Брат Иуда

Брат Иуда

Ученики выстроились полукругом в совещательной зале. Вороны, Приобщенные и Воины – слева; Львы, Персы и Гелиодромы – справа. Наставники держались позади Учителя. На них были надеты туники семи цветов радуги. И только Учитель, этот верховный жрец, мог носить белую тогу как символ вновь обретенного единства. Обнаженный Андуз дрожал от возбуждения, страха и надежды. Он стоял перед Учителем со связанными руками и чувствовал себя немного неловко. Он стыдился своих слишком худых рук, впалой груди и нелепой бороды. Но он знал, что Сила снизойдет на него и он доведет до конца то, что задумал.

– Брат, – сказал Учитель, – что ты хочешь?

– Я хочу Света, – ответил Андуз.

– Готов ли ты обуздать бренную плоть и желания, приковывающие тебя к земле и пленяющие твой дух?

– Готов.

– Тогда прочитай крещенскую молитву.

– Митра, Бог-освободитель, Властелин наших жизней, сменяющих одна другую, заклинаю тебя. Даруй рабу твоему Полю способность познать истину, следовать по твоим стопам, всегда и везде действовать в интересах общины.

– И да услышит тебя Митра!

Учитель жестом подозвал ученика, одетого в пурпурную тунику, тот подал ему шпагу, лежащую на подушке. Андуз протянул руки, связанные тонкой веревочкой, и Учитель разрубил ее. Другой ученик, в зеленой тунике, принес серебряную чашу, наполненную водой. Андуз омыл в ней руки.

Собравшиеся неторопливо затянули песнь радости; смысл ее Андуз не очень хорошо понимал, поскольку пели они на латыни. Эту песнь написал на древнесирийском языке Захарий Схоластик, а Учитель перевел ее на латынь. Она напоминала христианские литании, сложенные в честь Пресвятой Богородицы.

Андуз сохранил молчание, поскольку был слишком потрясен и смущен. Он встречался с этими мужчинами и женщинами каждое воскресенье, он знал все об их прошлой жизни, и они ничего не скрывали от него. Вот толстый Каглер, Симона Аламин, вся усыпанная брильянтами, Боккара, тщательно скрывающий свое пристрастие к алкоголю… и те четверо, что сидят в машине, – Блезо, Ван ден Брук, Фильдар, Леа, – они тоже пели, несчастные… Они не могли знать… И все остальные, которые в другие дни были, в общем-то, заурядными людьми. Как они изменились, до неузнаваемости!

Андуз уже давно мечтал превзойти самого себя! Конечно, он нервничал, ибо не сомневался, что после крещения с ним произойдет нечто неведомое. Однако если он так и не обретет жизненных сил, столь необходимых ему, чтобы исполнить свою миссию… Но нет! Учитель обещал… Ведь каждый, кто прошел обряд крещения, так или иначе преобразился… Даже Кастель, тем не менее оставшийся скептиком, хотя он и познал смысл предыдущей жизни!..

Андузу даже не хотелось знать, сколько жизней он прожил. Он предпочитал думать лишь о том, что ему предстоит совершить, а это казалось столь необычайным, столь трудным, что даже в момент свершения таинства он все же не мог избавиться от сомнений. Возможно, ему снится сон? Накануне совещательную залу преобразовали в храм. Длинная и узкая, она символизировала Вселенную. Вдоль стен справа и слева установили скамьи. Получилось нечто вроде амфитеатра, где правоверные могли преклонить колени. В глубине залы Учитель повесил икону с изображением Митры. Над иконой возвышались два заостренных рога, рядом с ними стояли две статуэтки. Одна из них представляла собой подростка, держащего поднятый факел, другая – подростка, сжимающего опущенный факел. Под иконой располагался камин. Поленья уже догорали. Левую стену украшал гороскоп, а на правой стене Учитель, который очень ловко орудовал кисточкой, изобразил бога с львиной головой и Митру, возникающего из недр скалы. Помещение освещалось только свечами двух канделябров, расположенных по обе стороны входной двери, да отблесками огня в камине. Песнь закончилась, и Учитель помог Андузу встать.

– Поль, – сказал он, – через мгновение ты станешь нашим спутником как в этой жизни, так и в грядущих, поскольку тебе предстоит, как и большинству присутствующих здесь, пройти через многие жизненные циклы, прежде чем ты обретешь вечный покой. Но я всегда буду рядом с тобой, ибо я – это уже ты, а ты – это уже я. Мы слились в единое целое. Ты постепенно прозреешь. Ты осознаешь, насколько преходящи и жизнь, и смерть. Мы вместе спустимся в подземелье, где сокрыт источник всех начал, а затем, преодолев семь ступенек, ты воскреснешь и устремишься к свету. На тебя прольется кровь Митры. Она укутает твои плечи, словно покровом вечности. Ты готов?

Андуз посмотрел на Учителя. Ему казалось, что он видит его впервые. Грубые черты лица Учителя излучали доброту, которая струилась, словно таинственный свет, сквозь одутловатые щеки. В его выпученных глазах таилась почти женская нежность, которая резко контрастировала с гладко выбритой головой, как у буддийских монахов.

– Ты готов? – повторил свой вопрос Учитель.

– Да. Я готов.

– Так вперед!

Ученики образовали два ряда; те, кто был одет в фиолетовые туники, шагали во главе колонны; затем следовали синие туники, а вслед за ними голубые, зеленые, желтые, оранжевые и красные. Андуз шел впереди Учителя. Процессия вышла из храма, пересекла вестибюль и стала спускаться по лестнице, ведущей в подвал. Андуз знал, что на его долю выпало суровое испытание. Он замерз и поэтому прижимал руки к туловищу. Он уже раскаивался в содеянном и внезапно вздрогнул, когда его соратники запели песнь. Но присоединиться к хору у него просто не было сил. Он и так с трудом переставлял ноги.

Эхо повторяло слова песни. Мерцающие электрические лампы, словно маяки, указывали дорогу небольшому кортежу, сопровождаемому огромными тенями, которые скользили по стенам и по потолку. Изредка проход расширялся, и тогда можно было заметить заброшенные стеллажи для бутылок, с которых свисала паутина. Будучи хранителем имущества общины, Андуз уже несколько раз приходил сюда. Однако теперь он растерялся. Он вдруг столь явственно почувствовал собственное ничтожество, что начал задыхаться, и наверняка остановился бы, если бы Учитель не толкал его в спину. Да, он пробивался сквозь хаос видений. Этот подвал был не чем иным, как отражением бесконечно меняющегося лика иллюзорного мира. Он споткнулся о рельсы узкоколейки, когда-то служившей для перевозки ящиков шампанского, но Учитель подхватил его. К счастью, его бдительный покровитель всегда начеку. «Кем бы я был без него? – думал Андуз. – Обыкновенным бухгалтером, жалким человечком, тенью… Ах! Если бы и я смог стать его защитником! Но я ему докажу, что…»

Процессия остановилась. Впереди возвышалась глухая стена. Справа зиял лаз в подземелье. Андуз видел лишь его начало, но он знал, что скрывалось там в глубине, и сцепил пальцы, чтобы унять дрожь. Ученики молча расступились. Учитель приблизился к темному входу.

– Карл?

– Да, Учитель, – сказал голос.

– Можешь зажигать.

Красноватые блики заиграли на цементных стенах. Как-то странно зашелестела солома, словно ее топтали копытами, и сразу же послышалось хриплое дыхание. Учитель обратился к Андузу.

– Пробил час, – прошептал он. – Будь спокоен в момент превращения в самого себя… Мы помолимся за тебя.

Он возложил руки на плечи Андуза и заключил его в объятия. Потом друг за другом к Андузу стали подходить ученики. Они прижимали свою голову к его голове сначала с одной стороны, потом с другой… От Симоны Аламин пахло дорогими духами, от Каглера – табаком. Леа была столь нежна, что ему захотелось взять ее на руки. Он остался один в кругу посвященных. У его ног ступеньки уходили под землю. Он начал медленно спускаться, опираясь о стену. Лестница круто поворачивала и вела в крохотную каморку. Через небольшие отверстия в потолке просачивался серый свет. Помещение настолько пропахло стойлом, что Андуз старался как можно дольше задержать дыхание. Пот катился с него градом, как в сауне. Гигантская, как ему показалось, тень заслонила свет. Мощные копыта сотрясали потолок прямо у него над головой. Он даже пригнулся и поднял руки, приготовившись защищаться. Бык Митры!

Стреноженное животное хрипло заревело, и Андузу показалось, что крик ужаса вырвался из его собственной груди. До него этому испытанию подвергались другие ученики. Кастель утверждал, что все не так уж страшно, если не давать воли воображению. Но Жанна Беллем потеряла сознание. Нужно только все время повторять себе, что каждый день на бойни отправляются десятки миллионов животных, что планета истекает кровью животных, принесенных в жертву, чтобы прокормить людей. Следует помнить, что некогда жрецы, чтобы предсказать будущее или умилостивить богов, торжественно перерезали горло овцам, свиньям, священным коровам… А главное – нельзя ни на минуту забывать, что смерть не властна над нами, что в результате всеобщего переселения души обретают новые судьбы. И когда Андуз отправит на тот свет свою первую жертву, то он будет старательно думать именно о том, что смерть не властна над нами.

Но он настолько ослаб, что был уже не в состоянии даже опираться плечом о стену, шершавая поверхность которой расцарапала ему кожу. Он упал на колени, и в тот же самый момент раздался удар молота. Он понял тогда, что испытывает дерево под ударами топора, сотрясающего его до самых корней. В голове проносились бессвязные образы. Он был и срубленным дубом, и поверженным быком. Он слышал, как рушилась древесная масса, как падала плоть. Он открыл рот, чтобы закричать. Нечто огромное закрыло собой все дыры, проделанные в потолке, и на долю секунды он погрузился в могильную тьму… Где-то вдалеке он услышал шепот… ученики молились за него, чтобы помочь ему избавиться от дурных привычек, от жалких бренных остатков прежнего Андуза, от старого рубища. И вот упала первая капля, ударив его по лопатке. Она пробудила в нем те же самые чувства, что и первая капля надвигающейся грозы. Она была большая, теплая и густая, словно небесная слюна. Он стиснул зубы. Он догадывался, что капля – красная и что она пенится, и благословил темноту. Вторая капля упала на затылок и заскользила по шее – похожая на медленно стекающее растительное масло. И потом вдруг сотни, тысячи капель слились в единый поток. Тело стало липким. Он умирал от отвращения, но, несмотря на жару, отвратительный запах и слабость, держался.

Он попытался встать. Но жирные руки не могли найти точку опоры. Он поскользнулся и грузно повалился на левый бок. Он с трудом переводил дух, как раненый воин, истекающий кровью. Но уже в нем пробуждалась какая-то необузданная радость. Так родник пробивает себе дорогу в скале. Сила! Он обретет силу! Именно эта пролившаяся кровь, подобно ручьям, звонко журчащим среди тишины подземных гротов, и несла в себе силу! И сила поможет ему спасти Ашрам. Учитель прав. Тот, кто вскоре выйдет на свет божий, станет другим человеком. Да, внешне он останется Андузом, но его внутренний мир изменится. Теперь он достойный доверия атлет, который преодолеет любые препятствия. Он станет верным камикадзе.

Он не осмелился вытереть потное лицо, боясь испачкаться, и осторожно оперся на одно колено. Он рассчитывал каждое движение, как если бы ему предстояло сражаться с обледеневшей землей. Луч света осветил ступеньки.

– Как ты там? – спросил Учитель.

– Все в порядке. Сейчас приду.

Ему предстоял долгий и изнурительный путь. Учитель поставил лампу на самую верхнюю ступеньку. Лучи света едва проникали в каморку. Ноги Андуза утопали в тягучей жиже. От нее шел легкий пар, как от болота перед восходом солнца. Он дошел до лестницы и только тогда увидел, что весь перемазался. Но он, страшный чистюля, по утрам неизменно принимавший душ, тщательно смывавший грязь, каждый день менявший белье, испытывал нечто вроде ироничного наслаждения, созерцая покрасневшие руки и расцарапанную грудь. Он подумал о распятом Христе, который на третий день воскрес и вознесся на небеса. «Я тоже, – сказал он себе, – возвращаюсь из Ада и, преодолевая семь символических ступенек, прохожу через семь состояний всемирного бытия, чтобы затеряться в Пространстве, где нет ни начала, ни конца!»

Он повторял любимые слова Учителя, потому что само звучание этих слов, писавшихся с большой буквы, наполняло его таинственной, почти детской робостью. Все Андузы поддерживали тесные связи с катарами,[1] камизарами,[2] с множеством еретических сект, которые методично истребляли. Он последний и самый ярый приверженец священной науки. Его чуть не повергла ниц внезапная слабость на третьей ступеньке, на той, что олицетворяет проницательность человека, его оккультные возможности, его способность быть единым в двух лицах при помощи ясновидения и телепатии. Леа, милая Леа, почему ты такая недоверчивая? Что означают твои бесплодные эксперименты? Неужели ты не боишься рассердить столь терпеливого и снисходительного Учителя, который ждет меня наверху и готов по-отцовски раскрыть мне свои объятия?

– Я иду, – прошептал Андуз.

Он преодолел еще две ступеньки. Он не помнил, что они означали. Сквозь туман он видел склонившиеся лица. Когда же он вышел из тьмы, похожий на человека, уцелевшего после страшной катастрофы, но потерявшего рассудок, они резко отпрянули назад. Одна из женщин закричала. Учитель накинул на плечи Андуза дождевик.

– Пошли быстрее, – сказал он, – а то простудишься.

Он повернулся к неподвижно стоящим людям.

– Встретимся в столовой, как обычно.

Он увлек за собой Андуза.

– Ты потрясен, не так ли?.. Не разговаривай, иначе будешь стучать зубами. Теперь тебе надо принять горячую ванну, чтобы хорошенько согреться. А затем ты почувствуешь чудесное освобождение. Кровь несет в себе необъяснимую доблесть. Вот увидишь. Древние, которые знали обо всем, знали и об этом. Ты как следует подкрепишься и отдохнешь… Почта, счета – все отложи в сторону.

Андуз слушал его с удовольствием. У Учителя был низкий, вкрадчивый голос, каждую гласную он слегка тянул, как англичане, и раскатисто, на русский манер, произносил букву «р». Сколько языков он знал? Он часто разговаривал с членами секты на их родном языке. Андуз бы все отдал, лишь бы обладать хотя бы сотой долей поистине энциклопедических знаний Учителя. Ведь тот слыл не только выдающимся лингвистом. Он прочитал множество книг. В частных беседах он демонстрировал познания в самых разнообразных отраслях, будь то физика или химия, астрология или геральдика, и даже ботаника. Однако он не умел составить баланс, рассчитать бюджет. Вот за это Андуз и любил его, поскольку хоть и не разбирался в высшей математике, но, подобно счетной машине, точно и быстро оперировал цифрами. Если бы не Андуз, как бы Учитель справлялся со счетами, чеками, векселями, всякого рода банковскими документами? Андуз мог утверждать, что секта процветала и все больше пополняла свои ряды именно благодаря ему.

– Нужно купить другого бычка, – заметил он.

– Брось, – сказал Учитель, – сегодня праздник. Как твое самочувствие?.. Мне знакомы случаи, когда люди падали в обморок через час после испытания.

– Не волнуйтесь, со мной все в порядке.

Они поднялись из подвала. Ванная комната находилась справа от лестницы. Это было просторное помещение, оборудованное всем необходимым для массажа. Учитель открыл краны.

– Но сначала душ, – приказал он. – Я тебе помогу, одному тебе не справиться.

Андуз сбросил дождевик и предстал перед Учителем, забрызганный кровью с головы до пят, затем разделся донага. Учитель тем временем регулировал температуру воды.

– Расслабься… Через минуту ты будешь чист снаружи так же, как ты уже чист изнутри. Ведь крещение оказывает незамедлительный эффект, не зависящий нисколько от внутренней предрасположенности того, кто просит совершить таинство.

Учитель надел байковые перчатки.

– Прогни спину. Хорошо. Крещение обладает магической властью. Римские солдаты, почитавшие Митру, это хорошо понимали… Подними руки… Затем и христиане переняли этот обряд… Только они заменили кровь водой. Но тем не менее им понадобился крест. Очень важно, чтобы время от времени проливалась кровь. Именно кровь, основа единства…

Подожди, на икрах у тебя образовалась корка… Да, кровь, красная, как огонь, трепещущая, как воздух, жидкая, как вода, и тягучая, как ил. Кровь – душа Вселенной.

Андуз испытывал невероятное блаженство. Правда, он никак не мог понять, что такое душа Вселенной. Никогда прежде Учитель так с ним не разговаривал. Он подчинялся могучим рукам Учителя, жадно впитывая его проповеди на правах любимого ученика. Другие часто спорили. Например, малютка Леа… Она придиралась по пустякам. Она требовала доказательств, фактов. Она не верила, что духовный наставник может ходить по раскаленным углям или вызывать дождь. Впрочем, какое это имеет значение? Андуз просто хотел жить подле Учителя, слушать его, посвятить себя служению ему. Учение вторично. Хотя не совсем. Очевидно, не мешает знать тайны устройства Вселенной, постичь тысячи невидимых связей между предметами. Но важно прежде всего отрешиться от повседневной серости и безликости, от рутинного распорядка дня. Когда Учитель говорил: «Вы спите. Все спят. Ваше существование – сон», то насколько он оказывался прав!

– Теперь примешь ванну. И затем я сделаю тебе массаж.

Учитель скинул промокшую тунику и надел свой довольно-таки мятый костюм. Брюки на нем висели мешком. Потом он вытащил из кармана пиджака черную сигару, закурил от золотой зажигалки, подаренной ему арабским шейхом, и превратился в профессора Букужьяна, лекции которого притягивали в Париже столько людей. Андуз наконец расслабился, ему стало так хорошо, как никогда прежде.

– Пойми, – продолжил Учитель. – Тебе нужно усердно заниматься. Крещение, как любой обряд, означает только начало подлинной жизни. Но крещение обладает тем преимуществом, что благодаря ему ты можешь сконцентрировать все свои силы до такой степени, что в это трудно поверить.

Он наклонился над ванной и потрогал воду.

– Слишком горячая. На будущее запомни… тридцать семь градусов… температура тела. Нужно, чтобы ты почувствовал, как ты покидаешь свою плоть, как расстаешься с оболочкой. Нужно, чтобы ты плавал, как медузы в море. У медузы нет границ. Сквозь медузу свободно проходит первородный поток, и она всего-навсего лишь мимолетное утолщение этого потока.

Пепел от сигары упал на жилет Учителю. Он рассеянно стряхнул его.

– Ты знаешь, – продолжил он, – почему Ганг считается святой рекой? Потому что он растворяет формы. Но хорошая тренировка может его заменить.

Андуз закрыл глаза. Как бы он хотел простым усилием воли покинуть свою оболочку! Возможно, ему это удастся. Ведь Учитель не мог лгать! Но прежде Андуз должен убить всех четверых, потому что либо тот либо другой неизбежно заговорит. Сомнений нет. И тогда дело Учителя погибнет. Вот почему Учитель и Андуз лгали, но они лгали, движимые любовью. Андуз поднял веки, чтобы только посмотреть, как Учитель берет пузырьки и баночки с мазью в аптечке. На его бритом черепе прыгали лучики света.

– Думаю, – сказал он, – что ты самый талантливый. Другие тоже не бездари… Малышка Симона, если постарается… Однако у тебя есть то, чего не хватает им всем. Ты себя не любишь. Ведь как только начинаешь себя любить, то наступает конец, поскольку ты отдаляешься от других… Ты готов для массажа?.. Тогда ложись сюда.

Он говорил, зажав сигару зубами, и потому слегка шепелявил. Его голос звучал глухо, как у чревовещателя. Андуз растянулся на столе.

– Ложись поудобней… Ты сопротивляешься, твои мышцы напряжены. Расслабься… Представь, что ты труп… Вспомни изречение иезуитов: «Perinde ас cadaver».[3] Эту клятву дают при посвящении.

Его пухлые пальцы, украшенные кольцами с выгравированными на них таинственными знаками, пробегали по телу Андуза, как по клавиатуре. «Я его фортепиано, – подумал Андуз. – Я его вещь. Я сделаю для него то, чего никто еще никогда не делал и не сделает. И он никогда об этом не узнает!» От волнения у него сжалось сердце.

– Завтра, – сказал Учитель, – когда проснешься, сосредоточься на своей правой руке. Это легче всего… Многим нашим братьям это прекрасно удается.

– А Леа?

Учитель засмеялся, и с его сигары слетел пепел, упав Андузу на плечо.

– Леа, – сказал он, – пошла по неверному пути. – Он перевернул Андуза и стал быстро мять ему бока. – Вещи надо понимать сердцем, а не разумом.

– А если попробовать погасить свечу? – предложил Андуз.

– Это еще слишком трудно для тебя. Нет… Сначала рука… Начинай с большого пальца и двигайся к мизинцу. Бесполезно повторять, как иногда советуют: «Я – моя рука… Я – моя рука». Важно не думать, а сознавать… Если ты добьешься успеха, то сразу же почувствуешь это. Не ты найдешь свою руку… Рука тебя найдет… Понимаешь?.. И главное – не смотри на нее. Она останется простым предметом. Ты нутром должен себя ощущать живой рукой, по которой проходят артерии, вены, нервы…

Он перевернул Андуза на бок.

– Ты хорошо питаешься? Ты худой и мягкий. Это нехорошо.

– В полдень я обедаю в ресторане или, скорее, в столовой. В банке есть довольно приличная столовая. Ем что дают. А вечером я готовлю дома то, что не занимает много времени: яйца, макароны, рис. Пища меня не очень интересует.

– Неправильно, – сказал Учитель. – Ты куришь?

– Нет.

– Бегаешь за женщинами?

Андуз покраснел.

– Нет. Они меня не интересуют.

– В общем, никаких забот. Очень жаль. Если нет желаний, то как от них откажешься? Жизнь должна бурлить, чтобы ее можно было обуздать, усилить ее напор и направить на получение какого-то результата, – точно так же, как используют сжатый газ. Понимаешь?

Это было его любимое выражение: «Ты понимаешь?» На уроках он ограничивался намеками. Ученик должен пройти полпути. Андуз усердно кивал, даже если не понимал. А это с ним случалось очень часто.

– Одевайся. Если мы опоздаем, они станут ревновать.

Учитель рассмеялся, выбросил окурок сигары и вытер руки носовым платком. Андуз отбросил испорченные брюки, которые надевал для церемонии, и облачился в выходной костюм, аккуратно висевший на вешалке. Затем подошел к Учителю и порывисто схватил его за руку.

– Учитель… я хотел сказать…

– Ну! Ну! Не воображай… Ты ничто, малыш… Ничто!

Грубость после нежности. За это Андуз еще больше любил Учителя.

Когда на следующее утро Андуз проснулся у себя дома, он вдруг вспомнил, что теперь окрещен, что стойко выдержал испытание, на которое отважились бы очень немногие, и почувствовал, что теперь он стал сильным и могучим, как полноводная река. Ничто не сможет его сдержать. Он потечет к своей цели медленно и неотвратимо. Он сметет со своего пути всех четверых в слепом безмятежном порыве. И община будет спасена. «Я – Андуз!»

Он сел на кровать, потрогал грудь и спину. Кожа была сухой и прохладной, но кончики пальцев еще ощущали липкую кровь. Возможно, это воспоминание никогда не изгладится из памяти. Тем лучше! Учитель навсегда оставил свою метку. Он встал, раздвинул шторы. Дождь стучал по крышам, по трубам. Оцинкованное железо тускло поблескивало. Тут и там метались разорванные, гниющие листья, неизвестно откуда принесенные. За окнами стояла мрачная парижская осень.

«Меня окрестили», – повторил Андуз, словно магическое заклинание, которое позволит ему избавиться от прохожих, метро, клиентов, от всего того, что разрушало его жизнь до встречи с Учителем.

Андуз снял пижаму и побежал принимать душ. От горячего ливня его зазнобило. Мельчайшие детали оживали с поразительной ясностью: вот животное упало прямо у него над головой, вот хлынул поток крови… Он энергично растерся, понюхал руки. Ему, как кошке, хотелось себя вылизать. Затем он тщательно побрился и стал внимательно рассматривать свое лицо, он испытывал к себе неведомую ему прежде симпатию. «Я – Андуз! Я пришел из глубины веков. До сих пор я влачил жалкое существование. Но теперь я призван не допустить, чтобы дело Учителя потерпело крах, столь похожий на скандал».

Из-за жалкого узкого, уродливого лица, усеянного веснушками, он всегда принадлежал к отбросам человечества… он был то раб, то крепостной, то лакей, то развратник. Сейчас ему вспомнились болотные растения, которые прорастают из ила. С необыкновенным упорством они преодолевают толщу мутной воды, чтобы раскрыть свои быстро увядающие цветы. Андуз также приблизился к моменту своего расцвета. Он настолько дорожил этим событием, что непременно хотел защитить его от обыденности окружающей жизни.

Он оделся, не переставая любоваться собой, затем не выдержал и достал из кухонного шкафа подсвечник со свечой, поставил его на стол в гостиной, закрыл двери, чтобы не было сквозняка, зажег свечу и сел перед ней. Пламя колыхалось от малейшего дуновения, воск плавился, а черный фитиль сгибался пополам. Тонкая струйка дыма вилась над свечой. Сине-желтое пламя вытянулось и перестало дрожать. Эксперимент начался. Андуз попытался прогнать все мысли… Стать никем… забыть Леа… забыть банк… эту комнату, заваленную книгами… Теперь он не просто смотрел на пламя, а направлял в самый его центр луч энергии, поток, движимый безымянной силой, но которая, возможно, подобна той, что увлекает за собой мироздание. Вот пламя раздвоится, согнется и запляшет… Существуют такие выдающиеся личности, которые способны потушить свечу на расстоянии нескольких метров. Леа, которая работала в лаборатории Коллеж де Франс, дважды присутствовала на подобных опытах. Она говорила, что наука называет это явление телекинезом.

Он устремил неподвижный взгляд в самый центр пламени и напрасно старался расслабиться… perin-de ас cadaver… да, конечно, но… Он напрягался, пытался сосредоточиться. Свеча продолжала по-прежнему гореть, иногда чуть потрескивая. Ее фитиль переливался красноватыми оттенками. У Андуза сжалось сердце. Он напряженно ждал, когда же наконец пламя покачнется, и погаснет, и рассеется в черных клубах дыма. Впрочем, на это он и не надеялся. Пусть пламя хотя бы вздрогнет, хотя бы затрепещет… Ах! Неужели… Он не смог не залюбоваться этим огоньком, упрямо отстаивающим жизнь. Ему становилось все труднее смотреть в сердцевину пламени. Его отвлекала капелька воска, образовавшаяся на краю маленького белого кратера. Она раздулась, а затем скатилась вниз. Андуз закрыл глаза. Ничего не получилось. Он сидел с опущенными веками и видел зеленоватые свечи. Ему не терпелось добиться успеха. Учитель рассердился бы, если бы узнал, что… Следовало бы начать с руки… Он слишком поторопился. Впрочем, эти игры вовсе не самоцель. Он должен срочно сконцентрировать свое внимание на одном из четверых. Не важно, на ком именно.

Все же, чуть огорченный, он задул свечу. Быстро поднялся, сварил кофе. Половина девятого. Черт возьми! Он съел, как спортсмен перед соревнованиями, два кусочка сахара. До двенадцати ему предстоит считать деньги в банке. Через его руки проходили большие суммы, целые состояния, но он не испытывал ни зависти, ни жадности. Он стал бы счастливее любого богача, если бы сумел погасить свечу одним своим взглядом.

Он проглотил кофе, который отдавал железом, и спустился по черной лестнице. Ею пользовались только горничные да студентки. У него становилось тепло на душе, когда он слышал, как они смеются и что-то напевают. Иногда одна из них просила у него прикурить. Сам он не курил, но в кармане у него всегда лежал коробок спичек. Пока он спускался с седьмого этажа и выходил на улицу, ему вполне хватало времени, чтобы вновь стать господином Полем Андузом, кассиром Национального кредитного банка.

Он направился к метро. По мере того как он приближался к банку, Ашрам удалялся, и это всегда его беспокоило. Почему ему не удавалось в течение всего дня оставаться братом Полем? Он прочитал множество книг, посвященных мистикам. Они тоже занимались тяжелым трудом, но только они не давали себя подавлять. Они просто умели замыкаться в себе. Правда, если бы им пришлось лихорадочно пересчитывать пачки банкнотов, то они как миленькие вынуждены были бы спуститься на землю! И все же следует попробовать выкроить время для медитации. Он втиснулся в вагон между полицейским и гигантским негром, насквозь пропахшим одеколоном, и думал: «Они все спят. Они не подозревают, что над каждым из них витает Дух. Но мой разум скоро проснется… и благодаря Учителю я узнал высшие истины». Огромная толпа людей вынесла его на улицу. Радостное чувство не погасло. Оно теплилось, словно огонек под пеплом.

– Вы отлично выглядите, – сказала ему Алиса, машинистка из юридического отдела. – Выиграли на скачках?

– Вы совершенно правы, – сказал Андуз. – Я выиграл на скачках.

– Везет же некоторым!

Она не верила ни единому его слову. Все в банке знали, что Андуз вел скромную холостяцкую жизнь. Никаких скачек. Иногда, редко, кино. И то еще его нужно долго уговаривать: «Мсье Поль, право же, этот фильм стоит посмотреть». Когда он попал в аварию, которая чуть было не стоила ему жизни – два его спутника погибли, – то несколько дней банк лихорадило. Самые злые языки ворчали: «Погибают лишь отцы семейств!» Его начальник не удержался и спросил:

– Но как, черт возьми, вы очутились около Реймса?

– Хотел повидать друзей. Разве это запрещено?

– Разумеется, нет. Ваша малолитражка, должно быть, совсем разбита?

– Ее место на свалке.

– Разве вы не пристегнули ремни безопасности?

– У меня же очень старая машина. Их там просто нет.

– Собираетесь купить новую?

– На те деньги, что я зарабатываю…

Начальник счел за благо не настаивать. С Андузом было нелегко разговаривать. Замкнутый. Недоверчивый. Но все вдруг заинтересовались им. Двое погибших! К тому же оба американцы! Пожилая мадам Ансель из отдела ценных бумаг без зазрения совести начала свое расследование:

– Как это произошло?

Андуз сухо объяснил, что авария произошла не по его вине. Машина, которая шла впереди, потеряла управление. Непроизвольный резкий поворот, чтобы избежать столкновения. Малолитражка Андуза заскользила на свекольной ботве, рассыпанной по дороге, и врезалась на полном ходу в мачту высоковольтной линии.

– Все очень просто, – заключил Андуз.

Снисхождения окружающих ему ждать не приходилось.

Заместитель директора сказал:

– Он совершенно измотан.

Но все вынуждены были признать, что Андуз – примерный служащий. Никаких ошибок. Никаких жалоб. А Сюзанна Маркантье из бухгалтерского отдела подвела черту под всей этой историей:

– Если окажется, что он ведет двойную жизнь, меня это не удивит!

Она и не догадывалась, что попала в самую точку. Андуз вошел в свою клетушку, снял пиджак, и день начался. Сидя за решеткой, он часто представлял себя пойманным зверем. Мелькали лица – одно, другое, третье. Кончиками пальцев ему протягивали банкноты, как будто предлагали орешки арахиса. Он складывал их в пачки, а затем пересчитывал деньги со свойственной ему виртуозностью. Как только он чувствовал небольшую усталость, а это случалось крайне редко, он откладывал все в сторону, тер глаза и думал: «Я – другой!» Эту фразу он вычитал в поэтическом сборнике. Каком? Он и не помнил, но эта мысль ему понравилась. Она несла умиротворение и оказывала на него такое же действие, как влажное полотенце, приложенное ко лбу.

В полдень он отправился в столовую, где у него было постоянное место в глубине зала, возле телефона. Здесь он позволял себе немного расслабиться. Как правило, он читал частные объявления в газете, которую складывал вчетверо и приставлял к графину. Он как бы подглядывал в замочную скважину. Он любил расшифровывать загадочные формулировки, в которых, казалось, содержалось столько секретов: «Одинокая женщина, 45 лет, мат. необеспеченная, но миловидная, ищет скромн. обеспеченного мужч. с целью замужества…», «В связи с переменой места жительства продаю колл, редких марок. Цена договорная…», «Студент переводит на англ. и немецк.»… Часто незнакомые ему служащие звонили по телефону, и тогда он ловил обрывки разговоров: «И я ему сказала: лишь дураки так поступают…», «Нет, только не сегодня вечером… Ты знаешь, есть дни, когда женщины предпочитают оставаться дома…», «Конечно, я тебя люблю, дорогой. Ты глупый!..».

В эти минуты он вспоминал об Ашраме, о столь возвышенных проповедях Учителя и гордился тем, что он Андуз.

Когда он в шесть часов вышел из банка, то увидел, что его ждет Леа.

– Вы?

– Да, я. Мне кажется, что вы не очень-то рады нашей встрече.

– О! Как вы можете так говорить?

Он что-то забормотал, покраснел, стал подозрительно оглядываться вокруг. Ему не хотелось бы, чтобы его увидели в обществе молодой девушки, но она со своей обычной непосредственностью взяла его под руку.

– Вы не догадываетесь, почему я пришла?.. Просто хотела поговорить с вами. Какое впечатление на вас произвел обряд крещения?

– Пойдемте отсюда.

– Хорошо. Угостите меня чем-нибудь.

Он повел ее в большое кафе, расположенное на Бульварах. Они сели в сторонке. Она умирала от любопытства.

– Вы меня так напугали, когда словно выросли из-под земли, как воскресший Лазарь. Какая режиссура!

– Официант! Два чая с молоком… Но постойте! Какая режиссура?!

– Да будет вам! Неужели вы хотите заставить меня поверить в то, что вы почувствовали себя перевоплощенным… Извините меня, Поль. Я не хотела вас обидеть. Я пытаюсь понять.

Андуз принадлежал к тем молчунам, которые сами без труда понимают любые феномены, но не способны объяснить их другим.

– Послушайте, – сказал он, – вы же можете попросить Учителя окрестить вас.

– Ни за что на свете! Это отвратительно! И потом, мне нечем платить… Положа руку на сердце, скажите, во сколько вам это обошлось?

Андуз на минутку задумался и неторопливо стал пить чай. Имел ли он право раскрыть Леа некоторые аспекты своих отношений с Учителем?

– Вам, должно быть, известно, – начал он, – что я оказываю общине немало услуг?

– Вы и бухгалтер, и кассир?

– Если хотите.

– Вот именно…

– Мы договорились.

– Жаль, что вы ничего не хотите говорить. Это не очень-то любезно.

Он избегал смотреть ей в глаза, но в зеркале, висевшем позади нее, он видел отражение ее головы с короткой стрижкой, золотую цепочку на тонкой шее. Она протянула ему мятую пачку «Голуаз».

– О! Извините. Вы же не курите.

Краешком рта она выпустила густую струю дыма. Андуз восхищался каждым ее жестом.

– Давайте все-таки вернемся к разговору о крещении, – сказала она, – пусть я вас раздражаю, но это несерьезно.

– Но тогда зачем?.. И вообще, что вы у нас делаете?

– Да я сама задаю себе этот же вопрос… Допустим, из любопытства. Букужьян – занятный тип. Вы знали, что я пишу диссертацию?

– Нет. Я не знал.

– Так вот. Я работаю вместе с профессором Кремье в лаборатории экспериментальной психологии Сорбонны. Но вы меня обманываете. Это я вам уже рассказывала.

– Уверяю вас, что нет.

– Да, конечно, в Реймсе особенно некогда болтать.

– О чем ваша диссертация?

– Это не так просто объяснить. Мой патрон – ученик профессора Рина. Он стремится доказать существование экстрасенсорного восприятия посредством математического анализа. Я выпила бы чего-нибудь покрепче. Грог вас устроит?.. Официант. Два грога!

Официант улыбнулся с заговорщицким видом. Она – белокурая, изящная, с кошачьими манерами. Непринужденность делала ее еще более очаровательной. Она пьянила Андуза, как вино.

– Предположим, – продолжила она, – что тесты проходите вы. Я беру колоду карт и выбираю наугад одну из них, не важно какую. А вы говорите мне, что это за карта, и так несколько раз. Если вам удастся угадать пять раз из десяти, значит, вы хорошо выдержали испытание. Но если вы угадаете шесть, семь раз, значит, вы просто талантливы. Естественно, я упрощаю. Представьте, что опыт повторяется десятки тысяч раз с самыми различными испытуемыми… Закон больших чисел гласит, что шансы дать правильный и неправильный ответ должны уравняться. Если преобладают правильные ответы, следовательно, экстрасенсорное восприятие существует. Не верите? Сейчас попросим принести колоду карт.

Она щелкнула пальцами, чтобы привлечь внимание официанта. Андуз схватил ее за руку.

– Нет, – сказал он. – Нет.

Он внезапно испугался. Ему не хотелось, чтобы между ними возникли дружеские чувства. Он уже ощущал, что начинает уступать. У него никогда не хватит сил… Он постарался принять вежливый и равнодушный вид.

– Так вот, значит, над чем вы работаете.

– Да. Разумеется, есть исключительные личности, поэтому когда патрон, будучи в Америке, услышал о Букужьяне, то сразу поручил мне познакомиться с ним, узнать, в чем состоит его учение и обладает ли он способностями, которые ему приписывают.

– Вы шпионите за ним? – воскликнул Андуз.

– Ну что вы! Я подошла к нему после одной из лекций и четко изложила свои намерения. Он любезно предложил мне присоединиться к его группе, провести опрос среди учеников, принять участие в упражнениях. Это захватывающее зрелище. Но испытание крещением я не выдержу… к тому же существует немало вещей, которые для меня просто неприемлемы. Скажите откровенно, а?.. Поклонение Митре вам что-нибудь дает?

Он ответил не сразу. Его била внутренняя дрожь. Как можно более твердо он сказал:

– Да. Это мне дает много.

– Что, например?

– Вам не понять.

Он попал в точку. Она принадлежала к тем особам, которые тешат себя надеждой, что все понимают. Она тут же заартачилась:

– Вы принимаете меня за идиотку! Культ солнца я изучала, как и все остальные. Его исповедовали двадцать веков назад. Но в наше время!..

Он достал бумажник и хотел уже расплатиться. Хватит слушать эту чепуху.

– Я не тороплюсь, – сказала она. – Расскажите мне о Букужьяне. Как я ни стараюсь, у меня язык не поворачивается назвать его Учителем. Вы давно с ним знакомы?

– Вот уже два года четыре месяца и три дня.

– Вы шутите!

Он сурово взглянул на нее.

– Эта встреча перевернула всю мою жизнь, – сказал он. – Я ее никогда не забуду.

– Вы тоже специально к нему приехали?

– Нет. Все произошло банально просто. Он клиент нашего банка. Он искал человека, которому мог бы доверить вести дела общины. Директор порекомендовал меня. Теперь каждый выходной я езжу в Реймс. Но об этом никому не известно.

Он снисходительно улыбнулся.

– К счастью, у этого бедолаги есть я! В его делах царит такой беспорядок! Он никогда не знает, сколько получил, сколько потратил. Недавно я решил заглянуть в книгу Упенски, «Выдержки из неизвестной доктрины». Да вы читали ее. Там вместо закладок лежали неоплаченные счета.

Андуз невольно оживился. Он походил на восхищенного послушника, взахлеб рассказывающего об отце аббате.

– Думаю, он относится ко мне по-дружески, – добавил он. – Заметьте, что он всех любит. Но, как и любой другой человек, некоторым отдает предпочтение. Вы только что упомянули о культе Митры. Если он его возродил, значит, получил знамение свыше. Он говорил мне об этом. И я ему верю. Сейчас христианство переживает свой упадок, настала новая эра. Но вы совсем не похожи на верующую.

Она раздавила сигарету в пепельнице и пригубила грог.

– Я верю фактам, – сказала она. – То, что он телепат, – это факт. Он воскресил в моей памяти события, о которых я совершенно забыла.

– Вы лжете!

Удивленная, она подняла глаза. Лицо Андуза залилось краской, как если бы он поперхнулся.

– Вы лжете, – повторил он.

– Вы не верите, что он телепат?

Потрясенный, он напрасно старался прийти в себя. Он залпом осушил рюмку, и грог обжег ему горло.

– Я обязательно это проверю, – сказал он. – Не вам…

Ему не хватало слов, чтобы выразить свое возмущение и страх.

– Извините меня, – продолжил он. – Я один из самых старых его учеников и всегда считал, что хорошо знаю Учителя. Почему же он утаил от меня, что наделен этим даром?

– Какой вы странный, – сказала она, открывая сумочку и доставая пудру. – Вы хуже подозрительной любовницы. Он понял, что меня интересует, и хотел меня удержать, пробудив мое любопытство.

– Что же он вам рассказал?

Она быстро провела пуховкой по лицу, посмотрела в зеркальце.

– Ба! Пожалуй, я не стану делать из этого секрета. Речь идет о Робере.

– Кто такой Робер?

– Вы невыносимы! Мужчина, который меня бросил.

– Вы были помолвлены, – сказал Андуз с болью в сердце.

– Вы говорите как моя бабушка!.. Букужьян мне много что рассказал… что и побудило меня присоединиться к вашей группе.

– Это ужасно, – прошептал Андуз.

– Как мило!

– Нет… Я говорю «ужасно», поскольку думаю, что если он способен угадывать…

Она слегка подкрасила губы, скривив рот.

– Полагаю, что уж вам-то от него скрывать нечего? – Она закрыла сумочку и подвела итог: – Мне совсем не нравится, что он корчит из себя кудесника. Он просто пускает пыль в глаза. Сколько же сейчас расплодилось верховных жрецов, выходцев из Индии или Калифорнии, живущих припеваючи за счет доверчивых простофиль! Знаем мы их!

– Я запрещаю вам…

– Вы ребенок, Поль! Между нами говоря, на какие средства он живет?

– Он беден.

– Оставьте! Эти знаменитые крещения… вы знаете, во сколько они обходятся? Да, само собой разумеется, знаете, потому что вы ведаете деньгами… Две тысячи франков! Я навела справки… А пансион членов общины?.. Двести франков в день. Цена номера в роскошном отеле, и это за то, что тебе подают чечевичную похлебку и предоставляют место в камере, где стоит железная кровать! Согласитесь, что он не остается внакладе. Я уже молчу о пожертвованиях. Предполагаю, что они сыплются как из рога изобилия.

– Замолчите.

– Повторяю, Поль, я не хочу делать вам больно. Но не моя вина, что существуют два Букужьяна: мой Букужьян – просто-напросто медиум, каких наука знает немало, а ваш – выступающий в роли эдакого Ауробиндо[4] и Гурджиева![5]

Андуз больше ее не слушал. Он побледнел, на лбу забилась тоненькая жилка. Глупая! Разве она не понимает, что сама себе выносит смертный приговор? Она почувствовала смятение своего спутника.

– Вам плохо? – спросила она. – Да, кстати, как вы себя чувствуете после той аварии?

Андуз взял кусочек сахару и надкусил его.

– Еще немного побаливает плечо, – сказал он.

– Вы все уладили со страховкой?

– О! Нет! Каждую неделю получаю какую-нибудь бумажку.

– Вы счастливо отделались. И все из-за какого-то кота! Блезо затормозил столь резко, что меня бросило на спину Фильдара, сидевшего впереди. Ведь вы же ехали за нами почти вплотную. Я…

– Не совсем так, – отрезал Андуз. – Если бы у меня была новая машина, я смог бы затормозить вовремя. Но для моей бедной старушки нагрузка оказалась не под силу. Вот я вас и зацепил.

– Есть новости от Ноланов?

– Да. Вдова Че намеревается приехать, но ей надо уладить формальности. День ее прибытия неизвестен.

Андуз колебался. Возможно, настал момент расспросить ее. Вдруг она так ничего и не заметила… бедняга не подозревает, что сейчас поставит на карту собственную жизнь.

– Забавно, – сказал он дрожащим голосом, – но я вижу сцену аварии, как будто мне прокручивают кадры кинохроники. Но есть детали, которые совсем не запечатлелись в моей памяти… Я отчетливо помню, что ваш «рено» остановился довольно далеко, у рощицы слева. Зато совершенно не припомню, как вы подбежали ко мне. Я вижу, как Ван ден Брук помог мне встать…

– Да. За ним шел Фильдар. Я же еле передвигалась. На лбу образовалась шишка.

– И затем?

– Ну как вам сказать, кажется, что… Ах! Боюсь, от меня будет мало проку. У меня кружилась голова… Два тела лежали в траве.

– Постарайтесь вспомнить!

Леа посмотрела на настенные часы.

– Черт! Вы знаете, который час?.. Половина восьмого. А мне предстоит разложить кучу карточек!

Она встала, разгладила платье и взбила волосы.

– До скорого, – сказала она. – И не злитесь. Мне нравится подтрунивать над людьми.

Она выскользнула у него из рук в самый последний момент. Он видел, как она удалялась, изящно огибая столы. Очаровательное создание! Но возможно, она погубит Ашрам, если ему не хватит мужества идти до конца.

Андуз обнаружил в почтовом ящике новое уведомление страховой компании. Он раздраженно прочитал его. Если бы он знал, что авария настолько отравит ему жизнь, то предпочел бы погибнуть вместе с теми двумя пассажирами. На этот раз у него просили уточнить схему. Предыдущая им казалась недостаточно ясной. Он скомкал уведомление и хотел уже выбросить его. Чего они добиваются? Разве он не представил им все необходимые сведения, не говоря уже об отчете полиции? Не хотят платить, пусть так и скажут.

Он снял костюм, не переставая ругаться про себя, надел халат и вытянулся на кровати, скрестив руки на затылке. Значит, Учитель способен читать чужие мысли! Но тогда зачем прилагать столько усилий? Положение безвыходно. Продолжать, несмотря ни на что? Чтобы тебя разоблачили, подвергли презрению и выгнали? Отказаться? Чтобы кредиторы добились ареста на имущество и растащили Ашрам на части?

«В конце концов, – подумал Андуз, – я поклялся действовать на благо общины. Если Учитель так непредусмотрителен – в этом нет моей вины. Или, скорее, это означает, что он всецело полагается на меня. А раз он всецело полагается на меня, значит, он мне слепо верит. Слепо! То есть не пытается меня разгадать. Если он захотел удивить Леа, то это вполне в его духе. Он с ней кокетничает, чтобы покорить ее. А вот я – другое дело. Он уверен, что всецело может на меня положиться, и ему не надо меня проверять, прощупывать. Он пользуется мной, словно орудием. Заметил ли он, как я беспокоюсь за будущее Ашрама? Разумеется, нет. В таком случае, если я уничтожу тех, кто встал на пути Учителя, конечно при условии, что буду действовать терпеливо, спокойно, не выказывая ненависти, он тем более ни о чем не догадается… Выбора у меня нет. Но вот вопрос: насколько я владею собой?.. Давайте расставим все по своим местам. Речь вовсе не идет об убийстве. Это было бы выше моих сил. Я должен всего лишь устранить, ликвидировать их, не забывая ни на минуту, что смерть есть не что иное, как метаморфоза. Доктрина Учителя поможет преуспеть в этом. Если бы мы жили только единожды, разумеется, я не имел бы права поступать подобным образом. Но возьмем, например, Ван ден Брука. Этот человек взял от жизни все, что она может предложить. Он целое состояние истратил на путешествия, праздники, разные пустяки. Дело дошло до того, что семья Ван ден Брука лишила его права самолично распоряжаться деньгами. Она не выделяет ему денег на оплату пансиона, отдавая их Учителю, который, по сути, такой же транжира, как и Ван ден Брук. В результате этой рентой распоряжаюсь я. Ван ден Бруку шестьдесят восемь лет. Он никому не приносит пользы. Уйдя из жизни, он обретет блаженство. Где-то в другом месте он перевоплотится. И вновь станет прежним: молодым, сильным. В чем же моя вина? В чем же меня можно упрекнуть? Ах! Если бы я заставлял его понапрасну страдать, то да, конечно, я был бы виноват. Но если я найду средство, как ему спокойно перейти…»

Андуз встал, настроил радиоприемник на музыкальную волну. Передавали концерт Вивальди. Он отрегулировал звук и снова лег. Под музыку легче думать. Он восстановил ход своих мыслей. Прежде всего нельзя доставлять страданий. Затем – нельзя попасться. И это вовсе не трусость. Он охотно пожертвовал бы собой ради Учителя. В некотором роде, исполнив то, что он замыслил, он тем самым приносил в жертву свою духовную судьбу, ведь посмертная жизнь преступников всегда ужасна. Но безопасность Ашрама зависит от его собственной участи. Следовательно, нужно придумать хитроумный способ. Безболезненный и хитроумный. И кроме того, легковыполнимый, потому что время поджимает. «Я слишком многого требую, – подумал он. – И потом, у меня кишка тонка!»

В конце концов он устроил себе настоящий суд совести. С горечью он сознавал, что ни в чем не преуспел. В детстве он ничем не отличался от других. Учился кое-как. Ему уже тридцать пять лет, а у него так и не появилось никаких стремлений. Впереди бесперспективное будущее. И теперь он возомнил, что ему удастся совершить нечто особенное, что заставило бы вздрогнуть даже самые закаленные сердца. Но… но… он должен был признать, что за всеми доводами, угрызениями совести, сомнениями скрывалось наваждение. Оно возникло из глубины души. Нет, оно не походило ни на желание, ни на настроение. То было совершенно необъяснимое чувство, неуловимое, словно запах, который преследует тебя по пятам. По сути, ему хотелось бы, чтобы жизнь угасла от одного его взгляда, так, как он пытался погасить свечу. Что произойдет потом… последствия… он предпочитал не думать о них…

Вслед за концертом Вивальди зазвучала симфония Моцарта. Андуз не очень-то разбирался в музыке, но любил классические произведения за строгость формы. Они напоминали ему таблицы. Дебет. Кредит. Бухгалтерские расчеты, которые всегда точны. «Однако вернемся к нашей проблеме. Если я возьму в руки оружие, то мне крышка. Тотчас прибежит полиция. Этого нужно избежать любой ценой. Я могу расколоться. Остается несчастный случай. До чего глупо! Два человека погибли, хотя я и пытался избежать худшего, отчаянно вцепившись в руль. А теперь ума не приложу, как подстроить несчастный случай!..» Андуз с завистью подумал о курильщиках, которые всегда находили наилучшее решение, затягиваясь сигаретой. Но в свое время, когда Андузу было тринадцать лет, его мама, найдя в его кармане пачку сигарет «Кэмел», закатила ему такую сцену, что он больше к сигаретам не прикасался. И все же сигарета помогла бы.

Есть ему не хотелось, и он решил выпить чашку чая. Уведомление из страховой компании лежало на столе. Он перечитал его, пока заваривал чай, обдумывал ответ. Авария! Навязчивая идея – авария! Он вытащил из папки бланк заявления пострадавшего и принялся его заполнять: Поль Андуз, VI округ, улица Аббата Грегуара, 21. Марка машины – «ситроен». Регистрационный номер – 1189 FV 75. Номер водительских прав… Он не помнил его наизусть, порылся в бумажнике. Решительно они ничем не побрезгуют, лишь бы оттянуть момент оплаты.

Личности погибших: Патрик Нолан, родился в Сан-Франциско 6 июня 1929 г. Стоит уточнять, что он ходил, опираясь на костыль? О! С какой стати!.. Че Нолан, родился в Сан-Франциско 3 января 1931 г. Они, несомненно, поймут, что речь идет о двух братьях.

Андуз положил ложку заварки в чайник и снова принялся писать. Места, на которых сидели погибшие: Патрик – спереди, справа; Че – сзади, также справа. Обстоятельства автомобильной катастрофы. Они предельно ясны. Он несколько раз их объяснял жандармам, эксперту. Впереди ехал «Рено-16». Машину вел Блезо. Блезо, Ван ден Брук, Фильдар и Леа возвращались из Парижа. Это происходило 22 сентября, в субботу. Они присутствовали на лекции Учителя. Андуз же вез в Ашрам братьев, за которыми заехал в гостиницу… Нужно ли вдаваться в подробности? Говорить, что Патрик решил поселиться в Ашраме, уточнять, что он получил серьезное ранение левой ноги во время войны во Вьетнаме?

«Нужно, – решил Андуз. – Раз они считают, что недостаточно осведомлены, значит, нужно предоставить им максимум информации. И даже лучше, если они поймут, что я посмеиваюсь над ними». И он подробно объяснил, что дорожное полотно было мокрым и скользким, что «Рено-16» ехал медленно и что он решил пойти на обгон. Но в этот момент Блезо резко затормозил. Застигнутый врасплох, он тоже резко нажал на тормоза. «Ситроен» вильнул, слегка врезался в другую машину, помяв правое заднее крыло; затем его вынесло на правую сторону дороги, и здесь он врезался в мачту высоковольтной линии.

Он взял большой лист бумаги, предельно точно указал расположение машин до аварии, потом в момент столкновения и пунктиром обозначил путь «ситроена», когда его вынесло на встречную полосу. Наконец крестиками он пометил место, куда выбросило его пассажиров. Он же очутился лежащим плашмя в луже. Его слегка контузило. Ему неслыханно повезло! Причем даже дважды, поскольку он сохранил присутствие духа, что позволило сделать необходимое… Он на секунду задумался. Может, в конце концов, было бы лучше, если бы он потерял сознание!

Он вспомнил, что чайник, вероятно, уже давно кипит, и побежал выключить газ. Три куска сахару, нет, четыре, ведь чай, наверное, получился очень крепким. Он поставил под заявлением подпись, положил его в конверт, тщательно написал адрес. Он все проделывал машинально, словно школьник. Он даже не забыл о промокашке. Вдова Че много не получит. Несколько миллионов старыми франками, по курсу доллара… не больше. Если же она попытается подать в суд, то ей откажут в иске, потому что «ситроен» хоть и был старым, но вполне исправным. Он как водитель не совершил ни единой ошибки. Его могли упрекнуть лишь в том, что он не покинул свой ряд, но он уже пояснял жандармам, что с его малолитражкой нужно обращаться иначе, чем со скоростным автомобилем. При обгоне сначала следует до конца утопить педаль газа и приблизиться почти вплотную к впереди идущей машине. Нет. Страховой компании придется платить. А вдову Че подстерегает еще одно несчастье: она не сможет даже получить страховку за деверя, потому что Патрик завещал свое состояние Учителю…

И тут в его памяти всплыли слова Леа. Он сделал еще несколько глотков. Наверное, ему предстоит бессонная ночь. Чай был отвратительным. Она полагала, как и многие другие, что Учитель богат. Но уж он-то точно знал, что это не так. Прежде всего, Учитель дорого заплатил за замок и подсобные помещения. Ему пришлось влезть в долги. Затем он затеял грандиозное строительство. В глубине парка он решил возвести нечто вроде гостиницы для гостей. И потом… потом… расходы все возрастали. Иногда ему взбредало на ум, например, закатить шикарный банкет без всякого повода, просто так. Обычно пансионеры питались скудно, но время от времени вдруг устраивался праздник. Или Учитель менял машину. Он продавал «шевроле» и приобретал «линкольн». «Что такое деньги?» – спрашивал он. Безусловно, Леа имела все основания его критиковать. Но ей следовало бы понять, что Учитель уже миновал стадию аскетизма. Он относился к деньгам с презрением. Он не брал на себя никаких обязательств. Просто он хотел доказать, что лицо, посвященное в секреты культа, может то разделять мирские заботы, то уходить от них. И при этом оставаться безразличным ко всему происходящему вокруг. Вот чего Леа, жертва собственного менталитета, искаженного точными науками, никогда не сможет понять.

Он долго мыл свою чашку, поставил ее в кухонный шкаф, рядом с сахарницей… Ему необходимо опять увидеться с Леа, вновь расспросить ее, но ни в коем случае не упорствовать! Возможно, она ничего не помнит! Тогда, вероятно, он пощадит ее. Он относился к ней снисходительно, несмотря на ее неуместные замечания. Даже больше чем снисходительно… Скорее даже доброжелательно. И все же он не обращал почти никакого внимания на людей, на животных, на цветы, на все, что представляется реальным, будучи на самом деле иллюзорным. Но Леа! Она пробуждала в нем любопытство. Не только потому, что она была свидетелем аварии. Трое остальных – Блезо, Фильдар и Ван ден Брук – вызывали у него только беспокойство. Леа – другое дело. Ее отличало необыкновенное вольнодумство! Она жила, казалось, так непринужденно! Она не подозревала, что всецело в его руках, словно маленькая птичка, и достаточно сжать пальцы…

И тут он вдруг вспомнил, что не сделал упражнений. Он лег, чтобы лучше сосредоточиться, и закрыл глаза. Прежде всего ему следует научиться контролировать дыхание, вдыхать медленно, так же медленно выдыхать, затем сконцентрировать свое внимание на руке, мысленно спуститься вдоль нее, проникнуть вглубь, стать капелькой крови, которая течет по запястью и вот уже начинает биться в пальцах… в большом пальце, указательном… Но вдруг внимание рассеивается. Эта рука, держащая скомканный конверт, не принадлежит ему. Это рука Леа, маленькая, нервная… «Снова одно и то же. Мне трудно забыться… Однажды Учитель произнес какую-то фразу, которая должна мне помочь… Он сказал, что нужно уметь дать проявиться своему „я“… Что это, по сути, означает? Если я исчезну, то исчезнет и Учитель и служить станет некому. Я теряю смысл существования. Я испаряюсь, растворяюсь. Вот Леа посмеялась бы, если бы увидела меня. Ну и пусть! Все нужно начать сначала… Учитель знает, о чем говорит, когда проповедует, что познание ускользает от нас, как проточная вода. Я спускаюсь вдоль руки… проникаю вглубь… я там остаюсь… Она становится тяжелой, она покрывается мурашками… она…»

Андуз погрузился в сон.

Ван ден Брук открыл глаза. Девять часов. У него болела рука. Артроз не давал ему покоя. Он всегда испытывал странные ощущения, просыпаясь в железной кровати, расположенной в глубине большой комнаты, очень скромно обставленной. Там стоял шкаф, купленный на одной из распродаж, комод из светлого дерева, колченогий стол, под ножку которого была подложена сложенная в несколько раз бумажка. На стене висел умывальник, а вода стекала в проржавевший таз.

Он никак не мог забыть «Эрмитаж» в Монте-Карло. Молчаливый слуга подносил ему на подносе апельсиновый сок. На ковер падали лучи солнца, и достаточно было выйти из спальни, чтобы взору открылись порт и сверкающее море. Не то что здесь! Он поднялся, зевнул, подошел к окну. Он увидел хмурое небо да стаю ворон. И сразу же на его плечи навалилась усталость. Ведь ему предстоит прожить целый день. Накануне он прочел распорядок субботы, вывешенный в столовой: проповедь Букужьяна, обед, тихий час, групповые занятия и, как всегда по субботам, с 16 часов прогулка ad ibitum.[6]

Он шутки ради сравнил его с тем распорядком, которого он придерживался когда-то давно: просматривал газеты, лежа в кровати, прогуливался в парке перед казино, пропускал стаканчик-другой крепкого вина, обедал в «Эрмитаже», захаживал в тир и, наконец, играл в рулетку… Не стоит больше об этом вспоминать. Впрочем, Ашрам оказался довольно сносным домом для престарелых. Пожалуй, тут вели слишком много философских бесед. Но общество было приятным. Тут обитало несколько экстравагантных женщин, подобных тем, которых он знавал в прошлом. Он не переставал удивляться: постоялицы Ашрама походили чем-то на представительниц высшего света. Он однажды даже встретил одну очень ухоженную пожилую особу. Чувствовалось, что она частенько прибегала к помощи хирургов, массажистов, косметологов. Едва взглянув на нее, он воскликнул: «Глазам не верю! Вы, конечно…» – и последовали воспоминания. «Вы помните, как в Довиле…» И старая дама вздыхала: «Мне очень симпатичен этот Букужьян! Он так поддерживает, утешает! Как я вас понимаю, мой милый друг, вы так правы, что приехали сюда!»

Увы! Если бы она знала!.. Но разве он мог объяснить, что, разорившись, он впал в мистицизм. Он даже подумывал вступить в орден цистерцианцев.[7] Но затем, поразмыслив, он предпочел последовать за Букужьяном. В религии Букужьяна не было ни догм, ни раскаяния, ни исповедей, ни унижений, причиняющих боль, но не изменяющих внутреннего мира. Ашрам распахивал свои двери перед побежденными, одинокими, покинутыми. Здесь ничего ни от кого не требовали. Всем предоставляли возможность забыться, избавиться от ностальгии. Рядом с Букужьяном, которого Ван ден Брук называл профессором, страдальцы вновь обретали уверенность, что в их душе вот-вот воцарится долгожданный покой. Например, Фильдар сложил с себя духовный сан, чтобы вступить в профсоюз. Затем он забросил профсоюзную деятельность и занялся детской преступностью. Но и это занятие ему надоело, и он начал писать книгу, где страстно рассказывал о кризисе нравственности на Западе. Так вот Фильдар говорил, что с Букужьяном можно совершить метафизическое путешествие. Он ошибался. Профессор стремился приспособить свое учение к нуждам каждого. А Ван ден Бруку нужно было прежде всего забыть прошлое. Но унылая равнина и серое небо напротив пробуждали воспоминания о солнечных днях, проведенных на площадках для гольфа или на ипподромах. И тогда он задыхался, как больной, у которого вот-вот начнется сердечный приступ.

Машинально он ощупал пижаму, ища портсигар. Он нашел его в кармане и закурил последнюю сигарету. Нужно будет попросить Андуза выплатить небольшой аванс. Ван ден Брук задумался. Неужели он уже потратил свою пенсию? Но он почти ничего не покупал. Букет цветов, чтобы немного оживить комнату: он выписал из Ниццы гвоздики. Разумеется, сигареты, шелковый платок, поскольку наступили холода. А! Очень дорогой зимний костюм. Безусловно, можно отказаться от всего, но только не от элегантности. Элегантность – это, вероятно, отчаянное проявление мужества. Андуз рассердится, примется читать нравоучения. Ведь он во всем подражает профессору. И затем, сурово сдвинув брови, выплатит.

Странный тип этот юноша. Немного похож на надзирателя! Уж слишком много он проявляет усердия. А Ван ден Брук полагал, что усердие – это неизгладимый след плохого воспитания. Одно крещение чего стоит! Безумная идея! Бухгалтер должен знать свое место. Совсем другое дело, если получить крещение захочет, например, Кастель. В конце концов, Кастель имеет на это право. Он славно повоевал и в Индокитае, и в Алжире. После высадки ОАС[8] в Алжире его посадили в тюрьму. Ашрам прекрасно подходил для этого полковника в отставке. То же самое можно сказать и о любительнице новых приключений, графине де Рошмор. Она участвовала в ралли, играла на сцене, вероятно, пробовала наркотики. «Блудница в поисках вечного спасения», – утверждал Фильдар, не страдающий милосердием. Но Андуз! Вечное спасение Андуза! Смешнее не придумаешь!

Ван ден Брук потянулся, зевнул, решил не ходить на проповедь, посвященную непротивлению. Вкус к жизни появляется тогда, когда ты начинаешь пренебрегать всеми обязанностями, когда каждое мгновение ты стремишься превратить в удовольствие. Так из пустой породы добывают крупинки драгоценных камней. Он тщательно побрился, не торопясь оделся, машинально оглядел стены, ища большое зеркало, в котором он себя критически рассматривал столько лет. Так смотрят на скаковую лошадь при взвешивании. Но в его распоряжении находилось только узенькое зеркальце над умывальником. Он пожал плечами и прикрепил гвоздику в петлицу. «Когда я умру, – подумал он, – то мне бы хотелось, чтобы меня похоронили в этом костюме. Профессор напрасно говорит, что бренные останки – ничто. Все же я предпочел бы быть хорошо одетым. Это придало бы мне уверенности, и я мог бы достойно встретиться с тем, что меня ждет после!» Он спустился в столовую.

– Опаздываете, – недовольно пробурчала мадам Вильбуа. – Все уже пообедали.

Засучив рукава, она уже мыла кафельный пол, походя скорее на домработницу, чем на вдову банкира. Хотя и не забыла надеть резиновые перчатки. Странно, но эта женщина, которую всю жизнь окружали многочисленные слуги, теперь находила явное удовольствие в том, чтобы обслуживать других. Кухня и столовая находились в полном ее подчинении. «Она хочет, – шутил Фильдар, – стать одновременно и Марфой, и Марией!»[9]

Ван ден Брук не стал настаивать. Он отправился в библиотеку, небольшую комнатку, где на стеллажах вперемежку стояли самые разные книги, подаренные гостями и учениками. Здесь можно было отыскать произведения Генона,[10] Олдоса Хаксли,[11] Раймона Абелио,[12] трактаты и проповеди Мейстера Экхарта,[13] Упанишады,[14] а также бесчисленное множество научно-популярных книг, рассказывающих о тайнах пирамид, или об Атлантиде, или о домах, где водились привидения. Больше всего Ван ден Брука интересовали истории о призраках. Стоя на стремянке, он небрежно листал недавно вышедшую книгу Вильяма Томпсона, посвященную ирландским призракам, но она быстро утомила его своей монотонностью. «5 декабря 19… возвращаясь домой, доктор Дюрел заметил…» Или: «Служанку разбудили шаги, раздавшиеся на потолке…» Но как же разобраться в сложной фабуле? Букужьян утверждал, что призраки – всего-навсего «астральные коконы». Красивое словечко, но непонятное. А Ван ден Бруку так хотелось знать! С некоторого времени он часто думал о смерти. Ему только шестьдесят восемь лет, но он чувствовал, что дышит на ладан. Он был не прочь очутиться в машине Андуза в тот день, когда оба американца погибли. Мгновенная смерть. И никаких продолжительных болезней, унижающих человеческое достоинство. Если бы он заболел, то наверняка распрощался бы с Ашрамом. Его семья отправила бы его в какую-нибудь больницу, и он превратился бы в зловонного старикашку, каких пруд пруди!

Он поставил книгу на полку рядом с эссе Ромена Роллана[15] о Вивекананде.[16] В актовом зале профессор продолжал читать свою проповедь. Ван ден Брук заглянул в приоткрытую дверь. Профессор сидел за небольшим столом, положив руки на бювар, где лежали его конспекты. Но ими он никогда не пользовался. Ван ден Брук бесшумно вошел в кабинет Андуза. Но Андуза там не оказалось. Удивительно! Обычно он приходил к девяти часам. Ван ден Брук вышел в парк. Стоял серый печальный день, но ничто не предвещало дождя. «Самое время пройтись пешком, – сказал он себе. – И само собой разумеется, вдоль Марны». Он немного поколебался, так как было прохладно, но так и не смог заставить себя надеть засаленный плащ поверх роскошного костюма. И он бодро зашагал.

Андуз медленно брел по берегу. Он приехал первым утренним поездом и не спешил в Ашрам. Отступать некуда. Ему по-прежнему угрожала опасность. Она даже возрастала по мере того, как приближался момент, когда вдова Че Нолана решит отправиться в дорогу. И если внимательно разобраться, то все четверо свидетелей происшествия одинаково опасны. Бесполезно думать: «Я начну с этого или с того!» Бесполезно говорить: «Последней я убью Леа». И это при том, что из четверых Леа самая болтливая. Нет. Чувства в сторону. Но разве можно предпринять что-либо в Ашраме? Там слишком много людей. К тому же немало приезжих из Парижа. Преподаватели, студенты, одинокие женщины, не знающие, куда деваться от скуки в воскресенье. Любопытные, фанатики, бунтовщики, снобы шатались повсюду, разве что не спускались в подвал, который тщательно запирали. Так что же из этого следует?

Если бы он обладал силой полковника Кастеля, если бы, как он, занимался боевыми искусствами, то вопрос отпал бы сам собой. Достаточно одного из четверых куда-нибудь завлечь, и в мгновение ока все сделано. Смертельный прием, и свидетель замолк навсегда. Но полиция возьмет Ашрам под наблюдение, а Учителю, возможно, придется уехать в Германию. Такое намерение он уже высказывал. Эта мысль часто мучила Андуза. Что же с ним тогда станет?..

Он шел, опустив голову, ударяя ногой по кучкам сухих листьев, как в далеком детстве, когда он вместе с матерью гулял в Люксембургском саду. Спокойная серая река, словно водяная дорога, обсаженная перевернутыми деревьями, скрывалась за туманным горизонтом. И там, вдали, ее очертания едва просматривались, и только стаи ворон летали над полями. Ван ден Брук заметил Андуза издали и ускорил шаг. Андуз очень редко прогуливался здесь. Тем более не следовало упускать такую возможность. Ведь во время приятной беседы гораздо легче решить денежный вопрос. Ван ден Брук дружелюбно взмахнул рукой.

– Вы хорошо выглядите, – бросил он.

– Здравствуйте, – сказал Андуз. – Как видите, решил подышать свежим воздухом. Всю неделю торчу в Париже.

– Позволите пройтись с вами?

– Разумеется.

Андуз беспокойно посмотрел вокруг и обошел своего спутника справа.

– Принесло ли вам крещение долгожданное удовлетворение? – любезно спросил Ван ден Брук.

– В общем-то, да. Но сейчас у меня столько забот.

– А! Но не из-за Ашрама?

– Как раз из-за него.

Андуз обернулся. На берегу ни души.

– Эта авария доставила мне столько хлопот, – продолжил он. – Вы даже не представляете, с какими трудностями мне пришлось столкнуться. Никто не верит мне на слово!

– Я знаю. Я сам десять лет назад сбил велосипедиста в Экс-ан-Провансе. Он неожиданно выскочил на меня. Свидетели твердо стояли на своем.

– О! Свидетели, – со злостью сказал Андуз. – Возьмем наш случай. Вы же находились совсем рядом, как и остальные. Так вот, ваши свидетельские показания расходятся с показаниями Блезо и Фильдара. А малышка Фонтана утверждает, что не помнит, как все случилось.

– Постойте! – запротестовал Ван ден Брук. – Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Я смог бы уточнить все детали… Пожалуйста! Я уверен, что перед самой смертью Патрик Нолан еще пытался что-то сказать. Я отчетливо видел, как дрожали его большие усы…

Вдруг он почувствовал сильный удар и потерял равновесие. Левая нога увязла в мягкой земле у кромки берега. Он упал на колени, попытался встать, поскользнулся и, подняв фонтан брызг, опрокинулся навзничь. Его тут же подхватило быстрое течение. Он увидел Андуза, стоявшего наверху, открыл рот, чтобы позвать на помощь, но у него перехватило дыхание. «Что произошло?.. Ко мне!..» Его тело закоченело, и его потянуло вниз. Он скоро умрет. Он попытался двигать ногами, чтобы всплыть. Вода проникла в нос, в рот. Он пошел ко дну. Водоворот, вызванный его падением, перестал бурлить. Две большие волны ударились о берег.

Андуз замер в ожидании. И это конец, так скоро?.. Неужели так легко? Он дрожал с головы до ног. В нем проснулась сила… Сила… Просто толчок, а все остальное довершила река.

Он долго вытирал руки, словно их забрызгала кровь, затем снял куртку. Его бросило в жар. Ему было еще жарче, чем в тот момент, когда бык с перерезанным горлом рухнул над его головой.

Старший инспектор Мазюрье покуривал сигарету, ожидая результатов вскрытия. Он рассматривал предметы, найденные в карманах покойного: ключи, пустой золотой портсигар, золотую зажигалку, носовой платок, очки с двойным фокусом, юфтяной бумажник, где лежали выцветшие фотографии, удостоверение личности на имя Жупа Ван ден Брока… не то Брука… вода и здесь оставила свой след… и письмо. Чернила размыло, но адрес кое-как прочитывался: «замок Сен-Реми». Денег нет. На первый взгляд могло показаться странным, что в бумажнике не оказалось денег. А ведь утопленник был элегантно одет.

Мазюрье уже немало слышал о замке Сен-Реми. Сейчас им владел профессор с труднопроизносимым именем, который занимался, как ему сказали, оккультными науками. За этим могли скрываться странные религиозные обряды! Но ни разу в полицию не поступало никаких жалоб. Профессору часто наносили визиты влиятельные граждане. К тому же ему оказывали покровительство высокопоставленные особы. Так что придется действовать осторожно.

Вошел, вытирая руки, судебно-медицинский эксперт.

– А! Мазюрье, так это вы занимаетесь расследованием? Думаю, что вам не придется ломать голову. На данном этапе я исключаю версию об убийстве. На теле нет никаких подозрительных следов. Произошел несчастный случай… или самоубийство. Не угостите сигаретой? Спасибо.

Он присел на краешек стола, снял очки и протер глаза.

– Организм старикашки поизносился, – продолжил он. – Если бы он не утонул, то его ждал бы инфаркт… Желудок пустой. Немного воды в легких. От переохлаждения он потерял сознание и пошел ко дну. Классический случай.

– Сколько времени он пролежал в воде?

– Два дня… возможно, три… но никак не больше… А! Забыл сказать, что в левой туфле полно грязи.

– Благодарю, – сказал Мазюрье шутливым тоном. – Теперь картина полностью прояснилась. В последнее время пошли дожди, и уровень воды в Марне сильно поднялся. Здесь течение довольно сильное. Тело нашли у железнодорожного моста. Зная, что тело находилось в реке по крайней мере два дня, мы найдем место, где случилась трагедия, элементарно, доктор.

Они улыбнулись друг другу, и эксперт встал.

– Я представлю отчет… Так, сегодня вторник… скажем, к завтрашнему вечеру. Идет?

– Превосходно.

– Много работы?

– Э-э… Ну так, текучка, в общем, терпимо.

– Счастливый человек! Чего обо мне не скажешь. Вы уже ознакомились с вещичками нашего подопечного?

– Да. Предполагаю, что он жил в замке Сен-Реми.

– Смотри-ка! У этого колдуна.

– Вы с ним знакомы?

– Нет, только не я. Моя дочь с подругой как-то раз туда ходила.

– Он что, немного того?

– Отнюдь. Я думаю даже, что он весьма незаурядная личность. Он пытается воскресить какой-то древний культ. Забыл, как он называется. Молодежь к нему валом валит!

– Молодежь и люди постарше… Судя по тому, что удалось расшифровать на удостоверении личности утопленника, он родился в тысяча девятьсот шестом или тысяча девятьсот восьмом году… Так как же зовут вашего колдуна?

– Букужьян.

– Придется хорошенько все продумать! Для начала нанесу ему визит.

– Желаю удачи.

Они обменялись рукопожатиями, и Мазюрье, положив в пакет вещи, найденные на трупе, вышел из морга. Замок Сен-Реми, окруженный большим парком и виноградником, возвышался в двух километрах от Реймса, близ дороги, ведущей в Вервен. Мазюрье прекрасно знал эту местность. До войны там изготавливали розовое шампанское, которое пользовалось неимоверным успехом. Он поехал в замок на своем «фиате». Десять часов. Времени предостаточно. Легко представить себе, что же произошло. Этот Ван ден – как там его – отправился прогуляться по берегу Марны. У него закружилась голова и – бултых! Он падает в воду. По сути, в визите к профессору нет никакой необходимости. Но раз представилась такая возможность, то почему бы не выведать кое-что. А Мазюрье обожал вынюхивать. Если даже не в интересах дела, то для самого себя. Причем с равным успехом он посещал аукцион, заглядывал к букинистам, антикварам. А когда появлялось свободное время, он наведывался в Париж. Вот уж где можно было вдоволь порыскать! Он коллекционировал – но тайно, не дай бог, об этом проведает высокое начальство и сочтет это увлечение сомнительным – иллюстрированные журналы для детей моложе четырнадцати лет – «Эпатан», «Бон пуен», «Интрепид»… Он собрал почти все номера. А также «Буффало Билл», «Ник Картер». В Париже он встречался с другими коллекционерами. Эти славные маньяки первыми же и смеялись над собственными слабостями. Он не причинял никому беспокойства, поскольку жил один. Иногда он спрашивал себя: почему он испытывает необъяснимое влечение к иллюстрированным журналам? Из какого далекого детства оно пришло… И поскольку Букужьян, возможно, напоминал ему некоторых героев мультипликационных фильмов, то он сгорал от нетерпения увидеть его, поговорить с ним. Он уже представлял себе его с тюрбаном на голове.

К замку вела широкая аллея. Хотя это строение походило не столько на замок, сколько на то, что раньше называли особняком. Нет ни башенок, ни причудливой крыши, просто квадратное, богато отделанное здание, над которым возвышался громоотвод. В парке работали мужчины и женщины. Мазюрье сразу понял, что они не имеют никакого отношения к садоводству. Так просто любят покопаться в земле! Он поставил свой «фиат» за длинной американской машиной и поднялся на крыльцо. Никто не обратил на него внимания. Ему встретился старик с орденом на груди, о чем-то сам с собою разговаривающий, и девушка, несшая простыни. Он прошел через холл, постучал в дверь. Никакого ответа. Он толкнул дверь и вошел в своего рода приемную, напоминавшую ему приемную лицея. Длинный стол. Стулья расставлены по периметру комнаты, на стенах висят фотографии большого формата. Он подошел ближе.

Странная картинная галерея. Мужские и женские лица анфас, в профиль, в основном молодые люди. Она походила на сборник фотографий рекламного агента, работающего в сфере кино или театра. Все подаренные фотографии были сделаны лет двадцать тому назад. Часто встречались посвящения: «Глубокоуважаемому Учителю…», «Моему спасителю» – и даже надписи, напоминавшие о посвящении: «На память о моем обращении в веру…», «В честь неожиданного спасения…».

Инспектор вдруг понял. Фотографии присылали благодетели Букужьяна, по крайней мере самые влиятельные из них. Англосаксы со светлыми глазами, жители Востока с черными нежными глазами. Бодрые, худощавые, суровые, страдальческие, улыбающиеся лица…

«Церковь! – подумал Мазюрье. – Это церковь!»

Он вышел на цыпочках и обратился к женщине, которая держала в руках швабру и тряпку.

– Мне хотелось бы увидеться с мсье Букужьяном.

– Учитель сейчас в своем кабинете, второй этаж, первая дверь направо.

В эту минуту Мазюрье услышал, как кто-то стал ритмично хлопать в ладоши. Где-то танцевали. Не переставая удивляться, он поднимался по лестнице, пахнущей воском, равно как и приемная, и постучал в массивную дверь.

– Войдите!

Толстый лысый человек, медленно печатавший на машинке двумя пальцами, и оказался Букужьяном. Он так и не обернулся, и инспектор быстро осмотрел комнату. Кругом царил лирический беспорядок. Везде валялись книги, папки, из которых высыпались бумаги, скоросшиватели. Стулья завалены кипами газет. Полки из светлого дерева прогибались под тяжестью журналов. Книги также лежали и на полу, и на батареях, и на подоконниках. Они штурмовали письменный стол. Они поддерживали телефон, вот-вот готовый свалиться с груды отпечатанных страниц. С какой радостью Мазюрье порылся бы здесь! Мимоходом инспектор прочитал несколько заголовков: «Катары… Филокалия»…[17] Он начинал понимать сущность Букужьяна.

Учитель взглянул на Мазюрье.

– Прошу прощения, – сказал он. – Садитесь… О! Извините!.. Я немного занят.

Он поднялся и обогнул стол с такой живостью, что инспектор изумился. Букужьян схватил стул, хорошенько тряхнул его, словно хотел прогнать кота. Со стула беспорядочно посыпались книги.

– Кто направил вас? – продолжил он.

Интересно! Значит, к нему приходят только по рекомендации!

– Старший инспектор Мазюрье. Мы нашли тело некоего Ван ден Брока…

– Брука… Что произошло?

– Он утонул.

– Понимаю, – задумчиво сказал Букужьян.

– Он жил здесь?

– Да… В Ашраме живет около двадцати гостей.

– В Ашраме?

– Вы разве не знаете?.. Конечно, в полиции… Речь идет об эзотерической общине…

– Нечто вроде монастыря?

– Как вам угодно. Но мое учение носит скорее философский, нежели религиозный характер. Разумеется, мы сами организуем похороны. Надо соблюдать ритуал, помогающий усопшему должным образом устроиться в своей новой жизни.

– По вашему мнению, он мог покончить с собой?

– Нет. Духовно он оставался еще ребенком. А самоубийство…

Букужьян на секунду задумался.

– В данный момент мы подвергаемся воздействию, которое меня беспокоит, – сказал он. – На днях два американца, приехавшие сюда, разбились на машине… Мы недостаточно молимся, если говорить упрощенно.

– Авария произошла близ Реймса?

– Да. Приблизительно в десяти километрах.

Мазюрье запомнил эти сведения.

– А вы не нашли странным, что этот Ван ден Брук пропал? – спросил он.

– В Ашраме каждый свободен в своих действиях. Я не устанавливаю ни за кем слежки. Если наш друг захотел отлучиться на несколько дней, то он имел на это полное право. И если он захотел покончить с собой, как вы говорите, следовательно, и на это имел полное право.

– И вы бы не стали ему мешать?

– А что такое смерть? – спросил Учитель.

– Он занимал здесь комнату?

– Да. На третьем этаже.

– Я могу ее осмотреть?

– Ну конечно. Я буду даже рад показать вам Ашрам, потому что люди думают бог весть что, как только заходит речь о нашем доме.

Его ровный, приятный голос напоминал голос священника, который уже ничему не удивляется.

– Здесь рядом наш секретариат. Позвольте… Я пойду впереди.

Он открыл дверь. Инспектор остановился на пороге. Комната выглядела уютно и чисто и походила на кабинет управляющего делами. Металлическая мебель. Металлическая картотека. Настольная лампа в форме голубого шара. Телефон. Учитель улыбнулся.

– Здесь все расставлено по своим местам. Не то что у меня. Наш друг Андуз привык к порядку. Этот юноша приезжает сюда по выходным. Он занимается материальными проблемами, улаживает все формальности.

– У Ван ден Брука есть семья?

– Да. Его сестра живет в Роттердаме. Занимается крупными импортно-экспортными операциями… Далее расположены жилые комнаты. Поскольку они оказались слишком большими, я разделил их надвое. Это позволяет приютить больше приверженцев… Ван ден Брук жил в комнате, расположенной в самом конце коридора. Пойдемте.

Шум стих.

– Сейчас наступил час медитации для самых одаренных, – объяснил Учитель. – Вот его комната. О! Здесь все очень скромно. Но наши друзья и желают познать здесь лишения.

«Армянин? – подумал инспектор. – Русский? Скорее, выходец из Ирана. Говорит со странным акцентом. Наверняка на него заведено досье в префектуре. Во всяком случае, человек он неординарный».

Он прошелся по комнате.

– Кровать не убрана, – заметил он. – Разве это не доказательство, что он собирался вернуться?.. И потом, обычно, прежде чем покончить с собой, человек оставляет письмо.

– У нас, – возразил Букужьян, – начинают с того, что избавляются от своих привычек.

Мазюрье открыл шкаф, пощупал висевшую одежду, осмотрел поношенную обувь, порылся в ящиках туалетного столика.

– Очень интересно. У солдата в казарме и то больше вещей. А тут нет даже ни одной книги!

– Они получают весьма полную устную информацию.

Инспектор встал перед Учителем.

– Вы могли бы мне объяснить, чему вы здесь обучаете?

– Как раз, – ответил Учитель, терпеливо улыбаясь, – это и не нуждается в объяснениях.

– Вы им читаете катехизис?

– Напротив. Верить не во что. Я только учу их жить с открытыми глазами. Того, что люди хотят познать, нет ни на небе, ни на земле, но в каждом из нас.

– Это Бог?

– Это единство.

– Допустим, – отрезал инспектор не без раздражения. – Я не способен к метафизике. Итак, по вашему мнению, это убийство?.. Несчастный случай?

Учитель поднял брови и медленно окинул бархатистым взглядом комнату.

– Это метаморфоза, – сказал он наконец. – Продолжим, если желаете.

«С таким типчиком, – подумал инспектор, – хлопот не оберешься!»

– Весь третий этаж, – продолжил Учитель, – занимают кельи. Впрочем, как и чердак. Пойдемте вниз.

Женщина, чье лицо скрывалось за голубой вуалью, почтительно поклонилась Букужьяну, скрестив руки.

– Это леди Бейкфильд, – прошептал Учитель. – Поэтесса! Ерундой занимается!

– Вы не любите поэзию? – спросил удивленно Мазюрье.

– Я не люблю наркотики!

Он проворно спустился, как молодой человек, на первый этаж и уже открывал дверь приемной.

– Знаю, знаю, – сказал Мазюрье. – Я уже заходил сюда. Предполагаю, что на стенах висят портреты ваших благодетелей?

– А! – заметил Учитель. – Угадали… Да, это наши благодетели. Ашрам в основном существует на пожертвования… А вот актовый зал… Здесь мы проводим важные собрания.

– А что означают рога?

– Они символизируют Митру.

– Кто такой Митра?

– Солнце. Жизнь. Первоначальная энергия. Вибрация, порождающая все прочие вибрации. Если вы коснетесь камертона около хрустальной рюмки, то она начнет вибрировать вслед за ним.

– В унисон, – заметил Мазюрье.

– Вы только что произнесли основополагающее слово. И я не теряю надежды увидеть вас однажды среди нас. Зал для упражнений.

Он приоткрыл дверь, и инспектор увидел, как покрытые вуалью фигуры исполняли замысловатый танец под дикую монотонную музыку, лившуюся из громкоговорителя.

– А здесь столовая… Но это неинтересно.

Букужьян топнул ногой по полу.

– Внизу подвалы, старинные подвалы, где хранили шампанское. Хотите посмотреть?

– О нет! Зачем?

– Однако они весьма примечательны. Не могу утверждать, что они тянутся на сотни километров, но это настоящая сеть широких подземных ходов. Во время последней войны там находился склад боеприпасов. Кое-какие церемонии мы проводим в подвалах, поскольку они олицетворяют низменный мир, мир хитростей и уловок, проявлений грубости, от которой каждый из нас должен избавиться. Но я вам наскучил.

– Совсем нет. Можно, я закурю?

– Пожалуйста. Вы ведь видели парк и сад. Так что туда я вас не приглашаю.

Инспектор набил трубку.

– У вас работают добровольные садовники, не очень-то разбирающиеся в садоводстве.

Букужьян от души расхохотался.

– Они в этом совершенно ничего не смыслят. Впрочем, они и не ухаживают за садом. Просто я заставляю их выполнять неприятную физическую работу, чтобы испытать их добрую волю и помочь им избавиться от старых привычек, понимаете?

– Бросить дурные привычки, – сказал Мазюрье. – Как сказано в Священном Писании.

Букужьян фамильярно похлопал инспектора по плечу:

– Ладно… ладно… Еще вопросы?

– Сколько людей живет в Ашраме?

– Обычно около двадцати, если не считать случайных гостей. Но на выходные к нам приезжает немало людей из Реймса и Парижа.

– Кончина этого Ван ден Брука, кажется, вас не очень огорчила?

– В наших обителях, – сказал мэтр, – смерть не считают печальным событием. Скорбят лишь атеисты. Но не заблуждайтесь. Мы любили нашего брата Жупа… Прошу меня извинить. Мне нужно два слова сказать Карлу.

Карл ждал около черной машины, стоящей перед крыльцом. Вероятно, шофер… Широкоплечий мужчина. Похож не на мистика, а скорее на борца. Учитель вернулся обратно.

– Это ваша машина?

– Да.

Мазюрье уже перестал чему-нибудь удивляться. Он выбил трубку о каблук и протянул руку Букужьяну.

– Что ж, благодарю вас. Мой визит к вам оказался очень полезным.

– Приходите когда угодно, – сказал Учитель. – Я всегда к вашим услугам. Уверен, что вы еще не раз нас навестите.

– Сомневаюсь. Дело мне представляется ясным. Правда, всякое бывает.

Он спустился по ступенькам, направился к машине.

– Карл! – крикнул Учитель.

И показал на «фиат».

Шофер устремился вперед, открыл дверцу перед инспектором, потом закрыл ее и на немецкий манер щелкнул каблуками.

«Оригинал? Вельможа? Ясновидец? Пройдоха? – спрашивал себя Мазюрье. – Возможно, все, вместе взятое».

Он резко тронулся с места.

Андуз готовил себе чай, когда в дверь постучали.

– Боже мой. Когда же меня наконец оставят в покое, – проворчал он. – У меня и без них забот хватает!

Он пошел открывать.

– Вы!

На пороге стояла Леа.

– Вы очень любезны, – сказала она. – Можно войти?

Но она уже стояла посреди комнаты и хотя была очень изящной, тем не менее заполнила ее всю.

– А вы неплохо устроились, знаете ли! У меня гораздо теснее.

Она посмотрела повсюду, сунула свой нос даже на кухоньку.

– Я тоже с удовольствием выпью чаю. Я так устала. Я по горло сыта статистическими отчетами.

Она обернулась к нему. Бог мой, какие белокурые волосы! А шея! Нежная, хрупкая, как у ребенка. Достаточно слегка надавить!..

– У нас происходит что-то невероятное, – продолжала она. – Поэтому я пришла. Букужьян позвонил мне около полудня. Ему не удалось отыскать вас в банке… Умер Ван ден Брук.

– Умер? – с наигранным недоверием спросил Андуз.

– Да… По-видимому, он упал в Марну во время прогулки. Такова версия полиции…

– А! Поскольку полиция…

Он сел и машинально забарабанил пальцами по столу.

– Полиция ведет расследование?

– Ну и ну! Да вы как с луны свалились, мой бедный друг!.. О! Чай!

Она побежала к плите.

– Да, – пробормотал он, – я понимаю, что расследованием занимается полиция, но только когда речь не идет о несчастном случае. Несчастные случаи находятся в компетенции жандармерии… Что вам, собственно, сказал Учитель?

Она вернулась, неся две чашки, и села рядом с ним.

– Он сказал мне, чтобы я вас поставила в известность. Всем займется сестра Ван ден Брука. Она хочет увезти тело в Роттердам.

– Но… Что он думает по поводу смерти?

– Ничего. Что вы хотите, чтобы он думал? Если все происходит не на глазах…

– И что из этого? Он же имеет представление о том, как утонул Ван ден Брук?

– Как он может иметь представление?.. Разумеется, произведено вскрытие. Полицейский инспектор посетил Ашрам… И все.

– Странно!

– Да нет, Поль. Это вы какой-то странный. Я вижу, что вы потрясены. Хотя вы не поддерживали с Ван ден Бруком близких отношений.

– Почему Учитель попросил вас поставить меня в известность?

– Как почему? Вы же его секретарь!

Он постепенно успокаивался, но сердце еще продолжало громко стучать. Она попробовала чай.

– Кусочек лимона не испортил бы его, – сказала она. – Но у вас нет лимона… В общем, у вас ничего нет… Вы живете здесь словно сыч.

Она рассмеялась.

– Вы даже моргать стали как он… Мой бедный Поль, я вас раздражаю. А что это такое?

На столе она увидела отчет об аварии, предназначенный для страховой компании. Она взяла лист бумаги, посмотрела на план, прочитала несколько строк.

– О! Понимаю.

– Мне следовало бы уже давно его представить, – объяснил он. – Но я несколько раз переписывал.

– Что означают эти крестики?

– Расположение тел… Вы помните?

Вновь учащенно забилось сердце. Так бьется пойманная рыба.

– Нет. Не помню. Я знаю, что видела ноги… одно тело с одной стороны, другое – с другой… Это кошмар… Я так и не подошла поближе…

– Этот крестик – Че Нолан… а этот – Патрик… Нет, подождите… Возможно, наоборот…

Он делал вид, что колеблется, хотел заставить Леа заговорить. Может, она скажет: «Тот, с усами, вроде бы шевелился». В таком случае… Он посмотрел на шею девушки. В таком случае…

– Спросите других, – сказала она. – Они-то не боялись смотреть. Они должны помнить… Я ничего не видела. Когда я приблизилась, они уже скончались…

Казалось, ее вдруг озарила некая мысль.

– А вот Ван ден Брук не может дать показания.

Андуз заставил себя отпить немного чаю. Во рту пересохло.

– Хорошо! – воскликнула Леа. – Поговорим о чем-нибудь другом… Вы всегда такой мрачный? А сколько вам лет?

– Тридцать пять.

– И вы влачите жизнь старика. Если бы я не пришла… Ну… сознайтесь… Вы бы съели яйцо или даже не стали бы ужинать, предпочитая бить баклуши, другого слова я не нахожу.

Она грациозно встала, открыла холодильник и присела на корточки, едва качнув бедрами, как это умеют делать только женщины.

– Так и думала… завалявшийся кусок колбасы, очевидно, уже прогоркшее масло… банан, которым пренебрег бы даже бродяга… До чего же странный! И вы намеревались провести весь вечер в полном одиночестве, наедине с бог весть какими мыслями!.. Вам нужно развеяться, Поль… Может, поужинаем где-нибудь вместе?

Она покачалась на каблуке, при этом одно ее бедро обнажилось, потом резко вскочила и взяла его под руку.

– Подъем! Мы уходим. Учитель не запрещает вам развлекаться, а я не собираюсь надевать траур из-за того, что Ван ден Брук утонул!

В этой девушке жизнерадостность била ключом. Глаза радовались, глядя на нее. От нее веяло необыкновенной нежностью. И она не заговорит, потому что ничего не заметила!

– Мне нужно переодеться, – сказал он.

Он просто хотел выкроить еще несколько минут, чтобы кое-что обдумать.

– Вы и так прекрасно выглядите, – отрезала она. – Надеюсь, вы не вообразили, что мы едем в «Риц»? Вы становитесь старомодным!

Ему стало даже приятно, что Леа торопила его. Но с особенным удовольствием он твердил себе, что она спасена. Он горел желанием расцеловать ее в обе щеки, поблагодарить, как будто она преподнесла ему бесценный подарок. Возможно, у него не хватило бы сил продолжать, если бы она сама себе вынесла смертный приговор! Но теперь она выступала в роли сообщницы. Она помогала ему забыться, а ведь он только об этом и мечтал!

– Куда мы едем? – спросил он, надевая плащ.

– Я полагаю, что танцевать вы не умеете.

– Нет.

– Я так и думала. Вы неотесанны, словно крестьянин из самой глухой деревни. Решительно мне везет на оригиналов! Один мой патрон чего стоит! Я уж не говорю о Букужьяне. И в довершение всего вы!

Она кубарем скатилась вниз по лестнице, прыгая сразу через две ступеньки, как маленькая девочка, которая использует малейшую возможность, чтобы поиграть. На улице она повернула к небу свое лицо, похожее на мордочку трепетной лани.

– Какая прелесть этот дождь!

Он ненавидел дождь. Она взяла его под руку.

– Как насчет того, чтобы немного пройтись? Я обожаю гулять. И потом, огни… шум… люди… Не возражаете, если мы отправимся в «Сен-Жермен»?

И тут он сделал нечто такое, что привело в изумление его самого. Он остановил такси и сразу же извинился:

– Я немного устал. Но в следующий раз мы пройдемся. Даю вам слово!

Ибо ему казалось очевидным, что следующий раз обязательно наступит и даже следующие разы. Вдруг он понял, что нуждается в ней. Он обнаружил… Он точно не знал, что именно обнаружил. Но боль исчезла. Он как бы повис между прошлым и будущим. Ему было хорошо в этой машине, где он плечом прижимался к плечу Леа. Для него город зажег свои огни. Он словно очутился в незнакомом городе. Он пожалел, что они приехали так быстро.

Леа взяла его под руку и увлекла за собой в ярко освещенный ресторанчик, где звучала оглушительная музыка. Будучи завсегдатаем, она быстро нашла два места в глубине зала. Здесь оказалось еще теснее, чем в такси. Ресторанчик заполнили студенты. Кто стоял, кто сидел, и все кричали, чтобы расслышать друг друга.

– Это другая разновидность Ашрама, – сказала она. – Подождите, я принесу два чинзано, а то пока нас обслужат…

Он восхищался ее непринужденными манерами, но более всего поражался, что пришел сюда, что так легко сменил обстановку и при этом не ощущал никакой вины. Она принесла два бокала, где сталкивались друг с другом кусочки льда.

– Ну, что скажете? Получше, чем у вас? Снимите пиджак, если вам жарко.

– Нет. – Пожалуй, это уж слишком. Иначе у него появится чувство, что его раздели донага. – Вы часто здесь бываете? – спросил он.

– Да, довольно часто. Я живу в этом квартале, на улице Дофин. Я немного похожа на вас. Вечером у меня совершенно нет желания готовить. Прихожу сюда поесть бутербродов, встретиться со старыми друзьями, поболтать.

– И о чем же вы разговариваете?

Они чокнулись.

– Чин-чин… Мы говорим о серьезных вещах. Вы даже не представляете, насколько они серьезны, эти мальчики… Революция… Изменение жизни к лучшему… Бог мой! Но это не мешает им смеяться и развлекаться. Напротив. Что вы будете есть?

– Это я должен вас спросить… Ведь вы мой гость.

– Поль, будьте благоразумны. Каждый платит за себя, разумеется. Бифштекс. Их здесь неплохо готовят… Так я и знала! Вы обиделись? И все из-за того, что я сказала, что каждый платит за себя! Хорошо, я согласна, угощаете вы. Но вы зайдете ко мне, и мы выпьем по стаканчику.

Он заказал бифштексы. Она любила бифштексы. Она любила бифштексы с кровью, он же – хорошо прожаренные. А как же иначе!

– Я вам говорила, – начала она, – что встретила вчера в метро Блезо? Он совершенно обескуражен. Его проект супермаркета отвергли. Он собирается уехать за границу, поскольку считает, что предприимчивый характер может преуспеть в Африке.

Андуз насторожился.

– И как скоро он уезжает? – спросил он.

– Не знаю. Он хлопочет, но формальности всегда отнимают много времени.

Андуз положил свою руку на руку Леа.

– Забудем о нем… Забудем об Ашраме… Забудем обо всем… Я счастлив, Леа. Глупо, не так ли? Но я так говорю только потому, что со мной подобное не часто происходит.

Шедший мимо высокий негр в расстегнутой куртке чуть не сбил бокал Андуза. Андуз едва успел подхватить его на лету. Но ничто не могло омрачить его радостное настроение.

– А вы, Леа, счастливы?

– Я? О! Далеко не всегда. Со мной, как и со всеми, случаются неприятности. Но я никогда не сдаюсь.

– Скажите мне по секрету, что вам дает Ашрам?

– Вот видите, вы опять принялись за свое! По правде говоря, почти ничего. Я езжу туда только затем, чтобы собрать материал для диссертации.

– Вы ищете из ряда вон выходящее?.. А обо мне что скажете?

– О вас?

Им принесли бифштексы и много жареного картофеля.

– Это только половина порции, – сказала она. – Вы?.. Вы, вне всякого сомнения, феномен.

– В каком смысле?

– Вы рассердитесь.

– Да нет же. В этот вечер меня не так-то просто рассердить.

– Я полагаю, что вы чересчур стараетесь. Вы готовитесь к познанию высокой мистики так, как готовятся к выпускным экзаменам. А что касается самой высокой мистики, то, между нами говоря… я имею в виду ту, что проповедует Букужьян… Да, можно развивать определенные способности, и я с полным правом готова это засвидетельствовать. Впрочем, наука пристально изучает их. Но делать далеко идущие выводы и разглагольствовать о каком-то внутреннем «я», о первоначальном единстве и бог знает еще о чем!..

– Вы отрицаете опыты святых?

– Я не присутствовала при их проведении.

– Вы меня разочаровываете.

– Ешьте, пока не остыло. Сочный бифштекс и нежная картошка, вот в чем заключается истина.

Андуз задумчиво жевал.

– Мне следовало бы на вас рассердиться, – прошептал он. – Вы топчете меня ногами! Если бы я потерял веру во все это, то мне оставалось бы… оставалось бы…

У него чуть не сорвалось «утопиться», но он промолчал.

Она уже съела всю свою картошку и подцепила вилкой кусочек в тарелке своего спутника.

– Вы же не станете утверждать, – продолжала она, – что нормальный молодой человек нуждается во всех этих возбуждающих средствах, так как все эти упражнения по концентрации внимания и есть не что иное, как возбуждающее средство.

– Вы не делаете этих упражнений?

– Боже упаси!

– Даже не пробовали?

– Один раз, и у меня сразу же появилось желание заняться любовью.

– О! – воскликнул он, задетый за живое.

Она рассмеялась и крепко сжала руку Андуза.

– Не нужно на меня сердиться, Поль. Я очень непосредственная. Знаете ли, вы очень странный.

Он отодвинул тарелку. Есть ему больше не хотелось. Ему теснило грудь. Он спросил себя, что она сделает, если он признается ей, что убил Ван ден Брука? И почему. Но эта мысль казалась ему чужой. Она зародилась вне его самого, словно преступление совершил не он, а какой-то безответственный родственник.

– Кофе? – предложила она.

– Нет, спасибо. Я уже немного отупел от этого шума.

Он попросил счет, вытащил бумажник, отсчитал мелочь, бросил ее на стол, как игрок в шашки, и помог Леа надеть плащ. Они не заметили, как очутились на бульваре.

– Я живу в двух шагах отсюда, – сказала она. – Вы обо всем рассказываете Букужьяну?

– Мне нечего скрывать… то есть я хочу сказать, что мне нечего было скрывать…

– Ах! Ах! – наигранно фыркнула она. – Вам нечего было скрывать до сегодняшнего вечера?

Они обогнали парочку, шедшую в обнимку.

– А теперь, – продолжала она, – у вас появились непристойные мысли. Поль, вы какой-то не от мира сего. Поцелуйте меня… Неужели это так трудно?

Она остановилась и подняла на него глаза. Капли дождя падали ей на лицо. Он наклонился и, сжав зубы, прикоснулся к ее губам. Ему стало немного противно, когда он почувствовал, что она приоткрыла рот. Влажная плоть заставила его отпрянуть назад. Леа схватила его за руку.

– Вы застенчивы по природе, не так ли?.. Держу пари, что вам не часто приходилось целоваться с девушками.

– Нет… не думайте так… я… я очень занят.

Он что-то мямлил и страшно злился на себя за то, что покраснел.

– Вы слишком плохо к себе относитесь, – сказала она. – Я вижу, что вы очень скованный и недоверчивый человек… и, откровенно говоря, это причиняет мне боль. Нужно идти навстречу жизни с распростертыми объятиями, а не сжав кулаки.

Вечерняя толпа толкала их локтями, иногда разделяла, и теперь уже он взял Леа под руку. Они пошли по узким улочкам, сплошь застроенным гостиницами и антикварными магазинами.

– Я безумно люблю этот квартал, – сказала она. – Тут ты одновременно и дома, и где-то далеко. Словно душа отделяется от телесной оболочки… Смотрите! Вот и мой дом. Я живу на шестом этаже. Пойдемте.

Он знал, чего ей хотелось, и больше не сопротивлялся. Он последовал за ней по скрипучей лестнице. Боясь, что его могут увидеть, он шел на цыпочках.

– Высоковато, но мы уже пришли, – сказала она. – Входите. Располагайтесь, будьте как дома. Но прежде снимите плащ.

Квартира состояла из небольшой гостиной, спальни, ванной и кухни. Он медленно прохаживался, осматривался по сторонам и ничего не видел, настолько был взволнован.

Она подошла, положила руку ему на сердце.

– Ну и ну! Только не говорите, что в такое состояние вы пришли, поднимаясь по лестнице. Хотите что-нибудь выпить?.. Нет, выпьем потом… Так что ж, Поль, не стоит усложнять… Раздевайтесь в спальне, я же приму ванну.

Все так просто и все так сложно! Совсем растерявшись, он снял с себя одежду и по привычке тщательно сложил ее на стуле, рядом поставил ботинки. Он скользнул в постель, которая оказалась очень холодной. Ему еще никогда не было так холодно. Он вытащил из-под одеяла руку, чтобы потушить свет. Она не заставила себя долго ждать, и он сразу же провалился в небытие, но позже, однако, признавался сам себе, что испытал разочарование. Он ждал страсти, исступления, о которых читал в книгах.

– Вот видишь, – сказала она. – У тебя неплохо получается… Ну вот, не станешь же ты дуться теперь!

– Вы меня любите?

Она приподнялась на локте, чтобы лучше его разглядеть.

– Поль, что ты себе воображаешь? Ты мне интересен, если хочешь знать. Но не стоит все валить в одну кучу.

Она погладила его по волосам.

– Разве тебе недостаточно дружбы? Знаешь, я вовсе не шлюха. Но ты так одинок! Мне хочется научить тебя маленьким радостям, а не ловким трюкам, вызывающим исступленный восторг… на это я не способна. Эти штучки хороши для учеников Букужьяна, которые хотят превратиться в божество, ни больше ни меньше… И ты тоже, ты немного похож на них. Видишь, куда тебя это привело?

Она говорила совсем тихо. Он уткнулся ей в плечо. Ему хотелось плакать.

– Что же это такое, по-вашему, маленькие радости? – прошептал он.

– Честное слово, я никогда не задавала себе подобный вопрос. Я их чувствую, вот и все. Животные знают о них лучше, чем мы… Идет дождь. Светит солнце, а люди вместе. Вместе спят, пьют кофе с молоком. Я хорошо умею варить кофе, ты увидишь… Потом они идут гулять… Это и есть маленькие радости. И они заполняют целый день! За ними не надо гоняться. Они находят нас сами. Так цветок поджидает пчелку.

– Да, да, – сказал он печально.

Его лоб касался потной подмышки Леа. Она служила как бы спасительным укрытием. Ему хотелось туда спрятаться и спать… спать…

В субботу утром Андуз получил в Ашраме важную корреспонденцию. Как всегда, счета, запросы, благодарственные письма. И большой конверт из Америки. Одним движением вскрыл его. Он уже давно чувствовал, что опасность приближается.

«Влип! – подумал Андуз. – Вот так влип… Блезо… Фильдар… Да у меня не хватит времени! К счастью, Леа можно больше не опасаться!»

Он на мгновение задумался. Свидетели, не знавшие, чему они стали свидетелями! Абсурд! И однако это и делало их столь опасными! Он убрал письмо в бумажник. Нет никакого смысла показывать его Учителю. Две недели! Его бросило в жар. И вдруг у него появилось желание встретиться с ними, и с тем и с другим, расспросить их. Ван ден Брук умер потому, что сказал лишнее слово! А вот Леа, ничего не захотевшая видеть, спасена. Если, на свое счастье, Блезо не заметил одну мелочь… Блезо или Фильдар… а может, и оба. Нет! Уж Фильдар-то обязательно должен был заметить… Тем не менее! В течение двух недель гораздо легче отправить на тот свет одного, чем двух. Ведь без предварительной подготовки здесь никак не обойтись. Ван ден Брука на берег Марны привел случай. Но такая удача больше не повторится.

Андуз вышел. Он вспомнил, что ученики собрались в актовом зале, куда их пригласил Учитель для последней беседы в память о Ван ден Бруке. Они закончат не раньше чем через час. Он принялся прохаживаться по вестибюлю, заложив руки за спину, как вдруг заметил Карла.

– А я как раз вас искал, – сказал Карл.

Он так и не смог избавиться от немецкого акцента. Да и кто говорил без акцента в этом доме?

– Прислали нового быка. Мне он кажется слишком большим. Хотите на него взглянуть?.. Вам следовало бы предупредить Учителя. Он никогда не торгуется, и все этим пользуются. К чему нам такие огромные животные?

– Хорошо, – сказал Андуз, – но давайте поскорее.

Они спустились по лестнице в подвал.

«Я прошел через это, – думал Андуз. – Я ждал чуда, и чудо свершилось. Я, ничем не рискуя, убрал Ван ден Брука и встретил Леа. И моя жизнь изменилась благодаря ей. В лучшую сторону? В худшую? Не знаю. Во всяком случае, она стала полнокровней. Потому что я предал. Я предал Учителя, Ашрам, предал собственные обязательства. Может, я безумец. Любить – значит предавать!»

– Привезти его стоило немалых трудов, – сказал Карл. – Это строптивое животное. Поэтому нам его и продали. Вы не знаете, когда состоится очередное крещение?

– Нет.

Они услышали издалека, как он мечется. Солома шуршала под его копытами… Он глубоко дышал… Все это впечатляло не меньше, чем в первый раз. Андуз представил себе, что произойдет, если бык вырвется на волю… если этот необузданный зверь примется блуждать по подземелью… и исступленно мычать.

– Он хорошо привязан?

– У меня большой опыт. Теперь мяса нам хватит надолго. Идите за мной. Здесь особенно не развернешься.

Клетка стояла в глубине туннеля. Отблески электрического света играли на черной шкуре животного. Карл похлопал через прутья решетки по крупу животного, оценивая его с видом знатока.

– Посмотрите, какие у него рога, какая грудь. Он слишком хорош для нас. Какая жалость… Кстати, я подумал, что старый гараж можно будет использовать под помещение для разделки туш. Там мне будет сподручнее. К тому же внизу есть небольшой погреб, где можно хранить все необходимое. Правда, погреб завален пустыми бутылками, да и лестница требует ремонта. Одна ступенька вот-вот провалится. Когда я в первый раз спускался, то чуть не сломал себе шею.

– Хорошо. Я это учту.

Бык повернулся к ним, ударил копытом об пол. Красноватый огонек блеснул в его неподвижных глазах. Рога сверкали, как клинки.

– Какая жалость! – повторил Карл. – Но я хотел показать вам еще одну вещь.

Возвращаться назад они не стали. Они свернули в другую галерею, плавно поднимавшуюся вверх. Здесь рельсы узкоколейки блестели как новенькие. Они вышли к небольшому ангару, где стояли две вагонетки. Карл стал открывать раздвижную дверь, но на полпути ее заклинило.

– И здесь не обойтись без ремонта, – заворчал Андуз. – Прямо напасть какая-то.

– Да это мелочь, – сказал Карл. – Но, как вы могли заметить, у меня нет инструментов. Хорошо бы иметь несколько блоков, чтобы поднимать тушу к потолку, раз уж я ее приношу сюда. Я работаю здесь в немыслимых условиях! В то время как бывший гараж… там цементный пол, туда подведена вода. На его оборудование потребуется не так много денег.

– Сразу видно, что платите не вы. Я поговорю об этом с Учителем.

Но Андуз уже знал, что Учитель не станет и слушать, а просто скажет: «Делайте!.. Делайте!..»

Он вышел из ангара и очутился в глубине парка, недалеко от новых строений, которые уже начинали расти как грибы.

– Черт знает что! – проворчал он. – Черт знает что!

Прощаясь с Карлом, он не подал ему руки. Его обуревала ярость. Денег Патрика Нолана не хватит. Так придется вечно латать дыры. Он уже решил было послать все к чертям. Тем хуже для Ашрама. Фильдара он не тронет. Равно как и Блезо. Он заживет тихой, спокойной жизнью, которую украсит своим присутствием Леа.

«Я устал, – подумал он. – Я и вправду устал!»

Но Учитель любил его. Учитель избрал его. Хорошо бы умереть ради него. А ведь в глубине души Андуз жаждал умереть. Но в сущности, почему он привязался к Учителю? Потому что Учитель сказал ему: «Нужно учиться умирать. Все великие духовные отцы были живыми трупами!» Он пошел через парк к замку. Ученики покидали актовый зал, молчаливые, сосредоточенные. Учитель вышел последним. На ходу он расстегивал белые одежды, которые еще не успел снять. Он взял Андуза за локоть.

– Поль… У меня есть для тебя работа. И потом, мне нужно с тобой поговорить… Зайди ко мне.

Он удалился с озабоченным видом. Андуз поискал Блезо, который стоял рядом с приемной и что-то обсуждал со слишком накрашенной молодой женщиной.

– Мадам Ришом, – представил он. – Новенькая.

– О! Я еще не решила, – прервала она. – Мои парижские друзья мне очень много рассказывали о профессоре Букужьяне, вот я и решила увидеть все собственными глазами.

– Можно вас на минутку, мсье Блезо? – спросил Андуз. – Благодарю вас.

Он отвел Блезо в сторону и вытащил письмо мадам Нолан.

– Прочитайте-ка.

Блезо пробежал письмо глазами.

– Я сыт по горло этой аварией, – сказал он. – Что вы собираетесь делать?

– Я думал, что вы согласитесь по просьбе этой несчастной женщины изложить то, что произошло, в двух словах, сам я уже написал. Может быть, ее это удовлетворит. Иначе последует продолжение. Она начнет докучать вам, мне, Фильдару, Леа… И это будет длиться до бесконечности.

– Что, по вашему мнению, я должен изложить?

– То, что вы видели, разумеется.

– Да я ничего и не видел. Там нечего было видеть, кроме двух трупов.

– Что ж, так и напишите. Пойдемте в мой кабинет. Там есть машинка. Это займет всего несколько минут. И возможно, тогда она оставит нас в покое.

Он увлек за собой Блезо, усадил его за пишущую машинку.

– Разумеется, пишите очень коротко. Нет нужды описывать само происшествие. Она уже знает, почему оно произошло. Внезапно на дорогу выбежала кошка. Машина резко затормозила… Ее интересует, что вы увидели, когда подбежали к моей разбитой малолитражке.

Блезо выглядел немного удивленным.

– Ну, это проще простого, – произнес он наконец.

Он на какое-то мгновение застыл неподвижно, опустив руки на клавиатуру, словно подыскивал слова, затем принялся печатать, говоря вслух:

– Мы все четверо почувствовали, что нас ударила следовавшая за нами машина, но тревогу поднял наш друг Фильдар. Он сидел сзади и, обернувшись, увидел, что малолитражка врезалась в столб. Мы тотчас остановились. В этот момент мы находились в сотне метров от места аварии. На дороге лежал человек. Им оказался Поль Андуз. Я увидел, как он зашевелился, потом попытался подняться… Так пойдет?

– Очень хорошо, – сказал подавленным голосом Андуз. – Продолжайте.

– Я посмотрел в сторону обочины. Двух незнакомых мне людей выбросило под откос. Один, в очках, был мертв. Второй агонизировал. Фильдар, бывший священник, встал на колени рядом с ним. Умирающий пытался что-то сказать. Потом подошел Андуз. Его поддерживал Ван ден Брук. Через несколько секунд священник поднялся и сказал: «Все кончено». И тогда Андуз нам сказал, что эти двое братья Нолан – Че и Патрик.

Блезо перестал печатать.

– В общем и целом это все, – сказал он. – В траве валялся костыль. Я помню, как подобрал его. Затем приехали жандармы. Они обыскали оба трупа, забрали документы, ценные вещи, все запихнули в два мешочка… Но я не понимаю, какой смысл…

– Нет, этого вполне достаточно!

Голос у Андуза так дрожал, что Блезо поднял глаза и пристально посмотрел на него.

– Вас до сих пор бросает в дрожь, не так ли?.. Понимаю. До чего глупо вот так умереть… Мне нужно подписать?

– Да, пожалуй.

Блезо поставил свою подпись, встал, протянул руку Андузу.

– Всегда к вашим услугам.

Он вышел, Андуз перечитал текст, затем разорвал листок. Блезо подписал себе смертный приговор.

– Садись, – сказал Учитель.

– Я лучше постою.

Букужьян долго рассматривал своего ученика, и Андуз понял, что он не сможет больше ничего скрывать. Но о чем догадался Учитель?

Букужьян вынул из кармана едко пахнущую сигару.

– Что-то не ладится? – спросил он. – Как только я тебя вчера увидел, то сразу подумал: Поль не в духе, не такой, как всегда. Я прав?

– Да.

– Тогда говори… Ты хочешь, чтобы я тебе помог? Женщина?

– Да.

– Хорошо. Женщина… отсюда?

– Да… Леа.

– Бедный Поль. Ты никогда не перестанешь делать глупости.

– Почему, Учитель?

– Потому что эта женщина не для тебя.

Учитель тщательно раскурил сигару. Он совершенно не выглядел рассерженным.

– Крещение часто приводит к таким последствиям, – продолжил он. – Кровь заставляет бурлить кровь. Тогда удовлетворяют страсть и об этом больше не говорят. Это не имеет никакого значения. Но твой случай особенный. Держу пари, что ты ее любишь.

– Не знаю.

– Знаешь, даже очень хорошо знаешь. А влияние этой малышки может оказаться для тебя пагубным. О! Я ее хорошо изучил. Она пришла сюда, чтобы шпионить за мной, а не для того, чтобы попытаться изменить себя. Ашрам? Она в него не верит. Она не верит ни во что. И не по своей вине. Она так устроена. Разум погубил ее. Но не настоящий разум, а тот, которым наделены преподаватели. А у тебя, конечно, не было ничего более важного…

Он сказал несколько слов на иностранном языке, стряхнул пепел, упавший ему на брюки.

– И давно все это началось?

– Нет.

– Ты порвешь с ней. Да, я знаю, ты будешь страдать. А что потом?.. Не позволишь же ты телу командовать собой! Заметь, ты свободен в своих действиях. У меня нет на тебя никаких прав.

– Учитель, не оставляйте меня.

– А я и не собираюсь оставлять тебя. Послушай меня, Поль. Ты обладаешь некой силой, которую непременно следует обуздать. Скажу откровенно: я считаю, что ты один из тех, кто впадает в крайности. Но научиться владеть собой можно только через насилие. Это настоящее сражение. Если ты его проигрываешь, то конец. Случится наихудшее. А любовь – предвестник поражения. Или ты убьешь демона, или он тебя. Ты хочешь излечиться?

– Постараюсь.

– Очень хорошо… Тебе больше не в чем признаться?

Андуз быстро взвесил все за и против. Преступление? В этом он никогда не признается. Впрочем, Учитель о нем даже и не подозревал. Он почувствовал, что его ученик что-то скрывает, и он получил признание. Нет необходимости делать другое признание.

– Нет, Учитель.

– Хорошо. Ты должен думать только об одном: об Ашраме. Кстати, я хотел бы с тобой поговорить о Фильдаре. Ты заходишь к нему?

– Довольно редко.

– Как этот Фильдар мне досаждает! Тебе известно, что раньше он был священником?

– Мне говорили об этом.

– В некотором роде он им остался. Таинства христиан обладают магической силой, хотя они об этом даже и не подозревают. Христианство оставило неизгладимый след в душе Фильдара, и он оказывает здесь плохое влияние. Я напрасно принял его в общину. Я придерживаюсь принципа «все желающие могут приехать ко мне». Те, кто не находит у меня то, что ищут, уезжают. Так сделает малышка Леа. Фильдар же отвергает некоторые постулаты моего учения, но остается. И это начинает создавать проблемы.

– Например?

– Например, он отрицает переселение душ, а ведь это так успокаивает слабых духом. Он упорно цепляется за прежнюю веру в Спасителя, как будто каждый из нас не является своим собственным спасителем. Понимаешь?.. Повторяю: лично я его ни в чем не упрекаю. Это его дело. Но чтобы он убеждал в этом наших друзей – нет, ни за что! Мне хотелось бы, чтобы он уехал. Кажется, он собирается заняться перевоспитанием малолетних преступников… Ты мог бы поговорить с ним, поддержать его намерения. Фильдара нужно убрать, понимаешь?

– Убрать? – задумчиво сказал Андуз. – Вы предоставляете мне свободу действий?

– Разумеется.

– Я подумаю.

– Что-нибудь еще?

– Письма. Как обычно, много писем. Одно от мадам Нолан. Она подтверждает, что скоро приедет.

– Мне хотелось бы, чтобы вопрос о наследстве был решен, – сказал Букужьян. – Здесь не должно возникнуть никаких проблем.

– Карл попросил меня переоборудовать старый гараж.

– Хорошо… хорошо… Это твое дело… Что там Блезо думает о новых зданиях?

– Я с ним еще не говорил на эту тему.

– Что ж, поговори. Умерь его аппетиты, если сможешь. Совсем не нужно, чтобы здания походили на дворец. Держи меня в курсе, хорошо? А с малышкой Леа веди себя поосторожней!

– Я обещаю.

Учитель встал и проводил Андуза до двери.

– Что бы мы без тебя делали, – сказал он, смеясь.

Андуз все больше чувствовал, как наваливается усталость. И ни минуты покоя! В дверь стучали не переставая. «Это секретариат?» Новые лица. «Мне хотелось бы записаться на лекции». Заезжали бывшие ученики. «Ах! Если бы вы знали, как я скучаю по Ашраму!» Все время суетился Фильдар. Уголок его рта нервно подергивался. Чтобы хоть как-то скрыть нервный тик, он курил трубку, вернее, постоянно покусывал небольшую трубку, которую никогда не разжигал. «Как дела, Поль?.. Вы не могли бы мне передать несколько листов бумаги?» Ему не сиделось на месте, пока Андуз распечатывал пачку. Он теребил волосы, подстриженные бобриком. Подходил к окну. Несколько раз останавливался у картотеки. «Спасибо, старина». Андуз, у которого голова раскалывалась от мигрени, попытался его задержать. «Я спешу. Не сегодня, Поль». Он убежал. В потертой куртке и висевших мешком вельветовых брюках, он выглядел довольно странно. Затем некая дама потребовала, чтобы ее немедленно принял Учитель. Затем…

Между двумя посетителями Андуз обессиленно облокачивался на стол и обхватывал голову руками. Все происходило слишком быстро! Как будто крещение вознесло его на высокую гору, а теперь он скользит вниз с головокружительной скоростью… Но картина бешеного спуска невольно навела его на мысль о падении. Нужно заставить Блезо или Фильдара упасть. Ведь толкнуть человека вовсе не означает убить его. Но как? Он уже и забыл, почему он непременно должен их уничтожить. Сейчас он походил на изобретателя, у которого иссякло воображение. И именно это доставляло ему страдание. Он видел лестницы, кабины лифта, мосты, переброшенные через бездну. Кровь стучала в висках. «Войдите!» Еще один надоедливый тип. «Да, каждую субботу Учитель читает лекции в Париже… Да, разумеется, платные!.. Список тем?..» Он вытащил из ящика стола размноженные на ротаторе листы. «Вот. Это программа до Рождества… На следующей неделе Учитель расскажет о культе Митры в первом веке… Адрес внизу… Бульвар Сен-Жермен. Географический зал».

Леа пришла незадолго до перерыва на обед.

– Здравствуй, мой милый Поль. Сегодня мне некогда было даже тебя поцеловать.

Она перегнулась через стол и быстро чмокнула его в лоб.

– Тише! Если кто-нибудь войдет…

– Да нет же! Ну и трусишка… Вечером я тебя забираю!

– Нет. Мне нужно работать допоздна.

– Неправда. Посмотри-ка на меня. Не отводи глаз… Ясно. Ты, дорогуша, все рассказал патрону.

– Нет.

– Да! Поклянись, что ни словом не обмолвился.

Он пожал плечами.

– Знаешь, я далеко не все ему сказал. Ты уже воображаешь, что я его раб. Отнюдь.

– Нам на все плевать, – заключила она, смеясь. – Мы свободны. Хорошо. Ты придешь на собрание?

– Не думаю. Посмотри на эту кучу писем.

– Можно подумать, что кто-то тебя заставляет! Глупенький! Так гнуть спину за здорово живешь! Если старику нужен секретарь, пусть наймет. Деньги у него есть. Завтра я могу заехать за тобой в банк?

Он отодвинул назад кресло, чтобы лучше ее увидеть. Учитель прав. Он ее любил. Никто никогда ему не объяснял, что такое любовь. Но эта потребность заключить ее в объятия, раствориться в ней… И обо всем забыть. И вот уже больше нет ни Блезо, ни Фильдара… Канул в небытие Ашрам!

– Только не завтра вечером, – прошептал он.

Ему хотелось добавить: «И не послезавтра… и не через два дня. Никогда!» Силы оставили его. Учитель сказал: «Нужно убить демона». Он и не думал раньше, что от этого можно умереть.

– Я тебе позвоню, – продолжил Андуз. – Я неважно себя чувствую… Наверное, схожу к врачу.

– Ты слишком много работаешь, мой бедный Поль. Ни минуты передышки. Он тебя доконает, этот Букужьян. По сути, к этому ты и стремишься!

Они с неприязнью посмотрели друг на друга. Но она тотчас ласково провела рукой по его щеке.

Андуз уставился на закрытую дверь. «Мне было бы спокойней, – подумал он, – если бы я внес ее в список! Тогда я не попался бы в ее сети!» Устранить двух последних свидетелей будет, возможно, легче, чем избавиться от Леа. И он вновь погрузился в горестные размышления. Подстроить падение? Но как, боже мой? Какое именно падение?.. На рельсы метро? Возможно. У Блезо офис в Париже. Редко, но он все же туда ездил. И что из этого? Назначить ему встречу в час пик, например? На станции «Шателе» или «Страсбург-Сен-Дени»… пригласив его на ужин?.. На перроне в это время – толпы людей… Легкий толчок в спину, совсем незаметный… Да, но такая же толпа соберется на перроне напротив. Сотни, тысячи внимательных глаз. Кроме того, на пути смотрит и машинист, готовый остановить состав при малейшем подозрительном движении… Нет. Метро исключается. Жаль!

Андуз, чтобы лучше сосредоточиться, сжал кулаки. Это точно так же сложно, как и упражнение «Рука». Подумаем… Откуда можно упасть совсем случайно, где падают повседневно?.. Полистать бы перечень несчастных случаев на производстве. Падают кровельщики, каменщики. Каменщики… возводящие дом… Внутри что-то сработало. Андуз повторил себе: «Падают каменщики». А Блезо – архитектор. А архитектор ходит на стройки. Луч света становился все ярче. Занималась заря. Она высвечивала все новые подробности. Строящиеся здания… Их везде много… Даже в пригородах Реймса. Андуз видел, как над высокими стенами, зияющими проемами для окон, возвышались красноватые подъемные краны. Направляясь в Ашрам, он проходил мимо незаконченного жилого массива в конце авеню Эмиля Золя. На огромном панно он как-то прочитал: «Предприятие братьев Буржуа. Резиденция „Босолей“». И был указан адрес конторы, занимающейся продажей квартир.

Он закрыл дверь на ключ. Замер, засунув руки в карманы. Главное – не упустить эту идею, не позволять себе расслабляться. «Предположим, мне захотелось купить небольшую квартиру на последнем этаже. „Босолей“ – очень высокое здание. Где-то восемь-девять этажей. Три метра на этаж. Значит, высота составит около двадцати пяти метров. Я спрошу у Блезо совета. Надо непременно привести его в воскресенье… возможно, уже в следующее… Мы обсуждаем цену. Это его конек. Я ему скажу, что у меня возникли сомнения… что я не знаю, во сколько обойдется строительство, хорошего ли качества материалы… Мне нужно мнение эксперта. Мы поднимемся на девятый этаж. Полагаю, что лестницы уже готовы. Вроде бы их строят одновременно со всем остальным. Если с „Босолей“ ничего не выйдет, подыщу что-нибудь другое. Рабочих в воскресенье не будет. Кроме нас, никого… Естественно, он начнет задавать вопросы. Ведь мне нет никакого смысла покупать эту квартиру. А почему бы нет? Я хочу жить рядом с Ашрамом. Париж мне надоел. Впрочем, я последую примеру многих. Утром и вечером буду садиться на поезд. Или же добьюсь перевода в филиал Реймса…»

В дверь постучали, подергали за ручку. Андуз не двинулся с места. Шаги удалились.

«…Итак, мы одни. Я покажу ему первую попавшуюся квартиру. Скажу – вот эта… Затем мне останется только его слушать. В нем, конечно, проснется профессионал. И он захочет осмотреть каждую мелочь, в том числе лоджию или балкон. Я начну критиковать открывающийся вид. И вот тогда я встану за его спиной…»

Андуз сел. Он обессилел. Все это легко осуществимо и все же безрассудно. И реально и обманчиво, как сон. После автомобильной аварии у него как будто что-то заклинило в голове. Он ни на минуту не переставал слышать жуткий скрежет металла. Но затем все как в тумане. Он встал. Нет. С головой у него все в порядке… Тогда почему вот уже три недели он воспринимает все как бы со стороны? Словно некое стекло отделяет его от живых существ? Стекло, искажающее действительность. Через него он видит только врагов! Что побудило его столь внезапно попросить совершить над ним обряд крещения? Он мог бы это сделать гораздо раньше. Почему именно сейчас? Чтобы обрести силу исполнить то, что считал своим долгом? Да… да… только поэтому. Те, кто постоянно рискует… своей жизнью, будь то солдаты, пожарные или даже каскадеры, должны испытывать подобное чувство… сон наяву. «Я привыкну, – подумал Андуз. – Я укреплю свой дух. Ашрам или я. Но я уже ничего не значу!»

Он пообедал вместе со всеми в столовой, настолько переполненной посетителями, что пришлось приносить стулья. Чисто случайно он сел рядом с Фильдаром. Тот, прежде чем развернуть салфетку, быстро осенил себя крестным знамением.

– Как работа, движется? – рассеянно спросил Андуз.

– Так себе, потихоньку. К несчастью, эта тема неисчерпаема. Я вам разве не рассказывал?

– Нет. Не помню.

– Если в двух словах, то мне хотелось показать, что во всех античных религиях существовал Отец… Юпитер, Иегова, божество, которое нужно постоянно ублажать… Им на смену пришло христианство. Это – религия Сына, богочеловека и брата-мученика, которому постоянно нужно помогать… А сейчас наступила эпоха обновленной религии, религии Святого Духа, религии трансцендентного присутствия, ломающего границы, которые мы устанавливаем сами. Букужьян это хорошо понял. Он не глуп, немного путает понятия. Немного индуизма, немного христианства, чуточку иллюминизма…[18]

На другом конце стола Учитель что-то объяснял молодой женщине, сидящей от него справа. Фильдар потянул Андуза за рукав:

– Вы меня слушаете?

– Разумеется.

– Я прав или не прав?

– Мне кажется, правы.

– Истина неизбежно на моей стороне, потому что история движется в одном направлении…

Он нервно раскрошил бутерброд, лежащий перед ним.

– Что нам нужно – так это религия, свободная от своих оков, догм, непонятных обрядов. Иными словами, истинный католицизм!

– Вы остаетесь католиком?

Фильдар гортанно рассмеялся. У него затряслись плечи, но черты лица остались натянутыми.

– А разве это не видно?

– Я слышал, что вы хотите осуществить какой-то проект.

– А! Работа с трудными подростками. Я действительно кое-что задумал.

Он наклонился к Андузу и зашептал ему на ухо, не сводя глаз с сотрапезников:

– Ему это доставит удовольствие. Между нами. Я ему наскучил. На днях, вынимая платок, я уронил четки… Да, когда я работаю, мне нужно что-нибудь теребить. Нужно занять пальцы… Видели бы вы его лицо!

Он вновь рассмеялся, сохраняя маску мученика.

– Я и вас шокирую. Богу угодно, чтобы я шокировал людей. Таково мое призвание.

– Вы собираетесь уезжать?

– Позже. Позже.

Кончиком ножа он рисовал на скатерти загадочные фигуры.

– Вам, – продолжил он, – я могу сказать. Я предпочел бы, чтобы меня отсюда выслали. Мой епископ меня прогнал. Моя паства меня прогнала. Мне доставит удовольствие, если Ашрам отвергнет меня.

– Понимаю.

Фильдар был, казалось, потрясен. Он схватил Андуза за руку.

– Это правда?.. Вы меня понимаете?.. Вы не обманываете меня?.. Нам следует обстоятельно поговорить. Почему вы никогда не зайдете ко мне? Странно. Ко мне никто никогда не заходит.

Он нетерпеливо отодвинул блюдо, которое предложил ему Андуз.

– Спасибо. Я не голоден. Вы обратили внимание? Здесь каждый занят своими собственными проблемами. Никакого общения. Букужьян напрасно повторяет: «Нужно забыть о тщеславии». Каждый, наоборот, стремится стать маленьким богом для самого себя.

Андуз вежливо кивал головой и думал: «А его откуда столкнуть? С колокольни? Смешно… Тогда откуда?» Фильдар отвернулся от него, чтобы ответить соседу справа, полковнику в отставке. Андуз едва прикасался к еде. Пожилая женщина, сидящая слева от него, робко спросила:

– Вы часто приезжаете, мсье?

– Очень часто, – ответил он. – Практически на все субботы и воскресенья.

– Тогда вы, может, мне посоветуете. Меня сюда послала подруга… Потому что я потеряла сына… Когда я говорю «потеряла» – это не совсем точно… Он совсем рядом. Но он больше не появляется в том обществе, в котором вращаюсь я… Кажется, профессор – искусный медиум?

– О! Совсем нет. То есть не в том смысле, в каком вы это понимаете. Здесь не занимаются спиритизмом.

– Вы уверены?

Она устало опустила на скатерть морщинистые руки.

– Не знаю, к кому и обратиться, – прошептала она. – Бедный мальчик!

– Тише, – сказал Андуз, – Учитель будет говорить.

Букужьян несколько раз слегка постучал ножом по стакану. Разговоры сразу же стихли.

– После перерыва, – сказал он, – мы соберемся в зале заседаний. Вновь прибывшим я объясню, в чем заключается суть культа Митры, как мы его понимаем и как поклоняемся ему в наше время. До скорого свидания.

Пора. Андуз поднялся и быстро вышел. Никто не обратил на него внимания. Как только он вышел на дорогу, то свернул налево и увидел над новым жилым массивом, опоясавшим город, высокие стрелы подъемных кранов. Он почти бежал – так ему не терпелось убедиться, насколько осуществим его план. Чем больше он размышлял, тем больше полагал, что план вполне разумен. Само это слово вызывало смех, но он не мог подобрать другого, чтобы охарактеризовать столь эффективное и совсем не жестокое действие. Очевидно, опять вмешается полиция, так же как в случае с Ван ден Бруком. Но ей придется констатировать несчастный случай. Нет, полиции не стоит опасаться.

Нельзя сказать, чтобы комплекс «Босолей» был неудачно расположен. Он строился на отшибе, образуя правое крыло здания, окружавшее небольшую площадку, все еще загроможденную различными материалами, грудами кирпича, компрессорами и грузовиками. Андуз посмотрел на часы. Половина второго. Ни души. Стройка не охранялась. Из осторожности он изображал из себя случайного прохожего. Есть любопытные, которые замечают каждую мелочь, а ты об этом даже и не догадываешься. Вокруг строящегося массива стояли другие здания, вздымая ввысь ряды окон. Но все пока сидят за столом. И потом, отступать уже поздно.

Он вошел в нечто, что скоро превратится в вестибюль, но пока походило на дот. В глубине просматривалась неотделанная лестница. Он стал подниматься. На втором этаже квартиры были почти готовы, на третьем – работы еще хватало. Начиная с четвертого этажа по комнатам свободно разгуливал ветер. К плиточным работам еще не приступали, перегородки отсутствовали. Андуз высоко поднимал ноги, чтобы не испачкаться. Он поднялся на пятый, на шестой… Здесь проступала арматура, а на полу толстым слоем лежала пыль. Через зияющие отверстия город просматривался как на ладони. Вдалеке на фоне серого неба возвышался серый собор. Вот она, бездна, она окружала его. Андуз продолжал свой подъем, а она преследовала его по пятам. Она возникала на каждой лестничной площадке, в конце каждого коридора. Бездна разверзалась под ногами.

Андуз остановился на восьмом этаже. Дальше идти бесполезно. Он осмотрел квартиру, расположенную слева. Слишком большая для него… Пять комнат. Из комнаты в комнату переходишь, словно играешь в классики. Квартира в центре еще больше. Блезо никогда не поверит в серьезность намерений Андуза. К счастью, квартира справа оказалась поменьше. Три комнаты. Андуз внимательно осмотрел ее. Гостиная выходит на запад, правда, пока вместо окна зияет дыра. Балкона нет. Держась за шероховатый цемент, он боязливо высунул голову. Стена с головокружительной быстротой уходила вниз. Он сделал несколько шагов назад. Значит, действие развернется здесь. Но как? Следует все предусмотреть. Импровизировать он не умел. Будет достаточно одного толчка? Или придется ударить Блезо по ногам и выбросить через проем?..

Он сомневался еще и по другой причине. Он знал, что если первая попытка окажется неудачной, то он сломается. Он вновь подошел к проему, рискнул выглянуть наружу. Здание по другую сторону строительной площадки еще не заселили. Свидетелей не будет. Все соответствовало его плану. Значит, в воскресенье…

Он осторожно начал спускаться. Теперь у него сложилось впечатление, будто кто-то шел сзади и внимательно разглядывал его. Но это ветер гонял по лестнице мелкий строительный мусор. Очутившись внизу, он поднял голову, чтобы лучше измерить стену, затем приблизительно определил место, куда тело… На земле сплошь и рядом валялся цемент, песок, бумага. Как бы ему хотелось тщательно убрать под окнами. Как бы ему хотелось – что за бред! – чтобы архитектор отправился на тот свет, не испытывая боли, не испачкавшись, чтобы он не походил на те трупы, которые ему довелось видеть около своей разбитой вдребезги машины.

Разволновавшись, он ушел.

Блезо прогуливался в парке, куря сигарету за сигаретой. Андуз мысленно оценил его, прикинул, сколько тот может весить, словно видел его в первый раз. Максимум семьдесят килограммов. Сорок лет. Сухощавый. Крепкий на вид. Очевидно, легок на подъем, поскольку архитектору не привыкать ходить по пересеченной местности. Он подошел к нему сзади, посмотрел на спину. Блезо носил спортивную куртку с хлястиком. Этот хлястик послужит мишенью. Толкать нужно будет именно в это место. Блезо как бы почувствовал его взгляд, обернулся.

– А, здравствуйте. Что-то я вас утром не видел. Вы меня искали?

– Да. Мне нужен ваш совет.

– Но… для чего же тогда существует Учитель?

– Нет. Мне нужно знать мнение архитектора.

– О! А архитектор сейчас не в лучшей форме. По правде говоря, я совершенно пал духом. К тому же мой проект застройки крупной территории опять отвергли. И вы знаете, в чем меня упрекают? В том, что я слишком масштабно мыслю. В том, что я хочу использовать слишком много земли. А земля нынче дорого стоит. Держитесь от меня подальше, мой дорогой. Если хотите начать строительство, обратитесь к одному из моих коллег.

– Я хочу только купить, – сказал Андуз. – Я тут недалеко заметил строящееся здание… «Босолей».

– Знаю, – сказал Блезо, пожав плечами. – Архитектор Гамелен… на самом деле он только воображает из себя архитектора. Сам же не в состоянии построить газетный киоск. И вы хотите купить квартиру в этом комплексе? К вашим услугам!

– Я еще не решил. Ведь я ничего не понимаю в строительстве, а вы оказали бы мне услугу, если бы согласились сопровождать меня.

Блезо взял Андуза под руку.

– Хорошо. Пойдемте прямо сейчас.

– Ах нет! – испуганно воскликнул Андуз. – Нет. Незачем торопиться. Сегодня мне нужно просмотреть много писем. И потом, я не привык все делать наскоком. Лучше через неделю.

– Что ж. Значит, через неделю.

Слова теснились в голове Андуза. Ему хотелось сказать: «Поживите в свое удовольствие эту неделю. Извлеките из нее пользу. Неделя – это не много… Но для меня она будет длиться бесконечно. Я буду агонизировать вместо вас».

На следующий день Андуз почувствовал, что по-настоящему заболел, и в первый раз чуть не ошибся, заполняя счета. Его бросало то в жар, то в холод. Спина, затылок, даже уши покрылись потом. Он прекрасно осознавал, что с ним происходит. Что касается Ван ден Брука, то сам случай протянул Андузу руку помощи. Блезо – другое дело… Здесь следует продумать массу деталей, собрать их воедино, словно в хрупкий карточный домик. Не закончив дела, он вдруг замер. Нужно поехать в контору по продаже квартир в «Босолей». Естественно, нужно получить буклет, ознакомиться с ценами… Иначе Блезо удивится. Значит, необходимо как можно скорее вернуться в Реймс, причем не поставив никого в известность. Он извлечет выгоду из своей болезни. Если потребуется, он возьмет бюллетень на две недели… Он считал деньги и видел, как падает Блезо. Он летит плашмя, как парашютист. Ветер раздувает его спортивную куртку, и на спине у Блезо появляется нечто вроде трепыхающегося горба… Нужно также нарисовать схему, чтобы объяснить Блезо, как он себе представляет расположение комнат. Иными словами, ему предстоит влезть в шкуру реального покупателя.

Впрочем, идея не так уж глупа. Разве плохо жить рядом с Ашрамом и все свободное время проводить здесь, общаясь с Учителем? Ведь в конце концов, ради чего он старается?.. Чтобы спасти Ашрам, разумеется, обеспечить ему благодаря наследству Нолана продолжительное материальное благополучие. Но все же самое главное – это выведать у Учителя секрет его непревзойденного безразличия, этой радости, благодаря которой Учитель всегда, казалось, пребывал в невозмутимом настроении, как если бы он на все смотрел с высот внутренних небес. Значит, необходимо оставаться рядом с ним, подражать ему, копировать его. Посещать Ашрам один раз в неделю недостаточно. У Андуза появилось желание жить в Реймсе. Он взял лист бумаги и написал в столбик:

Когда он писал, ему становилось спокойней. Он словно облегчал свою ношу. Во второй половине дня он предупредил заместителя директора, что не выйдет завтра на работу. О, только один день, он неважно себя чувствует и боится допустить ошибку…

– Сходите к врачу. Не запускайте болезнь. Вам следовало бы немного отдохнуть после аварии.

– Да, – сказал Андуз, – все-таки схожу к врачу.

Чудесно! Первое препятствие преодолено. Андуз почувствовал себя лучше. Но когда он увидел Леа, ожидавшую его около банка, то почувствовал сильное раздражение.

– Ты меня больше не узнаешь? – спросила Леа. – Рассердился?

– Нет же, – произнес Андуз раздосадованно. – У меня просто раскалывается голова.

– Бедняжка! Я тебя провожу. Прекрасно понимаешь, что я не брошу тебя в таком состоянии. Ты ляжешь в постель, выпьешь две таблетки аспирина вместе с чаем. Ты простудился?

– Нет-нет. Я просто переутомился.

– С тобой такое часто случается?

– Да. Я уже привык.

– Как же ты лечишься?

– Я лежу в темноте. Это лучшее лекарство.

Андуз не лгал. Сильные мигрени часто мучили его. Они начались много лет назад, когда умерла его мать, но после того как он доверился Учителю, они давали о себе знать столь редко, что он уже начал думать, что избавился от них навсегда.

– Может, возьмем такси?

– Нет, я лучше пройдусь.

Наступала ночь. Небо еще чуть краснело на самом горизонте.

– Почему бы тебе не взять отпуск?

Он молчал. Если бы он открыл рот, его прорвало бы. Он бы ей заявил: «Я хочу, чтобы меня оставили в покое, чтобы меня оставили наедине с моими мыслями. У меня дело, которое я должен провернуть в одиночку. Я должен убить человека!» Она прижалась к нему.

– Поль, я хочу тебе помочь. Я знаю, что ты от меня что-то скрываешь.

– Я? Я что-то скрываю?

– Да. Ты несчастен, потому что ты не нашел у Букужьяна того, что ожидал. Скажи мне, что у тебя не ладится?

Он гневно топнул ногой.

– Но, боже мой, в конце концов! У меня нет секретов. Вы везде видите секреты. Когда я возвращался из школы, моя мать мне говорила: «Поль, что-то случилось!» Я уходил с друзьями: «Поль, ты опять поссорился!..» А сейчас: «Поль, ты несчастен!» Так вот, я не несчастен. Нет. Я не разочарован. И Ашрам мне дает все, чего я от него ожидал!

– И тем не менее Букужьян разговаривал с тобой обо мне. Я в этом уверена.

Она мило, нежно упорствовала, и ему стало стыдно за свой гнев. Он предпочел согласиться с ней.

– Так вот почему вы пришли ко мне.

– Ты можешь называть меня на «ты».

– Хорошо, давай на «ты»… Что Учитель мог мне рассказать? А? Это тебя мучает.

– Я не люблю, когда за моей спиной шушукаются.

– Успокойся. Мы, как всегда, говорили об Ашраме, о строящейся гостинице, которая обойдется в бешеную сумму…

– Все?

– Да. Это все.

– Он тебе не говорил, что малышка Леа такая-сякая, держись от нее подальше?

– Но чего ты добиваешься?

Он рассмеялся и состроил гримаску.

– О-о. Это мне действует на нервы.

– Извини меня, Поль. Может, я напрасно обижаюсь? Но мы, женщины, о многом догадываемся. Я чувствую, что он относится ко мне с подозрением.

– И ты хочешь отдалить меня от него. Ты мне об этом уже говорила. Давай прекратим разговор на эту тему.

Они медленно поднимались по лестнице. У Андуза нога как свинцом налились. Он направился прямо к кровати, рухнул на нее и закрыл глаза. Леа ходила по квартире, передвигала кастрюли, зажигала газ. «С ней, – думал Андуз, – все станет сложнее. И все же хорошо, что она здесь. Приятно слышать шорох ее платья. Но это не для меня! „Что такое счастье?“ – как любит спрашивать Учитель».

Она вернулась, неся дымящуюся чашку.

– Пей, пока горячий.

Она присела на кровать.

– Тебе нужно раздеться и укладываться спать. Тебе помочь?

– Нет. Спасибо. Погаси свет… Леа… ты очень добрая. Но ты напрасно возишься со мной. Я этого не стою… Оставь меня, уходи… Так будет лучше для нас обоих. У нас с тобой ничего не выйдет.

Из окна в комнату лился свет уличных фонарей. Андуз видел силуэт девушки. Он задыхался. Слишком многое ему хотелось бы ей сказать.

– Ты меня не знаешь, – продолжал он. – Я, может, способен на такие вещи, которые…

– Не волнуйся… Пей… Медведь, вот ты кто. Злобный, нелюдимый… Видишь, я совсем не щажу тебя. Немного фанатичный… Разве не так?.. Признайся, что если бы Букужьян тебе приказал, ты бы облил себя бензином и поджег.

– Это тебя и привлекает?

– Да. Я пытаюсь понять. Это так противоречит моей натуре. Как можно посвящать себя целиком какой-то идее… идее… даже не имеющей никакого отношения к политике! Боевики Ирландской республиканской армии… члены Организации освобождения Палестины… да, я понимаю довольно хорошо, что ими движет… Это порождение несправедливости. Но тебя-то кто породил?

– Я сам, – сказал Андуз.

Она забрала у него пустую чашку и прошептала:

– Хорошо. Отдыхай. Ты уже не знаешь, что говоришь.

Он слышал, как она моет чашку, наводит порядок на кухне. Ощупью она поискала плащ, затем склонилась над ним и прикоснулась губами к его лбу.

– Постарайся уснуть, гордец!

Она ушла на цыпочках. «Гордец!» Это еще что такое? Он погружался в это слово, как в пучину. Гордец! Теперь он ничего не понимал. Гордец, который ничего не нажил… Гордец, который всегда останется трудолюбивым учеником и привратником монастыря, последним послушником… Слезы обожгли ему глаза. Он поднялся, чтобы принять снотворное.

Реймс!.. Он внезапно проснулся, и сразу же его охватило возбуждающее чувство тревоги, как в давние годы, когда он на следующее утро после каникул собирал свой портфель. Он заглянул в расписание, которое всегда носил с собой в бумажнике. Поезд отправлялся в десять часов восемнадцать минут. В полдень он пообедал в буфете. В привокзальном буфете никто не обратил на него внимания. Он тщательно оделся, взял демисезонное пальто и, подумав, прихватил с собой кейс. Он должен произвести впечатление серьезного господина, который очень спешит и который как бы случайно попал в контору по продаже недвижимости, чтобы прицениться, не имея твердого намерения покупать. О нем тотчас забудут.

Он выпил бы перед уходом чашку кофе, но у него болел желудок. На улице он почувствовал легкое головокружение. Ему стало не по себе, что он прогуливался, вместо того чтобы быть в банке. Когда он сел в поезд, то совсем стушевался. Он не знал, то ли он в отпуске, то ли ему предстоит совершить нечто весьма трудное, весьма необычное и в некотором роде весьма захватывающее.

Он пробежал взглядом по вагону забавы ради… ненужная мера предосторожности, так как он заранее знал, что знакомых среди пассажиров он не встретит.

В буфете оказалось мало народу. Чужие лица. Он проглотил бутерброд, от которого его тут же стало тошнить, зашел в кафе. Там он подождал, пока откроется контора. В пятнадцать минут третьего он навел справки. Большинство квартир в «Босолей» еще не было продано. Квартира на восьмом этаже справа стоила сто пятьдесят тысяч франков. Он получил всевозможную информацию, где расхваливалось удобное расположение здания, его естественное освещение, всякие другие привлекательные стороны.

– Будьте добры, ваша фамилия, мсье?

– О! Мне кажется, это преждевременно, – сказал Андуз. – Я хочу пока получить представление об установленных здесь ценах.

Он очень вежливо попрощался и вернулся на вокзал, избрав замысловатый маршрут, чтобы избежать опасной встречи. Достаточно набраться смелости, и все становилось до смешного простым. В Париж он вернулся на пассажирском поезде.

Блезо предавался размышлениям, стоя перед макетами зданий. Авровиль – Город утренней зари, звучит неплохо. Даже созвучно духу Востока, хотя немного смахивает на гостиничный стиль. Настоящими архитекторами можно назвать, безусловно, тех неизвестных мастеров, которые впервые построили романскую церковь, которая со всех сторон защищает человека. Так сложенные ладони укрывают язычок пламени. Только эпоха войн и великих страхов осталась позади. Наступили времена толпы. Католики соорудили ужасный сарай в Лурде, этот маленький ангар. Чтобы получить причастие, нужно оседлать велосипед. Современную церковь еще только предстоит построить. Вот она на столе. Пока еще в виде чертежей, где указаны все размеры… церковь, воплощающаяся в форме собора, простирающегося в глубину, ибо Митра – это потаенный бог, это свет в конце подземелья. Долгое странствие души, блуждающей в потемках внешнего мира, выражено с помощью вереницы лестниц, ведущих в залы для медитации, а извилистые коридоры заключают в себе скрытый смысл. Эти вдохновенные катакомбы образовывали лабиринт, выходящий к обитаемой центральной части здания – к быку, к крови, передающей энергию Вселенной и пульсирующей как внутри галактики, так и в артериях человека. Вот в чем заключается гениальность замысла. Базилика, вывернутая наизнанку. Но где найти мецената? Букужьян, безусловно, ворочал крупными суммами, однако он не так уж богат. И потом, он неверующий. Он настроен против массовой религии. Ему хватало узкого круга последователей. Он человек прошлого. Эзотеризм, откровение из уст в уста, это выглядит очень мило, но немного театрально. Блезо же смотрел намного дальше. Его взору открывалась современная Мекка, движение народов, планета, бьющаяся словно сердце, которая побуждает все новых и новых паломников отправляться на поиски истины. Циркуляция веры, диастола, систола. Вокруг святого места расположатся гостиницы, центры по приему гостей. Да там вырастет целый город! И Блезо уже знал, каким он будет. Утопия? Так значит, уже забыли, какие величественные церемонии проходили в Нюрнберге в эпоху господства свастики?

Зазвонил телефон, и Блезо вздрогнул, охваченный тревогой и надеждой. Он не сомневался, что однажды вдруг зазвонит телефон и звонок изменит его судьбу. Ему сообщат, что его проект рассмотрен и что найдены источники его финансирования. Блезо снял трубку.

– Алло… А, это вы, Андуз? Да, вечером я свободен… Хорошо. Буду вас ждать… До скорого.

Но звонил всего-навсего Андуз. Неплохой парень. Серьезный, аккуратный, но главное – по-настоящему убежденный. Этого малого следовало бы взять в союзники, если однажды дело примет серьезный оборот. Он вышел из – как он ее называл – своей лаборатории, закрыл дверь на ключ, но не из боязни или предосторожности, а потому, что эта комната была его святая святых, куда никто не смел входить, даже он сам, если пребывал в дурном настроении. «Он хочет, – подумал Блезо, – поговорить со мной об этой квартире, которую собирается купить. Смешно! Эта квартира свяжет его по рукам и ногам. Он слишком молод, чтобы обосноваться окончательно. Мне следует его отговорить. Это в его интересах». Он услышал шум лифта и пошел открывать.

– Здравствуйте. Вам повезло, что вы меня застали. Увы! Я здесь бываю не часто. Заказами меня не заваливают. Входите!

Андуз вошел в кабинет и с первого взгляда заметил царивший там беспорядок. Этот Блезо смахивал немного на подмастерье, немного на художника!

– Извините, – сказал Андуз, – что помешал… Я вам принес кое-какие бумаги.

Трясущимися руками он разложил на столе буклеты.

– На восьмом этаже есть небольшая квартира. По-моему, довольно удачно расположенная.

– Всю зиму вам в окно будет стучать дождь, – заметил Блезо. – Западный фасад – далеко не лучший вариант.

– Но цена приемлемая… сто пятьдесят тысяч франков… Ковровое покрытие, оборудованная кухня.

– Ерунда, – сказал Блезо. – Кухонный комбайн сломается через полгода, а через год от коврового покрытия останутся одни воспоминания. Я знаю качество работы Гамелена.

– Все ж… мы могли бы вместе осмотреть квартиру?

– О! Если вы так настаиваете! Но, черт возьми, что вы собираетесь делать в Реймсе? Здесь ужасно тоскливо.

– Да, тоскливо, – сказал Андуз задумчиво. – По правде, я еще не принял окончательного решения, вот почему мне важно, чтобы вы осмотрели квартиру.

– Вы говорили о своем намерении с Учителем?

– Нет, – поспешно воскликнул Андуз. – Ни в коем случае. И вас я прошу держать язык за зубами.

– Даю слово.

– В следующую субботу у меня много дел, и я не поеду в Ашрам, а в воскресенье как раз смогу заскочить в Реймс. Не возражаете, если мы встретимся в час перед «Босолей»? Рабочих на стройке не будет, и нам никто не помешает все спокойно осмотреть. Мне хотелось бы с этим закончить побыстрее.

– Судя по вашим словам, можно подумать, что этой сделке вы придаете чрезвычайное значение. Честное слово!

– Да уж немаловажное!

– Ба! Ну не подойдет вам эта квартира, так найдете другую. Эка невидаль. Я даже считаю, что вы напрасно бросаетесь на первое, что попалось под руку. Как вы собираетесь платить?.. Извините за вопрос, но я думаю, что вам имеет смысл взять ссуду. Ведь девальвация выгодно сказывается на выплатах… Вы удивлены? Вы никогда не задумывались над этой проблемой?

– Нет, – сознался Андуз, внезапно смутившись.

– Вы очень странный покупатель, – пошутил Блезо. – Значит, решено. В воскресенье.

– И никому ни слова, – настаивал Андуз. – Предположим, я передумаю. Как я буду выглядеть, если весь Ашрам узнает о моих планах? Скажут, что я сам не знаю, чего хочу… или начнут давать советы.

– Вы преувеличиваете!

– Но вы же знаете людей. Сплетни возникают даже на пустом месте.

– Ладно. Даю слово.

Блезо проводил Андуза. На пороге он остановился.

– На вашем месте, – прошептал он, – я бы не спешил. Квартира – это как женитьба. Конец свободе.

– Но кто свободен в этом мире? – спросил Андуз.

Прошла неделя. Он считал каждый день. В субботу он решил сходить к врачу. Мигрень не давала ему ни минуты покоя. Слишком глупо потерпеть неудачу в последний момент, не имея сил поехать на назначенную встречу. Он нашел в справочнике фамилию врача, живущего далеко от его дома: доктор Амьель. Им оказался человек неопределенного возраста, лысоватый. Его проницательные голубые глаза прятались за очками в массивной оправе. Андуз, стесняясь, описал симптомы болезни.

– Беда в том, – сказал врач, – что мигрень возникает по самым разнообразным причинам. Как аппетит?

– Не слишком хороший.

– Сон?

– Беспокойный.

– Пищеварение?

– Очень плохое.

– Что ж, посмотрим. Раздевайтесь.

Он долго слушал Андуза, постучал по коленям молоточком, осмотрел глазное дно, рот, горло, измерил давление, взвесил его.

– Ваши родители?

– Мама умерла лет десять назад от рака печени.

– А ваш отец?

Андуз запнулся.

– Тоже умер? – спросил врач.

– Не знаю. Он нас бросил много лет назад, когда я был совсем ребенком.

– Так. Думаю, что это сильно потрясло вас.

– Да, разумеется. Мы сняли другую квартиру. Мама пошла работать.

Врач сел за стол.

– Я не нахожу ничего существенного, – сказал он. – Давление низковато. Вы принимаете успокоительные?

– Снотворное.

– Вам никогда не приходило в голову проконсультироваться у невропатолога?

– По поводу мигрени?

– Совершенно верно. Ее могут вызвать психические факторы. Таких, как вы, обычно называют психопатами. Это бросается в глаза.

– Я психопат? – спросил недовольно Андуз.

– Случай довольно распространенный, учитывая, какую жизнь вы ведете!

– Как это понимать: жизнь, которую я веду?

– Вы мне сказали, что работаете кассиром. В этом и кроются причины нервного напряжения. Вы часто раздражаетесь без видимого повода?

– Да, такое со мной случается.

– Вот видите. А доводилось ли вам впадать в депрессию, в уныние?

– Как и всем остальным.

– Да что вы об этом знаете! Послушайте меня. Сходите к невропатологу. Я дам вам адрес своего коллеги.

Он начал писать. Андуз покусывал губы. «К невропатологу? Никогда! Пусть психи к нему и ходят. А я пока вполне в здравом уме. Да, возможно, я раздражителен. У солдата, ожидающего час атаки, нервы сжимаются в комок. Но я знаю, чего хочу и как это осуществить. Я прошу его всего лишь снять эту боль в висках».

– Вот вам таблетки… Принимайте одну во время обеда и две перед сном. Не садитесь за руль. И позвоните доктору Марескье. Выписать бюллетень?.. Тогда вы сможете выбраться за город, а вам это так необходимо. На десять дней?.. Лучше на две недели.

Андуз спускался по лестнице, сжимая рецепты и бюллетень. Его мысли напряженно работали. Бюллетень пришелся как раз кстати. Через три-четыре дня он обоснуется в Ашраме и уже на месте станет следить за ходом полицейского расследования, а также займется Фильдаром… Ведь после Блезо наступит очередь Фильдара… С другой стороны, он поступит благоразумно, если будет держаться подальше от Леа. Она уже учуяла, что от нее что-то скрывают. Одно лишнее слово, и она поймет… Хотя скорее так и не поймет. Никто не в состоянии понять! Но она примется искать. Двое погибли с интервалом в одну неделю. Причем оба ехали в «Рено-16»… Но догадается ли она сопоставить факты? И даже если догадается… Голова болела все сильнее. Он купил в аптеке прописанное ему лекарство и вернулся домой.

Оставалось восемнадцать часов и несколько минут. Он съел два банана и проглотил таблетки. Потом прочитал аннотацию к лекарству. Его всегда восхищали своей непроницаемостью эти заумные тексты. На этот раз названия компонентов показались ему особенно отвратительными. Хотя речь шла всего-навсего об успокоительном средстве. Он поискал радиостанцию «Франс-мюзик», надел пижаму и вытянулся на кровати, скрестив руки на затылке. Сейчас бесполезно делать какое-либо упражнение. Потом! Когда список жертв будет исчерпан. Когда уедет американка. Когда Ашрам окажется в безопасности. Ван ден Брук, Блезо, Фильдар уже стоят у врат рая и готовятся к новой жизни. Они поймут, простят… Его сморил сон.

И наступило воскресное утро, такое солнечное, что сердце наполнилось грустью, ведь стояла поздняя осень, деревья сбросили последние листья, небесная голубизна казалась столь хрупкой, столь уязвимой. Андуз чувствовал себя утомленным, отупевшим под действием успокоительного. Он забыл выключить приемник. Из него лились звуки знакомой мелодии… возможно, Бетховен… Он зевнул, заставил себя сесть. В голове – туман, тело словно ватное. Что за бредовая идея – проглотить сразу две таблетки. Этот день казался ему гладкой стеной. Забраться на самый верх! Он мысленно представил себе квартиру на восьмом этаже. «Не могу! Я не убийца!» – подумал он. И тем не менее он оделся, с трудом выпил чашку кофе. Руки двигались помимо его воли. Он делал тщательно и прилежно все то, что ему не хотелось делать. Сейчас хозяином положения стал другой Андуз. На улицу он вышел слишком рано и пешком отправился на Восточный вокзал. Но вскоре, сраженный усталостью, спустился в метро.

Ватага мальчишек с мячами весело направлялась к спортивной площадке. Воскресный праздник для пленников города! Они-то сбегут. Он же походил на подсудимого, которого приковали цепью. Он побродил по вокзалу, выпил еще одну чашку кофе, не переставая думать о Блезо, который где-то там тоже собирался в дорогу, не ведая, что ему – Андуз посмотрел на часы – оставалось жить всего три часа. При условии, что все сложится благополучно!

Время от времени Андуз сжимал и разжимал кулаки, как бы проверяя, сколько сил у него осталось. Он проглотил кружку пива, поскольку кофе оставил во рту горький привкус. Затем, как только подали состав, он вошел в вагон. Его тянуло в сон, как он ни старался взбодриться; тогда он заставил себя встать в проходе, мешая пассажирам, задевавшим его чемоданами.

Наконец поезд тронулся. Андуз задремал, но он настолько хорошо знал дорогу, что смутно слышал, как грохочут мосты, как гудит железнодорожное полотно, и открыл глаза в тот момент, когда состав въезжал в Реймс. Пора. Он сошел с поезда, тревожно озираясь по сторонам. Сейчас совсем не время встретить кого-либо из Ашрама. Он пошел по улицам, опустевшим в обеденные часы, остановился перед витриной магазина, чтобы взглянуть на свое отражение. Он казался спокойным. Наконец он направился в «Босолей». Среди брошенных вагонеток бродила собака. На стройке, как он и предполагал, ни души. При входе в здание, сидя на груде кирпича, его уже ждал Блезо. Он пошел навстречу Андузу, пожал ему руку.

– Ну как, полный порядок? – спросил он.

Андуз был не в силах ответить.

– Пойдем? – с энтузиазмом вновь спросил Блезо.

– После вас, – пробормотал Андуз.

Блезо останавливался на каждом этаже, стучал ладонью по перегородкам. «Ну и халтура! Через пятьдесят лет здание пойдет на слом. И вы собираетесь здесь купить квартиру!» Андуз шел за ним, настолько уставший, что держался за стены. Блезо бросал на ходу:

– О! Попробуйте сами. Я отвечаю за свои слова. Никакой звукоизоляции! Вы услышите, как за стеной чихают!

Он рыскал всюду, шарил в каждом углу. Еще четыре этажа. Время от времени Андуз посматривал на часы.

– Я еще не обедал, – заметил он, – и, потом, я должен вернуться в Париж.

– И то правда. Извините. Я вас задерживаю… говорю… говорю… Но когда я вижу их нынешнее творчество, то выхожу из себя. Мне просто необходимо высказаться.

На шестом он остановился.

– Послушайте, Андуз. Вы славный малый. Давайте я вам что-нибудь подберу. Я найду вам квартиру. Время у меня есть. Мне не хочется, чтобы вы бросали деньги на ветер. Да что с вами?

– Мне нездоровится, – сознался Андуз.

– Тогда дальше не пойдем. Я уже достаточно посмотрел, и у меня сложилось определенное мнение.

– Нет. Нет. Мы уже почти у цели.

– Да вы не стоите на ногах, старина.

– Ничего. Я напрасно не позавтракал утром.

– Тогда давайте быстрее. А потом я отвезу вас обедать.

«Замолчи же, – умолял Андуз про себя. – Замолчи. Ты не понимаешь, что, если бы не Ашрам, я мог бы стать твоим другом. Я твой друг…» Эта фраза стучала в голове. Он все повторял ее, пока они взбирались на восьмой этаж.

– Теперь направо, – пробормотал он. – Квартира справа.

Блезо вошел первым. Андуз остановился на пороге. Мужество его покинуло. И неудивительно! Если бы не эта катастрофа! Если бы братья Нолан остались в живых! Вот цена за неудачный поворот руля! Какая высокая цена! Он подошел к Блезо, который вертелся вокруг своей оси посередине гостиной, рассматривая с недовольным видом потолок.

– Нет, – сказал он, – покупать здесь – просто глупо. Зимой здесь холодина, а летом – парилка.

– Зато прекрасный вид из окна.

– Согласен. Но он вам вскоре надоест.

Блезо подошел к проему. Один шаг, другой. Пустота его не пугала. Он встал, расставив ноги, поискал сигарету в кармане. Сейчас обе руки его будут заняты. Андуз, мертвенно-бледный, стоял сзади.

– Скоро начнется строительство нескольких комфортабельных домов, – сказал Блезо, – недалеко отсюда, слева от дороги, ведущей в Лион. Сейчас я вам покажу…

Он вытянул руку.

– Видите эти деревья там, позади водонапорной башни? Архитектор – один из моих друзей. Я могу с ним поговорить.

Он зажал сигарету губами, вытащил зажигалку и прикрыл ладонями пламя.

Как все произошло, Андуз не помнил. Только что перед проемом стоял человек. Теперь там никого не было. Он остался один. Он напряженно прислушался, словно считал секунды, разделяющие сверкнувшую молнию и раскаты грома.

Падение не наделало большого шума. Его собственное сердце стучало куда сильнее. Каждое биение походило на удар. Все кончено. Блезо переступил черту. Он очутился по ту сторону. Он познал истину. Теперь он обрел покой, и Андуз завидовал ему. Он упал, разбился, но все это всего-навсего перипетии… гримасы смерти. Нужно уметь распознать сущность явлений, как неустанно проповедовал Учитель. Возвращение к Вечности… вот единственная реальность. Хороши любые пути, ведущие к ней…

Андуз быстро спустился. Осторожность требовала, чтобы он покинул это место как можно скорее. Он сделал невероятное усилие, чтобы не смотреть туда, куда… Все же краем глаза он заметил, как оседает облако пыли. Очутившись вдалеке от стройки, он зашел в кафе и взял рюмку коньяку. От алкоголя на глазах выступили слезы. Он совершенно успокоился. Словно разум окутала ночь. Ни мыслей, ни образов. Сладострастная потребность погрузиться в сон. Он вышел. Ноги сами довели его до вокзала. Он ощущал себя безобидным кусочком дерева, плывущим по течению.

– Алло! – произнес инспектор Мазюрье. – Вот уж не ожидал!.. Что новенького в Ашраме?

Зажав плечом телефонную трубку, он спокойно набивал табаком трубку.

– Блезо?.. Да, понял… Но чего вы, собственно говоря, опасаетесь?.. Ба! Он не пришел на ужин, хорошенькое дело!.. Так, подведем итог. Вчера он вышел около половины первого. И с тех пор не появлялся. Вы звонили в Париж. Безрезультатно. Я правильно излагаю?.. Да, я знаю. То же произошло с Ван ден Бруком… Но это еще не довод… Минутку. Прошу прощения. Меня вызывают по другому аппарату.

Он подошел к внутреннему телефону.

– Это ты, Бернар?

Он чиркнул спичкой и так и оставил ее гореть, забыв, что собирался закурить.

– Думаешь, самоубийство?.. Хорошо… У меня как раз Букужьян на проводе. Этому типу принадлежит замок в Сен-Реми, где жил Блезо… Ты беги скорее, я его предупрежу.

Он опустил трубку на рычаг. Желание курить пропало. Он вернулся к разговору с Букужьяном.

– Алло!.. Мсье Букужьян… У меня для вас плохие новости. Рабочие только что обнаружили тело вашего друга… Да, он умер… Это произошло недалеко от вас. Здесь строится дом, «Босолей»… Блезо выпал из окна одного из последних этажей… Простите?.. Именно это следствие попытается установить, но на первый взгляд можно склониться к гипотезе о самоубийстве… В противном случае – что он делал в этом здании?.. Хорошо. Жду вас.

– Вот так история, – произнес он, вновь раскуривая свою трубу. – Опять Букужьян со своим Ашрамом! Продолжение не замедлило последовать.

Он открыл центральный ящик стола, порылся в бумагах. Куда он сунул досье на Букужьяна? Впрочем, сведения там весьма скудные. Обычное досье, какие заводят в полиции. Ах да! Вспомнил. Он приколол его к копии рапорта жандармерии об автокатастрофе на автомагистрали 380. Привычка! Мания коллекционировать! Но незначительных деталей не существует… Посмотрим! Букужьян Базиль… американский гражданин… В паспорте указан год рождения – 1914-й… Родился в Требизонде… Доктор наук. Ничего примечательного! Человек так и не раскрыл своей тайны.

Инспектор быстро перечитал рапорт. В «Рено-16» они ехали вчетвером, и из четверых двоих уже нет в живых. Среди пассажиров пострадавшего «ситроена» тоже двое погибших: братья Нолан, американские граждане, и один оставшийся в живых: Поль Андуз. Он-то и вел машину. Обычное дорожно-транспортное происшествие, виновником которого был не только Андуз, но также Блезо. Он допустил ошибку, когда слишком резко затормозил. Впрочем, вина ложилась и на неизвестного крестьянина, небрежно сложившего свеклу в повозку, и, в конце концов, на дорожно-строительное управление, не отремонтировавшее этот участок дороги из-за нехватки средств. Блезо замучили угрызения совести?.. Может, он считал, что авария произошла только по его вине?..

– А! Бернар! Наконец-то. Рассказывай.

– К несчастью, – сказал молодой инспектор, – рассказывать нечего. Придя на стройку, рабочие сразу же обнаружили труп. Сколько времени он там пролежал?.. Если хотите на него взглянуть, то он в морге. На данный момент больше ничего не известно. Я осмотрел дом. Но как определить, с какого этажа он упал? Безусловно, с одного из верхних этажей… Я склоняюсь к версии о самоубийстве, но, подумав, можно предположить, что он хотел осмотреть здание. Судя по его документам, он архитектор, и тогда…

– Вернись туда, мой славный Бернар. Расспроси соседей. Может, кто-то видел, как он пришел.

– Соседи находятся далеко, патрон. Если только кто-нибудь совершенно случайно…

– Это ничего не значит. Разузнай. Кто знает. В этом деле… э-э… как бы это сказать…

Он поднес руку к носу, словно вдыхал аромат вина.

– …Я что-то чувствую…

Он проводил Бернара до двери.

– Я вернусь ближе к вечеру. Сам понимаешь: морг, замок, рапорт и, вероятно, отчет дивизионному комиссару, ведь владелец замка Сен-Реми – это далеко не первый встречный.

Он заметил Букужьяна, стоящего в конце коридора.

– Давай… Беги… И постарайся что-нибудь найти.

Он сделал знак Букужьяну:

– Сюда, мсье профессор. Входите, прошу вас… Мне не нужно вам объяснять, как я огорчен… Садитесь… На ваш дом обрушивается несчастье за несчастьем… Пока я вас ждал, я ознакомился с делом… Из семи четверых нет в живых.

Букужьян нахмурил густые брови.

– Из семи четверых нет в живых?

– Ну да! Семеро попали в автомобильную катастрофу… Четверо ушли из жизни: братья Нолан, затем Ван ден Брук и, наконец, Блезо… Пока я не решаюсь давать какие-либо объяснения, но все мне представляется странным. Расскажите мне о Блезо.

– Это был хорошо успевающий ученик, – сказал Учитель, – и… вы уж меня простите, я очень взволнован… Добровольно уйти от нас он не мог.

– Почему?

– Месяц назад он стал Гелиодромом.

– Простите?

– Гелиодромом… то есть он достиг определенной степени посвящения. Мне трудно дать более точное пояснение.

– То есть, говоря без обиняков, по-вашему, он не покончил с собой.

– Нет. Речь может идти только о несчастном случае.

– В том-то и дело, мсье Букужьян… С некоторых пор у нас слишком много несчастных случаев.

Мазюрье разжег трубку, не сводя глаз с Учителя, который оставался бесстрастным, как статуя.

– Итак, – сказал он, – начнем все с самого начала. Сначала братья Нолан. Расскажите мне о них.

– Здесь все проще простого. Я познакомился с Патриком в Лос-Анджелесе. Он вернулся из Вьетнама не только с израненным телом – ему приходилось ходить с костылем, – но и с искалеченной душой.

– Стал неврастеником? – уточнил Мазюрье.

Учитель слегка улыбнулся.

– Это гораздо сложнее, но, чтобы упростить, скажем, что он стал неврастеником. Я там организовал Центр духовных знаний, и Патрик привязался ко мне, как… короче, я стал его духовным наставником… Понимаете?

– Вполне. Когда вы вернулись во Францию, он решил последовать за вами.

– Приблизительно так.

– Расскажите мне, что произошло в день автомобильной катастрофы:

– Как вы знаете, Патрика сопровождал его брат Че, потому что он с трудом передвигался. Мы пообедали в Париже вместе с Андузом, моим секретарем. Патрик вручил мне чек, потому что хотел передать в дар Ашраму определенную сумму.

– Большую?

– Десять тысяч долларов.

– Черт возьми! Он был очень богат?

– Да. Их отец создал сеть магазинов, и Че продолжал его дело. Патрик был счастлив, словно жених, подаривший невесте кольцо. Ашрам так много для него значил.

– Извините, мсье Букужьян, вы часто получаете такие дорогие подарки?

– Нет, и я очень сожалею об этом, так как, если верить Андузу, мы живем не по средствам. Но мы рассчитываем на то, что вы называете Провидением.

Инспектора забавляла эта беседа. Он никогда еще не встречал более колоритной личности.

– И как же проявляется ваше Провидение?

– О! По-разному. Порой кое-кто составляет завещание на мое имя. Как, например, Патрик… Иногда мне оставляют в наследство недвижимость. Такое уже случалось. Я всегда бедствовал, и мне всегда приходили на помощь в нужный момент.

– Вам везет! Что же дальше?

– Дальше… Мы расстались в половине третьего. Я оставил их на попечении Андуза, который должен был им показать Париж. Я же отправился читать лекцию. Больше в живых я их не видел.

– Четверо пассажиров «Рено-шестнадцать» знали их?

– Нет. Совершенно случайно «ситроен» Андуза в какой-то момент оказался позади машины Блезо.

– Случайно, да не совсем, потому что все направлялись в Ашрам. – Мазюрье отодвинул рапорт и выбил трубку. – У него есть семья? – продолжил он.

– Мать. Она живет в Дижоне. Я не помню ее адрес, но могу сообщить его вам по телефону. Я думаю, что его похоронят там.

– Его материальное положение?

– Он не много работал, но деньги у него водились.

– Естественно, он дружил с тремя остальными?

– Дружил? Не знаю. Не уверен.

– Вы же не станете утверждать, что они тоже случайно оказались в одной машине.

– Думаю, именно так и произошло. Блезо просто спросил, не хочет ли кто-нибудь поехать с ним.

– Подведем итог, – вдруг нетерпеливо воскликнул инспектор. – Волей случая две машины следуют одна за другой. В этих машинах сидят люди, случайно очутившиеся вместе. Случайно происходит катастрофа. Сначала случайно гибнут два человека. Затем по очереди еще двое, тоже случайно. Нет! Так не пойдет!.. И вы, профессор, ничего не знаете?.. Между тем утверждают, что у вас исключительные способности.

Учитель поднял толстую, массивную руку.

– Я не шарлатан, – сказал он. – Вы меня очень обяжете, если впредь не будете об этом забывать.

– Извините… В конце концов, мы столкнулись с классической серией происшествий… Бог троицу любит. На сегодня все. Но прошу мне разрешить посетить замок, когда я сочту это необходимым.

– Вы всегда желанный гость.

Андуз отослал в банк заявление с просьбой предоставить отпуск по болезни и заключение врача. В чемодан он положил белье, которое понадобится ему в Ашраме. Несколько раз он пересчитывал рубашки, носки, носовые платки. Его не покидало ощущение, что он обязательно что-нибудь забудет. Он никак не мог унять легкую дрожь в руках. Он ни о чем не думал, но руки помнили! Он закрыл ставни, отключил счетчики, обошел квартиру, еще раз проверил счетчики. Он находился так далеко от всего этого.

Чемодан показался ему столь тяжелым, что он взял такси. Тот же самый вокзал, тот же самый поезд, как будто все повторялось вновь. Он принялся педантично выбирать место, желательно где-нибудь посередине вагона. Сейчас он простой бухгалтер, старый холостяк, мелочный человечек с разными причудами, которые одновременно защищали его и успокаивали. Время от времени в памяти всплывало это имя: Фильдар! Но Андуз не давал воли воображению, приводил в действие засовы, замки, как в банке, когда он запирал сейф. Он закрыл глаза, чтобы не видеть мелькающие станции, знакомые пейзажи, напоминающие о том, что Реймс приближался. Он попытался думать о Леа. Леа – это оазис в пустыне. Кто знает… может, потом, позже… когда все будет кончено… он сможет вновь ее видеть, встречаться с ней… Просто чтобы иногда, наспех, получить от жизни то, на что другие мужчины имеют право каждый день… присутствие женщины, шелест юбки, духи… Большего он и не требует. Теперь он навсегда лишен права требовать. Он даже перестанет желать этих откровений, внутренних перевоплощений, которым Учитель обещал научить своих учеников. С болезненной остротой он понимал, что метил слишком высоко. Но он чувствовал себя обязанным защитить Учителя. Его миссия заключалась в самопожертвовании. Так солдат подрывает мост и гибнет сам…

Реймс… Приехали. Нужно выходить, придать лицу выражение ничего не знающего человека. «Блезо?.. Умер?.. Не может быть!..» Он сел в такси, низко наклонил голову, когда машина проезжала мимо стройки. «Прости!» – сказал он про себя. И вот перед ним длинная аллея поднимается к Ашраму. Символично! Он принадлежал к числу тех, кого впереди ждало восхождение. Бедный, жалкий Христос, воплощающий преданность и верность. По пути он встречал учеников, которые приветливо здоровались с ним. Здесь он пользовался уважением, и эта мысль придала ему немного уверенности. Он поставил чемодан в кабинете и тотчас отправился к Учителю.

– Надо же! – удивился Учитель. – В понедельник?

– Я взял отпуск по болезни на две недели.

– Что-нибудь серьезное?

– О нет! Переутомление, усталость, мигрень. Вчера весь день провалялся в постели.

– Ты в курсе, что у нас случилось?

Андуз довольно хорошо изобразил удивление. Поднял брови. Слегка скривил рот.

– Что?

– Блезо умер.

– Ах! Какой ужас! Сердечный приступ?

– Нет. Упал из строящегося здания «Босолей». Это совсем рядом.

Андуз сел, продолжая разыгрывать непонимание.

– Но что он там делал?

– Вот этого… боюсь, мы не узнаем никогда. Я оповестил его мать. Похороны состоятся в Дижоне. Ты поедешь со мной?

Андуз с опаской посмотрел на Учителя. Почему он задал этот вопрос?

– Я неважно себя чувствую, – ответил он.

Но нет, Учитель спросил это без всякой задней мысли. Он выглядел как обычно. В больших неподвижных глазах отражался свет, падающий из окна.

– Я доволен, что ты приехал, – сказал он. – Я должен чувствовать ваше присутствие. Сегодня вечером мы соберемся. На Западе люди не знают, как должны происходить похороны. Покойника кладут в коробку, его перевозят, обращаются с ним, как с вещью. Мне хотелось вам как-нибудь показать обряды, которые нужно совершить, чтобы помочь усопшему обрести новое состояние. Это очень важно, особенно если он умер насильственной смертью.

– Почему? – спросил Андуз дрогнувшим голосом.

– Потому что дух страдает, когда грубо отделяется от тела.

– По вашему мнению, Блезо будет страдать?

– Да. Он, Ван ден Брук, братья Нолан… Все наши друзья, насильно вырванные из этой жизни и не успевшие принять… ранние христиане об этом уже знали, что и подтверждает таинство соборования. Но сам смысл таинства забыт, как и многое другое.

– Ужасно… мне… мне жаль их.

Учитель показал на десяток писем, лежащих стопкой около пишущей машинки.

– А вот тебе и работа. Но время терпит.

Андуз вскрыл письма. У Учителя никогда нет ничего срочного. Несколько счетов, как всегда. Письмо от предпринимателя…

Смета…

– Что это такое?

– Я собираюсь, – сказал Учитель, – оборудовать новое помещение для освежевания туш, пристроить один этаж к гостинице. К нам приезжает столько гостей!

– Сто пятьдесят тысяч франков! Где вы хотите, чтобы я их взял?

– Наследство Нолана.

«А если мне не удастся избавиться от Фильдара, – подумал Андуз, – если я не придумаю как?.. Если я заболею! Если все брошу. Очень легко витать в облаках, а другим предоставлять возможность месить грязь!»

– Наследства Нолана, возможно, мы не получим, – заметил он.

– Хватит тебе, Поль!.. Вечно ты со своими сомнениями. Ты знаешь так же хорошо, как и я, какие распоряжения сделал Патрик.

Учитель ничего не понял. Ни смерть Ван ден Брука, ни смерть Блезо не вызвали у него подозрений. Какая прелесть эта высокая метафизика. Или он просто ничего не хотел знать… Нет, это предположение выглядело оскорбительным. И все же Андуз продолжал настаивать.

– А если вдова Че в последний момент начнет чинить препятствия?

– Какие препятствия? Условия завещания совершенно недвусмысленны. И потом, не забывай, она и так очень богата. Наконец, вы все можете подтвердить свои свидетельские показания.

– Наши свидетельские показания!.. К несчастью, остался только Фильдар и я.

– А малышка Фонтана?

– Леа?.. Она ничего не видела.

Уступая внезапному желанию вызвать беспокойство у Учителя, затащить его силой в эту грозовую полосу, где он уже чувствовал себя потерянным, он вдруг забыл всякую осторожность.

– Она ничего не видела, – повторил он.

– Но послушай, ты же сам говорил…

Большие глаза Букужьяна оживились. Он наклонился вперед.

– Я-то там не присутствовал. Я знаю об аварии с твоих слов… Ты же не ошибся!

Наконец он соизволил покинуть башню из слоновой кости! Андуз горько улыбнулся:

– Нет. Я не ошибся. Не бойтесь.

Ему хотелось добавить: «Предоставьте мне эту гнусную работу. Возвращайтесь к вашей медитации!»

– Ладно, ладно, – произнес Учитель. – Нечего беспокоиться напрасно… Ты можешь поселиться в комнате рядом с Фильдаром. Я думаю, она свободна. Пока ты отсутствовал, я отдал твою комнату одной англичанке…

Он перечитал лист бумаги, вставленный в пишущую машинку, всем своим видом показывая, что разговор закончен, и вновь принялся печатать. Андуз отнес почту к себе в кабинет. Если Учитель прошел мимо истины, то это лишний раз доказывает, что полиция в этом деле вообще не разберется. Никто не мог догадаться, что существовала связь между братьями Нолан, Ван ден Бруком, Блезо… И эта связь не станет более очевидной, когда Фильдар в свою очередь…

Андуз листал страницы перекидного календаря. Восемь страниц! Столько событий поместилось на этих восьми страницах! Красным карандашом он пометил приблизительный день приезда вдовы Нолан. Так мало времени! И ни одной идеи! Он долго размышлял. Фильдар почти никогда не покидает Ашрама. А убить его в стенах замка совершенно невозможно. Здесь слишком много людей, которые постоянно перемещаются. Перво-наперво: неустанно следить за Фильдаром, чтобы досконально изучить его привычки.

Андуз взял чемодан и пошел по коридору. Свободная комната находилась в самом конце… не столько комната, сколько келья. Это вполне в духе Учителя – всем распоряжаться, бестолково импровизируя – на ходу. Андузу нравилась комната, которую он занимал по выходным. Теперь он почувствовал себя бедным, ограбленным, униженным. Он пощупал жесткую кровать-клетку, которая скрипела. Как работать в таких условиях! К тому же в комнате отчетливо слышался стук машинки. Ведь за стеной, толщиной с ладонь, Фильдар что есть мочи печатал свой манускрипт. Звенел колокольчик, когда каретка доходила до конца.

«Я не имею права даже на головную боль», – проворчал Андуз.

Шкаф оказался совсем крошечным, умывальник висел слишком низко. Окно выходило на стройку, где уже начали возводить гостиницу. Вагонетки, груды кирпича, мешки с цементом, как на той, другой стройке! Это превращалось в навязчивую идею.

«Я не выдержу, – подумал Андуз. – Я ненавижу этот дом. Я ненавижу Фильдара. Я даже сам себя спрашиваю: уж не ненавижу ли я иногда Учителя?» Он сжал кулаки, несколько раз пробежался взглядом по узкому пространству между дверью и окном. Убить Фильдара! Чтобы обрести покой! Смертельный удар, нанесенный самому себе. Затем… жизнь вновь обретет свои краски. Он перестанет считать дни. Будущее откроется, как бегущая среди цветов и деревьев тропинка. Да, он должен ненавидеть Фильдара всеми силами души, рассматривать его как личного врага. Чем дольше стучала эта проклятая машинка, тем глубже она проникала в его сознание и тем легче становилась задача.

Фильдар прекратил печатать. Он прохаживался по комнате от окна к двери и от двери к окну, посасывая пустую трубку. Его грубые ботинки громко стучали по полу. Временами он принимался разговаривать сам с собой, останавливался и возражал себе: «Да, но извините…» Он пожимал плечами, вновь принимался ходить. Или же стучал правым кулаком по левой ладони. Приняв вдруг внезапное решение, он вырвал из машинки бумагу, скомкал ее, бросил через всю комнату, нервно вставил новый лист, сел на край стула и начал: «Примечание 14. Показать, что доктрина Букужьяна есть не что иное, как пантеизм. Но Букужьян боится называть вещи своими именами…»

В стену постучали, приглушенный голос крикнул:

– Вы когда-нибудь закончите?.. Пора спать!

Удивившись, Фильдар приподнял рукав и посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Он услышал, как заскрипела кровать в соседней комнате, как зашлепали босые ноги, и вскоре чья-то рука возмущенно дернула за ручку двери. Он открыл.

– Андуз!.. Я думал, вы в Париже… Когда вы приехали?.. На ужине вас не было… Заходите, старина.

– Я заболел, – сказал Андуз. – Какое-то время проведу в Ашраме. Понимаете, мне нужен покой… Вы обычно работаете допоздна?

– По-разному.

Фильдар пододвинул ему единственный стул, а сам сел на кровать.

– Присаживайтесь. Я сейчас очутился в мерзкой ситуации.

Он показал на машинку, на бумаги, разбросанные на столе.

– Пытаюсь разобраться, но окончательно запутался в противоречиях. Вы знаете, почему я отказался от своего сана?.. Извините, мне нечего вам предложить, но вы можете курить… если угодно. Современная церковь больше не верит в сверхъестественное. Видения, чудесные выздоровления, изгнание бесов… все это выброшено на свалку… Существует человек, существует Бог, и между ними – ничего!

Он резко вскочил, обошел комнату, сложив руки за спиной.

– Между тем, – продолжил он, – согласно традиционным учениям, между ними простирается мир, где царят духи, некие силы воздействия. И с ними следует считаться. Вера – это хорошо. Но при условии, что она опирается на науку о невидимом. Религия, отрицающая философию магов, не имеет корней.

Андуз кашлянул, чтобы напомнить, что он здесь и что ему в легкой пижаме совсем не жарко.

– Вы следите за ходом моей мысли? – спросил Фильдар. – Хорошо. Теперь возьмем Букужьяна. Прежде всего, чему оригинальному он может нас научить?.. Все его знания почерпнуты в веданте,[19] суфизме[20] и даже – что далеко ходить – в произведениях Генона. И к чему сводится его учение?.. К тому, что якобы Я растворяется в Себе, в Едином, но не исчезает там. Так вот: нет. Я говорю: нет. Одно из двух: или Я – только видимость и Я просто-напросто теряется. Тогда мы с вами есть не что иное, как иллюзия. Или Я вполне осязаемо, и тогда не существует Себя, Единого, не существует Бога-создателя. В этом заключается фундаментальная дилемма, и, на свою беду, я не могу сделать выбор. Мне нужна философия магов, и мне нужен личный бог. Что вы об этом думаете?

Андуз горько улыбнулся.

– Вы неудачно выбрали собеседника. Я плохой мыслитель. Для меня истина в том, что Учитель – это как раз тот самый человек, каким я стремлюсь стать… потому что… ну… потому что он не похож на других… потому что он выше их… А вы действительно верите, что все то, что вы мне только что объясняли, имеет грандиозное значение?

Фильдар подпрыгнул, как будто его ударили.

– Грандиозное значение? Нет, старина. В этом заключается вся моя жизнь. Если я ошибаюсь, значит, я просто несчастный человек.

Он развязал кисет.

– Возможно, я несчастный человек… Я признаюсь вам кое в чем, Андуз. Только между нами… Впрочем, если вы кому и скажете, мне плевать… Я всегда себя ощущаю священником. Это и есть доказательство существования сверхъестественного. На мне как бы поставили клеймо, в самых глубинах моего существа.

Он раскурил трубку, выпуская небольшие клубы дыма. Потом раздавил спичку каблуком.

– Временами, – продолжил он, – во мне звучат молитвы. Это происходит помимо моей воли. Молитвы переполняют меня… Более того. Здесь, в Реймсе, каждое утро, рано-рано, я иду на мессу без песнопений. Я незаметно проскальзываю в церковь, как бы стыдясь самого себя, прячусь за колонной. «Уйдите оттуда. Разрешите мне». Или, наоборот, я сжимаюсь в комок и думаю: «Все, что ты рассказываешь, дружище, – ложь!» И когда выхожу, впадаю в отчаяние… Извините меня… Вы, наверное, принимаете меня за сумасшедшего, но кто не сумасшедший в этом доме?

– Да, – согласился Андуз. – Кто не сумасшедший?

– У меня, впрочем, нет никакого намерения оставаться здесь, – продолжил Фильдар. – Общаться с людьми, которые сюда приезжают, просто невыносимо. К вам это не относится. По правде говоря, мне гораздо больше нравились сбившиеся с пути истинного, с которыми я занимался до того, как все бросил. Преступник – это нечто неуловимое, опасное, но ужасно сентиментальное. Ощущение схватки… Возможность действовать… А сейчас я попусту теряю время…

– И как скоро вы собираетесь уезжать? – равнодушно прошептал Андуз.

– После того, как закончу книгу.

– Это надолго?

– Пять-шесть недель.

– А… А закончить ее в другом месте вы не можете?

– Нет. У Ашрама есть по крайней мере одно преимущество. Здесь спокойно.

– Спокойно? А Блезо?

– Несчастный случай.

– А давно вы работали с преступниками?

– Нет. Около года тому назад.

– А где?

– В Труа.

У Андуза внезапно зародилась новая идея. Если что-то случится с Фильдаром, следствие, вероятно, пойдет по этому руслу.

– Я с ними работал восемь месяцев, – сказал Фильдар. – И не только по воскресным дням. Уж поверьте мне. Но я твердо стоял на земле. Никакого Митры, крещения кровью, смехотворных упражнений… Не хочу вас обижать, старина. Но я не могу удержаться от смеха, когда вижу, как эти славные женщины изображают факиров! Мне уж больше по нраву причуды старых богомолок!

Учитель прав. Этот тип опасен. От него следует срочно избавиться. Андуз встал.

– Пойду лягу. Чувствую, что простудился. Будьте любезны, не мешайте мне поспать.

Фильдар улыбнулся, и его лицо преобразилось: оно так просветлело, так помолодело, что у удивленного Андуза появилось желание пожать Фильдару руку.

– Спасибо.

– Нет, – возразил Фильдар, – это я вас должен поблагодарить за то, что вы меня выслушали. Я встаю рано… в шесть часов, но постараюсь не шуметь. Обещаю. А вдруг у вас появится желание? Я не хожу в собор. Это слишком далеко и слишком торжественно. Но на площади Республики есть часовенка, которая как раз мне подходит.

– Я подумаю.

– Рискните, – сказал Фильдар, – и вы тотчас поймете, что отрешиться от мирских забот вовсе не значит просто сосредоточиться. Доброй ночи.

Андуз вернулся в свою комнату. Сон не приходил. Если Фильдар говорил правду, то он покидал Ашрам только по утрам, когда направлялся в эту часовенку. Учитывая это обстоятельство, подстроить несчастный случай просто невозможно. Тогда остается что?.. Убить его… голыми руками? То есть совершить убийство? Сдавить горло? Ударить тяжелым предметом по голове?.. В семь часов? В семь на улице уже есть люди. Велосипедисты спешат на работу. Открываются магазины…

И вдова скоро приезжает! Она начнет расспрашивать Фильдара. Он все ей расскажет. Он скажет, что видел…

Нет! Нет! Андуз тревожно ворочался, никак не мог найти удобную позу. Он проглотил две таблетки, надеясь впасть в забытье, как если бы выпил упаковку люминала. Мысли развеялись, но уверенность в неудаче оставалась еще долго, забившись в самую глубину его притупленного сознания, словно зверь, готовый в любой момент укусить.

Мазюрье бродил из комнаты в комнату, осматривал каждый этаж. Рабочие, проходя мимо, подозрительно поглядывали на него. Он показал свой значок прорабу, чтобы получить возможность беспрепятственно передвигаться. И теперь он старательно размышлял, но ему не удавалось выдвинуть ни одной гипотезы. Вскрытие не дало никаких результатов, но судебно-медицинский эксперт категорично заявил, что в день гибели Блезо чувствовал себя превосходно. И сердце, и мозг находились в отличном состоянии. Ни капли алкоголя в крови.

– Боже мой! – повторял инспектор. – Но ведь без причины люди не падают!

Он подошел к отверстию, внимательно прислушался к себе.

«У меня кружится голова?.. Отнюдь. Это все же не скала!»

Несчастный случай, пожалуй, стоит исключить. Но самоубийство тем более казалось нелепым. Из-за чего? Сердечные страдания? Человек, который принял решение жить под наставничеством Букужьяна? Это столь же маловероятно, как самоубийство семинариста. Однако, если отбросить несчастный случай, остается самоубийство. Но в него Мазюрье не верил. Инстинктивно. Значит, преступление?.. Он обдумывал эту идею, убежденный в ее нелепости. Он стоял на последнем этаже и смотрел на раскинувшийся внизу город. Он вновь и вновь возвращался к этой версии, стараясь придать ей логическую форму. Версия абсурдна, но допустима, если, конечно, рассматривать смерть Ван ден Брука как убийство. Если предположить, что голландца убили, то напрашивается неизбежный вывод, что некто решил уничтожить пассажиров «Рено-16». Ван ден Брук… Блезо… оставались Фильдар и девушка. Если кто-нибудь из них погибнет, то всякие сомнения отпадут…

Его хлестал сильный ветер. Он спустился на пятый этаж и сел на груду облицовочного камня… Сумасшедший! Это, должно быть, дело рук сумасшедшего! Только безумец совершает несколько преступлений подряд. Это известно всем. Допустим. Но почему псих взялся за этих четверых?.. Предположить можно все, что угодно!.. Например, он считал, что они все виноваты в смерти братьев Нолан… Нет! В этом случае единственной подозреваемой оказалась бы вдова. А она живет в Америке. Псих мог ненавидеть Букужьяна и поэтому решил бросить тень на Ашрам. Уничтожить его!.. Или же… На самом деле, возможно, что преступник вовсе не псих, а очень расчетливый убийца, наметивший одну-единственную жертву, но уничтоживший несколько человек, чтобы запутать следы…

Мазюрье, вдруг разволновавшись, прошелся по квартире и, остановившись перед окном, стал наблюдать за подъемным краном. Все версии не стоили и ломаного гроша, но ему доставляло удовольствие сочинять роман об этом преступнике. Некий мужчина влюбился в Леа? А что, если она ему вежливо отказала? Он хочет отомстить. И начинает с того, что толкает Ван ден Брука в воду, а Блезо – в бездну. Он знает, что поиски полиции не увенчаются успехом… «Если я все это расскажу дивизионному комиссару, – подумал Мазюрье, – в ответ услышу такое!» Вне всякого сомнения, он терял время. И все же… Не такая уж глупая мысль убить по очереди всех пассажиров «Рено-16» и заставить думать, что их смерть имеет отношение к гибели братьев Нолан…

Стоп! Бесполезно продолжать. Мазюрье вышел из здания, обернулся, чтобы еще раз взглянуть на высокий фасад. Он нисколько не продвинулся вперед. Он ничего не понимал, но несомненно, что понимать здесь было нечего. Из осторожности он навел справки о Фильдаре и Леа Фонтана. Кое-кто мог извлечь выгоду из их смерти. Он желал этого всеми фибрами своей души, потому что был хорошим полицейским.

Андуз не замедлил заметить, что Фильдар придерживался строгого распорядка. С мессы он возвращался к семи часам, брился электрической бритвой. Ее шум выводил Андуза из себя. До восьми он работал. Он не печатал, но все время ерзал, отчего стул то скрипел, то трещал. Стул издавал самые раздражающие звуки, а Фильдар то разговаривал сам с собой, то вполголоса перечитывал абзац. Андузу оставалось только вставать и заниматься своим туалетом. Но он старался уронить все, что только попадалось ему под руку, чтобы выразить протест и утвердить свое право. Небольшая война прекращалась в восемь часов. Тогда они вместе выходили в коридор и вместе спускались в столовую.

– Я не очень вас беспокою? – любезно спрашивал Фильдар.

Он не слушал ответа, если таковой следовал, и тут же начинал говорить о проблемах, волновавших его в данный момент.

– Я тут размышлял о пантеизме…

– Послушайте, мой дорогой Фильдар, давайте отложим этот разговор.

Но Фильдару требовалось высказаться, сбросить со своих плеч груз сомнений, который он не мог нести один. Он принадлежал к тем людям, которых любое возражение заставляет бледнеть, а неопровержимый довод мучает, словно грех. Он едва прикасался к еде. Иногда застывал, пристально глядя в одну точку, в то время как его рука автоматически тянулась к записной книжке, куда он ежеминутно что-то записывал. Из-за стола он выходил последним, и, когда размышления заводили его в тупик, он просто швырял салфетку на стол и шел в сад, где хватался за лопату. Целый час он усердствовал в схватке с самим собой. Затем он поднимался к себе и принимался печатать. Ему хватало сил работать до вечера. Андуз нервничал. Как подобраться к Фильдару, перехитрить его, загнать в угол, чтобы покончить с ним?

И пока Фильдар настойчиво преследовал истину, печатая страницу за страницей, Андуз за стеной тщетно искал способ заставить его замолчать навеки. Недомогание служило хорошим оправданием поведения Андуза. Он не присутствовал на собраниях. Он отказался прийти на траурную церемонию, организованную Учителем в память о Блезо. Он еле-еле согласился пожать руку матери архитектора при выносе тела. Следя за Фильдаром или находясь один в своем кабинете, он думал до умопомрачения. Единственный благоприятный момент – утро, когда Фильдар отправлялся на мессу. Таков непреложный факт. Теперь он без конца пережевывал одно и то же. Какое избрать оружие? Как нанести удар? Если он промахнется…

Руки покрывались потом. Сердце громко стучало. Он старался взглянуть на проблему со стороны, сформулировать ее как можно более нейтрально: допустим, молодой преступник хочет свести счеты с Фильдаром. Он вышел на след и поджидает его где-то на пути от Ашрама до часовни. Хорошо. Он не станет нападать в открытую. Он подкрадется сзади и нанесет удар каким-то предметом. Но каким? Дубинкой? Что может заменить дубинку? Молоток? Кусок свинцовой трубы? Разводной ключ? Неплохо. Разводной ключ! Но встает вопрос: где найти достаточно увесистый разводной ключ?.. Ответ?.. Ответ?.. Может, в ящике с инструментами от грузовика.

Он отправился в гараж. Грузовик стоял здесь. Его кузов был забит пустыми ящиками. Инструменты в беспорядке лежали под передним сиденьем: домкрат, пусковая рукоятка, молоток и разводной ключ. Он обернул руку тряпкой, поднял ключ, слегка подбросил его. Оружие – практичное, удобное в обращении, достаточно тяжелое, чтобы нанести смертельный удар, но слишком громоздкое! Куда его спрятать? Под плащ? Как его закрепить, ведь его хорошенько нужно закрепить, потому что он должен выглядеть естественно и идти с пустыми руками… Удрученный Андуз принялся бродить по саду. Глупо останавливаться из-за подобных трудностей. Но разве в глубине души он не радовался, что наткнулся на препятствие?.. Он заперся в своем кабинете, перелистал отрывной календарь. Впереди, конечно, еще пять-шесть дней. Может, даже больше, потому что мадам Нолан могла задержаться в последний момент. Зазвенел телефон.

– Алло!.. Андуз слушает… A-а! Это ты!.. Да, ты правильно делаешь, что сердишься… Ну да, я знаю. Мне следовало бы тебя предупредить. Я взял отпуск по болезни. Врач любезно предоставил мне две недели. Послушай, Леа, незачем настаивать, чтобы я куда-нибудь уехал. Здесь почти как в деревне… Ты сейчас станешь смеяться. Он посоветовал мне проконсультироваться у невропатолога… Как? И ты тоже?.. Но почему вы все ополчились против меня?.. Да, у меня часто болит голова, так что с того? Это еще не повод. Почему бы не сходить к психиатру?.. Это очень мило с твоей стороны. Спасибо… Уверяю тебя, ты беспокоишься напрасно… Что?.. А! Нет. Это не повторится! Но в чем влияние Учителя может оказаться опасным для меня?.. Не настаивай. Я тебе уже говорил: Ашрам – мой дом… Честное слово, ты ревнуешь! Да, да… Я уже не раз обращал внимание.

Он вздохнул, отодвинул немного трубку от уха, посмотрел на календарь. Потом его вдруг охватила ярость.

– Я запрещаю тебе так говорить. Я достаточно взрослый, чтобы знать, что я должен делать… В конце концов, Леа, я тебя не понимаю. Ты хочешь мне быть всего лишь подругой… очень нежной… очень преданной… не так ли? Вспомни. Однако ты ведешь себя как требовательная, подозрительная любовница… вот именно! Подозрительная! Хочешь, я скажу тебе правду?.. Ты окажешься на седьмом небе, если я навсегда забуду об Ашраме. Да ты бы послала ко всем чертям мой Ашрам! Как бы тебе хотелось его уничтожить… Нет, я не сержусь… Просто не понимаю, зачем ты сюда приезжаешь, что ты тут ищешь… Знаю. Ты собираешь материал. Тогда почему ты так враждебно настроена?.. Но объясни ты мне, что Учитель сделал тебе такого плохого? Можно подумать, что ты жаждешь свести с ним счеты. И к тому же с моей помощью!.. Ладно. Я ошибаюсь. Ну разумеется, я буду рад, если ты приедешь… Да, конечно… в субботу, как обычно… Я тоже тебя целую.

Уф! Он положил трубку. Сейчас у него просто нет времени на ссоры. До чего же странная девица!

Дверь широко распахнулась. Учитель никогда не стучал.

– Поль, у меня к тебе небольшая просьба. Мадам Брийон хочет уехать завтра утром. Ты сможешь отвезти ее на вокзал?

– А что, разве Карл не в состоянии ее проводить?

– Нет. Я должен ехать в Париж, и мы вернемся поздно. Возьми грузовик.

– Когда уходит поезд?

– В половине седьмого. Немного рановато. Тебя не затруднит?.. Я сначала хотел заказать такси, но ты же их знаешь. Никогда нельзя на них рассчитывать.

– Хорошо.

– Спасибо. Как ты себя чувствуешь? Получше?

Он ушел, не дожидаясь ответа. В другой раз Андуз обиделся бы. Но сейчас он в страхе убеждал себя: «Грузовик, половина седьмого, завтра… Такой удобный случай больше не представится. Так просто припарковать машину на площади Республики, пойти навстречу Фильдару, предложить ему: „Хотите, я вас подброшу? Грузовик стоит в двух шагах. Я еду с вокзала“». И тогда разводной ключ… Достаточно придумать любой предлог… плохо поступает бензин… барахлит зажигание… Фильдар всегда любезен. Этого у него не отнимешь. Он любит оказывать услуги. Он откроет капот, наклонится… Разводной ключ сделает свое дело. Благодаря своей тяжести.

Опять потянулось жуткое бесконечное ожидание. Ожидание неясного результата. Возможно, оно окажется удручающим. Если Андуз промахнется, то неизбежно последует арест, тюрьма. Какой адвокат, какой судья поймет мотивы, которыми он руководствовался?.. Он сам-то не всегда толком их понимал. Разумеется, самый ясный довод – это Ашрам. Во что бы то ни стало обеспечить материальное будущее Ашраму. Он уже все рассчитал, основываясь на доверительных откровениях Учителя. После уплаты налогов и пошлин останется кругленькая сумма почти в шесть миллионов. Если их толково вложить, то они обеспечат доход, который позволит общине безболезненно переживать потрясения, вызванные опрометчивыми действиями Учителя. Он уже знал, какие акции следует покупать. Он четко представлял, как составить портфель ценных бумаг. В некотором роде эти деньги принадлежат ему. И сейчас он их зарабатывал в поте лица. Эта мысль не была кощунственной. Он никогда не испытывал – и он мог в этом поклясться – желания взять, украсть… Достояние Ашрама – это святое. Он только поставил перед собой цель управлять финансами, следить за ними с карандашом в руке, выступая в роли необычного управляющего делами. Он совершенно не возражал встать вровень одним ему известным способом с теми важными господами, которых он каждый день видел в банке, просматривающих финансовые газеты или шушукающихся с директором. Он станет богатым по доверенности. Он получит право подписи. При условии, что Фильдар… Нужно убрать Фильдара.

Во второй половине дня, чтобы убить время, он занялся накопившейся почтой. Однообразная, механическая работа. Он быстро с ней справился. Он вышел в парк и пошел в старый гараж, где работали двое рабочих. Они прикрепляли к потолку рельс, по которому будет перемещаться блок, поднимая вверх мертвых быков. Работой руководил Карл. Он пожал Андузу руку.

– Как видите, – сказал он, – они почти закончили. Позже я освобожу подвал от всех бутылок, которые его загромождают. Мы там устроим холодильную кладовую.

– Подождите, – сказал Андуз. – Об этом проекте вы мне не говорили.

– А! Прошу прощения… Я думал… Но подрядчик согласен… На следующей неделе он представит вам смету.

– Хорошо. Хорошо, – проворчал Андуз. – Мы это обсудим.

До чего же Карл предан Учителю! Все время предлагает что-то переоборудовать, то здесь, то там. Как получилось, что религиозная община, ставившая перед собой единственную цель духовного перевоплощения, начала походить на промышленное предприятие? Невероятно! Это уже не монастырь, а больница!

Он прошел мимо гостиницы, окруженной строительными лесами, повернул к замку, поднялся к себе в комнату. Фильдар стучал на машинке. Он смочил холодной водой полотенце, положил его на лоб и лег в кровать. Во второй половине дня головная боль давала о себе знать довольно остро. Она превращалась в посетительницу, привычки которой он начал запоминать. Оставалось только смириться. Она не только завладела его нервами, артериями, больно стучала в висках, но проникла в его мысли, разговаривала с ним шепотом, присущим ей одной. Словно кто-то другой незаметно занял его место. И он уже не хозяин себе. Кто ударит разводным ключом? Он или другой? Скорее, другой, который, впрочем, смелее, а возможно, и злее. Убрав Фильдара, сможет ли он остановиться? Не потребует ли он новых жертв? Угрожает ли что-нибудь Леа? Сама по себе она опасности не представляет, но, в конце концов, авария произошла у нее на глазах. И почему она все время лезет со своими советами? Сходить к невропатологу! Забыть об Ашраме! Сплошное наваждение. Если на тебя нападают, ты должен защищаться… Пишущая машинка замолкла, и головная боль разжала тиски. Фильдар постучал в дверь, приоткрыл ее.

– Пойдемте ужинать?

– Без меня, – прошептал Андуз.

– Вам что-нибудь принести?

– Бутерброд, если вам не трудно. Я заморю червячка. Спасибо.

Фильдар ушел, покусывая пустую трубку, а Андуз воспользовался тишиной, чтобы вздремнуть. Он удивился, когда вновь появился Фильдар. Он проспал целый час. Фильдар принес на тарелке бутерброд с паштетом.

– Перед уходом Букужьян попросил меня напомнить вам, что вы должны проводить мадам Брийон на вокзал.

– Знаю.

– Она будет вас ждать с шести часов. Но если вы устали, то я могу ее отвезти. Ведь я все равно иду на мессу. Я возьму грузовик.

Андуз приподнялся на локте и сурово посмотрел на Фильдара.

– Нет. Это моя обязанность.

– Но если вы заболели…

– Я не заболел.

Фильдар прошелся по комнате Андуза, как по своей собственной. Он посчитал необходимым закрыть ставни.

– Включить ночник?

– Нет. Свет меня раздражает.

Фильдар сел у его ног в темноте. Андуз не осмеливался попросить его уйти. А оставаться рядом с тем, кто через несколько часов… нет, это выше его сил.

– Завтра утром, – продолжил Фильдар, – вы окажетесь в двух шагах от часовенки. Вам непременно следует туда зайти. Кто не присутствовал на мессе без песнопений в час, когда все еще спят, не может понять, что такое умиротворение. Здесь гримасничают, кривляются, из кожи вон лезут. В то время как забвение – это так просто.

– Мне хотелось бы отдохнуть, – сказал Андуз.

Но Фильдар продолжал размышлять, и Андуз вцепился в железный край кровати, чтобы сдержать вопль.

– Достаточно, – в изнеможении сказал он. – Думаю, будет лучше, если вы уйдете. Да, для вас, для меня… так будет лучше.

– Что ж. Я вас покидаю. Спокойной ночи… Но мне бы очень хотелось увидеть вас завтра утром.

– Да! – закричал Андуз. – Вы меня увидите.

Фильдар вышел на цыпочках, но тем не менее умудрился хлопнуть дверью.

Мадам Брийон удалялась по перрону, неся два чемодана, и вскоре исчезла в подземном переходе. Андуз должен был бы ей помочь, проводить до поезда, но он спешил вернуться к грузовику и посидеть спокойно несколько минут, прежде чем приняться за дело.

День наступит не скоро. Шел мелкий дождь, отчего улицы казались еще более пустынными. Андуз положил разводной ключ рядом с собой, мысленно перечислил все принятые меры предосторожности, словно летчик, который, как молитву, повторяет про себя все маневры, которые ему предстоят. План готов. Он включил дворники, завел двигатель, выжал сцепление и поехал. Начался отсчет чего-то необратимого.

Прохожие встречались редко. Иногда проезжала какая-нибудь машина. Занималось ненастное утро, наводившее тоску. Он быстро доехал до площади Республики, покрутился немного, выбирая подходящее место немного в стороне, плохо освещенное, ничем не загроможденное, где бы он смог удобно расположиться. Вооружившись электрическим фонариком, он отключил бензонасос. Затем завел двигатель, тот почти сразу заглох. Явная неисправность. Он закрыл дверцы машины на ключ и прислонился к кузову, чтобы перевести дух. Как только он начинал волноваться, у него тут же перехватывало дыхание. Он завидовал людям, которым хватало мужества совершать вооруженные ограбления. Он часто думал о них, сидя в банке. Хотя, может, не так уж трудно терроризировать людей, размахивая автоматами. А вот хладнокровно нанести удар! Посмотрим!..

Он пересек площадь и направился к небольшой церкви. Он пришел заранее, и поэтому ему пришлось войти внутрь. В боковом приделе священник совершал богослужение. Фильдар был здесь. Он стоял, преклонив колени, в первом ряду, рядом с пожилой женщиной. Царила почти неземная тишина. Священник невнятно бормотал какие-то слова, по таинственным причинам ходил вдоль алтаря, то нагибался, то выпрямлялся. Фильдар, закрыв лицо руками, не двигался. Андуз сел в самой темной части нефа. Его присутствие выглядело святотатством. И эта мучительная уверенность обжигала его. Он помолился бы, чтобы снять с души грех, но не знал, что в подобном случае говорят христиане. Он только и сумел вымолвить: «Я невиновен. Клянусь, что я невиновен». Священник широким жестом благословил присутствующих, и Фильдар перекрестился. Месса закончилась. Андуз выскользнул наружу; увидев, как вышла пожилая женщина, подождал еще несколько минут. Наконец показался Фильдар, увидел Андуза и подошел к нему. Каждая деталь врезалась в память. Счет пошел на секунды. Андуз уже никогда не сможет забыть эти мгновения.

– Вы опоздали, старина, – сказал Фильдар. – Но это так любезно с вашей стороны! Хотите осмотреть церковь? Подождем следующей мессы?

– Нет. Я только подумал, что вам будет приятно, если я составлю вам компанию. Идет дождь. А грузовик стоит там. Вы поступите просто глупо, если решите возвращаться пешком.

– Неплохая идея.

Они поспешили к стоянке и сели в машину.

– Надеюсь, что она заведется, – сказал Андуз. – Сегодня она капризничает. Я даже думал, что мадам Брийон опоздает на поезд.

Он включил стартер один раз, другой.

– Прогрейте двигатель, – посоветовал Фильдар. – Он остыл.

– Тогда зальет свечи.

Он старался изо всех сил, но безуспешно.

– Бросьте, – сказал Фильдар. – Возможно, что-то случилось с бензонасосом. Чувствуете запах?

Он открыл дверцу.

– Вы умеете чинить машины? – спросил Андуз.

– Я мастер на все руки, – смеясь, ответил Фильдар. – Откройте капот.

Все шло по плану с какой-то трагической точностью. Андуз потянул за рычаг замка, и Фильдар поднял капот и опустил его на упор.

– Ничего не видно, – проворчал он. – У вас, случайно, нет фонарика?

– Нет.

– Тем хуже. Придется работать на ощупь.

Он склонился над двигателем. Андуз схватил разводной ключ. Голова гудела. Он растерянно огляделся вокруг. На площади ни души. Дождь. Согнутая спина Фильдара. Андуз вспомнил слова Учителя: «Они страдают… те, кто умирают насильственной смертью, страдают после…» И, чуть скрипнув зубами, поднял разводной ключ.

– Нашел, – сказал Фильдар. – Клапан бензонасоса.

Его голова скрылась под капотом. Андуз не смог нанести удар. Он медленно опустил руку. В то же мгновение Фильдар выпрямился, вытащил платок, чтобы вытереть руки. Он увидел разводной ключ и улыбнулся:

– И этой штуковиной вы собирались чинить неисправность? Она хороша только для многотонки. Ну-ка, заводите двигатель, посмотрим!

Андуз даже не пытался сопротивляться, искать другое решение, быстро подготовиться к еще одному нападению. Он вновь сел за руль. Больше у него никогда не получится… И даже сейчас он всего-навсего разыграл комедию. Он взмахнул ключом, чтобы убедить самого себя, что он пойдет до конца, и тем не менее не ударил. Теперь он в этом почти не сомневался.

– Двигатель, – крикнул Фильдар.

Андуз повернул ключ зажигания. Двигатель завелся. Он окончательно проиграл партию. Проиграл с самого начала. Он всегда об этом знал. Ашрам требовал от него непомерно много. Фильдар, слегка нажимая на акселератор, запустил двигатель на полную мощность, прислушался, довольно кивая головой. Он опустил капот и забрался в кабину.

– Сколько продержится, столько и продержится, – сказал он. – Я починил на глазок. Нужно сказать Карлу, чтобы он посмотрел внимательней… Ну что? Все же я оказался здесь весьма кстати, а?

Он набил трубку. Андуз начал маневрировать, чтобы выехать со стоянки. Была ли это трусость, слабость или же некая болезнь, словно мозг отказывался давать команды? Сказывалось нервное напряжение. Он запутался в скоростях, заглушил мотор, тронулся рывком, как новичок.

– С вами что-то неладно? – заметил Фильдар.

– После аварии я сам себя не узнаю, – сказал Андуз.

– Еще бы. Кстати, как у вас со страховкой?

– Неважно. Они ко мне придираются.

– Вы не присутствовали, когда Букужьян рассказывал нам о дурном влиянии, которому подвергается Ашрам. Вы много потеряли. Он говорил о неверии некоторых, а также о психическом воздействии отрицательного разума… В качестве примера он привел Иуду… Догадываетесь почему?

– Нет.

– Потому, что я еврей по материнской линии… Если разобраться, то ему это совсем не нравится. Но возможно, он прав, что причина беспокойства заключается во мне. Я иду от одной церкви к другой. Я лишний. Не верите?.. Э-э! Сейчас заедете на тротуар!

– Лучше ведите машину вы, – сказал Андуз. – Я, право, не знаю, что со мной.

Фильдар обошел грузовик, пока Андуз пересаживался на его место.

– Вы беспокоите меня, старина, – возобновил разговор Фильдар. – Если вы заболеете, то я тоже подумаю, что нас сглазили. Братья Нолан ушли из жизни. Умерли Ван ден Брук и Блезо. Вы совсем расклеились! Это эпидемия… Мне самому только и остается, что держаться изо всех сил!.. Когда мы приедем, вы сразу же ляжете, а я о вас позабочусь. Я и это умею делать. Чего я только не умею!

Он свернул на аллею, ведущую к замку, помог Андузу выйти из кабины.

– Обхватите меня рукой за шею.

– Нет. Я не смогу.

– Черт возьми. Вы ведете себя глупо. Если бы я заболел, разве вы не помогли бы мне?

Андуз повис на Фильдаре. Его тошнило. Он покорно позволил довести его до комнаты. Фильдар раздел его. Андуз не сопротивлялся. Как только он лег, то сразу же закрыл глаза. Но попросил Фильдара задержаться.

– Не оставляйте меня одного, – прошептал он. – Курите, если хотите. Мне это не мешает.

Фильдар пощупал ему лоб, руки.

– У вас все-таки поднялась температура. Наверное, начинается грипп.

– О нет!.. Садитесь… Спасибо. Вы очень любезны… Расскажите мне об Иуде.

– Об Иуде? – радостно переспросил Фильдар. – Прелюбопытнейший тип! Его никто не понял. Представьте себе, каков был его Учитель… С точки зрения Иуды, Он все время витал в облаках. Берется то за одно, то за другое… За душой ни гроша. Никогда не сидит на месте. Нечто вроде странного бродячего комедианта. Иуда же не предавался мечтам. Он хотел где-то обосноваться, создать что-нибудь основательное, иметь крышу над головой…

– Он предал.

– Да нет же… Его довели до крайности. Это не одно и то же. Он устал, бедняга. Он все время ссорился с остальными. В Святом Писании об этом ни слова. Но это правда. Я уверен, что он неоднократно упрекал Петра и Иоанна: «Попробуйте сами вести учет. С меня довольно. Вы транжирите то, что мне удается сэкономить». Измучившись, он отказался от дальнейшей борьбы. Он смирился. «Хотите его арестовать? Воля ваша. Арестовывайте. Возможно, так будет лучше для всех. Вот он… Бросьте его в тюрьму. Только дайте нам возможность свободно дышать!» Он не догадывался о последствиях. Он и повесился потому, что был честным человеком. Я очень сочувствую Иуде.

Андуз уже не слышал последних слов Фильдара. Он спал. Когда он почувствовал, что Фильдар встал, то схватил его за рукав и прошептал сквозь сон: «Нет. Не уходите…» Проснувшись, он увидел, что так и не отпустил Фильдара, и сильно смутился.

– Извините… Я совершенно отключился… Я разговаривал во сне?

– Нет.

– Вы непременно должны мне сказать… Мне часто снятся кошмары. Я говорю бог весть что. Думаю, что я в состоянии подняться. Еще раз спасибо. Я справлюсь сам… Который час?

– Почти одиннадцать.

– Черт! Если Учитель вернулся, то, возможно, ему нужна моя помощь. Но ни слова. Он не должен знать.

– Но если вы заболели?

– Я привез с собой лекарства.

Андуз закрыл за Фильдаром дверь. И вновь на него навалились заботы, от которых раскалывалась голова. Есть ли у него шанс? Отныне он оставит в покое Фильдара. Следовательно, все потеряно. Либо одно, либо другое. Альтернатива раскрывалась перед ним с болезненной ясностью. Фильдар останется в живых, и вдова попросит его рассказать о том, что произошло во время аварии. Чтобы ее утешить, Фильдар не преминет добавить, что вместе с умирающим читал молитвы, он припомнит малейшие детали. Обо всем этом Андуз уже думал раз двадцать, но еще никогда столь напряженно. Если поразмыслить, то ему самому бояться нечего. Его никто не станет обвинять… Но в определенном смысле он и Ашрам едины. И вдруг Ашрам исчезнет… как он сможет жить, все время помня о двух убитых? Вот тогда он и превратится в настоящего преступника. Сдаться полиции? Во всем сознаться? Какой скандал! Пострадает репутация Учителя. Скажут, что Учитель знал обо всем, что он сообщник Андуза. Нет. Надо молчать, молчать во что бы то ни стало.

Он оделся, умылся. В соседней комнате Фильдар так и не сел за машинку. До чего он милый, этот Фильдар. Он оказался совсем другим человеком, совсем не таким, каким представлял его себе Андуз. По сути, он жил по законам братства! Итак, все складывалось следующим образом. Фильдар не умрет и пойдет своей дорогой. Ашрам перестанет существовать. Учитель найдет пристанище где-нибудь в другом месте. А он сам останется наедине с воспоминаниями о грандиозной хитроумной авантюре, закончившейся провалом. Жуткое поражение. Леа не в счет. Он прекрасно понимал, что и здесь его ждет неудача. Пустота. Останется пустота. Вся дальнейшая жизнь представлялась ему каменистой пустыней. А на самом горизонте виднелся маленький силуэт, который не замедлит отправиться в дорогу.

Андуз спустился в свой кабинет.

Карл постучал в дверь.

– Войдите! – крикнул Фильдар.

– Вы очень заняты? – спросил Карл.

– Видите ли… Я всегда очень занят. Но если я вам нужен…

– Да, на пару минут… В подвале, знаете, что под бывшим гаражом… там каменщики позавчера закончили работать. Я хотел убрать бутылки, но Учитель отправляет меня в город. Но я приготовил большие корзины. Придется, может, спуститься раз пятнадцать. Просто поставьте бутылки перед гаражом. Во второй половине дня, ближе к вечеру, их заберут.

– Иду, – сказал Фильдар.

– Осторожно спускайтесь по лестнице. Она коварная.

– Не беспокойтесь!

Фильдар собрал листы бумаги, валявшиеся на полу. Когда он работал, то разбрасывал вокруг себя законченные страницы. Он положил их в объемистую папку и побежал за Карлом.

– Э! Купите мне табаку. Но только крепкого. Когда вернетесь, я вам заплачу.

В гараже он наткнулся на Андуза, который проверял работу каменщиков. Андуз держал в руках канат, перекинутый через блок.

– Нет, вы только посмотрите, – сказал Андуз. – Я же ясно объяснил: цепь и система блокировки. Они приделали этот канат. Теперь придется скандалить… Как мне все надоело!

Фильдар поискал выключатель.

– Справа, – подсказал Андуз. – Над корзинами.

Фильдар снял куртку, повесил ее на гвоздь и засучил рукава рубашки. Затем он схватил корзинку и стал спускаться по лестнице. За ним захлопнулась дверь. Глубоко внизу свет освещал стеллажи, уставленные бутылками.

– Э! Андуз! – крикнул он. – Вы уверены, что они все пустые?

До него донесся приглушенный голос Андуза:

– Да… Начинайте!

– Предупреждаю. Если я обнаружу хоть одну полную, то я ее выпью.

Посвистывая, он принялся за работу. Ему нравилась физическая работа. «Из меня получился бы чертовски неплохой монах, – подумал он. – Богослужение! Плуг! Богослужение! Телега! Богослужение! Мозолистые руки творят самые прекрасные молитвы!»

Он приподнял корзину.

«Увесистая штучка! Эти корзины слишком уж большие!»

Он прикинул, как поудобнее взяться за них. Проще всего было волочить эту тяжесть по земле до ступенек. Бутылки позвякивали. Неизбежно некоторые из них разобьются.

Добравшись до лестницы, он понял, что никогда не поднимет корзину, держа ее перед собой. Он повернулся спиной к ступенькам, прочно ухватился одной рукой за ручку, а другой уперся во влажную стену. Затем, пятясь назад, поднял корзину на первую ступеньку, потом на вторую. Получается! Но в следующий раз корзину не стоит так нагружать.

Он обернулся. Он почти у цели. Еще небольшое усилие. Он напряг спину, судорожно напряг колени, и вдруг ступенька зашаталась и рухнула у него прямо под ногами. Он бросил корзину, попробовал за что-то зацепиться, но его потащило вниз в жутком грохоте битого стекла. Он чувствовал, как в тело вонзаются острые осколки, а он все падал и падал до тех пор, пока не ударился плашмя о слой битого стекла. Сознание он не потерял, но двигаться больше не мог. Что-то текло по животу, по бедрам. В одной из бутылок, наверное, оставалось шампанское.

Вдруг он понял: это его кровь. Он позвал сдавленным голосом:

– Андуз!.. Андуз!..

Андуз, мертвенно-бледный, вцепился в ручку двери и прислушивался. У него было такое ощущение, словно его самого покидала жизнь. Безумные мысли лихорадочно сменяли друг друга. «Ступенька!.. Карл меня предупреждал… Я тут ни при чем… Я ничего не сделал… Это несчастный случай. Настоящий!» Он посмотрел на свою руку, побелевшую от напряжения, и приказал ей разжаться. Она не повиновалась. Он должен бежать, позвать на помощь. Наверняка еще не поздно. Но он не двигался и напряженно слушал. Ему почудился стон, и он сильнее сжал ручку. Последний свидетель… Он никогда уже не заговорит. Судьба после некоторых колебаний только что выбрала Лифам. Не идти против ее воли. Андуз сделал шаг назад… потом еще один… Не оказать помощь человеку, которому грозила смертельная опасность. Но что все это означает? Ведь Фильдар умер. Теперь он в этом не сомневался. Но как спуститься, если в самом верху лестницы зияет дыра? Он удалялся, все время поглядывая назад. С его уст слетали слова: «Я ничего не сделал… Я ничего не сделал…»

По мере того как он приближался к замку, в нем зарождались искорки надежды. Но он еще не почувствовал облегчения. Просто он стал как-то иначе дышать, держать голову. В парке возились добровольцы с лопатами и мотыгами. Они ничего не заметили, поскольку находились слишком далеко. Андуз вернулся к себе в кабинет, долго массировал глаза, но ему никак не удавалось стереть образ тела, лежащего среди мерцающих звезд. Фильдар вознесся на свои небеса. А теперь?.. Что ж, теперь все кончено. Сражаться больше не с кем. Вдова может приезжать.

«Могу ли я думать о Фильдаре без угрызений совести? – спросил он сам себя. – Да. Я смирился с судьбой. Я больше ничего не предпринял бы против него. Я пропал. Он умер. Мы в расчете!»

Но все дело было в том, что он, возможно, не умер. Андуз собрался с силами, чтобы хладнокровно рассмотреть такой вариант. Несомненно, Фильдар серьезно ранен. Как только его обнаружат, то сразу же отвезут в больницу. А там никто не станет его расспрашивать об автомобильной катастрофе, стоившей жизни братьям Нолан. Если же Андузу начнут задавать вопросы, то он ответит, что он сразу же вышел из гаража и вернулся в кабинет. Нет. Он ничем не рискует. И каждая минута возвещала о его победе. Фильдар упал уже больше четверти часа тому назад. Андуз притаился у окна, чтобы наблюдать за учениками… Прошло полчаса… Сорок минут… В доме ни малейшей тревоги. Он выиграл! Андуз упрекнул себя, что произнес столь оскорбительное слово. К Фильдару он питал только дружеские чувства и всем сердцем сожалел, что все обернулось трагедией. Ну и что? Ведь он и сам глубоко страдал. И вдруг ему сообщают: «Вас помиловали! Можете выйти из тюрьмы!» Ведь чуда ожидаешь только для себя!

Он увидел, как вернулся грузовик. Из него вышел Карл. В руках он держал пачку табаку. Он сразу направился к бывшему гаражу. Андуза охватило ужасное волнение. И он сел за стол. Началось невыносимо жестокое, настоящее ожидание. Оно длилось бесконечно долго… Насколько труднее его переносить, чем любое другое! «Вот почему у меня болит голова, – подумал он. – Две недели я жду и больше ничего не делаю. Каждый час звонит колокол. Кто это выдержит? Если я должен понести наказание, то вот оно. Клянусь, наказание ужасно!»

Он услышал, как кто-то взбежал по лестнице и постучал в соседнюю дверь. Раздался хриплый, запыхавшийся голос Карла:

– Учитель! Идите быстрее!.. Фильдар… Мне кажется, он мертв!

Андуз закрыл лицо руками. Он заплакал от усталости, от нервного истощения и от радости.

Мазюрье, держа в руках переносную лампу, осмотрел лестницу и ощупал соседние ступеньки.

– Все сгнило, – сказал он. – Вот еще одна, которая так и просит, чтобы ее заменили.

Учитель, Карл и Андуз столпились у входа в подвал и наблюдали за ним. Тело уже унесли, и осколки стекла грудой лежали в стороне.

– А ведь я предупреждал его, чтобы он был поосторожней. Ступенька, которая рухнула, шаталась уже давно, – сказал Карл.

– Какое несчастье, – сказал инспектор. – Ему, безусловно, хватило времени позвать на помощь. Если бы кто-нибудь услышал его крик, Фильдара могли бы спасти, наложив жгут.

– Это я виноват, – сказал Карл. – Если бы я знал…

– Он впервые спускался в подвал?

– Да.

– Мы собирались делать новую лестницу, – сказал Учитель. – Мы хотели переоборудовать помещение под холодную кладовую.

Инспектор продолжал водить лампой по стенам. Он осторожно переступил через зияющее отверстие и спустился вниз. Снизу он на глазок прикинул расстояние.

– Приличная высота, – оценил он. – Удивительно, что он ничего себе не сломал. И надо же было случиться, чтобы этот кусок стекла перерезал ему бедренную артерию!.. Согласитесь, что здесь вмешалась сама судьба!

Андуз держался немного в стороне. Он нисколько не сомневался, что от лестницы пахло смертью. Он до сих пор слышал, как стонал Фильдар. «Но почему они привели меня сюда? – подумал он. – Почему они все время меня мучают? Я хочу уйти. Оставьте меня в покое!»

Инспектор поднялся и заметил шпагат и блок, прикрепленный к потолку гаража.

– Это что такое?

– Это приспособление для разделывания туш животных, которых мы убиваем, – объяснил Учитель.

– Вы убиваете животных?

– Да. Наш культ требует, чтобы при определенных условиях ученики получали крещение кровью. Поэтому время от времени мы убиваем быка и затем, что совершенно очевидно, мы его съедаем.

– Кто мясник?

– Карл.

Мазюрье бросил короткий взгляд на Карла, затем вновь обратился к Учителю:

– Странные вещи творятся в вашем Ашраме. Если я правильно понял, вы живете под знаком крови.

– Извините. Под знаком Митры!

– Как вам будет угодно. А это, случайно, не может расстроить психику некоторых ваших учеников? Собственно, как происходит крещение? Вы окропляете вашего ученика кровью?

– Нет. Он находится в своего рода камере, сделанной под тем местом, где бык приносится в жертву. Таков ритуал. Кровь должна пролиться на него.

– И где происходит церемония?

– Под домом. Там огромные подвалы, где раньше хранилось шампанское.

– А почему вы не совершаете обряд в парке, например?

– Потому что подземелье имеет символическое значение. Посвященный сначала должен вновь упасть в первородный хаос. Темнота, окружающая его, означает материю, от которой он вскоре избавится, обретя силу, жизнь, творческую энергию…

– Вот вы только что сказали, что посвященный должен упасть. И это невольно наводит на мысль… о ваших трех трупах… Ван ден Брук упал в воду. Блезо упал из окна дома. Фильдар упал с лестницы… Любопытно, не так ли?

Все больше и больше теряясь в догадках, Андуз пытался понять, к чему клонит инспектор. Да и Учитель оказался в затруднительном положении.

– Они прошли обряд крещения? – продолжил Мазюрье.

– Нет, – сказал Учитель, – Ван ден Брук искал здесь скорее убежища, чем истины. Блезо утверждал, что ему спешить некуда. Фильдар был диссидентом, если хотите.

– Представьте, что рядом бродит сумасшедший, – продолжил инспектор. – Разумеется, это только гипотеза. Но в конце концов, она не так уж и абсурдна. Сумасшедший знает, что три человека отказались от крещения, что они в некотором смысле находятся в оппозиции и могут причинить Ашраму только зло. Он их уничтожает, то есть бросает их в то, что вы называете хаос.

– Я в это совершенно не верю, – запротестовал Учитель.

– Здесь нет сумасшедших, – живо подхватил Андуз.

– Возможно. Хотелось бы в этом убедиться. Фильдар, кажется, действительно стал жертвой несчастного случая. Но ничто не мешает предположить, что и его тоже толкнули и что, упав на ступеньку, он ее сломал. Но я опять поостерегусь делать выводы. Тем более что эта теория не объясняет другой, еще более странный факт. Все три жертвы были пассажирами «Рено-шестнадцать».

Они вышли из гаража. Мазюрье остановился перед Учителем.

– Поймите меня правильно, мсье Букужьян. Вы придерживаетесь гипотезы о несчастных случаях. Я иного мнения. И безусловно, ошибаюсь я. Но я считаю необходимым принять меры предосторожности. Я прошу у вас разрешения прислать сюда своего человека для наблюдения. Обещаю, что он не будет слишком назойливым. Мне, однако, на некоторое время требуется наблюдатель.

– Ладно, – сказал Учитель. – Нам скрывать нечего. Андуз введет его в курс дела. Ты согласен, Поль?

– Безусловно, – сказал Андуз.

Инспектор Бернар приехал на следующий день, и Андуз занялся им, устроил его, показал Ашрам. «Любопытно, право, очень любопытно», – не уставал повторять молодой инспектор. Вместе перебрали всех тех, кто постоянно жил в замке или кто регулярно туда приезжал.

– Только достойные люди, – пояснял Андуз. – Добавлю, что здесь никто не интересуется жизнью соседей. Каждый занят своими проблемами. Вы зря потеряете время. Предположим даже, что преступник скрывается среди нас. Но вы же не можете одновременно наблюдать за всеми.

– Конечно. Но с вас-то я могу постоянно не спускать глаз.

– Что?

Андуз остановился. Еще шаг, и он споткнулся бы.

– Патрон, – продолжал Бернар, – думает, что вам грозит опасность. Правда, он не вполне уверен. Но постарайтесь взглянуть на это дело его глазами, непредвзято. Кто погибнет? Те, кто в той или иной степени замешан в аварии, в которой погибли братья Нолан. На данный момент в живых осталось двое: девушка и вы. Значит, вас надо охранять. Патрон принял меры в отношении девушки. А я здесь, чтобы защищать вас.

Андуза вдруг стал разбирать смех, и он почувствовал, как сдавило грудь.

– Значит, он отверг версию о сумасшедшем? – воскликнул Андуз.

– Нет. Напротив. Как вы догадываетесь, он досконально изучил каждое происшествие. Так вот, ни один из погибших не имел врагов. Все сведения подтверждают друг друга. Ван ден Брук, Блезо и Фильдар вели уединенный образ жизни. Ни семьи, ни состояния. Нет никакой причины для убийства. Я имею в виду, как вы понимаете, причины с точки зрения здравого смысла. Хотя, может, существовал тайный мотив. Три падения – это уже не совпадение. Если патрон полагает, что где-то рядом находится сумасшедший, то он не имеет в виду, разумеется, больного, подверженного припадкам. Речь идет о человеке, одержимом навязчивой идеей, который наносит удары с трезвой расчетливостью, свойственной некоторым душевнобольным. А внешне он пребывает в здравом уме, так же как вы или я.

– Это смешно! – отрезал Андуз.

– Бессознательное хранит в себе много тайн. Если этот сумасшедший и правда существует, то, будьте уверены, он считает, что на него возложена конкретная миссия и у него есть весомые основания… Таково мнение патрона.

– Но разве я кому-нибудь перешел дорогу? – спросил Андуз.

– Кто знает? Может, вы кое-кому внушаете опасение.

– Сомневаюсь.

– Как сказать. Все возможно. Я не удивлюсь, если узнаю, что преступник питает подозрения к самому себе. Нет. Я шучу. Извините. Я все же считаю, что произошли всего-навсего несчастные случаи. Только патрон любит везде совать свой нос… «Он хочет достичь совершенства», – как говорит дивизионный комиссар.

– Вы будете ходить за мной как тень? – спросил Андуз. – Хотя меня это не смущает.

– Нет. Все же нет. Я просто всегда буду неподалеку.

– И долго это продлится?

– Не знаю.

– Что ж, я иду в свой кабинет. Так что не волнуйтесь. До скорого.

Чувствуя себя не в своей тарелке, Андуз долго обдумывал планы полицейского. Подпал ли он под подозрение? В таком случае Мазюрье останется с носом. «Я больше ничего не боюсь. Я в безопасности. Мы все в безопасности. И я не сумасшедший. Конечно, иногда мне казалось, что я теряю контроль над собой. Но выяснилось, что у меня все же есть голова на плечах и я могу вынести любой удар судьбы…» Однако эта мысль жгла как кислота. Полицейский приблизился к истине, когда сказал: «Преступник питает подозрение к самому себе!»

«Питаю ли я к себе подозрение? – подумал Андуз. – В некотором смысле да… Но в каком смысле? Что это означает? Что, сражаясь за Ашрам, я убиваю себя? Это правда. Мне пришлось насиловать себя днем и ночью, не имея ни минуты передышки. А потом, что еще? Существовала какая-то подоплека? Мною двигали таинственные, неуловимые мотивы? Ну хватит! А то я себя не знаю!» Он мысленно возвращался к каждой смерти, анализировал обстоятельства со свойственной ему дотошностью. Он не собирался убивать. Просто его поставили в безвыходное положение. И в конце концов он отказался от убийства. Именно это его и оправдывало. Это делало его похожим на других. Он был таким же человеком, как и все остальные: тихим, аккуратным и весьма уравновешенным. Доказательство: он вскоре вернется к прежней спокойной жизни. Наступил конец драмы, и он больше никогда не услышит о Мазюрье…

Он вздрогнул, когда Учитель вошел в кабинет.

– Похороны состоятся в субботу, – сказал Букужьян. – У Фильдара не было родственников, как ты знаешь. Мы вправе похоронить его так, как сочтем нужным. Но я думаю, что лучше это сделать по христианским обычаям. Он бы так распорядился. Я уже договорился с кюре и с похоронным бюро. Тебе не придется ни о чем заботиться. Этот полицейский тебе не очень досаждал?

– Нет. Но ему любопытно все знать.

– Пошли его подальше, если он проявит излишнюю назойливость. Нужно, чтобы он понял, что мы просто его терпим. И ничего более… Как ты себя чувствуешь?

– Получше.

– Что думаешь по поводу Фильдара?

– Безусловно, несчастный случай.

– Я так тоже считаю, но этот несчастный случай может нам повредить… Мне уже задают слишком много вопросов. Сейчас звезды не благоприятствуют Ашраму. Сатурн посылает на нас пагубные импульсы. Кто-то сглазил Обитель счастливых ценностей. Я спрашиваю себя, правильно ли мы поступаем, принимая наследство…

– Учитель… Вы не откажетесь!.. У нас столько долгов!

Учитель машинально теребил себя за волоски, торчащие из ушей.

– Я колеблюсь, – сказал он. – Решение примут Небеса!.. Сегодня вечером мы соберемся в актовом зале. Повесь объявление на двери столовой.

Андузу так хотелось удержать его, вступить с ним в спор, как будто Учитель никогда не чудил! Он чуть не показал кулак закрывшейся двери. Вдруг его охватило негодование. Отказаться от наследства! Теперь, когда до него рукой подать! Нет, это немыслимо. Если здесь и скрывается сумасшедший, то это – Учитель. Легко сказать: «Решение примут Небеса». Но Ашрам от его врагов избавили, и вовсе не Небеса. Андуз перечислял про себя всех кредиторов. Разве Небеса будут платить подрядчику, поставщикам? Да этому списку конца нет! По сути, Учитель жил в кредит. Кто станет улаживать дела с недовольными, которым приходится сталкиваться с вечно расстроенным бюджетом? Кто? Он! Как всегда!

«Ах! – сказал сам себе Андуз. – Если бы этот дом принадлежал мне! Если бы я мог им управлять по своему усмотрению! Я бы создал что-нибудь солидное, надежное. Никогда я не позволю ему отказаться от наследства. Если он заведет об этом речь, я скажу ему всю правду. Мы погибнем вместе!..» Он весь кипел от возмущения и долго не мог успокоиться. Он написал объявление и прикрепил его к двери столовой… Инспектор прочитал объявление, затем спросил Андуза, представит ли его Букужьян ученикам. Как принимали новичков?

– Учитель, – объяснил Андуз, – выжидает неделю. Если новичок упорно постигает азы культа, то проводится небольшая церемония обращения. Не удивляйтесь, если вам покажется, что собраний слишком много. Вы не обязаны их посещать. Чуть не забыл. На важные собрания наши друзья приходят в особых одеждах, в зависимости от того, насколько они подвинулись в учении. Так что не следует изумляться.

…Однако через несколько часов инспектор с трудом верил своим глазам. Он увидел, как в актовый зал вошел Учитель, облаченный в белую мантию, в сопровождении колоритного кортежа учеников. Инспектор сидел в самой глубине зала в полном смятении. Это напоминало сборища ку-клукс-клана или же Кающихся грешников Севильи.[21] Лица собранные, внимательные, почтительные, обращены к сцене, где неподвижно замер Учитель, словно ожидая таинственного вдохновения. «Моление о горе!» – подумал Бернар.

Наконец Учитель заговорил. Он отнюдь не блистал красноречием. Напротив, он излагал только факты. Он напомнил, что карма направляет эволюцию души во всех ее жизнях. Только невежда мог удивиться, что с Фильдаром произошел несчастный случай. В действительности это расплата за ошибку, совершенную в предыдущей жизни. Этот несчастный случай надо рассматривать не как возмездие, а как искупительное приношение. Андуз слушал, неимоверно взволнованный, поскольку он часто размышлял о собственной карме. Та неизведанная бездна, разверзшаяся позади него, всегда его зачаровывала. Из какого прошлого пришел человек, которого временно звали Поль Андуз? Что он делал? Какие неведомые грехи наложили на него свой отпечаток?

– Нельзя допустить, – продолжал Учитель, – чтобы разнообразие наших жизней заставило забывать нас об их глубоком единстве. Каждый из нас похож на шахматиста. Вначале у него есть определенное количество фигур. Он волен сыграть бесконечное множество или всего лишь несколько партий. Все зависит от его сил, вернее от чистосердечия. Есть личности, которые обретают освобождение сразу, таких называют святыми. Есть те, кто блуждает в потемках и совершает одни и те же ошибки. Это преступники…

Это слово, словно пуля, насквозь пронзило Андуза. Разве он сам не преступник? А разве в былые времена, много веков тому назад, он не совершал других преступлений? Он думал об Ашраме, затерявшемся в глубине столетий, и об этой личности, в некотором смысле сливавшейся с ним самим и возложившей на себя вину, от которой уже никогда, возможно, не избавиться!

Учитель говорил со свойственной ему простотой, а инспектор, все больше и больше изумляясь, делал записи. Теперь Учитель затронул проблему ада.

– Очевидно, – заметил он, – ада не существует в том виде, в каком его обычно представляют. Тем не менее это вполне реальное явление. В некоторых случаях он возникает из-за цикличного повторения одних и тех же обстоятельств. Есть потерянные души, которые уже больше не могут уйти от судьбы. И никто из нас не знает, относится ли он к числу этих отщепенцев.

Он вытянул руку, как бы собираясь указать на затаившегося среди учеников виновного. «Он никогда так не говорил, – подумал Андуз. – К кому он обращается? И почему он смотрит в мою сторону?»

– Вот почему, – продолжал Учитель, – сейчас мы споем «Песнь ночи», дабы воссоединиться с тем, кто был нашим братом.

По сигналу ученики начали гнусаво бормотать нечто похожее на медленный гимн, а инспектор выскользнул наружу. Ух! Черт побери! Недаром у патрона возникли подозрения. Он закурил сигарету и не спеша направился к бывшему гаражу. Он заранее знал, что ничего не обнаружит, но, во всяком случае, сейчас он был один и мог отвлечься от кликушеской обстановки, так действовавшей на нервы.

Он вошел в гараж, еще заваленный стремянками и мешками с цементом, включил свет в подвале, еще раз осмотрел зияющую дыру на месте рухнувшей ступеньки. Затем он прошел к строящейся гостинице, где деловито сновали полдюжины американцев. Отсюда гараж не просматривался. Если совершено преступление, то убийца хорошо выбрал место и время. Ему, наверное, придется попотеть, защищая Андуза! Чертова работенка. Он вернулся через сад и увидел, что почтальон передает Андузу письма и пакеты.

– В это время всегда приходит почта, – сказал Андуз. – Я отлучусь на минутку. Вы подождите меня в библиотеке.

Он сортировал письма, не переставая разговаривать. Последнее письмо пришло авиапочтой. На нем стоял штемпель США. Он отвернулся от полицейского и побежал в свой кабинет.

– Сразу чувствуется рука адвоката, – проворчал Андуз. – Девятого, однако… черт, это же послезавтра.

Он отнес письмо Учителю.

– Мы просто обязаны устроить небольшой прием, – сказал Учитель. – Организуем что-нибудь попроще из-за траура… в приемной. Побольше цветов и шампанского. Нельзя забывать, что Патрик Нолан – наш благодетель. Понимаешь это, а?.. В половине десятого я пошлю за ними машину.

– Вы думали о наследстве? Учитель, мы не должны от него отказываться. Иначе мы просто погибнем.

– Разумеется, мы примем наследство. Я над тобой подтруниваю, Поль. Просто ты никогда не веришь. Мы выйдем из положения, не бойся.

Андуз вернулся к себе, и его вновь охватило сомнение. Этот адвокат, этот Салливан, а вдруг он начнет разнюхивать… Однако нет. Он ничего не сможет обнаружить. Свидетелей не осталось в живых. Они уже не откажутся от того, что заявили жандармам. Единственный человек, который в состоянии отвечать на вопросы юриста, – это он сам. Следовательно… Он вытащил из картотеки досье Нолана и убрал в него письмо. В досье хранилось не так уж много документов, но каждый из них служил вещественным доказательством. Вот первое письмо Патрика Нолана:

Никаких сомнений. Патрик Нолан без обиняков утверждал, что хотел поселиться в Ашраме. Второе письмо не менее ценно:

Но самым весомым вещественным доказательством служило третье письмо. Андуз мог прочитать это письмо наизусть, настолько досконально он его изучил. Красным карандашом на полях он отметил главное:

Как иначе? Он не уточнял. Но теперь это не важно. В четвертом письме он сообщил Учителю, что завещание хранится у нотариуса семьи Нолан. Патрик зачитал и подписал завещание в присутствии Че и его жены. Все формальности соблюдены, так что комар носа не подточит. Учителю бояться нечего. В последнем письме говорилось о приезде Патрика:

Несчастные! Один воевал во Франции, другой – во Вьетнаме. Но оба нашли свою смерть в кювете, из-за неверного движения руля. Как нелепо! Но Андузу упрекать себя не в чем. Конечно, он растерялся, когда Блезо резко затормозил, но за все остальное он не несет ответственности!

Он закрыл папку, на мгновение задумался, пытаясь взглянуть на себя со стороны, словно он председательствовал на суде. По совести, он ничего не замышлял, ни о чем не жалел. После смерти братьев Нолан он действовал как верный эконом. Ван ден Брук – да… Блезо – да… О них можно сожалеть. Но либо они, либо разорение. «Ответственность ляжет на Учителя, – подумал он. – Почему он выбрал меня? Если я плохой слуга, то только потому, что слишком предан… Поль, займись цветами… Поль, обсуди смету… Поль, рассчитываю на тебя». Он вдруг вспомнил, что забыл предупредить Леа. Она приедет на выходные, а ведь до сих пор она, безусловно, не знала, что Фильдар умер и вскоре состоятся похороны. Он бросился к телефону. Он набирал то один номер, то другой, наконец она сняла трубку.

– Леа… Извини меня… Дел по горло… Умер Фильдар… Точно не знаю. Его нашли в подвале бывшего гаража. Он выносил пустые бутылки и сорвался с лестницы… Да, представь груду битого стекла. Кажется, ему разорвало бедренную артерию… Нет. Никого не оказалось рядом. Не повезло… Разумеется, приехала полиция. Избавлю тебя от ее предположений. Совершенно очевидно, что они заинтересовались совпадением, а как ты думаешь!.. Они даже приняли меры, чтобы защитить тебя и меня, если вдруг нам тоже будет угрожать опасность… Ну нет! Это совершенно нелепо… Похороны в субботу утром… Если у тебя нет темного платья, ничего… Я… мне лучше. Хотя вся эта история меня потрясла, а как иначе. Мне Фильдар нравился… Хорошо, хорошо… Не стану тебя задерживать. До субботы, да. Я тоже тебя целую.

Он подвинул телефон. Она встретится с вдовой. Она, несомненно, приедет сюда, когда мадам Нолан захочет посмотреть на место, где погибли оба брата. Ну и что? Она скажет то же самое, что и он. Он попробовал предусмотреть каверзные вопросы. Где лежали тела? Здесь все предельно просто. Леа подтвердит его слова. Нет. Она не видела, как умер Патрик. Когда она подошла ближе, он уже не шевелился. Фильдар читал молитву. Он осенил труп крестом, затем преклонил колени перед Че, который погиб мгновенно. Теперь ему не страшны никакие вопросы. Опасность исходила бы только от Ван ден Брука, Блезо и Фильдара. Они присутствовали при недолгой агонии, и если бы они уточнили хоть одну подробность… Теперь же не существовало ни малейшей щелочки, через которую смогли бы просочиться сомнение или недоверие. А если этот Салливан намеревается проводить собственное расследование, то и ему придется в конце концов опираться только на одно свидетельское показание – Андуза. Круг замкнется.

Немного успокоившись, он начал думать о приеме.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала Леа. – Я много думала.

Они уединились в библиотеке, куда редко заходили ученики. Андуз рухнул в кресло. Похороны оказались для него серьезным испытанием.

– Больше не могу, – сказал он.

– Я приехала сюда в последний раз…

Она снимала черные перчатки, высвобождая каждый палец со сдержанным гневом.

– Я закончила свою работу. Я поняла, что хотела понять. Ты, естественно, продолжаешь?

– Я продолжаю что?

– Прекрати. Ты прекрасно меня понял… Разве Ашрам не может обойтись без тебя?

– Нет.

– Значит, ты обойдешься без меня.

Она резко поставила стул рядом с креслом и села.

– Послушай меня, мой милый Поль, и не сердись.

– Но я ничего не сказал.

– Мне больно видеть, как тебя буквально пожирает Букужьян. Ты достоин лучшей участи. Из-за него ни одна женщина не сможет никогда тебя полюбить… Нельзя любить того, кто от тебя постоянно ускользает. Я… Я попыталась. Как видишь, я откровенна. Так вот нет… Но открой глаза, Поль! Позавчера, как только я по телефону произнесла имя Букужьяна, ты сразу же встал на дыбы… Так что, пока это еще возможно, давай расстанемся по-хорошему, без скандала, спокойно… Я пойду своей дорогой, а ты своей. Если случайно встретимся, то пропустим по рюмочке, как друзья.

Андуз долго не сводил с нее глаз. Любопытно, как два существа могут оскорблять друг друга по пустякам, как они способны мгновенно озлобиться друг на друга.

– Ну так скажи все, что у тебя накопилось, – прошептал он.

– Все, что у меня накопилось? – переспросила она удивленно. – Ты действительно хочешь, чтобы мы выяснили отношения?

– Ты начала первая.

– Зачем? По правде говоря, я просто хотела, чтобы ты лечился… не лекарствами… а иначе… Потому что именно это тебя сюда и привлекает…

Она покрутила пальцем у виска.

– Ты похож на одержимого. Фанатика.

Он рассмеялся, встал, прошелся перед полками с книгами, в которых содержалась вся мировая мудрость.

– Фанатик! Я просто верующий.

– Верующий, да. Копия верующего. Эдакий маленький Букужьян. Вот почему я ухожу. Ты меченый, Поль.

Она остановилась, озадаченная, как если бы вдруг почуяла угрозу, затаившуюся в этом слове.

– Я плохо выражаю свои мысли, – продолжила она. – Однако мне хотелось тебе помочь… Ты выглядишь спокойным, внушаешь доверие, но ты вовсе не такой безобидный, как кажешься… Пожалуйста, Поль, сделай мне приятное. Сходи к невропатологу. Он тебя вылечит от непонятной мне болезни, но я ее чувствую.

Он стоял к ней спиной и машинально расставлял книги в алфавитном порядке. Его потрясло до самой глубины души. Подлинным врагом была она… с самого начала! Под ее светлым взглядом он превращался в пресмыкающееся, которое пригвоздили к земле.

– Ладно, – сказал он. – Можешь не продолжать. Мои комплексы – это мои комплексы. И я сумею справиться с ними. Но ты права. Так больше продолжаться не может.

Он повернулся к ней лицом и тихо добавил:

– Я сержусь на самого себя. И я жду, когда Учитель даст мне избавление.

– Бедный Поль!.. Скажи, а ты уверен, что не ненавидишь его?

– Что?

– Чрезмерная привязанность никогда не бывает очень прочной! Я не ясновидящая, но держу пари, что однажды ты уйдешь от него, громко хлопнув дверью. Поэтому я опять прошу тебя: оставь его сейчас. Вернись со мной в Париж.

– Нет.

– Что ж, Поль. Все кончено. И без обид.

Она протянула ему руку. Он сжал ее робко, боязливо, как-то устало.

– Ты едешь прямо сейчас?

– Нет. В понедельник утром. Почему ты спрашиваешь? Уж не думаешь ли ты, что я даю тебе отсрочку?

Он пожал плечами. Нет, конечно. Он думал только о завтрашнем испытании. Поскольку Учитель учил его видеть во всем приметы, он не мог не вспомнить, что Блезо тоже собирался уезжать и умер. Фильдар тоже хотел покинуть Ашрам и умер… Он проводил Леа до вестибюля и следил за ней глазами, пока она поднималась к себе в комнату. Придется ли ему ее убить, из предосторожности, чтобы ничего не оставлять на волю случая? И все же какое-то чувство теплилось в нем, может даже любовь…

Он нашел Карла в приемной. Карл передвинул длинный стол в глубину комнаты и расставлял бокалы.

– Цветы, – сказал он, – поставим завтра утром. Кто будет присутствовать на церемонии?

– О! Почти все.

– На всех бокалов не хватит. Придется одолжить. Я приготовил двенадцать бутылок. Достаточно?

– Думаю, что да.

На пороге показался инспектор.

– Моя помощь не требуется?

Он подмигнул Андузу и пошел с таинственным видом к нему навстречу.

– Малышка, которую вы провожали, это она?

– Да. Это Леа.

– Жаль, если с ней что случится! Не буду терять ее из виду, можете мне довериться.

Вирджиния Нолан была высокой красивой женщиной, превосходно сохранившейся благодаря должному уходу. Она говорила любезным, но повелительным тоном, внушающим страх. Она носила очки в весьма изящной оправе, что только подчеркивало суровые черты ее лица. Ее адвокат, Салливан, худощавый, гладко выбритый, молчаливый мужчина, прятал глаза под темными очками и держал на коленях дипломат. С Учителем они разговаривали по-английски, сидя втроем на заднем сиденье «линкольна». Леа сидела впереди, между Карлом и Андузом. Машина ехала по Реймсу.

– Если тебе начнут задавать вопросы, – шептал Андуз, – скажи, что ничего не помнишь. Эта поездка все равно не принесет никакой пользы. Поэтому чем раньше мы закончим, тем лучше.

Он повернул голову, изучая дорогу. Этот путь, проделанный в обратном направлении, его сбивал с толку. Он пытался представить обстоятельства, при которых произошла катастрофа, мысленно сел за руль «ситроена». Тогда перед его глазами простирался большой отрезок дороги, идущей все время прямо, а по диагонали ее пересекала высоковольтная линия. А сейчас до самого горизонта он видел серую равнину, а ему навстречу бежали бесконечные провода и опоры. Андуз окончательно запутался. Он несколько раз просил Карла замедлить ход, оборачивался, чтобы посмотреть на дорогу через заднее стекло. Его взгляд наталкивался на вдову, которая слушала, как всегда, словоохотливого Учителя. Салливан машинально поглаживал портфель, где лежали… Что?.. Какие документы?.. Какие бумаги?..

– Там, – сказала Леа. – Я узнаю это место. Я помню это ограждение, справа. А напротив видна мачта.

– Остановите, – сказал Андуз Карлу, – не доезжая ограждения… Да, я тоже вспомнил.

Карл потихоньку съехал на обочину и, сняв фуражку, открыл дверцу. Пассажиры вышли, образовав необычную группу на фоне низкого неба. Женщина, усыпанная драгоценностями, мужчина в черном, как могильщик, и Учитель, любезный и услужливый, будто он встречает гостей в своей усадьбе.

– Что мне делать? – спросил Андуз.

Учитель перевел. Мадам Нолан и Салливан посовещались между собой. Адвокат ответил Учителю. Тот опять перевел:

– Объясни, как ты себя вел, очень подробно…

Но Салливан прервал его и обратился по-французски к Андузу:

– Пожалуйста… Вы расскажете нам все, что произошло… Покажите, где вы находились, когда начали тормозить…

Это уже не паломничество, а следственный эксперимент. И Андуз понял, что юрист начал проводить собственное расследование. Учитель и вдова перешли через шоссе и остановились около мачты высоковольтной линии. Андуз с адвокатом отошли назад метров на пятьдесят.

– Приблизительно здесь я затормозил.

– Где сидели жертвы?

– Справа от меня находился мсье Патрик. Он держал костыль между ног. Мсье Че сидел сзади, тоже справа.

Адвокат открыл портфель и вытащил несколько отпечатанных на машинке листов и сверился с ними. Что это за отчет? Где он его раздобыл?..

– Продолжайте, прошу вас.

Андуз попытался объяснить американцу, как себя вел старенький «ситроен» на скользкой дороге с выбоинами. Адвокат, привыкший к шикарным машинам и великолепным автомагистралям, старался вникнуть в суть.

– Да, да… – говорил он из вежливости.

Андуз, вытянув обе руки вперед, объяснял, как машину занесло. Они подошли к мачте, и Андуз остановился на том месте, где его выбросило из машины.

– Я очутился на земле. Меня оглушило, но я остался цел и невредим и почти тотчас поднялся.

Адвокат полистал свое досье, изучил схему, измерил большими шагами расстояние, затем задумался. Время от времени мимо проезжали машины, из-за стекол выглядывали любопытные лица. Адвокат перешагнул через ограждение и осмотрел подножие мачты. Затем быстро поговорил о чем-то с мадам Нолан по-английски. Он повернулся к Андузу.

– Где находились трупы?

– Мсье Патрика выбросило вперед, на другую сторону кювета, примерно на то место, где сейчас находится мадам Нолан. Его костыль валялся чуть поодаль.

– Он был мертв?

– Нет. Он еще жил несколько минут.

– Вы уверены?

– Совершенно уверен. Он пытался что-то сказать. Его губы шевелились.

– Другие свидетели это подтвердили?

– Все без исключения. К несчастью, я остался последним свидетелем, потому что трое других… Вы ведь в курсе.

– А девушка?.. Будьте любезны, позовите ее.

Все решалось в эту секунду. Андуз знаком подозвал Леа.

– Что вы видели? – спросил адвокат.

– Я была настолько потрясена, что ноги мне отказали. А когда я все-таки подошла ближе, то они оба уже умерли. Мсье Фильдар стоял на коленях перед Патриком Ноланом. Потом он поднялся и подошел к телу Че.

Адвокат повернулся к Андузу.

– Где лежал Че?

– В кювете, на куче мусора. Он погиб сразу.

– Значит, он умер первым.

– Несомненно.

Салливан взял за руку вдову и Учителя и отвел их в сторону, чтобы кое-что обсудить. Андуз, сжавшись в комок, даже не смел и взглянуть на Леа. Как он оказался прав, заставив замолчать всех троих! Мадам Нолан привело во Францию не столько горе, сколько главным образом желание подробно выяснить обстоятельства катастрофы, получить доказательство, что именно Патрик умер последним. Хорошенькое дельце для адвоката! А Андуз вообразил себе, что вдова едет поклониться месту, где ее муж и деверь распростились с жизнью. Отнюдь. И сейчас она, скорее всего, говорила о делах и о наследстве! Иногда ее очки поблескивали, когда она поворачивалась в сторону Андуза. Но они напрасно старались. Андуз себя чувствовал хозяином положения. Мадам Нолан не опустится до того, чтобы попросить Леа описать трупы! И однако, задай она только один этот вопрос, как произойдет катастрофа. Если Леа спросит: «Патрик – это тот, что с усами?», тогда откроется правда… Какой скандал!.. Только… опасаться нечего. Напрасно адвокат проявлял профессиональную подозрительность, мог ли он догадаться, что Андузу хватило ума перепутать имена… Ведь это единственный, хотя и отчаянный способ добиться наследства.

Андуз ждал, уверенный в себе и в то же время терзаемый опасениями. С полицией все гораздо проще. Она могла опираться только на свидетельские показания, полученные на месте происшествия и неоднократно подтвержденные. А свидетели, введенные в заблуждение, подтвердили, что Патрик Нолан пережил Че на несколько минут. А теперь единственным свидетелем оставалась Леа, видевшая лишь два трупа.

Адвокат перешагнул через кювет и вновь заглянул в свои бумаги.

– Вы приезжали сюда после аварии?

– Нет, – ответил Андуз.

– Теперь, когда мы вновь заговорили об аварии, всплыли ли у вас в памяти другие подробности?

– Нет.

– Священник после окончания расследования мог невзначай передать вам последние слова Патрика Нолана… Этот момент неясен, однако он имеет огромное значение.

– Думаю, что он ничего не сказал членораздельно. Его губы просто шевелились.

– Благодарю вас.

Опять они принялись что-то обсуждать. Андуз перешел через дорогу. Леа догнала его около «линкольна».

– Чего они дожидаются? – спросила она. – Здесь очень холодно.

Мадам Нолан перекрестилась, и они направились к машине. Наконец-то! Испытание закончено. Пассажиры заняли свои места. Андуз с наслаждением уселся в мягкое кресло. Столько усилий, страданий, переживаний, чтобы отвоевать эти миллионы! Он станет яростно сражаться за них с Учителем. Он их заработал с таким трудом! Он ни о чем не сожалел. Две жизни, ибо Фильдар не в счет, две жизни в обмен на все духовные благодеяния, которые Ашрам продолжит вершить… Что это значит? Покой. Безмятежное спокойствие. Жизнь войдет в свое русло. Он вдруг почувствовал прилив нежности к Леа, поискал ее руку.

– Я непременно начну лечиться, – сказал он. – Обращусь к невропатологу. Может, ты права.

Она не ответила и отдернула руку. Тем хуже! Он обойдется без Леа. Целомудрие и послушание, как у монаха! Все его мысли и заботы обратятся к Ашраму. Он посвятит ему всего себя. Он станет воистину любимым учеником. Он облагородит общину, очистит ее от подозрительных субъектов, не позволит Учителю принимать каждого встречного-поперечного. Великодушие, преданность, милосердие – это прекрасно. Но порядок, дисциплина, строгость – гораздо лучше. Именно он будет распоряжаться материальными благами!

«Линкольн» вернулся в замок.

– Через четверть часа я всех жду в приемной, – сказал Учитель.

Он провел гостей к себе в кабинет. Андуз пошел проверить, все ли готово. Цветы, очень хорошо. Бутылки убраны в холодильник. Хорошо. Молодой инспектор появился в дверях.

– Можно войти? Я не помешаю? Что вы собираетесь праздновать?

– Это вовсе не праздник. Просто мы принимаем мадам Нолан и ее адвоката.

Ученики стали молча собираться.

– Вы можете остаться, – сказал Андуз. – Встаньте где-нибудь в уголке. Извините.

Он выстроил учеников полукругом, удержал Леа, которая хотела уйти.

– Не уходи. Доставь Учителю удовольствие.

– Это неприлично, – сказала Леа.

– Вовсе нет. Нужно же поблагодарить мадам Нолан.

– За что?

– Ну, за ее приезд. Семья Нолан – наш благодетель. Патрик Нолан завещал все свое состояние Учителю.

– Я не знала. И много?

– Да, довольно много.

– Мои поздравления.

Учитель вновь облачился в длинную белую тунику. Он усадил в первый ряд вдову и адвоката и повернулся лицом к ученикам.

– Я убегаю, – шепнула Леа. – Терпеть не могу речей.

– Прошу тебя. Давай тихонько встанем сзади. И не дергайся.

– Друзья мои, – начал Учитель, – вы не забыли о трагическом происшествии, унесшем жизни мсье Патрика Нолана и его брата. Патрик Нолан, с которым я близко познакомился еще в Америке, приехал, чтобы присоединиться к нам. Он отличался исключительными способностями, и Ашрам потерял в его лице выдающегося ученика. Мне хотелось бы от вашего имени выразить мадам Нолан, на которую обрушился страшный удар, ибо смерть настигла одновременно ее мужа и деверя, наши соболезнования, нашу почтительную симпатию, а также нашу признательность.

– Он действует мне на нервы, – прошептала Леа.

– Тише!

– …Да, нашу признательность, ведь Патрик Нолан принес в дар Ашраму все свое состояние. Он знал, что общине живется порой трудно. И этим поступком он хотел показать ту важность, которую он придавал нашей деятельности. Он, чье тело изранила война, не сомневался, что мир обретет спасение благодаря возрастающему влиянию обществ, похожих на наше, которые от Запада до Востока трудятся во имя примирения людей во вновь обретенном единстве. Я хочу только добавить, чтобы утешить его близких, что хотя он и стал невидимым нашему взору, он все равно продолжает жить в абстрактном мире, где зреет зародыш его новой жизни, более полной и богатой, так как он был добрым и великодушным. Давайте почтим его минутой молчания.

Ученики склонили головы. Андуз заметил вдову, по-прежнему владевшую собой, и рядом с ней сосредоточенного адвоката, как всегда сжимавшего свой портфель.

– Спасибо, – сказал Учитель.

Послышался легкий шепот, и адвокат вышел на середину круга.

– Слова, которые мы только что услышали, – сказал он, – нас глубоко тронули. Мы благодарим вас за такой теплый прием. Я знаю, что вы никогда не забудете Патрика Нолана. Тем не менее мадам Нолан, которая просит прощения за то, что недостаточно хорошо знает ваш язык, хочет преподнести вам подарок…

Он открыл портфель, перебрал документы и вытащил большую фотографию, которую и протянул Учителю.

– Этот портрет, – продолжил он, – по праву займет свое место среди портретов друзей и благодетелей Ашрама, украшающих эти стены…

Учитель поднял высоко над головой фотографию, чтобы все ученики смогли ее увидеть. Леа сжала руку Андуза.

– Он ошибся, – сказала она. – Это не Патрик Нолан.

Окаменевший Андуз превратился в комок нервов.

– Это не Патрик. Я уверена. Очки носил Че. А у Патрика были усы.

– Замолчи, – зашептал он. – Я тебе объясню потом…

– Что ты мне объяснишь? Я вполне в своем уме. Ты нам сам так сказал… Думаешь, я не помню?

– Пожалуйста, замолчи.

К ним обернулись несколько лиц.

– А! Ну нет, – сказала Леа тихо. – Если Фильдар или Блезо…

Она вдруг замолкла. Андуз понял, что она обнаружила истину и это ее потрясло. Тем временем Карл прикреплял портрет к стене. Патрик через очки, казалось, наблюдал за залом печальными глазами. Его правая рука опиралась на костыли. Леа посмотрела на Андуза.

– Но я не могу допустить…

Она сделала движение, чтобы отодвинуть в сторону двух учеников, стоявших перед ней. Андуз ее задержал.

– Вы мошенники! – воскликнула она.

Ее голос затерялся в поднявшемся гаме, поскольку все присутствующие столпились около мадам Нолан, желая пожать ей руку.

– Выйдем, – сказал Андуз. – Ты должна меня выслушать.

Он вытолкнул ее в пустой вестибюль. От ярости он стал заикаться.

– Ты спятила?.. Патрик или его брат, какая разница?

Молодой инспектор появился на пороге вестибюля и закурил сигарету. Андуз хотел увести Леа подальше. Она принялась отбиваться:

– Отпусти меня… и постарайся говорить откровенно… Это чей портрет?

– Патрика.

– Тогда почему ты хотел нас заставить поверить, что Патриком зовут другого?

– Из-за наследства. Если Патрик умрет первым, то его состояние перейдет к брату. Но если он умрет последним, то наследником становится Учитель… И к несчастью, он умер первым… Чуть раньше! Но условия завещания все же остаются в силе.

– Идиотизм, – сказала она. – Тебе следовало подумать, что…

Она сдавила руками уши, стиснула лицо пальцами, как бы борясь с невыносимой болью.

– Нас было четыре свидетеля, Поль!

– Но никто из вас не знал в лицо братьев Нолан. Кроме меня. Вы не могли отличить Патрика от Че, ведь он не носил обручального кольца. Меня охватило возбуждение… я действовал на благо общины. Когда приехали жандармы, все уже давно закончилось. Они записали наши свидетельские показания.

– Но послушай… они же изъяли документы обоих погибших, их паспорта с фотографиями!

– Ну и что? Они же не собирались устраивать вам перекрестный допрос, предъявив фотографии!.. Пять человек утверждали, что Че скончался раньше Патрика. Разве этого недостаточно?

– Нет! – упорствовала Леа. – Нет. Этого недостаточно.

Инспектор наблюдал за ними издалека.

– Прошу тебя, – сказал Андуз. – Подумай. Мы не обездолим мадам Нолан. Она богата.

– Ты нам солгал, – продолжила Леа. – Мы не могли догадаться, кто из них был инвалидом. Но достаточно, чтобы один из нас совершенно без злого умысла в разговоре упомянул о какой-нибудь детали, как истина стала бы очевидной… Ты знал, что мадам Нолан собиралась приехать?

– Да.

– И ты знал, что она начнет задавать нам вопросы?

– Да… Она или ее адвокат.

– Вот именно. И если бы Ван ден Брук или Блезо сказали, что тот, кто с усами, пытался что-то произнести, или же чтобы Фильдар рассказал, как он стал на колени перед ним…

Андуз молчал. Он больше не мог воспрепятствовать мрачной работе мысли Леа, идущей к логическому концу.

– Они умерли, – прошептала она. – А я? Если бы я присутствовала при агонии Че, если бы видела то, что видели другие, я тоже умерла бы, не так ли?.. Это ты… Да, это ты… Я теперь хорошо понимаю… Но вы чудовища. Ты и твой Букужьян. Вы чудовища!

Она повысила голос, и инспектор, охваченный любопытством, переступил через порог.

– Пойдем в парк, – сказал Андуз.

Он протянул руку. Она отшатнулась.

– Не прикасайся ко мне. Он был в курсе, да?

– Нет. Клянусь, что нет.

– Значит, ты его обманул! Надо же, как ты любишь деньги!.. Ашрам распался, твой Учитель предан… может, его даже арестуют… и все это из-за гнусной корысти. Знаешь, кто ты?.. Ну…

Он схватил ее за горло.

– Нет! – крикнул он. – Только не это! Неправда. Я не виновен, Леа. Я ничего не замышлял. Все произошло помимо моей воли.

– Эй! Вы там!

Инспектор устремился вперед. Андуз отпустил девушку, она упала на колени. Она задыхалась, но ей еще хватило сил крикнуть: «Будь ты проклят! Проклят!»

Андуз пустился бежать, обогнул дом, увидел бывший гараж, устремился туда, закрыл дверь на ключ. Он запыхался. Выиграть время! Прийти в себя! Кто-то застучал кулаком в дверь.

– Андуз!.. Откройте!.. Откройте!..

Андуз оглянулся кругом. Он пропал. С потолка свисал канат. Еще одна примета. Последняя. Учитель говорил правду. Столько примет вокруг, а он ничего не понял. Он принес стремянку, сделал скользящую петлю.

– Андуз!.. Это я, Бернар… Откройте!

Он просунул голову в петлю. Теперь он знал, из какого прошлого пришел… какого Учителя предал когда-то давно. И в каждой новой жизни он начнет все сначала. Он обречен предавать во веки веков.

– Это не моя вина, – сказал он.

Ударом ноги он опрокинул стремянку.