Целитель. Приорат Ностромо

Глава 16

Среда, 12 мая. День

Московская область, Ново-Щелково

Я оставил машину на пригорке, там, где раньше стелилась улица Колмогорова. Отсюда открывался неплохой вид, унылый, но не безрадостный.

На месте Института Времени круглился громадный провал глубиной в сотню метров, а в диаметре чуть меньше километра. Эпицентр. Зловещий послед «прокола».

Речушка, протекавшая когда-то через Щелково-40, трудолюбиво впадала в котловину, мелкой Ниагарой рушась в народившееся озеро. Спасибо ливням — дождевая вода заполнила провал почти до краев, остекленевших после ядерного взрыва. Перельется, заплещет — и схлынет по старому подсохшему руслу. Будет, где купаться…

Я вздохнул. Меня точно не потянет на пляж… Нервный стал, впечатлительный. Окунусь, заплыву — и представлю, как в глубине снова отворяется «портал в инферно»! Оглушительный хлопок, как в унитазе авиалайнера — и вся вода, вместе с купальщиками, срывается во тьму над бездною…

Мои губы презрительно скривились — физик, блин… Доктор наук! И не стыдно?

Переступая камни и расщепленные стволы, выбрался к бывшему своему дому. Половина фундамента уцелела, да обломленная каминная труба… Я взобрался на бетонный останец, и осмотрелся. Лес встает местами — пучками, как злаки в сухой степи, а вокруг озера — пустошь, исковерканная оврагами. Зеленые клочки травы оживляют пейзаж, а порыкивающие желтые бульдозеры питают надежды — в три смены разравниваются завалы по линии проспекта Козырева, засыпаются промоины, а строители копошатся на фундаментах высоток. Железобетонный монолит не поддался, вцепился в землю намертво. Можно расчищать — и заново выстраивать жилые башни.

— Я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть…

Бормоча строки из Маяковского, я вернулся к Наташкиной «Ниве» — моя «Волга» здесь попросту не прошла бы — дороги и улицы не просто размыло, их унесло.

Нынче в «Дзете» вокруг тамошнего инфракрасного Солнца медленно обращается облако пыли, оплавленных обломков, застывших капель металла и золы от пережженной органики — «прокол» шуровал, как сопло исполинского ПВРД, а жар там стоял в полторы тысячи градусов. Так что от человеческого тела на выходе в «Дзету» оставалось меньше, чем от воробья, затянутого в турбину «Ил-96» на взлёте — горсть пепла…

Отвлекаясь от траурных мыслей, я поднял глаза к небу. Больше недели успокаивалась атмосфера — стихали грозы, истощались хляби, расходились облака. Отдыхает планета. Маленький земной шарик…

Я сунулся за руль. «Нива» заворчала, и покатила по склону — кое-где, перекрытый пластами наносов, выглядывал асфальт переулка. А вот парк выкосило напрочь, лишь редкие пеньки торчат, букетясь рваными расщепами.

Я сжал губы. Ничего… Хваткий Вронский из Центрального окружкома клятвенно пообещал высадить тысячи деревьев еще до лета. Причем, не хилых прутиков из питомника, а по новой технологии: спецмашина выгребает «взрослое» дерево в лесу — и пересаживает его в яму, выкопанную, где нужно.

А Вронский, хоть и отличен повадками незабвенного Бендера, более известен иной чертой характера — он всегда выполняет свои обещания. Что и требовалось доказать…

«Нива» ехала зигзагом — мимо верткого экскаватора, разбиравшего гору мусора, круто замешанного на глине и гравии, мимо груженых «КрАЗов», взрыкивавших вдоль набитой колеи, мимо огромного бульдозера, выгладившего целое поле рыхлого грунта, — прямо к стройплощадке на берегу озера.

Всё Ново-Щелково возрождалось, стартуя с «нулевого цикла», но тут, где строился Объединенный научный центр, работа кипела, еще выше поднимая градус.

Глубокие котлованы уже вырыты, и сотни монтажников в одинаковых робах и касках суетились, деловито и целеустремленно выставляя опалубку или проволокой увязывая целые заросли арматурин. Я насчитал восемь «КамАЗов» с крутящимися бочками бетономешалок — раствор тяжко сливался по желобам, смачно плюхался, а работяги, покрикивая и скалясь, уплотняли будущие устои этажей.

Увидав Киврина, я притормозил, и вышел. Под каблуком хрустнула стеклистая корочка, но страху нет — тут радиационный фон не выше двадцати пяти микрорентген в час.

— Шеф! — весело заорал Владимир, одной рукой придерживая белую каску, а другой делая широкий жест в манере Атоса. — Мое почтение!

Я насмешливо фыркнул. Люди, не знающие, насколько глубок и серьезен Киврин, принимают внешнее за суть, не утруждая себя анализом. Да, Володька не изжил в себе нечто мальчишеское, вечно юное, но это лишь основа его всегдашней жизнерадостности.

По моим губам скользнула каверзная улыбочка. Тогда, в Свердловском зале Кремля, чествовали всю мою группу — наши пиджаки или кители украсились скромными с виду золотыми звездочками Героев Советского Союза и орденами Ленина. Эта «раздача плюшек» была хоть и закрытой, но весьма торжественной, и я впервые увидал Вайткуса в мундире полковника госбезопасности со всеми регалиями.

Вечером мы спрятали награды, а Киврин еще пару дней не снимал их, невинно хвалясь, пока Наташа не отобрала…

— Здорово, прораб, — заворчал я, пожимая крепкую и сухую Володькину ладонь. — Прогуливаешь?

— Шеф! — трагически взвыл Киврин. — Как можно? Я тут… это… держу на контроле!

— Держать на контроле здесь — моя обязанность, — сухо заметил я, — а твоя — в Пенемюнде.

— Тебе хорошо, шеф, — заныл Володька, — на Старой площади всё цело, работай себе, да работай! А на берегах Пене скучно, что там контролировать? И так орднунг везде, а у Бадера лапа железная, кому хочешь, дисциплину вправит!

— Ну, тебе же не вправил, — фыркнул я.

— Это он из чувства товарищества! — ухмыльнулся Киврин. — Мы же с ним Герои Советского Союза!

— А в ЦК КПСС такая же скукота, как и в ЦИЯИ, — вздохнулось мне. — Просто работа нужная, и лучше уж я ее сделаю, чем какой-нибудь функционер, вроде Огурцова. Ладно, контролируй… Но учти — Бадер если пожалуется, я те вправлю не хуже Оттовича!

Мило улыбнувшись, я сел в машину и уехал. В ЦК я сегодня не заезжал, и не буду — день и без того выдался сложный, а вечер тоже обещает не быть томным. Сегодня мои «грации» затеяли «следственный эксперимент».

Честно говоря, душу делит надвое — мне очень хочется понять, что же, собственно, произошло в ночь с двадцать первого на двадцать второе октября две тысячи восемнадцатого года. И в то же время я боюсь узнать о себе некую правду, недобрую или просто неудобную.

— Всё будет хорошо, — проворчал я, выруливая на асфальт.

«Нива» в ответ бодро заурчала, и покатила, набавляя скорость.

Вечер того же дня

Московская область, Малаховка

— Bravo tu as gagne et moi j’ai perdu

On s’est tellement aimes on ne s’aime plus…

Чудный голос Мирей Матье рвался с огромного экрана «Рубина», бушуя обидой и мукой. Инна, давняя поклонница прекрасной француженки, сидела рядом со мной. Прижавшись плечом, она шепнула:

— Это в записи! Мирей пела вчера в Ленинграде…

— Ничего, завтра будет повтор, — утешила ее Рита. Дослушав великолепную композицию, она с пультика погасила экран, и громко оповестила: — Наташ! Мы готовы!

— Идите сюда! — донеслось сверху.

Разумеется, я галантно пропустил женщин вперед — они поднимались по крутой лестнице, и мне открывались роскошные виды. Инка, зная мою страсть к мальчишечьим забавам, еще и юбку подтянула, чтобы мне было лучше видно. Наташа хихикнула сверху, выглядывая из-за перил, и весело сказала:

— Заходите в гости к «Исиде»!

Я присел в кресло, с почтением взирая на большой экран — там посверкивал золотом профиль коленопреклоненной богини, раскинувшей руки-крылья, с иероглифом своего имени над головой.

— Итак, девочки и мальчики, — улыбчиво заговорила Рита, — вчера мы выяснили, что, собственно, происходило девятнадцать лет тому… э-э… вперед — с вечера двадцать первого октября до глубокой ночи двадцать второго числа. Выяснили, уточнили, расписали по минутам. Дознание продолжается! Лично мне очень нравится версия Елены фон Ливен — ее сиятельство считает, что сознание Миши-взрослого «подселили» Мише-мальчику не какие-то «гостьи из будущего», а его же сотрудницы из Института Времени! Ну, мы тут с Натой посоветовались… В общем, давайте составим фотороботы тех красоток, что так трепетно любили Мишу в будущем!

— «Но только я в недоуменье: я не слыхала, чтоб любовь могла от ревности зажечься, — томно произнесла Инна, входя в роль. — Родится ревность от любви!»

— Лопе де Вега, — угадала Рита, — «Собака на сене»! Да-а… Лучше, чем Терехова, Диану не сыграть… — затянула она, тут же возмутясь: — И не ревную я вовсе! Просто меня бесит, что я никак не могу понять, кто они, эти девицы из будущего!

— Рит, — улыбнулся я, — если эти коварные прелестницы реально отсюда, то сейчас им по пять годиков!

— Или даже меньше… — проговорила Наташа, задумчиво кивая, и энергично хлопнула в ладоши. — Начнем! Миш, вспомни, как выглядела Лена Рожкова. Или… На кого она была похожа?

— М-м… — замешкался я. — Пожалуй, на Ходченкову, только понежней… И посексуальней. В общем, высокая блондинка — она всегда смотрела прямо мне в глаза, то есть мы с ней были одинакового роста. Длинная шея… Само собой, длинные ноги… Большие, тугие груди — они приятно упирались, когда мы танцевали…

Я выговаривал, описывая приметы, а Наташины руки порхали по клавиатуре, и на экране возникал притягательный образ. Он слегка туманился, меняя формы — округлые бедра перетекали в крутые, ужимая талию. Груди набухали в размере, прямые плечи делались покатыми, круглое лицо вытягивалось в овал.

— Не-ет… — напрягал я память, морща лоб. — Груди у нее не обвисали, они были… такие… круглые. Да, как шары!

— А ты откуда знаешь? — с дурашливой грозностью поинтересовалась Рита. — Эта Ленка… Она что, раздевалась?

— Она гладила платье! — ухмыльнулся я. — В одних трусиках! Чудное виденье! Лена стояла ко мне спиной, ловко водила утюгом… Мы повторяли данные по урожаям в семидесятых, а потом она развернулась ко мне лицом… Прищурила глаза, будто целясь, направила на меня утюг — и он зашипел, пуская струи пара…

Смолкнув, я поглядел на визуализацию девушки, улыбавшейся с экрана монитора. Похоже, очень похоже… Но, все-таки, чего-то не доставало… И тут я ухватил смутную мысль за хвостик.

— Наташ… — упруго поднявшись, я протянул руку. — А давай, станцуем!

— О! — просияла женщина, откатываясь в кресле от стола. Гибко встав, она положила мне руки на плечи, легонько прижалась, а я обнял узкую талию. Повел под мелодию, звучавшую в голове, и словно вернулся в далекий вечер… до которого еще надо дожить.

В какой-то момент мне довелось испытать острую, сбивающую дыхание радость открытия, хотя и морозец студил душу.

Я отступил, обрывая танец под неслышную музыку, и сказал:

— Наташ, дорисуй… Лена Рожкова на пять-шесть сантиметров выше тебя… Соответственно, и ноги чуть подлинней, и грудь немного побольше… Но главное, что до меня только сейчас дошло, что запомнили руки — фигура у Лены была типично «иверневская», те же изгибы, те же пропорции тела!

Наташа замерла, а глаза потемнели, наливаясь густой синевой сапфира.

— Не может быть… — пробормотала она. — Лея⁈

— Да! — воскликнул я. — Это была Лея! И я даже знаю, почему она представилась Рожковой… Лет через десять выйдет роман «Ганфайтер», фантастика. Какого-то Большакова… А Лея любит такое чтиво! И вот там-то, в романе, одну героиню звали Марина Рожкова! И она была под стать Лее — красивая и эффектная блондинка…

Инна с Ритой переглянулись, а Наташа, ни слова не говоря, сунулась к компьютеру, и нанесла последние штрихи.

С экрана на меня глянула Лена Рожкова… Лея Гарина…

— Она! — выдохнул я.

Немая сцена длилась недолго. Рита, заметно нервничая, сказала:

— Теперь — Наташу Томину!

Наши взгляды пересеклись, и «главная жена» отвела глаза, боясь, что ее беспокойство станет понятным.

— Ну, во-первых, — ворчливо начал я, — если кто-то подумал на Юлиуса, то зря, ей тогда тридцать шесть стукнет! Молодая женщина, красивая, да! Но не девушка! Ко всему прочему, Наташа была… или будет не брюнеткой, а скорее шатенкой. Цвет волос у нее был, знаете, такой… темно-каштановый, хотя, конечно, можно и перекраситься… О, Наташ, а изобрази-ка ее в образе Моники Белуччи! В Интерсети должны быть фото…

— Нашла! — кивнула Талия. — Похожа?

— Д-да… — вытолкнул я в раздумьях.

Моника мне всегда нравилась, вот только полного сходства с Томиной не было… Томина…

«Ох, не верю я в совпадения! — запульсировало в голове. — Та брюнетистая шатенка… Она ведь точно знала многое о моей жене из „прошлой жизни“, раз назвалась такой фамилией!»

— Помню странные диаграммы из «бука» этой шатеночки, — выговорил я вслух, следя за дисплеем. — Там были такие, разветвляющиеся графики, похожие на генеалогические древа аристократов или на схемы происхождения видов из учебников по биологии… Мы тогда часа четыре, наверное, потратили на разбор этих диаграмм, чтобы точно запомнить, когда, что и кому я должен буду сказать, чтобы произошло нужное событие…

Помолчав, я вгляделся в образ на экране.

— Губки сделай пухлее… Примерно, как у Риты… Ага… Да, и волосы не прямые, а такие, знаешь, склонные виться… М-м… Да, и еще — глаза у Наташи, как и волосы, не черные были, а такие… темно-вишневые, как у Наталишки…

— Так это Наталишка и есть! — выпалила Рита со странным облегчением. — Потому и фамилию такую выбрала — Вишневская! Ее же всю жизнь «вишенкой» звали! Зовут… А Томина… Она узнала, как звали твою бывшую!

— Интере-есно… — затянула Инна. — Но… Не знаю. Нет, с Леей попадание в «десятку», но вот с Наталишкой… Хм… Да, есть совпадение с цветом глаз, можно сюда и фамилию «говорящую» притянуть, но… Маловато как-то доводов «за».

— Да я понимаю… — выговорила Рита. — Миш… Вот, ты говорил, что чувствовал их симпатию, даже любовь. А кто из этой парочки тебя сильнее любил?

— Наташа! — твердо сказал я. — Лея… Лена была нежнее, ласковей, сентиментальней, что ли, а вот Томина… Я, помню, даже застеснялся ее откровенности… пылкости!

— А вот это уже довод! — щелкнула Инна пальцами, и засмеялась: — Наталишка еще в памперсы писает, а уже сгорает от страсти!

— Так что же? — Талия стрельнула ясной синевой. — Мы вычислили этих девиц?

— Будущее покажет! — сверкнула зубками Рита.

Пятница, 11 июня. День

Москва, Старая площадь

С утра была запарка, мы с Гурием Иванычем посетили массу высоких кабинетов, забираясь на пятый этаж ЦК, но к обеду согласовали-таки проект Второго Московского университета. Его будем создавать на базе МИФИ, как и мечтал ректор Колобашкин.

Довольный, я сбегал в «цекистскую» столовую — тут, рядом, улочку перейти. Вернулся, отяжелев, и засел в мягкое кресло для посетителей. Тихо, спокойно… И мысли посещают исключительно позитивного свойства…

Завтра моя Юлька, мой Юлиус возьмет фамилию мужа, и станет Алёхиной. Вроде, и плюсовое событие, а у меня печаль.

Потому ль, что свадьба дочери — это еще и веха в жизни? Оглянись, человече, и — memento mori? Ну, это уж совсем в минус…

Лучше о Васёнке думать — ему скоро диплом защищать. Получит свой «красный», а идей у парня столько, что можно сразу кандидатскую писать. Один гель-кристалл чего стоит — Васёнок небрежно зовет его «желейкой»…

«Такие кадры нам нужны, — усмехнулся я. — Сманю к себе!»

И у Маришки тоже праздник — нашу «бразильяночку» утвердили на роль Риты в многосерийном художественном фильме «Кровавое Благодаренье», по сценарию Андреаса Эшбаха. Правда, Рита в сериале будет не Рита, а Татьяна, но это уже мелочи. Главное, что продюсировать взялся сам Джеймс Кэмерон!

Конечно, нынешнему Голливуду далеко до «Мосфильма», зато в рекламе американцы знают толк.

Моя «главная жена» стала звездой после роли Литы Сегаль, а Марина-Сильва де Ваз Сетта Баккарин-Гарина может засиять, как сверхновая, войдя в образ родственницы…

Я заерзал, вспоминая недавние известия с Луны, весьма скупые и обрывочные. Что-то они там нашли… Понимаю, отчего таится Янин, но уж Федор Дмитрич мог бы хоть намекнуть любимой дочери! А она — мне…

Задумавшись, я не сразу догадался, что дверь в кабинет открыта. На пороге стояла Елена фон Ливен, улыбаясь ехидно и лукаво.

— После сытного обеда, — выговорила она, — по закону Архимеда?

— Это уже тенденция, ваше сиятельство, — пробурчал я, вставая. — Вечно вы меня подловите… на рабочем месте!

— Сидите, сидите! — хихикнув, княгиня процокала каблучками, и устроилась за моим столом. — Я сегодня заезжала к вам домой, застала одну Наташу. Она мне и рассказала о… хм… «следственном эксперименте». Знаете, Миша, я очень рада, что мои смутные догадки оправдались! По дороге сюда, я угодила в «пробку», но не разозлилась, а обрадовалась даже — само собой появилось время, чтобы сесть и рассудить. И я пришла к догадке, что смысл затеянной в восемнадцатом году «хронодиверсии» не в том вовсе, чтобы изменить прошлое, а в том, чтобы не дать ему измениться! Звучит парадоксально, но это так! Ведь ваш перенос сквозь пространство и время стал для «Альфы» неотвратимым событием!

О, я даже в чем-то разделяю взгляды рабби Алона на вашу мессианскую сущность, Миша! Ведь я, хоть и состою в партии, а родилась-то в семье дворян-белоэмигрантов с богатыми традициями, и не просто крещена, но и хорошо знаю основы христианства. Уж поверьте, Миша, я сама прошла долгий путь осознания того факта, что вы — Мессия, причём через отрицание и противление очевидному! Господи! Да я ведь в своё время и стреляла-то в вас, руководствуясь религиозными мотивами! Только что, в отличие от рабби, даже не пыталась доказывать происхождение Миши Гарина от Дома Давида: отсутствие документальных свидетельств вашего родства с ветхозаветным царём вовсе не означало, что вы не его потомок, и наоборот, гипотетическое наличие такого свидетельства не гарантировало генетических уз…

— Елена, это уже перебор, — забурчал я, чувствуя стесненность.

— О, нет! — фон Ливен помолчала, унимая волнение, но продолжила не менее горячо: — Понимаю, что абсолютное большинство знать не знает, чему обязано вам! Вы спасли СССР, Израиль, Иран, Эфиопию, Сомали, Ирак, Северную Корею, Польшу, Югославию, Никарагуа, Чехословакию, ЮАР, Кубу, Афганистан — список длиннён! Посмотрите, как окреп социализм, как мощно заработал Восточный Общий рынок! А сколько миллионов человек, спасенных от войн, голода, безнадеги, счастливы благодаря вам⁈ И вот теперь представьте себе вашу милую родню, Лею и Натали… — ее страстный накал чуть пригас. — Представьте себе, что им думать о две тысячи восемнадцатом году! А вдруг никто не явится к тамошнему вам, не предложит вернуться в прошлое, в юность? Что тогда? Вдруг весь тот Мир Справедливости, чистый, безопасный, счастливый мир, что уже строится, растет потихоньку… Пропадет? Доживет до двадцать второго октября две тыщи восемнадцатого — и исчезнет? Сменится воистину инфернальным, разобщенным миром беспредела, как в «Гамме»? И вот тогда Лея с Наталишкой поймут свое главное предназначение — и возьмут, обязательно возьмут дело в свои слабые гладкие ручки! Перейдут в «Гамму»… Транспозитируются! Уговорят Михаила Петровича… Стоп! — она выставила ладонь в останавливающем жесте. — Знаю, что вы хотите сов… сказать! Дескать, машина времени — сказка! А кто мешает сделать ее былью? — пропела фон Ливен. — Я вам не назову инсайдера, конечно, но мне доподлинно известно, Мишенька, что вы ставили опыты по забросу в прошлое на дистанции и в пять, и в десять лет! Следовательно, машина времени возможна?

Я с усилием кивнул.

— Ну, хоть не спорите! — коротко рассмеялась Елена. — Переход в «Гамму» и перемещение в прошлое — это главное. Еще одна важная деталь — пересадка сознания от пожилого Гарина к юному. Вы знаете, Миша, я также в курсе исследований Светланы Сосницкой… Да и разработки Василия Гарина оч-чень перспективны — на его гель-кристалл можно будет идеально скопировать человеческое сознание.

— Чувствую себя, как боксер в нокдауне… — пробормотал я, качая головой. — Какие-то урывки из сказанного вами бродили и у меня в голове, но вот целостной картины…

Теперь мне и самому хотелось до конца во всем разобраться, но я уже не надеялся на свой мужской интеллект. Зато рядом — гибкий женский ум, раз за разом доказывавший, что все гениальное просто.

— Но все равно, Елена… — возбужденно заерзал я. — Лея… Наталишка… Вы представляете, сколько людей нужно будет подключить для этой вашей… хронодиверсии? Не десятки — сотни! Причем, людей не простых, а с полномочиями!

— А их полно, Миша, — ласково сказала фон Ливен. — Вас окружает множество людей, верных, стойких и добрых! И они уже подключаются к решению нашей общей задачи, порой даже не зная об этом! Знаете, мне очень понравились слова Светы о клане Гарина… За исключением самого названия. Клан предполагает лишь родственные отношения, а ведь в ваш ближний круг, Миша, входит и Вайткус, и Киврин, и Ядзя, и Марина Ершова, и… Борюсик! Надеюсь, что и я вписана в него… Да, клан — красивое, звонкое слово, но не то… О! Приорат! Приорат Ностромо! Нравится?

— Д-да, — еле вытолкнул я.

Княгиня откинулась на спинку кресла, сидя за столом, будто моя начальница, и рассеянно глядела в окно. Однако складочка между ее соболиных бровей по-прежнему не разглаживалась, сигнализируя о напряженных умственных усилиях.

— Скорей всего, Миша, руководить «хронодиверсией» буду я и… «Росита». Кстати, вы в курсе, что Ершовы разводятся?

— Ого! — удивился я.

— Да, — кивнула Елена. — Только это тайна, Григорий не хочет шума… Вы же видите, они месяцами живут отдельно! Марина — здесь, он — в Багдаде. Это уже не семья! Сын останется с отцом, но будет навещать маму… Ну, там всякие мусульманские тонкости, я в них не вдавалась. Так что скоро Марина Теодоровна получит новый паспорт, и мы обмоем звездочки подполковника Исаевой…

— Не скажу, что огорчен… — пробурчал я.

Елена тихонько рассмеялась, кивая.

— Ну, и еще немного секретов с грифом «Особая папка»… — проговорила она обычным голосом. — Уже этим летом Марина займет мое место, а мне поручено организовать Управление СБС по «Альфе»…

— СБС? — вскинул я брови.

— Служба Безопасности Сопределья, — серьезно выговорила фон Ливен, и сообщила обычным, слегка официальным тоном: — Позавчера состоялось очередное совещание представителей спецслужб «Альфы» и «Беты». Я там ознакомила смежников с протоколами допросов экипажа «Атлантиса», особенно их воинственного командира. Теперь задача КГБ и ГРУ «Союза Союзов» — не только исключить овладение «Гаммой» хронотехнологиями, но и не допустить попыток недружественных стран взорвать тамошний мир изнутри, а такие попытки в недалеком будущем вполне могут… — она неопределенно покрутила кистью. — … иметь место быть.

— Да уж… — помрачнел я. — Англосаксы всюду одинаковы, что в «Гамме», что в «Бете»…

— И еще… — княгиня покусала губу. — Думаю, уверена, что ни вам, Миша, ни вашим «грациям» не следует в инициативном порядке рассказывать детям или внучкам всю эту историю… — она усмехнулась. — Могу сослаться на евангелие от Иоанна, там есть фраза о том, что никто не знает, в каком облике явится Спаситель, но когда он явится — мы его сразу узнаем! — светло улыбнувшись, Елена с чувством сказала: — Настанет день, когда и Лея, и Наталишка, да и Васёнок сами придут к вам со странными вопросами… И уж тогда вы отвечайте прямо, правдиво, но не говоря ничего лишнего… — она запнулась, и смущенно забормотала: — А ещё лучше сразу наберите мой номер! Можете счесть меня особой, подверженной поповщине, но я уверена, что ваши дети сами, без подсказок извне, придут к выводу о том, что «авторство этого мира» принадлежит им! Ну, и начнут действовать соответственно.

Разумеется, моя атеистическая суть мигом взбунтовалась:

— А почему вы так в этом уверены, ваше сиятельство?

— Не топорщите иголки, Миша, — ласково улыбнулась княгиня, и фыркнула: — Почему, главное! Да вся история вашей странной семеечки, хоть и выглядит вблизи набором совершенно случайных событий, однако при рассмотрении в перспективе… Мне, например, приходит в голову мысль, что за ними стоит некий единый замысел, что теория вероятностей в их случае не сбоит, а вообще неприменима! Примеры? Пожалуйста! Взять, хотя бы, историю появления на свет вашей внучки. Как так получилось, что Васёнок вообще встретил «малышку из Рио»? Ведь изначально вероятность этого события была меньше, чем, скажем… выиграть «Мерседес» в «Спортлото»! А встретил он её в конечном итоге потому, что один раззява-студент ГИТИСа забыл в самолёте книжку Агаты Кристи! Одно только это событие повысило вероятность встречи мальчика Васи из Москвы с девочкой Мариной-Сильвой из Рио-де Жанейро на несколько порядков! Следующий момент — через пару часов эту книжку нашёл и прочитал по дороге в Пулково Леонид Гайдай, придумал «Расхитительницу Гробниц», и… Вероятность выросла ещё на порядок! Дальше Инна увидела в словесном портрете главной героини, «нарисованном» режиссером, свою школьную подругу Риту — и событие, немыслимое еще пару недель назад, стало вдруг вполне вероятным! Причём «окно возможностей» для пересечения Василия с Мариной-Сильвой было довольно узким: через год она бы уехала с родителями в Калифорнию, и её судьба сложилась бы совсем иначе. — Елена коварно улыбнулась. — А на досуге, товарищ Гарин, можете расписать, как появился сам Васёнок! Да и Юля, и Лея… Там столько интересного и странного! Что, заговорила я вас? Ухожу, ухожу, ухожу… — ее сиятельство поднялась, театрально раскинув руки. — Ах, полегчало-то как! До свидания, Миша! И не переживайте вы так, до роковой даты еще — ого-го! Чуть ли не двадцать лет! Мы всё успеем. Приорат Ностромо… — проговорила она с выражением, и ясно улыбнулась: — Звучит!