Буря на Волге

Глава четвертая

Баржи проходили уже мимо горы Лобач. Солнце ярким лучом ударило в нос Маслихину, он чихнул и, проснувшись, закричал:

— Васятка! Отчаливай! Устье Камы проезжаем. Вот беда-то какая, чуть было не увезли нас в Самару.

— Боишься, как бы опять не попасть в зубы монашенкам, — рассмеялся Чилим, откидывая причал.

Лодка медленно начала отставать от каравана, тихо покачиваясь на волнах.

— Давай, жми покрепче на весла, — сказал Маслихин, направляя лодку в устье Камы. — Ночью не поедем, выберем местечко на песке, где побольше дров, там и заночуем.

Подкрепившись ужином, нагрели песок и расположились на ночлег, как дома на печке.

Когда забрезжил рассвет и потянул свежий утренний ветерок, разгоняя туман, Маслихин был уже на ногах, готовил завтрак.

— Вставай, Васятка! Надо двигаться дальше, Нам осталось еще верст двести.

— Это чепуха, — отозвался Чилим, протирая глаза.

— Ну-ну, хватит растягаться, иди умывайся, у меня чай скипел, — сказал Маслихин, вытаскивая из мешка припасы на завтрак.

Подзакусили, сложили свои пожитки в лодку и двинулись дальше.

— А ты гляди-ка, Васятка, ветер-то потянул нам попутный, поднимай парус да сиди покуривай.

Лодка заводями бежала быстро. Чилим перебрался ближе к Маслихину, свернув цигарку из самосада, прикурил и подал попутчику.

— Знаешь что, Прохор Федорыч, меня очень интересует, за что ты на каторгу попал? — спросил Чилим.

— Эх, братец мой, Васенька, оттуда выбраться очень трудно, а туда дорога-то ай-ай широка... Зло меня тогда взяло, молод еще был. Жил в деревне, хозяйства никакого. Я батрачу, жена батрачит, вот она и купила маленькую козочку, Машкой ее звали. Ну, лето она паслась с овцами в мирском стаде, а на зиму, думаю, надо запасти ей сенца. Вот и отправился в барские луга. Своей-то земли не было... Ну, собираю в кустиках траву по клочочку, жну да сушить на полянку раскладываю, Увидел охранник, цоп меня и тащит к барыне.

«Вора, говорит, поймал». Вышла барыня на крыльцо, такая разнаряженная, духами несет от нее на весь барский двор. «Спасибо, говорит, тебе, Савельич, за усердную службу, а тебя, мошенника, я прикажу выпороть». Вывернула на меня большие глаза и крикнула: «Эй, люди! Возьми его на конюшню».

Прибежали три здоровенных лоботряса, схватили меня под руки и волокут. Отбиваюсь, кричу: «Не имеете права! Я не барский холоп!» «Мы приказание выполняем, снимай штаны, а потом разберемся», — отвечают.

С троими-то не совладаешь, так и отодрали за мое почтенье. Зажал я в горсть свои портки, бегу и думаю: «Подожди, тварь двуногая, я тебе удружу...» На следующий день на работу не пошел, а как опала роса, отправился опять в барские луга. Облюбовал самый большой омет и подпустил под него «красного петушка». Сам в кусты, да не тут-то было, конные объездчики сгрудили меня и на аркане снова к барыне привели. Прибежал урядник со стражником — и сразу в тюрьму. А судили-то вместе с твоим отцом. Да я не унывал, утешал себя тем, что все-таки отплатил за побои. Вот так, Васенька...

Лодка шла быстро, миновали пристань Лаишево. Но вскоре ветер начал стихать, парус повис. Чилим потащил по-бурлацки бечевой. Еще одну ночь провели на песке. На следующий день подул встречный ветер, волны начали захлестывать лодку. Повернули к берегу, лодку вытащили и, приютясь за густыми кустарниками, начали готовить обед. Вдруг послышался треск хвороста; раздвигая кустарники, к костру подошел человек.

— Можно прикурить or вашего огонька? — спросил он, рассматривая путников. — Ну и ветрище, — проговорил он, прикуривая.

- Затихнет, нам торопиться некуда, — сказал Маслихин, загребая хворостиной угли на положенные в золу картофелины.

- Далеко путь держите?

— Знамо куда, побираться едем.

— Теперь много едут, — заметил незнакомец и полез в кусты.

Через некоторое время еще один подошел с той же стороны. Спросил:

— Долго намерены ждать?

— А вот как стихнет ветер, так дальше поедем, - ответил Маслихин.

Незнакомец промолчал и скрылся в тех же кустах, что и первый.

— Прохор Федорыч, вы ничего не заметили? — спросил Чилим.

— Нет, а что?

— Мне кажется, это разведчики. Видал, у последнего что-то спрятано под курткой, не иначе как обрез.

— Это и я заметил, — сказал Маслихин.

— Вы подождите тут, а я добегу на минутку.

Чилим осторожно начал пробираться сквозь шумящие листвой кусты. Не успел ступить и двадцати шагов, как увидел такую картину. Те двое, что приходили прикуривать, сидели у догоравшего костра и о чем-то беседовали, а пятеро спали на сене, разостланном под густым нависшим вязом. К кусту были приставлены три винтовки и две кавалерийские шашки. Ни дороги, ни тропинки к этому месту не было. Чилим смекнул: здесь дело не чистое и, выбравшись из кустов, шепнул:

— Поехали, Федорыч.

— Что такое?

— Потом, потом, айда гоним, — заторопился Чилим. Быстро спустились к лодке, столкнули и сразу — наперерез, к другому берегу. Не успели добраться до середины Камы, как на крутояре появились все семеро. Они кричали и махали шапками.

— Куда же вы? Утонете! Вернитесь!

Чилим все сильнее нажимал на весла. С берега затрещали выстрелы, в воздухе засвистали пули. Лодка быстро удалялась. С каждой минутой расстояние от стрелявших увеличивалось, лодка скрылась в вечерней мгле: Кама в этом месте давала извилину, да и ветер изменил направление.

— Ставь парус! — крикнул Маслихин.

Чилим быстро вздернул парус. Лодка заскользила вдоль реки против течения. Опасность миновала. На левом берегу замерцали тусклые огоньки раскинутой по бугру деревушки.

— Что это за огни? — спросил Чилим.

— Село Кубасы. Давай перевалим, да переждем там ночь, а утром отправимся дальше, — сказал Маслихин, поворачивая лодку.

Ниже Кубасской пристани пылал громадный костер. Приткнув лодку к берегу, Чилим с Маслихиным подошли к костру, у которого грелись рыбаки. Маслихин рассказал о бандитах.

— Это здесь не новость, — отозвался один из рыбаков. — Тут их целая шайка. Они не только на Каме грабят, а частенько и в деревни заглядывают.

— А что за народ-то? — спросил Маслихин.

— Там собрался всякий сброд, всех сортов и званий: и белогвардейцы, и дезертиры из Красной Армии, и кулацкие сынки.

— А почему их не переловят?

— Ловить-то их выезжали из Казани и из Чистополя. Перестрелка здоровая была, бандитов каких уложили, которых живьем захватили, а остальные скрылись. Было притихли малость, а теперь опять пошли гулять. Правда, сейчас действуют больше ночью.

— Какой черт ночью, нас засветло было накрыли, — сказал Маслихин. — Разве в сельсовет пойти заявить?

— Ну, брат, там на Каме, где нет близко жилья, они и днем орудуют, не только вечером. А в сельсовет идти вам незачем, Они за сельсоветчиками всех пуще охотятся. На прошлой неделе нашего председателя шлепнули. Только выехал посмотреть луга, бац из-за куста и наповал.

Рыбаки ушли, а Чилим с Маслихиным остались у костра. Подложили под головы свои котомки и вздремнули. А утром отправились в путь. Проехали Чистополь, снова встретилась деревня недалеко от берега.

— Ну, ты оставайся, Я добегу, узнаю, — сказал Маслихин, выпрыгивая из лодки.

— Есть, что ли? — спросил Чилим, спускавшегося с бугра друга.

— Нет, опоздали, все уже распродали, давай, едем дальше, все равно найдем.

Подъезжали уже к Соколкам, а хлеба ни фунта выменять не удалось. Ветер совсем стих. Стало проясняться. Но небу поплыли редкие белые облака, кидая серые тени на Каму и прибрежные пески.

Вдруг Маслихин воскликнул:

— Ага, вот он, где наш хлеб!

На кpутояре сидел человек.

— А вы почему знаете, что у него есть хлеб? - спросил Чилим.

— А иначе зачем ему быть тут в это время?!

Повернув лодку к берегу, Маслихин крикнул;

— Здорово, отец!

— Здрасьте, — качнул лохматой головой старик и снова, опершись на толстую суковатую палку, начал смотреть, как мимо проносились быстрые струи Камы.

Маслихин вылез из лодки, сел рядом со стариком, стал свертывать цигарку.

— Ну как, отец, хлебцем мы тут не можем разжиться?

— А сколько вам? — Приподнял густые рыжие брови старик.

— Да так примерно пудиков двадцать.

— На деньги вряд ли найдете. Вот если бы обменять на что, пожалуй, нашлось бы. А деньги... Что деньги? Все равно на них купить нечего.

— У пас барахлишко кое-какое есть.

— А ну-ко, покажите, — сказал старик, озираясь по сторонам.

Чилим с Маслихиным развязали свои узлы, начали вытаскивать привезенный товар. У старика глаза заблестели, забегали с предмета на предмет. А когда Чилим

вынул из мешка и раскинул па руках голубое платье, старик радостно воскликнул:

— Эх, вот это да! Моей Нюрке будет в самый раз. Рослая она у меня да здоровая. Прямо как царица будет в этом платье! Да тут у вас три семьи хватит одеть. А штанов нет?

— Как нет! Есть, и штаны, отец, только защитного цвета, — сказал Чилим, вытаскивая из мешка.

— Тоже хороши, — сказал старик, примеривая на себя, — Ничего, что защитные, теперь и бабы все в таких юбках щеголяют. Сколько за все чохом?

— Да так примерно пудиков двадцать надо бы, - сказал Маслихин.

— Нет, много, что ты, мил человек... Я торговаться не люблю, вот хотите за все пятнадцать?

— Маловато, отец.

— Ну, как же, делом-то говори?

— Вот так отец. Мы сбросим два, а ты накинешь три. Идет?

Долго молчал старик, видимо, подсчитывал в уме, как бы не промахнуться, и, наконец, согласился:

— Идет. Только придется подождать ночи, днем не вывезти, свои следят. Припасите мешки, чтоб после не путаться.

Посидел он еще немного на берегу, все оглядываясь по сторонам.

— Ну, я коль пойду. Ждите ночью, только не обманывайте.

— Вот еще! Да разве мы обманывать приехали за три-то сотни верст, - с обидой в голосе произнес Маслихин.

Старик ушел. Вечерело, Налетели черные тучи, заморосил дождь.

— Измочит нас, Васек, давай придумывать ночлег. Ты пробеги-ка по берегу, нет ли шалаша или землянки, — сказал Маслихин.

Чилим осмотрел поблизости берег и ничего не нашел.

— Давай вытащим на берег лодку, опрокинем вверх дном, вот нам и дом, — предложил Чилим.

Разостлали мешки и свой товар под бока, но заснуть так и не удалось, Дробно барабанил в дно лодки дождь, тихо шептались с берегом волны. А мысли кружились около одного вопроса: «Привезет ли старик хлеба?»

— Тпру! — раздалось па крутояре.

— Вставай, Васек, дедок приехал, — толкнул в бок задремавшего Чилима Маслихин.

— Эй, вы! Подлодочники! — крикнул с крутояра старик, — Живы ли?

I — Дышим, отец, дышим! — весело отозвался из-под лодки Чилим.

— Тащите барахлишко-то, да будем рассчитываться! Всю ночь лил. Наверное, вас до нитки измочило. Ну-ко, давайте одежонку-то пересчитаем.

— Да все тут, ничего не украли.

- Ну, нет, брат, без счету только дурак берет, — ворчал старик, считая вещи и проворно суя в свою котомку. — Теперь давайте свои мешки, прямо с телеги и пересыплем. Ровно восемнадцать пудов привез.

Пересыпав муку в свои мешки, Чилим с Маслихиным стали грузить их в лодку.

— Я поехал! — крикнул старик. — Желаю вам удачи! Но-о! — и телега затарахтела по луговой влажной земле.

...По волнам быстро скользила груженая лодка, уносимая течением. Мимо бандитского лагеря ехали ночью и по самой середине реки. Вдруг окрик:

— Эй, на лодке! Подворачивай к берегу!

— На-ка вот, — погрозил кулаком в темноту Маслихин, сильнее налегая на кормовое весло.

— А, сволочи, догадались! — долетали ругательства с берега.

Разбойничий лагерь остался далеко позади. Утром проехали Рыбную Слободу. Чилим радовался, что так удачно съездили. «Теперь семья будет надолго обеспечена», — думал он. Но встретившийся рыбак Мансур омрачил его радужное настроение, сказав, что вряд ли они проедут мимо Мурзихи:

— Там все лодки останавливают, хлеб отбирают и деньги не платят.

— Что будем делать? — в задумчивости спросил Чилим.

— Не тужи, ночью все равно проскочим, — успокоил Маслихин.

Завернули в заливину на островок, затащили лодку в густую чащу, стали дожидаться темноты.

— Ну-ка, айда, благословясь, — сказал Маслихин, когда окончательно стемнело.

Темной ночью действительно Мурзиху проплыли незамеченными. На рассвете уже подъезжали к лаишевской пристани. Держались левого берега. Но только путники поравнялись с пристанью — грохнул с берега винтовочный выстрел. В утреннем сумраке они увидели легкую лодку, пересекавшую им путь.

— Какого черта заставляете гнаться за вами! Оглохли, что ли? — ругался в лодке человек, держа винтовку наперевес, — Поворачивай к пристани!

— Ну, брат, попали, — ворчал Маслихин, поворачивая лодку.

— Выгружайте все! — скомандовал начальник караула. — Кто такие? Куда пробираетесь?

— Голодающие, едем в Казань...

— Ваши документы?

Начальник прочел поданные удостоверения и крикнул:

— Липа!.. Оставляйте здесь все и можете идти!

— Никуда я не пойду, пока обратно все не получу! По какому такому праву вы отбираете хлеб? У нас дома семьи подыхают с голоду, — заспорил было Чилим.

— Не ерепенься, вот комиссар приедет, покажет тебе право, — предупредил строгий начальник караула.

Солнце уже поднялось высоко и нещадно припекало луговую влажную землю. Чилим с Маслихиным легли на траву и печально смотрели на дорогу, вилявшую по лугам к Лаишеву. Ни еды, ни курева у них не было.

— Огоревали хлебушка... — тоскливо выдавил Маслихин.

— Все равно привезем, — утвердительно заявил Чилим.

— Вон комиссар едет! — крикнул один из отрядников.

Чилим с Маслихиным тоже увидели пролетку, катившую к пристани. У Чилима промелькнула на лице радостная улыбка:

— Мульков, черт его подери!

Комиссар тоже, видимо, узнал Чилима. Сойдя с пролетки, он направился к нему.

— А, Василий, здорово! Ты как сюда попал? — спросил он, пожимая руку Чилиму.

— По несчастью. Ваши ребята задержали.

— Эх ты, вояка! — весело рассмеялся Мульков.

— Вот они, голые, — показал мозолистые руки Чилим.

— Ну, ничего, сейчас все уладим, — пообещал комиссар. — Фролов! — крикнул он начальника караула.

— Я, товарищ комиссар! — отозвался тот, вылезая из будки, где хранился отобранный хлеб.

— Чего вы у этих молодчиков отобрали?

— Четыре мешка с мукой и лодку.

— Верните все обратно.

— Есть вернуть обратно! Пошли! Забирайте! - крикнул Фролов.

— Подождите, мы вам поможем и лодку сгрузить, — выскочили из лачуги два молодых парня из отрядников.

— Спасибо, товарищ Мульков, — растроганно сказал Чилим.

— Садитесь, закуривайте, — ответил комиссар, присаживаясь около будки. — Ну как, Василий, поживаешь после ухода из армии? На работу устроился?

— То-то, пока нет.

— А почему?

— Потому что не берут, на бирже народу полно. Вот собрал все свое и женино барахло, променял на хлеб, и тот было отобрали. Не будь здесь вас, что бы я стал делать?..

— Ничего, не обижайся, отрядники не виноваты, им дан такой приказ — все лодки останавливать и хлеб отбирать. Правда, вы везете по девять пудов на брата, а вчерашней ночью задержали пять лодок, так в некоторых было по сто пудов и более. Это уже спекулянты, а мы ведем с ними борьбу. Понял?

— Все понятно, только вот у нас табачку нет на дорогу, да и хлеба ни крошки, — заметил Чилим.

— На вот, отсыпь, — подал ему кисет Мульков и крикнул: — Ребята! У кого есть хлеб? Поделитесь с товарищами.

Молодой парень, что помогал Маслихину грузить в лодку мешки, вынес из будки краюху и передал ее Чилиму.

— Вот спасибо, теперь мы до Казани живем... Спасибо вам всем, — благодарил Чилим, пожимая на прощанье руку Мулькову. — Может быть, вы нам бумажку напишете, чтоб в другом месте не задержали? — спросил Василий.

— И так доедете, на Волге отрядов нет.

— Пятнадцатый день сегодня, а Васи все нет. Обещал вернуться дней через десять, — вздыхала Надя.

— Далеко, видимо, заехали, — попыталась успокоить Ильинична.

Накануне Наде удалось достать фунт сахару, и сегодня у них с Ильиничной был праздник: пили малиновый чай с сахаром. Свекровь сбросила клетчатый платок, Надин подарок, поправила чепчик на седой голове и торжественно разливала чай из начищенного самовара.

— Домик-то тот цел, в котором мы жили на даче?— спросила Надя.

— А куда он денется? Стоит с заколоченными окнами. Нынче много в нашей слободке заколоченных домов. Почитай, все уехали: кто в Сибирь, кто в Вятскую губернию. Лошадей меняли за пуд хлеба.

— Кому меняли-то? — спросила Надя.

— Как кому? Богатые-то остались, у них запасы хлеба, а скотины всякой набрали задарма. Они такому случаю радуются да подсмеиваются над бедными: «Что, наработались при Советской власти? Теперь с голоду подыхаете». А что Советская власть сделает, если во всю весну ни единого дождичка не выпало?! И молебствовать ходили на родник к поповскому саду, и утопленников отливали. А нет, ничего не помогло, земля вся истрескалась, выгорела, как зола.

— Глупости, — сказала Надя, — кости покойников не дадут никакой влаги.

— Знамо, чай, так, а что с попом да с народом сделаешь...

Надя вздохнула и задумалась. Перед се глазами, как во сне, поплыли картины Волги и прошлые дни.

Ильинична чувствовала себя в Надиной квартире как дома, но в голове все время вертелся вопрос: хоть бы повенчались, что ли, или в загсу сходили. Однако спросить Надю стеснялась.

Надя, видимо, догадалась. И решила сама сказать:

— Мамаша, ты, наверное, еще не знаешь, а мы ведь с Васей расписались.

— Слава тебе, господи, — перекрестилась Ильинична. — Дай бог вам счастливой жизни, — и расцеловала невестку.

— Вот они, с чаю-то целоваться вздумали, — смеясь, сказал вошедший Чилим. — Помогите лучше хлеб с телеги сгрузить. Из соседних квартир вышли во двор. Даже нелюдимый старый холостяк бухгалтер и тот высунулся из окна по пояс, кричал:

— Эх, Василий Иваныч, какой ты счастливый! Да если бы я имел столько хлеба, несмотря на мою корявую физиономию, непременно женился бы на самой знатной барыне.

— Съезди на Каму и ты привезешь, — тоже пошутил Чилим.

— А оброс-то, как дикий человек, — заметила Надя.

— На лаишевской пристани чуть было не побрили, спасибо Мулькову — выручил из беды...

Василий рассказал историю своей поездки.

— Больше я тебя никуда не пущу, — сказала Надя. — Да я и сам-то не очень собираюсь.

Увидя привезенный хлеб, Ильинична перекрестилась.

— Слава тебе, господи, — затем обратилась к сыну. — Иди скорее обедай.

— Подожди, мама, вот я побреюсь да умоюсь.

— На вот, переоденься. Весь в муке, как мельник, - сказала Надя, подавая мужу рубашку.

Загорелый, чисто выбритый, в новой рубашке, Чилим, садясь за стол, спросил:

— Чего это вы давеча вздумали целоваться? Меня, что ли, увидели, обрадовались?

Ильинична подошла к Васе и, целуя в щеку, промолвила:

— С законным браком, сынок.

— Ах, вот они что вспомнили, — рассмеялся Василий. — Свадьба-то прошлый год была. Два самовара тогда чаю выпили. Горько, конечно, не кричали, чай-то с сахаром пили. Только один дядя все надоедал, сядет рядом с молодушкой, а меня заставляют выкупать, а я не знаю, что делать, как ее выкупать. Хорошо мой друг напомнил: «Целовать, говорит, надо».

— А кого? — спрашиваю.

— Ну, конечно, говорит, не дядю.

Надя, вспомнив свадьбу, до слез рассмеялась.