Бородатая леди

Я постучал в дверь, и она подалась, ибо не была заперта. Я вошел и огляделся. Студия своим высоким потолком и приглушенным светом напоминала сарай. Высокое окно выходило на север и было завешено плотной материей, из которой шьют монашеские сутаны. Поэтому утренний свет не мог проникнуть в комнату. Я нашел рядом с дверью выключатель и включил свет. Несколько люминесцентных ламп, висящих на стропилах, заморгали и загорелись сине-белым огнем.

Этот безжалостный свет осветил странную женщину. Всего лишь набросок, нарисованный углем на мольберте, но мне стало не по себе. Она сидела на стуле в свободной позе. Обнаженное тело, стройное, округлое, на него было приятно смотреть. Лицо же оказалось ужасным, ибо то был мужчина. Пушистые брови почти скрывали глаза. Отвисшие, как у моржа, усы обрамляли рот, а густая борода прикрывала грудь.

Дверь скрипнула. В дверях появилась медсестра в белой накрахмаленной форме. Лицо ее, казалось, тоже было немного подкрахмалено, хотя не настолько, чтобы окончательно испортить его прелестные черты. Черные волосы гладко зачесаны назад.

— Можно спросить, что вы здесь делаете?

— Можно. Мне нужен мистер Вестерн.

— Что вы говорите? А вы не искали его за картинами?

— Он проводит здесь много времени?

— Нет. И вот еще что. Он не принимает в студии посетителей, когда сам отсутствует.

— Извините. Дверь была открыта, и я вошел.

— А теперь можете выйти.

— Подождите минуточку. А Хью не болен?

Она посмотрела на свою белую форму и отрицательно покачала головой.

— Вы его друг? — спросил я.

— Стараюсь им быть, — сказала она, слабо улыбаясь. — Но это не так-то просто. Я его сестра.

— Та сестра, о которой он все время рассказывает?

— У него всего одна сестра.

Я стал рыться в своих военных воспоминаниях.

— Мэри. Ее звали Мэри.

— Меня все еще зовут Мэри. А вы его друг?

— Думаю, что да. Во всяком случае, я был его другом.

— Когда? — Вопрос был задан резко. Я понял, что она не одобряет друзей Хью, вернее, некоторых из них.

— На Филиппинах. Он был в моей группе военным художником. Кстати, моя фамилия Арчер. Лью Арчер.

— А, понятно.

Ее неодобрение ко мне не относилось. Пока. Она протянула мне руку. Рука была прохладной и твердой, что соответствовало ее прямому и спокойному взгляду. Я сказал:

— По рассказам Хью у меня сложилось другое представление о вас. Я думал, что вы еще школьница.

— Это было четыре года назад, не забывайте. За четыре года человек может вырасти, ведь так?

Для своего возраста она была слишком серьезной девушкой. Я сменил тему.

— В газетах Лос-Анджелеса была реклама о его выставке. Я сейчас еду в Сан-Франциско и решил по пути остановиться здесь, чтобы с ним повидаться.

— Он будет рад вас видеть, я в этом уверена. Пойду разбужу его. Он долго сидит вечерами и поздно встает. Садитесь, мистер Арчер.

Все это время я стоял, закрывая спиной бородатую голую девицу на холсте. Когда я отошел в сторону, девушка увидела набросок, но и бровью не повела.

— Ну и что же будет дальше? — только и сказала она. Но я задумался, что же произошло с чувством юмора моего друга. Стал оглядывать комнату, чтобы найти объяснение этому ужасному наброску.

Это была типичная рабочая студия художника. Столы и скамейки завалены разными принадлежностями, необходимыми для художника: палитры и измазанные краской кусочки стекла, картонки для эскизов и дощечки для снятия лишней краски, многочисленные разноцветные тюбики. Картины разнообразных размеров, только начатые или почти законченные, висели или стояли на полу у стен, обтянутых мешковиной. Некоторые из них казались мне странными и непонятными, но все же не до такой степени, как эскиз на мольберте.

Кроме картин, в комнате была еще одна странная вещь — на деревянном косяке двери, на уровне глаз, были глубокие круглые углубления. Они выглядели так, будто какой-то сверхчеловек ударил несколько раз своим огромным кулаком. Таких выбоин было четыре.

— Хью нет в его комнате, — сказала девушка, появившись в дверях. Голос ее был до странности невыразительным.

— Возможно, он рано проснулся...

— Его кровать не тронута. Он не ночевал дома...

— Не стоит волноваться. Ведь он взрослый человек.

— Это верно. Но он не всегда ведет себя, как подобает взрослому, — говорила она спокойно, но чувствовалось: ее что-то волнует. Я не мог понять, страх это или гнев. — Он на двенадцать лет старше меня, но все еще ребенок, стареющий ребенок.

— Понимаю, что вы имеете в виду. Я был какое-то время его неофициальным наставником. Он гений или почти гений, но кто-то должен за ним следить, чтобы он не промок под дождем или что-то в этом роде.

— Спасибо, что вы сказали мне это. А то я не знала раньше.

— Не злитесь на меня.

— Извините. Просто я немного расстроена.

— Он доставляет вам много неприятностей?

— Да нет. Не очень. Во всяком случае, в последнее время. Он немного пришел в себя с тех пор, как обручился с Элис. Но у него все же остались очень странные друзья. Он с закрытыми глазами может сказать, подлинный это Ван Гог или нет. Но в людях не разбирается.

— Надеюсь, эти ваши высказывания ко мне не относятся? Или же я должен представить вам рекомендательные письма?

— Нет. — Она снова улыбнулась. Мне нравилась ее улыбка. — Я, наверно, выглядела ужасно странно, когда вошла сюда в студию и увидела вас. К нему приходят довольно подозрительные типы.

— Какие, в частности? — спросил я как бы ненароком. Над ее головой зияли эти выбоины на дверной коробке, напоминающие следы от удара гигантским кулаком.

Она не успела ответить. Послышался гудок сирены. Она прислушалась.

— Десять против одного, что меня сейчас вызовут в больницу.

— Полиция?

— Нет, «скорая помощь». Полицейская сирена звучит иначе. Я работаю в больнице, в рентгеновском кабинете. Поэтому знаю, как звучит сирена «скорой помощи». Сегодня утром я дежурю.

Я прошел за ней в холл.

— Выставка Хью открывается сегодня вечером. Поэтому он обязательно должен появиться.

Она повернулась к двери напротив, лицо ее прояснилось.

— Знаете, возможно, он ночью работал в галерее. Он всегда очень беспокоится, как развесят его картины.

— Может быть, мне позвонить в галерею?

— Там в офисе до девяти никого не бывает. — Она посмотрела на свои ручные часы мужской формы. — А сейчас без двадцати.

— Когда вы его видели в последний раз?

— Вчера во время обеда. Обедаем мы рано. После обеда он поехал в галерею. Но сказал, что поработает там не более двух часов.

— А вы оставались здесь?

— Примерно до восьми часов. А потом меня вызвали в больницу. Домой я вернулась довольно поздно и решила, что он уже спит. — Она неуверенно посмотрела на меня. Морщинка сомнения прорезала ее переносицу. — Вы меня допрашиваете?

— Извините. Это профессиональная болезнь.

— А чем вы занимаетесь? Я имею в виду, в нормальной жизни.

— Что вы понимаете под нормальной жизнью?

— Просто имела в виду, что сейчас вы уже не служите в армии. Вы юрист?

— Частный детектив.

— Понимаю. — Морщинка у нее над переносицей углубилась. Интересно, о чем она подумала?

— Но сейчас я на отдыхе. — Я надеялся, что это именно так.

Где-то в доме зазвонил телефон. Она вышла, поговорила и вернулась уже в пальто.

— Это действительно за мной. Кто-то упал с дерева и сломал ногу. Извините меня, мистер Арчер.

— Подождите минутку. Если бы вы мне сказали, где находится галерея, я бы мог узнать, Хью там или нет.

— Конечно, вы же не знаете, где это.

Она подвела меня к стеклянным дверям в глубине холла. Я увидел стоянку, в конце которой стояло большое оштукатуренное здание в форме приплюснутого куба. За дверьми находился балкон, откуда по цементной лестнице можно было спуститься на стоянку. Мэри вышла на балкон и показала рукой на здание.

— Это галерея. Ее нетрудно найти, ведь так? Вы можете пройти отсюда. Здесь ближе.

Высокий молодой парень в облегающем фигуру черном комбинезоне протирал на стоянке красную машину с открывающимся верхом. Он сделал стойку и махнул ей рукой.

— Бонжур, Мари, — приветствовал он ее по-французски.

— Хелло, лжефранцузик. — В ее шутке чувствовалось некоторое презрение. — Ты не видел сегодня утром Хью?

— Нет. Блудный сын опять исчез?

— Я не сказала бы, что он исчез...

— Слушай, а где же тогда твоя машина? В гараже ее нет. — Его голос был излишне музыкальным.

— Кто этот парень? — тихо спросил я.

— Это Хилари Тодд. У него магазин художественных изделий на первом этаже. Но если нашей машины нет, значит, Хью не может быть в галерее. Мне придется взять такси, чтобы добраться до больницы.

— Я вас отвезу.

— И не думайте. Стоянка такси напротив. — Направляясь туда, она бросила мне через плечо: — Если найдете Хью, позвоните мне в больницу.

Я спустился по лестнице на стоянку. Хилари Тодд все еще надраивал свою машину, хотя она блестела как зеркало. У него были широкие плечи и мускулистое тело. Некоторые мальчики из балета бывают сильными, а иногда и опасными. Хотя он вовсе не был мальчиком — в волосах, как серебряный доллар, сверкала небольшая лысина.

— Бонжур, — сказал я его спине по-французски.

— Да?

Мой французский, вероятно, резал его слух. Он повернулся ко мне и выпрямился. И я увидел, какой он высокий, достаточно высокий, чтобы я почувствовал себя довольно приземистым, хотя во мне было больше шести футов. Чтобы как-то компенсировать свою лысину, он отрастил баки. В комбинации с водянистыми глазами они делали его похожим на человека из страны, где говорят на одном из романских языков, и в то же время — на поросенка.

— Вы хорошо знаете Хью Вестерна?

— А вам какое до этого дело?

— Представьте, мне есть до этого дело.

— С какой это стати?

— Сынок, я задал тебе вопрос. Отвечай.

Он покраснел и опустил глаза, полагая, будто я могу читать его мысли. Он начал немного заикаться.

— Я... Я живу этажом ниже вот уже около двух лет. Продал несколько его картин. А почему вас это интересует?

— Я подумал, что вы можете знать, где он сейчас находится. Сестра его не знает.

— Как я могу знать, где он находится? Вы полицейский?

— Не совсем.

— Вы хотели сказать, что вовсе нет? — Уверенность вернулась к нему. — Тогда вы не имеете права так себя вести. Я ничего не знаю о Хью. И кроме того, очень занят.

Он отвернулся от меня и стал надраивать машину. Его великолепные, но никчемные мускулы перекатывались под обтягивавшим тело комбинезоном.

Я прошел по узкой тропинке в сторону улицы. Слева, в тени кипариса, заметил несколько столиков под зонтиками, напоминавшими гигантские грибы, растущие во дворе ресторана. Справа от меня тянулась стена галереи — ровная, белая, с одним зарешеченным окном на уровне моих глаз.

Фронтон галереи был выдержан в греческом стиле — с верандой и высокими колоннами. На верху лестницы с широкими цементными ступенями стояла девушка, опершись на одну из колонн.

Она повернулась ко мне, и солнце осветило ее непокрытую голову. Это была красивая, яркая девушка. Волосы — пшеничного цвета, глаза — светло-карие, кожа — смуглая. Строгой формы костюм плотно облегал фигуру.

— Доброе утро, — сказал я.

Она сделала вид, что не слышит, ногой нетерпеливо постукивая по ступеньке. Я прошел через веранду к тяжелой бронзовой двери и толкнул ее, чтобы открыть. Дверь не поддалась.

— Там пока никого нет, — сказала девушка. — Галерея открывается для посетителей в десять.

— Что же вы тогда здесь делаете?

— Я здесь работаю.

— Так откройте дверь.

— У меня нет ключа, — объяснила она. И строго добавила: — Все равно до десяти посетителей мы не впускаем.

— Я не турист. Во всяком случае, на данный момент. Я пришел повидаться с мистером Вестерном.

— С Хью? — Она впервые посмотрела мне в глаза. — Его здесь нет. Он живет за углом, на Рубио-стрит.

— Я как раз оттуда.

— Но его здесь нет. — Она произнесла эти слова с удивительной твердостью. — Здесь никого нет. Только я. Да и то скоро уйду, если не придет доктор Силлимен.

— Силлимен?

— Доктор Силлимен, наш куратор. — Она сказала это так, как будто бы он был хозяином галереи. Через некоторое время добавила более мягким тоном: — А зачем вы ищете Хью? У вас к нему дело?

— Вестерн — мой старый друг.

— Да?

Она сразу потеряла интерес к разговору. Несколько минут мы стояли молча. Она снова начала нетерпеливо постукивать ногой. А я смотрел на людей, шедших по улице в это субботнее утро: женщины в брюках, женщины в шортах, несколько мужчин в шляпах и беретах. У многих были испанские или индейские лица. Почти половина машин на дорогах — с номерами из других штатов. Сан-Маркос был единственным в своем роде западным пограничным городом на океанском побережье — эдакая помесь курорта с пристанищем множества художников.

Маленький человек в малиновом вельветовом пиджаке отделился от толпы и стал подниматься по лестнице. Он двигался быстро, как обезьяна. Его морщинистое лицо как раз чем-то напоминало обезьянье. Торчащие кудрявые седые волосы увеличивали его рост дюйма на три.

— Простите, Элис, что заставил вас ждать.

Она отмахнулась:

— Все в порядке. Этот джентльмен — друг Хью.

Он повернулся в мою сторону. На лице появилась улыбка и тут же исчезла.

— Доброе утро, сэр. Как, вы сказали, вас зовут?

Я сказал ему. Он пожал мне руку. Его пальцы напоминали тонкие железные крючки.

— Вестерн должен быть здесь с минуты на минуту. А вы были у него дома?

— Да. Его сестра полагает, что он мог провести в галерее ночь.

— Но это невозможно. Вы хотите сказать, что он не ночевал дома?

— Возможно, не ночевал.

— Вы не сказали мне этого, — вмешалась в разговор блондинка.

— Не думал, что вам это интересно.

— Элис имеет право интересоваться, где ночует Хью, — заметил Силлимен, и глаза его охотно блеснули. — Они собираются с Хью пожениться, кажется, в следующем месяце, ведь так, Элис? Кстати, вы знакомы с мисс Тернер, мистер Арчер?

— Хелло, мистер Арчер. — Голос ее звучал совсем недружелюбно. Вероятно, Силлимен разозлил ее.

— Я уверен, он сейчас явится, — Силлимен старался ее успокоить. — Мы должны были с ним еще поработать над экспозицией. Может быть, вы зайдете и подождете его?

Я ответил, что зайду.

Он вынул тяжелую связку ключей из кармана пиджака и отпер бронзовую дверь, и когда мы вошли, снова запер ее. Элис дотронулась до выключателя. Яркий свет залил просторный вестибюль с греческими статуями, стоявшими словно застывшие часовые. Среди них было несколько мраморных нимф и Венера, но меня больше интересовала Элис. У нее было все, что было у мраморных Венер, но плюс к тому она была живая женщина. Ко всему прочему, у нее был еще Хью Вестерн. И это меня удивило. Он был довольно староват для нее и несколько потрепан. Элис не была похожа на тех девушек, которым могли нравиться старые холостяки. Но у Хью Вестерна был талант.

Она вынула из почтового ящика пачку писем и понесла в офис, дверь которого выходила в вестибюль. Силлимен повернулся ко мне и скорчил рожу:

— Шикарная девушка, не правда ли? Хью такой: самая хорошенькая девушка в городе — его девушка. И она из очень хорошей семьи, прекрасной семьи. Ее отец, адмирал, — один из наших попечителей. Элис унаследовала его любовь к искусству. Теперь, конечно, у нее более личный интерес. Вы знали, что они обручены?

— Я не видел Хью несколько лет, с войны.

— Значит, я должен был молчать. Он сам бы вам все рассказал.

Беседуя, мы обошли вкруговую всю центральную часть галереи, которая проходила через все здание. Слева и справа от нее находилось множество зальчиков с невысокими потолками, в половину высоты галереи, над этими выставочными залами возвышались антресоли, куда можно было подняться по железной лестнице.

Подымаясь на антресоли, Силлимен продолжал:

— Если вы не виделись с Хью с войны, вам будет интересно познакомиться с его последними работами.

Мне действительно это было интересно, но не как ценителю искусства. Стены антресолей были увешаны картинами. Их оказалось больше двадцати: ландшафты, портреты, полу абстрактные фигуры и более абстрактные натюрморты. Я узнал некоторые вещи, которые он набрасывал, будучи на Филиппинах, в джунглях. Теперь это были картины, написанные маслом. В центре висел портрет бородатого мужчины, которого я вряд ли узнал бы, если бы не надпись под ним: «Автопортрет».

Хью очень изменился. Обрюзг, постарел, лоб прорезали поперечные морщины. В волосах и бороде появилась седина, светлые глаза сардонически улыбались. При взгляде же сбоку глаза с автопортрета глядели мрачно и лицо изменило выражение и будто опухло от пьянки.

Я повернулся к куратору, который вертелся рядом.

— Когда это он отрастил бороду?

— Года два назад. Вскоре после того, как постоянно поселился среди нас.

— Он что, помешался на бородах?

— Не совсем хорошо вас понимаю...

— Я тоже. Сегодня утром увидел странную вещь в его студии. Эскиз женщины. Голой женщины. С длинной черной бородой. Вам это о чем-нибудь говорит?

Пожилой человек улыбнулся:

— Я уже давно перестал пытаться понять Хью. Думаю, у него своя эстетическая логика. Но нужно посмотреть этот эскиз, прежде чем делать заключение. Возможно, он просто занимался мазней.

— Сомневаюсь. Эскиз больших размеров и сделан очень аккуратно. — И я задал ему вопрос, который все время волновал меня: — С ним ничего не произошло? Я имею в виду психику. Он случайно не рехнулся?

— Конечно, нет, — ответил куратор решительно. — Он просто весь в работе. Очень импульсивен. Никогда не приходит вовремя. — Он посмотрел на часы. — Вчера вечером мы договорились с ним встретиться здесь в девять, а сейчас уже половина десятого.

— А где вы виделись с ним вчера вечером?

— Я оставил ему ключи от галереи, когда пошел домой обедать. Он хотел перевесить некоторые свои картины. Около восьми или немного позже он пришел ко мне домой и вернул ключи. У нас всего одни ключи, потому что нет денег платить сторожу.

— А он не говорил, куда собирается идти?

— У него было свидание. Он не сказал, с кем. Кажется, это было важное свидание. Он торопился. Не согласился даже что-нибудь выпить. Вот так, — он опять посмотрел на часы. — Но нужно начинать работать независимо от того, явился Вестерн или нет.

Элис ждала нас внизу у лестницы, обеими руками держась за чугунные перила.

— Доктор Силлимен, пропал Шарден!

Она сказала это почти шепотом, но акустика галереи перевела шепот в крик.

Он остановился так внезапно, что я чуть не сбил его с ног.

— Это невозможно.

— Я знаю. Но картины нет. Она исчезла вместе с рамой.

Он спустился с лестницы и исчез в одном из малых залов под антресолью. Элис медленно пошла за ним. Я нагнал ее.

— Пропала картина?

— Лучшая картина из коллекции моего отца. Одно из самых прекрасных полотен Шардена в нашей стране. Он одолжил ее галерее на месяц.

— Картина очень дорогая?

— Да, очень. Но для отца она значит больше, чем деньги... — Она осеклась и посмотрела мне в глаза, осознавая, что доверяет семейные тайны незнакомцу.

Силлимен стоял к нам спиной, уставившись на пустое место на стене. Когда он повернулся к нам, я не узнал его — такое у него было потрясенное лицо.

— Я говорил дирекции, что необходимо установить охрану. Страховая компания рекомендовала нам это сделать. Но поддержал меня только адмирал Тернер. А теперь, конечно, они будут обвинять меня. — Его взволнованный взгляд остановился на Элис. — А что скажет на это ваш отец?

— Он просто заболеет. — Она сама выглядела больной.

Их разговор был, в общем-то, беспочвен, и я вмешался:

— Когда вы видели картину в последний раз?

Силлимен ответил:

— Вчера после обеда. Около половины шестого. Я показывал ее посетителю как раз перед закрытием. Мы внимательно следим за всеми, кто приходит в галерею, у нас нет сторожа, нет охраны.

— А что это был за посетитель?

— Леди. Пожилая леди. Она, конечно, вне подозрений. Я сам проводил ее до дверей. И она была последним посетителем, это совершенно точно.

— А вы не забыли Хью?

— О, Боже! Забыл. Он был здесь до восьми вечера. Но вы же не хотите сказать, что Вестерн украл картину? Он наш художник, и галерея для него — это все.

— Он мог поступить неосторожно. Мог работать на антресолях, мог забыть закрыть дверь...

— Он всегда запирает дверь, — сказала Элис холодно. — Хью не проявляет неосторожности, когда дело касается серьезных вещей.

— А еще вход здесь есть?

— Нет, — ответил Силлимен. — Здание специально так построено, чтобы картины были в безопасности. В моем офисе есть одно окно, но оно зарешечено. У нас здесь работает система кондиционеров, но отверстия слишком малы, чтобы сквозь них можно было проникнуть в здание.

— Давайте посмотрим, что там с окном.

Старик был слишком расстроен, чтобы спросить, какое я имею право командовать. Он провел меня через хранилище, заваленное старыми картинами в золотых рамах. И если картины не заслуживали того, чтобы их повесили, то уж художники, нарисовавшие их, точно заслуживали. Единственное окно в офисе было закрыто, заперто, венецианские шторы опущены. Я потянул за веревочку, с помощью которой открывались шторы, и посмотрел сквозь пыльное стекло. Расстояние между вертикальными прутьями решетки на окне было не больше трех дюймов. Все прутья были в порядке. По другую сторону аллеи несколько туристов завтракали, сидя за столиками, отделенными от ресторана живой изгородью.

Силлимен склонился над письменным столом, положив руку на телефонную трубку, но не снимая ее. Он был в нерешительности.

— Мне очень не хочется вмешивать в это дело полицию. Но, видимо, я должен это сделать, как вы считаете?

Элис дотронулась до его руки:

— Может быть, сначала следует поговорить с моим отцом? Он был здесь вместе с Хью вчера вечером. Я должна была бы вспомнить об этом раньше. Вполне возможно, что он взял картину домой.

— Действительно? Вы действительно так думаете? — Силлимен снял руку с телефонной трубки, в глазах его появилась надежда.

— Да, это похоже на моего отца. Он мог это сделать, не предупредив вас. Тем более месяц кончается, ведь верно?

— Да, осталось всего три дня. — Он снова взялся за телефонную трубку. — Адмирал дома, как вы думаете?

— Сейчас он должен быть в клубе. Вы на машине?

— Сегодня нет.

Тут я принял одно из своих «блестящих» скоропалительных решений, о которых даже пять лет спустя, просыпаясь среди ночи, все еще жалеешь. Сан-Франциско может подождать. Мое любопытство было задето. И не только любопытство. Это было серьезнее. Я почувствовал ответственность — ответственность за Хью, с которым мы вместе были на Филиппинах и который в то время был зеленым юнцом, считал, что джунгли очень романтичны и вовсе не опасны, и хотя мы были с ним почти одного возраста, считал, что я гораздо практичнее его, и ощущал себя его старшим братом. То же чувство охватило меня и теперь.

— Моя машина за углом. Я с удовольствием вас подвезу.

Клуб оказался длинным, низким зданием. Выкрашенный в приглушенный зеленый цвет, он скрывался в зелени, вдали от дороги. Все здесь было приглушено, как бы не желая бросаться в глаза, даже частный полицейский прятался за матовым стеклом входных дверей, наблюдая за всеми, кто появлялся на дорожке.

— Ищете адмирала, мисс Тернер? Он, по-моему, загорает в северном солярии.

Мы прошли через дворик, вымощенный плитками и уставленный пальмами в кадках, и поднялись по лестнице в солярий, по краю которого стояли кабинки для переодевания. Я увидел горы, загораживающие город от пустыни, расположенной на северо-востоке от него, и океан, волны которого поблескивали, как чешуя огромной синей рыбы. Вода в бассейне, расположенном с подветренной стороны, была прозрачна и спокойна.

Адмирал Тернер в шортах и майке принимал солнечные ванны, сидя в парусиновом шезлонге. Увидев нас, он встал. Это был крупный старик. От солнца и морских ветров кожа на его лице приобрела красноватый оттенок и высохла, у глаз прорезались морщины. Но не было ничего старческого в его голосе. В нем все еще слышались командные нотки.

— В чем дело, Элис? Я думал, ты на работе.

— Мы пришли сюда, чтобы спросить кое о чем, адмирал. — Силлимен заколебался и кашлянул в руку. Он посмотрел на Элис.

— Говорите. Спрашивайте. Почему вы все такие испуганные?

Силлимен, наконец, заставил себя заговорить.

— Вы не унесли домой прошлой ночью картину Шардена?

— Нет. Она исчезла?

— Ее нет в галерее, — ответила ему Элис. Девушка чувствовала себя неуверенно. Казалось, она немного боялась отца. — Мы подумали, что ты мог взять ее домой.

— Я? Взять домой? Но это абсурд! Полнейший абсурд и нелепость! — Его короткие седые волосы поднялись дыбом. — Когда картина исчезла?

— Мы не знаем. Утром мы открыли галерею, но ее уже не было...

— Черт возьми! Что происходит? — Он уставился на нее, потом на меня. Его синие круглые глаза смотрели на нас, как два пистолетных дула. — А вы-то кто, черт вас возьми?

Он был всего-навсего адмиралом в отставке, а я покинул армию уже несколько лет назад, но тем не менее почувствовал себя не в своей тарелке.

— Это друг Хью, папа. Мистер Арчер.

Он не протянул мне руки. Я отвернулся. У бассейна на десятифутовой вышке стояла женщина в белом купальном костюме. Она сделала три быстрых шага и прыгнула в воду. Тело ее, согнувшись, повисло в воздухе, выпрямилось и вошло в воду, как нож в масло, без всплеска и брызг.

— А где Хью? — спросил адмирал раздраженно. — Если это случилось по его небрежности, я убью этого ублюдка.

— Папа!

— Что папа? Где он, Элис? Если кто и знает это, так это ты.

— Я не знаю, папа. — И она добавила очень тихо: — Он не ночевал дома.

— Да? — Старик внезапно сел, как будто ноги у него подкосились под тяжестью нахлынувших чувств. — Он не говорил мне, что собирается уйти.

Женщина в белом купальнике поднялась по ступенькам и подошла к нему сзади.

— Кто ушел? — спросила она.

Адмирал повернул голову и посмотрел на нее. Это стоило сделать, хотя ей было уже за тридцать — загорелое тело, великолепная фигура, почему-то показавшаяся мне знакомой. Где-то я уже видел эти изящные округлости... Силлимен представил женщину как супругу адмирала. Когда она сняла резиновую шапочку, ее рыжие волосы вспыхнули небольшим пожаром.

— Послушай, что они рассказывают мне, Сара. Похищен мой Шарден.

— Какой?

— У меня только один Шарден. «Яблоко на столе».

Она повернулась к Силлимену. Движения у нее были быстрыми, как у кошки.

— Картина застрахована?

— На двадцать пять тысяч долларов. Но картина бесценна.

— А кто еще пропал?

— Хью, — ответила Элис. — Конечно, это не имеет ничего общего с пропажей картины.

— Ты уверена? — Она обернулась к мужу. — Хью был в галерее, когда ты зашел туда вчера вечером. Ты сам говорил мне об этом. И помнишь, он ведь хотел купить у тебя Шардена?

— Не верю этому. У него нет денег, — сказала Элис ровным голосом.

— Я прекрасно знаю, что у него нет денег. Но он действовал от чьего-то имени. Ведь так, Джонстон?

— Да, — согласился с ней старик. — Он не сказал мне, кто именно хочет купить картину, поэтому я и не стал его даже слушать. Тем не менее, я считаю, что глупо делать какие-то выводы в отношении Хью. Мы уходили вместе из галереи, и картина висела на своем месте.

— А когда вы с ним расстались?

— Где-то около восьми. Точно не помню.

Под градом ее вопросов он вдруг состарился и стал будто меньше ростом.

— Хью проводил меня до машины.

— Но он вполне мог вернуться обратно.

— Не понимаю, что вы пытаетесь доказать, — возмутилась Элис.

— Просто хочу установить факты, чтобы мы могли решить, что делать дальше. Вижу, никто не предлагает обратиться в полицию. — Сара по очереди окинула нас оценивающим взглядом. — Ну так что? Мы будем звонить в полицию? Или же предположим в качестве рабочей гипотезы, что наш дорогой Хью унес картину?

Некоторое время все молчали. Наконец адмирал прервал это неприятное молчание:

— Нельзя впутывать в это дело полицию, если тут замешан Хью. Ведь он почти что член нашей семьи.

Элис благодарно положила ему руку на плечо. Но Силлимен смущенно заметил:

— Надо что-то делать. Если не попытаемся отыскать картину, мы не можем рассчитывать на страховку.

— Я это понимаю, — возразил адмирал. — Но мы должны рискнуть.

Не разжимая губ, Сара Тернер удовлетворенно улыбнулась. Она добилась того, чего хотела добиться. Правда, я не понял, чего же. Во время этого семейного спора я отошел немного в сторону, облокотился на балюстраду солярия, делая вид, что не слушаю их.

Сара Тернер подошла ко мне, глядя на меня своими узкими глазами так, как если бы мужественность была товаром, который она высоко ценит.

— Кто вы такой? — приветливо улыбнувшись, спросила она.

Я объяснил ей, кто я такой, но не улыбнулся в ответ. Тем не менее, она очень близко придвинулась ко мне. От нее пахло хлоркой и еще чем-то, очень, я бы сказал, манящим.

— Вы чувствуете себя не в своей тарелке, — сказала она. — Почему бы нам вместе не поплавать?

— Извините, но у меня водобоязнь.

— Жаль. Я так люблю плавать в компании.

Силлимен легонько толкнул меня локтем и тихо сказал:

— Я должен возвращаться в галерею. Но если хотите, я возьму такси.

— Нет, я отвезу вас.

Мне хотелось поговорить с ним наедине.

Внизу, во дворике, послышались быстрые шаги. Я нагнулся и увидел лысину Тодда. Почти одновременно он поднял голову, посмотрел на нас, быстро повернулся и пошел обратно. Но когда Силлимен окликнул его, он передумал.

— Хелло! Вы ищете Тернеров?

— Да.

Угловым зрением я заметил реакцию Сары Тернер на его голос. Она как бы вся напряглась, и рука потянулась к рыжим волосам.

— Они здесь, наверху, — сказал Силлимен.

Тодд неохотно стал подниматься по лестнице. Спускаясь, мы прошли мимо него. В кремовой рубашке и такого же цвета галстуке под ярким твидовым пиджаком он выглядел очень элегантно. Тем не менее, был смущен и напряжен. Сара Тернер встретила его у лестницы. Я хотел немного задержаться, чтобы послушать, о чем они говорят, но Силлимен стал торопить меня.

— Миссис Тернер очень внимательна к Тодду, — сказал я, когда мы сели в машину. — У них много общего?

Он резко возразил:

— Никогда об этом не думал. Они просто знакомые, насколько мне известно.

— А Хью? Он тоже просто ее знакомый?

Пока машина набирала скорость, он изучающе смотрел на меня.

— А вы многое замечаете, не так ли?

— Многое замечать — моя работа.

— А кем вы работаете? Художник?

— Нет. Частный детектив.

— Детектив? — Он даже подпрыгнул на сиденье, как будто я собирался его укусить. — Значит, вы не друг Хью? Вы из страховой компании?

— Нет. Я друг Хью. И только поэтому меня интересует ваше дело. Я столкнулся с ним совершенно случайно.

— Понимаю. — Но в его голосе послышалось сомнение.

— Вернемся, однако, к миссис Тернер. Она устроила эту сцену своему мужу вовсе не просто так. У нее на это была причина. Что это — любовь или ненависть?

Силлимен хотел промолчать, но не мог удержаться, чтобы не посплетничать:

— Думаю, это смесь любви и ненависти. Сара заинтересовалась Хью сразу же, как адмирал привез ее сюда. Она не местная, не из Сан-Маркоса. — То, что она не местная, ему было приятно. — Во время войны она служила в армии, была связисткой в Вашингтоне. Адмирал заметил ее — Сара знает, что нужно делать, чтобы ее заметили, — и взял к себе. Уйдя в отставку, он женился на ней и вернулся домой. Мать Элис давно умерла. Не прошло и двух месяцев после их приезда, как Сара стала строить глазки Хью. — Он неодобрительно поджал губы, как старая дева. — Остальное — обычная история.

— У них была любовь?

— Односторонняя любовь, насколько я могу судить. Она была без ума от него. Не думаю, что он отвечал ей тем же. Для него это был просто секс. Ваш друг очень нравится женщинам, — добавил он с осуждением, в котором проглядывала зависть.

— Но, как я понял, он собирается жениться на Элис?

— Да, собирается, собирается. Во всяком случае, собирался, пока не произошел этот ужасный случай. Когда у него была связь с Сарой, он не был знаком с Элис. Элис в то время училась в художественной школе в другом городе. Она вернулась всего несколько месяцев назад.

— А Элис знает об этой его любовной связи с мачехой?

— Должен сказать, что знает. Говорят, Сара и Элис ненавидят друг друга, хотя могут быть и другие причины для этого. Элис отказывается жить в одном доме с мачехой, она переехала в бунгало садовника. Думаю, что ее разногласия с Сарой — одна из причин, почему она стала у меня работать. Конечно, деньги тоже имеют значение. У них сейчас туго с деньгами.

— А я думал, что они купаются в золоте, судя по тому, как адмирал игнорировал страховку. Вы сказали, двадцать пять тысяч долларов, ведь так?

— Да, но он очень привязан к Хью.

— Если он небогат, каким образом у него оказалась такая дорогая картина?

— Это был свадебный подарок отца его первой жены. Он работал во французском посольстве в Вашингтоне и подарил им Шардена. Теперь вы понимаете, что значит для адмирала это полотно?

— Понимаю значительно лучше, чем его отказ обратиться в полицию. А как вы на это смотрите, доктор?

Ответил он не сразу. Мы находились в центре города, и я должен был внимательно следить за дорогой. Поэтому не видел выражения его лица.

— В общем-то, это его картина, — сказал он осторожно, — а Хью его будущий зять.

— Но вы же не думаете, что картину взял Хью?

— Не знаю, что и думать. Я в замешательстве. Не знаю, что думать, пока не увижусь с Хью Вестерном. — Он внимательно посмотрел на меня. — Вы собираетесь искать его?

— Кто-то же должен это сделать. Кажется, судьба выбрала меня.

Прежде чем высадить Силлимена из машины у входа в галерею, я спросил, где работает Мэри Вестерн.

— В городской больнице. — Он объяснил мне, как туда проехать. — Но вы обещаете, что будете действовать осторожно, мистер Арчер? Не поступите опрометчиво? Я нахожусь в очень сложном положении.

— Буду действовать очень вежливо и деликатно. — Тем не менее, я с силой захлопнул дверцу машины.

В приемной рентгеновского кабинета сидело несколько пациентов, в разной степени разрушенных болезнью и отчаянием. Пухленькая блондинка, принимавшая больных, сказала мне, что мисс Вестерн сейчас занята, и попросила, если можно, подождать. Я присел и с восхищением стал смотреть на ее загорелые плечи, просвечивающие сквозь белый нейлон. Через несколько минут в приемную вошла Мэри, вся накрахмаленная, сдержанная и деловитая. Солнце, светившее в окно, ослепило ее после темноты, и она заморгала. Мне вдруг показалось, что за всем ее внешним спокойствием скрывается растерявшийся ребенок.

— Вы видели Хью?

— Нет. Давайте выйдем на минутку. — Я взял ее за локоть и вывел в коридор.

— Что случилось? — Говорила она спокойно, но несколько напряженно. — С ним что-то произошло?

— Не с ним. Из галереи пропала картина из коллекции адмирала Тернера. Картина Шардена.

— А какое отношение это имеет к Хью?

— Кое-кто считает, что это он взял картину.

— Кое-кто?

— Чтобы быть более точным, такого мнения придерживается миссис Тернер.

— Сара? Да она скажет все что угодно, лишь бы отомстить ему за то, что он ее бросил.

Я не стал развивать эту тему дальше.

— Возможно, что это так. Но дело в том, что адмирал, кажется, тоже его подозревает. До такой степени, что не хочет обращаться в полицию.

— Адмирал Тернер — старый маразматик и дурак. Если бы Хью был сейчас здесь, он мог бы защитить себя...

— В том-то и дело. Но его здесь нет.

— Я должна его найти, — она направилась к двери.

— Возможно, это будет не так просто.

Мэри гневно взглянула на меня, выставив вперед свой круглый подбородок:

— Вы тоже его подозреваете?

— Вовсе нет. Но совершено преступление, не забывайте. А преступления часто тянут за собою цепь последствий.

Она повернулась ко мне, взгляд расширенных глаз потемнел.

— Вы действительно думаете, что с братом что-то случилось?

— Я ничего не думаю. Но если бы я был уверен, что с ним все в порядке, то сейчас уже ехал бы в Сан-Франциско.

— Вы полагаете, все так плохо? — спросила она шепотом. — Я пойду в полицию.

— Это ваше дело. Но, мне кажется, не стоит впутывать полицию, если есть хотя бы малейший шанс...

Она закончила за меня:

— Что мой брат вор? Этого не может быть! Но я скажу вам, что мы сделаем. Хью, наверно, в своей хижине, в горах. Он и раньше уезжал в горы, никого не предупредив. Отвезите меня туда. — Она тихонько дотронулась до моей руки. — Я, конечно, могу и сама поехать, если вам нужно уезжать.

— Я пока остаюсь. А вы сможете договориться на работе?

— В любом случае я уеду. Самое худшее, что они могут сделать, это уволить меня. А здесь не так уж много хороших специалистов. А потом — вчера я переработала три часа. Подождите, вернусь сюда через две минуты.

Когда мы выехали за город, горный воздух и свежий ветер сорвали с Мэри покров деловитости, которым она себя окутала, щеки ее порозовели, волосы распушились.

— Вы должны делать это чаще, — сказал я.

— Делать что?

— Выезжать за город и расслабляться.

— Расслабиться? — она горько улыбнулась. — Моего брата обвиняют в воровстве, да к тому же он и сам пропал...

— Что бы там ни было, но вы сейчас не работаете. А вам не кажется, что работаете вы слишком много?

— А вам не кажется, что кто-то в семье должен работать? Иначе нечего будет есть. У вас с Хью больше общего, чем я подумала сначала.

— В какой-то мере это комплимент. Но из ваших уст это звучит как оскорбление.

— Я не хотела вас обидеть. Но мы с Хью такие разные. Я признаю, он много работает над своими картинами. Но у него нет постоянного заработка, и он к этому не стремится. Сразу же после окончания школы я вынуждена была следить за тем, чтобы у нас были деньги на жизнь. Того, что он зарабатывает в галерее, хватает только на его краски, кисти и холсты...

— А я считал, что он процветает. Его выставка широко рекламировалась в Лос-Анджелесе.

— Критики не покупают картин, — сказала она резко. — Он решил устроить выставку, чтобы продать свои работы и иметь возможность жениться. Хью вдруг понял, что деньги — это тоже важная вещь. — И с некоторой горечью она добавила: — К сожалению, с некоторым опозданием.

— Но он ведь не только рисовал картины? Кажется, был еще и агентом по продаже картин?

— Да, он работал для Хендрикса. — Она произнесла эту фамилию как ругательство. — Лучше бы он не связывался с этим человеком и не брал у него денег.

— А кто такой Хендрикс?

— Человек.

— Это я понял. А что с его деньгами?

— На самом деле я ничего не знаю о его деньгах, откуда они у него. Но деньги у него есть.

— Вы его не любите?

— Нет. Не люблю его и не люблю людей, которые на него работают. Мне они напоминают банду разбойников. Но Хью этого не замечает. Он очень плохо разбирается в людях. Я не говорю, что Хью сделал что-то плохое, — добавила она поспешно. — Просто он купил несколько картин для Хендрикса и получил за это комиссионные.

— Понимаю. — Мне было неприятно говорить это, но я все же сказал: — Адмирал что-то говорил о том, будто Хью предлагал свое посредничество, чтобы продать Шардена какому-то покупателю, который предпочел остаться неизвестным. Это мог быть Хендрикс?

— Вполне возможно, — ответила она.

— Расскажите о Хендриксе поподробнее.

— Я о нем ничего не знаю. Видела его всего один раз. И этого достаточно. Я знаю, что он ужасный старик. И у него есть охранник, который на руках носит его вверх по лестнице.

— Носит на руках?

— Да. Он инвалид. Кстати, Хендрикс предлагал мне работу.

— Носить его вверх по лестнице?

— Он точно не сказал, что я должна буду делать. До этого мы с ним не дошли. — Ее голос был настолько холоден, что беседа наша заморозилась. — Давайте не будем об этом говорить, мистер Арчер.

Дорога стала подниматься в гору. По обочинам стояли знаки: скользкая дорога. Чтобы ехать на скорости пять-десять километров в час, мне пришлось жать на педаль изо всей силы.

— У вас было очень напряженное утро, — сказала вдруг Мэри. — Вы познакомились с Тернерами и все такое прочее.

— Общаться с людьми — моя профессия.

— И вы Элис видели тоже?

Я ответил утвердительно.

— И как она вам показалась?

— Мне не хотелось бы говорить это девушке, но она довольно миленькая.

— Тщеславие — не мой порок, — сказала Мэри. — Она просто красавица и очень привязана к Хью.

— Я это понял.

— Не думаю, что Элис раньше была в кого-нибудь влюблена. И живопись для нее значит почти так же много, как и для Хью.

— Он счастливчик. — Я вспомнил его разочарованные глаза на автопортрете и подумал, что, возможно, на этот раз ему повезло.

Дорога вилась между откосами из красной глины и сухим колючим кустарником.

— И сколько нам еще ехать?

— Около двух миль.

Еще десять-двенадцать минут мы серпантином поднимались в гору. Наконец дорога выровнялась. Я так внимательно следил за краем дороги, чтобы через кустарники не свалиться в пропасть, что не заметил хижины, пока не подъехал к ней почти вплотную. Это был маленький деревянный домик, стоявший на небольшой лужайке у подножия горы. Сбоку дома был пристроен навес, под которым стояла серая машина. Я посмотрел на Мэри.

— Это наша машина, — сказала она с облегчением.

Я остановил свою машину перед домом и выключил мотор. Наступила полная тишина. Одинокий ястреб летал над нами кругами, словно привязанный к невидимому столбу невидимой проволокой. Кроме ястреба никого не было видно. Мы пошли к дому по дорожке, посыпанной крупным гравием, и я удивился, как громко скрипит он под ногами.

Дверь не была заперта. Это было холостяцкое убежище, которого многие месяцы не касалась женская рука. Кухонные принадлежности, замазанные краской рабочие брюки, кисти и краски валялись на полу и на стульях. В углу комнаты на кухонном столике стояла полупустая бутылка виски. Но это было нечто и вроде ателье художника: на стенах висели акварели, напоминавшие маленькие красочные окна; через настоящее большое окно видно было бескрайнее небо.

Мэри подошла к окну и выглянула наружу. Я встал рядом. Перед нами до самого моря и дальше до горизонта простиралось голубое пространство. Сан-Маркос и его пригороды между морем и горами выглядели как географическая карта.

— Где же он? — удивленно сказала Мэри. — Может быть, пошел погулять? Ведь он не знает, что мы его ищем.

Я посмотрел на горный склон, почти отвесно спускающийся вниз со стороны окна.

— Нет. Он не гуляет, — сказал я.

На склоне из красной глины то тут, то там были разбросаны валуны. На нем ничего не росло, кроме горных кустов цвета пыли. В расщелине между двумя скалами торчала нога в мужском ботинке.

Я вышел, ничего не сказав Мэри. От дома к склону вела тропинка. Я спустился по ней. Это действительно была нога Хью. Он лежал или, вернее, висел головой вниз футах в двадцати от края обрыва. Лицо его было измазано в глине. Одна нога подогнута, вторая зацепилась между двумя валунами. Я спустился к нему и посмотрел в лицо. Правый висок разбит. Лицо тоже. Я поднял его застывшее тело. Он был мертв уже несколько часов; от него все еще исходил сильный запах виски.

Послышался звук падающих камешков. Мэри стояла на краю обрыва.

— Не спускайтесь сюда.

Она не послушала меня. Я остался стоять, где стоял, наклонившись над телом, стараясь закрыть собой его размозженную голову. Она наклонилась и посмотрела вниз. Ее глаза потемнели от боли, лицо сделалось серым и усталым. Я отодвинулся. Она обняла голову своего мертвого брата.

— Если вы потеряете сознание, я вряд ли смогу вас вынести наверх.

— Я не потеряю сознания.

Она подняла тело за плечи, чтобы заглянуть брату в лицо. Я был несколько неприятно удивлен, как много в ней неженской силы. Она осторожно пощупала пальцами раненый висок.

— Вот что его убило. Похоже, это удар кулаком.

Я наклонился и увидел округлые впадины на его черепе.

— Он, вероятно, упал, — сказала она, — и ударился головой о камни. С такой силой его никто не мог ударить.

— Боюсь, что кто-то ударил его, — заметил я. — Кто-то, кто оставил также впадины на дверной раме в его студии...

Два часа спустя я остановил машину перед художественным салоном на Рубио-стрит. Его витрины были заставлены репродукциями произведений импрессионистов и постимпрессионистов. В одной из витрин была выставлена очень плохая картина, нарисованная маслом и изображавшая прибой, застывшая и статичная, как взбитые сливки. Над салоном красовалась витиеватая вывеска «У Хилари». На двери висела более прозаичная табличка: «Закрыто».

На лестнице и в вестибюле было темно и прохладно, но это было приятно после горного солнца. Нервы мои были напряжены, глаза болели, я физически устал после того, что мы пережили на горном склоне.

Мэри открыла ключом дверь и пропустила меня в свою комнату. Она сказала, что в буфете есть виски. Я предложил сделать ей коктейль, но она отказалась. Нет, спасибо, она никогда не пьет. Дверь за ней захлопнулась. Я смешал себе виски с водой и постарался расслабиться, сев в кресло. Но я не мог. Голова раскалывалась от множества вопросов, на которые я пока не находил ответа.

...Мы позвонили шерифу из ближайшего пожарного отделения и проводили его и его помощников к месту происшествия. Они сфотографировали тело, обыскали хижину и окрестности, задали нам кучу вопросов. Мэри не упомянула о пропавшем Шардене. Я тоже.

Некоторые вопросы были выяснены, когда прибыл судебно-медицинский эксперт. Хью Вестерн умер где-то между восемью и десятью часами вечера накануне. Эксперт не мог установить время смерти точнее, не исследовав содержания пищи в желудке. Убит Хью ударом в висок. Кровоподтеки и ссадины на его голове были, видимо, следствием падения, когда его, уже убитого, сбросили с обрыва.

Его одежду специально залили виски, чтобы гибель художника выглядела как несчастный случай, произошедший по пьянке. Но убийца, скрывая следы преступления, зашел слишком далеко, перехитрив самого себя. На бутылке виски не было никаких отпечатков пальцев, даже Вестерна. Не было отпечатков пальцев и на руле его машины. Бутылка и руль были тщательно вытерты.

Я встал с кресла, когда Мэри вернулась в комнату. Она расчесала свои черные волосы и надела черное трикотажное платье, плотно облегавшее фигуру. В мозгу у меня засверлила неприятная мысль: интересно, а как бы она выглядела с бородой?

— Можно я еще раз осмотрю студию? Меня интересует его эскиз.

Она некоторое время смотрела на меня, немного нахмурившись и не понимая:

— Эскиз?

— Да, набросок бородатой леди...

Она прошла через вестибюль впереди меня, ступая очень осторожно, будто пол был непрочным и любое резкое движение могло ввергнуть ее в черную бездну. Дверь в студию все еще была не заперта. Она открыла дверь, чтобы пропустить меня, и включила свет. На мольберте ничего не было. Портрет бородатой леди исчез...

Я оторопел.

— Это вы убрали картину, Мэри?

— Нет. Меня с утра не было в студии.

— Значит, ее кто-то украл. Посмотрите, не пропало ли что-нибудь еще?

— Точно не могу сказать. Здесь такой беспорядок. — Она прошлась по комнате, разглядывая картины, висевшие или стоявшие у стен. Потом остановилась у столика в углу. — Здесь на столе стоял бронзовый слепок. Сейчас его нет.

— А что это за слепок?

— Изображение сжатого кулака. Хью сделал его по слепку с кулака этого ужасного человека, о котором я вам рассказывала.

— Какого ужасного человека?

— Его, кажется, зовут Делвин. Он охранник Хендрикса. Ну, тот, что носит хозяина на руках... Хью всегда интересовался его руками. У него огромные кулаки.

Она вдруг задумалась. И я понял, что она думает о том же, о чем и я. Следы на голове Хью могли быть следами от удара огромным кулаком.

— Посмотрите, — сказал я, указывая на дверную раму, — эти следы могли быть оставлены от удара бронзовым слепком?

Она попробовала впадины пальцем:

— Думаю, что да. Не знаю. — И она вопросительно посмотрела на меня своими черными глазами.

— Если это так, то он мог быть убит здесь, в студии. Вы должны сообщить об этом полиции. И я думаю, наступило время рассказать им о пропаже картины Шардена.

Она посмотрела на меня так, как будто бы ей не хотелось этого делать. Потом она уступила:

— Да, я должна им рассказать обо всем. Рано или поздно они все равно узнают об этом. Но сейчас я абсолютно уверена, что Хью не брал этой картины.

— А как она выглядит? Если мы сможем найти ее, то сможем найти и убийцу. Эти два дела связаны между собой.

— Вы так думаете? Хорошо. На картине изображен мальчик, который смотрит на яблоко... Подождите. У Хилари есть копия. Она была нарисована студентом художественной школы. Копия не очень хорошая. Но, тем не менее, вы сможете составить себе представление о ней. Давайте спустимся в магазин.

— Магазин закрыт.

— Но Хилари может быть там. У него за магазином маленькая квартирка.

Я собрался идти, а потом остановился.

— А что собой представляет этот Хилари Тодд?

— Я не знаю, откуда он родом. Он служил здесь во время войны и решил остаться. У его родителей одно время были деньги, и он учился живописи и танцам в Париже. Во всяком случае, он так говорит.

— Живопись, кажется, основное занятие в Сан-Маркосе.

— Вы просто встречаетесь не с теми людьми.

Я прошел через балкон и спустился по внешней лестнице на стоянку, раздумывая о том, как эти ее слова характеризовали ее брата. Машина Тодда стояла у входа в аллею. Я постучал в заднюю дверь магазина. Никто не ответил, но за дверью слышались голоса — мужской баритон и женское щебетанье. У Тодда была гостья. Я снова постучал.

Через некоторое время дверь приоткрылась. Тодд смотрел в щелку, вытирая губы носовым платком, выпачканным чем-то красным. Красный цвет был чересчур ярок для крови. Глаза его блестели, как полированный агат.

— Добрый вечер.

Я прошел вперед, как будто меня здесь ждали. Он неохотно открыл мне дверь, уступая моему натиску, и отступил в узкий проход между двумя перегородками.

— Что вы хотите, мистер... Не знаю вашего имени.

Прежде чем я успел ему ответить, женский голос очень отчетливо спросил:

— Это мистер Арчер, не так ли?

В дверях появилась Сара Тернер. В руках у нее был бокал, лицо свежеподкрашенное. Рыжие волосы аккуратно причесаны. Красные губы сверкали.

— Добрый вечер, миссис Тернер.

— Добрый вечер, мистер Арчер. — Она прислонилась к дверной раме, чувствуя себя слишком уж свободно. — Вы знакомы с Хилари, мистер Арчер? Вы должны с ним познакомиться. Все должны. Хилари такой очаровательный, ведь так, дорогой? — Она ехидно улыбнулась.

Тодд посмотрел на нее с ненавистью, а потом с тем же выражением на лице повернулся ко мне:

— Вы хотите мне что-то сказать?

— Хотел узнать, есть ли у вас копия картины Шардена, которая принадлежит адмиралу Тернеру.

— Да, копия есть.

— Могу ли я посмотреть на нее?

— Зачем?

— Чтобы иметь возможность опознавать оригинал. Возможно, это связано с убийством.

Я глядел в упор на них обоих. Они не выразили никакого удивления.

— Мы слышали об этом по радио, — сказала Сара. — Должно быть, для вас это было ужасно.

— Ужасно, — повторил, как эхо, Тодд, пытаясь придать лицу грустное выражение.

— Это еще более ужасно для Вестерна, — сказал я, — и для того, кто убил его. Вы все еще считаете, что он украл картину, миссис Тернер?

Тодд внимательно посмотрел на нее. Ей стало не по себе. Этого я и добивался. Она решила избавиться от замешательства, глотнув из бокала и оставив на нем ярко-красный след помады.

— Никогда не думала, что он украл картину, — пожала она плечами. — Просто предположила...

— Понятно. А разве вы не говорили, что Вестерн пытался купить эту картину у вашего мужа? Что он действовал в качестве посредника от чьего-то имени?

— Не говорила. Я не знала об этом.

— Значит, это сказал адмирал. Было бы интересно знать, кто же этот человек, от имени которого он действовал. Он хотел получить Шардена. И создается впечатление, что Хью Вестерн умер именно потому, что кто-то очень хотел получить эту картину.

Тодд внимательно слушал все это и молчал. Вдруг он сказал:

— Не вижу связи между этими двумя случаями, но если вы войдете и присядете, я покажу вам копию.

— А вы случайно не знаете, от чьего имени действовал Вестерн?

Он развел руками ладонями наружу, по-европейски:

— Откуда мне знать?

— Вы ведь торгуете картинами.

— Я раньше торговал, — поправил он меня и быстро вышел из комнаты.

Сара Тернер прошла к переносному бару в углу комнаты и стала колоть лед специальным ломиком с серебряной ручкой.

— Сделать вам коктейль, мистер Арчер?

— Нет, спасибо. — Я сел в кресло в форме куба, предназначенное для угловатых людей, и стал смотреть, как она залпом выпила половину содержимого своего бокала. — Что имел в виду Тодд, когда сказал, что занимался торговлей картинами раньше? Разве это не его магазин?

— Он собирается расстаться с ним. Магазин прогорел. И он ищет повсюду кого-либо, кому бы он мог поплакаться.

— Например, вам? — Между нами установилась какая-то странная связь с оттенком враждебности. И я пытался использовать это на всю катушку.

— С чего вы взяли?

— Я думал, что он ваш друг.

— Вы так думали? — Она громко засмеялась, и это произвело неприятное впечатление. — Вы задаете слишком много вопросов, мистер Арчер.

— Они кажутся мне необходимыми. Полицейские в таких городах, как этот, не слишком расторопны.

— А вы шустрый.

— Да нет. Я здесь проездом. И просто кое о чем догадываюсь.

— И что же вы надеетесь этим выиграть?

— Для себя лично — ничего. Но мне бы хотелось, чтобы справедливость восторжествовала.

Она села напротив меня. Колени ее, не прикрытые юбкой, почти касались моих. У нее были красивые колени. Я почувствовал себя неловко, чему в значительной степени способствовал и ее голос, очень чувственный голос.

— Вы очень любили Хью?

— Мне он нравился, — ответил я автоматически, потому что думал совсем о другом. Я смотрел на нее и думал, как она интересно сидит — колени сжаты, сама чуть отклонилась назад, уверенная в том, что тело ее прекрасно. Я уже видел такую позу на эскизе, сделанном углем, в студии Хью.

— Мне он тоже нравился. Очень. И я все думала и вспоминала. Вспомнила, что недели две назад Хилари говорил мне, что Уолтер Хендрикс хотел бы купить Шардена и что Хью и Уолтер Хендрикс в его магазине...

Она вдруг замолчала, увидев в дверях Тодда. Злоба перекосила его лицо. Он направился к ней. Сара отпрянула, сжимая в руке бокал. Если бы меня не было, он бы ее ударил. Но при данных обстоятельствах он лишь монотонно проговорил:

— Удобно вы здесь устроились. Не думаешь ли ты, Сара, что тебе хватит пить?

Она его боялась, но не хотела в этом признаться даже себе самой.

— Я же должна что-то делать, чтобы поддержать компанию.

— По-моему, ты уже насквозь проспиртовалась.

— Ты так думаешь, дорогой?

Она швырнула свой полупустой бокал в стену рядом с дверью. Он разбился на мелкие осколки, поцарапав стену, обшитую деревом, и забрызгав фотографию Нижинского в образе Фавна. Немного жидкости попало на синие замшевые туфли Тодда.

— Прекрасно, — скривился он. — Люблю, когда ты вспоминаешь свою юность, Сара. И мне также нравится твоя болтовня. — Он обратился ко мне: — Вот эта копия, мистер Арчер. Не обращайте на нее внимания. Она немного перепила.

Он поднял картину, чтобы я мог ее рассмотреть. На небольшом квадратном полотне маслом был изображен маленький мальчик в синей жилетке, сидящий за столом. В центре стола, покрытого льняной скатертью, на синем блюде лежало красное яблоко. Мальчик смотрел на это яблоко, как будто собирался его съесть. На копии была поставлена подпись художника и дата: «Шарден, 1744».

— Это не очень хорошая копия. Вы сразу бы это поняли, если бы видели оригинал. Но ведь вы его не видели?

— Нет.

— Очень жаль. Теперь, возможно, и не сможете увидеть. Это действительно великолепная картина. Просто великолепная. Лучшая из того, что есть у нас к западу от Чикаго.

— Я все-таки надеюсь, что смогу ее увидеть.

— Надейтесь, старина. Но она сейчас уже едет в Европу или Южную Африку. Люди, занимающиеся кражей картин, действуют очень быстро. Они пытаются продать картины до того, как станет известно, что это ворованные произведения. Огласка мешает получить за них хорошую цену. Вероятно, они продадут Шардена частному лицу в Париже или Буэнос-Айресе, и картина исчезнет.

— Почему вы говорите «они»?

— Потому что они действуют не в одиночку. Один и тот же человек не может украсть картину и продать ее. Необходимо распределение труда и специализация.

— Вы говорите так, как будто и сами специализировались в таких делах...

— Вы правы. В некотором роде я специалист. — Он слабо улыбнулся. — Но не в том смысле, в каком вы думаете. До войны я работал в музее.

Он нагнулся и прислонил картину к стене. Я взглянул на Сару Тернер. Она неподвижно сидела в кресле, закрыв лицо руками.

— А теперь, — сказал он мне, — думаю, вам лучше уйти. Я сделал для вас все, что мог. И могу еще кое-что подсказать. Те, кто крадет произведения искусства, не убивают. Это не того типа люди. Ваша гипотеза о связи пропажи картины и убийства — изначально ложная.

— Что ж, приму эту информацию к сведению. Большое вам спасибо.

— Да не за что.

Он иронически приподнял одну бровь и направился к двери. Я пошел за ним через пустой магазин. Большая часть товара была выставлена в витринах. Магазин производил грустное впечатление разорившейся лавки подержанных вещей. Тодд вел себя не как хозяин. Он, видимо, сдался.

Открыв дверь, чтобы выпустить меня, он сказал на прощание:

— Я бы не стал беспокоить Уолтера Хендрикса по поводу того, что говорила вам Сара. Ей не стоит верить. И Хендрикс не так гостеприимен, как я.

Он был прав.

Я не стал брать машину, а пошел на стоянку такси на противоположной стороне улицы. Там стояла желтая машина. Загорелый водитель читал комикс, на обложке которого была нарисована мертвая женщина. Водитель с трудом оторвался от увлекательного чтения, перегнулся через спинку сиденья и открыл мне дверь.

— Куда едем?

— К человеку по фамилии Хендрикс. Вы знаете, где он живет?

— На Футхилл-драйв. Я возил туда клиентов. Это за чертой города. Два доллара пятьдесят центов. — Его произношение жителя штата Нью-Джерси не соответствовало сицилийской внешности.

— Вы из Нью-Джерси?

— Из Трентона, — он улыбнулся, показав свои испорченные зубы. — А что, это имеет какое-нибудь значение?

— Нет. Поехали.

Когда движение стало менее напряженным, он спросил:

— У вас паспорт с собой?

— А что, там нужно предъявлять документы?

— Они не любят посетителей. Вы должны иметь визу, чтобы попасть туда, и документ о неприкосновенности личности, чтобы выбраться обратно. Старик боится жуликов или что-то в этом роде.

— Почему?

— У него для этого десять миллионов причин, как я слышал. Он владеет десятью миллионами долларов.

— И откуда же такие деньги? Где он их взял?

— Если вы мне скажете, где, я тут же все брошу, побегу туда.

— Побежим туда вместе.

— Слышал, у него крупное дело в Лос-Анджелесе, — сказал водитель. — Месяца два назад я возил сюда репортера из какой-то газеты. Он хотел взять у старика интервью. Что-то связанное с налогами.

— А что у него с налогами?

— Не могу сказать. Это для меня слишком сложно, приятель, налоги и прочее. Я с трудом заполняю все эти налоговые бумажки.

— И что же случилось с репортером?

— Я привез его, а старик не захотел с ним встретиться. Он не любит, когда нарушают его спокойствие.

— Понятно.

— А вы случайно не репортер?

— Нет.

Он был слишком вежлив, чтобы продолжать задавать мне вопросы.

Мы выехали за город. Перед нами возвышались горы, сиреневые в лучах солнца. Серпантин дороги протянулся через каньон. Мы переехали через высокий мост и оказались на холме, откуда был виден океан. Свернув в сторону, такси въехало в открытые ворота, на которых висела надпись: «Проезд закрыт. Нарушители преследуются законом».

На самом верху холма дорогу нам преградили чугунные двустворчатые ворота, которые держались с одной стороны на каменном столбе, а с другой — на каменной сторожке. От ворот по обе стороны тянулась тяжелая железная сетка, огораживающая холм. Владения Хендрикса были размером с небольшую европейскую страну.

Водитель посигналил. Огромный парень в панаме вышел из сторожки. Он еще протиснулся сквозь узкую дверь и махнул нам рукой.

— В чем дело?

— Я хочу повидаться с мистером Хендриксом по поводу картины.

Он открыл дверцу такси и посмотрел на меня. Лицо его было покрыто старыми шрамами.

— А вы не тот человек, который приезжал утром?

И тут впервые за последнее время меня осенило:

— Вы имеете в виду высокого типа с бакенбардами?

— Да.

— Я как раз от него.

Он потер свой тяжелый подбородок костяшками пальцев.

— Ладно, думаю, все в порядке, — произнес он наконец. — Как вас зовут? Я позвоню, что пропустил вас.

Он открыл ворота. Мы проехали через голую лужайку, оказались в лабиринте кустов и, выбравшись оттуда, очутились перед низким длинным домом, окруженным с одной стороны теннисными кортами, а с другой — конюшнями. За домом на лужайке виднелся овальный бассейн, смотрящий в небо своим широко открытым зеленым глазом. Небольшого роста человек в купальных шортах сидел на краю мостков для ныряния в позе роденовского «Мыслителя». Он исчез из виду вместе с бассейном, когда такси по эвкалиптовой аллее спустилось вниз к дому. Горничная в фартуке и наколке ждала нас у дверей.

— Вам удалось проехать дальше, чем репортеру, — тихонько заметил таксист. — Может быть, у вас есть связи?

— Я знаком с лучшими людьми в городе.

— Мистер Арчер? — спросила горничная. — Мистер Хендрикс купается. Я проведу вас к нему.

Попросив таксиста подождать, я прошел вслед за ней в дом. Когда мы вышли из дома с другой стороны, я увидел, что «Мыслитель» вовсе не был низкого роста. Он просто казался таким, потому что был очень широк в плечах. Шея, грудь, ноги и руки у него были очень мускулистыми. Он был похож на чемпиона культуристов или супермена. В бассейне плавал на спине еще кто-то, чей покрытый пятнами коричневый живот разрезал воду, как панцирь черепахи. «Мыслитель» встал, поиграл мускулами и крикнул:

— Мистер Хендрикс!

Человек в воде перевернулся на живот и поплыл к краю бассейна. Его голова тоже напоминала черепаху. Она была лысая и вся в шрамах. Он встал по пояс в воде, подняв вверх свои тоненькие загорелые руки. «Мыслитель» нагнулся, вытащил его из воды, поставил на ноги и стал вытирать полотенцем.

— Спасибо, Делвин.

— Да, сэр.

Нагнувшись вперед так, что руки его болтались, как руки старой безволосой обезьяны, Хендрикс направился ко мне шаркающей походкой. Его колени и лодыжки были вздутыми и негибкими, как у больных артритом. Так, согбенный, он снизу поглядел на меня.

— Вы хотели со мной встретиться? — спросил он на удивление приятным и низким голосом. По голосу можно было судить, что он не такой старый, каким выглядит. — Зачем?

— Прошлой ночью из галереи Сан-Маркоса была украдена картина Шардена «Яблоко на столе». Я слышал, вы интересовались этой картиной.

— Вас неправильно информировали. Всего хорошего. — Его лицо стало холодным и невыразительным.

— Но я вам еще не рассказал, что было дальше.

Не обращая на меня внимания, он позвал горничную, стоявшую неподалеку:

— Проводите его, пожалуйста.

Делвин подошел ко мне походкой борца и встал рядом, готовый к бою.

— А дальше было то, — продолжал я, — что убили Хью Вестерна. Кажется, вы знали его?

— Да, я его знал. Очень жаль, что он умер. Очень жаль. Но, насколько мне известно, это не имеет ничего общего ни с Шарденом, ни со мной. А теперь уходите, или я буду вынужден попросить, чтобы вас вывели.

Он поднял на меня свои холодные глаза. Я выдержал его взгляд, и он быстро прикрыл веки. Это было приятно, но не очень.

— Вы слишком легко относитесь к убийству, Хендрикс.

— Для вас он мистер Хендрикс, — сказал мне прямо в ухо Делвин. — А теперь пошли, приятель. Вы ведь слышали, что сказал мистер Хендрикс?

— Я не выполняю его команд.

— Но я выполняю, — он криво ухмыльнулся. — Он мой командир. Выбросить его отсюда? — спросил он Хендрикса.

Хендрикс утвердительно кивнул и отошел в сторону. Глаза его загорелись в предвкушении насилия. Оно явно доставляло ему удовольствие. Делвин сжал мое запястье.

— В чем дело, Делвин? Я думал, Хью Вестерн был вашим приятелем.

— Правильно думали.

— Я стараюсь узнать, кто убил его. А вам это неинтересно? Или вы сами его прихлопнули?

— Черт! — сказал Делвин и глупо заморгал, стараясь запомнить два вопроса, которые я ему задал.

— Не разговаривай с ним, — вмешался Хендрикс, стоя на безопасном расстоянии. — Врежь ему разок и выброси отсюда.

Делвин посмотрел на Хендрикса. Его рука тисками сжимала мое запястье. Соображал он медленно. Резким движением я выдернул свою руку из этих тисков и ударил его по затылку ребром ладони. Затылок его был твердым, как ствол красного дерева.

Он повернулся и набросился на меня. Мускулы его рук двигались, как змея под кайфом. Но движения его были заторможены. Я успел врезать правой в его подбородок, чуть не свернув ему челюсть. Он помотал головой и опять бросился на меня. Я пригнулся и стал колотить его по животу. Живот был очень твердым. Казалось, что я молочу кулаками по рифленому железу. Он обхватил меня руками. Я присел и увернулся от него.

Когда он вновь набросился на меня, я сменил тактику. Теперь удары мои посыпались на его голову, пока он не потерял равновесия. Тогда я повернулся и врезал ему изо всех сил правой. По моей руке пробежал ток. Делвин упал на зеленый кафель и не двигался.

Я посмотрел на Хендрикса. В глазах его не было страха, только расчет. Он попятился к шезлонгу и неуклюже сел.

— А вы крутой парень, — сказал он. — Возможно, были раньше боксером? В свое время мне принадлежали несколько боксеров. Если бы вы были моложе, у вас могло быть будущее.

— Это игра для сосунков. Воровство, впрочем, тоже.

— Воровство-шмаровство, — сказал он вдруг. — Так чем же вы занимаетесь?

— Я частный детектив.

— Частный, да? — И он растянул рот в улыбке, какой обычно улыбаются черепахи. — Вы заинтересовали меня, мистер Арчер. Я бы мог найти вам работу в моей организации.

— А что это за организация?

— Я подрядчик. Беру подряды, строю дома. Как и у большинства предпринимателей, у меня есть враги: разные чудаки, сердобольные дураки и свихнувшиеся ветераны, считающие, что мир им чем-то обязан. Делвин оказался не таким человеком, как я предполагал. Вы могли бы...

— Забудьте об этом. Я тщательно выбираю людей, на которых работаю.

— Идеалист? Чистенький американский юноша с идеалами? — Он все еще продолжал улыбаться, но это была улыбка сатира. — Ладно, мистер Идеалист. Вы зря тратите время. Я ничего не знаю ни об этой картине, ни о том, что с ней связано. И вы тратите мое время тоже.

— Да, время уходит безвозвратно. Но я думаю, что вы лжете.

Хендрикс не ответил на это мое замечание прямо. Он обратился к горничной:

— Позвоните в сторожку. Скажите Шоу, что у нас тут небольшие неприятности с гостем. Потом возвращайтесь и займитесь вот этим. — Он указал большим пальцем на мускулистого парня, который начал приходить в себя.

Я сказал горничной:

— Не стоит звонить. Я бы не остался здесь, если бы мне даже заплатили за это.

Она пожала плечами и посмотрела на Хендрикса. Он качнул головой, и я пошел за горничной к выходу.

— Вы недолго там пробыли, — сказал мне таксист.

— Недолго. Вы знаете, где живет адмирал Тернер?

— Как ни странно, знаю. Должен, думаю, взять с вас больше за справки, которые даю.

Я не поддержал разговора:

— Отвезите меня туда.

Он высадил меня на улице, где за каменными оградами высились шикарные старинные особняки. Я расплатился с таксистом и стал взбираться вверх по дороге к дому Тернеров — нечто вроде небольшого замка с остроконечной крышей и башенками в стиле девяностых годов прошлого века возвышалось на лужайке. На мой стук вышла седовласая домоправительница из той же эпохи.

— Адмирал в саду, — сказала мне она. — Я провожу вас.

В саду, окруженном живой стеной из вьющегося винограда, росло огромное количество разноцветных бегоний. Адмирал в старых, испачканных землей шортах сосредоточенно полол цветочную грядку. Увидев меня, он оперся на тяпку и вытер пот со лба.

— Вы не должны проводить столько времени на солнце, — недовольно сказала ему домоправительница. — В вашем возрасте...

— Глупости! Убирайтесь, миссис Хэррис. Чем могу быть вам полезен, мистер...

— Арчер. Вы, конечно, знаете, что мы нашли тело Хью Вестерна?

— Полчаса назад Сара вернулась домой и рассказала мне. Это ужасно. И совершенно необъяснимо. Он ведь собирался жениться...

Адмирал замолчал и посмотрел на маленький домик в глубине сада. У окна стояла Элис Тернер. Она не смотрела в нашу сторону. В руках у нее была маленькая кисточка, и она что-то рисовала ею.

— Необъяснимого здесь ничего нет. Я начинаю понимать, в чем здесь дело, адмирал.

Он быстро повернулся ко мне. Глаза его стали жесткими и пустыми.

— Кто вы такой? Почему вы занимаетесь этим делом?

— Я друг Хью Вестерна. Приехал из Лос-Анджелеса, чтобы повидаться с ним, а его убили. Не думаю, что это не мое дело.

— Конечно, вы правы. Но я не верю, как бы это сказать, в детективов-любителей, тыкающихся неизвестно куда, как куры с отрубленными головами, все запутывающих и мешающих властям вести дело.

— Я не совсем любитель. Раньше я был полицейским. А запутывают это дело какие-то другие люди.

— Вы обвиняете меня?

— Если вы так считаете...

Он некоторое время смотрел мне в глаза, стараясь меня запугать и стать хозяином положения. Но Тернер был старым человеком, сбитым с толку. Постепенно агрессивность исчезла из его глаз, в них появилась обида.

— Извините меня. Не понимаю, что случилось. Я очень расстроился из-за всего этого.

— А ваша дочь?

Элис все еще стояла у открытого окна, занимаясь своей картиной и не обращая на нас внимания.

— Она знает, что Хью мертв?

— Да, знает. Но не поймите ее неправильно. Есть много способов борьбы с горем. И у нас, Тернеров, такой обычай: побеждать горе трудом. Тяжелый труд дает возможность забыться. — Он сменил тему разговора и заговорил совсем другим тоном: — Как вы думаете, что же произошло?

— Пока еще это только подозрения. Довольно туманные. Я точно не могу сказать пока, кто украл картину, но знаю, где она сейчас находится.

— Да?

— Есть такой человек по фамилии Хендрикс. Он живет у подножия гор. Вы его знаете?

— Плохо.

— Картина, возможно, у него. В общем-то, я уверен, что она у него. Но пока не знаю, как он ее заполучил.

Адмирал попытался улыбнуться, но это ему не удалось.

— Вы считаете, что Хендрикс украл картину? А вы знаете, что он практически не может сам передвигаться?

— Но зато Хилари Тодд очень подвижный. Сегодня утром Тодд был у Хендрикса. И я на пятьдесят процентов уверен, что он принес ему Шардена. Хотите поспорим?

— Но картины вы не видели?

— А мне и не нужно было ее видеть. Я видел Тодда.

Со стороны заднего крыльца послышался женский голос:

— Этот человек прав, Джонстон.

Сара Тернер спустилась с крыльца и направилась к нам. Ее высокие каблуки возмущенно выстукивали по выложенной плитками дорожке.

— Это работа Хилари! — закричала она. — Он украл картину и убил Хью. Я видела его вчера в полночь. Его одежда была испачкана в красной глине.

— Странно, что ты не говорила мне об этом раньше, — сухо заметил адмирал.

Я посмотрел на ее лицо. Глаза красные, веки опухли. Явно она недавно плакала. Губы у нее тоже вздулись. Когда она открыла рот, чтобы ответить, я увидел, что верхняя губа у нее разбита.

— Я только что вспомнила об этом.

Видимо, удар по губам заставил ее вспомнить, подумал я.

— И где же ты видела Хилари Тодда вчера в полночь?

— Где?

Воцарилось молчание. И я услышал шаги. Элис вышла из своего домика. Она шла, как сомнамбула, видевшая ужасный сон, подошла к отцу, встала рядом, не говоря ни слова.

Сара нахмурилась, думая, что же ей ответить, придумала и сказала:

— Я видела его в «Пресидио». Забежала туда после концерта, чтобы выпить чашку кофе.

— Ты лгунья, Сара. «Пресидио» закрывается в десять часов.

— Значит, это было другое кафе, — сказала Сара быстро. — Это был бар напротив. Я обедала в «Пресидио» и поэтому запуталась...

Адмирал не стал ее слушать и пошел к дому. Элис пошла за ним. Старик шел, спотыкаясь, опираясь на ее руку.

— Вы действительно видели Хилари прошлой ночью? — спросил я Сару.

Она с минуту молча на меня смотрела. Выражение волнения и нерешительности сменялось на ее лице мгновенно.

— Да, я видела его. У меня в десять вечера было с ним свидание. Я прождала его в его квартире около двух часов. Он явился в полночь. Я же не могла сказать этого мужу, — она вызывающе пожала плечами.

— И одежда его была испачкана красной глиной?

— Да. Но я же тогда не могла подумать, что это связано с Хью.

— И вы собираетесь сообщить об этом полиции?

Она улыбнулась хищной, неприятной улыбкой.

— Как я могу это сделать? Я все же замужем, и мне еще как-то нужно жить.

— Но вы сказали об этом мне?

— Вы мне нравитесь. — Не двинувшись с места, она как бы потянулась ко мне всем телом. — По горло сыта всеми этими подонками, населяющими город.

Я очень холодно спросил у нее:

— А Хью Вестерном вы тоже насытились по горло, миссис Тернер?

— Что вы хотите этим сказать?

— Слышал, что пару месяцев назад он прекратил свою связь с вами. А теперь кто-то прекратил его жизнь в его студии.

— Я уже много недель даже близко не подходила к студии.

— И не позировали ему?

Лицо ее как бы сжалось и обострилось. Она положила свою узкую ладонь мне на руку:

— Я могу вам довериться, мистер Арчер?

— Если вы убили Хью, то нет.

— Клянусь, я его не убивала. Его убил Хилари.

— Но вы были в студии прошлой ночью?

— Нет.

— А я думаю, что вы там были. На мольберте был эскиз, нарисованный углем. Вы позировали Хью.

Нервы ее были напряжены до предела, но она еще старалась кокетничать со мной:

— Откуда вы знаете?

— Ваша манера держаться. Она напомнила мне позу женщины на картине.

— Вы меня осуждаете?

— Послушайте, миссис Тернер, вы, видимо, не понимаете, что этот эскиз — вещественное доказательство. Уничтожение вещественного доказательства — преступление.

— А я его не уничтожала.

— Так куда же вы его дели?

— А разве я сказала, что взяла его?

— Но вы его взяли.

— Да, взяла, — согласилась она наконец. — Но это не является вещественным доказательством. Я позировала ему шесть месяцев назад. Эскиз был в студии. Когда я услышала, что Хью убили, то пошла туда и взяла рисунок, чтобы быть уверенной, что его не опубликуют в газетах. Почему-то он оказался на мольберте и был изуродован. Были подрисованы борода и усы.

— Бороду можно было бы объяснить, если бы вы несколько изменили свой рассказ. Предположим, вы поругались с Хью, когда он рисовал вас прошлой ночью, и стукнули его по голове металлическим кулаком. Вы же могли подрисовать эту бороду, чтобы вас нельзя было узнать и тем самым скрыть ваше преступление.

— Не говорите глупости. Если бы я хотела что-то скрыть, то уничтожила бы этот эскиз, и все. И потом: я не умею рисовать.

— Хилари умеет.

— Подите вы к черту, — прошипела она сквозь зубы. — Вы такой же подонок, как все остальные. — Она возмущенно зашагала к дому.

Я пошел за ней. Мы вошли в просторный темный вестибюль. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она повернулась и сказала:

— Я не уничтожила этот рисунок, а теперь уничтожу.

Я ничего не мог сделать, поэтому решил уйти. Когда я проходил мимо двери гостиной, адмирал окликнул меня:

— Это вы, Арчер? Зайдите на минутку.

Адмирал и Элис сидели на полукруглом кожаном диване возле огромного камина. Он встал и задумчиво направился ко мне, опустив голову. Сквозь загар на лице проступила мертвенная бледность.

— Ваши предположения о Шардене ошибочны. Хилари Тодд не имеет никакого отношения к краже. Дело в том, что картина не украдена. Это я унес ее из галереи.

— Утром вы же отрицали это!

— Картина моя, и я могу с ней делать все, что мне угодно, не отчитываясь ни перед кем. Особенно перед вами.

— Хорошо было бы, если бы вы сообщили об этом доктору Силлимену, — заметил я с ноткой иронии в голосе.

— Я скажу ему об этом, когда сочту нужным.

— Вы объясните ему, зачем взяли картину?

— Конечно. А теперь, если вы считаете, что доставили нам достаточно неприятностей, попрошу вас покинуть мой дом.

— Папа, — Элис подошла к нему и положила руку ему на плечо, — мистер Арчер только хотел нам помочь.

— И ничего не сделал для этого, — сказал я. — Дело в том, что я ошибался, считая, что некоторые друзья Хью Вестерна — честные люди.

— Прекратите! — заорал вдруг адмирал. — Убирайтесь отсюда!

Элис догнала меня на веранде.

— Не сердитесь на моего отца. Он бывает невыносим, но он хороший человек.

— Не понимаю вас. Или он солгал сегодня утром, или лжет сейчас.

— Он не лжет, — сказала она серьезно. — Он просто хотел подшутить над Силлименом и попечителями. Все это приобрело такое важное значение только после того, как убили Хью.

— А вы знали, что картину взял ваш отец?

— Нет. Он только что сообщил мне. И я заставила его сообщить это вам.

— Хорошо, если бы Силлимен тоже узнал об этой шутке, — сказал я довольно резко. — А то он, вероятно, сам не свой.

— Вы правы. Я видела его сегодня в галерее после обеда. Он очень взволнован. Вы на машине?

— Нет. Приехал сюда на такси.

— Я отвезу вас.

— А вы уверены, что в состоянии вести машину?

— Мне лучше, когда я чем-то занята, — ответила Элис.

Рядом с домом стояла старая черная машина. Мы сели в нее и стали спускаться вниз по дороге в сторону центра. Я поглядел ей прямо в глаза:

— Вы, конечно, понимаете, что я не поверил ни одному его слову?

— Вы говорите об отце? Я и сама не знаю, чему верить.

— А когда он взял Шардена?

— Вчера вечером. Хью работал на антресолях, а отец незаметно вошел, снял картину и отнес ее в свою машину.

— А разве Хью не запер дверь в галерею?

— Вероятно, нет. Отец говорит, что дверь была не заперта.

— Но зачем он это сделал? Зачем украл свою собственную картину?

— Чтобы доказать свою правоту. Отец давно утверждал, что галерею очень легко ограбить. Он уговаривал попечителей поставить охрану. Он зациклился на этом. Не хотел давать своей картины, пока галерея не застраховала ее.

«На двадцать пять тысяч долларов, — подумал я. — Чтобы получить такую сумму, человек может похитить принадлежащую ему вещь. И если Хью Вестерн видел это, то вот и причина для убийства». А вслух я сказал:

— Ваш отец все очень интересно рассказал. Но где картина сейчас?

— Я не знаю. Вероятно, спрятана где-нибудь в доме.

— Сомневаюсь. Она скорее где-то в доме Хендрикса.

Она вздрогнула, а потом спросила:

— Почему вы это сказали? Вы знаете Уолтера Хендрикса?

— Я встречался с ним. А вы?

— Это ужасный человек, — сказала она. — Но я не понимаю, почему вы считаете, что картина у него.

— Мне так кажется.

— А где он мог ее взять? Отец ни за что не продаст ему Шардена.

— Хилари Тодд продаст.

— Хилари? Вы думаете, это он украл картину?

— Я собираюсь спросить его об этом. Остановите меня у его магазина. Увидимся с вами позже в галерее.

Табличка «Закрыто» все еще висела на двери за стеклом, и дверь была заперта. Я обошел дом и оказался у черного хода. Дверь под лестницей была полуоткрыта. Я не стал стучать и вошел в магазин.

В гостиной никого не было. Пятно на стене, оставшееся после того, как Сара разбила свой бокал, еще благоухало алкоголем. Я прошел по коридору в спальню.

Хилари Тодд лежал лицом вниз на кровати, почти раздавив своим телом открытый чемодан. Между лопатками у него торчал серебряный ломик для колки льда, окруженный мокрым темным пятном. Свет, пробивавшийся сквозь полузакрытые венецианские жалюзи, холодно блестел на серебре.

Я проверил, есть ли у него пульс. Пульса не было. Голова его была немного повернута в сторону, и темные глаза слепо смотрели в стену. Небольшой ветерок из приоткрытого окна шевелил его волосы.

Приподняв тяжелое тело, я стал шарить по карманам. Во внутреннем кармане пиджака нашел то, что искал: белый незапечатанный конверт, в котором лежало пятнадцать тысяч долларов крупными купюрами.

Я стоял возле кровати с этими деньгами в руках, когда услышал шум в коридоре. Через минуту в комнату вошла Мэри.

— Я видела, как вы вошли сюда, — сказала она. — Я думала...

Она увидела тело.

— Кто-то убил Хилари, — сказал я.

— Убил Хилари? — она посмотрела на тело на кровати, а потом на меня. И тут я вспомнил, что все еще держу эти злосчастные купюры.

— Что вы сделаете с этим? — спросила она.

Я свернул деньги и положил их себе в карман:

— Где вы взяли эти деньги?

— Я взял их у человека, которому они не принадлежат. Ничего не говорите о деньгах шерифу. Просто скажите, что я попросил вас позвонить в полицию. Вернусь через полчаса.

— Они спросят меня, куда вы пошли.

— Вы не знаете, куда я иду, поэтому не сможете им ответить. А пока делайте то, что я вам сказал.

Она посмотрела мне в глаза, решая, можно ли мне верить. А потом спросила:

— Вы уверены, что поступаете правильно?

— В этом никто никогда не может быть уверен.

Я сел в машину и поехал на Футхилл-драйв. Солнце висело очень низко над океаном. Становилось прохладно.

Когда я подъехал к железным воротам, отделявшим Уолтера Хендрикса от остальных смертных, над долиной уже опустились сумерки.

Из сторожки тотчас же вышел знакомый мне крепкий парень, как будто я нажал кнопку звонка, и подошел к машине.

— Что вам нужно? — спросил он. Потом узнал меня, прижался лицом к дверному стеклу и прошипел: — Проваливай, парень. У меня указание тебя не впускать.

Мне захотелось опустить стекло и дать ему по морде, но я сдержался:

— Я приехал сюда, чтобы оказать вашему боссу услугу.

— Он о тебе другого мнения. Вали отсюда.

— Послушайте. — Я вынул из кармана пачку денег и помахал ими у него под носом. — Речь идет о больших деньгах.

Он смотрел на банкноты, как загипнотизированный.

— Я не беру взяток, — сказал он наконец хриплым шепотом.

— А я и не предлагаю взятку. Но вы должны позвонить Хендриксу и сказать, что речь идет о деньгах.

— Деньгах для него? — спросил он мечтательно. — Сколько?

— Скажите: пятнадцать тысяч.

— Ничего себе премия! Что за дом он для тебя строит, парень, если ты хочешь заплатить ему плюс пятнадцать тысяч?

Я не ответил. Его вопрос заставил меня задуматься. Он ушел в сторожку. Через две минуты вышел и открыл ворота.

— Мистер Хендрикс примет тебя. Но не делай глупостей, или тебя вынесут ногами вперед.

В дверях ждала горничная. Она провела меня в большую продолговатую комнату, одна стена которой была сплошь стеклянной и выходила на террасу. Три других стены от пола до потолка уставлены книгами. Это были собрания сочинений, которые покупают, но никогда не читают. У камина в глубоком кресле сидел Хендрикс. Ноги его были прикрыты пледом.

Он поднял на меня глаза, и огонь от камина осветил его лицо и лысину ярким светом.

— Ну, что теперь? Идите сюда и сядьте.

Горничная тихо вышла. Я прошел через комнату и сел в кресло, стоящее напротив него.

— У меня всегда плохие вести, мистер Хендрикс. Убийства и все прочее. На этот раз убит Хилари Тодд.

Выражение его черепашьего лица не изменилось. Но голова ушла в плечи, пытаясь скрыться, как в панцире, в воротнике халата.

— Весьма сожалею об этом... Мой сторож сказал, что речь идет о деньгах. Это меня интересует гораздо больше.

— Прекрасно. — Я вынул деньги и разложил их веером на коленях. — Вы узнаете эти деньги?

— А я должен их узнать?

— Для человека, который так заинтересован в деньгах, вы ведете себя очень скромно.

— Откуда эти деньги?

— Я подумал, что это ваши деньги. У меня есть и другая версия. Например, Хилари Тодд украл Шардена и продал вам. Но я не понимаю, почему вы решили купить краденую картину и заплатили за нее наличными.

Вставные зубы босса холодно блеснули в свете горящего камина. Как и его сторож, он не отрывал глаз от купюр.

— Картина не была украдена. Я купил ее у законного хозяина.

— Я бы поверил вам, если бы вы не сказали мне днем, что понятия не имеете о картине. Думаю, вы знали, что она украдена.

Он ответил очень резко:

— Картина не была украдена. — Рука его в синих венах скрылась в складках халата. Через некоторое время он протянул мне сложенный листок бумаги.

Это был акт о продаже картины, неофициальный, но законный, написанный от руки на бланке клуба Сан-Маркоса и подписанный адмиралом Джонстоном Тернером. Документ датирован днем пропажи картины.

— А теперь разрешите спросить вас, где вы взяли эти деньги?

— Буду с вами откровенен, мистер Хендрикс. Я взял их у мертвого Хилари Тодда. Думаю, они ему больше не пригодятся.

— Но это преступление, как мне кажется.

Мозг мой напряженно работал, пытаясь сопоставить массу противоречивых фактов.

— Думаю, вы никому не расскажете об этом.

Он пожал плечами:

— Мне кажется, вы слишком много думаете.

— Я вот еще о чем подумал. Будете ли вы благодарны мне за то, что я принес вам эти деньги? Думаю, должны быть благодарны.

— У вас есть причины, чтобы так думать? — Он отвел глаза от банкнот, лежавших у меня на коленях.

— Вы ведь занимаетесь подрядами, мистер Хендрикс?

— Да, — ответил он ровным голосом.

— Тогда мне кажется, что это незаконные деньги... Вы выуживаете у заказчиков дополнительную мзду сверх установленной для ветеранов платы. И именно наличными, ведь так?

— У вас богатое воображение.

— А я и не надеюсь, что вы признаетесь в этом. С другой стороны, вам, возможно, не захочется, чтобы стало известно, что деньги эти принадлежат вам. И доказательством является тот факт, что вы не положили эти деньги в банк. Поэтому Тодд мог рассчитывать, что вы не станете распространяться о покупке этой картины. И именно поэтому вы должны быть мне благодарны.

Его черепашьи глаза уставились на меня, но они ничего не выражали.

— Предположим, я благодарен вам. В какой форме должна выразиться, по-вашему, моя благодарность?

— Хочу получить Шардена. Я как-то привязался к картине, жаль, что она будет пылиться у вас втуне.

— Лучше возьмите себе деньги.

— Эти деньги мне ни к чему. Грязные деньги меня никогда не привлекали.

Он сбросил с колен одеяло и встал с кресла:

— Вы честнее, чем я думал. Значит, вы хотите выкупить у меня обратно картину, заплатив моими же деньгами?

— Совершенно верно.

— А если я не соглашусь?

— Тогда я передаю купюры в следственный отдел налоговой службы.

Некоторое время в комнате царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине.

— О'кей! — произнес он наконец сквозь зубы. — Давайте деньги.

— Вначале я хочу получить картину.

Он прошаркал по пушистому ковру, тяжело передвигая ноги, и нажал на кнопку в углу книжного шкафа. Шкаф вместе с книгами отъехал в сторону. В тайнике находился огромный сейф. Я чувствовал себя довольно неловко, покуда он подбирал цифры на дисках сейфа.

Наконец он достал холст и вернулся к камину. Мальчик в синем жилете смотрел на яблоко, которое так прекрасно выглядело, что его можно было бы съесть, хотя прошло уже двести лет с тех пор, как он созрело.

Увядшее лицо Хендрикса выражало одновременно гнев и покорность судьбе.

— Вы, надеюсь, понимаете, что ваше поведение равносильно шантажу?

— Напротив, я всего лишь спасаю вас от неприятного положения, в котором вы очутились... Не следовало вам связываться с жуликами и убийцами, мистер Хендрикс.

— Вы продолжаете настаивать на том, что картина была украдена?

— Разумеется, она была украдена. И вы, вероятно, знали об этом. Не могли бы вы ответить на один мой вопрос?

— Попробую.

— Когда Хилари Тодд предлагал вам купить эту картину, он сказал, что представляет адмирала Тернера?

— Конечно. У вас в руках купчая, подписанная адмиралом.

— Это верно. Но я не знаю, как подписывается адмирал.

— А я знаю. А теперь, если вы удовлетворены моим ответом и у вас больше нет вопросов, могу ли я получить свои деньги?

— Еще один вопрос: кто убил Хью Вестерна?

— Не знаю, — ответил он решительно, давая понять, что разговор окончен.

Он протянул свою загорелую ладонь. Я вложил в нее пачку купюр.

— А теперь, пожалуйста, купчую.

— Так мы не договаривались, — запротестовал я.

— Но это ведь само собой разумеется! — он повысил голос.

Я тут же сдался:

— Вероятно, вы правы! — и протянул ему купчую.

— Прошу вас, не возвращайтесь сюда в третий раз, — сказал он мне и позвонил, чтобы позвать горничную. — Ваши посещения меня утомляют и раздражают.

— Больше не приду, — пообещал я.

Я припарковался в аллее рядом с художественной галереей и вышел из машины, держа рулон с картиной Шардена под мышкой. В садике у ресторана, окруженном живой изгородью, слышались голоса, смех и позвякивание посуды. На другой стороне аллеи светилось зарешеченное окно кабинета Силлимена. Я просунул руку между решеток и постучал. Окно было закрыто венецианскими жалюзи, и я не мог видеть, кто находится в комнате.

Кто-то открыл окно. Это была Элис. Ее волосы, освещенные сзади, создавали легкий ореол вокруг головы.

— Кто там? — спросила она испуганным шепотом.

— Арчер. — И вдруг меня потянуло совершить своего рода театральный жест. Я просунул «Мальчика с яблоком» между решетками. Элис взяла картину и удивленно ахнула.

— Картина находилась там, где я и предполагал, — сказал я.

Силлимен появился с ней рядом, попискивая:

— В чем дело? В чем дело?

И вдруг я догадался. Я вернул картину в галерею, не заходя туда. Таким же образом картина могла быть украдена, украдена Хилари Тоддом или еще кем-нибудь, у кого был доступ в галерею. Человек не мог пролезть сквозь решетку, но картина пролезла.

В окне появилась голова Силлимена, напоминавшая серую щетку.

— Где вы нашли ее?

Я не подготовился к ответу на этот вопрос, поэтому ничего не сказал.

Кто-то тихонько коснулся моей руки. Я вздрогнул. Но это была всего лишь Мэри.

— Я искала вас, — сказала она мне. — Шериф сейчас в магазине Хилари. Он взбешен. Говорит, что посадит вас в тюрьму как свидетеля.

— Вы ничего не сказали ему о деньгах? — спросил я тихонько.

— Нет. А вы действительно получили картину?

— Пойдемте в галерею и посмотрим.

Когда мы огибали угол здания, от дверей галереи отъехал черный автомобиль. Это была машина адмирала.

— Кажется, это Элис, — заметила Мэри.

— Вероятно, она хочет сообщить отцу, что картина нашлась.

Внезапно я принял решение и направился к своей машине.

— Вы куда?

— Хочу посмотреть, как прореагирует на эту новость адмирал.

Она подошла ко мне:

— Возьмите меня с собой.

— Вам лучше остаться здесь. Мало ли что там может произойти.

Я попытался закрыть дверцу машины, но она не дала мне этого сделать:

— Вы всегда убегаете и оставляете меня все расхлебывать.

— Хорошо, садитесь. У меня нет времени, чтобы спорить с вами.

Я поехал прямо через стоянку на Рубио-стрит. У задней двери магазина Хилари стоял полицейский, но он не остановил нас.

— А что говорит о Хилари полиция? — спросил я Мэри.

— Да ничего особенного. Ручка ломика для рубки льда вытерта. Никаких отпечатков пальцев. И они понятия не имеют, кто его убил.

Я проехал перекресток на желтый свет, чем вызвал возмущенные сигналы других водителей.

— Вы сказали, что хотели бы увидеть реакцию Тернера. Вы думаете, что адмирал?.. — она не закончила.

— Пока я ничего не знаю, но думаю, скоро все выяснится. — Я мог бы ей многое рассказать, но я все свое внимание сконцентрировал на управлении машиной.

— Эта улица? — спросил я ее наконец.

— Да.

Она выскочила из машины раньше меня.

— Оставайтесь здесь, — сказал я ей. — Там может быть опасно.

После моих слов Мэри дала мне возможность первому подняться по лестнице и все-таки пошла за мной. Черная машина стояла с включенными фарами, с распахнутыми дверцами. Входная дверь была не заперта, в холле горел свет. Я вошел без стука.

Из гостиной вышла Сара. На лице ее и раньше отражались переживания этого дня, но теперь она выглядела старой и страшной. Волосы, тщательно уложенные прежде, теперь висели лохмами, голос был хриплый.

— Что вам надо?

— Хочу видеть адмирала. Где он?

— А я откуда знаю? Невозможно следить сразу за всеми моими мужчинами. — Она споткнулась и чуть не упала.

Мэри подошла к ней и помогла сесть в кресло. Сара не могла держать голову, дышала тяжело. Помада на губах размазалась и напоминала высохшую кровь.

— Они должны быть здесь, — сказал я.

Единственный выстрел, который мы услышали, послужил подтверждением этому. Приглушенный выстрел раздался где-то вдали.

Я выскочил в сад. В домике садовника горел свет. В окне показалась тень мужчины. Я побежал по дорожке, дверь в домик была открыта. Я вошел и замер.

В дверях стоял адмирал с пистолетом в руке. Это было крупнокалиберное оружие, каким пользуются военные моряки. Из дула струился синий дымок. На полу ничком лежала Элис.

Я заглянул в дуло пистолета и спросил Тернера:

— Вы что, убили ее?

Адмирал молчал. На мой вопрос с полу ответила Элис:

— Уходите! — и зарыдала.

— Это наше личное дело, Арчер, — сказал адмирал.

Пистолет в его руке чуть шевельнулся. Я чувствовал исходящую от него опасность.

— Вы слышали, что она вам сказала?

— Я слышал выстрел. А убийство — это дело не личное. Оно касается общества.

— Как видите, никакого убийства не было.

— У вас плохая память.

— К тому убийству я не имею никакого отношения, — заметил адмирал. — Я чистил пистолет, забыв, что он заряжен.

— И поэтому Элис упала и заплакала? Придумайте что-нибудь более правдоподобное, адмирал.

— У нее сдали нервы. Но, уверяю вас, у меня с нервами все в порядке. — Он сделал три шага в мою сторону и остановился рядом с лежавшей дочерью, твердо держа пистолет в руке. — А теперь уходите, или мне придется воспользоваться этим...

Опасность усилилась. Я облокотился о дверной косяк.

— Кажется, сейчас вы не сомневаетесь, что он заряжен, — сказал я.

Я услышал шаги, кто-то приближался по дорожке к домику. Я стал говорить громче, чтобы заглушить шум шагов по гравию.

— Вы говорите, что не имеете к убийству Хилари никакого отношения. Тогда почему же Тодд пришел в клуб этим утром? Почему вы изменили вашу версию о пропаже картины?

Он посмотрел на свою лежавшую на ковре дочь, как будто она знала ответы на эти вопросы. Та не издала ни звука, только плечи ее подрагивали от беззвучных всхлипывании.

Я смотрел на них обоих, на отца и дочь, и в моей памяти калейдоскопом мелькали все события этих безумных суток. В центре этих событии был пистолет адмирала, смотревший своим пустым черным глазом, несущим смерть.

Я медленно произнес, чтобы выиграть время:

— Догадываюсь, что сказал вам Тодд сегодня утром. Вы хотите, чтобы я повторил ваш разговор?

Он поднял свои выцветшие глаза, и пистолет тоже поднял свой смертоносный глаз. В саду не было слышно ни звука. Если у Мэри хорошая реакция — а я полагал, что это так, — значит, она уже звонит по телефону.

— Он сказал вам, что украл вашу картину и что у него есть на нее покупатель. Но Хендрикс — осторожный человек. Тодд должен был представить ему доказательство, что он имеет право продать ему эту картину. И вы дали ему это доказательство, подписав купчую. И когда Тодд продал картину, вы позволили ему взять деньги за картину себе.

— Глупости! Самые настоящие глупости! — Но он был плохим актером, а лгать вообще не мог.

— Я видел купчую, адмирал. Единственно, что меня интересует, так это то, почему вы передали ее Тодду?

Губы его задвигались. Он как будто собирался что-то сказать, но не произнес ни слова.

— Я отвечу и на этот вопрос. Тодд знал, кто убил Хью Вестерна. Вы тоже. И вы должны были сделать так, чтобы он молчал. Даже если для этого вам пришлось бы не поднимать шума из-за кражи вашей собственной картины.

— Никакого согласия я не давал, — ответил он на это неуверенным голосом. Но пистолет продолжал держать очень уверенно.

— Элис дала такое согласие. Она помогла ему украсть эту картину сегодня утром. Передала ее через окно, когда мы с Силлименом были на антресолях. Об этом он и рассказал вам в клубе, ведь так?

— Тодд лжет. И если вы не дадите мне слова, что не будете повторять эту ложь, я буду вынужден убить вас.

Рука его крепко сжимала пистолет. Палец потянулся к предохранителю. Послышался щелчок. В наступившей тишине он прозвучал угрожающе.

— Тодд скоро станет кормом для червей, — сказал я. — Он мертв, адмирал.

— Мертв? — Голос его утратил уверенность. Это опять был голос недовольного старика.

— Убит в своей квартире. Ломиком, которым колют лед...

— Когда?

— Сегодня после полудня. Вы все еще думаете, что меня следует убить?

— Вы лжете.

— Нет, я не лгу. Произошло второе убийство.

Адмирал посмотрел на дочь, все еще лежавшую у его ног, удивленным взглядом. В глазах попеременно сменялись боль, замешательство и гнев. И я был причиной этой боли. Поэтому он мог, не задумываясь, выстрелить в меня.

Я смотрел на пистолет в его руках, выжидая удобный момент, чтобы выбить его. Руки мои, упиравшиеся в дверную раму, онемели.

Мэри Вестерн пригнулась, пролезла под моей левой рукой и встала передо мной. У нее не было никакого оружия, кроме, конечно, отваги.

— Он говорит правду, — сказала она. — Хилари Тодд был сегодня убит.

— Опустите пистолет, адмирал, — спокойно проговорил я. — Спасать больше некого. Вы полагали, что спасаете несчастную девушку, а она оказалась убийцей, дважды убийцей.

Он не сводил взгляда с дочери.

— Если это правда, Элис, я умываю руки.

Она молчала. Лицо ее было скрыто распущенными волосами. Старик застонал. Рука, державшая пистолет, опустилась. Я отодвинул Мэри в сторону, подошел к нему и взял у него оружие. Он не сопротивлялся, но у меня на лбу внезапно выступила испарина.

— Вы были, возможно, следующим в ее списке.

— Нет.

Это произнесла его дочь. Она стала подниматься с пола, медленно, сначала опершись на руки, потом встала на колени, как поверженный боксер. Отбросила со лба волосы. Ее лицо совсем не изменилось. Она выглядела такой же милой, как всегда, но глаза были пустыми, как у куклы.

— Следующей в моем списке была я, — сказала она скучным голосом. — Я попыталась застрелиться, когда поняла, что вы все обо мне знаете. Отец не дал мне этого сделать.

— Я ничего не знал о вас до последнего момента.

— Нет, вы все знали. Когда разговаривали с отцом в саду, вы специально говорили громко, чтобы я слышала... слышала все, что вы говорили о Хилари.

— Вы так считаете?

Адмирал произнес с ужасом:

— Ты убила его, Элис? Зачем тебе было пачкаться его кровью? Зачем? — Его рука неуверенно потянулась к ней и на полпути повисла в воздухе. Он смотрел на нее удивленно, не понимая, как мог произвести на свет такое странное, сатанинское существо.

Она молча опустила голову. Я ответил ему за нее:

— Она украла для него картину Шардена. Выполнила все его условия. Но потом увидела, что ему не удастся бежать, а если и удастся, то его вернут обратно, будут допрашивать. Она не была уверена, что он ничего не расскажет о Хью. А сегодня днем она получила доказательства того, что он не будет молчать. Поэтому и убила его. Второй раз это было сделать гораздо легче.

— Нет, — она решительно покачала головой. — Я не убивала Хью. Я просто его ударила чем-то. Я не хотела его убивать. Он первый ударил меня. Он меня ударил, и я ударила его в ответ.

— Смертельным оружием. Металлическим кулаком. Вы дважды его ударили. Первый раз не попали в него. Железный кулак бабахнул в дверную раму. На ней остались следы от этого удара. Потом вы ударили его снова.

— Но я не хотела его убивать. Хилари знал, что я не хотела этого делать.

— Откуда он мог это знать? Он был там?

— Он был внизу, в своей квартире. Он услышал, как Хью упал, и поднялся в студию. Хью был еще жив. Он умер в машине Хилари, когда мы везли его в больницу. Хилари сказал, что поможет мне скрыть случившееся. Он взял этот ужасный слепок с кулака и бросил его в море. А я к тому времени уже ничего не соображала. Все делал Хилари. Он положил тело Хью в его же машину и отвез его в горы! Я ехала за ним в машине Тодда и привезла его обратно. По дороге домой он сказал мне, почему он решился мне помочь. Ему нужны были деньги. Он знал, что денег у нас нет. Но у него появилась возможность продать Шардена. Утром я выкрала для него картину. Я должна была это сделать... Все, что я сделала, сделала потому, что должна была это сделать!

Упрямо повторяя это, она переводила взгляд с отца на меня. Отец не мог на нее смотреть, он отвернулся.

— А почему вы разбили голову Хью? Этого вы ведь не должны были делать?

Ее кукольные глаза забегали, а потом остановились на мне, сверкая холодным, смертоносным блеском.

— Я отвечу на ваш вопрос, если вы выполните мое единственное условие. Единственное. Дайте мне пистолет моего отца. На одну секундочку.

— Чтобы вы застрелили всех нас?

— Только себя. Оставьте всего один патрон.

— Не давайте ей пистолет, — предупредил меня адмирал. — Она и так достаточно уже сделала, чтобы опозорить всех нас.

— Я и не собирался этого делать. И я знаю, почему она убила Хью. Когда она ждала его вчера вечером в студии, она увидела эскиз. Этот эскиз был сделан давно, но она не знала этого. Раньше она его никогда не видела, вполне понятно почему.

— Что это за эскиз?

— Это был рисунок обнаженной женщины. Она поставила его на мольберт и пририсовала бороду и усы. Потом вернулся Хью и увидел, что она сделала. Ему не понравилось, что она испортила его картину, и, возможно, он дал ей пощечину.

— Он ударил меня кулаком, — уточнила Элис. — Я убила его, защищаясь.

— Возможно, вы так считаете. Но вы убили его из ревности.

Она засмеялась. Смех ее был жестким, похожим на звук рвущейся материи.

— Ревновать к ней?

— Именно из-за ревности вы пририсовали ей усы и бороду.

Глаза ее широко раскрылись. Но она ничего не видела. Она смотрела внутрь, в себя.

— Ревность? Не знаю. Я почувствовала себя такой одинокой, совсем чужой в этом мире. Меня никто не любил с тех пор, как умерла мама.

— Это неправда, Элис. У тебя был я, — возразил ей адмирал. Его рука опять потянулась к ней, но снова повисла в воздухе, как будто между ними возникла невидимая стена.

— Тебя у меня не было. Я почти не видела тебя. Потом появилась Сара. До Хью у меня никого не было. Когда появился Хью, я решила, что наконец-то есть кто-то, кто любит меня, на кого я могу рассчитывать...

Ее голос сорвался. Адмирал смотрел на все, что угодно, но только не на свою дочь. Комната казалась частичкой ада, где мучились молчаливым наказанием заблудшие души. Тишина наконец была прервана звуком отдаленной полицейской сирены. Звук становился все громче и громче, пока не прорвал своим завыванием ночную тишину.

Элис плакала, лицо ее было залито слезами. Мэри Вестерн подошла к ней и обняла за плечи.

— Не плачьте. — Лицо ее было очень серьезно и прекрасно.

— Вы тоже меня ненавидите.

— Нет, мне жаль вас, Элис. Больше, чем Хью.

Адмирал коснулся моей руки.

— Что за женщина была изображена на рисунке? — спросил он дрожащим голосом.

Я посмотрел на его усталое старое лицо и решил, что хватит ему страдать.

— Не знаю.

Но по его глазам было видно: он догадывается, кто эта женщина. Эта «бородатая леди»...