Буря на Волге

Глава двадцать пятая

Проснувшись утром, Василий смотрит в окно, за которым ветер, бушуя, срывает желтые листья с тополей; листья кружатся в воздухе, как жаворонки, и падают без конца... А с обеих сторон Чилимовой койки вздыхают, ворчат и охают больные. Ночью в его палате двое умерли. Рана ноет, на сердце тоска. Он переводит свой взгляд на дверь. Входит сиделка, раздает пайки хлеба больным, кладет и для Чилима на тумбочку у изголовья.

Но Василий продолжает смотреть на дверь, и улыбка озаряет его лицо: появляется Надя с узелком в руке. Она подходит легкой, быстрой походкой.

— Ну, как сегодня спал? Чего хочешь покушать? — жмет руку, проверяет пульс и, улыбаясь, говорит: — Все нормально.

— Когда же ты Сережку приведешь? — спрашивает Чилим.

— Никогда, — отвечает Надя. — Как поправишься, сам пойдешь к Сережке.

— А почему не приведешь?

— Сам видишь, — повела в сторону глазами Надя.

— Ну-ну, понимаю. Буду ждать и поправляться, — покорно говорит Чилим.

— Вот тебе суп, ешь, пока горячий. — Надя ставит на тумбочку миску, в которой плавает жирный кусок мяса.

Она торопливо уходит.

С каждым днем Вася становится свежее, веселее. Через три недели Чилим начал ходить, а в конце октября его уже выписали из госпиталя, Когда Василий получил документы и обмундирование, Надя отпросилась с работы пораньше, и они вместе отправились к ней на квартиру. Придя домой и сбрасывая пальто, Надя сказала:

— Ну, раздевайся, я ведь одна живу, теперь стесняться некого.

Она побежала в кухню, живо поставила самовар.

— В военкомат-то я сегодня уже опоздал, — сказал Чилим, обнимая сына.

— Так бы тебя и пустила сегодня в военкомат. Нет уж, ты сегодня мой.

Сережа все время лез на колени к Чилиму и спрашивал:

— А когда мы с тобой, папка, пойдем рыбачить?

— Скоро, скоро, милый, пойдем или поедем на пароходе к бабушке Ильиничне в деревню, — ты ведь знаешь бабушку Ильиничну, у которой жил, — и там будем рыбачить.

— А удочку ты мне сделаешь?

— Обязательно, самую хорошую.

— Ну, кажется, подружились, рыбаки, — сказала Надя, целуя обоих.

«Как бы хорошо было, — думала она, — если бы Васю оставили в городе, а то могут снова отправить во флотилию».

Ночь пролетела быстро. Утром, складывая в мешок Чилиму белье и другие необходимые вещи, Надя спросила:

— А может быть, тебя здесь в городе оставят?

— Может быть. Кто их знает.

— Ты подожди, вместе пойдем, — сказала, собираясь, Надя.

— И я с вами! — вскакивая с постели, закричал Сережа.

— Нет, нет, милый, я ведь на работу, а ты пойдешь к тете Маше.

Проводив сына к дворничихе, Надя отправилась вместе с Чилимом к военкомату.

— Ты все-таки попросись, может быть, оставят здесь, — говорила Надя Чилиму, прощаясь у ворот военкомата.

Желание Нади исполнилось: его зачислили в отряд особого назначения при Казанском Советском полку, который вел борьбу с контрреволюцией и бандитизмом в Казани. При отступлении из города белые ушли не все; оставшиеся офицеры возглавили бандитско-шпионскую подрывную работу. Некоторые сумели пробраться в части Красной Армии и там шпионили и вредили, а некоторые с оружием в руках вели войну против Советской власти на улицах — из-за углов и заборов убивали патрулирующих красноармейцев, отбирали оружие и скрывались. При очередном таком налете патрулями был пойман один из этой шайки, назвавший себя Сладковым. Он сообщил начальнику отряда, что их шайка состоит из шестидесяти шести человек, все вооружены винтовками, наганами и смитами, есть и гранаты. Командует всеми белый офицер Черновицин.

— Будешь сопровождать нас по всем этим бандитским гнездам? — спросил командир отряда.

— Если не расстреляете, все места покажу, — согласился Сладков.

На следующую ночь часть отряда во главе с командиром отправилась на поиски бандитских мест. Вел Сладков, одетый в красноармейскую шинель и фуражку с красной звездой, с незаряженной винтовкой в руках.

— Вот здесь их штаб, — показал он на двухэтажный дом на улице Подометьево. — Тут они собираются ночью и получают задания на мокрые дела...

— Сладков, — сказал командир отряда, — если вздумаешь бежать, то так и знай; первая пуля тебе.

— Да не побегу я.

Отряд еще не успел подойти к дому, где находился бандитский «штаб», а из окон уже затрещали выстрелы.

— Ложись! — крикнул командир.

Большинство бойцов, примостившихся в канаве против дома, открыло огонь по окнам, а часть кинулась в обход. Но бандиты, отстреливаясь, перебежали потайным ходом в соседние дворы и исчезли. Захватить удалось немногих. Двое из отрядников оказались ранены, Сладков повел дальше — на Безымянную односторонку, прямо к кладбищу, и указал дом, где квартировал сам главарь шайки. Был поздний час, но дверь оказалась незапертой. Проникнув в квартиру, красноармейцы увидели троих мужчин, развалившихся на полу, видимо, «штабисты» Черновицина. Сам Черновицин лежал на кровати. У изголовья на столике лежали наган и краюха хлеба с воткнутым финским ножом, а рядом стояла недопитая четвертная бутыль самогона. Когда растолкали Черновицина, он глянул выпученными глазами на красноармейцев и быстро выхватил из-под подушки шестизарядный кольт. Но выстрелить ему не дали, тут же обезоружили и всех отправили по назначению.

Через несколько дней Чилима вызвал начальник отряда и, передав сопроводительную бумажку, сказал:

— С сегодняшнего дня вы откомандировываетесь в Казанский караульный полк. Явитесь в штаб к командиру.

— Есть явиться к командиру полка! — ответил Чилим и, забрав свой мешок с пожитками, отправился к новому месту службы.

Прочитав сопроводительную, командир полка Зайдлер спросил:

— Вы читать, писать умеете?

— Могу.

— Ну вот и хорошо. Я вас зачислю в полковую команду связи.

Пока Чилим знакомился с новой службой и техникой телефонного дела, в Корсуньском уезде, Симбирской губернии, вспыхнул мятеж против Советской власти. На ликвидацию этого мятежа специальным поездом выехал отряд, состоявший из части комендантской команды и одной роты караульного полка. Туда же был назначен и Чилим — начальником команды связи, которая состояла из семи человек. Всем отрядом командовал коммунист Дернов, старый знакомый Чилима. Когда поезд подходил к назначенному пункту, Дернов приказал своему связному позвать начальника связи.

— Кто тут у вас начальник? — вбежав в вагон, спросил связной.

— Я! — ответил Чилим.

— К начальнику отряда живо! — крикнул связной и повернул обратно.

Чилим последовал за ним.

— Начальник команды связи явился по вашему приказанию, — войдя в вагон, доложил Чилим.

— Ба! Василий! — воскликнул Дернов, пожимая руку Чилиму. — Черт побери, опять мы с тобой вместе. Откуда ты взялся?

— Из караульного полка назначили, — сказал Чилим, улыбаясь во всю физиономию.

— Значит, начальником стал, — радостно проговорил Дернов, похлопав Чилима по плечу. — Вторую войну вместе валим.

— Да, почти без пересадки, — ответил Чилим.

— а я не знал, что ты в Казани, обязательно бы забежал навестить старого друга. А китайскую кумышку помнишь?

— Не забыл, — ответил Чилим.

— Очень рад, что опять вместе, — сказал Дернов, присаживаясь к столику в купе и развертывая карту.

— Вот чего, Василий, извиняюсь, товарищ начальник, — весело посмотрел в глаза Чилиму Дернов. — Смотри сюда, — показал карандашом на карту. — Видишь эту деревню, называется она Репьевка. Как поезд подойдет к станции, пока сгружают с платформы артиллерию, ты ставишь и моем вагоне телефон и тянешь линию до самой Репьевки, устанавливаешь там телефон и все время держишь связь со мной, а через связных - с командиром батареи. Понял?

— Так точно, товарищ командир! — ответил Чилим.

— Ну, желаю успеха, — пожал руку Чилиму Дернов.— Поезд подходит, иди, действуй.

Чилим точно на крыльях влетел в вагон и крикнул:

— Подготовиться к высадке'

Красноармейцы хватали мешки, винтовки, катушки с проводом. Поезд остановился. Началась выгрузка.

— Корнев! — крикнул Чилим. — Останешься дежурить у телефона в вагоне командира.

— Есть! — ответил Корнев, беря телефонный аппарат.

На станции тускло светил керосиновый фонарь, в проводах свистит ветер, кругом бушует метель. Красноармейцы, увязая по колено в снегу, тащили катушки провода, разматывали и соединяли в длинную телефонную линию. Было два часа ночи, когда добрались до указанной деревни. В деревне ни единого огонька, по улице пляшет метель, кидая охапками снег с крыш домов. Увязая в сугробах, красноармейцы вешали провод на заборы, на колья плетней и наличники домов. Отыскав каменный дом, Чилим постучал в ворота, по никто не отозвался. Постучал прикладом в ставень окна.

— Сичас, сичас! — услышал женский голос Чилим.

— Вы что это, бабушка, оглохли? — сказал Чилим, проходя следом за старухой в жарко натопленную горницу.

— Да, батюшка, я немножко глуховата, — проскрипела дрожащим голосом старуха.

— Чем вы тут занимаетесь? — спросил Чилим, увидя среди горницы котел с плотно пригнанной крышкой, через которую была пропущена железная трубка, проходящая змеевиком по бельевому корыту, наполненному снегом: из трубки тонкой струйкой текла светлая жидкость в четвертную бутыль.

— Это мы, батюшка, из солода леденцы делаем, а что остается — перегоняем на кумышку, — хрипло ответила старуха и упала на колени перед Чилимом, причитая: — Батюшка, родненький, не погуби!

— А ну-ка встань, бабушка! Я не урядник и не земский начальник! — внушительно сказал Чилим. — Значит, говоришь, леденцы делаете. Это очень хорошо. Чай будем пить с вашими леденцами. А где ваша семья?

— Семья-то, батюшка, перепужалась и вся разбежалась.

— Ты, бабушка, не волнуйся и не горюй, сходи-ка, позови сюда семью, мы хотим познакомиться. А вашу леденцовую фабрику все-таки придется убрать.

— Дом-то кулацкий, — сказал Костин, когда ушла старуха.

— Видно по всему, что не бедняк живет. Ухо не вешать и винтовки зря не бросать, — сказал Чилим.

Чилим установил в углу на столе телефонный аппарат и сообщил:

— Товарищ командир! Связь восстановлена! Говорю из деревни Репьевки. Артиллерия еще не пришла, пехоты тоже не видно. Что прикажете делать?

— Какой выбрал дом? — спросил командир.

— Каменный! — ответил Чилим.

— Ну, ничего. Пока сиди, а как придет артиллерия, нужно будет двигаться дальше, — сказал Дернов.

— Как дальше? У нас провода больше нет, — ответил Чилим.

Трубка замолчала, слышно было, как Дернов кому-то кричал в вагоне, где достать провода, а затем ответил Чилиму:

— Ладно, оставайся на месте, к утру пришлю конных связных.

Старуха вернулась, а за ней вошли две молодые женщины с закутанными в платки лицами. Они молча начали разбирать и выносить свое самогонное устройство.

Когда забрезжил рассвет, по улице деревни, скрипя по снегу колесами, проскочила батарея, а за ней, пыля снегом, на деревенских розвальнях катили пулеметчики. Подскочили двое конных, спешились у каменного дома, где обосновался со своей станцией Чилим.

— В ваше распоряжение прибыли, — доложили во-шедшие связные.

— Один останется здесь, а другому придется гнать за артиллерией и донесения привозить сюда, — сказал Чилим.

Связной, не торопясь, закурил самосад, обогрелся, закинул карабин за плечи и отправился вслед за артиллерией.

На небольшой возвышенности, верстах в четырех от Репьевки, артиллеристы увидели занесенные снегом избенки большого села с маячившей в утренней мгле церковью с высокой колокольней. Артиллеристы не успели еще подъехать к полевым воротам, как с колокольни затрещали два пулемета, взрывая дождем пуль снежные вихри по улице и преграждая путь артиллеристам.

— Кругом марш! — крикнул командир батареи.

Лошади рванули обратно. За деревней развернули орудия.

— По белогвардейской колокольне... батарея... огонь! — раздалась команда.

Грохнул залп, но колокольня все еще сыпала пулями, вороша снег около полевых ворот. Артиллеристы бегали около орудий, командир кричал:

— Я не смирюсь, пока не снесу эту белогвардейскую колокольню! Батарея, огонь!

Снова загрохотали пушки. Одним снарядом сорвало верхушку, пулеметы заглохли. Пулеметчики отряда и стрелки, увязая по пояс в снегу, лезли садами и огородами, обхватывая село в кольцо. Мятежники, отстреливаясь, бежали в поле, в соседние деревни. К полудню Чилим передавал телефонограмму командиру отряда: «Село захвачено отрядом, мятежники частью сдались, частью отступили в другие деревни. Преследование продолжается».

До вечера в Репьевке было спокойно. А как только стемнело, связь со штабом нарушилась. Чилим кричал, дул в трубку, но ответа от командира отряда не было.

— Вот здорово... — заговорил он. — Ребята, в ружье! — крикнул Чилим и, дунув на лампу, погасил в избе свет. В это время на улице протрещали два выстрела, из окон со звоном посыпались стекла. Перепуганные женщины, натыкаясь в потемках на красноармейцев, кинулись за печку.

— Живо во двор, приготовить гранаты! — крикнул Чилим, выскакивая в сени. Приоткрыв дверь из сеней, Василий увидел, как с противоположной стороны снова блеснул выстрел.

— Жарь по двору, что напротив! — крикнул Чилим.

Из-за забора, из-за столбов ворот раздалось несколько выстрелов. Красноармейцы кинулись туда. Ворота оказались запертыми. Чилим перескочил через забор. В это время в просвете задних ворот промелькнула фигура человека. Василий выстрелил, фигура скрылась за сараем. Обшарили весь двор — больше никого.

— Сюда, сюда, — махнул рукой Чилим в направлении хлева, а затем, открыв дверь, крикнул:

— Выходи, если хочешь жить!

В хлеву была тишина, только корова похрустывала сено.

— Обыскать хлев! — крикнул Чилим, держа винтовку наизготовку.

Маркелыч с Костиным пробрались в хлев. Блеснул свет, послышались возня и ругательства.

— — Бросай оружие! Руки вверх! — крикнул Маркелыч, прицеливаясь в угол, где, спрятавшись за корову, стоял волосатый мужик. Он поднял руки, но оружия уже с ним не было. Мужика вытолкали из хлева, связали его же кушаком.

— Где оружие? — обыскивая, спросил Чилим.

— У меня не было, — ответил он загробным голосом.

— А кто стрелял по окнам?

— Не знаю.

— Сейчас узнаешь. Ну-ка, ребята, обыщите хлев, — сказал Чилим.

Наумцов с Костиным долго осматривали все в хлеву, зажигая спички.

— Да вот он, — раздался голос Наумцова, выходившего во двор с обрезом в руке. — В ясли под сено бросил сволочь, и патроны еще не все расстрелял. Дать ему по башке!

— Не нужно, — задержал руку Наумцова Чилим. — Мы с ним еще поговорим. Ведите в избу.

— Хозяйка, вы знаете этого человека? — спросил Чилим женщину, когда вернулись на свою квартиру.

— Наш лавочник, Терентий Иваныч Масленкин, — сказала старуха, косо поглядев на арестованного.

— Правду она говорит? — спросил Чилим Масленкина.

— Знамо, правда, раз говорит.

— А зачем стрелял? Хотел нас положить, а теперь сам ляжешь, — сказал строго Чилим.

— Я не стрелял, — не сознавался лавочник.

— А кто обрез заряженный бросил в ясли к корове? Да, впрочем, что тут разговор вести, — наладим связь, спросим командира, что с ним делать. Маркелыч, Костин, идите на проверку линии. Мне думается, что обрыв в деревне, в поле не должно быть, там провод ночью не найдут, он занесен снегом.

— Пошли, Костин, — сказал Маркелыч, сунув в карман плоскогубцы, а в другой — гранату.

Вскоре выяснилась причина обрыва связи.

— Вот где, — сказал Костин, нащупав узел на проводе между ставнями на степе поповской избы.

Зачистили изоляцию, соединили, связь восстановилась. Маркелыч постучал прикладом в ставень и крикнул:

— Эй, батюшка! С проводом больше не балуй!

— Что вы, что вы, господин товарищ! Избави боже, я не дотрагивался. Тут какой-то мужик подходил, — отозвался из горницы поп.

Вернувшиеся красноармейцы только успели доложить Чилиму, где нашли обрыв, как тут же послышались позывные гудки. Чилим быстро подскочил к телефону, снял трубку.

— Почему на вызов не отвечали? — спросил Дернов.

— Обрыв провода был, а нас в это время обстреляли.

— Откуда, кто обстрелял?

— С противоположного двора, захватили там одного мужика с обрезом, он здесь, у нас, в дому, Что с ним делать?

— Конный связной у тебя? — спросил Дернов.

— Один находится здесь, а второго услал к батарее.

— Жди до утра, а утром пришлешь ко мне арестованного под конвоем.

— Слушаюсь! — ответил Чилим и, оглянувшись по сторонам, добавил: — Тихон Кузьмич, вот что еще, где мы находимся, старуха самогон гнала, а два ее сына убежали с мятежниками, что с ней прикажете делать?

— Ты еще не нализался? — спросил Дернов.

— Даже и не попробовал.

— То-то, смотри. Я тебя знаю... Это тебе не в старой армии, теперь нельзя.

— Будьте покойны, Тихон Кузьмич, капли в рот не возьму. Только вот, как со старухой-то быть?

— Да ну ее к лешему, мы со старухами не воюем. Как у тебя в остальном-то? Говоришь, обстреляли? Никого не ранили?

— Никак нет, Тихон Кузьмич!

— В случае чего тут же сообщай, вышлю отряд конных.

На седьмые сутки мятеж был ликвидирован. Чилим получил приказание снять линию и вернуться в поезд - для отправки в Казань.

Вернувшиеся в город команды разошлись по своим частям. Явился в свой полк и Чилим.