Больше не уходи

8

— Это правда, что вы едете в Москву к дочери?

Эмма Латинская тронула его за руку, приостанавливая чтение, и пристально посмотрела Борису в глаза. Ей все больше нравился этот обаятельный мужчина со спокойным взглядом темных глаз, Эмме даже хотелось потрогать его поседевшие на висках волосы, коснуться щеки… Это не имело ничего общего с чувством, которое может появиться у женщины к мужчине. Нет, приходящий чтец источал благостную для ее души энергию, рядом с ним она ощущала в себе необычайный прилив сил. Скажи ему об этом, он не поймет, встанет и уйдет. Да, да, она знала эту породу мужчин, которые, ничего не объясняя, предпочитают действовать. Таким был и ее первый муж… Тоже русский и тоже с темными глазами… Вот только до старости он не дожил, так и остался в ее памяти черноглазым, порывистым в движениях юношей… Но это было в другой жизни.

— Да, я не видел ее больше пятнадцати лет…

— И вы так спокойно говорите об этом… — в ее тоне послышалась укоризна.

— Я исправно высылал ей деньги… Ей и ее матери.

— Вы и сами знаете, что это не самое важное.

— Что ж, вы правы… Так мы будем читать дальше?

Он пришел сюда примерно по той же причине, которая заставила Эмму дать объявление в газете. Общение с русской, пусть даже офранцуженной, плюс прогулка в Булонском лесу (когда бы еще он так много гулял по этим прелестным местам?) да еще деньги…

— Не спешите! Лучше скажите, чем занимается ваша дочь?

— Она шьет. Портниха, у нее свое дело.

— Ателье?

— Нет, что вы, ателье — это фантастика…

— Может, вы оговорились, и следовало бы сказать «фантазия»? Причем, скажу я вам, не самая плохая.

— Да нет, именно фантастика. Это слишком дорого для моей дочери.

— Если она талантлива… Дочь такого человека, как вы, не может быть простушкой… Я правильно выразилась?

Борис смутился. Он не привык, чтобы ему делали комплименты.

— Она простая девушка из простой семьи, хотя шьет, судя по рассказам Бланш, хорошо…

— Давайте купим ей ателье! У меня много денег. И пусть это будет не подарок, а вложение капитала.

— Россия такая страна, куда опасно вкладывать капитал… Вы же знаете это не хуже меня… Скажите, Эмма, зачем я вам?

— Как скоро вы разгадали меня, Борис… Все правильно, и я рада, что не ошиблась в вас. Вы действительно нужны мне…

Он окинул взглядом ее длинную сухую фигуру, закутанную в белую мягкую шаль, и понял, что если она собирается взять его в любовники, он будет вынужден прекратить свои прогулки по Булонскому лесу.

— Я бы хотела выйти за вас замуж…

— Я невысок и довольно плотен, вы не боитесь, что я раздавлю вас в постели? — ответил Борис скороговоркой, не дав себе времени обдумать предложение. Он внушил себе, что это шутка. А с юмором у него было все в порядке.

— Я же не предлагаю вам стать моим любовником. В прошлом году умер мой муж, я теперь вдова. Хотите верьте, хотите нет, но как только я похоронила Патрика, я заболела… Нет-нет, речь идет не о физическом недуге… Понимаете, мне постоянно кажется, что меня хотят обмануть… Что мои доверенные лица готовят мне ловушку…

— Вы составили завещание и перестали спать спокойно?

— Как вы догадались?

— Я читаю французские романы. Все сюжеты лихо закручены в один и тот же узел, называемый завещанием или наследством, как вам будет угодно.

— Да, вы правы: там, где есть деньги, найдется местечко и для насильственной смерти…

— И потому вы решили подарить свое состояние полунищему русскому эмигранту, которого выбрали среди такой же голодной своры?.. Почему именно я?

— Не знаю… Я не могу это объяснить. Может, это заложено где-то внутри меня. Мне кажется, что вы честный. И не алчный.

— Вам так кажется. Стоит только выйти за меня замуж и оформить документы, как я зарежу вас в вашей же постели на следующий же день, причем сделаю так, что никто меня и не заподозрит…

— Я знала, что вы скажете нечто подобное… Вы мне нравитесь все больше и больше. Скажите, Борис, чего бы вы хотели больше всего?

— Я хочу увидеть свою дочь. Бланш ревнует меня к прошлому. Я понимаю ее. Боюсь, стоит мне только увидеть Москву, вдохнуть ее воздух и прижать к груди Валентину, как я забуду Париж, а вместе с ней и Бланш… А она у меня хорошая. Мне будет жаль ее…

— Так вы согласны жениться на мне?

— Зачем?

— Понимаете, Патрик, мой покойный муж, составил свое завещание таким образом, что в случае, если я в течение двух лет после его смерти выйду замуж за русского, ко мне перейдут все акции южной железной дороги, которые до того момента будут считаться собственностью мсье Дюбаска, его адвоката.

— Непонятно, почему вы ждали целый год? Можно было на следующий день после похорон вскружить голову любому русскому, причем вдвое, а то и втрое младше вас, помахав у него перед носом завещанием вашего незабвенного Патрика. Скажите, он что, страдал старческим маразмом, составив такое завещание?

— Нет, я не замечала… Он был в ясном уме до самой последней минуты.

— Вы что-то скрываете от меня. Где то препятствие, которое ваш муж имел в виду, когда искушал вас акциями железных дорог?.. Ну, вышли вы замуж за русского, и что же дальше?

— У вас хорошая голова, мсье Борис. Все правильно. Ничего в этой жизни не дается нам просто так… Пока я не могу рассказать вам все… Однако вы должны знать, что стоит вам жениться на мне, как я сразу же перевожу на ваш счет десять миллионов франков. А пятьсот тысяч вы получите в день, когда объявите мне о вашем положительном решении. Все будет оформлено официально и при свидетелях.

— И вы мне ничего не расскажете о препятствии, из-за которого ваш брак с русским мужчиной, по мнению вашего Патрика, считался бы невозможным? Вы что, одноногая или наполовину состоите из искусственных органов?

— Нет, я настоящая и даже больше, чем вы можете себе это представить… — хозяйка улыбнулась, показывая идеальной формы зубы («Фарфор», — подумал Борис). — Так вы подумаете над моим предложением?

— После свадьбы мне надо будет переехать к вам?

— Разумеется…

— А как же Бланш? Мы живем с ней уже три года.

— Она переедет сюда, будем жить вместе.

— Я предлагаю перейти к «Солнечному удару»… — Борис надел очки и раскрыл книгу. — Мы, кажется, остановились вот здесь… «Он отодвинул от себя ботвинью, спросил черного кофе и стал курить и напряженно думать: что же теперь делать ему, как избавиться от этой внезапной, неожиданной любви?»

— Постойте, скажите, что такое «ботвинья»? Это то же, что и шпинат?

Борис задумался:

— Я так думаю, мадам Эмма, что это то же самое, что и ботва…

— Ботва… Какое странное слово…

Десять миллионов франков плюс содержание, полагающееся мужу Эммы Баланс…

Бланш поставила перед ним тарелку с дымящейся бараниной и сырную запеканку.

— Сколько лет твоей невесте? — спросила она, усаживаясь рядом и царапая вилкой клеенку. — Девяносто?

— Много, я думаю… Хотя выглядит она не так уж плохо…

— Десять миллионов франков, говоришь? Что-то тут не так… если честно, я уже голову сломала над ее предложением. А ты?

— Я предпочитаю есть баранину и ни о чем не думать.

Мысленно Борис был уже в Москве. До отъезда оставалась всего неделя. Десять миллионов франков и Валентина, эти два понятия переплелись… Мозг отказывался размышлять над предложением Эммы. В конечном счете он был свободным мужчиной, а потому мог позволить себе все. Бланш это знала, как догадалась об этом и Латинская. Его искушали. И ему нравилось это. Самое худшее, что Эмма могла с ним сделать, это убить его. Но в этом не было никакого смысла. В случае же если она откажется заплатить ему эти пресловутые десять миллионов, он вернется к Бланш, которая безропотно поставит перед ним тарелку с едой и выпивку. И жизнь вернется в свое прежнее русло. Он также будет ходить в «Экспресс» и играть грустные мелодии Гершвина или Джоплина…

— Собери вещи, — вдруг велел он, вставая из-за стола.

Бланш уронила чашку, и молоко разлилось по полу.

— Борис?!

— Завтра мы переезжаем в Булонский лес. Там хорошо, поверь, — он повернулся и нежно привлек к себе слегка располневшую за последние полгода Бланш. — Если ты не будешь устраивать сцен, на те пятьсот тысяч франков, которые Эмма заплатит мне завтра за согласие, ты сможешь купить себе бордовую испанскую спальню, о которой мечтала…

— Но, Борис?!

— А десять миллионов я подарю Валентине.

Бланш заплакала.