Борьба за огонь

Глава перваяГибель огня

Племя уламров спасалось бегством в непроглядной темноте ночи. Обезумевшие от страданий люди не чувствовали боли, не замечали усталости.

Огонь погиб — и все меркло перед этим страшным несчастьем.

Племя с незапамятных времен хранило Огонь в трех плетенках; четыре женщины и два воина день и ночь стерегли его.

В дни самых тяжких невзгод Огонь получал пищу, которая поддерживала его жизнь. Племя защищало его от дождя и бурь, разливов рек и наводнений; вместе с племенем он переходил вброд реки и болота, приветливо синея по утрам и багровея по вечерам.

Пещерный медведь и серый медведь, зубр и мамонт, лев, тигр и леопард боялись грозного вида Огня. Его кровавые зубы защищали человека от всего враждебного мира. Он извлекал из мяса дразнящий запах, обжигая придавал крепость концам палиц, раскалывал на части камни. Он разливал сладостное тепло по телу. В холодные ветреные ночи он дарил племени бодрость. И в дремучих лесах, и в глубине темных пещер, к в нескончаемых просторах степи — саванны — Огонь был отцом, хранителем, спасителем племени. Но он был опасней мамонта и тигра, когда, вырвавшись из плетенки, начинал пожирать деревья.

Огонь погиб!..

Враг уничтожил две плетенки. В третьей, во время бегства, Огонь захирел, поблек. Еле теплящийся, он не мог зажечь даже сухой травинки. Он вздрагивал на своем ложе из камней, как больной зверек. Как крохотное красноватое насекомое, он трепетал при каждом порыве ветра. А потом он умер…

Осиротевшие уламры бежали осенней ночью. Низко нависший свод неба, казалось, давил своей тяжестью на темную поверхность болота. Звезды прятались за тучами. Деревья простирали над беглецами свои обнаженные ветви. В воде плескались гады.

Мужчины, женщины, дети брели во тьме, не видя друг друга. Три поколения уламров пользовались этой тропой, но, чтобы не сбиться с нее, нужен был хотя бы свет звезд.

На рассвете беглецы приблизились к саванне.

Тусклый свет озарил на востоке темные, тяжелые тучи. Ветер рябил поверхность болота, казавшуюся густой и вязкой, как горная смола. Кочки уродливо торчали из воды. Среди кувшинок и стрелолистников копошились и плавали сонные гады. Цапля взлетела вверх и, покружившись, села на пепельно-серое дерево.

Неожиданно перед уламрами открылась бесконечная саванна. Клубы тяжелого тумана перекатывались по трепещущей от предрассветного ветра траве. Люди приободрились и, продравшись сквозь стену камышей, ступили на твердую почву.

Лихорадочное возбуждение, поддерживавшее их во время ночного бегства, угасло; большинство мужчин в изнеможении повалилось на траву и тотчас же погрузилось в глубокий сон. У женщин горе превозмогало усталость; те из них, которые потеряли детей в болоте, завыли, как волчицы; все пали духом при воспоминании о постигшем племя несчастии.

Фаум воспользовался первыми проблесками дневного света, чтобы пересчитать уцелевших соплеменников. Он считал при помощи пальцев и ветвей — каждая ветвь равнялась сумме пальцев на обеих руках. Остались только четыре ветви воинов, шесть ветвей женщин, неполных три ветви детей и меньше одной ветви стариков.

Старый Гоун сказал, что уцелели один мужчина из пяти, одна женщина из трех и один ребенок из целой ветви. Только тогда уламры ощутили всю тяжесть обрушившегося на них бедствия.

Они поняли, что смертельная опасность угрожает самому существованию племени, что силы природы грозно ополчились против них, что, лишившись Огня, уламры не смогут бороться с этими силами.

Отчаяние овладело даже мужественным Фаумом.

На его широком лице, заросшем жесткой щетиной, в его глазах, желтых, как у леопарда, отразилась смертельная усталость. Он смотрел на спящих воинов, забывая даже слизывать кровь, которая сочилась из ран на предплечье.

Как все побежденные, Фаум не переставал вспоминать мгновения, когда победа клонилась на его сторону. Уламры яростно бросились в бой. Палица Фаума крушила череп за черепом. Еще миг — и уламры уничтожат своих врагов, возьмут в плен их жен, растопчут их Огни и смогут по-прежнему охотиться в своей саванне, в полных дичи лесах.

Какой злой ветер пронесся над полем битвы? Почему уламры, вдруг охваченные ужасом, обратились в бегство, почему захрустели их кости под вражескими палицами, почему вражеские рогатины стали вспарывать их животы? Как случилось, что враги ворвались в лагерь уламров и уничтожили плетенки с Огнем?

Мысли эти сверлили темный мозг Фаума, приводя его в исступление. Он не мог примириться со своим поражением…

Солнечные лучи пробились сквозь облака. Под их ярким блеском закурилась паром саванна. Радость утра и свежее дыхание растений несли они с собой. Даже болотная вода казалась теперь не такой угрюмой и коварной. Она то отсвечивала серебром среди темной зелени островков, то как бы покрывалась блестящей пленкой слюды, то приобретала опаловую матовость жемчуга. Ветерок, пробиваясь сквозь заросли ив и ольхи, разносил далеко в стороны свежий запах воды.

Солнечные лучи отражались в капризной поверхности вод и мимолетно озаряли то какую-нибудь корягу, то водяную лилию, желтую кувшинку, синего касатика, болотный молочайник, вербейник, стрелолистник, то целую заросль лютиков, очитков, дикого льна, горького кресса, росянки, то непроходимые заросли камышей, где кишели водяные курочки, чирки, ржанки и зеленокрылые чибисы.

Фаум смотрел на свое племя. Сбившиеся в кучку уламры, желтые от ила, красные от крови, зеленые от водорослей, походили на разноцветный клубок змей. От свернувшихся, как питоны, или распластавшихся, как гигантские ящеры, людей несло лихорадочным жаром и запахом гниющего мяса. Некоторые тяжко хрипели, борясь со смертью. Раны их почернели от запекшейся крови.

Однако, большинство раненых должны были выжить — самые слабые остались на том берегу или потонули при переправе.

Фаум перевел взгляд со спящих на тех, кто бодрствовал, больше страдая от поражения, чем от усталости. Это были великолепные образцы человеческой породы. У них были тяжелые головы с низкими лбами и мощными челюстями. Кожа их была бурой, но не черной; почти у всех грудь и конечности поросли волосами. Остротой обоняния они могли соперничать с хищными зверями.

Фаум воздел руки к небу и протяжно закричал.

— Что станет с уламрами без Огня? — спрашивал он. — Как будут они жить в саванне и в лесу? Кто защитит их от ночного мрака и зимних ветров? Кто согреет их озябшие тела? Кто придаст крепость концам их палиц? Они должны будут есть сырое мясо и горькие коренья. Лев, медведь, тигр будут пожирать их живьем в темные ночи! Воин, который сумеет снова овладеть Огнем, станет братом Фаума. Он будет получать три части на охоте, четыре части из добычи. Фаум отдаст ему в жены Гаммлу, дочь своей сестры! А после смерти Фаума к нему перейдет жезл вождя! Тогда Нао, сын Леопарда, поднялся и сказал:

— Дай мне двух быстроногих воинов, и я добуду Огонь у сыновей Мамонта или у людоедов, охотящихся на берегах Большой реки!

Фаум недоброжелательно посмотрел на него. Нао был самым рослым из уламров. Не было в племени воина, который мог бы соперничать с ним в выносливости и быстроте бега. Он поборол My, сына Бизона, первого после Фаума силача племени. И Фаум боялся Нао. Он постоянно давал молодому воину самые опасные поручения, стараясь держать его вдали от племени.

Нао не любил вождя уламров. Но высокая, стройная, пышноволосая Гаммла, дочь сестры Фаума, нравилась ему. Он думал о ней то со страстью, то с неистовым гневом. Нао часто подстерегал Гаммлу в зарослях ивняка, в чаще леса. Стоя в засаде, он то широко раскрывал объятия, чтобы прижать ее к груди, то судорожно стискивал палицу, борясь с желанием повергнуть ее ударом на землю, как девушку из враждебного племени. А между тем он не желал Гаммле зла: если бы она была его женой, он не был бы с ней жестоким, потому что не любил видеть на лицах окружающих выражение страха и отчужденности.

Во всякое другое время Фаум не принял бы предложения Нао. Но горе укротило Фаума. Он подумал, что союз с сыном Леопарда может оказаться выгодным; а когда понадобится — всегда найдется способ избавиться от него. Поэтому, повернувшись к молодому воину, он сказал:

— У Фаума только один язык. Если Нао принесет Огонь, он получит Гаммлу без выкупа. Он станет сыном Фаума!

Подняв руку вверх, он говорил с расстановкой, веско и торжественно.

Кончив, он сделал знак Гаммле. Девушка, трепеща, приблизилась.

Гаммла знала, что в сумерках Нао подстерегает ее в чаще, и боялась его. Но иногда она мечтала о нем. И противоречивые чувства боролись в ней: то ей хотелось, чтобы людоеды убили его, то она жаждала, чтобы он вернулся победителем и принес Огонь племени.

Тяжелая рука Фаума упала на плечо девушки.

— Кто из дочерей человеческих сравнится с моей Гаммлой? — гордо воскликнул он. — Она может унести на плече лань, бежать без отдыха от утренней зари до вечерней, без ропота переносить голод и жажду, переплывать озера и реки. Она родит своему мужу много сыновей. Если Нао сумеет добыть Огонь, он получит Гаммлу без всякого выкупа — ему не придется отдавать ни рогов, ни мехов, ни ракушек!

Тогда Агу, сын Зубра, самый волосатый из уламров, выступил вперед.

— Агу хочет завоевать Огонь, — сказал он. — Вместе со своими братьями он пойдет добывать его у врагов по ту сторону реки. Агу либо погибнет от руки врагов, в пасти тигра, в когтях у льва-великана, либо принесет уламрам Огонь, без которого они слабее оленя и сайги!

Все лицо Агу, казалось, состояло из одной пасти, окаймленной кровавой полосой губ. Глаза его дико сверкали. На тяжелом, коренастом теле уродливо выделялись длинные руки и непомерно широкие плечи. Облик его выдавал звериную, беспредельную, не знающую пощады мощь и жестокость.

Агу никогда не боролся ни с Фаумом, ни с My, ни с Нао. Но все знали, что сила его огромна. Агу не мерялся ни с кем силами в мирной схватке, но все те, кто становились поперек его пути, терпели поражение, и счастлив был воин, отделавшийся одним лишь увечьем в единоборстве с ним.

Агу жил с двумя братьями, такими же волосатыми, как он сам, и с несколькими женщинами, несчастными, забитыми существами, обреченными на самое жалкое прозябание.

Даже среди суровых к самим себе и беспощадных ко всем остальным уламров сыновья Зубра выделялись своей жестокостью и кровожадностью. Смутное недовольство ими нарождалось среди всего племени. Эта недовольство было первым проблеском сознания общности интересов массы людей перед лицом опасности, угрожающей всем вместе и каждому в отдельности.

Хотя большинство соплеменников осуждало Нао за излишнюю мягкость и кротость, у него было немало приверженцев. Незлобивость такого могучего воина привлекала к нему сердца тех, кого природа обделила силой.

Фаум ненавидел Агу не меньше, чем сына Леопарда, и боялся его еще больше. Союз косматых братьев казался непобедимым. Если один из них жаждал чьей-либо крови, двое других не успокаивались, пока враг был жив. Всякий, объявивший им войну, должен был погибнуть или уничтожить их.

Фаум мечтал о союзе с косматыми братьями. Но его заискивания натыкались на глухую стену недоверия. Сыновья Зубра знали только один вид лести — животный страх во взгляде у всех, кто общался с ними.

Фаум был, пожалуй, не менее жестоким и недоверчивым, чем Агу и его братья. Но наряду с этим он обладал и качествами, необходимыми вождю: он был ласков со своими сторонниками, заботлив к нуждам племени, решителен, настойчив, беззаветно храбр и по-своему справедлив.

В ответе Фаума чувствовался оттенок уважения к Агу:

— Если сын Зубра вернет Огонь уламрам, он без выкупа получит Гаммлу и станет вторым вождем племени, которому все воины будут подчиняться!

Агу слушал речь вождя, не отрывая жадных взглядов от Гаммлы. Его маленькие глазки вдруг сверкнули угрозой.

— Дочь Болота будет принадлежать сыну Зубра. Всякий другой, кто осмелится прикоснуться к ней, будет уничтожен!

Эти слова задели Нао. Он возбужденно крикнул:

— Гаммла будет принадлежать тому, кто вернет племени Огонь!

— Сын Зубра сделает это!

Нао и Агу скрестили взгляды. До сих пор у этих людей не было повода для вражды. Каждый знал о силе другого, но, не имея поводов для соперничества, они до сих пор еще не сталкивались. Речь Фаума зажгла в них ненависть друг к другу.

Агу, еще вчера не обращавший внимания на Гаммлу, вздрогнул всем телом, когда Фаум стал восхвалять девушку. Он мгновенно загорелся к ней страстью, неутолимой и яростной. С этого мгновения он обрекал смерти всякого соперника.

Нао понимал это. Он крепче сжал топор левой рукой и палицу правой. Услышав ответ Нао, младшие сыновья Зубра стали рядом с Агу, молчаливые и угрожающие.

Все три брата были поразительно похожи один на другого: темнокожие, волосатые, с крохотными глазками, словно затянутыми пеленой, как надкрылья у жуков.

Все трое подстерегали каждое движение Нао, готовые броситься на него. Но среди уламров поднялся ропот. Даже те, кто осуждал Нао за мягкость, не хотели его гибели: ведь он взялся вернуть племени Огонь. Все знали, что Нао изобретателен и хитер, неутомим и искусен в обращении с Огнем. Наконец, многие верили в его удачливость.

Агу также обладал силой, хитростью и упорством, и племя могло только выиграть от того, что одновременно два лучших воина отправятся на поиски Огня.

В сильном возбуждении все вскочили на ноги. Приверженцы Нао сгрудились вокруг сына Леопарда, готовые защищать его от нападения косматых братьев. Сын Зубра не знал страха, но и осторожность не была чужда ему. Он решил отложить сведение счетов с Нао.

Гоун, самый старый из уламров, выразил словами неясные мысли, будоражившие толпу:

— Разве уламры хотят своей гибели? Неужели они забыли, сколько воинов вырвали из их рядов враги и волны реки? Из четырех остался один! Все, кто способен держать в руке топор и палицу, должны жить! Нао и Агу — сильнейшие из наших охотников; если один из них умрет, племя потеряет больше, чем если погибнут четыре других воина. Гаммла будет служить тому, кто принесет Огонь. Такова воля племени!

— Такова воля племени! — сказали воины. И все женщины подхватили в один голос:

— Гаммла будет принадлежать покорителю Огня! Агу не боялся племени, но понимал, что спорить с ним опасно.

Сделав знак братьям, он повернулся и ушел к своему логовищу.

Глава втораяМамонты и зубры

Это происходило на заре следующего дня.

Высоко в небе ветер быстро гнал тучи, но над самой землей воздух стоял неподвижно — раскаленный, напоенный тысячами запахов, душный воздух. Небо казалось гигантским синим озером. Дрожа и переливаясь, растекалась по этому озеру пена утренней зари. Тут она образовала яркожелтую лагуну, здесь изумрудный залив, там розовый ручей…

Раненые уламры стонали — их томила жажда.

Один из воинов ночью скончался. Окоченевший труп его лежал на траве, посинелый, с кровавым пятном вместо лица, обглоданного ночными хищниками.

Фаум приказал бросить труп в воду.

Жалобное бормотанье старого Гоуна проводило воина в последний путь.

После похорон все внимание племени сосредоточилось на охотниках за Огнем — Агу и Нао, собиравшихся в поход.

Косматые братья вооружились палицами, топорами, рогатками, дротиками с кремневыми наконечниками. Нао выбрал себе в спутники вместо зрелых воинов двух юношей, быстроногих, неутомимых в беге. У каждого из них было по рогатине, топору и дротику. Сын Леопарда, сверх того, захватил палицу — дубовую ветвь, конец которой был обожжен в огне костра. Он предпочитал это оружие всякому другому. С палицей в руках он не боялся сражаться один на один с самыми свирепыми хищниками.

Фаум обратился к косматым братьям с такой речью:

— Агу увидел свет раньше Нао, — сказал он. — Пусть он выбирает свой путь. Если Агу пойдет к реке, сын Леопарда пойдет к Болотам. Если же сын Зубра решит пойти к Болотам, Нао направится к Большой реке.

— Агу еще не знает, куда он пойдет! — возразил сын Зубра. — Он будет искать Огонь повсюду: утром он может пойти к Болотам, вечером — к реке. Разве может знать преследующий вепря охотник, где удастся убить зверя?

— Агу должен сказать, какой путь он выбирает, — ответил старый Гоун, и одобрительный ропот толпы поддержал его. — Он не может одновременно итти и на закат и на восход. Пусть Агу скажет, куда он пойдет!

Кинув злой взгляд на толпу, сын Зубра крикнул:

— Агу пойдет на закат!

И, сделав знак братьям, он решительно зашагал по направлению к Болотам.

Нао не сразу последовал его примеру. Ему хотелось повидать на прощанье Гаммлу. Она стояла под ясенем среди кучки стариков.

Нао направился к ней; она не двинулась с места; взгляд ее блуждал по саванне.

Сердце Нао часто-часто застучало. Подняв топор к небу, он воскликнул:

— Слушай, дочь Болота! Нао никогда не вернется к своему племени, если не сумеет добыть Огонь. Нао найдет смерть на дне пропасти, утонет в реке, будет съеден гиенами или вернется победителем и принесет Гаммле ракушки, синие камни, зубы мамонта и рога зубра!

Девушка подняла на воина глаза, в которых сверкала детская радость.

Но Фаум нетерпеливо оборвал речь Нао.

— Сыны Зубра уже скрылись за лесом, — сказал он. — Почему Нао медлит?

И Нао, кликнув своих спутников, не оглядываясь, зашагал на восток.

Нао, Гав и Нам целый день шли саванной. Зеленый покров ее был еще в полном расцвете. Солнце сушило траву, ветер колыхал ее, разнося бесчисленные запахи, которыми был напоен воздух. Однообразная на первый взгляд саванна таила в себе огромное разнообразие злаков, трав и цветов, насекомых и животных. Плодородие ее было неистощимо. Среди необозримых зарослей злаков ютились островки дрока, вереска, шильника, зверобоя, шалфея, лютиков, кресса. Местами виднелись участки голой почвы, устоявшей против натиска сомкнутых колонн растительной армии. Но за этими плешинами снова начинались сочные пятна мальвы, шиповника, красного трилистника и зеленых кустарников.

Местами монотонность равнины нарушали невысокий холм, глубокий овраг, пруд, кишащий насекомыми, лягушками, тритонами. Одинокая скала высилась в траве, словно мастодонт на пастбище. Стада антилоп мелькали на горизонте, зайцы скакали в высокой траве, удирая от волков и собак; в воздух тяжело взлетали стаи куропаток; над саванной носились вороны, легкокрылые вяхири, грузные дрофы. С места на место перебегали табуны диких лошадей, степенно выступали зубры. Из рощи выходил, неуклюже переваливаясь с боку на бок, серый медведь, огромный и страшный победитель тигров, не уступающий в силе львам-великанам…

Вечером Нао, Нам и Гав устроили ночлег у подножья кургана. Они не прошли за день и десятой части пути. Сколько видел глаз, кругом расстилалась печальная в сумеречном полусвете саванна. Последние лучи солнца догорали на облаках.

Вид этого моря Огня напомнил Нао о том крохотном язычке пламени, который он должен был добыть. Казалось, стоило взобраться на вершину холма и протянуть сухую сосновую ветвь к облакам, чтобы искра небесного Огня воспламенила ее.

Тучи над горизонтом потемнели, но неясный багрянец еще долго мерцал на темном небе. Одна за другой стали вспыхивать сверкающие точки звезд. Поднялся легкий ветерок.

Привыкнув к кострам становищ, светящаяся ограда которых преграждала доступ ночи, Нао чувствовал себя теперь слабым и беспомощным. Каждое мгновение из мрака могли появиться леопард, тигр, лев, хотя они редко охотятся на равнине; стадо зубров могло растоптать хрупкую человеческую плоть; волчья стая представляла грозную опасность для беззащитных людей — количество придавало волкам силу крупных хищников, а голод вооружал их храбростью.

Воины поужинали сырым мясом. Это был грустный ужин: уламры отвыкли от сырой пищи. Затем Нао первым стал на стражу. Всем существом он внимал каждому дыханию ночи. Глаз его улавливал движения теней, блеклое свечение тумана; слух различал шопот ветерка, шелест травы, полет насекомых, бег животных и шорох змей; он слышал вопль шакалов, смех гиен, вой волков, стрекотание кузнечиков и дальний клекот орла; ноздри его впитывали сладостный аромат цветов, свежее дыхание травы, острый запах хищников и зловоние гадов; кожа его ощущала малейшее дуновение ветерка, волны влажной прохлады и веяние сухого жара.

Жизнь была полна опасностей. Все проявления ее таили в себе угрозу. В неустанной борьбе с окружающим выжить мог только бдительный, сильный и хитрый.

И Нао настороженно высматривал в темноте приближение когтей, раздирающих мускулы, клыков, дробящих мясо, горящих угольков глаз пожирателей живого тела. Большинство хищников, учуяв присутствие сильного зверя-человека, отбегали, не задерживаясь. Так пробежали мимо гиены, — челюсти их так же мощны, как львиные, но гиены не любят борьбы и довольствуются мертвечиной. Подкралась стая волков. Волки знали силу количества — они остановились подле привала уламров, смутно сознавая, что они не слабее трех людей. Но, так как голод не терзал их, они предпочли пробежать дальше, по следу антилоп. Подбежала и стая собак, похожих на волков. Они окружили курган и долго лаяли на людей. Отдельные собаки с угрожающим рычаньем забегали вперед, но ни одна не решилась напасть на двурогих зверей.

Недавно еще собаки стаями ходили за племенем. Они питались отбросами и участвовали в охотах уламров. Старый Гоун приручил двух собак — он кормил их потрохами и костями, но они погибли в схватке с вепрем.

Приручить других не удалось, так как Фаум, став вождем, приказал убить всех собак. Нао нравилась мысль о дружбе с собаками. В таком союзе он чувствовал залог большей безопасности человека, новый источник силы. Но нечего было и думать об этом здесь, в саванне, где людей было всего трое, а собак — целая стая.

Между тем собаки стягивались кольцом вокруг привала. Они не лаяли больше. Их короткое дыхание слышалось все отчетливее.

Это начало беспокоить Нао.

Взяв комок земли, он швырнул его в самую смелую собаку и крикнул:

— У нас есть рогатины и палицы, которыми можно убить медведя, зубра и даже льва!

Собака, которой земля попала в морду, шарахнулась и, испуганная звуком человеческого голоса, скрылась в темноте. Остальные отбежали назад и, казалось, совещались.

Нао бросил им вслед камень.

— Где вам сражаться с уламрами! Прочь отсюда. Ищите себе добычу послабей — сайгу или волка!

Разбуженные голосом Нао, Нам и Гав вскочили на ноги. Появление двух новых теней заставило собак обратиться в бегство.

Семь дней шли Нао, Нам и Гав.

Опасности росли по мере того, как уламры приближались к краю саванны. Хотя лес отстоял еще в нескольких днях ходьбы, предвестники его — отдельные рощи деревьев, крупные хищники — стали попадаться все чаще и чаще. Однажды охотники встретили даже тигра.

Теперь задолго до наступления сумерек уламры начинали думать о ночлеге: они искали пещеру в холмах, удобную площадку на скале или, на худой конец, хотя расселину в почве. Ночевать на деревьях они избегали.

На восьмой или девятый день странствования их начала мучить жажда. Кругом не было ни ручейка, ни болота; трава пожелтела. В воздухе появились тучи мошкары. Она стремительно носилась над саванной и беспощадно жалила тела воинов.

Когда тени девятого дня удлинились, земля снова зазеленела, воздух стал влажным, и ветерок с холмов принес запах свежей воды.

Вскоре уламры увидели стадо зубров.

Нао сказал своим спутникам:

— Мы напьемся воды до захода солнца. Зубры идут на водопой!

Нам, сын Тополя, и Гав, сын Сайги, выпрямили уставшие тела.

Нао выбрал себе в спутники легких и подвижных юношей. В них нужно было воспитать смелость, решительность, выносливость. Взамен они готовы были платить слепым повиновением, безграничной преданностью, способностью мгновенно забывать перенесенные страдания. Предоставленные самим себе, они терялись перед враждебными силами природы. Но у них были зоркие глаза, тонкий слух, ловкие руки и неутомимые ноги — и все эти качества были к услугам вождя, который сумеет завоевать их доверие и подчинить своей воле.

За дни совместного странствования Нам и Гав успели привязаться к Нао. Для них он был воплощением мужества и силы, защитником и покровителем.

Порой, шагая рядом с ним, они любовались его мощными плечами и широкой грудью и испытывали не понятное им самим чувство преклонения перед ним.

Нао платил юношам такой же искренней привязанностью. Почему-то союз с Намом и Гавом казался ему залогом успешности задуманного похода. Длинные тени легли у подножья деревьев. Солнце склонялось к закату, и огромный красный диск его заливал багряным светом равнину и медленно движущееся темнобурое стадо зубров, похожее издали на мутный поток воды.

Вслед за зубрами украдкой пробиралось множество других зверей. Это доказывало, что Нао не ошибся в своих предположениях и водопой находится невдалеке, где-то там, за линией холмов.

Вскоре Нао, Нам и Гав почувствовали близость воды — ноздри их жадно втягивали влажный воздух. — Надо опередить зубров! — сказал Нао.

Он боялся, что водопой окажется узким и что великаны-зубры преградят доступ к нему.

Охотники ускорили шаг.

Стадо подвигалось медленно: молодые зубры устали от длинного перехода, старые соблюдали привычную осторожность. Уламры быстро догнали стадо. Многие животные также хотели достигнуть водопоя раньше зубров: видно было, как стремительно неслись вперед легкие сайги, муфлоны, ослы. Наперерез им скакал табун лошадей.

Нао и его спутники значительно опередили зубров и взобрались на вершину холма, когда зубры только-только достигли его подножия. Это сулило уламрам возможность не спеша утолить жажду.

Перевалив через гребень холма, Нао, Нам и Гав зашагали еще быстрей. Вдали уже была видна вода. Это было небольшое озеро, окруженное со всех сторон грядой скал; узкая коса земли полуостровом вдавалась в него. На востоке озеро вбирало в себя воды полноводной реки. На западе оно низвергалось каскадом в глубокую пропасть. Доступ к озеру был возможен тремя путями: по реке, через перевал, которым прошли уламры, и через второй перевал, в скалистой гряде. В остальных местах озеро было окружено непроходимой базальтовой стеной.

Воины приветствовали воду радостными криками. У водопоя уже столпились хрупкие сайги, маленькие коренастые лошадки, тонконогие онагры, бородатые муфлоны, робкие козули и старый сохатый, на лбу которого выросло как будто целое дерево. Только свирепый вепрь, гордый сознанием своей силы, пил, воду спокойно. Все остальные звери утоляли жажду, насторожив уши, с бегающими глазами; они часто вздрагивали и недоверчиво поднимали головы, каждое мгновение готовые спасаться бегством. "Слабые должны жить в постоянном страхе", гласил закон первобытной жизни.

Вдруг, словно по команде, все головы повернулись в одну сторону, и еще через мгновение лошади, онагры, сайги, козули, муфлоны и сохатый беспорядочной толпой понеслись к западному перевалу. Один вепрь остался на месте, беспокойно вращая налитыми кровью глазами.

Появилась стая свирепых лесных волков. Нао, Нам и Гав держали наготове рогатины и дротики, а вепрь воинственно оскалил свои клыки и угрожающе захрюкал.

Волки посмотрели на врагов и, признав их опасными, предпочли броситься в погоню за бежавшими животными. После ухода волков на водопое наступила тишина, и уламры, вволю напившись свежей холодной воды, стали держать совет.

Надвигались уже сумерки. Солнце спряталось за базальтовую стену. Нечего было и думать продолжать путь в темноте. Где остановиться на ночлег?

— Идут зубры! — сказал Нам, заслышав вдали шум.

Вдруг он повернул голову в сторону западного перевала. Трое воинов насторожили слух, затем легли на землю.

— Оттуда идут не зубры, — прошептал Гав.

Нао ответил:

— Это мамонты.

Охотники поспешно осмотрели местность: река текла между базальтовым холмом и отвесным утесом из красного порфира.

Узкий выступ, спиралью опоясывающий утес, позволял, однако, без особенного труда достигнуть его вершины.

Нам первый заметил пещеру на вершине утеса. Она казалась низкой и небольшой. Однако, уламры не сразу проникли в нее: сначала они пристально вглядывались в темную глубину; затем Нао, пригнув голову к земле и втягивая в ноздри запахи, пополз в пещеру впереди своих спутников.

Пол был устлан костями, обрывками шкур, оленьими рогами, челюстями каких-то животных. Все это свидетельствовало, что хозяин помещения был грозным и опасным хищником. Нао уверенно сказал:

— Это логовище серого медведя. Оно пустует уже целую луну.

Нам и Гав не сталкивались до сих пор с этим громадным зверем; уламры кочевали обычно по местам, где водились тигры, львы, зубры, даже мамонты, но серый медведь был редким гостем. Нао же видел его во время своих дальних странствований. Он знал, что серый медведь смел и не уступает в силе льву-великану, а в жестокости — носорогу.

Почему пустовала пещера, Нао не знал: медведь мог найти себе новую берлогу, перекочевать на короткое время в другое место, наконец, мог погибнуть в схватке с другим хищником или при переправе через реку; так ли, иначе ли, но Нао надеялся, что этой ночью хозяин не вернется, и решил занять берлогу. Пока длился осмотр пещеры, у водопоя поднялся страшный шум: то пришли зубры. Их могучий рев будил звонкое эхо и разносился по всему озеру.

Нао не мог удержать дрожи, прислушиваясь к реву зубров. Человек редко отваживался охотиться на этих великанов. Зубры сознавали свою силу и не боялись даже самых крупных хищников, которые осмеливались нападать только на ослабевших или отбившихся от стада животных.

В это время новая волна звуков ворвалась в шум, поднятый зубрами.

Этот крик был слабее рева зубров, и тем не менее он возвещал приближение самых сильных из существ, живущих на земле.

В то время мамонт был непобедимым и полновластным хозяином суши. Он заставлял держаться в почтительном отдалении тигров и львов, он внушал страх серым медведям. Еще много тысячелетий должно было пройти, прежде чем человек осмелился померяться с ним силами; один лишь носорог, слепой и глухой в своей ярости, не боялся нападать на него.

Мамонты были подвижными, гибкими, неутомимыми, сообразительными и памятливыми. Хобот служил им, как человеку руки, страшные бивни были сильнейшим оружием на земле.

Случилось так, что вожаки мамонтов и зубров одновременно подошли к водопою. Мамонты, привыкшие к тому, что им везде уступают дорогу, пожелали пройти первыми. Обычно в таких случаях зубры отступали. Но иногда, избалованные покорностью всех прочих травоядных, зубры пытались оспаривать первенство; чаще всего это случалось, когда их вожаки плохо знали мамонтов.

Восемь передовых зубров были огромными самцами — самый крупный был ростом с носорога. Томимые сильной жаждой, они не были склонны проявлять уступчивость. Увидев, что мамонты собираются первыми пройти к водопою, они угрожающе подняли головы и издали протяжный боевой клич.

За вожаками мамонтов длинной лентой вытянулось многоголовое стадо.

Трое уламров вышли из пещеры. Сознание первобытного человека еще было темным, мысли смутными, запас слов ничтожным, но величественное и дикое зрелище, представшее перед глазами уламров, наполнило их благоговейным трепетом.

Спокойные и невозмутимые, мамонты преграждали путь к водопою. Восемь горбатых зубров с налитыми кровью глазами яростно потряхивали жирной тяжелой гривой и наклоняли к земле острые, расходящиеся в стороны рога. Инстинктивно они сознавали грозную силу врага, но нетерпеливый рев сгрудившегося за их, спинами стада зажигал в них воинственный задор.

Внезапно самый рослый зубр — вожак всего стада, — еще ниже пригнув к земле голову, бросился на ближайшего мамонта. Сила и внезапность нападения были таковы, что огромный зверь зашатался и упал на колени. Острые рога зубра наносили мамонту удар за ударом; он спешил использовать свое преимущество: поверженный на колени противник мог отбиваться только хоботом.

В этой страшной схватке великанов зубр был воплощением слепого бешенства. Пена выступила на его губах, налитые кровью глаза сверкали, как угли. Он весь дрожал от чудовищного напряжения. Упорно и непрерывно зубр бил противника рогами, стремясь опрокинуть его на бок, чтобы добраться до брюха, где кожа не была такой толстой. Тогда он вышел бы победителем из схватки.

Мамонт понимал это. Напрягая все силы, он старался не дать повалить себя на бок. Одним рывком он мог снова стать на ноги, но для этого нужно было, чтобы зубр хоть на мгновение перестал наскакивать на него.

Неожиданное нападение сначала озадачило остальных вожаков. Четыре мамонта и семь зубров стояли друг против друга в грозной неподвижности. Ни один не пытался вмешаться в схватку. Потом мамонты стали проявлять признаки нетерпения.

Самый высокий с громким сопением шевельнул перепончатыми ушами, похожими на гигантских летучих мышей, и сделал шаг вперед. В это мгновение мамонт, на которого нападал зубр, со страшной силой ударил хоботом по ногам своего противника. Тот, в свою очередь, зашатался. Мамонт воспользовался передышкой, чтобы подняться на ноги. Два огромных зверя снова стояли друг против друга. Бешенство безраздельно овладело мамонтом. Подняв кверху хобот, он издал трубный звук и кинулся на своего противника. Изогнутые бивни его подбросили зубра в воздух, а затем швырнули на землю с такой силой, что у того затрещали кости. Не дав зубру притти в себя, мамонт вонзил ему бивни в брюхо и затоптал его чудовищными ножищами; кровь фонтанов хлынула из раздавленных внутренностей зубра.

Рев побежденного не был слышен в поднявшемся шуме: семь зубров и пять мамонтов ринулись друг на друга. Волнение овладело и стадами — глухой рев зубров не мог заглушить пронзительные крики мамонтов; ярость привела в движение могучие туловища, страшные бивни, грозные рога и гибкие хоботы.

Вожаки были поглощены сражением. Они сбились в тесную кучу, откуда доносились рев бешенства и боли, хруст раздираемых тканей и треск ломающихся костей…

В первом столкновении численное превосходство дало преимущество зубрам. Три зубра соединенными силами напали на одного мамонта и повалили его на землю. Но остальные мамонты вместе набросились на противников и просто раздавили их своей огромной тяжестью; только увидев опасность, грозящую поваленному мамонту, они оставили свои жертвы и снова бросились в бой. Три зубра, добивавшие лежащего на боку великана, были застигнуты врасплох. Налетевший ураган мгновенно смял и растоптал двух из них; третий спасся бегством. За ним побежали и остальные сражавшиеся зубры.

Панический страх передался всему стаду зубров. Сначала это была какая-то смутная тревога, мгновенное оцепенение, словно затишье перед грозой; затем стадо дрогнуло, повернуло вспять и в слепом страхе побежало. В дикой сутолоке более быстрые топтали отстающих, шагали по их спинам. Треск костей походил на шум падающих деревьев.

Мамонты не стали преследовать убегающего противника.

Лишний раз они показали меру своей силы, лишний раз они доказали свое превосходство над всеми живыми существами, населяющими землю.

Колонна рыжевато-бурых гигантов с длинными гривами и шерстью выстроилась вдоль берега озера и не спеша стала утолять жажду.

На склонах холма сгрудились обитатели леса. Они почтительно взирали на пьющих гигантов. Уламры также, не отрывая глаз, смотрели на властителей земли.

Нао сравнивал худые руки, тонкие ноги и хрупкий торс Гава и Нама с толстыми, как дубы, ножищами и высокими, как скалы, телами мамонтов и думал о ничтожности человека, о жалкой кочевой жизни, которую он ведет в саваннах. Он думал о львах, тиграх и серых медведях, под могучими лапами которых человек так же бессилен, как вяхирь в когтях у орла…

Глава третьяВ медвежьей берлоге

Прошло несколько часов. Взошла луна и поплыла вдоль туч. Вода в озере тихо плескалась, блистая серебром. Мамонты удалились. Изредка бесшумно проносилась летучая мышь или проползала неслышная змейка.

Эту часть ночи на страже у входа в пещеру стоял Гав. Он очень устал; временами он поддавался дремоте, пробуждаясь при резких порывах ветра, внезапных шумах или при появлении нового запаха. Какое-то странное оцепенение сковало все его мысли и чувства, и в его сознании бодрствовал только страх перед возможной опасностью. Внезапное бегство сайги заставило его насторожиться и оглядеть окрестности.

Вдруг он увидел по ту сторону реки, на гребне крутого холма, какого-то крупного зверя, переваливавшегося с боку на бок. Массивные, но в то же время гибкие конечности, большая голова, заострявшаяся книзу, что-то, отдаленно напоминающее человека, в поступи, — все это выдавало медведя.

Гав был знаком с пещерным медведем. Этот великан с выпуклым лбом обычно мирно жил в своей берлоге, никого не трогая, питался растительной пищей и только во время голодовки охотился на животных.

Но приближавшийся медведь, казалось, принадлежал к другой породе. Гав убедился в этом, когда он вышел на освещенную луной вершину холма. У этого зверя был плоский лоб; в его поступи чувствовались уверенность в себе, скрытая угроза и жестокость плотоядных хищников. Это был серый медведь.

Гав вспомнил рассказы охотников, побывавших в гористых местностях. Серый медведь сильней зубра и бизона; он относит убитую лошадь в свою берлогу с такой же легкостью, как леопард антилопу. Одним ударом когтей он вспарывает грудь и живот человеку. Он не боится ни тигра, ни льва. Старый Гоун говорил, что серый медведь уступает в силе только льву-великану, мамонту и носорогу.

Сын Сайги не почувствовал того страха, который ему внушало появление тигра. Встречи с безобидным и благодушным пещерным медведем приучили его не бояться медведей вообще. Но все же повадки приближавшегося зверя показались ему подозрительными, и он решил разбудить Нао.

Легчайшего прикосновения к руке сына Леопарда было достаточно, чтобы тот мгновенно вскочил на ноги.

— Зачем разбудил меня Гав? — спросил он, выйдя из пещеры.

Молодой воин молча протянул руку к холму. Нао нахмурился.

— Серый медведь! — воскликнул он.

И он окинул пещеру тревожным взглядом. С вечера уламры заготовили много веток и кучу камней. Несколько крупных валунов лежало поблизости — было чем загородить вход в пещеру. Нао предпочел бы спастись бегством, но бежать можно было только по направлению к водопою, то есть прямо в лапы к серому медведю; можно было также вскарабкаться на дерево — серый медведь не умеет лазить по деревьям, — но поблизости росли лишь тонкие деревца, да к тому же этот неутомимый и упрямый зверь способен подстерегать свои жертвы бесконечно долго.

Медведь стал спускаться по крутому склону холма. Дойдя до подножья, он поднял кверху морду, втянул влажный воздух и затрусил рысцой. На мгновение обоим воинам показалось, что он удаляется. Но, очутившись на берегу, зверь уверенно побежал к переправе и остановился как раз напротив утеса, где нашли приют уламры.

Заметил ли он Гава, который укрывался в тени скалы, стараясь не делать ни одного движения? Или это был вернувшийся из дальних странствий хозяин берлоги, захваченной уламрами?

Так или иначе, но медведь отрезал уламрам единственный путь к отступлению: с одной стороны утес обрывался совершенно отвесно, с другой, на противоположном берегу узкой речки, подстерегал медведь. Как бы быстро ни спустились уламры, медведь успел бы переплыть речку и настигнуть их.

Оставалось ждать, пока хищник сам снимет осаду, или принять бой на месте, если он решится напасть на людей в пещере…

Нао разбудил Нама, и все втроем стали перекатывать валуны ко входу в пещеру. Потоптавшись на месте, медведь вдруг бросился в воду и переплыл реку. Выйдя на берег, он стал взбираться по узкому выступу, опоясывавшему утес.

Чем ближе подходил медведь, тем больше страха внушали Наму и Гаву огромное мускулистое тело и сверкающие при лунном свете белые клыки. Сердца юношей бешено колотились.

Нао также был встревожен. Он знал силу противника и понимал, что медведю понадобится немного времени, чтобы растерзать троих людей. Топор, рогатина, дротик были бессильны против крепких, как гранит, костей, против толстой, как броня, шкуры.

Вскоре перед входом в пещеру выросла стена. Уламры оставили не заложенным только одно отверстие на высоте человеческого роста. Когда медведь подошел совсем близко, он остановился и удивленно тряхнул головой. Он давно учуял людей, слышал шум, поднятый ими при сооружении стены, но не ожидал, что вход в берлогу окажется прегражденным.

Медведь смутно почувствовал, что существует какая-то связь между появлением этого неожиданного препятствия и вторжением людей в его берлогу. Преграда озадачила его, но нисколько не встревожила: он чуял, что имеет дело со слабым противником.

Сперва огромный зверь мирно потягивался, расправляя грудь. Затем внезапно, без видимого повода, он пришел в ярость. Издав хриплый рев, он встал на задние лапы. Стоя, он еще больше напоминал человека — волосатого, с уродливо короткими ногами и непомерно удлиненным торсом. Переваливаясь с лапы на лапу, медведь подошел к оставшемуся незаложенным отверстию.

Нам и Гав, скрывшиеся в темноте пещеры, держали наготове топоры. Сын Леопарда поднял свою палицу. Уламры думали, что медведь опустит передние лапы на груду камней и примется разрушать укрепление. Но зверь неожиданно просунул в отверстие мохнатый лоб и раскрытую пасть, обнажавшую два ряда острых, как дротики, зубов. Топоры Нама и Гава с силой опустились на лоб хищника; Нао взмахнул палицей, но низкий потолок помешал нанести удар. Медведь с ревом отступил. Он не был даже ранен — ни одна капля крови не выступила на его морде; но его горящие маленькие глазки и лязг мощных челюстей ясно говорили о возмущении оскорбленной силы. Однако, он не пренебрег полученным уроком. Вместо того чтобы итти напролом, он решил уничтожить опасное препятствие. Он толкнул преграду лапой — она дрогнула. Тогда, удвоив усилия, медведь стал расшатывать стену. Он то наваливался на нее плечом, толкал лбом, цеплялся когтями и тянул к себе, то, отступив, с разбега бросался на нее всей тяжестью своего массивного тела. Обнаружив слабое место у основания стены, он сосредоточил на нем все удары. Это место было недосягаемо для людей, и они не могли помешать разрушительной работе противника.

Тогда и уламры быстро изменили способ защиты: Нао и Гав подперли плечами опасное место, и стена перестала шататься; Нам же высунулся в отверстие и подстерегал мгновение, чтобы метнуть дротик в глаз противника.

Вскоре медведь заметил, что слабое место в преграде перестало шататься от его толчков. Это непостижимое явление, шедшее в разрез со всем его долголетним опытом, озадачило его. Он отошел в сторону, сел на задние лапы, недоверчиво тряхнул головой… Затем он снова попробовал расшатать стену. Когда и на этот раз преграда не поддалась, медведь пришел в ярость и оставил всякую осторожность.

Отверстие в стене притягивало медведя — ему казалось, что здесь он найдет свободный проход. С разбега он бросился на него. Дротик просвистел и впился ему в веко; но уже ничто не могло остановить сокрушительного натиска этого живого тарана. Стена рухнула.

Нао и Гав отскочили в глубину берлоги; Нам не успел сделать этого, и чудовищные лапы подмяли его. Нам не защищался; покорный и беспомощный, как лошадь, настигнутая львом, он в каком-то оцепенении ожидал смерти.

Нао, сначала растерявшийся от неожиданности нападения, увидев опасность, угрожавшую его спутнику, загорелся воинственным пылом. Отбросив ставший ненужным топор, он обеими руками схватил свою узловатую палицу.

Медведь заметил его движение. Отложив расправу со слабым противником, он с грозным рычанием шагнул навстречу Нао. Но не успел зверь пустить в ход свои страшные когти и клыки, как палица уламра молниеносно стукнула его по челюсти. Удар, нанесенный искоса, был не очень силен и не опасен, но пришелся по чувствительным местам и причинил такую боль, что хищник осел и завыл.

Второй удар палицы упал на несокрушимый череп. Это была ошибка: медведь почти не почувствовал боли и только яростно зарычал на дерзкого врага. Нао отпрянул в сторону и притаился за выступом скалы. Когда же обезумевший от боли и бешенства медведь снова слепо кинулся на него, Нао в самую последнюю секунду отскочил в сторону, и огромный зверь со всего разбега ткнулся мордой в базальтовую стену. Оглушенный, он зашатался.

Воспользовавшись этим, Нао с такой силой хватил медведя палицей по спине, что у зверя хруснули позвонки.

Медведь зашатался и упал. Нао в упоении победы бешено колотил его палицей по ноздрям, по лапам, по челюсти, в то время как Нам и Гав вспарывали ему брюхо топорами.

Когда, наконец, окровавленная туша перестала содрогаться, уламры молча переглянулись. Это был торжественный момент. Нао вырос в глазах спутников: ни Фаум, ни Гу, сын Тигра, ни один из тех великих воинов, о которых рассказывал старый Гоун, не могли похвалиться победой над серым медведем!

Глава четвертаяЛев-великан и тигрица

Прошла одна луна. Нао и его спутники, все время безостановочно двигавшиеся на юг, давно уже оставили позади саванну. Теперь они шли по густому лесу. Казалось, темная чаща никогда не кончится. Изредка встречались поляны, поросшие высокой травой, болота и небольшие озера, но за ними снова начиналась лесная чаща. Буйный растительный покров то взбирался на холмы, то спускался в глубокие овраги.

Все виды растений и все породы животных водились в этом лесу.

Здесь можно было встретить тигра и пещерного льва, леопарда и гиену, вепря и волка, лань и серну, носорога, оленя, муфлона, козулю. В этом лесу встречались даже львы-великаны — редчайшая порода хищников, начавшая вымирать сотни веков тому назад.

Кое-где в лесу виднелись широкие просеки, устланные растоптанными ветвями и вырванным с корнем молодняком, — неоспоримое свидетельство соседства мамонтов, стадо которых причиняет лесу больший ущерб, чем самые сильные бури и ураганы.

В этом опасном месте уламры находили обильную пищу, но и сами они могли стать добычей какого-нибудь крупного хищника.

Нао, Нам и Гав подвигались вперед с величайшей осторожностью, построившись треугольником, чтобы одновременно иметь возможность наблюдать за большим пространством.

Днем острое зрение и тонкий слух заблаговременно предупреждали их о всякой опасности. Впрочем, днем опасные хищники спали; они выходили на охоту только в сумерки. Волки могли бы представлять немалую опасность для уламров, но в этом, обильном всякого рода добычей, лесу они остерегались нападать на таких сильных и коварных противников, как люди. Страшный пещерный медведь охотился на животных только тогда, когда не находил растительной пищи. В остальное время это огромное животное мирно утоляло свой голод плодами.

Но если дни проходили относительно спокойно, то ночи были полны страха. Задолго до наступления сумерек уламры начинали искать безопасное убежище для ночлега. Иногда это была естественная пещера; иногда им приходилось строить укрепление из камней; порой они находили приют в глубокой яме в земле.

Но чаще всего они проводили ночи на деревьях, выбирая группу близко расположенных друг к другу стволов.

Больше всего страданий уламрам причиняло отсутствие Огня. В безлунные ночи им казалось, что свет навсегда оставил землю, что мрак больше никогда не рассеется. Темнота угнетала их, наваливалась на них огромной тяжестью. По ночам они подолгу вглядывались в глухую чащу, ожидая, что где-нибудь вспыхнет искра и языки пламени начнут лизать сухие ветви.

Но в темноте мерцали только искры далеких звезд да раскаленные угольки глаз хищников…

Наконец, лес поредел. На запад он уходил таким же сплошным массивом, без единого просвета, но на востоке лежала равнина с редкими группами деревьев и островками невысокого кустарника. Зубры, бизоны, олени, сайги и лошади поедали молодые побеги деревьев и тем защищали саванну от наступления леса. Здесь протекала река, берега которой были покрыты черными тополями, пепельными ивами, осинами, ольхой, тростником и камышами. Кое-где виднелись бурые груды ледниковых валунов.

День склонялся к закату, и на землю уже легли длинные тени.

Многочисленные следы на берегу говорили о том, что в сумерки сюда сходилось на водопой множество зверей. Поэтому Нао, Нам и Гав, поспешно утолив жажду, занялись поисками безопасного места для ночлега. Разбросанные кое-где груды валунов были непригодны для этой цели — пришлось бы затратить слишком много времени, чтобы выстроить из них хоть какое-нибудь прикрытие.

Нам и Гав, отчаявшись найти подходящее убежище, уже предложили вернуться на ночь в лес, когда Нао вдруг заметил две огромные каменные глыбы, лежащие рядом и соприкасающиеся верхушками; они образовали нечто вроде пещеры с двумя входами. Один из входов был доступен только мелким животным, не крупнее собаки. Второй был достаточно широк, чтобы, плотно прижавшись к земле, в него мог вползти человек; но для львов, тигров и медведей этот вход был слишком тесным.

Нам и Гав легко проникли в пещеру. Они боялись, что из-за своего богатырского сложения Нао не сможет пролезть в узкое отверстие. Но сын Леопарда, вытянув вперед руки и повернувшись на бок, без труда пробрался в него и так же легко выполз обратно.

Массивные каменные глыбы слежались настолько плотно, что даже мамонты не могли бы разъединить их. Под камнями было просторно — три человека свободно умещались здесь.

Уламры были бесконечно рады этой находке, обеспечивавшей им безопасный ночлег. Впервые за все время похода они проведут спокойную ночь, не опасаясь нападения хищников.

Подкрепившись сырым мясом молодого оленя и орехами, собранными в лесу, Нао, Нам и Гав выползли из убежища, чтобы еще раз осмотреть местность. Несколько оленей и козуль пробежали к водопою. В воздухе с воинственным карканьем носились вороны; в облаках величественно парил орел. Среди ивняка неслышными шагами крался пятнистый леопард. Рысь преследовала антилопу.

Тени деревьев удлинялись. Солнце садилось за верхушки деревьев, зажигая гигантский пожар в облаках. Через несколько минут хищники должны были выползти из своих берлог, чтобы вступить во владение равниной. Но пока еще ничто не выдавало этого. Над равниной раздавался только мирный щебет птичек; они хлопотливо носились в воздухе, то круто взмывая ввысь, то камнем падая вниз.

Неожиданно из лесу вышел бизон. Бизоны были подвижные, сильные, чуткие к малейшей опасности, смелые и осторожные животные, великолепно вооруженные для борьбы за существование.

Сердце Нао учащенно забилось при приближении широкогрудого, круторогого величественного зверя, и он с глухим ворчанием вскочил на ноги: инстинкт охотника сразу проснулся в нем. Обычно люди не решались нападать на стада этих травоядных, но они не упускали случая поохотиться на одинокого бизона, особенно слабого или раненого. Откуда пришел этот бизон? Бежал ли он от преследования сильных хищников, опередив стадо, или, наоборот, отстал от него? Уламры не задавались этим вопросом. Им достаточно было знать, что огромное животное одиноко; победа над бизоном была не менее славной, чем победа над самым крупным из хищников. Но тут же другой инстинкт вступил в борьбу с первым. И этот инстинкт властно приказывал не уничтожать без нужды животное, могущее послужить пищей. А у уламров был большой запас свежего мяса.

Вспомнив победу, только что одержанную над серым медведем, Нао решил, что борьба с бизоном ничего не прибавит к его охотничьей славе, и опустил палицу.

Ничего не подозревавший бизон медленно и спокойно прошел к реке.

Вдруг все трое уламров насторожились — они почувствовали приближение опасности раньше, чем увидели ее. Сомнения быстро сменились уверенностью. По знаку Нао, Нам и Гав скользнули в пещеру. Нао не замедлил последовать за ними, как только на опушке леса показался олень. Животное бежало в слепом ужасе. Рога его были закинуты назад, с губ капала пена, окрашенная кровью. Олень убегал от тигра.

Тигр, коренастый и приземистый, с необычайно гибким хребтом, подвигался гигантскими скачками. Со стороны казалось, что он не бежит, а скользит в воздухе, чуть касаясь лапами земли.

В конце каждого скачка он на неуловимо короткое мгновение останавливался, как бы собирая силу для нового взлета.

Олень мчался безостановочно, делая короткие, все убыстряющиеся прыжки. В этот момент погони тигр явно настигал его; хищник только что вышел на охоту после дневного сна, в то время как олень был утомлен длинным переходом.

— Тигр догоняет оленя! — дрожащим от волнения голосом воскликнул Нам.

Нао, с неменьшим возбуждением следивший за этой охотой, ответил:

— Олень неутомим!

Вблизи реки расстояние, отделявшее оленя от тигра, сократилось наполовину. Но, сделав неимоверное усилие, олень еще убыстрил свой бег. Некоторое время оба животных неслись с одинаковой скоростью, а затем скачки тигра участились. Он оставил бы преследование, если бы не близость реки: в воде он рассчитывал быстро настигнуть оленя.

Хищник добежал до берега, когда олень проплыл уже локтей пятьдесят. Не останавливаясь ни на секунду, тигр бросился в реку и поплыл с необычайной быстротой. Река была неширокой, и видно было, что олень первым доплывет до противоположного берега. Правда, стоило ему споткнуться при выходе из воды — и он погиб!

Олень понимал это; он осмелился даже уклониться от прямой, чтобы выбраться на берег в более удобном месте: на усыпанной галькой косе, отлого спускавшейся к реке. Расчет оленя был точный, но, ступив на сушу, он замешкался на ничтожную долю секунды. Этого было достаточно, чтобы тигр выиграл еще полтора десятка локтей.

Олень едва успел отбежать на двадцать локтей от берега, когда тигр, в свою очередь, вылез из воды и сделал свой первый скачок. Но тут хищника ждала неудача: он пошатнулся и упал на бок.

Олень был спасен! Теперь преследование становилось бесполезным. Тигр понял это и, вспомнив, что во время погони перед его глазами мелькнул бизон, немедленно снова кинулся в воду и поплыл обратно.

Бизон еще не успел скрыться из виду… Увидев погоню, он начал отступать к лесу; когда тигр исчез в камышах, бизон остановился в раздумье. Однако, осторожность взяла верх, и, решив скрыться в чаще, он затрусил к опушке мимо каменных глыб.

Запах уламров напомнил ему, что однажды человек тяжко ранил его острым камнем. Бизон бросился в сторону и стремглав понесся к лесу; он уже почти достиг опушки, когда снова завидел тигра, который приближался с огромной быстротой.

Понимая, что бегство бесполезно, бизон повернулся к хищнику. Нетерпеливо роя копытами землю, он низко склонил рогатую голову. Широкая грудь его, покрытая бурой шерстью, порывисто вздымалась. Большие черные глаза метали огонь. Теперь это было уже не мирное травоядное, а опасный боец: и страх и колебания уступили место нерассуждающей ярости. Инстинкт самосохранения претворился в храбрость.

Тигр увидел, что будет иметь дело с опасным противником. Он не сразу напал на него. Крадучись и извиваясь всем туловищем, как пресмыкающееся, он подходил к бизону, вызывая его на схватку; он хотел, не рискуя прямым нападением, мгновенным ударом лапы сломать бизону спинной хребет или, вскочив на круп, перегрызть незащищенную шею.

Но настороженный и внимательный бизон следил за каждым движением хищника и все время обращал к нему массивный костистый лоб, вооруженный острыми рогами.

Вдруг тигр замер, забыв о бизоне. Изогнув спину дугой, он устремил желтые, сразу ставшие неподвижными глаза на приближавшегося огромного зверя, похожего на него, но более рослого и плотного, с широкой грудью и густой гривой.

В уверенной поступи этого зверя чувствовались, однако, колебания охотника, который забрел на чужую территорию.

Ведь тигр был у себя. Десять лун он владел этими местами, и все остальные хищники признавали его первенство — и леопард, и медведь, и гиена. Никто не осмеливался оспаривать намеченной им добычи. Ни одно живое существо не становилось на пути тигра, когда он охотился на оленя, лань, муфлона, зубра, бизона или антилопу. Только серый медведь в сильные холода осмеливался охотиться в его владениях. Другие тигры жили на севере, львы — возле Большой реки, и он уступал дорогу только непобедимому носорогу и мамонту с толстыми, как стволы вековых деревьев, ногами.

Тигр до сих пор еще не встречал этого странного зверя, но инстинкт сразу подсказал ему, что пришелец сильнее его, лучше вооружен и не менее ловок и увертлив. И все же тигр не хотел признать свою слабость и без борьбы уступить местность, где так долго он был полновластным хозяином.

Он не отступил при приближении соперника, но пригнулся, почти распластавшись на земле, выгнул горбом спину и угрожающе оскалил клыки.

В свою очередь, пещерный лев набрал воздуха в широкую грудь, зарычал и затем, оттолкнувшись от земли задними лапами, сделал прыжок длиной в целых двадцать пять локтей.

Тигр испуганно попятился назад. При втором прыжке великана он поджал хвост и, казалось, готовился удариться в бегство. Однако, тут же, словно устыдившись собственной трусости, он зарычал на противника; его желтые глаза позеленели от бешенства: он принимал бой!

Внезапная перемена в поведении тигра скоро стала понятной уламрам. Из камышей на помощь к своему самцу спешила тигрица; она неслась огромными скачками, почти не касаясь земли. Глаза ее сверкали, как угли.

Теперь настала очередь пещерного льва усомниться в своей силе. Он без боя уступил бы чете тигров ее владения, если бы, возбужденный угрожающим рычанием своей самки, тигр-самец не прыгнул навстречу к нему…

Пещерный лев готов был примириться с необходимостью отступить, но он не мог оставить безнаказанным этот дерзкий вызов. Его чудовищные мускулы напряглись при воспоминании о бесчисленных, одержанных им победах, об убитых, растерзанных и съеденных им существах. Едва лишь один прыжок отделял его от тигра. Он мигом пролетел это расстояние и встретил… пустоту, так как тигр отскочил в сторону. Очевидно, он хотел вцепиться в бок пещерного льва. Тот быстро повернулся, чтобы встретить нападение.

Когти и клыки сшиблись… Теперь слышно была только глухое рычание и щелканье страшных челюстей. Тигр пытался вцепиться в горло льва, но молниеносный удар огромной лапы обрушился на него и опрокинул на землю. В то же мгновение когтями другой лапы пещерный лев вспорол ему брюхо. Внутренности вывалились из раны вместе с потоками крови. Отчаянный рев огласил саванну.

Пещерный лев начал рвать на части свою жертву, когда подбежала тигрица. Почуяв запах свежей крови, она остановилась в нерешительности и издала призывное рычание.

При этом зове тигр вырвался из лап пещерного льва и сделал шаг. Но, запутавшись в волочившихся по земле кишках, он остановился… Силы покинули его, и только глаза все еще были полны жизни.

Тигрица инстинктом поняла, как мало осталось жить тому, кто так долго делил с ней еще теплую добычу, охранял ее детенышей, защищал ее от всех опасностей. Трепеща за свою жизнь, она глухо зарычала и, бросив последний взгляд на своего самца, убежала в лес.

Пещерный лев не стал преследовать ее. Он следил за каждым движением издыхающего тигра, но не приканчивал его, так как был осторожен и остерегался получить рану, когда победа и без того была на его стороне.

Настал час заката. Багряный свет разлился по лесам, озарил кровавыми отблесками половину неба. Дневные животные умолкли. Теперь слышались только вой волков, насмешливый хохот гиен, крики ночных птиц, кваканье лягушек и стрекотание кузнечиков. Когда последние лучи солнца догорели на облаках, на востоке взошел диск полной луны.

В саванне не было видно других зверей, кроме двух хищников, — бизон скрылся во время их битвы. В наступивших сумерках тысячи существ притаились без движения, учуяв присутствие огромных зверей.

Бесчисленное множество дичи пряталось в каждой заросли, таилось за каждым деревцом, и, несмотря на это, редкий день голод не терзал пещерного льва.

Лев издавал резкий запах, и этот запах всюду сопровождал его, предшествовал ему, предупреждая все живое о его приближении вернее, чем треск почвы под могучими лапами, чем шелест раздвигаемой листвы и шум ломающихся ветвей.

Этот запах был густым и едким, почти осязаемым. Он разносился далеко вокруг, по притихшей чаще и спокойной воде, ужасный и в то же время спасительный для всех слабых. И все бежало перед ним, исчезало, пряталось… Земля становилась пустынной. На ней не было жизни. Не было добычи, и царь природы оставался в величественном одиночестве.

А между тем с приближением ночи гиганта начинал мучить голод. Наводнение изгнало его из привычных мест, и, переплыв через несколько рек, он забрел в неизвестную область. Теперь, после победы над тигром, она безраздельно принадлежала ему. И он нюхал воздух, стараясь учуять прячущуюся в сумерках добычу. Но ветерок приносил только ослабленные расстоянием запахи.

Насторожив слух, пещерный лев расслышал чуть слышный шорох бегства мелких зверьков в траве, возню воробьев в гнездах; на верхушке черного тополя он увидел двух цаплей. Лев знал, что этих бдительных пернатых не застанешь врасплох. К тому же, с тех пор как он достиг зрелости, он лазил только на невысокие деревья с прочными и толстыми ветвями.

Издыхающий тигр издавал острый запах, дразнивший голодного льва. Он подошел к тигру. Но вблизи этот запах показался ему противным, как отрава.

Внезапно разъярившись, он налетел на тигра и одним ударом лапы переломил ему спинной хребет. Затем, бросив труп, стал бродить по саванне.

Огромные камни привлекли его внимание. Они находились на подветренной стороне, и запах людей не доходил до хищника. Но, приблизившись, он учуял их присутствие.

Уламры с трепетом следили за страшным зверем. Они были свидетелями всех событий в саванне после бегства оленя. В полусвете сумерек они видели, что пещерный лев кружит возле их убежища. Зеленые огоньки сверкали в его глазах. Тяжелое дыхание выдавало нетерпение и острый голод.

Найдя входное отверстие, лев попробовал просунуть голову в пещеру. Уламры с тревогой глядели на камни — выдержат ли они натиск гиганта? При всяком движении пещерного льва Нам и Гав вздрагивали и испускали возгласы ужаса. Но Нао не дрожал. Ненависть кипела в нем — ненависть живого существа, которому угрожает гибель, бунт пробудившегося сознания против господства слепой силы.

Эта ненависть перешла в ярость, когда зверь стал рыть землю у входа. Нао знал, что львы умеют копать ямы и опрокидывать препятствия, и его встревожила эта попытка расширить вход в пещеру. Он ударил льва палицей. Зверь зарычал и отскочил в сторону.

Его глаза, великолепно видящие во тьме, различили в глубине пещеры людей. Добыча была совсем близко, и это еще больше обострило его голод.

Он снова стал кружить вокруг пещеры, подолгу останавливаясь возле отверстия, и в конце концов опять стал расширять подкоп. Но новый удар заставил его вторично отпрянуть. Лев понял, что пройти здесь невозможно; однако, он не мог отказаться от такой близкой и как будто доступной добычи. Он решил взять хитростью то, чего не могла взять сила. Еще раз вдохнув запах пищи, он притворился, что отказался от охоты на людей, и побрел в лес.

Уламры ликовали. Убежище показалось им еще надежней, чем с первого взгляда. Они наслаждались ощущением безопасности, покоя, сытости — всем тем, что делало счастливым первобытного человека.

Не умея выразить словами это ощущение счастья, они обращали друг к другу улыбающиеся лица и весело смеялись. Они знали, что пещерный лев еще возвратится. Но представление первобытного человека о времени было настолько смутным, что это сознание не могло омрачить их радости: промежуток, отделяющий вечернюю зарю от утренней, казался им нескончаемо долгим.

По обыкновению, первым на стражу стал Нао. Ему не хотелось спать. В его мозгу, возбужденном событиями дня, роились образы, нестройные, смутные мысли о жизни, о мире.

Уламры накопили уже довольно много сведений о вселенной. Они знали о движении солнца и луны; о том, что свет сменяется тьмой, а тьма — светом; что холодное время чередуется с жарким; они знали о течении воды в реках и ручьях; о причудах дождя и жестокости молнии; о рождении, старости и смерти человека; они безошибочно различали по внешнему виду, повадкам и силе бесчисленное множество животных; они наблюдали рост деревьев и увядание их; они умели закалять острие копья, делать топоры, палицы, дротики; умели и пользоваться этим оружием. Наконец, они знали Огонь, страшный, желанный и могучий Огонь, придающий людям силу и бодрость, но способный пожрать саванну и лес со всеми находящимися в них мамонтами, носорогами, львами, тиграми, медведями, зубрами и бизонами.

Жизнь Огня всегда занимала Нао. Огню, как всякому живому существу, нужна была пища: он пожирал ветви, сухую траву, жир; он рос, он рождал другие Огни; наконец, он умирал. Огонь мог распространяться беспредельно, но его можно было поделить на мельчайшие частицы, и каждая из них продолжала жить. Огонь хирел, когда его лишали пищи, — он становился меньше мухи; но стоило поднести к нему сухую травинку, как он возрождался и снова охватывал огромный лес. Это был зверь и не зверь. У него не было ног, но он соперничал в скорости с антилопой. У него не было крыльев, но он летал в облаках; не было у него и пасти, но он дышал, ворчал, рычал; не было у него ни лап, ни когтей, но он мог охватывать огромное пространство…

Нао любил Огонь и в то же время ненавидел и боялся его. В детстве он не раз испытывал его укусы. Нао знал, что Огонь нельзя приручить; Огонь всегда готов пожрать тех, кто его кормит; он свирепей тигра и коварней гиены. Но жизнь с ним радостна — он отгоняет жестокий холод ночи, дает отдых усталым и: силу слабым.

В темноте пещеры Нао вспоминал яркое пламя: костра и красные отблески на лице Гаммлы… Восходящая луна напоминала ему этот костер.

Из какого места земли выходит по ночам луна и почему она никогда не гаснет? В иные вечера она кажется тоньше травинки, которую лижет робкий язык пламени. Но вслед за тем она оживает. Невидимые люди заботятся о ней и кормят ее, когда она начинает худеть.

Сегодня вечером луна в полном расцвете сил; вначале она была огромной и тусклой. Поднимаясь по склону неба, она становилась все меньше, но свет ее от этого только ярче сиял. Очевидно, невидимые люди сегодня дали ей много сухих сучьев.

Пока сын Леопарда предается этим грезам, ночные животные выходят на охоту. Пугливые тени скользят в траве. Нао различает в темноте землероек, тушканчиков, агути, легких куниц, похожих на змей ласок; затем в полосе лунного света показался сохатый. Нао смотрит ему вслед: у него шкура цвета дубовой коры, тонкие сухие ноги и закинутые на спину рога. Сохатый исчез. Теперь видны волки. У них круглые головы, острые морды и крепкие, мускулистые ноги. Брюхо у них беловатое, бока и спина бурые, а вдоль позвоночника растет полоска почти черной шерсти; в поступи их есть что-то коварное, предательское, неверное.

Волки учуяли сохатого, но и тот, в свою очередь, втянув в ноздри влажный ветерок, различил подозрительный запах и ускорил свой бег. Сохатый намного опередил волков. Запах его с каждой минутой становится все слабее. Волки понимают, что сохатого не догнать. И все же они бегут по его следу до опушки леса. Преследовать его дальше бесполезно.

Разочарованные волки медленно возвращаются назад. Некоторые из них воют, другие сердито рычат. Затем тонкие, подвижные ноздри их снова начинают обнюхивать воздух. Поблизости нет ничего достойного внимания, если не считать трупа тигра и трех людей, укрывшихся в пещере. Но люди — слишком опасный противник, а мяса тигра волки, несмотря на всю свою прожорливость, терпеть не могут.

Тем не менее, обойдя сторонкой человеческое жилье, они подходят к тигру.

Сначала волки осторожно кружили вокруг трупа, боясь западни. Но вскоре осмелели и, подойдя вплотную, стали обнюхивать огромную пасть, из которой так недавно еще вырывалось грозное дыхание. Исследуя неподвижную тушу, они слизывали кровь с ран. Но ни один из них не решался вонзить зубы в эту терпкую плоть, которую безнаказанно могли переварить только железные желудки коршуна или гиены.

Неожиданно поблизости раздался взрыв жалобных воплей, рычание, пронзительный хохот. Волки насторожились. Шесть гиен выбежали в полосу лунного света. У гиен были мощные груди, удлиненные туловища, слабые задние лапы, гривастые, остроухие головы с треугольными глазами и сильными челюстями. Гиены издавали отвратительный запах.

Эти рослые хищники могли бы померяться силами даже с тигром. Но гиены не любили открытой борьбы и принимали бой только при крайней необходимости. Впрочем, такие случаи были большой редкостью, так как хищников не соблазняло зловонное мясо гиен, а соперничества других пожирателей падали гиены не боялись, так как все они были слабее.

Хотя гиены знали, что они сильней волков, они долго не решались оспаривать у них добычу. Они кружили вокруг падали, то удаляясь, то приближаясь, и оглашали по временам воздух пронзительным воем. Но в конце концов, набравшись смелости, разом кинулись на приступ.

Волки не пытались даже отстаивать свое добро. Уверенные в быстроте своих ног, они оставались вблизи тигра. Теперь они сожалели об упущенной добыче. Они злобно рычали на гиен и делали вид, что хотят броситься на них; казалось, они были довольны тем, что могут хоть досадить своим соперникам.

Но гиены не обращали на них внимания и с угрюмым ворчанием рвали на части тушу тигра. Если бы не голод, они предпочли бы свежему трупу тухлятину, разложившееся, кишащее червями мясо. Но выбора не было, да и присутствие волков заставляло их спешить.

Сначала они полакомились внутренностями и длинным шершавым языком, вывалившимся из пасти во время агонии; затем, разодрав бока трупа крепкими, как железо, клыками, извлекли сердце, легкие, печень. С радостным урчанием они насыщались мертвечиной, вознаграждая себя полной сытостью за долгие дни скитаний с пустым желудком, за вечное голодное беспокойство.

Волки, напрасно рыскавшие по сторонам с самых сумерек, завидовали этой сытости.

Озлобленные неудачей, несколько волков стали обнюхивать убежище уламров, и один осмелел настолько, что попробовал просунуть голову в отверстие. Нао презрительно ударил его копьем. Раненый зверь ускакал на трех лапах, оглашая воздух тоскливым воем, и все волки завыли вдруг жалобно и свирепо.

Бурые тела качались в неверном свете луны, в глазах горела жажда жизни и страх перед ней, белые клыки сверкали, тонкие мускулистые лапы злобно скребли землю… Голод становился нестерпимым. Но, зная, что за камнями прячутся сильные и хитрые противники, волки перестали рыскать вокруг убежища уламров.

Сбившись в кучу, они как будто держали совет. Один волк, казалось, призывал их к порядку, требовал внимания. Остальные почтительно обнюхивали и слушали этого старого волка с облезлой шкурой и пожелтевшими клыками.

Нао не сомневался в том, что у волков есть свой язык, что они сговариваются между собой, как устроить засаду, окружить добычу, как сменяться во время погони. Он с любопытством следил за ними и старался разгадать их замыслы.

Часть волков переправилась вплавь через реку. Остальные разбрелись по чаще. Теперь слышна была только возня гиен над трупом тигра.

Высоко поднявшаяся луна затмевала своим сиянием блеск звезд. Тусклых звезд вовсе не было видно, яркие слабо мерцали в волнах лунного света; какое-то напряженное оцепенение разлилось по лесу и по саванне. Только изредка в прозрачной синеве воздуха, бесшумно махая крыльями, проносилась сипуха, да метались ночные бабочки, спасаясь от преследования летучих мышей.

И вдруг тишина нарушилась — перекликающийся вой донесся из лесу.

Нао понял, что волки окружили добычу. Вскоре его догадка подтвердилась. В саванну выбежал какой-то зверь. Он походил на дикую лошадь, только грудь у него была уже. Джигетай спасался от наседавших на него трех волков.

Преследователи бежали не так быстро, как джигетай, но не бросали погони и даже как будто берегли силы; все время они перекликались с волками, сидевшими в засаде.

Вскоре и эти появились в саванне. Джигетай был окружен со всех сторон. Еле держась на подгибающихся ногах, он остановился и огляделся. С юга, с востока, с запада его обступили волки. Только на севере, казалось, была лазейка — здесь путь преграждал лишь один старый волк с посеревшей шкурой. Загнанный зверь побежал на север. Старый волк спокойно поджидал его, но, когда джигетай был уже совсем близко, вдруг протяжно завыл. И тотчас же рядом с ним на кургане появились еще три волка.

Несчастный джигетай остановился и жалобно заржал. Он почувствовал, что гибель кольцом обступила его… Ему не вырваться больше на простор, где быстрые ноги еще раз спасли бы ему жизнь… Теперь уж не поможет ни хитрость, ни сила, ни быстрота… Он взглянул на своих преследователей, словно моля их о пощаде.

Но волки только тесней сомкнули кольцо; тридцать пар глаз неотступно следили за каждым движением джигетая, и в каждом взгляде он видел свой смертный приговор.

Волки хотели запугать свою жертву, опасаясь ее сильных копыт. Стоявшие впереди джигетая делали вид, что готовы наброситься на него, чтобы он не заметил других волков, подкрадывавшихся с боков. Ближайшие уже были на расстоянии всего нескольких локтей.

С мужеством отчаяния затравленный джигетай еще раз попробовал искать спасения в бегстве. Он стремительно прыгнул на своих преследователей, пытаясь прорвать их строй. Один волк покатился по земле, другой пошатнулся, — перед джигетаем открылся свободный путь… Но в эту секунду на боку у него повис волк, потом второй… И десятки пастей уже терзали его.

Джигетай отчаянно рванулся — еще один хищник упал на землю со сломанной челюстью, но остальные, дружно набросившись, прокусили своей жертве горло, впились в поджилки, растерзали бока, и джигетай повалился на землю под тяжестью волков, пожиравших его живьем.

Еще несколько времени Нао слышал жалобный вой животного. С радостным ворчаньем волки грызли теплое трепещущее мясо, пили горячую кровь, ощущая, как жизнь непрерывным потоком вливается в их желудки.

Изредка старые волки беспокойно оглядывались на гиен; гиены предпочли бы нежное и сладкое мясо джигетая жилистому тигру, но они не осмеливались оспаривать добычу у волков, зная, что даже трусливые звери становятся храбрыми, когда защищают с трудом доставшуюся им пищу.

Луна прошла уже полдороги к зениту. Спокойные воды реки чуть виднелись в отдалении. Гав стал на стражу, и Нао заснул. В саванне снова поднялось смятение: в чаще раздалось рычание, захрустел кустарник. Гиены и волки вместе подняли морды и насторожились. Гав, просунув голову в отверстие, также напряг свой слух, зрение, обоняние…

Послышался стон издыхающего животного, грозное и отрывистое рычание. Затем кустарник раздался в стороны, и в саванну вышел пещерный лев. Он нес в пасти только что задранную лань. Рядом с ним, извиваясь на ходу, как гигантское пресмыкающееся, бежала тигрица. Оба зверя приближались к убежищу уламров.

Гав поспешил разбудить Нао. Уламры долго следили за хищниками. Лев пожирал свою добычу уверенно и неторопливо, тигрица — жадно и нерешительно, все время оглядываясь на зверя, убившего ее самца.

Тяжелое предчувствие стеснило грудь Нао и сделало дыхание его коротким и прерывистым…

Глава пятаяОсада

Утро застало пещерного льва и тигрицу на том же месте; они дремали рядом с убитой ланью. Трое людей, нашедших пристанище под каменными глыбами, не могли оторвать взглядов от своих страшных соседей.

Радостный свет утра разлился по саванне, по поверхности реки. Цапля повела своих птенцов на рыбную ловлю. Нырец камнем упал в воду, и перламутровые круги всколыхнули зеркало реки. Проснувшиеся птицы, весело щебеча, порхали по ветвям; проносились зимородки, сойки заботливо чистили свое красновато-серое оперение, болтливые сороки перекликались, раскачиваясь на ветках.

Вороны, каркая, кружились над скелетами джигетая и тигра; не найдя на них ни клочка мяса, ни одного нетронутого сухожилия, они разочарованно возвращались к остаткам лани. Но здесь дорогу им преграждали два пепельно-серых коршуна; не осмеливаясь покуситься на добычу льва, они то описывали в воздухе широкие круги, то садились на почтительном расстоянии от спящего царя зверей, чистили свой клюв, потом замирали, словно в глубоком раздумье, и, вздрогнув, снова взвивались в воздух, чтобы продолжать свое бесконечное кружение. В саванне не было видна ни одного млекопитающего — запах опасных хищников удерживал их в надежных убежищах, в темной чаще леса. Только проворная рыжая белка на секунду высунула нос из листвы, но, завидев льва и тигрицу, тотчас же снова скрылась в густой зелени.

Нао подумал, что лев не снимает осады, потому что помнит о полученных ударах. И он пожалел, что неосмотрительно раздразнил могучего хищника.

Уламр был убежден, что тигрица и лев сговорились между собой по очереди сторожить убежище людей. Он знал, что хищники мстительны и злопамятны. Временами, в порыве неудержимой злобы, он вскакивал на ноги и хватался за палицу или топор. Но благоразумие тотчас же брало верх: Нао вспоминал, что человек неизмеримо слабее крупных хищников, что хитрость, с помощью которой ему удалось убить медведя в полутьме пещеры, нельзя было применить ко льву и тигрице. Вместе с тем он был убежден, что борьбы не избежать; уламрам оставалось либо умереть от голода и жажды среди валунов, либо попытаться одолеть тигрицу, воспользовавшись моментом, когда она одна будет стеречь их. Мог ли он положиться на помощь Нама и Гава в этой страшной битве?

Нао вздрогнул, словно от холода. Увидев, что взгляды молодых воинов устремлены на него, он решил ободрить их.

— Нам и Гав спаслись от серого медведя, — сказал он. — Они спасутся и от пещерного льва!

Молодые уламры взглянули на спящих хищников.

Нао ответил на их невысказанную мысль:

— Пещерный лев и тигрица не всегда будут вместе. Голод заставит их разлучиться. Когда лев уйдет на охоту, мы нападем на тигрицу. Но Нам и Гав должны будут во всем слушаться меня.

Сын Тополя сказал:

— Нам будет повиноваться Нао до последнего дыхания!

В свою очередь, его товарищ воздел обе руки кверху и проговорил:

— Гаву ничто не страшно, когда Нао с ним!

Не находя слов для выражения теснившихся в их груди чувств, молодые воины издали воинственный клич и взмахнули топорами.

При этом шуме лев и тигрица проснулись и вскочили на ноги.

Уламры с дерзким вызовом закричали еще громче. Хищники ответили сердитым рычанием… Затем все успокоились, и снова настала тишина.

Мелкие зверьки, беспокойно оглядываясь на спящих хищников, сновали от леса к реке и обратно. Коршуны, наконец осмелев, изредка урывали по куску мяса лани. Венчики цветов тянулись к солнцу. Жизнь ключом била и в степи и в лесу.

Люди терпеливо ждали ухода льва. Время от времени Нам и Гав не надолго засыпали. Нао беспрестанно думал о побеге, но планы, возникавшие в его голове, были неясны и туманны.

У уламров оставался еще небольшой запас мяса, но жажда уже начинала томить их.

Когда день стал меркнуть, пещерный лев проснулся. Метнув огненный взгляд на пещеру, он удостоверился, что люди все еще находятся там.

Запах человека разбудил в нем злобу; лев зарычал и обошел кругом убежище уламров. Вспомнив, однако, что пещера неприступна и что спрятавшиеся в ней люди больно кусаются, он отскочил назад и вернулся к туше лани. Тигрица уже принялась за еду. Вдвоем они быстро уничтожили остатки мяса.

Насытившись, лев повернулся к тигрице; во взгляде свирепого зверя светился призыв. Тигрица ответила ласковым рычанием. Длинное туловище ее извивалось в траве. Потеревшись мордой о спину тигрицы, пещерный лев облизал ее своим гибким шершавым языком. Тигрица принимала ласки с полузакрытыми глазами; но вдруг она отскочила назад и приняла почти угрожающую позу. Самец зарычал глухо и призывно, но тигрица не слушалась: она распластывалась на земле, как огромный уж, ползала на брюхе по высокой траве, потом прыгала, как мяч, в воздух. В ярких лучах заходящего солнца ее шерсть отливала оранжевым; казалось, что в воздухе пляшет гигантский язык пламени.

Лев сначала неподвижно стоял и смотрел на ее игры, потом он молча, без звука, бросился к ней. Тигрица отскочила и, часто оборачиваясь, скользнула в ясеневую рощу. Лев последовал за ней. Видя, что хищники скрылись, Нам сказал:

— Они ушли… Надо переправиться через реку.

— Разве Нам потерял слух и чутье? — возрази, Нао. — Или он умеет бегать быстрее пещерного льва?

Нам опустил голову. Из рощи доносился мощный храп льва, подтверждавший справедливость слов Нао. Молодой воин понял, что опасность была такой же грозной, как и в то время, когда хищники спали возле самого убежища.

И тем не менее в сердцах уламров зародилась надежда: брачный союз льва и тигрицы должен был заставить их искать логовище, ибо крупные хищники почти никогда не ночуют под открытым небом, особенно в дождливый период.

Огненный шар солнца скрылся за лесом, и сердце трех людей стеснила тоска. Эту тоску испытывают все травоядные с наступлением сумерек. Неприятное чувство еще усилилось, когда из лесу снова вышли пещерный лев и тигрица. Поступь льва была размеренной и важной. Тигрица, наоборот, радостно и шаловливо резвилась вокруг него.

Над саванной поднялся многоголосый рев голодных зверей. Хищники кружили вокруг убежища уламров и зеленые огоньки сверкали в их глазах. Наконец пещерный лев прилег на траву вблизи каменных глыб а его подруга побежала в прибрежные камыши на поиски добычи.

Несколько звезд загорелось на темном небе. Вслед за тем повсюду высыпали бесчисленные крохотные светящиеся точки и отчетливо вырисовались заливы, острова и реки Млечного пути.

Гаву и Наму не было никакого дела до звезд. Но Нао смутно ощущал величие и красоту звездного неба. Ему казалось, что большинство звезд — это огненная пыль, вспыхивающая и тут же угасающая, как искры от костра. Однако, он замечал, что есть звезды, которые каждую ночь сияют на одних и тех же местах.

Луна всплыла над чащей деревьев, осветив пещерного льва, дремлющего в высокой траве, и тигрицу, рыскающую между лесом и рекой в поисках добычи.

Нао беспокойно следил за ней глазами.

Его мучила жажда. Нам также страдал от жажды; он не мог заснуть. Глаза молодого уламра горели лихорадочным блеском…

Нао почувствовал приступ… грусти. Никогда еще расстояние, отделяющее его от племени, не казалось ему таким большим, никогда еще он не чувствовал так глубоко своего одиночества…

Незаметно грезы Нао перешли в сон, тот чуткий сон, который обрывается при малейшем шорохе. Однако, кругом все было спокойно, и он проснулся только через несколько часов, когда возвратилась тигрица. Она не принесла с собой никакой добычи и казалась утомленной бесплодными поисками.

Пещерный лев долго обнюхивал ее и потом, в свою очередь, ушел на охоту. И он также сперва пробежал вдоль берега реки, осмотрел заросли камышей и только после этого скрылся в лесу. Нао зорко следил за ним. Несколько раз он хотел разбудить своих спутников, но инстинкт подсказывал ему, что хищник все еще находится вблизи. Наконец, он разбудил Нама и Гава и, когда они поднялись на ноги, прошептал:

— Готовы ли Нам и Гав к борьбе? Юноши ответили:

— Сын Сайги пойдет за Нао!

— Нам готов сражаться!

Уламры спускали глаз с тигрицы. Лежа в траве спиной к пещере, она не спала и чутко стерегла осажденных. Нао осторожно расчистил от валунов выход из убежища. Один, в лучшем случае два человека могли выбраться наружу, прежде чем тигрица заметит их. Нао просунул в отверстие палицу и копье и с величайшей осторожностью пополз первым. Случай благоприятствовал ему: вой волков и крик выпи заглушили легкий шорох тела, ползущего по камням.

Нао встал на ноги; Гав полез вслед за ним; но молодой воин, поднимаясь с земли, сделал резкое движение, и тигрица тотчас же повернула голову на шум. Удивленная, она не сразу напала на них, так что и Нам успел присоединиться к своим спутникам. Только тогда, издав призывный рев, тигрица не спеша двинулась к ним, уверенная, что людям не удастся ускользнуть.

Охотники между тем подняли копья. Нам первым должен был бросить свое, а за ним — Гав. Оба целились в лапы. Сын Тополя выждал удобный момент, и его копье, просвистев в воздухе, попало в предплечье хищника.

Тигрица как будто даже не почувствовала боли — то ли расстояние ослабило силу удара, то ли прицел был неверный и острие скользнуло по шкуре. Она зарычала и поползла быстрей.

Гав, в свою очередь, бросил копье, но тигрица отскочила в сторону, и снаряд не задел ее. Настала очередь Нао. Он выждал, пока тигрица приблизилась на двадцать локтей, и только тогда с силой метнул копье. Оно впилось в шею зверя, но не остановило его. Тигрица ураганом накинулась на людей. Гав покатился по земле, опрокинутый ударом когтистой лапы в грудь. Но тяжелая палица Нао описала в воздухе круг и с размаха перебила лапу хищнику. Тигрица завыла от боли и поджала сломанную лапу. В это время Нам кинул в нее дротик. Быстро обернувшись к нему, тигрица сильным ударом свалила его на землю и, встав на задние лапы, хотела подмять под себя. Нао. Чудовищная пасть обдала лицо воина жарким зловонным дыханием; острый коготь содрал у него кожу с плеча… Палица снова мелькнула в воздухе, и снова зверь жалобно завыл от нестерпимой боли: Нао перебил ему вторую лапу.

Тигрица, потеряв равновесие, зашаталась; палица Нао не знала ни секунды отдыха и беспощадно долбила зверя по спине, по голове, по лапам, покамест он не свалился.

Нао легко мог тут же добить тигрицу, если бы его не тревожило состояние спутников. Гав успел подняться на ноги; грудь его была обагрена кровью, хлеставшей из трех рваных ран. Нам лежал неподвижно. Хотя раны его казались легкими, у него болела грудь и поясница, и он не мог подняться с м, еста. Он едва нашел в себе силы чуть слышным голосом отвечать на вопросы.

— Может ли Гав дойти до реки? — спросил Нао.

— Гав дойдет до реки, — ответил молодой воин.

Нао опустился на траву и прижал ухо к земле. Затем, поднявшись, долго нюхал воздух. Ничто не выдавало близости пещерного льва… Нао поднял Нама на руки и понес его к реке.

На берегу он помог Гаву напиться, утолил свою жажду и напоил Нама, пригоршнями вливая ему воду в рот. Затем он направился обратно к убежищу, прижимая к груди Нама и поддерживая шатавшегося Гава.

Уламры не умели лечить раны. Они просто прикрывали пораженные места листьями ароматических растений, руководствуясь в выборе этих растений скорее животным, чем человеческим инстинктом.

Нао снова вышел из убежища за ивовыми листьями и, спрессовав их в плотную массу, приложил к груди Гава. Кровь чуть сочилась теперь из ран юноши, и ничто не давало повода предполагать, что они опасны для жизни.

Нам очнулся от забытья, однако, все еще не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Нао сказал своим спутникам:

— Сын Тополя и сын Сайги мужественно сражались… Уламры узнают, что Нам и Гав — храбрецы!

Щеки юношей зарделись от похвалы вождя.

— Нет воина сильнее Нао! — слабым голосом воскликнул Нам.

— Пещерный лев еще далеко… — продолжал сын Леопарда. — Нао пойдет на охоту.

Проходя мимо тигрицы, Нао остановился. Она была жива, и глаза ее ярко блестели. Раны на боках и спине были легкими, но перебитые лапы должны были срастись не скоро.

Тигрица пристально следила за каждым движением уламра.

Нао крикнул:

— У тигрицы перебиты обе лапы! Теперь она слабей волчицы!

Тигрица ответила ему глухим ворчаньем, исполненным страха и злобы. Она попыталась приподняться. Тогда Нао, подняв палицу, крикнул:

— Нао может убить тигрицу, если захочет. Но тигрица не в силах причинить вреда Нао!

Послышался какой-то неясный шум. Нао пригнулся к земле и пополз в высокой траве. Это бежало стадо ланей, преследуемое еще не видимыми собаками; их лай доносился издалека. Почуяв запах тигрицы, лани метнулись к реке, но дротик Нао просвистел в воздухе, и одна лань, раненная в бок, свалилась в реку.

Нао быстро подплыл к ней и, вытащив из воды, прикончил ударом палицы. Затем, взвалив добычу на плечо, бегом возвратился в убежище — он чуял приближение опасности… Действительно, не успел он вползти в убежище, как пещерный лев появился на опушке леса.

Глава шестаяБегство

Шесть дней прошло после битвы уламров с тигрицей. Раны Гава зарубцевались, но силы молодого воина еще не восстановились: он потерял много крови. Нам почти оправился, но ходил еще с большим трудом.

Пещерному льву приходилось теперь в поисках дичи уходить с каждым разом все дальше и дальше от убежища уламров, так как окрестные животные уже все знали о его соседстве. Прокормление беспомощной тигрицы было нелегкой задачей, и часто оба хищника голодали.

Тигрица также выздоравливала; она ползала уже по саванне, волоча перебитые лапы. Она не внушала теперь никакого страха уламрам. Нао не убивал ее потому, что забота о ее прокормлении изнуряла пещерного льва и заставляла дольше рыскать по саванне.

Человек и побежденный им зверь начинали привыкать друг к другу. Вначале при воспоминании о своем поражении тигрица рычала от злобы и страха. Слыша человеческий голос, столь не похожий на голоса других животных, она поднимала голову и угрожающе раскрывала пасть, вооруженную страшными клыками.

Нао говорил:

— Чего стоят теперь когти тигрицы? Нао может раздробить ей череп палицей или проткнуть брюхо копьем. Тигрица так же слаба перед Нао, как лань или сайга.

Тигрица привыкла к звукам человеческой речи, к виду оружия. И хотя она помнила еще страшные удары, нанесенные этим страшным существом, ходящим на задних лапах, она перестала бояться его.

В природу зверей заложена способность верить в неизменность часто повторяющихся явлений. Нао часто вращал палицей над головой тигрицы, не ударяя ее, и в конце концов она привыкла к виду палицы и не думала об ударах, которые та может нанести.

С другой стороны, тигрица оценила мощь человека и, уважая в нем опасного врага, перестала смотреть на него как на добычу. Она привыкла к его присутствию. Да и сам Нао с течением времени стал находить удовольствие в созерцании живой тигрицы — это зрелище постоянно напоминало ему об одержанной победе.

Однажды, во время отсутствия льва, Гав поплелся вслед за Нао к реке. Утолив жажду, они отнесли Наму воду в пустой скорлупе.

Тигрица, страдавшая от жажды, также ползком добралась до берега. Но она не могла напиться воды, потому что берег реки был крутой.

Нао и Гав расхохотались.

Сын Леопарда воскликнул:

— Даже гиена теперь сильнее тигрицы!..

И, наполнив водой скорлупу, он со смехом подставил ее тигрице. Та тихо взвизгнула и быстро вылакала воду.

Это так понравилось уламрам, что Нао принес ей еще одну скорлупу.

Глядя, как она жадно опорожняет ее, он с насмешкой закричал:

— Тигрица разучилась пить воду из реки! Ему нравилась власть, приобретенная над страшным хищником.

Только на восьмой день Нам и Гав оправились настолько, что могли ходить, и сын Леопарда назначил побег на следующую ночь.

Сумеречный свет долго мерцал на низко нависших над землей тяжелых тучах. Воздух был сырой и влажный. Туман окутывал деревья и камыши. Желтые листья падали на землю с легким шумом, напоминавшим стрекотанье насекомых. Из чащи леса доносился тоскливый вой голодных зверей.

Все последнее время пещерный лев проявлял признаки беспокойства. Он вздрагивал во сне, часто просыпался — его преследовало видение удобного логовища. Нао, пристально следивший за ним, подумал, что этой ночью, отправляясь на охоту, лев будет искать себе логовище и, следовательно, долго пробудет в отсутствии. Воспользовавшись этим, уламры могут спокойно переправиться на другой берег реки; туман будет способствовать их бегству, поглощая запах следов и скрывая их от глаз.

Вскоре после наступления сумерек хищник стал рыскать по саванне. Сначала он обследовал ближайшие окрестности и, только убедившись, что здесь нет никакой дичи, углубился в лес.

Нао был в затруднении: запахи влажных растений поглощали запах хищника, а шум моросящего дождика заглушал звук его шагов.

После долгого колебания Нао, наконец, решился и подал сигнал к выступлению в поход.

Прежде всего нужно было переправиться через реку. Нао заранее подыскал брод, доходящий почти до середины течения. Оттуда нужно было проплыть несколько десятков локтей по направлению к невысокой скале, где снова начиналось мелкое место.

Прежде чем войти в реку, уламры спутали свои следы: они кружили по берегу, часто сворачивая в стороны, шли назад по своему же следу, подолгу стояли на одном месте. Они остерегались подходить прямо к броду и решили добраться до него вплавь.

На другом берегу они так же тщательно и долго путали свои следы, чтобы сбить с толку преследователя. Затем, нарвав травы, устлали ею землю и прошли несколько сот локтей, перекладывая, по мере продвижения, задние охапки вперед.

Эта военная хитрость доказывала превосходство человека над всеми остальными животными — ни волк, ни олень не были способны сделать что-либо подобное.

Приняв все эти меры предосторожности, уламры сочли себя, наконец, в безопасности и скорым шагом пошли по прямой. Некоторое время царила полная тишина. Потом вдали послышался грозный рев; ему ответил визг тигрицы.

Нам сказал:

— Вернулся лев!

— Идем быстрей! — прошептал Нао.

Они прошли еще сотню шагов. Пока ничто не нарушало покоя ночи. Но вдруг где-то совсем близко послышался рев льва.

— Пещерный лев на берегу реки!

Уламры бесшумно побежали. Рев следовал за ними по пятам, отрывистый, злобный, полный ярости и нетерпения. Люди поняли, что хищник запутался в их следах. Сердца их долбили грудную клетку, как нос дятла долбит кору дерева. Они чувствовали себя жалкими, слабыми и беспомощными среди давящего покрова темноты. Однако, эта темнота была их единственным спасением: она скрывала их от глаз преследователя. Пещерный лев мог итти за ними только по следам, и, если он переплывет реку, их хитрость собьет его с толку, и он не будет знать, в какую сторону они ушли.

Оглушительный рев снова потряс воздух.

Нам и Гав придвинулись к Нао.

— Большой лев переплыл реку, — шепнул Гав.

— Идите вперед! — повелительно указал своим спутникам Нао.

Он остановился и припал ухом к земле.

— Большой лев все еще на том берегу, — шепнул он, поднимаясь на ноги.

Действительно, рев стал тише. Хищник, видимо, отказался от преследования и удалялся к северу. Трудно было предположить, что на этом берегу реки водятся другие львы или тигры. Серые медведи, редко встречающиеся даже в той местности, где Нао убил одного из них, никогда не заходили так далеко на юг. А втроем уламры не боялись ни леопардов, ни волков.

Они долго шагали. Хотя туман рассеялся, мрак оставался таким же густым и непроницаемым. Густая завеса облаков скрывала звезды. Только беглые огоньки вспыхивали над водой и тотчас же угасали. Изредка в темноте слышался храп какого-нибудь животного; ослабленные расстоянием, откуда-то доносились лай, рычание и визг охотящихся зверей. Уламры часто останавливались, прислушиваясь к отдаленным шумам и внюхиваясь в запахи, которые разносил ток воздуха.

Юноши почувствовали усталость. У Нама заныла больная нога. Надо было искать пристанища. Но Нао продолжал итти вперед. Так они прошли еще около четырех тысяч локтей. Воздух снова стал влажным, поднялся ветерок. Уламры поняли, что где-то поблизости расположен большой водоем. Вскоре они в этом убедились.

Кругом все казалось спокойным; тишину нарушали только редкие шорохи — то бежали испуганные приближением людей зверьки.

Hao выбрал, наконец, для привала подножье огромного тополя. Это дерево не могло служить защитой в случае нападения хищников, но в темноте нечего было и думать о поисках более надежного убежища. Было холодно и сыро. Однако, толстая кожа защищала уламров от непогоды не хуже, чем медведя его густая шерсть.

Нам и Гав растянулись на влажном мхе и тотчас же погрузились в глубокий сон. Нао охранял их. Он не чувствовал усталости — за дни сидения в осаде он набрался сил для дальнего похода, трудов и битв. Он решил сторожить до утра без смены, чтобы дать отдых своим ослабевшим молодым спутникам.

Глава перваяПепел

Небо начало бледнеть на востоке, и мягкий свет медленно разлился по пушистым облакам, окрашивая их в опаловые тона.

Нао увидел огромное озеро, преграждающее путь на юг. Легкая зыбь бороздила его поверхность. Восточный берег озера окаймляла гряда холмов; на западе расстилалась равнина с редкими деревьями.

Над землей дул слабый ветерок, чуть рябивший воду, но высоко в небе мощный поток воздуха быстро гнал облака. Окутанная легкой дымкой испарений, показалась, наконец, луна в последней четверти. Узкий серп ее отразился в синеве озерных вод.

Напрягая зоркие глаза, Нао увидел при неверном свете месяца, что на юг простирается беспредельная водная гладь, а с востока равнина ограничена волнистой линией поросших лесом холмов.

Кругом царила нерушимая тишина. Ветерок улегся, и только время от времени от его дыхания чуть слышно шелестела трава.

Устав от неподвижности, Нао вышел из тени, отбрасываемой тополем на равнину, и зашагал по берегу озера. Неровная поверхность местности то вовсе скрывала от него горизонт, то расширяла его до необъятных пределов.

С вершины небольшого бугра Нао разглядел извилистую линию восточного берега озера. Многочисленные следы на земле свидетельствовали, что это место часто посещается стадами травоядных и хищниками.

Вдруг Нао вздрогнул и замер на месте, широко раскрыв глаза. Ему показалось на мгновенье, что перед ним становище уламров, дымящийся костер, гибкая фигура Гаммлы… Сердце его учащенно заколотилось. В густой зеленой траве чернела плешь с полуобгорелыми ветвями и кучками золы; ветер не успел еще развеять белого порошка пепла.

Нао представил себе уют привала, яркое пламя костра, запах жареного мяса, красные языки Огня… Но тут же в радужные видения вплелась мысль о том, что у этого костра недавно грелись враги…

Взволнованный, Нао опустился на колени и стал разглядывать следы вокруг костра. Ему понадобилось не много времени, чтобы распознать, что недавно здесь побывало трижды столько людей, сколько у него было пальцев на обеих руках, что это были все взрослые воины, без женщин и детей. Следовательно, здесь останавливался один из тех охотничьих отрядов, какие посылают в дальние разведки. Множество костей, разбросанных по земле, подтверждало указания следов на траве.

Необходимо было узнать, откуда пришел отряд и в каком направлении он удалился. Нао боялся, что эти охотники принадлежали к племени людоедов — кзамов, которое с незапамятных времен занимало местность к югу от Большой реки. Единственные среди людей, они употребляли в пищу человеческое мясо, хотя нельзя сказать, что они предпочитали его мясу сохатого, лани, козули, кабана или лошади.

Племя кзамов было немногочисленно: Уаг, сын Рыси, самый неутомимый и бесстрашный скиталец из всех уламров, во время своих дальних странствований видел всего три становища людоедов; все остальные встреченные им племена человеческого мяса не ели.

Эти мысли теснились в голове у Нао, в то время как он шел по следу, оставленному отрядом. Это было нетрудно, так как уверенные в своей силе охотники не стремились скрыть следы. Они обошли озеро с востока, видимо, направляясь к берегам Большой реки.

Две возможности предстали перед Нао: настигнуть охотничий отряд кзамов, прежде чем он вернется в становище своего племени, и похитить Огонь хитростью или перегнать отряд, проникнуть в становище племени и, пользуясь отсутствием лучших воинов, добыть Огонь силой.

Чтобы не заблудиться, надо было итти по следам отряда. Мысленно Нао видел этих охотников, уносящих с собой через степи, реки и холмы самое драгоценное достояние человека — Огонь. И видение это было таким отчетливым, таким ярким, что руки Нао уже тянулись к заветному Огню, угрожая тем, кто преграждал к нему путь.

Глава втораяПогоня за огнем

Уже три дня уламры шли по следам людоедов. Вначале кзамы пробирались по берегу озера, вдоль подножья холмов. Затем их путь пересек равнину, местами покрытую рощами. Следить за отрядом охотников было нетрудно: те не соблюдали никакой осторожности и разводили на привалах большие костры, чтобы поджарить убитую дичь и защититься от холода туманной ночи. Сам Нао, напротив, прибегал к всяческим хитростям, чтобы сбить с толку тех, кто захотел бы преследовать его. Он старался итти по каменистой почве или по упругим травам, выпрямлявшим свои стебельки после прохода человека; шагал, где это представлялось возможным, по руслам ручейков; переходил вброд или переплывал помногу раз реки и часто путал свои следы. Несмотря на то, что эти ухищрения замедляли продвижение вперед, уламры быстро настигали охотничий отряд.

В конце третьего дня их отделял от людоедов едва один переход.

— Нам и Гав должны приготовить оружие, — сказал Нао своим спутникам, — сегодня вечером они вновь увидят Огонь.

Молодые люди возликовали при мысли о близости Огня, но тотчас снова нахмурились, вспомнив о силе отряда, который владел им.

— Прежде всего нам нужно отдохнуть, — продолжал сын Леопарда. — Мы подкрадемся к людоедам, когда они будут спать, и попытаемся обмануть бдительность сторожей Огня.

Нам и Гав содрогнулись, почувствовав приближение опасности, более грозной, чем все испытанные ими до сих пор.

Страшная слава шла о людоедах. Они превосходили все другие племена силой, мужеством и особенно жестокостью. Изредка случалось, что уламры побеждали небольшие отряды людоедов. Но чаще всего уламры падали жертвами их острых топоров и тяжелых дубовых палиц. Старый Гоун говорил, что людоеды были потомками серого медведя. От него они унаследовали руки непомерной длины и густые волосы на теле, более густые, чем даже у Агу и его братьев. Но больше всего ужасало остальные племена то, что людоеды пожирали трупы поверженных врагов…

Выслушав сына Леопарда, Нам и Гав склонили головы в знак согласия. Затем они легли и до полуночи отдыхали.

Уламры поднялись на ноги перед восходом луны и зашагали в темноте. Когда месяц выплыл на небо, они убедились, что сбились с пути. К счастью, Гаву быстро удалось снова разыскать след.

Уламры пробрались сквозь заросли кустарника, обогнули заболоченное место и переправились вброд через реку. Наконец, взобравшись на вершину холма, они увидели невдалеке Огонь. Притаившись в высокой траве, Нао, Гав и Нам впились глазами в светлую точку, ради которой они перенесли столько страданий, холод, голод, жажду, дожди, мрак, ради которой они боролись с медведем, тигрицей, пещерным львом…

Костер раскинулся полукружием на равнине, вблизи от пруда, берега которого обступили фисташковые деревья и смоковницы. Языки пламени медленно лизали хворост; искры разлетались во все стороны. Столбы дыма спирально поднимались в небо и здесь, подхваченные ветром, разрывались на клочки. Огонь извивался, как змея, колыхался, как волны, ежесекундно меняя очертания.

Отряд людоедов спал у костра; охотники укрывались оленьими и волчьими шкурами, шерстью к телу. Оружие их — топоры и рогатины, палицы и дротики — было разбросано по земле. Двое воинов бодрствовали — это были стражи. Один сидел, опираясь на палицу, на куче хвороста, заготовленного для костра. Красные отблески играли на его лице, заросшем волосами до самых глаз.

Его кожу покрывали густые, как у муфлона, волосы; плоский нос с круглыми ноздрями чуть выступал над огромными толстыми губами; длинные руки едва не касались земли; напротив, ноги его были короткими, толстыми и кривыми.

Второй страж шагал вокруг костра, изредка останавливаясь, чтобы прислушаться и понюхать запахи, приносимые сырым ветром. Этот человек был такого же роста, как Нао, но с непомерно большой головой и волчьими, остроконечными ушами. Лицо его также обросло густыми волосами, из-под которых шафранно-желтыми островками выступали участки кожи. Ребра на его груди конусообразно поднимались над впалым животом; бедра сходились на спине в острый, как лезвие топора, выступ берцовой кости. Ступни его казались бы маленькими, если бы не длинные пальцы. Это неуклюжее, коротконогое существо должно было обладать чудовищной силой, но ясно было, что в состязании на скорость стройные уламры имели бы преимущество.

Кзам остановился и повернулся лицом к холму, на вершине которого притаились уламры. Едва уловимый запах, доносившийся оттуда, встревожил его. Этот запах не был похож ни на запах хищного зверя, ни на запах людей его племени. Второй страж, у которого обоняние было развито меньше, продолжал спокойно сидеть на куче хвороста.

— Мы подошли слишком близко к людоедам, — тихо сказал Гав. — Ветер донес до них шум наших шагов.

Нао покачал головой: он больше опасался тонкого чутья врагов, чем их зрения или слуха.

— Нужно обойти ветер, — предложил Нам.

— Ветер дует от нас к людоедам, — ответил Нао. — Если мы обойдем ветер, они окажутся позади нас.

Ему не пришлось убеждать своих спутников: опытные охотники, Нам и Гав знали, что, преследуя дичь, надо не опережать ее, а итти по ее следам.

Тем временем сторожевой кзам что-то сказал своему товарищу. Тот отрицательно покачал головой. Первый собрался было сесть рядом с ним, но вдруг спохватился и скорым шагом пошел к холму.

— Надо спрятаться! — сказал Нао.

Густой кустарник на склоне холма укрыл уламров. Ослабленное преградой дуновение ветерка не могло теперь выдать их присутствия кзаму. Тот вскоре остановился; шумно втянув несколько раз воздух, он не обнаружил ничего подозрительного и вернулся к костру.

Уламры долго оставались под прикрытием кустарника. Сын Леопарда не спускал глаз с чуть-чуть видневшегося вдали костра. Тысячи замыслов, один несбыточней другого, роились в его голове. Малейшая неровность почвы могла скрыть нападающих от самого острого зрения; можно было красться по степи так тихо, чтобы самое чуткое ухо не услышало шороха. Но ничем нельзя было скрыть запаха, распространяемого человеческим телом, — только расстояние или встречный ветер могли рассеять его.

Лай шакала вывел Нао из раздумья. Сначала он молча слушал, потом негромко рассмеялся.

— Мы в стране шакалов, — сказал он. — Нам и Гав должны постараться убить одного шакала.

Молодые воины удивленно посмотрели на него. Нао продолжал:

— Я буду сторожить людоедов… Шакал хитер, как и волк, — он никогда не подпустит к себе человека. Но шакал всегда голоден… Нам и Гав положат кусок мяса на землю и сами притаятся на небольшом расстоянии. Шакал будет кружить около мяса, то приближаясь, то удаляясь. Если Нам и Гав не пошевельнут ни головой, ни рукой, если они будут стоять, как скалы, шакал после долгого раздумья бросится на мясо. Он схватит его и тотчас же отскочит. Дротики Нама и Гава должны быть быстрее, чем прыжок шакала!

Молодые уламры послушно отправились на поиски. Шакалов нетрудно выследить — лай выдает их местопребывание. Они не боятся хищников, так как знают, что ни одно животное не станет есть их мясо.

Четыре шакала жадно обгладывали в фисташковой роще кости какого-то зверя; они уставились на уламров своими зоркими глазами и тихо ворчали, готовые бежать, если непрошенные пришельцы подойдут слишком близко.

Нам и Гав в точности выполнили указание Нао: они положили на землю кусок мяса лани и, отступив на несколько шагов, замерли на месте, соперничая в неподвижности со стволами фисташковых деревьев. Шакалы стали кружить возле приманки. Запах мяса привлекал их, но страх перед двуногими животными удерживал на почтительном расстоянии.

Шакалы и раньше встречали человека, но ни один из них не знал его охотничьих хитростей. Тем не менее, сознавая, что человек сильнее их, они держались в отдалении. Шакалы — умные животные, и они знали, что бдительность и настороженность необходима всегда и повсюду, так как опасность подстерегает все живое во тьме и при ярком свете, в сухую погоду и во время дождей, на земле и в воде…

Поэтому они сперва долго рыскали вокруг неподвижных уламров, то прячась за фисташковыми деревьями, то выходя на открытое место. Серп месяца на востоке успел покраснеть, прежде чем кончились их сомнения и уснула подозрительность.

Тогда они осмелели: подходили к приманке на двадцать локтей и подолгу с тихим ворчаньем стояли на месте.

Наконец, жадность одержала верх над страхом. Они решились одновременно наброситься на мясо, чтобы урвать по равной доле. Нападение, как и предсказывал Нао, было молниеносным. Но дротики молодых воинов оказались еще быстрей и вонзились в тела двух шакалов. Уламры добили топорами раненых зверей, в то время как оставшиеся в живых улепетывали с приманкой.

Когда Нам и Гав сбросили у ног Нао свою добычу, тот сказал:

— Теперь мы сможем обмануть людоедов — запах шакала поглотит наш запах!

Огонь оживился, получив новую порцию хвороста и зеленых ветвей. Дымные языки его поднялись высоко над равниной; при этом свете уламры явственно видели лица сидящих людоедов, запасы пищи, разбросанное по земле оружие. На смену прежним стражам поднялись два новых. Оба сидели на земле, понурив головы и не подозревая ни о какой опасности.

Пристально поглядев на них, Нао сказал:

— Этих нетрудно застигнуть врасплох. Нам и Гав только что поохотились на шакалов. Теперь настала очередь сына Леопарда итти на охоту.

Захватив с собой шкуру одного из убитых шакалов, Нао спустился с холма и исчез в кустах. Сначала он отошел в сторону от людоедов, но, выйдя из кустарников, он пополз по высокой траве, обогнул пруд, скользнул в липовую рощу и очутился, наконец, едва в четырех сотнях локтей от костра.

Стражи не шелохнулись. Один из них учуял запах шакала, но этот запах не внушал никакой тревоги.

Нао мог теперь во всех подробностях рассмотреть привал врагов. Прежде всего он сосчитал их и на глаз определил силу каждого. Почти у всех были длинные руки, широченная грудь и короткие толстые ноги. Уламр подумал, что ни один из них не сможет обогнать его в беге.

Затем он внимательно осмотрел окрестности. Справа виднелся участок голой земли, примыкавший к невысокому кургану. Налево в густой траве росли отдельные группы деревьев. Трава тянулась до самого костра, и только на протяжении пяти-шести локтей от него она была вырвана.

Нао не долго колебался. Воспользовавшись тем, что стражи сидели к нему спиной, он пополз к кургану. Полз он медленно, распластываясь, как пресмыкающееся, и замирая при всяком движении стражей. Лунный свет и отблески костра, падавшие на его тело, он ощущал, как тяжесть чьих-то рук.

Наконец, добравшись до высокой травы, он пополз быстрее и скоро очутился возле Огня.

Теперь Нао был в самой середине круга спящих воинов: стоило им протянуть руку, и они коснулись бы его. При малейшей неосторожности стражи поднимут тревогу, и тогда он безвозвратно погиб. По счастью, он находился на наветренной стороне, и ветер вместе с дымом относил в сторону его запах и запах шакальей шкуры. Кроме того, стражи как будто задремали: они редко-редко поднимали на мгновенье головы…

Нао одним громадным скачком очутился у костра, протянул руку и схватил горящую головню. В тот же миг он отскочил обратно в траву. Но тут раздался страшный крик, и один из стражей бросился к нему, в то время как другой кинул в него дротик. Спящие кзамы проснулись, и уже человек десять из них вскочили на ноги…

Опережая людоедов, Нао выбрался из круга и, издав воинственный клич, помчался прямо к холму, где его поджидали Нам и Гав.

Кзамы, грозно рыча, толпой преследовали его. Короткие ноги не мешали им бежать с большой быстротой.

Уламр мчался, как вихрь, размахивая горящей головней. Добежав до холма, он опередил своих преследователей почти на пятьсот локтей.

Нам и Гав, стоя, ожидали его там.

— Бегите! — крикнул Нао юношам, не останавливаясь.

Те молча побежали вслед за ним, не отставая ни на шаг. Нао мысленно похвалил себя за то, что выбрал в спутники этих быстроногих юношей, вместо более сильных, но менее подвижных зрелых воинов. С каждым новым скачком уламры все дальше и дальше уходили от кзамов.

Теперь сын Леопарда бежал сзади, временами останавливаясь, чтобы удостовериться, что Огонь по-прежнему теплится в головешке. Внимание его раздвоилось: он следил за тем, чтобы не уменьшилось расстояние между ними и преследователями, и в то же время, пожалуй, даже с большей тревогой, наблюдал за искрой Огня, тлевшей в сухом дереве. Языки пламени уже давно угасли, и только красная точка на конце головни свидетельствовала, что Огонь еще жив.

Нао надеялся, что, опередив преследователей, он сможет еще раздуть пламя и оживить Огонь, добытый с таким трудом.

Луна не прошла еще и трети своего пути по небосводу, когда уламры добежали до болота. Местность была знакома им — недавно они проходили здесь по следам кзамов. Узкая, извилистая каменистая тропа проходила среди болота. Не задумываясь, уламры вступили на эту тропу и, пройдя несколько сот локтей, остановились.

Тропинка была настолько узкой, что два человека в ряд не помещались на ней. Здесь кзамы не могли ни напасть на уламров всем отрядом, ни обойти их с тыла, так как болотистая топь вокруг была непроходимой. Поэтому Нао решил сделать здесь привал, чтобы позаботиться об Огне.

Красная точка на головешке побледнела и стала чуть заметной…

Нао, Нам и Гав стали искать сухую траву или сучья. Кругом валялся тростник, обломанные ветки, пожелтевшая трава, но все это отсырело. Пришлось собирать тончайшие веточки, стебельки и травинки.

Чуть тлевший огонек не разгорался, несмотря на все старания Нао. Минутами казалось, что поднесенные к нему травинки вот-вот вспыхнут веселым пламенем, но огонек только тлел и не мог совладать с сыростью.

Нао попробовал разжечь его шерстью шакала. Он вырвал несколько волосков из шкуры и, поднеся их к головешке, стал осторожно раздувать огонек. Сердца уламров затрепетали от волнения, но надежды были тщетными: несмотря на все старания, красное пятнышко все тускнело и тускнело… Сначала оно было, как оса, затем, — как муха, потом, — как крохотная мошка, и, наконец, вовсе угасло…

Щемящая тоска овладела сердцами уламров…

В этом крохотном огоньке были заключены все их надежды. Если бы он разгорелся, стал сильным и живучим, уламрам не были бы страшны ни пещерный лев, ни тигр, ни серый медведь. Темнота отступила бы в стороны перед его светлым дыханием. Сырое мясо снова стало бы издавать дразнящий запах. Они с торжеством принесли бы свою добычу племени, и племя преклонилось бы перед их ловкостью и мощью…

Но только что завоеванный Огонь умер…

Снова уламрам предстояло бороться со стихиями, хищниками и с самым злобным и опасным врагом — человеком.

Глава третьяНа берегу большой реки

Кзамы продолжали преследовать уламров. Вот уже восемь дней, как длилась эта упорная и непрерывная погоня. Людоеды стремились во что бы то ни стало истребить дерзких чужеземцев. Вероятнее всего, они принимали уламров за разведчиков могущественного племени.

Беглецы легко могли оставить своих преследователей далеко позади: в выносливости уламры не уступали кзамам, а в быстроте превосходили их. Но Нао ни на мгновенье не забывал о цели своего похода — завоевании Огня, — и по ночам, оставив Нама и Гава на безопасном расстоянии, он возвращался вспять и часами бродил вокруг стоянки кзамов. Он мало спал в эти дни, но и короткого сна было достаточно для подкрепления его сил.

Стремясь сбить преследователей со следа, уламры незаметно для себя значительно уклонились к востоку и на девятый день неожиданно очутились на вершине высокого холма у берега Большой реки. Ветры, дожди, наводнения обнажили склоны холма, прорыли в граните ущелья, оторвали от него огромные глыбы скал, но он незыблемо стоял на месте, несмотря на непрерывную атаку стихий.

Полноводная река омывала подножие холма. Этот мощный поток воды растворил в себе множество ключей, родников, ручейков и речек, текущих среди камней, травы и деревьев. Его питали и ледники, образующиеся в неприступных горных ущельях, и подземные воды, пробивающие себе путь в граните, песчанике и известняке, и водопады, низвергающиеся со скал, и темные тучи, проливающиеся над ним дождем. Стремительный, пенистый и задорный, когда его стесняли каменные берега, яростный и страшный над порогами, поток становился ленивым и спокойным на равнинах. Он питал влагой топи болот, разливался озерами и омывал со всех сторон бесчисленные островки.

Полная жизни река сама рождала неиссякаемую жизнь. На всем протяжении ее течения, от холодных горных областей до жарких равнин, на жирной наносной земле и на бедных, каменистых почвах, вдоль берегов тянулись нескончаемые леса; фиговые, масличные, фисташковые, сосновые, дубовые рощи чередовались со смоковницами, платанами, каштанами, кленами, орешниками, березами, ясенями; белые и серебристые тополи сменялись осокорью, осинами, ольхой, белыми ивами, пурпурными ивами, плакучими ивами.

Жизнь кипела ключом и в воде и на дне реки. Там, в подводных известковых убежищах, копошились целые армии моллюсков; важно ползали по дну, переставляя одетые в панцырь суставы, бесчисленные ракообразные; проносились стаи быстрых, как птицы, рыбок, неторопливо плыли среди тины большие рыбины и скользили среди водорослей гады.

Над рекою реяли птицы. Построившись треугольником, пролетали журавли, плескались в воде утки, гоготали гуси, стаями вились ласточки, проносились неуклюжие цапли, чирки, зуйки; величественно и неторопливо плыли лебеди, метались во все стороны неутомимые воробьи, стремительно падали в воду нырцы, и задумчиво подолгу стояли на одном месте аисты.

Коршуны, ястребы и вороны высматривали себе добычу, орлы взлетали выше туч, соколы купались в прозрачном воздухе; филины, совы рассекали крыльями ночную темь.

По лесистому берегу бесшумно скользили куницы, шмыгали водяные крысы, на водопой прибегали пугливые лани, сохатые, лоси, козы, сайги, муфлоны, дикие ослы и лошади. Временами с обрыва грузно плюхался в воду гиппопотам. Никого не боясь, неспешно проходили стада мамонтов, зубров, бизонов. Носорог высовывал из воды свою непроницаемую броню; пещерный медведь, мирный и огромный, неуклюже переваливаясь, спускался с крутого берега; рысь, пантера, леопард, серый медведь, тигр, лев подстерегали добычу и ворча пожирали еще теплое мясо. Острые запахи лисы, шакала и гиены распугивали грызунов. Стаи волков и диких собак упорно выслеживали слабых, раненых или усталых зверей.

Заросли кишели мелкими зверьками — зайцами, кроликами, белками, сусликами; в траве ползали ужи, ящерицы, муравьи, прыгали лягушки, кузнечики, стрекозы, жужелицы; в воздухе носились шмели, осы, пчелы, шершни, мухи, бабочки, сверчки, светляки, жуки.

По течению реки плыли стволы деревьев, трупы животных, опавшие листья, сломанные ветви, корни растений…

Нао любил реку.

Он подолгу мог любоваться нескончаемым бегом вод. Вода с неутихающей яростью ревела на порогах, с грохотом низвергалась со скал, кипела и пенилась в стремительных водоворотах или величественно и неторопливо катилась по спокойному руслу.

Вода казалась уламру живым существом. Она то хирела и спадала, то росла и крепла, возникая неизвестно откуда. Она пробегала огромные пространства, падала с неба и родниками била из-под земли, утоляла жажду и безжалостно убивала людей и животных. Неутомимая и упорная, она точила скалы и влекла с собой песок, глину и камни. Она проникала туда, куда не было доступа мельчайшему из насекомых, забиралась даже под землю. Вода спала в болоте, отдыхала в озере, быстро двигалась в реке, стремительно неслась в потоке и прыгала, как тигр, в водопадах.

Так думал Нао, глядя на реку.

Уламрам нужно было найти пристанище на ночь. Гав предложил забраться на один из островков посреди течения; но островки представляли собой надежное убежище от зверей, а не от людей. На острове уламры очутились бы в западне, где кзамам легко было бы уничтожить их. Кроме того, это отдалило бы их от Огня. Поэтому Нао предпочел искать место для ночлега на берегу.

После недолгих поисков он нашел сланцевую скалу с почти отвесными склонами и площадкой, на вершине которой могли разместиться десять человек.

Приготовления к ночлегу закончились до наступления сумерек.

Уламров отделяло от кзамов такое расстояние, что они спокойно могли отдыхать часть ночи, не боясь внезапного нападения.

Было прохладно. Редкие облака плыли по небу на западе в багровом свете заката. Поужинав сырым мясом, грибами и орехами, воины осмотрели окрестность. Сумеречный свет позволял разглядеть ближайшие острова, но противоположный берег реки уже тонул во мгле.

К водопою прошло стадо онагров; табун лошадей пронесся мимо. Это были невысокие, коренастые животные, с белой головой, шеей и ногами. Что-то вспугнуло их, и, не успев утолить жажду, они убежали.

Ночь быстро спускалась на землю, и только на западе горела алая полоса. Где-то невдалеке послышалось грозное рычание. — Лев! — прошептал Гав.

— Берега реки кишат дичью, — ответил Нао. — Лев осторожен: он охотней нападет на антилопу или оленя, чем на людей.

Рычание замерло в отдалении. Теперь слышался только лай шакалов, рыскавших по берегам.

По очереди сменяясь на страже, уламры отдыхали здесь до зари. Затем они снова пустились в путь, вниз по течению реки.

Вскоре они набрели на мамонтов. Это было большое стадо, целиком заполнившее поляну длиной в тысячу и шириной в три тысячи локтей. Мамонты паслись здесь, поедая молодые побеги растений. Трое охотников позавидовали их спокойному, уверенному и счастливому существованию. От избытка сил некоторые животные беззлобно боролись, нанося друг другу удары мягкими хоботами. По сравнению с этими великанами пещерный лев казался жалким котенком.

Мамонт мог с корнями вырвать дуб своими клыками или повалить его на землю одним ударом могучего лба.

Нао восторженно воскликнул:

— Мамонт властвует над всем, что живет на земле! Он не боялся мамонтов, зная, что они никогда не причинят вреда животным, которые не задевают их.

— Аум, сын Ворона, был в дружбе с мамонтами, — добавил он после недолгого молчания.

— Почему бы нам не подружиться с ними, как Ауму? — спросил Гав.

— Аум понимал язык мамонтов, — возразил Нао, — а мы не понимаем его.

Однако, эта мысль понравилась ему.

После некоторого молчания Нао снова заговорил:

— Мамонты не говорят, как люди, но все-таки понимают друг друга. Они узнают крик своего вожака. Старый Гоун говорил, что они умеют строиться в ряды по команде и совещаются перед новым походом. Если бы мы могли понять их язык, мы заключили бы с ними союз!

Один из мамонтов, пасшийся поодаль от других, поднял голову и посмотрел на уламров. Нао никогда еще не встречал такого огромного животного. Густая, как у льва, грива росла у него на шее. Его хобот толщиной напоминал ствол дерева, а гибкостью — ужа.

Люди, видимо, заинтересовали мамонта, так как он не спускал с них глаз. Нао приблизился к нему и крикнул:

— Мамонт могуч! Он может ударом лапы, как червяков, раздавить тигра и льва. Одним толчком своей широкой груди он может опрокинуть десяток зубров. Нао, Нам и Гав — друзья большого мамонта!

Мамонт насторожил уши, прислушиваясь к членораздельной речи уламра.

— Мамонт слушает Нао! — радостно воскликнул воин. И он снова крикнул:

— Уламры признают могущество мамонтов и хотят жить с ними в дружбе!

Произнося эти слова, Нао случайно кинул взгляд на болото и увидел большие цветы кувшинки. Нао знал, что это любимая пища мамонтов. Он сделал знак своим спутникам, и все трое принялись рвать длинные влажные стебли.

Нарвав большую охапку кувшинок, они тщательно вымыли их в реке и понесли мамонту. Остановившись в пятидесяти локтях от огромного зверя, Нао снова заговорил:

— Мы сорвали эти цветы для тебя, чтобы ты знал, что уламры — друзья мамонтов!

И, сложив охапку на землю, он отступил.

Мамонт с любопытством приблизился к кувшинкам. Он хорошо знал это растение и любил его как лакомство. Неторопливо пережевывая вкусные стебли, он наблюдал за тремя охотниками.

Временами он задирал хобот кверху, принюхиваясь к запаху людей.

Тогда Нао медленно-медленно стал подходить к мамонту, пока не очутился прямо под его гигантским хоботом, между двумя бивнями, длинными, как туловище бизона. Рядом с этим великаном высокий уламр казался слабым ребенком. Одним движением мамонт мог превратить его в кровавую лепешку. Но Нао был уверен, что мамонт не причинит ему вреда. Гибкий хобот коснулся его тела и обнюхал его; Нао, в свою очередь, тронул хобот рукой. Затем он нагнулся, сорвал несколько пучков травы и предложил их мамонту в знак дружбы.

Глава четвертаяСоюз с мамонтами

Нам и Гав со страхом следили за Нао, в то время как он разговаривал с мамонтом. Они воочию видели, как ничтожен человек…

Когда огромный хобот опустился на плечо Нао, Нам прошептал:

— Мамонт раздавит Нао, как букашку. Кто защитит тогда Нама и Гава от кзамов и хищников?

Но когда они увидели, что Нао гладит рукой хобот великана, сердца их затрепетали от гордости и счастья.

— Нао заключил союз с мамонтом! — воскликнул Гав. — Нао — сильнейший из людей!

В это время издали донесся голос Нао:

— Пусть Нам и Гав, в свою очередь, подойдут к мамонту так же осторожно, как подходил Нао… Они должны нарвать по охапке зеленой травы и поднести мамонту.

Молодые уламры, полные веры в своего вождя, послушно двинулись по направлению к мамонту, останавливаясь по пути, чтобы вырвать из земли молодой куст или пучок травы. Подойдя вплотную к животному, они протянули ему свое приношение. Нао также поднес мамонту сорванную траву, и тот спокойно принял подарки из рук людей.

Так уламры заключили союз с мамонтами.

Молодой месяц с каждой ночью все больше округлялся. Еще через день-другой он должен был превратиться в круглый, как солнце, диск. В этот вечер между стоянками кзамов и уламров лежало расстояние в двадцать тысяч локтей. Преследуемые и преследователи по-прежнему держались у берегов реки.

Кзамы остановились на ночлег в нескольких шагах от обрывистого берега. Они жарили на огромном костре сочные куски мяса, — местность изобиловала дичью, и дневная охота была удачной.

Уламры, дрожа от холода, молча ели сырое мясо дикого голубя и корни растений.

В роще смоковниц, в десяти тысячах локтей от реки, спокойно спали мамонты. Днем они мирились со вторжением людей в их стадо. Но с наступлением ночи присутствие людей начинало их волновать — они не опасались внезапного нападения, но просто не любили, чтобы чуждые животные нарушали их покой. Поэтому в сумерках уламры удалялись на такое расстояние, чтобы их запах не раздражал мамонтов.

После ужина Нао спросил своих спутников:

— Достаточно ли отдохнули Нам и Гав? Чувствуют ли они себя в силах совершить большой переход?

Сын Тополя ответил: — Нам не устал за день. Он готов к борьбе. Гав, в свою очередь, сказал:

— Сын Сайги может, не останавливаясь, пробежать все расстояние до становища кзамов.

— Хорошо, — ответил Нао. — Молодые воины последуют за Нао. Этой ночью они будут бороться за Огонь!

Полная луна уже взошла над деревьями по ту сторону Большой реки. Она величественно совершала свой путь по своду неба, серебря поверхность воды.

Вначале уламры быстро бежали вдоль берега. Но, приблизившись к стану кзамов, они замедлили шаг. Они шли теперь не рядом, а на расстоянии нескольких сот локтей, — при таком строе они не боялись, что притаившийся враг внезапно окружит их. Вскоре они увидели отблеск Огня. Это была стоянка кзамов. Людоеды спали. Трое стражей охраняли их сон и поддерживали Огонь в костре.

Уламры, притаившись в чаще кустарника, с завистью смотрели на Огонь. О, если б им удалось завладеть хоть одной искрой! Они заготовили для Огня обильную пищу: сухую траву и листья, тонко расщепленные сухие веточки. Огонь не умрет у них теперь, они водворят его в плетенку из прутьев, обложенную внутри плоскими камнями…

Но как приблизиться к костру? Как обмануть бдительность кзамов, ставших осторожными с тех пор, как сын Леопарда ночью ворвался в их стоянку?

Нао сказал:

— Слушайте. Нао спрячется на берегу реки, а сыны Тополя и Сайги тем временем будут бродить возле стоянки кзамов. Когда кзамы заметят их, Нам и Гав бросятся бежать, но не со всей скоростью, на какую они способны. Пусть кзамы не теряют надежды догнать их и долго преследуют их. Нам и Гав — храбрые воины, и они не станут бежать слишком быстро! Они должны увлечь кзамов до Красного камня. Если Нао там не будет, они проскользнут между пастбищем мамонтов и берегом Большой реки. Сын Леопарда сумеет найти их след.

Молодые уламры вздрогнули. Их страшила мысль очутиться лицом к лицу с грозными кзамами. Тем не менее они послушно побежали к стоянке, в то время как сын Леопарда пополз к берегу.

Прошло несколько минут. Вдруг сторожевые кзамы заметили Нама, стоявшего на бугре, и Гава, высунувшегося из-за дерева. Они подняли тревогу.

Кзамы с ревом вскочили на ноги и столпились вокруг своего вождя.

Это был человек невысокого роста, коренастый и волосатый, как медведь. Он взмахнул палицей и что-то прокричал.

Кзамы разбились на шесть групп и рассыпались полукругом.

Нао с замирающим сердцем следил за ними.

Людоеды ринулись вслед за молодыми уламрами и скоро скрылись в отдалении.

Тогда Нао перестал думать о них и сосредоточил все свое внимание на костре.

Четверо самых сильных кзамов остались охранять его. Один из них казался особенно страшным. Он так же густо оброс волосами, как и вождь людоедов, но был выше его ростом.

Стоило взглянуть на огромную палицу, на которую он опирался, чтобы получить представление о его чудовищной силе.

Пламя костра освещало кзама. Нао ясно видел его огромные челюсти, маленькие глаза, прикрытые косматыми бровями, короткие и толстые, как ствол дерева, ноги. Трое других кзамов были несколько ниже, но также производили впечатление сильных и смелых воинов.

Нао выбрал удачное место для засады: ветер дул в его сторону, относя к противоположному берегу реки его запах. Нао захватил с собой шкуру убитого шакала и острый запах ее заглушил слабые испарения человеческого тела. Благодаря этому Нао мог незаметно подползти к костру на шестьдесят локтей. Здесь он долго выжидал благоприятного момента, сохраняя полную неподвижность.

Луна поднялась уже над верхушками тополей, когда Нао внезапно вскочил на ноги и испустил свой боевой клич.

Пораженные его неожиданным появлением, кзамы сначала только растерянно смотрели на него. Но замешательство их было недолгим. Пронзительно зарычав, они схватили свое оружие — кто каменный топор, кто палицу, кто копье. Нао крикнул:

— Сын Леопарда послан своим племенем на поиски Огня, потому что Огонь уламров умер. Он прошел через саванну, леса, горы и реки. Если кзамы позволят ему взять несколько головней из их костра, он уйдет, не вступая с ними в борьбу!

Но для людоедов язык этого чужака был понятен не более, чем вой волков.

Он был одинок, а их было четверо, и этого была достаточно, чтобы страстное желание убить его овладело ими.

Нао отступил в надежде, что они нападут на него порознь и он сумеет пробраться к Огню. Но кзамы бросились на него все вместе.

Самый рослый людоед на бегу метнул в него копье с кремневым наконечником. Удар был метко направлен, и копье, задев плечо Нао, упало на землю. Уламр, желая сберечь свое оружие, поднял это копье и швырнул его обратно в своих противников. Снаряд просвистел в воздухе и, описав дугу, вонзился в грудь одного из кзамов. Тот пошатнулся, пробежал еще несколько шагов и упал. Его товарищи злобно завопили и одновременно метнули в уламра копья. Нао упал ничком на землю, чтобы уберечься от кремневых наконечников. Решив, что он ранен, людоеды радостно вскрикнули. Они подбежали к лежащему врагу, чтобы прикончить его.

Но Нао уже вскочил на ноги и был готов к отпору. Один из кзамов с разбегу наткнулся на его копье и свалился замертво на землю. Два других метнули свои топоры; кровь брызнула из бедра Нао, но рана была не глубока, и уламр даже не почувствовал боли. Теперь, не боясь быть окруженным врагами, он то отступал, то бросался вперед, с таким расчетом, чтобы очутиться между кзамами и костром. Наконец, это удалось ему.

— Нао бегает быстрее, чем кзамы! — крикнул он. — Он может взять Огонь, а кзамы потеряли двух воинов!

И одним прыжком он подскочил к самому костру. Протянув руки, чтобы схватить головню, он с ужасом увидел, что в костре оставались одни угли, пылавшие жарким пламенем.

Он переворошил костер, в надежде найти хоть одну несгоревшую ветвь, которую можно было бы взять в руки, но тщетно…

А кзамы приближались.

Нао хотел было бежать, но споткнулся и чуть не упал. Тем временем кзамы подбежали и преградили ему дорогу к отступлению. Нао мог бы перескочить через костер, но для этого ему нужно было повернуться спиной к кзамам.

Раздумье Нао было недолгим. Подняв палицу и топор, он принял бой: он не мог решиться уйти без Огня…

Глава пятаяСхватка у костра

Противники осторожно подходили к Нао. Рослый кзам почти в упор метнул в уламра последнее копье. Нао отбил его обухом топора, и тонкая палка, переломленная пополам, упала в Огонь.

В ту же секунду три палицы со свистом рассекли воздух.

Нао отбил палицы кзамов с такой силой, что меньший из людоедов пошатнулся. Заметив это, Нао бросился к нему и страшным ударом проломил ему голову. Но и сам он пострадал при этом: второй кзам ударил его в левое плечо. Хорошо еще, что Нао успел отскочить, не то палица, направленная умелой рукой, раздробила бы ему череп. Ошеломленный Нао с трудом устоял на ногах. Подняв кверху палицу, он ждал врага.

Хотя теперь перед ним оставался только один противник, положение Нао было незавидное: он едва мог шевелить раненой левой рукой, тогда как кзам, вооруженный палицей и топором, не получил ни одной царапины и был полон сил. Это был великан с широкой грудью и длинными руками, — на целую треть длиннее, чем руки Нао. Короткие кривые ноги его, не способные к быстрому бегу, были, однако, великолепными точками опоры и сообщали телу людоеда устойчивость гранитной глыбы.

Перед решительной схваткой кзам исподлобья окинул взглядом своего противника. Решив, что он легче добьется победы, если будет бить обеими руками, он отбросил в сторону топор и остался с одной палицей. Затем он перешел в наступление.

Две дубины почти одинакового веса столкнулись в воздухе. Удар, нанесенный кзамом, был сильнее удара уламра, так как тот не мог пользоваться левой рукой. Но все-таки Нао удалось отбить нападение. Когда кзам вторично опустил палицу, она рассекла воздух, не встретив ничего на своем пути: Нао ловко увильнул в сторону.

В третьей схватке его палица обрушилась на врага, как молния. Кзам едва успел поднять свое оружие, чтобы отбить удар. Снова узловатые дубины с треском сшиблись в воздухе, но на этот раз отступить должен был людоед. Однако, он скоро оправился и напал на Нао с таким бешенством, что чуть не выбил палицу из его руки. Прежде чем Нао собрался с силами, кзам снова взмахнул палицей. Уламр несколько ослабил, но не мог отвести удара. Дубина обрушилась на его череп… У Нао подкосились ноги: деревья, земля, костер закружились перед его глазами… Чудовищным усилием воли он устоял на ногах и, прежде чем кзам сообразил, что происходит, швырнул в него свою палицу с такой силой, что тот, даже не вскрикнув, свалился мертвым…

Нао не помнил себя от радости. Не веря своей победе, он пристально смотрел на костер, над которым плясали языки пламени.

Кругом все было мирно и тихо: приглушенно рокотала река, чуть шелестела трава под дыханьем ветерка, и только издалека, с противоположного берега реки, доносились лай шакалов и рев вышедшего на охоту льва.

Победитель закричал прерывающимся от волнения голосом: — Нао завладел Огнем!

Он медленно ходил вокруг костра, грел над ним руки, подставлял благотворному теплу грудь, радуясь давно не испытанному блаженству.

— Нао завладел Огнем! — повторял он. — Нао завладел Огнем!

Но скоро лихорадочное возбуждение улеглось. Он подумал, что кзамы могут неожиданно вернуться и что надо поспешить унести в безопасное место свою добычу. Он достал плоские камни, которые постоянно носил с собой после первой неудачной попытки унести Огонь. Нужно было оплести их прутьями, корой и стеблями ползучих растений. В поисках этих растений Нао неожиданно наткнулся на готовую плетенку, в которой людоеды переносили Огонь. Он радостно вскрикнул.

Это было гнездо, искусно сплетенное из древесной коры и выложенное изнутри плоскими камнями, на которых теплился маленький огонек.

Плетенка кзамов была сложена из трех тонких слоев сланца, в оболочке из коры зеленого дуба, скрепленной гибкими прутьями. Несколько отверстий оставляли необходимый для поддержания горения доступ воздуху.

Хотя Нао славился среди племени уламров своим уменьем изготовлять плетенки, но и он не мог бы сделать лучшей, особенно в такой короткий срок.

Такие плетенки требовали неусыпных забот. Нужно было защищать Огонь от дождя и ветра; нужно было смотреть за тем, чтобы он не хирел и не разгорался больше, чем следует; нужно было часто менять кору.

Нао знал все правила ухода за Огнем, установленные тысячелетним опытом его предков. Он слегка раздул Огонь, полил водой кору оболочки, осмотрел вытяжные отверстия и проверил состояние сланцевой подкладки. Затем он собрал разбросанные по земле копья и топоры и перед уходом окинул последним взглядом равнину.

Двое из его врагов были мертвы, они лежали на спине, лицом к звездам; двое других, несмотря на страшные страдания, сохраняли полнейшую неподвижность, чтобы Нао счел их мертвыми. Закон войны и осторожность требовали, чтобы Нао прикончил их. Он подошел к первому, раненному в бедро, и занес над ним копье.

Но тут какое-то странное чувство волной залило его сердце. Он испытывал не понятное ему самому отвращение при мысли, что еще одна жизнь сейчас угаснет. Он не чувствовал ненависти к поверженному врагу. К тому же, куда важней было загасить костер.

Нао раскидал во все стороны пылающие головни и палицей, принадлежавшей одному из убитых врагов, разбил их на мелкие уголечки, которые не могли сохранить Огонь до возвращения кзамов. Затем, связав раненым руки и ноги гибкими стеблями растений, он сказал:

— Кзамы не захотели дать сыну Леопарда даже одной головешки, а теперь у самих кзамов нет Огня! Они будут страдать от темноты и холода до тех пор, пока не вернутся к своему племени! Уламры стали сильнее кзамов!

Когда Нао подошел к подножью холма, где он должен был встретиться со своими молодыми спутниками, их там не было.

Это нисколько не удивило его: очевидно, Наму и Гаву пришлось сделать большой крюк, чтобы избавиться от преследователей.

Прикрыв ивовыми листьями свою рану, уламр уселся подле плетенки, в которой блестел яркий огонек.

Время текло. Луна все выше поднималась по небосклону.

Когда ночное светило достигло зенита, Нао вдруг поднял голову.

Среди тысячи разнообразных шумов, наполнявших ночь, он расслышал характерный звук человеческих шагов. Это был быстрый и четкий шаг, который никак нельзя было смешать с дробной поступью четвероногих. Сначала шум был чуть слышен, но по мере приближения он становился все более отчетливым. Порыв ветерка донес до Нао запах этого человека.

Уламр сказал себе:

"Сын Тополя обогнал преследователей и теперь возвращается!"

Действительно, равнина была совершенно спокойна, и за Намом никто не гнался.

Через несколько мгновений молодой охотник подошел к подножью холма.

Нао спросил его:

— Кзамы потеряли след Нама?

— Нам увлек их за собой на север, затем побежал во всю прыть и оставил их далеко позади. Чтобы уничтожить следы, он долго шел по воде и остановился только тогда, когда ни глазом, ни слухом, ни обонянием не мог обнаружить близости людоедов.

— Хорошо! — сказал Нао, кладя ему руку на плечо. — Нам — ловкий и хитрый воин. А где Гав?

— Сына Сайги преследовали другие кзамы. Нам нигде не встретил его следа.

— Мы подождем Гава. А теперь пусть Нам посмотрит…

И с этими словами Нао подвел своего спутника к плетенке.

Нам увидел маленький, но яркий и распространяющий тепло огонек.

— Вот, — просто сказал воин. — Нао добыл Огонь.

Молодой уламр радостно вскрикнул; глаза его наполнились слезами.

Он простерся на земле перед сыном Леопарда и, задыхаясь, проговорил:

— Нао один хитрее, чем целое племя. Он станет великим вождем уламров, и никакой враг не сможет устоять против него!

Уламры сели на землю возле плетенки. Теплившийся в ней крохотный огонек согревал их, как некогда большой костер на стоянке племени. Их не пугала больше мысль об огромном расстоянии, отделявшем их от родных мест. Когда они покинут берега Большой реки, кзамы вынуждены будут прекратить преследование, и на дальнейшем пути надо будет опасаться только одних хищных зверей.

Долго уламры грезили; будущее не страшило их, и жизнь, казалось, обещала только радости. Но, когда луна начала спускаться к западу, беспокойство снова овладело ими.

— Что случилось с Гавом? — прошептал Нао. — Неужели ему не удалось уйти от кзамов? Не попал ли он в западню?

Равнина была нема; молчали звери; даже ветерок стих, и не шелестели больше прибрежные камыши. Только несмолкающий рокот потока нарушал тишину ночи.

Нао и Нам не знали, что делать: ждать рассвета или немедленно пуститься на поиски Гава? Нао понимал, что нельзя оставить Огонь на попечение Нама. С другой стороны, он не мог покинуть сына Сайги, которому угрожали свирепые кзамы. Долг перед племенем требовал, чтобы он предоставил Гава его судьбе и заботился только об Огне; но за время совместных поисков Нао привязался к своим спутникам. Опасности, грозящие им, тревожили его так же, как угроза ему самому, и даже больше, ибо он знал, что Нам и Гав слабее его, что они не способны постоять за себя в борьбе со стихиями и зверями, а тем более с людьми.

— Нао пойдет искать следы Гава! — сказал он, наконец. — Нам останется, чтобы ухаживать за Огнем. Он не должен спать: он будет смачивать водой кору плетенки, когда она перегреется, и ни на миг не отлучится от Огня!

— Нам будет охранять Огонь бдительней, чем собственную жизнь, — решительно сказал молодой воин.

И он гордо добавил:

— Сын Тополя умеет поддерживать Огонь. Мать научила его этому, когда он был еще не больше волчонка.

— Хорошо. Если Нао не вернется прежде, чем солнце поднимется над верхушками тополей, Нам уйдет под защиту мамонтов. Если же Нао не придет до конца дня, Нам должен будет один направиться к становищу уламров.

Нао ушел. Сердце его было неспокойно. Много раз он оборачивался и глядел на Нама, склонившегося над плетенкой с Огнем.

Глава шестаяПоиски Гава

Нао решил вернуться в становище людоедов, чтобы оттуда пойти по следам Гава. Он шел медленно. Раненое плечо горело, в голове был шум, огромная шишка вскочила на черепе в том месте, куда попал удар палицы.

Грустные мысли теснились в голове уламра. Даже после завоевания Огня его молодым спутникам и ему самому продолжали угрожать бесчисленные опасности. Когда-то они вернутся к своему племени и удастся ли вообще вернуться живыми?

Наконец, он дошел до опушки ясеневой рощи. Отсюда несколькими часами раньше он увидел стоянку кзамов. Но тогда свет восходящей луны меркнул в зареве яркого костра, а теперь стоянка вьшерла, головни, которые Нао разбросал, угасли, и темная ночь нависла над мрачным полем.

Напрягая слух, зрение и обоняние, Нао пытался определить, вернулись ли назад преследователи. Но все было неподвижно в стане врагов, и только изредка стонали раненые.

Тогда Нао решительно зашагал к становищу. Раненые мгновенно перестали стонать, и казалось, что у погасшего костра лежат только одни трупы.

Но Нао не стал задерживаться здесь. Найдя место, откуда Гав пустился бежать, сын Леопарда легко разыскал его след. Вначале не представляло никакого труда итти по нему: Гав бежал почти по прямой, и отпечатки его ног сопровождались многочисленными глубокими следами преследователей — кзамов. Но вскоре следы Гава начали описывать петли среди холмов, замкнутые круги, проникали в заросли кустарника и, наконец, уперлись в болото. Нао с трудом снова разыскал их на берегу реки. Следы теперь были влажные, как будто Гав и его преследователи вышли из реки.

Нао прошел по следу еще тысячи три-четыре локтей; но тут ему пришлось остановиться: тяжелые тучи заволокли луну, а заря еще не занималась. До рассвета нечего было делать, и сын Леопарда сел под смоковницу, видевшую уже десять поколений людей. Ночные хищники закончили охоту, дневные животные еще не проснулись в своих норах, в дуплах деревьев или в чаще густого кустарника, куда они забрались на ночь.

Нао отдыхал, нетерпеливо поглядывая на восток, где за линией холмов медленно занималась осенняя заря, тусклая, холодная и неприветливая. Уже поднялся предрассветный ветерок, и заколыхались пожелтевшие листья смоковниц.

Проглотив кусок сырого мяса, Нао снова принялся за поиски. Из рощи след Гава шел по песчаной равнине, покрытой редкой травой и чахлым кустарником, потом свернул в тростниковую заросль на краю болота, поднялся по склону холма и, наконец, затерялся на берегу реки, которую Гав, очевидно, перешел вброд.

Нао, в свою очередь, переправился на противоположный берег реки и там, после долгих поисков, установил, что следы кзамов разделились, — видимо, они окружали Гава.

В продолжение нескольких минут сын Леопарда нерешительно топтался на месте. Он понимал, что не имеет права рисковать Огнем, жизнью Нама и своей собственной, чтобы притти на помощь Гаву. Теперь он должен был опасаться встречи не только с двумя группами преследователей Гава, но и с отрядом, который пустился в погоню за Намом и потерял его следы. Встреча с этим отрядом была бы тем опасней, что, следуя за сыном Тополя, он обогнал Гава и мог отрезать Нао путь к отступлению.

Но желание спасти молодого уламра так увлекло Нао, что он решил пренебречь опасностью. Не колеблясь больше, он пошел по следу Гава, лишь изредка останавливаясь, чтобы оглядеть окрестность.

Рыхлая почва равнины сменилась твердым гранитом, едва прикрытым тончайшим слоем чернозема. След огибал подножье холма с отвесными, крутыми склонами.

Нао решил взобраться на холм. Отпечатки шагов на земле были совсем свежие, и он надеялся с вершины холма увидеть самого Гава или его преследователей.

Уламр стал карабкаться по склону холма, цепляясь за кусты.

Действительно, достигнув вершины, он увидел Гава; молодой воин бежал по участку красной глины, казавшемуся обагренным кровью бессчетных тысяч животных.

За ним, не отставая, бежали несколько широкоплечих, длинноруких и коротконогих кзамов. С севера, наперерез беглецу, приближалась другая группа кзамов. Несмотря на то, что погоня длилась уже несколько часов, сын Сайги, по-видимому, сохранил еще достаточно сил, и в поступи его не было заметно усталости.

В продолжение этой долгой осенней ночи Гав бережно расходовал свои силы, пускаясь бежать со всей скоростью, на какую он был способен, только чтобы избегнуть засады или чтобы подразнить своих преследователей. Но, к несчастью, в пылу бегства он заблудился и теперь не знал, в каком направлении искать холм, где Нао назначил ему свидание.

Гав направлялся к сосновому лесу, темневшему на северо-востоке. Ближайшие к нему преследователи, рассыпавшись цепью длиной в тысячу локтей, преграждали отступление на юг. Группа, бежавшая с севера, разгадав замысел Гава, вдруг переменила направление. Очевидно, кзамы решили одновременно с ним добраться до опушки леса.

Положение беглеца не было ни угрожающим, ни даже опасным при условии, если, попав в лес, он сразу свернет на северо-запад. Проворный сын Сайги без труда мог значительно опередить кзамов; тогда Нао догонит его, и они вместе вернутся к берегам Большой реки.

Оглядев окрестность, Нао увидел, что под прикрытием высокого кустарника можно незаметно подойти почти вплотную к опушке леса.

Нао собрался было спуститься на равнину, чтобы привести этот план в исполнение, как вдруг новое обстоятельство заставило его остановиться: на северо-западе появился еще один отряд кзамов. Гав мог надеяться теперь на спасение, только удирая во всю прыть в западном направлении. Но он, по-видимому, не заметил новой опасности и медленно трусил по прямой.

В груди Нао опять стали бороться противоречивые чувства. Он хотел спасти Гава и понимал, что этим он подвергает опасности Огонь, Нама и свою жизнь. Но чувство привязанности к молодому воину одержало верх над осторожностью.

Бросив еще один пристальный взгляд на равнину и запечатлев в памяти все особенности ее, сын Леопарда поспешно спустился с холма и под прикрытием кустарника побежал на запад.

Когда кустарник кончился, он скользнул в высокую траву и, согнувшись, стрелой понесся прямо к опушке леса. Он бежал значительно быстрее, чем Гав и кзамы, которые берегли силы, и первым очутился на опушке леса.

Теперь необходимо было дать знать беглецу о себе. Он трижды закричал, подражая крику оленя, — это был обычный сигнал уламров. Но расстояние было слишком велико, и Гав не расслышал или, быть может, озабоченный мыслью о преследователях, не понял сигнала.

Это понудило Нао выдать свое присутствие. Он выскочил из-под прикрытия и издал громкий боевой клич уламров. Протяжный рев, подхваченный всеми отрядами кзамов, наступавшими с юга, севера и востока, был ему ответом.

Гав остановился, как вкопанный: он не верил себе. Но, убедившись, что слух и зрение не обманули его, он со всех ног радостно кинулся к сыну Леопарда.

Уверившись в том, что Гав заметил его, Нао побежал прямо на запад. Но вновь прибывший отряд кзамов, увидев это, изменил направление и несся теперь наперерез ему. План людоедов был понятен: они преграждали беглецам дорогу на север, юг и восток, тесня их к западу, где вставала высокая каменная гряда, взобраться на которую было почти невозможно.

Видя, что Нао все-таки бежит к этой гряде, кзамы радостно закричали и еще теснее сжали кольцо вокруг уламров. Передовые преследователи уже были в пятидесяти локтях от них и на ходу занесли копья, готовясь метнуть их в противников. Но Нао, увлекая за собою Гава, неожиданно нырнул в кусты и скрылся в ущелье, которое он высмотрел с вершины холма.

Людоеды заревели от бешенства; часть из них последовала за уламрами в ущелье, другие же бросились в обход препятствия.

Нао и Гав, как вихрь, неслись вдоль ущелья. Они намного опередили бы кзамов, если бы почва не была здесь такой неровной и изрытой. Но когда они вышли из ущелья по ту сторону каменной гряды, трое людоедов, успевших обогнуть препятствие, преградили им путь к северу.

Нао и Гав хотели было податься в противоположную сторону, к югу, но и оттуда доносился нарастающий шум погони. Наконец, из ущелья с минуты на минуту могли появиться воины, устремившиеся вслед за беглецами. Каждая секунда колебания грозила гибелью.

Нао быстро принял решение. Держа палицу в одной руке и топор в другой, он смело бросился на кзамов. Гав, не отставая от него, взмахнул копьем. Три людоеда разбежались в разные стороны. Они ждали подкрепления и заботились только о том, чтобы уламры не прорвали кольца. Нао разгадал их замысел и с угрожающим криком бросился на ближайшего, молодого высокого воина. Тот поднял топор, готовясь парировать удар. Но одним взмахом палицы Нао выбил у него из рук оружие, а вторым уложил его на месте.

Тогда двое других кзамов кинулись на Гава. Они рассчитывали быстро справиться с ним и затем соединенными силами напасть на Нао. Гав метнул копье в одного из противников и ранил его, но не опасно; прежде чем Гав успел поднять палицу, тот, в свою очередь, ранил молодого уламра топором в грудь. Сын Сайги быстро отскочил в сторону и тем спасся от второго удара, который был бы смертельным.

Кзамы погнались за ним. Один напал на него спереди, а другой в это время готовился оглушить его сзади. Казалось, Гав был обречен. Но Нао взмахнул огромной палицей, и один людоед повалился на землю с раздробленным черепом. Второй отступил к северу, под защиту большой группы сородичей, спешивших к месту сражения. Однако, они опоздали: уламры уже вырвались из западни и бежали по открытому полю, с каждым скачком увеличивая расстояние между собой и врагами.

Прежде чем солнце достигло зенита, они обогнали преследователей почти на шесть тысяч локтей. Иногда им казалось, что кзамы оставили уже погоню, но, взобравшись на вершину какого-нибудь холма, они тотчас же обнаруживали разъяренную толпу людоедов, упорно бежавших по их следу.

Гав заметно ослабел. Кровь беспрерывно сочилась из раны на его груди; иногда это была тончайшая струйка, и тогда уламры надеялись, что рана закрылась, но стоило юноше сделать один неверный скачок, как кровь снова начинала обильно течь.

Нао нарвал листьев молодого тополя и кое-как прикрыл ими рану. Однако, кровь не унималась. Гав бежал все медленней и медленней. Теперь, оборачиваясь, Нао видел, что передовые кзамы догоняют их.

Сын Леопарда с отчаянием подумал, что, если Гаву не станет лучше, людоеды скоро настигнут их. Между тем с каждым новым шагом слабость Гава все росла. Он с огромным трудом взобрался на склон очередного холма, а добравшись до вершины, почувствовал, что сердце у него замирает и ноги подкашиваются. Лицо его стало пепельно-серым. Он зашатался.

Нао, поискав глазами преследователей, с грустью увидел, что расстояние еще больше сократилось.

— Если Гав не соберется с силами и не побежит, — сказал Нао глухим голосом, — людоеды настигнут уламров раньше, чем они доберутся до реки.

— У Гава темно в глазах, и в ушах трещит, словно сверчок, — чуть слышно ответил молодой воин. — Сын Леопарда должен бежать один. Гав умрет за Огонь…

— Нет, Гав не умрет! — воскликнул Нао.

И, перекинув через плечо обмякшее тело своего спутника, он бросился бежать. Сначала мужественному уламру удавалось сохранять расстояние, отделявшее его от преследователей, но вскоре и его огромная мускульная сила стала сдавать. Вниз по уклону, увлекаемый тяжестью Гава, он бежал даже быстрей, чем кзамы, но при подъеме на холмы он тяжело дышал и с трудом передвигал ноги. Если бы не рана в бедре, если бы не удар палицей по черепу, от которого у него до сих пор стоял шум в ушах, Нао, пожалуй, даже с Гавом на плече опередил бы коротконогих кзамов; но раненому это было не по силам…

С каждой минутой кзамы догоняли его. Он слышал уже шум их скачков и, не оборачиваясь, знал, на каком они расстоянии: пятьсот локтей… четыреста… двести…

Нао остановился, осторожно положил Гава на землю и после тяжелой борьбы с самим собою сказал:

— Нао не может больше нести Гава.

Сын Сайги с усилием поднялся на ноги и ответил: — Нао должен бросить Гава и спасать Огонь!

Кзамы были теперь не более как в шестидесяти локтях. В воздухе засвистели первые метательные снаряды. Но большая часть упала на землю, не долетев до уламров. Только один дротик слегка оцарапал ногу Гава. Зато копье Нао пронзило насквозь одного людоеда, а другого, опередившего своих товарищей, уламр убил наповал ударом палицы. Это внесло замешательство в ряды кзамов. Они остановились, решив дождаться подкрепления.

Уламры воспользовались этой передышкой. Укол дротика подстегнул Гава. Дрожащей рукой он схватил топор, чтобы метнуть его в противников.

Заметив это движение, Нао сказал:

— Гав не должен напрасно тратить силы! Лучше пусть он бежит! Нао задержит преследователей!

Молодой воин колебался, но Нао повелительно повторил:

— Беги!

И Гав побежал, сначала неуверенно, шатаясь, но с каждым шагом все тверже и быстрей. Нао медленно пятился назад, держа наготове по копью в каждой руке.

Кзамы растерянно глядели на него, не зная, на что решиться. Наконец, их вождь приказал начать наступление. Дротики мелькнули в воздухе, и кзамы бросились на Нао. Уламру опять удалось убить двух противников, и, воспользовавшись новым замешательством в рядах людоедов, он повернулся и побежал.

Погоня возобновилась. Гав то бежал с прежней скоростью, то с трудом передвигал подкашивающиеся ноги и тяжело дышал. Нао тянул его за руку, но это мало помогало. Кзамы не спеша бежали за ними, уверенные теперь, что добыча никуда не уйдет.

Нао не мог снова взвалить Гава на плечо и побежать с ним: рана его горела, усталость сковывала члены, в голове шумело. В довершение несчастья он ушиб ногу о камень и теперь прихрамывал.

Нао мрачно молчал, прислушиваясь к бегу врагов. Кзамы были едва в двухстах локтях, затем и это расстояние сократилось…

Беглецы с трудом взбирались на холм. Собрав все свои силы, Нао помог Гаву подняться на вершину. Очутившись там, он бросил взгляд на запад и вдруг радостно закричал:

— Большая река! Мамонты!

Действительно, у подножья холма протекала широкая, полноводная река. Зеркальная поверхность ее сверкала на солнце среди тополей, кедров, вязов и ольхи. Мамонты виднелись в четырех-пяти тысячах локтей.

Стадо спокойно паслось, поедая траву и молодые побеги деревьев.

Нао, почувствовав прилив сил, кинулся вниз, увлекая за собою Гава. В одну минуту уламры опередили преследователей на триста локтей. Но это был только короткий порыв.

Локоть за локтем кзамы наверстывали потерянное расстояние…

Еще две тысячи локтей отделяли беглецов от стада мамонтов, а людоеды преследовали их уже по пятам… Они не спешили напасть на уламров, которые бежали прямо к стаду мамонтов, так как знали, что при всем своем миролюбии эти животные не терпят чужого присутствия; поэтому они были уверены, что раньше или позже беглецы сами остановятся.

Уламры слышали уже тяжелое дыхание людоедов за своей спиной, а нужно было пробежать еще не меньше тысячи локтей…

Тогда Нао протяжно крикнул. В ответ на этот крик из платановой рощи выбежал человек, и один из мамонтов, подняв хобот, пронзительно заревел. Тотчас же три мамонта отделились от стада и зашагали навстречу к сыну Леопарда.

Кзамы радостно закричали и остановились: им оставалось только ждать, что уламры побегут назад; тогда они окружили и убили бы их.

Однако, Нао и Гав пробежали навстречу к мамонтам еще несколько сот локтей и только после этого остановились.

Нао повернул к кзамам бледное от непомерной усталости лицо и торжествующе, сверкая глазами, крикнул:

— Уламры заключили союз с мамонтами! Нао не страшны людоеды!

Пока он говорил это, мамонты приблизились к беглецам, и, к величайшему удивлению людоедов, вожак стада положил свой хобот на плечо Нао.

Сын Леопарда продолжал:

— Нао забрал Огонь у людоедов! Он убил четырех стражей Огня на стоянке кзамов, и еще четырех убил он во время погони.

Кзамы завыли от бешенства, видя, что добыча ускользнула от них, но, так как мамонты приближались, они убежали, не смея и думать о борьбе с этими гигантами.

Глава седьмаяПод защитой мамонтов

Нам оказался хорошим хранителем Огня. Нао увидел, что в плетенке горит ровное яркое пламя. И, несмотря на изнурение, жгучую боль в раненом бедре и жар, от которого кружилась голова и туманилось сознание, Нао почувствовал себя бесконечно счастливым. После испытаний этого дня, после стольких пережитых тревог особенно сладостным было ощущение безопасности. Мысленно он видел родные места, весеннее убранство болот, камыши, вонзившие в небо прямые стрелы своих стеблей, зеленую листву ольховника и ив, веселый полет чирков, цаплей, голубей, перекличку синиц, теплый, животворящий весенний дождик. И в воде, и в траве, и в чаще деревьев ему мерещился образ гибкой и стройной Гаммлы.

Помечтав перед Огнем, Нао стал собирать травы и корни, чтобы поднести их своему покровителю — мамонту. Он понимал, что союз с гигантами будет длительным только в том случае, если его возобновлять каждый день.

Затем он выбрал местечко для отдыха в самой середине громадного стада и растянулся там, приказав Наму стать на стражу.

— Если мамонты уйдут с пастбища, — сказал Нам, — я разбужу сына Леопарда.

— Пастбище обильное, и мамонты не покинут его до вечера, — ответил Нао.

И он заснул, как убитый.

Когда он проснулся, солнце клонилось к закату. Розовые облака нежно обволакивали пожелтевший диск солнца, напоминавший громадный цветок кувшинки.

Нао чувствовал себя разбитым — ноги у него мучительно ныли, озноб трепал исстрадавшееся тело. Но шум в ушах почти прошел, и рана начала затягиваться.

Он бросил взгляд на плетенку с Огнем и спросил у Нама:

— Кзамы не возвращались?

— Они не уходили… Вон они стерегут нас на берегу реки, напротив того островка.

— Пусть стерегут, — ответил сын Леопарда. — У них нет Огня, чтобы согреваться во время долгой холодной ночи. Скоро они потеряют терпение и вернутся к своему племени. А теперь Нам может отдохнуть.

Нам послушно улегся на охапку сухих листьев, а Нао подошел к Гаву, метавшемуся в бреду. Голова сына Сайги горела, дыхание со свистом вырывалось изо рта, но рана больше не кровоточила, и Нао понял, что опасность не угрожает жизни его молодого товарища. Уламру страстно хотелось развести большой костер, но он понимал, что это может не понравиться мамонтам. Кроме того он не знал еще, позволит ли им вожак мамонтов провести ночь под защитой стада.

Нао стал искать глазами вожака. По обыкновению, тот стоял поодаль, чтобы лучше видеть окрестность и следить за стадом. Он глодал побеги молодых деревьев, чуть-чуть выступавшие на поверхность земли.

Сын Леопарда снова нарвал съедобных корней и травы, присоединил к этому болотные бобы и, держа на вытянутых руках свой подарок, направился к большому мамонту.

Животное, помахивая хоботом, сделало несколько шагов навстречу человеку. Увидев в руках Нао вкусное приношение, мамонт удовлетворенно заворчал. Он начинал чувствовать привязанность к этому странному двуногому существу.

Уламр протянул ему свой подарок и сказал:

— Вождь мамонтов! Кзамы стерегут уламров на берегу реки. Мы не боимся кзамов, но нас всего трое, а кзамов больше, чем у всех нас пальцев на руках и на ногах. Они убьют уламров, если те уйдут от мамонтов.

Мамонт не был голоден, так как пастбище изобиловало сочной травой. Однако, он съел принесенные уламром побеги и бобы. Затем он не спеша оглядел окрестности, несколько мгновений смотрел на заходящее солнце и обнял хоботом тело человека.

Нао понял, что союз с сильнейшими существами на земле стал еще более прочным и что сам он, Гав и Нам могут оставаться под защитой стада мамонтов до полного выздоровления…

Следующие трое суток Нао, Гав и Нам провели с мамонтами. Мстительные кзамы по-прежнему прятались в зарослях на берегу Большой реки. Они надеялись застигнуть врасплох ненавистных уламров и отомстить им за украденный Огонь и гибель нескольких соплеменников.

Уламры не боялись людоедов, так как союз с мамонтами крепнул изо дня в день. Нао быстро оправлялся от ран; шум в голове больше не мучил его, неглубокая рана на плече затягивалась, жар прошел. Гав также выздоравливал.

Часто трое уламров, взобравшись на вершину кургана, издевались над своими врагами. Нао кричал им:

— Зачем кзамы бродят вокруг пастбища мамонтов? Топоры и палицы кзамов бессильны перед топором и палицей Нао! Если людоеды не уберутся к своему племени, уламры заманят их в ловушку и перебьют всех до последнего!

Нам и Гав издавали воинственные крики и потрясали копьями. Но кзамы не обращали никакого внимания на насмешки и продолжали бродить по саванне, среди камышей и кустарников. В роще смоковниц, среди тополей, ясеней и кленов уламры вдруг замечали косматую грудь или густую гриву притаившегося кзама, который подстерегал их. И хотя у них не было страха перед кзамами, эта упорная слежка раздражала и озлобляла их.

Нао подолгу думал о том, как избавиться от опасного соседства. Трижды в день он приносил вожаку мамонтов стебли растений, сладкие корни и болотные бобы. Он часто и подолгу просиживал возле мамонта, стараясь понять его язык или научить его понимать человеческий.

Казалось, мамонт с удовольствием слушает человеческую речь.

В такие минуты Нао думал:

"Мамонт понимает Нао… но Нао еще не понимает речи мамонта…"

Принося мамонту корм, уламр кричал: "Вот! Нао принес мамонту пищу!" Мамонт привык к этому крику и шел навстречу Нао, как только слышал его голос. Он разыскивал уламра даже тогда, когда тот нарочно прятался в кустарнике или за деревьями, и брал из рук человека вкусные корни и свежие, влажные стебли.

Мало-помалу человек и мамонт настолько привыкли друг к другу, что стали звать один другого без всякого повода.

Мамонт призывал Нао тихим ворчанием, Нао мамонта — негромким однозвучным окликом. Они любили бывать вместе.

Человек садился на землю, и мамонт бродил вокруг него, а иногда осторожно обхватывал его хоботом и поднимал над землей.

Нао приказал своим спутникам приносить дань двум другим мамонтам, и те так же привыкли к молодым уламрам, как их вожак к Нао. Затем Нао показал Наму и Гаву, как нужно приучать животных к своему голосу, и на пятый день еще два мамонта стали приходить на зов людей.

Однажды вечером, перед наступлением сумерек, Нао собрал большую кучу хвороста и осмелился поджечь ее.

Воздух был сухой и холодный, ветерок едва колыхал листву на деревьях.

Огонь быстро занялся, и скоро густой дым сменился ярким, сильным пламенем.

Мамонты сбежались со всех сторон к костру. Видно было, как тревожно шевелятся их длинные хоботы и испуганно сверкают маленькие глазки. Они были знакомы с Огнем, встречались с ним в саванне и в лесу во время пожаров, вызванных ударом молнии. Они помнили, как однажды им пришлось удирать от лесного пожара: огонь яростно трещал и гнался за ними по пятам; его жаркое дыхание опаляло кожу, его зубы кусали, причиняя нестерпимую боль. Самые старые вспомнили мамонтов, попавших в пасть к Огню и уже никогда более не возвратившихся в стадо. И все они недоверчиво косились на пламя, вокруг которого сидели маленькие двуногие существа. Но вожак мамонтов, стоя в десяти шагах от костра, с любопытством глядел на него. А так как поведение вожака в течение долгих лет было образцом поведения для всего стада, остальные мамонты вскоре также успокоились и без страха стали глядеть на неподвижный Огонь двуногих существ, не похожий на страшный, движущийся Огонь лесов и равнин.

Таким образом, Нао добился права разводить костер. И в этот вечер, впервые за долгое время, уламры насладились жареным мясом и грибами.

На шестой день осады упорство кзамов стало не на шутку волновать Нао. За эти дни он вполне оправился от ран, и бездействие томило его. Уламра тянуло на север, к родным местам, к племени.

Заметив как-то притаившихся среди платанов косматых людоедов, он сердито крикнул им: — Кзамам все равно не съесть уламров! Затем он сказал своим спутникам:

— Нам и Гав позовут мамонтов, с которыми заключили союз, а Нао заставит следовать за собой вожака мамонтов. Тогда уламры смогут дать бой людоедам.

Спрятав Огонь в надежное место, уламры нарвали достаточный запас корма и позвали своих покровителей. Те немедленно откликнулись на призыв. Приманивая мамонтов все новыми и новыми охапками вкусного корма, уламры отвлекли их на большое расстояние от пастбища. Однако, чем дальше, тем неохотней шли мамонты. Они часто останавливались и, оборачиваясь, глядели назад — видимо, вожака тревожило сознание ответственности за покинутое стадо. Наконец, он окончательно остановился и, вместо того чтобы пойти вперед на призывный крик Нао, в свою очередь, позвал его.

Но Нао не сдавался: он знал, что кзамы находятся поблизости, в нескольких десятках локтей, и не хотел отказаться от своего замысла. Позвав Нама и Гава, он бросился с ними в кусты. На уламров посыпались дротики, и несколько кзамов вскочили на ноги, чтобы вернее поразить врагов. Тогда Нао издал пронзительный призывный крик. Вожак мамонтов понял, что от него требовалось. Подняв хобот кверху, он затрубил сбор стада и, не дожидаясь остальных, бросился на кзамов. Два других мамонта последовали за ним.

Нао, Нам и Гав, воинственно крича, также ринулись на врагов, размахивая палицами, топорами и копьями.

Испуганные людоеды рассыпались во все стороны. Но мамонты уже разъярились — они преследовали бегущих с бешенством и ожесточением. Со стороны Большой реки на помощь вожаку лавиной катилось все стадо мамонтов.

Земля дрожала под ногами огромных животных, и все звери, прятавшиеся в зарослях, — волки, шакалы, козули, лани, лошади, сайги, вепри — в ужасе бросились бежать, словно перед наступлением воды, вышедшей из берегов.

Вожак первым настиг одного беглеца.

Крича от страха, кзам распластался на земле. Но мускулистый хобот обвился вокруг дрожащего тела, поднял его в воздух и отшвырнул на десять локтей. Как только людоед упал на землю, на него опустилась волосатая нога и раздавила его, словно насекомое. Другого кзама пригвоздили к земле гигантские бивни, в то время как третий, совсем молодой воин, поднятый высоко над землей хоботом, отчаянно кричал в предсмертной тоске.

Стадо приближалось. Как горный обвал, нахлынуло оно на кустарник, все сметая на своем пути. Все кзамы, прятавшиеся в зарослях по берегам Большой реки и в ясеневой роще, были растоптаны, раздавлены, уничтожены.

Только тогда утихла ярость мамонтов.

Вожак, остановившийся у подножья холма, затрубил сбор, и мамонты послушно потянулись к нему; глаза их еще блестели от возбуждения, бока тяжело вздымались.

Спасшиеся людоеды без оглядки бежали на юг. Нао, Нам и Гав могли больше не бояться их — кзамы навсегда отказались от преследования уламров. Они принесли своему племени удивительную весть о союзе северных людей с мамонтами. Сказания об этом союзе передавались из поколения в поколение еще много тысячелетий спустя…

Опустошив пастбище, мамонты отправились на поиски нового в низовье Большой реки. Десять дней кочевали мамонты вдоль берега. Стадо не спешило; оно находило корм повсюду: и в камышовых зарослях, и на черноземной почве равнин, и в болотной тине, и среди чащи старых лесов; сильные, огромные животные были неприхотливы и заботились больше о количестве, чем о качестве корма.

Сознание своей силы делало мамонтов миролюбивыми, спокойными, неторопливыми; оно сказывалось и в их походном строе, и в выборе места для ночевок, и в строгом порядке внутри стада. Мамонты отличались высоким совершенством чувств: великолепным зрением, тонким обонянием, отличным слухом, хорошим осязанием.

Огромные и в то же время гибкие, тяжеловесные, но подвижные, они так же свободно передвигались по воде, как и по земле. Их чувствительные хоботы, которые могли душить, как медвежьи лапы, и работать, как человеческие руки, удаляли с пути препятствия, втягивая воздух, определяли источники запахов, разыскивали и выкапывали из-под земли коренья, срывали траву. Их гигантские круглые ноги могли одним ударом раздавить льва. Не было на земле животного, которое не боялось бы их страшных бивней.

Казалось, ничто не могло остановить их победного шествия по земле…

Так думал Нао, следуя за стадом гигантов. Ему приятно было слышать, как гудела земля под ногами длинного ряда мирных животных. Он гордился тем, что все хищники спешили скрыться, заслышав шум приближающегося стада.

Для усталых и измученных уламров это были дни полного отдыха от опасностей и тревог.

Мамонты просыпались рано, когда лента реки чуть серела в предрассветном сумраке и жизнь кругом еще не пробудилась от сна. Они вставали с сырой земли и, подняв кверху хоботы, оглушительно трубили, приветствуя рождение дня.

Они резвились в саванне, радуясь свежему дыханию утра, играя, гонялись друг за другом по излучинам реки, затем собирались вместе и не спеша лакомились вырытыми из-под земли кореньями, свежесорванными молодыми побегами деревьев и травой.

Они искали грибы — моховики, сморчки и масленки, а когда не находили грибов, грызли каштаны и жолуди. Потом они всем стадом спускались к водопою.

Нао, взобравшись на вершину холма или на скалу, любил смотреть, как многочисленное и величественное стадо шагало к реке.

Бурые спины мамонтов казались издали волнами прилива; широкие ноги их оставляли в глине глубокие ямы; огромные уши шевелились на ходу, словно гигантские летучие мыши; гибкие, подвижные хоботы были похожи на толстые ветви деревьев, а шерсть, покрывавшая их, напоминала мох.

С наступлением ночи уламры разводили костер.

Огонь замирал, когда в него подбрасывали сырые ивовые ветви, но затем собирался с силами и с яростным треском глодал их. Разгораясь, он начинал ровно дышать, высушивал сырую землю, отгонял темноту на тысячу локтей и извлекал из сырого мяса, каштанов и кореньев до тех пор скрытый в них приятный аромат.

Вожак мамонтов скоро привык к Огню и каждый вечер приходил смотреть на него; он следил глазами за уламрами, время от времени подбрасывавшими в костер охапки горючего.

Однажды вечером он подошел к костру совсем близко, по-видимому, перестав бояться этого странного существа с такими изменчивыми очертаниями. Неподвижный и огромный, как гора, он долго следил за пляшущими языками пламени, потом, схватив хоботом толстую ветвь, подержал ее над костром и бросил в Огонь.

Поднялся сноп искр и столб густого дыма, языки пламени упали, но через несколько мгновений ветвь вспыхнула ярким пламенем.

Медленно, но неуклонно мамонты продолжали свое шествие вдоль берега Большой реки. Настал день, когда путь стада разошелся с путем, ведущим к становищу племени уламров: река, которая до этого места текла прямо на север, здесь сворачивала на восток и дальше, сделав крутой поворот, шла обратно на юг.

Нао загрустил. Он понимал, что, если стадо не захочет покинуть богатые кормами берега реки, ему придется расстаться с ним.

А между тем уламры уже привыкли к беззаботности под покровительством своих огромных друзей, и опасности одинокого странствования среди враждебной природы страшили их.

Там, в лесах и равнинах севера, которые им предстояло пересечь в эту мрачную, осеннюю пору, на каждом шагу подстерегали их хищники, смерть караулила у каждой переправы…

Утром Нао подошел к вожаку мамонтов и сказал ему:

— Сын Леопарда заключил союз с мамонтами. Он полюбил их. Он готов был бы следовать за ними до конца своей жизни. Но он должен вернуться к Гаммле, на берега Большого болота. Его дорога лежит на север и на запад. Почему бы мамонтам не свернуть в эту сторону?

Мамонт, казалось, внимательно слушал его. Потом он медленно зашагал и, встав во главе стада, повел его дальше вдоль берега реки.

Нао подумал, что мамонт понял его речь и дал ответ.

Он сказал себе:

"Мамонтам нужны вода и корм. На их месте уламры также предпочли бы не расставаться с рекой…"

Он тяжко вздохнул, затем позвал Нама и Гава, взобрался с ними на вершину холма и долго провожал глазами удаляющееся стадо, особенно вожака, который приютил его и спас от кзамов.

Грустные мысли теснились в мозгу Нао. Он тоскливо глядел на пожелтевшую равнину…

Глава перваяРыжие карлики

Дожди лили непрестанно. Попирая ногами опавшую листву, Нао, Нам и Гав брели по липкой грязи под оголенными ветвями деревьев. На ночь они искали пристанища под выступами скал.

Пора грибов была в разгаре. Однако, уламры были очень осторожны в выборе грибов, зная, что среди них есть и ядовитые. Вспомнив уроки стариков, они собирали, когда нехватало мяса, боровики, сморчки, грузди; они разыскивали грибы в тени влажных кустов, под дубами, с которых ручьем стекала вода, под покрытыми мхом смоковницами.

Теперь, когда у них был Огонь, они могли жарить грибы на вертелах из прутьев или на раскаленных камнях. Они поджаривали также каштаны, жолуди к съедобные коренья, грызли плоды букового дерева и запивали пищу сладким кленовым соком.

Огонь был для них источником радости и забот. Нужно было тратить много труда, ловкости и упорства, чтобы защищать его от сильных бурь и ливней. Когда дождь лил непрерывно по нескольку часов подряд, необходимо было искать сухое убежище для Огня. Если поблизости нельзя было найти естественного прикрытия — под скалой или в дупле дерева, приходилось создавать искусственное — навес из ветвей или пещеру в земле. Это отнимало много времени.

Не меньше времени уламры тратили на обход препятствий, на поиски брода в тех реках, которые они попросту переплыли бы, если бы не необходимость сберечь Огонь.

Иногда в поисках более короткого пути уламры забредали в непроходимые топи и потом делали огромные крюки, чтобы только выбраться на сухое место. В довершение несчастья они сбились с пути; теперь они только весьма приблизительно представляли себе местонахождение племени и выбирали дорогу исключительно по солнцу и звездам.

Неожиданно они очутились на границе пустыни, где однообразие желтых песков только изредка нарушалось нагромождениями базальтовых скал. Унылая и неприветливая пустыня преграждала путь на северо-запад. В ней почти не было жизни; только кое-где из-под песка пробивалась редкая колючая трава, да несколько чахлых сосен одиноко торчали на склонах дюн.

Эту угрюмую местность обходили даже звери — редко-редко можно было увидеть здесь зайца или невзрачную антилопу, да и те при первой тревоге поспешно скрывались за дюнами.

Ливень перешел в мелкий, моросящий дождик, и сплошная пелена туч разорвалась на серые клочья, которые медленно плыли по небу.

День клонился к вечеру, сумерки наступали на землю, и сердитый ветер пронзительно свистал над голой равниной.

Трое уламров долго стояли в раздумье на пороге пустыни: их страшила эта обездоленная местность. Но, так как у них был некоторый запас мяса и Огонь весело горел в плетенках, они в конце концов решились.

Пять дней шли они по пескам и дюнам, а все еще не было видно конца пустыне. Уламры страдали от голода — запасы мяса истощились, дичи же кругом не было. Они испытывали муки жажды — дожди прошли, и песок всосал влагу.

Не раз они опасались за судьбу Огня, который нечем было поддерживать.

На шестой день трава стала более густой и не такой жесткой; сосны сменились смоковницами, платанами и тополями. Чаще стали попадаться лужи воды, земля почернела, и небо опять затянулось тучами.

Уламры провели ночь под ольхой; впервые за эти дни они могли развести костер из сухих листьев и валежника; но под проливным дождем, струйки которого беспрерывно просачивались сквозь навес из веток, костер трещал, шипел и давал больше дыма, чем тепла.

Нао сторожил в первую смену, затем настала очередь Нама. Молодой уламр заботливо ворошил угли заостренной палочкой и тщательно просушивал хворост, прежде чем подбросить его в Огонь.

Тусклые блики красноватого света озаряли несколько кустов и полоску желтой глины вокруг костра. Дальше сумерки сгущались и переходили в ночь.

Нам, грея руки над костром, напряженно прислушивался к звукам, рождаемым темнотой.

Вдруг он вздрогнул и весь превратился в слух: ему почудилось, что какое-то живое существо бродит в темноте.

Он тихонько толкнул Нао.

Сын Леопарда бесшумно вскочил на ноги и, в свою очередь, стал вслушиваться в ночные звуки. Нам не ошибся — какие-то живые существа притаились во мгле. Испарения растений поглощали их запах, но Нао не сомневался, что это люди. Он разворошил копьем костер, и высокое пламя вдруг поднялось к небу, намного расширив освещенный круг. Внезапная вспышка света озарила людей, притаившихся в кустарнике.

Нао разбудил Гава.

— Здесь люди! — прошептал он.

Все трое, стоя плечом к плечу, долго вглядывались в густую темноту. Ничто не шевелилось там, не слышно было ни одного звука, — только стук падающего дождя. Но опасность существовала, она была близко.

Кто скрывался в темноте: целое племя или несколько воинов? Как следовало поступить: бежать или сражаться?

— Стерегите Огонь! — сказал Нао юношам.

Он шагнул в сторону от костра и тотчас же словно растворился в темноте.

Обогнув кустарник, Нао пополз к тому месту заросли, где при вспышке пламени показались люди. Нао полз зигзагами, часто припадая головой к земле и замирая.

Почва размякла от дождей, и он полз совершенно бесшумно — слышны были только дробный стук дождя да шуршание колеблемых ветром ветвей.

Обшарив весь кустарник, Нао не нашел ни одного человеческого следа. Тогда он встал на ноги, не скрываясь, пошел к темневшему поблизости кургану и взобрался на него. Далеко на востоке он заметил слабый свет костра.

Там были люди…

Нао вернулся к своим спутникам.

— Враги там, — сказал он, указывая на восток. И после недолгой паузы добавил:

— Надо развести Огонь в плетенках.

Покамест Нам и Гав выполняли его приказание, Нао соорудил вокруг костра насыпь из ветвей и земли; теперь издали виден был только отблеск Огня, но нельзя было рассмотреть, лежат ли возле него люди.

Когда Огонь разгорелся в плетенках и запасы пищи были распределены между спутниками, Нао приказал выступить в путь.

Придуманная Нао хитрость должна была помочь уламрам уйти на много тысяч локтей, прежде чем враги заметят их бегство: думая, что уламры по-прежнему находятся у костра, они осторожно окружат его и будут выжидать удобной минуты для нападения.

Перед рассветом дождь прекратился вовсе. Робкий свет зари пополз по низко нависшим над землей тучам. Уламры уже долгое время поднимались по отлогому склону холма. Добравшись до вершины, они остановились и оглядели открывшуюся перед их глазами саванну. Сначала они увидели унылые кустарники, большие участки желтой глины и в отдалении густой лес.

— Люди потеряли наш след, — сказал Нам. Но Нао возразил:

— Люди преследуют нас.

И в самом деле, вдали показались сначала отдельные воины, а затем отряд человек в тридцать. Несмотря на большое расстояние, Нао увидел, что эти люди приземисты и малорослы. Он не мог еще разглядеть, как они вооружены.

Преследователи не видели уламров, притаившихся за стволами деревьев; они шли, часто останавливаясь, чтобы проверить след. Число их росло. Теперь Нао насчитал уже больше пятидесяти врагов. Заметно было, что они подвигались вперед значительно медленней, чем уламры. О возвращении назад нечего было и думать; впереди лежала местность, покрытая редкой жесткой травой. Уламры решили итти прямо вперед со всей возможной скоростью, в расчете на то, что противник устанет и бросит преследование. Они стали быстро спускаться по откосу. Вначале дорога была легкой, и, когда преследователи достигли вершины холма, беглецы успели уже отойти на пять тысяч локтей.

Мало-помалу местность становилась неровной. За меловой равниной, покрытой как будто застывшими волнами, открылась поросшая колючками степь, вся в рытвинах и складках, где каждый шаг надо было делать с осторожностью, чтобы не провалиться в трещину почвы или не попасть в глубокую яму, наполненную водой.

Уламры вынуждены были обходить бесчисленное множество препятствий, так что они подвигались вперед крайне медленно. Наконец, показалась саванна. Беглецы бесконечно обрадовались ей. Но радость их оказалась преждевременной: неожиданно они увидели кучку людей… Были ли это их утренние преследователи? Лучше зная местность, они могли пройти более коротким путем. Или это другой отряд того же племени? Теперь, на близком расстоянии, уламры увидели, что это крохотные человечки — самый высокий из них показался бы ребенком рядом с Нао. У них были большие головы, рыжие волосы, короткие шеи и треугольные лица; кожа у них была желтая, как осенняя листва. Несмотря на малорослость и хрупкость, видно было, что это живой и подвижной народец.

Заметив уламров, они испустили крик, похожий на воронье карканье, и стали размахивать копьями и дротиками.

Сын Леопарда с удивлением смотрел на карликов. Если бы не бороды, покрывавшие их лица, и старообразный вид некоторых, он принял бы их за детей. Однако, у них была широкая грудь, и они размахивали оружием. Это были не дети…

Нао подумал, что карлики не осмелятся на открытое нападение. И действительно, они как будто колебались. Когда уламры подняли свои палицы и копья и боевой клич Нао раскатился по равнине, как рыкание льва, они попятились назад. Но карлики, очевидно, были воинственно настроены: отступив, они все вместе угрожающе закричали и рассыпались полукругом по равнине. Нао понял, что они хотят окружить его. Так как сын Леопарда больше боялся их хитрости, чем силы, он дал сигнал к отступлению.

Нао, Нам и Гав без труда оставили далеко позади карликов, которые бегали даже хуже, чем людоеды. Ясно было, что карлики не смогут настигнуть уламров, разве только те встретят впереди какое-нибудь неодолимое препятствие.

Наученный горьким опытом, Нао одинаково остерегался предательства людей и природы. Он приказал своим спутникам продолжать путь, а сам остановился и, поставив плетенку на землю, стал наблюдать за противниками.

Карлики бежали врассыпную. Трое или четверо наиболее подвижных намного опередили остальной отряд.

Нао подобрал с земли несколько камней и со всех ног кинулся навстречу карликам. Те были озадачены его поведением. Опасаясь какой-нибудь хитрости, они остановились и издали пронзительный крик. Но Нао уже был рядом с ними. Остановившись, он крикнул громким голосом:

— Нао, сын Леопарда, не хочет причинять вреда карликам! Он не тронет их, если они прекратят преследование уламров!

Карлики молча выслушали его. Лица их были неподвижны. Видя, что уламр стоит на месте, они, словно по команде, снова побежали, охватывая его кольцом.

Тогда Нао, подняв над головой камень, угрожающе крикнул:

— Сын Леопарда уничтожит рыжих карликов! Три или четыре дротика просвистели в воздухе в ответ; но они не долетели до уламра, так как расстояние было слишком велико для слабых рук карликов. Нао размахнулся и бросил камень. Карлик, в которого он целился, упал. Нао сейчас же бросил второй камень, но ни в кого не попал. Зато третий камень сбил с ног еще одного воина.

Четвертый камень он не бросил, а только показал карликам; одновременно он погрозил им копьем.

Рыжие карлики отлично понимали язык знаков — они и между собой чаще объяснялись знаками, чем при посредстве членораздельной речи. Карлики понимали, что копье опасней камней. Бежавшие впереди поспешно отступили назад, и сын Леопарда медленно вернулся к ожидавшим его спутникам. Карлики в почтительном отдалении следовали за ним. Нао часто оборачивался и, если замечал, что кто-либо из преследователей опередил других, останавливался и, сердито рыча, потрясал копьем. После нескольких таких случаев карлики сообразили, что безопасней держаться всем вместе, и собрались в кучу. Нао, достигнув своей цели, побежал и скоро догнал Нама и Гава.

В продолжение большей части дня уламры безостановочно бежали вперед. Когда они, наконец, остановились на отдых, рыжих карликов уже не было видно.

Прорвав завесу облаков, солнце ярко осветило угрюмую равнину. Почва, вначале твердая и каменистая, снова стала болотистой; ноги увязали в ней, и надо было спешить вытаскивать их, чтобы не быть засосанным в топь. Крупные пресмыкающиеся ползали по суше, бурые водяные гады скользили в болоте; лягушки скакали по кочкам, оглушительно квакая; в воздухе с пронзительными криками носились болотные птицы.

Уламры наспех подкрепились холодным мясом. Они стремились поскорее выбраться из этой местности, где на каждом шагу их подстерегала опасность. Временами им казалось, что они уже близки к цели: почва становилась тверже, появлялись рощи смоковниц, платанов, тополей. Но затем снова возникали трясины, ямы, ядовитые болота, где каждый шаг стоил неимоверных усилий.

Ночь надвигалась. Кроваво-красный диск солнца скатился за горизонт, затянутый мрачными тучами.

Уламры шли вперед, не останавливаясь, пока последние лучи сумеречного света не были поглощены мраком. До наступления ночи они успели пройти самый трудный участок пути, где хаотически громоздились препятствия, и теперь перед ними лежала гладкая равнина. Они наломали ветвей, подкатили большие камни и, скрепив все вместе гибкими лианами, устроили себе временное убежище. Затем, истомленные усталостью, легли спать.

Глава втораяГранитная тропа

Ночь прошла спокойно. Нао, Нам и Гав, по очереди сторожившие до рассвета, не заметили ничего подозрительного кругом; ветер доносил до них только гнилые испарения болота. При бледном свете утра они увидели беспредельную унылую равнину, граничащую с болотистой топью.

Повернуть назад уламры не могли — это значило наверняка итти навстречу рыжим карликам. Оставалось следовать вдоль берега болота и искать выхода из этой угрюмой местности. Так как невозможно было определить, какое направление окажется лучшим, они наудачу пошли на северо-запад; кстати, эта дорога казалась наиболее проходимой. И действительно, на первых порах итти было нетрудно: поросшая невысокой травой почва была достаточно твердой. Около полудня они вступили на участок, покрытый густым и высоким кустарником.

Нао не боялся нападения рыжих карликов. Он полагал, что они отказались от погони; но даже в том случае, если они продолжали итти по следу уламров, они должны были намного отстать.

Запасы мяса пришли к концу. Чтобы пополнить их, уламры углубились в кишащие дичью заросли на берегу болота.

Гаву удалось поймать леща в устье мелководной речушки, а Нао убил дротиком зайца.

Уламры развели костер и вскоре с наслаждением стали вдыхать аромат жареного мяса. Жизнь снова показалась им привлекательной и радостной.

Когда они обгладывали косточки зайца, из зарослей кустарника вдруг выскочило несколько зверьков, которые, видимо, бежали от какой-то опасности.

Нао поспешно вскочил на ноги и увидел исчезающую среди деревьев тень.

— Рыжие карлики догнали нас, — сказал он.

Опасность на этот раз была несравненно большей, чем накануне: рыжие карлики прятались в зарослях кустарника и под этим прикрытием, невидимые, могли следовать за уламрами, выжидая благоприятного момента для нападения.

Узкая полоска голой земли тянулась между болотом и зарослями. Уламры быстро поделили между собой остатки мяса, подняли с земли оружие, плетенки с Огнем и бегом бросились к этой тропинке. Карлики не пытались задержать их. Нао облегченно вздохнул при мысли, что продиравшиеся сквозь заросли кустарника преследователи неминуемо должны были опять остаться далеко позади.

Тропинка извивалась между деревьями, кустарником и берегом, то расширяясь, то исчезая под покровом высокой травы. Тем не менее почва все время оставалась твердой, и Нао не сомневался, что ему и его спутникам удастся уйти от рыжих карликов, если только не возникнут неожиданные препятствия.

Но препятствия скоро возникли: сначала болото протянуло на равнину свои щупальцы — глубокие ямы, наполненные гниющей водой, канавы с вязкой тиной, непроходимые лужи. Беглецам приходилось поминутно сворачивать с пути, делать большие крюки, а порой итти назад. После долгих блужданий они очутились на узкой гранитной полосе, ограниченной справа бескрайным болотом, а слева — котловиной, наводненной осенним разливом.

Здесь можно было двигаться только прямо вперед. Однако, пройдя несколько сот локтей, уламры вынуждены были остановиться: гранитная тропинка опускалась вниз и уходила под воду. Теперь беглецов с трех сторон окружала вода. Нужно было возвращаться обратно…

Нао опустил голову: если рыжие карлики устроили засаду в начале тропинки, путь к отступлению был отрезан. Теперь он горько упрекал себя, что расстался с мамонтами и пустился странствовать по враждебной земле. Мужество его поколебалось, он испытывал неуверенность и страх… Но это была только минутная слабость. В следующее мгновение он уже думал только о том, как спасти своих спутников и самого себя.

Впереди, в нескольких сотнях локтей, из воды выступала гранитная глыба. Быть может, это был островок среди болота, но глыба могла также служить продолжением гранитной тропинки.

По приказанию Нао, Нам и Гав стали искать брод. Но повсюду были лишь бездонные ямы, предательская тина и вязкий ил.

Без долгих размышлений Нао первым зашагал назад. Молодые воины последовали за ним. Пройдя две тысячи локтей, Нао внезапно остановился и сказал:

— Рыжие карлики там!

Он указал пальцем на кустарник.

Нам поднял с земли камень и бросил его в указанное Нао место. Кустарник заколебался, послышался явственный шорох чьих-то шагов.

Нао не ошибся: враг прятался в кустах, преграждая выход. Надо было думать не об отступлении, а о сражении. Позиция уламров была невыгодной для боя: рыжие карлики могли незаметно окружить их, оставаясь под прикрытием кустарника. На гранитной тропе, по крайней мере, не приходилось опасаться нападения с тыла.

Прежде чем открыть военные действия, Нао попробовал вступить с карликами в переговоры.

— Рыжие карлики! — крикнул он. — Напрасно вы преследуете уламров! Уламры сильны, как медведи, и подвижны, как антилопы! Если рыжие карлики осмелятся напасть на уламров, многие из них погибнут! Я, Нао, сын Леопарда, один убью больше рыжих карликов, чем у меня пальцев на руках. Нам и Гав — такие же сильные бойцы. Зачем рыжим карликам терять много своих воинов, чтобы убить трех уламров!

Из кустарника и из высокой травы в ответ раздались громкие воинственные крики. Уламр понял, что рыжие карлики жаждут кровавой битвы. Это не удивило его: разве не так же спокон-веку поступали уламры? Разве они не убивали всех чужеземцев, каких встречали на своем пути?

У Нао и в мыслях не было приводить соплеменников, чтобы уничтожить рыжих карликов, но те не знали этого и могли принять трех уламров за разведчиков.

Угрожающе рыча и потрясая оружием, сын Леопарда отступил вместе с Намом и Гавом к гранитной тропе. Тонкие дротики просвистели им вслед, но ни один не попал в цель.

Нао громко захохотал:

— У рыжих карликов слабые руки! Дети уламров и те сильнее их… Каждый удар палицы Нао будет стоить жизни одному карлику!

Из зарослей высунулась рыжая голова, еле заметная на фоне пожелтевшей осенней листвы. Нао метко швырнул камень. Послышался пронзительный крик, и карлик упал.

— Глядите! — торжествующе воскликнул уламр. — Такова сила Hao! Простым камнем он убил рыжего карлика!

И, не обращая внимания на крики разъяренных противников, он повернулся спиной к ним и спокойно зашагал по тропе.

В конце тропы была площадка, где свободно могли уместиться три человека. Это место было удобно тем, что карлики не могли ни напасть на уламров всей толпой, ни окружить их, ни даже подплыть со стороны болота, ибо предательская топь тотчас же засосала бы смельчака.

Уламры ждали нападения. Это было томительное и мрачное ожидание. В берлоге серого медведя, завидев зверя, они надеялись несколькими меткими ударами одержать над ним победу; осажденные среди ледниковых валунов, они твердо знали, что рано или поздно дождутся времени, когда лев уйдет на охоту. Людоедам ни разу не удалось окружить их.

Теперь же их окружало племя, сильное своей многочисленностью, терпеливое и хитрое. Дни потянутся за днями, а карлики все будут преграждать им путь к бегству, и, если они решатся напасть на уламров, какое сопротивление могут оказать трое воинов целому племени?

Кровь стучала в висках Нао. В мозгу его, быстро сменяясь, проносились картины битв, засад, бегства и погонь. Он не переставал думать о рыжих карликах.

Временами Нао, стряхивая с себя оцепенение, вскакивал на ноги и хватал палицу. Ему хотелось биться, терзать, крушить врагов. Но осторожность и предусмотрительность, — два качества, без которых первобытный человек не мог бы просуществовать и одного дня, — осторожность и предусмотрительность заставляли его смиряться и выжидать.

Смерть Нао доставила бы радость его врагам — Нао не мог добровольно пойти навстречу ей. Нет, сначала он должен был утомить рыжих карликов, внушить им страх! Сначала он должен был убить многих из них… Да он и не хотел вовсе умирать: ему надо было сначала повидать Гаммлу!

Нао не знал, каким образом он обманет бдительность своих врагов и вырвется из ловушки; но надежда на спасение час от часу крепла в нем, пока не овладела всем его существом, пока он снова не почувствовал себя сильным и полным мужества.

Сначала рыжие карлики не показывались вовсе, не то из страха попасть в засаду, не то выжидая какой-нибудь оплошности со стороны уламров. Только в конце дня они, наконец, появились. Они выскользнули из засады и подкрались к гранитной тропе. То один, то другой карлик вдруг издавал отрывистый крик, но вождь отряда хранил настороженное молчание. В сумерках рыжие тела сбились в кучу. Издали они напоминали стаю шакалов, поднявшихся на задние лапы.

Настала ночь.

Костер уламров бросал на поверхность болота кровавые отблески. За чащей кустарника виднелись костры рыжих карликов. Фигуры стражей явственно выделялись на темном фоне ночи.

Однако, несмотря на угрожающие приготовления, карлики не осмелились приблизиться к уламрам, и ночь прошла спокойно.

Следующий день тянулся нестерпимо долго. Рыжие карлики беспрерывно сновали перед лагерем уламров то поодиночке, то целыми толпами. Их тяжелые челюсти свидетельствовали об огромном упорстве и настойчивости характера. Ясно было, что они неустанно будут добиваться смерти чужеземцев — этого требовал их инстинкт; не будь у карликов этого упорства в достижении намеченной цели, они давно были бы истреблены другими племенами, более сильными, но не знающими такой тесной спайки и сплоченности.

И на вторую ночь карлики не решились напасть на уламров. Они хранили глубокое молчание и не показывались, из-за прикрытия. Исчезли даже огни их костров: они не разводили их вовсе или перенесли на такое расстояние, что зарево не было видным.

На заре вдруг послышался шорох, словно кустарник двинулся с места и пополз по земле. Когда рассвело, Нао увидел, что у входа на гранитную тропу вырос вал из ветвей. За этим укреплением, вызывающе крича, прыгали и кривлялись рыжие карлики.

Уламры поняли, что карлики собираются постепенно продвигать вперед свое укрепление и, прячась за ним, забрасывать осажденных дротиками и копьями, покамест не улучат удобный момент для нападения.

Положение уламров и без того было достаточно тяжелым. Съев запас мяса, они занялись ловлей рыбы в болоте. Но там оказалось очень мало рыбы; редко-редко им удавалось поймать угря или леща. Сильные молодые люди не могли насытиться и непрерывно испытывали муки голода.

Особенно тяжело переносили осаду Нам и Гав. Юноши заметно ослабели.

Третий день не принес изменений. Сидевший неподвижно у костра Нао был погружен в грустное раздумье. Он понимал, что, если голодовка продлится еще несколько дней, Нам и Гав совсем ослабеют и любой карлик окажется сильнее их.

Нао с тревогой думал: может ли он сам с прежней силой метать дротики и копья? Будут ли так же смертоносны удары его палицы? Не лучше ли попытаться бежать под прикрытием темноты, пока силы не иссякли окончательно? Однако, тут же он отказывался от этой мысли: нельзя было рассчитывать застать врасплох бдительных карликов, а прорваться через их лагерь силой нечего было и думать.

Сознание безысходности положения снова привело Нао в состояние лихорадочного возбуждения. Он вскочил на ноги и стал кружить около костра; затем он вышел на тропу и зашагал по направлению к становищу карликов.

За вечер укрепление продвинулось еще на несколько десятков локтей. Нао понял, что не позже как следующей ночью рыжие карлики нападут на них.

Вдруг прозвучал резкий крик. Из болота на берег выползло какое-то существо. Приглядевшись, Нао увидел, что это человек. Он еле полз, и кровь потоком хлестала из раны на бедре.

Это был человек странного вида — с узким телом, почти лишенным плеч, и остроконечной головой.

Сначала рыжие карлики как будто не замечали его, но потом они подняли дикий крик. В воздухе засвистели копья и дротики.

Нао подался порыву необычного чувства. Этот человек мог быть только врагом, но Нао бросился на помощь к нему, забывая об опасности; даже дротик, впившийся в плечо, не остановил его.

Издав воинственный клич, он подбежал к раненому, взвалил его на плечо и тотчас же помчался назад к своему убежищу. Камень ударил его в голову, новый дротик уколол его в лопатку, но Нао не обратил на это внимания и скоро был уже за пределами досягаемости.

И в эту ночь рыжие карлики не осмелились дать решительный бой.

Глава третьяБолото

Только добежав до площадки и сложив ношу на подстилку из сухих трав, Нао отдал себе отчет в своем поступке. Он с недоверием и удивлением разглядывал спасенного.

Этот человек разительно отличался и от уламров, и от кзамов, и от рыжих карликов. Его удлиненный, остроконечный череп был покрыт редкими мягкими волосиками; глаза у него были мутные, безжизненные, щеки впалые, челюсти слабые, причем нижняя западала глубоко внутрь, как у крыс.

Больше всего поражало Нао его туловище: какой-то странной формы, с едва намеченными плечами и руками, торчащими, как лапы крокодила. Его кожа — сухая, морщинистая — как будто была покрыта чешуей.

Раненый не сделал ни одного движения, с тех пор как Нао положил его на подстилку. Только изредка он медленно поднимал веки и обводил уламров безжизненным взглядом. Дыхание со свистом вырывалось из его груди и скорее напоминало стоны.

Наму и Гаву он внушал отвращение. Они швырнули бы его в болото. Но сыну Леопарда этот человек был не безразличен: во-первых, он спас его от гибели, рискуя собственной жизнью; во-вторых, он был любознательнее своих спутников и хотел узнать, откуда появился незнакомец, как он попал в болото, кто и где его ранил, и, наконец, был ли он человеком или помесью человека и пресмыкающегося.

Нао пытался объясниться с раненым при помощи жестов и прежде всего дал ему понять, что не собирается его убивать. Затем он показал ему рукой на стоянку рыжих карликов, поясняя, что опасность может угрожать только с той стороны.

Раненый с трудом повернул к нему лицо и издал глухой, гортанный звук. Нао решил, что он понял его речь.

Молодой месяц клонился к закату, когда раненый приподнялся, опираясь на локоть, и стал прикладывать травы к своей ране.

С противоположного конца гранитной тропы непрестанно доносился шум шагов и шорох ветвей. Это рыжие карлики продвигали свое укрепление к стоянке уламров. Одни таскали все новые и новые охапки ветвей, другие складывали их.

Несколько раз Нао вскакивал на ноги, чтобы броситься на врагов и помешать их работе. Но всякий раз благоразумие одерживало верх: рыжие карлики были многочисленны и бдительны. Ему не удалось бы застать их врасплох, так как они пристально следили за каждым движением уламров.

Так прошла и эта ночь. Утром карлики метнули дротик, который упал всего в нескольких локтях от костра уламров. Карлики огласили воздух радостными криками.

Очевидно, осада приближалась к концу. С наступлением ночи рыжие карлики еще ближе пододвинут свое Укрепление и нападут на уламров под его прикрытием.

Нао, Нам и Гав с тоской и гневом следили за работой своих врагов. Голод терзал их.

При ярком утреннем свете раненый производил еще более странное впечатление. Его длинное туловище обладало змеиной гибкостью; сухие тонкие руки неестественно загибались назад.

Неожиданно он схватил дротик и с размаху воткнул его в цветок кувшинки. Вода закипела, в ней что-то сверкнуло, и живо, потянув к себе дротик, раненый вытащил из воды огромного карпа. Нам и Гав вскрикнули от радости.

Молодые уламры больше не сожалели о том, что их вождь спас жизнь этому странному существу.

Удивление перед поразительным искусством раненого сменилось восхищением, когда тот раз за разом наловил еще несколько рыбин. Юноши приободрились. Они не думали больше об угрожающей им смерти — сытость вернула надежду. Они верили своему вождю и не сомневались, что он спасет их.

Но сын Леопарда не разделял радужных надежд своих молодых спутников. Тысячи хитростей и уловок, которые он придумывал, чтобы тут же отвергнуть, утомили его воображение, и он ясно видел теперь, что не может найти спасительный выход.

Перед закатом небо на западе вдруг затянула темная туча, поминутно менявшая свои очертания. Приглядевшись, уламры увидели, что это не туча, а огромная стая перелетных птиц.

Воздух наполнился оглушительным карканьем, клекотом, писком, гоготаньем. Над головами уламров пронеслись вороны, журавли, утки, гуси, скворцы, сороки, дрозды, синицы, дрофы, цапли. Очевидно, где-то на западе случилась катастрофа: только большое, стихийное бедствие могло поднять с места и погнать в новые земли такую огромную массу пернатых.

В сумерки за птицами последовали звери. С головокружительной скоростью мчались олени, кони, тонконогие сайги, джигетаи, волки и дикие собаки. Огромный пещерный лев и львица неслись вперед чудовищными скачками, по двадцать локтей каждый. Несколько шакалов, часто семеня лапами, не отставали от них. У берегов болота беглецы остановились на водопой.

Здесь кончилось перемирие между животными, заключенное перед лицом общей для всех опасности, и извечная вражда разгорелась вновь. Леопард вскочил на круп лошади и перегрыз ей шею; волки накинулись на пугливую сайгу и быстро растерзали ее на части; орел унес в облака цаплю; лев с яростным ревом гонялся за разбегавшимися в страхе оленями. Откуда-то появилось приземистое животное, такое же массивное, как мамонт, но с кожей толстой и морщинистой, как кора старого дуба. Очевидно, лев не знал этого животного, потому что он грозно зарычал на него, тряхнул густой гривой и оскалил страшные клыки. Носорога это рычание привело в бешенство, и он стремительно кинулся на льва, низко наклонив к земле свой рог.

То, что произошло дальше, нельзя было даже назвать борьбой.

Гибкое желтое тело взлетело в воздух, перекувырнулось и упало под массивные ноги, которые тотчас же превратили его в кровавую лепешку. Носорог продолжал бежать, в слепой ярости почти не заметив одержанной победы.

Нао с лихорадочным нетерпением ждал, что нашествие зверей заставит отступить рыжих карликов. Но его надеждам не суждено было оправдаться. Лавина бегущих зверей пронеслась мимо становища карликов, не задев его даже краем.

С наступлением ночи огни костров разгорелись в начале гранитной тропы, и до уламров явственно донеслись свирепые крики и смех карликов. Вскоре, однако, все умолкло, и лишь кваканье лягушек да шорох ползущих в кустах ящериц нарушали тишину.

Неожиданно на поверхности воды мелькнули какие-то тени и бесшумно поплыли по направлению к островку, соседнему со стоянкой уламров.

Нао и спасенный им человек, напряженно всматривавшиеся в темноту, различили пять, потом шесть теней. Они доплыли до островка, вылезли на берег и оттуда, уже не скрываясь, насмешливо и злобно закричали. Нао с удивлением узнал голоса рыжих карликов. Если бы он даже сомневался в этом, то радостный ответный крик, донесшийся из-за прикрытия, быстро рассеял его сомнения.

Нао пришел в бешенство, поняв, что рыжие карлики обманули его, воспользовавшись тем, что внимание уламров было отвлечено переселением зверей.

Но как они достигли островка? Как переплыли вязкое болото?

Сын Леопарда угрюмо размышлял об этом, когда странный человек вдруг ткнул пальцем в направлении болота. Нао повернулся в ту сторону, но ничего не увидел. Между тем тот настойчиво проводил в воздухе пальцем линию от берега болота к островку и затем указывал на гранитную тропу. Нао понял, что он хочет сказать: островок соединен с гранитной тропой бродом. Но он узнал это слишком поздно: теперь островок был уже занят врагами, и надо было прятаться за выступом скалы, чтобы избежать дротиков и камней, которыми они легко могли забросать осажденных уламров.

Снова над болотом воцарилась тишина. Карлики медленно, но неуклонно продвигали по тропе укрепление из ветвей и хвороста. Еще до полуночи укрепление должно было почти вплотную придвинуться к костру уламров. Тогда карлики нападут на них.

В то время как Нао размышлял об этом, в костер упал камень брошенный с островка. Огонь зашипел, и в воздух поднялся столб пара. Затем второй камень упал рядом с первым. Нао сразу разгадал новый замысел врагов: они хотели загасить костер камнями, обернутыми влажной травой. Тогда нападающим из-за прикрытия не придется пробиваться через большой костер, занимающий всю ширину гранитной тропы и тянущийся на несколько локтей в глубину.

Как помешать осуществлению этого плана? Выйти из-под прикрытия и начать, в свою очередь, обстреливать карликов? Но они притаились в кустах и не были видны, а освещенные пламенем костра уламры, наоборот, представляли отличную мишень для камней и дротиков.

Камни продолжали сыпаться один за другим, и столбики пара над шипящим костром все умножались. В бессильном бешенстве уламры смотрели на этот разрушительный град камней, на укрепление из ветвей, все ближе подбиравшееся к их лагерю. Скоро часть костра совсем угасла.

— Готовы ли Нам и Гав? — спросил Нао.

И, не ожидая ответа, он издал свой боевой клич. Но в голосе его не было обычной уверенности; скорее, в нем звучали тоска и отчаяние затравленного зверя.

Молодые люди покорно ждали сигнала к последнему бою. Но Нао как будто снова заколебался. Вдруг его глаза блеснули, радостная улыбка озарила его лицо, и хохот вырвался из его груди. Он прокричал:

— Вот уже четыре дня, как укрепление рыжих карликов сохнет на солнце!

И, выхватив головню из костра, он с силой швырнул ее в ветви движущегося укрепления. Нам и Гав тотчас же поняли его замысел, и все трое стали забрасывать сухой валежник пылающими головнями.

Изумленные странным поведением врагов, карлики наугад метнули несколько дротиков, но не попали в цель. Когда они, наконец, догадались, что затеял Нао, было уже поздно: сотни языков пламени лизали сухую листву и ветви их укрепления. Еще минута, и все оно превратилось в один гигантский пылающий костер.

Нао снова издал свой боевой клич; теперь он звучал гордо и уверенно, и эта уверенность наполнила радостью сердца его спутников.

— Уламры победили людоедов! — кричал Нао. — Неужто они не справятся с кучкой маленьких рыжих шакалов?

Огонь продолжал пожирать укрепление, озаряя красным светом неподвижную поверхность болота. Рыбы, гады и насекомые толпами плыли на свет. В кустарнике зашевелились птицы и звери. Шелест крыльев потонул в поднявшемся вое волков, лае гиен и визге шакалов.

На западе всходил месяц…

Глава четвертаяСражение в ивняке

Утром следующего дня рыжие карлики, взбешенные неудачей своей военной хитрости, часто выбегали из зарослей. Они грозили уламрам копьями и дротиками. При этом их глаза яростно сверкали, а мощные челюсти хищно щелкали. Затем они собрали огромную кучу хвороста и, часто поливая ее водой, вновь стали двигать вдоль гранитной тропы.

Около полудня спасенный Нао человек вдруг испустил протяжный крик. Он вскочил на ноги и призывно замахал руками. Откуда-то издали ветер донес отголосок ответного крика. Напрягая зрение, уламры с трудом разглядели соплеменника раненого, который стоял на берегу болота среди камышей и потрясал каким-то странным, никогда невиданным оружием.

Рыжие карлики также заметили пришельца, и в то же мгновение несколько воинов устремились к нему. Но он исчез в камышах.

Нао с волнением следил за погонею. Вначале рыжие карлики рыскали вдоль берега, исследуя каждую камышовую поросль, но мало-помалу все они скрылись из виду, и над болотом снова воцарилась тишина. По истечении долгого времени двое из преследователей вернулись в лагерь рыжих карликов и тотчас же направились назад во главе нового отряда.

Нао понял, что произошло какое-то значительное событие. Раненый, очевидно, думал то же самое и даже подозревал, какое именно. Несмотря на тяжелую рану в бедре, он стоял на ногах и неотступно смотрел вслед отряду рыжих карликов, временами издавая какие-то отрывистые возгласы.

Загадочное движение в лагере карликов продолжалось. Еще четыре группы воинов отправились в заросли на берегу болота. Наконец, среди ив показались человек тридцать мужчин и женщин, длинноголовых, с узкими туловищами и едва намеченными плечами. Это были ва — соплеменники спасенного Нао человека. Рыжие карлики обступили их с трех сторон.

Ва метали в своих противников дротики не руками, а при помощи странного приспособления, которое уламры видели впервые в жизни и устройства которого они не понимали. Это была толстая палка с крючком на конце. Дротик, брошенный при помощи такой палки, летел дальше и бил сильней, чем когда его бросали просто руками.

В начале сражения рыжие карлики понесли большие потери: несколько их воинов были тяжело ранены дротиками ва. Но подкрепления прибывали к карликам со всех сторон и непрерывно. Карлики выли от бешенства и лезли в самую гущу свалки. Осторожность, которую они проявляли в отношении уламров, покинула их; быть может, это объяснялось тем, что они давно знали ва и не боялись рукопашной схватки с ними, а может быть, давняя ненависть вспыхнула в них с такой силой, что они забыли всякую осторожность.

Нао следил за тем, как в бой вступали все новые и новые группы рыжих карликов. В самом начале сражения он принял решение и теперь выжидал только удобного момента, чтобы осуществить его.

Всем своим существом он жаждал открытого боя. Нао понимал, что победа рыжих карликов над ва означала неминуемую гибель и его самого и его спутников.

Его тревожило только одно сомнение: можно ли оставить без охраны Огонь? Плетенки стеснили бы уламров и, несомненно, пострадали бы в бою. Но он подумал, что в случае победы Огонь можно будет достать и у карликов, а при поражении… при поражении все равно племя уламров не получит Огня…

Выбрав благоприятное мгновение, Нао подал сигнал к выступлению, и трое уламров с громким боевым кличем выбежали из-под прикрытия скалы. Они ринулись на карликов со всей быстротой, на какую были способны, и, несмотря на то, что несколько дротиков оцарапали их, мигом настигли своих противников.

Человек десять-двенадцать карликов встретили уламров остриями копий.

Нао метнул в гущу толпы копье и взмахнул над головой палицей.

Трое карликов замертво свалились на землю еще прежде, чем Нам и Гав успели ввязаться в свалку.

В следующее мгновение в уламров полетела туча копий, и все они были ранены. Но копья были брошены издалека, слабыми руками, и раны были не опасны. Три палицы одновременно взвились в воздух, и еще несколько карликов были убиты; уцелевшие же, видя, что на помощь уламрам спешит и спасенный Нао ва, поспешно убежали. Сын Леопарда успел настигнуть и убить еще двоих, прежде чем беглецы скрылись в зарослях камыша. Горя нетерпением соединиться с ва, Нао не стал терять времени на преследование карликов.

Среди ив продолжалась тем временем рукопашная схватка. Только нескольким ва удалось вырваться из свалки; став в безопасном отдалении, они метали дротики при посредстве крючковатых палок. Но положение остальных ва было безнадежным: карлики сражались с неослабевающей яростью и подавляли их своим числом.

Победа бесспорно принадлежала карликам, и только вмешательство уламров могло изменить положение. Нам и Гав понимали это так же отчетливо, как Нао, и неслись на помощь к ва со всей быстротой, на какую они были способны. Когда они приблизились к полю битвы, двенадцать рыжих карликов и десять мужчин и женщин ва уже лежали на земле мертвыми.

Нао камнем обрушился на карликов. Огромная палица его без разбора крушила черепа, спинные хребты, груди карликов.

Прежде чем карлики успели оправиться от неожиданности, Нам и Гав, в свою очередь, налетели на них, в то время как, ободренные неожиданной подмогой, ва начали обстреливать карликов своим странным оружием.

Ряды рыжих карликов смешались в беспорядке. Несколько воинов в страхе бросились бежать, но окрик вождя остановил их, и они снова собрались в тесную кучу, ощетинившуюся остриями копий. Сражение на мгновение приостановилось.

В противоположность карликам, ва воспользовались передышкой, чтобы рассыпаться во все стороны. Они больше надежд возлагали на метательные снаряды, чем на силу своих рук, и предпочитали стрелять издалека.

Но вот снова засвистели в воздухе снаряды: это ва, расстреляв все дротики, швыряли в карликов камни из своих удивительных палок.

Нао, подобрав валявшиеся на земле копья, метнул их в противников, а затем стал осыпать их камнями.

Рыжие карлики, видя, что из их рядов выбывают воин за воином, поняли, что поражение неминуемо, если они не схватятся вновь врукопашную с врагами. Они ринулись в бой, но не встретили никого на своем пути: ва и уламры расступились перед ними, чтоб напасть с тыла.

Если бы ва обладали подвижностью уламров, они легко избежали бы рукопашной и продолжали бы поражать карликов издали. Но они неуверенно держались на ногах и, когда карлики стали преследовать их поодиночке, быстро пали духом и почти не сопротивлялись.

Победа снова клонилась на сторону рыжих карликов.

Нао, державшийся в стороне от свалки, пристально следил за ходом сражения. Он заметил, что карлики беспрекословно повинуются голосу своего вождя — коренастого длиннозубого человечка, в черной бороде которого пробивалась седина. Тогда Нао решил убить его. Это было нелегко: человек пятнадцать воинов плотным кольцом окружали вождя.

С яростным ревом сын Леопарда кинулся к нему, сокрушая вся и все на своем пути. Но щетина копий преградила ему доступ к вождю. Копья впивались в его тело, терзали его. Когда он отбивал одно копье, на смену ему вырастали два новых. Призвав на помощь Нама и Гава, Нао собрал все силы и, пробившись сквозь ряд защитников, мощным ударом палицы раздробил череп вождю. Подоспевшие в эту секунду Нам и Гав также напали на карликов.

Ужас и страх смерти заставили дрогнуть рыжих карликов. Мощь уламров, опрокинувших заставу из лучших воинов и убивших вождя, показалась им непреодолимой. Они бились бы до последнего человека, если бы вождь продолжал руководить ими, но как только голос его умолк, они побежали без оглядки, уступая поле битвы победителям.

Глава пятаяВымирающее племя

Тридцать мужчин и десять женщин лежали на земле. Часть раненых должна была умереть до наступления ночи, другой предстояло прожить еще день-два; наконец, несколько человек, раненных неопасно, могли выздороветь. Однако, раненые рыжие карлики должны были стать жертвой сурового закона. Сам Нао, неоднократно нарушавший этот закон, понимал, что в отношении к таким неумолимым врагам, как рыжие карлики, он должен быть применен без всякой пощады.

Поэтому он не мешал своим спутникам и ва добивать раненых. Это отняло не много времени.

Затем ва занялись своими ранеными соплеменниками. В уходе за ранами они проявили искусство и сноровку, не знакомые уламрам. Нао понял, что ва вооружены более совершенным знанием, чем все другие, известные ему племена, но что жизнь чуть теплится в их теле. Движения их были медленны и неуверенны; только вдвоем или втроем они могли поднять раненого товарища. Временами на них нападала какое-то странное оцепенение; они подолгу стояли совершенно неподвижно, со взором, устремленным в одну точку, и с руками, бессильно повисшими вдоль тела, словно сломанные ветви.

Женщины ва, пожалуй, были несколько более подвижны, ловки и изобретательны, чем мужчины. Пробыв некоторое время среди ва, Нао заметил, что племенем управляет одна из женщин.

Но и у женщин было такое же грустное выражение лица, такие же блуждающие мутные глаза, и волосы на их голове росли такими же редкими пучками.

Глядя на них, сын Леопарда невольно вспоминал о женщинах своего племени, о густых и длинных волосах Гаммлы.

Две женщины ва подошли к уламрам и осмотрели их раны. Они нежно касались пальцами пораженных тканей, не причиняя боли. Ва обтерли кровь ароматическими листьями, прикрыли раны мятой травой и перевязали их лианами.

Это свидетельствовало о том, что союз между уламрами и ва заключен. Нао подумал, что ва несравненно менее жестоки, чем его соплеменники, людоеды и рыжие карлики. И он не ошибся в своем суждении.

Предки ва начали обтесывать камни и обжигать концы своих копий раньше всех других людей. В продолжение тысячелетии многочисленное племя ва безраздельно властвовало над лесами и равнинами. Они были сильнейшими из людей. Их оружие наносило врагам смертельные раны, они умели пользоваться огнем и в столкновении с другими кочевыми племенами неизменно одерживали победы. В те времена ва были выше ростом, обладали несокрушимыми мускулами и не знали усталости. Они объяснялись между собой членораздельными звуками, и язык их был самым богатым из всех человеческих языков. Племя ва плодилось и размножалось.

Так было много тысячелетий назад.

Но потом без всяких внешних причин рост племени прекратился. Ва и не заметили этого, как не замечали своего постепенного, но непрерывного вырождения. Каждое следующее поколение рождалось более слабым, чем предыдущее. Язык ва перестал обогащаться новыми словами, а потом они стали забывать многие старые. То же самое произошло и с охотничьими хитростями: они утратили способность придумывать новые и позабыли старые. Оружие их ухудшилось, и они почти разучились пользоваться им. Мысль их стала ленивой и малоподвижной. Ва быстро утомлялись теперь от всякого напряжения, много спали и мало ели. Случалось, что зимой они погружались в спячку, как медведи.

Из поколения в поколение ослабевала способность ва к размножению. Женщины в муках рожали одного-двух детей, и дети эти были хилыми и слабыми. Многие женщины оставались бесплодными. Однако, по сравнению с мужчинами женщины еще меньше выродились: они сохраняли большую подвижность, и мускулы их были более крепкими. Мало-помалу стерлась грань между женщинами и мужчинами: они охотились, ловили рыбу, изготовляли орудия и оружие наравне с мужчинами и вместе с мужчинами принимали участие в сражениях.

Постепенно более крепкие, деятельные и жизнеспособные противники оттеснили ва на юго-запад. Множество ва было истреблено рыжими карликами. Кзамы перебили их без счета.

Ва бродили по земле, словно во сне; они сохранили только кое-какие орудия, более сложные, чем те, которыми пользовались их противники, да несколько навыков, свидетельствовавших о былом расцвете их ума. Враги отбросили их к наводняемым разливами рек, нездоровым, заболоченным местам, где не стало бы жить ни одно племя. Ва мирились с этим и не пытались сопротивляться. Они устраивали себе жилища в просторных пещерах, вырытых подпочвенными водами и соединенных между собой извилистыми ущельями.

Вероятней всего, они не отдавали себе отчета в своем вырождении, но, чувствуя себя вялыми, слабыми, менее подвижными, чем противники, предпочитали избегать борьбы. В искусстве скрываться они достигли высокого совершенства: ни одно животное не умело так хорошо заметать свои следы; подземные жилища ва были так хорошо замаскированы, что их не могли найти даже собаки и волки, не говоря уже о человеке с его более слабым, чем у животных, обонянием.

Только в одном случае эти пугливые и вялые люди становились отважными и дерзкими: когда нужно было выручить соплеменника, которому грозила опасность. Некогда это чувство товарищества делало племя ва непобедимым; теперь же оно грозило племени полным истреблением.

Именно эти чувства побудили ва броситься на помощь раненому, подобранному Нао. Несмотря на то, что рыжие карлики были их исконными врагами, ва не побоялись выйти из-под прикрытия камышей, чтобы выручить раненого товарища. Если бы не вмешательство Нао, все племя было бы перебито жестокими карликами.

После того как ва перевязали ему раны, сын Леопарда вернулся на гранитную тропу к оставленным там плетенкам с Огнем. Плетенки были в полной сохранности, и веселый огонек теплился в них. При виде этого Нао сильней ощутил радость победы. Он не боялся остаться без Огня: костры карликов все еще продолжали гореть; кроме того, он мог получить огонь у ва. Но ему было бы досадно потерять именно этот Огонь, завоеванный ценой таких неимоверных трудов и лишений. Нао с торжеством отнес плетенку к становищу ва.

Ва с любопытством оглядели плетенку, и женщина — вождь племени — покачала головой.

Сын Леопарда попытался жестами объяснить, что его племя потеряло Огонь и что он сумел вновь добыть его. Но никто не понял его.

Нао решил, что ва принадлежат к тем жалким племенам, которые не знают, что можно греться в ненастные дни, отгонять ночь и жарить пищу. Старый Гоун рассказывал ему про таких несчастных людей.

Исполненный жалости, Нао хотел было показать ва, как разводят костер, как вдруг заметил, что одна из женщин ударяет камень о камень. При каждом ударе из камней сыпались искры. Со страхом и удивлением Нао увидел, как от этих искр на кончике сухой травинки заплясал маленький огонек. Женщина осторожно и умело раздувала его дыханием, и вскоре яркое и веселое пламя стало пожирать кучку сухих листьев и ветвей.

Сын Леопарда остолбенел.

— Ва прячут Огонь в камнях! — воскликнул он.

Он хотел осмотреть чудесные камни. Женщина недоверчиво отпрянула. Но вспомнив, что этот человек спас все племя, она протянула ему камни.

Нао жадно разглядывал их и, не найдя даже трещины, еще более удивился. Он пощупал камни — они были холодные.

— Огонь был только что в этих камнях… Почему же он не нагрел их? — недоуменно спросил он.

И он поспешно возвратил женщине камни, полный смутной тревоги и недоверия, которые рождаются в темном сознании при виде непонятных вещей и явлений.

Глава шестаяСквозь страну воды

Ва и уламры шли по Стране воды. Вода была повсюду: в стоячих болотах, поросших белыми и желтыми кувшинками, водяными лилиями, стрелолистниками, сочевицей, вербейником, тростником и камышами; в торфяных ямах, представлявших собой опасные западни; в озерах, вытянувшихся бесконечной цепью и разделенных узкими перемычками из песка, камня или красной глины; в реках, ручьях и ручейках; вода била из-под земли ключами и источниками, стекала со склонов холмов рокочущими потоками и низвергалась со скал гремящими водопадами.

Ва знали теперь, что уламры пробираются на северо-запад. Они провожали своих спасителей до границ.

Страны воды, изыскивая кратчайшие и наименее опасные дороги. Местность они знали превосходно. Порой ва влекли за собой уламров по таким потаенным тропам и проходам, о существовании которых те никогда не догадались бы, если бы путешествовали здесь без провожатых; иногда ва строили плоты для переправы через озера, перебрасывали ствол дерева через пропасть, соединяли два берега реки висячим мостом из лиан.

Но вместе с тем все их поступки и движения носили отпечаток какой-то неуверенности, словно они только что очнулись от сна или, напротив, борются с непреодолимой сонливостью.

Эти места изобиловали пищей. Ва знали множество видов съедобных растений и чрезвычайно искусно ловили рыбу. Они с одинаковой легкостью убивали рыб дротиками, ловили их сетями, сплетенными из лиан, а по ночам приманивали факелами в мелкие места, откуда легко было вытащить их голыми руками.

По вечерам ва любили тесным кружком сидеть вокруг костра. Ощущение близости людей своего племени доставляло им тихую радость и как будто вливало новые силы в их ослабевшие, вялые тела. Уламры, напротив, разбредались во все стороны, в особенности Нао, который полюбил уединение.

Часто, сидя у костра, ва пели монотонную песню, в которой прославлялись героические деяния давным-давно умерших поколений. Сына Леопарда песни ва почему-то повергали в уныние. Зато он с величайшим интересом следил за их охотничьими приемами и ухватками, за тем, как они работают, и в особенности за тем, как они пользуются своими метательными снарядами и добывают из камней Огонь.

Ва, исполненные благодарности к Нао, не скрывали от него ничего. Они позволяли ему трогать свое оружие и орудия, и, когда однажды один из них потерял свой метательный снаряд, они в присутствии Нао изготовили новый. Женщина-вождь подарила Нао такой снаряд, и скоро он научился владеть им с неменьшей ловкостью, чем сами ва, но с неизмеримо большей силой.

Но тайну добывания Огня из камней Нао постиг не так скоро; он долгое время боялся этого чуда и только издали глядел, как высекают искры. Глубокое недоумение и страх перед неизвестным овладевали им в таких случаях. Однако, с каждым разом он все больше привыкал к этому зрелищу, и страх уступал место любопытству.

Вскоре Нао научился понимать десять-двенадцать слов языка ва и около тридцати свойственных этому племени знаков, заменявших слова. Это новое знание пришло ему на помощь. Он понял, что не ва прятали Огонь в камни, а что Огонь от природы был заключен в них.

Огонь вспыхивал при ударе и набрасывался на сухую траву; но так как при рождении он был очень слаб, ему не сразу удавалось поглотить свою добычу.

Нао еще больше успокоился, увидев, что ва высекают искры из самых обыкновенных камней. Уверившись, что в добывании Огня из камней нет ничего чудесного, он совершенно перестал бояться. Расспросив ва, он узнал, что для этого нужно иметь два разных камня: кремень и белый колчедан. Он и сам пробовал высекать Огонь. Искры снопом сыпались из камней, сталкиваемых его быстрыми и сильными руками, но, сколько он ни старался, ему не удалось зажечь даже тончайшей былинки.

Однажды, задолго до сумерек, племя ва сделало привал на песчаном берегу большого озера. В последние дни стояла хорошая погода. Воздух был сухой и морозный. В небе летела стая журавлей. Спугнутые близостью людей, в камышовых зарослях сновали чирки. Откуда-то издалека доносился рев льва.

Ва развели два больших костра. Нао, запася целую кучу сухих, почти обуглившихся трав, стал высекать искры из камней. Он делал это с упорством и страстью, но ничего не выходило. Его взяло сомнение: не скрыли ли от него ва какой-то тайны? Мысль эта взбудоражила его настолько, что он хотел уже бросить камни, но напоследок ударил их один о другой с такой силой, что кремень раскололся. И вдруг… сердце Нао перестало биться: кончик одной травинки вспыхнул! Осторожно раздувая пламя, уламр заставил огонек перейти на сухой лист, и вскоре веселый Огонь пожирал всю заготовленную кучу валежника.

Нао, чуть дыша, смотрел на костер. Он испытывал такую огромную радость, какой не доставили ему ни победа над тигрицей, ни похищение Огня у кзамов, ни союз с мамонтами, ни убийство вождя рыжих карликов.

Глава седьмаяГолубые люди

Уламры и ва пересекли страну, где осень была почти такой же теплой, как лето. Затем они углубились в густой бор. Дремучая чаща была перевита лианами, преграждена плотной стеной колючек, сквозь которые ва прорубали дорогу кремневыми ножами.

Женщина-вождь дала понять Нао, что ва покинут уламров, как только выведут их за пределы бора, так как земли, лежащие дальше, не знакомы им. Они знали только, что впереди находится равнина, а за ней гора, разделенная надвое ущельем.

Женщина-вождь сказала, что ни на равнине, ни в окрестностях горы людей нет, но в лесу живет несколько племен. Она попыталась описать их Нао.

Уламр понял, что это великаны с широкой грудью и мощными руками; они не разводят Огня и не знают членораздельной речи.

В конце утомительного дневного перехода лес стал редеть. Деревья росли не так густо; в просветах между ними извивались тропинки, проложенные животными; кое-где встречались поляны. Насекомые, гады, звери, птицы стали попадаться все чаще и чаще, и суровое молчание уступило место голосам вечно юной, напряженной жизни.

К вечеру женщина-вождь молча ткнула пальцем в направлении группы фиговых деревьев. Нао увидел там какое-то голубоватое тело. Приглядевшись, он узнал человека. Вспомнив рыжих карликов, Нао задрожал от ненависти и тревоги.

Голубой человек заметил пришельцев и мгновенно скрылся.

Племя ва остановилось и сбилось в тесную кучку. Старейший из воинов племени заговорил.

Он рассказал о чудовищной силе голубых людей, о страшных приступах ярости, овладевающих ими, когда чужеземцы осмеливаются появиться вблизи их становища или следуют по одной с ними дороге. Он добавил, что голубые люди не выносят шума и криков.

— Отцы наших отцов, — закончил он, — мирно жили по соседству с ними. Они уступали в лесу дорогу голубым людям, и те никогда не нападали на них.

Женщина-вождь кивнула головой в знак согласия и подняла кверху свой жезл. Все племя, свернув в сторону, последовало за ней по тропинке, вьющейся среди смоковниц, и вскоре вышло на широкую Поляну, видимо, недавно выжженную упавшей молнией: пепел сгоревших деревьев еще не был развеян ветром.

Очутившись здесь, Нао сразу заметил в тени фигового дерева человека, обросшего голубоватой шерстью. Приглядевшись внимательней, в полумраке чащи Нао увидел еще двух голубых людей. Он не успел обратить на это внимание своих спутников, как ветви кустарника раздвинулись и на поляну выскочило какое-то сильное и гибкое существо. Появление его было таким внезапным, что уламры не могли даже отдать себе отчета, как это существо передвигалось: по-звериному — на четырех ногах, или по-людски — на двух. Казалось, голубой человек присел на корточки; задние конечности его вытянулись по земле, а передние опирались на низко нависшую над землей древесную ветвь. Лицо у него было огромное; челюсти — как у гиены; глаза круглые и блестящие, как у волка; череп длинный и приплюснутый, почти без лба; грудь мощная, как у льва, но более широкая. Густая шерсть с голубоватым отливом покрывала все его тело. Только по форме груди и по плечам Нао признал в этом существе человека; голова его скорее напоминала медведя или буйвола, а четырех рук Нао вообще не видел ни у одного животного.

Окинув столпившихся на поляне людей недоверчивым и гневным взглядом, голубой человек встал на задние руки и издал глухой крик.

Тотчас же на поляну из-за деревьев высыпали еще несколько голубых людей. Здесь были трое мужчин, двенадцать женщин и несколько детей.

Один из мужчин выделялся своим огромным ростом. Его толстые, как стволы деревьев, руки могли без труда задушить тигра и опрокинуть бизона.

Голубые люди не имели никакого оружия. Только двое-трое из них держали в руках свежесорванные ветви с еще не опавшей листвой.

Один из голубых людей приблизился к ва и уламрам, в то время как все остальные нестройно кричали. Он бил себя кулаком в грудь, и белые клыки его сверкали за полуоткрытыми вздрагивающими губами. По знаку женщины-вождя ва отступили, не спеша и без единого звука. Зная повадки голубых людей с давних пор, они избегали лишних движений и остерегались всякого шума. Нао последовал примеру ва, всецело полагаясь на их опытность. Но Нам и Гав, стоявшие впереди, растерялись и на секунду замешкались, а когда они решились последовать за Нао, дорога уже была преграждена рассеявшимися по поляне голубыми людьми.

Гав кинулся в лесную чащу. Нам побежал по поляне. В два прыжка одна из женщин догнала его и преградила ему дорогу. Он кинулся в сторону, поскользнулся и упал.

Нам не успел даже взяться за оружие, как две огромные руки схватили его и подняли на воздух. Чудовищная тяжесть давила на его плечи, парализуя движения, и он вдруг почувствовал себя таким же беззащитным и слабым, как сайга в лапах тигра.

Он видел, что Нао далеко и не успеет притти к нему на помощь, и, понимая безнадежность всяких попыток сопротивления, покорно ожидал смерти.

Нао не мог равнодушно смотреть, как убивают его спутника. Схватив палицу и копье, он хотел броситься на голубого человека, но женщина-вождь удержала его за руку.

— Стой! — сказала она.

И она объяснила Нао, что, прежде чем он подоспеет на помощь, голубой человек убьет Нама.

Нао колебался между желанием заступиться за товарища и опасением только ускорить этим его конец.

Голубой человек держал тело юноши на весу и, скрежеща зубами, выбирал, о какое дерево раздробить ему череп… Но вдруг он опустил глаза на неподвижное тело, лежавшее в его руках, и выражение лица его смягчилось. Он бережно опустил юношу на землю.

Если бы Нам хоть чем-нибудь проявил испуг или попытался бежать, грозные руки снова схватили бы его. Но Нам понимал это и лежал, как труп.

Все племя голубых людей — мужчины, женщины и дети — собралось вокруг Нама. Они смутно чувствовали, что Нам похож на них. У кзамов и рыжих карликов это сходство только усилило бы жажду убийства, но ум голубых людей еще не пробудился, они никогда не охотились и не воевали, питались растительной пищей и не имели врагов. Инстинктивно они ненавидели хищников, которые пожирали раненых и детей; временами чувство соперничества толкало на драку самцов, но они никогда не убивали травоядных животных.

Распростертое на земле тело Нама смущало и тревожило голубых людей; но, с другой стороны, полная неподвижность юноши обезоруживала их. Они во всем следовали примеру только одного, превосходство которого признавали даже самые сильные из них. Он вел за собой все племя, выбирая дорогу и места для привалов. Так как он пощадил Нама, ни один из голубых людей не осмелился ударить или укусить юношу. И чем дольше они смотрели на него, тем меньше у них было желания убить его. Нам был вне опасности.

Пожалуй, теперь он мог бы следовать за племенем голубых людей и даже жить с ними.

Нам сознавал, что опасность миновала, так же отчетливо, как прежде чувствовал неизбежность гибели. Он тихонько приподнялся с земли и остановился выжидая. Голубые люди еще некоторое время следили за ним с затаенным недоверием. Потом одна из женщин, соблазненная свежим побегом куста, сорвала его и стала медленно обгладывать. Другая последовала ее примеру и начала выкапывать коренья. Вскоре все племя забыло о Наме.

Юноша был свободен. Он медленно пошел к Нао, который, не отрывая взора, следил за голубыми людьми, бродившими по поляне в поисках пищи.

Нам еще весь дрожал от пережитого волнения. Он рад был бы истребить всех голубых людей. Но Нао не испытывал ненависти к этим странным существам. Он восхищался их мощью, не уступающей мощи серого медведя, и думал, что, если бы голубые люди захотели, они без труда могли бы уничтожить и ва, и кзамов, и рыжих карликов, и уламров…

Глава восьмаяВ горном ущелье

Прошло несколько дней с тех пор, как уламры расстались с ва.

Миновав указанное ва ущелье, Нао, Нам и Гав очутились на плоскогорье. Осень здесь была более холодной, чем в долине. Бесконечные тучи неслись по небу, ветер завывал по целым дням без передышки, трава и листья гнили на голой земле, и насекомые без числа гибли от холода под камнями, в трещинах почвы, на ветвях, покрытых тяжелыми плодами, среди гниющих корней и качающихся стеблей.

Когда ветер не надолго разгонял тучи, звезды, казалось, замораживали пространство своим холодным светом. По ночам волки выли, почти не переставая; собаки заливались тоскливым лаем; изредка раздавался исполненный ужаса крик затравленного хищниками оленя, сайги или лошади, рев тигра, рыкание льва… Уламры не раз видели, как на грани света, отбрасываемого костром, внезапно появлялись раскаленные угольки глаз хищников.

С приближением зимы становилось все трудней добывать пищу. Травоядные безуспешно искали ее на поверхности почвы, выкапывали из земли корни растений, срывали побеги и сдирали кору с деревьев; животные, питающиеся плодами, часами рыскали под ветвями в поисках гниющего плода; плотоядные неустанно подстерегали свои жертвы на пастбищах и у водопоев, высматривали их в сумеречной чаще, устраивали засады в углублениях скал.

Приближение холодов не причиняло страданий только тем животным, которые умеют летом заготовлять запасы пищи, да зверям, погружающимся зимой в спячку. Всем остальным приходилось круто: потребность в пище с наступлением холодов возрастала, а источники ее удовлетворения иссякали.

Нао, Нам и Гав почти не страдали от голода. Проделанный поход и испытанные приключения развили в них ловкость и предусмотрительность. Издалека они чуяли присутствие врага или добычи; они заранее знали о приближении ветра, дождя, наводнения. Каждое их движение было точно рассчитано и вело прямо к намеченной цели с наименьшей затратой сил. С первого взгляда они научились отыскивать безопасный путь к отступлению, надежное убежище или удобное положение для сражения. Они находили дорогу в чужих местах с уверенностью перелетных птиц. Несмотря на то, что на пути их встречались горы, леса, озера, реки и болота, которые приходилось обходить, они с каждым днем приближались к местам кочевья уламров. Теперь только несколько переходов отделяло их от племени.

Однажды они очутились в холмистой местности. Пелена тяжелых черных туч покрывала небо и, казалось, грозила накрыть и землю. Среди множества дорог, открывшихся перед ними, Нао выбрал длинное ущелье, сквозь которое он прошел в дни своей юности с отрядом охотников-уламров. Он помнил это ущелье, то узкой лентой пробивавшееся среди известняков, то раздававшееся в стороны площадками, и знал, что оно заканчивается крутым спуском, усеянным обломками обвалившихся скал.

Уламры без приключений прошли почти две трети ущелья. В полдень они устроили привал на полукруглой площадке, окруженной отвесно поднимающимися скалами.

Откуда-то из-под земли доносился рокот потока, который низвергался в пропасть. Две темные дыры зияли в скале, — то были входы в известковые пещеры.

Насытившись, Нао вошел в одну из пещер и долга осматривал ее. Он вспомнил, что Фаум когда-то показал охотникам проход в скалах, представляющий кратчайший путь к равнине. Многочисленному отряду охотников крутой откос, усеянный шаткими камнями, показался неудобным; для трех же человек эта дорога вполне подходила, и Нао решил разыскать ее.

Он нашел трещину в стене пещеры и углубился в нее. Пройдя несколько сот локтей, он увидел вдали пятно света: очевидно, выход был близко. Удовлетворенный исходом поисков, Нао вернулся к своим спутникам. Навстречу ему поднялся Нам.

— В ущелье медведи… — начал он.

Гортанный рев прервал его. Нао бросился к выходу. Он увидел Гава, притаившегося за скалой, и пару гигантов-медведей, с двух сторон подходивших к площадке. Густая шерсть делала их нечувствительными к укусам мороза.

Самец был громаден, как бизон; лапы его были толще и короче, чем у самки; лоб выпуклый и мохнатый, как камень, покрытый лишайником; огромная пасть свободно могла вместить человеческую голову и без усилия раздавить ее одним движением челюстей. У самки лоб был плоский, морда короче, и она больше переваливалась на ходу. В облике медведей было какое-то отдаленное сходство с голубыми людьми.

— Медведи-великаны, — прошептал Нао.

Эти звери не боятся ни одного живого существа. Но они страшны для животных только тогда, когда что-нибудь разъярит их или когда их мучит голод; летом и весной они довольствуются растительной пищей.

Оба медведя заревели. Самец раскрыл пасть и сердито покачал головой.

— Он ранен! — заметил Нао.

Действительно, с шерсти огромного зверя стекала струйка крови. Нао с ужасом подумал, что, если эту рану нанес человек, хищник может выместить злобу на них… Нао знал, что медведи-великаны отличаются исключительным упрямством: они не бросают своей жертвы, пока в ней теплится хоть искра жизни. Толстой коже и густой шерсти медведя не страшны ни дротик, ни копье, ни даже палица. Он может вспороть человеку живот одним ударом когтистой лапы, может задушить его в своих объятиях, загрызть мощными челюстями… Это был страшный и опасный враг.

— Откуда пришли медведи? — спросил Нао.

— Самец спустился со склона справа, а самка вышла из-за тех деревьев, — сказал Гав, указывая на несколько сосен, росших на скале слева от пещеры.

Случайно или по инстинкту медведи загородили оба выхода с площадки. По возбужденному реву самца и по поведению самки, злобно глядевшей на уламров, ясно было, что звери жаждут человеческой крови. Медведи не бросились еще на людей, так как были уверены, что тем некуда уйти. Втягивая в ноздри воздух, они старались определить точно расстояние, отделявшее их от уламров, чтобы соразмерить с ним свое усилие.

Нао приказал Наму и Гаву отступить, и, когда медведи, наконец, бросились в атаку, все трое уже были в глубине пещеры. Сын Леопарда, пропустив юношей вперед, сам прикрыл отступление. Уламры бежали со всей скоростью, какую позволял развивать усеянный камнями, извилистый подземный ход.

Медведи, забравшись в пещеру, замешкались, разыскивая след уламров; недоверчивые и осторожные, они медленно шли по подземному ходу и часто останавливались. Они не боялись людей и животных, но долголетний опыт научил их опасаться неизвестного; в их темной, но цепкой памяти прочно укоренились воспоминания о шатких камнях, с грохотом скатывавшихся по склонам гор, о внезапном появлении трещин в земле, о глубоких пропастях, дно которых погружено во мрак, о лавинах, осыпях, обвалах. Ни мамонт, ни лев, ни тигр никогда не покушались на их жизнь, но силы природы не раз жестоко обрушивались на них. Медведи помнили, как они чуть не погибли под снежным обвалом, как их засыпала земля; помнили и вешний поток, в котором они едва не утонули, и острые камни, падавшие на них с высоты и наносившие жестокие раны сквозь толстую кожу.

В это утро впервые за всю жизнь на них напали живые существа. Это произошло так. Три человека стояли на вершине скалы, отвесно подымающейся к небу. При виде медведей они подняли громкий крик и стали метать дротики, один из которых ранил самца. Обезумев от бешенства и боли, зверь кинулся на скалу и попытался взобраться по крутому откосу, доступному разве что ящерице или муравью. Но, видя, что это ему не удастся, он вместе со своей самкой бросился бежать в обход скалы в поисках более отлогого подъема.

Дорогой он выдернул из раны дротик и обнюхал его; запах вызвал в нем какие-то смутные воспоминания. До этих пор он редко встречал людей, и вид их вызывал у него не больше интереса, чем вид волков или гиен. Люди обычно поспешно уступали ему дорогу, и он ничего не знал ни об их хитрости, ни об их силе. Тем больше встревожило его утреннее нападение: привычный ход событий нарушился, возникло что-то новое, неизвестное, а всякая неизвестность пугала медведя.

В продолжение всего дня оба медведя рыскали по холмам, обнюхивая каждую тропинку, каждый камешек. Медведь устал от поисков, и, если бы не боль от раны, он давно забыл бы о встрече с тремя людьми.

Острые приступы боли временами оживляли в его памяти воспоминание о трех странных животных, потрясавших дротиками, стоя на вершине скалы. Однако, скоро боль перестала связываться у него с образом людей, и медведь начал думать только о пище, найти которую в это время года было не так-то легко.

И вдруг он снова учуял запах человека.

Медведь позвал свою самку, которая искала пищу поодаль, так как осенью два таких прожорливых зверя не могли прокормиться на одном участке, и, найдя врагов, они вместе бросились на них.

Уламры, бежавшие по подземному ходу, услышали за своей спиной топот тяжелых ног и мощное дыхание: медведи догоняли их. Непрестанно обнюхивая опущенным к самой земле носом темный проход, звери бежали быстрее, чем уламры.

Ежеминутно люди спотыкались о камни, стукались о выступы стен или попадали ногами в трещины; кроме того, их стесняли оружие, запас провизии и плетенки с Огнем, с которыми Нао ни за что не хотел расстаться. Крохотные огоньки, мерцавшие в плетенках, не давали почти света; отблеск их был еле заметен на стенах подземного хода, однако, это тусклое мерцание все же выдавало беглецов преследующим их зверям.

— Скорее, скорее! — кричал Нао.

Но Нам и Гав и без того бежали со всей быстротой, на какую были способны, и не их вина была, что звери настигали…

С каждым шагом все явственнее слышалось дыхание медведей. Ярость их разгоралась по мере того, как сокращалось расстояние, отделявшее их от людей, и время от времени то самец, то самка грозно рычали. Эхо многократно повторяло их рев, вызывая дрожь у Нама и Гава.

Скоро медведи были уже в нескольких шагах от уламров. Земля колебалась под ногами у Нао, и он чувствовал, что еще через мгновенье страшный удар лапы обрушится на его спину…

Нао предпочел встретить смерть лицом. Он резко повернулся, и свет огонька в плетенке ударил в глаза медведю. Огромный зверь замер, как вкопанный. Неожиданность смутила его. Пристально глядя на огонек, он глухо позвал свою самку. Но еще прежде, чем она подоспела, ярость проснулась в нем с удвоенной силой, и он ринулся на Нао… Уламр отскочил назад и изо всех сил швырнул в морду медведю свою плетенку. Удар пришелся по ноздре. Огонь вывалился из плетенки и обжег медведю глаз. Пока ошеломленный зверь сообразил, что с ним произошло, Нао успел выгадать несколько десятков шагов.

Впереди показалась уже полоса тусклого света. Уламры теперь видели землю под ногами; они бежали быстрей и уверенней, не спотыкаясь. Но и медведи возобновили преследование.

Нао подумал, что на вольном воздухе опасность, угрожающая ему и его спутникам, не уменьшится, а только возрастет.

Снова медведь был в нескольких шагах. Жгучая боль в глазу разъярила его, он забыл всякую осторожность. Кровь ударила ему в голову, и ничто теперь не могло удержать его порыва. Нао чувствовал это по взволнованному дыханию зверя, по его отрывистому, глухому рычанию.

Нао хотел было снова повернуться и дать бой, как вдруг Нам окликнул его. Нао увидел, что впереди обвалившаяся скала загромождала подземный ход, оставляя только узенькую щель у стены. Нам уже миновал эту щель, Гав углубился в нее. Медведь был всего в трех шагах от Нао, когда тот, в свою очередь, скользнул в узкий проход.

С разбегу медведь налетел на скалу; отверстие было слишком узким для него, и только его морда пролезла в щель. Зверь разинул пасть, обнажая острые клыки, и гневно зарычал. Но Нао уже не боялся его: огромная скала не сдвинулась бы с места, даже если бы ее толкали мамонты. Она удерживала медведя так же верно, как смерть.

Сын Леопарда насмешливо крикнул:

— Нао теперь сильнее великана-медведя! У него есть палица, топор и дротики. Он может ранить медведя, и медведь ничего ему не сделает!

И он поднял палицу.

Медведь успел втянуть морду обратно прежде, чем Нао нанес удар; он попятился назад, под прикрытие скалы. Злоба по-прежнему кипела в нем. Но он не поддавался ей. Сегодня он дважды получил урок от двуногого животного, дважды оно причиняло ему боль какими-то странными ударами. И, не будучи в силах отомстить, медведь затаил ненависть. Он знал теперь, что человек — опасный враг, и понял, что одной силы для победы над ним недостаточно, — нужны хитрость и осторожность.

Медведица рычала сзади; она не пострадала от встреч с человеком и не извлекла из них урока предусмотрительности. Но рев самца призвал ее к осторожности, и она попятилась назад, полагая, что впереди встретилась какая-то природная западня. Она не могла предположить, что опасность исходила от жалких двуногих существ, скрывшихся за выступом скалы.

Глава девятаяУтес

Держа наготове копье, Нао несколько времени сторожил у прохода, не вернется ли медведь. Он мечтал отомстить ему. Но самец прятался в темноте за скалой, а самка и не подходила близко. Нао вспомнил, что день на исходе, а до равнины еще далеко, и пошел к выходу.

Подземный ход расширился, и с каждым шагом в нем становилось все светлей. Наконец, уламры выбрались на вольный воздух и радостными криками приветствовали осенние тучи, плывшие по небу, крутой спуск с горы и безграничный простор равнины.

Перед ними расстилались знакомые места; с раннего детства они знали каждое дерево в лесах, каждую травинку в степи, каждый уступ холмов; они тысячи раз переплывали и переходили вброд реку, обходили болота и ночевали под прикрытием нависших скал. Не больше двух дней пути отделяло их теперь от Большого болота, на берегах которого собиралось после войн и охотничьих походов все племя уламров.

Нам рассмеялся, как ребенок, Гав радостно вытянул вперед руки.

Нао, взволнованный воспоминаниями, чуть слышно прошептал: — Мы скоро увидим племя!

Казалось, самый воздух равнины пахнул родным племенем. Весь облик местности здесь был иной, не похожий на земли, оставшиеся позади, на юго-востоке. Пережитые страдания и лишения мгновенно были забыты, и только радость близкого свидания занимала мысли уламров.

Нам и Гав не вспоминали о жестокости старших соплеменников, о тяжелых кулаках Фаума; с гордостью глядели они на маленькие огоньки в плетенках, которые им удалось сохранить, несмотря на тысячи препятствий, страдания и усталость.

Нао жалел, что пожертвовал своей плетенкой; правда, он подарит племени камни, содержащие Огонь, и научит, как пользоваться этими камнями. Но все же он предпочел бы, подобно своим спутникам, сохранить живым частичку того Огня, который он завоевал у кзамов.

Множество трещин и обвалы делали спуск с горы и трудным и опасным. Уламры осторожно подвигались вперед, опираясь на копья и дротики. Наконец, последние препятствия остались позади, и они очутились на равнине. Теперь перед ними лежала гладкая, хорошо знакомая дорога.

Нао хотел до наступления темноты дойти до излучины реки и там остановиться на ночлег.

День медленно угасал за темными облаками, громоздившимися на западе. В саванне показались стаи волков и собак; уламров удивила их многочисленность: стаи сновали по всей равнине, оглашая воздух тоскливым воем. С первого взгляда видно было, что зверей мучит жестокий голод.

Нао предложил своим спутникам прибавить шагу, зная, как опасны эти звери, когда их много. И в самом деле, волки и собаки разделились на две огромные стаи — направо собаки, налево волки — и побежали по следу уламров, огрызаясь и угрожающе рыча друг на друга. Волки были сильнее и рослей, но собак было значительно больше.

По мере того как ночь поглощала сумерки, глаза хищников сверкали все ярче. Нао, Нам и Гав видели со всех сторон множество светящихся точек, снующих в воздухе, как светляки.

Вначале звери держались на почтительном расстоянии, но чем гуще становилась тьма, тем теснее окружали они людей и тем отчетливее слышен был легкий топот их лап. Собаки оказались более смелыми: некоторые из них опередили людей и преградили им путь. Тогда волки, испугавшись, что предприимчивые соперники перехватят у них добычу, угрожающе рыча, всей стаей бросились на собак. Собаки не испугались: считая, что по праву добыча принадлежит им, они ответили волкам дружным оглушительным лаем и, в свою очередь, оскалили клыки.

Обе стаи, ощетинившись, стояли друг против друга, готовые броситься в драку. Но часть собак побежала за уламрами, и остальные последовали их примеру. Снова две цепи зверей бежали по бокам горсточки уламров. Это упорное преследование в конце концов не на шутку встревожило людей.

Одна собака, ростом с доброго волка, забежала вперед, остановилась, оскалила клыки и прыгнула на Гава. Молодой уламр метнул в нее дротик, и собака с протяжным воем упала на землю. Нам поспешил прикончить ее ударом палицы.

На жалобный вой товарки толпой прибежали остальные собаки: стадное чувство было развито у них больше, чем у волков, и, когда одна из них была в опасности, вся стая иногда осмеливалась нападать даже на крупных хищников.

Нао опасался, что стая сейчас набросится на них.

Он приказал Наму и Гаву подойти поближе, и втроем они остановились против возбужденной, рычащей своры собак, озадаченной и немного испуганной их поведением. Стоило одной из них осмелиться напасть, и тотчас же вся стая последовала бы ее примеру; тогда кости уламров забелели бы на равнине…

Вдруг Нао метнул дротик; одна собака свалилась на землю с пробитой грудью. Схватив ее за задние лапы, уламр швырнул труп в стаю волков; запах крови ударил в нос изголодавшимся волкам, и они мгновенно растерзали на части так легко доставшуюся добычу. В ту же секунду собаки, забыв про людей, ринулись на волков…

Не дожидаясь исхода свалки, уламры убежали. Полоса тумана говорила о близости реки, и, действительно, вскоре они увидели воду.

Нао несколько раз останавливался, заблудившись в темноте, но в конце концов, указав пальцем на какую-то сероватую массу, сказал:

— Теперь волки нам не страшны!

Темная масса оказалась высоким утесом. Подъем на него был возможен только с одной стороны. Нао с давних пор знал этот утес, и вскоре все трое взобрались на вершину; они очутились на широкой площадке, где свободно могли поместиться тридцать человек.

На равнине во мраке ночи волки продолжали сражаться с собаками. Злобный вой, рычание и жалобный визг наполняли сырой воздух.

Уламры облегченно вздохнули, радуясь, что находятся в безопасном месте.

Обломав ветви у росшей на площадке одинокой сосны, они развели костер. Сухое дерево разгоралось с треском и шипеньем; скоро над костром заплясали красные языки пламени, и к небу поднялся густой дым.

Узенькую полоску песчаного берега по обе стороны утеса окаймляли камышовые заросли; за ними тянулась на большое расстояние ивовая роща.

Животных Огонь неудержимо манит или отпугивает. Две совы с жалобным криком взлетели в воздух и спрятались в роще; целый рой летучих мышей с бешеной быстротой закружился вокруг костра; стайка скворцов унеслась на противоположный берег реки; испуганные утки поспешно покинули освещенное место и перебрались в тень; множество рыб всплыло на поверхность воды и уставилось на свет. Багряные отблески костра осветили коренастого вепря, глядевшего на скалу, пробежавшего мимо лося с откинутыми на спину рогами и развевающейся гривой, прячущуюся между стволами деревьев рысь с треугольными ушами и свирепыми серыми глазами.

Наслаждаясь теплом и покоем, уламры с жадностью ели вкусное жареное мясо. Едва один день пути отделял их от берегов Большого болота, где обычно зимовало племя уламров.

Нам и Гав думали о встрече, которую окажет им племя; уламры оценят мужество, стойкость, выносливость молодых воинов и начнут уважать их.

Нао думал о Гаммле, о Фауме, о том, что отныне он станет вторым вождем племени, помощником Фаума.

Грозный рев раздался вдруг в темноте. Вепрь сорвался с места и исчез, лось умчался, как вихрь, сотни живых существ, таившихся в ночи, вздрогнули… На опушке осиновой рощи появился какой-то зверь. Огромная сила чувствовалась в каждом его движении. Это был пещерный лев. Хищник осторожно крался вдоль берега, но все живое уже бежало.

Несмотря на высоту и неприступность утеса, Нао содрогнулся от страха. Он подбросил сучьев в костер и взял в руки палицу и дротик; Нам и Гав также приготовились к бою. Все трое прижались к скале, чтобы лев не заметил их.

Пещерный лев остановился; он смотрел на свет, льющийся с вершины утеса. Лев понимал, что это не дневной и не сумеречный свет. В его мозгу проносились смутные образы пожара, охватившего саванну, дерева, зажженного молнией, разведенных людьми костров. Он зарычал и осторожно подошел к утесу, втягивая в ноздри воздух.

Лев чувствовал слабый запах дыма и еще более слабый запах жареного мяса; запаха человека не было слышно вовсе. Он рассеивался, не успев опуститься до земли, и легкий ветерок относил его к реке. Хищник видел только прихотливую игру красноватых языков пламени, то поднимающихся столбом к небу и разбрасывающих снопы искр, то меркнущих в густых клубах дыма. Эти огоньки ничего не говорили огромному зверю: они не напоминали ни о добыче, ни о победах над врагом.

Тоска и разочарование овладели львом. Он раскрыл свою огромную пасть и издал глухой жалобный рев, затем медленно удалился в темноту на поиски другой добычи.

— Ни один зверь не страшен нам! — с восторгом закричал ему вслед Нао.

Нам, повернувшись спиной к костру, следил за какими-то тенями, мелькавшими на противоположном берегу реки среди ив и смоковниц. Вдруг он вздрогнул и, вытянув руку вперед, прошептал:

— Сын Леопарда! Там люди!

Холодок пробежал по телу Нао. Он напряженно стал вглядываться во мрак. Но берега реки по-прежнему были пустынны. Слышалось только журчание воды да шелест ветвей и трав.

— Не ошибся ли Нам? — спросил Нао. Но молодой воин уверенно ответил:

— Нам не мог ошибиться… Он видел человеческие тела среди деревьев.

Нао больше не сомневался. Сердце его затрепетало от радостной надежды. Он тихо сказал:

— Мы уже в стране уламров. Ты видел охотников или разведчиков, высланных Фаумом.

И он встал во весь рост на вершине утеса. К чему прятаться в тени? Ведь люди, кем бы они ни были — друзьями или врагами, — понимали, что означает костер на вершине утеса…

Голос уламра разбудил тишину ночи.

— Я — Нао, сын Леопарда! Я завоевал для уламров Огонь! Пусть посланцы Фаума покажутся!

Но тьма оставалась неподвижной. Даже ветерок умолк, и не слышно было больше воя хищников; только Огонь потрескивал в тиши да рокотал неугомонный поток.

— Пусть покажутся посланцы Фаума! — повторил Нао. — Они увидят своих соплеменников: Нао, Нама и Гава! Они будут желанными гостями у костра!

Но кругом все было тихо. Это молчание предвещало страшную опасность. Нао сердито воскликнул:

— Снова враги!

Нам и Гав и сами догадались об этом. Радость, которая наполняла их только что, рассеялась, как дым.

Значит, не все дурное осталось позади… Новая опасность казалась усталым людям особенно грозной. Местность эта спокон-веку принадлежала племени уламров. Почему здесь появились чужие люди? Что случилось с племенем? Не потерпело ли оно снова поражение в войне с врагами, не уничтожено ли оно безжалостным противником?

Нао представил себе Гаммлу убитой или взятой в плен. Он стиснул кулаки и погрозил палицей противоположному берегу; затем, полный тяжелых предчувствий, уныло опустился на землю у костра.

Завеса туч разорвалась на востоке, и в просвет выглянула луна в последней четверти.

Вдруг Нао увидел человека среди деревьев. Он вздрогнул всем телом. Как ни мимолетно было это видение, Нао знал, что не ошибся: прячущиеся во тьме люди — уламры. Нао предпочел бы теперь, чтобы они были людоедами или рыжими карликами, ибо он узнал косматого Агу…

Глава десятаяКосматый Агу

В памяти Нао встали образы Агу и его братьев. Вот они обещают Фауму добыть Огонь для уламров. Их круглые глаза угрожающе сверкают. Огромная сила и неумолимая жестокость сквозят в каждом их движении… Все племя трепетало при звуках их голосов.

Обросшие волосами, как серые медведи, с ручищами толстыми, как ствол дуба, и такими же твердыми, хитрые, ловкие, смелые, спаянные тесным союзом и многолетней привычкой сражаться бок о бок, эти трое людей были опасней десяти других воинов.

Самого себя сын Леопарда считал равным по силе Агу — после стольких одержанных побед он не сомневался в себе. Но Нам и Гав были неизмеримо слабее братьев Агу. Что же делать?

Раздумье Нао было таким же коротким, как колебания застигнутого врасплох оленя перед прыжком.

— Нам спустится первым! — приказал он. — За ним последует Гав. Они захватят с собою копья и дротики, а палицы Нао сбросит им, когда они очутятся у подножья утеса. Нао один понесет плетенки.

Несмотря на таинственные камни, полученные от ва, Нао не решался расстаться с завоеванным Огнем. Нам и Гав быстро собрали оружие и начали спускаться вниз. Нам полз первым, а за ним, на расстоянии десятка локтей, следовал Гав. Колеблющийся свет костра, слепивший глаза, и внезапные переходы от освещенных мест к тени затрудняли спуск. Приходилось всем телом плотно прижиматься к скале, нащупывая невидимые во тьме выступы.

Когда Нам уже почти коснулся ногой земли, на противоположном берегу реки раздался вой шакала, на который ответил сначала крик оленя, а затем клекот ястреба.

Нао, склонившийся над краем площадки, увидел в камыше Агу. Он мчался, как вихрь. Секундой позже из темноты показались его братья — один с севера, другой с юга.

Нам уже был на земле.

Нао был в нерешительности: он не знал, следует ли ему сбросить Наму палицу, или, напротив, приказать юноше вернуться обратно. Нам был подвижней сыновей Зубра, но дротик или копье, брошенные сильной рукой, были еще быстрей.

Раздумье Нао было недолгим.

Он крикнул:

— Я не сброшу палицы Наму, она только помешает ему! Нам должен бежать к племени и предупредить Фаума, что мы ожидаем его здесь, что мы добыли Огонь!

Нам повиновался. Он побежал по направлению к Большому болоту, но оступился и упал. Видя, что Наму не спастись бегством, Нао приказал ему вернуться.

Косматые братья были едва в нескольких десятках локтей, когда Нам начал взбираться на утес. Один из них бросил копье, которое ранило юношу в руку, а другой кинулся к нему с поднятой палицей. Но Нао был на-чеку: со страшной силой он бросил камень в нападающего; камень описал в воздухе дугу и попал в бедро сыну Зубра. Кость хруснула, и тот со стоном повалился на землю. Однако, прежде чем Нао успел бросить второй камень, раненый уполз в кусты.

После этого наступила тишина. Агу подошел к своему брату, чтобы осмотреть его рану. Гав помог Наму вскарабкаться на площадку утеса, где во весь рост стоял Нао. Освещенный отблесками костра и лунным светом, уламр держал над головою тяжелую глыбу гранита, готовый со всего размаха бросить ее в косматых братьев.

Голос его мощно зазвучал над равниной:

— Разве сыновья Зубра не принадлежат к тому же племени, что Нао, Нам и Гав? Почему они нападают на них, как на смертельных врагов?

В свою очередь, из темноты выступил косматый Агу. Издав боевой клич, он ответил:

— Агу будет дружить с Нао, если тот уделит ему частицу своего Огня. Если же Нао не даст Огня, Агу будет преследовать Нао, как лев оленя!

И хриплый рев снова вырвался из его груди. Сын Леопарда возмущенно закричал:

— Нао силой добыл Огонь у людоедов! Он согласится подарить Агу Огонь только после того, как соединится с племенем!

— Сыновьям Зубра Огонь нужен сейчас… — возразил Агу. — Агу получит Гаммлу, а сыну Леопарда предоставит двойную часть в добыче!

Нао задрожал от бешенства:

— Почему Агу требует себе Гаммлу? Он не сумел добыть Огонь! Уламры будут смеяться над ним!

— Агу сильнее Нао. Он вспорет брюхо Нао дротиком и раздробит ему череп палицей!

— Нао победил серого медведя и тигрицу. Он убил десять людоедов и двадцать рыжих карликов. Нао сам убьет Агу!

— Если Нао не боится Агу, пусть он спустится на равнину!

— Нао не боялся бы сражаться с Агу, если бы тот был один.

Агу вызывающе захохотал:

— Нао никогда не увидит берегов Большого болота!

Противники умолкли. Нао сравнивал не окрепшие еще тела своих юных спутников с мощными торсами сыновей Зубра. Борьба была неравной. Но Нао не отчаивался.

Кровь хлестала из руки Нама. Нао засыпал раневое отверстие пеплом и прикрыл мятой травой. Не переставая следить взглядом за врагами, он напряженно обдумывал план дальнейших действий. Он не надеялся обмануть бдительность Агу и его братьев: у них было великолепное зрение и слух. Сила, хитрость, ловкость и подвижность — всем этим они обладали в превосходной степени. Они бегали несколько медленней, чем Гав, но зато лучше владели своим дыханьем.

Только сам Нао мог соперничать с ними в выносливости и бегать быстрей их.

Мысли беспорядочно роились в голове Нао. Действительность отступала перед воображением, и, сидя у костра, он мысленно переживал будущие бегство и сражение. Однако, скоро он подавил возбуждение и составил себе план действий. Прежде всего он решил погасить Огонь, чтобы в случае поражения он не достался сыновьям Зубра. Тогда они не получат ни Гаммлы, ни двойной доли в добыче племени.

Нао бросил в реку пылающие головни и с помощью Нама и Гава засыпал горящие угли землей и камнями. Он сохранил только одну плетенку, в которой мерцал слабый огонек. Затем он отдал приказ спускаться. На этот раз шествие должен был открывать Гав. Невысоко над землей утес имел уступ, достаточно широкий для того, чтобы на нем можно было стоять и метать копья. Нао приказал Гаву подождать его там.

Юноша быстро повиновался и, достигнув уступа, подал Нао условленный сигнал.

Сыновья Зубра также приготовились к сражению. Агу держал наготове дротик. Раненый сын Зубра, прислонившись спиной к кусту, взял в руку копье. Третий брат, Краснорукий Роук, ходил взад и вперед перед утесом, потрясая палицей.

Нао стоял на площадке и следил за каждым движением противников. Улучив мгновение, когда Роук близко подошел к утесу, он метнул копье. Оружие описало в воздухе кривую, длина которой поразила косматых братьев, и упало на землю, не долетев до цели на несколько десятков локтей. Камень, который Нао бросил вслед, упал еще ближе, но все-таки не задел Роука.

Тот насмешливо крикнул:

— Сын Леопарда слеп и неискусен!

И он с презрением поднял кверху правую руку, вооруженную палицей. Нао украдкой схватил с площадки заранее приготовленное оружие — метательный снаряд, подаренный ему женщиной-вождем ва, — и стал быстро вращать его над головой. Роук не увидел в этом движении ничего, кроме пустой угрозы, и, насмешливо расхохотавшись, снова зашагал взад и вперед. Он и не заметил, как Нао, раскрутив снаряд, выпустил из него дротик, а когда услышал его свист в воздухе, было уже слишком поздно: дротик впился ему в руку между большим и указательным пальцами. Взвыв от боли, Роук выронил палицу.

Косматые братья были поражены. Они не понимали, как Нао мог бросить дротик на такое огромное расстояние. Они отступили. Роук вынужден был взять палицу в левую руку.

Между тем Нао, воспользовавшись замешательством противников, помог Наму спуститься. Шесть человек стояли теперь на равнине лицом к лицу.

Нао, не теряя даром времени, зашагал вправо, где проход был шире и дорога лучше. С этой стороны ему преграждал путь Агу. Его круглые глаза подстерегали каждое движение сына Леопарда.

Агу умел необычайно искусно увиливать от брошенного в него копья или дротика. Он медленно приближался к Нао, надеясь, что тот понапрасну израсходует свой запас метательного оружия, а тем временем подоспеет на помощь Роук.

Но Нао не стал дожидаться приближения Агу. Он внезапно бросился в сторону, угрожая третьему брату. Маневр Нао заставил Роука и Агу податься на запад, оставляя свободным широкий проход. Нао, Нам и Гав устремились в него. Теперь они не боялись быть окруженными.

— Сыновьям Зубра не видать Огня! — торжествующе воскликнул Нао. — И сын Леопарда получит Гаммлу!

Перед Нао, Намом и Гавом лежало открытое пространство. Ничто не мешало им добраться до становища племени, избежав боя с сыновьями Зубра. Но Нао понимал, что только победа может избавить его от косматых братьев. Двое из них были ранены; отложить бой на некоторое время значило играть наруку врагам: раненые оправятся, наберутся сил, и бороться с ними будет еще трудней.

Несмотря на рану, Нам значительно опередил преследователей. Когда расстояние между беглецами и косматыми братьями достигло тысячи локтей, Нао остановился, передал плетенку с Огнем Гаву и сказал:

— Бегите на запад, не останавливаясь. Нао догонит вас!

Юноши послушно продолжали бежать с прежней скоростью, тогда как Нао замедлил бег. Через некоторое время он обернулся лицом к косматым братьям и погрозил им копьем.

Когда расстояние между ним и преследователями сократилось до сотни локтей, он вдруг кинулся в сторону, пропустил их и понесся во всю мочь обратно к реке.

Агу сразу разгадал его план. Он испустил дикий рев и вместе с Роуком бросился назад, на помощь к раненому брату. Вначале отчаяние придавало ему прыти, и Агу почти не отставал от Нао, но долго бежать с такой скоростью он не мог. Сын Леопарда, как будто созданный для быстрого бега, оставил его далеко позади. Когда Нао добежал до утеса и очутился лицом к лицу с третьим братом, Агу и Роук были еще шагах в трехстах.

Третий сын Зубра бесстрашно ждал нападения. Он бросил в Нао копье, но промахнулся. Хотя и раненный в бедро, это был опасный противник, и ни Нам, ни Гав не совладали бы с ним. Но, замахнувшись палицей, он не рассчитал своих сил: удар был так силен, что он не устоял на одной здоровой ноге и зашатался. Нао воспользовался этим, чтобы ударить его палицей по черепу. Косматый человек упал, и Нао вторым ударом перебил ему хребет…

Агу был уже едва в сотне шагов; Роук, ослабленный потерей крови из раны в руке, несколько отстал от него.

Сын Леопарда поднял над головой палицу и ждал приближения Агу и его брата, поставив ногу на плечи побежденного. Агу сделал огромный скачок к Нао, но сын Леопарда уклонился в сторону и, подбежав к Роуку, нанес ему сокрушающий удар палицей. Тяжелая дубина оттолкнула неловко подставленное Роуком копье и с хрустом опустилась на незащищенный череп. Второй противник свалился на землю.

Продолжая уклоняться от прямого боя с Агу, Нао задорно крикнул ему:

— Где твои братья, Агу? Нао победил их так же, как серого медведя, тигрицу и людоедов! Гляди, Нао свободен, как ветер! Ноги сына Леопарда быстрей и выносливей твоих.

Снова отбежав на несколько сот шагов, Нао остановился и, глядя на приближавшегося Агу, крикнул:

— Нао не хочет больше бежать! Этой ночью он убьет тебя или сам погибнет от твоей руки!

Он метнул копье в сына Зубра. Но и к тому уже вернулась обычная осторожность: он замедлил свой бег и не спускал глаз с Нао. Копье просвистело в воздухе над пригнувшимся к земле Агу.

— Нао умрет! — крикнул косматый человек. Теперь он не спешил, зная, что противник волен принять бой или отказаться от него и что, если Нао захочет убежать, он все равно не может догнать его. Агу подвигался вперед мелкими шажками, часто останавливаясь и размахивая палицей и копьем. В каждом движении его чувствовался привычный боец. Несмотря на гибель своих братьев, Агу не боялся рослого, плечистого и подвижного Нао. Он был самым сильным в семье и до сих пор не знал поражений: ни человек, ни животное никогда еще не уходили живыми от его палицы.

Подойдя на близкое расстояние, он метнул копье. Агу не надеялся ранить Нао и не огорчился, увидев, что тот уклонился от острия. Сам он так же легко избегнул дротика, брошенного Нао.

Теперь у обоих оставались только палицы. Обе одновременно поднялись над головами. Обе были из крепкого дуба. На длинной палице Агу было три сучка. От долгого употребления она казалась отполированной. Палица Нао была ровнее и короче.

Первым опустил палицу Агу. Это был пробный удар, и косматый человек не вложил в него и половины своей силы. Нао отскочил в сторону и, в свою очередь, нанес ответный удар сбоку. Агу отбил его. Дубины сшиблись в воздухе и затрещали. Тогда Агу отскочил вправо и со всего размаха опустил палицу — так он убивал на месте самое крупное животное, и ни один человеческий череп не мог устоять против этого страшного удара. Но его палица встретила пустоту и врезалась в землю. Нао хватил противника палицей по лицу. Толчок был так силен, что даже Фаум пошатнулся бы; но ноги Агу словно вросли в землю, и враги снова стояли лицом к лицу, без единой царапины, словно они и не начинали еще сражения. Но теперь каждый оценил силу другого и понимал, что малейший недосмотр, одно пропущенное мгновение неминуемо будет стоить ему жизни!

Агу, глухо заворчав, опять напал первым. Пренебрегая всякими уловками, он вложил всю свою силу в прямой удар. Нао ловко отскочил, но все-таки один из сучков палицы Агу задел его за плечо и сорвал кусок кожи. Кровь хлынула из раны и потекла по руке воина. При виде этого Агу с удвоенной силой взмахнул палицей, уверенный в том, что теперь его победа обеспечена. Но противник не стоял на месте, и, в то время как сила взмаха заставила наклониться вперед сына Зубра, Нао сбоку нанес удар по незащищенной голове. Косматый человек пошатнулся. Второй удар по черепу повергнул его на землю.

— Гаммла не достанется тебе! — закричал победитель. — Ты не увидишь больше ни племени, ни Большого болота! Твое тело никогда больше не почувствует теплоты Огня!

Агу, шатаясь, встал на ноги. Правая рука его, переломленная в предплечье, бессильно повисла вдоль туловища, ноги подкашивались. Упорная жажда жизни светилась в его глазах. Подняв палицу здоровой левой рукой, он в последний раз взмахнул ею над головой. Однако, прежде чем он успел опустить палицу Нао выбил оружие из его рук и отшвырнул на десять шагов в сторону.

Агу оставалось только ждать смерти. Он уже считал себя мертвым, ибо знал, что поражение — это смерть. С гордостью он вспомнил всех, кого убил за свою долгую жизнь.

— Агу не щадил своих врагов, — пробормотал он, — он убивал всех тех, кто оспаривал у него добычу. Все уламры дрожали перед ним.

Он не просил пощады и не застонал, когда палица сына Леопарда проломила ему череп…

Покончив с Агу, Нао добил двух его братьев. Он стоял теперь над трупами поверженных врагов, и сердце его бешено колотилось в груди…

Глава одиннадцатаяВо тьме веков

Каждый вечер уламры со страхом ждали захода солнца. Они чувствовали себя слабыми и ничтожными, когда диск луны прятался за облаками и непроглядная тьма плотной пеленой окутывала землю. Скучившись в темной глубине пещеры или приютившись под навесом скалы, дрожа от холода и страха, они мечтали об Огне.

Стражи, охраняющие ночью покой племени, все время держали оружие наготове: они знали, что опасные хищники могут напасть на них из темноты в любое мгновение.

Недавно медведь задрал одного воина и двух женщин; волки и леопарды утащили нескольких детей; многие мужчины страдали от ран, полученных во время ночных боев с хищниками.

Надвигалась зима. Северный ветер колол тело острыми иглами; все чаще начинал покусывать мороз. Однажды ночью в схватке со львом вождь племени Фаум потерял правую руку. Искалеченный, он потерял уважение уламров, и развал в племени возрастал. Гум не хотел больше ему повиноваться. My требовал себе первого места в племени. У обоих нашлись приверженцы, и только маленькая кучка воинов осталась верной Фауму.

Однако, дело не дошло еще до открытой драки: все слишком устали и ослабли, и старый Гоун красноречиво убеждал сохранять мир и не растрачивать и без того слабых сил на распри. Слова его находили отклик в сердцах уламров.

С наступлением ночи все особенно остро чувствовали отсутствие славных воинов, отправившихся на поиски Огня. С каждым днем все меньше оставалось надежды вновь свидеться с Нао, Намом, Гавом и сыновьями Зубра. Время от времени племя отправляло разведчиков на розыски исчезнувших, но те возвращались, не найдя никаких следов. Тогда отчаяние овладело всеми сердцами: шесть лучших воинов погибли от голода, от руки врагов или от когтей диких животных… Уламры не получат Огня…

Женщины таили еще в глубине души мечту о благополучном возвращении воинов. Гаммла переносила невзгоды лучше других. Ни голод, ни холод не могли подорвать ее несокрушимого здоровья. Холод только заставил еще буйней расти ее густые волосы, которые ниспадали на плечи девушки, как грива льва.

Дочь сестры Фаума отлично умела отыскивать съедобные коренья. На равнине, в траве, среди кустарников и в лесной чаще она находила плоды, грибы, съедобные побеги растений. Не будь ее, Фаум умер бы от голода в ту неделю, когда рана и потеря крови заставили его без движения лежать на подстилке в глубине пещеры. Гаммла легче других уламров обходилась без Огня, но, так же как и все остальные, страстно желала вновь увидеть его. Она часто гадала, кто добудет его: Нао или Агу? Она не представляла себе, что можно отказаться стать подругой победителя, но знала, что жизнь с Агу будет трудной и несчастной.

Наступил вечер. Сильный ветер разогнал с неба тучи. Он с диким завыванием клонил книзу увядшую траву, свистал в голых ветвях деревьев. Красный диск солнца еще висел над землей на западе. Племя уныло готовилось встретить ночь. Движения уламров были вялыми и обличали слабость. Настанут ли снова счастливые дни, когда Огонь, ворча, станет пожирать сухие ветви, когда запах жареного мяса будет разноситься далеко вокруг костра, когда львы, тигры и леопарды со страхом отступят от становища людей, защищенного пылающим костром?

Гоун, состарившийся на много лет в эти дни невзгод, жалобно застонал:

— Гоун — самый старый человек в племени. Уже у сыновей Гоуна есть свои сыновья… Никогда еще племя уламров не оставалось без Огня! Огня нет, и Гоун умрет, не увидев его снова…

Впадина в скале, в которой ютилось племя, была похожа на пещеру. В теплое время года это было хорошее убежище, но теперь морозный ветер леденил незащищенные тела.

Гоун продолжал жаловаться:

— Собаки и волки с каждым днем становятся все более смелыми…

И он указал на зверей, украдкой приближавшихся к становищу с наступлением сумерек. Голодные хищники пронзительно и угрожающе выли; с каждой минутой их число возрастало, и только последние отблески дневного света удерживали их от нападения. Встревоженные стражи, крепче стиснув оружие, шагали по гранитной площадке.

Вдруг один из них остановился и стал смотреть на восток. Двое других тотчас же последовали его примеру. Приглядевшись, первый крикнул:

— По равнине идут люди!

Все племя взволновалось. Одни дрожали от страха, у других сердце бурно заколотилось в груди от надежды.

Фаум, вспомнив, что он еще продолжает быть вождем, приподнялся с подстилки, на которой лежал, и приказал:

— Пусть все воины возьмутся за оружие!

В эту тревожную минуту было не до распрей. Уламры беспрекословно повиновались. Вождь продолжал:

— Гум возьмет трех человек и отправится на разведку навстречу идущим.

Гум колебался. Ему не нравилось, что потерявший силу вождь осмеливается отдавать ему приказания. Но старый Гоун поспешил вмешаться:

— У Гума глаза леопарда, слух волка и нюх собаки. Он сразу узнает, друзья это или враги!

Польщенный Гум выбрал трех молодых воинов и исчез в ночи. Племя с тревогой и нетерпением ожидало возвращения разведчиков.

Наконец, из темноты донесся протяжный крик.

Фаум воскликнул:

— Это воины уламров!

В неистовом возбуждении все повскакали с мест. Даже маленьких детей заразило всеобщее волнение. Гоун спросил:

— Кто идет: Агу с братьями… или Нао, Нам и Гав? Новый крик донесся из темноты.

— Это сын Леопарда! — радостно прошептал Фаум. В глубине души вождь боялся свирепого Агу. Но большинство уламров думало только об Огне. Если Нао принес его племени, они преклонятся перед ним. Если он вернулся с пустыми руками, они будут презирать и ненавидеть его.

Между тем к становищу племени подкралась стая волков. Сумерки сменились непроглядно темной ночью. Звезды холодно сияли в высоте. Ах, если бы у племени был костер, распространяющий сладостное тепло!

Наконец, в темноте на серой равнине показались люди.

Гоун радостно закричал:

— Огонь! Нао принес Огонь!

Несказанная радость овладела всем племенем. Некоторые, не в силах справиться с бурным наплывом чувств, молчали, другие скакали, как козлята, визжа от восторга.

Огонь вернулся к племени!

Сын Леопарда держал его в плетенке. Это был крошечный, чуть мерцающий огонек, который без труда могло задуть слабое детское дыхание. Но уламры знали, какая огромная сила таится в этом красном червячке. Чуть дыша, немые от волнения, от страха, что он угаснет, не разгоревшись, уламры во все глаза глядели на Огонь.

Затем молчание сменилось таким восторженным ревом, что волки и собаки в страхе отпрянули в темноту. Все племя теснилось вокруг Нао, не зная, как выразить ему свою благодарность, преклонение, безмерную радость.

— Осторожно, не убейте Огонь! — крикнул старый Гоун.

Все в страхе отступили. Нао, Гоун, Гаммла, Нам и Гав торжественно отнесли Огонь в глубь выемки в скале. Все племя занялось сбором трав, сучьев, сухих ветвей. Когда костер был сложен, Нао поднес к нему слабый огонек. Он скользнул сначала по сухим травинкам, а затем с треском стал пожирать ветви. Вскоре высокий столб пламени отодвинул на далекое расстояние ночной мрак.

Тогда Нао заговорил. Обратившись к Фауму, он сказал:

— Сын Леопарда выполнил то, что обещал. Сдержит ли свое слово вождь уламров?

И он указал на Гаммлу, стоявшую в круге света, распространяемого костром. Девушка тряхнула пышными волосами, и гордость за Нао наполнила ее сердце.

— Гаммла будет женой Нао, — покорно сказал Фаум. — Я сдержу слово.

— И Нао станет вождем племени! — смело крикнул старый Гоун.

Он предложил это не из ненависти к потерявшему силу Фауму, а для того, чтобы в самом начале прекратить соперничество между сильнейшими воинами, пагубное для всего племени. В эту торжественную минуту возвращения Огня никто не осмелился перечить ему.

Племя восторженными криками приветствовало предложение старого Гоуна. Но Нао занимали не почести, а только Гаммла, ее большие глаза и густые волосы. Ему стало жалко Фаума, который отдавал Гаммлу ему в жены. Но так как Нао понимал, что однорукому вождю не под силу одному управлять племенем, он крикнул:

— Нао и Фаум вместе будут править племенем!

Изумленные уламры умолкли, услышав неожиданное предложение Нао. Но больше всех был удивлен сам Фаум. Он почувствовал, что в его суровом сердце впервые в жизни шевельнулось чувство, похожее на нежность к чужому человеку.

Между тем старый Гоун, самый любопытный из всех уламров, захотел узнать о приключениях, пережитых тремя воинами. Память о них была так свежа в мозгу Нао, словно они только что произошли. Перед завороженными слушателями проходили картины борьбы с серым медведем, пещерным львом, людоедами, дружба с мамонтами, сражение с рыжими карликами, ва, голубые люди и, наконец, последняя встреча с пещерным медведем. Однако, осторожный Нао ничего не сказал соплеменникам о приобретенном им у ва искусстве высекать Огонь из камней.

Треск Огня вторил рассказчику. Уламры слушали Нао, затаив дыхание.

Старый Гоун воскликнул:

— Наши отцы не знали воина, равного Нао!

Наконец, Нао дошел до встречи с Агу. Все уламры вздрогнули, точно деревья перед бурей, ибо все боялись косматых братьев.

— Когда сын Леопарда видел Агу в последний раз? — спросил Фаум, со страхом вглядываясь в темноту.

— Две ночи назад, — ответил Нао. — Сыновья Зубра переправились через реку и показались перед утесом, на котором ночевали Нао, Нам и Гав… Нао сражался с ними…

Воцарилась немая тишина. Слышно было только потрескивание Огня в костре.

— …И убил сыновей Зубра! — горделиво закончил Нао.

Уламры переглянулись. Радость и волнение боролись в их сердцах.

My осмелился задать вопрос, волновавший все племя:

— Нао убил всех трех косматых братьев?

Сын Леопарда не ответил на его вопрос. Он молча вытащил из складок медвежьей шкуры, в которую кутался, три окровавленных руки.

— Вот руки Агу и его братьев! — просто сказал он.

Гоун, My и Фаум осмотрели руки. Они были огромные и волосатые. Нельзя было не узнать их. Все вспомнили теперь ужас, который наводили на племя эти руки. Даже самые завистливые преклонились перед доблестью сына Леопарда. Слабые с радостью готовы были вверить ему свою жизнь. Женщины подумали, что теперь их детям ничто не грозит.

И старый Гоун снова выразил общую мысль:

— Теперь уламрам не страшны враги!

Фаум, схватив Гаммлу за волосы, швырнул ее к ногам победителя. Он сказал:

— Вот Гаммла — твоя жена… Я отдаю ее тебе. Ты ее господин: она будет приносить дичь, которую ты убьешь на охоте, и жарить для тебя мясо. Если она ослушается тебя, ты убьешь ее.

Нао тихо опустил руку на плечо Гаммлы и поставил ее на ноги рядом с собой…