согласилась, но, пробыв там около получаса, исчезла, не сказав Сергею ни одного слова. Обнаружив, что Ленки рядом нет, Сергей выскочил в коридор и побежал к ее номеру. Стучал в дверь — безрезультатно, потом до часу ночи непрерывно накручивал телефонный диск — Ленка не отвечала. В конце концов, серьезно разозлившись, он прекратил поиски, попробовал заснуть, полночи проворочался и в результате встал в отвратительном расположении духа.

Ленку он встретил за завтраком. Ковыряя вилкой яичницу, она, не глядя в его сторону, сказала, что у нее плохое настроение, что чувствует она себя тоже неважно и вообще хотела бы побыть одна. Последующие два дня Ленка всячески избегала Сергея.

Вконец растерявшийся Терьян вдруг вспомнил, что с самого приезда он еще ни разу не позвонил домой. Набрав Москву, он узнал, что его старшенькая принесла подряд две тройки по английскому и двойку по алгебре, у младшенькой — корь, а жена Таня сбилась с ног и вообще не понимает, в чем дело и почему у Сергея ни разу не появилось желания связаться с семьей. Терьян как мог ее успокоил, соврал что-то малоубедительное про большую загрузку и проблемы со связью, расстроился и, подумав немного, позвонил Виктору. Они договорились встретиться в буфете и что-нибудь выпить.

— Ну что ты огород городишь? — сказал Виктор, когда Сергей, выпив и осмелев, перевел разговор на Ленку и непонятно складывающиеся с ней отношения. — У твоей жены раз в месяц не портится самочувствие одновременно с настроением?

Обычное дело. Еще дня два, и все будет нормально. А вообще, я тебе как-то уже пытался растолковать — у Ленки с мужиками серьезные проблемы. Ей замуж пора, давно уже пора. Она девка очень хорошая, но все время то женатый попадется, то просто сволочь какая-нибудь. Она сначала со всей душой, а когда ее кидают в очередной раз, тут такое начинается… Я тебе рассказывать не буду, не надо тебе все это знать, просто имей в виду — с Ленкой можно либо на один час, либо на всю жизнь. На промежуточные варианты она плохо реагирует. Как вот, например, с Платоном…

То, что у Ленки было с Платоном, явилось для Сергея совершеннейшей новостью. Внешне отношения между Платоном и Ленкой выглядели абсолютно ровными — как у старых, но не очень близких приятелей. Впрочем, с Платоном иначе и быть не могло.

— Я приблизительно в курсе, — соврал Сергей. — Хотя, конечно, деталей никаких не знаю. Даже не думал, что это сколько-нибудь серьезно.

Из рассказа Виктора получалось, что какое-то время назад между Ленкой и Платоном был очень бурный роман, который около месяца находился в стадии вулканической, а потом постепенно пошел на угасание. И вроде бы Ленка это переживала очень тяжело, потому что часто появлялась на людях с заплаканными глазами. А потом все резко оборвалось. И произошло это потому, что возникла Вика. С тех пор Ленка ненавидит Вику сильнее, чем любого фашиста. Хотя с Платоном у нее точно все закончилось. А Вика про Ленку знает, и ей очень нравится всячески Ленку изводить.

— Понимаешь, — говорил Виктор, — я ведь знаю Вику с тех самых пор, как она только появилась в Институте. Хорошая была девочка — веселая, добрая. Парнями крутила как хотела, но все это без злости. А сейчас, особенно после того, как вышла замуж за своего топтуна, — просто не узнать. Даже когда Ленки рядом нет, Вика постоянно показывает, кто есть царица бала, а уж при Ленке та́к расходится, просто держись… Я иногда боюсь, что Ленка ей при людях в волосы вцепится. Вика и с Тошкой себя поставила — гранд-дама, да и только. Я просто не понимаю, что он в ней находит. Ну, конечно, экстерьер — тут ничего не скажешь.

Но ведь стерва — не приведи господь! Если он ей когда-нибудь дорогу перейдет или в чем-нибудь не потрафит — сожрет с костями. Ты заметил, как она Ленку называет? Лену-уля!.. Как горничную… И со всеми остальными так же… Она только Ларри побаивается, потому как не знает, что от него можно ожидать. И еще заметь — Ларри с ней ласковый, обходительный, усами шевелит, смеется. У него, когда он с ней говорит, акцент прорезается. Это он так дурака валяет, а на самом деле чует все, как хорошая гончая. И железно понимает, что у Платона из-за Вики могут быть неприятности. Думаю, что если она какой-нибудь фокус выкинет, Ларри ее схавает, как кот золотую рыбку.

Разговор перешел на Ларри, Вику и иные, менее интересные для Терьяна предметы. Переваривая полученную информацию, Сергей про себя решил, что вечером обязательно поговорит со Ленкой. Но состоялся этот разговор только на устроенном Мусой банкете, где Сергей и Ленка сидели рядом. Когда все основные тосты уже были произнесены, когда зазвучала музыка, а за столом началось неконтролируемое веселье, Сергей вывел Ленку в коридор.

— Ничем ты меня не обидел, — ответила Ленка на прямо заданный вопрос. — А просто все это ни к чему. Я с самого начала знала, что не надо к тебе приходить. Вот мы завтра уедем в Москву, так ты уже через час забудешь, как меня зовут. А если когда-нибудь решишь осчастливить и позвонишь, то придешь ко мне от жены. И уйдешь от меня к жене. И звонить я тебе домой не смогу — не положено. Вот и буду сидеть в белом платьице под елочкой и ждать, когда ты про меня опять вспомнишь. Скажешь — нет?

— Это тебя Платон так выучил? — тихо спросил Сергей, понимая, что Ленка совершенно права и возразить ей нечего.

— Уже успели сообщить? — недобро спросила Ленка. — При чем здесь Платон? Он из всех из вас — самый приличный. А про Цейтлина тебе тоже рассказали? А про Тариева? Ты вообще знаешь, сколько вас у меня было? Сказать? И каждый учил одному и тому же. Так что урок этот я хорошо знаю. Только вот не хотелось бы его с тобой, Сереженька, еще раз проходить. Проводи меня, пожалуйста, обратно к столу.

— Погоди, — не отставал Сергей, настойчиво желая выяснить все до конца. — Так ты говоришь, что все дело во мне? Да? И не потому, что к Платону Вика приехала? Да?

Ленка вырвала руку, повертела ею у виска, крутанула юбкой и ушла в зал, не оборачиваясь.

Завершилось все тем, что Сергей жутко напился. Когда утром он пытался привести себя в сколько-нибудь приличное состояние, чтобы пойти на заключительное пленарное заседание и официальную церемонию закрытия школы, то не мог вспомнить ничего, кроме Федора Федоровича, танцующего с Ленкой. Манера танца не вызывала никаких сомнений в дальнейших устремлениях кавалера. А когда Сергей столкнулся внизу с Виктором, тот окинул его ироническим взглядом и процитировал:

— …не дождались гроба мы, кончили поход…

Закат

Умер Брежнев.

Великая империя, сцементированная нищетой и ненавистью, раскинувшаяся на пол-Европы и еще на пол-Азии, создавшая свои форпосты на Севере и на Юге, на Востоке и на Западе, отгородившаяся от всего мира видимой и невидимой колючей проволокой, собранная когда-то по кусочкам Иваном Калитой, захватившая необъятное Сибирское ханство при Иване Грозном, ворвавшаяся в оцепеневшую от изумления Европу при Петре, Екатерине и Александре, снова разодранная в лохмотья в огне гражданской войны, поднявшаяся на крови, пролитой во имя грядущего царства справедливости новыми рабоче-крестьянскими полководцами, империя, более полувека грозившая всему миру бронированным кулаком, — эта великая страна, начавшая еще лет десять назад малозаметное движение под уклон, покатилась к пропасти, постепенно набирая скорость.

Наведение порядка и укрепление трудовой дисциплины, объявленные Андроповым первостепенными задачами — задачами, решение которых должно было остановить падение, — провалились с треском. Железный кулак, так хорошо знакомый старшему поколению, поднялся с прежним богатырским замахом, повисел в воздухе и ухнул в пустоту, не прихлопнув даже, а лишь прищемив тех немногих, кто был изловлен органами в магазинах, парикмахерских и банях. Запад, с недоверием отнесшийся к литературному гению нового вождя, но зато хорошо запомнивший его предыдущее место работы, ощетинился крылатыми ракетами. Рейган объявил о разворачивании программы «Звездных войн». Держава приняла вызов: колоссальные, невиданные средства, вырученные за нефть, газ, алюминий, никель, рекой потекли в прорву военно-промышленного комплекса. Монстр, почувствовавший новый прилив жизненных сил, зашевелился, заворочался, повел плечами и смахнул в Японское море попавшийся под горячую руку южнокорейский пассажирский самолет. Мир содрогнулся.

Со смертью Андропова потенциальная энергия, накопленная за короткое время его правления, по всем законам науки перешла в кинетическую. Расстановка сил в высшем эшелоне власти — ввиду очевидной непригодности и недолговечности нового генсека — приобрела характер глобальной стратегической проблемы и отодвинула на второй план судьбу страны. Движение вниз ускорилось многократно.

— Ну, и что теперь? — спросил Муса, когда появились первые слухи о смерти Черненко. — Чем они нас еще удивят?

— Если это правда, — пожал плечами Платон, — и утром объявят официально, послушай, кто будет председателем похоронной комиссии.

— Это еще почему? — поинтересовался Терьян.

— А потому, Сережка, — объяснил Платон, — что есть такая народная примета — кто хоронит, тот потом и командует.

— Справедливо, но не всегда верно, — вмешался Ларри, — товарища Сталина хоронил Лаврентий Павлович. Правда, в то время было что делить.

— Ничего, — сказал Платон, — на их век хватит.

Председателем правительственной комиссии по организации похорон товарища Черненко Константина Устиновича был назначен товарищ Горбачев Михаил Сергеевич.

В ярких лучах нового мышления над державой засияла заря перестройки. Страна на мгновение замерла на краю пропасти и накренилась.

Папа Гриша

…Терьян в глубокой задумчивости стоял перед зеркалом. Ему предстояло выбрать галстук из тех четырех, что были у него в наличии. Раньше этим занималась жена, но после развода Сергей оказался в безвыходном положении.

Днем, после защиты кандидатской диссертации, на которой он выступал в качестве первого оппонента, — защищался заместитель директора Завода Григорий Павлович Губанов, — к Терьяну подошел Марк Цейтлин и сказал на ухо:

— Сергей, побойся Бога. Желтый галстук с черной рубашкой и серым костюмом не носят.

Терьян поменял рубашку на голубую, но проблемы выбора галстука это не решило. Поразмышляв еще какое-то время, он решил плюнуть на галстук и поехать в ресторан без него. В конце концов, ресторан — не ученый совет. И папа Гриша, как называли заместителя директора основные участники Проекта, вряд ли будет в претензии.

Банкет по поводу защиты папы Гриши проводился в «Славянском базаре». Этот ресторан оказался чуть ли не единственным бастионом, который устоял перед накатом «нового мышления» на вековые традиции. Антиалкогольная кампания не только привела к исчезновению из магазинов любых напитков и породила, таким образом, очереди не виданной доселе длины, но и вызвала к жизни странное правило, в соответствии с которым в любом ресторане официант пересчитывал всех пришедших по головам и категорически отказывался подавать более ста пятидесяти грамм на душу.

Папа Гриша обзвонил несколько мест, узнал, что это правило соблюдается неукоснительно, и обратился за помощью к Мусе. Хмыкнув, Тариев объявил, что проблем нет — надо идти в «Славянский базар», там он договорится. А заодно постарается обойти запрет на обмывание диссертаций. Дело тут было вот в чем.

Как определила — в свете новых веяний — Высшая аттестационная комиссия, недостаточный уровень отечественной науки объяснялся исключительно тем, что после защиты диссертанты вместе с оппонентами и даже — о ужас! — членами ученых советов пьянствовали в кабаках. Разве могла после этого идти речь об объективности! Непонятно, какие средства и силы были задействованы, но директорам ресторанов вменили в обязанность при обнаружении на вверенных им объектах «диссертационных» банкетов незамедлительно об этом доносить. Уж ВАК разберется по существу, что в соответствующей диссертации хорошо, а что — и это главное — плохо…

Оппонентом на защите у папы Гриши Сергей Терьян стал вот каким образом.

Судьба Проекта, над которым работали Платон, Ларри и многие другие сотрудники Института, в значительной степени зависела от того, какие силы, а следовательно, и ресурсы в него вовлечены. Проект был целиком и полностью связан с Заводом, продукция же Завода, особенно при поголовной утрате доверия к советскому рублю как к самой твердой валюте мира, считалась супердефицитом. Это были автомобили. Стоило любому чиновнику, которому следовало поставить закорючку на том или ином проектном документе, узнать, что Проект ориентирован на завод, как в голове у этого чиновника немедленно что-то щелкало, он поудобнее устраивался в своем служебном кресле и начинал очень предметно вникать в суть вопроса.

Еще в самом начале, когда шла предстартовая подготовка, Платону и Ларри удалось договориться с руководством Завода о том, что некая — весьма незначительная — часть продукции может быть использована для целей Проекта.

Упоминание об этом в любом, сколь угодно высоком кабинете творило чудеса. Ведь одно дело — выпрашивать автомобиль у еще более высокого руководства, владеющего соответствующими фондами, или, на худой конец, тянуть из шапки билетик на профсоюзном собрании, соревнуясь при этом с инженерами, сантехниками и уборщицами за право заплатить свои кровные денежки, и совсем другое — получить машину по совершенно независимому каналу. Да еще с обещанием, что она пройдет перед выдачей самую серьезную проверку. И никто даже не подозревал, сколько здоровья стоило Ларри исполнение тех обещаний, которые налево и направо раздавал Платон.

Естественно, что эти возможности не могли долго оставаться в тайне. Через какое-то время на Платона обрушился поток просьб от коллег, друзей, просто знакомых и не очень знакомых людей. Объяснять, что все на свете имеет свои границы, Платон не считал возможным, хотя сам это отлично понимал. Конечно, он не мог отказать Терьяну, который наконец-то решил обзавестись собственным транспортным средством и путем невероятных усилий скопил необходимую сумму, — но при этом не вполне представлял себе, получится у него или нет.

— Какие проблемы, — сказал он Сергею, когда тот обратился к нему в первый раз. — Два месяца подождешь?

Два месяца превратились в два года. И вдруг Платон глубокой ночью позвонил Терьяну с Завода.

— Сережка! — заорал он в трубку. — Помнишь, ты просил меня кое о чем? Я все решил. В декабре никуда не собираешься?

— Нет, — ответил еще не проснувшийся Терьян. — А что?

— Я завтра прилетаю в Москву. У меня к тебе будет одна просьба.

Просьба заключалась в том, чтобы внимательно прочитать диссертацию папы Гриши, при обнаружении каких-либо недочетов довести их до сведения Платона, а также дать согласие выступить оппонентом на защите.

К удивлению Терьяна, диссертация оказалась на редкость толковой. Написана она была в чисто академическом ключе, без какого-либо налета провинциализма, содержала совершенно прозрачную постановку задачи и точное ее решение. После исправления нескольких досадных, но непринципиальных ошибок диссертация приняла форму, исключающую сколько-нибудь обоснованную критику, и это поставило будущего оппонента в затруднительное положение. Ведь задача оппонента состоит прежде всего в том, чтобы указать на недостатки работы, но как указать на то, что не удается обнаружить даже под микроскопом?

Когда Сергей сказал об этом Платону, тот поулыбался, а потом объявил:

— Ты знаешь, это даже хорошо. Ведь будет и второй оппонент, чистый экономист. А ты честно скажешь, что по технике замечаний нет.

Защита прошла с блеском. Члены совета проголосовали, как говорится, в ноль, после чего папа Гриша подошел к Сергею, поблагодарил и пригласил вечером в «Славянский базар». А Платон и Ларри тут же подхватили папу Гришу под руки и куда-то уволокли.

Банкет ничем не отличался от иных подобных мероприятий. Терьян наконец-то получил возможность понаблюдать за своим подзащитным с близкого расстояния. И если внешность папы Гриши еще соответствовала представлениям Сергея о командирах производства — рост и телосложение замдиректора были богатырскими, голос — зычным, а водку он пил только что не стаканами, оставаясь при этом совершенно трезвым, — то манеры были исключительно мягкими, добрыми и как бы обволакивающими. Было совершенно непонятно, как человек с такой открытой и, очевидно, голубиной душой может чем-то управлять, отдавать приказы и распекать нерадивых подчиненных. Сергею он представлялся чем-то средним между Дедом Морозом и добрым дедушкой Лениным из детских книжек. Но когда во время перекура он заикнулся об этом Мусе, тот ухмыльнулся и сказал:

— Давай, давай. Ты все правильно понимаешь. Папа Гриша — та еще штучка. Если близко окажешься, попробуй ему в глаза заглянуть.

Последовать совету Мусы удалось, когда банкет уже заканчивался и Сергей подошел прощаться. Папа Гриша выпил много, но это на нем никак не отразилось, только движения стали какими-то округлыми, а речь — еще более вальяжной.

Возвысившись над Сергеем, который еле доставал ему до плеча, папа Гриша обнял его.

— Дорогой мой человек, — пробасил он. — Спасибо тебе за помощь, за поддержку. За объективность.

— Не за что, Григорий Павлович, — ответил Терьян и посмотрел папе Грише прямо в лицо.

Нельзя сказать, что он многое понял, но то, что увидел, произвело на него сильное впечатление. Лицо у папы Гриши было широким, круглым, добрым, на порозовевшем от выпитого носу сидели очки в позолоченной оправе, казавшиеся совсем крохотными. А за стеклами очков виднелись небольшие, беспомощно моргавшие глазки. И вдруг на какое-то мгновение глазки перестали моргать. Если бы Сергей не был предупрежден заранее, он, наверное, и не заметил бы, как неуловимо изменилось лицо стоявшего перед ним человека. На него уставились две маленькие серые точки — будто загорелась лампочка в кабинете зубного врача. И когда через долю секунды широкая улыбка папы Гриши погасила эту лампочку, Сергей понял, что он взвешен, измерен и оценен.

— Ну, как тебе папа Гриша? — спросил на следующий день Платон.

— Знаешь, — ответил Сергей, — сначала он мне каким-то тюфяком показался. А потом пригляделся — просто капитан Сильвер из «Острова сокровищ». Только с двумя ногами.

— Капитан Сильвер — это правильно, — задумчиво сказал Платон. — С двумя ногами. И еще с двумя головами. И с четырьмя руками. Кстати, твоя проблема решена. Послезавтра можешь ехать за машиной.

Лика

Машину Терьян покупал четыре дня. Сперва его фамилию долго искали и не нашли в каком-то списке — пришлось звонить Платону, Ларри и папе Грише, все еще оформлявшему диссертационные бумажки. Потом оказалось, что нужный список еще не поступил, и пришлось ждать. Затем Терьяна отправили через всю Москву — на Беговую — выбирать автомобиль. Там он потерял целый день, поскольку то, что Сергею подходило, было не доукомплектовано, а то, что было укомплектовано, ему не годилось. На исходе дня, пожертвовав полусотенной бумажкой, Терьян добился желаемого результата: все, чего ему недоставало, было тут же откуда-то отвинчено, вынуто и привинчено в нужных местах. На следующий день с утра он заплатил деньги, снова приехал на Беговую и погнал машину через весь город обратно в автосалон. По дороге заглох двигатель. К вечеру, когда Сергей дотянул до пункта назначения, техосмотр и оформление документов уже закончились. И поутру ему пришлось ехать снова.

— Это что, всегда так? — спросил он у Ларри, когда немного отлежался после всей беготни.

— Конечно, нет, — ответил Ларри. — Обычно хуже бывает. Это ты по блату взял.

— А по-человечески они продавать не могут?

— Я тебе расскажу одну историю, — сказал Ларри, закуривая и задирая ноги на стол. — У меня в Тбилиси есть друг. Он с бригадой шабашников летом вкалывать ездит. Ну, сейчас нет, раньше ездил. Скажем, проводят они в деревне электричество. Договор есть, прораб есть, директор, наряды — все есть. А денег не платят. То есть, платят, но мало: это ты не делал, то не делал… Понятно? А деньги нужны, иначе зачем от семьи уехал? Вот он приходит в дом с мешком, высыпает на стол и говорит хозяину — проводов нет, розеток нет, подрозетников нет, ничего нет. Хозяин смотрит и говорит — а это что? А это — соседу обещал.

Вот так. За день пять домов прошел — на всю бригаду зарплата есть. Похоже?

— Похоже, — рассмеялся Терьян.

— Это еще при покойном Леониде Ильиче было, — продолжал Ларри. — К нему пришли, говорят — в торговле зарплата низкая, надо бы прибавить. А он отвечает — зачем прибавлять, пусть так будет. Если не хватит, найдут где взять. Они и находят. Ты сколько за эти четыре дня отдал? Вот и зарплата — детишкам на молочишко.

Терьян начал интенсивно осваивать нелегкую науку вождения. Если на метро он добирался до работы за полчаса, то на машине меньше, чем за час, не получалось. Сперва Сергей топал на стоянку, куда его машину пускали за пятьдесят рублей и бутылку водки ежемесячно, долго грел двигатель, счищал снег, а потом, стараясь соблюдать все правила и не встревать ни в какие конфликты, не спеша рулил по направлению к работе. Вечером возвращался, бросал машину во дворе, ужинал и отправлялся в двухчасовую поездку — изучать специфику московских магистралей. И вот месяца через два приключилась с ним история.

Терьян уже подъезжал к дому, когда обнаружил, что у него кончились сигареты. И дома, кажется, тоже ничего не осталось. Он затормозил у табачного ларька, вышел из машины. Расплачиваясь, услышал за спиной крик. Сергей мгновенно обернулся и увидел, что на снегу, в нескольких метрах от него, лежит девушка, а машина, не поставленная ни на передачу, ни на ручной тормоз, неторопливо удаляется своим ходом. Когда Сергей добежал до девушки, машина уже остановилась, уткнувшись в сугроб рядом с поворотом во двор его дома.

— Вы целы? — Девушка уже приподнялась на руках, и Сергей обхватил ее за талию. — Что-нибудь сломали?

— Откуда я знаю! — воскликнула она. — Помогите встать.

Сергей поднял девушку на ноги. Она оглянулась по сторонам. Неподалеку лежала хозяйственная сумка, из которой торчала куриная нога. Рядом валялась черная дамская сумочка с порванным ремешком, на ней отпечатался след протектора.

— Послушайте, вы не могли бы помочь мне дойти вон до той машины? — сказала потерпевшая, когда Сергей притащил хозяйственную сумку и девушка, морщась, изучила урон, нанесенный ее имуществу. — Хочу сказать водителю пару ласковых.

— Я — водитель, — признался Сергей.

Девушка окинула его ненавидящим взглядом.

— Простите, пожалуйста, — торопливо забормотал Сергей. — Я буквально на секунду остановился — купить сигарет. Забыл на ручник поставить, она и поехала. Я даже не думал, что так может получиться. Ну хотите, я что-нибудь сделаю…

— Что ты сделаешь? — чуть не плача закричала девушка. — Ты посмотри на меня!

Сергей посмотрел и ахнул. Сверху, начиная от капюшона, по короткой дубленке, по юбке, по белым сапогам густыми потоками стекала черно-коричневая, смешанная с песком, московская грязь.

— Идти можете? — Сергей потянул девушку за руку. — Пойдемте к машине. Я все оплачу. Давайте я вас домой отвезу.

Девушка торопливо выдернула руку.

— Нет! Я с тобой в машину не сяду, мне еще жить хочется.

— Может, такси…

— Господи! За что ж мне это! Да кто меня посадит в такси в таком виде?

На глазах девушки выступили слезы.

— Послушайте, — Сергей снова взял ее за руку. — Я здесь живу, вот в этом доме. Давайте пойдем ко мне. Что сможем — отмоем, остальное отчистим, высушим. А потом разберемся.

Девушка исподлобья посмотрела на Сергея и, по-видимому, удовлетворилась результатом.

— А дома кто-нибудь есть?

— Никого, я один живу. Да вы не пугайтесь, я смирный.

— Все вы смирные. Учти, пристанешь — пожалеешь. Пошли.

В коридоре девушка сбросила оскверненную дубленку прямо на пол, стянула сапоги, горестно оглядела испорченную юбку и, слегка приподняв ее, обнаружила ссадину на колене и разодранные в лохмотья колготки.

— Как тебя зовут? — спросила она, подняв голову.

— Сергей, — ответил Терьян, только сейчас разглядев, кого он чуть не погубил под колесами.

У девушки были темные, коротко постриженные волосы, смуглое лицо с высокими скулами, большим ртом и неожиданно светлыми глазами. Ростом он была чуть ниже Сергея и сейчас стояла перед ним, нагнувшись и продолжая потирать колено. Колено было тонким, да и вся нога, насколько было видно Сергею, соответствовала самым высоким стандартам. На вид девушке было лет двадцать пять.

— А меня — Лика, — сказала она, не дожидаясь, когда Сергей проявит любопытство. — Где будем чиститься?

— Вот ванная, — кивнул головой Терьян. — Ты можешь пока начинать, а я сбегаю машину отгоню. Если ее еще не сперли.

Вернувшись, Сергей обнаружил, что дубленка, очищенная от основной грязи, висит на распахнутой двери комнаты и с нее капает вода на пол, на кухне кипит чайник, а из ванной, закрытой на крючок, истошно вопит магнитофон. Терьян бросил под дубленку несколько газет, выключил чайник, полез за сигаретами и вдруг вспомнил, что, напуганный криком девушки, забыл их в ларьке.

Чертыхнувшись про себя, он постучал в дверь ванной. Музыка прекратилась.

— Вернулся? — услышал он голос Лики. — Выключи чайник, а то он уже выкипел, наверное. Я сейчас.

— Послушай, у тебя случайно сигарет не найдется? — спросил Сергей. — Я свои в ларьке забыл.

— Возьми в сумочке. И брось мне что-нибудь, а то у меня все мокрое.

Сергей обнаружил в сумочке расплющенную пачку «Явы». Пошарил в шкафу, нашел тренировочные штаны и футболку.

— У тебя телефон есть? — спросила Лика, выходя из ванной. — Дай я позвоню.

Она набрала номер, и Сергей деликатно удалился. Как он понял, Лика звонила подруге и особых деталей не рассказывала. Когда она повесила трубку, Сергей вернулся.

— Чай будем пить?

— А еда у тебя какая-нибудь есть? — поинтересовалась девушка. — Раньше чем через два часа я не высохну. Или ты хочешь уморить меня голодом, раз уж задавить не получилось?

С едой у Сергея было плохо. Последнюю котлету он съел перед тем, как отправиться на ежевечернюю поездку по Москве. Еще оставалось немного хлеба и пакет молока на завтрак.

— Похоже, и вправду холостой, — подвела итог Лика. — Скороварка есть?

Когда извлеченная из хозяйственной сумки и отмытая от грязи курица была выпотрошена, сварена и съедена, чай выпит, а сигареты выкурены, Лика сбегала в ванную, проверила, как высыхает одежда, вернулась обратно, села за стол и спросила:

— Ну и как ты собираешься рассчитываться со мной за причиненный ущерб? Дубленка испорчена, юбка порвана, колготок считай что нет. Все тело в синяках. Курицу на тебя извела.

— Сама решай, — сказал Терьян, у которого к концу ужина начало складываться впечатление, что так просто этот вечер не закончится.

— Подумать надо, что с тебя взять, — Лика оглядела кухню, потом Терьяна.

Помолчала.

— Я думаю, ты должен на мне жениться, — наконец объявила она. — Сначала купишь колготки, затем юбку, потом дубленку. А потом мы пойдем в загс. И я всю жизнь буду тебя кормить.

— Послушай, — осторожно сказал Сергей, — а можно остановиться на дубленке? Я как-то морально не готов к загсу.

— А физически? — спросила Лика, водя пальцем по столу и глядя на него из-под упавшей на глаза челки.

— Что физически? — растерялся Сергей.

— Физически, говорю, готов?

— Ну для этого в загс ходить необязательно, — резонно заметил Сергей.

— А это ты видел? — Лика сложила кукиш и помахала им перед лицом Сергея. — Либо ты на мне женишься, либо лучше не подходи.

Терьян хотел было сказать, что вовсе и не собирался к ней подходить, но промолчал, потому что это не очень-то походило на правду. Уж больно хороша была эта девочка, с разрумянившимся от чая смуглым лицом, в белой майке с полинявшим олимпийским мишкой, обтягивающей полную грудь, и в старых тренировочных штанах, которые скорее подчеркивали, чем прятали что-то от глаз.

— Я никуда на ночь глядя не поеду, — твердо сказала Лика. — У тебя две комнаты, ты будешь спать в одной, я — в другой. И не смей приставать. А утром ты меня разбудишь.

После того как они улеглись, Сергей какое-то время поворочался, потом встал и начал тихо пробираться в соседнюю комнату. Едва он переступил порог, зажегся свет.

— Сюда посмотри, — сказала Лика. Левой рукой она натягивала на себя одеяло, а в правой сжимала молоток, припасенный, скорее всего, с начала вечера. — Только сунься.

— Ты что, с ума сошла? — спросил Сергей.

— Не сошла. Я тебя честно предупредила. Так что лучше не подходи.

Когда загремел будильник, Сергею показалось, что уснул он всего минут десять назад. Умывшись и натянув джинсы, он пошел будить вчерашнюю гостью.

Из-под одеяла торчала черная макушка. Сергей попытался сообразить, где находится молоток, не сообразил, слегка потянул одеяло и дотронулся ладонью до теплого плеча.

— Вставай, невеста, — сказал он.

У Лики дрогнули ресницы, она еще сильнее зарылась в подушку и сонным голосом пробормотала:

— Невесту надо поцеловать.

Терьян нагнулся и провел губами по Ликиной щеке. Тут же вокруг шеи Сергея обвились горячие руки, и он неловко уткнулся в губы девушки. Но как только он обнял ее, Лика тут же вырвалась и снова, как ночью, натянула на себя одеяло.

— Я тебе что сказала? Женишься — все будет. А так просто — нечего лезть.

— Сама же просила поцеловать, — растерялся Сергей.

— Все. Поцеловал — и спасибо. А теперь иди, мне одеваться надо.

Когда они выпили молоко и доели остававшийся с вечера хлеб, Лика натянула дубленку, оглядела ее с легкой гримаской, ухватила Сергея под руку и сказала:

— Ты свой кадиллак где держишь? Довезешь меня до метро.

А когда Сергей, высадив ее, собрался двигаться дальше, Лика постучала в стекло:

— Ты вечером во сколько будешь? Не забудь купить колготки.

Спустя два дня была куплена юбка.

Через неделю они подали заявление в загс.

Сравнение второго терьяновского брака с первым складывалось решительно в пользу Лики. Год назад она закончила институт легкой промышленности, работала инженером в каком-то московском главке, замужем побывала еще в студенческие годы, но супружество длилось недолго. Нравом обладала веселым, характером — легким, а темпераментом — латиноамериканским. В постели была требовательна, настойчива и изобретательна. И память о бедной скромной Тане, которую Сергей взял в жены ничего не умевшей девушкой, постепенно почти полностью ушла куда-то в тень. Даже Ленка, о которой Терьян часто вспоминал с тянущей душу тоской, стушевалась и тоже отступила на задворки подсознания. А еще Лика оказалась отличной хозяйкой, великолепно готовила, всегда что-то пекла и жарила, времени на это тратила мало, а результатов добивалась превосходных, и постоянно повторяла Сергею:

— Ты, зайчик, должен хорошо кушать. Надо днем набирать то, что теряешь ночью.

В этом она была совершенно права, потому что ночи давались Сергею тяжело.

Ужином Лика кормила его только после того, как выпускала из постели по первому заходу. «Из постели» — это говоря фигурально, потому что все могло происходить где угодно — в душе, на полу, на столе, в кресле… После ужина Лика давала Сергею полчаса передохнуть, и все повторялось. А потом — около трех ночи. И обязательно утром. Будильник Сергею больше не был нужен, потому что Лика регулярно просыпалась в шесть и немедленно начинала настаивать на своем. Причем очень убедительно. И всегда добивалась результата. Даже дарованных природой трех дней отдыха в месяц Сергей был лишен, потому что на эти дни у Лики была особая программа.

— Чтобы не терял форму, — приговаривала она, дразняще медленно занимая боевую позицию.

Однажды Сергей чуть было не заснул за рулем, после чего поставил машину на прикол и снова начал ездить на метро. Впрочем, и это не спасало, потому что Терьян стал засыпать в вагоне и опаздывать на работу. А однажды уснул по дороге домой и крутился по кольцевой до тех пор, пока не был отловлен милицией. В отделении его попросили подышать в трубочку, ничего не обнаружили, удивились, потом посмотрели на штамп в паспорте, поулыбались и отпустили. Сержант с завистью сказал ему на прощанье:

— Везет тебе, мужик. А моя лежит бревном, не допросишься.

И тогда Сергею впервые пришла в голову мысль, что неизвестно, кому в таких случаях везет.

Контакты с друзьями практически сошли на нет. Иногда Терьяну удавалось пересекаться с ребятами — обычно это были Платон, который при виде ввалившихся глаз Сергея почему-то очень веселился, и Ларри — тот поначалу не обращал особого внимания на состояние друга, но спустя какое-то время начал тревожиться.

— Сергей, — сказал как-то Ларри. — Ты еще полгода не женат. Ты на себя в зеркало давно смотрел?

— Утром, — буркнул Терьян. — Когда брился.

— Почаще смотри. Она тебя сжирает. Ты до сорока не дотянешь. Давай я тебя хорошему врачу покажу.

Но к врачу Сергей не успел: стало не до этого.

Перестройка вступила в новую фазу. Партия объявила о необходимости мобилизации инициативы масс и начале кооперативного движения. Из-под слоя нафталина была извлечена ленинская фраза о социализме как строе цивилизованных кооператоров.

Башли. Бабки. Капуста

Кооперативы, начинавшиеся, в силу исторической памяти, медленно и кое-где, в конце концов расплодились и стали лавинообразно заполнять единственную нишу, уготованную им всем предыдущим ходом развития. Ниша эта представляла собой скорее пропасть между государственными организациями, владевшими всеми видами ресурсов, и народонаселением, обладавшим чудовищной массой практически обесценившихся денег. По мостам, наведенным через эту пропасть еще в конце шестидесятых, в одну сторону текли ресурсы, а в другую — деньги, оседавшие в карманах фондодержателей. Время от времени государство спохватывалось и устраивало примерно-показательный демонтаж одного из мостов, распихивая по тюрьмам наиболее прытких мостопроходцев. Кооперативы представили собой идеальную сплошную проводящую среду, которая с определенного момента стала существовать на совершенно легальных основаниях и даже была освящена авторитетом вождя мирового пролетариата. Большие, средние и малые начальники срочно овладели лозунгом невинно, как тут же выяснилось, убиенного Николая Бухарина «Обогащайтесь!», засучили рукава и ринулись вперед. Началась концентрация дисперсно распределенного капитала.

Пропитанная духом партийности печать набросилась на пропаганду кооперативного движения с тем же неистовым энтузиазмом, с которым она когда-то воспевала появление новых колхозов, клеймила англо-американский империализм, поднимала боевой дух в годы войны, разносила в пух и прах безродных космополитов, отстаивала, а потом развенчивала повсеместное распространение кукурузы и квадратно-гнездового метода, боролась сначала за дисциплину, а потом за трезвый образ жизни. Флагманы экономической науки дружно припомнили новую экономическую политику двадцатых годов и стали в один голос предрекать в скором будущем небывалый экономический подъем. Легенды о не слезающих с тракторов и не вылезающих из забоев передовиках производства, как по мановению волшебной палочки, сменились святочными историями о бескорыстных неофитах кооперации, организующих пчеловодческие хозяйства, штампующих дефицитную посуду, возрождающих народные промыслы и открывающих повсеместно пункты общественного питания с исключительно доступными ценами. Все эти подвижники, как один, страдали от советских и партийных бюрократов, этих ретроградов и осколков командно-административной системы, которые еще не прониклись новыми веяниями и тормозили поступательное движение страны.

Словесная шелуха довольно плотно камуфлировала тот факт, что все ростки якобы рыночной и чуть ли не капиталистической экономики на деле обозначали беспрецедентный по массовости и напору прорыв нижних и средних слоев чиновничества к наглому и бесконтрольному набиванию карманов. «Цивилизованные кооператоры», которых на каком-то съезде писатель-депутат Василий Белов пренебрежительно обозвал «городскими спекулянтами» и которые в мгновение ока попали под прожектор общественного внимания, стяжали презрение интеллигенции, ненависть полоумных ортодоксов и настороженное отношение большинства населения, — эти кооператоры были не более чем потемкинским фасадом, за которым осуществлялась гигантская, невиданная в истории перекачка всего, что представляло хоть какую-то ценность, в лапы номенклатуры, ошалевшей от открывшихся возможностей.

Впрочем, потемкинский фасад исполнял не чисто декоративную роль.

Мигрирующие через него ресурсы, опять же в соответствии с основными физическими законами, уменьшались в объеме, частично расходуясь на преодоление трения и на поддержание фасада в жизнеспособном и пригодном для исполнения маскировочных функций состоянии. Если некоторые декоративные элементы с течением времени проявляли тенденцию к резкому увеличению трения, их быстро заменяли другими. И, может быть, только дальновиднейшие из хозяев понимали тогда, что копошащиеся на переднем плане статисты со временем неизбежно поумнеют, расправят плечи, рассуют по карманам прилипшие к их рукам золотые крупинки и начнут свою игру, в которой многим из тех, что дергали сейчас за ниточки, уже не найдется места.

Предвидя это, а также вполне обоснованно опасаясь, что такая удачная и выгодная конструкция может со временем развалиться, если станет известен ее сокровенный смысл, дальновидные хозяева дали сигнал к началу потешной атаки. По мановению невидимой руки изменился тон прессы. Уродливые наросты на теле кооперативного движения были высвечены и брошены на растерзание — вполне в духе гласности и свободы слова. Партвзносы, уплаченные с зарплаты в полтора миллиона рублей, эшелоны танков, проданные за границу вконец обнаглевшими нэпманами, оргии с пожиранием черной икры и купанием в шампанском длинноногих восемнадцатилетних красавиц — все это быстро стало достоянием общественности. К функции фасада была добавлена функция громоотвода. И не было в то время ни одного партийного форума, ни одного съезда народных депутатов или заседания Верховного Совета, на которых шофер товарищ Сухов, полковник из Казахстана, бравый военный Алкснис и другие народные трибуны не обрушивались бы с неистовой яростью на этих паразитов и спекулянтов, пьющих народную кровь. А посвященные, пряча одобрительные улыбки, решительно поддерживали гневные инвективы. Но странное дело — при голосовании все складывалось так, что до близкого и неизбежного конца кооперативной накипи хоть чуть-чуть, но все же недоставало голосов.

Внезапно обнаружившийся по эту сторону железного занавеса Клондайк немедленно привлек к себе внимание не только замшелых специалистов по Советскому Союзу, но и разношерстного жулья, рекрутированного из среды эмиграции первой, второй и прочих волн. Авантюристы, весь капитал которых состоял из американского, французского или немецкого паспорта, срочно обзавелись визитными карточками, где красовались звучные названия только что зарегистрированных компаний, упаковали дорожные сумки и двинулись на Восток за причитающейся им долей добычи. Кооперативы стали обрастать международными связями.

Кооператив «Инициатива» был создан Сергеем Терьяном и Виктором Сысоевым.

Инициатива исходила от Виктора и появилась на белый свет легко и просто. Его лаборатория вычислительной техники уже давно испытывала серьезные трудности, но в последнее время они стали множиться лавинообразно. Одновременно угасал и энтузиазм по поводу создания лучшей в мире вычислительной машины. Обрывочные сведения, поступавшие из Силиконовой долины в Калифорнии, расставляли жирные черные кресты на самых заветных сысоевских разработках. Один из его ребят подумал и махнул куда-то на Запад, двое просто уволились и исчезли в неизвестном направлении. Остались трое самых толковых, и Виктору непременно хотелось сохранить их до лучших времен. Поскольку потребность в научном росте становилась все более туманной, Сысоев решил подключить финансовые механизмы, продав на сторону кое-какое программное обеспечение. Он хотел было толкнуться с этой идеей к ВП, но потом передумал, решив, что старик вряд ли его поймет.

Посоветоваться с Платоном или Ларри не представлялось возможным: оба неделями пропадали на Заводе, в Институте появлялись нерегулярно и были практически недоступны. Немного поразмышляв, Виктор взял бутылку и поехал в гости к Терьяну.

Он появился как раз в тот момент, когда разрумянившаяся от любовных игр Лика накрывала на стол. За ужином шел общий треп, а когда Лика, вымыв посуду и забравшись с ногами в дальнее кресло, занялась вязанием свитера, Виктор перешел к делу.

— Ну что тебе сказать? — развел руками Сергей, дослушав до конца. — У тебя есть какие-то программы, ты их хочешь продать. Значит, надо найти покупателя, договориться о цене — и вперед.

— Нет, ты не понимаешь, — покачал головой Виктор. — Покупателя, предположим, я найду. Проблема не в этом. Кто будет продавцом? Я, что ли? Если будет продавать Институт, то, во-первых, надо согласовывать с ВП, причем он наверняка заартачится, а во-вторых, даже если согласится, как думаешь, сколько из этих денег ко мне в лабораторию попадет?

— Ну это же не проблема, — сказал Сергей. — Сейчас кооперативов развелось как собак нерезаных. Обратись в любой. Дай им товар, дай покупателя, обговори их интерес — и иди в кассу.

— А ты кого-нибудь знаешь? — спросил Виктор. — Из кооператоров? У меня никого нет.

— Мальчики, — подала голос Лика, — а зачем вам кого-то знать?

— Это ты про что? — в один голос спросили Сергей и Виктор.

Лика отложила вязанье, вылезла из кресла и подсела к столу.

— У нас вокруг главка около сотни кооперативов пасется. Пусть будет еще один. Ваш. Только чур я в доле. Это намного лучше, чем через чужих людей деньги гонять.

Доктора наук переглянулись и дружно заржали.

— Нормально, — оценил Сергей, вытирая слезы. — Витька — кооператор. И я — кооператор. А ты — жена кооператора. Да еще в доле. Ну, мать, повеселила!

— А что здесь такого? — спросила Лика, немного обидевшись. — Не майками же торговать будете. И не значками, не матрешками. У вас там есть что-то шибко научное, и вы хотите это продать. Или не хотите? Ага, все же хотите. Ну и продавайте на здоровье. Я только говорю, что других людей кормить незачем. Я же вас не воровать зову, а просто подсказываю, как правильно сделать.

— Послушай, — сказал Виктор, — а она дело говорит. Чего мы, собственно, боимся?

Терьян пожал плечами.

— Да ничего я не боюсь. Просто я тебе для этого не нужен. Программы — твои. Ребята — твои. И покупатели у тебя есть. Вон бери Лику в долю, если хочешь, и вперед. Я-то на какой ляд тебе сдался?

— Нет, ты погоди, — возразил Виктор. Он уже загорелся идеей. — Такие вещи в одиночку не делаются. А кроме как с тобой, мне и говорить не с кем. И потом не забудь, ты у нас всегда был финансовым гением.

Около полуночи, не устояв перед двойным натиском, Сергей сдался.

— Черт с вами. Поехали. Кто знает, что надо делать?

— Я знаю, — спокойно сказала Лика. — Регистрироваться надо. Завтра же принесу документы. И договорюсь в главке, чтобы кооператив был при нем. Надо только имечко придумать.

Название «Инициатива» появилось мгновенно, после чего учредительное собрание закрылось.

— Куда ты меня втравила? — спросил Сергей, когда они лежали и курили. — Ну ладно Витька, у него хоть что-то есть. А мне это зачем? Крутиться рядом да около?

— Глупенький ты мой, — ответила Лика, гася сигарету и начиная потихоньку подбираться к Сергею. — Тебе человек заработать предлагает, а ты еще раздумываешь. Не забыл, что ты мне еще дубленку должен? А ну-ка не ленись!

Последняя фраза относилась уже не к кооперативам.

Организационный период, связанный с регистрацией в Ждановском исполкоме и открытием счета в Промстройбанке, занял несколько дней. Сергей ходил на работу, Лика бегала по инстанциям, а Виктор, не разгибая спины, изготавливал красочные рекламные проспекты предлагаемого к продаже интеллектуального продукта.

С первой гримасой рыночной экономики друзья-кооператоры познакомились вскоре после того, как получили на руки новенькую печать. Оказалось, что близкие по духу академические институты совершенно не горели желанием приобретать сысоевские разработки. Во-первых, у них не было денег. Во-вторых, платить какому-то кооперативу — боялись: что скажет начальство? А в-третьих, — Витя, ты что, чокнулся? Со своих деньги брать? Давай мы у тебя твои программки просто скачаем и выпьем по этому поводу.

— Может, Мусе предложим? — подал идею Терьян, когда Виктор поделился с ним результатами переговоров.

— Класс! — Виктор обхватил Сергея. — А ты еще спрашивал, что тебе делать в кооперативе. Поехали!

У Мусы предложение кооператоров вызвало искренний смех.

— Ребята, на хрена мне ваши программы? Куда я их дену? У меня и компьютеров-то нет. Вот достаньте хоть один, тогда будем разговаривать.

Поставите какую-нибудь программу для бухгалтерии, чтобы зарплату считала.

Друзья целый день ломали голову над проблемой добывания персональных компьютеров при полном отсутствии средств, а вечером поехали к Сергею домой. По дороге Терьян несколько раз пытался позвонить Лике — предупредить, что придет не один, — но телефон был глухо занят. Открывать дверь своим ключом, примерно догадываясь, что там сейчас увидит, он не стал, а нажал на кнопку звонка.

— Кто там? — раздался голос Лики.

— Это мы, — ответил Сергей, но не успел добавить, что с Виктором, потому что дверь немедленно распахнулась.

На этот раз Лика приготовилась к встрече любимого мужа особо изысканно.

Были на ней узенькие трусики из какого-то кружевного материала, туфли на высоких каблуках, черные чулки на резинках, а сверху черная и совершенно прозрачная шелковая блузка. Увидев Лику, Виктор уронил портфель. Лика густо покраснела и, сдернув с вешалки кожаную куртку Сергея, мгновенно в нее завернулась. Нельзя сказать, что это сильно поправило положение, потому что блузку и трусики куртка задрапировала, а вот на то, чтобы прикрыть смугловатые полоски кожи над чулками, ее не хватило, и вид у Лики стал просто вызывающим.

— Иди накинь что-нибудь, — буркнул Сергей, досадуя в душе на себя, Лику и Виктора одновременно. — И дай поесть, мы не обедали.

— Ну, подруга, — сказал Виктор, когда Лика, переодевшаяся в джинсы и майку, собрала на стол, — всякое я видел в жизни, но такого еще не приходилось. Ты в этом виде на работу ходишь?

— Нет, — ответила Лика, играя глазами. — Это только для мужа. Ну и для тебя, раз зашел. Как бизнес?

— Хреново, — честно признался Виктор и рассказал про коллег из НИИ и про встречу с Мусой.

К его удивлению, Лика ничуть не расстроилась.

— Мальчики, — сказала она, — я с самого начала знала, что вы к этому придете. Хотите, я вам организую поставку персоналок?

Сергей чуть не подавился куском картошки. Ликины подвиги на интимном фронте отнимали у него столько сил и времени, что за все месяцы семейной жизни он не удосужился поинтересоваться, какие функции его жена выполняет в своем главке. Первой неожиданностью, хотя и не оцененной им по достоинству, было то, что Лика действительно в мгновение ока зарегистрировала кооператив. А теперь оказывается, она и компьютеры может добывать. Только сейчас Терьяну впервые пришло в голову, что он толком не знает, чем занимается его жена с девяти до шести с понедельника по пятницу. И что она представляет собой в деловом плане — ему тоже было неведомо.

— Есть один человек, — продолжала говорить Лика. — Француз. То есть наш, конечно. Но француз. Он может сделать. Хотите, познакомлю?

— А как мы их купим? — поинтересовался Виктор. — У нас же, кроме счета в банке, ничего нет. А на счете три тысячи деревянных.

— Пусть это вас пока не беспокоит. — Лика потянулась к телефону. — Звонить?

И, получив с обеих сторон кивки, она набрала номер.

— Серж, — сказала Лика в трубку, — это я. Скажи, то предложение еще в силе? Да, есть вариант. Погоди, я спрошу. Ребята, — она прикрыла трубку ладошкой, — француз предлагает встретиться прямо сейчас. Едем?

Серж Марьен проживал в гостинице «Россия» и встретил их в вестибюле, сунув что-то в руку швейцару, принявшемуся бормотать про поздний час и пропускной режим. Расцеловавшись с Ликой, что неприятно удивило Сергея, Марьен пожал ему и Виктору руку и повел их в свой номер.

— Что будем пить, господа? — спросил он, устраиваясь в кресле. — Виски, коньяк, джин?

Господа переглянулись и дружно выбрали виски.

— А твое вино, — сказал Серж, обращаясь к Лике, — вчера кончилось. Хочешь коньяку?

И Сергей снова почувствовал неприятный укол в сердце. Оказывается, Лика не просто знает какого-то француза, есть, видите ли, и вино, которое она предпочитает всем остальным, только он, ее муж, в отличие от этого типа, не имеет о данном факте жизни ни малейшего представления.

На вид Сержу Марьену было не больше тридцати. Внешне он скорее напоминал алкаша-бухгалтера, чем акулу бизнеса: рыжеватые, торчащие ежиком и уже начавшие редеть волосы, круглое лицо с пухлыми щеками, украшенными красноватыми прожилками, толстые мокрые губы. За толстенными линзами огромных очков моргали неопределенного цвета глазки, сильно увеличенные в размере. Француз был одет в белую косоворотку, белые же парусиновые штаны и черный сюртук, заканчивающийся чуть выше колен. Зажатая в руке рюмка коньяка чуть заметно дрожала.

— Позвольте представиться подробнее, — сказал он и свободной рукой выудил из кармана веер визитных карточек. — Компания «Уорлд компьютер инкорпорейтед», штаб-квартира в Париже, филиалы в Лос-Анджелесе, Манчестере, Женеве и Сингапуре. Я — президент. Лика, милочка, представь наших гостей.

Узнав, что Сергей — Ликин муж, Марьен оживился:

— Должен вас поздравить, мсье, — очень искренне сказал он. — Ваша супруга — очаровательная женщина. И главное — с серьезной деловой хваткой. Вам чрезвычайно повезло.

С каждой минутой Сергею все меньше и меньше нравилось происходящее. То, что он и Виктор являются гостями Сержа и Лики, Терьян отметил и решил потом, дома, выяснить, в чем тут, собственно, дело. Тем временем Серж Марьен выражал свое восхищение высоким научным статусом посетителей:

— Очень приятно, что у меня, наконец-то, контакты с большой наукой. Россия — удивительная страна. Здесь — лучшие мозги в мире. Если бы у меня на фирме работали русские — о! — я был бы уже супербольшим. Так что ж, господа, будем делать совместный бизнес? Я предлагаю за это выпить. Cheers!

И Марьен ловко опрокинул рюмку коньяка.

— Слушаю вас, господа, — сказал он, откидываясь в кресле. — В чем ваша проблема?

Виктор очень лаконично соврал про то, что они с Сергеем являются крупными разработчиками математического обеспечения и в настоящее время испытывают ряд трудностей, связанных с временным отсутствием на складе необходимого запаса персональных компьютеров. Во время его рассказа Сергей заметил, что Лика одобрительно кивает.

— Ну что ж, — солидно заметил президент «Уорлд компьютер инкорпорейтед», — приятно иметь дело с такой крупной фирмой. Я могу сразу передать вам прайс-лист. Если вас это устроит, я тут же свяжусь с моими юристами в Цюрихе, они подготовят контракт. Вы будете платить в долларах, фунтах, франках? При оплате в долларах дискаунт полтора процента.

Виктор заглянул в протянутый ему ценник.

— Скажите, Серж, — спросил он, — у вас здесь цены во французских франках? А как это переводится в доллары?

— Примерно пять франков — доллар, — ответил Марьен.

— Тогда непонятно, почему так дорого, — покачал головой Виктор. — У нас в Институте в прошлом году покупали, было дешевле.

— Все зависит от размера партии, — объяснил Марьен. — Эти цены действуют до одной тысячи штук. После тысячи будет специальный дискаунт. Если будете покупать больше пяти тысяч, дискаунт может составить сорок процентов. Вы сколько возьмете?

Виктор и Сергей переглянулись, потом, не сговариваясь, посмотрели на Лику.

Она с трудом сдерживала улыбку.

— Серж, — сказала она, — мы все — партнеры. И хотим взять на пробу несколько штук — пять или шесть. Ну десять. А платить хотим рублями.

— Рублями! — Серж нахмурился. — Это не деньги. Что я буду делать с вашими рублями? Это не деловой разговор.

— Мы же не Госбанк, — вставил слово Терьян. — С нами за работу рублями рассчитываются. Так что, чем богаты…

Марьен глубоко задумался. Налил ребятам еще виски, себе и Лике — коньяку и наконец сказал:

— Ладно. Ради вашей партнерши и для начала бизнеса. Я поставлю вам десять отличных компьютеров за рубли.

Виктор ткнул Сергея в бок.

— Цены в рублях, — продолжал Марьен, — будут вот такими.

Он что-то нацарапал на листке и протянул его Виктору. Сергей заглянул в бумажку: простейший компьютер за полторы тысячи долларов встанет им в сорок тысяч рублей. В то время на черном рынке доллар стоил десятку. Получалась чуть ли не тройная цена. Доктора наук переглянулись.

— Зато вы платите рублями, — как бы угадав их реакцию, сказал Марьен. — Наличными. Вы не меняете их на черном рынке, вас не ловит полиция, вы не садитесь в тюрьму. Что я буду делать с рублями — мое дело. И я не прошу деньги вперед. Получаете аппарат — платите деньги.

— При такой цене мы ничего не заработаем, — возразил Виктор. — Если вообще хоть что-то продадим.

— Продадите, — уверенно заявил Серж. — И отлично заработаете. Вот такой компьютер, — он ткнул пальцем в самую дешевую модель, — стоит здесь на рынке не меньше сорока пяти тысяч. Три тысячи — на накладные расходы.

Увидев, что Виктор и Сергей его явно не понимают, он пояснил:

— Три тысячи дадите тому, кто будет у вас покупать. В руки. Остается две. Умножаем на десять. Получаем двадцать тысяч. Делим на троих. Получается семь.

За месяц работы каждый из вас зарабатывает на новую машину. «Жигули». И делать ничего не надо. У нас в Париже таких заработков нет.

— Нам же еще программистам платить, — не сдавался Виктор.

— Каким программистам? Что они будут программировать? Я же вам не пустые машины отдаю, там уже кое-что стоит. Ну добавите, не знаю, русский шрифт, что ли.

Виктор тем не менее не сдался и продолжил торговлю. В конце концов ему удалось выбить десять процентов скидки.

— Только ради вашей дамы, — сокрушенно сказал Марьен. — И, как говорится, для почина. Ну, давайте выпьем за начало совместной работы.

Домой Сергей и Лика добирались на такси. Молча. Когда вошли в квартиру, Сергей спросил:

— И давно ты знаешь этого хмыря?

— У нас в главке с ним четыре кооператива работают, — ответила Лика. — А что?

— А то, что мне как-то не очень нравятся ваши отношения, — Сергей ушел на кухню и закурил. — Мне даже на минутку показалось, что мы с Витей к вам в гости пришли. И что это за поцелуи при встрече?

— Ты никак ревнуешь! — ахнула Лика. — Господи, дождалась наконец-то. А то уж я решила, что со мной что-то не так. Ну слава Богу! Беги-ка, стели постель, а я быстренько в душ. Потом договорим.

К утру неприятные воспоминания о президенте «Уорлд компьютер инкорпорейтед» полностью вытравились из памяти Терьяна, и не удивительно — ему практически не удалось поспать. Когда Сергей встал и начал нащупывать ногой тапочки, то почувствовал, что его покачивает. Лика уже копошилась на кухне.

— Живой? — сочувственно спросила она. — Ну, Сережка, сегодня ты меня умотал. Объявляю сутки отдыха.

Сергей тяжело опустился на табуретку, поковырял вилкой творожный пудинг и отодвинул тарелку.

— Скажи, а чем мы будем платить за эти чертовы ящики? — спросил он.

— Деньгами, — ответила Лика. — Только не своими. Подпиши договор с этим, как его, Мусой, он тебе переведет за сколько-то там компьютеров, получишь в банке наличными. Потом отдашь Сержу, возьмешь технику, передашь Мусе. И все дела!

— А что этот Серж будет делать с рублями? — не отставал Сергей.

— Тебе-то что? — пожала плечами Лика. — Пристроит куда-нибудь. У него дел много.

И машина закрутилась. Каждая операция начиналась с того, что Сергей или Виктор посещали очередную организацию, договаривались с начальником, который быстро уяснял, что его подпись стоит сколько-то раз по три тысячи, выясняли потребность, звонили Сержу и узнавали, когда будут компьютеры. Потом подписывали договор, принимали деньги на счет, снимали наличные и шли расплачиваться за технику. Правда, ее получение носило специфический характер.

Сам Серж не брал в руки ни копейки. В условленный день все трое встречались, и Марьен молча показывал бумажку с адресом и именем человека. В руки бумажку не давал, заставлял переписывать. Потом Сергей с Виктором на машине Терьяна ехали по этому адресу и вручали деньги, которые тут же пересчитывались. Виктор проверял технику, они загружали ее в автомобиль и везли конечному потребителю, где сдавали по акту.

— Тебе не кажется, что мы что-то не то делаем? — спросил Сергей после очередной операции.

— Иногда кажется, — кивнул головой Виктор. — Вроде бы я начал сомневаться в этой его «Уорлд компьютер». Похоже, данный гешефт — единственное, чем он занимается.

— Интересно, а нам за это ничего не может быть? — поинтересовался Сергей.

— Черт его знает, кто он на самом деле. Мы же почти миллион через него перекачали. Миллион!

— Я уже думал. Смотри, мы вроде бы все по закону делаем. Кооператив есть? Есть. Договора есть? Тоже есть. Деньги нам переводят исключительно по договорам. Верно? Верно. Наличными в банке можем брать сколько хотим. Правильно? Правильно. Если бы не по закону, черта с два нам каждую неделю по сто тысяч выдавали бы. У частных лиц можем покупать все, что захотим. Договор купли-продажи подписали — и путем. Клиентов не обманываем? Нет. Зарплату свою честно получаем, по ведомости. Подоходный налог отдаем, прочие налоги тоже. В общем, единственная штука — это три тысячи с машины, которые мы выплачиваем начальникам. Ну и что?..

За исторически ничтожный период компьютеризация страны, о которой столько было сказано высоким партийным и советским руководством, осуществилась силами тысяч кооперативов, обменивавших чудо-технику тайваньского производства на рубли, металл, вторсырье и минеральные удобрения. Едва ли не в одночасье была уничтожена целая отрасль, относящаяся к одному из девяти суперэлитных засекреченных министерств. И цена оказалась невысокой: по три тысячи с компьютера — в руки.

На рынке наступили трудные времена. Сергей и Виктор почувствовали это очень быстро, когда одно за другим стали разваливаться, не превращаясь в договора, устные соглашения, еще вчера казавшиеся незыблемыми. Появились крупные специализированные фирмы, которые монтировали компьютерные сети и тысячами штук выбрасывали на рынок суперсовременную технику. Для авантюристов с кооперативной печатью в кармане оставалось все меньше и меньше места.

К середине лета чистый навар «Инициативы» превысил триста тысяч рублей.

Наличные были сложены в две хозяйственные сумки и хранились у Сергея дома.

Роковым для кооператива стал контракт с институтом экономики транспорта.

Первоначально этот институт приобрел четыре компьютера и намеревался в ближайшие дни купить еще десять. Хотя Виктор и Сергей всегда следовали железному правилу — не платить деньги Марьену, пока не подписан договор, — в данном случае они сочли возможным от этого правила отступить. Дело в том, что им позвонил Марьен и предложил небывалую скидку — у него как раз образовалось десять компьютеров, и он готов отдать их по двадцать пять тысяч. Прикинув, что эта сделка чуть ли не вдвое увеличит капитал компании, Виктор и Сергей переглянулись и тут же поехали к представителю заказчика — заместителю директора института по хозяйственной части Кузнецову.

Замдиректора, уже получивший двенадцать тысяч за четыре аппарата, приобретенных ранее, встретил кооператоров с распростертыми объятиями, запер дверь кабинета и достал из сейфа бутылку коньяка.

— Мы насчет второй поставки, — сказал Виктор, пробуя коньяк и отмечая про себя, что вкусовые пристрастия их контрагента с момента последней встречи заметно улучшились. — Нам надо подписать приложение к договору еще на десять машинок. Ну и деньги, конечно…

Контрагент заметно поскучнел и почесал затылок.

— У нас со сметой сейчас не очень, — признался он. — Конечно, потребность есть. Но вот не знаю, как шеф отнесется, — он показал пальцем в стену, за которой находился кабинет директора. — Может, в следующем квартале?

— В следующем квартале ситуация изменится, — твердо ответил Виктор. — Надо сейчас. Под вас уже подготовлена партия. И еще. Мы можем изменить условия.

Он показал контрагенту заранее подготовленную бумажку, на которой цифра «три» была жирно перечеркнута красным фломастером, а рядом фигурировала цифра «пять».

Кузнецов попытался скрыть промелькнувшую в его глазах искру и сделал вид, что думает.

— Я должен посоветоваться, — подвел он черту под своими размышлениями. — Подождете в приемной?

Выйдя вместе с Виктором и Сергеем в приемную, замдиректора посадил их в кресла и нырнул в соседний кабинет. Не было его почти час. Потом вышел и коротким кивком головы пригласил компьютерных магнатов к себе.

— Трудно, конечно, — сказал Кузнецов, снова разливая коньяк. — Но шеф обещал. Будет выбивать дополнительные фонды в министерстве. Он уже звонил, там сказали, что выделят. Дело-то важное, — он подмигнул ребятам, — информатизация отрасли. Но там тоже, — замдиректора прикрыл рот ладонью, — нужно будет учесть.

Виктор посмотрел на Сергея. Тот откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

— Есть конкретные пожелания? — спросил он.

Замдиректора достал из кармана бумажку, перечеркнул цифру «пять» и написал рядом «семь».

— Мы так не можем, — пожал плечами Сергей. — Такого сейчас не бывает.

Начался торг. Эзоповско-кооперативный тезаурус включал в себя отдельные слова, красноречивые жесты и переходящие из рук в руки бумажки, на которых писались, зачеркивались и вновь писались цифры. Время от времени Кузнецов вскакивал, убегал в кабинет шефа, возвращался и с новыми силами включался в процесс. Наконец, решение было найдено. Компромисс заключался в том, что волшебная цифра «пять» принималась, но делилась при этом на две неравные части: «четыре» и «один». И «четыре» нужны были немедленно, потому что — тут замдиректора изобразил целую пантомиму — выбивать фонды сверх утвержденной сметы с пустыми руками не ездят. А остаток — при подписании договора.

— То есть как? — не понял Виктор. — Мы сначала отдаем и только потом подписываем договор?

— Ну конечно же, — Кузнецов начал терять терпение. — Вы же понимаете, пока нет фондов, наша бухгалтерия договор не завизирует. А без визы шеф не подпишет. Потому что не имеет права. И договор не будет иметь юридической силы.

Виктор посмотрел на Сергея. Тот кивнул, подтверждая.

— А за фондами надо ехать… — продолжал замдиректора. — Ну, тут я уже все сказал. Думайте.

— И какие же будут гарантии? — спросил Сергей, мгновенно сообразив, что сморозил глупость. Какие могут быть гарантии, если деньги просто переходят из рук в руки? Не расписку же с этого типа брать?

Кузнецов красноречиво пожал плечами. Это означало, что если вы, быдло кооперативное, просите гарантий у серьезных государственных людей с большим партийным стажем, то просто не понимаете, как устроена жизнь.

— Ладно, — сказал наконец Виктор. — Через час мы вернемся.

Через час они вручили замдиректора сорок тысяч рублей.

— Ну и лады, — сказал Кузнецов, небрежно смахивая пачки с деньгами в ящик стола. — Шеф уже едет в министерство, так что в четверг подпишем договор. Готовьте поставку.

Из автомата партнеры позвонили Марьену.

— Серж, — сказал Виктор в трубку, — у нас все на мази. В четверг подписываем договор, в пятницу нам все перечисляют. Значит, в среду на будущей неделе — крайний срок — забираем партию.

— Вот что, Виктор, — медленно и внушительно произнес Марьен, — так бизнес не делают. Я дал вам исключительное предложение. Прекрасная техника. Белая сборка. Демпинговые цены. Вы зарабатываете на этой партии почти вдвое. За этими компьютерами уже очередь. Ждать до среды я не буду. У меня сейчас сидят люди, они готовы немедленно дать мою цену плюс семь. Вот и объясни, зачем мне ждать до среды.

С трудом уговорив Марьена не принимать никаких решений хотя бы в течение получаса, Виктор повесил трубку, пересказал Сергею суть беседы и вопросительно посмотрел на него.

— Знаешь, — задумчиво сказал Сергей, — по-моему, он просто блефует. Я не уверен, что кто-то хочет платить немедленно и сидит в очереди. Рынок-то сжался. Давай у Лики спросим.

Они позвонили Лике в главк.

— Я даже знаю, кто сидит, — ответила Лика. — Один из наших кооперативов. У них срывается сделка, и уже начался скандал. А что вы телитесь? Деньги же есть.

— Рискованно, — оценил Сергей ситуацию, закончив разговор с Ликой. — Мы никогда еще не платили под неподписанный договор. Витек! Давай подумаем. В крайнем случае, идем наверх, говорим этому хрену, что изменились обстоятельства, и забираем деньги назад.

Через несколько минут решение было принято. Но когда партнеры вернулись, замдиректора их откровенно не понял.

— Вы с ума сошли, — сказал он. — Шеф уже уехал в министерство. Все взял с собой. Вы там со своими железками можете делать что хотите. Когда ему подпишут фонды, тогда и заходите. Только учтите — мы по времени будем очень ограничены.

Сами знаете, какая сейчас обстановка с финансами. Неделю я еще потяну, но потом заказ может и на сторону уйти.

— А наши сорок? — прямым текстом спросил Сергей.

— Если перестанете валять дурака и менять договоренности каждую минуту, заказ останется при вас. А если еще раз передумаете, тогда не знаю. Я же их не себе взял. Будем покупать у других — с них и получите.

Перспектива извлекать свои деньги из кого-то со стороны кооператоров никак не устраивала. В газетном и общественном лексиконе уже начал укореняться термин «разборка», и Сергей с Виктором хорошо представляли себе, что это такое.

— Ладно, — сказал Сергей. — Все остается, как договорились.

Выйдя на улицу, они снова позвонили Марьену.

— Вот и ладно, — весело сказал француз. — До четырех вечера деньги должны быть у меня. Технику можете забирать хоть сегодня. Встречаемся на Ленинградском.

За время работы с кооперативом «Инициатива» Серж Марьен успел обзавестись четырехкомнатной квартирой в начале Ленинградского проспекта.

Сергей и Виктор съездили за деньгами и к условленному часу были на квартире Марьена. Впервые за все время Серж принял деньги сам.

— Бросьте в угол, — небрежно заявил он, увидев в руках у ребят сумки. — Потом посчитаем. Технику будем проверять?

Проверка заняла около четырех часов. Когда Виктор упаковал последний компьютер, Марьен плеснул в стаканы виски, набросал кубиков льда и заявил:

— Ну вот что, братцы, я временно сворачиваю бизнес. Завтра самолет, лечу домой, в Париж. Так что сегодня последний вечер. Хотите, завалимся куда-нибудь?

Перспектива провести вечер в обществе Марьена ни Виктору, ни Сергею не улыбалась. Они по опыту знали, что Серж быстро напивается, начинает громко материться и приставать к окружающим. От иллюзий насчет истинной роли концерна «Уорлд компьютер» в международном деловом мире они уже избавились, то, что вынуждены иметь дело с самым заурядным спекулянтом и проходимцем, прекрасно понимали, хотя никогда и не обсуждали это меж собой, посему общение с Марьеном старались сводить к необходимому минимуму.

Выслушав вежливый отказ, Серж пожал плечами:

— Ну и ладно, не можете — значит не можете. Давайте считать деньги.

Подсчет не занял много времени, поскольку все купюры, кроме одной пачки двадцатипятирублевок, были в банковских упаковках. А вот эта последняя пачка вызвала у Сержа недовольство. Большинство купюр в ней были заляпаны чернилами.

Швырнув пачку на стол, Марьен мотнул головой:

— Это не возьму. Я же вам технику сдаю в чистом виде — на нее ничего не льют, окурки о нее не гасят. Почему я должен принимать такие деньги? Замените.

Исполнить требуемое Сергей с Виктором не могли. Финансовые операции сегодняшнего дня полностью мобилизовали весь их оборотный и личный капитал. Из наличности оставалась только десятка, которую Сергей приберегал на возможные расчеты с гаишниками. Поупиравшись, Марьен в конце концов согласился, запихал спорную пачку в бумажник, широко зевнул. Провожая гостей до двери, он замялся на пороге и сказал:

— Вот что, ребята. Хочу вам дать один совет. Будете делать здесь бизнес — пригодится.

— Давай совет. — Виктор опустил на пол компьютер.

Серж обнял партнеров за плечи и зашептал:

— Никогда не имейте дело с нашими. Ну, с эмигрантами. Раз и навсегда запомните: если человек там чего-то добился, он в Совдепию в жизни не сунется.

Сюда едут только те, кому пособия по безработице на жизнь не хватает. Может, лет через пять будет по-другому, а пока запомните то, что я сказал. Потом спасибо скажете. Вы на этом совете больше заработаете, чем на всех ваших операциях.

Кузнецов, которому Виктор позвонил на следующий день, был холоден и неприветлив:

— Вы что, каждые полчаса теперь будете названивать? — поинтересовался он. — Я же сказал — вопрос решается.

— А когда решится? — спросил Виктор.

— Не понимаю, ей-богу, — вздохнул замдиректора. — Я вам все сказал.

И бросил трубку.

В течение двух следующих дней Сергей и Виктор названивали в институт, но успеха это не принесло. Секретарша Кузнецова вежливо спрашивала, кто беспокоит, и после небольшой паузы сообщала, что шеф еще не пришел, только что вышел, находится на обеде, на совещании, у руководства…

На третий день, встревожившись не на шутку, партнеры появились у входа в институт за сорок минут до начала рабочего дня, твердо решив изловить недоступного контрагента и выяснить, наконец, в чем дело.

Когда замдиректора, выйдя из служебной «Волги», увидел, что у подъезда его поджидают, он было сделал неуловимое движение в сторону машины, но, видимо, передумал и первым подошел к Виктору и Сергею.

— А, вы уже здесь! — фальшиво воскликнул Кузнецов. — Пропали куда-то. Ну пошли.

И повел их к себе в кабинет. Впрочем, коньяка замдиректора не предложил и вообще вел себя сугубо официально.

— Все в порядке, — сухо объявил он, передвигая на столе какие-то бумаги. — Вопрос решен положительно, фонды выделены, так что будем, значит, работать.

— Можем подписывать договор? — радостно спросил Виктор, открывая портфель.

— Ты погоди коней-то гнать, — остановил его Кузнецов. — Я же говорю, вопрос решен. И фонды подписаны. Но на конец года. Так что все в порядке. Вот в ноябре и закончим эту историю.

На дворе была середина лета.

— Стоп! — решительно сказал Виктор. — Мы так не договаривались. У нас техника на руках, мы, между прочим, свои деньги за нее отдали. Что же теперь — до конца года ждать?

— У вас деньги свои, — нахмурился Кузнецов, — а у нас — государственные. Что обещали, то сделали — фонды выбиты. Только получим их в конце года. И бросьте мне ваши штучки. Никто же ни от чего не отказывается.

— Это как понимать? — тихо спросил Терьян. — Речь шла, что подпишем через неделю. Мы за это заплатили. Так что либо давайте подписывать, либо — деньги обратно.

— Ах, вот вы как! — замдиректора налился краской. — Я от вас что-нибудь брал? А ну скажите — брал? — Он перешел на шепот. — Ваши сорок отданы людям.

Они решили вопрос. Могли бы ведь и не решить. Все уже подписано — и в финуправлении, и у министра. Что ж теперь, шеф пойдет в министерство и будет там говорить — отдай обратно и давай переподписывай? Не надо нам никаких фондов? Вы вообще понимаете, что несете? Тут все-таки государственная организация, а не кооперативная лавочка. Это вы у себя можете творить что угодно, — Кузнецов постепенно повышал голос, входя в раж. — Развели, понимаешь, бизь-несь-менов, — с отвращением произнес он по слогам, — страну превратили черт знает во что! По улицам пройти невозможно, на каждом углу спекулянтские морды. Молодежь развращаете. Работать все прекратили, только торгуют.

Посреднички! Никто ведь не производит, все только торгуют. Вот вы, к примеру, — сколько денег на вас государство извело, пока воспитало, обучило… Степени ученые вам для чего выдали — чтобы вы тут спекуляцию разводили? А на работе у вас знают, чем вы тут занимаетесь?

Он еще долго орал. Виктор и Сергей терпеливо ждали.

— Так как же все-таки наше дело? — спросил Терьян, когда замдиректора перевел дух.

— А я вам все сказал, — недоуменно ответил Кузнецов. — Приходите в ноябре, рассмотрим ваше предложение, обсудим, потом будем принимать решение.

— Поехали ко мне на работу, — сказал Виктор, когда они оказались на улице. — А то я уже три дня в лаборатории не показывался. Там поговорим.

В лаборатории у Виктора их поджидали два неприятных сюрприза.

Первый еще можно было предвидеть — со своими ребятами Виктор не рассчитывался уже два месяца, и у них накопились вполне обоснованные претензии.

Примерно на четыре тысячи. Программисты требовали свое, а денег не было ни копейки. Наличествовали только десять компьютеров, которые решительно некуда было девать. До ноября. Но, учитывая настроение замдиректора, и ноябрьская перспектива выглядела довольно зыбкой. Состоялся неприятный разговор.

— Виктор Павлович, мы же в эти дела не вникаем, — решительно заявили сотрудники. — Техникой не торгуем. Нам была обещана зарплата. Два месяца нормально ждали. Сколько еще? Неделю, две? Вы скажите, мы подождем. Но чтоб уж точно.

Не успел закончиться этот разговор, как на столе у Сысоева проснулся телефон. Звонил заведующий кадрами Бульденко.

— Товарищ Сысоев? — вопросил он в трубку. — Зайдите, пожалуйста.

— Странный звонок тут у меня был, — произнес завкадрами, предложив Виктору стул. — Из… — Бульденко заглянул в какую-то бумажку, — из института экономики транспорта. Говорят, что имеют дело с каким-то кооперативом, а его председатель якобы работает у нас и представляется вашим именем. Спрашивают, работает ли у нас такой Сысоев, а если работает, то правда ли, что он доктор наук и вообще. Вам понятно, о чем тут идет речь?

— И что вы им ответили? — спросил Виктор, испытывая исключительно неприятное чувство.

— Как положено, — пожал плечами Бульденко. — Отдел кадров по телефону справок не дает, мы тут не справочное бюро. Им что-то нужно, пусть присылают письменный запрос. У вас действительно кооператив?

— А что — нельзя? — спросил Виктор.

— Почему нельзя? — удивился Бульденко. — Если все по закону, то можно. И партия поддерживает. Я ведь почему спрашиваю? Партвзносы — раз, разрешение на совместительство должно быть — два, кадры должны быть в курсе — три, дирекция — четыре. Так что имейте в виду.

— Сука он! — подытожил Терьян, когда Виктор рассказал ему о разговоре с Бульденко. — Я Кузнецова имею в виду. Это он нас пугать начинает. Звонок в кадры… Может еще что-нибудь выкинуть, чтобы мы не возникали насчет денег.

Неприятно все это.

Посоветовавшись, друзья решили еще раз навестить замдиректора и выяснить отношения до конца. Удалось им это только через три дня.

— Конечно, звонил, — холодно сказал Кузнецов, когда партнеры задали ему прямой вопрос. — Вы ходите, представляетесь учеными, а занимаетесь, понимаешь, торговлей. Я должен знать, с кем имею дело. И потом, у нас тут проверка ожидается. Начнутся вопросы — у кого покупали, за какие деньги, откуда техника. Что я буду показывать? Ваши филькины грамоты? — Он потряс в воздухе четырьмя актами купли-продажи, в которых фигурировали ранее приобретенные компьютеры. На актах были подписи председателя кооператива «Инициатива» Виктора Сысоева и тех людей, чьи имена значились в бумажках Марьена. — Кто эти продавцы? А если это уголовники? Или наркоманы какие-нибудь? Я же их не знаю. А вдруг я с вашей помощью на государственные деньги бандитов содержу? Придут, спросят, — замдиректора покосился на один из актов, — известен ли вам некий Ицикович, он же Зильберман, он же Сидоров, он же Ванька, к примеру, Каин? Вы точно знаете, где он взял вычислительную технику, которая теперь висит у вас на балансе? А известно ли вам, что эта машинка была украдена на почтовом ящике? Это я для примера говорю. А я что отвечу? Что мне все это подсуропил какой-то там Сысоев из «Инициативы»? Пойдут искать — нету, к примеру, никакого Сысоева. И что тогда? Так что, братцы мои, бизь-несь-мены хреновы, я про вас все знать обязан.

Мы тут, понимаешь, не Ваньку валяем, а блюдем государственный интерес. И социалистическую законность.

— Что ж ты у него не спросил, куда он заткнул свою социалистическую законность, когда брал с нас, паскуда, по три тысячи? — спросил Терьян, когда они вышли на улицу.

— А это что-нибудь изменило бы? — пожал плечами Виктор. — Он на нас неплохо заработал. Двенадцать тысяч получил? Как с куста! И еще сорок. И прекрасно понимает, что мы ему ничего сделать не можем. Не в милицию же нам идти. Ведь по всем правилам, мы ему взятку дали. Не докажем — не получим. А докажем — получим, только не деньги, а срок. За дачу взятки должностному лицу.

Так что, Серега, похоже, что сорок тысяч придется списать на убытки. И про этого гада забыть. Тут других проблем куча — куда нам эти чертовы компьютеры девать, как с ребятами рассчитываться и что делать дальше.

— С ребятами рассчитаемся, если пристроим компьютеры, — резонно заметил Сергей. — Вот что делать дальше — это вопрос. А насчет компьютеров у меня есть идея. Помнишь, нас Серж торопил, говорил, что у него какие-то люди по семь тысяч сверх нашей цены дают? И Лика этих людей знает. Мы машины взяли — у них сделка сорвалась. Давай выйдем на них через Лику и отдадим технику.

— Серега, ты — гений, — Виктор обнял Терьяна. — Едем немедленно. А то как бы они не нашли эти машины где-нибудь в другом месте.

И друзья понеслись к Лике в главк.

— Чего тут сложного? — спокойно сказала Лика. — Они же все здесь у нас и сидят. Давайте познакомлю.

Председателя кооператива со звучным названием «Информ-Инвест» звали Бенцион Лазаревич. Бенциону было под шестьдесят, а телосложением и выражением лица он напоминал Колобка, только что отправившегося в полное приключений путешествие. Пожав Виктору и Сергею руки, председатель «Информ-Инвеста» начал немедленно рассказывать о деятельности своего предприятия, показывая при этом на стены, на которых были развешаны образцы продукции.

Выяснилось, что ни к информации, ни тем более к инвестициям кооператив Бенциона Лазаревича отношения не имел. То есть, первоначально что-то такое планировалось, и имелся даже иностранный партнер, фирма с названием не менее звучным, чем «Уорлд компьютер», но потом Бенцион Лазаревич решил заняться производством.

— У меня на Семеновской штамповочный цех, — говорил он, кося глазом. — Мужики делают тазики для белья из полистирола. Сто тазиков в день. Себестоимость — рубль. В ЦУМ, в «Москву», еще кой-куда сдаю по два двадцать. Там по десять процентов накидывают и продают. Так очередь стоит, люди записываются. Плачу работягам по восемьсот чистыми в месяц. Нормально? Еще там же — два пошивочных цеха. Девочки работают, — Бенцион Лазаревич причмокнул языком, — из техникума. — Он запустил руку в ящик стола и достал оттуда ворох кружевных женских трусиков. — Смотрите, чего делают. Видели такое в продаже? Я заезжаю иногда, говорю, девочки, сегодня — примерочный день. Демонстрация перспективных моделей. Нормально, тут же все с себя скидывают, начинают примерять. А девки — загляденье. Вышколенные! Скажу «шей» — шьют, скажу «соси» — сосут. Тут комиссия приходила, я дал команду двум самым лучшим, так эта комиссия только к утру на четвереньках расползлась. Я им по триста в месяц плачу и по двадцать пар изделий раздаю бесплатно, сами распродают и хорошо имеют. Видите, как я тут все устроил, — он провел рукой, демонстрируя кабинет, — у них здесь раньше профсоюзный комитет заседал. Я пришел, директору отстегнул, этой их профсоюзной бабе трусики подарил — кабинет мой. Да еще раз в месяц распродажу в главке устраиваю. В магазине такие трусишки по четвертному выходят, а здесь я по десятке отдаю. Знаете, как хватают? Ну ладно, это все фигли-мигли. С чем пожаловали?

Виктор изложил предложение:

— Мы знаем, что вы неделю назад хотели взять у Марьена десять компьютеров. Но мы с ним раньше договаривались. Поэтому он нам отдал, а еще мы параллельно в другом месте взяли. Но сейчас нам столько не нужно. Так что если у вас есть интерес, можем помочь.

Бенцион Лазаревич расхохотался басом:

— Ну Марьен — на нем же пробу ставить негде. Ходил сюда со своими штучками, ходил, я его уже гнать начал. Звонит мне на прошлой неделе, чуть не плачет. У меня, говорит, товар залежался, никак не могу домой в Париж уехать, возьми, дорогой, по любой цене, только выручи. Ну, я подумал, мне эти хреновины как-то ни к чему, вот сынишка в школе учится, там у них компьютерный класс не оборудован, возьму, думаю, подарю школе. Все-таки доброе дело, да и аттестат не за горами. А тут вы товар и перехватили. Я, скажу прямо, обрадовался. Этого Марьена я к концу уже видеть не мог.

— Он нам говорил, что вы с ним по тридцать две тысячи сошлись, — сказал Виктор.

— По сколько? — изумился Бенцион Лазаревич. — Он меня уламывал, чтоб я по восемнадцать взял, я еще думал. Им красная цена — пятнадцать.

Ситуация складывалась более чем странная. Очередь из размахивающих бумажниками претендентов на технику Марьена постепенно превращалась в миф. До Виктора и Сергея начало доходить, что они стали жертвами одного из старейших трюков в жестоком мире бизнеса.

— Так что вот, ребятишки, — продолжал Бенцион Лазаревич. — А вам что — надо запарить технику?

Кооператоры кивнули.

— И некому? — уточнил Бенцион Лазаревич.

Они снова кивнули.

Бенцион Лазаревич подумал.

— Ну давайте, попробую помочь. Только про тридцать две тысячи вы сразу забудьте, таких цен не бывает. Если сдадите по двадцать, считайте, что крупно повезло. Я с вас за комиссию возьму пять процентов.

— Мы должны подумать, — решительно сказал Сергей, видя, что Виктор заколебался. По прикидке, они теряли еще пятьдесят тысяч, не считая комиссии Бенциона Лазаревича.

— Ну думайте, только быстро, — тон Бенциона Лазаревича мгновенно изменился. — Я сказал, что могу помочь. Но не говорил, что всю жизнь буду помогать. Разницу чувствуете? Сейчас — могу. Ну так как?

Сергей быстро подсчитал в уме. Если отдать пять компьютеров по двадцать тысяч, то, с учетом комиссии, они выручат девяносто пять. Этого хватит, чтобы рассчитаться с накопившимися долгами, и еще немного останется. Плюс ко всему, появится время, чтобы продать еще пять компьютеров по сорок тысяч, хотя здесь придется побегать. Конечно, афера с удвоением капитала не проходит, но свои деньги они почти вернут.

— На ваших условиях можем продать пять аппаратов, — сказал он.

Бенцион Лазаревич кивнул и снял трубку.

— Семен, — сказал он, — а ну-ка зайди.

Семен Моисеевич был почти двойником Бенциона Лазаревича и возглавлял кооператив «Технология», присосавшийся к этому же главку.

— Семен, я тут тебе надыбал выгодную сделку. Пять первоклассных персоналок всего по двадцать пять штук, — Бенцион Лазаревич подмигнул Сергею и Виктору.

Вот, дескать, как я болею за ваши интересы.

Семен Моисеевич глубоко задумался.

— Двадцать две, — наконец заявил он. — И то, если техника уже на складе.

— На складе, — кивнули Сергей и Виктор.

— И еще, — решительно сказал Семен Моисеевич. — Платить будешь ты, Беня. Ты не забыл, сколько ты мне должен?

Бенцион Лазаревич вылетел из кресла и забегал по кабинету, размахивая руками.

— Семен! — голосил он. — Ты же меня режешь без ножа. Я хочу помочь людям. У них есть техника, и она им не нужна. А тебе нужна. Я тебя знаю как серьезного человека. У нас есть отношения! А теперь ты хочешь, чтобы я вынул деньги из оборота. Побойся Бога, Семен!

— Не надо из оборота, — Семен Моисеевич следил глазами за причудливой траекторией движения Бенциона Лазаревича. — Отдай продукцией. Трусики давай. И скидку — двадцать пять процентов.

— Семен! — Бенцион Лазаревич встал как вкопанный и, покраснев, уставился на Семена Моисеевича. — Ты знаешь, сколько я зарабатываю. Двадцать пять — это я работаю в убыток. И потом — я же тебе должен обеспечить сбыт. Семь процентов — и я отдаю тебе свои каналы.

Бенцион Лазаревич и Семен Моисеевич торговались долго, не меньше часа.

Виктор и Сергей наблюдали за происходящим с подлинным интересом — такого им еще видеть не приходилось. Наконец было достигнуто нечто вроде соглашения.

— Все! — сказал Семен Моисеевич, доставая платок и вытирая лоб. — Везите ваши железки.

— А договор будем подписывать? — поинтересовался Виктор, протягивая руку к портфелю.

— Договор? — Семен Моисеевич на секунду задумался. — Так его же еще составить надо.

— А у нас стандартный, — сказал Виктор, доставая заготовленный бланк.

Семен Моисеевич долго изучал текст, шевеля губами.

— Не пойдет, — наконец заявил он, покачав головой. — Вы что, не поняли, о чем мы договорились?

— О чем? — спросили замороченные доктора наук.

Семен Моисеевич придвинул к себе лист бумаги, достал из нагрудного кармана авторучку и начал объяснять. Как выяснилось, договоренность выглядела следующим образом. Кооператив «Инициатива» продает кооперативу «Технология» пять компьютеров за сто десять тысяч рублей. Но денег у кооператива «Технология» нет. Зато у кооператива «Информ-Инвест» есть долг перед кооперативом «Технология». И в счет этого долга кооператив «Информ-Инвест» передает кооперативу «Технология» дамские трусики по цене реализации минус семь процентов. Кооператив «Технология» продает эти трусики и рассчитывается с кооперативом «Инициатива». Теперь понятно?

— Непонятно, — Сергей замотал головой. — Мы отдаем технику сейчас, а деньги получаем неизвестно когда. А если вы эти трусики не продадите? Или продадите, но не вернете деньги?

Бенцион Лазаревич и Семен Моисеевич посмотрели друг на друга и захохотали.

— Вы ж не понимаете, — отсмеявшись, сказал Бенцион Лазаревич. — Это ж товар номер один. Девочкам надо красиво одеваться — это ж закон природы. Так им еще надо красиво раздеваться, поняли меня? Ты посмотри, — он сунул Сергею ворох трусиков. — Ты такое в продаже видел?

В продаже Сергей такого не видел и видеть не мог. Потому что соответствующие отделы в магазинах он не посещал. Но ему показалось, что нечто подобное есть в арсенале у Лики, и это частично решало вопрос.

— А насчет гарантий, — вмешался Семен Моисеевич, — какие ж тут гарантии? Вот я, вот Беня. Нам люди миллионы доверяют, а тут какие-то сто тысяч — тьфу!

— Погоди, погоди, Семен, — перебил его Бенцион Лазаревич. — Мужики правильно говорят. Давай так оформим, чтобы товар на них пошел. Вот и гарантия.

Теперь уже по кабинету забегал Семен Моисеевич.

— Что ты делаешь? — кричал он. — Что ж ты делаешь, Беня! Мы ударили по рукам на моих семи процентах скидки. Ты мне должен деньги, так? Я что, считаю тебе проценты? Я включаю тебе счетчик? Я к тебе отношусь, как к брату. Ты мне даешь заработать — пусть семь процентов, пусть копейки, я согласен. А теперь ты все отдаешь людям. А я семью должен кормить?

Торговля возобновилась и заняла еще с полчаса. Наконец Бенцион Лазаревич перевел дух и обратился к Виктору и Сергею:

— Ну, вам понятно?

Те замотали головами. Теперь уже за бумагу взялся Бенцион Лазаревич.

— Смотрите сюда. Вы отдаете компьютеры Семену. Я гашу свой долг перед ним своим товаром. Он гасит свой долг перед вами этим же товаром. Я даю скидку десять процентов: пять вам, пять Семену. Вы продаете товар и получаете деньги. Раз товар у вас, значит и с гарантиями вопрос решен.

Сергей начал понимать, что от торговли компьютерами они постепенно переходят к торговле принадлежностями дамского туалета, и восторга не испытал.

— Экономику посмотрите, — заторопился Бенцион Лазаревич. — Вот за столько вы продаете. Вот навар. За две недели отобьете все. Вот это отдаете Семену. Где риск? Никакого риска!

Сергей почувствовал, что Виктор толкает его ногой, и, посмотрев на него, увидел, что тот утвердительно кивает.

Соглашение было достигнуто. В течение дня компьютеры должны были поступить к Семену Моисеевичу, а Бенцион Лазаревич связался со своим пошивочным цехом и дал команду паковать трусики для кооператива «Инициатива».

Бенцион Лазаревич подмигнул партнерам:

— Там такая Верочка есть — закачаетесь. Так уж и быть, для хороших людей ничего не жалко. Теперь смотрите, — он снова придвинул к себе лист бумаги. — Я могу дать свой сбыт. Но здесь вы только свои пять процентов отобьете, ну и семеновские тоже. А если сами пойдете договариваться, то можете цену накинуть. И возьмете не пять процентов, а все пятнадцать. Улавливаете? А товар — классный, уйдет влет.

Когда компаньоны уже направились к двери, Бенцион Лазаревич их окликнул:

— Эй, вы куда? Не забыли, о чем договаривались?

— О чем? — спросил Сергей.

— Как это? Ну-ка, посмотрите сюда. — Бенцион Лазаревич схватился за калькулятор. — Пять компьютеров по двадцать две. Получается сто десять. Так? Считаем мои пять процентов комиссии. Получаем пять пятьсот. Я свою работу сделал. Давайте рассчитываться.

Убийственно четкая логика Бенциона Лазаревича никак не могла изменить тот очевидный факт, что денег у партнеров не было вовсе. Виктор, тем не менее, пообещал решить вопрос сегодня же, и друзья, прежде чем отправиться за компьютерами, зашли к Лике.

— В общем, договорились, — ответил Виктор на Ликин вопрос о результатах переговоров. — Сережка, правда, нос воротит, не хочет, пардон, трусиками торговать. А я так думаю, что компьютерный бизнес потихоньку сворачивается, все равно придется искать что-нибудь новенькое. Вот в антракте трусики и сгодятся.

Правда, тут у нас проблема возникла на ровном месте. Этот твой Бенцион требует комиссию — пять с половиной тысяч. Причем немедленно. А мы на нуле.

— Пять с половиной? — Лика задумалась. — Ребята, я могу достать. Хотите?

Получив согласие, она выскочила из комнаты и через пять минут вернулась с конвертом.

— Взяла на неделю. Без процентов!

Сергей чмокнул Лику в щечку, то же самое, с его разрешения, проделал Виктор, и они вернулись к Бенциону Лазаревичу. Тот высыпал на стол двадцатипятирублевки, дважды их пересчитал, сложил обратно в конверт и позвонил по телефону.

— Ахмет, — сказал он, — там как, товар для «Инициативы» пакуют? Лады. Они к вечеру подъедут, можно отпускать.

Когда компаньоны вышли из кабинета Бенциона Лазаревича, Сергей почувствовал, что несколько минут назад произошло что-то очень важное. Словно бы на какое-то мгновение его глазам явилась картинка, предназначенная только для него, потом картинка пропала, а он так и не сумел ни опознать, ни угадать ее.

— Ты что загрустил? — спросил Виктор.

— Не пойму, в чем дело, — признался Сергей. — Что-то мне примерещилось. Чертовщина какая-то. Ты ничего не заметил?

Виктор красноречиво пожал плечами. Сергей еще не раз возвращался в мыслях к чему-то такому, что он увидел в кабинете Бенциона Лазаревича, силился вспомнить и неизменно терпел поражение. Но ощущение, что произошла какая-то большая беда, неизменно присутствовало.

Итак, пятнадцать коробок, в которых размещались пять компьютеров со всей периферией, перекочевали к Семену Моисеевичу, а их место в квартире Терьяна заняли другие пятнадцать коробок — с дамскими трусиками всех цветов и размеров.

На трусиках красовались разнообразные картинки и веселые надписи типа «Подойди поближе», «Не бойся, глупенький» и «Я сама».

Первые три коробки ушли по указанным Бенционом Лазаревичем адресам. На счет «Инициативы» капнули двадцать пять тысяч рублей. Но попытка пристроить туда же следующую партию успехом не увенчалась: за день до того отгрузку товара произвел сам «Информ-Инвест».

— А что вы хотите? — развел руками Бенцион Лазаревич. — Я же не могу вам эти каналы на всю жизнь отдать. Мне свой товар тоже куда-то девать надо. Ищите сами.

В течение недели Виктор и Сергей пытались самостоятельно пристроить товар, но терпели неудачу за неудачей. При виде товара у директоров магазинов загорались глаза, однако, услышав про цену, директора тут же скучнели и выкупать товар категорически отказывались. В одном месте директор, что-то посоображав, предложил взять товар на реализацию. Но компаньоны, узнав, что это означает расчеты по мере продажи, дружно отказались.

— Давай с Ларри поговорим, — предложил Виктор, замученный бесконечной беготней. — Может, он что-нибудь придумает.

Узнав, что Сергей и Виктор приторговывают трусиками, Ларри расхохотался до приступа кашля.

— Тоша, — просипел он в трубку, — у тебя кто-нибудь есть? Слушай, зайди ко мне. Ты сейчас такое узнаешь!

Платон, однако же, в веселье не впал, а заставил компаньонов рассказать все с самого начала.

— Вас надули, как щенков, — жестко сказал он, когда Виктор закончил рассказ. — Первое — никто и никогда за эти компьютеры больше тридцати штук наличными не отдавал. Вы просто вашему Марьену на каждой машине дарили по десять тысяч. А на последней поставке он вас просто провел — как детей. Вам что, посоветоваться не с кем было? Позвонили бы Ларри…

— Так вы же все время в разъездах, — начал было Терьян.

— Ну и что? Все телефоны известны. В гостиницу, на Завод — куда угодно. Ну ладно, чего уж там. А с этим Бенционом просто цирк. Вы что не сообразили, что он со своим Семеном играет на одну лапу? Сами же говорите, что они сошлись на семи процентах скидки, так вы, умники, на пять согласились. В общем, они вам устроили обыкновенные ножницы — верно, Ларри?

Ларри кивнул.

— Какие еще ножницы? — робко спросил Виктор, начиная осознавать, что мир коммерции устроен несколько сложнее, чем казалось с первого раза.

— Ларри, объясни им.

— Ножницы, — начал Ларри, закуривая, — это такая штука. Им нужны ваши компьютеры. Они на них сбивают цену. Вот откуда они узнали, что у вас тяжелое положение, — это вопрос. А деньги платить вам не хотят. Придумывают историю про какие-то долги и рассчитываются с вами товаром. Понятно? А на него задирают цену. Это и есть ножницы. У вас взять по цене ниже оптовой, вам отдать по цене выше розничной. Они на вас два раза заработали.

— Стоп, — сказал Сергей. — Не получается. Мы же три коробки тряпок продали, и как раз по той цене, которую они называли.

Платон посмотрел на Ларри:

— Ну что с ними делать? Просто детский сад. Объясни им.

— Попробуйте туда же еще хоть одни трусики продать, — посоветовал Ларри. — Спорю, что не возьмут. Если возьмут, готов сам в этих трусиках по улице пройти.

За то, что у вас три коробки взяли, этот «Информ» — как его там? — в то же самое место пять коробок за полцены сдал. Чтобы так на так получилось. И чтобы ты к нему с претензиями не ходил. Вы в рознице цену видели?

— Нет, — признались Сергей и Виктор. — Они же не лежат, их мгновенно разбирают.

— Да потому и разбирают, что у них цена — рублей двенадцать или пятнадцать. А вы пытаетесь за двадцать пять поставить. Да над вами уже пол-Москвы смеется.

— И что же теперь делать? — в один голос спросили незадачливые кооператоры.

Ларри посмотрел на Платона. Тот кивнул.

— Остаток я у вас заберу, — сказал Ларри. — Попробую разбросать. Конечно, про вашу цену лучше забудьте. Что смогу — сделаю. И сколько у вас компьютеров осталось? Возьму все. По тридцать штук.

Виктор и Сергей облегченно вздохнули.

— Вы погодите радоваться, — продолжал Ларри. — История у вас странная. Так просто на такие деньги не попадают. Кто-то вас вел с самого начала. У вас что ни операция, то подставка. На вашем месте я бы серьезно задумался.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Виктор, когда они вышли в коридор. — Он, наверное, книжек начитался.

— Не знаю, — сказал Сергей. — Помнишь, я тебе говорил — когда мы вышли от Бени, я что-то заметил. Знать бы что. Но есть у меня какое-то нехорошее чувство.

Ночью Сергею приснился сон. Он сидел на кухне с Бенционом Лазаревичем и продавал ему трусики. По двадцать пять рублей. «Мне надо своих девок приодеть, — говорил Бенцион Лазаревич, — они у меня вышколенные; скажу „шей“ — шьют, скажу „соси“ — сосут; так что ты уж мне подбери получше; вот эти давай, с „Я сама“». И прикрывал каждую надпись двадцатипятирублевой бумажкой. «Нет, — донесся откуда-то сзади голос Сержа Марьена, — он такие деньги не возьмет; мы тебе товар даем первосортный, непорченый, незаношенный, а ты какими деньгами платишь? Ты ими что, чернильницу вытирал?» Рука Марьена, протянувшись из-за спины Сергея, схватила заляпанные чернилами купюры и швырнула их в Бенциона Лазаревича.

Терьян рывком сел в кровати. В эту минуту абсолютной ясности он точно осознал и суть всего, что произошло, и полную правоту Ларри. Элементы так долго мучившей его головоломки чуть подвигались и с костяным стуком встали на свои места. Сергей покосился в сторону Лики — она продолжала спать, уткнувшись головой в щель между стеной и подушкой. Стараясь не шуметь, Сергей вылез из кровати, посмотрел на часы. Было около пяти. Он на цыпочках прошел на кухню, быстро оделся. Внутренний Ликин хронометр начинал срабатывать в шесть, так что время у него было. Взяв листок бумаги, он начал было писать, но передумал, скомкал бумажку и сунул ее в карман брюк. Взял сумочку с документами и ключами от машины, пересчитал деньги. Вышел и тихо закрыл за собой дверь.

Когда мимо него пролетел столб с шестидесятикилометровой отметкой, Сергей съехал на обочину шоссе, заглушил двигатель, вышел из машины и лег в траву.

Подложив руки под голову, он уставился в небо. Было около семи утра. Трава чуть шевелилась от ветра, и солнце, пробивавшееся через утреннюю хмарь, уже начинало припекать.

Сергей расстегнул рубашку, вытащил из сумочки сигарету, глубоко затянулся.

И с горечью подумал о том, что вот — ему еще сорока не исполнилось, а жизнь, в общем-то, кончилась. Да, он доктор наук, но наука его никому толком не нужна.

На семинары ходит все меньше народа, скоро вообще никого не останется. Все халтурят где-то на стороне. Женщины у него, конечно, были, правда, не так уж и много — девочка Марина из Новосибирска, жена Таня, Ленка. Потом Лика… Дочерей он не видел уже три года — Таня вышла замуж и переехала куда-то на Дальний Восток. Родителей нет. Друзей тоже нет. Вот разве Платон, но он по уши завяз в своем Проекте и больше ни на что не реагирует. То же и с Ларри. Виктор? Сергей очень близко сошелся с ним за последнее время, но когда он узнает… Терьян поежился. Что еще? Деньги? Шальные, по академическим масштабам, доходы последних месяцев прошли мимо него, не оставив никаких следов. Сигареты — те же, одежда — та же. В рестораны он не ходил. Несколько раз, правда, забегал на рынок, покупал, не глядя на цены, груши, клубнику, виноград — хотел порадовать Лику. Вот, пожалуй, и все.

Сергей сел за руль, проехал еще километров пять, нашел разворот и погнал обратно в Москву. Лучше перехватить Виктора до того, как он уйдет на работу. И сразу же поставить все точки над i.

— Что с тобой? — воскликнул Виктор, увидев Сергея в дверях своей квартиры. — Ты весь зеленый.

Сергей отодвинул Виктора в сторону и прошел на кухню.

— У тебя водка есть? Налей.

Выпил стакан, сел на стул. Помолчал. Жена Виктора Анюта заглянула на кухню, покачала головой и ушла в комнату.

— Налей еще, — попросил Сергей.

Виктор отодвинул бутылку в сторону.

— Ты скажи, что стряслось. Может, мне тоже не мешает принять.

— Тебе необязательно. Это моя проблема. Налей.

Дрожь в руках постепенно проходила. Сергей закурил.

— Витя, я хочу сказать тебе одну вещь. Ты только сядь и внимательно выслушай. Ларри был совершенно прав. Я теперь точно знаю, что и как. Мы столкнулись с отлично организованными аферистами. Должен сразу тебе сказать — в их компании моя жена Лика.

Виктор обалдело посмотрел на Сергея и разлил водку по двум стаканам.

Сергей погасил сигарету, закурил вторую и продолжил:

— Я считаю, что Лика с Марьеном прокрутили все это с самого начала. Спала она с ним, не спала — не знаю. Думаю, что спала. Лика точно понимала, что раз она его привела, мы цены проверять не будем. И наверняка все, что мы ему платили, делилось между ними. Это она устроила суету с немедленной покупкой последней партии. И не кто иной как Лика первой сообщила нам, что есть какие-то конкуренты, которые сидят на чемоданах с деньгами и готовы немедленно забрать машины. Теперь эта история с Бенционом и Семеном. Я думаю, что если Лика и не сама все придумала, то участвовала в сговоре — наверняка. И тоже получила свою долю. Это все — одна шайка. Помнишь, я тебе говорил, мне что-то в кабинете у Бени померещилось? Я потом долго об этом думал и только сегодня ночью допер: для передачи Бене Лика принесла нам те же самые четвертные, которые мы отдали Сержу — он еще выпендривался, что деньги в чернилах.

— Ну девка, ну дает! — восхитился Виктор. — А ты-то что дергаешься? Из-за Марьена, что ли?

— Ты не понимаешь, — произнес Сергей, стараясь говорить отчетливо. — Мы с тобой затеяли это дело. И у нас все поровну. Теперь моя жена затевает свою игру. Мы теряем деньги. То есть, ты теряешь. Потому что мой заработок должен складываться с заработком жены. И получается, что это мы с ней забрали твои деньги. А с кем она спала — с Сержем, с Беней, с Семеном или со всеми тремя вместе, — это мое дело.

Виктор потряс головой, как бы избавляясь от назойливой мухи, и уставился на Сергея.

— Ты это — серьезно? Ты на самом деле считаешь, что я могу так подумать? Ошалел?

— Не ошалел, — твердо сказал Терьян. — Все, что выручит Ларри, — твое. Я ни копейки не возьму. И вот еще, — он полез в сумочку и выложил на стол ключи от машины. — Она сейчас тысяч пятнадцать стоит. Забирай. — Увидев, что Виктор протестующе поднял руки, Сергей торопливо продолжил:

— Не смей возражать. Это моя жена, и я отвечаю за все, что она делает. Если ты мне друг, не говори больше ничего. Можно я у тебя посплю?

Анюта постелила Сергею на диване. Он лег, натянул на голову простыню и мгновенно затих. Виктор проводил Анюту на работу, посидел на кухне, подумал и позвонил Платону.

— Да, дела, — сказал Платон, выслушав всю историю до конца. — Ну и как он?

— Хреново, — сообщил Виктор. — Я даже не пойму, что его сильнее стукнуло. То, что она гуляет, или то, что она нас подсадила.

— Ну, если гуляет, это его проблема, — резонно заметил Платон. — Тут уж ничего не поделаешь. А с деньгами — объясни ты ему, чтоб не валял дурака. Ты ведь не думаешь, что он с ней договорился?

— Нет, конечно, — Виктор прикрыл дверь на кухню. — Но он вбил себе в голову, что сам виноват и за все должен отвечать. Знаешь, его все-таки здорово зацепило, что она погуливает.

— Ну баба, — сказал Платон. — Зверь. Она ж его измочалила так, что он весь прозрачный стал. И еще кого-то на стороне имеет. Где только силы берет?

Сергей так и не смог заснуть. Дурман, нахлынувший от выпитой водки, исчез, как только он прикоснулся головой к подушке. Он вспоминал прожитые с Ликой месяцы, и от этих воспоминаний его корчило. Ему казалось, что он смотрит телевизор и переключается с одного канала на другой. Вот вечер второго дня их знакомства. По дороге домой Сергей вспомнил, что должен купить колготки, зашел в магазин, смущаясь ткнул пальцем в первый попавшийся на глаза пакет с иностранной надписью, заплатил в кассу. А дома все время гадал — придет, не придет. Когда же, услышав звонок, открыл входную дверь, то увидел Лику с двумя большими сумками. «Ну-ка возьми, — приказала Лика, — здесь еда». Быстро скинула белую синтетическую куртку, сняла сапоги и, вдев ноги в его старые шлепанцы, побежала на кухню. «Колготки купил?» — спросила она, накормив Сергея котлетами и напоив чаем. Потом заглянула в пакет и расхохоталась. «Господи, ну ты просто теленок, — веселилась Лика, растягивая в руках колготки, которые, будучи надеты, не достали бы ей и до середины бедра. — Ты что, никогда и никому колготки не покупал? Хорошо хоть не бюстгальтер, представляю, что́ бы ты принес». Переключатель каналов щелкнул. «Чур я в доле, — услышал Сергей и увидел Лику, сидящую за столом на кухне. — У вас там есть что-то шибко научное, и вы хотите это продать… Ну и продавайте на здоровье, а других людей кормить незачем. Я же вас не воровать зову, просто подсказываю, как правильно сделать…» Снова щелчок. «Невесту надо поцеловать», — сонным голосом и не отрываясь от подушки. И ее теплые руки. И губы. Щелк. Лика в постели в номере Марьена. Глаза полузакрыты, руки запрокинуты назад и до белизны в суставах сжимают спинку кровати. А рядом этот мокрогубый спекулянт. Щелк. «Ну, что скажешь, зайчик, я — классная девочка? У тебя хоть что-то похожее было? Только не врать, а то побью», — и дробь кулачками по его груди. «Честно говорю, никогда и ни с кем». — «Вижу, что не врешь. Смотри у меня, если будешь врать, то здесь, — показывает на голову, — кой-чего вырастет, а там все отвалится».

Щелк. Лика в кабинете Бенциона Лазаревича. «Прикрой дверь, — говорит Бенцион, — у нас сейчас будет демонстрация высокой моды. Ну-ка нацепи, — и выгребает из стола трусики с надписью „Я сама“. — После примерки мы с тобой кое-чем займемся, а потом будем дивиденды распределять, усекла?» Лика расстегивает юбку, стягивает через голову блузку и опускается перед Бенционом Лазаревичем на колени. Щелк. «Это один из наших кооперативов, — слышит Сергей голос Лики, — у них поставка задерживается, и уже штрафы пошли, так что долго не раздумывайте».

Щелк. «Вот твоя доля, — говорит Марьен и засовывает в вырез Ликиной кофточки пачку двадцатипятирублевок. — Твое вино снова подвезли, давай сначала выпьем, а потом уже…»

Как это могло получиться? — повторял про себя Терьян. Кто она — потаскуха? Или просто потянуло на большие деньги? Как же ей удалось вот так обвести всех — и его, Сергея, — вокруг пальца? Где были его глаза?

Он не находил ответа.

После часа бессмысленного лежания Терьян встал, махнул рукой на уговоры Виктора остаться и поехал домой. Там никого не было. Он прошел по квартире, постоял, стащил со шкафа большой чемодан и стал запихивать туда Ликины вещи. К его удивлению, влезло все, кроме двух пар туфель и большого плюшевого медведя, которого ребята подарили им на свадьбу. Сергей вспомнил, как это было. Медведя притащили Платон и Виктор. Они вошли, держа его за передние лапы и заставляя семенить между собой. Лика захлопала в ладоши, схватила игрушку и весь вечер не спускала ее с колен. А когда все закончилось и ребята стали разъезжаться по домам, Лика забилась с этим медведем в угол дивана и, ни на кого не обращая внимания, стала тихо убаюкивать его, приговаривая что-то совсем детское. Первую ночь после свадьбы мишка провел в ногах их постели, все видя круглыми пластмассовыми глазами и прислушиваясь смешно торчащими полукружьями ушей. Да и потом он еще долго оставался немым свидетелем, пока в один прекрасный день Лика не отправила его в ссылку на шкаф, а на вопрос Сергея ответила, что медведя в это время года лучше не нервировать, иначе он может сбежать в лес к медведице.

Сергей нашел подходящий пакет, снял мишку со шкафа и уже начал было его упаковывать, как пальцы нащупали разошедшийся шов на спине и что-то твердое внутри. Он перевернул игрушку. Медведь, набитый темно-коричневым волокном, был наполовину выпотрошен. Внутри находились два пухлых конверта и две картонные коробочки. Сергей бросил медведя на пол, сел на стул и приступил к изучению найденного. Конверты особого интереса не представляли, поскольку находились в них, как и предполагал Сергей, деньги. Сорок тысяч рублей в банковских упаковках по две с половиной тысячи в каждой. Намного интереснее было содержимое коробок. В первой обнаружилась пухлая пачка стодолларовых купюр — пять тысяч, как выяснилось после пересчета. Две сберегательные книжки на предъявителя — по пятьдесят тысяч рублей на каждой. Все деньги положены на книжки в течение последних месяцев. Еще одна книжка с тридцатью тысячами — на имя какого-то Суровнева. А на дне — небольшой черный блокнот, который Сергей отложил в сторону, решив изучить его содержание попозже. Во второй коробке он обнаружил три золотых кольца — два обручальных и одно с небольшим бриллиантиком, — перетянутую аптечной резинкой пачку писем и два паспорта на разные фамилии, но с фотографиями Сержа Марьена.

В письмах Терьян нашел подтверждение тому, о чем догадывался. Серж Марьен в девичестве, то есть до эмиграции, имел простую русскую фамилию Мариничев и был первым мужем Лики. Развод был вызван тем, что ныне покойный Ликин отец в свое время занимался чем-то сверхсекретным и зять эмигрант ему был противопоказан. А посему молодая супружеская пара была разлучена, но переписку продолжала: в Москву письма приходили на адрес одной из Ликиных подруг. Когда железный занавес чуть приподнялся, появилась возможность и для личных встреч, которые, судя по письмам, немедленно приобрели интимную окраску. Во всяком случае, в последнем письме Марьена, написанном вскоре после свадьбы Терьяна и Лики, содержались кое-какие воспоминания и пожелания на будущее, которые заставили Сергея заскрипеть зубами. Он положил письма на место и открыл черный блокнот.

Как Терьян сразу же понял, это была вполне профессионально составленная приходно-расходная книга, исписанная аккуратным детским почерком Лики. Сергей, уже набивший руку на бухгалтерских документах, разобрался в записях без особого труда. Бизнес Лики был обширен и многогранен. Она олицетворяла собой тот самый канал, по которому в кооперативы шли компьютеры Марьена. Ей же передавали выручку темные личности, которые участвовали в индивидуальных сделках купли-продажи (кое-какие фамилии и адреса Терьян тут же узнал). Лика переправляла рубли трем неизвестным, значившимся в блокноте под кличками «Жучок», «Серый» и «Фред», получала у них валюту и рассчитывалась с Марьеном.

Ее заработок исчислялся в рублях — от продажи компьютеров — и в долларах — от обменных операций. Но и это было еще не все. Через Лику в уже известные Сергею кооперативы «Информ-Инвест» и «Технология», а также ряд других, потоком шли выделенные главку фонды: ткани, краски, стройматериалы, сантехника. В обратном направлении передвигались наличные деньги — около шести процентов от стоимости материалов, — из которых часть, правда, не очень существенная, предназначалась Лике, а остальные фигурировали в графе «К распределению». Определенная, и весьма значительная, доля тоже поступала «Жучку» и «Фреду». А еще был особый раздел под названием «Прочие операции», изучив который Сергей с удивлением выяснил, что на последних компьютерах, закупленных «Инициативой» у Марьена, Лика заработала всего шесть тысяч рублей, а на обмене компьютеров на трусики — две.

Он аккуратно переписал некоторые цифры в свою записную книжку, бросил конверты и коробки в ящик письменного стола, запер на ключ и позвонил Виктору.

— Витя, — сказал Сергей, — мне бы хотелось подвести кое-какой итог под всей этой историей. Я тут довольно много узнал. У меня к тебе просьба — позвони Тошке и Ларри. Давай через час встретимся у тебя.

Разговор состоялся, но закончился совершенно не так, как представлял себе Терьян. Сергей думал, что, изложив механику операций, проводившихся Марьеном, Ликой и главком, он сможет — в присутствии Платона и Ларри как третейских судей — обозначить степень своей ответственности за все происшедшее. И Виктор, пусть даже он будет некоторое время махать руками и орать, что никто никому ничего не должен, примет это как данность. Потому что выпестованная годами академической деятельности щепетильность Терьяна иного исхода не допускала, так же как и генетическая память, в соответствии с которой мужчина в семье должен отвечать за все.

Но ни Платон, ни Ларри, ни уж тем более Виктор этот вопрос даже не стали обсуждать. Платон и Ларри оставили без малейшего внимания и компьютерный бизнес Марьена, и валютные махинации. Зато схема снабжения кооперативов разнообразными материалами вызвала у них самый живой интерес. Спрашивали обо всем — что именно главк передает в кооперативы, в каких объемах, по каким ценам, что кооперативы с этим делают, как устроен механизм взаиморасчетов, сколько и как часто передается руководству главка. Сергей, лихорадочно стараясь припомнить, что было написано по этому поводу в Ликином блокноте, выдавал информацию кусками.

Наконец, когда темп вопросов несколько замедлился, он не удержался и спросил:

— Ребята, вы что, решили поиграть в кооперативы?

Платон переглянулся с Ларри и осторожно ответил:

— Понимаешь ли, Сережа, то, что у вас с Витей бизнес не склеился, это сейчас сплошь и рядом. Вы влезли в дело, чуть-чуть поторговали, немножко заработали, потом попали на деньги — это дело житейское. Конечно, компьютеры кому-то дают приличные деньги. Но мы с Ларри за это никогда не взялись бы.

Заработать тысячу, две, ну десять — это неинтересно. Если уж серьезно идти за деньгами, то начинать надо от сотен тысяч. И искать место, где такие деньги есть. Поэтому мы у тебя и спрашиваем и про Беню, и про Семена, и про главк.

Понял? Если делом заняться всерьез, то, поверь мне, все ваши беды — кроме твоих личных, конечно, — через неделю просто забудутся. Знаешь, что такое ошибка измерения? Вот так. Дайте-ка мне, братцы, телефоны этих деятелей.

Домой Сергей вернулся около восьми. За этот длинный день у него внутри все как будто перекипело, и ничего, кроме жуткой усталости, он не чувствовал. Если бы имелась хоть какая-то возможность избежать встречи с Ликой, он бы немедленно ею воспользовался. Но, выпотрошив медведя и спрятав документы и деньги, Сергей сам перекрыл все пути. Ясно было, что, увидев собранный чемодан, Лика многое поймет, но без содержимого тайника никуда не денется. Значит, предстоит выяснение отношений.

Сергей загнал на стоянку машину, от которой Виктор, при поддержке Платона и Ларри, отказался наотрез, и, ссутулясь, пошел к дому. На душе у него было мерзко, каждый шаг давался с заметным трудом. От выкуренных за день сигарет саднило во рту. У подъезда на лавочке сидели два алкаша и противными голосами тянули:

— Мужик, — сказал один из них, — закурить есть?

Сергей вытряс из пачки две сигареты, дал прикурить, поднялся на свой этаж и открыл ключом дверь. Во всех комнатах горел свет. На кухне, за столом, накрытым белой скатертью, сидела Лика в черном шелковом платье. На столе стояли два недавно купленных хрустальных фужера и бутылка шампанского.

— Пришел, — сказала Лика, и Сергей сразу понял, что она здорово пьяна. Еще было видно, что она плакала. Впервые он видел Лику в таком состоянии. — Садись, зайчик. Давай выпьем вместе напоследок.

— Хватит тебе, — сказал Сергей. — И я не буду. Наверное, тебе сегодня машина понадобится.

Лика какое-то время пристально смотрела на Сергея, потом, мотнув головой, содрала с бутылки фольгу, налила себе полный фужер и выпила.

— Ты меня прости, — сказала Лика. — Я все понимаю. Серж и мои дела. Вот хочешь — верь, не хочешь — не верь, у меня с ним только два раза и было. А потом я больше к нему не ходила. То есть, ходила, но только по делам. Да и эти два раза… ты ведь уже понял, что мы с ним раньше были женаты? Он у меня вообще, если хочешь знать, первым был. И в постели мне с ним всегда было оглушительно, — Лика выделила это слово, — оглушительно хорошо. Как никогда и ни с кем, ты уж извини. Но я хотела жить с тобой. Поэтому у нас с ним все и кончилось. И я это сама сделала, своими руками. Тебе это трудно понять, ты же мужик, вы все толстокожие. Вот ты теперь будешь всю жизнь про эти два раза помнить, а я — про то, как после этих двух раз решила, что все, хватит, и больше ничего не будет. О моих делах ты, наверное, уже почти все знаешь. Я ведь в главк совсем девчонкой пришла, после института. Начальник на меня сразу глаз положил: молодая, красивая, разведенка. Сам знаешь, как бывает. Жила с ним полгода. А потом он мне и говорит: ты человек надежный, хочешь помочь нам и подработать немножко? Ну и закрутилось. Это сейчас шальные деньги пошли, а поначалу-то по четвертному в месяц — и то не всегда выходило. И деньги эти, которые ты нашел, они ведь не все мои, там и чужие есть. Чужих, кстати, намного больше. Просто большие люди боятся держать деньги дома, а на девчонку кто подумает? Ну что ты молчишь, скажи что-нибудь.

Не слова Лики и даже не текущие по ее глазам слезы, смешанные с краской, вдруг заставили Сергея проглотить все, что он собирался на нее выплеснуть. И не стол с белой скатертью, не шампанское, за которым она, наверное, сбегала на улицу, увидев собранный чемодан. Как будто внутри у него застучал барабан, повторяющий: «о-глу-ши-тель-но хо-ро-шо, о-глу-ши-тель-но хо-ро-шо», — и эта дробь начисто вышибла из Сергея то, что он хотел сказать и про деньги, и про Виктора… Все отодвинулось куда-то назад, осталась только засевшая в сердце тупая игла — никогда и ни с кем, даже с ним, ее мужем, не было Лике так хорошо, как с этим мокрогубым подонком. Да и неважно, с кем — с Марьеном или кем-то другим, — главное, что не с ним, не с Сергеем. И он почувствовал, что Лика совершенно права: он может простить, он может смириться, но забыть и жить с этим уже не сможет.

Чувствуя, что еще секунда — и он не совладает с собой, Сергей вбежал в комнату, трясущейся рукой открыл ящик стола, вытащил конверты и коробки и, вернувшись на кухню, бросил их перед Ликой.

— Уезжай, — сказал он сиплым голосом, пугаясь и непрошено наворачивающихся на глаза слез, и этой непонятной боли, которая пульсировала в такт барабанному бою. — Прошу тебя, забирай все и уезжай. Извини, я не смогу тебя отвезти. Бери такси и уезжай.

Сергей вышел в коридор — он больше не в силах был находиться рядом с Ликой, — и в этот момент раздался входной звонок.

Открыв дверь, Терьян успел заметить в проеме какую-то темную массу и тут же на несколько секунд потерял сознание. Очнулся в углу, около вешалки. Во рту было солоно. Перед ним стояли два алкаша, которые полчаса назад стреляли у него сигареты.

— Кончай шутить, мужик, — сказал один из них. — Ты, в натуре, разберись со своей бабой и отдай, что взял. А то…

— Кто вас звал? — раздался откуда-то голос Лики. — Валите отсюда. Мы уже все решили.

«Алкаш» повернулся к Сергею боком:

— Решили, говоришь? А чего ж тогда звонила, шум поднимала? Смотри, девка, ты сказала. Если что не так, Ахмет с тобой быстро разберется.

— Валите, говорю! — Лика вытеснила «алкашей» на лестницу, захлопнула дверь и присела перед Сергеем на корточки. — Сережка, больно? Что они с тобой сделали, гады? Ну говори же.

— Уйди к чертовой матери. — Сергей встал и ладонью вытер кровь со рта. — Тебе мало того, что ты уже сделала? Еще бандитов присылаешь.

— Сережка, милый, я прибежала домой, смотрю — ничего нет. Я позвонила сразу, говорю — вот такое дело. Я же не знала, что они своих костоломов пришлют. Честное слово, не знала! Ну что мне сделать, чтобы ты поверил? Думай про меня как хочешь — пусть я шлюха, пусть воровка, пусть что угодно. Только не это! Поверь же ты мне, гад, хоть раз, хоть в чем-то! Хочешь, я на колени встану? За кого же ты меня принимаешь?

Сергей оперся рукой о стену, оставив на ней кровавый отпечаток.

— Тебе легче будет, если я скажу, что поверил? Ну и пес с тобой, поверил. Думаешь, это что-нибудь меняет?

Лика посмотрела на Сергея, лицо ее как-то по-старушечьи сморщилось, и, заревев в голос, она бросилась в комнату. Какое-то время Лика копошилась там, что-то роняя и выдвигая ящики стола, потом, не глядя в сторону Сергея, пролетела по коридору, схватила чемодан и выскочила из квартиры.

Когда дверь за Ликой захлопнулась, Сергей еще немного постоял в коридоре, затем, сгорбившись и шаркая ногами, побрел в комнату. Огляделся по сторонам. От выпитой с утра водки и удара болела голова. Взгляд упал на плюшевого мишку, который снова занял свое законное место на шкафу. Сергей протянул руку и достал игрушку. Внутри опять было что-то твердое.

Лика оставила ему коробочку, в которой лежали обручальное кольцо, купленный с первой кооперативной зарплаты серебряный браслет, украшенный каким-то красным камешком, и те самые колготки, которые Лика так и не смогла на себя натянуть. А еще в коробочке была плоская и, наверное, очень дорогая зажигалка с выгравированной надписью: «Любимому Сережке в день рождения». До сорокалетия Терьяну оставалось чуть больше двух недель.

Фирма

Название «Инфокар» родилось весьма просто. «Инфо» обозначало родственную связь с итальянской фирмой «Инфолокис», которой принадлежало пятьдесят процентов в уставном капитале «Инфокара», а «кар» — это, конечно же, автомобиль.

Томмазо Леонарди был коммерческим директором «Инфолокиса», поэтому не удивительно, что он вошел в Совет директоров нового предприятия и занял там прочное место. Главой Совета директоров «Инфокара» стал папа Гриша.

Томмазо был высокого роста, с клочковатой черной бородой, невероятно густыми черными бровями и смуглым лицом. Среди сотрудников «Инфолокиса» он слыл крупным специалистом по Советскому Союзу.

…В гостинице при Заводе Платон и Томмазо жили уже четвертый день. С самого начала Томмазо четко дал Платону понять, что участие «Инфокара» в совместных проектах Завода и «Инфолокиса», мягко говоря, нежелательно. Платон предлагал свести функции «Инфолокиса» к поставке оборудования и неадаптированных программ, а все остальные работы поручить «Инфокару». Леонардо признавал, что в экономическом плане эта идея была не лишена смысла, и вместе с тем считал ее нежизнеспособной, ибо она задевала интересы конкретных лиц, а следовательно, не имела шансов на реализацию.

Платон, наблюдая за реакциями папы Гриши и директора, и сам понимал, что если Завод тратит такие бешеные деньги на адаптацию программ и командировки специалистов, то это выгодно слишком большому числу людей, причем людей влиятельных. Но заявка была уже сделана, и об отступлении думать не приходилось. Задача состояла в том, чтобы с помощью Томмазо найти хоть какую-нибудь щелку, в которую можно было бы влезть, не затронув ничьих интересов и сохранив при этом лицо.

В конце концов, с помощью папы Гриши и под напором Томмазо, удалось отхватить для «Инфокара» работу по обновлению технической библиотеки Завода.

Первоначальный контракт был подписан лет семь назад и предполагал, что обновление будет происходить бесплатно. Однако тот же контракт предусматривал, что если на Заводе возникнут какие-нибудь экзотические пожелания, то удовлетворение любого из них подлежит отдельной оплате. Как выяснилось при встрече в научно-техническом центре Завода, за последние годы набралось достаточное количество «экзотических пожеланий», и было принято решение их по-братски поделить — половину «Инфолокису», а половину — «Инфокару». Теперь оба договора находились на заключительном согласовании в финуправлении Завода.

За ужином Томмазо четко обозначил, что такие вещи бесплатно не делаются и потребовал двадцать процентов от заработка «Инфокара». Платон мотнул головой, что могло означать как отказ, так и согласие, и перешел к прощупыванию Томмазо на предмет дальнейших взаимодействий.

То, что предлагал Леонарди, выглядело более чем перспективно. По его оценке выходило, что через несколько лет в СССР начнется настоящий бум в области телефонизации. Если люди годами не могут поставить у себя дома телефон, это позор, не так ли? Вот вы, господин Платон, что вы будете делать, если вам нужно поговорить с человеком, а у него дома нет телефона? Или, к примеру, вы едете в машине, находитесь вне офиса, а вас нужно срочно найти, — это возможно?

У вас — невозможно. А в мире такой проблемы давно уже не существует. Мобильные телефоны! Но в Советском Союзе этим никто всерьез не занимается. То есть, на уровне партийного руководства проблема решена, однако ведь надо подумать и о потребностях зарождающегося бизнеса. Поэтому предлагается вот что. Он, Томмазо, берется привести американцев. И не какую-нибудь шушеру, а «Американ Телефон энд Телеграф», Эй-Ти-энд-Ти. Если удастся организовать нормальное отношение с советской стороны — например, заручиться поддержкой Минсвязи, Минрадиопрома, — то можно говорить о большом совместном проекте. Советская сторона обеспечит необходимую инфраструктуру, американцы принесут деньги, а «Инфокар» реализует проект.

— Look here, — говорил Леонарди. — The retail price for a cellular phone in Taiwan is no more than two hundred bucks. We can sell it here for five hundred at least. Three hundred profit at one unit! Then we take from the customer another five hundred and give it to your Ministry of Communications to provide the network access. Good? Then we charge the customer one dollar per minute. Thirty minutes per day by one thousand customers gives thirty grands daily. What do you earn on this technical library shit? Fifty? For at least four month work?

Платон быстро прикинул в уме. Надежный выход на Министерство связи у него был. С Минрадиопромом можно будет договориться через ВП. Похоже, итальянец говорит дело.

Но Томмазо не унимался. Продукция Завода, несмотря на генетические связи с Италией, не вызывала у Леонарди энтузиазма. Во всяком случае, автомобили итальянского производства нравились ему намного больше. И он стал предлагать Платону развернуть торговлю «фиатами». Причем настолько настырно, что Платон сразу уловил наличие некой экономической заинтересованности. Идея Леонарди состояла в том, что Платон каким-нибудь образом получает здесь, в СССР, кредит, закупает «фиаты» на фантастически льготных, почти невероятных условиях и продает с баснословной прибылью.

Ночью Платон позвонил Ларри, рассказал о продвижении контрактов по модернизации библиотеки, а в заключение упомянул о предложении Томмазо.

Ларри среагировал мгновенно.

— «Фиаты» — это класс! Только кредит нам никто не даст. Нужно что-то придумывать.

— Есть одна мысль, — сказал Платон. — Он хочет оттяпать от нашего контракта двадцать процентов. В принципе, это нормально. Я даже думаю отдать все. Но при том условии, что он вложит эти деньги в дело.

— Послушай, — ответил Ларри, немного подумав. — Давай я завтра прилечу первым рейсом. Тут надо посоветоваться.

К концу следующего дня платоновская идея обрела законченную форму.

Договоры между «Инфокаром» и Заводом аннулируются. Вместо этого «Инфокар» подписывает договор с «Инфолокисом» на выполнение максимально возможного объема работ по модернизации технической библиотеки и по другим направлениям.

Вознаграждение «Инфокару» не выплачивается, а целиком направляется «Инфолокисом» на приобретение отгружаемых в адрес «Инфокара» «фиатов». Тридцать процентов прибыли, полученной от реализации «фиатов», отчисляются…

«Инфолокису»? Ну, не совсем. Леонарди потом скажет, кому. Но зато он может полностью профинансировать закупку — давайте посчитаем — ста двадцати «фиатов».

Хотя денег набирается только на тридцать. Ничего страшного, у него, Томмазо, хорошие связи с одним банком, в Риме, и ему дадут банковскую гарантию на три месяца, покрытую деньгами только на четверть.

Договоры, проценты, гарантии, неведомо откуда берущиеся автомобили, загадочная фигура Томмазо Леонарди… Заключается сделка, приносящая незначительный доход. Он еще не получен, но уже потрачен, и та же самая первоначальная сделка расширяется многократно. Эти деньги тоже еще не получены, но уже истрачены: они должны попасть куда-то в банк, где чудесным образом учетверятся. Но и после этого их больше не станет, они опять будут истрачены — на покупку машин. Уже отдана треть пока еще не полученной от продажи этих машин прибыли, а остальное — куда? Будем строить станцию технического обслуживания — первую из сотни. Что потом? Там, за горизонтом? Добежим — увидим!

На всем скаку, не задерживаясь и не оглядываясь, Платон создавал и тут же испытывал на прочность дедуктивную методологию бизнеса. Сначала малый взрыв где-то рядом; немедленно за ним — большой взрыв чуть подальше, для которого первый служит только детонатором; и тут же третий — уже совсем большой; потом четвертый… Без перерывов, без остановок. Конкретные сделки, финансовые схемы, действующие или предвидимые системы ограничений… все это служило лишь антуражем на фоне основополагающей картины — сжатой во времени и распределенной в пространстве цепной реакции.

В результате, Леонарди, периодически возникавший на Заводе, начал — по дороге из Италии — задерживаться в Москве. Он подолгу совещался с Платоном и Ларри и только потом вылетал на Завод, как правило, в сопровождении кого-то из них.

Первая баррикада

В один из приездов Леонарди опекать итальянца досталось Терьяну. После неудачного опыта с кооперативом у Сергея выработалась стойкая аллергия ко всем видам коммерческой деятельности, поэтому от «Инфокара» он старался держаться подальше. Надо сказать, что и Платон не очень стремился подтянуть Сергея к бизнесу. Может быть, он интуитивно понимал, что Терьяна сейчас лучше не трогать. Однако ситуация с Леонарди складывалась таким образом, что без Сергея, а главное — без его машины, обойтись было трудно. Во-первых, понятие рабочего дня в «Инфокаре» с самого начала приобрело весьма абстрактный характер — скорее следовало говорить о рабочих сутках. А с наступлением сумерек единственный инфокаровский водитель Семен начинал обогащать окружающую атмосферу густым винным запахом. Семен, правда, не изменялся при этом ни в лице, ни в поведении, но все равно бросать его на работу с Томмазо было опасно. Взять же другого водителя не представлялось возможным, потому что служебный автомобиль — опять-таки единственный — оказался на редкость неудачным и ездил только под Семеном. А во-вторых, Томмазо знал по-русски всего лишь слов пять, но лихо болтал на недоступном Семену английском, и нужно было, чтобы сопровождал его хоть кто-то из знающих язык.

Терьян представлял собой идеальный выход из положения — машина на ходу, водить умеет и английский, пусть не в совершенстве, но все же знает. Правда, к «Инфокару» не имеет никакого отношения, но оно, может, и к лучшему: не будет лезть в бизнес. Итак, Платон позвонил Сергею и за несколько минут уговорил его сопровождать итальянца.

— Всего два дня, — сказал Платон. — Сегодня и когда он вернется с завода.

В шесть вечера, как было сказано, Сергей приехал в «Инфокар», но ни иностранца, ни Платона не застал. Из знакомых удалось обнаружить только Марка Цейтлина, который лениво переговаривался с кем-то по телефону, одновременно изучая старый и пожелтевший от времени номер «Известий».

— Они были утром, — сообщил Марк, закончив телефонный разговор. — Потом уехали, и с концами. Тошка даже не звонил.

— И что мне теперь делать? — спросил Терьян. — Может, они вовсе не приедут?

Марк пожал плечами.

— Ты что, Платона не знаешь? Все может быть. Садись, сыграем партию.

— А ты здесь что делаешь? — спросил Терьян, расставляя фигуры. — Почему домой не едешь?

Марк подвинул вперед королевскую пешку и внушительно произнес:

— Обдумываю одну штуку. Понимаешь, фирму создали, а чем заниматься — ни одна живая душа не представляет. Все идеи о том, как бы чего купить, а потом продать. Я считаю, это не для нас. Например, я всю жизнь занимался математикой. И если уж говорить о бизнесе, так только об интеллектуальном. Над этим и бьюсь.

— Ну и как, получается? — поинтересовался Терьян.

Марк кивнул.

— Есть одна идея. Если склеится, то все остальное можно будет просто забыть.

— Расскажи, — попросил Терьян, отдавая слона.

По готовности, с которой Цейтлин стал излагать свою концепцию интеллектуального бизнеса, Сергей понял, что со слушателями и единомышленниками дело у Марка обстоит не так чтобы очень. Да и сама идея не вызвала у Сергея особого энтузиазма. Состояла она в том, чтобы одну из старых разработок Марка — по экспертной оценке проектов — реализовать в виде компьютерной программы, а затем выпустить что-то вроде закона, в соответствии с которым каждое юридическое лицо, претендующее на бюджетные деньги, должно либо купить эту программу у Марка, либо заплатить за право ею воспользоваться, но решать вопрос о бюджетном финансировании того или иного предприятия, организации или института государство будет только при наличии положительного заключения цейтлинской программы.

— А что Платон говорит? — спросил Терьян, размышляя над тем, стоит ли признавать проигрыш уже сейчас или имеет смысл предпринять еще что-нибудь на ферзевом фланге.

— Платон ничего не говорит, — сообщил Марк, тыча сигаретой в пепельницу. — Он уже вообще говорить не в состоянии. Ларри его полностью оседлал, все носятся со своими прожектами. То компьютеры на Завод собираются продавать, то какие-то «фиаты» закупают. Сейчас вот нагрузили Мусу, решили станцию техобслуживания строить. Денег нет. Да, еще дворец собираются возводить где-то на набережной Яузы. Каждый день трепотня идет до трех ночи. Только вот о серьезных делах поговорить нет времени.

— А ты разве во всем этом не участвуешь? — Сергей аккуратно положил своего короля на бок.

— Ты рехнулся? Здесь же вообще никто понятия не имеет, как с документами работать. Они их ни читать, ни писать не умеют. Конечно, вся нагрузка на меня. Вот, например, история с дворцом, или с бизнес-центром, как Муса его называет.

Они в это дело ввязались, а сколько дворец стоит и как правильно все отладить, даже не подумали. Если этот проект начинать, то уже вчера надо было столбить место, ставить забор, начинать что-то делать. Элементарный офис поставить — и полдела уже сделано. Я, между прочим, эту проблему за два дня решил.

Увидев вопросительно поднятые брови Терьяна, Марк с энтузиазмом продолжил:

— Все элементарно. Никаких законов, чтобы взять землю под офис в аренду, на сегодняшний день нет. Нет и все! А просто придти и начать что-то делать тоже нельзя. Милиция выгонит. Идея у меня такая. Я нашел под Серпуховым старый пароход — знаешь, поплавок, который под ресторанчики используется. И договорился о его покупке. Деньги смешные. Перегоняем его на Яузу, ставим на прикол, подключаем воду, свет, телефон — и все дела. Офис готов, водное пространство никого не волнует — это не земля. И место забито. Потом уже можно решать остальные вопросы. Ну как?

Терьян не успел ответить, потому что дверь распахнулась, и на пороге возникли Платон, Ларри и Томмазо Леонарди.

— Сережка, ты здесь, — обрадовался Платон. — Спасибо, что приехал. Ты на машине? Давай быстренько, забирай пассажиров — и в Домодедово. А то самолет улетит.

Сергей загрузил Ларри на заднее сиденье, посадил Томмазо рядом с собой, чтобы удобнее было общаться, и погнал машину в аэропорт.

Итальянец оказался разговорчивым и искушенным в политике. Всю дорогу он, смешно коверкая английские слова, рассказывал о том, какой восторг у него лично и вообще в Италии вызывают перемены, происходящие в СССР по инициативе Горбачева.

— Oh, all this is really wonderful! — восклицал он. — Absolutely! So many changes! I visited Moscow many times — ten, twenty, during Mister Brezhnev rule. At that time we were absolutely sure that this country would never be changed. Now Mister Gorbachev, he did so many wonderful things — all this freedom, glasnost, these cooperatives, joint ventures. I am quite sure that at no time at all this country would experience a tremendous economic growth. And you also are becoming very open! You do not shy foreigners any more! I discussed with Mister Platon and Mister Larry many, many issues. I must tell that Mister Platon has excellent business capabilities. He has real drive for business. Is it really true that he is doctor of sciences?

— Yes, he is, — отвечал Сергей, следя за дорогой и объезжая ямы в асфальте и канализационные люки. — When do you expect to be back?

— In three days, — и Леонарди снова переключился на воспевание политики перестройки и предсказание неминуемого роста благосостояния СССР в исторически ничтожный период времени.

— О чем он трепался? — спросил Ларри, когда вылезал из машины.

— Рассказывал, как любит Горбачева и как у нас все будет хорошо. Кто мне сообщит, когда он обратно прилетит?

— Я тебе позвоню. Ну, пока.

В воскресенье вечером Ларри позвонил Терьяну и продиктовал ему номер рейса, которым Томмазо должен был прилететь в понедельник утром.

— Знаешь что, — сказал Ларри, — ты его встретишь в аэропорту, отвезешь в офис, а вечером у него самолет на Цюрих. Сможешь забросить в Шереметьево? — Получив положительный ответ, Ларри повесил трубку.

В аэропорт Сергей ехал к девяти утра. Осенние заморозки еще не начались, но в воздухе уже чувствовался нелетний холод. Желтое солнце пробивалось сквозь клочья тумана, опустившегося на столицу два дня назад.

За несколько километров до аэропорта Сергей заметил, что происходит что-то необычное. Чем ближе он подъезжал к Домодедово, тем больше становилось припаркованных машин, у которых кучками стояли и размахивали руками возбужденные люди. Возле поста ГАИ торчали два автобуса с милицией и пожарная машина, чуть дальше — три машины «скорой помощи». Перед самым въездом в аэропорт Сергей увидел регулировщика, машущего ему жезлом, а сразу за ним — перекрывающую въезд баррикаду из поваленных деревьев, металлических конструкций и бетонных блоков. Баррикада выглядела очень внушительно.

— Куда прешь? — приветствовал Сергея инспектор. — Разворачивай и двигай назад. Не видишь, что творится?

— Так мне надо самолет встретить, — начал объяснять Терьян. — У меня иностранец прилетает.

— У всех прилетают, — хмуро согласился инспектор. — Разворачивай.

— А что случилось? — спросил Терьян.

На мгновение ему показалось, что инспектор собирается его ударить. Но тот лишь заорал:

— Довели, мать твою, страну до ручки! Бардак, хуже, чем в Африке! Я тут сутки уже стою, не жрамши, сигареты кончились, начальство ездит каждый час, в аэропорт зайти боятся, потолкаются тут, понадают, понимаешь, указаний — и с концами. Телефоны не работают, рация до Москвы не достает. А у меня мать из Саратова приехала на три дня, ни встретить, ни поговорить, ни проводить. Поворачивай, говорю, а то права отберу.

Сергей посмотрел на белого от ярости инспектора, решил больше вопросов не задавать и полез в машину. Когда он уже сидел внутри, гаишник нагнулся к боковому стеклу.

— Рули обратно, найдешь место, там припаркуйся. И иди в аэропорт пешком. Только внутрь не заходи, а то живым не выйдешь, лови своего иностранца на улице. Все равно никуда не денется. Курево есть?

Сергей выудил из бардачка пачку «Дымка» и протянул инспектору. Тот взял сигарету, затянулся и вернул пачку.

— Оставь себе, — сказал Терьян. — У меня еще есть. Что здесь все-таки происходит?

— Туман, мать твою, происходит, — неохотно объяснил инспектор. — Уже третий день. Самолеты не сажают. А автобусы с пассажирами из Москвы каждые полчаса подходят. И днем и ночью. Им чего? — подъехал, высадил и уехал за новыми. А этим куда деваться? На улице холодно, ночью спокойно можно дуба дать.

Вот они и жмутся все в аэропорту. Там сейчас — как в банке со шпротами. Сортиры уж второй день не работают, вонища, крики, бабы плачут, дети орут. Вчера днем ресторан захватили, оборудовали под комнату матери и ребенка. Тут два неисправных самолета на поле стояли, тоже захватили. Сначала аэропортовская милиция пыталась их оттуда выбить, так они пикеты выставили из здоровых амбалов с кольями. Милиция два раза сунулась, потом отошла, больше не появляется.

Начальник аэропорта еще с утра сиганул куда-то огородами, с тех пор его не видели. А автобусы все идут, мать твою перемать! Ночью сюда человек сто подошло, понавыворачивали деревьев с корнями, железа какого-то понатаскали, сделали баррикаду. Чтобы автобусы больше не проходили. Первый автобус встретили, водитель начал возникать, они ему — по шее, проводили в аэропорт, он оттуда выскочил, весь зеленый, автобус развернул и погнал в Москву вместе с пассажирами. Теперь только легковушки подходят. Так что ты паркуйся и шлепай ножками. Не вздумай только в аэропорт заходить, обратно не выйдешь.

Место для парковки Терьяну удалось найти у самого поста ГАИ — примерно в двух километрах от аэропорта. Обратную дорогу он проделал легкой трусцой, боясь упустить Леонарди, хотя и понимал, что спешить особо некуда. Инспектор помахал ему рукой как старому знакомому.

Дойдя до здания аэропорта, Сергей повернул направо, к помещениям «Интуриста». Но у ворот его завернули.

— Ты куда? — охрипшим голосом зарычал на него перемазанный копотью охранник с резиновой дубинкой. — Куда ты прешь, сволочь? Сейчас наряд вызову!

— Мне иностранца надо встретить, — начал объяснять Терьян. — Он через «Интурист» пойдет.

— Ну так и иди в свой «Интурист». — Охранник схватил Сергея за плечо и крутанул как куклу. — Через общий вход! Чего в ворота прешься? Для тебя, что ль, сделаны?

— Да я же там не пройду!

— Ах ты, бля, какие нежные! А как же люди там трое суток? Пройти он не может! Вали, говорю, от ворот, не доводи до крайности!

Сергей понял, что спорить бессмысленно, дошел до ближайшей двери в здание аэропорта и нырнул внутрь. Аэропорт оглушил его несмолкающим ревом голосов, в лицо ударила волна горячего, спертого воздуха и невыносимой вони. Люди стояли впритирку друг к другу на полу, сидели на газетных и аптечных киосках, везде, где был хоть один квадратный сантиметр горизонтальной площади. И вся эта плотно спрессованная людская масса время от времени приходила в движение. Там, где кто-то пытался подвинуться, сделать шаг в сторону, возникало что-то вроде локального водоворота, и оттуда неслись крики, плач и ругань. А из невидимых Сергею динамиков раздавалось:

— Рейс шестнадцать тридцать четыре до Еревана отправлением задерживается на два часа.

— Суки! — сказал оказавшийся рядом с Сергеем человек, которого била крупная дрожь. — Уже вторые сутки каждые два часа объявляют. Да скажи они мне, что до завтра самолетов не будет, я здесь стану сидеть? Специально делают, гады. Сколько ж можно над народом издеваться?

Сергей попытался сделать шаг в сторону интуристовских помещений, споткнулся о чей-то чемодан и не упал только потому, что упасть в этом аду было физически невозможно. Но это его движение вызвало немедленную бурю протеста.

— Куда прешь?! — завопил дружный хор голосов. — По головам, что ль, будешь ходить? Стой где стоишь!

Сергей замер, но в это время из динамиков посыпалась новая информация.

— Совершил посадку рейс семьсот двенадцать из Улан-Удэ. Встречающих просят пройти в галерею номер один.

— Совершил посадку рейс семьсот тридцать девять из Самары. Встречающих просят пройти в галерею номер два.

— Внимание! Производится регистрация билетов и оформление багажа на рейс… до Иркутска… окно номер…

Крики и плач усилились многократно. Совершающее мелкие хаотические движения болото мгновенно превратилось в бурлящее и булькающее варево.

Воспользовавшись поднявшейся суматохой, Сергей стал протискиваться в сторону интуристовских помещений, думая только о том, как бы не упасть и как бы ни на кого не наступить. Чтобы преодолеть пятьдесят метров, отделяющих его от цели, Сергею понадобилось без малого двадцать минут. Дверь в «Интурист» была забаррикадирована чемоданами и сумками и наглухо заперта. Терьян забарабанил по двери кулаками.

— Чего хулиганичаете? — раздался оттуда плачущий женский голос. — Сказано же — нельзя, здесь режимная зона. Сейчас милицию вызову.

— Брось ты это дело, — посоветовал кто-то из-за спины. — Мы всю ночь пробовали, даже дверь ломали. Без толку, крепкая.

— Слышите меня? — заорал в дверь Сергей. — Мне иностранца надо встретить! Откройте!

— Нету здесь никаких иностранцев, — завопили в ответ из-за двери. — И не будет! Не видишь, что творится? Все пойдут через первую галерею.

Сергей постоял перед дверью, выматерился про себя, повернулся и двинулся в обратную дорогу. Первая галерея находилась в противоположном конце аэропорта, и пробиться туда через толпу было совершенно невозможно. Поэтому Сергей выдрался на улицу через ближайшую дверь, пробежал вдоль здания и, набрав в грудь воздуха, решительно ввинтился в орущее и шевелящееся людское месиво. Здесь было еще хуже, чем в правом крыле. Начавшие садиться самолеты выбрасывали в здание аэропорта новые сотни людей. Два людских потока — один за багажом и на улицу, подальше от этого кошмара, и второй на регистрацию — разрезали утрамбованную человеческую массу. В нескольких местах началась драка.

Увертываясь от летящего в него кулака, Сергей едва не сшиб с ног человека в форме и тут же ухватил его за плечи, не давая вырваться.

— Встречаю рейс, — задыхаясь сказал он. — У меня иностранец летит. В «Интуристе» сказали, что он через первую галерею пойдет. Где это?

— Да кто ж его пустит через первую галерею?! — взвыл захваченный, пытаясь высвободиться. — За иностранцами специальный автобус подают. Уйди, ради Христа! И багаж ихний в «Интурист» отправляют.

Терьян попытался осмыслить услышанное, постоял несколько минут, все еще надеясь увидеть Леонарди среди протискивавшихся к выходу ободранных и озверевших пассажиров, потом, со второй попытки, повернулся и стал прокладывать себе дорогу обратно к выходу.

Еще дважды Сергей проделал этот крестный путь в обоих направлениях, руководствуясь взаимоисключающими указаниями, которые он получал в противоположных концах аэропорта, пока, наконец, не столкнулся носом к носу с Леонарди.

Итальянец выглядел кошмарно. У роскошного белого пиджака был начисто оторван рукав, галстук сбился на сторону, а конец его болтался за спиной, на белоснежной в прошлом сорочке красовалось уродливое желто-зеленое пятно. У очков в тонкой позолоченной оправе недоставало дужки, и они сидели на мясистом носу итальянца под углом в сорок пять градусов. На левой половине лица Леонарди имело место красное вздутие, обладавшее всеми шансами на превращение в полновесный синяк.

Итальянец ухватил Сергея за куртку.

— I have a very serious problem, Sergei, — заверещал он. — They have lost my luggage! With all papers, copies of the contracts. First copies, you understand? We must do something! The papers must be found, this is imperative. I am prepared to pay bonus, everything they ask. Sergei, let us go to the Lost Luggage Office, to the Insurance, let us do something![1]

— You have already been at the Intourist?[2] — спросил Терьян, ошарашенный свалившейся на него дополнительной проблемой.

— Twice! — Леонарди едва не плакал. — They have heaps of suitcases, without any labels. But no trace of my luggage.[3]

— Follow me closely, — Сергей принял решение. — If you feel that you are losing me, just yell. Come on, let's go.[4]

На этот раз им удалось проникнуть на режимную территорию «Интуриста» без особых проблем. Оказалось, что существует еще одна дверь, без особых опознавательных знаков, но с окошечком, через которое невидимый хранитель интуристовского заповедника узнал итальянца, после чего дверь открылась и Леонарди с Терьяном впустили внутрь. В режимных помещениях царили уют и спокойствие. Пять или шесть человек, устроившись в кожаных креслах, переговаривались между собой и лениво перелистывали цветные журналы. Пахло иностранными сигаретами и кофе, который разносили одетые в аккуратные синие костюмчики длинноногие девушки. В углу, у ленты транспортера, высилась куча из нескольких десятков чемоданов.

— Ну что, не нашли? — сочувственно поинтересовалась женщина в очках, откладывая вязание и стараясь говорить громко, как с глухонемыми. — Ай, беда какая! Может, вы вечерком заедете, когда поспокойней будет? Тогда и посмотрим.

— Sergei, what is she talking about?[5] — хрипло спросил Леонарди, вытирая лоб уцелевшим рукавом.

Сергей перевел.

— You tell this bitch that I have no time to come back here in the evening, — взревел Леонарди, выслушав перевод. — My plane for Zurich leaves at four pm. I want my luggage now![6]

— А чего он орет? — всерьез обиделась женщина. — Бич, бич… Сам он бич! Пусть в зеркало на себя посмотрит. В таком виде в служебном помещении… Ты-то, сынок, русский? Скажи ему, чтобы не очень-то здесь куражился. Пойдем посмотрим еще раз.

Под любопытствующими взглядами иностранцев Сергей перетащил всю гору багажа на несколько метров в сторону, демонстрируя каждый чемодан Леонарди.

Итальянец обреченно мотал головой.

— O'kay, — сказал Сергей, разгибаясь и потирая поясницу. — It doesn't make any sense for you to stay here any longer. I suggest that now I take you to the office, you explain about your luggage and somebody comes here to find it for you.[7]

Леонарди немного подумал и устало кивнул.

Когда они уже направлялись к выходу, женщина в очках крикнула вслед:

— Эй, а обратно кто будет складывать? Я, что ли? Вы ж весь проход загородили.

Сергей хотел было сказать ей несколько слов, но подумал, что это только осложнит жизнь тому, кто придет после него, и приступил к обратному перетаскиванию чемоданов. Когда половина кучи перекочевала на прежнее место, Терьян почувствовал, что Леонарди трогает его за рукав.

— Sergei, — тихо сказал итальянец, — I think that this brown suitcase looks just like mine. Let's open it and check.[8]

— Уважаемая, — обратился Сергей к женщине в очках. — Он, кажется, узнал свой чемодан.

— Узнал! — на лице у женщины отчетливо читалось недоверие. — То никак не мог узнать, а тут вдруг узнал! Пусть скажет, что там внутри.

— Red folder at the very top, — сказал Леонарди. — With legal papers.[9]

Когда же никакой красной папки при открытии чемодана не обнаружилось, Леонарди схватился за голову.

— I forgot! The red folder is in another suitcase, the black one. Look! — вдруг заорал он. — This is my black suitcase![10]

И он ткнул пальцем в один из чемоданов, которые Сергей уже перетащил к ленте.

Женщина в очках, очевидно, невзлюбившая Леонарди, возликовала.

— Так, у него уже два чемодана! Ага! Сейчас вызову дежурного по режиму. Пусть он с вами, мазуриками, разбирается.

Дежурный по режиму подошел к делу профессионально. Он пригласил переводчика, взял несколько листов бумаги, попросил Сергея открыть оба чемодана и приступил к описи содержимого. Процедура заняла около двух часов, потому что сначала Леонарди называл по-английски какой-либо предмет, который должен был находиться в чемоданах, потом переводчик проецировал услышанное на известный ему набор того, что может находиться в чемоданах путешествующего мужчины, потом проводились поиск и опознание названного. С учетом языкового барьера совпадение составило около семидесяти процентов, что дежурного удовлетворило. Проверив у Леонарди документы, он предложил ему и Терьяну расписаться на акте, затем поставил в углу свой собственный росчерк и лениво махнул рукой, давая понять, что теперь можно все упаковывать обратно.

— Where is your car, Sergei?[11] — спросил Леонарди, когда они, сгибаясь под тяжестью вновь обретенного багажа, вышли на улицу.

Сергей дернул подбородком, указывая в затянутую дымкой даль.

Два километра, отделявшие их от поста ГАИ, Терьян и Леонарди преодолели с двумя привалами. Дольше всего они задержались у въезда в аэропорт, где прибывший взвод стройбата с шуточками и матом приступал к разборке баррикады.

Когда, уже у самого поста ГАИ, они бросили опостылевшие чемоданы на обочину, Леонарди вдруг заметил, что Сергей, побледнев, озирается по сторонам.

— What happened, Sergei? — спросил он. — You became so white at no time at all. You feel unwell?[12]

Сергею действительно было не по себе. Последние сто метров он пристально всматривался в припаркованные машины, но своей так и не увидел. А теперь они стояли у самого поста ГАИ, и дальше машин не было.

— You wait a minute here, Tommaso, — сказал он. — I think we have missed my car. I have to go back to find it.[13]

Леонарди сел на чемодан, а Сергей, закурив предпоследнюю сигарету, двинулся в обратный путь на поиски машины. Пройдя с полкилометра, он уже все понял, но по инерции продолжал двигаться дальше. Потом повернул обратно.

— Sergei, — сказал Леонарди, продолжавший сидеть на чемодане, — I understand. Somebody had stolen your car when you have been helping me to locate my luggage. Shall we go to the police?[14]

Сергей обреченно кивнул головой и полез в будку ГАИ. Там сидели двое.

— Тут такое дело, — начал Сергей, стараясь говорить спокойно. — Пока я был в аэропорту, у меня машину угнали.

— Уже третий, — сокрушенно отреагировал лейтенант. — За сегодняшнее утро уже третий. Ты где ее оставил?

— Да вот, прямо напротив вас.

— А сигнализация была?

— Была.

Сигнализацию Терьян установил с помощью Платона. Тот познакомил Сергея с каким-то умельцем, который провозился с терьяновской машиной целый день, а потом сообщил, что такой сигнализации ни у кого нет и вряд ли когда будет. И это была чистая правда, так что обращаться с новой системой Сергей учился целую неделю. Включалась она в тот момент, когда машина ставилась на ручной тормоз.

Стоило снять машину с ручника, как в салоне зажигался свет. Надо было медленно досчитать до десяти и выключить освещение — в ином случае машина начинала реветь, мигать фарами и дергаться на месте. Любое прикосновение к ней при включенной сигнализации приводило к тому, что одновременно зажигались фары и внутренний свет, а затем раздавался предупредительный гудок, похожий на ворчание потревоженного медведя.

— Странно, — сказал лейтенант. — Вроде бы сигнализация не срабатывала. Хотя черт его знает, тут разве уследишь. Давай документы.

Сергей протянул лейтенанту техпаспорт, тот передал его сержанту и, заглядывая ему через плечо, начал диктовать по рации данные об автомобиле:

— «Жигули», ВАЗ 2109, цвет белый, госномер… номер двигателя… номер кузова… предположительное время угона…

Сержант, наклонив голову к плечу, заполнял бланк.

Когда лейтенант закончил бубнить, Сергей обратился к нему:

— Слушай, лейтенант, я сюда иностранца приехал встречать, вон он на чемодане сидит. Нам же теперь как-то до города добираться надо. Нельзя как-нибудь с транспортом помочь? Может, вызовешь такси из аэропорта по рации?

Лейтенант выглянул из будки, посмотрел на зябнущего на чемодане Леонарди и недоверчиво перевел взгляд на Терьяна.

— Это, что ль, иностранец? Это же бродяга какой-то, Радж Капур.

— Да его в аэропорту так уделали. Мы багаж искали.

— А документы покажет?

— Tommaso! — крикнул Сергей из будки. — Would you please come here![15]

Леонарди встал с чемодана и, обхватив себя руками, двинулся в сторону будки.

— Show them your papers, — приказал Терьян. — They will help us to get taxi.[16]

Леонарди посиневшей от холода рукой выковырял из кармана паспорт и обратился к лейтенанту:

— Look, officer, may I use your toilet? Please.[17]

— Чего он выкаблучивается? — спросил, недоумевая, лейтенант, выслушав перевод и возвращая Леонарди паспорт. — Какой такой туалет? Ему что, леса мало? Пусть бежит за кустик, и все дела. А такси сейчас попробую вызвать.

Леонарди покорно кивнул и, как сомнамбула, удалился в лес. Лейтенант снова схватился за рацию.

— Порядок, — сказал он, закончив переговоры. — Через десять минут подойдет. Закончил? — повернулся он к сержанту.

Тот кивнул и протянул Терьяну заполненный бланк:

— Распишитесь и проверьте данные на машину.

Пока Сергей, шевеля губами, читал, сержант о чем-то напряженно размышлял, потом произнес:

— Что-то номер знакомый. Он мне сегодня точно пару раз на глаза попадался. Мужик, а это не она стоит?

Выглянувший в окно Сергей с изумлением увидел свою машину. Она стояла в десяти метрах от чемоданов Леонарди, и он проходил мимо нее как минимум трижды.

— Ну ты, мужик, даешь, — подвел итог лейтенант. — Свою машину — и не узнать!

Сергей хотел было сказать ему, что после нескольких прогулок по аэропорту и маму родную не узнаешь, но передумал и, сердечно поблагодарив обоих, вылез из будки. Когда он уже завел двигатель, из кустов выбежал промокший от росы Леонарди.

— Oh, good work, — сказал он, увидев, что Сергей уже за рулем. — Police are very efficient.[18]

Сергей решил не объяснять суть происшедшего. И если до сих пор он списывал загадочную слепоту Леонарди при поиске багажа на природную итальянскую придурковатость, то теперь пришел к выводу, что атмосфера блокированного и загаженного аэропорта и впрямь содержала в себе нечто, препятствующее адекватному восприятию окружающей действительности.

Когда они загрузили чемоданы Леонарди в багажник и собрались трогаться, мимо них лихо прошуршала машина с шашечками и остановилась прямо перед капотом.

— Эй, лейтенант! — заорал высунувшийся в окно таксист. — Где эти гребаные интуристы?

— Вон, в «девятке» сидят, — крикнул в ответ лейтенант. — Все нормально, езжай обратно.

— То есть как, езжай обратно? — Таксист вылез из «Волги», не глуша мотор. — Я ж из очереди ушел. Что мне, опять в хвост становиться? А план за меня кто будет делать?

— Ну это ты с ними разбирайся.

И лейтенант решительно отвернулся, показывая всем видом, что разговор окончен и он больше не желает принимать участие во всей этой истории.

Таксист вразвалку подошел к терьяновскому автомобилю и просунул голову в окно.

— Слышь, шеф, — сказал он, стараясь говорить внятно. — Ты такси заказывал? Такси, понял? Такси. Я приехал. Ай кам. Такси. Ноу такси? О'кей. Ю пэй мани. Доллар, доллар, дойчемарк. Андастенд?

— Да хватит тебе, — Терьян протянул червонец. — Достаточно?

Таксист побагровел.

— Ты чего, падла, по-русски не понимаешь? Я ж тебе объясняю, наших не вожу. И деревянных не беру. Не был бы ты интурист, хрена бы я поперся тебя ловить! Валюту давай! Десять баксов за беспокойство. Понял?

— What does he want? — спросил Леонарди. Он сидел, привалившись к спинке боком, и глаз не открывал.[19]

— Money, — ответил Терьян. — And he will not take rubles. Tommaso, if you have some cash, would you please give him five dollars.[20]

Леонарди полез во внутренний карман пиджака, достал бумажник, раскрыл его — Сергею бросилась в глаза толстая пачка долларов, — вынул пятерку и протянул Терьяну.

— Pay him.[21]

Таксист схватил купюру, широко улыбнулся и, махнув приветственно рукой, произнес:

— Сэнк ю, мистер. Вонт ту бай рашен сувенир? — Жестом фокусника он выудил из-за пазухи бутылку водки и двух матрешек, раскрашенных под Горбачева.

Сергей резко нажал на газ, и машина рванулась по направлению к Москве.

Было около часу дня. Самолет Леонарди улетал в шестнадцать тридцать, и в Шереметьево надо было появиться самое позднее в три часа. Времени для того, чтобы забросить Леонарди в «Инфокар», а потом в Шереметьево, оставалось в обрез.

Минут через пятнадцать автомобили, несшиеся навстречу машине Терьяна, стали дружно мигать дальним светом. Терьян сбросил скорость до положенных шестидесяти. Тем не менее, когда он проскочил мимо стоявшей на обочине машины ГАИ, та лихо развернулась и устремилась за ним в погоню. А из установленного на крыше громкоговорителя раздалось:

— Водитель белых «Жигулей», примите вправо и остановитесь. Примите вправо и остановитесь!

Сергей выполнил приказание. Автомобиль ГАИ остановился сразу за ним метрах в пяти, но выходить из него никто не торопился. Сергей подождал минуту, потом поставил машину на ручник и вышел. Как только это произошло, из автомобиля гаишников выскочили трое в милицейской форме и бросились по направлению к «Жигулям». Один, положив руку на кобуру, блокировал дверцу, за которой тихо угасал Леонарди, а двое других обступили Терьяна.

— Накатался? — угрюмо спросил один из них. — Ничего, дальше с нами поедешь.

Тут до Терьяна дошло, что лейтенант из будки успел объявить об угоне машины, а вот сообщить, что она уже нашлась, наверняка забыл.

— Ребята, — взмолился он, — это моя машина. Посмотрите документы. Вот у меня и паспорт есть. Это там домодедовские забыли передать, что машина нашлась. Не верите, запросите по рации.

Гаишники переглянулись. Старший полистал документы Терьяна, пожал плечами, полез в машину и начал переговоры по рации. Потом вылез и сказал:

— Лопухи они там. Подняли тарарам. Ладно, можешь ехать.

— А вам не трудно передать по трассе, что машина больше не в угоне? — спросил Терьян. — Меня ведь на каждом километре будут тормозить.

— Нам не положено, — ответил старший. — Это может сделать только отделение, где зарегистрировано транспортное средство, или те, кто объявлял в угон. Я сказал тому дуболому, он сейчас передаст. Бывай!

— What do they want? — слабым голосом спросил Леонарди, потирая скулу.[22]

— They think that I drive a stolen car, — пояснил Терьян. — The officer back there has forgotten to transmit that my car had been found.

Леонарди сделал неудачную попытку улыбнуться.

На пересечении Каширского шоссе и кольцевой их снова ждали. Сергей, понимая, что они безнадежно опаздывают, решил проигнорировать телодвижения инспектора и пролетел мимо него. Но уже через километр его взяли в кольцо три патрульные машины. Пришлось остановиться.

— Всем выйти из машины. Руки за голову, — прозвучала команда.

— Tommaso, I think we should better go outdoors,[23] — сказал Терьян, оценив превосходящие силы противника.

— That I will not do, — решительно заявил Леонарди. — You explain that I am a foreigner and I will go to the Embassy…[24]

Закончить ему не удалось. Объединенные силы милиции выволокли правонарушителей из машины, развернули и уложили лицом на капот.

— Ну-ка посмотри, что у них есть, — раздался голос.

Сергей услышал, как кто-то из нападающих радостно докладывает:

— У этого в белом полные карманы валюты.

— Годится! — обрадовался главный. — Одеть наручники и обоих в машину. Тачку обыскать.

Терьян почувствовал, как на его запястьях со щелчком захлопнулись стальные браслеты. Блюстители порядка погнали Сергея и Леонарди к патрульной машине — при этом тычки в спину были весьма болезненными — и запихнули внутрь. Следом за ними в автомобиль залез капитан милиции.

— Значит, наживаемся на людском горе, — констатировал он. — Пока люди маются от нелетной погоды, угоняем машины. Ну народ! Что будете говорить — мол, покататься решили? Откуда валюта?

Сергей терпеливо повторил историю с машиной и объяснил, что наличие валюты у иностранца — вещь совершенно естественная. Капитан долго проверял документы, потом связался по рации с постом ГАИ в Домодедово и наконец убедился в полной невиновности задержанных.

— Бывает, — сказал он. — Ты скажи своему итальянцу, чтобы не жаловался. Зато он теперь знает, как работает московская милиция. Расскажет там у себя, в Италии. Эй, сержант! Сними наручники.

— Послушайте, капитан, — попросил Терьян, потирая кисти рук, — а нельзя все-таки хоть что-нибудь сделать, чтобы меня больше не тормозили? Мне его в Шереметьево везти, у него самолет в четыре. А мы все никак до Москвы доехать не можем.

— Да это не проблема, — рассеянно сказал капитан, наблюдая, как сержант возится с наручниками Леонарди. — Чего ты ковыряешься?

— Заело что-то, — удрученно ответил сержант, вытирая пот со лба. — Ключ проворачивается.

— What are they talking about?[25] — поинтересовался Леонарди, явно находящийся на последнем рубеже сознания.

— They have some problem with taking off your handcuffs, — пояснил Сергей, вдруг представив себе, что наручники с Леонарди снять так и не удастся и ему придется лететь в Цюрих в железных браслетах. — Be patient, please.[26]

Леонарди слабо кивнул и откинулся на спинку сиденья, выставив из машины скованные руки, над которыми продолжал колдовать сержант.

— Ни хрена не выйдет, — подвел он печальный итог минут через десять. — Придется ехать в отделение.

Когда Сергей, следуя по пятам за милицейской машиной, уже подъезжал к отделению, Леонарди вдруг сказал:

— Sergei, you remember I spoke about all this perestroika and economic growth stuff the other day? Just forget it. What happened today clearly shows that what you have now is complete collapse. You are finished! Never again this country will become civilized. Collapse — that what it is now.[27]

Сергей расхохотался.

— Tommaso, I do not want to be apologetical, but here you are absolutely wrong. What you call collapse is just a trivial event of our everyday life. We are so accustomed to all these local catastrophes that we cannot consider them any other way than just a routine. You know what is our greatest advantage before you foreigners? If we ever have a real collapse we would never recognize it as a disaster but deal with it as with a minor trouble. This is why we survive when other people may go to despair.[28]

Томмазо красноречиво пожал плечами, давая понять, что на такие идиотские высказывания не считает нужным реагировать.

Пока в отделении с Томмазо снимали наручники, Сергей позвонил в «Инфокар».

Ему потребовалось некоторое время, чтобы объяснить разъяренному Платону, почему Леонарди, вместо того, чтобы уже два часа беседовать с Платоном, сидит в отделении в наручниках. Наконец Платон принял решение.

— Выезжаю, — мрачно сказал он. — Ты мне все планы поломал. Я сам повезу Томмазо в Шереметьево. А ты отдыхай.

Сергей дождался приезда Платона, попрощался с Леонарди и поехал домой.

За последующие две недели его останавливали еще раз десять. Потом перестали.

Собачий рай Год, прошедший после разрыва с Ликой, Терьян прожил плохо. Он продолжал ходить на работу в институт, но делал это как бы по инерции, практически ничем не занимаясь и не замечая происходящих вокруг него изменений. А изменилось многое. Времена семинаров, конференций, бурных защит, вечерних посиделок с обсуждением самых последних результатов канули в прошлое. Казалось, что наука в одночасье перестала быть не просто нужной, но даже интересной. В те редкие дни, когда Сергей появлялся на службе, он машинально пролистывал накопившиеся журналы и ксерокопии статей, не отдавая себе отчета в том, что каждый раз их становится все меньше и меньше. Терьян встречал ссылки на свои работы в известных западных изданиях, но это его больше не радовало. Скорее по привычке он выписывал наиболее интересные формулировки теорем для того, чтобы впоследствии более детально разобраться с техникой доказательств, однако это «впоследствии» так и не наступало. Обычно Сергей предпочитал оставаться дома, все дольше и дольше залеживаясь по утрам в постели. Вернее, не в постели, а на диване, потому что овладевшее им безразличие ко всему на свете не позволяло Сергею заниматься даже самыми обычными необходимыми делами. Когда лежать надоедало, он вставал, шаркая ногами тащился на кухню, открывал и съедал банку консервов, запивал ее водой из-под крана, а затем снова возвращался на диван.

На улице он появлялся, только если нужно было ехать на службу, и на обратной дороге пополнял запас продовольствия и сигарет. Первые месяцы его тревожили телефонные звонки — спрашивали, главным образом, Лику. Во время одного из выходов в окружающий мир Терьян купил себе автоответчик китайского производства — кооперативные ларьки с разнообразным барахлом уже заполонили всю Москву.

Записав на автоответчик приветствие «Говорите, я слушаю», Сергей поставил аппарат рядом с диваном и слушал входящие звонки, не снимая трубку. Сначала звонки были частыми, но со временем они стали раздаваться все реже. Потом было несколько дней бурной телефонной активности, когда Платон бросил Сергея на обслуживание Леонарди, а сразу после этого звонки практически сошли на нет.

Как-то в конце лета телефон, молчавший более недели, неожиданно проснулся к жизни. Сергей перевернулся на спину, пошарил рукой в поисках сигареты, закурил и снова, в тысячный раз, стал изучать причудливый узор из трещин на почерневшем от дыма потолке комнаты. Минут через десять он, не глядя и не поворачиваясь, покрутил регулятор автоответчика. Раздался голос Сысоева:

— Сережка, привет! Поздравляю тебя с днем рождения, желаю всяческого благополучия и всего такого. Куда пропал? Прочтешь запись — позвони. Может, я к тебе заскочу вечерком, поздравить лично.

Терьян сел и обвел комнату глазами, словно бы впервые за этот год увидев ее по-настоящему. Пыль, накопившаяся за месяцы растительного существования, густым слоем покрывала мебель. Пол рядом с диваном был уставлен немытыми чашками и стаканами — Сергей уже давно пил только воду из крана, а мыть посуду ему было противно. В коридоре валялись два полиэтиленовых мешка с грязным постельным бельем, которые он еще полгода назад хотел сдать в прачечную, да так и не собрался. На письменном столе лежала стопа вытащенных из ящика, но так и не прочитанных газет и журналов, на которой стояли две забитые окурками ракушки, используемые в качестве пепельниц.

Сергей прошел в спальню и немного постоял там, оглядываясь по сторонам. За прошедший год он заходил сюда только раз или два, когда перетаскивал в другую комнату свои нехитрые пожитки — костюм, рубашки, белье… И каждый раз болезненно долго задерживал дыхание, потому что даже совершенно нереальная вероятность снова почувствовать запахи Лики — аромат ее тела, волос, духов — казалась ему невыносимой. Злополучный плюшевый медведь продолжал сидеть на шкафу. Терьян поднял голову: медведь смотрел на него своими пластмассовыми глазками — ну что, брат, досталось тебе, даже про собственный день рождения забыл бы, если бы Сысоев не напомнил, так и будем вместе подыхать в этой берлоге, мне-то что, я плюшевый, а ты на своем диване окочуриться не боишься? среди окурков и позеленевших от плесени чашек? а приедет Витька вечером — ты его напугать хочешь?

Не первый раз ему звонили друзья или просто хорошие знакомые, грозясь нагрянуть вечером в гости. Обычно Терьян оставался на диване, считая про себя вечерние звонки во входную дверь, пока они не прекращались. Сегодня можно было бы поступить точно так же, но что-то подсказывало Сергею, что этого не произойдет. День рождения… В прошлые времена, давным-давно, Таня устраивала ему дни рождения с размахом, насколько позволяла зарплата младшего научного сотрудника, обремененного семьей, — приходили Платон с женой, Витька, Леня Донских, Танины подружки. Витька читал стихи, все танцевали, было весело…

Последнюю бутылку, по заведенной Платоном традиции, обязательно распивали во дворе, в детской песочнице, прямо из горлышка. А сейчас Сергей валяется на диване в грязном тренировочном костюме, среди окурков, пыли и мусора, и даже не вспоминает, что когда-то в этот день с самого утра в доме не смолкали телефонные звонки, пахло вкусной едой, был слышен писк дочек, а на столе красовался огромный букет его любимых астр. Витька вот вспомнил, а он — нет.

Было одиннадцать утра. Сергей прошел по квартире, прикидывая про себя, что можно успеть сделать до вечера, пересчитал деньги в бумажнике и в ящике на кухне, принял душ и побежал по магазинам.

Бутылки джина и вермута, которые Виктор принес в подарок, Терьян принял с благодарностью. Из выпивки ему удалось раздобыть только приторно-сладкий «Спотыкач». С едой дело обстояло лучше, потому что рынки реагировали на изменение экономической ситуации повышением цен, а не исчезновением продуктов.

— Ты чем сейчас занимаешься? — спросил Виктор, стараясь не слишком рассматривать косметически прибранную Терьяном квартиру.

— Все тем же, — лаконично ответил Терьян. — Двигаю науку.

— Я, между прочим, тебе уже неделю пытаюсь на работу дозвониться, — сообщил Виктор. — То трубку никто не берет, то говорят, что тебя нет. Ты на работе-то появляешься?

— Попробуй мясо, — предложил Терьян, меняя тему. — Кажется, нормально получилось. А что у вас там творится? Как бизнес?

— Вроде нормально, — сказал Виктор, тоже не проявляя особого желания обсуждать производственные вопросы. — Ладно, будь здоров, с днем рождения!

Когда бутылка с джином опустела и настала очередь вермута и сваренного Терьяном кофе, к Виктору вернулось красноречие.

— Я тебе скажу, Тошка развернулся! Он просто создан для этих дел. Мы с тобой да наши компьютеры — такая мура по сравнению с тем, что он творит. Ты историю с «фиатами» знаешь?

Терьян мотнул головой.

— Леонарди помнишь? Ну вот. Я в деталях рассказывать не буду, это не особо интересно, но Платон его раскрутил на финансирование закупки партии «фиатов» где-то в Европе. Причем не платя ни копейки. Впрочем, дело даже не в этом, и не в том, что половину продали прямо с колес, тут весь юмор — как эти «фиаты» вообще удалось сюда притащить. Уже обо всем договорились, машины чуть ли не к границе подходят, вдруг в офис влетает Ларри и трясет газетой. Что оказывается?

Какой-то там зампред или пред чего-то, это неважно, пишет, что есть решение правительства, прямо запрещающее ввоз в страну иностранных автомобилей для розничной торговли. А ввозить их можно только для внутреннего потребления — то есть, для потребления внутри той организации, которая, собственно, и ввозит.

Понял? Но организаций таких — раз-два и обчелся, и никакого «Инфокара» среди них нет. Связались с железной дорогой, вагоны остановили, а что делать дальше — никто не знает. Платон в Италии. Позвонили ему, он послушал и говорит: спокойно, ребята, их там наверху — полтора десятка человек, которые думают, как бы нас объегорить, а нас — весь народ! И тут же вылетел в Москву. Утром появляется в конторе, загорелый, пахнет, как Бендер, вином и барашком — и тут же на телефон. Выясняется, что одна из этих фирм, которая как раз и может ввозить машины для себя — «Станкоимпорт», — прямо соседствует с нашим Институтом, и Платон там когда-то читал лекции от общества «Знание» и вроде даже знакомился с директором. Вызвонил директора, тот долго вспоминал, потом вспомнил, говорит — приезжайте. Платон схватил Ларри, рванули они в этот «Станкоимпорт», часа через два Платон звонит оттуда Ленке — помнишь ее? — и говорит: чтобы к вечеру столы ломились, водителей всех задержать, остальных — по домам. Дело было в пятницу. И вот считай — два дня и две ночи они директора этого и двух его замов поили-кормили, девок им откуда-то из «Метрополя» возили, подарки дарили, а к вечеру в воскресенье те подписали документы, что машины приходят на «Станкоимпорт» для испытаний или чего-то там еще, а потом оптом продаются «Инфокару». Тут главный фокус был в том, чтобы, во-первых, машины пришли к тому, к кому можно, а во-вторых, чтобы продажа была оптовой, а не розничной. В понедельник Платон, еще не проспавшись, вызвал каких-то юристов, те долго эти документы крутили и заявили, что никаких нарушений закона нет. Он еще полдня в конторе посидел, потом говорит — работайте, ребята, я все сделал — и опять на самолет и в Италию. Нормально?

— Ничего, — сказал Терьян, лишь смутно уловивший суть комбинации. — А как там вообще все остальные? Как Цейтлин?

— Тоже нормально. С ним, правда, посложнее. У него есть свой участок, кстати, неплохие деньги приносит, и был бы Марик поспокойнее, так вообще никаких проблем не было бы. Беда в том, что он всюду лезет. Вроде бы все заняты делом, каждый своим, так нет! Тут Муса затеял строительство — не то ресторан, не то клуб, я особо в это дело не вникал. Ну, ты Мусу знаешь, он никогда не шумит, то к себе кого-то позовет, то сам съездит, в общем, что-то происходит — Платон при этом в курсе и, вроде бы, даже доволен, — но все это никак на народе не обсуждается. Так ведь для Марика это нож острый. Как же так, что-то делается, и мимо него. Вот он и пристал к Мусе, что у того земельные проблемы не решены, а без земли вся его работа — в пользу бедных. И так он всех с этой землей достал, что Платон махнул рукой и сказал: Муса, хрен с ним, пусть занимается, если хочет. А у Марка образовалась гениальная идея. Он решил купить где-то речной пароходик типа «поплавок», перегнать в Москву и поставить на прикол.

— Послушай, — сказал Терьян, припоминая, — он мне про эту штуку что-то рассказывал. Ну и как, получилось?

— Почти, — кивнул Виктор, прищурив глаза. — Пароходик, почти бесхозный, он нашел в ста километрах от Москвы. Эту байду когда-то вытащили на берег, а принадлежала она местному колхозу или совхозу. Там во время уборочной страды селили студентов, которые на картошку приезжали. Теперь уже не ездят, поэтому пароходик стоит на берегу и тихо гниет. Марик съездил туда, задурил голову начальству, выпил с ними водки, они и говорят — забирай на фиг пароход и делай с ним что хочешь. Марик вернулся в Москву, сразу шум, ликование, суета… Нанял плотников, перегнал их в колхоз, они за неделю пароход залатали. Неделька была, я тебе скажу, та еще! Каждый божий день Марик является в офис, грязный как чушка, небритый, в ватнике и кирзовых сапогах, нос торчит на полметра, и начинает командовать — эту машину за ящиком водки, эту — за ящиком тушенки, и все давай-давай, все быстро-быстро, в общем, строительство Магнитки. Муса в такие минуты просто запирался в кабинете, чтобы тот его не трогал. Ладно, починили, слава богу, пароходик, начал Марк насчет буксира договариваться. Еще дня четыре никто в офисе больше ничем не занимался — все организовывали ему переговоры с руководством Московского речного пароходства. В этом ресторане, в том ресторане… Ларри не выдержал, спрашивает: Марик, о чем ты с ними столько времени договариваешься? А тот отвечает, гордо так, что он цену на буксир на три тысячи сбивает. Ларри усами пошевелил, видать, посчитал, сколько на рестораны для этого потрачено, но не сказал ничего. Короче, закончились переговоры, грузится Марик на буксир, в свитере, в сапогах, в ветровке, — прямо морской волк — и отбывает за своим пароходом. После чего исчезает на три дня. То есть, трое суток о нем — ни слуху, ни духу, мы уже всерьез забеспокоились.

Потом появляется, лица на нем нет. Что такое? Утоп пароход где-то на подступах к столице. Они днище заколотили, а законопатить — или что-то там еще — забыли.

И вот этот пароход перекрыл речной фарватер, понаехала куча милиции, и грозят нам, вроде бы, всякие штрафы.

— Чем же все кончилось? — поинтересовался Сергей.

— А ничем. Пароход действительно утонул. Мы с Платоном ездили смотреть.

Около Царицыно — торчит из воды корма. Правда, когда мы приехали, его уже оттащили чуть в сторону, чтобы баржи могли проходить. Но все равно впечатление — как от картины «Гибель „Челюскина“». Пароход и тракторами пытались зацепить, лебедку заводили, чего только не делали. Но байда, видать, капитально села на дно, а когда ее в сторону оттаскивали, то еще сильнее закопали. Я думал, Платон Марика в порошок сотрет. А он посмотрел, поулыбался и говорит — мы на него мемориальную табличку приделаем: «Здесь был Марк Цейтлин». Дня через три приходит в офис Марик — гордый такой — и говорит: все в порядке, я только что оттуда, никакого парохода нет, фарватер расчищен. Все вроде обрадовались, поздравляют его, Ларри спрашивает — как же это ты, Марик, все так здорово изладил? А Марк ходит с таинственной мордой и молчит. Потом я уже узнал, что Платон, когда вернулся из Италии, заявил Ларри, чтобы через двадцать четыре часа он про эту развалюху уже ничего не слышал. Что там Ларри делал, как — никто толком не знает, но одной прекрасной ночью пароход взлетел на воздух.

— Как это?

— А вот так! Бабахнуло — и парохода нет. Народ из окрестных деревень сбежался, смотрит — а вместо парохода только щепки плавают. И тишина.

— Так это же… — Терьян развел руками.

— Ну да. К нам потом заявился следователь. Марик-то про взрыв ничего не знал, он думал, что его пароход сам собой рассосался. Посему он следователю совершенно честно рассказал, что сам ни сном, ни духом, и вообще — сплошное расстройство, потому как пароход больших денег стоил и все такое прочее. Сразу же начал тащить следователя в ресторан. Тот, конечно, не пошел, но и от нас отвязался, только с Марка объяснение взял.

— Однако, у вас не соскучишься. — Терьян налил еще кофе.

— Не то слово! Ты про собачьи аукционы что-нибудь слышал? Нет? Ты вообще на улицу выходишь? Вся Москва афишами обклеена. Сижу я как-то в конторе, вдруг вижу знакомое лицо. Я не знаю, ты с ним встречался или нет — Петька Кирсанов, ну, у которого Платон был на кандидатской оппонентом, он еще на собственную защиту опоздал, чуть было совет не стали переносить. Не знаешь такого? Ну ладно. Я, говорит, к Платону с деловым предложением. А с ним еще баба какая-то, поперек себя шире, и парень, драный весь, с прической под Анджелу Дэвис.

Оказалось, что баба эта — какая-то знаменитая собачница, известная всей Москве, а парень — спецкор из «Комсомолки», и хотят они организовать собачий аукцион, только у них денег нет. Платон тут же загорелся, давай, говорит, делать, деньги мы найдем, проводить будем в концертном зале гостиницы «Россия», я договорюсь с Ширвиндтом, чтобы он был аукционистом, и название тут же придумал — «Гуманимал». Кстати, посмотреть не хочешь? Сам аукцион в пятницу, а завтра — генеральная репетиция в семь. Там же, в «России». Приезжай к семи, я тебя встречу у входа. Должно быть интересно, собаки будут с девочками выходить, из Дома моделей. То есть, не собаки из Дома моделей, а девочки, сам понимаешь.

На следующий день Терьян проснулся непривычно рано. Висевшие в последние дни облака исчезли, и утреннее солнце било ему прямо в глаза. Он вспомнил вчерашний вечер и решил — пойду. Запив бутерброд с сыром чашкой кофе, Сергей оделся и вышел за сигаретами. Рядом с табачным киоском, на стене дома, висел огромный красочный плакат. На фоне кремлевской панорамы красовались три симпатичные собачьи морды, наискось красными буквами было написано «Гуманимал», а ниже: «Первый в СССР собачий аукцион. Только три дня. Концертный зал гостиницы „Россия“. Лучшие собаки элитных пород. Билеты продаются».

— Кооператоры, мать их, — услышал Сергей голос за спиной. — Нас уже всех продали и купили. Теперь за собак принялись. Мужик, выручи полтинничком.

Терьян отсчитал небритому врагу кооперативного движения тридцать копеек и зашагал в сторону метро, решив съездить в центр и купить себе рубашку, чтобы вечером выглядеть хоть как-нибудь прилично. Действительно — плакаты с собачьими мордами попадались на каждом шагу, даже на станциях метро. У выхода из «Смоленской» Сергей увидел молодого парня с мегафоном, который охрипшим голосом кричал:

— Покупайте билеты на первый в стране собачий аукцион! Всего три дня! Лучшие собаки с эксклюзивными родословными! Цена билета — десять рублей! Аукцион состоится в гостинице «Россия». Торжественное открытие — завтра вечером! Покупайте билеты!

Увидев замешкавшегося Терьяна, парень переключился на него.

— Ознакомьтесь с лотами на завтрашнее открытие. Выставляются пятьдесят собак элитных пород в идеальном состоянии. В каталоге приведены родословные, цветные фотографии и стартовые цены. Цена каталога — десять рублей.

Терьян взял каталог в руки. С каждой страницы на него смотрела большая — в пол-листа — собачья морда. Чуть ниже размещалась родословная, а наискось, большими синими цифрами, была напечатана цена. Стоимость псов колебалась от нескольких сотен до тысяч рублей.

— Ну и как торговля? — спросил Сергей, листая каталог.

— Почти все распродано, — уверенно ответил парень. — Остались только последние ряды. Но для вас могу предложить два места в четвертом ряду.

— А зачем мне два?

— Придете с женой. Или с девушкой. Два билета по десять плюс каталог — десять, всего тридцать рублей.

— Нет, спасибо, — и Терьян зашагал в сторону магазина «Руслан».

Люди с мегафонами попадались ему еще трижды.

То, что он увидел вечером у входа в концертный зал гостиницы «Россия», произвело на него фантастическое впечатление. На стоянке у входа выстроились четыре «Икаруса», их окружало, как показалось Сергею, не меньше сотни разнокалиберных и невероятно злобных псов. Собаки рвались с поводков, кидались друг на друга, несмотря на увещевания хозяев, однако наибольшую ярость у них вызывал один из автобусов, битком набитый девицами. Когда какая-нибудь из девиц пыталась подойти к открытой двери автобуса, рычание и лай возрастали многократно. Милиционер, предусмотрительно удалившийся на безопасное расстояние, что-то кричал, размахивая руками, но слова его перекрывались лаем.

Еще два милиционера сидели в блокированной собаками «Волге» и оживленно переговаривались по рации. За наглухо задраенным входом в концертный зал виднелись чьи-то бледные лица.

Сергей обошел площадку стороной и остановился рядом с орущим милиционером.

Отсюда он заметил, что у входа происходят какие-то осмысленные перемещения, и руководит ими полноватый парень, бесстрашно мечущийся среди осатаневших представителей элитных пород. Перемещения эти привели к тому, что у дверей сформировалась небольшая группа из примерно пятнадцати псов, отделенная от прочих десятиметровой дистанцией. Парень махнул рукой, двери открылись, группа мгновенно всосалась внутрь и исчезла. Оставшиеся на площадке собаки дико взвыли и ринулись к входу, таща за собой хозяев. Двери снова захлопнулись, отделив отважного распорядителя от рассвирепевшей стаи. Тот продолжал прыгать за стеклом и размахивать руками, причем Сергей заметил, что стоявший рядом с ним милиционер, слов которого по-прежнему не было слышно, повторяет его жесты.

Когда собак оттащили от дверей, распорядитель вновь появился на улице и метнулся в самую гущу свалки. Через несколько минут в вестибюль концертного зала влетела следующая порция псов. На улице осталось около двух десятков самых крупных собак, среди которых Терьян различил трех афганских борзых, двух сенбернаров и какое-то количество немецких овчарок. Особо беспокойно вела себя кавказская овчарка, которую удерживали на поводке сразу трое. Одним из них был Сысоев. Из-за автобуса с девицами робко выглядывала группа с видеокамерами.

Терьян отошел от милиционера и начал осторожно пробираться к Виктору. В этот момент двери снова распахнулись, остававшиеся на улице собаки рванулись внутрь, и наступила неожиданная тишина. Сергей подошел к Сысоеву.

— Приехал? — спросил Виктор. — Ну и ладушки. У нас тут небольшая проблема была. Ты с Петей знаком?

Распорядитель вытер мокрое лицо обеими ладонями, обмахнул их о брюки и протянул правую руку Сергею.

— Кирсанов. Зовут — Петр.

Толком не разобрав имени Сергея — так, по крайней мере, показалось Терьяну, — парень расстегнул брючный ремень и стал заправлять рубашку. То, что их обступили высыпавшие из автобуса девицы, его нимало не смутило. Рядом с Терьяном неожиданно оказался Платон.

— Петя, кто отвечает за этот бардак? — взревел Платон. — Ты представляешь себе, что там сейчас творится внутри? Если эти шавки хоть кого-нибудь цапнут, будет колоссальный скандал. Где та дура? Кто все это контролирует?

— Не беспокойся, не беспокойся, — успокаивающей скороговоркой затараторил Петр. — Все в норме, Жанна внутри, она дело знает. Сейчас всех разведут…

— А кто разрешил снимать? — не унимался Платон. — Кто эти люди? Ты же мне говорил, что контролируешь прессу. Пусть немедленно прекратят!

— Не беспокойся, — продолжал утихомиривать его Петр. — Это мои люди, они ничего лишнего никуда не дадут. Внутри, — он махнул рукой в сторону «России», — все совершенно нормально. Сцена готова, фонограммы в порядке, я сам проверял, банкетный зал, ну все совершенно…

— Платон, здравствуй, — тихо сказал Терьян.

Платон резко повернулся.

— Сережка, — сказал он, широко улыбаясь, — хорошо, что ты приехал. Мы обязательно должны поговорить. Только не сейчас, ты ведь не торопишься? Тогда попозже, или позвони мне завтра. — И Платон исчез в дверях концертного зала.

Терьян зашел в вестибюль вслед за стайкой девиц из «Икаруса». Вопреки заверениям Петра, порядка внутри не наблюдалось, напротив — происходящее напомнило Сергею сцену из какого-то фильма про фашистские зверства. Собаки, по-прежнему с трудом удерживаемые хозяевами, образовали живой коридор, по которому, повизгивая и с ужасом озираясь по сторонам, пробиралась кучка невероятно красивых, но насмерть перепуганных девушек. Псы рвались с поводков: флегматичные лабрадоры, ушастые кокеры, интеллигентные борзые, даже декоративные пудели. Предупреждающе рычал темно-коричневый доберман.

— Не бежать! Не оглядываться! На собак не смотреть! Не отставать! — гремел низкий женский голос, принадлежавший тетке с жиденькими, растрепанными волосами неопределенного цвета, которая сжимала в руке ворох бумаг. — Хозяева, внимание! Первая пятерка по списку проходит по маршруту номер один и занимает помещения с номерами четыре и шесть. Повторяю — только первая пятерка, маршрут номер один, помещения четыре и шесть. Первая пятерка, пошла, вторая пятерка — приготовиться! Кому говорю — не отставать!

— Это Жанна, — сказал Терьяну Виктор. — Говорят, первая собачница в Москве. Всех этих барбосов она нашла.

В зале Сергей увидел Мусу, который, озираясь по сторонам, пытался отбиться от модно одетой женщины лет сорока пяти.

— Вы мне объясните, — напирала на него женщина. — Девочки сейчас разворачиваются и уходят. Мало того, что вы их затравили собаками, так еще и все помещения за сценой заняты. А переодеваться им где? Мы сию минуту уезжаем, имейте в виду. Можете сами своих зверюг показывать.

Наконец Мусе попался на глаза Петр.

— Где тебя носит?! — взревел разъяренный Муса. — Иди сюда! Вот объясни — где девочкам переодеваться. Только не мне объясняй, а Веронике Леонидовне. И еще, — он поманил Петра рукой и сказал ему тихо, так, что слышал только Терьян, — делай, что хочешь, но если хоть одна из них уедет, я тебе ноги повыдергиваю. Ты знаешь, сколько бабок за них уплачено?

Петр обаятельно заулыбался и, ухватив Веронику Леонидовну за локоть, потащил ее куда-то в сторону сцены. Сергею показалось, что они изображают какой-то сложный танец, потому что время от времени Петр хватал Веронику Леонидовну руками, после чего они начинали поворачиваться на месте, сходились, расходились, снова сходились, затем дама вырывалась, и все начиналось сначала.

Потом Петр, приложив руки ко рту, что-то прокричал. Тут же со сцены побежали люди, таща в сторону директорской ложи ярко-синее полотнище. Через несколько минут ложа была полностью скрыта от посторонних глаз, и, по команде Вероники Леонидовны, к ней потянулись девицы. Сергей стал рассматривать зал.

Огромная сцена была полностью затянута чем-то синим, и на этом заднике вопияло уже знакомое Сергею слово «Гуманимал», написанное огромными буквами.

Справа стояло что-то вроде трибуны, ослепительно белого цвета. На трибуне лежал большой деревянный молоток. Слева на треножнике возвышалась прямоугольная сине-белая доска с надписью «Инфокар» и непонятной эмблемой — двумя дугами, заключенными в квадрат. Издали эта эмблема напоминала широко открытый от удивления глаз. У задника копошилось около десятка человек, которые что-то подтягивали и прибивали. Из-за кулис доносились рычание и лай.

Через минуту на сцене возникли оживленно жестикулирующие Платон и Петр.

Сергею не было слышно слов, но по косвенным признакам он понял, что Платон продолжает разбор полетов, а Петр пытается отбиваться. Рядом с Сергеем кто-то шумно упал в кресло. Сергей повернул голову и увидел Мусу.

— Что-то у вас здесь шумновато, — сказал Терьян.

— То ли еще будет, — загадочно ответил Муса. — Я Платону говорил, чтобы он с этим кретином не связывался. Пока он нам небо в алмазах разрисовывал — из конторы не вылезал. А как деньги дали, так его и не найдешь. Сегодня договорились, что в десять утра встречаемся здесь. Я, как дурак, приехал — все закрыто, ни одной живой души. Я к директору — он вообще не в курсе, что мы что-то устраиваем. Кто, говорит, разрешил, да где согласование с Моссоветом, все такое. Нас в зал только к часу пустили, и то потому, что Платон вмешался. А это чудо-юдо появилось после обеда, как ни в чем не бывало. Тут еще собаки эти гребаные. Вроде все домашние, дрессированные, а гавкают, будто их на помойке нашли. С ведущим — целая история. Петя пообещал Платону, что аукцион будет вести сам Ширвиндт. Платон и спрашивает сегодня — где же Шурик? Петя начинает объяснять, что сегодня Шурик занят на репетиции или где-то там еще, а завтра как штык будет вести аукцион. И это при том, что Театр Сатиры на гастролях в ГДР и раньше чем на следующей неделе не вернется. Я бы на месте Тошки погнал этого деятеля в три шеи, чтоб духу его больше не было, так нет. Что он в нем нашел?..

— А кто же будет вести аукцион? — спросил Терьян.

— Да Петя уже притащил какого-то деда из «Москонцерта». Говорит, высокий класс. Посмотри — вон он сидит, слева.

Слева обнаружился благородного вида мужчина лет шестидесяти, с великолепной седой шевелюрой, крупным породистым лицом, в бархатном костюме и бабочке. Он неторопливо перелистывал какие-то бумаги и, шевеля губами, делал на них пометки.

— Владимир Ильич, Владимир Ильич! — послышался голос Петра Кирсанова, который наконец оторвался от Платона. — Все, начинаем! Сюда, сюда пройдите, пожалуйста.

Благородный мужчина не спеша встал и с достоинством поднялся к трибуне.

Взял микрофон, покрутил его в руках и произнес:

— Раз-два-три, раз-два-три, микрофон работает. Петр Евгеньевич, можно приступать?

— Погодите, — вмешался Платон. — Собаки готовы? Где Жанна?

Откуда-то сбоку выскочила растрепанная собачница с мегафоном в руках.

— Все готово, — рявкнула она в мегафон так, что Платон попятился. — Девочки одеты, распределены по лотам, фонограмма проверена, хозяева сейчас спускаются в зал.

Из-за кулис потянулись хозяева.

— А много билетов продано? — спросил Терьян у Мусы.

Тот махнул рукой.

— Сотни две. И то на все три дня. Мы на одну рекламу больше потратили, а тут еще аренда, автобусы, манекенщицы эти чертовы, зарплата… Одна надежда, что если первый день пройдет нормально, то народ повалит. Но я что-то сомневаюсь.

— Итак, уважаемые гости, товарищи, дамы и господа, — грассируя заговорил в микрофон Владимир Ильич. — Мы собрались сегодня на первый в стране аукцион.

Прежде чем объяснить вам правила аукционных торгов, я хотел бы представить организатора сегодняшнего праздника — генерального ди…

— Стоп! — раздался голос Платона. — Владимир Ильич, вот это все давайте уберем. Никого не надо представлять. Вы скажите про собак, про правила, про что хотите, только представлять никого не надо.

Владимир Ильич обиженно пожал плечами и сделал в своих бумагах пометку.

— Сегодняшний аукцион не случайно носит имя «Гуманимал», — продолжил он. — Оно состоит из двух частей — «гуман» и «анимал», что значит «человек» и «животное», или, если угодно уважаемой публике, гуманное отношение к животным.

Сейчас вы увидите очаровательных, прекраснейших в мире собак, которые великолепным внешним видом и отменным здоровьем обязаны своим хозяевам.

Поприветствуем же их!

— Ну как тебе? — раздался справа от Терьяна голос Платона, успевшего исчезнуть со сцены.

Сергей неопределенно пожал плечами. С самого начала его не покидало ощущение, что все происходящее — какая-то странная детская игра, к которой основные действующие лица относятся с малопонятной серьезностью.

— Слушай, Тоша, — спросил он. — А это действительно должно принести деньги?

Платон посмотрел на него, как на недоумка, и вроде бы даже обиделся.

— Ты не понимаешь? — поинтересовался он. — Это же офигительный бизнес. Это ведь никто и никогда не делал.

— Что никто не делал, я понимаю, — согласился Терьян. — Я про деньги спрашиваю. Вот Муса говорит, что всего двести билетов продано…

— Ладно, не мешай слушать.

И Платон переключился на Владимира Ильича, объявлявшего первый лот.

Зазвучала музыка из кинофильма «Мужчина и женщина». На сцене возникла блондинка в бикини, она сжимала в руке поводок, на другом конце которого находилась угольно-черная такса, похожая на лохматую гусеницу. Блондинка замерла в эффектной позе, положив левую руку на бедро. Такса подумала, широко зевнула и села, оборотясь спиной к залу.

— Собаку поверни, — тихо сказал кто-то сзади. — Поверни собаку.

Блондинка подергала за поводок. Такса неохотно поднялась, попыталась сделать несколько шагов, но, сдерживаемая блондинкой, снова уселась. На этот раз боком.

— Итак, я начинаю торги, — сообщил залу Владимир Ильич. — Когда называют самую высокую цену, я ударяю молотком. Вот так…

Не ожидавшая стука такса вскочила и зарычала на Владимира Ильича с откровенной ненавистью.

— Карден, сидеть, — прозвучал из-за кулис чей-то голос — по-видимому, хозяйский.

Такса мгновенно затихла и опустилась на место.

— После этого, — продолжил Владимир Ильич, в голосе которого звучала откровенная обида на невоспитанное животное, — девушка уводит собачку за кулисы, передает новому хозяину, а я объявляю следующий лот.

Такса, услышав, что ее должны увести, мгновенно вскочила и, тявкнув на прощание в сторону Владимира Ильича, засеменила в сторону кулис. Прикрепленная к противоположному концу поводка блондинка, играя бедрами, послушно удалилась за ней.

— Стоп! — скомандовал Платон. — А когда покупатель платить будет?

— За кулисами, — ответил неожиданно возникший на сцене Кирсанов. — Там же будут оформляться все бумаги.

Второй лот представляла другая блондинка, сопровождавшая немецкую овчарку под аккомпанемент мелодии «Вставай, страна огромная». Владимир Ильич, наученный предыдущим опытом, с явной опаской покосился на овчарку и стукнул молотком вполсилы.

Афганская борзая (под песню «В Намангане яблоки зреют ароматные»), кокер-спаниель (под что-то из «Биттлз») и английский бульдог (под мелодию, Сергею неизвестную) продефилировали по сцене без сбоев.

— Платон Михайлович, — обратился к Платону Владимир Ильич. — Я понимаю, что сегодня важный день, генеральная репетиция, но вообще-то уже десять вечера. Мы все пятьдесят лотов будем прогонять?

Платон не успел ответить, потому что внезапно очутившийся за его спиной Кирсанов что-то зашептал ему в ухо. Сергей расслышал слова «автобусы» и «банкетный зал». Платон, дослушав, кивнул.

— Давайте еще парочку, Владимир Ильич, и на сегодня заканчиваем.

Зазвучала песня Джо Дассена, однако на сцене никто не появился. После непонятной паузы вышла очередная блондинка. Деревянно улыбаясь, она дергала за туго натянутый поводок. Второй его конец скрывался в кулисах.

Блондинка напряглась и изо всех сил потянула за поводок. Ожесточенно рыча и упираясь всеми четырьмя лапами, из-за кулис выползла на брюхе белая болонка.

Когда же блондинка сделала попытку к ней приблизиться, болонка вскочила и с неожиданной резвостью умчалась со сцены. Блондинка что-то вполголоса произнесла и снова потянула за поводок.

— Почему она не идет? — спросил Платон, ни к кому не обращаясь.

— Не хочет, — лаконично ответил Муса.

В этот момент болонка опять возникла на сцене. Блондинка изобразила зазывающую улыбку, подбоченилась и согнула в колене правую ногу.

— Так, благодарю вас, — вмешался Владимир Ильич. — Можете уводить собачку.

Блондинка дернула за поводок, убедилась, что болонка по-прежнему предпочитает передвигаться волоком, нагнулась и, ловко ухватив упрямицу поперек живота, с достоинством удалилась за кулисы.

Загремел «Танец с саблями» Хачатуряна — на сцене появилась девушка с кавказской овчаркой, той самой, которую на улице удерживали сразу трое во главе с Сысоевым. Сейчас овчарка была настроена на редкость миролюбиво. Выйдя на середину сцены, она уселась и стала с интересом изучать зрительный зал. Терьян почувствовал, как справа от него напрягся Муса, и в то же мгновение собака, издав приветственное урчание, метнулась со сцены к хозяину, сидевшему во втором ряду. Расстояние между сценой и креслами зрительного зала овчарка преодолела одним гигантским прыжком. Застигнутая врасплох манекенщица, намотавшая, к тому же, поводок на руку, взлетела в воздух и с грохотом обрушилась в проход. Муса, перескочив через спинки кресел, первым оказался возле девушки. Манекенщица не подавала признаков жизни. Сбежались люди.

— Врача! — скомандовал Муса, с ненавистью глядя на возникшего рядом Кирсанова. — И воды, быстро!

Выскочившие из директорской ложи и находящиеся в разных стадиях одетости красотки громко запричитали.

— Я же говорил, я предупреждал, — голосил кто-то за спиной Терьяна, — собаки должны выходить только с хозяевами, так нет — понаприводили девчонок…

Сергей почувствовал рядом с собой что-то большое и теплое и, покосившись, увидел злополучную кавказскую овчарку, которая с явным сочувствием взирала на содеянное. Наконец, издав странный звук, не то урчание, не то вздох, овчарка наклонила огромную лобастую голову и, высунув розовый, размером со сковородку, язык, нежно облизнула лицо неподвижно лежащей жертвы.

Девушка немедленно открыла глаза, увидела прямо перед собой разверстую пасть баскервильского монстра и взвизгнула так, что у Терьяна заложило уши. На овчарку, однако, этот шум никакого влияния не оказал, и она облизнула красавицу еще раз, смахнув с правого глаза накладные ресницы.

— Уберите, а-а-а! — завопила девушка, вырываясь из рук Мусы, который стоял перед ней на коленях. Обиженного пса наконец оттащили, и девушка резво вскочила на ноги.

Вопреки ожиданиям, вынужденный полет не причинил манекенщице особого вреда. Все последствия — это несколько ссадин на коленях и локтях да лопнувший при приземлении лифчик, которым девушка без особого успеха пыталась прикрыть вырвавшуюся на свободу грудь. И еще утерянные при близком контакте с собакой ресницы, отчего лицо красавицы приобрело загадочную асимметрию. Впрочем, эта асимметрия производила куда как меньшее впечатление, чем наведенный собачьим языком марафет — боевая раскраска манекенщицы, совсем недавно нанесенная умелой рукой гримера, теперь была перераспределена по лицу самым причудливым образом.

Муса стянул свитер, протянул его девушке и, обняв ее за дрожащие плечи, отвел в сторону.

— Ну что, на сегодня заканчиваем? — услышал Сергей спокойный голос Кирсанова.

— Петя, — неожиданно мягко сказал Платон, — это не так важно, заканчиваем мы или нет. Ты мне объясни, что у нас завтра будет. Ты считаешь, что с этим бардаком можно проводить аукцион? Одна собака к залу задом сидит, вторая на брюхе ползет, третья вообще в зал прыгнула, чуть девку не угробила… Завтра люди придут, телевидение будет. Ты понимаешь, что ты сделал? Ты пойми, я не о деньгах говорю, черт с ними. Но мне это позорище на дух не надо.

— Сейчас все решим, — решительно ответил неунывающий Кирсанов. — Жанна!

Приблизилась озабоченная Жанна, что-то обсуждавшая с владельцами собак.

— Я с самого начала говорила, что собаки могут выходить только с хозяевами, — заявила она, не дожидаясь вопросов. — Когда в Измайлово выставляются, собаки ходят по кругу только с хозяевами. Так всегда и во всем мире было. Я предупреждала, что посторонним рядом с собаками делать нечего. Нет, обязательно надо голеньких девочек на сцену… Петя, я предупреждала или нет?

Платон вопросительно посмотрел на Кирсанова.

— И еще, — продолжала Жанна. — Вы собак продавать хотите или как? Вы думаете, кто-нибудь будет смотреть на собаку, когда рядом всякое Мерлин Монро стоит? Одно же из двух — либо собаки, либо девочки…

— Тоша, Тоша, — зачастил Кирсанов, перебивая. — Мы это обсуждали, помнишь? Здесь ведь не Измайлово, мы ударную вещь делаем. А выйдут хозяева, кто в чем, — никакого вида. И потом — мы же согласовали…

— Муса! — крикнул Платон, обернувшись. — Иди сюда.

Муса оторвался от увечной манекенщицы и подошел к Платону.

— Значит так, — решительно заявил Платон. — Хозяева все здесь? Собери хозяев, возьми у них размеры. Чтобы к завтрашнему вечеру у всех были голубые балахоны, у всех одинаковые, как униформа. С собаками выходят хозяева — и больше мы это не обсуждаем. Сделай!

— Ты понимаешь, что говоришь? — поинтересовался Муса. — Где я тебе за полдня достану пятьдесят балахонов, да еще голубых? А деньги?

— Не знаю. — Платон рубанул воздух кулаком. — Купи марлю какую-нибудь, покрась, заплати в ателье, укради в конце концов. Но по-другому не будет. Сейчас прямо пошли людей, пусть займутся. Бенциону позвони, он сделает. У него наверняка и материал есть.

При упоминании Бенциона Лазаревича Терьян передернулся.

— Я позвоню Бене, — раздался откуда-то из темноты голос Сысоева. — Мы как раз сегодня с ним разговаривали. Сколько ему можно обещать?

— Скажи, пусть сейчас же собирает своих, — приказал Платон. — И пусть немедленно садятся шить. Обещай, сколько запросит. И скажи, что рассчитаемся через пару дней. Ларри приедет и разберется, у них свои дела.

Виктор исчез.

— А что с девочками делать? — поинтересовался присмиревший Петя. — Они уже все распланировали, отменили другие мероприятия… Может, их всех выпустить в начале, эдакое парад-алле, под музыку? Муса ведь уже деньги заплатил…

— Ты что проводишь? — спросил Платон. — Аукцион или мюзик-холл? И причем здесь деньги? Ну попали на деньги, первый раз, что ли?

— Ты не понимаешь! — взвился Кирсанов. — Телевизор посмотри. Ты хоть одно приличное шоу без девочек видел? Зачем тогда все это? — он обвел рукой зрительный зал. — И устраивали бы себе в Измайлово. Я тебе лучший Дом моделей обеспечил, ты посмотри на девок — это же элита! Ну выйдут они в начале, потусуются на сцене, сделают ножками. Все равно ведь уже заплачено.

— Да они после сегодняшнего здесь уже не покажутся, — мрачно прокомментировал Муса. — Туда посмотри. Они уже оделись и сваливают.

— Куда сваливают! У меня же банкетный зал заказан!

И Петр метнулся к потянувшимся было из зала манекенщицам. В этот момент рядом появился Сысоев.

— Все сделает, — ответил он на вопросительный взгляд Платона. — Знаешь, он так быстро согласился. Он совсем, что ли, на мели?

— Сколько он просит?

— Считай нисколько. — Виктор потянул Платона за рукав. — Отойдем?

Через несколько секунд Платон, внимательно слушавший Виктора, взорвался.

— Ты считаешь, что это нисколько? Да он просто рехнулся. Ты пообещал что-нибудь? Дай мне его телефон, быстро!

— Ладно, — сказал Муса Терьяну. — Они здесь сами разберутся. Пошли в банкетный зал. Там уже должно быть накрыто, это для Петьки святое…

Утром Сергей обнаружил рядом с собой на диване одну из манекенщиц. Девушка спала, уткнувшись в перемазанную косметикой подушку. Из кухни доносилось какое-то шевеление. Сергей встал и вышел в коридор. В спальне дрыхла еще одна девица, а в кухне ошалевший Терьян узрел Петю Кирсанова, который пытался включить электрическую кофемолку.

— Как ты ей пользуешься? — спросил Петя, стараясь пробудить кофемолку к жизни.

— Никак, — Сергей протянул руку и достал с полки ручную мельницу. — Если хочешь приличный напиток, молоть надо только вручную. Давай, я сделаю.

— У тебя выпить есть? — понизил голос Петя. — А то мы вчера немножко того. Кстати, как твоя?

Сергей был совершенно согласен с тем, что вчера было «немножко того». Во всяком случае, вспомнить, чем закончился вечер, почему у него в постели оказалась девушка, было с ней что-нибудь или не было, а также понять, откуда здесь взялся Петя Кирсанов, Терьяну не удалось. Поэтому, неопределенно мотнув головой, он достал из шкафа бутылку «Спотыкача», оставшуюся после визита Сысоева.

— Вот, только это.

— Годится! — Кирсанов выудил из сушки два стакана. — Давай по пятьдесят грамм, а то мне сегодня еще бегать и бегать.

Скривившись от приторно-сладкой наливки, он спросил:

— Ты Платона давно знаешь?

— Считай, лет двадцать. — Терьян закурил и начал вращать ручку мельницы. — Сильно дружили в свое время. Сейчас, правда, почти не видимся. А почему ты спрашиваешь?

— Да так.

И, подумав о чем-то, Кирсанов сказал:

— Знаешь, у меня есть к тебе одно предложение. Я из науки сейчас ухожу, хочу заняться журналистикой, рекламой, ну, в общем, шоу-бизнесом всяким. Не желаешь попробовать на пару?

Сергей пожал плечами.

— Да я в этом ничего не понимаю.

— Ну и что? Я тоже этому не учился. У меня есть куча идей. Вот взять, к примеру, этот аукцион…

— Ты думаешь, здесь что-то получится?

— Безусловно! — Петр снова плеснул в стаканы наливку. — Это классная идея. Вот посмотришь, раскупят все. И потом — я же это устраиваю вовсе не для собак, ты просто не понял. Ведь платоновский «Инфокар» машинами торгует. Сейчас собаки, а завтра — машины. Представляешь, как можно развернуться? Поэтому я тебе и говорю — давай вместе.

— Да я-то тебе зачем? — не понимал Сергей.

— Я объясню.

И Петр пустился в длинные и путаные объяснения, из которых Сергей понял только одно, хотя прямо об этом так и не было сказано. Кирсанову был необходим прямой и надежный выход на Платона, а что может быть лучше, чем затянуть в свой бизнес одного из старых платоновских друзей. Это так и не прозвучало в открытую, но головокружительные посулы вперемешку с совершенно неопределенными описаниями того, что же, все-таки, Петя хочет от Сергея, никакого другого толкования не допускали.

Терьян, никогда не умевший отказывать, внимательно слушал Петю, кивал и время от времени вставлял разнообразные междометия. Наконец Петя выдохся и посмотрел на часы.

— Значит, так. Мне пора бежать. Сегодня в семь начало. Ты будешь?

— Да я считаю, что уже все видел.

— Ага. Ну ладно. Я там буду часов до десяти. Давай договоримся, что после этого я сразу у тебя и продолжим разговор. Девочек этих же брать или новеньких?

Заметив, что Сергей замялся, Петя успокоил его:

— Не думай, еда, выпивка — это я все привезу. Адрес свой напиши. И телефон.

— А что мне делать с этими девками, когда они изволят очнуться? — спросил Сергей, провожая Петю к дверям.

— Дай им кофе и пусть, как проснутся, позвонят мне. Номер они знают.

И Петя исчез за дверью.

Больше он у Сергея не появлялся — ни в этот вечер, ни впоследствии. И не звонил.

Уважаемые люди

Ахмет достался «Инфокару» в наследство от «Информ-Инвеста». Он родился и вырос в Казахстане, куда его семья была заброшена по воле вождя народов, но, закончив среднюю школу, каким-то чудом перебрался в Одессу, вознамерившись поступить в институт. Там у Ахмета был дядя, числившийся по паспорту русским, но хранивший все родовые традиции, почему и пользовался в городе всеобщим уважением. Понятно, что Ахмет, сдавший письменные экзамены и безжалостно зарезанный на первом же устном, сразу обратился к дяде. Тот выслушал его, помрачнел лицом, куда-то съездил, а на следующий день Ахмет пошел на пересдачу.

Тем не менее с высшим образованием у него не получилось, потому что соблазнов в Одессе было великое множество, и устоять перед ними молодой горец был не в состоянии. С грехом пополам он дотянул до четвертого курса, получил справку о неполном высшем образовании и двинулся в Москву. Влияние дяди, по-видимому, распространялось и на столицу — стоило Ахмету приехать, как его уже ждала невеста. После регистрации брака Ахмет больше не видел молодую жену до самого развода. А еще выяснилось, что в новеньком, с иголочки, овощном магазине, построенном к Олимпиаде где-то на юго-западе, свободно место директора, и Ахмет вполне удовлетворяет всем требованиям. Вот только о вступлении в партию надо серьезно подумать.

Уже через два месяца после поступления на руководящую должность Ахмет стал в районе заметной фигурой. Он осмотрелся, быстро сообразил, кто и сколько ворует, разогнал почти весь персонал и набрал сородичей, рекомендованных дядиными друзьями. Это позволило установить принципиально новые отношения с городскими и районными овощными базами и положило конец закрепленной десятилетиями традиции платить за каждую сколько-нибудь приличную поставку черным налом, который наваривался на бессовестном обвесе и обсчете. Теперь вместо занюханного товароведа с потертым портфелем, в котором, рядом с накладными, покоились бутылка марочного коньяка и пухлый конверт, на овощную базу являлись три подтянутых и щеголевато одетых джигита, которые по-хозяйски проходили по территории и, небрежно указуя перстами, говорили семенящему за ними директору:

— Это отгрузишь. И это тоже. Вот это будешь грузить, отсюда не бери, оттуда бери. А вот это заверни, привезешь сам Ахмету Магометовичу. Понял? Чтобы завтра все было.

— С транспортом плохо, — пытался возражать директор. — Район не дает. Может, самовывозом?

— У тебя персональная машина есть? А своя личная? — интересовались джигиты. — Зачем тебе машина, если такой простой вопрос решить не можешь?

Всего за два месяца магазин Ахмета — впервые с момента основания — выполнил квартальный план. За три месяца — полугодовой. На всех районных собраниях партхозактива Ахмета Магометовича стали ставить в пример. Остальные директора овощных магазинов кряхтели, перемигивались, но сделать ничего не могли, потому что все районное начальство в Ахмете души не чаяло и частенько после трудового дня заезжало к гостеприимному директору на огонек. Принимал их Ахмет с русским хлебосольством и кавказским размахом.

— Ты, Ахмет Магометович, подумай, — говаривал бывало второй секретарь райкома, смахивая с губ прилипшие икринки, — на твоей должности без партбилета никак.

Но Ахмет ловко увиливал:

— Времени нет, уважаемый. Много работы. От нас партия ждет трудовых успехов. А у меня проблема с кадрами. Продавщицы, экономисты, туда-сюда… Нужно молодежь привлекать. А в овощной магазин кто пойдет? Вот если бы вы помогли — прислали хороших девушек, комсомолок… Мне секретарша нужна.

В скором времени магазин Ахмета, помимо богатейшего ассортимента, прославился на весь район редкими красавицами, которые торговать не умели, покупателям хамили, но задачу свою понимали и исполняли четко. На первых порах в час закрытия к магазину слетались местные ребята, привлеченные красотой и статью ахметовских комсомолок, но после того, как джигиты провели с ними пару просветительских собеседований, районные ловеласы стали обходить магазин стороной. А через год Ахмет познакомился с Бенционом Лазаревичем и от чистого сердца подарил ему трех наиболее активных комсомолок.

В делах «Информ-Инвеста» Ахмет имел свою долю, но в тонкости не вникал. За это его ребята обеспечивали Бенциону спокойную жизнь. Часто помогали улаживать проблемы, возникавшие при деловых переговорах. Если Бенцион Лазаревич приходил на переговоры в сопровождении какого-нибудь из ахметовских джигитов, то партнер проявлял удивительную податливость. В этом случае к доле Ахмета прибавлялось дополнительное вознаграждение.

К сотрудничеству Бенциона Лазаревича с Платоном и Ларри Ахмет отнесся с большим интересом. Он даже попытался объяснить новоявленным институтским коммерсантам, что филиалы «Информ-Инвеста» — это все равно что сам «Информ-Инвест», поэтому он, Ахмет, имеет на них такие же права. Однако Ларри, широко улыбаясь, растолковал ему, что филиалы — это не совсем «Информ-Инвест», скорее филиалы — это он, Ларри Теишвили, поэтому про «Информ-Инвест» лучше говорить с Бенционом Лазаревичем, а что касается филиалов, то — пожалуйста, Ларри не прочь обсудить и эту тему тоже, но хотел бы, чтобы при беседе поприсутствовал кое-кто из его друзей, имена которых тут же были названы Ахмету. С другой стороны он, Ларри, испытывая к Ахмету Магометовичу искреннее уважение и неподдельные дружеские чувства, хотел бы, в надежде на скорое сотрудничество, о котором можно будет в дальнейшем поговорить особо, сделать ему скромный подарок. Но он хочет подчеркнуть, что этот подарок никак не связан с филиалами «Информ-Инвеста», а представляет собой просто дань уважения Ахмету Магометовичу.

Выслушав эту речь, опознав кое-какие из названных Ларри имена и оценив по достоинству подарок, Ахмет больше эту тему в разговорах не поднимал. Но к Ларри стал относиться с большим уважением. И с еще бо́льшим — к Платону, в котором разглядел основную движущую силу. И когда появился «Инфокар», Ахмет стал частенько появляться там по вечерам, знакомя отцов-основателей с разнообразными людьми своего круга.

Все непросто

Терьян появился в «Инфокаре» в мае девяносто второго года. Решение это он принял на удивление легко. Незаметно надвинувшийся крах отечественной науки Сергей ощутил, когда, принеся в институт несколько листков бумаги с доказательством много месяцев мучившей его теоремы и испытывая естественное желание немедленно поделиться с коллегами, он не смог сделать такую простую вещь, как собрать людей на семинар. Терьян развесил по всем этажам объявления, пришел в назначенное время в аудиторию и принялся ждать. Прошло минут двадцать, никто не появился. Еще не понимая до конца, что же все-таки происходит, Сергей приклеил на дверь бумажку, что семинар состоится часом позже, и пошел по комнатам собирать народ. Однако многие помещения оказались заперты, а в тех, что были открыты, никаких обитателей не обнаружилось. И лишь в одной комнате еще теплилась какая-то жизнь — там без особого энтузиазма пытались продать по телефону цистерну со спиртом и два вагона сахарного песка.

Вернувшись в свой кабинет, Сергей немного постоял у окна, выкурил одну за другой три сигареты, потом аккуратно убрал в стол разбросанные по всей комнате бумаги, положил сверху тезисы выступления, запер дверь кабинета на ключ и поехал устраиваться на новую работу.

Ему повезло — Платон оказался на месте.

— Так, — сказал Платон. — Это здорово, что ты пришел. Работы — невпроворот. Проблема в том, что я сейчас улетаю в Швейцарию. Знаешь что? Летим со мной. Там все обсудим. У тебя виза есть?

У Сергея не было не только визы, но и загранпаспорта. Узнав об этом, Платон схватился за телефон и с удивлением выяснил, что за оставшиеся в его распоряжении полчаса оформить загранпаспорт и получить швейцарскую визу не представляется возможным. Заметно заскучав, он предложил:

— Подойди к девочкам, Мария или Ленка, кто там сейчас, скажи, чтобы тебя срочно начали оформлять. Я вернусь через три дня, чтобы все было. А потом — дождись Мусу. Скажи ему, чтобы ввел тебя в курс. Когда прилечу, сразу созваниваемся, и я объясню, что надо делать. И еще — скажи Мусе, чтобы он тебе выдал экипировочные, оденься как следует. Костюм там, ботинки, рубашки… Галстуки! Скажи ему — пусть выдаст десять тысяч.

— А что можно купить на десять тысяч рублей? — спросил Сергей, вспоминая, что в начале недели он заплатил триста за полкило колбасы.

Платон посмотрел на него как на недоумка.

— Долларов! И не экономь! Чтобы все было самое лучшее! Ну, пока, я полетел. Обнимаю тебя.

Выйдя в приемную, Сергей огляделся по сторонам. Многое изменилось с тех пор, как он был здесь последний раз, ожидая приезда Ларри и Леонарди.

Поцарапанные столы и разваливающиеся стулья времен Московской Олимпиады уступили место массивной итальянской мебели. По углам стояли кадки и горшки с неизвестными Сергею растениями. На расставленных вдоль стен кожаных диванах сидели ожидающие чего-то люди. И, по-видимому, ожидали они давно, потому что взгляды у них были погасшие, лица скучные, а настроение унылое. Время от времени кто-нибудь вставал, доставал из кармана пачку сигарет и протискивался к выходу, лавируя между растениями.

Молниеносный бросок Платона из кабинета на улицу не произвел на ожидающих людей никакого впечатления. Оживились они лишь тогда, когда только что вышедший курить человек влетел обратно с криком: «Приехал!» И вслед за ним в приемную вошел Марк в переливающемся всеми цветами радуги костюме и дымящейся сигаретой в пожелтевших от никотина пальцах.

— Марк Наумович, — сказала сидящая за одним из столов брюнетка, — вы господам назначали? Они с утра ждут.

— Нормально, — жизнерадостно сказал Цейтлин. — Всех приму. Всех удовлетворю. По самое это самое. В порядке живой очереди.

— Сережка! — обрадовался он, увидев Терьяна. — Какими судьбами! Мы обязательно должны поговорить.

Игнорируя пронесшийся по приемной стон, Марк втолкнул Терьяна в переговорную комнату, усадил в черное кожаное кресло, нажал кнопку на телефоне и приказал:

— Срочно два кофе, бутербродов с сыром… — он поводил в воздухе правой рукой, — минералки и…

Марк замолчал, о чем-то размышляя.

— Может, коньячку, Марк Наумович? — с готовностью спросили из трубки.

— Да! — неохотно согласился Марк. — Пожалуй. И лимончик там, орешки какие-нибудь… И чтобы мухой!

За то время, пока они с Сергеем не виделись, Марк практически не изменился, только прибавил седых волос и заматерел. Он по-прежнему курил одну сигарету за другой, небрежно швыряя окурки в пепельницу и оставляя там догорать до фильтра. Сергею показалось, что, затащив его в переговорную, Марк понятия не имеет, о чем с ним толковать.

— Такие дела, — сказал Цейтлин, разливая по хрустальным рюмкам принесенный коньяк. — Ну как ты вообще?

Сергей честно рассказал, что в институте стало совершенно нечего делать, что он пришел наниматься на работу и что Платон пообещал ему помочь, но улетел и послал к Мусе, дабы тот ввел в курс дела.

— Тебе Муса не нужен, — решительно заявил Марк. — Он у нас на хозяйстве. Я считаю, что тебе надо работать у меня. Это как раз то, что тебе подойдет. Да и про фирму «Инфокар» больше меня никто не знает.

— Чем же ты занимаешься?

— Практически всем, — гордо сказал Марк. — Выстраиваю схемы. Юридические вопросы…

— А что ты понимаешь в законах?

Марк обиделся.

— Ты что, не понимаешь, что ли? Это та же математика. Законы создают совокупность ограничений, и надо при этих ограничениях максимизировать прибыль. Так что тебе и карты в руки. А с Тошкой лучше не связывайся. Он тебе наобещает с три короба, потом закрутится, все забудет… С Донских уже был соответствующий опыт — Платон его притащил, потом забыл, теперь Леня у Витьки адидасовские кроссовки по магазинам развозит. А я тебе предлагаю интеллектуальную работу.

— Он мне сказал с Мусой поговорить, — твердо сказал Терьян.

— С Мусой я решу! — Марк снова ткнул пальцем в телефон. — Мария! Быстро соедини меня с Мусой.

Пока искали Мусу, Цейтлин, не спеша и явно важничая, рассказывал Терьяну о достижениях «Инфокара». Достижения впечатляли. Здесь было все — фантастические по объемам поставки с Завода, суперсовременные станции технического обслуживания, контракты с «Даймлер-Бенц», «Вольво», «Дженерал моторс», «Хондой», реставрирующиеся старинные особняки, собственный банк… Объекты в Санкт-Петербурге, Самаре, Грозном, Сочи, Воронеже, Ростове… Связи на самом высшем уровне. Больше трех тысяч человек в штате. Ведутся переговоры о покупке большого курорта где-то на побережье Адриатики.

— И сколько же здесь платят? — спросил Сергей, когда Марк остановился, чтобы перевести дух.

Марк оглянулся на дверь и шепотом сказал:

— Не волнуйся. Нормально.

Сергей хотел было спросить, что это означает, но передумал. Если уж выяснять, то лучше у Платона. Или у Мусы.

— А еще Тошка послал меня к какой-то Марии, — вспомнил Сергей. — Сказал, что она мне паспорт оформит, визы какие-то проставит. Она кто?

— Стерва, — однозначно охарактеризовал Марк неведомую Сергею Марию. — Жуть. Ее Тошка где-то подобрал, притащил сюда, чтобы она секретариатом командовала. Там у них вроде шуры-муры были, ну ты же Платона знаешь… Так она решила, что она здесь самая главная. Ничего, я ей еще ноги повыдергиваю. Да ты ее видел, это она сейчас в приемной сидит.

— Платон еще про Ленку говорил. Это что, та самая, из Института, которая с нами на школе была? — сделав безразличное лицо, спросил Сергей.

— Ага, — подтвердил Марк и ухмыльнулся. — Та самая. Которую у тебя из койки никак не могли выковырять. Не забыл? Ну эта всегда пожалуйста, могу устроить. Хочешь?

— Еще вопрос, — Сергей поторопился сменить тему. — Мне Тошка сказал, что я должен у Мусы какие-то экипировочные взять, на одежду, галстуки всякие. Это что, так принято?

Марк перегнулся через стол и похлопал Сергея по плечу.

— А как же! Здесь ты уже не будешь ходить в свитерке, как мальчонка. Тут порядки строгие. Сколько он тебе положил? Пятьсот?

— Платон сказал — десять тысяч, — ответил Сергей, чувствуя непонятную неловкость.

На какую-то долю секунды у Марка перекосилось лицо. И появившаяся через мгновение приветливая улыбка не смогла скрыть внезапно похолодевший взгляд.

— Здорово. Значит, так… У нас обычно пятьсот. А тебе прямо как члену Совета Директоров. Начальником будешь.

— Здорово, уважаемые, — раздался за спиной у Сергея голос Мусы. — Сережа, привет! Марик, искал меня?

— А как же! — Марк встал и пожал Мусе руку. — В наших рядах прибыло. Вот мальчонка пришел заместителем генерального наниматься.

На «мальчонку» Терьян решил не реагировать. Большой любви к Марку он никогда не испытывал и особо тесно общаться с ним тоже не собирался. Но Сергей заметил, что и у Мусы в глазах промелькнула та же непонятная настороженность.

— Хорошее дело, — сказал Муса. — Ну что ж. Раз гениальный решил, быть по сему. По какой части желаете быть заместителем, уважаемый? По научной?

— Не обращай на него внимания, — успокоил Мусу Терьян. — Тошка мне вообще ничего не сказал. Просил, чтобы ты меня ввел в курс дела. А остальное — до его приезда.

— Ну-ну, не скромничай, — вмешался Марк. — Он же еще распорядился экипировочные выдать. Десять штук. Так что раскошеливайся, Мусенька.

Муса переглянулся с Марком. Будто на мгновение между ними протянулась чуть заметная тонкая ниточка, которая тут же исчезла.

— А где их взять, он не распорядился?

Сергей пожал плечами. На экипировочные деньги он не напрашивался, идея выколачивания их из кого бы то ни было его совершенно не привлекала, а столь неожиданная реакция со стороны людей, знавших его не один десяток лет, только обескураживала.

— Ребята, мне это все равно. Я ведь ни на что не претендую. Он сказал — я передал. Есть проблемы — давайте забудем. Буду заниматься тем, чем, по вашим правилам, можно заниматься в свитере.

Муса обнял Сергея за плечи.

— Ты нас не так понял. Тут дело в другом. Ты потом разберешься, у нас здесь многое непросто. Тошка позвонит — мы все урегулируем.

— А пока мне что делать?

— Через час зайди. Я тебе пока что пятьсот выдам, там разберемся. А Марик даст тебе посмотреть материалы по Питеру. Годится, Марик?

Цейтлин переглянулся с Мусой, кивнул, и Сергею показалось, что настроение у Марка сильно улучшилось.

Заведя Терьяна в свой кабинет, он вывалил на стол несколько папок с бумагами.

— Смотри сюда. Это материалы по представительству, это — по станциям, это — по салонам. Тут переписка с мэрией. Только в этой комнате тебе будет неудобно, сейчас тут сумасшедший дом начнется. Забирай все и иди в переговорную.

Выйдя из кабинета Марка, Сергей задержался около стервозной брюнетки, которой Цейтлин пообещал повыдергивать ноги.

— Добрый день, — сказал Сергей. — Вы Мария? Меня зовут Сергей Терьян.

— А я знаю, — приветливо ответила Мария. — Вас Платон Михайлович часто вспоминает. Вы у нас будете работать?

— Посмотрим, — пожал плечами Сергей. — Платон просил, чтобы вы мне помогли с паспортом и визами.

Мария кивнула и сделала какую-то пометку в блокноте.

— Я сейчас не могу, а через полчасика подойдут девочки, тогда я вами займусь. Вы здесь будете? В переговорной?

И, нажав кнопку на телефонном аппарате, Мария распорядилась доставить в переговорную кофе и минеральную воду.

За два часа, которые Сергей провел за чтением бумаг, его никто не побеспокоил. Один раз заглянул Муса, бросил на стол тощий конверт. Потом зашла Мария, выпила чашку кофе, от предложенной Сергеем сигареты вежливо отказалась, забрала у него паспорт, попросила завтра принести фотографии, почему-то спросила, женат ли он, и вернулась к себе. А через некоторое время пришел Виктор.

— Ну что? — спросил он, садясь на край стола и закуривая. — Уже загрузили? Что читаешь?

Сергей пододвинул к Виктору одну из папок.

— Угу, — сказал Виктор, открыв папку. — Вас понял. Неужели сам Платон приказал, чтобы ты это дерьмо расхлебывал?

Сергей принялся объяснять, как он позвонил Платону, как они встретились, какое Платон дал ему обещание и как потом прошла беседа с Марком и Мусой.

Виктор слушал, кивал головой и мрачнел на глазах.

— Я что-нибудь не так сделал? — встревожился наконец Сергей. — Ты почему заскучал?

— Ты все сделал так, — нехотя ответил Виктор. — Тут другое. Не обращай внимания. Ну и что ты в этих бумажках вычитал? Давай, я тебе лучше расскажу, что там творится. Иначе ты еще неделю будешь читать без всякой пользы.

А творилось в Питере вот что. Там существовало представительство «Инфокара», возглавляемое Левой Штурминым и осуществлявшее общий надзор за интересами «Инфокара» в северо-западном регионе. Под крышей представительства действовало несколько коммерческих предприятий. Одни из них были созданы по команде из Москвы, другие — по инициативе Левы. И Левины предприятия не то чтобы законспирированы, но держатся в тени, частично существуют за счет централизованных ресурсов, а прибыль в «Инфокар» не приносят. Поэтому есть такое понимание, что Лева живет слишком хорошо. И возможно, пора задать ему кое-какие вопросы. А еще в Питере отстраивается салон по продаже «Вольво».

Через полгодика уже начнет работать. Должен быть совершенно потрясающим — с верхним светом, галереями, декоративными мостиками…

— Кстати, — вдруг рассмеялся Виктор. — Ты ведь эту историю должен помнить. Тогда, на школе… Помнишь, мы были в каком-то кабаке и Платон разыграл Марика? Подсунул ему алкаша, сказал, что это академик, а тот оказался цветоводом?

Сергей кивнул.

— Ну так вот. Потом Лева его случайно встретил, оказалось, что он — директор цветочного магазина в центре. Но поскольку он пьет, как лошадь, всеми делами в магазине заправляет его жена. Лева с ней встретился, поговорил, потом позвонил Платону, тот вылетел в Питер и окончательно расставил все точки. К тому времени директорша уже выкупила магазин и собиралась расширять цветочную торговлю. Платон ей закрутил голову, изобразил перспективу, потом вызвал Ларри, тот еще добавил жару, в результате они этот магазин внесли в уставный капитал совместной с нами фирмы, и теперь там будет салон «Вольво». Здесь-то как раз все в порядке.

Не в порядке обстояли дела с двумя станциями технического обслуживания. К ним приложил руку старый знакомый по ленинградской школе Еропкин. Услышав эту фамилию, Терьян скрипнул зубами.

— Вот-вот, — согласился Виктор. — Между прочим, мы Платона уговаривали, чтобы он с ним не вязался, но Платон уперся — Сашка, говорит, очень пробивной парень, умеет решать вопросы, мы, говорит, не можем себе позволить такими людьми бросаться. Вот он и нарешал.

— Расскажи подробнее, — попросил Сергей.

Оказалось, что Еропкин каким-то образом втерся на две станции техобслуживания, которые, будучи государственными предприятиями, как раз подумывали о том, чтобы приватизироваться. Как он достиг своей цели, кого купил и сколько ему это стоило, никто не знает, но факт остается фактом: Еропкин успел затормозить уже начавшийся процесс приватизации, добился слияния этих двух предприятий в одно, вышиб прежнее руководство и сам стал директором. А после этого заново инициировал процедуру приватизации, но уже под себя. В этот момент он и появился в «Инфокаре». Показал Платону документы, свозил его в Питер, продемонстрировал обе станции и спросил, интересно ли это «Инфокару», заранее зная ответ. Платон мгновенно проглотил наживку. И тогда Еропкин предложил Платону забрать обе станции под «Инфокар» — для этого только и нужно, что выдать ссуды работникам, дабы они смогли выкупить движимое и недвижимое имущество, выделить некоторое количество легковых автомобилей ключевым фигурам, которые впоследствии будут принимать решение о передаче «Инфокару» контрольного пакета акций, и вручить ему, Еропкину, сто тысяч долларов наличными. Чтобы процесс приватизации прошел быстро и гладко.

Сто тысяч ему, конечно, никто не дал, дали тридцать, да и то Ларри ворчал, что много. За это Еропкин создал план-график, в соответствии с которым «Инфокар» будет вступать во владение станциями. На все про все отводилось полгода. В полном соответствии с планом пятидесяти сотрудникам Еропкина были выданы беспроцентные и, что подразумевалось, безвозвратные ссуды. Эти деньги сотрудники честно внесли на специальный приватизационный счет, потом они были перечислены в городскую казну, и через некоторое время предприятие Еропкина приобрело в собственность здания, сооружения, оборудование и кое-какие запчасти. А также заключило с городом долгосрочный договор на аренду земли, на которой все это богатство располагалось. Пришла пора продаваться «Инфокару».

И вот тут Еропкин начал крутить хвостом. Не пытаясь ни в коей мере отказаться от ранее выданных обещаний и прекрасно понимая, что и тридцать тысяч, и пять автомобилей, и деньги на выкуп имущества войдут в счет, который ему рано или поздно предъявят, он стал под любыми предлогами тянуть время.

Первым делом Еропкин заявил, что, как настоящий и будущий генеральный директор, он просто обязан детально ознакомиться с предстоящим бизнесом, а без этого прием «Инфокара» в число акционеров невозможен, потому что генеральный директор контролируемой «Инфокаром» фирмы должен обладать наивысшей квалификацией. В результате Еропкин добился, чтобы его — за счет «Инфокара», разумеется, — отправили на обучение в Штутгарт на четыре месяца. В течение этих четырех месяцев из Германии регулярно приходили факсы с просьбами оплатить аренду автомобиля, телефонные переговоры, аренду квартиры, потому что проживание в общежитии роняет имидж «Инфокара», потом стали поступать счета за лечение.

Понимая, что по возвращении Еропкин наконец-то подпишет документы о вступлении «Инфокара» в свои права, руководство фирмы все счета оплачивало.

Но, вернувшись, Еропкин не стал спешить. Он прилетел в Москву и объяснил Платону, что вопрос о приеме «Инфокара» в ряды акционеров будет решаться на общем собрании. И собрание, конечно, примет правильное решение. Но люди хотят знать, на что они могут рассчитывать, когда «Инфокар» завладеет контрольным пакетом и начнет организовывать свой собственный бизнес. Какие прибыли и дивиденды ожидаются от «Даймлер-Бенц». И поэтому проводить собрание сейчас Еропкин считает преждевременным. Все равно он — человек «Инфокара», и старый друг, и партнер по жизни, и ни шага в сторону не сделает, и так далее. И все свои обязательства непременно исполнит. Но он считает, что лучше всего было бы передать его предприятию на реализацию примерно сорок или пятьдесят «мерседесов». Еропкин их продаст, рассчитается с «Инфокаром», люди увидят, какие шальные бабки делаются на этом бизнесе, и тут же проголосуют «за».

Тут уже пахло не тридцатью тысячами. После длительных размышлений было принято решение машины дать. Конечно, не пятьдесят, а десять — хватит с него.

Потому что обратной дороги нет, немцы уже знают об этом проекте, и отступать некуда. Но процесс продажи машин и обещанный Еропкиным захват предприятия Платон решил поставить под жесточайший контроль. Пусть подключится Лева Штурмин. Ахмет! У тебя есть люди в Питере? Свяжи их с Левой.

Оказалось, не все так гладко. Через несколько дней позвонил Лева и сообщил, что самый крутой из отгруженных в Питер «мерседесов» вовсе не продан, а оформлен на предприятие Еропкина, и теперь Еропкин носится на нем по всему городу. А когда Штурмин попытался воспользоваться предоставленными ему правами контроля, Еропкин Леву послал и сказал, что отчитываться будет перед Москвой. И вообще — это его личное дело, продаст он машины или съест с маслом, он перед «Инфокаром» отвечает за возврат бабок. Так что, гуляй отсюда.

С кавказцами Ахмета у Штурмина тоже не сложилось. Дело в том, что эти ребята особым авторитетом в городе не пользуются, и Лева, чтобы чувствовать себя уверенно, некоторое время назад договорился с другими людьми. А эти люди кавказцев сильно не любят, и если ребята Ахмета будут вмешиваться, могут возникнуть серьезные проблемы. Вплоть до большой крови. Но самое печальное — эти его люди работают с Еропкиным тоже, причем он, Штурмин, сам их сдуру и познакомил. И теперь Лева не очень понимает, как вести себя дальше. Может, нужно, чтобы приехал сам Ахмет и разобрался на месте?

Короче говоря, из десяти «мерседесов» Еропкин рассчитался только за семь.

Один он оставил себе, доказав в «Инфокаре», что не может ездить на «Запорожце», и пообещав рассчитаться из будущих прибылей, второй был продан в рассрочку какому-то большому человеку, и тот обязательно все деньги вернет. В свое время.

А третий, как выяснилось, был подарен Еропкиным прикрывавшим его бандитам, тем самым, которые очень не любили кавказцев. Но зато трудовой коллектив наконец-то осознал, какие шальные бабки делаются на мерседесовском бизнесе и готов единогласно принять «Инфокар» в число акционеров. Короче, он, Еропкин, предлагает следующую схему. Предприятию все равно нужны оборотные средства. По его прикидкам, миллиона два. Так вот, пусть «Инфокар» купит контрольный пакет за два лимона. В принципе, можно зачесть три сгинувших «мерседеса» и на их стоимость уменьшить эту сумму. И тогда Еропкин ничего «Инфокару» уже должен не будет.

Когда Марк услышал, что предлагает этот обнаглевший жлоб, он просто взорвался. Мало того, что приватизация прошла полностью на инфокаровские деньги, мало того, что «Инфокар» оплатил все взятки и зачем-то подарил машины непонятным ключевым фигурам! Двести пятьдесят тысяч за «мерседесы» ухнули неизвестно куда, а теперь этот сукин сын приходит и говорит — дайте мне еще два миллиона, и будем в расчете. Плюс ко всему, инфокаровскими же деньгами были оплачены питерские бандиты, защищающие Еропкина от «Инфокара». И Марк встал насмерть.

— Понимаешь, — говорил Виктор Сергею, — деньги на раскрутку все равно будут нужны. Пусть не два лимона, пусть один. Но отдавать их Еропкину, как совершенно понятно, нельзя категорически. Через неделю ни копейки не останется.

И Марик придумал одну штуку — надо сказать, гениальную. Проводим операцию в два этапа. Сначала покупаем контрольный пакет за гроши. По номиналу. А потом, поскольку мы уже все решаем, увеличиваем уставный капитал. В результате у теперешних акционеров остается ноль целых, ноль десятых. И обкладываем Еропкина. Будет он после этого генеральным, не будет — это второй вопрос.

Главное, что воровать больше не сможет. Вот эту идею мы до Еропкина и довели.

Немного, конечно, в препарированном виде. Надо сказать, он отнесся нормально.

Сразу спросил, предполагаем ли мы оставить за ним его десять процентов. Все кивнули. И он тут же согласился.

Коварство Еропкина обнаружилось не сразу. Конечно же, ему было невыгодно не соглашаться с «Инфокаром» — он мгновенно оказывался по другую сторону баррикады и, хотя чувствовал себя защищенным, понимал, что с Ахметом лучше не шутить. Но и поступать так, как диктуют ему эти полужидки, он тоже не собирался. У них ведь безвыходное положение: немцы никогда не простят, если питерский проект провалится. Да он, Еропкин, и сам не собирается выходить из такого хорошего дела. Но работать за одну зарплату и какие-то жалкие десять процентов от мифической прибыли тоже не хочется. Из двух лимонов, которые передаст ему Москва, может очиститься штук триста-четыреста. Еропкин уже приглядел несколько бензоколонок, которые можно было бы подмять под себя. Если их привести в божеский вид, наладить поставку бензина — это золотое дно. Пару колонок можно будет потом запарить этим же придуркам, чтобы покрыть расходы и немножко наварить. Так что план действий был для него совершенно очевиден.

Некоторое время Цейтлин нарадоваться не мог на Еропкина. Дважды в неделю тот появлялся в Москве, привозил проекты документов к готовящемуся собранию, выслушивал все замечания Марка, согласно кивал головой, тут же вносил исправления и вел себя идеально.

За день до собрания в Москву неожиданно прилетел Лева Штурмин и привез с собой незнакомого деда. Щека у деда была залеплена пластырем, он все время нервно оглядывался и как-то странно подергивался. Оказалось, что дед работает у Еропкина, получает, как и все, мало и, чтобы дотянуть до зарплаты, перекинул через забор два аккумулятора. А когда вечером он шел домой, в переулке его встретили двое, отметелили, отняли деньги и посоветовали больше не появляться на станции. И он, дед, до глубины души этим возмущен, потому что воруют все, а начальство больше всех, но побили почему-то только его. Поэтому он, зная, что Еропкин — человек «Инфокара», связался с Левой Штурминым и передал, что у него есть наиважнейшая и секретнейшая информация, которой он готов поделиться с большими людьми из Москвы. Но выдать эту информацию Леве дед отказался категорически, поэтому пришлось привезти его сюда.

Собрались Муса, Ларри, Марк, Ахмет и Виктор. За секретные сведения дед потребовал тысячу долларов немедленно и гарантированное трудоустройство после того, как удавят Еропкина. Любознательность победила. Тысяча была выдана, что же касается трудоустройства, то ограничились весьма туманными обещаниями.

Впрочем, дед и сам понимал, что работник, швыряющий через забор аккумуляторы, вряд ли сможет кого-либо заинтересовать.

А рассказал он вот что. Еропкин провел большую подготовительную работу и индивидуально побеседовал с каждым своим работником-акционером. Причем не с глазу на глаз, а в присутствии парочки коротко подстриженных бугаев. И в ходе этих бесед было доходчиво разъяснено, что на собрании «Инфокар» будет лезть в акционеры. И Еропкин будет это всячески поддерживать и голосовать «за». Но все остальные должны проголосовать «против». А тому, кто ослушается, отвернут башку.

Дискуссия началась, когда деда отправили в буфет обедать. С одной стороны, подобный фокус был вполне в духе Еропкина. Но, проделывая его, Еропкин шел на очень серьезный риск и не мог этого не понимать. Поэтому вопрос был — верить деду или нет. Тем более что дед в некоторых деталях путался и, судя по всему, сильно закладывал за воротник. Кроме того, перенесенные побои, какими бы заслуженными они не были, вполне могли заставить человека наплести с три короба. Нельзя также было сбрасывать со счетов возможность того, что деда подослал сам Еропкин, дабы навязать «Инфокару» какую-нибудь силовую акцию и тем самым сорвать собрание, но уже не по вине Еропкина, а по глупости самого «Инфокара», прислушивающегося к словам пьяниц и несунов.

В результате было решено, что на собрание полетит Марк и постарается на обратном пути привезти с собой Еропкина. А Ахмет отправится в Санкт-Петербург немедленно, остановится в гостинице и будет отвечать за то, чтобы Еропкин не соскочил.

Собрание прошло в полном соответствии с мрачными предсказаниями деда.

После получасовой речи Еропкина, в красках расписавшего светлые перспективы, за прием «Инфокара» проголосовал только он сам плюс еще пять человек. Очевидно, это и были те ключевые фигуры, которые получили «мерседесы». Остальные проголосовали против. Еропкин всячески изображал негодование и недоумение, разводил руками, по-бабьи ахал, но от Марка не укрылось, как внимательно он просмотрел протокол собрания, прежде чем поставить свою подпись. Марк изо всех сил подыгрывал Еропкину, тоже разводил руками, при нем позвонил в Москву и сказал Мусе, что произошло вот такое дело, сообщил в трубку, как героически держался Еропкин, выслушал инструкции, повесил трубку и пригласил Еропкина пообедать и обсудить, как жить дальше.

Когда обед уже подходил к концу и к выпитой бутылке водки добавилась бутылка коньяка, Марк откинулся на спинку стула, закурил и задумчиво сообщил Еропкину, что никогда не мог предположить, будто распивание водки может быть не удовольствием, а служебной необходимостью. И пока утративший бдительность Еропкин пытался понять, как ему на это реагировать, к столику подсел Ахмет.

Против того, чтобы немедленно лететь в Москву, Еропкин выдвигал один аргумент за другим, но все они неумолимо отметались беспощадным Марком. Когда же Еропкин согласился, но сказал, что ему надо заскочить домой за паспортом, Ахмет пригласил его прогуляться на минутку до туалета. В результате паспорт мгновенно обнаружился.

В Москве Еропкину был предъявлен ультиматум. Он сообщает своим бандюкам, что в их услугах больше не нуждается, платит отступного и ложится под людей Ахмета. А через месяц проводит второе собрание, за результаты которого отвечает головой. «Инфокар» все равно заберет свое. Вопрос только в том — с Еропкиным или без. Это, Сашок, твой последний шанс.

Еропкин понял, что эту ночь он пережил, осмелел и стал торговаться.

Бандюков он не сам нашел, ему их подсунул «Инфокар» в лице Левы Штурмина.

Поэтому и отступные должен платить «Инфокар». Он же может лишь посодействовать, чтобы сумма была по возможности минимальной. Услышав это, Марк громко хмыкнул.

И ни о каком контрольном пакете не может быть и речи. Собрание примет «Инфокар» в акционеры, это он сделает. Но ни пятидесяти одного процента, ни пятидесяти, ни даже сорока он не обещает. Максимум — двадцать пять.

Сбить Еропкина с этой позиции не удалось. В конце концов, было решено попробовать еще раз. А вот если опять не получится, тогда нужно будет разобраться с Еропкиным уже как следует. Утром Еропкина погрузили в самолет и в сопровождении Ахмета отправили обратно в Питер. Два дня Ахмет вел непростые переговоры с еропкинскими бандитами, сторговался на тридцати тысячах при условии, что с Левой Штурминым они продолжают работать. И бандиты отошли. Ахмет хотел немедленно расставить на станциях своих ребят, но Платон, вернувшийся из Швейцарии, попросил этого не делать. Лучше дать Еропкину телефон для связи на случай наезда, а прямые контакты, по возможности, исключить.

На второе собрание, которое, как и договаривались, произошло через месяц, Платон полетел сам. Оратор из него всегда был никудышный, он запинался, блеял, забывал слова, но при этом говорил с таким напором и такой убежденностью, что противостоять ему было невероятно трудно. Платон без труда продавил решение о приеме «Инфокара», получив сто процентов голосов, а когда стали обсуждать, сколько процентов акций надо выделить «Инфокару», сказал:

— Для нас это непринципиально. Обычно мы закрепляем за собой контрольный пакет. Но здесь мы на этом настаивать не будем. Дадите двадцать процентов — возьмем двадцать, дадите десять — тоже скажем спасибо. Если хотите проявить к нам уважение, примите нас на сорок процентов.

Он говорил еще какое-то время, упирая на то, что цифра сама по себе не важна и речь идет всего лишь о признании заслуг партнера и уважении к нему.

В результате «Инфокар» получил сорок процентов акций, что для Еропкина было полной и неприятной неожиданностью. Натужно улыбаясь, он поздравил Платона, пообнимался с ним и вечером привез к самолету готовый к подписанию протокол. Платон пробежал протокол, подписал, хотел было вернуть Еропкину, потом передумал и поставил свою подпись на каждой странице. Еропкин жутко обиделся.

— Значит, не доверяешь? — со слезой спросил он.

— Не глупи, Сашок, — успокоил его Платон. — У нас так принято. Без запарафированных страниц ни одна инфокаровская бумага на свет не появляется. И тебе советую так же делать.

Прилетев в Москву, Платон доложился, передал в договорной отдел копию подписанного протокола, поручил Марку проследить за тем, чтобы все было доведено до конца, и снова отбыл за рубеж. А Еропкин опять принялся за свое.

Три месяца он не мог зарегистрировать протокол о приеме «Инфокара», ссылаясь на чрезвычайную занятость на производстве. Потом зарегистрировал, но отправку копии в Москву всячески затягивал. И отправил ее только тогда, когда озверевший Марк пообещал завтра же прилететь в Питер и самолично вытрясти из Еропкина документы.

Получив зарегистрированный протокол, Марк узнал много интересного. Нет, нет, основополагающая договоренность о сорока процентах «Инфокара» сохранилась.

Но завизированные Платоном страницы, за исключением последней, Еропкин похерил, а вместо них подложил другие. И если раньше все принципиальные решения принимались большинством в три четверти плюс один голос, то теперь достаточно было простого большинства. Что, при сорока процентах «Инфокара», позволяло полностью игнорировать его мнение по всем вопросам. Когда же вызванного в Москву Еропкина строго спросили, как это все произошло и почему он позволяет себе подделывать документы, тот спокойно ответил, что в его канцелярии произошел пожар, о чем имеется соответствующий акт пожарной охраны, все документы сгорели, и их пришлось восстанавливать по памяти. Но он ничего страшного не видит, так как главный вопрос решен — «Инфокар» стал акционером и получил аж сорок процентов, — а как будут приниматься решения, это дело десятое, здесь можно договариваться в рабочем порядке. После чего Еропкин отбыл, напомнив на прощание, что невредно было бы оплатить свою долю в акционерном капитале. А то регистрация будет признана недействительной. И не забыть про оборотные средства, про два миллиона долларов. За вычетом стоимости трех «мерседесов».

С тех пор были сделаны три попытки оплатить долю в уставном капитале — и все неудачные. Переводимые в Санкт-Петербург деньги через несколько дней возвращались обратно. Либо Еропкин специально указывал неправильные номера счетов, либо тут же закрывал счета и открывал новые, но перевести деньги так и не удалось. Тогда потерявший терпение Муса позвонил Штурмину, тот пришел к Еропкину и внес в кассу наличные, получив соответствующую расписку. По слухам, Еропкин, узнав об этом, топал ногами, орал и выгнал кассиршу к чертовой матери.

И вот теперь сложилась патовая ситуация. С одной стороны, на еропкинское предприятие затрачена такая уйма денег, что бросить это дело никак нельзя. С другой — держать его в теперешнем состоянии тоже нельзя, потому что это та же потеря денег, да еще неудобно перед немцами, которым пообещали к февралю выпустить первый отремонтированный автомобиль. А вливать туда деньги, пока всем заправляет Еропкин, глупо. Проще их сразу же выкинуть на улицу. При этом ни увеличить уставный капитал, ни снять Еропкина невозможно — нет большинства голосов.

— А зачем они дали мне про это читать? — спросил Терьян, когда Виктор закончил рассказывать.

Виктор пожал плечами:

— Если собираешься здесь работать и хочешь знать, чем приходится заниматься и что такое «Инфокар», то более характерного материала нет. Другое дело, что из бумажек ты всей истории не узнаешь.

Но Сергею показалось, что Виктор чего-то не договаривает.

Примерно через полчаса он досмотрел последнюю папку, собрал бумаги и понес их возвращать. Заполнявшая приемную толпа частично переместилась в кабинет Марка, откуда доносился жуткий шум.

— Я капитан дальнего плавания! — кричал человек в кителе. — Я двадцать лет на руководящей работе! И не позволю себя, то есть меня, оскорблять!

— А никто и не оскорбляет, — орал в ответ Марк. — Я хочу видеть нормальный документ, а не филькину грамоту. Здесь никакие две цифры не бьются.

— Все бьется! — ярился капитан дальнего плавания. — Я двадцать лет на руководящей работе. Вот это прибавить вот это, — он тыкал пальцем в измятую бумажку, — совсем не должно быть вот это. Потому что вот это нужно вычесть.

Марк выхватил бумажку из рук капитана, вгляделся в нее и сбавил тон.

— Ну-ка. Вот это прибавить вот это и вычесть вот это… Будет вот это. Правильно. Угу. Наталья! — Он перебросил бумажку капитана на соседний стол, окруженный тремя посетителями. — Посмотри-ка смету. Вы, Семен Аркадьевич, — успокаивающе улыбаясь, обратился он к капитану, — займитесь с блондинкой. От себя отрываю.

— Так, — сказал он, когда капитан перешел к соседнему столу. — Сумасшедший дом. Сергей, что у тебя?

Сергей положил на стол папки с питерскими бумагами. Марк немедленно завопил:

— Ты куда кладешь? Ты не видишь, что здесь документы?

— А куда мне их девать? — спросил Терьян, одуревший от шума и дыма и не ожидавший столь резкой реакции Марка.

— Никуда не девать! Я тебе выдал бумаги, чтобы ты с ними работал! Вот иди и работай.

— Я уже все прочел, — тихо сказал Сергей, чувствуя спиной взгляды всех собравшихся в комнате и испытывая желание швырнуть папки Марку в голову.

— Прочел? — Марк саркастически ухмыльнулся. — Ладно. Сейчас я здесь закончу и поговорим.

— А пока мне их так и держать? — поинтересовался Терьян.

Марк сделал было движение по направлению к папкам, но передумал.

— Секретарю отдай.

Сергей передал папки сидевшей у двери девушке и вернулся в переговорную.

Постоял у стола, налил рюмку из принесенной днем бутылки, выпил, закурил, потом сел в кресло, закинул руки за голову и задумался. Решение об «Инфокаре», созревавшее давно и принятое практически мгновенно, до сих пор воспринималось им всего лишь как изменение среды обитания с сохранением всех атрибутов психологического комфорта. Но уже эти несколько часов показали, что среда обитания, несмотря на обилие знакомых лиц, изменилась слишком уж радикально.

Взять хотя бы эту питерскую историю. С Еропкиным все было ясно, но условия, в которых тот проворачивал свои махинации, Сергея поразили. Миллионные инвестиции, свободное обращение с акционерным капиталом и долями, скупка голосов, взятки начальству, непростые отношения с бандитами… Про все это он слышал, про многое читал в газетах, но не представлял, что, пока он продолжал упрямо писать свои формулы, его друзья и однокашники так легко освоятся в горячей атмосфере времен покорения Дикого Запада. И Сергей почувствовал тревожную неуверенность — сможет ли он хоть как-то сравняться с ними? А еще его беспокоило ощущение каких-то подводных течений, недомолвок, угадываемого, но не объяснимого столкновения интересов — столкновения, которого в отношениях между людьми, знающими друг друга чуть ли не с колыбели и делающими одно дело, просто не могло быть, но которое тем не менее скрыто присутствовало, обнаруживаясь в случайно сказанных словах и брошенных взглядах. И замученный, какой-то опущенный вид Сысоева, его слова, что здесь все непросто, снова неприятно поразили Терьяна.

— Здравствуй, Сереженька, — услышал он за спиной голос.

Обернувшись, Сергей увидел стоящую у дверей Ленку. Пожалуй, на улице он ее не узнал бы. Она похудела, остригла волосы под мальчика, стала сильно краситься. И только сохранившаяся привычка зябко обхватывать себя руками, как бы пытаясь согреться, да манера говорить, проглатывая окончания слов, напоминали о девочке, в которую сто лет назад он был так сильно влюблен.

— Здравствуй, Ленка, — сказал Сергей.

Она подошла к столу, покрутила в руках брошенную Терьяном пачку «Дымка», достала из кармана пиджака тонкую черную сигаретку, закурила и стала смотреть Сергею в лицо, медленно выпуская дым.

— Что смотришь? — спросил Сергей, когда молчание слишком уж затянулось. — Сильно постарел?

— Мужиков время не портит, — все так же глядя ему прямо в глаза, ответила Ленка. — Почти не изменился. А я?

— Изменилась, — признался Сергей. — Здорово изменилась. Встретил бы — не узнал.

— Постарела?

— Не сказал бы. Тебе просто стало больше лет. Но не постарела. Как ты живешь?

Ленка сделала гримаску.

— Зарабатываю на жизнь. Вообще-то ничего. А ты?

— Тоже собрался зарабатывать. Вот пришел на работу наниматься.

— Я знаю. Мне Мария сказала, чтобы я занялась твоим оформлением. Не забудь завтра фотографии принести. Свои и жены, и ее паспорт тоже.

— Я не женат, ты разве не знаешь? — удивился Сергей.

Ленка отвела глаза.

— Я знаю, что ты развелся. Между прочим, ждала, что хотя бы позвонишь. А потом мне сказали, что ты женился снова.

— И снова развелся, — буркнул Сергей. — Через полтора года.

— Понятно, — сказала Ленка. — Сердцеед. Играешь чувствами бедных наивных девушек. Здесь тебе будет где разгуляться.

— А вообще как тут? — перевел разговор Сергей.

— Кому как. Мне нормально. А как тебе будет, не знаю.

— Почему?

— Так. — Ленка помолчала, потом оглянулась на дверь. — Здесь все непросто.

Эта дурацкая фраза, которую Сергей много раз слышал за сегодняшний день, начала его сильно раздражать.

— Знаешь, — сказал он, — мне уже сто человек про это сегодня сказали. Что-нибудь поконкретнее можно?

Ленка задумалась.

— Поконкретнее нельзя. Я ведь кто? Девочка на телефоне. Фигаро здесь, Фигаро там. Ты же, наверное, серьезными делами будешь заниматься?

— Но почему-то ведь ты говоришь, что непросто? Значит, что-то знаешь?

— Видишь ли, Сереженька, — медленно сказала Ленка, — когда мне было шестнадцать, я у старшей подружки все пыталась опыт перенять, как с вашим братом правильно обращаться. А она — ни в какую. А потом сказала мне одну вещь. В этом деле, сказала, каждый учится на своих ошибках. Так не забудь завтра фотографии.

— Погоди, — Сергей подошел к Ленке и взял ее за плечи. — Ты прости меня. Я правда не знал. Думал, тебе все равно. Не сердись.

— Ладно, — Ленка повела плечами и легко освободилась. — Значит, так фишка легла. Эх ты, знаток женского сердца…

А дойдя до двери, она оглянулась и тихо сказала:

— Не хотела я тебе говорить, да уж ладно… Не ходи сюда. Это не твое. Будет беда.

Несмотря на предупреждение Ленки и нехорошие предчувствия, Сергей остался.

За неделю ожидания Платона из командировки он поближе познакомился с Марией, которая показалась ему вовсе не стервой, как охарактеризовал ее Марк, а очень приветливой и даже привлекательной особой. Поговорил несколько раз с Ларри, встретившим Сергея словами «господин профессор». Попытался выяснить у Мусы, чем ему все-таки придется заниматься, но успеха не добился. Муса всячески пытался улизнуть от обсуждения этого вопроса, а потом, глядя Сергею прямо в лицо, искренне сказал:

— Старик, хочешь — режь меня на куски, я без понятия. Если честно, работы здесь навалом, мы же ни черта не успеваем. Но, во-первых, надо советоваться. А во-вторых, я же не знаю, что у Тошки на уме. Я тебе сейчас что-то скажу, а он вернется и все переиначит. Ты можешь три дня подождать, пока он объявится? Если уж так не терпится, иди к Марику. Или как?

К Марку Сергей, естественно, не пошел. Они крепко поругались на второй же день после появления Терьяна в «Инфокаре». Прямо с утра Сергея нашла секретарша Марка и сказала, что Марк Наумович просит зайти. Весь красный и трясущийся от ярости Марк в присутствии всех своих подчиненных закатил Сергею грандиозную сцену. Оказывается, он планировал вечером обсудить с Сергеем, как тот понял положение в Санкт-Петербурге. Оказывается, он до глубокой ночи ждал, когда же Сергей к нему зайдет. А Сергей, оказывается, в шесть вечера свалил домой и даже не подумал зайти к Марку отпроситься.

— Какого черта я у тебя должен отпрашиваться? — закипел Терьян. — Ты мне кто?

— Я? Я заместитель генерального директора! — взвыл Марк.

— Угу, — кивнул Терьян и поглубже засунул руки в карманы. — И встать, когда с тобой разговаривает подпоручик.

Когда он, резко развернувшись, зашагал к двери, то на лицах цейтлинских подчиненных заметил какое-то странное выражение, будто на их глазах произошло нечто невероятное и противоречащее законам природы. А выскочивший вслед за ним из двери Марк, не говоря ни слова, пронесся по коридору, влетел в кабинет Мусы и долго еще бушевал там. Но, по-видимому, без особого результата, потому что больше этот инцидент ни разу не обсуждался.

Вернувшийся из командировки Платон позвонил Сергею домой глубокой ночью.

— Сережка, привет, — сказал он, и не успевший еще очухаться от сна Сергей заметил, что Платон старается говорить очень медленно, тщательно подбирая слова. — У меня к тебе есть одно предложение. Я завтра опять улетаю, и мы поговорить не сможем. Улетаю надолго. Предложение вот какое. У нас есть проблемы в Питере. Я знаю, что ты уже в курсе. Так вот, я прошу, чтобы ты полетел туда и снял все вопросы. А потом мы встретимся и определимся на будущее. Согласен? Если нет, то никаких проблем, но тогда тебе нужно будет подождать, пока я вернусь. Только отвечай сразу, думать некогда.

— А ты уверен, что у меня получится? — спросил Терьян, переваривая услышанное.

— Получится! — уверенно ответил Платон, и Сергей заметил, что его речь снова вошла в прежний галопирующий ритм. — Обязательно получится! Ты будь на связи… Устроишься в Питере — скажи Марии, я тебе буду звонить. С Мусой я договорился, он все устроит. И держи связь с нашим человеком в Питере, там есть один… Да ты его знаешь, это Лева Штурмин. Ахмета привлекай. Ты его видел у меня на дне рождения. Помнишь? Все, обнимаю тебя.

Когда утром Сергей приехал в «Инфокар», то сразу понял, что о ночном разговоре с Платоном все уже знают. Встреченный им у порога Марк, всем своим видом показывавший, что готов забыть прошлые недоразумения, сказал обволакивающе:

— Заглянул бы. Все-таки материалы все у меня. Хоть договоримся, что надо делать, а что не надо. Когда летишь?

Муса встретил Сергея у двери своего кабинета, проводил к столу, усадил и вывалил на стол несколько конвертов.

— Здесь билет. Летишь завтра утром. Тут в конверте адрес и ключи от квартиры. Там телефон написан, когда надо будет, позвони — девочка придет. Сготовить что-нибудь или убраться. Здесь три штуки. Считай, что тебе командировочные дали и зарплату авансом. С остальным Лева разберется — я с ним уже говорил. Ну что еще?

— Послушай, — сказал Терьян. — Дай совет как другу. Я же в этих делах новичок. Вот что бы ты на моем месте там делал?

— Я бы на твоем месте, — начал Муса и перешел на шепот, — открутил этому прохвосту голову. Тут же. Но это, к сожалению, ничего не решит.

— А ты думаешь, я гожусь для откручивания головы?

Муса кивнул.

— Мы вчера долго этот сюжет обсуждали. Тошка тоже сомневался — Сережка, говорит, не такой, он мягкий, он не справится. А я ему прямо сказал — ты еще не знаешь, какой Терьян жесткий человек. Если хочешь знать, это я настоял, чтобы ты поехал. Так что — счастливо тебе. Звони, дружище.

А когда за Сергеем закрылась дверь, Муса молча посидел в кресле, барабаня пальцами по столу, потом снял телефонную трубку, нажал кнопку и сказал:

— Уважаемый! Докладываю — он едет. Так что я свое слово держу.

Довольно странно отреагировала на известие об отъезде Терьяна Ленка.

— Телефончик дали? — поинтересовалась она. — Девочка Настя? Что ж, желаю удачи.

Мария попрощалась с Сергеем неожиданно официально. Приветливость и доброжелательность куда-то делись, она нехотя улыбнулась краешком губ и, проронив: «Счастливого пути», уткнулась в распечатку с телефонами.

Виктор же, когда Сергей зашел к нему оповестить о грядущем отъезде, молча выслушал информацию, подумал и сказал:

— Значит, я правильно сделал, что все тебе объяснил. Теперь ты хотя бы владеешь сокровенным знанием. Смотри, поосторожней там, не наломай дров. И еще я тебе сейчас скажу две умные вещи, только ты не обижайся. Первое — подпиши у Мусы доверенность на ведение всех дел в Питере. Без этого даже не думай ехать, провалишься. И второе. Что бы ты там не затевал, не надо советоваться ни с Левой, ни с Мусой. Если будут вопросы, лучше звони Ларри.

— Погоди, — сказал сбитый с толку Сергей. — Про доверенность мне все понятно. Ты объясни, почему с Ларри можно, а с Мусой нельзя. У вас тут что — внутренний раскардаш?

— Да нет же, — устало ответил Виктор. — Никакого раскардаша. Я даже не знаю, как тебе объяснить. Понимаешь, у нас здесь все…

Он хотел сказать «непросто», но посмотрел на Терьяна и передумал.

Более конструктивную помощь оказала Сергею Ленка. Когда он уже уходил с работы, она догнала его, какое-то время шла рядом молча, а потом попросила:

— Сереженька, мне надо в одно место заскочить. Тут неподалеку. Не проводишь меня? Я знаю, тебе утром улетать, но я быстро.

Предостережение

Сергей довел ее до неприглядного особнячка рядом с Арбатом. Метров за десять Ленка остановилась и показала ему на лавочку.

— Посиди тут. Я только документы передам и сразу обратно.

Ждать пришлось около получаса. Потом Ленка появилась из двери особнячка в сопровождении мужчины, остановилась на секунду, что-то ему сказала и, даже не взглянув в сторону Сергея, направилась в сторону «Смоленской». А мужчина неторопливо проследовал к лавочке и сел рядом с Терьяном.

Какое-то время оба молчали. Потом мужчина сказал:

— Ну, здравствуйте, Сергей. Отчество ваше я, кстати, так и не знаю до сих пор. Не припоминаете меня?

Лицо мужчины было знакомым, но где и когда они встречались, Терьян никак не мог вспомнить.

Мужчина усмехнулся.

— Как-то в славном городе Ленинграде вы мне кое-какие книжки помогли купить. А сдачу так и не взяли. Я потом долго думал, как вы с вашей бухгалтерией разберетесь.

Рядом с Сергеем сидел Федор Федорович, куратор ленинградской школы, тот самый, про которого что-то рассказывал в ресторане Еропкин и который увел Ленку после заключительного банкета. Любитель литературы и, как смутно припомнил Сергей, хорошего коньяка.

— Мне Лена рассказала, что вы теперь в «Инфокаре», — продолжал Федор Федорович. — И завтра отбываете в Питер. Там у вас серьезная проблема.

Сергей вовсе не был уверен, что конфиденциальную инфокаровскую информацию можно обсуждать на улице с малознакомым человеком. Даже если эту встречу устроила Ленка. На всякий случай он неопределенно мотнул головой и закурил.

Федор Федорович усмехнулся.

— Чтобы все было ясно, Сергей, я работаю в «Инфокаре». Но это не афишируется. Знают про это человек пять. В том числе, естественно, Платон Михайлович. И вы со мной можете говорить более откровенно, чем я с вами. Так что надеюсь, что факт нашей встречи вы доводить до общественности не будете. Договорились?

Сергей подумал и кивнул головой.

— Давайте пройдем куда-нибудь, чтобы не мозолить глаза, — предложил Федор Федорович. — Здесь неподалеку есть удобное место.

Удобным местом оказался грузинский центр «Мзиури» на Арбате. Это заведение, когда-то пользовавшееся популярностью и славившееся на всю Москву своими хачапури и водами Лагидзе, после образования СНГ пришло в упадок. Внутри было темно, пустынно и сыро. Через окна, покрытые густым слоем пыли, с трудом просачивались вечерние солнечные лучи.

Федор Федорович кивнул человеку у входа, взял у него ключ, провел Сергея через первый этаж к обшарпанной белой двери, открыл ее и зажег свет. В комнате с плотно занавешенными окнами стояли стол, два кресла, холодильник, небольшой буфетик с посудой и телевизор.

— Присаживайтесь, — пригласил Федор Федорович. — Я вас долго не задержу. Хотите минералки? Или покрепче чего-нибудь?

От спиртного Сергей решил не отказываться.

— Вам в Питере понадобятся две вещи, — сказал Федор Федорович, когда они выпили по полрюмки за встречу. — Информация и помощь. Информацию я вам добуду. Запишите телефон. Примерно дня через три позвоните по нему и передайте, как с вами связаться. Я вас найду. Что касается помощи, то вот вам записка. Завтра вечером, часиков в девять, будьте где-нибудь в районе Московского проспекта. Позвоните по этому телефону, спросите Илью Игоревича. Передайте ему большой привет от меня, вот эту записку и обменяйтесь контактными телефонами. Если будут какие-нибудь проблемы, он подключится. Теперь спрашивайте.

— Спасибо большое, — поблагодарил Сергей. — Я только не понимаю, о каких проблемах идет речь. Этот Илья Игоревич, он кто — юрист?

Федор Федорович как-то странно посмотрел на Сергея и задумался.

— Юрист? — переспросил он. — Да пожалуй, что юрист. Я вообще-то другое имел в виду. Я так Лену понял, что вы в «Инфокаре» человек новый, и раньше с коммерцией дел не имели. Правда?

Сергей решил про «Инициативу» не рассказывать и кивнул.

— Так вот. Бумажные методы решения вопросов всегда предпочтительнее. Но здесь так может не получиться. А если у вас еще и опыта нет, то будет великий соблазн воспользоваться силовыми приемами. Тем более что вам определенных людей в Питере рекомендовали. Я правильно понимаю?

— Правильно.

— Вот я и хочу дать вам совет. Грубая сила — это последний аргумент. К нему прибегают, только если все остальное уже испробовано. Весь сегодняшний беспредел и объясняется-то тем, что у людей мозгов не хватает. Поэтому, даже если вам покажется, что вы в тупике, не спешите сдаваться. И — что я вам особо советую — не обращайтесь к тем людям, которых вам рекомендовали. Нет, нет, — заторопился он, заметив удивление на лице Сергея, — вы не думайте, здесь все в порядке, но в данном конкретном случае это ничего не решит, и лучше этого не делать. Поэтому я вас и посылаю к Илье Игоревичу. Очень надежный человек и большая умница. Еще одна вещь.

Федор Федорович помолчал.

— Мне бы не хотелось, Сергей, чтобы вы про Илью Игоревича упоминали в «Инфокаре». Он к нашим делам отношения не имеет, и пусть так все и остается. Договорились?

— Договорились, — сказал Сергей. — А насчет информации, это вы про что?

— Видите ли, Сергей, — ответил Федор Федорович, доливая рюмки, — только очень недалекие люди думают, что если есть, скажем так, оппонент, то его надо давить, угнетать, уничтожать и все такое. На самом же деле, оппоненту надо дать максимальную свободу для саморазвития. И любая гадость, которая у него внутри есть, обязательно в условиях свободы вылезет наружу и его же сожрет. Да так быстро, что за ней никакие ахметовские молодчики не угонятся. Я ведь Сашу Еропкина много лет знаю. Он очень хитрый, очень жадный и очень нетерпеливый.

Сочетание взрывчатое. Скажем, сейчас у него положение, безусловно, выигрышное.

Но он на месте не усидит и обязательно что-нибудь этакое выкинет, чтобы еще больше захапать. И наверняка ошибку сделает. Я даже думаю, что уже сделал. Вот эта информация вам и будет нужна. Понимаете меня?

— Пока нет. Но потом, наверное, пойму. А можно спросить, Федор Федорович?

— Конечно. Мы же за этим и встретились.

— У меня простой вопрос. Вот вы предлагаете конкретную помощь. Серьезную. Почему мне ни Платон, ни Муса про вас не сказали и не послали к вам? Только не говорите мне, что в «Инфокаре» все непросто, я этого уже наслушался.

Федор Федорович расхохотался.

— Насчет непросто, это вы здорово заметили. Но тут другое. Дело в том, что я, формально говоря, к этим вопросам отношения не имею. Так, знаю кое-что, но занимаюсь другими вещами. И мы договорились в свое время о разграничении компетенции. Просто я хорошо отношусь к Лене, а она меня попросила помочь, и я не смог отказать. Тем более что, по моим сведениям, наши друзья Сашу Еропкина немножко недооценивают.

— Почему вы так думаете?

— Знание некоторых принципов, Сергей, освобождает от необходимости знания некоторых фактов. Есть такая неприятная штука — интеллигентский снобизм. Да еще с академической прокладкой. Мы тут все такие интеллектуалы, да со степенями, да с званиями, а какой-то, извините, жлоб, который и читать-то не умеет толком, взялся с нами тягаться. Да мы его сейчас!.. Имеет место быть такая позиция. Согласны со мной?

Сергей подумал и кивнул.

— Федор Федорович, у меня еще один вопрос есть. Общего характера. Можно?

— Конечно.

— Я даже не знаю, как сформулировать, — осторожно начал Сергей. — Я всех ребят знаю много лет, хорошо знаю. Ладно, Цейтлина давайте оставим, это особая статья. И все эти годы было знаете как… Вот я, например, с одним кем-то говорю, и это то же самое, как с другим, или со всеми вместе. Без разницы. Понимаете меня? Не то, чтобы мы там сутками не расставались. Часто месяцами не виделись вовсе. Но если встречались, то будто домой попадали. Знаете, в биологии есть такой организм, забыл, как называется. Его можно разрезать на десять кусочков, и каждый из них — это такой же организм. Любые, скажем, два из них вместе окажутся — и из них двоих немедленно такой же организм образуется. Понимаете меня?

Во взгляде Федора Федоровича появилось сочувствие.

— Понимаю. А вы это к чему?

— Тут дело вот в чем. Я в «Инфокаре», как вы правильно сказали, человек новый. И мне поэтому многие вещи лучше видно. Так вот — этого уже нет. Или почти нет. А есть что-то другое. Я не знаю — хорошо это или плохо, но это другое. И когда мне сто раз говорят, что здесь непросто, то, скорее всего, именно это и имеют в виду. Я немного выпил, поэтому плохо объясняю. Вы меня понимаете?

— Возможно. — Федор Федорович допил рюмку и переменил позу. — Так что вы хотели спросить?

— Не знаю, — честно признался Сергей. — Что-то мне не нравится. Но я не знаю, что. И вопрос может быть только самый идиотский — вы не знаете, что мне не нравится?

— Ну почему же идиотский, — неожиданно возразил Федор Федорович. — Думаю, что знаю. Самый простой на свете вопрос. И ответ тоже простой. Вам не нравится, что на вашу замечательную и дружную компанию распространяются законы природы и общества. Кому же может понравиться такое безобразие?

— Что вы имеете в виду?

— Э, батенька! Вы хотите, чтобы я вам лекцию прочел. Этак вы в Ленинград не успеете, а то, неровен час, и вообще раздумаете ехать. Могу вас заверить только, что ничего особенного с вашей командой не происходит. Все идет по правилам. И правила известны, и результат тоже. Совершенно определенный, детерминированный. Волнение ваше мне понятно, но оно сродни, как бы это сказать… Ну, скажем, ребенок промочил ноги, а родители переживают — простудится или нет. Зря переживают — простудится. Хотя здесь, конечно, другой масштаб. Вам что, хотелось бы узнать, что происходит и чем закончится?

Сергей налил рюмку и залпом выпил. Он сам не понимал, на кой черт завел этот разговор с совершенно чужим человеком и что он, собственно, хочет от него услышать. Просто сидевшая внутри тревога, накопившееся за последнюю неделю напряжение, невозможность отвести с кем-либо душу и доброжелательное отношение Федора Федоровича развязали ему язык.

— Пожалуй, не хочу, — тихо сказал он. — Скорее всего, нет. Спасибо вам, Федор Федорович. Я поеду.

— Ну, счастливо вам. Выход найдете? — Федор Федорович встал, пожал Сергею руку, подождал, пока за ним закроется дверь. Потом подошел к зашторенному окну и встал, заложив руки за спину.

— Узнать не хочет, — тихо сказал он. — Или боится. Ну что ж. Может, оно и к лучшему.

Бюрократические игры

— Мне только что звонил Лева, — просипел белый от ярости Марк. — Он просто вне себя. Ты правда выдал Терьяну доверенность?

— Ну выдал, — ответил Муса, делая вид, будто ищет на столе какую-то бумагу. — Что — не надо было?

— А как по-твоему? — Марк ткнул сигарету в пепельницу и подошел к Мусе поближе. — Ты понимаешь, что ты сделал?

— Нормально сделал, — буркнул Муса, продолжая ковыряться в бумагах. — Без доверенности он там ничего не сможет.

— Нормально? — закричал Марк, уже не в силах сдерживаться. — А две доверенности на двух разных людей — это тоже нормально? А ты знаешь, что Лева летит сюда разбираться? Если он сейчас пошлет нас всех и уйдет, кто будет отвечать? Кто будет Питером заниматься? Еропкин? Или эта баба-цветочница? Ты чем вообще думаешь?

Муса скомкал сигаретную пачку и с силой запустил ею в угол.

— Ты чего сюда приперся? Решил меня Левой попугать? Да пусть катится. Истеричка. Никуда не денется твой Лева, не беспокойся. Ты хоть почитал бы, что я в доверенности написал…

— Мне плевать, что ты там написал! Ты ему разрешил представлять «Инфокар». А он вообще на что-нибудь способен? Ты не поинтересовался? А если он с твоей доверенностью полную ахинею подпишет, ты ответишь?

— Не беспокойся, отвечу.

— Ах, ответишь?! Какой порядочный нашелся! Интересно, ты с Платоном выдачу доверенности согласовал? Короче, садись и отзывай эту бумагу.

— Пошел отсюда вон! — закричал Муса, окончательно выйдя из себя. — И не смей больше ко мне являться. Я охране прикажу, чтоб тебя не пускали. Мне уже вот где твои фокусы сидят. Ладно, я тебе подыграл, уговорил Платона, чтобы его убрали в Питер…

— Мне подыграл? — Марк не желал сдаваться. — Да ты же первый это придумал. Или забыл уже?

— Ну первый, ну и что! Вали, вали все на меня! Что-то ты не очень рвался в Питер это дерьмо разгребать. Хорошо, я его туда заткнул, я! Тем более не буду доверенность отзывать. Пусть работает.

— А как же с Левой?

— Заткни его себе в задницу, — посоветовал Муса, постепенно отходя.

По первому разряду

За полтора десятилетия Лева Штурмин изменился мало. Его долговязая фигура бросилась Сергею в глаза сразу же, как только он вышел в зал ожидания. Лева скользнул по Сергею взглядом и зашагал ему навстречу.

— С приездом, Сережа, — радушно сказал он и, к немалому удивлению Терьяна, заключил его в объятия. — Сто лет не виделись. Ну какая программа?

— Черт его знает, — признался Сергей. — Может, поговорим, тогда и программа появится?

— Я предлагаю вот что. Сейчас я заброшу тебя на квартиру. Ключи тебе Муса передал? Хорошо. Там позавтракаешь, немного отдохнешь, а потом позвони мне в офис. Вот телефоны — это через секретаря, это прямой. Секретаршу зовут Люся. И мы встретимся. Машину я тебе выделю — хочешь джип, хочешь «Вольво». Выбирай.

Сергей пожал плечами.

— Пока не надо. Будет нужно, я попрошу. Но лучше «Жигули», если есть. Я к иномаркам не приучен. Еще врежусь во что-нибудь.

Лева как-то странно посмотрел на Сергея.

— Что значит — врежешься? Машина с водителем.

— Потом обсудим, — смущаясь, сказал Сергей. — Может, еще и не понадобится. Поехали.

— А тебе когда сообщили, что я прилетаю? — спросил по дороге Сергей, прерывая долгое молчание.

— Вчера, — с готовностью ответил Лева. — И ночью Марик еще раз позвонил, попросил встретить по первому разряду.

Что такое встреча по первому разряду, Сергей понял, когда, расставшись с Левой у подъезда, вошел в квартиру. Круглый обеденный стол, накрытый темно-красной скатертью, ломился от закусок. В центре красовались бутылки — водка, коньяк, виски, джин, шампанское, вино. А на диване сидела тоненькая девочка с распущенными длинными волосами, в наглухо застегнутом темном платье с белым воротничком. Когда Сергей появился в дверях, она встала и подошла к нему.

— Здравствуйте, — сказала она неожиданно низким голосом. — Меня зовут Настя. Давайте вашу сумку, я отнесу в комнату.

— Здравствуйте, — пробормотал растерявшийся Сергей. — Не надо сумку, пусть здесь стоит.

— Да вы не беспокойтесь, — настаивала Настя, — я просто разберу ваши вещи…

— Нет! — ужаснулся Сергей и вырвал сумку. — Не надо ничего разбирать, я сам.

Настя удивленно передернула плечиками.

— Ну пожалуйста. Хотите умыться с дороги? Прошу вас сюда.

Запершись в ванной, Сергей перевел дух и огляделся по сторонам. На полочке стояли разномастные флаконы и пузырьки с шампунями и кремами. На вешалках висели белоснежные махровые полотенца. Такой же белоснежный халат красовался на крючке у двери. Слегка запотевшее зеркало однозначно свидетельствовало о том, что к его приезду девочка Настя приготовилась и приняла то ли ванну, то ли душ.

— Окопались, сволочи, — бормотал сквозь зубы Терьян, вытираясь полотенцем. — По первому разряду… Ну, Марик, погоди.

Когда он, приглаживая влажные волосы, вошел в комнату, Настя по-прежнему сидела на диване, аккуратно сложив руки на коленях. Увидев Сергея, она снова встала.

— На завтрак блинчики с творогом, домашние котлеты и рисовый пудинг с джемом, — сказала она. — Что будете пить?

Сергей, улетевший из Москвы без завтрака, смолотил котлеты и блинчики, а когда заканчивал пудинг, вдруг понял, что ничего более вкусного не ел уже очень давно. И еще ему стало неловко, что он ест, а девушка так и сидит на диване.

— А вы? — поспешно спросил он, опуская вилку.

— Ну что вы, — покачала головой девушка. — Я уже завтракала. И вообще, когда готовишь, самой потом есть не хочется.

— Так это вы все готовили? — Сергей перестал есть и уставился на девушку.

— Конечно. Меня Лев Ефимович специально пригласил на работу. Вам кофе или чай?

Налив Сергею чашку кофе и поставив рядом миниатюрный молочник со сливками, девушка спросила:

— Вы будете отдыхать? Сейчас я приготовлю. — И вышла в соседнюю комнату.

Когда Сергей, погасив сигарету, прошел туда же, он увидел разобранную двуспальную кровать. Одеяло с одного края было отвернуто. Девушка стояла рядом, заложив руки за спину.

— Все готово, — сказала Настя. — Еще что-нибудь желаете?

Сергей сел на кровать и посмотрел на девушку.

— Тебе сколько лет?

— Достаточно. Ну так что, желаете?

Сергей подумал и помотал головой.

— Тогда скажите, вы обедать и ужинать будете здесь или в городе? — невозмутимо спросила Настя. — И что предпочитаете?

— Не знаю, — сказал Сергей, испытывая жуткую неловкость.

— Ну хорошо, — заключила девушка после небольшой паузы. — Вот здесь мой номер телефона. Живу я двумя этажами выше, прямо над этой квартирой. Если что, позвоните, я сразу приду.

Когда дверь захлопнулась, Сергей подошел к окну, сел на широкий подоконник и посмотрел на улицу. Спать ему категорически расхотелось. Некоторое время он размышлял, правильно ли поступил, отправив девушку восвояси, а потом решил, что правильно. Первый класс от Марка Цейтлина! Бойтесь данайцев, дары приносящих.

А вообще-то жаль. Девочка особенная, что-то в ней такое есть, какая-то неожиданность. И платьице это, с воротничком, под гимназистку. И очень интересное лицо, не то чтобы картинка с выставки, но интересное. Раз посмотришь — еще захочется. Кого-то она ему напоминает. Кого?

Размышления Терьяна прервал телефонный звонок.

— Привет, — сказал Ленкин голос. — Быстро говори, от чего я тебя оторвала.

— От размышлений, — честно ответил Сергей.

— Хм. Это так теперь называется. Как там девушка Настя?

— Спасибо, хорошо. Покормила и ушла.

— Жалко, если не врешь. Очень уж хотелось тебе праздник испортить. Подожди, не вешай трубку. Марк хотел переговорить.

После музыкальной паузы трубку взял Марк.

— Здорово, — сказал он весело, — где я тебя нашел?

— Здорово, — ответил Сергей. — Там, где ты меня поселил. По первому классу.

— А, понравилось? То-то же. Ну ладно, кончай ночевать. Давай вызванивай Леву, начинайте работать. Я через час еще позвоню.

«Вот ведь личность, — подумал Сергей, ложась на кровать и закидывая руки за голову. — Черт знает что за характер. Хлебом не корми, дай покомандовать. И что интересно — ночью специально Леве позвонил, чтобы встретили, поселили, накормили, девочку устроили… А утром ему все равно нужно вклиниться и начать руководить. Хорошо все-таки, что я ее отправил».

Полежав еще несколько минут, он набрал номер Штурмина…

Начало большой игры

— Ну и какие у тебя мысли? — спросил Лева, пододвигая к Сергею чашку кофе и блюдце с нарезанным лимоном.

— Пока что традиционные, — признался Сергей. — Либо надо увеличивать уставный капитал, либо снимать Еропкина. Что так, что эдак — нужно проводить собрание. Значит, будем готовить. Поможешь?

— А как же! — Лева аккуратно протер очки и посмотрел на настольный календарь. — Послезавтра у меня как раз будут юристы. В десять утра. Кстати, Еропкин знает, зачем ты приехал?

— Он знает только, что я приехал с финансовой ревизией инфокаровских предприятий. И для проработки бизнес-плана по мерседесовскому проекту.

— Хорошо. Ты планируешь с ним встретиться?

— Придется. Если у тебя есть время, можно вечером где-нибудь посидеть. Я так припоминаю, что он это дело уважает. Стоп! — спохватился Сергей, вспомнив, что в девять вечера ему предстоит встреча с загадочным Ильей Игоревичем. — Только не сегодня. Сегодня у меня вечер занят.

Лева понимающе кивнул головой и чуть заметно улыбнулся.

— Понял. Как скажешь. Все пожелания гостей для нас закон. Из Москвы кто-нибудь приедет на собрание? Платон, например?

— Зачем? — удивился Сергей. — Вроде мы так не договаривались. Мне Муса выдал доверенность.

Лева изучил извлеченную Сергеем доверенность, помолчал и неожиданно жалобным голосом произнес:

— Я не понимаю. Совершенно ничего не понимаю. Зачем все это? Что, представительству уже не доверяют? Люся! — крикнул он через дверь. — Срочно соедини меня с Цейтлиным!

Не обращая на Сергея ни малейшего внимания, Лева долго и обиженно бубнил в трубку, что ему отказали в доверии, что так не делается, что он не понимает сути происходящего и что немедленно вылетает в Москву, дабы объясниться. Сергею было слышно, как на другом конце провода что-то кричал Марк. Когда разговор закончился, Лева положил трубку и повернулся к Сергею:

— Думаю, здесь какое-то недоразумение. Марик обещал разобраться. Я могу тебя попросить, чтобы ты эту доверенность никому не показывал? Не обижайся, дело в том, что у нас здесь…

— Все непросто, — закончил вместо него Сергей, начавший подумывать о том, а не вернуться ли ему в Москву.

— Вот-вот, — кивнул Лева и снова протер очки. — Ну что? Я тебе тут комнату для работы приготовил. Посмотришь?

По-видимому, приготовленная Левой комната ранее использовалась для отдыха водителей. На столе были видны круглые разводы, а рядом со стоявшей в углу электроплиткой красовались два старых аккумулятора и комплект автомобильной резины. Рядом с дверью стоял запертый высокий шкаф.

Сергей обнаружил пачку старых газет, одной из них накрыл стол, вторую набросил на аккумуляторы. Проверил телефон. Сел, разложил перед собой привезенные из Москвы материалы и стал выписывать в блокнот ключевые позиции.

Примерно через час телефон тихо затренькал. Звонил Муса.

— Как дела, уважаемый?

— Нормально, — ответил Сергей. — Сижу, готовлюсь.

— Ладно. Значит так. Ты там с Левой не конфликтуй, хорошо? У тебя есть доверенность, вот и поступай соответственно. Понял?

— Понял.

— Как устроился? — поинтересовался Муса, и Сергей почувствовал, что тот ухмыляется. — Как условия?

— По первому классу, — сказал Сергей.

— Ну и ладно. Тебе привет от Ахмета. Если что, звони.

Больше ничего в течение дня не происходило. К девяти вечера выделенный Левой водитель подвез Сергея в район Московского проспекта, припарковался, надвинул на глаза кепку и задремал. Сергей отошел от машины на приличное расстояние, бросил в автомат монетку и набрал записанный Федором Федоровичем номер.

Минут через пятнадцать к нему подошел невысокий человечек в белой тенниске, мятых парусиновых брюках и кожаных сандалиях на босу ногу.

— Добрый вечер, — приветливо сказал человечек. — Вы мне звонили. Чем могу?

— Федор Федорович просил передать, — Сергей протянул Илье Игоревичу заклеенный конверт.

Человечек покрутил конверт в руках, вскрыл, пробежал глазами записку и небрежно засунул ее вместе с конвертом в нагрудный карман тенниски.

— Ладно, понял, — сказал он. — Можете мне звонить по этому же номеру. Вы где остановились?

Сергей назвал адрес и номер телефона. Илья Игоревич кивнул.

— У вас знакомые в Ленинграде есть? — поинтересовался он. — Нет? Хорошо. Завтра в офисе Льва Ефимовича предупредите, что к вам придет старый друг. Скажем, Гена. Крокодил Гена. Около десяти. Поболтайте с ним на нейтральные темы, ну как со старым другом. А через часок заберете его с собой на квартиру, там тоже поболтайте. Потом позвоните мне. Усвоили? Теперь что касается наших дел. Завтра или дня через два Федор Федорович передаст для вас кое-какие сведения. Вы ознакомитесь. Если будет непонятно, скажете мне. Тогда встретимся и обсудим. Договорились?

Выйдя из машины у дома и попросив водителя забрать его завтра в половине девятого, Сергей посмотрел вверх. В окнах его квартиры было темно. Двумя этажами выше одно из окон было слабо освещено — ночник или настольная лампа.

Сергей вспомнил, что Настя просила его позвонить, а он этого так и не сделал.

Поднявшись к себе, Терьян поужинал остатками утреннего пиршества, поставил будильник и провалился в сон. Последнее, о чем он подумал, засыпая, — это о том, что Настя на кого-то удивительно похожа и что завтра к нему придет крокодил Гена.

Гена оказался тридцатилетним мужчиной в тщательно выглаженном сером костюме, темных очках и с небольшим чемоданчиком в руке.

— Здорово, Сережа! — громко произнес он с порога.

— Здорово, Гена, — в тон ему ответил Сергей. — Сколько лет, сколько зим. Садись, рассказывай.

Гена аккуратно закрыл за собой дверь.

— Давай только местами поменяемся, Серега, — сказал он. — Ты же помнишь, я лицом к окну сидеть не могу, из-за глаз.

Когда Сергей покорно сел спиной к двери, Гена бережно положил на стол чемоданчик, раскрыл его, достал наушники и стал совершать внутри чемоданчика какие-то манипуляции, не видимые Сергею из-за открытой крышки. Время от времени в чемоданчике что-то щелкало и тихо гудело. При этом Гена непрерывно нес всякую ахинею про Кузьму из Петрозаводска, плохое здоровье и общую дороговизну. Сергей невпопад поддакивал.

Минут через двадцать Гена снял наушники, убрал их в чемоданчик, достал оттуда чистый лист бумаги, прямоугольный кусок картона и авторучку. Положил картон на стол, бумагу на картон, написал несколько фраз, убрал картон и авторучку обратно, а бумагу, не переставая рассказывать, как ему прошлым летом резали аппендикс, перебросил через стол Сергею.

На листе печатными буквами — очевидно, для легкости чтения — было написано:

«На шкафу установлен микрофон. В телефонной трубке жучок. Слушают разговоры в комнате и по телефону. Приемник в одной из соседних комнат.

Пригласи меня к себе домой».

Убедившись, что Сергей дочитал до конца, Гена забрал бумагу, спрятал ее в чемоданчик и посмотрел на Сергея, вопросительно подняв брови.

— Слушай, Гена, — сказал ошарашенный Сергей, — а что это мы тут сидим? Поехали ко мне, выпьем по рюмочке.

Гена одобрительно кивнул и закрыл чемоданчик.

На квартире Гена, время от времени позвякивая ложкой по стакану, провозился намного дольше. Наконец, захлопнув чемоданчик, сказал:

— Здесь чисто. Но все равно имей в виду — в любое время могут поставить. Так что деловых разговоров лучше не вести. Чаем угостишь?

— А кто может поставить? — спросил Сергей, наливая чай.

— Кому нужно, тот и может, — содержательно ответил Гена, прихлебывая горячий напиток. — Там, в конторе, хозяин поставил.

— Откуда знаешь?

— От верблюда. Там самодел стоит, у него дальность — из одной комнаты в другую. Так что, кроме хозяина, больше некому.

— А может мне его отодрать и выкинуть?

Гена, прищурившись, посмотрел на Сергея.

— Ну ты даешь! Они тебе тут же другой вдудолят. Да еще сообразят, что ты в этих делах кумекаешь. Тебе это надо? Так что не вздумай. Живи как жил. Только аккуратно.

Вернувшись в офис, Сергей наткнулся на Леву.

— Я слышал, к тебе тут приходили, — радушно сказал Лева, обнимая Сергея за плечи. — Старый приятель?

— Отдыхали как-то вместе, — осторожно ответил Сергей. — Ну что, будем сегодня трогать Еропкина за вымя?

Господин Терьян

Рабочий кабинет Еропкина потрясал. Судя по всему, раньше здесь был актовый зал. Теперь же сцену убрали, кресла вынесли, стены выкрасили под мрамор и выделили несколько помещений: в одном у Еропкина размещались диван и два кресла, во втором — барная стойка и тоже два кресла, в третьем — тренажеры, а в четвертом — душ, унитаз, биде и утопленная в полу ванна с гидромассажем. Фойе актового зала превратилось в приемную, в которой трудились три девицы в легких полупрозрачных платьицах, а еще две сидели просто так и ничего не делали.

Еропкин вышел навстречу гостям, покинув свой письменный стол из карельской березы. На хозяине была ослепительная белая рубашка, рукава которой застегивались на массивные золотые запонки, яркий галстук с золотым же зажимом, бархатные, шоколадного цвета, штаны и, несмотря на теплую погоду, меховая безрукавка, из кармана которой свешивалась и исчезала где-то в кармане брюк золотая цепь. На ногах были домашние меховые тапочки.

Обнявшись с Левой и крепко пожав руку Терьяну, Еропкин усадил гостей на расставленные вокруг журнального столика козетки, а сам устроился в кресле напротив.

— Такие вот дела, — произнес он, разглядывая Сергея и улыбаясь. — Столько лет не виделись. Хорошее было время, правда? У нас ведь с тобой тогда какая-то штука произошла, — он пощелкал пальцами. — Уж не помню, из-за чего. Бабу, что ли, не поделили? Ну так это мы теперь спокойно можем урегулировать. Чтоб проклятое прошлое, понима-аешь, не угнетало. Видал в приемной? Хочешь, бери любую. Хоть сейчас. Не нравятся — ща позвоню, еще десяток прилетит. А?

— В другой раз, — сказал Сергей. — Прошлое не угнетает.

— Хорошо, — легко согласился Еропкин. — А я вот помню, ты раньше еще книжками интересовался. Точно? Я тоже, понима-аешь, пристрастился последнее время. Библиотечку собрал. Надо, чтобы ты посмотрел как-нибудь. Правда, у меня все на старославянском. Придешь, понима-аешь, вечером с работы, откроешь что-нибудь, сразу, понима-аешь, успокаиваешься. Ты как насчет старославянского?

— У меня со старославянским проблемы, — чистосердечно признался Сергей, почему-то вспомнив историю с писателем Оливером Твистом. — А ты здесь здорово устроился.

Еропкин оживился, оставил литературную тему и начал рассказывать о своих планах. Слушая его, Сергей с удивлением осознал, что Еропкин произносит очень осмысленные вещи. Поминутно вставляя свое «понима-аешь» и матерные слова, тыча в Сергея и Леву жирным пальцем, шмыгая носом и почесываясь, он говорил о строительстве нового корпуса станции, договорах с мэрией, организации продажи машин, головокружительных схемах кредитования.

— Такие, бля, дела, — закончил он. — На все про все два, максимум три года. Этот бизнес на полсотни лимонов потянет, клянусь. А надо-то всего два, на раскрутку. Чего вы там, в Москве, жметесь? Я Платону говорил — у меня тут уже инвесторы, как мухи, крутятся. Хочешь, говорю, я инфокаровские сорок процентов обратно выкуплю? Триста штук кладу не глядя. Нет, говорит, будем работать вместе. А чего тянуть? Лето же уходит. Если я сейчас стройку не начну, зимой это все в копеечку влетит. Вот ты приехал, прими решение. Или Платону доложи, пусть он там почешется. Понял мою мысль? Ну, мы тут все свои, так ты имей в виду — ежели Платон перечисляет, к примеру, до первого числа два лимона, один процент твой. Двадцать штук. Тут же наличными отстегиваю. Или в долю тебя возьму, в акционеры. Это как захочешь. Да ты не жмись, я ж тебе не взятку даю. Все ведь для общего дела, для того же «Инфокара».

— Рано это обсуждать, — осторожно сказал Сергей, не желая начинать с Еропкиным дискуссию о мировоззренческих принципах. — То, что ты рассказал, у тебя где-нибудь написано? Я бы хотел посмотреть. И бизнес-план тоже.

— А как же! Танька! — крикнул Еропкин. — Зайди быстро!

Впорхнувшая из приемной Танька, повинуясь взгляду Еропкина, встала рядом с Сергеем, прижалась к нему горячим бедром, открыла блокнот и приготовилась записывать.

— Значит, так, — начал командовать Еропкин. — Все материалы по проекту забери у Михалыча, пусть принесут бизнес-план, потом эту папку… ну которую у архитектора взяли… еще баланс, договора… потом вспомню, еще скажу. Соберешь все и отдашь вот господину Терьяну. Поняла? И поможешь ему разобраться. Как следует поможешь. И чтоб все, что ему нужно — ксерокс там или еще что, — молнией. Мне этот человек очень нужен. Поняла?

Танька замахала ресницами, бросила на Сергея многозначительный взгляд и удалилась.

— Так, — сказал Еропкин, выудив из кармана золотую цепь, к которой был прикреплен золотой хронометр. — Мне на массаж надо. Давайте, мужики, на вечер что-то решать. Предлагаю в восемь часов. Лева, помнишь место, где мы в прошлый раз были? Вот туда.

— Он и вправду хочет откупить инфокаровскую долю за триста тысяч? — спросил Сергей, когда они со Штурминым вышли на улицу.

— Да ты что! Откуда у него деньги?! Это все ля-ля. Рассказывает красиво, правда? Я уже третий раз слышу. Интересно, что он все это действительно может. Сколько при этом украдет — другой вопрос.

— А куда он нас вечером ведет?

— Нормальная совковая забегаловка. По салатику. По шашлычку. Будем пить водочку. Оркестр играет. Для нашего гостя из солнечного Магадана. Танцы.

В ресторан Еропкин, к удивлению Сергея, заявился все в тех же домашних тапочках. Перехватив взгляд Терьяна, Еропкин пояснил:

— Костная мозоль. Никакие ботинки не налезают. Так вот и маюсь.

Про меню Лева угадал гениально. Не заглядывая в принесенную официантом потрепанную брошюру, Еропкин скомандовал:

— Значит, так. По салатику. По шашлычку. Пить будем водочку. Три «Смирновской» принеси. Боржому. Еще пару шампанского — здесь поставь, с краю. — И, не давая никому вставить слово, начал травить анекдоты.

Ресторанный оркестр прервал захватывающую историю про поручика Ржевского.

Еропкин остановился на полуслове, осмотрелся и, углядев партнершу, пошел танцевать. Оттоптавшись три танца, привел ее к столу.

— Садись, — сказал Еропкин. — Познакомься. Это Лева. Это — как тебя — Сережа. Это Галя. Шампанское будешь, Галка?

Девица кивнула и залпом выпила фужер шампанского. Еропкин, подперев голову рукой, смотрел на Галку с пьяной грустью.

— Ж-жрать хочешь? — старательно выговаривая слова, спросил он. — Голодная небось?

Галка подумала и снова кивнула. Еропкин поднял руку, подзывая официанта.

— Значит, так, — сказал он, почесывая грудь. — Еще один салат. Шашлык четыре раза. Серега, ты будешь? Нет? Тогда три раза. Коньяк есть? Принеси бутылку.

Потом придвинул стул вплотную к Галке и опустил руку под стол.

— Да ладно тебе, — возмутилась Галка, — дай поесть. Сам же предложил. Что тебе не терпится?

— П-понял, — покорно согласился Еропкин, отодвинулся на полметра и уставился на Галку, стараясь смотреть в одну точку. Просидев несколько минут, встал, направился, шаркая тапочками, к оркестру, сунул пианисту несколько купюр, вернулся на место и занял прежнюю позу.

— По заявке нашего гостя Александра, — объявил пианист, — для его знакомой девушки Гали исполняем популярную песню…

— Эт-то для тебя, — пояснил Еропкин.

— Путана, путана, путана, — жизнерадостно завопили музыканты, — ночная бабочка, но кто же виноват…

По лицу Еропкина потекли крупные слезы.

Сергей переглянулся с Левой, и они стали пробиваться к выходу через плотную толпу танцующих.

— Он что, всегда так? — спросил Сергей уже на улице.

— Ха! — сказал Лева. — Это еще цветочки. Год назад он такое устроил! Ему тут один мужик не показался. Сашка подошел к оркестру — сыграйте мне, говорит, «День Победы», только без слов. И не с начала, а сразу с припева. И не прямо сейчас, а когда я рукой махну. Подошел к мужику, встал у него за спиной и махнул рукой. Только оркестр заиграл, он взял стул и со всего размаху шандарахнул мужика по башке. Представляешь, под «День Победы»!

— Лихо, — признал Терьян. — Закончилось в милиции?

— Если бы! Мужик оказался нашим городским бандитом. Не из самых крутых, но все же. Моня Подольский. Известен тем, что ездит на белом «роллс-ройсе». С ним, кстати, незадолго до этого дела классная история приключилась. К нам Горбачев приезжал — месяца за три до путча. И, по традиции, пошел в народ. Идет он, значит, по Невскому, с ним Раиса Максимовна, как водится, охрана, людей полно.

А навстречу едет Моня на своем «роллс-ройсе». Увидел Горбачева, вылез, подошел к нему — спасибо вам, говорит, Михал Сергеич, за все, за перестройку. Если б, говорит, не вы, я бы до сих пор еще сидел. Неужели не слышал? Тут все просто на ушах стояли.

— Не слышал, — рассмеялся Терьян. — История действительно классная. Чем же все-таки «День Победы» закончился?

— Так получилось, что в ту минуту Моня за столиком один сидел. Когда Сашка его стулом огрел, он сразу — брык и под стол. Влетели его быки, стали Еропкина по всему ресторану гонять. Он от них бегал-бегал, потом притомился и сдался в плен. Они его увезли. Все уж думали, что Сашке конец. Нет, через три дня появляется. Смирный. Ты заметил, что он в тапочках ходит? Это с тех пор. У него, — Лева оглянулся и перешел на шепот, — хорошие завязки в Большом доме. Они его и вытащили. Ты куда сейчас?

— Домой. — Терьян старался пить мало, но Еропкину, поначалу зорко следившему за рюмками своих гостей, все же удалось влить в него граммов триста. — Я у тебя, кстати, хотел спросить. Эта девочка…

— Настя? Понравилась? Ты не поверишь, по объявлению нашел. Когда представительство открывали, Платон позвонил и говорит — сделай так, чтобы все было по высшему разряду. Я дал объявление в вечерней газете — так, мол, и так, для представительства, для работы с гостями, все такое. Девки косяком пошли. На третий день я сдался — позвонил в Москву. Все, говорю, больше я их уже не различаю, присылайте подмогу. Приехала Мария. Молодец баба, я тебе скажу.

Собрала сразу человек двадцать, только глянула и говорит — вот эту берем. Стали беседовать — а она и готовит, и два языка, и умненькая, и все такое… Плюс ко всему, оказалось, она в этом же доме живет. Что, понравилась?

— Красивая, — уклончиво ответил Сергей. Он снова поймал себя на мысли, что Настя ему кого-то напоминает. — Сколько ты ей платишь?

Лева посмотрел на Сергея сверху вниз.

— Тебе в Москве разве не объяснили, что в «Инфокаре» этот вопрос — табу? Ладно, тебе скажу. Я ей квартиру оплачиваю, на кормление гостей выдаю под отчет, дважды в год экипировочные и сто пятьдесят зеленых в месяц. Считаю, что нормально…

Едва открыв дверь, Сергей услышал телефонный звонок. Сняв трубку, он узнал голос Ильи Игоревича.

— Для вас посылка от друга, — сказал голос. — У вас с утра какие планы?

— Я хотел уехать около половины девятого, — ответил Сергей. — Но могу и задержаться.

— Задержитесь на полчасика. Гена подъедет в девять. Но если будете брать материалы с собой на работу, на столе не оставляйте.

Утром, заглянув в привезенную Геной папку, Сергей сперва перелистал ксерокопированные листы, потом сел на стул у входной двери и стал читать подробно. Через полчаса он отпустил водителя и перебрался на кухню.

Задрипанная папка с матерчатыми завязками таила в себе бомбу. Федор Федорович оказался провидцем. Еропкин пожадничал, поторопился и совершил роковую ошибку. Он хотел перехитрить других, но сам попался в собственный капкан. И теперь Сергей держал в руках готовое и изящное решение проблемы.

Регистрируя предприятие, которое приватизировало обе станции, Еропкин сочинил что-то вроде секретного протокола Молотова-Риббентропа. Можно только гадать, каким образом ему удалось заставить всех прочих акционеров подписать эту галиматью, но факт остается фактом — перед Сергеем лежала бумага, из которой явствовало, что все без исключения акционеры при своем увольнении с работы по собственному желанию обязуются немедленно подать заявление о передаче принадлежащих им акций в распоряжение правления, то есть того же Еропкина, с тем, чтобы впоследствии правление продало эти акции желающим их купить и выплатило выбывшим полученные деньги. Расчет Еропкина был ясен, как солнечный луч. Подвести любого работника автосервиса под статью, поймав его на каком-нибудь злоупотреблении, не стоило никакого труда. После этого проворовавшемуся предлагается примитивная сделка — или материалы передаются куда надо или он уходит по собственному. Пойманный за руку акционер с великой радостью хватается за протянутую ему соломинку и подписывает документ. Тогда Еропкин кладет перед ним вторую бумагу — заявление о выбытии из числа акционеров и передаче акций правлению. Делать нечего — вторая бумага подписывается тоже.

Было совершенно очевидно, что единственным покупателем освобождающихся таким образом акций мог быть только один человек — сам Еропкин. И задача его состояла в том, чтобы вышибить всех, остаться одному и тогда уже, имея на руках большинство голосов, диктовать свою волю всесильному «Инфокару». А если «Инфокар» такое положение вещей по каким-то причинам не устроит — что ж, можно поговорить и о продаже всего пакета акций. Когда Сергей представил себе, сколько Еропкин за это запросит, у него слегка закружилась голова.

Вот почему он так тянул с приемом «Инфокара»! До тех пор, пока все акционеры не выйдут из игры, ему категорически был противопоказан партнер, который тоже сможет претендовать на скупку акций. Но Еропкину чуть-чуть не хватило времени. Судя по бумагам Федора Федоровича, он убрал двух акционеров еще до своей стажировки в Германии. Трех других — сразу по возвращении. И тут же провел собрание, с готовностью разрешившее ему купить эти акции. Следующих двух акционеров предприятие Еропкина недосчиталось непосредственно в период тесного ознакомления с перспективами мерседесовского бизнеса, а их акции были куплены на внеочередном собрании за три дня до приезда Марка и последующей разборки в Москве. После этого Еропкин заспешил. Перед появлением в Питере Платона он срочно уволил еще троих и тоже купил их акции. И всячески тянул с регистрацией инфокаровского участия именно потому, что ему нужно было любыми путями переписать на себя акции еще, как минимум, четырнадцати человек, уволенных им с рекордной скоростью.

Но Еропкин не успел. Придуманный Марком и реализованный Штурминым ход с оплатой инфокаровской доли наличными спутал ему все карты. В результате двадцать процентов акций остались болтаться в воздухе, находясь в распоряжении правления, но никому формально не принадлежа. А по закону не выкупленные акции на собрании не голосуют.

Сергей схватился за карандаш. У «Инфокара» сорок процентов голосов. Плюс шесть еропкинских — против «Инфокара» он голосовать не осмелится. Итого сорок шесть. Остаются пятьдесят четыре голоса. Но из них двадцать вне игры. Значит, против «Инфокара» будут голосовать всего тридцать четыре. Меньшинство! Еропкин проиграл!

Еропкин перехитрил сам себя. Если бы он не мухлевал с документами, не вносил в устав липовых изменений о принятии решений простым большинством голосов, даже этих тридцати четырех контролируемых им процентов вполне хватило бы для блокирования любой инициативы «Инфокара». Но он пожадничал и теперь висел на волоске. А в руках у Сергея находились ножницы, которыми он мог этот волосок перерезать.

Не может быть, чтобы Еропкин этого не понимал. Сказанные Федором Федоровичем слова об интеллигентском снобизме не выходили у Сергея из головы.

Он налил себе еще кофе, закурил и попробовал поставить себя на место Еропкина.

Ничего не получалось. Ни одного сколько-нибудь надежного хода в распоряжении Еропкина не просматривалось.

После часового раздумья Сергей сдался и набрал номер Ильи Игоревича.

— Прочли? — спросил Илья Игоревич. — Разобрались или нужно что-то объяснять?

— Думаю, что разобрался, — осторожно сказал Сергей. — Однако хотелось бы все это проговорить. Я сейчас пытаюсь представить себе возможное развитие событий, но никаких перспектив для Еропкина не вижу. Может быть, я чего-то не учитываю?

— Скорее всего, — охотно согласился Илья Игоревич. — Вы, возможно, не очень представляете себе, каким арсеналом средств он может пользоваться.

— А вы представляете? — обидевшись, спросил Сергей.

Илья Игоревич рассмеялся.

— Скорее всего, да. Хотите встретиться? Подъезжайте через часок.

Вскоре Сергей и Илья Игоревич сидели на лавочке, и Илья Игоревич открывал Терьяну глаза на мир.

— В бизнесе, — говорил Илья Игоревич, — нельзя верить ни одному человеку. Другу, брату, матери — никому. Вам это может быть сколь угодно противно, но это общее правило. Аксиома, если хотите. Любая целенаправленная деятельность, если в ее основе лежит доверие к людям, обречена. Мало того, она просто вредна.

Во-первых, потому, что цель не достигается и тем самым компрометируется. А во-вторых, что ж… Посмотрите, что вокруг творится. Все рванулись зарабатывать деньги. А толком это делать не умеют. Народ-то откуда — кто из науки, кто из комсомола, кто сам по себе. Ты меня знаешь? Знаю. Ты мне веришь? Верю. Ну давай вместе деньги делать. Давай. А когда потом эти деньги найти не могут, тут и начинается. Ах, так?! Да я тебе поверил! А ты меня обманул! А мы с тобой в одной песочнице играли! И пошла пальба. Не знаю, как у вас, а здесь каждый месяц из Невы двух-трех доверчивых вылавливают. Даже термин появился — бизнес на доверии. Я вам точно говорю — как только этим самым бизнесом на доверии запахнет, месяца через три-четыре жди разборки. Знаете, почему умные иностранцы от нашего российского бизнеса шарахаются? Потому что у них это в генах сидит — просто так, под честное слово, под фу-фу — ничего, никогда и никому. И когда они видят, как у нас ведутся переговоры и заключаются сделки, то сразу же разворачиваются и уходят. А второе правило следующее. К бумагам — любым! — надо относиться предельно осторожно. Бумага — это так, — Илья Игоревич изобразил пальцами легкое шевеление, — голая идея, нематериальный актив, что-то вроде дорожного указателя.

— Почему же? — спросил Сергей.

— Потому же. На любую бумагу, если ее умный человек составляет, всегда найдется контр-бумага. Я ведь знаю, почему вы так воодушевились, посмотрев папочку. У вас двадцать процентов неголосующих акций обнаружилось. Правильно? Что ж, думаете, Еропкин не знает, что у него большинства нет?

— Я, кстати, за этим к вам и пришел, — напомнил Сергей. — Знает, конечно. Зато он не догадывается, что мы тоже про это знаем. Так что до поры до времени он может жить спокойно.

— До какой поры и до какого времени?

— Я думаю, что до собрания.

— Нет, дорогой. Тогда уже поздно будет. Вам ведь даже никого перекупать не надо. А следовательно, если он и живет сейчас, как вы говорите, спокойно, то совсем не поэтому.

— Ладно, — сказал Сергей. — Я понимаю, вы меня жизни учите. Большое спасибо. Сдаюсь. Больше не могу ничего придумать.

— Эх, — вздохнул Илья Игоревич. — Бизнесмены. Ладно, слушайте. Он к собранию свои двадцать процентов обратно получит.

— Это как же?

— Очень просто. Возьмет и спрячет бумажки о выходе из акционеров. И эти четырнадцать гавриков либо сами на собрание придут, либо, что вероятнее всего, выдадут ему доверенности. И дело с концом.

Сергей задумался.

— Не получится, — сказал он наконец. — Бумажки эти, которые, как вы говорите, Еропкин спрячет, заверены нотариусом. Наверное, я какую-нибудь справку смогу взять…

Илья Игоревич посмотрел на Сергея с сочувствием.

— Это каким же образом? Взял человек и написал заявление. Потом пошел к нотариусу, заверил свою подпись. Вот ему справку и выдадут. А вы кто такой? Вас любой нотариус пошлет подальше. А этот — и подавно.

— Почему?

Илья Игоревич снова вздохнул.

— Я же объясняю вам, что к бумагам надо относиться трепетно. Вы хоть прочли, что там написано?

Сергей распахнул папку и вытянул наугад одно из заявлений.

— Во-первых, обратите внимание, что все заявления заверены в одном месте. С чего бы? Люди-то по всему Питеру разбросаны. Уже это одно должно насторожить. А фамилию нотариуса тоже не заметили?

Терьян от досады скомкал заявление. Оно было заверено нотариусом Еропкиной.

— Хотите сказать, что ничего нельзя сделать?

— Вовсе нет, — неожиданно возразил Илья Игоревич. — Все можно. Только к этому делу надо приступать серьезно. Все прочитав, все изучив, продумав и взвесив. А с шашкой наперевес — это для юных чапаевцев.

— Ладно, я по-другому спрошу. Что бы вы сделали на моем месте?

— На вашем месте я создал бы необходимые условия, чтобы компетентные органы заинтересовались деятельностью конкретного нотариуса и, для удовлетворения этого интереса, получили в свое распоряжение либо оригинал, либо заверенную копию книги регистрации.

— Илья Игоревич, — жалобно сказал Сергей, — ну что вы меня мучаете? Откуда я знаю, какие для этого необходимы условия?

— Ладно, — смилостивился Илья Игоревич. — Вы этого все равно не сможете, так что не забивайте себе голову. Ваша фирма пойдет на осмысленные расходы?

— Думаю, что да, — осторожно ответил Сергей.

— Думаете… — пробурчал Илья Игоревич. — Ну бог с вами. Я поговорю с Федором Федоровичем.

— А мне что сейчас делать?

— Ничего. Сидите спокойно, готовьтесь к собранию. Но имейте в виду — если Еропкину покажется, что вы себя слишком уверенно чувствуете, он начнет волноваться. И тогда, может статься, опять думать придется. Так что вы лучше поактивничайте. Штурмину, например, скажите, что вам нужно перекупить одного из еропкинских акционеров, пусть побегает, поищет правильную кандидатуру. А в сущности, я думаю, Еропкин сам разведку боем проведет. Подошлет к вам кого-нибудь из своих, тот наплетет с три короба, что с Еропкиным давно не в ладах, да хочет «Инфокару» акции продать, да все такое. Запросит что-нибудь тысяч десять. Соглашайтесь не думая. Будто вам с неба рука помощи протянулась.

Тут главное не деньги — главное, чтоб Еропкин ничего не заподозрил. Тем более что этот, который к вам придет, большую часть полученных денег Еропкину же и отвалит. Вот таким путем. Связывайтесь с Москвой, готовьте денежки. Ближе к делу я вам кое-какой дополнительный матерьяльчик представлю.

— Кстати, — вспомнил Сергей, — я давно хотел спросить. Там, в конторе, Гена микрофоны обнаружил…

— Знаю.

— Как вы думаете, это зачем?

Илья Игоревич развел руками:

— Ну, Сергей, вы даете! Чтобы знать, с кем и о чем вы разговариваете. Или вы хотите знать, кому это интересно?

— Конечно.

— Еропкину — раз. Но это не он. Штурмину — два, тем более что, судя по всему, он и ставил. Возможно, что и вашим коллегам в Москве. Вполне могли Льву Ефимовичу приказать.

Вся эта идиотская возня с прослушкой вызывала у Сергея естественное чувство отвращения. До последнего времени он относился к Штурмину неплохо. И затеянная Левой возня с доверенностью на этом никак не отразилась. Но ежедневные дежурные объятия и задушевные разговоры, на которые его время от времени вытягивал Лева, находились в таком разительном контрасте с установкой микрофонов, что — независимо от того, сделал он это по собственной инициативе или по приказу — Сергею каждый раз хотелось дать ему по физиономии. Без объяснения причин. Но он сдерживался. Хотя было очень противно.

Как и обещал Илья Игоревич, дня через три Лева ввел в комнату к Терьяну человека в комбинезоне непонятного цвета. Человек присел к столу и рассказал Сергею, какой Еропкин сукин сын, как он всех угнетает, как безбожно ворует и как хорошо было бы от него избавиться, чтобы быстрее пришел «Инфокар». Тогда будет порядок. И он, как акционер, готов этому, в меру своих сил и способностей, посодействовать. Ходят слухи, что через пару недель ожидается собрание, на котором будет решаться что-то важное. Известно также, что Еропкин опять будет голосовать «за», а остальных подговорит голосовать «против». Но гость Сергея уже устал от всех этих игр и хочет нормальной обстановки и нормальной работы. Поэтому он предлагает Сергею, как полномочному представителю «Инфокара», свои услуги. И следует иметь в виду, что он не один. У него есть два кореша, которые тоже согласны и уполномочили его вести переговоры. Ну как?

Сергей спросил про фамилии корешей, провел несложные вычисления и установил, что речь идет о двух процентах голосов. Сорок шесть плюс два равно сорок восемь. Пятьдесят четыре минус два равно пятьдесят два. Лишний риск Еропкину явно не нравился.

Обозначив предмет переговоров, человек поерзал на стуле и объявил:

— Командир, мне по фигу, что вы там собираетесь решать. Но ты же понимаешь, что Еропкин ни мне, ни мужикам этого в жизнь не забудет. Понимаешь или нет?

Подготовленный к такому повороту событий, Терьян коротко спросил:

— Сколько?

— Пять штук зелеными, — сказал человек. И добавил:

— Каждому.

Краем глаза Сергей заметил, что Лева дернулся на стуле, и, посмотрев в его сторону, увидел, что тот утвердительно прикрыл веки.

Однако Сергей не торопился принимать предложение. Его насторожила скорость Левиной реакции. Назначив человеку встречу через два дня, он вечером из квартиры позвонил Ларри. Тот разговаривал с ним неожиданно холодно.

— Мы ведь с тобой это не обсуждали, — сказал Ларри. — Тебя Муса послал. Почему мне звонишь?

— Хочу посоветоваться, — объяснил Сергей.

— Угу. Давай я тебя с Мусой соединю.

Муса выслушал информацию, поразмышлял немного и сообщил:

— Непростой вопрос. Слушай, ты можешь сейчас в Москву вылететь? Нет? Хотя бы на день. И на день не можешь? Ладно, я сам завтра прилечу, поговорим.

Однако назавтра вместо Мусы прилетел Марк. Рано утром он неожиданно возник на квартире и протянул Сергею большой пакет с яблоками.

— Это тебе, — сказал Марк. — Съешь витамин. А то ты здесь, должно быть, сильно устаешь.

Он демонстративно оглядел квартиру, отыскивая следы пребывания Насти.

— Ну рассказывай, что ты тут напахал, — скомандовал Марк, наливая себе кофе и садясь за стол. — В подробностях.

Сергей обрисовал ситуацию, оставив за кадром схему, разработанную с участием Ильи Игоревича. Сказал, что надо принимать решение по подкупу добровольно явившихся акционеров. Объяснил, что завтра, крайний срок послезавтра, нужно будет иметь на руках пятнадцать тысяч долларов наличными.

Марк выслушал его и помрачнел.

— М-да, — сказал он. — Ты больной или придуряешься? Ну возьмешь ты эти два процента. У нас будет сорок восемь, у Еропкина — пятьдесят два. Твои дальнейшие действия?

— Дальше видно будет, — уклончиво сказал Сергей. — Я думаю, что этих двух процентов нам хватит.

— Объясни, почему. — Марк перегнулся через стол.

— Я так думаю.

Понятно, что этот ответ Марка не удовлетворил. Битый час он пытался всячески воздействовать на Сергея: уговаривал, кричал, позвонив в Москву, подключил к разговору Мусу, попытался найти в Швейцарии Платона, но не нашел. И под конец окончательно взбесился.

— Хватит с меня! — крикнул он осипшим голосом и раздавил в пепельнице очередную сигарету. — Делай что хочешь. Но я ни копейки на эту авантюру не дам. И никто не даст. Это же очевидный идиотизм — платить такие деньги неизвестно за что. Либо ты тут совсем впал в маразм с этой девкой, либо пытаешься мне яйца крутить. Я тебе последний раз говорю — выкладывай! Или я сейчас улетаю обратно, но тогда учти — разговор будет другой. Если собрание провалится, тебе просто гениталии поотрывают.

— Если будут деньги, не провалится, — сказал с трудом сдерживающийся Сергей.

— Про деньги забудь! — Марк грохнул по столу. — Хочешь, хоть сдохни тут, но я костьми лягу, ни гроша не получишь.

— Ну и катись отсюда, — Сергей встал и спрятал трясущиеся кулаки в карманы. — Я сюда не рвался, меня Платон попросил. Если бы я не мог ничего сделать, так бы и сказал. А я говорю, что сделаю. Цену вопроса я назвал. Это не все, может быть, еще что-то придется… А ты чего приперся? Ревизию наводить?

— Хорошо, — угрожающе сказал Марк. — Я уеду. Мне здесь делать нечего. Этот твой детский лепет мне уже вот где. Ты, может, надеешься, что Муса твою доверенность отзовет? Чтобы ты потом перед Платоном невинно обиженным выступил? Ах, дескать, я хотел как лучше, но мне помешали? Не надейся! Будешь сидеть до самого конца как миленький.

И хлопнул на прощание дверью так, что оборвалась висевшая на стене вешалка.

Сергей посмотрел на вешалку, походил по квартире, убрал в мойку оставшуюся после Марка чашку, выкинул окурки. Потом вернулся в спальню, лег на кровать и задумался. Ситуация складывалась непростая. С одной стороны, он был уверен в надежности разрабатываемой схемы. Но с другой стороны, визит Марка отчетливо показал, какие преграды уже встали на пути к ее реализации. Понятно, что Сергей не может засветить свои контакты с Федором Федоровичем. И тем более с Ильей Игоревичем — об этом была специальная просьба. А значит, не может и объяснить, зачем ему нужны именно эти два процента и почему их наличие решает проблему, а их отсутствие способно все погубить. Без такого объяснения он вряд ли получит деньги. Во всяком случае, Марк, как и обещал, сделает все, чтобы этому воспрепятствовать. На что можно рассчитывать? Есть смысл позвонить Мусе и честно сказать, что имеется вариант решения, рассказать про него Сергей пока не может, но за его реальность отвечает. И попросить денег. Можно попробовать то же самое с Ларри, хотя его реакция на вчерашний звонок была довольно странной.

Наконец, в запасе есть тяжелая артиллерия в лице Платона. В конце концов, это же он попросил Сергея поехать в Питер. И он знает Сергея намного дольше, чем все остальные. Именно Платон может принять окончательное решение. Что еще?

Витька! Питерская история, насколько понимал Сергей, находится в стороне от его основных интересов, но, на худой конец, Виктор может отщипнуть кусочек от своего бизнеса и одолжить на пользу общего дела. Пожалуй, все. Единственное, что остается, если все прочие варианты провалятся, — попытаться вынуть деньги из Левы. Но это безнадежно.

Размышления Терьяна прервал телефонный звонок. Откуда-то из далекой Швейцарии прорезался Платон.

— Сережа, привет, — сказал он. — Как дела?

— Здорово, — ответил Сергей. — Дела так себе. Скажи честно, ты мне сам звонишь или тебя попросили?

— И то и другое, — уклончиво ответил Платон. — Расскажи, что там у тебя.

— У меня проблема на ровном месте. Тут к собранию надо кое-какие действия произвести. Я обратился в Москву за поддержкой…

— Знаю, знаю. Послушай, это все очень сомнительно. Мне Марик и Лева только что рассказали. Они не понимают. Я — тоже.

— Тоша, я им просто не все рассказал. По одному эпизоду нельзя делать выводы.

— Погоди, погоди, — перебил Платон, и в его голосе Сергей отчетливо уловил интонации Ларри. — Так расскажи все.

— Не могу, — нехотя признался Сергей. — Тут есть обстоятельства…

— Что? Плохо слышно. Что ты сказал?

— Есть обстоятельства.

— Ну мне можешь рассказать?

— Не знаю. Сейчас точно не могу.

— Так, — сказал Платон. — Это никуда не годится!

— Что не годится?

— Все, что ты делаешь, никуда не годится. Так не пойдет.

— Почему? — Сергей не поверил своим ушам. — Послушай меня. Ты попросил меня сделать конкретное дело. Так или нет? Я начал заниматься. Сейчас я понимаю, что это совершенно реально. Но так все сложилось, что не могу рассказать. Понимаешь?

— Не понимаю. Впрочем, давай дальше.

— Короче, мне только и надо, чтобы ко всему, что я здесь делаю, относились с абсолютным доверием. И без вопросов, на которые я ответить не смогу. Тогда будет результат. Ты же меня сто лет знаешь. Ты понимаешь, что я просто так говорить не буду? И деньги эти я не для себя беру…

— Все ясно. Сережа, ты не понимаешь. Это не вопрос о доверии. Тут принципиальный момент. Доверять друг другу можно и нужно. Но на доверии нельзя строить отношения, — произнес Платон, и Сергей сразу вспомнил лекцию Ильи Игоревича. — Если ты настроен работать, запомни — это не разговор. Нельзя принимать решения только потому, что кому-то веришь. Решения принимаются исключительно на основе информации. Усвоил?

— И что же мне делать? Рассказать не могу — есть причины. Серьезные. А если не расскажу, то вся работа псу под хвост? Учти — это единственный вариант.

— Так не бывает, — категорически заявил Платон. — Либо вариантов нет вовсе, либо есть такой, который можно обсуждать.

— Ну значит, я такой тупой, что этого не вижу.

— Не свисти, — рассердился Платон. — Ты просто за одно что-то ухватился, и тебе плевать — соответствует это правилам фирмы или не соответствует. Ты же больше ничего не искал. Пожалуйста, если хочешь, я вполне верю, что у тебя все в порядке, и по закону, и так далее. Но ломать правила никому не позволю. Вот, возьми Марика, например. Он, как человек, может быть, полное дерьмо. Полное! Но здесь он абсолютно прав. Абсолютно! Я знаю, ты сейчас будешь в Москву звонить, у Мусы или у Витьки деньги выколачивать. Имей в виду, ничего не получится. Если здесь обсуждать нечего, ищи другое решение.

— Так, — сказал Сергей. — Давай оставим дела в стороне. Ты — лично — мне — тоже лично — можешь одолжить деньги? Как старому другу?

— Зачем? Если на квартиру, на девочку, на машину — сколько угодно. А если на это дело, то забудь. Слышишь? Забудь! Понял? Все, обнимаю тебя.

— Подожди, — остановил его Сергей. — А если я сам достану деньги, тогда что?

— Ты все-таки не понимаешь. И тогда — тоже ничего. Бизнес «Инфокара» можно делать только по правилам «Инфокара». Деньги могут быть любыми. А правила — только такие. Ты что, не понимаешь, что дело не в деньгах?

Платон выждал паузу. Сергей молчал.

— Все, обнимаю тебя.

И повесил трубку.

Через час на пороге квартиры возник Лева. От него попахивало коньяком.

— Проводил Марка? — спросил Сергей, усадив Леву на кухне.

Лева кивнул.

— Слушай, — сказал он, — мы пообедали в одном месте перед самолетом, так что день все равно уже нерабочий. У тебя виски еще осталось?

Сергей принес из комнаты нераспечатанную бутылку.

— Что вы с ним не поделили? — поинтересовался Лева, плеснув коричневую жидкость в два толстых стакана. — Он совершенно озверел.

— Не знаю. Думаю, что ему просто хочется покомандовать.

— Тебе Платон звонил?

— Звонил. Объяснял, что я нарушаю правила. Я так понял, что ты тоже придерживаешься этой точки зрения?

Лева обиженно скривился.

— Пойми, не я же их устанавливал. И потом — я ведь тоже не в курсе. А у тебя действительно есть вариант?

— Есть.

Лева поерзал на табуретке.

— Мне можешь рассказать?

— Никому не могу.

Лева помолчал и налил еще виски.

— А ты не покажешь мне свою доверенность?

Сергей сходил в комнату и принес документ. В нем было написано, что «Инфокар» доверяет господину Терьяну представлять его интересы на общем собрании еропкинского предприятия, голосовать по всем вопросам повестки дня и подписывать от имени «Инфокара» соответствующие акты. Лева внимательно изучил бумагу.

— Есть одно предложение, — сказал он наконец. — Я могу договориться с этими тремя гавриками, что они продадут свои два процента голосов. Скажем, одной моей фирме. К «Инфокару» она не имеет никакого отношения. Я могу рассчитывать, что на собрании ты поддержишь это предложение?

Сергей задумался. Он начал понимать, что Лева решил поймать в замутившейся воде маленькую золотую рыбку. А значит, помощь может придти оттуда, откуда он ее меньше всего ожидал.

— Ты, главное, не беспокойся, — заволновался Лева, видя, что Сергей не торопится отвечать. — Инфокаровские интересы мое предложение никак не задевает. Ведь эти акции все равно принадлежат посторонним людям. А так мы закрепим их за собой. Я ведь в любом случае инфокаровский человек. Ты сам подумай, есть два процента голосов. Что лучше — чтобы они принадлежали какому-нибудь Сидорову или контролировались мной? И ты ведь не инфокаровские голоса отдашь. Логично?

— Ну предположим, — осторожно ответил Сергей.

— Тогда делаем так. Этот хмырь просил пятнадцать тысяч. Мое предприятие заключает с представительством договор. Скажем, поручает ему приобрести два процента голосов в еропкинской фирме. И переводит на это дело пятнадцать штук.

Я их обналичиваю и отдаю тебе. Ты рассчитываешься с мужиками. Только сначала надо им объяснить, что деньги платятся не за голосование, а за их акции. Пусть тут же напишут заявления о продаже акций, мы их заверим у нотариуса. На собрание я приду вместе с тобой. И когда встанет вопрос о покупке этих акций, ты меня поддержишь. Улавливаешь?

— Послушай, Лева, мне Платон сказал, что моих действий никто не понимает. В том числе и ты. Какого же рожна ты мне делаешь такие предложения? — поинтересовался Сергей.

— Мне кажется, что у тебя в запасе и вправду что-то есть. — Лева неожиданно перестал суетиться и посерьезнел. — Если хочешь знать, на эту мысль меня Марик натолкнул.

— Это каким же образом?

— Ну мы же с ним довольно долго протрепались. Он при мне и Мусе звонил, и Платону. Я думаю, он потому так активничает, что боится, как бы у тебя и вправду не получилось…

— Почему?

— Вообще-то это его работа. Это он должен был следить, чтобы Еропкин не соскочил. А Марик его упустил. У тебя, кстати, нет ощущения, что тебя сюда специально запихнули, чтобы ты себе шишек набил?

— Нет. Меня Платон прислал. Ему-то зачем, чтобы у меня шишки появились?

— Платон только окончательные решения принимает. И до этого он вряд ли додумался сам. Тебе не кажется, что ему подсказали?

— Кто?

— Кто угодно. Тот же Марк. Или Муса.

Сергей вспомнил свой первый день в «Инфокаре», вспомнил, как Муса распорядился, чтобы ему выдали материалы по Питеру, вспомнил непонятное оживление, появившееся при этом на лице Марка, и нехотя признал, что такой вариант вполне вероятен.

— Ну вот. А сейчас он чувствует, что у тебя что-то есть. И из-за этого бесится. Я поэтому и решил тебе предложить…

— А ты понимаешь, что рискуешь деньгами?

Лева опорожнил стакан и подвигал его по столу.

— Насчет этого не беспокойся. Мои проблемы. Ну так как, договорились?

Сергей еще раз просчитал в голове возможные последствия. Левина фирма к «Инфокару» отношения не имеет. Акции, на которые она претендует, «Инфокару» не принадлежат. Значит, на эту сделку он формально повлиять не может. Если она реализуется, он получает нужный результат на собрании. Причем никакие священные инфокаровские правила не нарушаются.

— Послушай, — неожиданно сказал Лева. — Давай так. Если все получится, я тебе премию дам. Не от представительства, ты не думай. От своей фирмы. Пять штук годится?

— Заткни их себе знаешь куда, — посоветовал Сергей. — Я это не для тебя делаю. И не для себя. Понял?

— Не обижайся! — Лева положил руку Сергею на плечо. — Ты ведь только пришел. Своего бизнеса у тебя нет. В Москве еще неизвестно как сложится. Я тебе как другу…

Сергей вспомнил про микрофоны в комнате и стряхнул руку.

— Если хочешь, чтобы у нас все было нормально, про деньги забудь. Меня еще никто не покупал. И не купит.

— Ты меня не правильно понял, — начал извиняться Лева. — Ну хорошо, давай не будем об этом. Ты просто знай, что я всегда… Договорились?

Сергей еще немного подумал и кивнул.

— Вот и отлично! — Лева вскочил с табуретки и заторопился к выходу. — Я сейчас же поеду к себе, скажу, чтобы готовили документы. А ты приезжай завтра утром. Мужик в половине десятого появится.

Уже поздно вечером Сергей смог правильно оценить истинные причины Левиного благородства. Инвестиции в еропкинское предприятие оценивались приблизительно в два миллиона долларов. Два процента от двух миллионов — это сорок тысяч. Лева получал их за пятнадцать. Кроме того, он рисковал своими деньгами только на первый взгляд. По сути же, его фирма всего лишь поручала представительству «Инфокара» приобрести для нее акции. Если бы операция провалилась, то «Инфокар», в лице своего представительства, должен был бы вернуть эти деньги Леве Штурмину, то бишь его фирме. И уж Лева наверняка позаботился бы о том, чтобы долг был отдан сполна. Впрочем, понимание этого пришло только вечером. Но даже если бы Сергей догадался обо всем этом в момент достижения договоренности, он все равно согласился бы на Левины условия. Слова Левы, что возникшие на его пути трудности вызваны исключительно ревностью Марка Цейтлина, задели Сергея намного серьезнее, чем можно было ожидать, и допустить возможность проигрыша он не мог.

Оставшиеся до собрания две недели пролетели быстро. Целыми днями Сергей просиживал в представительстве, черкая проекты решений и готовясь к решающему дню. Еще один вечер ему пришлось провести в ресторане с Еропкиным, который заехал за ним, когда Левы не было на месте. В этот вечер Еропкин практически не пил, ссылаясь на головную боль, непрерывно рассказывал Сергею, как много у него друзей в прокуратуре и милиции, как у него все схвачено, и явно старался вызвать Терьяна на встречную откровенность. Сергей отмалчивался, почувствовав, что все это неспроста. И действительно, встретившись наутро с Ильей Игоревичем, он узнал, что как раз вчера в нотариальной конторе сестры Еропкина была произведена выемка документов.

— Вот теперь, — сказал Илья Игоревич, — интеллектуальную деятельность можно считать законченной. До собрания у вас осталось три дня. Даже если вашему приятелю придет в голову какая-нибудь свежая мысль, он ее не успеет реализовать. Так что советую подумать о будущем.

— Что вы имеете в виду?

— На собрании вы его будете снимать. А вместо него кого поставите? У вас есть кандидатура?

Сергей задумался. Он был настолько поглощен проведением первого этапа операции, что мысль о будущем генеральном директоре его ни разу не посетила.

Через час он уже звонил в Москву.

— А что, — спокойно сказал Муса, — если все сложится, пусть тебя и назначат. Ты, надеюсь, не против?

— Против. Я в этих делах ничего не понимаю. И потом — мы же не договаривались, что я здесь останусь насовсем.

— Что значит, не договаривались? — Сергею представилось, как на том конце провода Муса пожимает плечами. — Если надо будет, то договоримся. Кроме тебя больше некому. У Левы и так дел выше головы. Найдем кого-нибудь другого — ради бога, вернешься в Москву. А пока что это единственный выход. Ты что, и вправду сможешь снять Еропкина?

— Смогу.

— И без денег?

— Без.

— И не скажешь как?

— Не скажу.

— Ну, тебе и карты в руки. Сразу согласишься или хочешь, чтобы тебе Платон позвонил?

— Черт с тобой, — сказал Сергей, — соглашусь. Но только при двух условиях.

— Давай.

— Первое условие такое. Никто и никогда у меня не будет спрашивать, каким образом я его снял. Просто снял — и все. Обещаешь?

Муса рассмеялся.

— Все секретничаешь. Ладно, договорились. Давай второе условие.

— Максимум через месяц мне придет замена. Ни в строительстве, ни в техническом обслуживании я ни черта не понимаю. Короче, месяц, пока надо будет оформлять бумажки, я здесь посижу. А через месяц — сажусь в поезд и уезжаю. Обещаешь?

— Ладно. Только давай так. Тебе там на месте виднее, ты подбери кого-нибудь. Пришлешь в Москву, мы посмотрим. Собрание когда?

— Послезавтра.

— Позвонишь, когда закончится?

— А как же!

— Ладно, ни пуха тебе.

— К черту!

Собрание было назначено на шесть вечера. Утром, когда Сергей собирался на работу, в дверь позвонили. На пороге стоял Илья Игоревич.

— Меня Федор Федорович спозаранку поднял, — сказал он, проходя в комнату. — Просил подстраховать вас. Вам от него большой привет.

— Спасибо. В каком смысле подстраховать?

— Видите ли. Когда ваш приятель почувствует, что его приперли к стенке, он может какую-нибудь штуку выкинуть. Вы знаете, что у него в ящике стола пистолет лежит? А за сейфом, между прочим, топор.

Сергей недоуменно пожал плечами.

— Не будет же он на собрании в меня стрелять. Или топором рубить. Это ведь его не спасет, только хуже будет.

— А когда вам в спину ствол наставят, вы себя так же уверенно будете чувствовать? — поинтересовался Илья Игоревич. — Имейте в виду, он, хотя и ждет сюрпризов, но не таких. И от неожиданности может что угодно выкинуть. Так что береженого бог бережет. Давайте бумажку посмотрим.

Он развернул перед Сергеем сложенный в несколько раз лист бумаги. Там был изображен план еропкинской станции.

— Вы сейчас поедете не к Штурмину, а прямо на место, — распорядился Илья Игоревич. — Попросите Еропкина пристроить вас где-нибудь и скажете, что ждете старого друга. Где-то к обеду подъедет Гена. Распорядитесь, чтобы вам принесли выпить, закуску какую-нибудь, ну и так далее. А перед началом собрания попросите у Еропкина разрешения, чтобы ваш старый друг мог поприсутствовать.

Так просто, в уголке посидеть. Собрание, скорее всего, будет проходить у Еропкина в кабинете. Сядьте как можно дальше от него, но чтобы Гене было хорошо вас видно. Да, вот еще одна важная вещь. Договоритесь с Еропкиным, чтобы председательствовал не он, а Штурмин. Скажите, что это просьба из Москвы. А Еропкин пусть будет председателем счетной комиссии. И действовать начнете, как только он подпишет первый протокол. Учтите, если оригинала протокола у вас в руках не будет, все пойдет прахом. Ну дальше все по сценарию. Договорились? Желаю удачи.

— А план станции зачем? — спросил Сергей, посматривая на развернутую бумагу.

— План-то? — Илья Игоревич призадумался. — Да так. Ни зачем.

И он снова убрал бумагу в карман.

Появившись на станции, Сергей сразу же зашел к Еропкину. Тот, недовольно хмурясь, подписывал банковские документы.

— Хрен знает что, — пробурчал он, мановением руки удаляя девицу обратно в приемную. — Оборзели все. В прошлом месяце я за электричество вот столько платил, — он показал пальцами, — а сегодня выставляют счета впятеро. Как будто я не им наликом столько отстегиваю, что уже собак на даче на золотые цепи можно пристегивать. А перекрою кислород — тут же прибегут: Лександр Иваныч то да Лександр Иваныч это… Ну ладно. Повестку собрания посмотрим?

Повестка, многократно обговоренная, не содержала никаких сюрпризов. Отчет генерального директора о проделанной работе. Отчет ревизионной комиссии. И, наконец, самый важный вопрос — увеличение уставного капитала.

— Я все-таки сомневаюсь, — объявил Еропкин. — Я-то, конечно, буду «за», и начальники цехов тоже. Но может сорваться. Серега, ты подумай. Время еще есть. Может, не будем огород городить? Подпишем с «Инфокаром» договор об инвестициях, и все путем. А уставняк трогать не будем. Есть у вас сорок процентов — и лады. Потом еще прикупим. Так или иначе, это быдло из акционеров надо вышибать. Сейчас увидишь, чего покажу.

Он достал из сейфа рукописную бумажку со списком фамилий. Около многих красовались жирные минусы, проставленные красным карандашом.

— Смотри. Через месяц-два этих людей уже не будет. Как — это мое дело. И ради бога — забирай их доли. Мне моих шести процентов во как достаточно. Ну что, договорились?

Сергей внимательно просмотрел список. Он насчитал около тридцати минусов.

Фамилии четырнадцати человек, уже написавших заверенные нотариусом Еропкиной заявления, в списке присутствовали тоже.

— Не могу, Саша, — с деланным сожалением отказался Терьян. — В Москве не поймут. Ты все-таки поговори с людьми, объясни. Сам говорил — время уходит. Зимой стройка намного дороже обойдется.

— Да что с ними говорить! Я уже говорил, — махнул рукой Еропкин. — Ты давай соглашайся. Хочешь, сейчас наберем Москву, скажем, что ты согласен, пусть дают «добро».

Сергей еще немного посопротивлялся, а потом уступил. Это входило в разработанный стратегический план.

— Пусть твои красавицы соединят меня с Мусой, — сказал он, делая вид, что сдается. — Но я ничего не обещаю.

Еропкин лениво перегнулся через стол и нажал на кнопку селектора.

— Татьяна, — распорядился он, — набери-ка Москву. Приемную господина Тариева. Господин Терьян говорить будет.

Сергей было встал, чтобы подойти к телефону, но Еропкин ухватил его за руку и задержал.

— Сиди тут. У меня громкая связь работает. Вместе и поговорим.

Сергей понял, что Еропкин хочет слышать все содержание беседы и мысленно поблагодарил Илью Игоревича, настоявшего на том, чтобы Терьян предупредил Мусу о возможном звонке.

— Здравствуй, уважаемый Александр Иванович, — донесся из динамика голос Мусы. — Как самочувствие? Настроение?

— Все путем, Муса Самсоныч, — отрапортовал Еропкин. — Сидим вот тут с твоим комиссаром, рассуждаем, понима-аешь, как жить дальше.

— Как или с кем?

— Сначала — как. — Еропкин подмигнул Сергею. — А с кем, это мы потом разберемся. Тут у нас проблем нет. Хочешь — подскакивай, организуем. Баньки-шманьки. Таньки-Аньки. Сам знаешь. Ну так как?

— Заметано, — охотно согласился Муса. — Платон Михайлович из дальних странствий вернется, и сразу же подъеду. Как там дела?

— Вот пусть тебе твой подчиненный и доложит. Мы тут решили все переиначить. А он без твоего разрешения что-то жмется. Давай, Серега, излагай.

— Привет, Муса, — начал Сергей. — Тут такое дело. Мы вынесли на собрание вопрос об увеличении уставного капитала. Но Саша сомневается, говорит, что может не пройти. Он предлагает капитал не трогать, а вместо этого подписать инвестиционный контракт.

— Слышь, Муса, — вклинился в разговор Еропкин, — тут я Сереге список показывал, на отстрел. Через два месяца у меня, считай, двадцать акционеров отвалятся. Как минимум. И все их доли отойдут «Инфокару». И что так, что эдак, все равно предприятие наше. Просто сейчас не время, понима-аешь. Забрыкаются сегодня, и опять месяц потеряем.

— А что Терьян скажет? — поинтересовался Муса.

— Я думаю, надо сделать таким образом, — сказал Сергей. — Ведь увеличение уставного капитала мы сегодня все равно обсуждаем. Если пройдет, то и хорошо. Не пройдет — голосуем заключение инвестиционного контракта. Ты мне доверишь его подписать?

Муса надолго замолчал.

— Сашок, — прорезался он наконец, — давай так. Все силы бросаем на увеличение уставняка. Бери своих чушек за мягкие места, пои их водкой, обещай что хочешь, но чтобы проголосовали как надо. Ты пойми, это нормальное решение. Согласен? И Сережке тоже помочь надо, у него это первое дело, надо, чтобы хорошо прошло. Понял меня?

— Ну а если что… — начал явно обрадованный Еропкин.

— А если что, то я сейчас по факсу вышлю Терьяну доверенность на подписание инвестиционного контракта. Серега, слышишь меня? Сумма — два миллиона, срок — год. И пусть Левины юристы посмотрят. Тогда завтра послезавтра вылетай в Москву. Уловил?

— Видишь, дурочка, а ты боялась. — Еропкин нажал на кнопку отбоя и облегченно вздохнул. — Они же нормальные, понимают, что можно, а чего, понима-аешь, нельзя. Значит, давай так. Подписываем сегодня контракт, завтра получаешь свою долю. Я слово держу.

— Но сначала все-таки про уставный капитал, — напомнил Сергей.

— А как же! — Еропкин воздел руки к небу. — Это первое дело! Проект контракта тебе сейчас девки распечатают. Посмотри пока.

— Слушай, а можно я его завтра посмотрю? — попросил Сергей, вспомнив про Илью Игоревича. — Тут ко мне приятель должен подойти, сто лет не виделись. У тебя найдется место, где посидеть? И чтобы принесли что-нибудь пожевать?

— Ха! — возликовал Еропкин. — Обижаешь! И посидеть, и пожевать, и выпить. Все, что скажешь. И перепихнуться! Только к шести будь в норме. А то придется собрание переносить.

Стол для Сергея и Гены накрыли в так называемой директорской комнате. От общей столовой она отделялась глухой перегородкой и имела свой вход. Ни на еду, ни, тем более, на выпивку Еропкин не поскупился: стол был заставлен рыбными и мясными закусками, плошками с борщом и шурпой, сковородками со шкворчащей жареной бараниной. На отдельном столике стояли водка, пиво и шампанское.

Последние штрихи нанесли две девицы из приемной, которые, встретив гостей, пожелали им приятного аппетита и, многообещающе поморгав ресницами, удалились, напомнив, что явятся по первому вызову.

Гена с аппетитом поедал заполнившую стол снедь, непрерывно нес всякую ерунду про якобы общих знакомых, регулярно наполнял свою рюмку, звучно чокался с Терьяном, после чего, распахивая пиджак, аккуратно переливал содержимое рюмки в укрепленную с внутренней стороны грелку. Сергей, пригубив, по настоянию Гены, первую рюмку, больше не пил. Около половины шестого в директорскую комнату зашел Еропкин.

— Ну как? — спросил он, зорко взглянув на две бутылки водки — одну пустую и вторую наполовину опорожненную. — Хорошо сидим?

— Познакомься, Саша, — сказал Сергей. — Это мой хороший друг Гена. Мы с ним в Адлере познакомились. Присаживайся к нам.

— Идти уже пора, — заметил Еропкин, посмотрев на часы, но все-таки сел и налил себе рюмку. — За знакомство. Будем.

— Хозяйство у вас тут, — слегка заплетающимся языком похвалил Гена, опрокинув рюмку. — Стол шикарный. Я вот тут Серому говорил уже, что видна хозяйская рука. А у вас это… как его… собрание надолго? А то мы потом намылились тут… в одно место.

— Часа на полтора, — подумав, сказал Еропкин. — А то и на два.

— Ух ты! — огорчился Гена. — А я думал… Чего ж мне делать-то? Два часа!

— Хочешь, посиди с нами там, — предложил Сергей, покосившись на Еропкина. — Саш, у нас же секретов нет? Пусть посидит в уголке. Ты не против?

Еропкин пожал плечами.

— Да пусть сидит, если хочет. Только тихо. Ну пошли.

Пропуская Гену вперед, Сергей вздохнул с облегчением. Он не ждал, что озвученная им просьба Ильи Игоревича вызовет резкое противодействие Еропкина, но был рад, что все получилось так легко.

В коридоре Гена поравнялся с ним и, еле шевеля губами, сказал:

— Минут за пять, как соберешься, мигни мне. Я выйду из комнаты. Когда войду, начнешь. Только не раньше.

Кабинет Еропкина был заполнен народом. Около тридцати человек в костюмах и спецовках сидели на расставленных рядами стульях. У еропкинского стола листал бумаги Лева Штурмин. Рядом с ним, за маленьким столиком, сидели две девушки из приемной. Сергей взял стул и устроился рядом с ними. Гена скромно примостился поближе к двери, прислонился головой к косяку и закрыл глаза.

— Так, — сказал Еропкин, усаживаясь в свое кресло. — Все тихо. Сегодня у нас внеочередное собрание. Лев Ефимович! Что там, по правилам, делать надо?

— Надо выбрать председателя, — отозвался Лева. — И секретаря. И счетную комиссию, там тоже председателя надо выбрать.

— Ага, — кивнул Еропкин. — Значит, предлагаю председателем выбрать Льва Ефимовича. Быстренько проголосовали. Все «за». Давай дальше, Лева.

Секретарем назначили Татьяну, выбрали счетную комиссию из трех человек. Еропкина — в качестве председателя.

— Как у нас с кворумом? — осведомился Лева. — Счетная комиссия, доложите нам.

Еропкин собрал ворох разбросанных по столу бумаг, нахмурился, пошамкал губами, что-то шепча под нос, а потом сообщил:

— Всего у нас, понима-аешь, сто процентов голосов. И присутствуют тоже сто процентов. Сорок процентов «Инфокара» представляет господин Терьян. Вот доверенность. Сергеев, Захарченко и Жечкин — это два процента — дали доверенности Льву Ефимовичу. Марков, Крутицкий… — ну, тут их целая куча, я перечислять не буду — выдали доверенности Тихонову. Это еще двадцать процентов.

Всего, понима-аешь, получается шестьдесят два. И тридцать восемь присутствуют живьем. Так что кворум есть. Можно начинать.

Сергей разжал кулаки. Все шло по плану. Еропкин забрел в расставленную Ильей Игоревичем ловушку, приписав себе двадцать процентов голосов по липовым доверенностям. Осталось захлопнуть капкан.

— Регистрационный лист есть? — спросил Лева, поглядывая на Сергея. — Передайте в президиум, пожалуйста.

Еропкин еще раз просмотрел регистрационный лист, удовлетворенно хмыкнул, поставил свою подпись и перебросил его Леве. Тот переложил бумагу на край стола и накрыл пустой папкой.

Повестка дня была принята единогласно, и Еропкин взял слово. Слушая его, Терьян снова уличил себя в невольном… едва ли не восхищении. Как бы не водил Еропкин за нос «Инфокар», какие бы махинации с деньгами и автомобилями он не проделывал, как бы не крутил с доверенностями и акциями, но, стоило ему заговорить о деле, как весь этот фон куда-то пропадал, и на первый план выходили планы, сметы, чертежи, инвестиции, кредиты — короче, все необходимые атрибуты серьезного производства. И свидетельство огромной работы, проделанной человеком, который знает дело и находится на своем месте.

— Без собственной котельной и своей подстанции, — говорил Еропкин, — мы протянем еще год. Максимум. И так с условиями подключения целый геморрой был. Это мы решили. Пока что по энергетике и теплу мы проходим. Вот главный инженер скажет, сколько мы с ним побегали. Но решили. Сейчас передохнем и начнем заниматься условиями согласования на новое строительство. Ты, Тихонов, не спи. Сейчас о тебе речь пойдет.

Еропкин перешел к программе обучения персонала. Судя по всему, в Германии он не только водил девок на снятую за инфокаровские деньги квартирку, а потом лечился от последствий. В промежутке он договорился о том, что в течение года все механики пройдут обучение на заводе. И первая бригада должна выехать уже в этом месяце. Но если инфокаровские механики обучались за счет «Инфокара» же, то еропкинские — за счет немцев, только билеты в оба конца оплачивались российской стороной.

— Фрицы, конечно, своего не упустят, — продолжал Еропкин. — Они с нас за это состригут денежки потом, когда зарабатывать начнем. Но все же, понима-аешь, потом. А сейчас мы за их счет поучимся. Нормально, мужики?

По кабинету прокатился одобрительный гул. Еропкин вышел из-за стола, присел на край и стал покачивать в воздухе тапочкой.

— Я вам еще пару вещей скажу. Мы в этом месяце нормально сработали. Кой-чего наварили. Ди-ви-ден-ты, — по слогам произнес он, — платить не будем пока что, а вот премию можно выписать. Нет возражений? Эй, «Инфокар», не возражаешь? — обратился он к Сергею. — Пусть рабочий класс получит копеечку.

Сергей почувствовал, что все повернулись к нему, и поспешно кивнул.

— Значит, решили. Но учтите, бабки я так просто платить не буду. Еще раз увижу, что кто-то — Тихонов, слышишь меня? — берет левака, я из него эту премию с потрохами вытрясу. Понял? Все поняли? Вот так-то. Ну ладно. Лев Ефимыч, я, в общем, закончил. Поехали дальше.

Вопросов к Еропкину не было. Лева предложил одобрить отчет генерального директора, убедился, что других предложений нет, получил единогласное решение и вызвал к столу председателя ревизионной комиссии. Та рассказывала почти полчаса, поминутно справляясь в бумагах и нудно перечисляя номера счетов.

Закончила она, когда аудитория уже совсем обмякла.

— Есть вопросы? — спросил Лева, постукивая карандашом по столу. — Нет? Тогда голосуем. Кто за то, чтобы принять доклад ревизионной комиссии? Единогласно. Что у нас теперь? Третий вопрос…

— Минутку! — поднял руку Сергей. — А может, перед третьим вопросом перерывчик сделаем? На пять минут, для перекура?

Еропкин, просидевший весь доклад ревизионной комиссии, скучно глядя в окно, встрепенулся было, но потом махнул рукой:

— Уважим крупного акционера. Только не расходиться, а то головы поотшибаю. Перерыв — пять минут.

Сергей подошел к Леве и, стараясь действовать незаметно, вытащил из-под папки подписанный Еропкиным регистрационный лист. Потом посмотрел в сторону Гены и кивнул головой. Гена встал, сладко потянулся и вышел из кабинета.

Через десять минут размявшиеся акционеры заняли свои места, и Лева объявил о начале дебатов по третьему вопросу. Слово взял Еропкин.

— Значит так, господа акционеры, — сказал он, откашлявшись. — Нам без инвестиций никак. Вот тут «Инфокар» предлагает два миллиона долларов. Мы посчитали, этих денег должно хватить. Сейчас у нас уставный капитал сами знаете какой. Вот и предлагается, чтобы он стал ровно на два миллиона зеленых больше.

Сразу говорю, я такое предложение поддерживаю безоговорочно. И призываю к этому всех остальных. Председатель, объявляй голосование.

Сергей покосился в сторону Гены. Тот лениво изучал циферблат часов.

— Кто «за», прошу поднять руки, — произнес Лева.

Руки подняли только Сергей, Лева и Еропкин.

— Сейчас, сейчас, — заволновался Лева. — Счетная комиссия, сколько получается?

— Так видно же, что получается, — сказал Еропкин. — «Инфокар» — сорок, я — шесть, ты — два. Всего сколько? Сорок восемь. Кто против?

Взметнулся лес рук.

— Так, — в голосе Еропкина послышалось торжество. — Раз, два, три… Тихонов, ты руку держишь или как? Остальные против. Пятьдесят два. Это что же значит, решение не принято?

Сергей услышал, как закашлялся Гена. Тут же в кабинет влетела девушка из приемной, подбежала к Еропкину и стала что-то шептать ему на ухо. Еропкин слушал, и лицо его наливалось краской.

— Мужики, гляньте, что творится, — крикнул, тыча рукой в сторону окна, сидевший недалеко от Сергея человек.

За окнами еропкинского кабинета, будто сгустившись из наступивших сумерек, возникли люди в камуфляже. Их лица закрывали черные маски. У каждого на сгибе левой руки небрежно покоился автомат. Не закрытая после вбежавшей девушки дверь с противным скрипом распахнулась настежь, и еще две такие же фигуры обнаружились в приемной. Они стояли грозно и неподвижно, как статуи, и только блестящие в прорезях масок глаза выдавали в них живых людей.

Сергей неторопливо поднялся и прошел к столу.

— Что разволновались? — сипло спросил он, понимая, что пришла решающая минута, и чувствуя, как его колотит от волнения. — Я представитель «Инфокара», это моя личная охрана. У меня после собрания будут еще переговоры, вот они за мной и приехали. Девушка, вы не паникуйте, а лучше закройте дверь в приемную. Мешаете работать.

Присмиревшая девушка удалилась, закрыв за собой дверь.

— Так я что-то не понял про голосование, — продолжил Сергей. — Почему решение не принято?

Краем глаза он заметил, как Еропкин в задумчивости прикоснулся к ящику стола, но потом убрал руку.

— Что скажет председатель счетной комиссии? — Сергей посмотрел Еропкину в лицо.

Тот глядел исподлобья. В углах губ выступила пена.

— Ты, понима-аешь, брось эти штучки, — медленно заговорил Еропкин. — Хочешь заставить людей под автоматами голосовать? Не напугаешь. Мы и не такое видали. Правда, мужики? Мы все в суд пойдем, как один. Насидишься, сука. Ну давай, переголосовывай. Посмотрим, чья возьмет.

— А я и не собираюсь переголосовывать, — Сергей испытывал какую-то невероятную легкость. — Зачем? Я просто прошу объяснить, почему решение не принято. Ты мне объясняешь — и расходимся.

Еропкин все еще не понимал, что происходит.

— Меня, что ли, на понт хочешь взять? Ну давай. Сорок восемь — за. Пятьдесят два — против. Считать умеешь?

— Как-нибудь. Думаю, что получше тебя. По-моему, получается так. Сорок восемь — за. Это правильно. А вот против — только тридцать два. Решение принято.

До Еропкина начало доходить, что он попался. Его рука снова метнулась к ящику, но чуть заметное шевеление за окном остановило ее на полпути.

— И ты объяснишь, почему у меня пятьдесят, а у тебя тридцать? — спросил он, все еще на что-то надеясь.

Сергей повернулся к притихшему собранию.

— Господа акционеры! Или мужики, если вам так больше нравится. Тут господин Еропкин четырнадцать человек из вашего числа потихоньку за дверь выставил. Чтобы вам понятно было, на очереди еще шесть. Для начала. Список у него в сейфе лежит. Ну да это ваши дела. А чтобы правильно провести сегодняшнее голосование, он от них доверенности взял. Вот эти-то доверенности и недействительны. Поэтому вы не удивляйтесь, прошло решение об уставном капитале. Я только не понимаю, почему господин Еропкин так ерепенится, — не удержался Сергей от заключительной шпильки. — Ведь он тоже за это голосовал.

Еропкин издал рычание.

— Господин председатель, — кинул Сергей Леве через плечо. — Вы там следите, протокол ведется? Записали, что решение принято большинством голосов?

Он увидел Левин кивок, его ошеломленное лицо и замялся на мгновение.

Оставалось нанести последний решающий удар.

— В связи с вновь вскрывшимися обстоятельствами, — отчеканил Сергей, — считаю необходимым поставить на голосование вопрос о расширении повестки дня. И внести в нее вопрос о возможности пребывания господина Еропкина А.И. на посту генерального директора. Господин председатель, голосуйте.

На этот раз «за» голосовали только Сергей и Лева. Сорок два процента. Но в стройных рядах акционеров уже наметился раскол. Четыре человека воздержались.

— Принято, — прохрипел Штурмин.

— В связи с попыткой фальсифицировать итоги голосования, что подтверждается подписью господина Еропкина на регистрационном листе, — Сергей помахал в воздухе заветной бумагой, — предлагаю освободить господина Еропкина от обязанностей генерального директора. Председатель, голосуйте.

На этот раз «против» проголосовали только сам Еропкин и еще пять человек.

— Ну, раз предприятие осталось без руководителя, — неумолимо продвигался Сергей, — надо выбрать другого. Господин председатель, у вас есть предложения?

Лева развернул переброшенную ему Сергеем бумажку, долго вчитывался в ее содержание и наконец дрожащим голосом сказал.

— Предлагаю избрать. Генеральным директором. Господина Терьяна. Сергея Ашотовича. Здесь присутствующего. Кто за?

Как в полусне, Штурмин пробормотал:

— Единогласно. Прошу занести в протокол.

Сергей обернулся и увидел, что Еропкин, улыбаясь ему, аккуратно, как на школьном уроке, держит поднятую руку с прижатыми друг к другу пальцами. Он посмотрел в сторону Гены. Тот сидел, привалившись плечом к стене и закрыв глаза. Сергею показалось даже, что он слышит легкое посапывание.

Провожаемый взглядами, Терьян прошел на свое место в последнем ряду и сел.

Человек по фамилии Тихонов, сидевший рядом, отвернулся и даже отодвинулся вместе со стулом. Наступила тишина, которую нарушали только доносившиеся из приемной рыдания.

— Собрание закрыто, — объявил так и не пришедший в себя Лева.

Сидевшие в кабинете люди поднялись с мест и молча, как после похорон, не глядя ни на Еропкина, ни на триумфатора, просочились через дверь в приемную.

Встав со стула, неторопливо удалился Гена. Через несколько минут исчезли маячившие в окнах силуэты. В кабинете остались только Сергей, Лева и Еропкин.

Еропкин неторопливо развернулся в кресле, задрал на стол ноги в тапочках, поставил перед собой телефонный аппарат и начал тыкать толстым пальцем в кнопки. Потом взял трубку.

— Муса Самсоныч, — сказал он на удивление спокойным голосом, — докладывает безработный Еропкин… Да… Да… Ну ты же прислал мне своего волкодава… Нормально отработал… Считай, что его первое дело ему удалось… Премию?.. Можешь выписывать… И не жидись там… Он тут все изладил, понима-аешь, по первому классу. Прям отличник боевой и политической подготовки. Автоматчиков прислал, собровцев… Ладно, это потом… Я чего звоню-то. Я тебя с новым генеральным директором поздравляю… Угу… Угу… Да нет, это не телефонный разговор… Конечно, встретимся… Здесь, конечно. Мне теперь ездить не на что… Да… Да… Дома буду. Так что звони… Ну, а это как договорились… Все, обнимаю. Эй! Тебе твоего комиссара подозвать к трубочке? Благодарность выразишь… Ну ладно, шучу… Все, пока.

Еропкин аккуратно положил трубку на аппарат, повернулся к сейфу, покрутив диски, выудил оттуда три граненых стакана, бутылку французского коньяка, отвернул пробку и наполнил стаканы до краев.

— Двигайтесь, мужики, — пригласил он. — Причастимся. Ну чего сидите, как, понима-аешь, мумии?

Он медленно выцедил свой стакан и тут же налил снова.

— Нормально, — произнес Еропкин, откидываясь на спинку кресла и закладывая руки за голову. — Нормально. Сделал дело. Можешь гордиться. Теперь тебе почет и уважение. Вон, Муса пообещал бабки подкинуть. Ты там проследи, чтобы нормально было. За меня и раскошелиться не грех. Собственность-то, — он обвел вокруг рукой, — для себя собирал. За полмиллиона деревянных — две станции, с мойкой, с кузовным цехом, офис отделал, земли на круг гектара два выходит, оборудование… Если по совести платить, тыщ на шестьсот зеленых встанет. Это вот столько я час назад стоил. Так что не продешеви. Вы что ж не пьете, мужики? Такое дело провернули. Брезгуете, что ли?

Он усмехнулся и снова опорожнил стакан.

— Раньше-то Еропкин — лучший друг был. Сашок туда, Сашок сюда… Сашок — строитель от бога, — скривившись, передразнил он кого-то. — Взятки начальству давать — Сашок. Девок снимать — Сашок. В баньку — Сашок. Пьяного водилу из ментовки вытаскивать — Сашок. А положили на станцию глаз, так Еропкину, понима-аешь, автомат в зубы, чтоб не вякал, — он начал постепенно заводиться, сжимая и разжимая тяжелые кулаки. — Козлы! Бля-а! Вышвырнули, как кусок дерьма. Как дерьмо последнее. Как рвань подзаборную! Я же здесь все собрал. По клочку, по ниточке. Пришел, как к своим, мужики, давайте вместе… Падлы! Хоть сказали бы, Саня, уйди на хер, мешаешь, так нет — цирк устроили, голосование, чучел этих понатаскали. Ты чего напугался, мне скажи — чего? Что я тебя долбану? Гляди!

Вытащив из ящика отливающий синью пистолет, он грохнул его на стол.

Пистолет задел рукояткой дорогую, из яшмы и нефрита, пепельницу. Осколки разлетелись по всему кабинету.

— Смотри, смотри, что морду воротишь! Духовушку никогда не видел? Да на хер ты мне сдался, срок за тебя мотать? За что! За что! За что! — простонал Еропкин, сжимая кулаки так, что костяшки пальцев налились синим. — По-людски не можете, козлы… Да мы тебе квартиру, да мы тебе машину, да мы с тобой партнеры, — снова передразнил он неизвестного собеседника. — Я что, просил что-то? Да я сдохну — ни у кого просить не буду. Вон мой «мерс» стоит за окном, забирайте. Ключи — пожалуйста. Я себе заработаю. Берите, все берите, суки, берите станцию. Обожритесь. Я себе еще десять таких сделаю, бля буду! А у вас все равно сгниет, пропадет все. Кто работать будет? Ты, что ли, профессор фигов? Вам лишь бы хапнуть, а там пропади все пропадом. Сил жалко… мужики… сколько я сюда вколотил… Вас же тут не было, никого не было, это я тут всюду на брюхе прополз, все вот этими руками! И все прахом теперь!

К мокрому от пота лицу Еропкина прилипли волосы, в глазах стояли слезы. И победа, к которой так долго шел Сергей, вдруг показалась ему постыдной и ненужной.

— Взорвать бы здесь все, — пробормотал Еропкин, обводя глазами кабинет. — Да ладно, пользуйтесь, козлы. Берите все… раскулачили… все равно пропадет. Попользуетесь и бросите. — Он криво улыбнулся. — Потом доску повесите, мемориальную… дескать, первым хозяином был Санька Еропкин, потом мы его поперли, все себе захапали. И пустили по ветру, псу под хвост. Ты же и просрешь все, просто все! Если у тебя вон там, — он ткнул рукой в сторону, — трубу прорвет, ты куда побежишь? В ЖЭК, к сантехнику? Ты в электрике хоть что-то понимаешь? Ты ребят моих знаешь, механиков? Ты знаешь, как я их собирал, кому и что обещал? Или думаешь, они с тобой работать останутся? Да здесь завтра же ни одного человека не будет! Только голые стены. Это вы там в Москве думаете — вот, Еропкин хватанул куш и сидит, как пес на цепи, чтобы кто другой не попользовался. А я тут дело, — он выделил это слово и с трудом сглотнул слюну, — дело сделал. Думал — для себя. А вы, значит, по-другому распорядились. Только ты запомни, что я тебе скажу, комиссар. Придет время — они тебя долбанут так же, как и меня. И тогда вспомнишь, как и заради кого ты Саньку Еропкина на улицу выкидывал. Ох, будет тебе тогда херово, бля буду. Вот как мне сейчас. А теперь гляди сюда, — он схватил листок бумаги и начал что-то лихорадочно писать. — Гляди, гляди, — приговаривал он, — вспомнишь Еропкина. Тебе за эту бумажку вся ваша московская синагога в ножки поклонится, скажут — да как же ты это сумел, да какой ты хват! На! — И он ткнул в лицо Сергею заявление о выходе его, Еропкина, из акционеров. — В Москве похвалишься!

Сергей не взял бумагу. Поколыхавшись на краю стола, она тихо опустилась к ногам Левы.

— Ладно, — устало сказал Еропкин, достал из кармана вельветовых штанов мятый носовой платок и обтер лицо. — Поговорили. Идите, мужики, раз уж пить со мной отказываетесь. Ты, — он ткнул пальцем в Сергея, — завтра подгребай сюда к одиннадцати, я к тому времени свои шмотки уже вывезу. Ключи от сейфов у девок будут.

Прислуга

Пока они шли к машинам, Лева осторожно поглядывал на Сергея, как бы пытаясь определить для себя, стоит о чем-то заговаривать или нет, а уже у автомобиля сказал:

— Я его заявление подобрал. Так что имей в виду. Ну ладно, пока. Я завтра позвоню.

Странное чувство овладело Сергеем. Подъем борьбы, державший его весь вечер в напряжении, куда-то испарился, оставив вместо себя пустоту и неясное для него самого раскаяние. Да, Еропкин тысячу раз заслужил проделанную над ним экзекуцию. Но за этот месяц Сергей увидел не только жулика и хама, он неожиданно открыл для себя совершенно нового человека, создавшего из ничего, из пустого места предприятие, за право участвовать в котором не жалко было выложить два миллиона долларов, человека, отдававшего не подлежащие обсуждению и не вызывавшие сомнений приказы, человека, дерзко преодолевающего препятствия, выстроенные вокруг него идиотской бюрократической системой и алчностью чиновников, человека, сокрушающего все преграды собственной неукротимой энергией и генетическим неумением сдаваться. Короче — человека на своем месте.

И тысячу раз прав был Еропкин, говоря, что это, созданное им, дело не сможет существовать без него, что оно реагирует на отпечатки его пальцев.

Но так получилось, что Еропкиным стали недовольны, и эта шахматная фигура сменила цвет. Она оказалась в другом лагере и была сметена с доски атакой пешки, долго державшейся в резерве, — пешки, которую воля гроссмейстера превратила в ферзя, пользующегося максимальной свободой маневра. И, конечно же, ни былые заслуги сброшенной с доски фигуры, ни история ее побед и поражений в разыгрываемой партии, ни тем более абстрактные соображения справедливости и гуманности не могли иметь сколько-нибудь серьезного значения, когда речь шла о необходимости достижения конкретного тактического результата. Но верно это было только по отношению к двигавшему фигуры игроку, которому что чувства поверженной в прах фигурки, что возможные эмоции пешки-ферзя, проведшей столь блистательную операцию, были равно не интересны.

Нельзя сказать, что Сергей был исполнен жалости к Еропкину. Скорее, это было пугающее осознание какого-то странного родства именно с ним, а не с оставленными в Москве друзьями, ради которых и была проделана вся операция.

Ощущение чужеродственной близости с Еропкиным овладело Сергеем и, как ластиком, стерло радость от победы, добытой с таким трудом.

Терьян не заметил, как оказался на квартире. Конечно, надо было бы позвонить в Москву, рассказать Мусе или Витьке, чем все кончилось, но Сергею не хотелось ни с кем разговаривать. Он снял трубку аппарата в спальне и, чтобы не слышен был противный гудок, засунул ее под подушку. Потом пошарил в баре, нашел бутылку виски, налил полный стакан и, встав перед зеркалом, сказал сам себе:

— Будьте здоровы, Сергей Ашотович. Поздравляю вас с трудовыми успехами и желаю вам всего наилучшего. Вы, Сергей Ашотович, сделали большое, но очень сволочное дело. За ваше здоровье, господин генеральный директор!

Он отпил половину, поставил стакан на столик, включил телевизор и какое-то время тупо смотрел на экран, но ничего не видел, потому что перед глазами стояло изуродованное гримасой боли лицо Еропкина. Тряхнув головой, чтобы прогнать назойливое видение, Сергей встал, вышел в прихожую и в который раз споткнулся о вешалку, так и оставшуюся лежать на полу после бурного визита Марка Цейтлина. Уже две недели Терьян натыкался на нее и каждый раз давал себе слово, что вечером, в крайнем случае не позднее чем завтра, обязательно привесит эту штуковину на место.

Сергей поднял вешалку, посмотрел на шурупы и отправился искать отвертку, но, обшарив все ящики на кухне, вообще не обнаружил никаких инструментов.

Отказываться от задуманного Сергею не хотелось, и он решил подняться к Насте и попросить отвертку у нее.

Терьян не видел Настю с самого первого дня, как приехал в Санкт-Петербург.

Время от времени он замечал следы ее пребывания в квартире, когда, возвращаясь домой, обнаруживал, что грязная посуда тщательно вымыта, пепельница вытряхнута, в холодильнике появились очередные кастрюльки и сковородки с едой, а оставленная на стуле рубашка выстирана, выглажена и повешена в шкаф. Каждый вечер он видел свет не то ночника, не то торшера в Настином окне. Но ни разу за все это время она не попалась ему на глаза.

Взбежав по лестнице, Сергей позвонил в дверь. Довольно долго никто не отвечал, потом Настя спросила сонным голосом:

— Кто там?

— Это я, — ответил Сергей. — Настя, извините за поздний визит, у вас случайно отвертки нет?

— Вы можете секундочку подождать? — замявшись, спросила Настя. — Я сейчас.

Когда она открыла наконец дверь, Сергей увидел, что Настя кутается в огромную шерстяную шаль, из-под которой выглядывала длинная, до пят, ночная рубашка — похоже, что байковая.

— Заходите, — пригласила Настя. — Отвертка на шкафу. Вы сможете сами достать? Только, пожалуйста, не смотрите по сторонам, у меня не убрано.

Квартира Насти было в точности такой же, что и двумя этажами ниже. Но тождество планировочного решения только усугубляло бросившийся в глаза контраст. Внизу стояла дорогая испанская мебель, а здесь — непонятного происхождения обшарпанный зеленый диван, скрипучий платяной шкаф с облезшей полировкой, пара продравшихся стульев да телевизор «Темп». Внизу были безукоризненно побеленные потолки, изысканные, приглушенных цветов обои, хрустальные висюльки на люстрах, отбрасывающие огненные блики. Здесь — пропылившийся абажур довоенного фасона, облупившаяся и свернувшаяся в трубочку водоэмульсионная краска на потолке и выцветшие обои времен массового жилищного строительства. Внизу все, особенно после Настиных визитов, сверкало чистотой, все лежало и стояло на местах. Здесь же когда-то покрытый лаком, а ныне протершийся до черноты паркет служил местом упокоения самых разнообразных предметов — старой электрической соковыжималки, начатого, но не доведенного до конца вязания, трех утюгов, находившихся в разной стадии разукомплектованности, большого цветастого подноса с двумя бумажными стаканчиками и пустой, успевшей запылиться бутылкой из-под шампанского и кучки тряпок, прикрытой сверху обрывком вытершейся клеенки. На оконной ручке висели плечики, а на них — то самое платье, в котором Настя встречала Сергея. На подоконнике — несколько вскрытых пачек сигарет и два пакета из-под колготок.

— Я бы сама достала, но стулья немножко сломаны, и я боюсь свалиться, — объяснила Настя. — А вы повыше меня. Видите, вон там торчит угол коробки. Если подпрыгнуть, можно достать. Вы уж извините…

Сергей подошел к шкафу и примерился. Рукой он не доставал до коробки сантиметров двадцать. Но и вправду, если прыгнуть…

Прыжок оказался на редкость неудачным. Не то стакан виски сыграл определенную роль, не то после сорока лет прыжки в высоту противопоказаны, но зацепить коробку не удалось. Сергей промахнулся, задел коробку рукой, и она уехала дальше к стене, полностью исчезнув из виду.

— Черт, — расстроился Сергей, глядя на шкаф. — А что, вы говорите, у вас со стульями?

— Только не вздумайте! — Настя быстро шагнула вперед и встала между стульями и Сергеем. — Они совсем разваливаются. На них даже сидеть опасно…

— А табуретки какие-нибудь на кухне есть?

— У меня нет табуреток, — призналась Настя. — Там еще два стула стоят, но они тоже очень старые.

Отказываться от завладевшей им идеи водрузить вешалку на место Сергей по-прежнему не собирался. Можно было бы попросить отвертку у кого-нибудь из соседей, но, взглянув на часы, Сергей понял, что сегодня этого лучше не делать.

И тогда его посетила свежая мысль.

— Послушайте, Настя, — сказал он, — а что если я вас приподниму и вы достанете эту чертову коробку? Согласны?

В лице Насти что-то неуловимо изменилось. Какую-то долю секунды она колебалась, потом подошла к Сергею и встала рядом, опустив руки вниз. Сергей нагнулся и поднял ее. Несмотря на высокий рост, Настя была на удивление легкой.

Но и смутно возникшее при первой встрече ощущение подростковой бесполости тоже оказалось обманчивым — об этом свидетельствовали и хорошо развитые бедра, которые обхватывал руками Сергей, и натянувшаяся на груди ночная рубашка. Настя пошарила на шкафу, ухватила руками коробку и тихо сказала:

— Есть.

Продолжая держать Настю, Сергей сделал два шага в сторону и опустил ее на пол. На мгновение он коснулся щекой живота девушки и поспешно выпрямился. Настя стояла перед ним и, продолжая держать в руках покрытую густым слоем пыли коробку, как-то странно на него смотрела. Непонятно почему, Сергею показалось, что она сейчас заплачет.

— Вот ваше сокровище, — сказала Настя. — Тут должна быть отвертка. Даже две.

Но когда Сергей взялся за коробку, Настя задержала ее, и, только сильно потянув коробку на себя, Сергей смог завладеть ею и поставить на находившийся рядом стул. Повинуясь внезапно вспыхнувшему желанию, Терьян сделал шаг вперед и обнял Настю, ища ее губы. Настя не сопротивлялась — она стояла, уронив руки, и на Сергея никак не отреагировала. Только сказала шепотом:

— Мне надо в ванную. Я вся испачкалась.

Присев на скрипучий зеленый диван, Сергей покорно слушал, как шумит в ванной вода. Потом дверь в комнату открылась, и вошла Настя. Шаль и байковая ночная рубашка исчезли, их заменило большое махровое полотенце, которое Настя придерживала на груди. Дойдя до дивана, Настя разжала пальцы, и полотенце упало на пол.

— Свет оставить? — спросила Настя. — Или погасить?

Не дождавшись ответа, она легла у стенки, натянула по горло одеяло и закрыла глаза.

— Пожалуйста, раздевайтесь, — сказала она. — Я не смотрю.

Если бы Сергей не знал, что эту девочку держат не только для уборки и стряпни, то мог бы решить, что и вправду нарвался на гимназистку. Впервые в жизни он столкнулся с пассивным сопротивлением такой силы. Она сжимала губы и отворачивалась от поцелуев. Когда Сергей дотронулся до ее груди, Настя на мгновение тяжело задышала, но тут же умолкла, а лишь только рука Сергея скользнула по нежному девичьему животу, Настя крепко стиснула его пальцы, не давая проникнуть ниже.

— Что-нибудь не так? — спросил обескураженный Сергей, обнаружив мокрые дорожки на щеках девушки — слезы катились из-под плотно закрытых глаз.

— Все так, — шепотом ответила Настя. — Все очень хорошо. Просто замечательно.

И он почувствовал, как тесно сжатые бедра ее дрогнули и начали медленно расходиться в стороны.

Однако ни тело Насти, изогнувшееся дугой, ни мечущаяся по подушке голова, ни прозвучавший в момент первого соприкосновения стон, ни хрипловатый вскрик на самой вершине так и не смогли избавить Сергея от непонятного ощущения, что произошла какая-то ошибка, что-то было не правильно, что-то не так.

Когда все закончилось и Сергей приподнялся рядом с Настей на локте, девушка продолжала лежать, раскинув ноги, закрыв ладонями лицо и шумно, со всхлипами, переводя дыхание.

— Спасибо тебе, — сказал Сергей.

— Кушайте на здоровье, — неожиданно резко ответила Настя. — Отвернитесь, пожалуйста, мне нужно в ванную.

Она резко вскочила, нашла под сползшим на пол одеялом брошенное ею полотенце и, шлепая босыми ногами, выбежала из комнаты. Сергей поднял одеяло, накинул его на себя, нашел сигарету, прилег на диван и закурил, стряхивая пепел в обнаруженную на подоконнике пустую пачку.

«На кой черт я ввязался в эту историю? — думал он, затягиваясь и шумно выпуская дым. — Взяли девку на комплексное обслуживание. Мне-то зачем все это? И вообще, какая-то она странная. Если уж ей платят, чтобы она ложилась с каждым приезжающим, то могли бы подобрать что-нибудь более… квалифицированное, что ли. И без комплексов. Что она из себя изображает? Дурацкая ситуация. Слезы какие-то…»

Его размышления прервала появившаяся из-за двери Настя. На ней снова была все та же байковая ночная рубашка, голые плечи по-прежнему закрывала шерстяная шаль.

— Я мерзну все время, — объяснила она, по-своему поняв недоуменный взгляд Сергея. — Может быть, вы хотите кушать? У меня есть салат, молоко и сосиски. Немножко ликера. Хотите?

Сергей подумал и от еды отказался. Настя постояла рядом с диваном, потом села на пол и положила голову на колени, глядя Сергею в лицо.

— Послушай, — сказал Сергей, переворачиваясь на спину, чтобы уйти от ее настойчивого взгляда. — Я что-нибудь не так сделал? Ты обиделась? Что вообще происходит?

— Ничего не происходит, — ответила Настя. — И я совсем не обиделась. Вы все делали так. Разве сами не заметили? А вам было хорошо?

— Хорошо, — буркнул Сергей. — Я не про это спрашиваю. Я ведь вижу. Зачем врешь?

— Я не вру.

— Не хочешь говорить, не надо. Что ты сидишь на полу? Иди сюда.

— Вы опять хотите? — покорно спросила Настя. — Да? Можно я еще немного тут побуду? Я сейчас лягу, только можно я минуточку посижу здесь?

Сергей повернулся в ее сторону, увидел, что она опять прикрывает ладонями лицо, и разозлился.

— Какого черта ты все время закрываешься? Можешь сказать по-человечески, в чем дело?

Настя встала с пола, подошла к окну и, не поворачиваясь к Сергею, сказала жалобно:

— Не ругайтесь, пожалуйста, на меня. Просто я вас знаю. Поэтому так все и получается.

— Откуда ты меня знаешь? — Сергей сел. — Мы встречались?

— Нет. У меня есть ваша фотография.

— Откуда?

— Я не хотела говорить. Когда мне еще только сказали, кто приезжает, я сразу подумала, что это вы. Потом решила, что однофамилец. А когда вас увидела, сразу узнала. Потом еще посмотрела на фотографию и поняла, что это точно вы. Я потому к вам и не приходила — не хотела, чтобы вы догадались. А вы меня не узнали?

— Нет, не узнал. — Сергей встал и завернулся в одеяло. — Фотографию покажешь? Откуда она у тебя?

Настя поколебалась, потом подошла к шкафу, достала с одной из полок альбом в плюшевой обложке и протянула его Сергею.

— Вы не будете на меня ругаться? — спросила она, удерживая альбом в руке. — За то, что я раньше не сказала?

Сергей открыл альбом. Незнакомый мужчина в военной форме. Он же рядом с женщиной. Женщина придерживает детскую коляску. Он же с ребенком на руках.

Рядом опять та женщина, возле нее девочка лет десяти.

— Это мама и папа, — пояснила Настя, глядя ему через плечо. — Они умерли. Вы дальше смотрите, ближе к концу.

Перевернув листов двадцать, Сергей понял, почему лицо Насти казалось ему таким знакомым. На цветной фотографии Настя, еще в школьной форме, лежала на траве, положив голову на колени Лики. Рядом была фотография Сергея, стоящего возле своих «Жигулей». А на следующей странице — две свадебные фотографии, сделанные Виктором: Сергей держит на руках счастливо смеющуюся Лику, и они стоят друг возле дружки с бокалами шампанского.

— Так, — сказал Сергей, опускаясь обратно на диван. — Ты ее сестра?

Настя кивнула.

— Когда вы поженились, она мне часто звонила, уговаривала переехать в Москву. Но папа и мама тогда еще были живы, они меня не отпустили. А когда они разбились в машине, у меня был последний год в техникуме, и я сама не поехала.

Я получала пенсию за папу, и еще Лика мне присылала денег. Потом, когда вы уже разошлись, она снова стала звать меня в Москву. И я уже собралась ехать, когда все случилось. Потом меня Лев Ефимович взял на работу.

— Что случилось?

— Вы разве не знаете? — Настя недоверчиво посмотрела на него. — Лику убили.

— Я не знал, — прошептал Сергей, чувствуя, что внутри что-то обрывается. — Правда не знал. Кто?

После развода с Сергеем Лика ушла из главка. Какое-то время болталась без места, но регулярно посылала сестре деньги. Потом позвонила — судя по голосу, была немножко пьяна — и сказала, что нашла классную работу. Что-то связанное с туризмом. И пообещала Насте, что, когда все устроится, они вместе поедут на месяц в Париж.

— Лика еще говорила, что найдет мне в Париже жениха, — вспоминала Настя. — Тогда я там буду жить, а она ко мне будет приезжать в гости, покупать шляпки.

Она была такая счастливая, так смеялась… Я очень обрадовалась, что она снова смеется. Потому что после вашего развода она звонила и все время плакала.

Потом Лика неожиданно нагрянула на три дня в Ленинград, привезла Насте чемодан с тряпками, каждый вечер выводила ее в рестораны, заказывала все самое лучшее, швырялась деньгами, а когда уехала, оставила Насте на жизнь три тысячи долларов и строго-настрого приказала не скупердяйничать, отремонтировать квартиру и ни в чем себе не отказывать, потому что денег много. И будет еще больше.

— Через полгода она вдруг перестала звонить. День, два, три… Позвонила ей вечером домой, никто не подходит. Днем позвонила на работу. И мне сразу показалось — что-то случилось. Потому что со мной как-то странно разговаривали.

А о том, что произошло, я узнала уже потом, когда купила газету.

В газете Насте сразу бросилась в глаза фотография Лики в компании двух неизвестных ей мужчин. Лицо Лики было обведено жирным черным кружком. Из статьи с заголовком «Беспредельщики» Настя узнала, что фирма, в которой работала Лика, входила в группу компаний, контролируемую саратовской преступной группировкой.

Интересы этой группы были весьма разнообразные — от поборов с ларечников до контрабанды оружия — и финансировались из одного котла. Несколько неудачных финансовых операций поставили группу в сложное положение, и пришлось осуществлять срочную мобилизацию ресурсов. В том числе, были выкачаны все деньги из туристической фирмы, в которой работала Лика.

— Она ведь там даже не начальником была. У них эта должность называлась — менеджер по работе с клиентами. Она со всеми встречалась, рассказывала про туры, заключала договора. Просто в лицо знали только ее. И когда оказалось, что нет ни денег, ни поездок, все сбежали, а она осталась.

Среди предприятий, чьи деньги бесследно исчезли, оказалась коммерческая структура, которая оплатила отдых в Испании примерно тридцати своим сотрудникам. Структура находилась под «крышей» казанцев. И казанцы, когда к ним обратились за помощью, осуществили наезд по полной программе.

Саратовские, в свою очередь, нанесли серию ответных ударов. К тому моменту, когда стороны, устав от сражений, перешли к переговорам, прерванным вмешательством правоохранительных органов, в пассиве уже числились три погибших под пулями активных бойца, одна сгоревшая сауна и один взорванный автомобиль. И Лика. Ее исчезновение поначалу никак не связывалось с боевыми действиями, и только из показаний одного из задержанных громил стало известно, как с ней разобрались и где ее искать. В статье подробно и смачно описывалось, как казанцы пришли в офис турфирмы; как, обнаружив, что, кроме Лики, там никого нет, вели ее до самого дома и взяли в подъезде, набросив на голову мешок; как впятером насиловали ее целую неделю на снятой даче, а натешившись, забили лопатами, после чего закопали труп в припасенном хозяевами дачи навозе.

— Когда ее нашли, — ровным голосом продолжала рассказывать Настя, глядя куда-то за окно, — стали искать родственников. Для опознания. А в газете статья появилась раньше. Я сразу поехала в Москву. И мне показали труп. Я не смогла смотреть. Мне стало плохо, и я упала в обморок. Потом я им сказала, чтобы посмотрели на левый мизинец. Он у нее был сломан. Еще в детстве. И плохо сросся. Они посмотрели и сказали, что так и есть. Тогда я поняла, что это она.

Лику похоронили в Москве, на Хованском кладбище. Похороны оплатили замирившиеся со своими недругами саратовцы. За гробом шла Настя, еще две девочки из Ликиного офиса и присланная начальством месткомовская женщина из главка.

— Дальше рассказывать? — спросила Настя, продолжая глядеть в окно.

А дальше было вот что. После похорон Настя, оставшись одна в снятой Ликой московской квартире, всю ночь проревела, а к утру, окончательно осознав, что осталась на свете совсем одна и что, кроме диплома об окончании приборостроительного техникума, у нее за душой ничего нет, залезла в ванну и вскрыла вены. Очнулась она уже в больнице, где ее откачали, неделю продержали на постельном режиме, а потом разрешили вставать. Улучив минуту, когда она осталась в палате одна, Настя влезла на подоконник и шагнула вперед. Но, видать, не судьба ей была умереть по своей воле. Когда Настю подобрали, то не обнаружили ни переломов, ни даже сотрясения мозга, просто глубокий обморок. А так как администрации больницы суицидальные пациенты были без надобности, Настю перевели в психиатричку, где и предоставили возможность приходить в себя в веселой компании из трех выживших из ума бабуль и двух сдвинувшихся на почве непрерывного пьянства шизофреничек. Через две недели ее изнасиловал санитар, насмерть перепугавшийся, узнав, что оказался ее первым мужчиной.

Психиатрическое начальство перепугалось не меньше и перевело Настю в отдельную конуру, чтобы исключить распространение заведомо ложных сведений о порядках в лечебном заведении. Спасло Настю неожиданно открывшееся кровотечение, в результате которого она оказалась в гинекологии. Там ей сообщили, что она беременна. То есть, была беременна, а сейчас уже нет. И больше ей это никогда не грозит.

До Санкт-Петербурга Настя добиралась два дня, то на поезде, то на попутках. Проводники, бравшие в вагон безбилетницу, имели на нее определенные виды, но быстро разочаровывались и сгружали неуступчивую путешественницу на первой же станции. Так же вели себя и водители, все, кроме одного, который вез Настю последние сто пятьдесят километров, доставил домой и даже не спросил номер телефона.

Январь девяносто второго Настя просидела дома на картошке и остатках мясных консервов. Время от времени она выходила в город на поиски работы, но неудачно. Когда картошка закончилась, Настя взяла газету, ткнула пальцем в первое же объявление, обещавшее работу для красивых молодых девушек, и позвонила по указанному там телефону.

Хозяйка заведения, узнав об отсутствии у Насти какого-либо опыта в известной области, если не считать санитара из психиатрички, откровенно заскучала, но взяла Настю на пробу, поручив более квалифицированным сотрудницам провести с ней серию теоретических занятий, а потом уже перейти к практическим упражнениям. Теоретически Настю подковали дня за три, объяснив ей, как устроены мужики, что им нравится больше всего, чего надо остерегаться и зачем нужны презервативы. Потом наставница объявила, что подготовительный курс завершен, предложила отметить начало новой трудовой жизни и, напоив Настю сперва шампанским, а потом коньяком, затащила ее в постель. К утру Настя, дрожа от немыслимых ощущений, уже не удивилась, обнаружив рядом не только подругу-наставницу, но и одного из охранников, потом еще одного, а к вечеру подруга, гордо демонстрируя хозяйке новую ударницу фронта сексуальных услуг с черными кругами под запавшими глазами, отрапортовала об окончании обучения.

Вскоре выяснилось, что навыков, приобретенных Настей для успешного выполнения служебных обязанностей, далеко не достаточно. Потому что проявить их она могла только в постели, а туда еще надо было попасть. Вот с этим-то и была основная проблема. Во-первых, Настя всячески уклонялась от того, чтобы надевать типичную униформу, и придерживалась консервативного стиля, который не находил понимания у обычных клиентов из гостиницы «Москва», и взгляды их, затуманенные предвкушением экзотических приключений, скользили мимо новоявленной жрицы любви в сторону ее более ярких товарок. А во-вторых, полковничья дочка, воспитанная в строгости и в лучших традициях русской классической литературы, так и не смогла овладеть техникой съема клиентов. Сама мысль, что она может первой заговорить с незнакомым и, скорее всего, нетрезвым мужчиной, приводила Настю в ужас, несмотря на то, что к последующему развитию событий она уже была готова относиться более или менее спокойно. В результате, пару раз ей все-таки доставались пьяные до изумления командированные, которые забредали в бар гостиницы, когда все девочки были уже разобраны, но по итогам месяца заработок Насти оказался столь незначительным, что она начала ловить на себе косые взгляды хозяйки. Вот тут и подвернулась работа в «Инфокаре».

Нанимая Настю, Лева детально описал хозяйке гостевой квартиры круг ее будущих обязанностей, сделав особое ударение на том, что поддержание хорошего настроения высоких посетителей является задачей номер один. Однако гости вели себя на редкость индифферентно. Платон всегда наезжал в Питер со спутницами, причем с разными; как-то он намекнул Насте, что в следующий раз обязательно приедет один, но этого так и не произошло. Все прочие появлялись на несколько часов, одобрительно осматривали Настю, но дальше дело не шло. С тоски она закрутила роман с одним из водителей. Любовная история продолжалась месяца два, после чего соответствующая информация дошла до Левы, он рассвирепел, уволил водителя и пообещал, если подобное повторится, выгнать и Настю.

— Если вы хотите, — закончила свой рассказ Настя, — я вам скажу, как найти могилку. Там две территории — старая и новая. Могила — на новой. Эти, у которых она работала, хотели поставить большой памятник, но я попросила просто положить камень. И прикрепить табличку с фотографией. Я им вот эту фотографию дала.

— Она про меня рассказывала? — сипло спросил Сергей, борясь с комком в горле.

Настя кивнула.

— Она мне про вас письма писала. Что вы ученый и что она вас очень любит. И что вы смешной, ничего не умеете по хозяйству делать. Она мне написала, как вы ей детские колготки купили. И как вы один раз заправили салат вместо уксуса эссенцией, а потом промывали его под краном. Она говорила, что когда я закончу учиться, то перееду к вам в Москву и буду жить у вас, а вы меня возьмете к себе в институт, и я буду за вами присматривать, чтобы к вам никто не приставал. А потом она позвонила и сказала, что вы разводитесь. И очень сильно плакала. Я ей говорила, что, может быть, все еще наладится, а она сказала, что обманула вас и вы ее никогда не простите. И что она во всем сама виновата. Она очень хорошая была, ее мама с папой больше любили. Я даже думаю — хорошо, что они погибли раньше и не видели, что с ней сделали.

— Я пойду к себе, — сказал Сергей, старательно выговаривая слова. И начал быстро одеваться.

У двери Настя его догнала.

— Можно, я пойду с вами? — жалобно попросила она. — Я не буду вам мешать, честное слово. Пожалуйста!

Сергей, пряча глаза, решительно замотал головой, погладил Настю по плечу и побежал вниз по лестнице.

Все эти годы он старательно вытравливал из себя память о Лике. Она слишком многое привнесла в его жизнь, а унесла почти все. История с Сержем Марьеном и Бенционом Лазаревичем, которая привела к разрыву и первоначально воспринималась как совершеннейшее крушение всего и вся, со временем стала казаться Терьяну малозначительной по сравнению с простым фактом — он своими руками разрушил лучшее, что у него когда-либо было. И год лежания на диване был лишь малой частью заплаченной им цены. За этот год он несколько раз звонил Лике — сперва на работу, потом по добытому им домашнему номеру, но, услышав ее голос, сразу клал трубку. Она же не позвонила ни разу. Первые месяцы Сергей находился в непрерывном ожидании — думал, что она придет. Или позвонит. Потом ожидание закончилось. Остались только боль и пришедшее в тот день, когда все открылось, понимание, что жизнь кончилась. Эпизодические женщины, возникавшие в его постели, всего лишь утоляли физический голод, но ни с одной из них Сергей не испытал того чувства полной и всепоглощающей близости, которое дала ему смуглая, коротко постриженная девочка, случайно оказавшаяся в его квартире и насовсем оставшаяся где-то в самой глубине сердца. Он часто представлял себе, как вдруг встречает Лику на улице, трогает за руку и говорит слова, которые все время, что они были вместе, так и копились бессмысленно, потому что он считал их слишком сентиментальными, даже избитыми, поскольку эти слова были взяты из книжек, а других слов Сергей не знал. Даже в минуты наивысшей близости, когда слова эти стремились выплеснуться сами собой, он сдерживался, понимая всю их неточность и даже грубость. И Сергей готов был мычать от бессилия и неумения выразить себя, как первобытный дикарь, пытающийся поведать соплеменникам о событии, выходящем за рамки его восприятия.

А теперь он больше ее не встретит. И слова эти так и останутся невысказанными. Потому что неизвестные ему скоты, вызванные к жизни новой экономической политикой, надругались над Ликой, а потом закопали ее истерзанное тело в куче навоза. А перед этим они долго убивали ее, молотя лопатами по голове, которая столько ночей пролежала у него на плече. И все, чем он жил, превратилось в жалкую кучку перебитых зверской силою костей, опознать которую можно было только по сломанному в детстве мизинцу на левой руке.

Сергей отупел от горя и выпитого. Опустевшая бутылка виски валялась на полу. Теперь пришла очередь джина. Он сидел, обхватив голову руками, и скулил, как издыхающий пес. И поэтому не услышал, как открылась дверь, а почувствовал только, как чьи-то руки поднимают его со стула. Больше он ничего уже не помнил.

Ему приснился очень странный сон. Будто сидит он в кабинете Еропкина, а вокруг полно народу. Еще больше народу, судя по голосам, — в приемной. Рядом с ним — Платон. Платон держит в руках пистолет Еропкина, и пистолет этот вовсе не духовой, а настоящий, что-то вроде кольта, с барабаном. И все смеются, потому что Еропкина больше нет и дела идут на редкость хорошо. А потом в кабинете неожиданно темнеет, все люди убегают куда-то, и Сергей остается с Платоном вдвоем. «Смотри, — говорит ему Платон, — в окно смотри. Кажется, началось». И он видит в окне силуэты автоматчиков. «Возьми», — снова говорит ему Платон и протягивает что-то длинное. Сергей понимает, что это автомат, и ему становится смешно, потому что Платон ничего не знает про Илью Игоревича и про то, что эти автоматчики пришли пугануть Еропкина. «Иди, — настойчиво говорит Платон, — иди в коридор, не подпускай никого к двери, я прикрою тебя отсюда». И тогда Сергею становится ясно, что эти люди пришли не от Ильи Игоревича, что это казанцы, убившие Лику, и на него накатывает. Он выскакивает в коридор, автомат в его руках трясется, выплевывая огненные сгустки, потом раздается страшный грохот, и он проваливается в темноту. А потом темнота начинает потихоньку отступать, к Сергею возвращается способность анализировать ощущения, и до него доходит, что он лежит на чем-то твердом и не может пошевелить ногами.

Сергей открыл глаза. Голова болела так, что простое усилие лицевых мускулов привело к появлению красно-зеленых кругов. Судя по всему, он лежал на полу в своей квартире. Сергей попытался подвигать ногами. Что-то тяжелое сползло с его ног на пол, и тут же, как сквозь туман, он увидел лицо Насти.

— Вы проснулись? — спросила Настя. — Я не смогла поднять вас на кровать. Вам что-то снилось? Вы кричали…

— Что у меня с ногами? — прохрипел Сергей.

Настя посмотрела в сторону.

— Ничего. А что такое?

— Что там у меня было на ногах? — Сергей обнаружил, что напугавшая его неподвижность начинает проходить.

— А! Это диванная подушка упала. Я хотела вас на подушки положить, чтобы не было твердо, но у меня тоже не получилось. А ночью она на вас упала. Как вы себя чувствуете?

— Вроде жив. Послушай, здесь найдется что-нибудь — анальгин, аспирин, что угодно? Посмотри, пожалуйста. Если есть, дай сразу две таблетки.

Сергей снова закрыл глаза, опасаясь, что голова развалится на части. Он слышал, как Настя пробежала куда-то в другую комнату, чем-то шуршала и брякала, а потом вернулась, принеся стакан воды и несколько таблеток. Сергей трясущейся рукой запихнул таблетки в рот, запил водой, снова откинулся на подушку и закрыл глаза.

— Вы полежите вот так, — услышал он голос Насти. — Я сейчас быстренько сбегаю к себе, оденусь, а потом приготовлю вам завтрак.

Отмокнув в ванне, побрившись, поковыряв вилкой омлет и блинчики и выпив подряд три чашки кофе, Сергей немного пришел в себя. Настя, снова в платье с белым воротничком, сидела напротив и смотрела, как он ест.

— Вы долго еще у нас в городе пробудете? — спросила она.

— Не больше месяца. Начиная с сегодняшнего дня. А почему ты спрашиваешь?

Настя опустила глаза и стала водить указательным пальцем по скатерти.

— Просто так. Мне, наверное, надо было вам раньше сказать… Ну, что я — сестра Лики. Вам, наверное, неприятно теперь со мной разговаривать… После вчерашнего… Я не думала, что так получится…

— Это я сам виноват. — Сергей отодвинул чашку и закурил. — Я же тебя в постель затащил.

— Все равно. Если бы я сразу сказала, то ничего не было бы. Правда?

— Вот что, — сказал Терьян. — Давай об этом не будем. У меня была жена. У тебя была сестра. Она о тебе заботилась, звонила тебе, помогала. Теперь ее нет. Считай, что остался я. А дальше — как фишка ляжет.

Тень в коридоре

Ах, как нехорошо обстояли дела в северной столице! Поначалу все складывалось, казалось бы, наилучшим образом. Сплетенная с помощью Федора Федоровича и его коллег интрига увенчалась оглушительным успехом. Затеявший свою игру Еропкин был посрамлен и изгнан с захваченного им предприятия. Сергей Терьян и примкнувший к нему Лева Штурмин с блеском завершили оформление документов и провели беспощадную чистку личного состава, избавившись от доверенных еропкинских лиц. Обещанные «Инфокаром» два миллиона инвестиций как-то сами собой сократились до шестисот тысяч, которые немедленно и поступили, но Москва заверила, что пришлет еще, поэтому стройку можно было начинать, и она началась.

— Послушай, — кричал по телефону Муса, — ты человек или кто? Да помню я, что обещал. Но ты пойми, сейчас просто не до этого. Мы здесь зашиваемся, даже не могу сказать тебе как. Мы тут такое дело затеяли… Ну, это не по телефону… Даже на час прилететь не могу… Продержись хотя бы месяца два, как друга прошу… Я тебя там ни на одну лишнюю минуту не оставлю, нам здесь люди нужны. Просто наладь все, чтобы можно было передать человеку… Или отсюда пришлем, или сам найди… Только не Леву! Все, обнимаю тебя!

— Мне Еропкин звонил, — сказал Платон. — Уже пять раз.

— Что ему нужно?

— А я как раз у тебя хотел узнать.

Ларри подумал немного.

— Знаешь что? Ты с ним не говори. Скажи своим, что тебя нету. Пусть переведут на меня.

Еропкин прорезался через час.

— Здорово, Сашок, — сказал Ларри. — Как ты там?

— Нормально. Сижу на даче. Зимним, понима-аешь, сторожем.

— Так это ты с дачи звонишь?

— Угу.

— Хорошая дача. — Ларри помолчал. — Ну так что?

— Повидаться надо бы. Поговорить.

— Есть тема?

— Тема, понима-аешь, всегда есть.

— Подъезжай.

Еропкин появился следующим же утром и с порога обрушил на Ларри кучу информации.

— Ну и чего? Прислали своего комиссара — и чего? Ты хоть знаешь, чем он там занимается? А я тебе расскажу. Он на головку больной. Баню закрыл. Я ее строил, чтобы самому, что ли, париться? Уэповцы местные вечером толкнулись — бани нет. Покрутились и ушли. Потом мне звонят — мы, говорят, Саня, объясним этому, новенькому, что он не прав. А мне что? Пусть объясняют. Или другое.

Фирма пришла, «мерседесы» покупать. Говорят ему по-людски — покажи в справке-счете тридцать штук, остальное наликом получишь. Все же понятно — кто хочет за постановку на учет переплачивать! Нет, этот залупаться начал. Они развернулись, пошли к другим — теперь уже с номерами ездят. Он что у вас — профессор? Я месяц назад взял партию «Нив» на реализацию. Все за неделю улетели. Ага, думаю, часть выручки на котельную пущу, на остальное куплю ГСМ и запчасти, прокручу два раза и рассчитаюсь. Да вот не успел. Этот пришел, посмотрел кредиторку и тут же все скачал поставщику. Слушай, Ларри! Над ним уже полгорода хохочет. Ты понима-аешь или нет? И еще. Машины, которые у меня стояли, он продал. Ну, дурацкое дело — нехитрое. А еще три штуки у меня на складе в Котке были. Он их привез, растаможил, выставил на продажу. Знаешь, что будет? Они так и сгниют! Ни один дурак не купит. Ему на таможне сколько сказали отдать, столько он и отдал. Нет бы поучиться сперва, как таможат машины и почему, понима-аешь, они все у меня на частников ввезены. Теперь у него сто пятьдесят штук в машинах заморожено, да еще таможня. Вы где его выкопали?

Ларри почернел лицом. Еропкин мог сто раз быть ворюгой и проходимцем, но дело он знал. И умел делать бабки. Под присмотром, конечно. Сергею же, при самом наилучшем отношении, он, Ларри, бизнес не доверил бы никогда: воспоминания о компьютерах и трусиках были еще свежи в памяти.

И вообще, слишком много народу крутилось вокруг еропкинских станций.

Назначал-то Еропкина Ларри, а потом началось: сначала Марк Цейтлин попытался «выстроить схему» и довыстраивался до того, что станции чуть не уплыли; потом рулил Муса, вмешивался Ахмет… Да и Платон не остался в стороне: он как-то залетел в Питер и раздал такие руководящие указания, что до стрельбы только чудом не дошло. А закончилось тем, что в питерскую ссылку отправили Терьяна.

Кое у кого желание убрать Сергея из Москвы было настолько сильным, что он практически получил карт-бланш на любые действия. А потом, ни с кем не посоветовавшись, Муса назначил его генеральным директором вместо свергнутого Еропкина.

Ах, как же не хочется кое-кому, чтобы Сергей вернулся в Москву! Нет, дорогие мои, так нельзя. Давайте сначала поймем, кто и за что отвечает.

— Ну и какие у тебя планы? — поинтересовался Ларри, меняя тему.

— Кое-что есть. Но сначала я хотел поговорить…

— Говори.

— У «Инфокара» для меня дело в Питере найдется?

Ларри надолго замолчал, размышляя. Еропкин, не дождавшись ответа, задал другой вопрос:

— Чего вилять-то? Если этот ваш придурок отойдет, я смогу вернуться?

— Он — наш человек, — пробурчал Ларри. — Его Муса назначил. Что значит — отойдет?

Еропкин широко осклабился и подмигнул.

— Да я же понимаю. Он просто не выдюжит. Ты видел его? — тощий, кашляет… Думаешь, он долго потянет — по пятнадцать часов вкалывать? А я за дело болею. Ну так как?

— Что — как?

— Если он отойдет, я возвращаюсь?

— Смотри, — сказал Ларри. — Я тебе кое-что хочу объяснить. Он — наш человек. Понял?

— Понял, понял. Ну так как?

Ларри подумал и чуть заметно кивнул головой.

Еропкин поднялся, вышел в приемную и вернулся, таща в руках что-то огромное.

— Я тебе подарок захватил. Дай, думаю, привезу.

— Спасибо, — сказал Ларри, не вставая с места. — Значит, ты усвоил, что Сергей — наш человек? Больше повторять не буду. А это поставь здесь, в угол.

Личная жизнь

Уже месяц Сергей возглавлял бывшее еропкинское предприятие. Самые первые шаги дались ему легко. Оформление и регистрация документов — неделя. Кадровая чистка — три дня. Он с удивлением обнаружил в себе ту самую жесткость, о которой, отправляя его в Питер, говорил Муса. Терьян внимательно выслушивал каждого вызванного работника, тихим, вежливым голосом задавал несколько вопросов и ставил напротив фамилии красный или зеленый крест. Красный — на отстрел, зеленый — можно оставить. Многие, меченные красным, возвращались качать права, кричать про трудовое законодательство и свои прошлые заслуги.

Сергей снова выслушивал их, кивал головой и протягивал для ознакомления уже подписанный приказ об увольнении. Если кому-либо было что-то еще непонятно, в приемной его встречали ахметовские джигиты. И вопрос считался исчерпанным.

Джигиты появились у Сергея в первый же день его директорства и заявили, что им поручена безопасность предприятия. Они кое-чего прикинули и считают, что эта безопасность стоит пять штук в месяц. Пока что. А потом видно будет. Плюс две машины и каждому по пейджеру. Сергей вежливо попросил их пойти пообедать, связался с Ахметом, потом с Мусой, потом снова с Ахметом, а когда сытые джигиты вернулись, объявил, что эти условия его не устраивают. Он купит две машины, один пейджер для старшего и будет платить тысячу долларов в месяц, пока станции не войдут в строй. Один человек должен постоянно находиться здесь — с утра и до ночи. Если это не устраивает, то большое спасибо, можете позвонить в Москву и отказаться от работы. Джигиты немного побузили, потом позвонили из кабинета Сергея в Москву, что-то кричали в трубку на неизвестном Терьяну языке, а закончив разговор, с предложениями Сергея согласились.

Илья Игоревич порекомендовал Сергею взять заместителя по строительству.

Анкета у заместителя была любопытной: Ленинградский университет, факультет вычислительной техники, потом какая-то воинская часть, потом Высшая школа профдвижения, снова воинская часть, но уже другая, два года в должности культурного атташе в Осло… Последнее место работы — институт социально-экономических проблем, замдиректора по общим вопросам.

— А он в строительстве-то понимает? — спросил Сергей, изучив анкету.

— Он только в нем и понимает, — почему-то раздраженно ответил Илья Игоревич. — На этот счет можете не сомневаться.

Посетив своего будущего зама сначала на его городской квартире, а затем на даче в Репино, Сергей понял, что в строительстве тот и вправду разбирается здорово. И еще он понял, что за замом придется серьезно приглядывать.

Стайка еропкинских секретарш разлетелась в первые же дни. Как выяснилось, официально числилась в штате только одна, та самая Танька, а остальные проходили нечто вроде испытательного срока.

Вместо них Сергей взял на работу Настю.

Это было непросто. Лева, узнав, что Сергей забирает девушку к себе, устроил дикую сцену.

— Это мое хозяйство! — обиженно кричал он. — Ты отсюда через месяц свалишь, а где я другую такую найду? Ты что, не знаешь, что в «Инфокаре» людей из одного предприятия в другое не сманивают? Это, если хочешь знать, не по-товарищески!

— Насчет «по-товарищески» ты бы лучше молчал, — посоветовал ему Терьян, двигая по столу микрофон, снятый со шкафа в Левином офисе. — По-товарищески мы с тобой потом будем разговаривать. Через месяц она у тебя все равно работать не будет, я ее увожу в Москву. А этот месяц я так или иначе буду жить там, на квартире. Так что, если кто в гости и заявится, тебе придется его куда-нибудь в другое место пристраивать.

Через три дня после снятия Еропкина Настя перебралась ночевать в гостевую квартиру. Она приходила, когда Сергей уже доедал ужин, мыла посуду, готовила еду на завтра. Спала она в гостиной. Та, начавшаяся с поиска отвертки ночь больше не повторялась. Дверь между гостиной и спальней оставалась открытой, и Сергей, просыпаясь ночью от навязчивого и порядком уже надоевшего сна, слышал ее тихое дыхание.

А со сном и вправду творилось что-то непонятное. Сергею все так же снился Платон, снились загадочные автоматчики, выстрелы и взрывы, каждую ночь он отчетливо видел руки Платона, вставлявшие патроны в никелированный барабан кольта, с пугающей четкостью ощущал в руках тяжесть автомата, сперва холодного, потом раскалившегося от стрельбы и снова начинающего остывать. Это ощущение было настолько жизненным, что когда Сергей внезапно, рывком, просыпался, чувствуя, как и в первое пришествие сна, что не может пошевелить ногами, то сразу же смотрел на руки, дабы убедиться в отсутствии оружия. Постепенно ощущение тяжести автомата проходило, ноги начинали шевелиться, Сергей прислушивался к дыханию Насти и снова засыпал. Но с каждым днем ему становилось все труднее.

Как бы не выматывался Сергей на работе, когда бы он не заявлялся в квартиру, стоило ему опустить голову на подушку — и убойное желание спать пропадало немедленно. Настя пыталась кормить его таблетками, лекарства не помогли, только весь следующий день Сергей маялся с сильнейшей головной болью.

Он стал глушить себя спиртным, выпивая на ночь когда двести, а когда и триста грамм водки. Бесполезно. И как-то ночью, глядя в потолок и борясь с желанием разыскать отбираемые Настей на ночь сигареты, он понял, что сам не дает себе заснуть, потому что боится навязчивого сюжета, который неминуемо придет, боится вновь испытать жуткое веселье, с которым он во сне нажимал на спусковой крючок автомата, боится почувствовать, как отнимаются ноги, и услышать непонятные, но грозные шаги по битому стеклу и кирпичной крошке.

Вот тогда Сергей и решил вышибать клин клином. Надо приучить себя к идиотскому сну. В конце концов, любой кошмар — не более чем бред, дурацкая игра подсознания. Старый детский рецепт — скажи себе, что все это выдумка, и кошмар разлетится в пыль. Теперь, закрывая глаза, Сергей сам начинал вызывать из памяти эпизоды преследующего его сна — вот они сидят у стола, вот Платон выдвигает ящик и достает пистолет, вот его пальцы вставляют патроны в барабан, вот затянутые черным лица за окном… Детский рецепт сработал. Терьян тут же проваливался в темноту и досматривал продолжение независимо от своей воли.

Бессонница, таблетки и водка достали Сергея настолько сильно, что он добровольно выбрал еженощный кошмар.

Со временем он настолько привык к нему, что даже стал досадовать на внезапные пробуждения, не позволяющие понять, кто же это размеренным и неторопливым шагом подбирается к его неподвижному телу, отбрасывая ногой осколки стекла, лежащие на пути. Однажды, уже понимая, что он проснулся, Терьян в последнее мгновение сна вроде бы почувствовал какое-то движение в воздухе коридора, затянутом пылью и дымом. Усилием воли — оно-то и пробудило его окончательно — Сергей вызвал из темноты смутное видение мужской руки с короткими, усеянными веснушками пальцами, однако на этом все и кончилось. Как он ни старался продлить сон, ничего не получалось. Осталось только отчетливое понимание, что перестрелка, взрывы и пугающая его неподвижность ног — это ерунда и детский лепет по сравнению с неведомой угрозой, приближающейся по битому стеклу.

Каждое утро, измученный неумолимо повторяющимися ночными событиями, Сергей брился, принимал душ, равнодушно поглощал завтрак и, стараясь не разбудить Настю, тихо прикрывал за собой входную дверь. У подъезда его ждала машина. От штурминской «вольво» он отказался вскоре после памятного собрания, на еропкинский «мерседес» пересесть не захотел, предпочтя продать его, на вырученные деньги купить «Волгу», а оставшиеся деньги пустить на строительство.

Водителя Терьян нашел, дав объявление в вечернюю газету. Алик был вежлив, безотказен, распахивал перед Сергеем дверцу машины, спрашивал разрешения закурить и включить радио, никогда не отпрашивался, постоянно был под рукой и, во сколько бы не закончился рабочий день, назавтра обязательно ровно в восемь уже стоял у подъезда в выглаженном костюме и белой рубашке с галстуком. Правила дорожного движения Алика интересовали постольку поскольку, за рулем он руководствовался исключительно соображениями целесообразности и сбрасывал скорость только перед ухабами и рытвинами, которыми изобиловали дороги в граде Петра. Если Алика тормозили гаишники, он разбирался с ними сам, тут же отсчитывая положенную мзду. Поездив с новым водителем неделю, Сергей прикинул в уме и сообразил, что зарплаты Алику хватает в аккурат на штрафы и взятки. Когда же он попытался дать водителю денег, тот вежливо, но решительно отказался.

— Это моя работа, Сергей Ашотович, — сказал он. — Я нарушаю — я плачу.

— Так ты же всю зарплату раздаешь. — Сергей пожал плечами и засунул в бумажник отвергнутые Аликом купюры. — Давай я тебе прибавлю, что ли.

— Если вы мной довольны, прибавьте. Только штрафы тут ни при чем. — Алик улыбнулся Сергею, пересек осевую и погнал по встречной полосе.

Когда Терьян взял Настю к себе, они стали по утрам ездить на работу вместе. Вечером Сергей отпускал Настю пораньше, Алик отвозил ее и возвращался за ним. С ней, как и с Терьяном, Алик был вежлив и предупредителен, называл Настю по имени-отчеству, по ее указаниям объезжал магазины и рынки, покупая продукты. Однако у Сергея довольно быстро возникло ощущение, что Настя Алика недолюбливает. Прямо она этого не говорила, но, когда утром они садились в машину, Настя сразу же умолкала, отворачивалась к окну и на вопросы Сергея отвечала односложно.

— Он тебе не нравится? — спросил как-то вечером Сергей.

— Почему же, — ответила Настя. — Нравится.

Но из того, что она, ничего не уточняя, поняла о ком идет речь, Сергей сделал соответствующие выводы.

Если бы не ночные сны, если бы не постоянная, непривычная, отбирающая все силы нервотрепка на работе, если бы не новый ритм жизни с постоянной необходимостью принимать решения, определяющие судьбу проекта, многотысячных инвестиций и подчиненных ему сотен людей, Терьян, скорее всего, чувствовал бы себя счастливым. И он прекрасно понимал, что обязан этим Насте.

Все сложилось как бы само собой. Переехав к Сергею, Настя держалась так, будто была его младшей сестрой. Она сразу перестала называть его по имени-отчеству, отбросила обращение на «вы» и в один из первых дней сказала Сергею, что если он захочет кого-нибудь привести, то все нормально, пусть только сначала предупредит, но Терьян понял по ее тону, что Настю это вовсе не обрадует. Она всегда ждала его с работы, отнимала на ночь сигареты, реквизировала будильник и сама приходила будить его по утрам, уже одетая в неизменное темное платье с белым воротничком. Как-то в субботу Сергей повез ее в магазин, дал денег на покупки и устроился в углу с газетой. Настя долго возилась в примерочной, потом вышла с двумя большими пакетами. Дома оказалось, что она купила три платья — одно на выход, открывающее спину и длиной до пола, а два — точно таких же, как ее домашнее, только других цветов, плюс несколько белых отложных воротничков.

— Зачем тебе одинаковые платья? — недоуменно спросил Сергей, когда примерка закончилась.

Настя, устав бороться с молнией на спине, подошла к Сергею и, глядя на него через плечо, сказала:

— Мне очень нравится этот фасон. Всегда нравился. У нас мама такие платья носила. Она была красивая. Разве мне не идет?

— Идет, — согласился Сергей, справившись с молнией. — Тебе, пожалуй, все идет.

Ему очень нравилось, как Настя говорит, смеется, ходит. Несколько раз он заставал ее, когда она занималась своими волосами, накручивая их на маленькие разноцветные расчески, которые торчали в разные стороны, как маленькие рожки, и это ему тоже нравилось. Сергей редко общался с кем-либо, кроме своих сверстников, и с интересом выслушивал всякие новые словообразования, появившиеся за последние годы. Они много беседовали. О Лике Настя говорила так, будто та была еще жива, и Сергей испытывал к ней за это благодарность. И еще — Настя никогда ни о чем не спрашивала, за что Сергей был благодарен вдвойне.

Лишь однажды разговор зашел о том, как Сергей познакомился с Ликой, и он рассказал о случайно поехавшей машине, о том, как Лика кормила его курицей.

Сергею нравилось, когда Настя смеялась.

Однажды в воскресенье Настя, как обычно, потащила Сергея гулять. Он плохо знал город, для него Ленинград всегда начинался в Эрмитаже и заканчивался в Русском музее. Настя же водила его по местам, о существовании которых он и не подозревал, — по закрытым со всех сторон дворам, в которых росли неизвестные Сергею огромные деревья, по церквям и мечетям, заставляла в строго определенное время приходить к какой-нибудь точке на набережной Невы, откуда именно сейчас и обязательно в солнечную погоду должен был открыться совершенно невероятный вид.

Она показала Сергею все питерские пригороды; конечно же, они побывали в Петергофе и Царском Селе, целый день провели в Павловске, промеряли ногами Репино, где пообедали на даче у зама по строительству. А сегодня было запланировано знакомство с мостами.

Август в Санкт-Петербурге был каким-то необычным. По-июльски жаркое солнце раскаляло асфальт, вдруг откуда ни возьмись набегали облака, небо темнело, потоки воды слизывали с улиц грязь, прохожие разбегались, а через полчаса снова начиналась летняя жара.

Один такой шквал застал Сергея и Настю на набережной. Через секунду они, схватившись за руки, уже неслись к находящемуся неподалеку обшарпанному двухэтажному домику, чтобы найти защиту от дождя и ветра.

Крыши у дома практически не было. Но были стены, и была лестница, пролеты которой обеспечивали вполне надежное укрытие. За короткое время, пока Сергей и Настя бежали под дождем, оба успели вымокнуть до нитки, и сейчас, спрятавшись под лестницей, переводили дух, капая водой на пол, покрытый толстым слоем мусора.

Дождь прекратился так внезапно, словно кто-то наверху перекрыл кран, и сквозь наполовину разобранную кровлю снова протянулись солнечные лучи.

— Постой здесь, — сказала вдруг Настя. Опершись на руку Сергея, она легко перескочила через дыру в лестничном пролете и поднялась на несколько ступенек вверх.

Уже два или три раза Сергей замечал, что, собираясь на воскресную прогулку, Настя берет с собой какой-то продолговатый футляр. Но до сегодняшнего дня его содержимое так и оставалось для Терьяна тайной. В футляре оказалась темная, отделанная перламутром свирель. Настя достала ее, улыбнулась Сергею, отбросила с лица мокрые волосы, поднесла свирель к губам и заиграла.

Великий город, вызванный к жизни волей великого императора… Выстроенный на гиблом месте и унесший жизни сотен тысяч людей, которые легли в фундаменты православных храмов и перенесенных с далеких берегов Адриатики палаццо.

Проклятое место, где ночами, по продуваемым морскими ветрами проспектам блуждают тени запоротых, повешенных, посаженных на кол. Где задушенный император все еще взывает об отмщении, поименно перечисляя своих убийц. Где окровавленный топор Родиона Раскольникова открыл для человечества новую эру и где впервые было сказано: «Бога нет. Все позволено». Город красного террора и голодных смертей, город призраков и легенд, город белых ночей, где тьма все еще не отделена от света. Сумасшедший, немыслимый город, в котором все люди и здания куда-то исчезли, остался один только дом без крыши, и в этом доме, посреди накопившейся за много лет грязи и мерзости, совершенно мокрая, удивительно красивая девочка играет на старой свирели в столбе солнечного света…

— Вот, — сказала Настя, доиграв и спрыгнув вниз к Сергею. — Так мы и живем. Надо поцеловать.

И она, зажмурившись, подставила Сергею щеку.

Точно так же и с той же интонацией произнесла когда-то эти слова Лика в самое первое утро, когда, ощущая припрятанный под подушкой молоток, она проснулась на квартире Терьяна. Целуя Настю, Сергей вдруг понял, что длинная дорога, начавшаяся четыре года назад, подходит к концу…

Девочка Настя

— Ты только не думай ни о чем, — неразборчиво шептала Настя, чуть шевеля щекочущими его плечо губами. — Тебе не нужно ни о чем думать. Пусть все будет как будет. Мне Лика про тебя много рассказывала. И я все время завидовала ей.

Надо же, думала, все у нее есть — и старшая, и родители ее больше любят, и красивая, и муж вот такой попался…

— Какой? — спросил Сергей, поправляя ее волосы.

— Такой. — Настя, свернувшись в клубок, спрятала лицо в подушку. — Я, еще в школе, все хотела, чтобы у меня был такой же… Нет, нет, — заторопилась она, заметив, что Сергей пошевелился, — я ничего больше не буду говорить, пусть будет как будет. Все равно ты у меня уже есть. Я сама этого очень хотела. И больше мне ничего не надо.

— Не надо, — повторил задумчиво Сергей. — Или надо. Смотри, я здесь еще немного побуду — может, месяц, может, чуть больше, — а потом мы все равно переберемся в Москву. И ты будешь моей женой. Я этого очень хочу.

Настя чуть слышно сказала «спасибо», замолкла, перебирая пальцами у него на груди, а потом стала очень быстро, одно за другим, сыпать слова:

— Ты хорошо подумал? Ты правда хочешь? Ты же меня не любишь, ты Лику любишь, я ведь знаю, я чувствую, а со мной это потому, что я на нее похожа… И у нас детей не может быть, я же говорила… Помнишь? И у меня другие мужчины были. Помнишь, я говорила? За деньги. Ты же все это будешь помнить, да? Ты не сможешь любить меня как Лику, ну скажи, ведь не сможешь, да? Ты потом пожалеешь, а я уже буду твоей женой. Ты пожалеешь потом, да?

— Я — не — по — жа — ле — ю, — выговорил Сергей, делая ударение на каждом слоге. — Выброси эту ерунду из головы. Это я должен тебе дурацкие вопросы задавать, все-таки я тебе по возрасту в отцы гожусь.

— Ой, — сказала Настя. — Папочка. Прелесть какая. Тогда вылезай отсюда и делай мне настоящее предложение. С цветами и шампанским. В смокинге и бабочке. А то взяли моду — затащат бедную и доверчивую в постель и думают, что уже насовсем победили.

Через час, несмотря на глухую ночь, безотказный Алик, в костюме и галстуке, уже звонил в дверь с огромным букетом роз и бумажным пакетом, из которого выглядывали два затянутых серебряной фольгой горлышка. Спросив, в котором часу утром подавать машину, он без всякого удивления выслушал ответ и отбыл досыпать.

Больше в эту ночь не ложились. И утром Сергей в черном, ни разу до того не надеванном костюме, торжественно вывел Настю из подъезда к поджидавшей их машине. По дороге Сергей попросил остановиться, скупил у бабушек все имевшиеся в наличии белые хризантемы и положил их Насте на колени.

В тот день все заходили в кабинет к Сергею с одним и тем же идиотским вопросом: «У вас событие, Сергей Ашотович, можно поздравить?» Терьян краснел, как мальчишка, и бурчал в ответ что-то неразборчивое. Настю, похоже, тоже достали расспросами, потому что около пяти она отпросилась у Сергея и сбежала домой.

Информация расходилась кругами. К вечеру заехал Лева, вроде бы по делу, долго обсуждал то да се, ходил кругами, косился на Сергеев костюм, спросил, как вообще жизнь, выпил три чашки кофе, не задал ни одного прямого вопроса и уехал.

Потом начались звонки из Москвы. Первой на связь вышла Ленка.

— Привет, — сказала она. — Как живешь?

— Нормально, — ответил Сергей. — А что?

— Ничего, — рявкнула в трубку Ленка. — Вижу, что нормально.

И шмякнула трубку на рычаг.

Через десять минут позвонил Марк.

— Ну как ты там? — поинтересовался он, и по его бархатному голосу Сергей понял, что Марк тоже в курсе дела. — Тут слухи ходят… Говорят, ты наконец-то делом занялся. А то все стройка, стройка, о простом человеческом счастье подумать некогда. Я всегда знал, что ты настоящий русский интеллигент, они в былые времена тоже на прислугах женились. И поднимали их до своего уровня. Так что принимай поздравления. Нет, я искренне говорю, — заторопился он, почувствовав в молчании Терьяна неладное, — я рад, что у тебя все складывается. От души поздравляю и желаю всего наилучшего. Что молчишь?

— Я не молчу, — ответил Сергей. — Я слушаю. За поздравления спасибо. Только немного рановато. Еще ничего не произошло.

— Ну да, — хохотнул Марк. — Тебе виднее. На работу вместе, с работы вместе. Конечно, не произошло, просто некогда было. Ладно, ты давай заканчивай дела в Питере и приезжай. А то замотаешь свадьбу, с тебя станется. Ну бывай.

После Марка позвонил Муса.

— Послушай… — начал Тариев, и по голосу было слышно, что он улыбается. — Мне тут сказали… Это правда?

— Не знаю, что тебе сказали. Но, наверное, правда.

— Старик, ты даешь! Когда только успеваешь? Мы тут вкалываем сутками, вся личная жизнь побоку, а у тебя, видать, свободного времени до черта. Надо же, еще кричал — не справлюсь, не справлюсь… А тут не просто справился, даже план перевыполнил. Слушай, это правда, что вы уже заявление подали?

— Нет.

— А мне сказали, что уже все. Так ты женишься или нет?

— Женюсь. Но в Москве. А кто вас всех информирует, интересно знать. Лева?

— Есть люди, — уклончиво ответил Муса. — Ладно, привози молодую жену, обмоем в Москве. Привет тебе от Тошки. Обнимаю.

Последним был Ларри.

— Послушай, — протянул он в трубку, — я хотел выяснить… Как у тебя «мерседесы» продаются?

— На прошлой неделе ушли три штуки, — отчитался Сергей. — А что?

— Разве деньги за них ты в Москву не переводишь? — недоуменно спросил Ларри.

— Я договорился с Мусой, что деньги остаются у меня. В счет финансирования стройки.

— Погоди, погоди. Ведь машины я даю. Как это ты договорился?

— Не знаю, как. Я сказал Мусе, что у меня кончаются деньги, и он разрешил пустить выручку за машины на строительство. Разве он с тобой не согласовал?

— Я вообще ни фига не понимаю, — раздраженно сказал Ларри. — Просто ни фига. Мне звонят немцы, спрашивают, где оплата за машины, я не знаю, что отвечать, а тут все между собой договариваются. Почему за твою стройку надо моими бабками платить?

— Ларри, дорогой, — начал оправдываться Сергей, — я откуда знаю, какие там у вас отношения? Стройка, между прочим, не моя, она инфокаровская. Мне обещали деньги и не дают. Я спросил, как быть, мне ответили. Значит, Муса тебе из какого-нибудь другого места отдаст.

— Вот именно. Из другого места. Откуда же еще он может отдать, если все деньги в машинах?

— Ну так скажи мне, что надо делать. У меня еще порядка ста тысяч осталось, я могу перевести…

— Зачем? Не надо. Если ты с Мусой договорился, оставь деньги на свою стройку. Я здесь разберусь. Послушай… Правда, что ты там семьей обзавелся?

Дурацкий сон наконец-то оставил Сергея в покое. Он больше не видел ни Платона, вращающего барабан кольта, ни расплывчатую фигуру в затянутом дымом коридоре офиса. Тихо и незаметно Сергей уплывал куда-то в теплую и беззаботную страну, где не было места врагам и бизнесу, где ему были рады друзья, где ждали его выросшие дочки и где, взявшись за руки, ему улыбались две сестры — старшая и младшая. Так же тихо он приплывал обратно и встречал взгляд Насти.

— Тебе хорошо со мной? — спрашивала Настя шепотом.

— Мне с тобой счастье, — тоже шепотом отвечал Сергей. — Ты сама не знаешь, что ты для меня сделала.

— Я ничего для тебя не сделала, — возражала Настя. — Я для себя сделала. Я тебя просто очень люблю. А ты меня любишь?

— Не знаю. Я просто очень счастлив. Не обиделась?

— Нет, что ты! Я как раз этого и хотела. Чтобы ты был счастлив. Со мной. Мы всегда будем вместе?

— Всегда. Пока живы.

— Почему ты со мной никогда не разговариваешь о работе? — спросил Сергей за завтраком.

Настя помедлила, наливая кофе, а потом ответила лаконично:

— Не хочу.

— Почему?

Она уселась с чашкой в кресло, подумала и сказала:

— Не знаю, как тебе объяснить. Мне кажется, что все это ненадолго. Эта работа, она не для тебя. Нет, нет, ты не подумай, — заторопилась Настя, боясь обидеть, — не потому, что у тебя не получается. Тебя слушаются, уважают, просто ты… как сказать… ты им всем веришь. Ты думаешь, что они все хотят того же, что и ты. А у них своя жизнь. Мне иногда даже страшно бывает, когда я вижу, что ты веришь человеку, а он совсем не такой…

— Ты про этого, по строительству? Да с ним все ясно. С чего ты взяла, что я ему верю?

— Нет, я не про него. Он смешной. Я про других.

— Про Алика, что ли? Я давно заметил, что он тебе не нравится.

— Не скажу, — Настя допила кофе, спрыгнула с кресла и, убежав одеваться в спальню, крикнула оттуда:

— Я сегодня пораньше уйду, ладно? Я мастера вызвала.

— Какого мастера?

— Поменять замки на входной двери. Ключ заедает.

Когда Сергей вернулся вечером, мастер еще возился у двери. Сергей прошел мимо него, увидел, что Насти нет дома, и вернулся.

— А где девушка? — спросил он.

— Выскочила за хлебом, — ответил слесарь. — Слышь, хозяин, давай я тебе сейчас одну штуку покажу.

На кухне он аккуратно постелил на стол газету, положил на нее личинку извлеченного из двери замка и стал быстро развинчивать ее черными от масла пальцами.

— Посмотри сюда, — сказал слесарь, закончив операцию по разборке.

Из личинки высыпалось немного странного светло-коричневого песка.

— Что это? — равнодушно поинтересовался Сергей.

— Кто-то с твоего замка слепок делал. Только не получилось. Потому и заедало. У тебя квартира на сигнализации?

— Нет, — ответил Сергей, чувствуя смутную тревогу. — А может, это просто грязь?

— Не бывает такой грязи, — объяснил слесарь. — Так что имей в виду. Сейчас я новый замок врезал, он похитрее будет. Но против лома — сам понимаешь. Если заинтересовались квартирой, жди гостей.

— Так, — сказал Сергей шепотом, заметив, что Настя входит в квартиру. — При ней молчим. Спасибо. Я разберусь.

Вечером, когда Настя была в ванной, он позвонил Илье Игоревичу.

— Вас понял, — медленно произнес тот. — Я должен подумать. Вы там, на всякий случай, поосторожнее. По сторонам почаще оглядывайтесь.

Но воспользоваться предостережением Ильи Игоревича Сергей не успел.

Случилась беда…

Как создаются вакансии

Зам по строительству, близко принявший к сердцу происшедшее, сделал так, что беседа между Сергеем и следователем из соседнего отделения милиции состоялась в офисе станции. Был уже первый час ночи, следователь неукротимо зевал и фиксировал на бумаге ответы белого от волнения Терьяна.

— Значит так, гражданин. В котором часу машина выехала со станции?

— Около семи вечера. Примерно в семь пятнадцать. Или без четверти семь. Не помню.

— Так. Запишем, что в семь. Когда вы обнаружили, что машина не вернулась?

— В девять ровно.

— Что вы предприняли?

— Я позвонил домой. Там никто не ответил. Тогда я поехал домой на дежурной машине.

— Хорошо. Вернемся назад. В каких отношениях вы находитесь с гражданкой Левиковой Анастасией Николаевной?

— Она моя невеста. Мы собирались пожениться.

— Сколько времени вы знакомы?

— Два месяца. Чуть больше.

Следователь едва заметно ухмыльнулся и почесал нос.

— Что вы предприняли, когда выяснилось, что гражданка Левикова домой не возвращалась?

— Поднялся наверх, в ее квартиру. Там ее тоже не было. Вернулся к себе, подождал час, потом вызвал дежурку и поехал сюда.

— Почему вы не обратились в отделение по месту жительства?

— У меня все документы на работе. Номер машины я не помнил. Адрес водителя — тоже. Только домашний телефон. Я позвонил туда, там никто не ответил. И я вернулся на работу.

— Что вы предприняли, приехав на работу?

— Продолжал звонить домой и водителю. Около одиннадцати стал звонить в ГАИ и «скорую». Потом уже вам.

— Как давно у вас работает Дружников Александр Иванович?

— Месяц. Около того. Не помню.

— Вам его рекомендовали? Кто?

— Нет. Он пришел по объявлению. Я объявление в газету давал.

Следователь бросил взгляд на приклеенную к анкете фотографию Алика и снова ухмыльнулся.

— Видный парень. Женат?

— Вроде нет.

— Понятно. Кого из знакомых гражданки Левиковой вы знаете?

— Никого. Она никогда о своих знакомых не говорила. К нам никто не приходил. И не звонил.

— Интересно получается, — сказал следователь. — А что вы о ней знаете? Конкретно? Где бывает, чем интересуется? С кем встречается? Этого, впрочем, вы не знаете. А все-таки?

— Мы все время вместе… Здесь. Или дома. Больше нигде.

— М-да. — Следователь снова зевнул и потер затылок. — Короче, я вам так скажу. Не волнуйтесь. Никуда ваша красавица не делась. Ездит где-нибудь.

— Вы поймите, — начал объяснять Сергей, — этого не может быть. Она мне точно сказала, что направилась домой. Сначала в магазин по дороге, а потом сразу домой. Понимаете?

Следователь с сочувствием посмотрел на Сергея.

— Понимаю. Знаете, сколько у нас таких случаев? То жена пропадет неизвестно куда, то муж, то сын пойдет погулять — и с концами. К утру все находятся. Или к вечеру. Так что вы зря дергаетесь.

— Как мне вам объяснить! Понимаете, она никуда не могла деться. Неужели нельзя какой-нибудь запрос, что-то официальное… Я сейчас заявление напишу.

Услышав о заявлении, следователь подтянулся и напустил серьезный вид.

— Насчет заявления, гражданин, разъясняю вам, что мы принимаем подобные заявления по истечении трех дней с момента пропажи человека. Исключительно. Что же касается запросов, то органы ГАИ и отделения «скорой помощи», равно как и больницы, имеют четкую инструкцию немедленно реагировать на обращения граждан и обеспечивать их необходимыми сведениями.

Посмотрев на Терьяна, следователь сменил гнев на милость.

— Бросьте вы так убиваться. Я вам скажу, к нам почти каждый вечер бегут — ах, найдите, ах, спасите, ах, человек пропал. Знаете, почему три дня на прием заявлений выделено? Потому что через три дня уже никто не приходит. Как-то само собой все находятся. Заехала ваша дама в магазин, потом — вы же бизнесмен? — в какую-нибудь сауну-люкс или в массажный салон, сейчас сидит, сохнет в парикмахерской. Или сама бегает по отделениям, вас разыскивает.

— Я вам одну вещь скажу, — вспомнил Сергей. — Вчера мы слесаря вызывали, дверной замок чинить. Он сказал, что кто-то пытался сделать слепок. А сегодня вот это…

Следователю явно надоело разговаривать.

— А какая связь-то? Ну пытался кто-то в квартиру влезть… При чем здесь ваша невеста? В квартиру за деньгами лезут, за золотишком. За техникой, в конце концов. Или вы думаете, что кто-то специально за вашей невестой лез?

— А что мне делать, если она так и не появится?

— Я же сказал. Приходите через три дня, подавайте заявление. По месту жительства. Да не дергайтесь вы, вот же черт! Спорить готов, что она уже дома. Или вот-вот будет.

Дома Насти не было. Ее не было всю ночь. А утром Сергей нашел в почтовом ящике записку.

Поиск

— Алло, Федор Федорович, это Илья. Как у вас там, в столице?.. Так… Так… А что у наших?.. Это не здорово… Творят, что хотят… Да… Да… Федор Федорович, вы просили меня позвонить? Какое-то дело?.. А, вы про это… Скажу честно, плохо все… Ну давайте расскажу по порядку. В среду вечером Сергей мне позвонил, сказал, что пытались забраться в квартиру… Нет, у них что-то с замком было, вызвали слесаря, он и заметил… А на следующий день и случилось… Подробно? Ну пожалуйста. Около девятнадцати она уехала домой на служебной машине. В двадцать один ноль-ноль машина на станцию не вернулась. Тогда Терьян поехал домой на другой машине, увидел, что никого нет, начал звонить водителю — телефон не отвечал. Вернулся на работу. Сперва, как водится, обзванивал морги, потом ему помогли вызвать следователя из соседнего отделения.

Я был проинформирован уже ночью. Утром появилась записка. Что?.. У меня сейчас нет текста перед глазами, но там примерно так — спаси меня, сделай, что скажут, нечем дышать. Что?.. Ну мы же официально не можем… Почерк ее… Да, это установлено… Потом пошли звонки. Требуют двести тысяч… Он несколько раз ездил на встречи, никто не подошел… Машину нашли на Озерках. Облили бензином и сожгли… Водитель? Ну конечно. Паспорт с таким номером числится утерянным уже два года. Права на фамилию Дружникова не выдавались. Квартиру, где он жил, год назад снял некто Перфильев, заплатил за год вперед… Там милиция все перевернула, все чисто. Даже отпечатков пальцев нет… Ни одной бумажки, тряпки — и то исчезли. Ни пылинки! Думаю, дня три готовились… Что?.. Это, насколько я понимаю, версия номер один… К Еропкину? Ездили к нему, ездили. Сидит дома, настроение хорошее, на вопросы отвечает спокойно. Не знаю, не слышал, не общался. Очень уверенно себя чувствует. Начали оперативную разработку, но, если они деньги не возьмут, это все в пользу бедных. Он же не дурак, чтобы сейчас светиться… Есть и еще. У девочки, оказалось, богатая биография. У нее сестра погибла в Москве при похожих обстоятельствах. Вроде уже послали запрос или вот-вот пошлют. И еще — она тут у нас в бригаде при гостинице промышляла, потом резко бросила. Но это, по-моему, уже отработали. Кстати, к вашим здесь должны придти… Что?.. Тут такое дело. Проверили на месте документы фирмы, оказалось, что они брали из Москвы машины на реализацию. «Мерседесы». Продавали, а деньги отдавать не спешили, около трехсот тысяч зависло. Терьян объяснил, что было устное указание из Москвы временно попридержать деньги и пустить их на строительство. Но документов нет. Так что ждите гостей. Если запахнет висяком, наши все сделают, чтобы дело в Москву сбросить… Что?.. Скорее всего. Если похищение с целью выкупа, то должны были уже хоть что-то предпринять. Они же его просто на встречи выманивают, а на контакт не идут. Здесь другое. Тут ведь целая история. Водитель этот с ним около месяца работал. Видать, присматривался. А тут пошел слух, что он на ней женится. Главное дело, он же этого водителя — сам потом вспомнил — посреди ночи за шампанским и цветами посылал. Тут-то они, видать, и решили, что пора… Нет, никаких других идей нет. Либо Еропкин, либо дела сестры, либо гостиничная бригада, либо рука Москвы… Да, тут еще. Про это милиция вроде бы не знает, Сергей только мне рассказал. Несколько лет назад он был женат на ее сестре… Вот именно… Которая погибла… Очень плох. Я привозил к нему нашего врача, тот говорит, что все вроде бы в норме. Но впечатление — как после инсульта. Понимаете, о чем я?

Я с ним вижусь почти каждый день, так у меня даже появляется мысль, что он заговаривается… Передам… Передам… В общем, вот такие невеселые дела.

Какие указания будут, Федор Федорович?.. Понял… Понял… Ладно… Жму руку.

Все вокруг происходило, как в тумане. Приходили люди в форме, о чем-то говорили, спрашивали. Фиксировали вопросы и ответы, заставляли расписываться.

Забрали Настину записку, он не отдавал, полез с кулаками. Потом приходил врач.

Укол нокаутировал Сергея часа на два. И снова были лица в окне, грохот автоматных очередей и неясная фигура в пороховом дыму. Время от времени он видел встревоженные лица Ильи Игоревича, ребят со станции. Ходила по квартире женщина в белом халате, что-то делала, звенела посудой. Пахло спиртом, и в руку вонзалась игла. Он снова возвращался в заваленный битым кирпичом коридор, выныривал обратно и шептал чуть слышно:

— Я приношу несчастье. Я приношу несчастье.

По заросшему седой щетиной лицу текли слезы. Он не замечал их так же, как здоровый человек не чувствует, как дышит. А текли они практически непрерывно.

Иногда он вставал. С трудом передвигая ноги и придерживаясь за стенку, брел в туалет. О бешеной активности первых дней после исчезновения Насти вспоминал как о чем-то небывало далеком. Сейчас любое движение давалось ему с невероятным трудом, прежде всего потому, что постоянно кружилась голова и сильно тошнило.

В первые два дня после случившегося, когда еще жила надежда, он летал по городу, повинуясь поступающим по телефону указаниям похитителей. Первый звонок поступил, когда он, еще не веря своим глазам, вчитывался в несколько слов, написанных детским Настиным почерком на обрывке бумаги.

— Хочешь получить свою девку, — сказал глухой, как через меховую рукавицу, голос, — в половине девятого приезжай на Рубинштейна девять. Перейдешь на другую сторону. Там к тебе подойдут. Притащишь ментов — ей не жить.

До десяти утра Сергей метался по улице Рубинштейна, искательно заглядывая в лица прохожих, потом зачем-то позвонил к себе в приемную в сумасшедшей надежде услышать Настин голос, после восьмого гудка повесил трубку и стал набирать Илью Игоревича.

— Поезжайте домой, — приказал Илья Игоревич, выслушав сбивчивый рассказ. — Немедленно. Никто к вам уже не подойдет. Я сейчас буду.

Илья Игоревич застал Сергея за изучением второй записки, извлеченной из почтового ящика.

«Жди звонка, — значилось в записке. — Приготовь двести штук. К ментам не ходи. Иначе ей конец. Тебе тоже».

— Так, — сказал Илья Игоревич, — давайте срочно связываться с РУОПом.

Сергей схватил аппарат и прижал его к груди:

— Вы с ума сошли! Они же ее убьют!

Илья Игоревич уговаривал его долго. Он объяснял, что угрозы — дело обычное, что скрыть случившееся от милиции — непоправимая ошибка, что необходима надежная информация, а получить ее, сидя дома и ничего не делая, невозможно. Но так и не уговорил. Сергей отказывался даже обсуждать эту тему. А потом прозвучал очередной звонок.

— Приготовь деньги к четырем, — сказал тот же голос. — И сиди дома. Ровно в четыре позвоню, скажу, как передать. Понял?

В трубке раздались короткие гудки.

— Послушайте меня. — Илья Игоревич взял Сергея за руку. — Если бы милиция была оповещена, был бы реальный шанс засечь звонок. Пункт номер один. Номер два: предположим, вы пойдете передавать деньги. Предположим, на этот раз они явятся. У вас есть гарантия, что вас просто не пристукнут тут же при передаче?

Поймите, вы не правильно себя ведете. Поверьте специалисту — за всю историю существования организованной преступности ни разу не было случая, чтобы такие вещи проделывались без участия соответствующих органов и привели хоть к какому-нибудь успеху. И ее погубите, и себя.

Сергей замотал головой и потянулся к телефону. Ни Платона, ни Мусы на месте не было, он нашел только Ларри.

Выслушав Сергея, Ларри молчал долго. Так долго, что Сергей даже решил, будто оборвалась связь. Потом злобно и витиевато выругался.

— Это плохо, — сказал он наконец. — Очень плохо. В милицию обращался?

— Думаю.

— Погоди пока. Я сейчас свяжусь с Левой, он привезет тебе деньги. И будь на телефоне, позвонит кто-нибудь от Ахмета. Поедешь встречаться, его с собой возьми.

— Ларри…

— Да, дорогой…

— Не говори никому. Я не хочу, чтобы Лева знал. И вообще…

— Не беспокойся. Хорошо сделал, что мне сказал. Звони.

Выслушав содержание разговора, Илья Игоревич кивнул.

— Неплохая идея. Если кто-то из ребят Ахмета будет рядом, это более или менее надежно. Знаете что… Давайте попробуем. А я постараюсь решить с телефоном. Мне надо будет отъехать. Сейчас пришлю Гену.

Вскоре позвонил Ахмет. Он долго выяснял, что произошло, потом прочел Сергею целую лекцию.

— Я всегда объяснял Платону, — говорил он. — И Ларри, и Мусе. Едете куда-нибудь, на переговоры или куда там, обязательно берите меня с собой.

Просто встретился с человеком, покушать или вина выпить, — я тоже должен быть рядом. Тогда все будет нормально. Это ничего не стоит. Если только самую малость. Один процент, два процента… Зато безопасно. Вот ты же умный человек, профессор. Зачем ты все один хочешь сделать? Там у тебя мои пацаны сидят, хорошие люди. Посоветуйся, поговори — да они этому Еропкину тут же башку оторвали бы. Не веришь мне — спроси у любого. Тебе все расскажут про случай на стоянке. Их целая банда была, а я один поехал. Только крикнул — они все в штаны наложили. А Ларри уже деньги собирал, откупаться хотел. Понимаешь, что я говорю?

Сергей послушно кивал головой. Мерный голос Ахмета служил фоном для стучащего в ушах страшного рефрена: «Я приношу несчастье. Я приношу несчастье».

Выговорившись, Ахмет успокоительно произнес:

— Ты не беспокойся. У нас в Ленинграде все схвачено. У нас такие друзья есть — и в милиции и в ФСБ. И среди бандитов. Всех знаем. Я ребятам скажу, чтобы поспрашивали. Узнают, кто сделал, — встретятся, поговорят. Надо будет — башку оторвут. Завтра у тебя все будет нормально. Я тебе клянусь.

Потом подошел Гена. Принес чемоданчик, устроился в спальне и попросил Сергея максимально затягивать разговор, когда позвонят похитители.

— Только аккуратно, — посоветовал он. — Если почувствуют, что тянете время, будут проблемы. Делайте вид, что плохо слышно, переспрашивайте, интересуйтесь гарантиями. Скажите, что хотите услышать ее голос. Это нормально.

Приехал Лева, привез завернутый в газету и заклеенный скотчем пакет. В квартиру Сергей его не пустил. Лева покрутился у двери, пытаясь с порога угадать, что происходит, не угадал и обиженно удалился.

Около четырех появился невысокий чернявый паренек по имени Руслан. Под тонким серым пиджаком угадывались хорошо накачанные мускулы.

— От Ахмета Магометовича, — отрекомендовался он. — Когда поедем?

В четыре никто не позвонил. В пять тоже. Гена сидел в спальне тихо. Руслан скучал и смотрел на часы.

— Не позвонят сегодня, — сказал Руслан, когда часовая стрелка перевалила за шесть. — Я поеду. На пейджер мне сбросьте, если что.

Звонок раздался в семь, когда Руслан уже стоял в дверях.

— Деньги приготовил? — спросил тот же меховой голос.

— Да, — торопливо прокричал Сергей, забыв, что он должен тянуть время.

— К ментам ходил?

— Нет.

— Ладно, проверю. Где в воскресенье был, помнишь? Подъезжай. Зайдешь в дом, станешь, где тогда стоял.

— Мне нужны гарантии, — спохватился Сергей. — Гарантии! Откуда я знаю…

— Будут гарантии.

И связь прервалась.

Высунувшийся из спальни Гена укоризненно поглядел на Сергея и покачал головой.

— Это кто? — спросил Руслан, спускаясь с Сергеем по лестнице. — Мент?

— Приятель, — неохотно пробормотал Сергей.

Руслан насупился, взял у Сергея пакет с деньгами и всю дорогу молчал, о чем-то сосредоточенно размышляя.

Сегодня солнца не было. Над городом нависали тяжелые, темно-серого цвета, тучи. Ветер с залива рябил черные лужи и забрасывал лобовое стекло «Жигулей» мелкими запятыми дождевых капель. Руслан припарковал машину у того самого дома без крыши, взял у Сергея газетный сверток, бросил на заднее сиденье и сказал:

— Сейчас мы вместе выйдем из машины. Постоим. Потом я сяду обратно, а вы в дом пойдете. Пусть они видят, что у вас в руках ничего нет.

— Где они могут быть? — спросил Сергей, оглядывая пустое пространство вокруг дома.

— Могут быть внутри. Но навряд ли. Скорей всего, вон там, сзади. Смотрят, кто приехал.

И Руслан ткнул пальцем в отражавшийся в зеркале заднего вида жилой дом.

Сергей постоял с Русланом у машины, потом, подняв воротник куртки и сгорбившись, быстро зашагал к дому. Внутри было темно и пусто, пахло кошками и гниющим деревом. Сергей встал под лестницей, подождал минут пять, поднял с пола старую газету, щелкнув зажигалкой, поджег ее и в мечущихся желто-коричневых пятнах света увидел на лестнице Настину сумочку. В ней была видеокассета. И записка.

«Поезжай туда, где был утром, — значилось в записке. — У тебя десять минут».

Руслан долго вспоминал, где находится улица Рубинштейна, но за десять минут они успели. Улица было пуста. Руслан снова вышел вместе с Сергеем из машины, немного постоял и вернулся в салон. Терьян перешел улицу и встал рядом с мусорным баком. Прошло не меньше получаса. Ничего не происходило. Потом он заметил, что Руслан из машины машет ему рукой и показывает куда-то вниз. Сергей опустил глаза. На мусорнике была нарисована большая меловая стрела, и острие ее упиралось в торчащий из-под бака угол конверта.

Очередная записка приказывала ехать домой и ждать следующего звонка. На этот раз угроз не было. И не было никаких объяснений.

— Ладно, — сказал Руслан, прочитав записку. — Поехали.

Он отказался зайти в квартиру, продиктовал Сергею абонентский номер пейджера и укатил, разбросав в стороны дождевую воду.

На видеокассете был записан третьеразрядный американский боевик со стрельбой, горящими автомобилями и сокрушительным мордобоем. Название фильма отсутствовало. Да и сама копия была отвратительной: время от времени пропадал цвет, и по экрану постоянно бежали черные полосы. Сергей впился в экран телевизора. Рядом сидел недоумевающий Гена. Закончился фильм так же скоропостижно, как и начался, без финального поцелуя и надписи «конец».

— В сумочке больше ничего не было? — спросил Гена.

Сергей покачал головой, вытащил кассету из видеомагнитофона и протянул Гене.

— А мне она зачем? — Гена швырнул кассету на стол. — Непонятно как-то. Может, надо было внимательнее смотреть?

— Они ведь сказали, что будут гарантии… — Сергей заметался по комнате. — Как же теперь… Гена, скажите, что они могли с ней сделать? Может, они просто перепутали кассеты? Хотели одну положить, но ошиблись и положили другую, а?

— Да нет, — сказал Гена. — Я в этих делах, вообще-то, не очень. Скорее всего, на нервы действуют. Ну что? С телефоном я закончил. Поеду. Будут звонить, дайте знать.

На следующий день меховой голос звонил еще дважды, и дважды Сергей, вызвав Руслана, летал по Санкт-Петербургу, посещая хаотически разбросанные адреса назначаемых встреч. Но результатов не было. А потом звонки прекратились. И Сергею пришлось-таки подчиниться категорическому приказу Ильи Игоревича.

Квартира заполнилась милиционерами.

К моменту их первого появления Сергей — впервые за эти два дня — осознал, что все кончилось. Насти больше нет. И ничего нельзя сделать. Неведомая сила, повинуясь своим внутренним законам, скомкала его жизнь, как ненужный обрывок бумаги. В самом начале первого допроса перед глазами у него все поплыло, Сергей почувствовал, как стремительно убегают вдаль голоса и звуки, сложился, как складной нож, и с грохотом обрушился на пол, потянув за собой накрывавшую стол скатерть, старательно отутюженную Настей.

Терьяна привели в чувство, куда-то позвонили, вызвали врача. Что-то еще спрашивали, записывали. Он отвечал машинально, чтобы отвязаться. Заметил, что их почему-то интересует Руслан. И видеокассета. Капитан, который вел протокол, несколько раз недоверчиво спрашивал, уверен ли он, что отдал им в точности ту кассету, которая была в сумочке. Сергея поили водой, капали капли. Он назвал фамилию Еропкина, рассказал про Алика. Несколько раз терял нить, возвращался к началу, повторял одно и тоже. Его поправляли, снова давали пить, тихо и вежливо спрашивали, в чем состояли обязательства его станции перед другими предприятиями, прежде всего перед Москвой, каково реальное финансовое положение.

— Это Еропкин, — упрямо шептал Сергей, боясь говорить громче, чтобы они не услышали, как рвется его голос. — Это Еропкин. Он хочет со мной посчитаться. Арестуйте его. Он должен все рассказать. Иначе они ее убьют. У нас нет времени.

— Так, — гнул свою линию капитан, — что вам известно о друзьях и знакомых гражданки Левиковой?

Когда же они удовлетворили свое любопытство, осмотрели обе квартиры, пощупали дорогую ткань оконных гардин и кожу кресел, составили опись всего обнаруженного и капитан, взяв Настину записку, небрежно швырнул ее в картонную папку, туман, окружавший Сергея, на мгновение рассеялся, он вцепился капитану в горло и стал душить его с пронзительным и неразборчивым криком. Нельзя допустить, чтобы забрали единственное письмо, полученное им от Насти, нельзя, чтобы к этому письму прикасались чужие руки! Но Терьяна тут же скрутили, одели наручники, отчего он сразу обмяк, перетащили на диван, вызвали врача. Он еще помнил, как милицейский капитан что-то обиженно говорил, потирая горло, но потом в руку Сергея воткнули иглу, все поплыло перед глазами, забрякал металл, загремели выстрелы и посыпалось стекло.

Больше ничего не было. Только чужие лица, прерывавшие своим появлением закольцованный сон, прохладное питье, частые трели телефона, напоминавшие ему о чем-то важном, торопливые шаги незнакомых людей… Потом неизвестно откуда возникло лицо Марка, он смотрел на Сергея с непонятной и пугающей жалостью, а рядом был еще кто-то, знакомый до боли…

— М-м-а-а-рик, — произнес Сергей, удивляясь, почему ему так трудно говорить, — М-м-а-а-рик, ты приехал. Видишь, я тут н-н-ем-н-ного т-того…

Он хотел сказать «здравствуй», но не смог выговорить. Ему показалось, что он махнул рукой, но рука висела бессильно, и только чуть пошевелились пальцы.

Потом снова обрушилась темнота.

Когда Сергей пришел в себя, то услышал гул двигателей. Поначалу показалось, что в маленьком самолете вообще нет ни одной живой души. Затем Терьян увидел Марка Цейтлина — он дремал в кресле по ту сторону прохода. Сам Сергей лежал на койке, укрытый пледом. Рядом послышался какой-то звук. Сергей с трудом повернул голову, увидел Ленку. Она смотрела на него и плакала.

Виктор, встретивший самолет в Шереметьево, не узнал Сергея. На носилках лежал седой старик с ввалившимися, заросшими сивой порослью щеками, перекосившимся ртом и бессмысленным взглядом гноящихся глаз, от которых тянулись мокрые дорожки. Старик тяжело, с присвистом дышал и пытался что-то сказать, но слова не получались.

Через три дня, когда выяснилось, что инсульта нет и транспортировка, с медицинской точки зрения, вполне допустима, Сергея на том же самолете перевезли в Австрию, в нервную клинику в Альпах. Платон распорядился не жалеть денег.

Настю так и не нашли. Никогда.

Конец дороги

За проведенные в Австрии месяцы Терьян почти полностью восстановился.

Внешне он выглядел так же, как и до событий, только волосы стали совсем белыми, и немного изменилась походка. Он чуть-чуть приволакивал правую ногу, но врачи утверждали, что физиотерапевтический и витаминный курсы свое дело еще сделают.

Из клиники Сергея выпустили, переведя на амбулаторный режим. Жил он в Вене, в небольшой квартирке на Лангегассе, принадлежавшей «Инфокару». Терьян взял напрокат почти новый «рено» и ежедневно ездил на процедуры. Потом обедал на Мариахильферштрассе, возвращался на квартиру, два-три часа спал, пил чай и шел гулять по Рингу. Если уставал, то заходил в кино на Грабене, затем ужинал, возвращался домой, смотрел телевизор и ложился спать, открывая на ночь окно.

Врачи говорили, что свежий воздух и физические упражнения полезны для здоровья.

Повинуясь их указаниям, Сергей бросил курить и слегка поправился. Отказался от спиртного, позволяя себе лишь одну кружку пива по воскресеньям. Резко ограничил потребление мяса, перешел на овощи, которые придирчиво покупал на рынке, внимательно рассматривая каждую редиску и расспрашивая продавцов о местности, где был выращен урожай, и особенностях ведения хозяйства.

Раз в месяц приезжал Ронни Штойер, швейцарский партнер «Инфокара», привозил деньги. Сергей встречал его с удовольствием, поил чаем, внимательно, шевеля губами, пересчитывал купюры, потом рассказывал гостю о самочувствии, особо упирая на полезность вегетарианского питания и ежедневно ощущаемое улучшение самочувствия. Когда же Штойер уходил, Сергей поднимался из-за стола, внимательно оглядывал комнату, брал щетку на длинной ручке и тщательно протирал пол. Потом мыл чашки, насухо вытирая их пахнущим жасмином посудным полотенцем.

Ему нравилось, когда вокруг все чисто, а вещи находятся на своих местах. Даже в кафе, куда Сергей заходил выпить воды или сока, он тщательно изучал столик и иногда пересаживался, заметив на скатерти темную полоску или пятнышко.

Он с удовольствием вспоминал, как в клинике, в первые недели, его привозили в специальную палату со светло-зелеными стенами и исходящим откуда-то рассеянным светом, включали тихую музыку и оставляли на полчаса одного. Уезжая из клиники, Терьян спросил у врача, что это была за музыка, аккуратно записал в блокноте название, потом купил несколько кассет и теперь по субботам, перед сном, регулярно и ровно на полчаса включал магнитофон. Потом ложился, натягивал до подбородка одеяло, аккуратно клал сверху руки и думал о чем-нибудь приятном.

Например, о планах на воскресенье. С утра надо будет сделать зарядку. Потом принять душ. Позавтракать. Потом, скорее всего, музей. Или пойти в скверик, послушать музыку, сидя под памятником Штраусу. В ресторанчик на Университатштрассе завезли отличные артишоки, там можно будет пообедать.

Потом… потом часок поспать… Он беззвучно зевал и, вытянув по бокам руки, погружался в здоровый семичасовой сон без сновидений.

Ему совсем перестали сниться сны, воспоминания тоже не тревожили.

Воспоминания были вредны для здоровья, от них пропадал аппетит, ухудшалась работа желудка и учащался пульс. А доктор Шульце специально советовал избегать ненужных волнений. Он правильно говорил, что нужно внимательно относиться к организму, не допускать перегрузок. Больше гулять. Поменьше эмоций. Правильно прожитый день, наставлял доктор Шульце, это увеличение жизни еще на три дня. А неправильно прожитый день — наоборот. И разумному человеку должно быть совершенно точно понятно, что надо выбирать. Сергей соглашался с ним, потому что доктор Шульце был прав.

Однажды, пролетая откуда-то куда-то, к Сергею заскочил Платон, спросил с порога, как дела. Терьян обстоятельно рассказал, что ему уже лучше, он много гуляет, сон наладился. Подробно описал ежедневные процедуры, в чем они заключаются и как действуют на организм. А когда через час Платон испарился, Сергей с удовлетворением отметил, что о жизни в Москве и о делах в «Инфокаре» не было сказано ни слова. Значит, он и вправду поправляется. Надо будет рассказать доктору Шульце. Может быть, пора пригласить его на ужин. Лучше всего это сделать, когда в следующий раз появится Штойер. Можно будет говорить по-русски, а Штойер возьмет на себя роль переводчика. Да и деньги окажутся кстати. Штойер ежемесячно привозил Терьяну по сорок тысяч шиллингов. Сергей аккуратно отсчитывал десять тысяч, распределял их по дням, а остальное убирал в секретер. Никаких особых планов на остававшиеся деньги у него не было, просто не хотелось зря транжирить. Потом можно будет приобрести что-нибудь солидное и полезное.

Дня за три до приезда Штойера Сергей, стоя перед зеркалом, с неудовольствием осмотрел свои волосы. Ему не так уж много лет, да и чувствует он себя уже вполне удовлетворительно. Может, пора привести голову в порядок?

Недалеко от Лангегассе была небольшая парикмахерская, и уже неделю, проходя мимо, Сергей останавливался и внимательно ее изучал. Ему понравилась чистота в зале, он оценил белизну халатов на мастерах, и ему показалось, что к своей работе они относятся ответственно. Хотелось бы знать, сколько здесь стоит постричься и покрасить волосы. Вполне возможно, что придется обойти еще несколько заведений, прежде чем удастся выбрать наиболее приемлемое, но потом Сергей решил, что в случае необходимости он сможет внести соответствующие изменения в свой ежедневный рацион, если цена вдруг окажется выше, чем он предполагает.

После парикмахерской можно будет прокатиться в какой-нибудь пригород Вены, например, в Лаксенбург, и погулять там по парку, про который рассказывал доктор Шульце. Спустившись вниз, Сергей одобрительно осмотрел свой «рено», стер специальной тряпочкой каплю голубиного помета с дверцы, включил двигатель и немного подождал, пока он прогреется, прислушиваясь к урчащему на холостых оборотах мотору. Пристегнулся и медленно поехал к парикмахерской. Припарковался у входа, вышел из машины, проверил все двери и багажник, потом зашел внутрь.

Он решил слегка укоротить волосы и покрасить их в коричневый цвет. Когда-то они были совсем черными, но Сергей предпочитал что-нибудь посветлее.

Волосы будут отрастать, и снова появится седина. Тогда их придется подкрашивать, и лучше это делать реже, чтобы не расходовать попусту деньги на краску.

Им занимались около часа. Когда все закончилось, Сергей одобрительно посмотрел в зеркало. Совсем другое дело. Он выглядит намного моложе своих сорока с большим хвостиком лет. Даже моложе сорока. Теперь надо будет только лучше следить за собой, не допускать преобладания седины и поддерживать хорошее состояние прически. Да! Надо сразу же запастись правильной краской для волос.

Купить побольше, чтобы был запас.

Неуверенно выговаривая немецкие слова и мешая их с английскими, Терьян попросил мастера записать на бумажке название краски и все необходимые реквизиты, расплатился, оставив пять шиллингов на чай, и вышел к машине, испытывая удовольствие от хорошо начавшегося дня. Магазин, в котором продавалась краска, находился тут же, за углом. Но чтобы подъехать к нему нужно было, из-за одностороннего движения, обогнуть два квартала. Сергей немного подумал, вынул из нагрудного кармана пиджака дымчатые очки, надел их и не спеша двинулся в сторону магазина пешком.

Народу в магазине было мало. Сергей дал стоявшей за прилавком девушке записку от парикмахера и стал с интересом изучать названия выставленных в витрине косметических и фармацевтических препаратов. Ему нравилось, что здесь продается много полезных витаминов, которые благотворно действуют на общее состояние организма. Он даже достал из кармана ручку и записал названия двух из них, чтобы в понедельник посоветоваться с доктором Шульце.

Когда девушка упаковала пакетики с краской и, сделав книксен, сказала Сергею «данке шен», он расплатился и неторопливо направился к выходу. У двери Терьян столкнулся с входящим в магазин молодым человеком в черной кожаной куртке.

— Пардон, — сказал молодой человек так, как говорят только русские. — Ай эм сорри.

Сергей недовольно буркнул, вышел через стеклянную дверь, направился в сторону «рено» и вдруг встал как вкопанный. Молодой человек был похож на кого-то, виденного им в прошлой жизни, и с ним было связано нечто страшное, о чем Сергей давно забыл, что осталось там, далеко позади, в городе с дворцами, шпилями и разбитыми мостовыми, где ветер с моря бросал в лицо дождевые брызги и через разобранные крыши домов тянулись вниз столбы солнечного света.

Что-то странное случилось с Сергеем, потому что на какое-то время он перестал воспринимать происходящее вокруг и не мог вспомнить, каким же образом он подогнал к магазину «рено» и припарковался на противоположной стороне улицы, на «елочке», нарисованной на асфальте. Что-то ему мешало — это были очки, Сергей сорвал их и бросил на заднее сиденье, туда, где лежал пакет с купленной зачем-то краской для волос. Терьян пристально, до боли в глазах всматривался в людей, проходивших мимо магазина, особенно в тех, кто выходил из дверей, но не отдавал себе отчета в том, зачем он это делает. Только смутное беспокойство из-за участившегося сердцебиения, которое может свести на нет усилия доктора Шульце, овладевало им все сильнее и сильнее.

Время исчезло, и только тихий звон, раздавшийся в ушах, когда молодой человек в кожанке наконец-то покинул магазин и подошел к сверкающему никелированному дугами джипу, вывел Сергея из оцепенения. «Узнал! — с жутким весельем прокричал он. — Узнал!» И крутанул ключ зажигания, вдавив педаль газа в пол так, что непривычный к подобному обращению «рено» взревел, как реактивный самолет.

— Посмотри сюда! — крикнул Сергей в открытое окно машины водителю Алику на той стороне улицы. — Сюда смотри! Помнишь меня?

И через мгновение рванувшийся на таран «рено» размазал владельца черной кожанки по вдавившейся от удара двери джипа.

Непонятно откуда взявшаяся кровь заливала Сергею глаза. Он вытер ее рукавом пиджака, переключил передачу и подал «рено» на метр назад. Открыл дверцу и подошел к джипу. Расплющенное тело Алика надежно удерживалось в огромной вмятине. На асфальте образовалась лужа крови, в ней шевелилась постоянно увеличивающаяся в объеме куча серо-перламутровых змей. Остекленевшие глаза услужливо смотрели прямо в лицо Терьяну, как бы спрашивая — в котором часу подавать завтра, Сергей Ашотович? Сергей плюнул в лицо убитому, повернулся, сел за руль «рено» и погнал машину на предельной скорости…

Информация из австрийских газет просочилась в Россию, была перепечатана в «Известиях», где фамилии убийцы и убитого, в результате обратного перевода на русский язык, были безбожно перевраны, и на этом все закончилось. Объявленный на водителя Александра Ивановича Дружникова розыск закрыли в связи со смертью разыскиваемого.

Больше всех пострадал доктор Шульце, которого долго допрашивали и упоминали в газетах, а однажды назвали даже врачом русской мафии, что не могло не отразиться на репутации клиники.

Вот и все. Только как-то раз к воротам кладбища в Вене подкатили два «мерседеса» с берлинскими номерами. Оттуда вышли трое, поговорили со сторожем, подошли к могиле Терьяна, немного постояли. Один из них — среднего роста, очень подвижный, с черными волосами — положил букет ромашек. Потом достали плоскую бутылку, разлили по пластмассовым стаканчикам, выпили, не чокаясь. А один стакан так и оставили на могиле, прикрыв сверху куском черного хлеба. Еще через какое-то время у этой же могилы появились две молоденькие девушки, очень похожие одна на другую. Они стояли у могилы долго, о чем-то тихо разговаривали, старшая, в черном платке, плакала. Потом девушки ушли, и больше к этой могиле никто не приезжал.

В институте, откуда Терьян ушел навстречу «Инфокару», Насте и смерти, случившееся обсуждали шепотом. Никаких траурных некрологов не вывешивалось. А оттиски терьяновских статей, которые продолжали выходить в международных журналах, все так же поступали на институтский адрес вместе с приглашениями на конференции.

«Инфокар», в котором новый сотрудник провел всего несколько дней, утраты не почувствовал. Только Ленка походила несколько дней с заплаканными глазами, да бухгалтерии было дано указание оплатить его дочкам поездку в Вену и, до выхода замуж, назначить им небольшое содержание.

А в Питере заместитель Сергея по строительству, проворовавшись окончательно, был с позором изгнан. И новым генеральным был назначен Саша Еропкин, на чем настоял Ларри. В конце концов, предъявить ему, по большому счету, было нечего. А делать бизнес он вполне может. Только надо его жестко контролировать. Шаг влево, шаг вправо… Ларри слетал в Санкт-Петербург, провел там три дня, обозначил условия.

— Давно бы так. И спасибо тебе большое, — сказал ему на прощание Еропкин.

Так порвалась первая ниточка, соединявшая коммерческое настоящее с академическим прошлым. И невидимая рука стала выводить на стене огненные буквы непонятных и зловещих слов великого пророчества. Ибо экспансия — подлинный смысл жизни — может быть остановлена единственно смертью. А иных преград нет. И все в нашей власти. Поэтому — только вперед! Что там, за горизонтом? Добежим — увидим.