Бренна земная плоть

Глава 1

Короткий зимний лондонский день близился к концу. Сумерки бесшумно опускались на город. Вспыхивали неоновые огни рекламы, кричаще напоминая о благах двадцатого столетия: о непревзойденных качествах того или другого сорта коньяка или той или иной суперзвезды. Настоящие звезды, легкомысленно рискнув появиться в этот час на небосводе и не выдержав конкуренции, робко удалились. Множество детей и взрослых с покупками на улицах города свидетельствовали о приближении Рождества. Витрины были забиты огромным количеством ненужных мелочей, и даже движение транспорта стало более интенсивным.

Вавазур-сквер лежала в стороне от всей этой суматохи. Чинно стояли в наступившей темноте старинные дома, словно аристократы, неодобрительно посматривавшие на шум, блеск и суету нового времени.

Найджел Стрэйнджуэйз, наслаждаясь видом из окна дома номер 28, чувствовал, насколько не вяжется его добротный чисто английский костюм со всем этим сияющим великолепием. Он не подозревал, что очень скоро его безмятежному состоянию придет конец и он вынужден будет подчинить все свои мысли и чувства расследованию самого сложного из всей его практики дела.

После короткого пребывания в Оксфорде, где он предпочел Демосфену Фрейда, Найджел избрал себе профессию частного детектива — единственную профессию, где, как он любил говорить, можно сочетать хорошие манеры с научными интересами. Его тетушка, леди Марлинворт, к которой он пришел на чашку чая, считала, что человек просто обязан иметь хорошие манеры. Что касается научных интересов, то это стояло под вопросом. Именно поэтому ей не нравилась в Найджеле его манера расхаживать по комнате с чашкой чая в руке.

— Найджел, — сказала она. — Ведь рядом стоит столик. Он приспособлен для чашки гораздо лучше, чем стул.

Найджел поспешно схватил чашку и поставил ее на стол. Потом взглянул на тетушку. Она была очень похожа на свой фарфор — такая же нежная и хрупкая. У него непроизвольно промелькнула мысль: а что станет с нею, окажись она замешана в какое-нибудь дело об убийстве? Не разобьется ли она так же, как и ее хрупкий фарфор?

— Я давно тебя не видела, Найджел, — продолжила леди Марлинворт, — надеюсь, ты не переутомился. Ведь твоя профессия, должно быть, очень… э-э… очень трудная. Но у нее есть и свои хорошие стороны — ты встречаешься со многими интересными людьми.

— Нет, я отнюдь не переутомился, тетушка. Практически я уже несколько месяцев сижу без работы.

Лорд Марлинворт медленно положил на тарелку кусочек булки и тихо постучал пальцами по столу красного дерева. Он был как две капли воды похож на какого-нибудь опереточного графа, и всякий раз, глядя на него, Найджел ловил себя на этой мысли.

— Э… э… — начал лорд Марлинворт. — Э… Насколько я помню…

Найджелу не пришлось выслушивать воспоминания старого лорда, так как в эту минуту в комнату вошел его дядюшка, сэр Джон Стрэйнджуэйз. Сэр Джон был любимым братом отца Найджела и после его смерти стал опекуном юноши. Он был среднего роста, с большими руками и большими светлыми усами и напоминал переодетого садовника. Его манера держаться была решительной и уверенной — так обычно появляется в доме домашний врач или известный психиатр.

Но на самом деле сэр Джон не был ни садовником, ни врачом… Как ни странно, он был полицейским офицером.

Войдя в гостиную, он поцеловал руку леди Марлинворт, похлопал по плечу ее супруга и повернулся к Найджелу:

— Хэлло, Элизабет! Хэлло, Герберт!.. Я ищу тебя, Найджел! Я звонил тебе домой. Мне сказали, что ты здесь. У меня есть для тебя работа… О, чай! Спасибо, Элизабет! Значит, вы все еще не перешли с чая на коктейли? — Он лукаво подмигнул старой даме. Сэр Джон был большим шутником и не мог отказать себе в удовольствии подразнить леди Марлинворт.

— С чая на коктейли! Мой дорогой Джон, как тебе могла прийти в голову такая ужасная мысль! Я помню еще, как мой отец буквально вышвырнул за порог одного молодого человека, так как тот хотел выпить перед обедом коктейль. Шерри моего отца, правда, был знаменит во всей округе, но этим не стоит хвастать. Как ужасно, что в Скотленд-Ярде теперь не обращают внимания на хорошие манеры, Джон!

Говоря это, старая дама улыбалась, так как в душе была рада, что ее можно заподозрить в грехах молодежи. Лорд Марлинворт снова осторожно постучал по столу и заговорил снисходительным тоном человека, который способен все понять и все простить:

— Ах да, коктейль! Этот напиток родился в Америке, как я слышал. И сейчас входит в моду пить его в любое время дня. Но мне хватает и моего доброго шерри, хотя, признаюсь, эти американские напитки не лишены вкуса. Мы живем во времена больших перемен. В пору моей юности у человека всегда находилось время наслаждаться жизнью, «потягивая» ее, как старое бренди. А сейчас молодые люди «пьют» свою жизнь почти залпом. Но как бы то ни было, мы не можем стоять на пути у прогресса.

Лорд Марлинворт откинулся в кресле и сделал правой рукой такой жест, словно приглашал прогресс продолжать свое победоносное шествие.

— Вы проведете Рождество в Чаткомбе? — спросил сэр Джон.

— Да. Мы отправимся туда завтра. На машине. В это время года в поездах так много народу!

— Вы ладите со своим новым съемщиком в Дауэр-Хауз?

— Мы еще не имели удовольствия познакомиться с ним лично, — ответила леди Марлинворт. — Но у этого молодого человека роскошные рекомендации. Правда, есть и недостаток — он очень знаменит. С тех пор как он поселился в нашем доме, мы только и занимаемся тем, что отвечаем на вопросы, касающиеся его. Не правда ли, Герберт? И мне при этом приходится очень напрягать свою фантазию.

— И кто же эта молодая знаменитость? — поинтересовался Найджел.

— О, он совсем не так уж и молод! Но действительно знаменит. Зовут его Фергус О'Брайен, — сказал сэр Джон.

Найджел тихо присвистнул.

— О Боже ты мой! Фергус О'Брайен? Легендарный летчик? Таинственный герой, который покончил со своей полной опасностей жизнью и удалился от суеты, чтобы спокойно пожить на лоне природы? Я и не знал, что он сделал своей резиденцией Дауэр-Хауз!

— Но ты бы знал это, если бы чаще навещал свою тетушку, — заметила леди Марлинворт с легким упреком.

— Почему же об этом не писали в газетах? Ведь репортеры, как частные детективы, все время висят у него на пятках. В газетах только упоминалось, что он решил поселиться в сельской местности.

— Он просил не говорить, где именно он поселился, — ответил сэр Джон. — У него есть на это свои причины. Итак, — продолжал он, — если вы не возражаете, мы с Найджелом удалимся в кабинет. Мне нужно с ним кое-что обсудить.

Леди Марлинворт милостиво дала свое разрешение, и вскоре Найджел и сэр Джон удобно устроились в огромных креслах. Сэр Джон закурил свою вонючую трубку из вишневого дерева, в последнее время вызывавшую страх у его подчиненных.

— Итак, Найджел, — начал сэр Джон. — У меня есть для тебя работа. Как ни странно, она связана с новым обитателем Дауэр-Хауз. Он обратился к нам неделю тому назад, переслав письма с угрозами в его адрес. Эти письма он получал в последнее время с интервалом в один месяц. Они напечатаны на машинке. Я поручил дело одному из наших работников, но тому ничего не удалось выяснить. Прочти их внимательно и скажи мне потом, что ты об этом думаешь. Ведь в них ему угрожают убийством!

Найджел взял письма, они были пронумерованы по порядку, в котором поступали.

Письмо первое гласило:

«Бессмысленно, Фергус О'Брайен, пытаться скрыться в просторах Сомерсета! Даже имея крылья орла, Вам не удалось бы от меня скрыться, мой отважный летчик! Я Вас все равно убью, и Вы сами ЗНАЕТЕ ПОЧЕМУ!»

— Звучит очень мелодраматично! — заметил Найджел. — Автор, кажется, считает себя всемогущим, да еще и претендует на свой собственный литературный стиль!

Сэр Джон кивнул в знак согласия и присел на подлокотник кресла.

— Письмо без подписи, — сказал он. — Адрес тоже напечатан на машинке. На конверте почтовый штемпель Кенсингтона.

Найджел взял второе письмо.

«Что, уже забеспокоились? Железные нервы начинают сдавать? Но я не упрекаю Вас в этом. Тем более что я больше не могу заставлять преисподнюю ждать вашего появления».

— Черт возьми! — воскликнул Найджел. — А парень-то шутник! Ну, посмотрим, что говорится в третьем письме!

«Я полагаю, что это торжественное событие — я имею в виду Ваш уход из жизни — мы должны назначить на этот месяц. Все свои дела я уже завершил, но мне кажется, что с моей стороны было бы невеликодушно убить Вас до того, как Вы отпразднуете Рождество. Значит, у вас имеется более трех недель, чтобы привести в порядок ваши дела, получить отпущение грехов и отпраздновать Рождество. Судя по всему, я убью Вас на второй день праздника. Как и добрый король Венцеслаус, Вы умрете в День Св. Стефания. И прошу Вас, мой дорогой Фергус, не кончайте жизнь самоубийством, хотя я и понимаю, что Ваши нервы уже на пределе. После всех моих трудов мне совсем не хочется лишить себя удовольствия сказать Вам перед смертью, как я ненавижу Вас, Вы, Лжегерой и Белолицый Дьявол!»

— Ну как? — спросил сэр Джон после довольно длительной паузы.

Найджел еще раз в недоумении посмотрел на письма.

— Я просто не понимаю всего этого, — сказал он. — Это кажется мне чем-то нереальным. И потом, этот убийца не лишен чувства юмора. Упоминание о добром короле Венцеслаусе просто очень милое. Мне почему-то нравится человек, который писал эти письма. Ты не думаешь, что это просто шутка?

— Это было бы лучше всего, если учесть то, что знаю я. Но Брайен не считает это шуткой — иначе он не прислал бы нам эти письма.

— А как, собственно, реагировал на эти письма смелый летчик? — спросил Найджел.

Сэр Джон вытащил из кармана еще один конверт и молча протянул его Найджелу.

«Дорогой Стрэйнджуэйз! — гласило письмо. — Учитывая наше мимолетное знакомство, прошу извинения, что навязываю Вам дело, которое может оказаться просто глупой шуткой. С октября месяца каждое второе число я получаю эти письма, которые прилагаю в той последовательности, как их получал. Возможно, это дело рук сумасшедшего или одного из моих друзей, решившего разыграть меня. Но, с другой стороны, можно полагать, что все это вовсе не так. Вы знаете, что я за свою жизнь повидал очень многое, и не сомневаюсь, что есть люди, которые обрадовались бы, случись что-нибудь со мною. Возможно, Ваши специалисты смогут что-либо выяснить относительно этих писем, хотя это и маловероятно. Мне не нужна никакая полицейская охрана. Я не для того удалился от суеты жизни, чтобы проводить время в обществе Ваших полицейских. Но если Вы знаете по-настоящему толкового и не очень скучного частного детектива, который был бы не против приехать ко мне и побыть рядом со мной, то передайте ему мою просьбу. Как насчет Вашего племянника, о котором Вы мне рассказывали? Я смог бы сообщить ему кое-какие детали, но они настолько неопределенны, что в письме мне о них и упоминать не хочется. Я устраиваю у себя в доме рождественский вечер, и если он захочет приехать, то будет для меня желанным гостем. Ему лучше появиться за день до остальных гостей, то есть двадцать второго декабря.

С дружеским приветом

Ваш Фергус О'Брайен».

— Теперь все понятно, — сказал Найджел. — Понятно, какая работа меня ожидает. Я охотно поеду туда, если ты считаешь, что я достаточно умен и не скучен. Этот О'Брайен, судя по всему, очень симпатичный человек. А я всегда считал его выскочкой-невропатом. Ты его знаешь?.. Расскажи мне о нем.

Сэр Джон с шумом затянулся своей трубкой.

— Будет лучше, если ты сам составишь о нем свое мнение. После аварии, о которой ты, разумеется, слышал, его нервы, естественно, сильно сдали. Выглядит он весьма больным, но в нем еще осталось что-то от прежнего Фергуса О'Брайена. Замечу, что он никогда не стремился к рекламе. Правда, как и у всех незаурядных ирландцев, у него есть нечто от плейбоя. Я имею в виду манеру подавать все в романтическом свете и делать из всего сенсацию. Ирландцы иначе не могут. Добавлю также, что у него, как и у всех ирландцев, отличная память.

Сэр Джон замолчал и задумчиво нахмурил лоб.

— Он чистокровный ирландец? — спросил Найджел. — Или только родом из британской части Ирландии?

— Мне кажется, этого никто толком не знает. Его происхождение, как говорят, покрыто мраком неизвестности. Он появился в воздушном флоте внезапно в начале войны, и о прошлом его так никто и не узнал. Видимо, в этом человеке есть что-то необычное… Я имею в виду Необычное с большой буквы. Ведь национальных героев очень много, особенно среди летчиков. Сегодня их чествуют, а завтра они уже забыты. Но он не таков. Даже при всем ореоле романтики, его окружающем, этот человек не смог бы так надолго приковать к себе общественное внимание, не будь у него еще чего-то, недостающего «обычным» героям. Судя по всему, это ярко выраженная личность, что и рождает у многих столь долгое его почитание.

— Но разве ты не сказал сейчас, что мне лучше составить о нем свое собственное мнение? — шутливо спросил Найджел. — Но я, конечно, охотно выслушаю то, что ты скажешь о нем, если у тебя есть на то время. Я в последние годы почти ничего не слышал о Фергусе О'Брайене.

— Мне кажется, самое главное ты уже знаешь. К концу войны перечень его побед был так велик, что, если кому-то из вражеских летчиков удавалось уцелеть в бою, они считали это чудом. Его начали побаиваться даже собственные товарищи. День за днем он взлетал в небо, а когда возвращался, самолет его был похож на решето. Мак-Алистер из его подразделения как-то сказал мне, что у него создалось впечатление, будто Брайен ищет смерти, но не может ее найти или будто он продал свою душу дьяволу. И при этом Брайен даже не пил. А потом, после войны, известный его полет в Австралию. На совсем непригодной для этого машине. День он летел, а весь следующий ставил на машину заплаты. Затем некоторое время он работал для какой-то киностудии, выделывая в воздухе головокружительные пируэты. Но, я думаю, самой значительной его заслугой является спасение Джорджии Кавендиш, этой женщины-ученого. Он разыскал ее где-то в дебрях Африки, приземлился там, где приземлиться было почти невозможно, и доставил ее домой… Но, кажется, это его отрезвило. Видимо, немало способствовала этому и авария в конце полета. Как бы то ни было, но через несколько месяцев после аварии он решил расстаться с небом и поселиться где-то в тихой сельской местности.

— Да, действительно очень богатая событиями жизнь, — заметил Найджел.

— Но легендарным он стал благодаря не своим героическим поступкам, о которых знает каждый школьник, а благодаря тем фактам, о которых общественность ничего не узнала — во всяком случае, официально. Благодаря фактам, которые никогда не попадали в газеты, а только передавались из уст в уста. Речь идет о таинственных намеках, непроверенных слухах и почти невероятных событиях — в большинстве своем преувеличенных, но тем не менее основанных на фактах. Именно это и превратило его в человека-легенду.

— Можно хотя бы один пример? — попросил Найджел.

— Да, конечно! Ну, скажем, такая странная деталь. Говорят, что в воздушном бою на нем всегда были домашние туфли. У него в самолете находились тапочки, которые он надевал, как только поднимался на высоту триста — четыреста метров. Мне почему-то кажется, что это правда, хотя я и не уверен в этом. Как бы то ни было, эти тапочки стали так же знамениты, как подзорная труба Нельсона. А его антипатия к штабным офицерам? Она нередка среди людей в действующих подразделениях, но он антипатией не ограничился. Однажды, будучи командиром подразделения, он получил от какого-то высокого чина из штаба главного командования задание — в невероятно тяжелых метеорологических условиях атаковать своим подразделением артиллерийскую батарею противника. Ты знаешь, как это бывает: подразделение не должно бездействовать, иначе это будет считаться минусом для штаба. Все самолеты подразделения, кроме самолета О'Брайена, были сбиты противником… Так вот, говорят, что после этого случая он большую часть своего времени тратил на розыски на своем самолете какой-нибудь штабной машины и потом начинал ее преследовать, и причем летел над ней так низко, что колеса его самолета чуть не касались моноклей высоких чинуш. Ходили слухи, что он даже забрасывал такие машины самолично изготовленными вонючими бомбами. Во всяком случае, страху он на штабных нагнал! А доказать, что действовал О'Брайен, они не могли. Да к тому же при его популярности они бы и не отважились предпринять какие-либо шаги против О'Брайена. Авторитет его был слишком высок, а на приказы он просто плевал. Наконец, когда он зашел чересчур далеко, Фергусу вежливо намекнули, что ему лучше покинуть службу. Вскоре после этого он и предпринял полет в Австралию, о котором я уже говорил.

Сэр Джон откинулся в кресле и, казалось, даже устыдился своей болтливости.

— Выходит, что и ты подпал под его обаяние, — с улыбкой констатировал племянник.

— Что ты хочешь сказать этим, черт тебя побери!.. Но вообще-то ты прав. И готов поспорить, что и ты тоже поддашься его обаянию, проведя в Дауэр-Хауз всего лишь пару часов.

— Вполне возможно! — Найджел со вздохом поднялся и молча страусиной походкой, начал расхаживать по комнате. Спустя некоторое время он вновь обратился к своему дядюшке:

— Кое-что еще ты должен мне объяснить. Ты говорил, что газеты по известным причинам не напечатали, где именно решил поселиться Фергус О'Брайен. По каким именно причинам?

— О'Брайен не только летчик. Он интересуется также и строительством самолетов. Сейчас он работает над новой конструкцией, которая, по его словам, произведет настоящую революцию в самолетостроении. И он не хочет, чтобы об этом узнали раньше, чем нужно.

— В таком случае, возможно, за всем этим скрывается какая-то иностранная держава. Может быть, его все-таки стоит охранять полиции?

— Я тоже придерживаюсь этого мнения, — нахмурился сэр Джон. — Но попробуй что-либо сделать с этим упрямцем! Он сказал, что уничтожит все свои чертежи, если почует хотя бы запах полицейского. Он считает, что сам может позаботиться о себе, что, видимо, не лишено основания, помимо этого, на данном этапе никто еще не может разобраться в его конструкции, кроме него самого.

— Тем не менее между угрожающими письмами и его изобретением может существовать какая-то связь.

— Да, это не исключено. Но не стоит подходить к этому делу с предвзятым мнением.

— А что ты знаешь о его частной жизни? Он женат? Не говорил ли он тебе, кого пригласил к себе на Рождество?

Сэр Джон потрогал кончики светлых усов.

— Нет, не говорил. Он холост, хотя, полагаю, должен иметь успех у женщин. Кроме того, у нас нет никакой информации о нем до той поры, как он стал летчиком. Поэтому он стал чуть ли не самой таинственной личностью, о которой пишут газеты.

— Это понятно. Газеты наверняка пытались разузнать что-либо о его прошлом, а поскольку им это не удалось, решили, что у него есть веские основания скрывать это прошлое. Ведь угрожающие письма могли относиться еще и ко временам его юности, точнее говоря, к грехам его юности или… — Найджел ухмыльнулся. — Имеется, правда, и другой вариант: деньги! Должно быть, он не испытывает недостатка в деньгах, если может позволить себе снять Дауэр-Хауз… Об его состоянии что-нибудь известно?

— Мне — нет. Разумеется, у него было немало возможностей сделать большие деньги — ведь он был кумиром публики, героем номер один! Но, кажется, он не использовал их. Лучше ты сам задай ему эти вопросы. Если О'Брайен считает, что эти угрожающие письма — не шутка, он доверится тебе. — Сэр Джон поднялся с кресла. — Ну ладно, я должен идти. Сегодня вечером я обедаю у министра внутренних дел.

Взяв Найджела под руку, он повел его к двери.

— Хочу только предупредить Элизабет и Герберта, чтобы они случайно не выдали цели твоего пребывания в Дауэр-Хауз. А О'Брайену я телеграфирую, что ты прибудешь двадцать второго числа. С Паддингтонского вокзала идет удобный поезд в одиннадцать сорок пять. Если ты воспользуешься им, то как раз успеешь к чаю.

Остановившись у двери в салон, сэр Джон схватил племянника за руку.

— Позаботься о нем, Найджел! — прошептал он. — Я должен был бы тверже настаивать на вмешательстве полиции. Если действительно что-то случится, эти письма доставят нам много неприятностей. И, разумеется, ты сразу же уведомишь меня, если установишь, что за письмами что-то кроется. Если в наших руках очутятся какие-нибудь разумные гипотезы, я буду меньше беспокоиться. Ну, всего хорошего, мой мальчик.