Больше не уходи

10

Если бы ей сказали, что она будет присутствовать на свадьбе человека, который в течение трех лет был ее фактическим мужем, с которым они прекрасно ладили и не собирались никогда расставаться, она бы рассмеялась тому в лицо. Тем не менее Бланш стояла в церкви рядом с Борисом, одетым в роскошный черный смокинг, глядя, как он надевает кольцо на палец своей будущей жены — Эммы Латинской.

Невеста, лицо которой было скрыто густой белой вуалью, казалось, была счастлива. Ее высокая сухая фигура привлекала к себе внимание всех, собравшихся на эту странную церемонию. Кто бы мог подумать, что эта женщина, в прошлом году похоронившая своего горячо любимого мужа, выйдет замуж за русского эмигранта, ресторанного тапера, да к тому же находящегося в связи с молодой женщиной, которая после свадьбы, как предполагалось, переедет с ним жить в Булонский лес?

Бланш в облегающем платье из тафты изумрудного цвета, с высокой прической, с нежной шейкой и свежим лицом словно бросала вызов этой ходячей мумии, которая зачем-то пожелала выйти замуж за ее Бориса.

Однако все условия были соблюдены: в тот день, когда Борис дал ей свое согласие на брак, Эмма вручила ему обещанные пятьсот тысяч франков.

— Я знала, что вы согласитесь. Что вы теряете в конечном итоге? Абсолютно ничего. Вам будет даже позволено жить в правом крыле с вашей очаровательной Бланш. Как жаль, что я немолода…

— Думаю, вы не подадите на меня в суд, если я приду к вам ночью, чтобы выполнить свой супружеский долг? — спросил Борис, и ни один мускул при этом не дрогнул на его лице. — Что вы молчите? Я же не разгадал вашей тайны. Кто вас знает, может, во мне вы нашли прекрасную жертву, на которой собираетесь отыграться за все обиды, нанесенные вам другими мужчинами?..

Она захохотала. Смех ее был похож на треск яичной скорлупы.

— За ваши остроты я бы платила вам по сто франков за каждую, но скоро вы будете принадлежать мне, а потому и ваши остроты также будут моими по праву…

— А моими станут десять миллионов, не так ли? — так же бесстрастно спросил Борис. Он вдруг почувствовал себя молодым и полным сил: ему все больше и больше нравилась эта игра. А Эмма Латинская, как ему представлялось, сыграет в его жизни не последнюю роль. «Просто прелесть, что за старуха. Оригиналка, да к тому же еще и с тайной… Не иначе, как она задумала с моей помощью либо действительно разбогатеть, либо кому-то насолить по-крупному». Другого объяснения этому дикому поступку он не видел.

— Она будет заниматься с тобой вивисекцией, понимаешь? — нервничала Бланш, собирая Бориса на церемонию и сдувая пылинки с только что купленного Эммой смокинга. — Каждое утро она будет отрезать от тебя по кусочку и, обмакнув в соус, класть в рот, пока от тебя не останутся ногти да волосы…

— Рыбка, меня же стошнит от твоих слов… Побойся Бога, я же в новом смокинге… Лучше скажи, ты уже заказала испанскую спальню, о которой мечтала?..

— Нет, я не такая авантюристка, как ты. Женщины вообще от природы умнее. Тебе через пару дней ехать в Москву, ты же не поедешь с пустыми руками… А на десять миллионов я не рассчитываю. У меня пока с мозгами все в порядке…

— Что поделать, а у меня еще нет… Больше того, сегодня утром я вдруг провел рукой по голове и заметил, что кости на моем темечке еще не срослись, понимаешь, там мягко, как у младенца… Родничок… А это о чем-то говорит… Хватит рычать, звереныш, лучше поцелуй меня и пожелай мне счастливой брачной ночи… Думаю, ты не оставишь меня в такой ответственный момент…

Для Бланш эти сборы напоминали кошмарный сон. Однако, будучи женщиной практичной, хотя и не веря до конца в то, что должно произойти в церкви, она собрала большой чемодан в случае, если им с Борисом действительно придется переезжать в особняк Латинской.

И вот это свершилось. Церковь была набита приглашенными гостями и репортерами, которые нахально лезли со своими микрофонами и фотовспышками чуть ли не под платье к Бланш (словно им было известно о ее связи с женихом), озаряя и без того ослепленную своим призрачным счастьем старушку-Эмму, задавали глупейшие вопросы новоиспеченному мужу («О, Борис Захарофф!») и преследовали новобрачных до самого особняка.

Свадебный ужин с подобающей ему пышностью собрал просто невероятное количество гостей, причем пришло много и таких, которые не были на венчании в церкви. Это была своего рода светская вечеринка, роскошная и в какой-то мере демократичная, что позволило Борису и Бланш почти сразу после возвращения с церемонии уединиться в правом крыле особняка и отдохнуть на кровати эпохи Людовика IV… Что же касается Эммы, то она, сославшись на головную боль, вскоре покинула гостей и вышла к ним спустя полчаса, сменив белое платье на красный муслиновый балахон. На голове красовался нелепый парчовый тюрбан с перьями… Кожа на лице Эммы заметно потускнела, что не преминули отметить ее приятельницы.

— Кажется, она сменила не только платье, но и кожу… В церкви она была много свежее…

— А почему вам не приходит в голову, что она только что занималась любовью со своим коротышкой-русским? Говорят, русские в этом плане…

— Позвольте, а это правда, что Эмме в прошлом месяце стукнуло семьдесят?

— Да нет, ей всего-то ничего: шестьдесят девять, это я точно знаю…

— А вы видели, с какой прытью она усаживалась в машину после того, как они вышли из церкви?

— Она просто устала…

— Вы не видели, куда делась женщина в зеленом платье? Говорят, это дальняя родственница мсье Захарова и теперь она будет жить здесь?..

— Как жаль, что уже нет бедняги Патрика, он был таким забавным, с ним невозможно было и пяти минут провести, чтобы не расхохотаться… Я так и не поняла, от чего он умер…

— Говорят, у него была больная печень… Кроме того, у него целых полтора года длился роман с какой-то актрисой, которая высосала из него не только все соки, но и деньги…

— И Эмма об этом знала?

— Об этом знал весь Париж… Но надо знать Эмму — она бы умерла, но не подала виду… Сильная женщина, ничего не скажешь…

— Зачем ей этот русский?

— Говорят, Патрик оставил ей завещание, в котором что-то говорится о подобном браке, хотя мне это известно от моей горничной, которая, в свою очередь, знакома с Патрисией, горничной Эммы… А горничным я не верю…

— Кто-нибудь из вас разговаривал с самой Эммой?

Бланш уговорила Бориса выйти к гостям.

— Послушай, хотя бы перекусим… Ты видел, какие красивые фигуры они сделали из персиков? Это же целые скульптуры! А из огромного ананаса, сложенного, наверное, из сотни плодов, бьет фонтан белого вина… Это так красиво… В конце-то концов, муж ты или нет?

Приведя в порядок одежду и поправив бабочку, Борис подошел к зеркалу.

— Ущипни меня, Бланш, если это не сон… Мне еще ни разу не приходилось бывать в таких роскошных спальнях. Тебе понравилась кровать?

Бланш смотрела на него с любовью. Кто бы мог подумать, что в этом с виду спокойном и мягком человеке столько твердости…

— Я надеюсь, она не заставит тебя спать с ней… — Она покрылась гусиной кожей при мысли, что непредсказуемый Борис скажет сейчас что-то такое, что вмиг разрушит ее счастье. Она замечала за собой, что с каждым днем все больше боится его потерять, и что чем парадоксальнее его поведение, тем больше ее тянет к нему. «Он всегда был свободным. Таким и останется», — с горечью подумала Бланш, никогда не имевшая над ним власти.

— Даже если бы она и попросила меня, поверь, я бы не смог… Вся моя сила осталась на этой кровати…

На террасе зажглись разноцветные фонари. В саду, окружавшем дом, сиреневатым светом подсвечивались деревья, в кронах которых горели маленькие огоньки. Гости прохаживались по саду, несколько пар покачивались в танце на площадке возле террасы.

В кресле возле импровизированного винного фонтана сидела темно-красная фигура в тюрбане. Эмма Латинская за весь вечер не проронила ни единого слова. Она молча курила, рассматривая гостей. Увидев приближавшегося к ней Бориса, она поманила его, и едва он подошел к ней, крепко ухватила за руку, притянув к себе:

— Вы как, в порядке?

— Что касается моей любви к вам, то в абсолютном порядке. Больше того, я счастлив… — и он галантно поцеловал надушенную руку.

— Спасибо… — голос Эммы Латинской дрогнул, на глазах выступили слезы: ей вдруг показалось, что этот вечер продлит ее жизнь…

Она пристально посмотрела в глаза Борису — не ошиблась ли она в своем выборе? Нет, такой человек не может быть подлецом. Она выбрала его, и он не предаст ее, одинокую, никому не нужную старуху, дряхлую и насквозь больную, стоящую одной ногой в могиле… Главное — он русский, и Эмма до конца своих дней будет слушать русскую речь, видеть русского мужчину… Таинственность, которую она напустила в связи с этим браком, скоро растает, как утренний туман… Она все объяснит ему. Все так просто. Ей нужен надежный друг.

Борис, Бланш и Эмма встретились утром за завтраком.

— Жить втроем — что может быть прекраснее, — хозяйка сощурилась от яркого солнца, заливавшего террасу. Еще несколько часов назад здесь стояли накрытые столы, звучала музыка, на танцевальной площадке целовались парочки… Сейчас все вокруг дышало покоем, всюду был безукоризненный порядок, даже цветы на столе казались только что сорванными и хранили на лепестках прозрачные капли росы…

Патрисия принесла поднос с кофе и неслышно удалилась.

— Вот ваш чек, — Эмма достала из кармана розового домашнего платья чек и протянула Борису. От неожиданности тот выронил из рук печенье и чуть не поперхнулся. — Вы же не верили мне до последнего, не так ли, мсье Захаров… Живите себе в свое удовольствие и считайте, что меня нет вообще… У меня к вам будет лишь единственная просьба: не давать пищу для журналистов, то есть вы должны вести себя незаметно, без эпатажа; изредка вам, конечно, придется сопровождать меня на светских вечерах… Это все.

Борис поднес чек к глазам: десять миллионов франков!

— Я завтра должен лететь в Москву… — произнес он твердым голосом, отодвигая от себя чашку с кофе и впервые в своей жизни чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Его мозг отказывался верить в реальность происходившего. — Надеюсь, мне позволительно будет сделать это, дорогая Эмма?.. Не знаю, что вы замышляете против меня — а в том, что замышляете, я нисколько не сомневаюсь, — но вы упорно молчите, и я тоже буду упорным… Так вот, пока вы меня не угробили и не выставили посмешищем перед всем Парижем (а с вас станется!), я завтра же утром вылетаю в Россию… Я был честен с вами (обеими, кстати!), вы были предупреждены об этом, а потому могу добавить лишь следующее: я улетаю, но скоро вернусь… И, возможно, со своей дочерью…

— Борис, ты еще ни разу в жизни не говорил так много и быстро… Поезжай, чего уж там… — Бланш вдруг почувствовала себя причастной к происходящему и, сама того не замечая, перешла на сторону Эммы. — Мы будем тебя ждать, ведь правда, Эмма?

— Разумеется… Только ждать вас, мой драгоценный супруг, я буду не в Париже, а в Германии…

— Это еще зачем? — насторожился Борис, почувствовав опасность, нависшую над его головой. «Неужели эта старая грымза собирается надуть меня перед поездкой в Москву? Черт побери, что она задумала?»

— У вас свои дела, а у меня — свои…

— Надеюсь, это не связано с моей персоной?

— Разве что я прикуплю для вас парочку баварских пивоваренных заводов… — хихикнула старуха.

— Воля ваша… — Борис поднялся из-за стола. — Вы не будете возражать, если я воспользуюсь вашим телефоном, чтобы позвонить в Москву и предупредить Валентину о своем приезде… Сюрприз сюрпризом, но позвонить все же не помешает…

— Чувствуйте себя как дома, мсье Борис… В вашем распоряжении мой «Ягуар», «Линкольн» и два «Мерседеса»… Я дам телефон моего шофера, Андре. Сегодня у него выходной, правда, но если вы соберетесь проехаться по магазинам, он приедет по вашему звонку…

Ночью он почти не спал. Перед его глазами все еще маячил крепкий затылок Андре, шофера Эммы, который возил их с Бланш весь день по Парижу в поисках подарков для Валентины и Полины… Бланш сорила деньгами, радуясь покупкам, как ребенок, Бориса же не покидала тревога, как будто его предупредили, что он — живая мишень и будет убит в любую минуту. Вот только когда раздастся выстрел или когда на него налетит грузовик, он не знал.

— Бланш, дорогая, тебе не кажется, что мы с тобой сошли с ума? — спросил он в аэропорту на следующий день, ожидая посадку. Багаж был сдан, до отправления оставались считанные минуты.

Бланш в нарядном дорогом платье от Версаче едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться: ее уже не радовали деньги (целых три миллиона франков наличными!), которые Борис оставил ей «на карманные расходы». Она считала, что таким образом он от нее откупился.

— Борис, десять миллионов франков — это большие деньги… Знаешь, о чем я только что подумала?

— О чем?

— О том, как много денег у Эммы, раз она с такой легкостью отдала нам эти миллионы… Чувствую сердцем, она тебя подставит… А вот каким образом, это я постараюсь выяснить, пока тебя не будет… Ты только обещай мне, что вернешься… с Валентиной ли, Полиной, да хоть с кем, но возвращайся… Я люблю тебя, милый… — И Бланш, не выдержав, разрыдалась…

— У тебя красивое платье, — поцеловав ее в щеку, Борис заспешил к прозрачным стеклянным дверям: объявили посадку…