Будь ты проклят, сводный!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

АНТОН

— Это свершилось, да?

Я готов швырнуть в Градова скамью, лишь бы он закончил переспрашивать.

— Ты оглох, чел? Я же сказал. ДА! Я ее… — кашлянув в кулак, убавляю громкость тона, потому что мимо проходящей девице в обтягивающих крепкую попку тайтсах необязательно быть в курсе моей сексуальной победе накануне. — Трахнул. Да, Мирон.

Градов расплывается в широченной улыбке.

— Ну и… как оно? — хлопает меня по плечу, выражая мужскую солидарность.

Я облизываю нижнюю губу и едва сдерживаю стон. Воспоминания о несравнимых ни с чем ощущениях, когда я впервые протолкнулся в ее узкую киску, проносятся перед глазами вспышками. В действительности Таша оказалась в сотни, тысячи раз вкуснее, чем я себе фантазировал. В ней было так приятно, так тепло и тесно, что я бы до старости не вынимал член. А как она кончала…

— Фантастика, — молвлю лишь.

Слова излишне. Думаю, на моем лице все отлично прописано.

Я как будто в раю побывал. Во влажном раю.

— Подробности, Тоха, — Мирон хлопает в ладони, «подгоняя» меня на откровенности.

— Обойдешься, — ревностно хмыкаю я.

— Эй, это нечестно! Мне же интересно! — я разворачиваюсь, чтобы перейти к следующему тренажеру, а Градов бежит за мной с криком: — Эй, не уходи от ответа, придурок!

Мои худшие опасения подтвердились.

Заполучив желаемое тело Таши, я только раззадорил аппетит. Но чувство черной дыры, засевшей в груди, исчезло. Ее наполнило нечто иное. Роковое, шальное, животворящее. Я полон энергии! Мне кажется, я смог бы оббежать континент без передышек.

Настолько Ибрагимова меня завела.

Мой интерес к ней не угас. Отнюдь. Я ночь не спал, пялясь в потолок с идиотской, радостной улыбкой. Зубы не чистил, чтобы подольше сохранить во рту ее вкус.

Женственная, такая сладкая, невинная.

Нет. Теперь уже нет.

Я забрал ее невинность.

Она моя.

Моя. Моя.

Я хочу ее снова.

Вернувшись домой после тренировки, встречаю запыхавшуюся блондиночку. Прижимая к боку свернутый коврик для йоги, Таша плетется к лестнице. Меня она не замечает, разминая вспотевшую шею. Я залипаю на ее покачивающуюся попку и моментально ощущаю, что готов на свершение очередного эротического подвига.

Без лишних прелюдий подбегаю к Таше сзади, обвиваю руки вокруг ее осиной талии и отрываю малышку от пола. Она с визгом начинает бултыхать в воздухе ногами и роняет коврик.

— Курков, ты что творишь?! Отпусти сейчас же!

— Не-а, — я прикусываю Ташкину мочку уха.

— Отпусти, говорю тебе, — повторяет тише грозным голосом.

— Потрахаемся?

— Совсем больной? — шлепая меня по предплечьям, верещит сводная.

— Было хорошо, — мягко сказано. — Надо повторить.

Не обсуждается.

— Никаких повторений не будет, — разумеется, она обламывает кайф. — Отпусти, Курков. Я не шучу.

Стиснув челюсти, я ставлю Ташу на ступеньку и ловлю на своем недовольном лице ее укоризненный взор.

— То, что случилось вчера… — она делает небольшую, но чертовски милую запинку, краснея, и принимается заламывать пальцы. Я открываю рот, чтобы сказать «не нервничай», но вовремя себя торможу. Лучше промолчать. — Я совершила гигантскую ошибку, переспав с тобой. Не нужно было делать этого… — Таша закрывает угрюмое личико ладонями и трясет головой. — Я не хочу возвращаться к этому. Ты получишь, что хотел. Теперь выполни свое обещание и отстань от меня.

— Я ничего не обещал, — подмечаю я.

Я тоже надеялся, что у меня к ней перегорит. Что ж, нихрена подобного.

Таша роняет руки вдоль тела.

— Оставь. Меня. В покое, — нежное сопрано пробирает дрожь гнева, а антрацитовые глаза полыхают с такой жаждой истребления, что к моему горлу подступает ком тревоги.

Злится она эффектно, конечно.

— Не приближайся ко мне. Не смотри в мою сторону. Не разговаривай со мной. Меня от тебя тошнит. Меня для тебя не должно отныне существовать. Занимайся своими делами. Живи своей жизнью. Но вдали. Слышишь? Вдали!

— Неужели не понравилось? — ну и зачем я, блять, отвешиваю эту тупорылую шутку…

Конечно, ей понравилось.

— Я мечтаю стереть все связанное с тобой из своей памяти.

Черт. Стремно признаваться, но она кромсает мое мужское достоинство вдоль и поперек. Хуево быть отвергнутым.

— Ладно. Хрен с тобой, токолошка, — я всем своим видом пытаюсь показать, будто ни на толику не задет. Была целка, и нет ее. — Передавай привет Адриану! — отсалютовав двумя пальцами, я разворачиваюсь на сто восемьдесят и шагаю обратно к парадной двери.

Знаю, что задел ее за больное. Раньше это доставляло удовольствие, а сейчас… паршиво ноет в груди.

ТАША

Ближе к ночи меня ожидает душераздирающий телефонный разговор с Адрианом, в ходе которого я заявляю ему о решении поставить твердую точку в наших отношениях. Заикнувшись о причине расставания, начинаю плакать. И вскоре градины слез превращаются в водопад. Сердце рвет в клочья разочарованный голос Адриана. Он посылает меня куда подальше и сбрасывает вызов.

Все правильно. Я заслужила.

Я — дрянь.

Но камень падает с души, потому что я, наконец, облегчила совесть и во всем призналась.

От моего сердца осталась жалкая горстка осколков. А от моей чести — вовсе ничего. Ни крупинки. Ворвавшаяся в мои будни апатия совершенно выбивает из ритма. Я пропадаю из социальной жизни и ухожу в себя. Сутки напролет только и делаю, что реву, заедаю горе мороженным и снова реву за просмотром нескончаемых мелодрам. Какая же там любовь! В реальности такой не существует.

Выхожу из комнаты ранним утром, потому что знаю наверняка — Антон дрыхнет и не высунется, чтобы застать меня врасплох. И иногда ночью — когда голод прижмет. Но мне везло. До сих пор не натыкалась на Куркова.

На третий день торчать в спальне становится невмоготу, и я выбираюсь из убежища слез и страданий. Местом душевного исцеления, конечно же, выбираю мамин сад. Неспешным шагом прогуливаюсь по дорожкам, проложенным сквозь цветочные посадки, подстриженные кусты и изумрудные островки лужаек, залитые серебристым лунным светом. Полной грудью вдыхаю прохладный воздух, пронизанный сладкими ароматами. Я приближаюсь к перголе, расположенной в центре сада, но вынуждена застыть столбом из-за увиденного.

Это невероятно уютное место — лейтмотив сада — осквернено. Кем? Антоном Курковым, естественно.

И двумя голыми, хихикающими девицами.

Бог весть что они выделывают здесь. Я, честно, не собираюсь подглядывать. Обнимаю себя за живот, морщусь в приступе отвращения и отворачиваюсь, чтобы глаза мои не видели эту иллюстрацию Содома и Гоморры.

Почему-то не могу вспомнить, как дышать. В сердце будто пуля застряла. А опухшие глаза, к которым невозможно дотронуться (я интенсивно терла их руками и бумажными полотенцами), вновь наполняются слезами.

Всего два дня прошло после того, как мы…

Непроизвольно оборачиваюсь через плечо и стискиваю кулаки.

Мне должно быть все равно.

Мне должно быть плевать.

Я оттолкнула Антона.

Я не хочу его.

Я презираю его.

И себя презираю за то, что проиграла ему.