Конни Мейсон Цена наслаждения

Глава первая

Франция, 1798

Никогда еще Рид Харвуд так страстно не желал смерти. Впрочем, ему еще никогда не приходилось барахтаться в своих и чужих нечистотах в самой жуткой дыре, какую только можно себе представить. Избитый, изможденный, весь в лохмотьях, он проводил дни и недели в полной темноте – в мрачной, душной яме.

Рид совершенно перестал ориентироваться во времени. Он не мог определить, много ли воды утекло с тех пор, как агенты Наполеона схватили его, обвинили в шпионаже в пользу Англии и швырнули, без суда и следствия, в Замок дьявола, как неофициально называлась тюрьма, высившаяся на обдуваемом всеми ветрами утесе на французском побережье. Сколько он здесь? Полгода? Девять месяцев? Невозможно говорить о сроках, если один день ничем не отличается от другого.

Хотя избиения и прекратились неделю назад – по крайней мере, Рид считал, что руку ему сломали именно неделю назад, – его тело все еще представляло собой пульсирующий комок боли. Жестокие тюремщики ни в грош не ставили человеческое достоинство, не думали о страданиях, когда пускали в ход свои пыточные средства. Не единожды заявляли садисты-охранники, что он и его сокамерники так и сгниют в этой тюрьме. А потому – не все ли равно, раньше это случится или позже?

События происходили одно за другим, не давая опомниться. Рида схватили, обвинили в шпионаже в пользу Англии и заживо похоронили в этой дыре, где он сейчас и пребывал. Он не мог заявить о своей невиновности, поскольку и вправду был английским разведчиком, получившим задание от тайного отдела Министерства иностранных дел выведать секреты Наполеона. Выбор пал на него по той простой причине, что бабушка-француженка научила его прекрасно изъясняться на ее родном языке. Почти целый год он жил в Париже, успешно притворяясь местным, и собирал шпионские сведения для Англии.

А затем кто-то предал его.

Рид громко застонал. Стон в пространстве камеры смешался с другими звуками мучительной боли, издаваемыми его товарищами по несчастью. Их было шестеро, запертых в сырой камере, пол которой был покрыт грязной соломой. В одном углу стояло три ведра для нечистот, отравлявших воздух невыносимым зловонием. Рид не знал, сколько всего заключенных находится в застенках Замка дьявола, но подозревал, что таких камер, как и та, что служила ему теперь пристанищем, здесь много.

Рид поднял глаза к единственному окошку под потолком и глубоко вдохнул едва доходящий до него свежий, солоноватый воздух. Дивный запах моря – только он и поддерживал Рида и не давал ему сойти с ума. Он постарался не мечтать о возвращении домой, так как знал: ему суждено умереть в Замке дьявола.

Рид желал смерти, даже призывал ее. Почему же он до сих пор не умер? Он засмеялся было, но смех вызвал новый приступ боли. По какой-то причине жизненные силы не хотели покидать его тело. Он поднял здоровую руку и не узнал ее, некогда бугрившуюся мускулами. Плоть истощилась так, что остались только кожа да кости.

Его предали.

Возможно, он так отчаянно цеплялся за жизнь потому, что хотел выследить и уничтожить предателя.

Рид услышал какой-то шорох и взглянул на истощенного человека рядом с собой.

– С вами все в порядке, Леклер? – услышал он собственный голос и не узнал его, так сильно он отличался от привычного глубокого баритона.

– Настолько, насколько это возможно в такой дыре, – проворчал доктор Леклер. – Как ваша рука? Я зафиксировал ее, как мог, используя подручные средства.

– Вы прекрасно справились, mon ami,[1] благодарю вас. Нам повезло, что была смена Люсьена, когда вы попросили стражу дать нам каких-нибудь деревяшек, чтобы наложить шину. Другие бы просто рассмеялись и смотрели бы, как я умираю от заражения.

Врач вздохнул.

– Я знаю, о чем вы думаете, – отрывисто произнес Рид. – Мы все равно умрем.

– Так и есть, mon ami. Я должен встретиться с Создателем лишь потому, что моими пациентами были аристократы, сумевшие спастись от мадам Гильотины, а вы умрете из-за того, что шпионили в пользу Англии. Если будет на то воля Господня, однажды Наполеон потерпит поражение. Однако, что бы ни произошло, Франция уже никогда не станет прежней после такого террора, раздирающего нашу страну.

Рид закрыл глаза, жалея, что не сможет попрощаться с братом, прежде чем испустить дух. Он любил своего брата, Джейсона Харнуда, графа Хантхерста. Джейсон пытался отговорить его от выполнения такого опасного задания, но Рид, безрассудный как всегда, и слушать ничего не стал. Наполеон явно намеревался развязать войну с Англией, и Рид хотел внести свою лепту в победу над самопровозглашенным диктатором. Свободное владение французским дало ему преимущество перед другими британскими агентами.

Рид подумал, что Джейсон уже мог произвести на свет наследника. Его брат всю жизнь был весьма болезненным, но, казалось, окреп после женитьбы на леди Хелен Дьюбери. Возможно, именно этот брак стал для него поворотной точкой. Мысли Рида резко оборвались. Все это не имело никакого значения. Ничто не имеет значения для человека, балансирующего на краю гибели.

Дверь с грохотом отворилась. У входа в камеру затрепетал язык пламени. Рид часто заморгал. Наверное, у него уже галлюцинации. Он мог поклясться, что видит женщину, сопровождаемую охранником Люсьеном. Женщина, с ног до головы закутанная в абсолютно черные одежды и прятавшая лицо за плотной вуалью, нерешительно шагнула в круг света.

Рид услышал, как врач со свистом втянул воздух и тут же резко выдохнул.

– Вы видите то же, что и я? – уточнил Рид.

– Oui,[2] мне было интересно, придет ли она снова. Со времени ее последнего визита прошло несколько месяцев.

– Черная Вдова! – ахнул Рид.

Он слышал, как заключенные вполголоса говорили об этой женщине, но сам никогда ее не видел. Голос врача дрожал.

– Oui. Она – именно та, кого называют Черной Вдовой. Я здесь уже год, и за все это время видел ее лишь дважды. Интересно, за кем она явилась на сей раз?

Рид рассматривал Черную Вдову из-под полуприкрытых век; пока она тихо беседовала с охранником. Лоб его морщился от умственного напряжения.

– До меня доходили слухи о ней. Я так понимаю, она выбирает себе мужчину из числа заключенных, превращает его в раба для плотских утех, а когда он надоедает ей – убивает его, верно?

– Потому ее и зовут Черной Вдовой, – сухо подтвердил врач. – Впрочем, за последнее поручиться не могу. Наверняка мне известно лишь, что деньги переходят из рук в руки, и ее слуги уводят отсюда мужчину, на которого пал ее выбор. Насколько я знаю, после этого о несчастных никто больше не слышал.

Рид окинул взглядом своих сокамерников. Как и он, они представляли собой жалкие подобия мужчин. Большинство заключенных были измождены до крайности и находились на пороге смерти. Он не понимал, какое удовольствие может получить женщина от такого мужчины, который не то что члена – головы поднять не в силах. Неужели только он считает ситуацию нелепой?

– Похоже, наши товарищи боятся ее: они съеживаются от одного ее взгляда.

– Можно ли их за это винить? Их пугает неизвестность…

Неожиданно тихое бормотание стихло: Люсьен и незнакомка закончили разговор. Черная Вдова взяла светильник из рук охранника и медленно вошла в камеру. Рид сжался. Она приблизилась к первому заключенному, вгляделась в его лицо, а затем перешла к следующему бедолаге.

Когда женщина снова наклонилась, Рид невольно задержал взгляд на вызывающем изгибе ее бедра. Она была небольшого роста и хорошо сложена; даже вдовьи одежды не могли скрыть плавных очертаний ее тела. Будь Рид наполовину или даже на четверть тем мужчиной, каким он был когда-то, он непременно увлекся бы ею. Несмотря на то что он даже не помнил, когда в последний раз был с женщиной, Черная Вдова не вызвала в нем ничего, хоть отдаленно похожего на желание. Но ему стало любопытно. Даже витающий над ним призрак смерти не мог умалить его интереса к этой, так неприлично себя ведущей, женщине.

– Она идет сюда, – прошипел Леклер. – Неужели кто-то из нас привлек ее внимание?

Рид нашел в себе силы хмыкнуть, хотя ребра тут же отозвались болью.

– Надо быть не в своем уме, чтобы захотеть одного из нас. Мы грязные, покалеченные и стоим одной ногой в могиле. Что касается меня, то одна моя нога уже наверняка в могиле, а вторая собирается вот-вот к ней присоединиться.

Рид умолк: длинная тирада совсем вымотала его. Он закрыл глаза, балансируя на грани обморока. Неожиданно нежная рука легонько прикоснулась к его плечу и вернула Рида к действительности. Он медленно открыл глаза, часто моргая от яркого света лампы. Сначала он разглядел одну лишь черноту, окутывающую женщину с головы и до черных сапожек; руки ее были в черных же перчатках.

Она рассматривала его лицо. Хотя вуаль и скрывала черты, но была не в силах спрятать контуров молодого лица. Да зачем же молодой женщине могли понадобиться изможденные мужчины? Он почти физически ощущал, как ее взгляд вонзается в него. Когда она прошла дальше, он с облегчением выдохнул. Но, к его ужасу, осмотрев остальных шестерых заключенных, она вернулась к нему. Люсьен, нетерпеливо ожидавший ее у двери, кашлянул.

– Вы сделали свой выбор, мадам? Вы отвергли всех мужчин, осталась только эта камера. Не следует слишком тянуть время. Начальник может вернуться в любой момент.

Черная Вдова поставила светильник на пол у лица Рида и нагнулась, чтобы всмотреться в его глаза.

– Вы Рид Харвуд? – ее английский был безупречен, в нем не слышалось и намека на акцент.

Рид вздрогнул и отрывисто бросил:

– А кому какое дело?

– Отвечайте на вопрос, – приказала она.

Рид не счел нужным лгать: он ведь уже почти покойник. Ну что еще может с ним приключиться?

– Точно, я Рид Харвуд. А вам что до того?

– Для меня это чрезвычайно важно, милорд.

Женщина выпрямилась и подняла лампу.

– Вот этот подойдет, месье Люсьен.

Рид заметил, что и французский выговор у нее безупречен.

– Вы совершаете ошибку, – заявил он. – Я близок к смерти так, как это только возможно. Никакого удовольствия я вам доставить не сумею.

– Позвольте мне самой судить об этом.

Рид хрипло рассмеялся.

– Я совершенно не в состоянии доставить вам то удовольствие, какое вы непременно потребуете от меня.

Женщина презрительно фыркнула и повернулась к охраннику. Люсьен недоверчиво хмыкнул.

– Вам нужен вот этот! Умоляю вас, мадам, выберите кого-нибудь другого. Вы же видите – он уже не жилец.

– Это единственное возражение? – резко спросила Черная Вдова.

Как истинный галл, охранник флегматично пожал плечами.

– Да мне-то что. Эти люди, – он сделал широкий жест, охватывая им всех шестерых заключенных, – все равно умрут в Замке дьявола.

Черная Вдова извлекла из складок своего платья пухлый кошелек и покачала им перед жадно заблестевшими глазами Люсьена.

– На сей раз я положила немного больше. Неужели я услышу отказ?

Люсьен схватил кошелек и взвесил его в руке.

– Я приму его, и с радостью. Скромный тюремщик не может себе позволить отказываться от подношений. Забирайте этого мужчину и делайте с ним все что хотите. – Его передернуло от отвращения. – Хоть я и не понимаю, какое такое удовольствие можно получить от него. В любом случае он скоро умрет. Так что вы избавите меня от необходимости копать ему могилу.

Рид внимательно прислушивался к их разговору. Может, он чего-то не понимает? Ему в голову не приходила ни одна причина, по которой вдова могла бы выбрать именно его – даже любого из шестерых, если уж на то пошло.

– Позови моих слуг, – приказала женщина.

Привычно выполняя ее требования, Люсьен подошел к двери и сделал знак рукой. В камеру вошли двое мужчин – это были обыкновенные французские крестьяне в грубой одежде и деревянных башмаках-клогах.

– Вот этот, – произнесла Черная Вдова, указывая на Рида. – Действуйте поосторожнее: похоже, он серьезно ранен.

Мужчины склонились над Ридом, и он сжался.

– У меня есть выбор?

– Отнюдь нет, – прошептала она по-английски. – Вы – именно тот, ради кого я пришла сюда. Если хотите жить, не сопротивляйтесь.

Даже если бы Рид был намерен сопротивляться, у него бы ничего не вышло. Однако он охнул от боли, когда слуги вдовы осторожно поставили его на ноги.

– Поберегите его руку, – предупредил доктор Леклер. – Она сломана.

Мгновение вдова молча смотрела на врача, затем кивнула ему.

– Удачи, mon ami! – крикнул Леклер, когда слуги направились к выходу не то неся Рида, не то волоча за его собой.

Должно быть, он потерял сознание, потому что когда очнулся, обнаружил, что лежит в покачивающейся повозке на толстом слое соломы, укрытый теплым одеялом. Солнечный свет уже погас; Рид бездумно уставился на усыпанное звездами небо, гадая, во что же, ради всего святого, он вляпался на этот раз.

Флер Фонтен сняла шляпку и вуаль и тряхнула спутанными блестящими черными локонами. Каждый раз, когда она погружалась в этот водоворот человеческого страдания, что-то внутри нее умирало. Она поблагодарила Бога за то, что смерть пришла к ее мужу так скоро. Никто не заслуживает, чтобы с ним обращались как с животным, чтобы его били – били просто потому, что он аристократ. Более того, никто не заслуживает смерти в Замке дьявола. К сожалению, всех спасти она не могла.

Флер жила в постоянном страхе, что однажды ее разоблачат – узнают, что она работает на правительство Англии. Весь последний год она вела жизнь малозаметной вдовы в небольшом домике на почти необитаемом участке французского побережья, имея пару слуг. Деньги для подкупа, делавшие возможным освобождение заключенных, поступали из агентства лорда Портера, так же как и имена людей, которых она должна была спасти из застенков Замка дьявола.

Лорд Рид Харвуд был третьим человеком, похищенным ею из тюрьмы для политических заключенных, и его здоровье оказалось подорвано сильнее, чем у двух предыдущих. Она молилась, чтобы доктору Дефо удалось спасти его, поскольку, согласно последнему сообщению, Харвуд был особо важной персоной.

– Как он переносит поездку, Антуан? – спросила Флер мужчину, сидящего в задней части повозки возле Рида. Второй слуга правил лошадью, которая тащила повозку по извилистой дороге, огибающей утес.

– Он все еще жив, графиня, – ответил Антуан. – Пока это все, что я могу сказать.

– Мы скоро приедем домой. Доктор Дефо, наверное, уже будет на месте. Перед тем как отправиться в путь, я просила сообщить ему.

Флер вздохнула и умолкла; ее переполняла жалость. Рид Хариуд пострадал так сильно, что другой на его месте уже давно бы умер. Наверное, когда-то он был красавцем и пользовался большой популярностью у женщин. Но теперь от того блистательного мужчины осталась лишь оболочка – грязная, немыслимо худая и изможденная. Кожа свисала складками и обтягивала выпирающие кости, серые глаза помутнели, а черные волосы свалялись и потеряли блеск.

Возница резко свернул на узкую грунтовую дорогу. Ночь была такой темной, что Флер не видела маленького домика из дерева и камня, пока тот не вырос прямо перед ними.

– Врач уже здесь, – сообщил Антуан, указывая на лошадь, привязанную к дереву у парадного входа.

Дверь отворилась, наружу проник слабый луч света. Флер, не дожидаясь помощи, спрыгнула с повозки на землю. Низенький худощавый человек шагнул в темноту и подошел к ним.

– Все прошло хорошо? Вы нашли того, кого искали?

Хотя Флер и доверяла доктору Дефо, она получила приказ не открывать ему личности его пациентов. Она щедро оплачивала его услуги, и он предпочитал не задавать лишних вопросов.

– Я его нашла, но не уверена, выживет ли он.

– Все готово. Прикажите слугам внести его в дом. Я не смогу сказать, с чем мне придется иметь дело, пока не осмотрю пострадавшего.

Флер наблюдала за тем, как двое слуг подняли Рида и отнесли его в дом. У дверей их встретила полная пожилая женщина, на лице которой читалось огромное облегчение.

– Как видишь, я благополучно вернулась, Лизетт. Так что можешь уже не волноваться, – сказала Флер.

– Зачем вам это нужно, mа petite?[3] – проворчала Лизетт. – Я живу в страхе, ожидая, что однажды вы не вернетесь.

– Ты же знаешь: я делаю это, чтобы отомстить за смерть мужа. Но поговорим позже. Сейчас я должна послушать, что скажет врач.

Флер поспешно отправилась за доктором Дефо и его пациентом и вошла в комнату в тот момент, когда Харвуда опускали на кровать. Лизетт следовала за ней по пятам.

– Горячей воды побольше и чистых тряпок, – отрывисто бросил доктор Дефо. – От этого человека смердит, его тело сплошь покрыто нечистотами.

Лизетт тут же вышла, торопясь выполнить указания врача.

– Антуан, принеси пару лубков для руки моего подопечного. Ты знаешь, что мне нужно, – продолжал распоряжаться Дефо.

– Я могу помочь? – спросила у него Флер.

– В данный момент – нет, – он покачал головой. – Только посмотрите на него! Бедняга изможден и избит. Он в ужасном состоянии.

– Вы сумеете спасти его? Ему понадобится питательная еда и покой, пока кости не срастутся.

Дефо ничего не ответил ей – он продолжал осматривать больного.

– Два сломанных ребра, – наконец заключил он. Его прикосновения заставили Рида застонать. – Их нужно будет зафиксировать. Синяки пройдут, но пока ничего гарантировать не могу. Если он выживет, то лишь благодаря молодости и силе воли.

Вернулась Лизетт, неся горячую воду и простыни. Она мягко отстранила Флер и начала освобождать Рида от остатков одежды.

– Идите переоденьтесь, mа chere.[4] Я помогу нашему доброму доктору, пока вы избавитесь от тюремной вони.

Флер подумала и решила, что та права. Она действительно принесла с собой запах смерти и гниения.

– Я скоро вернусь, – пообещала Флер и тут же удалилась.

Она неспешно и тщательно вымылась и переоделась. Оставаясь верной своему трауру, она надела простое черное платье без украшений. Она не перестанет носить черное до тех пор, пока ее миссия не будет выполнена.

Мысли Флер вернулись к Риду Харвуду. В Замке дьявола с ним обращались чрезвычайно жестоко, но она не помнит, чтобы он был там во время ее предыдущего посещения тюрьмы – около восьми месяцев тому назад, когда она купила свободу еще для одного англичанина.

Знал ли лорд Харвуд, что произошло в Лондоне и сделало его спасение делом крайне необходимым? Вряд ли. В сообщении, которое она получила, говорилось, что он собирал сведения в Париже и однажды просто исчез с лица земли. Флер уведомили, что Замок дьявола – одно из немногих мест, где его еще не искали, и именно там она его и обнаружила.

Прежде чем вернуться в комнату, где доктор осматривал страдальца, Флер быстро написала записку своему связному и приказала Антуану доставить ее по назначению. В записке сообщалось как о спасении Харвуда, так и о его тяжелом состоянии. Она добавила также, что, если лорд и выживет, пройдут недели, прежде чем его можно будет перевезти.

Когда Флер вернулась в комнату больного, Лизетт уже обмыла несчастного и прикрыла его наготу одеялом. Теперь, когда с Харвуда смыли грязь, стало ясно, что некогда он был красив и замечательно сложен. Если он сумеет выздороветь и немного набрать вес, то станет удивительно притягательным мужчиной. Но это не имело к Флер никакого отношения.

– Как он? – спросила Флер.

– Слаб, – ответил доктор Дефо. – Если бы мы не вытащили его, он бы долго не протянул. Тот, кто зафиксировал ему руку, кем бы он ни был, потрясающе справился со своей задачей, учитывая все обстоятельства. Что касается сломанных ребер и множественных внешних повреждений, то их можно вылечить, – Дефо покачал головой. – Должно быть, он чрезвычайно упрям, раз сумел протянуть так долго.

– Залечите его раны, доктор, – это все, о чем я прошу. Я буду ухаживать за ним, пока к нему не вернется здоровье, а стряпня Лизетт поможет ему побыстрее поправиться.

– Помните; первое время ему нельзя есть ничего тяжелого и жирного. Бульон, негустая каша и как можно больше жидкости. Я уверен: когда он будет готов принимать твердую пищу, он непременно сообщит об этом.

– Благодарю вас, доктор, – она протянула ему тяжелый кошель. – Я ценю то, что вы приехали в такой час и соглашаетесь хранить все в тайне.

– Нынешнее правительство нравится мне ничуть не больше, чем вам, – фыркнул Дефо. – Я оставлю вам мазь от ушибов и настойку опия. Чтобы выздороветь, ему необходимо побольше спать; давайте настойку по необходимости, но небольшими дозами и нечасто, чтобы у него не возникла зависимость. Я вернусь через два дня и проверю, как идет процесс заживления.

Врач уехал. Флер смотрела, как Лизетт квохчет над больным.

– Сейчас мы ничего больше сделать не можем, – наконец сказала та и отошла от постели.

– Я посижу с ним, а ты пока приготовь ему наваристого говяжьего бульону. Думаю, когда он проснется, то потребует ответов на кое-какие вопросы.

Флер подвинула к кровати кресло и села. Ей не многое было известно о Риде Харвуде – лишь то, что содержалось в секретных сообщениях. Он был английским шпионом, говорил по-французски без акцента и собрал много важной информации для короны. Отец его был графом, и титул перешел к старшему сыну. Похоже, никто не знал, что пошло не так и каким образом Харвуд в результате оказался в Замке дьявола.

Флер пристально всматривалась в лицо Рида. У него были густые темные брови, копна черных волос, полные губы и впалые щеки, Она пыталась представить, как он выглядел, прежде чем попал в Замок дьявола. «А есть ли у него жена? – неожиданно мелькнула мысль. – Или, может, он обручен?» Ему, должно быть, где-то между двадцатью пятью и тридцатью, плюс-минус два года. Большинство мужчин в таком возрасте либо уже женаты, либо, по крайней мере, обручены.

Флер приподнялась и нагнулась над Ридом, и тут он внезапно открыл глаза. В неярком свете свечей они сияли, как чистое серебро.

Сознание медленно возвращалось к Риду. Ему понадобилось приложить значительное усилие, чтобы слегка приоткрыть глаза, и он тут же решил, что грезит: грубые каменные стены исчезли, а с ними и гнилая солома, на которой он пролежал столько дней, что уже перестал считать их. К тому же в помещении было неправдоподобно тихо. Никто не стонал, не всхлипывал, не молил о пощаде. Ни звука не достигало ушей Рида – его окружала благословенная тишина.

Удушающая вонь смерти и разложения пропала. А ведь он вдыхал этот запах неделями, месяцами. Он принюхался и уловил аромат цветов, чистого белья… да ведь он лежит голый на чистых простынях!

Рид попытался заговорить, но не сумел выдавить ни единого звука. Горло у него пересохло, а рот, казалось, был набит пряжей.

– Не хотите ли глоток воды?

Рид повернул голову туда, откуда звучал нежный женский голос, и решил, что уже умер и попал на небеса: по эту сторону от рая таких сладких голосов не бывает. Он кивнул, молясь, чтобы сон длился вечно.

Он смотрел, как женщина наклоняет кувшин на прикроватном столике и наливает воду в стакан. Затем она просунула руку ему под плечи, подняла его голову и поднесла стакан к губам. Рид понял, что это не сон, лишь когда ее мягкая грудь коснулась его щеки. Вода на вкус была свежей и сладкой и совсем не походила на темную мутную жидкость, считавшуюся водой в тюрьме. И эта женщина пахла… цветами.

– Еще воды? – спросила она, когда Рид осушил стакан. Он отрицательно покачал головой.

– Вы… говорите… по-английски.

– Я родилась в Англии. Как вы себя чувствуете?

– Мне… больно, но я уже и не помню, когда мне не было больно. Я сплю?

– Нет, это не сон. Врач уже осмотрел вас и передал в мои руки. Если вам очень больно, могу дать вам настойки опия.

– Потом. Кто вы? Где я?

– Что вы помните?

– Как сидел в темной яме и хотел умереть.

– Больше ничего?

Рид наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Неожиданно его осенило: Черная Вдова! Он ощупал взглядом ее лицо. Сейчас на ней не было вуали, и то, что он увидел, поразило его. В неверном освещении он разглядел, как молода и миловидна Черная Вдова: молочная кожа, смоляные волосы – ниспадающие локоны обрамляли ее лицо, пушистые черные ресницы и полные губы. Она могла свести с ума своей красотой.

– Вы Черная Вдова? – Она кивнула. – Но я не понимаю… Зачем вам нужен умирающий? Какая вам от меня польза? Если наслаждение – та цена, которую вы требуете за мою свободу, то, боюсь, цена слишком высока. Я не в состоянии доставить наслаждение ни вам, ни себе.

– Приятно знать, что созданный мною образ так убедителен. Меня зовут Флер Фонтен. Я родом из Англии. Мой покойный супруг был французским графом; во время революции он оказался на гильотине. Он устроил мне побег, но не сумел спастись сам.

– Мои соболезнования, – сочувственно произнес Рид. – Но зачем вам это? Зачем вам я? Ничего не понимаю.

– А вы и не должны ничего понимать – пока что. Впрочем, довольно вопросов. Вам больно. Позвольте, я дам вам опия. Когда вы проснетесь, я накормлю вас бульоном, который сейчас готовит Лизетт. Вы слишком истощены. А если вы хотите вернуться в Англию, кости должны срастись как следует.

Рид смотрел, как она смешивает настойку с водой в стакане и снова подносит питье к его губам. Он сделал глоток, скривился, но, подчиняясь ее настойчивой просьбе, отпил еще. Через несколько минут веки у него отяжелели.

– Флер, – еле слышно прошептал он, – по-английски – цветок. Вам идет. Вы и пахнете, как цветок.

Улыбка Флер окутала его солнечным сиянием, на миг осветившим сгущающуюся вокруг него темноту.

– А вам, граф, нужно отдыхать.

Уже засыпая, Рид попытался объяснить ей, что он вовсе не граф, поскольку титул принадлежит его брату, но разум его уже затуманился, и он погрузился в забытье.

Флер наклонилась, чтобы убрать локон со лба Рида, а затем тихо, на цыпочках, вышла из комнаты. Он заговорил с ней, а это добрый знак. И к тому же он проявил любопытство – еще один добрый знак.

Флер прошла в кухню. Насыщенный говяжий бульон, кипевший в котелке над огнем, издавал изумительный запах. Флер надеялась, что питательная еда и хороший уход вырвут Рида Харвуда из лап смерти, и он вернется в Англию в добром здравии.

Предыдущий спасенный провел в тюрьме не так много времени, а потому его удалось переправить в Англию уже через две недели. Флер боялась, что с Харвудом так не получится. Но больше всего она страшилась, что ее разоблачат. Сколько еще раз она успеет подкупить Люсьена, прежде чем ее поймают на горячем? Сколько пройдет времени, прежде чем ее саму бросят в тюрьму как шпионку? Флер вздохнула. Сейчас она просто не могла думать об этом: она должна заботиться о человеке куда более значимом, нежели она сама.

Лизетт, увидев Флер, отвлеклась от котелка, в котором помешивала ложкой, и повернулась к вошедшей.

– Как себя чувствует наш больной?

– Он спит. Я дала ему настойку опия; думаю, он проспит до утра.

– До утра осталось не так уж много, mа petite. Вам надо поспать. Вы сделали все что могли. Бульон закипел и будет уже готов, когда бедняга проснется.

Флер зевнула.

– Но я должна быть рядом с ним, на случай, если ему станет хуже.

– Пусть с ним сегодня посидит Гастон. Он позаботится о нем даже лучше, чем вы. А вам непременно нужно отдохнуть. Как вам, наверное, было тяжело снова отправиться в эту тюрьму! – она легонько подтолкнула Флер. – Идите же, а я позову Гастона.

Флер сдалась: когда речь заходила о ее здоровье, спорить с Лизетт было делом зряшным.

– Ну что ж, хорошо. Скажи Гастону, чтобы позвал меня, если понадобится моя помощь.

Флер зашла в комнату больного, прежде чем отправиться к себе. Хотя новоиспеченный граф спал, он беспокойно метался и тихо стонал. Она услышала, как он пробормотал что-то, и наклонилась к нему, прислушиваясь. Когда ей удалось разобрать слова, она содрогнулась от ужаса.

– Меня предали… Должен сообщить Портеру. Умираю… умираю…

Флер тут же положила руку ему на лоб, думая, что у него жар, но его кожа оказалась прохладной. Она могла только гадать, через что ему довелось пройти. Было в этом мужчине что-то, что задевало струны ее души, и это не имело ничего общего с жалостью. Нечто в молодом лорде Хантхерсте отличало его от тех, кого она уже вытащила из тюрьмы и переправила в Англию.

В этот момент в комнату вошел Гастон и настоял, чтобы Флер шла к себе и прилегла отдохнуть. Флер не знала, что бы она делала, как бы справлялась со всеми делами без своих верных Лизетт, Антуана и Гастона. Они были с ней, когда она спасалась бегством сразу после ареста мужа, и остались с ней, когда она начала работать тайным агентом в организации лорда Портера.

– Позови меня, если его состояние изменится, – попросила она Гастона.

– Как прикажете, госпожа графиня.

Флер подумала, не стоит ли сказать ему, чтобы он не называл ее графиней – революция лишила ее титула, но поняла, что ее слова ничего не изменят. Для верных слуг она навсегда останется графиней Флер Фонтен.

Загрузка...