Братство волка

Глава 1

На трепещущие под сентябрьским ветром леса и выжженную за три месяца засухи землю внезапно обрушились дожди, и грязная вода потекла по склону бурлящими потоками.

Люди, живущие под душным небом этой страны, говорили, что год жизни здесь состоит из двух сезонов: девяти месяцев зимы и трех месяцев ада. И теперь ад, который они пережили, подходил к концу.

Под плотной завесой дождя небо и земля сливались в расплывающееся серое месиво, дрожащее на ветру. Но взгляд зверя-призрака не таял даже в тумане, и свечение его глаз можно было различить на расстоянии более двадцати шагов. Волк не шевелился, сидя на грязной, покрытой лужами тропе, и немигающий взгляд его суженных янтарных глаз пронизывал пелену измороси.

Зверь словно окаменел. Казалось, силуэт волка и истертый от времени гранитный крест представляют собой единое целое – такое неясное и предостерегающее. Сквозь дождевые потоки волк нутром почуял приближение кого-то или чего-то, состоящего, несомненно, из плоти и крови. Только волки могут увидеть или услышать это; только они либо в крике, либо в молчании способны почуять то, что возвещает о прибытии Эйвара.

Этот крупный, мощный зверь первым встретил начало адской засухи, и по всему было видно, что она не принесла ему особых мучений. Грязь толстой коркой облепила его передние лапы до самых лопаток. Густая шерсть, бурая по бокам и темно-рыжая на спине, покрывала волка, словно гладкая кольчуга, прилегавшая к его упругим мышцам при каждом порыве ветра. Густая грива на крепкой шее и груди, словно воротник из нитевидных прядей, открывала, если он поворачивал голову налево, темный шрам, который, должно быть, остался у него от чьих-то когтей или клыков.

Эта неглубокая царапина, нанесенная еще до возвращения сезона дождей, не причинила ему ни малейшего вреда. Вглядываясь в туман, раздираемый ливнем в клочья, он время от времени мигал глазами. Если же капли падали недалеко от черных зрачков волка, его кожа, весьма чувствительная на морде, слегка подергивалась.

Сидя на обочине тропы, где уже долгое время нельзя было учуять никакого запаха, он внимательно следил за скрытыми тенями, о существовании которых заброшенный и исщербленный временем гранитный крест даже не подозревал.

Он не был волком-одиночкой и не походил на него ни повадками, ни той отличающей одиноких самцов нетерпеливостью, которая не позволила бы ему долгое время сидеть здесь, словно изваяние, под ударами косых струй проливного дождя. Не был он и изгнанником, гордым, но всеми покинутым. Ни взгляд зверя, ни его поведение не несли на себе печати одиночества. Он был волком, живущим в стае, и, без сомнения, одним из ее вожаков. Возможно, самцом из брачной пары вожаков.

Другие волки, запах которых он знал с самого их появления на свет, сидели поодаль. Волки его стаи – самцы и самки. Матерые – впереди него, молодые – далеко сзади. Среди них была самка, которая несла на себе не только собственный запах, но и запах самца, ее друга, которого она сопровождала в течение многих дней, ночей и сезонов. Волчица была вместе с ним и в стужу, когда замерзали даже камни, и в жару, от которой они раскалывались. Из чрева этой самки выходили щенки, которые наследовали их силу и выносливость. Сначала малыши бежали впереди стаи, а затем, уже подросшие, – сбоку от старших; некоторые из них были еще здесь, а другие ушли навсегда. Но запах возмужавших волков до сих пор был ощутим благодаря порывам ветра, время от времени проносившегося вдоль тропы.

Остальные волки застыли в ожидании. Они спрятались в чаще леса, подернутого ржавчиной первых осенних листьев, рассыпались по расщелинам и ложбинкам, затаились в овражках, на откосах, возле журчащих ручьев и на уступах скал, обдуваемых дыханием свежих ветров. Они были рядом. Они тоже ждали его.

Ждали, как и он сам.

Волк вышел из кустов, освещенный неясными лучами восходящего солнца, и принюхался к насыщенному дождем ветру. Потом он немного прошелся по опушке, приминая траву, трепещущую на ветру, добрался до каменистого склона, где протекал ручей, и сел, положив лапы плашмя и вытянув хвост. Казалось, что именно отсюда и ниоткуда более зверь должен был увидеть то, что ему нужно было увидеть, и дождаться того, кого он наверняка надеялся встретить.

Урывками выскальзывая из тьмы, день медленно приближался маленькими шажками. Он напоминал собаку, которая делает крошечные движения, мостясь и подыскивая себе уютное место, чтобы уснуть. Этот день как бы кружился вокруг самого себя среди клочьев тумана и бесконечного дождя. Нигде, и особенно в лесу, еще не проступил яркий свет солнца, которое не могло дождаться, когда же ему, наконец, удастся подняться над землей.

Казалось, будто время только начинало свое неслышное течение, и все вокруг было отравлено мрачным дыханием расколотого неба и сочащегося из него тумана.

Иногда мощный зверь, словно окутанный покрывалом из дождевых капель, приподнимался на передних лапах и отряхивался, наполняя воздух всеми цветами радуги, а после снова садился, и шерсть на нем уже стояла дыбом от влаги, которая впиталась в нее.

Внезапно что-то зашевелилось в сыром воздухе, в пронзительных стенаниях ветра.

Но еще до того как этот шелест успел превратиться в ощутимое движение, уши волка вздрогнули. Он поднял голову и, вытянув шею, принюхался. Испещренный царапинами, мокрый гранит креста, перекладина которого слепо раскинула в стороны свои руки, уже не был таким жестким и неподвижным. Словно две капли жидкого золота, светящиеся на фоне темной торчащей шерсти, круглые глаза зверя некоторое время блуждали, всматриваясь в темноту, а потом резко остановились на одной точке, почти как человеческие. Крепкие мускулы напряглись под намокшей шерстью.

Серые кусты, словно широкие грязные пятна, вдруг раздвинулись под струями дождя, и на тропинке, которая едва виднелась среди разросшегося вереска, показались два всадника, следующие друг за другом шаг в шаг.

Они вышли на опушку из ниоткуда, из неясных очертаний безымянного леса, распространяющего запах гнили и сырости. Было слышно, как заскрипели поводья и звякнули стремена. Первая лошадь, задев густые ветви, резко остановилась.

Ветер, завывающий среди молчаливо стоявших деревьев, поддевал полы длинного кожаного плаща темного цвета, в который был одет один из всадников. Он закутался в него с головы до ног, так что полы, свисающие ниже брюха лошади, прикрывали даже его ботинки. На голове мужчины была поношенная треуголка, низко надвинутая на нахмуренный лоб, а остальная часть его лица пряталась за поднятым воротником плаща.

Черты второго всадника разглядеть было невозможно. Он был одет в странный бесформенный широкополый головной убор, спадающий на плечи, словно капюшон. Под длинной накидкой из тяжелой ткани, пристегивающейся одним концом к воротнику, цветным пятном выделялся мундир, явно не имевший отношения к французской униформе. На нем также были штаны из рыжеватой кожи с темным оттенком, украшенные по бокам бахромой, и ботинки из такой же мягкой кожи, тоже с бахромой и шнуровкой вдоль голени. Его длинные черные волосы, выбритые у висков, свисали прядями и были заплетены в тугие косы, которые выбивались из-под головного убора.

Внезапная остановка лошадей насторожила всадников. Глядя перед собой, они пытались рассмотреть место спуска, но далее чем на расстояние слабо брошенного камня ничего не видели. Весь склон был окутан густыми клочьями тумана. Всадник в треуголке повернулся к своему спутнику и сказал ему несколько слов на иностранном языке, который звучал резко и глухо, как кашель. Тот ответил лишь легким покачиванием головы, отчего края его странного головного убора заколыхались, словно намокшие крылья птицы. Поводья, стремена и шпоры скрипели и позвякивали. Лошади шумно фыркали. Первая из них вдруг издала громкий тревожный звук и хотела было развернуться, но всадник в длинном плаще, крепко держа в руках короткие поводья, остановил ее и резкими ударами шпор направил вперед.

Они поехали дальше, словно две мрачные тени. Железные подковы громко стучали, лязгая о каменистую поверхность тропинки, едва заметной в зарослях мокрого вереска.

Постепенно путники удалились от этого места, и лошади успокоились.

Всадник с длинными, заплетенными в косы волосами оглянулся, и его взгляд внезапно встретился, не поколебавшись при этом ни на секунду, со взглядом волка, который сидел на склоне, окутанном туманом, и не мигая смотрел на них.

Когда они окончательно скрылись из виду и стук копыт затих, когда единственным звуком на этом склоне стал шум падающего с неба дождя, волк еще пару минут посидел неподвижно, глядя им вслед, а затем, моргнув, поднялся и покинул это мрачное место, продолжая свой путь, начатый еще утром.

Как будто бы то, чего он ждал, наконец явилось и успокоило его.