Буря на Волге

Глава вторая

В начале зимы в магазин Белициных явился офицер в чине поручика.

— Подковы имеются в вашем магазине? — осведомился он у приказчика, окидывая быстрым взглядом присутствующих.

— Сколько прикажете? — спросил приказчик, собираясь отсчитывать.

— Мне нужно тысячи две.

— Такого количества не сумеем набрать.

— А где ваш хозяин?

— У нас хозяйка. Тут она, в конторке, — показал на стеклянную дверь приказчик.

— А что это за фея у кассы стоит? — кивнул офицер в сторону Нади.

— Хозяйкина дочка, — шепнул приказчик.

«Недурна, черт побери», — подумал офицер, проходя в конторку к хозяйке.

— Здравствуйте, хозяюшка! — вскинув руку к козырьку, произнес поручик.

— Здравствуйте, — поклонилась хозяйка.— Присаживайтесь. Чем могу служить?

— Видите ли, какое дело, хозяюшка. Мой дядя - генерал. Так вот, значит, по его поручению выполняю кое-какие дела... А к вам пришел справиться, не могу ли купить у вас подков тысячи так с две. Мне нужно для отправки на фронт.

— А сами вы тоже едете на позицию? — спросила Белицина.

— Ой, нет! Что вы, хозяюшка. Да нам и здесь работы вот так, — поручик провел пальцем ниже подбородка, — Сами видите, спозаранку вас беспокою. А все стараемся для фронта. Ну, как же, хозяюшка, насчет подков?

— К сожалению, такого количества не сумеем набрать. Зайдите денька через три-четыре, мы ждем поступления товаров.

— Ну-с, так, хорошо, загляну, — раскланиваясь с хозяйкой, проговорил офицер.

Выходя из конторки, он снова кинул взгляд на кассиршу. Но и теперь в глазах Нади он встретил равнодушие. Этот неприветливый взгляд кольнул самолюбие поручика. Он подумал: «Неплохо бы с этим личиком закрутить веревочку... Ничего, хорошенькая, да и денег у них, наверное, вагон... Надо будет жениться — утешить тетушку; да и самому уж порядочно надоело скитаться по чужим углам».

Так он и решил — пойти и доложить обо всем своей тетушке-генеральше.

— Анастасия Терентьевна! Я только что из магазина Белициных. Подков пока нет, но, говорят, скоро будут, — весело заговорил поручик, увидя тетушку у громадного трюмо, затиравшую кремом «Метаморфоза» морщинки на своем лице.

— А когда будут? — спросила генеральша, не бросая своего занятия.

— Сказали — на днях. А вот самоварчики видел прекрасные, тетушка, прямо чудо: как жар горят. И еще видел одну вещицу — эта, пожалуй, поинтереснее всяких самоваров... — улыбнулся поручик.

— Очень интересно, какую вещицу ты там нашел?

— Барышню, тетушка. Да такую славную, прямо прелесть.

— Вот уж это я тебе никак не проверю, потому что ты в барышнях ничего не понимаешь, — возразила генеральша.

— Это я-то не понимаю?

— Да! Вот это ты! Лучше уж я сама погляжу. А зачем она тебе, эта барышня?

— Знаете что, тетушка, я все-таки решил жениться. Что вы на это скажете?

— Скажу, что давно пора остепениться, хватит околачиваться по чужим углам да на дядюшкином содержании жить. Пора уже свое заводить. Только я тебе не

верю. Я сама должна посмотреть, что ты облюбовал...

— Когда же вы, тетушка, поедете?

— А у тебя что, загорелось?..

— Да, говорю, барышня больно хороша.

— Подождешь. Вот поеду самовар покупать и на нее погляжу.

На следующий день к магазину Белициных подкатили широкие генеральские сани. Кучер в военной форме осадил рысака у самых дверей. Шумя мехами и шелками, генеральша проследовала в конторку к хозяйке. За ней, в полной форме, навытяжку, шел лакей.

— Здравствуйте-ка! — громко произнесла она, увидев хозяйку.

— Милости просим, присаживайтесь, — низко кланяясь, подвинула кресло Белицина.

— Нет, благодарю, я вот здесь на диване посижу. Вчера мне племянник рассказал, что у вас есть прекрасные самоварчики.

— Какой прикажете? — услужливо спросила Белицина.

— Мне бы поменьше, рюмочкой.

— Хорошо, хорошо, и такие есть.

В конторку начали забегать приказчики, показывая образцы самоваров.

— Вот этот заверните да пригласите сюда кассиршу, я уплачу.

— Можно мне.

— Нет, нет, я хочу ей, — улыбнулась генеральша.

— Ваше превосходительство! Прикажете взять самоварчик? — почтительно вытянулся лакей.

— Берите, — кивнула генеральша и начала отсчитывать деньги Наде, окинув ее пристальным взглядом с ног до головы. Получив деньги, Надя ушла на свое место, а генеральша продолжала сидеть на диване.

— Не ваша ли дочка? — спросила она Белицину.

Та утвердительно качнула головой.

— Ничего, хорошенькая, — пробормотала генеральша и громко добавила: — Ну, будьте здоровы. Бог даст, скоро еще увидимся.

Белицина, проводив генеральшу, задумалась: «Что бы это значило? Почему сама генеральша приехала за самоваром и пообещала еще увидеться? Ах, вот оно

что... - наконец, догадалась хозяйка. — Сегодня же Надьке скажу».

А поручик Подшивалов встретил генеральшу вопросом:

— Ну, как ваши смотрины, тетушка?

— Да уж не очень, чтобы очень, — брезгливо сморщила посиневшие губы генеральша, — Да уж надо сказать и то — Оришка стоит Маришки... Ты сам-то горький лопух. Тебе и этой мужички еще много; на дядюшкиных харчах живешь.

— Ну уж, тетушка, вы всегда на меня сердитесь. А я ведь и сам жалованье получаю.

— Знаю! — сердито оборвала его тетушка. — Не болтай, чего не смыслишь. Жалование получает... Много ли твоего жалования? На чай да на табак — вот твое жалованье. Если бы ты пораньше остепенился да слушался тетушки, тогда бы не остался без гроша после продажи такого прекрасного поместья. А ты тогда не спрашивал тетушку, с кем ехать пропивать да проигрывать деньги. А как голый стал, так опять пришел к тетушке. Эх, Володя, Володя! Не забывай, что ты дворянин! Если бы ты имел дворянскую совесть, да разве такая бы нашлась тебе невеста... — отчитывала племянника генеральша.

А он стоял навытяжку, хлопал глазами и невнятно бормотал извинения.

Конечно, тетушка была права. У Подшиваловых действительно было когда-то хорошее поместье около тихой речки Меши, где старая водяная мельница поскрипывала ветхим колесом, раскидывая тучи брызг. За речкой шумел собственный сосновый бор. Все это радовало глаз и веселило душу матери Подшивалова, шестидесятилетней вдовы Валентины Терентьевны. Радовало ее и то, что она воспитывала и обучала в юнкерском училище своего единственного сына Вовочку. Она ждала, что сын скоро выйдет офицером, женится на хорошенькой, богатой девушке и приедут они счастливые в этот родной уголок. Но Валентине Терентьевне не посчастливилось увидеть офицерские погоны на сыне и богатую красавицу-сноху. Перед тем, как ее сынка произвели в прапорщики, она заболела испанкой. Долго мучилась, стонала, гоняла слуг в город за лекарствами, но ничего не помогло... Управляющий имением схоронил ее в церковной ограде, где покоились все их предки.

Когда Владимир Петрович узнал о кончине своей матери, он тут же взял отпуск и приехал в свое поместье. Горько всплакнул он над свежей могилой. Но не очень долго горевал и убивался о покойной, а сразу же принялся за дела... Так как хозяйство вести он не приучился и не было у него ни времени, ни желания заниматься хозяйственными делами, Подшивалов поскорее продал соседу-помещику унаследованные лес и землю, оставив только дом да старую мельницу. В городе он снял отличную квартиру, завел прислугу, выезд и зажил на широкую ногу.

Друзей в это время у него прибавилось. Часто он устраивал попойки. Появились хорошенькие женщины. В довершение всего Подшивалов занялся картишками.

Вскоре пришлось продать дом и мельницу. Кидаясь деньгами, угощая приятелей и начальство, он получил чин поручика. После же, когда все было пропито и проиграно, жизнь на армейское жалованье стала казаться ему скучной. Друзья как-то стали убывать, а женщины и совсем перестали его замечать. Вот в это время он и встретился с Надей Белициной.

Поздним вечером, когда Белицины, заперев лавку, вернулись домой и пили чай с лимоном, Екатерина Матвеевна вздохнула и как бы про себя промолвила: — Покупательница важная была сегодня, одна шуба чего стоит... Ты видала, Надюшка? Надя, увлеченная книгой, смолчала. — Слышишь, что я говорю! — повысив голос, повторила мать.

— Да слышу, — не отрываясь от книги, ответила Надя.

— То-то вот слышишь, да мало видишь... Это жена генерала.

— Ну и что? Купила она самовар и ушла, вот и все.

— Далеко не все... — возразила мать.

— А что еще? — отодвинув книгу, спросила Надя.

— Ты думаешь, она только за самоваром приезжала? Как бы не так! Она приезжала тебя глядеть.

— Разве я такая диковинная, чтобы генеральши приезжали на меня смотреть?

— А ты видала — вчера офицер заходил? Это ее племянник, дворянин... Вот тебе бы пара.

— Нет, мама. Я, пожалуй, в дворянки не гожусь.

— Ты слушай, что тебе говорят! — снова повысила голос мать.

— Ну, ладно, слушаю, только не сердись, — сказала Надя.

— На днях он опять зайдет. Прошу тебя, дочка, не быть такой грубой с ним. Я прошлый раз видала, как ты посмотрела на него...

— Значит, я каждому покупателю должна улыбаться и глазки строить? Нет уж, мамочка, я это не люблю.

— Вот и поговори с дурой, — вздохнула мать.

— А я тут при чем, вы такую смастерили...

— Ей говори то, а она, знай, воротит свое. Замуж-то надо когда-то выходить?

— Хоть завтра, только не за этого дворянина, — и Надя, подперев пальцем нос, показала гримасу матери, передразнивая Подшивалова.

— Тьфу тебе в большие-то зенки! — крикнула мать и ушла к себе в спальню.

Долго мать не говорила с Надей о замужестве. Но одно непредвиденное обстоятельство снова натолкнуло их на этот, уже забытый Надей, разговор. Случилось это под Новый год,

В честь победы, одержанной русскими войсками над турецкой армией, в клубе дворянского собрания был устроен новогодний бал, куда должна была съехаться вся городская знать. Туда же особыми записками были приглашены крупные воротилы города из купцов, в том числе и Белицина с дочкой. Мать Нади, получив приглашение, была очень польщена, что и с ней начинает считаться дворянство. «Видимо, и в самом деле, генеральша изъявила желание породниться со мной», — думала она, собираясь в клуб дворянского собрания.

Грелись в стекле керосиновой лампы щипцы, которыми хозяйка подвивала свои седеющие букли. Тетя Дуся чистила от нафталина и гладила шерстяное платье, которое Екатерина Матвеевна надевала в большие праздники — сходить в церковь или в гости.

Накручивая локон на раскаленные щипцы, она крикнула:

— А ты, Надюша, чего же не собираешься?

— Я готова, мама.

— Это так, в этом платьишке, как кухольная судомойка, пойдешь?

— Одного не пойму, мама, что я там буду делать?

— Рожь пошлют жать... — сердито подковырнула тетя Дуся.

— Вот это по мне, я хорошо умею, — улыбнулась Надя. — А какое платье прикажете надеть?

— Ну то, новое, с воланами, — посоветовала мать.

— Не люблю я его.

— Ну, брось дурачиться. Знаешь, куда едем?

— Знаю, мама, городские сплетни слушать.

Из дверей клуба уже летели звуки духового оркестра, когда рысак Белициных остановился у подъезда. Сбросив шляпку и шубейку, Надя поправила пальцами прическу.

— Ах, пожалуйте, дорогие гости, пожалуйте! — крикнул поручик Подшивалов, широко распахнув двери для Белициных.

Зал был уже заполнен публикой, пестревшей и шуршавшей праздничными нарядами. Тут были знатные дамы города. Они обмахивались веерами, важно прогуливались по залу, из-под начерненных ресниц поглядывали на господ офицеров. Было и несколько купцов — городских воротил. Сюда же явился и генерал Башлыков со своей благоверной Анастасией Терентьевной. Она отцепила свою руку от генеральской и, задрав побелевший от мороза и пудры нос, проследовала раскачивающейся походкой к ближайшему дивану. Долго отыскивала она в толпе Белициных. Отыскав, то и дело прицеливалась своим лорнетом на Надю.

«А ничего, недурна, и это платье ей хорошо идет, но вот прическа совершенно дамская, это мне не нравится», — думала генеральша, пока не нарушили ее спокойствие столпившиеся с приветствиями и поздравлениями знакомые ей дамы.

Длинный ряд столов уже блестел бутылками. Маятник старинных часов отсчитывал последние минуты старого года, черные стрелки медленно ползли к двенадцати. Гостей пригласили к столу. Публика, усаживаясь, загремела стульями. Садились по рангам. Белициным пришлось занять место за последним к двери столом. Генерал откашлялся, крякнул, обвел присутствующих строгим взглядом, выждал, пока стихнет публика, и, насупив брови, крикнул:

— Господа! Уходящий 14-й год принес нам немало хлопот! В разразившейся войне мы терпим тяжелые испытания! Конечно, никому не секрет, на Западном фронте мы понесли большие потери. Но все же будем надеяться, что война будет выиграна... Уже в декабре минувшего года наши доблестные войска разгромили турецкую армию под Саракамышем! За победу на фронтах, ура!

— Ура-а! — загорланили офицеры, покрывая своим ревом нежные голоса дам.

Музыка прогремела туш.

— А теперь, господа, — повеселевшим голосом, продолжал генерал, — разрешите вас поздравить с наступающим Новым годом и пожелать вам весело и без забот провести новогодний праздник! Жаль, конечно, что валятся наши крепкие столбы, погибают на фронтах наши братья — господа офицеры. Ну, а насчет частокола — нечего и сомневаться, его хватит на все заборы... — закончил генерал под громкие рукоплескания присутствующих. Надя скосила глаза на генерала и подумала: «Глупо и очень глупо». Чтобы успокоить свои нервы, Надя выпила две больших рюмки вишневой наливки. Подшивалов, подсевший поближе к Наде и жадно следивший за каждым ее движением, одобрительно качнул головой.

В это время загремела музыка. Повеселевшая от наливок молодежь повыскакивала из-за столов и закружилась в вальсе. А с балкона кто-то начал сыпать на головы танцующих конфетти и кидать пучками разноцветные бумажные ленты. Они падали на танцующих, обвивались вокруг голых плеч дам, цеплялись за офицерские погоны и все плотнее закручивались вокруг танцующей публики.

Белицина старшая радовалась, что ее дочь, увлеченная сегодняшним весельем, теперь сама потянется к этому шумному обществу и согласится выйти замуж за поручика. Но Надя была занята своими мыслями. Когда генерал говорил о «частоколе», Надя вспомнила о Васе и теперь думала: «Как жаль, что не знаю, где он служит, сегодня же бы написала ему обо всем...»

Старшие офицерские чины, которые, видимо, уже утратили интерес к танцам, сгрудились у игорного стола. Туда же, попытать счастья, пристроился и поручик Подшивалов.

Надя встретилась с подругой Леной. Они тихо закружились в вальсе, разговорились, вспомнили прошлое лето, весело и счастливо проведенное время на Волге.

— А где твой веселый рыбак? — спросила Лена.

— Не знаю, Ленка, — сказала Надя, и краска залила ее лицо.

— Разве не переписываетесь?

— Он давно уже в армии, и ни единого письма.

— Сама напиши, — хитро улыбнулась Лена.

— И напишу, вот только адрес узнаю, обязательно напишу.

Пока Надя танцевала с подругой, мать ее сидела на диване, наблюдала за танцующими и, не зная куда девать руки, крутила пальцами кончики пухового платка.

— Ба, ба, ба! Катя! Здравствуй, милая! — крикнул канатчик Пушкарев, присаживаясь рядом с Белициной. Он только что вышел из-за стола, был навеселе и вел себя развязно. Когда-то он имел намерение породниться с Белициной — хотел высватать ее дочку за своего сына.

— Ну, как живем, дорогая?

— Сам видишь, какое теперь наше житье.

— Н-да, тяжелые годы переживаем, — пыхтел от ожирения Пушкарев. — Ну, а как твоя барышня, все еще в девках ходит?

— А куда ее денешь? Со мной живет, в работе помогает.

— Эх, Матвеевна, душа ты моя любезная, — вздохнул Пушкарев, — глаз да глаз за ними нужен. Знаешь, чего у меня сынок-то отмочил? Стащил из сундука тридцать тысяч да и скрылся.

— Да неужели? — сочувственно посмотрела Белицина.

— Вот, свята икона, не вру, — перекрестился Пушкарев,

— Да, да, — покачав головой, протянула Белицина, — А у меня вон в книжки ударилась, уйму денег потратила. А толку-то в них что? Мы раньше-то и без книжек жили, да в люди вышли.

— Книжки, говоришь? Это тоже нехорошо. По дружбе тебе верно говорю — собьют они ее с толку. Да чего доброго, можешь и капиталом поплатиться. Ты знаешь, голубушка, времена-то какие пошли, теперь так и стараются подсунуть молодежи какую-нибудь запретную книжку...

— Да какие там запретные девка будет читать? Романы какие-то да сказки, — возразила Белицина.

— Ты мне не сказывай, я знаю: книжка книжке рознь. Вот ежели жития святых али другая из священного писания, то, конечно, на пользу.

«Все недосуг, а проверить и в самом деле надо, нет ли чего запретного...» — решила Белицина.

В это время к ним подошел генерал с раскрасневшимся лицом.

— Ах, вот вы где уединились. А я вас ищу, — весело начал генерал. — Смотри, Пушкарев, узнает Елена Федоровна, она тебе кудрявую бороду расчешет.

— Ничего, ваше превосходительство, у нас тут коммерческие дела.

— Оно и всегда начинается с коммерции, а потом поворотят и на другое... Она ведь у нас вдовушка, краса всего города.

— Вы всегда шутите, ваше превосходительство, — улыбаясь возразила Белицина.

— Нет, я пришел поговорить о серьезном деле...

— Присаживайтесь, ваше превосходительство, да вместе и побеседуем, — сказал Пушкарев.

— Вот что, друзья, — присаживаясь, начал генерал, — вы не можете представить, в каком положении мы находимся... Везут и везут в город раненых, все госпитали заполнили, и все везут. Теперь вынуждены размещать в частных домах. Вот я и хотел попросить вас, чтобы предоставили свои дома под оборудование госпиталей. Что вы на это скажете?

— А куда денешься, ваше превосходительство, война. Придется согласиться, - ответил Пушкарев.

— Ну, а вы, Екатерина Матвеевна, как думаете?

— Нижний этаж уступлю, а в верхнем сама живу.

- Ну вот и хорошо, значит договорились. На днях я пришлю человека для оформления, — сказал генерал и пошел и другой группе.

С хор полилась мелодия вальса «На сопках Маньчжурии». Точно по гладкому льду, скользя по парке-ту, поплыли пары, выписывая ногами вензеля. А у игорного стола было шумно. У Подшивалова сняли весь банк.

— Дьявольски мне не везет сегодня! — крикнул он, швыряя со злостью карты на стол.

— В любви повезет, — заметил капитан Новошлыков.

— Кой черт, и там полный провал, — сердито проворчал поручик.

— Володя, Володя! — крикнул Новошлыков. — Иди-ка, расколи вот эту парочку, право, зря кружатся. Которая из них кавалер? Ах, вот, наверное, этот, что повыше да пофигуристее, — смеясь, он показывал на танцующих Лену с Надей. — Ты, кажется, с черненькой знаком?

— Больше с ее мамашей.

— Тогда вали, тебе пара пустяков...

— А что, и в самом деле, пойду штурмовать эту крепость.

— Дуй, поручик, определенно падет! — ободряли играющие.

Музыка смолкла. Надя подошла к матери.

— Поехали, мама, домой!

— Чего ты заторопилась, али тебе не нравится? Гляди, какое веселье.

С хор объявили:

— Краковяк!

— Разрешите вас пригласить? — улыбаясь, подскочил к Наде Подшивалов.

— Мы домой собрались!

— Да иди же, иди, — подтолкнула Надю мать.

Музыка загремела. Подшивалов, держа Надю за руку, позванивая шпорами, бешено отбивал каблуками чечетку. А Надя плавно плыла, только золотые серьги вздрагивали в маленьких ушах, искрясь рубинами.

Теперь новая танцующая пара привлекла внимание публики. Дамы, окружавшие генеральшу, все наперебой торопились подойти к ней поближе и с льстивой улыбкой докладывали свои соображения:

— Ваше превосходительство, посмотрите, посмотри-те, ваш Володичка с какой прекрасной девушкой танцует. Ох, какой он красавчик, да и она хорошенькая. Вот уж, что называется, парочка...

Но когда узнавали Надино происхождение, тут же и языки прикусывали: как же это, дворянин — и вдруг с какой-то мужичкой.

А генеральша думала: «Денежки все сделают, а голое-то дворянство, хоть оно и громко, да проку-то от него мало».

Екатерина Матвеевна же в душе молилась: <Слава тебе, господи, может, бог даст, тут и сладятся...» Ее тянуло завести связи с высшим светом и тем больше укрепить свое положение в городе.

После танца Надя подбежала к матери.

— Поехали, мама, домой!

— Покружилась бы еще.

— Хватит, навертелась, едем!

— Ах, какой он красавец! — восхищалась поручиком мать, усаживаясь в санки.

— Хорош квас, да не для нас, — проворчала Надя.

— А почему бы и нет?

— Да уж так, не нашего поля ягода.

— Ты всегда свое, — сердито заметила мать.

— Ну, хватит об этом, надоело.

— А все-таки он хорош, — не отступала мать.

— Ну, не спорю, мама. Чего ты пристала: много хороших, да милых нет.

— Твой Васенька-то, поди-ка, больно милый.

— Какой бы он ни был, а я дала ему слово. И обратно брать не намерена.

— Нет, возьмешь! Глупая девчонка! Я заставлю тебя взять! Я тебе мать, али кто?

— Пусть я буду глупая, а это так, — Надя тронула локтем мать и показала кивком на кучера.

Дальше ехали молча.