Чаша Герострата

Наталья Александрова Чаша Герострата

Сегодня утром я снова ее видела. Она шла со стоянки, оставив там машину — дорогую красную «Мазду». Я же торопилась в офис от остановки автобуса и едва успела скакнуть за афишную тумбу, чтобы не столкнуться с ней лицом к лицу.

Если бы это произошло, я бы не выдержала. Что бы я сделала? Вцепилась бы ей в волосы? Выцарапала бы ей глаза? Вот так просто ни с того ни с сего набросилась бы на нее посреди дороги?

Ерунда, ничего этого я бы не сделала, потому что я знаю: если мы столкнемся, я сразу же впаду в ступор и застыну посреди улицы, не смея пошевелиться. Если уж я ничего не сделала тогда, полгода назад, то теперь уж точно не смогу. Тем более что она небось и забыла о моем существовании, такие люди не держат в памяти незначительных личностей, которые ничем не могут им помешать.

Итак, на этот раз обошлось, если не считать того, что я таки опоздала в офис, и начальник, заметив это, укоризненно покачал головой, а Лизавета Павловна, бухгалтер, тут же спросила, что со мной, отчего я такая бледная и почему у меня дрожат руки.

— Машина чуть не сбила, — ляпнула я первое, что пришло в голову. С нашей Лизаветой нельзя отвечать уклончиво, и подальше послать тоже нельзя, нужно давать четкие и быстрые ответы.

— Какая машина? — тут же оживилась она.

— Красная «Мазда», — снова ляпнула я, — ездят как хотят.

Я тут же пожалела о сказанном и на вопрос Лизаветы, запомнила ли я номер машины, только махнула рукой и скрылась в туалете.

Там я посмотрела на себя в зеркало. Вид и правда был неважный. Бледная до синевы, и руки трясутся.

Чего я так боюсь? Что она меня узнает? Да за эти полгода я так ужасно изменилась, что меня родная мать не узнала бы. Если бы она была жива.

Да, если бы мама была жива, со мной не случилось бы ничего подобного тому, что произошло полгода назад. Но возможно, я просто выдаю желаемое за действительное.

Но мамы нет в живых уже… да почти три года, как ее унесла болезнь. С отцом они развелись задолго до этого, и мы с ним почти не поддерживали отношений, а сейчас уж и подавно не жаждем встречаться. У него давно уже другая жена, и, кажется, там есть ребенок… девочка или мальчик, я понятия не имею. Больше родных у меня нет, так что пожаловаться совершенно некому.

И надо же было такому случиться! Полгода, прошло больше полугода, и я не то чтобы успокоилась, но почти перестала просыпаться ночами в холодном поту и с криком, застрявшим в глотке. Я не то чтобы забыла все, что случилось, но воспоминания перестали тревожить меня ежечасно. Иногда можно было сосредоточиться на работе, если днем, или на каком-нибудь сериале, если вечером.

И вот неделю назад я внезапно увидела ее — шикарную, ухоженную блондинку с длинными волосами, свободной волной растекающимися по спине.

В первый момент я не поверила своим глазам, во вторую секунду я решила, что ошиблась, это не может быть она. В третью секунду я осознала, что это именно она, та самая, из-за которой моя жизнь превратилась в череду унылых дней, когда с самого утра начинаешь считать часы до того, как можно будет лечь спать.

В эти дни ничего никогда не происходит, все заранее подчинено монотонному, раз и навсегда устроенному плану: подъем по будильнику, который совершенно не нужен, поскольку я просыпаюсь за полчаса до его звонка. Если вообще сплю, хотя сон такой же унылый и скучный — без сновидений и без надежды, что утром все будет по-новому.

Да ничего не будет нового, все то же самое: невкусный завтрак, причем, что бы ни стояло на столе, все равно невкусно: пресный обезжиренный йогурт, яичница, поджаренная до резинового состояния, если каша, то обязательно подгорелая, даже если стоять над ней, непрерывно помешивая.

Кофе горький, сколько ни добавляй сахару.

Пробовала вообще не завтракать — не то чтобы помогает, но все же надо как-то силы поддерживать, а то в метро едва в обморок не грохнулась…

Обеденный перерыв в офисе для всех один, и та же Лизавета Павловна обязательно заметит, что я не хожу в кафе внизу или не покупаю сэндвичи в ларьке через дорогу.

Сама она приносит из дома что-то диетическое и ест это на рабочем месте. Таким образом она всегда в курсе, кто с кем обедает, кто чем питается, так что, если я не стану никуда ходить, она тут же заподозрит неладное, а именно что я беременна.

Отчего-то у нее на этом деле пунктик: она выслеживает нас, молодых, с упорством, достойным лучшего применения. И как только убедится, что ее подозрения подтверждаются, — так сразу же сообщает об этом начальнику. Зачем она это делает, никому не понятно, включая самого начальника, — дело-то абсолютно житейское. Может, из зависти? Своих детей у нее нет, и даже, кажется, замужем она никогда не была.

Так что мне приходится ходить в кафе и давиться там пастой или пиццей, причем даже если брать самую острую, все равно никакого вкуса я не чувствую, только язык щиплет. Или же я покупаю сэндвич и спокойно скармливаю его Польке — здоровенной дворняге, которая вечно толчется возле ларька.

Какой-то шутник из офисного здания назвал пса Аполлинером, якобы пес откликается только на это имя. Чистое вранье, потому что все переделали его в Польку. Ко мне он питает особую привязанность, потому что мы тезки. Я не представилась? Меня зовут Полина.

Полина Королькова, одинокая, тридцати лет, за душой ничего, кроме однокомнатной квартиры, да и та в ипотеке.

Какой я вижу себя в зеркале? Худая, унылая девица, плечи опущены, глаза смотрят куда-то вниз, одежда не то чтобы висит, но видно, что великовата. И от этого кажется, что все на мне с чужого плеча. Новую одежду я купить не могу, и даже не потому, что нет денег, а просто… зачем? Мне ничего не хочется, нет никаких желаний.

Вот в таком состоянии я увидела ее.

И осознала, что это именно она, та самая, которая… из-за которой все и случилось.

И судя по тому, что она поставила машину на место для сотрудников, она теперь работает в том же офисном здании, что и я. Здание огромное, фирм много, людей тоже, но при моей невезучести рано или поздно мы столкнемся с ней лицом к лицу.

И тогда она меня все же узнает.

Что она сделает? Просто пройдет мимо?

Нет, вы не знаете эту стерву. Она не просто кивнет, она остановится и заговорит. Так что, увидев такое со стороны, все подумают, что мы старые знакомые.

А я ничего не смогу сделать, даже достойно ответить не смогу, потому что язык у меня тут же присохнет к гортани и слова застрянут в горле как кость.

Господи, в нашем городе столько офисных зданий, так почему ты определил ее в фирму, которая находится там же, где и я работаю! Ну за что, скажи, Господи? За какие мои грехи? Если и были они у меня, то давно их искупила…

Уволиться? Но когда еще найдешь работу, сейчас это трудно. А я не могу себе позволить просидеть без работы несколько месяцев, потому что у меня ипотека. Что делать?

Да ничего! Ничего я не смогу сделать, как не смогла ничего сделать полгода назад. Но тогда я выдержала, а сейчас выдержать не смогу. Господи, как же я ее ненавижу!

Все у меня было хорошо. После смерти мамы я долго не могла оправиться, потому, наверно, что не было рядом никого из родственников, ни братьев-сестер, ни хоть кого-нибудь, кто знал меня в детстве и помнил маму.

Отец, конечно, явился на похороны, но, как оказалось, лишь затем, чтобы напомнить, что квартира наша была в собственности на нас троих, так что теперь, когда мамы не стало, нужно с этим разобраться.

Квартира хорошая, трехкомнатная, мне одной в ней будет слишком просторно, а ему лишняя жилплощадь не помешает, у него семья.

Раньше он не поднимал этот вопрос, потому что мама болела, а теперь вот…

И все, больше никаких слов утешения я от него не дождалась. Ну я и не ждала ничего.

Навалились дела, нужно было все разобрать, к тому же были долги, потому что лекарства мамины очень дорогие. И потом, когда мы продали квартиру, денег хватило только на взнос для однушки. Но тем не менее было два положительных момента: во-первых, у меня появилась своя собственная квартира, а во-вторых, судя по всему, мне больше незачем встречаться с отцом. Общих дел у нас теперь никаких нету, ни он, ни я не жаждем общения.

И вот, когда я успокоилась и даже съездила в отпуск в Турцию по горящей путевке, мне подвернулась новая работа, а там… там был Вадим. Старше меня, не красавец и, что хуже всего, мой непосредственный начальник.

То есть я совершенно не рассматривала его как перспективный вариант. Я тогда вообще не думала о том, что нужно заводить какие-то отношения, мне хотелось просто прийти в себя после тех ужасных месяцев, когда мама болела, а потом умирала.

И первое время, когда прошел шок и были переделаны самые неотложные дела, я просто не знала, куда себя девать, отвыкла уже от свободы.

Просветили меня девчонки из офиса, когда мы как-то устроили девичник и зачем-то жутко напились.

Тут-то Ленка Мелехова и открыла мне глаза: так, мол, и так, наш Вадик на тебя серьезно запал, а ты что по этому поводу думаешь? Если он тебе на фиг не нужен, то прямо дай понять человеку, чтобы не питал напрасных надежд, а мы уж тут подсуетимся и найдем кого-нибудь ему, чтобы утешил. Потому как мужик вроде неплохой, чего зря добру пропадать?

Видя мои изумленно вытаращенные глаза, девчонки откровенно заржали. Они просто покатывались со смеху, так что даже подошел официант и опасливо спросил, все ли у нас в порядке и не подать ли кофе покрепче.

Ленка отогнала его величественным мановением руки, крикнув вслед, чтобы принес десертную карту, а кофе тоже можно, но потом. Затем она призвала девчонок к порядку, поскольку знала о моих обстоятельствах. Мы с ней жили в соседних домах и учились в школе в параллельных классах, близко не дружили, но ее мама хорошо знала мою маму, все же в одном дворе жили.

Именно по Ленкиной рекомендации я устроилась в эту фирму. Не то чтобы ее рекомендация что-то значила, просто благодаря ей я не была человеком со стороны, как остальные две кандидатки, что в конце концов и решило вопрос.

Так что сейчас Ленка перевела разговор на другое, убедившись, что донесла до меня нужную информацию.

Как я потом поняла, Вадим и обратил на меня внимание только потому, что я совершенно не обращала внимания на него. То есть я старалась работать как можно лучше, поскольку меня устраивала зарплата и не хотелось подводить Ленку.

Он-то первое время держался со мной преувеличенно сухо, потому что привык уже, что новенькие сотрудницы сразу же начинают проявлять к нему повышенный интерес. Довольно обеспеченный молодой мужчина, с хорошей зарплатой и собственной квартирой, очень удачный вариант, так что Вадим привык уже держаться настороже.

Однако в моем случае проходили недели, а я никакого интереса не проявляла — говорила уже, просто в то время не собиралась заводить отношения.

Был у меня парень, когда мы учились еще в институте, но, пока мама болела, он незаметно отпал. Понятия не имею, где он сейчас.

В общем, благодаря Ленке я стала кое-что замечать. К тому времени Вадим уже созрел, потому что не привык, чтобы его так долго игнорировали. Тем более что даже ему было ясно, что делаю я это не напоказ, а просто он для меня ничего не значит.

Тогда, почти год назад, он обрушил на меня всю силу своего мужского обаяния, он очень красиво ухаживал, да еще мы должны были скрывать все это от сотрудников, что придавало нашему роману дополнительный романтический колорит. Разумеется, сотрудники все знали, но по наущению Ленки Мелеховой делали вид, что все без исключения слепы и глухи.

Мы стали встречаться, потом сблизились настолько, что я иногда ночевала у него. У него была хорошая квартира, и жил он там один, оборудовав ее по своему вкусу.

Еще с первых встреч Вадим ненавязчиво дал мне понять, что не собирается ничего менять в своей жизни, что его полностью устраивает нынешнее положение вещей.

Это говорилось для того, чтобы я не начала строить матримониальные планы. А я, как уже говорилось, и не собиралась. Меня вполне устраивали встречи раза три в неделю, а так-то мы виделись в офисе каждый день, но общались только по работе.

Надо отдать должное Ленке Мелеховой: она не только сама не лезла ко мне с ненужными расспросами, но и как могла сдерживала любопытство окружающих.

Так продолжалось несколько месяцев, пока я вдруг не осознала, что нужно как-то определяться. Как-то наш роман протекал уж очень спокойно и буднично, как будто мы знакомы уже лет пятнадцать.

На работе Вадим со всеми держался суховато, но вежливо, но как-то я заметила, что он болтает с девчонками за кофе, а когда я вошла, то они примолкли, а Вадим, поглядев на меня, не сумел убрать из глаз легкое раздражение.

То есть он еще не осознал, что я ему мешаю, но скоро это случится. Он не станет срываться на меня при посторонних, но поймет наконец, что зря он все это затеял, то есть зря закрутил роман с сотрудницей, да еще с подчиненной.

То есть он-то, разумеется, сам себе не признается, что совершил ошибку, такого ни один мужчина не сделает. Но будет злиться на меня. И что тогда делать? Только увольняться с работы. Но меня вполне устраивает зарплата и коллектив, и сама работа нравится, я вовсе не хочу срываться с места.

Вот вы поймите меня правильно. Я вовсе не такая умная, какой выгляжу сейчас, когда прошло больше полугода с того дня, когда моя жизнь превратилась в череду скучных, унылых дней, когда утром ждешь, чтобы скорее наступил вечер, а вечером, ложась в постель, мечтаешь поскорее заснуть и проспать до утра.

Не всегда получается, но про это я уже говорила.

Так вот, я потому так четко вычислила мысли Вадима, что относилась к нему довольно спокойно. Он мне нравился, но поскольку он всячески подчеркивал, чтобы я особо не надеялась на что-то серьезное, то я и не надеялась. То есть он-то думал, что делает свои намеки достаточно тонко, но я с детства отличалась понятливостью, мне не нужно было ничего повторять по три раза.

Знаю, что мужчины не любят выяснять отношения, я и сама не очень это люблю, в последний раз делала такое… если не ошибаюсь, классе в восьмом, когда Вовка Тимофеев, с которым вроде бы у нас была любовь, был мной лично замечен целующимся с моей закадычной подружкой Аленой.

Дело происходило, как водится, на школьной новогодней дискотеке. Отчего-то мне стало тогда обидно до слез, я бросилась на улицу, а был мороз. И вот когда я в туфельках и коротком платье вступила в сугроб, то все прошло: и любовь, и обида — и я развернулась и хотела уже войти в тепло, но тут на моем пути возник Вовка, который в лучших традициях стал винить во всем только меня.

Я, дескать, его никогда не понимала, относилась к нему свысока, не ценила, не уважала и так далее. И главное, что он, такой здоровенный, стоял на узкой, протоптанной в снегу тропинке и я не могла его обойти. В общем, чтобы войти в тепло, пришлось со всем согласиться: да, я такая, я во всем виновата и я его прощаю.

Все это я едва выговорила, стуча зубами от холода, с ужасом думая, что подхвачу после всего воспаление легких и проваляюсь все каникулы в постели.

Скажу сразу: я тогда не заболела даже насморком, но Вовку, явившегося в первый день каникул с цветами, мама по моей просьбе выгнала прочь веником. С Аленой мы тихо разошлись, с тех пор я терпеть не могу выяснять отношения. И близких подруг у меня нет.

Историю эту давнюю я вспомнила только для того, чтобы объяснить свою пассивность. И к тому же можно было списать раздражительность Вадима на работу.

Он готовил новый, какой-то особенный проект и был очень им увлечен и занят. Он вообще очень серьезно относился к работе и был озабочен собственной карьерой.

Не берусь судить, насколько интересен был проект, но Вадим придавал ему огромное значение. Он часто бывал у начальства на совещаниях, и поговаривали, что если все с проектом пройдет удачно, то его ждет крупное повышение.

Так и шло время, и пока я раздумывала, что делать дальше со своей жизнью, а Вадим занимался работой, в нашем офисе появилась она. Александра.

Такая шикарная блондинка. Женщина в красном. Ее взяли на какую-то мелкую должность, потому что сотрудница ушла в декрет. Но обещала вернуться через несколько месяцев, поэтому и взяли человека на временную ставку.

Ну что сказать? Помню, мы с Ленкой обсудили новую сотрудницу и решили, что такая женщина вряд ли надолго задержится в нашем болоте, ей в нашей фирме просто нечего делать. Однако держалась она дружелюбно, ходила пить кофе вместе со всеми, о себе говорила мало, что тоже, несомненно, было в ее пользу.

Помню, тогда подошла вторая годовщина со смерти мамы и я здорово приуныла, осознав собственное одиночество. Тем более что звонили ее подруги и бывшие коллеги, со всеми нужно было разговаривать и рассказывать про собственную жизнь, чего я терпеть не могу, особенно если люди малознакомые.

Отец, кстати, никак не проявился, ну я и не ждала от него звонка.

В общем, недели за две я отстранилась от Вадима, мы встречались только на работе, и то мельком. Он был очень занят и не звонил мне, чему я была рада, поскольку совершенно не было настроения общаться ни с кем, даже с ним.

И вот как-то мы с Ленкой Мелеховой столкнулись в коридоре, и она схватила меня за рукав и спросила в лоб, что у меня с Вадимом.

Ленка всегда ко мне хорошо относилась, поэтому я сдержала ответ в духе: «А твое какое дело?» А вместо этого сказала про мамину годовщину. Ленка тут же обняла меня и покаялась, что сама забыла. А потом… помявшись, все же сказала, что эта новенькая, Александра, все время крутится возле Вадима.

Ничего такого, они не уединяются и разговоры ведут совершенно прозрачные и невинные, но все же хотелось бы знать, что если у нас с ним все, то и черт бы с ней, с этой Александрой. А если не все, то надобно мне ее как-то отвадить, а то как бы поздно не было. Ведь, судя по всему, у нас с Вадимом было все достаточно серьезно, во всяком случае, коллектив так и думал.

Вот теперь я поняла, отчего сотрудницы странно на меня поглядывали. Ага, оказывается, все вокруг все знают, одна я, как полная дура, нахожусь в неведении.

Говорила уже, что с юности не терплю никаких выяснений отношений, но, с другой стороны, еще больше не терплю, когда шепчутся и сплетничают за спиной.

В это время Ленку кто-то отвлек, а я тогда села у себя в уголке и стала думать.

Что это — вымыслы досужих сплетниц или и правда эта Александра положила глаз на Вадима?

Вряд ли он сам решил завести новый роман, все же за время нашего знакомства я достаточно его изучила. Не настолько Вадим глуп, чтобы совершать такую же ошибку, а именно: заводить роман с подчиненной. Он уже пожалел об этом, я знаю. К тому же сейчас он и правда очень занят, ему не до этого.

Значит, это инициатива этой самой девушки в красном. Но если я сейчас попытаюсь начать разбираться с Вадимом, выяснять отношения, он просто пошлет меня подальше, скажет: что я, не могла другого времени найти? Ему сейчас не до этого.

Так что решительный разговор нужно отложить (от этой мысли мне здорово полегчало).

С другой стороны, так ли уж нужен мне Вадим, чтобы я стала за него бороться? Может быть, спустить все это на тормозах, ничего не выясняя и не расставляя все точки над «i»?

Притвориться, что называется, шлангом, делать вид, что ничего не замечаю, самой Вадиму не звонить… может, таким образом все постепенно сойдет на нет… и не придется выдерживать долгий, нудный скандал, в результате которого я же еще останусь виноватой. Уж я-то знаю, что так и будет.

И вот, пока я мучилась, не в силах заставить себя принять хоть какое-то решение, то есть попросту прятала голову в песок, как страус, все и случилось.

С утра в пятницу Вадима вызвали к начальству, оттуда долго слышались крики, потом Вадим вышел весь бледный до синевы, прошел к себе, ни на кого не глядя, и сел за компьютер.

Начальник вышел, наоборот, весь красный, глаза выпучены, как у вареного рака, так что секретарша Мария Петровна даже испугалась, не хватил ли его удар. Но благоразумно сдержала вопросы, сообразив, что лучше сейчас ему под горячую руку не попадаться.

Начальник тоже куда-то ушел, а Ленка приступила к ней с расспросами. Но сделала это незаметно, перехватив Марию Петровну возле туалета.

Та долго отнекивалась, но секретарши все всегда слышат и знают, так что из намеков и недомолвок мы выяснили, что проект Вадима каким-то образом оказался у конкурентов и они уже заявили его как свой собственный.

Как-то там было очень важно, кто первый заявит, то есть получилось, что Вадим вроде как вообще ни при чем, и мало того что вся его работа пошла коту под хвост, так еще и конкуренты получили такой подарочек за просто так.

Ясно, отчего начальник на него орал и вообще, наверно, пообещал его уволить. Какое уж тут повышение!

Первой моей мыслью было бежать к Вадиму, чтобы его утешить. Все же мы встречались несколько месяцев. Но я никак не могла этого сделать при посторонних и решила дождаться конца рабочего дня. Тем более что к нему пришел парень из компьютерного отдела и просидел там до самого обеда. А после обеда Вадим в офисе не появился.

Я кое-как досидела до конца рабочего дня и отправилась домой в колебаниях, звонить ли Вадиму.

Или, может, поехать к нему?

Но так и не решилась ни на что, уж больно странные и неопределенные были у нас отношения. Вроде бы встречались несколько месяцев, но со своими друзьями он меня не знакомил, с родителями тоже, хотя я и не изъявляла особого желания. И вот теперь что-то мне подсказывало, что Вадим отнюдь не обрадуется моему появлению.

Дома я все же отправила ему сообщение: «Как ты, где ты?» Ответа не получила и держала телефон поблизости. Бродила по комнате, бесцельно перекладывая вещи, выпила чаю, есть не хотелось. Затем призвала себя к порядку и решила хоть в квартире прибраться.

И вот, когда я протирала пол в прихожей, в дверь позвонили. Я заглянула в глазок и увидела там Вадима.

Помню, удивилась еще, как он проник в подъезд… ну, время не позднее, как раз все с работы идут, вот и прошел с кем-то. Когда открывала дверь, единственное, что меня заботило, — это то, что Вадим увидит меня в старых спортивных штанах и растянутой майке. Ну не в вечернем же платье полы мыть!

— Дорогой… — начала я, складывая губы в приветливую улыбку, — как же я рада…

Остальное я договорить не успела, потому что от его сильного толчка пролетела всю свою маленькую прихожую и приземлилась в углу, опрокинув по дороге ведро с грязной водой.

Вадим тут же ввалился в квартиру, захлопнув за собой дверь. Одним прыжком он пересек прихожую и навис надо мной.

— Ты… — выдохнул он, — ты…

К тому времени я оправилась от такого неожиданного появления и сумела разглядеть его получше. Откровенно говоря, вид его не внушал никаких добрых чувств.

Если раньше я говорила, что он не был красавцем, то сейчас выглядел просто ужасно. Глаза его были абсолютно белые от злости, и если утром он казался бледным до синевы, то сейчас все лицо его пошло красными пятнами.

Первая моя мысль была, что он пьян. Ну напился с горя, дело житейское. Но спиртным от него не пахло. Пахло злобой и ненавистью, и в глазах было то же самое.

— Ты… — прохрипел он снова, — ты… - и тряхнул меня так, что все кости перемешались.

— Да что такое, что с тобой? — Я не на шутку испугалась.

Пьян он или рехнулся от потери важного проекта, но он в ужасном состоянии. А я с ним одна в квартире, и дверь закрыта. И локоть болит, которым стукнулась об стенку, когда он меня толкнул. Здорово толкнул, между прочим.

— Ты еще спрашиваешь, что со мной? — не своим голосом заговорил Вадим и перестал надо мной нависать, так что я смогла встать, опираясь на стену.

И тут же ощутила, что не только локоть болит, но еще и брюки мокрые, потому что села прямо в лужу грязной воды. Сами понимаете, это меня не порадовало. Пора было принимать меры. Следовало выставить Вадима как можно скорее. Разумеется, у него неприятности, но я-то тут при чем? Нечего на мне отыгрываться, я ему не жена.

— Ты, ты во всем виновата! — заговорил он. — Я, как полный дурак, тебе доверял, вот что бывает, если пустить в дом непонятно кого.

— Ты о чем вообще? — Я даже удивилась.

— Кончай придуриваться! — заорал он и двинулся ко мне.

И если раньше я боялась, что услышат соседи, то сейчас, пожалуй, обрадовалась бы, если бы кто-то позвонил в дверь.

— Ты его украла! — снова заорал он.

— Кого? — Я честно ничего не понимала.

И едва снова не села на пол от его пощечины. Я попятилась, а он наступал на меня и шипел вообще не своим голосом:

— Ты, такая-сякая, дрянь подзаборная, я сам дурак, расслабился, забыл, что нельзя верить таким, как ты…

«Каким, — подумала я машинально, — что он имеет в виду?» Но вопроса, разумеется, не задала, меня занимало другое: как бы обойти Вадима, пробраться к двери, распахнуть ее и если не заорать: «Караул, убивают!» — то хотя бы выскочить на лестницу. И пусть все соседи узнают, мне наплевать. А то этот псих ненормальный снова меня ударит.

Меня никто никогда не бил, даже в детстве ни один мальчишка не стукнул. Отец относился ко мне довольно равнодушно, но за все время, что мы жили втроем, пальцем не тронул. И голос редко повышал, он меня просто не замечал, а потом вообще ушел. И не пытался со мной увидеться, на день рождения там или на Новый год подарочек вручить. Алименты, правда, платил исправно до восемнадцати лет, как положено.

Поэтому я даже не разозлилась, а просто поняла, что все у нас с Вадимом кончено. Раз и навсегда. А если кончено, то и нечего отношения выяснять, быстро его выгнать — и все.

Но не тут-то было. Вадим вовсе не собирался уходить. Он вошел в раж и понес уже такое, что у меня просто уши завяли.

Какими только словами он меня не называл! Перечислить не могу, даже не все запомнила. Я не ханжа, но таких слов и не знала вовсе. И тем более не ожидала их от такого, в общем, приличного мужчины, как Вадим. И куда все делось? И как я могла… с ним…

— Да какого черта? — не выдержала я. — Что тебе от меня надо? Хочешь на мне злость сорвать?

— Убил бы тебя! — выдохнул он. — Да толку теперь… Вот что бывает, когда пустишь в дом приблудную…

Дальше пошел сплошной мат, сквозь который я все же поняла суть. Оказывается, Вадим уверен, что проект украла именно я.

— Ты с ума сошел? — Я даже фыркнула, хотя мне было не до смеха, просто его слова звучали настолько дико, что я даже не нашлась, что ответить. — Да я понятия не имела, что там у тебя за проект! Вообще, зачем мне это?

— За деньги… — сказал он вроде бы спокойно, — за большие деньги. Тебе, нищете болотной, такие деньги и не снились. Только ты все равно их не потратишь, я этого не допущу…

— Ты псих! — сказала я устало. — Иди уже домой, успокойся. Водички холодной выпей.

— Ты думаешь, я просто так болтаю, на пустом месте? — Он меня не слышал. — Проект был отправлен конкурентам с твоего компьютера, думаешь, зря у меня Генка полдня просидел? Он все выяснил, он крутой специалист. Ты втерлась ко мне в дом, спала со мной, только притвориться не сумела толком, вобла сушеная, от тебя в постели тошнит! Вызнала между делом все пароли, я, дурак, дома расслабился, не ждал ничего от такой дуры…

Теперь я его не слышала, потому что в голове у меня будто просветлело. Я-то знаю, что не крала его проекта и уже тем более не отправляла его конкурентам со своего компьютера, зачем же делать такую глупость?

Так вот зачем возле него вертелась Александра! Теперь все понятно, это она все подстроила. А я-то гадала, не могла понять, что она в нем нашла…

— Послушай… — вклинилась было я, но Вадим не дал мне и слова сказать.

— Заткнись! — заорал он. — Заткнись, а то я не знаю, что сделаю.

— Отвали от меня! — Я тоже заорала, потеряв терпение, и схватила швабру. — Выметайся из моего дома, козел!

Он без труда вырвал швабру у меня из рук, и я оказалась слишком близко к нему. Его глаза жгли ненавистью, как серная кислота, он прошипел еще одно неприличное слово и ударил меня по второй щеке. Гораздо сильнее, так, что я снова отлетела к стене — прихожая-то маленькая. А он надвигался на меня, неотвратимо, как товарный состав, и поднял уже ногу, чтобы ударить меня под ребра. И я поняла, что он будет меня бить и бить, пока не искалечит окончательно.

И что взывать к его здравому смыслу бесполезно.

Сама не понимаю, как у меня получилось, но за долю секунды до того, как его ботинок ударил меня в грудь, я сумела подставить пустое ведро, что валялось рядом.

Вадим с размаху вступил в ведро, нога у него застряла, а мне удалось его отпихнуть. Он поскользнулся на мокром полу и грохнулся со всего размаха.

— Пошел вон! — прошипела я, в свою очередь вставая.

Щека жутко болела, так что получилось невнятно.

Очевидно, он малость пришел в себя, опомнился и встал. А пока вытаскивал ногу из ведра, я глянула в зеркало и обомлела, не узнав собственное лицо.

Щека оплывала на глазах, и я буквально озверела, представив, как пойду в таком виде завтра на работу.

— Чтоб ты сдох! — заорала я Вадиму.

Он бросил ведро на пол и вышел, не взглянув на меня. И даже дверью не хлопнул. Я выждала некоторое время, подкралась к двери и заперла ее на все замки. Потом подошла к окну и увидела, как машина Вадима выезжает из двора.

И только потом, оглядев разоренную прихожую, а главное, снова увидев в зеркале свою физиономию, я заревела злыми слезами. Но долго реветь не было никакого смысла: никто не придет и не поможет, не утешит, не погладит по головке, не приложит мокрое полотенце и не принесет водички. И лицу от слез только хуже станет.

Так что я достала из морозилки упаковку замороженного горошка, завернула его в полотенце, приложила к щеке и присела на диван. А потом напилась валерьянки и поменяла разморозившийся горошек на пакет капусты брокколи.

До ночи я пыталась что-то сделать с лицом, но утром увидела, что опухоль спала, зато проявились синяки, на одной щеке — небольшой, а на другой — заметный. Помянув недобрым словом Вадима, я позвонила секретарше Марии Павловне и попросила записать мне сегодня отгул, болею, мол, никак не могу на работу выйти.

Она долго не отвечала, потом спросила каким-то странным, неживым голосом:

— Ты что, ничего не знаешь?

— А что? — Я поняла, что случилось что-то еще, кроме украденного проекта.

Она снова помолчала, а потом, видимо решившись, сказала, что вот только что звонили из полиции, что Вадим вчера вечером ехал на машине и, будучи, вероятно, в расстроенных чувствах, не справился с управлением и с размаху врезался в огромный грузовик.

Было такое чувство, что меня ударили под дых. Помню, я вспомнила вчерашний вечер, как Вадим занес ногу с намерением ударить меня по ребрам, и поняла, что ему все же удалось меня добить.

— Он в больнице? — прохрипела я, потому что Мария Петровна заволновалась.

— Насмерть! — послышался голос начальника, который, очевидно, слушал наш разговор по параллельному телефону.

Через какое-то время я очнулась от прострации и повесила пикающую трубку. И телефон тут же взорвался негодующими звонками. Секретарша сказала, что начальник велел мне явиться на работу в любом виде, но как можно скорее. И что лучше мне послушаться, а то как бы хуже не было. Куда уж хуже!

Как я ни старалась замазать синяки, они все равно проступали. И одна щека все еще пухла. Пришлось надеть темные очки — это в феврале-то месяце!

Как ни странно, мои синяки убедили начальника в моей виновности. То есть понятно, кто мне их наставил, и ясно, что за дело.

Мария Петровна встретила меня в приемной и сказала, чтобы я заходила в кабинет немедленно. При этом глаз не отводила, а смотрела сурово.

— Вот что, Королькова, — сказал начальник, — вот тебе ручка, пиши заявление по собственному желанию. Отработки не нужно, и чтобы я с завтрашнего дня тебя здесь не видел. И в твоих интересах не болтать об этой истории.

— Но я… — попыталась я что-то сказать.

— Молчать! — заорал он и стукнул кулаком по столу. — Молчать и не сметь разговаривать. Скажи еще спасибо, что я не даю хода этой истории! Так что пиши заявление и выметайся из моей фирмы! — Он даже вышел из кабинета, видно, и правда не мог на меня смотреть.

И я поняла, что, если расскажу ему сейчас про Александру, он ни за что не поверит, да и слушать не станет. А даже если и поверит, то кому это сейчас интересно? Вадим мертв, проект украли, как говорится, поезд ушел, одна я осталась на перроне как полная дура.

Ну что ж, я написала заявление и оставила его на столе, а потом пошла собрать вещи.

— Уже, — сказала Мария Петровна и протянула мне коробку, что стояла у нее в углу.

Я проверила только мамину фотографию, что лежала у меня в ящике стола, а она еще добавила, что сама обойдет всех с бегунком и вынесет мне завтра документы, чтобы я не поднималась.

Ленка Мелехова тогда была в отпуске — каталась на лыжах в Красной Поляне, остальные девчонки, запуганные начальником, даже не вышли со мной проститься.

И как вы думаете, кто встретился мне в коридоре? Она самая, Александра, женщина в красном.

И вот тогда я впервые почувствовала силу ненависти.

В дальнейшей моей жизни не было ничего хорошего. Примерно месяц, пока не кончились деньги, я находилась в ужасном состоянии. Хоть не было у меня о Вадиме хороших воспоминаний, все же это я пожелала ему в сердцах, чтоб он сдох. Так оно и вышло. В ушах стояли все те слова, которыми он обзывал меня перед уходом, а перед глазами — с каким презрением смотрел на меня начальник.

И еще Александра — красивая, уверенная в себе…

Подумывала я о самоубийстве, но останавливала мысль, что нужно это как-то организовать, что ли. А если не получится? Останешься инвалидом навсегда…

В общем, когда кончились деньги, я пошла устраиваться на работу. С потерей оклада, не на ту должность, в крошечную фирмочку все же взяли.

И вот, когда я не то чтобы пришла в себя, но как-то закостенела, законсервировалась в таком состоянии, нужно же было снова появиться в моей жизни Александре!..

Я задержалась в офисе, потому что забыла там зонтик. Перед самым концом рабочего дня небо заволокло тучами, которые явно собирались пролиться дождем.

Зонтик лежал в ящике стола, так что пришлось мне вернуться, хорошо, что начальник еще не ушел и на мои извинения что-то буркнул из кабинета.

И вот, торопясь по пустым коридорам, я услышала смех Александры. Этот смех я не забуду до конца жизни.

И да, она шла к лифтам в компании сотрудников фирмы. Кажется, там были сплошь мужчины.

Они вились вокруг нее, как мотыльки вокруг лампы. (Правильнее было бы сказать, как мухи над кучей кое-чего, но я не стану этого делать только потому, что вы подумаете, что я просто завидую.)

В самом деле, кто я и кто она? Достаточно бросить на нас двоих один только взгляд, и все станет ясно.

Красивая, эффектная блондинка с отличной фигурой, она, кроме того, еще умна и успешна, это сразу видно. А я — жалкая, никчемная, бесцветная неудачница, одинокая и неприкаянная, да к тому же еще и в глубокой депрессии.

И кто же поверит, что это именно она, Александра, является единственной причиной всех моих бед? Да она меня в упор не видит, я для нее просто не существую!

Так и оказалось. Вся эта компания меня просто не заметила. Нет меня, даже тени моей нет.

Они все со смехом втиснулись в лифт, даже не думая подождать. А я долго стояла, нажимая кнопки, пока не поняла, что лифт отключили. Почему-то это стало последней каплей, и когда я спускалась по полутемной лестнице, я совсем пала духом.

Неужели так будет всегда?

Я шла к метро, ничего не видя, потому что в глазах было буквально темно. Встречные прохожие то и дело натыкались на меня, кто-то вяло ругался, кто-то отскакивал в сторону, кто-то, кажется, спрашивал, не нужна ли мне помощь.

Я не отвечала ни тем, ни другим, из-за спазма я вообще не могла говорить.

Возле станции метро, где было светло и шумно, я осознала, что давно идет дождь, так вот отчего в глазах у меня было темно. И еще я была вся мокрая, поскольку не удосужилась достать из сумки зонтик. Кроссовки хлюпали, пиджак хоть выжимай.

В зеркальной двери отразилось что-то несусветное — волосы свисают как мокрая пакля. В метро из глаз ушла темная мутная зыбь, зато теперь перед глазами стояла она: с волосами, раскинувшимися по спине, в ярко-красном платье, обтягивающем фигуру.

Все знают, что блондинкам не идет красное, однако она никогда не обращала внимания на стереотипы. И крупный рот, накрашенный опять-таки ярко-красной помадой, и ее смех. Громкий, раскатистый смех уверенной в себе женщины.

Да, она нигде не пропадет, у нее все будет прекрасно.

Господи, как же я ее ненавижу!

Странное дело, вот сейчас, когда я видела ее несколько раз, моя ненависть обрела невиданную силу. Тогда, полгода назад я была опустошена и раздавлена, мне казалось, что на меня с размаху опустилась каменная плита. Так что было никак не вздохнуть. Потом это прошло, я поменяла работу, чтобы ничто не напоминало о том, что произошло. И вот теперь я снова встретила ее, Александру.

И ненависть сжигает меня изнутри, как будто там, где-то в районе желудка, горит огромный костер и его ничем не погасить. И мне кажется, что я так и сгорю на этом костре и останется только оболочка, а потом и она рассыплется в мелкую пыль.

Я не заметила, как доехала до своей остановки, вышла на автопилоте и пошла к дому. Дождь кончился, я шлепала по лужам не разбирая дороги — все равно ноги мокрые.

Впереди был длинный пустой вечер, и единственное хорошее, что ждало меня, — это горячая ванна.

А потом закутаться в мамин еще халат и сесть на диван перед телевизором. И тупо пялиться в экран, посматривая на часы, чтобы узнать, когда можно ложиться. И молить бога, чтобы он дал мне заснуть и проспать хотя бы несколько часов…

А может быть… Я даже остановилась, подняв одну ногу, как цапля на болоте.

Вот зачем мне такая жизнь? К чему я хочу прийти? Сколько я могу еще так существовать, если ненависть сжигает меня изнутри и я ничего не могу с этим сделать…

Пыталась забыть все, сменила работу, перестала даже общаться со старыми знакомыми — так вот вам, оказалось, что эта стерва Александра работает теперь со мной в одном здании!

Нет, я просто не вынесу еще одной встречи!

Так, может, перестать уже цепляться за мое жалкое существование? Может, послать все подальше, выйти на проспект и броситься под первый попавшийся грузовик?

Хотя нет, для чего устраивать незнакомому человеку такую жуткую подлянку…

От обдумывания такого серьезного вопроса меня отвлек микроавтобус, который с ветерком промчался мимо и окатил меня из лужи холодной грязной водой.

Я потрясла головой и ощутила, что мокрые не только кроссовки, но и джинсы. Холодная вода меня несколько отрезвила, я решила, что подумаю о самоубийстве в более спокойной обстановке.

Вот и мой дом. Хорошо, что в такую погоду все сидят по квартирам, я просто не выдержу, если нужно будет сказать кому-то обычное: «Добрый вечер!»

Дрожащей рукой я нажала кнопку лифта и, пока ждала, обратила внимание, что мой почтовый ящик переполнен. Вроде бы совсем недавно доставала из него кучу бесполезного бумажного хлама… а может, это было давно?

Так или иначе, я вытащила какие-то рекламные листовки, квитанцию за электричество, грозное напоминание от управдома, чтобы выбрасывали бумажный мусор в специальную урну, что стоит возле почтовых ящиков, а не бросали на пол.

Что интересно, этой специальной урны как раз не было, так что я послушно собралась нести весь этот ворох домой.

И, разумеется, рассыпала все перед дверью собственной квартиры. Хорошо, хоть не в лифте!

Я сгребла все в кучу и ввалилась в прихожую, после чего уселась прямо на пол, с трудом закрыв дверь, поскольку внезапно меня оставили последние силы.

Я посидела немного, закрыв глаза. Однако сидеть в мокром на холодных плитках пола было противно, так что я решила все же подняться и принять ванну. Но перед этим разобрала кучу бумажек, чтобы найти квитанцию за электричество.

Среди всей этой макулатуры попался листок с коротким текстом. Я уже собралась выбросить его, когда случайно прочла набранную крупным шрифтом фразу:

«Вам по утрам не хочется просыпаться?

Вы ничего не ждете от жизни?»

Да это про меня, подумала я с горькой усмешкой и невольно стала читать дальше:

«Вы ненавидите кого-то так сильно, что эта ненависть буквально сжигает вас изнутри?

Вы не можете есть, спать, работать и нормально общаться?

Иногда вам кажется, что вы не можете даже дышать?

Вы не можете справиться с негативными эмоциями и уже думаете о том, чтобы оборвать жизнь прежде времени?

Не спешите сделать непоправимое!

Опытный коуч поможет вам преодолеть отчаяние! Он вернет вам вкус к жизни, как уже вернул его десяткам других людей!»

Дальше был напечатан адрес и номер телефона.

И имя: «Леонид».

Первая мысль была, что это очередной жулик, который ловит идиотов и пытается выманить у них деньги. Но тут я прочла внизу листовки предложение, напечатанное мелким шрифтом: «Первый ознакомительный сеанс бесплатный».

Ага, завлекает…

Я еще раз перечитала текст. Ну до чего же все про меня! Значит, я не одна такая, есть люди, похожие на меня, раз этот коуч предлагает свои услуги…

Тут до меня дошло, что если я не хочу схватить простуду, то следует срочно нырнуть в ванну с горячей водой.

И весь вечер злополучная листовка не шла у меня из головы. Может быть, все же обратиться к этому коучу? Что я теряю? Написано же, что первый сеанс бесплатный.

Может, и врут, конечно, но как пойду туда, денег много с собой не брать. Да у меня много и нету…

С этой мыслью я заснула. И после долгого перерыва мне приснился сон. Как будто я нахожусь в огромном помещении с колоннами. Храм, что ли, какой… И я там совсем одна, и я брожу в гулкой тишине и не могу найти выход, до того храм большой.

Понемногу на меня накатывает паника, и вот я уже бегу изо всех сил, и мои шаги отзываются эхом.

А потом я слышу очень знакомый звон и понимаю, что это звонит будильник.

Надо же, удивилась я, окончательно проснувшись: впервые за долгое время я проснулась только от звонка будильника. Раньше открывала глаза задолго до звонка и лежала, пялясь в потолок.

Я посчитала это хорошим знаком и на всякий случай прихватила листовку с собой.

Кстати, квитанцию за электричество я нашла подсунутой под дверь. Очевидно, вчера я оставила ее валяться на площадке и ее нашел кто-то из соседей.

И снова я увидела на стоянке Александру. И снова я скакнула за ту же газетную тумбу. Но зря старалась, поскольку Александра меня точно бы не заметила. Она шла не одна, а с интересным таким мужчиной в дорогом костюме.

Мужчина был хорош: виски благородно седые, глаза серые… я уже его видела не раз, какой-то крупный начальник, а может, и владелец собственной фирмы.

Но Александра… сегодня не было на ней ничего ярко-красного и волосы не растекались по спине светлой волной. Они были заколоты туго. И на ней был ну очень деловой костюм цвета спелой вишни. И вместо сумки небольшой такой аккуратный портфельчик.

Вся такая деловая-деловая женщина. И разговаривала она со своим спутником не повышая голоса, и не смеялась громко, и даже улыбалась не белозубой улыбкой, а так, одним уголком рта.

Мужчина вежливо придержал для нее дверь, на руке его при этом сверкнули дорогущие часы.

Александра прошла вперед и не удержалась от торжествующей улыбки. Мужчина ее не видел, зато видела я.

Все ясно, эта стерва снова окучивает кого-то по заданию его конкурентов. Было уже такое, помню…

Я испугалась, что скрип моих зубов будет слышен проходящим мимо сотрудникам бизнес-центра. Нет, надо срочно что-то делать, долго я так не выдержу.

Я еле дотерпела до обеденного перерыва и, когда Лизавета Павловна отправилась мыть чашку, набрала номер коуча.

Ответили сразу, мужской голос был дежурно-приветлив. Я помялась немного, и тогда он сам спросил:

— Вы хотели бы попасть на прием?

Я сказала, что хочу попасть к нему как можно скорее, но могу только после шести, потому что до этого работаю. Он сказал, что работает до шести, но согласен в виде исключения задержаться, раз уж такой случай. Только чтобы я не опаздывала.

— Буду, — пообещала я и тут заметила, что Лизавета Павловна стоит посреди офиса и внимательно слушает.

— Что, свидание у тебя? — оживленно спросила она.

Вот беспардонная тетка, ничуть не стесняется подслушивать!

— Да нет, это по делу, — отмахнулась я, говорила уже, что нашей Лизавете не отвечать нельзя, не тот она человек.

— По делу? — усмехнулась она. — Да ладно, какие у вас, молодых, могут быть дела? У тебя должно быть одно дело: найти приличного мужчину, так чтобы создать с ним семью!

— ?

— Да! — продолжала она. — И нечего так на меня смотреть! Потому что я-то знаю, что это — самое важное в жизни женщины. Семья и дети! А вы, вертихвостки, до тридцати лет об этом и не думаете, а потом начинаете приглядываться, и глянь — оказалось, что все приличные мужчины уже разобраны. А те, кто остался, те либо уже побывали в неудачном браке и теперь их туда никаким калачом не заманишь, либо уж такое никудышное барахло, что детей от такого рожать нечего и думать. Вот тебе, Полина, сколько лет?

— А то вы не знаете? — обиделась я. — Ну скоро тридцать…

— Вот и я о том же говорю, пора бы уже заняться поисками приличного человека!

— Да где ж его найдешь-то? — вздохнула я. — Сами сказали, что все приличные давно уже разобраны…

Я сменила тему:

— А скажите… вот в нашем бизнес-центре есть… интересный такой мужчина, виски седые, одет прилично… часы опять же…

— Эк тебя занесло! — Лизавета Павловна махнула рукой. — Это Катаев, фирма у него своя. Ну, тут тебе ничего не светит, не того полета ты птица, уж не обижайся. И вообще, он женат.

— Да я ничего… так просто спросила.

Тут, на мое счастье, явились остальные сотрудники и Лизавета отвязалась.

Начальник уехал на какое-то важное совещание, и под эту марку я отпросилась у Лизаветы пораньше, так что была по указанному в листовке адресу ровно в шесть.

Я подошла к двери, позвонила.

И вздрогнула — потому что прямо у меня над головой раздался мужской голос:

— Заходите, открыто.

Я подняла голову и увидела прямо над дверью миниатюрную камеру и динамик. Ну да, конечно, уважающий себя коуч должен быть не чужд технического прогресса…

Я взялась за дверную ручку. Дверь действительно была не заперта, и я вошла в квартиру. Или, может быть, студию — как там эти коучи называют свое логово…

Я оказалась в коротком светлом коридоре, по стенам которого были развешаны картинки в узких металлических рамках.

Картинки были странные: на каждой были нарисованы запутанные мотки ниток. Нитки были разные — белые и черные, синие и зеленые, — но все были ужасно запутаны.

— Прямо по коридору! — снова у меня над головой прозвучал мужской голос.

Ага, намекает, что нечего торчать в коридоре и разглядывать картинки… Для чего тогда их повесил?

Я прошла по коридору до полуоткрытой двери, толкнула ее и оказалась в кабинете.

Кабинет был большой, и все в нем было какое-то африканское.

На полу была расстелена шкура зебры (надеюсь, не настоящая), на стенах висели резные африканские маски, несколько копий с очень широкими лезвиями, и даже голова обезьяны с вытаращенными глазами (наверняка стеклянными).

Посреди кабинета, напротив входа, стоял массивный стол из черного дерева. На этом столе стоял обычный компьютер, рядом с ним — стаканчик с разноцветными карандашами и большой нож с широким лезвием и рукоятью из резной кости.

Вряд ли этим ножом удобно точить карандаши…

Вся эта экзотика так била в глаза, что я не сразу заметила хозяина кабинета. Тем более что он был какой-то неприметный: бледный, худой, с редкими прилизанными волосами неопределенного цвета.

Только глаза были яркие и пронзительные.

— Здравствуйте! — проговорил он. — Присаживайтесь!

В отличие от внешности, голос у него был замечательный — красивый, выразительный баритон.

Я села в глубокое кресло, обитое красной кожей.

Он внимательно посмотрел на меня:

— Ну, что же вас ко мне привело?

— Я… — попыталась я начать. — У меня… Мне…

— И кого же вы так ненавидите?

— Что? — Я испуганно взглянула на коуча. — Кто вам сказал? Откуда вы знаете?

— А вы посмотрите на карандаш…

— Что? Какой карандаш?

Я проследила за его взглядом.

Смотрел он на мои руки. И только теперь я осознала, что невольно взяла из стаканчика на столе карандаш (красный) и сломала его пополам, а потом еще раз пополам. Кстати, это не так уж просто сделать, если вы не в курсе.

Я вспыхнула и пробормотала:

— Ну, карандаш… при чем тут карандаш?

— Это неосознанные движения. Они выдают ваши скрытые эмоции. В данном случае — вашу ненависть. Скорее всего — к какой-то женщине… я прав?

Я отвела глаза.

— Да, это, несомненно, женщина. И не случайно вы выбрали именно красный карандаш. Красный — ее любимый цвет?

Я молчала. Хотя, признаться, он произвел на меня впечатление.

— Вы ненавидите ее всеми силами души… я прав?

— Ну, я не знаю…

— Знаете, знаете! Не бойтесь признаться в этом себе… ну и мне. Считайте, что я — ваше второе я. А разве от самого себя могут быть какие-то тайны?

Я молчала в растерянности.

А он сверлил меня своими пронзительными глазами и продолжал говорить:

— Вы кого-то ненавидите, ненавидите давно и сильно. И эта ненависть разрушает вас, разрушает ваше «я», вашу душу, ваше сознание. От этого все ваши проблемы. С этой ненавистью что-то нужно сделать, иначе она сделает что-то с вами. Она разрушит не только ваше сознание, она разрушит ваше здоровье. У вас начнутся проблемы с сердцем, с желудком, ну и с нервной системой, само собой…

Было такое чувство, что он видит меня насквозь, что он знает все мои чувства и читает все мои мысли.

На миг, на один только миг где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что это неправильно, что так не бывает, я ведь ничего не успела ему рассказать. Но мысль эта тут же исчезла.

— И что с этим можно сделать? — проговорила я, с трудом вклинившись в его монолог.

И тут он меня удивил.

Я думала, что он начнет разводить бодягу насчет всепрощения — мол, постарайтесь понять и простить…

Если так, то я сразу встану и уйду, напомнив ему, что первый ознакомительный сеанс он обещал бесплатный. А если он станет возражать, то у меня в кошельке всего пять купюр по сто рублей — у Лизаветы разменяла, и даже карточки оставила в офисе на всякий случай. Так что много этот коуч с меня не получит.

Но он сделал театральную паузу, сложил руки и насмешливо проговорил:

— Я не буду говорить вам о прощении. Это вам ничего не даст, кроме унижения. Мой метод заключается в другом, совсем другом. Вы должны ее убить.

Я ожидала чего угодно, только не этого.

Я поперхнулась, с трудом отдышалась и изумленно уставилась на коуча:

— Как это — убить? Что вы такое говорите? Я не ослышалась? Вы это действительно сказали?

— Разумеется. — Он достал откуда-то бутылку воды и протянул мне.

Я машинально проверила — бутылка была новая. Дрожащими руками я открутила крышку и глотнула прямо из горлышка. Вода была ледяная, и мне полегчало.

— Но в мои планы не входит провести полжизни в тюрьме! Только этого мне не хватало!

— Разумеется. — Он отобрал у меня бутылку, потому что я слишком сильно жестикулировала.

— Но убийство — это преступление, за которое положены большие тюремные сроки! Тем более предумышленное…

— Само собой. Я не собираюсь толкать вас на преступление. Настоящее преступление.

— Но вы сказали… — Голова у меня шла кругом.

— Сказал. А теперь послушайте меня внимательно. Признайтесь, ведь вы об этом уже думали?

Я смутилась.

Честно говоря, тогда, полгода назад, я не раз представляла себе в красках, как убиваю Александру. Как сталкиваю ее с верхнего этажа многоэтажного дома… или подсыпаю яд в ее кофе… нет, яд — это мало, не получишь никакого удовольствия, лучше убить ее ножом или топором… я бью ее ножом несколько раз… одно плохо — она обожает носить красное, а кровь почти не видна на красном… Но после того, что случилось с Вадимом, я просто не могла, не могла ничего этого сделать!

Ну вот, я снова так увлеклась этими кровожадными мыслями, что забыла, где нахожусь!

А коуч явно наблюдал за моим лицом. Он плотоядно усмехнулся и проговорил:

— Ну разумеется, думали. Сотни раз, каждый день. Вот даже сейчас, только что. И не смущайтесь так — это вполне естественно. Каждый человек хоть раз в жизни мечтал кого-нибудь убить.

Так вот, мой метод заключается в том, что вы должны не просто представлять себе, как ее убиваете, — вы должны в деталях разработать план этого убийства. В мельчайших деталях. Причем этот план должен быть таким, чтобы вы убили ее, но не попались. И еще — ваш план должен быть реалистичным, выполнимым. Вы небось мечтаете, чтобы вам были подвластны силы магии, и хотите поразить предмет вашей ненависти молнией… Так, чтобы от нее осталась только горстка пепла, как показывают в кинофильмах…

Вот о чем я точно не мечтала, так это о таких действиях. В конце концов, нужно же реально смотреть на вещи! Так что я встретила насмешливый взгляд коуча довольно твердо.

— Ну хорошо. — Он все правильно понял. — Итак, в вашем плане не должно быть того, чего нет в вашей жизни. Например, я думаю, у вас нет пистолета?

— Ну да, откуда?

— Значит, его не должно быть и в вашем плане. Вы меня понимаете? Все должно быть достоверно.

Я ничего не ответила.

Его слова так меня удивили, что я просто пыталась их осознать.

— Я понимаю, это не так просто принять, — все гнул свое он. — Но это — единственный способ победить свою ненависть. В противном случае она вас просто разрушит. Не только психологически, но и физически.

Тут он, конечно, прав. Я вспомнила, как проходят мои дни и вечера и какая тоска накатывает в выходные, и невольно поежилась.

Он немного помолчал и добавил:

— Итак, к следующей нашей встрече вы должны придумать какой-то способ безопасного убийства. Вы расскажете мне о нем, и мы вместе с вами разберем его и найдем в нем недостатки и уязвимости. Так мы с вами будем работать, пока вы не придумаете совершенно идеальный способ. И уверяю вас: когда вы найдете этот способ, вы преодолеете свои психологические проблемы.

Я вышла из кабинета коуча в полной растерянности.

Нет, не такого я ожидала. Я думала, что он будет нести всякую психологическую ахинею, внушать мне идею всепрощения и миролюбия, а он… он предлагает разработать план убийства!

А что — пожалуй, в этом что-то есть! По крайней мере, у меня пробудился интерес к жизни.

Я сделала такой вывод, потому что не испытывала привычной тоски при мысли о том, что мне снова предстоит пустой и одинокий вечер дома.

А правда: как можно убить Александру и при этом не попасться самой?

На работе?

Но там всегда очень много людей… меня кто-нибудь обязательно увидит…

И потом — как я ее убью? Пистолета у меня нет, в этом коуч прав… Зарезать? Но чем? Обычным кухонным ножом? Вот просто наброситься на нее в офисном коридоре, выяснив предварительно, в какой фирме она работает. Ах да, Лизавета же сказала — у Катаева.

Я представила, как сосредоточенно иду по коридору ей навстречу, держа нож на изготовку. А если она не выйдет в коридор? Я так и буду прогуливаться мимо двери фирмы, прижимая нож к груди? Но это даже не смешно…

Погруженная в эти мысли, я вышла из подъезда…

И чуть не угодила под машину, которая подъехала к этому же подъезду. Буквально в последний момент отскочила в сторону, обернулась на этот автомобиль.

Это была синяя «Тойота» с расколотым задним фонарем. Еще на заднем стекле у нее была какая-то рекламная наклейка.

Вот так — придумываю сценарий идеального убийства, и при этом сама чуть не попала под машину!

Из синей машины вышел мужчина и вошел в тот подъезд, из которого только что вышла я.

Я отвернулась и пошла прочь, вновь погрузившись в мысли об идеальном убийстве.

В одном этот коуч был прав. Теперь по дороге домой в метро я думала не о своих душевных ранах, а о том, как же убить Александру.

Я перебирала все возможные орудия убийства. Пистолет отпал сразу, нож тоже — я просто не смогу достаточно сильно ударить… да и крови будет столько, что меня сразу поймают…

Яд? Но я понятия не имею, где его достать. И как я смогу подсыпать его Александре? Мне придется столкнуться с ней лицом к лицу, а я этого просто не перенесу… К тому же она вовсе не дура, взгляд у нее цепкий, так что она сразу определит, если я попытаюсь подсыпать что-то ей в чашку. Да она ни за что со мной кофе пить не станет, я бы на ее месте этого не сделала…

Другое дело, что я никогда не буду на ее месте, но это в данном случае не важно.

С этими мыслями я вернулась домой, с этими мыслями что-то съела, не почувствовав вкуса, посмотрела кусочек сериала, ничего не понимая, и легла спать.

Засыпаю я последнее время очень плохо, до поздней ночи считаю овец или слонов, но сейчас я стала перебирать все возможные орудия убийства — нож, кастет, тяжелая чугунная сковорода, утюг… Что там еще описывают в детективах? Веревочная петля, рояльная струна, шелковый платок…

На этом месте, как ни странно, я заснула.

Снилось мне, что я плыву в голубой прозрачной воде. Причем это не море, не река, не озеро, а какой-то узкий и длинный водоем.

И впереди меня по этому водоему плывет она… Александра! Ну да, это она: шикарная фигура, красный купальник, волосы забраны наверх, чтобы не намочить их…

Я поплыла быстрее… быстрее… я догнала ее, поднырнула, схватила за ноги и утянула на дно.

Александра билась, вырывалась, но я крепко держала ее, не давая всплыть.

Самое странное, что сама я прекрасно чувствовала себя под водой, как будто воздух мне совершенно не нужен, как рыбе или амфибии.

Александра еще несколько раз конвульсивно дернулась и наконец замерла, уронила руки. Тогда я отпустила ее, и она медленно опустилась на дно.

Дно это было голубоватое, кафельное… ну да, поняла я, это был бассейн!

— Бассейн! — проговорила я громко — и проснулась.

Проснулась от звука собственного голоса… а скорее от мысли, которая пришла ко мне во сне.

Ну да, бассейн!

Бассейн — это решение задачи!

Александру нужно убить не на работе, а в бассейне!

Я знаю, что она очень любит плавать и постоянно ходит в бассейн. И я точно знаю в какой — на Сампсоньевском проспекте. Там такое старое здание, переделанное под бассейн.

Я и сама туда ходила, пока у меня была такая возможность. То есть возможность и сейчас есть, только нету никакого желания. Там очень удобная система: покупаешь определенное количество посещений и ходишь, когда удобно.

Александра ходит в бассейн по утрам, перед работой, когда там немного людей.

Немного людей — значит, немного свидетелей…

Вот оно, подходящее место для идеального убийства!

Я даже засмеялась вслух. Было странно слышать собственный смех в пустой квартире. Я посмотрела на будильник, попыталась снова заснуть, но это у меня не получалось.

Я снова и снова прокручивала в голове упоительные картины — как я убиваю Александру в бассейне.

Хотя картины получались какие-то нечеткие. В своих мечтах я набрасывалась на нее и душила, била кулаками, а когда она падала — ногами… Но в воде удары ногами не принесут большого вреда, вода смягчит удар, и этой стерве ничего не будет.

Однако это все просто мечты, а коуч велел мне разработать реальный план убийства…

Я придумала, где убить Александру, но теперь нужно придумать, как ее убить.

И тут я сообразила, что у меня есть большое преимущество.

В отличие от Александры, которая ходит в бассейн просто для удовольствия и для поддержания физической формы, я с детства отлично плаваю и даже участвовала в городских соревнованиях юниоров и заняла второе место в вольном стиле.

В воде я чувствую себя как рыба, могу надолго задержать дыхание и даже переплыть весь бассейн не выныривая.

Так вот что нужно сделать.

Я набираю полную грудь воздуха, ныряю, подплываю к Александре снизу, хватаю ее за ноги и тяну под воду.

Она такого, естественно, не ждет, от неожиданности теряет самообладание, сразу же начинает задыхаться, ее легкие наполняются водой — и все, дело сделано, конец фильма! Мне остается только еще немного подержать ее под водой — для верности, чтобы уже не осталось никаких сомнений…

Вот и готов план идеального убийства!

Я облегченно вздохнула — и тут же заснула, чтобы проснуться уже по будильнику…

В этот день я чувствовала себя значительно лучше и даже ничуть не расстроилась, увидев Александру в дальнем конце коридора. У меня даже мелькнула странная мысль: как, она еще жива?

«Как же так? Я же ее утопила…»

Я не стала прыгать в сторону, как испуганный заяц, а просто шла и шла, немного опустив голову.

Александра меня не заметила, потому что разговаривала с какой-то девицей встрепанного вида. Волосы у той торчали в разные стороны, глаза были заплаканы, так эта стерва утешала ее и гладила по плечу. Ох, не к добру все это!

Я едва дождалась конца рабочего дня и тут же позвонила коучу и договорилась с ним о встрече. Пришлось отпроситься у начальника, потому что коуч сказал, что вечером занят, и предложил перенести встречу на другой день. Но я не могла ждать.

Подходя к его подъезду, я увидела, как оттуда вышел какой-то мужчина. Он показался мне смутно знакомым.

Я безразлично скользнула по нему взглядом и увидела, как он сел в синюю «Тойоту» с расколотым задним фонарем.

Ах, ну да, я видела этого мужчину, когда прошлый раз выходила от коуча… может быть, он живет в этом подъезде или ходит сюда по своим делам… Ну, к примеру, у него тут живет подружка… Хотя вряд ли он навещает знакомую женщину, уж очень мрачный у него вид.

Я поднялась, вошла в квартиру, прошла в знакомый кабинет и, не спрашивая разрешения, плюхнулась в красное кресло.

— Я придумала! — выпалила я сразу, едва увидела коуча. — Я придумала, как ее убить!

— Во-первых, здравствуйте, Полина, — насмешливо проговорил Леонид. — Во-вторых, рад за вас…

— Ой, да, извините… здравствуйте! Я сегодня ночью придумала. Убить ее нужно в бассейне. Она туда ходит по утрам… нужно прийти туда вместе с ней, поднырнуть и затянуть ее под воду. И держать ее там, пока она не перестанет дышать…

— Неплохо… — проговорил он одобрительно. — Неплохо для начала. Бассейн — неплохое место для убийства. Хотя бы потому, что меньше нужно думать о том, чтобы не оставить следов. Вода их так или иначе смоет. Но давайте теперь пройдемся по деталям. Во-первых, вам придется тоже находиться под водой все это время. Вы сможете надолго задержать дыхание?

К этому вопросу я была готова и гордо сообщила ему, что прекрасно плаваю и могу очень долго находиться под водой. А Александра не успеет вдохнуть и от неожиданности очень быстро захлебнется…

— Отлично. Тогда другой вопрос. Как вы попадете в бассейн?

Странно, но об этом я до сих пор не задумывалась.

Я так живо и красочно представляла себе сцену убийства, что совершенно упустила из виду все, что было до и после нее.

Только теперь, когда Леонид задал мне этот вопрос, я задумалась. Действительно, чтобы убить Александру, мне нужно попасть в бассейн… для этого нужен пропуск.

— Купите абонемент? — Коуч насмешливо приподнял брови и, поскольку я помедлила, тут же продолжил: — Отлично… и сразу же попадете в число подозреваемых.

— Почему? — улыбнулась я.

— Подумайте сами. Как посетители проходят в бассейн?

— Прикладывают электронный пропуск к устройству на турникете… он проворачивается…

— Ну да, предварительно проверив пропуск и установив имя посетителя. То есть, как только найдут труп, проверят, кто находился в бассейне во время убийства. Как вы сказали, та женщина ходит в бассейн по утрам, потому что тогда меньше людей. Чем меньше подозреваемых, тем большие подозрения падают на каждого из них! И на вас в том числе! Если вы хотите придумать идеальное убийство, нужно придумать, как не попасть в число подозреваемых.

Я расстроилась. Дело в том, что пропуск в бассейн у меня сохранился. Говорила уже, что там очень удобная система: покупаешь, к примеру, сто посещений и ходишь когда удобно. И пока они не кончатся, пропуск будет действителен.

Но вот в пропуске есть все мои данные…

Правда, как мне самой все это не пришло в голову?

— Ну что ж, — проговорил Леонид удовлетворенно. — Для первого раза совсем неплохо, но нужно еще подумать. Вы же хотите разработать сценарий идеального убийства, верно?

Я возвращалась от коуча совсем не в таком настроении, в каком шла к нему.

Все оказалось гораздо сложнее, чем я думала…

Действительно, если я приложу к турникету пропуск, тут же мое имя появится в системе…

Как же обойти эту систему?

Я подумала, что можно попросить пропуск у кого-нибудь из знакомых…

Но у меня нет таких близких знакомых, к кому я могла бы обратиться с такой просьбой.

А если бы и были — я подставлю человека под большие неприятности. И потом, он, точнее, она сразу же расскажет, что давала мне свой пропуск, и я, несмотря на все ухищрения, все равно окажусь в числе подозреваемых…

Ох, оказалось, что придумать сценарий идеального убийства — очень непростая задача!

С этой мыслью я осознала, что нахожусь уже возле собственного дома и еще — что очень хочу есть. Надо же, уж и не помню, когда у меня был аппетит. Обычно я заставляю себя съесть что-нибудь, что лежит в холодильнике, не заморачиваясь разнообразием, все равно вся еда для меня безвкусная. Холодильник я пополняю по выходным, просто беру в супермаркете все, что можно не готовить: йогурты, творожки, ну, яичницу можно пожарить еще. А сейчас вдруг захотелось чего-то более сытного, мяса и картошки. Я забежала в маленький магазинчик на углу, там продавались куры гриль. Взяла еще в пекарне рядом свежий багет и съела сразу полкурицы под какое-то ток-шоу, где присутствующие отчего-то громко кричали друг на друга. Отчего они так разорялись, я так и не поняла, потому что после сытной еды ужасно захотела спать.

Заснула я на этот раз удивительно быстро, несмотря на то что в спальне было жарко и душно.

На этот раз мне снилось, что я тихонько иду по какому-то коридору, вымощенному белой кафельной плиткой. Впереди меня идет девчонка лет двенадцати… но я сама не больше ее…

Эта девчонка то и дело оборачивается ко мне, делает какие-то странные жесты, прикладывает палец к губам…

Коридор заканчивается.

Мы оказываемся в небольшой комнате без окон, по стенам полки, на которых стоят коробки и пакеты.

Девчонка, которая привела меня сюда, показывает на одну стену.

Она отодвигает большую коробку, за ней оказывается неприметная дверка. Моя провожатая дергает задвижку, открывает дверцу — и сразу становится жарко и влажно.

Мы оказываемся в душевой…

И тут я проснулась.

Мне было жарко, простыня сбилась, горячая подушка стала влажной от пота.

Ну понятно, почему мне приснилась душевая.

От влажной жары и духоты.

Я машинально прокрутила в голове свой сон…

И вдруг вспомнила.

В этом сне я заново прожила один эпизод из своего детства.

Я тогда занималась плаванием в бассейне, меня уже включили в детскую команду. Тренершей была грубая крикливая тетка, которая больше всего боролась за дисциплину в команде. Если кто-то из девчонок что-нибудь забывал — например, резиновую шапочку или сменную обувь, — она устраивала форменный скандал. Чаще всего она кричала: «А голову ты не забыла?»

И вот как-то раз, придя на занятие, я обнаружила, что забыла дома пропуск в бассейн.

Я страшно перепугалась, представила, как будет орать на меня тренерша…

И тут Танька Лисина, девчонка из команды, которая пришла вместе со мной, сказала:

— Да брось ты, я тебя без пропуска проведу!

— Без пропуска? Это как?

— Моя мама здесь уборщицей работает. Я знаю все ходы-выходы…

И она действительно вывела меня на улицу, мы обогнули здание и оказались возле маленькой железной дверцы. Танька открыла эту дверцу каким-то хитрым способом, провела меня по темному коридору в кладовку, где была неприметная дверка, выходящая в душевую бассейна. Оттуда мы запросто прошли в раздевалку, где благополучно присоединились к команде…

Кажется, это было сто лет назад, в другой жизни — а вот надо же, сейчас я вспомнила тот день в мельчайших деталях, вспомнила служебный коридор, и кладовку, и дверку…

Вы спросите: что в этом проку?

А дело в том, что я в детстве ходила в тот же самый бассейн, куда сейчас ходит по утрам Александра. И куда я бросила ходить полгода назад, когда… впрочем, не будем об этом.

И вот вы не поверите, но за все эти годы там делали только косметический ремонт. Ну и, конечно, поставили электронные турникеты, как в метро.

Так что и этот коридор, и кладовая, и неприметная дверка наверняка остались на тех же местах.

Ну вот, значит, я придумала, как проникнуть в бассейн. Значит, сценарий идеального убийства готов…

Снова я шла к коучу, с которым договорилась еще вчера. Хоть он и усиленно делал вид, что занят и что идет мне навстречу исключительно по моей просьбе, все же у меня создалось впечатление, что клиентов у него не так много.

На лестнице я столкнулась с каким-то мужчиной, но не разглядела его — было темновато. Лестница в этом доме вообще была крутая и плохо освещенная. Мужчина толкнул меня локтем и даже не извинился, не заметил, наверное, потому что шел опустив голову.

На площадке было чуть светлее, потому что над дверью горела лампочка. Перед тем как нажать кнопку звонка, я привычно оглядела себя и заметила на рукаве пиджака белое пятно.

Ага, вот, как раз возле двери на стене осыпалась штукатурка. Да, но я-то ее не трогала. Ах, вот в чем дело! Это мужчина, что коснулся меня на лестнице, у него был измазан рукав.

А это значит… это значит, что он выходил из этой двери, что он тоже ходит к коучу. Ну да, тоже небось после работы.

А вот интересно, коуч лечит его теми же методами, то есть просит разработать план убийства того человека, которого этот тип горячо ненавидит?…

Я спустилась на один пролет и выглянула в окно, которое удачно выходило прямо во двор. И увидела возле подъезда знакомую синюю «Тойоту» — ту самую, с расколотым задним фонарем.

На этот раз была видна надпись на наклейке:

«„Братец Кролик». Продажа элитных кормов для ваших четвероногих питомцев!»

Симпатичная работа, подумала я и спохватилась, что уже опаздываю. А я считаю, что нужно всегда приходить вовремя.

Леониду я рассказала в подробностях про тайный ход в бассейн и выжидательно посмотрела на него: что он скажет на этот раз?

Он внимательно выслушал меня и удовлетворенно проговорил:

— Что ж, так гораздо лучше. Вы решили первую задачу — как незаметно проникнуть на место преступления…

Мне очень не понравились эти слова — «место преступления». Где преступление, там и наказание…

Но я сама приняла правила этой игры. А назвался груздем… продолжение вы помните.

— Это, конечно, важно, — Леонид смотрел на меня, и глаза его странно блестели. — Но есть вопрос гораздо более важный: как незаметно это место покинуть. Потому что, если вы не сможете незамеченной проникнуть в бассейн, вы просто отмените задуманное и подумаете над тем, как сделать это в другой раз. А вот если вы уже совершите убийство, но не сможете незаметно скрыться — тут уж дело плохо. Отыграть назад не получится, и вам придется отвечать за содеянное по полной…

Я подумала, что Леонид подозрительно хорошо разбирается в теории преступлений.

А он словно прочитал эту мою мысль, усмехнулся одними губами и проговорил:

— Вы думаете, почему я так много знаю об убийствах? Да потому, что в этом заключается мой метод лечения неврозов и психологических травм. Разрабатывать вместе с пациентом убийство, тщательно обдумывать его детали, находить в плане всевозможные минусы и нестыковки… я таким образом продумал уже десятки преступлений, неудивительно, что я в них хорошо разбираюсь.

Я невольно почувствовала обиду. Я была горда своим планом, думала, какая я умная, — а Леонид его разом перечеркнул!

— Ну и что не так в моем плане?

— Вот представьте себе. Вы проникли в бассейн, переоделись в купальник, вошли в воду. Незаметно подплыли к своей цели, поднырнули, утянули ее под воду, дождались, когда она перестанет дышать… что вы делаете дальше?

— Выныриваю, выбираюсь из бассейна и ухожу тем же путем, каким пришла. По-моему, все очень просто.

— А по-моему, нет. Ведь в бассейне всегда есть какой-то дежурный сотрудник — тренер или спасатель, который следит за тем, чтобы никто из посетителей не утонул. Этот человек заметит, что ваша… знакомая ушла под воду и не всплывает, и поднимет тревогу.

— Да эти дежурные вечно дремлют, особенно рано утром! Они и бегемота в бассейне не заметят!

— Может быть, и так. Но надеяться на невнимательность дежурного — недопустимое легкомыслие. Дежурный тренер может с утра выпить двойной эспрессо или просто хорошо выспаться. В конце концов, труп может увидеть кто-то из посетителей бассейна. Увидит и поднимет крик…

— По утрам там почти никого не бывает!

— Вот видите — вы сказали «почти». То есть кто-то вполне может быть, а в нашем случае один свидетель — это уже слишком много. Убийство нужно продумать так, чтобы оно не могло сорваться из-за какой-то досадной случайности.

Я подумала, что Леонид слишком серьезно относится к этому вымышленному убийству. В конце концов, это только игра, мысленный эксперимент…

С другой стороны, наверное, в такой дотошности и заключается терапевтический эффект его метода…

— Что же, нужно все начинать сначала?

— Нет, почему же. Как раз начало вы продумали хорошо: выбрали место преступления, придумали, как незаметно туда проникнуть… а теперь подумайте вот о чем: чтобы безопасно скрыться, вам нужно сделать так, чтобы труп нашли не сразу. Лучше всего — через несколько часов, а то и дней, и уж обязательно — после того, как вы уже уйдете из бассейна и будете в безопасности. Нет, утопить ее в бассейне — это, конечно, соблазнительно, но слишком рискованно. Подумайте еще…

Черт, да мне все это уже надоело! Бесконечно обсуждать подробности убийства, так можно вообще с ума сдвинуться!

Хотя… за последнее время замечаю за собой какую-то активность. И даже Лизавета Павловна, которая вообще никому ничего хорошего в жизни не скажет, вдруг отвесила мне комплимент. «Ты, — сказала, — Полинка, какая-то шустрая стала, оживленная, то ходила как сонная муха, а теперь прямо летаешь…»

Так, может, и правда метод коуча работает?

— Да, и вот еще что, — продолжал Леонид. — Главное в моем методе терапии — придуманный вами сценарий должен быть реальным, выполнимым. На самом деле вы придумали не то, как можно проникнуть в бассейн. Вы вспомнили, как можно было незаметно проникнуть в него много лет назад. Но не факт, что сейчас этот метод осуществим. За эти годы здание бассейна могли перестроить, изменить, и того прохода, который вы помните, может уже не быть. Так что, кроме разработки остальных деталей задуманной операции, вы должны проверить, что в бассейн все еще можно попасть тем путем, который вы запомнили.

Я вышла от коуча в задумчивости.

Вроде уже все придумала и так гордилась собой — а Леонид вылил на меня ушат холодной воды…

Придется начинать все сначала…

Я отправилась домой, глубоко задумавшись.

И вдруг в метро села не на свою ветку, а поехала на станцию, где находится тот самый бассейн. Сделала я это абсолютно машинально, так что осознала, где нахожусь, уже возле бассейна.

Того самого бассейна, куда ходила в детстве. Того бассейна, куда по утрам ходит Александра. Того бассейна, где я должна убить ее в своем сценарии.

Видимо, меня привело сюда подсознание.

Я вспомнила, что коуч велел проверить, существует ли еще тот проход, которым я воспользовалась много лет назад.

Ну что ж, раз уж я оказалась здесь, почему не попробовать это выяснить.

Бассейн занимал отдельное двухэтажное здание, окруженное садом. Сад — это, конечно, громко сказано, на самом деле там было одно высокое раскидистое дерево, несколько кустов и клумба с засыхающими георгинами. Ворота сада были открыты.

Около главного входа толпилась группа подростков, они громко болтали и смеялись.

Мне туда не нужно.

Я обошла здание сбоку и нашла неприметную боковую дверку. Ту самую дверку.

Как и прежде, она была заперта, но я помнила, как Танька Лисина, та девчонка, которая показала мне этот вход, открыла ее.

Ее мама работала в бассейне уборщицей, она часто забывала ключ и научилась открывать ее без ключа.

Замок старый, сказала Танька, и открыть его — не проблема. Нужно прижать дверь плечом, крепко ухватить дверную ручку, поднять ее и повернуть…

Я сделала все как тогда: навалилась плечом на дверь, взялась за дверную ручку, подняла ее и повернула…

И можете представить — дверь открылась!

То ли за прошедшие годы никто не удосужился поменять или отремонтировать старый замок, то ли новый замок унаследовал свойства старого…

Так или иначе, но я оказалась внутри здания.

Я прошла по короткому коридору, к счастью никого не встретив, открыла дверь кладовки (эта дверь никогда не запиралась).

Здесь тоже ничего не изменилось — разве что марки моющих средств и строительных смесей, которые занимали все полки.

Я пробралась в дальний угол кладовки, отодвинула большую коробку с составом для мытья кафеля — и увидела за ней неприметную дверку.

Дверка эта была закрыта на обычную задвижку.

Я открыла ее.

Из дверного проема на меня дохнуло влажным жаром.

Я выглянула — и увидела, что дверь ведет в душевую.

Девчонка лет пятнадцати стояла под душем с намыленной головой и что-то вполголоса самозабвенно напевала.

Я снова закрыла дверь.

Дело сделано, я убедилась, что в бассейн по-прежнему можно проникнуть незаметно через служебный вход и кладовку.

Осталась еще одна важная задача: как сделать так, чтобы труп Александры нашли не сразу, чтобы мне хватило времени покинуть место преступления…

Я поймала себя на том, что уже без внутренней дрожи, хотя и мысленно, произношу это страшное словосочетание — «место преступления»…

Весь вечер я думала над этой чертовой задачей — и ничего не придумала. Но эти размышления отвлекли меня от прежних черных мыслей. Значит, не зря я плачу деньги коучу, его метод работает! Вот, кстати, и аппетит появился, а пока в бассейн ездила, забыла в магазин зайти.

Пришлось заказать пиццу, и я съела ее всю одна.

Вечером я легла спать в смутной надежде, что во сне увижу идеальное решение.

Но это, конечно, смешно и глупо — надеяться, что разгадка, над которой безуспешно бьешься весь день, придет во сне…

На работу я едва не проспала и так неслась, что, заметив Александру, которая снова была в паре с Катаевым, я просто пробежала мимо, и ничего не дрогнуло внутри. То есть я, конечно, ее ненавижу по-прежнему, но перестала бояться и впадать в ступор.

В офисе я первым делом столкнулась с секретаршей начальника Викой.

Вика у нас девушка своеобразная, чересчур задумчивая и очень мечтательная. Для секретаря эти качества не очень подходят, так что мы долго не понимали, за что ее держит начальник, пока вездесущая Лизавета Павловна не проговорилась, что Вика какая-то его родственница: не то двоюродная племянница, не то троюродная сестра, — в общем, седьмая вода на киселе, но начальник пригрел все же родную кровь.

— Ты представляешь, какая я балда и растяпа? — проговорила Вика трагическим тоном.

— Из уважения к тебе не смею возражать, — отшутилась я и хотела пройти на свое рабочее место, но Вика меня не пускала, ей непременно хотелось с кем-то поделиться.

— Прикинь, вчера в обед ходила в магазин за продуктами, все купила, но забыла сахар и что-нибудь к чаю. Хорошо, что в том магазине есть ячейки хранения. Положила все покупки в ячейку, купила сахар и печенье… хорошее такое печенье, вкусное, но некалорийное…

— Не отвлекайся! — я демонстративно взглянула на часы.

— Вот-вот, и я о том же! Значит, я купила сахар и печенье, еще конфет прихватила, вышла, а тут мне позвонила Алиска — ты ее не знаешь, мы с ней в школе вместе учились, — значит, позвонила мне и говорит, что выходит замуж! А мне даже сесть не на что! Ну, я такая: когда, да кто, да все прочее? Так за разговором и дошла до работы.

И только в конце рабочего дня вспомнила о продуктах в ячейке! Представляешь себе? Когда уже домой пошла, подумала про ужин — тут и вспомнила! А там и сыр, и ветчина, и йогурты…

— И что? — осведомилась я уже с интересом.

— Ну, пришла в тот магазин, достала все из ячейки… и вот как ты думаешь: можно это есть, после того как все пролежало полдня в ячейке? Или лучше все выбросить?

— Ну, на вид как — не испортилось?

— На вид — нет и не пахнет, но я все же как-то сомневаюсь.

— Ну, если сомневаешься — выброси, а то тебе от одних сомнений плохо будет.

— Это так, но жалко же! Главное, ветчина моя любимая…

— Ну уж ветчину точно выброси. Еще сыр и йогурт могли сохраниться, но ветчина…

И тут я замолчала на полуслове и уставилась на Вику.

А потом выпалила:

— Спасибо тебе! Ты мне очень помогла!

— Чем это? — Вика захлопала ресницами.

— Да так, это я о своем…

Не могла же я сказать Вике, что она помогла мне придумать план идеального убийства!

— Так ты считаешь, что ветчину лучше выбросить?

— А у тебя нет знакомой кошки? Если есть — скорми ей ветчину. Кошка будет тебе очень благодарна. И несвежее точно есть не станет.

— Кошке? — задумчиво повторила Вика. — Пожалуй, это мысль… а сыр, значит, можно самой съесть?

— Думаю, можно… — ответила я машинально.

Думала я о своем — о том, что мне пришло в голову после Викиного рассказа.

Вика оставила продукты в ячейке хранения магазина — и никто их не трогал, пока она за ними не пришла.

И запаха никто не почувствовал.

Так что если оставить в такой ячейке труп — его тоже долго никто не заметит.

Конечно, в магазинную ячейку труп не запихнешь, но в раздевалке бассейна большие металлические шкафчики, и туда не слишком большой труп вполне поместится.

И вообще, раздевалка — это отличное место преступления.

Там и днем-то никогда не бывает много людей, а рано утром и вовсе ни души.

Я заметила, что уже легко произношу это ужасное словосочетание — «место преступления». Только мысленно, но это о чем-то говорит. Я меняюсь…

Но это уже не важно. Важно, что я решила задачку, которую подкинул мне коуч.

Сказать, что я едва досидела до конца рабочего дня — значит ничего не сказать. Я ерзала на стуле, беспрерывно смотрела на часы, выбегала в коридор, так что Лизавета не преминула поинтересоваться, все ли у меня в порядке со здоровьем, а то, может, капель успокоительных накапать или же, вот, у нее хорошее есть средство от поноса.

Говорила уже, что наша Лизавета Павловна за словом в карман не лезет и всегда называет вещи своими именами.

В общем, стрелки на часах издевались надо мной как могли, но все же подошли к нужному времени, и я помчалась к коучу.

И сразу с порога, не успев даже сесть в красное кресло, выпалила:

— Я знаю! Я знаю, как ее нужно убить! Вернее, где!

— Здравствуйте, Полина! — осадил меня Леонид строгим неодобрительным голосом.

— А, да… извините… здравствуйте!

— Присядьте. Итак, что вы придумали?

— Ее нужно убить не в бассейне. То есть в бассейне…

— Так в бассейне или нет?

— В бассейне — в смысле, в здании бассейна, потому что я могу туда попасть незамеченной, через служебный вход, но не в воде, а в раздевалке. И запихнуть ее в шкафчик. Там ее никто не найдет, по крайней мере до вечера…

— А само убийство? Как вы его представляете?

Тут я задумалась.

Я так обрадовалась, что придумала, как спрятать тело, что упустила такой важный момент.

— Нож? — проговорила я задумчиво.

— Слишком много крови.

Да, действительно… я представила, как иду по коридорам бассейна вся в крови…

А что, если я кого-то встречу?

Нет, это не годится.

Нужно сделать это бескровно…

И тут я словно увидела фрагмент криминального фильма с собой в главной роли.

Теперь я точно знала, что нужно сделать, и начала уверенно излагать свой план Леониду.

— Нужно застать ее, когда она будет одна в раздевалке, оглушить чем-нибудь тяжелым…

— Чем? — деловито уточнил Леонид.

И тут я вспомнила кладовку, через которую можно проникнуть в бассейн. Вспомнила пакеты со строительной смесью на полках. Тяжелые такие пакеты…

— Упаковкой строительной смеси. Взять ее в той кладовке, о которой я говорила.

— Что потом сделать с этой упаковкой?

— Оставить в шкафчике вместе с трупом.

— Отпечатки пальцев?

— Положить упаковку со смесью в полиэтиленовый пакет, его унести с собой.

— А что потом, после того, как вы ее оглушите?

— Второй пакет надеть ей на голову и дождаться, пока она не перестанет дышать.

— Что ж, хорошо… — проговорил Леонид каким-то скучным, полусонным голосом. — Думаю, вы решили задачу. И я со своей стороны решил свою задачу: на мой взгляд, вы выглядите гораздо лучше, чем когда пришли ко мне первый раз. У вас нет характерных признаков клинической депрессии.

Он быстро взглянул на меня и добавил:

— И карандаши вы больше не ломаете — ни красный, ни остальные. Значит, это наша с вами последняя встреча, больше вы в моих услугах не нуждаетесь…

— Последняя? — переспросила я с долей разочарования. Я уже успела привыкнуть к этим странным разговорам.

— Да, я считаю свою задачу выполненной.

В этот день я возвращалась домой со странным чувством.

Мне как будто чего-то не хватало.

Ну да, я привыкла обдумывать идеальное убийство и теперь в моей жизни образовалась какая-то пустота…

Но зато когда я видела издали в офисном центре Александру, я смотрела на нее без внутренней дрожи. Как будто я победила ее, выдернула, как больной зуб…

Впрочем, вскоре она мне перестала попадаться.

Можно было подумать, что она поняла, что утратила свою власть надо мной… Если бы…

Я шла задумавшись, и тут меня отвлек звук гудевшей машины. Ну гудит и гудит, мне-то что, я по тротуару иду. Но ужасно знакомый голос закричал из машины:

— Полька, Полька! Ты что, не слышишь?

И выскочила из машины шикарная такая деваха, в которой я с трудом, но все же узнала Ленку Мелехову.

— Ленка! — ахнула я. — Да что с тобой такое? Машина, шмотки фирменные, откуда что взялось?

— Садись! — Она почти силой втянула меня в машину. — Тут стоять нельзя! Жутко рада тебя видеть! — говорила Ленка, трогая машину с места. — Вот все хотела позвонить, да закрутилась совершенно.

Я посмотрела на нее искоса и поняла, что Ленка не врет и не преувеличивает, что она и правда искренне рада меня видеть, и более того — я тоже рада. Вот так, говорила уже, что с пятнадцати лет у меня нету близких подруг, но все же с Ленкой мы хорошо общались. И она знала маму…

— А куда мы едем? — спросила я, оглядываясь.

— Вот и я тоже думаю: куда? — рассмеялась Ленка. — Слушай, я вообще-то к маме еду, раз в неделю ее навещаю, а то как-то не привыкла одна жить.

— Ой, у тебя и квартира своя теперь? Ленка, колись, откуда на тебя богатство свалилось! Выглядишь прекрасно, энергия из тебя так и прет, волосы выкрасила удачно, тебе идет!

И правда, Ленка от природы была брюнеткой, а теперь ее шикарные волосы были рыже-каштановыми. Здорово!

— Да какое богатство! — Ленка замахала руками, но тут же опомнилась и вцепилась в руль. — Слушай, надо поговорить спокойно! Я бы в кафе посидела, но мама ждать будет. А поехали к нам? У матери никого, она накормит…

Да, Ленкина мама, тетя Тома, была известна в нашем дворе как замечательная кулинарша, помню, мама меня к ней посылала за рецептами какими-то.

— Поедем, мать рада будет! — говорила Ленка. — Посидим, поболтаем, я потом тебя до дома довезу.

Я представила, как проведу долгий вечер в своей пустой квартире, и в магазин снова не успела зайти, и пицца уже надоела до чертиков… и согласилась.

По дороге Ленка рассказала, что сменила работу, теперь она в риелторской конторе. И уже провернула две удачные сделки, машину вот купила. А квартира у нее и раньше была, бабушка оставила, только денег на ремонт не было, а теперь вот…

— Поздравляю, — искренне сказала я. — Рада за тебя.

Тут мы подъехали к ее дому, так что мне не пришлось рассказывать, как я живу, — было бы о чем говорить.

— Мам, а кого я привела! — заорала Ленка, открыв дверь квартиры своим ключом.

— Полинка! — ахнула тетя Тома, вглядевшись в меня, и тут же кинулась обнимать.

А потом замахала руками, чтобы мыли руки и бежали за стол, а то она уже три раза подогревала.

А стол был весь заставлен разными вкусностями, как будто тетя Тамара ждала не одну дочку, а целую футбольную команду.

И мы ели и разговаривали, вспоминали наше с Ленкой детство, перебирали знакомых и бывших соседей, кто где, и тетя Тома выставила на стол бутылку замечательной домашней наливки, а Ленка сказала, что ей нельзя, она же должна еще меня домой отвезти, и они обе посмотрели на меня, и тетя Тома сказала, что я заночую у них, квартира большая, места хватит.

И я согласилась, потому что ужасно не хотелось уходить из этого теплого и гостеприимного дома. Давно уже мне не было так хорошо и спокойно.

Мы проговорили до глубокой ночи, потом мне постелили в гостиной на диване, и я спала крепко и без сновидений.

А утром тетя Тома приготовила блинчики с творогом, точно такие, как делала мама («Ну да, это же мой рецепт», — сказала тетя Тома), а потом мы с Ленкой напились кофе и она отвезла меня на работу.

— Спасибо тебе! — сказала я. — Как-то мне полегчало…

— Звони. — Ленка сунула мне визитку. — Не пропадай!

Прошло дня три или больше, за это время ничего особенного не произошло, за исключением того, что Вика завела кошку. По моей рекомендации она вышла во двор, держа в руках упаковку той самой ветчины, и сказала: «Кис-кис».

И к ней вышла очень симпатичная кошечка, совершенно белая и пушистая. То есть белой она была когда-то, а сейчас казалась довольно грязной, потому что питалась на помойке и за это ее даже били дворовые коты.

Вика у нас девушка сердобольная, увидев, как жадно кошка набросилась на еду, она прослезилась и решила взять ее домой. Кошка, разумеется, согласилась. В квартире она даже позволила себя выкупать и благосклонно воспользовалась лотком, который Вика по совету соседа тут же приобрела в магазине.

Я упоминаю об этом, потому что разговоров о кошке хватило в офисе дня на три, даже начальник подключился и дал Вике телефон знакомого ветеринара.

То есть в офисе было все тихо, даже Лизавета Павловна ни к кому не цеплялась. Настроение у меня было неплохое: не то помогли эксперименты коуча, не то вечер у Ленкиной мамы — во всяком случае, спала я хорошо, засыпала быстро и не просыпалась от кошмаров.

Александра мне навстречу не попадалась, я уж понадеялась, что она уволилась, и решила забыть все минувшее.

Сколько можно возвращаться к тому, что было полгода назад? Было бы что вспоминать…

И на третью ночь, когда я почти убедила себя, что мне удалось все же прийти в норму, мне снова приснился сон.

На этот раз мне снилось, что я крадусь по облицованному кафелем коридору, сжимая в руке какой-то увесистый пакет…

Да это же коридор бассейна!

Выходит, я прошла через служебный коридор, кладовку и душевую…

А пакет в моей руке — строительная смесь, которую я прихватила в кладовке…

А вот и вход в женскую раздевалку!

Я проскользнула внутрь.

Там не было ни души.

Я притаилась за шкафчиком и приготовилась долго ждать…

Во сне время редко тянется медленно, и вот уже дверь раздевалки открылась, и в нее вошла Александра — в мокром купальнике и резиновой шапочке.

Она подошла к своему шкафчику, открыла его…

Тут же я выскользнула из своего укрытия, подкралась к ней…

Я двигалась медленно и плавно, словно под водой, как это бывает только во сне.

Медленно и плавно я подняла руку с тяжелым пакетом… и обрушила этот пакет на голову Александры.

Она даже не вскрикнула — только беззвучно раскрыла рот. Медленно и плавно она опустилась на пол.

Я наклонилась над ней, все так же медленно надела ей на голову прозрачный пакет, затянула его на шее, немного подождала.

Александра несколько раз судорожно дернулась и окончательно затихла.

Я все же еще немного подождала, а потом подняла ее (она оказалась неожиданно легкой) и затолкала в открытый шкафчик.

Левая нога никак не помещалась.

Я уперлась коленом и с трудом запихала непослушную ногу, захлопнула шкафчик и заперла его на ключ…

И проснулась.

Я была вся в поту — то ли от жары, то ли от пережитого во сне кошмара.

И я очень хорошо помнила свой сон.

Свой ужасный сон.

Я до сих пор отчетливо видела безжизненное лицо Александры, отделенное от меня прозрачным пакетом, ощущала ее последние предсмертные судороги…

Господи, только я подумала, что избавилась от своего наваждения, — и вместо прежнего на меня свалилось другое, еще худшее!

Неужели я теперь обречена каждую ночь, ночь за ночью, убивать Александру? Вот спасибо коучу-то за все хорошее!

А я-то думала, что он и правда помог мне стать нормальным человеком! Нет, этот его метод мне явно не подходит… И вот что теперь делать?

Я пошла под душ — и прохладные струи постепенно смыли с меня ужасный сон.

Я закуталась в мамин еще халат и постояла некоторое время у раскрытого окна. Ночной холодный воздух подействовал благотворно, я успокоилась настолько, что могла думать о своем сне без дрожи.

Немудрено, что мне приснилось такое после того, как я день за днем обдумывала сценарий идеального убийства!

Вот я и увидела это убийство во сне…

Но больше этот сон не повторится! Я стану, стану нормальной!

С этими мыслями я встретила рассвет, потом выпила кофе, потом (вы не поверите!) перемыла всю посуду, накопившуюся в раковине за три дня, затем приготовила сытный завтрак, после снова напилась кофе и отправилась на работу.

В нашей комнате я застала Лизавету Павловну. Собственно, в этом не было ничего удивительного, странным был Лизаветин вид. Она выглядела почему-то очень довольной и вещала своим громогласным, выразительным, хорошо поставленным голосом:

— Вот вы все помешаны на здоровом образе жизни, на спорте и этом, как его… фитнесе! — последнее слово она произнесла с особенной неприязнью.

— А что вы имеете против спорта и фитнеса? — осведомилась Вика. — Уж вреда от них точно никакого.

— А вот не скажи! — Лизавета таинственно понизила голос, как бывает, когда человек хочет сообщить сенсационную новость. — Знаешь, у Катаева в фирме работала такая интересная девица? Всегда в красном… то ли Алевтина, то ли Альбина…

— Александра, — уточнила Вика.

Я насторожилась.

— Ну да, точно, Александра. Так вот, она каждое утро перед работой ходила в бассейн…

— Как хорошо! — мечтательно протянула Вика. — Поплавать с утра… прямо зависть берет. Но только это же как рано нужно вставать… нет, тяжело…

— Ты подожди завидовать! Доплавалась эта Александра! Убили ее! Прямо там, в бассейне!

Мне показалось, что из комнаты внезапно выкачали весь воздух. Я пыталась вдохнуть — и не могла.

— Как?! — удивленно переспросила Вика. — Не может быть! Что вы такое говорите!

— Ну вот, сразу «не может быть»! Ты меня знаешь, я попусту не болтаю! Не имею такой привычки! Если я что говорю — значит, так и есть! Говорю тебе: убили! — припечатала Лизавета.

— Может, с сердцем плохо стало и утонула? — Вика все еще пыталась найти событиям более привычное объяснение.

Но Лизавета Павловна стояла на своем:

— Ага, утонула! Какое там! Ее в раздевалке нашли, в шкафчике. Кто-то ей на голову пакет надел полиэтиленовый и в шкафчик запихнул… так целый день она в шкафу и пролежала, нашли только вечером, когда раздевалку перед закрытием проверяли. Смотрят — вроде никого нету, а шкафчик один закрыт. Ну, непорядок, конечно, так что ключи запасные взяли, открывают… — Лизавета сделала драматическую паузу, — а на них труп вываливается! Эта самая… как ты говоришь… Ангелина в голом виде! То есть в купальнике.

Тут Лизавета Павловна повернулась ко мне и сочувственно проговорила:

— Что с тобой, Королькова? На тебе прямо лица нет! Это ты все так близко к сердцу принимаешь? Ты ведь эту Алевтину даже не знала! Кто она тебе…

— Александру, — поправила ее Вика.

— Что?

— Не Алевтину, а Александру.

— Это без разницы.

— Что-то мне нехорошо… — проговорила я, с трудом справившись с голосом. — Душно здесь… я выйду в коридор…

— До чего же вы, молодежь, слабые… от этого вашего фитнеса никакого толку. Вот мы в вашем возрасте…

Я не дослушала.

Вышла в коридор на подгибающихся ногах, дошла до кулера, выпила холодной воды, но мне не стало легче.

В ушах все звучали слова Лизаветы Павловны:

«Кто-то ей на голову пакет надел полиэтиленовый и в шкафчик запихнул…»

В точности так, как в моем сегодняшнем сне… и так, как в том сценарии идеального убийства, который я придумала по заданию коуча Леонида…

Я снова вспомнила свой сон.

До чего же он был подробный и отчетливый!

А что, если это был вовсе не сон?

Что, если я действительно в состоянии умопомрачения пошла в бассейн и убила Александру?

Говорят, при некоторых душевных болезнях такое бывает…

Значит, я сошла с ума? Рехнулась от своей ненависти и воспоминаний! Так на меня подействовало появление Александры в нашем бизнес-центре. А что, сидела себе тихой мышкой, никто меня не замечал, а тут эта стерва снова возникла на моем пути, вот я и сбрендила!

Да, хорошо же на меня подействовали сеансы этого коуча!

И ведь это он подсказал мне, как можно убить Александру, велел все продумать, без него я бы не сообразила. Он-то думал небось, что я таким образом выпущу отрицательные эмоции и успокоюсь, а я вот… Но только я ничего не помню, и проснулась я в собственной постели…

Я стояла в коридоре с потерянным видом. Ко мне подошла знакомая девица из отдела компьютерного дизайна, что-то спросила.

Я ничего не поняла и переспросила:

— Что ты сказала?

— Я говорю, что ты очень бледная. Тебе плохо?

— Да просто душно что-то…

— А ты не беременная?

— Ох, да ты что! Я вообще… ни сном ни духом.

— Может, тебе водички попить?

— Уже.

Она только открыла рот, чтобы еще что-то сказать. Я уже не знала, как от нее отделаться, и тут у меня зазвонил телефон.

Я схватила его, поднесла к уху…

И услышала незнакомый мужской голос, из тех, которые называют козлетоном:

— Полина Юрьевна?

— Да, это я…

— Королькова Полина Юрьевна?

— Ну да… а кто спрашивает?

— Капитан Капитонов, двенадцатое отделение.

От этих слов у меня перехватило дыхание.

Вот только что я узнала об убийстве Александры, узнала, что ее убили именно по тому сценарию, который я сама разработала вместе с коучем, — и вот, пожалуйста, мне уже звонят из полиции!

А этот капитан продолжил:

— Полина Юрьевна, я вас попрошу подойти к нам в отделение. У меня к вам есть несколько вопросов.

— Во… вопросов? — переспросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. — Каких вопросов?

К счастью, девица из отдела дизайна уже ушла.

— А вы подойдите — и узнаете. По телефону я не могу это с вами обсуждать.

Тут я немного опомнилась. Мало ли кто это звонит? Подумаешь, капитан Капитонов, еще бы сказал, что он капитан Копейкин! Однако посылать незнакомого человека подальше все же не следует.

— Слушайте, я вообще-то на работе нахожусь! — Я постаралась, чтобы голос мой не дрожал. — И как, по-вашему, я должна начальству объяснить, что мне срочно нужно уйти в полицию? По какому делу? Начальник мне не поверит…

— Поверит, — успокоил меня капитан, теперь его голос тоже был тверд. — Видите ли, вы мне нужны срочно, а если вы не хотите явиться по звонку, то я могу выслать за вами патрульную машину. Вы этого хотите?

— Нет… — пролепетала я. — Хорошо, я буду…

И уже хотела отключиться, когда сообразила, что не знаю, где находится это самое отделение.

— Ой, постойте! Скажите мне, куда нужно прийти?

— Так я же сказал — в двенадцатое отделение…

— А где оно находится?

— Как, вы не знаете? — В его голосе прозвучало искреннее удивление. Должно быть, капитан не представлял, что существуют люди, которые не знают адрес его родного отделения. И это отчего-то придало мне сил и уверенности.

— Представляете — не знаю. Я вообще-то в полиции была, только когда паспорт получала.

— Ах вот как… тогда запоминайте или запишите. — Он продиктовал мне адрес и под конец добавил: — Скажете, что вы к капитану Капитонову!

Я отпросилась с работы, причем начальник даже ничего не сказал, потому что Лизавета насплетничала ему, что я едва не упала в обморок в коридоре.

Так что через сорок минут вошла в двенадцатое отделение полиции. Сказала дежурному, что меня вызвал капитан Капитонов, и он направил меня на второй этаж.

Поднимаясь по лестнице, я уже была готова к тому, что обратно меня не выпустят.

Я подошла к двери указанного кабинета, боязливо постучала. Из-за двери донесся невнятный возглас, который я посчитала за приглашение и вошла.

Кабинет был маленьким и тесным, в нем было буквально нечем дышать. Слева от двери стоял несгораемый шкаф, справа — письменный стол, за которым сидел маленький человек с большими ухоженными усами, невольно напомнивший мне знаменитого сыщика Эркюля Пуаро. Перед ним лежал раскрытый журнал, в который он смотрел в глубокой задумчивости.

— Вы меня вызывали? — спросила я робко.

— Это смотря кто вы такая…

— Королькова. Полина Королькова.

— Вот как! А вы, случайно, не знаете, Полина, столицу Нигерии?

— Что? А, нет, не знаю.

— Слово из шести букв.

— Все равно не знаю.

До меня дошло, что этот усатый тип разгадывает кроссворд.

— Вы меня для этого вызвали?

— А я вас вообще не вызывал.

Усатый приподнялся и крикнул куда-то за шкаф:

— Капитоныч, к тебе тут девушка пришла!

Только тут я заметила, что за шкафом стоит еще один стол, жутко заваленный бумагами. За этим столом на первый взгляд никого не было, но вдруг за ним послышалась какая-то возня, и из-под стола показалась растрепанная рыжая голова, а следом за ней вылез долговязый парень. В руке он держал какую-то мятую бумажку, на лице у него было победное выражение.

— Вот она! — воскликнул он, продемонстрировав бумажку усатому типу. — Я ее все-таки нашел!

— С чем я тебя и поздравляю! — насмешливо проговорил усатый и повторил: — К тебе вот девушка пришла.

— А, так вы, наверное, Полина Королькова! — проявил рыжий смекалку. — Спасибо, что пришли. Присаживайтесь. — Он показал на стул перед своим столом. — Только осторожно, одна ножка у него не очень…

Я опасливо опустилась на стул.

Стул крякнул, но выдержал.

Капитонов (а это был, наверное, он) перебрал бумаги на своем столе, достал какую-то папку, открыл ее, некоторое время с интересом читал и наконец поднял на меня глаза:

— Итак, Полина Юрьевна, у меня к вам несколько вопросов. Во-первых, вы знакомы с гражданкой Соломиной?

Ох. Этого я и боялась. Еще бы я с ней не была знакома, если она мне жизнь испортила! Соломина — это фамилия Александры. Впрочем, чего я ждала? Если ее убили и меня вызывают в полицию — неудивительно, что спрашивают о ней…

Удивительно другое: как они так быстро узнали, что меня с ней связывает…

А может, они ничего не знают? Может, они опрашивают всех, кто с ней когда-нибудь работал?

Во всяком случае, не нужно говорить лишнего, и самое главное — не нужно врать. Можно недоговаривать, но не врать, особенно если твои слова могут проверить. Они знают, что я с ней пересекалась по работе, значит, скрывать это глупо и бесполезно…

— Мы с ней работали в одной фирме. Точнее, — тут же поправилась я, — в одном бизнес-центре, только в разных фирмах: она у Катаева, а я — у Звонарева.

Вот не стану говорить ему, что полгода назад мы трудились в одной фирме, тогда он начнет копать, выяснит про Вадима и про аварию, а там кто-то сболтнет про то, что мы с Вадимом были тогда вместе… нет, пока промолчу.

— Вот как? — В глазах Капитонова вспыхнуло удивление, и он что-то записал. Похоже, он этого не знал… но тогда почему он меня вообще вызвал?

Я узнала это очень скоро.

— Несколько дней назад гражданка Соломина была убита…

Произнося эти слова, Капитонов внимательно следил за моим лицом. И теперь добавил:

— Похоже, это вас ничуть не удивило.

Не врать, напомнила я себе.

— Я об этом уже знаю.

— Откуда?

— У нас на работе об этом говорили.

— Вот как? Быстро же распространяются слухи! Ну, раз уж вы об этом знаете, скажите, где вы находились в момент убийства.

— А когда оно произошло?

— Вы же вроде все знаете!

— Я знаю только, что ее убили.

— Хорошо… где вы были утром двенадцатого августа?

— Двенадцатого? Я ехала на работу…

— А вот у меня другие сведения. Утром двенадцатого вы были в бассейне! — И Капитонов уставился на меня строгим и проницательным взглядом.

— В бассейне? — переспросила я растерянно. — Да ничего подобного! Я там очень давно не была!

Я решила не врать этому капитану — но сейчас нарушила свое обещание, ведь я была в бассейне… только не двенадцатого, а дня за два до этого!

— Я должен напомнить вам, Полина Юрьевна, об ответственности за дачу ложных показаний. По нашим сведениям, вы были в бассейне двенадцатого!

— Да говорю вам: не была! Если меня там кто-то видел — то он наверняка ошибся!

— Электроника не ошибается!

— Электроника? Какая электроника?

— Аппарат на входе в бассейн зафиксировал ваш пропуск в семь тридцать. Значит, вы вошли в здание примерно за пятнадцать минут до времени убийства…

— Пропуск? — переспросила я. — Да я этот пропуск уже несколько месяцев не видела!

— Это голословное утверждение! Аппарат зафиксировал…

И тут меня осенило.

Двенадцатое августа… это ведь тот самый день, когда…

— Когда, вы говорите, этот аппарат на входе в бассейн зафиксировал мой пропуск?

— В семь тридцать.

— Тогда меня там точно не было. Я была дома у своей знакомой, Елены Мелеховой…

— Мелеховой? — переспросил капитан недоверчиво. — И что вы там делали?

— Завтракали. А потом, примерно в четверть девятого, мы с ней вышли из дома. И отправились на работу, то есть она сначала меня довезла, а потом сама поехала. И ровно в девять я уже была на работе, вы можете это проверить. Там за сорок пять минут только-только доедешь, так что тем утром я никак не могла оказаться в бассейне! И ночевала я у нее, часов с восьми мы вместе были.

— Проверим, конечно… и с этой вашей подругой поговорим… как, вы говорите, ее фамилия?

— Мелехова. Ме-ле-хо-ва.

Капитан записал фамилию и снова взглянул на меня:

— Если она подтвердит ваши слова…

— Не только она.

— А кто еще?

— Еще ее мама Тамара Васильевна. Это она тем утром кормила нас с Леной завтраком. А вечером — ужином.

Капитан заметно поскучнел, но не хотел сдаваться:

— Но тогда как вы объясните, что ваш пропуск отмечен в бассейне?

— Понятия не имею! Я его потеряла полгода назад! И в этот бассейн больше не ходила, можете проверить!

— Вот как… — протянул он разочарованно. — Что ж, в таком случае у меня к вам больше нет вопросов. По крайней мере на данный момент. Однако я прошу вас пока не уезжать из города, потому что эти вопросы еще могут появиться.

— А сейчас я свободна?

— Да, конечно…

Я вышла из отделения полиции в смешанных чувствах.

С одной стороны, я испытала облегчение.

Я не сошла с ума и не убила Александру в приступе помешательства. В момент ее убийства я завтракала у Ленки. Что они с матерью, разумеется, подтвердят.

Больше того — пока меня ни в чем не обвиняют, но только благодаря чистой случайности.

Если бы Ленка тогда не зазвала меня в гости, я действительно не вышла бы сейчас из отделения полиции. Пропуск мой? Мой. Значит, я была в бассейне. И этот настырный капитан начнет копать и узнает, конечно, всю историю с Александрой, Вадимом и украденным проектом. И скажет, что у меня был мотив. Какое счастье, что у меня есть алиби!

А вообще все выглядит странно и подозрительно.

Александру убили в точности по придуманному мной сценарию. И мало этого — перед самым убийством кто-то прошел в бассейн по моему пропуску…

Тут возникают два вопроса.

Первый: кто мог завладеть моим пропуском? Ведь я нарочно сказала капитану, что потеряла его, а на самом деле я видела его валявшимся в ящике письменного стола… ну, недели две или три назад.

И второй: кто мог узнать о моем сценарии убийства?

Если ответа на первый вопрос у меня не было, то со вторым вопросом все более понятно.

О моем сценарии знали только два человека: я сама и коуч Леонид.

Я об этом сценарии ни с кем не разговаривала, уж это совершенно точно.

Значит, остается только коуч.

Может быть, сам он и не причастен к убийству, но кому-то пересказал мой сценарий?

Кому-то, кто им воспользовался?

Так или иначе, я должна была непременно встретиться с коучем, посмотреть ему в глаза и спросить, кому он пересказывал придуманный мною сценарий. Хорошо, что отпросилась у начальника до конца рабочего дня.

Я набрала номер коуча — тот, который был на листовке, что подсунули мне в почтовый ящик. И тут же равнодушный женский голос сообщил мне, что этот номер не обслуживается. Вот как… Ну что ж, время у меня есть, съезжу к нему без звонка и буду стучать в дверь, пока не откроет.

Я подошла к знакомому подъезду, поднялась по лестнице, остановилась перед дверью и нажала на кнопку звонка.

Я ожидала услышать голос Леонида из динамика, но вместо этого за дверью послышались шаркающие шаги и жизнерадостный женский голос пропел:

— Иде-ем, иде-ем! Мы с Кузенькой идем!

Я удивленно уставилась на дверь. А она тут же открылась, и на пороге возникла женщина лет пятидесяти, далеко не худенькая, в шелковом фиолетовом халате, густо усеянном разнообразными цветами. Что интересно, волосы женщины тоже слегка отливали фиолетовым, такой оттенок парикмахеры называют «Баклажан».

На руках у этого создания удобно примостился хорошенький рыженький песик породы чихуа-хуа.

В глазах тетки было радостное ожидание, но при виде меня это выражение погасло, сменившись удивлением и разочарованием.

— А ты кто? — спросила она.

— А вы кто? — спросила я в свою очередь.

— Хорошенькое дело! Это ты ко мне пришла, с какой стати я должна тебе отчитываться?

— А где Леонид? — сформулировала я иначе свой вопрос.

— Какой еще Леонид? — Тетка посмотрела на песика, как будто ожидала, что он подскажет ей ответ. И песик выразительно тявкнул.

— Ну, Леонид, коуч…

— Ты еще выражаешься!.. При ребенке! — Она потрясла песиком.

— Ну, коуч — это тренер, психолог… он здесь принимал пациентов… может быть, он у вас снимал эту квартиру?

— Никто здесь никого не принимал! — резко оборвала меня тетка. — Здесь живем только мы с Кузей! И никто у нас ничего не снимал!

С этими словами она плотнее запахнула халат на обширной груди и захлопнула дверь перед моим носом.

Я еще минуту простояла перед дверью.

На всякий случай проверила номер квартиры: вдруг я ошиблась адресом?

Но нет, квартира была та самая, в которую я приходила несколько раз, вот и штукатурка на стене рядом обсыпалась, можно испачкаться.

Да, та самая квартира, я точно помню. Мы здесь общались с коучем. Чтобы под его руководством продумывать сценарий убийства… Причем за мои деньги…

Чтоб его черти взяли, этого коуча!

И снова у меня закружилась голова, все предметы вокруг поплыли, как в детстве на карусели.

Неужели я все же схожу с ума?

Может быть, коуч Леонид в реальности не существует, может быть, он — порождение моего больного сознания?

Эта тетка с чихуа-хуа однозначно сказала, что никому не сдавала свою квартиру…

Но я прекрасно помню, как несколько раз приходила сюда на сеансы. Подробно помню обстановку в кабинете Леонида, помню наши долгие разговоры…

Хотя говорят, что сумасшедшие могут построить в своей голове целые вымышленные истории, со всеми деталями и подробностями…

Но как же тогда объяснить убийство Александры и то, что меня вызывали в полицию?

Я почувствовала, что если даже я пока еще нормальна, то еще немного — и я действительно сойду с ума.

В висках заломило, голову скрутило железным обручем, я оперлась о дверь и вымазала-таки рукав белым.

Однако головная боль отпустила, и тут я кое-что вспомнила.

Точнее — кое-кого.

Я вспомнила, что несколько раз встречала здесь мужчину, который приезжал на синей «Тойоте».

Судя по всему, он так же, как и я, ходил на сеансы к Леониду… «Если, конечно, он не плод моего воображения», — тут же раздался в голове ехидный голос. Ну, в таком случае мне остается только идти сдаваться в ближайшую психушку. Интересно, они принимают людей со стороны или только по направлению?

Так или иначе, мне непременно нужно встретиться с этим мужчиной и поговорить! По крайней мере, я узнаю, что этот чертов коуч действительно существует! А может, и еще что-то…

Тут я задумалась — как его найти?

И тут же вспомнила, что на заднем стекле его машины была рекламная наклейка фирмы по доставке кормов для животных… как же эта фирма называется… «Матушка гусыня»? Нет, не так… ах, ну да: «Братец кролик»! Точно!

Отчетливо вспомнив наклейку на «Тойоте», я спустилась по лестнице и вышла во двор, где присела на лавочку и достала телефон.

Найти эту фирму в интернете не составило труда, и меньше чем через час я уже подходила к магазину, на витрине которого были изображены очаровательные щенки, пушистые котята, ангорские кролики и прочие домашние питомцы.

Я вошла в магазин и огляделась в поисках сотрудников.

Тут же ко мне подошел пухлый парень с детской физиономией и проговорил стандартную формулу:

— Я вам могу чем-то помочь?

— Да, еще как можете!

— Вы ищете что-нибудь конкретное?

— Очень конкретное. Я ищу одного вашего сотрудника, — сказала я проникновенным голосом.

— Что? — Парень растерянно заморгал белесыми ресницами. — Какого сотрудника?

— Он ездит на синей «Тойоте»… у нее еще задний фонарь разбит…

— Вот как? — Выражение лица продавца изменилось. — Но мы вообще-то не даем справок о наших сотрудниках…

Я приблизилась вплотную, взяла его за пуговицу и проговорила доверительно:

— Это, конечно, очень мило, но этот козел разбил мою машину и тут же смылся с места аварии. Вы же видели: у него разбит фонарь. Он меня подрезал, сам легко отделался, а моя машина здорово пострадала, пришлось отдать ее в ремонт. Так что я уже несколько дней хожу пешком, представляете?

— Не пре-едставляю… — проблеял продавец и попытался отойти от меня подальше.

Не тут-то было, пуговица была пришита крепко.

— Если вы приличный человек, вы поможете бедной девушке, вы мне скажете, как его найти, правда?

Я сама себе удивилась, как ловко это у меня вышло. Прежде я на такое не была способна. Я совсем не умела общаться с людьми, терялась и смущалась. И вообще старалась поменьше разговаривать, что называется, не по делу. Сказала что надо — и пошла себе. Наверно, окружающим я казалась ужасно скучной личностью.

Продавец еще мялся, жалобно хлопая ресницами и надувая щеки, и я добавила:

— Ну, для начала хотя бы скажите, как его зовут.

— Ди… Дима, — выдавил продавец. — Дмитрий…

— Очень хорошо! И совсем не трудно, правда? А дальше? Ведь у Дмитрия есть и фамилия?

— Есть… Колесников…

— Очень хорошо! И будет совсем здорово, если ты вспомнишь его адрес или хотя бы номер телефона.

— Адреса я не знаю, а телефонный номер у меня есть… — Похоже, я бедного парня просто загипнотизировала, и где только научилась…

Он достал свой мобильник, потыкал в него пальцем и показал мне:

— Вот его номер.

Действительно, на экране было написано «Дима Колесников» и номер телефона.

Я сфотографировала номер, поблагодарила продавца и ретировалась, он не успел ничего сказать.

По дороге я зашла в магазин и кроме продуктов купила еще пачку вкусного печенья с орехами и шоколадной крошкой, а на работе с утра зашла в технический отдел и положила это печенье на стол Лелика, которого все у нас считают компьютерным гением. И разумеется, как все гении, он ужасный сладкоежка.

При виде печенья глаза у Лелика загорелись. Потом он подозрительно взглянул на меня и проговорил:

— Я понимаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Тем более бесплатное печенье. Говори сразу, что тебе нужно. И сразу предупреждаю: если ты хочешь взломать сайт банка, то я пас.

— Ну что ты, Леличек! — замурлыкала я. — У меня ничего такого и в мыслях не было! Мне всего-то нужно узнать адрес по номеру телефона… тебе же это раз плюнуть!

И я положила перед ним бумажку, на которой записала номер Дмитрия Колесникова.

— А, ну это плевое дело! — Лелик вздохнул с облегчением и тут же захрустел печеньем, а я поняла, что переплатила, можно было обойтись обычной шоколадкой. Ну, пусть помнит мою доброту!

И через минуту Лелик выдал мне тот же листочек, только теперь там был написан еще и адрес: «Старосельский переулок, дом шесть, квартира восемнадцать»…

При виде этого адреса у меня всплыли давние воспоминания.

Старосельский переулок мне очень хорошо знаком, он расположен рядом с тем местом, где я жила в детстве. Это потом, классе в шестом, мы переехали в новую трехкомнатную квартиру.

Помню, мама еще так радовалась… а через два года отец ушел. Ну, сейчас не об этом.

В самом этом переулке жили двое ребят из нашего первого «Б» класса… с одним из этих ребят, Митькой Сковородниковым, мы даже успели подружиться. У нас оказались общие интересы — мы читали книжки про индейцев…

Да, можете мне верить или не верить, но это так. Все остальные наши одноклассники играли в компьютерные игры, а если и читали какие-то книжки — то исключительно про Гарри Поттера. А мне как-то попалась книжка «Последний из могикан», я увлеклась, потом перечитала всего Фенимора Купера, Майн Рида… так и пошло.

Книжки я брала у соседки по лестничной площадке, одинокой старухи грозного вида, но она разрешала мне пользоваться своей библиотекой.

И когда я случайно узнала, что Митька тоже читает такие книжки, — все было решено. Мы подружились…

Я отбросила эти несвоевременные воспоминания и сердечно поблагодарила Лелика.

Он пожал плечами:

— Да мне нетрудно. Если что — обращайся, всегда готов помочь, особенно если с печеньем…

Ну вот, избаловала я его, теперь за шоколадку ничего и делать не станет!

Пришлось снова отпрашиваться у начальника, соврав, что мне нужно к врачу. И снова он отпустил меня без слова. Да, кажется, весь офис уверен, что я беременна…

Я забежала еще в кафе, чтобы перекусить, и отправилась в Старосельский переулок.

Тут детские воспоминания нахлынули на меня с новой силой.

Вот в этом самом доме жил Митька Сковородников… на лестничном подоконнике между вторым и третьим этажом мы с ним сидели, споря, кто лучше — Виннету или Чингачгук…

Ага, но это как раз и есть тот самый дом номер восемнадцать!

Я замедлила шаги, перебирая воспоминания…

И тут я кое-что заметила.

Прямо перед подъездом со скучающим видом прогуливался плечистый парень в черной кожаной куртке. В руке у него был букет цветов, но держал он его ничуть не заботясь о сохранности, как будто это не букет, а сложенная газета, да и сам букет имел помятый и непрезентабельный вид. Дарить такой девушке просто неприлично, во всяком случае, с этой девушкой у него будет последняя встреча.

Время от времени этот парень взглядывал на часы, а потом что-то негромко говорил в микрофон гарнитуры. Ага, стало быть, дело тут не в цветах вовсе…

Чуть в стороне от подъезда стояла знакомая мне синяя «Тойота», а чуть впереди, почти вплотную к ней, — черная машина.

В этой машине сидели четверо мужчин.

Все они были чем-то неуловимо похожи на парня с букетом. И вместе с тем еще на кого-то…

Я подошла к подъезду, поравнялась с парнем с букетом. Он скользнул по мне цепким взглядом и тут же отвернулся.

И тут до меня дошло, кого напоминают мне и он, и те четверо в машине.

Все они были похожи на персонажей бесконечных милицейских сериалов.

Те же черные куртки, те же короткие стрижки, те же замашки…

Ну да, поняла я, конечно, это полицейские, и они здесь явно кого-то караулят… А букет у того, первого, для конспирации. Только никого он не обманет.

С этой мыслью я вошла в подъезд, поднялась по лестнице, мимоходом бросила взгляд на тот подоконник, где мы с Митькой обсуждали индейских вождей…

Подъезд за прошедшие годы ничуть не изменился: те же перила с медными шишечками, те же ступени, только еще более вытертые, но вот надписи на стенах поменялись… Не по сути, а по качеству. Теперь все было ярко и крупно, юное поколение пользовалось баллончиками с красками.

Я поднялась еще на один пролет — и тут увидела спускающегося навстречу мужчину.

Это был он, тот самый человек, которого я встречала в доме коуча. Дмитрий Колесников. Сейчас на лице его не было обычного мрачного выражения, так что он был даже симпатичным.

И в ту же секунду, как я его узнала, у меня в голове сложились детали только что увиденного и я поняла, кого караулят полицейские перед подъездом.

В том, что они кого-то ждут, я не сомневалась. Их машина стоит прямо перед синей «Тойотой», чтобы заблокировать ей выезд. И по телефону этот с букетом разговаривает, докладывает небось начальству…

Наверняка они поджидают этого Колесникова… Потому что… потому что случилось убийство! В моем случае убили Александру, а у него тоже был наверняка объект ненависти, иначе он бы к коучу не ходил. Нет, я не могу допустить, чтобы его сейчас арестовали, я должна с ним поговорить. Если он скажет, то тоже ходил к коучу, значит, мне еще рано в психушку. Или вообще туда не надо.

Он как раз поравнялся со мной, хотел пройти мимо, но я проговорила вполголоса:

— Дима, вам нельзя сейчас выходить из дома. Вас там поджидают полицейские.

Он удивленно взглянул на меня:

— Что? Не понимаю, о чем вы! Какие полицейские? С какой стати? Кто вы вообще такая?

— Сейчас некогда задавать вопросы! — проговорила я настойчиво. — Просто поверьте мне! Вы ведь — Дмитрий Колесников?

— Ну да… мы знакомы?

— Потом, все объясню потом! — С этими словами я схватила его за руку и потащила вверх по лестнице.

Он какое-то время вяло сопротивлялся, но потом подчинился моему напору.

Мы поднялись на верхний, пятый, этаж.

Здесь широкая лестница закончилась, но на площадке была обшарпанная дверца, на которой висел амбарный замок.

Я с тех давних пор помнила и эту дверцу, и этот замок. Помнила, что тогда ключ от него прятали за дверной притолокой.

Замок с тех пор так и не поменяли, видно, ни у кого не дошли руки.

Я протянула руку к притолоке — и тут же нащупала ключ на прежнем месте.

Я открыла замок, открыла дверь, за которой была узкая лесенка, ведущая на чердак.

— Откуда вы все это знаете? — спросил Дмитрий, удивленно взглянув на меня.

— Потом, все потом! — отмахнулась я и полезла вверх по лестнице.

Мы поднялись на чердак.

Здесь нас встретил ровный, непрерывный гул, словно на чердаке заводили моторы несколько мотоциклов.

Это ворковали голуби.

У них здесь было настоящее общежитие.

При нашем появлении голуби взлетели, заметались по чердаку, то и дело задевая нас крыльями.

Я уверенно шла через чердак к его дальнему концу.

Там была еще одна дверь, не запирающаяся.

Мы прошли через нее и попали на другой чердак.

Это был чердак другого дома, подъезд которого выходил на соседнюю улицу. Там наверняка никто не караулит Колесникова, значит, там можно безбоязненно выйти из дома… Да если честно, то полиция и этот чердак поленилась проверить, увидели, что замок висит, — и успокоились.

Но прежде чем покинуть чердак и спуститься по лестнице, я подошла к чердачному окну.

Это окно выходило на маленький балкончик, который нависал над крышей.

Не говоря ни слова, я перелезла через подоконник и выбралась на балкончик.

Отсюда был виден почти весь город: крыши соседних домов, а за ними — серо-синяя полоса Невы, сверкающий шпиль Петропавловской крепости…

Я оглянулась на своего спутника.

У него было изумленное, растерянное лицо.

— Откуда… откуда вы знаете про этот балкон? — проговорил он вполголоса.

И вдруг в его глазах что-то изменилось.

— Поля?! — выдохнул он.

И тут сквозь внешность взрослого человека проступило детское лицо.

— Митя?! — произнесла я неуверенно. — Но ты же был Сковородников…

— Родители развелись, и мама переписала меня на свою фамилию. Так это действительно ты?

— А это — ты?

— Если это действительно ты, скажи, к какому роду принадлежал Чингачгук!

— К роду черепахи, само собой! У него и татуировка была на груди соответствующая…

— Полька, это правда ты! А как ты меня нашла? И что ты такое говорила про полицию?

— Да, про полицию… — спохватилась я. — Там, внизу, тебя караулят полицейские. Но думаю, что про этот выход они не знают и мы сможем незаметно уйти.

— Почему они меня караулят?

— А ты не знаешь? — прищурилась я.

— Догадываюсь… — Он отвел глаза. — Но ты-то тут каким боком?

— Вот в этом я и хочу разобраться. Скажи, ты ведь посещал коуча по имени Леонид?

— Ну да…

Он снова внимательно взглянул на меня и проговорил:

— А ведь я тебя там видел… ты тоже, что ли, к нему ходила?

— Ходила, ходила… к этому мы еще придем, а пока расскажи, что тебя к нему привело и в чем заключались ваши занятия.

— Ох… мне бы не хотелось об этом говорить… Противно так все…

— Нет уж, давай рассказывай. Дело очень серьезное и касается нас обоих.

— Ну, если так… понимаешь, я был женат… — Он снова отвел глаза и надолго замолчал.

— Ну давай уже, не тяни! Время дорого!

— Да… в общем… я любил жену и думал, что у нас все хорошо, но однажды застал ее с одним таким… ну, не могу я об этом говорить! Как вспомню ту картину — у меня прямо в глазах темнеет!

— Хорошо, пропусти эту часть. Переходи прямо к коучу.

— Ладно… в общем, знаешь, как говорят: «От любви до ненависти один шаг». Вот я этот шаг и сделал. Я так возненавидел Аллу, что не мог дальше жить. Думал, что-нибудь сделаю с собой… или с ней. И тут мне в почтовый ящик положили листовку…

— Ага! Ту самую листовку…

— Ту самую?

— Ну да, мне тоже такую положили… ладно, не будем отвлекаться. Продолжай.

— Ну, мне терять было нечего. Пришел я к этому коучу, и он мне говорит: «Тебя разъедает ненависть к бывшей жене, и чтобы ничего не натворить, попробуй придумать, как ты ее убьешь. Продумай тщательно, в деталях…»

— Угу…

— Я, конечно, сначала очень удивился, а потом подумал: а почему бы и нет? Лучше сделать это мысленно, чем…

Ну да, подумала я, все в точности как со мной… хотя Леонид и не отрицал, что в этом заключается его метод.

— Ну вот, — продолжил Митя, — самое интересное, что мне действительно стало легче.

Я вспомнила свою историю. Да, мне тоже здорово полегчало, когда я продумала убийство Александры…

— А потом…

— Не говори. Давай я угадаю. Потом твою жену действительно убили. Причем именно по тому сценарию, который ты придумал. И ты стал главным подозреваемым.

— Точно… откуда ты знаешь?

— От верблюда…

— Да ну тебя…

— Оттуда, что со мной было то же самое. И меня уже вызывали в полицию…

— Но тебя отпустили?

— Отпустили, потому что у меня было алиби на время убийства. А как у тебя с этим?

— У меня алиби нет.

— Вот поэтому за тобой сегодня и приехали. Тебя хотят арестовать.

— Но я же ничего не сделал!

— Они так не считают. Все улики наверняка указывают на тебя.

— Я пойду к этому коучу и разберусь! Ведь, кроме меня и его, никто не знал все детали задуманного…

— Можешь не ходить. Я там уже побывала.

— И что?

— А то, что Леонида там больше нет, в квартире живет какая-то дама… точнее, тетка с собачкой, и она уверяет, что никакого коуча там и близко не было и квартиру она никому не сдавала.

— Как же так? И главное — что делать?

— Пока нужно куда-то тебя устроить. В какое-нибудь безопасное место.

— Не могу же я всю жизнь прятаться!

— Обо всей жизни речь не идет. Нужно спрятать тебя на какое-то время, а пока самим попробовать разобраться в этой истории.

Он наклонил голову и стал похож на того лобастого мальчишку, которого я знала когда-то давно. Тот был упрямый к тому же. Похоже, таким и остался.

— А для начала, — мягко сказала я, — нам нужно убраться отсюда и где-нибудь посидеть в тишине и обсудить наши планы.

— Наши? — переспросил он. — Но ты не обязана мне помогать, а к тебе самой у полиции нет претензий.

— Не болтай ерунды! — оборвала я его. — Во-первых, я хочу разобраться в этом загадочном деле. Оно ведь меня касается напрямую. А во-вторых, мы ведь с тобой дружили в детстве, а такое не забывается!

— Точно, дружили… — сказал он и почему-то вздохнул.

Мы спустились с чердака, вышли на улицу — на другую, гораздо более оживленную, чем Старосельский переулок.

Тут Митька тоскливо протянул:

— Моя машина… что же, я так ее и оставлю?

— О чем ты говоришь! Забудь про машину! Около нее дежурят полицейские. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя арестовали!

— Не хочу… — вздохнул он. — Но документы… они ведь остались в квартире.

— Про них пока тоже забудь. Может, позже мы придумаем, как их достать.

— Ну да, машину я, может, тоже позже заберу. Они ведь не вечно будут там дежурить.

— Забудь про машину! Ты ведь в розыске, значит, твою машину тоже будут искать.

— Но я к ней так привык… не знаю, как буду без нее, совсем не умею пользоваться общественным транспортом.

— Ничего, научишься! В этом нет ничего сложного. Вон, кстати, автобусная остановка…

Мы сели на первый попавшийся автобус, проехали несколько остановок и вышли возле какого-то кафе, которое выглядело прилично и вместе с тем не пафосно.

Это было очень своевременно, потому что я от всех сегодняшних приключений проголодалась.

Заказали кофе и сэндвичи.

Я быстро расправилась со своим сэндвичем, взяла салфетку и проговорила:

Чтобы снять с тебя подозрения, нам нужно провести собственное расследование. Давай определимся, какие у нас есть пути.

— Какие пути? — переспросил Митя.

— Ну, как мы можем узнать, кто нам подсуропил все наши неприятности. Это знает коуч Леонид…

— Но он исчез.

— Вот именно. Значит, нам нужно найти его.

— Но как?

Я написала наверху салфетки жирную единицу.

— Первый путь — квартира. Я была в этой квартире и ты был, значит, та тетка, которая в ней сейчас живет, на самом деле знает про Леонида, только не хочет говорить. Значит, нужно ее каким-то образом разговорить…

— Но как? Пытать, что ли?

Я посмотрела на Митю с сомнением.

— А что? Помнишь, как гуроны пытали Ункаса, сына Чингачгука?

— Так то гуроны, а ты сам сможешь пытать женщину?

— Вряд ли… — Митя криво усмехнулся, — это же не моя бывшая… ой!

— Вот тебе и ой…

— Можно похитить ее собачку и пообещать вернуть, если она все расскажет…

— Надо же, какой ты стал жестокий! Удивительно, что время делает с человеком!

— Но если нет другого выхода…

— Но это — на самый крайний случай. Давай думать, что мы вообще знаем про этого Леонида.

— Листовка! — выпалил Дмитрий.

— Что — листовка?

— Он же где-то ее печатал. Можно найти на листовке реквизиты типографии и там узнать про заказчика…

— Ну, это нам вряд ли много даст, но все же стоит отработать и этот путь… — Я написала на салфетке крупную двойку, а рядом с ней, помельче — слово «листовка».

— Что еще мы знаем про Леонида?

— Больше ничего.

— Ну, мы же оба его видели. Ты не заметил чего-то необычного в его внешности, одежде?

— Да нет, ничего такого… невзрачный тип…

— Да, пожалуй, именно невзрачный…

Я на всякий случай написала на салфетке тройку и рядом с ней — «коуч».

Потом взглянула на Митю и сложила салфетку вчетверо:

— Извини, наверное, прежде чем искать пути расследования, нужно подумать, где тебе поселиться на это время. У тебя есть кто-то, кому ты полностью доверяешь и у кого можно пожить?

Он задумался на минуту и покачал головой:

— Пожалуй, что нет… можно ведь просто снять на время квартиру или комнату…

— Не так просто. Наверное, везде спрашивают документы, а у тебя их сейчас нет. Да если бы и были, наверняка их где-то регистрируют. Так что полиция очень скоро узнает, где ты живешь.

— Что же делать?

На этот раз я задумалась.

Как я уже говорила, родственников у меня, можно сказать, нет. Зато у меня есть единственная близкая подруга — Ленка Мелехова. Вот именно, раньше я думала, что у меня нет близких подруг, а теперь поняла, что есть одна.

И работает она риелтором. В конце концов, может, она что-то посоветует насчет жилья…

Я достала телефон, набрала Ленкин номер.

Судя по шуму в трубке, она была не дома.

— Ты сейчас не можешь разговаривать? — спросила я.

— Нет, почему… подожди, я сейчас отойду…

В трубке и правда стало тише.

— Ну, что у тебя случилось?

— Почему ты решила, что что-то случилось?

— Ну, у тебя голос такой… не такой, как всегда.

— Да нет, ничего особенного. Мне просто твой совет нужен. Не знаешь, где можно поселить человека без документов?

— Без документов? — испуганно переспросила Ленка. — Полинка, во что ты впуталась?

— Да не бойся ты, ничего такого! Просто хорошему человеку помочь хочу!

— Хорошему? Что за человек? Я его знаю?

— Нет, не знаешь. Но он друг детства, и у него неприятности… из-за бывшей жены. Я покосилась на Митю.

— Так посоветуешь что-нибудь?

— От советов немного проку. Я твоему хорошему человеку жилье устрою. Правда, не очень комфортное, но он ведь не капризный?

— Не капризный, — подтвердила я, снова покосившись на Митю.

— Тогда подъезжайте через час к Сенной площади…

Через час мы вышли из метро на Сенной.

На Сенной площади всегда шумно и людно, но Ленка Мелехова не затеряется ни в какой толпе, ее всегда видно издалека.

И сейчас я издали увидела ее темно-рыжую шевелюру и потащила к ней вяло сопротивляющегося Дмитрия.

— Это Лена, моя лучшая подруга… а это Дмитрий, — представила я их друг другу.

— Очень приятно! — проворковала Ленка и протянула руку таким жестом, что не поймешь — для пожатия или для поцелуя.

Митя ее деликатно пожал.

— Ну пошли. — Ленка развернулась и повела нас сквозь толпу, как ледокол — караван кораблей. — Я вам все быстренько покажу и пойду, а то машина у меня тут брошена в не очень хорошем месте.

— Спасибо тебе, — поблагодарила я, — но вообще куда ты нас ведешь?

— Я работу поменяла, — вместо ответа проговорила Ленка, обходя рослого таджика. — Я ведь тебе говорила, что теперь в риелторской фирме работаю. Мы коммуналки расселяем.

— Как, разве в нашем городе еще остались коммуналки?

— Еще сколько! — Ленка сделала характерный жест. — Мы их находим, расселяем, ремонтируем и продаем. Вот, одна тут как раз, неподалеку. Большую часть жильцов мы уже переселили, но трое еще остались. Так что пока квартира в подвешенном состоянии, ремонт в ней начинать нельзя, но вот твоему другу детства вполне можно пожить. Если он не слишком капризный.

— Я не капризный, — торопливо подтвердил Митька, глядя на Ленку так, будто он ходит в детский сад, а она — строгая воспитательница.

— Ну вот и хорошо.

Мы свернули в какой-то переулок, зашли в дворовую арку, оказались в унылом темноватом дворе, каких немало в старых районах Петербурга. Ни травинки, ни детской площадки…

Ленка уверенно подошла к одному из подъездов, открыла дверь (домофона или замка на ней не было) и начала подъем по крутой полутемной лестнице.

— Лифта нет, — сообщила она на втором этаже. Как будто мы этого не заметили. — И под ноги смотрите, а то тут кошки гадят.

И такое мы тоже заметили, точнее, почувствовали.

Подниматься пришлось не очень высоко — на четвертый этаж.

Ленка подошла к двери, возле которой красовалась куча звонков, достала огромную связку ключей, выбрала один, вставила в замок, повернула…

Замок лязгнул, но дверь не открылась.

— Вот черт, опять они на засов закрыли! — пробормотала Ленка и решительно нажала на кнопку звонка, возле которого было написано «М. Сервантов».

За дверью раздалась хриплая трель, и через минуту из глубины квартиры послышался простуженный голос:

— Кого черти принесли?

— Пенсия! — громко произнесла Ленка.

— Иду, иду! — И за дверью раздались шаркающие шаги.

Вскоре лязгнул замок и дверь открылась.

На пороге стоял обрюзгший, небритый тип в удобных тренировочных штанах и тельняшке.

— Это ты пенсию принесла? — проговорил он, оглядев Ленку с ног до головы.

— Нет. Пенсия еще не сегодня.

— А тогда что же ты людей беспокоишь?

— А зачем вы дверь на засов закрываете?

— А сейчас такое время, что непременно нужно закрывать! Такой народ, что мама не горюй! Вон, у друга моего квартиру на ночь не заперли, так чугунную ванну вынесли! Главное дело, что он сам в этой ванне спал, Проснулся и никак не мог понять, где оказался…

— Как же это они его не заметили? — недоверчиво переспросила Ленка.

— Не знаю, видно, спешили очень. А еще у одного моего знакомого, правда, не сказать, что друга…

— Ладно, я вообще-то тоже очень спешу, — Лена оборвала разговорчивого типа, — вот, я тебе нового соседа привела. Зовут Дмитрий. Ты уж, Михаил, его не обижай.

— Сосед — это хорошо, а то у нас в квартире плохая демография, население неуклонно убывает. А обижать его у меня и в мыслях не было, зачем же его обижать, когда с ним выпить можно…

— Насчет этого тоже не слишком усердствуй! Лучше скажи, подумал ты над моим предложением?

— Это над каким же предложением? Это насчет чего же?

— Насчет того, чтобы поменять свою комнату на однокомнатную квартиру. Хорошая такая квартирка, в Дачном, на первом этаже, со всеми, как говорится, удобствами.

— Э, нет, нет! — Михаил замахал руками, как ветряная мельница. — Насчет этого я свою позицию уже обрисовал. Мне этот район очень нравится, у меня тут все друзья-товарищи, опять же магазины самые нужные в шаговой достукности… то есть доступности.

— Кстати, насчет магазинов. Мы же тебе еще и денег приплатим, приличную сумму…

— Деньги — это, конечно, хорошо, но они, как все хорошее, быстро кончаются…

— Да ты философ! — Ленка махнула на соседа рукой и повернулась к Дмитрию. — Пойдем, я тебе твою комнату покажу! — Лена плечом отодвинула Михаила в сторону и повела нас по коридору.

Коридор был длинный, полутемный. На полу лежал рассохшийся бежевый линолеум, стены до половины высоты покрывала унылая серо-зеленая краска, выше они были побелены когда-то очень давно, во времена диалектического материализма.

А в конце этого коридора возвышалось диво дивное — огромная печь, покрытая блекло-зелеными изразцами с выпуклыми узорами.

— Главный плюс этой квартиры, — бросила Ленка, кивнув в сторону печи. — Большая редкость, такие же изразцы есть только в Строгановском дворце. Не представляете, как трудно было их сохранить. Жильцы, которых мы расселяли, норовили перед отъездом повыковырять. Приходилось дежурить по очереди. Зато цена квартиры сразу повышается. А вот и ваша комната… — Ленка подошла к двери сразу за печью, которую мы сперва не заметили.

Она снова достала свою связку ключей, выбрала из нее один ключ, открыла дверь, а ключ отдала Мите.

— Ну вот… — Она распахнула дверь. — Не бог весть какие хоромы, но ты же вроде не капризный…

— Конечно, спасибо вам большое! — опомнился Дмитрий. — Я вам так признателен! Вы меня буквально спасли…

Комната, куда привела нас Ленка, оказалась неожиданно большой и светлой.

В ней были два высоких окна, за которыми виднелись петербургские крыши. Кроме того, в комнате, к моему удивлению, присутствовала кое-какая мебель: диван-кровать, накрытый коричневым выцветшим пледом, два кресла и хлипкий небольшой столик. Одна ножка у столика отсутствовала, вместо нее кто-то приспособил палку от швабры.

— Прежние хозяева не стали забирать, сказали, что купят все новое, — прокомментировала Ленка. — Если ненадолго, то можно этим обойтись, чтобы новое не покупать. А уж белье, одеяла…

— Это я принесу! — поспешила я.

— Ну, тогда я побегу, у меня правда дел много…

— Ох, спасибо тебе, Ленусик! — Я чуть не прослезилась.

— Да, большое вам спасибо! — отвлекся Дмитрий от созерцания своего нового жилища.

— Ладно, мне не трудно… — И Ленка упорхнула.

Едва за ней закрылась дверь, я опустилась в одно из кресел и перевела дыхание — только теперь я осознала, как устала от сегодняшних приключений. Но отдыхать было некогда.

Я строго взглянула на Митю и проговорила:

— Ну вот, теперь нам никто не помешает, так что можешь мне рассказать свою историю.

И не успела я сказать эти слова, как дверь комнаты со скрипом открылась и на пороге появился Михаил.

— Ушла она? — опасливо осведомился он, оглядев комнату.

— Лена? Да, ушла, — успокоила я его.

— Страшная женщина! — произнес он с трепетом.

— Чем же она такая страшная?

— Да вот, соблазняет меня жизненными благами. Деньгами, квартирами… боюсь, не выдержу когда-нибудь и соблазнюсь, променяю родные четырнадцать метров на удобства!

— Извините, Михаил, но мы вообще-то заняты…

— Заняты? — Михаил замахал руками. — Ох, виноват! Но только тут есть один архиважнейший вопрос.

— Какой еще вопрос?

— Вы ведь в нашей квартире жить собираетесь…

— Недолго! — поспешно уточнил Дмитрий.

— Ну, долго или недолго — это уж как получится. Я вот тоже думал, что ненадолго сюда вселяюсь, а было это… — Он некоторое время что-то считал, загибая пальцы, и наконец выдал: — А было это в одна тысяча девятьсот семьдесят втором году. Так вот, возвращаюсь к своему вопросу. При вселении на новую жилплощадь жильцу положено устраивать новоселье. Или по-простому — проставляться, ставить всем соседям выпивку…

— Ах, насчет новоселья… так, может, вы сами купите что нужно, а я денег дам?

— Само собой! — оживился Михаил. — Конечно, я сам все куплю! Я знаю, где что и что почем. И продавцы меня все хорошо знают, так что можешь не сомневаться: все будет в лучшем виде!

Дмитрий полез в карман, достал кошелек, отсчитал несколько купюр и протянул Михаилу:

— Столько хватит?

— Даже и много… — Михаил хотел было вернуть одну купюру, но передумал, — я тогда еще и закуски куплю…

— Тогда вот еще что, — спохватился Дмитрий, — купите для девушки «Рябину на коньяке», она ничего другого не пьет.

— Всенепременно!

Наконец он вышел из комнаты, деликатно притворив за собой дверь, но тут же снова открыл ее и проговорил:

— Только вот, сосед, зря ты мне «выкаешь». Мы же теперь, считай, свои люди, надо проще, надо на «ты» переходить!

Он снова закрыл дверь, на этот раз, кажется, надолго.

Я облегченно вздохнула и тут же удивленно взглянула на Митю:

— А что это было… насчет «Рябины на коньяке»? С чего ты взял, что я ее пью?

— Извини… я подумал, что он будет ее искать по разным магазинам и надолго задержится.

— Ах вот в чем дело! Но это вряд ли сработает, он же сказал, что у него все продавцы знакомые.

— Ну я хоть попытался…

— Ладно. В любом случае, пока его нет, нужно воспользоваться временем…

Я поняла, что эти слова прозвучали двусмысленно и поспешно добавила:

— Нужно обсудить наши дела. А для начала — расскажи мне о своих сеансах с Леонидом.

— Ох… — Митя тяжело вздохнул. — Значит, придется начать с самого начала…

— Придется!

— Я был женат…

— Это ты мне уже говорил.

— И жену свою очень любил.

— И это говорил.

— Ну ладно… про то, что я ее застал с другим, я тоже говорил. Не говорил только, сколько гадостей она мне тогда наговорила. И еще передо мной вертелась и смеялась: «Ну побей меня! Вижу же, что хочется! Побей! Нет? И этого не можешь? Совсем ты не мужик!»

Я промолчала, но подумала, что, если женщина так себя с мужем ведет в пикантной ситуации, стало быть, совершенно им не дорожит и твердо решила разводиться.

— И что, побил ты ее?

— Да нет, — с досадой ответил Митька. — Я тогда еле сдержался, чтобы ее и правда не побить. Ушел и в тот же день подал на развод. Ну не мог я с ней больше жить, понимаешь?

— А она не против была, так?

— Ну да… знаешь, мне потом рассказали, что она нарочно всю эту историю замутила. Что мужик этот… ну, с которым она… он очень денежный был, какой-то чиновник крупный. И она хотела за него замуж, а он женат был и менять ничего в своей жизни не хотел. Так она нарочно решила события ускорить, все разъяснить. Только у нее ничего не получилось: мужик тот на повышение шел, ему развод и скандал не нужны были, он ее и бросил. И она тогда прямо озверела и всю злость на мне вымещала.

Я хотела спросить, кто же ему все это объяснил, но решила пока помолчать.

— Развелись мы очень быстро, но еще какое-то время жили в одной квартире. В той, родительской, где я сейчас живу, жильцы были, так бы я туда сразу переехал. Я уж старался как можно меньше дома бывать, на работе задерживался, завтракал в кафе, чтобы на кухню не выходить…

Так она в один вечер нарочно разорвала платье, ударилась лицом об кухонный шкафчик, чтобы синяк получился, и вызвала полицию, мол, я ее избиваю…

Ну, полицейские на первый раз обошлись внушением, потому как бывшие супруги, дело семейное и так далее… Но я понял, что она на этом не остановится. Снял ненадолго комнату, а потом все же переехал в родительскую квартиру, еще неустойку жильцам заплатить пришлось. Но она меня и там в покое не оставила…

Я ненароком посмотрела на часы. Однако время неумолимо бежит к вечеру, а мне домой надо, а потом обратно вернуться, чтобы ему вещи кое-какие привезти. С другой стороны, и прерывать Митьку сейчас нельзя, а то еще потом передумает рассказывать.

Митя перевел дыхание и продолжил:

— Я когда-то был альпинистом. Хорошим, умелым альпинистом. И потом, когда я женился и мне нужно было найти денежную работу, чтобы оплачивать ипотеку и капризы жены, я поговорил с одним старым знакомым — больше чем знакомым, мы с ним вместе ходили в горы, а это очень сближает.

Так вот, Федор, так зовут моего знакомого, в то время как раз создал крупную фирму, которая занималась всякими высотными работами. От монтажа сложного электронного оборудования до установки спутниковых антенн, рекламных постеров и даже окраски фасадов и мытья окон в высотных зданиях.

Поначалу он взял меня рядовым сотрудником — хоть и знал меня давно, но работа есть работа, — а потом, когда убедился, что я хочу и умею работать, повысил до менеджера.

Работа была хорошая, денежная.

Но тут как раз случился скандал с женой. И сразу после развода она пришла к моему шефу и стала жаловаться, что я ее бью, крупно обделил при разводе и вообще веду себя по-свински. А самое главное — краду и продаю ее фамильные украшения.

При этом нужно добавить, что никаких фамильных украшений у нее отродясь не было. То есть дарил я что-то ей, конечно, на день рождения, на годовщину свадьбы, но она сама говорила, что все это дешевка, барахло, в общем, полное. Но это потом уж, когда развелись. А тогда рада была любому колечку или браслетику. Потому как была из бедной семьи, родители ничего ей не дали, я так понял, что сами еле концы с концами сводили, да папаша еще и пил без просыпу, потом помер.

Так что когда услышал я про фамильные украшения, то буквально в голос заржал.

Однако, когда хотела, моя бывшая умела выглядеть убедительной и бить на жалость, так что произвела на Федора впечатление.

Слушая Дмитрия, я подумала, что пока его история не выглядит такой уж необычной. Многие пары тяжело разводятся.

Митя выпил водички из бутылки, что оставила нам Ленка, и продолжал:

— Федор вызвал меня к себе и поначалу смущенно сказал: мол, не хочу вмешиваться в ваши семейные дела, не хочу выяснять, кто прав, кто виноват, но разберись как-нибудь с женой. Я не хочу, чтобы у нас в фирме создалась нездоровая обстановка. То есть чтобы она сюда ходила и рассказывала в подробностях, какой ты подлец. Никому это не нужно.

Я сказал, что все это чистой воды вранье, ни слова правды, и пообещал разобраться, но когда сказал жене, чтобы не вмешивала работу в наши отношения, она только посмеялась надо мной и пообещала, что это еще цветочки. И что у меня все впереди, что она еще только прикидывала да приглядывалась, но вот скоро…

Я не придал этому большого значения, она поговорить-то всегда умела, а я хотел поскорее все забыть, новую жизнь начать.

— И как, получилось? — спросила я, чтобы что-то сказать, потому что слишком долго уж Митя молчал.

— Не получилось, — вздохнул он, — потому что вскоре случился грандиозный скандал.

К нашей фирме обратился очень богатый и влиятельный человек. Ему нужно было установить в квартире, точнее, на стене за окнами квартиры кое-какое сложное электронное оборудование.

Сам он в это время куда-то на несколько дней уезжал вместе с семьей и хотел, чтобы мы все сделали в его отсутствие.

Федор попросил меня заняться этим заказом — мол, на меня он может полностью положиться, мне доверяет как самому себе… опять же обещал приличную премию.

Я взялся за эту работу.

Выполнил ее быстро и качественно, и уже ждал премию… как вдруг шеф вызвал меня к себе в кабинет.

Когда я вошел, я его просто не узнал.

Федор был буквально багровый от ярости и, казалось, готов был меня убить.

«Я тебе доверял! — проговорил он тихо, но буквально клокоча от гнева. — Я тебе доверял как самому себе, а ты…»

«Да в чем дело?» — спросил я удивленно.

«Ты еще спрашиваешь? — прошипел он. — Так меня подставил! Лучше бы ты меня самого обокрал… Даю тебе последний шанс. Отдай то, что украл, и тихо увольняйся по собственному желанию!»

Тут уже я переменился в лице: «О чем ты говоришь? Что я украл? Ты меня знаешь много лет, неужели можешь поверить…»

А он мне: «Твоя жена мне еще когда говорила, но я тогда ей не поверил! Выходит, зря! — И снова: — Отдай украденное, или я с тобой разберусь!»

Я вылетел из кабинета как ошпаренный.

Попытался спросить у секретарши Федора, в чем дело, но она только замахала на меня руками. И смотрит с таким презрением: «Идите, — говорит, — поскорее из приемной от греха подальше».

Наконец добился правды от одной девчонки из бухгалтерии. Она мне все и рассказала.

Оказывается, после того как я установил все оборудование у того большого человека, он вернулся домой и обнаружил, что его крупно обокрали.

Из квартирного сейфа украли бриллианты его жены на огромную сумму. При этом двери квартиры не были вскрыты, а на подоконнике он нашел следы ботинок.

Естественно было предположить, что кражу совершил альпинист, который устанавливал аппаратуру. То есть я.

Тот важный человек пришел к Федору и устроил скандал. Но сказал, что в полицию не будет обращаться, если получит обратно бриллианты — ему, мол, не нужна огласка.

Федор снова вызвал меня, топал ногами, грозил всевозможными карами, требовал вернуть бриллианты — но что я мог? Я их в глаза не видел!

— И чем все это кончилось?

— Кончилось тем, что тот богатый человек нанял частного детектива. Тот оказался толковым мужиком, дело свое знал и связи имел. В общем, перешерстил он всех подпольных перекупщиков и торговцев краденым в городе и наконец нашел украденные бриллианты.

Их удалось выкупить за полцены и хозяин бриллиантов заставил часть этих денег заплатить Федора.

Тот едва не разорился, но заплатил, чтобы замять скандал.

Правда, когда частный детектив выкупал бриллианты у перекупщика, тот намекнул, что к краже имеет отношение одна известная шайка. И то сказать: сейф-то у того типа был суперсовременный, такой не всякий человек откроет, а только специалист. А я, конечно, в квартиру-то мог войти, но с сейфом вряд ли справился бы. Стало быть, сообщник у меня был, а такого человека найти непросто, абы к кому он не пошел бы. Но кого это интересует?

В общем, с меня подозрения все равно не сняли.

Федор меня уволил, и по всем фирмам города, занимающимся высотными работами, прошел упорный слух, что со мной нельзя иметь дело, уж он постарался. Так что для меня эта работа была навсегда закрыта, а больше я ничего не умею.

Кроме того, мне с тех пор никто из прежних знакомых не подает руки — считают меня вором… Тут уж женушка бывшая вовсю постаралась: всех обошла, со всеми поговорила, такие подробности про меня выдумала — мама не горюй!

Дмитрий немного помолчал, затем добавил:

— А как вишенка на торте, когда все это закончилось, бывшая позвонила мне. Судя по голосу, она была здорово пьяна.

«Ну, как тебе — понравилось?» — спросила она.

Я в первый момент не понял, о чем она говорит: «Что понравилось?»

«История с бриллиантами. Я ведь тебе на нашу свадьбу ничего не подарила, так вот, считай, это тебе от меня свадебный подарок!»

Рассмеялась и повесила трубку.

Дмитрий тяжело вздохнул.

— Понимаешь, каково мне было после такого звонка и как я относился к своей бывшей?

— Еще бы! Мне это очень знакомо!

— Да? — Он посмотрел на меня недоверчиво.

— Ну, у меня не совсем такая история, но похожая.

— Ну допустим. В общем, я после этого стал сам не свой.

Хорошо, что успел я к тому времени ипотеку выплатить за новую квартиру, так что я решил оставить все этой стерве, пускай подавится и от меня отстанет. Просидел пару недель в квартире родительской, никуда не выходя, стыдно людям в глаза смотреть было.

— Пил, небось? — спросила я, мужики вечно стресс снимают только одним способом.

— Было дело… — Митька отвел глаза. — Тут дружки бывшие, еще с детства некоторые остались… ну и… Только у меня деньги быстро кончились, и они отстали. А я думаю: нужно работу искать, не то тут в четырех стенах либо сопьюсь, либо повешусь.

На приличную работу меня не брали, но, к счастью, подвернулась вот эта — доставка кормов.

Конечно, деньги не те и работа муторная, монотонная, но зато я почти не сталкиваюсь с людьми. Но одному-то тоже тошно, а тут еще эта… Антонина на мою голову…

— Это еще что за личность? — Я даже подпрыгнула. — Ты что, любовницу завел?

— Если бы ты ее видела, ты бы так не говорила. — На этот раз он вздохнул особенно тяжко. — Эта Антонина, она подруга моей бывшей. Такая с виду растелепа губастая, некрасивая в общем. Но они со школы дружили.

— Ясно, твоя бывшая специально такую некрасивую подружку возле себя держала, чтобы на ее фоне еще лучше быть…

— Ну да, да там у этой Антонины семья по тем временам была не бедная, они подружку и привечали. Так-то я подруг бывшей не знаю, она без меня с ними встречалась, а эту Антонину не скрывала. И вот, как развелись мы, так стала мне Антонина названивать. И все рассказывает про жену — как она да что. От нее я и узнал всю историю про того чиновника, за которого бывшая замуж хотела. И что она при Антонине сказала, что добьется того, что меня либо посадят, либо я сам с собой что-то сделаю. И что теперь у нее, бывшей, знакомые какие-то криминальные, и что ей только попросить — меня мигом прирежут и в Неву спустят, никто не найдет.

— Ну и ну!

— Ага, ну я не выдержал как-то, наорал на эту Антонину. «Тебе-то зачем это все надо, — спрашиваю, — что ты душу мне травишь?»

— А она что?

— Расплакалась и трубку бросила.

— Все ясно, она сама в тебя влюблена, — фыркнула я, — пользуется случаем, чтобы с тобой законтачить.

— Ой, мне только этого не хватало! В общем, поутихла и она, и вроде никто мне не мешает.

С другой стороны, никто меня не отвлекает от тяжелых мыслей, и я просто зациклился на своей ненависти. Думаю, за что мне все это, вот что я ей плохого сделал? Соседка в том доме, где родительская квартира, — и то здороваться перестала, хотя меня с детства знает! Ну, думаю, и тут бывшая моя успела нагадить!

Я вспомнила, как мне было плохо первые месяцы после того, что случилось, и погладила Митю по руке. Он снова вздохнул и продолжил:

— В общем, я уже дошел до ручки, практически перестал спать, завалил работу и уже, как ни стыдно признаться, думал о самоубийстве, до того она меня довела…

Я смотрела на Митю с пониманием и сочувствием, потому что сама побывала на его месте. А он продолжал:

— Не знаю, чем бы все кончилось, но как-то в почтовом ящике я нашел листовку…

И он описал точно такую же листовку, как та, которую я обнаружила в собственном ящике.

— Ну, я прочитал и подумал, что это прямо мой случай. И отправился к этому коучу.

— Вот тут постарайся вспомнить особенно внимательно. Что ты видел, о чем разговаривал с Леонидом, в чем заключались ваши сеансы. Любая деталь может быть важной!

Он описал первую встречу с коучем, описал его самого и его кабинет: все точно такое же, как я сама видела. Ну да, не менял же он ради каждого пациента интерьер кабинета…

Дошел до описания сеансов.

— Значит, Леонид велел мне придумать сценарий убийства. Такого, чтобы самому не попасться…

— И ты согласился?

— Ну, сначала мне это диким показалось, но он убедил меня, что такой способ может помочь, не то, говорит, ваша ненависть выжжет вас изнутри и вы никогда не станете нормальным человеком. И описал все мои чувства до того верно, что я проникся и поверил в его метод.

— И что же ты придумал?

— Ну, нож и пистолет я отмел сразу. Пистолета у меня нет, а от резаной раны будет много крови.

Логично, подумала я, прямо мои мысли.

— Кроме того, мне хотелось не убивать ее на расстоянии, а быть рядом и видеть, как она умирает. Вот просто сжать ее шею, сжимать, сжимать и видеть, как она трепыхается, и хруст позвонков…

Я невольно взглянула на его руки. Сильные такие руки альпиниста.

И подавила желание отодвинуться подальше. Митя ничего не заметил.

— Ну, я исходил из того, что я умею. А именно — из своего альпинистского опыта.

Алла — моя бывшая — работает секретаршей у директора коммерческой фирмы. Я как-то был у нее на работе — в те времена, когда мы с ней еще были семьей. И я запомнил ее рабочее место. Это был «предбанник» перед кабинетом директора — маленькая комната с единственным окном.

Офис их фирмы находился на девятом этаже двенадцатиэтажного здания, и мне, с моим опытом альпиниста, ничего не стоило бы спуститься с крыши на веревке, открыть окно, войти в комнату, убить Аллу и уйти тем же путем.

Этот сценарий я изложил Леониду на нашей второй встрече.

Он мне тут же задал кучу вопросов. Все не помню, но вот, например, он спросил, как я узнаю, что Алла одна в своей комнате.

Я немного подумал и сказал, что можно спустить к окну бывшей миниатюрную камеру и следить за ней, чтобы подкараулить подходящий момент.

К тому же у ее начальника очень строгий подход к трудовой дисциплине — старой закалки человек. Алла сама рассказывала, что вот он приходит утром, в половине девятого собирает совещание. Определяет, так сказать, фронт работ, дает всем задания, а потом всех распускает и до одиннадцати чтобы никто его не беспокоил. И чтобы в приемной у Аллы никаких посиделок и сама чтобы никуда не отлучалась. Так что до одиннадцати она сидит на рабочем месте, по ее же собственному выражению, как приклеенная.

Леонид выслушал все мои идеи и сказал под конец сеанса: «Сам способ неплохой, но в нем еще много слабых мест. Главное, что вы бывший муж, а бывшие мужья и любовники — первые кандидаты в подозреваемые. Значит, вам непременно нужно обеспечить себе стопроцентное алиби».

Я стал протестовать, мол, это же только игра, я не собираюсь ее на самом деле убивать!

А Леонид мне на это: «Мой метод заключается в том, чтобы разработать сценарий идеального убийства. Только тогда он поможет вам преодолеть свое навязчивое состояние».

— Вот-вот, — вмешалась я. — Мне он говорил то же самое!

Митя взглянул на меня укоризненно.

— Все-все, больше не буду перебивать!

Он кивнул и продолжил:

— После того сеанса я долго думал, долго бился над тем, как обеспечить себе надежное алиби. И наконец придумал — решение пришло ко мне во сне…

«Прямо как ко мне», — подумала я, но промолчала. И без того у нас много совпадений.

— Я почти каждый день заезжаю на склад, где получаю корма для доставки на ближайшие день-два. И вот как-то мне приснилось, что я приехал на этот склад, встал в очередь за кормами — а там и правда часто бывают очереди… И вот я стою в этой очереди, и вдруг словно раздваиваюсь.

Один «я» по-прежнему стоит в этой очереди, а другой — такой полупрозрачный, как призрак, — выходит со склада и идет, точнее, не касаясь земли плывет, как облачко, через город и оказывается возле большого офисного здания.

Здесь этот призрак — то есть я — взлетает к окну, заглядывает в него… и видит комнату, а за столом — моя бывшая, Алла…

И тут я просыпаюсь.

И тут же соображаю, что во сне нашел способ, как обеспечить себе алиби!

— Что, превратиться в привидение? — переспросила я.

Не знаю, что меня дернуло за язык. Мне ведь самой решение аналогичной задачи пришло во сне.

Митя взглянул на меня обиженно, но тут же стер это выражение с лица и ответил:

— Нет, конечно, не в привидение, но фактически раздвоиться, оказаться как бы одновременно в двух местах — и тут мне поможет складская система…

— Поясни, — попросила я.

— Обязательно. Значит, я часто езжу на этот склад. Склад очень большой, он занимает несколько этажей специального здания. Въезд на территорию склада исключительно по пропускам, когда я туда проезжаю, охранник записывает в специальный журнал мое имя (по пропуску) и номер машины.

Машину я оставляю во дворе, а сам с тележкой поднимаюсь на третий этаж, где хранятся корма для животных. Обычно там собирается очередь, и приходится ждать час-полтора.

И самое интересное, что этот склад недалеко от офисного здания, где работает моя бывшая.

Так вот что мне пришло в голову.

Я приезжаю на склад.

Недалеко от ворот оставляю электросамокат (есть у меня такой), пристегнув его к трубе, чтобы не украли.

Затем въезжаю в ворота.

Охранник записывает мое имя и номер машины.

Машину я оставляю во дворе, а сам поднимаюсь на третий этаж, занимаю очередь, а потом отхожу (якобы в туалет).

Действительно иду в туалет, только там открываю окно, закрепляю веревку и спускаюсь с третьего этажа на улицу.

Там беру самокат, быстро еду к месту работы Аллы, поднимаюсь на крышу… забыл сказать, что альпинистское оборудование я заранее оставляю на крыше.

Теперь при помощи этого оборудования я спускаюсь до десятого этажа, спускаю вниз камеру и жду момента, когда Алла останется одна в своей комнате.

Тогда я спускаюсь ниже, пролезаю в окно, душу свою бывшую, надев предварительно перчатки, запираю обе двери, вылезаю обратно в окно и покидаю место преступления так же, как попал на него.

Спустившись с крыши, на самокате быстро возвращаюсь к складу, поднимаюсь по веревке на третий этаж и встаю на свое прежнее место в очереди.

Алиби обеспечено: пропускная система подтвердит, что все это время я находился на складе…

— Ловко! — похвалила я. — Здорово придумал!

На этот раз Митя не стал обижаться, что я его перебиваю. А я снова поглядела на часы, теперь уже открыто. И снова он ничего не заметил. Ну что ж, как всякому мужчине, ему интересно говорить о себе. Главное, я же сама просила его рассказывать подробнее. Этак мы до вечера провозимся, а мне еще постельное белье ему везти…

Ну, вроде дело к концу идет…

— На следующем сеансе я изложил этот сценарий Леониду.

«Ну чем не идеальное убийство? — сказал я под конец. — Когда найдут убитую Аллу, это будет выглядеть загадочно. Классическая детективная ситуация: жертва убита в запертой комнате, никто не догадается, как убийца вышел оттуда…»

«А окно? — сказал мне Леонид. — Они же увидят открытое окно! Это прямой след, ведущий к вам!»

«Ничего подобного! Окно я закрою, у меня есть специальное приспособление, с помощью которого можно открывать и закрывать окна снаружи. Мы пользовались этим приспособлением, когда выполняли высотные работы. А самое главное — у меня будет безупречное алиби на время убийства. Меня отметят на входе на склад, и потом — на выходе, когда все уже будет закончено».

«Хорошо…»

Леонид задумался. Видимо, он еще раз мысленно прошелся по моему сценарию. Наконец он сказал:

«Что ж, отлично, вы хорошо поработали. Я не вижу в вашем сценарии серьезных недостатков. Так что этот наш сеанс — последний. Думаю, что вам больше не нужна терапия, вы преодолели свою проблему и можете вернуться к нормальной жизни».

Я сначала удивился: как так, я уже привык к нему ходить и убийство планировать, вроде чего-то не хватает… Но нет, он говорит: «Главное — не перестараться, не переборщить, так что на этом сеансы заканчиваем, больше не приходите». Ну я и ушел.

И что интересно, мне действительно стало легче.

Я стал спать, пить я и раньше бросил, потому как за рулем почти все время, мог работать, больше не думал о своей бывшей. Как будто я и правда убил ее. Убил — и тем самым полностью отделался от нее, вычеркнул ее из своей жизни…

Я вспомнила, что сама пережила такой же всплеск оптимизма, когда закончила сеансы у коуча. Но так было недолго, всего три дня.

— И что было дальше?

— Дальше… — Митя в который раз вздохнул.

Что-то слишком часто он вздыхает, прямо как больной сенбернар.

— Я уже думал, что все мои неприятности остались позади и я могу начать новую жизнь. Так прошло несколько дней, и вдруг в одну из ночей мне приснился такой сон…

Приснилось, что я приехал на склад, как обычно занял очередь, тихонько вышел из нее, спустился через окно туалета, доехал на самокате до офисного здания, где работала моя жена, поднялся на крышу, оттуда на веревке спустился к ее окну, пролез в окно…

Алла сидела за столом спиной ко мне и что-то сосредоточенно печатала на компьютере.

Я подошел к ней, протянул руки, чтобы задушить… уже предвкушал ее предсмертный сон, треск позвонков…

И тут она повернулась.

И я увидел, что это не она, не Алла. И вообще не человек, а монстр с голым черепом вместо головы.

И этот монстр ухмыляется безгубым ртом и говорит насмешливо, с издевкой: «Сюрприз!»

Я проснулся в холодном поту и больше не мог заснуть… Вот представляешь, в жизни не знал, где у человека сердце находится, а тут понял, что бывает, когда инфаркт. В общем, едва не окочурился…

В этом месте я подумала, что мне тоже снился похожий сон… правда, не с таким страшным концом. То есть смотря для кого — Александру-то я убила…

А Митя продолжил:

— И в тот же день случилось еще одно мелкое событие, которому я в тот момент не придал значения.

Ну, встал я с трудом, душ принял, вроде расходился, работу-то никто не отменял. И как раз собирался ехать на склад за товаром, как тут мне позвонили из фирмы и сказали, что склад сегодня закрыт на переучет, так что ехать туда не нужно.

Я, дурак, еще обрадовался, что можно за руль не садиться, а то перед глазами мухи красные пляшут, как бы в аварию не влететь.

А вечером звонит мне вдруг снова Антонина. Ну та, которой всегда до всего есть дело, вечно мне все про бывшую пересказывала.

— Да помню я, помню, страшная такая…

— Ну да… В общем, она мне позвонила и как будто даже удивилась, что я ей ответил.

«А тебя, — говорит, — еще не арестовали?»

«С чего это? — отвечаю вопросом на вопрос. — За что бы это меня могли арестовать?»

А она прямо сама не своя:

«Так ты ничего не знаешь?»

«Да говори толком — что я должен знать?»

«Аллу сегодня утром убили».

Я в первый момент даже почти не удивился. Я ведь в мыслях давно уже убил бывшую жену. Но, конечно, я этого не показал и постарался изобразить голосом удивление и даже шок.

«Как, — говорю, — убили? Что ты такое говоришь?»

«Да что — ты правда ничего не знаешь? Ее нашли задушенной прямо на рабочем месте! Причем так странно: обе двери в ее комнате были закрыты изнутри… но полицейские быстро доперли, что убийца проник через окно, а ты ведь раньше был альпинистом, правда? И вообще, бывший муж — это всегда первый подозреваемый…»

Она так и сыпала словами, как горохом, а до меня постепенно доходил ужас происшедшего.

Ведь как раз сегодня, то есть в день убийства, я не был на складе. То есть у меня нет алиби.

А все обстоятельства дела напрямую указывают на меня: я ведь верхолаз, то есть спуститься с крыши и влезть в окно для меня ничего не стоит.

А Антонина еще что-то болтала, а потом почувствовала, что я ее не слушаю, и прервала разговор. «Мне, — говорит, — кто-то звонит по второй линии…»

Она отключилась, а я остался в полной растерянности.

Как такое может быть? Кто мог в точности повторить все детали моего сценария?

Мне даже закралась в голову такая безумная мысль: что, если тот мой сон был вовсе не сон? Что, если я действительно в помрачении рассудка убил жену и стер это из памяти?

Я вспомнила, что у меня была такая же мысль, после того как приснился сон, в котором я убила Александру… но я не стала об этом рассказывать, не стала перебивать Митю.

А он продолжал:

— В общем, это почти все. После звонка Антонины я метался по комнате, как зверь по клетке, пытаясь понять, что произошло и как мне выпутаться из этой ужасной ситуации.

Так ничего и не придумал, кроме того, что нужно куда-то перебраться, потому что дома меня могут арестовать. Вышел из квартиры — и тут как раз столкнулся с тобой… ну, дальше мне нечего рассказывать: все это ты и без того знаешь…

Он замолчал, опустив голову и мрачно глядя в пол.

Я подумала, что сама была точно в таком же положении. С единственным отличием: у меня было алиби, поэтому полиция за мной не охотится. Вызвал меня капитан Копейкин… то есть Капитонов, и я ему предоставила двух свидетелей, которые подтвердят, что меня не могло быть в бассейне. И хорошо еще, что формально мы с Александрой никак не связаны, во всяком случае, этот лопух Капитонов не проверил места нашей работы. Потому и отпустил меня.

Но алиби у меня образовалось случайно, благодаря все той же Ленке. Не позвала бы она меня в гости — я была бы сейчас точно в таком же положении, как Митя.

Впрочем, мое положение тоже незавидно.

Кто-то же убил Александру, приложив усилия, чтобы сделать меня главной подозреваемой…

Этот кто-то может не остановиться на этом…

А вот интересно, за что ее убили? Я этого не делала, я точно знаю, но кто тогда? Хотя, если она занималась тем же, чем тогда, полгода назад, то вполне могли найтись желающие ее устранить. Но как это доказать? Не на Катаева же думать, Лизавета говорила, что он очень приличный человек…

С другой стороны, если взять Митину бывшую, то говорили же, что она связалась с криминалом. Уперли же бриллианты у того богатого человека, чтобы Митьку подставить, так она, может, стала свою долю требовать. Судя по его рассказам, женщина она была не так чтобы умная. Хитрая, подлая, но не умная.

Но если так, то эти, из банды, не стали бы заморачиваться, прирезали бы ее тихо да и выбросили труп в Неву. Или в Фонтанку. И все равно убийство бы на Митьку повесили, других-то подозреваемых у них нету. А тут все так сложно, альпиниста ведь нанимать нужно или циркача какого-нибудь.

— Мы должны сами расследовать это дело! — заявила я.

Я постаралась, чтобы мои слова прозвучали уверенно, чтобы они вселили в Митю оптимизм. Хотя на самом деле в душе у меня уверенности не было…

— Какое конкретно дело ты имеешь в виду, — спросил Митя, — твое или мое?

— Я уверена, что это одно и то же дело. В центре его находится коуч Леонид. Это он подтолкнул нас обоих к тому, чтобы продумать сценарий идеального убийства.

И я подозреваю, что он проделал такой же подлый трюк не только с нами. Наверняка у него были и другие пациенты… точнее, другие жертвы!

— Почему ты так думаешь?

— Потому что… — я задумалась, — вот чувствую — и все! Доказать не могу, но чувствую!

— Ну… — Митя махнул рукой, — скажи еще, что у тебя интуиция. Это, знаешь ли, не доказательство.

Нет, ну как вам это нравится? Даже не выслушал про мое дело, не провел никаких параллелей, а сразу отмахивается!

Ох уж эти мужчины!

И только было я открыла рот, чтобы высказать ему все, что думаю, как в дверь нашей комнаты постучали — громко и решительно, — и, не дожидаясь ответа, в комнату ввалился сосед Михаил: во всем своем великолепии, с торжествующим выражением лица и несколькими яркими магазинными пакетами в руках.

— Я ведь говорил, что у меня все продавцы знакомые! — объявил он победно и выставил на стол бутылку «Рябины на коньяке». — Для меня расстарались! Из личных стратегических запасов! И я на свой, извиняюсь за выражение, страх и риск купил для девушки подходящую закуску… — И рядом с бутылкой появилась коробка в аляповатых розах. — Ассорти шоколадное!

Он сделал паузу, видимо ожидая восторгов и похвал, и затем выставил рядом с «рябиной» и конфетами две бутылки водки и несколько банок: маринованные огурцы, селедка в масле и еще что-то неопределенное и подозрительное.

— А это нам с тобой, — сообщил он Мите. — Может, маловато, но если не хватит, я еще сбегаю.

Оглядев покупки, я бодрым голосом сообщила Мите:

— Ну, вы явно скучать не будете. Я тебя пока оставляю в надежных руках Михаила. Вы уж тут как-нибудь не поссорьтесь. Завтра непременно приду сразу после работы… ну или чуть позже. Принесу тебе постельное белье, а сегодня уж как-нибудь перекантуйся.

Я решила, что ни за что не поеду сегодня к нему, неохота мне с пьяными мужиками возиться.

— Ты меня бросаешь с этим… — проговорил Митя страдальческим тоном — не знаю, имел он в виду водку или Михаила.

— Одну минуточку, — вступил в разговор Михаил. — Это что же — девушка уходит?

Она не будет озарять своей красотой наше скромное застолье?

— Не будет. Девушке завтра на работу.

— Но я же специально для девушки покупал «Рябину»… и конфеты… это же сколько еще можно было водки купить…

— В жизни всегда случаются разочарования! — отчеканила я и выскочила из комнаты, пока мужчины не опомнились.

Подходя к дому, проверила телефон, если Митька будет звонить и просить о помощи — выключу его вообще до утра.

Но никто не звонил, стало быть, все у них там в порядке, выпивают и закусывают в теплой мужской компании.

Утром, едва я встала и привела себя в порядок, в дверь моей квартиры позвонили.

Я перепугалась: уж не полиция ли явилась с утра пораньше по мою душу? Может, капитан Капитонов решил все же меня задержать? Или они как-то связали меня с Митей?

Однако полиция всегда звонит резко и требовательно, а этот звонок был деликатный и какой-то неуверенный.

Я подошла к двери, выглянула в глазок.

Дверной глазок всегда искажает изображение, но я все же поняла, что за дверью стоит женщина, и в ней было что-то знакомое.

И открыла дверь без расспросов.

На пороге стояла соседка по лестничной площадке, Нина. Мы с ней не дружили, но здоровались, изредка встречаясь возле лифта, и даже разговаривали о погоде. Она жила в двухкомнатной квартире с мужем, по моим подозрениям гражданским.

Мне вообще-то было все равно, но уж очень она его стерегла. Как-то столкнулись мы с ним у лифта, он мне сумку тяжелую до дверей квартиры донес. Тут Нина эта выглянула и так на меня посмотрела… ой, только что дыру на платье не прожгла. Так что я с ней особо в разговоры не вступала, а то еще укусит…

Сейчас Нина смотрела как-то смущенно.

— Полиночка, здравствуй… Извини, что беспокою… — протянула она, поигрывая связкой ключей, — но тут такое дело…

Она замялась, и я невольно покосилась на часы: скоро мне нужно уходить на работу…

— Да, вот такое дело… — повторила Нина. — Мы с Николаем в отпуск уезжаем, всего-то на неделю, и так получилось, что Тимошу оставить не с кем…

— Тимошу? — растерянно переспросила я. — Кто это?

— А это же наш котик! — При этих словах Нина буквально расцвела, как расцветают люди, когда речь заходит о предмете их обожания.

Тут я вспомнила, что пару раз видела Нининого кота: красивый, удивительно пушистый, серый с белой грудкой, один раз он выскочил на площадку, и Нина коршуном бросилась на него, чтобы не сбежал по лестнице.

И еще один раз я видела его в дверях квартиры, когда Нина куда-то уходила.

— Ты меня извини, — повторила Нина, — но положение безвыходное! Мне Люся обещала за ним присмотреть, сестра моя двоюродная, но она заболела. Еще одну подругу попросила — но у нее аллергия на кошек. А у нас уже билеты на самолет куплены, невозвратные! И главное, Николай на работе договорился…

Я в растерянности молчала, переваривая предложение, а Нина продолжала:

— Тебе всего-то нужно будет раз в день зайти, корм ему насыпать и водички налить. Ну и наполнитель в туалете… и еще погладить его… он очень ласковый и один скучает!

Я вспомнила пушистого красавца и подумала, что не так уж трудно будет заходить к нему.

— Ладно, хорошо…

— А я тебе подарок приличный привезу!

— Да не нужно…

— Нужно, нужно! Пойдем, я тебя с Тимошей познакомлю и покажу, где его корм и все остальное…

Я взглянула на часы и обреченно вздохнула.

Нина поняла, что дело сделано, и потащила меня в свою квартиру.

— Вот эти два ключа от двери… а вот и наш красавец!

Навстречу нам действительно вышел красавец: хвост трубой, усы распушены… Он смотрел на хозяйку весьма неодобрительно, меня же вообще не замечал.

— Тимошенька, — проговорила Нина заискивающим голосом. — Это Полина, она к тебе будет каждый день приходить!

Кот взглянул на меня, как будто только сейчас заметил.

— А мы вернемся, мы скоро вернемся!

Нина показала мне, где хранится кошачий корм и остальные принадлежности, и добавила:

— Еще хорошо бы ему шерстку расчесывать, а то колтуны могут образоваться! Наконец она выдала мне ключи и отпустила.

По дороге на работу я зашла в кондитерский магазин, купила пачку вкусного орехового печенья и сразу же по приходе отправилась в технический отдел, к Лелику.

Он увидел печенье, и глаза у него загорелись, как тормозные фонари автомашины.

— О, печенье!

Он уже потянулся к пачке, но я убрала ее за спину и строго проговорила:

— Лелик, ты же помнишь, что бесплатное печенье бывает только в мышеловке.

Он сразу поскучнел и спросил:

— Ну что тебе нужно на этот раз?

— Нужно узнать, кто проживает по такому-то адресу… — И я продиктовала ему адрес подозрительного коуча Леонида. То есть бывший адрес, потому что коуча уже и след простыл, а вместо него там находится противная тетка с собачкой Кузей.

— Ну, это не вопрос…

Лелик повернулся к своему компьютеру и через минуту сообщил, что по этому адресу проживает некий гражданин Семилапов с женой и дочерью.

Я только было подумала, что тетя с собачкой не тянет ни на жену, ни на дочь, как Лелик гордо сообщил:

— И вот тебе еще бонус. Я тут заодно узнал, что этот гражданин Семилапов уже три месяца назад уехал на нефтяное месторождение в Западную Сибирь. Вместе с семьей. И вернутся они не раньше чем через год.

— Через год… — протянула я задумчиво. — Так что сейчас в квартире их нет…

В голове у меня крутилась какая-то неясная мысль, но сформулировать ее я не могла.

— Удивительно тонкое умозаключение! — выдал Лелик.

— Не вредничай! — фыркнула я и отдала Лелику честно заработанное печенье.

Я вернулась на свое рабочее место, переваривая полученную от Лелика информацию. Получается, что след оборвался. Я надеялась что-то узнать о той тетке с собачкой, но вытянула пустой номер. Она не хозяйка квартиры, а хозяева сейчас отсутствуют…

Выкладывая на стол телефон и прочие нужные мелочи, я вдруг наткнулась на два ключа.

Посмотрела на них с удивлением — ключи были не мои…

И тут вспомнила утренний разговор с соседкой и свое обещание присматривать за котом…

Конечно, мне сейчас не до этого, но нельзя же оставить бедного кота без присмотра. А самое главное — без еды…

А что, многие люди, уезжая в отпуск или по делам, оставляют ключи от квартиры соседям, чтобы те изредка туда заходили…

И тут я поймала ту неясную мысль, которая вертелась в моем подсознании.

Нина оставила мне ключи от своей квартиры.

А что, если хозяева той квартиры — как их… Семилаповы — тоже оставили ключи от квартиры соседке. Или родственнице, или знакомой. Той самой тетке с собачкой. Чтобы она присматривала за их квартирой, может быть, поливала комнатные цветы…

Хотя цветов как раз в той квартире я не видела.

А предприимчивая тетка придумала, как заработать на доверчивых хозяевах квартиры. Стала втихомолку сдавать их жилплощадь посторонним людям, надеясь, что об этом никто не узнает…

А что — очень даже возможно!

Последним ее съемщиком был коуч Леонид.

Сейчас он съехал, значит, квартира пока пустует. И наверняка жадная соседка хочет ее снова сдать.

Слабостями людей можно и нужно пользоваться.

В моей голове сложился план… Я так долго его обдумывала, что даже не слышала, как Вика меня зовет.

— Слушай, какая-то ты задумчивая… — пробормотала она. — Смотришь в одну точку, уходишь в себя… Ты не беременна?

— Да нет же, что вы все как сговорились! — рассердилась я.

Вике хотелось поговорить о своей кошке. Остальных сотрудников она уже так достала, что все просто бегали от нее. Вика не ждала от меня ничего особенного, но оказалось, что я могу поддержать разговор, поскольку видела в квартире у Нины кучу всяких игрушек для кота Тимоши. Вика выслушала меня с горящими глазами и даже записала кое-что на телефон.

Едва дождавшись конца рабочего дня, я устремилась домой.

Но, едва бросив свои вещи, отправилась в соседнюю квартиру — ту, ключи от которой оставила мне Нина.

Подойдя к двери, я услышала за ней мяуканье, полное неподдельного страдания.

Я открыла дверь — и ко мне навстречу бросился страдающий от одиночества кот.

Однако он тут же увидел, что это не хозяйка, и разочарованно попятился.

— Ну, Тимоша, — проговорила я фальшиво-жизнерадостно, как разговаривают некоторые врачи с тяжелобольными, — давай будем дружить. У тебя на этой неделе нет другого выбора. А через неделю твоя любимая хозяйка вернется…

Кот посмотрел на меня недоверчиво, но мяукать перестал.

— А пока давай покушаем…

Я достала его корм и наполнила мисочку, в другую налила свежей воды.

Кот подошел к миске, понюхал, громко чихнул и с отвращением потряс лапой, давая понять, что никогда и ни за что не станет есть такую гадость.

— Ну, как знаешь. Ничего другого я тебе предложить не могу, а неделю на одном воздухе ты не продержишься.

Кот немного подумал и соизволил попробовать содержимое миски.

А я тем временем решила приступить к осуществлению своей гениальной идеи.

Конечно, это было некрасиво и даже незаконно, но я вошла в спальню и открыла платяной шкаф.

Большая часть этого шкафа была заполнена Ниниными вещами, но вещей Николая там тоже было достаточно, и вещи эти были хорошего качества.

Ну да, забыла сказать: Николай был мужчина аккуратный, работу имел хорошую, машину довольно дорогую, оттого Нина его и стерегла почище охранной собаки. Такие мужчины на дороге не валяются.

Дело в том, что для осуществления моей идеи нужно было прилично одеть Митю.

Свои вещи у него были не самого лучшего качества, он уходил из дома второпях. Кроме того, в этой одежде он удирал от полиции по чердакам и коммуналкам.

Купить ему все новое… честно говоря, это было мне просто не по карману.

А тут как раз очень вовремя подвернулась Нина со своим предложением.

И я вспомнила, что Нинин муж, Николай, хорошо одевается и габариты у него примерно такие же, как у Мити. Ну, чуть поплотнее будет, зато Митька в плечах пошире.

Вот я и решила позаимствовать кое-что из одежды соседа, разумеется, временно, рассчитывая потом все отдать в химчистку. Главное, чтобы Нина ничего не узнала.

Так что сейчас я перебрала его гардероб и отложила приличные брюки и совершенно бесподобный пиджак — темно-серый, в неявную крапочку, с шелковым платком в кармане.

Я знаю, что самое главное в наряде — это обувь, на нее в первую очередь обращают внимание, но вот тут можно было проколоться с размером.

Все же я взяла красивые замшевые ботинки, надеясь, что Митя из них не выпадет.

Сложив все вещи в пакет, я вышла на кухню, к Тимоше.

Он встретил меня на пороге кухни печальным взглядом и жалобным мяуканьем.

— Что, неужели ты не наелся?

Однако в мисочке еще оставалось немного корма, и я поняла, что кошачьи жалобы имеют другую, более возвышенную причину.

Скорее всего, Тимоша горюет от разлуки с хозяйкой…

Я села на стул, взяла кота на руки и стала гладить его, одновременно уговаривая:

— Ну не переживай так! Она вернется очень скоро, примерно через семь дней…

Кот смотрел на меня недоверчиво. Тогда я пересчитала пальчики на его передней лапе (когти он благородно убрал), приговаривая:

— Один пальчик, два пальчика, три пальчика… пять пальчиков. И еще два на другой лапе, итого семь. Вот когда пройдет семь дней, хозяйка вернется. Семь дней — это совсем немного…

Кот муркнул недоверчиво и посмотрел мне в глаза.

«Все вррешшь!» — говорил его взгляд.

— Вот честное благородное слово! — уверяла я. — Всего семь дней!

Кот спрыгнул с моих колен и устремился к пакету с одеждой.

— Не тронь! — забеспокоилась я.

Кот сел у двери и теперь смотрел на меня ехидно.

«Все будет сказано!» — просемафорил он зелеными глазами.

А я понадеялась, что за неделю сумею завоевать его доверие, потом взглянула на часы и бросилась прочь из квартиры — давно уже пора было проверить, как там Митя. А вдруг ему придет в голову выйти из дома? Или поехать за вещами в свою квартиру, где его наверняка караулят эти, из полиции?

Приехав в дом на Сенной площади, я в растерянности остановилась перед дверью.

Ключа у меня не было — единственный ключ, который дала нам Ленка, я отдала Мите. Вчера я не выяснила, какой из многочисленных звонков на этой двери проведен в комнату, где поселился мой друг детства.

Вспомнив, как действовала в похожей ситуации Ленка, я позвонила в звонок с надписью «М. Сервантов».

Некоторое время царила тишина, потом, как и накануне, из-за двери донеслись шаркающие шаги и прозвучал хриплый голос:

— Кто это там названивает?

— Пенсия! — проговорила я, как Ленка накануне.

— Сейчас, сейчас…

Дверь открылась.

На пороге стоял Михаил, в таком же виде, как вчера.

— Ты что, почтальонша новая? — спросил он, оглядев меня. — Нам пенсию раньше Зинаида приносила.

— Извините, Михаил, — проговорила я покаянно. — Я не почтальонша, я знакомая вашего нового жильца, Дмитрия. Мы с вами вчера виделись.

— То-то, я смотрю, твоя личность мне вроде знакомая! А что же ты мне звонишь, если ты Митькина подруга?

— А я не знаю, какой его звонок.

— А его звонок вон тот, самый верхний, где написано «М. Скуратов». Только этот звонок не работает, там провод давно оборванный.

— Тогда как же мне Мите звонить?

— Вот чего не знаю — того не знаю!

Я обошла Михаила и проскользнула в коридор.

Не без труда нашла Митину дверь, постучала в нее. Из-за двери раздалось что-то невнятное. Я открыла дверь и вошла в комнату.

Митя сидел на диване, приложив к голове пустую бутылку. На лице его было написано страдание.

— Это ты? — проговорил он слабым голосом.

— Я, я! Я, кстати, тебе принесла постельное белье и полотенца… а ты что, кого-то другого ждал?

— Я думал, это за мной уже явились ангелы, чтобы отконвоировать меня на тот свет.

— Что с тобой?

— Ты еще спрашиваешь? Ты ведь меня вчера оставила в лапах этого ужасного человека… этого Михаила… мы выпили сначала две бутылки водки, потом «Рябину на коньяке», потом он еще сбегал в магазин… ох! Пристрели меня, я тебя очень прошу!

— Да мне не из чего. А что ж ты все время пил? Мог бы иногда пропускать…

— Ох, ты не знаешь этого Михаила! Он за мной следил, как коршун за цыпленком.

У него не забалуешь!

— Надо же! А сам он выглядит молодцом! И не скажешь, что вчера так гулял!

— Ну так у него какая тренировка!

Я внимательно оглядела Митю.

Честно говоря, выглядел он просто ужасно. А для моих планов он должен быть в форме. Не зря же я взяла грех на душу и позаимствовала одежду Николая.

Тут в дверь комнаты постучали.

Я не успела ничего ответить, как эта дверь открылась, и в комнату протиснулся Михаил.

— Привет, друган! — радостно воскликнул он и устремился к Мите. — Как мы с тобой вчера хорошо посидели! Я считаю, нам это дело нужно повторить!

Тут я перебила его:

— Михаил, я должна с вами серьезно поговорить. Я оставила вас с Митей, а вы его привели в ужасное состояние.

— В какое?! — удивленно переспросил Михаил.

— Да вы только на него посмотрите! Он же просто никакой! А ему сегодня нужно идти на важную встречу!

— На какую встречу? — испуганно спросил Митя.

— Ты даже это забыл? — Я выразительно закатила глаза.

— Я не могу сегодня… — простонал Митя, — я не в том состоянии…

Я незаметно подмигнула ему и одновременно подала знак, чтобы подыграл. До него сегодня все доходило плохо, но он все же невнятно поддакнул:

— Ах, ну да, совсем забыл…

— Да что с ним такое? — протянул Михаил. — Похмелье, что ли? Ну не знаю, с чего бы это… мы вроде и пили совсем немного… можно сказать, всего ничего…

При этих словах Митя застонал.

— Но ежели у него похмелье, так я знаю, что нужно сделать! У меня от похмелья есть лекарство! Очень хорошее лекарство…

С этими словами он испарился из комнаты.

Честно говоря, я не думала, что он вернется — но он вернулся, и очень скоро.

В руке у него была рюмка с какой-то подозрительной субстанцией грязно-зеленого цвета.

— Ну, Митек, выпей это, тебе враз полегчает!

— Вот это?! — Митя в ужасе посмотрел на рюмку.

— Это, это! — закивал Михаил, поднеся рюмку к его губам. — Пей, не бойся, дядя Миша плохого не нальет! Замечательное лекарство, мое… это… ною-хаю!

— Ноу-хау? — переспросила я.

— Во-во, оно самое! Многократно проверено на живых людях, в процессе проверки никто не пострадал!

Михаил поднес рюмку к самым губам и свободной рукой нажал на Митин затылок.

Митя рефлекторно глотнул.

Содержимое рюмки отправилось по назначению.

В первый момент Митя охнул, его глаза вылезли на лоб, лицо покраснело. Но в следующее мгновение ужас на его лице сменился удивлением и недоверием, а затем его взгляд просветлел, лицо разгладилось и он восхищенно воскликнул:

— Ох ты, правда лучше!

— Кто бы сомневался! — самодовольно проговорил Михаил.

— А что это было?

— Ну, само собой, водка, без нее никуда. Хорошо, что у меня четвертинка заначенная оставалась. Потом — горчица, перец, яйцо сырое… но самое главное — секретный инди… ингредиент. Но секретный — он и есть секретный, его я никому не выдам, хоть ты меня пытай. Может, я через этот рецепт когда-нибудь разбогатею!

— Миша, спасибо тебе большое, но сейчас нам с Митей нужно поговорить, — вмешалась я.

— А, все, понял, не дурак! — И он наконец покинул комнату.

— Я надеюсь, насчет встречи ты пошутила? — спросил Митя.

— Ничуть. Ты должен посетить квартиру коуча Леонида и побеседовать с той теткой, которая там сейчас находится.

И я сообщила ему то, что узнала от Лелика.

— Я уверена, что эта тетка сдает квартиру тайком от хозяев. Ее нужно пугнуть и узнать все, что она знает про Леонида.

— Но я сегодня не в форме… — заныл этот лентяй, — как же я пойду, когда вообще с дивана встать не могу?

Нет, ну как вам это понравится, а? Я вытащила его, можно сказать, из рук оперов, спрятала от полиции, спасла от неминуемого ареста, а он теперь думает, что живет на курорте! Отдыхает в компании этого пьяницы Михаила!

Я закусила губы и отвернулась, чтобы Митька не видел моего лица. Сосчитала про себя до десяти и сказала твердо:

— Тебе уже явно лучше. Чудодейственное лекарство Михаила подействовало. Теперь ты только умойся, а я тебе принесла новую одежду, чтобы ты мог выдать себя за потенциального квартиросъемщика.

— А где ты ее взяла?

— Тебе лучше не знать!

Митя, вздыхая и постанывая (мне кажется, больше для виду), взял полотенце и поплелся в ванную комнату.

Да, в этой жуткой коммуналке имелась ванна, хоть и допотопная.

Я в это время разложила на диване одежду. Кот все же умудрился прорвать когтями пакет, и когда только успел…

Митя отсутствовал почти полчаса, зато когда вернулся, его было не узнать. Он был свеж и бодр, как весеннее утро.

— Ну вот, теперь ты похож на человека! — одобрила я. — Как раньше говорили, готов к подвигам!

— Ну уж и подвигам…

Одежда подошла, пиджак чуть свободен, но так даже лучше. Что самое странное — подошли ботинки, ну подумаешь, всего-то на размер больше оказались. Я долго Митю причесывала, сетуя, что не взяла с собой ножниц, но наконец отступила, любуясь делом своих рук:

— Ничего так получилось!

— Полинка, зачем ты со мной возишься? — вдруг спросил он тихо.

— Как — зачем? — удивилась я. — Чтобы спасти тебя от тюрьмы и узнать, куда мы влипли с этим коучем. Очень, знаешь, не люблю, когда меня используют!

— Да все равно ничего не выйдет, полиция меня найдет…

— Не хочу ничего слушать! — рассердилась я. — Сейчас едем к той бабе и вытряси из нее все, что нужно!

Я подробно проинструктировала его, и мы отправились к дому, где какое-то время обитал коуч Леонид.

Сама я осталась во дворе.

Конечно, для полноты картины было бы лучше, если бы потенциальный съемщик пришел с дамой, но тетка с собачкой меня уже видела, а у нее глаз цепкий, запомнила меня небось хорошо.

Я уселась на лавочке чуть в стороне, чтобы видеть подъезд, и сделала вид, что читаю сообщения в телефоне.

Митя поднялся по лестнице, позвонил в квартиру.

За дверью раздались торопливые шаги и жизнерадостный женский голос:

— Идем, идем!

Дверь открылась, и на пороге возникла женщина лет пятидесяти, довольно плотной комплекции, с волосами, заметно отливающими фиолетовым. По официальному случаю на ней был, конечно, не халат, как описывала Полина, а платье, но это платье также было фиолетовым (видимо, это был ее любимый цвет), густо усеянным разнообразными цветами, отчего сильно напоминало турецкий газон.

На руках у этого создания удобно примостился хорошенький рыженький песик породы чихуа-хуа, на шее которого был повязан кокетливый бантик, как нетрудно догадаться, фиолетового цвета.

Вспомнив инструкции Полины, Дмитрий озабоченно проговорил:

— Здрассте… я, значит, насчет квартиры…

— Вы от Василия Васильевича? — осведомилась фиолетовая дама.

— Да, точно, от него, — сориентировался Дмитрий. — Он мне дал этот адрес…

— А он мне сказал, что вы будете с дамой.

— Да, мы так и планировали, но Кристиночка — это моя дама — задержалась в парикмахерской. Ей волосы перекрашивают… первый раз получился не тот цвет…

— О, это я понимаю, это дело серьезное! — проговорила хозяйка, невольно поправив собственную прическу.

— Вот я и подумал, что пока посмотрю квартиру и договорюсь с вами, чтобы время зря не терять, — гнул свою линию Митя, руководствуясь правилом, которое выдал герой культового старого фильма: «Куй железо, не отходя от кассы!»

— Да я смотрю, вы время зря не теряете! Сразу видно делового человека! — Фиолетовая дама отступила в сторону, пропуская посетителя. — Посмотрите, как не посмотреть!

— Не покупать же кота в мешке! — хохотнул Митя басом, копируя своего нынешнего шефа, который так-то был мужик неплохой, но смех имел очень неприятный.

При этих словах чихуа-хуа оскалился и зарычал, а хозяйка испуганно переспросила:

— Кота? Какого кота? С котами я не согласна! Я и Василию Васильевичу сказала, чтобы никаких котов!

— Да что вы, — поспешил откреститься Дмитрий, — у меня нет никакого кота, это просто такое выражение.

— Ах, выражение… — женщина изобразила улыбку, — если выражение, тогда ничего. Хотя я эти всякие выражения тоже не уважаю. Но вы проходите, посмотрите, как и что…

Мне надоело сидеть на лавочке в ожидании Мити, тем более что явился дворник — немолодой таджик — и принялся разметать пыль возле моей скамейки, хотя там-то как раз было не так грязно, как в остальном дворе.

Так что пришлось отойти, чтобы он не стал расспрашивать, кто я такая да кого жду, и теперь я прохаживалась перед въездом во двор.

Прошло минут двадцать, как он ушел, и рядом со мной остановилась красивая черная машина. Дверца открылась, и из машины выкатился кругленький лысый толстячок средних лет в дорогом итальянском костюме. Толстячок предупредительно открыл вторую дверцу, и из машины выплыла шикарная девица, похожая на переросшую говорящую куклу: такие же круглые голубые глаза, такие же пухлые губки, такое же бессмысленное выражение лица.

Говорящая кукла огляделась, надула губки и проговорила, растягивая слова:

— Но ты же говори-ил, что эта кварти-ира в золотом треуго-ольнике, а тут како-ой-то бомжатник!

— Что ты, Алиночка, — проворковал толстяк, — это не бомжатник, это самый что ни на есть исторический центр! Тут буквально в соседнем доме живет Опупеева!

— Опупе-ева? — с сомнением переспросила кукла. — Ну, если Опупеева, тогда ладно!

Теперь уже сам толстяк огляделся, посмотрел на список квартир у двери подъезда, нахмурился и обратился ко мне:

— Девушка, вы ведь, наверное, здесь живете?

Я ответила невнятным звуком, который можно было трактовать как согласие.

— Так вы не скажете, где здесь двенадцатая квартира?

Двенадцатая — это именно та квартира, которую снимал коуч Леонид. Та квартира, в которую я только что отправила Митю.

Этот толстяк со своей куклой явно приехал, чтобы ее снять, — и он может помешать нашим планам.

Я решила отвлечь его хоть ненадолго и с умным видом сообщила:

— Двенадцатая — она с другой стороны дома. Там будет арка, вы в нее пройдете, найдете второй двор, там и будет двенадцатая. Подъезд в дальнем углу…

— Ну до чего здесь все запутано! — проворчал толстяк.

— Я же говорю — бомжатник! — подхватила говорящая кукла. — Мы же не пойдем туда пешком?

— Но это же рядом, буквально несколько шагов… и там может не быть парковки…

— Нет уж, пешком я не согласна!

Они снова сели в машину и уехали в указанном мною направлении, я же достала телефон и отстукала Мите сообщение:

«Срочно закругляйся! Появились конкуренты! Я их отвлекла, но ненадолго».

Дмитрий вслед за дамой в фиолетовом обошел квартиру.

Он отметил две вещи: во-первых, квартира была тщательно прибрана; во-вторых, в ней не осталось и следа от подозрительного коуча. Бесследно исчезли все африканские маски, шкуры диких животных и прочие экзотические предметы. Вместо них всюду была пошловатая и помпезная современная мебель.

— Чистенько, — проговорил Дмитрий, когда осмотр подошел к концу. — Кристиночке понравится.

— Это само собой. Какой же женщине не понравится, когда все чистенько. Я уж убирала, убирала…

— Ну, тогда мы договоримся… Если в цене сойдемся, конечно.

— Да я много не возьму! — заторопилась хозяйка. — Василий Васильевич ведь говорил, наверно…

В это время телефон Дмитрия тревожно пискнул. Он достал его из кармана и прочел сообщение Полины.

Посерьезнев, сообщил хозяйке:

— Это Кристина. Говорит, что готова, и просит забрать ее из парикмахерской.

— А как же…

— Вот заберу ее, и мы снова приедем. Пускай она тоже посмотрит.

Дмитрий направился к двери, по дороге сделав «козу» хозяйскому песику. Тот громко зарычал, оскалился и даже попытался укусить Дмитрия за палец.

— Надо же, какой сердитый!

— Да что вы, что вы, это он играет так… Он вообще-то безобидный…

Песик снова рыкнул и дал понять Дмитрию, что видит его насквозь. И что в этой квартире ему не жить.

«Не больно-то и хотелось…» — подумал в ответ Митя.

Тут он заметил возле двери пакет с мусором.

Хозяйка перехватила его взгляд и залебезила:

— Вот, не успела вынести… буквально на пять минут припозднилась…

Дмитрий вспомнил многочисленные детективы и поднял пакет:

— Да вы не волнуйтесь, я выброшу! Мне не трудно, по пути…

— Ах, спасибо… — расплылась она в улыбке, хотя песик рыкнул, чтобы она не доверяла этому типу, он жулик.

Дмитрий поспешил вниз по лестнице.

На полпути ему повстречался лысый толстяк в итальянском костюме, за которым, ворча, поднималась девица кукольной внешности.

— Еще и лифта нет, — сетовала эта девица, — долго нам еще на этот Эверест карабкаться?

— Еще один этаж…

— И опять тебя обманули! Зря только дом объезжали, двенадцатая квартира не там оказалась! Уж больно ты доверчивый!

Дмитрий не расслышал ответ толстяка, он выскочил из дома и прямо перед подъездом столкнулся с Полиной.

Дмитрий вышел из подъезда с черным мусорным мешком в руке.

— Слава богу, ты с ними разминулся! — проговорила я. — А то я уже хотела идти к тебе на помощь! А что это у тебя в руках?

— Мусор из квартиры коуча.

— И зачем это?

— Ну, знаешь, в разных детективах всегда в мусоре находят ценные улики. В квартире все тщательно прибрано, так я подумал, может, в мусоре что-нибудь найдем.

— А что, это мысль.

— Только вот я не знаю, где бы этот мусор разобрать. Не нести же его домой…

Тут мы увидели в углу двора мусорный контейнер.

Переглянулись, подошли к контейнеру и высыпали на асфальт перед ним содержимое мешка, при этом я оглянулась на окна квартир. Все окна были закрыты, похоже, что жильцам не было до нас никакого дела.

Только мы приступили к обследованию мешка, как рядом с нами возник колоритный бомж. Он был одет в черный продранный бушлат, под которым виднелась тельняшка. В довершение этого комплекта на шее бомжа красовался галстук-бабочка.

— Это что же я вижу?! — воскликнул бомж звучным басом. — Я вижу вопиющее нарушение имущественных прав!

— Каких прав? — удивленно переспросила я.

— Имущественных! — повторил он, подняв палец. — Не судите по внешности, я в свое время окончил юридический колледж и твердо знаю свои права!

— При чем тут права?

— А при том, что я обладаю исключительными правами на мусор в этом дворе. Эти права утверждены общим собранием бомжей района. Так что проваливайте отсюда, пока я не перешел к насильственным методам убеждения…

— Зачем насильственным? Не нужно к насильственным! Мы на ваши права не покушаемся, это наш собственный мусор, и мы хотим его перебрать, потому как случайно выбросили в него важную записку…

— Ваш или не ваш — это уже не имеет значения. Если мусор попал на помойку — он тем самым перешел под мою юрисдикцию и я имею на него полное и неотъемлемое право!

Голос у бомжа и так был громкий, а тут он заговорил просто оперным басом. Где-то наверху стукнуло окно.

— Хорошо, — перебил бомжа Дмитрий. — В какую сумму вы, коллега, оцениваете свое право на этот мусор?

— Права не продаются! — горделиво произнес бомж. — Но я могу передать вам это право во временное пользование за весьма умеренную цену…

— Вот-вот, и я об этом! И еще раз спрашиваю: в какую сумму вы оцениваете эту временную передачу прав?

— В десять тысяч.

— Коллега, возьмите себя в руки! Десять тысяч за право проверить содержимое мусорного пакета?

— Права бесценны!

— А если все же подумать?

— Ну ладно, исключительно по доброте душевной — пусть будет тысяча! Хотя это и унизительно.

— Пятьсот — и по рукам!

— Ну ладно, пользуйтесь моей добротой! Хотя это, конечно, натуральный грабеж! И вот еще что: в качестве подарка от фирмы презентую вам перчатки! — И он протянул Мите пару тонких резиновых перчаток. — Тоже в мусоре нашел. Полезная вещь при нашей работе.

Бомж взял у Дмитрия купюру и удалился с гордым видом.

Мы переглянулись, поделили перчатки — каждому по одной — и принялись за разборку мусора.

В основном в мешке были вещи бесполезные: банановая кожура, промасленная оберточная бумага, пустые стаканчики от йогуртов и фруктовых десертов, банки из-под пива и кока-колы, грязные бумажные салфетки, медицинские маски, использованные одноразовые бритвенные станки.

Мы уже отчаялись найти что-нибудь ценное, когда мне попалась скомканная бумажка.

Я на всякий случай развернула ее.

Это была листовка — такая же, как та, что я нашла в своем почтовом ящике. Или как та, которую нашел Митя.

Но на обратной, чистой, стороне листовки были написаны корявым, неразборчивым почерком несколько слов:

«Некр. 28–17.

Басс. 44–32.

Матр. 3-21.

Старос. 18–24»

Митя взглянул через мое плечо и проговорил:

— Старосельский переулок, дом 18, квартира 24! Это же мой адрес!

— Ну да, а Бассейная 44, квартира 32 — это мой!

— Значит, оставшиеся две записи — это тоже адреса! Адреса других клиентов этого чертова коуча!

— И как это он прокололся? — спросила я задумчиво. — Вроде бы все предусмотрел, даже свои африканские штучки забрал, и мебель, ты говоришь, самая обычная, и камеру с входной двери снял… И небось сам все убрал перед тем, как с этой квартиры съехать, а тут такую бумажку важную оставил… Наверно, завалилась она случайно под диван, а он его не стал двигать…

— Точно, диван в квартире тот же самый, кожаный! — оживился Митя. — Такой здоровый, его и с места не сдвинуть, не то что по лестнице этой крутой без лифта тащить. Но почему список адресов, а не фамилий и не телефонов?

— Да потому что нужно было эти листовки нам в почтовый ящик положить! Только нам четверым, понимаешь?

— Понимаю, что коуч этот втянул нас в такую историю. Ладно, пойдем отсюда, а то эти еще выйдут…

Я еще раз прочитала адреса на бумажке.

Мы переглянулись, и Митя произнес вслух то, что мы одновременно подумали:

— Нужно найти этих людей!

Правда, я додумала вторую половину этой мысли: нужно найти этих людей, если их еще не задержала полиция. Ведь того же Митьку я с трудом спасла от ареста… Вовремя успела, что и говорить.

На следующий день была суббота, мне не нужно было идти на работу, так что я явилась на Сенную площадь прямо с утра, прихватив в ларьке три стакана кофе и шесть круассанов.

Снова пришлось звонить Михаилу, а когда он увидел меня с картонным подносиком, то донельзя растрогался. Деликатно взял стакан и один круассан и удалился к себе, приговаривая, что вот бывают же такие женщины на свете, а ему почему-то не попадаются.

Митя напился кофе и заявил, что готов к действиям, что у него просто душа горит найти этого коуча и набить ему морду.

В первую очередь мы решили навестить адрес, записанный как «Некр. 28–17».

Мы вполне логично рассудили, что имеется в виду улица Некрасова, расположенная в центре города, недалеко от Литейного проспекта.

Этот адрес я решила взять на себя.

Я доехала до улицы Некрасова, нашла нужный дом.

Это было большое здание дореволюционной постройки, оснащенное всевозможными архитектурными излишествами, от пилястр по фасаду до многочисленных балконов, которые поддерживали кариатиды, явно склонные к бодипозитиву.

На двери подъезда был установлен домофон.

Я немного поколебалась и набрала на этом домофоне номер семнадцать.

Ничего не произошло.

Это могло значить все, что угодно: например, обитатели семнадцатой квартиры могли выйти в магазин, или отправиться в гости, или просто не услышали звонка.

Но у меня шевельнулось подозрение, перерастающее в уверенность, что я опоздала и здесь уже побывала полиция.

Я уже хотела отправиться восвояси, но в этот момент к двери подошла крупная тетка с огненно-рыжими волосами и с двумя тяжелыми сумками в руках.

Отдуваясь, она остановилась перед подъездом, посмотрела на меня с интересом и проговорила:

— Не поможешь сумки занести?

— Да, конечно…

Она протянула мне одну из сумок, явно более тяжелую, свободной рукой достала ключ, открыла дверь и вошла внутрь.

Я последовала за ней, решив, что не вредно будет осмотреться на месте.

Лифта в этом доме, конечно, не было.

Рыжая тетка уверенно и быстро поднималась по лестнице. Я старалась не отставать, это было бы стыдно, учитывая разницу в возрасте. Однако сумка была такая тяжелая, что я скоро начала выдыхаться и даже остановилась, чтобы перевести дыхание.

Тетка покосилась на меня и проворчала:

— Ну до чего молодежь нынче хилая пошла! Вот мы в вашем возрасте шпалы таскали как тростинки!

— Да больно сумка тяжелая! Что там у вас — кирпичи?

— Зачем кирпичи? Кирпичи мне ни к чему. Продукты там у меня. Песочка сахарного два килограмма… или нет, три. Килограмм гречи, пшено, соль, опять же… как же без соли? Капусты кочан, на щи, картошка, масло подсолнечное, немного совсем, всего две бутылки, уксус трехпроцентный, еще много чего по мелочи…

Все же она снизошла к моей слабости и дала немного передохнуть на площадке между вторым и третьим этажами.

Наконец мы поднялись на четвертый этаж, и тетка остановилась перед очередной квартирной дверью.

— Ну спасибо! А ты вообще-то к кому идешь?

Я огляделась.

Мы стояли перед дверью восемнадцатой квартиры, нужная мне семнадцатая была рядом.

И самое главное — на двери семнадцатой квартиры красовалась бумажка с большой лиловой печатью.

— Я вообще-то сюда шла… — проговорила я растерянно.

Тут же я подумала, что зря обозначила цель своего визита, учитывая, что семнадцатая квартира опечатана. Но слово не воробей, вылетело — не поймаешь.

А рыжеволосая тетка посмотрела на меня проницательно и произнесла:

— А я ведь знаю, кто ты такая!

Я подумала, что уж этого она никак не может знать. Но на этот раз прикусила язык.

А тетка еще раз оглядела меня с ног до головы и отчеканила:

— Ты ведь Полина.

Тут уже у меня лестница поплыла перед глазами. Мне даже пришлось прислониться к стене, чтобы удержаться на ногах.

Откуда эта тетка меня знает? Что она — ясновидящая?

— Откуда вы… — начала я, но тетка меня перебила:

— Я ведь сперва тебя не узнала, очень уж ты изменилась. Только теперь, когда ты к Дашкиной двери подошла, только теперь я тебя узнала. Ты ведь Полина, сестра Дарьи, из Самары.

Тут я немного успокоилась. Случилось простое совпадение, и оно мне, пожалуй, на руку. Выходит, в семнадцатой квартире обитала женщина по имени Дарья и у нее в Самаре была двоюродная сестра с таким же именем, как у меня. Ничего особенного, имя у меня не самое редкое. Никакой мистики.

— Ты ведь давно здесь не была, сколько уж лет прошло… пять или шесть… тогда ты, правда, светленькая была, а сейчас потемнее, ну так долго ли женщине перекраситься?

— А что тут случилось? — Я кивнула на опечатанную дверь. — И где Даша?

Тетка быстро огляделась, понизила голос и проговорила:

— Давай уж ко мне в квартиру зайдем. На лестнице такие дела обсуждать не годится.

Она открыла дверь, занесла сумки в квартиру.

Я последовала за ней.

Хозяйка закрыла за мной дверь, выдала тапочки.

— Извините, — проговорила я смущенно, — так неудобно… я не помню, как вас зовут…

— Ну, само собой! — Она снисходительно усмехнулась. — Девичья память! Валентина меня зовут, можешь просто — тетя Валя!

— Ах да… правда, тетя Валя… как же я забыла!

— Говорю же — девичья память! Потом, ты же здесь очень давно не была. Я вон тебя тоже не сразу узнала. Да что же мы с тобой в прихожей стоим, пойдем хоть на кухню, посидим, чайку выпьем…

Мы проследовали на кухню. Там было тесно, но уютно, всюду висели вышитые салфеточки и полотенчики, в центре стола красовался заварник, накрытый большим ярко-красным петухом.

Валентина включила чайник и выставила две большие чашки, с такими же красными петухами. Мы сели за стол. Валентина подперла подбородок кулаком, вздохнула и проговорила:

— Такое несчастье! Такое несчастье!

— Да что случилось-то?

— Но честно тебе скажу: я Дашу нисколько не виню… на ее месте никакая женщина не выдержала бы!

— Да все-таки, скажите, что случилось? Что с Дашей? За что вы ее не вините?

— Арестовали сестрицу твою! — припечатала Валентина.

— Арестова-али? — протянула я, всем своим видом изображая крайнюю степень удивления. Хотя на самом деле как раз ожидала чего-то подобного. — За что же ее арестовали?

— За убийство! — отчеканила Валентина.

При этом глаза ее блестели от того извращенного удовольствия, которое некоторые люди испытывают, когда могут сообщить сногсшибательную новость. Пусть даже очень неприятную. Пожалуй, неприятная новость доставляет даже больше удовольствия.

— Уби-ийство? — переспросила я с недоверием. — Это Дашу-то? Не могу поверить! Она же и мухи не обидит!

— А вот представь себе! Но тут такое дело… я, как женщина, не могу ее винить. Такое дело — кто угодно бы не выдержал!

Сразу было видно, что ей не терпится рассказать мне все подробности дела. И я не собиралась ей в этом препятствовать.

Валентина разлила чай в чашки, выставила на стол две вазочки — с печеньем и с шоколадными конфетами, взяла одну конфету за щеку и начала рассказ:

— Фы федь Афсения помнифь?

— Что, простите?

Валентина переложила конфету на другую сторону и произнесла более отчетливо:

— Ты ведь Арсения помнишь?

— Арсения? — переспросила я, чтобы выиграть время и не попасть пальцем в небо.

— Ну да, Арсения, мужа Дашиного.

— Ну да, помню… интересный такой…

— Ну, мужик чуть лучше черта — уже интересный! Но этот правда красавец такой, все бабы оглядываются. Но вроде они с Дашей хорошо жили, не ссорились. И была у нее подруга, Ольга… самая, можно сказать, задушевная подруга.

Валентина подула на чашку, отхлебнула чаю и продолжила:

— Вот что я тебе посоветую. Если ты, к примеру, замужем — не приводи в дом незамужних подруг!

— Я, вообще-то, не замужем.

— Это видно. Но когда-нибудь непременно будешь, так запомни мой совет.

Короче, эта Ольга у них в доме часто бывала. То смотрю — вместе они идут, болтают, то Ольга эта одна с тортом бежит, почитай, каждые выходные она у них толчется. Но пока Дарья тоже дома, она ничего такого себе не позволяла. А только потом пошла наша Даша на вечерние курсы. Что-то там такое по работе повышать.

И вот смотрю я — как Даша на курсах, так Ольга к ним домой заявляется! Мол, забыла, что подруги сегодня нет.

Раз, и другой, и третий… И что характерно, без торта или пирожных, стало быть, не чай пить собирается.

— Понимаю… — протянула я.

— Да тут и понимать нечего, все ясно! Я уж сейчас себя грешным делом ругаю: надо было сразу Даше открыть глаза. Да что-то я побоялась. Думаю, зачем в чужие дела вмешиваться?

Один только раз остановила ее на лестнице и говорю, не прямо так, а намеком: «Зачем ты, Дашута, на эти курсы ходишь? Лучше бы ты мужа обихаживала, присматривала за ним! Всякому мужчине непременно уход и присмотр требуется! Особенно по вечерам…»

А она мне со смешком отвечает: «Ничего, он большой мальчик, сам за собой присмотрит. А курсы эти, тетя Валя, очень важные. Когда я их закончу, мне на работе непременно повышение будет».

А я только головой покачала: «Для женщины работа на втором месте, а на первом — семья…»

Но больше ничего не сказала. Не захотела в чужие дела вмешиваться. Думаю, сами разберутся…

Тут соседка горестно покачала головой, а потом продолжила:

— А тут такое случилось…

Отменили как-то эти Дашины курсы — не то преподаватель заболел, не то у них трубу прорвало, только вернулась она домой раньше времени.

Я как раз в этот момент в прихожей была, пыль вытирала…

«Ага, — подумала я, — нарочно небось перед дверью стояла, чтобы все слышать и видеть».

— А слышимость-то у нас хорошая, — продолжала Валентина. — Вот только вошла Даша в квартиру — и почти сразу крики начались, падать что-то стало тяжелое. Ну, думаю, видно, застала их Даша за этим самым… сейчас выгонит свою подруженьку задушевную, и хорошо, если не в чем мать родила…

Однако минут несколько прошло — и выходят эти вдвоем, Арсений и Ольга. И у обоих по синяку: у Арсения на левой щеке, а у Ольги на правой. Они еще минутку на лестнице стояли, а потом дверь приоткрылась, и чемодан вылетел. В общем, выгнала Даша муженька…

«Выходит, в глазок наблюдала!» — подумала я.

— Я даже думала зайти к ней, пожалеть, сочувствие высказать, да потом передумала — мало ли, под горячую руку попадешь! Еще на мне она злость сорвет…

Короче, выгнала Даша мужа, а тут я к сестре уехала на неделю. Приезжаю, встречаю Дарью на лестнице — и не узнала даже. Похудела она, подурнела, бледная вся, в глазах тоска.

«Что, — говорю, — с тобой такое, никак, заболела?»

«Ой, тетя Валя, — она отвечает, — хуже все!»

Ну, зазвала я ее к себе, чаем напоила, она и рассказала мне все как есть. Как подруженьку свою закадычную с мужем любимым застала, как дала волю своему гневу да и выгнала их обоих.

А теперь опомнилась, поостыла маленько да и думает: «Что же я наделала? Зачем я своими руками свою семейную жизнь разрушила? Надо было эту тварь с лестницы спустить, а мужа в строгости держать, а потом простить».

«Я, — говорит, — поняла, что его люблю. И жить без него не могу совсем, а теперь что делать?»

— Надо же, какая история… — вздохнула я, отпивая остывший чай, — прямо роман страстей…

— История дальше случилась, а это только начало! — Валентина махнула рукой. — Ну, тогда я утешила ее как могла.

«Подожди, — говорю, — может, он и сам опомнится, все-таки вы лет пять уж живете, все у вас хорошо было, так с чего жизнь ломать…»

И правда, проходит еще пара недель или, может, месяц, снова я Дашу встречаю. Бегом бежит, как девочка, светится вся. Говорит, что муж звонил, сегодня хочет прийти для разговора важного, так что она вот из магазина несется, хочет его любимые блюда приготовить.

«Правильно, — говорю, — мужчину нужно вкусно накормить, тогда и разговор пойдет в нужном направлении». Еще пожелала ей, чтобы все наладилось.

— И что? — Я незаметно взглянула на часы, что висели на кухне.

Часы представляли собой избушку на курьих ножках и показывали без четверти двенадцать. Ого, стало быть, я уже почти час тут сижу! А ничего толком не узнала. А время дорого, дел полно, и Митьку не хочу одного надолго оставлять. Он либо снова с Михаилом напьется, либо вздумает к себе на квартиру съездить, а там его полиция караулит.

— А то! — веско сказала Валентина. — Значит, было это в пятницу, ну, потом два выходных, соседей моих не видно. Ну, думаю, наверно, помирились да и милуются в свое удовольствие.

А в понедельник к вечеру звонит ко мне женщина. Так и так, говорит, я с Дашиной работы, она сегодня не вышла, а у нее ключи от шкафчика с лекарствами. Даша в фармацевтической фирме работала, там с лекарствами строго. В общем, дама эта говорит, звонили Даше, а мобильный не отвечает, вот начальник ее и послал узнать, что случилось. А в квартире тоже никто не отвечает, так, может, я что знаю.

Ну, я, конечно, говорю, что проблемы у Даши были с мужем, но сейчас вроде все в порядке. Стали мы звонить да стучать, я кричу: «Даша, открой!» — а у самой предчувствие нехорошее. А у меня ключи от ее квартиры есть, еще раньше они мне давали, когда в отпуск уезжали. Ну и решилась я… — Валентина покачала головой, а я вздрогнула, потому что в часах-избушке открылась дверца и вместо кукушки вышел черный кот и промяукал двенадцать раз.

— Ну и что было-то? Нашли вы Дашу?

— Ой, что было… В квартире тишина, духота, воздух спертый, потому как все окна закрыты. На кухне беспорядок ужасный, посуда грязная, едой тухлой пахнет… Я — в спальню, а там кто-то лежит на кровати, с головой закрытый. Вот честно тебе скажу, — Валентина прижала руки к груди, — я уж думала, что все, не увижу Дашу живой.

Как подошла ближе — не помню, как потрясла ее за плечо, чувствую, что живая она, только спит очень крепко. Ну, растрясли мы ее, она на кровати села, смотрит на нас, не узнает. А тут женщина эта, что с работы ее, нашла упаковку таблеток на тумбочке.

«Так-так, — говорит, — и сколько ты приняла? Только не ври!»

Даша думала-думала: «Четыре, — говорит, — просто заснуть хотела».

«Ага, — та отвечает, — твое счастье, что четыре, а если бы восемь, то и не проснулась бы».

Они там, в своей фирме, в лекарствах понимают. Ну, тут я очухалась да и говорю этой бабе, чтобы забирала она те ключи да и шла себе, а мы уж тут сами разберемся. А Даше чтобы на завтра отгул оформили, а потом уж она сама с начальством поговорит.

Ну, женщина все поняла, плечами только пожала да и ушла. А я племяннице позвонила, она у меня в больнице работает, так и так, говорю, что делать в таком случае? Она и велела под душ Дашу отправить и крепким кофе напоить, только спать не давать ни в коем случае. Ну, я так и сделала.

А пока мы возились, Даша мне все и рассказала. Что пришел муж, она-то его встретила с радостью, а он и говорит, что, может, и вернулся бы к ней обратно, но теперь никак не может, потому как Ольга беременна. И как же он ее теперь бросит с ребенком? Так что он просит развода и женится на Ольге, как только — так сразу, чтобы его ребенок родился в законном браке. Вот как.

— Ужас какой! — искренне сказала я, мне и правда было жаль незнакомую Дашу.

— Ужас потом начался! — отмахнулась соседка. — Значит, вроде очухалась Даша, пошла на работу, а там та баба уж расписала все, видно, в красках, в каком виде ее мы нашли. Ну и стал начальник к ней придираться, что Даша плохо работает.

И то сказать, видно, и правда она ошибки допускала, что не удивительно, потому что выглядела ужасно. Так горе ее сломало, что смотреть страшно было, краше в гроб кладут. Потому что, ты же знаешь, они пять лет жили и она ребенка очень хотела, а у них не получалось. А тут Ольга эта пару месяцев всего — и нате вам! В общем, и завидовала она подруженьке, и себя неполноценной чувствовала, и лучше ей не становилось, а только все хуже. Таблетки какие-то пила, потому что спать не могла совсем…

«Как я ее понимаю… — подумала я невольно, — как все это мне знакомо…»

— В общем, уволили ее из той фирмы, — продолжала Валентина, — вот тебе и повышение, боком ей эти курсы вышли. А она вроде и не расстроилась, мне, говорит, все равно уж теперь, как жить. Ну, кто-то с работы посодействовал, взяли ее в аптеку самую обычную, ночной дежурной.

Она и говорит, что так даже лучше, ночью ее никто не видит, не нужно краситься да одеваться прилично. Пробовала я с ней поговорить, нельзя же так все-таки: «Ну устроили тебе подлянку, так забудь, начни новую жизнь!»

«Не могу, — говорит, — тетя Валя, не могу ничего с собой сделать, ненавижу ее так сильно, что самой страшно. Только ненавистью этой и живу, а то бы таблеток наглоталась, да не четыре, а всю упаковку съела бы…» Ну что тут сделаешь, если человек на своей беде так зациклился?…

— Да уж… — ввернула я, только чтобы что-то сказать.

— Время идет, я снова к сестре уехала на две недели, а как вернулась — снова Дашу встречаю. И вижу, что лучше ей стало, отчаяния такого в глазах нету, волосы она причесала, одежда не висит мешком. Я уж не спрашиваю ничего, боюсь сглазить, а только как-то звонит она вечером ко мне.

«Тетя Валя, — говорит, — дайте полбатона, а то есть хочу — умираю, а до магазина дежурного далеко идти».

Ну, я, конечно, ее накормила, как раз сестра дала картошки своей, да огурчиков банку, к чаю печенье у меня было. Ну, она и рассказала, что нашла такого… как сказала, вроде учитель…

— Коуч?

— Ага, точно. И что этот коуч очень ей помогает, у него свой метод. И что ей лучше гораздо стало, да я и сама вижу. Ну, думаю, дай бог, чтобы все наладилось. А третьего дня… — Валентина вздохнула и села, опустив руки. — В общем, рано утром, часов в семь, а я рано встаю, слышу на лестнице шум. Стучат в Дашину квартиру, звонят, кричат: «Откройте, полиция!»

Я смотрю в глазок — и правда, за дверью менты, и с ними наш техник из ЖЭКа. Я тут дверь открыла и говорю, что Даши дома нету, на работе она, в ночной аптеке дежурит. И что раньше девяти утра, пока сотрудники не придут, ее не выпустят, там лекарства хранятся сильные, за ними строго следят.

А один там, такой наглый, мне и говорит, что у вас, мамаша, устарелые сведения, что Дарья Безрогова нынче ночью на работе не была, потому как там, в аптеке, электричество отключилось и она закрыта была. Главное — мамашей меня назвал! Оборони Бог, думаю, от такого сыночка, но вслух, конечно, ничего не сказала.

Стучали, стучали, хотели уже дверь ломать, техник слесарю звонила, а тут Даша спрашивает из-за двери: «Кто там?» Ну, они, конечно, орут, чтобы немедленно открывала, тогда я ей и говорю, что правда это полиция, мы с техником документы видели.

Как увидела я Дашу на пороге — сразу поняла, что беда. Взгляд у нее такой был… так глаза-то у нее голубые, а тогда казалось, что черные, от зрачков увеличенных.

Ну, менты в квартиру проперли, мы с техником за ними, тот наглый, что у них за главного был, и спрашивает: «Вы — Дарья Викторовна Безрогова? Предъявите паспорт!»

Она ему паспорт показывает и спрашивает: «Что случилось-то?»

«А то, — он отвечает, — что вы арестованы по подозрению в убийстве Сарафановой Ольги Олеговны».

«Как? — Даша закричала, да так страшно. — Вы, говорит, шутите?»

«Какие шутки, — тот говорит, — нам не до шуток. Вот вы, спрашивает, где были сегодня с часу до трех ночи?»

«Тут и была, — она им отвечает, — мне позвонили вечером из аптеки, что не нужно на дежурство идти, я дома спала».

«Ага, — мент говорит, — а кто вас видел, что вы дома были?» И на меня смотрит, а мне и сказать нечего, потому как не видела я Дашу со вчерашнего дня. Думала, что она на работе, так что какой из меня свидетель? А эти на нее напирают, нас с техником оттеснили, я и спрашиваю тихонько техника нашего Зою Павловну, может, она что знает. Да мало что, она шепчет, вроде все в больнице случилось, в Варваринской.

А тут Даша и говорит, что не была она в той больнице Варваринской, давно уже не была.

«Ага, — мент прямо обрадовался, — стало быть, вам известно, что убийство в больнице произошло? А мы про Варваринскую больницу ничего не говорили».

«Это не я», — Даша твердит, но как-то неуверенно, даже я ей не поверила.

«Ага, — мент снова говорит, — это не вы, значит, ночью вошли в палату к Сарафановой и не вы вкололи в капельницу вещество, от которого у нее наступил анафилактический шок, от которого она тут же и умерла, не успели ее спасти».

«Как, — Даша спрашивает, — в капельницу?» И сама бледная стала просто до синевы. И чуть не упала, о стенку оперлась.

А мент обрадовался: «Так вы признаетесь?» — спрашивает.

«Нет, — она отвечает, — это не я, я дома была. А что, разве меня там кто-то видел?»

«Видели, — отвечает, — видели медсестру, которая в палату входила и выходила. Лица не разглядели, но зато вот…»

И протягивает ей на ладони сережку.

«Вот, — говорит, — вы там в палате ее потеряли. И сережка эта точно ваша, потому как муж бывший ее сразу опознал: это, говорит, моей жене бывшей, убийце моей жены нынешней, бабушка подарила на шестнадцать лет».

А я тут и вспомнила, что были у Даши такие сережки старинные — бирюзовая капелька и золотая оправа. Да только Даша давно их не носила, жалела бабушкину память.

«Да я, — говорит Даша, — и не ношу эти сережки, там замок сломан».

Ну, они слушать не стали, по квартире шастают, а потом один орет: «Нашел!» И протягивает Даше вторую сережку. «Все, — говорит, — доказано, считай, что дело раскрыто, так что вы, гражданка, задержаны, а какое обвинение вам предъявят, то прокурор решит».

Тут Даша по стенке и сползла на пол, а пока я ее в чувство приводила, она мне и сказала, что не виновата. Да ведь все так говорят, так что я ее не осуждаю…

Валентина надолго замолчала.

— Бедная Даша, и как же она на такое решилась? — спросила я сочувственно.

— Ага, а я говорила, что у меня племянница в Варваринской больнице работает? — оживилась Валентина. — Так вот, стала я ей звонить, а у них там уже вся больница в курсе. И главное, в том самом отделении у нее подружка работает. И рассказывает, что эта Ольга… как ее, Сарафанова, ложилась к ним каждый год. У нее аллергия на какой-то цветок. И вот как летом он расцветает — так ей плохо.

Ну, лекарство дорогое прокапают, ей сразу легче. А без лекарства никак. Ну и в этот раз легла она на капельницы эти, да все торопилась, так что просила, чтобы и ночью капали.

Ну, за деньги все можно. И главное-то, ты представляешь? — Валентина зло кусала губы. — Оказалось, что эта Ольга и не беременная вовсе. Доктор ее специально спросил, когда капельницы назначал, потому как вредно это лекарство для беременной. «Да нет, — она говорит, — это так все, недоразумение».

— Обманула мужика? — ахнула я. — Нарочно сказала, чтобы он от нее обратно к Даше не ушел!

— Ну, теперь в морге все точно выяснят… А вот не стала бы обманывать, была бы жива.

— Жалко Дашу… — В отличие от Валентины, я твердо знала, что Даша подружку свою бывшую не убивала.

Схема этого преступления была такая же, как и в моем случае. Она только придумала, как эту Ольгу убить, наверняка знала про ее аллергию. А теперь все на нее свалят, других виновных искать не станут. Улики хоть и косвенные, но полиции этого хватит.

Знаю я их методы, ничего расследовать не станут, когда готовая подозреваемая имеется, вот она, и мотив у нее — сильнее некуда. И это даже удивительно, что капитан Капитонов меня отпустил, поверил моему алиби. Ох, я же Ленку забыла предупредить, что он может ее вызвать на предмет подтверждения моего алиби! Ладно, это потом.

— Жалко Дашу… — согласилась Валентина, — ой, хорошо, что ты зашла. Дело в том, что Даша звонила вчера. Просила передачу принести. Печенья там, конфет, из белья что-нибудь, кофту теплую шерстяную, а главное — сигарет побольше, они там вместо денег идут. А завтра как раз там принимают передачи.

— Ой, я не могу в тюрьму идти! — тут же соврала я. — У меня поезд ночной обратно. Тетя Валечка, я денег дам, вы уж соберите что нужно! Хотя как в квартиру попасть?

— А у меня же ключи от ее квартиры есть! Менты не спросили, а я не стала сама признаваться. С ними, знаешь, лучше ничего лишнего не говорить.

Мы осторожно отклеили бумажку на двери, Валентина сказала, что она потом печать поправит.

В квартире у Даши был, естественно, жуткий беспорядок, вещи разбросаны, окно на кухне отчего-то распахнуто, в спальне, наоборот, ужасная духота и занавески плотно задернуты. Платяной шкаф, естественно, широко раскрыт, содержимое ящиков письменного стола вывалено на пол, все квитанции, старые открытки, фотографии лежат на полу кучей, да еще видно, как прошлись по ним ботинки сорок четвертого размера.

Валентина пробормотала сквозь зубы что-то осуждающее и принялась искать в шкафу белье и теплую кофту, а я прошла в другую комнату, которая, очевидно, раньше была гостиной. Во всяком случае, стояла там мягкая мебель, только довольно пыльная, был также ковер на полу и даже большой цветок в углу.

Цветок явно доживал последние дни, потому что красивым у него осталось только кашпо. Пыльные листья грустно провисли, земля в горшке была сухой как пепел. Да, ясно, что цветком не занимались уже давно, хозяйке было не до него.

Все-таки он живой, жалко. Я принесла из кухни ковшик воды и осторожно вылила его в сухую землю. Вода ушла мгновенно, а я, наклонившись, заметила, что между горшком и кашпо торчит уголок бумаги.

Это оказалась фотография, не обычная любительская, а скорее, отпечатанный в типографии рекламный буклет. Потому что внизу затейливо вилась надпись:

«Наша программа для сильных, уверенных в себе женщин! Мы научим вас стать еще успешнее! Мы дадим вам еще больше уверенности в своих силах!»

А выше была групповая фотография.

Больше десяти женщин — все молодые, интересные, яркие — стояли рядком и белозубо улыбались. Всего их было двенадцать, но четверо стояли чуть поодаль.

Яркие, красивые, такие мимо пройдут — каждый мужчина оглянется. Потому что видно по ним, что свою красоту они тщательно лелеют, а главное — все делают для того, чтобы выглядеть очень эффектно. Только у одной из этих четверых был явно выраженный дефект: глаза на фотографии были выколоты булавкой, причем видно, что кололи с большим чувством и не один раз.

— Это она, Ольга, — сказала неслышно подошедшая Валентина, глядя на фото через мое плечо, — надо же, как Даша ее ненавидела, глаза вон проколола…

Я ничего не ответила, взгляд мой был прикован не к Ольге, я смотрела на ту красотку, что стояла рядом с ней. Высокая блондинка в красном платье, тяжелая волна волос вольно раскинулась по плечам. Моя старая знакомая Александра.

Валентина пошла разбираться с холодильником, а я незаметно спрятала фотографию в сумку. Холодильник у Даши был почти пуст, так что мы его отключили, затем взяли сумку с вещами и ушли, аккуратно подправив печать.

Когда я позвонила Мите, он был очень недоволен, что я так долго отсутствовала. Я велела ему ждать меня в кафе возле Сенной площади, чтобы как можно скорее уехать из этого района. А то Валентина пойдет в магазин — а тут мы с Митькой сидим, нехорошо получится.

Когда подъехала, он уже сделал заказ: мясной салат, и бифштекс, и еще что-то.

— Я есть хочу! — заявил он, заметив мой критический взгляд.

И я поняла, что, пока он не наестся, можно ничего не рассказывать, все равно он ни о чем, кроме бифштекса, думать не может.

Я заказала какой-то легкий салат и, пока ждали, все же показала Мите фотографию.

— Узнаешь кого-нибудь?

— Конечно, — он уверенно показал на шатенку с густо подведенными глазами и пышным бюстом, — это она, Алла, жена моя бывшая. Ныне покойная.

Так я примерно и думала. Стало быть, эти четыре девицы связаны между собой. Они что-то знают, за что их убивают. Причем таким сложным способом, чтобы свалить убийства на другого человека. И надо это выяснить, но прежде всего найти четвертую жертву, а также ее предполагаемого убийцу. И как можно скорее.

Принесли наконец заказ, и Митька стал недоступен для деловой беседы. И пока не съел все, что заказал, даже не поинтересовался, откуда у меня буклет да кто еще на фотографии. Нет, просто не мужчина, а троглодит какой-то! Хотя… наверное, они все такие.

С другой стороны, эта его Алла вряд ли кормила мужа сытно и вкусно, что-то мне подсказывает, что не стояла она у плиты, а была озабочена фигурой, потому как очень уж стремилась хорошо выглядеть. Этот пышный бюст, может, кому-то и нравился, но дальше уже увеличиваться в размерах нельзя.

Тут я вспомнила, что Митькиной бывшей жене это уже не грозит, и, вы можете мне не поверить, ни капельки не устыдилась. Раз он по этому поводу не переживает, чего мне-то париться…

Принесли кофе, и наконец Митька обратил на меня взор.

— Ну, — сказал он, — рассказывай!

И такой у него был тон, что мне захотелось выплеснуть ему на голову остатки кофейной гущи. Как будто он начальник, а я — его нерадивая подчиненная. Надо же, как это так получается: вроде бы мы вместе принялись за это расследование и пока что я сделала гораздо больше, а он уже считает себя начальником!

Я отвернулась и досчитала про себя до десяти, за это время до моего партнера, очевидно, дошло, что он явно перебарщивает, так что он, разумеется, ничего не сказал, но глядел виновато.

Я решила не заедаться и пересказала ему весь наш разговор с соседкой Валентиной.

— Круто! — восхитился он. — Отравить соперницу!

— Но она этого не делала, — напомнила я, — как и ты не убивал свою жену.

— Точно, — с сожалением согласился Митя, — но какова идея…

Теперь он был сытый и довольный и совершенно не хотел говорить о деле.

— Митька, — я не выдержала и начала грозно, — мы вообще для чего тут сидим?

— Чтобы поесть! — удивился он.

Нет, ну как вам это нравится?

— Слушай, ты вообще хочешь вернуться к нормальной жизни? — вскипела я. — Или так и будешь прятаться?

— Я не хотел прятаться, — надулся он, — это ты меня уговорила.

— Ага, вон, Даша тоже не пряталась, и где она теперь…

— Ты права, — сказал мой старый друг после некоторого молчания, и я уверилась, что с ним все не так плохо. — Нужно продолжать, а то Михаил меня вообще доведет своей выпивкой.

— Значит, этот тип, с позволения сказать, коуч, — втолковывала я, — зачем-то по очереди убивает вот этих четырех женщин.

— Почему четырех?

— Потому что четыре адреса! — Я повысила голос. — Включи мозги! Иначе, если он настроился на всех, а их здесь двенадцать, то у нас не хватит времени их спасти!

— Ты считаешь, их надо спасать? По-моему, все они были порядочными стервами, так что, может, получают по заслугам?

— Да я не о них! — с досадой отмахнулась я. — Я о нас. То есть о таких, как мы, подозреваемых. Так что остановимся на этих четырех. Значит, Александра уже мертва, твоя Алла тоже, и эта Ольга, в убийстве которой подозревают Дашу…

— Остался последний адрес, — проговорил Митя. — Матр. три — двадцать один.

— И что значит это «Матр.»? Матрас? Матрешка?

— Ну, название какой-то улицы. Или проспекта.

— Такого проспекта я никогда не слышала.

— Ну, тогда, может, переулок…

Мы не стали гадать, а открыли в поисковой программе алфавитный перечень улиц и площадей Петербурга и нашли в этом списке названия с подходящим началом.

Пробежав взглядом мимо Малой Морской, Малой Московской, Малой Подьяческой и Малой Посадской улиц, на мгновение задержались на Марьинской и Матвеевской.

Наконец, мы нашли Матросскую улицу.

— Похоже, что это она… — проговорил Митя. — Но на всякий случай нужно проверить…

Он нашел эту самую Матросскую улицу на карте города и выделил курсором дом номер три.

Этот дом оказался бывшим кинотеатром, переоборудованным в бизнес-центр.

— Нет, это не годится… нам нужен жилой дом, в котором есть квартира номер двадцать один.

Мы снова вернулись к алфавитному списку и сразу за Матросской улицей обнаружили Матренинский переулок.

Переулок этот был расположен в центре города, неподалеку от Разъезжей улицы. И дом номер три был жилым, в нем имелась квартира с нужным нам номером.

Мы не стали откладывать визит по четвертому адресу, чтобы не опоздать, и уже через час приехали в Матренинский переулок.

Митя вызвался пойти в двадцать первую квартиру — видимо, хотел показать, что может действовать самостоятельно.

Я не стала с ним спорить и осталась на улице, подойдя к заведению «Кофе навынос».

Митя подошел к двери подъезда и на мгновение замешкался: дверь была закрыта, на ней имелся домофон.

Но как раз в это время дверь открылась и из дома вышла блондинка лет сорока с абрикосовым пуделем на поводке.

Шустрый и любопытный пудель полез к Мите — знакомиться и, разумеется, тут же запутался в поводке. Дама рассмеялась мелодичным смехом и посмотрела на Митьку весьма благосклонно. А я тут сообразила, что он в той же одежде, что я принесла ему вчера для посещения квартиры зловредной тетки, что сдавала квартиру поддельному коучу. Нет, ну надо же, он решил, что теперь будет это носить! А я-то хороша, нужно было еще вчера забрать назад чужой пиджак и ботинки. Неудобно, получается, что я у соседа их утащила.

Митя между тем приветливо улыбнулся хозяйке пуделя, помог ему освободиться, придержал дверь и под шумок проскользнул в подъезд, напоследок послав мне гордый взгляд, мол, как я ловко преодолел первое препятствие!

Я взяла стаканчик кофе (американо с молоком) и приготовилась к длительному ожиданию.

Однако прошло всего несколько минут, я еще не успела допить свой кофе, как дверь третьего дома снова открылась и из него выскочила маленькая и тщедушная пожилая женщина, чем-то неуловимо похожая на давешнего абрикосового пуделя.

Ее волосы были выкрашены в такой же абрикосовый цвет, одежда выдержана в соответствующей цветовой гамме, и в движениях была такая же, как у пуделя, суетливая живость.

Я не успела разобраться в остальных причинах этого сходства (кстати, единственное отличие заключалось только в том, что на старушке были очки в черепаховой оправе, а пудель, естественно, обходился без них), как следом за пожилой дамочкой из подъезда вышел Митька.

Он нашел меня взглядом и стал делать лицом какие-то странные движения.

Я выбросила в мусорный бак стаканчик с недопитым кофе и приблизилась к приятелю.

Не очень убедительно делая вид, что мы незнакомы, он проговорил, не разжимая губ:

— Это она!

— Кто — она?

— Тс-с! — зашипел мой спутник. — Это женщина из двадцать первой квартиры! Она вышла оттуда как раз, когда я подошел! Я уже хотел с ней заговорить, но тут появилась соседка и отвлекла ее!

— Ну что ж, хорошо, что ее пока не арестовали. Может быть, на этот раз мы подоспели вовремя, — так же, не разжимая губ, заметила я.

Разговаривая, мы шли следом за абрикосовой дамой.

Я судорожно придумывала, как ненавязчиво вступить с ней в разговор.

Однако дама подошла к углу переулка одновременно с вывернувшим из-за этого угла автобусом и села в него, прежде чем я успела придумать первую фразу.

Мы устремились следом и успели в самый последний момент вскочить в заднюю дверь. В салоне я аккуратно пряталась за Митьку.

— Ты чего? — удивился он.

— Чтобы она не узнала, что мы вместе, а вдруг она тебя в подъезде срисовала? — прошипела я. — Вон ты какой видный мужчина в чужом пиджаке, не смей его носить, у меня же неприятности будут!

— Да? Я думал, это твоего бывшего… — удивился Митька.

— Какого еще бывшего! Нет у меня никого и не было!

Тут я прикусила язык, потому что вовсе незачем сообщать мужчине, что у меня не было серьезных отношений. Он подумает, что я никому не нужна, и тоже мной пренебрежет. Хотя… отношения у меня, конечно, были, с Вадимом, и не только я, но и весь коллектив считал их достаточно серьезными. Как выяснилось, сам Вадим так не считал. Но что об этом вспоминать, и тем более рассказывать…

Хотя это же Митька, я вовсе не собираюсь переводить его из друзей куда-то еще. Да сейчас и не об этом нужно думать.

Проехали мы недолго: абрикосовая дама вышла неподалеку от современного офисного здания, вписанного в длинный ряд доходных домов дореволюционной постройки. Среди этих домов офисный центр выглядел как зуб из фальшивого золота в челюсти мелкого хулигана.

Мы едва успели выскочить из автобуса следом за своим объектом.

Абрикосовая дама направлялась прямиком к стеклянным дверям офисного центра.

В это время двери раздвинулись, выпустив несколько молодых женщин. И тут же наша дама замерла на месте, как охотничья собака, заметившая дичь.

Офисные дамы распрощались и двинулись в разные стороны.

Наша абрикосовая особа на мгновение замешкалась, а потом устремилась вслед за одной из них. Эта дамочка показалась мне неуловимо знакомой. Ах, ну да, это же та, четвертая женщина с фотографии. Точно, это она.

Дама догнала ее, окликнула.

— Елена!

Та повернулась, удивленно подняла брови, что-то проговорила и прибавила шагу. Наш объект остановился, понурился и сменил направление, двинувшись к скверу. Мы с Митей переглянулись.

— Теперь я попробую… — прошептала я, — а ты не маячь тут, скройся с глаз, а то спугнем ее…

Абрикосовая дама дошла до сквера, села на скамейку.

Плечи ее были опущены, и весь вид выражал крайнюю степень подавленности.

Подойдя ближе, я увидела, что женщина заметно побледнела, тяжело дышит и потирает левую сторону груди.

Затем она попыталась открыть сумочку, но руки ее тряслись и никак не удавалось справиться с замком.

Я всерьез забеспокоилась и, уже не думая о том, как начать разговор, подсела к ней и озабоченно проговорила:

— Вам плохо? Может быть, вызвать «Скорую»?

Женщина подняла на меня взгляд и проговорила слабым голосом:

— Не надо «Скорую»… если можно, достаньте лекарство из моей сумки… там такой зеленый пузырек…

— Конечно… секунду…

Я открыла сумочку, нашарила в ней пузырек с лекарством, вытряхнула из него маленькую таблетку и протянула старушке.

Та сунула ее под язык и прикрыла глаза.

— Эй, как вы? — Я легонько тронула ее за руку. — Я все-таки вызову «Скорую»…

— Нет, не надо, мне уже лучше! — Женщина открыла глаза.

Она действительно немного порозовела и дышала теперь ровнее.

— Вам точно лучше?

— Точно, точно! Спасибо тебе, деточка! Ох, извините, что я вас так называю, но вы ведь такая молодая…

Она хотела сказать еще что-то, но вдруг зашлась сухим лающим кашлем. К счастью, у меня с собой была маленькая бутылка минеральной воды, и я поднесла ее к губам абрикосовой дамы. Она сделала несколько жадных глотков, и кашель прекратился.

Тогда она достала из своей сумочки кружевной платочек, промокнула глаза.

Только теперь я заметила, что по ее щекам из-под очков сползают слезы.

То ли они выступили от кашля, то ли у этих слез была другая, более глубокая причина…

— Как вы? — спросила я озабоченно.

— Спасибо, лучше… — Она искоса взглянула на меня и неуверенно проговорила: — Говорят, молодежь сейчас черствая, равнодушная, а вы ко мне, к совершенно незнакомому человеку, так душевно подошли… не прошли мимо…

Мне стало неловко — ведь у меня была своя, тайная цель. А старушка и правда поверила, что я такая хорошая. Но я ничем это не показала и проговорила смущенно:

— Ну как же пройти… меня с детства учили с уважением относиться к старшим. Кроме того, вы немного похожи на мою любимую тетю… мы с ней были очень близки…

Про любимую тетю я придумала на ходу, но на абрикосовую даму эта деталь произвела впечатление. Она снова промокнула глаза и тихо проговорила:

— Надо же… какие душевные люди попадаются… а я… честно говоря, я не заслужила такого доброго отношения.

— Да что вы говорите! — Я горячо запротестовала. — Сразу видно, что вы хороший, добрый, порядочный человек…

— Ох, деточка, я и сама когда-то так думала, но оказалось, что вся моя порядочность — только до первого серьезного испытания. А потом… потом оказалось, что я могу совершенно потерять человеческий облик и докатиться до чего угодно… даже до убийства.

— Что?! — Я насторожилась и огляделась по сторонам — не слушает ли нас кто. — Тише! Что вы такое говорите? Не дай бог, кто-нибудь услышит и подумает, что вы это всерьез! Я не верю! Чтобы вы… кого-то… убили?… Этого не может быть!

Тем более, добавила я про себя, что та, кого вы якобы убили, пока что жива и здорова. И очень неплохо выглядит. Эффектная такая шатенка, волосы хорошие. Подробно я ее не рассмотрела, но вроде бы все при ней: стройная, одета хорошо.

— Да нет, конечно, я никого не убила! — грустно сказала старушка. — Но была готова убить и даже продумала все детали этого убийства… и представьте себе: мне от этого стало гораздо лучше!

Тут уж я вся превратилась во внимание. Ясно было, что история абрикосовой дамы один в один напоминает мою собственную криминальную историю. И Митину. И той несчастной Даши, которая парится сейчас в камере.

Полина была не совсем права. Дело в том, что Дарью Безрогову только что вывели из камеры предварительного заключения и привели на допрос. Они долго шли по длинному мрачному коридору, стены которого были выкрашены унылой серой масляной краской, потом остановились у железной двери, конвоир постучал условным стуком, и дверь открыли, потом они поднялись по лестнице и снова прошли через дверь, за которой тоже был бесконечный коридор, но уже не такой мрачный, потому что стены были выкрашены не серой, а зеленой краской и пахло тут не так противно, как в том, нижнем.

По бокам коридора имелось множество дверей, на которых были прибиты металлические таблички. Конвоир остановился и постучал в самую аккуратную дверь, услышал оттуда негромкий ответ и пропустил Дашу первой. Она успела еще прочитать то, что было написано на двери: «Акулова В. Д.».

Кабинет был небольшой, но не казался тесным, окно чистое, форточка открыта, оттого и воздух был свежим. В кабинете был один письменный стол и шкаф с папками. Еще два стула.

За столом сидела женщина и что-то писала, наклонив голову. Она махнула конвоиру, чтобы он вышел, и, не поднимая глаз, кивнула Даше на стул.

Стул был жестким и неудобным, чему Даша не удивилась. Тем не менее это был обычный стул, а не нары в камере, так что Даша была и этому рада. Он стала рассматривать свою визави.

Очень худая брюнетка, возраст средний, то есть прилично за сорок, а может, и к пятидесяти. Волосы зачесаны гладко, а лицо покрыто таким сильным загаром, который не получить, если сутками на пляже лежать. Нет, такой загар только в солярии приобрести можно, если ходить туда как на работу. Ресницы у следователя были такими длинными, что наводило на мысль о накладных, на веках голубые тени с перламутром, губы накрашены малиновой помадой.

Вот с бровями было все нормально — обычные брови, аккуратно выщипанные и накрашенные. Даша и сама когда-то такие делала, только не черные, а коричневые.

Но это было давно, до всего этого кошмара, что приключился с ней… всего четыре месяца назад.

Господи, всего четыре месяца назад ничего этого не было, она жила обычной жизнью, работала, карьеру пыталась делать, мужа любила… Вот про мужа не надо, тут же приказала она себе. Хотя… эта следователь все равно будет спрашивать.

Тут как раз женщина отложила папку и подняла на Дашу глаза. Взгляд был суровый, потом малиновые губы презрительно изогнулись, как две толстые гусеницы.

Даша невольно увидела себя ее глазами: жалкая личность в несвежей мятой одежде, волосы висят безжизненной паклей, косметики никакой, да и запах, кажется, от нее неприятный.

Неудивительно: три дня не мылась, просила соседку принести хоть белье чистое, да когда еще тетя Валя соберется…

Даша тут же опомнилась. О чем она вообще думает? Ее в убийстве подозревают, а она стыдится своего внешнего вида! Да какая разница, если эта баба сейчас ее закатает по полной!

Соседки по камере научили ее на допросе побольше молчать, отвечать односложно, только на впрямую поставленные вопросы. И больше слушать, что следователь скажет.

— Назовите свое полное имя, год и место рождения… — Даша ответила на такие простые вопросы довольно быстро.

И пока следователь записывала ее ответы, она отчего-то гадала, что значат инициалы «В. Д.».

Валентина Дмитриевна? Или Вера Денисовна? Василиса Дормидонтовна?

Тут она непроизвольно фыркнула, так что следователь Акулова посмотрела на нее кинжальным взглядом.

— Что-то вы несерьезно настроены, — процедила она, — а ведь вам, Безрогова, грозит нешуточный срок за убийство.

Даша хотела сказать, что она Ольгу не убивала. Ненавидела — да, хотела убить — да, но не делала этого.

Господи, как же она ее ненавидела! Это просто кошмар какой-то! Поначалу она никак не могла понять, за что, за что эти двое так с ней поступили.

То есть она-то знала, что во всем виновата Ольга, что Арсений ни за что бы не стал приводить ее в их с Дашей общий дом. Это она, она его соблазнила, а потом… потом забеременела от него, чего Даша не могла сделать почти пять лет! И он говорил, что не хочет детей, а потом сказал, что Ольга ему родит сына и поэтому он женится на ней.

И вот тогда все Дашины надежды на то, что муж опомнится и вернется к ней, в удобную спокойную жизнь, рухнули от этих слов. И как же она возненавидела Ольгу! Только ненависть сдерживала ее и не дала принять смертельную дозу таблеток, чтобы уйти от всего туда, где нет ни мужа, ни подлой подружки, ни вообще никого и ничего.

У Даши пропали все желания, все чувства, кроме всепоглощающей ненависти. Эта ненависть жгла ее изнутри, так что иногда ей казалось, что ее, Даши, такой, какой знали ее раньше, больше нет, что от нее осталась одна оболочка, да и та скоро просто разорвется, лопнет, как лопается воздушный шарик.

И вот тогда она нашла в почтовом ящике рекламную листовку, где было подробно описано ее состояние и неизвестный коуч обещал избавить ее от ненависти.

Она была согласна на все. И пошла к нему на прием. И с готовностью выполнила все его рекомендации. И поверила, что если придумает в мыслях, как убить Ольгу, то это поможет ей излечиться и наконец забыть эту историю.

Ага, забудешь теперь, как же!

О, она сразу же представила, как можно убить Ольгу! Разумеется, это надо сделать в больнице, просто подбавить в капельницу огромную дозу аллергена, и все будет кончено очень быстро.

Ведь она была полностью в курсе Ольгиной аллергии, ведь они и правда были когда-то близкими подругами, и та советовалась с ней, Дашей, и Даша доставала ей дорогое лекарство, она ведь работала в фармацевтической фирме.

«Но вас ведь могут узнать в больнице?» — спросил тогда коуч.

«Да что вы, пройти через приемный покой в форме медсестры, никто и не взглянет. Там таких медсестер полно, а ночью хоть и меньше, зато все своим делом заняты, некогда им по сторонам смотреть».

Форма у Даши была, она ведь закончила медицинское училище и отработала три года медсестрой, потом только перешла в крупную фармацевтическую фирму, потому что ей надоели уколы, капельницы, анализы…

Хотя справлялась она неплохо, рука у нее всегда была легкая.

«Да, но вы ведь будете первой подозреваемой, — возражал коуч, — ведь у вас был серьезный конфликт с Ольгой, вашего мужа она увела, вы ревновали. В общем, мотив сильный, так что непременно нужно твердое алиби».

«Я же теперь работаю в аптеке, — усмехнулась тогда Даша, — меня запирают на ночь, оставляют только окошко, так чтобы ночью никто не мог влезть. Сразу сигнализация сработает».

— «Но?» — Он нетерпеливо поднял брови.

И тогда она рассказала ему, как бродила ночами по помещению аптеки и спускалась в подвал, где был склад, потому что делать на дежурстве было нечего, а спать она не могла. После того как муж ушел к Ольге, она вообще не могла заснуть без таблеток, а на работе, конечно, не принимала их.

И вот там, в подвале, она заметила, что люди, которые делали ремонт, просто схалтурили: они зашили проход в соседний подвал обычным листом гипсокартона, и он от сырости кое-где начал отставать.

Тогда то место просто заставили стеллажом, так что при желании можно отодрать картон посильнее и проскользнуть в щелочку. А потом вернуться, так что никто и не заметит ее отсутствия,

Коуч выглядел очень довольным и сказал, что это последний сеанс, что Даша все преодолела благодаря его методу, так что все у нее будет хорошо. И буквально через несколько дней ее арестовали.

— Безрогова! — вторгся в ее мысли недовольный голос следователя. — Вы что, заснули?

— Простите, — очнулась Даша.

Нет, она не станет рассказывать этой бабе, дочерна прожаренной в солярии, про коуча и про план убийства Ольги. Во-первых, она не поверит, а во-вторых, тут же обернет Дашины слова ей во вред, посчитает их признанием.

Ишь как смотрит, глаза как два ножа, да не кухонных, а боевых. Нет уж, правильно соседки по камере говорили: следи за словами, не болтай лишнего, следователь на все пойдет, только чтобы тебя разговорить. Некоторые добренькими притворяются, участие проявляют, такие хуже всего.

Ну, эта Акулова, конечно, не такая, ей притворяться ни к чему, кто же поверит, что она Даше сочувствует, при таком-то взгляде. Чисто ведьма! Ну да, и инициалы подходят. «В», Ведьма…

— Я ее не убивала, я спала в эту ночь дома, — повторила Даша как могла твердо.

— Однако вас никто не видел из соседей.

— Конечно, никто, я ведь спала в своей комнате. Но и в больнице меня никто не видел.

— Видели медсестру, которая входила в палату, и форма на ней была такая же, какую нашли у вас в квартире. К тому же вы умеете управляться с капельницей.

— Ну да, я же дипломированная медсестра. Таких в больнице множество. И форма у меня самая обычная, зеленого цвета.

— Но только вашу серьгу нашли на месте преступления! — С торжествующим видом Акулова выложила на стол два пластиковых пакетика. — Сережки уникальные, старинные, ручная работа, не отпирайтесь, Безрогова, они ваши.

— Да я и не спорю, это бабушкин подарок, только вот, видите, у этой замок сломан, ее носить нельзя.

Акулова с интересом склонилась над столом и внимательно рассмотрела серьгу.

— Ее даже надеть нельзя… Я обращалась к мастеру, он сказал, что все такое хрупкое, что он боится трогать… Так что я убрала их подальше и давно не видела.

— Но ведь у этой замок целый… — Тут до Акуловой дошло, что она несет чушь, что Даша не какая-нибудь хипушка, чтобы носить разные серьги. В одном ухе, допустим, — бабушкина, с бирюзой, а в другом — обычного металла, с черепом. Да вообще, для чего брать уникальную серьгу на опасное дело, чтобы ее там потерять?

— Хм… — сказала следователь недовольно, — ладно, пока этот вопрос мы оставим.

И Даша поскорее опустила глаза, чтобы эта дотошная баба не заметила, что ей есть что сказать еще. Но она ни за что не скажет.

Акулова, в свою очередь, подумала, что дело это какое-то мутное. Ну в самом деле, вот сидит перед ней подозреваемая, ну выглядит, конечно, неважно, так она три дня в камере была.

А так видно, что не сумасшедшая она и не больная на всю голову, иначе ее в аптеке держать бы не стали. То есть ума у нее явно хватило, чтобы такое убийство придумать и осуществить. Ведь не с кухонным ножом она на соперницу набросилась и не кислотой ей в морду плеснула при всем честном народе. Нет, проникла ночью в больницу, ввела потерпевшей смертельное лекарство, да и ушла незамеченной.

И притом специально приметную фамильную сережку надела, и там, в палате, ее потеряла. Глупость полная!

И еще: уж если задумала бы эта Безрогова убийство, то уж, наверно, организовала бы себе алиби, со всеми соседками повидалась, чтобы те подтвердили, что с вечера она дома была. А ее никто не видел, даже эта баба глазастая, что рядом в квартире живет.

Нельзя сказать, что следователь сочувствовала подозреваемой, она вообще никогда и никому не сочувствовала, но работу свою старалась делать хорошо, на совесть. А тут ведь все неясно, улики косвенные, чистосердечного признания не получить. Единственное, что мотив сильный. Да, судя по всему, эта Ольга Сарафанова была такая зараза, что врагов у нее хватало.

Нет, надо свидетелей искать, которые видели, как подозреваемая ночью из своего дома выходила, припереть ее к стенке, она и сознается. А пока пустой разговор получается.

Акулова велела Даше подписать показания и вызвала сопровождающего.

После их ухода она привела в порядок папки, потом посмотрела на часы, и только тогда в дверь робко постучали.

— Войдите! — У Акуловой очень хорошо получалось разговаривать не разжимая малиновых губ.

— Здравствуйте! — На пороге стоял самый настоящий красавец, так что даже видавшая виды следователь Акулова помотала головой, опасаясь, что у нее глюки.

Но посмотреть было на что. Высокий, с широкими плечами и проникновенным взглядом серых глаз, мужчина закрыл за собой дверь и сделал шаг к столу.

— Вы кто? — опомнилась следователь, впрочем, она и сама уже догадалась. — Безрогов Арсений…

— …Леонидович, — подсказал он, — но можно просто Арсений…

И улыбнулся широко и белозубо. И сел, удобно и вальяжно развалившись на стуле.

Следователь отложила ручку и посмотрела на него очень внимательно. Под ее взглядом улыбка быстро ушла с его лица, как будто солнце зашло за грозовую тучу, остались только волосы, лежащие мягкой волной, и серые глаза.

После непродолжительного молчания он даже сел на стуле прямо и ноги подобрал. Акулова же, которая задавала себе вопрос, что такого могли найти в нем две женщины, да так, что дело до убийства дошло, теперь все поняла.

Этот тип был потрясающе красив такой классической мужской красотой. И кроме внешности, у него не было ничего. Торчит в какой-то зачуханной фирмочке рядовым сотрудником, зарплата небольшая, но понятно, за что его бабы любят. Ленив, избалован и точно небольшого ума, раз к тридцати трем годам никакой карьеры не сделал.

По идее, можно бы и его подозревать, но в больнице видели именно медсестру, то есть женщину, а этакую орясину за женщину уж никак не примешь. Докторов-то ночью в больнице нету, только в приемном покое, дежурные. Да этот и к капельнице небось не знает как подойти.

Далее очень быстро выяснилось, что у потерпевшего на ту ночь железное алиби.

— Мы с друзьями в ресторане были… Ну, я же жениться хотел… на Ольге, вот и позвал друзей, пока она в больнице находилась… ну, вроде как мальчишник… — Он снова обаятельно улыбнулся.

— Хм… насколько я вижу, вы все еще состоите в браке с Безроговой Дарьей Викторовной, — заметила следователь.

— Я собирался подавать на развод! — Его улыбка в данном случае была неуместной, но он, похоже, этого не понял. Как и то, что мальчишник устраивать было несколько преждевременно. Но похоже, что из подозреваемых этого типа можно исключить.

— Я должен был на ней жениться, ведь она носила под сердцем моего ребенка! — с театральным пафосом заявил Безрогов, отчего следователь едва заметно поморщилась и спросила, были ли у его будущей жены враги.

— Нет, ее все любили! — заявил он. — Только она, Дарья, ее ненавидела, а потом убила. И не только Ольгу, а еще и ребенка. Ее нужно судить за двойное убийство!

— Кстати, о ребенке, — сухо сказала Акулова. — Вот, ознакомьтесь с медицинским заключением.

Он долго читал документ, шевеля губами, а потом отодвинул от себя бумагу.

— И вот я должна спросить, — следователь Акулова не испытывала человеческих чувств, когда находилась на работе, но в данном случае она едва сумела скрыть злорадство в голосе, — вы утверждаете, что это она, Ольга, сообщила вам о своей беременности, или же вы нарочно ввели в заблуждение свою супругу, чтобы она дала вам развод? В таком случае вы являетесь невольным соучастником убийства.

Это был чистый блеф, но Безрогов испугался до безумия. Он стал бледен, руки его задрожали, на лбу застыли капли пота, вся красота куда-то исчезла.

— Нет… — пробормотал он, — она сама мне сказала… она меня обманула… я бы не стал…

— Хорошо, — Акуловой стало скучно, — подпишите показания и можете идти. Вы свободны.

— Но я… — он пошевелился на стуле и перевел дыхание, — у меня еще к вам просьба… — Тут он снова попытался обаятельно улыбнуться, но получился только оскал. То есть сил у него хватило только на то, чтобы раздвинуть губы, остальное при улыбке раньше получалось само собой. Но не в данном случае.

— Слушаю…

— Дело в том, что моя квартира… то есть та, где мы жили с Дарьей… она опечатана, а мне нужно где-то жить…

— А где вы жили до этого?

— У нее, у Ольги… Но теперь появились родственники…

— И сказали, чтобы вы освобождали квартиру, поскольку вы ей никто, да?

— Ну да…

«Точно, совершенно никчемный тип», — уверилась Акулова и пообещала все же решить вопрос с квартирой. Только чтобы больше не видеть у себя в кабинете этого красивого козла.

Мы сидели на лавочке в парке, и я внимательно слушала старушку, которая и была четвертой по счету из тех, кто ходил к коучу.

— О чем это я? — спросила она себя.

— О том, что вам стало легче, когда вы задумали кого-то убить, — любезно напомнила я.

— Да, мне стало гораздо легче! — повторила моя собеседница. — Но потом я подумала: «Какой ужас! О чем я мечтаю? О смерти человека!» Я решила встретиться с ней и попросить прощения за свои скверные мысли, но она не захотела со мной разговаривать…

— Она? Кто это — она?

— Моя невестка… моя бывшая невестка…

Женщина замолчала, уставившись перед собой, потом тяжело вздохнула и продолжила:

— Придется все рассказать, иначе вы не поймете…

Видно было, что ее раздирают противоречивые чувства: с одной стороны, ей очень трудно было говорить на эту тему, но в то же время хотелось выговориться.

То есть я тут как раз оказалась на месте.

Наконец она опустила глаза и проговорила с плохо скрытым страданием:

— У меня был сын. Любимый, поздний, единственный ребенок. Ну, то есть он, конечно, был уже далеко не ребенок, а взрослый мужчина, но для матери сын всегда остается ребенком…

Она сделала небольшую паузу, с трудом справилась с голосом и продолжила:

— У него, конечно, были девушки, но ничего серьезного, пока не появилась она… Елена…

По ее лицу пробежала судорога, в которой была одновременно неприязнь и раскаяние.

Женщина снова замолчала — ей было, наверное, трудно говорить. Но выговориться хотелось, и она продолжила:

— Конечно, она очень красивая женщина, этого у нее не отнимешь. И еще важнее, что она умеет обращаться с мужчинами — то приблизит, то оттолкнет… мужчины от этого теряют голову.

Ну и мой Алеша тоже потерял.

И сделал ей предложение.

И можете себе представить — она его приняла! Я долго не могла понять, зачем он ей понадобился: денег немного, положения никакого, даже квартиры собственной нет — жил в одной квартире со мной. Благо квартира у нас большая.

Хотя Елена была из какого-то провинциального города и своего жилья у нее не было, жила на съемной квартире.

Но потом я подумала и поняла: ей просто был нужен статус замужней женщины, ей так было удобнее. Ну и в перспективе она надеялась, что сын разменяет квартиру и выделит ей часть.

Короче, очень скоро они поженились и какое-то время жили вместе со мной. А куда им было деваться, не снимать же какую-нибудь халупу, когда в квартире четыре комнаты.

Сначала я хотела наладить отношения с невесткой — ради сына, конечно. Я внушала себе, что она вовсе не такая плохая, что во мне просто говорят свекровские чувства… Знаете, одинокая мать, единственный сын… ну, таких случаев сколько угодно.

Но Елена просто не замечала меня, смотрела как на пустое место. Утром выйду из своей комнаты, так она даже на мое «доброе утро» не ответит.

Это она нарочно, из вредности…

Но я все равно старалась не идти с ней на конфликт, держалась как могла. Ради сына, конечно. Да и вообще, я с самого детства не люблю конфликтов.

Тут я ее очень хорошо понимаю, говорила уже, что терпеть не могу выяснять отношения.

— А потом… — Старушка прерывисто вздохнула. — Видимо, ей надоело играть роль приличной, добропорядочной жены, и она начала выпускать коготки. Квартира у нас, как я уже сказала, большая, но местами очень плохая звукоизоляция. Между моей комнатой и той, где жили молодые, когда-то была дверь и почти все слышно.

И вот как-то вечером Елена закатила Алеше скандал…

Как я уже сказала, мне все было слышно — и пришлось выслушать такое… она говорила, что Алеша ни на что не годен, что он не может обеспечить жене минимальный комфорт, что он ничего собой не представляет — во всех отношениях, вы понимаете…

Я не могла все это слушать — но и уйти из квартиры не могла, они бы это заметили. Двери все старые, очень скрипучие, так что я просто затаилась и молчала.

Наконец уже сам Алеша не выдержал, схватил плащ и выбежал из дома.

И не вернулся.

Следующий раз я увидела его на опознании.

Оказывается, он сел в машину и гонял по городу, пока не врезался в парапет набережной.

Насмерть.

— Боже мой! — совершенно искренне воскликнула я, вспомнив случай с Вадимом. И тогда мне было плохо, а ведь в данном случае это был ее сын. Любимый и единственный.

Я погладила ее по плечу и протянула оставшуюся воду.

— Спасибо тебе, то есть вам… — Она махнула рукой.

— Да можно на «ты», — сказала я, — меня зовут Полина.

— Красивое имя, — вздохнула старушка, — а я — Кира Яковлевна.

Мы посидели еще немного молча, потом она продолжила:

— Я очень долго не могла в это поверить, не могла принять, что сына больше нет на свете. Все думала, что это какая-то ошибка, что вот сейчас откроется дверь и войдет мой Алешенька…

Она всхлипнула, вытерла глаза и продолжила:

— А Елена… она почти сразу, чуть не в самый день похорон, заявила, что имеет такие же права на квартиру, как я. И потребовала, чтобы я ее разменяла.

— Сильно! — не сдержалась я. — Хоть бы для приличия сколько-то времени подождала.

— В первый момент я просто лишилась дара речи. Меня просто убили ее слова… а больше всего меня поразило то, что она говорит о квартире в самый ужасный, самый трагический момент, прямо рядом с гробом, в котором лежит то, что осталось от моего сына, от моего Алеши…

Кира Яковлевна на мгновение замолчала, пытаясь взять себя в руки, а потом продолжила:

— Я так и сказала ей, что сейчас не могу и не хочу говорить о таких вещах. И ты просто не представляешь, какую презрительную гримасу она состроила в ответ!

«Ладно, — сказала она после небольшой паузы. — Пока мы отложим этот разговор, но мы к нему непременно вернемся!»

От ее слов веяло угрозой, но мне в тот момент было все равно.

А Елена действительно какое-то время не заговаривала на эту тему.

А потом случилось такое…

Я пришла с работы раньше обычного, у меня разболелась голова, и мой начальник Фараонов отпустил меня раньше.

Я прилегла в своей комнате и даже задремала.

Сквозь сон я услышала, как в квартиру кто-то пришел — раздались голоса, шаги.

Я не придала этому значения и снова ненадолго заснула.

Проснулась я оттого, что мне очень захотелось пить, буквально пересохло во рту.

Я вышла на кухню — и увидела, что там бывшая невестка разговаривает с незнакомым мужчиной. Мужчина этот был, надо признать, очень представительный, уверенный в себе, хорошо одетый. И моя бывшая невестка явно перед ним заискивала. Она поила его кофе и одета была в соблазнительное неглиже, а по его виду… по его виду я поняла, что хоть сейчас он и одет, но до этого они… в общем, понятно, чем они занимались. Он выглядел таким расслабленным, а она прямо стелилась перед ним.

И тут появилась я…

Невестка вспыхнула, переменилась в лице и выпалила: «Вы дома? Что это вы в такую рань вернулись?»

Я, надо признать, опешила от такой наглости и сказала: «Я что — должна перед тобой отчитываться? Это моя квартира, когда хочу, тогда прихожу!»

Мужчина удивленно взглянул на меня, потом на Елену, и проговорил: «А ты говорила, что это твоя квартира…».

Тут со мной случилось что-то непонятное. Я, которая никогда в жизни не сказала никому грубого слова и не повысила голос, я начала кричать, как базарная торговка! Я назвала невестку тем, кто она есть, то есть хищницей, обманщицей и убийцей. Ну да, ведь это она довела моего сына до того, что он не захотел больше жить.

Далее я сообщила этому типу, ее любовнику, что квартира моя и что сын еще раньше, когда не встретил ее, по совету знакомого адвоката завещал свою долю мне, а я — ему. Так что невестка оказалась очень нетерпеливой, ей бы подождать, выяснить все про квартиру, затем аккуратненько подвести Алешу к мысли оставить полквартиры ей, но она не смогла себя сдержать, так что теперь, после смерти Алеши, она может претендовать максимум на одну комнату в этой квартире.

В общем, сама не помню, что кричала, а когда остановилась, чтобы перевести дух, то увидела, что тот тип давно уже ушел. И по тому, как посмотрела на меня Елена, наверняка дал понять ей, что между ними все кончено.

«Ладно, — прошипела она перед тем, как захлопнуть дверь в свою комнату, — не хочешь поделить площадь по-хорошему, будет по-моему. Ты еще пожалеешь, старая грымза, что стоишь у меня на пути. Горько пожалеешь!»

И ушла.

И с этого момента она превратила мою жизнь в ад. Она не гнушалась устраивать мне самые настоящие коммунальные гадости, вплоть до того, что сыпала соль в заварочный чайник и стиральный порошок в суп. Она гасила свет в ванной, когда я там мылась, и разливала перед моим порогом подсолнечное масло. Она прятала мои ключи и подсовывала в сумку куски тухлой рыбы. Она изрезала мое новое пальто…

— Не может быть! — фыркнула я.

И тут же поправилась, заметив, как сердито блеснули глаза Киры Яковлевны:

— То есть очень трудно в такое поверить, это просто как в рассказах Зощенко…

— Тем не менее все так и было, — сухо сказала она, — я не вру и ничего не преувеличиваю.

В общем, я была уже на грани нервного срыва, потому что такие мелочи способны довести человека, на что Елена и рассчитывала. И еще она разболтала всем соседям, что у меня ранняя деменция, что я все забываю и оставляю открытым газ и воду. И соседи стали смотреть на меня косо. Вот подумать только: я прожила в этом доме всю жизнь, а она — без году неделя, и все поверили ей!

Я вспомнила опять-таки случай с Вадимом, когда он да и все окружающие поверили, что это я украла у него тот злосчастный проект. Никто ведь даже не простился со мной, когда начальник меня уволил. Никто не посочувствовал.

Да, у бедной старушенции были тяжелые времена.

— Кроме того… я не говорила, что в это самое время меня уволили с работы. Это послужило последней каплей, переполнившей мое терпение, — продолжала Кира Яковлевна.

Мне вовсе не хотелось, чтобы она ушла в сторону от интересующей меня темы. Сейчас начнет жаловаться на начальство и бывших коллег, вспомнит все мелкие дрязги…

С другой стороны, нужно было вовремя подавать какие-то реплики, чтобы она продолжала свою исповедь. Поэтому я изобразила живейший интерес:

— С работы? Значит, вы еще работаете? А я думала, вы уже, извините, на пенсии!

— Теперь я уже и правда на пенсии, — проговорила Кира Яковлевна, поджав губы. — Он мне так и сказал: «Возраст у вас давно уже пенсионный, так что идите уже на пенсию!»

— Он? — машинально переспросила я. — Кто это — он?

— Начальник мой, Фараонов. Ничего не понимает ни в искусстве, ни в истории, а изображает из себя великого знатока! Работу свою получил только потому, что является родственником владельца музея. Вот и решил он сделать из меня козла… то есть козу отпущения.

Коза отпущения… что ж, звучит неплохо.

— Списать все на меня, тем самым оправдаться перед высшим начальством за скандал с чашей… На самом деле в нашей профессии возраст — это вовсе не минус, это, скорее, даже плюс. Настоящие музейные работники с возрастом только растут в профессиональном плане, приобретают опыт и знания. Но ему непременно нужно было на кого-то списать неприятности с чашей…

— С какой чашей? — опять же машинально переспросила я. — Вы уже второй раз ее упоминаете…

— Не удивительно! — глаза Киры Яковлевны заблестели. — Эта чаша… это уникальный артефакт, ей нет равных, если хотя бы половина того, что о ней рассказывают, соответствует истине…

Она перевела дыхание, успокоилась и продолжила:

— Дело в том, деточка… чтобы тебе было понятно, придется начать от печки… ну или, скажем, от камина. Дело в том, что сейчас я работаю… то есть уже работала в частном музее «Темпоарт».

— Что-то я о нем слышала, но никогда не бывала! — призналась я. — Честно говоря, странное название!

— Более чем странное! — согласилась со мной Кира Яковлевна. — Придумал это название владелец музея, миллиардер, известный филантроп. Этот музей — его любимое детище, он вложил в него огромные деньги. И надо признать, создал хороший, современный музей.

Очень грамотно организованное выставочное пространство, вместе с тем все возможные удобства для посетителей. Большое кафе, игровая комната для детей, интерактивные экраны…

Правда, научная работа не на самом высоком уровне, — Кира Яковлевна чуть заметно поморщилась, — ну что же вы хотите, это же не Эрмитаж… я ведь, деточка, много лет работала в Эрмитаже, в отделе древнегреческого искусства, но потом у нас было большое сокращение, и я под него попала в силу возраста.

И затем меня пригласили в этот частный музей — учли опыт работы в Эрмитаже. Надо сказать, я была очень рада: мне всегда нравилась моя работа и платили лучше… что тоже немаловажно. Но потом, когда случилась эта история с чашей…

Да, похоже, бабулька села на своего конька и вошла в раж, теперь ее ничто не остановит. Я подумала о Митьке, который мается в ожидании, как бы не наломал он дров. Но, с другой стороны, прерывать Киру Яковлевну тоже нельзя, пускай поговорит о наболевшем.

К тому же мне самой стало любопытно: что это за чаша, о которой она бесконечно вспоминает.

И я снова ее об этом спросила:

— Все же, что это за чаша, о которой вы все время вспоминаете?

— Ах да… извини, я отвлеклась. Чаша… это уникальный древнегреческий артефакт, по поводу которого самые авторитетные ученые не могут прийти к согласию.

Профессор Абрикосов в своей статье утверждает, что эта чаша относится к микенской культуре, и датирует ее пятым или шестым веком до нашей эры, а академик Селиверстов с ним не согласен и относит ее к эфесской культуре и, соответственно, к более позднему периоду, ориентировочно к четвертому веку. Он связывает свою гипотезу с тем, что этот артефакт называют чашей Герострата…

— Это тот, который что-то поджег? — решила я продемонстрировать свою эрудицию.

Лучше бы я этого не делала!

Кира Яковлевна посмотрела на меня поверх очков и проговорила нравоучительно:

— Не что-то, деточка, а одно из семи чудес света — храм Артемиды Эфесской, храм многогрудой богини, поразительный и прекрасный шедевр древнегреческой архитектуры!

— Многогрудой? — переспросила я удивленно.

— Ну да. Богиня Артемида, покровительница города Эфеса, традиционно изображалась с множеством грудей, что символизировало плодородие. Но мы сейчас не об этом… Герострат прославился… если можно употребить применительно к нему это слово… тем, что сжег этот прекрасный храм, чтобы войти в историю. И ведь самое удивительное, что он добился своей цели. Его помнят до сих пор, хотя никто не пожелал бы и врагу такой славы!

— С Геростратом понятно, но при чем тут какая-то чаша?

— А вот при чем. Есть еще одна версия причины поступка Герострата: якобы он сжег храм не для того, чтобы войти в историю, а для того, чтобы завладеть этой самой чашей. Якобы эта чаша гораздо древнее самого эфесского храма и обладает удивительными, буквально фантастическими свойствами. Якобы любой напиток, налитый в эту чашу, превращается в эликсир бессмертия…

— Якобы, якобы, якобы… — передразнила я Киру Яковлевну. — На самом-то деле это все сказки… если бы чаша дарила бессмертие, мы бы об этом давно знали!

— Ну, не все так просто…

— Чего уж проще. Кто-нибудь выпил бы из чаши, за столько-то лет, и все стало бы ясно. Но бессмертных нет…

— И опять, не все так просто. В истории упоминаются случаи если не бессмертия, то удивительно долгой жизни. Граф Сен-Жермен жил как минимум триста лет, Джузеппе Калиостро тоже…

— Но это же шарлатаны? — Скажу сразу, сведения о графе Калиостро я почерпнула из старого фильма… как его… «Формула любви», мама его отчего-то любила, там еще песенка такая забавная.

— Возможно. А возможно, и нет. Во всяком случае, секрет чаши оберегался очень тщательно, и большую часть своей долгой истории она находилась в тайнике, в могиле некоего вельможи на территории современной Турции… из этого тайника чашу извлекли во время нелегальных раскопок, и только тогда она попала в поле зрения серьезных ученых…

— Ну, мы опять отклонились от темы. Какое отношение эта древняя чаша имеет к вашему увольнению с работы?

— Самое прямое. Миллиардер, владелец нашего музея, купил чашу Герострата на полуподпольном аукционе и поместил ее в свою личную коллекцию. Но, как всякому коллекционеру, ему хотелось показать свое сокровище всем прочим, и он передал чашу музею — временно, конечно. При этом были соблюдены все требования безопасности — в зале, где экспонировалась чаша, поставили самую современную охранную систему, построенную на принципе лазерной сетки… впрочем, я в этом совершенно ничего не понимаю, деточка, как и вы. Важно, что это очень надежная система.

— И тем не менее…

— И тем не менее, — вздохнула Кира Яковлевна, — тем не менее чашу украли.

— Как же это случилось?

— Как это случилось, до сих пор неясно. Могу только сказать, как это было обнаружено. С тех пор как чашу поместили в наш музей, к нам раз в несколько дней приезжал Ферапонтов.

Эту фамилию Кира Яковлевна произнесла с придыханием, как имя божества.

— Кто? — переспросила я.

— Ах, ну да, ты же далека от этого мира… Антон Антонович Ферапонтов — это выдающийся искусствовед, специалист по античности. Он тоже много лет работал в Эрмитаже, но потом наш миллиардер перекупил его, предложил очень хорошие условия, и с тех пор Антон Антонович курирует его личную коллекцию.

«Новое дело, — подумала я, тщательно следя за своим лицом, — теперь еще Ферапонтов какой-то в поле зрения появился. Он-то здесь каким боком? Если она будет всех своих коллег вспоминать, то мы до вечера не закончим. Работала она долго, знакомых у нее множество…»

— Так вот, — гнула свое Кира Яковлевна, — Антон Антонович раз в несколько дней приезжал в наш музей, заходил в зал, где экспонировалась чаша Герострата, бросал на нее взгляд и тут же уходил.

Фараонов поначалу удивлялся и даже спросил Антона Антоновича, не нужно ли открыть витрину.

«А зачем?»

«Ну, вы же, наверное, хотите осмотреть чашу, проверить по каким-то признакам, чтобы убедиться, что она на месте, что с ней все в полном порядке…»

«Молодой человек, когда вы встречаете своего старого друга или знакомую девушку, вы что, проверяете их по каким-то признакам? Проводите техническую экспертизу их внешности?» — усмехнулся Антон Антонович.

«Нет, я их просто узнаю…»

«Вот именно! И я просто узнаю хорошо знакомые артефакты, с которыми давно имею дело. Мне для этого не нужно сверять их признаки с описанием или проводить техническую экспертизу. Я хорошо знаю эту чашу и сразу увижу, если с ней будет что-то не то!»

Так вот, в один из своих приездов Ферапонтов, как всегда, пришел в зал, где экспонировалась чаша Герострата, и с порога закричал: «Куда вы ее дели?»

Фараонов, который пришел вместе с ним, удивился: «О чем вы?»

«Как — о чем?! О чаше Герострата, конечно!»

«Но вот же она!» — Фараонов показал на витрину из пуленепробиваемого стекла, посредине которой красовалась прекрасная чаша.

«Да что вы мне будете говорить! Это вовсе не она! Похожа, конечно, но это совсем другой сосуд!»

«Не знаю, почему вы так считаете! Витрина цела, сигнализация не срабатывала… какие у вас причины считать, что чаша не та? Вы ведь на нее даже не посмотрели!»

«Да я вам точно говорю: не та чаша! Это подделка! Давайте проверим ее основание! На подлиннике должна быть прикреплена пластинка с моей личной подписью!»

Они отключили сигнализацию, открыли витрину, достали чашу, перевернули ее… И Фараонов убедился, что на подставке чаши нет пластинки с подписью Ферапонтова.

Они тут же подняли тревогу, перекрыли все выходы из музея, хотя всякому было ясно, что чашу давно вынесли.

Тут Фараонов схватился за голову: «Не понимаю, как кто-то мог ее подменить… украсть… ведь здесь установлена самая надежная сигнализация известной швейцарской фирмы… кроме того, даже если кто-то сумел ее украсть, вынести чашу из здания невозможно — на нее настроен специальный электромагнитный контур, при пересечении которого чашей должна сработать тревога…»

— А что, — вмешалась я в рассказ Киры Яковлевны, — неужели в зале с чашей не было камеры видеонаблюдения?

— Разумеется, была, деточка, и не одна. И Фараонов с Антоном Антоновичем тут же отправились в кабинет охраны, чтобы просмотреть записи с этих камер.

Они просмотрели записи за последние дни — и действительно нашли фрагмент, на котором показалась какая-то гибкая тень, которая спустилась сверху к витрине с чашей и повисла над ней, словно не подчиняясь закону тяготения. Эта невесомая тень прицепила к витрине тросик, витрина вместе с чашей поднялась, покинув поле зрения камеры, затем опустилась на прежнее место.

Чаша на первый взгляд осталась где была, а таинственная тень взлетела к потолку и исчезла — на потолке камер не было, никому и в голову не пришло, что они там могут понадобиться.

«И это вы называете надежной системой безопасности! — в гневе воскликнул Антон Антонович. — Да при таком халатном отношении чашу мог похитить кто угодно!»

«Ну уж и кто угодно… — обиделся Фараонов. — Вы же видели, что это какой-то сверхъестественный ловкач… прямо человек-паук… он то ли летает, то ли ходит по потолку…»

Фараонов попытался увеличить изображение, чтобы разглядеть лицо злоумышленника, — но из этого ничего не вышло: тот был в трикотажной маске.

«В конце концов, не так важно, как он это сделал. Нужно вернуть чашу, чего бы это ни стоило».

«Летает он или ходит по потолку, но электромагнитное поле ему не перехитрить, так что вынести чашу из музея он не мог!»

Ферапонтов предположил, что чашу не выносили из здания, что ее спрятали где-то внутри его, чтобы вынести позже, когда все утихнет и меры по контролю безопасности будут снижены.

Здание музея тщательно обыскали, но чашу нигде не нашли.

Тут Фараонов и уволил меня — назначил тем самым стрелочником, на которого можно свалить вину…

— А вы-то при чем?

— Дело в том, что я готовила посвященный чаше буклет и для этого несколько раз вынимала ее из витрины. Естественно, в присутствии других сотрудников. На самом деле Фараонову просто нужно было на кого-то все это повесить…

— Да, вам не позавидуешь!

— Конечно. Особенно обидно, что тот же Фараонов распустил в музейном сообществе слухи, что меня уволили не просто за халатность, что я причастна к краже чаши, просто это не смогли доказать. Таким образом, на моей репутации осталось несмываемое пятно…

Кира Яковлевна опустила голову.

— Елена, конечно, обо всем узнала и сильно злорадствовала, но меня это не волновало. А она продолжала свои гадости. Раньше я хоть работой отвлекалась, а теперь стало совсем тяжко.

Потом она еще раз предложила мне продать квартиру и поделить деньги честно пополам: ей, мол, чужого не нужно, без моего согласия она действовать не станет. Потому что… потому что в разговорах с соседями она перегнула палку, кто-то все же сообразил, что все дело в квартире, и она не то чтобы испугалась, но поутихла.

То есть если я умру, то на нее падет подозрение.

Я сказала, что подумаю, но пока не пройдет год со смерти Алеши, делать ничего не стану. То есть решила потянуть время.

И только было я перевела дух, как она как-то вечером заявилась на кухню и выдала мне такое…

Кира Яковлевна снова сокрушенно опустила голову.

— Дело в том… дело в том, что Алешу я родила… в общем, я тогда была не замужем.

«Ну и что такого, дело житейское… — подумала я, — хотя, конечно, в то время к такому относились по-другому».

— Я говорила, что он у меня поздний… то есть мне было тридцать шесть лет, когда я встретила… встретила одного человека. А к тому времени я уже твердо уверилась, что дальнейшую жизнь проживу одна и что у меня прекрасная работа и этого мне вполне хватит. И тут… чувства накрыли меня как взрыв. И его тоже.

Я низко опустила голову, чтобы Кира Яковлевна не заметила, не дай бог, моей улыбки. Надо же, эта старушенция говорит о любви! Да она с такой прической похожа на абрикосового пуделя!

Я тут же устыдилась своих мыслей. Ну, были когда-то и мы молодыми, как поется в старой песне, и опять-таки, любви все возрасты покорны, это уже Пушкин. Хотя тогда-то ей было всего тридцать шесть, на шесть лет больше, чем мне…

— Тогда я забыла обо всем, жила только мыслями о нем, от встречи до встречи, — продолжала Кира Яковлевна. — Что улыбаешься? Думаешь, что у такой, как я, не могло в жизни быть любви?

— Да нет, что вы…

Ой, оказывается, старушенция-то наблюдательная! Надо следить за лицом…

— Просто вы так говорите, что в тридцать шесть лет у вас все уже было кончено…

— Ну да, у вас-то теперь по-другому. Вы в тридцать только о замужестве думать начинаете, а после тридцати пяти рожать решаете. Но учти, когда я рожала, то считалась уже поздней первородящей, врачи опасались осложнений, но все обошлось…

Тут она вздохнула прерывисто, осознав, что как раз все не обошлось, что сына она потеряла.

— В общем, когда я поняла, что беременна, тогда и стала думать. Мой… отец Алеши был старше меня на десять лет, у него была семья, жена и двое детей. И он много занимался наукой и занимал довольно высокий пост в одном институте. И как раз ждал повышения и должен был переехать в Москву. И тут я со своей беременностью. Он меня любил, это я точно знаю. И возможно, рискнул бы всем, узнав о ребенке.

«Ой, не верю, — подумала я, — это она себя так утешает».

— И какая бы жизнь нас ожидала? — продолжала Кира Яковлевна. — Рано или поздно он бы стал жалеть о том, что бросил карьеру и ту семью, все-таки там дети…

В общем, я приняла решение оставить ребенка, а ему ничего не говорить. Но поставила непременное условие, что если мы расстаемся, то насовсем, а беременную он бы меня ни за что не бросил. А так — ну что ж, он еще и обиделся на меня: ты, говорит, сама все решила, не спросила меня. И мы расстались.

Что сказать? Было у меня трудное время, тоска по любимому человеку, да еще и беременность плохо проходила. Но Алеша родился здоровым, я его растила одна, он был спокойным, умным мальчиком, но настал момент, когда начал спрашивать об отце. И я дождалась, когда он подрос, и честно ему все рассказала. И больше он не расспрашивал, мы об этом никогда не говорили, я думала, что он и забыл.

И вот теперь, когда его не стало, Елена явилась на кухню и сказала мне, точнее, прошипела, что если я не хочу решить дело с квартирой миром, то она примет свои меры. «Какие?» — спросила я, и она, глядя мне в глаза, отчеканила, что прекрасно знает, кто был отцом Алеши и какой пост он сейчас занимает. Назвала мне его фамилию, имя и все звания. Оказывается, сын ей все рассказал!

Я была в шоке, но все же нашла в себе силы спокойно спросить, что из этого следует. А то, заметила Елена, усмехаясь, что в СМИ пишут, что у этого человека сейчас трудный период. То есть ему грозит увольнение со всех постов и даже суд. Ну, до суда дело не дойдет, возможно, там интриги, но, как думаете, если сейчас в СМИ появится интервью бывшей жены его сына, как это отразится на его репутации?

Потому что она, Елена, уж сумеет расписать все такими красками… И о том, что сын его был полный и законченный алкоголик и наркоман, оттого и погиб в аварии, и о том, что он ее, Елену, бил, и что нигде не работал, и что мать его решилась на кражу музейной ценности только потому, что он тянул из нее деньги.

— Ну и стерва ваша невестка! — не выдержала я.

— Да уж… я тогда просто не поверила своим ушам. А потом говорю: «Ведь во всем этом нет ни слова правды!» — «А кого это волнует», — снова усмехнулась она и дала мне сроку три недели. Потом она пойдет в СМИ.

«Ой, беда с этими интеллигентными людьми, — подумала я, — другой человек послал бы эту Елену подальше: какое, сказал бы, мне дело до бывшего любовника, когда и сына-то уж в живых нету. И плевать теперь на репутацию, кому она нужна-то… Все равно с работы уволили, а пенсию никто не отнимет.

А эта вот не смогла, стыдно ей, жалко, что того человека опорочат… Ой, трудно в наше время порядочным людям».

— Вот клянусь тебе, в тот момент я была рада только одному: что нет у меня под рукой ножа или чего-то тяжелого…

— Понимаю вас… — вставила я.

— Не помню, как я прожила несколько дней, просто как в аду, — снова заговорила Кира Яковлевна, — а когда пришла в себя, то поймала себя на том, что у меня осталось только одно настоящее чувство — ненависть.

Я не могла спать, не могла есть, только представляла, как хорошо было бы, если бы Елена умерла.

Я понимала, что чувство это разрушительное, что от этой невыносимой ненависти я могу тяжело заболеть… но это не самое худшее, жить мне и так не хотелось, но ненависть разъедала мою душу, как ржавчина…

Елена куда-то уехала, кажется в отпуск, но ненависть моя ничуть не утихла.

И тут в почтовом ящике мне попалась рекламная листовка.

Мне показалось, что это — рука судьбы. Что листовка адресована именно мне…

Кира Яковлевна схватилась за бутылку с водой, но оказалось, что она уже пуста.

Я никак не показала, но очень хорошо понимала ее — ведь и мне эта листовка показалась судьбоносной…

— Это была реклама какого-то психолога… или как их сейчас называют… коуч, что ли…

— Ну да, коуч, — подтвердила я, стараясь не пропустить ни слова.

— Он занимается именно такими людьми, как я. Теми, кого разъедает ненависть. И у него собственный метод, очень своеобразный: он заставляет пациента придумать, как он убьет того человека, которого ненавидит. Сначала я не поверила, но он убедил меня попробовать. И вот я стала придумывать, как убью Елену…

Надо сказать, это доставляло мне не то чтобы удовольствие, но мне становилось легче. Исчезла бессонница, появился аппетит и вообще интерес к жизни…

«Все как у меня», — убедилась я.

— Этот коуч… он всячески поддерживал меня, убеждал, что в моих мыслях нет ничего плохого, что таким способом я просто снимаю с души невыносимый груз страдания, груз ненависти.

И я поддалась его убеждению.

Раз за разом я обдумывала детали убийства, рассказывала их коучу, а он находил в моем плане ошибки и заставлял меня дорабатывать этот сценарий… Пока, наконец, не сказал, что все хорошо, что я разработала сюжет идеального преступления.

А значит, наши сеансы можно закончить… — Кира Яковлевна снова в который раз горестно вздохнула.

В этот момент мне очень хотелось расспросить свою собеседницу, какой же сценарий она придумала, как именно хотела убить бывшую невестку. Ведь этот сценарий может быть в ближайшее время осуществлен… но для этого мне нужно было открыться перед ней, а я пока не была к этому готова.

Между тем она продолжала. Чувствовалось, что ей просто хочется выговориться.

— Расставшись с коучем, я вернулась домой и первый раз со дня смерти Алеши подошла к зеркалу.

Вообще, должна признаться, я всегда следила за собой, старалась выглядеть по крайней мере прилично. Но с того страшного дня мне все стало безразлично, меня не интересовало, как я выгляжу, какой видят меня окружающие.

А тут я взглянула в зеркало — и пришла в ужас.

Я просто не узнала себя.

Из зеркала на меня смотрела незнакомая женщина.

Волосы спутаны, на корнях проступила седина, лицо бледное, прибавилось морщин, а самое главное — чужие глаза, незнакомое выражение лица…

Я подумала, что нельзя так опускаться, и постаралась привести себя в порядок: сходила в парикмахерскую, немного поработала над лицом…

И снова осмотрела себя в зеркале.

Теперь вид был более приличный, но я все равно себя не узнавала.

На меня из зеркала смотрела незнакомая женщина. И мне эта женщина категорически не нравилась.

Я подумала: в чем же дело?

И поняла, что я изменилась внутренне.

Что, продумывая детали убийства бывшей невестки, я убивала что-то важное в себе самой.

Мне прежней никогда не пришло бы в голову обдумывать чье-либо убийство. А теперь…

Кира Яковлевна закрыла лицо руками, опустила плечи. А я взглянула на часы. Черт, сколько времени уже тут сидим, Митька небось извелся. А толком я ничего не добилась. Что она к коучу ходила — это мы и так знали, что невестку ненавидела — тоже. Ох и любят же эти интеллигентные старухи долгие беседы…

Как бы услышав мои мысли, она снова заговорила:

— Тогда я решила поговорить с Еленой, признаться ей в том, какие мысли у меня были. Я подумала, что могу простить ее, тем самым сняв груз со своей души.

В конце концов, мой сын любил ее — значит, он нашел в ней что-то хорошее… И… придется, наверное, все же делить квартиру, зато я сохраню себя.

И вот я приехала сюда, чтобы встретиться и поговорить, но она послала меня подальше и сказала, что три недели прошли и что она теперь будет со мной разговаривать только в присутствии адвоката. Ей надоело, что я тяну время и не понимаю по-хорошему. И теперь я уже думаю, что зря сюда приехала… нет, нужно, наверное, согласиться на все, что она предлагает, а потом просто вычеркнуть ее из своей жизни, забыть о ее существовании…

«Не получится, — подумала я, — даже если ты о ней забудешь, не сегодня завтра ее убьют, причем убьют по твоему сценарию, и ты станешь главной подозреваемой».

Но пока Елена жива, я ее только что видела.

Значит, пока не поздно, нужно постараться предотвратить ее убийство. И не допустить, чтобы Кира Яковлевна оказалась на скамье подсудимых. Хотя, надо сказать, ее невестка вполне заслуживает быть убитой, прав Митька, они все четверо такие сволочи, что пробы ставить негде.

Да, но старушку жалко. Значит, нужно открыться…

Моя собеседница тем временем замолчала.

Она смотрела на меня настороженно и подозрительно и вдруг проговорила:

— Кто ты такая?

— Я? Я Полина…

— Нет, я спрашиваю, кто ты такая на самом деле? Ты из полиции? Нет, не похожа…

— Да нет, конечно, с чего вы взяли?

— С того, что ты втерлась ко мне в доверие, разговорила меня, выведала у меня важную информацию…

— Да что вы! Я ничего у вас не выведывала, я просто внимательно слушала вас… вы сами захотели со мной поделиться… захотели снять груз со своей души…

— Ты меня к этому ловко подвела! Ты втерлась ко мне в доверие и так построила разговор, чтобы развязать мне язык…

— Да ничего подобного!

— А ведь я знаю, кто ты! Я все поняла! Я тебя раскусила! Ты журналистка, газетчица, и тебя навел на меня тот адвокат, которого наняла Елена! Он подослал тебя, чтобы выведать какие-нибудь компрометирующие меня факты!

— Да что вы, Кира Яковлевна, уверяю вас, вы ошибаетесь! Я не из полиции и не из газеты, а про этого адвоката только что впервые услышала от вас!

— А тогда кто же ты такая?

Так, вот и настал, так сказать, момент истины. Нужно раскрываться.

— Вы не поверите… — начала я, осторожно подбирая слова, — но я — такая же жертва этого коуча, как вы!

— Что? — Она рассмеялась злым смехом, как будто сухой горох по полу рассыпался. И посмотрела на меня с такой же злостью — мол, не верю тебе ни на грош, все врешь! — Ты думаешь, что если я немолодая и одинокая, то и мозгов у меня не осталось? — закричала она и хотела вскочить, но я удержала ее за руку. — Я закричу! — предупредила она.

— Вот этого не надо. Вы посидите и послушайте, — предложила я, — и мозги включите, раз утверждаете, что они у вас есть.

— Не смей со мной так разговаривать! — сказала она тоном ниже. — Не то…

«Не то что?» — усмехнулась я, и до нее дошло, что сделать она ничего не сможет.

— Ладно, перейдем к делу. Адрес того коуча вы помните?

— Уж как-нибудь… не в маразме еще, — проворчала Кира Яковлевна.

Тогда я назвала ей адрес квартиры, где проходили сеансы подозрительного коуча.

— Да, я была там же… — неохотно признала Кира Леонидовна. — Была несколько раз…

— И его кабинет был оформлен в африканском стиле: резные маски, шкуры животных…

— Ну да, совершенно верно.

— Вот видите, мы с вами — товарищи по несчастью, мы обе бывали у этого коуча, обе стали его жертвами, так что нам нужно не подозревать друг друга, а помогать чем можем! Мы с вами находимся по одну сторону баррикады!

Но Кира Яковлевна все еще смотрела на меня недоверчиво, мои слова ее не убедили.

Я вздохнула и рассказала ей свою историю. Про Александру, про украденный проект, про то, как Вадим обвинил в этом меня, а сам погиб в аварии, потому что был весь на нервах и не справился с управлением. Про то, как он меня избил перед этим и как я пожелала ему сдохнуть, я рассказывать, разумеется, не стала. Долго живописала свое состояние, так что Кира Яковлевна стала согласно кивать, и перешла наконец к недавним событиям. Как встретила Александру через полгода, когда работала уже в другой фирме, как она меня не узнала, а я просто не могла на нее смотреть, до того измучилась от своей ненависти, и как нашла в собственном почтовом ящике листовку. И точный текст листовки привела по памяти.

— Бедная девочка… — Кира Яковлевна погладила меня по руке, — сколько тебе пришлось пережить… Любимый человек погиб, друзья отвернулись, ты осталась совсем одна… Прости, что я так грубо с тобой говорила…

Я низко наклонила голову и сидела так, кусая губы. Нет, бабулька все-таки ужасно наивна и доверчива. А что, если я все наврала? Хотя нет, какие-то факты я ей сообщила про коуча.

Далее я рассказала ей, как планировала убийство Александры, и как оно случилось. И что меня не заподозрили в нем только потому, что я случайно встретила свою хорошую подругу и ночевала в ту ночь у нее, так что меня вызывали в полицию, но отпустили. Несмотря на то что убита Александра была точь-в-точь по моему плану.

— Так что у вас могут быть еще большие неприятности, если вас обвинят в убийстве.

— В убийстве? — Кира Яковлевна удивленно заморгала. — В каком убийстве? В чьем?

— В убийстве вашей бывшей невестки, Елены.

— Но ведь она жива! Я ее совсем недавно видела своими глазами! Да и вы видели! И я вовсе не собиралась ее убивать, это же было только для того, чтобы избавиться от ненависти…

Ну вот, опять она за свое! Ведь рассказала же я ей, что в моем случае произошло самое натуральное убийство, хотя я вовсе не собиралась убивать Александру.

— Значит, у нас еще есть время, чтобы предотвратить ее убийство и спасти вас от суда и тюремного срока.

— Я не могу поверить… — Кира Яковлевна мотала головой и затыкала уши.

— Лучше будет, если поверите. — И я рассказала ей всю историю про несчастную Дашу Безрогову, как ее арестовали за убийство, которое она не совершала. Но мотив был. А алиби, как у меня, не было.

Про Митю рассказывать не стала: в конце концов, он все еще в розыске и незачем посвящать посторонних в его непростые обстоятельства.

Кира Яковлевна выслушала меня недоверчиво, но все же отнеслась к этому рассказу серьезно. Поверила, значит, отступила перед давлением фактов.

Тогда я попросила ее рассказать, какой сценарий убийства своей невестки она придумала.

— Боже мой, мне так неловко…

— Лучше расскажите, и как можно подробнее. Мы должны что-то предпринять, пока не поздно, а для этого нужно знать все детали вашей истории.

— Ну хорошо… я знала, что Елена ходит на какие-то особенные курсы — то ли повышения самооценки, то ли углубления самомнения. Уж с чем, с чем, а с самооценкой у нее, на мой взгляд, все было в порядке!

— Да, это вот эти курсы? — Я показала ей рекламную листовку, на которой были изображены четыре самоуверенные дамы, три из которых уже были мертвы.

— Да-да, эти самые! — К счастью, Кира Яковлевна не стала задавать вопросов по поводу Митиной жены. — Так вот, эти курсы размещались в том же здании, что наш музей…

Я насторожилась: эта деталь могла оказаться очень важной.

— Да, курсы в том же здании, но в другой его части. Эти две части внутри никак не связаны, и даже адрес у них разный, потому что они выходят на разные улицы. И тут есть еще один аспект, который я узнала совершенно случайно… ты не поверишь, деточка: благодаря кошке!

— Кошке? — переспросила я удивленно.

— Да-да, кошке!

Я решила не перебивать ее: пусть рассказывает все подряд, а уж я как-нибудь выделю из ее рассказа главное.

Кира Яковлевна немного понизила голос и продолжила:

— Дело в том, что несколько месяцев назад к нам в музей стала приходить кошка. Обыкновенная трехцветная кошка, впрочем, ласковая и симпатичная.

Мы с коллегами ее прикармливали — всем, что приносили из дома. Даже имя ей придумали — Мисюсь. Но потом ее заметил Фараонов и приказал кошку прогнать. Якобы она может повредить какой-нибудь хрупкий экспонат или вызвать ложное срабатывание сигнализации. Мы пытались убедить его, что кошка, наоборот, приносит музею пользу, прогоняя мышей и крыс. И даже в Эрмитаже содержат специальных музейных котов.

Но шеф был непреклонен и стоял на своем: кошке не место в музее.

Короче, приказать легко, но как выполнить этот приказ?

Мы не имели представления, где эта кошка живет. Она просто появлялась неизвестно откуда, ела наше угощение и так же таинственно исчезала.

Мы проверили все кладовки, все подсобные помещения — но не могли найти ее убежище. И вот как-то раз, когда я задержалась на работе, Мисюсь снова появилась.

Я покормила ее остатками своего ланча. Обычно я беру что-нибудь вегетарианское, но сегодня были бутерброды с сыром.

На этот раз она не все съела сама, самый большой кусок куда-то понесла. Ну и я решила за ней проследить.

Мисюсь проследовала по коридору до самого конца, где располагались лифты.

Она подошла к концу коридора и вдруг исчезла. То есть только что была — и нет!

Я подошла вплотную к этому месту.

Там, рядом с дверьми лифтов, стоял металлический шкаф, в котором, видимо, располагалось какое-то электрическое оборудование. Наверное, в этот шкаф и спряталась кошка.

Я боюсь электричества, но тут у меня разыгралось любопытство. И я подумала, что раз уж кошка могла туда забраться, то и со мной ничего не случится.

Открыла этот шкаф и увидела, что из него есть еще один выход.

Вышла — и очутилась в другом коридоре, где тоже были лифты.

В общем, оказалось, что через этот шкаф можно попасть в соседний корпус, тот самый, где находятся те курсы для укрепления самомнения и самоуверенности…

И там, в маленькой технической кладовке рядом с лифтами, Мисюсь и устроила свое обиталище.

Тогда я никому не рассказала о своем открытии, но когда коуч велел мне придумать сценарий убийства бывшей невестки — сразу подумала об этом тайном проходе.

Дело в том, деточка, что мой покойный муж…

— Муж? — переспросила я. — Вы же говорили, что не были замужем…

— Да, муж! — ответила она с вызовом. — Я была замужем, и мы с Викентием счастливо прожили двенадцать лет! А что?

— Да нет, ничего… — стушевалась я, — но ваш сын…

— Это было потом. Я вышла замуж совсем молодой, еще училась, муж был другом моего отца, он очень много сделал для нас с мамой после его смерти…

Кира Яковлевна задумалась, потом продолжала:

— Так вот, мой покойный муж, Викентий, был инженером по подъемному оборудованию. То есть по лифтам и эскалаторам. Он их разрабатывал, а также время от времени участвовал в техническом обслуживании действующих механизмов. Так вот, он не раз говорил мне, что, когда вызываешь лифт, нужно быть очень внимательным и, прежде чем войти, проверять, что кабина действительно приехала. Потому что у некоторых лифтов старого образца не предусмотрена блокировка дверей и двери могут открыться, когда кабина не пришла. Так что можно шагнуть в пустоту и разбиться.

В его практике были такие случаи.

Так вот, как раз в это время я посещала коуча и по его заданию обдумывала метод убийства Елены…

Произнеся эти страшные слова, Кира Яковлевна невольно вздрогнула. Но тут же взяла себя в руки и продолжила:

— Я поняла, что тайный проход в соседнее здание дает возможность незаметно проникнуть в него и устранить… убить Елену. А потом вернуться на рабочее место, обеспечив себе алиби. На меня подозрение не должно пасть, потому что я не проходила через турникет охраны того здания, где курсы.

— Но вас же уволили из музея…

— А у меня сохранился пропуск, там не электронная система, просто на вахте нужно его показать, но вахтерша никогда и не смотрит, всех знакомых пропускает. И вообще она плохо видит… Но ни за что в этом не признается.

И я стала думать, как именно можно убить Елену.

Пистолета или другого огнестрельного оружия у меня нет, да я и пользоваться им не умею. Не могло быть и речи о том, чтобы зарезать ее или проломить голову: у меня на такое не хватило бы ни сил, ни решимости. Да я бы с Еленой просто не справилась — она молодая и здоровая, а я… ты сама видишь!

И тут я вспомнила слова своего покойного мужа — те самые, про кабину лифта. Что, если сделать так, чтобы двери открылись, а кабина не пришла?

— А как это сделать? Вы что — разбираетесь в устройстве лифтов? Это ведь не вы, а ваш муж их проектировал и обслуживал.

— Я всегда внимательно его выслушивала и многое запомнила. Мы жили очень дружно, после смерти мамы мне было так одиноко, никуда не хотелось идти, так что по вечерам мы сидели дома и он рассказывал мне про свою работу.

— Но Елена увидит, что кабины нет! — подала я следующую реплику.

— То же самое сказал мне коуч, когда я изложила ему свою идею насчет лифта. Но я ответила ему — и отвечу тебе: нужно перед приходом лифта выключить свет в коридоре. Тогда Елена не заметит, что кабины нет, и шагнет в пустоту…

— Но как подгадать, чтобы в нужный момент возле лифта оказалась именно Елена, а не кто-нибудь другой? Иначе у вас на совести будет смерть невинного человека.

— Разумеется, я об этом думала. И нашла выход. Нужно позвонить Елене, изменив голос, и сказать, что у входа в здание ее ждет человек, с которым она непременно захочет встретиться.

— И кто же этот человек?

— Тот адвокат, о котором я тебе говорила. Адвокат, с помощью которого она собиралась меня шантажировать…

— А вы знаете его фамилию?

Вместо ответа она протянула мне визитку, которой Елена, войдя в раж, трясла перед ней в последнюю их встречу, а когда ушла, то забыла ее на столе. И Кира Яковлевна ее прихватила на всякий случай.

— Костин Станислав Сергеевич, — прочитала я.

Там еще были разные титулы, явно все вранье, поскольку приличный человек не станет помогать такой стерве отбирать квартиру у старухи.

Тут я задумалась.

Елена пока жива, значит, операция еще не вошла в решающую стадию. Но может быть, это произойдет очень скоро — может быть, Елену убьют сегодня или завтра. Значит, нужно постараться помешать этому убийству… даже несмотря на то что Елена, может быть, редкостная стерва, не нам решать ее судьбу. Кроме того, если ее убьют, Кира Яковлевна станет главной подозреваемой…

Тогда я показала ей рекламную листовку с фотографией четырех женщин.

— Вот среди них ваша невестка. Она пока жива, но остальные трое убиты. Если не верите мне — можете проверить, я дам вам их координаты. И если мы не примем меры, вашу невестку тоже убьют, причем в точности так, как вы запланировали. И как вы думаете, кого арестуют по подозрению в этом убийстве? В случае троих все так и было, ведь этот коуч или кто он там есть на самом деле, точно следует плану, который разработали те, кто к нему ходил.

Кира Яковлевна не ответила — ответ был очевиден.

— И что же теперь делать?

— В первую очередь нам нужно помешать убийству Елены.

— Легко сказать! А как это сделать?

— У нас есть один козырь — мы в точности знаем, как ее должны убить, потому что это вы продумали план преступления.

— Да, но мы не знаем, когда это произойдет.

— Боюсь, что очень скоро, так что тянуть никак нельзя…

Молодой мужчина поднялся по тропинке на холм и замер от восхищения.

Перед ним возвышался храм.

Не просто храм — само совершенство, одно из чудес света.

Святилище великой Артемиды, вечно юной богини охоты и плодородия, покровительницы всего живого на земле!

Каменные ступени вели ввысь, к стройному лесу колонн, поддерживающих кровлю, кажущуюся божественно легкой.

Казалось, это не храм, а прекрасная, удивительная птица, которая лишь на мгновение опустилась на землю, чтобы порадовать людей, показать им, что совершенство возможно, и затем улететь в обитель богов…

Счастлив человек, которому довелось хоть раз в жизни увидеть это совершенное здание!

Дважды счастливы жители Эфеса, которые могут любоваться им хоть каждый день!

И четырежды счастлив Херсифрон, зодчий, создавший это чудо…

Он состарится и умрет, как все жители Эфеса, как все смертные, но дети и внуки сегодняшних горожан и внуки их внуков будут любоваться прекрасным храмом и передавать из уст в уста его имя…

Сотворивший это чудо света обретет бессмертие, сравнится с богами…

«Ах, если бы и я, Герострат, смог сохранить свое имя в веках!»

Мужчина поднялся по ступеням, вошел в храм.

Он прошел между рядами прекрасных колонн, вошел в святилище, где возвышалась величественная статуя покровительницы Эфеса — Артемиды Величественной, Артемиды многогрудой…

Он остановился перед огромной статуей и мысленно обратился к богине:

«Прекрасная, даруй мне бессмертие!»

Солнечный луч проник в храм и озарил лицо Артемиды. И от этого света лицо богини не просияло милосердием, но вспыхнуло гневом.

Герострату показалось, что он явственно услышал голос Величественной:

— Как смеешь ты, смертный, желать присоединиться к бессмертным богам? Как смеешь думать о том, чтобы сравниться с нами?

— Я не хотел прогневить тебя, — прошептал Герострат. — Я не мечтал о телесном бессмертии, дарованном одним лишь богам. Но я желаю, чтобы мое имя сохранилось в веках, как имена зодчих, скульпторов, философов и полководцев!

— Ты желаешь? — прозвучал в голове Герострата насмешливый голос богини. — А что ты сделал для этого?

Герострат хотел было ответить богине, но в этот момент из темного угла святилища выскользнул кудрявый мальчуган. Он подбежал к мужчине и тихим доверительным голосом проговорил:

— Ты ведь Герострат, сын Феопомпа?

— Да, это мое имя.

— Тогда у меня для тебя есть послание.

— От кого, мальчик?

— Это не важно. Если ты действительно хочешь обрести бессмертие, приходи сразу после заката в харчевню возле рыбного рынка. Спроси Филиппа из Микен.

— Кто такой этот Филипп? — спросил Герострат. — Почему я должен к нему идти?

Однако кудрявый мальчик исчез, словно провалился сквозь землю, точнее, сквозь мраморные плиты, которыми был выложен пол храма.

Герострат огляделся.

Незнакомый мальчуган озвучил его мечту, которой он поделился только с богиней. Значит, его послала сама Артемида!

— Слава тебе, Величественная! — проговорил Герострат и низко склонился перед статуей богини.

Виолетта Акулова сидела в своем кабинете и задумчиво разглядывала сережку, найденную на месте преступления.

Нужно добавить, что Акулова не выносила свое имя. Ее покойные родители обожали классическую оперу и дали своей единственной дочери имя в честь героини оперы Верди «Травиата».

Сама Акулова оперу не выносила на дух, они с мужем увлекались только драматическим театром. Так что она считала свое имя совершенно неподходящим для современной женщины, к тому же работающей в правоохранительных органах. Все коллеги знали об этом и называли ее не иначе как Ветой или уважительно — Ветой Даниловной, а самые близкие друзья — Веточкой. Хотя такое легкомысленное имя ей тоже совсем не подходило.

Коллеги уважали Вету Акулову за логический ум и мертвую хватку, соответствующую фамилии.

И вот сейчас она смотрела на сережку и думала.

Надеть эту сережку было невозможно — Акулова даже поставила следственный эксперимент, то есть попыталась вдеть серьгу в собственное ухо. Номер не вышел. То есть дужка была настолько хрупкой, что неминуемо сломалась бы буквально сразу.

А если так — тогда каким образом сережка оказалась на месте преступления?

Напрашивалось единственное разумное объяснение: кто-то ее туда специально подкинул, чтобы направить следствие по ложному следу. По следу Безроговой Дарьи Викторовны. Причем этот кто-то — явно мужчина, потому что любая женщина, посмотрев на эту сережку, догадалась бы, что с ней что-то не то…

Значит, Безрогова не виновата в убийстве соперницы… иначе она не стала бы подбрасывать улику против себя самой.

Сложность только одна: непосредственный начальник Акуловой — мужчина и ему трудно будет объяснить, что сережка — не улика, а напротив, доказательство невиновности Безроговой.

Значит, нужно какое-то другое, более весомое доказательство.

В мысли Акуловой вторгся посторонний шум, который мешал ей сосредоточиться.

Шум доносился из коридора.

Акулова встала из-за стола и выглянула из кабинета.

Там двое знакомых оперативников волокли упирающегося гражданина. Гражданин этот был низенький, плешивый, с обвислым носиком и слезящимися бесцветными глазками. Гражданин верещал неприятно высоким голосом:

— Отпустите! Я ни в чем не виноват! Я несчастная жертва клеветы и оговоров! Это все происки соседей, которые пытаются лишить меня моей законной жилплощади!

— Ветров, Топталов, что здесь происходит? — строго прикрикнула Акулова на оперативников. — Здесь, между прочим, люди головой работают и им тишина требуется!

— Извините, Вета Даниловна, — проговорил Ветров, — задержали вот этого козла по жалобе соседей…

— Сколько раз я вам говорила: не употреблять таких выражений! Козел — это оскорбление…

— Да никакое это не оскорбление, а натуральный диагноз! Иначе его никак не назовешь! Вы на него только посмотрите!

— Внешний вид — это еще не основание…

— На него весь дом жалуется, да почти вся улица Некрасова!

— Некрасова? — переспросила Акулова.

На улице Некрасова проживала обвиняемая Дарья Безрогова, а профессия научила Вету Даниловну внимательно относиться к любым совпадениям.

— Ну, не вся, — стушевался напарник Ветрова Топталов, — но двадцать шестой и двадцать восьмой дом постоянно на него жалуются. Заявления поступали неоднократно.

— И что же такое он делает, что вызвал у населения столько негативных эмоций?

— Подглядывает, — ответил Топталов, понизив голос. — Бинокль купил и подглядывает за жильцами. То есть в основном за жиличками, которые помоложе и попригляднее. Даже журнал наблюдений завел! — Топталов показал засаленную тетрадь.

— Клевета! — воскликнул задержанный. — Бинокля у меня нет! Вы же его не нашли?

— Мы его не нашли, потому что плохо искали! Не такая ты птица, чтобы время на тебя тратить!

— А раз не нашли — значит, и нету!

— Есть, нету — какая разница?

— Очень большая! Если нету бинокля — значит, мне нельзя инкриминировать вторую часть триста двенадцатой статьи, где «с применением технических средств»!

— Это мы еще посмотрим…

— И кстати, вы мне журнал отдайте, это моя интеллектуальная собственность!

— Это никакая не собственность, а вещественное доказательство и доказательство вины!

— Кроме того, вы зря говорите, что на меня все жалуются. Вот, например, гражданка из тридцать второй квартиры вовсе не жалуется, а наоборот…

— Ну да, есть такая особа, одна тысяча девятьсот сорок… не будем уточнять, какого года рождения. Ей даже приятно, что в кои-то веки хоть кто-то на нее посмотрел.

Топталов, Ветров, отставить пустые дискуссии! Заведите вашего… парнокопытного ко мне в кабинет. Мне с ним поговорить надо. У меня к нему вопросы.

— Да ради бога, Вета Даниловна! Можете его вообще забрать, нам с ним одним воздухом дышать неинтересно!

— И журнал его отдайте!

Оперативники завели вуайериста в кабинет Акуловой и удалились довольные.

Вета Даниловна села за стол, открыла блокнот и проговорила:

— Итак… ваша фамилия, имя, отчество?

— Козлевич Матвей Матвеевич, — охотно сообщил задержанный.

— Адрес?

— Улица Некрасова, дом двадцать три…

— Стало быть, дом двадцать восемь прямо напротив вашего и вы за его жильцами… точнее, жиличками наблюдаете?

— Каждый гражданин имеет право смотреть в собственное окно! — с апломбом произнес Козлевич. — У кого-то за окном, допустим, море, у кого-то горы, а у меня — жилой дом! Я же не виноват, что у меня за окном нет живописного пейзажа? Может быть, я на море смотрел бы с большим удовольствием. Но на безрыбье, так сказать… бывает, что вид в окне интереснее всякого сериала…

— Ладно, я вас вообще-то не за этим вызвала.

— А зачем?

— Во время своих… сеансов вы вот эту женщину, случайно, не видели? — И она придвинула ему фотографию Дарьи Безроговой.

Козлевич сконцентрировал внимание на фотографии и уверенно кивнул:

— А как же! Видел, и очень часто. Интересная особа. И жизнь у нее увлекательная. Один раз я даже наблюдал, как ее муженек привел домой постороннюю женщину и занимался с ней… ну, вы сами понимаете. А тут как раз она сама пришла… так что я говорю: иногда бывает интереснее сериала! Но после такого случая стало не так интересно, жизнь у нее стала однообразнее. Но я все равно наблюдал… кстати, не понимаю ее мужа. Она гораздо привлекательнее той особы, которую он привел…

— Ладно, ваши рассуждения меня не интересуют. Вот наблюдения — это другое дело. Вот, скажем, что вы можете сказать о ночи с двадцать пятого на двадцать шестое августа?

— Одну минуточку… — Козлевич взял свой журнал наблюдений, перелистал его, нашел нужную страницу. — Значит, говорите, с двадцать пятого на двадцать шестое… вот она, эта страничка!

Он склонился над тетрадкой и прочитал:

— «Пришла домой в двадцать один двадцать…».

— Постойте, Козлевич. Вы уверены, что это была именно она?

— Само собой, уверен.

— А как вы это определили? Ведь расстояние между вашими окнами большое.

— А бинокль?

— Значит, все же был бинокль?

Козлевич замялся.

— Ну ладно, ваш бинокль меня не интересует. Продолжайте…

Козлевич облегченно вздохнул и продолжил:

— Значит, «поужинала… сидела перед телевизором до двадцати трех… переоделась ко сну… ночная рубашка кремового цвета, короткая… даже очень короткая…»

— Вот этих подробностей не надо! А хотя… пожалуй, как раз они могут послужить доказательством… читайте дальше.

— Значит, «кремового цвета, короткая… — с явным удовольствием повторил Козлевич. — Погасила свет».

— И больше не вставала?

— Встала только утром, в семь тридцать. И то только потому, что, как я понимаю, к ней в дверь звонили. И даже стучали. А потом появились эти… ваши…

— Откуда вы знаете, что наши?

— Ну как же! Кричали на нее, по квартире шастали, все шкафы пооткрывали, все вещи повыкидывали на пол. Да потом так и ушли. И ее увели.

— Ладно, Козлевич, сейчас я оформлю ваши показания протоколом и вы его подпишете.

— Всегда готов выполнить свой гражданский долг!

— Только смотрите: чтобы впредь больше никаких наблюдений!

— Но как же… а если вам снова понадобятся мои наблюдения? Исключительно для дела!

— Не понадобятся!

Оформив показания Козлевича и отпустив его восвояси, Акулова задумалась.

С такими свидетельскими показаниями она может отпустить Безрогову. Все обстоятельства говорят о том, что она непричастна к убийству в больнице, но что кто-то постарался навести на нее подозрения и подбросить улики.

И что этот кто-то — и есть настоящий убийца…

А у Безроговой — алиби, как сказала она, что была дома всю ночь, так и оказалось. Этот, подглядывающий, конечно, козел, каких мало, то есть фамилии своей полностью соответствует, однако наблюдение у него поставлено безукоризненно, все, что увидит, — тут же в тетрадочку заносит. И ничего не перепутает.

И вот что теперь делать? Подозреваемых-то нет… Но кто-то же эту Сарафанову убил…

Следователь Акулова снова глубоко задумалась.

И тут она вспомнила недавний разговор со своим коллегой, капитаном Капитоновым.

Капитонов жаловался, что у него было на руках дело — тоже, кстати, об убийстве. И в этом деле была подозреваемая, на которую однозначно указывали все обстоятельства. И он, Капитонов, уже готов был дело закрыть, но тут у этой обвиняемой обнаружилось неопровержимое, надежное алиби.

«И пришлось мне все начинать сначала. Так обидно, понимаете! Такое впечатление, что кто-то нарочно на нее навел подозрения и все улики подбросил…»

Тогда Акулова посоветовала коллеге разобраться с этими подброшенными уликами. Наверняка тот, кто их подбросил, — и совершил убийство…

И вот теперь у нее в работе точно такое же дело…

На первый взгляд в нем есть очевидная подозреваемая, но при внимательном изучении оказывается, что ее кто-то подставил.

Тут Акулова решила поговорить с той, капитоновской, подозреваемой: может, найдет еще какое-то сходство со своим нынешним делом, которое поможет в расследовании.

Потому что на первый взгляд два этих дела ничем не были между собой связаны, но развитая интуиция Акуловой подсказывала ей, что связь между ними имеется. Нужно с тем делом подробнее ознакомиться, чтобы потом, на допросе, быть во всеоружии.

На следующий день рано утром я позвонила Кире Яковлевне и договорилась с ней о встрече в небольшой уютной кофейне на Петроградской стороне.

— Как у вас дела, невестка не появлялась? Где она живет-то?

— Звонила вчера поздно вечером, сказала, что это последнее китайское предупреждение, что поручила дело толковому адвокату и теперь будет общаться со мной только через него. Через этого… как его… Костина. Я спросила, отчего она не ночует в квартире, она ответила, что это не мое дело. Вот я и думаю: может, она решила меня извести? Подошлет кого-нибудь ночью, он меня и придушит подушкой. И скажут, что сердечный приступ… А у нее алиби…

— Ну, вряд ли она будет действовать так открыто, но все же… невестка ваша — баба мерзкая, ради квартиры на все пойдет. Так что будем действовать быстро. Все обсудим при встрече.

— Ой, но я могу только после двенадцати, меня вдруг срочно на работу вызвали, Фараонову какой-то отчет понадобился.

— Будьте осторожны, все время находитесь рядом с сотрудниками, чтобы вас видели, ладно?

Теперь мне снова нужен был Лелик. Время было подходящее, чтобы с ним повидаться. Но мне вовсе не хотелось столкнуться возле работы с кем-нибудь из сослуживцев (кроме Лелика, конечно). Поэтому я постаралась как могла изменить внешность. Правда, я не большой мастер маскировки, но надела темные очки, бейсболку, под которую спрятала волосы.

В таком виде я пришла в заведение с забавным названием «Тетя Маша».

В этом заведении кормили неплохо и недорого, и Лелик регулярно посещал его перед работой.

Я увидела его, едва вошла в зал.

Он сидел за столом в одиночестве, окруженный множеством тарелок и блюдечек.

— Приятного аппетита, — проговорила я вполголоса, подсев к нему за стол.

— А? Что? — Он удивленно уставился на меня, но тут же расплылся в улыбке: — Это ты, Полька! А я тебя сразу не узнал!

— Так и было задумано.

— А чего ты на работу не ходишь? Другое место, что ли, нашла?

— Нет, у меня просто неприятности.

— Правда? А я тебе могу чем-нибудь помочь?

— Очень даже можешь! Именно для этого я и пришла.

— Да? А я думал, просто повидаться захотела…

— Ну, и это тоже. Ты ешь, ешь, я тебя не буду пока отвлекать, не буду портить аппетит.

— Да что ты, мне аппетит испортить невозможно! Я один раз в морге закусывал, и ничего… так чем я тебе могу помочь?

— Можешь ты сделать так, чтобы я перехватывала звонки на чужой телефон?

— Запросто. Нужно клонировать софт этого телефона, и весь его трафик будет раздваиваться, точнее, распараллеливаться…

— Ты мне не объясняй, я все равно ничего не пойму. Просто скажи, что нужно сделать.

— Так… давай твой телефон…

Я отдала ему телефон, и он несколько минут над ним колдовал. Потом вернул его мне и сказал:

— Я установил тебе нужное приложение. Теперь дело за тобой. Тебе нужно исхитриться и сделать так, чтобы твой телефон на несколько минут оказался рядом с тем, который ты хочешь клонировать…

— То есть который хочу прослушивать… то есть перехватывать его звонки?

— Ну да, ну да. Когда ваши телефоны окажутся рядом, нажми вот на эту картинку. Приложение тебя спросит: «Начать клонирование?» И ты ответишь: «Да».

— Так просто? Ну, это даже я соображу!

— Зря ты на себя наговариваешь, ты, Полинка, очень даже хорошо соображаешь. — Лелик сказал это очень серьезно.

И, что меня очень удивило, не стал требовать печенья.

— Будете кофе? — спросила я Киру Яковлевну, едва в кафе закончился обмен приветствиями.

— Ой, нет, деточка, я не пью кофе после полудня, иначе ночью спать не буду! Если только чай, и то лучше травяной.

— У вас проблемы со сном? — деловито осведомилась я.

— Ну у кого их нет в моем возрасте!

— А вообще, как у вас со здоровьем?

— Ох, деточка, не будем о неприятном! Ты же меня не для этого пригласила?

— Вообще-то, для этого тоже. Дело в том, что вам сейчас было бы хорошо лечь в больницу.

— Что?! Терпеть не могу больницы! Еда ужасная, кровати неудобные, а самое главное — все время на людях!

— Вот как раз это вам сейчас и нужно — все время находиться на людях…

— Зачем?

— Я же вам рассказывала, что кто-то хочет убить Елену и свалить это убийство на вас…

— Ах, ну да, правильно… только я, честно говоря, не очень в это поверила. Как-то это странно… как в кино.

Я снова положила на стол листовку с фотографией четырех женщин.

— Вот зря вы в это не поверили. Я ведь вам показывала эту фотографию и говорила, что из этих четырех женщин только Елена пока еще жива! Но это ненадолго…

— Да, ты говорила… — Кира Яковлевна смущенно опустила глаза.

— Так вот, в первую очередь нужно обеспечить вам стопроцентное алиби. А для этого лучше всего, если вы будете лежать в больнице, под круглосуточным наблюдением.

— Это обязательно?

— Обязательно! Больше того, постарайтесь все время с кем-то разговаривать, общаться, как можно чаще вызывать врачей и медсестер, никогда не оставайтесь одна.

— Ну, если так… Аркадий Борисович, мой кардиолог, давно предлагал мне пройти полное обследование. Что-то ему там не нравится в моей кардиограмме.

— Вот и отлично! Соедините приятное с полезным. И подлечитесь, и алиби себе обеспечите.

— И что ты здесь считаешь приятным?

— Ну, не будем уточнять. Можете связаться с этим доктором прямо сегодня?

— Могу… но только было бы лучше, деточка, если бы это алиби мне не понадобилось. Если бы Елена все же осталась жива. Я ей, конечно, нисколько не симпатизирую, но не хотелось бы, чтобы ее смерть была на моей совести…

— Я постараюсь. И для этого мне нужно, чтобы вы познакомили меня с ней, с Еленой. Но только сначала договоритесь с доктором!

— И почему я тебя слушаюсь? — вздохнула Кира Яковлевна.

— И правильно делаете!

На этом мы временно расстались, Кира Яковлевна поехала к врачу, а я — к Митьке.

Он был очень недоволен. То есть не конкретно мной, а вообще жизнью во всех ее проявлениях. Он ходил по комнате в дорогой чужой рубашке и босиком.

— Что я тут делаю? — вопросил он меня голосом героя из греческой трагедии. — Чем я тут занимаюсь?

И поднял вверх руки и потряс сжатыми кулаками. Нет, ну просто народный артист! Ага, из погорелого театра.

Под моим насмешливым взглядом он несколько скис, опустил руки, потом надулся и сел на скрипучий продавленный диван, причем я едва успела выдернуть из-под него пиджак, валявшийся в самом непристойном виде.

— Ты все время где-то ходишь… — начал он жаловаться по новой, — а я тут…

— Тебе скучно? — рассердилась я. — Ты думаешь, что в камере тебе будет куда веселее? Или потом, на зоне? Ну, за убийство жены сколько там дают?

— От пяти до восьми, а я положительный, ранее не судимый, так что не больше пяти лет…

— Какой ты положительный, тебе начальник бывший такую характеристику даст, что тебе и все десять припаяют! — Я нарочно его пугала, очень мне не нравилось выражение его лица.

— Точно, — от моих слов Митька совсем упал духом, — я и забыл про то ограбление… А так уж думал, что отсижу пять лет, выдержу как-нибудь, я мужик здоровый, не старый…

«Только ума нету», — в сердцах подумала я, но вслух, разумеется, ничего говорить не стала.

— Ладно, — я погладила его по затылку, — вот как раз есть для тебя подходящее дело. Так что побрейся и будь готов, нам к пяти успеть надо на Петроградскую.

Пока он брился в ванной, я торчала рядом и рассказывала ему все, что он должен делать при встрече с Еленой. В общем, ничего особенного: смотреть на нее с интересом и представляться мужчиной небедным и знающим себе цену.

В тот же день, в той же самой кофейне мы с Митей и Кира Яковлевна поджидали Елену. Митька был в другом костюме, за которым мне пришлось смотаться в квартиру к Нине.

Кот Тимоша смотрел многообещающе и даже лег возле входной двери с намерением защищать имущество хозяина до последней капли крови (чужой, конечно, для чего у него когти-то), но я пригрозила, что оставлю его без пищи до приезда Нины из отпуска. За пять дней кот не помрет, но похудеет и шерсть выпадет, так что хозяева его не узнают и выгонят из дома. Разумеется, кот не поверил, но от двери все-таки отошел.

Костюм был Мите маловат, но так даже лучше были видны широкие плечи и бицепсы. Выглядел мой приятель несколько растерянным, так что я ткнула его в бок, чтобы взял себя в руки.

Елена вошла на пять минут позже назначенного времени, всем своим видом изображая крайнее нетерпение.

Честно говоря, мы с Кирой Яковлевной сами удивились, что она согласилась встретиться. Кира Яковлевна пообещала ей полное свое согласие на продажу квартиры только в случае, если она придет одна. «Дело это семейное, — присовокупила она, — сами разберемся, безо всяких посторонних адвокатов. Они небось денег слупят ужасающее количество». Очевидно, врожденная жадность оказалась сильнее осторожности, и Елена согласилась.

Демонстративно взглянув на часы, она проследовала к столу и, не здороваясь, обратилась к Кире Яковлевне:

— Ну, что еще у вас? Только излагайте быстрее, у меня очень мало времени. И вообще, кто это еще с вами? Сами говорили, что дело семейное, а сами кого-то притащили!

Как было заранее условлено, Кира Яковлевна сухо и сдержанно проговорила:

— Познакомься, это Дмитрий и Полина, они представляют мои интересы, у них доверенность на ведение всех дел от моего имени. А мне пора идти, меня ждут в больнице.

— Самое тебе там место… — пробормотала Елена себе под нос.

Кира Яковлевна сделала вид, что ничего не расслышала, встала, попрощалась только с нами и направилась к выходу из кафе.

Проводив ее взглядом, Елена оглядела нас. Было забавно наблюдать за ее лицом. Она скользнула по мне быстрым взглядом, не заметила ничего особенного и перевела глаза на Митьку.

Что ж, он внешне весьма привлекателен, да еще и одет прилично. Опять же, плечи и мускулы. Елена в данный момент женщина незанятая, находящаяся в свободном поиске, так что Митька вполне мог бы ее заинтересовать.

Я ткнула его кулаком в бок, он приосанился и посмотрел на нее с явным мужским интересом.

То есть это он так думал, на самом деле взгляд получился у него какой-то неуверенный. Очевидно, Елену он не заинтересовал, потому что она повернулась ко мне и проговорила:

— Давайте сразу договоримся. Не будем тянуть кота за хвост, не будем зря тратить мое и ваше время. Сколько вы хотите за то, чтобы помочь мне отобрать у старухи квартиру? Только имейте в виду: со мной играть не нужно, я умею вести дела!

Нет, ну какова нахалка! Ничего не боится! А если у нас микрофоны? Очевидно, она так низко оценивает Киру Яковлевну, что не ждет от нее ничего опасного.

— Да, это сразу видно, — ответила я. — Поэтому не будем зря тратить свое и ваше время. На что вы готовы, чтобы сохранить жизнь?

— Чью жизнь? — машинально переспросила Елена.

— Свою, разумеется.

— Что?! — Елена закашлялась. — Это что — вы меня запугать хотите? Так вот, не выйдет! Вы не представляете, с кем связались! Я вас сама могу так напугать…

С этими словами она начала подниматься из-за стола.

— Сидеть! — неожиданно рявкнул Митька, так что даже я вздрогнула, а Елена просто упала обратно на стул.

И посмотрела ошеломленно, очевидно, с ней давно никто так не разговаривал.

— Пугать мы вас не собираемся, — продолжала я, пока она не опомнилась. — Мы вам только хотим кое-что показать. Прежде чем уйти, взгляните на эту фотографию… — И я показала ей снимок четырех деловых женщин, слушательниц курсов по повышению самооценки.

Снимок мне увеличили из того, рекламного, и умелец из копи-центра даже сделал так, что не было видно выколотых глаз у Ольги. Казалось, будто она просто моргнула.

— Всех узнаете?

Елена нехотя взглянула на снимок и пожала плечами:

— Ну да, конечно, узнаю… помню эту фотографию… я, кстати, на ней плохо получилась…

— А вы знаете, что все, кроме вас, на этом снимке, мертвы?

— Да что вы такое несете? Молодые, здоровые женщины… что им сделается?

— Не просто мертвы. Все они убиты.

— Да не может быть!

— А вы проверьте. У вас есть их телефоны? Наверняка ведь обменялись, перед тем как распрощаться.

Тут я подумала, что все же эта Елена небольшого ума. Сами посудите: закончили они первую ступень этих курсов, и вот Александра, к примеру, наверняка поняла, что ничего они ей не дадут, а возможно, она посещала их, чтобы полезные знакомства завести, она ведь просто так ничего не делала. Или вот Ольга: она решила брать быка за рога и тут же соблазнила чужого мужа, заодно и подружке напакостила.

А Митина бывшая, Алла, решила окончательно его уничтожить, в чем и преуспела, хотя и ценой собственной жизни. Теперь Митька в розыске за убийство, нет у него ни жилья, ни работы, ни денег.

Так или иначе, те трое закончили первую ступень и больше курсы не посещали. А эта Елена ничего не добилась, только мужа извела, а с квартирой вопрос не решила. И снова собралась на курсы пойти, похоже, что ей нечего делать, и когда она заявляет, что очень занята, то, грубо говоря, просто рыло делает.

Елена между тем достала свой телефон, набрала номер. Тут же проговорила:

— Кто это? А где Алла? Это ее знакомая… Что?!

Лицо у нее изменилось, глаза расширились. Она сбросила звонок, набрала другой номер… там послышался равнодушный голос, который сообщил, что телефон не обслуживается.

Она положила мобильник на стол, и тут Митя, повинуясь моему легкому толчку, изобразил заботу:

— Что с вами, Елена? Вы так побледнели! Вам заказать воды или кофе? — И привстал с места, чтобы закрыть телефон, лежащий на столе.

Я в это время положила рядом свой и нажала нужные кнопки, как Лелик научил.

— Со мной все нормально! — отмахнулась Елена. — Оставьте меня в покое!

— Но ведь у вас шок, сразу видно! — Митя сел, только когда я наступила ему под столом на ногу, что означало, что все в порядке, дело сделано.

Елена посмотрела на меня с подозрением, затем спрятала телефон и снова уставилась на меня:

— Это что — какой-то розыгрыш?

— А что — похоже?

Елена нервно закусила губу, отвела глаза, потом снова взглянула на меня:

— Даже если они мертвы, почему со мной что-то должно случиться? Они — это они, я — это я…

— А вы проверьте.

Елена вспыхнула:

— Да кто вы такие? Что вам от меня нужно?

— Честно говоря, это, скорее, вам от нас кое-что нужно. Думаю, в ваших интересах сделать все, чтобы остаться в живых.

— Что, эта старая идиотка связалась с бандитами? Впрочем, на бандитов вы не похожи…

— Вам, конечно, виднее, — встрял тут Митя и положил на стол внушительные кулаки.

И вы не поверите, но на Елену это подействовало. Она как-то сжалась и даже стала казаться меньше ростом. Ну да, некоторые люди понимают только грубую силу.

— Первые здравые слова сегодня, — сказала я. — Разумеется, мы не бандиты и убивать вас не собираемся. Мы только хотим понять, кто убил этих женщин. И предотвратить вашу смерть — не потому, что вы нам симпатичны, наоборот. Но потому, что мы не хотим, чтобы из-за вас Кира Яковлевна попала под суд…

— Что? Эта старая кошелка? — Елена делано засмеялась. — Кому она нужна?

— Не сметь ее так называть! — снова рявкнул Митька так, что у бармена за стойкой зазвенели стаканы, а официантка сделала пару боязливых шагов в нашу сторону.

Я успокаивающе махнула ей рукой — мол, не волнуйся, все под контролем. Елена пыталась сделать независимое лицо, но было заметно, что губы ее дрожат. Ой, все-таки хорошо, что я взяла с собой Митьку, польза от него есть!

— Так как — вы хотите с нами поговорить? Или у вас есть более важные дела?

Елена побарабанила пальцами по столу, взглянула на часы и наконец решилась:

— Ладно, полчаса у меня есть… так в чем там дело?

— Еще раз повторяю: кто-то одну за другой убил трех женщин, позирующих на этом снимке. Мы хотим понять, что было причиной. А для этого вы должны рассказать, что связывает… то есть связывало вас четверых?

— Да ничего нас не связывает! Не связывало! — раздраженно выкрикнула Елена.

— Тише! Вон, бармен уже за телефон взялся, еще, не дай бог, охрану вызовет…

— А мне плевать! — Тем не менее Елена понизила голос. — Говорю же, ничего нас не связывало, кроме этих курсов. Ну, общались, кофе вместе пили, потом телефонами обменялись, вот и все.

— Вы ни с кем из них не были прежде знакомы? Ни с кем не встречались? Не работали вместе, не ходили на фитнес, в бассейн или еще куда?…

— Ни с кем.

— Но тем не менее у вас есть их телефоны.

— Ну сказала же, обменялись на всякий случай уже потом, когда закончили первую ступень.

— Значит, что-то произошло на курсах. Что-то, из-за чего вас четверых решили устранить. Скорее всего, вы что-то видели…

— Да ничего такого мы не видели! Группа небольшая, все женщины, особо и не разговаривали друг с другом!

— Ну, может быть, вы этому не придали значения. Не поняли, что для кого-то это важно или опасно.

— Говорю же — не было ничего подобного! — Елена снова взглянула на часы.

— Вы не забыли, что вспомнить это важно в первую очередь для вас? — напомнила ей я.

— Ну да, да… но я не представляю, что это может быть!

— И помните: из четырех женщин на снимке живы только вы, значит, теперь вы представляете для убийцы особенную опасность. Как последний свидетель.

— Черт… — Елена схватилась за голову. — Ничего, ничего не могу вспомнить!

— А вообще, когда, при каких обстоятельствах вы оказывались именно в таком составе, вчетвером?

— Ну, несколько раз такое было… к примеру, когда позировали для этого снимка, фотограф выбрал именно нас, поскольку мы неплохо выглядели.

— То есть кроме этого общего снимка был еще отдельный снимок вас четверых?

— Ну да… то-то я смотрю, здесь все не так…

Она потерла пальцами переносицу и добавила:

— Он тогда нас задержал, все переснимал, что-то ему не нравилось: то свет, то выражение лица, а я нервничала, потому что спешила на важную встречу. Так мало того — потом мы вместе в лифте спускались и лифт не туда заехал. В итоге я опоздала…

— Что значит «не туда заехал»? Лифт — это не автомобиль, он едет только по шахте.

— Какой-то был сбой… Нам нужно было вниз, на первый этаж, а он поехал наверх… на самый верхний, технический… там еще мастер был, он что-то чинил. Странный такой…

— Что в нем было странного?

— Ну, не знаю… он показался мне странным, а почему — я уже не могу вспомнить. Хотя… — Елена оживилась, — пожалуй, у него была слишком хорошая стрижка для простого электрика. Сразу видно, что он стрижется у классного, дорогого парикмахера. Причем постоянно — за один раз такую стрижку не сделаешь. Это как английский газон — его нужно стричь триста лет, чтобы достойно выглядел…

Тут она очень выразительно посмотрела на Митю. То есть дала понять, что срисовала его сразу и запросто.

И то сказать, хоть я его и причесала, но насчет стрижки она права, как ни противно это признавать.

— Давайте не будем отвлекаться на газоны, — строго сказала я. — И у вас, и у нас мало времени.

— Да, это правда… времени мало… так еще этот мастер на нас так посмотрел…

— Как именно?

— Как кот, которого застали за кражей сметаны.

— А что было потом?

— Потом двери закрылись и лифт снова поехал — на этот раз куда положено, вниз.

— Больше вы ничего важного не помните?

— Нет, не помню. Можно, я уже пойду? — Елена который раз взглянула на часы.

— Ладно, скажите только, где находится этот лифт, из которого вы видели мастера.

— Ну как где? В том бизнес-центре, где курсы, на которые я ходила. Вот эти, — Елена показала на снимок. — Это все?

Почти. Можете вспомнить, когда случился этот эпизод? Хотя бы приблизительную дату.

— Почему приблизительную? Точную скажу. Это было двенадцатого июня.

— Вы что, все свои дни так хорошо помните? — переспросила я недоверчиво.

— Я же сказала: в тот день у меня была очень важная встреча с потенциальным инвестором. А я на нее опоздала, так что сделка сорвалась. Так что можете не сомневаться, это было именно двенадцатого июня. Могу я уже идти?

— Можете. — Я вспомнила многочисленные детективные сериалы и добавила классическую фразу: — Но если что-то вспомните — позвоните мне…

— Непременно! — усмехнулась Елена и тут же испарилась.

— Эй, а вы же мой телефон не записали! — Но Елены уже и след простыл.

— Впрочем, может, оно и к лучшему… — проговорила я. — Надоела она мне хуже горькой редьки, до чего противная баба. Но ты молодец, хорошо ее на место поставил. — Я вспомнила, что мужчин время от времени нужно хвалить. — А что ты делаешь?

Митька усиленно махал руками, подзывая официантку.

— Я есть хочу! — заявил он. — Что с этого кофе, только аппетит появился. Что у вас есть? — Это он уже не мне.

Господи, мысленно взвыла я, этого мужчину легче убить, чем прокормить! Впрочем, они все такие.

Еды в этом кафе толком не подавали, так что Митька заказал два сэндвича — с рыбой и с мясом — потом еще миндальный круассан размером с десертную тарелку.

Я сжала зубы и решила терпеть.

— Ну, что у нас теперь в планах? — осведомился Митька, отставив пустые тарелки и взглянув на меня сытым взглядом.

— У нее научился? — покосилась я на него. — Изображаешь очень крутого? Хочу тебе напомнить: это тебя мы сейчас спасаем от ареста. С меня обвинения сняли…

— А я что? — смутился Митя. — Я ничего… так какие у нас дальнейшие планы?

— Нужно отправиться в тот бизнес-центр, про который говорила Елена. И найти то место, где она видела подозрительного мастера. Проверим, какую сметану он украл…

— Сметану? — удивленно переспросил Митя. — При чем тут сметана? Ты вообще о чем?

— Ты что, не слушал Елену?

— Слушал, вообще-то…

— Так вот, она сказала, что у этого мастера было такое выражение лица, как будто его застали на месте преступления.

— Ну подумаешь, какой-то электрик… может, он там выпивал… или воровал какие-нибудь детали…

— И еще стрижка…

Я не сказала Мите, что больше всего меня насторожила дата эпизода с лифтом и мастером.

Это случилось двенадцатого июня, а накануне, одиннадцатого, в частном музее, расположенном в соседнем здании, украли бесценный артефакт — чашу Герострата…

Про чашу я вообще ничего не сказала, слишком много всего пришлось бы объяснять. Митька был сыт и в автобусе подремывал, пока какая-то тетка с сумками не согнала его с сиденья.

Мы приехали в бизнес-центр под конец рабочего дня.

— Пропуск! — строго проговорил охранник при входе, осмотрев нас с явным неудовольствием.

— У нас пропусков нету, мы на курсы пришли психологические. — Я своевременно вспомнила листовку и без запинки произнесла полное название курсов.

— А, на курсы… это можно, только вы припозднились, они уже через полчаса закрываются.

— А нам ненадолго, только занятия оплатить.

— Деньги людям девать некуда, — неодобрительно проворчал охранник, но пропустил нас внутрь.

Курсы располагались на третьем этаже, но я, оказавшись в лифте, нажала на кнопку верхнего, шестого.

Поскольку рабочий день в большинстве офисов заканчивался, наверх почти никто не ехал и мы с Митей были в лифте одни.

Мы вышли на шестом этаже — выше лифт не шел.

— А нам нужно выше, на технический…

Я прошла по коридору и нашла узкую металлическую лестницу, которая вела наверх. Но эта лестница была отгорожена решеткой и заперта на висячий замок.

Я уставилась на этот замок в растерянности.

— Жаль, что мы не в твоем старом доме… — проговорила я, обращаясь к своему спутнику. — Там прямо над дверью лежал ключ от замка, причем много лет…

— Так, может, здесь он там же лежит? — Митя протянул руку, ощупал притолоку и показал ключ. — А вот и он!

— До чего же люди стандартно мыслят! — фыркнула я. — Но нам это на руку…

Митя открыл решетку, и мы поднялись на технический этаж.

Мой приятель безнадежно оглядел коридор:

— Как мы что-то здесь найдем, если не знаем, ни что искать, ни даже где?

Все ясно, он сыт и хочет спать. Ну если не спать, то хотя бы спокойно полежать на диване и пощелкать пультом телевизора. Во мне вспыхнуло раздражение, но я тут же его загасила. Бедный Митька, он так намучился со своей стервой-женой. Да еще и на работе неприятности были. А теперь вот… ладно, будем надеяться, что это у него пройдет.

— Вот как раз где, мы знаем, — терпеливо объяснила я. — Елена увидела того подозрительного мастера из лифта, значит, он стоял прямо напротив… идем на то же самое место…

Пройдя по коридору, мы нашли лифтовые двери, встали в нишу перед ними и огляделись.

В стене прямо напротив лифтов была еще одна неглубокая ниша, в глубине которой находился металлический шкаф, на дверце которого был нарисован череп со скрещенными костями. Под ним имелась грозная надпись:

«Не открывать! Смертельно опасно! Высокое напряжение!»

— А вот и шкафчик со сметаной, — проговорила я, разглядывая этот шкафчик. — Теперь бы только придумать, как его открыть…

Действительно, шкафчик был заперт — не на навесной замок, а на обычный, со скважиной.

— Ты что, — всполошился Митя, — тут же написано, что открывать смертельно опасно!

— Не всему, что написано, можно верить. Вот только на этот раз ключа здесь нет… — я ощупала верх шкафчика, — что делать?

При этом я невзначай покосилась на Митю.

Может, он проявит свои технические таланты? Все же он работал верхолазом, а там нужны кое-какие навыки… И говорил же он, что может открыть любое окно снаружи, а потом опять его запереть. А тут все же обычный замок…

Митька правильно понял мое молчание и почувствовал, что пришло время показать себя с лучшей стороны. Внимательно осмотрев шкафчик, он нахмурился:

— Ох, и как назло, нет никаких инструментов…

— А нельзя обойтись чем-нибудь подручным?

— Подручным?

Вдруг лицо его прояснилось, он покосился на меня и вытащил из брюк ремень.

— Ты что, никак, собрался вешаться? Не спеши, дорогой, жизнь так прекрасна и удивительна!

— И ничуть не смешно, — отмахнулся он и как-то хитро завернул ремень, так что штырек пряжки торчал вперед. Он вставил этот штырек в замочную скважину, напрягся и повернул пряжку.

В замке что-то щелкнуло, и дверца открылась. В коридоре отчетливо запахло озоном, как после грозы.

За дверцей обнаружилось сложное переплетение разноцветных проводов. Контакты в глубине этого переплетения едва заметно искрили и мерцали.

— И правда, здесь высокое напряжение… — протянула я.

Митька не ответил, он внимательно разглядывал содержимое шкафчика. На лице его отражалась интенсивная работа мысли.

— Что ты там увидел?

— Лучше спроси, чего я здесь не увидел!

— И чего же?

Самых обычных тумблеров и переключателей. А также реостатов, сопротивлений и прочей электрики. Она всегда бывает в таких шкафах. А здесь ничего этого нет, и вообще, этот шкаф производит впечатление бутафорского.

— Но он же под напряжением. Вон как искрит.

— И это тоже. Нормальные провода не должны искрить, это приводит к потерям энергии, да в конце концов, просто опасно. А тут все сверкает, как новогодняя елка. Кажется, все тут устроено для того, чтобы отпугнуть постороннего человека.

С этими словами он размотал свой ремень и просунул его конец под косу из разноцветных проводов.

— Что это ты делаешь?

— Хочу проверить одну идею…

Митя протащил ремень под проводами, не касаясь их руками. Сделав из него петлю, потянул на себя.

Сначала ничего не произошло.

Митя крепко уперся ногами в пол, напрягся и потянул еще раз…

И тут вся конструкция из проводов и контактов пришла в движение и открылась.

— Маскировочка… — прохрипел мой мастеровитый приятель.

Оказалось, что эта конструкция смонтирована на еще одной дверце, которая теперь распахнулась.

За ней обнаружилась неглубокая темная ниша, в которой лежала кожаная торба.

— Вот и сметана! — проговорила я взволнованно.

Митя взглянул на меня, словно просил разрешения. Я кивнула. Он осторожно достал торбу из ниши, потянул завязки…

Мы заглянули внутрь и, не сговариваясь, ахнули.

Внутри торбы находилась чаша из серебристого металла.

Чаша была простой — но в то же время невыразимо прекрасной, прекрасной благородной простотой и совершенством своей формы, которая присуща подлинным шедеврам.

Я не удержалась, запустила руки в торбу и осторожно вынула оттуда чашу.

Она оказалась неожиданно тяжелой.

При свете на серебристом металле появлялся мягкий шелковистый блеск. По ободку чаши змеилась надпись на каком-то незнакомом языке. Это были не латинские буквы, но и не греческие. Мне никогда прежде не приходилось сталкиваться с таким алфавитом.

От одного только вида этих букв меня охватило странное волнение, как будто я ощутила дыхание несравненной древности и удивительного могущества.

— Чаша Герострата! — проговорила я взволнованно.

— Что? — переспросил Митя. — При чем здесь Герострат?

— Ах, ты ведь не знаешь… ну я тебе расскажу, только позже. Сейчас нам нужно решить, что с ней делать.

— Какая красивая! — приговаривал Митя, не сводя глаз с чаши.

Казалось, она притягивает его, как магнит железную стружку.

— И не думай! Вынести ее из этого здания нельзя…

— Почему?

— На нее настроен электромагнитный контур охранной сигнализации, при попытке вынести чашу поднимется тревога.

— Слушай, откуда ты все знаешь?

— От верблюда, — рассмеялась я, — точнее, от верблюдицы, которую зовут Кира Яковлевна. Пока ты с Михаилом пьянствовал, я всю историю с чашей у нее вызнала. Значит, этот тип, коуч, выкрал бесценную чашу, причем наверняка не для себя, а по заказу. Но вынести он ее не мог, потому что…

— …потому что контур, — кивнул Митя.

— Ага, и он решил ее спрятать в здании, которое граничит со зданием музея, и между ними есть переход, про который никто не знает, поэтому в соседнем здании чашу и не искали. Кира Яковлевна узнала про него случайно, уже после кражи.

Значит, он чашу спрятал, но тут случился сбой лифта и эти четыре заразы случайно его увидели. Они-то ничего не поняли, но он-то про это не знал! А вдруг они что вспомнят и сопоставят даты? Поэтому он решил подстраховаться, их всех убить.

Тем более что время у него было: когда еще сигнализацию со здания снимут и чашу можно будет спокойно вынести…

— Зачем так сложно? — упрямо сказал Митя. — Притворяться коучем, связываться с нами… Пристукнул бы их по-быстрому, он же, я так понимаю, профи…

— Если бы он их сразу пристукнул, стали бы расследовать, вышли бы на курсы, а ему никак нельзя к зданию внимание привлекать. А по иронии судьбы все четыре оказались такими стервами, что нашлись люди, которые их ненавидели. Хороший план! Но… вмешалась судьба… если бы мы с тобой не были знакомы с детства… Если бы я не встретила Ленку Мелехову…

— Ладно, что теперь делать с чашей?

— Оставлять ее здесь я не хочу — незачем делать такой подарок вору и убийце…

— Тогда нужно спрятать ее где-то внутри этого здания…

— Ты совершенно прав! Поищем подходящее место.

— А что с этим тайником?

— Приведем все в исходное состояние, сделаем как было. Только перед этим оставим тому «мастеру» подарок…

Я огляделась и увидела неподалеку мусорную урну.

Заглянула в нее — внутри обнаружился промасленный пакет из сетевого заведения фастфуда. Видимо, кто-то из обслуги бизнес-центра обедал здесь и выбросил в урну пакет с остатками своей трапезы.

— То, что надо!

Я достала пакет и увидела под ним какой-то тускло отсвечивающий металлический предмет.

— А это что такое?

Митька заглянул через мое плечо и сказал:

— Жесткий диск от компьютера, или винчестер. Сломался, вот его и выбросили.

Я достала диск из урны и поняла, что он очень тяжелый, примерно такой же, как чаша, после чего запихнула пакет с объедками и винчестер в торбу, завязала ее и положила на прежнее место — в тайник.

Митя закрыл сначала дверцу с фальшивой электрикой, затем — сам шкафчик.

Внешне все выглядело как до нашего посещения.

Чашу я положила в пластиковый пакет, который нашелся в моей сумке, и мы пошли вниз по лестнице.

Ниже этажом я увидела дверь с женским силуэтом и направилась к ней.

— Тебе что — приспичило? — осведомился Митя с оттенком неудовольствия.

— Нет, просто я придумала, где лучше всего спрятать чашу. Сюда он пойдет в последнюю очередь.

— А ведь ты права! — Митя усмехнулся. — Ну, ты извини, я тебя подожду снаружи…

— Конечно.

Я вошла в туалет, огляделась и увидела неприметную дверку стенного шкафа.

В этом шкафу уборщица держала швабры, ведра, моющие средства и прочую бытовую химию.

На верхней полке стеллажа стояли несколько коробок со стиральным порошком. Я встала на цыпочки, достала самую большую коробку, запихнула внутрь чашу и разровняла порошок, чтобы ее не было видно снаружи. Затем поставила коробку в самый задний ряд, куда никому долго не придет в голову заглядывать.

Осмотрев результат своего труда, я осталась довольна и вышла в коридор, где меня дожидался Митя.

— Ну что, порядок?

— Порядок!

Мы спустились на первый этаж.

Все посетители и сотрудники бизнес-центра уже разошлись, и охранник взглянул на нас неодобрительно:

— Курсы уже закрыты давно, вот интересно, что это вы там делали?

— Что делали, что делали, — Митька хохотнул и обнял меня за плечи, — известно что. А ты, мужик, завидуй молча!

— Зря ты это, он нас запомнит, — прошипела я.

— Вечно ты всем недовольна! — буркнул он, очевидно вспомнив, что в квартире его уже поджидает Михаил с бутылкой.

— Ну потерпи уж, — я погладила его по плечу, — чует мое сердце, дело близится к концу.

И на прощание еще раз напомнила, чтобы он берег чужую одежду.

В тот же вечер, едва солнце скатилось в море, Герострат пришел на рыбный рынок и нашел там харчевню.

Заведение это было грязным и полутемным.

За широким столом пировали финикийские матросы, в углу трое разносчиков играли в кости.

Герострат подумал, что негоже посланцу богини назначать встречу в таком непотребном месте. Однако он окликнул трактирного слугу и потребовал кувшин финикийского вина.

Расплатившись за вино, он спросил, как найти Филиппа из Микен.

Слуга посмотрел на него настороженно, но потом протянул ладонь:

— Это будет стоить драхму!

Герострат вложил в ладонь монету, и слуга поманил его за собой.

Возле задней стенки харчевни была льняная занавеска. Слуга отдернул ее и показал в темный закут:

— Тебе сюда.

Герострат шагнул вперед, и занавеска за его спиной опустилась.

Он оказался в глухой темноте.

Впрочем, привыкнув к этой темноте, Герострат разглядел в ней два тускло отсвечивающих глаза.

Он испуганно сглотнул и проговорил:

— Это тебя зовут Филипп из Микен?

Вместо ответа раздался звук удара кремня о кресало, и в темноте вспыхнули искры, а затем загорелся слабый огонек масляной лампады.

При ее неверном свете Герострат увидел уродливое лицо, обрамленное густой курчавой бородой и обезображенное многочисленными шрамами и оспинами.

— Значит, ты возмечтал о бессмертии… — проговорил незнакомец не то одобрительно, не то насмешливо.

— Не то чтобы о бессмертии… — смущенно забормотал Герострат, которому его мечта показалась теперь, в задней комнате грязной харчевни, глупой и самонадеянной. — Не о таком, как у богов… конечно, об этом я не смею мечтать…

— Само собой, — усмехнулся его собеседник.

— Да, я мечтаю не о таком бессмертии, как у богов… но я хотел бы, чтобы мое имя пережило меня, чтобы его знали дети детей и внуки внуков…

— Губа у тебя не дура! — проговорил бородач.

И тут Герострат подумал, что напрасно открывает свою душу перед этим жалким простолюдином.

С чего он взял, что этот уродливый бедняк может быть посланником великой богини?

— А я вовсе и не ее посланец! — прозвучало в темноте.

Герострат испуганно попятился.

Неужели этот бородач умеет читать мысли?

— И не только это! — прохрипел Филипп.

— Кто ты? — пролепетал Герострат, вглядываясь в лицо своего собеседника.

А лицо это на глазах менялось — оно молодело.

Теперь перед Геростратом сидел красивый голубоглазый юноша в расцвете лет…

Еще минута — и это уже кудрявый мальчик… тот самый, который пригласил Герострата в эту харчевню…

Но перемены не прекратились.

Мальчик снова стал юношей, затем мужчиной средних лет… дряхлым стариком…

И вот истлевшая плоть свалилась кусками, и перед Геростратом был череп, выбеленный временем.

Ухмыляющийся череп…

— Так что — ты по-прежнему хочешь знать, кто я такой? — прошамкал череп безгубым ртом.

Герострат был слишком испуган, чтобы ответить, — и череп заговорил, не дожидаясь ответа:

— Давным-давно, когда мир был еще совсем молод, им правило мое племя. Нас называли титанами, но у нас было другое имя… впрочем, тебе ни к чему его знать.

Страшный собеседник замолчал.

Он снова стал обрастать плотью, и через минуту перед Геростратом опять сидел чернобородый мужчина с уродливым, изрытым оспинами лицом.

— Молодое племя богов задумало свергнуть нас. Произошла великая битва, и боги победили… Те из нас, кто уцелел, были сброшены в вечную тьму Аида. И только немногим из нас удалось сохранить свободу. Я — в их числе.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Затем, чтобы ты знал, с кем имеешь дело и какую цену тебе придется заплатить.

Мы, титаны, как и боги, бессмертны. Нам открыта тайна вечной жизни. И я могу поделиться с тобой этой тайной, если ты сделаешь то, что я тебе велю…

— Что же это?

— Для начала ты должен в полночь проникнуть в храм Артемиды. Там ты возьмешь одну вещь…

— Но по ночам храм охраняют стражники.

— Никто не говорил, что тебе будет легко. Но твоя мечта стоит того!..

Герострат задумался.

Филипп усмехнулся и произнес:

— Не бойся, я помогу тебе проникнуть в храм.

— Отчего же ты сам не сделаешь то, о чем просишь меня? Тебе это будет куда легче!

— Ты задаешь слишком много вопросов! Скажи просто: сделаешь ты то, о чем мы говорим?

— Сделаю…

Едва мы с Митей расстались, как у меня зазвонил телефон. Я подумала, что это звонит Митька — что-нибудь забыл или недоговорил, — и недовольно проговорила:

— Ну, что еще?

— Полина Юрьевна? — прозвучал в трубке строгий официальный голос. У меня возникло чувство, которое французы называют дежавю — чувство, что время сделало петлю и я вернулась в прошлое, в тот неприятный момент, когда меня вызвал на допрос капитан Капитонов. Только на этот раз голос был женский.

Какого черта! У меня же алиби… что им от меня нужно?

— Да, это я! — ответила я твердо.

— Полина Юрьевна Королькова? — уточнил голос в трубке.

— Да Королькова, Королькова! А это кто?

— Следователь Акулова. Я хочу задать вам несколько вопросов, так что прошу явиться по адресу…

Черт, не зря я вспомнила звонок Капитонова… адрес, правда, был другой.

— Так время уже позднее! — попыталась я отбояриться. — Вы что, и по ночам работаете?

— Нет, по ночам мы не работаем. Я прошу вас прийти завтра, к девяти утра. Пропуск на ваше имя будет выписан.

— А по какому вопросу… — начала я, но собеседница резко оборвала разговор:

— Завтра!

И тут же раздался щелчок… нет, не щелчок, а лязг, какой издали бы сомкнувшиеся челюсти голодной акулы, и из трубки понеслись сигналы отбоя.

Ну да — она ведь Акулова, этим все сказано…

Ночью я долго не могла заснуть.

Что ей от меня нужно? Вскрылись в деле какие-то новые обстоятельства?

Во всяком случае, фамилия следователя не предвещала ничего хорошего…

В восемь утра меня разбудил звонок телефона. Звонила Лизавета Павловна.

— Королькова, ты что, совсем с ума сошла? — с ходу начала она. — Ты что, хочешь, чтобы тебя уволили по статье? За неявку на работу и прогулы?

— Ой…

Вот вы не поверите, но про работу я совершенно забыла. Сперва были выходные, а потом вылетело из головы.

— У тебя больничный, что ли? — не отставала Лизавета. — Так позвонила бы, сообщила, с какого дня!

— Да нет у меня больничного! В общем, так, передайте начальнику: пускай либо дает неделю за свой счет, либо увольняет! — И я в сердцах бросила трубку.

Однако от звонка Лизаветы была большая польза: я успела собраться и без десяти девять стояла перед турникетом, одетая в скромный серенький пиджачок и удобные черные джинсы. И макияж самый простой: кто ее знает, эту Акулову, может, она сама ходит как бледная моль и не терпит ничего яркого?

Я назвала свою фамилию — и мне действительно тут же выдали пропуск и сказали, как пройти в нужный кабинет…

Кабинет этот был небольшой, но, как ни странно, он не казался тесным и воздух в нем был свежий, видно, что недавно проветривали. Мебели в нем было маловато: два офисных стула, письменный стол и старомодный шкаф с папками.

На одной из полок этого шкафа стояла большая банка с водой, в которой плавала крупная аквариумная рыбка, скорее, даже рыба, в ковровых разводах, с большой головой и зубастыми челюстями. Такая палец отхватит только так… не акула, конечно, но, может быть, пиранья.

За столом сидела черноволосая женщина лет сорока с хвостиком. Причем хвостик не маленький, не заячий. С первого же взгляда я поняла, что все мои опасения насчет макияжа были напрасны. Уж бледной молью назвать хозяйку кабинета было никак нельзя.

Лицо женщины было неестественно загорелым, к тому же она была накрашена как индейский вождь перед боем: на веках голубые тени с перламутром, губы — в переливчатой малиновой помаде, а ресницы такие длинные и густые, что сразу ясно: накладные.

Женщина пристально смотрела на меня, видимо, оценивала.

На столе перед ней лежала раскрытая папка.

Наконец она проговорила жестким прокуренным голосом:

— Садитесь, Королькова! — и указала мне на один из стульев.

Стул был жестким и неудобным, чему я ничуть не удивилась. Я не ждала, что здесь будет мягкое кресло. Зато на таком стуле не расслабишься.

Я выпрямила спину и уставилась на Акулову.

Так мы несколько минут молча играли в гляделки. Наконец я не выдержала и проговорила:

— Так зачем вы меня вызвали?

— Чтобы задать несколько вопросов.

— Ну так задавайте!

Она все еще молчала, и я добавила:

— Мне ваш капитан Капитонов уже столько вопросов задавал… прямо как в викторине «Что, где, когда?».

— То Капитонов, а то я, — отрезала следователь.

Да, сразу видно, что ей палец в рот не клади. Прямо как ее рыбке. Одно слово — Акулова! В глубине души я понимала, что нужно мне сбавить обороты. Но там же, в глубине души, клубилась у меня самая настоящая злость.

Вот взять убийство Александры. Ну была у них одна подозреваемая — это я. Но у меня стопроцентное алиби. Так какого черта этот капитан Капитонов ничего не сделал почти за неделю? Вот чем он занимался? Потому что, раз эта баба вызвала меня на допрос, значит, больше у них никого нет.

Молчание сгущалось, очевидно, Акуловой надоело терять время, и наконец она задала мне первый вопрос:

— Как так вышло, что ваш пропуск был отмечен на проходной бассейна в день убийства?

— Я понятия не имею! У меня этот пропуск пропал задолго до того, а на время убийства Александры у меня железное алиби… это ведь есть в материалах дела. — Я показала на папку.

— Допустим. — Она опустила накладные ресницы и тут же сделала следующий выпад: — Я тут кое-что проверила и выяснила, что примерно полгода назад вы работали с потерпевшей… с Александрой Соломиной, в одной организации.

Надо же, раскопала-таки! Да, с этой бабой нужно держать ухо востро, это не простачок Капитонов.

— И вы об этом ничего не сказали.

— Ну, мало ли что… я этому не придала значения. Это же когда было…

— Не так уж давно. Кроме того, мне удалось узнать, что у вас с ней были неприязненные отношения.

— Ну, в коллективе бывают разные отношения. С кем-то мы дружим, с кем-то нет… это же не повод для убийства. Я уже даже не помню, что там у нас с ней было…

— Да? Вот как? Не помните? А вот мне сказали, что она у вас увела мужчину.

— Да ничего подобного! — возмутилась я, а про себя подумала: «С кем это она разговаривала? Кто ей такую ерунду наплел? И одно хорошо — ей ничего не сказали про украденный проект…» — Никого она у меня не уводила, и вообще тот самый мужчина погиб в аварии, если вы не в курсе, так что никакого предмета спора между нами не было. Я уволилась, чтобы ничто не напоминало о нем, а что с ней дальше было — понятия не имею.

Я перевела дыхание и проговорила тихим голосом, но так, чтобы было ясно, что я расстроилась от воспоминаний:

— Еще раз напоминаю, что у меня имеется алиби на время убийства, так что подозрения с меня сняты. Если у вас нет других вопросов, то, может быть, я пойду?

— Не торопитесь. — Очевидно, мой взволнованно дрожащий голос ничуть Акулову не впечатлил. — Вы пойдете, когда я разрешу. У меня есть другие вопросы.

При этих словах Акулова покосилась на свою пиранью — то ли совета от нее ждала, то ли заряжалась энергией.

А потом выдала совершенно неожиданное:

— Вы ведь знакомы с Дмитрием Колесниковым?

— С кем? — переспросила я, чтобы выиграть хоть немного времени.

Потому что этот вопрос выбил меня из колеи.

— С Дмитрием Колесниковым! — повторила Акулова.

— А кто это такой? И почему я должна его знать?

— Я надеялась, что вы мне это расскажете.

— Зря надеялись. Я понятия не имею, кто это такой.

— А может, вы его знаете как Дмитрия Сковородникова?

Я придерживаюсь того правила, что всегда лучше говорить правду. Если это возможно. Меньше шансов запутаться в собственных показаниях. И я проговорила:

— Так вас интересует Колесников или Сковородников? Дмитрия Сковородникова я знала… в детстве.

— Это один и тот же человек. Он поменял фамилию.

— Да? Странно… И почему вы о нем спрашиваете? Какое отношение он имеет к тому делу, к убийству Александры?

— К тому делу — никакого. Но он имеет прямое отношение к другому делу. Очень похожему. При подозрительных обстоятельствах была убита его бывшая жена.

— Надо же, а я даже не знала, что он был женат! Я вообще его с самой школы не встречала, с шестого класса!

Акулова взглянула на меня недоверчиво, но повторила:

— При очень странных обстоятельствах! Ее нашли убитой в запертой изнутри комнате.

— Прямо как в детективе! Запертая комната, там потом оказалось, что крючок сам задвинулся…

— Не перебивайте меня! Так вот, ее убили в запертой комнате на восьмом этаже, и в процессе следствия появилась версия, что убийца проник в комнату через окно…

— Он что — прилетел на место преступления? Как Карлсон, который живет на крыше?

— Нет, он спустился с крыши на веревке. А ваш друг детства Колесников имеет квалификацию промышленного альпиниста… вы этого тоже не знали?

— Представьте себе — не знала! В детстве он залезал разве что на крышу гаража. И прыгал оттуда в сугроб. Помню, нас поймал хозяин гаража и здорово Митьке накостылял…

— Допустим… но он до недавнего времени работал в фирме, выполняющей высотные работы. Пока его не уволили из-за подозрений в ограблении. Ограбили очень богатого человека, причем проникли к нему через окно, взломали сейф…

— И что — это все сделал Митька? Вот так вот просто взял и залез к богатому человеку и украл бриллианты из сейфа? Причем прекрасно знал, что подумают на него?

— А откуда вы знаете, что в сейфе были бриллианты? — Акулова бросила на меня острый взгляд.

— У них, у богатых, в сейфе всегда бриллианты лежат! — отмахнулась я. — Еще-то что там держать! Колбасу копченую? И что, его арестовали за грабеж?

— Ну, прямых доказательств не было, но подозрения имелись. Правда, потом арестовали взломщика, который на допросе признался, что это он вскрыл тот сейф, и сдал всю шайку, которая провернула то ограбление. Так что Колесников там был ни при чем…

— Вот как? — вспыхнула я, от злости позабыв об осторожности. — Значит, человека оболгали, опорочили, испортили ему репутацию, лишили возможности работать по специальности! Все знакомые и соседи от него отвернулись! Хорошо, хоть взяли в фирму, которая кормами для животных торгует!

Тут я осеклась, прикусила язык.

Что же это я наболтала?

Ну все, слово не воробей, вылетело — не поймаешь!

А Акулова смотрела на меня с насмешкой:

— Ну вот вы и попались! Значит, с детства с ним не встречались? Откуда же тогда все про его жизнь знаете?

— Ну, допустим, встречались, и что с того? Это что — запрещено законом? — Я решила, что буду бороться до конца и дорого продам свою свободу.

— Встречаться не запрещено, но вот обманывать следствие… кроме того, Дмитрий Колесников исчез в неизвестном направлении и сейчас находится в розыске. Так что имейте в виду: если вы его скрываете, то это уже уголовно наказуемое деяние!

— Ох, вы что, думаете, что я его у себя под кроватью прячу? Пожалуйста, можете обыскать мою квартиру!

— Нет, я думаю, что вы умнее. В своей собственной квартире вы его вряд ли прячете.

— А больше у меня жилплощади нету…

— Да… — Акулова листала папку с делом, как я поняла, теперь уже об убийстве Митиной жены Аллы.

Пока она на меня не смотрела, я несколько пришла в себя, собралась и решила, что не стоит мне задираться и ссориться с этой Акуловой. Баба она зловредная, опять же при власти, то есть может здорово подпортить мне жизнь. Вот возьмет и арестует меня, как это у них, на сутки без предъявления обвинений, а потом, конечно, выпустит, скажет, что произошла ошибка, но время-то пройдет! А я не могу потерять сутки. У меня дел невпроворот. И Митька брошен на того пьяницу. Я уж не говорю о голодном коте Тимоше, я ведь с утра не успела к нему зайти.

— Вот вы меня простите… — начала я, — но теперь что же, вы и этим убийством занимаетесь?

— Нет, — сурово ответила Акулова, — это разные дела.

«А тогда какого черта она в меня вцепилась?» — подумала я, и очевидно, эта мысль отразилась у меня на лице или следователь Акулова умела читать мысли, потому что она отложила папки и посмотрела на меня вполне человеческим взглядом:

— Я вижу, что вы что-то скрываете, во всяком случае, вы знаете больше, чем говорите…

«Тебе скажи, — подумала я, — потом горькими слезами обольешься. Это чтобы я сама на себя наговорила, ну уж нет…»

Тут в дверь громко постучали, а потом заглянул здоровенный мужик в форме:

— Вета Даниловна, подследственную Безрогову привел!

— Безрогову? — удивилась Акулова. — Так я же ее только на одиннадцать вызывала, а сейчас еще и десяти нету!

— Да? — в свою очередь, удивился конвоир. — А мне сказали, что на десять! И вот что теперь делать, обратно ее вести, что ли?

— Ладно, обождите пока в коридоре, да следи там…

— Может, наручники надеть?

— Не надо наручники, иди уж! — Акулова нетерпеливо махнула рукой.

Безрогова! Меня осенило, что именно этим убийством и занимается сейчас следователь Акулова. И видно, тоже что-то там не складывается, потому что хоть Дашу и арестовали, но доказательства Акулову не впечатлили, в противном случае она бы уже давно оформила дело и передала в суд.

А тут что-то застопорилось, вот она и начала копать, искать аналогичные убийства. Что ж, судя по всему, тетка она неглупая.

— Ну что, самое время вам, Королькова, поделиться информацией! — Как видно, она снова прочитала мои мысли.

И я вытащила из сумки тот самый снимок четырех женщин и положила перед Акуловой на стол.

— Так… — сказала она, склонившись над снимком, — так… Это — Ольга Сарафанова, это — Александра Соломина…

— Это — Алла Колесникова, — продолжила я, — а вот это — Елена Ряпушкина.

— И что — она тоже? — спросила Акулова, посмотрев на меня с самой настоящей тоской, как видно решив, что и убийством Елены ей тоже придется заниматься.

— Пока нет. Но… вот они, все четверо, ходили на курсы…

Далее я назвала адрес и название курсов, на что Акулова только подняла тщательно нарисованные брови, дескать, похоже, людям совсем нечего делать, что тратят время и деньги на такую ерунду.

— И что-то там видели, раз их всех убивают.

— Да? — Акулова снова подняла брови. — И что же они могли там видеть?

Э, нет уж. Про чашу Герострата я рассказывать не стану, Акулова все равно не поверит. Да и ни к чему ей голову забивать. Ее дело — убийцу искать, а с чашей другие разберутся.

Акулова между тем раздумывала, машинально листая папки.

— Связь между тремя жертвами есть, — наконец сказала она, — а стало быть, все эти мотивы, которыми меня пытаются убедить, в данном случае не действуют.

Ага, она рассердилась, что ей, Акуловой, подсовывают туфту. Теперь эти убийства станут для нее личным делом.

— Завтра я вызову свидетельницу Ряпушкину, — сказала она, — и, будьте уверены, выясню, что же такое видели эти четверо. Но если вы думаете, что я вас сейчас отпущу, то глубоко ошибаетесь. Итак, — она закрыла папку, — вы должны мне рассказать, какая же связь между вами и этой четверкой. Не для протокола, — добавила она и отложила ручку.

И я поняла, что делать нечего, нужно рассказывать.

— Дело в том, — начала я со вздохом, — что я ее ненавидела… И как-то нашла в почтовом ящике листовку…

Акулова слушала внимательно и, надо отдать ей должное, ничего не записывала. Я перешла к тому, как после убийства Александры нашла Митьку.

— И можете посадить меня в камеру и пытать, но ни за что не скажу, где он прячется!

Акулова на это снова подняла уставшие брови и хмыкнула.

— Адрес, — сказала она, — адрес той квартиры, где вы посещали коуча.

— Адрес той квартиры вам ничего не даст, его там уже нету. И тетка жульничает, люди оставили ей ключи от квартиры, а она ее тайно сдает, так что ни за что не признается.

— Ну, с этим-то мы справимся… — сказала Акулова, и глаза ее так хищно блеснули, что я даже посочувствовала песику Кузе. Ведь после беседы его хозяйки с госпожой Акуловой он вполне может остаться сиротой.

Расстались мы с Акуловой почти мирно. Про свое знакомство с соседкой Даши Безроговой я не стала упоминать, Акулова сама может спросить все у Даши. Тем более она в коридоре сидит.

И правда, под дверью на неудобном стуле сидела унылая девица с немытыми тусклыми волосами. Глаза ее смотрели в пол, руки безвольно висели вдоль туловища. Да уж, в камере посидишь — еще не так скукожишься…

Даша встала, повинуясь окрику охранника, и сделала два шага к двери. Тут мы едва не столкнулись, и я успела шепнуть ей, что все будет хорошо, скоро ее мытарства закончатся. Она никак не показала, что услышала, и это хорошо.

Выйдя на улицу, я позвонила Кире Яковлевне:

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно! — с жаром заговорила она. — Я себя чувствую просто замечательно, и знаешь почему?

— У вас кардиограмма хорошая? — осведомилась я. — И вообще все анализы в норме?

— Какие анализы! — отмахнулась она. — При чем тут анализы? Дело совсем не в этом! Понимаешь, мне позвонили с работы, очень просят выйти, а еще… сегодня в здании музея снимают контур защиты, так что мне обязательно нужно быть там, я чувствую, назревают события! Так что я уже и врачу лечащему сказала, что выписываюсь, он, конечно, был против, но…

— Сидеть! — заорала я, потому что иначе было никак не вклиниться в ее восторженный монолог. — Сидеть, точнее, лежать! Лежать в больнице и не рыпаться! Лежать в палате и даже в коридор не выходить, благо у вас санузел прямо там! Кира Яковлевна, я не шучу. Операция вступает в решающую фазу, так что у вас должно быть стопроцентное алиби! Вы же не хотите угодить в тюрьму?

— Но я же должна помочь найти чашу… — заныла она. — Это так важно для меня…

— Вот это как раз к вам относится! Скажите, а какие у вас отношения с этим гениальным экспертом… как его… Ферапонтовым?

— Какие отношения? Хорошие… мы с ним когда-то давно в Академии художеств учились…

— Ага. А у него, я так понимаю, с владельцем чаши полный контакт, раз он ее экспертизу проводил?

— Да, конечно, его все уважают, он большой авторитет, к его мнению прислушиваются…

— Очень хорошо. Тогда сделаем вот что…

И я вполголоса продиктовала шустрой старушенции все, что она должна сказать Ферапонтову.

После чего поехала на Сенную площадь к Митьке, чтобы вытащить его из когтей Михаила.

На следующую ночь Герострат подкрался к холму, на котором возвышался храм Артемиды, и притаился в кустах тамариска у его подножия.

Он дождался, когда мимо прошли храмовые стражники, и вскарабкался на холм.

В это время из-за облаков вышла луна и озарила своим бледным светом прекрасный храм.

При виде этого совершенного здания сердце Герострата забилось чаще.

Однако нельзя было мешкать — стражники вновь приближались.

Герострат спрятался за одной из колонн и снова переждал проход храмовой стражи.

Как только их шаги затихли за поворотом, он скользнул к боковому входу в храм.

Обычно этот вход был заперт, но тот, кто называл себя Филиппом из Микен, обещал, что этой ночью вход будет открыт.

Он не обманул: с негромким скрипом боковая дверь открылась, и Герострат оказался в храме.

Снова он увидел величественную и грозную богиню.

Артемида многогрудая возвышалась над пустым пространством храма, возвышалась над Геростратом, который почувствовал себя маленьким и жалким.

Руки его дрожали, ноги подкашивались.

— Прости меня, богиня… — проговорил он дрожащим голосом и поднял взгляд на Артемиду.

Лик ее был грозен.

Казалось, она возмущена и разгневана тем, что какой-то жалкий смертный посмел нарушить ее ночной покой.

И тут что-то случилось в душе Герострата.

Только что он готов был бежать из храма — но теперь был полон решимости довести задуманное до конца.

Он вспомнил инструкцию Филиппа, обошел постамент, на котором возвышалась статуя Артемиды.

Богиня смотрела на него сурово, словно хотела сойти с постамента и остановить его. Но это было не в ее силах.

Как велел Филипп, Герострат запалил приготовленный заранее смолистый факел от храмового светильника и при свете этого факела осмотрел постамент.

Как и говорил Филипп, в задней стенке постамента была неприметная маленькая дверца, закрытая на простую защелку.

Герострат отодвинул защелку, открыл дверцу.

Филипп не обманул: из-за дверцы показалась огромная змея. С угрожающим шипением она поднялась на хвосте, раздула свой капюшон и метнулась вперед, на того, кто посмел нарушить ее покой и покуситься на сокровище Артемиды.

Но Герострат выставил перед собой пылающий факел.

Змея обожглась и отползла.

Герострат ткнул факелом в ее логово, в темноту за дверцей.

Змея снова попыталась атаковать его, открыв пасть с выставленными вперед ядовитыми зубами, — и снова ткнулась треугольной головой в пламя.

Резко и неприятно запахло горелым мясом.

Герострат отбивал факелом атаки кобры — и с каждым разом змея становилась все более вялой. Наконец она едва могла шевелиться — и тогда Герострат отсек ее голову кинжалом и, отбросив мертвую змею в сторону, запустил руку в тайник.

Он молился всем богам, чтобы в тайнике не было еще одного смертоносного сторожа, — и молитва его была услышана.

В тайнике не было ни другой змеи, ни скорпиона.

Зато там была чаша.

Большая чаша из удивительного серебристого металла, более тяжелого и более красивого, чем золото.

Чаша была прекрасна — и в то же время от нее веяло невыразимой древностью. Герострат вспомнил, что Филипп говорил о временах, когда на земле властвовали еще не боги, а титаны и боги еще только боролись за власть.

Неужели эта чаша создана в те незапамятные времена?

По ободку этой чаши вилась надпись на незнакомом Герострату языке. Может быть, это язык, на котором говорили между собой древние владыки мира, титаны?

Герострат поднял чашу перед собой, залюбовался ею.

Чаша была прекрасна.

Она была совершенна — как сам храм Артемиды, в котором она хранилась.

Герострат вспомнил, что сказал Филипп об этой чаше.

Любой напиток, налитый в нее, приобретает удивительные свойства. Будь то вино или простая вода — человек, который выпьет его в полнолуние, обретает бессмертие.

— Но если это так просто, — спросил тогда Герострат, — если это так просто, почему жрецы, хранители храма Артемиды, до сих пор не стали бессмертными?

— Это далеко не так просто, как кажется. Выпив из этой чаши эликсир, человек не только обретает бессмертие. Он навлекает на себя гнев богов, в первую очередь — гнев матери Артемиды.

Гнев Артемиды страшен, поэтому жрецы, которые служат ей, дали обет никогда не пить эликсир бессмертия и сделать все, чтобы никто другой не посмел выпить его.

— Гнев Артемиды… — пробормотал Герострат, и покосился на мраморную статую. Лицо богини и правда было искажено гневом.

— Я не боюсь тебя! — прошептал святотатец.

И тут же его голову словно обхватил обруч боли.

Ему показалось, что богиня наклоняется, тянет к нему свои руки…

Герострат выставил перед собой пылающий факел, чтобы отбиться им от богини, как прежде он отбивался от ядовитой змеи, охранявшей тайник.

Он медленно отступал к выходу из храма, размахивая пылающим факелом.

В какой-то момент он задел льняную завесу.

Пламя лизнуло тонкую ткань и в считаные мгновения охватило ее.

Герострат дошел наконец до выхода, оказался снаружи…

Тут из-за угла храма выбежали воины в сверкающих медных шлемах — стражники храма, верные слуги Артемиды.

Герострат попятился, прижался к стене.

Стражники были совсем рядом, казалось, еще мгновение — и они схватят святотатца…

Но тут перед ним из темноты возникла какая-то бесформенная тень, заслонила Герострата от стражников. Они пробежали мимо, озабоченно переговариваясь, и не увидели его.

Через мгновение стражники скрылись в дверях храма.

Герострат вгляделся в спасительную тень.

Ему показалось, что на мгновение в ней проступили человеческие черты — знакомые черты того, кто называл себя Филиппом из Микен. Но тут же эти черты растаяли и сама тень исчезла, как исчезает туман под лучами утреннего солнца.

Герострат перевел дыхание и крадучись двинулся прочь от храма, туда, где в темноте журчал ручей.

Он подошел к ручью, наклонился, чтобы зачерпнуть воды удивительным кубком.

Сейчас он выпьет воду из кубка — и жизнь его изменится, он присоединится к сонму бессмертных…

Он потянулся к воде — но тут случилось что-то непонятное: вода, только что струившаяся перед ним, мгновенно ушла в землю, исчезла между камней, полноводный только что ручей пересох в мгновение ока.

Герострат удивленно огляделся.

Неподалеку отсюда был источник, в котором брали воду многие жители Эфеса.

Он направился к источнику по знакомой тропинке и очень скоро увидел очертания знакомой скалы.

Именно отсюда, из основания этой скалы, бил тот самый источник. Уже можно было расслышать его журчание…

Герострат преодолел последние шаги.

И вот он уже стоит перед источником, из которого сотни лет, изо дня в день, брали воду жители Эфеса.

Источник этот не пересыхал в самые жаркие дни лета, вода его была чистой и холодной. Эфесяне называли этот источник слезами Артемиды.

Герострат подошел к скале, протянул чашу к источнику, чтобы наполнить ее…

Но вода в то же мгновение иссякла.

Источник, который давал воду сотни лет, пересох, журчание его замолкло.

Герострат вскрикнул от отчаяния.

Богиня мстила ему.

Он похитил чашу, дарящую бессмертие, но не мог воспользоваться ею, больше того — не мог утолить жажду, которая становилась все сильнее и сильнее…

И тут он увидел на скале, из которой прежде бил источник, багровый отсвет.

Герострат обернулся.

У него за спиной, там, откуда он только что пришел, ночное небо было озарено багровыми сполохами, колебавшимися, как паруса огромного корабля.

Перед глазами Герострата встала тонкая храмовая завеса, которую он случайно поджег факелом. Неужели от этой завесы пламя охватило весь храм?

Он побежал назад, в сторону храма.

Обогнул рощу, взбежал на холм…

И его глазам представилось ужасное зрелище.

Храм Артемиды, одно из чудес света, еще накануне поражавший всех своей красотой и грандиозностью, пылал, как груда сухого хвороста. Огонь охватил стены храма, его багровые языки вылизывали кровлю…

Вокруг храма носились стражники. Они плескали на стены водой из кожаных бурдюков, сбивали пламя плащами — но их усилия были ничтожны по сравнению с мощью огненной стихии.

Два стражника выбежали из храма, таща за собой своего бесчувственного соратника, видимо отравленного дымом. И едва они отбежали от входа, раздался чудовищный треск и грохот, и кровля храма обрушилась.

В кабинете следователя Акуловой продолжалась беседа. Причем именно беседа, а не допрос, потому что охранника Акулова выставила за дверь, а Даше налила чашку чая из собственного термоса и даже дала шоколадную конфету.

— Вот что, Дарья… — Акулова заглянула в папку с делом, — Викторовна. Я хочу вам помочь…

— Значит, вы верите, что я не убивала Ольгу? — встрепенулась Даша.

От крепкого чая, да еще от сладкой конфеты она приободрилась, глаза ее заблестели, и даже волосы не казались теперь такими блеклыми и безжизненными.

— Верю я вам или не верю — это вопрос второстепенный, — сухо сказала Акулова. — Главное — это доказательства. А доказательства, конечно, и были слабые, а теперь появился свидетель, который видел вас той ночью в квартире.

— Кто же это?

— Один тип из дома напротив, который подсматривает за женщинами, — вздохнула Акулова, — вот уж воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

— Ой, только вы его не наказывайте! Раз он так мне помог!

— Хватит о нем, — прервала Акулова, — значит, если хотите, чтобы я выяснила, кто убил Ольгу Сарафанову, вы должны мне все рассказать про коуча.

Даша посмотрела на нее очень выразительно. Взгляд ее говорил о том, что ей совершенно наплевать, кто убил эту стерву, ее бывшую подружку, лишь бы от нее органы отстали.

Акулова же посмотрела в ответ не менее выразительно, так что до Даши дошло, что лучше не спорить и делать как велят. Поэтому она быстро рассказала всю историю с листовкой, найденной в собственном почтовом ящике, затем описала самого коуча, который назвался Леонидом, сообщила точный адрес квартиры, и только потом перешла к самому придуманному ею убийству.

Следователь слушала очень внимательно, ничего не записывая, и Даша, которая не знала, что Акулова незаметно включила магнитофон, поколебалась немного и все же рассказала про то, как можно выйти из аптеки, запертой снаружи, а потом вернуться.

Акулова сверила ее показания с показаниями Полины Корольковой, убедилась, что они полностью совпадают, и в голове у нее возникла схема, которой руководствовался убийца.

Значит, план убийства разрабатывали за него эти люди, а он потом следовал плану, только нужно было сделать так, чтобы у них не было алиби на момент убийства.

Ну да, в случае Корольковой он подбросил в бассейн ее пропуск, в случае с Безроговой сделал так, что в аптеке вырубилось электричество и она осталась дома. Эх, хорошо бы допросить Колесникова, хотя вряд ли он даст подсказку, где можно искать убийцу.

— Хорошо, — сказала она Даше, — я вас отпущу, только возьму подписку о невыезде. Дело не закрыто, я вас еще вызову.

— И мне можно идти?

— Ну, формальности займут часа полтора… я позвоню, чтобы ускорить процесс. У вас есть еще просьбы?

— Можно позвонить?

Акулова молча протянул ей телефон.

— Тетя Валя? — закричала Даша, когда там ответили. — Ага, я. Меня отпускают… ага, вы дома будете, а то ключей от квартиры нету? Что? Арсений там? А он что, на работу не ходит? Ага, во вторую смену сегодня… это хорошо. Значит, я часа через два буду, может, позже, я уж сразу к вам за ключами…

Следователь Акулова, как уже говорилось, обладала большим заслуженным авторитетом, так что после ее звонка Дашу выпустили очень быстро и она едва не столкнулась со своим мужем, который спешил на работу.

— Дашутка! — ахнула соседка, открывая ей дверь. — Похудела-то как, вид жуткий! Ну, слава богу, отпустили!

Разумеется, соседка пошла с ней в квартиру. Там было пыльно, душно и грязновато, но Даша не обратила на это никакого внимания. Она бросила свой мешок с вещами в прихожей и побежала по квартире, по дороге хватая мужскую одежду.

— Да куда ты торопишься? — увещевала ее соседка. — Помойся хоть, в себя приди, успеешь в квартире прибраться.

Не отвечая, Даша выволокла из кладовки большой чемодан и стала кидать в него брюки, свитера, костюмы, а также трусы и майки. Чемодан быстро наполнялся, одежды у ее мужа было много.

Тетя Валя смекнула, что дело пахнет керосином, и помалкивала, решив не вмешиваться.

Пришла очередь обуви и теплых вещей. Даша с трудом впихнула в чемодан две пары ботинок и зимнюю куртку, нашла еще шапку и два шарфа, после чего попросила соседку сесть на чемодан, чтобы его закрыть.

— Что ты еще выдумала? — не выдержала тетя Валя. — Нельзя сгоряча такое серьезное дело решать! Все-таки пять лет вы прожили…

— Сгоряча? — пропыхтела Даша, закрыла наконец чемодан и перевела дух. — Там, в камере, было у меня время подумать и все решить. Мало того что он с моей подругой мне изменял, так он еще следователя уверял, что я ее убила, мол, такой я человек! Я бы, если что-то подобное мне сказали про него, ни за что бы не поверила, а он вот…

Она пробежала в комнату и заглянула в кожаный портфель, валявшийся возле письменного стола.

— О, все документы, что брал, не успел выложить! Очень хорошо, не надо собирать… В общем, так, теть Валя, я все решила, а к тебе только одна просьба. Забери пока эти его вещи, не на лестнице же оставлять. Мне дай телефон мастера по замкам, у тебя есть, я знаю…

— А куда же он-то пойдет? — спросила соседка, подчиняясь такому напору.

— Не мои проблемы! — отмахнулась Даша. — Квартира моя, ты же знаешь, бабушка мне оставила. А у него общая квартира с сестрой, там, конечно, места мало, у сестры детей двое и муж, она просила квартиру выкупить, деньги предлагала, он сказал — нет. Вот и пускай теперь идет по месту прописки. И хватит о нем, не хочу ничего выяснять, объяснять, пошел вон из моей жизни!

— Как скажешь… — Соседка взялась за портфель, поскольку чемодан был слишком тяжелый.

С самого утра мы отправились в бизнес-центр, где Елена занималась на курсах. Митя нес огромную картонную коробку, к счастью, не очень тяжелую.

— Кто такие? Куда? — осведомился охранник.

— Доставка офисной техники! — скучным голосом ответил Митя и сунул под нос охраннику накладную на нескольких страницах, которую я с вечера напечатала на компьютере.

Солидный вид накладной успокоил охранника, и он нас пропустил.

Мы поднялись на четвертый этаж.

Там, недалеко от лифта, мы заранее присмотрели кладовку, куда и пристроили нашу коробку. Замок был такой простой, что его открыла даже я.

Отделавшись от коробки, мы расположились в кафе на третьем этаже бизнесцентра, заказали две чашки кофе. Я включила приложение, которое установил Лелик на моем телефоне, и следила за звонками и сообщениями, которые получала Елена.

У нее была очень активная переписка, да и звонки поступали едва ли не каждую минуту.

К счастью, можно было не обращать внимания на исходящие звонки, но и входящих было более чем достаточно. У меня уже зарябило в глазах от текстовых сообщений, и я передала телефон Мите, чтобы глаза немного отдохнули.

И почти сразу он прошептал:

— Смотри, это не то?

— Ты чего шепчешь? Она нас не услышит! — Я протянула руку за телефоном и прочла сообщение с незнакомого номера:

«Елена, для вас есть срочная информация. Это не телефонный разговор, так что спуститесь на первый этаж, я вас жду возле проходной. Костин».

— Это кто такой? — снова прошептал Митя.

— Адвокат, которого она наняла, чтобы решить квартирный вопрос.

— Выходит, опять не то?

— Не тормози! Мы же с тобой это обсуждали! Это наверняка пишет убийца, чтобы выманить ее к лифту! На это сообщение она точно клюнет! Именно так мы себе это и представляли!

— Ах, ну да…

— Идем быстро, действуем по заранее утвержденному плану!

Мы бросились к лестнице, взбежали на четвертый этаж, затаились в той самой кладовке, рядом с лифтами.

На наше счастье, в коридоре никого не было.

Неужели Елена не купилась на сообщение?

Прошло две или три минуты, и в коридоре зацокали каблуки.

Я выглянула из кладовки.

К нам приближалась Елена. На ней был приметный светлый пиджак в узкую полоску, на плече болталась шикарная бирюзовая сумка. А вот интересно, на какие деньги она так одевается? Вроде бы толком нигде не работает, насчет занятости и каких-то сделок ясно, что пыль в глаза пускает. И курсы эти, небось, денег стоят… Ладно, это не важно.

Вот Елена подошла к лифту, нажала кнопку…

Мы накануне продумали варианты операции.

Если посвятить Елену во все ее детали — она может не поверить, да и времени уйдет слишком много. Поэтому решили действовать простым и надежным способом.

Мы тихонько вышли из своего укрытия, подошли к ней.

— Елена, можно вас на минутку? — проговорила я.

Елена вздрогнула, обернулась. На ее лице проступило сначала удивление, потом узнавание.

— Это вы? — протянула она. — Что вам от меня нужно? Я сейчас тороплюсь…

И тут Митя обхватил ее левой рукой, а правой прижал к ее лицу заранее заготовленную тряпку, смоченную в хлороформе.

Она попыталась вырваться, замахала руками…

Но очень быстро движения стали вялыми, и она обвисла в Митиных руках.

Мы подхватили бесчувственную Елену, втащили в кладовку, усадили на пол спиной к стене, предварительно сняв с нее пиджак.

Затем открыли коробку.

В ней находился манекен, который по нашей просьбе Михаил, неповторимый Митин сосед и собутыльник, позаимствовал на вещевом рынке, где он подрабатывал ночным сторожем. Когда вчера зашла у нас с Митей речь о том, где можно взять манекен, Михаил предложил свои услуги. И не обманул — принес не какой-то там обрубок, а самую настоящую девушку: и лицо у нее было нарисовано, и руки-ноги гнулись. Жалко даже такую вещь портить, но дело есть дело.

Мы надели на манекен Еленин шикарный пиджак, на голову напялили приготовленный заранее парик подходящего цвета и бросились обратно к лифту.

В последний момент я прихватила бирюзовую сумку, на которой увидела логотип знаменитой итальянской фирмы.

И как раз в тот момент, когда мы добежали до лифта, свет в коридоре погас.

— Черт… — выругался Митя, споткнувшись и едва не уронив манекен.

— Осторожно! — шикнула я. — Ты же помнишь, мы об этом говорили… это убийца выключил свет, чтобы Елена вернее попала в ловушку! Все по плану Киры Яковлевны!

И в это время двери лифта раздвинулись.

В темноте не было видно, что там внутри, но я не сомневалась, что за дверями — пустота.

Митя шагнул к проему и втолкнул манекен внутрь.

Как мы и ожидали, он полетел вниз и вскоре с отвратительным звуком ударился о дно лифтовой шахты.

Я с необъяснимым злорадством швырнула вслед манекену дорогущую итальянскую сумку, затем включила фонарик своего телефона и заглянула в шахту.

Свет фонарика едва достигал дна, но я все же различила нечто вроде женской фигуры в светлом пиджаке, а поверх нее — ярко-бирюзовое пятно. Сумка.

На таком расстоянии да в темноте можно было принять манекен за мертвую женщину.

Мы тут же метнулись обратно в кладовку и затаились там, наблюдая за коридором, благо свет к тому времени снова загорелся и мы видели все происходящее.

Но на этот раз несколько долгих минут как раз ничего не происходило.

Наконец послышались шаркающие шаги, и в коридоре появилась рослая уборщица в длинном темном халате, до глаз замотанная черным платком. В руке у нее было красное пластмассовое ведро, из него торчала швабра.

— Только ее сейчас и не хватало… — прошептал Митя. — Сорвет нам всю операцию…

— Тс-с! — Я прижала палец к губам, приглядываясь к уборщице.

В ее движениях, в позе и осанке было что-то не то… в ней не было мягкой женской пластичности. Кроме того, слишком высокий рост, широкие плечи, узкие бедра…

— Это он, убийца! — прошептала я.

— Он? Но это же женщина!

— А вот и нет!

Подозрительная уборщица осторожно подошла к лифту, двери которого все еще были открыты, ничуть этому не удивилась и сделала то же самое, что я несколько минут назад: включила фонарик телефона и посветила в шахту.

Увиденное ее удовлетворило, и она пошла прочь по коридору, на этот раз гораздо бодрее.

Направлялась она к лестнице.

— Первая стадия операции прошла успешно! — констатировала я. — Переходим ко второму действию!

Мы поднялись по обычной лестнице на шестой этаж, где начиналась узкая металлическая лестница, ведущая еще выше — на седьмой этаж, технический.

Как мы помнили, эта лестница была отгорожена решеткой, запертой на висячий замок. Я подергала этот замок и убедилась, что на этот раз он не заперт, а повешен просто для виду, — должно быть, это сделал убийца. Чтобы легче было выйти, сделав свое дело.

Стараясь не шуметь, мы открыли решетку, поднялись по лестнице, осторожно выглянули в коридор технического этажа.

На первый взгляд в коридоре никого не было, но возле ниши напротив лифта стояло красное пластиковое ведро. То самое ведро, с которым ходила фальшивая уборщица. Как и прежде, из него торчала швабра.

— Он там, в нише! — прошептала я. — Открывает тайник!

Мне хотелось заглянуть в нишу, но так мы спугнули бы преступника. И тут у меня возникла плодотворная идея.

Я подкралась к пластиковому ведру, тихонько вытащила торчащую из него швабру. При этом я заметила в ведре какие-то скомканные тряпки. Затем достала свою пудреницу, открыла ее. Внутри, как в любой пудренице, было зеркальце. В кармане у меня нашелся пластырь, которым я прикрепила открытую пудреницу к швабре.

Теперь у меня в руках было что-то вроде перископа, при помощи которого можно заглянуть за угол. Или в нишу.

Я вытянула швабру с зеркальцем вперед, повернула ее, направив на нишу, и увидела в зеркале человека, который возился с электрическим шкафчиком.

К моему удивлению, он был не в наряде восточной женщины. Теперь на нем был синий рабочий комбинезон, в каких обычно ходят электрики, сантехники и прочие мастера на все руки.

Я поняла, что за тряпки лежали в ведре: это была одежда уборщицы, которую он сменил на другой маскировочный костюм.

Я пригляделась к нему… и узнала. Это был он, тот самый коуч Леонид, который пытался подставить меня под обвинение в убийстве! Все сходится!

— Это он! — прошептал Митя.

Я поняла, что он тоже узнал коуча.

Вот этот мастер, он же коуч, открыл шкафчик.

Заискрилось его содержимое.

Мастер надел резиновые перчатки и ловко открыл потайную дверцу, замаскированную переплетением проводов и контактов.

Он запустил в тайник руку, вытащил торбу и закрыл обе дверцы. Видно было, что ему очень хочется взглянуть на свою добычу, но нельзя терять время…

Я посмотрела на часы.

Уже должны были появиться те люди, с кем связалась Кира Яковлевна. Сейчас они захватили бы преступника с поличным. Но их не было… Да полно, поверили ли они ей? Или Ферапонтов просто отмахнулся от старушки, не принял ее слова всерьез?

Операция была на грани провала.

Мы с Митей отступили от ниши, спрятались в углублении возле лифта.

К счастью, злоумышленник был так увлечен своей находкой, что не оглядывался по сторонам.

Он положил торбу в пластиковое ведро (я успела поставить швабру на место) и пошел по коридору к лестнице, спустился на шестой этаж…

Мы крались следом за ним, чтобы не упустить из вида.

И тут в коридоре появилась Елена. Видимо, действие хлороформа закончилось, она очнулась, но не пришла окончательно в себя и теперь брела не разбирая дороги.

Вид у нее был ужасный: волосы растрепаны, помада смазана, лицо бледное, как у покойника. Она брела, спотыкаясь и раскачиваясь, как пьяная, и удивленно оглядываясь по сторонам. Видно, не понимала, где находится и как здесь оказалась.

И тут нос к носу столкнулась с фальшивым мастером в синей униформе…

Что-то перемкнуло у нее в голове.

Она остановилась как вкопанная и удивленно уставилась на фальшивого мастера.

— А я тебя знаю! — проговорила она чужим охрипшим голосом. — Я тебя видела в тот день… в тот день, когда…

Тут и злодей узнал ее.

Он попятился, покрутил головой и воскликнул:

— Я же тебя убил! Я видел твой труп!

— Что?! — недоуменно переспросила Елена. — Чей труп? Какой труп? Почему труп?

— Живучая, стерва! — выкрикнул он и бросился на нее, выставив вперед руки.

Елена покачнулась, вытаращила глаза и отступила.

Мастер сбил ее с ног, наклонился над ней, схватил за горло.

Мы опомнились и бросились на помощь Елене — хоть она и порядочная стерва, нельзя же хладнокровно смотреть, как на твоих глазах убивают человека!

Мы подскочили к злодею и принялись оттаскивать его от Елены.

Он уже совсем потерял человеческий облик и все сжимал и сжимал ее горло…

В это время за нашей спиной послышались шаги.

Я обернулась и увидела живописную группу.

В центре этой группы вышагивал лощеный господин в дорогом костюме, на лице которого было выражение хозяина жизни. Рядом с ним семенил невысокий пожилой человек с прилизанными волосами и тонкими усиками, в очках с золоченой оправой. В нем я узнала по описанию Киры Яковлевны знаменитого искусствоведа Ферапонтова. Следовательно, лощеный господин рядом с ним — миллиардер и филантроп, владелец частного музея.

По сторонам от этих двоих шли еще два человека, широкие плечи и спортивная выправка которых выдавали в них телохранителей.

— Ну наконец-то! — выдохнула я. — Вы чуть не опоздали! Но лучше поздно, чем никогда…

— Что здесь происходит? — осведомился миллиардер, презрительно выпятив нижнюю губу.

— А вы не видите? Женщину убивают!

Он чуть заметно шевельнул бровями, и телохранители моментально скрутили фальшивого мастера.

— Это о вас говорила Кира Яковлевна? — спросил меня Ферапонтов.

— Обо мне.

— Так вы знаете, где?…

Я еще ничего не успела ответить, как Ферапонтов проследил за жадным взглядом злоумышленника и поднял с пола торбу.

Он развязал ее, заглянул внутрь… и брови разочарованно полезли на лоб:

— Но это какая-то ерунда…

— Как — ерунда?! — вспыхнул «мастер» и потянулся, чтобы заглянуть в торбу. — Там должна быть она… чаша Герострата… я ради нее преодолел столько препятствий… стал убийцей…

— Мы ее подменили! — Эти слова выкрикнула я в лицо коучу-убийце.

— Ты? — прохрипел он.

— Я, — подтвердила я, — та самая идиотка, которую ты заставил придумать план убийства, а потом хотел подставить. Что — съел?

Он рванулся из рук охранников, но те держали крепко.

— И где же чаша? — осведомился Ферапонтов.

— Пойдемте, я вам ее отдам.

Мы подошли к туалету, где я спрятала чашу.

Мужчины деликатно остались у входа, я вошла внутрь, шагнула к шкафчику.

Открыла его, протянула руку к верхней полке, взяла коробку со стиральным порошком…

И тут же по ее весу поняла, что чаши в ней нет. Коробка была слишком легкой.

Сердце у меня провалилось в желудок.

Неужели все было зря? Неужели кто-то украл бесценную чашу?

И то сказать — я спрятала ее в крайне ненадежное место!

Я представила, как выйду ни с чем к Ферапонтову и его лощеному хозяину… представила, что они мне скажут и что сделают… и мне стало плохо.

Тут из-за кабинки появилась уборщица — на этот раз настоящая восточная женщина.

В руках у нее была коробка стирального порошка — такая же, как та, на которую смотрела я.

— Подсунули дрянь какую-то… — ворчала она, разглядывая содержимое коробки.

— Тетенька! — выпалила я, бросившись к ней. — Это я оставила… по ошибке…

Я выхватила у нее коробку, вместо нее вложила в руки упаковку настоящего порошка и стремительно вылетела из туалета.

— Ну что? — взволнованно проговорил Ферапонтов. — Вы ее нашли?

Вместо ответа я протянула ему коробку.

Он взглянул на нее удивленно, но ничего не сказал, открыл и из-под слоя порошка вытащил чашу из тяжелого серебристого металла.

На лице его проступило выражение благоговейного восторга:

— Это она, она! Это чаша Герострата! Я ее узнаю, как узнал бы старого друга!

Тут из-за спины искусствоведа показалась Елена. Вид у нее был какой-то странный, круглые глаза смотрели с детской непосредственностью.

— Ва-ва… — сказала она… — Ма-ма… ба-ба…

И можете себе представить, что с работы меня не уволили! Когда на следующий день я явилась в офис, думая, что мне уже и пропуск аннулировали, то меня пропустили без единого слова и встреченная Лизавета Павловна тут же отпустила мне кучу комплиментов. И выгляжу-то я свежей и счастливой, и даже поправилась немножко, что очень хорошо, потому что раньше была неприлично худа. И начальник выписал мне три дня за свой счет и ни капельки не сердится, потому что у молодой женщины должна быть личная жизнь.

— Так что ты нам жениха своего покажи, — закончила Лизавета.

Нет, ну как вам это понравится? Откуда я им возьму жениха? А ведь Лизавета не отвяжется.

И я позвонила Митьке:

— Слушай, тут такое дело… Ты не мог бы встретить меня после работы, ну и… сделать вид, что мы с тобой…

— Слушай, Полинка, я всей душой! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь! Но я не могу, я в горы уезжаю! Предложили поработать инструктором, так что пока суд да дело, я решил ехать. А потом уж буду постоянную работу искать и все остальные дела решать. Акулова меня отпустила… Слушай, нормальная тетка оказалась! Обещала помочь с тем делом, ну, про ограбление… Про горы интересовалась, я ей целую лекцию прочитал…

Так, с Митькой облом. Ну что же, рада, что у него все хорошо.

Перед концом рабочего дня мне позвонили с незнакомого номера.

— Привет, сестричка! — послышался смеющийся голос. — Это Даша.

— Ой, а откуда у тебя мой номер? — удивилась я.

Впрочем, если честно, то я уже ничему не удивляюсь. За прошедшие пару недель столько всего со мной произошло, что кажется, я стала совсем другим человеком. Это Лизавета Павловна думает, что я влюбилась и выхожу замуж, потому что у нее на этой почве задвиг. А на самом деле… на самом деле…

Я не успела додумать важную мысль, потому что Даша ответила:

— Забыла, что ты свой номер тете Вале дала? Ну, она мне и рассказала, что сестра двоюродная приезжала, Полина.

— А ты что?

— А что я? Сразу сообразила, что здесь что-то не то, потому что Полинка-то уже пять лет в Африке живет!

— Ой, куда ее занесло!

— Ага, познакомилась у себя с одним там… из Нигерии, что ли, да и вышла за него замуж. И уехала, уже детей двое. У него там какой-то бизнес, так что живут неплохо. И к нам приезжать не собираются. Так что тете Вале я ничего не сказала, пусть думает, что ты — это она, а нам с тобой надо встретиться и поговорить.

Договорились на вечер возле моего дома, потому что у меня было неотложное дело.

Время потихоньку шло к обеду, и тут у меня проснулась совесть. Нужно же все-таки и делами заняться. Как раз начальник поручил очередной отчет и сказал, что это срочно, что нужно обязательно сдать его к вечеру. И что если я не закончу, то могу искать другую работу.

Да, ненадолго же его хватило.

Так что я решила, что на обед не пойду, выпросила у Лизаветы полпачки печенья и вышла к кофейному автомату. Там толокся какой-то незнакомый парень, безуспешно нажимая кнопки и ругаясь.

Автомат у нас капризный, нужно с ним обращаться ласково, так что новичкам не всегда везет.

— Позвольте мне! — сказала я, произвела нужные манипуляции, проговорила нужные слова, и в стаканчик потекла струйка кофе.

— Ловко вы! — восхитился парень, при ближайшем рассмотрении он оказался с виду постарше и посерьезнее, хоть одет был просто и волосы завязаны в хвост.

Принимая из моих рук кофе, он посмотрел на меня внимательно, но без наглости, потом отхлебнул кофе и сморщился:

— А скажите, варят тут где-нибудь приличный кофе, а то долго такое мне не выдержать?

— Напротив, через дорогу, есть приличное кафе…

— Не покажете? Как раз обед…

— Не могу, — улыбнулась я, — работа срочная.

— Тогда завтра?

— Хорошо, завтра…

Можете не поверить, но я забыла взять кофе и пришла в офис с пустыми руками.

— Лизавета Павловна, а кто это сейчас у автомата стоял? — спросила я, хотя вовсе не собиралась это делать.

— А, это у Катаева новый сотрудник…

— Вместо Александры?

— Да нет, — Лизавета нахмурила брови, как делала, когда чего-то не понимала, — там какая-то темная история с этой Александрой… Катаев, конечно, все скрывает, и кто такой этот новый — непонятно. Он только с Катаевым общается, но работает много.

Все ясно, поняла я, Александра ведь не просто так устроилась к Катаеву, не иначе ее наняли, чтобы что-то у него украсть. Я-то хорошо знаю…

Тут я вспомнила, что этот тип вроде бы даже почти свидание мне назначил, а сам даже не представился. Э, нет, дорогой, не пойду я с тобой пить кофе, хватило мне романа с Вадимом, упокой уже, Господи, его грешную душу.

Хотя, с другой стороны, судя по всему, этот парень недолго будет работать со мной на одном этаже. Выяснит, что там случилось у Катаева, да и уволится… А так он симпатичный…

Тут снова мне позвонили, на этот раз Кира Яковлевна:

— Полина, ты можешь приехать ко мне?

— Что такое, вы заболели?

— Да нет, просто из дома выйти не могу, при встрече все объясню. Это не то чтобы срочно, но все же хорошо бы поскорее…

С отчетом я управилась за полтора часа, и когда положила его начальнику на стол, то отпросилась пораньше. Он не посмел возразить.

На том месте, где совсем недавно возвышался красивейший храм греческого мира, теперь была только груда догорающих развалин.

Герострат заревел, как раненый зверь.

Он сделал свое дело, похитил священную чашу — но какой ценой! Из-за него погибло одно из чудес света…

Герострат бросился бежать прочь, чтобы не видеть плода своего злодеяния. Он бежал и бежал, пока хватало сил и дыхания, потом перешел на шаг.

Рассвет застал его на каменистой дороге вдалеке от города.

Болели сбитые о камни ноги, болела спина, болело сердце.

Герострат шел медленно, то и дело спотыкаясь.

Вдруг перед ним на дороге появился красивый юноша, почти мальчик.

Он встал на пути Герострата и проговорил:

— Ну что, ты получил то, что хотел?

Герострат испуганно попятился.

А юноша шагнул вперед — и начал удивительным образом меняться.

Из цветущего юноши он стал мужчиной средних лет, с лицом, изборожденным боевыми шрамами… а потом — дряхлым стариком, доживающим последние дни…

И вот истлевшая плоть свалилась кусками, и перед Геростратом был череп, выбеленный временем.

Ухмыляющийся череп…

— Ты получил то, что хотел?! — проревел череп страшным, оглушительным голосом.

Этот голос прогремел как летняя гроза, он наполнил гулом окрестности.

— Ты обманул меня! — с трудом выговорил Герострат. — Я похитил священную чашу — но не обрел бессмертия…

— Ты обрел его! — рявкнул череп. — Ты обрел бессмертие в своем позоре! Будут проходить века и тысячелетия, но люди не забудут твое постыдное деяние!

— Но я не виноват… — пролепетал Герострат. — Это ты… ты уговорил меня украсть чашу…

— Как всегда, ты хочешь переложить свою вину на кого-то другого. Всегда у тебя кто-то виноват, только не ты! Как ты думаешь, почему я именно тебе предложил украсть чашу?

Герострат медлил с ответом, и череп проревел:

— Потому что я увидел, что ты внутренне готов на любое злодейство! А теперь… теперь отдай мне чашу!

Мертвец снова превратился в старика, шагнул к Герострату и протянул морщинистые руки.

— Нет! — вскрикнул тот. — Не для того я поставил на кон свою жизнь и свое доброе имя! Я совершил преступление против людей и богов, похитил эту чашу — так, по крайней мере, она останется моей!

С этими словами Герострат прижал чашу к груди и бросился наутек, не разбирая дороги.

Снова он бежал и бежал, пока от усталости у него не начало темнеть в глазах. Тогда он остановился, тяжело дыша, и огляделся по сторонам.

Вокруг были выжженные солнцем каменистые холмы.

Мучительно хотелось пить, хотелось спрятаться в тень, но тени не было, насколько хватало глаз.

Но все это было не так уж важно.

Важнее было спрятать свою бесценную добычу, священную чашу…

Герострат опустился на четвереньки и принялся рыть жесткую каменистую землю голыми руками, как собака роет землю лапами, чтобы спрятать лакомую кость.

Он срывал ногти, руки его кровоточили, но вскоре перед ним была достаточно глубокая яма.

Герострат положил чашу в эту яму и торопливо закидал ее землей и камнями.

Закончив эту работу, он огляделся.

Со стороны было не видно, что тут что-то зарыто.

Здесь можно оставить чашу, хотя бы ненадолго…

Он отошел в сторону.

Ноги его не держали, и он опустился на четвереньки.

Так идти было легче, и тот, кто недавно был Геростратом, тот, кто уже не помнил этого, потрусил прочь от своего тайника, рассчитывая найти воду и какую-нибудь еду.

Вдалеке послышался хриплый лай шакала.

Тот, кто когда-то был Геростратом, остановился, задрал морду и хрипло залаял в ответ.

Старушка открыла дверь сразу же, как будто караулила меня у окна. В квартире у нее был легкий художественный беспорядок, в прихожей валялся почему-то большой плюшевый заяц, одетый в розовую юбочку. Значит, зайчиха.

Откуда-то издалека доносились звуки работающего телевизора, причем явно там крутили мультфильмы.

— Ну, какие у вас новости? — спросила я, проходя в комнату.

Вид у Киры Яковлевны был какой-то растерянный и потрясенный, как будто она только что имела продолжительную душевную беседу с тенью отца Гамлета.

— Кира Яковлевна, дорогая, что случилось? На вас просто лица нет!

— Ох, не спрашивай! — проговорила она. — Это такая история… ты просто не поверишь!

— Но вы все же расскажите!

— Тогда сядь. И я тоже, пожалуй, сяду, а то, боюсь, ноги меня не удержат.

— Что, все настолько серьезно?

— Более чем.

Мы сели, Кира Яковлевна сложила руки на груди и начала:

— Ну, мы вернули чашу Герострата… благодаря тебе, конечно, и подготовили ее повторную презентацию. Пригласили крупных искусствоведов, меценатов, представителей прессы… хозяин музея решил создать полноценный информационный повод.

Собрались все приглашенные, Ферапонтов, как было условлено, вышел в центр зала и произнес очень проникновенную речь о том, какая эта чаша ценная и уникальная, какое она имеет культурно-историческое значение и как мы все переживали, когда она пропала, и как обрадовались, когда удалось ее вернуть.

Не очень долго говорил, потому что всем не терпелось увидеть знаменитую чашу.

Наконец он закончил и сдернул с витрины покрывало.

— И что — чаши там не было? — предположила я.

— Да нет, как раз была. Но на этом все только началось. Подошел к витрине какой-то совсем молоденький паренек — журналист, что ли, начинающий — и говорит: «Эта чаша еще древнее и ценнее, чем вы думаете… гораздо древнее и ценнее…»

Я смотрю на Ферапонтова, а он, с одной стороны, доволен, что его чашу хвалят, а с другой — удивляется, что какой-то начинающий журналист ему вроде как лекцию читает. Хотел его перебить, да передумал.

А тот продолжает: «Эта чаша была создана в те далекие, легендарные времена, когда на земле властвовали еще не боги, а могущественное племя, которое называли титанами… впрочем, сами они называли себя иначе…»

Присутствующие искусствоведы и археологи начали перешептываться. Мол, кто дал слово этому сумасшедшему… Ферапонтов шагнул вперед, видно, хотел его остановить. Но тут с этим юношей начали происходить удивительные метаморфозы.

Он был уже не юношей, а зрелым мужчиной лет сорока или больше, с лицом, покрытым шрамами.

Ферапонтов от удивления застыл на месте, а незнакомец продолжил: «От имени древнего племени я благодарю вас за то, что вы вернули священную чашу. И теперь я хочу забрать то, что по праву принадлежит нам…»

«Что значит — забрать? — возмутился Ферапонтов. — В каком смысле забрать?»

«В самом прямом!» — ответил незнакомец и шагнул к витрине с чашей.

А его метаморфозы продолжались, теперь он превратился в дряхлого, сгорбленного старика.

«Стой на месте!» — прошамкал он беззубым ртом — и Ферапонтов действительно застыл на месте, словно превратился в статую. И все остальные, кто присутствовал в помещении, тоже не могли пошевелиться. Я, например, даже пальцем не могла шевельнуть!

Кира Яковлевна взглянула на меня, чтобы удостовериться, что я внимательно слушаю, и продолжила:

— Тут этот удивительный незнакомец снова чудовищно изменился. Дряхлая старческая плоть осыпалась с него, и теперь перед нами стоял скелет с ухмыляющимся черепом, который смотрел на нас провалами пустых глазниц. Честно говоря, я подумала, что схожу с ума. Но все вокруг выглядели потрясенными и ошарашенными, так что, должно быть, видели то же, что и я. И я тогда малость успокоилась, потому что все сразу ведь не могут помешаться, значит, со мной все не так плохо.

А скелет подошел к витрине, протянул к ней руки…

Его костлявые пальцы прошли сквозь пуленепробиваемое стекло, схватили чашу… и в следующее мгновение скелет вместе с ней волчком завертелся на месте, превратился в мерцающий вихрь, поднялся к потолку и исчез.

Тут все ожили, задвигались, заговорили… миллиардер, хозяин музея, закричал: «Держите его! Кто-нибудь! Остановите его немедленно!»

Но останавливать было некого.

Хозяин зверем посмотрел на Ферапонтова… но тот только развел руками: «Вы же сами все видели. Что я мог сделать? Вы лучше с охраны своей спрашивайте!»

Тот и правда переключился на охрану, начал на них орать, но потом сообразил, что в зале полно журналистов, и взял себя в руки. На этом все и кончилось…

— Так что же это было?

— Ты меня спрашиваешь? Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!

Пытались они там разобраться, а что тут сделаешь? Все одно и то же видели, так и говорят. Ну, я там не осталась, домой поспешила, потому что…

Тут Кира Яковлевна вздохнула, и только было я хотела спросить, что у нее дома-то стряслось, как на пороге комнаты появилось странное создание.

Судя по росту, это была женщина, но в каком же виде… На ней были розовая пижама с Микки Маусом на животе и пушистые розовые тапочки. Волосы ее были заплетены в две косички, с розовыми же бантиками.

— Баба, мультики кончились! — сказало это создание детским голоском. Я буквально разинула рот, потому что узнала в этом чуде Елену. Ну да, Елену, бывшую невестку Киры Яковлевны.

— Что это? — выдохнула я.

— Ох, это… ты понимаешь, она теперь вот такая стала… Врачи говорят, это оттого, что убийца ее душил. Кровообращение в мозгу нарушилось, и вот, теперь у нее развитие пятилетнего ребенка.

— И вы с ней возитесь? У себя в квартире держите?

— А куда же я ее дену? — вздохнула Кира Яковлевна. — Не в детский дом же сдавать, да ее туда и не возьмут. А из родных у бедной девочки никого нету…

— А если она такой навсегда останется?

— Да нет, мы лекарства пьем, врачи меня обнадежили, что все потихоньку наладится. Сначала-то она даже говорить толком не могла, только «ба-ба» и «дай». А теперь мы уже буквы учим, и рисует она хорошо…

— Ну это ж надо… — Я собралась уходить.

— А знаешь, — сказала мне на прощание Кира Яковлевна, — я как только чашу ту в руки взяла — так у меня столько сил появилось… И ты, я вижу, изменилась к лучшему, похорошела…

— Я еще зайду. — Я обняла старушку, которая и правда казалась теперь гораздо моложе.

— Баба, кушать! — послышалось из кухни.

— Иду, иду, моя девочка, иду, Леночка! Сейчас-сейчас…

Я назначила встречу Даше у своего дома, потому что было еще одно неотложное дело. Соседка Нина звонила мне накануне и сказала, что они с мужем приезжают завтра. Так что я собрала всю одежду, что носил Митька, и сдала в химчистку возле дома. Костюм, еще две рубашки, брюки и дорогущий пиджак. Упросила приемщицу сделать все как можно быстрее, заплатила за срочность и уселась ждать в кафе через дорогу.

Даша не опоздала. Выглядела она гораздо лучше: живая, веселая, глаза блестят, видно, что в парикмахерской побывала.

Мы быстро обменялись информацией.

Даша рассказала, что была у Акуловой на очной ставке с коучем. За ним, оказывается, числится еще много дел, но только кражи и очень дерзкие ограбления. Потому что он когда-то давно работал акробатом в цирке, так что очень ловкий и гибкий, пролезет куда угодно. Но на убийства он пошел только сейчас, потому что испугался, что его те четверо женщин опознают.

Так что кое-что из краж Акулова сумела ему инкриминировать, но имя заказчика кражи чаши он так и не назвал.

— Ты сама-то как?

— Ой, выгнала своего муженька без долгих разговоров! И в толк не возьму, с чего это меня так разобрало, когда он ушел? Подумала там, в камере: да ничего же собой он не представляет, а я из-за этого паразита едва на зону не загремела.

Тут я заметила, что из химчистки выскочила приемщица и замахала мне руками, стало быть, заказ готов.

— Ой, мне пора! — встрепенулась я.

На прощание мы с Дашей расцеловались и решили, что теперь будем часто видеться. Как будто мы и правда сестры.

Зажав под мышкой пакет с одеждой, я попыталась открыть дверь соседей, но она открылась сама. На пороге стояла Нина.

— Ой, вы уже приехали? — растерялась я, возблагодарив Бога, что надоумил меня вчера вечером как-то прибраться в их квартире.

— Да, так получилось, а что это у тебя?

— Ой, Нина, я так виновата… — Я подала ей пакет из химчистки. — Дело в том, — тут я перехватила злорадный взгляд кота Тимоши, что отирался в ногах у хозяйки, — дело в том, что я оставила платяной шкаф открытым… то есть я туда не заглядывала, сама не знаю, как так получилось. И вот кот…

— Ой, он же умеет открывать шкаф, я забыла тебя предупредить! — Нина всплеснула руками. — И обожает валяться там на одежде!

— Ну да, а я пришла, смотрю: все вещи в шерсти, вот, в химчистку пришлось отдать!

Нина ахала и охала, угостила меня фруктами и сказала, что кот выглядит отлично и совершенно не похудел. И что раз я так хорошо с ним управляюсь, то они в следующем месяце съездят к родным Николая в Самару. Потому что в отпуске на море Николай расчувствовался и сделал ей официальное предложение.

Только пока про это никому рассказывать не надо, а то мало ли… Так может она на меня рассчитывать в смысле кота?

— Конечно! — заверила я счастливую соседку. — Обращайтесь, когда надо будет!

Кот Тимоша грустно сидел в углу. Он понял, что дело его труба.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.