Быль о коммивояжере

Фрэнк О'Коннор

Быль о коммивояжере

Перевод А. Щербакова

Мой друг Чарли Форд - разъездной агент по продаже конторского оборудования и один из талантливейших коммивояжеров, которых я когда-либо знал. Пропаганда по-всякому чернит этих людей, а ведь среди них попадаются очень талантливые. А самые лучшие коммивояжеры - это уже не подвластные нашим законам люди искусства, они сотворяют все, что угодно, из ничего.

С моей точки зрения, у Чарли всего лишь один недостаток: он не может удержаться от попыток хоть чемнибудь да соблазнить меня просто ради практики. И не какими-нибудь там конторскими стульями или прочими видами удобств. Такова примета истинного коммивояжера: он не об одних деньгах помышляет, он коммивояжер ради собственного удовольствия.

К примеру, Чарли родом из Коннемары, его теперь туда и на бешеных конях не затащишь, но стоит мне за выпивкой упомянуть о Коннемаре, как Чарли принимается соблазнять меня ею. В глазах у него стоят слезы, голос прерывается, и край родимый под звон вечерний начинает видеться мне настолько живо, что положить этому конец можно только богохульством. В ответ Чарли грустно улыбается, кладет мне пухлую ладошку на плечо и проникновенно просит не уподобляться в речах пропащим грешникам. Ибо в тайниках сердца я не пропащий грешник. Другим так могло бы показаться, но он-то знает, что в тайниках сердца я люблю все эти прелести точно так же, как и он, но из скромности стыжусь в этом признаться. И господом богом клянусь, тут и ахнуть не успеешь, а Чарли уже соблазняет меня подменить лушу на иную, с золотым сердцем, с двухлетней гарантией от изготовителя и правом на повторную поставку при малейшем моем неудовольствии. Как бы то ни было, я ему нравлюсь. Я для него что-то вроде пробного камня: если ему удается соблазнить меня хоть чем-нибудь: новым фильмом или анекдотом, - он потом гордится целую неделю.

Чарли был обручен с одной девицей, которую звали Силья Хэлигэн. Силья была очень красива, изъяснялась она малопристойно и относилась к мужчинам с циничным, хотя и добродушным презрением; но и она не устояла, когда Чарли преподнес ей ее собственный портрет, увеличенный, в золоченой рамочке, так что ему оставалось теперь одарить ее сладкой печальной улыбкой, чтобы она этому портрету кротко уподобилась.

И вот однажды ночью эта парочка возвращалась на моторе из кабака за Ратфарнхэмом. Спуск с горы там плавный, они любовались видом отмытых добела, словно игрушечных домиков на верхотуре и далекой низиной, где лежит город с залитым огнями мысом Хоут, вдающимся в Дублинскую бухту, как вдруг за поворотом перед ними возник из тьмы задник четырехместной двуколки, трюхающей без огней и не там, где ей положено.

Чарли - первоклассный водитель и похваляется, что уже пятнадцать лет ездит без происшествий. Он не свернул в кювет, не стал пытаться обойти двуколку.

Вместо этого он резко тормознул и только чуть ткнул капотом своей машины двуколку прямо под задник, ограничив дурные последствия тем, что легонько вышиб кучера с сиденья вперед, на спину его клячи. Удар был такой слабый, что с кучера даже котелок не слетел, а лошадь, отнесясь к случившемуся с полной мерой ответственности, стала как вкопанная, с кучером поперек спины, ожидая, пока кто-нибудь подойдет и что-нибудь Предпримет.

И тут кучеру помогло присутствие духа. Он оценил дорогу, прочность лошадиной стойки, намерения шофера позади таратайки и - аккуратненько сполз наземь. Годами Чарли не видел такой тонкой работенки. Кучер так умело изобразил совершеннейший обморок перед подошедшим Фордом, что даже перепугал Силью.

- Ча, этот парень помер? - тревожно спросила она.

- Да нет, отделался пустяками, - успокоительно ответил Чарли, чуя, что сам-то, похоже, пустяками не отделается. Перед ним была личность зрелого и тонкого ума. Он тихо выругался, слыша, как, взволакивая на подъем свои колеса, к месту аварии, переговариваясь, приближаются двое велосипедистов. Кучер тоже слышал их говор и поэтому лежал, притаясь, до тех пор, пока на дороге не отзвучали подходящие к случаю вопросы и ответы. После чего он открыл свои опухшие веки и полушепотом спросил:

- Где я?

- В кругу свидетелей, - съязвил Чарли. А что еще он мог поделать? Кучер, низкорослый человечек с испитым лицом хронического алкоголика, глядел на него, как торжествующий обвинитель. От него несло спиртным чуть ли не за милю.

Нашелся какой-то батрак, взявшийся присмотреть за двуколкой и лошадью; кучер, которого, как оказалось, зовут Кларком, дозволил отвезти себя в больницу, где премудрый медик-практикант решил подержать его до утра, а Чарли отправился в полицию заявить о происшествии, удовольствуясь кислыми размышлениями о присутствии духа, которое дает подобным пьянчужкам возможность сделать карьеру при первом же благоприятном случае.

А карьера предвиделась неплохая. Адвокат страхового общества, старый друг Чарли, некто Кронин, согласился защищать его в суде, по лишь за счет Чарли, который пекся о своей водительской репутации, как порядочная женщина о своем добром имени. Скажите, что он сексуальный маньяк, он улыбнется, назовите жуликом, он только одобрительно хрюкнет в ответ, но предположите, что он не принял должных мер перед тем, как совершить поворот, и вы рискуете потерять друга.

Шли недели, кучер упорно трудился над своим делом, как великий художник над шедевром, и конца этому не предвиделось. Миновали месяцы, а он все лежал в постели: стоит ему встать, твердил он, как у него начинается головокружение.

- А все эта девица, - говорил Кронин, жизнерадостный шумный толстячок, впадавший в уныние лишь от судебной практики.

- При чем тут Силья? - сурово спрашивал Чарли.

- Увидишь при чем, когда тебя спросят, а чем ты был занят с ней в машине, - мрачно отвечал Кронин. - Говорю тебе, пусть все идет своим чередом.

- Но это же поклеп! - вскидывался Чарли. - Я не из тех, кто за рулем занимается такими штучками!

- Иди ты к бесу - "ты не из тех"! - цинично отвечал Кронин, и Чарли никак не мог понять, то ли это комплимент, то ли наоборот.

Все это было для него потрясением. Человек нетерпеливого нрава, он не способен был вынести, чтобы над ним месяцами висело нечто подобное, и, как все нетерпеливые люди, воображал, что ускорить дело можно только одним способом: постоянно навещать Кронина, чья контора находилась в переулочке возле Дэйм-стрит, в дыре, лишенной солнечного света, где, по мнению Чарли, не может обосноваться и трудиться процветающий деловой человек. Обычно ему приходилось ждать там по получасу в приемной с секретаршами. Приемная была малосимпатичная, секретарши тоже, но все же он пробовал соблазнить их своей версией происшествия. Когда же наконец его впускали и объясняли, что новостей нет, он взрывался длинными тирадами, которые Кронин выслушивал, сидя за столом и поигрывая карандашом с унылым и скучающим видом. Раз взявшись соблазнять, остановиться Чарли не может, он все соблазнял и соблазнял Кронина возмутительной историей о пьяном кучере и идеей вчинить ему встречный иск, но наконец начал понимать, что юриста не проймешь, юрист предпочтет ходить с лопнувшими подтяжками, но не соблазнится даже на английскую булавку.

- Ты в этих делах ничего не понимаешь, - утомленно говорил Кронин, откидываясь на стуле и терпеливо играя карандашом. - Линнейн ни за что на это не пойдет. Это дело подлежит суду присяжных, а от присяжных так и жди подвоха. Они хитрее судей, хоть судьи хитрее черта. Вид у тебя прекрасный, ты хорошо одет, а этот кучер, по твоим же собственным словам, - оборванец. Что будет, если ты налетишь на присяжных из оборванцев? Они решат, что, поскольку бедняжка-ответчик тоже оборванец, он вправе получить от страхового общества пожизненную пенсию по инвалидности. Их, чертей, вполне на это хватит. Ты сам решил бы точно так же, будь ты оборванцем. Выкинь ты из головы этого пьянчужку!

Когда дело назначили к слушанию, Чарли совсем пал духом. Он провел две бессонные ночи, аккуратнейшим образом высчитывая, на чем его можно подловить, и вспоминая былые грехи, которые противная сторона способна воскресить и обратить против него. Адвокатом кучера был один из знакомых семьи Хэлигэнов, некто Майкл Дан, и Чарли надеялся, что, по этому случаю, может рассчитывать на некоторое снисхождение. Но, с другой стороны, если Дан решит иначе, он в два счета сумеет дознаться о Чарли больше, чем желательно. Дело выглядело скверно. Чарли явился в суд вместе с Сильей, бледный, как смерть, и тусклым голосом заявил, что, наверное, никогда больше в жизни не сможет сесть за баранку. Это будет висеть над ним до конца дней, это вымогательство - всем понятно, что это вымогательство, но государством дозволенное, а юристами поощряемое. Силья вообще молчала. Она считала, что дешевле было бы. откупиться от кучера, сунув ему пару фунтов.

Вечером она собиралась на танцы, но не с Чарли. То есть она предлагала Чарли быть ее кавалером, но тот отказался. И даже решил, что она бессердечная личность. Только бессердечная личность способна звать на танцы человека, у которого отнято будущее. На другом конце скамьи сидел кучер, его отрешенный и крайне болезненный вид сулил ему победу, а на сиденье рядом с ним лежал его котелок.

Подавшись вперед, Чарли взялся было слушать конец предыдущего дела, но не понял ни слова и только еще больше расстроился. Судья, пожилой, румяный, седовласый, похоже, был глух и зол на всех. Тут объявили дело кучера, и встал Майкл Дан. Он оказался высоким, аскетического вида человеком с черными усиками и в больших темных очках. По первым же его замечаниям Чарли понял, что никакого дружеского отношения ожидать не приходится, и перепугался окончательно.

Вызвапи кучера. Тот поволокся на трибуну так, словно вот-вот упадет и умрет. Его ответы, произнесенные голосом страдальца, едва достигали ушей присяжных.

У него был кучерский способ внушать расположение, он обращался к суду, точно проводник, ведущий группу туристов из Америки на экскурсию по озерам Килларни.

Он демонстрировал места, где ощущает боли, словно исторические достопримечательности. Что же касается возмещения, заявил он, то, будучи человеком маленьким и не от мира сего и не имея ни малейшего понятия о деньгах как таковых, он целиком и полностью полагается на несомненное благородство господ путешествующих.

Кронин и Линнейн в своих расчетах не ошибались, уразумел Чарли. Презренная кучерская метода была ему ясна. Кучер прибеднялся.

К счастью, через четверть часа выяснилось, что судья имел в виду совсем другое дело и спутал кучера с возчиком ручной тележки, сбитым на железнодорожных путях. Майкл Дан, пытаясь наставить его милость на путь истинный, нарушил приличия, допустив намек, что судья не знает разницы между двуколкой и двухколесной тележкой, а она все же есть, хотя и невелика. Судья оскорбился и начал вымещать зло на ком попало. Он подобрался на скамье так, словно занял огневую позицию и сейчас расстреляет в зале каждого десятого.

- Был бы рад, если бы адвокатура усвоила, что я нахожусь в здравом уме, - огрызнулся судья.

- Простите, ваша милость, - сказал Дан, - но я ни на минуту не полагал...

- И хотя я, может быть, не так молод, как адвокатура, я все же знаю разницу между двуколкой и двухколесной ручной тележкой, - прервал его судья и сопровождал допрос кучера уничижительными замечаниями до тех пор, пока тот не взвыл во весь голос, позабыв свою роль. Атмосфера экскурсии мигом рассеялась без остатка.

Вот она, судейская хитрость! Очередь Чарли близилась, чувствовал он себя все скверней, все растерянней.

Но когда он побрел к свидетельскому возвышению, на него сошло внезапное и счастливое озарение. Он произнес клятву дрогнувшим голосом так, что всем стало ясно:

вот наконец человек, понимающий, что произносит.

Судья глянул на него, как дитя на новую игрушку.

Чарли низко поклонился судье (и тот настолько удивился, что поклонился в ответ), затем (уже не так низко)

поклонился присяжным, одарил их покоряющей улыбкой и, скрестив ноги, сел. В миг озарения он постиг, что суд несчастен, суд изнывает от скуки, а Чарли знал:

единственное лекарство от скуки - это купить что-нибудь. Вся страна с ума сходит от скуки, потому что обречена считать каждый пенс. Выразите вашу веру в жизнь и обязательно купите интерес к предстоящим событиям!

И Чарли принялся соблазнять присяжных своей басней, на которую не поддался бы ни один юрист. Он отвечал не на те вопросы, что ему задавали, а на те, что должны были задать, он распоряжался вопросами, словно они были всего-навсего словами поощрения со стороны доброго слушателя. Он точно показал, при каких обстоятельствах произошел несчастный случай, и при этом так расхаживал, так жестикулировал и так великолепно играл голосом, что даже судья заинтересовался предлагаемым товаром. Чарли добавил несколько забавных реприз о совете графства и состоянии дорог, о привычках ирландских водителей и - совершенно пренебрегая предупреждением Кронина, - также о нетрезвости кучера. Дан вскочил и запротестовал, но судья еще не простил ему недавней дерзости и приструнил его. Судья заявил, что Чарли производит впечатление честного и наблюдательного человека, а правдивость его показаний всем видна, а главное - отчетливо слышна.

Даже когда Дан приступил к перекрестному допросу, Чарли нимало не смутился. Наоборот. Дан больше не казался ему инквизитором, который во всеоружии изощренных пыточных станков собирается выведать все тайны его былой жизни; просто, покушаясь сорвать сделку, сюда проник человек, не достойный доверия, какойто захолустный спец, фыркающий на превосходную конторскую мебель. Перед этим злокозненным интриганом Чарли напустил на себя соответственно-удрученный вид. Дан, притворясь, что взор его бродит далеко в поисках вдохновения, заговорил с Чарли, словно бы из бездн непостижимого глубокомыслия.

- Мистер Форд, - сказал оп, презрительно смерив Чарли взглядом поверх роговых очков, - вы берете на себя смелость утверждать, что в упомянутую ночь мой клиент находился под воздействием винных паров.

Прежде чем мы перейдем к дальнейшему, если вы не возражаете, будьте добры дать суду пояснения относительно места, из коего направлялись вы и ваша дама.

- Нимало не возражаю, - любезно ответил Чарли. - Мы направлялись из "Рыжей коровы".

- Из "Рыжей коровы", - повторил Дан, воображая, что смотреть в потолок и повторять название так, словно ты никогда его не слышал, это лучший способ придать факту особую значительность: - Не ошибусь ли я, если предположу, что "Рыжая корова" - это заезжий трактир?

- Ошибетесь, если предположите, мистер Дан, - тихо радуясь, сказал Чарли. - Предполагать следует лишь тогда, когда не имеется точных сведений по данному вопросу.

На скамье присяжных кто-то прыснул, Дан побагровел и поспешно продолжил:

- Полагаю, вы там - гм! - закусывали?

- Да, сэр, - кротко ответил Чарли. - В бары я обычно заглядываю именно с этой целью.

Дан указал на судью.

- Так скажите же его милости и присяжным, сколько выпили вы!

- Три стакана, - степенно сказал Чарли. - Видите ли, мистер Дан, ночь была жаркая, я провел за рулем большую часть дня, и мне очень хотелось пить.

- И вы хотите, чтобы суд поверил, что после трех стаканов, да еще в жаркую ночь, да еще после целого дня за рулем, как вы сами подчеркнули, вы способны были должным образом вести машину?

- Я хочу, чтобы суд поверил: если я не способен вести машину должным образом, я вообще не сажусь за руль, - насупился Чарли.

- А в полиции проверяли, насколько вы способны были вести машину?.

- Насколько я могу судить, полиции известно, что наука не располагает способами обнаруживать в организме присутствие лимонада, - ответил Чарли.

Он понятия не имел, располагает или не располагает и чем грозит ему допрос, если все же располагает. Коекто из присяжных, не сдержавшись, рассмеялся, а судья - тот возликовал. Здравый ум ответа был полностью в его стиле.

- Вы хотите сказать, что пили только лимонад? - спросил Дан, начиная злиться, и недаром: не каждый день случается допрашивать таких, как Чарли. Но и Чарли уже поднадоело: он понимал, что для успешного завершения сделки ему пора сокрушить придиру, пробравшегося в лавочку, и поэтому он, перед тем как ответить, выдержал паузу.

- Ничего подобного, мистер Дан, - сказал он веско. - Я хочу сказать, что человек, употребляющий более крепкие напитки и садящийся при этом за руль, - это опаснейший из душевнобольных.

- Исключительно верное замечание, - сказал судья, четырежды кивнул и одобрительно подпрыгнул на своей скамейке. Ничто так прекрасно не звучит в суде, как благонамеренная пошлость.

Дан отказался от надежды сбить с толку неподатливого противника и удовлетворился несколькими беглыми вопросами, из которых должно было следовать, что Чарли и Силья были слишком заняты в машине, чтобы должным образом следить за дорогой.

- Молодая леди - ваша подруга? - спросил Дан.

- Нет, мистер Дан, - учтиво ответил Чарли. - Мы недавно обручены.

- И вы не обнимали ее за плечи?

- Конечно же, нет, мистер Дан, - скучающе ответил Чарли. - Нам с вами пора бы выйти из школьного возраста.

Зал взревел, и, совершив еще несколько наскоков, Дан сел и притворился, что поглощен своими бумажками. Чарли снова поклонился судье и присяжным и вернулся на место с просветленным лицом человека, побывавшего у алтаря. Кронин подмигнул ему, но Чарли не смог ответить тем же. Он лишь слабо улыбнулся и прикрыл глаза пухлой ладошкой. Конечно же, как и Кронин, он понимал, что дельце выгорело. Он, величайший из коммивояжеров мира, соблазнил-таки присяжных своей басней, и чары, которыми он их оплел, могло бы уничтожить только сокрушительное землетрясение.

Но наступила очередь Сильи, и у Чарли упало сердце, когда он понял, что она ничему не научилась на его примере. Вместо того чтобы произнести клятву так, словно она месяцами готовилась к этому, Силья прочла ее, будто у нее вырывали не слова, а зубы. Она была красива, обозлена, но, что хуже всего, испугана, и Чарли мигом почуял, как со свидетельской трибуны повеяло неудачей. Она отвечала на дружеские вопросы Линнейна так, словно уже начался перекрестный допрос, а когда встал Дан, метнула на него откровенно злобный взгляд.

Чарли надеялся, что, будучи старым другом семьи, Дан проявит некоторое благоприличие, но тот лишь искал случая залечить прежние раны.

- И вы тоже пили один лимонад, мисс Хэлигэн? - спросил он, горбясь и позвякивая мелочью в карманах.

- Вот уж нет, - огрызнулась Силья, дернув плечами. - Я этой погани в рот не беру.

Чарли, повидавший, как действует пошлость, теперь увидел, как действует простейший предрассудок. По залу словно прошло содрогание.

- А что вы тогда пили? Скажите суду.

- Виски, разумеется, - ответила она резко и возмущенно. - А вы как думаете?

Дан весь подался вперед и сатанински глянул на нее поверх очков.

- Не имею соображений по этому поводу, - с укоризной сказал Дан. - Я всего лишь желал бы знать, не были ли вы в момент происшествия в слегка, ну, скажем, приподнятом состоянии?

- С трех-то стакашков? - изумленно воскликнула Силья. - За кого вы меня принимаете?

Линнейн ринулся было на выручку, но судья еще раньше, с первого взгляда, не взлюбил Силыо. Судья жил в надежде, что в один прекрасный день перед ним окажется одна из этих нынешних девиц и он наконец-то сможет сказать ей все, что о них думает. Он предвкушал, что это может оказаться гвоздем программы и, как большинство судей, страстно желал разыграть такой гвоздь. Он весьма заподозрил, что Силья как раз и есть из этих нынешних. Он заявил ей, что здесь суд и он не может позволить ей отвечать адвокатуре в столь оскорбительном тоне, и Силья, никого не собиравшаяся оскорблять, казалось, не только вдвойне разозлится, но и взбунтуется. Судья, чтобы разжечь ее, тянул дело несколько минут, рассчитывая, что она сказанет-такя что-нибудь эдакое и желанный случай сам придет к нему в- руки. Дан смекнул, что его час настал, а когда Липнейн опять вмешался, судья только фыркнул, что свидетельница, по-видимому, из этих нынешних и, вероятно, должна быть довольна, что с ней обращаются именно по-нынешнему.

Чарли закрыл лицо руками. Надо отдать ему должное, он терпел смертельные муки. На каждый сфабрикованный Даном вопрос он мысленно отвечал, обходя опасные с женственным лукавством, веско оттеняя паузой те, что затрагивали принципы морали, улыбаясь, хмурясь и даже готовясь смахнуть нечаянную слезу. Но вместо этих идеальных ответов звучали подлинные, какие-то серые, бестолковые, до бешенства убогие, словно слетавшие с губ какой-то международной кокотки. Дан заставил ее признаться, что она посещает "Рыжую корову" давно, часто и с разными мужчинами, что она целовалась с Чарли в машине перед выездом оттуда, и, наконец, хитростью заставил сказать, что она не в состоянии описать происшествие на дороге. "Уменье торговать! - отчаиваясь, думал Чарли. - У нее совершенно нет уменья торговать!"

Силья сошла с возвышения мрачная, взбешенная.

Чарли встал, вышел в проход, ангельской улыбкой пригласил ее на место рядом, даже попытался взять ее за руку, успокоить, но она отвернулась от него, словно он один был во всем виноват, и удалилась прочь. Ему пришлось ждать вердикта, и, хотя вердикт принес ему пояную победу, он не почувствовал удовлетворения. Он даже засомневался, а и вправду стоило ли тратить столько хлопот вместо того, чтобы позволить страховому обществу откупиться от кучера.

На следующее же утро, выйдя в город, он наткнулся на одну из местных сплетниц, которая уже все слышала про суд и жаждала поговорить об этом.

- А я вчера вечером видела Силью на танцах, - радостно перескочила она на другую тему. - Гадай до трех раз, с кем она танцевала.

- С кем же, Бэйб? - дурашливо спросил Чарли.

- С Майклом Даном.

- С Даном? - изумясь, переспросил Чарли. - Ты уверена, Бэйб?

- Говорю тебе, я сама ее видела. Он подошел, заговорил с ней, они пошутили, посмеялись, а потом гляжу - танцуют. И как ты на это смотришь?

- Не знаю, как и смотреть, Бэыб, - печально покачав головой, сказал Чарли. - Этого я от нее не ожидал.

Силья вообще отказалась объясняться с ним. Его возражения удивили ее и даже разозлили.

- А почему мне с ним не танцевать? - спросила она. - Он делал то, за что ему платят, как и всякий другой. Да он с родной мамой поступил бы точно так же! Все юристы такие, где ты видел других?

Она хотела, чтобы это звучало как голос разума, но ей не удалось переубедить Чарли. Он не почувствовал себя виноватым. Голос разума никогда еще не внушал женщине дружеских чувств к мужчине, если ей есть за что дурно к нему относиться. Неужели ее и впрямь не возмутил тон Дана? Да как она может смеяться по этому поводу!

Когда она вернула ему кольцо и сказала, что выходит за Дана, он был потрясен. Как все логически мыслящие люди, он не смог понять поступка, противоречащего здравому смыслу. Его сразил не только уход Сильи, хотя и это было скверно, и не только ее непорядочность, выразившаяся в том, что она вместе с Дапом явилась в "Рыжую корову", где Чарли видел их собственными глазами, - его сразила бессмысленность всего происшедшего. Он запил, и несколько месяцев казалось, что он так и не придет в себя. Удрученный, исхудавший, он сотню раз обсудил с друзьями каждую подробность своего поражения. Но, в сто первый раз повторяя эту историю, он внезапно сообразил, что это замечательная история, что не будет человека, который на нее не клюнул бы! Не клюнул бы, как только он, Чарли, спросит с задумчивой улыбкой: "Я вам еще не рассказывал, как я лишился невесты, выиграв дело?"

И Чарли тут же исцелился. Искусство восторжествовало над Природой. Как в той старой истории, "эти долгие печали в песни краткие сложились".