Бригадир

Глава 22

Лобненские дела нужно было поставить на рельсы. Мне придется показаться тамошней немногочисленной братве и взять ее в ежовые рукавицы. Если начнется беспредел и вольница — спросят с меня. Впрочем, разгромленная банда Хмурого сейчас особенной силы из себя не представляла, как и шумная вахидовская родня, которая без связей и денег своего вожака стоила совсем немного. Так, крикливые бакланы, которые могли толпой отпинать тут кого угодно. И если десяток оставшихся солдат Хмурого прогон уже услышал, и заочно присягнул, то славные дети гор жили по своим порядкам. С них-то мне и придется начать. Встреча назначена на пустыре, недалеко от железнодорожного депо. Два младших брата Вахидова стояли передо мной, крепкие, решительные и опасные. Если средний брат, Якуб, по слухам, мужиком был вполне разумным и рассудительным, то самый младший из всех, Тагир, слыл законченным отморозком. Якуб отвечал в их семье за торговлю, Тагир же — за силовые операции. Впрочем, комплект яиц присутствовал у обоих оставшихся в живых братьев, но пока что договариваться был склонен только один из них.

— Рынок наш, — упрямо смотрел на меня седоватый мужик, средний из братьев покойного. — Мы нэ отдадим его.

— Лобня моя, Якуб, — спокойно ответил. — Если ты не подчиняешься мне, ты не подчиняешься решениям авторитетов, которые поставили меня. За это придется ответить. Ты готов начать войну? Ты готов умереть за этот рынок? Ведь вы уже воюете. Хмурый убил твоего брата. Кровь пролилась.

— Я вырежу его сердце, — хищно оскалился Тагир, — а потом заставлю сожрать. Я возьму десять жизней из его рода за своего брата. И наши сыновья пропали там. Они ехали с ним в машине. Я буду резать его по кускам.

— Эй! Эй! — поднял я ладони перед собой. — Остановись, пока не развязал третью мировую войну. Убийца в СИЗО, а здесь крови не будет, уважаемые. Я этого не позволю. Тут у меня будут тишина, порядок и покрашенные лавочки в парках. Поняли? Иначе я и вас, и вашу родню выкину отсюда. Вам не выстоять, если подъедет московская братва.

Вся моя бригада подтянулась ближе. Руки в карманах, пистолеты на взводе.

— Моя братва тоже может подъехать, — хищно усмехнулся Вахидов-младший.

— Тогда давай решим сейчас, — я пристально посмотрел на него. — Или вы и ваши люди идете под меня, или ты прямо сейчас объявляешь мне войну. Если у нас мир, то ты зарабатываешь деньги. А я… оставлю вам половину дани с рынка. Больше вы никуда без моего позволения не лезете, крыши не вешаете и не беспределите. Если ты не согласен, просто развернись и уйди.

— Половина? — поморщился Якуб, но, видимо, взвесил оставшиеся силы своей семьи. — Это возможно.

Тагир что-то резко сказал на своем, поглядывая на меня со злобой. Его брат ответил, но тон его был успокаивающим. Так они поговорили пару минут, то повышая голос, то понижая. В конце концов, Якуб просто наорал на брата, и тот с неохотой кивнул. А я по-прежнему не понимал ни слова.

— Это не все, — остановил я их, видя, что они собираются уходить. — Вы даете мне людей, когда я скажу. И вы объясняете своим малолетним родственникам, что они не у себя в горах. Иначе я не ручаюсь за пацанов. Они очень злы на вас. Если начнете быдлить на улицах или девок красть, я этого терпеть не стану. Вам тут не жить, отвечаю. Все беспредельные босяки, которые попробуют тут нарушить порядок, пойдут под нож. Твоих это касается тоже.

— И что, здесь воровать не будут? — сощурился Якуб.

— Почему? — удивился я. — Будут, конечно. Но только там и тогда, когда я разрешу. Зачем воровать там, где живешь, Якуб? Тут же все всех знают. Это просто глупо, ведь рядом огромная Москва. Там места всем хватит.

— А если у нас появятся темы в Москве? — спросил Тагир.

— Через меня, — ответил я. — Я согласую с людьми, двадцать процентов в общак. А если хочешь двигаться сам, уезжай из моего города. Я все сказал.

Якуб переглянулся с братом, оба синхронно кивнули…

— Ладно, мир.

Мы пожали руки, а я им представил Копченого как связующее звено.

— Платите по первым числам. Если рынок вырастет, процент пересмотрим.

— От большей прибыли и большую долю не жалко, — согласился Якуб, а я сделал вид, что поверил ему.

Первая точка по приему цветмета меня не впечатлила вовсе. Небольшая площадка, огороженная забором, вагончик, напольные весы и старенький автокран. Вот и вся бизнес-империя Троллейбуса, который показывал мне ее с такой гордостью, что позавидовал бы Стив Джобс на презентации четвертого Айфона.

— Денис! Олег! — два мужика немного за тридцать пожали мне руки. Один плотный, коренастый, второй — чуть повыше, он слегка сутулился. Этих Троллейбус из Питера подтянул на тему с металлом. Потом с ними поближе познакомлюсь.

— Это что, все? — удивился я, с любопытством разглядывая красноносого мужичка в телогрейке, который был тут и приемщиком, и и кладовщиком, и даже с краном управлялся.

— А что тебе еще надо? — неприятно удивился Санек, который, видимо, ожидал бурного восторга с моей стороны. — Это же не лом. Цветной металл — он емкий и дорогой. Места много не просит. Сиди, сортируй и жди, когда на фуру наберется. Потом грузишь и вывозишь в благословенный Шпротланд. Хоть в Таллинн, хоть в Вентспилс, хоть в Ригу. Хотя… в Таллинн немного ближе. Скажи, Хлыст, а на хрена они к этому городу еще одну букву приделали. Я теперь каждый раз, когда его произношу, боюсь гайморит заработать. Я тогда точно так же разговаривал.

— Да мне по фиг, — махнул я рукой.- Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в твердой валюте платило. Когда вторую точку откроешь?

— И вторую, и третью, и четвертую, и пятую, — кивнул Санек. — Нам по транспорту выгодно отработать сначала Химки, Долгопрудный и Зеленоград. Потом Мытищи, Красногорск и Пушкино. Сделаю здесь центральный склад. Тут безопаснее.

— Воруют? — поинтересовался я, кивая на приемщика, клевавшего сизым носом в своей каптерке. — Или еще не успели научиться?

— Еще как успели, — обреченно вздохнул Санек. — Мне кажется, наш народ кто-то по невидимому радио воровать учит. Вот приходит к тебе человек на работу проситься. Зарплату не платят, дети голодные. Смотрит жалобно, как дворняга на морозе. Три смены отработает, даже первую зарплату получить не успевает, сука, а я его уже в стекляшке вижу. Он там неучтенку пропивает. Обвешивает клиентов на раз, даже если он только вчера учителем труда был. Как вот этот, в каптерке. А один, сволочь такая, убедил какого-то деда, что тот не олово принес, а свинец. Ну и рассчитал как за свинец.

— Большая разница? — поинтересовался я.

— В десять раз. И пока ничего с этим сделать нельзя. Камеры ведь, как в амерском кино не поставишь.

— Действительно, — хмыкнул я. — Камеры на улице? Фантастика какая-то! Сразу своруют.

— А когда лом брать начнем, там совсем труба, — еще горше вздохнул Санек. — Если систему контроля не отладить, то приемщики больше нас зарабатывать начнут.

— На хрена нам сейчас лом? — поморщился я. — Возни с ним! Цветмета пока много. Грузи в Прибалтику, и в ус не дуй.

— Нет! — удивил меня Троллейбус. — Лом — тема! Там, оказывается, на сортировке серьезные бабки зарабатываются. Привозят тебе, положим, железо из котельной старой, а там меди вагон. А принимают по цене лома. Но и там воровство такое, что мама не горюй!

— На сортировке? — спросил я.

— На проценте засора, — пояснил Санек. — Можно пять процентов засора поставить, а можно десять. И как ты понимаешь, клиенту за это не платят.

— А как этот засор определить? — удивился я.

— На глаз, — огорошил меня Троллейбус.

— Твою налево! — присвистнул я. — А можно я по выходным у тебя буду приемщиком подрабатывать? Это ж золотое дно!

— А я тебе о чем толкую! — сверкнул Санек толстыми окулярами.

— Сразу говорю, — предупредил я его. — Провода со столбов не берем, ограды с кладбищ не берем, чугунные люки не берем. От ментов не отмахаемся потом.

— Провода со столбов? — недоуменно уставился на меня Троллейбус. — Ты гонишь, Хлыст! Да какой дурак полезет провод под напряжением снимать? Это же совсем больным на голову надо быть!

— «Рояля» напьются, полезут, — уверил я его. — От него же крыша отъезжает наглухо.

— Рояль? Что еще за пойло?

— Ах ты ж! — я даже остановился.

Вот это я тормоз! Ведь пока можно бухло по ночам продавать! И город на шестьдесят тысяч человек — мой. Я никому не позволю тут открыть ни одного ларька без своего разрешения.

— Санек! — сказал я. — Говори со шпротами своими. Мы туда везем металл, а оттуда — спирт! «Рояль». В Германии его делают. Специально для протирки оптики. Его уже завозить начинают. А тут мы будем первыми.

— Охрана понадобится, — засопел Троллейбус, который тут же перспективы будущего бизнеса оценил. — При таком раскладе даже баксы не нужны. Спиртом забирать станем. Это ж какой подъем будет!

— Охрану дам. Тут братва от скуки скоро беситься начнет — парни уже подбирают людей. Одна нога здесь, вторая там! — скомандовал я. — Ищи помещение под склад и пять ларьков. Больше не надо. Если металла не хватит, добьем налом. Бухло — это ж чистые деньги! Только бери зеленые бутылки с красной пробкой. Он пьется мягче.

— Да ты откуда это знаешь? — глаза Троллейбуса приняли совершенно неприличный размер. — Я даже такого названия не слышал, а ты уже распробовать успел!

— Места надо знать, — важно ответил я. — Фронт работы понятен? Иди, Санек, звони в свой Таллинн! Новый Мерседес сам на себя не заработает!

Первый «залет» моего нового секретариата случился аккурат на международный женский день. Вся страна отдыхала и праздновала, а мы работали — как раз финишировали с инвентаризацией финансов и договоров Истока. Нам нужно было заканчивать с этим как можно быстрее. Рубли на счетах и в дебиторке стремительно дешевели, и каждый день, что наши деревянные лежали у кого-то другого, обходился нам в бешеные деньги. Служба безопасности работала не покладая рук, выделяя в массе долгов безнадежные суммы, которые должны будут перейти в «отдел взыскания», который находился на темной стороне Луны. Дел было по горло, но отвертеться от этой встречи я не смог никак.

Сегодня работала Настя, стройная рыжеволосая выпускница института Дружбы народов имени убиенного империалистами Патриса Лумумбы. И ошибка ее состояла в том, что она пустила ко мне в кабинет постороннего. Точнее, «залет» случился у службы охраны, которая вообще открыла двери отцу Сильвестру. Но и не открыть ему было проблематично — огромный харизматичный поп в черной рясе, с серебряным крестом шел не разбирая дороги, как бульдозер. Борода как у Карла Маркса, голос — бас из оперы. Да такой силы, что будет слышно в самом последнем ряду.

— Господин Хлыстов? — священник зашел в кабинет и перекрестил меня сходу.

— Азм есмь, — неудачно сострил я.

Шутки поп не понял или не захотел понять, но он даже не улыбнулся.

— Я отец Сильвестр. По важному делу. Много времени не отниму.

— Настя, сделай нам кофе, — крикнул я в открытую дверь, после чего обратился к священнику. — Или вы предпочитаете чай?

— Чай, отлично. Благодарствую!

— И чай! — крикнул я. — Неси лимон тоже. Я внимательно слушаю, — это я уже сказал прибывшему на переговоры святому отцу.

— Господин Хлыстов! Нужна ваша помощь. Храм царевича Димитрия…

— Простите, это который играл в ножичек и зарезался?

Мой бестактный вопрос совершенно не понравился Сильвестру. Он нахмурился и продолжил:

— Да, это последний представитель рода Рюриковичей. Причислен к лику святых как мученик, погибший от рук убийц.

Неудобяк вышел.

— Да? — не удержался я. — А я почему-то думал, что Василий Шуйский — последний русский царь из Рюриковичей. Но продолжайте, прошу вас!

— Наш храм находится в аварийном состоянии, — священник посмотрел на меня с немалой укоризной, как будто это именно я его в такое состояние и привел. — Крыша течет, фрески разрушаются. Нужны средства на ремонт. Я пришел просить вашей помощи.

Я тяжело вздохнул. Такие просьбы последний месяц я получал часто. По району прошел слух: вместо жадного Истока появился щедрый Геопром. Покрасил лавочки и оградку, помыл окна в здании… А это все хозяйственный Фельдмаршал. Я ведь его об этом не просил.

— Присаживайтесь, батюшка. Давайте поговорим.

Мы сели в кресла у журнального столика. Я внимательно посмотрел на священника. В его глазах читалась смесь недовольства и надежды. Ему очень не нравилось, что приходится просить. Но и требовать он не смел.

— О какой сумме идет речь? — спросил я.

— В долларах или в рублях? — вскинул он голову.

Ого, какой продвинутый священник.

— В валюте.

— На крышу и реставрацию надо… — Сильвестр замялся. — Шесть тысяч долларов..

— Всю сумму сразу или по частям?

— Сразу хотя бы две тысячи, — снизил требования священник — Залатать крышу и починить стропила.

Я задумался. Православная церковь сейчас на подъеме. Много кто из братвы помогает восстанавливать храмы, активно воцерковляется. Не буду-ка я выделяться из толпы. Две тысяч не такие уж большие деньги. Дадим. Только бы добровольное подношение не превратилось в регулярные взносы.

В кабинет, покачивая бедрами, зашла Настя. Моя новая секретарша оказалась девушкой бойкой, улыбчивой. Из-за медных волос и россыпи веснушек на лице и на плечах ее в коллективе прозвали Рыжик. Но я пока к новому погонялу не привык, хотя все остальное уже опробовал и признал годным.

В руках секретарши был поднос с чашками: мне кофе, а Сильвестру чай. Священник осуждающе взглянул на обширное декольте девушки, потом на короткую юбку, которая едва-едва прикрывала длинные ноги в черных чулках, но промолчал. Как говорится, в чужой монастырь…

— А веруете ли вы в бога, Сергей Дмитриевич? — в лоб спросил меня отец Сильвестр.

— Не отрицаю существования высшего существа, — ответил я, немного подумав, — но, знаете ли, успел побыть комсомольцем, и так быстро свои убеждения изменить не готов. Я же не флюгер.

— Это похвально, — удивил меня священник. — Твердые убеждения встречаются сейчас нечасто. Много людей пытается заполнить пустоту в душе набором ритуалов. А вера — это не диета в постные дни, — тут священник совершенно искренне вздохнул, — вера — это состояние души. Это осознанное желание творить добро.

— А если приходится осознанно творить зло? — с любопытством спросил я его. — Как быть такому человеку?

А ведь он мне нравится! Если я хоть что-то понимаю в людях, то он и правда верит в то, что делает. Он не станет кроить деньги, которые возьмет с меня. Или все-таки станет? Это легко проверить.

— Если человек осознанно творит зло, то он выбрал сторону дьявола, — убежденно ответил священник. — Гореть его душе в Геенне огненной.

— А зачем тогда вы исповедуете таких людей? — спросил я. — Зачем отпускаете им грехи? Ведь они же грешат снова.

— Господь милостив, — кротко ответил отец Сильвестр. — Он не оставляет даже самые заблудшие души. Наш храм находится на территории первой Градской больницы. Вы не представляете, сколько людей несет к нам свою боль. Вы когда-нибудь пробовали утешить человека, у которого нашли рак в последней стадии? А жену, потерявшую любимого мужа? Без искренней веры сделать это не получится.

— Вы не будете возражать, — бросил я пробный шар, — если крышу и стропила мы отремонтируем за счет предприятия? А потом по мере сил будем помогать. Видите ли, мы легальная фирма. Нам проще нанять людей и оплатить материалы и работы по безналу.

— Не буду я возражать, — священник посмотрел на меня светлым взглядом. — Я даже могу вас в проповеди упомянуть как благодетеля храма.

— Не нужно, — поднял я ладонь. — Это не реклама. Мы вам просто поможем от души.

— «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая», — нараспев процитировал отец Сильвестр и неожиданно подмигнул. — А ведь вы уже переходите на сторону добра, Сергей Дмитриевич.

— Вы знаете, — я отпил кофе, глядя ему прямо в глаза, — а ведь если бы вы сейчас попросили денег вместо досок и штукатуров, я бы вас просто прогнал.

— Я попросил помощи, а не денег, — священник поджал губы и поднялся с достоинством. — А если вы попросите освятить вашу машину, я этого делать не стану. Я оставлю свой телефон у вашего секретаря.

Ну надо же, — думал я, глядя в его могучую спину. — Бывают же еще такие! Помогу! Я ему обязательно помогу! Хоть и не верю пока так, как он.