Быть невесткой

Температура и пуговица

В одном районе со мной проживала женщина, которая не чувствовала себя счастливой.

У неё были любящий муж, сын, которым можно гордиться, очаровательная внучка, дача и путёвка к морю.

Но ей всё казалось, что её ущемляют.

А ещё у неё было ну очень чувствительное сердце, не дающее ей покоя.

Я в этом убедилась через неделю после нашего возвращения.

Мы были на даче, Вячеслав Викторович поехал в магазин, а я, оставив Алёнку одну дремать в коляске на солнышке, направилась в дом, чтобы взять яблоко. Тихо поднялась на крыльцо и услышала из открытой двери:

— … специально говоришь, что у тебя всё хорошо, чтобы меня не расстраивать. Ты мой сынок, я тебя сердцем чувствую. Кому как не маме знать, каково её ребёнку? Почему ты со мной не делишься? Я знаю, в семье всякое бывает, а с твоей Леной тебе вдвойне тяжело.

Я сдержалась и, откинув штору, закрывающую дверной проём от насекомых, не стала злодейски хохотать, говоря, что Вовка теперь мой со всеми потрохами, а предложила ей посмотреть фотографии, которые мы сделали, когда все вместе были на даче моей подруги.

А следом в галерее шли кадры меня и Маши, где мы красивые в театре.

— Это когда? — спросила свекровь.

— Перед возвращением успели ещё раз увидеться. Николай с Машей нас пригласили в театр. А то мы тут никуда не выходим, только к вам и всегда с ребёнком.

— Ты, Лена, нам внучку никогда не оставляла. У других дети сами за родителями бегают, чтобы внуков взяли на вечер или на выходные к себе забрали, а ты нас не подпускаешь, готова в другой город дочку отвезти, лишь бы у нас не оставлять.

— А зачем её оставлять у вас? Во время поездок — понятно, а тут у ребёнка есть дом и своя постель, там она и должна ночевать, — озвучила я свою позицию и вернулась к Алёне.

Но вслед мне неслось ещё нравоучение с последующим обвинением.

Учили нас тому, что мы рано отказываемся от коляски.

Я понимала, почему свекрови это не нравится. Все её прогулки с внучкой происходили с участием прогулочного транспортного средства. С бабушкой Алёнке не побегать, а медленно идти скучно, так что она сама предпочитала усесться в коляску, чем спокойно вышагивать.

А обвиняли уже не нас, а только меня. Что я специально отменяю коляску, чтобы препятствовать общению бабушки и внучки.

Тут я не стала оборачиваться и как-то оправдываться.

Нравится быть жертвой, выставляя меня ведьмой? На здоровье.

Но Алла Олеговна, снова оставшись с сыном наедине, времени не теряла. Не знаю, что именно она ему сказала и на какие точки надавила, но в машине он мне сказал то, что сказал бы любой любящий ребёнок.

— Может, мама права.

— Может. А в чём?

— Если ей так хочется самой накормить Алёну, потом вымотать и уложить спать, пусть развлекается. А мы выберемся куда-нибудь или дома вдвоём побудем.

— Хочешь побыть вдвоём, — задумалась я. Почему бы и нет? Свёкры ничего плохого ребёнку не сделают, а если ещё и Вячеслава Викторовича на подхвате не будет, то Алла Олеговна завоет, увидев, что вне своей кроватки по ночам её послушная внучка даёт жару. — Ладно. Когда?

— В следующую пятницу? Надо посмотреть, нет ли какого-нибудь концерта, билеты нам возьму.

— Или можешь дома меня напоить и развести на секс, — дала я разрешение.

В пятницу Вова забронировал билеты в кино, отвёз дочку своим родителям, и мы вместе поехали в кинотеатр, намериваясь позже выпить пивка под креветки и заняться незащищённым сексом. В нашем возрасте зачатие — работа не одного дня, так что можно уже начинать, чтобы к концу осени раскачаться и при благоприятных условиях зимой-весной узнать, что второе чадо заделано.

Кино посмотрели, вернулись домой, я отварила килограмм креветок в майонезе, пока Вова мылся и брился, чтобы не тереть мне кожу в чувствительных местах щетиной во время ночи любви, когда нам не придётся прислушиваться, спит ли уже имеющийся у нас ребёнок.

Но до любви не дошло.

И не потому, что мне к морепродуктам захотелось сока, и полтора литра пива ушли в мужа. Это не та доза, чтобы он был не в состоянии выполнять супружеский долг, да и я не настолько налопалась, чтобы бояться качки и горизонтальных танцев.

Всему виной звонок встревоженных Бессоновых старших, которым показалось, что самый младший член их рода заболела.

В тот вечер они звонили нам дважды.

Приняв первый звонок, я вышла из кинозала, чтобы чего-то испугавшаяся Алёна услышала мой голос и перестала плакать.

А ответив на второй, мы отправились за дочкой.

— Она устала, плакала недавно, от этого всегда горячей кажется, — пощупав вялую дочь, сказал Вова.

— Полчаса назад температура была 37,2. Не стала сбивать, а то ещё обвинять начнёте, что я её таблетками травлю и от вас болезнь скрываю, — ответила ему мать.

— А что на ней надето? — удивилась я оранжевому комбинезону, которого раньше не видела.

— Я купила! Она наша единственная внучка, у неё должны быть свои вещи у нас в квартире!

Произносила Алла Олеговна это так, будто её в чём-то обвиняют.

— Алюся, всё нормально, — заметил её состояние свёкор.

— Вы устали, заберём Алёну домой и там разберёмся, болеет она или нет, — ответила я.

Так мы и сделали.

А уже у нас Вова заметил, что на правом рукаве наряда дочки не хватает пуговички.

— Мама с рук бы не купила. Отдал кто-то из знакомых? — показав мне торчащие нитки, предположил он.

— Не думаю. Это для меня она ещё могла ношеное взять, а для Алёны бы только новое. Может, ей скидку дали за брак?

Признаков хвори мы, к слову, у дочери не нашли.

Зато на следующий день в горшке нашлась пуговица.

Я без задней мысли показала мужу то, куда она пропала.

Это ребёнок, всякое бывает. Алёнка и под нашим присмотром, что только не засовывала себе в нос и рот.

Мы с Вовой только улыбнулись.

И я не сомневаюсь, что своей матери он в укор мою находку не поставил.

Но она восприняла это как обвинение в халатном отношении.

Тем же вечером позвонил Вячеслав Викторович и сообщил, что обнаружил жену в полубессознательном состоянии, вызвал скорую, и ей сделали укол.

Я не могу с абсолютной уверенностью утверждать, что это была постановка, и моя свекровь притворялась.

Она пожилая женщина, и давление у неё могло скакануть.

Но то, что началось далее, было спектаклем с выученным текстом.

До понедельника она отыгрывала роль тяжелобольной.

Но даже её собственный муж на мой вопрос, нужно ли прийти и побыть рядом с лежачей, сказал нам не дёргаться.

И тогда из неё полилось.

Встав на ноги, она потребовала явиться под её очи и вывалила на нас всё, что накопилось за три года.

Алла Олеговна припомнила всё:

На свадьбе мы не проявили должного уважения, не заставив всех соблюдать тишину во время её тоста.

Не оценили её помощь с квартирой.

Не слушаем советов.

Скрываем свои дела.

Запрещаем общаться с внучкой и выставляем сумасшедшей старухой, а вокруг тёщи танцуем.

И происходит всё это по одной причине: я ревную Вову к матери и специально их отдаляю друг от друга, чтобы вся власть была только в моих руках.